Целитель-8 Валерий Петрович Большаков
        Целитель (Большаков) #8
        Михаил Гарин - немножко целитель, немножко - совок. Он спасал СССР, и вроде бы всё у него начало получаться - Советский Союз потихоньку выбирается из "застоя". А это не всем по душе. И враг наносит страшный удар...
        Целитель-8
        Пролог
        ПРОЛОГ
        Вторник, 7 марта 1978 года. Вечер (подглавка откорректирована)
        Москва, улица Малая Бронная
        Солнце село, но сумерки не сгущались, набухая той пронзительной синевой, в которой город виделся полным неразгаданных таинств. Над крышами полыхали закатные знамёна, и в их победном сиянии тени сливались в потемки, пряча скучную явь за смутным покровом вечера.
        - Даже свет не хочется зажигать, правда? - негромко проговорила Рита, подходя и легонько прижимаясь.
        - Правда, - вытолкнул я, тиская девушку сильней.
        Улыбка поневоле изломила мои губы. Вот, вроде бы ничего особенного не произошло - по-прежнему рассеянно гляжу за окно, но уже вдвоем - и это придает бездумному созерцанию глубочайший, едва ли не сакральный смысл.
        - Тебя что-то тревожит? - шепнула Рита, щекоча ухо теплым дыханием.
        - Да так… - кисло усмехнулся я. - Мировые проблемы.
        - К столу! - гулко разнесся по коридору голос Светланки.
        - Всегда готовы! - жизнерадостно отозвался Изя.
        Я напряг слух. Сейчас тебе от Али ответка прилетит, юный пионер...
        - Ой, ну ты как скажешь!
        - А чё?
        - Ой, да садись ты уже…
        Хихикнув, Рита взглянула на меня.
        - Пошли?
        Я молча приобнял ее за талию, и повел в гостиную. Света с Тимошей накрыли большой овальный стол - опустили на камчатную скатерть пузатую супницу с бордово-янтарным борщом, разложили хлеб в фигурных вазочках, а на флангах отливало глянцем крепкое и крепленое.
        Прозрачная насквозь, бутылка «Столичной» ничего не скрывала в своей грубой спиртной простоте. Затемненное стекло «Киндзмараули» как будто прятало кавказское солнце, растворенное в красном соке лоз, а вот коньяк «Армения» выставлял настой цвета крепкого чая напоказ, однако таил в себе нутряной жар и хмельное коварство.
        - Тимоша, ты что будешь? - Дюха Жуков подался вперед, тщась услужить капризной подруге.
        - Ну, не зна-аю… - затянула Зиночка.
        - Коньячку, может?
        - Нет, - Тимоша исполнила сценку из «Бриллиантовой руки»: - Только вино!
        Я оглядел пришедших. Ряды редеют…
        Юрка Сосницкий на службе, Наташа в командировке, Маша в роддоме. Женьку мы еле утащили оттуда - молодую жену положили на сохранение, ей еще дня три до срока. Ну, и чего там молодому мужу делать? Пускай лучше готовится стать отцом...
        - Всем налили? - звонко спросила Света.
        - Всем! - авторитетно подтвердил Изя.
        Шевелёва глянула на меня, уловила кивок, и встала. Гости притихли, а Светлана, задумчиво покачав бокал с рубиновым содержимым, заговорила, невесело улыбаясь:
        - Сегодня я особенно сильно чувствую себя взрослой. Раньше - помните? - мы собирались на дни рождения… потом свадьбы пошли… А теперь у нас - поминки. Сорок дней, как погиб Игорь Максимович. Мне очень жаль, что я мало знала Котова, совсем мало. Мы и встречались-то с ним пару раз, наверное, но теперь я прописана в его квартире, а здесь всё напоминает о нем - книги, картины, даже вот эта посуда… Земля ему пухом!
        Изя простодушно потянулся бокалом, и Ефимова тут же прошипела негодующе:
        - Не чокаясь!
        Улыбнувшись безуспешности Алькиных воспитательных потуг, я поднес к губам рюмку. Коньячок припахивал изюмом. Не люблю терпкий, обжигающий вкус, но ощущать, как тепло стекает по пищеводу, грея и пьяня, приятно. А наваристый борщ на закуску… Что может быть лучше?
        - Давай, я за тобой поухаживаю, - сказала Настя с ворчливой нежностью, и щедро наложила мне «борщецкого».
        - Да куда ж ты мне столько! - всполошился я.
        - Лопай, лопай, - заулыбалась сестричка.
        Рита засмеялась, и притянула ее к себе. Обе стали шептаться и хихикать, делясь нескромными девичьими секретами, а Изя важно провозгласил:
        - Мужики, покурим, может?
        - Ой, тоже мне, куряка нашелся! - недовольно забурчала Аля.
        - А чё? Да я ж не в себя, я так только, дым пускаю за компанию! - завилял Динавицер.
        - Ой, да иди уж…
        Натужно посмеиваясь, Жека направился к высоким дверям балкона. Дюха с Изей утопали за ним.
        - Рит! - жалобно воззвала Тимоша. - И почему твой Миша не курит?
        - Не любит! - ослепительно улыбнулась моя суженная. - Да, Миш?
        - Угу… - отозвался я, делая вид, что всецело поглощен борщом. - Свет, а ты ничего не хочешь нам рассказать?
        - Ох, забыла совсем! - всплеснула руками Шевелёва. Ее лицо на миг приняло виноватое выражение, но тут же изобразило деловитость, лишь на скулах розовели пятна смущения. - Я тут немного… м-м… поисследовала нашу благоприобретенную потенцию и… Короче говоря, та самая Сила, как ее называл Котов, или психодинамическое поле, как ее называю я, генерируется в мозге особым сростком нейронов, связанным с лобными долями, с гипоталамусом… Ну, тут еще изучать и изучать! Предположительно, у части людей с самого рождения вот тут, - пальцем Света коснулась лба, - возникают зачатки… м-м… назовем это метакортексом. Как правило, они «спят» до самой кончины индивида, но иногда, хоть и очень редко, активируются. При сильнейшем стрессе или под воздействием энергии мозга - вот, как у нас с вами, - оглянувшись на балкон, откуда доносились невнятные голоса, она заговорила быстрее. - Не пустим мальчиков в эгрегор, нам и одного хватает… В общем, выводы такие. Во-первых, мы все, кроме Насти, уже можем обойтись без Мишиной помощи. Во-вторых, получается, что он, когда с нами делился, расходовал слишком много Силы - и она резко
убывала в нем. Сейчас Миша почти сравнялся с Ритой по своей метапсихической потенции…
        - Ой, ну это же несправедливо! - взволновалась Альбина.
        Я доел борщ и успокоительно улыбнулся Насте.
        - Не волнуйся, поделюсь с тобой... Уж не настолько обессилел! Девчонки, да знал я, что деление - это вычитание. Но не причисляйте меня к раздавахам! Спасибо Котову, научил концентрировать энергию мозга, и даже отбирать ее у всяких "редисок". Да, что-то я утратил, но это всё - мелочи! Вы главное поймите - собирая, пестуя эгрегор, я таки добился того, чего хотел. Девушки, подруженьки мои милые! - у меня это получилось не игриво, а очень даже прочувствованно. - Когда мы вместе, нам уже никто не страшен. Вы даже не представляете, на что способны! Я и ослабел для того, чтобы сила эгрегора выросла в разы! - и подпустил к губам улыбку: - На что только не пойдешь ради коллектива! И теперь для меня основное - ваше доверие, ваше сопереживание, общее понимание цели…
        - Ой, да мы тебе и так верим! - воскликнула Ефимова.
        А Тимоша, словно уловив исходившие от меня волны непокоя, спросила тревожно:
        - Что-то случилось?
        - Может случиться, - сдержанно ответил я, и усмехнулся неловко: - Вчера мне было видение… О том, что произойдет этим летом.
        - Рассказывай! - велела Рита.
        - Лучше не словами, - замялся я. - Соберемся попозже «хороводом», раскрою вам... хм... душу - сами увидите…
        Грюкнула, задребезжала балконная дверь. Кто-то бубнил:
        - Мальчик… Девочка… Какая разница?
        - Лично я - за девочек! - выразил свое мнение Изя.
        - Да пуркуа бы и нет? - вздохнул Зенков, раздергивая занавески. - Я ж не против… Скорей бы только!
        Девушки, словно по команде, склонились над столом, перегорая от любопытства.
        - Ой, ну скажи, скажи, что ты видел! - заныла Альбина, ерзая в нетерпении.
        - Что будет? Что будет? - поддакнула Светлана в Машиной манере.
        - Атомная война, - сухо обронил я, и сжал губы.
        Глава 1
        ГЛАВА 1.
        Суббота, 11 марта. Утро (подглавка откорректирована)
        Москва, Комсомольская площадь
        Всегда питал самые нежные чувства к Ярославскому вокзалу - для меня, в бытность дальневосточником, его высокие крыши в стиле а ля рюс доказывали, наглядно и зримо: «Ты в Москве!»
        Шум, суета, гулкие голоса дикторов, крики носильщиков, басистые гудки не утомляли, а тонизировали.
        Остановившись, я смотрел, как широкомордый тепловоз, бликуя прожекторами и пыхтя, доволок состав и замер. Волною прокатились лязги, скрипы, шипенья…
        С неистребимым жестяным призвуком заговорил серебристый динамик:
        - Поезд «Свердловск - Москва» прибыл на вторую платформу…
        Пружинисто ступая, я выбрался к нужному вагону с точностью до секунды - Наташа Ивернева как раз показалась в дверях тамбура. Заозиралась беспокойно, увидела меня - и просияла.
        «Ну, еще бы, - подумал я с почти родственной теплотой, - неделю шефа не видела…»
        Девушка сошла на перрон с изяществом Плисецкой. Прильнула на секундочку, чмокнула по-приятельски, без наигрыша, но и не совсем в щечку. Хотя платонического поцелуя у Наташи и не выйдет - пока дотянется до моих губ, груди вдавятся, как два мячика. И, если в такой момент градус крови не скакнет, то одно из трех - вы или женщина, или особь с радужными наклонностями, или дерево.
        - Привет! - воскликнула секретарша и зарделась, словно уловив потаенные мысли.
        - Привет! - ответил я, касаясь вытянутых губок, и снова с удовольствием ловя упругое касание. - Давай свой чемодан…
        Подхватив ручную кладь, я зашагал, поглядывая на спутницу.
        - Как съездила?
        - Удачно! - Наташа закинула ремень сумочки на плечо, легко переходя на деловитый тон.
        У нее, вообще, здорово развита чувствительность, доходя до тончайших перепадов настроения. Ивернева всегда остановится вовремя, балансируя у опасной черты, но не позволяя себе переступить грань дозволенного. Наши с ней невинные игры на тему «Может ли мальчик дружить с девочкой?» - всего лишь приятное баловство.
        - Модульные протезы уральцы запустили в серию, - докладывала Наташа. - Сейчас они маракуют над бионическими моделями - с датчиками, шестеренками и моторчиками, чтобы безрукий мог сам брать стакан или, там, кисть. Фронтовикам - без очереди. А косметические протезы, так те вообще! От живой конечности не отличишь! И с виду, и на ощупь. Нет, правда, молодцы! Ребятам обязательно надо помочь. Да, Миша?
        - Да, Наташа, - улыбнулся я, выходя на площадь. Серый «Ижик» затесался в моторизованное стадо кургузых «Москвичей», но не слился с автотолпой, по-прежнему выделяясь нездешними формами.
        - А Рита где? - Ивернева изящно плюхнулась на переднее сиденье, и заерзала, поправляя юбку.
        - Упорно постигает науки! - я сел за руль, и повернул ключ. Стартер с пол оборота завел движок - тот сыто заурчал, как кот, налопавшийся сметаны. - Кстати, тебе тоже пора.
        - Пора - что? - Наташа захлопала ресницами, притворяясь глупой очаровашкой.
        - Постигать, - усмехнулся я. - В смысле, поступать. Пристроим тебя на вычтех, в МГУ по блату! Хотя ты и по уму пройдешь.
        - Я подумаю, - пробормотала девушка, розовея.
        - Не думать надо, - в моем голосе зазвучали наставительные нотки, - а готовиться! Учти: я с тебя не слезу.
        - Да ты еще и не залезал на меня, - сладко улыбнулась Наташа. Милое коварство в ее глазах сменилось блеском удовольствия - теперь уже мои щеки изрядно потеплели.
        - Договоришься, - буркнул я.
        Вполне удовлетворенная маленькой победой, Ивернева мигом перевела стрелку разговора.
        - Там от девчонок «е-мэйл» приходила... Или приходил? Как правильно? - защебетала секретарша. - В общем... Они рассказали, ты… как это… ванговал, да? - ее глаза голубели изощренной невинностью. - И что там, в будущем?
        - Ничего хорошего, - вытолкнул шеф, избавляясь от неловкости. - Как бы тебе… Понимаешь… - я задумался. - Блин, не знаю, с чего начать! Да просто не любят на Западе, когда мы становимся сильнее. Боятся они! И конкуренции не хотят. Вот и гнобят по-всякому. Санкции вводят, эмбарго всякие, в конфликты втягивают… - моя мысль кружила вокруг да около, подбираясь к сути. - А мы, вон, как на Ближнем Востоке развернулись! Саудовцев в пустыню загнали, Багдад отжал у них нефтепромыслы, берберы шалят от гор Атласа до Нила, вот-вот в Иране полыхнет… Американцы сразу забеспокоились, уже два авианосца пригнали с охранением. «Энтерпрайз» в Аравийском море болтается, «Джон Кеннеди» - в Персидском заливе. А наши их сковывают! Там сейчас «Минск» дежурит, три ракетных крейсера, атомарины… Да чего тут рассказывать! Дай руку.
        Наташа быстро протянула узкую ладошку, и я сжал тонкие девичьи пальцы. Отрешился от земного, сосредоточился…
        …Советская группировка ВМФ могла выдать тридцать две ракеты в первом пуске, и шестнадцать - во втором. Это сильно нервировало штатовцев, атмосфера наэлектризовалась до того опасного предела, когда любой пустяк мог грянуть последним громом. А море стелилось необъятной лазурью, переливаясь на солнце, набрасывая колеблющуюся световую «сеточку» на необъятный серый борт «Минска». ТАВКР следовал полным ходом мимо АУГ вероятного противника - силуэт «Энтерпрайза» топорщился на краю небес малозаметной щербинкой, зато в полумиле от флагмана советской эскадры двигался параллельным курсом крейсер «Уэйнрайт». Вероятно, его кэп увлекся поиском атомной «Щуки», не подозревая, что субмарина скользит прямо у него под днищем, прячась в лиловой глуби.
        Всё началось в лучезарном воздухе, тронутым горячим дыханием пустыни. К «Фантомам» и «Крусайдерам», вившимися над морем, советские моряки привыкли, отслеживая вражескую авиацию в условиях, приближенных к боевым. Когда над «Энтерпрайзом» зареяла мелкая мошка - противолодочный «Викинг», с палубы «Минска» поднялось звено «Як-38». Взлетев с короткого разбега, штурмовики просвистели над «Уэйнрайтом», неся убийственный спецбоеприпас - атомные бомбы РН-28.
        Выполнял ли пилот «Викинга» приказ или допустил губительную оплошность, не ясно. С борта «Минска» только и видно было, как самолет качнулся, то ли роняя, то ли сбрасывая глубинную ядерную бомбу В57. Она канула в море, пробуждая десять килотонн скомканной энергии. Волны вздыбились горой бурлящей пены. И грянул гром…
        Корпус атомарины «Сёмга» не выдержал удара. Взрыв сдул с «Минска» и «Уэйнрайта» антенны, креня корабли и ломая надстройки. Воздушной волной смело и «Викинга», и «Яки», а вот «Щука» приняла бой. Люки торпедных аппаратов, в гуле движков и блеске пузырей, покинули одиннадцатиметровые «Киты». Они, правда, несли не специальную БЧ, но и от полутонны тротила «Энтерпрайзу» достанется не хило.
        Целое стадо «Китов» неслось в глубине, нашаривая завихрения воды - кильватерную струю, взбитую винтами, гидролокатор сканировал даже спустя часы после прохода корабля.
        А наверху в это время разгоралось морское сражение. У фрегатов «Хепбёрн» и «Грей» с направляющих срывались ракето-торпеды «АСРОК», расходясь веером, вот только без толку - доставали они едва на девять километров, а «Щука» благополучно выгребала за тридцать кэмэ от АУГ.
        БПК «Севастополь» и «Владивосток», втроем с крейсером «Грозный», обстреливали американцев «Базальтами» - ракеты взлетали в реве и грохоте, сбиваясь в стаи и распределяя цели. Одну из ПКР со спецзарядом сбили, зато другая нашла свою мишень - атомный крейсер «Лонг Бич» исчез в адском пламени распада.
        А торпеды 65-76, ласково прозванные «Китами» за величину и мощь, уже заходили в корму «Энтерпрайза», не обращая внимания на поплавки буксируемых шумовых ловушек «Никси». В воду полетели противолодочные торпеды Мк.46, но было уже поздно. На перехват бросился крейсер «Фокс» - чудовищный взрыв переломил его пополам. Прикрыть авианосец не удалось - первый из «Китов» рванул под кормой «Энтерпрайза». Гигантский корабль сотрясся от киля до клотика. Еще одно смертельное ранение… И еще…
        Поднятые самолеты кружили в воздухе бессмысленным роем, утратив свой улей - содрогаясь, авианосец кренился, роняя за борт «Орионы», не успевшие взлететь. Два или три «Базальта», пробившись сквозь заслон ПВО, вошли в палубу, как гвозди в трухлявую доску - и вскрыли ее, вывернули наизнанку, пряча распоротое нутро корабля за дымом и пламенем…
        - …А Б-52 уже летели к нам через Северный полюс, и бомбоотсеки у них были полными, - сумрачно выговорил я, отпуская Наташину ладонь. - Ну, как тебе картинка?
        Девушка рассеянно постучала пальчиками по губам.
        - Ужас… - неугомонные пальцы взялись накручивать золотистые волосы. - Но как будто чего-то не хватает. Не знаю… Может, это мне одной так показалось? Твои мыслеобразы… ну, картинка эта - она немного… плоская, что ли. Как будто в кино, а не в жизни.
        - Пожалуй… да, - согласился я. - Лично меня другое смутило. Ну, ладно. Допустим, летом… не дай бог, конечно… разразится «Аравийский кризис». И что? Ну, пусть даже сцепимся мы, напустим ядрёной копоти! И что, сразу ракеты спускать? Я видел, как откидываются крышки шахт, как оттуда прут «Минитмены», а из-под воды выскакивают «Поларисы»! Что - мир в труху, в пепел из-за чьей-то провокации? Ну-у, не знаю… Глупо как-то.
        - Слушай… - осторожно проговорила Ивернева. - А, может, ты ошибся? - и заспешила: - Нет-нет, послушай! Мозг - очень сложная штука, и он нас частенько подводит. Да каждый может вспомнить, как он шел-шел в темноте, и было страшновато, и вдруг как померещится фигура чудища - вот-вот набросится! А утром смотришь - тьфу ты! Да это дерево! Или куст. Обман зрения! Мы же никогда, по сути, не видим того, что существует в реале, а лишь образ, созданный мозгом. Так и тут, с пророчествами. Обман ясновидения! Пришла информация из будущего, а мозг ее так исковеркал, так исказил, что впору бомбоубежище искать!
        - Да мы и слышим не то, что есть, до нас доходят звуки, отфильтрованные мозгом, - с энтузиазмом подхватил я. - Наши «маленькие серые клеточки» работают до того ухищренно, что шум листвы легко смикшируют в крик о помощи!
        И мы с Наташкой стали наперебой вспоминать забавные случаи, о которых со смехом вспоминаешь при свете дня, зато, когда они происходят в ночном мраке, поневоле оплываешь липким страхом. Мне до того понравилась гипотеза Иверневой, до того просто снимала она вину и непосильную ношу ответственности, что я, воспарив душою, болтал без умолку. Не замечая даже, как Наташины губы раздвигаются все шире и шире, продавливая милые ямочки на щечках.
        Не выдержав, девушка прыснула в ладонь, лукаво косясь на меня.
        - Что? - не понял я, обрывая многоглаголание.
        - Шеф, - хихикнула секретарша, - поедем, может?
        Словно проснувшись, я глянул за ветровое стекло - там по-прежнему ракетировал к небу серый объем «Ленинграда». Людская толчея у вокзалов растекалась ручейками - кому в метро, кому в камеру хранения или к кассам, а кому - на мякоть сидений светло-оливковых «Волг» с шашечками.
        - Заговорила меня совсем! - пробурчал я, особо не смущаясь.
        Наташа шлепнула меня по плечу, изображая ласковую обиду, и пикап тронулся.
        «Всё будет хорошо, - прыгало у меня в голове. - И даже лучше!»
        Не помогало. Заковыристый вопрос висел, беспокоя, как красный сигнал «Выхода нет»: как же я смог увидеть будущее? «Сила» во мне держалась, но мало, чтобы ванговать.
        Всё происходило так, как говорил Котов. Я и девчонок своих надурил слегка, утверждая, будто из-за них ослабел.
        «Да куда там…»
        Не знаю уж, в чем измерять энергию мозга (может, в мегафрейдах?), но ее «напряжение» падало всю осень и зиму, установившись накануне весны. Я даже из ридеров выбыл! Нет, я брал Ритины мысли, когда она тискалась рядом, но самому слать телепатемы силенок не хватало. Только втроем или вчетвером, с девчонками из эгрегора.
        Если честно, то я не слишком расстраивался - в джедаи никогда не рвался, а уж в квисатц-хадерахи и подавно. Мне так спокойнее. Хоть уровень целителя и самый низкий для метагома, зато стабильный. Пожизненный.
        Но как же тогда быть с видением термоядерного апокалипсиса? Раз уж сам не гожусь в пророки, стало быть, предсказание мне слал другой ридер? Так ведь? А вдруг…
        Вдруг он из будущего? Может, вообще все прорицания оттуда, из туманной послезавтрашней дали?!
        «Чудны дела твои, человече…»
        Воскресенье, 12 марта. День
        Москва, улица Малая Бронная
        Большая квартира наполнилась суетой, радостной и бестолковой. Девчонки пищали за дверью спальни, но их мощное сюсюканье перебивалось пронзительным «Уа-а-а!» Звучало почти как одинокое «ура!», знаменуя очередную победу жизни.
        Мягко улыбаясь, я посмотрел на распаренного Женьку. Он не спал всю ночь, забывшись на рассвете. Прикорнул, сидя за столом, из-за чего прядь волос забавно торчала как рожок. Даже голубой берет не смог ее умять. А в шесть утра грянул телефон: «У вас девочка!» И старший сержант Зенков помчался бегом по безлюдным улицам - встречать Юлию Евгеньевну…
        Изя с Дюхой заняли деревянный диванчик. Сидели тихо и смиренно. Девушки носились то вверх, то вниз по гулкой лестнице, таская пеленки, распашонки, подгузники, а эти двое провожали подруг взглядами растерянными и робкими, как будто открывая для себя нечто новое, неизведанное. Юрка Сосницкий крепился, но наверх не пускали и его.
        «Сами еще не наигрались!» - фыркал он, кривя губы в снисходительной усмешке.
        Первой «наигралась» Светлана. Усталая, но довольная, она тихонько спустилась в гостиную, шепотом сообщив, что «обе умаялись и спят!»
        На цыпочках сошла Рита.
        - Поднялся бы, - сбрасывая просветленное умиление, она обняла меня за руку. - Тебя бы точно пустили.
        - Не хочу выделяться, - тепло улыбнулся я, и кивнул на Жукова с Динавицером: - Глянь, сплошная кротость.
        Девушка хихикнула, и обернулась к растрепанному Жеке.
        - Отмечаешь, папочка?
        - Да я по чуть-чуть, - застыдился Зенков, - а то, боюсь, развезет. Хоть как-то нервы унял! - широко размахнувшись, он пожал мне руку: - Спасибо, что Машку в тот роддом пристроил - рядом почти! Никогда еще так кроссы не бегал! Ха-ха-ха!
        - Ш-ш-ш! - рассерженно зашикала Светлана из темного коридора. - Спят же. Пошлите, отметим…
        - Не пошлите, а пойдемте, - расплылся старший сержант. - Нерусь!
        Шевелёва показала ему розовый язычок, и скрылась. За нею утопал «папаша», ступая по паркету в одних носках. Рита прильнула ко мне, заглядывая в глаза, и нежно спросила:
        - А меня ты тоже в «тот роддом» пристроишь? М-м?
        - Рано тебе по материнству скучать, - строго ответил я. - Сама еще, как дитё!
        Девушка прижалась крепче, поцеловала меня в шею, и шепнула на ухо:
        - Бережешь, да?
        - Берегу, - твердо ответил я. И подумал, что вся моя мужественная жесткость потечет как воск, лишь только Рита захочет от меня ребенка по-настоящему. Заласкает так, что я исполню ее желание. Уж если Инке удалось, то Марику и подавно.
        «Только пусть будет девочка, - вздохнул я, мысленно капитулируя. - Ну их, пацанов этих…»
        Тот же день, позже
        Тегеран, район Эвин
        Рехавам Алон вполне доверял своим «гвардейцам», но не сидеть же вечно в кабинете, надо хоть изредка и «в поле» бывать. А то утратишь наработанное годами чутье. Да и мозги не бывают лишними, особенно его ум, заточенный на мгновенный анализ.
        Слегка припадая на ногу, раненую в Бейруте, полковник вышел на крошечный балкончик. Квартал тут тихий, заселенный торговцами средней руки, чиновниками и старичками-рантье. Да и весь район Эвин благополучный до тошноты. Окунаясь в пышную зелень, он докатывался волною крыш до отрогов Эльбурса.
        Алон сощурился, фокусируя взгляд на угловатом сером строении, что угрюмым утесом воздвиглось над глянцевым разливом листвы. Тюрьма Эвин.
        - Рабби… - несмело позвал Ариэль.
        - Иду, Ари, - Рехавам развел тяжелые гардины и шагнул в комнату.
        Четверо «гвардейцев» обступили стол - свисавший над ним абажур с бахромой бросал свет на ватман с планом тюрьмы. Белый лист упрямо желал свернуться, и бумажные углы прижали парой пистолетов, здоровенным револьвером «Магнум» и шипевшей рацией «уоки-токи».
        «Кадр из голливудского боевика!» - улыбнулся Алон, ощущая полузабытое возбуждение.
        - Показывай, Ари, - велел он, упираясь ладонями в столешницу.
        Сосредоточенный и собранный, Кахлон кивнул.
        - Тюрьма новая совсем, ее выстроили по приказу шаха лет шесть назад, - заговорил он отрывисто. - Внутри несколько общих блоков-бараков на сорок человек каждый и два отделения - мужское и женское - по десять одиночных камер…
        - Местечко оч-чень неуютное, - вмешался Юваль. - И шесть туалетов на триста человек! А «одиночки»… Тесные бетонные коробки! Вверху вечно включенная здоровенная лампа дневного света, внизу - потертый коврик на цементном полу. И больше ничего!
        Ари кивнул и продолжил:
        - За все годы - ни одного побега. Штурмовать Эвин бесполезно и бессмысленно. Подкупить тюремщиков? В принципе, это возможно, но не в нашем случае. Деньги-то найдутся, а вот время… К тому же персы сходны с арабами в трусости и необязательности.
        - Да и охрана САВАК бдит, - кивнул Алон. - Идеи есть?
        - Мы должны действовать буквально с налету, рабби! Что, если использовать «вертушку»? - Кахлон заспешил, словно боясь, что ему не позволят изложить план. - Два раза в неделю, по вторникам и пятницам, Масуда Раджави выводят на прогулку во внутренний двор-колодец. Это единственная возможность вытащить его из застенков!
        - Я бы предложил «Хьюи-Ирокез», - Гилан Пелед приподнял голову, морща лоб. - У него не дверцы по бортам, а ворота! Удобно. А места хватит и для лебедки, и для парочки пулеметов. Изымаем Раджави - и в горы! Куда-нибудь на здешний лыжный курорт. Цион, ты же пилотировал «Хьюи»?
        - Хорошая машина, - лениво протянул Ливлат. - Место для посадки мы отыщем, это не проблема. Но надо, чтобы ты нас уже ждал - отступать будем быстро. Найди хотя бы «Тойоту» завалящую… Нет, лучше местный «Пейкан»! Тогда мы точно затеряемся.
        - Найду, - кивнул Гилан.
        - Будем считать, что план готов, - Алон выпрямился, складывая руки на груди, и хмыкнул: - Вчерне! Необходимо связаться с товарищами Раджави по партии… этой… как ее… «Моджахедине Хальк». Пусть передадут весточку в тюрьму, чтобы Масуд ждал нас и был готов. Миха передал имена тех, кто не скурвился. И последнее, - он внимательно оглядел всю четверку. - Ни одного промаха, парни. Ни одного лишнего слова. Шахская САВАК не лучше гитлеровской гестапо, а я не хочу потерять никого из вас.
        - Мы будем крайне осторожны, рабби! - пылко высказался Ари. - Верно, ребята?
        - Ага! - дружно ответили ребята.
        - Ну, я надеюсь, - кривовато усмехнулся Рехавам, и забрюзжал, пряча эмоции: - Забирайте свои железяки!
        «Гвардейцы» мигом разобрали оружие, и чертеж тюрьмы «Эвин» скрутился в трубку.
        Глава 2
        ГЛАВА 2.
        Вторник, 14 марта. Утро
        США, штат Нью-Йорк, Хадсон-Пайнз
        Аидже проснулся со знакомым ощущением - будто его голова опустела, как фляга из тыквы-горлянки. Он сел и хмуро осмотрелся. Небольшую комнатенку заботливо отделали в «индейском» стиле. Пол укрыт ковриками, сотканными в племени навахо, стены отделаны плетенкой из бамбука. Даже круглая сеточка Ловца Снов в ивовом обруче болтается над топчаном.
        Целитель криво усмехнулся - бледнолицым без разницы, чья кровь бежит в его жилах. Им, что бороро, что дакота. Краснокожий, и ладно.
        С усилием поднявшись, Аидже прошаркал к разбитому окну. С улицы дуло - вчера он разозлился на муть в голове, и запустил в стену бутылку с недопитым виски. А попал в стекло. Ну, и ладно…
        На сквозняке даже лучше спалось, а морозов в здешних местах не знали - вон, как травка к солнцу подлащивается! Красиво…
        Покатые склоны холмов Покантико, подернутые нежной зеленью, сбегали к синей ленте Гудзона. Деревья пока стояли голыми, но елки пушились хвоей, ублажая взгляд.
        Индеец нахмурился. Сколько он уже здесь? Неделю? Месяц? А, главное, зачем он здесь? Со вздохом Аидже отер лицо.
        Холодно блеснули осколки, и целителя впервые кольнула тревога. Откуда в нем постоянная усталость? Можно подумать, он с утра до вечера дрова рубит! Тоже мне, тяжкий труд - таскаться через день к хозяину поместья. Руки наложил на впалую грудь, сцедил толику энергии, лишь бы дряхлое сердце поддержать - и свободен. Шляйся кругом, прикладывайся к бутылке…
        Потоптавшись, индеец захрустел обломком стекла, и растущее беспокойство окатило его колючей волной.
        «Что-то не то со мной! - подумал он по-русски. - Только вот кто бы исцелил врача… Кроме Глэйдэйнохче, некому!»
        Эта мысль давно зрела в нем, но «огненная вода» глушила проблески сознания. Спасибо дыре в окне - протрезвел по холодку!
        Выйдя во двор, Аидже огляделся, словно впервые рассмотрев хозяйский дом из красного кирпича, амбары и конюшню. Подъездную дорогу загородил огромный лимузин, пластавшийся над серым асфальтом. Ну, по имению и карета…
        Рокфеллер в серой тройке как раз подходил к машине. Завидя индейца, он изобразил радушие.
        - Доброе утро, Аидже, - заулыбался триллионер.
        - Моя совершить индейский обряд, - соврал целитель, старательно коверкая язык. - Надо ехать к онондага.
        Веки богатея дрогнули.
        - Ричард подбросит тебя, - проскрипел он с деланной небрежностью.
        - Да, - вытолкнул индеец, твердея лицом.
        Тот же день, позже (подглавка откорректирована)
        Штат Нью-Йорк, резервация Онондага
        Дорога стелилась под колеса бесконечной серой лентой. Аидже уминал переднее сиденье, и следил, как вьется осевая, изредка разрываясь пунктиром. Рич не особо торопился, и их «Шевроле-Блейзер» то и дело обгоняли гигантские фуры, обдавая смрадом и басистыми гудками.
        Индеец усмехнулся про себя, украдкой поглядывая в зеркальце. По фривею гнали не только грузовики да автоцистерны, легковых тоже хватало. Во-он тот «фордик» тащится за ними от самого Покантико, и еще одна машина увязалась - крутобокий «Додж» следовал впереди.
        «Сопровождающие!» - поморщился Аидже, откидываясь на спинку.
        Всю дорогу он мучительно соображал, рассуждая и споря с самим собой, перебирая дни, как бусины четок. Воспоминания всплывали снулыми рыбами…
        …В самый первый раз попав в Хадсон-Пайнз, он застал там хозяина. Рокфеллер сидел, сгорбившись, в инвалидной коляске с моторчиком, и пялился в экран огромного телевизора. Пол-лица богатея скрывала, будто намордником, кислородная маска.
        Встрепенувшись, он глухо и невнятно произнес:
        - Хэлло, Аидже! Извини, что в таком виде - сердечко прихватило. Врачи велели дышать кислородом.
        - Моя понимай, - наклонил голову индеец, решив сыграть роль тупого дикаря.
        - Аидже! - с чувством воззвал Рокфеллер. - Я сделаю все, что ты пожелаешь, только помоги вернуть здоровье!
        - Моя хотеть, чтобы ты вложил большие деньги в СССР! - выпалил целитель, с детской простотой излагая задание.
        - О`кей! - часто закивал хозяин, шевеля кольчатым шлангом, как хоботом…
        …Аидже наморщил лоб. Да, именно тогда его впервые отяготило непонятное утомление. Как будто, переступив порог особняка, он состарился! И ведь ничего особенного не происходило, все отлично держится в памяти.
        Ну, врачевал, елозя по буржуйской груди… Ну, поглядывал на экран… Там шла очередная голливудская поделка - в голубом просторе моря встретились две эскадры, американская и русская. Плохие русские парни выпустили огромные торпеды, потопив авианосец «Энтерпрайз». Правда, хорошие американские парни первыми начали, сбросив атомную глубинную бомбу. Называется: «Бей первым, Фредди!»
        Гигантские бомбовозы полетели над арктическими льдами, пятная белизну крестообразными тенями… Шахты разверзлись, исторгая клубящиеся облака дыма, будто из адовых топок, и оттуда вырвались хищные тела ракет - они взмывали наперегонки, зачеркивая небеса белесыми шлейфами… Конец фильма. Конец света.
        - Подъезжаем, - молвил Ричард, минуя местные Сиракузы.
        - Моя видеть, - буркнул индеец недовольно.
        Щит за обочиной извещал: «Onondaga Nation. Nedrow. ? miles».
        За рекой Онондага-Крик показались приземистые домишки, выстроившиеся в три ряда.
        - Моя сам, - решительно сказал краснокожий, покидая запыленный «шеви».
        - Валяй, - бледнолицый зевнул и опустил спинку кресла. - Подожду…
        «Жди, жди… Дождешься…»
        Индеец прошелся по грязноватой улочке, натянуто улыбаясь. Жилища - так себе, и автомашины чиненые-перечиненые. Задворки «сияющего града на холме»…
        Некогда гордые воины позируют для глупых туристов, напяливая на головы уборы из перьев. А ведь раньше каждое перо вручалось, как медаль за подвиг…
        Поморщившись, Аидже проводил взглядом пьяного ирокеза в застиранных джинсах, и вздрогнул, уловив зов.
        Однако, давненько он не воспринимал чужих мыслей!
        Голова будто раздулась, и в гулкой пустоте качнулось эхо слов:
        «Я приветствую тебя, Аидже».
        «И тебе здравствуй, Глэйдэйнохче».
        «Что привело тебя ко мне?» - мысленно вопросил ирокез.
        «Еще не привело…», - ворчливо сдумал индеец племени бороро.
        Глэйдэйнохче передал корявую схемку резервации, отметив свое жилище фигуркой «ястреба, парящего в воздухе».[1] Бледнолицые куда как щедры - захапав бескрайние прерии, загнали бывших хозяев в неудобья.
        «Алчные белые волки!»
        Обойдя Длинный Дом в центре поселка, Аидже зашел во двор к старому шаману. Нынешние ирокезы - крещеные, но ведь и веру в прежнего бога-творца Таронхайавагона никто не отменял. А на подходе Отаденоне-не-оней-ватэй, первый праздник весны - «Благодарение клену»… Не отменять же веру предков, ставя на ней жирный крест!
        Каркасный дом Глэйдэйнохче был обшит досками, краска на которых давно облупилась, и больше всего походил на добротный русский сарай. Но шаман приспособился - зимовал в типи с расписной покрышкой из оленьих шкур, выставленном на заднем дворе.
        Откинув полог, Аидже встал на колени у очага, где горел огонь, и присел на пятки. Шаман устроился напротив - седой индеец с бесстрастным лицом, изрезанным морщинами и шрамами. Глэйдэйнохче курил изукрашенную трубку.
        Выпустив струю сизого дыма, он молча передал калумет гостю. Аидже не любил табак, но и отказать хозяину не мог. Втянув в себя пахучую, сладковатую гарь, выдохнул - и взглянул в глаза Глэйдэйнохче.
        - Со мной происходит что-то странное, брат, - медленно проговорил целитель. - Я, как муха, залипшая в варенье, жужжу, но не трогаюсь с места. И мысли мои такие же вязкие - не текут, а тянутся, как загустевший мед.
        Старик задумчиво кивнул.
        - Чую, брат мой, - голос его звучал молодо и сочно. - Ты ослаб оттого, что белые травили тебя. У их зелья нет запаха и вкуса, но оно отбирает силу духа и тела. Отрава копилась в твоих костях, в твоих жилах, но ты вырвался из плена безволия, и выведешь яд…
        * * *
        Пока индеец шагал к машине, ярость, клокотавшая в нем, подостыла, а снадобье, заваренное Глэйдэйнохче, прояснило сознание, окончательно разгоняя дурманящую мглу.
        Ричард скучал не внутри, а снаружи. Стоял, прислонившись спиною к джипу, и с чисто коровьей флегмой перетирал зубами жвачку.
        Оглянувшись, Аидже приметил метрах в двухстах знакомый силуэт «Форда». А вон и «Додж» поблескивает открытым капотом - крепкие парнишки даже не притворялись, что копаются в моторе - топтались рядом, смоля сигаретки.
        Индеец собрался, будя в себе "латентную энергию", как называл ее Марк Оти, начальник службы безопасности Рокфеллера. Мозг подчинялся неохотно, но шаманская «смазка» помогла - шестеренки в голове раскрутились, защелкали… Аидже незаметно, от бедра направил ладонь на бледнолицего, и выдал гипнотический посыл.
        «Окаменей!»
        Ричард недоуменно дернулся… Вернее, желание вздрогнуть пронеслось по нервам, но окостеневшие мышцы сковали тело, как тяжкие пелены - мумию. Лишь глаза испуганно забегали, да шевельнулись губы, выдавливая скрипучее:
        - Что?..
        - Сейчас ты мне расскажешь всю правду, - Аидже встал рядом, поворачиваясь спиной к «сопровождающим». - Будешь молчать или соврешь… - зловещая улыбка заплясала на тонких губах. - Окаменеют все твои мышцы! Легкие остановятся на вдохе и... Сам понимаешь. Чем меня отравили?
        - Я… не знаю! - выдохнул белый, и заскулил: - Да правда! Там такое название сложное, на целый абзац! Только это не яд вовсе! Что ты, разве ж я им позволил бы! - подпустил он лести, юля. - Это какое-то новейшее, секретнейшее спецсредство - оно ослабляет волю, делает человека пассивным и податливым. Тебя хватало только на лечение и… - глазки Рича забегали.
        - И?.. - надавил краснокожий.
        - Меня убьют, если узнают!
        - Не узнают. Или тебе хочется медленно умирать от удушья?
        - Нет-нет! - шумно задышал Ричард, и всхлипнул. - Яйцеголовые придумали такую штуку… Ты смотришь телевизор, который в гостиной, а ночью, как бы во сне, передаешь картинку с экрана тому русскому предиктору. Он воспринимает увиденное тобой, как собственное пророчество - и поднимает шум в Кремле!
        - Предиктор убит, - деревянным голосом сказал Аидже.
        Ричард наметил жалкую улыбку.
        - Тебе никто не поверил! У них есть свой агент в КГБ, и он-то доложил правду - предиктор жив!
        - Ах, вот как… - пробормотал индеец. - И зачем весь этот цирк?
        - Ну-у… - затянул бледнолицый, облизывая сохнущие губы. - Ты что, думаешь, меня везде пускают? Просто где-то подслушал, где-то краем глаза ухватил… пару строчек с грифом высшей секретности… Я думаю, это такая тайная операция! Раз уж нам не удалось заполучить предиктора, и ликвидировать не вышло, так они решили подставить его. Объявит этот Миха пророчество кремлевским старцам, а оно ложное! То с атомной войной, то с покушением на Андропова, то еще с чем. Вот предиктор и выйдет из доверия! А то… Хм… Мы тут тужимся, козни Советам строим, а они всю нашу игру знают заранее, на три хода вперед!
        - Ясно, - буркнул Аидже. - Последний вопрос. Кто такие эти «они»?
        Ричард скривил лицо, будто надкусил лимон.
        - Кто там всем рулит, точно не знаю, хотя и догадываюсь. Но не скажу - лучше сдохнуть! А кто с тобой занимается… - его губы изломились неприятной улыбочкой. - У тебя прямо за стенкой - огромный зал, набитый компьютерами и всякими приборами. Там постоянно крутятся научники. Ту самую отраву с трехэтажным названием они распыляют каждую ночь, когда ты находишься… м-м… в фазе… м-м… О, вспомнил! В фазе быстрого сна! И... Там еще добровольцы или заключенные... не знаю. Человек десять. Их пичкают нейростимуляторами, и они как бы усиливают твою телепатию, чтобы добить до Москвы. Эрге... Эгре... Эгрегор называется!
        - Ясно, - индеец повел рукой, словно освобождая белого от налипшей паутины, и резко добавил: - Забыть!
        Ричард пошатнулся, и глянул на целителя с недоумением.
        - Ничего себе! - фыркнул он, поводя плечами. - Стоя заснул! Ну, я даю…
        - Твоя мало отдыхать, - поставил диагноз Аидже, входя в прежний образ.
        - Служба! - ухмыльнулся белый. - Ну, что?
        - Моя ехать обратно!
        - Погнали!
        «Шевроле» неспешно развернулся и покатил, набирая скорость. Накачанные молодчики, едва различимые в зеркале заднего вида, спешно побросали окурки. Моторы взревели, покрышки взвизгнули - и машины сопровождения взяли джип в «коробочку».
        Среда, 15 марта. Ближе к вечеру
        Зеленоград, аллея Лесные Пруды
        К родительскому дому я подъезжал со скоростью ленивого велосипедиста. Уморился. Весь день, с самого утра, мотался по Москве и области - встречался, договаривался, объяснял, вдалбливал, согласовывал, подмахивал сам или отдавал на подпись вышестоящим, вникал в проблемы, расшивал узкие места…
        И еще эти пророчества! Вот, что делать? Мне чертовски не хотелось ставить о них в известность даже понимающий и любящий эгрегор, а уж Андропова - тем более.
        Но ведь придется. И что мне сказать? Так, мол, и так, Юрий Владимирович, мало мне головняка из-за послезнания, я еще и вангую! Или устанавливаю спиритическую связь с Пульсомонидой из созвездия Южного креста, сам еще толком не разобрался… Ага… Да у президента терпежу не хватит! Законопатит меня в секретный «ящик», и с усталым вздохом оправдается. Государственные интересы, дескать. СССР превыше всего…
        Я мягко подкатил к подъезду, и заерзал на сиденье. Выбил пальцами немелодичную дробь на баранке.
        «Аравийский кризис»… Покушение… Что, это тоже «ошибка ясновидения»? Ага… Всё, хоть и плосковато, но четко, ярко, зримо!
        По старой привычке, Андропов выедет в Ясенево. Жарким июльским днем. Закрываю глаза - и вот он, бронированный «ЗиЛ», мчится по трассе. Фигуры в камуфляже возникают словно из ниоткуда.
        Гранатометы на плечах… Вспышки выстрелов… Дымные шлейфы… Пуленепробиваемые стекла лимузина на мгновенье озаряются огнем - и разлетаются облаком сверкающих стразов… Game over.
        Вздохнув, я вышел из машины.
        «Ладно, - всплыла унылая думка, - подумаю еще… Время пока есть».
        Гулкий подъезд, узкая кабина лифта приободрили меня знакомыми образами и даже запахами. В парадном вечно пахло масляной краской и, почему-то, свежими газетами.
        Поднявшись на «родной» этаж, я толкнул дверь. Ну, разумеется…
        Дверь стояла незапертой. Мамулька уже забыла про свои приключения! Сейчас вот как дам втык - за недостаточную бдительность!
        Бесшумно скользнув в прихожую, разулся тихонько, повесил куртку… И заулыбался. Мама в гостиной мурлыкала под нос что-то из репертуара Пьехи. Ну, вот как на нее злиться?
        - Опять дверь нараспашку! - сказал я грозным голосом, являясь народу.
        Мама в длинном халате и тапках с помпонами олицетворяла собой богиню домашнего уюта. Она живо обернулась, расцветая улыбкой.
        - Ой, Мишечка! - защебетала родительница. - Выпугал меня! Что, опять открыто? Это не я, честно! Настька с Ритой в магазин побежали - и оставили!
        В маминых объятиях все мои колючки опали, как рыжая хвоя с засохшей новогодней елки.
        - Ох, мама, мама…
        - Ох, Миша, Миша… Устал?
        - Да как-то… - ответил я неохотно. - Иногда так все надоедает… Слушай, всегда забываю спросить. А папа возвращаться думает хоть?
        - Думает, думает! - заверила меня мамочка. - А как же! - и добавила с оттенком гордости: - Папочку твоего назначили генеральным директором! Вчера только приказ подписали.
        - Опять из Праги вылезать не будет, - проворчал я недовольно.
        - Да нет же! - воскликнула родная моя женщина. - Главные-то заводы тут, в Зеленограде! - и похвасталась: - Папа твой и с диссертацией закончил!
        - А вот за это надо выпить! - обрадовался я.
        - Алкого-олик… - заворковала мама. Встрепенувшись, словно вспомнив о чем-то, она улыбнулась лукаво: - А мне только теперь стало понятно, кому я должна сказать спасибо… Помнишь, лет… лет семь назад ты меня за грудь ухватил? М-м?
        - Помню, - забормотал я, краснея.
        - Это был рак? - утишила свой голос мамуля.
        - Протоковая карцинома… - удалось мне вытолкнуть, да и то через силу. - Ну, как называется, я потом узнал, а тогда… Чувствую хворь, а что делать, не соображу! Ну, вот…
        - Целитель ты мой родненький… - притиснула меня мама. - Ой, ё-ё, ёжечки ё-ё… Я тогда распереживалась еще! Может, думаю, это всё выбрыки пубертата? Зря я, что ли, всё о твоих подружках вызнавала? Спасибо тебе! И за то, что вылечил, и за то, что молчал, - ласково сказала она, да так притиснула, что дышать нечем стало.
        А мне как-то полегчало. Секунду спустя завозились, захихикали в прихожей, и стало совсем хорошо. Пришли мои самые родные девчонки. Сейчас полезут целоваться, начнут болтать о важных пустяках, разведут суету на кухне… И станет совсем хорошо!
        [1] Так можно перевести имя Глэйдэйнохче.
        Глава 3
        ГЛАВА 3.
        Суббота, 18 марта. Вечер (подглавка откорректирована)
        Зеленоград, аллея Лесные Пруды
        Отец вернулся из Праги еще утром - мама ездила в Шереметьево встречать - но дома так и не появился. Запуржила, замела министерская круговерть! И по работе, и по защите докторской. Вернее, защититься-то папа успел, будучи в командировке, а нынче ему выпало самое приятное - присуждение ученой степени.
        Данное событие означало, что доктор технических наук Гарин Петр Семенович задержится допоздна, ибо новенький диплом следовало обмыть на банкете. Это свято!
        Семейство Гариных честно прождало своего главу до восьми вечера, и лишь затем чинно расселось за столом.
        - Миша, - церемонно велела мама, поправляя прическу, - наливай!
        Я скрутил пробку шампанского, и бутылка задавленно хлопнула. Пенный напиток щедро пролился в наклоненные бокалы, празднично шипя. Настя оживленно заелозила.
        - Кто скажет тост? - мама улыбнулась, глядя сквозь хрустальные высверки.
        - Я! - воскликнула Настя, подскакивая. Выдержала паузу, и грянула: - За папу!
        Все посмеялись над емкой краткостью, и бокалы сошлись, вызванивая дробно и певуче. Да, это вам не рюмками щелкать!
        Рита, пригубив полусладкого, улыбнулась мне, как будто поздравляя взглядом, и развернулась к маме.
        - А кандидатскую Петр Семеныч когда защитил? Давно?
        - У-у-у… - комично затянула «матриарх». - В Первомайске еще. Мы тогда полдома снимали на Автодоровской. Настя… Это сейчас она винишко хлещет, а тогда я ей молочко в бутылочке грела…
        - Мам! - с укором глянула сестричка. - Можно подумать, дочка у тебя алкашка!
        Я притянул девушку к себе, успокаивающе воркуя:
        - Это она в воспитательных целях!
        - Хоть ты меня понимаешь! - прижалась Настя, горестно задирая бровки.
        - Давай, я тебе салатика наложу, - хихикнула мама, подмигивая. - Закусывать надо, пьянчужечка моя!
        - Вот так всегда, - вздохнула сестренка, ковыряя селедку под шубой. - Суровые семейные будни!
        А маме и самой взгрустнулось.
        - Как же вы выросли… - покачала она головой. - Совсем взрослые уже… Кажется… Ну вот же, недавно Мишу в пионеры принимали, а Настю - в октябрята…
        - С возрастом время начинает бежать быстрее, - философически заметил я. - Хотя… Наверное, с годами мы просто начинаем замечать его бег. И неприятно удивляемся: «Как? Уже столько лет прошло?»
        - Истину глаголишь, сын мой, - печально улыбнулась мама. - Только самое неприятное не в прошедшем времени, а в потерянном. Хлопоты, хлопоты, суета сует… Оглянешься назад, а всё без толку. Ну, дали нам квартиру. Ну, съездили мы в Болгарию. И всё? Знаешь, Миш, как тебе папа завидовал! Даже не самим твоим успехам, а тому, как рано ты начал, не тратя жизнь зря. Да ты и мне заодно дал пинка для ускорения! - в ее улыбке проявился задор. - А то бы так и не решилась! И всё равно… Знаешь, бывает, что сомневаюсь, а стоило ли вообще начинать?
        - Стоило, Лидия Васильевна, - серьезно сказала Рита. - Стоило! Вспомните бабу Клаву. Я как-то зашла к ней, прошлым летом еще, а она сидит на лавочке под вишнями - сгорбилась, глядит как-то потерянно. Ну, какие тут сразу мысли? «Не заболели?» - интересуюсь. А она посмотрела на меня, и говорит, как причитает: «Господи, откладывала я, откладывала, да и отложила жизнь насовсем. Не одно, так другое, не другое, так третье… Дом, хозяйство, дети… А я все жду, когда же мне жить начинать, чтобы по-настоящему, как мечтала! Дети переженились - внуки пошли… Внуки выросли, бабушка им не нужна больше… Дождалась. А жизнь-то прошла! И не начнешь ничего, потому как кончить не успеешь…»
        - Ну, мне кажется, баба Клава все-таки была счастлива, - неуверенно заговорила мама.
        - Да мы постоянно твердим о счастье, желаем всем подряд, - вступил я, - и не понимаем, что же оно такое. Еще и делим его, классифицируем! Личное счастье, женское счастье, семейное… А, может, единственно тот счастлив, кто реализовал себя? Не обязательно добиваться премий, званий и чинов, а просто заниматься любимым делом! Проще некуда, ведь на работу уходит треть жизни, день за днем… Вот и считай: или радоваться, что понедельник начинается в субботу, или тяготиться буднями! Так что… Не вздыхай, мамулечка! И на папу не равняйся - ему уже полтинник светит, а ты у нас совсем еще молоденькая! И ведь не ждешь, не откладываешь, а учишься! Окончишь, поработаешь, защитишь кандидатскую… И однажды мы выпьем за доктора химических наук!
        Мама расчувствовалась и поцеловала меня, кое-как дотянувшись.
        - А ты чего молчишь? - сощурилась Рита на Настю.
        - Думаю, - глубокомысленно заявила сестричка. - Какое мне платье надеть на выпускной?
        - А ведь правда… - поразилась Гарина-старшая. - Ей же летом аттестат получать!
        - А давайте выпьем за «корочки»! - вдохновилась моя суженая. - И за Настины, и за ваши!
        - И за мои, - вставил я, исполняя обязанности виночерпия. - Мне тоже сдавать летом. Ну, чтобы все мы были здоровы!
        - И образованы! - быстро добавила Настя.
        - И занимались любимым делом! - подхватила мама.
        - И чтобы все любили друг друга! - заключила Рита.
        * * *
        Шампанское мы быстро «уговорили». Настя включила музыку, и я по очереди танцевал со всеми - с «диджеем», с мамой, с Ритой, опять с сестричкой. Тут Михаил Державин зазвал всех в «Кабачок «13 стульев», а я вышел на балкон - подышать и проветрить голову. На улице было холодновато, но терпимо. В темноте зависли мутными шарами фонари, высвечивая мокрый асфальт, а дальше чернела чащоба, насылая запахи прели. И тишина…
        Неожиданно она стала гулкой, и в лопнувшей пустоте возник бесплотный голос Аидже:
        «Здравствуй».
        «Привет! - отозвался я немного настороженно. - Ты уже здесь?»
        «Нет. Мой знакомый шаман из резервации онондага собрал эгрегор из таких же, как он. Глэйдэйнохче, Викэнинниш, Кэчэда и Меджедэджик обладают большой Силой, и помогают мне говорить с тобой».
        «Понятно… И где ты пропадал?»
        «Угодил в неприятности. Меня использовали. Распылили какую-то гадость, чтобы я утратил волю, и стали через меня «гнать дезу». Про атомную войну, про убийство Андропова…»
        «Так это всё брехня?! - обрадовался я. - Вот гады! А я, как дурак, поверил!»
        «На то и был расчет».
        «Фу-у… Спасибо, Аидже! А то я весь изнервничался уже. Не знал, что и думать! Ты где сейчас?»
        «В логове врага, - индеец послал образ улыбки. - У Рокфеллера, в «Хадсон Пайнз». Разведаю тут малость, и уйду».
        «Будь осторожен!»
        «Буду».
        Голос затих, и пустота в голове мигом заполнилась милыми вечерними шумами - торопливым цоканьем каблучков, доносившимся с аллеи, далеким фырчаньем мотора, приглушенной музыкой за близким окном - пани Катарина пела голосом Халины Францковяк.
        Я с наслаждением вобрал в себя холодный сырой воздух, и тихонько рассмеялся, настолько велико было облегчение. Оно грело меня изнутри, задирая градус настроения. Тут завопила Настя, запищала мама, и я понял, что вернулся блудный доктор технических наук.
        Женщины моего племени затащили вождя прямо в гостиную, где и набросились на него втроем, целуя, теребя, мутузя… Посмеиваясь, я дождался, пока они выпустят растрепанного, счастливого отца, и обнял его. Папа, всегда стеснявшийся проявления чувств, сам закалачил руки, тиская меня.
        - Ну, вот, - ухмыльнулся он, оторвавшись, - выбился в люди! Догоняй, сын!
        - Лет через десять! - смешливо фыркнул я. - Тебя как раз из член-корреспондентов в академики переведут!
        Отец рассмеялся - вольно, не удерживая веселье в себе, и мама воскликнула, выглядывая из кухни:
        - Всем шампанского!
        - Так ведь кончилось уже! - заголосила Настя.
        - А у меня еще есть! Миша, открой, пожалуйста…
        И гулянка вышла на новый уровень.
        * * *
        Заночевали мы с Ритой в моей бывшей комнате, разложив диван-кровать. Я лежал и улыбался. Просто так. Уж слишком хорошо складывалась жизнь - и у родителей, и в моей "ячейке общества", и вообще. А тут еще такой подарок от Аидже! Долой переживания! Долой страхи и тревоги! Да здравствует счастье и безмятежность!
        Рита навалилась на меня, потерлась щекой о щеку, погладила мою руку. Я тут же вмял пятерню в тугую грудь, с наслаждением оглаживая атласную округлость.
        - Ми-иша… - жарко зашептала девушка. - Ну… ты что? Шуметь же будем!
        - Родители сейчас сами зашумят, - парировал я.
        - Настя за стенкой…
        - Она уже большая девочка! Себя вспомни.
        - Сравнил… У меня же был ты!
        - А я и сейчас есть…
        - Правда? - мурлыкнула Рита, зажимая мою нахальную руку между ног.
        - Ага! - выдохнул я.
        Мы расшалились, и стали шуметь.
        Пятница, 24 марта. День (подглавка откорректирована)
        США, Ю.Каролина, Хобкау Барони
        - Мистер президент! Подлетаем!
