Монастырь Игорь Вагант
        Сказания о Корнваллисе #1 Три книги - три артефакта, созданных древними богами, поддерживают равновесие в этом мире. И если одна из них исчезает, стоит ожидать самого худшего.
        Когда монарх умирает, оставляя один трон четверым сыновьям, и братья становятся врагами, когда могущественный Орден Вопрошающих кровью и железом утверждает торжество новой веры, ревнители старой корчатся на кострах, а первородные князья, готовые начать междоусобицу, точат мечи - королевство делает шаг навстречу гибели.
        И когда беда постучится в двери, то, что прячется в Темных лесах Корнваллиса, покажется далеко не самым страшным, ибо никакой артефакт не в силах противостоять человеческим страстям.
        Игорь Вагант
        Монастырь

* * *
        Глава 1
        Сидмонское аббатство
        Когда сожгли его мать, Эдвину было лет тринадцать.
        С отцом и маленькой сестренкой они жили на окраине Талейна - мелкой деревушки в широком пролеске, окруженной корявыми соснами и продуваемой всеми ветрами. В Талейне было не больше трех дюжин дворов - с глиняными мазанками, вросшими в землю покатыми крышами, крохотными полями и огородами. Хоть и ютилась деревня посреди леса, но даже ни одним срубом похвалиться не могла: железные топоры имелись всего у двоих местных богачей, людей подозрительных и прижимистых.
        Тогда стояла весна, самый ее конец.
        Гуайре, отец Эдвина, возился на огороде, прилаживая плетеные из веток щиты перед грядками с намедни высаженной капустой. Хмуро поглядывал на безоблачное небо, с которого ярко светило солнце. Погода была жаркая не по сезону.
        - Сажать надо, когда пасмурно, - говорил он, поглядывая на Эдвина, - ума не приложу, что делать. Никогда такого не случалось, чтобы с Капленя жара такая, и ни одного дождя. Как бы не сгорело все.
        Эдвин только пожал плечами. Каждый год что-нибудь да случалось: или солнце, или дожди. Или град, не говоря уже о ветре, что постоянно гулял по отрогам Срединных гор. Земля в Талейне была сухая и бедная, и широких полей с пшеницей тут отродясь не водилось. Жители пробавлялись огородничеством, выращивая, кто во что горазд, а у тех же местных богатеев имелись небольшие посевы ячменя. Один из них, кроме прочего, держал еще кабак с дрянным пивом.
        Вся эта возня с капустой никогда не доставляла Эдвину особенной радости, но он не роптал. Куда интереснее охотиться: выслеживать зверя, подбираться ближе и, сдерживая дыхание, натягивать тетиву. Но одной охотой жив не будешь, да и ежели все селяне будут постоянно в лесу топтаться, вся дичь скоро разбежится.
        Внезапно Гуайре выпрямился, прикрыв глаза от солнца и глядя в сторону деревни.
        - Эдвин, - быстро сказал он, - где мать?
        - За водой пошла. А что там?
        Не ответив, Гуайре подхватил мотыгу и, перескочив через плетень, бросился к деревенской площади. Эдвин побежал за ним.
        Все жители Талейна толпились вокруг колодца, с сумрачным видом поглядывая на высокого монаха в темно-фиолетовой рясе. Эдвин никогда таких не видел - монахи из Сидмона носили совсем другие одежды. С гладко выбритым черепом, и торчащими сзади двумя тоненькими косичками. Полтора десятка солдат с алебардами в руках окружали площадь. В кольчугах до колен и бармицах; на шее каждого висел стальной горжет с изображением пламенеющего солнца. Не герцогские, подумал Эдвин: на господском гербе красовался вепрь с рогом на носу.
        У Эдвина перехватило дыхание. К высокому столбу в центре площади была привязана его мать. Но не та, которую он привык видеть - со смешливой улыбкой, веселым взглядом и длинными цвета пшеницы волосами, с которыми он так любил играть в детстве.
        Платье ее было разорвано, а глаза безумно оглядывали толпу.
        - … и более всех прочих подвержены они суевериям, - возвысил голос монах, медленно поворачивая голову по сторонам, - ибо женщины имеют недостатки как в теле, так и в душе. Они легковерны, а демон, как известно, жаждет главным образом испортить веру человека, что легче всего достигается у женщин. Они скорее подвержены воздействию со стороны злых духов вследствие естественной влажности своего сложения. Их язык болтлив, и все, что они узнают с помощью чар, они передают другим. И, как доподлинно стало известно божьим слугам, женщина эта, Мириэль, воспитываясь в скверне, переняла от отца своего грех заблуждений. Она - дочь Хенгиста, сожженного за ересь великую, ибо, скрываясь долгое время в Киврене под личиной приходского священника, нес он народу лжеучение красных магов, проклятых людьми и законами.
        Монах махнул широким рукавом в ее сторону.
        - Пользуясь властью, данной мне великим Орденом Вопрошающих, приговариваю я эту женщину к очищению на костре во славу Аира и для спасения душ славных жителей Талейна. Да будет так.
        В тот же мгновение один из солдат поднес факел к куче сухого хвороста, сваленного у ног его матери. Она дико завизжала. Эдвин окаменел.
        - Мириэль! - кричал Гуайре, прорываясь сквозь толпу.
        Все смешалось. Вопли толпы, лязг солдатских доспехов, и пронзительный взгляд фиолетового монаха, уставившегося на отца. Не помня себя, Эдвин ринулся к матери, но его тут же сбили с ног, и он упал в пыль лицом. Кто-то держал его за руки, чей-то голос хрипло шептал в уши: уймись, парень, помрешь ни за что.
        Эдвин отчаянно извивался, пытаясь вырваться, когда его отца, нещадно молотя древками алебард, потащили к костру. Сухой валежник вспыхнул в мгновение ока, распространяя вокруг немыслимый жар. Над площадью стоял дикий крик Мириэль, постепенно затихая. Зарычав, Эдвин ударил кого-то ногой, извернулся, и чуть ни на четвереньках бросился к ближайшему дому.
        Луки и стрелы были в Талейне у всех - деревня-то стояла посреди леса. Не помня как, Эдвин оказался на покатой крыше, упершись в печную трубу ногами и остервенело натягивая тетиву. Выстрел - и один из солдат, захрипев, свалился прямо в костер. Десятки глоток закричали одновременно, и Эдвину показалось, что вся толпа бросилась к нему. Еще выстрел. Стрела чиркнула по скуле монаха и отлетела в сторону. Тот упал на колени, зажимая левую сторону лица руками. По его пальцам заструилась кровь.
        Кто-то стащил Эдвина с крыши, его били и тянули в разные стороны, а он рычал, отбиваясь.
        - Молчать! - Внезапно раздавшийся грозный окрик заставил людей отпрянуть в стороны. Эдвин, плюясь кровью, с трудом оторвал свою голову от земли.
        Костер полыхал по-прежнему. Кто-то кричал, требуя нести ведра и воды. Всего в нескольких шагах от Эдвина, на огромном черном коне высилась фигура в доспехах с рогатым вепрем на груди. Монаха держали за руки, а солдаты с солнцем на горжетах, побросав оружие, столпились в кучку под нацеленными на них остриями десятков копий.
        - Как смеешь ты, святоша, вершить здесь суд без моего дозволения?! - Длань в железной перчатке указывала на монаха. Заплывшее жиром лицо Эдана, герцога Беркли, по прозвищу Заячья Лапа, кривилось от ярости.
        - Я послан Хэвейдом, Великим магистром Ордена, - прерывающимся голосом объявил монах. - Во славу Аира и с позволения его величества…
        Герцог едва заметно шевельнул пальцем, и один из его наемников ударил монаха кулаком прямо в окровавленную глазницу. Охнув, тот повалился на спину.
        - Здесь я господин… - зарычал герцог, - ни твой чертов Хэвейд, ни даже Идрис Леолин!
        Монах лежал на земле, ловя ртом воздух. Тяжело приподнявшись на стременах - Заячья Лапа был очень грузен, - герцог спрыгнул на землю, звеня железом. Толстая коса, в которую были заплетены его волосы, свешивалась ниже спины.
        - Гром!
        Пожилой солдат с длинными усами быстро приблизился к своему хозяину.
        - Да, сир…
        - Этих, - Эдан кивнул в сторону солдат Ордена, - повесить…
        Герцог замолчал, раздумывая.
        - А с монахом что? - спросил Гром.
        - На все четыре стороны. Пусть просветит своего магистра на тот счет, что можно, а что нельзя. Ни еды, ни воды не давать, пока не покинет мои земли. А дальше - как знает.
        Эдан обвел взглядом притихшую толпу.
        - Кто стрелял в монаха?
        Вокруг Эдвина немедленно образовалось пустое пространство. Перешептываясь и наступая друг другу на ноги, крестьяне испуганно подались назад. Эдвин, не отрываясь, смотрел на герцога.
        - Это… Эдвин. Сын той женщины, - промямлил кто-то рядом. Кажись, Федельм - один из местных богатеев, деревенский староста.
        Эдан Заячья Лапа внимательно глянул на юношу. Его лицо было обрюзгшим, подбородок с неделю не видел бритвы, а маленькие глазки смотрели жестко и колюче.
        - Сколько лет?
        Эдвин молчал.
        - Вроде тринадцать, господин, - низко склоняясь, пробормотал староста, - или четырнадцать.
        - А выглядит старше. Мальчишку не трогать. - Герцог мотнул головой в сторону догорающего костра. - Кто она?
        Вокруг заголосили.
        - Мириэль…
        - Мириэль, Гуайрева жена…
        - Добрая женщина была…
        - Вот он лежит.
        Только сейчас заплывшими глазами Эдвин разглядел отца, лежащего у колодца. Возле него, причитая, толпились женщины.
        Повинуясь взгляду герцога, Гром подошел к недвижному телу.
        - Жив, ваше высочество, - спустя минуту объявил он. - Просто без сознания.
        - Хорошо.
        Эдан вновь взгромоздился на коня. Стянул с руки перчатку и, вытащив из поясного кошеля золотую монету, кинул ее на землю рядом с Гуайре.
        - Передайте ему, что как мальчишка подрастет, жду его в Криде. Женщину похоронить как правоверную. По коням!
        Сухими глазами Эдвин наблюдал, как герцог пришпорил вороного жеребца. Отряд, подняв тучу пыли и распугивая отчаянно кудахчущих кур, умчался из Талейна, оставив только полтора десятка солдат под началом Грома. Юноша без сил уронил голову на землю.
        Вечером Гуайре заявился в местный кабак, где собралось почти все мужское население Талейна. Руки его дрожали.
        - Отчего стояли, как овцы? - гневно кричал он. - Их было то всего с дюжину человек… Видели ж, что не господские! Стояли, как бараны…
        Мужчины молчали, отворачиваясь и пряча глаза.
        А уже через несколько дней, собрав весь свой нехитрый скарб, Гуайре с осиротевшей семьей покинул деревню и, построив хижину милях в трех от селения, занялся охотой. Особой живности тут не водилось, но и лисы, и волки, чьи шкуры шли на выделку для полушубков, худо-бедно ли, давали ему возможность кормить детей. Никогда больше отец в Талейне не появлялся.

* * *
        Эдвин стрелял из лука едва ли не лучше всех сверстников в деревне, хотя, конечно, до отца ему было далеко. Тот как будто с луком родился. И не только с ним. Еще и с мечом, что служило для Эдвина источником бесконечного к нему уважения.
        В их доме хранился меч. Старый и давно не точеный, в полтора локтя длиной, он лежал, завернутый в тряпицу, на самом дне единственного сундука. Эдвин обнаружил его случайно, когда еще мальчишкой что-то искал там по просьбе матери, и с тех пор не отказывал себе в удовольствии тайком вытащить клинок, сжать в руке оплетенную потрескавшейся кожей рукоять.
        Однажды за этим занятием его застал отец. Ругать не стал, хотя по его лицу и пробежала какая-то тень. Спустя несколько дней, набравшись храбрости, Эдвин рискнул спросить, что да как. Отец ответил не сразу. Постоял некоторое время, опершись на мотыгу, потом сходил в дом за пивом.
        В молодости Гуайре был солдатом, тщательно подбирая слова, сказал он Эдвину. Нет, не у нашего герцога, в других краях, хотя и родился здесь.
        - И, знаешь ли, Эд, - задумчиво сказал он, заглянув сыну в глаза, - дрянное это дело, грязное. Но потом об этом, дел полно. Давай, помогай.
        В тот день они перестилали крышу, на следующий - делали что-то еще, но подробного рассказа Эдвин так и не дождался. Он заметил, что ответы на его расспросы отцу даются как-то тяжело, что ли. И Эдвин наконец отстал, узнав только, что его дед, отец Гуайре, тоже был воином.
        Заметив, однако, страстный интерес сына к мечу, Гуайре все же сломался и показал ему несколько самых простых приемов.
        - Может, в жизни пригодится, - пожав плечами, сказал он.
        Несколько раз они уходили в лес, где Эдвин ожесточенно размахивал палкой, пытаясь достать до отца. Не получилось ни разу, а сам Эдвин заработал с десяток шишек и синяков. На просьбу Эдвина дать ему меч - просто попробовать - Гуайре ответил решительным отказом.
        - Видишь ли, этот меч никто не должен даже заметить.
        - Почему?
        - Не те времена нынче. Просто поверь. И не говори об этом никому.
        Эдвин кивнул, задумавшись. В этом мече не было ничего особенного, за исключением грубо выгравированной на яблоке полустершейся буквы «?». Но юноша привык доверять отцу и, заметив в его глазах решительное намерение не отвечать на дальнейшие вопросы, просто промолчал.
        Однако с того времени он стал подмечать в облике Гуайре что-то особенное. Эдвин удивлялся, что не видел этого раньше. Как отец ходит - прямо, высоко держа голову, совсем не так, как большинство талейнцев, как смотрит - гордо и независимо, как говорит с односельчанами - твердо и зная себе цену. Эдвин старался ему подражать. Поначалу просто подражать: говорить негромко и рассудительно, ходить прямо и независимо. Дело закончилось несколькими потасовками с деревенскими мальчишками, но Эдвин был упрям. И после того, как он отколотил палкой - отцовские уроки не прошли даром - местного бугая Кадела, крепкого и наглого парня, уважение к себе заработал.
        Кадел, помнится, всегда задирал Эдвина из-за его шевелюры. Волосы Эдвин носил длинные, до середины спины, как и у его отца, и этим обстоятельством втайне гордился. Длинные волосы - это отличительная черта свободного человека, а таких в его родном Талейне было раз-два, и обчелся. Вилланов, то есть крепостных, обязывали стричься коротко, а рабы вообще носили прическу под горшок. А все свободные вели свой род либо от самого Эогабала, Отца всего сущего, либо от его сыновей и братьев, и даже на тех каменных изображениях всех древних богов, что Эдвину довелось видеть, их волосы изображались настолько длинными, насколько хватало фантазии у резчика.
        Гуайре только хмыкнул, когда Эдвин, заявившийся домой с рассеченной губой и заплывшим глазом, коротко рассказал ему об обстоятельствах дела. Даже вроде как одобрительно хмыкнул, заметил про себя Эдвин и тихонько возгордился.
        Со временем Эдвин стал ему хорошим помощником: юноша, которому минувшей осенью уж стукнуло семнадцать годков, научился стрелять из лука не хуже отца, а в последние время ему все больше и больше приходилось брать тяжелую работу на себя. Прошлой зимой Гуайре, погнавшись за зверем, свалился в овраг и сломал себе лодыжку. Эдвин тогда места себе не находил: прождав отца четыре дня, он уже собрался отправляться на поиски, на время пристроив сестренку к знакомым в деревне, когда Гуайре, весь обмороженный и опираясь на костыль, приковылял домой.
        Нога так и не зажила: отец ходил, сильно хромая, и хуже того - начал харкать кровью, подолгу не вставал с постели. Эдвин шел на охоту, свежевал животных, обменивал в Талейне мясо на хлеб, капусту и пиво, а Гуайре тем временем дубил шкуры в дыму сжигаемого камыша и прочих трав. Нагрузившись доверху, Эдвин отправлялся в Элгмар. Дорога туда-обратно занимала немногим больше недели.
        В Элгмаре жил его дядя. Точнее сказать, не дядя, а какой-то дальний родич его матери, подслеповатый и вечно зудящий мужик. Он держал кожевенную мастерскую, с трудом сводя концы с концами: кроме жены, у него было аж четыре дочери, худые и измученные девицы, пропахшие известью.
        По дороге обратно Эдвина и подловили. Не дойдя всего мили три до лесной развилки - прямо - на Талейн, налево - к его родной избушке, - он попал в руки солдат.

* * *
        Шум и гам Эдвин услышал издали. На всякий случай он свернул в сторону и, спрятавшись за кустами, наблюдал, как по дороге бредет целая толпа, в которой он разглядел и несколько знакомых из Талейна. Все - с хмурыми сосредоточенными лицами и котомками за плечами. Дети, тихонько подвывая, цеплялись за материнские подолы, а мужчины подгоняли тех и других, на ходу переговариваясь с солдатами. Последних Эдвин насчитал около двадцати - небритых, уставших, но зорко посматривавших по сторонам.
        Не понимая, в чем дело, юноша глядел во все глаза. На арестованных крестьяне похожи не были - шли быстро, свободно общаясь с охраной, да и кто ж будет арестовывать целые семьи, с малолетками на руках? - а сами наемники казались гораздо больше озабоченными происходящим вокруг. Эдвин помнил пару случаев, когда вилланов угоняли на работы в господское поместье, но и при таком раскладе объяснить присутствие женщин и детей он не мог, тем более что замок Крид находился прямехонько в противоположной стороне.
        Юноша слегка высунулся из-за кустов, и его немедля схватили за шиворот. Поглощенный разглядыванием толпы, он не заметил, что по лесу вдоль дороги идут еще несколько солдат. Эдвин сделал попытку вырваться, но его тут же сбили с ног, для острастки шлепнув по спине ножнами. Подождали, когда поднимется, и беззлобно пихнули древками копий, отправляя к остальным.
        - Там мой отец! Там сестра! - брыкаясь, рычал он. - Пустите!
        Солдаты непонятно поглядывали на юношу, а некоторые сочувственно покачивали головами.
        - Не буянь, парень, - сказал, наконец, один из них, уже пожилой и с длинными пепельного цвета усами, - не можем тебя отпустить. Приказ его высочества.
        - Спасибо лучше скажи, - вмешался другой наемник. - Нету уже, скорее всего, твоего папаши. Если только он в болота не утек. Там дыра адова… Мы эту мразь с трудом в горы обратно загнали, не знаю уж, надолго ли. Ни Кормака, ни Блэйдена, ни Талейна нету - пепелище одно. А в лесах эти твари кишат, как жуки в навозе. Пропадешь ни за что.
        Перемолвившись парой слов со знакомыми, Эдвин быстро понял, в чем дело. Война докатилась до герцогства Беркли. Правда, уж как-то слишком быстро. Еще с месяц назад до Талейна дошли противоречивые слухи о том, что леса на юге потемнели и зашевелились, выплеснув целые орды неведомых существ. Потом пришли известия об ожесточенных сражениях возле Харлеха и где-то далеко на востоке. Каким образом все эти лесные твари оказались так близко к Срединным горам, было не объяснить. Крестьяне только пожимали плечами, делясь с Эдвином крохами тех сведений, что успели получить от солдат.
        Его высочество Эдан за пару дней до того отрядил полторы сотни наемников, чтобы спасти оставшихся в живых крестьян. Народ с разных деревень собирали в кучу, давая на сборы времени не больше, чем нужно для того, чтобы выпить пинту пива, и гнали, гнали в ближайшие убежища: в Крид, в Элгмар, и, кроме прочего - в Сидмонское аббатство.
        Но что было хуже и вообще непонятно, так это то, что нечисть ринулась в Междуречье не с юга, а с севера, прямо с гор - что называется, откуда не ждали, - и за пару дней опустошила несколько деревень, в том числе и Талейн. Герцогские наемники едва успели увести оттуда крестьян - так торопились, что даже скотину забрать не дали, - и, как говорили, в тех местах еще продолжается сражение. Нападение с трудом отбили, загнав чудищ обратно в горы, и сейчас там «зачищают», как со знанием дела объяснил Эдвину один подросток, с важностью просмаковав мудреное словечко.
        О судьбе отца и маленькой Айб никто рассказать не мог, было известно лишь, что на месте Талейна сейчас пепелище, а тамошний лес горит, стонет и лязгает оружием.
        - Не знаю, - хмуро сказал их бывший сосед Мейлге, - может, и выжили. Из деревни почти всех увели, но только народ в разные места отправили. Нас вот в Сидмон, других в Крид, или еще куда. Так что, если спаслись, то там они. Но сейчас туда не пробраться. Подожди уж несколько дней, когда все утихомирится. У меня самого жену в Элгмар угнали. Так получилось. Я на рыбалке был, а как вернулся, глядь - нет уж никого, а солдаты последних собирают. Никто нас не спрашивал.
        Мейлге, как-то косо глянув на Эдвина, положил руку ему на плечо.
        - Ты только того… держись, парень. Из Талейна-то всех наших так быстро выгнали - ложкарь бы ложку сделать не успел, да только по лесным опушкам вряд ли кто народ искал. Вон, видишь - Гвендилена еле идет, воет. Две недели всего как свадьбу отпраздновали, а муженек ее намедни в лес пошел бортничать. Тоже за ним рвалась. Жаль молодуху.
        Эдвин мельком глянул, больше занятый своими мыслями. Ту девушку он видел всего-то пару раз, когда наведывался в Талейн, но ни познакомиться, ни толком ее рассмотреть так и не успел. Не уродина, но какая-то вечно испуганная, как ему тогда показалось. Примерно эдвинова возраста, или даже чуть помладше, с длинными темными волосами и пронзительным взглядом. Родом из соседнего Брислена, из многодетной семьи, так что родители ее, судя по всему, рады были одну из своих дочек с рук сбыть. Свадьбу с Триром, сыном местного бортника, за день сыграли, и уехали обратно в Брислен. А Гвен пока дичилась всех и вся, и даже к колодцу за водой почти бегом бегала, опустив очи долу.
        Дорога в святую обитель заняла весь день. До того случая Эдвин ни разу в монастыре не бывал, хотя монахов видел: самое меньшее раз в месяц кто-нибудь из них наведывался в Талейн за кожей, каждый раз весьма привередничая. Охотничьи трофеи Эдвина их не интересовали: требовались шкуры козлят, ягнят и телят, и самое лучшее - недоношенных. Больше ничего монахи в деревне не покупали, да и за эти кожи торговались до поросячьего визга, словно речь шла не о богатом аббатстве с тугой мошной, а о каком-нибудь нищем бедолаге, которому нужен кусочек, чтобы сапог залатать.
        В ясный день монастырь можно было увидеть из Талейна. Он стоял на вершине высоченной скалы, весь в зелени дубов, грабов и бука; дорога, петляя по лесу, несколько раз спиралью огибала гору Сидмон, поднимаясь все выше и выше. Говорили, что оттуда видны шпили замка Крид - далеко на севере, за Срединными горами.
        Монастырь Эдвина поразил: похлеще города будет, решил он. В его родной деревне городом называли Элгмар - то самое место, где жил дядя, но, в общем-то, это была просто большая ремесленная деревня, обнесенная частоколом. Каменные дома, правда, имелись: числом около полудюжины, они стояли на центральной площади. Хоромы принадлежали купцам, державшим в своих руках всю местную торговлю: Элгмар считался важным селением на Западном тракте. Эдвин всегда с некоей завистью поглядывал на эти дворцы, в глубине души желая, чтобы и у него когда-нибудь появилось такое жилище - с ясеневыми дверями, обшитыми железными полосами, цветными стеклами и затейливой резьбой.
        Но ни один из тех домов не шел ни в какое сравнение с постройками Сидмонского монастыря. Горная дорога, ширины которой едва хватало для проезда телеги, выводила на плоскогорье, на котором меж двух каменных башен, зажатых зубчатыми стенами, высились ворота - огромные, на массивных петлях и с бойницами наверху. Площадка заканчивалась всего в трех десятках шагов от входа, срываясь в пропасть, в головокружительной глубине которой голубой змеей текла речка. За воротами монастырь карабкался вверх, занимая все видимое пространство башнями, галереями и часовнями - каменными, с колоннами и высокими стрельчатыми окнами, витражи которых в лучах заходящего солнца сверкали разноцветными огнями.
        Впрочем, в тот вечер на все это каменное великолепие Эдвин взглянул лишь мельком.
        Монастырскую братию уже предупредили о прибытии многочисленных гостей. Солдатский начальник, тот самый, с пепельными усами, коротко переговорив с кем-то через крошечное окошко в воротах, дал знак заходить. Створки в то же мгновение стали тяжело, хотя и без особого скрипа, открываться - по всей видимости, петли регулярно смазывали.
        За воротами обнаружился двор - довольно большой, мощеный булыжником. Здесь уже было темно: солнечный диск, скользнув последним лучом по самой высокой башне, скрылся за горными вершинами. Толпу беженцев встречали двое монахов с факелами в руках. Высокий старик с белоснежной бородой (как Эдвин узнал впоследствии, брат-госпиталий Кеанмайр) с весьма суровым видом оглядев толпу прибывших, махнул рукой в сторону странноприимного дома - длинного двухэтажного строения с маленькими окошками на противоположной стороне двора.
        Дом был пуст; всех беженцев разместили на первом этаже, в обширной зале с множеством циновок вдоль стен. Монахи тем временем, отобрав пару крепких мужиков, куда-то ушли, но спустя четверть часа вернулись вновь; те двое с усилием тащили огромный чан с дымящимся варевом, распространявшим вокруг бобовый аромат. Вооружившись половниками, монахи принялись разливать похлебку в глиняные чашки.
        Похлебка, горячая и сильно приперченная, оказалась с салом. В другом случае Эдвин, наверное, оценил бы этот сытный ужин, но не сейчас. Без аппетита проглотив бобы, он улегся на одну из циновок и долго не засыпал, глядя в темноту каменных сводов и изо всех сил пытаясь сглотнуть подступивший к горлу комок.

* * *
        Утром оказалось, что монастырский двор не так уж велик, не более полусотни шагов в длину и тридцати в ширину - за несколько последующих дней Эдвин облазил его весь. Дальний конец двора, направо от входных ворот, сильно сужался, превращаясь в коридор, зажатый с одной стороны отвесной скалой, с другой - стеной местной кухни. Коридор оканчивался развилкой: одна лестница, довольно крутая, вела в верхние дворы аббатства, а та, что налево, спускалась вниз, выводя в очередной проулок между домами. Все монастырские пространства были узки и глубоки: крутые склоны горы Сидмон заставляли строителей экономить каждый клочок земли, и за каждым зданием виднелось следующее, забиравшееся все выше и выше.
        В нижнем проулке располагались кельи новициев - послушников, готовящихся принять постриг. К вечеру следующего дня одну из пустующих каморок отвели Эдвину: крохотную комнатку без окна, с соломенным тюфяком на полу.
        Келья освещалась каменным светильником-чашей, в которой в бараньем жире еле живым огоньком плавал зажженный кусочек пакли.
        - В отцовской хижине от простой лучины в два раза светлее, - впервые попав в клетушку, что отныне должна была служить ему спальней, подумал вслух Эдвин, за что немедленно получил подзатыльник от госпиталия Кеанмайра.
        - Сие - лукубрум, светоч, - сурово заявил он, - ибо светит он во мраке. То - дар нам, грешным, от Аира, Великого Судии. А ты, Теларов выкормыш…
        И с этими словами он попытался наградить Эдвина еще одной оплеухой, от которой тот ловко увернулся. Эдвин тогда разозлился, едва сдержавшись, чтобы не нагрубить этому высокомерному хрычу. В конце концов, он не просил о том, чтобы его отправляли в монастырь.

«Отчего не в Крид? - думал Эдвин. - Почему именно к этим святошам?»
        Монахов в его родном Талейне особо не жаловали, но терпели. Наверное, потому, что обитатели Сидмона - те, которых Эдвину довелось встречать - были людьми не упертыми, и на его памяти никогда не вступали в перепалки с местными жителями, а также, кроме как редкими миролюбивыми проповедями, ничем не старались убедить крестьян в величии новых богов - Аира и двух его братьев, Инэ и Телара.
        Поговаривали, однако, что на севере дела обстояли куда как хуже, и до Талейна иногда доносились противоречивые известия: мол, там даже жгут кого-то за приверженность старой вере. Но не здесь, не во владениях герцога Беркли. Вилланы с удовлетворением покачивали головами, шепотом передавая друг другу слухи о том, что его Высочество Эдан, да продлят истинные боги его дни, сам не особо жалует все эти королевские нововведения.
        Сам Эдвин по молодости лет не особо над всем этим задумывался. С детства он знал о старых богах, которым привычно поклонялись его родители, да и все в Талейне, принося искупительные жертвы и устраивая празднества в их честь. А ежели кому-то будет угодно верить еще и в новых - то хуже от этого не будет, считал он. Тем более что один из этой троицы, Инэ, как толковали монахи, считается богом света, храбрости и помощником в добрых делах. И при всем этом Инэ нисколько не мешает ему чтить исбри, а при случае, может быть, даже и поможет.
        Отец Эдвина, однако, монахов не жаловал.
        - Держись от них подальше, - как-то раз сказал он Эдвину, - и пусть хранят нас духи от того, чтобы оказаться как-нибудь между богами старыми и новыми.
        Сам Гуайре, помнится, только покачивал головой и уходил прочь из таверны, когда кто-нибудь, напившись пива, заводил бесконечные разговоры о том, слышит ли их нынче Создатель мира Эогабал, и кому теперь женщины должны приносить священные жертвы, ежели о Матери Боанн толкуют нынче, что ее и не существовало вовсе.
        Наверное, отец знал, о чем говорил, и потому Эдвин особого доверия к монахам не испытывал.
        Сбежать из аббатства было совсем несложно. По нескольку раз за день людей выпускали за ворота, в основном за тем, чтобы натаскать воды. Воды требовалось очень много: для пяти десятков прибывших, не считая почти такого же числа монахов и послушников, да еще полудюжины солдат, которые остались в Сидмоне для пущего порядка. В самом монастыре имелся источник воды - огромный колодец под черепичной крышей, но после того, как возле него застали одного талейнского дурачка, который полоскал свою замызганную рубаху, вновь прибывшим пользоваться колодцем для личных надобностей запретили.
        Налево от монастырских ворот вдоль северной стены вилась утоптанная дорожка, а чуть дальше в зарослях шиповника обнаруживался крутой подъем в гору. Полчаса ходу по узкой и извилистой тропе - и водоносы оказывались на очень живописном плоскогорье, с небольшим лесочком и доброй полудюжиной ручьев и озерков с кристально чистой водой. Но это была еще не вершина. Дальше, за лесом, гора Сидмон внезапно вырывалась вверх, выбрасывая к небу два острых, как шпили церквей, каменных пальца, заросших мхом и ползучими растениями.
        Сбежать - только вот куда? Каждый раз при случае Эдвин с напряженным вниманием прислушивался к разговорам. В войне, вроде, наступило затишье, однако дурные слухи о Талейне и некоторых других деревнях подтвердились. Герцогские отряды оттеснили врага миль на двадцать к западу, но повсюду солдаты находили лишь сожженные селения и горы трупов. Искать там, похоже, было нечего. Но в любом случае, решил Эдвин, сначала он должен осмотреть отцовскую хижину. Там, может, остались какие-нибудь следы, которые подсказали бы, что сталось с его семьей.
        Глава 2
        Убийство
        Брат Мадауг, келарь Сидмонского монастыря, был высок и толст - целый платяной шкаф с маленькими глазками. Его хламида из некрашеной овечьей шерсти всегда отличалась удивительной чистотой: совершенно непонятно, думал Эдвин, как келарю, при его постоянных хозяйственных заботах, удается не посадить на нее хотя бы крошечное пятнышко.
        Несмотря на неприступный вид, монах был, в общем, незлобивым человеком, хотя частенько грубым и сварливым. С заплывшим одутловатым лицом и проницательным взглядом из-под кустистых бровей. Во всем аббатстве никто лучше брата-келаря не знал, сколько лопат свалено в кучу в углу двора, и сколько из них нуждаются в починке; сколько куриных яиц доставили поутру в монастырь; к какому дню кузнец Руан должен сготовить два стоуна гвоздей; отчего в скриптории опять не хватает киновари; сколько стоит телячья кожа в Талейне или Киврене, и, в конце концов, чем сегодня поутру должен заниматься каждый послушник. Вообще-то, в этом и заключалась келарская работа, но Эдвин все же время от времени поражался, услыхав очередное указание толстого монаха.
        - В кладовую иди, - говорил Мадауг, - там у западной стены на четвертой полке сверху, шестой справа. Из седьмого ящика еще две штуки возьми, иначе не хватит. И галопом обратно: одна нога здесь, другая - там.
        На ходу, чтобы не забыть, Эдвин, повторяя про себя все эти цифры, мчался в кладовую - и точно в указанных местах находил нужное количество свечей, и именно столько, сколько требовалось для того, чтобы отслужить утреню. Свечи в монастыре берегли: здесь их не делали, и эти белые восковые палочки приходилось покупать втридорога у городских мастеров в Брислене. На храм аббатство не скупилось: во время службы во славу Инэ должно гореть пятнадцать свечей, не больше, но и ни одной меньше, а вот монашеской братии такая роскошь не позволялась.
        Обязанности Эдвину достались не особо обременительные, и свободного времени оставалось много. Однако ж это был не повод, чтобы на веки вечные остаться в монастыре, хотя Мадауг пару раз и намекал ему на такую возможность. Послушников в Сидмоне, насколько Эдвин успел заметить, насчитывалось всего-то человек десять, а монастырь был очень велик, так что дел хватало каждому.
        Всех новоприбывших, кроме детей, на следующий же день определили на работы, и в большинстве случаев на самые тяжелые и грязные. А мне просто повезло, думал Эдвин, выслушивая жалобы Хаула, того самого паренька, который по дороге в Сидмон рассказывал ему про солдат. Хаула в компании с парой других подростков отправили в трапезную - мыть и чистить.
        - Жуть какая-то, - шмыгая носом, говорил он. - Не пойму: они новициев своих берегут, что ли, или им просто нужно, чтобы мы кашу свою отработали? За весь день, бывает, ни на минуту не присядешь. С утра начинаешь, и только после вечерни передохнуть удается. Два раза в день все накрыть, забрать, что надо, из кухни и у келаря, разложить, нарезать, налить, подать, потом посуду перемыть. К ночи уже спина от усталости отваливается.
        Эдвина же брат Мадауг завел в длинный проулок с многочисленными дверцами послушнических келий. Здесь почти всегда царил полумрак, а солнце, если и заглядывало в этот каменный мешок во второй половине дня, ближе к вечерне, то только затем, чтобы мимоходом скользнуть лучом по брусчатке.
        - Вот, - сказал Мадауг, вручив юноше метлу и пыхтя от натуги. Быстрота передвижения никогда не была сильной стороной келаря, - подметать от сих и до сих. И чтоб не бездельничать. Два раза поутру метешь, от третьего до девятого часа, и один раз вечером, после ужина. На повечерие можешь не ходить.
        Третий час, девятый час… С легкой руки Мадауга Эдвин быстро выучил странное местное времяисчисление, хотя внутренне и противился точному следованию монастырским порядкам. Все эти словечки юношу немного раздражали. Отчего не сделать проще, как у всех нормальных людей? Ясно же, когда солнце встает и заходит, а когда - полдень и полночь. Но здесь все было не по-человечески: первый час в монастыре начинался тогда, когда вершины горы Сидмон еще терялись в предрассветных сумерках.
        Здешние монахи, похоже, не спали вовсе, или, по крайней мере, отдыхали по очереди. В главном храме, на верхнем дворе, кто-нибудь из братии бодрствовал постоянно, размеренно читая положенные титулы. Двадцать два раза «О славе Инэ», потом четырнадцать «О Свете и Тьме», затем что-то еще и еще. И наступала Утреня, в знак чего над всей округой разносился заунывный звук, издаваемый огромной подвешенной на цепях железной доской. Потом чтение шло по новому кругу, с другими молитвами и песнопениями.
        - И чтобы ни одной пылинки, - закончил Мадауг. - Воду для полива из кухни бери. В тот дом не заходить.
        - А что там? - поинтересовался Эдвин, глянув в сторону высокого двухэтажного строения в дальнем конце проулка.
        - Скрипторий. И библиотека. Только для монахов вход, а уборщик там свой есть. И смотри, ежели замечу - выпорю.
        Выслушав Мадауга, Эдвин в ответ только пожал плечами. Не надо в скриптории подметать - ну и пожалуйста. Он вообще не видел особого смысла в трехкратной уборке этих задворок: здесь было чисто и сухо, ни земли, ни деревьев, так что даже пыли взяться неоткуда. Послушники приходили сюда только чтобы переночевать, а переписчики, похоже, вообще пользовались другим входом в запретный дом, с одного из верхних дворов. За всю следующую неделю, что Эдвин провел в Сидмоне, он ни разу не видел, чтобы та дверь открывалась, хотя люди в скриптории трудились каждодневно, если судить по отблескам света, едва видимым в крошечных витражных окошках, выходивших во двор.
        В монастыре было скучно, и поначалу в голове Эдвина даже возникла мысль просить позволения у брата-ризничего наведаться в библиотеку.
        Благодаря своей покойной матушке Эдвин умел читать и, с грехом пополам, писать.
        Всю свою жизнь Мириэль страстно желала сыну лучшей судьбы, и без устали пыталась научить его этой мудреной науке. В их доме хранилась великая ценность: книга, точнее, три дюжины страниц из нее, в пятнах и с почерневшими краями - судя по всему, ее спасли из какого-то пожара. Заглавие на титульном листе гласило:
«Удивительные странствия Тэлисина Скорохода», и Эдвин, будучи маленьким, открыв рот, слушал сказочные истории о приключениях этого самого Тэлисина по всему Корнваллису - от южных графств, покрытых дремучими лесами и полных невиданных тварей, до самого Эйлен-Донана на крайнем севере. Дальше, как говорили, расстилались только горы и непроходимые болота, обитатели которых были сродни ограм: огромные, в полтора человеческих роста, носившие шкуры и передвигавшиеся верхом на гигантских волосатых животных, у которых рога росли прямо изо рта.
        Может быть, здесь есть эта книга, думал Эдвин, и было бы очень интересно узнать, о чем дальше писал тот самый Скороход.
        Ризничий Эльфин, крепкий средних лет мужчина, широко открыл глаза, услышав эту просьбу. Монах сильно удивился, узнав, что какому-то мальчишке из богами забытой деревни знакомы азы грамоты, но, тем не менее, сказал «нет».
        Эдвин тяжко вздохнул, и Эльфин счел своим долгом объяснить причины отказа. Пригласив Эдвина сесть рядом с собой, прямо на ступени каменной лестницы, он успокаивающе положил руку на плечо юноши. Черты лица ризничего были суровы, и говорил он всегда тихо и рассудительно.
        - Видишь ли, мой мальчик, - начал он, внимательно поглядывая на собеседника, - скрипторий - это святыня. Если ты думаешь, что в этом месте просто точат перья да шлифуют пергаменты, то ты сильно ошибаешься. Здесь взращивают плоды духа и замешивают тесто для небесного хлеба души.
        Эдвин изумленно глянул на Эльфина, и тот улыбнулся.
        - Я попробую объяснить проще. В книгах сокрыта вековая мудрость, потаенное знание всех народов, когда-либо живших, и даже тех, что еще не появились, и надо быть готовым к пониманию этой мудрости. Знать, как буквы складываются в слова, недостаточно. Глупого человека, прочитавшего мудрую книгу, обязательно одолеет грех гордыни - ведь он умеет читать! Ведь он прикоснулся к сокровенному знанию! И только богам ведомо, как он сможет это знание использовать, но наверняка - во вред себе и другим. Отправь-ка в битву неумелого мальчишку с острым мечом - скорее себя да своих товарищей поранит, чем нанесет вред врагам. «Странствия Тэлисина Скорохода», говоришь… Знай, что в каждой книге живут не только знания, но и демоны, готовые утащить в геенну каждого вложившего неверный смысл в богодухновенные слова. Научиться читать несложно, но понимать прочитанное - великий труд. Поэтому только монахи допускаются в библиотеку - даже новициям вход туда строжайше запрещен. А уж отвлекать внимание переписчиков - это означает не только мешать их работе, но и подвергать опасности их души. Ибо - и это знает каждый монах -
существует злой дух, прозванный Тивилитарий, то есть Придирчивый. И каждое утро он приносит в ад полный мешок букв, которые были пропущены либо неверно скопированы переписчиками.
        Эльфин встал, отряхивая свою рясу.
        - Ну, и последнее. Это ты наверняка поймешь. Книги очень дороги. Год назад твой господин герцог Эдан предлагал отцу-настоятелю целую деревню за одну «Историю правления каменного короля Мередидда Уриена». И ему отказали. Некоторые из книг даже приковывают цепями во избежание воровства. - Ризничий улыбнулся. - Но сказанное, конечно, не означает, что эти знания будут всегда сокрыты от тебя. Осмотрись и подумай. Может быть, твое кратковременное пребывание в святой обители натолкнет тебя на мысль выбрать верную дорогу. А пока иди. Видишь, как брат Мадауг косо на нас смотрит? Не любит наш келарь, когда молодежь от работы отвлекается.
        Тем не менее после разговора Эдвин любопытства ради тайком подошел к двери скриптория, собственными глазами убедившись в том, что с этой стороны открыть ее невозможно. Ничего напоминавшего замок или замочную скважину на двери не наблюдалось: скорее всего, ее запирали на засов изнутри. Оттуда никогда не доносилось никаких звуков: «замкнутые уста суть важнейшее условие покоя сердца», - сказал ему в том же разговоре Эльфин, так что в скриптории всегда царила полная тишина, нарушаемая лишь скрипом перьев; монахи же в случае надобности общались друг с другом жестами.
        В скором времени Эдвин потерял интерес к этому дому, и лишь по утрам, выходя из своей кельи с метлой, по привычке бросал на него взгляд. На закате дня, за четверть часа до вечерни, слабое свечение за окнами пропадало, и скрипторий засыпал, с тем, чтобы на следующий день вновь проявить слабые признаки жизни.
        От этих раздумий Эдвина отвлек какой-то шум. Юноша встрепенулся, чертыхнувшись. Двор послушников уже погрузился в тень, а судя по тому, что последние солнечные лучи освещали лишь верхушку главной башни аббатства, повечерие уже подходило к концу. Скоро народ потянется укладываться на ночь, а он еще половины работы не сделал. Эдвин перехватил поудобнее черенок метлы и вдруг замер в недоумении.
        Дверь в скрипторий была приоткрыта.
        Другого выхода, кроме как через двор послушников, отсюда не было. А это означало, что тот, кто открыл эту дверь, находится сейчас внутри. Во время молитвы, когда вообще-то все монахи должны быть на службе, и уж во всяком случае, в тот момент, когда переписчики уже покинули свои рабочие места.
        Немного подумав, Эдвин осторожно прислонил метлу к стене и, затаив дыхание, прокрался к скрипторию. Тишина. Полная тишина. Он легонько толкнул дверь, мысленно ругнувшись: петли чуть слышно скрипнули.
        В скриптории царил полумрак. В стене, что выходила во двор, имелись всего четыре крохотных окошка с цветными стеклами, едва пропускавших внутрь тусклый вечерний свет. Густо пахло кожей и купоросом.
        Эдвин постоял с минуту, привыкая к темноте; спустя некоторое время он различил ряд столов с покатыми столешницами, а у противоположной стены - длинные и высокие, до самого потолка, полки, заваленные многочисленными свернутыми в трубки пергаментами. В дальнем конце залы на возвышении стояла кафедра, или, скорее, такой же письменный стол, но побольше, и обращенный передней стороной ко всем прочим. А на стене за ним виднелось почти неразличимое в полумраке дрожащее пятнышко света, отбрасываемое невидимой свечой.
        Эдвин потоптался на месте, раздумывая. Вообще-то, это не его дело. Кроме того, его совершенно определенно накажут, если застанут в этом месте. Хотя… забытая горящая свеча в скриптории, где никого нет, вполне может привести к пожару. Найдя оправдание своему любопытству, Эдвин перевел дух и медленно двинулся вперед, стараясь не задевать сундуки и маленькие столики с письменными принадлежностями.
        Действительно: прямо на полу в небольшой глиняной плошке стояла почти догоревшая свеча. А в стене, скрытая кафедрой от посторонних глаз, виднелась маленькая, по грудь высотой, полуоткрытая дверца. Подняв свечу, Эдвин заглянул внутрь. Вниз в кромешную темноту уходил крутой и довольно тесный проход с грубо вырубленными в скале ступенями.
        Эдвин почесал нос. Вниз. Вот те раз. Не на верхний двор, а прямо вглубь горы Сидмон, куда-то под монастырь.
        - Что ты делаешь здесь?!
        Эдвин вздрогнул, чуть не выронив свечу от неожиданности. Грозный голос принадлежал высокому монаху, который внезапно выступил откуда-то из темноты скриптория. Лицо его скрывал капюшон.
        - Я… тут свеча… - Эдвин с ходу не нашелся, что сказать.
        - Вон отсюда!
        Еле протиснувшись между кафедрой и фигурой монаха, и молясь про себя, чтобы все обошлось, Эдвин ринулся к выходу, но, не сделав и пяти шагов, упал, споткнувшись о какой-то мешок, и произведя, как ему показалось, невероятный грохот.
        Юноша поднялся на четвереньки, подхватил плошку с чудом не погасшей свечой. И обомлел. Это был не мешок. На полу лежал человек. В монашеской рясе, с лицом, залитым кровью.
        - Что это?! - заикаясь, пробормотал юноша. - Вы видели?!
        Эдвин повернулся в сторону высокого монаха, но лишь затем, чтобы краем глаза заметить стремительно приближающуюся к его голове дубинку. Голова взорвалась тысячью разноцветных искр, и Эдвин провалился в темноту.

* * *
        - Эй, вставай…
        Тычок под ребра заставил Эдвина негромко крякнуть. Юноша открыл глаза, угрюмо окинув взглядом нависшую над ним тяжеловесную фигуру в серой рясе. Глаза Мадауга подслеповато щурились, пытаясь привыкнуть к полумраку каменного мешка. Волосатой чисто вымытой пятерней он потряс Эдвина за плечо.
        - Вставай, говорю. Брат Эльфин хочет тебя видеть.
        - Эльфин? Ризничий? С чего бы это?
        - Так он мне и доложился… Топай давай. В трапезной Марка найди, он перекусить тебе чего даст. Хлеб и воду - на большее не рассчитывай. Третий час пока идет, есть не положено. Мне и так попадет, ежели прознают, что я тебя подкармливаю.
        - Да вы ж знаете, не брал я эту проклятую книгу…
        Ответом Эдвину была увесистая оплеуха.
        - Щенок… еще такое услышу, и хлеба тоже не получишь. Неоткуда мне знать: брал, не брал… Вставай.
        Юноша уселся на подстилке из подгнившей соломы, потирая ушибленный бок и глядя в спину удалявшегося монаха. Дверь в камеру тот оставил открытой.
        Вздохнув, Эдвин поднялся с соломенной подстилки, потянулся и не спеша поплелся вслед за Мадаугом. Его голова уже совершенно не болела, и о минувших событиях напоминал только шрам надо лбом, в том самом месте, где дубинка рассекла кожу. Слава богам, что хоть так, думал Эдвин, в очередной раз ощупывая рубец, почти скрытый волосами - тот мерзавец мог бы и глаз выбить или, того хуже, убить, если бы удар пришелся чуть ниже, по виску.
        В тот вечер, почти неделю назад, юноша очнулся от гвалта, стоявшего в скриптории; кто-то тряс его за плечо. Вокруг столпилось человек десять, не меньше, из которых он отчетливо помнил только лицо ризничего. Все хором кричали, перебивая друг друга, а Эльфин, наклонившись к нему, о чем-то строго спрашивал. Глаза заливало кровью. Эдвин сделал попытку подняться, но дикая боль вновь повалила его на пол.
        Из скриптория пропала книга, чуть позже скупо сообщил ему брат келарь, заявив также, что Эдвин останется в камере, пока в этом темном деле что-нибудь не прояснится. Понять толком, обвиняют его в случившемся или нет, юноша не мог. Если нет - то зачем держат под замком? Все эти несколько дней Мадауг был по обыкновению сварлив, но - у Эдвина сложилось такое ощущение - все же обращался с ним не так, как должно обходиться с убийцей. Убитым оказался монах по имени Гвилим, которого Эдвин не знал, и вообще ни разу не видел на нижнем дворе; а на вопрос о том, что за книгу украли, келарь в ответ просто фыркнул. Насколько Эдвин понимал, пропажа книги являлась главным доказательством его невиновности: вот если бы он пришел в себя до прихода монахов и, упаси боже, вышел из скриптория, ему бы сейчас, наверное, иголки под ногти загоняли, выпытывая, куда он спрятал похищенное. А так - все очевидно. Есть труп, есть тяжелораненый. Всем вроде бы должно быть понятно, что он не мог украсть книгу, спрятать ее, а потом вернуться в скрипторий и, разбив себе голову, упасть без сознания.
        В очередной раз обдумывая случившееся, Эдвин поднимался по крутой лестнице, нащупывая руками осклизлые стены. Тюрьмы как таковой в монастыре не имелось: предполагалось, что провинившиеся в чем-либо братья должны замаливать грехи на общественных работах, либо пребывать в заточении в собственных кельях. Под камеру приспособили клетушку без окон, располагавшуюся в одном из заброшенных складов рядом с кухней.
        До того момента, как Эдвина сюда повели, он и не подозревал о существовании этого места: дорога шла через кухню, по ступенькам спускалась вниз, узким проходом ныряла между высокими стенами, поворачивала направо, спускалась опять, еще направо - и только тогда ты оказывался перед строением с запертой на замок дверью. А там - снова вниз, в подземелье с длинным темным коридором и многочисленными дверцами по обе стороны. Камера была крохотной, не больше девяти футов по диагонали, и в прошлом, похоже, использовалась под винный погребок.
        Келарь уже ушел далеко вперед, и Эдвин, пробираясь задворками, думал о том, что перед визитом в трапезную он бы с удовольствием где-нибудь умылся. Все тело зверски чесалось, а волосы, судя по ощущениям, превратились в свалявшуюся паклю.
        В узком проходе между домами царили сырость и темнота, а где-то во дворе уже, наверное, нещадно жарило солнце. Эдвин поднял глаза: там, в невероятно высоком голубом небе, парила птица. Поднял - и отскочил назад, прижавшись к стене. Тотчас прямо на то место, где он стоял мгновение назад, с грохотом, рассыпавшись на обломки, упал камень величиной с две эдвиновых головы, а следом - несколько черепиц. Как будто какая-то тень мелькнула на крыше.
        - Эй! - хрипловато крикнул Эдвин, морщась от взвеси глиняной пыли, летевшей сверху. - Кто там?
        Ответа не последовало, и только издали до Эдвина донеслись отголоски чьих-то воплей. Похоже, это из кухни, мелькнула мысль.
        Он присмотрелся: перед ним был не камень, а кусок печной трубы, старой и в трещинах. Чертыхаясь, Эдвин помчался по проходу и слегка перевел дух, только ступив за порог кухни. Служки бегали взад и вперед, а главный повар матерился напропалую: над огнем в очаге висел огромный медный котел с утренней кашей; горящие головешки валялись по всему полу, а в кашу, судя по всему, попали обломки кирпичей и глиняного раствора.
        На ходу сообщив повару о печной трубе - тот заматерился еще сильнее - Эдвин, не останавливаясь, выскочил во двор. Отбежав подальше, он задрал голову и со вниманием принялся осматривать крыши кухни и прилегающих строений. Ничего необычного, и только вопли повара привлекли кое-кого их находившихся поблизости.
        Может, конечно, и случайность, нервно подумал Эдвин. Труба наверняка очень старая и вполне могла шлепнуться сама собой, даже без ветра. А может, и нет. О, черт… Эдвин застыл на месте, приоткрыв рот и дивясь простоте той мысли, что сейчас пришла ему в голову. Ведь он единственный, кто видел того человека в скриптории. Видел, конечно, громко сказано, но убийца-то про это не знает. Ясно же, как божий день, что Эдвина держали взаперти вовсе не с целью наказания, а для того, чтобы уберечь ему жизнь. Н-да, ну и дела… Умывание, пожалуй, подождет. И трапезная тоже.
        Еще раз глянув наверх, Эдвин развернулся и направился в верхний двор, на ходу здороваясь со знакомыми. Здесь все было, как прежде. Добрых два десятка человек занимались кто чем перед странноприимным домом: несли воду в кожаных ведрах, складывали возле стены какие-то доски, тут же несколько женщин стирали в больших деревянных корытах. Со скотного двора доносились поросячий визг и куриное кудахтанье. Солнце палило с безоблачного неба, нагревая булыжник и иссушая вялые пучки травы, торчащие из щелей.
        В верхний двор вела извилистая крутая лестница, сложенная из больших грубо обтесанных плит. На каменной скамье у ее подножия сидел послушник по имени Соил, хмурый парень лет двадцати - с того момента, как в монастыре появились многочисленные беженцы, здесь постоянно кто-то находился в качестве привратника, чтобы не пускать любопытствующих гостей во внутренние помещения аббатства.
        Соил кивнул в качестве приветствия.
        - Брат Эльфин ждет тебя, - сказал он, махнув рукой в сторону небольшого одноэтажного дома, по всей видимости, служившего жилищем ризничему.
        Кивнув в ответ, Эдвин ступил на площадь, с интересом озираясь - до этого он никогда сюда не поднимался. Двор был раскален летним солнцем и пуст: третий час - в миру время до полуденной трапезы, - только еще приближался к своей середине, и все монахи находились на работах.
        Прямо перед юношей высился монастырский храм, древний, как сам Сидмон, сложенный из огромных поросших мхом камней, с колоннами в два обхвата по всему периметру и полукруглой крышей прямо над тем местом, где главный неф пересекался с поперечным. Это место, как уже знал Эдвин, называлось «средокрестием», поскольку все храмы в Корнваллисе, за исключением разве что самых крошечных, строились в форме креста. В апсиде, северной оконечности каждой церкви, всегда располагалось святилище Аира, Великого Судии, в восточном трансепте - Инэ, а в западном, прямо напротив последнего - Телара. По обе стороны от храма, лепясь к скале задними своими стенами, теснились домики, а слева Эдвин заприметил очередную каменную лестницу, которая вела в следующий двор.
        Юноша замедлил шаг, с любопытством вглядываясь в узкий проулок. Насколько он мог судить, именно с того двора переписчики попадали в скрипторий, находившийся уровнем ниже. Наверное, решил Эдвин, с тыльной стороны здания есть дверь, которую он не заметил в темноте.
        - Тебе не туда! - строго крикнул Соил, вновь указав пальцем на каменное строение справа от храма.
        Эдвин мысленно чертыхнулся. Похоже, ноги сами понесли его в сторону скриптория. Виновато пожав плечами, он зашагал к дому ризничего.
        Ступив за порог, юноша остановился, привыкая к полумраку - даже ставни на окнах были закрыты, скорее всего, для того, чтобы не давать проникать внутрь жарким солнечным лучам.
        - А, Эдвин! Заходи.
        Эльфин сидел за небольшим столиком спиной к входу. Этот стол с табуретом, скамья возле стены и простая деревянная кровать составляли всю обстановку. Обернувшись, монах приветливо кивнул.
        - Садись. Ты выглядишь взволнованным.
        - Да, отец.
        Ризничего Эльфина Эдвин уважал здесь больше всех. Уважение возникло у него еще в первое утро после прибытия беженцев в Сидмон. Брат Мадауг выстроил всех в ряд и принялся распределять работы. Здесь не принято жить нахлебником, заявил он. Вот тогда-то и начались первые склоки. А почему меня драить кастрюли, кричал один, пусть Ифор драит. А чего я, вопил в ответ Ифор, мне сказано - кирпичи класть, это и буду делать. И так далее и тому подобное. Келарь в ответ рычал и ругался, грозя выкинуть всех спорщиков за ворота. Все утихомирилось только благодаря Эльфину, случайно оказавшемуся на дворе перед странноприимным домом. Как у него это получилось, Эдвин так и не понял: ризничий просто говорил что-то тихим голосом, легко кивал - и люди замолкали сами собой. Поворчали еще немного, но уже как-то беззлобно, скорее по привычке, и послушно разбрелись по двору - кто с мастерками и молотками, кто с ведрами, кто со щетками - чистить скотный двор.
        Темно-красная ряса Эльфина всегда была безупречно чиста, подбородок гладко выбрит. Морщинки по краям глаз собирались в сеточку, тонкие губы улыбались успокаивающе, когда он со вниманием выслушивал своего собеседника, распространяя вокруг умиротворение и чувство уверенности - так, словно ты разговаривал с мудрым убеленным сединами старцем. При этом ризничий совсем не был старым, хотя сказать, сколько ему лет, Эдвин затруднился бы. Лицо Эльфина могло принадлежать и тридцатилетнему, и пятидесятилетнему человеку.
        Наверное, дело в чем-то другом, думал всегда Эдвин. В каком-то потаенном знании, которое светилось в глазах монаха.
        Немного путаясь в словах, Эдвин принялся торопливо рассказывать ему событиях последнего получаса. Ризничий слушал его, не перебивая.
        - Н-да, - задумчиво произнес он наконец, - этот человек быстро сработал.
        - Так вы тоже думаете, что это не случайность?
        Эльфин невесело улыбнулся.
        - Не знаю. Но в данном случае будет правильнее ожидать худшего. Убийца до сих пор не пойман.
        - А я-то подумал, раз меня выпустили из тюрьмы, значит, его нашли, - несколько растерянно пробормотал Эдвин.
        Монах положил руку ему на плечо.
        - Ты догадливый мальчик. И верно понял, зачем тебя держали взаперти. Но… тебя выпустили только потому, что в дальнейшем заточении уже нет смысла. Неделя уже прошла, а дело не сдвинулось ни на шаг.
        - Так вы верите мне? Что это не я? И что я ничего не крал?
        Эльфин кивнул.
        - Конечно. И не только я, но также брат Мадауг. И даже Селиф, отец-настоятель, был вынужден согласиться с нашими доводами. События той ночи слишком очевидны. - Ризничий помрачнел. - Как очевидно и то, что виновник произошедшего все еще находится в монастыре.
        - Как?..
        - Уже неделю ни монахов, ни новициев, ни конверзов не выпускают за ворота Сидмона. И это, кроме прочего, означает, что похищенная книга тоже спрятана где-то здесь.
        - А что это за книга?
        Вместо ответа Эльфин встал и, заложив руки за спину, сделал несколько шагов взад и вперед по комнате. Наконец он остановился и внимательно посмотрел на Эдвина.
        - Будь ты монахом или хотя бы послушником, - сказал он, - ты, наверное, имел бы право знать, отчего пострадал. Но в твоем нынешнем положении тебе это без надобности. Достаточно будет сказать, что из-за этой книги убили человека. И хотели убить тебя, если мы верно понимаем причину падения печной трубы. Но скажи мне: смог бы ты узнать того, кто ударил тебя? Каков он?
        Эдвин тяжко вздохнул.
        - Ну… у него обычный голос. Мужской. И он на полголовы выше меня.
        - Да, это мы уже знаем. Ты ведь рассказывал об этом брату Мадаугу. Но, может быть, что-то еще?
        Эдвин уныло покачал головой.
        - Было темно. Но… послушайте меня, отец. Я ведь довольно высок. Много ли здесь монахов выше меня ростом?
        - Ты стоял на возвышении возле кафедры? Или уже спустился вниз?
        Эдвин задумался.
        - Не помню. Я очень испугался окрика этого человека.
        - То-то и оно. А можешь ли ты точно сказать, стоял он на возвышении или возле тебя?
        - Нет. - Эдвин расстроено развел руками.
        Эльфин кивнул.
        - Вот видишь… Он может быть выше тебя, или ниже, или одного с тобой роста. Получается, что мы не знаем ничего. Кроме одного, пожалуй… что он относительно молод и ловок.
        - Почему?
        Монах улыбнулся.
        - Выйди отсюда и посмотри на строения монастыря сверху. Они стоят так тесно, что можно довольно легко перебраться с одной крыши на другую. Но в моем возрасте, например, я все же не рискнул бы изображать из себя горного козла.
        Эдвин замолчал на минуту, задумавшись.
        - И что же теперь делать?
        - Тебе - только одно. Сходи в трапезную, поешь что-нибудь. Скажи брату Марку, что я разрешил. А потом возвращайся ко мне. Нас ждет отец Селиф.
        - Зачем? Я ведь ничего не смогу добавить.
        - О, отец-настоятель - очень мудрый человек. И иногда видит то, что сокрыто от людских глаз. Он может помочь тебе вспомнить такие вещи, которые ты сам вспомнить не в состоянии.
        Слегка подивившись, Эдвин поднялся со скамьи.
        - Отец Селиф - святой? - спросил он.
        Ризничий улыбнулся.
        - Можно и так сказать. И вот еще что, - добавил он, как только Эдвин ступил на порог, - будь добр, приведи себя в порядок. Неделя в карцере не пошла тебе на пользу.
        - Пожалуй, - согласился Эдвин, - только я, с вашего позволения, пойду помоюсь в озере. Вода для купания здесь… не очень.
        Монах снова сел за стол.
        - Хорошо. Но прошу тебя - будь внимателен. И постарайся успеть до девятого часа.
        Эдвин кивнул и вышел за дверь.
        Глава 3
        Гвендилена
        Зелень была свежая и настолько густая, что саму тропинку Эдвин нащупывал почти что наугад, срывая по дороге землянику. Заросли жимолости, караганы и шиповника окружали его со всех сторон, а на самом берегу к живительной влаге клонили свои раскидистые ветви ивы-великаны. Воздух наполняли ароматы ягод и осиное гуденье.
        Узенькая дорожка, петляя меж валунов и густого кустарника, выходила прямо к озеру. Не к тому, где обычно набирали воду для монастыря, а к одному из самых дальних, почти у подножия каменных шпилей, увенчивающих гору Сидмон. Место было очень красивое и, что Эдвину особенно нравилось, уединенное. Почти со всех сторон вокруг озерца высились скалы, покрытые бородатым мхом, а с одной из них с невероятной высоты тоненькими струйками падал водопад, разлетаясь брызгами, сверкавшими в солнечных лучах всеми цветами радуги.
        Еще на подходе Эдвин принялся развязывать тесемки куртки, предвкушая освежающее купание - особенно после жары и пылищи на монастырском дворе. Озерцо было неглубоким, по шею, не больше, а вода в нем всегда холодновата, но в любом случае гораздо чище и приятнее той, что имелась в самом аббатстве: в огромных осклизлых бочках, и нередко - с слегка плесневелым запашком.
        Юноша наклонился, зачерпнув пригоршней прохладной водички, и тут же отпрыгнул в сторону, спрятавшись за кусты. На том конце озера под падающими струйками воды спиной к нему стояла женщина. Она повернулась и, на ходу отжимая мокрые волосы, направилась к берегу, осторожно ступая по камням. Да это ж Гвендилена, нервно подумал Эдвин. Та самая девушка из Талейна, жена бортничего сына.
        Он видел ее несколько раз в монастыре, то на скотном дворе, то во время стирки, но так ни разу к ней и не подошел.
        Сделав несколько шагов по мелководью, Гвендилена остановилась, вдруг прикрывшись руками и глядя прямо на кусты, за которыми он сидел.
        - Дурак, - негромко произнесла она. - Отвернись.
        Вот олух я, мелькнуло в голове у Эдвина. Он поднялся, пряча глаза и лихорадочно пытаясь что-нибудь сообразить.
        - Платье дай.
        Юноша мысленно обругал себя. Тоже мне, хорош охотничек. Сначала человека не заметил, и только сейчас обратил внимание на то, что прямо перед его носом на ветках висит одежда. Пялился на голую бабу, как мальчишка. Не глядя, Эдвин протянул ей платье.
        - Извини, - буркнул он, - не заметил я тебя. Сам здесь всегда купаюсь, и ни разу никого не видел.
        - Да ладно, - беззлобно сказала Гвендилена и минуту спустя добавила: - Все. Можешь поворачиваться.
        Девушка сидела на валуне, отряхивая ноги от песчинок. Исподлобья внимательно на него посмотрела.
        - Тебя ведь Эдвином зовут?
        Он кивнул, покусывая губу.
        - А ты - Гвендилена.
        Тоненькое холщовое платье облепило ее мокрую фигуру. Заметив быстрый взгляд Эдвина, девушка скосила глаза вниз и чуть смутилась. Груди у нее были небольшие и крепкие, четко обрисовывающиеся под намокшей тканью. Эдвин смутился в свою очередь. Красивая. А он и не заметил поначалу. Хотя… и случая-то, собственно, пока не представлялось, чтоб рассмотреть. Глаза большие, изумрудно-зеленого цвета, а губы - алые. И, кажется, все же не его возраста, а немного постарше. Лет, наверное, девятнадцати или около того.
        - Я… пойду, - нерешительно произнес он. - Или, хочешь, я тебя провожу?
        Гвендилена покачала головой.
        - Сама дойду. Но ты же, вроде, купаться собирался?
        - Э-э… да.
        Эдвин потоптался на месте. Девушка улыбнулась, показав белые мелкие зубки.
        - Да не смущайся ты так. Женщин ни разу не видел? Я уйду сейчас.
        Эдвин закусил губу, не зная, что еще сказать. Гвендилена, как будто задумавшись, сидела, слегка наклонив голову, и сушила копну своих темно-рыжих, с медным отливом волос, перебирая их руками.
        - Запашок от тебя, однако, - вдруг фыркнула она, - будто неделю не мылся.
        Эдвин пожал плечами.
        - Да так оно и есть, собственно.
        - Ну да. - Гвендилена кивнула. - Слышала про тебя. Весь нижний двор только о тебе и толковал. Потом, вроде, поуспокоился народ, после того, как Мадауг объявил, что ты не виноват ни в чем, сам пострадал. Расскажешь, как там все случилось? Интересно мне.
        - Хорошо. Только попозже, вечерком. А сейчас торопиться надо, брат Эльфин ждет.
        - Договорились.
        Гвендилена подняла руки и принялась заплетать косу. Руки у нее были тонкие и одновременно округлые; в глазах промелькнули искорки, когда она поймала очередной взгляд Эдвина.
        - Слушай, - вдруг произнесла она, - если решишь уйти отсюда, возьмешь меня с собой?
        Юноша опешил.
        - С чего ты взяла, что я уходить собираюсь?
        - Мне так кажется, - пожала плечами девушка. - Я ж видела, как ты по дороге в Сидмон домой рвался.
        - Хм… - Эдвин уселся на валун. - Я не решил пока.
        - Да ладно тебе. - Гвендилена улыбнулась. - Видно же, что монастырская жизнь не по тебе. Только слепой не заметит.
        - А ты, похоже, следила за мной.
        - Ну да. Без товарища мне отсюда бежать несподручно. Одной, что ли, по дороге брести? Далеко не забреду.
        - И куда же ты собралась?
        - Не знаю. В Талейн бессмысленно возвращаться. Нет Талейна, говорят.
        - А как же Трир? Муж твой?
        По лицу Гвендилены пробежала тень.
        - Никак. Скорее всего, нету уже его. Я солдат расспрашивала: там камня на камне не осталось. Все повыжжено. Ни одной живой души.
        Эдвин помрачнел. Взглянув на него, девушка сочувственно положила руку ему на плечо. Ладонь у нее была мягкая и теплая.
        - Извини. Но я думаю, что твоих тоже нет.
        Эдвин молчал, угрюмо глядя на круги, разбегавшиеся по воде. Немного погодя он поднял на нее глаза.
        - Скучаешь по нему?
        Гвендилена неопределенно повела плечами.
        - Не знаю. Я ж сама первый раз его только в день свадьбы увидела. А из тех двух недель, что вместе прожили, он половину в лесах пропадал. Но, наверное, да. Жаловаться грех. Добрый, даже не ударил меня ни разу.
        - Понятно. - Эдвин тяжко вздохнул. - Я все же попробую своих найти. Отец у меня, хоть и не такой вояка, как раньше, но в обиду так просто себя не даст. Если его в герцогский замок не отправили, то, может, в лесу схоронился. Еще сестричка у меня есть, Айб. Отец болен, не может за ней ухаживать. Когда все это случилось, я в городе по делам был, а ее Сирвинам на попечение оставил. Знаешь их? Дом у них на восточной окраине.
        Девушка покачала головой.
        - Нет. Я мало кого в Талейне знала. Не успела еще. Так, только по лицам. Тебя вот, например, заметила.
        - Почему?
        Гвендилена хмыкнула.
        - Не скажу. А большая сестренка-то?
        - Пять лет. Так вот: Сирвинов тут нету. Похоже, в другое место угнали. Это тоже хочу узнать. А тебе, наверное, в Брислен надо? У тебя ж там родители, вроде?
        - Никогда. - Гвендилена упрямо поджала губы. - Даже если живы они. Мачеха там у меня. С двумя своими дочками, а отец только блеет, когда ее видит. Сам рассуди: кому я там нужна? Вдовушка молодая, да без приданого? Они и так рады были, когда со своей шеи меня спихнули. Думаю куда-нибудь подальше от этих мест уйти. Подальше от них и от войны.
        - Куда же?
        - Может, в Лонхенбург. Город, говорят, большой, а прислуга везде требуется.
        - Экая ты… решительная.
        Девушка улыбнулась.
        - А как иначе? Иначе пропаду. Да и не будут меня тут долго держать. Кому баба в монастыре нужна? Утихомирится все потихоньку, а потом выпроводят меня отсюда, как и остальных женщин.
        - Пожалуй… - Юноша поерзал на валуне.
        - То-то и оно.
        Гвендилена встала, оправляя платье. Ростом она была на полголовы пониже Эдвина. Прядка рыжих волос упала ей на лоб; девушка забавно на нее дунула. Очень красивая, снова подумал Эдвин. Кожа шелковистая. Губы такие… спелые, что ли. Стройненькая. Даже под этим мешковатым платьем видно. Она была босиком; узкие маленькие ступни заканчивались аккуратными пальчиками.
        - Ну, как? Возьмешь?
        Юноша нерешительно взглянул ей в лицо.
        - Я… я подумаю.
        - Хорошо.
        Она легонько потрепала его по голове, вновь смешливо фыркнув.
        - Не бойся. Обузой не буду. Может, даже сгожусь на что.
        Эдвин посмотрел на нее, раскрыв рот. Гвендилена весело расхохоталась. И, подобрав юбку, принялась быстро взбираться по тропинке. Дойдя до пригорка, обернулась и, улыбнувшись, помахала ему рукой.
        Эдвин еще долго сидел на валуне, раздумывая о Гвендилене. Эта девушка его ошеломила. Размышлять о том, возьмет он ее или не возьмет, даже не приходилось. Конечно, возьмет. А вот как раз о том, почему «даже не приходилось», он и раздумывал.
        Эдвин привык ощущать себя взрослым человеком, знающим себе цену. Он неплохо умел стрелять из лука, мог приготовить при случае обед, починить все, что угодно, по хозяйству, рубаху заштопать - в общем, самостоятельный парень, с руками и головой. Не какой-нибудь виллан - свободный, и этим обстоятельством Эдвин всегда гордился. Его дед по отцовской линии был солдатом на службе у деда нынешнего герцога Беркли. Правда, рану получил, вот и пришлось службу оставить. Но за преданность свою получил немного денег и право налоги не платить.
        Свободный. Такой же, как и герцог, или даже сам король. Могу идти куда хочу, и делать, что хочу.
        Да и внешне совсем не урод. Высокий, худощавый. Эдвин замечал, в особенности в последние год-два, что девушкам он небезынтересен. Несколько раз юноша задерживался до утра на деревенских праздниках в Талейне, и вниманием обделен не был, так что, в общем, непонятно, что его останавливало.
        Нет, не девичья неприступность. И Айрис, и Гринна, к примеру, очень откровенно к нему ластились, просто он не мог заставить себя относиться к женскому полу с такой же легкостью, как, например, его приятель Рибе. Тот был мешковат и рыжеват - ничего особенного. Но подружку какую-нибудь на сеновал затащить - это для него раз плюнуть.
        А Гвендилена - другое дело, не то, что Гринна или Айрис. Просто красавица. У него аж дыханье перехватило, когда ее увидел. Даже руки задрожали, будто украл чего, но он никак не мог заставить себя не смотреть на нее. И хуже всего, что она, похоже, это заметила. И, может, даже не во внешности дело. Очень она живая. И веселая. Смешливая такая, и тоже делает, что хочет. А язычок у нее острый, сразу видно. И ежели он ее с собой не возьмет, то заслужит только презрение. Вроде как забоялся, или просто не захотел девушке помочь.
        Эдвин тяжко вздохнул и, сбросив одежду, полез в воду.

* * *
        - Вот он!
        Раздавшийся с пригорка крик заставил Эдвина обернуться. Он уже стоял на берегу, завязывая штаны. Продираясь через кусты, к озеру быстро спускались несколько человеческих фигур: монахи и трое солдат из тех, что остались в монастыре.
        - А ну, руки подними! - грозно рявкнул один из солдат; другой прицелился в него из арбалета.
        - Эй, эй, - обескуражено произнес Эдвин, выставив перед собой ладони, - в чем дело? Я иду уже. Брат Эльфин сказал же, что до девятого часа…
        Солдаты окружили его со всех сторон.
        - Брат Эльфин, значит… мерзавец.
        - Да в чем дело?!
        В ответ один из них древком копья больно ткнул юношу в спину.
        - Гаденыш… руки ему свяжите.
        Запястья Эдвина туго стянули веревкой; другой ее конец солдат намотал себе на руку.
        - А ну, давай, вперед.
        Всю дорогу монахи - их было двое - шли быстро, не оборачиваясь. Эдвин попытался пару раз спросить, что же все-таки произошло, но, заработав еще несколько тычков копьем, угрюмо замолчал. Его сапоги из мягкой кожи остались на берегу, и босые ноги с непривычки быстро покрылись ссадинами и порезами от острых камешков и колючек.
        Реакция людей на появление Эдвина в нижнем дворе его потрясла. Никто не работал. Народ толпился кучками, что-то бурно обсуждая. Увидев юношу, все замолчали. Но ненадолго. Шквал воплей обрушился на него:
        - Негодяй!
        - Мерзавец!
        - Кто бы мог подумать!..
        - Убийца!!
        В Эдвина полетели камни, а кто-то из толпы изловчился ударить его кулаком. И как раз по ссадине на голове, заставив охнуть. Солдаты распихивали людей в стороны, освобождая дорогу, но, казалось, не хотели делать ничего для того, чтобы защитить его от побоев.
        Брат Мадауг стоял прямо у них на пути, расставив ноги и уперев руки в бока. Юноша ринулся к нему и крякнул от боли, когда веревка впилась в запястья.
        - Скажите, что случилось?!
        Толстый келарь, хмуро глянув на Эдвина, сплюнул себе под ноги.
        - Надеюсь, боги простят меня… - И с этими словами он наградил Эдвина сильнейшей оплеухой, разбив его губы в кровь. Затем развернулся и зашагал в сторону кухни. - За мной.
        Эдвина отвели в то же подземелье, откуда он вышел сегодня поутру, но в другую камеру. Она была побольше, так же без окон и с десятком ржавых железных колец, вделанных в стены; с некоторых свешивались толстые цепи.
        На правую руку Эдвина надели кандалы; Мадауг запер их небольшим замком. Солдаты вышли первыми, а келарь принялся возиться с дверью.
        - Скажите, прошу вас… - Из губы текла кровь, а голова, казалось, трещала по швам. - Что случилось? Брат Эльфин ведь сказал мне, что все знают, что я не виновен…
        Обернувшись, Мадауг гневно посмотрел на юношу.
        - И поэтому ты его убил?
        Глаза Эдвина ошарашено расширились. Келарь презрительно фыркнул.
        - Теперь уж не отвертишься.
        С этими словами он вышел из камеры. Замок щелкнул, и Эдвин остался в кромешной темноте.
        - Стойте!
        Ответа не последовало, и Эдвин различил лишь шум удаляющихся шагов да затихающие разговоры солдат.
        Поначалу в мыслях царила полная неразбериха, но кое-что он быстро уразумел. Брата Эльфина убили. Очевидно, после того, как Эдвин вышел от него и отправился на озеро. Убийца понял так: раз Эдвина отпустили, значит, он смог оправдаться и, скорее всего, что-то рассказал ризничему. Может быть, даже о том, как этот убийца выглядит. И расправился с монахом, как только Эдвин ушел. А Соил видел, как Эдвин заходил к Эльфину, да и Мадауг знал, что он туда идет.
        Теперь ему ни за что не доказать, что он невиновен. Все думают, будто это он убил Эльфина, а значит, в скриптории, скорее всего, был сообщником. Или даже не сообщником, а наверное, все же это он убил Гвилима, а рану получил в борьбе с ним.
        Эдвин сидел на полу, привалившись спиной к холодной осклизлой стене, и пытаясь унять дрожь. С потолка мерно капала вода.
        Нет, все это ерунда. Не сходится ничего. Ведь до этого Эдвин почти неделю сидел в камере, а преступник разгуливал на свободе. Значит, убийца должен понимать, что Эдвин ничего не знает и не сможет рассказать, как тот выглядит. Иначе бы убийцу тут же схватили. А раз так, что Эдвин мог рассказать Эльфину? Ничего. Так зачем же Эльфина убивать? Они должны это понять. Он должен все объяснить, хотя бы брату Мадаугу.
        А что именно объяснить?
        Поняв, что окончательно запутался, Эдвин ударил себя кулаком по лбу.
        А-а-а!!! Он чуть не закричал, ужаснувшись собственной догадке. Так затем убивать, чтобы свалить вину на него, Эдвина. Они думают, что ризничий допросил его и каким-то образом прознал о правде, и Эдвин тут же его убил.
        Да. И пошел купаться на озеро. О боги, какая чушь: ни один преступник в здравом уме не стал бы спокойно плескаться в водичке в миле от места убийства.
        Но это ему не поможет. Все уверены, что он просто сбежал, и его у озера настигли. Проклятье.
        Эдвин попытался успокоиться, вздохнув полной грудью.
        Поиски настоящего преступника на этом прекратятся. Они уверены, что уже его нашли. А что дальше? Его повесят, как пить дать. А перед этим будут пытаться узнать, куда он дел похищенную книгу. А поскольку он ничего не скажет, его даже, наверное, будут пытать.
        Эдвин нервно вздрогнул.
        Чего ж тогда ждут?
        Ну да, это понятно. Монахи людей не вешают. И не пытают. Не по их части такие дела. Для этого нужен представитель местной власти, на чьих землях находится монастырь. Скорее всего, они уже послали кого-то к герцогу. От силы день-другой, и завтра к вечеру все будет кончено. А ежели гонец на лошади, то и того скорее. Его повесят. Повесят. А перед этим еще пальцы щипцами пооткусывают. А еще, рассказывают, пыточники такое делают…
        Эдвин сидел, глядя в темноту. Тело затекло, и он попытался переменить позу. Цепь звякнула.
        Левой рукой юноша принялся ощупывать кандалы, холодные и довольно тесные. И мокрые. Но, даже несмотря на это, выдернуть руку не получится - кисти у Эдвина были по-мужски крупные. Замок, который скреплял две их половинки - самый обычный на ощупь, с небольшим отверстием для ключа. А у Эдвина ни ножа, ни куска проволоки.
        Эдвин поднялся, шаря по стене. Цепь оканчивалась железным кольцом со штырем, вбитым в щель между камнями. На всякий случай он потянул за кольцо, а затем попытался его провернуть. Не получилось. Судя по слою ржавчины, эти цепи сковали еще при короле Эдгаре, и кольцо сидело в камнях прочно, как будто составляя одно целое со стеной.
        Юноша пыхтел от натуги, дергая его то вправо, то влево. Кольцо было слишком маленьким, так что даже хорошенько ухватиться за него не получалось. Цепь громыхала и скрежетала ужасно громко, и он порадовался, что возле камеры не оставили охрану. Иначе бы уже давно кто-нибудь заявился, услышав этот шум.
        Обессилев, Эдвин вновь опустился на пол. Если и получится выдернуть кольцо из стены, ему не за что не выломать дверь. Насколько он успел заметить, она была дубовой, почти в ладонь толщиной, да и заперта снаружи.
        Юноша вдруг затаил дыхание. Показалось, или нет? Под дверью как будто мелькнул неяркий красноватый свет. Опять появился, и снова исчез, словно с той стороны по коридору кто-то тихонько ходил со свечой в руке.
        Неужели… убийца?
        Нет, вряд ли. Если его, Эдвина, сейчас убьют, все поймут, что настоящий преступник еще не найден. Он сейчас затаился и радуется, попивая вино.
        - Эд… - послышался шепот. - Эдвин, ты где?
        О, боги, Гвендилена.
        - Я здесь.
        Свет стал поярче: судя по всему, она поставила свечу на пол. Спустя мгновение из-под двери показались кончики пальцев. Щель была довольно широкой.
        - Как ты там?
        - Я не убивал его, Гвен!
        - Да я знаю. Я тебе верю. Похоже, только я одна и верю. Никто не стал бы убивать, а потом на озеро мчаться, за голыми девушками подглядывать.
        - Ну, что ты говоришь такое…
        - Шучу. Слушай, - быстро продолжила она, - тебе надо выбираться отсюда. Они завтра к обеду герцогского человека ждут. Догадываешься, зачем.
        - Хорошо бы выбраться, но на мне кандалы. Ключ у Мадауга.
        Эдвин торопливо рассказал ей про штырь в стене.
        - Большая дырка-то в кольце?
        - Дюйма два, наверное. Может, чуть больше.
        - Понятно. Подожди немного.
        Чуть погодя - Эдвину показалось, что прошла целая вечность, - она просунула под дверь палку, судя по виду - черенок от лопаты.
        - Вот, попробуй этим.
        Вытянув цепь на всю длину, Эдвин едва дотянулся до конца палки.
        - А потом-то что? - спросил он.
        - Я постараюсь ключ от двери раздобыть. От кандалов-то вряд ли, а вот от двери попробую.
        - Это как же? Он тоже у Мадауга.
        Гвендилена фыркнула.
        - Глупый. Ты что, думаешь, тут от каждой двери свой ключ? Да тут в кладовых три десятка дверей и дверок. Наверняка к половине из них одни и те же ключи подходят. Здесь, знаешь ли, монастырь, и народ не особо вороватый. А на кухне этих ключей целая связка на стене висит. Я попробую найти. Верхняя дверь вообще только на засов закрывается. Так что ты к середине ночи будь готов.
        - К середине ночи… я уж тут потерялся.
        - Сейчас вечерня. Весь народ на службе. А я сбежала. Все, пошла.
        Она подняла с пола свечу.
        - Гвен!
        - Что?
        - Я твой должник.
        Девушка тихонько рассмеялась.
        - Уж будь уверен - не забуду.

