Последние мученики Валерий Яковлевич Брюсов
        «Этописьмо было написано комне моим несчастным другом, Александром Атанатосом, через несколько дней после его чудесного спасения, вответ намои настоятельные просьбы - описать те поразительные сцены, единственным живым свидетелем которых осталсяон. Письмо было перехвачено агентами Временного Правительства иуничтожено каквредное ибезнравственное сочинение. Только после трагической смерти моего друга, когда мне были доставлены оставшиеся после него вещи, я нашел среди его бумаг черновую этого рассказа, апозднее узнал иосудьбе самого письма…»
        Валерий Брюсов
        Последние мученики
        Письмо, недошедшее поадресу ипреданное сожжению рукой палача
        Предисловие
        Этописьмо было написано комне моим несчастным другом, Александром Атанатосом, через несколько дней после его чудесного спасения, вответ намои настоятельные просьбы - описать те поразительные сцены, единственным живым свидетелем которых осталсяон. Письмо было перехвачено агентами Временного Правительства иуничтожено каквредное ибезнравственное сочинение. Только после трагической смерти моего друга, когда мне были доставлены оставшиеся после него вещи, я нашел среди его бумаг черновую этого рассказа, апозднее узнал иосудьбе самого письма.
        Яполагаю, что недолжна быть предана забвению правдивая и, сколько могу судить, беспристрастная повесть ободном изхарактернейших событий, свершившемся вначале того громадного исторического движения, которое его приверженцы именуют теперь «Мировой Революцией». Конечно, записки Александра кидают свет лишь нанебольшой уголок того, что происходило встолице вдостопамятный день восстания, нозато они останутся длянекоторых фактов единственным источником, откуда будут черпать свои сведения будущие историки. Яполагаю, что сознание этого обстоятельства заставляло автора сособой внимательностью взвешивать свои слова и, несмотря нанекоторую цветистость слога, остаться впределах строгой исторической правдивости.
        Взаключение немогу невыразить своей благодарности стране, давшей мне приют, исвоей радости, что есть наземле место, где сохранилась свобода печатного слова игде можно смело высказывать суждения, неклонящиеся непременно кпрославлению Временных Революционных Правительств.
        I
        Тызнаешь, чтоя, подобно многим, совершенно небыл подготовлен ковзрыву революции. Правда, ходили смутные слухи, что надень Нового года назначено всеобщее восстание, нопоследние тревожные годы научили нас неособенно доверять таким предупреждениям.
        Ночные события были дляменя совершенной неожиданностью. Янесобирался праздновать Нового года испокойно работал усебя вкомнате. Неожиданно погасло электричество. Пока я успел зажечь свечу, заокнами послышался деревянный треск выстрелов. Мывсе уже привыкли кэтим звукам, исомневаться было невозможно.
        Яоделся ивышел наулицу.
        Всовершенной тьме зимней ночи я скорей угадал, чем увидел, толпу народа, колыхавшуюся наулице. Воздух был одним сплошным гулом шагов иголосов. Близкая стрельба немолкла, имне казалось, что пули вонзаются встену надсамой моей головой. После каждого залпа душу заливала радость, что смерть миновала.
        Нолюбопытство наблюдателя было сильнее страха. Ямедлил удверей дома вкучке такихже недоумевающих зрителей, какя сам. Мыобменивались отрывистыми вопросами. Внезапно, словно потоп прорвавшейся плотины, нахлынула нанас людская масса, катившаяся впаническом ужасе, скриками. Оставалось илибежать сней, илибыть раздавленным.
        Яувидел себя наПлощади Славы. Ратуша горела, исвет ее пожара озарял пространство. Мневспомнился стих Вергилия: «Dant clara incendia lucem»[1 - «Ясное зарево дает свет» - лат.]. Тызнаешь размеры этой площади. Ивот она была так полна, что трудно было двигаться. Ядумаю, там было несколько сот тысяч человек. Лица, озаренные беглым красным огнем, были странны, неузнаваемы.
        Яумногих спрашивал, что случилось. Было забавно слышать ряд противоречивых инелепых ответов. Один говорил, что рабочие избивают всех состоятельных лиц. Другой, что правительство, чтобы положить конец революционному движению, истребляет всех неимущих. Третий, что все дома минированы ивзрыв следует завзрывом. Четвертый стал убеждать меня, что нет никакой революции, нопроизошло страшное землетрясение.