        Джеральд Форд вздрогнул, выходя из дремы, и глянул в иллюминатор. Под брюхом вертолета проплывали топкие солончаки, сверкая зеркальцами луж. Вдоль широкого песчаного пляжа клонились бурые злаки, а сабаловые пальметты мотали космами болотного цвета. Стая уток, испугавшись ревущего «Марин Уан»,[1] полетела над самыми дюнами, заполошно крякая, сея мелкие перья и сор.
        «Будто и не ступала сюда нога белого человека… - подумал Первый Джентльмен. - Всё, как триста лет назад, застыло в дикости».
        Тяжелая винтокрылая машина, чуть кренясь, взяла к западу, минуя перепады бескрайнего поля для гольфа, и зависла над площадкой с огромной буквой «Н», выведенной белым по зеленому.
        Несильный толчок, и вертолет грузно просел на шасси, попирая траву. Бешеный разлет лопастей трепал верхушки сосен, выстроившихся по краю плантации и бросавших зыбкую тень на заросшую колею. К самой дороге притулился скромный домик-шелтер, рубленный из тонких бревен гикори.
        На его пороге стоял, рукою прижимая стетсон, невысокий человек средних лет. Он был одет в строгую черную пару, и впрямь напоминая плантатора-южанина.
        - Сэр?.. - неуверенно обратился начальник охраны, накачанный и быстроглазый.
        - Побудь здесь, Томми, - мягко пророкотал Форд. - Тут безопасно.
        Винт уже еле вращался, когда президент покинул «Марин Уан». Аккуратно скошенная трава пружинила под ногами, а налетавший ветерок струил будоражившие запахи - терпкая гниль, нанесенная с болот, мешалась с соленым, йодистым духом океана.
        - Приветствую вас, мистер президент, - Бернард Барух-младший небрежно приподнял шляпу. - Прогуляемся?
        - Пожалуй, сэр, - наклонил голову Форд.
        Он ощущал себя безродным крестьянином, представленным монарху. Благословенные Штаты выпестованы отъявленными республиканцами… заложившими американскую империю. Всей разницы, что новая знать кичится не древностью рода, а богатством. Не зря же местный автомобильный король окрестил внука Генри II…
        - Скажите, сэр... - заговорил президент, лишь бы задавить в себе неприятную робость. - Ворочать триллионами - это удовольствие или тягость?
        Барух усмехнулся.
        - Число с двенадцатью нулями - нечеловеческое, Джеральд. Для безбедной жизни хватит и миллиона. А сотни миллиардов… Это чрезмерная, неодолимая сила. Это войны и голод у непослушных наций или стабильность и благополучие - у покладистых. Чего уж тут приятного… Лично мне тяжко, хотя и подкатывает порой довольство. Ну, что выросло, то выросло, - развел он руками. - Отец был куда жестче меня, холодней и… бесчувственней? Да, пожалуй… Порой он напоминал мне уэллсовского марсианина! А я всего лишь тщусь походить на него. Однако копия всегда хуже оригинала, даже если носят они одинаковые имена…
        Форд слушал - и поглядывал искоса на своего визави. Барух мог позволить себе такую вольность, как искренность. Ведь он, и подобные ему, всегда в тени. Барухи, Рокфеллеры, Морганы… Истинные хозяева Америки! А он кто? Да так… Наемный управляющий. Верно служил - оставили на второй срок. Заартачится - могут и шлепнуть, как Кеннеди.
        Оглянувшись на вертолет, уныло свесивший лопасти, Бернард сказал:
        - Ну, можно поговорить спокойно, без пронырливых свидетелей… Я думал над вашей докладной запиской, Джеральд. К сожалению, вы правы. Помните историю со Лжемихой? Нет, нет, меня вовсе не тянет бередить язвы самолюбия! Просто тогда я не поверил, что нам удалось вывезти из Советского Союза настоящего предиктора. Да скорее русские уволокут все золото из Форт-Нокса и перегрузят его на свой крейсер! За «железный занавес» ходу нет.
        - Согласен, сэр, - помрачнел Форд. - Но и терпеть нынешнее положение невозможно! Наша политика терпит крах повсюду - в Африке, в Азии, даже в Европе! Что толку задумывать всякие многоходовки, если русские всегда в курсе? Для них нет ничего тайного! Поэтому выбор прост. Уж коли мы не в состоянии переправить этого Мику к нам, а у вас не получилось его скомпрометировать, выставив как лжепророка, ergo - объект подлежит ликвидации. Sic!
        Бернард согласно покивал.
        - Открою вам еще один маленький секрет, Джеральд, - зажурчал он. - Люди Рокфеллера уже пытались убрать Миху - руками таких же… м-м… паранормов. Не вышло! Увы, хорошие исполнители редки. Кстати… Думаю, вам лучше не привлекать к этой акции ЦРУ - лишняя огласка… м-м… чревата.
        - Я ищу «вольного охотника», сэр, - Форд внимательно посмотрел на собеседника, словно стараясь донести до него и высказанную мысль, и невербальное желание. - Не порекомендуете?
        Барух-младший будто и не услышал президента, задумавшись о своем, но вот он отмер, и украсился обаятельной улыбкой.
        - Джонни Кид вас устроит?
        - О-о! - изумился Джеральд. - Это был бы наилучший вариант! А разве «Крошка Джон» еще жив?
        - Да ему всего сорок! - фыркнул хозяин имения. - Разумеется, услуги Джонни стоят очень дорого, но ради нашего общего дела… я все оплачу.
        - Благодарю, сэр! - с чувством высказался Форд. - Такой ганмен, как Джонни, решит все мои проблемы!
        - Наши проблемы, - мягко поправил его Бернард. - И еще… - помолчав, он добавил раздельно и веско: - Нам импонирует ваша твердость, Джеральд. Так почему бы вам не переизбраться на третий срок? А за выборы не беспокойтесь - народ проголосует, как укажут газеты.
        - Но… - промямлил президент, чувствуя радостный трепет. - Но поправка… чтоб не больше двух сроков…
        - А это уже наша забота, Джеральд, - мягко настоял Барух-младший. - Конституция - не скрижаль, надо будет - перепишем. Действуйте! И да поможет нам бог.
        Воскресенье, 2 апреля. День
        Московская область, Малаховка
        Пикничок удался на славу, как говорится. В кои веки выбрались на природу, посидели, поболтали, никуда не торопясь, не взглядывая на часы! Я и баньку растопил - такого пару нагнал, что мы с отцом лишь на карачках ползали, глаза выпучив и рты пооткрывав. А только приподнимешь голову - от жара волосы трещат!
        Нет, мы, конечно, героически вели себя - до того расхрабрились, что аж на второй полок забрались. А папа, жалобно так: «Только пару больше не поддавай, не надо!» А я, с этакой суровостью в голосе: «Надо, батя, надо!» И пол-ковшика квасу на раскаленные камни…
        Из парной мы буквально выползли, исхлестанные вениками, зато как вольно дышалось после «пыточной»! Я уж не говорю про аппетит. Женщины после нас пошли, чтобы освободить мужчин для важного дела - шашлыки жарить.
        Мне для таких дел умельцы сварганили неубиваемый мангал из серебристого сплава, а уж шампуры у Игоря Максимовича имелись отменные. Длиннее только шпаги…
        Любезнейшее дело - обсыхать под солнцем, всей кожей ощущая на диво теплый воздух! Порыв ветерка то бесподобный запах хвои накинет, то дунет коварно - и тебя окутывает ольховый дым. Жмуришься, отворачиваешься, слезу точишь, а все равно - улыбка до ушей! Простые человеческие радости - они древнее всех сомнительных удовольствий, дарованных цивилизацией.
        Я внимательно следил за нанизанным мясом, переворачивая шампуры любовно, вовремя гася огоньки, слушая, как капает шипящий жир и следя голодными глазами за поджаристой корочкой. А благоухает до того аппетитно, что желудок в узел завязывается от нетерпения!
        Наши прелестницы вышли еле живые - розовые, распаренные… Волосы распущены… Даже у Ритки, с ее исконно прямыми прядями, кончики завиваются… И вся троица, жалостливо так: «Мы есть хотим!» А мужское меньшинство гордо доставляет в беседку две полные миски горячего, сочного, в меру прожаренного, чрезвычайно аппетитного… Смели за каких-то полчаса! Настя, по-моему, урчала даже, когда выхватила последний кусочек…
        Пошли разговоры, хихиканья, подколы… Сытые и ублаженные, мы разбрелись по даче. Dolcefar niente - вот как это называется. А уж итальянцы знают толк в ленивых приятностях.
        Солнце садилось, когда семейство решило подаваться до дому. Я вывел «Ижика» на улицу, и сидел, развалясь, бездумно следя за подрагивавшей стрелкой тахометра. Щелкнула дверца, и папа, кряхтя, устроился рядом.
        - Ух! - выдохнул он. - Хорошо! Вообще, хорошо!
        - Еще бы! - хмыкнул я. - Гендиром утвердили, да еще и доктор наук! Будешь теперь ва-ажный ходить, секретаршу заведешь с ногами от ушей…
        Отец весело засмеялся, опуская стекло.
        - Ну, уж длинней, чем у твоей Наташи, вряд ли найду! - чуть посерьезнев, но не сгоняя улыбку с лица, он спросил вполголоса:
        - А ты Рите еще… ни с кем? - и выставил ладони: - Только без обид!
        - Да о чем ты… - фыркнул я. - Риточка - красоточка, с ней даже пройтись под ручку приятно. Все оглядываются! Мужики трусливо вожделеют, а женщины завидуют и злятся. Однако ж… возможны варианты! Думаешь, я не вижу, какая Наташка сексуальная? Не, с основным инстинктом всё в порядке - тянет! То к той, то к этой…
        - Ну, это как раз нормально… - затянул папа, наверняка вспоминая кого-то, кроме мамы. - Здоровое влечение!
        - Аналогично, - улыбнулся я уголком рта. - Но дальше флирта не иду все равно. И тут дело даже не в моей верности… Или трусости… Нет. Просто не хочу обманывать Риту. Вранье - это такое паскудство… А признаться… Ну, как? Это же разрыв! Ну, или трещина в отношениях, которую хрен, когда залатаешь. А любовница? Она ведь тоже не хочет тебя с кем-то делить! В общем, измена - это целая куча проблем. Решить их, в принципе, можно - разрушив налаженную жизнь. А оно мне надо? Да и люблю я Ритку…
        - Аналогично, - развел губы отец, блестя зубами. - Твоя мама - прелесть, какую не сыщешь! А женщин столько вокруг… Так и вьются! Попами вертят, глазки строят…
        - Это нормально! - хихикнул я. - Здоровое влечение!
        Справа, между «Ижиком» и забором, неожиданно вписалась «Волга» ГАЗ-24-24. «Дублерка» наехала на плети малины, проросшие из-под штакетника, и замерла, качнувшись. Я нахмурился, узнавая кого-то из прикрепленных, а тот тоже опустил стекло.
        Сотрудник 9-го управления выглядел, как полагается телохрану - крепким, неприметным. Я не стал выговаривать ему, ожидая оправданий. Холодок, правда, сквозанул по спине, мышцы привычно напряглись, но разомлевший организм отторгал даже мысль об угрозе.
        Отец мельком глянул на «Волгу», нагибаясь и кряхтя:
        - Крошка, что ли, в носок попала… Мелочь, а неприятно…
        Дальнейшее произошло за долгую-предолгую секунду, самую поганую секунду во всей моей жизни.
        Неуловимым, отточенным движением прикрепленный выхватил ПБ с трубчатым глушителем. Мой мозг разом опустел, и только одно четкое осознание засело в голове: пуля предназначена мне.
        А папа выпрямился, довольно выдыхая - удалил крошку… Пустячок, мешавший наслаждаться жизнью.
        - Нет! - крик исторгся из меня, но поздно.
        Хлопнул выстрел. Пуля вошла папе в бок, он вздрогнул, и поник, мягко перекатывая голову по спинке сиденья. Широко открытые глаза заблестели льдистой корочкой.
        Мертвея от ужаса, подвывая тихонько, я вышиб дверь, краем глаза замечая, как паутинками трещинок разошлось кругленькое отверстие в ветровом стекле «Волги». Убийцу отбросило на спинку, гвоздя снайперской пулей. Зазвякал оброненный пистолет.
        А я рванул дверцу «Ижа», и подхватил тело отца. Выволок его на травку между двумя машинами, опустился рядом на колени… Закричала Настя:
        - Папа! Папочка!
        Рита, бледная впросинь, перехватила ее. Выбежала мама. Прислонилась без сил к забору, застонала и стала съезжать на землю, пока не уселась, распуская волосы по голым коленкам. Плечи ее затряслись в неслышном плаче.
        - Мишечка… - всхлипнула Рита. Слезы жгли ее, она то жмурилась, то встряхивала головой, смахивая с ресниц горючую влагу.
        Я всё это видел, но отчаяние было настолько велико, что эмоции будто выключились. Мои руки тряслись, когда пальцы раздергивали папину рубашку. Отец не дышал. Пульса не было.
        Прошло две минуты, как он умер.
        Набежали парни из «девятки». Я узнал голос Рустама, когда тот наклонился и робко, будто винясь, тронул меня за плечо.
        - Ты цел?
        - Цел, - выдавил я, и глаза словно застило мутной полупрозрачной пленкой. Запекло.
        «Плакать - потом! Третья минута на исходе!»
        Я наложил руки на папин мускулистый, опавший живот, но уже не цедил Силу, отмеряя ее, как обычно, а сливал всю целиком. Без остатка.
        - «Скорая» где? - трубно взревел чей-то голос.
        - Вызвали! - отозвался другой, запыхавшийся. - Едет уже!
        А я отдавал свою чертову энергию, проклиная и ее, и свои поганые сверхспособности. Да будь я нормальным, обычным, таким как все, и не случилось бы этого кошмара наяву!
        «Ну, яви, яви чудо! Воскреси! - молил я, трясясь, как панночка. - Ну, что же ты, сука, не спасешь и не сохранишь?!»
        - Мишечка! Остановись! - плачущая Рита слабо потянула меня.
        - Мишечка, не надо! - вторила ей Настя дрожащим голосом.
        - Надо! - выцедил я.
        Смертельная усталость словно разжидила мои мышцы, превращая их в трепещущее желе. Сердце стучало неровно и слабо, с перебоями, заходясь.
        Всё. Я иссяк. Опустел. За душой - ни кванта энергии мозга, или как там эту дрянь метапсихическую назовут ученые.
        Но папа так и не воскрес.
        А я даже зареветь не мог! С трудом выпрямившись, стоял, качаясь. Ни мысли. Ни чувства. Ничего. Внутри пустота и холод.
        Тупо созерцая происходящее, я проводил глазами санитаров, уносивших отца. Даже на труп его убийцы смотрел безразлично - сдох, и ладно.
        Мама с Настей уехали на «скорой», а Риту выслушивал Умар Юсупов, смуглый и бесконечно виноватый.
        «Да при чем тут ты…» - мелькнуло в голове.
        Я вернулся во двор, прошкандыбал по тропинке к грядкам, и выбрался через калитку. Мне было неизвестно, куда держать путь, но и оставаться не хотелось. Не моглось.
        Перейдя горбатый мостик, скрылся в ельничке. Идти было очень трудно, каждый шаг отдавался колокольным звоном в ушах. Мне то и дело приходилось обнимать деревья, чтобы не упасть. Пережидал, пока в глазах не угаснут пульсирующие солнца, и снова брел. Переступал трухлявые стволы. Продирался через кусты. Падал и поднимался.
        Уходил все дальше от тяжкой вины и невыносимой боли. Мозг опрощался, грозя и вовсе погаснуть, но я лишь улыбался, предвкушая освобождение от жуткой правды.
        [1] Marine One - общепринятое название вертолета Президента США (использовались винтокрылые машины Корпуса морской пехоты).
        Глава 4
        ГЛАВА 4.
        Понедельник, 3 апреля. Утро
        Московская область
        Долго я плелся вчера. Шел, шатаясь, часто делая «перекуры» - садился на пенек или согретый солнцем валун, и ждал, пока схлынет изнуряющая слабость. Вставал ме-едленно, как старик, упираясь руками в колени, постанывая сквозь зубы - и шагал. Куда? А в никуда.
        Темнело уже, когда я набрел на старый амбар с копнами прошлогоднего сена. За лесополосой дымили печи «неперспективной» деревушки - несколько домишек вразброс, но туда я не пошел.
        Что мне там делать?
        Закопался в душистую траву, попахивавшую прелью, поднял воротник, и закрыл глаза. До того измотался, что уснул, как в черную яму ухнул.
        Пробудился ночью от известного позыва - и холода. Выбрался, ежась, в темноту и тишину. Безмолвие полное, какого в мегаполисе не сыщешь…
        Передернулся, вспомнив, как это слово, думая о жене, улыбчиво обронил отец. Я коротко выдохнул, отгоняя потеки траурных мыслей. Уйди, изыди…
        Землю застилал туман, кочки с ямками выравнивая сплошным белесым разливом. Звезды мерцали тусклые, им было все равно.
        Миллиарды лет вертится галактика, меняя ход светил, искажая рисунок созвездий, а шарам горящей материи лишь бы пылать, швыряясь фотонами во все концы. И какое им дело, отражается ли свет в блеске счастливых глаз или преломляется в слезинке?
        Вернувшись под щелястую крышу, я нагреб сена побольше, и укрылся копешкой до самого утра.
        Разбудил меня петух, далекий, но голосистый. Подальности скрипнула створка ворот, замычала корова - буренку уводили на пастбище. А на востоке, зачерняя острые верхушки елей, калилось малиновое солнце. Зоревые лучи указали мне на удобства - бочку, полную воды.
        Я умылся жгучей ледяной влагой, и вытер руки носовым платком. Пора.
        Деревню я обошел стороной, сразу натыкаясь на разбитую дорогу - двумя цепочками луж и промоин она плавно заворачивала за перелесок. После дождей наверняка грязь непролазная…
        Как ручей в речку, грунтовка впадала в грейдерованный шлях, а возле самого «устья» ржавел навес с облупленной буквой «А», сваренной из железных полос. Подумав, я присел на истертую лавочку - сил не было вовсе. Пальцы кое-как сгибались, а вот сжать их в кулак не получалось.
        Мысли по-прежнему обходили мозг стороной, и я был благодарен организму за то, что оставил меня в покое, не терзая памятью.
        Сижу неподвижно, прислонившись спиною к металлическим прутьям. Гляжу на черное поле, что бугрится за обочиной, за нейтральной полосой иссохшего бурьяна, укатываясь к дальнему березняку, испятнанному редкими елками. И тишина…
        Ан нет - перебивая редкий птичий гомон, донеслось механическое завывание. За деревьями блеснуло, забелело, и на дороге показался «ГАЗ-53» - синий низ, белый верх. Тонко взревывая, автобус подкатил к остановке, и я поспешно заковылял к распахнувшейся двери.
        - Только до райцентра! - крикнул водила в шуршащей болоньевой куртке.
        Я молча протянул ему «юбилейный» рубль с потертым профилем Ленина, и плюхнулся на ближайший диванчик.
        В салоне дремали две пышнотелые колхозницы в одинаковых цветастых платьях, только в разных кофточках - левая в красной, правая в салатовой. Но обе в грубых кирзовых сапогах.
        Пассажирки любовно обнимали здоровенные корзины, заботливо прикрытые холстиной - видать, на рынок собрались. Склоненные головы дремлющих торговок в платочках качались и мотались в унисон - они то кивали уныло, будто соглашаясь, то вяло отнекивались.
        А вот меня спать не тянуло. Да и как тут уснешь, когда дребезжащий пол подпрыгивает и шатается? Измученный, я впал в сонное оцепенение - тупо моргал, глядя за стекло, косо крапленое росчерками слякоти цвета кофе с молоком, и смиренно ждал пункта назначения.
        Тот же день, позже
        Калининская область
        В райцентре я прибарахлился - купил дешевый рюкзачок, чтобы на туриста походить. Наверное, рефлекс сработал. Одет-то я был прилично - полусапожки, джинсы, теплая куртка, вязаная шапочка. Это, не считая белья «Дружба». Но голосуя в таком виде на пустынной дороге, обязательно нарвешься на подозрения. А оно мне надо?
        На автостанции работал буфет, там я и перекусил. Котлетой в тесте. Рогаликом. Слабо пахнувшим, но крепко заваренным чаем.
        Порывшись по карманам, насчитал четыреста двенадцать рублей - весь мой аванс.
        «Этого хватит», - мелькнула одинокая мыслишка.
        Я только плечами пожал. Хватит для чего?
        Надрывно звенящий «ПАЗик» довез меня до вокзала - низенького зданьица из силикатного кирпича, но с обязательными круглыми часами. Пожелтевшее, словно раскочегаренное солнце почти закатилось в зенит, когда проходящая электричка подтянулась к платформе, лязгая и свистя. Пассажиры заторопились, всей гурьбой вваливаясь в раздвижные двери тамбуров.
        Беспокоился народ зря - в полупустых вагонах мест хватило всем. Скучная кондукторша сунула мне картонный билетик с дырочками, и покатил поезд до самого Бологого.
        А дальше… Не знаю. Где на попутках, где на автобусе доберусь до Устюжны или до Тихвина. Следующая остановка - Петрозаводск. А потом - конечная. Сегозеро.
        Там меня никто не найдет. Никого слышать не хочу, видеть не хочу… Даже Риту, даже маму с Настей… Что я им скажу? Как в глаза смотреть буду? Нет.
        «В Карелию! В глушь! На Сегозеро!»
        Среда, 5 апреля. Вечер
        Зеленоград, аллея Лесные Пруды
        - Жив ваш сыночек, жив, - старец Корнилий журчал утешительно. - Он всю силу свою неизреченную отцу отдал, всю до последней капли! Человек моих лет на Мишином месте сам бы душу богу отдал - это же сильнейшее нервное истощение, тяжелейшая нагрузка на сердце, на мозг… Я вовсе не пугаю вас, Лидия, просто донести хочу, чтобы верное понятие было, чтоб не боялись зря. Миша молод и здоров, он эту тяготу вынесет! Вы только поймите: сила, о которой я речь веду, у всякого есть, только мало ее в нас. А у Миши - много. Но даже мы, малые сии, бывает, что не выдерживаем утраты той малости, выгораем, как принято говорить, маемся смертельным равнодушием - ацедией, и помираем. И еще раз - не для того говорю, чтобы страху нагнать. Я объяснить хочу вам, отчего ушел Миша. Потеря энергии - истинное потрясение для мозга, первые дни мальчик будет как бы не в себе, горе затмит всякое разумение…
        - Миша был в полнейшем отчаянии, - тихо заговорила Рита, вставая. - И винил во всем себя…
        Она подошла к окну, где, сутулясь, стояла Настя, и обняла ее. Мишина сестричка безмолвно прильнула к ней, жалобно поглядывая на маму.
        Лидия Васильевна казалась рассеянной и безучастной. В строгом черном платье, с легкой муаровой накидкой, укрывшей волосы цветом глубокой ночи, она сидела рядом с Корнилием, обряженным в рясу, и это соседство не вызывало оторопи.
        - Мишечка ни в чем не виноват… - еле выговорила Гарина-старшая. - Сыночка… Сыночка… - поникнув, некрасиво морща лицо, она спрятала его в ладонях, и обессиленно провела вздрагивавшими пальцами по щекам, размазывая слезы.
        Корнилий завздыхал уныло, со смущенным кряхтеньем потирая колени, но смолчал. Пусть выплачется, легче станет…
        Настя расслышала мамины всхлипывания, и заплакала сама. Рита крепче обняла подружку, глядя за окно мокрыми глазами.
        «Господи, - проползла мысль, - как же было хорошо в воскресенье с утра! И как потом стало плохо… Бог, если ты есть… ты не любовь!»
        Девушка зажмурилась, смаргивая слезинку. Похороны - это такая боль… Вбираешь в себя запах сырой земли, содрогаешься, и понимаешь, чем стоить дорожить. За что цепляться обеими руками, беречь и лелеять - сейчас, при жизни, ибо после не будет ничего. Даже тьмы. Даже пустоты. Небытие…
        Петра Семеновича похоронили на Ваганьковском. Народу пришло неожиданно много - не родни, а друзей и товарищей. Весь печальный обряд взял на себя Старос - Лидия Васильевна лишь принимала соболезнования, потерянно кивая из-под темной вуали. Заводскую столовую закрыли на спецобслуживание - молоденькие поварихи хлюпали красными носиками, глядя на портрет Гарина-старшего в траурной рамке - моложавого, красивого, улыбчивого…
        - Батюшка, - тонким голоском выговорила Мишина мама, - я даже не знаю, как это называется… Отслужите за упокой души Пети.
        Кашлянув, Корнилий поинтересовался со смущением и тревогой:
        - Крещен ли?
        - Крещен, крещен… - закивала вдова, терзая платочек. - Петя и не хотел, это я его упросила. Бурчал сначала, а после шутил, «крещеным атеистом» называл себя…
        - Всё исполню, Лидия Васильевна, - ласково сказал старец. - Вы только верьте - и надейтесь!
        «И любите… - добавила Рита про себя и взмолилась, распахивая глаза: - Мишечка, вернись! Где ты, Мишечка? Мы все тебя очень, очень любим! Ты только живи! Пожалуйста…»
        Тот же день, раньше
        Карельская АССР, Сегозеро
        Лед на озере держался стойко. Сойдет он только на майские, да и то не сразу - стадо ноздреватых льдин будет кружить по водам ещё с неделю, тычась в скалы и берега.
        Так что любоваться переливчатым блеском волн мне не доведется. Снег, да снег - белая камчатная простыня застилала Сегозеро. А по ней будто блюда с зеленью - островки, заросшие хвойными. Правда, вдали ледяной покров синел, но вовсе не промоинами - снежные наметы не удерживались, сдуваемые ветрами. Но все равно, простор…
        Я медленно шагал по узкому пляжу, и мерзлый песок хрустел под ногами. Смертельная усталость понемногу отпускала меня, освобождая место для переживаний.
        Отчаяние, когда впору скулить и выть, пригасло, но никуда не делось, разъедало душу по-прежнему. Мало мне было вины, что тяготила не снимаемым грузом, так теперь еще и стыд в придачу. Ведь я, как тут не крути, бросил своих женщин. Разбирайтесь, дескать, сами. С горем своим, с похоронами… Не мешайте мне страдать в гордом одиночестве!
        Медленно втянув в себя холодный воздух, я выдохнул. Вот сейчас, в том состоянии, в котором нахожусь, я ни за что бы не сбежал. Но в то поганое воскресенье Миши Гарина как бы не стало, тогда в лес ломился мой усеченный аватар, подранок, истекающий кровью, слезами и соплями. Безмозглый автомат, ищущий убежища, чтобы зализать раны и вернуть себя.
        Я вышел на скалистый мыс. Камень под ногами сглажен и обкатан ледником - никаких острых выступов. Десять тысяч лет назад тут стыла холодная, безрадостная пустыня - каменное крошево, морены да пустые водоемы. Жизнь добралась сюда не сразу, зато теперь есть, на что посмотреть со вкусом…
        Мои губы изогнулись в подобии улыбки. Наверное, впервые за крайние дни. Когда вернусь домой, я буду каяться и просить прощенья, но сейчас мне нужно собрать себя по кусочкам, как рассыпанный детский конструктор.
        «Дайте мне недельки две… - выпросил я мысленно. - Ну, хотя бы недельку…»
        Таскаться по берегу замерзшего озера, пусть даже живописному, было трудновато. Мне бы посидеть, а еще лучше - полежать… Дряблые мышцы не желали сокращаться, а энергия, что копилась во мне годиков с трех, иссякла напрочь. Весенний же день короток… Если не найду хоть какую-нибудь хибарку или лодочный сарай, придется всю ночь у костра мучиться, чтобы с утра снова выползти на поиски.
        «Ну уж, нет уж…» - вяло потянулась мыслишка.
        Осторожно спустившись со скалы, я продрался через густой ельник и вышел на каменистый бережок узкого заливчика-губы. Ее сплошь затянул прозрачный лед цвета бутылочного стекла, блестевший, как витрина.
        Я замер, утомленно хмурясь - метрах в десяти, горбясь над лункой, сидел этакий старичок-боровичок, утонувший в тулупе и здоровенных валенках.
        - Вот уж не ожидал застать живую душу в тутошнем безлюдье! - подал голос дедок. Из хилого тельца рвался рокочущий бас.
        - Аналогично, - сухо ответил я, и передернулся.
        Старичок хихикнул, живо вскочив. Подхватывая свой немудреный скарб, он балаболил, перекрывая низкие октавы:
        - Э-э, батенька! Кто ж его ведает, путь наш житейный? А коли и знаешь, что толку? Разве упомнишь все повороты да петли? Бывает, пересечешься с человеком, а он тебе не глянется! И думаешь потом, кого ты мимо себя пропустил - случайного прохожего? Или верного друга? - доковыляв до берега, дедок суетливо стащил варежку и сунул костистую руку: - Кузьмич!
        Я вяло пожал неожиданно хваткие пальцы.
        - Миша. А вы в егерях не состояли? - пошутил натужно.
        Дедок не понял юмора, да и кто б его здесь уловил? Об особенностях национальной охоты этот мир просветят лет через …дцать.
        - А как же! - бодро отозвался Кузьмич. - Есть такая запись в моей трудовой! Ага… - он взвесил в руке улов. - Небогато, но на уху как раз. Пойдемте, Миша, угощу! Всякой рыбьей мелочи я уже наварил, а сейчас мы это дело щучкой приправим! Самое то. Ага…
        Противиться у меня сил не было. Даже идейка всплыла - напроситься к Кузьмичу заночевать. Ведь где-то же он тут устроился! До ближайшей деревни или поселка уйму километров отмахаешь…
        - У вас тут зимовье? - поинтересовался я, уточняя диспозицию.
        - Вроде того! - охотно откликнулся дедок. - Во-он в том ельничке. Пройдешь мимо - и не заметишь! Там раньше скит стоял, я на него еще в войну наткнулся. Ага! Партизанил тут. Охотиться не люблю, вообще-то, зверюг жалею, зато поголовье финнов снижал с удовольствием! Сперва, как пацан, зарубки делал на прикладе, а потом бросил. Глупости это, да и зачем винтовку портить? А у меня «Манлихер» был, с цейсовской оптикой. Вещь! В сорок третьем, правда, на «Маузер» перешел - когда тут немцы появились. Этих я снимал с особым чувством. Ага… Пришли!
        - Ничего себе, - вежливо удивился я.
        Избушка притулилась к отвесному боку скалы, а огромные ели обступили ее полукругом, как стража, застя черно-зелеными лапами. Даже продравшись через их колючий заслон, мало что увидишь. Бревенчатые стены, и те скрывались за штабелями торфа - утепление по древней методе. А крышу прятал нарезанный дерн - из-под шапочки зернистого снега выглядывали спутанные космы бурой травы. В мае кровля зазеленеет, растворяясь в лесу совершенно.
        Всё это я видел, примечал, но стрелка эмоционального отклика дрожала у нуля. Лишь бы спрятаться, забиться - и пропасть для суетного мира.
        - Прошу! - Кузьмич отворил толстую дверь, подвешенную на кожаных петлях, и я, пригибая голову, вошел.
        - Основательно…
        - А то! - гордо хмыкнул дедок.
        Пол выстилали деревянные плахи, вроде шпал, сбитые аккуратно и почти без щелок. Земляную крышу подпирали два вильчатых столба, а потолка как бы и не было - над головою скрещивались стволы балок и стропил, между которых желтыми пузырями продавливалась береста. Правда, увидеть «гидроизоляцию» из березовой коры было затруднительно - сверху, цепляясь за штырьки, свисали шуршащие пучки трав и соцветий.
        - Скидывай свою одежу, тут тепло, - Кузьмич притворил дверь и прошел в угол, где топился камин из дикого камня. На решетке парил большой котелок, а почерневшие головни изредка распускали языки пламени, облизывая круглое дно.
        Я стянул с себя куртку - сразу стало легко плечам - и опустился на край топчана. Рука погрузилась в густой коричневый мех.
        - Пришлось завалить косолапого, - вздохнул дед, ловко кромсая щучью тушку. - Обнаглел, потому что…
        Забросив рыбьи шматики в котелок, Кузьмич поколдовал, добавляя вареву травок и кореньев. Дух такой пошел, что всё мое нутро скрутилось в голодном спазме. Макароны по-флотски в придорожной кафешке не в счет…
        - Не спрашиваю, что случилось, - дедок неожиданно взял серьезный тон, приводя меня в замешательство. - Вижу, что худо, да и ладно. Уж не знаю, случайно наши дорожки скрестились, или жребий таков, а только, пройди ты тут часом позже, не застал бы меня. Уху я на дорожку варил. Поем, думаю, да и свалю. Обратно в Ленинград. Надышался вдосталь! Ага… Я сюда вернусь, когда ягода поспеет, морошка да княженика. Вот уж, где красотень! А ты оставайся. Только, когда уйти надумаешь, дверь на засов, чтоб зверье не безобразничало… - легко вскочив, он поднял крышку самодельного ларя. - Тут, вон, и соль, и сахара чуть, и сухари… И заварка! Снасти мои на стенке. Ружья нет, да и ни к чему оно тут… Короче, поправляйся. Здешняя тишь душу лечит безо всяких снадобий… - дед принюхался, и потер руки, заново обращаясь в веселенького балагура: - Кажись, поспела ушица! Налетай!
        * * *
        Сумерки опадали на Сегозеро, когда я выбрался «на улицу». Лед посинел, набираясь вечерней густоты, и четкие параллели лыжни перечеркивали снежный наст.
        Кузьмичу было далеко за шестьдесят, но двигался он с неутомимостью добра молодца. Скатился с гиканьем по склону, да как наддаст! Скрип потревоженного снега разносился ясно в озерном безмолвии. Я досмотрел, как крошечная фигурка таяла в дальней синеве, и вернулся в избушку.
        Из омута памяти поднималась муть аналогий - узнавалось сходство зимовья с жилищем киношного ведьмака Онфима, но я отмахивался от духовных потуг. Рано еще увязывать сущее с выдуманным.
        Скинув ботинки, прошлепал к топчану и улегся, подложив под голову куртку. Вверху покачивались «веники» и «букеты», шурша на сквозняке. Единственное окошко, размером с амбразуру, пропускало мало света, да и тот затенялся хвоей. Зато разгорались поленья в камине - сыроватые дрова подсыхали на калившихся углях и трещали всё веселее, бросая оранжевые отблески.
        Было неприятно чувствовать себя немощным, валяться, как выброшенная на пляж медуза, но я терпел. Надеялся, что это временно. Поживу тут, на ухе да на травяных отварах, оклемаюсь. Даже приступы отчаяния, когда мычишь, шипишь да жмуришься, утихнут и пройдут, сменяясь светлой печалью.
        Всё минует. Лишь иногда нахлынут тошные воспоминания. Ну, что сказать? Бывает. Время лечит и время калечит…
        Глубокий вздох опорожнил мои легкие. Однажды я едва не потерял свою долбанную энергию, да и жизнь заодно. Вспомню, как тогда болела голова, раскалывалась просто, аж в дрожь бросает. Но даже в те окаянные дни я не чувствовал себя настолько странно - как обычный человек.
        Всегда, лет с четырех, как минимум, во мне жило неявное ощущение заряженности, что ли. Эманация мозга постоянно пульсировала во мне, любой перепад настроения тут же отражался всплеском тепла в лобных долях. Присутствие Силы было так же естественно и незаметно, как дыхание или биение сердца.
        А любая встреча тут же запускала то, что я называл сканированием - моя натура чуяла психосущность человека, распознавала его характер, отношение ко мне.
        А нынче - пусто. Тот водитель лесовоза, что подкинул меня до Медвежьегорска, или Кузьмич - кто они? Какие они? Я же не привык по внешнему виду разгадывать суть человеческую! Высматривать тайные движения души в выражении лица, в глазах, в улыбке, в голосе… Мне это не дано.
        Впервые в жизни я чувствовал себя неуверенно с людьми, следил за ними с опаской и напряжением. Мне еще повезло, что не встретил на пути действительно опасных типов. Да пусть даже мои мышцы окрепнут, что толку? Я ведь ничегошеньки не смыслю в уличной драке! Мне незачем было потеть в спортзале, отрабатывая прием или бросок, выводя связку движений на уровень рефлекса. Зачем? Удар на сверхскорости - и всего делов! Противник повержен. А сейчас как?
        Я усмехнулся, и стал подниматься - опершись локтем, присев и выпрямив руку, оттолкнувшись и встав.
        «Хватит валяться…»
        Подбросил дров. Зажег керосиновую лампу. Прикрыл тусклый огонечек стеклом, и тот сразу поярчел, затрепетал под тягой. А я с неохотой подхватил старый медный чайник.
        - Надо, Миша, надо! - забубнил, увещевая.
        Обувшись и накинув куртку, я побрел по тропе к родничку - ключ бил из трещины в скале, перемерзая лишь в сильные морозы.
        Струйка ударила в днище с гулким звоном, забила колокольчиком. Полчайника хватит, а то не донесу…
        По дороге я замер, глядя, как на западе, за пильчатой линией леса, догорает багровая полоса.
        «А ведь мне удалось бы воскресить отца, если бы я не делился с эгрегором… - змеиным извивом скользнула мысль. - Ну, тогда и самого эгрегора не было бы. А он важен. Он нужен!»
        - Я был прав! - мои губы бросили угрюмый вызов закату, и тот угас.
        Глава 5
        ГЛАВА 5.
        Пятница, 7 апреля. День
        Тегеран, район Эвин
        Вертолет ревел и грохотал, угнетая сознание. Рехаваму Алону чудилось, что обе лопасти вот-вот сорвутся и усвистят в дымку над улочками.
        «Ломье винтокрылое…»
        Внизу проползали крыши, деревья, дворы, а впереди, вздымаясь над мутной пеленой смога, зеленели горы. Вершины подрагивали и шатались, словно вся твердь земная пришла в движение, вызывая тошноту и страх.
        «Кончик света…»
        Алон поплотнее нацепил шлем с ларингами - без «горшка» вообще никаких переговоров. Разве что жестами. Да еще сам вертолет будто тормошил его - волны крупной дрожи прокатывались по «Хьюи», сотрясая конструкцию, и полковнику было нехорошо.
        - Всё в порядке, рабби! - обернулся Ливлат. Пользуясь ларингофонами, он еще и орал во всю мощь необъятных легких. - Перебрали двигун, задали «вертушке» полный чек-ап!
        - Ну, ты меня успокоил… - проворчал Рехавам.
        Пилот весело расхохотался, а полковник, насупившись, зыркнул на Ари.
        - Готов?
        Кахлон, чьи родичи перебрались на Землю Обетованную из СССР, белозубо оскалился:
        - Всегда готов! - и похлопал по блоку стволов «Минигана».
        Юваль, в сотый раз проверявший лебедку, молча показал большой палец. Норма!
        Полковник кивнул, и сосредоточился, подобрался, как леопард перед прыжком - впереди завиднелась бетонная коробка тюрьмы. Сердце забилось чаще, язык вязало медным привкусом адреналина, но и веселье, бешеное веселье распирало старые косточки. Так с ним всегда было, стоило лишь оказаться на самом краю.
        «Я как этот «Ирокез», такое же старье, - мелькнула мысль. - Скриплю, колочусь, но пру вперед!»
        - Готовность раз! - крикнул Алон.
        - Готовы, рабби!
        Вертолет, чуть кренясь, описал дугу - под его облупленным брюхом наклонно плыли тюремные блоки - и завис над двором-колодцем. Свистящий рокот и вой обрушились вниз, закручивая вихрь - в пылевой метели запорхали сорванные фуражки тюремщиков.
        - Майна! - захохотал Ари.
        Ливлат плавно, даже нежно повел вертолет вниз - кончики лопастей мелькали в паре шагов от решеток и окон. Юваль откатил дверь, но пульсирующий гром усилился лишь на чуточку. Зато ветер ворвался в кабину, плотный, тугой, почти осязаемый.
        - Вон он!
        - Спускай!
        Тросик лебедки стремительно опал вниз, раскручиваясь под яростным напором воздуха, взбитого винтом. Масуд Раджеви - невысокий, заросший черным волосом, подпрыгнул, хватаясь за петлю. Его рот кривился в отчаянном напряжении, но крик гас в оглушительном рокоте.
        - Подъем!
        Лебедка неслышно взвыла, натягивая тросик.
        - Ари! Слева!
        Кахлон, щеря зубы, резко наклонил пулемет. Двое вертухаев вскидывали автоматы, когда «Миниган» взвыл, испуская мерцающие струи огня. Два удара сердца - и сотня пуль раскромсала тела, швыряя кровавые ошметки.
        - Вира! Вира!
        Ариэль не смог отказать себе в удовольствии - прошелся очередью по окнам тюремного начальства, вынося рамы, превращая шкафы с документами в щепки и бумажную труху.
        - Порядок!
        Вертолет взмыл над тюрьмой, и чуть клонясь, понесся к горам. «Хьюи» словно спешил вырваться из мглистых миазмов огромного, опасного города, умчаться поближе к свежести и чистоте небес.
        Юваль с Ари подхватили бледного Раджеви и втащили в кабину.
        - Ташаккур, - лепетал зэк, разлаписто переваливаясь, - бессяр ташаккур…
        - Не за что! - ухмыльнулся Алон.
        Масуд, без сил припав к вздрагивавшему борту, развел губы в счастливой улыбке, и хрипло захохотал, выдыхая былые страхи, тревоги и боли.
        * * *
        «Хьюи» сел на горном уступе, сдвигавшем лесистый склон потеками рыжей глины и осыпями острого скальника. Едва лыжи коснулись каменистой почвы, за которую упорно цеплялись жесткие, чахлые злаки, спасатели и спасенный бегом покинули вертолет.
        Пелед уже выруливал на подержанном «Пейкане». Словно подгоняемый ветром, срывавшимся с лопастей, Алон подбежал к машине, и нырнул на переднее сиденье.
        - Живее! - гаркнул он. - САВАК уже спустила с цепи всех своих псов!
        Спецназовцы стеснились на заднем сиденье, зажав исхудавшего Раджеви, и Гилан мягко выжал газ, трогаясь.
        - Быстрее, - буркнул Юваль, - сейчас рванет.
        - Это ужасно, - ухмыльнулся водила, поглядывая в зеркальце заднего вида.
        Лопасти винтокрылой машины докручивали последние обороты, когда изнутри блеснуло палящее пламя. Не умещаясь в металлической утробе «Хьюи», огонь и дым рванулись наружу, разнося вертолет и раскалывая воздух грохотом, ломким и резким. А уж как падали обломки, как клубящееся облако гари, закручиваясь, всплывало к небу, Пелед не досмотрел - обшарпанный «Пейкан» шустро свернул на дорогу к горнолыжному курорту, и покатил вниз, с завизгом тормозя на поворотах.
        Улыбаясь, Алон повернулся назад.
        - Не тесно?
        - Не, рабби, - серьезным тоном ответил Юваль. - Диванчик как раз на троих, а эта худоба, - он небрежно хлопнул по плечу Кахлона, - как бы не в счет. Ари только в профиль и видно.
        - Сейчас кто-то получит, - мрачно пообещал Ариэль.
        Раджеви понимал с пятого на десятое, натужно улыбаясь, и Рехавам медленно, спотыкаясь, как попало расставляя ударения, заговорил на фарси:
        - Очухались, Масуд?
        - Д-да, вполне, - закивал спасенный. - А… кто вы?
        - Да так, проходили мимо… - Алон кашлянул и построжел. - Кто мы, неважно, а операцию по вашему освобождению задумали в Советском Союзе. Только запомните, Масуд: вы ничего никому не должны, даже КГБ СССР. Просто русские поставили на вас. У иранских коммунистов - полный раздрай, а поддерживать болтунов из Туде - только время и деньги терять…
        - И… зачем я тогда русским? - напрягся Раджеви.
        - А вы нужны не русским, а иранцам, - спокойно заговорил Юваль. Его выговор был безупречен.
        - Именно, - заворчал Алон. - Шахский режим вот-вот падет, и кто тогда подхватит власть? Существовала реальная опасность установления диктатуры аятолл, но мы ударили первыми. Теперь ход за вами. Только свергать шахиншаха нужно по уму, так, чтобы страна не впала в хаос, не потерпела крушение, а благополучно выплыла - уже с новым кормчим. И почему бы вам не занять вакантное место у штурвала? А русские… - он пожал плечами. - Вы же хотите строить социализм, пусть даже в исламской обертке? Вот и стройте! А Советский Союз вам поможет…
        «Пейкан» догнал старенький автобус, пристраиваясь сзади, и очень вовремя - раздирая воздух сиренами, вверх, к перевалу, рвались машины с мигалками и даже легонький броневичок.
        Масуд нервно сглотнул, а белая кожа узника, не знавшая солнца, побледнела еще больше.
        - Если все так… - промямлил он, и выдохнул: - Я согласен.
        Алон лишь кивнул, удобней устраиваясь на сиденье.
        - Мы свезем вас к верным товарищам по партии, и я объясню, как выйти на советского резидента. Только свяжитесь с ним обязательно! Времени очень мало, а Иран бурлит…
        Раджеви задумчиво кивнул. Затем, встрепенувшись, протянул руку, и полковник Моссада крепко пожал ее.
        Понедельник, 10 апреля. День
        Карельская АССР, Сегозеро
        Колун развалил березовую чурку одним ударом. Звонко лопнув, половинки шлепнулись по сторонам колоды. Я и их расколол, по очереди. Вот теперь можно и топориком поработать, а то больно здоровы поленья…
        Нарубив дров, я выпрямился и отер лоб. Окреп, однако. В пятницу, помню, едва три чурки осилил, а нынче десятую надвое делю, и хоть бы что. Не запыхался даже.
        - Сила есть, ума не надо… - мой голос звучал немного дико в стылой тишине. Да и тюпанье топора воспринималось как нечто противоестественное, даже кощунственное, вроде матерной частушки в церкви.
        Величественные колоннады сосен хранили тишину и ловили ветер хвоей. Озеро и вовсе молчало, досыпая. К маю лед прорыхлеет, вот тогда ночной воздух наполнится протяжными гулами, темнота пугать станет утробным, скребущим треском подвижек. А пока гладь, да твердь.
        И зверья не видать. Так только - белка сквозанет, заяц мелькнет… Пару вечеров волки выли, хором, да так слаженно - заслушаешься… Но даже волчий вокал не был чужд здешним дебрям, скалам и водам - их грязнят погадки цивилизации, однако горизонты оставались чисты. Даже распахнутую синеву неба не портили инверсионные шлейфы.
        Заводские трубы, железные дороги, холодные «Икарусы» и теплые «ЛиАЗы» - всё это было, но далеко от тутошней глухомани.
        Покачав в руке топор, я воткнул его в колоду. Присел, и набрал в согнутую руку увесистую охапку дровишек. Камин хорош вечером, когда огненная засветка шатается по бревенчатым стенам, и мерещится, будто избушка еле-еле переступает куриными ногами, а метелки трав под сводом покачиваются ей в такт.
        Но до чего ж прожорлив камелёк! Сколько он дров на дым переводит…
        Окунувшись в сухое тепло зимовья, я подкормил обжору, а сам рядом присел, сумрачно следя, как по изжелта-белым полешкам расползаются угольно-черные пятна, смыкаясь и трескаясь под суматошными извивами огня.
        Если равнять мое настроение с градусником, то оно замерло на отметке чуть выше нуля. Физически я пришел в норму. Сегодня, вон, зарядку сделал, аж десять раз отжался. Ну, про душевные терзанья лучше не вспоминать, а вот ментальный ресурс, похоже, выработался вчистую. Ноль целых, ноль-ноль…
        Я не верил в окончательность потери моих «сверхспособностей». Конечно, слить всю силу - это слишком круто даже для юного организма, но восстановиться можно. Мозг же никуда не делся, вот он, весь тут - серая жижа, обиталище разума, души и прочих расплывчатых понятий. Значит, и энергия его несказанная с ним. Копится, набирается по капельке…
        - Да и хрен с ней… - проворчал я, легко, без прежней истомы вставая. Надо бы еще парой охапочек запастись.
        Прикрыв дверь за собой, шагнул - и замер. На местный саундтрек наложился новый звук, механический и гулкий, похожий на вой спортивного «Яка», идущего на посадку.
        Хмурясь и злясь, я поплелся на скалу. Это был не самолет - к заливчику, где схоронилась избушка, скользил по льду катер на воздушной подушке, наверняка самодельный - уж больно мал, не крупнее моторки. Разве что шире, да и то за счет надутой «юбки».
        Воздух нагнетателя сдувал снег, тот клубился, опадая, и снова вихрился за кормой, под рокот винта. Ближе к берегу «ховеркрафт» пошел юзом, но вот тяга упала, и катер осел, тормозя примятой «юбкой».
        Ошибки не было, неведомый гость пожаловал именно ко мне. Кисло поморщившись, я спустился на пляж, встречая… Вайткуса.
        Да, это был он. В своей роскошной куртке из меха кенгуру, в невообразимых унтах, с улыбкой Гагарина на обветренном лице.
        - Ромуальдыч? - растерянно вытолкнул я.
        - Етта… Угадал!
        Технический директор крепко сжал мою руку, и я тут же попал в его медвежьи объятья.
        - Всё понимаю, Мишка, - ворчал он, тиская меня за плечи, - даже лучше, чем твои девчонки. Я бы еще дальше ушел - в запой…
        Отстранившись, Ромуальдыч пристально поглядел на меня.
        - Видишь, как выходит… Вроде, и знаешь ты судьбу, а она тебе все равно подлянку устроит…
        Я лишь плечом повел - говорить не хотелось.
        - Ладно, - вздохнул Вайткус. - Тебя ищут, хоть и негласно. Милиции никаких ориентировок не давали, работают опера КГБ, плюс информаторы. Думаю, етто приказ Андропова…
        - А вам кто приказал? - без улыбки спросил я.
        - Рита твоя, - усмехнулся Ромуальдыч. - И Настя сразу насела, и Наташка… Они все ко мне на работу заявились. Сестричка твоя уроки прогуляла… Я не ябедничаю, просто обстановку рисую. Во-от… Ну, ты ж в курсе, друзей у меня хватает. Стал интересоваться. И тут один мой однополчанин дозвонился. Партизанская кличка «Лютый». А в миру - Лютов, Егор Кузьмич, капитан НКВД в отставке…
        - Дальше можете не объяснять, - фыркнул я невесело, и вздохнул, длинно и тяжко. - Ну, что? Сразу двинем? Или завтра с утра?
        - А чего ждать? - оживился Вайткус, радуясь, что долго уговаривать не пришлось. - Вон, аппарат хозяину вернем - и на мою «Волжанку» пересядем!
        Кивнув, я вернулся в избушку. Дрова в камине прогорели, но струя из чайника лишней не будет - с шипеньем испуская пар, погасли рубиновые угольки. Осмотревшись, я решил «наказать» Кузьмича - стяжал баночку с вареньем из морошки.
        Заперев дверь на засов, спустился к берегу. Мотор катера на воздушной подушке уже рокотал, поддувая в резиновый «кринолин». Протиснувшись в маленькую дверцу, я кое-как уместился на жестком сиденье.
        - Готов? - бодро спросил Ромуальдыч, стаскивая шапчонку.
        - Нет, но… - вздохнул я. - Поехали!
        Энергично кивнув, Вайткус добавил мощи нагнетателю. По корпусу прошла дрожь, пущенная винтом, и аппарат со свистом и клекотом разогнался, понесся, едва касаясь льда. Качнулся на снежном намете - и вокруг заклубилось облако, вспухая и серебрясь.
        А во мне вдруг зародилась робкая, нестойкая радость. Словно все свои печали я оставил позади, за стенами стынувшего зимовья.
        Мы плавно обогнули скалистый островок, сплошь заросший высокими, стройными соснами, и впереди распахнулась голубая даль.
        «Всё будет хорошо?» - подумалось мне.
        Вторник, 11 апреля. Утро
        Москва, Кремль
        Андропов подмахнул последнюю бумагу, и снял очки - тонкая золотая оправа блеснула на солнце. Отерев лицо ладонями в манере правоверного перед намазом, он сложил их перед собой и прижал к губам. Задумчиво потерся носом.
        Вспомнилось, каково было зимой. Занял должность Президента СССР - и что? «Сбылось! Сбылось!»
        Секунды счастья, а после накатило разочарование и какая-то опустошенность. Но Миша был прав: в кремлевском кабинете его ждало не окончание долгого пути, а лишь начало.
        Чтобы стать Сталиным, мало занять пост председателя Совнаркома. Нужны годы работы, наивысшее напряжение ума и воли. Бороться нужно - через «не могу», отвергая слюнявое «не хочу» и утверждая железное «так должно быть».
        Юрий Владимирович встал из-за стола, по привычке поправив «рогатые» часы, и подошел к окну. Он уже не раз замечал, что именно здесь, откуда открывается вид на Троицкую башню, его переполняют горделивые мысли.
        Кремлевская стена… Садовое кольцо… МКАД…
        Как будто волны расходятся «от Москвы до самых до окраин»! Всего-то и нужно, чтобы эти волны разносили ум, честь и совесть, подхватывали пользу и смысл - на благо своим, на страх врагам.
        А твоя задача, товарищ президент, выбрать самые лучшие решения. Трудно? Еще как! Зато сколько сразу приливает довольства, стоит найти правильный ответ на сложную задачу!
        Мода обходит стороной магазины «Одежда»? Подключим братские страны и капиталистов в ОЭЗ! Что, фабрика «Большевичка» не довольна социалистической конкуренцией? А вы не ждите окриков сверху, товарищи швеи и швейники, будите социалистическую предприимчивость снизу!
        Малолюден Дальний Восток? Сделаем Комсомольск-на-Амуре, Благовещенск, Хабаровск, да хоть Уссурийск городами-миллионерами! С высокими зарплатами, с квартирами улучшенной планировки, с шикарными дорогами. А в отпуск дальневосточники будут летать во Вьетнам и Шри-Ланку, на Мальдивы и Сейшелы…
        - Юрий Владимирович? - в кабинет заглянул Василь, поднявшийся в звании до майора, а в чине - до секретаря. - К вам товарищ Иванов.
        - Запускай! - ухмыльнулся Андропов.
        Борис Семенович, как всегда, изобразил наивысшую степень почтения, едва не исполняя реверанс.
        - Боря, - ласково пропел Ю Вэ, - кончай строить из себя!..
        - Кого-с? - прогнулся генерал-лейтенант. Мигом уразумел, что переступает черту, и вытянулся: - Виноват, исправлюсь! Просто настроение с утра… хм… игривое. В смысле, хорошее.
        - Хочешь, чтобы я его тебе испортил? - проворчал Юрий Владимирович.
        - Никак нет!
        - Тогда докладывай, игрун…
        Иванов поправил очки, и взял серьезный тон.
        - Мы проследили за товарищем Вайткусом… - начал он деловито, но все же не удержался от драматической паузы. - Арсений Ромуальдович обнаружил Мишу Гарина.
        - Где? - вырвалось у Андропова. Ему даже показалось, что рубиновая звезда на шпиле Троицкой полыхнула красным, воссияв в лучах.
        - В Карелии, на озере… э-э… на Сегозере. Оба возвращаются. Мои их… хм… сопровождают.
        - Уф-ф! - облегченно выдохнул президент. - Ну, слава те… - он остро глянул на своего визави. - А что по этому… стрелку? Разузнали что-нибудь?
        Иванов сверкнул стеклами очков.
        - Товарищ Цвигун копает глубоко, и кое-что нарыл. Можно считать доказанным, что приказ о ликвидации Гарина отдали в Белом доме. Но вот сам ликвидатор… Это не агент ЦРУ, а частное лицо. Наемный убийца. Он пару раз мелькнул в Америке и Европе, но, похоже, «лицензию на убийство» ему выдал кто-то из больших боссов - следы уводят к кланам Рокфеллеров, Ротшильдов, Морганов и прочим сильным мира сего.
        - Для зачина годится… - потянул Юрий Владимирович. Расцепив пальцы, он легонько шлепнул ладонями по столу: - Копай, Боря, копай!
        - Есть копать, товарищ президент!
        Глава 6
        ГЛАВА 6.
        Вторник, 11 апреля. Вечер
        Зеленоград, аллея Лесные Пруды
        «Сегодня - девять дней…» - мелькнуло у меня, стоило Вайткусу подъехать к дому.
        - Дальше я сам, - мои губы дернулись в жалкой, стыдливой усмешечке.
        Ромуальдыч пожал мне руку, глянув грустно и понимающе.
        - Давай, Миша…
        Кивнув, я выбрался из машины, и тяжело поднялся по ступеням к дверям парадного. Усталость давно покинула тело, но ноги будто вязли в болоте - скованность, неловкость выросли скачком, понуждая ёжиться душу.
        «Возвращение блудного сына…»
        Обернувшись, я вскинул руку, прощаясь. Вайткус махнул в ответ. «Волга» заворчала и отъехала, пофыркивая. И снова тишина. Городская тишина.
        Звуки скрытого многолюдья наплывали со всех сторон. Далеко-далеко пшикал тормозами автобус. Невнятные голоса доносились из-за открытых форточек - народ вернулся с работы и готовил ужин. Громыхнула балконная дверь, выпуская бубнящий баритон и приглушенное эхо телевизора, вдохновенно славившего работников полей.
        Моим вниманием завладел зеленый «Москвич», приткнувшийся у соседнего подъезда.
        «Прикрепленные…» - подумал я, и решительно отворил дверь.
        Хватит мяться и оттягивать! Зубы стисни - и вперед.
        Знакомая кнопка утопла в панельке, высвечивая треугольничек стрелки. Мне на тринадцатый. Серебристые двери лифта вздрогнули, расходясь с металлическим призвуком, и я шагнул на податливый пол.