* * *
        С той палкой, что Гвендилена просунула ему под дверь, все оказалось намного проще. Эдвин засунул черенок в кольцо и принялся расшатывать штырь. Спустя всего несколько мгновений штырь с каменным хрустом начал поворачиваться, и юноша наконец выдернул его из стены. Железка была длинная - в две трети локтя, и вся покрытая зазубринами - для того, чтобы крепче цепляться за кладку.
        Умница Гвендилена, подумал он. Без ее помощи ему бы никогда не вытащить эту штуку. Только бы ей остальное удалось.
        Поразмышляв с минуту, Эдвин засунул штырь обратно так, чтобы легко выдернуть его при неоходимости.
        Судя по всему, вечерня уже давно закончилась, и монастырь сейчас укладывался спать. Кормить, похоже, Эдвина никто не собирался, хотя его желудок отчаянно журчал, требуя еды: последний раз он ел прошлым вечером. Ну и ладно, подумал юноша. Меньше всего на свете ему хотелось, чтобы кому-нибудь пришло в голову заявиться сюда раньше времени или, чего доброго, перевести его в другое место.
        Эдвин вновь уселся на пол, в сотый раз раздумывая обо всех обстоятельствах этого дела. Ничего нового сообразить он не смог: одни и те же мысли круг за кругом прокручивались в голове, пока, наконец, его не сморил тяжелый сон.
        Очнулся он от шороха в коридоре.
        - Эд…
        - Я здесь.
        - Хорошо. Сейчас попробую.
        Эдвин вытащил из стены штырь и, намотав цепь себе на руку, подошел к двери. Цепь была не меньше четырех футов длиной, но, слава богам, не особенно толстая и тяжелая.
        В течение некоторого времени с той стороны слышался только негромкий скрежет: Гвендилена один за другим вставляла ключи в замочную скважину.
        - Ну как?
        - Сейчас…
        Эдвин начал уже переживать не на шутку, когда дверь с негромким скрипом отворилась.
        - Тихо, - произнесла девушка, для убедительности приложив палец к губам, - спят все. Только у ворот два стражника.
        Эдвин кивнул и на мгновенье задумался.
        - Вот те раз… а как же можно отсюда сбежать?
        Гвендилена, состроив гримаску, неопределенно повела плечами.
        - Не знаю. Я думала спрятать тебя где-нибудь, а потом незаметно выбраться.
        - Дурная идея. - Эдвин привалился спиной к стене. - Если меня утром тут не найдут - а ворота-то заперты всю ночь, - весь монастырь обшаривать начнут. Мышь не проскочит.
        Гвендилена закрыла себе рот руками.
        - Ох, какая я дура. Что же делать?
        - Подожди. Выбора нет. Подумаю, где можно спрятаться.
        Эдвин кусал губы от волнения, отчаянно припоминая все то, что он знал о монастырских закоулках.
        - О-о… - вдруг произнес он.
        - Что?
        - Безумная затея, но лучше, чем наверняка голову в петлю совать.
        Он торопливо принялся рассказывать о том, что видел в скриптории дверку, ведущую куда-то вглубь горы Сидмон.
        - Не знаю, что за дверь. Но во всех господских замках - мне отец про это рассказывал - есть тайные ходы на случай осады. Даже иногда несколько. Думаю, в монастыре так же. Надо только тихонько на верхний двор пробраться - вход в скрипторий где-то там. Из двора послушников не войти, там дверь изнутри запирают.
        Гвендилена слушала, не прерывая.
        - Отлично. Пойдем.
        Сделав пару шагов, он мягко положил руку ей на плечо. Обернувшись, девушка вопросительно на него посмотрела.
        - Гвен… это дело опасное. Я не знаю, куда тот ход идет, это во-первых. Думаю, что наружу, но вдруг - нет? А если тебя со мной поймают, тебе тоже несдобровать. Решат, что ты моя сообщница. Я один пойду. Если выберусь, буду тебя ждать. Надо только договориться, где.
        Нахмурив брови, Гвендилена помолчала несколько мгновений. И вдруг неожиданно улыбнулась.
        - Ты молодец. Хороший. Но я с тобой пойду, я решила. Надоело здесь торчать.
        - Гвен…
        - Все равно пойду. За тобой следом. Кроме того, у меня есть еда, - она потрясла перед его носом небольшой котомкой, - а у тебя ее нет.
        Эдвин вздохнул, собираясь с мыслями. Похоже, она действительно пойдет, что бы он ни сказал.
        - Хорошо.
        Ступая на цыпочках, они выбрались в узкий проулок за стеной кухни. Гвендилена затушила свечу. Прямо над ними в невероятно высоком темно-синем небе висела огромная луна, заливая все вокруг мертвенным светом и отбрасывая жутковатые тени. Стрекотание сверчков висело в свежем ночном воздухе.
        Эдвин вдохнул полной грудью. И чертыхнулся, больно ударившись босой ногой об обломки печной трубы, которые все еще валялись в проходе. Цепь звякнула.
        - Тихо ты…
        Повернув налево, они оказались у развилки: одна лестница, спускаясь, вела к странноприимному дому и монастырским воротам, другая - в верхний двор. Гвендилена начала легко взбираться по высоким ступеням, но внезапно остановилась перед очередным поворотом, прижавшись к стене и предостерегающе подняв вверх руку. Эдвин осторожно выглянул за угол.
        До верхнего двора оставалось не больше двух десятков ступенек, но прямо на входе, на том же самом месте, где поутру он видел Соила, под торчащим из стены факелом на каменной скамье сидел послушник. Он дремал, уронив голову и спрятав руки в широкие рукава.
        - Проклятье… - пробормотал Эдвин. - Я и не думал, что по ночам здесь тоже кто-нибудь сторожит. Он крепко спит?
        Гвендилена покачала головой. В самом деле: послушник время от времени ежился и взмахивал рукавом, отгоняя ночных насекомых.
        Эдвин скрипнул зубами.
        - О, боги. Пойдем обратно. Надо что-то другое придумать.
        - Постой, - зашептала Гвендилена. - Я знаю его. Это Освен.
        - Ну и что?
        - Я ему нравлюсь.
        Эдвин пожал плечами.
        - Послушнику?!
        - Ну да. Послушник - не человек, что ли? Не всем же святыми быть.
        - И что из этого?
        - А вот что: когда дам знак, подкрадешься к нему сзади.
        - Чего?!
        Не ответив, девушка распустила свою роскошную шевелюру и, подобрав юбку, направилась прямо к Освену. Оторопев, Эдвин стоял в тени скалы и смотрел ей вслед.
        Заслышав шаги, Освен повернул голову в сторону лестницы, чуть приподнялся и тут же опять плюхнулся на скамью. Гвендилена медленно подошла к нему; до Эдвина донесся неясный звук ее голоса. Они о чем-то говорили; девушка встала таким образом, что послушник повернулся к ней, оказавшись спиной к лестнице. Она подошла совсем близко; Освен воровато огляделся по сторонам и вдруг положил руки ей на талию. Гвендилена тихо засмеялась, запустила пальцы ему в волосы. Даже издали Эдвин увидел или, скорее, почувствовал, как послушника начал колотить озноб. Дрожащими руками тот принялся шарить по ее телу, пытаясь развязать платье. Гвендилена вся прогнулась в его объятьях и запрокинула голову, как будто глянув в сторону Эдвина. Эдвин стоял, вытаращив глаза. Она что-то тихо говорила послушнику, а тот не находил покоя, пытаясь прижать ее к себе все сильнее. Она обхватила голову Освена, притянув его лицо к своей груди, и его руки сошли с ума.
        Вдруг Гвендилена прямо и открыто посмотрела в сторону Эдвина.
        Очнувшись, он ринулся вверх по лестнице, крепко держа цепи, чтобы те не гремели. В последний момент Освен что-то услышал, попытался повернуться на шум, но Эдвин оказался быстрее. Подскочив к послушнику, он со всей силы ударил его по голове кандалами. Цепи негромко звякнули.
        Освен мешком свалился на каменный пол. Эдвин стоял рядом, тяжело дыша.
        - Ты чего долго-то как? - зашипела Гвендилена, торопливо завязывая платье на груди. - Замучилась тебе кивать. Уж думала, самой придется искать, чем бы его треснуть…
        Эдвин промолчал.
        - Не стой, сандалии с него сними. Босиком по горам ты далеко не убежишь.
        - Знаю, - сердито ответил Эдвин.
        Опустившись на колени, он оторвал несколько полос ткани от рясы, запихнув один Освену в рот. Тот по-прежнему лежал без сознания. Связав ему руки за спиной другим куском, Эдвин принялся стягивать с него сандалии. Цепь оглушительно громыхала на каменной брусчатке.
        - Знаешь, - сказала Гвендилена, - сдается, ты мне уже дважды должен. Или даже трижды.
        - А третий-то раз за что? - хмуро спросил Эдвин.
        - Да так…
        - Знаешь что?!..
        - Что?
        - Объяснить надо было, какие знаки ты собралась мне давать…
        Они уставились друг на друга, пыхтя, как парочка филинов над трупом убитой белки. Глаза у Гведилены сверкнули в темноте.
        - Ты ревнуешь, что ли? - тут же хитро спросила она.
        Эдвин ничего не ответил, искоса глянув в ее сторону.
        - Давай помогу, - сказала девушка.
        Вместе они оттащили недвижное тело Освена подальше от скамьи, в тень.
        Тишину на верхнем дворе по-прежнему нарушал только стрекот сверчков. Или им действительно удалось проделать все незаметно, решил Эдвин, или все эти небольшие строения по обе стороны от храма, за исключением домика Эльфина, были нежилыми. Во всяком случае, ни в одном из них не мелькнул свет, и никто не вышел.
        Эдвин торопливо завязывал сандалии - слава богам, они подошли в самый раз, - продолжая слегка злиться на Гвендилену. В чем причина - он и сам себе объяснить не мог. Неужели правда заревновал, глядючи, как она прижимается к этому Освену, а тот лапает ее по всему телу? Глупец. Бросив взгляд на девушку, Эдвин разозлился на самого себя. Стоит и смотрит на него. Насмехается, что ли?
        - Пойдем, - мягко сказала она, - торопиться надо. А то придет сейчас в себя…
        Эдвин кивнул и, подхватив свои кандалы, направился вслед за Гвендиленой.
        Вход в скрипторий нашелся сразу же. Они поднялись по лестнице и оказались у задней стены дома, совершенно глухой, без окон, а в двух десятках шагов дальше обнаружилась и дверь: небольшая, обитая железом, и с огромным висячим замком. Напротив скриптория к почти отвесной скале лепились хозяйственные постройки. Эдвин облегченно вздохнул: судя по всему, монахи жили где-то в другом месте, еще выше. На всякий случай он поднялся по следующей лестнице на несколько ступенек, чтобы убедиться, что им никто не помешает. Кельи были там: по обе стороны длинного и узкого двора виднелись многочисленные дверцы.
        Внимательно осмотревшись, Эдвин вернулся к Гвендилене. Та стояла возле входа в скрипторий, задумчиво перебирая связку ключей.
        - Не подходят, - пожала она плечами в ответ на вопросительный взгляд Эдвина. - Да мы могли бы и сами догадаться, что вряд ли от этой двери ключи на кухне висят…
        Вдруг они посмотрели друг на друга, одновременно выдохнув:
        - Освен…
        - Я сейчас. А ты здесь жди, чтобы цепями не греметь. - Гвендилена, подобрав юбку, побежала обратно. Спустя несколько минут она вернулась, с победным видом показывая ему несколько ключей, висевших на большом кольце.
        - Все еще лежит, не шевелится, - мимоходом сообщила она, - крепко ты его… Готово!
        Без всякого шума дверь отворилась.
        Глава 4
        Подземелье
        Эдвин осторожно прикрыл за собой дверь и привалился к ней спиной. Правое запястье, натертое кандалами, ощутимо болело. Сейчас уже цепь не казалась настолько легкой, как поначалу.
        В скриптории царил полумрак: лунный свет едва пробивался через небольшие витражные окна. Гвендилена, резво сбежав вниз по ступенькам, встала на колени и принялась копаться в своем мешке. Судя по уверенным движениям, в темноте она видела куда лучше Эдвина. Спустя несколько мгновений тишину залы нарушил звук кресала, чиркающего о кремень. Юноша внутренне хмыкнул: надо же, какая предусмотрительная.
        - Есть! - удовлетворенно заявила Гвендилена, подняв зажженную свечу. Остатки тлеющего трута она затоптала ногой, размазав его по каменному полу, и обернулась к своему товарищу. - Показывай, где.
        - Подожди.
        Внимательно осмотревшись вокруг, Эдвин выбрал одну из скамеек и подпер ею дверь, постаравшись закрепить край доски в щели между плитами ступенек.
        Довольно хмыкнув, юноша направился в противоположный конец скриптория, к той самой кафедре на возвышении, за которой он в прошлый раз заметил открытую дверцу. Стена вся была обшита деревянными панелями, покрытыми грубой резьбой, изображавшей хитросплетения ветвей, среди которых прятались странного вида двухвостые птицы. И никаких следов двери.
        В ответ на вопросительный взгляд Гвендилены он пожал плечами и, взяв у нее свечу, начал внимательно осматривать стену.
        - Ты уверен, что дверь здесь? - шепотом спросила девушка.
        Эдвин кивнул и принялся легонько обстукивать панели костяшками пальцев. Прямо за кафедрой дерево отозвалось глухим звуком.
        - Здесь, - сказал он, - но двери не вижу. Не видно под резьбой. Ни замочной скважины, ничего нет. Может, с той стороны заперта?
        - Да нет, это глупо, - отозвалась Гвендилена, - если это тайный ход из Сидмона, то она должна отсюда открываться, разве не так?
        - Угу, - согласился Эдвин.
        Немного подумав, он стал нажимать на все выпуклости подряд. Его пальцы скользнули по причудливо изогнутой виноградной лозе, что-то тихонько щелкнуло, и дверца, как будто под действием пружины, сама отворилась на пару дюймов. Вот ведь, подумал Эдвин, если кто не знает, что где-то здесь есть потайная дверца, то и вовек не догадается. Он потянул за створку. Вниз в темноту вела крутая лестница.
        - Да хранят нас боги, - пробормотал Эдвин и, пригнувшись, скользнул в проход.
        Дверка была невелика - немногим выше груди обычного человека, но сам подземный ход, слава богам, оказался вполне достаточной высоты: юноше приходилось только слегка склонять голову, чтобы не задевать за неровно обтесанный потолок, из которого торчали острые края камней.
        Проход начал плавно забирать вправо, потом влево, потом снова вправо, и Эдвин в скором времени потерял направление движения. Когда они уже спустились достаточно глубоко, не меньше чем на сотню футов от уровня скриптория, после очередного поворота резкое дуновение воздуха затушило свечу, которую Эдвин нес в руке.
        Он недовольно фыркнул, остановившись, и в то же мгновение почувствовал на своем плече ладонь Гвендилены.
        - Тихо, - шепнула она.
        Эдвин застыл. Откуда-то снизу лился едва заметный красноватый свет.
        Они постояли с минуту, прислушиваясь. Никого и ничего.
        Затаив дыхание и ступая на цыпочках, Эдвин спустился еще на несколько ступеней и выглянул за угол. Спуск кончился. Его взору открылся уходящий вдаль коридор, скудно освещенный железными светильниками, которые висели на стенах через каждые десять шагов. Эдвин махнул рукой, подзывая свою спутницу.
        Коридор был узок и довольно высок; прямо под фонарями справа и слева в щербатых стенах виднелись глубокие ниши, в которых стояли небольшие каменные ящики с письменами на боках. Эдвин замедлил шаг, пытаясь при дрожащем свете разобрать грубо вытесанные буквы.
        - Что это? - прошептала Гвендилена, вцепившись в руку Эдвина.
        - Имена, - сказал он. - В самом начале - Лейн, затем - Кербалл, потом Анлуан, Санрит и другие. После каждого написано - епископ.
        - Ты умеешь читать? - Гвендилена потрясенно заглянула ему в глаза.
        - Да, - сказал Эдвин, слегка улыбнувшись: ну что ж, хоть что-то он такое умеет, чего не умеет она.
        - Ух ты, - с уважением в голосе произнесла девушка, - здoрово.
        Спустя мгновение добавила:
        - Но зачем здесь написаны эти имена?
        Эдвин пожал плечами.
        - Не знаю. Сейчас посмотрим.
        Навалившись всем телом, он толкнул крышку одного из ящиков. После небольшого сопротивления она поддалась, отодвинувшись в сторону с легким каменным скрежетом. Эдвин снял с крюка светильник и заглянул внутрь. Помедлив немного, поставил фонарь и, запустив в ящик руку, достал оттуда пригоршню серой пыли.
        - Пепел, - задумчиво произнес он.
        Гвендилена с ужасом уставилась на его ладонь.
        - Они сжигают своих епископов?
        Вздрогнув, Эдвин стряхнул пепел и судорожно принялся вытирать руку об штаны. Покойников сжигать нельзя - это закон, не человеческий, но божеский. Иначе души никогда не взлетят к вершинам Гленкиддираха и будут мучить своих родичей, являясь к ним по ночам. Все истинно верующие жители королевства Корнваллис, умершие достойно, должны быть похоронены в освященной земле, а кости их по истечении времени помещены в специальные склепы в церквях. Сжигают только еретиков и колдунов - выродков, продавших себя Вилу, ведьм, превращающихся по ночам в суккубов с когтистыми ногами и перепончатыми крыльями, лисиц-оборотней, и мар, выпивающих души мужчин во время совокупления, но пепел, оставшийся от них, никогда не хоронят. Ибо он - зло, и может заразить даже при прикосновении, оставить внутри человека черное маслянистое пятно, которое будет пожирать изнутри, разрастаясь щупальцами, пока не погубит совсем. Вспомнив мать, Эдвин ощутил холодок в груди. Да, только колдуний и еретиков. А то, что случилось с его матерью - это была ошибка, никакая она не мара, и ее по распоряжению герцога Эдана похоронили в церкви.
        - Не понимаю… - наконец выдавил из себя Эдвин.
        - Пойдем, - сказала Гвендилена.
        Он кивнул в ответ и заторопился. Действительно, кто знает, может Освен там наверху уже очухался и даже веревки развязал.
        Коридор оказался не таким уж длинным, как показалось поначалу, просто дальний его конец поглощала темнота. Остановившись перед последним каменным ящиком - их оказалось около четырёх десятков - Эдвин снял с крюка светильник, внутри которого в плошке с воском плавал фитиль.
        Через несколько шагов фонарь осветил дубовую обшитую железными полосами дверь, закрытую на засов.
        Гвендилена дернула Эдвина за рукав.
        - Я боюсь, - словно извиняясь, прошептала она, - плохое место. Неправильно это, что они со своими епископами такое сотворили. А дальше там что? Может, гули… или умертвия какие. Я слышала, они в пещерах водятся…
        Чуть поколебавшись, Эдвин легко погладил ее по руке.
        - Назад еще опаснее возвращаться. Тот послушник, Освен, первый на тебя укажет. А гули - ты хоть раз их видела? Люди нам сейчас страшнее.
        Девушка слабо улыбнулась.
        - Хорошо. Надо быстрее выбираться.
        Эдвин поднял засов и решительно толкнул дверь. Сделав шаг, остановился на пороге, открыв рот. Беглецы оказались внутри круглой башни, напоминавшей гигантский, не меньше пятидесяти шагов в диаметре, колодец.
        Они стояли под самым потолком, на небольшой площадке, от которой вправо и влево уходили узкие лестницы и, причудливо переплетаясь, кольцами спускались на пугающую глубину. От ступеней вверх тянулись сотни тонких витых колонн - прямых, изогнутых, раздваивающихся, - и стены башни напоминали каменное кружево, оплетавшее лестницы подобно паутине. А в самом низу, в центре покрытого цветными узорами пола зияло отверстие, которое время от времени выплевывало языки пламени, порождавшие жутковатые тени.
        Стены башни были расписаны сотнями фресок - иногда маленьких, с ладонь размером, а иногда очень больших, в два человеческих роста, как будто все они создавались разными людьми и в разные времена, и постепенно заполнили собой все пространство. Чудовищные драконы, одно-, двух- и многоглавые, извергали огонь из разверстых пастей; безобразные твари с безглазыми и безносыми мордами, будто затянутыми синеватой кожей, широко раскрывали отвратительные рты с десятками мелких зубов; фиолетово-черные горгульи кружились, издавая почти слышимые крики; однорукие и одноногие фоморы, сверкая горящими глазами, выползали из пещер, а в центре каждой картины - люди в странных красно-коричневых одеяниях. С их рук срывались молнии, поражавшие уродливых монстров, языки пламени, заставлявшие чудовищ извиваться в предсмертных муках, но на место погибших, казалось, изо всех щелей появлялись новые, визжащие, рычащие и клацающие челюстями, снедаемые безумной жаждой крови.
        Но люди в красном не сдавались. А на груди каждого из них - Эдвин застыл на месте, едва поверив своим глазам, - виднелась как будто вышитая на сутане буква «?». Точно такого же вида и формы, что была выгравирована на рукояти отцовского меча.
        - О боги… - пробормотала Гвендилена, - что это?
        Эдвин взял ее за руку.
        - Пойдем. Если отсюда есть выход, то он внизу.
        Девушка согласно кивнула. Они торопливо двинулись вниз по лестнице, все более и более ускоряя шаг и поеживаясь от вида мерзких чудовищ, что окружали их со всех сторон. Заросли колонн мелькали перед глазами, а гул огня, вырывавшегося из отверстия внизу, достигал иногда такой немыслимой силы, что закладывало уши. Пот струйками стекал по их лицам.
        - Не знаю, что это, - задыхаясь, проговорил Эдвин, - но это не похоже на подземный ход из монастыря.
        - Вода! - невпопад отозвалась Гвендилена, указав пальцем в сторону.
        По всему периметру залы из отверстий в стене, устроенных через равные промежутки, текла живительная влага. Отверстий - довольно больших, толщиной с ногу человека - насчитывалось не меньше дюжины, и каждое из них представляло собой каменное изображение солнечного диска со змеевидными лучами, из центра которого через равные промежутки времени низвергались потоки воды. По желобам в полу вода стекала в ту самую дыру, из которой вырывалось пламя.
        Потоки обрушивались вниз, и на несколько мгновений пламя затихало. Затем словно кто-то невидимый закрывал заслонки, преграждая путь воде, и из дыры вновь вырывался столб огня. Вода, огонь, вода, огонь. Какое-то безумие, подумал Эдвин, вытирая мокрый лоб.
        Прячась от нестерпимого жара за колоннами, они подбежали к ближайшему источнику, и с наслаждением подставили головы под прохладную струю.
        - Уф, - пробормотала Гвендилена. - Что дальше?
        Эдвин пожал плечами и огляделся. Затем, не торопясь и стараясь держаться как можно ближе к стене, начал обходить залу.
        - Книга… - произнес он изумленно. Между двух колонн на высоком пюпитре лежал раскрытый фолиант. В таком странном месте, среди огня и воды, Эдвин меньше всего ожидал увидеть нечто подобное.
        - Что там? - спросила Гвен, заглядывая через его плечо.
        Эдвин поднес светильник поближе. Страницы были исписаны непонятными ему буквами. Красными буквами. Поморщившись от дуновения горячего воздуха, донесшегося после очередного всполоха пламени, он пролистал несколько страниц. Только красные знаки, без орнаментов и рисунков.
        - Не знаю. Это не наш язык. Пойдем.
        Эдвин тронулся дальше, с каждым шагом все сильнее отчаиваясь. Перед ним была абсолютно глухая стена, если не считать отверстий, из которых время от времени изливались струи воды. Ни дверей, ни решеток. Похоже, отсюда действительно не было никакого выхода, кроме как наверх.
        Пройдя треть пути, они вновь наткнулись на пюпитр. Таких же размеров фолиант, с подобными же письменами, но - Эдвин удивленно качнул головой - написанными синей краской.
        - Смотри, - сказала Гвендилена, указывая вниз. Пол покрывала разноцветная изразцовая плитка, которая складывалась в причудливые узоры, но среди этих узоров явственно угадывались две прямые линии, сходившиеся углом у основания пюпитра. Одна из этих линий, очевидно, вела к тому месту, где они обнаружили первую книгу.
        - Треугольник, - сказал Эдвин, - три угла, три подставки. Дальше, наверное, еще одна книга.
        Третий пюпитр был пуст. Юноша мельком осмотрелся вокруг, но не обнаружил никаких следов фолианта. Ну и ладно, подумал он, но тут же остановился, пронзенный внезапно мелькнувшей в голове мыслью. Третьей книги нет, хотя вроде как она должна быть. Не той ли самой, из-за которой в монастыре поднялся весь этот переполох?
        Эдвин помотал головой, отгоняя от себя бесполезные сейчас мысли. Совершенно все равно - эта книга, или другая. Тем более что он их даже прочитать не может. Главное - найти выход. Выход, которого нет.
        Надежда таяла с каждой минутой. Еще несколько десятков шагов, и они вновь оказались в том месте, с которого начали обход залы.
        - Ничего, - с отчаянием в голосе сказала Гвендилена.
        - Да.
        Эдвин еще раз подставил разгоряченную голову под поток воды.
        - Что будем делать? - спросила девушка. - Назад?..
        - Для начала - вот это, - хмуро ответил Эдвин и выдернул из стены железный факел. Их было здесь довольно много, но ни один не горел.
        - Не могу уже, - буркнул он, - всю руку до крови стер.
        Эдвин уселся на пол и принялся сбивать с руки кандалы. Эхо от ударов гулко разносилось по зале. После нескольких точных ударов замочек, скреплявший половинки оков, отлетел в сторону.
        Покрутив кистью, Эдвин подставил израненную руку под отверстие в ожидании очередной струи. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять, одиннад…
        Из дырки хлынула прохладная вода. Эдвин встрепенулся. Так, еще раз. Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь, восемь, девять, десять… Интересно. Медленно считаем до десяти - течет вода, а потом - вдох-выдох, и снизу вырывается столб пламени. И горит примерно столько же. Потом огонь затухает, и через пару мгновений вновь начинает течь вода.
        Гвендилена все это время стояла рядом, переминаясь с ноги на ногу и с интересом всматриваясь в шепчущие губы Эдвина. Почувствовав ее вопросительный взгляд, он вскинул голову.
        - Мне нужна какая-нибудь тряпка, лицо обмотать.
        Ни слова не говоря, она вытряхнула все из своего холщового мешка и протянула его Эдвину.
        Юноша торопливо разорвал его, превратив в длинную полосу, затем, обернув вокруг головы так, что видны остались только глаза, засунул голову под воду.
        - Стой здесь, - сказал он, поднявшись, - я должен кое-что посмотреть. Стой и не мешай. Поняла?
        Гвендилена кивнула.
        Эдвин взял в руки факел и повернулся лицом к отверстию в полу.
        Столб пламени. Эдвин сосчитал до пяти и ринулся прямо к дыре. Гвендилена взвизгнула.
        Эдвину как раз хватило времени добежать до края отверстия, когда огонь погас, и наступила темнота. Не медля ни секунды, он швырнул вниз факел. Едва успел услышать внизу всплеск, и в то же мгновение из стен хлынула вода. Поскальзываясь на мокром полу, Эдвин на четвереньках пополз обратно. Снова столб пламени.
        Юноша привалился спиной к каменной стене и, тяжело дыша, принялся разматывать ткань с головы.
        - Дурак! - возмущенно заявила Гвендилена, уперев руки в бока.
        - Вода куда-то вытекает, - сказал он, слабо улыбнувшись, - ее слишком много. Если бы внизу не было хорошего стока, здесь бы все затопило. Значит, сток есть. Там что-то вроде колодца и, скорее всего, с заслонкой. Целое озеро воды выливается вниз, и заслонка открывается. Вода вытекает, и почти сразу из какого-то другого отверстия начинает бить огонь.
        Гвендилена вытаращила глаза.
        - Ты сумасшедший!
        Эдвин пожал плечами.
        - Наверное. Но это - выход.
        - О, боги! - Девушка всплеснула руками. - Выход?! Ты о чем? Ушам не верю! Ты предлагаешь прыгнуть в эту дыру?! Утонем оба. Или, точнее - утонешь ты, потому что я туда не полезу. Это - безумие.
        - Почему?
        Гвендилена раздражилась.
        - Да откуда ты знаешь, сколько времени придется быть под водой?! Откуда знаешь, какой там сток, если он вообще есть?! Застрянешь и утонешь. А стоит хоть на мгновенье замешкаться - так сначала и сгоришь. Все едино.
        - Ну так не надо мешкать, - с некоторым сомнением произнес Эдвин, - а сток не может быть маленьким, слишком много воды должно вытечь.
        Гвендилена поджала губы.
        - Эд, послушай меня. Что это все такое? - Она неопределенно обвела вокруг рукой. - Это не монастырь. Точнее, не монастырь наших богов. Здесь все неправильно: и пепел в ящиках, и красные колдуны на стенах. А книги? Зачем они в таком месте? И эта вода… и огонь, который непонятно откуда берется. Ты думаешь, там внизу кто-то жжет большой костер? Это не человеческий огонь. То, что ты хочешь сделать - опасно. И, очень, очень глупо.
        - Пожалуй, - согласился Эдвин, - но из двух глупостей я должен выбрать одну. Первая из них ждет меня наверху, и она очень похожа на виселицу. А вторая… кто знает? Уж не хуже, чем быть повешенным.
        Девушка молчала. Эдвин мягко взял ее за руку.
        - Гвен, послушай. У меня выбор невелик. Если вернусь обратно - мне точно несдобровать. А ты можешь сказать, что я тебя заставил. Могу проводить тебя до верха и там… ну, например, связать. В скриптории тебя быстро найдут. С женщины какой спрос? Тебя уж точно ни в краже книги, ни в убийстве Эльфина не подозревают.
        - Сумасшествие какое-то, - растерянно выдохнула она.
        - Да. Пойдем. Надо спешить.
        Гвендилена нехотя поднялась и, опустив голову и о чем-то раздумывая, поплелась вслед за ним.
        Лестница поднималась крутой спиралью. Надо спешить, вновь повторил про себя Эдвин, глянув вверх. Башня была очень высока, не меньше шестидесяти футов. Они побежали, перепрыгивая через ступени.
        Вдруг Эдвин остановился и быстрым движением приложил палец к губам, призывая к молчанию. Несколько огоньков - два, три, нет, больше, много больше, мелькая меж колонн, двигались прямо навстречу им. Люди. Свет факелов то и дело выхватывал из темноты фигуры в казавшихся черными рясах.
        - Поздно, - прошептал Эдвин. Руки его задрожали от волнения. - Слушай: в Элгмаре у меня дядя. Кожевенник, зовут Фитал. Как выберешься отсюда, иди туда. Я у него весточку оставлю, если… если доберусь…
        Юноша торопливо пожал руку своей спутнице и ринулся вниз.
        - Вот они!
        Краем глаза Эдвин заметил, как огоньки зашевелились, закопошились подобно муравьям, и потекли быстрым ручейком. Топот чьих-то ног слышался прямо у него за спиной. Не оборачиваясь, стремительным прыжком Эдвин подскочил к дыре в полу в тот самый момент, когда столб пламени, лизнув его ноги последним языком, погас, погрузив башню в темноту. Десятки факелов кружились над ним, как рой светлячков. Вода хлынула из стен с оглушительным ревом.
        Кто-то схватил его сзади за рубаху. Развернувшись, Эдвин почти наугад ударил кулаком по лицу преследователя и тут же, поскользнувшись, потерял равновесие и полетел вниз. От страха сердце как будто остановилось, а последний вдох застрял в груди, когда он погрузился в ледяную воду.

* * *
        Бурлящий поток крутил и швырял его из стороны в сторону. Бил о стены, тряс и выворачивал наизнанку. Вода лезла в ноздри, а холод был такой, что у Эдвина почти сразу свело ногу.
        Снова удар о стену, и пузырьки воздуха устремились изо рта. Он едва не вдохнул, сдержавшись лишь неимоверным усилием. Темнота перед глазами поплыла тысячами разноцветных кругов, а ноги и руки судорожно забили по воде, пытаясь вытолкнуть тело наверх.
        Свет, белый свет прямо перед ним. Не в силах более терпеть, Эдвин вдохнул - и отчаянно закашлялся. Легкие забились в спазмах, выталкивая из себя воду. Пещера кончилась. Хрипя и отплевываясь, Эдвин поплыл, потом пополз на четвереньках и упал, уткнувшись лицом в мелкую гальку. В горле дико саднило.
        Его вырвало. Немного полежав, он перевернулся на спину и сел, превозмогая слабость.
        У его ног плескалось озеро, дальний берег которого терялся в предрассветных сумерках, а прямо перед Эдвином, в сотне шагов, высилась отвесная скала, почти упираясь вершиной в начинающее светлеть небо. Где-то там, наверху, стоял монастырь.
        Из леса донеслось пение проснувшейся зарянки, и ей тотчас откликнулся далеким щелканьем глухарь. Голова кружилась. Эдвин огляделся, пытаясь понять, где он находится. Небо над деревьями уже светлело, а это означало, что подземная река вынесла его к востоку от Сидмонской горы. И слава богам, не выкинула в какую-нибудь пропасть.
        Эдвин присмотрелся. Деревня. Или нет - хижина. Одинокая хижина примерно в миле от него, кособоко примостившаяся на пологом склоне Срединных гор. Он почти счастливо вздохнул - и вновь закашлялся. Крыша, огонь, и возможность согреться и высушить одежду. Эдвин и не поверил бы раньше, что в разгар лета может быть настолько холодная вода. Его просто трясло, а зубы громко стучали друг о друга.
        Кряхтя, он поднялся и на всякий случай подрыгал руками и ногами. Не считая нескольких ссадин и ушибов, все цело. Эдвин еще раз мельком осмотрелся. Пещера, из которой его выбросило в озеро, судя по всему, находилась ниже уровня воды, и догадаться о том, что там есть какой-то подземный источник, можно было только по время от времени волнующейся поверхности.
        Эдвин наклонил голову, прищурившись. В пяти-шести десятках шагов от него прямо у берега волны раскачивали что-то темное. После недолгого колебания - идти-то надо в другую сторону, да еще пробираться между коряг и камней, - он все же решил взглянуть на непонятный предмет.
        Взобравшись на очередной валун, Эдвин быстро понял, что это человек. Он тут же припомнил, что ударил кого-то прямо перед тем, как упасть вниз. Неужели преследователь свалился вслед за ним? Юноша мысленно чертыхнулся. Одежда вроде длинная. Если это монах, и если он жив… Проклятье.
        Эдвин осторожно подошел поближе и вздрогнул от страшного предчувствия. Рыжие волосы.
        Он рывком перевернул тело. Гвендилена. О, боги.
        Девушка не дышала. Эдвин волоком вытащил ее на берег. Бледная и холодная, как лед. Негнущимися пальцами он разодрал на ней платье, приложив ухо к груди. Вроде бы да. Или нет? Черт, черт, черт.
        Эдвин взвалил ее на ближайший валун животом вниз и с силой принялся надавливать на спину. Еще раз, еще и еще. Пот катился с него градом, а руки дрожали от напряжения. Не может быть. Да будь он проклят за эту свою тупую идею! Если бы не он, Гвендилена осталась бы жива. Он нажал еще раз и еще.
        Девушка едва слышно всхрипнула, из ее рта хлынула вода, а тело нервно вздрогнуло. Эдвин едва не закричал от радости, мысленно возблагодарив всех богов. Один раз, наверное, лет пять назад, он видел, как его отец таким же способом вернул к жизни Кета Сирвина, даже после того, как тот долго пробыл под водой, а селяне, отчаявшись найти тело, принялись расходиться по домам, удрученно качая головами. Сирвин сделался после этого первым другом их семьи; он и его жена с радостью оказывали им любые мелкие услуги, в том числе подолгу присматривали за маленькой Айб, когда Эдвин с отцом отлучались из дома по разным делам.
        Дышит… или не дышит. Не поймешь. Эдвин осторожно положил девушку на землю. Зажал ей нос и, с силой прижавшись к губам, вдохнул ей воздух в рот. Она кашлянула, выплюнув прямо ему в лицо остатки воды. Эдвин счастливо засмеялся. Так, что дальше? Она была холодна, как русалка.
        Убедившись еще раз, что Гвендилена дышит, он взвалил ее себе на плечо и на подкашивающихся ногах побежал в сторону хижины. Хижина оказалась брошенной, а дверь наспех заколочена снаружи. Он выбил дверь ногой.
        Юноша осторожно положил драгоценную ношу на соломенный тюфяк в углу комнаты и огляделся. Дом, видимо, принадлежал какому-то охотнику. Земляной пол беспорядочно устилали облезлые медвежьи шкуры, а на столе валялся старый лук без тетивы. Кроме стола и единственного табурета, никакой мебели здесь не имелось и, судя по слою пыли и дырам, зияющим в соломенной крыше, хижину покинули уже достаточно давно, скорее всего, из-за войны.
        Порывшись по захламленным углам, Эдвин с радостью обнаружил старое, наполовину стершееся кресало. Дом топился по-черному, а для приготовления пищи служил небольшой каменный очаг, устроенный прямо посередине комнаты. Разведя огонь - слава богам, здесь имелся небольшой запас сухого хвороста - он повернулся к лежащей без сознания девушке.
        Немного помешкал, кусая губу. Надеюсь, подумал Эдвин, он не заработает за это что-нибудь вроде пощечины. С некоторым трудом он стянул с нее насквозь промокшее платье и приладил его сушиться поближе к очагу. Для начала положил девушку на живот и принялся растирать найденным здесь же куском холстины. Гвендилена хрипло дышала, а он без устали тер ей спину, ноги, живот, плечи и руки. Юноша уже дрожал от усталости, когда вдруг она, тихонько застонав, открыла глаза.
        - Эд, - пробормотала она, - я думала, я умерла.
        - Нет. - Он без сил уселся на пол, счастливо улыбаясь. - Все хорошо.
        Гвендилена еле заметно качнула головой, глядя на полыхающий огонь.
        - Я посплю. Только… холодно.
        Эдвин кивнул и, вскочив на ноги, принялся разбирать ворох старых шкур, сваленных в углу. Найдя одну достаточно приличную, он бережно укрыл девушку. Та слабо улыбнулась.
        - Спасибо. Ложись рядом.
        Эдвин открыл рот.
        - Я… ничего… я возле огня…
        Гвендилена едва слышно фыркнула.
        - Смешной. Тебе самому нужно согреться.
        - Да я уж и так…
        - Ложись.
        Закусив губу, Эдвин отошел в самый темный угол комнаты и, отчаянно путаясь в завязках, скинул с себя все еще мокрую одежду. Затем осторожно забрался под шкуру, отодвинувшись как можно дальше. Гвендилена - его не оставляло смутное ощущение, что она улыбается - поерзала на тюфяке и прижалась к нему спиной. Эдвин застыл, боясь пошевелиться. Пошарив позади себя, она нашла его руку и положила себе на грудь, зажав ладонью.
        - Вот так хорошо, - прошептала она. - Спокойной ночи.
        Мысли вихрем кружились в его голове.
        Выждав еще немного (Гвендилена заснула почти сразу), Эдвин осторожно выдернул свою руку, которую она никак не хотела отпускать, и поднялся, дрожа всем телом от тысячи чувств. Еле дыша, чтобы не разбудить, он накрыл ее еще парой шкур, а потом улегся на пол возле очага и долго не засыпал, глядя в мерцающие красным светом угли.
        Глава 5
        Плохое слово
        Эдвин открыл глаза.
        Гвендилена сидела вполоборота к нему. Она устроилась на тюфяке, скрестив ноги, и держала перед собой на вытянутых руках разорванное чуть не до пояса платье. Солнечные лучи, пробиваясь через многочисленные щели, яркими зайчиками плясали на полу.
        Эдвин тихонько кашлянул. Девушка глянула на него через плечо, забавно нахмурив брови.
        - Ну и натворил ты делов, - укоризненно сказала она. - И в чем, скажи на милость, я должна дальше идти?
        Эдвин виновато пожал плечами.
        - Я испугался, - пробормотал он, - очень испугался. Ты совсем не дышала, а платье было такое мокрое. Не было времени возиться.
        Гвендилена неожиданно улыбнулась. Бросив платье на пол, она повернулась к Эдвину, встала на колени и, наклонившись, поцеловала его в щеку. Грудь у нее была чудесная: округлые упругие холмики с аккуратными перламутрово-розовыми сосками, а удивительно тонкая талия плавно переходила в соблазнительные линии бедер.
        Эдвин смущенно отвел глаза в сторону.
        Гвендилена внимательно и как будто задумчиво на него смотрела, наматывая на палец прядь волос.
        - Ты - девственник, - полуутвердительно сказала она.
        Эдвин нахмурился.
        - О… - Ее брови слегка приподнялись. - Извини. Я не должна…
        Она встала и, немного отойдя в сторонку, принялась натягивать на себя платье. Эдвин помолчал с минуту, упрямо глядя в стену. Стена была сплетена из прутьев, обмазанных глиной, и узоры на ней можно было бы изучать целый день.
        - Видишь ли, - сказал он тихо, - мы уже давно с отцом в деревне не жили. Я там нечасто появлялся. Последние два года вся семья на мне держалась.
        Гвендилена вновь опустилась на пол рядом с ним, придерживая прореху на груди. Другой рукой она ласково потрепала Эдвина по голове и улыбнулась.
        - Не расстраивайся. Всему свое время. - И, звонко рассмеявшись, вскочила на ноги. - Правда, смешной. Ладно. Я выйду, а ты собирайся. Уж полдня прошло. И я есть хочу.
        Она вышла, мимоходом обернувшись и сверкнув искорками глаз.
        Н-да… опростоволосился, хмуро подумал Эдвин, натягивая штаны. Вот его дружок Рибе, например, такого бы случая не упустил.
        В южных землях королевства Корнваллис стыдливость никогда не относилась к числу особо почитаемых добродетелей. Все, что касалось отношений мужчины и женщины, было просто, понятно, естественно и не скрывалось за завесой тайны. Это был дар роду человеческому от Телара, бога Тьмы, но одновременно и ночи, покровителя плотских утех и, как следствие - хранителя домашнего очага.
        Во время посевной взрослые любили друг друга прямо на полях и в огородах, свято веря, что тем самым призывают благословение духов земли. Молодежь нагишом плескалась вместе в речке, с удовольствием затевала всякие игры, которые заканчивались тем, что время от времени разные парочки, тихонько улизнув, начинали обниматься за ближайшими кустами.
        Один раз, еще в детстве, Эдвин стал свидетелем того, как в соседнем Киврене - большой деревне милях в пятнадцати к западу от Талейна, - старейшины гоняли по полю стайку обнаженных девушек - тех, у которых уже случилась первая кровь. Вообще-то, прочим представителям мужского пола присутствовать во время этого действа не полагалось, и Эдвин в компании местных мальчишек прятался за пригорком, глядя во все глаза и с интересом прислушиваясь к доносившимся до них словам. Старейшины внимательно посматривали на бегающих туда-сюда девиц и шамкали беззубыми ртами: ежели не трясется ничего, то зелена еще. Вот эти три созрели, говорили они, согласно кивая друг другу, а остальные пусть следующего года ждут, рано им еще мужей себе искать.
        А сваты нередко с сомнением качали головами, узнав, что предполагаемая невеста девственна. Все ли с ней в порядке, с дотошностью вопрошали они родителей, здорова ли, нет ли какого скрытого изъяна, и отчего ж так случилось, что мужской пол до сих пор обходил ее стороной?
        Вот Гвендилена - уж точно без изъяна, подумал Эдвин. Фигурка такая точеная, как будто и не крестьянка вовсе. И, даже если действительно нет и никогда не существовало никаких богов, кроме этих новых, Аира с его братьями-сыновьями, о чем толкуют монахи, то все равно, наверное, сама Боанн, прекрасная супруга древнего Отца Всего Сущего и исполнительница женских желаний, слепила ее по своему образу и подобию.
        Тут Эдвин вспомнил, что он, собственно, ничего о ней не знает, кроме того, что ее отец женился вторично на какой-то женщине со своими двумя дочками. Каким образом, интересно, в затерявшемся в лесной глуши Брислене на свет появилось такое совершенное существо? Гвендилена была темненькая, как и большинство южанок, но здешний народ в основном крепок и широк в кости, а девушки быстро взрослели и тяжелели, превращаясь в этаких матрон. Гвен же была на полголовы выше многих из своих сверстниц, стройная, словно статуэтка, выточенная из слоновой кости, с тонкими чертами лица, шелковистой кожей, так контрастирующей с медного цвета шевелюрой, и зелеными глазами, которые не часто здесь встретишь. Интересно расспросить ее о матери - кто она, из каких краев?
        Неудивительно, что такую красавицу взяли замуж почти без приданого, решил Эдвин, и вдруг подумал о том, что Трир, муж ее - кто знает? - может быть, и жив, а это значит, что Гвендилена замужем до сих пор. Эдвин почувствовал укол ревности, снова на себя разозлившись.
        Одевшись, он толкнул дверь.
        День был в самом разгаре, и солнечный диск уже пересек середину небосклона. Вокруг, насколько хватало взгляда, расстилался густой лес с редкими прогалинами. Дубы, грабы и буки покрывали Срединные горы ярким зеленым ковром.
        С лужайки перед хижиной открывался живописный вид на Сидмон - так, во всяком случае, предполагал Эдвин, хотя с восточной стороны этой горы он никогда не бывал, а самого монастыря за высоченными пиками видно не было. Оглядевшись по сторонам, он несколько успокоился на предмет возможной погони: размышления об этом, вперемежку с сумбурными мыслями о Гвендилене, долго не давали ему заснуть. Горный хребет тянулся от Сидмона далеко на запад и, по меньшей мере, миль на пятнадцать к северу, теряясь в лесах, так что преследователям пришлось бы сделать преизрядный крюк. И это при условии, что они знают, куда именно впадает подземная река. И еще - Эдвин мысленно усмехнулся - если они знают, что у упавшего в этот бурный поток есть шанс выжить. Вряд ли уж кто пробовал. Так что вероятность того, что кому-то придет в голову отправиться в погоню за двумя молодыми людьми, которые, скорее всего, погибли, ему казалась очень маленькой.
        Слава богам, лес их окружал самый обычный, и это Эдвина тоже успокоило. Хотя, с другой стороны, он никогда не видел темного леса и имел весьма смутное представление о том, как тот выглядит. Давным-давно мать рассказывала ему о чащах, которые на первый взгляд казались совершенно обыкновенными, с зарослями и поваленными деревьями, но на самом деле были живыми. Не так, как обычный лес, а по-своему, как огромные животные. Они ходили с места на место, засыпали и просыпались, урчали, раскачивали ветвями и охотились на случайных путников. И в их ветвях тоже что-то жило, а в глубинах обитали страшные существа, сделанные из темноты. И перед мысленным взором Эдвина почему-то всегда вставали шевелящиеся корни и красные глаза, смотрящие с корявых стволов.
        Отец Эдвина не одобрял эти россказни - полкоролевства исходил, говорил он, а ни разу никаких темных лесов не встречал, - но Эдвин матери верил. Особенно после того, как в книжке Тэлисина-Скорохода встретил упоминание о дремучих чащах где-то на юге Корнваллиса, которые люди старались обходить стороной.
        - Эд! Иди сюда. - Голос, раздавшийся чуть сзади от хижины, заставил его обернуться.
        Гвендилена была там. Стоя на коленях, она рвала сочные ягоды земляники и тут же отправляла их в рот.
        - Завтрак! - объявила девушка, улыбаясь. - Иди сюда. Здесь больше нет ничего.
        Она уже успела найти где-то кусочек веревки и закрепить прореху на платье неким подобием шнуровки.
        Под ложечкой у Эдвина засосало. Он сжевал пару красных ягод и задумался.
        - Пожалуй, для меня маловато будет, - сказал он, - я позавчера вечером последний раз ел. Вот что: жди меня здесь… или, если хочешь, пойдем вместе.
        - Куда? - поинтересовалась Гвендилена.
        - К озеру.
        В ответ на ее вопросительный взгляд он объяснил, что здесь наверняка есть, к примеру, зайцы и белки, но силки приготовить им не из чего, к тому же такая охота может затянуться до вечера, а то и дольше. Можно и пращой, конечно, зверя набить, но в любом случае рыбу поймать намного быстрее и легче.
        Девушка немедленно загорелась этой идеей. Шла, не отставая от Эдвина, и с удивленно распахнутыми глазами внимала его рассказам о том, как можно добыть рыбу голыми руками.
        - Рыба есть там, где на берегу растут деревья, а их корни уходят в воду, - говорил Эдвин. Он почему-то очень радовался ее изумлению, - ну, или возле кустарника, который нависает. Она среди веток и коряг прячется. А если есть ивы, то плотва это дерево очень любит…
        Эдвин без особого труда поймал штук пять. Он осторожно нащупывал рыб руками, стараясь не напугать их, и хватал за морду, одновременно зажимая хвост большим и указательным пальцами.
        Гвендилена сидела на берегу, наблюдала за ним, открыв рот от напряженного внимания и в конце концов захотела попробовать сама. Дело закончилось тем, что она, поскользнувшись, шлепнулась в воду, подняв целый каскад брызг, а когда Эдвин кинулся ее поднимать, повалила и его, весело хохоча.
        Рыбу они готовили в хижине, сбросив мокрую одежду и завернувшись в шкуры, а затем с аппетитом съели все без остатка. Время уже клонилось к вечеру, и в восточной части небосклона, еще довольно светлом, уже скоро должны были зажечься огоньки звезд. Сегодня они решили никуда не идти, а хорошенько отдохнуть, посвятив время блаженному ничегонеделанью.
        Они сидели, глядя в огонь, и разговаривали обо всем и ни о чем.
        Эдвин рассказывал ей об отце, о том, как умерла Мириэль, его мать, о своей маленькой забавной сестричке Айб, которая спрашивала: «Ты любис меня, Эдвин?», а получив утвердительный ответ, засыпала у него на груди, сладко причмокивая и бормоча: «Эдвин холосый…»; о премудростях охоты; о смешных выходках его друга Рибе; о его путешествиях в Элгмар - большой город с высокими и красивыми домами; наконец, о том, что он прочитал в той единственной книге, что когда-то хранилась в их доме. Гвендилена была очень благодарной слушательницей: она смеялась и ужасалась, гневно хмурила брови и удивленно раскрывала глаза, в которых светился жадный интерес до всего, что она еще не успела узнать об этом мире.
        Уже было за полночь, когда Эдвин, помня о том, что тема семьи для Гвендилены не самая приятная, решился спросить о ее матери.
        - Не знаю, - сказала Гвендилена, пожав плечами, - она умерла, когда мне только три годика минуло. Отец рассказывал немного. О том, что родом она не отсюда, а из далеких краев. Какая она была умная и необыкновенно красивая. И еще о том, - девушка едва заметно улыбнулась, - что я очень на нее похожа. Говорил, как две капли воды.
        Они немного помолчали.
        Созвездие Анеррильон с его девятью сверкающими точками висело прямо над хижиной, заглядывая внутрь через прорехи в соломенной крыше. Оно было самым ярким и самым красивым: белые мерцающие огни, расположившиеся в причудливом порядке, вместе с мириадами мельчайших блесток звездной пыли удивительным образом складывались в некое подобие гигантской лошади.
        Эдвин нерешительно дотронулся до ее волос.
        - Наверное, пора спать, - смутившись, самому себе сказал он, - завтра нам лучше встать пораньше.
        Гвендилена не ответила. Она сидела на тюфяке, притянув колени руками.
        - Эд, - вдруг спросила она, - а помнишь, я как-то сказала, что заметила тебя еще в Талейне? И ты спросил, почему?
        - Да. - Он немного смешался.
        - Теперь я могу сказать, почему. - Девушка задумалась на несколько мгновений, глядя на тлеющие угли. - Тогда мне пришло в голову, что я была бы совсем не против, если бы на месте Трира вдруг оказался ты.
        Не зная, что ответить, он промолчал.
        - А сейчас, - тихо продолжила Гвендилена, - я в этом уверена.
        - Да?.. - выдохнул Эдвин.
        Девушка медленно повернула к нему голову.
        - Да, - просто сказала она. В отблесках костра Эдвин увидел, а точнее, почувствовал, как дрогнули ее длинные ресницы. Она легко повела плечами, и шкура упала к ее ногам. - Обними меня.

* * *
        Они шли, взявшись за руки.
        Где-то там, на востоке, проходил Северный тракт - как рассказывали, широкая и оживленная дорога с множеством городов и деревень. И, если идти по ней дальше, то она напрямую выводила к столице королевства - Лонденбургу. О том, куда идти, Эдвин имел только самое общее представление, но если учесть, что Северный тракт пересекал весь Корнваллис, то миновать его невозможно. Сколько времени займет дорога, Эдвин тоже не знал.
        По здравому размышлению он отказался от первоначального плана идти в Талейн, а потом в Крид - выяснять судьбу отца и сестры. Во-первых, в тех краях еще шла война, а во-вторых, если его семью действительно увезли в какой-нибудь укрепленный замок, то сейчас ей ничего не угрожает. Если же не увезли, то… Эдвину не хотелось даже думать об этом.
        И главное: местность между Талейном и Сидмонским монастырем была обжитой. С многочисленными дорогами, лесными тропками и гарнизонами в деревянных башнях. А это означало, что для Эдвина с Гвендиленой сейчас нет более опасного места, чем владения его Высочества герцога Беркли.
        Хижина, в которой они провели ночь, стояла на склоне невысокого горного хребта, тянувшегося с юга на север. Недолго подумав, Эдвин решил, что где-то здесь обязательно должна быть дорога, которая бы связывала герцогство Беркли с восточными землями. Выйдя из хижины, они пошли на юг (склоны там показались им не такими крутыми), и в скором времени действительно обнаружили ту самую тропу. Наверняка имелись и другие, но эта Эдвина вполне устроила, поскольку, петляя по лесу, определенно вела в восточном направлении.
        Шли, улыбались и болтали обо всем, время от времени останавливаясь, чтобы сорвать уже редкую здесь землянику. Яблоки, часто попадавшиеся им на пути, были еще мелкими и кислыми. Чем дальше на восток, тем горы, и без того невысокие, мельчали и старели, переходя в пологие холмы, а лес становился все ниже и реже, перемежаясь с зарослями жимолости, крушины и шиповника. Солнце жарило вовсю с безоблачного неба.
        - Как красиво! - всплеснув руками, сказала Гвендилена, когда они оказались на вершине очередного холма.
        Перед ними расстилалась долина с сочной изумрудного цвета травой, среди которой несла свои воды река. Осиное гуденье висело в воздухе, а под ногами, шурша, то и дело пробегали маленькие ящерки.
        Чуть левее, вверх по течению, виднелся мост. Каменный, с доброй дюжиной арок; судя по бурлящей воде, река в этом месте была не особенно глубокой, а течение - быстрым. А на том берегу, милях в двух, посреди виноградников стояли, утопая в зелени, полтора десятка домиков. Заходящее солнце слепило, отражаясь от беленых стен.
        - Ты знаешь, что это за деревня? - спросила Гвен.
        Эдвин покачал головой.
        - Нет. Но это неважно. Кажется, по эту сторону гор - я даже не уверен, что это Срединные горы, - уже не владения Беркли. Отец рассказывал мне. Это то ли графство Хартворд, то ли Деверо. А может, Клеймор.
        - Ты знаешь всех господ? - изумилась девушка.
        - Честно говоря, слышал только об этих, - улыбнулся Эдвин, - и то потому, что они к нам ближе всего. Но где какое из графств, не представляю. Главное, что в этой деревне можно будет раздобыть еду. Поработаю немножко, свинарник кому-нибудь почищу, или что еще. Может, и другим платьем тебе разживемся.
        Гвендилена фыркнула.
        - А я думала, тебе это нравится.
        - Ну… да, - нерешительно протянул Эдвин.
        - Оно снимается легко, - пояснила Гвендилена.
        Эдвин расхохотался.
        Они вместе побежали вниз по холму, с удовольствием вдыхая запах прохлады, доносившийся с реки. Добежав до воды, пошли по берегу. С этой стороны он был обрывист, а на той, почти у моста, виднелось что-то вроде пристани, возле которой качались на волнах несколько лодок.
        Перед мостом Эдвин замедлил шаг.
        Мост был очень старый. Сложенный из огромных валунов, с обвалившимися краями и всего в пару шагов шириной. Его дальний конец терялся в кустах и зарослях орешника.
        - Что?.. - спросила Гвендилена.
        - Не знаю. - Он задумчиво покусал губу. - Нет никого.
        Она застыла в ожидании.
        - Вот что, - сказал Эдвин, - надо бы сначала разведать, что там такое.
        Гвендилена вдруг схватила его за рукав.
        - Смотри! - выдохнула она, указывая пальцем вниз.
        Прямо под ними в утлой лодчонке, уткнувшейся носом в берег, лежал на спине человек. Он прикрыл лицо рукой и как будто спал.
        Оглядевшись вокруг, Эдвин склонился над обрывом.
        - Эй! - тихонько позвал он. Человек не пошевелился. Эдвин коротко глянул на свою спутницу.
        - Подожди меня здесь. Я посмотрю, что с ним, и быстро вернусь.
        Гвендилена хмыкнула.
        - Помнится, ты уже один раз сказал мне это самое «подожди», а потом ринулся в дыру. И в результате я чуть не утонула. Плохое слово. Пойдем вместе.
        Эдвин обнял ее и нежно поцеловал.
        - По-до-жди, - строгим голосом повторил он.
        Гвендилена забавно нахмурила лоб. Помолчала мгновение, потом вдруг встала на цыпочки и поцеловала его в ответ.
        - Хо-ро-шо, - улыбнулась она.
        Держась за пучки травы и корни деревьев, Эдвин принялся спускаться вниз. Обрыв был крут и каменист. Похоже, подумал он, река здесь сильно разливается по весне. И тут же сорвался, шлепнувшись прямо в воду.
        Здесь оказалось неожиданно глубоко, почти по пояс. Отплевываясь и с трудом удерживая равновесие на скользких камнях, Эдвин подобрался к лодке.
        - Эй, - еще раз позвал он.
        Ноги у человека были неестественно вывернуты, как будто он упал сверху. Эдвин тихонько потряс его за плечо. Рука, которой тот закрывал лицо, безжизненно упала; в его шее, глубоко уйдя внутрь, торчало древко арбалетного болта.
        Эдвин нервно сжал зубы. Рана совсем свежая.
        И тут же сверху раздался истошный вопль Гвендилены. Крики и топот сапог.
        Эдвин ринулся по склону, тяжело дыша и цепляясь за землю скрюченными пальцами. На мосту мелькали человеческие фигуры; солнечные лучи отражались от металлических блях, нашитых на солдатские колеты.
        Гвендилена визжала. Ее схватили и, громко хохоча, потащили в сторону деревни.
        - Стойте! - прохрипел Эдвин, ухватившись за край обрыва. Чей-то сапог вдавил его руку в землю.
        - Ишь ты, - голос сверху был сипловат и спокоен. - Никак, женишок?..
        Эдвин поднял голову и в то же мгновение ощутил дикую боль в плече. В глазах помутилось, и он стремительно полетел вниз.

* * *
        Ее повалили на траву, в одно мгновение разорвав платье. Сразу несколько рук вцепились в нее, тиская грудь, лапая за ягодицы. Тяжело дыша, Гвендилена извивалась и брыкалась, но силы оказались слишком неравными. Кто-то схватил ее за руки, вжал голову в землю и, пахнув вонючим дыханием, принялся слюнявить губы. Гвендилена впилась в него зубами. Солдат охнул от боли и наотмашь ударил ее по лицу.
        - Сучка! - заорал он, отплевываясь и путаясь в завязках штанов. - Руки, ноги ей держите! Сейчас получишь, тварь!
        Гвендилена с ненавистью глядела на него, не переставая изворачиваться. На нее набросились сразу человек пять, пригвоздив руки к земле и раздвинув ноги так широко, что она захрипела от боли. Вырвала ногу и ударила одного из них в живот. Вокруг захохотали.
        - Да чего трепыхаешься, дура!
        Челюсть солдата дрожала от возбуждения, заставляя трястись жиденькую светло-рыжую бороденку; из уголка его рта текла кровь. Он навалился на нее, вцепившись в грудь, царапая ее обломанными ногтями. Гвендилена взвизгнула и неистово задергалась.
        - Сука! - завопил солдат. У него никак не получалось.
        Гвендилена плюнула ему в лицо.
        - Эй, эй, - раздался хриплый голос, на мгновение перекрыв царящий вокруг гвалт, - Инбер, отвали!
        Солдат с рыжей бороденкой, не оставляя своих попыток, мельком глянул в сторону.
        - Чего так?
        - Отвали, говорю…
        Произнесший эти слова схватил Инбера за шиворот и стащил с Гвендилены. Тот зарычал от злости, сделав такое движение, как будто хотел выхватить меч. Меча у него на поясе не оказалось, а сам он, запутавшись в спущенных штанах, повалился на землю. Вокруг заржали.
        - Она моя! - яростно заявил Инбер, брызгая слюной и безуспешно пытаясь подняться, - я ее нашел!
        - Успокойся. - Человек, дернувший его за ворот, стоял, засунув большие пальцы рук за поясной ремень. Он был невысокого роста, но очень широк в плечах. На его груди, на кожаном колете красовалась большая металлическая бляха с изображением медведя с суковатой палкой. Через все лицо наискось шел багрового цвета рубец.
        - Чего?! - взвизгнул Инбер.
        - К его светлости отвезем. Хороший подарок. Красотка. - Человек со шрамом взглянул на Гвендилену, мимоходом скосив глаза на ее широко раздвинутые ноги. - Да и, похоже, нерожавшая к тому же.
        Гвендилена вздрогнула, внезапно осознав, что ее уже не держат, и уселась на земле, сжавшись и обхватив колени.
        - Да этого добра в Килгерране, как грязи, - рявкнул Инбер. Ему все же удалось подняться. Скрюченные пальцы, которыми он поддерживал свои штаны, подрагивали.
        Глаз меченого сверкнул огнем.
        - Хочешь поспорить?! Я сказал - отвезем.
        Притихшие было солдаты заворчали.
        - Не по справедливости это, Модрон, - сказал кто-то из них. - Ты - сотник, тебе решать, но он правда первый девку нашел. Имеет право.
        - Да, да, имеет…
        - Тихо, - спокойно произнес Модрон. - Вы чего хотите его милости привезти? Две недели сюда на юг топали, а тут уже места живого нет. Что - десяток овец да пару горстей серебра? А его милость рыженьких любит. У нас там сивые одни, надоели ему хуже горькой редьки, а эта - вон какая вишенка. Хоть она - и то дело.
        - Она - моя! - как-то неубедительно крикнул Инбер. - Это - обычай!
        Модрон пожал плечами.
        - Ну, может, и обычай. Но ежели эта рыжая господину приглянется, да потом ляпнет что-нибудь про тебя - известно же, что у баб что на уме, то на языке, - то как он отнесется к тому, что ты поимел ее по полной, перед тем, как его Высочеству подарить?
        Солдаты зафыркали, переглядываясь.
        - Верно сотник говорит, верно, - подал голос один из наемников. Все его лицо покрывали татуировки.
        - То-то и оно, - кивнул Модрон, - ты, Инбер, другую дырку себе поищи.
        - Да откуда тут?.. - снова взвизгнул Инбер. - Всех путевых по замкам попрятали… старухи одни, да мокрые курицы…
        Меченый усмехнулся.
        - Зато эта сухая… видать, не по нраву ты ей.
        Вокруг раздался смех.
        - Точно-точно…
        - А как она Тэдригу в глаз залепила…
        - А у Инбера-то пол-языка нет уже, поди…
        - Да, не умеет он с бабами обращаться…
        - Куда ему… думает, как кочерыжку свою достанет, все девки в округе мокнуть начинают…
        - Заткнитесь, вы! - рявкнул Инбер, вызвав еще больший хохот.
        Модрон, еле заметно улыбаясь, поднял руку.
        - Все, хватит. Собираемся и уходим. Арн, подойди.
        Солдаты, посмеиваясь, принялись разбредаться. К Модрону подошел один из них, уже в летах и с длинными седыми усами, свешивавшимися по обе стороны рта. Усы были заплетены в косички, в которых забавно позванивали крохотные колокольчики, череп гладко выбрит, а прямо из затылка наподобие конского хвоста торчал длинный пук волос.
        - Арн, возьми ее да на речку своди. Пусть помоется хорошенько, а то загадили всю девку.
        - Может, помоложе кого, - проворчал Арн, коротко глянув на Гведилену, - удерет еще. Вон какая резвая.
        - Чушь, - пожал плечами Модрон, - веревку на шею привяжи. Да, и потом найди ей поесть что-нибудь, и тряпку какую - прикрыться.
        Арн кивнул и подошел к Гвендилене, дав солдатам знак отпустить ее. Сам крепко взял за руку и помог подняться. Девушка хрипло дышала, вздрагивая всем телом, слезы ручьями текли по щекам.
        - Успокойся, кроха, - тихо сказал Арн, - все уже. Никто тебя не тронет.
        В то же мгновение откуда-то сбоку к ним подскочил Инбер, с ненавистью заглянув Гвендилене в лицо.
        - Шлюха, - прошипел он, - я с тобой еще поквитаюсь…
        Она отшатнулась. С быстротой молнии - Гвен даже не поняла, как - Арн выхватил кинжал, уткнув тонкое лезвие в горло Инберу.
        - Ты не слышал? Сказано же было - отвали.
        Инбер оскалился, показав гнилые зубы.
        - Ладно, - прохрипел он, - потом поболтаем.
        Арн безразлично кивнул. Инбер, вытерев выступившую на шее капельку крови, вразвалку пошел прочь.
        Глава 6
        Темный лес
        Прямо над головой, выбиваясь из-под длинных сучковатых хворостин, из крыши торчали пучки соломы, черноватой и, судя по кислому запаху, слегка подгнившей. Эдвин повернул голову и тут же закашлялся, ощутив в груди ноющую боль.
        Хижина была кривая, с плетеными стенами, кое-как замазанными глиной, и очагом, над которым висел котелок. Очаг был устроен на полу прямо в середине комнаты - обложенный камнями и жутко чадящий, он отбрасывал на стены красноватые отблески.
        - Очнулся, милок…
        Что-то темное, чего Эдвин поначалу и не заметил, повернулось в его сторону, обратившись в старуху с крючковатым носом и распущенными седыми волосами. Прямо как ведьма из детских сказок, промелькнуло у него в голове.
        - Гве… - Голос его не слушался. Вместо «Гвен» из горла вырвался какой-то глухой хрип. Эдвин опять зашелся в кашле.
        Старуха понимающе кивнула и поворотилась к дощатому столу, заставленному кувшинами и бутылями всех размеров.
        - Пей. - Она поднесла к его губам глиняную плошку.
        Эдвин сделал пару глотков и попробовал приподняться на руках. Не получилось. Руки и ноги он чувствовал, но от слабости кружилась голова. Струйка горьковатой на вкус воды стекла по его подбородку.
        - Гвендилена… - просипел он.
        Бабка внимательно на него посмотрела.
        - Никак, подружку потерял?
        - Гвендилена… девушка. Не видели?
        Старуха пожала плечами и, повернувшись к очагу, помешала в котелке.
        - Нет. Один ты был. К берегу тебя прибило. И аккурат в том месте, где я сидела. - Она взглянула на него через плечо. - Радуйся, парень. Еще б чуть-чуть - и свиделся бы с Матолухом. Я уж как видела, что он к тебе свои лапы когтистые тянет, да чешуей посверкивает.
        - Что со мной?
        Старуха пошарила на столе.
        - Вот. - Она потрясла зажатой в кулаке арбалетной стрелой. - Она, красавица. Хорошо, что в ключицу. Чуть бы ниже - и все.
        Эдвин вновь сделал слабую попытку подняться. Перед глазами мутилось.
        - Я должен…
        - Ничего ты не должен. - Бабка хмыкнула, продолжая помешивать в котелке. - Спи давай. Зелье я тебе дала, скоро будешь, как новый. Уж и то хорошо, что очнулся. Поешь, отдохнешь, а там…
        Ее голос затихал в голове Эдвина, звуки наползали друг на друга, булькая и обращаясь в невнятный шепот. Журчание воды, усиливаясь до дикого грохота, закладывало уши, он раз за разом втыкал нож в спину Эльфина, а тот, не обращая на это никакого внимания, сидел на ступеньке лестницы, ведущей в верхний двор, и что-то мягко и терпеливо втолковывал Эдвину. Гвендилена лежала, закинув руки за голову, и смотрела на него из-под полуопущенных ресниц, а губы ее приоткрывались в ожидании поцелуя.
        - Милок… милок, - шептала она, а когда он наклонялся к ней, ее нос становился крючковатым, а разметавшиеся волосы обращались в седые космы. - Просыпайся. Время… - старческим голосом прошамкала Гвендилена. Эдвин вздрогнул: заглядывая в глаза, над ним нависало лицо бабки. - Вот и славно, - сказала она, - подымайся. Нельзя крушинок упускать.
        В хижине царил полумрак. Если утро, то почему темно?
        Похоже, он сказал это вслух. Старуха усмехнулась.
        - Не ночь нынче. Вечер. Ты ночь проспал, и день до кучи. Но сейчас уж нет больше времени спать. Поторапливаться надо. Вставай.
        Юноша кивнул и сделал слабую попытку подняться. Охнул от боли и повалился на спину. Грудь болела так, как будто в лесу на него упало дерево.
        Старуха недовольно фыркнула и, пошарив у пояса, что-то протянула Эдвину, ткнув пальцами прямо ему в рот.
        - Вот. Прожуй и проглоти. Ты должен встать. Иначе на всю жизнь калекой останешься. Будешь ходить согбенный, да кровью харкать, пока Вил тебя не заберет.
        Эдвин послушно принялся жевать. Это походило на листья какого-то растения, сладковатые и горькие одновременно. Боль отступила почти сразу же, а в теле появилась невероятная легкость. Эдвин вздохнул полной грудью, лишь на мгновение ощутив слабый укол где-то внутри.
        - Чудесно, спасибо вам, - сказал он, с удивлением услышав странный набор звуков, что вырвались изо рта. Язык шевелился с трудом, спотыкаясь о зубы.
        Эдвин легко поднялся и тут же упал, уткнувшись носом в утоптанный земляной пол. Боли не чувствовалось, но руки и ноги вели себя так, как в то памятное ему утро после Аонгусовой ночи, когда он первый раз напился медовухи. Напиток был тягучий, тело - легким, как пушинка, а язык не слушался, болтал что-то сам по себе.
        Голова кружилась, перед глазами плясали тени, хохоча и шепча ему в уши всякую чушь. Бабка что-то говорила: во всяком случае, Эдвин видел, как губы ее шевелились, но ничего не понимал, и только с изумлением наблюдал за тем, как она то приближалась, то стремительно удалялась, размахивая руками, а полы ее дырявого плаща и длинные седые волосы плавали в воздухе подобно клочкам тумана.
        Старуха помогла ему подняться и потянула за собой. Эдвин отчаянно щурился и протирал глаза, стараясь разглядеть, куда он идет, но бесконечное круженье всего вокруг сильно мешало.
        Они шли куда-то в темноту. Эдвин постоянно спотыкался, ветки хлестали его по лицу, а голова трещала от шепотков, криков и взвизгиваний тысяч невидимых исбри. Духи заглядывали ему в глаза, дергали за рукава и надоедливо о чем-то вопрошали.
        Они легко подняли Эдвина и уложили на большую каменную плиту. Толстые стволы деревьев нависали со всех сторон, раскачивались в разные стороны, кивали друг другу, тянулись ветвями и невнятно разговаривали.
        Старуха скинула с себя одежду, оставшись совершенно нагой. Эдвин едва не засмеялся: все это казалось ему необычайно забавным. Женщина принялась кружиться вокруг него, а белые космы топорщились в разные стороны, делая ее голову похожей на огромный одуванчик. Эдвин с удивлением глядел по сторонам: затянув странную песню, деревья начали раскачиваться в такт ее движениям, и вдруг некоторые из них, самые небольшие и светлые, обратились в женские фигуры, тоже обнаженные и с развевающимися длинными волосами. Древние старухи и совсем юные девушки танцевали, хлопали в ладоши и бесконечно кружились так быстро, что Эдвину сделалось холодно от вихрей ветра, что они поднимали, а прямо над ним - Эдвин изумленно помотал головой - в иссиня-черном небе среди мириадов звезд загорелись одна, две… нет, целый десяток лун. Небесные светила вели хоровод в одну сторону, исбри - в другую. Их волосы сплелись в рой светлячков, а пальцы скользили по телу Эдвина. Даже деревья - он уже не понимал, что происходит, - бродили с места на место, скрипя сучьями и переступая корнями.
        Женщины танцевали все быстрее и быстрее, сжимаясь вокруг него в тесный круг и протягивая руки-ветви. В его груди нарастал страшный жар, а глазам делалось больно от дикого мелькания белых фигур. Цветной водоворот в голове Эдвина превратился в гигантскую воронку с пульсирующей в центре чернотой; его крутило и бросало из стороны в сторону, пока не засосало окончательно. Липкие волны объяли Эдвина со всех сторон, и он потерял сознание.