        Вэто-то время, когда чуть нечетверть города толпилась наплощади, перед пожарищем, беседуя, удивляясь, волнуясь, ипроизошло то страшное событие, окотором ты знаешь изгазет. Послышался глухой гул орудийного залпа, темнота прорезалась огненной чертой, иразрывной снаряд рухнул всамую гущу людей. Новые вопли покрыли весь шум, оглушили вдруг, словно физический удар. Новтотже миг рухнул второй снаряд. Потомеще, еще иеще…
        Растерявшееся министерство отдало приказ коменданту Центральной крепости стрелять повсем скоплениям народа.
        Опять началось бессмысленное бегство. Среди скачущих обломков гранат, вугрожающем грохоте выстрелов, вкоторый вонзались пронзительные крики раненых, - люди метались между каменными стенами, топтали упавших, кулаками сбивали мешающих идти, карабкались наподоконники, нафонари, вновь падали ивярости впивались зубами вноги стоящих подле. Этобыл ужас ихаос, это был ад, вкотором можно было помешаться. Каким образом я был выброшен наСеверный бульвар, - незнаю.
        Здесь мне встретился отряд революционеров.
        Ихбыло немного, человек триста, неболее, ното было организованное войско всмятенной толпе. Чтобы узнавать друг друга, уних был отличительный знак: красная повязка наруке. Ихмерное движение остановило людской поток. Безумное бегство прекратилось, толпа притихла.
        Присвете смоляных факелов, делавших все окружающее необычным инесовременным, какой-то человек поднялся нацоколь статуи Севера исделал знак, что хочет говорить. Ястоял довольно далеко, притиснутый кдереву, имог уловить только общий смысл речи. Отдельные слова замирали, недолетая доменя.
        Говоривший призывал кспокойствию. Объявил, что мирное течение жизни нарушено небудет ичто никому изграждан негрозит никакой опасности. Что вовсей стране вэтот час происходит тоже, что ивстолице: везде власть временно перешла вруки милиционных Штабов. Что будет казнено только небольшое число лиц - все, принадлежащие книзвергнутому, «нам всем одинаково ненавистному» правительству. Что надэтими лицами уже произнесен приговор Тайного Суда.
        Взаключение оратор сказал что-то одне, которого ждали тысячелетия, озавоеванной, наконец, свободе народа.
        Вобщем, речь была изсамых обыкновенных. Ядумал, что толпа сбросит болтуна наземь, прогонит его какшута, забавляющего вздором вминуту опасности. Носовсех сторон послышались неистовые крики одобрения. Люди, замиг перед тем колебавшиеся, недоумевавшие, робевшие, вдруг превратились сами вцелую армию безрассудных исамоотверженных мятежников. Оратора подняли наруки, запели революционный гимн.
        Тогда я вдруг почувствовал необходимость быть невтолпе, аслюдьми, которые мыслят одинаково сомной, среди близких. Мнестало страшно, какбы я сам неподдался нравственной заразе, носившейся ввоздухе, неуподобился всем тем единицам, образующим толпу, которые бессмысленно готовы были приветствоватьвсе, что только объявляет себя революционным… Вмоей душе возник образ Храма, ия понял, что вэту ночь место каждого изверующих близ тех Символов, которые наше поклонение уже сделало святыней.
        Япобежал вдоль побульвару так скоро, кактолько можно было приобщем движении. Уже везде милиционеры, нежелая пока возобновлять электрического тока, устанавливали освещение факелами. Проходили патрули, водворявшие порядок. Там исям я видел маленькие митинги, вроде того, накотором присутствовал.
        Где-то далеко вздрагивали порой залпы.
        Ясвернул натемный проспект Суда и, почти чутьем вспоминая дорогу среди лабиринта старых улиц, добрался довхода внаш Храм.
        Двери были заперты. Вокруг было безлюдно.
        Япостучал вдверь условленным знаком, именя впустили.
        II
        Лестница была слабо освещена лампой.
        Словно тени водном изкругов Дантова ада, толпились, медленно всходили исходили люди. Полутьма заставляла говорить полуголосом. Ичуялось присутствие чего-то жуткого заэтим негромким говором.