        Все ж таки трусливая натура извернулась - палец, замерев, выжал «12». Я лишь хмыкнул невесело, но исправлять финты подсознания не стал.
        Выйдя, одолел лестничный пролет. Еще немного, еще чуть-чуть… Восемь или девять ступенек до «родного» этажа.
        Внезапно моих ушей коснулось едва слышное, но до того знакомое позвякиванье ключей, что я буквально взлетел на лестничную площадку.
        Мама, отпиравшая дверь, щелкнула замком, обернулась… Ее грустное, потерянное лицо до последнего мига хранило смирение и кроткую обиду на судьбу, и вдруг глаза вспыхнули безудержным счастьем.
        - Мишечка… - залепетали вздрагивающие губы.
        Ломким шагом она подбежала ко мне, обняла порывисто и жадно.
        - Сыночка…
        - Мама…
        А родная женщина смеялась, всхлипывая, и плакала, сияя. Гладила мое лицо, целовала, куда попадали губы, притискивала к груди. Мне было хорошо, лишь тяжесть комкалась внутри, мешая дышать и жить.
        - Мам, прости… - вытолкнул я. - Это из-за меня всё… Я…
        Она рывком ухватила меня за плечи, отстраняясь. Заплаканные глаза ловили мой взгляд, а красивые губы судорожно кривились:
        - Мишечка, родненький! Ты что такое говоришь? Ты ни в чем не виноват! Ну? Даже думать об этом не смей! Так нельзя!
        - Мам…
        Я не выдержал, и разревелся. Морщась, жмуря глаза, удерживая плач в себе, а слезы все равно сочились, обжигая веки и теряясь в недельной щетине.
        - Родненький мой… Любименький… - ласковые женские руки гладили мою глупую голову, перебирая волосы дрожащими пальцами, а я сам цеплялся за маму, как в детстве. Тягость в душе рассасывалась, тая от слез, и замещаясь чувством опустошения.
        Дверь квартиры приоткрылась, а в следующее мгновенье распахнулась настежь.
        - Мишенька-а! - Рита вцепилась в меня со спины, дотягиваясь губами до уха, шепча нежную несуразицу и тычась мокрой щекой. - Ты вернулся… - бормотала она, словно не веря в случившееся. - Ты вернулся!
        - Мишка-а! - рыдающий зов оборвался громким плачем.
        Это Настя прилепилась, деля меня с Ритой, а я прижался к маме.
        «Родня…»
        * * *
        Вымыв голову с крапивным шампунем и побрившись до блеска, я плеснул в ладонь туалетной воды. Щеки обожгло, а нос уловил переплетенье запахов - ядреная терпкость табака неуловимо соседствовала со свежестью льда и забористостью крепкого виски.
        Я обтер запотевшее зеркало, вглядываясь в отражение. Кожа слегка обветрена, покрасневшие глаза вернули взгляду твердость… Мокрая ладонь скользнула по лбу, разглаживая, но нет - складочка на переносице осталась. На вечную память.
        Вздохнув, я открыл оба крана, и вода с шумом заплескала в ванну. Наконец-то тело погрузится в жидкость! В горячую!
        Буду лежать и отмокать… Я залез в ванну, поплескав за спину, чтобы не касаться холодной эмали, и застонал в релаксе. Тугая струя шипела и журчала, а вода медленно поднималась, тихонько отбирая вес.
        «По закону Архимеда…»
        Я вздохнул. Уже не счастливо и успокоено, как давеча, а длинно и тяжко. Выбор, который мне предстоял, труден, почти непосилен, он нес в себе массу угроз, но сделать его необходимо. Как говаривал Аль Пачино в роли адвоката: «Жертва имеет право на справедливость».
        Мне пока точно неизвестно, кто меня заказал, но отца я им не прощу. Киллер - мелочь. Его руку направил тот, кто задумал убийство.
        «Мне отмщение, и аз воздам», - мрачно улыбнулся я.
        Студеный, кристально чистый воздух, что струился над Сегозером, мозги продул основательно. Изо всех версий, нагороженных в моей голове, к статусу верной приближались лишь две.
        Либо кто-то из наших, высоких чинов КГБ, решил меня «ликвиднуть», заодно шлепнув самого убийцу, либо стрелка наняли чужие.
        Возлагать вину на Андропова, Цвигуна, Иванова или Питовранова мне не хотелось категорически. Слишком мерзко и нелепо. А вот чужие… Тут или Форд постарался, или Рокфеллер. А, может, и Ротшильды замешаны. «Совершение преступления группой лиц по предварительному сговору».
        Очень даже может быть… Я вытянул ноги, блаженно напрягая мышцы. Вода лилась горячеватая, но пусть. Покисну вдоволь…
        Ерзая попой, съехал в воду по шею - дышать стало труднее, зато весь в желанной аш-два-о, пускай даже с примесью хлорки.
        «Да-а… - подумал я, возвращаясь сознанием в избранную колею. - Кому попало в «девятку» не попасть… А вот если разбудить «спящего агента»…»
        Вернувшись в сидячее положение, ощутил, как гулко колотится сердце. Как в парной…
        Я тут же осадил явившуюся ассоциацию. Хватит рану растравлять!
        «Ясно одно, - споткнувшись, потекли мои мысли, - нанимали убийцу люди не с улицы. И выбора, как в том индийском боевике, у меня просто нет. «Месть и закон»! Ха! Да плевать хотели на закон и в Белом доме, и в «Хадсон-Пайнз», и где-нибудь в Уоддесдон-Мэнор! А месть… Разве это не воплощенная справедливость?»
        Боялся ли я? О, еще как! Страх разрастался в огромное, лоснящееся, текучее липкой слизью чудище. Оно дышало мне в затылок, затхло и смрадно…
        Образы размывались теплом и застарелой истомой, и я отмахнулся от дум, беря в руки мочалку. Сейчас… До красноты, до скрипа! Всю грязь, пот, тревогу, боль - смою! С мылом!
        * * *
        …И вот мы снова за столом. Вчетвером, как тогда, в ожидании нашего доктора наук. Скорбное дежавю.
        Я налил женщинам вина, себе плеснув коньячок. Все взгляды сошлись, как в фокусе, на папином портрете. Хороший снимок.
        Отец улыбался, слегка щуря глаза. Как будто готовился пошутить, сглаживая неловкость.
        - Земля тебе пухом… - вытолкнула мама, и мои пальцы с силой сжали ребристый хрусталь.
        Обычно я делю крепкое питье надвое, но сегодня осилил рюмку за раз. «Хорошо пошло!». - как папка любил говорить…
        - Селедочку будешь? - засуетилась мама.
        - Будешь, - кивнул я, наметив улыбку.
        - «Шубу» Настя готовила!
        - Тем более… - я принял тарелку, косясь на сестричку, и храбро закусил. - Вку-ушно!
        Девушка довольно засопела.
        - А варенье, что ты принес, - спросила она, лишь бы спрятать смущение, - оно из чего?
        Мама сделала большие глаза, и Настя заныла обиженно:
        - Ну, я же любя!
        Расплывшись, я притиснул сестренку.
        - Из морошки!
        - Ух, ты…
        Родительница, подуспокоившись насчет моей чувствительности, спросила преувеличенно бодро:
        - Вы сейчас домой?
        - Не дождешься! - фыркнул я насмешливо. - Здесь заночуем. Да, Рит?
        Девушка с готовностью закивала.
        - Да я так, просто… - смешалась мама, теребя бумажную салфетку. - Спасибо Рите, а то… Плохо одной…
        Она испуганно глянула на меня, и я похоже изобразил спокойное понимание. Заговорил прочувствовано:
        - Мам, мы тебя не бросим, надоедать станем!
        - Надоедайте! - очаровательная улыбка заиграла на маминых губах.
        * * *
        Кровать скрипела так, что Настя за стенкой наверняка хихикала. Мы с Ритой занимались любовью с отчаянным неистовством, как будто в последний раз. Неутомимо приставали друг к другу, требуя ласк, и дарили их сами, доходя до полного бесстыдства.
        Даже полежать отдельно, остывая от сладкого жара, не сумели - обнялись, унимая бурное дыхание, да так и тискались, слушая и плохо понимая, чье сердце колотится о ребра, словно желая вырваться из грудной клетки.
        - Соскучился? - выдохнула Рита, гладя мою исцарапанную спину.
        - Очень!
        - И я!
        Девушка вдруг насторожилась, уловив мои мысли.
        - Ми-иш? Ты чего задумал?
        - Ничего особенного, - ответил я, насколько мог твердо. - Спи, давай, а то рано вставать.
        - Не хочу спать! - игриво закапризничала Рита.
        - Ну, тогда займи мне ка-апельку "шакти", моя на нуле.
        - Ох! - всполошилась подруга жизни. - Вот я балда! Ну, конечно!
        Она живо уселась мне на ноги, прижимая ладони к моему животу. Я сразу ощутил, как теплеет в висках, и повеселел.
        - Еще? - напряженно вымолвила Рита.
        - Хватит, хватит!
        Девушка легла рядом и затихла. Внезапно ее дыхание, почти не слышное, прервалось всхлипом.
        - Ты чего? - расстроенно прошептал я.
        - Мишка… Я так испугалась, когда ты пропал… - сбивчиво выговорила Рита. - Было до того плохо… Днем еще ничего, а вечером… Мы собирались в гостиной - сидим втроем на диване и делаем вид, что смотрим телик. А потом то мама твоя заплачет, то Настя, и мы подхватываем. Сидим, нюни распускаем…
        Мои руки сами ласково сграбастали длинноногое сокровище.
        - Больше не буду пропадать! - пылко пообещал я, и прикусил язык. Это мне - пока? - не дано вызнавать, о чем Рита думает, а вот мои недобрые помыслы ей открыты…
        - М-м? - дремотно выдавила девушка, уплывая в причудливые миры снов.
        По улице зашуршал припоздавший автомобиль - рассеянный свет фар скользнул, вытягивая тень рамы по потолку. Клацнула дверца, торопливо застучали каблучки.
        А я лежал и улыбался, довольный уже тем, что никому не видна моя маленькая радость. Я вернулся домой, а любимая девушка вернула мне толику Силы - она чувствуется, как слабенькое тепло в висках. Нет, я не забыл о своем горе, и никогда не забуду.
        Нашим ушедшим ничего не нужно - ни пышный траур, ни ухоженные могилы. Память, как последняя благодарность - вот и весь наш долг…
        …Мне снилась Рита. В одном веночке из одуванчиков она танцевала на цветущей поляне, кружась и вздымая руки над головой.
        Среда, 12 апреля. Утро
        Москва, улица 1905 года
        Ваганьковское кладбище огромно, и бесконечные ряды надгробий угнетают. Спасибо разросшимся деревьям - они прячут за стволами и ветками истинный размах некрополя.
        Терпеть не мог являться на погост в Родительский день, когда толпы и суета, а вот сегодня - нормально. И тоже дата, хоть и не переходящая. Годовщина полета Гагарина. И день рождения Инны.
        О-хо-хо… Обрастаю понемногу «новым» прошлым…
        Удивительно, но я почти не вспоминаю свою бывшую.
        Хотя что здесь странного? Я целиком и полностью погружен в иную жизнь, и в ней нет места для прошлого, оставленного в будущем.
        «Вот это подвыповыверт!» - усмешка изогнула мои губы.
        А внучкам нынче не до стариковских иллюзий - они входят в новый для них, неизведанный мир человечьих отношений, разделенный на два пола…
        Самое чудесатое в былом моем житии заключается в том, что мне трудно объяснить, где оно, то «прекрасное далёко», из которого я выпал. И попал…
        …Медленный, глубокий вдох. Легкие вобрали прохладный воздух, напоенный прелью и вяжущим запахом набухших почек. Тишина какая… Только зря ее связывают с печалью. Нет, на кладбище вовсе не грустно, тут куда больше подавленности.
        Разум и смерть несовместимы. Чем ближе пугающая чернота, тем больнее душе. Бьется, бедная, в отчаянии от неизбежного, в ужасе от чудовищной нелепости умертвия! Зачем бытию определять сознание, если оно конечно? Для чего вообще жить - мучаться, искать счастья, достигать высот, если наступит срок - и сверкнет коса?
        Какая уж там грусть. Гнетущая тишина…
        Пройдя Липовой аллеей, я свернул на дорожку к участку, где похоронили отца. Не нарисуй Рита тщательную схемку, бродил бы тут до вечера. Лабиринт мертвых душ…
        Я остановился у низкой чугунной оградки, углом охватившей молодой дуб и пару елочек. В тени - вкопанный столик и скамья. Умельцы «Совинтеля» сварили их из блестящего сплава.
        Я развернул газету, доставая две белые розы и положил их на черную мраморную плиту. Никаких пошловатых надписей, вроде «Любим, помним, скорбим» - только фамилия, имя и две даты. День прихода в сей мир - и ухода из него.
        На скромной стеле того же траурного цвета, выраставшей из плиты, пробивался сквозь камень папин образ. Я поежился.
        В прошлой жизни мы хоронили отца на владивостокском кладбище, у въезда в город - могилы и колумбарий забираются там по склону в сопку, словно спеша удалиться от шумной трассы.
        - Прости, папа, - вытолкнул я. - И тогда не спас, и сейчас…
        Папино лицо смотрело прямо на меня, и в прищуре глаз угадывалось понимание. Прерывисто вздохнув, я присел на скамью - нагретая весенним солнцем, она не холодила.
        - Знаю, ты бы не одобрил мой план, - глухо заговорил я. - Тебя всегда раздражали все эти вендетты и самосуды. Закон есть закон! А мне-то как быть? Я же никогда не прощу себе, если оставлю всё, как есть! Я должен их наказать! Должен, понимаешь? Месть, возмездие… Это всё так, - мои пальцы вяло ворохнулись, - мелкий пафос. Существует высший закон: всякому злому действию должно быть оказано противодействие! - я помолчал. - Если честно… Ну, не знаю… Мне кажется, что я просто пытаюсь хоть как-то облегчить свою вину. Мама твердит, что я тут ни при чем, но мы-то с тобой в курсе…
        Встав, я провел ладонью по гладкому мрамору стелы. Кивнул, то ли своим мыслям, то ли прощаясь, и ушел, тихонько прикрыв скрипнувшую калитку.
        Тот же день, позже (подглавка откорректирована)
        Москва, проспект Калинина
        Я завел «Ижика» на привычное место, и выжал ручничок. Усмехнулся: до чего же всё сместилось в моем мире… Эта машинка собрана мной, моими руками, а теперь настроение сразу портится, стоит только сесть за руль.
        Уже и аэрозолями салон пропшикан, чтобы отбить запах порохового дыма, но всё без пользы. Права Рита - пахнет в моей дурной голове!
        И на переднее сиденье стараюсь не смотреть. Кровь давно смыли, и обивку поменяли, а все равно…
        Год пройдет, прежде чем горестные воспоминания утратят остроту. Хотя… С моей-то памятью…
        Впрочем, не так-то уж я и выделяюсь. У Андропова тоже память эйдетическая - феноменальная, как на эстраде говорят. Такая же и у Сталина была. Мы с Иосифом Виссарионовичем ничего не забываем…
        Я досадливо поморщился, лишь сейчас приметив черную «Волгу», наверняка «дублерку». Хотя обычно «прикрепленные» пользовались менее заметными авто.
        Из машины выбрался плотный мужчина среднего роста и средних лет. Про таких говорят: «Ладно скроен, крепко сшит». Борис Семенович Иванов. Генлейт КГБ. Я почему-то думал, что Андропов, переезжая в Кремль, оставит за себя как раз его - Иванову он доверял полностью. Но нет, назначил Цвигуна. А Иванову даже ПГУ не доверил, Борис Семеныч до сих пор ходит в замах у Крючкова. Ну, и правильно… Генерал-лейтенант просто-таки создан для «прямых действий», недаром он курирует Управление «С»…
        Поправляя очки, Иванов скупо улыбнулся и пожал мне руку, а я подумал, что генлейту никакой грим не поможет скрыть простое и открытое русское лицо.
        - Здравствуйте, Борис Семеныч, - ляпнул я, и брови моего визави полезли вверх, демонстрируя легкое замешательство.
        - Здравствуйте, Миша. Хм… Вы уж простите, но это я охотился за вами в Первомайске.
        - Да, вы держали меня в хорошем тонусе.
        - Да-а… - Иванов потер щеку. - Решил, вот, встретиться с вами, так сказать, в неофициальной обстановке… Ну, если честно, то с подсказки Юры… Юрия Владимировича. Хочу как бы реабилитироваться, - он нахмурился. - Мне очень жаль, что вы потеряли отца. Это не дежурные соболезнования, поверьте. Сам терял и товарищей, и друзей, и родных. Знаю, каково это. Просто… В общем, картина такая. Один из ваших прикрепленных получил два дня отдыха - и угодил в ловушку. Его пытал, а затем убил некто Джонни Кид.
        - Крошка Джон? - усмехнулся я. - Мило.
        - Да уж, - буркнул генлейт. - Поверьте, выследить и прикончить сотрудника «девятки» - оч-чень сложная задача, но «Крошке» это удалось. Джонни Кид - сволочь известная. Он засветился еще лет пятнадцать назад, когда отстреливал свидетелей убийства Кеннеди. И вот… - Иванов развел руками. - Ему хватило нескольких минут, чтобы проникнуть в зону особого внимания…
        Он смолк, да и о чем говорить? Остальное происходило на моих глазах - и преступление, и наказание.
        - Да мне и в голову не приходило, что это наши так… - солгал я негромко. - Так нелепо и так подло.
        Борис Семенович неловко кивнул.
        - У нас в отделе уверены, - выговорил генерал-лейтенант, словно отводя подозрения от своих, - что следы ведут в Белый дом.
        - Спасибо, Борис Семенович! - сказал я с чувством.
        - А, да-да… - расстроенно промямлил чекист, и вяло пожал мою руку.
        Глава 7
        ГЛАВА 7.
        Среда, 12 апреля. Вечер
        Москва, проспект Калинина
        Наташка обрадовалась моему явлению, лишь заметалась внутренне, не зная, допустимо ли так сиять во дни траура. Тогда я первым подал девушке пример, вволю ее потискав. И было, за что.
        Пока я рыбу ловил на Сегозере, моя секретарша провернула кучу дел, помогая советским «творянам». Перебрав пухлые папки, аккуратным штабелем попиравшим мой стол, мне осталось лишь головой качать в немом восхищении.
        Литографический степпер на эксимерном лазере для минского «Планара»… Сетевая модель передачи данных ПУП/МП (протокол управления передачей и межсетевой протокол) от калининского «Центрпрограммсистем»… Разработка никель-металлогидридных аккумуляторов для завода «Сириус»…
        - Ната-аш… - потянул я зачарованно. - И зачем тебе начальство? Ты и сама со всем справляешься!
        - Ну, скажешь тоже! - девушка вспыхнула румянцем удовольствия.
        - Да правда! Двигаешь прогресс! - настоял я.
        Вот уже и Наташины ушки зарделись… Разгореться пожару не дали посетители. Вернее, посетительницы - эгрегор явился всем своим приятным коллективом. Рита даже Настю с собой привела.
        - Привет! - кинулась ко мне сестричка. - А я у тебя тут еще ни разу не была!
        Едва я приобнял родню, как девчонки навалились, щебеча вразнобой - и старательно обходя прискорбную тему:
        - Ой, Мишенька, мы за тебя так волновались!
        - Иже херувимы! Дай я тебя поцелую… Аля! Вот, противная какая! Я первая!
        - В очередь! В очередь!
        - Ой, мне только спросить!
        Обласкан и оцелован, я присел на краешек стола, без натуги расплываясь в улыбке. Рядом на столешницу присела Рита. Настя жалась справа, а моя суженая тискалась слева. Окруженный волнующим теплом, я вплел в голос бархатистые обертоны:
        - Это ж сколько мы с вами вместе…
        - С ранней молодости! - хихикнула Светлана, тут же надувая губки. - Рядом на горшках сидели, а ты меня обижал! Сильно!
        - Я?!
        - А кто мне кармашек на передничке порвал? Не ты, скажешь?
        - А не надо было моему медведю язык отрывать!
        - А чего он дразнился? - Шевелёва развела руки, демонстрируя Рите размер моей старой игрушки. - Самый был здоровенный мишка в группе! Больше меня! Весь из белого поролона, а язычок красный-красный…
        Мне показалось, что милая девичья болтовня не случайна. Возможно, даже отрепетирована - просто так, по доброте. За две недели горе не избыть, но можно же хоть отодвинуть в сторонку безрадостные думы! Вон, унылые тучи на небе тоже иногда расходятся, пропуская солнечный луч…
        - Бедный мишка! - вздохнула Ефимова, нарочито печалясь. - Дюха ему лапу оторвал. Реву было… А эта малолетняя стервозина…
        - Ха, а сама-то? - фыркнула Света заносчиво. - Кто у Мишки трусики стырил? Думаешь, я не помню?
        - Ой, да это ж для куклы! - покраснела Аля.
        - Ага, для куклы… А кто Мишку в постель затащил?
        Ритины губы дрогнули, выпуская неяркий смех.
        - Какая у тебя была бурная личная жизнь!
        У Ефимовой даже шея нежно заалела.
        - Тогда гроза была! - лепетала она оправдания. - Меня вся эта стихия до сих пор пугает!
        - Да-а… - я сожмурился, памятью возвращаясь к далекому малолетству. - Лежит, трясется, хнычет… Сама худенькая, ручки-ножки тоненькие… Как гром грянет, вся в комочек сжимается!
        - А Мишка сопит, и убаюкивает эту трусиху, - тепло улыбнулась Зина. - Наши кроватки рядом стояли… Сколько нам тогда было? Годика четыре?
        - Ой, да больше… - затянула Альбина. - Ничего не помню…
        Экскурс в давнее прошлое словно высветлил реальность, смёл серую паутину печалей. Наивные детские радости и горести нынче, по прошествии юных лет, воспринимались с одинаково мягкой улыбкой.
        - Наш мозг запечатлел всё, всю нашу жизнь, - медленно проговорил я. - Просто мы не обо всем можем вспомнить.
        - Житие мое… - пробормотала Светлана.
        - Девчонки! - воскликнула Рита. - Вот точно, памяти нет! Я для чего вас позвала?
        - Ой, поделиться же надо с Мишей! - подхватилась Аля.
        Тимоша алчуще выставила ладони.
        - Открой пузико, Гюльчатай! - заворковала она. Накрашенные губы изломились откровенно хулиганской улыбкой.
        Я послушно задрал футболку, и горячие руки обожгли не шибко накачанный пресс.
        «Надо хотя бы через день заниматься!» - мелькнули покаянные мысли, и растаяли, смытые жаркой волной - энергия мозга Зиночки прилила, затеплясь в висках.
        - Хватит, хватит! - я отнял девичьи пальцы, и неуклюже пошутил: - Соблюдаем технику безопасности!
        Когда Альбина наложила свои узкие ладошки, Рита пришатнулась к Насте:
        - Давай, я с тобой поделюсь? Немножко.
        Сестричка замотала головой, растрепывая прическу.
        - Не, я хочу, чтобы Миша!
        - Я тоже, - блеснула зубками моя нареченная.
        Мне было заметно, что Рита ненавязчиво опекает Гарину-младшую, старается быть рядом, а когда у той глаза снова оказываются на мокром месте, прижимает к себе и шепчет на ухо слова утешения. Папина любимица, Настя и сама была привязана к отцу. Она сильно переживает утрату родного человека, и как будто волнами - вот только-только начинает улыбаться, тихонько, пастельно смеется, и вдруг падает тень. Девушка сникает, ее глаза наполняются слезами…
        Иногда в такие моменты я бываю недалече, и буквально выхватываю сестренку из-под наплыва горя - беру на руки, хоть и с натугой, сорок восемь кило родимой красоты, укачиваю, и девчонка помаленьку успокаивается. Однако Рита чувствует гораздо тоньше меня. Еще ни одной тучки на горизонте, но ментальная «духота» усиливается…
        И моя женушка тянет Настю за собой в магазин, или искать соседского кота на берегах Черного озера, или находит еще какой-нибудь способ отвлечь подружку и родню…
        Моим вниманием завладела Светлана. Она последней изо всего эгрегора делилась со мною, и мне удалось уловить ее тревожный взгляд. Не отводя глаз, я приоткрылся, чтобы зря не переводить намерения в плоскость слов. На девичьих щеках проступила бледность.
        - Я все понимаю, Миш, - в Светином шепотке угадывалось напряжение, подавленное волей. - Но это же очень опасно. Убить Джеральда Форда!
        Кивнув поэнергичней, чтобы девушка не высмотрела обреченность в моем настрое, я сложил ее ладони в молитвенном жесте.
        - Ты мне поможешь?
        Шевелёва даже не спросила, чем именно - взмахнула ресницами, и твердо ответила:
        - Да.
        Пятница, 14 апреля. Ближе к вечеру
        Москва, улица Горького
        Не знаю, находился ли Кедрик под наблюдением доблестных чекистов, но по нему не скажешь - морда довольная, усы топорщатся, глазки щурятся… Толстый ленивый котяра.
        Забрав почту на Центральном телеграфе, он неторопливо и непринужденно шагал «под уклон», в сторону Красной площади.
        - Мы за ним? - шепнула Светлана, шагавшая рядом, под ручку.
        - Его зовут Гвилим Кедрик, - разлепил я губы. - Работает в посольстве США, в консульском отделе. Низовой уровень. Каждую неделю заходит за почтой, но обратно на «Чайковку» не спешит. Любит посидеть в здешних кафе - в «Молодежном», в «Севере», в «Лире»… Сейчас, судя по всему, намылился в «Марс». Ну, или в «Космос». Гвилиму очень нравится изображать местного…
        - Не спрашиваю, откуда такие подробности, - покосилась девушка. - Послезнание, да?
        - Оно.
        - А усики тебе идут, - на Светиных щечках продавились две милые ямочки.
        - Конспи`гация, конспи`гация и конспи`гация, - уныло забубнил я. - Вернусь - сбрею.
        - Попробуй только не вернуться! - шутливо пригрозила Светлана, маскируя тревогу.
        - Честное слово, только туда и обратно!
        «Все-таки, «Космос»…», - определил я, обгоняя мистера Кедрика в гулком переходе, и добавил вполголоса:
        - У этого типа есть сейф, а в сейфе - чистые бланки американских паспортов…
        - Ах, вон оно что… - затянула девушка, и спросила отрывисто: - Мои действия?
        - Когда я заговорю с ним, подави его волю до полного послушания. У меня, у одного, не выйдет.
        - У нас, - улыбнулась Света, - выйдет. А народу-то...
        Вечер внес свои коррективы - у входа в кафе вилась изрядная очередь из влюбленных парочек и скучных одиночек, терпеливо выстаивавших у врат общепита. На пороге надменно высился «халдей» Иван Михалыч.
        «Пустяки, дело житейское…»
        Зеленая трешка перепорхнула в пятерню швейцара, и я «вывел» в «Космос» свою спутницу, ловя завистливые взгляды очередников.
        «На первом этаже Кедрик ни за что не задержится, - соображал я, - малый зал отчего-то не популярен…»
        Рука об руку, мы со Светой поднялись в большой. Высмотрев единственный свободный столик у дальней стены, отделанной стеклянными шариками, я захватил его. Церемонно усадил даму, а наши куртки небрежно сложил на третий стул.
        Пока подружка делала заказ, а молоденькая официантка постреливала на меня подведенными глазками, я следил за входом. Если уж американец нацелился на кафе-мороженое, то он непременно… Ага, а вот и Гвилим наш Кедрик!
        Невысокий и полный, в черной паре, сотрудник консульского отдела смахивал на бухгалтера. Потертый кожаный портфель доводил этот образ до полной завершенности.
        Не глядя на Кедрика, Светлана выдала слабый гипнотический посыл, и янки, поозиравшись, выбрался к нашему столику.
        - Вы позволите? - в мягком выговоре Гвилима скорей узнавался украинский акцент.
        - Да, да, пожалуйста, - явил я русское гостеприимство.
        Пыхтя, Кедрик уселся, пристроив портфель у ноги. Ковыряясь в креманке, мне пришлось выждать, пока «объекту» принесут заказ.
        Мороженое «Солнышко» с абрикосовым вареньем. Пирожное. Коктейль.
        С удовольствием опорожнив наполовину бокал «Шампань-коблера», Гвилим посмотрел на соседей дружелюбными бусинками глаз. Внезапно они заблестели не по-живому, как шарики, заделанные в тутошнюю штукатурку.
        - Нужно сделать паспорт гражданина США одному человеку, - ясно и четко выговорил я. - Вот фотографии, все данные с обратной стороны.
        По тому, как напряглись плечи Светланы, стало понятно - Гвилим «поплыл». Лицо Кедрика слегка обрюзгло, а сам он осел в кресле, будто теряя скелет. Но программа работала: «объект» незаметно смел фотки, и с аппетитом принялся за мороженое.
        - Завтра в то же время, - пробормотал он, лакомясь. - В кафе «Марс».
        Суббота, 15 апреля. Вечер
        Зеленоград, аллея Лесные Пруды
        После того, как мы с Ритой поселились в «красном доме», я поневоле отвык от той атмосферы, которую создавала мама своими хлопотами. Звуки и запахи сочетались в незримую ауру, осенявшую каждый закоулок квартиры в "Зелике".
        Негромко бренчат тарелки, позвякивают вилки, журчит вода. Мама моет посуду. Хотя… Нет, это Рита. У мамульки мытье озвучивается энергичней, бравурней.
        Мягко шлепает дверца холодильника - это Настя убирает масло, нарезку, салат. Но «съедобные» запахи все еще витают в воздухе - сытый организм лениво отмечает их.
        Я кривовато усмехнулся. Аура… Она здорово пригасла. Не хватает папиного бурчанья и шелеста многочисленных газет. Мама не вступает с отцом в шутливую перебранку… Не с кем больше.
        Хорошо, хоть не замкнулась. Просто стала молчаливей. Сосредоточенней на учебе. Даже у Насти взгляд задумчив и рассеян.
        По вечерам я частенько то старшую притисну, то младшую. Они охотно жмутся ко мне, получая долю живого тепла. Надеюсь, что хоть когда-нибудь, через год или два, аура родительского дома вернет все свое многоцветье. А пока…
        А пока мой удел - наводить порядок в гостиной. Протерев пол, я вскинул голову, ловя скользящий взгляд Риты. Так-так-так…
        Меня кольнуло беспокойство. Отставив швабру, шагнул за женой. Рита скрылась в нашей комнате, я вошел следом и прикрыл дверь.
        Не оборачиваясь, девушка прошла к окну. Замерла, опираясь кончиками пальцев о подоконник.
        - Ты меня больше не любишь? - голос был бесцветен и лишен всякого настроения.
        - Люблю, - вытолкнул я.
        - Почему тогда тебе помогает Света? Мне ты уже не доверяешь?
        Мои руки бережно обняли Ритины плечи.
        - Тебе я доверяю полностью. Рит… Прости, если я тебя обидел. Не хотел, честное слово. Светланка - самая сдержанная из вас. У нее сильная воля и твердый характер. Не дай бог, конечно, пройти ту закалку, что она выдержала… Рит, я чертовски не хочу ничего затевать, но иначе нельзя! Понимаешь? Но еще больше мне не хочется впутывать тебя во все это… В эту грязь.
        Девушка повернулась ко мне лицом, прижалась легонько. Я ласково погладил ее по голове, радуясь, что прощен.
        - Миш, когда ты что-то скрываешь от меня, не обращаешься ко мне за помощью, то… - тихо и очень серьезно заговорила Рита. - Это все равно, что отдалиться, уйти! Не уходи, пожалуйста… Ладно?
        - Ладно… - выдавило пережатое горло.
        - Не впутывать, не трогать - так нельзя. Ведь я - твоя! И не стесняйся ты просить меня, или посвящать во что-то опасное, грозное, чудовищное! Я хочу быть с тобою рядом. Даже если ты далеко, я все равно буду вместе с тобой! Покажи свой паспорт.
        Я молча вынул синюю книжицу с орлом.
        - Майкл Борн… - медленно выговорила Рита, глядя на фото с усатеньким молодчиком. На снимке я улыбался. - Борн… Это от «бёрнт»?[1]
        - Угу…
        Девушка вздохнула. Аккуратно сунула документ обратно - и крепко обняла меня за шею. Я вмял ладонь в упругую попу, а Рита зашептала срывающимся голосом:
        - Подожди… Пусть твои лягут…
        Моего терпения хватило.
        - Спокойной ночи! - разнесся звонкий мамин голос.
        - Спокойной ночи! - ответили мы дуэтом, быстро раздевая друг друга…
        …Я не зря весь вечер возился с кроватью - ложе не издало ни единого скрипа. Правда, Ритины стоны утишить не удалось, да и не надо. Прекраснейшие звуки, ласкают слух…
        - Ты скоро… уедешь? - зашептала девушка, унимая дыхание. - Улетишь?
        - Ага…
        - Страшно?
        - Ты знаешь… - пошарив руками, я огладил горячее и шелковистое, подтянул к себе, облапил. - Страх есть, конечно, но нетерпение сильнее.
        - Хочешь поскорее глянуть в глаза… врагу?
        - Да… Я понимаю месть как прямую справедливость. А справедливость - это равновесие. Сила действия нарушает баланс, противодействие восстанавливает его…
        Я почувствовал на лице влажные касания губ.
        - Скажу твоей маме, что ты уехал в командировку, дней на десять… Только ты возвращайся, ладно? Я без тебя умру…
        Вторник, 18 апреля. Утро
        Москва, Шереметьево
        Вылетал я в одиночестве - провожать Майкла Борна было некому. Усы и очки с затемненными стеклами здорово исказили мой облик. Сам, глядя в зеркало, чуял нечто чужое в отражении.
        Разумеется, я перекатывал во рту жвачку и часто улыбался, играя недалекого гражданина США. Пограничный заслон я одолел с легкостью - строгий взгляд, дежурная улыбка, штамп в паспорте.
        Куда больше меня напрягали прикрепленные. Тут уж пришлось поработать всему моему милому эгрегору - девчонки отвели глаза бдительным телохранам. Спохватятся, конечно, забегают, но самолет вылетает без десяти девять…
        - Объявляется посадка на рейс номер три по маршруту Москва - Монреаль - Нью-Йорк…
        Я коротко вздохнул, и встал с мягкого диванчика. Пора! Подхватив атташе-кейс, куда набросал смену белья, чистые носки и матрешку, неторопливо зашагал на посадку.
        «Только бы не сорвалось… Второго шанса мне точно не дадут…»
        Трап подали к белому, изящному «Ил-62» - наш авиалайнер обходил по всем статьям конкурента. «Боинг-707» проигрывал «Ильюшину» в комфорте, в шумности, да и где штатовцы найдут таких стюардесс? А их на борту целая бригада - семь выпускниц инъяза с приятной внешностью.
        Я летел эконом-классом, заплатив за билет до Нью-Йорка двести девяносто пять рублей пятьдесят копеек. Место мне нравилось - рядом с проходом, а соседнее, у окна, пустовало. Еще лучше…
        Чувствуя, что разнервничался, я прикрыл глаза, и мерно задышал, кислородом гася тревоги.
        - Ladies and gentlemen, - заговорила темненькая бортпроводница, - please be sure to fasten your seatbelts tightly around the waist…
        Ее приятный грудной голос поневоле обволакивал и волновал. Мой «земляк», сидевший напротив, через проход, возбужденно заерзал. Послушно заклацали ремни.
        «Летайте самолетами «Аэрофлота»!» - мелькнуло в голове.
        Турбореактивные засвистели, поднимая гул, и лайнер тронулся, выруливая на взлет. Прокатился, разгоняясь, и легко, без надрыва на форсаже, взлетел, будто вспорхнул. Набрал высоту, паря над безбрежными облаками, осиянными солнцем.
        Я усмехнулся, глядя в окно.
        «И от бабушки ушел, и от дедушки ушел…»
        Угомонившись, усилием воли приглушил эмоции и задремал.
        «…А от тебя, Риточка, никогда не уйду!»
        * * *
        Темненькая развозила скромный обед: цыпленок-табака с зеленым горошком, лосось, красная икра, а на десерт - чай с песочным колечком.
        Встрепанный, кудлатый «земеля» решил поиграть в Казанову. Масляно улыбаясь, он зажурчал:
        - Какая у вас красивая форма… А уж разрезы на юбках! А куда же ведет этот разрез?
        - Как куда? - стюардесса вскинула бровки. - В космос!
        Она быстро обслужила меня, и мы обменялись понимающими взглядами - кудлатый плейбой не унимался.
        - А можно запустить спутник?
        - Конечно, можно, - хладнокровно ответила темненькая. - Но только американский спутник такой ма-аленький, и быстро падает. Я знаю, как они горят у вас в атмосфере![2]
        К моему удивлению, «земляк» не обиделся - откинув кресло, он блаженно улыбался…
        …Над Атлантикой небо очистилось от облаков, и гофрированная зелень вод отливала глазурью. На конце белесой кильватерной струи мелькнула серая щучка «Спрюэнса»… Вдали, бесстыдно сверкая травянистой зеленью, расплылись скалистые острова, очерченные белесой каймой прибоя. Будто мертвые тела, обведенные мелом…
        Я сжал зубы.
        «…И аз воздам. Так воздам, что мало не покажется!»
        [1] Burnt (англ.) - гарь.
        [2] Реальный случай и подлинный текст.
        Глава 8
        ГЛАВА 8.
        Суббота, 22 апреля. Утро
        Нью-Йорк, Пятая авеню
        Оуэн Чэнтри покинул мрачноватый, всегда прохладный холл «Центра», и вышел на крыльцо. Громадный домина обнимал двор с трех сторон, а четвертую изображала кованая решетка - за нею стелилась респектабельная, надменная, безумно дорогая «Миля миллионеров».
        И он, простой парень со Среднего Запада - здесь!
        Оуэн залучился торжествующей улыбкой. Разве это не успех? Ну, что ему светило на отцовом ранчо? В жару - пыль, в дожди - слякоть. И едкий пот, и неистребимая навозная вонь… И ни малейшего просвета впереди!
        Встаешь до восхода, глотаешь черный, как деготь, крепчайший кофе - и в седло. Гонять бычков, чинить изгороди, расчищать водопои, выгонять тупых коров из колючего чаппараля…
        Это только в вестернах, под пронзительные трели губной гармошки, распахнуто дикое приволье, а на фоне потрясающего заката чеканно рисуется силуэт всадника в широкополой шляпе.
        Картинка!
        Вот только в скучном реале некогда любоваться просторами. Гонишь бычков-двухлеток в смердящем, душном облаке пыли, а сам потный весь! Корочка грязи зудит на лице - терпи, вечером смоешь! Из бачка с теплой, ржавой водой… На фоне заката.
        Бобы с телятиной на ужин… М-м-м… А если еще и приготовить умеючи, на костре из веточек креозотового кустарничка… Мясцо с дымком - сказка! Вот только тяжкая, свинцовая усталость гнет к земле - руки до того дрожат, что вилка в рот не попадает! Тупо зажуешь - и спать, спать, спать…
        А с рассветом - повторение пройденного. И так всю жизнь.
        Губы Чэнтри дрогнули в улыбке. Спасибо мистеру Баруху - разглядели его таланты!
        Прорезались они в тот самый дождь, когда залило пастбище у Вивер-Крик. Ливень не шумел, а грохотал, вколачивая струи в сухую землю. Воистину, разверзлись хляби небесные! Гром гремит, молнии блистают! Малолетний Оуэн юркнул в амбар, а там соседская Эллис мокрое платье выжимает…
        Это восхитительное зрелище и сейчас встает перед глазами, до того велико оказалось потрясение. Влажные волосы обвисают черными плетями, глаза посверкивают диковато, а груди покачиваются, как атласные шары…
        В тот день Чэнтри впервые ощутил набухание в промежности, даже грубая ткань джинсов не скрыла пробудившегося влечения. Эллис хихикнула, замахнулась на него вымокшим платьем, отчего волнующие округлости подпрыгнули упругими мячиками.
        Ничего бы не было между ними, Оуэн отчетливо понимал это. Девушка старше его, и не испорчена - даже год в колледже не отнял у нее понятия чести.
        Он бы стыдливо отвернулся, Эллис поспешно натянула бы сырую, облипающую тело одежонку…
        Но стало так, как захотел Чэнтри. А он в те драгоценные минуты возжелал изо всей мочи, чтобы у Эллис тоже проснулась тяга к нему! Неодолимая!
        Великолепное, просто волшебное воспоминание…
        Девушка замерла - и повесила платье сушиться. Взволнованно дыша, не поднимая трепещущих ресниц, стянула узенькие, беленькие трусики. Ее соски отвердели, а губы пересохли…
        …Эллис еще трижды прибегала к нему в тот амбар, пока не вернулась в город. А Оуэн убедился в том, что обрел непонятную, но великую силу.
        Он затаскивал в постель девчонок, находил потерявшийся скот, заставил громилу Хорхе бубнить извинения… А силы только прибывало!
        …Отец помер прошлой осенью, когда клеймили скот - уж больно тужился, уламывая норовистого бычка. Ранчо и все стадо Чэнтри продал отцу Эллис, а тот так и не догадался, отчего ему вдруг такие скидки…
        Оуэн только отцовский «Форд» забрал с собой. И куда бы он доехал - бог весть. Всерьез же хотел в Лас-Вегас податься - являть чудеса со сцены! Спасибо людям мистера Баруха, вовремя зазвали к себе. Уважительные, серьезные… Обещали кучу денег - и всё до цента на его счет легло. Сто тыщ баксов!
        А делов-то… Сиди и думай! С такими же, как он, «паранормами». Их по всему свету собирали - и белых нашли, и азиатов, и чудн?го шамана из русской Сибири, где ГУЛАГ с медведями, и даже негритянского вождя из Африки по имени Габа. Габе туго пришлось. Каково это - из джунглей в мегаполис? Да еще отмыли бедного, одели-обули, забыв спросить: охота ли ему штаны носить? Он же всю свою жизнь голым и босым ходил, с кольцом в носу, как у быка на привязи!
        А самый главный из них - Аидже. Мало того, что индейских кровей, так еще и сам ровня Чэнтри! Ух, и силищи в нем… Как глянет своими черными глазами, холодными, как вода в проруби, так сразу тянет по стойке «смирно» встать! И не улыбнется ни разу.
        «Твоя задача, - твердит, - тратить свою энергию по чуть-чуть, когда мистер Барух рядом. Просто размышляй о чем-нибудь или вспоминай. Тогда чужой, темный паранорм не сможет прочесть мысли хозяина, и не навяжет ему свою волю!»
        Спустившись во двор по ступеням, Оуэн захихикал - простейшее, детское ликование переполняло его, а на волю рвался счастливый смех. Да за такие деньжищи, за почет и уважение, он что угодно сотворит для мистера Баруха! Надо будет, притащит ему кинозвезду из Голливуда. Только прикажи!
        Улыбаясь, Чэнтри вынул черные очки из кармана пиджака. А костюмчик, между прочим, от братьев Брукс! Две тыщи долларов - вынь да положь! Видели бы его ковбои… Ха! Да вся эта деревенщина от зависти полопается!
        Довольно хмыкнув, Чэнтри глянул на стекла очков - светлые пятнышки, следы воздействия силы, едва наметились. Сойдет…
        Черные «авиаторы», они же «капельки» спрятали пронзительный взгляд паранорма.
        - Ковбой! Погоди…
        Узнав голос старшего, Оуэн с готовностью развернулся. Аидже неторопливо спускался с каменной лестницы. В каждом его шаге таилась небрежность поступи… ягуара? Или пумы? Или кто там водится в Южной Америке…
        «Краснокожий, вроде, а лицо, как бледнолицего», - мелькнуло у Чэнтри.
        Белые брючки-абада и рубашка-гуайабера придавали Аидже сходство с кубинцем из Майами, но это только внешне. А вот внутреннего достоинства у него хватило бы на всю кубинскую диаспору, горластую и жадную.
        - Сегодня работаешь со мной, - с ходу рубанул индеец, не растрачиваясь даже на элементарное «хэлло». - Прилетел тот самый чужак, о котором я вам всем толковал. Хочет убить президента, но… А, это неважно. Главное, он нужен мистеру Баруху - целым и невредимым. Поэтому переоденься, будем брать.
        - Сейчас!
        Оуэн метнулся в дом, сталкиваясь с Амиханом, филиппинским хилером. Хилера догонял его «коллега» - знахарь Улгэн из Сибири.
        - Боевая тревога, оdnaко! - заулыбался сибиряк, смежая глаза в хитрые щелочки.
        - Эт-точно! - обронил Чэнтри, врываясь к себе.
        Мигом разоблачившись, он натянул синие джинсы, после многих стирок обретшие изысканную голубизну, белую футболку и легкую курточку с эмблемой «Нью-Йорк Янкиз» на спине. И бегом вернулся во двор.
        Все паранормы уходили на задание двойками, как полицейские патрули. Аидже придирчиво оглядел Оуэна, и зашагал к воротам, роняя:
        - За мной.
        Машину индеец выбрал по себе - открытый японский джип, по-самурайски суровый и брутальный. Вскочив за руль, как в седло, Аидже взял с места, только покрышки шаркнули. Богатые дома, богатые магазины - всё уносилось назад размытой цветной лентой. Чэнтри даже забеспокоился - не возбудится ли полиция? Но машины с мигалками в упор не видели джип в армейской окраске. А краснокожий словно нарывался специально, по волнистой синусоиде обгоняя распластанные лимузины и желтые кэбы - отчаянный визг тормозов шлейфом расходился за кургузым задком «Тойоты».
        - Президент Форд будет выступать в Федерал-Холл, - отрывисто сказал Аидже, сворачивая к Бродвею и чуток сбрасывая скорость. - Наши оцепят подходы. Когда чужак… Кстати, его зовут Миха. Когда чужак появится, окружим его - против дюжины таких, как мы, Михе не совладать. Но предупреждаю: будь очень и очень осторожен!
        - Он может меня вычислить? - расширил глаза Чэнтри.
        - Он может тебя убить, - сухо ответил индеец, и плавно выжал педаль газа.
        Тот же день, позже (подглавка откорректирована)
        Нью-Йорк, Уолл-стрит
        Из «Хилтона» я съехал, чтобы не примелькаться, и заселился в «Бродвей Плаза». Тоже вполне себе бюджетно.
        Кейс оставил в номере, и вышел налегке, мигом теряясь в толпе, как в поле колосок. Местные - развязные и чопорные, белые и черные, деловые и хиппующие - толкались вокруг, закукленные в себе. Машины шуровали лакированными караванами, небоскребы тужились дорасти до облаков. Американщина.
        Не скажу, что окружающее было мне безразлично, но и особого любопытства натура моя не выказывала. Нью-Йорк, как Нью-Йорк, подумаешь…
        Я нервничал. Вот, как подкатил «Ил» к терминалу Джей-Эф-Кей, так с того часа и шалят нервишки. А всё оттого, что нетерпение, жгучее желание покарать, выходит мне боком.
        Ну, сколько во мне той энергии, сцеженной девчонками? Они и сами-то слабенькие! И для того, чтобы мой мозг стал орудием убийства, я должен приблизиться к Первому Джентльмену вплотную, стоять в первом рядку зевак, а еще лучше - пожать Форду руку. Президенты это любят…
        «Я мстю, и мстя моя страшна!»
        - Во-во… - буркнул я, не обращая внимания на прохожих.
        Аидже был здесь, в Нью-Йорке, но на связь не выходил, а у меня "ридер-импотенция"...
        Скрывается, что ли, морда индейская? Или угодил под колпак?
        В принципе, я допускал и третий вариант - переход на сторону врага. Однако подобное допущение слишком грешило против истины - и против натуры целителя из племени бороро. Аидже поклялся служить мне, и всё на этом. «Точка - и ша!», - как Дюха выражается. Этому полукровке легче убить, чем предать.
        В слова можно облечь любую неправду, но я не верю даже самой прекрасной болтовне. Да и зачем? Мне открывается квинтэссенция личности, самое донышко человечьего нутра. Давно уже, с ранних лет, когда захотел раскрыть жгучую тайну: любят ли меня папа с мамой. Папа…
        «Ну, зачем? - содрогнулся я. - Зачем было разрушать нашу жизнь? Что мы вам сделали? А что я сделаю с вами, с-суки…»
        Я решительно шагнул на бровку, вскидывая руку. Желтое такси тут же вильнуло к тротуару.
        - Уолл-стрит! - обронил я, ныряя на заднее сиденье.
        Пожилой кэбмен тряхнул кудрями, и бросил машину влево, вливаясь в автопоток.
        «Обойдусь без помощничков!» - мелькнуло у меня.
        Может, и глупо поддаваться порыву, но упускать возможность - и вовсе дурость. Полчаса спустя Форд толкнет речь в Федеральном Холле! Когда еще выпадет подобный случай? Или мне в Овальный кабинет прорываться с боем?
        В общем, выходило так, что главным для меня было вовремя вернуться до дому. «И чё?» - по выражению Изи.
        Желтый кэб вывернул на Уолл-стрит, подъезжая к бирже, и я расплатился. Приехали…
        Небо затянуло хмарью, и улица, выдержанная в пасмурных тонах, насупилась будто, тускло бликуя сотнями окон. Тень, затянувшая всё окрест, вызывала тревогу, и мои нервы натянулись.
        «Ты веришь в знамения и провозвестия? - прошмыгнула ехидная мыслишка. - Ай-я-яй… А еще партейный!»
        Народец, снующий вокруг, относился к племени брокеров, поклонявшихся быку и медведю - все с очень озабоченными лицами, спешат, помахивают чемоданчиками или портфелями…
        Тем неожиданней было встретить идущего навстречу Аидже. Весь в белом, он шествовал, аки ангел среди грешников, и смертные уступали ему дорогу.
        А меня такое зло взяло, что я молча обошел индейца, и зашагал дальше, стремясь к цели, как ракета с самонаведением.
        - Постой! - глухо сказал Аидже, разворачиваясь и догоняя меня. - Это ловушка!
        - Да неужто? - выцедил я.
        За углом мне открылся Федерал-Холл, смахивавший на эллинский храм с колоннами. Только перед ступенями темнело изваяние не Зевса или Афродиты, а Вашингтона, выскочки, которому милостиво улыбнулась История.
        Скопище активистов с плакатами… Стадо полицейских машин… Неприметные особи Секретной службы… Флаги, полощущие звездами и полосами…
        - Стой! Надо поговорить.
        Я ощутил на себе невидимые путы, они сковывали, как вода - каждый шаг давался с большим трудом. Ярость умножила силы, но помогла не особо.
        - Слабее, ковбой, слабее… - выговорил Аидже по-английски, напряженным, сдавленным в усилии голосом, и снова перешел на русский: - Я не меняю своих решений, а клятва для меня свята. И, если я перехожу в стан врага, то не для того, чтобы предать, но чтобы спасти.
        - Кого? - каркнул я.
        - Тебя, - ледяной тон индейца потеплел, и мой, доселе бесстрастный визави улыбнулся. - Не поддавайся юной плоти, Миха, она страстна, но неразумна. Что ты хотел сделать с президентом? Остановить ему сердце? Вызвать обширный инфаркт? Ладно, это неважно. Миха, ты целился не в того.
        - Что? - мне стало зябко.
        - Не здесь, - качнул головой Аидже, и сделал жест-отмашку.
        Меня скрутило по-настоящему. Я затрепыхался - бесполезно. Окружающее заткалось цветным туманом - и бысть тьма…
        Воскресенье, 23 апреля. Полдень
        Нью-Мексико, ранчо «Секл Джей»
        Вчера был день рождения «дедушки Ленина»… Октябрят принимали в пионеры, и в актовых залах ликующе взвивались детские голоса: «Всегда готовы!» А я…
        Мои брови сошлись, натягивая морщины. Да нет, всё я помню, просто сделать ничего не мог - мне и две воли не пересилить. И там еще один тип был… Оуэн, кажется. Этот просто бурлил энергией. Деревенский парубок, не сознающий мощи своего мозга.
        Мою тушку засунули в фургончик, довезли до Ла-Гуардиа и перегрузили в белый «Гольфстрим» - маленький бизнес-джет уже вовсю свистел, прогревая моторы.
        Не помню, долго ли мы находились в воздухе - уснул. Самолет тряхнуло на развороте, и я открыл глаза. А за иллюминаторами горы проворачиваются - то ли Скалистые, то ли Сангре-де-Кристо.
        Д-зын-нь! Доставка! Ранчо «Джей в круге».
        Пока меня кантовали, я урывчато разглядел место своей временной прописки. Добротный корраль, за изгородью лоснятся ухоженные лошади… Столетний домина из бревен и дикого камня… Покатый горный склон, заросший осинами - голые деревья мреют в зеленой дымке…
        «Красота-то какая, - мрачно подумал я. - Лепота…»
        Моя комната больше походила на зал, пустой и гулкий, в четыре окна. За ними стелется луг, на травке пасутся коровы, две или три - для антуража. Пастораль, типа. Буколика.
        Долина размерами не поражала - два широких берега неприметной речушки, а дальше равнина выходила на пологий склон, задиравшийся все круче с высотой. В окно видать, как в серо-коричневые росчерки весеннего леса вкрапляются сочные мазки сосен, а еще выше темная зелень сливается. Там проходит граница хвойного царства ели и тсуги, и дотягивается оно аж до горных лугов. Но с моего дивана не увидишь альпийского разнотравья.
        Я осмотрелся. Из открытой форточки поддувало, донося приятный дух свежего сена. Сквознячок кружил под высоченным потолком, и висюльки огромной люстры взволнованно перезванивались.
        Справа громоздился гигантский камин, сложенный из окатанных глыбок. Рядом, валяясь в кожаном кресле, дежурил соглядатай, толстый и губастый, с большой, бритой головой. Казалось, он дремал, но стоило мне шевельнуться, как белесые ресницы вздрагивали, и я перехватывал зоркий взгляд.
        Слева темная деревянная лестница уводила на второй этаж, а на галерее, плохо заметный за резными балясинами, устроился второй дозорный. Он мерно покачивался в кресле-качалке, пыхтя тонкими черными сигарками, и время от времени прикладывался к плоской бутылке.
        От обоих стражей исходила опаска - и опасность. Они боялись даже не меня. а моего имени, не зная что шарик сдулся. А за стенами, во дворе, еще человек пять, источавших немалую энергию.
        «Сейчас мы их пуганем…» - подумал я, тая усмешку в уголке губ.
        Лениво поднявшись, зашагал к окну. Охранники сильно вздрогнули, напряглись… Верхний даже поперхнулся бурбоном, закашлявшись, и резко отставил сосуд.
        Я уловил его досаду - и глумливо ухмыльнулся. Не глядя во двор, поднял глаза выше. Ага… Не видать альпийских лугов… Только серые скалы дыбятся над кромкой ельника…
        Хлопнула дверь, но во мне по-прежнему детство играло - я не обернулся, чтобы посмотреть на вошедшего. Да и зачем? Неяркая аура, много синих, лиловых и багровых цветов спектра… Аидже.
        - Оставьте нас.
        Голос индейца прозвучал негромко, безо всякого нажима, однако оба моих стража поспешно удалились - бритоголовый укатился пыхтящим колобком, а выпивоха ссыпался по лестнице, и шмыгнул в боковую дверь.
        - Расставим все точки над «Ё», как у вас говорят, - скупо улыбнулся целитель с Гуапоре. - Признаюсь, сгоряча я хотел покинуть Рокфеллера, когда понял, что меня используют. Но передумал. Уйти - и ничего не знать, что творится и затевается? Так будет только хуже для нас. И я решил последовать твоему совету. Изобразил сомнения, и как бы через силу признал, что ты все-таки выжил. В общем, вернул доверие «Большого белого босса». И Рокфеллер заслал меня к Баруху…
        - Обойдемся без интимных подробностей, - резко ответил я. - Причем тут это, вообще?
        - А притом! - с холодной настойчивостью продолжил краснокожий. - Эмоции в тебе так и бушуют. Я выпутал из них самое тошное воспоминание… Убийство твоего отца. Всё произошло в шаге от тебя - и ты не заметил ничего странного?
        - Странного? - тупо повторил я, приседая на подоконник.
        Аидже стоял в паре шагов от меня, одетый весьма незамысловато - в широкие и короткие штаны, изгвазданные в машинном масле. Но несло от него конюшней.
        - Скажи, зачем убийце надо было подъезжать с правой стороны, между забором и твоей машиной? - целитель сложил руки на мускулистой груди, и чуть склонился, заглядывая мне в лицо. - Ведь он точно знал, видел прекрасно, что ты за рулем, а справа от тебя - отец! Даже начинающий киллер остановился бы слева! Тепло, все окна в машине открыты, ни единой помехи… Выстрел - и ты убит! А ведь Джонни Кид - опытнейший профессионал… Вторая странность. Ты целое мгновение наблюдал за дулом пистолета!
        - Да, тот целился… - промямлил я, как будто ощущая край ледяного обрыва. Смятение во мне поднималось метелью, морозя и полня тоской.
        - «Крошка Джон» никогда не целится, - раздельно выговорил Аидже. - Он стреляет навскидку, мгновенно! Дошло до тебя? Киллеру заплатили десять миллионов долларов, но вовсе не за то, чтобы убить предиктора. Его мишенью был твой отец!
        - Чтобы заманить сына-придурка сюда… - дошло до меня. Легло на плечи тяжким грузом. Придавило, лишая дыхания.
        Я застонал, жмурясь и пару раз приложился затылком о крепкую раму.