* * *
        - До ночи тебе надобно отсюда уйти, - сказала старуха, глянув через плечо.
        Эдвин сидел в хижине и за обе щеки уплетал вкуснейшую похлебку из молодой козлятины. Он был голоден до крайности: настолько, что съел уже целых две плошки, но никак не мог понять, наелся или нет. От раны у него остался лишь крохотный рубец, который совсем не болел и имел такой вид, будто зажил уже давно.
        Его спасительницу звали Керадина. Она снова возилась у очага, что-то помешивая в небольшой глиняной посудине, стоявшей на огне.
        - Конечно. - Эдвин с трудом проглотил последний кусок мяса. - Я не задержусь. Керадина, чем я могу отблагодарить тебя?
        Старуха усмехнулась.
        - Да ничем. Очень уж ты на моего муженька похож, когда тот совсем молодой был. Оттого, наверное, и не смогла тебя оставить, когда на берегу заприметила. Да и не гоню тебя вовсе, тут в другом дело. Крушинки на тебя глаз положили.
        - Кто?
        - Те девушки. Хоть ты и не в себе был, но заприметил их, наверное? Знаю, трудно парню от таких красавиц взгляд оторвать.
        Эдвин пожал плечами.
        - Не знаю. Совсем плохо у меня с головой было. А кто они? Это - исбри? Лесные? И как я могу отблагодарить их?
        - Сама уж как-нибудь с ними договорюсь. Они не жадные, и простым смертным часто просто так помогают. А бывает, что просто так и губят. Очень обидчивые. Так что ты уйти должен.
        - Не понимаю. Ежели они меня спасли, то зачем же теперь губить?
        Старуха поставила перед ним деревянную кружку с горько пахнущей жидкостью.
        - Пей. Этим совсем залечишься. А губить - нет, не смерти хотят. Я ж сказала: понравился ты им. Ежели мужчина им какой приглянется, то часто так бывает, что к себе его забирают. Танцуют, ласкают, а ихняя любовь ох какая сладкая. А одна из них на тебя глаз положила. Ясноокая такая, небольшого росточка.
        - Так они же духи, разве нет?
        Керадина хмыкнула.
        - Духи иль не духи - то нам не ведомо. Но раз их за разные мягкие места можно пощупать, конечно, когда они того хотят, так стало быть, не совсем духи.
        Эдвин слегка покраснел, понадеявшись, что в полумраке хижины бабка этого не разглядит.
        - Да, да. - Керадина кивнула. - И мало у кого силы находятся, чтобы от такого телесного наслаждения оторваться. Истончаются быстро. А крушинки потом новых себе ищут. Ищут - даже не то слово. Мужики для них вроде забавы. Залюбят до смерти - им в этом интерес.
        - Ничего, у меня силы найдутся. У меня уже другая девушка есть, Гвендилена.
        - Так если по своей воле от них уйдешь, то они тебе этого не простят. Но в другом еще беда. Как думаешь, когда крушинки тебя подлечили? Сколько времени прошло?
        Эдвин непонимающе мотнул головой.
        - Так прошлой ночью. Разве не так? Или я опять два дня кряду проспал?
        - То-то и оно. По ихним-то меркам так и есть, что прошлой ночью, всего-то несколько минут вокруг тебя свои танцы отплясывали. А здесь, в нашем-то мире, уж неделя прошла.
        Эдвин подскочил на месте.
        - Как?
        - Именно. - Старуха с серьезным видом кивнула. - И если какая из них тебя за собой утянет, то будет тебе на пару ночей счастье, и за это же время состаришься, а старый ты крушинкам без надобности. А на нашей-то земле - и тем более. Все, кого знаешь, помрут, и Гвендилену твою уж похоронить успеют. А та голубоглазая, помяни мое слово, непременно ночью за тобой явится. Я видела, какими она глазами на тебя смотрела. Даром что они говорить не умеют, шипят только.
        Эдвин вскочил.
        - Так я пойду сейчас.
        - Не торопись. Тебе всего-то надо - на ту сторону реки перебраться.
        - А там они уже силы не имеют?
        - Нет. Эти крушинки - местные. Далеко не ходят.
        Эдвин задумчиво почесал нос.
        - Удивительно: всю жизнь в Талейне прожил, там тоже чащоба вокруг, но ни разу о таких тварях не слышал.
        - Тс-с. - Керадина приложила палец к губам. - Не говори так. Исбри есть везде, все они слышат, и все они разные. Злые, добрые, полезные и вредные. Но здесь, сынок - особое место. Здесь - темный лес. Слыхал о таком?
        - Слыхал, но даже не думал… Матушка сказывала, что он вроде как даже ходить может, бродить с места на место.
        Старуха пожала плечами.
        - Наверное, может, но я такого не видела. Уж сколько лет здесь живу. А в древние времена, говорят, случалось. Но для этого что-то особенное надобно, такое, чтобы все жители лесные как одно целое поднялись. - Керадина усмехнулась. - А это ох как трудно сделать. Исбри - они как дети. Ссорятся постоянно, верещат. Но все равно лучше людей. Зависти в них нет, и тайных мыслей тоже.
        - А эти крушинки - как вы о них узнали? Как их вызываете? Или здесь, в лесу, места какие особые есть?
        Керадина не ответила. Она села на лавку и принялась штопать эдвинову рубаху. Длинная костяная игла летала в ее пальцах словно бабочка.
        Наконец она подняла голову.
        - Как вызываю - не скажу. Тебе это все равно без надобности, мужчин они слушать не будут. А узнала о них случайно. Мужа они моего от смерти спасли. - Старуха скривила рот. - Или не спасли, не знаю.
        - Как так?
        - Давным-давно бежали мы с ним от злых людей с самой Тэлейт. Река такая есть, далеко отсюда, знаешь? Злые люди очень сильно его ранили, и он уж одной ногой по ту сторону Глейра стоял. А крушинки сказали, что спасут, но только если я его им отдам. Я и согласилась.
        - Согласились? - пораженно переспросил Эдвин.
        - А как иначе? Все равно помер бы наверняка, а так бы я жизнь любимому спасла. Хоть и ненадолго - но я ж не знала тогда, что совсем ненадолго.
        - И что же дальше?
        - Не получилось у них. Не смогли - слишком рана серьезная да несвежая была. И тогда обратили они его в сторха.
        - В кого?
        - В сторха. Люди таких от деревьев не отличают. Но я его чувствую. Он иногда говорит со мной и ветви протягивает.
        Эдвин покачал головой.
        - Ужас, - пробормотал он, - даже и не знаю, лучше ли это, чем смерть.
        - И я не знаю, - сказала Керадина. - Но у крушинок со мной уговор был, и так получилось, что свою часть они не выполнили. Теперь они вроде как мне должны.
        Эдвин задумался.
        - А меня… они тоже забрать хотят?
        - Хотят. - Старуха усмехнулась. - Но не получат. Обойдутся. И все - хватит болтать попусту. Скажи лучше - куда собираешься направиться?
        Эдвин пожал плечами. Наверное, куда-то на север.
        Хижина Керадины стояла в полутора милях ниже по течению реки от того места, где Эдвин упал в воду. Сама старушка в тот момент собирала траву на окраине леса, совсем недалеко от моста, но солдат, что были в деревне, она не видела и ничего о них не знала. По ее словам, здешние жители покинули свои дома уже около месяца назад, сразу после того, как с запада донеслись известия о надвигающейся войне. Эта деревня, называвшаяся Хаврен, располагалась на самой окраине владений графа Деверо, и в случае нападения крестьянам никто бы не помог. Вот и собрались они и отправились все скопом к ближайшему замку. Солдаты, заявившиеся в Хаврен, как думала Керадина, скорее всего, не из этих мест, чужаки.
        - Потому как, - размышляла она вслух, - жители давно уже ушли, и наверняка с позволения господина. Стало быть, он должен знать, что в деревне уж нет никого, и народ спасать не надо. Получается, что то были чужие разведчики, - закончила она. А может, и вовсе гладды, и в таком случае они могли увезти Гвендилену куда угодно. Если только хуже чего с твоей подружкой не случилось, читалось в глазах старухи, но вслух она этого не говорила и лишь с сочувствием поглядывала на Эдвина.
        - На север, - повторил он вслух. - На юге ведь война идет, стало быть, те люди наверняка из далеких мест пришли.
        - Здесь - не идет, - отрезала старуха, - здесь - Темный лес. Те, с кем люди воюют, сюда соваться не будут. Тут у них врагов нет.
        - Почему? И с кем воюют? Вы знаете? А то народ такое рассказывает…
        - Знаю только то, что мои друзья поведали.
        Керадина помолчала немного, собирая котомку. Она положила туда несколько кусков вяленого мяса, небольшую кожаную бутыль и кремень с кресалом. Чуть поколебавшись, протянула Эдвину нож с тускло поблескивавшим лезвием почти в локоть длиной. Эдвин взвесил его на пальцах. Нож был очень хорош - наверное, лучший из тех, что имелись у старушки, и, наверное, единственный железный.
        - Это дорогой подарок, - нерешительно произнес он, - я не могу…
        Керадина только махнула рукой.
        - Бери, пригодится.
        По ее словам выходило, что вовсе не разные лесные твари повинны в этой войне, а сами люди. Давным-давно, рассказывала старуха, все эти земли были безлюдны. Безлюдны, но не безжизненны. Много разного зверья обреталось в этих местах и, кроме прочего - Дети деревьев, не животные, но и не человеки. Они жили в мире и согласии с лесом, брали только то, что нужно, а прочие их не трогали, ибо Дети выполняли великую задачу - сторожили Хронош’гарр - дверь в темный мир.
        - Но вот пришли люди, - продолжала Керадина, - и Дети их впустили. А что, решили они, земля большая, пустоши и горы не заняты - пусть живут. Но король Корнваллисский отплатил им неблагодарностью: украл и открыл Хронош’гарр, чтобы победить своих врагов. И с тех пор черные силы поселились в лесах, одинаково лютые и к Детям, и к роду человеческому…
        - Не понимаю, - сказал Эдвин, - отчего же тогда люди воюют с этими Детьми?
        Тем временем солнце уже совершило бoльшую часть своего дневного пути. Вслед за Керадиной Эдвин вышел из хижины. Старушка сказала, что доведет его до моста; на удивление, двигалась она очень быстро, с проворством взбираясь на пригорки.
        - Не могу сказать. - Она пожала плечами. - Но так думаю, что не может же король себя виновным признать. Вот и считает народ, что это Дети злобных тварей выпустили, чтобы род людской изничтожить.
        - Как-то все путано…
        Керадина усмехнулась.
        - А как иначе? Там, где человек со своим убогим умишком появляется, рано или поздно все наперекосяк идти начинает.
        - А вы сами… видели этих самых Детей?
        - Ни разу. Ежели не захотят они, чтобы мы их увидели, то и не заметишь никогда. Сказывают о них разное: что огромные они и клыкастые, с кожей зеленой, но я не особо этим россказням верю. Можно подумать, много кто с ними встречался. Знаю одно: людишек теперь они не слишком жалуют. Как и те чудища, что нынче повсюду расплодились…
        Старушка остановилась на небольшой возвышенности; деревня Хаврен, без всяких признаков жизни, была, как на ладони, а до моста оставалось не больше трех сотен шагов.
        - Так что будь осторожен, - закончила она, - по лесам без надобности не шастай, а ежели случится, то первым враждебности не проявляй. Но будь наготове: тот, кто враг, сам нападет. И богов не забывай, они помогут.
        Не попрощавшись, старуха повернулась и так же проворно принялась спускаться с холма. Эдвин задумчиво смотрел ей в спину.
        - Богов… - пробормотал он, - богов. Керадина, постой! Каких богов-то?
        Она что-то крикнула ему в ответ, но налетевший порыв ветра унес слова в сторону. Эдвин еще немного потоптался на месте, вздохнул и решительно направился к мосту.

* * *
        Деревня хоть и меньше Талейна, но чище и явно побогаче, решил Эдвин.
        Полтора-два десятка домиков с белеными стенами без особого порядка стояли вдоль дороги, уводившей на северо-восток, дальше от реки. Называлась она Апенраде, как сообщила ему старуха, и была одной из самых длинных в Корнваллисе. По эту сторону Срединных гор Эдвин никогда не хаживал, и сейчас с интересом крутил головой - так здесь было тихо и умиротворенно. Удивительно, думал он: до Талейна отсюда всего-то четыре, от силы - пять дней ходу, а выглядит все вокруг так, словно он в одночасье попал на один из тех покрытых зеленью островов в море Арит. По крайней мере, Эдвин именно так представлял себе места, что ему описывал отец, рассказывая о своих дальних путешествиях.
        Перед каждым домом располагалась утоптанная площадка, укрытая сверху зарослями белого и темного винограда; здесь стояли аккуратно сработанные столики и лавки. Наверное, подумал Эдвин, у местных жителей в обычае сидеть по вечерам семьями или с соседями, пить вино или наливки, и разговоры разговаривать. А в садиках росли инжир, гранаты и оливы, иногда очень старые, с корявыми стволами, будто сплетенными из сотен окаменевших сухожилий. Единственное, чего он тут не видел, так это высоких деревьев с раскидистыми листьями и сочными желтыми плодами, по словам отца, во множестве произраставших в южных портовых городах - их названия Эдвин не запомнил. И все это составляло разительный контраст с лесами и неуютными вересковыми пустошами западной части королевства.
        Дома были заколочены - все, кроме трех-четырех. Двери болтались на кожаных петлях; по-видимому, те солдаты просто выбили их - может, в надежде на поживу, а скорее, чтобы расположиться на ночлег. Эдвин заглянул внутрь, но не нашел ни съестного, ни оружия: местные жители собирались не спеша и забрали с собой все ценное.
        Без особой надежды Эдвин принялся осматриваться, стараясь в лучах заходящего солнца разглядеть на сухой земле следы событий недельной давности. И нашел. В нескольких десятках шагов от моста, возле одного из домов валялась тряпка. Бывшая некогда женским платьем, грязная и разорванная в клочья, с обрывком веревочки, скреплявшим большую прореху на груди.
        Эдвин опустился на землю, едва сдерживая дрожь в коленях. Потом вскочил и рысью понесся по деревне, боясь увидеть страшное.
        Остановился, переводя дух. Никого и ничего, ни живых, ни мертвых. Он немного подумал и вернулся к месту находки. Времени с того дня, как его разлучили с Гвендиленой, прошло уже достаточно много, но, слава богам, ни дождей, ни сильных ветров, похоже, не случилось. В нескольких местах Эдвин обнаружил довольно отчетливые следы солдатских сапог. Судя по всему, отряд этих разведчиков был не особенно многочислен; на это указывало и то, что для ночевки им хватило всего четыре хижины.
        Вот! Эдвин внимательно всмотрелся в землю, разглядывая отпечаток босой женской ноги. Недалеко нашелся еще один, и еще, но большинство следов были затоптаны наемниками. Юноша перевел дух. Гвендилену оставили в живых и, похоже, повели куда-то, поместив между солдат. След от правого сапога одного из них был явно короче левого: как будто у него пальцев на ноге не хватало, и обувь подогнали по размеру.
        Торопясь поспеть до наступления темноты, Эдвин шел скорым шагом, лишь мельком поглядывая на землю, чтобы убедиться, что не сбился с пути. В небольшой лощине за пригорком он увидел многочисленные следы лошадей, а человеческие один за другим пропали.
        Эд разочарованно вздохнул. С одной стороны, отпечатки подков видно лучше, но с другой - до этого момента в нем слабо теплилась надежда на то, что, он сумеет догнать похитителей, если поторопится. Эдвин почти побежал, лишь время от времени сверяясь со следами, и всячески гоня от себя мысль, что в каком-нибудь месте они смешаются с другими.
        Увы, так и произошло. Милях в трех от Хаврена он вышел на плотно утоптанную дорогу, ведущую с запада на восток. С десятками, да что там - сотнями отпечатков лошадиных подков, старых и новых. Кроме того, здесь совсем недавно прошел купеческий караван или, учитывая военное время, скорее большой отряд солдат с телегами.
        Солнце тем временем уже коснулось вершин Срединных гор. Без особой надежды оглядевшись напоследок, Эдвин двинулся обратно в деревню: там можно переночевать, ничего не опасаясь, а наутро - кто знает? - может, ему даже удастся обнаружить что-нибудь новое, что сейчас ускользнуло от его торопливого взора.
        Он добрел до Хаврена уже затемно, под назойливое стрекотание невидимых полевых сверчков. Здесь по-прежнему было пустынно. Недолго думая, Эдвин забрался в один из открытых домов, где заприметил довольно широкий топчан с соломенным тюфяком.
        В доме стояла самая настоящая печь. Прикрыв вход сорванной с петель дверью, он принялся разжигать очаг: вместе с несколькими кусками вяленого мяса, что Керадина положила ему в мешок, он обнаружил там аппетитно пахнущий ломтик соленого бекона, и сейчас уже глотал слюнки, представляя слегка поджаренное на огне лакомство.
        На дне котомки нашлось еще кое-что. Эдвин извлек наружу тот самый арбалетный болт, который некоторое время назад чуть не отправил его на тот свет. Достал - и задумался, взвешивая его на ладони, и даже забыв про бекон.
        В Талейне у нескольких сельчан имелись арбалеты. Держали их для охоты на крупную дичь, а наконечники стрел были долотовидные, или, реже, в виде полумесяца. Имелись и другие, тупые, для птиц и мелких животных; они глушили жертву силой удара. Этот же болт был совсем другой. Боевой, длиной не более полулоктя, с граненым острием. Наверное, для того, чтобы пробивать кольчугу, решил Эдвин.
        Но он размышлял о другом. Понятно, что воины будут пользоваться несколько иным оружием, чем деревенские жители, и тупые болты им без надобности. И форм у наконечников не меньше, чем самих кузнецов, хотя именно таких, в виде четырехгранного шипа, он раньше не встречал. Но Эдвин много раз с мальчишеским вниманием разглядывал оружие герцогских наемников, когда тем случалось наезжать в Талейн, и сейчас не мог не заметить явного отличия их стрел от той, что он держал в руках.
        Все стрелы, что он видел до того, были черешковыми: их наконечники крепили в расщепленных древках, обматывая место крепления шнуром. Этот же наконечник со стороны, противоположной острию, выковали в виде металлической трубки, в которую и вставили древко.
        Это - хороший кузнец, решил, наконец, Эдвин. Уж точно не доморощенный деревенский ремесленник, чьих умений хватает лишь на топоры да подковы. Такую штуку не всякий смастерит. И родом этот кузнец из тех мест, где железа явно больше, чем в герцогстве Беркли. Может, из города, или какого-нибудь большого замка.
        Эдвин поднес стрелу к самому огню, повертел во все стороны, внимательно разглядывая в надежде обнаружить что-нибудь еще, но через несколько минут со вздохом отложил ее в сторону. Ничего, похожего на клеймо, он не нашел. Да и кто ставит клейма на арбалетные стрелы? Хотя, как рассказывали герцогские наемники, у короля разве что подошвы сапог без отметин. А так и на его мече, и на щите, бляхах на кожаном камзоле и, наверное, даже на стрелах значились две царственные буквы
«I.L.» - Идрис Леолин.
        Но этот-то наконечник явно не королевский, хоть и мастерски сработан. Ну что же, подумал юноша, это неплохо. Может, и удастся ему найти места, где кузнецы не жалеют металла на граненые болты. А там неподалеку, наверное, обнаружится и тот человек с покалеченной ногой.
        Перекусив на скорую руку, Эдвин улегся спать.
        Наутро, дойдя до той самой тропы, он решительно повернул на восток, лишь мельком глянув в противоположную сторону. Где-то там остались Талейн, его отец и маленькая сестричка. На запад простирались владения его Высочества Эдана Заячьей Лапы, а эта стрела - явно не из тех мест.
        Глава 7
        Братья
        - Глаза б мои не смотрели… И всю эту мишуру мы должны из собственного кармана оплачивать… Тут одной золотой парчи на тридцать гиней, синей - на шесть, подсвечники серебряные - ну, скажи, на кой дьявол целых две дюжины? Мускуса и амбры только на шестьдесят марок…
        - Не обеднеем мы от этого.
        - Да не том я говорю… Раньше двенадцать эорлинов гроб несли, благородно, по зову сердца и положению, а нынче - дожили! - мужланы, да еще за такие деньги, за которые весь Лонхенбург можно с места на место перетащить… Раза два, туда и обратно, да. Соленосам плата - сплошное разорение и позорище. Дед сейчас, небось, в гробу переворачивается…
        - Ишь ты, как благородство-то из тебя поперло… Хватит уже зудеть.
        - С чего бы хватит? Думаешь, мне денег жалко? Хотя да - на эту дребедень жалко. По обычаю надо было хоронить. На эль - не жалко, на баранов на вертелах и девок - тоже не жалко, а это все - пустые траты, и над древними законами надругательство. А народ вокруг - глянь, как пялится. Помяни мое слово, аукнется нам все это. Старые боги не будут просто так на такое оскорбление смотреть. Это все Хэвейда штучки: заморочил отцу голову всякими выдумками, а мы теперь расхлебывай. Ведь после похорон весь этот скарб ему отойдет. Я б лучше в могилу все сложил, как предки делали, а этому прохиндею золото отдавать - увольте.
        - Элла, заткнись уже. Ты сам точь-в-точь, как старый дед - ноешь по поводу и без повода. Сам же богохульствуешь… Отец этот порядок установил, его и надлежит придерживаться.
        - Да пусть уже Вил этот порядок заберет со всеми потрохами! А ты, Сигеберт - глупец, вата вместо мозгов, смотришь в рот какому-то чернокнижнику, вместо того, чтобы самому подумать… Что за мерзость… На кой же черт его пять недель там держать…
        Элла прикрыл нос широким рукавом. На вид ему было не больше двадцати двух-двадцати трех лет, однако брезгливо изогнутый рот и набрякшие веки как будто принадлежали человеку вдвое его старше. Темные глаза смотрели хмуро и пронзительно; длинные волосы цвета воронова крыла облепили худые скулы, намокнув под мелким моросящим дождем.
        Его стан обтягивал длинный, до колен, черный кафтан, расшитый серебром, из-под которого выглядывала ослепительно белая рубаха; на тонком поясе висел кинжал в богато разукрашенных ножнах; жемчужно-серые льняные штаны, длинные и узкие, сшитые по последней моде, были аккуратно заправлены в мягкие сапоги оленьей кожи.
        Сигеберт искоса взглянул на брата; внешне тот был полной его противоположностью. Сигберт, широкоплечий красавец с вьющимися светлыми волосами перерос Эллу почти на голову.
        - А затем держать, чтобы народ со всего королевства смог собраться. И вони не будет никакой, нечего кривляться. Он уж набальзамирован.
        Дождь плотной серой пеленой висел над Лонхенбургом. Небольшая площадь перед часовней святого Этельберта была заполнена народом, но еще больше людей толпилось поодаль за каменной оградой, перешептываясь, и во все глаза разглядывая светлейших графов и герцогов, что маленькими группами стояли перед стершимися от времени ступенями, ведущими внутрь.
        Часовня, очень старая, по форме напоминала гигантский куб с полусферой наверху. Камни ее стен были настолько велики, что оставалось только удивляться, каким образом строителям удалось водрузить их друг на друга; на некоторых из них еще можно виднелись грубо стесанные остатки древних барельефов.
        Огромные двустворчатые двери наконец с громким скрипом распахнулись, и на пороге показался Великий магистр Ордена Вопрошающих Хэвейд, высокий старик с жестким лицом. Позади него правильным треугольником шли несколько монахов в фиолетовых одеждах.
        - Тьфу, нечисть, - буркнул Элла.
        Сигеберт дернул его за рукав.
        - Слушай, хоть сейчас сдержись. Благочиние не нарушай.
        Элла набрал в грудь воздуха, намереваясь что-то сказать, но, в конце концов, ограничился раздраженным фырканьем. Глянув на приближающуюся группу, оба брата, как по команде, опустились на колени. Их примеру тут же последовали все присутствующие.
        Площадь перед часовней была замощена, но дождь, ливший беспрерывно уже с прошлого вечера, сделал свое дело: мутные потоки воды текли по земле, без всякого почтения облепляя грязью расшитые золотом плащи.
        За монахами двое мужчин несли большой мраморный ларец, в котором покоилось сердце усопшего - его Величества Идриса Леолина, последнего короля всея Корнваллиса, герцога Когара и Эервен, маркграфа Беруина, графа Арно и Кловиса, барона Глоу, и прочая и прочая.
        Ларец был очень велик и тяжел, с четырьмя ручками; напряженно сжатые рты носильщиков выдавали, что его вес дается им с трудом. Поравнявшись с Сигебертом, они остановились.
        - Пойдем, - шепнул тот Элле.
        Они поднялись с колен и взялись за ручки, кивнув в качестве приветствия.
        - Беорн, брат…
        - Теодрик, брат…
        Те наклонили головы в ответ.
        - Сигеберт, Элла…
        Ухватив ручки поудобнее - они сразу стали мокрыми от дождя, - все четверо встали в ожидании.
        Из дверей часовни показалась процессия.
        Двадцать четыре члена гильдии соленосов, одетые, как на подбор, в черные платья, с серебряными цепями на груди, несли гигантский помост с балдахином, на котором покоилось тело короля. Идрис Леолин был крупным мужчиной: тяжелая золоченая ткань бугром топорщилась на его животе.
        - Вперед! - негромко скомандовал один из монахов.
        Высокородные гости поднялись с колен и без особого порядка выстроились за помостом.
        За воротами их уже ждали. Толпа подалась, пропуская господ.
        На одну телегу, с четырьмя лошадьми, надлежало погрузить ларец, на другую, большую и обитую черным бархатом, тело усопшего. В нее впрягли шесть лошадей под ниспадающими до земли накидками; у животных виднелись лишь глаза.
        Монахи тем временем разбрелись в стороны, кланяясь и полушепотом поясняя присутствующим дальнейший порядок церемонии.
        - Сейчас идем в храм Равновесия, - бормотали они, - там отпевание, принесение даров и отрешение от жезлов. Похоронная церемония наутро, сразу с восходом. Идем пешком, завтра можно будет верхом ехать. Просьба не опаздывать…

* * *
        Братья шли рядом, не разговаривая и лишь изредка поглядывая по сторонам. Народа вдоль дороги, по которой двигалась процессия, осталось не особенно много: весь тот люд, что толпился возле часовни святого Этельберта, ожидая выноса тела, сейчас бегом ринулся в храм Равновесия в надежде перед началом службы занять места получше.
        Элла хмуро покусывал губу. Дождь до нитки промочил его роскошное шитое серебром блио, и он едва сдержался, чтобы не за что обругать несчастного мальчишку, который, подскочив к своему господину, услужливо накинул плащ тому на плечи.
        Его братья, похоже, дождь не замечали вообще.
        Всех их на свет произвели разные жены Идриса Леолина.
        Теодрик был старшим - грузным мужчиной лет около тридцати, больше прочих похожим на отца, с полным одутловатым лицом и курчавой рыжей бородой. От него и сейчас несло пивом и луком, и даже дождь оказался не в состоянии перебить этот запах. Фамилии его матери никто не знал - да этой фамилии, похоже, она никогда и не имела. Идрис зачал своего первенца в бане, сделав подарок одной из тех девок, что мыли, чистили и ублажали короля во время омовения. Звали ее Айфе, и она была дочерью какого-то безымянного мыловара - тоненькой голубоглазой девчушкой, с трудом носившей свой огромный живот. Ее никто и не помнил - настолько тихо и незаметно она жила где-то на задворках царских покоев, робко поглядывая на его Величество, когда ей случалось попасться тому на глаза. А потом и вовсе пропала - когда Идрис взошел на трон, и возникла надобность подобрать ему невесту богатую и с происхождением. В один день покои Айфе освободились, а саму ее посадили в повозку и отправили с глаз долой в один из дальних монастырей.
        Следующая избранница короля, подарившая ему Беорна, прожила недолго. Кордейла была единственной дочерью и наследницей Пеббы, Великого Восточного герцога, и лишь это обстоятельство заставило молодого короля скрепя сердце согласиться на брак. Кордейла не только обладала мелким крысиным личиком, но еще отличалась нравом сварливым и раздражительным, не говоря уже о том, что по возрасту годилась своему супругу в тетки. И была, как говорили, жуткой ревнивицей. Она закатывала мужу страшные скандалы каждый раз, когда замечала его заинтересованный взгляд, брошенный в сторону какой-нибудь смазливой девицы. Однако ж земли, доставшиеся ей в наследство, того стоили: владения Пеббы Пенардина простирались на север от королевских почти на сотню миль, захватывая графства Морвэн, Эри и Корнин, множество баронств и крупных портовых городов на восточном побережье Корнваллиса.
        Кордейла умерла ровнехонько через девять месяцев, промучившись от страшных болей больше полутора суток. Внутри нее что-то порвалось, и кровь хлынула таким потоком, что Идрис даже подивился, откуда ее столько в его тщедушной женушке. Зато наследник уродился на славу: крупный, розовощекий малыш с пушком на голове. Таким Беорн и вырос: веселым, здоровенным парнем с вьющимися волосами и широкой добродушной улыбкой.
        После смерти Кордейлы Идрис больше не женился - во всяком случае, по новому обычаю, как настаивал Великий магистр Хэвейд. Насколько Элла знал, монах появился при дворе примерно в это самое время, полностью завладев вниманием короля. Идрис был еще молод и строен, и идеи, которые Хэвейд вдалбливал ему в голову, показались государю интересными и полезными.
        Один король - одна вера, толковал хитрый старикан.
        - Ведь отчего так получается, - говорил Хэвейд, - что король-то в Корнваллисе есть, а власти у него - только на свои владения? И Эдан Заячья Лапа, и Пебба, и Хильдеберт из Анга, и Лотар Этайнский, и еще добрый десяток других светлейших герцогов чувствуют себя полными господами в своих землях. А государь всея Корнваллиса лишь корону на голове носит, и даже права судить их споры не имеет.
        - А оттого, - продолжал он, - что каждый из них, ничтоже сумняшеся, полагает, что ведет свой род от одного из древних богов, и сам черт ему не брат. Но давно уж доказано, что лишь великий судия Аир - единственный подлинный создатель миров и отец всего сущего, и направляет он течение событий посредством двух своих сыновей-братьев, Инэ и Телара, из самого себя им созданных. За морем Арит все признали всемогущество Аира, и короли в своих государствах правят самовластно, опираясь на авторитет единой веры, а все прочие склоняются перед их властью.

«Тра-ля-ля, тра-ля-ля», - мысленно пропел Элла. Скользкий старикан.
        Конечно, резон-то в словах Хэвейда имелся, да только вера должна быть подкреплена силой. В этом Элла был убежден. А пока складывалось так, что только Орден Вопрошающих богател и распухал за счет королевских подаяний, обрастал монастырями, замками и, что опаснее - наемными солдатами. Вместо одного короля получили двух, а вместо десяти герцогов - одиннадцать, причем самый хитрый и коварный из них сидел в самом центре королевских владений и обладал властью и влиянием куда большими, чем монарх. А сам король, близорукий и недалекий, не видел или не желал видеть, как его земли и деньги утекают в казну Ордена.
        Мои братья доверчивы и наивны, как дети, раздраженно подумал Элла.
        Кто управлял государством в течение этих пяти недель, пока тело усопшего невесть зачем лежало в часовне? В часовне, со стен которой предусмотрительно сбили и соскребли изображения древних богов? Кто собирал налоги, десятины и вершил суд? Они даже не дают себе труда подумать. Хэвейд, конечно. Взвалил на себя тяжкое бремя, так сказать. А братья просто хлопают глазами и плывут по течению.
        И дальше будет только хуже.
        По словам Хэвейда, Идрис Леолин перед смертью написал завещание, и это обстоятельство Эллу слегка беспокоило. Даже не слегка, признался он самому себе, чего уж душой кривить. За одно это новшество Хэвейда следовало бы отправить на дыбу. Королю наследует сын, если он один, а если несколько - все наследство делится между ними. Так заведено со времен каменного короля Мередидда Уриена, первого из их рода. Конечно, за три с половиной века, что существует Корнваллис, не раз бывало, что в стране появлялось два, три, а то и четыре короля, но только один из них был старшим, и рано или поздно все земли вновь собирались под его властью, окрепнувшей и разбогатевшей за счет войн и браков. Последний раз, насколько знал Элла, такое случилось всего-то полста лет тому назад, когда между собой невесть из-за чего перегрызлись сыновья короля Лотара, и говорят, в этом были повинны их жены. Ну и что же? Прошло немного времени, и государство вновь воссоединилось. Это - обычай, хотя и не закрепленный в законе, а все, что не закреплено в законе, Хэвейд переиначивал себе на пользу.
        О содержании завещания пока можно было только догадываться. И Элла догадывался. Он украдкой взглянул на своего брата - вот где собака-то зарыта. Вот он - Сигеберт, любимчик покойного короля и самый способный ученик Великого магистра.
        После Кордейлы Пенардин у Идриса сменилось еще три или четыре жены. Или шесть, или восемь - тех, которые достаточно долго жили при дворе и делили с ним ложе. Хэвейд настаивал на том, чтобы король вступил в брак сообразно новому порядку: в церкви, при свечах и под пение служек, но в этом Леолин оказался несгибаем. Что он, каждую бабу должен к алтарю вести перед тем, как она ноги раздвинет? Или после того? Увольте. Главное - монаршая кровь, говорил он, а потом из отпрысков моих уж можно будет выбрать наиболее достойного. Какая разница, которая из них принесет мне доброго наследника? Так отцами установлено, и так при мне будет, заключал он, пьяно посмеиваясь, а дети мои пусть сами за себя решают.
        Сигеберт был сыном Лиэннон, которую Элла до сих пор смутно помнил. Высокая, статная женщина с вызывающе пухлой грудью и озорным взглядом слегка прищуренных глаз. Родом она была вроде из Фергусов Айдгермарских, во всяком случае, так утверждала она сама, но для Идриса это не имело никакого значения. По какой надобности она оказалась во дворце, никто не знал, но ее беззаботный нрав и роскошные формы быстро протоптали ей тропинку в кровать короля. Она родила ему сына и двух дочерей, Айлин и Беатрис, а потом сгинула в одночасье от чумы.
        Король переживал страшно, пил запоем. Лиэннон осталась самой большой его любовью, хотя еще при ее жизни это не мешало ему время от времени развлекаться с другими женщинами - знатными или из дворни. Идрис был не особенно разборчив. От одной из них, двумя годами позже Сигеберта, на свет появился Элла.
        Своего младшего сына Идрис Леолин всерьез не воспринимал. Старший, Теодрик - тот был первенцем, похожим на отца, как отражение в зеркале: такой же большой и рыхлый, с удовольствием составлявший ему компанию на охоте или в попойке. Беорн - на первый взгляд туповат, но добродушен и послушен. Надо призвать к ответу какого-нибудь мелкого барона за то, что тот ополченцев не по норме прислал, или за тридевять земель в Корнавон съездить, там налогов недобор, или еще куда по мелочи - пожалуйста. Беорн к каждому поручению относился так, как будто от этого зависело спасение его души. Правда, получалось все у него почти всегда наперекосяк, но отец его послушание ценил. Сигеберт - ну, это отдельный разговор. Высокий красавчик с копной светлых волос, как у его любимой Лиэннон, правильный и благородный. Старый король довольно покачивал головой, слушая, как Сигеберт рассуждает о новой вере - проще и понятнее, чем сам Хэвейд, и откровенно любовался сыном, когда тот на поле брани, привстав на стременах, выхватывал сверкающий меч.
        Сигеберта отличала только одна слабость - женщины (а у всех женщин, кажется, тоже была только одна слабость - Сигеберт, отметил про себя Элла), но Идрис лишь усмехался, когда узнавал про очередную зазнобу своего любимчика, видя в нем продолжение самого себя. Однако и при этом Сигеберт умудрялся вести себя правильно - он никогда не опускался до прислуги, и ни одна из тех смазливых девиц, что побывали у него в постели, надолго там не задерживалась. Супруга должна быть одна, считал он, не столько по личным соображениям, сколько исходя из пользы королевства. А достойной претендентки на роль супруги он пока себе не нашел.
        Элла же вырос белой вороной в компании своих братьев. Хм, белой… Он мысленно фыркнул. Невысок, черен и всегда себе на уме. Отец слишком многое делал неправильно, и он, Элла, по собственному скромному мнению, стал бы куда лучшим правителем для этой страны. Беда в том, что его суждения в большинстве случаев расходились с мнением самого короля и старших братьев, которые только отмахивались от глупостей, которые нес этот хмурый недоросток. Эллу дико раздражало, что отец постоянно ставит Сигеберта ему в пример, даже в том, что касается женского пола, и намеренно начал поступать по-другому, не делая никаких различий между служанками и мелкими дворяночками.
        Последняя, кстати, была ничего. Агнес, побочная дочка какого-то мелкого сира из Рудлана, молоденькая и горячая. Но уже на следующее утро Элла вышвырнул ее из своих покоев, наградив парой оплеух - за то, что та коровьими глазами пялилась на Сигеберта, который в это время показался во дворе.
        Дождь между тем кончился, и выглянувшее из-за туч солнце стало заметно припекать. Элла небрежным движением скинул плащ с плеч, не озаботившись посмотреть, поймал ли его мальчишка, как его там - Глойн, что ли? Ежели не поймал - пусть пеняет на самого себя.
        Впереди, в полумиле от процессии, показались бревенчатые стены Лонхенбурга.

* * *
        Лонхенбург был молодым городом. Молодым и старым одновременно.
        Еще во времена Первого королевства Эдгар Длинная Шея заложил здесь замок, о существовании которого напоминали только огромные замшелые валуны, лежащие в основании нынешнего Лонливена.
        Потом случилась Война Цветов - почему она получила такое странное название, Элла так и не разобрался. Людские племена, незадолго до того переселившиеся на эти благодатные земли, схлестнулись не на жизнь, а на смерть - остров Корнваллис показался им слишком маленьким для того, чтобы жить в мире. И Длинная Шея проиграл. Бывшие его соратники разорвали королевство на части, оставив Эдгару развалины его дома и, как признание его заслуг, корону.
        Дважды замок пытались отстроить заново. Место было прекрасное: на высоких берегах полноводной Тэлейт, что неторопливо несла изумрудные волны к морю Арит, среди дубовых и грабовых лесов. Главное же, если отбросить все эти красивости в сторону, заключалось вот в чем (тут Элла усмехнулся): тот, кто владеет Лонливеном, владеет Северным трактом, единственной удобной дорогой, что связывала части королевства. Конечно, имелись и другие пути с юга на север - морем, или через Срединные горы, но жители Корнваллиса море не жаловали, а горы были слишком высоки и труднопроходимы. Старая дорога через Дубренский лес пользовалась дурной славой: во время войны Трех Королей там пропала сгинув без следа, целая армия, четыре тысячи всадников и пехоты, которых король Модред Эдгариддин неосмотрительно повел прямо через чащу.
        Именно поэтому могущественные лорды старались разрушить Лонливен с таким же упорством, с каким короли его отстраивали.
        И однажды чаша весов склонилась в другую сторону. Великий Мередидд Уриен, Собиратель королевства, нанес жестокое поражение своим противникам. Случилось это во время так называемой Войны Теней - еще одно название, которому Элла не мог найти объяснения.
        В отличие от Теодрика и Беорна Элла умел читать и писать. Его старшие братья пошли в отца, а Идрис Леолин всегда с насмешкой воспринимал тягу Эллы к книгам. Идрис свято верил, что сие ненужная трата времени, ибо «короли грамотны от рождения», в смысле, с пеленок знают все то, что могли бы узнать, овладев грамотой.
        Элла в словах отца сомневался, хотя даже книги не всегда давали ответ на интересующие его вопросы. Как, например, в случае с Войной Теней. В Лонливене имелась библиотека, старая и очень богатая - не меньше двух дюжин фолиантов. Многие из них короли отняли у непокорных вассалов, и в том числе - толстенный манускрипт с полустершимся тиснением на красной коже: «История правления каменного короля Мередидда Уриена». Элла прочитал его весь. Там все было расписано почти по дням, изложено четко и понятно, кроме одного: безымянный автор начинал путаться и впадал в образность и велеречивость, когда требовалось рассказать о том, как Мередидд победил своих врагов, и каким образом монаршая власть, бывшая до этого любимым мальчиком для битья, внезапно окрепла и встала на ноги.
        - Чего тут думать-то? - Идрис Леолин только пожал плечами, когда Элла, еще будучи мальчишкой, задал ему этот вопрос. - Все просто: он был великим воином, и недруги склонились перед мощью его меча. Ибо правда, сын мой - она в силе.
        Его Величество в тот момент изволили кушать. Он сидел, развалясь, на огромном деревянном кресле, покрытом затейливой резьбой, и, рыгая, обгладывал свиную ногу. Убедившись, что на кости не осталось и клочка мяса, Идрис запустил ею в юношу-раба, который, опустив очи долу, с видом безнадежной покорности стоял чуть поодаль. Тот еле слышно охнул: кость попала прямо ему в голову.
        - Так что оставь ты все эти книжки монахам, - произнес король, вытерев рот рукавом и вновь взглянув на Эллу, - это их хлеб, и это они должны писать истории славных царствований и наших побед. А ты только попусту тратишь время, вороша кости покойников. Эти книжки - не для тебя, сын мой, они - для простолюдинов, которые должны свято веровать в непогрешимость своего короля. Озаботился бы ты лучше тем, чтобы о тебе нашлось, что написать. И запомни: не напишут ничего хорошего, пока ты не раздавишь своих врагов. Прав всегда только победитель, и только истина исходит с его языка.
        Последнее из сказанного Элла запомнил и намотал на ус, но это, впрочем, не убедило его в достоверности слов о мощи мередиддова меча: ведь в течение предыдущих лет правления каменного короля его воинские таланты никак не проявлялись. Но вдруг вспыхнула Война Теней, и за пару месяцев непокорные сиры Корнваллиса были либо уничтожены, либо склонили свои головы, признав могущество своего государя.
        Впрочем, ненадолго. После смерти Мередидда, правившего очень недолго, на престол взошел его старший сын Ллойн, и тому хватило разумения лишь на то, чтобы за несколько лет расшатать здание, построенное его отцом. Каждый из его шести братьев получил огромный кусок земли и титул герцога, а четырех сестер он выдал замуж за потомков первых корнваллисских князей - всех с хорошим приданым. И история началась по новой. Королевство оказалось раздроблено, и король, хотя и считался с тех пор признанным сюзереном, стал править с молчаливого согласия остальных властителей, являясь всего лишь первым среди равных.
        Ллойн Длиннобородый возобновил строительство королевского замка. По замыслу Эдгара Длинная Шея, его основателя, Лонливен должен был стать самой величественной и неприступной крепостью Корнваллиса, о чем свидетельствовали гигантские по размерам валуны, заложенные в его основание. Увы, собственных возможностей Ллойна и отпущенного ему богами времени хватило лишь на постройку каменного донжона - действительно величественного и очень большого. Он стоял на вершине обрывистого холма в излучине Тэлейт, и виднелся издалека: четырехугольная в сечении башня не меньше ста футов высотой и длиной каждой стороны в пятьдесят; внутрь вели окованные железом ворота в три человеческих роста. А последующие короли Корнваллиса, убаюканные долгими годами мира, и вовсе пустили это дело на самотек: донжон так и остался единственным каменным сооружением в замке.
        Все прочее пространство Лонливена - и это, по мнению Эллы, не только выглядело невероятно нелепо, но было крайне неразумно с точки зрения обороны, - застроили деревянными домами, большей частью бревенчатыми, довольно обширными, располагавшимися на древних фундаментах. Три-четыре выстрела из требушетов - и пожар мгновенно охватит весь замок.
        Хотя бы то хорошо, считал Элла, что королевское жилище окружили каменной стеной, высокой и прочной, с воротами, к которым вел так называемый Главный мост. Дурацкое название, ибо других мостов не имелось.
        Мост выстроили широкий - четыре рыцаря легко могли бы проехать по нему в один ряд, а парапет высотой до пояса человека обеспечивал безопасность: случись кому упасть вниз, он наверняка бы разбился о каменистое дно вручную вырытого рва глубиной почти полторы сотни локтей. По весне Тэлейт, разбухнув от таявших снегов, заливала ров водой, а затем отступала, оставляя мутноватую цветущую жижу с дурным запахом, медленно испарявшуюся в течение всего лета.
        По сравнению с самим мостом парапет являлся новостройкой. Возвели его, сначала с одной стороны, потом с другой, в царствование Осбальда, дяди короля Идриса, после того, как телега, в которой ехала его первая супруга, рухнула вниз. Рассказывали, что лошади ржали, как безумные, и тянули изо всех сил, но повозка была слишком велика и тяжела - целый дом на колесах, с кроватью и жаровнями внутри, чтобы ее величество не испытывала холода. Королеву удалось спасти всего лишь за мгновение до того, как это сооружение с шестеркой коней сорвалось с моста.
        Процессия на некоторое время задержалась на пригорке, - у одной из лошадей, запряженных в повозку с ларцом, слетела подкова - и Элла в который раз окинул взглядом расстилавшийся перед ним Лонхенбург.
        Впрочем, не только Элла. Нервно покусывая губу, он заметил, что на столицу устремлены взгляды всех его братьев. Они стояли рядом, но в тот момент были бесконечно далеки друг от друга. Завтра кто-то из них станет королем всего Корнваллиса и полновластным господином этого города, а остальные…
        Н-да, остальные… Элла задумчиво почесал нос. Если корона достанется Сигеберту, а так наверняка так и случится - иначе зачем составлять какое-то завещание? - то на его благородство можно будет рассчитывать. Но если ее унаследует скуповатый Теодрик или пустоголовый и тщеславный Беорн… Элла даже не мог предположить последствий.
        - Господин… - Еле слышный шепоток заставил его обернуться.
        Тот самый мальчишка - Глойх, что ли? - нерешительно топтался рядышком, переступая босыми ногами. Хозяйский плащ он перебросил себе через плечо. Поймал-таки, удовлетворенно подумал Элла.
        - Что тебе?
        - Там Хедин… - пробормотал слуга. - Говорит, у него до вашей милости есть дело.
        Элла коротко кивнул и мельком глянул на братьев. Кажется, они не слышали, или не обратили внимания. Хорошо.
        - Веди, - сказал он мальчишке.
        Сигеберт обернулся, вопросительно посмотрев на Эллу. Тот махнул рукой.
        - Дело важное, - на ходу пояснил он, - я догоню вас у храма.
        Глава 8
        Первая кровь
        По словам мальчишки, нужно было чуть вернуться назад, а затем свернуть с основной дороги в сторону, вниз по холму. Хедин ждал там, в небольшом лесочке.
        Элла быстро зашагал вслед за слугой, на ходу кивая знакомым, тем, кого он не успел приветить возле часовни святого Этельберта. Приехали не все, и это молодой человек заметил сразу. Граф Деверо, здоровенный детина с длинными темными волосами и шрамом во все лицо, что-то втолковывал грузно переваливавшемуся рядом сиру Кевлавероку - эти два слона, судя по всему, нашли друг друга; трое лордов из восточных земель - виконт Брох, граф Макдаф и барон Абердур тихо перебрасывались словами, разглядывая лежащую у их ног столицу; сир Яго Овейн, кивая своей плешивой головой, со вниманием выслушивал речи магистра Хэвейда; и еще с дюжину всяких лордов и знатных господ, в основном с востока и ближнего севера королевства.
        И никого из великих и могучих. Ни герцога Оффы Ллевеллина, ни Нитгарда Тэлфрина, ни Эдана Заячья Лапа, ни Бедвира, ни прочих - никого из первородных властителей западных, южных и северных земель Корнваллиса. Затаились, как гигантские пауки в своих норах, подумал Элла, и выжидают. Только вот чего? Не того ли, когда и сколько смогут отхватить от наследства короля Идриса?
        - Он смотрит на нас, - несколько испуганно проговорил мальчишка, в ответ заслужив лишь подзатыльник. Элла и сам заметил брошенный мельком пронизывающий взгляд Хэвейда, когда они проходили мимо.
        - Сир! - возвысил голос Великий магистр, - Храм Равновесия совсем в другой стороне. Вы можете опоздать к началу службы.
        Элла принужденно остановился и кивнул в качестве приветствия.
        - Я постараюсь успеть, мастер, - криво ухмыльнувшись, ответил он. - Отлить приспичило… Намедни, знаете ли, вина перепил.
        - Вы должны беречь себя, сир, - без тени насмешки сказал Хэвейд.
        - Непременно.
        С языка Эллы рвались еще несколько слов, но он сдержался, лишь вежливо махнув рукой на прощанье. Тем временем подкову у лошади прибили, и вся процессия неспешно двинулась по направлению к Лонхенбургу. Элла проводил ее глазами.
        - Он вас не любит, сир, - словно извиняясь, пробормотал мальчишка.
        Элла чуть не поперхнулся. Да что за глупый щенок? Что на уме, то и на языке. Надо будет при случае отослать его прочь, что ли.
        - Веди! - рявкнул он, подняв руку, как для удара. Тот, вжав голову в плечи, послушно засеменил впереди.
        Глойн, конечно, бестолков, но Элле его было жалко.
        Года три тому назад в Нолтлэндских горах случился небольшой мятеж: полсотни крестьян, задавленных непомерными налогами, взбунтовались, выкинув из своей деревни королевских сборщиков. Хуже того, сторону смутьянов принял их господин - какой-то местный рыцарь, голодранец, сам перебивавшийся с хлеба на воду. Как обычно, отец послал туда Беорна, а тот навел порядок по своему разумению, ни оставив ни кола, ни двора, и ни одной живой души на десять миль в округе. А вскоре ко двору приехала худая изможденная женщина с мальчиком лет восьми-девяти. Она была вдовой того самого рыцаря, невесть как уцелевшей во время этих событий.
        Король принял ее лишь затем, чтобы выслушать слезливый рассказ о несправедливостях, которые творят королевские сотрапезники - без ведома его Величества, конечно, - и о том, что осталась она одна, без мужа, в нищете и холоде. Выслушал - и повелел выкинуть бедную женщину вон.
        Спустя пару недель, проезжая по Лонхенбургу, Элла заметил возле городской помойки того самого мальчишку, грязного, голодного и несчастного. Мать его пропала - то ли умерла, то ли ее просто прибили ни за что в местных трущобах, и Элла, сжалившись, забрал Глойна к себе.
        С тех пор мальчик почти всегда находился при Элле, спал в уголочке и безропотно терпел довольно нервный нрав своего господина. Он был предан, как пес, хотя этим список его достоинств и ограничивался. Как его звали на самом деле, Элла так и не понял - черт их разберет, эти горские клички. Или Глойн, или Глойх, или еще как-нибудь - мальчишка одинаково откликался на любое из этих имен. Главное - Элла мысленно фыркнул, - звать его, будто гавкая, а еще лучше - набрав в рот камешков.
        Всего в двух сотнях шагов рос небольшой дубовый лесок. Да где ж тут спрятаться-то можно, только и успел подумать Элла, как вдруг из ниоткуда перед ним возникла фигура в сером плаще. Низко надвинутый на лицо капюшон открывал лишь тщательно выбритый подбородок с глубокими морщинами вокруг рта.
        - Ты напугал меня, Хедин.
        Тот склонился в низком поклоне.
        - Я тоже рад видеть вашу милость.
        Голос был тих и хрипловат. Элла усмехнулся. По сути, он о Хедине не знал ничего. Тот обретался при дворе довольно долго: его приставили к принцу в качестве наставника, когда тому едва минуло десять лет. Учить надлежало историю королей Корнваллиса, и не более того, но вскоре, заметив тягу мальчика к знаниям, Хедин принялся преподавать ему азы грамоты.
        Став чуть старше, Элла стал подмечать некоторые особенности в поведении своего учителя. Тот был немногословен и скрытен; нередко исчезал из Лонхенбурга по тайным делам и так же неожиданно появлялся.
        И он много знал - больше, чем полагается скромному монаху. О том, что творится при дворах светлейших герцогов, с каким грузом намедни приплыли в Анеурин корабли Морского народа, и прочее, и прочее. При этом он был тих и незаметен, а в придворной иерархии занимал место младшего писаря. Добиться от Хедина лишнего слова не проще, чем пальцами вытащить ухналь из лошадиного копыта, но долгое общение и терпеливость Эллы (когда он хотел, то мог быть терпелив) привели к тому, что между принцем и его учителем завязалось некое подобие дружбы.
        - Ты можешь снять капюшон, - сказал Элла, - тут никого нет. Узнал что-нибудь?
        Едва заметно поколебавшись, Хедин обнажил голову. Немолодой, хотя сказать определенно, сколько ему лет, Элла не смог бы. Бритый череп с тоненькой косичкой сзади, серые глаза и слегка рябая кожа могли принадлежать и тридцатилетнему, и пятидесятилетнему человеку, и лишь морщины в уголках плотно сжатых губ намекали на возраст.
        - Кое-что, ваша милость… - Хедин мельком огляделся вокруг.
        Элла вопросительно приподнял левую бровь.
        - Ну?..
        - Его светлость Сигеберт объявляется единственным законным государем всея Корнваллиса. Его старший брат Теодрик получает герцогство Когар и место в Совете, Беорн - графство Кловис и должность королевского сотрапезника.
        Хедин замолчал.
        - Та-ак… - с выжиданием протянул Элла.
        - Его милость Элла получает баронство Глоу и должность наместника короля в Черных горах.
        Элла стиснул зубы.
        - Все?
        Хедин поклонился.
        - Глоу, - щелкнул пальцами Элла, - это, если не ошибаюсь, деревня такая с дюжиной хижин?
        Хедин поклонился еще раз.
        - Твою мать… - взорвался принц, - это Хэвейд, *censored*н сын…
        Элла принялся расхаживать взад и вперед, нервно покусывая губы. Хедин привалился к дереву, бесстрастно наблюдая за беготней своего господина. Притомившись, наконец, носиться туда-сюда, Элла уселся на траву и, засунув между зубов тростинку, уставился вдаль невидящим взором.
        Хедин едва заметно пошевелился.
        - А вы хотели стать королем, ваша милость? - тихо спросил он.
        - А почему нет? - рявкнул Элла. - И, уж во всяком случае, не гнить в какой-то дыре среди немытых горцев…
        Монах пожал плечами, вновь замолчав.
        Принц посидел еще немного, о чем-то раздумывая, затем медленно повернулся в сторону Хедина.
        - Первый раз слышу, чтобы ты сказал что-то по своему почину… или, тем паче - спросил. Говори, что хотел.
        - Как прикажете, ваша милость. - Монах прокашлялся. - Почти четыреста лет назад вождь корнов Эдгар, по прозвищу Длинная Шея, вторгся на этот остров и подчинил его огнем и мечом. Он приплыл сюда на семи кораблях, и каждым из них командовал свой эорлин. Эдгар был одним из них, а кроме него: Артайр, Рикберт, Вуффа, Гутрум…
        - Хм, - пробормотал Элла, - ты хочешь убаюкать меня древними легендами? Я знаю про Эдгара.
        - И знаете про «Правду корнов»?
        Элла отрицательно покачал головой.
        - Хорошо. Так имейте терпение. Не каждый из эорлинов считал Эдгара своим королем - они лишь согласились присоединиться к нему на время грабительского похода. А когда Эдгар возложил на себя корону и провозгласил себя государем всего Корнваллиса, они взбунтовались. Что произошло дальше, вы знаете.
        - Да. Эдгар проиграл, королевство поделили на семь частей, но корону оставили Эдгару. В «Хрониках Корнваллиса» написано, что, несмотря на поражение, он остался самым могущественным из них…
        - Чушь. А теперь слушайте внимательно. Их было семеро, и они считались равными друг другу. И именно так записано в «Правде корнов».
        - Да что это такое, в самом деле?
        - Первый закон Корнваллиса.
        Элла пожал плечами.
        - Почему я ничего не слышал о нем?
        - Не только вы. После того, как собиратель королевства Мередидд Уриен нанес жестокое поражение герцогам Корнваллиса, заставив их признать свою власть, «Правду корнов» спрятали, уничтожили, сожгли.
        - Почему?
        - Все первые семь князей там признавались потомками древних богов, и каждый из них - имеющим право на корону по праву первой крови. Король должен был избираться общим решением из их числа.
        - Почему они избрали Эдгара?
        Монах усмехнулся.
        - По окончании войны он оказался самым слабым из всех. А зачем герцогам иметь сильного короля?
        Элла задумался. Хедин открыл рот, чтобы продолжить, но принц только махнул рукой, призывая к молчанию.
        - То есть, - медленно произнес он, - каждый из первородных князей имеет право на корону Корнваллиса? Каким образом это поможет мне?
        - Каждый из них или их потомков. По праву первой крови, что течет в их венах.
        - Уф, у меня голова крГЅгом. То есть ты предполагаешь, что я подниму мятеж против своего брата, и призову на помощь князей?
        - Не так скоро, сир. Нужны гарантии, чтобы хоть кто-то из них тебя поддержал.
        - П-ф, - фыркнул Элла, - интересно, и какую же гарантию я могу предложить?
        - Себя, сир.
        Элла задумался.
        - О-о… ты имеешь в виду женитьбу?
        - Именно, мой принц. На женщине с первой кровью.
        Элла почесал нос.
        - Но зачем кому-либо из герцогов родниться со мной? Они скорее предпочтут Сигеберта, чем барона Глоу, младшего в роду…
        Монах как будто начал раздражаться.
        - Я думал, вы уже поняли. Королевская власть сейчас достаточно окрепла. Кроме того, ее поддерживает Орден Вопрошающих со всеми своими шпионами и, главное, с десятью тысячами наемников. И, чем могущественнее будет король, тем меньше власти останется на долю сиятельных герцогов. Они бы уже сейчас начали войну, да только меж собой договориться не могут.
        - Я не понимаю, - упрямо повторил Элла. - На кой дьявол им я, если каждый из них сам по себе имеет право на венец корнов?
        - Это ж просто, ваша милость. - Хедин едва заметно улыбнулся. - По закону король должен быть избран единогласно всеми первородными, а Сигеберт, как сами понимаете, будет против любого из них, даже если все остальные сойдутся во мнениях. И все они будут против Сигеберта - из-за Ордена Вопрошающих. Зато если найдется представитель царствующей династии, который пойдет на договор с князьями… В вас ведь тоже течет первородная кровь, не так ли?
        Элла хмыкнул.
        - И вот я плавно превращаюсь в заговорщика против собственного брата-короля.
        - Так гласит закон, сир.
        - Ну-ну. - Элла похрустел пальцами. - И ты уже, наверное, присмотрел мне невесту?
        - Пока нет. Из семи князей сейчас остались только четверо, не считая короля: Ллевеллин, Эдан Беркли, Бедвир и граф Тэлфрин…
        - Тэлфрин? - изумился Элла. - Он - князь?
        - Да. И более того - первый из всех. Он прямой потомок младшего сына Эдгара Длинной Шеи и единственной дочери одного из первородных герцогов, Гутрума. А старшей линии уж нет давно. Так вот: из ныне живущих дочери есть только у двоих, у Ллевеллина и Бедвира, но они давно уж замужем.
        - Вот те раз… - развел руками Элла, - так к чему же тогда все эти разговоры?
        Хедин пожал плечами.
        - А кто говорил, что будет легко? Надо искать. Подумайте сами, сир, сколько всяких потомков, и в том числе дочерей, успели наплодить сиятельные герцоги за тысячу лет?
        - Да уж… Найти и доказать, что она - потомок одного из семерых.
        - Именно, мой принц. И доказать - это будет самое трудное.
        Элла поднялся на ноги, отряхиваясь от налипших травинок, и вдруг озорно подмигнул.
        - Зачем тебе это, Хедин? Кто ты такой?
        Тот склонился в поклоне.
        - Я верный слуга моего господина.
        - Разумеется. - Элла улыбнулся. - Пойдем. Я должен успеть хотя бы к концу службы.
        - Возьмите мою лошадь, сир. У меня дела в другом месте.
        - Как всегда.
        Элла огляделся, пытаясь увидеть мальчишку. Тот сидел на пригорке неподалеку, среди ромашек, и бездумно пялился в начинающее темнеть небо.
        - Глойн! - гаркнул принц. - Ко мне!
        Хедин тем временем уже исчез. Как тень, подумал Элла.
        Легко запрыгнув на коня - он был хорош, караковой масти жеребец с умными глазами, где только Хедин берет таких, с его-то грошами, - Элла подтянул мальчишку за шиворот, усадив позади себя.
        - Держись, - сказал он.
        Солнце уже насаживалось на шпиль Лонливена, окрашивая в кровавый цвет стяг корнваллисских королей.

* * *
        Лонхенбург был старым городом. Старым и молодым одновременно.
        Столица росла, как на дрожжах. Еще при Осбальде Толстом вокруг нее начали возводить каменные стены, но так и бросили, не закончив. Ко времени смерти этого государя город расползся во все стороны еще на добрую милю, и теперь по внешней его границе высился бревенчатый частокол, прочный и высокий, из сосен, что привозили с правобережья Тэлейт, из Королевского леса.
        За стеной через каждую сотню стридов стояли деревянные башни, и в их числе, по обе стороны городских ворот - две самые большие, все в лесах, со стражниками, которые, побросав свои алебарды и перевалившись через заграждения, с интересом, а кто и посмеиваясь, смотрели вниз.
        Ворот как таковых не имелось, только столбы, совсем недавно сложенные из белого камня; между ними целая армия рабочих, потных и отчаянно матерившихся, устанавливала гигантские створки.
        Пройти через ворота, пока там копошился весь этот люд, не было никакой возможности. Да никого, собственно, и не пускали: одну створку только что подтащили к проходу, и теперь добрых три десятка человек подтягивали ее кверху на веревках, пытаясь установить вертикально; другие, уперев в дверь деревянные брусья, помогали своим товарищам. К двери уже приладили огромные петли с пальцами толщиной в человеческую руку, и главная задача заключалась в том, чтобы всадить их в отверстия «девочкиных» крыльев, уже закрепленных в столбах.
        Элла остановился перед входом в толпе зевак, мысленно посетовав на задержку: кроме этих ворот, называемых Ремесленными, в город вели еще двое других, но до них было довольно далеко и, кроме того, Элле требовалось попасть именно в этот квартал. Ему, и еще немаленькой толпе народа, желавшего успеть домой до захода солнца. Перед воротами сгрудилось не меньше двух дюжин телег, пустых или со всяким скарбом, отовсюду доносился человеческий говор, смешиваясь в дикую какофонию с руганью, смехом, блеяньем коз и поросячьим хрюканьем.
        Дело все не ладилось. То ли не хватало сил тех рабочих, что тянули за веревки, то ли из-за несогласованности их действий с теми, кто подталкивал створку брусьями, гигантская дверь никак не желала вставать на место. Несколько мастеров цеха плотников носились вправо и влево, надрывая глотки и стараясь переорать толпу.
        Наконец Элла решил, что стоит отложить свой визит к нужному человеку до завтра и, дернув за поводья, принялся пробираться обратно.
        - Держи!
        - Назад все!!!
        - Берегись!!!
        Деревянный треск и дикие вопли заставили его обернуться. Пара брусьев внезапно переломилась, и дверь начала медленно заваливаться вбок, прямо в его сторону.
        - Проклятье… - выругался Элла и с силой всадил пятки в бока жеребцу. Заржав, конь встал на дыбы и ринулся через завывающую толпу. Вокруг стоял немыслимый ор. Кто-то ударил Эллу по спине дубинкой, кто-то другой попытался схватить лошадь за узду. Со страшным скрипом дверь рухнула, придавив одну из телег, и упав в ладони от того места, где он стоял мгновение назад. Облако пыли повисло в воздухе.
        Вместе с конем Элла завалился на бок, едва успев выдернуть ноги из стремян.
        - Сволочь! - вопили вокруг. - Мерзавец… прямо по головам…
        С плеч сорвали плащ, а из глаз Эллы посыпались искры - его крепко огрели по голове палкой.
        - А ну, назад… - зарычал он, выхватив кинжал. Ему так и не дали подняться с колен.
        - Бей богатея…
        Не глядя, Элла ткнул лезвием. Кто-то охнул, но в то же мгновение толпа подалась в стороны.
        - Назад! Назад! Взять его!
        Перед Эллой возникли трое солдат.
        - Встать! Кинжал брось! - Голос принадлежал одному из них, невысокому крепкому человеку со значком начальника стражи на груди.
        Элла поднялся на ноги, хмуро глянув ему в лицо. Тот внезапно смешался.
        - Ваша милость… сир… - Стражник огляделся вокруг, грозно рыкнув: - А ну, назад, я сказал… Грей! Лорк! Вон того взять! И этого, с дубиной…
        Элла махнул рукой.
        - Не надо… пусть катятся на все четыре стороны. Через ворота меня проводите.
        Тут же рядом возник взъерошенный Глойн, ведя лошадь под уздцы. Элла мельком глянул на него - цел, вроде, - и, чуть прихрамывая, направился вслед за начальником стражи. Двое солдат шли по бокам от него, распихивая толпу древками копий. Они обошли рухнувшую дверь, возле которой копошились несколько человек. Кто-то громко стонал: по всей видимости, дело не обошлось раздавленной телегой.
        Пройдя под сводами ворот, Элла остановился, тяжко вздохнув. День что-то с утра не заладился. Левое плечо, которым он сильно ударился о землю во время падения с лошади, жутко болело, да так, что Элла едва мог пошевелить рукой. А он был левшой.
        - Как зовут? - спросил он стражника. Тот поклонился.
        - Гвор, сир. Сын Ифора, из Байдорна.
        - Возьми. - Элла протянул ему серебряный дарн. В кошеле звенели монеты и помельче, но Элле неохота было копаться. - Выпей за мое здоровье.
        - Непременно, сир. Благодарствую. Мои люди проводят вас.
        - Не нужно.
        Кивнув на прощанье, Элла забрался на коня и не торопясь направился вглубь Ремесленного квартала. Глойн шел рядом.
        Гвор склонился, согнувшись чуть не пополам, но, как только фигура принца скрылась в переулке, стремительно выпрямился.
        - Лорк! - рявкнул он. - Пебина ко мне, быстро…

* * *
        Улица Лекарей была пустынна и темна.
        На самом деле она была не единственная: под таким названием знали целую паутину улочек и переулков: кривых, переплетавшихся между собой, иногда настолько узких, что можно достать до стен, вытянув руки в стороны; улиц, поднимавшихся наверх и спускавшихся вниз, с каменными мешками, куда никогда не заглядывало солнце, и бесконечными темными тоннелями, что образовывались смыкавшимися верхними этажами домов.
        Изначально этот квартал стоял в отдалении от столицы: кровь и болезни считались грязным делом, и городские власти не желали терпеть у себя под боком рассадник заразы. Кроме того, здесь жили бальзамировщики, и над улицей постоянно висел тяжеловатый дух сулемы и всяких масел. Лонхенбург, однако, рос не по дням, а по часам, проглатывая один за другим любые удобные для строительства клочки земли, и в скором времени улица Лекарей оказалась в границах огромного и неухоженного ремесленного поселения. Одной стороной она соседствовала с чистенькими кварталами старших цехов, а другой - с городскими трущобами и Красными Домами, обитательницы которых составляли постоянную клиентуру врачей.
        Южный конец улицы выводил на обрывистый берег Тэлейт, вкривь и вкось застроенный бедняцкими хижинами, нависавшими над водой. Элла никогда там не бывал, лишь видел это место с реки - с брошенными дырявыми лодками, кучами всякого хлама и горами гниющего мусора, среди которого, как поговаривали, время от времени находили не только издохших собак и кошек.
        Элла остановился.
        - Жди здесь, - сказал он, спешившись и сунув уздечку в руки Глойну.
        Грязь здесь царила непролазная, и лишь по осени, перед началом дождей, местные жители устилали дорогу хворостом. Со временем ветки покрывались новым слоем земли, и уровень улицы год от года повышался, утапливая вглубь первые этажи домов.
        Элла свернул за угол и начал спускаться по узкой каменной лестнице, осторожно ступая и стараясь не запачкаться об осклизлые стены. Вскоре он оказался в крошечном дворике. Невысокая дверь доставала ему до подбородка, ясеневая, обитая железными полосами - собственную безопасность здешние обитатели ценили превыше всего. Молодой человек постучал, и дверь с едва слышным скрипом приоткрылась, выплеснув наружу струйку бледного желтоватого света.
        - Что за… - пробормотал Элла. - Мабог, ты здесь?
        У молодого человека появилось дурное предчувствие: улица Лекарей не относилась к тем местам, где двери держали открытыми, да и сам хозяин дома, на памяти Эллы, десять раз предпочитал убедиться в том, что к нему пришел нужный человек, перед тем, как отпереть многочисленные засовы.
        Элла толкнул дверь ногой.
        Комната, бедно меблированная, предназначалась для приема посетителей, не более того. В дальнем ее конце виднелось что-то вроде прилавка, на котором, кроме пары склянок, стояла одинокая покосившаяся свеча, лишь отчасти рассеивавшая полумрак. Лавка вдоль стены, несколько грубо сработанных табуретов и огромный, закрытый за висячий замок сундук составляли всю обстановку, и только потрепанный от времени небольшой гобелен, висевший на стене, несколько развеивал общее ощущение заброшенности. Выцветшие рыцари на нем куда-то скакали с копьями наперевес, а на хоругви одного из всадников красовались незнакомые Элле полустершиеся письмена.
        Элла видел все это не в первый раз и лишь привычно скользнул взглядом по гобелену. Смысла этих надписей не знал даже сам хозяин дома. Мабог был худым маленьким человечком с крупной плешивой головой - одним из десятков неприметных личностей, что правдами и неправдами кормились с королевского стола. Элла свел с ним знакомство совершенно случайно. Где-то с год назад во время охоты вепрь здорово порвал ногу его величеству Идрису, и придворные врачи только разводили руками, боязливо убеждая друг друга в необходимости ампутации, когда невесть откуда появился Мабог с баночкой зеленоватой мази в поясной сумке. Король излечился за пару недель, щедро вознаградив невзрачного лекаря, и тогда Элла счел знакомство с ним не лишним.
        За Мабогом водились кое-какие темные делишки в трущобах, и он с благодарностью принял покровительство молодого принца, тем более что оно недурно оплачивалось. Мабога отличал талант: везде пролезть и все подслушать, и он щедро делился своими знаниями с господином. Правда, знаниями по большей части никчемными, касавшимися внутренней жизни ремесленных гильдий да городских трущоб, но Элла всегда предпочитал быть в курсе того, что творилось в огромной клоаке, называвшейся Лонхенбургом.
        До Идриса Леолина усопших монархов никогда не бальзамировали - еще одно бессмысленное новшество Хэвейда, подумал тогда Элла, - и, когда появилась такая надобность, принц вспомнил о Мабоге, который, кажется, был на все руки мастер. Тот привел с собой в замок еще троих умельцев, при взгляде на которых придворные лекари только морщили свои носы, и принялся за работу.
        Не далее как вчера вечером, оборванный мальчишка принес от Мабога весть: тот передал, что у него есть дело к принцу.
        Оглядевшись по сторонам, Элла переступил через порог.
        Дверь с силой ударила Эллу в плечо - в многострадальное левое плечо. Взвыв от боли, он отлетел к стене и лишь чудом устоял на ногах. Из-за створки выскочил человек в темном плаще; в его руке тускло блеснула полоска стали. Элла пнул в его сторону табурет. Человек увернулся, отскочив вбок, но Элле хватило времени, чтобы выхватить кинжал и встать в боевую стойку. Кинжал у него был тонкий, почти в локоть длиной, пригодный как для пробивания доспехов, так и просто для того, чтобы рубить и резать.
        Клинок он перекинул в правую руку; левая висела плетью. Правой рукой он тоже владел неплохо.
        - Чурбан, - хрипловато сказал Элла. Его голос даже не дрогнул. - А не проще ли было подождать, когда я войду, и всадить нож мне в спину?
        Человек молчал, выставив перед собой тесак. Похоже, он не ожидал увидеть направленное на себя лезвие, и слегка замешкался. Нож у него был на ладонь длиннее эллиного, а сам он - почти на голову выше принца и гораздо шире в плечах. И - без намека на доспех. Расшнурованная чуть не до пупа рубаха открывала волосатую грудь.
        - Эй, ты, - сказал Элла, - я не враг тебе. Мне нужна информация. Я заплачГЅ.
        Вместо ответа незнакомец ринулся вперед, занеся тесак для удара.
        Так и есть - чурбан. В мгновение ока он потерял все преимущество от своего длинного оружия.
        Справа от Эллы стоял сундук, сзади - стена. Элла стремительно дернулся вправо, туда, куда противник явно не ожидал, и всадил кинжал прямо ему под ребра, с силой провернув. Точно в сердце.
        Но все же недостаточно быстро. Тесак темного человека скользнул по его волосам, со звоном чиркнул о каменную стену.
        Тяжело дыша, Элла выбрался из-под упавшего на него тела. Левую сторону головы заливала кровь, и он охнул, дотронувшись: кусочек уха болтался на полоске кожи.
        - Чтобы… Вил забрал тебя со всеми потрохами, - хмуро ругнулся принц, пнув труп ногой, - или Телар, кто там еще есть…
        Элла с трудом перевернул тело на спину, всматриваясь в лицо. Нет, этого человека он не знал и никогда раньше не видел. Впрочем, мало ли таких в трущобах? За медный грохен человека прирежут. Вот Мабог, наверное, мог бы сказать, что это за тип.
        Без особой надежды он принялся обыскивать труп. Так и есть - ничего. В карманах одни дыры. Хотя… Элла нащупал что-то твердое, зашитое в подкладку, взрезал плащ кинжалом и задумался, вглядываясь в поблескивающую на ладони золотую монету с грубо выбитым профилем короля Идриса. Целый керн. Да на эту монету можно половину улицы Лекарей купить.
        Кто-то хотел избавиться от Мабога, да так сильно, что заплатил убийце целую кучу денег. И дверь была отперта - не иначе, хозяин дома знал этого человека, либо того, кто его послал. Кстати - где же сам Мабог? Или этого громилу снабдили ключом?
        Элла тяжело сел на скамью, подперев щеку рукой. И тут же крякнул от боли: он совсем забыл про израненное ухо. Ругнувшись, молодой человек направился к прилавку - наверняка там найдется какая-нибудь более или менее чистая тряпица, из тех, в которые Мабог заворачивал для покупателей свои притирания.
        Лекарь сидел там, за прилавком, привалившись к стене, широко открыв глаза, и еще дышал. В его животе зияла длинная рана, и вонючая масса кишок сочилась слизью. Элла опустился на колени.
        - Мабог… Мабог, ты слышишь меня? Это я, Элла.
        Лекарь еле заметно шевельнул рукой. Из его рта запузырилась пена.
        - Король… - чуть слышно прошептал он.
        - Что?
        Мабог разжал скрюченные пальцы, и это усилие стоило ему жизни.
        Из ладони лекаря выпал измятый кусочек пергамента. Элла развернул его: там лежал крохотный полузасушенный цветок какого-то растения с фиолетовыми лепестками.
        - Проклятье… - пробормотал Элла. - Мабог, эй! Что это?
        Взглянув в последний раз на безжизненное тело, он поднялся и, засунув пергамент с цветком в кошель, вышел на улицу. Там было уже темно.
        Глойн с ужасом посмотрел на окровавленную голову своего господина, но не произнес ни слова.
        - Поехали, - буркнул принц.
        Глава 9
        Засада
        Она плакала три дня напролет.
        - По женишку горюешь, что ль? - только однажды спросил ее Арн, сочувственно глянув из-под кустистых бровей. - Да хватит уж убиваться. Такая бабенка без мужика точно не останется.
        Гвендилена сидела, обхватив колени руками. В его сторону она даже не посмотрела. Арн пожал плечами.
        - Ну, если тебе легче от этого будет, то скажу, что Инбер поторопился. Не было никакой нужды паренька убивать, я так думаю.
        Не дождавшись ответа, Арн ушел вразвалочку.
        Со старым солдатом у нее сложились почти дружеские отношения. В Хаврене он нашел ей женское платье, правда, не особо чистое и изрядно большего размера, чем требовалось, затем сводил на речку - искупаться. Заливаясь слезами, Гвендилена терла себя с остервенением, стараясь смыть грязь, настоящую и воображаемую - от лап наемников. Веревка сильно мешала; Арн держал ее за другой конец, сидя на бережку. Первое время он водил ее на привязи, как собачонку, даже когда она отправлялась в лесок по нужде, а на четвертый день развязал.
        - Слушай сюда, - сказал он, - бежать тебе некуда. Здесь война идет, мародеров немерено бродит. Вон - Модрону разведчики доносили, что нас уже два раза какие-то люди по лесу обходили. Солдат они боятся, а ты вот для любого мужика - легкая добыча. Отымеют тебя во все дырки, а потом прирежут ни за что, и меня рядышком не будет. И то еще не все. Это - если не заблудишься. Тут, девочка, Турский лес. Страшные вещи про него рассказывают: люди пропадают, а кого находят, так те когтями не звериными разорваны да до косточек обглоданы. Так что неизвестно, кто страшнее - гладды или те твари ночные, что в чащобе прячутся и красными глазами зыркают. А тебя, кроха, из наших никто не тронет, не переживай. Решено уже.
        С этими словами Арн развязал веревку, которая до крови растерла Гвендилене запястье. Тряхнув кистью, девушка исподлобья взглянула на солдата.
        - Да уж, не тронут. До поры, до времени.
        - Глупая. - Арн пожал плечами. - Чего тебе терять-то? Ты кто такая? Королевишна что ли, в лесу потерявшаяся? Или дома тебя ждет кто, с пряниками да пуховыми перинами? И есть ли у тебя дом-то? Думаю, что нет, раз по дорогам шлялась. А у его высочества будешь, как сыр в масле, кататься. И, даже если ему не приглянешься, в Килгерране найдешь себе кого по нраву. Без куска хлеба не останешься.
        - Ну, и еще одно, - помолчав, добавил он. - Думаю, тебя это не удержит, но это уж так, к слову. Ежели сбежишь, повесят меня за такую провинность.
        Аккуратно смотав веревку, Арн ушел, а Гвендилена осталась стоять, прислонившись спиной к дереву. В лагерь она вернулась уже к вечеру, вдоволь набродившись по лесу, но все же не решаясь отходить далеко. Арн только улыбнулся, увидев ее.
        С этого времени отношения стали потихоньку налаживаться. На лошади она ехала позади него и иногда даже засыпала под длинные разговоры старого солдата, положив голову ему на плечо. А один раз, набравшись храбрости, решилась спросить Арна про крохотные колокольчики, что забавно позвякивали в его заплетенных в косички усах.
        - Как - для чего? - Арн даже оскорбился. - Для красоты, конечно, да и чтоб знали, с кем дело имеют.
        По его словам, он был не из корнов, а из другого народа, физов, живущего большим племенем к северу от владений графа Тэлфрина.
        - Там все такие носят, - говорил он, - а вот сколько - это уж не от желания зависит, а от доблести военной. Хотя и много наших к северным лордам нанимается, мы - сами по себе, - с некоей гордостью добавил он. - Там, за Эйлен-Донаном, дальше нет ничего. Горы, болота да леса, темные и холодные. Народ тамошний дикий и свирепый, в шкурах до пят, и роста каждый восьмифутового. А вместо лошадей у них - звери огромные, с клыками, что твои копья. Физы от них границу стерегут - мало ли, что случиться может, хотя главное в этом деле - с северянами попусту не лаяться. Оттого и служим мы не какому-то одному господину, а всему королевству. За то и уважают.
        - И женщины у нас другое положение имеют, - рассказывал Арн. - Мужик - он на море хозяин, да на войне, а дома - как жена пожелает. Бабы у физов статные и красивые, с косами до пят, и родить имеют право, от кого хошь. Бывает, что и мужиков из дома выгоняют, если есть за что, но сам ты свою супружницу тронуть не можешь - иначе руку отсекут, ежели она не заступится.
        - Как - выгоняют? - пораженно спросила Гвендилена.
        - Да так. Дома у нас есть особые, общие, и там денек можно переждать. Но потом - должен воротиться и прощения просить, либо о наказании каком.
        Гвендилена удивленно покачала головой.
        - Да-да, - подтвердил Арн, - а девицы у нас сами себе женихов выбирают. Могут и пожить со всеми по очереди, тут уж кто больше приглянется. Хм, - солдат почесал кончик носа, - честно говоря, отвык уж я от такого безобразия. Почитай, тридцать лет на югах служу.
        Тем временем отряд миновал Турский лес. Ничего страшного Гвендилена там не заметила - обычная чащоба, нехоженая и неуютная, с исковерканными буреломом стволами деревьев. Впрочем, вглубь леса они и не заходили: по словам Арна, всего в трех-четырех милях к востоку параллельно их пути шел Северный тракт, на который отряд в конце концов и должен был выйти, миновав охваченные войной графства.
        Кто и с кем воевал, Гвендилена так и не поняла: Арн, пожимая плечами, коротко отвечал: «Все со всеми». Смута была вызвана нашествием каких-то страшных тварей из Гриммельнского леса. Твари нападали на людей далеко от этих мест, но, как только началось их нашествие, подняли головы многочисленные местные лорды, каждый из которых стремился поживиться за счет соседей. Некое подобие порядка поддерживалось только на землях могущественных властителей - во владениях Беркли и Ллевеллина, но вся прочая южная часть королевства полыхала огнем междоусобиц.
        По мнению сотника Модрона, пробираться лесом было хоть и медленнее, но куда безопаснее. Под его началом находилась всего дюжина человек, и хотя такого количества опытных солдат более чем достаточно, чтобы не бояться нападения лесных разбойников, пусть даже и превосходящих отряд числом, остерегаться столкновения со свитами местных лордов все же стоило.
        Еще опаснее, говорил Арн, бывшие наемники, гладды - те, которым по разным причинам перестали платить, иногда оттого, что их лорда убили, или он потерпел поражение, а иногда - просто от нехватки денег. Именно встреч с этим сбродом следовало избегать больше всего. Умеющие обращаться с оружием и привыкшие жить за счет войны, гладды сбивались в шайки, в основном мелкие, но изредка - очень большие, по сотне человек. И если при проходе через земли местных эорлинов нашитые на камзолах значки Великого Северного Лорда графа Тэлфрина сами по себе служили некоей гарантией безопасности, то для мародеров ни титул, ни имя господина не имели никакого значения.
        - Но здесь уж нечего опасаться, - закончил Арн, - здесь до Лонхенбурга всего дней пять пути. Это уже королевский домен, и с гладдами тут разговор короток. Сегодня к вечеру выйдем на Северный тракт, а там прямая дорога до Килгеррана.
        По лесу солдаты ехали гуськом. Впереди два брата-весельчака, Киан и Хуго, каждый ненамного старше самой Гвендилены, высокие светловолосые парни с вечными ухмылками на лицах. Кстати, один из них, Киан, в тот день в Хаврене первым откликнулся на призыв Арна «принести девчушке поесть что-нибудь». Добродушно улыбаясь, он поставил на стол перед девушкой кувшин с вином и протянул ей небольшую краюху хлеба, приговаривая:
        - Кушай, рыжая, кушай. Слезами горю не поможешь…
        - У них у самих две сестры есть, - пояснил ей позже Арн.
        Есть тогда Гвендилена не стала, лишь сделала пару глотков вина.
        Братья служили разведчиками и за своими шутливыми перебранками не забывали зорко посматривать по сторонам.
        Следом ехал сотник Модрон, суровый мужчина, так ни разу и не заговоривший с Гвендиленой, хотя у нее сложилось стойкое ощущение, что он все видит и все подмечает.
        Справа и слева по лесу шли еще двое; их лошадей на поводу вели позади отряда. Одного из них звали Трир - Гвендилена даже вздрогнула, когда услышала это имя. Правда, на ее мужа он не походил совершенно, а лицо у этого Трира было испещрено странными синими рисунками из точек и извилистых линий - как сказал Арн, он лет пять провел на галерах у Морского народа, а там принято таким образом себя украшать. Трир был тем самым солдатом, который в Хаврене первым поддержал Модрона.
        Инбер, тот самый худосочный наемник с рыженькой бороденкой, всегда ехал сзади, и Гвендилена время от времени ловила на себе его недобрые взгляды, хотя после памятного столкновения с Арном он к ней не приближался.
        Остальные были разные: разговорчивые и не очень, добродушные или хмурые, но ни от одного из них не исходило враждебности. Более того - Гвендилену как бы исподволь защищали и оберегали, приглашали посидеть вечерком у костра и завлекали во всяческие разговоры. Инбер, однако, сразу отходил в сторону, стоило ей появиться в кругу солдат. С характером мелким и раздражительным, он не пользовался особой любовью у своих товарищей, однако, судя по брошенным вскользь фразам, считался хорошим воякой, ловким и быстрым.
        Киан и Хуго вдруг остановились, одновременно подняв вверх правые руки.
        Лес кончился. Отряд оказался в небольшом осиновом подлеске, плавно переходившем в заросшее разнотравьем поле. Впереди, в полумиле, виднелось селение. Без единого дымка над домами, и без единого человека на улице. Солдаты переглянулись.
        - Что за… - пробормотал Модрон. - Трир, проверь.
        Кивнув, тот побежал через поле, слегка пригибаясь.
        Арн повернулся к Гвендилене.
        - Это деревня Лутдах, - негромко пояснил он. - Была цела и невредима, когда мы тут неделю назад проезжали.
        Трир вернулся назад через полчаса. Его изрисованное узорами лицо стало хмурым и сосредоточенным.
        - Живых нет, - бросил он, - на площади человек десять повешенных, а в домах народ убитый лежит. И дети, и женщины. Совсем недавно, самое большее - день.
        - Мародеры?
        - Не похоже. Цело все, не ограблено.
        Модрон задумался.
        - Может, дхарги? - тихо спросил Арн, подъехав чуть ближе, - их скарб человеческий не интересует.
        Сотник пожал плечами.
        - Кто знает… До Гриммельнского леса отсюда далековато будет.
        - Зато до Черных гор рукой подать…
        - Нет, не дхарги. - Трир отрицательно покачал головой. - Вы когда-нибудь слышали, чтобы эти твари людей вешали? Да и не заметил я там особых следов-то. Хотя… наспех глянул, конечно.
        Чуть поколебавшись, Модрон махнул рукой. Солдаты, внимательно поглядывая по сторонам, двинулись следом.
        Издали деревня Лутдах своими белеными стенами, увитыми виноградом, напоминала Хаврен, но потом стало ясно, что она больше Хаврена, не такая ухоженная и победнее. Дома тут были крыты соломой, на покосившихся плетнях висели старые горшки и сушились тряпки. Бесхозная свинья уныло рыла яму возле забора, но, заметив людей, с недовольным хрюканьем скрылась в проулке.
        Гвендилена закрыла рот рукой, увидев, что творится на деревенской площади. На перекладине, установленной на двух высоких столбах, висели тела около дюжины человек, в разорванной одежде и с разверстыми ранами. На плечах повешенных и на самой перекладине сидела целая стая ворон, которые приветствовали незваных гостей хриплым карканьем.
        Лошади фыркали, пятясь.
        Двери небольшой часовни, очень старой, с полукруглым куполом, покрытом вензелями давно забытых письмен, были распахнуты настежь, а в проходе, в засохшей луже крови лежал еще один человек - судя по длинному одеянию, священник.
        Лишь мельком глянув на виселицу, Модрон спрыгнул с коня и перевернул тело. Горло священника пересекала глубокая резаная рана.
        - Осмотреть все! - скомандовал сотник. - Может, кто живой есть.
        Ни слова не говоря, солдаты спешились и по одному разбрелись по деревне. На площади остались только сам Модрон и Арн с Гвендиленой.
        А потом все произошло слишком быстро.
        Человек пять-шесть солдат уже успели скрыться в домах, и вдруг из одной из хижин раздался крик. Тут же - из другой. И звон оружия. Чья-то ругань.
        Те наемники, что еще оставались на улице, повыхватывали мечи, но в то же самое мгновенье из всех дверей посыпались люди - в кольчугах до колен и бармицах; на шее каждого висел стальной горжет с изображением пламенеющего солнца.
        Гвендилена не успела даже закричать, как ее кто-то обхватил сзади, заломив руки. Арн и Модрон стояли спина к спине, направив клинки в сторону наступавших со всех сторон вражеских солдат - на первый взгляд, их было не менее тридцати.
        Трира уже скрутили, бросив на колени; Киан лежал на земле без движения, его брат Хуго на пару с Инбером остервенело отбивались, прижавшись к стене дома. Кто-то еще размахивал мечами, но большинство воинов Модрона уже либо обезоружили, либо связали.
        - Бросить оружие!
        Голос раздался со стороны часовни.
        Гвендилена скосила глаза. В дверях показался высокий человек в темно-фиолетовом плаще и тоже с горжетом, только серебряным.
        - Вопрошающие… - хрипло произнес Модрон. Меч он не опустил. - Так вот кто убивает людей в королевских землях…
        Высокий человек не спеша приблизился, остановившись как раз на расстоянии длины клинка. Его светлые, почти белые волосы были расчесаны на прямой пробор и скреплены тонким кожаным ремешком, жесткое лицо гладко выбрито, а бесцветные глаза смотрели холодно и изучающе.
        - Не людей, еретиков, - презрительно бросил он, еле заметно мотнув головой в сторону часовни, - тот лжесвященник, Конн из Гвервила, долгие годы являлся тайным поклонником синих, за что он и все его последователи понесли справедливое наказание. Как тебя зовут, солдат?
        - А как зовут того, кто нападает из-за спины? - рявкнул Модрон.
        На лице у светловолосого ничего не отразилось.
        - Ронан, - чуть помолчав, произнес он, - из рода Альбрадов, гонфалоньер Ордена Вопрошающих.
        - Я - Модрон. Сотник на службе у его Светлости Нитгарда Тэлфрина. - Модрон внезапно вскинул руку, направив острие меча в шею Ронана. - И у меня вопрос: как смеешь ты нападать на тех, кто не дал к этому никакого повода?
        Светловолосый даже не пошевелился.
        - Так иначе вы не отдали бы мне то, что по приказу Ордена я должен забрать.
        - Что же это?
        Ронан еле заметным движением пальцев указал на Гвендилену.
        - Она. И ты, Модрон на службе у графа Тэлфрина, опустишь свой меч, иначе мне придется забрать ее силой.
        Гвендилена вытаращила глаза. Как и Модрон.
        - Что за чушь…
        - Ты не должен знать больше того, что знаешь. - Ронан поднял руку и мягким движением отвел острие меча от своего горла. - Я забираю девушку, и твой отряд беспрепятственно идет дальше. Слово рыцаря. Или… выбирай. А господину своему можешь доложить, что он не хозяин по эту сторону Тэлейт.
        Модрон неопределенно повел плечом.
        - По девкам изголодались?
        Ронан усмехнулся.
        - Твое решение, сотник?
        Модрон медленно вложил меч в ножны.
        - Хорошо. Но у меня еще один вопрос…
        - Не о ней…
        - Да. К одному из моих солдат.
        Модрон обвел глазами площадь.
        - Трир! - рявкнул он. - Как ты мог не заметить столько народу?
        Трир поднял голову и не спеша поднялся с колен. Солдаты, стоявшие вокруг, ему не помешали. Трир ухмыльнулся.
        - Они лучше платят, Модрон.
        В ответ тот только сверкнул глазами. И отвернулся.
        - За мной!
        Гвендилену била нервная дрожь. Немигающим взором она смотрела, как наемники графа Тэлфрина - все, кроме Трира, - вскочили на лошадей и галопом понеслись прочь из деревни.