        Яразличил знакомых - здесь были иГеро, иИрина, иАдамантий, иДимитрий, иЛикий, ивсе, ивсе. Сомной здоровались. Яспросил Адамантия:
        - Что ты обовсем этом думаешь?
        Онответилмне:
        - Ядумаю, что это - ультиматум. Это, наконец, крушение того нового мира, который, считая сосредних веков, просуществовал три тысячелетия. Это - эра новой жизни, которая объединит водно целое нашу эпоху современ русско-японских войн ипоходов Карла Великого насаксов. Номы, всемы, попавшие между двумя мирами, будем растерты впрах наэтих гигантских жерновах.
        Япрошел наверх. Чуть озаренный, храмовый зал казался еще громаднее. Углы уходили вбесконечность. Символы нашего служения таинственно ипричудливо вырастали изсумрака.
        Группы людей были брошены вполусвет. Где-то слышались женские истерические рыдания.
        Меня окликнули. Этобыла Анастасия. Онасидела наполу. Яопустился подле. Онавзяла меня заруки, она, обыкновенно такая сдержанная даже вчасы сатурналий, припала комне, рыдая, иговорила:
        - Итак, все кончено, вся жизнь, вся возможность жить! Поколениями, десятками поколений взращена моя душа. Ямогу дышать только вроскоши. Мненужны крылья, я немогу ползать. Мненужно быть наддругими, я задыхаюсь, когда слишком многие рядом. Вся моя жизнь втех изнеженных, втех утонченных переживаниях, которые возможны только навысоте! Мы - тепличные цветы человечества, которым погибнуть подветром ипылью. Весь смысл нашего существования был втом, что нанас можно было любоваться. Мыбыли нужны, чтобы можно было сознавать, стоя внизу, высоту, аброшенному вомрак ивужас - красоту исвет! Янехочу, я нехочу вашей свободы, вашего равенства! Ябуду лучше вашей коварной рабой, чем товарищем ввашем братстве!
        Онарыдала игрозила кому-то, сжимая маленькие кулаки. Япытался успокоитьее, говорил, что рано еще отчаиваться, что безрассудно доверяться первому впечатлению. Революционеры, конечно, преувеличивают свою победу. Быть может, правительство новым усилием завтра опрокинетих. Быть может, впровинции переворот им неудался… НоАнастасия неслушала меня.
        Вдруг все пришло вдвижение. Многие встали, другие подняли головы. Замелькал свет, иуалтаря предстал Феодосий.
        Две дьякониссы, вбелых стихарях, несли перед ним, каквсегда, высокие светильники. Онбыл вбелоснежном хитоне, сраспущенными прядами темных волос, соспокойным истрогим лицом.
        Онстал наамвоне, простер благословляющие руки изаговорил. Голос его был каквино, проникающее вдушу.
        - Сестры ибратья! - говорилон. - Вот наступает длянас день радости. Вера наша неможет умереть, ибо она - вечная истина бытия, исами грядущие палачи наши таят ее правду всвоем существе. Вера наша - последняя Тайна мира, которой равно поклоняются вовсех столетиях инавсех планетах. Ноныне настало длянас время исповедать нашу веру пред веками ивечностью. Намдано причаститься высшей страсти, предсмертной. Вспомните, сколько раз висступлении сладострастия бичевали мы свое тело икакболь удваивала сладость причастия. Смертный удар утроит, удесятерит восторг. Смертный удар широко распахнет врата купоению, какого вы еще неведали, кослепительности, какой вы еще незнали. Сестры! Братья! Миг последнего соединения пронижет все наше существо, какмолния, ипоследнее дыхание наше будет криком счастья несказанного. Помните великое откровение отаинственной близости сладострастия истрадания. Ныне предстоит нам своим примером утвердить нашу веру, собою оправдать заповедь отом, что высшая страсть нераздельна отсмерти, какисмерть неможет ненести всебе страсти. Последние верующие, последние мученики заверу, вижу, вижу
венцы славы надголовами вашими!
        Яуверен, что вголосе Феодосия ивовзоре его есть гипнотическая сила. Подвлиянием слов еговсе, кто был вхраме, словно преобразились. Явидел экстатические лица. Яслышал восклицания героизма.