        - Ты понял, - хладнокровно кивнул индеец. - Президента подставили, сделали приманкой. Джонни Кида нанял Бернард Барух-младший. Он же разослал по всему миру тысячи искателей, завербовавших «двенадцать апостолов» - явных и скрытых паранормов... э-э... метагомов. Их обычная работа - оберегать Баруха от таких, как мы. А вчера они устроили облаву - на тебя. Это ранчо - одно из многих имений Баруха, и скоро он пожалует сюда лично. Ты ему нужен. А что нужно нам… Будем думать! - помолчав, он вздохнул. - Пойми, выбор у меня был прост - либо перебить всех «апостолов» по очереди, что нереально, либо возглавить. И я стал тринадцатым. Да если бы даже мне и удалось победить «апостолов», что толку?
        - Барух придумает новую пакость… - слетело с моих губ.
        - Всё понял? - глянул Аидже исподлобья.
        Я молча протянул ему руку, и сухие пальцы краснокожего крепко пожали ее.
        Понедельник, 24 апреля. Утро
        Афганистан, Кабул
        Пронзительный, гортанный крик муэдзина резко оборвался, словно его прирезали, наконец. Собрал правоверных на молитву, и успокоился…
        Поправив темные очки, Вилиор Осадчий вздохнул. Который год одно и то же, одно и то же… Нет, в прошлом году всё тут немного всколыхнулось, стоило Дауду побывать в Москве. С официальным визитом.
        Понаехало геологов, строителей, инженеров, военных советников… Бурят недра, строят ГЭС, тянут нефтепровод, муштруют солдатню…
        А резиденту КГБ только и дел, что протирать монитор от мельчайшей афганской пыли, которая, как вода, лазейку найдет.
        Внезапно «Коминтерн-2» задушено пискнул, и мигнула иконка с конвертиком. Встрепенувшись, Осадчий повел мышкой. Клик. Клик-клик… Экран высветился, открывая письмо.
        «Шифром КГБ
        Кабул
        Резиденту КГБ
        Немедленно поставьте в известность президента Мухаммеда Дауда о готовящемся покушении и государственном перевороте. Лицами, готовящим «революцию», являются лидеры НДПА Нур Мухаммед Тараки, Бабрак Кармаль, доктор Шах Вали, Дастагир Панджшири, Абдул Хаким Шарайи, Хафизулла Амин, а также военные-мятежники Аслам Ватанджар, Назар Мухаммад, Ахмед Джан, Абдул Кадыр Дагарваль и др.
        Предложите сардару Дауд-Хану помощь наших военных советников и бойцов ВДВ с баз в Кандагаре и Герате. Убедите сардара, что офицеры и солдаты Советской Армии не станут преследовать иных целей, кроме исполнения интернационального долга…»
        Наскоро дочитав послание, резидент не вскочил - он взлетел, опрокидывая стул.
        - Сашка!
        Морозов выглянул, дожевывая привет с родины - баранку.
        - Што шлушилош?
        - Переворот!
        - Што?!
        - Эти придурки… из «Халька» и «Парчама»… ч-чертов рукав… затеяли революцию!
        Извиваясь так, будто к нему под рубашку залезла оса, Вилиор Гаврилович натянул пиджак. Бросившись к микроЭВМ, порывисто кликнул мышкой. Тут же ожил принтер - завизжала, задергалась, застрекотала каретка, покрывая белый лист черными строчками кириллицы.
        - Ознакомишься - дуй к министру обороны Расули! А я - в Арг!
        - Ешть!
        Осадчий вдруг испытал небывалый прилив азарта и радости риска. То, к чему он готовился, чему мешал, все-таки произошло. А чекисты всегда начеку!
        Глава 9
        ГЛАВА 9.
        Понедельник, 24 апреля. День
        Нью-Мексико, ранчо «Сэкл Джей»
        Долина, в которой затерялось ранчо, спускалась к реке Пекос, протекавшей по местам засушливым и пустынным, но здесь, в горах, воды хватало. Травка зеленеет, солнышко блестит…
        Я отшагал недалеко, по дуге вдоль ручья, и свернул за Органную скалу. Угрюмый растрескавшийся утес «занавесил» имение, отсекая ржавый скрип насоса и ржание лошадей.
        Охрана не рванула за мной следом, дабы держать и не пущать. Зачем? Я удалялся вглубь долины, туда, где два хребта смыкаются, выдавливая из себя исток Вивер-Крика, плюгавенький водопадик - из крана больше набежит. Можно подняться к еловому лесу, и еще выше - к лугам, но гибельные осыпи и каменные обрывы вершин, надраенные ветрами, не одолеть. Даже если обвешаться альпинистскими причиндалами. Границы на замке.
        Сощурившись, я осмотрелся. Огромное небо, тронутое белыми мазками облаков, голубело невинно и беспечно, не обращая внимания на людские выкрутасы. Мало ли кто там бегает по изменчивой тверди… Динозавры уже добегались, пришел черед млекопитающих - выродиться или самоистребиться. Да ладно, подумаешь… Остекленевшая корка кратеров зарастет со временем, а периоды полураспада - такая малость в сравнении с Вечностью…
        Углядев плоский валун, я помешкал - не присесть ли? Разбитость тяжелила тело. Полночи проворочался, мысли точили мозг.
        Вчера я временами чувствовал себя, как боксер, заработавший нокдаун - плыл и шатался в звенящем, отупляющем грогги. Ну, так еще бы… Рваться сюда, исхитряться по-всякому, накачивать себя ненавистью к «презику», а тебя вежливо мордой об стол - не в того целился!
        Нет, понятно, что Форд - не агнец в белой хламидке. Он действительно готовился меня «ликвиднуть», потому как Америка превыше всего. Есть человек - есть проблема, нет человека - нет проблемы. Простой и ясный маневр госмужа.
        Но за это не мстят.
        Я усмехнулся, вспомнив вчерашнюю, смешную и детскую обиду на Аидже. Да, даже такая «приправка» булькала в моем "котелке"! Версии «краснокожего братана» я поверил сразу - паззл сложился идеально, все факты и фактики встали на свои места без зазоров и натягов.
        Папу убили ради того, чтобы завлечь сыночка.
        Просчитали, вычислили и покивали глубокомысленно - да, отец станет оптимальной мишенью. Убийство матери «объекта», жены или даже сестры вызовет чрезмерно сильную эмоциональную реакцию, мешающей хладнокровно готовить покушение на президента США…
        Всё правильно, мы с папой не были особенно близки - он, как и я, не страдал излишним чадолюбием. У нас получилось сдружиться лишь в крайние пару лет… Да нет, именно что в последние!
        Если честно и больно препарировать душу, то отчаяние, испытанное мною, было вызвано не столько гибелью отца, сколько горем мамы и Насти. Они-то по-настоящему любили! И для них наша общая потеря - истинная беда, а меня режет, полосует жалостью…
        Выходит, Барух и этот мой пробел в привязанностях анализировал… Ничего личного, только бизнес.
        И Джонни Кид вылетел на дело…
        Наклонившись к ручью, я омыл лицо ледяной водой и утерся рукавом.
        «Если это Барух… - мои губы непримиримо сжались. - Тогда всё…»
        …И снова скрипит песок под моими «ковбойскими» сапогами. Тропа тянется на подъем - тело вяло сопротивляется, но я толкаю его «вверх, вверх, до самых высот».
        Одолев с милю пути, набрел на индейские развалины - впритык к отвесной скале лепилась квадратная башня, сложенная из грубо отесанного камня. Она сохранилась лишь до середины, но замысел неведомых зодчих все же угадывался - щербатые стены клонились внутрь, добавляя строению жесткости.
        - Тут был всход наверх, - послышался спокойный голос Аидже.
        Индеец в изгвазданной ковбойской одежке выскользнул из узкого проема. - А наверху - пуэбло, деревушка на уступе. Смотреть там не на что, полный развал. Груда камней да труха - всё, что от бревен осталось…
        - Кто-то обещал мне устроить «учебку»… - проворчал я, скрывая смущение. Да что там смущение…
        Вот, кто для меня Аидже? Убийца моего наставника? Человек, едва не укокошивший меня самого? Или слуга, присягнувший на верность?
        Похоже, краснокожий уловил тень моих мыслей.
        - Ты хорошо обучен, - криво усмехнулся он. - Закалить твои чувства? А зачем? Ты и так справляешься с эмоциями. А вот… - индеец задумчиво глянул поверх меня, будто не замечая этакую малость. - Я дам тебе пару уроков. Узнаешь, как лишить врага энергии, пожимая ему руку или нанося удары кулаком. Урок первый…
        Там же, позже
        Право, Аидже меня поразил. Я-то считал, что всё знаю об энергии мозга. А тут такой кунштюк!
        Отобрать "Силу" у противника! Неслабо… Прямо, энерговампиризм! У моей тещи такой был, в прошлой жизни. Нет, «зятилу» Нинель Ипполитовна не трогала - напрямую, зато жену «разряжала» досуха, по нулям, лишая воли и желаний. А потом Даша устраивала «прокси-сцену», отыгрываясь на мне…
        «Пройденный материал!», - отмахнулся я от недоброй памяти, и завернул к ранчо. Хватит с меня прошлого из будущего. Тут и настоящего с избытком, не знаешь, куда бы деться…
        ...А паранормы-метагомы явно скучали, терпеливо и смиренно. Кряжистый Улгэн из рода эвенкийских шаманов дремал в тенечке, уложив голову на седло. Амихан, хилер из Багио, и бесстрастный йогин Рам Чаран восседали на изгороди, лениво оценивая лошадиные стати.
        Габа - мелкий, черный, словно усохший и подгоревший, уныло бродил по двору, зябко кутаясь в пончо.
        Все они старательно делали вид, что не замечают «объект». Лишь Оуэн Чэнтри, простодушный и вечно улыбчивый, вскинул руку, приветствуя меня с террасы. Я махнул в ответ, памятуя слова Аидже: вся эта «великолепная пятерка» вполне вероятные союзники. Хотя африканца я бы вывел из строя соратников. Габа слишком темный - и снаружи, и внутри. Настоящий дикарь.
        - Майкл! - Чэнтри выскочил из-под навеса, возбужденно жестикулируя. - Босс на связи! Давай, скорее!
        Усмехаясь, я зашагал к дому. Так и есть, удаленка.
        - Увидишь его в телевизоре, а босс - тебя! - тарахтел Оуэн. - Там такая камера специальная, и микрофон…
        - А сам он где? - забурчал я неприязненно.
        - В поселке! Там, на выходе из долины…
        «Техника безопасности…», - скривились мои губы.
        Суетливый Чэнтри завел меня в полутемный кабинет, обставленный тяжелой старинной мебелью, когда-то украшавшей богатую асиенду, и усадил перед включенным телевизором. Зрачок видеокамеры холодно блеснул, будто выцеливая мою голову, и картинка на мерцающем экране плавно пошла кругом.
        Фокус приблизил мужчину средних лет с усталым, обрюзгшим лицом. Костюм сидел на нем идеально, а галстук жал удавкой. Бернард Барух-младший, владелец заводов, газет, пароходов. Буржуй недорезанный.
        Четкий телесигнал передавал даже выражение глаз под набрякшими веками - равнодушное и пустое. Видывал я взгляд убийц, а что сказать о человеке, который разжигал войны или устраивал голод, обрекая на погибель сотни тысяч себе подобных? Просто, чтобы поднять цены или обеспечить рынок сбыта. Нормально?
        - Хэлло, Майкл, - сказал Барух скрипучим голосом. - Очень рад, что вы у меня в гостях. Как только я узнал, что Джеральд намерен вас ликвидировать, то сразу решил вмешаться. Не скажу, что мною вдруг овладели идеи человеколюбия… Впрочем, ладно, обойдемся без долгих предисловий. Время - деньги. Майкл… Вы можете быть мне очень полезны, и я предлагаю вам выгодную сделку. Ваши способности… ну, скажем, вызнать цену фьючерсов на нефть в конце года… Или предвидеть какое-нибудь стихийное бедствие, вроде тайфуна, губящего урожай риса… Всё это даст мне невероятные преимущества, за которые я хорошо заплачу. Я сделаю вас богачом, Майкл. Вы получите всё, что только возможно. Дворец? Любой! Женщины? Какие угодно! Понимаю, понимаю, - поднял руки «босс», - вы человек иного склада, и желаете счастья своей стране. Ради бога! Я готов вложить десятки миллиардов в экономику СССР… М-м… Хотите начистоту? Так вот, Майкл, мне надоело править из тени. Надоело изощряться, знаете ли… Мир уже поделен между нами, Ротшильдами, Рокфеллерами, Морганами, Виндзорами и прочими, титулом пожиже. Но не весь, и - негласно. А я люблю
гласность! - ухмыльнулся он. - Рокфеллер хочет царствовать в Америке? Да хоть в обеих! Ротшильд питает нежную привязанность к Европе? Ради бога! Мне хватит и Африки с Австралией. А уж если я начну инвестировать в Советскую Россию, то в будущем… не слишком, кстати, отдаленном… приплюсую к своим владениям одну шестую земной суши. Не верите?
        - Ну, почему же… - промямлил я.
        Барух величественно покивал, входя в роль Земшарного Императора.
        - СССР движется верным курсом конвергенции, ко всеобщему благоденствию и процветанию, - в тоне «босса» явственно звучали покровительственные нотки. - Социалистическая конкуренция… Социалистическая предприимчивость… Остается сделать один шаг, один шажок - к социалистической приватизации! Как тут не порадеть за Советский Союз? - смяв лукавую улыбочку, он воззрился на меня, не мигая. - Ваш ответ, Майкл?
        - Ценю откровенность, мистер Барух, - сухо молвил я, - но мне нужно всё как следует обдумать.
        - Разумеется, Майкл, разумеется, - покивал главный буржуин, и оттопырил палец: - До уикенда!
        Экран погас.
        Вторник, 25 апреля. Утро (подглавка переработана)
        Нью-Мексико, ранчо «Секл Джей»
        - Насмотрелся я, однако, - заговорил Улгэн, приседая рядом с Аидже. - Шибко красивая страна Америка, только народа в ней нет, сплошная толпа.
        - Индивидуалисты, - усмехнулся индеец, поддерживая разговор на русском. - Им даже в голову не придет добиваться общего успеха! Зато одиночек проще всего согнать в стадо.
        Шаман покивал, соглашаясь. Вздохнул, и шлепнул по коленям.
        - Домой мне пора, однако. Засиделся я.
        Помолчав, краснокожий медленно выговорил:
        - Подожди до выходных.
        В раскосых глазах мелькнуло понимание.
        - Хорошо, - губы Улгэна растянулись, выпуская смешок. - Шибко хочется посмотреть!
        Проводив сибиряка взглядом, Аидже сосредоточился на парочке извращенцев. Гансу и Отто не нужны были женщины, им хватало друг друга. Индеец прищурился, словно целясь.
        Немцы стояли у корраля, держась за руки. Аидже брезгливо поморщился. К содомитам он относился безразлчино, просто оба таили в себе немалую Силу. Причем, когда они находились вместе, их энергия удваивалась.
        Индеец мог бы справиться с ними по очереди, но выходить против двоих… Чревато.
        - Не рискуй зря, - вслух сказал Миха, останавливаясь рядом. - Что Улгэн?
        - Он не с нами, но и не против нас. Созерцатель.
        Гарин усмехнулся.
        - Я тут как переходящий приз. Все меня хотят! То Барух, то Рокфеллер… Кстати, где он?
        - Тайно перебрался в Санта-Фе. Рядом совсем.
        - Тогда свяжись с ним… - подумав, Миха изложил свой план.
        Аидже хищно улыбнулся, и послал телепатический зов, почти сразу ощутив, как в голове набухает пустота.
        «Аидже?... - завибрировал слабый, беспокойный голос. - Это ты?»
        «Я, Дэвид. Докладываю. Барух предложил Михе очень большие деньги. Предиктор взял таймаут - до выходных. Нужно спешить. Необходимо убрать двух паранормов-гомосеков».
        «Ричард готов. С ним двое снайперов».
        «Хау. Желателен четвертый. Европеец, лучше всего англичанин или француз. Я убью его сам».
        «Хорошо. А… зачем?»
        «Чтобы отвести подозрение от вас. Пусть Барух думает на Ротшильдов».
        «О`кей! Есть на примете один молодчик... Он работает в «Пари-Орлеан Эс-Си-Эй».[1] Вылетят сегодня же!»
        «Хау».
        «Аидже… Не удивлюсь, если Ротшильды в самом деле нанимают… этих… паранормов. У Баруха их уже дюжина! А вот я чувствую себя голым и беззащитным…»
        Гарин, державший руку на шее Аидже и напряженно улавливавший пульсации мыслесвязи, быстро дал подсказку:
        - Надо, чтобы он позвал моих девчонок, Светлану и Наташу!
        Кивнув, индеец закрыл глаза, и пустота ответила гулом.
        «Понимаю, Дэвид... Барух прошелся частым гребешком по глобусу, но не везде. В красный Китай ему хода нет. И в СССР… Хм... Есть хороший вариант. В Москве живут две девушки-целительницы. Одна - студентка, учится на нейрохирурга. Другая - программист, готовится поступать в универ. Попробуйте пригласить их».
        «Хм… О`кей… Я скажу Марку, чтобы он проверил этих… м-м… паранормок по всем каналам. Диктуй адрес».
        «Записывайте…»
        Там же, позже
        Юркий самолетик «Бонанза» с приметным V-образным хвостом сел на заросшем полевом аэродроме, разгоняя пыль и клоня бурьян. Пилот еще не заглушил мотор, а вместительный «Додж» уже подкатывал, шурша колесами по траве, не скошенной в прошлом году.
        Трое молчаливых мужчин, упакованные в камуфляж, живо загрузили багажник. Четвертый только мешал им своей болтовней и восторгами новичка-охотника…
        …Аидже отер ладонями лицо. Он все видел глазами Рича. Джип сейчас остывает в низовьях, загнанный в тень тополиной рощи, а «охотники» спускаются по тропе. Пора.
        Индеец зашагал вниз по течению ручья. Наверное, и получаса не прошло, как он навел Отто на нужную мысль - о конной прогулке.
        «Может, покатаемся?» - выразил тот ее вслух.
        «Отличная идея!» - обрадовался Ганс.
        Краснокожий оглянулся. Кажется, едут... Да, это они.
        Два всадника, оседлавших чалого и вороного, неторопливо спускались по дороге с набитой колеей. Так и видишь, как по ней тарахтит фургон первопоселенцев…
        Лошади ступали не спеша, покачивая седоков, да помахивая хвостами. Встрепанный Отто болтал о чем-то, тыча пальцем в небо, а Ганс кивал ему и щурился на солнце. Идиллия.
        Аидже скрылся за деревьями, скользя вдоль склона. Засада где-то вон там, на опушке…
        Выстрел ударил резко, но без киношного грохота. Пуля вышибла Гансу затылок, и лошадь захрапела, пугаясь запаха крови. Отто вскрикнул, но его внезапное одиночество продлилось недолго - удар жакана проломил переносицу. "Апостол" завалился набок, падая с седла, и даже нога не застряла в стремени - мертвое тело вытянулось на дороге, страша недвижностью.
        «Мой выход!»
        Добежав до опушки, индеец не застал снайперов, лишь запах пота витал в воздухе. Зато четвертый, отданный в жертву, распростерся на молодой траве. Он был оглушен, но жив.
        «Это временно…»
        Аидже положил ладонь на лоб болтунишке, и напрягся. «Четвертый лишний» сильно вздрогнул, словно его током ударило, и тут же поник.
        «Хау…»
        Вскрытие покажет обширное кровоизлияние в мозг - явная ответка паранорма. Логично будет предположить - Ганс или Отто дали сдачи перед смертью…
        «А больше некому!» - усмехнулся индеец, принюхиваясь.
        Воняло порохом - винтовка «Ремингтон» валялась рядом с телом.
        «Прах к праху».
        Среда, 26 апреля. Вечер
        Москва, проспект Калинина
        Ласковая теплынь плыла по Москве, торопя цветы: пора, пора распускаться! Садившееся солнце, выглядывая из-за крыш, словно подмигивало девушкам - пришел и ваш черед цвести. Долой куртки и пальто! Да здравствуют мини-юбки!
        Улыбаясь, Светлана сощурилась на алый блеск. Противниц нет, все «за»! Притягивать взгляды - это так здорово…
        По дороге Шевелёва забежала в «Новоарбатский». Пить очень хочется. Бутылочку «Ситро» покупать не пришлось - в зале гастронома тихонько гудели автоматы газ-воды.
        Света торопливо опрокинула стакан, нажала на донышко - прыснули струйки, омывая граненое стекло. Чисто. Привычка пить из общего сосуда въелась настолько, что не вызывала и следа брезгливости - помытый же!
        Выставив стакан под краник, девушка сунула в щелку трехкопеечную монету. Та исчезла, валясь в лязгающее нутро механизма, и тут же пролился тягучий сироп. С шипеньем ударила газировка, забулькала сипло и обещающе.
        Светлана одним махом выдула газ-воду, и вернула общественную емкость на место, ополоснув ее - обычный жест вежливости.
        Довольно отдуваясь, девушка пошагала в Центральный штаб НТТМ. По дороге приподнятое настроение упало, осело, как неудачный бисквит в духовке. Миши уже неделю нет…
        Девчонки дважды собирались, но взять мысль пропащего у них не вышло ни разу. И как быть? Что думать?
        Бодрый цокот каблучков сменился никлым клацаньем. Опустив плечи, Светлана поднялась в штаб. Из открытых дверей гулким эхо наплывал голос Вайткуса.
        Войдя в приемную, Шевелева застала Наташу за перекладыванием папок. Ивернева была печальна и апатична. Завидев подругу, Мишина секретарша встрепенулась.
        - Привет!
        - Привет, - помахала пальчиками Света, и бухнулась в пухлые объятия дивана. - Чего звонила? Только пара закончилась - «Шевелева, к декану!» Я бегом… А это мадемуазель Натали названивает!
        - Ой, прости! - смутилась Наташа. - Не знала, как с тобой связаться… Думаю, пока домой придешь, уже поздно будет.
        Тут в Мишином кабинете зазвучали уверенные шаги, и в приемную выглянул крепкий, плотный мужчина, одетый во все импортное.
        - Вы простите Наталию, - бархатно заговорил он, - это из-за меня она искала вас.
        Он так и сказал - не «Наталью», а «Наталию», - и это был единственный изъян в его русском.
        - Меня зовут Марк Оти, я помощник мистера Рокфеллера, Дэвида Рокфеллера.
        - Того самого? - вскинула бровки Светлана. - Миллиардера?
        - Того самого, - улыбнулся Марк, приседая на диван и доверительно журча: - Сейчас в богатейших кланах Запада началась тихая паника - все пугаются зловещих метагомов, телепатов, психократов… И окружают себя «душехранителями» - людьми, способными противостоять чужому внушению.
        Шевелевой стало зябко.
        - А причем тут мы? - вытолкнула она напряженным голосом.
        Посланник обошелся без дипломатических реверансов, предпочтя армейскую прямоту.
        - Мистер Рокфеллер очень просил вас поработать при нем охранницами, хотя бы временно, - раздельно проговорил Оти. - Вашу поездку в Америку мы обставим, как студенческий обмен. Второкурсники-медики из Соединенных Штатов прилетят в Москву, а вы - в Нью-Йорк. Несколько раз в неделю, по очереди... то есть, между дежурствами в резиденции мистера Рокфеллера, будете наезжать в Бостон, в Гарвард. И, разумеется, все расходы несет мой босс.
        Светлана сжалась внутренне. Какой бы целеустремленной она не казалась друзьям, внутри она оставалось все той же «близняшкой». Она завидовала Тимоше, съездившей с родителями в Венгрию. Она мечтала о синих джинсах, стоивших больше маминой зарплаты. А тут - Америка! Нью-Йорк! Гарвард!
        Приняв ее молчание за обдумывание, Марк взялся искушать Наташу.
        - Предложение моего босса касается и вас, мисс Ивернева, - пропел он, ласково улыбаясь.
        - А я еще не студентка… - пролепетала девушка, розовея.
        - Ах, это совершенно неважно! - отмахнулся Оти, и завертел головой, высматривая девичью реакцию. - Ну, и как вам?
        - Я… не знаю… - через силу выдавила Света, бунтуя и тоскуя одновременно. За окном белела высотка, четко вырисовываясь в голубизне неба. Наверное, та самая, где кафе «Ивушка». А, может, там магазин «Мелодия»…
        - Понимаю… - склонил голову гость. Улыбка оставила его лицо, зато в глазах зажегся хищный огонек. - Понимаю… Скажите, Светлана, а вы хотели бы помочь Мише Гарину?
        Шевелева отшатнулась, проминая мякоть спинки.
        - Что это значит? - взвился ее звенящий голос.
        Марк вскочил и заходил по приемной, взглядывая то на Иверневу, зажимавшую ладонями бледное лицо, то на Светлану, тискавшую сумку с конспектами.
        - Это значит, - вкрадчиво, но с чувством заговорил он, - что мистеру Рокфеллеру известно, где находится ваш друг. Мистер Рокфеллер ищет и находит способы помочь ему. Но при этом ощущает собственную незащищенность!
        Шевелева отдышалась, «сканируя» Марка. Да, американец немножко играл в Мефистофеля, но он говорил правду.
        - Хорошо! - выдохнула она. - Мы согласны. Да, Наташ?
        Ивернева мелко закивала.
        - Отлично! - воскликнул Оти. - Тогда я жду вас завтра, в это же время, на улице Карла Маркса. В филиале «Чейз Манхеттен банка».
        Галантно откланявшись, он удалился, а Наташа перевела взгляд на Светлану.
        - Сходим? - вытолкнула она слабым голосом.
        - Сходим! - энергично кивнула Шевелева. - Но сначала - к Рите. Она знает, как выйти на генерала КГБ!
        [1] Paris Orlean SCA - холдинговая компания Дома Ротшильдов в ХХ веке.
        Глава 10
        ГЛАВА 10.
        Четверг, 27 апреля. Ближе к вечеру (подглавка переработана)
        Москва, Сретенка
        Рита ощущала одновременно неуют и любопытство. Засекреченная квартира КГБ! Нежилая, брошенная будто, да и мебель казенная… Но тут главное не обстановка, а сам дух тайны.
        Миша рассказывал, как заходил сюда…
        Почуяв, что мысли принимают запретный оборот, девушка суматошно отрешилась, глуша ненужное в сознании. А то уже тоска зачернела на душевном горизонте, сейчас еще и боль прильет…
        «Кыш, кыш, негатив! - грозно подумала Рита, с натугой отвлекаясь на девчонок: - Держится эгрегор?»
        Светлана с Наташкой чопорно присели на диванчик, натянув юбки на коленки. Красивые личики изображают тревожное внимание.
        Может, это и глупая идея - искать помощи у чекистов, но ради Миши девчонки готовы на всё. Ну, почти на всё… Нет, без всякого «почти»!
        Рита покосилась на «хозяев квартиры».
        Генерал Иванов сидел верхом на стуле, ссутулясь, и сложив руки на спинке, а президент устроился за столом. Девчонки цепенели в такой компании, как бандерлоги рядом с Каа. Она одна не обращает внимания на статусы и ранги - не до того.
        «Миша, Мишенька! Где ты?» - набегают и набегают безотрадные мысли…
        Замедленно шлепнув ладонями по блестящей столешнице, Андропов сказал с наигранной бодростью:
        - Для зачина, Боря… Ты точно ничего не сообщал Гарину?
        - Да точно, Юра… Юрий Владимирович, - уныло вздохнул генлейт. - Ни слова, ни полслова.
        Блеснув очками, президент СССР обшарил глазами гостий - и безошибочно выбрал самое слабое звено.
        - Наташа, - проворковал он, - а мог Миша заставить Бориса Семеновича выдать секрет?
        Ивернева зарумянилась.
        - Не мог! - выпалила она поспешно.
        - У Миши не осталось силы, - хладнокровно рассудила Рита. - Ему хватает энергии, как целителю, но на гипноз, на всякую, там, телепатию… Нет.
        Как будто сомневаясь, Андропов только головой покачал. Сложив ладони, он приложил их к носу, и чуть гнусаво измолвил:
        - Значит, Миша не мог разговорить Бориса Семеновича?
        - Да что ты заладил! - вспылил Иванов. - Мог, не мог…
        - Не ругайтесь! - страдающим голосом сказала Наташа.
        - А чего он… - буркнул генлейт, принимая постный вид. - Больше не буду… Ну, не знаю я! Не помню! - вырвалось из него раздражение. - Может, и сболтнул чего…
        - Миша узнал, что ликвидировать его приказал Джеральд Форд, - медленно и четко выговорила Рита.
        Андропов звонко шлепнул ладонями по столу.
        - Вот! - вскинул он указующий перст.
        - Но это лишь одна из версий! - Иванов нервно протер очки. - Там все сложней и запутанней! Начать с того, что киллер вовсе не цэрэушник, причем этому Джонни Киду заплатили десять миллионов долларов! Откуда у Форда такие деньжищи?
        - Подожди, Боря, не ерепенься, - ласково заулыбался Юрий Владимирович. - Пусть девушки выскажутся. М-м?
        Рита легонько сжала Светино плечо.
        - Да, Миша хотел отомстить Форду, - быстро заговорила Шевелева. - Мы с ним… - она вскинула голову, с вызовом глядя на Андропова. - Да, мы встретились с одним клерком из американского посольства… Гвилимом Кедриком, кажется… и договорились, что тот выдаст Мише паспорт!
        - …На имя Майкла Борна, - вмешалась Рита, и поджала губы. Она специально подбрасывала детали, уводя чекистов, бывшего и нынешнего, от тайны эгрегора.
        - Да! - кивнула Светлана, волнуясь. - И десять… нет, девять дней назад Миша улетел в Нью-Йорк незамеченным.
        - А девять дней спустя заявился Марк Оти, - кивнул президент, довольно подводя черту. Сцепив пальцы, он уложил на них подбородок, глядя в полировку стола. - М-да… Поганейшая ситуация, просто поганейшая… Знаете, меня так и тянет списать всё на Мишино самовольство, но ведь часть вины лежит и на нас, на КГБ! Не допусти мы того рокового выстрела…
        Иванов длинно вздохнул.
        - Вот что, девчата… - задумался Андропов. - Когда мы с Мишей увидимся, я его, конечно, вежливо поругаю, но… Хм. Сначала товарища Гарина надо вытащить оттуда - сюда. Это очень важно! И для нас, и для вас, и для всего нашего государства. Поэтому… Я не могу вам приказывать, но прошу, очень прошу принять предложение заокеанского буржуя! Честно признаюсь - терпеть не могу самодеятельности, а вы ведь совершенно не подготовлены! С другой стороны… Может оказаться, что именно благодаря непрофессионализму вы окажетесь вне подозрений. Так что… - повел он головой. - «Летайте самолетами «Аэрофлота» - и вызнайте, где Миша, что с ним! Понимаете, товарищи агентессы?
        - Понимаем, Юрий Владимирович, - четко ответила Светлана, позволяя себе наметить улыбку. - Приложим все силы…
        - …Но выполним задание партии и правительства! - пылко зазвенела Наташа.
        Иванов едва смог удержать на лице бесстрастное выражение, а вот президент одобрительно покивал, внимая комсомольскому пылу.
        - Годится, - Андропов энергично потер руки. - Когда вы встречаетесь с Оти?
        - В шесть вечера.
        - Ну-у, времени еще полно! Мы вас проинструктируем, и… Боря, вино на месте?
        - Так точно, товарищ президент!
        - …И выпьем за успех нашего общего дела! Я уже и отвык от столь приятной компании… - ухмыльнулся Ю Вэ. - Ну, товарищ генерал-лейтенант пусть начинает инструктаж, а вас, Маргарита, я прошу на кухню - поможете нарезать, что нам холодильник пошлет!
        - Да, Юрий Владимирович! - прощебетала Рита.
        Ей здорово полегчало - стронулся, пошел раскручиваться сложный чекистский механизм. Зашелестят строгие исходящие, входящие запищат суматошной морзянкой, фигуры тайные и явные займут свои места за океаном - и начнется незримая контригра.
        - Я тут, пока плащ вешал, услыхал чей-то шепоток… - Андропов глубокомысленно глянул за белую дверцу «Бирюсы», и стал выкладывать закуску. - Мол, ничего себе - «сам» пожаловал!
        - Авторство - за мной, - мельком улыбнулась Гарина.
        - Я так и понял. Конечно, не царское это дело, но именно Мише надо сказать спасибо за то, что мне удалось стать «самим». Да и вообще… Я многим обязан вашему мужу… Потоньше, потоньше режьте. Наш генерал не выносит толстых шматиков сала - оно должно просвечивать! Жертва голодного детства.
        - Юрий Владимирович… - Рита утишила голос. - А вы как… Верите, что с Мишей всё будет хорошо?
        - Будет, - с силой сказал президент. - Приказываю верить!
        - Есть! - вытянулась девушка, и нож в ее руке ожесточенно засновал, кромсая колбасу и сыр, словно мечом разя Мишиных врагов.
        Суббота, 29 апреля. Полдень (подглавка переработана)
        Нью-Мексико, ранчо «Секл Джей»
        - Двое постоянно с Барухом, они при нем неотлучно, - Аидже вполголоса объяснял диспозицию, зорко поглядывая по сторонам. - Еще одну парочку удалось убрать - ну, ты в курсе… Остается третья «двойка» - Лопес и Гереро. Эти «чиканос» поразительно тупы и злобны, а главное - преданы хозяину. Я-то хотел, чтобы они были у меня на глазах. Ага… - хмыкнул он. - Босс настоял, и мексы дежурят на въезде - во-он там, за скалами, где развалины старой асиенды…
        Я посмотрел во-он туда. Каменные бока утесов почти сходились, как Сцилла и Харибда. Не пройти, не проехать.
        - С дуэтами мы разобрались, - мое лицо, обращенное к солнцу, хранило полную безмятежность. - А что это за квартет гастролирует? Ребятки, кажется, из морпехов?
        Армейскую выправку крепких парнишек, сновавших подальности, не могла скрыть никакая штатская одёжка.
        - Рейнджеры, - усмехнулся индеец. - Они нам не опасны. Хм… Это моя военная хитрость сработала - наш гостеприимный хозяин всерьез забоялся Ротшильдов! Кстати, босс и «ковбоя» отзывает - в личную охрану.
        - Третьим будет? - усмехнулся я.
        - Да, - кивнул индеец, не уловив ассоциации с любителями «огненной воды», и покосился на меня. - Ты так спрашиваешь, будто побег готовишь.
        - Нет, - покачал я головой, - мне нужен Барух.
        Аидже мигом успокоился и даже подобрел.
        - Остается араб, египтянин или кто он там… Салех. Если что затеем, этот… Как ты говорил? «Бармалей»? В общем, в случае чего, этот «бармалей» выступит против нас.
        Мои глаза прищурились, улавливая движение под столбчатым навесом. Помяни черта…
        Салех чем-то смахивал на Саддама Хуссейна - такой же плотный, смуглый, с пышными усами и тяжелым взглядом жгучих глаз. Как и «прототип», он обожал полувоенный стиль в одежде, да чтобы на ногах блестели тяжелые, тупоносые ботинки со шнуровкой. Но самое примечательное скрывалось внутри «бармалея» - чудовищное самодовольство и аномальное высокомерие.
        Пожалуй, Салех - единственный из «апостолов», кто получал нескончаемое удовольствие от самого наличия Силы, а уж когда он ее прикладывал, то просто жмурился от блаженства. Араб всегда был наособицу, подчеркнуто не замечая «соратников». Меня он открыто презирал, Аидже еле терпел, а Оуэна, похоже, ревновал. А то, как же! Чего это барин не его, Великого и Ужасного, приблизил к своей тушке, а какого-то, там, Чэнтри?
        - Меня еще беспокоит Габа, - расцепил я зубы, следя за Салехом. - Он дик и непредсказуем.
        Подумав, краснокожий кивнул.
        - Будем играть теми картами, что выпали! - он потянулся, как огромный кот, и прислушался: - Едут, вроде…
        Я глянул на далекий выход из долины, где лесистые склоны почти смыкались. Там всклубилась пыль, а секунду спустя блеснули фары «Джипа Чероки». Ворча двигателем, машина одолела подъем, и с шуршаньем развернулась на щебенчатой площадке рядом с фургончиком.
        Из передних дверец еле выбрались два мордоворота в степенных черных костюмчиках и непременных солнцезащитных очках.
        - Оуэн, - прогудел тот, что сидел давеча за рулем.
        - Где? - басом поинтересовался его сосед.
        Видимо, по одиночке им никак не удавалось осилить пару слов подряд.
        - Здесь! - в тон отозвался Чэнтри, подбегая трусцой.
        - Садись, - буркнул крупногабаритный водила.
        «Ковбой» юркнул на заднее сиденье.
        - А ну, стой! - крикнул Салех, становясь в позу ганфайтера - ноги шире плеч, руки малость разведены, голова и плечи опущены. Нарушая обеты, он покачивался во хмелю - припухшее лицо багровело, словно от натуги, толстые губы подергивались, а глаза горели угрюмой чернотой.
        И все бы ничего, да только голос подвел араба - грубый, со злою хрипотцей, басок сорвался, взвиваясь по-петушиному. Опозорившись, Салех выпростал длинные костистые руки в сторону Чэнтри, и трубно заревел:
        - Кус ом мак!
        Тратить энергию на «бармалея» было просто глупо - я врезал ему по морде, зато от всей души. Салеха крепко приложило о загудевший фургон. Пластаясь на манер распятого, араб съехал по гофрированному борту с облезлым призывом: «Drink Coca-Cola!»
        И тишина...
        Оба мордоворота глянули друг на друга, морща гладкие лбы, и водитель рокотнул:
        - Поехали!
        Оуэн, выглянувший из машины, нырнул обратно, сложив для меня колечком большой и указательный палец: «ОК!»
        «Чероки» развернулся, брызнув каменным крошевом, и покатил вниз, качаясь на ухабах.
        - Нам по дороге, - усмехнулся Аидже, кивая на корраль. - Седлаем, и двигаем к каньону - зайдем с тыла. Сам не знаю, докуда хватит Лопеса с Гереро… Проверим?
        - Давай…
        Откровенно говоря, не любил я ездить верхом, на машине мне привычней и приятней, но Ленточный каньон технике не одолеть…
        Неожиданно за спиной взревел двигатель. Шаркнули покрышки, и щебенка дробно сыпанула по днищу. Я обернулся.
        Прямо на меня мчался, разгоняясь, давешний фургон. За рулем подпрыгивал Салех, щеря зубы и пуская розовую слюну. Осатанел, и решил задавить? Чтоб с хрустом, с чавканьем…
        Рядом со мной замер Аидже. Он в упор смотрел на араба, ловя его зрачки, черные, как дула. Вот только «бармалей» видел не краснокожего, а дерево, кряжистый столетний дуб...
        Угловатый фургон, размалеванный красным и белым, резко вильнул вбок. Погромыхивая будкой и сминая передок, врезался в щербатый валун. Салеха вытряхнуло из кабины - вышибив ветровое, араб врезался в кремнистую землю. Череп лопнул, как расколоченный горшок с серой, склизкой овсянкой. Скрежетнув, машина плавно опрокинулась, с грохотом накрывая «апостола»...
        - Седлаем, - невозмутимый индеец зашагал к конюшне.
        - Спасибо, Аидже, - вытолкнул я. - Не выйдет.
        - Ми-иха!
        Улгэн сбежал с горки проворной трусцой, расплываясь - и смыкая глазки в щелочки.
        - Однако, красиво вы его! - он восхищенно поцокал языком, глядя на пыхтевших рейнджеров, обступивших фургончик. - Шибко! Там Барух. Он-лайн, однако!
        Пригасив в себе сполох жестоких фантазий, я быстро поднялся к ранчо. У дверей кабинета реял Габа, неприятно вращая белками глаз.
        «Вот только тебя мне и не хватало!»
        - Выйди, - холодно приказал я, и черный колдун тихонько прикрыл дверь за собой.
        А с мерцавшего экрана уже вовсю улыбался мой враг.
        - Уикэнд! - развел он руками. - Ваш ответ, Миха?
        Непринужденно развалившись в кресле, я сцепил пальцы и глянул на черно-белое изображение.
        - Да.
        - Отлично, отлично! - радостное кудахтанье Баруха тут же обрело деловой тон. - Вам будет предоставлен особняк в Нью-Йорке, в чудном местечке Форест-Хиллс, и открыт счет в швейцарском банке… - он замер на паузе. - Как только начнется наше с вами сотрудничество, я сразу переведу десять миллионов.
        - Люблю круглые цифры, - юморок дался мне с трудом. - Записывайте.
        Надиктовав главному буржуину соблазнительные котировки на ближайшие торговые сессии и фьючерсы на лето, я поскреб по сусекам памяти.
        - И еще кое-что. Четвертого мая норвежцы обнаружат колоссальные запасы природного газа в Арктике, а к концу года в их секторе Северного моря будут открыты тридцать пять месторождений, нефтяных и газовых. М-м… А, да. Двадцать восьмого июля цена золота превысит двести долларов за унцию… Арабы повысят цену нефти на четырнадцать с половиной процентов в будущем году…
        Барух слушал меня, как Моисей Иегову. Его рука медленно потянулась к телефону, нащупала трубку - и в провод канул приказ:
        - Первый транш - перевести.
        - Спасибо, - вымолвил я. - Пригодится в хозяйстве…
        «Убью медленно, - мелькнуло в голове, - с особой жестокостью и цинизмом!»
        Глава 11
        ГЛАВА 11.
        Вторник, 2 мая. День (подглавка откорректирована)
        США, Нью-Йорк
        Светлана даже головой покачала - таких «майских» она точно не припомнит! Целый ворох давних и смутных хотений исполнились как по волшебству. Тесный самолет с синим глобусом «Пан-Ам» на киле девушку не впечатлил, зато пересадка в Лондоне… Лондон! Тот самый «Ланден из зэ капитэл оф зэ Грейт Бритн». Город «двухпалубных» красных автобусов, чопорных полисменов-«бобби» и величавого Биг-Бена…
        Свету будто подхватил и унес разноцветный ветер, нездешний вихрь, карусельный самум! Атлантический океан долго мерцал под крылом, похожий на синюю плиссированную юбку…
        ...Аэропорт им. Джона Кеннеди гудел, словно колоссальный улей. Утробно свистя, "Боинг" подкатил на остатках инерции к терминалу «Пан-Ам Уорлдпорт», прямо под огромную эллиптическую крышу. Эта «летающая тарелка» немного роднила порт с Шереметьево, но лишь внешне - суть она покрывала иную и чуждую.
        Шевелева надеялась, что за время полета хоть немного обвыкнет, притерпится, да куда там… «Мадэ ин не наше», как выражалась ее мама, буквально кричало со всех сторон, лезло в глаза и уши.
        «Новое поколение выбирает Пепси!» - фальшиво улыбались красотки с рекламных щитов. «Впустите тигра в ваш бензобак!» - рычал усатый-полосатый с плакатов «Эссo».
        Распродажа! Скидки! Успей купить! Не хватает - возьми кредит! Деньги! Деньги! Деньги!
        «Бедная нация, - вздохнула Светлана, - одна торговля на уме…»
        - Уэлкам, девушки! - покровительственно заулыбался Марк, ввинчиваясь в галдящую сутолоку. - Не отставайте!
        Света с Наташей засеменили следом, держась за Оти, словно за ледоколом. Никаких досмотров, никаких очередей - все трое вышли к стоянке легко и просто, как будто уже настал коммунизм, и границы отменили за ненадобностью.
        По мысли Светланы, Марк - личность пройдошливая, но в Москве ему явно подыграли - вся тягомотина с паспортами, визами, студенческим обменом уложилась в какие-то сутки. Рекорд!
        - Как ты? - Шевелева взяла Наташу под руку.
        - Суета! - пожаловалась Ивернева. - Всё впопыхах, наскоряк… Сейчас бы посидеть в тишине, где-нибудь в парке… А нас опять - бегом марш!
        - День приезда! - рассмеялась Света. - Всегда так. Зато - Америка!
        - Как-то даже не верится…
        Подкатил громадный, нескончаемый «Кадиллак», словно доказывая бытие Штатов, и Оти ловко распахнул дверцу.
        - Прошу!
        Запустив Наташу вперед, Светлана сунулась в салон сама, утопая в кожаном сиденье.
        - Уф-ф!
        Марк блеснул зубами спереди, и кивнул полноватому водителю, смахивавшему на манекен - до того казались искусственными его кукольные глаза. Щеки, будто штампованные из розовой пластмассы, волосы - парик париком.
        Лимузин тронулся и покатил, утробно ворча. Девушки переглянулись - и расплылись, как по команде: «Раз, два - улыбнись!»
        Критическая масса впечатлений, нахлынувших на Светлану, притопила в сознании и цель, и тревогу. А что вы хотите? Ни разу в жизни даже в Болгарии не побывать, которая, как ведомо, «не заграница», и вдруг сразу - Соединенные Штаты!
        «Кадиллак» миновал безразмерный Куинс, впереди замаячили арки Бруклинского моста, перекрывавшие туманящийся частокол небоскребов, и тут Шевелёва как будто окунулась в вакуум - наросло полное, глухое беззвучие, а затем тишина сложилась в негромкий голос.
        «Светлана, вы уже прилетели?»
        «Кто? - напряглась девушка. - Кто это?»
        «Меня зовут Аидже, я друг вашего Миши».
        «Где он? - едва не завопила девушка. - Он жив?»
        «Жив-здоров, но больше не ридер».
        «А почему я должна вам верить? - насторожилась Светлана. - Миша… он рядом?»
        «Да».
        «Тогда пусть скажет вам, какого цвета была игрушечная собака из поролона, которой я в детстве оторвала язык!»
        Сердце Шевелевой заколотилось. Если этот «друг» ответит, что мягкая игрушка была белой, значит, Миша в плену, и подает сигнал…
        «Игрушка была белой, - отозвался Аидже. - Только не собака, а медведь».
        «О-ох… Передайте Мишечке, что мы здесь, в Нью-Йорке! - заторопилась Света, лишь бы успеть всё выговорить. - Я и Наташка. Нас Рокфеллер пригласил! А Миша где?»
        «Форест-Хиллз, элитный район, особняк в стиле Тюдоров…» - Мишин друг обстоятельно продиктовал адрес.
        «Мы сейчас едем в Покантико, а завтра нас отвезут в Бостон. Постараемся пораньше вырваться, и обязательно заедем к Мише!»
        «Говорит, что будет ждать вас. Только машину ставьте подальше, а к дому выходите незаметно, с переулка, где глухая стена. В нее вделаны железные держаки для факелов. Резко потяните на себя средний - это как бы звонок. Миша откроет потайную дверь».
        «Поняли, поняли! Спасибо, до свиданья!»
        «Хау».
        Шевелева затормошила Иверневу, шепча той на ухо:
        - Я только что с Мишкой разговаривала!
        - Да ты что?! - выдохнула Наташа, округляя глаза.
        И девушки тихонечко запищали, мутузя друг друга от избытка чувств.
        Среда, 3 мая. День (подглавка переработана)
        Нью-Йорк, Форест-Хиллз
        Америка - колоссальная притвора. Нация приезжих с куцей историей. И все эти переселенцы так и не смогли сплотиться за пару веков. Штаты, может, и Соединенные, но люди разобщены напрочь - они не вместе, а рядом. Многие так до сих пор и не выучили великий могучий инглиш, болтают по-своему, жмутся в чайнатаунах или в итальянских кварталах. Белые к белым, черные к черным, цветные к цветным.
        Американцы даже собственной кухней не обзавелись, что уж говорить об архитектурных стилях. Советские зодчие, и те в двадцатых натворили больше, пойдя по конструктивизму.
        Я сощурился - в прогале улицы за окном громоздились несчетные кварталы Куинса.
        Весь Нью-Йорк как частая нарезка - вот тут копировали викторианство, здесь ударились в неоготику, а там будто спародировали барокко.
        Форест-Хиллз выстроили в стиле Тюдоров, под XVI век - крутые крыши с затейливыми каминными трубами; фасады, расчерченные темными балками фахверка; полукруглые арки и пышные баллюстрады.
        Даже резные стулья, сколоченные из эбена и сикомора, прямили высокие спинки, как у трона, а сиденья обивались прочной коровьей кожей. Углядев в узоре тюдоровскую розу с пятью лепестками, я усмехнулся, и переставил стул.
        Сегодня можно и радость спрыснуть - на моих счетах угнездились ровно шестьдесят миллионов. Барух ревностно и свято соблюдал договор, а уж насколько главный буржуин обогатился сам, я давно сбился и запутался. Да и неважно это…
        - Сэр… - голос Кеттеринга был исполнен почтительности, но она терялась в хриплом басе. Таким голосиной впору реветь: «На абордаж, канальи!»
        - Говори, - молвил я, не оборачиваясь.
        - Звонил Оуэн Чэнтри, сэр. Предупредил по секрету, что босс подъедет часам к четырем...
        - Сегодня? - у меня по спине протянуло холодком.
        - Послезавтра, сэр.
        - Ага… - мой голос дрогнул. - Спасибо, Седрик. Ступай.
        Дворецкий с поклоном удалился, не тая довольной улыбки: порадовал-таки хозяина!
        Я проводил его долгим взглядом. Седрик Кеттеринг представлял собой образец стопроцентного американца - доброжелательного, улыбчивого, всегда готового помочь ближнему. Но как только Барух позвонит ему и прикажет меня зарезать, Седрик ответит: «О`кей!» И выберет нож поострей, чтоб распороть мое горло с первого раза…
        Я скривил губы в неласковой усмешке. Особой приязни к дворецкому я не питал, однако и смерти ему не желал - Кеттеринг стал бы первым из прислуги, кого бы я «зомбировал» в лучших традициях Вольфа Мессинга. Наставник рассказывал, что Сталин опасался гипнотизера. Зря. Железная воля вождя сломила бы всякое внушение. А эти…
        Добрые и ласковые ксеноморфы. Шофер, повар, дворецкий, горничная, телохраны… Кеттеринг исполнял обязанности мажордома, то есть ходил всюду с важным видом, строил и школил всю мою свиту. А остальные следили за порядком - и за хозяином. Спрашивается: зачем мне шпики в доме?
        Вот только Силы у меня - йок. Исцелить - могу, «переформатировать» - увы… Тут даже метод Аидже не поможет, зря я радовался. Лишая врага энергии, я вовсе не плюсую ее к своей, она тупо гаснет. Согревая меня, тонизируя, оздоравливая, но не делая сильнее. Если девчонки не подъедут, обратить слуг в зомби не получится. А послезавтра рандеву с Барухом…
        Нервничая, я истоптал толстый ковер, глушивший шаги.
        «Отведайте силушки богатырской!» Тьфу, что за глупости лезут в голову? Я остановился у окна, выходившего во двор. Пальцы забарабанили по подоконнику, выстукивая простенький мотив. Явный признак волнения. Сила, силушка, силенка… М-да.
        Гипноз или, там, ридеризм - это всё деяния вовне, на расстоянии. Стало быть, не для меня. Я лечу наложением рук. Ну, или бью «наложением кулака»…
        Правда, если врезать с выплеском энергии, можно любого бугая завалить. Вопрос: как завалить Баруха? Возможны варианты...
        Я вздрогнул, заслышав слабый звон колокольчика. Померещилось? Медный разлив докатился снова - из-за стены, отделанной темным дубом.
        «Пришли!»
        Подскочив, я отжал резной завиток, и деревянная панель открыла узкую и высокую галерею, пахнувшую пылью и затхлостью. Зарешеченные окошки вентиляции под самым потолком пропускали достаточно света, чтобы видеть, куда ступаешь, и эта смутность приятно щекотала давнюю мальчишескую тягу к таинственным ходам.
        Знал ли о «секретном» коридорчике Барух, когда покупал особняк? Вряд ли. Во-первых, не его это уровень - приобретение недвижимости. А во-вторых, на плане дома проход не отмечен. Меня самого Аидже просветил, распознав двойную стену контактным видением, а ля Роза Кулешова.
        Ссыпавшись по крутой лестнице, я притормозил и сдвинул грюкнувший засов. Толстенная дверь из бруса провернулась на тяжелых петлях, впуская свет - и моих девчонок.
        - Миша! - запищала Светлана.
        Наташка сразу кинулась обнимать меня, выжимая своими округлостями всякое беспокойство.
        - Подожди, - стыдливо хихикнул я, - закрою сначала…
        Девушки зашептали наперебой:
        - Мишечка!
        - А мы еще не очухались толком! То Нью-Йорк, то Бостон…
        - Житие мое… Я в Гарвард, а Наташка… в этот…
        - В Массачусетский технологический. В МИТ!
        - Интересно очень! И хочется поскорее сюда, к тебе!
        - Ну, как ты?
        - Да нормально… - я потискал обеих, и словно родного коснулся. Сразу домом повеяло, русским духом…
        - Что надо делать? - деловито спросила Светлана, поднимаясь по лестнице и брезгливо уворачиваясь от паутины.
        Я объяснил расклад.
        - Сможете?
        - Сможем! - тряхнула локонами Ивернева. - Только их надо… того… зафиксировать.
        - Эт-можно...
        Глянув в глазок - никого, я оттянул панель, пропуская девушек в большую приемную, обставленную «тюдоровской» мебелью, тяжеленной и простой - стол на шести парах ножек, комоды, кушетка, встроенная в нишу у окна...
        - Начнем с дворецкого. Он должен быть в столовой.
        Седрик торчал у громадного буфета из вишневого дерева. Выдвинул ящик - и перебирал вилки с ложками, натирая серебро салфеткой.
        Положив руку на плечо Кеттерингу, я непринужденно обронил:
        - Наводишь блеск?
        - Да, сэр! - почтительно отозвался дворецкий.
        Мою ладонь припекало, теплело в груди - Сила стремительно покидала мажордома.
        - Ох… - Седрик качнулся, роняя вилку на пол.
        - Что случилось? - изобразил я заботу.
        - Да как-то нехорошо стало… - пролепетал слуга. - Слабость, и голова кружится…
        - Ну-ка, садись, садись… - повлек я дворецкого к кожаному креслу.
        - Сэр… - вяло воспротивился Кеттеринг.
        - Сядь, сказал!
        Седрик плюхнулся в упругую мякоть сиденья, не видя девушек в упор. А Света с Наташкой вовсю водили руками над его головой, почти касаясь седых, коротко остриженных волос, внедряя в туговатый мозг простую и ясную цель - служить верно и преданно. Мне.
        Шевелева отступила на шаг, и четко, ясно проговорила на хорошем английском:
        - Мы - гости твоего хозяина, мистера Борна. На счет «три» ты встанешь, и продолжишь перебирать столовое серебро. Раз… Два… Три!
        Кряхтя, дворецкий, встал и смущенно поклонился.
        - Извините, занемог. Сэр… Леди…
        - Пустяки, Седрик, - улыбнулся я, - дело житейское.
        Успокоившись, Кеттеринг прошаркал к буфету, и снова зазвякал.
        - Готов! - выдохнула Наташа, и прижала ладонь к губам, боясь, что вырвется нервический смешок.
        - Пошли! - шепнула Света.
        Горничную Элспет мы застали в сводчатом коридоре. Надо полагать, в ее задание входило не только наблюдение, но и интим. Юбчонка еле попу скрывает, а декольте таково, что у впечатлительного человека испарина выступит мигом. Но, все равно, куда ей до Наташки!
        Зато подкрадываться не нужно. Подхожу, а мисс Дитишэм рефлекторно спинку выгибает, и губки тянутся в голливудскую улыбку... Каюсь, ущипнул за мягкое место. Девушка радостно взвизгнула, и тут же смолкла, замерев - Светины ладони выписывали круги и восьмерки, касаясь замысловатой прически…
        Готова.
        Ступая втроем по коридору первого этажа, мы заглянули в гараж, к моему личному водителю Иво, бывшему гонщику из Палермо, нежно ухаживавшему за бордовым "Роллс-Ройсом"… Наведались на кухню, к повару Жослену, добродушному толстяку, отслужившему в Иностранном легионе…
        Тоже - никаких проблем, загипнотизировали на "Знак качества". И ни малейших мук совести - я угодил в логово врага, и обустраивал место жительства по своему вкусу.
        - Наверх, - негромко сказал я, сворачивая к лестнице. - Займемся телохранами…
        - Никогда бы не заводила слуг! - вырвалось у Светы. - Полный дом чужих людей! И неприятно, и напакостить могут…
        - А как ты одна с таким доминой справишься? - резонно заметила Наташа. - Тяжело-о!
        - Да на фиг он нужен, здоровущий такой!
        - Леди не подобает выражаться, - назидательно сказал я.
        - Да, сэр… - чопорно отозвалась Шевелева.
        - …Сказала сэриха, - дополнила Ивернева.
        «Молодцы, девчонки!» - подумал я. Страшно им, неуютно, но держатся, еще и подшучивают, «нагнетают позитив».
        - Один, скорее всего, внизу, в часовне… - тихонько вытолкнул я.
        - А чего ж мы… - шепотом зачастила Наташа.
        - Я сам! - твердо заявил мистер Борн. - Да там мелочь пузатая, чернокожий дикарь! Справлюсь как-нибудь. А вот эта парочка…
        «Парочку» я знал понаслышке - тех самых Лопеса и Гереро, грубых мексиканцев с уголовными замашками. Недаром Аидже подозревал обоих в верной службе наркобарону из «Медельинского картеля» - они там вычисляли засланцев и шугали своих.
        - Подождите здесь, девчонки…
        Мануэля Лопеса я застал в туалете. Мучачо лишь покосился на хозяина, дернув полоской усиков, и резко застегнул ширинку. В этот момент я и вломил ему. Кулаком по почкам, носком ботинка в колено.
        Лопес неплохо держал удар, лишь на коленки упал, словно поклоняясь писсуару. Мне нужны были всего несколько секунд, чтобы удержать Мануэля в неудобном положении. Всей ладонью я вцепился в мясистый загривок - и мне будто хлорид кальция вкололи. Опаляющий жар растекся по всему телу, и плавно пошел на спад.