* * *
        Ронан скользнул по Гвендилене взглядом. Голова у нее шла кругом, ноги подкашивались.
        - Девчонку в часовню! - скомандовал рыцарь. - Катбад, Энгус, выдвигаемся завтра с восходом.
        Те двое ответили легким поклоном и тут же принялись отдавать распоряжения. Человек, державший Гвендилену, грубовато дернул ее за руку, направляя к открытым дверям церкви.
        Внутри было темно и холодно. Гвендилена остановилась на пороге, пытаясь привыкнуть к полумраку, но человек толкнул ее в спину, принудив сделать еще несколько шагов.
        Ее ноги ступали по полу, сложенному из больших грубо обтесанных плит; на стенах часовни, едва освещенных тусклыми огоньками в кованых треногах, плясали красноватые отблески. В дальнем конце залы угадывались очертания статуй трех богов, а в ее середине зияло отверстие, огороженное по кругу невысоким каменным парапетом.
        Вниз вели щербатые ступеньки. Под часовней, как и во всех церквях и церквушках королевства Корнваллис, находился склеп - увеличивавшееся с течением веков помещение, в котором в специально устроенных нишах лежали кости и черепа почивших.
        Взгляд Гвендилены остановился на темной фигуре, сидевшей на краю парапета. Ронан Альбрад, гонфалоньер Ордена Вопрошающих, постукивая пальцами по камню, внимательно смотрел на девушку. Молчание длилось несколько минут. Человек за спиной Гвендилены хрипло дышал.
        - Кевин, отпусти ее, - наконец произнес рыцарь, - и позови сюда Трира.
        Человек выпустил руки девушки и, сделав шаг вперед, неуклюже поклонился. Гвендилена взглянула на него мельком: тот был огромного роста, с висевшими паклей длинными волосами.
        Не переставая кланяться, Кевин задом пятился до самого выхода.
        Трир появился очень быстро - он словно знал, что за ним пошлют. Встав сбоку и чуть поодаль от пленницы, наемник небрежно кивнул в качестве приветствия.
        - Говори, - буркнул Ронан, - и, если ты ошибся, самолично кишки тебе выпущу…
        Трир пожал плечами. В красных бликах треножников его лицо, покрытое узорами, выглядело устрашающе.
        - А чего говорить? Сами видите. Рыжая. Цвет глаз подходит - с такими глазами на юге народу - раз-два, и обчелся. Девятнадцати лет от роду - все, как расписывали. Я ее спрашивал мимоходом: мать умерла, отец жив еще, Ивоном зовут, скорняк в Брислене. Говорит, черноволосый, глаза карие. Проверить легко. Я просто ошалел, когда ее увидел. Сама, можно сказать, в руки пришла…
        - Вы с кем-то меня путаете, - выдохнула Гвендилена. - Кто вы такие?
        Трир фыркнул.
        - Больше всего на свете, милашка, я хотел бы знать, кто такая ты! И отчего две дюжины человек по всему королевству…
        - Заткнись, Трир! - рявкнул Ронан. - Девушка, подойди.
        Гвендилена робко сделала несколько шагов вперед. Ронан тяжело поднялся на ноги и, взяв ее за подбородок, повернул к свету. Рыцарь был на голову выше нее.
        - Зеленые… - задумчиво пробормотал он. Посмотрел на Трира. - Что еще? Может, отметины какие, родимые пятна?
        Тот мотнул головой.
        - Не знаю. Не говорили ничего такого. Пятен приметных, вроде, никаких нет, хотя я только мельком глянул - один из наших хотел ее… того, ну, понимаете. Я уж думал, придется его по башке треснуть, чтоб отвалил, но обошлось все.
        Рыцарь кивнул, достал из-под плаща кошель и швырнул Триру; тот ловко подхватил его на лету.
        - Хорошо, иди. Девушка останется тут, со мной. Кевину скажи, чтобы еды и вина принес, Энгус пусть двоих перед дверьми поставит. Ты утром пойдешь с нами. - Ронан усмехнулся. - Я так понимаю, к графу Тэлфрину тебе путь теперь заказан.
        - Да уж… - Трир коротко хохотнул. - И надо, пожалуй, постараться, чтобы земли его стороной обходить. А то рожа у меня… э-э… приметная.
        - Это твоя забота, - отрезал рыцарь. - Иди.
        Гвендилена без сил опустилась на парапет. Ронан, не глядя на нее, принялся из небольшого кувшина подливать масла в треножники.
        Вскоре появился Кевин с деревянным подносом в руках. Гвендилена вздрогнула, только сейчас рассмотрев его лицо: обезображенное, как после огня, все в буграх и струпьях, а вздернутая верхняя губа обнажала крупные желтые зубы.
        - М-м, - промычал Кевин, тряся головой. Немой, догадалась девушка.
        Ронан махнул рукой, и слуга поставил поднос прямо на пол - ничего похожего на стол в часовне не было - а затем, снова пятясь задом и беспрерывно кланяясь, вышел из часовни, прикрыв за собой двери.
        Рыцарь поднял поднос и поставил его перед Гвендиленой. На нем стояла глиняная бутыль, два серебряных бокала, невесть как оказавшиеся в этой глуши, и лежал большой шмат мяса, предварительно порезанный на куски.
        Ронан аккуратно налил вина и, взяв один из бокалов, сделал маленький глоток.
        - Ешь, - сказал он.
        Гвендилена пристально посмотрела ему в глаза.
        - Что вы хотите от меня? - глухо спросила она. - Вы думаете, что я не та, за кого себя выдаю?
        - А за кого ты себя выдаешь?
        - Я - Гвендилена, - решительно сказала она, - из Брислена. Там мой отец, и там похоронена моя мать. И я прожила там всю свою жизнь, кроме последнего месяца. А вот за кого принимаете меня вы?
        Ронан холодно посмотрел на девушку, раздумывая. Затем отхлебнул еще вина. В его странных белесых глазах вдруг заплясали искорки.
        - Ешь, - повторил он. И, помолчав, добавил: - Вот что я тебе скажу… Гвендилена. Либо ты знаешь правду и просто пытаешься водить меня за нос, и в таком случае и мне, и тебе совершенно все равно, что я отвечу. Либо ты действительно не знаешь ничего. А если так - то всем будет только удобнее, если ты останешься в неведении как можно дольше.
        - Кому это - всем?
        Рыцарь усмехнулся.
        - Всем. Но скажу откровенно: в твое незнание я не верю ни на грош. Иначе как объяснить, что ты направлялась к графу Тэлфрину под охраной его же наемников?
        - Я ничего не понимаю, - упрямо повторила Гвендилена, - кто такой этот граф Тэлфрин? И какое отношение он имеет ко мне?
        Ронан махнул рукой.
        - Достаточно. Уже поздно, и ты, когда поешь, можешь лечь вон там. У той стены есть тюфяк. Поторопись - светильники скоро погаснут. И советую не делать глупостей. К мертвым, - он косо глянул на зияющее в полу отверстие, - тебе еще рановато, а путь к живым охраняют мои солдаты. Спокойной ночи… Гвендилена.
        С этими словами Ронан, не сняв доспехов, улегся на единственную лавку; меч он положил рядом с собой на пол.
        - Господин… - помолчав, нерешительно позвала Гвендилена.
        - Т-с, - сказал рыцарь, - спать.

* * *
        Гвендилена проснулась от звуков приглушенной возни.
        Она едва успела открыть глаза, и тут же кто-то сильно зажал ей рот ладонью. Над ней склонился Арн, прижимая указательный палец к губам. Из противоположного конца часовни доносились шорохи.
        Девушка еле заметно кивнула, и солдат убрал руку.
        - Тише, - прошептал он, - вставай.
        Гвендилена поднялась с тюфяка, бросив взгляд на скамейку, на которой лежал Ронан. Возле него копошились человеческие фигуры. Неяркий свет факела выхватил из темноты сосредоточенные лица Модрона, Хуго, и еще одного наемника, Тэдрига. Все они были без доспехов, в одних рубахах, и занимались тем, что крепко-накрепко привязывали рыцаря к лавке. Из его рта торчал кусок тряпки.
        - Отчего нельзя? - прошипел Хуго. В руке он сжимал рукоять длинного кинжала. - Этот урод брата моего ни за что покромсал, не выживет, поди…
        - Это - королевский человек, - хмуро и так же приглушенно ответил Модрон, - ежели мы его порешим, преступление на нашего господина падет. А для начала тебя повесят. Тем более не сам он Киана порезал. Вот будь здесь Трир, я бы первый ему кишки выпустил…
        - Вил его подери, - пробормотал Хуго, - ладно.
        Он склонился над рыцарем, заглядывая тому в глаза.
        - Слышь, ты, сир Ронан из не-помню-откуда, обещаю, мы еще встретимся. А это - чтоб не запамятовал…
        С этими словами Хуго резким движением отсек рыцарю мочку уха; голова того дернулась.
        - Да чтоб тебя, - грозно прохрипел Модрон, - хватит, сказал. Уходим.
        Он мельком еще раз осмотрел путы на теле Ронана, после чего поднял с пола короткую дубинку.
        - Это так, на всякий случай… - сказал Модрон и ударил лежащего по голове. Тот затих без движения. Сотник взвесил дубинку в руке. - Через часок-другой, наверное, очнется…
        И, махнув рукой, принялся спускаться в склеп. Арн легонько подтолкнул Гвендилену в спину.
        - Иди. И тихо.
        Модрон шел первым, за ним Тэдриг с факелом в руках, следом Хуго и Гвендилена. Замыкал шествие Арн.
        Лестница оказалась очень крутой, с истершимися от старости покатыми ступеньками. Блики от факела мелькали на щербатых известняковых стенах.
        Через несколько минут беглецы вышли в длинный коридор, дальний конец которого терялся в темноте. Справа и слева виднелись глубокие ниши, заполненные рядами аккуратно сложенных костей, а на самом верху - человеческими черепами. Кроме этого, время от времени от центрального коридора ответвлялись боковые ходы с теми же бесконечными нишами. Солдаты шли скорым шагом.
        Гвендилена закашлялась, когда известняковая пыль, поднятая чьим-то неосторожным движением, попала в рот.
        - Возьми, - сказал Арн, сунув ей в руку кожаную флягу.
        - Куда мы идем? Отсюда есть выход? - спросила Гвендилена, сделав глоток.
        - Ага, - обернувшись на ходу, ответил Хуго, - милях в двух от Лутдаха Инбер мальчишку одного поймал, местного. В лесочке прятался. Он служкой был в часовне, при том монахе, и, похоже, один-единственный из всей деревни спасся. Он нам про ход рассказал. Говорит, древний ход, еще с тех времен, когда здесь какая-то крепость стояла.
        - Почему же один спасся, если ход есть?
        - Мы спрашивали. Трусливый гаденыш. Говорит, что Вопрошающие так быстро на деревню нахлынули, что только ему одному улизнуть и удалось. А я так думаю, что он просто двери со страху за собой запер и дал деру.
        - А почему вы без доспехов?
        Арн фыркнул.
        - Так чтоб не громыхать. Да и тесно там, сама увидишь…
        Свернув в один из боковых коридоров, Модрон остановился. В небольшой комнате на полу стояло несколько старых каменных саркофагов. Один из них он отодвинул в сторону, открыв лаз в самом низу стены.
        - Арн, - сказал сотник, - попробуй за собой вход закрыть. Они его все равно найдут, но пусть подольше поищут.
        С этими словами он встал на четвереньки и довольно резво для своей комплекции пополз вперед. За ним двинулись и остальные.
        Ход поначалу был такой же сухой и пыльный, как и склеп. Гвендилена в клочки изодрала подол своего платья и, стиснув зубы, старалась не постанывать, когда дело дошло до коленок. Вскоре лаз стал мокрым и грязным; из стен торчали корни растений, а сверху свешивались паучьи тенета. Гвендилена едва не взвизгнула, когда увидела ползающих вокруг огромных сороконожек и мерзкого вида полупрозрачных насекомых, и с облегчением вздохнула, ощутив свежий ночной ветерок.
        Она упала на спину, пытаясь отдышаться.
        Тэдриг на пару с Хуго подхватили девушку подмышки, помогая подняться.
        - Шевелитесь, - рявкнул Модрон, - потом отдохнем. К ночи мы должны быть за Тэлейт.
        Глава 10
        Каменные волки
        Уже к вечеру после того, как Эдвин покинул Хаврен, он вышел на Северный тракт, а там, спустя всего час, его подобрал крестьянин, на телеге направлявшийся в Бадарн - большое селение на отрогах Нолтлэндских гор. Трудно сказать, кто больше обрадовался компании - Эдвин, ноги которого отчаянно гудели после целого дня быстрой ходьбы, или сам крестьянин. По его словам, места были неспокойные, и не далее как на прошлой неделе одного его односельчанина ограбили - «хорошо, что не убили!» - примерно в этих же краях.
        - Брать-то у меня почти нечего, - говорил крестьянин. Действительно, если не считать пары небольших бочонков с дешевым вином, в телеге валялись только пучки соломы, - матушку свою ездил проведать, плоха она уже у меня. Но гладдам и этого хватит, они ни за что прибить могут. Здесь-то еще ничего, - продолжал он, - а вот в Клейморе, говорят, вообще буйство идет, народ волком воет от всех этих мародеров. Расплодили их сеньоры, а те теперь кормятся за счет простого люда.
        Эдвин поведал ему историю об украденной якобы сестре, и крестьянин посочувствовал, хотя подсказать ничего не смог. В ответ на расспросы об отряде солдат, которые могли проезжать по этой же дороге, он только пожал плечами.
        - Много их тут нынче ездят, - сказал он, - и хорошо, если господские наемники - эти могут и не тронуть. Но чтобы девушку с собой везли - не видел, нет.
        Эдвин распрощался с ним в Бадарне, переночевав и предложив в качестве благодарности помочь по хозяйству. Тот отказываться не стал. Эдвин вычистил свинарник, наколол дров и получил в оплату кусок окорока и изношенные, но еще крепкие сапоги - монашеские сандалии совсем не годились для долгих прогулок.
        По тракту идти было куда легче и быстрее, чем по горам - дорога была ровная, утоптанная и довольно людная. Эдвин, однако, памятуя все эти страшные рассказы о разбойниках, предпочитал прятаться, если замечал облака пыли. Один раз мимо него действительно проехал военный отряд - в синих камзолах с вышитыми изображениями вайвернов, под началом толстого сира с высокомерным выражением лица, - но Эдвин рисковать не стал, а отсиделся в лесочке и продолжил путь только тогда, когда солдаты скрылись за пригорком.
        Во всех прочих случаях ему попадались только простолюдины, пешком или на повозках, разъезжавшие по собственным делам. Ночевал он обычно в лесу, а два раза - в деревнях, расплачиваясь за ночлег и ужин работой.
        Чем дальше на север, тем дорога становилась оживленнее, а селения попадались чуть не через десяток миль. Направление Эдвин выбрал, судя по всему, верное: на одном постоялом дворе какой-то бывший солдат, одноногий и испитой, кивнул, внимательно рассмотрев арбалетный болт.
        - Это с севера, - сообщил он, - откуда точно, не скажу, но там такие в ходу. И на крупного зверя пойдет, и чтоб кольчугу пробить. Откуда он у тебя, парень? Нашел, что ль, где?
        - Нашел, да, - ответил Эдвин, - просто интересно. В наших краях таких не делают.
        Солдат глянул на него мельком и потерял всякий интерес, в особенности после того, как Эдвин поделился с ним кувшинчиком дешевого местного вина.
        Никаких трудностей с едой и питьем Эдвин не испытывал - он даже ни разу не охотился с того момента, как покинул Хаврен. Заработать на кусок хлеба в какой-нибудь деревушке было проще простого, а иногда ему перепадал даже стакан пива или чего покрепче.
        Но никто из всех встретившихся ему по дороге не видел отряда наемников с девушкой, и это Эдвина немного беспокоило. Хотя, рассуждал он, это ведь не единственный путь на север, и те солдаты вполне могли воспользоваться какой-нибудь лесной тропкой, чтобы избежать встреч с королевской стражей. Ведь никаких следов войны в этих местах уже не было, так что появление вооруженных чужаков наверняка вызвало бы вопросы.
        Если предположить, что Эдвин двигался в правильном направлении, то он отставал от них почти на неделю, но много это или мало, юноша решить не мог. С одной стороны, он шел очень скорым шагом, а добрую половину пути вообще проехал на чужих телегах. Тот отряд, никому не попался на глаза; следовательно, он шел лесной дорогой, и значит, не мог передвигаться так же быстро, как по тракту. Но, с другой стороны, нельзя было даже предположить, сильно ли торопятся схватившие Гвендилену и, главное - в любой момент они могли свернуть куда-нибудь в сторону.
        Эдвин направлялся к Гвервилу - крупному замку или, вернее, городу в графстве Морган. Там, судя по рассказам, сходились многие торговые пути с запада и востока - с самого моря Арит, а дальше на север вели несколько дорог на выбор, в том числе и в столицу королевства, Лонхенбург. Много дорог, много людей - и это хорошо, решил Эдвин. Там, как он надеялся, удастся узнать хоть что-нибудь.
        Его раздумья прервал шум за соседним столом. Эдвин поднял глаза.
        Он сидел в общей зале довольно замызганного постоялого двора. Двор располагался на окраине маленькой деревеньки из дюжины бедняцких домов, и, судя по всему, существовал только благодаря Северному тракту. Назывался трактир соответствующе -
«Северная звезда», но ничего под стать столь пышному наименованию Эдвин там не заметил. Потемневшие от времени, заляпанные столы стояли на утоптанном земляном полу, четыре или пять окон, затянутые бычьими пузырями, даже в солнечный день пропускали совсем немного света, и дрожали огоньки сальных свечей, приляпанных к каждому из столов, едва-едва рассеивая полумрак.
        Основной свет исходил от огромного очага, устроенного в углу залы, прямо на полу. Глиняная кирпичная кладка, потрескавшаяся от огня, огораживала очаг, а сверху над ним висел колпак. Толку от колпака, однако, было немного: хотя снаружи стояла безветренная погода, бГільшая часть дыма стелилась по потолку. Две девушки - дочери хозяина, решил Эдвин - морщась от жара поворачивали насаженную на вертел половинку свиной туши, а взъерошенный мальчишка из прислуги сидел рядом на корточках и держал железный противень, стараясь, чтобы не пропала ни единая капля жира.
        Сам хозяин, рослый, плотного сложения мужчина, стоял за прилавком, зорко поглядывая по сторонам. Рядом с ним к стене были прислонены дубинки разных размеров - явно не лишние, судя по разношерстной изрядно подвыпившей компании, что располагалась за столами - несколько крестьян, охотники с луками, тот самый одноногий солдат и еще пара-другая человек, чей род занятий Эдвин затруднился бы определить.
        - Врет щенок! - решительно заявил один из них, худощавый мужчина в темном плаще. - Не может такого быть, чтобы орденцы без суда самоуправство творили…
        - Не вру я! - взвизгнул мальчишка с противнем. - Своими глазами видел! Как вошли в деревню, давай резать народ направо и налево! Я сам еле утек…
        - Ага, утек, - насмешливо произнес охотник, - вся деревня, значит, как один, полегла, и только ты утек. В невидимку, что ль, обратился?
        - А Лутдаха-то, между прочим, правда нет, - вставил крестьянин, - люди рассказывает, всех порешили. У меня сестрица там жила.
        - Истинно, истинно, нету, - кивнул другой, - шурин мой в Ардланне служит, проезжал там не далее как три дня. Всех уж волки да воронье пожрали, ни живой души нет. Даже кому похоронить не нашлось.
        - Да, может, так оно и есть, - заявил худощавый, - но только воинов-монахов в этом винить - гнилое дело. Наверняка то гладды были или горцы, а у этого щенка от страха глаза в разные стороны развело…
        - Да уж отличу я горца от солдата, - фыркнул мальчишка, - всю жизнь там прожил. Лутдах, он в предгорьях стоит, и ни разу я что-то горцев в кольчугах не видал.
        Вокруг захохотали.
        - Ой, всю жизнь…
        - Много, наверное, на своем веку-то…
        - Да уж достаточно, - огрызнулся мальчишка. - А потом там другие появились, через тайный ход в деревню прошли, да девку рыжую у тех умыкнули…
        Эдвин вздрогнул.
        Вокруг захохотали еще сильнее.
        - Правильно, чего ж не умыкнуть… у Вопрошающих-то баб полно. А боги делиться велят…
        - Тайный ход, надо же… Лутдах, известное дело - большой замок…
        - Сказок наслушался… а глорхов, или там теней не заметил ли?
        - Хватит языком чесать! - возвысил голос хозяин. - Гесим, жир слей! Хоть каплю прольешь, отправлю тебя обратно, в твою часовню…
        Мальчишка шмыгнул носом, что-то пробормотав.
        Эдвин сидел, прикусив губу. Солдаты, Вопрощающие и с ними рыжеволосая женщина. Может, в тот день в Хаврене тоже были солдаты Ордена? Тогда он услышал только звон доспехов, а когда забрался по склону и глянул вверх, глаза слепило солнце.
        Эдвин сидел еще долго и поднялся из-за стола уже далеко за полночь, когда все постояльцы разбрелись на отдых. В «Северной звезде» имелось всего три комнаты, и все были заполнены до отказа. Переночевать на двухъярусных кроватях с пыльными тюфяками стоило четверть грохена. У юноши имелось целых две медных монеты, честно заработанных в дороге, но он уже придумал им другое назначение.
        Эдвин помог убрать со столов и чисто подмел земляной пол, за что трактирщик милостиво разрешил воспользоваться для ночлега охапкой сена в сарае. Хозяйские дочки - обе примерно его возраста - с удовольствием ему помогали, вертясь под ногами и наперебой соревнуясь в кокетливых ужимках; одна из них, помладше, с волнистыми светло-русыми волосами и ямочками на щеках, хихикая, попросила Эдвина помочь ей вымыть полы в комнате наверху. Спальня у сестер была общая, но, похоже, ни ту, ни другую это особо не смущало. Старшая же, под предлогом того, что в зале очень жарко, так глубоко распустила шнуровку своего платья, что Эдвин боялся смотреть в ее сторону. «Ох, ударилась больно», - наконец с жалобной гримаской сообщила она, в качестве доказательства обнажив округлую коленку без всякого следа синяка.
        Он даже толком не запомнил, как их зовут - голову занимали совсем другие мысли. После окончания уборки, к великому разочарованию обеих девиц, Эдвин решительно заявил, что очень устал, и завтра ему рано вставать.
        Тот мальчишка, Гесим, тоже ночевал в сарае, как и двое крестьян. Он гневно пробурчал что-то, когда Эдвин принялся тормошить его.
        - Что, - недовольно спросил он, протирая глаза, - тоже надо мной поржать охота?
        Эдвин нетерпеливо потряс головой.
        - Вот, - сказал он, сунув в ладонь Гесима медный грохен, - один сейчас, один - потом.
        Мальчишка только изумленно приподнял брови, но расспрашивать ни о чем не стал. Эдвин за руку вытащил его из сарая, стараясь не разбудить спящих.
        По словам Гесима, сбежав из Лутдаха, он прятался в лесочке, когда невесть откуда появились солдаты. Гесим рассказал им про подземный ход, ведущий в часовню, а потом несколько из них поползли внутрь. Вернулись примерно через час, таща с собой какую-то рыжеволосую девушку. Рассмотреть ее толком Гесим не смог - было слишком темно, только волосы при свете факела и углядел, а звали ее…
        - Вроде как Гвен, - сообщил он, немного подумав, - так ее назвал один мужик с колокольчиками в усах.
        Гесиму те солдаты дали поесть - он почти сутки прятался в лесу без маковой росинки во рту - а затем отпустили на все четыре стороны.
        - Они вроде не местные, - закончил мальчишка, - почти все светловолосые и с хвостами из затылков, на северян похожи. Больше ничего сказать не могу, разве что у их старшего здоровенная такая бляха на груди. Медведь там на задних лапах, с дубиной.
        Гесим зевнул.
        - Монету давай, - буркнул он, глянув на Эдвина исподлобья, - спать охота.
        У Эдвина аж руки тряслись от возбуждения. Гвендилена. Он нашел ее. Она жива и, кажется, здорова. Завтра он отправится в Лутдах, а там, возможно, сумеет найти какие-нибудь следы. Но и то уж хорошо, что Гесим разглядел бляху. На бляхе герб их господина, иного и быть не может, решил Эдвин, а это уже кое-что. Даже не кое-что, а очень много.
        Мысли вертелись в голове, как рой назойливых мух, и только под утро Эдвина сморил тяжелый сон.

* * *
        Селение Лутдах, судя по словам Гесима, находилось не дальше, чем в пятнадцати милях к востоку от «Северной звезды».
        - Через пару сотен шагов будет развилка, - объяснил он Эдвину, - смотри, не пропусти. Там камень лежит, большой, весь во мху. Не дорога, а так, тропинка. Если хорошую дорогу хочешь, то надо обратно на юг до Килхурна топать целую лигу, а там будет поворот налево. Но так намного дальше. Тропа по лесу петляет, но не заблудишься. Главное, держи направление на ту гору. - Он указал на едва видневшуюся в утренней дымке над океаном деревьев высокую скалу с вершиной, словно расколотой надвое. - Потом на большой луг выйдешь, а там мимо Лутдаха не промахнешься. Давай, удачи. Выпей за меня, как подружку свою найдешь.
        С этими словами Гесим, на ходу почесывая шевелюру, скрылся в дверях постоялого двора. Из-за угла немедленно выглянула девичья головка с длинными пшеничными волосами. Младшая дочь трактирщика (Теа, вспомнил Эдвин) стояла, покусывая губу.
        - А не найдешь, - сказала она тихо, - за мной возвращайся. Вот, возьми.
        Девушка протянула небольшую котомку и вдруг, быстро привстав на цыпочках, поцеловала его в щеку. От нее пахло земляникой.
        - Отчего не захотел меня вчера? - жарко зашептала она, прижавшись к нему всем телом. - Не пожалел бы… я уж тебя не брошу, как та…
        Дверь скрипнула.
        - Теа, где ты? - раздался изнутри голос хозяина.
        Отпрянув, она стремительно убежала.
        Эдвин только покачал головой, удаляясь от гостиницы. Бог их поймет, этих женщин. То насмешливы и холодны, как лед, а то липнут, как растаявшая на солнце смола.
        Замшелый камень, о котором говорил Гесим, он нашел сразу; если бы не эта примета, может, и не заметил бы саму тропу. Едва притоптанная дорожка резко уходила в сторону и, петляя меж валунов, заползала в лесную чащу. Взглянув на всякий случай на двупалую вершину, Эдвин решительно свернул на восток.
        Та гора была первой в череде пиков, самые дальние из которых каменным забором стояли на горизонте. Нолтлэндские горы тянулись отсюда до самого моря Арит, настолько высокие, что некоторые вершины, покрытые шапками снега, терялись в облаках. И где-то среди них стоял Гленкиддирах - древнее сердце королевства Корнваллис, в минуты гнева выплевывавший в небо столбы огня. Там находилось обиталище Эогабала, Отца Всего Сущего, и матери Боанн, а в кипящих лавой недрах, глубоко под землей, исходил ядовитой злобой Вил - ужасное чудовище, последний из оставшихся в живых первых исбри, низвергнутый в кроваво-черную пучину после Великой Битвы.
        Гленкиддирах считался неприступным. Но не потому, что его склоны были круты и бесплодны, а потому, что Вил, по твердому убеждению крестьян, забирал к себе всякого, кто осмеливался без спроса ступить на священную землю.
        Как-то в Сидмонском монастыре Эдвин решился спросить об этом у ризничего Эльфина. Тот, неопределенно пожав плечами, сказал:
        - Обычный вулкан, мой мальчик. В южной части Корнваллиса такой один, но, говорят, их много на севере, и люди там пропадают, скорее всего, не из-за темных сил, а по вине горцев. Тамошний народ не любит пришлых, и строго охраняет свою независимость.
        Эдвин, однако, не вполне верил монаху. В течение всей дороги юноша о многом расспрашивал местных жителей, и теперь думал, что если бы дело заключалось только в горных племенах, это вряд ли остановило бы королевскую армию или еще более многочисленных солдат Ордена Вопрошающих - ведь Черные горы находились всего-то в нескольких днях пути от Лонхенбурга.

«Так отчего же, - спрашивал он самого себя, - эти люди, уверяющие всех кругом, что никогда не существовало других богов, кроме Аира и его братьев, не сметут непокорных горцев с лица земли? Если это обычные горы и просто вулкан?» Сам ответить на этот вопрос он не мог, а крестьяне в деревнях вдоль Северного тракта не особенно охотно вступали в разговоры на эту тему. Понятно, почему, решил Эдвин, вспоминая давние события в Талейне. Не зря же рассказывали, что в королевских землях даже жгут людей за приверженность старой вере, и уж кто-кто, а Эдвин вполне доверял рассказу Гесима о том, что жители Лутдаха могли пострадать от рук Ордена.
        Слава богам, Гленкиддирах далеко, а Лутдах, по всей видимости, одна из последних деревень так глубоко в Нолтлэндских горах.
        Даже деревья шумят здесь как-то по-другому, думал Эдвин, кляня сам себя за излишнюю мнительность.
        Едва заметная тропка вела его все глубже в лес, петляя между корявыми дубами и грабами; заросли крушины, орешника и боярышника были настолько густы, что Эдвин иногда терял дорогу из вида. Его окружал девственный лес - совсем не такой, какой он ожидал бы увидеть всего в трех-четырех милях от самой оживленной дороги королевства. Несколько раз Эдвин замечал свежие кабаньи или лисьи следы, а из густой зелени деревьев доносились неумолчные крики соек вперемежку с трескотней клестов и дроздов.
        В середине дня Эдвин остановился на привал, удобно устроившись на поваленном дереве. Или Гесим ошибся относительно расстояния до Лутдаха, или лесная тропинка слишком петляла, огибая гигантские валуны и редкие болотца, но пока он не видел даже намека на то, что этот лес когда-нибудь кончится.
        В котомке, которую ему вручила Теа, оказались бекон, кусок пирога с голубиными яйцами и небольшая кожаная флага с вином. Эдвин помянул девушку добрым словом: наверное, она обратила бы на себя его внимание, если бы не изумрудные глаза Гвендилены, подумалось ему. Теа была чуть пониже ее ростом, не такая хрупкая на вид, и с чертами лица попроще, однако ж тоже очень хороша - с копной светлых волос, пушистыми ресницами, белозубой улыбкой и ямочками на щеках.
        Тут Эдвин припомнил еще одну девушку. Или не девушку - ту непонятную крушинку, о которой рассказывала ему старая Керадина. И вздрогнул, внезапно осознав, что именно в этом лесу кажется ему странным. И вчера, и сегодня поутру погода стояла жаркая и абсолютно безветренная, а здесь - Эдвин медленно огляделся вокруг - деревья шептали и шелестели, качая ветвями от дуновений несуществующего ветерка.
        Торопливо покидав остатки еды в котомку, он ринулся дальше по тропинке. Солнечный диск давно уже покинул вершину небосклона, и Эдвину даже не хотелось думать о том, что за вещи могут твориться в этом лесу ночью. Он бежал, перепрыгивая через поваленные стволы, продираясь через кусты, производя не меньше шума, чем раненый олень, и облегченно вздохнул, заметив прогал между деревьями.
        Лес кончился неожиданно. Широкая тропа шла вдоль его кромки, теряясь на юге в холмах, а на севере за небольшим пригорком, всего в полумиле, Эдвин заметил верхушку какого-то строения - наверное, та самая часовня, подумал он.
        Пытаясь отдышаться, юноша опустился на большой камень. Так и есть: здесь не было ни ветерка. Разнотравье, высушенное жарким летним солнцем, желтоватым ковром покрывало весь луг; под ногами шелестели маленькие ящерки. А лесная чаща, стеной стоявшая по ту сторону тропы в нескольких десятках шагов, шевелилась и перекатывалась зелеными волнами.
        - Уф, - с облегчением выдохнул Эдвин, поднявшись с камня. И тут же повалился на землю, ощутив на своей шее веревочную петлю. Краем глаза он успел заметить силуэты двух человек, поднимающихся из высокой травы. Изловчившись, Эдвин выдернул из-за пояса кинжал, с размаху перерезал веревку и вскочил на ноги, держа клинок перед собой.
        Те двое крадучись обходили его с обеих сторон. В руках они сжимали короткие копья, а один из них, тот, что справа, вдобавок неспешно раскручивал аркан.
        Не гладды, мелькнула мысль.
        На этих красовались дурно выделанные волчьи шкуры и шаровары из грубой холстины, а на головах, несмотря на жару, были надеты меховые шапки с длинными хвостами.
        Эдвин сделал шаг назад, прикидывая, сумеет ли он добежать до леса.
        - Шох! - вдруг выкрикнул горец с арканом, и из-за деревьев возникла еще одна фигура. Эдвин мысленно ругнулся: надо было живей бежать.
        Юноша медленно снял с плеча свою котомку.
        - У меня ничего нет, только это, - сказал он.
        Горец с арканом ухмыльнулся, показав гнилые зубы. И резко метнул веревку. Эдвин отпрыгнул вбок и тут же - вперед, к ближайшему из противников, одновременно швырнув в него котомку. Тот ринулся навстречу, ударив копьем в сторону - сумка попала прямо в голову. Эдвин всем телом бросился ему под ноги, одновременно полоснув кинжалом по животу. Горец упал, согнувшись пополам.
        Эдвин стремительно, как ему показалось, вскочил - и потерял сознание.

* * *
        Он очнулся внутри какой-то хижины, и его тут же вырвало. Голова жутко болела, а щеку стянуло коркой крови.
        - Проклятье… - выдохнул Эдвин, отплевываясь. Руки у него за спиной были привязаны к столбу.
        - Очнулся, парень? - раздался голос откуда-то сзади.
        Эдвин с трудом повернул голову, глянув через плечо. В хижине на земляном полу сидело еще три человека. Женщина спала, привалившись к стене, а мужчины, связанные спина к спине, смотрели на него.
        Снаружи уже темнело; тусклый свет пробивался через многочисленные щели в плетеных плохо замазанных глиной стенах.
        - Привет, - буркнул Эдвин. - Кто вы?
        - Это Кейле, из Гвервила. А я - Диан. Я видел тебя недавно в Бадарне. Ты старому Лодану свинарник чистил.
        Эдвин кивнул.
        - А те? - Он мотнул головой в сторону закрытой двери, чуть скривившись от боли. Внутри все бухало.
        Диан пожал плечами.
        - Ты не заметил, что ли? Каменные Волки. Горцы.
        - Зачем нас связали? Что делать будут?
        - С тобой - не знаю. - Мужчина невесело усмехнулся. - Ты ж, вроде, порезал одного из них? А нас, скорее всего, продадут.
        - Как - продадут? Кому? И откуда здесь горцы? Далеко ж отсюда, вроде, до ихних мест?
        - Ты ничего о горцах не знаешь, что ли, парень? Сам-то откуда?
        - Из Талейна. Эдвин меня зовут.
        Мужчины непонимающе пожали плечами.
        - Это во владениях его милости Беркли, - пояснил Эдвин.
        - А-а, зна-аю, - сказал Кейле. Он сильно заикался. - Эт-то на юге, в Средин-ных горах…
        Диан кивнул.
        - Далековато тебя занесло. А горцы - да, сидят обычно у себя в Нолтлэнде, и носу не кажут. У них там селения целые, говорят, со стенами и башнями. Но Каменные Волки - они кочевники, грабители. В деревнях мародерствуют, людей угоняют и даже, вроде, у своих приворовывают. Нас, скорее всего, Морскому Народу продадут, на галеры. Ее, - Диан указал взглядом на спящую женщину, - тоже, в рабыни кому-нибудь. А вот с тобой - даже не знаю. Как бы ни пришлось тебе за пролитую кровь ответить. Хорошо, если он еще не помер. С чего это ты вздумал ножом махать?
        - Даже не знаю. Думал, порежу одного, а потом сбегу.
        Диан фыркнул.
        - Дурень. Они всегда так: как деревню какую возьмут, своих по округе рассылают. Разведчиками, чтобы в случае чего сигнал подать. Если одного горца увидишь, будь уверен - рядышком еще человек пять-шесть крутятся. В одиночку на них - гиблое дело.
        - А что вы здесь делали?
        - Здесь!? Ничего. Меня вообще на тракте взяли, милях в двадцати отсюда. Кейле - тоже. Про бабу не знаю, она уже у них была, когда нас повязали. А на Лутдах, я так понимаю, Волки случайно наткнулись, они обычно такие большие деревни стороной обходят. А тут - ни души, и скарб весь целый, грех не поживиться. Сам-то ты как сюда попал?
        Эдвин на мгновение замешкался.
        - Там война, на юге, - помолчав, сказал он, - родители погибли. А в Лутдахе у меня дядя жил.
        - Там во-ойна, - пробормотал Кейле, - а тут - нет. От судьбы н-не уб-бежишь…
        В хижине воцарилось молчание. Снаружи тем временем стемнело совершенно, и только через щели угадывались всполохи костра где-то неподалеку.
        - А убежать не пробовали? - тихо спросил Эдвин. - Вот сейчас, например. Веревки, вроде, не толстые. Ночи хватит, чтобы перетереть…
        - Ночи? Не смеши, парень, - тотчас откликнулся Диан. - Нас прямо сейчас в горы и погонят.
        - По темноте!?
        - Да горцам на эту темноту начхать. Они обычно наоборот днем отсиживаются - их здесь всего-то человек двадцать, - а по ночам бегут. И бегут, кстати, как настоящие волки, без устали. Мы с Кейле во время вчерашней гонки думали, что вообще концы отдадим. Загнали они нас, что лошадей…
        - А женщина как же?..
        - Они на плечах ее несли, когда она уж совсем с ног валилась. Ругались жутко, да ихний старший не хочет ее бросать. Бедняга… они ее все по очереди…
        Диан внезапно замолчал. Снаружи послышался шум, и дверь распахнулась от удара ногой.
        В проеме показались две темные фигуры. Ни слова не говоря, один из горцев отвязал сначала Кейле с Дианом, потом, что-то пробормотав, Эдвина. Тот не успел даже размять кисти - пленникам немедленно снова связали руки, только на этот раз спереди.
        - Пошел! - гаркнул здоровенный горец. У него это прозвучало примерно как «пхол!».
        На деревенской площади возле костра толпились Каменные Волки. Все, как на подбор, в куртках мехом наружу и шапках с хвостами; помимо дротиков, они были вооружены длинными тесаками с зазубринами по режущей кромке. Еще у нескольких Эдвин заметил короткие луки.
        Было их, однако, не около двадцати, как говорил Диан, а всего человек десять. Похоже, Волки о чем-то ожесточенно спорили, и замолчали, лишь когда один из них, с длинным рубцом через все лицо, поднял руку, указав на Эдвина.
        - Не здесь, - хрипло сказал он, - мать Бекума должна решать.
        Горцы вновь загалдели. Говорили они на обычном корнваллисском языке, но словно гавкая и сильно пришепетывая. Эдвин с трудом понимал, что они говорят - до того их речь напоминала собачий лай.
        Диан легонько толкнул Эдвина локтем.
        - Похоже, - прошептал он, - твой-то окочурился. Ругаются, то ли здесь тебя кончить, то ли к какой-то Бекуме тащить…
        - Шох! - гаркнул горец с рубцом. Старший, подумал Эдвин.
        Все замолчали. Затем, ни слова не говоря, ринулись в темноту, ускоряя шаг. Двое несли носилки, на которых лежало тело человека. Эдвина ткнули в спину древком копья.
        Глава 11
        Его светлость Нитгард Тэлфрин
        Лошадей они гнали так, словно их преследовал сам Вил. С Северного тракта Модрон свернул сразу же, как представилась такая возможность. После Гвервила тракт расползся десятками дорог и дорожек, и сотник вполне здраво рассудил, что если за ними вышлют погоню, лучше будет избегать оживленных мест, где каждый сможет заметить довольно большой отряд. По той же причине Модрон разделил солдат на несколько мелких групп, по два-три человека, отправив их в разные стороны с наказом встретиться в условленном месте - уже к северу от реки Тэлейт.
        Киан не умер, но рана оказалась все же настолько серьезна, что Модрон распорядился оставить его в Гвервиле, в одном из постоялых дворов, щедро приплатив хозяину с наказом вызвать лекаря.
        Таким образом Гвендилена оказалась верхом, в компании с Хуго, братом Киана, Арном и самим Модроном.
        - Живей, живей, - подгонял сотник, время от времени нахлестывая ее лошадь. Гвендилена стискивала зубы и старалась не отставать. С непривычки она жутко натерла себе ягодицы и чуть не в кровь ободрала ладони поводьями. У нее даже не нашлось ни сил, ни времени, чтобы подумать над тем, что случилось в Лутдахе.
        Кроме этих слов, до самого вечера она больше ничего от Модрона не услышала, хотя нередко ловила на себе его напряженные взгляды.
        В маленькой деревеньке, располагавшейся на берегу Тэлейт, обнаружился паром - большой плот, на котором они переправились через реку, но только после того, как к серебряной монете Модрон присовокупил еще парочку угроз: паромщики, отец и сын, никак не хотели браться за работу, предлагая дождаться утра. А на другой стороне Модрон распорядился отобрать у них весла.
        - Ничего, - буркнул он в ответ на причитания и ругань в свой адрес, - другие найдете. А до утра здесь посидите, не околеете.
        На привал они остановились уже ближе к полуночи, в небольшом лесочке в миле от дороги. Костер разжигать не стали: в сумках нашлись несколько кусков копченой свинины и фляги с вином.
        - Так, девочка, рассказывай, - хмуро произнес сотник после того, как со скудной трапезой было покончено.
        В ответ Гвендилена шмыгнула носом. Она ждала этого вопроса.
        - Я не знаю, - только и сказала она, - они перепутали меня с кем-то…
        - Перепутали, значит, - фыркнул Хуго, - да так, что устроили засаду не каким-нибудь голодранцам, а ливрейной свите самого графа Тэлфрина… вот не верю почему-то. Кто ты такая?
        - Я - Гвендилена, - пробормотала она, - из Брислена. Я ведь рассказывала уже.
        - Вы ж видели, - возвысил голос Арн, - она сама не меньше нас удивилась…
        Модрон тяжко вздохнул.
        - Ладно, разберемся. Хуго, ты первый дозор несешь. А тебя, красавица, уж извини, я привяжу. Чтоб даже мысли удрать не возникло. Его милость должен увидеть девицу, из-за которой такой сыр-бор…
        Гвендилена жалобно посмотрела на него, но противиться не стала. Модрон связал ей запястья - надо признать, не особенно туго, - а второй конец веревки намотал себе на руку.
        Гвендилена уснула сразу же, от усталости провалившись в тяжелое забытье.
        К середине следующего дня Модрон немного сжалился над девушкой, приказав ехать помедленнее.
        Дорога постепенно забирала на северо-запад, извиваясь меж невысоких холмов, покрытых изумрудной зеленью. Время от времени кто-то один из солдат взбирался на вершину и внимательно оглядывал окрестности.
        Погони не было, и Модрон в очередной раз радовался своей идее разбить отряд на несколько групп.
        - Они нас потеряли, - говорил он.
        - Рано пока радоваться, - пожимал плечами Арн, - они же знают, что так или иначе мы направляемся в Нордмонт.
        Только исходя из этого соображения путники по-прежнему старались обходить стороной селения, то и дело попадавшиеся на их пути. Народ здесь живет спокойнее и богаче, чем в Срединных горах, думала Гвендилена, замечая издали очередную деревню: непременно на берегу какой-нибудь извилистой речушки, с большими, нередко бревенчатыми домами и широкими полями, засеянными овсом или ячменем, со стадами овец или коров.
        Один раз в милях в полутора от отряда мелькнул замок - со всех сторон окруженный водой, с серыми каменными стенами и квадратным донжоном.
        - Это Коранн, - пояснил Арн в ответ на вопросительный взгляд Гвендилены. - Лучше обойти его стороной. Лорд Бран не враждует с Тэлфринами, но и не особо дружит, и я бы не поручился, что он примет нас с распростертыми объятьями. До Лонхенбурга отсюда не так уж далеко - не захочет он с Вопрошающими ссориться из-за простых наемников.
        Гвендилена вновь задумалась о сире Ронане Альбраде с его солдатами. Она не могла вразумительно ответить на вопрос, почему без всякого сопротивления отправилась дальше на север, вместо того, чтобы, например, поднять шум тогда, в часовне, и привлечь внимание часовых. Зачем она понадобилась Вопрошающим, по-прежнему оставалось тайной, но ведь и на севере ее ждала полная неизвестность. В лучшем случае - постель графа Нитгарда. Или в худшем.
        Может быть, потому, что Гвендилена до сих пор вздрагивала, вспоминая повешенных в Лутдахе, а может, потому, что поверила Арну.
        - Ты какой веры, девочка? - спросил он на следующий день.
        Гвендилена задумалась.
        - Старой, наверное, - наконец, ответила она. - Помню, совсем маленькая была, мы с матушкой цветы приносили к дереву Исбриндор, и с Боанн разговаривали. Места у нас бедные, и народ больше о еде да о заработках думает, и богов старается не обижать. Ни старых, ни новых. Отец мой и Инэ подношения делал, и Эогабалу, и Ассе, и Круаху - всем, кого знал. И в церкви, и в Темных Рощах.
        - А мать твоя откуда родом? Кто ее родители?
        - Не знаю. Отец почему-то не любил об этом говорить, а я не настаивала.
        - То-то и оно, - кивнул Арн, - может, отсюда ноги и растут. Вопрошающие - они к женщинам неровно дышат. Боанн для них - не только прародительница всего вашего полу, но и чудищ лесных и мать всех пороков. Я бы на твоем месте держался от монахов подальше. От них и их цепных псов. На севере тебе поспокойней будет. Там женщины цену имеют.
        Пожалуй, подумала Гвендилена, вспомнив рассказ Эдвина о смерти его матери. Ничего хорошего от Ордена Вопрошающих ждать не стоит, решила она.
        К исходу пятого дня отряд Модрона преодолел бГільшую часть пути.
        - Смотри, - сказал Арн, показав ей на горизонт, где смутно виднелась череда горных пиков, - по ту сторону уже Нордмонт. Свободная земля, да хранят боги его милость графа Тэлфрина. Но мы не через главный перевал пойдем, мало ли чего, а через Дармское ущелье. Там много тайных проходов и, даже если нас поджидают, за всеми тропками не уследят. Да и быстрее так до Килгеррана доберемся.
        Местность менялась на глазах. Покрытые изумрудной зеленью поля южного Корнваллиса уступили высокому жестколистному разнотравью и обширным вересковым пустошам, а сами горы густо заросли пихтой и осиной. Чем ближе отряд приближался к горам, тем более пронизывающим становился ветер - словно осень, думала Гвендилена, поеживаясь от особенно холодных порывов. Самим солдатам, похоже, ветер был нипочем, а Гвендилена очень жалела об отсутствии теплых чулок.
        - Ничего, - усмехнулся Арн, заметив ее мучения, - потерпи чуток. В здешних предгорьях всегда прохладно. В самом Нордмонте сейчас тоже лето. Не такая жара, как в твоих краях, но тепло и зелено. Народ голышом купается, а потом на солнышке греется. Озера у нас такие, что дно видать, а в речках форель плещется…
        Гвендилена слушала вполуха, надеясь только, что они поскорее доберутся до одной из расщелин, что во множестве бороздили крутые склоны - до них оставалось не более полумили.
        - Модрон! - крикнул вдруг Хуго, привстав на стременах.
        Из-за ближайшего холма им наперерез во весь опор неслись несколько всадников.
        - Ходу! Ходу! - кричал один из них. Это был Тэдриг - солдат из другого отряда, что ехал по восточной дороге; Модрон уговорился встретиться с ним в этих местах.
        Ни слова не говоря, Модрон, махнув рукой, помчался к одной из расселин. Почти тут же из небольшого лесочка показалась погоня - около двух десятков воинов со сверкающими горжетами.
        - В полулье отсюда их подцепили, - выкрикнул Тэдриг, врываясь в ущелье.
        - Вперед! - рявкнул Модрон, пришпорив коня. - Девку не потеряйте!
        Лошади хрипели от усталости. Гвендилена скакала вслед за солдатами, едва успевая уворачиваться от каменных выступов - в некоторых местах дорога настолько сужалась, что хватало лишь для одного всадника.
        Ущелье внезапно кончилось, полоснув по глазам яркой полоской света и оглушив шумом воды. Гвендилена в ужасе закричала, неловко дернув за поводья: тропа резко сворачивала в сторону, прижимаясь к кромке леса, а справа гудел водопад, с диким ревом низвергающийся в бездонную пропасть.
        Лошадь заржала и, скользнув задними ногами по уступу, начала съезжать вниз. Чьи-то руки выдернули Гвендилену из седла.
        - Держись! - прохрипел Арн. - Успеем!
        Гвендилена мертвой хваткой вцепилась в своего спасителя. Ее сердце замирало от страха: на расстоянии вытянутой руки дорога срывалась в чернеющую пустоту, а слева вставала громада леса. Деревья карабкались по крутым уступам, ветки хлестали по головам, осыпаясь хвоей, и словно старались поближе подтолкнуть к зияющему провалу. Камни летели из-под копыт, лошади хрипели, роняя клочья пены.
        - Тэлфрин! Тэлфрин! - закричал Модрон, и этот клич немедленно подхватили все солдаты.
        Внезапно стало темно, и Арн осадил коня. Гвендилена скорее услышала, чем увидела, как сзади них захлопнулись ворота. Она без сил соскользнула с лошади, судорожно дыша полной грудью.
        Беглецы оказались внутри каменной башни с огоньками факелов на стенах.
        - Ну надо же как быстро умеет удирать Модрон!
        Голос принадлежал коренастому бородатому человеку в кожаном камзоле с металлической бляхой на груди. Он стоял, широко расставив ноги и засунув большие пальцы рук за поясной ремень. Еще около дюжины солдат в кольчугах почти до колен с интересом посматривали на прибывших.
        - Я тоже рад тебя видеть, Утер, - тяжело дыша, произнес Модрон.
        Сотник спрыгнул с седла, и они крепко обнялись.
        - Сир! - Из отверстия в потолке, к которому вела высокая лестница, высунулась голова в железном шлеме. - Там Вопрошающие… Требуют открыть именем короля и еще кого-то, не понял…
        Утер коротко хохотнул.
        - Ишь ты, кого за собой приволок… что - наступил по дороге, и забыл подошвы очистить?
        Модрон фыркнул.
        - Пошли, разберемся, - сказал Утер. Он задрал голову. - Эй, Ган! Скажи им, что у них есть время, пока я забираюсь наверх. Потом - пусть подотрутся своими королями. Арбалетчикам приготовиться.
        - Ган, постой! - крикнул Модрон. - Там есть среди них рыцарь, белобрысый такой, в фиолетовом плаще?
        Солдат мотнул головой.
        - Нету. Только наемники. Командует какой-то сержант.
        - Понятно. - Сотник тяжко вздохнул. - Утер, тогда разбирайся с ними сам. А я бы выпил что-нибудь.
        - Ну, конечно… так драпать-то, как зайцы. У кого хочешь в горле пересохнет… Ладно. Лошадей свежих у Гарта спроси, он даст.
        С этими словами Утер принялся взбираться по лестнице, бормоча:
        - Надо же, до чего дожили. Какой-то хрен собачий без приглашения появляется перед воротами в Нордмонт, и требует, чтобы его впустили…
        Долез до середины и, глянув на своего друга, подмигнул.
        - Эй, Модрон… а девка-то хороша. Поделишься?
        Сотник усмехнулся, махнув рукой на прощание.

* * *
        Гвендилена послушно сидела на скамье. Один из солдат сунул ей кусок яблочного пирога и флягу с пивом, но она так и держала их в руках, не в силах заставить себя проглотить хоть кусочек. Зачем она здесь? Не лучше ли было действительно сбежать где-нибудь по дороге? Лонхенбург, говорят, город большой, там бы ее и не нашли никогда. Но все равно сбежать бы не получилось. Эти Вопрошающие… зачем она им? Что же теперь с ней будет?
        - Пойдем. - Арн тронул ее за плечо.
        Выйдя из башни, они оказались на дворе, мощенном булыжником. Двор, сильно вытянутый в длину, с одной стороны ограничивался почти отвесной скалой, а с другой - невысоким каменным парапетом. Гвендилена, замирая, глянула вниз: на глубине, наверное, в тысячу футов, бурлила речка, а чуть впереди, не больше чем в сотне шагов, с невероятной высоты низвергался водопад, поднимая вверх целые облака водяной пыли.
        В скале виднелись дверцы. Одна из них была распахнута и перед проемом группой стояли Модрон, Хуго, Тэдриг и еще пара человек.
        - Две лошади! - выкрикнул кто-то из темноты. Шум от водопада настолько оглушал, что Гвендилена еле разбирала слова. - Две! Больше не дам. Что тут - конюшня для приезжих, что ли? Мне еще двух, самое малое, надо про запас иметь.
        - Пусть тебя Вил заберет со всеми потрохами, - ругнулся Модрон. Он повернулся к остальным. - До Килгеррана отсюда миль восемь, и так дойдем, не рассыплемся. Гарт! Ладно, выводи двух.
        На одну из лошадей, рыжую с подпалинами кобылу, усадили Гвендилену, на другую с некоторым трудом взобрался Тэдриг. Только сейчас девушка заметила, что он ранен: левая рука солдата висела на привязи, а на забинтованном плече проступило пятно крови.
        - Стрела, - пояснил Арн, - ничего, жить будет.
        Он взял ее лошадь за поводья, и отряд гуськом направился по тропе.
        По дороге пришлось миновать еще одну башню, располагавшуюся за поворотом всего в четверти мили от первой, и тоже под охраной не менее дюжины стражников. Отсюда точно не убежать, если только летать не научишься, подумала Гвендилена, оглядываясь по сторонам. Впрочем, Арн говорил, что в Килгерран ведут несколько дорог.
        За башнями - их называют Дармскими Клыками, сказал старый солдат, - ущелье стало заметно шире, а шум водопада - тише. Отряд двигался вперед по лесной тропе меж огромных сосен и замшелых валунов в рост человека, постепенно поднимаясь все выше и выше. Горы понемногу раздвигались в стороны, и уже к полудню Гвендилена заметила впереди светлый прогал.
        - Килгерран, - с удовлетворением выдохнул Модрон. Через несколько минут отряд ступил на небольшую поляну, и у Гвендилены перехватило дыхание.
        Перед ними расстилалась широкая горная долина, в середине которой, на покрытой зеленью скале, словно сказочный дворец, высился замок. С десятком круглых островерхих башен, красной черепицей, множеством строений, лестниц и крытых галерей с витражными окнами, блестевшими в солнечных лучах сотнями разноцветных огоньков.
        Долина за ним спускалась все ниже и ниже, а дальний ее конец сверкал гладью огромного озера, на берегу которого приютилась деревенька.
        Арн оглянулся, с улыбкой посмотрев на Гвендилену.
        - Где только ни бывал, а здесь всегда сердце замирает. Только у его высочества Ллевеллина на юге похожий есть, но все равно не то.
        Модрон взмахнул рукой.
        - Вперед. Через час у всех будет жратва и выпивка.