        Феодосий повелел петь наш гимн. Кто-то сел заорган. Воздух колыхнулся. Мелодия наполнила темный простор, разлилась между нами, сплела нас всех своей неодолимой сетью водно многоликое существо. Стихи нашего великого поэта невольно вырвались изнаших уст, какневольно звучит океан подпризывом ветра. Мыбыли поющими струнами великого оркестра, мы были голосами единого органа, славящего вечную Тайну итворческую Страсть.
        III
        Несколько позже меня позвали наСовет Служителей. Присвете свечи мы собрались вобычной комнате Совета. Едва можно было различать божественные фрески стен. Председательствовал Феодосий.
        Онсделал свод всех сведений оходе восстания. Положение было безнадежное. Вся армия перешла насторону революционеров. Все генералы ивысшие офицеры арестованы иуже казнены. Центральная крепость взята приступом. Все правительственные здания - дворец, парламент, полицейские посты - заняты милицией. Вести, доходившие изпровинции, подтверждали подобныйже успех восстания вовсех других городах.
        Поставили вопрос, что предпринять. Большинство предложило сдаться иподчиниться силе.
        Феодосий выслушивал мнения молча. Потом вынул изларца бумагу ипредложил нам рассмотретьее. То был один изпроскрипционных списков Центрального Штаба. Внем были переименованы все служители, заседавшие вСовете, втом числе ия. Все мы были приговорены Тайным Судом ксмерти.
        Наступило смущенное молчание. Феодосий сказал:
        - Братья! Небудем вводить вискушение меньших. Если мы откроем этот список всем верным, многие усомнятся. Пожелают предательством иотступничеством купить себе жизнь. Утаив, мы дадим им великую честь подвигом смерти запечатлеть чистоту своей веры. Мыдадим инепосвященным прикоснуться квеликой тайне Страсти-Смерти. Позволимже всем объединиться снами внашей трижды блаженной судьбе.
        Кто-то пытался возражать, нонерешительно. Феодосий спокойно приблизил бумагу сименами ксвече изажегее. Мысмотрели, какмаленький свиток медленно претворялся впепел.
        Тут вдверь постучала дьяконисса. Снами желал говорить представитель Штаба.
        Феодосий приказал ввестиего.
        Вошел человек, молодой, решительный, самоуверенный. Именем Временного Правительства он потребовал, чтобы мы разошлись подомам. Особый Комитет, поего словам, должен рассмотреть устав нашего религиозного союза ипостановить, можетли он считаться безвредным дляобщественной жизни.
        Мызнали, что эти слова - обман, что мы уже осуждены. Несколько мигов все молчали. Две речи, произнесенные затем, - Феодосия ипосланца, - я помню наизусть. Внемногих словах вних было высказано два миросозерцания.
        Вот что сказал Феодосий:
        - Напрасно новое правительство говорит снами этим лживым языком. Намуже известно, что всемы, присутствующие здесь, приговорены Тайным Судом кказни. Мызнаем, что наша святая вера заранее осуждена вами какбезнравственная секта. Номы непризнаем вашей власти ивашего суда. Мыстоим натех вершинах сознания, докоторых вы недостигали никогда, ипоэтому невам судитьнас. Если вы хоть немного знакомы скультурной жизнью вашей родины, оглянитесь навсех, собравшихся здесь. Кто это? Это - цвет нашего времени, это - ваши поэты, ваши художники, ваши мыслители. Мы - выразители, мы голос того безмолвного, вечно немого, что образовано изединиц, подобныхвам. Вы - тьма; мы - рождающийся изнее свет. Вы - возможность жизни; мы - самая жизнь. Вы - почва, которая нужна иправа лишь потому, что изнее взрастают стебли ицветы - мы. Вызовете нас разойтись подомам иждать ваших декретов. Мытребуем, чтобы вы наруках пронесли нас кодворцу и, коленопреклоненные, ждали наших велений.
        Тызнаешь Феодосия. Тызнаешь все его недостатки: его лицемерие ислабодушие, его мелочное тщеславие. Новэтот раз, произнося свою последнюю вжизни проповедь, он воистину был велик ипрекрасен. Онказался библейским пророком, говорящим впустыне кмятежному народу, илиапостолом первых времен христианства, где-то вподземельях Колизея, среди толпы мучеников, которых сейчас поведут наарену, нарастерзание зверям.