        А "мекс" сник, да и завалился набок.
        - Свет! Света!
        Девчонки ворвались разом, и красиво присели, совершая "колдовские" пассы над Лопесом.
        - Готов! - вытолкнула Наташа.
        - Мы лучше выйдем, - гибко выпрямилась Светлана.
        Проводив девушек глазами, я и сам отступил. Мануэль ворохнулся. Медленно перекатившись, встал на колено, поднялся, шатаясь.
        «И вправду, как зомби…» - мелькнуло у меня.
        Сутулясь, свесив руки, распустив губастый рот, Лопес таращил пуговичные глаза. И вот трепыхнулся, стер слюну с подбородка… Вернулся в мир живых.
        Вздрогнул, вялый и покорный, поклонился.
        - Ло сиенто, сеньор… - взгляд Мануэля стал искательным, заискивающим даже, а в глубине зрачков тлело обожание. Что и требовалось доказать.
        - Эста бьен, хомбре, - отпустил я грехи.
        Телохран убрел по коридору бритой гориллой, обряженной в костюм, а мои руки снова потянулись к девичьим талиям.
        - Еще одного, и всё!
        - Ладно, - улыбнулась Света. - Миш, ты только не майся дурью, как Тимоша говорит. Никакой серьезной опасности нет!
        - Да они нас даже не видят! - поддакнула Наташа.
        - Вот именно! И Рокфеллер у нас на цыпочках ходит, как дед за внучками! Чего ты?
        - Да я сам, как дед, - мое лицо перетянуло кривой улыбкой. - Ладно, пошли за вторым…
        Хосе Гереро был хоть и трусливее напарника, но гораздо наглее. Он снимал напряжение самым доступным способом - нахально залезал в хозяйский бар, чтобы «остограммиться» крепким виски. Там я халявщика и подловил.
        Хосе беспокойно заворочался, пытаясь выпихнуть телеса из глубокого кресла, забурчал хмуро нечто извинительное, сжимая стакан в волосатой лапе - и я уронил его обратно в кресельную мякоть.
        - Сидеть! - мой кулак вжимался в бычью шею Гереро.
        Ошеломленный и пьяный, он мало что разумел, принимая хозяйскую грубость за недовольство. Кому же понравится вороватый слуга? Хосе забарахтался, мыча оправдания - и не замечая, как энергия покидает его, словно ветреная любовница, перебираясь к господину. А мои девчонки уже порхали за спинкой кресла, помавая гладкими ручками, насылая гипнотическое оцепенение…
        - Чтобы это было в последний раз! - строго отчитал я Хосе.
        Мексиканец захлюпал безобразным носом, сломанным в драке, выдавил мутную покаянную слезу. Он истово тряс головой и с жаром чмокал нательный крестик, расточая клятвы и присягая мне на верность…
        ** *
        - Бедненький… - жалостливо вздохнула Наташа, поглаживая мою руку. - Вечно тебе достается… Мы и сами своего буржуя еле терпим, так у нас хоть все по закону, а ты, как нелегал…
        - Как Штирлиц! - белозубо улыбнулась Светлана. И вздернула бровки в веселом изумлении. - Слушай, а и правда, устала! Да, Наташ?
        - Ну, так... - хмыкнула Ивернева. - Скольким мы сегодня мозги промыли!
        - Кушайте, кушайте, - добродушно проворчал я. - Восполняйте калории.
        Жослен накрыл нам столик в гостиной, увешанной дорогущими старинными гобеленами, и девчонки охотно подкреплялись.
        - Молодцы, что про эгрегор не рассказали… - я подлил «боевым подругам» горячего какао.
        - А фиг им! - задорно выразилась Света.
        Наташа заливисто рассмеялась.
        - Вспомнила, как Андропов Иванова вычислил! Это ж он тебе про Форда сболтнул…
        Девушка затихла, взглядом умоляя не сердиться.
        - Наташенька, миленькая, - я взял ее безвольную ладошку обеими руками, - не расстраивайся! Ерунда это всё! - помолчав, добавил: - Послезавтра Барух явится сюда…
        - Мы поможем! - выпалила Светлана, и осеклась.
        - Нет, девочки, - серьезно качнул я головой, - это игры для мальчиков. Встретимся в среду, о`кей?
        Девушки закивали.
        - В Центральном парке, наверное, - прикинул я. - В замке Бельведер - местные туда не ходят…
        - Будем, как штык! - пылко заверила меня Наташа.
        - Как два штыка! - поправила ее Светлана, и мило улыбнулась.
        Пятница, 5 мая. День
        Нью-Йорк, Форест-хиллз
        …Напольные часы издали долгий звон - одинокий набатный удар проплыл, угасая, по анфиладе от малой приемной до гостиной.
        «Босс подъедет часам к четырем», - припомнил я. Времени мало, но три часа у меня есть. Осталось "мелочь пузатую" извести, по имени Габа.
        Аидже уверяет, что черный колдун помешан на культе вуду - не на пошлом гаитянском новоделе, а на древних темных таинствах, спрятанных от непосвященных в африканской глубинке. Дескать, Габа не просто колдун-бокор, а жрец-хунган.
        - Хулиган, - буркнул я, спускаясь по лестнице и сворачивая в левое крыло, к часовне. Ну, разумеется…
        Приглушенный бой барабанов настиг меня еще в коридоре. Тупые удары чередовались в диком ритме, пуская эхо под своды. Дубовая дверь часовенки, прикрытая наполовину, выпускала душную вонь - запах горячего воска смешивался с дымком сожженных трав.
        Я остановился на пороге. М-да…
        Габа умудрился превратить постную молельню в замызганное святилище духов-лоа. Рядами горели черные свечи, на приступочке наяривал магнитофон «Сони», частя записью обкуренных барабанщиков, а посередке криво торчал кривоватый шест, символизирующий «дорогу богов».
        Худой и мелкий Габа, утопая в коротких, обтрепанных штанах плясал вокруг столба, напоминая бесхвостого черта, и брызгал водой из кувшина, чертя струйкой магический круг.
        Решение пришло мгновенно.
        «А поучаствую-ка я в церемонии!» - мелькнуло в голове.
        - Папа Легба, отвори ворота, - заунывно тянул колдун, шевеля острыми лопатками. - Папа Легба, отвори ворота и дай мне пройти! Отвори ворота, чтобы я смог возблагодарить лоа Эрзули и Геде!
        Белый петух, привязанный в сторонке, блестел бусинками глаз. Встряхнув гребешком, он словно подпел черному жрецу:
        - Ко-о…
        Юркий Габа, вертясь и пританцовывая, щепоть за щепотью усыпал пол мукой. Пот струился по лицу цвета сажи, костлявый торс блестел в огнях свечей, как антрацитовый, а я будто бы включился в ритуал, дожидаясь выхода на сцену. В роли лоа Легбы.
        Гримасничая и повизгивая, Габа водил пальцем по просыпанной муке, рисуя символы веве, знаки-маячки, вызывающие духов. И я переступил порог.
        - Папа Легба! - хрипло взвыл хунган, пуча глаза и воздевая руки. - О, Папа Легба! Ты явился!
        - Ты звал меня, - я торжественно возложил руки на костлявые плечи, вытягивая энергию из трепещущей негритянской тушки. - Ниспосылаю благодать на тебя!
        Габа забился в экстазе. Вцепившись в истошно орущего петуха, он схватил нож и махом отсек голосящую голову.
        «Красное и черное…», - мелькнуло у меня.
        Досматривать сцену, где «зомби» сосет кровь, я не стал - противно. А уж пополнять хунганом ряды моих верных слуг - совершенно без толку. Дикарь хуже безумца, он, как муха паутиной, обмотан чудовищными суевериями и табу.
        Издалека донесся мелодичный бой. Два часа.
        Покусывая губу, я замешкался - и нервно хихикнул. Ну, и чего ты маешься, собственно? А коллектив на что?
        - Хосе! - воззвал я. - Мануэль!
        Гереро нарисовался первым, не топоча, как Лопес, а двигаясь стремительно и бесшумно. Воздвигся статуей командора - и поедает меня глазами.
        - Там Габа, - махнул я рукой на звук тамтамов. - Устроил в часовне священную помойку. Убей его, а Седрику передай, чтобы навел порядок.
        - Всё сделаю, хозяин, - пророкотал Хосе.
        Кланяясь, он развернулся, удаляясь по коридору - и суя руку к наплечной кобуре. Из дверей гардеробной выглянула Элспет. Проводив подведенными глазами широкую спину телохрана, она подскочила ко мне и чмокнула в уголок губ.
        - Простите, сэр… - залепетала горничная, рдея румянцем.
        Я ущипнул ее за щечку, и словно включил свет в девичьих глазах - они засияли.
        * * *
        На улице было тепло, деревья шелестели свежей листвой, но Барух вылез из лимузина, обряженный в кашемировое пальто. Рукою в перчатке нахлобучил на голову фетровую шляпу, и зашагал к дверям, постукивая изящной тростью с литым серебряным набалдашником.
        Глаза его, правда, смотрели настороженно, то и дело скашиваясь на «духохранителей» - Аидже и Чэнтри.
        - Вот, решил навестить тебя, так сказать, во плоти, - добродушно проворчал главный буржуин, зыркая исподлобья.
        - Уэлкам, сэр, - изобразил я скупую радость встречи.
        Слуги выстроились у дверей, благостно улыбаясь, и Барух подрасслабился.
        Войдя в холл и сняв пальто, он передал вещи хлопочущим Седрику с Элспет, а я проводил врага в кабинет.
        Всё, как полагается - огромный полированный стол, кожаные седалища и даже новенький комп «Sovintel». Мои зубы непроизвольно сжались.
        - Как устроились? - благодушно поинтересовался олигарх, развалясь в кресле. - Малютку Элспет не огорчали? Хе-хе…
        - У меня нет привычки обижать девочек, - наметил я улыбку.
        - Кстати, дом записан на ваше имя, Майкл, - хитро улыбнулся "босс", - и жалованье прислуге тоже за ваш счет!
        - С вами приятно иметь дело, мистер Барух, вы держите данное слово.
        - А, вы про вложения? - оживился Бернард-младший, поняв меня по-своему. - Пустое! Это же очень выгодно! В Новороссийске займемся автосборкой. Будем гнать супы «Кэмпбелл» из местных овощей… Потом подойдет черед какой-нибудь электротехники или электроники. Закупать сырье - не интересно, тем более что советские рабочие - умелые, грамотные и… да, знаменитая русская смекалка тоже имеет место быть. Проекты уже согласованы и утверждены в вашем Совмине и Госплане…
        Мы говорили об успехах, скользя по поверхности смыслов. Барух был реально увлечен инвестициями и стартовыми капиталами, а я предвкушал финал.
        Вранье, будто целитель лишен возможности убить. Был бы мотив, а трупы найдутся… Если мой пациент страдает от боли, я могу снять ее - или заставить корчиться от пыточных терзаний. Обратное действие есть у всего.
        Я способен исцелить человека, избавляя от неизлечимой хвори, но те же руки нашлют страшную болезнь, недолгую, но мучительную.
        А мотив у меня есть...
        - Ну, что ж, - бодро прокряхтел Барух, вставая. - Рад был нашей встрече. С удовольствием задержался бы на файв-о-клок, но - дела!
        Мою протянутую руку он крепко пожал, а я, удерживая розовую и ухоженную пятерню буржуя, поклонился на прощанье:
        - Желаю здравствовать.
        «Босс» покровительственно улыбнулся, и вскоре его голос разнесся по коридору:
        - Джентльмены, нам пора!
        В тот момент я ощущал приятное опустошение - мавр сделал свое дело. Иногда возвращать долги приятней, чем найти клад…
        Пересчитав оставшиеся дни, я кивнул. Всё правильно. Мой враг умрет в День Победы. Я не подгадывал специально к дате, просто так вышло.
        - Судьба, мистер Барух, судьба…
        Глава 12
        ГЛАВА 12.
        Воскресенье, 9 мая. День (подглавка переработана)
        Нью-Йорк, Центральный парк
        Развеселый и болтливый, Иво довез меня до Пятой авеню, а дальше я прогулялся «ножками» - попадая в Центральный парк, надо сбавлять скорость и ритм жизни, иначе не настроишься.
        Вообще-то, я закоренелый урбанист, жизнь на природе не для меня. Да и не жизнь это, а нелепые фантазии а ля Руссо. Наивные воздыхатели, тоскующие об утраченной гармонии, напоминают мне изнеженных гофдамочек, что с жиру бесились, рядясь пастушками. Небось, коров доить или хлев чистить, по колено в навозе, «барышень-крестьянок» не тянуло. Им лишь бы на травке поплясать, под дудку похотливого свинопаса…
        Тенистая аллея сама по себе располагала к покою и легкой флегме. Местных я по привычке сканировал, почти рефлекторно проверяя, не опасны ли. Галдящие и жующие аборигены набегали мелкими табунками, пятная зрение суетным шлейфом, и мощеная дорожка, обсаженная вековыми деревьями, пустела вновь.
        Сощурившись, я осмотрелся. За гибкими лозами ив блестел и переливался пруд, а с бережка срывался радостный детский визг. За себя я был спокоен. Аидже с Оуэном дело знают туго - никакой наружки не замечено. А вот девчонки могли привести «хвост».
        Навстречу, безмятежно фланируя, попался Улгэн, смахивавший на японского бизнесмена. Не глядя на меня, он рассеянно почесал ухо. Чисто.
        Свернув, я выбрался к замку Бельведер, заброшенному и запущенному. Взойдя по тропинке в скалах, попал внутрь, ступая по мусору. Ну, разумеется…
        Каменные стены разрисованы матерными откровениями, и даже сводчатый потолок не оставили без росписей тутошние приматы - водили поверху копотью зажигалок.
        - Миша!
        Первой меня углядела Наташка. Пища от восторга, набросилась, жамкая и целуя. Разумеется, я был не против. А тут и Светланка напала.
        - Мишечка! Ой, как здорово!
        - Привет, девчонки!
        Натискавшись вдоволь, наша троица распалась настолько, что я смог видеть девчонок во весь рост. Обе красавицы приоделись по моде - натянули дизайнерские джинсы от Кельвина Кляйна и вязаные пончо.
        - Как мы тебе? - крутанулась Света.
        - Как всегда, - ухмыльнулся я. - Прелесть!
        Близняшка неожиданно пригасила улыбку, вздохнула, погладила меня по плечу, словно извиняясь за свой брызжущий оптимизм.
        - Ты молодец, Мишечка, - пробормотала она стесненно. - Помню, как рыдала, когда папка умер. А если бы его… Ох, даже думать об этом не хочу!
        - Ну, тут и пресса… - покачала Наташа головой. - Как они смаковали… Свет, помнишь? Ты еще переводила! «Мистер Барух трое суток корчился от боли, но даже слоновые дозы морфия не унимали ее…»
        - «Он умер под утро, - подхватила Светлана, мрачно усмехаясь, - с выражением ужаса и муки на лице…» Да так ему и надо!
        - Миш, и что теперь? - осторожно спросила моя секретарша. - Нам - обратно?
        Я улыбнулся, замечая в Наташкиных глазах детскую мольбу: «Не сейчас! Не сейчас!»
        - Не сейчас, девчонки. В Гарвард ездили?
        - Ага! - радостно закивала Ивернева. - И в Кембридж!
        - Два раза! - Светлана развела пальчики буквой «V». - Только с конспектом проблемы - мой инглиш хромает…
        - Это у меня хромает, - заспорила моя секретарша, - причем, на обе ноги. А у тебя так, прихрамывает…
        - Буржуин не обижал комсомолок? - поинтересовался я, сурово хмуря брови.
        - Еще чего не хватало! - фыркнула Наташа заносчиво. - Но места там красивые… Особенно парк!
        - А мне больше вид на реку понравился… - мечтательно прищурилась Света. - Вот, где бы пионерлагерь открыть!
        - Ну, вряд ли мы до той поры доживем, - улыбнулся я. - Хотя… Кто ж его знает? А ничего странного, подозрительного не замечали?
        - Странного?.. - затянула близняшка. - Наташ, помнишь того таксиста?
        - А, ну помню, конечно! - оживилась Ивернева. - Мы, когда в Бостон ездили, смотрим - такси за нами увязалось. В Нью-Йорке мы на него даже внимания не обращали, а вот за городом… Желтое, яркое. И как на буксире за нами!
        - Я Марку сказала - у него сразу лицо такое стало… - покачала Шевелёва головой. - Будто сейчас пистолет выхватит, и по этому кэбу в упор! А он рацию достал. Смотрю, такси нас обгоняет, а за ним Ричард на «Форде», помощник Оти, или кто он там… Тогда мы и рассмотрели «кэбмена» - коренастого, такого, плотного… Курчавая шевелюра в стиле «афро», а лицо, наоборот, узкое и острое, как… как топор!
        - Мы вечером, когда вернулись, сразу к Марку, - вновь подхватила эстафету Наташа. - Он сначала хотел отвертеться, всё, мол, о`кей, да куда там… Допросили, как полагается! Оти думает на Ротшильдов, что это их люди за нами следят…
        Светлана внезапно насторожилась.
        - Там кто-то есть, - вытолкнула она напряженным голосом.
        - В угол! - мигом сообразил я, увлекая девушек под сходившийся свод.
        - Миша…
        - Всё нормально, Свет…
        Я мягко отшагнул в сторону, улавливая эхо чужого присутствия. Выщербленную арку одолел одним быстрым движением.
        Чужак жался к простенку меж парой стрельчатых окон. Узкое костистое лицо… Шапка негритянских кучерей… И блестящий никелированный кастет в потной ручонке.
        «А «таксист»-то непрост, - подумал я, - Сила чувствуется…»
        Чужак замахнулся, щеря мелкие зубы. Я отпрянул, уворачиваясь, и достал «таксиста» кулаком. За момент удара отнятая энергия цвиркнула в нутро, как струйка молока в подойник, только грея по-коньячному.
        «Кэбмен» шарахнулся к окну, теряя свою железяку, и ушел в кувырок. Я сиганул следом. Смеясь и болтая, по дорожке поднимались отдыхающие. Чужак врезался в них, крутя локтями, как шатунами, и почесал к пруду, оставляя за спиной возмущенные крики.
        - Это он! - выдохнула Светлана, бросаясь в погоню. - Тот таксист!
        Я резво придержал ее, и чуть не свалился.
        - Не стоит, всё равно уйдет.
        - Он мог тебя убить! - крикнула девушка в запале.
        - Ну, Свет, это вряд ли…
        - Ушел?! - подлетела разгневанная Наташа.
        - И от Светочки ушел, и от Мишечки ушел… - забормотал я по мотивам «Колобка», соображая. - Вот что, красны девицы, езжайте-ка вы к Марку, и расскажите ему про таксиста. Кастет где?
        - У меня! - Ивернева качнула сумочкой. - Я осторожно, чтоб отпечатки не стерлись.
        - Молодцы! - ухмыльнулся я. - Благодарю за службу!
        - Рады стараться, вашбродь! - прозвенели девчонки.
        Четверг, 11 мая. Утро (подглавка переработана)
        Покантико, Хадсон-Пайнз
        Аидже посмеивался про себя - чета Рокфеллеров приняла его, как дорогого гостя. Хотя показная радушность и перемежалась видимой опаской, индеец испытал приятные чувства - он давно научился добывать позитив из негатива.
        - Мне доложили, что стройка на Гуапоре ведется без сбоев, - суетился капиталист, двигаясь по комнате живо, но уже с той шаткостью в походке, что выдает старость. - Больница отстроена до второго этажа, на школе закончен цоколь. Заложили «длинный дом» и детсад…
        Краснокожий усмехнулся, бегло осматриваясь. В окружающей обстановке доминировала роскошь, но не та, по-купечески крикливая, что сразу выдает нувориша, а выдержанная, стильная. Чиппендейловский столик присутствовал здесь не бахвальства ради, а потому, что вписывался в общий колорит и старомодный дизайн.
        Тяжеловесная резная мебель, расставленная годы и годы назад, как бы устоялась, она подходила этому дому, хранившему горделивое достоинство «старых денег». Даже потемневшие от времени полотна Рубенса и Тициана сроднились со стенами «Хадсон-Пайнз».
        - Я рад, что мы помогаем друг другу, - округло выразился Аидже, с непривычной для него мягкостью, и закивал, прознавая самый волнующий вопрос: - Миха обещал прибыть к одиннадцати. А как там пленник? Могу я взглянуть на него?
        - Да, да, конечно, - заторопился хозяин дома, суматошно потирая ладони. - Марк! Проводи.
        Оти, заглянувший в гостиную, коротко кивнул, и повел глазами: пошли, мол.
        Миновав пару зал, они выбрались в то крыло, где не так уж давно томился сам Аидже. Индеец дернул уголком рта: судьба переменчива…
        - Сюда, - обронил Марк, зыркнув на спутника.
        - Не тревожься, - проворчал краснокожий, - заклятье на тебя не наложу.
        - Да ладно… - буркнул Оти, чуток багровея, и неожиданно сознался: - Теряюсь я с вами, хомо новусами! В одиночку выйти против целой банды могу, потому как знаю, что делать. А тут… Даже с этими русскими девчонками чувствую себя неуверенно!
        - Они молоды и не знают своей Силы, - заговорил Аидже примирительно. - А вот Миха… Он по-настоящему опасен. Однако… Я бы сказал, что в нем есть благородство и… тяга к справедливости. Это слабость для негодяя, но Михе чужды злодейские помыслы… Хм. Если только не стать ему врагом!
        - Скажу… - задавленно хихикнул Марк. - «Давай дружить!» Хо-хо! А вот и наш узник…
        Он отпер дверь в чулан. Маленькое окошко под потолком изливало дневной свет на «таксиста», поникшего в громоздком деревянном кресле. Руки его были привязаны к подлокотникам, на бледном лице наливались кровоподтеки, а острый кадык гулял, выдавая волнение.
        - Как взяли? - спокойно поинтересовался индеец.
        - Загнали в угол! - оскалился Оти. - Мои ребята перекрыли все подходы - там, в Бруклине. Гаражи вокруг, мастерские, помойки… Всадили этому ампулу со снотворным - издали, как слону в заповеднике! Повязали, и сюда…
        Аидже усмехнулся. Слова Марка вызывали в пленнике дрожь бессильной ярости.
        - Молчит?
        - Как рыба!
        - Ничего… У Михи заговорит! Кстати… - индеец прислушался. - Идем встречать!
        Заперев дверь, начальник службы безопасности поспешил за Аидже. Свистящий рокот накатывал волной - в воздухе висел вертолет «Сикорский», молотя лопастями. Развернувшись остекленным передом к дому, винтокрылая машина плавно опустилась на поле для гольфа.
        Посвист турбины малость утих, и на стриженную траву спрыгнул высокий парень крепкого сложения, широкоплечий и узкобедрый. Его походку отличала небрежная ленца, выдававшая уверенность в себе, а когда молодой человек приблизился, то Марк содрогнулся - от гостя исходила опасность и неуютное ощущение мощи. Не столько грубой физической, сколько тонкого плана - силы духа.
        Но не это было самым пугающим, а взгляд - то леденящий, то вдруг теплевший. Так смотрит взрослый мужчина, побывавший во многих переделках, заплативший за драгоценный опыт сединой и морщинами. Но этому-то и двадцати пяти не дашь!
        "Молчел", пригладив левой рукой растрепанные волосы, непринужденно протянул правую.
        - Меня зовут Борн, - представился он, с ухмылкой копируя агента 007, - Майкл Борн. Или просто Миха.
        * * *
        - Марк, дайте ножик, - Миха протянул руку, не оборачиваясь. И Оти поспешно вложил в нее старую наваху.
        «Таксист» беспокойно заерзал, а русский хладнокровно полоснул по крепким веревкам. Поглядывая на него исподлобья, пленник растер запястья.
        - Имя, - коротко спросил Миха.
        «Таксист» упрямо сжал губы.
        - Мы с местным шерифом давние друзья, - насмешливо заговорил Марк, - он пробил твои «пальчики», Рон. Ронни Рэтклифф по кличке «Найф». Сидел за вымогательство, чем и промышлял. У него к этому способности! Необыкновенные!
        - Ронни Найф… - повторил Гарин, словно пробуя имя на вкус. - Меня, в принципе, мало интересует твое погоняло, но надо же к тебе как-то обращаться… - Он сосредоточился. - На кого работаешь, Рон? Кто тебя послал следить за девчонками?
        Рэтклифф сжал кулаки, продолжая упорствовать.
        - Ты дурак? - сочувственно молвил Миха. - Ла-адно… Не хочешь по-хорошему, будем по-плохому, - он резко приставил ладонь ко лбу Ронни, и «таксиста» скрючило.
        Найф извивался в кресле от нестерпимой боли, тараща глаза и сипло мыча.
        - Кто. Тебя. Послал, - раздельно выговорил «Борн», не отнимая руки. - Ну? Я жду.
        - Ф-форд! Это он! Он! - захрипел Ронни.
        Миха убрал руку, задирая бровь.
        - Подробней.
        - Ну… Меня копы повязали, хотели мертвяка повесить, натурально! - торопливо облегчался Рэтклифф. - А потом посадили в машину, и куда-то повезли. Вывели, приковали к какой-то ограде… Тут он и подходит. Президент! Натурально! Ты, говорит, кое-чем владеешь - гипнозом, там, и прочими штучками, а мне такой человек и занадобился. Поможешь мне - и свободен, еще и денег дам. В отказ пойдешь - сядешь до конца дней. Натурально, я согласился! Думал, смоюсь. Ага… Поймали, да так всыпали… Потроха до сих пор ноют.
        - Чего хотел Форд?
        - Сказал, чтобы я за Рокфеллером следил. Ну, я пару раз сюда наведался… Охране глаза отвел - и готово. А потом эти девки приехали! Никто меня не видел, а эти - видят! Натурально! Я доложился, вот Форд и приказал, чтоб за ними следил. Еще и гранд[1] выкатил…
        - Ясно… - затянул Миха, и неуловимым движением нанес Рону укол пальцем. - Всё, всё… В курсе, что такое удар отложенной смерти? Ты его сейчас заработал. Если убежишь, ровно через неделю сдохнешь. Будешь хорошим мальчиком - девушки, которым ты надоедал, вовремя тебя подлечат. Вопросы есть? Вопросов нет.
        «Борн» вышел в коридор, не оглядываясь. Следом шагнул Аидже. Марк задержался на пороге, но не стал запирать дверь. Лишь головой покачал, и удалился.
        ** *
        - Не бойтесь, мистер Рокфеллер, я не причиню вам вреда, - журчал Миха, приседая на диванчик в стиле ампир. - Чувствую, вас терзают смутные сомненья... Хотите, чтобы я поправил вам здоровье - и боитесь подпускать меня к себе?
        - Э-э… К-хм… - каркнул хозяин поместья, тушуясь.
        - Да я не обижаюсь… - Миха завертел головой. - Извините, мисс… Как вас зовут?
        - Светлана, - очаровательно улыбнулась шатенка.
        - Света, передайте, пожалуйста, минералку.
        Гибко поднявшись, девушка процокала к столику, где на серебряном подносе сгрудились бутылочки «Перье», подхватила одну и поставила перед Михой.
        - Спасибо… Секундочку…
        Гарин открыл минералку, выпуская шипенье, обжал бутылочку пальцами… Вода взбурлила, и целитель с легкой улыбкой вернул сосуд девушке.
        - Я зарядил воду. Она оздоровит вас, мистер Рокфеллер.
        - О-о! - преувеличенно восхитилась Светлана, и вручила «снадобье» буржуину.
        Тот осторожно принял минералку, понюхал - и храбро сделал глоток. Замер, прислушиваясь к себе. Вот брови изумленно смяли морщины на лбу, и старик выхлебал половину бутылки.
        - На здоровье, мистер Рокфеллер, - замурлыкал Миха. - И до свиданья.
        - Вы нас покидаете? - огорченно протянула блондинка.
        - Увы! - повел руками «Борн». - Нужно уладить кое-какие дела в России. Сэр... - вежливо затянул он на пороге. - Мисс... Bye-bye!
        Пятница, 12 мая. Вечер (подглавка откорректирована)
        Зеленоград, аллея Лесные Пруды
        Солнце село, засвечивая верхушки сосен, и тени сплотились в густеющий сумрак. Ветер лениво колыхал ветви, шуршавшие хвоей. Тонкий смолистый дух касался ноздрей, успокаивая и смиряя.
        Я дико устал, тяжелая поклажа оттягивала руки, зато тревоги словно остались за океаном.
        Особняк в Нью-Йорке… Миллионы в Цюрихе… Перепуганный человечек в Белом доме...
        Да и черт с ними совсем…
        Улыбка тронула мои губы - прилили здешние беспокойства, но какие же они милые, свои, домашние! Вот именно. Я дома.
        Уголком глаза приметив суету у подозрительно знакомого «Москвича», сдержал ухмылку типа «гы». Оживились, прикрепленные! Сейчас доложат на самый верх… Хотя всех, кого положено, наверняка уже известили о прилете Майкла Борна.
        С улицы не понять, горят ли окна маминой квартиры… Я вздохнул. Маминой… Сорок дней сегодня.
        Знакомый подъезд… Знакомый лифт…
        Пыхтя, я занес чемоданы и опустил их на пол кабины. Уф-ф!
        «Надо было, все-таки, такси взять, - мелькнуло в голове. - Десятки пожалел, миллионер хренов! Жмотяра… Тащись из-за тебя от самой остановки…»
        Дверцы разошлись с негромким металлическим лязгом, я снова взял вес, и лишь затем приметил Староса. Немножко не в меру упитанный мужчина в самом расцвете сил топтался у дверей, порываясь звонить.
        - Филипп Георгиевич! - воскликнул я.
        - Wow, Миша! - возрадовался тот, пошевеливая усами. - Приехал? Ну, здорово! Really!
        Облапив меня, Старос пожаловался:
        - Вот, собрался к вам в гости, а теперь не знаю даже… Сорок дней - это же только для своих…
        - А вы нам не чужой, - твердо заверил я, и велел: - Звоните!
        Было слышно, как электронные колокольчики бренчат в прихожей. Зашлепали тапки…
        Глухое волнение ворохнулось во мне, сметая сдержки. Из дверей выглянула Рита… Ее лицо выражало такую мольбу, такое упованье, что мои глаза защипало.
        - Мишечка!
        Девушка качнулась на пороге - и вцепилась в меня, обняла, прижалась со стоном.
        - Риточка…
        Старос всхлипнул.
        - Простите, - забормотал он, часто моргая, - сентиментальный стал на старости лет…
        Рита рассмеялась, звонко и весело, словно выдыхая дни страхов и переживаний.
        - Кто там, Рит? - донесся мамин голос.
        И в квартиру ворвалось ликующее:
        - Мишечка приехал!
        В гостиной охнули, что-то упало и покатилось, но первой в прихожую ворвалась Настя. Я еле устоял под напором визжащего и пищащего вихря.
        - Миленький… Родненький… Любименький… - бормотала сестренка, целуя после каждого определения, ласкательного и уменьшительного.
        Прибежала мама. Ее лицо оставалось все тем же - красивым и нежным, лишь подрагивали губы и влажнели глаза.
        - Мам, прости…
        Замотав головой, моя родная женщина притиснула меня и тихонечко заплакала. Отстранилась, кривя губы в улыбке, смаргивая слезы.
        - За что, Мишенька? Ты - мужчина, а наш удел, у всех троих, ждать! И надеяться… Вот видишь, - засмеялась она, размазывая слезы обратной стороной ладони, - дождались!
        Старос в углу шумно вздохнул.
        - Я пойду, пожалуй… - пробормотал он стесненно. - Извините…
        - Куда-а? - возвысила голос мама. - Нет уж! Проходите, Филипп, проходите! Помянем Петю, посидим…
        - Да я так только, - затрепыхался Старос. - Может, думаю, зазову Лидию Васильевну на производство? А? Нам старший лаборант нужен, на химводоподготовку…
        - Я согласна! - сладко улыбнулась Лидия Васильевна.
        - И за это выпьем! - подхватила Рита.
        - И за Мишу! - запрыгала Настя.
        - Ну, тогда меряйте, - носить чемоданы мои руки отказывались, пришлось пихать багаж ногами.
        «Сейчас плюхнусь на диван, - подумалось мне, - и стану наслаждаться женскими радостями!»
        Зря я, что ли, полдня носился по всему Сохо, от «Мэйси» до «Прада», впервые в жизни не считая деньги?
        Подмигнув Старосу, повалился на диван. Хорошо!
        «Не останавливайся, мгновенье! - вертелось в голове. - Ты прекрасно, но детство минуло даже у Настеньки. Теперь в каждой радости - доля печали, горький осадок судьбы… А ты помни, да живи!»
        * * *
        Было уже поздно, за окном чернела тьма. В раскрытую форточку задувало, но голосов с улицы не слыхать, даже гуляки угомонились. Хлопнув дверцей, отъехало такси, увозившее Староса.
        Люстра словно очертила магический круг света, включив в него стол, а вот мы оказались за чертой, пересев на диван. Я устроился между мамой и Ритой, а Настя, быстренько убрав недоеденное и недопитое, забралась ко мне на колени, и показала Рите язык.
        - Нахалка! - фыркнула моя суженая.
        Благодушествуя, я обнял ее и маму. Сестричка притихла, тискаясь - мои губы коснулись Настиных волос, пахнущих травами.
        В комнатах устоялась тишина, лишь телевизор тихо-тихо напевал голосом Сенчиной, а на кухне сыто урчал холодильник. У большого папиного фото на комоде покоилась рюмка водки, накрытая кусочком хлеба. Отец улыбался из полутьмы, словно пятый из нас, только севший отдельно.
        - Спасибо тебе за папу, - негромко сказала мама, кладя мне голову на плечо. - Как будто легче стало…
        - А пойдемте спать, а? - тихонько заныла Настя.
        - Ох, и правда! - спохватилась родительница. - Засиделись мы! Идите, мойтесь.
        - Чур, я первая! - подскочила сестричка. - Мне в школу рано вставать!
        - Ничего, - улыбнулась Рита, - две недели всего осталось.
        - Целых две недели! - страдающим голосом затянула Настя. - А потом еще экзамены!
        - И выпускной! - торжественно подняла палец Рита.
        - У-у… Так долго еще…
        Сестричка скрылась в ванной. Зашипел душ, забрызгали струи.
        Мама неожиданно рассмеялась, оборачиваясь к невестке.
        - Рассказать?
        - Рассказать! - хихикнула Рита.
        - Твои девчонки поделились со мной Силой! Аля, Зина… Риточка, конечно. Пятый день держится! Вот, смотри… - мама приложила свою ладонь к моей. - Чувствуешь?
        Я приготовился соврать, но и в самом деле ощутил тепло.
        - Мамулька! - воскликнул я восхищенно. - Ну, ты даешь!
        - А ты думал! - гордо ответила родительница. - Теперь твоя очередь!
        - Делиться? Да хоть щас!
        Что угодно, думал я, эгрегор, работа… Лишь бы мама чаще улыбалась, а не тонула в тоске, как в черных водах Коцита!
        - Мам! - прозвенел невинный голосок Насти. Кутаясь в халатик, сестричка накручивала полотенце на мокрые волосы. - Ты пропусти эту парочку вперед, ладно? Они… э-э… соскучились, сильно-пресильно!
        - Вот точно, нахалка! - зарумянилась Рита.
        - Просто акустика хорошая, - на Настиных губках заплясала лукавая улыбка, - а стены тонкие!
        - Нахалочка, - нежно сказал я, и побежал под душ.
        [1] 10 000 долларов.
        Глава 13
        ГЛАВА 13.
        Суббота, 3 июня. Позднее утро
        Москва, госдача «Сосновка-1»
        Во владениях Михаила Андреевича ничего не изменилось, разве что ограду подкрасили. Всё тот же Дима Селиванов нес службу, оберегая покой «красного кардинала». Радостно брехал Джульбарс, норовя замарать своими лапами мой новенький костюм, а «домоправительница» Нина улыбалась из окон кухни.
        Сосны по-прежнему шуршали лапами, нагоняя хвойный дух, а дача, рубленная еще до войны, как будто стягивала пространство на себя - деревья, аллеи, беседки и даже мальчишеские вопли, слабо доносившиеся с того берега Москвы-реки.
        Первым меня вышел встречать Револий Михайлович, всё такой же вальяжный и улыбчивый, с выражением строгой брутальности, присущей советским офицерам.
        - О-о, Миша! - с трубной радостью взревел он. - Ну, наконец-то!
        - Будем считать, что соскучился, - попал я в тон.
        Хохотнув, Суслов-младший крепко стиснул мою пятерню, и повел в дом.
        - Ты очень вовремя, - оживленно болтал он, ступая по гулким ступеням крыльца, - Нина столько всего наготовила, а кормить некого! Женщины со внуками в городе. Может, завтра наведаются, а пока что мы тут одни с отцом. Кстати, он уже о тебе спрашивал…
        - А разве… - я удивленно оглянулся на пустой двор. Черная «Волга» Револия Михайловича скромно жалась в сторонке, а вот огромного «ЗиЛа» не видать.
        - Машину отогнали на техосмотр, - догадливо мотнув головой, «генерал от кибернетики» отворил дверь. - Прошу!
        Войдя, я вопросительно глянул на него, указывая пальцем наверх.
        - Там! - приглушенно заверил меня Револий Михайлович.
        Кивнув, я поднялся по лестнице на второй этаж, и постучался в знакомую дверь, отделанную светлым орехом.
        - Да-да! - отозвался знакомый голос. - Ворвитесь!
        Улыбаясь, я «ворвался». Суслов, эта костлявая громадина, щеголял в советских джинсах «Аврора», заправив в них рубашку армейского образца. Получилось «стилёво», как говаривал Гайдай.
        - Ну, наконец-то, - ворчливо повторил за сыном Михаил Андреевич, но не выдержал, улыбнулся. - Рад тебя видеть, тёзка, очень рад!
        - Взаимно, - нацепил я ухмылочку.
        Суслов живо развернулся, и подхватил пухлую пачку листов со стола.
        - Вот! - воскликнул он, потрясая бумагами. - Закончил свой «эпохальный» труд! Название не шибко оригинальное - «Путь к коммунизму», но о том и речь! Тяжко пришлось, ох, и тяжко… Отринуть догмы - это сказать легко, а на деле снять шоры очень и очень трудно. Приросли! Бывало, что и бунтовала натура, но совладал вроде, унял выбрыки… А иначе как расти над собой?
        - Небось, кощуном себя ощущали? - улыбнулся я понимающе.
        - Так, еще бы! Критиковать Маркса! Каково? А что делать, если учение противоречит действительности? Вот Владимир Ильич и правил Карла Генриховича…
        - …А Михаил Андреевич внес коррективы в ленинские идеи, - подхватил я. - Все правильно, так и надо. Нельзя капитану атомохода прокладывать курс по карте Меркатора!
        - Да! - с жаром вырвалось у Суслова. - Да! Иначе заведем корабль в такое болото… - он махнул рукой. - Увязнет во лжи и полуправде по самые мачты. Ну, вот же! - костистая рука отделила от кипы исписанных листков верхнюю стопку. - Маркс пророчествовал, что чем дальше, тем хуже будет жить пролетариям. Не сбылось! Помню, наезжали мы как-то в Англию, и меня пригласили в гости к обычному электрику. Неплохо жилось простому рабочему! Большая трехкомнатная квартира, машина… А мы всё языками цокаем, да печалимся: ах, бедняжки! Ах, невинные жертвы империализма! И в упор не видим, что пролетарии только в Африке остались, да в Азии, а на Западе они давно переродились в таких же мещан, что и их хозяева. Вот что страшно! Они сыты, всем довольны, а слова «Интернационала» давно забыты. Вот на что надо делать упор! На мещанский разгул! Кто развязал Гражданскую войну? Белые генералы? Нет, крестьянские сынки, что дезертировали с фронта, прихватывая с собой и винтовки, и пулеметы, и даже пушки! Чтобы сподручнее было землю делить. Правильно их в колхозы загоняли! Иначе с этими мелкими буржуйчиками не сладить.
Воинствующее мещанство - страшная сила! Это мещане шли в каратели зондеркоманд, всё мечтали о поместьях-фольварках на наших черноземах, да о русских рабах… - он нахмурился, и заговорил, окая сильнее, чем обычно. - Всё понимаю, Миша. Горячо одобряю, хе-хе, и полностью поддерживаю политику партии. Народ-победитель не должен жить хуже побежденных! Но как бы не расплодить нам советских мещан… Ведь предадут - и Западу продадут!
        - Вывод, Михаил Андреевич, - тонко улыбнулся я. - Надо усилить идеологическую работу. Только грамотно, правдиво, с выдумкой! Плюс воспитание. Тотальное! Чтобы профессия учителя стала не просто уважаемой, а престижной. Чтобы конкурс в пединститут зашкаливал! Пусть принимают студентов с педагогическими талантами, а не так, как сейчас: «Не поступил в мед? Иди в пед…» И комсомол надо живой водой обрызгать, и пионерию! Кино подключить, телевидение задействовать по полной. «Мягкой силой» перебороть капитализм. А иначе - никак! В общем… Делов у вас - вагон и маленькая тележка, Михаил Андреевич!
        Суслов весело рассмеялся, и в этот момент со двора засигналили.
        - Ох, ты… Забыл совсем!
        Из окна было видно, как в ворота заезжает целый кортеж. Лимузины осторожно, как причаливающие крейсера, парковались, высаживая гостей. Сверху я узнал Брежнева и Косыгина, но «членов делегации» было куда больше - их прятали разлапистые ветки, опушенные хвоей.
        - По твою душу, тезка, - усмехнулся главный идеолог.
        - Да я так и понял… Прорвемся!
        * * *
        «Малое Политбюро» в новой конфигурации», - посетила меня мысль. Перетряска, перезагрузка, перестройка…
        Отведав угощений тети Нины, высокие гости расселись в просторной столовой и внимательно слушали мой незатейливый «доклад». Сидели тихо, не ерзая. Только и слышно было, что меня, да отрешенное качание маятника - стрелки часов замерли на половине первого.
        Ближе всего устроился хозяин дачи - внимал, по-мужицки упираясь в мосластые колени. Рядом присел Леонид Ильич в ладно сшитом костюме. Перевод с нервной должности генсека на председателя партии долил здоровья Брежневу - и лицо у «бровеносца» подтянулось будто, и кожа вернула живой цвет. Избавился запущенный организм от наркоты, и зажил спокойно.
        Прямо напротив меня вольно расселся Андропов, заняв весь диван. Впрочем, даже нацепив президентские регалии, Ю Вэ не изменял себе, оставаясь по-прежнему сдержанным и осторожным. Машеров по-свойски притулился на мягком подлокотнике - они с Юрием Владимировичем два сапога - пара. Вознесясь в Генеральные, Петр Миронович не растерял своей простоты и не утратил скромности. Зато чванливых функционеров прижал так, что ни вздохнуть, ни охнуть.
        Я перевел взгляд на Громыко. «Мистер Нет» вообще не дал отдых ногам - неторопливо прохаживался у окна, время от времени бросая на меня цепкие взгляды.
        Косыгин оседлал стул в сторонке, как будто подчеркивая: не политики мы, технари. Роковой поход на байдарках всё же состоялся, но на этот раз обошлось - никто Председателя Совета Министров не топил. И слава богу…
        «Слава мне!» - решил я, и подвел черту:
        - …Не до конца уверен в Ротшильде, но Барух нам точно будет полезен. А Рокфеллер сам, по собственной воле, решил вложиться в народное хозяйство СССР. Позавчера я наведался в филиал «Чейз Манхеттен банка», и подписал договор - помогу клану Рокфеллеров обогащаться. Чтобы они помогали богатеть Союзу ССР! Думаю, имена олигархов пока не предадут огласке, но сам тон западных газет и телеканалов должен измениться, иначе сотрудничество с «Советами» будет выглядеть, как минимум, странно. И весьма не комильфо. Можно предположить, что поток помоев, который льет на нас «независимая» пресса, ослабнет и разбавится струйками правды…
        - Уже! - громко сказал Громыко, останавливая свое хождение. - В «Нью-Йорк таймс» намедни появилась статья под броским заголовком «Миру - мир», где нас осторожно хвалили. Мы-де и армию сокращаем, и террористов не поддерживаем… Good Russian guys! Хорошая, такая, емкая аналитика…
        - Это не просто аналитика, - хмыкнул Брежнев, шаря по карманам в поисках сигарет. - Это разрядка! - развернувшись всем корпусом, он оглядел гостиную, и удивился: - А товарищ Устинов где? Он что, не приехал?
        - Дмитрий Федорович в Калининграде, - сообщил Андропов, озабоченно сводя брови. - В Польше неспокойно после краковских событий…
        - Опять я что-то пропустил! - оживился Леонид Ильич, азартно елозя. - И какие там события?
        - Неизвестные застрелили Леха Валенсу, профбосса «Солидарности», - сухо поделился информацией Машеров. - А за день до того, только в Риме, убили польского кардинала Войтылу. Я созванивался с немецкими товарищами - в Штази полагают, что действовала одна и та же группа…
        «Даже знаю, какая!», - подумал я, но вслух сказал, флегмой смягчая цинизм:
        - Меньше врагов - меньше проблем. И еще… - поколебавшись, всё же выложил: - У меня в швейцарском «Юнион банк» лежат шестьдесят четыре миллиона долларов с хвостиком…
        - Вот это ничего себе! - расхохотался президент, хлопая себя по коленям.
        - Впервые вижу советского миллионера, - выдавил улыбку Косыгин, сутулясь и теребя замок потертого портфеля.
        - …Я бы хотел использовать эти средства на нужды Центрального штаба НТТМ, - невозмутимо продолжил я. - Купить кооперативные квартиры для сотрудников и молодых ученых, открыть лаборатории, оснастить их по последнему слову…
        - Поддерживаю, - выпрямил спину Алексей Николаевич, и решительно щелкнул замком.
        Воскресенье, 11 июня. День
        Москва, Серебряный Бор
        С самого утра палило солнце, донимая зноем, а ночной дождик лишь усилил духоту. Я, правда, достал маме кондиционер «БК» -шумный, но надежный, как «Калашников». И дорогой - триста пятьдесят рэ. Вставил в окно на кухне, и «оконник» нагонял оттуда прохладу, доставая до самых, до спален.
        Но разве так борются с летней жарой? «Солнце, воздух и вода - наши лучшие друзья!» И мы, побросав вещички в «Ижик», отправились купаться в Серебряный Бор.
        Пляж встретил нас шумом, гамом и разморенным весельем. Взрослое поколение отдыхающих устроило лежбище на бережку, млея на солнцепеке. Самые активные лупили по волейбольным мячам, взрывая пятками сыпучий песок, а детвора, нацепив дутые круги, резвилась и брызгалась на мелководье, под бдительным присмотром растревоженных мамочек.
        Я, как человек семейный и основательный, выставил шезлонг, нацепил плавки и солнцезащитные очки. Разлегся, впитываю ультрафиолет, и любуюсь тремя грациями. Даром я, что ли, выискивал им чего-нибудь поизящней, в приятном для глаз минималистском стиле?
        Маминым глазам очень шел голубой цвет - бикини красиво раздевал ее. Настю едва прикрывал купальник на завязочках, алый, как пионерский галстук, а Риту - белый, оттенявший двумя полосками ткани загорелую кожу. И когда только успела?
        Все трое стоили друг друга. По маме и не скажешь, что выносила двоих - утянута талия, и животик плоский. Вот, что гимнастика животворящая делает! Настя догнала и перегнала родительницу по длине ног, но малость отставала по размеру груди. А Рита как бы уравновешивала собой старшую и младшую, пленяя идеальной фигурой.
        Надменно дефилируя, сфокусировав на себе всё внимание особей мужеска полу, грации вдруг сорвались с места и с восторженным визгом бросились в воду.
        - Ми-иша! - разнесся мамин зов. - Иди к нам!
        - Вода теплая-теплая! - завлекала Настя.
        - Ага, теплая… - ворча, я неохотно покинул шезлонг. - Холоднючая, небось…
        Разбежавшись, чтобы набрать инерцию - тогда точно не увильнешь от нырка! - я прошлепал по мелкой воде, и бросил тело вперед. Ноги успели передать мозгу: «Зябко, вообще-то!», но извилины упрямо велели конечностям оттолкнуться, и…
        «Уй-я!.. Прибью эту Настю!»
        Весьма прохладная водичка охватила меня влажными лапами, и я выдал мощный брасс, чтобы попросту согреться.
        «Ага… Вон она где…»
        Поднырнув под Настю, я ухватил ее за ноги, и девушка заверещала, колотя руками по воде.
        - Что, страшно? - всплыв, я отер лицо ладонью. - А мне дуборно!
        - Да? - комически изумилась сестричка. - Мерзляка! Вода, как парное молоко!
        - Корова, по-твоему, холодильник?
        Хихикая, Настя увернулась и рывком залезла мне на спину, охватывая мою шею мокрыми руками.
        - Полный вперед! - радостно скомандовала она.
        - Приготовиться к погружению! - коварно поправил я сестричку, и ушел на глубину. Ага, куда там…
        Девушка и не подумала руки разнимать, она еще и ногами меня обхватила.
        Поднявшись на поверхность, я увидел встревоженную маму. Она стояла по пояс в воде, и грозила пальцем - мне и хохочущей Насте.
        - В песок! В песо-ок! - запела девушка, покидая мою спину и рассекая волны.
        Да, это было блаженство - плюхаться продрогшим телом на сухой, горячий песок! Нутряное тепло земли согрело мигом, прогоняя мурашки.
        - Миш, закопай меня! Ну, пожа-алуйста!
        Присев на пятки, я нагреб на сестричку шуршащий сыпун, и шлепнул по голой попе.
        - А тут не держится!
        - Почему-у?
        - Скатывается!
        Настя довольно захихикала, и опустила голову на руки, опуская веки и дремотно улыбаясь. Рядом прилегла мама. Перевернулась на спину, и раскинула руки.
        - Хорошо… Миш, скажи Рите, чтобы вылезала, хватит уже.
        - Ри-ит!
        - Щас я! - долетел отклик.
        Неожиданно я ощутил перемену в мамином настроении - поднявшись, оно грозило упасть, как стрелка барометра, предсказывающего тоскливый дождь.
        - Мам, расслабься! - отдал я строгий приказ.
        - М-м… Чего? - выплыла мамулька из пасмурных дум. - Зачем?
        - Ну, я же обещал тебе поделиться!
        - А-а… - мамины глаза открылись, и запахнулись снова, а ласковый взгляд словно перетек в милую улыбку. - Давай!
        Повозившись, я пристроил ладони на животике, который сам когда-то обезобразил своей пренатальной тушкой, и энергия, рожденная моим мозгом, мягко пролилась матери. Словно пришла пора возвращать долг. Девятнадцать лет назад то, что стало мной, высасывало мамины соки, а теперь…
        - Это надолго сохранит твою молодость, - сказал я негромко, - и красоту.
        Не размыкая глаз, мама грустно улыбнулась, вздохнула:
        - Да не надо, Миш… Зачем мне уже…
        - Мне надо! - с чувством сказал я. - Не хочу видеть, как ты вянешь! А зачем… Жизнь у тебя будет долгая, мам…
        Она открыла повлажневшие глаза, поморгала, склеивая реснички слезой.
        - Наклонись…
        Я наклонился, и теплые мамины губы коснулись моих.
        - Спасибо… - прошелестело тихонько, будто ветер дунул.
        Вечер того же дня
        Тегеран, улица Вали Аср
        Старенькая «Чайка» ГАЗ-13, блестящая черным лаком и сверкающая хромом на солнце, нырнула в тень раскидистых чинар, словно прячась. Лишь передок нестерпимо сиял, подсвечивая трепещущий красный флажок.
        - Скоро уже… - напрягся Масуд Раджеви.
        Посол Виноградов чуть отвернулся, не желая, чтобы попутчик заметил его улыбку. Вдоль по нескончаемой Вали Аср шуровали автомобили, порой сбиваясь в механические табуны, но чаще всего движение замирало вовсе - тревожно было в городе.
        Каждый день горели подожженные машины, слышались выстрелы, иной раз учащавшиеся до пугающих очередей. Возбужденные толпы то и дело кучковались, сливая крепнущие голоса, вскидывая кулаки… Революционная ситуация сгущалась, как грозовая туча, обещая бурю.
        - Он! - выдохнул Масуд, резко приникая к окну.
        Владимир Михайлович вывернул шею, сам себе напоминая сову, и в поле его зрения попал зеленый армейский джип, сопровождавший «Мерседес» генерала Нематоллы Нассири, шефа САВАК.
        Нассири иранцы ненавидели страстно. Когда его, командующего имперской гвардией «Бессмертных», назначили рулить шахской охранкой, Нематолла счел это за повышение - и развернулся, раскрыл все свои палаческие таланты.
        Склонный к садизму, генерал люто, по-гестаповски давил малейшие ростки нелояльности шаханшаху.
        Сам момент покушения советский посол упустил - моргнул. Зачуханный «Пейкан» нагло пошел на обгон «Мерседеса», и из его окна негромко хлопнул гранатомет. Визжа тормозами, малолитражка тут же отстала, а в салоне генеральской машины вспух яростный клуб огня. Разбухая, он моментом снес крышу, и вырвался наружу, как злой ифрит из заточения. Грохот взрыва раскатился по Вали Аср, и джип, набитый саваковцами, развернулся на месте, едва не опрокинувшись. Задолбили автоматы, стреляя вдогонку уходившему «Пейкану», пара офицеров, выкрикивая протяжные команды, кинулась к подбитому «Мерседесу», но лимузин, объятый яростным пламенем, тихо проседал, распадаясь надвое.
        И тут на встречке показался обшарпанный грузовик, чей дощатый кузов доверху забивали тюки, а на шатком верху устроился пулеметчик. Китайский ДШК загоготал, плюясь ярким пламенем - недаром это орудие убийства прозывали «сваркой».
        Крупнокалиберные пули рвали и корежили джип, расчленяя бойцов САВАК. Пять ударов сердца - и всё было кончено.
        - Видели? - счастливо воскликнул Раджеви.
        - Видели, - слабо улыбнулся Виноградов. - Трогай, Костя.
        Невозмутимый водитель, лейтенант КГБ, лихо развернулся и помчал, набирая скорость. Представление окончено.
        * * *
        Советское посольство в Тегеране недаром второе в мире по величине - раскинулось оно широко и привольно, не стесненное квадратными метрами. Больше всего дипломатическое представительство напоминало добротный санаторий где-нибудь на юге - в Абхазии или под Геленджиком. Обширный тенистый парк… Тихо журчит вода и поют заливисто птахи… Высятся многоэтажки, шумит на переменках школа…
        Посол поднялся по ступеням Исторического корпуса, и легонько взялся за балахонистый рукав Раджеви:
        - Поговорим здесь - из моей любви к символам.
        Масуд с любопытством поглядел на Владимира Михайловича, и кивнул. В огромном зале, заполненном приятным полумраком и остывшим воздухом, неслышной струной дрожала тишина.
        Пол укрывали драгоценные персидские ковры, удобные кресла и диванчики стояли вразброс, поближе к зашторенным окнам.
        - Тридцать пять лет назад здесь решали судьбы мира товарищ Сталин, Рузвельт и Черчилль, - с ноткой торжественности выговорил Виноградов. - А в ваших руках, Масуд, судьба Ирана… Хотя, обойдемся без пафоса! Дел много, а времени мало. Кстати, позвольте, Масуд, я, на правах старшего, устрою вам вежливую выволочку. Не стоило вовлекать меня, делая то ли зрителем, то ли свидетелем. В Москве и без того с пониманием относятся к вашей революционной деятельности. Ликвидация аятолл и худжат-аль-исламов просто необходима, и мы всецело поддерживаем этот курс - религиозным фанатикам не место у руководства страной. Оружие, деньги, подготовку боевиков мы обеспечим, а израильтяне поделятся с вами разведданными… Кстати, а почему вы переключились на генерала? Он даже не шиит, а закоренелый атеист!
        Раджеви хищно улыбнулся.
        - А мы решили сыграть сразу на нескольких досках! Сживаем со свету аятолл - и виним сторонников шаха! Истребляем шахских силовиков, а вина ложится на исламистов. Тут стоило только начать! Шахская охранка САВАК уже сама неистовствует, насылая карателей на особ духовного звания, а те буквально вчера науськали муджахидов, расстрелявших генералов Хайзера и Фардуста. Но вот младших офицеров и солдат мы не трогаем, зато распропагандировали их во множестве!
        - Ну, и чему мне вас учить? - заулыбался Виноградов. - Сами, кого угодно научите! Могу только посодействовать в решении кадровой проблемы, так сказать. Мне думается, что союз с Туде и Фидаине хальк пойдет на пользу борьбе за счастье простого народа, ведь ваши партийные линии параллельны!
        Раджеви поднялся, и задумчиво прошелся по ковру, глушившему шаги.
        - Пожалуй… - затянул он. - Пожалуй, в этом есть смысл. Но при одном условии: решать буду я.
        Посол шутливо поднял руки.
        - Согласен! Знаете, Масуд… - построжел он. - Я представляю здесь первое в мире государство рабочих и крестьян. И порой забываю о том, что строить Мир Справедливости - цель не для всех. Вот, вспомнилось сейчас… Мы как-то высаживались в порту Бендер-Аббаса. Было уже темно, и нас сопровождали люди губернатора. Проходили через парк - и буквально спотыкались о спящих людей! Прямо на траве ночевали смертельно уставшие докеры. Губернаторская челядь небрежно переступала через них, а меня подобный уровень нищеты потрясал! У работяг не то, что дома, даже рваного одеяла не было!
        - Будет! - стиснул кулаки Раджеви. - И одеяло, и дом, и еда каждый день!