* * *
        Огромные, покрытые замысловатой резьбой двустворчатые двери распахнулись.
        Крепко держа за локоть, Модрон втолкнул девушку в комнату. Ноги у Гвендилены подкашивались.
        Таких роскошных комнат она не видела никогда. Несмотря на дневное время, высокие кованые треножники горели огнями; на темных деревянных панелях, покрывавших стены, висели большие, в рост человека, шпалеры с изображениями охотничьих сцен; медвежьи и оленьи головы смотрели сверху стеклянными взорами, отсвечивая посеребренными клыками и рогами. Цветные витражи в распахнутых настежь окнах, играя в солнечных лучах, отбрасывали на мозаичный пол яркие блики.
        Пол был холодный. Гвендилена стояла босиком, боясь пошевелиться.
        На высоком троне вполоборота к окну сидел человек в темно-красном одеянии, перетянутом простым кожаным ремнем. С затылка его гладко выбритой головы на грудь свешивалась длинная коса. Она взглянула в ту сторону лишь мельком, сразу опустив вниз глаза с дрожащими капельками слез.
        - Что, Модрон, решил девкой за все расплатиться?
        Его голос был спокоен и слегка насмешлив.
        Модрон потоптался на месте.
        - Я, ваша милость… э-э, нет. Просто так ее по дороге прихватили. Все, что изволили приказать, сделали, все выяснили. К западу от Клеймора война идет. Заячья Лапа сумел их в леса загнать, сам, помощи не надо, а вот в Хартворде, похоже, дела совсем плохи. С этой девчонкой по дороге приключение одно вышло, думаю, вам надо знать…
        - Вечером обо всем доложишься. Главное - ты передал послание графу Фергусу?
        - Лично в руки.
        Человек встал. Ноги его были обуты в мягкие коричневые сапоги оленьей кожи.
        - Хорошо. Твоим людям три дня отдыха. Клотруаду скажи, что я велел каждому по шесть грохенов выдать. Тебе - двенадцать. Сверх обычной платы.
        Модрон поклонился.
        - А с ней что?
        - На кухню. Айне позаботится. Не до нее сейчас.
        Гвендилену начала бить дрожь. Не отрываясь, она смотрела на носки его сапог. Модрон легко дернул ее за руку.
        - Чего трясешься, дура? Поклонись и благодари!
        Гвендилена мотнула головой, не в силах произнести ни слова.
        Человек в красном усмехнулся.
        - Чем же ты ее так застращал? Не бойся, девица. Посмотри на меня.
        Гвендилена молчала.
        Человек взял ее за подбородок и мягко, но властно поднял голову вверх. Две слезинки скатились по щекам Гвендилены. Моргая, она посмотрела ему в лицо.
        - Не бойся. Нет нужды плака… - начал он, и слова застыли у него на языке.
        Властителю Северных земель Нитгарду Тэлфрину было лет около сорока-сорока пяти. Статный и высокий; Гвендилена едва доставала ему до плеча. Серые глаза изучающе смотрели на девушку, а тонкогубый рот под коротко подстриженными седыми усами крепко сжат. В его ушах висели длинные каплевидные жемчужины.
        Тэлфрин держал ее подбородок долго, и пальцы его начали подрагивать.
        - Где ты взял ее, Модрон? - спросил он, не отрывая от Гвендилены внимательного взора.
        - Не правда ли хороша, милорд?
        В глазах графа сверкнула молния.
        - К Вилу! - рявкнул он. - Откуда ты ее привез?!
        Модрон смешался.
        - Из Хаврена, сир. Это деревушка на берегу Апенраде. Река в…
        - Я знаю, что такое Апенраде. - В горле Тэлфрина словно застрял какой-то комок. Он отпустил Гвендилену и сделал шаг назад. - Орнворт, подойди.
        Только сейчас Гвендилена заметила, что в комнате все это время находился еще один человек. Из-за большого стола в дальнем конце залы поднялся старик, одетый в длинную синего цвета хламиду, расшитую серебряными узорами, и, шаркая, приблизился к своему господину. Его белоснежного цвета борода свешивалась почти до пояса.
        - Посмотри, - сказал граф, не отрывая взгляда от Гвендилены.
        Старик прочистил горло и уставился на нее. Взгляд его маленьких глазок был остер и проницателен. Смотрел внимательно, покачивая головой.
        - Хм… - Он повернулся к Тэлфрину. - Чудеса, сир… одно лицо. Давно все случилось, но если бы не прошло двадцать лет, то я поклялся бы…
        Граф задумчиво опустился на кресло.
        - Да… как тебя зовут, девушка?
        Гвендилена словно проглотила язык. Модрон шлепнул ее по заду.
        - Отвечай!
        - Модрон!! - Тихий окрик Нитгарда Тэлфрина был грозен. - Оставь ее.
        Девушка неловко поклонилась.
        - Гвендилена, господин, - еле слышно сказала она.
        - Ты родилась в Хаврене?
        Гвендилена покачала головой.
        - В Брислене.
        Граф посмотрел на Модрона. Тот пожал плечами.
        Орнворт прокашлялся.
        - Это во владениях Заячьей Лапы, сир. Небольшой городок.
        - Сколько тебе лет?
        - Девятнадцать, милорд. По весне исполнилось.
        Граф и Орнворт переглянулись.
        - Кто твои родители?
        - Отец - Ивон, а матушка - Дезире.
        Граф едва заметно вздрогнул.
        - Как выглядит твоя мать?
        - Как я, милорд. Отец говорил, что мы очень похожи.
        - У тебя есть братья или сестры? Похожи на тебя?
        - Не похожи, господин. Мы сводные. Мой отец женился второй раз.
        - Второй раз?!
        - Матушка умерла, когда мне было три года.
        Тэлфрин откинулся на спинку кресла, закрыв глаза. Он так долго не шевелился, что старик забеспокоился.
        - Ваша милость, вина?
        Тот открыл глаза.
        - Нет. Что скажешь, Орнворт?
        Старик ненадолго задумался.
        - Удивительно, ваша милость. Но этого мало. Похожа, как две капли воды, это да. Рыжая. По возрасту подходит. И мать - Дезире. Сбежала вроде как на юг, но в Слейсе я тогда ее след потерял. Конечно, ваше слово никто не оспорит, но все же по закону - мало.
        Граф кивнул, постукивая пальцами по подлокотнику.
        - Модрон, ты должен доставить сюда этого Ивона. Живым и здоровым. И быстро. Если надо, я напишу письмо герцогу Эдану. Он не будет препятствовать.
        Тот потоптался на месте.
        - Отправлюсь завтра же поутру, сир. Но…
        - Что?! - Граф нахмурился.
        - Это займет время. Возможно, много времени. Там война, милорд, людей по замкам попрятали, многие с насиженных мест сорвались, а кто уж на том свете. Может, найдем этого Ивона, а может, и нет.
        Граф, готовый уже взорваться, глубоко вздохнул. Орнворт поднял вверх ладонь.
        - Если позволите, сир…
        Тэлфрин едва заметно шевельнул пальцами.
        - Вы помните свой подарок? В честь рождения…
        - Да.
        Удовлетворенно улыбнувшись, старик посмотрел на Гвендилену.
        - Дитя мое, у твоей матери имелось какое-нибудь украшение? Такое, какого не бывает у крестьянок?
        Гвендилена кивнула. Она ничего не понимала. Или наоборот - понимала все. Похоже, граф знал ее мать. А потом она от него почему-то сбежала. В памяти вдруг всплыла когда-то брошенная Модроном фраза: «Его милость рыженьких любит». А у матери были такие же волосы, как у нее. И Вопрошающие искали рыжую, с зелеными глазами, ее возраста. Мысли в голове кружились, как карусель на деревенском празднике. Слезы высохли, и она стояла, переводя настороженный взгляд с Орнворта на лорда.
        - Какое?
        - Ожерелье. Длинное ожерелье из серебра с синими блестящими штучками. Очень красивое.
        - Синие штучки - круглые? Или какие?
        - Не совсем круглые, господин. Как капельки.
        - Так… еще что-нибудь?
        - Медальон, маленький такой. С медведем, совсем как у него. - Гвендилена указала на металлическую бляху, нашитую на колете Модрона.
        - Где оно? - выдохнул граф. - Где это ожерелье?
        - Отец продал его. Отдельно, по кусочкам. Уже давно. Мы люди бедные, господин. Может, осталось что, не знаю. Оно - ваше?
        Граф не ответил. Орнворт потер ладони друг о друга.
        - Удивительно, милорд. Таких совпадений не бывает.
        Нитгард Тэлфрин сидел, выпрямившись, и прикрыв тяжелые веки. Руки, вцепившиеся в подлокотники, нервно подрагивали. Наконец он поднял глаза.
        - Модрон! Ты говорил, с ней что-то по дороге приключилось?
        - Да, сир.
        Сотник неторопливо и обстоятельно принялся рассказывать о событиях недельной давности. Граф выслушал его, не перебивая.
        - Мейстер Орнворт? - спросил он.
        Старик развел руками.
        - Это - провидение, милорд. Боги спасли ее для вас.
        - Да, - хрипловато произнес Тэлфрин, - у меня голова кругом. Вот что… - Он на мгновение задумался. - Модрон, отведи ее… наверх. В покои Лютгарды. Пусть там приберутся. Выставь охрану, поставь надежного человека. Двух, трех. Отвечаешь за эту девушку головой. И пришли ко мне Айне.
        Тот поклонился, сделав шаг к Гвендилене.
        - И еще: тебе два дня отдыху, потом отправишься к его высочеству Эдану Беркли; мейстер Орнворт даст тебе письмо. Людей возьми, сколько нужно, в десять раз больше, чем нужно - чтоб никакие крысы по дороге тебе не помешали. Ищи этого Ивона из Брислена так, как свою последнюю жизнь. Найдешь - можешь просить, что пожелаешь. Слышишь? Все, что пожелаешь.
        Модрон поклонился.
        - Я найду его, сир.
        - Постой… - Граф задумчиво пожевал губами. - И если встретишь этого, как его - Ронана Альбрада, - доставить ко мне.
        Модрон кивнул и, ни слова не говоря, вышел, крепко держа руку Гвендилены.
        Глава 12
        Килгерран
        Модрон тащил Гвендилену за руку по длинной галерее, время от времени бросая на нее странные взгляды.
        - Сир Модрон, - задыхаясь, проговорила она.
        - Я тебе не сир… - буркнул тот, - быстрее давай, и не раздражай меня своей болтовней. Я ведь знал, что что-то с тобой нечисто…
        Гвендилена успевала только мельком посматривать по сторонам, но мысли, вихрем крутившиеся у нее в голове, даже не давали ей возможности поудивляться роскоши убранства. Босыми ногами она шлепала по каменному полу, сложенному из гладких белых плит, а справа и слева мелькали витражные окна с рыцарями, поражающими драконов, и дамами, гуляющими в прекрасных садах.
        Она чуть не споткнулась, когда Модрон потянул ее по лестнице вниз, и через мгновение они оказались на широком дворе, заполненном людьми и лошадьми.
        - Арн! - позвал сотник, бесцеремонно подтолкнув девушку, - вот, держи свою подружку. Глаз с нее не спускай, если не хочешь головы лишиться. Собственноручно отрежу, и постараюсь до того, как его милость отрежет мою. Где Айне? - И, едва дождавшись ответа, ринулся к двухэтажному строению с множеством дверей.
        Гвендилена, пытаясь отдышаться, проводила его взглядом.
        - Кто это - Айне?
        - Домоправительница. - Арн опустился на скамью. - Что там такое приключилось?
        Пожав плечами, Гвендилена уселась рядом с ним.
        - Вы знаете, кто такая Дезире? Здесь, вроде, женщина такая была, лет двадцать назад.
        Арн покачал головой.
        - Нет. Я в Килгерране только пять лет служу. До этого - в других местах. Айне может знать. А что это за Дезире такая?
        Гвендилена помолчала немного.
        - Похоже, моя мать, - наконец, ответила она, - но пока не могу точно сказать. Путано все очень.
        Солдат внимательно посмотрел на девушку.
        - Ишь ты, - произнес он, - как иногда жизнь-то поворачивается…
        Перед ними выросла фигура Модрона.
        - Арн, веди ее наверх, в покои Лютгарды. Останешься там на часах. На смену пришлю Хуго и еще кого-нибудь. Ежели его милость по-другому не распорядится, будете там службу нести до моего возвращения. Я завтра-послезавтра опять отбываю. От дверей ни на шаг не отходить.
        Арн коротко кивнул.
        - Пойдем, - сказал он Гвендилене, взяв ее за руку. Они начали пробираться через людскую толчею.
        - Что, здесь всегда так много народу? - спросила она.
        - Почти. Это же столица всего Севера. - Арн усмехнулся. - Хоть и находится на самом юге этого самого Севера.
        Людей в самом деле было очень много - как на деревенской ярмарке, подумала Гвендилена. Мастеровые в кожаных фартуках, солдаты, взнуздывающие или расседлывающие лошадей, торговцы, суетливо копошащиеся вокруг своих возков, носильщики с мешками, женщины с корзинами выстиранного белья, деловито снующие туда-сюда служители в ливрейных камзолах - и над всем этим висел неумолчный шум: стук молотков, хрюканье и ржание животных, крики мальчишек, ругань и смех.
        Прямо посреди двора стояли длинные дощатые столы, за которыми сидели десятки человек, а служки без устали меняли стремительно пустеющие блюда с зеленью и кусками жареной свинины, что готовились прямо тут же - в нескольких шагах дымились печи с целыми противнями мяса и яблочных пирогов, а на треногах висели гигантские котлы, распространявшие вокруг себя запахи похлебок и бобовой каши.
        Некоторые из людей Гвендилену поразили - высокие светловолосые воины, несмотря на теплое время года, одетые в шкуры, с огромными секирами на спинах и отвислыми усами, украшенными колокольчиками, - наверное, решила она, те самые физы, о которых рассказывал Арн. При виде других девушка непроизвольно вздрогнула: чуть поодаль прямо на земле сидели, скрестив ноги, смуглые обнаженные по пояс люди с черными косами и густо расписанными татуировками телами - совсем как у наемника Трира.
        - Морской народ, - пояснил Арн, заметив мгновенный испуг Гвендилены, - редкие здесь гости. А вон там - норги со Снежных Холмов, еще альды из Бедвира. И то правда, - добавил он, - что-то большая сегодня толпа. Может, случилось что, пока нас не было.
        Чуть пригнувшись, он шагнул через невысокую калитку, и спутники оказались на четырехугольном дворе, составлявшем разительный контраст с первым. Наверное, это парадный двор, подумала Гвендилена. Двор был замощен булыжником красноватого цвета, с одной его стороны находились огромные ворота, а с другой уходила вверх широкая белокаменная лестница, на площадке которой, как изваяния, застыли два стражника в синих камзолах с золотыми бляхами и в плащах до колен.
        - Нам туда. - Арн указал глазами на лестницу.
        Гвендилена нерешительно дернула его за рукав.
        - А Лютгарда - кто это?
        - Супруга его милости. Покойная, уж двенадцать лет как, да хранит Боанн ее душу.
        - Меня - в ее покои? - поразилась Гвендилена.
        - Сама слышала. Не болтай. У меня нет для тебя ответов.
        Арн подтолкнул ее в спину.
        На широкой площадке перед двустворчатыми дверями обнаружился еще один человек, тоже одетый, как стражник, но не с копьем, а с мечом в богато украшенных серебром ножнах.
        - Майрид, - кивнул Арн, - у меня приказ от Модрона…
        - Приветствую, Арн, сын Канеха, - улыбнулся тот в ответ, - уже знаю. Птичка от мейстера Орнворта прилетела. Кого же это ты с собой привел?
        - Думаю, тебе лучше у самого Орнворта спросить.
        - Вот оно как… - Майрид уставился на Гвендилену. Он был высок и худ, с коротко подстриженной бородой; глаза смотрели холодно и внимательно. - Ну, ладно. Посидим вечерком, поболтаем, а то уж такие страсти про ваш поход рассказывают…
        Арн кивнул.
        - Буду рад.
        Двери распахнулись усилиями невидимых слуг, и Арн с Гвендиленой вошли внутрь.
        Они оказались в Большом холле Килгеррана. Огромное помещение скудно освещалось солнечными лучами, проникавшими через стрельчатые окна, что располагались под самым потолком. Два ряда каменных колонн, таких высоких, что их капители терялись во мраке, шли через всю залу, разделяя ее на три неравные по ширине части. Робко озираясь по сторонам, Гвендилена почувствовала себя совсем маленькой. Колонны были настолько толсты, что обхватить каждую могли бы разве что двое мужчин, а чередующиеся на полу красные и черные плиты так велики, что ей пришлось бы прыгать, чтобы перескочить с одной на другую. Вдоль стен стояли деревянные скамьи с прямыми спинками, а сами стены едва виднелись из-за гигантских шпалер, на которых искусно вышитые в натуральную величину воины мчались в бой.
        В дальнем конце залы на возвышении стоял трон. С широкими подлокотниками и ножками, выполненными в виде лап какого-то неведомого животного, а в глазах медведя, вырезанного на спинке во весь рост, сверкали крупные красные камни.
        - Я… никогда… - пробормотала Гвендилена.
        - Угу, - с довольным видом кивнул Арн. Его голос гулко разнесся по холлу, - даже у короля такого нет. А какие празднества здесь устраивают! Огней столько, что светло, как днем, столы во всю залу. На подносах - по целому кабану! Ежели в Килгерране задержишься, то еще увидишь. Сдается мне, кстати, что скоро отпускать тебя не собираются. Идем.
        Арн решительно направился к тому углу холла, что находился справа от трона. Пройдя между колонн, они оказались перед дверью с бронзовыми оковками.
        - Нам наверх. И высоко, - сказал Арн, - не отставай.
        За дверью обнаружилась лестница, освещенная факелом. Это одна из тех островерхих башен, догадалась Гвендилена, что она видела при выходе из Дармского ущелья.
        - Сюда и другие проходы есть, с этажей, - сообщил Арн, - но так проще. Иначе пришлось бы по всем галереям топать и с каждым стражником объясняться.
        Гвендилена кивнула. Она уже успела немного остыть от своих переживаний. «Пожалуй, - промелькнула в голове смутная мысль, - я бы и не стала пытаться отсюда сбежать, если бы именно сейчас представилась такая возможность».
        Лестница широкой спиралью поднималась все выше и выше. Действительно, на нижних этажах имелись двери, где одна, а где и две, но наверху дверей не стало. Пропали и факелы в стенах, а вместо них появились небольшие окна, нижний край которых находился как раз на высоте головы Гвендилены. Стены были очень толсты, и окна скорее напоминали бойницы.
        У девушки перехватывало дух, когда она, чуть приподнимаясь на цыпочках, бросала взгляд наружу: там мелькала то синяя гладь озера, то покрытые зелеными лесами склоны гор, позолоченные лучами уже заходящего солнца.
        - Как высоко, - пробормотала она.
        - Сто пятьдесят футов, - откликнулся Арн, - или около того. Говорят, ее светлость не особенно любила гостей.
        Наверху послышался какой-то шум. Солдат остановился.
        - Здравствуй, Арн из Койнхенна, - раздался вдруг низкий женский голос, - вот уж кого меньше всего ожидала здесь увидеть.
        - Здравствуй, тетушка Айне, - чуть запыхавшись, ответил солдат.
        - Ну, давай показывай, ради кого я тащилась в это поднебесье…
        Гвендилена робко выступила из-за спины Арна.
        На площадке возле распахнутой двери, уперев руки в бока, стояла крупная пожилая женщина. Щеки у нее были толстые и румяные, маленькие в морщинках глазки смотрели пронзительно, а передник и чепец сияли первозданной белизной.
        - Экая замарашка, - фыркнула домоправительница, - но ничего, отмоем…
        Вдруг она запнулась, и глаза ее расширились.
        - О, матерь Боанн, - выдохнула она. - Ну-ка, девица, подойди ко мне…
        Гвендилена поднялась на пару ступенек. Айне, покачивая головой, ощупала взглядом ее всю, с головы до ног и, наконец, громко прокашлялась. - Колдовство, - пробормотала она, - а ежели не колдовство, тогда - чудо. А я уж подумала, его милость с утра выпил лишнего, что невесть что мерещится. Где ты нашел ее, Арн из Койнхенна?
        Солдат ухмыльнулся.
        - Рассказал бы, - фыркнул он, - да от той кислятины, которой меня час назад на нижнем дворе потчевали, все горло саднит. И свинину подали так себе, пережаренную…
        Айне расхохоталась.
        - Договоримся… я так поняла, ты здесь на часах? - Арн кивнул. - Хорошо. В обиде не останешься. Да и одежонку, смотрю, простирнуть не помешает. Давай, сторожи. А ты, девица, заходи. Смелее.
        Нерешительно взглянув на Арна, Гвендилена шагнула за порог - и остановилась, обомлев. Даже в снах она не видела ничего подобного.
        Две люстры, каждая с десятком свечей, висели под потолком, освещая стены, покрытые резными панелями темно-красного дерева, глубокие кресла с горами расшитых золотом подушек, мозаичный пол и - картины, гобелены, статуэтки и вазы с морем цветов. В углу стояла необъятных размеров кровать под балдахином, такая высокая, что к ней вели ступеньки, а рядом - столик, целиком выточенный из кости, с большим зеркалом, удивительно ясно отражавшим комнату. Не медное, решила Гвендилена, интересно, из чего сделано? - и тут же на себя рассердилась: тоже мне, нашла, о чем думать.
        - Как зовут тебя, красотка? - раздался сзади голос Айне. Домоправительница обошла вокруг нее, разглядывая, словно корову на рынке, и, наконец, остановилась прямо перед ней, скрестив руки под огромной грудью.
        Девушка вздрогнула.
        - Гвендилена, госпожа, - ответила она, неловко поклонившись.
        - Госпожа, хм, - фыркнула домоправительница, - ну, может, и госпожа. А может, и нет. Откуда ты такая взялась?
        - Из Брислена. - Чуть подумав, Гведилена решила «госпожу» опустить. - Это на юге.
        Айне усмехнулась.
        - Вижу, что на юге. - Она указала взглядом на ее платье, все в прорехах и с разорванным подолом. - В Нордмонте принято нижние рубахи носить. Это у вас там, я знаю, народ чуть не нагишом ходит. Хотя, конечно, голь перекатная и здесь разгуливает, в чем мать родила. Девочки, помогайте!
        Гвендилена опять вздрогнула. Оказалось, в комнате находились еще люди, которых она даже и не заметила, ослепленная яркостью красок. Две девушки в домотканых коричневых платьях, тоже с передниками и в чепцах, до этого момента недвижно застывшие в углах, присели в реверансе. Заслышав слова Айне, они одновременно сделали несколько шагов вперед и встали по обе стороны от Гвендилены, опустив очи долу.
        - Это Миа и Линна, - сказала домоправительница, - останутся при тебе. Если что надо, принесут и сделают. Ты сама отсюда - ни шагу. А перво-наперво - в купель. На тебя смотреть-то страшно.
        - Пожалуйте, госпожа, - тихо сказала одна из горничных. Гвендилена ошеломленно на нее уставилась. «Госпожа» - это к ней.
        Вторая девушка тем временем подошла к стене, сбоку от кровати, и открыла малоприметную дверцу.
        - Туда, туда, - кивнула тетушка Айне, заметив нерешительность своей подопечной.
        Гвендилена пожала плечами и пошлепала босыми ногами в соседнюю комнату. Она оказалась не особенно просторной, тоже с деревянными стенами, без окон и с множеством комодов и сундуков. Пол был сложен из гладких мраморных плит, а в середине на возвышении стояла каменная купель с водой, от которой исходил легкий пар. У одной из стен жарко полыхал камин, распространяя вокруг живительное тепло.
        Ни слова не говоря, обе девушки распустили шнуровку на платье Гвендилены - так быстро, что та не успела даже пошевелить руками, и церемонно подставили ладони, чтобы она могла опереться на них, забираясь по ступеням.
        Гвендилена мысленно фыркнула. Ну, ладно. Будь, что будет. Хуже, чем в Хаврене, когда эта потная солдатня навалилась на нее со всех сторон, случиться ничего не может, подумала она. И, раз уж с ней решили обращаться, как с фарфоровой куклой - пусть забавляются. А она уж что-нибудь потом придумает. Как говорится - утро вечера мудренее.
        Легко дотронувшись пальчиками до их ладоней, она взбежала наверх и с удовольствием погрузилась в воду, которая оказалась не горячей и не холодной, а именно такой, какой нужно. Тело отчаянно зачесалось.
        - Ужас! - крякнула Айне, глянув в купель. - Вы там, на югах, вообще не моетесь, что ли? Линна, ступай к Руану, скажи, пусть еще воды натаскают, на замену, и живей.
        Линной оказалась девушка со светло-каштановыми волосами и в веснушках; она стремительно бросилась вон из купальни, а домоправительница неспешно вышла вслед за ней. У купели осталась одна Миа.
        Она скинула с себя платье, а затем и нижнюю рубашку. Аккуратно сложила их на скамью, обернула вокруг бедер широкую полосу тонкой белой ткани, и вернулась к Гвендилене, держа в руках мочалку из спутанных хлопковых нитей.
        - Ты будешь меня мыть? - изумилась Гвендилена.
        Миа чуть ли не испуганно глянула на нее.
        - Если позволите, госпожа…
        Гвендилена хмыкнула.
        - Хорошо. Позволяю.
        Закрыв глаза, она откинулась назад - в купели стояло что-то вроде деревянного кресла с пологой спинкой, - и отдалась на волю рук горничной. Из небольшого пузырька та вылила в воду жидкость, пахнувшую горьковатыми травами, и принялась за дело. Гвендилена только покряхтывала и блаженно вздыхала, ощущая, как с нее сходит двухнедельная грязь. Время от времени чуть приоткрывала глаза, из-под опущенных ресниц разглядывая сосредоточенное лицо Миа, которая ловко, но вместе с тем нежно обтирала ее мочалкой. На лбу и полуобнаженном теле служанки блестели капельки пота. Гвендилена, наконец, решилась.
        - Миа, - спросила она, - ты знаешь, кто я такая?
        Девушка нерешительно кивнула. Совсем молоденькая, лет тринадцати-четырнадцати, не больше, с темными робкими глазами и по-подростковому маленькой грудью.
        - Да, госпожа. Матушка Айне сказала.
        - Ну?..
        - Сказала, что вы дальняя родственница его милости. Говорят, вы долго были в плену, и только сейчас его милости удалось вас выкупить. И сказала, что родители у вас погибли.
        Гвендилена задумалась.
        - Хм, в плену. Ну, можно и так сказать…
        - А у кого в плену? - Миа затарахтела без остановки. - А где? Наверное, у горцев? Я слышала, что на юге Гриммельнский лес есть, и деревья там ходят сами по себе. Или у Морского народа? А у них правда знатные женщины по нескольку мужей имеют? Говорят, они, как и их мужчины, тоже все в татуировках ходят, а я сегодня видела на дворе нескольких, словно твари какие лесные выглядят, меня аж до дрожи пробрало, все расписанные, а у одного нос проколот, а там кольцо, совсем как у быка какого-нибудь. А вы, госпожа, по какой линии родственница - не из Бреотигернов ли, или, может, Меррайонов?
        - Тс-с, - Гвендилена приложила палец к губам, и Миа испуганно замолчала.
        - Ой, госпожа, простите, - пробормотала она, - я такая болтушка… не изволите ли вина?
        - Вина? Да, пожалуй.
        Миа немедленно убежала и вернулась позднее уже через пару минут, неся в руках серебряный поднос с замысловато украшенными чеканкой краями - в виде переплетенных виноградных лоз с плодами. На подносе стоял бокал, тоже серебряный, с темным красным вином, и в небольшой коробочке лежали кусочки засахаренных фруктов.
        Гвендилена вновь мысленно поразилась, но виду не подала.
        Вино оказалось густым и терпким, совсем не таким, которое ей доводилось раньше пробовать. Настолько терпким, что Гвендилена едва не закашлялась.
        - Сама не хочешь попробовать? - спросила она, сглотнув.
        Миа замахала руками.
        - Что вы, что вы! Оно такое дорогое, что только для господ. Матушка Айне сказала мне с Линной, что велит отрубить нам руки и ноги, и скормить их шелудивым псам, ежели заметит, что в бутыли хоть на толщину иглы меньше станет.
        - Хм. Именно шелудивым? Она всегда такая… суровая?
        - О, да. - Миа с серьезным видом кивнула. - Она ж кормилица его светлости и кастелянша над всем Килгерраном. У нее самой сын был, да давно уж помер, говорят. Главнее нее тут только сам господин Тэлфрин, да и то, - девушка хихикнула, - я иногда сомневаюсь, что это так. Хотя вообще-то она не злая, нет. Ругачая, но без дела руку не поднимет.
        Гвендилена не успела ничего ответить, как в спальне послышались голоса.
        - Достаточно, - сказала домоправительница, - все свободны. Рубе справится.
        В то же мгновение дверь приоткрылась, и в образовавшуюся щель втиснулся долговязый парень с взъерошенной шевелюрой и кривой ухмылкой на лице. В руках он тащил два кожаных ведра с водой.
        - Это - Рубе, - пояснила Миа, - у него в голове вокки. Пожалуйте, госпожа.
        Она помогла Гвендилене выбраться из купели и, заботливо завернув ее в мягкую простыню, подвела к креслу возле камина. Рубе тем временем, бормоча под нос и косо поглядывая на девушек, покрутился возле ванной и открыл сбоку затычку. Вода хлынула по желобу в полу прямо к стене, в которой Гвендилена углядела небольшое отверстие. Слив грязную воду, он сполоснул купель и принялся заново заполнять ее из принесенных ведер. Заполнял долго, бегая туда-сюда. В конце концов он вытащил деревянное сиденье и, что-то мыча, направился прямо к камину.
        Гвендилена смотрела во все глаза. Рубе при помощи крюков выволок из огня большой железный ящик - тот был раскален почти докрасна - и принялся щипцами доставать оттуда каменные голыши, которые немедля отправлял в купель. Голыши шипели, громко потрескивали, и выпускали целые облака пара. Покончив с этим занятием, он установил сиденье обратно и вновь что-то промычал.
        - Готово, госпожа, - сказала Миа, стянув с Гвендилены простыню. Рубе вдруг поцокал языком и протянул руку, попытавшись ухватить горничную за грудь.
        - Пшел, пшел, - беззлобно фыркнула та, стряхивая его ладонь, - Линна, гони его прочь!
        В купальню влетела Линна и подзатыльниками и тумаками принялась выталкивать Рубе. Вокка обиженно ворчал, прикрывая голову.
        - Не обращайте на него внимания, госпожа, - сказала Миа, - он вообще безобидный. Дурачок дурачком. А теперь назад откиньтесь, я вам волосы высушу.
        - Лакрица? - спросила Гвендилена, услышав островатый запах, слегка напоминающий анис.
        - Самое лучшее средство, - кивнула Миа, мягко массируя ей голову. - Это чтоб волосы блестели. А вы там чем голову мыли?
        - Да ничем особенно, - сказала новоявленная «госпожа». И, чуть подумав, схитрила: - У дикарей от всей этой роскоши быстро отвыкаешь.
        - А я в этом мастерица, - бесхитростно сообщила Миа, - у меня матушка по части трав все знала, с детства учила. Это дело непростое, Линна вот в этом вообще ничего не понимает, да и не хочу я об этом кому-то рассказывать.
        - А мне?
        - Вам могу. Вы ж не будете секреты выдавать?
        - Нет, - улыбнулась Гвендилена.
        - Здесь надобно горшок взять с маленькими дырочками на дне. Кладешь туда солому ячменную, цикламен - непременно дикий надо, - и пепел лозы. Потом тот же цикламен, еще горсточку, с соломой и лакрицей прокипятить, и в горшочек вылить. А вот то, что снизу вытекает, нужно собрать. А когда волосы чистые и уже почти сухие, намазать и не смывать. Так и запах приятный, и блестят.
        Миа сделала шаг назад, весьма довольная результатом своих трудов.
        - И вообще, - добавила она, - если мазь какую сготовить надо, волосы подкрасить или, к примеру, удалить их оттуда, где их быть не должно - это я все умею. Потому меня матушка Айне и держит. Не для черной работы, - гордо закончила девушка.
        - Спасибо, Миа. - Гвендилена тряхнула головой, с удовольствием ощутив чистоту своей шевелюры. - Что теперь?
        - Пожалуйте в опочивальню, госпожа. Линна уже должна платье приготовить.
        Платье действительно лежало на кровати, а Линна смахивала с него несуществующие пылинки. Гвендилена, завернувшись в простыню, застыла в потрясении. Такого она даже не ожидала.
        Это было что-то роскошное, ослепительно белого цвета с богатым золотым шитьем по подолу. Рядом с кроватью стояли туфельки - тоже белые и с вышивкой.
        Рядом возникла Миа - она уже успела облачиться в обычный наряд, - и сняла с плеч своей новой госпожи простыню. На Гвендилену надели нижнюю рубаху, тонкую и почти невесомую, а затем и само платье, туго зашнуровав его на спине. Завершил наряд пояс - витой золотой шнур, который дважды обернули чуть ниже талии и завязали в несложный узел на уровне живота; концы шнура почти достигали колен.
        Гвендилена подошла к зеркалу, закусив губу от волнения. Платье было простым и в то же время неописуемо прекрасным. С глубоким вырезом, слегка приоткрывавшим грудь, оно плотно облегало стан и верхнюю часть бедер, спускаясь вниз струящимися складками. С подолом настолько длинным, что он на добрые пару футов волочился сзади по полу, а спереди чуть приподнимался, открывая носочки туфель. Рукава - тоже с золотой вышивкой - расширялись от локтей и свободно свисали вниз. Волосы Гвендилене расчесали и забрали в сеточку с десятками тускло поблескивавших мелких жемчужин.
        Дверь скрипнула и на пороге возникла дородная фигура домоправительницы. Увидев Гвендилену, матушка Айне замерла.
        - Фух, - выдохнула она, - вот теперь я, пожалуй, готова поверить своим глазам. Вылитая мать… А вы чего застыли? - вдруг рявкнула кастелянша, - а ну, живо вниз! На кухне два подноса, Идвал покажет. Одна нога там, другая - здесь. Я пока тут побуду.
        Девушки стремглав бросились из опочивальни. Домоправительница, одобрительно качая головой, обошла вокруг Гвендилены, чуть подправив складки на ее платье.
        - Матушка Айне, - Гвендилена продолжала нервно покусывать губы, - вы можете рассказать мне…
        Она запнулась. Айне понимающе кивнула.
        - Не знаешь, как спросить? Садись. - Кастелянша указала на одно из роскошных кресел. И кресла, и кровать были сделаны из какого-то беленого дерева и густо украшены позолотой. Сама Айне уселась напротив, долго пристраивая свои необъятные формы между подлокотников.
        - Его милость Тэлфрин не велел с тобой разговоры разговаривать, - произнесла она после минутного молчания, - но есть у меня ощущение, что ты не лыком шита. Поэтому все равно скажу. Это у них с мейстером Орнвортом, куда не плюнь, высокая политика, сто раз отмерь, один - отрежь, а мне это без надобности. У меня и свои глаза есть. Вот этими руками, - кастелянша протянула вперед пухлые белые ладони, - тебя качала. Правда, недолго.
        - У меня голова крГЅгом, - пробормотала Гвендилена. - Его милость - он знал мою мать?
        - Слушай. Лет двадцать назад сир Тэлфрин женился. По молодости, да по любви. В то время жила в Килгерране одна девушка, и она-то его сердцем и завладела. Да так, что женился, не спросясь отца своего. И спрашивать-то было бесполезно - не дал бы отец согласия.
        - Почему?
        - Каждый вассал служит своему сеньору - это ты знаешь? - Гвендилена кивнула. - Но и у сеньора перед вассалом есть обязательства. Споры разбирать, защищать, а при случае каком несчастном - опекать детей до совершеннолетия либо замужества. Ту девушку звали Дезире Белфур - из рода мелких рыцарей на западе Нордмонта. Род древний, но незнатный и небогатый. Незадолго до того чума случилась, и родители ее погибли. Девчушку граф Тэлфрин, отец нынешнего, у себя приютил, и вот здесь-то началась та самая любовь.
        - Так что же? - напряженно глядя на домоправительницу, спросила Гвендилена. - Она ведь не из простолюдинок. Отчего ж быть против?
        - Э-э, - махнула руками Айне, - эорлин эорлину - рознь. Даром, что в королевстве тридцать графов да герцогов, но первородных - раз, два, и обчелся. А графы Тэлфрин - первые из первых. Первородные только друг с другом роднятся. Конечно, когда детей много, тогда и в других семействах пары подыскивают, но Нитгард Тэлфрин был первенцем, и для него первая попавшаяся никак не подходила, пусть даже и дворянских кровей.
        Матушка Айне привстала и плеснула себе в бокал вина. Чуть посмаковала, покатав по языку.
        - Скандал случился нешуточный. Старый граф девушку прочь отослал, и женил сына на Лютгарде, дочери герцога Бедвира. А Дезире-то к этому времени уже тяжела была. Сам старик через полгода помер, его милость Нитгард стал полновластным хозяином всего Севера, и тут же вернул Дезире обратно, а та вскорости и родила. Лютгарда слюной от ярости исходила.
        Домоправительница сделала еще глоток и промокнула губы маленьким платочком.
        - Честно говоря, злобная была баба, высокомерная, и у самой-то нее никак понести не получалось. И когда его светлость в Лонхенбург по делам уехал, Дезире и вовсе жизни не стало. Сама она чудом смерти избежала, и поговаривали, что дочку ее отравить хотели. Так это или не так - судить не берусь, не знаю. Но только до того бедняжку довели, что сбежала она однажды из Килгеррана. Искали ее потом, да так и не нашли.
        Гвендилена сидела, вцепившись в подлокотники, и едва сдерживала дрожь.
        - А Лютгарда? С ней что?
        - А что с ней? Ничего. Как жила нелюбимой, так и померла. Через семь лет родила-таки наследника, но те роды жизнь-то из нее и вытянули. Неугоден был богам этот союз. - Для пущей убедительности матушка Айне покивала, поджав губы. - Сыночек слабенький получился, годков до пяти не говорил даже, а потом и угас сам по себе. И, хоть и нехорошо такое говорить - может, и к лучшему.
        Гвендилена оторопело уставилась на свою собеседницу.
        - Да, да, - жестко сказала матушка Айне, - и нечего на меня пялиться. Свежая кровь нужна. Все эорлины корнваллисские за триста лет так меж собой переженились, что уж и места живого нет. Дядья на племянницах, кузены на кузинах. Вот и родятся у них хилые да с вокками вместо мозгов. А с другой стороны, у короля нашего четверо сыновей, и поговаривают, что каждый из них лишь боги ведают, от кого. И ничего, все здоровы. Первородное семя, даже если его в нищенку с улицы влить - первородным и останется. А Тэлфрины, да и Бедвиры вместе с ними - упрямцы, каких поискать. Ллевеллины на юге - вообще отдельная песня. Говорят, что они только на сестрах своих женятся, чтобы чистоту крови сохранить. Все традиции блюдут. Даже если эти традиции у них как кость в горле. Но теперь уж выбор у его милости Нитгарда небольшой, ибо нет у него других наследников.
        У Гвендилены кружилась голова - то ли от услышанного, то ли от выпитого вина.
        - Так вы думаете, что я…
        - Да, думаю. Во-первых, вижу, а во-вторых, я уж с мейстером Орнвортом парой слов перекинулась. Таких совпадений просто так не бывает. И то, что ты тут оказалась - без богов дело не обошлось, помяни мое слово, девочка. - Домоправительница тяжело поднялась с кресла. - Но ладно, хватит тебе для начала. Где эти бездельницы? Словно на ту сторону Тэлейт отправились…
        Матушка Айне усмехнулась.
        - Представляешь, сколько о тебе сейчас разговоров на нижнем дворе?
        Гвендилена не ответила. Она сидела, до боли в пальцах вцепившись в подлокотники.
        Глава 13
        Кровь капает
        - Глойн! Плащ, быстро! - рявкнул Элла. Ветер в Черных Горах налетал порывами, прохватывая до костей.
        Застегнув застежку у шеи, Элла не преминул наградить своего служку подзатыльником. Просто так, ибо настроение у новоиспеченного барона Глоу было преотвратительное. Элла то мерз, то потел, ему то хотелось есть, то пересыхало во рту, то ослабевала подпруга - и это составляло еще малую часть из ста тысяч причин, чтобы немедля убить кого-нибудь.
        К началу службы, как и следовало предположить, он тогда не поспел, зато привлек всеобщее внимание окровавленной тряпкой, которой забинтовал раненое ухо.
        - Ты опоздал… - начал Теодрик, осуждающе глянув на брата.
        - Заткнись, - немедленно отозвался Элла. Не глядя никому в глаза, он занял свое место справа от покойного.
        Тело Идриса Леолина, облаченное в тунику и мантию кроваво-красного цвета, лежало в свинцовом гробу, вложенном в деревянный, на подстилке из двух слоев тончайшей льняной ткани. Одна рука усопшего короля сжимала скипетр, другая - Черный жезл. Почему «черный», Элла не понимал, поскольку жезл был целиком выточен из куска мутного зеленоватого камня, напоминавшего старый хрусталь. Какой сакральный смысл скрывала в себе эта штуковина, он тоже не знал, кроме того, что Черный жезл передавался от отца к сыну со времен Мередидда Уриена.
        На голове Идриса тускло поблескивала корона - железный обруч с семью зубцами. Семь зубцов - семь первородных эорлинов. Корона была еще древнее, чем жезл, и некогда венчала чело самого Эдгара Длинная Шея, первого корнваллисского короля.
        В Храме Равновесия горело не меньше трехсот свечей, огни которых играли бликами на золотой парче балдахина и одеждах разряженных в пух и прах придворных. Служба уже закончилась, и теперь длинная вереница всех этих расфуфыренных гусей медленно двигалась мимо гроба. Каждый держал в руках обнаженный меч - за острие, опустив рукоять к полу, в знак того, что они даруют Инэ одержанные ими победы и признают, что одержали их лишь благодаря отваге покойного. Даром, что побед случилось не ахти как много, подумал Элла. Откровенно говоря - ни одной, если не считать за славные битвы сражения с бочонками эля, ибо Идрис Леолин считал своим священным долгом не оставлять до завтра ни капли сего божественного напитка, если ее можно выпить сегодня. Точнее - вылизать.
        Первым шел герцог Хильдеберт. Элла даже удивился: что-то не заметил он герцога у часовни.
        Хильдеберт из Анга был высок, худ и жилист, с руками, свешивавшимися чуть не до колен, и хищным лицом с впалыми щеками. Глядя, с каким довольным видом Великий магистр Хэвейд кивает этому богомолу, Элла едва не поперхнулся. По его мнению, Хильдеберт был никем, дешевым выскочкой в третьем поколении, чей дед каким-то образом доказал свое происхождение от одного из бастардов Ллойна Длиннобородого. А до этого славные хильдебертовы предки занимались тем, что правдами и неправдами выкупали земли, долги и обязательства лордов и сиров всех мастей, и попутно женили своих детишек на их внебрачных дочках. Ныне Хильдеберту принадлежали огромные владения на западе королевства и, кроме прочего, самый настоящий замок - Анг, некогда бывший столицей Рикберта, одного из первых герцогов.
        Тем не менее, покойный король не торопился родниться с Хильдебертом - даже вечно полупьяному Идрису Леолину происхождение этого господина казалось сомнительным. Вот и ходил могущественный владелец Анга до сих пор в девках, несмотря на то, что уж давно разменял четвертый десяток. Насколько Элла знал, он ни разу не был женат, хотя успел наплодить нескольких бастардов, и в их числе - дочь.
        И хочется ему, ох, как хочется, влиться в дружное семейство корнваллисских эорлинов, подумал Элла. А что? У герцога Анга есть дочь на выданье, а у Сигеберта - две родные сестрички, Айлин и Беатрис, и обе незамужние. Сигеберт женится на богатейшей наследнице Корнваллиса, а Хильдеберт берет в законные супруги одну из сестер нового короля - и все счастливы. Учитывая, что прочие первородные не особо благожелательно относятся к нынешним венценосцам, то для Сигеберта этот рак может сойти за рыбу.
        Кстати, интересно - Элла мысленно ухмыльнулся, - а насколько дочка Хильдеберта похожа на папу? Если хоть чуть-чуть, то он своему братцу не позавидует.
        С другой стороны, не исключено, что Сигеберт предпочтет породниться с кем-нибудь из истинных герцогов, ежели найдет желающего. Вот и поторопился Хильдеберт встать в очередь первым, притащился за тридевять земель засвидетельствовать свое почтение. Ну что ж, как говорится, надежды юношей… ну и так далее.
        Хотя - кто знает? - как все может повернуться. Герцог Анга богат, а в нынешние времена деньги решают многое. Во всяком случае, для магистра Хэвейда, который неспроста так радостно скалит зубы. Десять тысяч воинов Ордена приходится как-то содержать, и вполне возможно, что хитрый старик сочтет этот вариант наиболее выгодным. Брак герцога Хильдеберта - повод для ссоры, конечно, мелкий, но все же любопытно будет посмотреть, какое решение примет новый монарх: то ли попробует проявить некую самостоятельность и наладить отношения с эорлинами, то ли продолжит плясать под дудку Хэвейда. И в таком случае, подобно Идрису, вскоре начнет наливаться элем и разбазаривать остатки королевских земель.
        Хм, забавно, мекнуло у Эллы в голове. Учитывая то, о чем толковал Хедин, ему тоже не помешает озаботиться поиском какой-нибудь дивчины голубых кровей.
        - …и воссядет он на трон небесный по правую руку от покровителя своего и защитника Инэ, брата-сына Великого Судии, и по левую от доблестных своих предков, и до скончания времен будет пировать с ними в чертогах Алькира…
        Элла слегка вздрогнул. За всеми этими раздумьями торжественное шествие закончилось, и под сводами Храма Равновесия уже плыла заупокойная речь магистра Хэвейда.
        Собравшиеся стояли, склонив головы, а перед постаментом, на котором в гробу лежало тело Идриса Леолина, рядком выстроились несколько человек: сир Кевлаверок, хоругвеносец усопшего короля, сир Ги Эреман, казначей, Яго Овейн, конюший, и еще кое-какие чины помельче. Дождавшись заключительных слов магистра Хэвейда, они одновременно подняли свои жезлы и бросили их к основанию постамента.
        - Мы лишились своего господина, - громко и одышливо возвестил сир Кевлаверок, - и труды наши на благо короля и королевства завершены.
        Они так же одновременно поклонились и, не поднимая взгляда, сделали шаг назад.
«Много, без сомнения, было трудов», - подумал Элла. На его памяти хоругвеносец ни разу не выполнял своих прямых обязанностей - вести войска в бой, зато вполне мог потягаться с покойным хозяином по части размеров туши. Сир Кевлаверок отличался невероятной толщиной, его подбородок жирными волнами накатывался на грудь, а лысина блестела каплями пота, отражая огоньки всех трехсот свечей.
        По храму пронесся невнятный шепоток. Люди поглядывали друг на друга, пожимая плечами.
        Элла знал об этой церемонии все. После слов хоругвеносца должен был выступить новый король и предложить потерявшим свои должности поднять жезлы, либо объявить о назначении новых людей.
        Братья переглянулись. Все, кроме одного. Сигеберт стоял, гордо задрав подбородок, и смотрел прямо перед собой. Магистр Хэвейд едва заметно кивнул, и Сигеберт сделал шаг вперед. В руках монаха показался внушительных размеров свиток с сургучовой печатью.
        - Своей последней волей, - принялся зачитывать Хэвейд, - я, Идрис Леолин, милостью богов король всея Корнваллиса, герцог Когар и Эервен, маркграф Беруин, граф Арно и Кловиса, барон Глоу, и прочая и прочая, хранитель Черного Жезла, повелеваю: мой сын Сигеберт объявляется единственным законным государем всея Корнваллиса. Его старший брат Теодрик…
        - Что!? - вопль Теодрика громыхнул подобно рыку раненого медведя. - Что это значит!?
        Беорн стоял, открыв рот и выпучив глаза.
        Шепот в храме достиг уровня гула.
        - Его старший брат Теодрик, - повторил Хэвейд еще громче, - получает герцогство Когар и место в Совете, Беорн - графство Кловис и должность королевского сотрапезника, Элла получает баронство Глоу и должность наместника короля в Черных горах. Составлено и подписано мною собственноручно тринадцатого числа…
        Теодрик изо всей силы ударил кулаком по каменной колонне. Ни слова не говоря, он развернулся и широким шагом зашагал к выходу, не обращая внимания на кровь, капающую с разбитых пальцев.

* * *
        Сир Кевлаверок лишился жезла.
        Его глаза смотрели растерянно, а толстые пальцы нервно теребили роскошный расшитый драгоценностями пояс. На боку у бывшего хоругвеносца висел кинжал в ножнах, так же чрезмерно украшенных золотыми аляповатостями, как и вся его одежда. Пожалуй, подумал Элла, этот боров даже не сможет дотянуться до рукояти, чтобы выхватить клинок.
        Сир Кевлаверок неловко дернул головой; складки кожи на его подбородке затряслись студнем - по всей видимости, это означало поклон.
        - Ваша милость, - просипел он, - мне передали…
        - Да, да. - Элла неопределенно повел рукой. - Заходите. Благодарю, что откликнулись на мою просьбу. Я хотел поговорить с вами.
        Было уже далеко за полночь. В опочивальне принца тихо и уютно потрескивали в камине дрова - Элла очень ценил удобства, и почти с презрением вспоминал о Теодрике и Беорне, которым, кажется, все равно, где спать, и что есть.
        Покои располагались в восточном крыле замка Лонливен, в бревенчатом двухэтажном срубе с витиеватой резьбой. Островерхая черепичная крыша поддерживалась стропилами из деревянных балок толщиной с человеческую ногу, которые тянулись вверх и, скрещиваясь, оканчивались мордами чудовищ. Нижние залы предназначались для прислуги, кладовых и кухни, а вот верхние целиком занимал Элла: в его распоряжении находился холл для приема гостей, спальня и обширный кабинет с самым настоящим письменным столом и двумя десятками книг.
        Сир Кевлаверок сделал шаг вперед, нерешительно глянув на огромный ковер, расстеленный на полу. Это был единственный ковер во всем Лонливене, и Элле доставляло удовольствие смотреть на лица нечастых посетителей: в большинстве случаев гости просто не могли поверить, что на эту роскошь можно наступать ногами. На кораблях Морского народа ковер привезли в Анеурин, а уже оттуда доставили в Лонхенбург: с длинным ворсом, темно-красный, весь в ярких цветах и изображениях диковинных тварей, выглядывавших из причудливого орнамента.
        Пыхтя от натуги, сир Кевлаверок бочком пробрался по самому краю ковра, с тоской остановив взор на резном кресле, одном из двух в опочивальне. Кресло было большим, но все же недостаточно вместительным для жирных ягодиц хоругвеносца.
        - Пожалуйте, - произнес Элла, сделав вид, что не заметил моральных мучений своего гостя. Сам он с комфортом устроился во втором кресле, удобно положив ногу на ногу.
        - Да, да, - прокряхтел толстяк, втискивая свой необъятный зад между подлокотников.
        - Красивый у вас кинжал, - несколько невпопад сказал Элла, - можно посмотреть?
        - Да, да, - снова пробормотал сир Кевлаверок, - пожалуйста.
        Ему действительно потребовалось некоторое время, чтобы, неловко извернувшись, дотянуться до эфеса.
        Кинжал отличался изысканной красотой, но выглядел так, будто его никогда не пускали в дело. С матово поблескивающим лезвием, украшенным замысловатой резьбой, костяной рукоятью и яблоком, в котором сверкал крупный изумруд.
        - Это из Восточной Империи, - словно извиняясь, пояснил сир Кевлаверок, - прекрасная сталь, у нас таких не делают.
        - Откуда он у вас?
        - Это - подарок вашего покойного отца, да примет Инэ его душу. - Толстяк удрученно вздохнул.
        Элла задумчиво покрутил кинжал в руках. Затем снял с пальца кольцо, положил его на край инкрустированного перламутром столика и, резко взмахнув, рубанул клинком. Кольцо звякнуло и распалось на две половинки; столешница отозвалась глухим стуком. Сир Кевлаверок вздрогнул.
        - Действительно, прекрасная сталь, - спокойно заметил Элла, мельком глянув на заточку. - Сир, насколько мне известно, вы давно были дружны с отцом?
        - О, да, с юношеских лет. Когда-то мне посчастливилось спасти его Величеству жизнь…
        - Неужели? - Элла приподнял бровь.
        - Да… на охоте. Вепрь - огромный зверь, ваша милость - повалил короля вместе с лошадью и, если бы мне не сопутствовала удача, не исключено, что сегодня, - толстяк тяжко вздохнул, - я был бы лишен удовольствия разговаривать с его сыном.
        Элла усмехнулся.
        - Забавно. Получается, я должен благодарить вас за свою жизнь.
        - О, нет, - сир Кевлаверок смешался, - я не это имел в виду…
        - Неважно. Скажите-ка мне вот что. Вы, как я знаю, много времени проводили с отцом. При том образе жизни, который вел его величество, - Элла покусал губу, - трудно надолго сохранить здоровье, вы не находите?
        - Да. - Толстяк удрученно развел руками. - Я говорил ему об этом много раз. Но вы знаете, с каким недоверием король относился к лекарям. Он заглушал боль вином…
        - Боль?
        - Да. В последнее время он чувствовал сильные рези в животе.
        - Это для меня новость. Он жаловался на что-то еще?
        - О, ваша милость… не знаю, что сказать. Король никогда не жаловался. Он лишь сильно ругался и требовал вина. Насколько я мог заметить, его беспокоила грудь. И, - толстяк на мгновение задумался, - свет. Он закрывал ставни, так как от света у него текли слезы.
        - Кому вы рассказывали об этом?
        - Никому. - Сир Кевлаверок покачал головой. - Его величество не любил…
        Элла махнул рукой, приказывая замолчать. Он откинулся на жесткую спинку и задумался, прикрыв веки. Потом достал из поясного кошеля тряпицу и швырнул ее на стол.
        - Вы знаете, что это?
        Сир Кевлаверок осторожно развернул тряпку. Внутри лежал измятый и наполовину высушенный фиолетовый цветок.
        - Это… да. - Он растерянно посмотрел на принца. - Это, кажется, борец. Лютик.
        - Вот как? - Подавшись вперед, Элла словно выплюнул слова. - А знаете, на что пригоден этот самый лютик?
        - Э-э… нет. - Толстяк сглотнул, испуганный неожиданной яростью собеседника. Блики, которые отбрасывал пляшущий в камине огонь, делали его лицо безобразным.
        Элла внезапно успокоился.
        - Положите руку на стол.
        Сир Кевлаверок торопливо вытянул ладонь, распростав пухлые пальцы. Элла встал и вдруг резким движением опустил лезвие кинжала на его мизинец. Толстяк взвизгнул, отдернув руку к груди. Кровь тонкой струйкой потекла по камзолу, заляпывая вычурную вышивку.
        - Сир Кевлаверок, вы - дурак, - с расстановкой произнес Элла, нависнув над съежившейся фигурой бывшего хоругвеносца. - Ваша боль сейчас - ничто по сравнению с той, которую испытывал мой отец. И вы могли предотвратить его смерть и смерть одного из самых лучших моих слуг. Если бы думали не только о жратве и выпивке. Если бы вообще умели думать. Убирайтесь.
        Толстяк вскочил. Его посеревшее лицо дрожало.
        - И еще одно, - тихо добавил Элла, - если хоть кто-нибудь узнает о нашем разговоре, должность и мизинец покажутся вам самыми ничтожными потерями в жизни.

* * *
        Элла уехал из столицы спустя неделю. Коронацию Сигеберта назначили через месяц, но Элле вовсе не улыбалось торчать все это время в Лонливене, принимая фальшивые поздравления в честь пожалования ему баронства Глоу.
        По большому счету, ничего особенно зазорного в этом титуле не было. Если монарх оставлял несколько наследников, то каждый из них получал определенный кусок земли - таких владений имелось штук пять, и они могли принадлежать только членам королевского семейства. Глоу, хотя и представляло собой крошечный затерянный в Черных горах феод с неопределенными границами, считалось принципатом, а потому более высоким по статусу, чем даже некоторые княжества покрупнее.
        Все это Элла хорошо понимал, но выслушивать льстивые слова придворных, пытаясь при этом угадать, не спрятана ли в них скрытая издевка, он не имел никакого желания. Ведь в число королевских владений входили еще герцогство Эервен, маркграфство Беруин и, например, графство Арно - исконные земли Эдгаридинов, не говоря уже о графстве Морвэн, доставшемся Идрису Леолину в качестве приданого от Кордейлы Пенардин, его второй жены. Морвэн располагалось на северо-востоке Корнваллиса, на самом берегу моря Арит, с множеством портовых городов. Довольно большое по размерам, бурлящее жизнью и богатое - и любое из этих владений Элла предпочел бы маленькому горному княжеству.
        Будь его воля, конечно. Но его воли в этом вопросе не было, и Элла вряд ли бы удержался от того, чтобы высказать правду-матку Сигеберту и, тем паче, магистру Хэвейду; он не смог бы не выплюнуть им в лица все, что думает об их жадности и тупости.
        Элла уехал бы уже на следующий день, но после разговора с сиром Гвалтером изменил свое намерение.
        До этого времени сир Гвалтер начальствовал над стражей Восточных ворот Лонливена, но по его собственной просьбе получил новое назначение - как только стало известно о том, что свежеиспеченный барон Глоу намерен немедля отправиться в Черные горы. Принц не знал его близко, но решил довериться своему первому впечатлению. Точнее, не первому, а второму, ибо Элла всегда старался выяснить о человеке побольше, перед тем, как начинать разговор - особенно по такому важному поводу.
        Многого узнать не получилось. Сир Гвалтер оказался просто старым солдатом, верным и опытным, служившим короне с юношеских лет, в разных местах и, кроме прочего, в Нолтлэндских горах. Гвалтер провел там долгое время, хорошо знал замок Глоу - и это показалось Элле наиболее полезным.
        Сир Гвалтер был суров и немногословен: у Эллы сложилось ощущение, что каждое слово у него на вес золота, и он лучше выдавит из себя на два звука меньше, чем на один больше - и это барону пришлось по душе. На вопрос Эллы о том, почему Гвалтер хочет оставить спокойную и сытую жизнь в королевском замке, тот ответил просто, чуть поведя плечами:
        - Надоело, сир.
        Элла слегка изумился.
        - Что же именно?
        - Жрать, пить и спать, - буркнул солдат, - сгнию я тут.
        И замолчал, словно подивившись собственной болтливости. Элла кивнул.
        - Вы приняты, сир Гвалтер.
        Именно сир Гвалтер и отсоветовал принцу торопиться с отъездом. Недолгий разговор состоялся в покоях Эллы, в той самой опочивальне, где незадолго до того истекал кровью сир Кевлаверок.
        - Надо тридцать человек, - говорил Гвалтер, взвешивая каждое слово, - привычных к горам. Ехать туда долго, если не гнать, то недели полторы, не меньше. Нужны лошади, амуниция и оружие. За день не собрать. Про дхаргов не слыхал, но о горцах слухи ходят. Там, где поворот к Гленкиддираху, недалеко деревня стоит, Лутдах. Не совсем на нашем пути, но можно сделать крюк, посмотреть. Говорят, Каменные Волки ее всю вырезали.
        - Так тридцать, может, и мало? - задумчиво спросил Элла.
        - Нет. Их же потом кормить надо будет. В самом Глоу еще около двух дюжин должно быть. Замок маленький, многовато народа получается.
        Элла помолчал.
        - Хорошо. Сир Гвалтер, готовьте тридцать. Достаточно. Но чтобы все проверенные. Имена самое меньшее десяти я вам назову.
        Солдат в ответ лишь кашлянул, прикрыв рот рукой. Поднялся с кресла и, не испытывая ни малейшего почтения к анеуринскому ковру, пошёл к выходу. Походка у него была пружинистая, несмотря на четыре десятка лет и тяжелую кольчугу на плечах. Ну что ж, подумал Элла, проводив его взглядом, и имя соответствующее: «Гвалтер» на одном из корнских наречий означало «Повелитель армии». Излишне помпезно, усмехнулся принц, но к случаю подходит.

«Сир» у Гвалтера, конечно, оказался с изъяном. Недолго думая, Элла напрямую спросил солдата о его родителях. Гвалтер оказался внебрачным сыном какого-то мелкого рыцаря из Клеймора, но оттого, что имел репутацию человека взвешенного, разумного и опытного, это господское обращение как-то за ним закрепилось.
        Элла очень жалел об отсутствии в Лонхенбурге Хедина. Куда подевался этот монах, и по каким делам, не знал никто. Оставалось только надеяться, что наставник навестит его в Глоу - Элле очень не помешал бы совет или хотя бы доверительный разговор с надежным человеком. Как минимум - о том самом лютике. Никаких писем для Хедина принц оставлять не стал - по большому счету, в королевском замке имелось не так уж и много людей, которым он мог бы поручить передать написанное его рукой. Забираясь на коня, Элла подумал лишь о том, что монах догадается сделать так, как нужно. Очевидно, что Хедин не оставит его - после того разговора в лесочке Элла уверился, что у скрытного монаха есть какой-то тайный интерес к его персоне.
        Элла мельком посмотрел через плечо: никто из его братьев не вышел проститься. Хотя, что значит - никто? Разве что Сигеберт. Теодрик, брызгая слюной от ярости, уехал уже на следующий день после похорон, Беорн тоже куда-то делся. Принц невесело усмехнулся: в Лонхенбурге и для него места нет, как, собственно, не было его и при жизни отца. И сейчас от Эллы требуется только как можно скорее устроиться в своем новом жилище, и уж потом думать о том, что делать дальше.
        Поерзав в седле, барон Глоу коротко взглянул на сира Гвалтера. В ответ тот кивнул и махнул рукой. Тридцать человек - с суровыми лицами, мечами, арбалетами и алебардами - почти одновременно дали шенкелей, пустив лошадей неспешным шагом.
        Восходящее солнце осветило островерхую крышу донжона, закрасив кровавым цветом стяг Эдгаридинов.

* * *
        Северный тракт вел их к Килхурну - по словам сира Гвалтера, большой деревне, после которой им надлежало свернуть на восток. В Килхурне Северный тракт раздваивался: главная дорога шла через графства Деверо и Клеймор в южные княжества, а вот восточная, немыслимо петляя по гористой местности, рано или поздно должна была вывести в долину Глоу.
        Видимое пространство все более сужалось - настолько, что Гвалтер выстроил солдат в шеренгу по двое, поместив Эллу в середину.
        - На всякий случай, - пояснил он своему новому господину, - здесь, конечно, не война, но, раз уж горцы до самого тракта доходят, лучше поберечься.
        Слева все выше и выше вздымались лесистые холмы, подступая отрогами почти к дороге, а справа расстилалась пересеченная овражками и руслами небольших ручьев равнина, ограниченная на горизонте стеной деревьев.
        - Турский лес, - мотнув головой в сторону заходящего солнца, произнес сир Гвалтер, - дурное место.
        - Вы верите во все эти сказки? - чуть приподняв бровь, поинтересовался Элла.
        Гвалтер коротко кивнул.
        - Это для северян сказки, - чуть помолчав, сказал он, - а чем к Гриммельну ближе, тем меньше народ в этом убеждать приходится.
        - В чем именно?
        Солдат пожал плечами.
        - Я не мастер рассказывать. Давно это случилось. Но мне хватило. Не боюсь я людей, да и смерти не боюсь, но думаю, что после встречи с теми тварями души людские не в Алькир отправляются.
        - Расскажите, - потребовал Элла, едва заметно зевнув.
        Гвалтер вздохнул.
        - Не здесь это случилось, а дальше к северу. В Альбраде деревня одна есть, на самой кромке Дубренской чащи стоит. Мне в ту пору десять годков исполнилось, а брату моему было около восьми. И вот отправились мы как-то рыбачить - мы, да еще трое мальчишек. Строго-настрого нам наказывали за Узкую речку не ходить, но та речка быстрая да мелкая - ручей, а не река. Много не наловишь. А всего в миле вглубь озеро было - темное и спокойное, а берега в деревьях все. Плотвы и карасей там немерено. Да и, честно говоря, рыбачили мы там уже не раз - разве родительские запреты когда-нибудь детей удерживали? Сидели мы, значит, с удочками, и вдруг лисье тявканье услыхали, совсем рядом. Наверное, напиться лиса хотела, да людей учуяла и бросилась наутек. Брат мой за ней кинулся: «Ранена, ранена!» - кричит. И правда: капли крови на земле да на кустах. «Давай поймаем!» - говорит. Мы его отговаривать принялись, да все как об стенку горох. Пришлось за ним бежать. Все дальше и дальше, а как очухались - поняли, что дороги назад нет. Темнота такая, что хоть глаз выколи. Делать нечего: посовещались, на полянке костер
разожгли, да сели кружком, утра ждать. Голодные, даже рыбу с собой не прихватили. Сон сморил, конечно, а очнулся я от холода жуткого. Сам от страха не помню, как на дерево залез. Я, брат и еще один мальчишка. А другие двое не успели.
        - И что ж там было?
        - Черное. Не звери, но и не люди. Словно в балахоны какие одетые, ни рук, ни ног, не шли, а плыли. И такие холодные, что земля инеем покрывалась, где эти твари проходили. Помню, как кто-то из наших товарищей в темноте закричал. Так закричал, что я чуть вниз не свалился. Слава богам, что не умеют те чудища по деревьям лазать. Покрутились, покрутились кругом, да утекли обратно в лес. А мы так на ветвях до рассвета и просидели. А наутро…
        - Что?
        - Одежда там осталась от наших двух товарищей. Мятая, и вся как студнем кровавым вымазана. Выпили те твари наших друзей. Как будто высосали, понимаете? Домой мы вернулись ни живы, ни мертвы, а братец-то мой поседел за ту ночь. Волосы белые стали, что твой лен.
        - Что ж с ним сталось?
        - Не знаю. - Сир Гвалтер пожал плечами. - Давно его не видел.
        Вдруг он остановился, одновременно дав знак отряду придержать лошадей. Впереди, в полумиле, на обочине дороги, показалось какое-то строение, освещенное красными лучами заходящего солнца.
        - «Северная Звезда», - пояснил солдат. - Постоялый двор. Довольно большой. Если ваша милость желает, можете на ночь там остановиться, а мы лагерь вокруг разобьем. Гостиница дешевая, но все ж кровати, как-никак. До Килхурна еще часа два ехать, до темноты не поспеем.
        Чуть подумав, Элла кивнул.
        Глава 14
        Теодолинда
        - Что-то не так… - сказал вдруг сир Гвалтер. - Ваша милость, прошу вас обождать здесь.
        И не дожидаясь ответа, пришпорил лошадь. Повинуясь только им известному знаку, половина солдат пустилась вслед за начальником, а прочие, с оружием наизготовку, немедленно окружили Эллу, прикрывая его собой. Принц мысленно хмыкнул: надо же, обращаются с ним, как с маменькиным сынком. Уж не должен ли он запищать от страха, подобно разбалованному младенцу?
        - Вперед! - скомандовал Элла. До «Северной Звезды» оставалось не больше трех сотен шагов.
        Солнечный диск уже насаживался на вершины деревьев Турской чащи, последними лучами скользя по стенам постоялого двора. Приглядевшись, Элла понял, что вызвало подозрения начальника стражи. Дверь была распахнута настежь, а из печной трубы не виднелось даже намека на дымок. Более того: возле длинной деревянной жерди на столбах, заменявшей здесь коновязь, горками лежали две лошадиных туши.
        - Держи-и! - закричал один из солдат, стремительно заворачивая за угол дома. По высокому разнотравью в сторону леса бежала женщина, задрав юбку и ловко перепрыгивая через небольшие камни. Длинные русые волосы развевались по ветру.
        Ее догнали сразу же. Пятеро или шестеро солдат окружили женщину со всех сторон. Взвизгнув, она попыталась проскользнуть между лошадьми, но один из наемников схватил ее за волосы и приподнял над землей. Женщина истошно закричала, вцепившись в его руку и болтая ногами.
        - Потише, Кон, потише! - рявкнул сир Гвалтер. - Давай ее сюда!
        Не церемонясь, Кон перебросил пленницу через седло. Солдаты вокруг загоготали.
        Тем временем «Северную Звезду» по приказу Гвалтера уже успели обследовать изнутри.
        - Четыре трупа, - коротко доложил один из наемников. - Недавно, не далее, как позавчера.
        Начальник стражи кивнул.
        - Вокруг посмотрите. Следы, может, что еще.
        Женщину подвезли к Элле. Кон - здоровенный малый с квадратным подбородком и шрамом во всю щеку, отчего казалось, что он вечно ухмыляется - скинул ее вниз. Она упала на колени, отчаянно рыдая.
        - Поднимись, девица, - сказал Элла, - никто тебя не тронет.
        Та встала, дрожа всем телом и не переставая всхлипывать. Женщина оказалась хороша собой и совсем молода - лет семнадцати, не больше. С детского личика испуганно смотрели большие васильковые глаза, а в волосах застряли многочисленные соломинки.
        - Пожалуйста, мой господин, пожалуйста, - запричитала она, вцепившись в ногу Эллы. Принц посмотрел на сира Гвалтера.
        - Успокойся, сказано! - гаркнул начальник стражи. Он спрыгнул с лошади и, подойдя, сильно встряхнул девушку за плечи. - Кто ты? Что здесь произошло?
        - Горцы, ваша светлость, прошлой ночью, целая толпа, - чуть не заикаясь, проговорила она, - отца убили, всех убили, сестру мою угнали и еще нескольких…
        Гвалтер глянул через плечо. Один из разведчиков сделал шаг вперед.
        - Похоже на то. Раны, как от ихних тесаков, и вот еще…
        Он протянул своему начальнику обрывок тонкого кожаного ремешка, на котором болтались несколько клыков.
        - Каменные Волки, вроде.
        - Хм, непорядок, сир Гвалтер, - буркнул Элла. - В двадцати милях от Черных гор… Здесь что - нет господ?
        Начальник стражи едва заметно поклонился.
        - Теперь есть, ваша милость. Все ущелья и выходы из Нолтлэнда испокон веков охраняли и доныне охраняют бароны Глоу. Это ваши земли, самый их край.
        - Вот оно что! - изумился Элла. Это означало, что лет десять в этих местах своего лорда не было вообще. Или двадцать? Принц задумался. Насколько он слышал, титул барона Глоу последним носил кто-то из бастардов короля Хэтберта, умершего больше чем полвека тому назад.
        - Приберитесь внутри, - приказал Элла, - завтра с рассветом пойдем по их следам. У них пленники, значит, быстро уйти не смогут.
        Несколько солдат немедленно скрылись в дверях постоялого двора, другие принялись расседлывать лошадей и разводить костры. Элла уселся на бревно, задумчиво жуя соломинку.
        - Садись, - бросил он девушке. Та нерешительно топталась перед ним.
        - Вы не оставите меня здесь, господин? - пробормотала она, теребя подол платья.
        Элла отмахнулся.
        - Ты жила тут эти два дня?
        - Да. Спала на сеновале. Там, - она вздрогнула, скосив глаза на гостиницу, - мертвые лежат, я боюсь. И уйти отсюда не могу, тоже боюсь. Ждала, вдруг поедет кто по тракту, может, довезут куда.
        Элла медленно окинул ее взглядом. Совсем еще девочка. Интересно, подумал он, а в том самом Глоу бабы есть вообще? А эта - да, очень даже ничего. Слегка миндалевидные, огромные, как озера, глаза, аккуратный нос, ямочки на щеках, и зубы белые, не как у простолюдинок обычно.
        - Как зовут? - буркнул он.
        - Теа, господин. - Ее губы предательски задрожали. - Не оставите? Я могу… прислуживать вам.
        - Теа, а полностью как?
        - Теодолинда, ваша милость.
        Элла кивнул.
        - Мертвецов сейчас оттуда уберут. Иди и для начала приготовь что-нибудь поесть. Если в доме нет ничего, спроси у Гвалтера - это тот, кто расспрашивал тебя.
        Девушка с энтузиазмом кивнула и ринулась к двери.
        - Постой! - окликнул ее Элла. За три дня пути ему до изжоги надоели бекон и копченые куски свинины с пивом. Теа остановилась как вкопанная, с ожиданием глядя на своего нового хозяина. - Вот что: если сможешь угостить меня какой-нибудь похлебкой, буду тебе очень благодарен.
        Девушка задумалась на мгновение.
        - Мяса тут нет, господин, а если и было, испортилось. Могу тыквенный суп сварить. Говорили, у меня хорошо получается.
        - Тыквенный? Это как?
        - Тыкву на мелкие кусочки порубить, потом на сковороде поджарить. Ежели у кого из ваших сало найдется - будет очень хорошо. Я его тоже на сковороду. С белым маслом, петрушку и кервель добавить, следом еще тимьян и сельдерей. Потом все это в глиняный горшок с кипящим молоком выкладываю. Молоко есть, корову только недавно доила. Посолить, конечно, белого перца немного…
        - Горцы оставили здесь корову?!
        - Да нет. - Теа смешливо фыркнула. - Она не привязана была, а как только суматоха началась, в поле сбежала. Я ее насилу сегодня поутру нашла… Так вот: этот суп в хлебе подавать надо, господин, но, боюсь, хлеба нужного сейчас испечь не удастся…
        - К Вилу хлеб, - сказал Элла, сглотнув. У него уже потекли слюнки. - Давай, бегом.
        Теодолинда стремглав бросилась внутрь, подобрав юбку и шлепая по пыли босыми ногами.
        Прошло меньше часа, как Элла уже уселся за стол, с удовольствием уплетая дымящуюся похлебку из большой глиняной чашки. Здесь же нашлась кровяная колбаса и - о, чудо! - бутыль с белым вином, правда, излишне сладким на его вкус. На дворе уже стемнело; на окна, затянутые бычьими пузырями, падали отблески костров, что развели солдаты, и слышался их невнятный говор. Перед принцем Теа поставила плошку с горящей свечой. Сама она стояла на коленях возле очага, вороша угли, чтобы добавить туда очередную порцию дров.
        Элла ел молча, время от времени поглядывая в ее сторону. Задница у нее, пожалуй, не менее аппетитная, чем эта сочащаяся жиром кровяная колбаса, решил принц.
        - Теодолинда! - позвал он.
        - Господин? - Девушка обернулась, напряженно глядя на Эллу. По ее лицу стекала капелька пота, на лоб упала непослушная прядка волос. Волосы у нее были очень красивые: светло-русые, слегка волнистые, пышной копной - правда, не вполне ухоженной - опускавшиеся почти до талии.
        - Здесь есть удобная кровать?
        - Конечно. - Она вскочила, отряхивая подол. - В одной комнате, ее отец для богатых путников держал. Я сейчас постелю.
        Теа умчалась наверх; деревянные ступеньки легко поскрипывали в такт ее шагам.
        Подождав немного, Элла пошел следом.
        Комната действительно оказалась довольно приличная: чистая, с большим сундуком в углу, табуретом и столиком, на котором стояли свеча и кувшин с водой. На стене - Элла поразился - висела уже выцветшая от времени картина. На плотно пригнанных друг к другу досках безвестный художник намалевал несколько коленопреклоненных человеческих фигур в темно-красных одеяниях. Люди смотрели вверх на яркую звезду, одиноко висевшую над их головами.
        БГільшую часть комнаты занимала кровать - с высокой резной спинкой и толстой периной, под края которой Теодолинда, закусив губу от старания, аккуратно заправляла простыню.
        - Пуховая, господин, - сказала она, поклонившись. Чуть помолчав, нерешительно добавила: - Могу ли я спросить?..
        - Да, - рассеянно ответил Элла. Та картина на стене почему-то очень его заинтересовала. На заднем плане там виднелось полустершееся изображение высокой горы, из вершины которой выплескивался огонь. И эти люди. Элла наморщил лоб. Он что-то слышал про красных монахов, только вот не мог припомнить, что именно, и при каких обстоятельствах. А гора… по всей видимости, это Гленкиддирах, который он увидит через несколько дней.
        - Сир, тот солдат, Гвалтер, сказал, что вы настоящий сын самого настоящего короля…
        Элла отвлекся от картины, усмехнувшись.
        - Н-да. Он не солгал. Хотя я бы произнес эту фразу несколько по-иному.
        - Что? - Девушка смешалась.
        Принц махнул рукой.
        - Неважно. Помоги мне снять камзол.
        Он поднял руку. Теа, все так же закусив губу, принялась распускать шнуровку. Губы у нее были пухлые и свежие.
        Элла уселся на кровать. Она помогла ему снять рубаху, а затем, опустившись на колени, стащила с него сапоги.
        - Я почищу их, милорд, - сказала она.
        - Постой. - Элла привалился к стене, чуть склонив голову набок. - Ты не хочешь оказать своему господину еще одну услугу?
        - Какую?
        Элла молчал. Лицо Теа вспыхнуло.
        - Я… да, как прикажете, сир.
        Замешкавшись на несколько мгновений, девушка поставила сапоги в сторонку и, путаясь в завязках платья, сбросила его на пол. Встала прямо, чуть исподлобья глядя на Эллу. Ее пальцы, подрагивая, легко касались плавной линии бедер.
        Она была очень хороша. Круглые крепкие груди с розовыми сосками, изящная талия и слегка выпуклый животик. Даже не хороша, поправился про себя Элла, а свежа, маняща, как ундина, что пробуждает желание одним лишь своим видом. Или это просто обаяние юности? Хотя… нет. Бывают такие женщины, пусть даже и не совершенные красавицы, но которым оборачиваются вслед.
        - Повернись, - приказал Элла.
        Теа медленно повернулась к нему спиной. Принц мысленно улыбнулся: насчет задницы он не ошибся.
        Элла легко провел ладонью по ее ягодицам. Теа едва заметно вздрогнула.
        - Как вы… - тихо спросила она, запнувшись. - Как вы любите, милорд?
        Элла не ответил. Откинув со спины девушки густые волосы, он с неудовольствием заметил несколько почти незаметных рубцов на ее плечах. Н-да… негоже портить такую красоту.
        - Что это?
        Теа поежилась.
        - Это… отец. Он иногда бывал очень строг. Вы… позволите, милорд?
        Она встала к Элле лицом и начала развязывать ему штаны.
        - Подожди. - Он отвел ее руки в сторону. - Я не хочу, чтобы ты делала «как прикажете». Возьми вот это.
        Элла стянул с мизинца перстень и протянул ей. Кольцо было дорогое, из золота тонкой работы с небольшим изумрудом.
        Теа отчаянно замотала головой.
        - Я не могу.
        - Почему? - изумился принц.
        - Что я буду с ним делать? Даже продать не смогу. Подумают - украла.
        Она вдруг громко всхлипнула и бросилась перед Эллой на колени, обхватив его ноги.
        - Сир, у меня нет никого… не знаю даже, удастся ли с сестрой свидеться. Прошу вас: возьмите меня с собой. Вы же в Глоу едете? Мне все равно уж, где жить. Куда мне идти, что делать? А слабую женщину нынче каждый может обидеть…
        - Хм. - Элла взял ее за подбородок, заглянув в жалобные васильковые глаза с капельками слез. - Хорошо. Я возьму тебя.
        - О-о! - Она схватила его руку и принялась осыпать ее поцелуями. - Благодарю вас!
        Элла усмехнулся, выдергивая пальцы.
        - Достаточно уже.
        Теа подняла голову и улыбнулась сквозь слезы.
        - Вы не пожалеете, сир.

* * *
        Элла, чуть не засыпая, покачивался в седле. Теа ехала рядом на одной из запасных лошадей, и, судя по всему, чувствовала себя прекрасно: она с интересом озиралась по сторонам и время от времени посылала свою кобылу вперед, чтобы внимательнее осмотреть что-то привлекшее внимание.
        Этой ночью Элле едва удалось вздремнуть. Ни одна женщина на его памяти не знала столько ухищрений и не прилагала столько стараний к тому, чтобы вновь и вновь заставлять его забывать о сне.
        - Ты не девственница, - буркнул он во время первого соития. Теа испуганно замерла, глядя на него своими газельими глазами, хотя до этого момента скакала на нем, как заправская наездница.
        - Это случилось один раз, милорд, - робко прошептала она. Элла едва не засмеялся. Он никак не мог понять, каким образом сочетаются детское личико с ямочками на щеках и столь жадное до ласки упругое и гибкое тело.
        - Да, да, знаю, - сказал он, - раз не первый, значит, второй. Продолжай…
        Приподнявшись, он легонько куснул ее за сосок. Теа сладострастно охнула и, запустив пальцы ему в волосы, прижала голову к груди.
        В «один раз» Элла не поверил. Уж слишком хорошо эта девица знала, что, как и когда надо делать. Похоже, ее папаша использовал своих дочерей по полной, заставляя ублажать тех постояльцев, что имели возможность заплатить за такое удовольствие. Но работать можно по-разному. Теа это дело явно нравилось: она целовала, ласкала губами, сжимала и разжимала ноги, изгибалась всем телом и сладко стонала.
        Элла никогда не понимал тех мужчин, которые получали только им ведомое наслаждение, сходясь с невинными девочками. Что за смысл совокупляться с ничего не умеющим бревном? Только слезы и переживания. Вот Теа - другое дело, даром, что молода.
        - Еще, сир, еще, я помогу… - шептала она, тяжело дыша, и угомонилась только тогда, когда за окном начал брезжить рассвет. Элла забылся мертвым сном, а уже через час в дверь постучали.
        - Пора, милорд.
        С первыми лучами солнца сир Гвалтер услал вперед разведчиков. Те вернулись с обнадеживающими новостями: Каменные Волки действительно двигались не особо быстро. Они, однако же, пошли через лес, по направлению к Лутдаху, и посему, говорил начальник стражи, надобно поторопиться: конный отряд вряд ли сможет пробраться через этот бурелом - хочешь-не хочешь, придется делать крюк: ехать до Килхурна, а оттуда к Лутдаху довольно хорошая дорога.
        - Не тракт, конечно, - заключил сир Гвалтер, - но для лошадей сгодится.
        До Килхурна они доехали за час и, мимоходом распугав кур и крестьян, не останавливаясь, свернули на восток. Уже к полудню вдали показалась лутдахская часовня.
        Деревня оказалась пустой и заброшенной - именно такой, как рассказывал Гвалтер. Многодневный слой пыли покрывал убогую обстановку домов, а налетавший порывами ветер раскачивал покосившиеся створки дверей. Их, и еще висевшие на перекладине скелеты в лохмотьях, дочиста обглоданные вороньем.
        Здесь пришлось остановиться.
        - Коням требуется отдых, - пояснил Элла своей подружке. Теа боязливо ежилась, поглядывая на скелеты, и совсем по-детски прижималась к его руке. Элла успокаивающе потрепал ее по голове; девушка с благодарностью улыбнулась.
        В одной из хижин обнаружили следы пленников, однако следов, ведущих дальше на восток, оказалось больше, чем ожидали. Толпа была большая, и из нее не меньше семи-восьми человек - не горцы. Теа рассказала, что в ту ночь в «Северной Звезде» ночевало всего четверо постояльцев, не считая ее отца, сестры и Гесима - мальчишки из прислуги. За вычетом трупов в гостинице получалось, что Волки угнали оттуда троих; откуда взялись другие пленники, разведчики сказать не могли.
        - Сир Элла! - позвал наемник. Его звали Оуэн - один из тех десяти, которых сир Гвалтер включил в отряд по указанию Эллы. Этих десятерых Элла хорошо знал, а остальных набрал сам начальник стражи.
        Принц подошел. Гвалтер в окружении группы солдат задумчиво вертел в руках арбалетную стрелу, затем, ни слова не говоря, протянул ее Элле.
        - Хм, - пробормотал тот, - горцы пользуются арбалетами?
        Гвалтер пожал плечами.
        - Не могу сказать. Если нет, тогда на Лутдах напал кто-то другой. Две-три недели назад. И знаете, сир, что интересно? Это единственная стрела. Те, кто это сделал, все забрали с собой, а эту случайно оставили. Оуэн нашел.
        Отдыхали недолго и, едва солнце начало клониться к закату, отряд двинулся дальше.
        - Один из Волков ранен, - вскоре сообщил все тот же Оуэн, - двое несут что-то тяжелое, скорее всего, носилки.
        - Флаг нам в руки, - откликнулся сир Гвалтер, - они только вчерашним вечером отправились дальше. Думаю, нагоним.
        Однако ехать дальше так же быстро, как они добрались до Лутдаха, не получилось. Деревня стояла в самых предгорьях, и от нее на восток вели три дороги на выбор. Южная, самая ровная и широкая, обходя отроги Нолтлэндских гор, выводила в графство Дакр, другая заканчивалась в ущелье всего в миле от селения (там ничего нет, пояснил Гвалтер, только озеро), а вот самая северная вела в нужном направлении.
        - Через восемь лиг выйдем к Черным горам, а потом дорога просто кончится, - говорил он, - дальше тропы и скалы. Чтобы попасть в долину Глоу, коней придется в поводу вести. И где-то в этих краях Волки и обретаются. Если не догоним до вечера, придется это дело отложить: свои стоянки они постоянно меняют, а на лошадях там делать нечего.
        Дорога, поначалу довольно широкая, местами сужалась настолько, что превращалась в некое подобие туннеля. Склоны были не ровными и не отвесными: при желании более или менее ловкий человек без особого труда смог бы взобраться выше на какой-нибудь уступ. Горы покрывала буйная зелень. Некоторые деревья от старости или под собственным весом клонились над ущельем, грозя в любой момент обрушиться вниз; их корни, подобно страшным лапам, торчали из камней. Смешки и разговоры среди солдат прекратились сами собой: все ехали, внимательно поглядывая по сторонам, готовые в любой момент выхватить меч или наложить стрелу на тетиву.
        Место для засады было идеальное. Элла почти проснулся, почувствовав всеобщую настороженность. Теа ехала рядом и время от времени поглядывала на своего господина. Один Глойн вел себя по-другому: он озирался, открыв рот, с таким видом, словно вспоминал нечто давно забытое.
        - Эй, Глойн! - позвал Элла. - Ты из какого племени? - За все три года, что мальчишка провел в Лонливене, у Эллы даже не возникло мысли спросить его об этом. - Не из Каменных ли Волков?
        Глойн решительно помотал головой.
        - Не из племени, сир. - В его устах это прозвучало как «несплемен». За все это время он так и не научился говорить по-человечески. - Народ, большой народ далеко на востоке. Большие деревни, с домами и гусями. Каменные Волки - плохие. - В подтверждение своих слов Глойн раз пять кивнул. - Своих грабят, чужих грабят. Воры. Очень жестокие.
        Элла задумался. Да, он слышал об этом. Весь народ Нолтлэнда делился на две части: жителей долин и обитателей гор. Первые вели хозяйство, разводили свиней и доили коров, даже выращивали виноград, и находились под защитой местных лордов, за триста лет перероднившихся друг с другом и с горскими старейшинами. Правда, замки этих самых лордов стояли порой настолько далеко, а дороги между долинами были так редки и неудобны, что защита зачастую опаздывала.
        А вот вторых считали бандитами. Из разряда тех, что с известной периодичностью выползали из своих нор и собирали дань. Но даже уплата дани не гарантировала жителям долин безопасности: над ними издевались, их женщин насиловали, и время от времени кое-кого убивали. Так, для острастки.
        Элла отстегнул от пояса небольшой кинжал и протянул его Теа.
        - Возьми. - В ответ на ее вопросительный взгляд пояснил: - На всякий случай.
        Теа с серьезным видом кивнула и, наморщив лобик, принялась оглядывать себя, явно раздумывая, куда бы ей приладить оружие. Элла усмехнулся: смешная девчонка. Он никак не мог поверить, что этот ребенок с доверчивыми глазами и детской непосредственностью, и та развратная девица из таверны, громко стонущая и тискающая в порыве страсти свои груди - один и тот же человек.
        - Ты умеешь им пользоваться?
        - Еще как умею, - заявила она и, к изумлению Эллы, ловко перекинула кинжал из руки в руку. - Давным-давно у нас дядя жил, брат матери. Он солдатом служил, да без руки остался, хорошо, что без левой. Мы с ним сражались. И еще - метать ножи могу. Показать?
        Элла улыбнулся.
        - Не стоит.
        Дорога внезапно кончилась. Отряд вышел на небольшую поляну, ограниченную справа высокой скалой, а слева срывавшуюся в немыслимой глубины пропасть. У Эллы захватило дух: открывшийся вид поражал своей масштабностью. Дна пропасти не было видно - внизу висел туман; противоположная сторона горами и пригорками уходила дальше к горизонту. Среди зелени - далеко-далеко - угадывались какие-то деревни и крепости, но застилавшая все вокруг дымка мешала даже приблизительно определить расстояние до них. Эллу охватило ощущение, что он находится на краю мира, или - мелькнула вдруг мысль - на вершине Гленкиддираха. Там, куда никогда не поднимался ни один смертный, в обиталище богов, разглядывая расстилающийся под ногами такой близкий и одновременно далекий мир людишек со всеми их бедами и мелкими житейскими радостями. Где-то там, на севере, находился Лонхенбург, и на одно мгновение Элле показалось, что он заметил высокую крышу королевского донжона, но он тут же одернул себя: этого просто не могло быть. Лонливен был слишком далеко, чтобы увидеть его с вершины даже самой высокой горы. И более того - его не надо
видеть. Та жизнь окончена. Со всеми придворными лизоблюдами, куропатками на золотых блюдах, продажными девками, которые не умеют любить, шпионами в каждой щели и, главное - со скользким до тошноты магистром Хэвейдом, его Вопрошающими и новыми богами.
        Кто будет наследником? Узнавать, выспрашивать, хитрить, взвешивать каждое слово, подначивать своих братьев - и чего ради? Чтобы жрать, пить и иметь всех баб подряд? И быть последним среди эорлинов, старательно делая вид, что ты первый? Кстати: долго ли у Беорна получится скрывать, что десятилетние мальчики интересуют его куда больше, чем нормальные здоровые девки с крепкими грудями? Плевать. Лекарь Мабог умер вовремя. Больше ничего этого нет. Все кончилось.
        Элла как будто даже облегченно вздохнул. И в сердцах сплюнул: он не верил самому себе. С одной стороны, было приятно думать, что ничто из этого его больше не касается, с другой - мысль о том, что он проживет всю жизнь в захолустье, разбирая крестьянские споры и думая о будущем урожае, бросала его в дрожь. Ладно. Элла щелкнул пальцами. Доедем до Глоу, а там видно будет, что к чему.
        С поляны вело несколько троп. Одна - в пещеру, глубина которой терялась во мраке, вторая - в узкий проход, заросший шиповником; широкий спуск куда-то вниз, а еще парочка-другая дорожек расходилась веером между деревьями и камнями.
        Сир Гвалтер дал знак остановиться и разослал вперед разведчиков. Их мнения разошлись: тропы имели настолько захоженный вид, что сказать однозначно, куда ушли Волки, оказалось трудновато.
        В горах быстро темнело. Тонкая полоска неба над головами из белесо-голубой превращалась в синюю, и сир Гвалтер хмуро поглядывал по сторонам. Делить и без того малочисленный отряд на группы с тем, чтобы обследовать все эти тропки, было слишком опасно, учитывая, что Волки могли быть как в десяти милях, так и в пяти сотнях стридов. В конце концов Гвалтер подошел к Элле.
        После недолгого совещания решили ехать в Глоу.
        - Здесь везде слишком тесно и опасно, - говорил начальник стражи. - Много мест, где Волки попрятаться могут, а нам не развернуться. Даже при численном превосходстве мы в проигрыше: ни лошади, ни тяжелое оружие не помогут. Сверху нас перестреляют, как куропаток. Одна из этих троп через час выведет нас в широкую долину, там можно переночевать, - закончил он, - а назавтра до Глоу будет рукой подать.
        Подумав немного, Элла кивнул. В конце концов, он сможет возобновить охоту на разбойников чуть позже, через несколько дней.
        - Вперед! - Начальник стражи махнул рукой.
        Сосны-исполины тянулись вверх на десятки футов и стояли так тесно, что отряд ехал гуськом, пробираясь между стволов и гигантских замшелых валунов. Откуда-то издали слышался едва различимый шум воды. Наверное, речка, подумал Элла, и в этот самый момент Глойн дернул его за рукав.
        - Сир, - шепнул он, - я хочу сказать…
        - Что?
        - Я плохо помню, маленький был, - словно извиняясь, пробормотал подросток, - но это не та дорога.
        - Что ты имеешь в виду?
        - Я не знаю точно, как в Глоу ехать, но по этой дороге мы с матушкой в Лонхенбург пробирались. Я, как воду услышал, сразу вспомнил. Там дальше пропасть и мост через нее будут. И дорога не прямо в Глоу, а в северный Нолтлэнд. Нет там никакой долины…
        - Хм…
        Элла привстал на стременах, пытаясь в сгущающихся сумерках углядеть сира Гвалтера. Вроде бы начальник стражи все время ехал впереди отряда, но там его не оказалось. Элла подозвал ближайшего солдата. Рожа у того была очень приметная: вся в синих татуировках.
        - Найди мне Гвалтера.
        И в тот же миг послышалось нестройное гиканье, и одновременно сверху посыпался целый дождь стрел. Конь под Эллой дико заржал и начал заваливаться набок. Элла выдернул ноги из стремян, но соскочить не удалось. Он упал вместе с лошадью, едва успев откатиться в сторону. И замер, увидев нацеленное прямо ему в грудь острие меча. Тот самый татуированный стоял над ним, застыв, и вытаращенными глазами смотрел куда-то вдаль. В его горле торчала стрела, а из раны, булькая, вытекала тоненькая струйка крови. Элла дернулся вбок, и вовремя: меч вонзился в землю в том самом месте, где за мгновение до того находилась шея Эллы. Солдат рухнул и затих.
        Вокруг шло сражение. Слышались дикие крики. Темные фигуры в волчьих шкурах с завываниями носились между деревьев.
        - Теснее! Спина к спине! - крикнул Элла, поднимаясь, и вздрогнул, не поверив своим глазам. В десятке шагов от него лежал Оуэн, лихорадочно шаря по земле руками, а другой наемник - из гвалтеровских, - высился над ним, сжимая поднятую для удара секиру. Элла ринулся вперед, на ходу подхватив торчащий из земли меч. Наемник упал без звука.
        - Измена, сир, - прохрипел Оуэн. Его бок заливали потоки крови.
        Это Элла уже понял. Все сражались со всеми. Какой-то солдат - в сумерках не получилось разобрать, его ли стражник, или из тех, кого набирал сир Гвалтер - прислонившись спиной к дереву, отбивался от двух других. Вдруг один из них упал, получив удар от невесть откуда появившегося горца.
        - Бегите, милорд, - произнес Оуэн. Он сделал попытку подняться, но, охнув, повалился опять.
        - За шею меня хватай, - рявкнул Элла. Из темноты выскочил растрепанный Глойн. - Глойн, помогай!
        Вдвоем они подняли солдата.
        - Стоять, сир.
        Дорогу им преградил сир Гвалтер с мечом в руке. Глаза его сверкали из прорези шлема.