        Вот что затем ответил Феодосию вестник:
        - Тем лучше, если вы знаете свою участь. Тысячелетний опыт показалнам, что ветхим душам нет места вновой жизни. Они - мертвая сила, которая досих пор всегда уничтожала все наши победы. Вдень великого преобразования мира мы решились нанеобходимую жертву. Мыотсечем всех мертвых, всех, неспособных навозрождение, отнашего тела, стемже страданием, ноистойже безжалостностью, какотсекают больной член. Что вы хвалитесь тем, что вы - поэты имыслители! Внас довольно сил, чтоб породить новое поколение мудрецов ихудожников, каких еще никогда невидала земля, которых вы ипредугадать неможете. Тот боится потерять, вком нет силы создать. Мы - сила созидающая. Намненадо ничего старого. Мыотрекаемся отвсякого наследства, потому что сами скуем себе свое сокровище. Вы - прошлое, мы - будущее, анастоящее - это тот меч, который внаших руках!
        Поднялся шум. Все говорили разом. Ятоже немог некрикнуть:
        - Да! Вы - варвары, укоторых нет предков. Выпрезираете культуру веков, потому что непонимаетеее. Выхвалитесь будущим, потому что духовно вы - нищие. Нобудущее безпрошлого - немыслимо. Выпросто обвал, падающий благодаря стихийным силам икрушащий всвоем падении всю жизнь: храмы истатуи.
        Наконец посланец милиционного Штаба сказал нам официальным тоном:
        - Именем Временного Правительства даю вам срок досегодняшнего полдня. Ктому времени вы должны раскрыть ворота вашего храма иотдаться внаши руки.
        Этим вы спасете отненужной смерти сотни людей, которых обманом исоблазном привлекли ксебе. Все сказано.
        - Аесли мы неподчинимся? - спросил Ликий.
        - Мыразрушим орудиями это здание дооснования, ивы все будете погребены подобломками.
        Посланец вышел.
        - Разрушат храм! - повторил Ликий. - Наш храм, лучшее изархитектурных созданий Леандра! Состатуями икартинами величайших мастеров! Совсей нашей библиотекой, пятой вмире!
        - Мой друг, - возразил Адамантий, - дляних наше искусство уже археология. Будетли вих музеях десяток лишних древностей илинет - дляних это нетак важно.
        Кто-то выразил сожаление, что мы выпустили посланца живым. Феодосий остановил говорившего.
        - Мыздесь затем, - сказалон, - чтобы пролить свою кровь, анечужую. Мыздесь дляподвига веры, анедляубийства. Неомрачим багровой белизны нашего мученичества черными крыльями злобы имести.
        IV
        Сквозь тяжелые шторы слабо пробивались лучи зимнего брезжущего дня.
        Наш храм был полновластно освещен всеми свечами. Явпервый раз видел такой праздник огней. Быть может, было несколько тысяч пламеней.
        Феодосий повелел служить…
        Никогда еще он небыл так величествен. Никогда голоса хора незвучали так торжественно. Никогда красота обнаженной Геро небыла так пламенно-ослепительна.
        Пьянящие дымы курильниц тонкими облачными перстами ласкали наши лица. Впризрачно-синем фимиаме свершались великие обряды пред Символом. Обнаженные отроки, почину, снимали покровы сосвятыни. Незримый хор дьяконисс славил Слепую Тайну.
        Ароматное, жгуче-сладкое вино, почти непьяня, возбуждало все трепеты тела, все волнения души. Окрыляло сознание единственности, неповторимости этого мига.
        Вот Геро, взолотых сандалиях, содним золотозмейным поясом вместо всей одежды, сдвенадцатью сестрами, одетыми также, - пошла всвоей тихой круговой пляске вдоль храма. Имагические звуки органа, игармонически-тайное пение увлекало заней, приковывая взоры кее плавным колебаниям.