        - Верю, Масуд, что выиграете, - по губам Виноградова скользнула улыбка, - и поставите шаху мат!
        Глава 14
        ГЛАВА 14.
        Москва, проспект Вернадского
        Среда, 14 июня. Полдень
        Солнце сияло, будто по моему хотению - парк увеселял зеленым глянцем, небо пышело лазурью, не тронутой ни единым облачком, а вот липкая духота не обволакивала, сдуваемая ветерком. Ленивые порывы доносили то запах нагретой листвы, то влажный дух прудов - нос щекотали терпкие нотки болотистой ряски.
        Благодушествуя, я гордо оглядел будущую стройплощадку. Шустрые студенты в «целинках» сколачивали из досок забор по периметру огромного пустыря - от террасы Дома студента и до самого проспекта. Через год здесь вырастет громадный параллелепипед из стекла, кирпича и бетона, а с краю крыши засветится розовым неоном: «НТТМ».
        Часто рокоча, запыхтел компрессор, короткими очередями задолбили отбойные молотки. Залязгали, опуская отвалы, два мощных бульдозера. Взревели, срезая под ноль травянистые бугры и громоздя кучу глинистой почвы. На нее желтым носорогом набросился польский погрузчик - со скрежетом и гулом загреб полный ковш, и победно воздел его. Погромыхивая кузовом, сдал назад новенький «КамАЗ» - облупленный ковш, щеря надраенные зубья, плавно опрокинулся, выгружая первые кубометры грунта. Самосвал качнулся на рессорах, принимая вес.
        - Етта… - послышалось довольное хмыканье. - Красота-то какая!
        - Лепота! - поддержал я Вайткуса, улыбаясь.
        Ромуальдыч встал рядом и подбоченился, гордо обозревая фронт земляных работ.
        - А фундамент-то на глубину уйдет, - сделал он вывод. - Тридцать этажей - етто тебе не баран начихал!
        - Тридцать пять. А вон!
        С проспекта сворачивал «трал», влекомый «КрАЗом», а сам многоколесный прицеп за его кабиной попирал гусеницами экскаватор, утянувший под себя стрелу. Толстые гидроцилиндры блестели зеркальными штоками, рисуясь в воображении, как напруженные мышцы.
        Взрыкивая движком, «КамАЗ» отъехал, грузно качаясь на колдобинах, и в широкие ворота стройки просунулся трейлер. Студенты в одних штанах и касках забегали вокруг тяжелой техники, как мураши у дохлой гусеницы. С коротким металлическим громыханьем упали подпружиненные сходни. Экскаваторщик ловко забрался в кабину ЭО-4123, и машина ожила. Зарокотала дизелем, плавно приподняла стрелу. Дрогнула, опасливо подвигаясь. Стройотрядовцы засуетились, наперебой подавая советы, да только машинист никого не слушал - подавшись вперед, он спустил экскаватор на землю, и развернулся.
        Я до того загляделся на его ладную работу, что не заметил даже, как убыл трал, а его место заняла парочка «КамАЗов», церемонно ставших в очередь. По Кравченко подкатывал третий самосвал.
        - Пошло дело! - воскликнул Ромуальдыч.
        Да… Пошло. Вайткусу ли не знать! Мы с ним на пару обивали пороги высоких кабинетов, дневали в ведомствах - от Минстроя до Госбанка. Перевести миллионы в валюте с моего счета в Швейцарии помог гениальный советский банкир Карнаух, а вот дальше… СССР только-только ушел от двухконтурности и фондирования товарами, привыкая к денежному финансированию. Систему трясло от переналадки, хватало и ловкачей, и саботажников, но начальник Центроштаба НТТМ и его техдиректор, стиснув зубы и воинственно выпятив челюсти, сломили сопротивление номенклатуры.
        Выбили. Согласовали. Договорились. Подписали и шваркнули Большую Круглую Печать.
        Сощурившись, я поднял глаза к небу, словно созерцая будущие этажи. Кабинеты… Лаборатории… Мастерские… Толпы увлеченных людей в аккуратных спецовках или в халатах, не познавших утюга, с ворохами чертежей или расчетов…
        У меня в голове закрутилась, зазвучала полузабытая мелодия: «От чистого истока в прекрасное далёко, в прекрасное далёко я начинаю путь…»
        - А Марта меня на пенсию гонит! - гулко захохотал Ромуальдыч, обрывая мои романтические позывы. - Щаз-з! Ага… Тут, вон, работы - море!
        - Да! - с чувством согласился я.
        Тот же день, позже
        Москва, улица Автозаводская
        Размах сборочного корпуса потрясал. Андрею Жукову даже не верилось, что столь колоссальный объем замкнут. Главный конвейер наполнял цех гулом, приглушенным ритмичным грохотом и дробными перестуками. Лица сборщиков сосредоточены - болтать и смолить папироски некогда.
        Не выдашь нормы - не выполнишь план, не выполнишь план - принесешь домой копейки. А оно им надо?
        Дюха пригляделся. Лента подачи на «ЗиЛе» - напольного типа. Здесь тележки перемещались по направляющей рельсе, а вверху, под потолком, двигались подвесы - на них слегка покачивались задние и передние мосты в сборе.
        На конвейерной ленте выстроились микрогрузовики «Зилант», безкапотные, с откинутыми кабинами, маленькие, да удаленькие - тонну груза перевезут запросто, а бензина потратят - чуть.
        «Зилантов» разбирали влёт, как горячие пирожки на зимнем вокзале. Никакой председатель колхоза, если он настоящий хозяйственник, не стал бы гонять здоровенный «сто тридцатый» ради ящика гвоздей или бидона с молоком. Но приходилось. А что делать? Не на горбу же переть? А «Зилант» - в самый раз!
        - Любуешься, студент? - громко сказал начальник смены, кряжистый мужичок с забавным венчиком седых волос, обрамлявших блестящую лысину.
        - Ага! - Андрей живо обернулся. - Здрасте, Илья Трофимыч!
        Начсмены кивнул, и пожал практиканту руку.
        - Я слышал, ты в таксопарке работал? - прищурился он.
        - Подрабатывал!
        - Нормально, сам таким был, - бегло улыбнулся Илья Трофимович. - А отучишься - приходи, мастером возьмем. Поработаешь с годик, оботрешься, покажешь себя - выше двинем. Ты не думай, у нас инженеры и по четыреста, и по пятьсот получают! Мы ж теперь сами по себе, под министерскими не ходим… Ага… А женишься - и квартиру дадим! - залихватски подмигнул он. - Как раз дом на Бакинской заложили… Так что… Любуйся, студент! Голова у тебя на плечах есть, и руки откуда надо растут. Так что… Эй! - всполошился начальник. - Паша! Куда ж ты кузов пихаешь?! В заказе - фургон!
        - Так подали бортовой… - заныл белобрысый парень с роскошным чубом.
        - «Пода-али!» - сердито передразнил «Трофимыч». - А думать кто будет? Пушкин? Заменить немедленно!
        Дюха с удовольствием следил за Пашкиными метаниями - коллеги посмеивались над недотепой - и ощущал некое притяжение к этому месту, к этим людям, ко всему исполинскому организму автозавода. «Зиловские» корпуса дышали горячим воздухом, пахнущим окалиной; по ним сновали сильные и слабые токи, и в их биеньи чувствовался почти живой пульс.
        «Инженер - это звучит гордо! - сожмурился Жуков. - И квартира… Своя! Когда женюсь…»
        Вспомнив Зиночку, Дюха мигом заулыбался, светлея и умиляясь. Воистину, жить - хорошо!
        «А хорошо жить еще лучше…»
        Полный благих мечтаний и надежд, практикант замаршировал в заводоуправление.
        Вторник, 20 июня. День
        Южно-Китайское море, борт БПК «Ташкент»
        Острый форштевень лихо разваливал прозрачнейшие волны, чей цвет гулял от светлого берилла до насыщенного топаза и прочих драгоценных каменьев.
        Старшина второй статьи Гирин независимо усмехнулся: плавали - знаем. Насмотрелись на эти южные воды вдосталь, все их переливы изучили вприглядку. То ли солнце так океан просвечивает, то ли что…
        Иван покачал головой, вспомнив, как ворчал, завидев цветные фотки в книге Сенкевича - про экспедицию на «Ра».
        «Да ну, на фиг!» - фыркал. Ну, не может же обычная вода колыхаться чистым изумрудом! А реальная действительность оказалась куда чудесней красочных снимков…
        Он и Атлантику повидал, и Индийский океан. Теперь вот в Тихий вывернули, курс - на север…
        Когда Фрол предложил вместе переводиться на новенький «Ташкент», Иван заколебался поначалу. Ему-то служить осталось всего ничего, а тянуть лямку на Сейшелах - все равно, что стоять на посту у райских врат! Лазурное небо, синий океан и белый песок. Картинка!
        Но каплей, видать, хорошо изучил личный состав - и коварно, как бы мимоходом, добавил: «Перегнать надо БПК… К-хм… В Камрань».
        Разумеется, Гирин мигом согласился. Это ж почти что кругосветка получается! Вон, Афоня Никитин за три моря хаживал, а его «земеля», Ваня Гирин - за три океана! О как!
        Нет, поначалу, конечно, струхнул. Все-таки, новый корабль, новые системы - и новый экипаж. Однако беспокойство слилось мигом, как волна в шпигаты. Команду «Ташкента» со всех флотов набирали, и у БПК, считай, это первый поход. Братва еще, наверное, не перезнакомилась по-хорошему, и уж точно не «сплавалась».
        Вон, тот матросик… как его… Аркаша! Всё, как есть, расписал. Как они из Севастополя вышли, как в Тартуссу заходили, долго на Сокотре стояли - и дико завидовали, что не поспели к перевороту на Сейшельских островах, не отметелили «диких гусей» и прочих агентов империализма…
        - Твой «Днестр» шурует! - послышался голос с вертолетной площадки. - Слышь? Витёк!
        - Балда, - спокойным басом отозвался невидимый Виктор. - Это «Дубна».
        Гирин прищурился, разглядывая далекий танкер, и высмотрел «двурогую» мачту. Прав Витёк, «Дубна» в кильватере. Параллельным курсом справа стрижет волну гвардейский ракетный крейсер «Варяг», слева горбится противолодочный крейсер «Москва», а за «Дубной», еще дальше к зюйду, четко вырисовывается силуэт тяжелого авианесущего «Минска». Где-то там, теряясь в сверкании вод, догоняет эскадру пара эсминцев, но это так, мелочь войны. Главная мощь - ТАВКР.
        Конечно, «Яки» с его палубы летают недалеко, километров на триста, и то, если ВКР - взлет с коротким разбегом. Зато, уж как врежут УРами, мало не покажется. Да и сам «Минск» - не плавучий аэродром, как штатовские авианосцы, а крейсер! У него, кроме двух эскадрилий «Як-38», в загашнике - ракеты «Базальт». Оч-чень веские аргументы!
        А еще Фрол сказал по секрету, что конструкторы вовсю маракуют над новой «вертикалкой» - «Яком-141». Сверхзвуковой истребитель! Боевой радиус втрое дальше «тридцать восьмого» - и расхерачит «сто сорок первый» всё подряд…
        - Витёк! Тревога!
        Гирин вздрогнул, рефлекторно напрягая мышцы, но тут же осадил себя - не его вахта. Поискав в небесах опасность, он без труда углядел ее - с востока подлетал «Орион», штатовский разведчик.
        Старшина криво усмехнулся. Засуетились амеры… У 7-го флота там, на Филиппинах, огромная база, Субик-бэй называется. И вдруг - «Русские идут!» Забегаешь тут…
        «Орион» нагло вил круги над советской эскадрой, посверкивая пропеллерами, пока с «Минска» не поднялась парочка «Яков». Само собой, штурмовикам далеко до истребителей, так ведь и патрульный «Орион» не годен для воздушного боя. А почикать его из спаренных пушек… Да легко! Жаль, что командующий «добро» не даст…
        Американский самолет, оттопыривший гузку антенны, не стал дергать тигра за усы - завиражил, да и свалил на базу. Отбой…
        «Русские пришли, - думал Гирин, глазами провожая «Орион». - И хрен уйдут!»
        Пятница, 23 июня. Вечер
        Москва, улица Строителей
        Голова гудит, ноги подрагивают, пульс частит…
        Переступив порог, я первым делом добрел до дивана в гостиной - и рухнул в его податливую мякоть. Уф-ф!
        Двигаться не хотелось совершенно. Так бы и сидел, запрокинув голову, внутри которой остаточное мельтешение мыслей - и нарастающая пустота.
        Раньше я даже не представлял себе, что сдавать экзамен может быть так трудно. Наоборот, я любил тащить билеты, отвечать, преданно глядя в глаза преподам, и не клянчил вечером у небес: «Халява, приди!». Сессия у меня вызывала подъем настроения, как у артиста перед выходом на сцену, и даже некий азарт. Но сегодня…
        Спасибо, конечно, ректору, что вообще разрешил сдавать экзамены экстерном, чего за МГУ не водилось. Рем Викторович и сам поприсутствовал, и целый отряд профессоров с собой привел.
        Я еле успевал отвечать, а преподы в раж вошли - заковыристые вопросы долбили меня со всех сторон. И Фурсов в этой экзекуции отметился, и Колмогоров. Академик был строг и вдумчив. Вовсе не пытаясь завалить, он уводил меня в такие математические дебри, что раза два я чуть было в них не заблудился.
        Нет, всё правильно - коли уж ты желаешь досрочно окончить Физфак, докажи, что знаешь материал лучше однокурсников!
        Но сложно было, ух, и сложно… Я постоянно, без передышки, напрягал мозги, судорожно рылся в памяти, прикидывал варианты…
        А комиссия до того увлеклась, что даже обед пропустила.
        Но - сдал!
        Я блаженно улыбнулся, раскидывая руки по спинке. Отучился! Одолел еще одну житейскую ступеньку.
        - Молодец! - похвалил я себя и, кряхтя по дедовской привычке, принял вертикальное положение.
        Рита просила захватить бельишко («Тот комплект, помнишь? Белый, такой, с розовой каемочкой»), брючный костюмчик («Только не черный, а цвета кофе с молоком»), новую сумочку («Нет, не ту, что ты мне подарил, а другую!»), кубинский кофе («Он хоть пахнет!»). и далее по списку.
        В коридоре я остановился, потоптался задумчиво, и повернул на кухню. Не за кофе - за чаем. Весь день не ел, даже не завтракал. Думал, злее буду, отобьюсь! А теперь, как бабушка говаривала: «Кишка на кишку докладную пишет…»
        Разогрев подостывший чебурек, слопал его с большим энтузиазмом, а на второе подал себе чай. Обычно говорят: «Пить чай». Ну, а я его ем. Мне обязательно что-нибудь подавай к чашке «полезного, хорошо утоляющего жажду напитка», как пишут на пачках с заваркой. Пирожное или пончик, коржик или рогалик…
        Я умял два рожка с повидлом. Хорошо пошло!
        Резко подобрев, с приятностью вспоминая о дипломе, я вернулся в гостиную - пищеварить и смотреть телик. «Рубин-Нео» расцвел чистыми спектральными красками, а на экране скупо улыбавшийся Громыко тряс руку хитроумному Киссинджеру.
        - …в Вашингтоне, - прорезался голос диктора. - Обе стороны подтвердили свое стремление к дальнейшим шагам по разрядке международной напряженности.
        - Официальный Багдад выразил резкий протест в связи с антииракскими высказываниями премьер-министра Великобритании Джеймса Каллагана, - приняла эстафету хорошенькая дикторша. - По словам президента Ирака Ахмеда Хасана аль-Бакра, восточные провинции Саудовской Аравии были присоединены по воле их жителей, поэтому разговоры об аннексии и оккупации совершенно неприемлемы. Как заявил Аль-Бакр, этой осенью в областях Эль-Худуд-эш-Шамалия, Хаиль и Эш-Шаркия будет проведен референдум, на котором люди сами выберут, остаться ли им бесправными подданными саудовского короля или стать свободными гражданами Объединенной Республики Ирака и Аравии.
        На экране пели и танцевали усачи в белых галабийях, потрясая «Калашниковыми» или дедовскими саблями, и становилось понятно - осенний выбор предрешен.
        - Председатель Совета Министров товарищ Косыгин доложил президенту СССР о росте прямых инвестиций в особые экономические зоны Новороссийска, Владивостока и Калининграда, а также ОЭЗ «Урал-Север» и «Волга-Кама», - вернулся на экран диктор. - Только за последние полгода было вложено около сорока восьми миллиардов долларов, то есть, почти сто пятьдесят миллиардов рублей…
        «Хорошие новости…», - подумал я.
        Да… Очень хорошие. Как всё в рост пошло… Прокладывают автострады, возводят новые порты на Балтике и в Заполярье, тянут вторую ветку БАМа… А жилье? Едешь по Транссибу, а за окнами на каждой станции, в городах и поселках - краны, краны, краны… Строят, строят, строят…
        Советские универсамы пока не так сильно пестрят упаковками, как западные супермаркеты, но все равно, дефицит отступает. Вон, чаю уже полно, и «со слоном», и без. Даже джинсы, вожделенные синие штаны, и те сдали позиции - индийских «Авис» или болгарских «Рила» везде навалом, а вот за ивановскими «Визант» или «Авророй» очередь выстраивается. Фарца в панике - на «Суперрайфл» спрос падает…
        А сколько тысяч народу трудоустроилось в «братских странах»? И сколько чехов, югославов, немцев-осси вкалывают по всему Союзу? Реальный интернационал - люди работают и живут вместе, знакомятся, влюбляются! Иван из Кемерово женится на Хелене из Праги, а ленинградка Наталья выходит замуж за берлинца Гельмута.
        Здорово! Какой рывок для народного хозяйства, для социального прогресса, для мира во всем мире! И всё это счастье обошлось почти что даром, ценою жизни всего одного маленького человека.
        Моего папы.
        - …Завершаются заводские испытания первого советского широкофюзеляжного авиалайнера «Ил-86», рассчитанного на триста пятьдесят пассажиров, - на позитиве вещал диктор. - В салоне нового самолета будет установлено по девять кресел в одном ряду с двумя проходами. Специалисты уверены, что уже в тысяча девятьсот восьмидесятом году, году московской Олимпиады, «Ил-86» выполнит первый регулярный рейс…
        Я выключил телевизор, и пошел искать Риткину сумку.
        Глава 15
        ГЛАВА 15.
        Воскресенье, 25 июня. Вечер
        Зеленоград, аллея Лесные Пруды
        Настину школу я не сразу нашел. Никогда тут не был, хотя ходить недалеко - мимо Черного озера, и вдоль по аллее, пока не выйдешь к типовому кирпичному зданию.
        Сестричка, как и я, привыкла к «родной» 12-й школе, оставленной в Первомайске, а в здешнем классе она была новенькой. Да и то, чуть ли не год проучилась в Праге!
        Но аттестат ей вручат здесь, в Зелике.
        Солнце закатилось, когда я вышел к «источнику знаний». Окна первого этажа молчаливо темнели, зато актовый зал сиял, щедро расстилая желтые ковры отсветов. А уж музыкальные громы никакие стекла удержать не могли.
        На школьном дворе стояло несколько машин - от простецких «Жигулей» и «Юго» до новенькой «Волги» ГАЗ-3101. К «волжанке» притулился мой «Ижик», и я успокоено кивнул - Рита с мамой на месте.
        На крыльце два патлатых выпускника курили внаглую, отчего, вероятно, получали удовольствие: а всё, товарищи учителя, двойку по поведению не выставите, и родителей не вызовите! Кончилась ваша власть! Но пацаны по привычке вздрагивали, заслышав близкие голоса, и смолили воровато, нервными затяжками.
        Улыбаясь, я перешагнул порог чужой школы, как будто окунаясь в недавнее прошлое. В первой своей жизни я и вовсе не ходил на выпускной - не вписался в коллектив. Отучился, сунул в карман аттестат - и «чао-какао»!
        Но мне выпал небывалый шанс прожить жизнь заново, испробовать школьную любовь, которой был лишен, и вволю натанцеваться с одноклассницами. А уж тот волшебный рассвет, который мы с Ритой встречали в степи… Самое романтическое воспоминание в обоих моих житиях!
        Настроенный благодушно и малость ностальгически, я прошествовал по гулкому фойе. Стайка девушек в простеньких белых платьицах крутилась у зеркал, хихикая и шушукаясь.
        Как человек семейный и положительный, я мягко улыбнулся под обстрелом подведенных глазок, и направил стопы к лестнице.
        «А школьные запахи - один в один!» - мелькнуло у меня. Одолев половину пролета, я уловил знакомый шелест. Поднял голову, и замер. Наверху остановилась Настя, такая знакомая - и неузнаваемая.
        Платье, которое я привез ей из Америки, ладно облегало девичью фигуру, скромно опускаясь ниже колен, но бесстыдно выставляя ножку в шуршащем разрезе. Голые плечи подчеркивали стройность шеи, а жесткий лиф поднимал груди еще выше, больше намекая, чем оголяя.
        - Ваше высочество, - почтительно поклонился я, - дозвольте безлошадному рыцарю присутствовать на балу.
        - Дозволяю! - важно произнесла Настя, и ее нездешняя, немного надменная красота развенчалась милой улыбкой.
        Цокая каблучками, сестренка ссыпалась по ступенькам и обняла меня с налету.
        - Мишка! - опалил ухо горячий, сдавленный шепот. - Всё!
        - Еще не всё, - улыбнулся я, с удовольствием тиская хорошенькую, противную, милую, вредную…
        - Понимаю… - вздохнула Настенька. - Но… Так здорово!
        Внезапно девушка напряглась. Я ощутил, как она вздрогнула, глядя за мое плечо. Карие глаза раскрывались все шире, наполняясь ослепительной радостью.
        - Он… Он пришел… - пробормотала сестричка стеклянным голосом, который тут же взвился: - Слава!
        Я отпустил Настю, как выпорхнувшую птицу. Она одолела лестницу в манере сбегающей Золушки, вот только принц ждал ее внизу - высокий парень с блуждающей улыбкой на лице. Взвизгнув, девушка бросилась к нему, и Слава ловко подхватил ее, крутанув и мешая свой ломкий хохот с заливистым смехом Насти.
        А я смотрел на них сверху с ревнивой печалью - в жизни моей сестренки появился третий мужчина, после меня и папы. Смешно думать, будто Настя всегда останется школьницей, что любовь и страсть минуют ее. Можно сколько угодно заполошно кудахтать на тему «Мала ишшо!», но жизнь обязательно возьмет свое.
        Все мы с самого рождения кружим в извечном биологическом цикле - лепим куличики из песка, задыхаемся от первого поцелуя, нянчим внуков…
        Я все это понимал, медленно спускаясь по лестнице, но теория - это одно, а вот практика…
        - Мишечка! - прозвенела Настя, оборачивая счастливое лицо. - Слава… Он прилетел! Ко мне!
        Поймав мой взгляд, «принц» убавил яркость улыбки, но мужественно протянул руку.
        - Слава, - отрекомендовался он. - Владислав Рощин.
        - Михаил, - поручкался я.
        - Еле успел! - заулыбался Рощин неуверенно. - Аттестат мама заберет, а я… Я обещал Насте, что станцую с ней на выпускном!
        - Танцуют там, - махнул я за плечо, и ступил на лестницу во второй раз.
        Настя, успокоившись на мой счет, крикнула:
        - Догоняйте! - и зацокала вверх, к зиянию коридора, откуда исходила дрожь мощных динамиков.
        «Побежала маму готовить!» - подумал я с улыбкой, и ласково сказал вслух:
        - Обидишь Настеньку - прибью.
        Слава, провожая девушку жадным взглядом, покачал головой:
        - Я не смогу ее обидеть… Я ее люблю!
        * * *
        ...Станцевал с мамой, с Ритой, с Настей и даже с ее вертлявой одноклассницей Мариной. Актовый зал был увешан размалеванными стенгазетами, а посреди небольшой сцены торчала в гордом одиночестве стойка микрофона - все обязательные слова, нужные и ненужные, по поводу и без, были сказаны, и выпускной разворачивался сам по себе, по заданной инерции.
        Улыбаясь, я наблюдал за обычными молодежными хитростями, которых учителя старались не замечать. Выпускники по одному, по двое пропадали ненадолго - и возвращались с легким туманцем в глазах. Наверняка прикладывались к бутылке с дешевым вином где-нибудь в закутке. Педагоги увлекались тем же, только напитки в учительской предлагались покрепче.
        Родители держались наособицу, расщедрившись на шампанское. Детишки послушно угощались, но их сильнее влекло в темный класс, где, под тихие смешки и шиканье плескал портвейн или вермут.
        - Красивая пара, - Ритин локоток пихнулся мне в бок. - Правда?
        - Правда, - буркнул я, с подозрением глядя на танцующих.
        Тянулись звуки нескончаемого «Отель «Калифорния» - «Иглы» наяривали, а выпускники с выпускницами покачивались в такт, впадая в кружение медляка.
        Слава корректно держал Настю за талию, сестренка положила ладони ему на плечи, и что-то говорила, говорила, говорила… То серьезно тараща глаза, то смешливо прыская и поджимая божественные плечи, то задумчиво водя глазами по потолку - и открывая лебединую шейку. В эти моменты я сильнее напрягался, но Рощин не распускал натуру, кидаясь Дракулой на беззащитную красотку, лишь улыбался просветленно. Как Будда.
        - Ревнуешь? - нежно спросила Рита, обнимая меня за руку.
        - Знаешь… да, - сознался я, вздыхая. - Всё понимаю, но…
        Черные акустические кубы утихли, и парочки очнулись, словно расколдованные.
        Настя подбежала к маме, обняла ее, и они скрылись вдвоем по важным дамским делам. А Рощин храбро зашагал ко мне. Зарумянился, глядя на Риту, улыбавшуюся с прищуром Мэрилин, и начал:
        - Мы с Настей… - тут он запнулся, словно переступив «красную линию», но собрал остатки решимости, и продолжил: - Мы тут обсудили наше будущее, и… В общем… Родители хотят, чтобы я поступал в МГИМО, а у меня были сомнения, стоит ли? Но Настя меня уговорила. А вот сама передумала поступать!
        - В театральный или политехнический? - усмехнулся я, нисколько не удивившись Настиному решению. У нее, по-моему, вырабатывается важная привычка - думать.
        - Вообще не хочет в вуз! - восхитился Владислав. - Говорит, поработаю сначала - там, где мама, - пойму всё про себя, и чего на самом деле хочу, вот тогда только. В следующем году…
        Я сощурился, а у Риты, которая тоже сканировала Настиного бойфренда, на губах забрезжила лукавая улыбочка:
        - Договаривай, давай!
        - В общем… - Рощин побледнел от волнения, и вытолкнул корявое: - Это в следующем году тоже, наверное… Если между нами ничего не изменится, то… То мы с Настей поженимся.
        Высказавшись, он словно сдулся, увял, обессиленный и опустошенный.
        - А не рано ли? - поинтересовался я прохладным голосом, игнорируя ехидцу, проступившую на Ритиных губах.
        - Ну-у… Мне восемнадцать уже, - промямлил Слава. - Просто я в седьмой класс два раза переходил… Не второгодник, нет! - вскинулся он, и снова сник. - Так получилось… Папа тогда в Анголе работал, и вдруг война! А мы, как назло, в саванне всей семьей! Полгода кочевали с бригадой врачей. Хорошо еще, кубинцы на самолет посадили, вместе с ранеными…
        Рассудив мельком, что мой визави - не худший вариант для Настеньки, я улыбнулся:
        - Зато есть, что вспомнить.
        - Ну, да! - приободрился Рощин.
        Застучали, заколотились быстрые ритмы. Пятная потолок, загуляла цветомузыка. Парочки раскололись в пригашенном, мельтешащем свете, двигаясь по-своему - извиваясь, выгибаясь, переступая, порой не в такт, зато энергично. Выпускной класс словно компенсировал замирание медленного танца размашистым диско.
        По замысловатой кривой приблизились мама с Настей. Сестренка глядела тревожно, путая легкое беспокойство с тяжким смущением, а в Гариной-старшей угадывалась материнская печаль - обозначился тот самый житейский срок, когда дочь готова взять иную фамилию. Впрочем, обычный набор родительских страхов в маме тоже присутствовал, являя себя в суетливости.
        - Слава, - сахарно заговорила потенциальная теща, - Настя убедила меня в пользе… м-м… испытательного срока. Я даже согласилась с тем, чтобы она поработала этот год. Пусть проверит не только свои чувства, но и склонности…
        Я сжал губы, мешая им искривиться в понимающей гримаске. Отодвинуть момент расставания на целый год!
        - А как ты думаешь, Миша?
        С недавних пор мама обращалась ко мне, как к мужчине, старшему в роду. Тут свивались и доверие, и вера, и вечная женская тяга уступить ответственность сильному. И лестно, и грустно.
        - По-моему, мам, мы говорим о помолвке, - наметил я улыбку. - Но, Слава, это нечестно - решать всё в кругу одной семьи! Обрадуй родителей - и следуй обычаю. Пусть приходят к нам в гости! Познакомимся, рассудим…
        - Вы правы, - покраснел Рощин, - я так и сделаю.
        Тут черные ящики мощно вздохнули, затягивая музыку плавную и лиричную, словно сзывая расставшихся. Одинокие атомы с удовольствием слиплись в молекулы…
        * * *
        Домой мы вернулись не слишком поздно, еще одиннадцати не было. Не удержавшись, мама с Ритой сочиняли на кухне нечто «легонькое на ужин», а мы с Настей оккупировали диван. Я только пиджак скинул, а сестренка подлезла ко мне в выпускном платье. Притулилась, прижалась, притихла…
        - Миш, спасибо тебе, - зашептала она.
        - За что? - улыбнулся я.
        - Ну-у… Что выслушал Славу… Согласился, и вообще…
        Моя рука добралась до заколки, и расщепила ее, выпуская на волю пряди. Настя встряхнула гривкой волос, окончательно разваливая замысловатую прическу, и уютно приткнула голову мне на плечо.
        - Только… знаешь, мама у Славы хорошая, но… Они жили очень бедно, и сейчас тетя Катя… м-м… добирает, что ли, то… м-м…
        - Чего была лишена в молодости? - подсказал я.
        - Да! - облегченно вытолкнула сестричка. - Я и подумала… Может, позовем их в гости не сюда, к нам, а к тебе, в «красный дом»? М-м?
        - Умно! - хмыкнул я. - Тогда лучше на Малую Бронную.
        - А близняшки? - приподняла голову девушка.
        - Света в Нью-Йорке, Маша в Первомайске, бабушку радует. Так что жилплощадь в полном нашем распоряжении.
        - Ну, вообще! - обрадовалась Настя. - И она же твоя! Так что, всё по-честному.
        На минутку мы замолчали, прислушиваясь к журчанию воды на кухне, бряканью тарелок и приглушенному говору - свекрови с невесткой тоже было что обсудить.
        «Сговариваются! - подумал я насмешливо. - Вырабатывают совместную стратегию…»
        - Миш…
        - М-м?
        - Ты не очень злишься на Славика?
        - Настенька, миленькая моя! - рассмеялся я. - Всё нормально. А Славика твоего я обещал прибить, если тебя обидит.
        - А он? - живо заинтересовалась Настя.
        - Сказал, что любит вот это лохматое создание! - мои пальцы зарылись в податливые девичьи волосы, и сестренка хихикнула.
        Тут же приподняла голову, беспокойно заглядывая мне в глаза.
        - Слава еще не мой, между нами ничего не было! Помнишь, ты говорил, что к таким, как я, парней… тянет?
        - Помню, - мурлыкнул я, поддаваясь позднему времени.
        - Вот и Славку… потянуло. А я ему: «Только после свадьбы!» А он тут же: «Выходи за меня!»
        - А ты?
        - Сказала, что он дурак! Ну, потом мы с ним еще говорили… И еще… А потом… Ну, и вот…
        - Как ни странно, но смысл уловил, чучелко. Всё будет хорошо… - заметив Риту, выглядывавшую из дверей кухни, я притиснул Настю: - Пошли! А то Ритка всё съест!
        - Ага! - сестричка заморгала, глядя на меня сияющими глазами, и поцеловала. То ли благодаря, то ли прося прощения, то ли за всё сразу.
        Воскресенье, 3 июля. Утро
        Зеленоград, станция Крюково
        Обычно Рита по воскресеньям любит поспать, хотя бы до девяти, но в этот раз она стала ко мне приставать на целый час раньше. А я ж безотказный… Особенно, когда девичья настойчивость проявляется в полном согласии с революционным гимном: «…Грудью проложим себе!»
        Короче, ненаглядная умотала по делам на «Ижике», а мой путь лежал на автобусную остановку. Это может показаться странным для человека, который «стоит» полста миллионов долларов, но я не относился к швейцарским счетам с той же серьезностью, что и к своей сберкнижке.
        Исправно тратил валюту на опытные производства, на оборудование лабораторий и прочую «тимуровщину», а вот на себя, на родню расходовал по минимуму. Не из жадности. Скорее, из боязни разбаловать - и развратить.
        Ну, шубку на зиму я маме все равно куплю. Из соболя. Пусть ей будет приятно. А машину Ритке…
        Не хочу. А то еще домогаться по утрам перестанет…
        …Урча, подъехал канареечного цвета «ЛиАЗ», и с жалобным железистым скрежетом сложил узкие створки дверей. Пропустив женщину с заспанным карапузом, я вошел и первым делом уронил пятак в кассу-копилку. Вертя рукоятку, оторвал билет. Надо же, счастливый…
        Усевшись, стал думать, скользя взглядом по домам, по зеленым насаждениям, по людям, фланировавшим с провинциальной неспешностью.
        Я, может, и не соблюдал порой букву моего давнего Плана, но дух чтил, даже безбожно импровизируя. Да и везло мне!
        Ведь это моя была идея - курировать НТТМ во всесоюзном пространстве! Только я планировал выйти на этот уровень позже Олимпиады, и вдруг - дзынь! - Брежнев вручает мне ключи от Центроштаба… И оканчивать МГУ на втором курсе я не собирался, зато какая экономия времени!
        «А что у нас дальше по Плану? - складочка на переносице деловито углубилась. - Что, что...»
        В перспективе - пробиться во власть. Чтобы не наблюдать за ходом «перестройки», а вести ее, направлять и корректировать.
        И тут мне снова повезло - Андропов, выйдя в президенты, хочет видеть меня своим советником. Это хорошо, но мало. Я хочу сам! Моя хотелка исполнится, если сочтутся два фактора - поддержка меньшинства плюс известность у большинства. Меня должны узнавать, глядеть на меня с любопытством и шептаться за спиной!
        Слава целителя? Ни за что! Слава ученого? «Самое то»…
        - Проходите, проходите, товарищи! Весь зад пустой!
        - Передайте на билет…
        - Вы сходите на площади Юности?
        Уступив место бабуське с кошелкой, я скромно притулился на задней площадке. Грузным встряхиванием автобус отмечал каждую колдобину. Корма «ЛиАЗа» была ощутимо легче передней части, и подкидывала пассажиров так, что терялось чувство весомости. Школьники, хватаясь за поручни, радостно вопили в секунды зависания.
        - Утруска! - хихикнул пьяненький старичок, обнимавший стойку, как стриптизерша - шест.
        У-ух…
        …Добираться с окраины до станции долго - автобус тормозит на каждой остановке, но сегодня я никуда не спешил. Успею. Выходной.
        У мамы с Ритой был таинственный вид перед убытием. Настя напросилась к ним - и квартира опустела. Лишь запахи духов витали ароматным эхо.
        Пользуясь бесконтрольностью, я не стал завтракать. В кои веки можно нарушить семейный режим, перехватив по дороге вкуснятинку.
        «ЛиАЗ» выехал на Крюковскую площадь, и опустел - все заспешили к маленькому вокзальчику. «В Москву! В Москву!»
        Мне со всеми по дороге, но сначала…
        - Два пирожка с мясом, пожалуйста.
        - Пожалуйста! - пожилая продавщица в белом халате вручила мне бумажный пакет. - С вас двадцать копеек.
        Рассчитавшись, я едва удержался, чтобы не впиться в теплый бок пирожочка, «не отходя от кассы». Но электричка уже подкатывала к перрону, и толпа отъезжающих привычно заметалась, не ведая, стоять им, дожидаясь остановки состава, или бежать трусцой, подхватив багаж и волоча за руку малолетних.
        Будучи выше житейской суеты, я вошел в вагон и занял место у окна. Диванчик, сколоченный из лакированных реек, не расстроил меня жесткостью, да и не до того было - на пакете протаяли жирные пятна, а на дивный запах организм голодно уркнул. Не знаю, в чем секрет, но на станции Крюково торговали изум-мительными пирожками. Прожарка, толщина слоя теста, сочная начинка - совершеннейший баланс!
        Умяв по очереди оба кулинарных изделия, я откинулся на спинку дивана и занялся любимым делом пассажира - созерцать наплывавшие пейзажи за окном и слушать перестук колес.
        Запруженные в автобусе мысли потекли, накладываясь на мелькавшие решетчатые мачты, частивший товарняк, проплывавшие вблизи и вдали дачи и колхозные угодья, трубы и корпуса, многоэтажки и приземистые депо.
        Мне есть, чем удивить народ, но статус, статус… Пока что я никто, и по своей значимости недалеко ушел от десятиклассника или второкурсника. А чтобы устроиться куда-нибудь в МФТИ, даже младшим научным сотрудником, одного диплома маловато будет. Мною не одолен еще один уровень - аспирантура. Трех-четырех лет мне хватит, чтобы написать добротную кандидатскую диссертацию. «Исследование физических свойств ВТСП купратов в рамках модели сверхпроводящего спаривания с отталкивательным взаимодействием».
        Может, и за два года управлюсь. Опыт есть. Вот тогда-то и наступит время думать о разных премиях и телесъемках…
        Электричка азартно вызванивала на стыках извечную железнодорожную песнь, увозя меня в прекрасное далёко.
        Тот же день, позже
        Москва, улица Малая Бронная
        Мама с Ритой подметали, отмывали, протирали, наводя немыслимый блеск в гостиной, далее - везде. Меня подмывало ядовито испросить разрешения натереть паркет, но струхнул - еще веником поддадут, с них станется…
        Иногда женщины впадают в воинственный экстаз. Особенно сильно это проявляется во время свадебных хлопот - комсомолки, атеистки, зубрившие диалектический материализм, вдруг начинают цепляться за бабушкины ритуалы, с пристрастием следуя стародавним обычаям, над которыми хихикали совсем недавно. Ради счастья «кровиночки» все средства хороши! Мало ли, что поповские бредни… А вдруг поможет?
        Глянув на стрелки часов, бесстрастно отмахивавших маятником, я забрюзжал:
        - Ну, хватит уже! Гости вот-вот подъедут, а вы непричесанные, распаренные…
        - Всё-всё, сыночка! - зажурчала мамуля, суетливо развязывая передник.
        Обе хранительницы домашнего очага чмокнули меня в щечку по очереди, и удалились, шлепая тапками. Я выдохнул.
        Намеченное мероприятие не то, что нервировало, но напрягало. Наивные усилия моих женщин умиляли, уводя от главного - Настиного счастья.
        Да, все эти сердечные дела свалились неожиданно…
        «Разве? - перебил я сам себя. - А кто шептался с сестренкой насчет мальчиков? Вот, не отвлекался бы ты на всяких олигархов, разузнал бы всё про некоего Славика!»
        А толку? Как повлиять на девичье сердечко? Да никак.
        У нас все в роду выходили замуж в восемнадцать. И Рита, и мама, тогда уже беременная. А баба Клава и вовсе в семнадцать расписалась. И что им пенять? Не погуляли, не намиловались всласть? А оно им надо? Ага, искать любимого опытным путем…
        Вот и Настя пошла проторенной дорожкой - за любовью, за счастьем. Плохо то, что все эти возвышенные материи частенько упираются в житейские неурядицы. Я не желаю сестричке крушения чувств на жирных волнах быта. Но и содержать молодых, обеспечив их квартирой, машиной и прочими атрибутами налаженной жизни - чревато. Вот и думай…
        Дверной звонок сыграл негромкую мелодию, но чудился сиреной боевой тревоги. Женщины набежали сразу, и выстроились в рядок, одетые небогато и стильно. Настя и вовсе играла скромницу в простеньком платье с белыми манжетами и отложным воротничком того же невестина цвета.
        - Вольно! - ухмыльнулся я, и пошел открывать дверь.
        За порогом стояла чета Рощиных - коренастый, налитой здоровьем «сват» с простецким лицом потомственного землепашца, и румяная, в меру упитанная «сватья». Бледный жених реял за спинами родителей.
        - Здравствуйте… - растерянно вытолкнула Славкина мама.
        - Я, хоть и дипломат… - натянул улыбку глава семейства. - А что говорить в таких случаях, понятия не имею!
        - Мне проще, - мягко сказал я, и сделал широкий жест: - Прошу!
        Усадив сватов за стол и всех перезнакомив, решил разрядить атмосферу неловкости. Да и кому еще? Теперь я - старший в клане Гариных…
        - А давайте выпьем! - непринужденно вылетело из меня. - За встречу! Екатерина Романовна… Что предпочитаете?
        - Водочки! - отчаянно пискнула сватья, выдавая славное деревенское прошлое.
        - И мне тогда! - махнул рукой Антон Кириллович.
        Плеснув гостям «Столичной», маму с Ритой я угостил «Шато-Марго» урожая шестьдесят седьмого года, а молодым и «Крем-соды» довольно.
        - Признаться, я и сам не в курсе очередности тостов, - слова будто сами лились из меня, как у заправского тамады, - но, раз уж мы встретились, давайте выпьем за родителей!
        Рюмки сошлись с бокалами, вызванивая наперебой, и славный армянский коньячок живо согрел меня. Закусок на столе хватало, демонстрируя высокий уровень жизни Гариных. Я даже осетрины достал копченой и настоящих охотничьих колбасок - из дикой кабанятины.
        - Это ваша квартира? - заоглядывалась Екатерина Романовна. - Ой, лестницу вижу!
        - Да, - небрежно повела рукой Рита, - там две спальни наверху.
        - Мы с Настей живем в Зеленограде, - внесла ясность мама. - А Миша с Ритой - в «красном доме»… На Строителей, да, Риточка? А это - вторая Мишина квартира.
        - Наследство, - уточнил я.
        - Очень даже ничего! - впечатлилась сватья, то поднимая голову к сверкающей люстре, то глазами водя по картинам в резных багетах. - А где же Петр Семенович?
        - Помню, заходил к нам в торгпредство, - добродушно запыхтел сват, вертя в толстых, но ловких пальцах граненую ножку рюмки, и неуклюже, всем корпусом, повернулся к маме. - Я временно в Праге работаю! Второй год уже, хе-хе…
        - Такой представительный мужчина! - закатила глаза Екатерина Романовна, не замечая, как отвердевает мамино лицо.
        Я ощутил всплеск Настиных эмоций, и кивнул ей. Сестричка медленно поднялась.
        - Папа… - вытолкнула она. - Папа погиб три месяца назад.
        - О-ох! - сватья рывком закрыла рот ладонями, и затрясла головой, округляя глаза в неподдельном ужасе.
        - Настенька! - вскочил Слава. - Я не знал! Я…
        Девушка, вздрагивая губами, вышла из-за стола. Бормоча: «Простите… Простите…», убежала на кухню. Владислав заметался, и я показал ему глазами: топай, давай, утешай! Парень сорвался с места, чуть не опрокинув стул.
        - Господи, господи… - причитала Екатерина Романовна, и разрыдалась, простая душа. - Да как же это! Господи, горе-то какое…
        Тут и мамины плечи затряслись, и Рита заплакала. Сватья подхватилась, пошла к маме виниться - и они заревели втроем.
        - Как же это? - потрясенно бормотал Антон Кириллович. - Недавно же совсем видел его! Зимой… Да… Вот жизнь… А как… Что, вообще? - он крякнул от смущения. - Нашел время…
        - Отца убили, - жестко сказал я. - Виновный… понес заслуженное наказание.
        В дверях показались молодые. Слава обнимал за плечи поникшую Настю.
        - А давайте помянем Петра Семеновича! - твердым голосом сказал сват, отодвигая стул.
        - Ой, давай! - шмыгнула носом сватья.
        Все встали, и выпили, не чокаясь. Я оглядел своих родных - и людей, готовых с нами породниться.
        - Настя… Слава… Вы не переживайте, всё у вас будет хорошо. Просто жизнь… Она такая. Сегодня спрыскиваем радость, а завтра, глядишь, заливаем горе. Слав, налей девушке и себе по чуть-чуть. Антон Кириллович… - сват быстренько обслужил маму и Риту, а я подлил Екатерине Романовне. - Сегодня, - мой голос окреп, - почти ничего в вашей жизни не изменится, кроме положения - вы станете женихом и невестой. А уж что случится год спустя - или не случится, зависит только от вас. Будущее не наступает - оно станет таким, каким вы его построите. За молодых!
        Звон поплыл по гостиной, дробясь и затухая. Мерное качание маятника стало слышней - часы вели отсчет будущего.
        Глава 16
        ГЛАВА 16.
        Пятница, 7 июля. День
        Москва, Ленинские горы
        Рассеянный свет отражался от солидных фолиантов и потертых папок, пухлых от бумаг. Легчайшая пыльца вилась в солнечном луче, придавая ему вещественность, и свербила в носу.
        - Я, как десантник, - хохотнул Дмитрий Дмитриевич, залезая на стремянку и шарясь на книжной полке под самым потолком. - Сделана работа - и сразу же бросок вперед! А как же!
        - Только так и надо, - поддакнул я снизу, придерживая лестницу-«раскладушку», и борясь с позывами чихнуть.
        Мне Иваненко был очень интересен - один из величайших физиков ХХ века, как-никак. Просто не надо путать человека и ученого, иногда эти сути не пересекаются.
        Да, Дмитрий Дмитриевич грызся с Ландау, с Таммом, но и те были хороши - затевали скандальчики вполне в обезьяньем духе. Это, когда аргументы иссякают, и оппоненты, злобно визжа, швыряются шкурками бананов, вперемежку с пометом. Причем, сам Ландау выкрутился в духе «оттепели»: мол, моя ненависть к Иваненко объяснима и по-человечески понятна: тот при аресте дал против меня показания! Ложь. Это Лёва Ландау заложил «Димуса»!
        Но какое мне дело до ссор гениев? А мой научный руководитель - обыкновенный гений. Sic!
        Кто автор протонно-нейтронной модели атомного ядра и первой модели ядерных сил? Иваненко! А ведь это фундаментальнейшее открытие! Теория альфа-распада Гамова и протон-нейтронная модель Иваненко сразу вывели СССР в мировые ядерные державы. «Вы сэкономили нам пять лет!» - говорил Дмитрию Дмитриевичу министр «средмаша» Славский. Семь нобелевских лауреатов - Дирак, Юкава, Бор, Гелл-Манн и еще кто-то, - оставили свои изречения на стенах физфаковского кабинета Иваненко… Истинное признание!
        Впрочем, не менее важным для меня было отношение завкафедрой к своим аспирантам. Дмитрий Дмитриевич никогда не осаживал, не подавлял «молодого». А уж если ему самому становилась любопытна аспирантская тема, то отношения «учитель-ученик» и вовсе переворачивались. Не удивительно, что выученики Иваненко, «отпущенные на волю», очень рано становились самостоятельными учеными.
        - Очень, очень занятно… - тянул научрук, нащупывая ногой ступеньки. - Значит, купраты?[1]
        - Да, Дмитрий Дмитриевич, - кивнул я, глядя снизу вверх. - Мы возились с купратом лантана и бария, а сюда, на Физфак, я притаскивал купрат из оксидов висмута, стронция и чистого калия. Но каков физический механизм их высокотемпературной сверхпроводимости при семидесяти семи градусах Кельвина[2] - не ясно. Самое же интересное, что и при более высокой температуре, когда сверхпроводимость пропадает, купраты сильно отличаются от обычных металлов. Например, их электрическое сопротивление с понижением температуры падает линейно, а не пропорционально квадрату разницы температур. Это противоречит теории ферми-жидкости, разработанной Ландау…
        - Очень, очень интересно, юноша… - Иваненко спустился и медленно потер руки. - Тогда… Действуйте! Набирайте статистику, исследуйте эти… м-м… странные металлы! Что у вас в плане?
        - Иттриево-бариевый купрат, - отчеканил я, - таллиево-бариево-кальциевый и ртутно-бариево-кальциевый!
        - Действуйте! - с удовольствием повторил научрук.
        - Есть! - бойко ответил я.
        Суббота, 8 июля. Утро
        Афганистан, Кабул
        Название президентского дворца - Арг - переводится просто: «цитадель». Резиденция и впрямь прикрыта мощными крепостными стенами с башнями, а вот за ними и прячутся палаты, мечеть, дворики и сады. Персональный парадиз.
        Закинув «калаш» за спину, Зенков облокотился о выщербленный парапет. Двух месяцев хватило, чтобы исходить афганскую столицу вдоль и поперек. В центре, где на Чикен-стрит толпятся туристы и хиппи, и на базарных улочках вдоль Кабул-дарьи, «речки-говнотечки», по грубому, но меткому определению «Квадрата». И в глинобитных трущобах на склонах гор Асмэи и Алиабад.
        Но даже в кварталах, выстроенных «шурави»[3] на выезде из Кабула в Джелалабад, ощущается восточная дремучесть. Прошедшие века держат афганцев цепко, не отпускают в будущее.
        Прищурившись, Жека разглядел с высоты купчика, ведущего за собой гордо выступавших верблюдов. На голове у торгаша пакуль - значит, пуштун. Узбеки местные или таджики носят круглые тюбетейки без узоров, а хазарейцы напяливают чалмы…
        - Товарищ старший сержант! - грянул «Кузя», будто подкравшись.
        - Отставить, - лениво молвил Зенков, поправляя голубой берет. - Стой, да высматривай нарушителей.
        - А уже… - растерялся Кузьмин.
        Женька в это время поглядывал на зеленые газоны внутреннего дворика, замкнутого двухэтажной галереей. На травке резвились дети сардара, а кто постарше, прятались в тени аркады.
        - Что, не понял? - рассеянно переспросил Зенков.
        - Во-оздух! - протяжно заорал «Кузя».
        Жека развернулся, как ужаленный, лишь сейчас различив слабый громыхающий гул. С востока, прячась в сверкании солнца, налетали истребители «МиГ-21». За треугольные крылья летуны прозвали их «балалайками», но бренчать на них умели неплохо.
        С ревом, сотрясая крыши и души, «мигари» пронеслись над Аргом, расходясь на виражах. Взвыла сирена, на позиции бросались русские солдаты и местные аскеры. Президентскую охрану по-прежнему возглавлял майор Зия, но Дауд-Хан больше доверял «шурави» - помнил, как в апреле на Арг перли танки, и как вся улица перед дворцом, от колонны независимости до самых ворот, была забита коптящей бронетехникой. Десантура выбила тогда всю 4-ю танковую бригаду!
        - «Квадра-ат»! - заорал Жека, подхватывая каску. - Где ходишь?
        - Ле-чу… - пропыхтел негабаритный «дед», взбираясь по крутым ступеням. Под мышками он тащил два ПЗРК «Стрела-3», а догонял его капитан Марьин.
        - Готовы? - рявкнул командир.
        - Так точно! - отчеканил Зенков, подхватывая «трубу».
        На дальней башне задолбила спаренная зенитка, но толку от нее было мало. Истребители вышли из разворота и неслись на малой высоте, опасаясь ПВО. Было видно, как бешеные вихри турбулентности закручивают пыль и мусор, ломают навесы и дуканы, треплют редкие деревья…
        Жека аккуратно пристроил комплекс на плече, навел… То ли летчик струхнул, то ли что, а только самолет с подвешенными блоками НУРСов отвалил в сторону, ложась на крыло. С громовым шипением толкнулась ракетка, покидая тесную трубу, аки злобный джинн - потертую лампу. Мгновенно распушив дымный хвост, «Стрела-3» вонзилась в брюхо «мигарю», пропарывая металл.
        Истребитель лопнул, распадаясь, и полетел мимо дворца, вытягивая клубящееся облако пламени.
        У пилота второго истребителя нервы были покрепче - стробоскопически мерцали огни авиапушек; мелкие, но зловредные снарядики крошили стены цитадели.
        «Квадрат» эффектно присел на колено, цепким хватом удерживая ПЗРК. Пуск!
        «МиГу» лететь было - пара секунд. Он пронесся поверху, расшвыривая десантников - под тугим и горячим накатом воздуха не устоишь.
        Падая, Жека заметил, как страшно надувается фюзеляж самолета, тут же прорываясь выхлопами мятущегося огня. Горящие обломки, кувыркаясь по касательной, пропахали землю за стенами дворца.
        - Попал! - торжествующе взвыл «Квадрат». - Га-га-га!
        - Их было четыре! - возбужденно закричал «Кузя», поднимаясь на коленки. - Один смылся, гад!
        - А другой и разворачиваться постеснялся, - фыркнул Зенков, отряхивая берет.
        - Всё еще круче, - воздвигшись, Марьин быстро оглядел горизонты. - Сюда шли пять «восьмерок»[4] с десантом. Их «опустили» на подходе, а связались поздно… Ладно. Отбили, и хрен с ними, со всеми!
        Жека потряс головой. Оглох, что ли? Да нет, вроде… Просто обычные звуки, даже гогот «Квадрата», кажутся безмолвием после авианалета.
        «На ля гер, как на ля гер!» - ухмыльнулся Зенков, глядя на женщин, опасливо выглядывавших из-за тонких колонн галереи. За крепостной стеной возносились в небо чадные шлейфы. Ветер с гор клонил их, унося запах гари.
        «В Кабуле всё спокойно…»
        Понедельник, 10 июля. Утро
        Зеленоград, 1-й Западный проезд
        Настя упругим шагом дошла от остановки до проходной, и взбежала по ступеням. Автобусы ходят каждые три-четыре минуты, и надо быть разгильдяем-извращенцем, чтобы опоздать на работу.
        За бликовавшей стеклянной дверью виднелся турникет и будка охраны - всё очень продуманно и строго. И серьезно - первый отдел тут бдел изо всех сил, блюдя государственные тайны.
        Сколько она всяких пугающих бумаг подписала… Ужас!
        Конечно, неделя рабочего стажа - это меньше, чем ничего, но ведь в отделе кадров на нее завели настоящую трудовую книжку. Работница!
        Войдя, девушка мельком заметила Олега из «чистого цеха», но сделала вид, что он не попал в ее поле зрения. И, как всегда, проснулся страх: не забыт ли номер?!
        «Двадцать три, двадцать три, - твердила про себя Настя. - Моя цифра - двадцать три!»
        Подойдя в «полосатой» панели, усеянной белыми и черными кнопками, она решительно вдавила кругляшок с четким клеймом «23» - и привела в действие хитрую механику. С другой стороны панели упал пропуск, и лента-конвейер мигом донесла его охраннику.
        Смену высиживал седоусый Михалыч - вечно в круглых очках и неизменной кепке. Девчонки рассказывали, что он еще в НКВД служил - им Берия специально ледяной взгляд вырабатывал. Чтобы так - глянул на подозреваемого, и тот сразу в слезы: «Пиши, начальник!»
        Поглядывая на «Анастасию Гарину, стажера», Михалыч сверил «подлинник» с фото, и сунул пропуск девушке. Пользуйся, мол.
        Настя церемонно кивнула, толкая турникет, но спешить не стала. Времени и так с запасом, лучше маму дождаться, она обещала «только туда - и обратно!»
        Кивая полузнакомым коллегам и даже тем, кого не знала, но встречала в цеху, девушка прождала ровно минуту. Ее губы невольно дрогнули, складываясь в улыбку, стоило услышать знакомый цокот каблучков, стремительный и суматошный.
        Щелкнул турникет, блеснув нержавейкой, и мама улыбнулась, завидев «дочечку».
        - Давно ждешь? - оживленно заговорила она, мимоходом притиснув дитятко.
        - Шестьдесят секунд! Что в?ходила?
        Они зашагали длинным подземным переходом, и родительница повела рукой, придавая словам больше значимости.
        - Филипп опять куда-то умотал, а Марк сказал, что в лаборанты тебя только через месяц переведут.
        - Так, это нормально! - порадовалась Настя. - Я, вообще, думала, что через полгода!
        - Ну, тогда ладно…
        - Здрасте, Лидия Васильевна! - скороговоркой поздоровался баскетбольной вышины парень с роскошным соломенным чубом.
        - Здравствуй, Костя, - улыбнулась мастер химводоочистки и, наклоняясь, тихонько поинтересовалась у дочки: - Девочки со смены тебя еще не ревнуют? Смотри, как мальчики заглядываются!
        - Вот еще! - фыркнула Настя, и добавила в запале: - На тебя, между прочим, тоже! Ой…
        Мама приобняла ее за плечи. Она улыбалась по-прежнему, вот только к глазам приливала печаль.
        - Ма-ам… - заныла Гарина-младшая. - Прости!
        - Глупенькая! - нежно укорила Гарина-старшая. - За что? Думаешь, я сама не вижу? Нравится мужчинам приятно, но… Как-то не до того.
        - Понимаю, - вздохнула Настя.
        - Вперед тогда, понятливенькая моя! Без двадцати уже…
        Показав свои пропуска вахтеру на входе в цех, обе поднялись в бытовку.
        - Мам, а почему у нас штампики разные? У меня «стрелочки», а у тебя «часики»?
        - А потому, любопытненькая моя, что у меня круглосуточный проход, а у тебя только в рабочее время. Только учти: мы работаем с девяти до шести, а ходить тебе можно с десяти до пяти. Поняла?
        - Я понятливенькая! - залучилась «дочечка».