* * *
        Эдвин сидел за камнем, поглаживая рукоять длинного тесака, и пытался понять, что происходит.
        За час до того Каменные Волки вдруг переполошились: столпились в кучу и принялись что-то бурно обсуждать. Их действительно оказалось около двадцати, как и говорил Диан. Днем раньше, вскоре после того, как Эдвина с тремя другими пленниками погнали из Лутдаха, к ним присоединились оставшиеся, а с ними - еще двое, среди которых Эдвин с удивлением признал Гесима - того самого мальчишку из «Северной Звезды», указавшего ему дорогу в горы.
        - Всех переубивали, - сообщил Гесим, задыхаясь на ходу, - вон того мужика взяли и еще Мэйвин, дочку хозяйскую.
        - Где ж она?
        - Где, где… - Гесим хмуро покачал головой. - Известно, где. Кончили они ее. После того, как натешились вдоволь. Она так орала… а они стояли вокруг да ржали. Потом она пошла, шатаясь, а у нее кровь между ногами хлещет. Вот один взял, да глотку ей перерезал.
        Эдвин вздрогнул. Бедная девушка.
        - А вторая? Теа, светленькая такая? С ней что?
        - Не видел. Может, спряталась, а может, тоже - того.
        Посовещавшись, горцы ушли, оставив пленников под надзором одного охранника, который уселся перед костром и вскоре, похоже, начал подремывать.
        - Гесим, давай…
        Эдвин придвинулся поближе к своему товарищу, нащупав связанными сзади руками узел на его запястьях. Тот кивнул.
        - Дурачье, - зашипел Диан, - заметит - мало не покажется.
        - Молчи, - грозно процедил сквозь зубы Эдвин.
        Спустя всего несколько минут ему удалось развязать веревку: она была толстая, а запястья у Гесима, слава богам - тонкие. Пыхтя от натуги, Гесим в свою очередь ослабил узел на руках Эдвина.
        Остальные пленники смотрели на них во все глаза.
        - Эй, - прошептал Диан, - а нас?
        - Тс-с…
        Горец у костра действительно спал. Его голова сильно склонилась на грудь, а сам он время от времени пошатывался, пытаясь сохранить равновесие.
        Едва дыша, Эдвин поднялся и, прихватив камень размером с два кулака, подкрался к нему со спины. Охранник так ничего и не услышал и плавно завалился на бок после того, как Эдвин с силой ударил его по затылку. Гесим мгновенно подскочил и, выдернув из-за пояса упавшего тесак, вонзил его горцу в живот. Тело дернулось пару раз и затихло.
        - Ну, ты… даешь, - пробормотал Эдвин.
        - Туда ему и дорога. - Гесим весь дрожал. - Это тот самый гад, что Мэйвин порешил.
        Эдвин кивнул. Забрав у мертвеца еще и нож, он вернулся к пленникам и разрезал веревки.
        - Бежим, - задыхаясь от волнения, сказал Диан.
        - Куда?
        - В лес. Куда ж еще? А поутру видно будет, куда дальше.
        Он принялся помогать Кейле и остальным.
        Раздумывая, Эдвин помотал головой.
        - Нет. В горах заблудимся. Похоже, за нами погоня была.
        - И что?
        - Раз так, надо к своим бежать. Назад.
        - С ума сошел! - пожал плечами крестьянин, тот, которого захватили в «Северной Звезде». - Волкам навстречу?
        - Как знаете… - Эдвин торопливо взглянул на Гесима. - Ты?..
        - Я с тобой.
        Кивнув на прощание товарищам по несчастью, Эдвин побежал по тропке. Тесак он забрал себе и еще прихватил по дороге заплечный мешок убитого горца. Гесим ринулся вслед за ним, крепко сжимая в руке нож.
        Спустя всего полчаса они сидели, притаившись, на вершине небольшой скалы и наблюдали за тем, что происходит внизу.
        - Что там такое? - недоуменно прошептал Гесим. - Кто с кем?
        - Тихо…
        Эдвин осторожно высунул голову. Внизу, у подножия скалы, двое держали под руки третьего, раненого, а им преграждал дорогу солдат в полном вооружении, направив вперед острие огромного клеймора.
        - Что это значит, Гвалтер? - спросил один из тех троих, молодой черноволосый мужчина с мечом в руке.
        Солдат с клеймором - судя по всему, вопрос был обращен именно к нему - словно играючи качнул длинным лезвием.
        - То, что вы проиграли, сир Элла. Вас убили горцы. И в доказательство этого я должен доставить сиру Ронану ваш перстень.
        Тот, кого назвали Эллой, стоял, не отводя взгляда от клинка, направленного ему в грудь. В руке он держал меч куда короче того, что был у его противника. И на другом плече черноволосого мешком висел раненый. Не получится, напряженно подумал Эдвин, пытаясь оценить его шансы. Ни в сторону отпрыгнуть, ни раненого скинуть - быстро не выйдет.
        Солдат сделал стремительный выпад. Черноволосый дернулся, уворачиваясь и сбрасывая с себя ношу, но зацепился ногой за корень и упал на спину. Солдат взмахнул своим клинком.
        В то же самое мгновение - Эдвин вздрогнул от неожиданности - из-за ближнего дерева, визжа то ли от страха, то ли от ярости, на солдата кинулась женщина с кинжалом в руке. Кинжал ее сломался, напоровшись на кольчугу, а саму ее Гвалтер, как мелкую собачонку, ударом кулака сшиб на землю. Женщина упала без сознания, широко раскинув руки.
        Сердце подпрыгнуло в груди у Эдвина. Теа! Ни секунды не раздумывая, он спрыгнул вниз. Удар тесака пришелся прямо по кисти Гвалтера. Солдат взвыл от боли и упал под тяжестью Эдвинова тела. Краем глаза Эдвин заметил, как тот черноволосый, Элла, вскочил на ноги и, подобно хищной кошке бросившись вперед, с силой вонзил клинок в горло Гвалтера. Кровь брызнула фонтаном.
        - Кто ты? - прерывистым голосом спросил Элла, наставив на Эдвина меч. Глаза у Эллы были чернее волос.
        Алая капля с острия, медленно вытянувшись, упала Эдвину на грудь. Боясь пошевелиться, он указал взглядом на лежащую без сознания Теа.
        - Я ее знаю. Она из «Северной Звезды».
        Элла смотрел на него долго, целую вечность. Затем вложил клинок в ножны.
        - Хорошо.
        Элла опустился на одно колено рядом с бездыханным телом Оуэна. Помолчал немного и прикрыл ему глаза. Затем поднялся, кивком указав на лежащую Теа.
        - Бери ее и за нами. Глойн, показывай, куда.
        Глава 15
        Хэвейд за работой
        Хэвейд, Великий магистр Ордена Вопрошающих, стоял у окна и, постукивая пальцами по подоконнику, смотрел вниз через узенькую щелку. Витражные стекла пропускали достаточно света, но вот углядеть, что творилось во дворе, не открыв створки, не получалось.
        Там было столпотворение. Человек тридцать копошились и бегали туда-сюда, седлали лошадей, грузили на телеги какие-то тюки, всем своим видом выказывая неуемное старание. Их хозяин уже сидел в седле, мрачно поглядывая на людскую толчею.
        Хильдеберт из Анга уезжал восвояси. Его хмурый взгляд как нельзя более подходил к клочковатым бровям, хищному носу и безгубому рту: когда герцог что-то говорил, рот открывался подобно черной дыре.
        Неприятный тип, подумал Хэвейд. Неприятный и скользкий, хотя хитрость этого нувориша была прозрачной до наивности. Ну что ж, для недовольства у герцога имелись основания. Монах мысленно усмехнулся: с другой стороны, на что этот богомол рассчитывал? Неужто на то, что молодой король возликует, заслышав предложение о женитьбе, и растечется сладкой патокой перед ногами богатого выскочки?
        Наверное, он так и думал: ты - мне, я - тебе. На другое торгашеские мозги Хильдеберта вряд ли способны. Герцог королю - дочку с большим, даже неприлично большим приданым, а король герцогу - одну из двух своих сестер. Все бы ничего, но у этих самых сестер есть толика Первородной крови, а в жилах герцогской дочери - ничего, кроме золотых монет.
        Неравноценно, подумал Хэвейд, ох как неравноценно. Обе Сигебертовы сестрички, Айлин и Беатрис, молоды и здоровы, любая из них способна нарожать Хильдеберту по десятку отпрысков, и каждый будет претендентом на престол, правда, сотым в очереди, но все же. И кроме этого, самое важное - безродный герцог из Анга, со своей шитой белыми нитками генеалогией, становится тестем короля.
        А Сигеберт не получает ничего. Ничего, кроме денег.
        Больших денег, вздохнул старик, очень больших. А они ох как нужны. Покойный Идрис Леолин разбазарил все, что мог, и хотя значительная часть королевской казны потрачена не без пользы для благого дела, тех крох, что остались в сундуках, не хватит. Вот и приняли они половинчатое решение: Айлин становится женой Хильдеберта, а для его собственной дочери герцогу предложили искать другого жениха.
        И предложили после того, как несколько часов тому назад Хильдеберт, довольно улыбаясь, подписал брачный контракт с четко оговоренной суммой выкупа за царственную невесту. Хищное лицо владельца Анга вытянулось, а пальцы с зажатым в них гусиным пером слегка вздрогнули, когда он понял, что не быть ему тестем короля Корнваллиса. Хэвейд отметил про себя сие обстоятельство: магистр ждал более бурной реакции. Возможно, Хильдеберт не настолько прост, как это могло показаться поначалу.
        Было уже далеко за полночь. Пламя свечи отчетливо потрескивало во внезапно наступившей тишине, отбрасывая жутковатые блики на костистую физиономию герцога. Вдруг рот его приоткрылся, подобно створкам огромной раковины, и узкие губы растянулись в улыбке.
        - Я счастлив служить вашему Величеству в любом качестве, - пролаял Хильдеберт.
        Счастлив? Именно это и занимало сейчас мысли старого монаха: стоит ли ждать от герцога сюрпризов? И не случилось ли, что король только что заработал себе еще одного врага вместо того, чтобы приобрести союзника?
        Огромные деревянные ворота Лонливена с натугой распахнулись, и вереница всадников и телег неспешно потекла наружу. Магистр вздохнул: время покажет. Только бы хватило его, этого времени. Сигеберт энергичен и умен, но неопытен, как дитя, а он, Хэвейд, уже не молод.
        В дверь постучали.
        Монах прикрыл окно и, покряхтывая, неспешно уселся в большое резное кресло, обложенное подушками.
        - Входите…
        Одна из створок приотворилась ровно настолько, чтобы в образовавшуюся щель мог протиснуться человек, и в кабинет скользнула фигура в фиолетовой рясе. Ни слова не говоря, вошедший остановился перед магистром, склонив голову в приветствии.
        Хэвейд кивнул.
        - Ну?
        - Аконит. Лютик. Боли в сердце и животе. Светобоязнь. Если добавлять в пищу маленькими порциями…
        Хэвейд махнул рукой.
        - Это мне известно. Ближе к делу, сын мой.
        - Я поговорил с сиром Кевлавероком и всеми, кто часто и близко видел покойного в последние два месяца. Слуги, девки. Многие ничего не заметили, но некоторые подтверждают эти симптомы.
        Хэвейд откинулся на спинку кресла, прикрыв глаза.
        - О, боги… Агнаман, как мы могли не заметить?
        Тот тяжко вздохнул.
        - Король был постоянно пьян, мастер. А когда человек много пьет, мало кто придает значение тому, что у него случаются рези в животе.
        - Пожалуй… Откуда у его милости Эллы этот цветок?
        Агнаман удрученно качнул головой.
        - Я не смог этого выяснить, мастер. Но в день похорон принц Элла вошел в город через Ремесленные ворота. Мои люди проследили за ним. Элла навестил лекаря Мабога…
        - Мабога? Одного из бальзамировщиков?
        - Да, мастер.
        - И?..
        - Мабог убит. В доме нашли еще один труп, но его опознать не смогли. Судя по виду, какой-то головорез. И, если помните, мастер, у принца Эллы в тот день было поранено ухо…
        Хэвейд вскочил на ноги и принялся мерить шагами комнату.
        - Ты думаешь, он заметал за собой следы?
        - Нет… - Агнаман покачал головой. - Я думал над этим. Насколько я знаю его милость, он не стал бы делать это сам. Это, если можно так выразиться, не в его стиле. Да и небезопасно. Сир Элла, конечно, хороший боец, это знают все, но в одиночку нападать сразу на двух противников, один из которых - громила, это, я бы сказал, несколько опрометчиво. И даже если бы он решил своими руками расправиться с сообщниками, то зачем же ему после этого настолько глупо выдавать себя сиру Кевлавероку? Да еще таскать с собой этот цветок? Показывать его? Кевлаверок… э-э… недалек, но он не предатель. Понятно, что он все же расскажет о том, что говорил принц. А Кевлаверок говорил, что Элла был очень рассержен.
        - Да уж. - Хэвейд мысленно фыркнул, вспомнив вытаращенные глаза бывшего хоругвеносца и его окровавленную руку, которую тот баюкал на груди, словно младенца. - Полагаю, действительно рассержен. Ты прав. Я просто мало спал сегодня.
        - Вы не бережете себя, мастер. - Агнаман склонился в поклоне и сделал шаг назад. - Я распоряжусь насчет ванны.
        - Подожди. С другой стороны, лучшая защита - это нападение. Пока не обвинили тебя, надо обвинить кого-то другого, разве нет?
        - Хм… - Агнаман напряженно задумался. - Убить своих подельников… потом разыграть возмущение?
        - Да… примерно так.
        - Чтобы обвинить принца, нужны серьезные основания.
        Хэвейд кивнул.
        - Обвинить… или оправдать. Но мне надо знать точно.
        - Я займусь этим, мастер. - Агнаман вновь поклонился.
        - Хорошо. И насчет ванны - неплохая идея. Но позже. Часа через два-три.
        Не выпрямляясь, Агнаман попятился и тихо выскользнул за дверь.
        Хэвейд посмотрел ему вслед. Он очень ценил своего помощника. В первую очередь за умение пролезть в любую щелку, все высмотреть и все узнать, что странным образом не сочеталось с его внешностью. Агнаман был невысокого роста, с круглым добродушным лицом, и располагающей улыбкой, благодаря которой любая тетушка на улице могла часами разговаривать с ним о воспитании детей, а любой горожанин готов жаловаться на свое бытие.
        Хэвейд усмехнулся. У Агнамана, пожалуй, один недостаток. Он так привык к тому, что люди в общении с ним с ним открыты и доверчивы, что воображает, будто он умнее всех. Эх. Он молод, конечно - лет тридцать, не больше, так что когда-нибудь жизнь его обломает. Но - не он, не Хэвейд. Жизнь. А пока пусть считает, что никто не догадывается о том, о чем именно он думает.
        Великий магистр вздохнул, отгоняя ненужные сейчас мысли, и направился к письменному столу, занимающему добрую треть кабинета. Агнаман сделает все, что требуется, а у него есть другие дела.
        Дела чудные и непонятные. Около месяца назад с юга стали доходить известия, от которых Хэвейд поначалу отмахивался, как от пустых слухов. Но доставили одно донесение, другое, десятое - все от проверенных людей, не склонных верить бабушкиным сказкам - и на эти новости пришлось обратить внимание. Хэвейд самолично имел беседу с послушником Ордена, который якобы воочию видел тех странных тварей, что плодились в лесах и горах не по дням, а по часам. Поначалу магистр был настроен скептически, но испуганные глаза послушника его уверенность поколебали, как и то обстоятельство, что тот пришел в Лонхенбург не по собственному почину, а по приказу своего аббата.
        Едва ли не дрожа, тот рассказывал о целой стае жутких монстров, что внезапно обнаружились в заброшенных и вечно темных подвалах монастыря Суон: похожих на гигантских тощих пауков с четырьмя длинными костистыми лапами, благодаря которым те даже могли ползать по стенам и потолку. А на мордах, говорил послушник, заикаясь, по два глаза, огромных, что твои блюдца, и горят они во тьме синим. Пасти вытянутые, с сотней мелких и острых зубов. Двух человек загрызли, пока прибежавшие на шум солдаты не изничтожили остальных.
        - Кровь зеленая из них каплет, - бормотал монашек, - и дымится. С дюжину, наверное, их положили, а остальные в щели утекли да в завалы, куда ходу нет. Настоятель велел те щели камнем заложить, и решетки прочные поставить, но с той поры в подземелья никто ни ногой. Велел мне вам обо всем доложиться и вот это показать…
        С этими словами послушник вытащил из котомки и положил на стол нечто, вызвавшее мгновенную дрожь у Великого магистра. Отрубленный палец. Скрюченный, длиной почти в два человеческих, покрытый синеватой глянцевой кожей и с трехдюймовым когтем.
        Задумавшись, Хэвейд раскрыл на заложенной странице фолиант, что на днях ему доставили из библиотеки Туана, и принялся бегло просматривать текст. На красочные миниатюры он почти не обращал внимания: судя по виду монстров, буйная фантазия художников помогала им куда больше, чем свидетельства древних авторов.

«Согласно сообщениям Лукана и многих других, в Тевонии в изобилии обитают разнообразные гиганты, и сама страна эта названа по имени огромного чудовища Тевона. И там можно увидеть его кости невообразимых размеров. Утверждается, что у Тевона был такой огромный череп, что если кто-нибудь возьмет в руки два меча и, просунув их в глазницу, примется вертеть ими внутри, то за своды черепа зацепиться не сможет. А зубы у него в ширину с ладонь человека…»

«В Нордмонте живут некие ночные чудовища, упоминать о коих боязно. Они, как стемнеет, летают между землей и небом, пугая жителей деревень своим ужасным шипением. У них одинаковое число перьев, глаз, ушей и ртов, и постоянно пребывают они без сна и отдыха…»

«На острове, что посреди реки Бриксонт, рождаются люди без голов. Они семи футов ростом, и все необходимые органы у них расположены на груди, а глаза на плечах. И, как утверждают, они ловят людей и пожирают их сырыми…»

«У скиоподов ноги состоят из одной голени, а коленные сочленения не сгибаются и затвердевают. Они удивительно быстро бегают, а летом, ложась на землю, чтобы отдохнуть, укрываются большой тенью от своей собственной ноги, запрокинутой кверху…»
        Пролистнув еще несколько страниц, Хэвейд раздраженно отодвинул книгу в сторону. Не то. Все не то. Старые сказки про чудовищ, которыми мамаши до сих пор пугают непослушных малышей. Чудищ, которых никто никогда не видел, но все знают, что они есть, правда, не знают, где. Этот палец с длиннющим когтем, что до сих пор лежал перед ним на столе, куда реальнее.
        А ведь рассказывают и о других. Об огромных, больше медведя, безглазых монстрах, живущих в пещерах; о тварях, словно созданных из тумана, чье появление можно предсказать по ужасному холоду, который те распространяют вокруг; о прямоходящих существах с кабаньими мордами и козлиными ногами; гигантских черных волках, выпрыгивающих прямо из земли. И все они, как по мановению волшебной палочки, возникли из ниоткуда несколько недель тому назад. Словно чья-то злая воля вызвала из Гленкиддираха, темного царства Вила, всех его омерзительных порождений.
        Зачем? В чем причина? Хэвейд терялся в догадках. На юге, говорят, есть темные леса, и самый большой из них - за Гриммельнским оврагом. Люди болтали о каких-то духах, деревьях, способных передвигаться с места на место, о водяных и русалках - не более того. Но внезапное появление там орд кровожадных чудовищ старого монаха обеспокоило. Леса бурлили, закипая и угрожая смертью. Не было ли это подготовкой к чему-то неотвратимому и страшному?
        Гленкиддирах… А ведь эта огнедышащая гора, легендарное место обитания древних богов, находится в самом центре нынешних владений принца Эллы. Хэвейд поразился этому совпадению, но, немного подумав, счел его бесполезным. Никакой видимой связи между последними событиями усмотреть не смог, тем более что Элла отправился в Черные горы много позже появления всех этих тварей.
        Помимо воли мысли монаха вновь обратились к младшему сыну Идриса Леолина.
        Принц умен и энергичен, много глубже и хитрее Сигеберта, и если последний легче всего представлялся на поле битвы, со сверкающим мечом в руке, то из Эллы получился бы настоящий правитель. Не воин, пожалуй, но король. Жесткий и дальновидный.
        Старик вздохнул: и неуправляемый. Элла всегда был себе на уме, так сказать, белая ворона в семействе покойного монарха. Идрис никогда не воспринимал младшего сына всерьез из-за его не подобающей воину начитанности и внешней хрупкости. Король должен быть силен и решителен, считал Идрис, а вся эта интеллигентность и изворотливость (дипломатичность, уточнил мысленно Хэвейд) ему претила.
        Наверняка что-то из Эллы и получилось бы, но, скорее всего, именно пренебрежительно-насмешливое отношение отца и воспитало в принце неприятие сложившихся порядков. И, что намного хуже, отвратило его взор от истинных богов в сторону древних. А он, Хэвейд, к сожалению, упустил момент, когда Эллу еще можно было направить на верный путь. К великому сожалению.
        Магистр сокрушенно покачал головой. Несвоевременная смерть старого короля только добавила проблем. Покинув двор, Элла вышел из-под контроля окончательно.
        Он стал опасен. И, вероятно, сам не подозревал, насколько.
        Если Элле удастся договориться с остальными первородными, и они согласятся возвести его на трон при условии подтверждения их привилегий, Корнваллису как единому государству придет конец. Зная Эллу, можно быть уверенным, что такая мысль рано или поздно посетит его голову.
        А когда Элла добьется союза с князьями, наступит хаос. Ибо не могут пауки мирно жить в одной банке. Междоусобица и разруха, если только ему, Хэвейду, не удасться сохранить и укрепить единственную уравновешивающую силу - власть короля. А для этого следует лишить эорлинов возможности объединиться под властью любого из представителей царствующей династии. Любого, кроме Сигеберта, разумеется.
        И здесь еще этот лютик… волчий корень. Кто вмешался в естественный ход событий? Кто подсыпал отраву Идрису?
        Если это действительно сделал Элла, решивший таким образом быстрее подобраться к трону, то тогда сир Ронан Альбрад прав в своих доводах. «Принц должен ответить за убийство отца безотносительно к высокой политике», - убеждал гонфалоньер. Но если это не Элла, к многочисленным грехам Хэвейда добавится еще один.
        Слишком много «если». Миллион «если». Похоже, я старею, подумал Хэвейд, теряю сноровку. Слишком часто мои действия начинают зависеть от того, что делают другие люди.
        Именно поэтому магистр не торопился с ответом. Мертвого уже не вернуть к жизни, говорил он сиру Ронану. «Будем надеяться, что боги дадут нам знак», - и гонфалоньер каждый раз соглашался с этими словами, склоняя голову.
        Магистр поднял голову, подозрительно оглядев кабинет и попутно рассердившись на самого себя за эту глупость. Говорят, есть люди, способные читать мысли, но, слава богам, таковых поблизости не наблюдалось. Дело в том, что Хэвейд был не религиозен. К такому выводу относительно самого себя он пришел уже давно и тщательно скрывал сей факт от окружающих.
        Горе от ума. Наверное, так. Еще со времен обучения в монастыре Форфар будущий великий магистр назубок выучил все доказательства существования Божественной силы и даже сейчас чувствовал в себе силы уложить на лопатки любого неверующего.
        Хэвейд прикрыл глаза, и перед его мысленным взором встали бесконечные расплывающиеся от слез строчки и длинная хворостина в руках наставника, Великого темного мага Рхизиарта.
        - Я слушаю! - тихий голос Рхизиарта словно хлестал по ушам.
        Облизывая потрескавшиеся губы, юный Хэвейд раз за разом, бесконечно, повторял Божественные истины.

«В природе происходит движение. Ничто не может начать двигаться само по себе, для этого требуется внешний источник действия. Бесконечный поиск источника предыдущего действия бессмыслен. Следовательно, должно существовать нечто, являющееся первоначальным источником всякого движения, не будучи само по себе движимо ничем иным. Это и есть Божественная сила - недвижимый Движитель…
        В окружающем мире наблюдается последовательное иерархическое возрастание сложности строения предметов и существ, нескончаемое всеобщее стремление к совершенству. Следовательно, должно существовать нечто абсолютно совершенное, являющееся источником всякого совершенства…
        Чудо - это явление, единственно объяснимое существованием и непосредственным сверхъестественным вмешательством Богов. Существует множество засвидетельствованных фактов чудесных событий. Следовательно, происходит множество событий, единственным убедительным объяснением которых может быть сверхъестественное вмешательство Богов. А, следовательно, Боги существуют…».
        И так далее, до бесконечности, до конца и снова с начала. Девяносто девять доказательств существования божественной силы, заключенные внутри огромного фолианта темно-коричневой кожи, потертого и замусоленного руками тысяч послушников.
        Рука юного Хэвейда, мелко дрожащая от невыносимого холода, царящего в библиотеке, непроизвольно дернулась, и иссушенный лист пергамента разорвался чуть не на четверть. Ученик немедленно вжал голову в плечи, даже не стараясь увернуться от карающей розги.
        - Три дня на воде! Мытье полов на неделю, - жестко приговаривал наставник Рхизиарт, осыпая мальчишескую спину ударами. Тот мочал, до крови кусая губы, и его молчание, казалось, еще больше распаляло темного мага.
        Хэвейду было шесть лет от роду, когда он первый раз увидел Рхизиарта.
        Солнце палило нещадно, слепило глаза, и, наверное, именно поэтому мать, сгорбившаяся под тяжестью коромысла с ведрами, лишь остановилась от неожиданности. Встала на дороге, как вкопанная, вместо того, чтобы отпрыгнуть в сторону и бухнуться на колени перед жеребцом, на котором восседал Великий Западный герцог Вуффа Бедвир. Ее просто отшвырнули, раздавили, как насекомое. Она упала, ударившись головой о камень; кровь глянцевым пятном начала растекаться по пыльной земле. Хэвейд стоял рядом, трясясь от охватившего его жуткого чувства. А потом - отчаянный вопль отца, его поднятый для удара кулак, и - яркая вспышка. С руки монаха в темных одеждах, сидевшего на коне рядом с герцогом, сорвалась молния.
        Отец оседал на подкашивающихся ногах, дрожа и с непонятным изумлением глядя на дыру в своей груди, через которую Хэвейд увидел небо. Голубое безоблачное небо и палящий солнечный диск. Последнее, что он увидел в тот день, перед тем, как потерять сознание.
        Волшебство. Магию. Чудо. Доказательство Бога.
        И Хэвейд уверовал. Но совсем не в то, что последующие без малого десять лет вбивали в его голову.
        Смертные человеки, дерзновенно посягающие на исключительное право Богов на чудо, присваивают себе тем самым божественную сущность и ставят под сомнение высшую справедливость, присущую только Богам. Маги, которые одним своим существованием опошляют само понятие божественного чуда, и вершат справедливость по собственному разумению, должны быть уничтожены.
        Хэвейд стиснул зубы. Именно так. До той поры, пока эти богомерзкие колдуны будут удивлять неграмотный люд своими дешевыми трюками, уверяя окружающих, что их сила проистекает от истинных богов Корнваллиса, до той поры ни ему, ни королю никогда не убедить своих подданных в лживости древней религии. Религии, которая гранитной скалой высилась на пути укрепления монархии.
        Государство разваливалось на части, точнее, уже почти развалилось, а король из сюзерена превратился всего лишь в одного из первородных эорлинов. И каждый из эорлинов считал себя потомком старых богов, а на основании этого - неподсудным и неподконтрольным правителем принадлежащих ему земель.
        Эорлин Корнваллиса не может быть судим ни за какое преступление, кроме измены королю и своим собратьям, и судить его могут только эорлины. Если пожелают, что происходит чрезвычайно редко, на памяти Хэвейда - никогда. Эорлин может безнаказанно убить любого человека, кроме равного ему. Эорлин не может быть приведен к присяге, ибо то, что говорит эорлин, изначально является истиной. Если эорлин говорит, что солнце зеленого цвета - значит, зеленого, и с глазами плохо у тебя, а не у него, ибо эорлин, в отличие от простых смертных, видит суть вещей. Эорлин может отказаться от послушания королю, если сочтет, что король поступил несправедливо. В каждом эорлине течет кровь богов, отцов народов и основателей королевства, хранителей равновесия и защитников устоев, и именно поэтому любое преступление против эорлина - это еще и преступление против основ государства. А является ли какое-то действие нарушением закона или нет - это может решать только сам эорлин.
        И только уничтожив старых богов, можно сокрушить всевластие эорлинов. Да. Хэвейд кивнул самому себе, в очередной раз согласившись со своими же доводами.

* * *
        Великий магистр задумчиво постукивал пальцами по столу.
        Ронан Альбрад, гонфалоньер Ордена Вопрошающих, замер перед ним, вытянувшись. Бесстрастное лицо рыцаря ничего не выражало; казалось, он готов стоять так до бесконечности, ожидая приказа начальника.
        Ронан только что вернулся в Лонливен. Его сапоги покрывал толстый слой пыли, а слегка покрасневшие глаза выдавали накопившуюся усталость.
        Солнечный диск уже совершил большую часть своего дневного пути; яркие лучи били прямо в витражные окна, полыхая всеми красками. Крошечные кусочки цветных стекол складывались в фигуры Эогабала, Отца всех богов, и его супруги Боанн, изображенных на соседних створках с умиротворенно склоненными друг к другу головами. Картина была исполнена мастерски и, наверное, именно поэтому Хэвейд оставил ее в целости и сохранности. Жаль уничтожать такую красоту. А может - в качестве вечного напоминания о богах его врагов. Его и всего королевства.

«Значит, - подумал Хэвейд, переваривая услышанное от Альбрада, - мне донесли верно».
        - Именно, - тут же откликнулся рыцарь, кивнув. Хэвейд удивленно поднял глаза: похоже, он произнес свои мысли вслух.
        - Тем не менее, - сказал монах, - я так понимаю, прямых доказательств нет.
        - Но косвенных достаточно. Совпадает по возрасту. Рыжая, глаза зеленые. Мать - Дезире. И главное - из-за простой девки солдаты Тэлфрина не стали бы рисковать жизнями…
        - Да, я уже понял. - Хэвейд мягко улыбнулся. - Сын мой, нет нужды повторять дважды. Я не настолько стар.
        Альбрад склонился в поклоне. Длинные пряди его белых волос почти коснулись колен. Правильный солдат, подумал Хэвейд. Верный и преданный, жаль только, без особых эмоций и склонности к принятию собственных решений. Хотя… может быть, это и хорошо. Исполнит все, что ему приказано, без раздумий и сомнений.
        Как и его брат-бастард Гвалтер. Тот, правда, мужиковат и себе на уме, но в качестве наемника неплох.
        - Сын мой, тебе придется отправиться в Килгерран.
        Ронан Альбрад едва заметно моргнул.
        - Как прикажете, мастер.
        - Догадываюсь, - продолжил Хэвейд, - что после случившегося у его светлости Нитгарда Тэлфрина нет особых причин благоволить к тебе…
        - Меня это не пугает.
        - Я так и думал. Но оснований для тревоги нет. Ты поедешь в качестве сопровождающего посла короля. Агнаман поедет с тобой со всеми письмами и инструкциями.
        Рыцарь поклонился еще раз.
        - И последнее, сын мой. Мне жаль лишать тебя заслуженного отдыха, но уже завтра ты и Агнаман должны отправиться в путь. Время не ждет. Иди.
        Проследив за удаляющейся фигурой Альбрада, Хэвейд мысленно вздохнул. Удивительным образом складывается воля богов. Именно тогда, когда Ордену становится известно о возможном существовании наследницы одного из первородных, тот находит свою дочь. Ну, что же. Раз уж не получилось сделать все тайно и поставить графа перед фактом женитьбы, будет глупо дальше скрывать наши намерения.
        Тэлфрин должен понять. И согласиться на брак дочери с его Величеством Сигебертом. На любых условиях. На любых. Ни у одного из правящих эорлинов нет наследниц на выданье, и кандидатура этой девицы нас устраивает наилучшим образом. Единственная дочь Великого лорда Нордмонта, последнего из прямых потомков Эдгара Длинной Шеи - большего для блага королевства и желать нельзя.
        Даже будь она косой и кривобокой. Но и с этой точки зрения Сигеберту не найдется, на что пожаловаться. Судя по донесению Альбрада, девица бойкая и на внешность приятная.
        Хэвейд встал из-за стола и с трудом опустился на колени перед тремя крошечными фигурками истинных богов. Они помогут. Они должны помочь. Великий Судия Аир и созданные им из себя самого его сыновья-братья Инэ и Телар. Должны. Ибо, если не случится этого брачного союза, королю Корнваллиса придется рассчитывать только на свои силы.
        В дверь постучали и монах, покряхтывая, поднялся на ноги.
        Он не станет показывать слугам свою немощь.
        В последние месяцы у Великого магистра случались головокружения и слабость, в глазах мутнело, а сердце без всякого повода начинало колотиться, как у подростка при виде обнаженной женской плоти.
        Помогали теплые ванны с морской солью и хороший отдых, но времени на последний катастрофически не хватало.
        Высокие двустворчатые двери распахнулись. На небольшой площадке перед крутой лестницей виднелись склонившиеся в поклонах фигуры слуг. Хэвейд глянул на них лишь мельком. Память - да, она тоже начинала его подводить, точнее, работала теперь как-то избирательно. Он назубок помнил всю крупную и среднюю знать королевства, помнил, на какой полке в Пенардинской библиотеке последний раз видел «Хроники корнов» или «Круг земной», но ему никак не удавалось удержать в голове имена этих служек. Разве что узнавать их по лицам. Но здесь, в Лонливене, слуги менялись чаще, чем апрельская погода.
        Кабинет Хэвейда находился на самом верху каменного донжона - огромной башни не меньше ста футов высотой. Заложенная еще при Ллойне Длиннобородом, она мыслилась как символ могущества монархии и центр будущего королевского замка, самого большого и величественного в Корнваллисе. Но осталась всего лишь жалкой заявкой, вечным недостроем, возвышавшимся над беспорядочно раскиданными вокруг бревенчатыми палатами. Идрис Леолин и вовсе забросил донжон, превратив его в склад оружия и книг: последнему королю не доставляло никакого удовольствия каждодневно затаскивать свою тушу наверх по крутым ступенькам.
        Кроме того, его Величество жаловался на вечные холод и сырость, даже в теплые летние дни царившие внутри толстых каменных стен. А зимой… Невероятных размеров камин, устроенный в холле на первом этаже, имел дымоход широкий и прямой - по замыслу его создателей, для лучшей тяги, - но в результате весь жар от полыхавших там стволов деревьев благополучно улетучивался наверх. Идрису полагалось почетное место - на высоком троне, спиной к огню. Король поджаривался, сидя во главе стола, в то время как его знатные гости на противоположном конце залы стучали зубами и кутались в шубы.
        Идрис с легким сердцем согласился на то, чтобы Великий магистр занял бывшие королевские покои. Неудобств там имелось множество, но Хэвейд счел их незначительными по сравнению с самим фактом пребывания в самой высокой башне столицы. На верхнем этаже он устроил себе кабинет, под которым располагалась опочивальня, а вот в самом низу, в подвале, в лабиринте подсобных помещений, находилась ванная комната.
        Огромный железный чан, наполовину утопленный в каменное основание башни, занимал добрую четверть всего помещения. В углу жарко горел камин, отбрасывая на стены красноватые блики, а над нагретой водой поднимался пар, распространявший вокруг горьковатые запахи хвои и полыни.
        Хэвейд взглянул на согбенную старушечью фигуру, копошившуюся возле огня.
        - Добрый день, матушка Буан.
        - Добрый, господин, - прошамкала та, не отрываясь от своего дела.
        Эту женщину Хэвейд приютил у себя два десятка лет тому назад, сжалившись над несчастной, которую какие-то мерзавцы били прямо перед храмом. Она пешком притащилась в столицу после того, как гладды сожгли ее родную деревню, порешив и мужа, и двух сыновей. И уже тогда Буан была старухой - наверное, только благодаря этому и выжила.
        - К чему эта трава, Буан? - спросил Хэвейд, развязывая сутану. Служку, который стоял у двери, ожидая приказов господина, он отпустил кивком головы. Хэвейду не нравилось, когда во время этой процедуры кто-то торчал рядом, мешая отдохнуть и сосредоточиться. Матушка Буан была не в счет. - Ты же знаешь, я люблю чистую воду.
        Старушка оторвалась от камина, коротко глянув на монаха. Седые волосы выбивались из-под коричневого чепца.
        - Вообще-то для пользы трава, господин, уж сколько раз вам говорила, - сварливо бросила она. - Полынь кровь очищает, а хвоя силу дает.
        Хэвейд усмехнулся. Вот упрямая баба. Она даже поначалу делала попытки подсунуть ему девок: то в постель, то сюда, во время омовения. Для мужского здоровья это дело нужное, сердито бормотала Буан, когда он отсылал их прочь.
        - Сама траву набирала?
        - Нет. - Старуха покачала головой. - Не клала я, господин. Агнаман велел, чтобы я сюда шла, а как спустилась, тут уж все приготовили.
        Хэвейд застыл.
        - Дай мне черпак, - резко сказал он.
        Наклонившись, он зачерпнул воды из купели. Принюхался. Полынь и хвоя. Ну, может быть, еще легкий запах березы. Может, чего-то еще, не разберешь.
        Телар всех подери.
        Или он, Хэвейд, стал излишне подозрительным, долго раздумывая над этой историей с лютиком, или…
        - Я не буду сейчас купаться, Буан, - сказал он. - Воду прикажи вылить.
        Монах огляделся и, заметив пустой кувшин, опрокинул туда содержимое черпака. В ответ на недоуменный взгляд старухи пояснил:
        - Возьму с собой.
        Глава 16
        Этирне первородная
        Граф Нитгард Тэлфрин хохотал, схватившись за живот.
        Мейстер Орнворт стоял возле доски с прикрепленной к ней огромной картой Корнваллиса и хмурился.
        - Это невозможно, ваша светлость. - Его белоснежная борода возмущенно тряслась. - Ваша воспитанница демонстрирует чудеса изобретательности в своем нежелании хотя бы что-то уразуметь. Ее логика не поддается никакому пониманию…
        - Полагаю, как у всех женщин, - пробормотал граф, утирая слезы. - Орнворт, вы же сами рассказывали мне пару историй о ее… предполагаемой матери.
        - Зато он про мужскую логику ничего рассказать не может, - заявила Гвендилена. Она сидела за партой, задрав подбородок и обиженно надув губы. Лицо ее раскраснелось.
        Орнворт разгневался.
        - Это потому что…
        - Потому что, - запальчиво перебила его Гвен, - не может быть историй про то, чего нет!
        Граф снова согнулся от хохота. Орнворт стукнул палкой по полу.
        - Вы слишком своенравны для своих лет, девушка!
        - А вы для своих слишком…
        - Достаточно, - выдохнул Тэлфрин. - Гвендилена, отправляйся к себе в покои. Я поговорю с тобой чуть позже.
        Гвен вскочила со скамьи и, глянув исподлобья на своего наставника, умчалась прочь. Граф не без удовольствия проводил девушку взглядом. Она была очень хороша: с точеной талией и забранными в жемчужный эскафьон пышными волосами.
        Орнворт без сил плюхнулся в кресло.
        - Упрямая девка…
        - Да. - Тэлфрин кивнул. - Но хороша, не правда ли, мейстер?
        Старик с шумом вздохнул. И неожиданно улыбнулся.
        - Хороша, сир. И умна. Очень быстро учится. А упрямая - так будущая хозяйка Нордмонта и не должна быть покладистой.
        Граф помрачнел.
        - Ты торопишь события, Орнворт. Пока мы не получим известий от Модрона, я не могу с чистым сердцем признать ее за свою дочь.
        - Однако ж уже обращаетесь с ней, как с дочерью. Вы сделали выбор.
        Тэлфрин промолчал. Он тяжело подошел к инкрустированному вишневым деревом столику и плеснул вина в бокал, не обращая внимания на грязные следы, которые его сапоги оставляли на ковре. Граф только что вернулся с охоты; плащ был порван в нескольких местах, а на камзоле виднелись еще не засохшие пятна крови.
        - Да. Пожалуй, да. Я не могу оставить свои владения без господина. А эта девочка до боли в сердце напоминает мне Дезире.
        - Вашего слова будет достаточно, - мягко произнес Орнворт. - И вы хорошо знаете, что если один поступок является злодеянием сам по себе, то другой - только по нашим законам и обычаям. То же самое возможно сказать и о добрых деяниях. Можно совершить что-то, повинуясь букве закона, а можно - следуя собственным чувствам и своему пониманию справедливости. А кому, как не первородному эорлину королевства, эту справедливость являть? И, кроме того, то, что она как две капли воды похожа на свою мать, заметили не только мы.
        Тэлфрин кивнул.
        - Я знаю. Матушка Айне уже все уши мне прожужжала. Жаль только, что не осталось никого из тех, кто двадцать лет тому назад вместе с тобой разыскивал Дезире по всему югу. Но я должен быть уверен в том, что когда меня не окажется рядом, ни у одного человека не появятся сомнения в праве моей дочери занимать трон Нордмонта.
        - Кто посмеет оспорить волю эорлина?
        Граф усмехнулся.
        - Вил тебя забери, Орнворт… иногда мне кажется, что ты либо слишком стар, либо тебе следует почаще высовывать свой нос из пыльных манускриптов и выглядывать в окно. Ты ученый муж, и в том, что касается законов и богов, я спорить с тобой не буду. Но есть, знаешь ли, люди, которым не требуется знание законов, чтобы быть правыми. Прабабкой светлейшего Эдана Беркли была дочь моего прадеда, а старый Бедвир женат на моей тетке. И каждый из них будет рад отхватить кусок из моего наследства, если появится хоть намек на то, что трон Севера занимает не первородная. Нужно ли объяснять еще?
        Орнворт согласно наклонил голову.
        - Вы опять о своем, сир. Мы обсуждали это многократно. И примите совет: в такой ситуации стоит незамедлительно подумать о женихе, как бы вам этого не хотелось. Я понимаю, что торговля единственной дочерью не может доставить удовольствия, но договоренность с кем-либо из Первородных немедленно добавит вам союзника. У того же Эдана Беркли есть сыновья, если не ошибаюсь…
        - О, боги… пятеро сыновей, Орнворт. - Граф выставил перед собой ладонь с растопыренными пальцами. - Пятеро. И каждый из них будет послушным сыном и своенравным зятем. Проклятье… с девчонками все так сложно.
        Орнворт хмыкнул.
        - Вы лукавите. Скажите честно: вам просто очень не хочется отдавать второе воплощение своей Дезире сразу после того, как получили. И причем в том же самом виде, в каком увидели ее в первый раз. Словно и не минуло двадцати лет. Но… - старик внезапно посерьезнел, - вам придется сделать выбор. Перед общей опасностью лучше объединить силы. Боюсь, Нордмонт может не выстоять в одиночку.
        Рука Тэлфрина с зажатым в ней кубком вина застыла. Граф пристально посмотрел на собеседника.
        - Мейстер, твоя манера ходить вокруг да около иногда раздражает.
        - Я же не солдат, сир. - Орнворт невесело усмехнулся. - Мне казалось, что во время переговоров вы цените именно эту мою способность.
        - Ближе к делу.
        - Хорошо. Камень засветился прошлым вечером.
        - Ты уверен?
        - Вчера не был уверен. Надеялся, что мне померещилось, что это просто блики от свечей. Но сегодня сомнений не осталось. Он горит ровным, хотя и тусклым светом. Я не знаю причины, но с утра уже отправил гонца в Сидмон.
        - А остальные?
        - Пока неизвестно, сир. Черный камень в Драмланриге, у Ллевеллинов, красный - у Хью Бедвира. От него мы можем ждать ответа через неделю. А до Драмланрига очень далеко.
        Граф резко поставил бокал на столик, расплескав вино. Темно-рубиновая влага подобно лужице крови растеклась по лакированной поверхности.
        - Я должен посмотреть.
        В дверь чуть слышно постучали.
        Повинуясь кивку графа, Орнворт поднялся с кресла.
        - Кто там? - крикнул он.
        В дверях показалась фигура стражника.
        - Сотник Модрон только что проехал через Дармские Клыки.
        Тэлфрин и Орнворт переглянулись.
        - Да поможет мне матерь Боанн, - пробормотал граф.

* * *
        Гвендилена быстро шла по бесконечным коридорам Килгеррана, закусив губу и едва сдерживаясь, чтобы не расхохотаться во все горло. Такие перепалки с мейстером Орнвортом случались у нее постоянно. Старик сердился, стучал по полу клюкой и иногда топал ногами, но ее никогда не оставляло ощущение, что на самом деле он вовсе не злится, а даже получает некое удовольствие от споров со своей новой ученицей.
        - Постичь божественные замыслы не дано никому, - вещал Орнворт, для пущей убедительности задрав кверху указательный палец, - так как цели богов и их природа суть одно и тоже.
        Гвендилена слегка приподняла правую бровь. Она давно заметила, что ее наставника такая мимика несколько раздражает, может быть потому, что сам он этой способности был лишен.
        - Ибо незнание наше, - продолжил Орнворт, - увеличивается многократно в зависимости от увеличения знания…
        - Как так? - спросила Гвен, зевнув.
        Ну, грамота - это понятно, умение читать всегда пригодится, но она никак не могла взять в толк, зачем ей пытаются вбить в голову вещи, не имеющие никакого практического значения. В такие моменты она начинала скучать, принимаясь по сотому разу изучать одежду учителя - самое интересное, что имелось в серой каменной комнате с одной-единственной партой и деревянной скамьей.
        На монаха Орнворт не был похож, хотя его одеяние на первый взгляд напоминало монастырскую хламиду. Темно-синего цвета, до пят, с широкими рукавами, оно было расшито по краю серебряным позументом с множеством непонятных значков. Поначалу Гвендилена приняла их за буквы, но, обучившись азам грамоты, обнаружила, что среди этих знаков нет ни одного, напоминающего человеческие письмена. На шее у Орнворта на серебряной же цепи висел внушительных размеров медальон в виде круга с заключенным внутри золотым треугольником, сверкавшим драгоценными камнями.
        Орнворт улыбнулся. Старик всегда бывал доволен, когда его ученица проявляла хоть малое внимание к его лекциям.
        - Представь себе полый шар, - принялся объяснять он. - Внутри него - наши знания о богах, а снаружи - то, что нам еще неведомо. Мы читаем книги, задаем вопросы, получаем ответы, и шар наших знаний растет. Но чем шире наши познания о мире, тем больше внешние размеры шара, и тем больше площадь его соприкосновения с непознанным. Процесс познания бесконечен, и смертному человеку никогда не удастся постичь до конца глубину божественной сущности. Чем больше я знаю, - с довольным видом заключил старик, - тем больше у меня возникает вопросов о том, что неведомо.
        Гвендилена фыркнула.
        - На вашем месте я бы не стала никому об этом рассказывать, - заявила она.
        Орнворт недоуменно взглянул на девушку.
        - Ну, да, - она развела руками. - Получается, что я куда умнее вас со всеми вашими книжками. Чем меньше я знаю, тем меньше я не знаю. Шарик-то у меня - крохотный.
        - Главное - в количестве знаний, - возразил Орнворт.
        Гвен хмыкнула.
        - Раз ваше незнание куда больше моего, выходит, знаю я больше вашего.
        Орнворт смешался.
        - Это нелогично… объем-то твоих знаний меньше.
        - Да неужели? Помнится, был у нас в Брислене один деревенский дурачок. Одним богам ведомо, как это у него получалось, но он с легкостью запоминал все то, что при нем говорили. Мог слово в слово передать разговор, который полгода назад слышал. А когда на площади указы герцогские зачитывали, он потом по вечерам их наизусть в таверне пересказывал. Все помнил, да только по причине своей убогости не мог уразуметь, что с этим делать. Дело-то не в размерах шарика, а в том, что в этот шарик понапихано.
        Гвендилена вспомнила лицо наставника и, не удержавшись, рассмеялась, обратив на себя озадаченный взгляд стражника у подножия лестницы, что вела в ее опочивальню.
        С того момента, когда она попала в Килгерран, ее стали охранять далеко не так строго. Как только стало понятно, что у новой обитательницы графских покоев нет стремления сбежать, куда глаза глядят, на часах возле ее дверей появились другие стражники - с виду не такие старые и опытные, как ее дружок Арн, который давно уже перекочевал обратно в солдатские казармы. Караул они несли поодиночке.
        Того, который стоял сейчас, Гвендилена видела уже не единожды, причем каждый раз у нее появлялось забавное чувство, что однообразие такой службы ему совсем не в тягость. Звали его Бертран де Во: парнишка примерно одного с ней возраста, даже помладше, отчаянно красневший каждый раз, когда замечал брошенный на него взгляд. Он упрямо именовал Гвендилену «госпожой» и с великой преданностью бросался выполнять ее маленькие просьбы, когда Миа и Линны не было рядом.
        - Привет, Бертран, - весело сказала она.
        - Доброго дня, госпожа, - ответил он, по обыкновению залившись пунцовой краской.
        Она едва снова не расхохоталась, припомнив, как несколько дней тому назад после короткого стука он вошел в опочивальню с повелением немедленно явиться к его Светлости графу Тэлфрину. Гвендилена в тот момент сидела на кровати, зевая и потягиваясь. При виде «госпожи», едва прикрытой тонким одеялом, глаза Бертрана вытаращились, а слова застряли в глотке. Взгляд он тут же отвел, склонившись в поклоне, и весь день после этого вел себя так, будто ожидал страшного возмездия за наглое лицезрение столь божественной красоты.
        А в случае, если бы Гвен нажаловалась - это она уже знала - его могли бы наказать куда суровее, чем заслуживал такой ничтожный проступок.
        Нравы в Нордмонте действительно были заметно строже, чем в южных землях. Все женщины здесь, как и говорила матушка Айне, носили нижние рубахи, а в Килгерране принимали ванны отдельно от мужчин. Для солдатских утех имелся отдельно стоящий бордель; связи со свободными женщинами хотя и не считались предосудительными, но и не выставлялись напоказ, а одним из самых страшных преступлений считалось посягательство на девичью честь.
        Законы на этот счет действовали старые, принятые еще во времена Первого королевства, но граф Тэлфрин, как и все его предки, даже и не помышлял об их изменении или отмене.
        - Статуты корнов изначальны и по природе своей богодухновенны, - поучал старый Орнворт, - они лишь записаны людьми, но не сочинены ими. Говорят, что свитки с записями нашел сам Гутрум Длинноногий, первый властитель Нордмонта, в одной из пещер под священным Гленкиддирахом. Гнев богов настигнет всякого, кто посмеет пренебречь установленными правилами…
        Под монотонное ботрмотание наставника Гвендилена, водя пальцем по строчкам, до боли в глазах вчитывалась в старинные манускрипты. Читала она пока медленно, но Орнворт почему-то решил, что его ученица должна знать содержание этих толстенных фолиантов назубок.

«И ежели кто схватит за палец свободную женщину без ее согласия и будет в этом уличен, должен уплатить золотой керн и поступить в услужение к ее семье на месяц и один день, а если схватит ее за локоть, должен быть лишен той самой руки, коей совершил оскорбление, а ежели лишит женщину чести без ее на то согласия, должен быть утоплен с камнями в болоте, а движимое его имущество отходит к ее семье…»
        - О, матерь Боанн, у вас тут на Севере, похоже, вообще за девушками ухаживать опасно, - выдохнула Гвендилена, вызвав на себя очередной поток сварливых нравоучений.
        Тем не менее, судя по рассказам Миа, столь суровые порядки распространялись в большей степени на господский замок и крупные селения, которыми управляли графские сотрапезники, а в прочих местах законы блюли не столь буквально, оставляя решение на откуп местным старейшинам и Советам женщин.
        - Ежели всем руки рубить, так скоро ни одного жениха целого не останется, - пожимая плечами, рассуждала Миа, старательно изображая из себя умудренную годами знахарку. Гвендилену это обстоятельство изрядно забавляло. - А как иначе-то? Суженого себе непросто найти. Ведь надобно ж, чтобы не только душа в душу, но и телесно друг другу подходили. В здешних краях, хотя до свадьбы вместе и не живут, не принято это, праздники совместные все равно устраивают. У знатных вроде вас, конечно, все по-другому, и направо-налево благородные не гуляют.
        - Так откуда ж бастарды тогда берутся?
        - Бастард бастарду рознь, - пожала плечами Миа. - От нашего графа, например, кто угодно может ребеночка родить, но ежели его светлость прилюдно это дитя признает и назовет своим, значит, родился первородный. Главное - священная кровь. У знатных девиц, конечно, все сложнее. Если понесет, то это уж не скрыть никак. Так что если родит от неблагородного - это бастард. Конечно, не ровня первородным, но все равно - эорлин. Первородные девицы только от мужей рожать должны. Чистоту крови беречь нужно, и тут уж на кого отец укажет, с тем и под венец. Но случаи разные бывают, - с лукавым видом заключила она, - так что мои травы да умения нередко пригождаются.
        В замке о Гвендилене вскоре закрепилось представление, соответствующее предположениям Миа: ее почитали за дальнюю родственницу Нитгарда Тэфрина, лишившуюся родителей и долгое время проведшую в плену у горцев. Что касается Арна и прочих солдат из отряда Модрона, что оставались в замке, то, насколько знала Гвендилена, их свидетельства этим слухам не противоречили: вспомнив рассказы матушки Айне, она легко догадалась, что наемникам сделали строгое внушение насчет того, что можно говорить, а что нельзя.
        Она старалась не думать о том скользком положении, в котором оказалась, хотя мысли упрямо лезли в голову, особенно по ночам, когда Гвендилена оставалась наедине сама с собой. Ни граф Тэлфрин, ни старый Орнворт ни разу не заговаривали о ее происхождении, а сама она тоже старательно делала вид, что ничего особенного и не предполагает. Мысль о том, что светлейший властитель всего Севера может оказаться ее отцом, казалась Гвендилене какой-то чужеродной и слишком невероятной. Зато она беспокоилась о том, что случится, когда вернется сотник Модрон, и все наконец станет на свои места, а гостья замка Килгерран окажется той, кем и была всю жизнь - безродной крестьянкой из далекого Брислена. Стоило только надеяться, что ее не сочтут наглой самозванкой и не велят прилюдно выпороть плетьми на потеху всей дворне.
        В последнее Гвендилене тоже не верилось. Граф Нигард не позволит сделать с ней ничего такого - это убеждение крепло в ней день ото дня, хотя объяснить его разумно она бы не смогла. Тэлфрина она видела очень редко, он ни разу не выразил никакого восхищения или неудовольствия очередным ее нарядом, не хвалил и не ругал за успехи или неуспехи в учебе, но Гвендилена чувствовала исходившее от него особое к себе отношение.
        Ее первоначальная робость постепенно прошла, хотя для всех остальных - и это она заметила - Нитгард Тэлфрин был почти богом.
        - Так именно так оно и есть, - говорил ей мейстер Орнворт, слегка удивляясь, что она не знает таких очевидных вещей. - Создатель мира Эогабал имел множество детей, в том числе и от земных женщин. Но только некоторых из них он не оставил в своих небесных чертогах, а отправил на землю - царствовать над народами и нести высшую справедливость. Отправил самых разумных и подготовленных к несению столь тяжкого бремени. Их было семеро, и от них вели свой род первые властители Корнваллиса: Эдгар, Артайр, Рикберт, Вуффа, Гутрум, Крон и Волтер. Ныне живы потомки только пятерых, и граф Нордмонта - один из них. И кровь каждого содержит высшее знание. Первородные учены и грамотны от рождения…
        - Как так? - изумилась Гвен.
        Орнворт рассмеялся.
        - Нет, конечно, не в том смысле, что они с рождения умеют читать и писать. Но… - Старик внушительно поднял вверх указательный палец, - каждый из них изначально знает все то, что мог бы узнать, научившись грамоте. И даже намного больше, ибо божественная сущность присутствует в каждом из них.
        Гвендилена закусила губу и, вопреки своему обыкновению, ничего не ответила, глубоко задумавшись. Матушка Айне ошибается. Орнворт ошибается. Все ошибаются. Она не может быть дочерью Нитгарда Тэлфрина, ибо никакого намека на то самое «высшее знание» Гвендилена в себе не ощущала. Но если она является дочерью той самой Дезире Белфур, значит, Дезире родила ее совсем не от графа.
        Все эти раздумья и рассуждения были пусты, ни на чем не основаны, и потому до крайности раздражали. Нечего голову забивать, в сотый уже раз решала Гвен, но избавиться от мыслей совсем не получалось: они тут же лезли в голову, стоило ей увидеть сиятельного властелина Нордмонта. Чем же он отличается от остальных людей? И есть ли хоть что-то общее между ним и ней?
        Граф Нитгард был высок, больше чем на голову выше Гвендилены, крепок и статен, с гладко выбритым черепом; лишь на затылке росла длинная, почти до колен, коса. У него был квадратный подбородк и полоска аккуратно подстриженных седых усов над тонкими, жестко сжатыми губами; серые глаза смотрели грозно и решительно.
        Но даже не воинственный облик господина заставлял простолюдинов проявлять почтение, а какая-то аура, врожденная способность властвовать, или - поправилась Гвендилена - скорее не способность, а право. Право, полученное вместе с кровью, которое либо есть, либо нет, и научиться ему нельзя. Когда граф Тэлфрин появлялся на людях, те непроизвольно склонялись в поклонах, некоторые даже вставали на колени, и все замолкали, словно в храме. Наверное, думала Гвендилена, это и есть внешнее проявление той самой «первородности», о которой толковал мейстер Орнворт. Ведь, входя в священный круг, люди склоняются перед богами не по какой-то конкретной причине, а просто нутром ощущая их величие и превосходство.
        Раздумывая над всем этим, Гвендилена залезла на сундук, стоявший возле окна и, подперев голову ладонями, принялась разглядывать окрестности. Окно располагалось очень высоко, и смотреть в него было неудобно - даже стоя на сундуке, она вставала на цыпочки - но вид оттуда открывался потрясающий. Девушка жалела только о том, что других окон в покоях не имелось - а ведь так интересно рассмотреть все вокруг. Например, те самые Дармские Клыки, через которые она попала в Нордмонт, или красивейший водопад - а они находились в противоположной стороне.
        Ее покои занимали верхний этаж северо-восточной башни, одной из самых величественных в Килгерране. Стена башни круто обрывалась в дно глубокой и узкой в этом месте долины, а внизу виднелись прилепившиеся к основанию скалы крошечные, не больше ногтя, домики с красными черепичными крышами. Долина, зажатая горными склонами, поросшими дубовыми и буковыми лесами, к северу расширялась, сверкая синей гладью большого озера, в глубине которого плыли отражения облаков. Озеро именовалось Пефриоль, что на языке физов, как сообщил ей Арн, означало «сияющее».
        А на севере, далеко-далеко - в родных краях такого Гвендилена не видела никогда - в белесой туманной дымке виднелись покрытые снегами вершины.
        - За ними нет ничего, - говорил Арн, - или, может, и есть, но нам это неведомо. Рассказывают, что холод там вечный, реки всегда скованы льдом, а в пещерах живут звери, справиться с которыми человеку не под силу. Может, даже и не звери. Слава богам, что эти скалы так велики и неприступны.
        Под сердцем у нее кольнуло. Эдвин рассказывал ей про эти горы, когда они сидели рядом в той охотничьей хижине и болтали ни о чем, глядя в весело полыхающий костерок. «Странствия Тэлисина Скорохода» - так, кажется, называлась книжка, из которой он вычитал свои чудесные истории.
        Гвендилена как будто вновь услышала голос Эдвина и чуть не заплакала, ощутив на плече его воображаемую руку.
        - Госпожа! - Стук в дверь заставил ее вздрогнуть. Девушка спрыгнула с сундука и торопливо растерла по щеке крошечную слезинку.
        - Да, Бертран! Заходи.
        Дверные петли еле слышно скрипнули, и юноша склонился в поклоне.
        - Его светлость ждет вас в Большом холле. Велели передать - немедленно.

* * *
        Гвендилена остановилась на пороге в растерянности.
        Большой холл был заполнен народом. Множество людей, солдат и дворни, толпилось в парадной зале, время от времени негромко перешептываясь; слуги скользили между колонн, торопливо зажигая те факелы, что еще не горели, а по всему периметру помещения каменными изваяниями высились фигуры стражников в синих камзолах с золотыми бляхами и с алебардами в руках.
        В переднем конце залы на троне сидел граф Тэлфрин. Рядом с ним стоял Орнворт, по обыкновению спрятав руки в длинные расшитые серебром рукава, а ступенькой ниже - сотник Модрон. Он грозно оглядывал собравшихся, одним своим видом призывая к порядку.
        - … и в заключение к сказанному выше, в присутствии Сирвина, советника и секретаря…
        Гвендилена не сразу поняла, откуда доносится голос. Вытянув шею, она разглядела стоявшего по другую сторону трона невзрачного человечка в серой сутане. Она узнала его - это был Ион, старший писарь. Он читал с пергамента.
        - … секретаря его Высочества Эдана Беркли, а также Хенвина, старейшины селения Брислен, и славного воина Модрона на службе у его Светлости Нитгарда Тэлфрина, свидетельствую, что означенная выше покойная моя супруга Дезире, в девичестве Белфур, имела ребенка от неизвестного мне отца, а именно удочеренную и признанную мною Гвендилену, примерно одного года от роду, в доказательство чего ставлю свою подпись и прикладываю медальон, доставшийся мне от покойной. Подписано: Ивоном из Брислена, рука засвидетельствована, а также всеми выше названными девятого числа месяца Желтеня в год триста шестьдесят третий от Основания…
        Писарь замолчал и принялся сворачивать пергамент в трубку. Орнворт, заметив Гвендилену, махнул ей рукой, подзывая.
        Она сделала шаг, но вынуждена была остановиться. Ноги подкашивались.
        - Подойди, - во внезапно наступившей тишине негромко произнес Тэлфрин.
        С трудом сдерживая дрожь в коленях, Гвендилена пошла через толпу, которая расступалась, давая ей дорогу. Граф поднялся с трона. И вдруг неожиданно - девушка вся сжалась, - взял ее за руки.
        Мейстер Орнворт поклонился.
        - Многая лета ее Милости Этирне Тэлфрин, - торжественно провозгласил он, - потерянной и найденной, единственной дочери и престолонаследнице его Светлости Нитгарда, Властителя Северных земель!
        Словно ветер, над собравшимися пронесся негромкий шепоток, и вдруг, как по приказу, сотни человек опустились на колени.
        - Многая лета! Многая лета! Этирне Первородная! Этирне Первородная!
        Гвендилене показалось, что своды залы рушатся вниз.
        Глава 17
        Черные горы
        Путники бежали по лесу долго, до изнеможения, не разбирая дороги, разрывая одежду о сухие ветви и поскальзываясь на прелой листве, а потом еще добрые полмили пробирались вдоль обрыва - к мосту, который Глойн заметил в сгущающихся сумерках. На Черные горы стремительно опускалась ночь, и на небе зажглись пока еще блеклые точки звезд.
        - Скорее, сир… скорее! - выдохнул Глойн, дернув Эллу за рукав. Тот с усталым удивлением взглянул на мальчишку: такое поведение слуги было для принца внове. Руки Глойна дрожали, на лбу блестели бисеринки пота.
        Беглецы остановились в двух шагах от края жуткой пропасти, на дне которой, в тысяче стридах, среди камней и поваленных деревьев текла речка. Через пропасть тянулся мост: из кое-как связанных меж собой веток, прогнивший, с зияющими дырами, невесть как державшийся на плетеных из лозы веревках.
        Узкая тропка, петлявшая по самой кромке бездны вдоль стены леса, здесь заканчивалась. Дальше к самому краю пропасти подступали деревья, страшно кренясь и высовывая лапы корней из каменистого склона. Скалы обломанными зубами торчали на той стороне обрыва; пещеры темными глазницами недобро смотрели на непрошеных гостей. Из расщелин явственно доносился визг летучих мышей.
        - Очень… неуютно, - пробормотала Теа. На ее лбу красовалась ссадина, которую девушка время от времени трогала, морщась от боли; других последствий удара Гвалтера, вроде, не было. Она опиралась на руку Эдвина, а тот с сомнением поглядывал на ненадежный мостик, раскачивающийся и поскрипывающий от легких порывов ветра.
        - Вил тебя побери, - ругнулся Элла. - Другой дороги, я так понимаю, нет?
        Глойн отчаянно замотал головой.
        - Нет, сир… Быстрее. - Он трясущейся рукой указал назад, туда, откуда они пришли. - Там Мортох…
        Принц мельком взглянул через плечо. В паре сотен шагов от них на тропу из леса медленно выползали темно-сизые, похожие на языки, облака.
        - Что? Это туман, Глойн.
        - Он красный, сир…
        Элла отмахнулся.
        - Он сизый… - И замолчал, вспоминая. О чем там недавно рассказывал этот проклятый Гвалтер? Какие-то твари из тумана? Нет, не из тумана, да и не красные они были, а черные. - Что это, Глойн?
        Мальчишка затрясся.
        - Не знаю, господин. Потом расскажу, потом. Надо спешить. Он пока не видит нас, но чует. А если увидит… бежим, ваша милость…
        - Проклятье, - процедил Элла сквозь зубы. - Да что ты болтаешь такое… Эй, как там тебя?
        - Эдвин. - Юноша сделал шаг вперед.
        - Пойдешь первым. Быстро.
        Эдвин кивнул. Теа жалобно глянула на него, но выпустила его руку, ни слова не говоря.
        Эдвин не боялся высоты, но под ложечкой неприятно засосало. Одно дело - влезть на дерево и просидеть там полдня, выжидая зверя, другое - когда кажется, что под тобой то самое место, которое напрямую ведет в обиталище темных богов.
        Мост кряхтел и раскачивался, сучья предательски прогибались. Судя по виду, этот мост построили давным-давно, и время, ветер и дожди сделали свое дело. Ноги то и дело поскальзывались, застревая в щелях, а сухие веревки натягивались подобно струнам, грозя в любой момент оборваться. Сердце колотилось, готовое выпрыгнуть из груди, когда, наконец, Эдвин сделал последний шаг и без сил опустился на глинистую землю.
        - Все нормально, - крикнул он, - держится. Только по одному.
        Ветер свистел все сильнее, мешая понять, что на той стороне говорит черноволосый сир. Он что-то объяснял, Глойн и Теа слушали его, кивая в ответ, потом Теа ступила на мост, держась за веревки обеими руками.
        Эдвин вздрогнул, внезапно осознав, что ветра нет. Вокруг царила звенящая тишина, поглощая, сжирая любой звук, и даже деревья застыли, словно боясь пошевелить листьями. Все звуки, кроме отвратительного свиста.
        Туман вдруг заволновался. Он сгустился и бесформенной кашей потек по узкой тропе между стеной леса и обрывом. Его языки ощупывали края пропасти, сжимаясь, как змея, напоровшаяся на ежа, и так же стремительно распрямляясь. Туман был живой, и он боялся упасть вниз. Он обволакивал деревья, камни, испуганно отпрыгивал от обрыва, вставал и припадал к земле, принюхиваясь, скворча от удовольствия в предвкушении близкой добычи, и удивительным образом меняя свой цвет от сизо-синего до темно-красного. А его щупальца - Эдвин обомлел - слизывали с деревьев птиц.
«Отчего же они не улетают?», - мелькнула в голове бестолковая мысль.
        - Быстрее, сир! - очнувшись, заорал он. - Теа, бегом!
        До тумана оставалось не больше сотни шагов. Теа, закусив губу от напряжения, ловко перепрыгивала через провалы в мосту.
        - Живо! - рявкнул Элла, подтолкнув следом за ней Глойна. Сам он замыкал шествие.
        Старый мост выдержал. Он кряхтел, роняя в бездонную пропасть обломки сучьев, и раскачивался так, что у Эдвина перехватывало дыхание.
        Мортох вытянулся в гигантскую змею. Студнеобразное полупрозрачное тело ползло, приподнимаясь, выпускало из себя отростки, чтобы ощупать стволы деревьев, и втягивало назад, издавая мерзкие хлюпающие звуки.
        Элла легко сбежал с моста, тут же обратив свой взор на невиданное чудовище. Он тяжело дышал, внимательно глядя прищуренными глазами.
        - Да чтоб тебя… - вдруг ругнулся принц, выхватывая меч. - Эдвин, руби!
        - Вон они! - Крик раздался одновременно с его словами.
        Из леса на противоположной стороне показались солдаты, и сразу от скалы рядом с беглецами, звякнув, отскочили несколько арбалетных стрел. По всей видимости, преследователи знали эти места и значительно срезали дорогу, оказавшись прямо у моста. Двое наемников немедленно бросились на мост, и один из них, видимо, краем глаза заметив что-то необычное, обернулся.
        Но было уже поздно. Чудище стремительно ринулось на людей. Десятки щупалец, мгновенно превратившихся в кроваво-красные, хватали добычу. Солдаты падали, крича, и растворялись в желеобразной массе. Один попытался убежать, но его поймали за ногу, подняли и проглотили, как извивающегося червяка. Другой выхватил меч в тщетной попытке поразить монстра, и тут же упал на колени, бессильно опустив руки и покачиваясь.
        Теа завизжала: головы у солдата уже не было. Мортох ленивым движением слизнул ее, разбрызгав вокруг пятна крови. И вдруг один из мерзких языков, дрожа и сильно вытянувшись, уставился прямо на девушку. Он услышал.
        Теа замолчала, вытаращив глаза от ужаса и заткнув себе рот кулаком, Эдвин застыл с тесаком в руке.
        Те двое наемников побежали по мосту. Туман, на мгновение замешкавшись, толстым щупальцем потек за ними следом.
        - Руби! - яростно крикнул принц.
        Опомнившись, Эдвин принялся остервенело кромсать тесаком толстую лозу, удерживавшую мост. Над другой веревкой трудился Элла.
        - Не надо! Подождите! - закричали солдаты; им удалось преодолеть уже больше половины пути.
        Эдвин нервно обернулся, взглянув на принца.
        - Руби, - жестко приказал тот.
        Одна из веревок с треском лопнула. Солдаты, дико вопя, повисли над бездной. Мост вздрогнул и словно застыл перед тем, как обрушиться в пропасть. Другая веревка, натянувшись, как тетива, еще держалась долю мгновения, затем оборвалась, хлестнув тонкой лозой Эдвина по щеке.
        Щупальце на той стороне, извиваясь, втянулось наверх - и исчезло. Туман истончился на глазах, превратившись в едва видимую на фоне черного леса сероватую дымку.
        - Глойн, - тихо позвал Элла. Побелевшими пальцами он продолжал крепко сжимать рукоять меча, - оно может перепрыгнуть сюда?
        Глойн высунулся из-за большого валуна, за которым сидел все это время.
        - Не знаю, сир. Вроде бы нет.
        Элла кивнул.
        - Уходим, - устало произнес он.

* * *
        Через полчаса они вернулись обратно. Узкая тропинка, петляя между скал, все круче и круче забирала наверх; идти получалось с трудом.
        - Уже слишком темно, - сказал Элла. - Возвращаемся. Эдвин, Глойн, поищите какую-нибудь пещеру, только небольшую, без ходов. Мне хватит на сегодня сюрпризов.
        Подходящую расселину они нашли легко, довольно просторную, сухую и даже без летучих мышей. Эдвин разжег костер, воспользовавшись сухими веточками и листьями, охапку которых притащил Глойн, затем вытряхнул на землю содержимое котомки убитого горца. И вдруг застыл, глядя на Теа.
        - Гесим… - сказал он. - Там остался Гесим.
        Девушка слабо улыбнулась.
        - Не волнуйся за него. Раз он не пошел за нами, значит, не захотел. Парнишка ушлый, не пропадет.
        В котомке оказался кусок вяленого мяса и кожаная бутыль с неизвестным Эдвину крепким напитком.
        Глойн принюхался и сделал глоток, довольно крякнув.
        - Это вош, - пояснил он, - сладкий. Из меда делают. С можжевельником.
        Эдвин закашлялся, отхлебнув. Никакой особенной сладости он не заметил и нерешительно протянул бутыль Элле. Этот сир вызывал у него непонятное чувство - нет, не робость, а что-то иное. В запачканной одежде, худощавый, невысокого роста и с осунувшимся хищным лицом, облепленным длинными черными, как смоль, волосами - внешне Элла совсем не был внушительным, как, например, его высочество Эдан Беркли, но в нем чувствовалась жесткость и привычка приказывать.
        Элла принял бутыль молча. Попробовав, поморщился.
        - Так, - буркнул он, - Эдвин. Рассказывай, кто и откуда.
        - Из Талейна. Это в Срединных горах. - Чуть подумав, Эдвин решил подробности опустить. Рассказал о том, что, лишившись семьи, был вынужден бежать от войны из родной деревни, о том, что бежал с девушкой, которую по дороге потерял и, наконец, как попал в плен к Каменным Волкам.
        Элла слушал внимательно, не перебивая. В конце кивнул.
        - Интересно. Юноша, путешествующий через все королевство в поисках любимой девушки. Она так дорога тебе?
        - Да.
        - Хорошо. Это похвально. Я должен поблагодарить тебя за свое спасение. Хотя сдается мне, ты ринулся защищать в первую очередь ее, - принц указал на Теа, - но так уж получилось, что помог нам всем. Возьми.
        Он протянул Эдвину один из перстней, которые унизывали его пальцы: золотой, с крупным красным камнем, украшенным замысловато вырезанной буквой «Э». Юноша с сомнением взглянул на подарок.
        - Бери, - шепнул Глойн, - ты не можешь отказаться.
        - Именно, - произнес Элла. Он услышал сказанное. - Если человеку оказывают услугу, а этот человек не может что-то дать взамен, это - раб, не имеющий ничего своего. Либо не заслуживающий уважения вор из Морского народа. Не оскорбляй меня. И за ответный дар не благодарят.
        - Я понимаю, - просто ответил Эдвин. Чуть поколебавшись, он надел кольцо на средний палец - оно пришлось точно впору. - Могу ли я спросить, кто вы?
        Его собеседник пожал плечами.
        - Я был бы невежлив, отказав спасителю в праве узнать имя человека, ради которого он рискнул жизнью. Элла Леолинен. - Чуть помешкав, он добавил: - Барон Глоу. И если ты, Эдвин, сын Гуайре, свободного охотника из Талейна, согласишься и дальше сопровождать меня, я приму твое согласие.
        - Я… - Эдвин почувствовал себя неловко. - Я должен продолжить поиски Гвендилены.
        - Ну, разумеется, - усмехнулся Элла. - Я так понимаю, ты хочешь поутру перепрыгнуть обратно через ту пропасть?
        - Э-э… нет. - Эдвин растерялся.
        - В таком случае тебе ничего не мешает продолжить со мной путь до Глоу. А там я смогу отпустить тебя.
        - Соглашайся, - чуть слышно шепнула Теа.
        Эдвин кивнул.
        - Хорошо, сир.
        - Договорились. - Принц медленно перевел взгляд на слугу. - А теперь твоя очередь, Глойн. Что это была за тварь? Они тут водятся?
        Тот помотал головой.
        - Я ни разу не видел. Но мне матушка рассказывала. А ей - мать ее матери.
        - Как же ты узнал, что тот туман и есть Мортох, раз не встречал его никогда?
        - Не знаю, - словно извиняясь, ответил Глойн. - Я почувствовал. Наверное, он полз против ветра, господин.
        - Он дышал, - задумчиво добавил Эдвин, - и он распространяет вокруг себя страх. Я читал про этих тварей.
        Элла приподнял брови.
        - Читал? Ты обучен грамоте?
        - О них писал Тэлисин Скороход. Может быть, не совсем о них - я представлял себе красный туман немного по-другому, но очень похоже.
        - Хм. Я знаю эту книгу. Но никогда особо не интересовался.
        - Почему? - удивился Эдвин.
        - Слишком уж давно она написана. Да и казалось мне, что в ней чересчур много сказок. Про каких-то чудовищ, которых никто и никогда не видел. - Элла задумался на мгновение. - Однако ж оказывается, что старые сказки имеют способность оживать.
        В пещере ненадолго повисло молчание. Костер постепенно затухал, бросая блики на щербатые стены. Вход в пещеру был узок, и поэтому здесь царило приятное тепло. Глойн сосредоточенно поджаривал кусок мяса, нанизав его на кинжал, Теа молчала, придвинувшись поближе к Эдвину. Элла сделал хороший глоток из бутыли и протянул ее обратно.
        - Ну, и о чем же писал тот самый Тэлисин? - спросил он.
        Эдвин задумался, вспоминая.
        - В подземном царстве Вила много таких. Он писал о красном тумане, о гулях с синими глазами, которые внешне схожи с человеком, но очень тощи, имеют длинные конечности и могут ползать по потолку, о тенях - это страшные создания, являющиеся по ночам и приносящие с собой холод, и их невозможно убить человеческим оружием. Много о чем. И все они появляются тогда, когда нарушено равновесие.
        - Что значит - равновесие? Между чем и чем?
        - Я не знаю. - Эдвин пожал плечами. - Я не читал эту книгу целиком. У моей матушки была всего пара дюжин страниц из нее, без начала и конца. Тэлисин толковал о каких-то трех основах, что держат мир, но что это такое, я не могу сказать.
        - Хм. - Элла одобрительно кивнул. - Первый раз встречаю простого охотника, который читал то, чего не читал я, и говорит так, как подобает грамотному человеку. Ты умен, Эдвин, сын Гуайре. Ты свободный, и я не имею права неволить тебя, но, когда найдешь свою Гвендилену, можешь вернуться ко мне.
        Эдвин наклонил голову.
        - Я подумаю, сир.
        - Да. У тебя будет дом и два золотых керна в год. Добрые подданные мне не помешают. Если только… - Элла перевел взгляд на своего слугу. - Глойн, если ты не найдешь утром дорогу в Глоу, я могу подумать, что ты зря ешь свой хлеб.
        - Я найду, господин, - сказал мальчишка, зевнув. - Глоу - это на востоке. Надо держать путь на Гленкиддирах, а замок будет немного севернее.
        - Конечно. Спокойной ночи.
        Элла вдруг отвернулся от костра и улегся на бок, укрывшись плащом.
        Чуть позже, когда принц со слугой заснули, Теа и Эдвин выбрались из пещеры наружу и просидели до полуночи, рассказывая друг другу о своих мытарствах. Огромная круглая луна висела прямо над головами, заливая горы желтоватым светом и играя тенями.
        - Он сын короля, - шепотом поведала Теа, - самый настоящий. Он не особо разговорчив, и я так поняла, что с братьями не слишком дружит. Думаю, вот и отправили его сюда из столицы, подальше с глаз.