        Неприметно, нечувствительно, невольно - все мы уносились втихой круговой пляске заней. Иэто кружение пьянило больше вина, иэто движение упояло сильнее ласк, иэто служение было выше всех молитв. Ритм музыки ускорялся, иускорялся ритм пляски, испростертыми руками мы неслись вперед, кругом, заней, заединой, забожественной, заГеро. Иуже мы увлекались висступлении, иуже мы задыхались, распаленные тайным огнем, иуже мы трепеталивсе, осененные божеством.
        Тогда послышался голос Феодосия:
        - Придите, верные, совершить жертву.
        Все остановились, замерли, были недвижимы. Геро, опять стоявшая близ алтаря, вступила наступени. Феодосий знаком приказал приблизиться юноше, которого я невидел дотех пор. Краснея, он сбросил одежду истал близ Геро, обнаженный, какбог, юный, какГанимед, светлый, какБальдер.
        Врата растворились ипоглотили чету. Задвинулась завеса.
        Коленопреклоненные, мы воспели гимн.
        ИФеодосий возгласилнам:
        - Свершилось.
        Онвынес чашу иблагословилнас.
        Хлынули исступленные звуки органа, инебыло больше сил таить свою страсть. Имы припали один кдругому, ивовнезапных сумерках вздымившихся курений губы искали губ, руки рук, тела тел. Были сближения, сплетения, единения; были вскрики, стоны, боль ивосторг. Было опьянение тысячеликостью страсти, когда видишь вокруг все образы, все формы, все возможности служения, все изгибы тел женских, мужских идетских, ивсю искаженность иисступленность преображенных лиц.
        Никогда, никогда еще неиспытываля, ивсе тоже, такого пламени, такой ненасытимости желаний, бросающей оттела ктелу, вдвойное, тройное, многочленное объятие. Ибыли ненужны длянас флагелланты, которые вэтот день наравне совсеми были охвачены экстазом страсти.
        Вдруг, незнаю, почьему знаку, густые ткани, застилавшие окна, расторглись, ився внутренность храма открылась взорам стоявших вне: иизображение Символа, итаинственные фрески стен, илюди, брошенные встранных сочетаниях намягких коврах.
        Яростный крик донесся донас сулицы.
        Тотчас первый выстрел созвоном пронизал зеркальное стекло. Запервым последовали другие. Пули сосвистом стали вонзаться встены. Милиционеры невынесли зрелища, открывшегося их взорам, инезахотели ждать назначенного часа.
        Нословно никто неслышал выстрелов. Орган поднезримой рукой продолжал свою соблазнительную песнь. Аромат фимиама качался вовстревоженном воздухе. Ивясном дневном свете, какраньше, возарении священных свеч, неослабевало служение страсти.
        Вот Геро, первая, стоявшая вовратах алтаря, качнулась испокривившимися отболи губами упала. Там итам опустились руки; другое, итретье, иеще тело поникло, словно впоследнем изнеможении.
        Началось страшное избиение. Пули падали между нами, какдождь, словно гигантские руки бросали их внас горстями. Ноникто изверных нехотел бежать илисамовольно разъять объятий. Все, все - иничтожные, ималоверные стали героями, стали мучениками, стали святыми. Ужас смерти отрешился отнаших душ, словно помагическому слову. Ужас смерти отождествился внаших душах сжаждой сладострастия. Кровью своей запечатлели мы истину нашей веры.
        Одни падали, сраженные. Другие, близ поверженных тел, теснее прижимали грудь кгруди. Умирающие еще пытались предсмертным яростным поцелуем довершить начатую ласку. Изнемогающие руки еще тянулись сосладострастным жестом. Вгруде скорченных тел уже нельзя было узнать, кто ласкает, кто умирает. Среди вскриков нельзя было различить вздоха страсти отсмертного стона.
        Чьи-то губы еще сдавливали мои, ия чувствовал боль исступленного укуса, который был, быть может, судорогой умирающего. Яеще держал вруках чье-то тело, холодевшее отупоения илиотсмерти. Потом темный удар вголову уронил именя вгруду тел, кбратьям исестрам.
        Последнее, что я видел, был образ нашего Символа. Последнее, что я слышал, был возглас Феодосия, повторенный тысячами эхо неподсводами храма, новбесконечных переходах заливаемой сумраком моей души:
        - Вруки твои предаю дух мой!
        notes
        Примечания
        1
        «Ясное зарево дает свет» - лат.