        * * *
        Лифт поднял Настю на третий - технический этаж. Громадный объем был забит оборудованием - гудели насосы, круглились особые емкости, не выделяющие примесей в воду, бесшумно работали прямоточные ионно-обменные фильтры. Здесь готовили ультрачистую воду марки «А» из исходной артезианской, обессоливая, дегазируя и даже деионизируя - только такой аш-два-о промывают кристаллы микросхем.
        В самый первый день стажерку смешил ее комбинезон с капюшоном. Дышать строго через маску, на ногах - бахилы… Смех увял, стоило увидеть баки с грозными названиями: «Серная кислота», «Фторметан», «Аммиак»… А по всему этажу - душевые стойки, чтобы быстро смыть с себя убийственную гадость, да аварийные комплекты химзащиты. Не зевай!
        Настя резко обернулась. Показалось, что ли? Как будто кто крадется за ней, прячась за извивами труб, за источниками питания… Да нет же!
        Девушка углядела сутулую долговязую личность в комбезе, и усмехнулась. Костя Валиев! Правду Ирка сказала: работа на заводе - отличное испытание на верность. Искушения сами тебя ищут! Нескладные, правда, зато под два метра ростом…
        - И долго ты будешь прятаться? - насмешливо спросила Настя.
        - Да я… это… - тут же бодро отозвался Костя. - Показания снимаю! Приборов, ага… Слу-ушай! А мне сказали, что ты в театральный не поступила. Это правда?
        - Нет! - отрезала девушка. - Передай своим информаторам, что я вообще никуда не поступала! И не собираюсь. Пока.
        - Да я ж ничего такого! - заоправдывался аппаратчик ХВО. - Просто… Это… Ты про нашу студию «Факир» слышала?
        - Не-ет… А что это вообще?
        - Сокращение! - воспрял Валиев. - «Факультет имени Райкина»! Ну, мы там сценарии сочиняем, посмешнее чтоб… Сценки всякие разыгрываем… А скоро КВН!
        - Так его ж закрыли, вроде.
        - Открыли! - воскликнул Костя торжествующе. - Весной еще, когда на ЦТ Морозова вернули. А у нас как… Раз в год, с четверга на воскресенье, выезжаем на нашу базу отдыха в Конаково - мы, заводские, и еще там, от корпусов «Б», «П», «Г» и «Д». Разделяемся на три отряда - и занимаемся дуракавалянием! Испытываем на людях свои шуточки, репетируем, так сказать, вживую. А в сентябре городской КВН намечается. Будут команды от «Зеленоградстроя», от «Теплоцентрали», от МИЭТ и НИИМП… «Ангстрем» - не знаю, а мы точно выступим! - смолкнув, он просительно затянул: - Давай к нам, а?
        В душе у Насти сладко заныло. КВН… Сцена… Когда она в последний раз выступала хоть? В девятом? Нет, аж в восьмом классе… С ума сойти…
        - И когда у вас… дуракаваляние намечается?
        - Так в следующий четверг! - воспрял Костя, и спросил с замиранием: - Записывать?
        - Записывай!
        Маска прятала лицо Валиева, но широчайшую улыбку скрыть не сумела.
        [1] Сложные соединения меди.
        [2] Точка кипения азота.
        [3] Шурави - советский человек.
        [4] Вертолет «Ми-8».
        Глава 17
        ГЛАВА 17.
        Среда, 12 июля. День
        Московская область, «Москва-река-4»
        Верхний этаж президентского «терема» выглядывал над макушками молоденьких елей, серебрясь некрашеным срубом. Солнечный жар опадал на высокую, острую крышу, и скатывался по гладкой волнистости бревен.
        Духоту сдувал слабый ветер, прихватывая речную влагу.
        И тишина… Лишь в чащобе резво тенькали птахи, да издали доносились смутные клики мальчишей, бултыхавшихся в ряби прогретого плёса.
        Я покосился на Андропова. Президент шагал рядом, неторопливо шурша гравием. Он не переодевался после «встречи на высшем уровне», только пиджак снял, да галстук. А сверху свою любимую кофту накинул, заношенную и растянутую, но ему в ней уютно.
        Заняв высший пост, Юрий Владимирович и со старой дачи не стал съезжать - обжился. Да и зачем? Тихо, привольно… В знойный летний день укроешься в тенечке, а хвойный дух так и витает, словно изысканное благовоние… Хорошо!
        - Герек принял все наши условия, - неторопливо вымолвил Андропов, - даже самые жесткие. Осознал, что доигрался, сразу поумнел…
        - Правитель из него никудышный, - осторожно вставил я.
        - Что не дано, то не дано, - покивал Ю Вэ, соглашаясь, и усмехнулся. - Только не ему Польшу из «дупы»[1]вытаскивать, сами как-нибудь… Представляю, что его разлюбезная «Монд» напишет! И про «советскую марионетку», и про «диктат Кремля»…
        - Потерпит! - фыркнул я. - Ох, не доверяю я этим пшекам… Как и чехам, кстати. Да и болгары не лучше…
        - И «братушки» вам не угодили? - рассмеялся президент СССР.
        - Да ну их… Всегда нас предавали! И в русско-турецкую, и в обе мировые. Правильно Достоевский про славян писал! На одних немцев можно положиться, да и то с оговорками… Открывать границы не передумали, Юрий Владимирович?
        - Всё по плану, - утвердительно кивнул глава государства рабочих и крестьян. - С первого января. ГДР, Польша, Венгрия, Чехословакия, Куба…
        - Тогда полегче станет. Ну, как полегче… Пока пшеки или чехи не убедятся, что Союз реально богатеет, верности от них не жди. «Я так думаю!» - жест Мимино мне удался.
        - Правильно мыслите, Миша, - тонко улыбнулся Ю Вэ. - Знаете… Я обещал вашей Рите разбор полетов учинить, сразу, как вернетесь из Штатов, но прихожу к выводу, что вас впору к награде представлять! И это как минимум. Мне с утра приносят сводки, и я вижу, сколько миллиардов долларов, фунтов, марок или франков работает на нас. Даже «Стандарт Чартеред банк», принадлежащий семье Барухов, исправно вкладывается в ОЭЗ! И Ротшильды туда же, и Рокфеллеры… Морганы, Кохи, Уолтоны… Вам, Миша, удалось склонить к сотрудничеству главных буржуинов! И сразу - разрядка!
        - Не преувеличивайте, Юрий Владимирович, - мягко парировал я. - Мне тоже казалось, что олигархи рулят миром, но там всё куда запутанней. Ведь есть еще кланы Виндзоров, Кеннеди, Бушей… Эти куда бедней Дэвида нашего Рокфеллера, но тоже могущественны. Буржуи царствуют, а эти правят. И им невыгодна разрядка! Ведь так удобно назначить СССР врагом демократии и свободы, а все свои недоработки, ошибки, глупости валить на «кремлевский режим»! Западные куркули несут нам свои инвестиции ради наживы, а вот политические элиты… Эти, пока им не врежешь хорошенько, договариваться не станут! - попыхтев, помявшись, я забормотал: - Только вы меня не слушайте особо. Профессионализма за мною - ноль целых ноль-ноль… Так, самодеятельность развожу. А то наговорю тут…
        Мы вышли из тени на свет, и Андропов сильно сощурился, приставляя ладонь козырьком ко лбу.
        - Не волнуйтесь за мою информированность, Миша, - произнес он улыбчиво. - Профессионалов у меня хватает и, пока я не проверю все условия задачи до последней запятой, решать ее не возьмусь. Мне просто интересно живое мнение советского человека, узнавшего, какое будущее нам уготовано. Да, порой вы бываете запальчивы, не признавая полутонов, или чересчур жестки там, где полезна гибкость. Но это как раз нормально. Это обычный человек, если ударят его по левой щеке, тут же дает сдачи, а политику только и остается, что улыбаться врагу. Когда за тобой двести пятьдесят миллионов душ, и ты в ответе за каждого, поневоле утрешься… А насчет «врезать хорошенько»… Да, тут я с вами согласен, Миша, - Ю Вэ поправил очки и, щурясь, глянул на небо, невинно голубевшее в прогале между сосен, зажимавших аллею. - Мне понравился ваш термин… э-э… прокси-война. Мы давали жизни американцам в Корее, во Вьетнаме… А сейчас… Вы посмотрите только, как развернулись берберы в Ливии, в Алжире, в Марокко! Начали с робких вылазок, а нынче целые фронты - Кабилийский, Триполитанский… Не краснейте, Миша! - хохотнул он. - Ваша же идея!
        - Это я от удовольствия, - мне удалось справиться со смущением.
        «Имею право!» - подумал с вызовом. Спасибо, конечно, товарищам иудеям - они через Эфиопию перетаскали берберам горы старого оружия, и нашего, и своего. И пошла потеха…
        Марокканцев как вымело из САДР! А израильтяне, под крышей «Союзфосфора», роются на месторождении Бу-Краа… Прижмут берберы «братского вождя» Каддафи - и потянутся в Хайфу танкеры. Всё по-честному, как Настя выражается. Союзу ССР - военно-политические дивиденды, Израилю - экономические. А нам и своих ресурсов хватает…
        - Юрий Владимирович, - решился я перевести разговор на другую тему, - а что слышно о моих девчонках? Не обижают их там?
        - Да они сами кого хочешь, обидят! - рассмеялся президент. - Дроздов буквально вчера связывался, а до этого Добрынин звонил. Всё там в порядке. Светлана лечит… э-э… принимающую сторону, наезжая в Бостон - это там Гарвард, да? А Наталья через день пропадает в каком-то МИТе…
        - Массачусетский технологический, - кивнул я. - Вроде нашей «Бауманки». Ну, и хорошо.
        Заглянув в беседку, оплетенную вьюном, мы двинулись обратно по другой аллее, закатанной в серый асфальт, кое-где тронутый трещинами.
        - А с Афганистаном вы не ошиблись, Миша, - задумчиво вымолвил Юрий Владимирович. - Я, признаться, до последнего не верил, что халькисты решатся на дворцовый переворот. В апреле мы едва успели предупредить Дауда, а летом… Да вы читали, наверное!
        Мне оставалось только кивнуть, соглашаясь. Андропов не дал увести себя от темы. Ну, и ладно. Интересуетесь мнением советского человека? Нате.
        - Меня сейчас больше Китай беспокоит, - признался я, стряхивая с волос упавшую хвоинку. - Американцы не выносят русского медведя, их корчит от усиления СССР, но они готовы прикармливать китайского дракона - у нас под боком. Мао давно заигрывал со Штатами, даже шоу на Даманском устроил, лишь бы понравиться дяде Сэму. А теперь «Поднебесной» дали зеленый свет, чтобы росла, жирела - и однажды отведала медвежатинки…
        - Да, я помню, - медленно проговорил президент. - Вы об этом писали в одном из своих… э-э… писем. О Дэн Сяопине, о негласном лозунге КПК: «Наша цель - капитализм!» И… Да, о военном конфликте Китая с Вьетнамом. Хм… Миша, а вам не кажется, что присутствие нашего флота на базе Камрань может смешать планы НОАК?
        - Вполне возможно, Юрий Владимирович, - согласился я. - Вообще, мне кажется, что даже прокси-войн стоит избегать. Если только США не затеют что-нибудь серьезное против наших союзников, вроде заварушки во Вьетнаме, как в прошлом, или в Ираке, как в будущем. Нет, с американцами мямлить нельзя, надо сразу хук слева, и прямым в челюсть! Но сейчас, когда Пекин нищ, а Москва богатеет, появляется уникальный шанс нажиться на китайском экономическом чуде. Хотя… Чего там чудесного? Фокус прост - граждане КНР будут пахать без выходных за миску риса. А мы обеспечим их нефтью, газом, углем - и технологиями. Только пусть заплатят настоящую цену!
        - Чтобы попали в зависимость от нас? - сверкнул очками Андропов.
        - Ну, да! Вон, как штатовцы английского лёву прикормили! Да и орёлика немецкого. Я даже подумал… Возможно, стоит, для начала, Кубе помочь? Пусть какая-нибудь наша «Азовсталь» отгрохает металлургический комбинат в Никаро, тем более что никеля там полно, а руду можно завозить морем из Бразилии. Можно еще танкерами нефть переправлять из Венесуэлы - в Сьенфуэгос или в Сантьяго-де-Куба…
        - …Где какая-нибудь наша «Татнефть» забабахает нефтепереработающий завод! - подхватил Юрий Владимирович, кивая и улыбаясь.
        - Именно! Будем торговать с Латинской Америкой прокатом и бензином, а янки - завидовать и слюноточить! И тракторный завод откроем, и автомобильный… Удобрения там выпускать, шины, генераторы, одежду шить… Кубе - налоги и рабочие места, нам - прибыль. Разве плохо?
        - Хорошо, Миша, очень хорошо! - Андропов глубоко вздохнул, не уныло, а от избытка сил. - Послушайте… А вы не помните случайно, не собирался ли в будущем так называемый саммит Большой пятерки?
        - Большой пятерки? - задрал я брови.
        - Да, по числу постоянных членов Совета безопасности ООН.
        - Н-нет, Юрий Владимирович. Была Большая семерка, даже Большая Двадцатка, но пятерка точно не собиралась.
        - Значит, история меняет-таки курс! - подмигнул президент. - Это хорошо… Для зачина. В августе съедется и слетится эта самая «великолепная пятерка». Советский Союз буду представлять я, Китай - председатель КПК Хуа Гофэн. От Франции прибудет Валери Жискар д`Эстен, от Британии - Джеймс Каллаган, от Штатов - Форд. Вот такая сборная… Сначала хотели провести матч… тьфу, саммит… в Лондоне, но потом согласовали местом встречи Париж, - Ю Вэ развернулся ко мне лицом. - Убедительно прошу вас, Миша, сопровождать меня. В качестве моего советника и консультанта.
        - О-ля-ля… - вздохнул я и пожал плечами. - А пуркуа бы и нет, как выражается один мой друг. Хорошо, Юрий Владимирович.
        Андропов широко улыбнулся.
        - Документы на имя Михаэля Шлака и Майкла Борна у вас уже есть, придется оформить советский паспорт… Два паспорта. На Михаила и Маргариту Гариных.
        - А вот так еще лучше! - ухмыльнулся я.
        Понедельник, 17 июля. День
        Москва, проспект Вернадского
        - Вчера еще всё выслал! - нахмурился я, придерживая трубку плечом, и накручивая градусы японской печи - в ней запекалась металлокерамическая масса.
        - Да нету тут… - пробубнили на линии.
        - А приложение ты открывал?
        - Приложение?.. - растерялся абонент. Глухо донеслось кликанье. - А-а, точно…
        - Балбес, - буркнул я, клацнув трубкой.
        Телефон дождался, пока я доверну терморегулятор, пока гляну на успокаивающее подмигивание индикатора вакуумной помпы, и грянул снова, противным своим звонком баламутя неустоявшуюся тишину.
        - Алло!
        - Товарищ Га-арин? - в манерном женском голосе угадывалось полнейшее безразличие к научно-техническому творчеству молодежи, и растущее нетерпение. Видимо, поручение начальства застало врасплох, оторвав от более важных дел - нанесения лака на ногти или подмазывания век.
        - Слушаю.
        - Вам нужно подписа-ать счет-фактурки…
        - А вы, вообще, чьих будете? - мой тон окрасился в цвета легкой хамоватости.
        - Я-я? «Стройбанка»…
        - В таком случае, принесите бумаги в Центроштаб. Не будет меня на месте, отдадите техническому директору или дежурному. Вечером я всё подпишу. До свидания.
        Вероятно, барышня на том конце провода растерянно шлепает густо накрашенными ресницами, размышляя, не послали ли ее, и как далеко находится пункт назначения.
        - Задрали… - выцедил я, склоняясь к дисплею. Компьютерное бессилие раздражало, да и чем мне поможет «железо»?
        Взвесив в руке увесистые неодимовые магниты, я бережно выложил их на лабораторный стол. Опасливо наклоняя термос с жидким азотом, плеснул парящей жидкости в кювету.
        «Опыт, сын ошибок трудных…» - подумал я, цепляя пинцетом «таблетку» металлокерамического спека, и окунул ее в азот.
        Подержим немного… Выкладываем…
        Я разжал пинцет, но «таблетка», чуть колыхаясь, осталась висеть над мощными магнитами. Вот и все достижения…
        Покривившись, я отошел к окну. Отсюда хорошо была видна стройплощадка. Со дна глубокого котлована росли мощные опорные колонны. Как раз подкатил «КамАЗ» с округлой «бочкой» миксера. Хлынула тяжкая серая масса…
        Арматурный костяк наполнился бетонной плотью.
        За спиной щелкнула дверь, и бодрый голос Иваненко сказал:
        - А-а! Вот вы где прячетесь!
        - Бесполезно! - рассмеялся я, оборачиваясь. - Все равно находят! Звонят и звонят… Здравствуйте, Дмитрий Дмитриевич!
        - Приветствую, коллега, - научрук крепко пожал мою руку, и с любопытством осмотрелся. - Ого! - он огладил корпус новенького спектрометра. - Атомно-абсорбционный? Здорово… Ну, и как успехи? Хм… Судя по выражению вашего лица, они вас больше удручают. М-м?
        - Хуже, - вздохнул я. - Пугают.
        - Ну-ка, ну-ка… - затянул Иваненко, и присел на подоконник. - Излагайте.
        Почесав за ухом, я выложил на стол пухлую стопку протоколов наблюдений и прочих научных бумаг.
        - Помните, вы как-то назвали купраты «странными металлами»? Так и есть. Купраты просто напрашиваются на место между классическими металлами, в которых электроны передвигаются свободно, и изоляторами, где электроны занимают фиксированные позиции. А в купратах они двигаются, но как-то медленно, словно одолжение делают. Потом, сильное магнитное поле, как известно, подавляет сверхпроводимость, и я решил проверить, как поведут себя «странные металлы», станут ли они похожими на обычные? Мы с ребятами подняли напряженность поля почти до шестидесяти тесла, но оказалось, что и в таких условиях сопротивление в купратах, как и от температуры, меняется линейно, а не в соответствии с квадратичным законом, как положено «нормальным» металлам. Получается, что они как бы ленятся проявлять «металлические» свойства! Я даже думаю… может, это вообще новая, переходная между изоляторами и металлами, форма материи?
        По лицу Иваненко гуляла рассеянная улыбка.
        - Ага… - тихонько протянул он. - Мысли есть?
        - Возможно, в «странных металлах» нарушается принцип Паули, - осторожно, словно нащупывая путь по тонкому льду, выговорил я. - И эта радикально новая форма материи определяется последствиями квантовой запутанности в макроскопическом мире?
        Я откровенно побаивался. Это в будущем о запутанных квантах судачат наперебой, а пока что Аспе лишь ломает голову, как все смертные. Свой опыт, доказывающий «призрачное дальнодействие», он поставит года три спустя…
        Однако мои страхи сыграли ложную тревогу - Иваненко только шире улыбнулся.
        - Восторг… - вытолкнул он. - Дружище Миша! Вы хоть представляете, до чего докопались?!
        - Представляю… - тускло вздохнул я.
        - Немедленно! - лязгнул научный руководитель. - Немедленно пишите статью - вашу гипотезу нужно застолбить! Так… Если в «Физикал Ревью»… М-м… Нужен эксперимент!
        Послав по известному адресу Алена Аспе, я отбарабанил:
        - У меня пока готова схема опыта для проверки несепарабельности квантовой механики!
        Спросит - не спросит? Поверит - не поверит? Я поднапрягся, восстанавливая в уме схему эксперимента. Два потока фотонов с нулевым суммарным спином влетают в призмы Николя. Дальше - двойное лучепреломление… поляризации каждого из фотонов делятся на элементарные… пучки падают на детекторы… Сигналы с детекторов пропускаются через фотоумножители, попадают в регистратор - и вуаля - вычисляется неравенство Белла!
        Иваненко не спросил.
        Помолчав секунду или две, словно усваивая сказанное, он пожал мне руку, и резко сказал, как выдохнул:
        - Действуйте!
        Четверг, 20 июля. День
        Калининская область, Конаково
        База отдыха выглядела именно тем, чем была - базой отдыха. Но где! На острове в Московском море! И пускай это всего лишь водохранилище, зато простор какой!
        Корпуса базы выстроили в виде громадных бревенчатых изб в два этажа - они выглядывали из густого леса, где елки путались с березами, а прямо от крыльца упадал недолгий склон к травянистому пляжу. Мелкие волнишки накатывались, лизали босые ноги, словно упрашивая скинуть платье - и плюхнуться, разменять горячее солнце на прохладную - да что там! - на теплую воду.
        Настя успокоилась и повеселела. Вместе с ней понаехало человек сто - молодых, зубастых. Веселых и находчивых.
        Теплоход отчалил от дощатой пристани - и остров стал обитаемым. Парни сразу кинулись натягивать волейбольную сетку, а пожилой коллектив базы помолодел будто - поварихи и прочий персонал забегали, засуетились. На кухне растапливали печи и месили тесто, а в номерах перестилали белье - за открытыми окнами хлопали простыни, надуваясь парусами. Суетливый истопник шустро таскал дрова, нагоняя пар в бане, а комсорг бегал по этажам, распределяя спальные места. Крики неслись со всех сторон:
        - А танцы будут?
        - И еще какие! Декаданс!
        - Упадничество? Э-э… А-а!
        - Дошло?
        - Товарищи-и! Обед через два часа!
        - Ой, я столько не выдержу…
        - Танечка, я тебя спасу! Поделюсь пирожком! Э-э… Половиной пирожка!
        - МИЭТ! Собираемся в столовой! Слышали?
        - Слышали, слышали…
        - А рыба здесь как?
        - Не, Саш, рыба здесь сазан!
        - Настя, привет!
        Гарина испытала налет живого вихря по имени Марина. Малознакомая одноклассница вскружила ее с неподдельным энтузиазмом, и Настя поневоле заулыбалась в ответ бурлившему восторгу.
        - Привет! Так ты тоже здесь?
        - Ну, да! Поработаю, освоюсь - и поступлю на заочный! А ты?
        - Думаю пока! - неловко рассмеялась Гарина.
        - И правильно! - тут же поддержала ее Марина. - И не спеши, время еще есть. А то пойдешь не туда, и будешь маяться всю жизнь! Ой, всё, я побежала - «забью» место! А хочешь, вместе будем?
        - Давай! - легко согласилась Настя. Марина - болтушка, но они тут всего-то до воскресенья…
        Девушка убежала, мотая пышным хвостом крашеных волос, а Валиев, маячивший неподалеку, тут же приблизился на «пионерскую дистанцию».
        - Наш отряд по жребию займет тутошний кинозальчик, - заговорил он деловитым тоном, но серьезный настрой сбивала белозубая улыбка. - Устроим прогон по сценкам! Ты как? Готова?
        - Всегда готова! - отсалютовала Настя.
        ** *
        - Ну, и как тебе Слава? - заговорщицки осведомилась Марина.
        - Никак, - покраснела Гарина.
        - То есть, вы с ним еще не… ни разу, вообще?
        По тому, как одноклассница опускала «стыдные» глаголы, Настя заключила, что Марина больше рассуждает о взаимоотношениях полов, чем занимается «этим».
        - А ты? - прищурилась она.
        - Да я… - смешалась нечаянная подруга. - Пробовала только. А он… размазня такая! Красный весь, трясется… Да ну!
        - Гарина, Пивоварова! - разнесся строгий голос Кости. - Ваш выход!
        Настя упруго вскочила, и шагнула в проход между рядов сидений. Вот только никакого чинного партера не наблюдалось - отряд кавээнщиков-заводчан расселся вольно, и вел себя, как первый класс в культпоходе. Ребята и девчата вертелись, болтали, смеялись, оборачивались, вставали и пересаживались. Вот Аллочка с пятого техэтажа погрозила соседу сзади. Не помогло. Тогда она развернулась, и треснула приставучего папкой по голове…
        Досмотреть акт насилия не удалось - крашеные ступеньки вынесли Настю на гулкую сцену. Полузабытая радость всколыхнулась в девушке, и протаяла улыбкой. Зал тут же отозвался стихийными хлопками.
        Хмуро поглядывая на зрителей, Валиев скомандовал:
        - Реквизит!
        Трое парней с первого ряда тут же сорвались с мест, и бегом вынесли тумбочки, стулья и телефоны.
        - Каждой твари по паре! - хихикнул Олег из чистого цеха, протягивая выступающим белые переднички, наверняка заимствованные у поварих.
        - Начинаем! - прикрикнул Костя, отходя за кулисы, и пригашивая свет в зале. Зато два маленьких прожектора под потолком вспыхнули, высвечивая сцену.
        Марина накинула передник, играя молодую жену, и сняла трубку. Накрутила номер… Настин «беспроводной» телефон не зазвонил, но невидимый Валиев проверещал тонким голоском:
        - Динь-динь-динь!
        По залу прокатились смешки, а Гарина сняла трубку, изображая несвойственную ей томность:
        - Аллё-у?..
        - Анечка, привет! - затараторила Марина. - Ты одна? А мой с раннего утра с друзьями укатил! На рыбалку! То не добудишься, а тут сам! Представляешь?
        - Представляю… - Настя растопырила пальцы, будто любуясь маникюром, и подула на «лак». - А мой на охоту подался.
        - Да-а?! С настоящим ружьем?
        - Та-анечка! - ласково протянула «Анечка». - «Охота», «рыбалка» и «гараж» - это такой мужской шифр. На самом деле они не чинят машины, не ловят рыбу и не стреляют в уток.
        - А что же они делают?
        - Наливают - и пьют.
        - Да-а?! А откуда ты все это знаешь?
        Настя покровительственно улыбнулась.
        - Де-евочка, ты сколько уже замужем?
        - Три месяца!
        - А я, - весомо сказала Гарина, - четыре! Опыт, знаешь ли.
        - Всё ты врешь! Я тебе не верю! - отчаянно пропищала Марина, и бросила трубку.
        Настя снисходительно усмехнулась, потянулась, раскидывая руки - и чувствуя, как у парней в зале учащается пульс. Волна удовольствия погнала волну вдохновения. Разлохматив волосы, девушка сымпровизировала:
        - Пивка, что-ли, хлебнуть? Пока никто не видит…
        С ма-аленькой задержкой донеслась команда Кости:
        - «Мужья», пошли!
        Два парня в балахонистых плащах и огромных сапогах вломились, каждый в свою «квартиру». Суженый «Танечки» гордо протянул ей общипанную курицу, держа «синего птаха» за шею.
        Марина, словно прозревая, затянула:
        - Так ты ж на рыбалку, вроде, ходил?
        - Ну, да! - бодро выдал «муж», заметно шатаясь, и потряс «уловом»: - Потрясная выйдет уха!
        - Вот я… тебя… сейчас… - медленно, с угрозой, проговорила «жена», вооружаясь синюшной тушкой. - Этим лещом… Этой стерлядью!
        Один из прожекторов выключился, чтобы не пугать зрителей жестокой расправой.
        Настя вышла на свет, собрав пальцы в ухват. Встряхнула «бутылкой», и приложилась к «горлышку». Хорошо пошло. А тут и муженек явился, потрясая копченой селедкой.
        - Аня! - еле выговорил он заплетающимся языком. - Дичь!
        - Потрошенная? - вопросительно задралась бровка.
        - Да! - резко кивнул «муж», едва не теряя равновесие. - Эт-мы дробь выка-кава… выко-выва… вы-ка-вы-ри-вы-вали! Жаркое выйдет… М-м-м… Объеденье!
        - Завтра объешься, - зловеще наобещала «опытная» Настя, - когда прос… выспишься!
        Зажегся свет, и зрители неистово захлопали.
        - Текст корявый, согласен! - лучился Валиев. - Но ты его «вытащила» своей вос-хи-ти-тельной игрой! У тебя настоящий талант, Настенька! Вот, поверь моему опыту!
        Девушка засмеялась, впервые чувствуя себя своей среди своих, и торжественно хлопнула Костю селедкой по плечу, как королева мечом, посвящая в рыцари.
        [1] С польского - задница.
        Глава 18
        ГЛАВА 18.
        Суббота, 29 июля. Раннее утро
        Москва, улица Строителей
        Утро занялось, как по заказу - ночью моросило, и ворохи кудлатых облаков толклись в небесах, застя солнце. Нахальные лучи не лезли в окна, сгоняя дремоту, а тут еще и дождик шуршит за стеклом, будто нашептывает: «Сегодня выходной… А у Риты - каникулы… Спи, моя радость, усни…»
        Люблю я это ленивое удовольствие, когда не нужно вставать, как по тревоге, поспешно умываться-одеваться-завтракать, и нырять в круговорот будней! Лежишь себе, потягиваешься вволю, ворочаешься, а встаешь не по будильнику, а по своему хотению…
        По хотению… Хм. Рита шевельнулась, поджимая ноги, и я тут же перекатился, обнял, осязая гладкое, шелковистое, упругое.
        - М-м-м… - отозвалась девушка, перекладывая мою руку себе на грудь. - Бесстыдник…
        Я прижался еще теснее, пальцами настойчиво теребя отвердевший сосок, и прошептал:
        - С годовщиной!
        Рита, пыхтя, перекатилась лицом ко мне. Глаза ее были закрыты, словно досматривали таявший сон, а губы улыбались. Я накрыл их своими - и мое желание стало исполняться. Будильник с тумбочки будто таращился на нас - зеленые циферки высвечивали «08:00».
        Скрещенья рук… Скрещенья ног… Одеяло - на пол… Простыню - в жгут…
        Когда мы угомонились, часы натикали без пятнадцати девять.
        - Мы целый год вместе… - невнятно пробормотала девушка, и потерлась щекой о мою грудь.
        - Первый год, - уточнил я, перебирая растрепанные волосы подруги жизни.
        - И их будет много-премного?
        - А как же… Нам еще серебряную свадьбу праздновать, потом золотую…
        - И я тебе не надоем?..
        - Где твои губки?
        - Какие? - хихикнула Рита.
        - Бесстыдница… - я подвинулся, нащупывая сухой, податливый ротик, и поцеловал, смыкая инь и янь. А моя рука пошарила под подушкой, и вытянула бархатную коробочку. - Примерь.
        - Это мне? - моментально ожила девушка. Повозившись, она уселась на пятки. - А что там?
        - Открой, - улыбнулся я.
        Было очень интересно - и приятно! - следить, как по Ритиному лицу перебегают отсветы души. Вот промахнула слабая тень неверия. Ее стирает сполох восхищения… И затмевает сияние счастья.
        - Это, правда, мне? Это же…
        Тут любопытный луч протиснулся между кумулюсов, и радужное сверканье ударило в девичьи глаза. У «Тиффани» я купил бриллиантовые сережки и перстень с камушком в три карата…
        - Ух, ты! - толкнулся восторженный писк. Дрогнув, женушка часто заморгала: - Мишечка… Но они же… Они очень, очень дорогие…
        - Риточка… - пошел я «в сознанку». - Я эти деньги честно заработал. Одну половину отдал в Фонд мира, а другую перечислил во «Внешпосылторг». У нас теперь столько чеков в «Березку»… На всю жизнь хватит, и еще останется!
        - Добы-ытчик… - интимно выдохнула девушка, подползая на четвереньках. Быстро чмокнув в губы, она отпрянула, со смешком уворачиваясь от моих рук.
        Семеня на носочках, Рита убежала к зеркалу, а мне осталось провожать ее влюбленным взглядом. Тугое, налитое тело девушки нигде не тряслось, лишь груди вздрагивали, качаясь приспело и волнующе. Так бы и смотрел, не отрываясь…
        Вскоре шлепанье босых ног потянулось в спальню, и красавица замерла на пороге, поводя головой. Серьги рассыпали иглистые высверки, словно гроздочки крошечных фонариков.
        - Ну, как я тебе? - Ритин голос ломался, да и губки не удерживали нарочито надменный изгиб, порываясь растянуться. - Ты не туда смотришь!
        - Туда, - слабо улыбнулся я. - Ты у меня самая-самая красивая. Везде! От ушек - и до кончиков пальцев на ножках. И я люблю тебя всю. Люблю твою шейку. И попку, и коленки. Люблю, когда ты ворчишь на меня или надуваешь губки. Люблю… ну, тут надо на поэзию переходить! Люблю ревнивую жгучесть в твоих глазках, и ласковую растерянность мыслей… Я даже твои изъяны любил бы, будь они у тебя вообще!
        Тихонько взвизгнув, девушка бросилась на смятую постель, и приникла, трепеща, как в самый первый раз.
        - Я тоже тебя люблю! - сорвался ее голос. - Такого… Всякого! И всего! Каждый день твержу себе, что так не бывает, что так не должно быть! А оно есть… Счастье! - воскликнула Рита, раскидывая руки. - Для меня одной - и даром!
        Там же, позже
        - Думаешь, твои придут? - улыбчиво щурясь, Рита резала кабачки. Чоп. Чоп. Чоп.
        - Припрутся, вот увидишь! - сказал я, посмеиваясь. Скинув нарезанные кругляши в миску, полил их маслом, сыпанул специй - и выложил на противень. Лето у нас - кабачковый период…
        Чоп. Чоп. Чоп… Звякнул ножик.
        - Знаешь… - девушка обняла меня со спины. - Мне сегодня совсем-совсем никто не нужен. Только ты…
        - Тихий семейный вечер… - вздохнул я, поглаживая Ритины руки. - Негромко наигрывает музыка… В полутемной комнате трепещут свечи на сквозняке… Блики огней отражаются в твоих глазах и на хрустальных гранях бокалов…
        - Ты заговорил, как поэт! - девичьи губы коснулись моей шеи - и мурашки побежали по телу.
        - Настроение такое сегодня… Кстати! У меня для тебя подарок.
        - Так ты ж уже! - Рита повертела изящной конечностью, демонстрируя переливы кольца с бриллиантиком.
        - Это не считается… - я вытащил из кармана красную книжицу, и протянул жене через плечо. - Вот.
        - Паспорт? - неуверенно пробормотала Рита.
        - Заграничный! - значительно добавил я. - И с визой!
        Девушка лихорадочно пролистала документ, и ахнула:
        - Франция?!
        - Ну, да, - небрежно отпустил я, - надо бы заглянуть в Париж…
        - И-и-и!
        Маргарита Гарина, двадцати лет от роду, запрыгала как девочка, которую обещали сводить в зоопарк и купить мороженое в
        придачу.
        А меня вдруг морозцем пробрало - опять всё у нас хорошо! Очень хорошо, лучше просто не бывает. Как тогда, в поганом месяце апреле…
        Усилием воли я упрятал негатив в глубокие закоулки памяти, и через силу улыбнулся.
        «Бди, скотина! - пригрозил себе. - Бди изо всех сил! Ходи и оглядывайся! Просчитывай каждый шаг, думай над каждым словом. Если что-нибудь случится с Риткой… Я не знаю, что с тобой сделаю!»
        Мои губы скривились в усмешке - напугал ежа колючками! - и тут же смягчили изгиб.
        Потискав приплясывавшую девушку, я засмеялся вполне натурально, и тут грянул дверной звонок.
        - Ты был прав! - расхохоталась Рита, шаловливо мутузя меня, и вприпрыжку поскакала открывать. Продолжая улыбаться, я вслушался. Родня!
        - Всё понимаю, Риточка! - частил мамин голос. - Но как же не зайти, не поздравить!
        - Мы ненадолго! - успокоительно прозвенела Настя.
        - Ну уж, нет уж! - отвергла хозяйка происки гостий. - А на кого я столько наготовила?
        Выйдя навстречу, я торжественно объявил:
        - Тапок хватит на всех!
        Мама успокоено засмеялась, и пошла меня обнимать. Сестричка ее обогнала.
        - Поздравляю, поздравляю!
        - Моя ж ты прелесть! - проворковал я, невольно пародируя Голума.
        - Только мы к вам без подарков, - смутилась мамуля.
        - Здрасте, а поцелуи?
        Веселая, по-настоящему праздничная суматоха возвелась в квадрат, стоило дверям открыться, впуская Светлану с Наташей.
        - Хэллоу! - прозрачный клик близняшки истончился в радостный писк, и меня завертел новый круг обнимашек.
        - А мы только-только прилетели, и сразу к вам! - щебетала Ивернева, крутясь в модном джинсовом сарафане.
        - Куды ж сразу столько красоты на один квадратный метр? - деланно забурчал я, удаляясь на кухню. Довольное хихиканье проводило меня, а запах запеченных кабачков звал к себе неудержимо.
        Лопаткой я перебросил подрумянившиеся кружочки в миску, щедро надавив чеснока и натерев сыра. Перемешивая, навострил уши. Так и есть - оживленное шушуканье перешло в восторженное аханье…
        * * *
        Праздник удался. На радостях женщины уговорили две бутылки розового «Чинзано», и слопали все кабачки. Голоса их зазвучали громче, смех раздавался чаще, глаза блестели и сияли.
        Сначала выпили за «ситцевую свадьбу», потом обмыли поездку в Париж, отметили возвращение Светки с Наташкой… Тостов хватило на всех.
        По-моему, гостьи с хозяйкой даже не заметили, как я технично покинул застолье. Ощутив позыв к одиночеству, уединился на балконе. Винные пары поддерживали во мне тонус, а захмелевшее сознание уговаривало не пугаться моментов счастья.
        Счастье - это мимолетный взмах синих крыльев, сполох радуги в сумерках, блаженный промельк в череде секунд и лет! Его не ухватишь и не удержишь, да и зачем? Прекрасные мгновенья не для того освещают жизнь, чтобы изматывать оргастической усладой. Они, как маячки, подмигивают на пути: «Правильно живешь, человек!»
        А всё остальное - судьба…
        Звякнула балконная дверь, выпуская Настю, примерившую Наташкин сарафан.
        - Не вынес давления красоты на квадратный метр? - весело заговорила девушка, но я ощутил, что оживление - деланное.
        - Настенька-а… - завел я ласково. - Выкладывай.
        Сестричка покраснела.
        - Да я даже не знаю… - нескладно забормотала она, водя ладошами по толстым перилам. - Правда… Маме я не говорила… В общем… У нас, на работе, один парень есть, Костя его зовут. Он… мы, когда были в Конаково… Он мне в любви признался.
        - Это нормально, Настя, - мягко уверил я.
        - Да, но… - девушка опустила глаза, теребя джинсовую ткань. - Ведь помолвка… А мне без Славы даже скучно не было! А потом, когда мы уже вернулись… Костя пригласил меня в кино, и я пошла. Он проводил меня, и… И мы поцеловались. И как теперь, не знаю…
        Я приобнял сестричку на тяжком вздохе, и она сама прильнула, затихая.
        - А никто не знает, Настя. Ты только себя не вини, ладно? И не спеши, не надо. Угодила в любовный «треугольник»? Бывает… Не знаешь, как справиться с сердечным разладом? А ты подожди с выбором. Не гадай: «любит - не любит». Убедись сначала, кто тебе милее - Слава или Костя. Может, и не тот, и не другой! Кстати, со Славой ты встречалась?
        - Не-а, - помотала Настя головой. - Но он звонил! Два раза. Тетю Катю видела… Говорит, Славик «весь в учебе». Возвращается поздно, похудел…
        Мы смолкли, наблюдая за круговертью дворовой жизни.
        Малышня вопила изо всех сил, упражняясь в догонялках. Бабушки высиживали у подъездов, собирая инсайдерскую информацию, а вокруг новеньких «Жигулей» суетился владелец, любовно протирая то стекло, то зеркальце, лишь бы машина блестела ярче.
        - Ты только вообрази себе, что поступила не мудро, а поддавшись чувствам, этой весьма непрочной материи, - молвил я раздумчиво. - Вышла за Славу замуж, забеременела, родила… И вдруг встретила Костю! И поняла вдруг, что именно он - твоя судьба. И вот как быть тогда? Как жить дальше с опостылевшим мужем? Уйти к любимому? А дитя? Ведь малышу нужны оба - и мама, и папа. Понимаешь? Пока что у тебя обычная житейская драма, а то, что я сейчас представил…
        - …Трагедия, - вытолкнула сестренка, и обняла меня. - Спасибо, Миш… Вот, нагрузила тебя, да? - она смущенно засмеялась. - Только ты не тревожься, ладно? Сам же говорил, что я умница! Буду ждать, буду думать, и все пойму о себе!
        Я чмокнул ее в щечку, и Настя упорхнула, мелькнув синим подолом, как тенью счастья. В комнате Гарину-младшую встретила смешливая возня, и на балкон прорвались сразу двое - Света и Наташа.
        - Что, думал спрятаться от нас? - подозрительно громко спросила Шевелева. - Не вышло!
        - От нас не скроешься! - хихикнула Ивернева, и качнулась, хватаясь за меня. - Ой, девчонки… и мальчишки! Я совсем пьяная! Фу-у…
        - А еще комсомолка! - пригвоздила ее Светлана.
        - Иже херувимы… - покаянно свесила голову Наталья.
        И обе, как по команде, скисли от смеха. Моя секретарша справилась первой, и приняла торжественный вид.
        - Поздравь меня! Я замуж выхожу.
        - Это за кого же? - радость за девушку причудливо смешалась во мне с ревнивым неудовольствием.
        - А я его импер… импор-тировала! - Наташа снова сорвалась в хихиканье. - Пра-авда! Мы с Дональдом в МИТе познакомились. Дональд Истли - хакер. В компах разбирается, в софте… Я ему показала «АмРис», Дон и влюбился! - она закалачила руки вкруг моей шеи и спросила ласково: - Ты меня отпускаешь?
        - Неохотно, - честно признался я.
        - Еще бы! - донесся ехидный Ритин комментарий. - Как же ему теперь Наташкиными «вайтлс» любоваться?
        - А вот и неправда!
        Пока я не наговорил лишнего, Светлана со смехом потянула нас под крышу.
        - За это надо выпить! - настояла она. - За все три свадьбы!
        - А чья третья? - Ивернева попробовала недоуменно наморщить гладкий лоб, смахивая на киношную блондинку.
        - Моя! А, ну ты ж не видела… Юрка сделал мне предложение, прямо в аэропорту! Правда, втык получил от непосредственного начальства - за самоволку… Но не это же главное, верно?
        Я рассеянно кивнул, отдергивая штору. Пересекся глазами с виноватым Ритиным взглядом - таким жалостливым, таким просительным… И мигом излечился от обид.
        * * *
        Сумерки вкрадчиво затенили комнаты. Закатные лучи, пойманные тюлем, едва просвечивали, мрея под высокими потолками.
        Разговор за столом зашел на тряпичную тему, и мне в голову пришла блестящая идея - составить компанию телевизору.
        Шел «Клуб кинопутешествий». Под наигрыш барабанов за кадром, на экране раскатывалась жаркая саванна с необъятными баобабами и зонтиками акаций. Раскачивая тяжелой головой, угрюмо брел носорог. Слон, прядая ушами, методично вырывал пучки травы, околачивал корешки о ствол цветущей джакаранды, и отправлял в рот…
        Нетвердо ступая, приблизилась мама и бухнулась рядом.
        - Женский алкоголизм - самый проблемный… - смущенно пробормотала она. - Ох, голова завтра будет болеть… Хорошо еще, выходной!
        - Помогло? - улыбнулся я.
        - Ты знаешь, да! Отпустило как-то… - родительница откинулась на спинку. - А то… И шутишь, вроде, и смеешься, и болтаешь, а на заднем плане - чернота… - помолчав, она заговорила тихонько и стыдливо: - Слышал? Старос развелся со своей. Анна уезжает в Штаты, ей восстановили гражданство… А Настя тебе ничего не рассказывала?
        - М-м… - затруднился я. - О чем?
        - О новой квартире!
        - Нет, - удивился я, и оживленно заерзал. - Ну-ка, ну-ка…
        - Короче! - энергично начала мама. - Вчера, в столовой… Мы с Настькой как раз обедали. Подходит Филя… Филипп. Питеру, говорит, мы квартиру выделяли в «профессорской башне»!
        - Это… - затруднился я, и просветлел. - На площади Юности?
        - Ну, да! Там их три или четыре стоит, большие такие, кирпичные высотки. И планировка удобная, и метраж побольше, и вообще - центр! Вот туда мы с Настей и переедем в сентябре… - помолчав, мама зарумянилась, а в ее голосе пробилась трепетная звонкость. - Только вот… мне показалось, что Фил… м-м… что он немножко влюблен.
        - Мам, тебе не показалось, - улыбнулся я. - Помнишь, когда он приезжал к нам в Первомайск? Папу можно было и по телефону зазвать в Зелик, но Филиппу хотелось увидеть тебя!
        - Напридумываешь тут всякого… - розовое смущение подернулось вдруг темной злостью.
        - Мам, ну не сердись… - затянул я, подлащиваясь. - Ты молодая, красивая женщина! Что ж теперь, в монастырь подаваться? Никто же не говорит, будто твоя жизнь переменится завтра же! Наверное, и не в этом году. И… я не уговариваю, просто… Нельзя жить прошлым, надо жить будущим!
        Мама неожиданно всхлипнула.
        - Прости меня, сына. Так пусто иногда, так одиноко бывает… Живешь, как будто через силу… Ты прав, во всем прав, а я противлюсь по какой-то отчаянной глупости… Глупому отчаянию…
        Я бережно, молча обнял родимую мою женщину, подумав, что напиваться бывает полезно. Порой, чтобы выплеснуть свой крик, надо разжать стиснутые зубы…
        - Всё будет хорошо, мамулька, вот увидишь…
        Понедельник, 8 августа. День
        Париж, авеню Жорж V
        В отеле «Георг V» кто только из «селебов» не останавливался, а нынче у входа реяли красный и звездно-полосатый флаги - Андропов и Форд заняли президентские сьюты. Правда, советская и американская делегации вселились на разные этажи. Во избежание.
        Нам с Ритой достался обычный люкс, а других тут и не водилось. С балкона открывался потрясающий вид на кварталы Парижа - отсюда две минуты ходу до Елисейских Полей. Прямо напротив вытягивала шпиль старинная церковь, а за крышами и мансардами сквозила ажурная Эйфелева башня.
        Моя суженая медленно приблизилась к окну, и замерла, вбирая глазами осуществленную мечту. Не знаю уж, почему именно при слове «Париж» женщины вздыхают томно. О чем? Или о ком? О хамоватых парижанах?
        В прелестных головках советских девушек сложился причудливый калейдоскопный узор, где вырезки из модных журналов перемешаны с кадрами французского кино, а истины тонут в разливе слухов. Но прочь грубый и некрасивый реал!
        Бесшумно ступая по ковру, я подошел к Рите и нежно приобнял ее.
        - Смотри… - шепнула она, кивая на «Железную даму».[1]- Кака-ая…
        - Останкинская мне больше нравится, - я поцеловал Ритину шею, и девушка хихикнула, ежась. - Любуйся! Захочешь прогуляться - возьми с собой Рустама или Умара, люди проверенные. Карточку не потеряла?[2]
        - Не-а…
        - «Галери Лафайет» тут рядом, если что.
        - А ты куда? - встрепенулась женушка.
        - Решать мировые проблемы!
        Тот же день, позже
        Париж, Фобур Сент-Оноре
        Елисейский дворец не слишком меня впечатлил - Кремль куда величественней и державней. Нынешнюю резиденцию президента Франции строили для какого-то графа, потом Людовик номер пятнадцать подарил ее мадам де Помпадур. Чисто французский стиль.
        «ЗиЛ-114» мягко подкатил и остановился.
        - Миша, сядете неподалеку, рядом с референтом, - голос выдавал легкое волнение Андропова. - Боря шепнул мне, что Форд нигде не появляется один, за ним всюду ходят аж двое со сверхспособностями.
        - Да чего уж там «сверх», всё, как у людей, - пробурчал я. - Могли бы и Вольфа Мессинга пригласить мне в напарники…
        - Так он помер три года назад, - хладнокровно заметил президент СССР.
        - Да? Ну вот, опять я один остался…
        Издав короткий смешок, Юрий Владимирович выбрался из машины, а я за ним, теряясь за спинами прикрепленных. Гвардейцы сделали «на караул», и Андропов зашагал по красной ковровой дорожке, как кинозвезда. За ним печатал шаг Устинов, нагруженный «Чегетом» - ядерным чемоданчиком, и другие официальные лица.
        Юркий и подвижный французский «презик» долго скалился и тряс руку нашему под мельтешение фотовспышек, а затем проводил в один из салонов - так в Елисейском дворце именовали залы.
        За огромным круглым столом уже нахохлился хозяин Белого дома, поглядывая вокруг нервно и как-то загнанно, что ли.
        А вот это уже интересно! За спиной президента Штатов мялись двое моих знакомцев - таксист Рон, стоически переносивший дресс-код, и Оуэн. Патриотизм, что ли взыграл?
        «Ридернуть», как Света выражается, я не мог. Просто посмотрел на него через стол, и улыбнулся уголком рта.
        Чэнтри сильно вздрогнул, а я поманил его пальцем.
        Оуэн неловко поднялся, и двинулся вокруг стола переговоров. Я встал ему навстречу, и отошел к нише с мраморной статуей.
        - Привет, ковбой.
        - Ты пришел убить президента? - прямо спросил метагом.
        - Твой босс хотел меня ликвидировать, - мой голос звучал спокойно, но сухо, - и я бы за это скромное желание, максимум, набил бы ему морду. И закрыли тему!
        Оуэн мигом расцвел.
        - Ага! Миха… Спасибо!
        - Не за что, ковбой.
        Чэнтри мигом вернулся на место, потянулся к Форду, зашептал сбивчиво… Первый Джентльмен склонился к нему, недовольно кривя рот - и пришатнулся, жадно вслушиваясь. Ожил, заерзал, как помилованный…
        Равнодушно отвернувшись, я подсел ближе к Андропову. Пожилой переводчик наблюдал за моими эволюциями спокойно - старая школа. Если молодой человек находится рядом с главой государства, значит, так надо. Начальству виднее.
        - Юрий Владимирович…
        Ю Вэ откинулся на спинку роскошного золоченого кресла.
        - Форд настроен положительно. Его тревожит Ирак и наше присутствие в Африке. Думаю, можно поднять кубинский вопрос… И объявить Одессу, Калининград и Владивосток офшорными зонами.
        Андропов кивнул.
        - Француз? - шевельнул он губами.
        - Д`Эстен, в общем-то, настроен на сотрудничество с нами, но… С одной стороны, он недоволен гегемонией доллара, упрекает американцев в «непомерных привилегиях», но лезет обратно в НАТО. Что, если предложить ему платежи в рублях и франках?
        Президент тонко улыбнулся.
        - Форд будет недоволен.
        - Переживет как-нибудь.
        - Хм… А гордый бритт?
        - Бритты давно засунули гордость… в одно место. Как скажут янки, так и сделают.
        - Товарищ Хуа?
        - «Рыночники» скоро отрешат его от власти. Времени мало, но… Я тут подумал… А что, если помочь товарищу? Предложить ему наш путь - рыночный, но без частной собственности и эксплуатации? Тогда Хуа Гофэн обязательно наберет сторонников. Победит ли Дэн Сяопина - неизвестно, но раскол выйдет знатный!
        - А мы выигрываем в любом случае, - кивнул Андропов.
        Тут Валери Жискар д`Эстен поднялся и толкнул речь, выводя трели о свободе и демократии, о единстве Объединенных Наций в годы войны, и ослепительных перспективах будущего - мирного, стабильного, благополучного…
        Саммит начался. Свору журналюг скоро выгонят, и пойдет серьезное толковище. Перекачанный, разжиревший орел на пару с облезлым, закомплексованным львом, горластый петух и полудохлый, вечно голодный дракон встретились с русским медведем - с виду добродушным увальнем, но лапа у него железная…
        [1] La dame de fer - прозвище Эйфелевой башни.
        [2] Первые банковские карты с магнитной полосой появились в 1960-м, но в описываемое время карточки принимали в магазинах с помощью импринтера - это устройство делало слип, пропечатывая выпуклый номер карты на бланке.
        Глава 19
        ГЛАВА 19.
        Четверг, 11 августа. День
        Париж, Елисейские Поля
        - После дождика в четверг… - пробормотала Рита, прикрыв глаза зеркальными очками.
        Ночью моросило, и с утра навалилась духота, но к обеду жара спала - задул западный ветер. Имея хотя бы долю воображения, можно было унюхать бодрящий соленый дух, занесенный с океана.
        - Хорошо… - вздохнула девушка, обнимая мою руку. Легкие парижские нравы дозволяли и не такое.
        Я поцеловал стройную шейку, и Рита хихикнула, ежась и тискаясь ко мне. Правда, хорошо…
        «Реал политик» за дни саммита мне в извилинах навязла, а сегодня выдался целый день, свободный от дипломатической суеты, от беготни по магазинам, и мы просто бродили по городу.
        Измерили глазами высоту собора Парижской Богоматери, прогулялись по набережной Орфевр, постояли на мосту, перекинутому через Сену, заглянули в кафешку - нас усадили за столик под навесом, и мы благодушно созерцали, как протекает мимо жизнь. Классика!
        - Знаешь, я как-то даже успокоилась, - безмятежно затянула Рита, откидываясь на плетенную спинку, и разглядывая круассан - доесть или хватит?
        - Насмотрелась? - явил я понимание.
        - Ага… Я и в Лондоне хотела побывать, и в Риме… А сейчас думаю: да ладно, потом как-нибудь.
        - Лондон тоже стоит мессы…
        Хозяин кафе - пышноусый толстяк с закатанными рукавами, в длинном переднике и в берете на лысеющей голове - неожиданно засуетился, и выставил на свободный столик телевизор. Подтянул провод, похлопотал, и зигзаги помех слились в черно-белую картинку. Шла пресс-конференция.
        Президент Франции смахивал на шустрого ведущего. Улыбаясь и пошучивая, он пригласил к хлипкой трибунке Андропова. Юрий Владимирович выглядел весьма представительно - и костюмчик на нем сидел, и очки поблескивали, и незримо реяла аура председателя КГБ.
        Скороговорку журналиста я понимал с пятого на десятое. Андропов кивнул, и усмехнулся.
        - Рано пока говорить о достигнутом на саммите и давать оценку, - грассирующий перевод мешал, но голос президента СССР звучал вполне различимо. - Принятые нами решения должны сначала воплотиться в жизнь. Скажу только за себя. Советский Союз готов реализовать практически всё, задуманное или предложенное на переговорах, однако политика не должна напоминать дорогу с односторонним движением. Наладить отношения - задача обоюдная… Что? - Юрий Владимирович терпеливо выслушал вопрос, кивая, и ответил, не раздумывая и подпуская беглую усмешку: - Нет, мадмуазель, вы не ошиблись. Мы действительно разрешили выполнять транссибирские перелеты широкофюзеляжным лайнерам… сколько их там есть… «Ди-Си- десять», «Эл-десять-одиннадцать», «Боингу-семьсот сорок семь». Летайте! Более того, с будущего года мы открываем летне-осеннюю навигацию по Северному морскому пути для иностранных судоходных компаний, обеспечивая проводку нашими атомными ледоколами «Ленин», «Арктика» и «Сибирь». В принципе, мы можем собирать караваны и в весенне-зимнюю навигацию, но только из судов ледового класса. Выгода очевидна. Ведь путь, скажем,
из Токио в Лондон вокруг Азии через Суэц почти вдвое длиннее, чем по арктическим морям. Считайте!
        Я оглянулся. Прохожие оборачивались, глядя на экран. Иные останавливались посмотреть, послушать, и живо обменивались мнениями.
        «Надо же! - ухмыльнулся я. - Русский президент - и трезвый, без ушанки и кудлатой бороды!»
        - Пошли? - шепнула Рита, доев-таки круассан.
        - Пошли, - вылезая из-за столика, я поинтересовался: - А куда?
        - А куда еще не ступала наша нога? - девушка церемонно взяла меня под ручку, но не выдержала, прижалась. - О! А давай, на Эйфелеву башню?
        - Давай!
        По авеню катились «Ситроены» и «Пежо», сигналя с французским акцентом. Толпы местных и заезжих зевак толклись на Шанс-Элизе, создавая некую предпраздничную суматоху, а вдали стягивала на себя перспективу тяжеловесная Триумфальная арка…
        Вторник, 16 августа. День
        Тегеран, район Шемиран
        Никогда в жизни Масуд Раджави не испытывал большего подъема, даже так - счастья! Годы борьбы и неволи, гибель товарищей, ненависть и отчаяние - всё долой, всё в прошлом! Вот с этих самых истекающих секунд начинается блистательное будущее.
        Шах трусливо бежал, исламская революция победила!
        Масуд никогда не признавался в собственном атеизме - зачем отталкивать миллионы глубоко верующих людей? Главное - революция! А прилагательное «исламская» можно и в кавычки взять…
        И к победе он пришел не под красным пролетарским знаменем, а под зеленым стягом пророка. Еще посмотрим, кто скорее выстроит великолепный Мир Справедливости - КПСС или Моджахедин-э Хальк!
        Согнав с лица блуждавшую улыбку, Раджави оглядел запруженную народом площадь, и вскинул кулак.
        - Аллаху акба-ар!
        Акустические системы, достойные знаменитых рок-групп, разнесли его клич-такбир, умножая до небесного грома. Эхо загуляло по окрестным улицам, и людские толпы восторженно взревели.
        - Правоверные, мы свергли шаха! - загремел Масуд, надсаживаясь. - Мы добились свободы! Больше никого не бросят в застенки за слово правды! Чего хочу я? Да того же, что нужно всем! Мира! Счастья! Благополучия! Против чего я боролся всю жизнь? Против нищеты и бесправия! В нашей великой стране не будет бездомных и голодных! Наши рабочие получат достойную зарплату и полный соцпакет, а заводчики и фабриканты будут исправно платить налоги! Наши крестьяне выкупят землю за считанные риалы, но только чтобы не продавали наделы и не отдавали в залог никому, кроме государства. А уж революционное правительство обеспечит пахарей всем, что нужно - дешевыми кредитами, отборными семенами, удобрениями, горючим для тракторов и самими тракторами! - оглядев волнующееся море голов и рук, он грянул: - Да здравствует Социалистическая Исламская Республика Иран!