«Да еще и убить по дороге велели», - подумал Эдвин.
        - Сама-то ты как с ним оказалась? - спросил он.
        - Они мимо «Северной Звезды» проезжали. И он согласился меня с собой взять. Наверное, понравилась я ему.
        - Вот как? - рассеянно переспросил Эдвин, больше думая о своем. Слишком многое произошло за этот день.
        - Ну да, - легко сказала Теа, - нравлюсь я мужчинам.
        Эдвин кивнул, скользнув взглядом по собеседнице. Пожалуй, действительно так. Быстроглазая, с очаровательными ямочками на щеках и такая… живая, что ли.
        В горах было довольно прохладно. Теа села к нему поближе, прижалась боком и, устроившись поудобнее, попросила обнять ее.
        - Зябко, - объяснила она.
        Рука Эдвина оказалась прямо под ее грудью, и он усиленно старался не думать об этом.
        - А тебе… нравлюсь? - тихо спросила она.
        - Да. Ты красивая.
        Теа удовлетворенно кивнула.
        - Смотри.
        Она поднялась и, потянув за шнуровку, сбросила с себя платье. Эдвин, слегка ошалев, не нашелся, что сказать.
        Девушка встала перед ним во весь рост, чуть запрокинув голову назад и дыша полной грудью. Ее обнаженное тело засияло в лунном свете, словно усыпанное мириадами мельчайших искорок.
        - Дотронься до меня, - потребовала Теа.
        Эдвин уставился на нее с оторопью.
        - Ну, давай, - нетерпеливо сказала Теа, - ты прямо как дитя. Смотришь так, будто голых баб никогда не видел.
        Она схватила руку Эдвина и положила себе на бедро.
        Юноша замер в изумлении. Между его пальцами кожа девушки действительно как будто мерцала сама собой, слабо, почти незаметно.
        - Видишь? Моя мать, и бабка, и прабабка - из Айхейе. Знаешь, где это?
        Эдвин покачал головой. Глаза Теа потемнели, глядя на него и в то же время сквозь него, руки чуть подрагивали. Слабый ветерок шевелил ее пышную шевелюру.

«Как у крушинок», - растерянно подумал Эдвин.
        - Это на юге, - нараспев заговорила Теа, - очень далеко на юге, у моря Арит. Там, где сейчас Гриммельнская чаща. Там главенствовали женщины, светловолосые, как я, с кожей, словно алебастр. Они воевали впереди мужчин, плавали на кораблях и строили города. И не было в любви искусней их. И у них не было семей, таких, как здесь. Они жили в длинных домах, у каждой женщины было много мужей, столько, сколько она желала, и ни один мужчина не имел права отказать той, которая хотела от него ребенка. Прабабка моей прабабки была там одной из эйхе, старейшин, и она родила семнадцать детей. Это - в моей крови. Но сто лет назад темные леса пришли в движение и поглотили Айхейе.
        Теа тряхнула волосами.
        - Рано или поздно одна из нас родит ту, которая сможет снова собрать всех эйхинов. И, возможно, это буду я. Ведь я - настоящая эйхе. И девочка должна быть первенцем. А пока рожают только мальчиков. Это - кара богов за то, что мы потеряли свои земли.
        - Удивительно, - пробормотал Эдвин.
        - Ага, только пока никак не получается, - вдруг непосредственно заявила Теа. - Все, хватит глазеть. Помоги одеться. Холодно.
        Эдвин протянул ей платье.
        Теа обхватила его голову ладонями и поцеловала в лоб. И тихо рассмеялась.
        - Может быть, это судьба. Помнишь, ушел тогда от меня? А сейчас боги так сделали, чтобы мы опять встретились. Это знак. Кто знает: может, когда-нибудь ты пойдешь со мной. Да-да, помню, - торопливо кивнула она, заметив, что Эдвин что-то хочет сказать, - у тебя есть девушка. Но ничего. Мужчине редко хватает одной женщины. А я не жадная. И я не спешу. Боги примут решение, когда придет время.
        Эдвин улыбнулся.
        - А как же его милость Элла? Ты же, вроде сказала, что ему понравилась?
        - Да никак. - Теа принялась завязывать платье. - Он просто пожалел меня. Такие, как он, не женятся на таких, как я. И я сама выберу себе мужа. Пойдем. Пора спать.

* * *
        Дорога в горы оказалась не настолько трудной, как показалось ночью, хотя склоны были довольно круты. Тропинка петляла вправо и влево меж гигантских валунов и вековых сосен, забираясь все выше и выше, почти теряясь в зарослях можжевельника, и вновь выныривая в лесных прогалах.
        Глойн шел впереди, не выказывая признаков усталости, принюхиваясь и озираясь, как дикое животное, оказавшееся в родных краях. За ним, не отставая, быстро шагал Элла с видом хмурым и задумчивым.
        Глойн остановился.
        - Дардин, - сказал он, указывая наверх.
        На вершине горы, едва видимая между стволов деревьев, стояла башня.
        - Сторожевая крепость, - пояснил Глойн. - Давно заброшена, там нет никого. Мы с матушкой здесь ночевали, когда в Лонхенбург шли. Оттуда все видно.
        Элла кивнул в ответ. И, ни слова не говоря, свернул с дороги прямо по направлению к башне. Теа недовольно хмыкнула: карабкаться вверх по склону было намного труднее, чем по извивающейся змеей тропе, но, подобрав юбку, послушно пошла за спутниками.
        Солнце находилось еще далеко от середины своего дневного пути, когда они оказались на плоской вершине горы.
        Башня была очень старой. Валуны в ее основании, размером с тушу теленка, заросли мхом, толстые плети плюща обвивали стены почти доверху. Дверь давно сгнила, оставив после себя только проржавленные петли.
        - Посмотри, - кивнул Элла Эдвину.
        Эдвин зашел внутрь, отшатнувшись от целой стаи спящих летучих мышей, которые устроили себе гнездовище под одним из выступов. Деревянные потолочные перекрытия тоже уступили натиску времени, и над головой, между зияющих провалов, виднелся кусочек голубого неба. Как ни удивительно, ступени, что вели наверх, были каменными. Прижимаясь к стене, Эдвин легко забрался под самую крышу и оказался на небольшой площадке, огороженной выщербленным и в некоторых местах обвалившимся парапетом. Внизу плавно покачивались верхушки сосен.
        - Сир Элла! - крикнул он, - поднимайтесь!
        Вокруг, насколько хватало взгляда, тянулись горы, старые, в основном невысокие и густо заросшие лесом. Все, кроме одной, и она притягивала взоры.
        - Гленкиддирах, - произнес чуть запыхавшимся голосом Глойн.
        На юго-востоке, милях в двадцати от Дардинской башни, подобно гигантскому замку среди крохотных домишек, грозно возвышалась обитель древних богов.
        Лишенные растительности серо-черные склоны поднимались почти отвесно, острые зубья скал, хищно ощерившись, окружали каждый ярус. Ни дерева и ни куста не росло на мертвой поверхности Гленкиддираха, а птицы еще далеко от горы резко меняли направление полета. Вершиной Гленкиддирах вонзался в небо, и небо, словно возмущенное таким вторжением, клубилось свинцовыми тучами, скрывая единственный вход в другой мир.
        Гленкиддирах был мертв и жив одновременно. Тучи дышали и громыхали, затягиваясь в бездонную воронку, скалы трещали и время от времени осыпались, как будто что-то огромное спало и ворочалось внутри стонущей горы.
        - О, матерь Боанн, - выдохнула Теа, вцепившись в руку Эдвина.
        - Царство Вила, - пробормотал тот, - там, внизу.
        Элла искоса глянул на своего нового подданного.
        - Да уж, - буркнул он себе под нос, - старина Хэвейд, похоже, никогда не видел этого… места.
        Эдвин вздрогнул.
        Его мать, Мириэль, привязанная к столбу, языки пламени, снопы искр и дикие крики над деревенской площадью.
        - Я послан Хэвейдом, Великим магистром Ордена, - прерывающимся голосом объявил монах. - Во славу Аира и с позволения его Величества…»
        Элла с интересом посмотрел на Эдвина.
        - Тебе знакомо это имя?
        Юноша кивнул, проглотив комок.
        - Да, сир.
        - Интересно, - сказал принц. - Но об этом потом… Глойн! Отсюда видно мой замок?
        - Нет, сир! - с готовностью откликнулся мальчишка, указывая пальцем. - Он вон там, чуть левее, за той грядой. По прямой от Гленкиддираха миль пять будет, но только прямой дороги нету.
        - А кривая есть? Я хочу взглянуть на эту гору.
        Глойн замахал руками.
        - Что вы, ваша милость… никак нельзя!
        - Отчего же?
        - Туда не ходят! Кто уходил, не возвращался! Там - мертвые одни… там… - Глойн разволновался и продолжал махать руками, не находя слов.
        Элла насмешливо фыркнул.
        - Успокойся, храбрый горец. Я пошутил. Во всяком случае - мы не пойдем туда сейчас.
        Глойн дышал, как рыба, выброшенная на берег.
        Элла взглянул на своих спутников.
        - Поторопимся. Я хочу уже к вечеру добраться до Глоу.
        - К вечеру никак не получится, - заявил Глойн. - Птица сможет, человек - нет. Два-три дня, не меньше.
        Вниз они спускались в молчании. Черные Горы вновь встретили их шумом деревьев и неумолчным птичьим гомоном. И только прислушавшись, можно было разобрать неровное дыхание Гленкиддираха.
        Глава 18
        Теодрик
        - Пошла вон, сучка! - рявкнул Теодрик, шлепнув девушку по голому заду. Та, рыдая, выскочила наружу, хлопнув пологом шатра.
        Теодрик, старший сын покойного Идриса Леолина, огляделся, пьяно покачивая головой. В глазах мутилось, и иногда ему казалось, что вокруг не четыре девицы, и не пять, - будь все проклято, сколько же их на самом деле? - а шесть или восемь. Они двоились и троились, словно издеваясь. И ни одна ни на что не способна. Тупые шлюхи. Как там говорил папашка? Дырки для мужской услады. Надеюсь, Вил в своем подземном царстве сейчас раздирает его в клочья. Или нет, не раздирает. Это слишком просто. Пусть целая стая гулей жрет его по кусочку. По маленькому кусочку, каждый день. И так целую вечность, без конца.
        Негнущимися пальцами Теодрик протер глаза и, икнув, сделал большой глоток из кубка.
        - Ты, поди сюда. - Он указал на одну из девушек, рыжеволосую и тоненькую.

«Тоща, что твоя оглобля, - присмотревшись, решил герцог, - но авось порезвее будет, чем та, толстозадая».
        Рыжая подбежала, пытаясь улыбнуться.
        - Чего щеришься, дура, - буркнул Теодрик, - рот открой…
        Она уставилась на него в испуге. Девчушка лет тринадцати, наверное. Он забрал ее днем у одного крестьянина, кинув тому серебряный дарн. На кой она бедняку, если у него и так с десяток детей? А у этой глаза большие, и сама, видать, нетронутая еще.
        Он схватил девушку за волосы и резко подтянул ее голову к своему животу.
        - Давай, трудись.
        Та рухнула на колени и, чуть не плача, перегнулась через край купели, в которой, развалясь, сидел его высочество. Голова ее заходила вверх-вниз, маленькие грудки беспомощно подрагивали.
        Теодрик откинулся назад, уставившись на расписанное красными драконами полотнище шатра. Красные на синем. Они плясали в неровном свете, скалились, тоже издеваясь над наследником престола, которому вместо этого самого престола показали кукиш.
        Толстые свечи чадили, черноватый дым ел глаза. Шлюхи намеренно зажгли такие дешевые сальные огарки, чтобы показать, что он - никто. Хорошие свечи - только для королей. И эта рыжая - тоже такая же мразь. Даже своего господина усладить не умеет. А ведь он, можно сказать, спас ее. Облагодетельствовал. А так бы сидела всю жизнь в своей грязной деревне, мела земляной пол и варила бобовую бурду. Потом вышла бы замуж за какого-нибудь немытого мужлана и рожала таких же ублюдков по штуке в год. А он, Теодрик, накормил ее, напоил. Не каждому выпадает счастье прислуживать такому знатному господину. И вместо благодарности эта мелкая тварь льет слезы.
        Его вдруг охватило бешенство.
        - *censored*! - заорал Теодрик и, ухватив мясистыми пальцами ее косы, всадил так глубоко, что она захрипела. Отдернул и с силой погрузил ее голову в воду.
        Она трепыхалась, колотя кулачками и царапая его грудь. Вода забулькала.
        Мимоходом она вцепилась в бороду герцога, выдрав клок волос. Теодрик рассвирепел. Он бил и крутил, топил все глубже и глубже, выкручивал ей шею даже после того, как тщедушное тельце обмякло, повиснув в его руках, словно тряпка. Тогда он отшвырнул ее в сторону. Она упала, распластавшись и расплескав воду.
        Покачиваясь, Теодрик встал.
        Голые девицы в ужасе сбились в углу.
        - Пошли все вон! - зарычал он. - И эту падаль забери…
        Теодрик не договорил. Нога поскользнулась, и он грузно упал на бок, ударившись обо что-то головой. И провалился в темноту.

* * *
        Утром его Высочество Теодрик, герцог Когар и старший советник короля всея Корнваллиса, проснулся в преотвратительном состоянии. В голове шумело, сухой язык шевелился во рту с наждачным скрежетом.
        Теодрик неуклюже перевернулся набок, с трудом разлепив веки. Лежал он на походной кровати: по всей видимости, слуги перенесли его после неудачного падения. Дрожащими руками пощупал шишку на голове: немного ноет, но это ничто по сравнению с тупой болью, которая крутила все его естество, даже не болью, а какой-то общей мерзостью. Теодрик сделал попытку подняться, и его вырвало. А потом еще и еще. На редкий и необычайно дорогой альтерихтский ковер.
        Герцогу немного полегчало. Пошатываясь, он подошел к купели, в которой еще оставалась вода. Встал на колени и засунул туда голову. Плескался долго, с остервенением скреб щеки и тер глаза.
        Мокрые длинные волосы облепили его плечи, борода отчаянно чесалась. Дерьмо. Неделя в походе, а уже весь завшивел.
        Теодрик поднялся и потряс головой, издав фырканье наподобие лошадиного.
        - Гунрих! - рявкнул он.
        На пороге шатра тут же возникла коренастая фигура, затянутая в черное.
        - Пива! И скажи Луайне, чтобы горячей воды натаскала. Нет, пусть приберется тут сначала.
        Черный человек поклонился и, не сказав ни слова, исчез.
        Как был голышом, Теодрик плюхнулся в просторное деревянное кресло, обложенное подушками.
        Гунрих появился почти сразу же. Немногословный, уже в летах слуга знал, что надо господину. На подносе стояла кружка светлого пива, рюмка крепкой настойки и плошка с острой похлебкой из баранины.
        Не торопясь, слуга поставил поднос на столик и придвинул его ближе к герцогу. Тот одним глотком осушил почти половину кружки и только потом заметил, что Гунрих стоит рядом, потирая руки. Эта его привычка несколько раздражала Теодрика.
        - Ну? - буркнул он.
        - Девчонка свободная была. Солдаты шепчутся.
        Герцог сжал губы, набычившись. Искоса посмотрел на оставшееся с вечера большое мокрое пятно на ковре. Зря он вчера вспылил, хотя, с другой стороны, девка сама виновата. Не приложила стараний, а значит, наказание заслужила.
        - Какое их собачье дело?
        Гунрих неопределенно пожал плечами. Его жесткое в морщинах лицо ничего не выражало.
        - Раз купил, значит, не свободная, - сказал герцог.
        Слуга опять пожал плечами.
        - В землях Когаров, говорят, такое против обычаев.
        Теодрик громыхнул кружкой об стол.
        - Земли Когаров, похоже, слишком долго жили без господина. Пусть те, кто шепчутся, скажут мне, что хотят, в лицо. Понятно?
        Гунрих молча кивнул и ушел.
        Теодрик посидел еще немного, тихо гневаясь - гневаться громко мешала головная боль. Он слишком многое позволяет Гунриху. Тот говорит то, что думает, а это недопустимо. Хотя, если бы не Гунрих, он бы многого не знал. Да и служит ему Гунрих еще с тех пор, когда сам Теодрик ползал по полу, служит верой и правдой. В отличие от той своры, что собралась сейчас вокруг его шатра на Тэлейтском лугу. Как они смеют обсуждать, что сделал их герцог? Немыслимо. Папашка сидел, как сыч, в столице, вот окраинные земли от рук и отбились. Жили там сами по себе, по своим обычаям, а обычай должен быть один - слово господина. Даже приняли его в Гранморе вежливо, но настороженно, как какого-нибудь временного наместника. Мол, посидит тут недельку-другую, потом уедет, и мы по-прежнему будем жить-поживать. Но ничего: еще несколько дней, и он покажет этим «свободным», кто хозяин.
        Теодрик огляделся, остановив взгляд на внушительных размеров сундуке, стоявшем у изголовья лежака. Да, покажет. И в первую очередь - своему ненаглядному братцу Сигеберту и этому старому козлу Хэвейду.
        Герцог усмехнулся. Хотел бы он видеть их рожи, когда им донесли, что два старших брата короля идут на его величество войной. Справедливой войной, ибо корона по закону должна принадлежать ему, Теодрику Леолинену.
        Да и посылочку из Сидмона доставили вовремя. Только бы Мадауг не подкачал - он должен приехать со дня на день, или прислать человека, который разбирается в этих чертовых письменах.
        Полог шатра откинулся, и внутрь зашла Луайне. Высокая, статная девица лет девятнадцати, круглолицая и светловолосая, с косами, спускавшимися чуть не до колен. С робостью посмотрев на его Высочество - ресницы у нее были длинные и пушистые, - она опустилась на четвереньки и принялась чистить ковер.
        Глядя на ее белые и гладкие, без единого волоска ноги, Теодрик вдруг возбудился.
        Подошел сзади, наклонился, схватил ее за груди. Луайне замерла. Герцог откинул подол платья. Луайне едва заметно сжалась, когда он вошел в нее, но уже через мгновение сладострастно задышала, двигаясь все быстрее и быстрее, шлепая пышными ягодицами по его животу.
        Теодрик буркнул что-то нечленораздельное и отвалился без сил на ковер. Все же он вчера изрядно перепил. Луайне обернулась через плечо, похлопала ресницами и благодарно улыбнулась, потом, как ни в чем не бывало, одернула подол и вновь занялась делом.
        Теодрик принялся за похлебку, искоса поглядывая в сторону девушки.
        Луайне вычистила ковер, затем натаскала горячей воды. Кряхтя, герцог забрался в купель. Луайне разделась и начала его мыть, натирая губкой из спутанных хлопковых нитей. Теодрик смотрел на ее мягко покачивающиеся груди, и ему захотелось еще раз.
        Луайне была не против. Она встала на колени, нежно гладя его руками, лаская губами и языком. Мужское естество Теодрика взорвалось с такой силой, что она чуть не поперхнулась, но послушно проглотила драгоценное герцогское семя. Облизнулась и подняла голову, с обожанием глядя на своего господина.
        Отличная баба, подумал Теодрик, улегшись на спину и прикрыв глаза. Когда надо - она здесь, когда не надо - ее и не видно и не слышно. Жаль, что не знатных кровей - цены бы такой жене не было. Все знает и все умеет.

«Надо бы отправить ее к Лотару, - решил он. - Мальчишка взрослый уже, скоро одиннадцать, наследник. Пусть научит его, покажет, что да как».
        У Теодрика было двое сыновей, десяти и восьми лет. За старшего герцог испытывал гордость. Высокий темноволосый мальчик, крепкий и здоровый, с голубыми глазами - такими же, как у его покойной матери. Лотар был первенцем Теодрика, тяжело ему доставшимся.
        Первая жена Теодрика и мать Лотара, Мугайн, происходила из мелкого рыцарского рода откуда-то из владений Морганов, и приехала в столицу просить защиты от притеснений графа. Тот обвинил ее отца в нарушении клятвы, лишил имущества и упек в темницу, а мать слегла от горя. Идрис Леолин принял сторону Риса Моргана, и девчонку велел выгнать. Тогда-то Теодрик ее и приютил. Хорошая была девушка, разумная и правильная. Жаль только, здоровьем не вышла.
        Когда пришел срок, лекарь с посеревшим от страха лицом прибежал к Теодрику, говоря, что «в кости она узка слишком, не проходит ребеночек-то, резать надо».
        - Выбирать нужно, ваша милость, - бормотал он, бухнувшись на колени и утирая пот со лба, - иначе оба помрут.
        Повитухи уверяли, что в утробе - мальчик, и Теодрик принял тяжкое решение. Живот Мугайн кое-как зашили, но спустя пару дней она отошла в мир иной. Теодрик плакал, держа ее за руку, а потом отправился заливать горе вином.
        Жен после этого у Теодрика не было, только какие-то бабы, и все, как на подбор,
*censored*. Каждая стремилась хоть что-то с него поиметь, обнаруживая характер жадный и стервозный. Детей от них он не признавал, за исключением Илидира, родившегося два года спустя, да и то только потому, что мать его тоже умерла. Илидир рос щупленьким и тихим мальчишкой, обнаруживая склонность скорее к книжкам, чем к мечу.
        Тем временем Луайне домыла своего господина, помогла выбраться из купели и одеться. В качестве благодарности он ласково пошлепал ее по заду; Луайне склонилась в поклоне и поцеловала ему руку, затем принялась одеваться сама.
        Снаружи послышался невнятный говор. Кто-то спорил и звякал оружием.
        - Эй, что там? - крикнул Теодрик.
        В шатер скользнул Гунрих.
        - Там Киннир, - доложился он, - говорит, дело срочное.
        Герцог кивнул.
        Киннир был его сотником, крупным рыжеволосым мужчиной с лицом, изъеденным оспой.
        - Плохи дела, ваше высочество, - без предисловий выдал он, лишь мельком глянув на одевающуюся в углу Луайне. Теодрик вопросительно поднял голову.
        - Сигеберт меньше, чем в одном дне хода отсюда. Уже к вечеру может быть здесь. Разведчики говорят, семь тысяч пехоты и полторы тысячи всадников.
        - Врут, - буркнул Теодрик, - откуда так много? Отправляй заново, других. Надо перепроверить.
        - Проверили уже. - Киннир задумчиво пожевал губу. - Там много орденцев.
        - Плевать. У меня четыре с половиной тысячи пехоты и триста рыцарей, у Беорна - две и двести. Итого: семь тысяч солдат у нас против восьми с половиной у него. А по пехоте почти поровну. Здесь с одной стороны болото, с другой - лес. Он тут не развернется со своей конницей, так что невелико преимущество.
        Киннир с сомнением покачал головой, но ничего не ответил.
        - Труби сбор, - закончил герцог, - пусть готовятся.
        - Они к ночи здесь будут, - с сомнением произнес Киннир.
        - Вот и хорошо. Ждать до завтра не будем, отдохнуть Сигеберту не дадим. Беорна ко мне позови и сам приходи. Немедленно.
        Киннир кивнул и, громыхая железом, вышел из шатра. Теодрик посмотрел на слугу.
        - Есть ли известия от брата Мадауга?
        - Пока нет.
        - Проклятье. Распорядись, чтобы на южную дорогу выслали разведчиков. Любого монашка, если увидят, сразу ко мне. И готовь доспехи.
        Теодрик встал, глядя на сундук, стоявший у изголовья лежака.

«Ну, что ж, - угрюмо подумал он, - если нет, значит, обойдемся без книги».

* * *
        Под Теодриком был огромный вороной жеребец по имени Танлид, что на языке Морского народа означало «Огненный». Когда его привезли, герцог слегка подивился столь несообразному имени, но возражать не стал, и только спустя некоторое время понял, что оно подходит как нельзя лучше.
        Конь был адеринской породы, даже не вороной, а иссиня-черный, с длинным крупом, крепкими мускулами, широким выпуклым лбом и носом настолько тонким, что животное могло бы пить из чашки. Красавец.
        Теодрик легко похлопал его по шее; жеребец благодарно пряднул ушами и с силой втянул воздух. Запах крови, звон оружия и неумолчный человеческий крик стояли над Тэлейтским лугом.
        Удача клонилась на сторону герцога, хотя, наверное, Сигеберт этого пока не понимал. «Глупец, - удовлетворенно подумал Теодрик. - Мечом машет неплохо, спору нет, да только дальше собственного носа ничего не видит».
        Сзади, справа и слева от него расстилалась Дубренская чаща, северным своим концом переходившая в непролазную топь. Построив войска между лесом и болотом, герцог изначально лишил Сигеберта возможности зайти к нему в тыл, а овражки и многочисленные ручьи, там и сям пересекавшие поле битвы, свели на нет преимущество короля в коннице.
        Королевская пехота напирала, продавливая нестройные ряды солдат Теодрика. Последние ожесточенно сражались, как было оговорено, призывали на помощь, и шаг за шагом отступали к лесу, заманивая врага все ближе и ближе к трясине.
        Теодрик усмехнулся: все шло именно так, как он и задумал.
        Он взглянул на небо. Уже зажглись первые звезды, и Дубренская чаща за его спиной из зеленой превратилась в черную. Пора. Сигеберту с его холма на темном фоне леса почти не видно, что творится на лугу, а это как раз на руку. Королевские отряды уже так глубоко вклинились в строй герцогских войск, что оставалось только замкнуть кольцо.
        Отряды своего брата Беорна, графа Кловис, он расположил на правом фланге, в некотором отдалении от места основной схватки. Две тысячи пехоты и двести рыцарей, к которым Теодрик присоединил свои три сотни. Более чем достаточно для того, чтобы нанести внезапный и мощный удар в спину врагу, уставшему от долгого дневного перехода. Насадить на пики, затоптать лошадиными копытами и загнать в болото.
        - Когар и Кловис! - зычно гаркнул Теодрик.
        Ратники, окружавшие своего господина, оживленно зашевелились, передавая клич по цепочке.
        Герцог дышал полной грудью, прохладный ветерок развевал длинные волосы. Шлем с узкой прорезью для глаз он бросил на землю. Он хотел видеть, видеть все. Свой триумф, свою победу.
        Привстал на стременах и выхватил меч.
        - Когар и Кловис! Когар и Кловис! Слава, слава! - Солдаты потрясали оружием.
        Теодрик указал мечом на врага. Воины, его храбрые воины ринулись вперед, обтекая герцога со всех сторон, как маленькая речушка обтекает огромный камень.
        - Когар и Кло… - Он пошатнулся в седле, ошарашенно замолчав. Прилетевший из ниоткуда арбалетный болт чиркнул по щеке, вырвав клок кожи. Герцог провел по скуле ладонью и уставился на испачканные кровью пальцы. Стрелу выпустили с той стороны, где находились наемники Беорна. Теодрик медленно повернулся, вперив свой взор в сгущающуюся темноту.
        Темнота, поначалу однообразно черная, вдруг начала меняться, мелькая пятнами и издавая звуки.
        Луна выплыла из-за тучи.
        Отряды под штандартами Кловиса, вытянувшись в стройную линию, наступали прямо на него. Они, и еще… Теодрик скрипнул зубами, не поверив своим глазам. Сотня, две, нет, много больше рыцарей, в сомкнутом строе, с кроваво-красным стягом Эдгаридинов.
        - Корнваллис и Кловис! - раздался ответный рев из тысяч глоток, почти заглушенный топотом лошадей и лязгом оружия.
        Солдаты Теодрика останавливались, оборачивались в недоумении, быстро сменявшемся чем-то похожем на панику.
        - Измена! - вдруг завопил кто-то, и этот крик ураганом пронесся по Тэлейтскому лугу.
        Герцог на мгновение прикрыл глаза. Предательство. Сигеберт обошел его. Сигеберт договорился с этим ублюдком Беорном.

«Нет, это не он. Это Хэвейд. У Сигеберта не хватило бы мозгов».
        И тут же зарычал от ярости и боли. Несколько стрел ударили его в грудь, и одна из них пробила кольчугу, глубоко застряв в левом плече.
        Из темноты вынырнула фигура Гунриха. Слуга схватил коня за узду.
        - Надо бежать, ваша милость! - крикнул он. - Бежать!
        Теодрик скользнул по Гунриху невидящим взглядом. Хриплый рев вырвался из его груди. Проклятье. Я убью тебя, Беорн, я убью вас всех.
        Он поднял жеребца на дыбы, не обращая внимания на упавшего слугу, и понесся навстречу врагу, размахивая огромным мечом. Несколько десятков солдат побежали вслед за ним, крича то ли от страха, то ли от гнева.
        Герцог ворвался в строй неприятеля подобно гигантскому кораблю, который. сорванный с места бурей, давит утлые лодчонки, сгрудившиеся в гавани. Он разил, крушил и ломал, рубил головы и руки. Его прекрасный жеребец Танлид неистово ржал, добивая упавших копытами, и казалось, извергал огонь из ноздрей. Лицо заливало кровью, и Теодрик чувствовал неодолимое желание рвать мясо зубами.
        - Сигеберт! - рычал он. - Где ты? Где ты?! Трус!
        Танлид, его прекрасный Танлид вдруг зашатался, пронзенный копьем, и повалился на землю, придавив хозяина. Невероятным усилием выдернув ногу из-под туши, герцог поднялся, шатаясь, и тут же закричал от боли. Его меч, сверкнув в лунном свете, упал вместе с отрубленной кистью.
        Оскаленные лица вокруг. Удар, еще удар. Дикая боль в спине, потом в ноге. Теодрик рухнул на колени, лишь успев заметить матово поблескивающую цепь кистеня.

* * *
        Деревеньку Балмот заливали потоки дождя, превращая истоптанную тысячами солдатских сапог землю в грязное месиво. Дождь начался внезапно, словно кто-то наверху, торопясь смыть лужи крови, открыл небесные заслонки.
        Не больше полутора дюжин домов Балмота сгрудились вокруг древней, как мир, покосившейся часовни. На деревенской площади наспех соорудили высокий, почти в рост человека, деревянный помост, а возле него - пиршественный стол. Сотни отчаянно чадящих факелов шипели, гасли и снова вспыхивали, выхватывая из темноты лица, мокрые и пьяные.
        Наемники орали невпопад, чокаясь кружками и бурно приветствуя каждую следующую голову, что скатывалась с помоста. Громкий хохот раздавался всякий раз, когда голова, слишком сильно отброшенная в сторону палачом, залетала в ряды солдат, которые пинками отправляли ее обратно.
        Помост был скользким от крови. Алые струйки текли меж досок, превращаясь в потоки, как только человек с секирой наносил очередной удар.
        Человек десять дрожащих и испуганных крестьян топтались рядом, неуклюже подхватывали обезглавленные тела и уносили в ночной мрак.
        Головы лежали огромной горой - еще немного, и ее высота достигнет уровня помоста.
        Неподалеку толпились пленники, грязные, окровавленные, в разорванных одеждах, и к ним ежеминутно подводили все новых и новых. Волосы несчастных висели паклей. Кто-то исступленно молился, вздрагивая при звуках ударов, но большинство смотрели угрюмо и обреченно.
        Король Корнваллиса Сигеберт сидел во главе пиршественного стола, не обращая внимания на струи дождя, которые за считанные мгновения превращали разлитое по кубкам вино в мутноватую водицу. Сидел молча, не принимая участия в общем разговоре, и лишь время от времени искоса поглядывал в сторону помоста, когда оттуда доносились особенно громкие крики.
        - За короля! - поднявшись с мокрой скамьи, пьяно и торжественно провозгласил граф Гвин Деверо, здоровенный детина с шрамом во все лицо. Одной рукой он опирался об стол. - За Сигеберта Леолинена, повелителя Корнваллиса и грозу бунтовщиков!
        Физиономия у графа была красная и обрюзгшая, что было заметно даже в неровном свете десятков факелов, установленных вокруг стола. Выпил он столько, сколько вместилось бы разве что в бычью утробу. Одним глотком осушив кубок, он плюхнулся на лавку и вцепился зубами в свиной окорок. Куски пережаренного мяса горами высились на больших деревянных блюдах, плавали в лужах воды.
        - За короля! За короля! - Рыцари нестройно, но с энтузиазмом подхватили тост.
        Сигеберт растянул губы в улыбке и с благосклонным видом оглядел собравшихся. Виконт Брох, барон Абердур, Гир Морвенна, граф Утер Буршье, плешивый сир Яго Овейн - полно народу, и среди них даже Рис Морган с трясущейся от старости головой. На Тэлейтском лугу он, помнится, меч поднять не смог, но упрямо скакал за его величеством, поддерживаемый с обеих сторон слугами.
        Верные вассалы. Более или менее верные, каждый на свой лад, подумал Сигеберт. Тот же Деверо, например, явно метит на до сих пор не занятое место хоругвеносца и, пожалуй, обидится, если его сюзерен предпочтет другого человека. А Морвенна даже на похороны короля Идриса не приехал, но зато теперь увивается за ним хвостом. Тоже, наверное, чего-то хочет.
        Но все они без раздумий отправились с ним на войну против мятежного Теодрика. Его старшего брата.
        - Смерть изменникам! - яростно взвизгнул сир Овейн. Он был изрядно пьян.
        - Смерть! Смерть! - закричали собравшиеся.
        Сигеберт мысленно кивнул самому себе. Они правы. Наказание за измену в Корнваллисе одно, и он не вправе пренебрегать законом. Если только Теодрик не покается…
        Король встал, подняв руку в знак того, что хочет говорить.
        - Гвин Деверо! - торжественно произнес он. - За верность и преданность, а также неоценимые заслуги, оказанные нам на поле брани, я вручаю вам жезл…
        Громкий шум заставил его обернуться.
        - Нашли! Нашли! - Наемники вопили неистово, отхлынув от помоста. Даже палач отставил секиру в сторону, с интересом вглядываясь в темноту.
        Сигеберт едва заметно вздрогнул. Двое солдат тащили под руки его брата.
        Теодрик не мог идти сам. Левая его нога, неестественно вывернувшись, бессильно волочилась сзади, в плече торчал обломок стрелы, а правой кисти не было.
        - Еле нашли! - радостно доложил один из наемников Сигеберту. - Под такой грудой трупов лежал… Жив еще. Ваш брат его углядел, сейчас сам здесь будет.
        Словно в подтверждение его слов из толпы солдат показался Беорн, весь перемазанный грязью и кровью, но с безумно довольной улыбкой на круглом лице. За волосы он тащил за собой мальчишку, которого немедля швырнул в лужу перед ногами Сигеберта. По щекам мальчика были размазаны слезы.
        - Еще один подарочек, - радостно гаркнул Беорн. - Теодриков ублюдок, Лотар. Младший утек куда-то, а жаль.
        Король молча встал, покусывая губы.
        - Сучка там одна на меня кинулась, - продолжал Беорн, - как тигрица какая, все норовила щенка забрать, будто он ее собственный. Тварь, всю рожу мне расцарапала.
        - И где ж она? - икнув, поинтересовался Яго Овейн.
        Беорн пожал плечами.
        - К дереву подвесил. Косы у нее, как канаты, чуть не до пят. Там мужики с ней развлекаются. Пускай, заслужили.
        Теодрик медленно поднял голову. Вид его был страшен. Половину лица покрывала красно-коричневая корка, с зияющей дырой на месте глаза, рот оскален, грязные свалявшиеся волосы облепили скулы. Оставшийся глаз, сначала затянутый мутноватой пеленой, вдруг обрел осмысленное выражение. Теодрик слабо дернулся. Наемники захохотали.
        Беорн положил руку на плечо Сигеберта.
        - Ну что же ты? - вполголоса произнес он. - Яви королевскую справедливость. Он уже все равно не жилец.
        Сигеберт, замешкавшись на мгновение, решительно кивнул.
        - Славный народ корнов! - крикнул он.
        Мало-помалу вокруг установилась тишина, нарушаемая только звуками дождя и далеким ржанием лошадей.
        - Этот человек, Теодрик из рода Эдгаридинов, предав память и поправ волю нашего покойного отца, вопреки законам божеским и человеческим, осмелился поднять против нас оружие. А посему повелеваю… - Сигеберт прочистил горло. - … названный Теодрик лишается своих земель, титулов и званий, и приговаривается к смерти посредством лишения головы.
        Солдаты одобрительно зашумели.
        - Закон для всех! - крикнул кто-то, и этот крик немедленно подхватили тысячи глоток.
        - Закон для всех! Закон для всех! Слава королю! Слава!
        Солдаты хлопали в ладоши, били мечами о щиты и свистели.
        Теодрик вдруг захрипел и плюнул в Сигеберта. Кровавая слизь потекла по камзолу короля.
        Беорн ударил Теодрика кулаком. Голова того дернулась и бессильно повисла. Потряся кистью, Беорн кивнул наемникам, и они потащили тело герцога на помост.
        - Не подведи! - озорно крикнул Беорн палачу. - Не каждый день рубишь головы братьям короля!
        Сигеберт вздрогнул. Не обратив на это никакого внимания, Беорн вытянул из кошеля золотой керн, ярко блеснувший в свете огней.
        - Вот тебе!
        Солдаты возбужденно зашумели и разразились криками, когда голова Теодрика с глухим стуком покатилась по помосту и упала, шлепнувшись в грязь.
        Беорн повернулся к королю.
        - Брат! - вполголоса позвал он. - Я жду.
        Сигеберт тяжело поднял голову.
        - По крови наследник - он. - Король взглядом указал на дрожащего мальчишку. Тот сидел прямо в луже, обхватив колени руками.
        Беорна всего передернуло.
        - По крови?! А по твоему обещанию? - Он резко поднял мальчика за волосы и выхватил кинжал. Лотар зарыдал.
        - Дядя… дядя!
        - Сын изменника не может наследовать титулы и имущество, - скрипучим голосом возвестил Рис Морган. Глаза его были тусклы и безжизненны, плешивая голова покачивалась на старческой шее.
        Над столом повисла тишина.
        Сигеберт сидел долго. Потом кивнул, не глядя на брата.
        Плавным движением тот провел лезвием по горлу мальчика. Тело Лотара задергалось и бессильно обмякло.
        - Приветствуйте его Высочество Беорна, герцога Когар! - хрипло произнес король.
        Глава 19
        Разговоры при свечах
        Лонхенбург горел огнями.
        Столица орала песни, пахла вином, салом, жареной рыбой и чечевичной похлебкой, густо приправленной чесноком и специями, надрывала слух бесконечным пиликаньем скрипок и заздравными тостами вдребезги пьяных посетителей таверн. Обыватели чокались друг с другом, не спрашивая имен, городская стража заботливо провожала до дому тех горожан, что уже не держались на ногах, и шлюхи бесплатно дарили свою любовь.
        Король одержал победу.
        Он повел за собой войско, сам вышел на поле брани и вернулся с триумфом. Монарха, побеждающего врагов, Корнваллис не видел уже давно.
        Сто лет назад на войну отправился Олаф Толстый, который принужден был заключить позорный мир с герцогом Алейном Бедвиром. Герцог, прозванный Железным, тогда сидел на троне, а отчаянно потевший монарх - на скамье, и под диктовку своего вассала писал указы о подтверждении прав оного на земли к западу от Срединных гор.
        Но не так случилось сегодня.
        В этот раз король показал свою силу, и может быть, толковали горожане, недалек тот день, когда они без опасений за жизни и имущество смогут торговать и навещать своих родичей дальше, чем за тридцать миль от Лонхенбурга.
        - Да здравствует король! Многие лета его милости Сигеберту! Король-победитель! Эдгаридин! Эдгаридин! - звучало со всех сторон под бульканье льющегося эля.
        Сигеберт с мрачным видом стоял на смотровой площадке донжона, скрестив руки и окидывая взглядом ликующий город. Над Лонхенбургом уже царила ночь. Обычно стража усердно отлавливала всех, кто по делу и без дела шлялся по улицам после сигнала
«Туши огни!», но по такому поводу горожанам сделали послабление. Западные ворота пока оставались открытыми: через них в город проходили отставшие отряды армии. До сих пор, хотя уже близилась полночь, возле ворот толпились полупьяные зеваки, разражаясь приветственными криками при виде любого ратника.
        Король дожидаться общих сборов не стал, и уже на следующее утро после кровавой бойни в Балмоте отбыл в столицу в сопровождении всего сотни солдат.
        Его встречали, словно самого Мередидда Уриена, Великого собирателя королевства, который восстал из могилы, чтобы еще раз насладиться безумным триумфом. Сигебертов жеребец ступал медленно, еле пробираясь через восторженную толпу. Сир Игор Кормак, кастелян Лонливена, худой и высокомерный старикан с пальцами, унизанными перстнями, поначалу хотел очистить дорогу в замок, оттеснив народ на обочины, но король сделать этого не позволил.
        Простолюдины хватали его коня за узду, женщины протягивали младенцев для благословения, а нищие славословили с жадным блеском в глазах, явно рассчитывая на щедрое подаяние.
        Сигеберт тяжко вздохнул. Им не понять, что значит отправить на тот свет собственного брата. Он никогда не был особенно дружен с Теодриком, однако ж именно Теодрик в незапамятные времена учил его ездить на лошади, и, грубовато посмеиваясь, выбивал из его тогда еще слабеньких ручек деревянный меч.
        Прохладный ветерок подул с востока, и Сигеберт запахнулся в плащ. Надо идти. Отчего-то среди ночи Хэвейд прислал служку с нижайшей просьбой навестить старика немедленно, если, конечно, его величество еще не почивает.
        - Магистр, вы, может быть, объясните мне, что к чему?
        Сигеберт устроился в кресле, положив ногу на ногу. Со времени битвы на Тэлейтском лугу прошло уже два дня, но события той ночи все еще читались на его лице: щеки слегка ввалились, а под глазами пролегли глубокие тени, особенно заметные в пляшущих бликах трех свечей, что освещали кабинет. Говорил король негромко и как будто слегка отстраненно.
        Хэвейд сидел за письменным столом, вцепившись в подлокотники и устремив недвижный взор на большую книгу в черном потрескавшемся от времени кожаном переплете. Его пальцы нервно подрагивали, а сам он походил на большого ворона, невесть как оказавшегося на месте Великого магистра.
        Наконец старик поднял голову.
        - Будь любезен, сын мой, расскажи еще раз и подробнее, где и при каких обстоятельствах ты нашел это? - он взглядом указал на книгу.
        Сигеберт устало пожал плечами.
        - Да нечего рассказывать, мастер. Вы все уже слышали. Наемники разграбили шатер Теодрика. Там, кроме прочего, нашли герцогскую корону, а в сундуке - книгу. И то, и другое принесли мне, а всякие кубки да блюда серебряные я с них спрашивать не стал. В книгу я заглянул, но ничего не понял, а поскольку знаю, что вы любите всякие древности, захватил ее в Лонхенбург. Вот и все.
        - В сундуке лежало что-нибудь еще?
        - Нет. Не знаю. Они бы принесли. Короны и книги - это не по их рангу. Меч Теодрика они тоже нашли и отдали. Если солдат берет что-то такое, что может принадлежать только высокорожденным, такой солдат повинен позорной смерти. Это - древний закон корнов. Они бы не посмели.
        - Кто-нибудь может сказать, откуда это взялось в сундуке у герцога Теодрика?
        Сигеберт покачал головой.
        - Думаю, нет. При нем был слуга, Гунрих, помните такого? Возможно, он знал, но его так и не нашли. Либо убит, либо сбежал. Но достаточно, мастер. - Король легко ударил кулаком по подлокотнику. - Вы знаете, что это за штука?
        Хэвейд тяжко вздохнул.
        - Я полагал, что это выдумки. Я слышал многократно истории о Трех Книгах, но никто и никогда не мог сказать мне точно, существуют ли они. Это - одна из них. Черная Книга.
        - Я заметил, - усмехнулся Сигеберт.
        - Ты не понимаешь, сын мой. Дело не в переплете и не в цвете красок. Дело в содержании.
        - Вот как?
        - Да. Маги огня, воды и темные маги - ты слышал о них? Или - жрецы, как они себя называют?
        - Те, кто верит в Эогабала, Вила и прочие замшелые выдумки? Еретики?
        - Несомненно. Но я хотел сказать о другом. Староверы считают, что маги пользуются силой, дарованной им древними богами.
        - Богами, которых не существует?
        Хэвейд слегка раздраженно махнул рукой.
        - Сын мой, оставим эти богословские споры. Я говорю о том, во что верят эти люди. Без сомнения, они заблуждаются, - уже более мягко продолжил он, - но…
        Старик замолчал, погрузившись в раздумья.
        - Что - но? - нетерпеливо спросил Сигеберт.
        Хэвейд вздохнул.
        - Существуют три Книги. Красная содержит в себе силу огня, как говорят, силу Эогабала, Отца всего сущего. Синяя книга - силу воды, которая проистекает от Боанн, Матери всех женщин. И есть черная. - Старик кивком указал на лежащий перед ним манускрипт. - Эта.
        - И она…
        - Она принадлежит Вилу, древнему властелину подземного мира и повелителю всех чудовищ.
        Молодой король вздернул брови.
        - Магистр, вы верите в это?
        - Я не знаю, во что верю, - довольно резко ответил Хэвейд. - Я верю в то, что вижу. А вижу я Черную Книгу или, по меньшей мере, ее копию. Я не могу прочитать ее - говорят, что это под силу только посвященным, - но некоторые символы мне знакомы. А ты… ты можешь посмотреть на это.
        Старик покопался в ларце, который стоял возле его ног, и кинул на стол уже почерневший и иссохший палец гуля.
        - Что это? - Сигеберт с оторопью уставился на мерзкую вещицу.
        - Палец. И говорят, таких тварей на юге полно. Таких и многих других. С недавнего времени.
        - С того, с которого книга оказалась в руках непосвященного? Вы всерьез считаете, что эти потрепанные листы пергамента могут пробудить к жизни порождения Вила?
        - Не знаю. Но хочу выяснить. Ваше величество! - Старик встал. - Мы должны найти этого Гунриха. Должны выяснить, как книга попала к вашему брату. Иначе…
        - Иначе?
        Хэвейд кивнул.
        - Я даже боюсь представить себе возможные последствия.
        - А не проще ли… - Сигеберт щелкнул пальцами. - Не проще ли вытянуть нужные сведения у какого-нибудь мага? Синего, красного, да хоть зеленого?
        Магистр сокрушенно развел руками.
        - Сейчас это уже невозможно… и отчасти по моей вине.
        - Не понимаю.
        - Знаете ли вы, как называют вашего отца? «Гонитель магов». Еще тридцать лет назад покойный король, не без моего участия, конечно, начал преследовать ревнителей старой веры, и во многих случаях, как я уже понимаю, его усердие было чрезмерным. Настолько, что сейчас я жалею об упущенных возможностях выведать их тайны. И теперь… теперь магов не видно и не слышно. Они спрятались, изменили обличье. Они живут среди нас, никак не обнаруживая своей причастности к древним братствам. Это может быть пекарь с соседней улицы, послушник из какого-нибудь монастыря, писарь из королевской канцелярии, кто угодно. Те еретики, которых нам удается время от времени вылавливать, оказываются просто заблудшими овцами. Увы. Я еще раз повторю: до сих пор - за три десятка лет! - мне ничего не удалось узнать о тех самых книгах. И я уже почти уверился в том, что имею дело просто с очередной легендой. Пока не увидел это.
        Старик указал на манускрипт. И Сигеберту показалось, что Великий магистр Ордена Вопрошающих боится дотронуться до старинной книги даже пальцем.

* * *
        Ронан Альбрад, гонфалоньер Ордена Вопрошающих, отдал приказ разбить лагерь в полудне пути от замка Килгерран, на просторной равнине, ограниченной с севера отрогами Нордмонта.
        Несмотря на усталость после дневного перехода - впрочем, эту усталость никто не смел выказывать - солдаты рыли рвы, разжигали костры и устанавливали палатки, строго по квадрату, по четыре в каждом ряду. В центре высился шатер гонфалоньера, который поставили в первую очередь, а перед ним расчистили ровную площадку, тщательно очищенную от камней и веток, точно такого размера, чтобы хватило места построиться всем шестидесяти воинам.
        Ронан Альбрад любил порядок. Его солдаты никогда не брели по дороге, растянувшись бесформенной гусеницей - они шагали по двое в ряд, сверкая начищенными шишаками на головах и крепко сжимая короткие копья. У каждого за спиной - зачехленный щит, на боку - меч в ножнах. Все в одинаковых кожаных панцирях с нашитыми на них металлическими пластинами, а на шеях - стальные горжеты с изображением пламенеющего солнца. И каждый готов мгновенно занять свое место и, не дрогнув, отразить нападение врага.
        Трусость или несвоевременное отступление в тысяче сира Ронана карались смертью, без скидок и долгих разбирательств, и самое малое десять ударов кнутом причитались тому солдату, который отправился в поход не экипированным согласно установленным правилам.
        Каждый из них, помимо вооружения, должен был взять с собой уложенные в полотняный мешок заступ, топор, веревку, котелок для варки пищи, немолотого зерна и вяленого мяса на несколько дней, а также флягу, доверху наполненную поском - смесью воды и уксуса, хорошо утолявшую жажду.
        Ронан Альбрад любил порядок. Он всегда с толикой презрения смотрел на других командиров Ордена, многие из которых не считали зазорным пить с наемниками и жрать с ними из одной плошки, запанибратски хлопать по плечам и отпускать сальные шуточки. Для своих солдат он предпочитал быть богом. Богом без страха, усталости и сомнений.
        Богом, которого ныне в Корнваллисе не было. Были хаос, многозаконие и жалкий в своей слабости король. И еще был магистр Хэвейд, время которого давно прошло. Старик, слишком мягкий и дипломатичный для великой миссии, возложенной на Орден Вопрошающих. Слишком много думающий и размышляющий над тем, как соблюсти интересы сторон. «Не навреди» - гласил его закон, закон бессмысленный и недейственный. С врагами не надо договариваться, врагов нужно разить, давить и размазывать по грязной земле вычищенными до блеска сапогами.
        И если то, что задумал Ронан, пройдет без проволочек, он водрузит над Корнваллисом знамя Аира.
        Агнаман обо всем доложил ему подробно. Эта история с предполагаемым отравлением короля Идриса пришлась как нельзя более кстати, хотя кто и зачем это сделал, осталось тайной. Но это и не важно. Главное - то, что теперь смерть старого Хэвейда спишут на того же отравителя. А если нет, если решат, что Великий магистр умер вследствие естественных причин, так это даже лучше. Проще. И тогда он, Ронан из рода Альбрадов, как второй в иерархии, с подобающей случаю скорбью будет вынужден взвалить на себя тяжкое бремя управления Орденом.
        Нет, не без грусти, но и без угрызений совести. Да, это Хэвейд поднял его до этой высоты, за что Ронан будет вечно ему благодарен. Но старик свое уже отработал, и гонфалоньер, верой и правдой служивший королевству на протяжении без малого десяти лет, достоин занять его место. Тот, кто хочет властвовать, для начала должен научиться подчиняться, а этой премудрой наукой он, Ронан, овладел в совершенстве.
        Рыцарь мысленно кивнул самому себе.
        Еще раз бегло окинув взглядом лагерь, обустройство которого уже подходило к концу, Ронан развернулся и прошел в шатер мимо вытянувшихся по струнке стражников. Небо стремительно темнело.
        - Агнамана ко мне, - буркнул он.
        Шатер гонфалоньера Вопрошающих был строг и аскетичен. Никаких кроватей, ковров и купелей. Только грубая дерюга, прикрывавшая земляной пол, походный стул с подушкой и войлочная подстилка, заменявшая постель. Единственной вещью, выдававшей принадлежность помещения, был небольшой богато расписанный сундук, содержимое которого немой Кевин предусмотрительно вытащил и поставил на крышку: пару серебряных бокалов, кувшин и большую бутыль с даремским вином. Ронан Альбрад на дух не выносил запаха эля и прочего дешевого солдатского пойла.
        Едва рыцарь успел зажечь свечу, как появился пухлый монашек, как всегда чистенький и чем-то довольный. Не спросясь, налил себе вина и удобно устроился на стуле с подушкой. Гонфалоньер холодно наблюдал за гостем. Монах почитает его за друга, за сообщника. Ну, что же, пока не будем его разубеждать.
        - Ну? - спросил он.
        Агнаман улыбнулся.
        - К завтрашнему дню все будет уже ясно. Мой человек пришлет голубя в Килгерран. Пока мы в пути, - Агнаман неопределенно повел рукой, - получить известия из столицы невозможно.
        - Я уже слышал это. Я хочу знать, кто выступит на нашей стороне, если выяснится, что боги даровали Великому магистру долгую жизнь?
        Агнаман улыбнулся еще шире.
        - Все случится так, как вы изволили приказать. Первородные эорлины вряд ли возжелают спуститься со своих пьедесталов, чтобы склонить слух пусть даже ко второму человеку в Ордене Вопрошающих, и поэтому до того, как обращаться к кому-то из них, я взял на себя смелость дождаться ответа из Анга. Я боялся, что мне нечего будет доложить вам, но не далее как час назад мне доставили оттуда письмо. Гонец ждал нас в условленном месте уже два дня. Судя по всему, погонял лошадь так, словно сам Телар наступал ему на пятки. Похоже, герцог Хильдеберт очень заинтересовался нашим предложением.
        Ронан протянул руку. Монах поставил бокал на сундук, вытащил из широкого рукава свернутый в трубку пергамент и вручил его собеседнику. Красная сургучная печать Анга была сломана.
        - Я должен был посмотреть, - объяснил Агнаман. Он с довольным видом потер ладони друг о друга.
        Кивнув, Ронан развернул пергамент и поднес его к свече. Всего три слова: «Да будет так», и длинная заковыристая подпись внизу листа. Рыцарь презрительно усмехнулся: торгаш привык собственноручно заверять свои бумаги. Что же, хорошо. Воспользуемся одним дураком, чтобы победить другого и обмануть третьего. Да будет так.

* * *
        Гвендилена сидела на кровати, обхватив колени руками, и хмуро смотрела в затухающий камин. Огонь уже не горел, только покрытые красноватыми прожилками угли время от времени выплевывали крошечные языки пламени.
        Дышать было трудно. Ее платья были настолько узкими, что девушка иногда жалела о своих прежних нарядах, в которых можно сидеть, стоять, бегать и лежать, не задумываясь над тем, что тугая шнуровка немилосердно стягивает грудь, а рукава так тесны, что нельзя потянуться без опасения услышать треск лопнувшего шелка. Рукава пришнуровывались к платьям отдельно, уже после того, как ее горничные Миа и Линна, отчаянно пыхтя, заканчивали возиться с бесконечными завязками на спине. По вечерам процедура повторялась наоборот: сначала распускали рукава, потом, в четыре руки, само платье, которое приходилось стягивать через голову.
        Сейчас рукава небрежной кучкой валялись на полу; служанки как раз снимали их, когда в покои вошел его Светлость. Повинуясь взгляду господина, обе девушки, пятясь задом и кланяясь чуть не в пояс, вышли из комнаты и аккуратно прикрыли за собой дверь, оставив отца и дочь наедине.
        Этирне Тэлфрин, она же Гвендилена, была прекрасна в своей естественности. С распущенными волосами и чудесными, округлыми и одновременно тонкими и изящными руками, белевшими в полумраке.
        - Я получил уже три предложения, - говорил Тэлфрин. К дочери он пришел с явно написанной на лице надеждой, что разговор будет короток, однако ж дрова в камине давно превратились в уголья, а он все стоял, вынужденный объяснять, казалось бы, очевидные вещи. - Одно, точнее даже два - от его Высочества Эдана Беркли. Его старший сын уже женат, но двое помладше, Крон и Эйдвир, готовы стать тебе добрыми мужьями. Еще одно - от герцога Бедвира. И даже от Оффы Ллевеллина, хотя тамошние эорлины уже давно женятся только на своих сестрах и дочерях. И последнее, четвертое, прибудет завтра утром. Его Величество король Корнваллиса сообщил, что желает вести переговоры на предмет женитьбы. Он молод, говорят, умен и хорош собой.
        - Они меня даже не видели ни разу, - пробурчала Гвендилена себе под нос. - Что, они женились бы на мне, даже будь я безногой и с оспинами на лице?
        Граф на минуту задумался. Он плеснул себе вина из золоченого кувшина и вновь повернулся к дочери.
        - Видишь ли… у простого люда принято смотреть на стать невесты. Это и понятно: им нужна работница, крепкая и широкобедрая. Но у эорлинов другие предпочтения на этот счет.
        - Их больше интересует приданое.
        - Ну, не настолько грубо. Они будут рады, если окажется, что девушка хороша собой и здорова, ведь продолжение рода стоит не на последнем месте. Но в первую очередь - ты права - важны титулы, земли и выгоды для своего дома. Я не думаю, что тебе следует знать все мои соображения на этот счет, ведь ты не знакома ни с кем из женихов, так что скажу сразу: я склонен принять предложение Сигеберта. Молодой король может быть верным союзником, который прислушается к моим словам, зато остальные - слишком могущественны и себе на уме.
        Гвендилена поерзала на кровати.
        - У меня нет выбора? - спросила она наконец.
        - Выбора? - Нитгард Тэлфрин удивленно приподнял одну бровь. - Удивительно. Все же вы, женщины, странные создания. А молодые - в особенности. Выбирать между королем и не королем… Но не думай, что я лелею желание как можно скорее расстаться с только что обретенной дочерью…
        - Так в чем же дело?
        Граф вздохнул.
        - Внимание всего королевства сейчас приковано к Нордмонту, - сказал он, - а точнее - к тебе. Если бы богам было угодно сделать так, чтобы единственная дочь и наследница Тэлфрина жила здесь всю жизнь, будь уверена: уже годам к десяти ты обрела бы мужа.
        - Ужас, - буркнула Гвендилена-Этирне.
        Тэлфрин пожал плечами.
        - Увы. Необходимость делать то, что не хочешь, водить дружбу с не теми, кто приятен, а с теми, кто нужен - это бремя правителей. Ты думаешь, я могу выбирать между своими желаниями и спокойствием и миром всего Севера? Брак для тебя или для меня - это не вопрос личных пристрастий. Любовь здесь ни при чем. Эорлин - это не человек. Эорлин - это его народ, и чаяния народа должны быть его чаяниями. Быть эорлином - все равно, что быть отцом. Или матерью. Только у тебя не нескольких детей, а тысячи. Первородный, поставивший личную прихоть выше интересов своей земли, лишается благоволения богов, ибо боги послали его именно затем, чтобы он вершил их волю, а не для того, чтобы решать свои мелкие делишки.
        - Вы уверены, что я… - Гвендилена запнулась.
        - Да, - решительно произнес граф. - Я понимаю: тебе до сих пор сложно осознать то, что произошло, но я - уверен. Я вижу в тебе крохотную искорку, которая рано или поздно заполыхает пламенем. Ты не похожа на них. - Тэлфрин неопределенно махнул рукой. - Я это чувствую. А ты? Ты разве не ощутила ничего? Огонь внутри? Скажи мне.
        Гвендилена вздрогнула.

* * *
        Она стояла в центре древней часовни, и холод каменных плит пронизывал ее до костей. Вдруг вспыхнуло пламя, едва не опалив ее своими языками и заставив прикрыть глаза, и тут же раздался плеск льющейся воды.
        - Так надо, девочка, так надо, - пробормотал мейстер Орнворт.
        Лицу было нестерпимо жарко, а ноги словно вросли в снег. Дрожа всем телом, Гвендилена глянула вниз. По полу журча текла вода, исчезая в щелях между плит, покалывая ее босые ступни ледяными иголками. Вокруг, почти теряясь в темноте часовни, как каменные изваяния, застыли фигуры в монашеских рясах, красных, синих и черных. Вдруг две из них, справа и слева, подплыли к Гвендилене и сняли с ее плеч плащ, оставив совершенно обнаженной.
        Девушка бросила жалобный взгляд на Орнворта, но старик лишь успокаивающе улыбнулся.
        - Не шевелись и слушай. - Она угадала эти слова по его губам.
        - Элей! - громко произнес он, и тут же два других монаха встали по обе стороны, держа в руках чаши. В одной из них была вода, а во второй - Гвендилена не поверила своим глазам - огонь. В чаше плескалось озерцо пламени.
        - Энейнио ти дейрнас элей бендитио, - провозгласил мейстер Орнворт, - ин энв и тад ирр холл бетау Эогабала арглидд тан, ак Боанн мам поб менийв, ридич Этирне синтаф а энвид, ин энв и дувайэ гвир…
        Орнворт протянул левую руку, и в подставленную ладонь оба монаха налили из своих чаш по несколько капель. Стихии зашипели, смешиваясь в жидкость медово-красного цвета.
        - Этирне сисефин, мерч и Боанн фамме, - глухими голосами произнесли монахи.
        Орнворт окунул три пальца правой руки в переливающуюся светом патоку, и дотронулся ими до лба Гвендилены. Она вся внутренне сжалась, ожидая боли, но в голове всего лишь зашумело, как после чарки доброго вина, и фигуры людей начали расплываться в тумане. И сразу же тепло тоненькими нитями поползло по ее телу, вызывая чувство, близкое к возбуждению. Еще и еще - каждый раз, когда пальцы Орнворта легко касались ее плеч, груди, рук, живота и ног. Огненные шипы кололи ее изнутри, смешиваясь с тончайшими потоками леденящей влаги, а струи воздуха - она видела их - кружились вокруг в бешеном танце. Гвендилене казалось, что она сейчас взлетит. Девушка раскинула руки в стороны, а ноги уже не ощущали камня, словно она действительно взмыла вверх. Своды раздвинулись и небо, полыхая сиянием, заглядывало ей в глаза.
        - Этирне сисефин, мерч и Боанн фамме, - нараспев повторяли монахи, и она вдруг осознала, что понимает услышанное. Этирне Первородная, дочь дочерей Боанн, Матери всех женщин.
        Гвендилена стояла, пошатываясь. Мейстер Орнворт, заботливо накинув на голые плечи плащ, проводил ее до опочивальни.

* * *
        - Я вижу - ты помнишь, - удовлетворенно произнес граф Тэлфрин.
        Гвендилена поежилась.
        - А что это было?
        - Высшее знание и благословение. То, что не может получить никто, кроме Первородных, и если бы ты не была моей дочерью, элей убил бы тебя. Ты - дочь дочерей, носительница крови Боанн.
        Гвендилена нерешительно подняла на него глаза.
        - Я должна подумать, - прошептала она, - должна отдохнуть.
        - Хорошо. - Тэлфрин согласно кивнул. - Мы поговорим завтра утром. И у нас будет еще день. Один день, ибо короли не женятся, приезжая в гости.
        Гвендилена жалобно вздохнула.
        - Отец, - позвала она.
        Уже взявшись за ручку двери, граф обернулся.
        - Я хочу взять с собой Арна. И Миа.
        Тэлфрин едва заметно поклонился, улыбнувшись.
        - Все, что пожелает владычица Севера, - произнес он.
        Глава 20
        Три башни
        Дождь противно моросил, грозя перейти в настоящий ливень. Впереди, не далее чем в полумиле, высились темные башни замка Глоу.
        Элла остановился на небольшом пригорке, чуть наклонив вбок голову и прищурившись. Плащ его вымок до нитки; волосы влажными прядями облепляли скулы, делая барона похожим на хищную черную птицу.
        Теа дрожала от холода, выстукивая зубами мелкую дробь, и прижималась к Эдвину. Сам Эдвин тоже чувствовал себя неуютно и, к великому для него сожалению, ничем не мог помочь девушке, ибо единственный на всю компанию плащ имелся только у Эллы, а тот, казалось, ни на что не обращал внимания. Чем выше в горы, тем становилось прохладнее, и морось усилила ощущение одиночества и какой-то необъяснимой тоскливости.
        Глойну же все было нипочем: в рубахе, развязанной чуть не до пупа, он не замечал ни дождя, ни холода. Мальчишка крутил головой и раздувал ноздри подобно волчонку, почуявшему родные места.
        Тропинка, едва видимая в вечерних сумерках, ныряла вниз, терялась в кустарнике, а затем, петляя, взбиралась все выше и выше.
        Замок предстал перед ними мрачной громадой. Три башни, соединенные крепостными стенами, четко вырисовывались на фоне грязно-серого неба, и лишь огоньки от факелов перед воротами, отчетливо видимые в сгущающейся темноте, показывали, что это место обитаемо.
        Не сказав ни слова, Элла принялся спускаться по тропе быстро и решительно, словно совсем не чувствуя усталости после долгого дневного перехода. Глойн побежал за ним, как собачонка, а следом тронулись Эдвин и Теа. Склоны стали скользкими от дождя, и из под ног то и дело с шуршанием сыпались мелкие камешки. В овражке было уже почти совсем темно.
        Барон выругался сквозь зубы, когда его плащ зацепился за колючие ветви терновника, и резко дернул, порвав ткань. В то же мгновение дорогу ему преградили две фигуры.
        - Стоять! - негромко произнесла одна из них, направив копье прямо в грудь Элле. Второй солдат застыл в паре шагов от товарища; в руках он держал взведенный арбалет.
        - Даже не думай, - буркнул он, когда пальцы Эдвина едва коснулись рукояти тесака.
        Элла застыл.
        - Я хочу видеть начальника стражи, - спокойно произнес он.
        - Неужели? - фыркнул солдат с копьем. - Увидишь, куда денешься… Дилвин, свет!
        - Сейчас, - послышался из зарослей хриплый голос, - все отсырело, как в пузе у Матолуха…
        Очень скоро на тропу вышел обладатель простуженного горла, держа на палке железный фонарь с еле теплившимся внутри огоньком. Фонарь он поднес почти к носу Эллы.
        Солдат с копьем внимательно вгляделся в лицо барона. Арбалетчик тихо кашлянул.
        - Худой, волосы черные, - пробормотал он.
        - Сам вижу… - бросил тот через плечо. - Назовите ваше имя!
        - Элла Лиолинен, барон Глоу, сын Идриса Леолина. Вы должны быть оповещены о моем прибытии.
        Солдат отставил копье в сторону и опустился на одно колено. Двое других немедленно последовали примеру своего товарища.
        - Мы оповещены, сир. Мастер Хедин распорядился поставить дозорных на всех подходах. Мы не знали, откуда вы придете.
        - Хедин здесь? - изумился Элла. Последний раз, если принц не ошибался, он видел монаха в день похорон короля Идриса.
        - Прибыл вчера поутру, сир. И говорил, что вы, возможно, будете без сопровождения.
        Элла кивнул, мысленно усмехнувшись. Хедин, как всегда, неведомым образом все узнавал первым.
        - Проводите меня. Эти люди, - он взглядом указал на своих спутников, - со мной.
        Солдаты поднялись с колен.
        - Дилвин! - рявкнул наемник с копьем, - бегом вперед, предупреди Меррика.
        Тот резво заковылял в гору. Ноги у Дилвина были кривые и короткие, раза в два короче нормальных, но, тем не менее, он преодолел больше половины пути за то время, что вся компания едва ступила на дорогу.

* * *
        Замок был древен, как сам Гленкиддирах. Эдвин с удивлением остановился перед воротами, разглядывая огромные грубо обтесанные камни в основании крепости, каждый - не менее десяти шагов в длину и пяти в высоту.
        - Как же они смогли поднять это на гору? - потрясенно спросила Теа. По-видимому, она думала о том же. Эдвин пожал плечами. Ни одна телега не выдержала бы такой тяжести, и даже дюжина быков не вытянула бы этот груз.
        - Да никто и не поднимал, - жизнерадостно отозвался солдат с арбалетом, услышав вопрос Теа. - Оно всегда тут стояло. Говорят, еще до первых корнов. Башни, конечно, надстроили, подлатали, но эти валуны - не людских рук дело. Рассказывают даже, что в те времена здесь и не замок был вовсе, а что-то вроде храма. Там внизу, в подвалах, всяких знаков древних полно. Но хватит тут мокнуть. Пошевеливайтесь. Внутри интереснее. Пожрать, небось, не откажетесь? Меня, кстати, Вульфар зовут.
        Широкий и глубокий ров окружал замок; к главным, и, скорее всего, единственным воротам вел мост. Обитые железом створки, очень скромных для такого внушительного сооружения размеров, были распахнуты настежь.
        Эдвин поразился еще раз, когда путники попали в туннель с полукруглыми осклизлыми сводами, высотой в полтора человеческих роста и длиной не менее тридцати футов. Наверное, решил юноша, такова здесь толщина стен.
        - В стенах тут ходы всякие и комнаты, - сообщил Вульфар. При свете факелов стало заметно, что он еще молод, лет двадцати двух, не больше, с открытым и улыбчивым лицом. - Как будто кельи и склады, заблудиться можно. Я же говорил: в замках такого обычно не делают. Те, кто здесь раньше жил, похоже, в стенах и обретались. А во дворе вообще пусто - только колодец большой, и воды там полно. Диву даешься - откуда на вершине горы может быть вода, родники, что ли, но слава богам, что так. А вы из каких мест? Как зовут?
        За разговорами они прошли во внутренний двор замка и остановились. Дождь тем временем превратился в ливень. Элла что-то сказал своему сопровождающему, тот выслушал, бросил пару слов Вульфару, и группа разделилась: принц и Глойн вслед за солдатом с копьем направились к одной из башен, а Эдвин и Теа, предводительствуемые Вульфаром, нырнули в неприметную дверцу, которая находилась слева от входа.
        Там обнаружилось довольно просторное помещение с каменными полом и стенами, освещенное жарко пылавшим очагом. В середине комнаты стоял длинный дощатый стол. На скамьях рядом с огнем сидели человек пять, оживленно переговаривавшихся друг с другом; все они, как по команде, обернулись в сторону вошедших.
        - Прибыли! - радостно сообщил Вульфар. - Алед его милость наверх повел, а эти с ним были. До утра отдыхаем, знакомиться завтра будет.
        Солдат легко подтолкнул Эдвина к столу.
        - Присаживайтесь. Сейчас схожу, посмотрю, что на кухне осталось. - И он скрылся за дверью в дальнем конце залы.
        Наемники с интересом разглядывали гостей.
        - Садитесь, не укусим, - произнес один из них, с седыми усами. - Рассказывайте, кто, откуда?
        - Да-да! - наперебой заговорили остальные. - Новый господин, Элла, какой он?
        - Старый, молодой?
        - Злобный?
        - Почему без отряда?
        - Ифор, кружки сюда передай, пусть выпьют, а то промокли, как цуцики…
        Эдвин отвечал невпопад, еле успевая поворачивать голову.
        Да, сказал он, молодой. Худой и черноволосый. Очень серьезный. С мечом - да, неплохо обращается. Нет, не злой, но строгий, вроде.
        Немного подумав, он решил подробности опустить, кратко поведал о нападении горцев и бегстве через мост, который пришлось разрушить. Про Мортоха он рассказывать не стал.
        - А дивчина-то откуда? - спросил один из солдат.
        Теа молчала в смущении, а может, оттого, что не могла говорить: ее зубы стучали от холода. Девушка стояла возле огня, и от ее насквозь промокшего платья шел пар.
        Элла спас ее, ответил Эдвин. Те самые горцы за день до того ее дом разграбили, родителей убили, и барон принялся их преследовать, но врагов оказалось много больше.
        Солдаты заинтересовались перстнем, который сверкал у Эдвина на пальце, и он объяснил, что получил его в подарок за то, что спас принца во время схватки.
        - Нормальный, значит, - удовлетворенно произнес тот, с седыми усами, - не скупердяй какой.
        - И не размазня, - добавил другой.
        Солдаты одобрительно зашумели, переговариваясь.
        Тем временем из кухни показался Вульфар, а следом за ним - полная женщина средних лет и мальчишка; они принесли большую плошку с овсяной кашей, щедро сдобренной маслом, кувшин с дымящимся элем и две глиняных кружки.
        - Все, оставьте людей в покое, - заявил Вульфар, - пусть поедят спокойно.
        Эдвин с благодарностью кивнул и уселся рядом с Теа поближе к очагу.
        Ели они быстро и молча. Теа, возможно, потому, что чувствовала себя неловко в чужой компании, а Эдвина обуревали мысли. Пока он не мог найти связи между замком Глоу и тем, что видел в подземельях Сидмонского монастыря, но его словно кольнуло, когда за стеной дождя он разглядел в центре двора несоразмерно большой колодец.
        В Сидмоне был круглый зал, и три пюпитра для книг, каждый в вершине черного мозаичного треугольника, выложенного на полу. И один из пюпитров пустовал. Там не было книги - наверное, той самой, в краже которой обвинили Эдвина. А в центре залы - отверстие, куда низвергались потоки воды.
        И замок Глоу - из трех башен, соединенных между собой прямыми стенами, с огромным колодцем посередине.
        - А ров вокруг замка, - вдруг невпопад спросил он Вульфара, - тоже треугольный?
        - Нет. - Солдат покачал головой. - Круглый. Вообще непонятно и неразумно: враг может в трех местах прямо к стенам подойти. Но его тоже не мы рыли. Ров очень старый. А что?
        - Ничего, просто так, - слукавил Эдвин.
        Круг, внутри которого - треугольник.

«Очень интересно, - решил юноша. - Надо будет обязательно наведаться в эти башни, посмотреть, что там внизу».
        - Ужас, - вдруг вполголоса произнесла Теа. Она уже не дрожала, хотя платье оставалось влажным. Девушка поднесла рукав к носу и принюхалась, наморщив носик. Потом виновато взглянула на Эдвина. - Ну и запах. Вся костром пропахла.
        - Ничего, - тут же откликнулся сидевший рядом Вульфар. Прочие солдаты уже разошлись. - Здесь найдется, что надеть. Эдвин, бери свою подружку и топай на кухню. Там Мегайн, та женщина, которая вам кашу принесла. Она проводит, куда надо.
        Эдвин встал. В голове шумело - то ли от всех этих раздумий, то ли от горячего эля. Он выпил добрых полкувшина. Теа поднялась вслед за ним и оперлась на его руку. Щеки ее раскраснелись: эль, с взбитыми яичными желтками, приправленный имбирем, был очень пьяный.
        Мегайн действительно была на кухне. Она стояла на коленях и выгребала золу из очага. Коротко кивнула и жестом пригласила идти за ней.
        Из кухни вели сразу несколько ходов, все за небольшими потемневшими от времени и копоти дверцами. Мегайн открыла одну из них, взяла свечу и начала спускаться по узким каменным ступеням. Эдвин пошел следом, едва не задевая головой о потолок.
        Внизу обнаружилось просторное помещение - настолько большое, что свечи не хватало для того, чтобы рассеять мрак, царивший в углах. В середине стояла деревянная бадья, высотой до колена, почти доверху наполненная водой, а на лавке возле нее - несколько ковшей разных размеров, брошенных без особого порядка.
        - Вот, - сказала Мегайн, приладив свечу на край скамьи, - здесь помыться можете, вода, вроде, еще не совсем остыла. Мыло из золы, но много не тратьте: сама его делаю, а на такую ораву не напасешься. Одежду сухую сейчас принесу, под дверью оставлю. Уж что есть, не обессудьте. - Она оценивающе взглянула на Теа. - Тебе великовато будет, но завтра сама ушьешь. Спать сегодня можете здесь же, там в углу охапка соломы, но долго дрыхнуть не дам: поутру солдатня придет.
        Коротко кивнув, кухарка развернулась и скрылась за дверцей. Эдвин проводил ее взглядом.
        - Похоже, - сказал он, - тут все решили, что мы жених с невестой.
        - Угу, - хмыкнула Теа.
        Эдвин огляделся.
        - Сначала ты. Я подожду.
        Его слова гулко разносились по пустому помещению. Теа покачала головой.
        - Нет. Раздевайся, я буду из ковша поливать.
        Чуть поколебавшись, Эдвин скинул одежду и залез в бадью, встав спиной к Теа. Мегайн не обманула: вода действительно была теплой, пусть и не настолько, как хотелось бы после такого тяжелого пути. На поверхности плавали зеленые листочки, в которых он признал душицу и розмарин.

«Мегайн постаралась, - подумал юноша, - вряд ли она солдатам в воду траву добавляет».
        И тут же вздрогнул, ощутив на себе руки Теа. Она принялась старательно намыливать его шершавым куском мыла.
        - Я и сам могу, - буркнул он.
        - Нет.
        Эдвин повернулся к ней лицом. Теа была обнажена. Она стояла рядом, на расстоянии ладони, закусив губу и глядя на него потемневшими глазами. Грудь с отвердевшими сосками высоко вздымалась от глубокого дыхания.
        - Ведь это из-за меня ты прыгнул тогда со скалы? - тихо спросила она. - Помнишь: если человеку оказывают услугу, а он не может что-то дать взамен, это - не заслуживающий уважения вор. Я для себя стараюсь. И ты не спорь. Я же чувствую - ты не против.
        - Да, помню, - пробормотал Эдвин. Его голова кружилась от запаха эйхе. Рука сама собой скользнула по ее бедру. - Я не против.
        Теа изогнулась, как кошка, прижавшись к нему всем телом. Ее кожа была подобна шелку.

* * *
        Элла уселся в кресло, развалясь, и со вздохом облегчения положил отчаянно зудевшие ноги на стол. Насквозь промокший плащ он сбросил с плеч сразу же, как ступил под своды северной башни. Тогда, у развалин Дардинской крепости, Глойн оказался прав: птице, чтобы долететь до Глоу, вполне хватило бы одного часа, но у них дорога заняла полных четыре дня. По узким невероятно петлявшим тропам, по висячим мостам, с бесконечными спусками и подъемами. И все из-за предателя Гвалтера, который сделал все, чтобы заманить его поглубже в горы. Не было никакой надобности делать такой огромный крюк через Лутдах. Алед, тот солдат, что проводил Эллу в башню, объяснил, что из Лонхенбурга сюда ведет куда более короткая дорога, которая позволяет миновать все эти страшные ущелья. От селения Глоу по зеленой долине шла тропа, следуя по которой уже за день пути можно добраться до Ардланна, а оттуда широкая оживленная дорога выводила сразу на Северный тракт.
        Хорошо еще, что праща слуги не оставила их голодными: куропаток, глухарей и дроздов здесь водилось в избытке, а один раз Эдвину удалось изловить несколько крупных форелей. В свежей и чистой воде путники недостатка не испытывали. Пожалуй, подумал однажды Элла, Глойн вполне отработал свой хлеб: если бы не этот мальчишка, они непременно заблудились бы среди крутых склонов и мрачных лесов Черных гор, а Глойн как будто нутром чуял, в какую сторону идти.
        К удивлению принца, господские покои в замке оказались очень даже приспособленными для проживания.
        Комната имела круглую форму, не меньше сорока футов в диаметре, со стенами, обшитыми деревянными панелями до высоты человеческого роста. Выше был камень, обтесанный до более или менее ровного состояния, весь увешанный оружием и гобеленами.