        Человеческое море всколыхнулось могучим приливом, зашумело, как в буйный шторм, а затем, словно крик буревестника, пробился одинокий голос, высокий и протяжный:
        - Аллаху Акба-ар! Раджави рахбар![1]
        - Раджави рахба-ар! - глас народа сотряс воздух и, чудилось, даже реденькие облачка дрогнули в вышине.
        Масуд прерывисто вздохнул. Работы невпроворот, врагов - легион, третьи сутки на сон остается два-три часа, но ради таких вот мгновений стоит растрачивать жизнь!
        Четверг, 18 августа. Позднее утро
        Москва, Кремль
        Знаменитый Красный зал, где Ленин когда-то продавливал единогласное «за» у несговорчивого Совнаркома, давно уж сменил свой дизайн, остепенился как бы, но былой дух витал по-прежнему.
        Президент незаметно усмехнулся - Ильич давил авторитетом, и наркомы порой подмахивали декреты откровенно негодные, напитанные преходящим политическим моментом. Вольно же им было кричать о мировой революции! А вот решать сложные государственные задачи тяму не хватало.
        - Об итогах парижского саммита доложит товарищ Андропов, - объявил Суслов, окая сильнее обычного.
        - Для зачина, товарищи, скажу следующее, - начал Юрий Владимирович. - Встречу на высшем уровне организовали англосаксы, Вашингтон и Лондон. Остальные - так, массовка, даже миллиардный Китай. А причины неожиданной инициативы кроются в наших успехах, в нашей активной внешней и экономической политике. Мы создали Восточную Федерацию, сплотив Эфиопию, Сомали, Эритрею и объединенный Йемен. Образовали Сахарскую Арабскую Демократическую Республику. И сумели защитить молодые государства! Мы прямо способствовали территориальному расширению Израиля и Ирака, а недавно помогли прогрессивным силам Ирана свергнуть шаха. Мы поддерживаем национально-освободительное движение берберов в Марокко, Алжире и Ливии. Мы отстояли Польшу, и последовательно углубляем интеграцию соцстран в рамках Восточного Общего рынка. Более того, всё идет к тому, что уже в следующем году мы раздвинем эти рамки - переговоры с КНДР, Монголией, Лаосом, Камбоджей и Вьетнамом ведутся весьма интенсивно…
        - Простите, что перебиваю, - глухо заговорил Долгих. - Скажите, Юрий Владимирович, а есть ли перспективы присоединения к нашему экономическому союзу тех же Ирака и Ирана?
        - Перспективы есть, конечно… - Андропов сцепил пальцы, и облокотился на стол. - В недалеком будущем можно говорить и о привлечении Афганистана. Но, чтобы все эти планы сбылись, необходимо работать, работать и работать! В общем и в целом, товарищи, именно наш рост, наше развитие и усиление как раз и побудили вероятного противника на переговоры…
        Члены Политбюро согласно закивали, переглядываясь и перешептываясь.
        - И я еще не упомянул о нашем военном потенциале! - надавил президент, делая широкий жест в сторону министра обороны: - Дмитрий Федорович скажет об этом лучше.
        Устинов, сидевший немного набычась, кивнул.
        - Что говорить, товарищи, - пророкотал он. - Не будь нашего присутствия в Аравийском море, американцы обязательно решились бы на поддержку саудовцев с моря и с воздуха. Поэтому, кстати, я полностью поддерживаю товарища Огаркова - нам нужен сильный океанский флот!
        По залу прошел ропот, перемежаясь смешками.
        - Ну, да, - хмуро улыбнулся министр обороны, - ну, да… Помню свой запал и безграничную любовь к танкам! Да, был неправ. Танки остановят китайцев, если те попрут, а Запад делает упор на авиацию. Соответственно, на десантные вертолетоносцы и ударные авианосцы. Даже у вшивой Франции таких два, «Клемансо» и «Фош», и у англичан парочка сыщется, а у нас - ни одного! Заложили, правда, два авианесущих крейсера, «Харьков»[2] и «Ригу», один на двадцать самолетов, другой - на полсотни, но когда их зачислят в состав флота? Лет через пять, как минимум…
        - Ну, будет, будет, Дмитрий Федорыч! - смешливо прищурился Брежнев. - Тебе годика через два «Киров» передадут, да и «Атланты» на подходе. А ты тут военно-морские страдания развел! - развернувшись всем корпусом к президенту, председатель КПСС бодро заговорил: - Причины серьезные, что и говорить. А следствия? Выгадали мы чего от этого саммита?
        «Ревнует, что ли? - мелькнуло у Андропова. - Или завидует Леня?»
        Вслух он сказал, суховато и не вдаваясь в детали:
        - Мы с Фордом подписали предварительное соглашение по ОСВ-II. Полноценный договор подмахнем, надеюсь, к концу года в Вене. Будем готовить договор о сокращении стратегических наступательных потенциалов… Пока СНП-I. Что еще… На полях саммита встречались с Хуа Гофэном, хотели привлечь его на свою сторону, но товарищу Хуа, как капризной невесте, «надо подумать». Я не удержался и намекнул, в том смысле, что думать надо быстрее. По-моему, он понял намек… Товарищи! - президентский голос набрал твердости. - «Холодная война» продолжается, как бы нам не улыбались и не клялись в мире и дружбе! Хуже того, против нас затевается экономическая война, война санкций, эмбарго, блокад, пошлин и квот. Я запряг академиков, и прогноз неутешительный - у нас всего год или два, чтобы заместить импортное оборудование и делать его самим. В первую очередь, электронное и нефтегазовое…
        - Не пугай, Юра, - заворчал Леонид Ильич, насупив косматые брови. - Когда нам легко было? И сами покумекаем, и буржуев приманим - пускай нам через третьи страны, через подставные фирмы тягают «запрещенку»! Они ж за лишний цент удавятся! Хе-хе… Так что… - он шлепнул ладонями по столу. - Справимся! Куда мы денемся…
        Пятница, 2 сентября. День
        Зеленоград, аллея Лесные Пруды
        С вечера задул холодный ветер, словно природа строго следила за календарем. Сентябрь? Так, всё - лето кончилось! Добро пожаловать в осень.
        И впрямь, кое-где среди буйной зелени зажелтели мазки увядания, уже и первые жухлые листья полетели наискосок.
        Я сделал глубокий вдох. Нет, печальная, чуть-чуть грибная прель пока не тревожила обоняние, запахи гуляли летние - натягивало вянущей травой и сухой, нагретой солнцем землей.
        Люблю унылую пору. И вовсе не стариковская натура причиной тому, мне с детства нравилась сырая осенняя прохлада, и шорох опада под ногами. Ах, эти плавные и грустные промельки наискосок! Желтые лоскутики с полураздетых берез… Красные лапчатые с крепеньких кленов… Цвета застарелой ржавчины, жесткие и выпуклые - с кряжистых дубков.
        В пору листопада людей охватывает меланхолия. Ведь ничего более не отвлекает от дум - ни жара, ни духота, ни пыль. И разве бывает в летнюю ясность такое бездонное, пронзительно-синее небо? Августовская лазурь - выцветшая, линялая будто, а тут…
        Я запрокинул лицо, окунаясь в вышнюю синь… Улыбнулся: правду говорит Рита - иногда физика заносит в лирику.
        - Миша-а!
        По ступеням от подъезда затрудненно сбежала Настя, волочившая огромный картонный ящик, куда мама аккуратно свалила вещи. И начертать изволила размашистым росчерком: «Зимн.» Ну, зимн, так зимн…
        - Держи!
        - Держу… Много еще?
        - Да все уже! - отчиталась Настёна. - Костя с ребятами мебель вывез… Так, - задумалась она. - А книги?
        - Здесь, - я успокаивающе похлопал по кузову-багажнику, набитому коробками.
        - Тогда… - сестренка задрала голову, высматривая «свою» лоджию, постепенно превращавшуюся из родной в чужую. - Тогда все!
        - А Ритка где?
        - А они с мамой уехали, их дядя Филя повез.
        - Так ты что, последняя? Как капитан с корабля?
        - Ну, да! - хихикнула девушка. - Подбросишь?
        - Подброшу, - ухмыльнулся я. - Может, даже поймаю… Садись!
        - Ага! - Настя гибко просунулась на переднее сиденье, и завозилась, клацая ремнем.
        «Ижик» завелся с полоборота. Заурчал, будто радуясь близящейся езде, и тронулся. Я поглядел в зеркальце, будто прощаясь с аллеей.
        Папе сразу предлагали квартиру на площади Юности, но он уперся: «Хочу, чтоб ближе к природе!» Ну, на тебе природу… Новый дом в шестом микрорайоне выстроили прямо на опушке. Тихо, зелено, но до работы далеко - через весь Зелик добираться.
        Я вздохнул, и покосился на сестренку - Настя выглядела рассеянной и задумчивой, ее губы почти незаметно изгибались, словно готовясь улыбнуться.
        Поглядывая на дорогу, я выехал на Сосновую аллею. Меня и самого тянуло неспешно, под осеннее настроение, перебирать тягучие мысли. Нет, лишнего не скажу - за лето моя жизнь устоялась. Муть осела, соленая влага подсохла.
        Иногда только, вот как сейчас, посещала стыдная неуверенность - я сомневался в собственном разумении. Мучительное, раздражающее состояние! Как будто упустил что-то, недопонял, недодумал. Или просто воспринимал окружающее в обманчивой простоте, не испытывая смысл на прочность?
        Взять того же Рокфеллера. Ведь он же желал моей смерти, боясь, что послезнание откроется не ему. А теперь что? Угомонился, преисполнившись благодарности и смирения? Спасибо, мол, поправил здоровье. А что ему мешает позвать Аидже? Унять тахикардию у индейца получается не хуже моего.
        Может, олигарх не отступился от «мечты-идеи» - выведать, что там, за гранью завтрашнего дня? Просто сменил тактику, и ведет ласковую осаду?
        У нас с ним нормальные товарно-денежные отношения. Я ему - факт, он мне - транш. Дэвид-младший хоть и скупее Баруха, однако пять миллионов набежало…
        «Надо еще особняк в Форест-Хиллз продать - зачем он мне?» - протекла домовитая мысль.
        Кооператив на Вернадского уже строится, будущей осенью раздам ключи моим умникам и умницам, умельцам и умелицам. Плохо выбритым мэ-нэ-эсам, инженерам в потертых пиджачках… Подвижникам прогресса.
        Мой дом в стиле Тюдоров миллиончиков на пятьдесят точно потянет. Можно и скидочку… И еще один кооперативчик забабахать… Пока меня терпят на самом верху.
        - Приехали! - зазвенела Настя, и улыбнулась: - О чем задумался, детина?
        - О жизни, деточка, - прошамкал я старушечьим голосом
        - Жизнь прекрасна и удивительна! - пылко воскликнула сестричка.
        И братику ничего не оставалось, кроме как согласиться.
        Вечер того же дня
        Зеленоград, площадь Юности
        «Профессорские башни», сложенные из кирпича, не теснились, а возвышались вольно, передом повернувшись к площади Юности, а задом - к лесопарку.
        У подъезда нас уже поджидала целая команда КВН - дюжие парни, среди которых я узнавал пока лишь Костю Валиева, и смешливая шатенка. Марина, кажется.
        - Весь тащить? - деловито спросил Костя, тряхнув блондинистым чубом, и качнул «Ижика».
        Серьезный парень, беспрерывно поправляющий очки, съезжавшие с «римского» носа, развел руки, как будто измеряя ширину машины, и покачал головой.
        - Не, в двери не пройдет.
        - Да ну вас! - отмахнулась Настя. Поднатужилась, и вытянула коробку с книгами. - На!
        Валиев принял груз, и резко согнулся, изображая неподъемную тяжесть.
        - Сатирики… - фыркнула сестричка. Отвернулась от кавээнщиков - и заулыбалась. - Юмористы…
        «Молодежь… - подумал я по-стариковски, и осадил себя: - А сам-то!»
        Подхватив ящик с одеждой, спросил:
        - Этаж какой?
        - Вось… мой! - пропыхтела Настя, вытаскивая из салона объемистый тюк. Надо полагать, тоже «зимн.».
        В лифт втиснулось двое - я и Костя. Едва сошлись дверцы и дрогнул пол, Валиев забормотал, краснея:
        - Ты не думай ничего плохого, Миш… Настя меня в строгости держит, - лицо его поплыло от умиления. - Олег как-то подходит ко мне с рулеткой, озабоченный такой, головой качает: «Два метра почти, - говорит, - как же ты под каблучком умещаешься? Загадка природы!»
        - И как ты ее только терпишь, вредину такую, - подхватил я, зондируя отношения.
        - Не-е! - Костя с убежденностью мотнул головой. - Настенька не вредная, она хорошая. Ее все любят, просто… - тут он зарумянился: - Просто я… больше всех!
        - Ну, да! - ухмыльнулся я. - Два метра почти.
        Валиев захохотал, тиская коробку, а тут и восьмерка высветилась. На лестничной площадке шумели и галдели, разнося гулкие эхо по этажам.
        Светланка, Аля, Тимоша вырядились, как на субботник, в старые болоньевые куртки, дырчатые от искр, и в болгарские джинсы «Рила», кое-где - на выступающих местах - запачканные известкой.
        - Житие мое… - кряхтела Шевелева, подтаскивая ковер, свернутый в рулон.
        - Хватайся, давай! - покрикивала Тимоша. - Иже херувимы!
        Света, слабея от смеха, выпустила тканое изделие.
        - Вот коза-а…
        - Ой, девочки, не ругайтесь!
        - А чего она меня смешит?
        Моховы тоже присутствовали - Олег бережно, краснея от натуги, вносил тумбочку в дверь новой маминой квартиры, а Ира руководила:
        - Левее! Еще чуть-чуть… Эй! Осторожно!
        Девушка по-прежнему оставалась статной, а бока западали в талию - видать, уберегалась пока от счастья материнства.
        - Миша! - возликовал девичий хор. - Помогай!
        - Вот нет, чтобы в любви признаться… Пылко и страстно! - проворчал я. - А они сразу грузят…
        - Одна только я… - заворковала Ира, тиская меня вместе с ящиком. - Пылкая…
        - Щас кто-то получит! - донесся из прихожей ласковый Ритин голос.
        Тихонько лязгая, разошлись дверцы лифта. Наружу выглянул один лишь Скоков, распаренный и взъерошенный, зато вся кабина заставлена коробками.
        - Принимайте! - бросил Иван сиплый клич.
        Вдвоем мы живо освободили кабину, и потащили книги в квартиру.
        В самом деле, планировка «очень даже ничего», как Настя выразилась. И потолки высокие. Нормально…
        - Куда? - лаконично вытолкнул Ванька, нагруженный сразу парой коробок.
        - Сюда! - я опустил книги в угол гостиной. Разобранный книжный шкаф еще предстояло собрать.
        Из кухни донесся вопль Изи:
        - Ты чё?! Да это не сюда совсем! А-а…
        - Бэ-э! - натужно ответил Дюха.
        Парни возились со шведским кухонным гарнитуром - моим подарком на новоселье. Купил в «Березке», хоть мама и причитала, смешно сочетая радость со смущением.
        - Wow! - из прихожей донесся сочный баритон Староса. - А народу-то, а народу…
        - Здрасте, Филипп Георгиевич! - прощебетала Ирина.
        - Дядя Филя! - тут же зазвенела Настя. - Помогайте!
        - Слушаюсь! - засуетилось усатое руководство «Научного центра». - Куда нести?
        - Пока в спальню, - распорядилась сестричка, - а там посмотрим.
        - Yes!
        - Настя! - прорезался нежный мамин голос, преисполненный укоризны.
        - Всё правильно! - хохотнул Старос. - Нечего порожняком шастать!
        Энергичным колобком он вкатился в гостиную, неся перед собой этажерку - этот раритет мы привезли из Первомайска. Дед Семен выкладывал на полках свою коллекцию книг «про шпионов».
        - Майкл, привет! - воскликнул «дядя Филя». - Твоя Настя нагнала сюда всю смену! Ха-ха-ха!
        Вошла мама - цветущая, радостная, глаза блестят, губы срываются в улыбку. В руке она тащила позвякивающую и прибулькивающую сумку, а за ней ступал Костя, торжественно несший круглую коробку с «Киевским». На локте у него болталась растянутая авоська, полная сосисок, буханок, консервов - плоских со шпротами, круглых - с килькой в томате…
        - О-о! - затянула хозяйка оживленно, переступая порог кухни. - Уже?
        - Плиту мы подключили, Лидия Васильевна! - гордо отрапортовал Жуков.
        - Только тут все на «инглише», - предупредил Изя, вертя отвертку в пальцах.
        - Разберемся! - бодро сказала мама. - «ON» - это наше «ВКЛ.», а «OFF» - «ОТКЛ.»!
        Динавицер с дробным стуком обронил отвертку, и бросился ее поднимать.
        - Ой, вот же ж… - настиг Изю осуждающий комментарий. - Добаловался?
        - Алечка, паркет цел и невредим!
        - Турок…
        Я улыбнулся, и подмигнул Скокову. Суматошный переезд плавно переходил в веселое новоселье.
        - Профессура сегодня вздрогнет!
        [1] Аллах велик! Раджави - вождь!
        [2] АТАВКР «Харьков», позже - «Баку», нынче - «Викрамадитья». «Рига» - одно из первых имен «Кузи» - АТАВКР «Адмирал Кузнецов». «Киров» - первый тяжелый крейсер типа «Орлан». «Атланты» - крейсера, рангом пониже «Орланов». Первым кораблем этого типа стал ракетный крейсер «Москва».
        Глава 20
        ГЛАВА 20.
        Четверг, 8 сентября. Утро
        Эфиопия, Дыре-Дауа
        «Здравствуй, Женя! Спасибо за письмо! А я вот сижу и не знаю, что писать в ответ. У нас же ничего не происходит! Ну, отдохнули мы у мамы. «Баба Надя» нанянчилась вволю, а я хоть выспалась. Представляешь, всю ночь спать, и не вскакивать к этой противной Юльке! А она орет, как твои сержанты! То грудь ей дай, то пеленки, видите ли, мокрые… Тут как раз памперсы выбросили в универмаге - это такие, как бы трусики на один раз, с такими впитывающими прокладками. Юлька в них всю ночь спит, а утром мы памперсы снимаем, а они уже не легкие - напитались! Мама, правда, за пеленки стоит - всю комнату завешала! Постоянно стирает их, сушит, гладит, складывает, меняет… Круговорот пеленок в природе!»
        Зенков отвел руку с исписанным тетрадочным листком, и расплылся в счастливой улыбке. Ничего у них не происходит!
        «Глупенькая!» - с нежностью подумал он. Это же такое счастье, когда все по-прежнему, спокойно и хорошо, и завтрашний день ничем не грозит!
        Не выдержав, Жека снова, по второму разу вчитался в строчки, выведенные красивым почерком женушки:
        «А еще я в школу нашу ходила. «Полосатыча» видела, и Цилю Наумовну - как раз перемена была. Звонок прозвенел, и словно извержение началось! Дети, как оглашенные, выбегают, носятся, вопят, портфелями друг дружку лупят - разряжают накопленную за урок энергию. Ужас! Неужели мы такими же были?
        А потом Пашу Почтаря встретила. Он в Одессе учится, на врача. Все так же сутулится, и все такой же громкий!
        Мы и на Остров ездили - Юля визжала в полном восторге от ящерок, все пыталась их поймать, а они такие юркие! У мамы уже отпуск кончился, и мы в выходные - на дачу. Картошку собрали, пять трехлитровых банок помидоров закатали - две я с собой в Москву притащила. Больше в сумку не влезло.
        А тут и Светка вернулась. Она в Штатах была! Представляешь?! В Нью-Йорке самом! У них там студенческий обмен, Светланка в медшколу Гарвардского университета на практику ездила. Везет же! Ты в Африке, она в Америке… Одна я невыездная какая-то. А в сентябре Светка замуж выходит! Юрка ей предложение сделал - прямо в Шереметьево. И у Наташки тоже свадьба будет, в один день со Светкой. Только я Наташкиного не видела еще. Слышала только по телефону. Он американец, по-русски говорит плохо, но старается…»
        Мягко улыбаясь, Жека бережно сложил письмо и сунул в нагрудный карман. Вздохнул, и оглянулся, возвращаясь душой на жаркую и пыльную чужбину.
        Военно-транспортный «Боинг-707» помаленьку прогревал двигатели, их погромыхивавший посвист разносился над аэродромом. На сером фюзеляже транспортника красовалась намалеванная белая звезда, включенная в голубой круг - опознавательный знак сомалийских ВВС, принятый для всей Восточной Федерации.
        Зенков перевел взгляд на бликующее зданьице аэропорта, будто собранное из пустых аквариумов. Над вышкой управления полетами полоскался бледно-синий флаг с четырьмя серебряными звездами. Как бы единство.
        Жека усмехнулся: не будь тут твердой «руки Москвы», местные кланы вполне могли бы заново передраться.
        Здорово придумали в Адене - там детишек скотоводов-кочевников «учат, отучая». Малолетки со всех интернатов радостно скандируют: «Мы не из клана, мы не из племени, мы - из Йемена!» Глядишь, подрастут, выучат русский, поступят в советские вузы - и забудут навек пещерные обычаи…
        Грузной трусцой подбежал «Квадрат».
        - Товарищ прапорщик! - прогудел он, четким, заученным движением бросая ладонь к берету. - Груз на месте, ребята готовы.
        Жека глянул на транспортник, и кивнул. «707-й» перебросит в Ливию оружие и военспецов. Берберы отважны, злы на арабов, так и рвутся в бой, вот только в тактике и стратегии - ни бум-бум…
        - Ждем, мон шер, ждем… - сощурившись, Зенков осмотрел горизонты. - Куда-то «Маша» подевался…
        Неожиданно, перебивая рокочущий свист «Боинга», загрохотали двигуны «мигарей». Разбежавшись по бетонке, серебристые истребители взлетели, собираясь в звено, и заложили плавный вираж - за горы, на запад.
        - Куда это они? - озадачился «Квадрат», и поскреб щетинистый затылок, надвигая голубой берет на лоб.
        - Летять утки, летя-ять у-утки… - забубнил Женька, твердея лицом.
        Так-так-так… Неужто Юг Судана затрясло? А что, вполне возможно. Арабы-мусульмане на севере веками угнетали южных негров-христиан, держали их за утнтерменшей, а нынешний суданский «вождь» Нимейри и вовсе объявил себя «правителем правоверных». И пошли веселенькие дела - резня, погромы, беженцы…
        А рядом христианская Эфиопия. Как единоверцам не помочь? Вряд ли Аддис-Абеба решилась бы в одиночку бодаться с Хартумом, но в составе ВФ - ого! Тем более, что в Южном Судане полно нефти… И есть там еще одна, не менее драгоценная жидкость - вода! Верхнее течение Нила. Стоит только перекрыть оба истока - и Белый и Голубой, как на всем севере, и в Судане, и в Египте моментально начнется засуха. Бескормица и голод. Неплохая узда для Нимейри с Садатом!
        - Прапор! - послышался отрывистый голос «Маши». - Готовы?
        Майор Марьин в полевой «пустынной» форме, с беретом, сунутым под мягкий погон, стремительно шагал, топча бетонные плиты.
        - Так точно! - вытянулся Зенков, дабы ублажить армейскую жилку комбата, и осторожно позондировал: - Мы в Джубу? Или в Малакаль?
        На загорелом лице майора промелькнула улыбка.
        - Обойдешься, товарищ прапорщик! - добродушно проворчал он. - Мы - в Триполи, как в приказе писано. Да ты не переживай! - хохотнул майор. - Найдется, кому южанам помочь! Там даже израильский спецназ задействовали, только это бо-ольшой секрет. Всё, грузимся!
        Резко развернувшись, Марьин энергично зашагал к «Боингу». Жека догнал его, обращаясь на ходу:
        - Так это что ж… Получается, что восстание в Джубе не само случилось? Мы его готовили?
        - И еще как! - фыркнул майор, забираясь по трапу в гулкое нутро транспортника, заставленное спаренными зенитками и ящиками с боеприпасами.
        Вежливо пропустив бомбардировщик «Ил-28», вылетавший на задание, «Боинг» вырулил на взлетку. Прапорщик Зенков выглянул в маленький иллюминатор. Над аэропортом трепетал флаг цвета берета ВДВ.
        «Пятая звезда так и просится на полотнище!»
        «707-й» наддал форсажу, разогнался и взлетел. Под крылом поплыли выжженные плато, где-нигде тронутые шапками зеленой пены, тутошних колючих лесков. Вода взблескивала редко, но лоскутья полей упорно цеплялись за скудную землю. А прямо по курсу и вовсе Сахара…
        Из бравого хохота и говора десантуры выделился хвастливый басок «Квадрата»:
        - Запомни, салабон: «Никто, кроме нас!»[1]
        И Жека машинально кивнул, соглашаясь.
        Суббота, 17 сентября. Ближе к вечеру
        Москва, проспект Калинина
        Обе свадьбы сыграли в ресторане «Прага» - сняли банкетный зальчик на две молодые семьи. Никаких купеческих загулов в стиле «Однова живем!» Чисто, красиво, стильно. Водочка, коньячок, винишко. Закуска, правда, изысканная - «пражские» повара знали толк в кулинарии. И музыка наигрывала «живая» - можно было выйти к фонтану в центре - там сплетал ноты маленький оркестрик.
        Взвивался и опадал вальс.
        Я поглядел за столик, где рядком сидели оба жениха, малость ошалевшие от смены вех. Всё, птички вольные, попались! Совет да любовь, окольцованные и зарегистрированные!
        С Юраном я полжизни знаком, со второго, кажется, класса, а вот Наташкиного избранника увидал впервые. Высокий, тощий, патлатый - хипповать не запретишь, и бородатый - примета многих айтишников. Правда, свои длинные волосы Дональд часто и старательно мыл, да и за остальной растительностью на лице прилежно ухаживал.
        Но больше всего мистера Истли выдавали глаза - широко раскрытые голубые зенки, полные наива и щенячьего восторга.
        - Подозреваешь Дона, м-м? - прислонилась ко мне Рита.
        - Нет, - мотнул я головой, и значительно поднял палец: - Пока! Посмотрим, посмотрим еще, какую контрабанду вывезла Наташка!
        - Ревнуешь? Ну, признайся! - девичий локоток ткнулся мне в ребро.
        - Чистосердечно? Ни за что!
        - Да ты не бойся! - хихикнула суженая. - Я ж понимаю. Красивая девчонка - и не твоя!
        - Не-ет, моя миленькая, этого тебе не уразуметь. Просто в мужчинах зашит древний, еще докембрийский наказ природы - желать всех! Но красавиц - многие тысячи, и затащить каждую в постель, хотя бы по разу, не реально. Вот и страдаем…
        Ритины губы почти коснулись моего уха, прошептав:
        - Дать кулачок понюхать?
        - А я и так знаю, чем он пахнет, - улыбнулся я ласково, хотя и с малой долей заискивания. - Мылом «Земляничным»!
        - А вот и нет! «Детским»!
        Тут музыканты перелистнули ноты, и полилась мелодия грустная и лиричная, зовущая кружить и кружиться.
        - Иди, пригласи Наташу! - затормошила меня Рита.
        - Да не хочу я…
        - А она - хочет! Иди, кому сказала!
        Удрученный женским насилием, я подошел к столику молодоженов, накрытому на четверых. Света порхала в танце, вея белейшими кружевами, а Наташа улыбалась мне - будто знала нечто, ведомое лишь ей одной.
        - Дон, вы позволите? - испросил я разрешения, и, услышав благодушное «Yes!», протянул руку миссис Истли. Девушка быстро встала, колыхнув пышными оборками, и положила мне руки на плечи. Я обжал ладонями ее талию, с приятством чуя, как плавно гнется стан, покачиваясь на волнах музыки.
        Сияющие синие глаза поймали мой взгляд, как в коллиматорном прицеле.
        - Мишечка, ты сердишься на Дона?
        - Взяла мою мысль? - я подпустил в голос обволакивающей бархатистости. Не всё ж одним девчонкам смущать слабый сильный пол!
        - Нет, что ты! Твои мысли вообще не читаются! - Наташа тихонько засмеялась. - Вспомнила, как Зина жаловалась. «Глухо, говорит, как в танке!»
        - Да ну, обычный психоблок… - пожал я плечом. - Блочок. Его любой выставит… - и опустил глаза.
        Декольте приоткрывало ложбинку меж приятных округлостей, упругих вприглядку и сладко воздымавшихся. Картинка!
        - Дон - хороший и очень добрый, - щебетала Наташа, как будто не замечая, куда направлен мой хищный взгляд. - Он умный, хотя и бестолковый - нахватался всякой ерунды в своей Америке! Но я его воспитаю. Вот, ты только представь себе - Дон, когда только прилетел, всё хотел медведей увидеть. Мишки же у нас по улицам бродят! Так я его, дурачка, в зоопарк сводила. А послезавтра Донни документы подаст, чтобы стать гражданином СССР! Теперь и у меня есть… Как ты однажды Риту назвал?.. А, предохранитель! - она прижалась теснее, и хихикнула: - У тебя глазки перекосились!
        - Тянет… - вздохнул я.
        Последний аккорд растаял в скрипичном взвиве, и пары снова поделились надвое. Мне осталось проводить Наташу, да приложиться губами к изящной ручке, благодаря за танец, за чудные мгновения нечаянной близости.
        Глаз укололся об высверк обручального кольца.
        Там же, позже
        Ключи мне не потребовались, стальные двери Центроштаба запирались на кодовый замок. Набираешь шифр, и…
        Створка отчетливо щелкнула, поддаваясь толчку. Тиская ойкающую Риту, я быстренько скользнул за порог, свободной рукой притопив нужные клавиши на пульте - цветомузыка сигнализации нам ни к чему.
        - Мы будто забрались в чужой дом… - прошептала девушка. - Здесь, правда, никого?
        - Даже кошки нет! - заверил я ее.
        Рассеивая полутьму, легонько взвизгнули дверцы лифта - кабина осветилась и заблистала зеркалами.
        - За мной!
        Мы вознеслись на нужный этаж. Смешно крадучись, зашагали по темному коридору. Поздним вечером все казалось таинственным, исполненным чуть ли не мистического смысла. Мои шаги и семенящая поступь Риты звучали четко, разнося слабое, смутное эхо.
        - Как романтично…
        - А я тебе что говорил?
        Угадав дверь своего кабинета, я пропустил девушку вперед. Темноту в приемной рассеивали отсветы с проспекта - сиянье окон, неоновых трубок, автомобильных фар забиралось в окно, отражаясь от стен, пуская тени по потолку.
        Рита первой обняла меня, дивным ротиком доискиваясь моих губ. Я с энтузиазмом уступил пылкому напору. Сдавленно хихикая, мы вдвоем справились с пуговицами, молниями и крючочками.
        - Ой, ты что… Прямо на столе? - невнятно пробормотала девушка. - Попе будет холодно…
        - Не, там скатерть…
        - А-ах!
        Холодный лак не снятой туфельки коснулся моего уха, тут же сменяясь теплой гладью ножки.
        - Мишечка… - пролепетала Рита, срываясь в стон.
        …Мне всегда нравилась не слабая податливость, а восхитительная упругая сила. Девичье тело трепетало и напрягалось втугую, изгибаясь в моих руках, словно стремясь вырваться, но лишь приникало теснее, дабы не упустить ни кванта блаженства…
        Остывая от трудов любви, я целовал Ритины ноги, а потом подхватил девушку на руки - слабую-слабую, ласковую-ласковую - и плюхнулся на диван. Жена поелозила, с удобством устраиваясь у меня на коленях, и затихла. Лишь горячее дыхание согревало мою исцелованную шею.
        - Хорошо, правда? - пробормотала Рита, нежась.
        - Угу… - обронил я.
        Девушка приподняла голову, чмокая меня в щеку.
        - Знаешь, я боялась… Это же Наташкин стол? Я боялась, что ты будешь думать о ней… Прости, пожалуйста… А все твои мысли обо мне…
        - Ридер ты мой глупенький…
        Наверное, в голосе, окрашенном нежной укоризной, Рита различила и оттенок мелкой досады.
        - Зато у тебя такие необузданные фантазии! - заторопилась она. - Такие бессты-ыжие!
        - Чучелко…
        Успокоенно хихикнув, девушка завозилась, словно пытаясь согреться, и я обнял ее обеими руками.
        - А ты совсем-совсем не берешь мысли? - доплыл до ушей виноватый шепот.
        - Совсем-совсем.
        - Даже мои?
        - Даже.
        - А давай… Давай, я девчонок соберу, и мы еще с тобой поделимся?
        - Да ну… - затянул я. - Зачем? Мне нравится быть, как все. Ну, почти. Хочется, знаешь, напрягаться, учиться, кумекать, а не размениваться на «психологические феномены». Вот, завтра у меня тренировка!
        - Ух, ты! - обрадовалась Рита. - Ты в секцию записался?
        - Ага!
        - По плаванью?
        - Да нет… Там как бы ведомственный спорткомплекс. Похожу туда с Рустамом и Умаром, а то без сверхскорости, без гипноза… Как-то не очень!
        - Я тебя буду защищать, - важно надулась девушка. - От хулиганов всяких.
        - Защитница нашлась… - забурчал я. - Чтоб ты еще придумала… Домой идем?
        Рита поерзала и затянула с лукавым призывом:
        - А я что-то чу-увствую…
        - Аналогично… - вытолкнули губы.
        Смущение задело меня крылышком, и упорхнуло. Сграбастав девушку в охапку, я с усилием встал.
        - Только давай на твоем столе! - зачастила подруга жизни.
        - Ла-адно…
        Я свернул в свой кабинет, подумав мельком, что еще не слишком поздно.
        «Да успеем мы выспаться… Завтра же воскресенье!»
        Воскресенье, 18 сентября. День
        Москва, Ясенево
        Когда я, еще на той неделе, нагло подошел к своим прикрепленным, и спросил насчет тренировок, парни переглянулись и почти синхронно пообещали «разузнать». А денька через три мне по е-мейлу отписался сам Иванов.
        Дескать, вопрос провентилирован «с кем положено», и мне вот-вот передадут пропуск. И передали. Да не куда-нибудь, а в здание ПГУ, что белой «книжкой» открывается за МКАД!
        Я даже немного погордился оказанным доверием. Впрочем, проникнуть за двойной забор с колючей проволокой, с часовыми и собаками, вовсе не значило прикоснуться к гостайнам. Пришел заниматься? Добро пожаловать в спорткомплекс! В бассейн, в зал для единоборств, в тир… Вход свободный. А дальше - извини.
        Всё главное здание ПГУ поделено на зоны различной степени секретности, куда пройдешь только по особому удостоверению. «Но мне туда не надо», - как Владимир Семенович поет.
        На мой пропуск - пластиковую карточку с фото и личным номером - нанесена специальная сетка с перфорацией в тех местах, куда доступ закрыт.
        До Ясенево я добрался на «Волге» Котова, чтобы не светить «Ижа», и честно миновал все три поста. Один - у внешних ворот, второй - у главного входа за внутренним забором, и третий - у входа в само здание. И - «на секцию»!
        * * *
        - Хаджимэ! - зычный голос тренера загулял по залу.
        Маленький, сухой, черный, сэнсэй походил на подростка, играющего взрослого дядю, но жесткие черты лица выдавали бывалого воина.
        Выполняя команду, бойцы сцепились в поединке. Эффектному дрыгоножеству и рукомашеству, знакомому мне по голливудским блокбастерам, тут ходу не давали. Двое в кимоно вообще избегали высоких ударов - легко переступая по татами, коротко выкрикивая-выдыхая, они наносили молниеносные тычки и мгновенным урывом отступали, избегая ответки.
        Заметив, как ученик глазеет на кумитэ, тренер нахмурился. Резким жестом указал мне на снаряды. Я смиренно поклонился, и продолжил околачивать макивару.
        Левой, левой, правой… Левой, левой, правой…
        У правши всегда шуйца развита похуже. Значит, что? Подтягивать надо левую конечность, работать ею вдвое…
        Отдышавшись, я размял слипшиеся пальцы.
        «Бо-ольно лапку?..»
        Ничего… Отработаешь удар, заодно костяшки набьешь…
        Да-а… Как ушла из меня сверхскорость в десятом классе, так и всё, обратно не просилась. Правда, кое-что задержалось в теле - крепкие мышцы и связки, быстрая реакция…
        Нулевой цикл для каратэки.
        Пятки в пол. Удар всем телом. Бедром, туловом, рукой!
        Это тебе не биополем шандарахнуть! Тут всё, как у людей - хочешь на пол-секунды опережать противника? Тренируйся до изнеможения, года два кряду!
        Левой, левой, правой… Левой, левой, правой…
        ** *
        Бассейн был хорош - в несколько дорожек. На двадцать пять метров. Душ смыл пот, но вот усталость будто завязла в теле, стягивая мышцы в комки.
        Я нырнул без разбега, входя в воду обдышавшимся Ихтиандром. Загребая, проплыл от бортика до бортика. Утомление не покинуло тело, зато руки-ноги растянул. Полегче стало.
        Опять на память вернулся бедняга Ихтиандр. Я хорошо помню старый фильм про человека-амфибию. Неплохо снято для того времени - без спецэффектов, но с душой. Одного я тогда режиссеру не простил - зачем он лишил зрителей хэппи-энда?
        Ведь в романе Ихтандр спасается, уплывает на далекий атолл в компании дельфина Лидинга. А потом к нему и отец выберется, и красавица Гуттиэре… Но уже не переснимешь! А жаль…
        На краю бассейна утвердился Рустам в леопардовых плавках, смахивая на усохшего Геракла. Смуглый и стриженный «под Котовского», он наклонился, протягивая мне руку. Я вцепился в нее - и был выужен на кафельную сушу.
        - Освежился? - сверкнул зубами опер.
        - Ага… - отпыхиваясь, я накинул на плечи полотенце.
        - Ты на машине?
        - Подкинуть? - растертая махрой кожа горела.
        - Нас с Умаром? У него стрельба сегодня…
        - Да не вопрос!
        - Якши! - оскалился Рахимов.
        Отзеркалив улыбку, я приблизился к окну. Вдали золотились березовые рощицы, по черной пашне полз синий тракторок - за плугом заворачивались буруны комковатой земли, застывавшие до весны. А надо всем родным великолепием цвело голубизною небо.
        Хорошо!
        [1] Девиз ВДВ.
        Глава 21
        ГЛАВА 21.
        Вторник, 20 сентября. День
        Вьетнам, ПМТО Камрань
        Спускаться по бугристой, извилистой трассе, которую бульдозер прогреб до самого «горного озера», было неудобно - рыхлая пашня в наклоне. Горушки на полуострове так себе, скорее, огромные заросшие холмы, да и озерцо не впечатляло - далеко не родник, но больше воду качать неоткуда.
        Спотыкаясь, Иван Гирин обошел трубу, тронутую ржавчиной, и выбрался на шоссе.
        «Ну, наконец-то!»
        Базу в Камрани еще французы строить начали, когда Индокитай числился их колонией, еще в тридцатых годах. Прогнали лягушатников - явились пожиратели гамбургеров, соорудили приличный аэродром - две бетонные ВПП для любых типов. Вот только пользовались им недолго, зато драпали браво - кто за море, в Субик-Бэй, а кто и вовсе за океан, на ридную Американщину…
        Гирин с потаенной гордостью оглядел владения ТОФ - просторную и глубокую бухту Бинь Ба заботливо обнимал полуостров Камрань. Тут, как в Дахле - любому кораблю место найдется. Вон, как удобно устроился ТАВКР «Минск»!
        Спасибо штатовцам, и три бетонированных пирса отгрохали - хоть авианосцы швартуй, и дороги асфальтировали, и стальной двухколейный мост перекинули - во-он там, южнее паромной переправы. Живи и радуйся! И служи Советскому Союзу.
        Жили, правда, в палатках и КУНГах. Жара страшная, ночью духота, кондиционеры только снятся, если вообще заснешь… По вечерам вместо отдыха - марш всей толпой территорию подразделения расчищать! А в первых рядах - саперы боевой десантной группы. Взрывчатых сюрпризов на полуострове, как картошки в колхозном поле. А еще змей, москитов, комаров…
        Пить хочется постоянно, а вода до того хлоркой смердит, что тебя просто наизнанку выворачивает… И еще бы вьетнамских вояк выгнать к такой-то матери - привыкли, мелочь желтопузая, ночные стрельбы затевать!
        И все равно, Камрань - лучшая бухта в мире. Конечно, устав, пропотев, Гирин клял и ее, и контр-адмирала 17-й ОпЭск, однако потихоньку-полегоньку «объект РС-3»[1]подрастал, жил-поживал, да добра наживал.
        Всё завозилось судами - стройматериалы, щитовые модули, насосы, дизель-генераторы, полевые сборно-разборные трубопроводы, цистерны для воды…
        Людей тоже по морю везли - из Владивостока. Вчера только инженерный батальон сошел на берег, да спецы «Загрантехстроя». Строителям тут делов - на годы…
        Иван опасливо миновал кокосовую пальму, чьи перистые листья шуршали над головой, венчая изгибистый кольчатый ствол. Спасибо, конечно, за тенек, но тут впору каску надевать, а не бескозырку - шваркнет еще орехом… На фиг, на фиг…
        Дорогу старшине второй статьи преградили воздушные корни молодого баньяна, а, может, и стволики. Поплутав, Гирин выбрался к широкому ливнеотводу, выложенному бетонными плитами. Сбежал по уклону на сухое «русло», слегка заметенное песочком, вскарабкался на другую сторону.
        Наверное, тоже янки строили. Тут в сезон дождей не каплет и даже не льется - хляби небесные разверзаются. Если воду не заставить течь, куда положено, она все снесет, а сверху еще и красной глиной замоет…
        Отирая лицо рукавом матросской робы, Гирин с интересом повертелся у еще одного «экспоната» - сбитого вертолета «Чинук», похожего на обтекаемый вагон, мятый и ломаный. Обрубки лопастей жалко упирались в песок.
        «Долетался…»
        Иван приблизился к берегу, и заулыбался открывшемуся виду - за рядком кокосовых пальм синела и переливалась бухта, а прозрачную воду вспахивала подлодка «Сёмга».
        Гирин повидал атомарин - и в промозглой северной Атлантике, и в перегретом Красном море, на фоне выжженных солнцем гор, но чтобы так экзотично… Картинка!
        - Ванька-а!
        От военгородка летчиков катился ГАЗ-66, прозванный «шишигой». В кузове, держась за дуги от снятого тента, стояли матросы с «Ташкента» - издали казалось, что они сдаются на милость победителя.
        - Залазь! - крикнул Гоша с БЧ-7.
        - Да я сам… - попробовал отвертеться Иван, но из кабины выглянул Фролов.
        - Все на борт, старшина, - строго сказал он.
        Ну, раз все… Гирин мигом забрался в кузов, и «шишига» взвыла, трогаясь с места.
        - Чего случилось-то? - завертел Иван головой, цепляясь за дугу.
        - Учения! - посвятил его Гоша. - Будем «чин» пугать!
        - Кого-о? Каких, на фиг, чин?
        - Так местные китайцев зовут, - спокойно объяснил Витёк. - Пацанята, как завидели нашего Ахмета, стали в него камнями кидаться. Кидаются и орут: «Чина! Чина!»
        - А что, - хохотнул Гирин, - похож!
        Тряский грузовичок вывернул к гавани, и понесся к плавпричалу, где почивал «Ташкент».
        Над головами, распуская низкий гул, проплыл серебристый «Ту-95». Порывисто отогнув крылья, сверкая туманящимися кругами винтов, «стратег» заложил вираж.
        «На посадку пошел», - мелькнуло у старшины второй статьи.
        Правда, говорят, только одна взлетка на три с половиной километра вытянулась, а другая то ли недоделана, то ли янки сами ее разворотили.
        «Ну, и ладно… Подумаешь… - Гирин проводил взглядом самолет, идущий на снижение. - Что мы, бетона не найдем?»
        Четверг, 22 сентября. Утро
        Тонкинский залив, борт БПК «Ташкент»
        Семнадцатая оперативная эскадра Тихоокеанского флота вышла в поход не полным составом, но все равно, выглядела внушительно.
        Вертолетоносец «Москва» и авианесущий «Минск» следовали в середине ордера. Их прикрывали две колонны крейсеров, эсминцев и БПК. Морпехи шли на двух больших десантных кораблях - «Иван Рогов» и «Николай Вилков». В их задачу входила высадка на остров Вандон, занятый условным противником.
        Довольный, Гирин выбрался на палубу. Спору нет, учения - это всегда беготня и напряг, но вот вернутся они из похода обратно в Камрань, и снова переквалифицируются в стройбатовцев.
        Нет уж, лучше в море!
        Иван оглядел просторы. 17-я ОпЭск растянулась и вширь, и вдлинь. «Ташкент» резал волны в кильватере БПК «Николаев», а за кормой синел «Василий Чапаев». С левого борта просматривался ракетный крейсер «Владивосток».
        Китайцы явно знали, по чью душу явились русские. Когда эскадра проходила восточнее острова Хайнань, на синем горизонте зачернели две зарубки - корабли Южного флота КНР. Пилоты «Ка-25» опознали фрегат «Бейхай» и эсминец «Кайфэнь».
        «Чины» вели себя нагловато - выйдя из тервод, перли прямо на эскадру. Видать, получили приказ проверить реакцию.
        Первым намекнул крейсер «Варяг» - пусковая установка «Волна» угрожающе развернулась в сторону «проверяющих». До тех не дошло. Тогда с палубы ТАВКР поднялось звено «Яков» - штурмовики не стали пугать китайских моряков, пролетая над палубой. Закладывая вираж, пронеслись поперек курса.
        «Бейхай» мигом сбросил ход, за ним и «Кайфэнь». Вняли.
        А эскадра сплотилась. Не из-за опасной близости Южного флота - советские корабли подходили к бухте Халонг, красивейшей, но мелковатой. Вдобавок ее изумрудные воды были истыканы сотнями, тысячами скалистых островков.
        Выглядели эти россыпи суши просто сказочно - каменные постаменты для пышной зелени - однако маневрировать среди островной толчеи…
        На капитанских мостиках дулись от важности вьетнамские лоцманы, взятые в Хайфоне. Они лопотали, мешая родную речь с русской, и частенько командовали рулевым не словами, а жестами.
        - Созерцаешь? - ухмыльнулся «Фрол», неслышно подходя сзади.
        - Так точно! - обронил Гирин привычную уставную фразу, удивляясь благодушию каплея. Или прав Витёк, по секрету сообщив: Фролову скоро менять четыре маленьких звездочки на одну, но побольше![2]
        - Ну, зри, зри… - будущий каптри убрел, а старшина второй статьи остался.
        Начинались боевые стрельбы…
        * * *
        Из учений нарочно не делали секрета - пускай местные хуацяо, половина которых шпионят, успеют все, как следует, рассмотреть и передать в «Чжунъюн Дяочабу».[3]
        По выделенным секторам на острове Вандон выпустили ракеты, поразившие «укрепления противника». Били старыми П-35, но не пожалели и парочки «Базальтов».
        Потом в бой вступила палубная авиация. «Тридцать восьмые» накрыли НУРСами «скопления живой силы», а затем с противолодочного крейсера «Москва» поднялись «Ка-25Ф» на непривычных лыжных шасси. Вертолеты покружили над побережьем, выкашивая заросли из двуствольных пушек, и к урезу воды вышел новейший БДК «Иван Рогов».
        Разошлись носовые ворота, и по выдвижной сходне скатились два или три взвода легких танков ПТ-76. Перегоняя слабый прибой, плавучая бронетехника выбралась на сушу.
        Откинулся кормовой лацпорт, выпуская бэтээры и БМП. Постреливая на плаву, «бээмпэшки» резво выгребали на берег, с ходу занимая плацдарм.
        «Хана чинам!» - с удовольствием подумал Гирин, и глянул на массивный «Роллекс» - махнулся с вьетнамцем. Видать, с пленного американца снято…
        Однако, хватит созерцать, - нахмурился старшина, - пора на вахту!
        Лязгнув дверцей, Иван ссыпался по гулкому трапу на пост.
        Суббота, 24 сентября. День
        Москва, Ленинские горы
        - …Мы поставили эксперимент, чтобы проверить неравенства Белла и доказать: между двумя фотонами существует влияние безо всяких локальных сигналов. Нам удалось создать источник фотонов на атомах кальция - чрезвычайно маленький, всего несколько десятков микрон, зато излучающий частицы запутанными парами. Нам оставалось просто улавливать свет посредством не слишком больших линз, а затем направлять пучки поляризиционно-скоррелированных фотонов на шесть метров в обе стороны - к детекторам…
        Седовласый профессор поднял руку, как на уроке:
        - То есть, вы использовали фотоны, запутанные по поляризации? А поляризиционные фильтры переключались за более короткое время, чем требовалось световому сигналу для перемещения между точками измерения?
        - Совершенно верно! - бегло кивнул я. - Настройка поляризации менялась через каждую десятимиллиардную долю секунды. Двигающемуся со скоростью света сигналу на то, чтобы преодолеть расстояние между детекторами, потребовалось бы сорок наносекунд. А вот разрешение наших приборов составляло порядка одной наносекунды. Поэтому и не возникало сомнений, что измеряемые нами события были разделены в релятивистском смысле.
        Мой голос гулко разносился по аудитории, и мне было не по себе. Впервые в жизни я занимал место препода - стоял у доски в фокусе внимания… Хм. Если бы студентов! Академики, доценты, профессора внимательно слушали мой доклад, а бесконечно довольный Иваненко, занявший место на первой парте, значительно укладывал стопку журналов - последний выпуск «Physical Review» с моей статейкой.
        - Понятно, что сами лучи не поляризованы, имея равную вероятность проявления - каждый фотон представлял собой когерентную суперпозицию поляризаций «вдоль» и «поперек» каждого направления. Ну, если не углубляться в специфику… М-м… Предположим, что мой научный руководитель, вместе с товарищем деканом, - при этих словах Фурсов ухмыльнулся, - заняли места по разные стороны от источника и надели поляризующие очки с вертикальной осью поляризации - как их обычно носят. То есть, каждый из наблюдателей может видеть один из скоррелированных фотонов. Но стоит товарищу Иваненко наклонить голову так, что ось поляризации его очков станет горизонтальной, то своим действием он как бы заставит фотон принять горизонтальную поляризацию. А вот товарищ Фурсов, не склонивший головы, больше не увидит второй фотон пары, поскольку тот тоже принял горизонталь. Нелокальный коллапс!
        Я театрально развел руки, и отложил мелок, который зачем-то держал в пальцах. Аудитория наполнилась сдержанным шумом, и научрук громко объявил, не тая торжества:
        - Эксперимент товарища Гарина повторен в ленинградском Физтехе, а также за рубежом - в Беркли!
        - Очень хорошо, что в Беркли, - сухо сказал незнакомый мне доцент с «переходной» прической: еще не длинными волосами а ля хиппи, но почти достающими до плеч. - Скажите… э-э… Михаил… Получается, что вы как бы отказываетесь от «локального реализма» Эйнштейна в пользу «жуткого дальнодействия»?
        - Это не наш отказ, а природы, - кротко ответил я, краем глаза замечая ухмылки. - Нам лишь удалось выяснить, что нелокальность реальна. А вот понять смысл запутанности частиц и их мгновенной связи… Это, на мой взгляд, задача даже не завтрашнего, а послезавтрашнего дня.
        Фурсов привстал, упираясь руками в парту.
        - Товарищи! - вытолкнул он, мешая серьезность с немножко смешной торжественностью. - Когда Михаил, в ту пору еще школьник, продемонстрировал нам высокотемпературный сверхпроводник, я… м-м… Ну, не знаю даже как сказать… Опростился, что ли? Честное слово, как мальчишка, начитавшийся фантастики, ощутил себя в будущем! Мы еще и сами толком не представляем, какие возможности кроются за скромной аббревиатурой ВТСП. И вот вам, пожалуйста! Стоило Михаилу закопаться, как следует, в тайны купратов - и он вышел на устои квантовой механики… Одно весьма и весьма незаурядное открытие привело к другому, не менее заметному. И снова такое чувство, что стоишь у истоков новых знаний, новых умений!
        Я кривовато усмехнулся, испытывая знакомую раздвоенность. Было неприятно выслушивать дифирамбы, понимая, что все мои «великие открытия» списаны у будущих - настоящих - первопроходцев в науке. И в то же время душа впитывала похвалу, как поролоновая мочалка - воду. Совесть укоризненно качала головой, а эго лениво от нее отмахивалось, греясь в лучах славы…
        - Миша! - окликнул меня Колмогоров. Академик, свесив светлый чуб, мостился с краю в первом ряду. - Ценю вашу скромность - вы постоянно повторяете: «мы», «наши», хотя эксперимент - ваш, и ставили его тоже вы. Ну, да ладно… Миша… А что дальше?
        - Емкий вопрос! - хмыкнул я. - Вы знаете, я все-таки больше технарь, чем теоретик, и с купратами возился лишь по одной причине… Ну, сами подумайте - какой же из меня первооткрыватель, если сам не знаю толком, что наоткрывал! Поэтому сейчас мы работаем над ВТСП-кабелем на 100-200 мегавольт-ампер…
        Стоило мне озвучить местоимение «мы», как улыбки на лицах слушателей включились, как лампочки в сумерках.
        - …Конструкция, в принципе, проста. В сердечнике находится трубка криостата с жидким азотом и сверхпроводящей жилой. Для экранирования магнитного поля, жила окружена коаксиальным слоем, также навитым из ВТСП-лент. Между экраном и токоведущей частью прячется диэлектрик, а сам экранирующий слой тоже омывается жидким азотом. Естественно, что для сверхпроводящей ЛЭП потребуются система криогенного обеспечения и постоянный мониторинг, плюс соединительные, концевые и токовводные муфты. Пока что мы размахнулись на ВТСП-кабель тридцати метров длиной, в планах - пятьдесят и сто метров…
        Колмогоров покачал головой, и ухмыльнулся.
        - Миша, вы тут наговорили всего и столько… на пару докторских хватит!
        Профессура грохнула, смачным хохотом разгоняя наэлектризованные облака недоверия и ревнивой враждебности. Научрук, победно сложив руки на груди, сиял, как новенькая Нобелевская медаль.
        Пятница, 30 сентября. Вечер
        Зеленоград, площадь Юности
        Холодный ветер поддувал весь день, с самого утра, промозглого и хмурого. Резкие порывы, будто в раздражении, взметывали сухие листья, швыряясь в лицо лоскутьями древесных одежд. Порой начинало моросить, покалывая кожу знобкими иголочками. Природа будто гадала, стоит ли ей лить дождь, или погодить. Так ничего и не решив, вышние силы угомонились к вечеру.
        На Зелик опустилась чарующая тишина. Прохладный воздух не двигался, настаиваясь на хвое и прелой листве, а прохожие будто стеснялись гулять. Редко кто скользил по тротуару, шмыгая в магазин или покидая полупустой автобус. Даже машины попрятались по гаражам, пережидая непогожий денёк.
        Я похлопал по перилам балкона, соображая, не пора ли их красить. А то и вовсе застеклить, отвоевав лишние метры.
        Было немного непривычно глядеть с высоты не в темный лес, а на центр города, но так куда интереснее. Да и уличный шум не слишком досаждал, словно обтекая заносчиво вознесшуюся «профессорскую башню».
        Мои губы вытянулись, насвистывая «Подмосковные вечера». И мотив, и слова ложились на тутошние сумерки ладно и без зазоров.
        Главное же не в безмолвии. Основа покоя - умиротворенность бытия. Когда жизнь, будто гладь пруда в тихую погоду - жидкое зеркало безмятежно отражает небеса. И никакой залетный ветерок не колеблет воды, не морщит рябью, не нагоняет тень.
        Вот и меня покинули тревоги. Не потому, что я их прогнал, не допуская скверну плохих новостей или устоявшихся беспокойств. Просто одни проблемы благополучно разрешились, растаяли, как кусочки рафинада в горячем чае, а иные пока не туманят ясные горизонты. Может, там, в смутной дали, и собираются тучи, но мне их не видать пока. А стоит ли пугаться грозы, если в глазах не отражаются зарницы?
        Сегодня у меня днюха - двадцать лет пожил мой юный организм. А то, что засевшая в нем личность справляет иной юбилей, с унылой прописью «65», совершенно неважно. Я всегда бунтовал против возраста. Отказывался верить, что мне натикал полтинник, даже сороковник душа не принимала.
        - Всё хорошо… - пробормотал я, не утешая себя, а как бы отмечая сбывшееся.
        Тихонечко скрипнула балконная дверь, пропуская Риту.
        - Дышишь? - ласковые руки обняли меня со спины.
        - Дышу, пока надеюсь.
        - Какая глубокая мысль, если подумать…
        - А мне больше нравится райкинское: «Глыбокая».
        Хихикнув, девушка потерлась щекой о мое плечо, и невнятно сказала:
        - Пошли, мама с Настей уже всё выставили, стол гнется! Сейчас девчонки ка-ак нагрянут…
        - Шуму буде-ет… - я обернулся, и стиснул Риту так, что она запищала. - Пошли!
        Перешагнув порог, я запер дверь, и краем глаза уловил первую звезду. Сверкающая точка мерцала, словно затухая - голубая искорка вселенского костра - но не гасла.
        [1] Обозначение ПМТО в Камрани.
        [2] То есть, капитан-лейтенанту (каплей) светит повышение в звании до капитана 3-го ранга (каптри).
        [3] Бюро расследований ЦК КПК - орган партийной внешней разведки.