«Даже не пыльными», - подумал Элла. По-видимому, к его приезду готовились.
        Меж двух узких, похожих на бойницы окон, на возвышении располагалась кровать: очень большая, с тяжелым балдахином, пошитым из медвежьих шкур; таким же покрывалом было застелено и ложе. Около дюжины ларей и сундуков разных размеров стояли вдоль стен, а на самом видном месте, разделяя комнату пополам, красовался огромный резной буфет, забитый серебряными кубками и чашами. Возле него - Элла даже подивился - стоял необычный на вид стол с замысловатыми завитушками по краям и добрым десятком выдвижных ящиков.
        Напротив буфета ярким огнем полыхал камин, простой каменный колпак которого уходил наверх в темноту, где терялся в хитросплетениях поддерживавших крышу балок. Кроме камина покои освещались двумя внушительными канделябрами. Если не считать того, решил Элла, что сундуки все разной высоты, стенные панели из дуба, буфет из ореха, а стол из вишневого дерева, то обстановку можно признать достаточно уютной.
        - Присаживайся, - сказал принц, неопределенно поведя рукой.
        Хедин мельком огляделся и устроился на одном из ларей, как будто нарочно выбрав тот, на котором вообще не было подушек. С той памятной встречи в лесу монах нисколько не изменился. «Хотя, - подумал Элла, - времени-то всего ничего прошло». Все тот же темный шерстяной плащ с капюшоном, гладко выбритый череп с косичкой сзади, внимательные серые глаза и покрытая оспинами кожа.
        Принц понюхал содержимое большого кувшина, который стоял на столе и, слегка поморщившись, плеснул из него в два бокала. Эль. Судя по запаху, не самый плохой, но в любом случае не вино из Бургин Маре. Один из бокалов он подвинул в сторону Хедина.
        - Рассказывайте, мастер.
        - Вас интересуют больше хорошие новости или плохие?
        - Мастер, вы меня поражаете, - изумился Элла. - У вас есть для меня хорошие вести? Тогда, конечно, лучше начать с них. Последнее время на меня сыплется одно дерьмо.
        Хедин усмехнулся.
        - Вы прибыли в Глоу со странной компанией.
        - Да уж. - Элла пожал плечами. - Тот юноша, Эдвин, небезынтересен. Грамотен и разумен. Я представлю его тебе. Но об этом потом. Так что ты хотел мне сказать?
        - Сир, я нашел вам невесту.
        - Вот как?
        Хедин кивнул. Да, сказал он, не иначе, боги благоволят нам. Граф Нитгард Тэлфрин, первый из всех эорлинов, потомок младшего сына Эдгара Длинной Шеи и единственной наследницы герцога Гутрума, одного из семи отцов королевства, обрел свою дочь. Искал почти двадцать лет - и нашел. Ее мать, Дезире Белфур, из незнатного, но древнего рыцарского рода с запада Нордмонта, не бастард и не полукровка.
        - И не далее как три дня назад, - закончил Хедин, - ее милость Этирне Эдгаридин Тэлфрин введена в права наследства. Виконтесса Абергавенни, баронесса Ро, Гуидир и Кидвелл, госпожа Винтера, Белого Замка и прочая и прочая, будущая хозяйка всего Севера.
        Хедин отхлебнул из бокала.
        - Хороший эль, - сказал он. - Я думаю, первородные перегрызутся за право обладания такой жемчужиной.
        - Так уж и жемчужиной?
        Хедин улыбнулся. Было странно видеть улыбку на его лице: словно ледяная поверхность озера треснула, образовав черную щель.
        - Я знал, что вы спросите. Могу вас успокоить: говорят, юная Этирне прекрасна, как лесная фея.
        Элла посидел еще немного, прикрыв глаза. На мгновение он почувствовал себя ребенком, которому прочитали интересную сказку. А когда закончили, вдруг спросили:
«Ты хочешь увидеть ту принцессу из книжки? Она здесь, за дверью».
        Он открыл глаза.
        - Хедин, ты уверен в том, что я могу что-то предложить графу Тэлфрину?
        - Знаете ли, сир, маленькие люди иногда могут отбрасывать очень большую тень, - жестко ответил монах. - Предложите то, что есть. Вашу кровь, ваше право на престол. Другие первородные слишком сильны для того, чтобы Тэлфрин захотел делать их еще сильнее. И прочие мои новости - они плохие. Время не ждет. Если упустите эту возможность, рискуете всю жизнь провести среди гор и болот. Ваш брат Теодрик погиб…
        Элла мрачнел все больше и больше, слушая своего наставника.
        Теодрик всегда был дураком. Здоровенным бородатым дурно пахнущим дураком, уверенным в том, что когда придет время, он сменит Идриса Леолина на престоле и продолжит славные традиции обжорства и пьянства. Глупец, не способный думать за других людей, так что конец его предсказуем и закономерен. Другое дело, что его гибель лишь усилила позиции Хэвейда.
        Элла рассказал Хедину о цветке лютика. К его удивлению, монах ничего не слышал об этой истории, а Элла уже привык к тому, что тот знает все и вся. Хедин на несколько мгновений задумался.
        - Вы полагаете, сир, что это дело рук Теодрика?
        - Вряд ли. - Элла покачал головой. - Теодрик был груб и недалек, но он не стал бы действовать исподтишка.
        - Тогда - Великого магистра Хэвейда?
        - Я не знаю. - Элла плеснул в бокал еще эля. - Но, думаю, это так. Ведь в результате смерти отца он стал всевластен. Сигеберт всего лишь пляшет под его дудку. А теперь и Теодрик ушел с их пути.
        Хедин немного помолчал.
        - Вы расстроены, сир? - наконец спросил он.
        Элла неопределенно повел плечами.
        - Пожалуй. Мой старший брат не заслужил такой участи. Так что ты там говорил о какой-то книге?
        - Это Черная Книга, - после легкой заминки ответил монах. - Одна из трех, на которых держится равновесие мира. Каждая из них имеет божественное происхождение и дает возможность использовать соответствующую магию, высвобождая силы огня, воды или мрака.
        Элла встрепенулся.
        - Я что-то слышал об этом… от Эдвина.
        - Да? - изумился Хедин. - Кто он, этот мальчик?
        - Никто. Он просто рассказал то, что читал в одном из старых манускриптов. Так ты думаешь, Хэвейд решится воспользоваться Черной Книгой, чтобы уничтожить своих врагов?
        Вместо ответа монах встал и выглянул за дверь. Убедившись, что там никого нет, вернулся к столу.
        - Пока нет, сир, - еле слышно произнес он. - Хэвейд не знает древнего языка. Но если узнает… миру будет грозить еще бГільшая опасность.
        - Ты говоришь загадками, Хедин.
        - Черная Книга открывает дверь в царство Вила, и человек, бездумно сотворивший заклинание, может выпустить орды чудовищ, против многих из которых людское оружие бессильно. Теодрик был глуп, решив, что сможет поставить эту силу себе на службу, ибо эти твари не знают друзей или врагов.
        - Лишь используя три книги одновременно, - продолжал монах, - можно в какой-то степени подчинить себе детей подземного бога. Нет, не гулей, фомор, мглоров и им подобных. Эти - кровожадные безмозглые монстры, понимающие только язык крови, и приручить их невозможно.
        - Но есть и другие… - монах перешел на шепот. Свечи в канделябрах почти все погасли, и комната освещалась лишь всполохами огня в камине, - и они слушаются своего господина. Есть тени - черные холодные существа, которые выпивают свои жертвы, подобно мухам, растворяющим пищу слюной; есть каменные големы, а*censored*оны, питающиеся душами, есть красный туман, водяные люди, аванки, и тысячи прочих ипостасей злого бога. И если у тебя Черная Книга, они пожрут твоих врагов, а затем и тебя самого, если ты не найдешь в себе силы остановиться. Но главное - в другом. Три книги дают их обладателю наивысшее могущество, и они же могут уничтожить старых богов, разрушить Гленкиддирах и повергнуть мир в изначальный хаос. И если Хэвейд узнает об этом…
        Элла откинулся на спинку кресла, внимательно глядя на своего собеседника.
        - Кто ты, Хедин?
        Монах кивнул.
        - Время пришло. Рано или поздно ты, Элла, сын Леолина, должен был сделать выбор. Мое истинное имя - Идвалл, и я один из семи Хранителей Черной Книги.
        - Вот как? - Элла не переменил позы, но глаза его стали темными и колючими. - Хранитель? Иначе говоря, маг? То есть - еретик? И с какой стати ты решил, что я что-то кому-то должен? Я похож на спасителя мира?
        Хедин поклонился.
        - Я прошу вас выслушать меня. Круг жрецов постановил, что мы должны открыться вам, и я уполномочен донести до вас наше решение.
        Элла неопределенно повел плечами.
        - С начала начал, - продолжил монах, - мы храним равновесие в королевстве Корнваллис. Туатал, Айлех, Куанне, Хуг - все боги деревьев, озер, лесов и гор, огня, воздуха, воды и земли, боги животных и птиц, водяные духи, феи цветов и ночные чудовища живут в мире благодаря стараниям жрецов. Даже Эогабал и Вил. И этот порядок сохраняется до тех пор, пока все книги замкнуты в магическом треугольнике, который, в свою очередь, помещен в круг - идеальный символ равновесия.
        - Я видел такие знаки, - задумчиво произнес Элла.
        - Да. В старых часовнях их полно. И если хотя бы одна из книг покидает свое место, древний порядок рушится. И ныне Черная Книга похищена из места ее последнего пребывания. Ваш брат Теодрик завладел ею, но воспользоваться не смог, и теперь Книга в руках Вопрошающих. Ваша милость, Хэвейд - не дурак, и скорее всего, он рано или поздно найдет способ узнать, о чем там говорится. А потом - или по незнанию сломает запоры на решетках в царстве Вила, или выяснит, какое значение имеют Красная и Синяя Книги. И тогда в любом случае старому миру придет конец. В своем желании объединить королевство под властью одного монарха он не остановится перед угрозой хаоса, тем более что сам он в эту угрозу не верит. Либо не понимает до конца, что одно и то же.
        - Хм… - пробурчал Элла.
        - Именно так. - Хедин церемонно поклонился. - Всем давно известно о вашей взаимной неприязни. - Монах поднял руку, заметив, что Элла готов что-то сказать. - Прошу вас, сир, выслушайте меня. Я предельно откровенен, ибо знаю: единственное, что может вас убедить, это доводы разума. Старые устои интересуют вас не больше, чем новая вера, это я понимаю, но…
        Хедин выпростал из широкого рукава руку и принялся загибать пальцы.
        - Первое: возможно, получится устроить ваш брак с наследницей графа Тэлфрина, и тогда вы обретете сильных союзников, учитывая, что первородные в основном придерживаются старой веры. Второе: если не получится, то мы в любом случае раздобудем Черную Книгу. Я сам займусь этим. Круг жрецов поможет вам сокрушить врагов и водрузить на свою голову корону Корнваллиса. А потом - и это третье - потом мы восстановим равновесие.
        - Иначе говоря, этот самый Круг хочет воспользоваться мной, чтобы раз и навсегда избавиться от Ордена Вопрошающих и перестроить все на старый лад. Вот и весь сказ.
        - Нет, не весь, сир. Со своей стороны мы предлагаем вам воспользоваться нами. - Хедин поклонился. - Королевский венец в обмен на помощь.
        Элла поднялся с кресла и, заложив руки за спину, прошелся по опочивальне, раздумывая. В конце концов, что он теряет? Похоже, ничего. Зато получает возможность заглянуть в глаза Хэвейду перед тем, как перережет глотку этому старому лицемеру.
        Элла резко повернулся к Хедину.
        - Хорошо. Ты получишь мое согласие в обмен на взаимное доверие. Где находятся оставшиеся две Книги?
        Монах поклонился еще раз.
        - Я был готов к этому вопросу. Увы, я не могу ответить. Не потому, что не хочу. Я не знаю.
        - Вот как? - Элла насмешливо фыркнул. - Хранитель Черной Книги не знает, где находятся остальные?
        - Все не так просто, сир. У каждой книги семь Хранителей, и лишь по трое из них - общим числом девять - знают, как использовать тайное знание. Они составляют Средний круг. И всего три человека настолько могущественны, что могут его использовать, и только им ведомо, где находятся Книги. Они - члены Малого круга, и даже их подлинные имена никому не известны. А я - всего лишь один из Большого круга.
        - К чему такая секретность среди своих?
        - Это вынужденная мера, сир. Когда начались гонения, двое из Хранителей попали в руки Вопрошающих. Увы, смертный человек может не выдержать пытки и выдать тайну, и тогда было решено перевезти Книги в такое место, о котором знал бы только Малый круг. Впоследствии мы узнали о том, что те двое приняли мученическую смерть, но ничего не сказали гонителям. Однако… мы решили оставить все, как есть.
        - А где Книги хранились до этого?
        Хедин развел руками. Отблески пламени плясали на его лице.
        - Вы не поверите, сир… здесь. Замок Глоу - древнее святилище, но сейчас об этом уже никто не помнит. Не помнят даже названий башен. Это, - Хедин обвел комнату взглядом, - Фантур, огненная башня. Та, что к юго-востоку - Вуртур, водяная, и юго-западная - башня Тени, Шатур. Ничто в мире не происходит просто так, и сама судьба привела вас сюда. Мы вернем славу истинным богам, и Глоу воссияет прежним светом.
        Элла согласно наклонил голову.
        - Да будет так. Я завтра же напишу письмо графу Тэлфрину.
        Глава 21
        Барон Глоу
        Дождь кончился еще ночью; мощеный булыжником двор замка Глоу сверкал лужицами. По поводу принесения присяги солдаты вырядились в кожаные камзолы с начищенными до блеска металлическими бляхами. Стальные шишаки с наносниками сияли на солнце.
        Часть двора, примыкавшая к башне Фантур, возвышалась над остальной мостовой на половину человеческого роста; наверх вели с полдюжины широких выщербленных от времени ступеней. Сейчас на возвышении стоял трон - массивное кособокое сооружение черного дерева, старое и потрескавшееся, все в едва различимых цветных росписях. Подобную рухлядь, решил Эдвин, не каждый крестьянин у себя дома оставит, но здесь такие мысли посчитали бы за святотатство. Трон был символом власти, победы над темными силами Гленкиддираха, невесть кем и когда одержанной.
        Элла стоял на самом краю каменной кладки, медленно обводя взглядом своих новых подданных. Его черное, под стать трону, одеяние постирали и просушили за ночь; на шее висела витая серебряная цепь в два пальца толщиной с медальоном-гербом Глоу, представлявшим собой изображение огнедышащей горы; волосы цвета воронова крыла падали на плечи.
        - Я не намерен терпеть у себя под носом гнездовище воров и разбойников, - сказал барон.
        Наемники разразились одобрительными криками, перемежая их с громким стуком мечей о щиты. Элла поднял руку, призывая к молчанию.
        - Заодно и покажете, на что годны славные солдаты замка Глоу. Пленные горцы мне не нужны. Мне нужно только одно: чтобы вы стерли с лица земли этот рассадник заразы, а то, что вы найдете у этих грабителей, будет поделено по чести и справедливости между всеми. Это вам подарок от нового господина.
        Ответом ему стал еще более бурный грохот оружия.
        - Эх, повеселимся! - Вульфар ткнул Эдвина локтем в бок. - Молодец барон. Другой бы по серебряной монете раздал, напейтесь, типа, и дело с концом, а этот - жесткий мужик, сразу видно. Хозяин.
        - А в чем же веселье?
        - Да Волки настолько уж обнаглели, что не помнят, что кого-нибудь бояться надо. Говорят, даже дозорных не выставляют. Это нам и на руку. Они не первый год чувствуют себя в здешних краях чуть ли не хозяевами. А что? В замке господина не было давно, и хоть в Глоу они не суются, зато во всех остальных деревнях народ от них волками воет. - Вульфар коротко хохотнул. - Волками воет от Волков… И при этом молчат, будто воды в рот набрали. Боятся, что ежели нажалуются на мародерство, то в следующий раз эти разбойники порешат кого-нибудь. Платят дань и молчат.
        - Раз вы об этом знаете, отчего ж сами тогда с ними не расправились?
        - Сами? Нет… самоуправство это. Вот если б на месте преступления поймали - тогда другое дело. Но по собственному почину повесить кого, пусть бы и гладда, будет считаться как убийство. А сеньор - другое дело, он право имеет. Ежели скажет: «это вор, казнить его», тут и рассуждать нечего, неважно, есть жалобщик или нет. У нас задача другая была: Глоу сохранить и передать в руки господину в целости и сохранности. Ну да ладно, пойдем. Готовиться надо.
        Тем временем солдаты уже разбрелись по двору, сбиваясь в кучки и бурно обсуждая предстоящий поход. Вульфар проводил Эдвина к казармам, где хмурого вида старик с сухой ногой вручил ему изрядно потертый кожаный камзол, пришедшийся впору, и лук - после того, как Эдвин заявил, что умеет обращаться с таким оружием.
        Лук оказался дрянной, с заметной трещиной на дуге. Эдвин недовольно повертел его в руках, и старикан сжалился.
        - Ладно, охотничек, вон на той стене посмотри.
        Там оказалось не меньше двух дюжин луков, в основном коротких и с сердечником из можжевельника. После недолгих поисков Эдвин все же нашел подходящий, похожий на тот, что был у него в Талейне - тисовый, сработанный по всем правилам, с мягкой сердцевиной и окружавшей ее твердой заболонью.
        - Ишь ты, - старик одобрительно качнул головой, - это Гфора лук, сам он месяц назад помер. Вот что: половину того, что добудешь, мне. Ну, или любой другой бери.
        - Договорились.
        - Отлично. Эй, Вульф, - позвал старик, - если этот молодец копыта отбросит, лук не забудь обратно прихватить.
        - Не дождетесь, - буркнул Эдвин и, развернувшись, вышел наружу.
        Во дворе царил неумолчный шум.
        Хрюкали свиньи, кудахтали куры, из кузницы доносился перестук молотков, солдаты, громко перешучиваясь, точили мечи, смазывали арбалетные механизмы, кое-кто даже решил заново покрасить свой щит. Несколько человек столпились возле соломенного навеса, наблюдая за работой какого-то умельца, выводившего на щитах красные зигзагообразные узоры.
        Эдвин раздобыл кусок мягкой ткани и, присоединившись к одной из групп наемников, принялся чистить свой лук, причем в течение ближайшего часа ему пришлось еще раз пять повторить свой рассказ о том, каков из себя новый барон, и как путники добирались до Глоу.
        Утром ни свет, ни заря Эдвина разбудила Теа. Вообще-то место для ночевки ему определили среди солдат, но вечером, лишь только стемнело, она, хитро улыбаясь, поманила его пальцем. Теа выделили собственную каморку, благо, пустующих помещений в замке имелось предостаточно: небольшую, но уютную, с окном, деревянной кроватью и сундуком. Каморка располагалась на нижнем этаже баронской башни, в которой Теа отныне надлежало следить за порядком, «и вообще - прислуживать господину», как она заявила Эдвину.
        - Прислуживать?
        - Ну, да. - Теа хихикнула. - Стирать, пыль вытирать, и всякое разное. Но сейчас он спит уже. Сказал, завтра тяжелый день. А ты, никак, ревнуешь? - И, дурачась, повалила его на кровать. Груди у нее были чудесные, округлые и упругие, тело - податливым, а тихий смех - волнующим и счастливым.
        Едва успев сполоснуть лицо и перекусить ветчиной с куском свежеиспеченной булки, Эдвин выскочил во двор. Ежась от тонкой мороси, солдаты построились в колонну по двое и, услышав отрывистые команды коменданта Меррика, потянулись через ворота.
        К селению Каменных Волков дороги как таковой не было, но никого из гарнизона Глоу это не смутило. Всего под началом Эллы насчитывалось немногим больше тридцати солдат, в основном опытных и привыкших к горам. Скорым шагом, а иногда и бегом они передвигались по лесу, перепрыгивая ручьи и поваленные деревья, взбирались на крутые склоны, и только раз за день устроили короткий привал: перекусить вяленым мясом и выпить по глотку разбавленного водой вина. Эдвину даже ни разу не удалось услышать, чтобы Меррик подгонял хоть кого-то из своих подчиненных, разве что с ленцой, ради порядка.
        - Живей, живей, - бурчал он скорее себе под нос, - поторапливайтесь, ползете, как беременные бабы…
        Меррик был здоровенным мужиком средних лет с бородой, заплетенной в косички.
        На ночь остановились на северном склоне горы Грейх, с другой стороны которой и располагалось становище горцев.
        А уже наутро хижины горцев заполыхали, как снопы сена.
        Деревня стояла в узком ущелье. Крошечные домики, более похожие на плетеные из веток шалаши, лепились к скалам, взбираясь все выше и выше, так что при желании и наличии некоторой ловкости можно было спуститься вниз, перескакивая с одной крыши на другую. Крутая тропинка, петляя между домов, зигзагами спускалась на дно ущелья, где, журча, текла мелкая речка.
        В предрассветной дымке одна женщина, откинув полог из шкуры, вышла из хижины, видимо, чтобы набрать воды, и, заметив показавшихся из леса латников, зашлась в крике.
        - Ты же, вроде, охотник? - бросил Элла, проходя мимо Эдвина. - Развлекись. Туда, вниз, не ходи, без тебя справятся. Ты мне для другого дела будешь нужен.
        Эдвин только покачал головой, не в силах оторвать взгляда от открывшейся перед ним картины. Деревня виднелась, как на ладони. Гикая и завывая, латники Глоу сверкающей железом гусеницей стремительно ринулись вниз по склону, сметая со своей дороги полусонных и полуголых горцев, которые выскакивали из шалашей только для того, чтобы упасть от стрелы или удара секиры.
        При неожиданном нападении Волки не имели себе равных. Они сыпались сверху, как горох, налетали, словно стая ворон, грабили, круша все вокруг и убивая беззащитных крестьян своими страшными скрамами с зазубринами по режущей кромке, но мгновенно прятались, стоило показаться отряду тяжеловооруженных латников. Только заметное превосходство в числе могло подвигнуть их к нападению на солдат: горцы не упускали случая разжиться оружием равнинных жителей, хотя доспехами пренебрегали, предпочитая рядиться в шкуры.
        Сейчас у них не было шансов. Мужчин в деревне оказалось немногим больше, чем солдат; остальные, судя по всему, либо не успели добраться до дома с той стороны ущелья, в отрогах Черных Гор, либо все погибли в схватке с солдатами Гвалтера.
        Всего три дюжины волчьих воинов легко скрылись бы в горах, но часть из них сразу же полегла, пронзенная стрелами или арбалетными болтами, а оставшиеся не захотели бросить своих женщин. Дико завывая, они носились по деревне, размахивали кривыми ножами, но кольчуги и алебарды наемников оказались им не по зубам.
        Вульфар и с ним пятеролучников пристроившись за валунами, стреляли без перерыва, кто по людям, а кто - по соломенным крышам, тут же занимавшимся огнем. Вдруг один из них, Робин, резко опустив лук, выпустил горящую стрелу в горца, который занес меч над упавшим перед ним солдатом. Стрела попала точно в горло, горец захрипел и повалился на землю. Отчаянно причитая, на колени перед ним бросилась женщина и тут же упала сама, получив страшный удар секирой от того самого солдата. Над хижинами стояли столбы пламени, и прямо посередине улицы, в пыли, наемник насиловал молодуху. В разорванном платье, та визжала и брыкалась, отчаянно молотя кулаками; в конце концов латнику это надоело, и он, перерезав ей горло кинжалом и на ходу завязывая штаны, ринулся дальше.
        Элла стоял возле одной из хижин, опираясь на обнаженный меч, и время от времени выкрикивал команды. Какой-то голый до пояса горец, на голову выше барона, завывая, бросился на него, выставив вперед скрам. С кошачьей грацией Элла уклонился, словно мимоходом полоснув по телу противника длинным лезвием. Горец упал, и Элла хладнокровно всадил меч ему в живот. И вдруг из той самой хижины, что находилась за спиной барона, показалась женщина. Полуодетая и босиком, она крадучись подбиралась к Элле со спины, зажав в руке длинный тускло поблескивающий нож.
        Эдвин медленно натянул свой лук. Подвигав стрелой вверх-вниз, чтобы проверить руку, он едва уловимым движением разжал пальцы. Стрела вонзилась женщине в грудь в тот самый миг, когда она уже занесла нож для удара. Она мешком свалилась прямо под ноги барону. Тот резко обернулся, мельком глянул на труп, поднял голову и кивнул Эдвину, который по-прежнему держал лук в вытянутой руке. Рука слегка дрожала.
        Солнце едва позолотило вершины гор, когда все было кончено. Солдаты внизу перекрикивались, обыскивали хижины, но, похоже, ни одного живого горца в деревне уже не осталось.
        - Я убил женщину, - с непонятным чувством сказал Эдвин, тронув Вульфара за плечо.
        Тот бросил на него косой взгляд.
        - Не бери в голову. - Вульфар не торопясь снял с лука тетиву и начал скручивать ее в колечко. - Это - не те женщины. Это дикарки, волчицы лютые, щадить таких или домой брать - себе дороже. Любая из них при первом удобном случае тебе глотку перережет. Только своих волосатых мужиков признают, а сами - вечно немытые и по-человечески ни одного слова не разумеют. Пойдем.
        На полпути в деревню он обернулся, подмигнув.
        - А насчет баб не беспокойся. Другие найдутся. От Меррика слышал: по дороге домой в Глоу завернем, я не замок, селение имею в виду, там девиц будет больше, чем надо.
        - То есть?
        - А, ты же не знаешь! - Вульфар широко улыбнулся. - Здесь обычай такой. В баронстве Глоу девять деревень, каждая из них для нужд замка ежегодно должна по одной девушке доставлять. Ну там, мыть, шить, стирать, готовить, и еще всякое разное, сам понимаешь. Мы только пару недель назад прошлогодних девиц по домам распустили, теперь новых набирать будем. Их всех в Глоу к условленному сроку свозят.
        - И родители их отдают? - изумился Эдвин.
        - Как не отдать? - Вульфар пожал плечами. - Говорю же: это обычай. Закон. Это право господина, и для них честь. Если из какого селения господин девку не возьмет, ну, может, кривая какая или больная, так это для крестьян позор на веки вечные и убыток страшный. Кто же деревню защищать будет, да споры их бесконечные разбирать, если они простого обязательства исполнить не могут? А нынче - вообще дело особое. Меррик одного из наших по всем деревням отправил с вестью, что теперь есть у них настоящий господин, во плоти и крови, сын короля, защитник и покровитель. И опять же: только приехал, а уже с Волками справился. Они ноги ему целовать будут. Так что сам увидишь: будет там баб не девять, а раза в три больше, лишь бы только барон доволен остался, да хоть какую-нибудь выбрал. И девицам, опять же, только лучше: жизнь здесь бедная, мужиков всегда нехватка, а в замке тепло и сыто, да и глядишь, суженого какого себе найдет. Из наших-то уж человек десять поженились. Так что не думай, что это повинность какая.
        Тем временем они спустились по тропинке и вошли в деревню. Латники, весело перекрикиваясь, сваливали в кучу все, что успели найти в домах горцев. Добыча неожиданно оказалась довольно богатой: оружие, утварь, мешочки с монетами, изредка даже серебряные блюда и кубки.
        - Слава! Слава! - орали солдаты. - Да здравствует Элла, хозяин Черных Гор!
        - Почти все целы, - доложил Меррик барону, - только Конла тяжело ранен, сам не дойдет, у Гарена рваная рана, а у остальных по мелочи, не смертельно.
        Элла кивнул. Прямо перед ним, возле одной из хижин, на пыльной земле сидели около десятка женщин. Плакала только одна, другие смотрели сухо и бесстрастно, готовые к любой участи. Одежда у всех была бедная, местами даже рваная, волосы висели свалявшейся паклей, зато на шеях и запястьях болталось по доброй дюжине ожерелий и браслетов, золотых, медных и стеклянных вперемежку.
        - Что с этими делать, сир? - спросил Меррик. - Вздернуть?
        Элла покачал головой.
        - Нет. Связать. Отведем с собой в деревню Глоу. Пусть за своих мужей там отрабатывают.
        - Из горцев дрянные слуги, ваша милость. Украдут, что плохо лежит, и сбегут при первой возможности.
        - Не моя забота, Меррик. Пусть крестьяне сами решают, что делать с женами своих обидчиков.
        Сотник поклонился и, развернувшись, направился к солдатам, на ходу отдавая распоряжения.
        Наемники уже оттащили трупы в сторону и вовсю готовились к дележу добычи. Алед - тот самый солдат, что встретил Эллу и его спутников на подходе к Глоу - примостившись на топчане, что-то писал углем на крошечных обрывках кожи, а Меррик под жадными взорами прочих наемников принялся раскладывать добычу по кругу на тридцать кучек - ровно по числу солдат. Два больших серебряных блюда он, недолго думая, покромсал на части секирой, пополнив кусками драгоценного металла отдельные кучки.
        - Из наших только Алед писать умеет, - пояснил Вульфар Эдвину, и хмыкнул. - Меррик, тот по складам читает, но писать - ни-ни…
        Кусочки пергамента с именами сложили в один котел и тщательно перемешали. Латники, столпившись рядом с добычей, нетерпеливо переговаривались.
        - Сир, - поклонившись, обратился Меррик к барону, - мы почтем за честь…
        Элла кивнул.
        Меррик поставил перед ним котел и не торопясь направился к первой кучке.
        - Чье это? - громко спросил он.
        Элла запустил руку внутрь и не глядя вытащил кусок кожи.
        - Кормак! - объявил он.
        Тотчас из толпы вышел солдат и встал возле добычи. Меррик тронулся дальше.
        - Домнал… Руадан… Колин… Фидех… - продолжал объявлять Элла, пока каждый из наемников не превратился в счастливого обладателя своей доли трофеев.
        Меррик вышел вперед и поднял руку, привлекая внимание.
        - Согласно добрым обычаям баронства Глоу, мы просим нашего господина принять часть нашей добычи с благодарностью за одержанную победу.
        С этими словами сотник поклонился и положил к ногам Эллы большой серебряный кубок, к слову сказать, составлявший по стоимости не меньше половины того, что получил сам Меррик. Солдаты один за другим начали подходить к барону, складывая в одну кучу монеты, обломки серебряных блюд и оружие. Элла задумчиво смотрел на растущую горку.
        - Славный обычай, - наконец произнес он, подняв голову. - Не мне нарушать добрые традиции. Но я сказал: то, что вы захватите, будет поделено между вами, и не хочу отступать от своего слова. На все это, - Элла пнул серебро ногой, - в Глоу мы купим вина и девок. Отпразднуем победу.
        - Элла! Элла! - заорали наемники, потрясая мечами.
        Барон покачал головой, и крики мало-помалу стихли.
        - Солдаты! Мы не должны забывать о том, что здесь была всего лишь часть волчьего племени. Кое-кто из них мог остаться по ту сторону Дардинского ущелья, и кроме того… вы видели здесь хоть одного раба? Пленника?
        Элла обвел взглядом умолкнувшую толпу.
        - … А это значит, что Волки угнали их на восток, к Морскому народу. И они, наверное, скоро вернутся, и вернутся с желанием отомстить. Мы должны быть готовы. - Элла замолчал и неожиданно усмехнулся. - Но не сегодня. Сегодня мы празднуем.
        Латники облегченно захохотали.
        - До полудня привал, - объявил барон, - потом выступаем.
        Он вновь оглядел толпу и, махнул Эдвину рукой, подзывая.
        - Ты уже дважды спас мне жизнь, а это стоит благодарности большей, чем простое кольцо.
        - Я не думал о благодарности…
        - Знаю. Тем не менее, ты достоин рыцарского меча.
        Эдвин ошарашенно открыл рот.
        - Нет, не сейчас, - продолжил барон, заметив его изумление, - нагружают, как известно, на того осла, который везет. Послезавтра утром ты отправишься в Килгерран с посланием для графа Тэлфрина.
        - Я!?
        - Да. У меня не очень большой выбор. А ты грамотен, разумен и честен. К тому же, - Элла усмехнулся, - я знаю тебя ровно на пять дней дольше, чем любого из своих солдат. Отправишься ты и еще один человек. Путь туда долгий, хотя и не опасный, но мне не нужно, чтобы большой отряд привлекал внимание, тем более что такого отряда я дать тебе не могу. И вот когда вернешься, получишь меч и одну из деревень в держание. А пока можешь отдохнуть.
        Не зная, что ответить, Эдвин поклонился.

* * *
        К удивлению барона, селение Глоу оказалось неожиданно большим. Расположенное в покрытой зеленью долине немного к востоку от замка, оно тянулось в длину не менее чем на четверть мили, и в половину этого расстояния - в ширину. Дома с высокими покатыми крышами не отличались внешним богатством, но некоторые поражали размерами. Одни хижины стояли тесно, почти соприкасаясь стенами, другие, побольше - наоборот, в отдалении, окруженные плетнями; отовсюду слышался лай собак и куриное кудахтанье.
        Эллу встречала целая толпа, кланяющаяся и славословящая: в праздничных льняных рубахах, платьях чуть ниже колен, расшитых по вороту и подолу красными узорами, с младенцами на руках. Многие мужчины зачем-то держали длинные ветви папоротника. В первые мгновения он даже испытал какое-то незнакомое прежде чувство: никогда до этого принц не видел такого количества людей, искренне радующихся одному его появлению.
        - Господин… защитник… многая лета! - то и дело доносилось со всех сторон. Толпа с благоговением расступалась перед ним; латникам даже не требовалось раздвигать крестьян.
        Посреди деревенской площади высилось внушительное строение с толстыми обмазанными беленой глиной стенами и конусообразной крышей, а перед ним без особого порядка стояли двенадцать человек в одеяниях до пят, мужчин и женщин, все, как на подбор, с длинными деревянными клюками в руках.
        - Старейшины, - шепотом пояснил Меррик.
        Один из них, высокий благообразный старик с седыми волосами и бородой, заплетенной в косу, величественно подплыл к Элле, слегка склонив голову.
        - Я, Малтух, сын Ранне, сына Фитдейха, от имени Круга хавдиннов приветствую тебя, о Элла, Хозяин Глоу, Властитель Черных гор, Хранитель врат Гленкиддираха, защитник вдов и сирот…
        О боги, мелькнуло в голове Эллы, и здесь круг. Сплошные круги.
        Старик продолжал что-то бормотать, кланяясь после каждого из напыщенных титулов, которыми он награждал своего господина, а закончив, согнулся чуть не пополам, при этом дотронувшись до ног Эллы кончиком посоха. От Круга хавдиннов немедленно отделился еще один старейшина и сделал несколько шагов вперед, встав рядом с первым. Борода у него была чуть не до колен.
        - Я Кроан, сын Лута, сына Петты… - И принялся слово в слово, поминутно кланяясь и шамкая беззубым ртом, повторять сказанное ранее.
        Элла ужаснулся. После многочасового перехода ноги зудели и горели, а тут, похоже, придется стоять до захода солнца, выслушивая все это славословие. Он мысленно усмехнулся: вот оно, бремя властителей. Хотя, надо признать, некоторые отличия от положения ненаглядного братца Сигеберта все же есть. Его, Эллу, так встречают и славят не потому, что что-то хотят от него поиметь, а потому, что он их действительный защитник и богами присланный судья.
        - Надолго это? - еле шевеля губами, спросил он у Меррика. Тот стоял за его плечом.
        - Нет, сир, - так же шепотом ответил сотник, - сначала они представятся, это обычай такой, вроде присяги. Потом подарки, а потом пиршество и праздник.
        - Подарки?
        - Да. Припасы всякие в замок и девушки. Вы девятерых должны выбрать, из разных деревень по одной, а если больше, то даже лучше, лишь бы не меньше. Если из какого селения женщину не возьмете, так это для них стыд и посрамление. Не угодили, значит, господину.
        Элла кивнул.
        - Как их распознать, из разных деревень-то?
        - РаспознГЎете. Смотрите.
        Один из старейшин хлопнул в ладоши, и тут же откуда-то из-за домов на площадь гуськом потянулись женские фигуры, все босиком, в одинаковых платьях из холстины и передниках: с красными, синими и прочими узорами, в клетку или с цветочным орнаментом. Платья Эллу поразили: каждое из них представляло собой длинный и довольно узкий, меньше локтя, кусок материи с отверстием для головы. По бокам оно не сшивалось и лишь крепилось на талии завязками тех самых пресловутых передников, оставляя обнаженными руки и, по большей части, ноги.
        Солдаты за спиной у Эллы оживленно загалдели.
        - Разные узоры - разные селения, - пояснил Меррик.

«Забавный обычай», - развеселился Элла. Сквозь прищуренные веки он разглядывал девушек, неровной линией выстроившихся на деревенской площади. Их было гораздо больше девяти, человек двадцать, темненьких и светловолосых, смущающихся, улыбающихся, веселых, и почти все - с затаенным ожиданием на лицах.
        Шумели не только солдаты: крестьяне, толпой окружавшие площадь, загомонили, разразившись приветственными возгласами, подбадривая своих и ожесточенно споря.
        - Глянь-ка! - крикнул кто-то из толпы. - Из Стонхилла Айю прислали! Куда ей, кривоножке…
        - На себя посмотри! Сынку твоему девка не досталась, так*censored*ть сразу…
        - Это для них как соревнование, - сказал Меррик, ухмыльнувшись.
        По обе стороны от Эллы возникли две женщины из старейшин, седоволосые и с такими же клюками в руках, как у мужчин. Они сделали шаг по направлению к девицам и взглянули на Эллу.
        Элла величественно кивнул. Одна из старух указала на крайнюю в ряду девушку в переднике, на котором причудливо переплетались желтые и зеленые зигзагообразные линии.
        - Это Дуйсех, дочь Гвервила и Этне из Аваггди, почтенные родители, медовары. Это Марта, тоже из Аваггди, дочь Лана и Альбофледы, овец держат. Это Гунтевка из Корта, сирота на воспитании у Хлодовальда, кожевника… Рагнира… Инга… Арегунда…
        Элла медленно шел вдоль ряда, разглядывая девушек и почти не обращая внимания на бормотание старух. Марта очень ему приглянулась, и он поманил ее пальцем. Девушка сделала шаг вперед, счастливо улыбаясь. Ей было лет пятнадцать; большими василькового цвета глазами она гордо посматривала на своих товарок.
        Затем Арегунда, статная и темноволосая, та самая Айя из Стонхилла, совсем не производившая впечатление кривоногой, потом еще одна и еще. Элла тщательно следил за тем, чтобы узоры на передниках выбранных девушек не повторялись.
        Какое-то воспоминание мелькнуло в голове у Эллы. Он резко остановился и обернулся, посмотрев на девушку, которую уже миновал. Она была слишком высокой, на добрых полголовы выше Эллы, а он этого не любил. Ее имя он прослушал.
        - Как зовут?
        - Луайне, - проскрипела старуха с клюкой, - из Талуха. Приемная, на воспитании у…
        Элла не дослушал.
        - Я раньше видел тебя, девица? - спросил он.
        Луайне робко улыбнулась. У нее была длинная, почти до колен, пшеничного цвета коса. Крутые бедра гладкими полукружьями выглядывали из разрезов платья.
        - Я видела вас, ваша милость.
        - Где?
        - В Лонливене. Я прислуживала его светлости Теодрику.
        Элла кивнул. Точно. Любимая шлюха его покойного брата и, наверное, стоящая, раз он после стольких лет увез ее с собой в Когар.
        - Когда ты видела Теодрика в последний раз?
        Луайне шмыгнула носом.
        - На Тэлейтском лугу. А потом…
        Элла поднял палец, призывая ее к молчанию. Вот уж, действительно, неисповедимы пути господни. Он обернулся к старейшинам.
        - Эта тоже.

* * *
        Праздник был в самом разгаре. На деревенской площади установили столы на козлах в виде незамкнутого четырехугольника, а вокруг, через каждые пять-шесть шагов - факелы в высоких держателях.
        Половина из них уже не горела, но никто не обращал на это никакого внимания. С полдюжины музыкантов, осоловевших от выпитого эля, остервенело дудели в дудки и раздували меха странных инструментов, которые Элла видел впервые: расшитые бисером дубленые желудки животных с множеством мелких деревянных трубочек, издававших звуки, от которых звенело в ушах. Круглая луна заливала Глоу желто-белым светом, огоньки фонарей, облепленные мошкарой, мелькали со всех сторон, а многие из них перемещались по селению, подобно гигантским светлячкам.
        Горы посуды высились на столах: огромные деревянные блюда с объедками мяса - свиных ног, тетеревов и перепелов, жареными каштанами, гороховой кашей, пирогами с дичиной, яблоками и зеленым луком, целые круги колбас, сильно приперченных, чтобы вызывать жажду, головы сыра таких размеров, что взрослый мужчина с трудом мог поднять одну; кувшины, кружки и чаши с элем, терпким вином и каким-то местным напитком, который вспыхивал от поднесенной лучины мертвенно-синим огнем, и еще десятки, десятки прочих яств, которые без устали подносили раскрасневшиеся девицы, не забывая при этом получить поцелуй или пьяно взвизгнуть, когда чья-нибудь ладонь излишне ретиво сжимала грудь или слишком высоко поднималась по ноге.
        Целая толпа танцоров, нелепо взмахивая руками, отплясывала на лугу вокруг огромного костра, смеясь и крича, а некоторые пары, которым было уж вовсе невтерпеж, сливались в страстных объятьях, не обращая внимания на беззлобные шутки и смешки, раздававшиеся со всех сторон; снопы света лились из домов, хозяева которых позабыли прикрыть двери.
        Вокруг Эллы вились человек пять девушек, слегка растрепанных, все в тех же платьях из длинных кусков ткани, никак не скрепленных меж собой и открывающих соблазнительные подробности, и все, как одна - с красными повязками на правой руке.
        - Что за… - слегка заплетающимся языком спросил Элла, заметив это странное украшение. С вечера он съел два куска мяса, вернее, проглотил их, мучимый голодом и, не подумав, запил их кубком той самой горящей браги, которая через несколько мгновений полилась по его жилам кипящей лавой и взорвалась в голове тысячью искр.
        - Вы их выбрали, сир, - пояснил Меррик. Он тоже был немного пьян. - В этот вечер каждая должна знак носить, чтобы никто не тронул. По обычаю, они все ваши на девять дней, никто даже смотреть не смеет, а потом - как скажете. Эй! - вдруг крикнул он, заметив проходящего мимо Эдвина, и махнул рукой. - Сир… - Меррик громко икнул. - С вашего позволения, я хочу еще раз поднять тост за этого славного юношу, чей сегодняшний выстрел спас вашу жизнь.
        - Никогда не пил столько, - пробомотал Эдвин, поднимая кружку.
        - За Эдвина, сына славного Гуайре! - гаркнул Меррик и, едва успев сделать глоток, бессильно уронил голову прямо в плошку с кашей.
        - Так… - пошатываясь, Элла поднялся со скамьи. - Тут есть место, где я мог бы выспаться?
        - Конечно, - радостно отозвалась одна из девиц. Холстина на ее плече сбилась в сторону, обнажив грудь, но, похоже, девица этого не замечала. - Старейшина Малтух полностью освободил свой дом для вашей милости. Мы проводим вас.
        - Нет, - сказал Элла. - Луайне, ты знаешь, где живет этот Малтух?
        - Знаю, сир. - Весь вечер Луайне просидела неподолеку, ела, как птичка, и выпила, наверное, не больше бокала вина. - Это почти на окраине деревни. Нарочно тот дом выбрали, чтобы вам никто почивать не мешал.
        - Ты проводишь меня. Эдвин, свети. А всем остальным на сегодня я дарую свободу. Веселитесь.
        Некоторые из девушек обрадовались, а кое-кто явно опечалился, завистливо глянув на Луайне, но, не смея настаивать, все дружно поклонились и унеслись к ярко полыхавшему костру.
        Эдвин выдернул факел из ближайшей треноги. Элла обнаружил, что достаточно устойчиво держится на ногах, но все же оперся на руку Луайне.
        В сотне шагов от места празднества было уже значительно тише, хотя и досюда доносились отголоски смеха и звуки свирелей. Громко верещали сверчки и кричали ночные птицы.
        - Как ты очутилась в Глоу? - спросил Элла.
        Луайне едва заметно вздрогнула.
        - Там были солдаты… - чуть помолчав, тихо сказала она. - Они связали меня и мучили. Я даже потеряла сознание. Слава Боанн, что хоть не порезали. Гунрих спас меня, это оруженосец его Светлости.
        Элла кивнул. Он помнил этого всегда одетого в черное угрюмого мужчину.
        - Он каким-то образом расправился со всеми четырьмя солдатами. Это было страшно. - Луайне поежилась. - Я видела их тела, он всем отрубил головы. А потом увел меня в лес. Он даже смог вызволить Илидира, младшенького герцогского сына, но не сказал мне, где тот находится. Гунрих довез меня до Талуха - это деревня к северу от Глоу, там живет его брат. После этого Гунрих уехал. Он сказал, что должен позаботиться об Илидире. А потом… они выбрали меня, чтобы предложить вашей милости.
        - Как погиб Теодрик?
        - Я не видела. Но Гунрих рассказал мне. Он говорил, что ему отрубили голову по приказу короля. Поэтому и Гунрих сделал то же с солдатами. И еще сказал, что сделает такое же с королем. - Луайне всхлипнула. - Его светлость всегда благоволил ко мне. А ведь он мог бы победить…
        Элла передернул плечами.
        - Глупости, девушка. Не болтай о том, чего не понимаешь. У него было слишком мало воинов.
        - А вот и нет, - запальчиво заявила Луайне. - Ой, простите, ваша милость. Если бы тот монах поспел вовремя, все могло бы быть по-другому.
        - Какой монах? - Элла остановился.
        - Его Светлость очень ждал этого монаха. Он говорил, что если брат Мадауг поспеет вовремя и поможет прочитать книгу, у короля не будет шансов…
        Эдвин резко развернулся, описав в воздухе факелом сверкающую дугу. Искры посыпались на траву.
        - Как ты сказала? Мадауг?
        - Так его называл герцог.
        - Тебе знакомо это имя? - спросил Элла.
        - Да, сир. Мадаугом звали келаря в Сидмонском монастыре.
        - Точно-точно! - чуть не вскрикнула Луайне. - Я не знаю, монастырь это или что еще, но его светлость говорил: «Сидмон». Брат Мадауг из Сидмона.
        - Стоп. - Элла почти протрезвел. Голова шла кругом. Он огляделся и, заметив неподалеку колодец, приказал Эдвину достать воды. Элла поднял ведро и вылил воду себе на голову. Помолчал немного, отфыркиваясь и пытаясь привести мысли в порядок.
        Брат Мадауг из Сидмонского монастыря. Монах. А перед этим Теодрик неведомым образом заполучил Черную Книгу и хотел использовать ее силу для того, чтобы победить врага.
        Луайне и Эдвин стояли рядом, с ожиданием глядя на господина.
        - Луайне, где тот дом? Старейшины Малтуха?
        - Вон он, сир. Уже пришли. Я помогу вам раздеться.
        - К Вилу! - рявкнул Элла так, что девушка вздрогнула. - Иди, принеси пива, голова трещит. А я пока побеседую с Эдвином.
        И принц уселся прямо на землю, привалившись спиной к колодцу.
        Эдвин рассказал ему все, немного путаясь в порядке событий, но Элла не перебивал. О том, как он попал в аббатство, как прокрался в скрипторий, как откуда украли какую-то книгу, убили ризничего Эльфина, и как он потом бежал оттуда с Гвендиленой. Рассказал про страшного вида подземелье, в котором треугольником стояли пюпитры с красной и синей книгами, а один был пуст.
        Элла сидел, крепко сжав губы, и казалось, что его мысли витали далеко. Мокрые волосы цвета воронова крыла облепляли худые скулы, делая принца похожим на хищную черную птицу.
        Итак, книги в Сидмонском монастыре. Кто бы мог подумать? Это же оплот новой веры и любимое детище магистра Хэвейда. А что? И именно потому лучшего места, чтобы спрятать то, что не должно быть найдено, не придумать. Ни у кого даже мысли не возникнет, что еретическое писание находится в подвалах Сидмона. А этот Мадауг, похоже, один из Хранителей, может даже из Малого Круга, по неведомым причинам переметнувшийся на сторону Теодрика. Или Вопрошающих. Непонятно, надо подумать. Хорошо бы его найти да допросить. С пристрастием.
        Но это неважно, решил Элла. Главное, что он знает, где находятся оставшиеся две Книги. И когда в его руках окажется еще и Черная…
        Принц подумал, что он уже не особо хочет спать. Луайне все это время смирно стояла рядышком, держа в руках кувшин с пивом и большую кружку, и покорно молчала. Ее стройные ноги белели в темноте. Элла мельком глянул в ее сторону. Он уже начинал понимать, чем она так приглянулась Теодрику.
        - Эдвин, ты можешь идти. Луайне, проводи меня.
        Та поклонилась и поцеловала ему руку.
        - Я готова служить вашей милости.
        Глава 22
        Похищение
        - Вы дурень, сир Ронан, - раздраженно заявила Гвендилена. - В Лутдахе я говорила правду. Я действительно не знала…
        - Конечно, моя госпожа. - Сир Альбрад поклонился, качнувшись в седле. - Я не настолько умен, как хотелось бы моим родителям. Первородные не могут лгать, это знают все. Поэтому я расцениваю свои тогдашние мысли как удивительную догадку. Не иначе, боги вложили в мою бедную голову знание, недоступное в тот момент даже ее высочеству Этирне Тэлфрин.
        - Ну, разумеется. И наверняка те же боги повелели вам напасть на сопровождавших меня солдат.
        Гвендилена с недовольным видом задернула занавеску и откинулась на спинку кресла. Ее не оставляло ощущение, что этот альбинос издевается над ней, даже несмотря на вежливые речи и церемонные поклоны.
        Паланкин был огромен. Гвендилена могла стоять там, хотя и чуть задевая макушкой потолок, и лежать на кровати, вытянувшись во весь рост. Кроме кровати и кресла, внутри еще имелась небольшая жаровня - по ночам штука в Нордмонте необходимая. Правда, когда отряд покинул предгорья, стало уже заметно теплее.
        Паланкин несли восемь человек, меняясь с другими каждые полчаса. Всего их насчитывалось двадцать четыре. Гвендилена недоуменно пожала плечами, увидев это сооружение.
        - Я вполне могу ехать верхом, - сказала она отцу.
        В ответ тот только улыбнулся.
        - Ни в коем случае, дитя мое, - принялся объяснять мейстер Орнворт. - Ранг первородной невесты не дозволяет тебе передвигаться так же, как обычному человеку. И карета тоже не подойдет - в ней и на лошадях ты сможешь ездить сколько угодно, но уже после заключения брака. Этот паланкин подобен драгоценному ларцу с еще более ценной жемчужиной - подарком знатному жениху. Более того, - старик усмехнулся в бороду, - я предупреждаю тебя: внутрь тебя занесут на руках, а по приезде так же и вынесут.
        - Что за глупости?
        - Невеста не может ступать по земле, чтобы не занести грязь в дом мужа. Чистейшим изумрудом ты ступишь внутрь паланкина, и таким же сверкающим камнем войдешь в королевский дворец.
        Гвендилена ужаснулась.
        - Я не смогу даже выйти погулять по дороге?
        Орнворт расхохотался.
        - Отчего же? Сможешь. Я говорю только об отбытии из Килгеррана и прибытии в Лонливен. Но помни, что чем знатнее человек, тем в большей степени он является рабом церемоний. Не будешь следовать заведенным порядкам, и народ сначала перестанет уважать их, а следом - и тебя. Посмотри на слуг, которых выбрали из многих, чтобы нести паланкин Этирне, Владычицы севера. Они горды своим назначением, и пусть так и остается.
        Гвендилена тогда пожала плечами. Ну, что ж, пусть остается. Все двадцать четыре носильщика были мужиками здоровыми; как бы ненароком выглядывая из паланкина, она действительно не замечала, чтобы ноша казалась им непомерно тяжелой. Некоторых из носильщиков она знала. Сейчас, например, впереди вышагивал Хулхед, высокий улыбчивый парень, подмастерье кузнеца в Килгерране. Он всегда бывал рад, когда Гвендилена в свободную минутку заглядывала в кузню, и с видимым удовольствием демонстрировал юной госпоже свои умения. Напротив него, перебрасываясь с другом шутками, шел Кайрин - этот был помощником повара, но всегда радовался случаю услужить Гвендилене: иногда ей даже казалось, что Кайрин провожает ее совсем не тем взглядом, каким положено смотреть на наследницу Северного лорда. Таких знакомых она насчитала человек десять; всех их Гвендилена время от времени встречала либо во дворе замка, либо в комнатах для прислуги.
        Дорога вела на юг: не через Дармские Клыки, которые считались просто сторожевыми крепостями на подходе к Килгеррану, а через главные ворота, служившие для официального прохода в Нордмонт и располагавшиеся в полудне пути от замка. Ворота поражали своими размерами: Гвендилена, увидев их, от изумления даже открыла рот. В конце широкого мощеного тракта к скалам лепились две башни; сработанные из нескольких слоев дуба створки, каждая в толщиной в локоть, были украшены чеканными железными изображениями медведей, вставших на задние лапы. Дюжина рыцарей, не особенно теснясь друг к другу, могла бы проехать бок о бок через распахнутые ворота, а высота их превосходила высоту сосен.
        Девушка вздохнула, проезжая под каменными сводами. Те без малого два месяца, что она провела в Килгерране, казались слишком короткими, почти мимолетными, и вот она уже снова в пути: с другими людьми, в другое место, к совершенно неизвестному ей человеку. Слегка успокаивало только присутствие Миа и Арна. Служанка сейчас сидела рядом с Гвендиленой, клюя носом, а Арн вышагивал сбоку от паланкина.
        Путь их лежал через холмистые предгорья Нордмонта. Большую часть времени Гвендилена сидела в паланкине, занятая своими мыслями, и только изредка выходила прогуляться. К исходу третьего дня дорога завела отряд в густой темный лес, который они должны были миновать к завтрашнему вечеру. Ветви вековых деревьев смыкались над серединой тропы, превращая дорогу в мрачноватое подобие тоннеля.
        - Ничего опасного, - сказал Арн в ответ на немой вопрос Гвендилены. - У этого белобрысого святоши шестьдесят солдат. Хотел бы я посмотреть на тех лесных разбойников, которые посмеют высунуть свои носы из кустов. Уже к ночи выйдем на восточный тракт, а по нему - напрямую к Лонхенбургу. Что за… - вдруг буркнул Арн, внезапно остановившись.
        Остановился и паланкин, да так резко, что Гвендилена чуть не съехала с кресла. Миа громко ойкнула.
        - Госпожа… - Легко сдерживая гарцующего жеребца, возле паланкина появился Ронан Альбрад.
        - Что случилось?
        - Мы не можем ехать дальше по этой дороге. Придется сделать небольшой крюк. Дозорные донесли, что буря повалила деревья…
        - Что за чушь, - фыркнул Арн, - во всем отряде только одна лошадь - у вас. Думаете, пешие не смогут перебраться через несколько поваленных стволов?
        Гонфалоньер внимательно посмотрел на старого солдата. Лицо его стало слегка задумчивым, а рот крепко сжат, обозначая глубокие складки, идущие от крыльев носа.
        - Ну, что ж, - пробормотал он, - я так и думал.
        Альбрад поднял вверх руку. И в то же мгновение Арн, всхрипнув, начал медленно оседать и повалился на землю. Из его спины, чуть ниже левой лопатки, торчало оперение арбалетного болта.
        У Гвендилены перехватило дыхание. Она вскочила с кресла и толкнула дверцу, но тут же отлетела обратно, получив этой же дверцей удар по лбу.
        - Госпожа… - Сир Ронан смотрел на нее почти насмешливо. - Ради вашей безопасности я попрошу вас оставаться внутри. Кевин, сторожи!
        Около дверцы возникла косолапая фигура немого слуги.
        - Что… что? - только и выдохнула из себя Гвендилена.
        - Вам ничего не грозит. Мы просто поедем по другой дороге.
        Кровь бросилась в голову Гвендилене, когда она заметила фигуру, вдруг появившуюся из-за кустов. Она давно не видела этого человека, хотя первое время после прибытия в Килгерран с содроганием о нем вспоминала.
        - Вил его знает, - сказал тогда Арн, - кажись, услали его в какую-то крепость.
        Инбер. Тот самый худосочный солдат с жиденькой светло-рыжей бороденкой, который у моста убил Эдвина, и из-за Гвендилены сцепился с Модроном. «Ладно, - с угрозой сказал он тогда Арну, - потом поболтаем».
        В руках Инбер держал арбалет, на его губах играла кривая ухмылка.
        - Ну что, красотка, - весело гаркнул он, взглянув на Гвендилену, - Инбер держит свое слово. Жди. Твоя очередь на подходе.
        Он пнул носком сапога тело Арна.
        - Инбер, - негромко произнес сир Ронан.
        - Слушаю, ваша милость, - с готовностью отозвался тот, - навек вам должен буду за то, что позволили мне выстрелить. Всю неделю этого ждал, аж руки дрожали.
        Альбрад растянул губы в улыбке.
        - Конечно. Подойди.
        Инбер, как собачонка, подбежал к своему хозяину, встав около паланкина. Гвендилена могла бы дотронуться до его плеча рукой. Альбрад наклонился в седле, приблизившись к Инберу.
        - Ты хорошо сделал свое дело, солдат. Но, видишь ли, мне не нужно, чтобы ты преследовал эту девушку.
        Быстрым движением выхватив кинжал, он полоснул лезвием по горлу Инбера. Тот вытаращил глаза, попятившись; из разверстой раны фонтанчиками била кровь. Он споткнулся и повалился на землю, накрыв собой тело Арна.
        У Гвендилены перехватило дыхание. Рыцарь неспешно вытер кинжал о гриву лошади и коротко взглянул на девушку.
        - Предавший один раз предаст и другой, - сказал он. И, пришпорив коня, умчался.
        Сердце в груди Гвендилены колотилось, как обезумевшая птица в тесной клетке. Снаружи раздавались крики и отрывистые команды. Она попыталась высунуть голову в окно, но Кевин грозно замычал, протянув толстую волосатую руку.
        Миа забралась с ногами на кровать и, согнувшись в три погибели, разглядывала что-то в крохотную щелочку под потолком.
        - Что там? - с придыханием спросила Гвендилена.
        - Они окружили носильщиков, - зашептала Миа. - Ведут в лес. Ай!
        Она зажала себе рот руками и спрыгнула вниз.
        - Там один вырвался, побежал, Кайрин, вроде, и его зарубили. Боги, они убьют их.
        В то же мгновение занавеску отдернули, и в окошко заглянул Альбрад.
        - Не стоит волноваться, госпожа.
        - Куда вы увели носильщиков? Что происхо…
        - Тс-с… - Сир Ронан прижал палец к губам. - Ничего не происходит. Вы будете вести себя тихо и послушно, не будете задавать вопросов, и с вашей головы не упадет ни один волос. И если вы пообещаете мне это, я даже оставлю жизнь вашей служанке.
        Миа еле слышно пискнула.
        Сир Ронан сверлил Гвендилену взглядом. Она вдруг подумала о том, что изборожденное жесткими складками лицо гонфалоньера в обрамлении длинных белых воло, выглядит так, словно принадлежит старому злобному колдуну.
        - Я обещаю.
        Рыцарь кивнул.
        - Хорошо. Я знаю - Первородные не лгут. Прошу вас выйти. Дальше вы поедете верхом.
        Гвендилена ступила на землю. Подобрав юбки, она осторожно перешагнула через два мертвых тела и быстро огляделась. Из леса появились солдаты, многие из которых держали в руках окровавленные мечи. Девушка вздрогнула. Паланкин, чуть скособочившись, стоял посреди лесной дороги, всего в пяти шагах от того места, где начиналась чаща. Альбрад больно схватил Гвендилену за локоть.
        - И бежать вы тоже не должны пытаться. Кевин! - рявкнул он, кивнув в сторону Миа. - Руки ей свяжи и ни на шаг от себя не отпускай.
        - Ваша милость… - жалобно прошептала Миа.
        Гвендилена закусила губу.
        - Я обещаю.

* * *
        - Никогда, - процедила Гвендилена сквозь зубы, - никогда. Слышите, вы!? Мой отец вас в порошок сотрет.
        Она сидела в кресле, вцепившись в подлокотники, осунувшаяся, бледная, в платье, запачканном от почти недельной тряски в седле, и даже кое-где в прорехах - там, где до нее дотягивались ветки деревьев.
        Растрепанный вид девушки резко контрастировал с окружающей обстановкой. Комната поражала кричащей роскошью: резными панелями из редкого дерева, которое доставляли с Желтых островов - густо-коричневого цвета с алыми прожилками - сервантами, заставленными золотой посудой, коврами на мозаичном полу и шпалерами на стенах, серебряными канделябрами, в которых горело не меньше трех десятков свечей.
        Костистая фигура герцога Хильдеберта из Анга возвышалась над Гвендиленой, подобно гигантскому насекомому. Хильдеберт был выше ее на добрых две головы, с впалыми щеками и узким лицом, на котором выступали острые скулы; желтые зубы виднелись из-под вздернутой губы. Его камзол сверкал россыпью драгоценных камней. Длинными узловатыми пальцами он сжимал кубок с вином так крепко, что казалось, будто кубок сейчас сожмется в комок фольги. Темные глаза колючками смотрели из-под клочковатых бровей.
        - Поймите меня, девушка… - Голос герцога скрипел, как плохо смазанные петли.
        - Я вам не девушка, - резко сказала Гвендилена. - Я - Этирне Тэлфрин, виконтесса Абергавенни, баронесса Ро, Гуидир и Кидвелл, и прошу помнить об этом.
        - Ну, конечно, - Хильдеберт осклабился. - Я помню, и именно поэтому имею честь принимать у себя столь очаровательную гостью. Так вот: я богат. Я много богаче нынешнего короля и даже, уж простите, вашего батюшки.
        - Пф-ф, - фыркнула Гвендилена.
        - Да, я отнюдь не преувеличиваю. Вы намерены исполнить волю отца и выйти замуж за Сигеберта, которого ни разу не видели, и это похвально. Но вы когда-нибудь бывали в Лонливене? Это бедняцкая хибара, едва ли достойная названия конюшни в Анге. Только в этом замке двадцать пять очагов, девушка. Двадцать пять. А ведь я знаю, что условия, в которых вы провели юность, дают вам основания особенно ценить жизненные удобства. И все это будет вашим, как только вы станете моей супругой. Ваш отец вынужден будет поддержать ваш выбор, а наш сын станет королем всего, поймите, всего королевства. Никто не сможет выстоять против объединенных сил Анга и Нордмонта.
        - Если я не ошибаюсь, вы уже женаты? На Айлин Леолинен, сестре короля?
        - Это не проблема, милая. Тем более что этот брак не дает мне никаких преимуществ. Другое дело - вы.
        Гвендилена поднялась с кресла.
        - Мне жаль вас, ваше высочество. Мейстер Орнворт рассказывал мне о знатнейших родах Корнваллиса и, когда речь зашла о вас, у меня сложилось представление, что золотые монеты заменяют вам честь и рыцарское достоинство. А теперь вижу, что еще и мозги.
        Хильдеберт прокашлялся. Лицо его оставалось бесстрастным.
        - Поверьте мне, большинство женщин без раздумий приняли бы то, что я предлагаю вам.
        - Большинство женщин - дуры.
        Герцог усмехнулся.
        - Ну что ж. Наш общий друг сир Ронан Альбрад говорил, что вы не глупы. И еще он предупреждал меня о вашем горячем нраве, но я надеялся, что разум возобладает. Но нет, так нет. Вы не оставляете мне выбора. Вы выйдете из этого замка только в качестве моей супруги. И это случится скоро, я обещаю.
        - Вы не посмеете…
        - Отчего же? А теперь позвольте мне покинуть вас. Вашу служанку сейчас пришлют. И у вас есть время подумать до утра.
        - Или что? - высокомерно спросила Гвендилена.
        Герцог едва заметно усмехнулся.
        - Или мне придется уговаривать вас, милая. Настойчиво уговаривать. Ведь в ином качестве я отпустить вас уже не могу.
        Хильдеберт развернулся и направился к двери. Створки раскрылись, как по мановению волшебной палочки.
        - Да, и еще одно. - Герцог посмотрел на нее через плечо. - Никто из тех, кто мог бы помочь вам, не знает, что вы находитесь здесь. Для всех вы похищены и, скорее всего, убиты лесными гладдами, которые в кровавой схватке уничтожили большую часть отряда благородного сира Альбрада. Поразмыслите над этим.
        Гвендилена стояла, кусая губы от злости.
        Через четверть часа в опочивальню влетела Миа. Ее лицо было испуганным, а на щеках виднелись невысохшие бороздки от слез.
        Гвендилена коротко на нее взглянула.
        - Что они сделали с тобой?
        - Ничего, ваша милость. - Миа отчаянно затрясла головой. - Но я боюсь, я страшно боюсь. Кто этот господин, такой… высокий?
        Гвендилена вздохнула и снова уселась в кресло.
        - Это Хильдеберт Анжский, герцог здешних мест. Хочет, чтобы я вышла за него замуж.
        - О-о, - протянула Миа, - и тогда они оставят нас в живых?
        Гвендилена досадливо поморщилась.
        - Глупости. Замолчи. Не твоего ума это дело.
        - А что…
        - Замолчи.
        Гвендилена посидела несколько минут, о чем-то раздумывая. Потом вскочила и бросилась к единственному в комнате окну. Она распахнула створки и выглянула вниз. Порыв прохладного ночного ветра ворвался в опочивальню, затушив половину свечей.
        - Ерунда. Футов тридцать, не больше.
        Миа с ужасом смотрела на госпожу.
        - Вы хотите…
        - Именно. Хочу.
        Гвендилена обошла комнату, затем примыкавшую к ней спальню, по-хозяйски оглядывая шпалеры на стенах и, наконец, остановила взор на огромной кровати под балдахином.
        - Вот что, - сказала она, - Миа, снимай все гобелены. Мне нужны шнуры, на которых они крепятся. А я займусь простынями.
        Служанка всплеснула руками.
        - Госпожа, вы упадете… вы даже не знаете, в какую сторону бежать!
        - Чушь. Я лазила по деревьям лучше всех соседских мальчишек. А ты, если хочешь, можешь остаться здесь.
        Миа охнула и кинулась к ближайшей шпалере.
        Спустя час Гвендилена с удовлетворением оглядела результат совместных трудов. Веревка получилась крепкая и длинная, с множеством узлов, чтобы легче было держаться. Один конец она закрепила на ножке тяжелого комода, а к другому привязала подсвечник. Миа следила за этими манипуляциями, широко раскрыв глаза от изумления. Затем Гвендилена, высунувшись из окна, принялась осторожно спускать веревку вниз, стараясь, чтобы подсвечник не звякал о камень, и испуганно замирая, когда ветер слишком сильно раскачивал веревку. Слава богам, эта часть стены была глухая, а внизу, в паре шагов от основания башни, виднелся ров с маслянисто-черной водой.
        До темной поверхности воды веревки не хватило всего лишь нескольких локтей. Подтянув юбку и закрепив подол, Гвендилена решительно залезла на подоконник.
        - Я первая. Когда спущусь, дерну за веревку. Не шуми.
        Она начала спускаться, стискивая зубы всякий раз, когда костяшки пальцев или колени задевали о шершавый камень, раздирая кожу. Это оказалось не трудно, даже несмотря на довольно сильный и холодный ветер, раздувавший платье колоколом. Почувствовав ногами подсвечник и глянув вниз, Гвендилена оттолкнулась от стены и выпустила веревку, шлепнувшись в грязь на самом краю рва. Уже совсем стемнело. Наскоро обтерев лицо и руки, она подергала за веревку и вскоре с удовлетворением почувствовала, как та натянулась под тяжестью Миа. Спустя всего несколько минут Гвендилена увидела темный силуэт прямо над своей головой.
        - Прыгай, я поддержу! - негромко сказала она.
        Служанка спрыгнула, ловко приземлившись на ноги. У Гвендилены перехватило дыхание: это была не Миа. Мужчина резко бросился к ней и обхватил ее вокруг тела, прижав руки к бокам. Гвендилена трепыхалась, дергая ногами, но тот человек держал ее крепко.
        - Готово, ваша милость! - крикнул он.
        Из-за башни тут же возникли несколько фигур в темных плащах. Вспыхнувший факел выхватил из темноты костистое лицо герцога. Гвендилена затихла.
        Хильдеберт заглянул ей в глаза.
        - Хм. И все же вы не настолько умны, как расписывал сир Ронан.

* * *
        Уже больше недели они с Вульфаром шли на север.
        - Выбери сам, с кем хочешь пойти, - сказал Элла Эдвину.
        Как и прежде, принц считал, что двое путников смогут добраться до Нордмонта с меньшими трудностями и быстрее, чем отряд латников, чье появление на большой дороге наверняка вызовет нежелательный интерес. Недолго думая, Эдвин предложил свою компанию Вульфару, с которым особенно подружился за несколько дней, проведенных в Глоу. Вульфар был немного старше Эдвина, лет двадцати двух, с открытым добродушным лицом и копной рыжеватых волос. Он давно остался сиротой; родителей своих помнил плохо, но его отец, как и отец Эдвина, зарабатывал на жизнь охотой. Наверное, на этой почве они и сошлись, до бесконечности обсуждая различные способы устройства силков и хитрости рыбалки. Детство Вульфара прошло в Ардланне, что в графстве Дакр, то есть всего-то в трех днях пути от Глоу, и никуда дальше этих мест он не хаживал, а потому с превеликим энтузиазмом принял предложение Эдвина.
        - Жуть как хочется посмотреть, - говорил Вульфар, - сказывают, на севере звери живут, у которых рога прямо изо рта растут, а люди тамошние в полтора раза наших выше…
        Мечи, кольчуги и прочие солдатские причиндалы брать они не стали, здраво рассудив, что такая экипировка только привлечет лишнее внимание. Оделись по-крестьянски, взяв с собой только заплечные мешки, а из оружия ограничились тесаками и луками. На груди у Эдвина на ремешке болтался кожаный футляр с верительной грамотой и письмом к графу Тэлфрину. О содержании письма Элла ничего ему не сказал.
        В путь выступили ранним утром, когда небо только еще начинало сереть, а камни замка Глоу покрывали капельки ночной влаги.
        - Я буду ждать, - шептала Теа. Она никак не хотела отпускать Эдвина, цепляясь то за его руку, то за куртку. Он улыбнулся и крепко ее поцеловал.
        По дороге Вульфар с интересом слушал рассказы Эдвина о жизни в Талейне, о Сидмонском монастыре и о путешествии к Черным горам, и сам поведал немало любопытного о нолтлэндских горцах и местных обычаях, а когда они уставали разговаривать, принимался напевать под нос веселые песенки, которых знал невероятное количество. Эдвин немало забавлялся, слушая друга.
        - Давай еще, - просил он, и Вульфар затягивал:
        На заре пастушка шла
        берегом, вдоль речки.
        Пели птицы. Жизнь цвела.
        Блеяли овечки.
        Паствой резвою своей
        правила пастушка,
        и покорно шли за ней
        козлик да телушка.
        Вдруг навстречу ей - парнишка,
        юный оборванец.
        У пастушки - как пожар
        на лице румянец.
        Платье девушка сняла,
        к пареньку прижалась.
        Пели птицы. Жизнь цвела.
        Стадо разбежалось…[1]1
        Из вагантов. Добродетельная пастушка.

[Закрыть]
        Путь оказался не труден, как и говорил Вульфар. Сначала по горной тропе на восток и север, к Ардланну, оставляя его в стороне, потом по широкой оживленной дороге на запад, минуя множество деревень, где они без труда находили кров и пищу. Затем по Северному тракту к Гвервилу, мимо Дубренской чащи, через реку Тэлейт, на которой ниже по течению стоял Лонхенбург, столица королевства, и все дальше и дальше на северо-запад. Что находилось за Тэлейт, Вульфар не знал, но особенных познаний здесь и не требовалось: судя по подсказкам местных жителей, Королевский тракт должен рано или поздно вывести их прямо к Нордмонту. Заблудиться можно было только в Анжском лесу, но и здесь требовалось просто внимательно смотреть по сторонам и стараться выдерживать северное направление.
        В Анжский лес они вступили вчера поутру; дорога резко сузилась, и то и дело раздваивалась и растраивалась на мелкие тропки. Над лесом висел птичий гомон, и изредка доносились лисье тявканье и рык более крупного зверья.
        - Что это за… - вдруг спросил Эдвин.
        Из зарослей орешника справа от дороги, скособочившись, торчала крыша какого-то сооружения. Пробравшись через кусты, друзья с удивлением остановились. На земле лежало что-то вроде внушительных размеров носилок с крытым домиком. Дверца болталась на одной кожаной петле, и когда Эдвин заглянул внутрь, между его ног, шурша, пробежала целая стайка мышей. Там стояло кресло с подушками, небольшая кровать, сундук и перевернувшаяся, вероятно от удара, жаровня.
        На кровати валялся деревянный гребень с ручкой, отделанной перламутром, с запутавшимися между зубьев длинными медного цвета волосками. Как у Гвендилены. У Эдвина внутри немного сжалось. Последний раз он видел ее сто лет назад, у того моста.
        - Недавно все это лежит, - наконец, сказал он, - здесь даже не грязно.
        - Разбойники, - полуутвердительно произнес Вульфар.
        Сундук оказался не заперт. Эдвин откинул крышку и кончиком тесака подцепил лежащую сверху пару женских платьев, уже немного попахивавших сыростью.
        - Странные разбойники.
        Платья были богатые: из тонкого беленого льна, с длинными рукавами, расшитые по вороту и подолу разноцветными бисерными узорами.
        - Смотри-ка, - тихо сказал Вульфар и кивнул в сторону чащи. - Словно выводок кабанов прошел. И запашок. Чуешь?
        Он вытащил нож. Эдвин глянул в указанном направлении. Действительно: кусты были примяты, а некоторые ветки надломлены, причем на высоте явно выше кабаньей головы. Он кивнул в ответ.
        Стараясь не шуметь, они принялись пробираться вглубь леса. Уже через тридцать шагов на краю небольшого овражка Вульфар остановился.
        - Ох, - только и произнес он, глядя вниз.
        В овраге лежали человеческие тела. В разных позах, с колотыми и резаными ранами. Целые тучи насекомых, громко жужжа в редких солнечных лучах, пробивавшихся через листву, висели над мертвецами, мухи покрывали их сплошным ковром. Лесные крысы шуршали между тел. Крупные звери сюда еще не добрались, но многие трупы были уже изуродованы до неузнаваемости: с выклеванными глазами, обглоданными щеками, губами, и объеденными пальцами. Смрад здесь стоял невыносимый.
        Вульфар зажал нос.
        - Пара дней, не больше, - промычал он Эдвину. - Пойдем.
        Эдвин развернулся и застыл. Прямо ему в грудь смотрел кончик длинного меча.
        - Стоять! - негромко сказал человек. Меч он держал мягко, чуть согнув руку в локте. Солдат, мелькнуло в голове у Эдвина. Старый, опытный солдат, уже немолодой, с длинными усами, заплетенными в косички, и выбритым черепом, из которого наподобие конского хвоста торчал длинный пук волос. Эдвин медленно развел руки в стороны, показывая, что у него нет оружия.
        - Кто вы?
        Глава 23
        Анг
        - Они похитили наследницу Нордмонта? - словно не веря своим ушам, переспросил Вульфар.
        - Да. - Арн кивнул. Чуть поморщившись, он наклонился и подбросил в костер еще пару веток.
        - Болит? - сочувственно поинтересовался Эдвин. - Давайте я посмотрю. Я немного разбираюсь в травах.
        Арн отрицательно мотнул головой.
        - Ерунда. На мне кольчуга была под рубахой. Хорошая кольчуга. Болт, наверное, на полпальца вошел, а этот дурень даже не удосужился проверить. Впрочем, я говорил: его самого тут же порешили. Слава богам, что кости целы.
        Они сидели на лесной полянке в полумиле от того оврага, где Эдвин и Вульфар обнаружили трупы. Арн выбрал место в низинке, в отдалении от дороги, чтобы огонь не привлек нежелательное внимание. Стояла глубокая ночь; под иссиня-черным усыпанным мириадами звезд небом Анжский лес шумел, скрипел и завывал тысячью звуков. Отблески костра плясали на лицах мужчин.
        - Раз рана легкая, отчего ж не защитили госпожу? - вызывающе спросил Вульфар.
        - Глуп ты, парень. Там шестьдесят наемников, а я один. - Арн слегка поежился: по ночам становилось уже довольно прохладно. - В одном ты прав: сложить голову за свою госпожу почетно, и тут бы никто меня не укорил. Но дело в том, что это бы ей не помогло. Зато подслушал, по крайней мере, куда ее увезли.
        - А почему так странно эти люди поступили? - задумчиво спросил Эдвин. - Носилки чуть не на дороге валяются, в сундуке платья богатые - ничего не взяли.
        - Потому что платья им без надобности. Ее светлость Этирне похитили, а за остальное, думаю, им хорошо заплачено. Да и этот сир Ронан, как только доставит ее в Анг, поторопится вернуться обратно, и наверняка прибудет в столицу беленьким и чистеньким. Скажет: гладды напали, половину отряда положили. Сражался, типа, изо всех сил, но не смог ничего.
        - А что делать собираетесь? - спросил Эдвин.
        - В Анг пойду. Разведаю, что да как, и если получится, ее милость вызволю. Если там шансов нет, тогда прямиком на север. Граф Тэлфрин разберется, что к чему. И у меня, пареньки, к вам дельное предложение.
        - Какое?
        - Вы сказали, в Нордмонт идете? Зачем?
        - Дядька там у меня, в Килгерране. Руаданом зовут, может, слышали? - ответил Эдвин. Эту историю с подсказки Эллы он придумал еще в Глоу.
        - Руадан? - Солдат задумчиво пожевал усы. - Нет, не припомню. Но там полно народу, всех знать не могу. Так вот: говорите, вы охотники? Значит, худо-бедно с оружием обращаться умеете, да и луки, наверное, не для красоты носите. А я от помощи не откажусь, один в поле не воин, как говорится. Вы, если поспособствуете, у его светлости в чести будете. Он услуг не забывает. Я словечко замолвлю.
        Эдвин с Вульфаром переглянулись.
        - Мы подумать должны.
        - Думайте. - Арн кивнул. - До утра. Утром я уйду.
        Он принялся устраиваться на ночь.
        - А какая она, госпожа Этирне? - спросил Вульфар. - В жизни ни одной первородной не видел.
        - Рыжая, похоже, - сказал Эдвин.
        - Откуда знаешь? - удивился солдат.
        - Там, в паланкине, гребень лежал с рыжими волосами.
        Арн усмехнулся.
        - Заметил, надо же. Да, рыжая. Волосы, как чистая медь, на солнце так блестят, что глазам больно. Не знаю, что сказать. Сама тоненькая, как тростинка, но есть в ней что-то такое, что сразу заметно: не из простых. А как, бывало, глянет исподлобья, так иногда хочется под землю провалиться. Глаза у нее, как темный изумруд.
        Эдвин вздрогнул.
        - Отец обрадовался несказанно, когда ее нашел, - продолжал Арн. - По виду и не скажешь, Нитгард Тэлфрин - он как кремень, но все видели, как он на свою дочурку смотрит.
        - Что значит - нашел?
        - Это и значит. В походе мы были, на юге, там в одной деревне возле Апенраде девку рыжую нашли и графу доставили. Ну, вроде, подарок. Да подарок-то царским оказался: выяснилось, что она та самая и есть, что он почти двадцать лет искал. Дочку у него вроде как в детстве похитили.
        - А звали ее как? - внезапно охрипшим голосом спросил Эдвин. - Или она так вам и сказала: Этирне я мол, Тэлфрин?
        - Да нет. - Арн зевнул. - Сказала - Гвендиленой кличут. Она сама тогда о своих родителях не знала ничего. Все, спокойной ночи.
        Солдат повернулся на бок и, ткнув пару раз кулаком заплечный мешок, который приладил вместо подушки, закрыл глаза. Уже через минуту до Эдвина донеслось его негромкое похрапывание.
        - Мы поможем ему, - шепнул Эдвин Вульфару.

* * *
        - Ну что же, вы сделали свой ход, - сказал Хильдеберт. Герцог злобно щерился, показывая длинные зубы, - и я понял ответ. Теперь моя очередь.
        Двое наемников грубо схватили ее под локти и потащили в темноту. Гвендилена дергалась и стискивала зубы от злости. Ее вели по каким-то коридорам, широким, потом узким настолько, что приходилось идти гуськом, едва не задевая головой своды. Пол был неровный, и Гвендилена поминутно спотыкалась, больно ударяясь ногами о камни, а солдаты шли быстро, ориентируясь на блеклый свет редких железных фонарей, внутри которых еле теплились огнем крохотные кусочки пакли.
        Ее затолкнули в камеру, мокрую и холодную, с вонючей лужицей посередине. Гвендилена принялась ощупывать стены, но тут же дверь открылась снова, и на пороге показался Хильдеберт с факелом в руках. Драгоценные камни на его камзоле сверкали всеми цветами радуги.
        - Я дал тебе возможность провести время так, как подобает первородной принцессе, но ты сама решила по-другому, - проскрипел он. - Ты выйдешь отсюда моей женой или не выйдешь совсем. И я не расположен ждать долго. Сегодня тебя покормят. Возможно, покормят и завтра, но я не собираюсь тратить еду на бесполезную для меня сучку. У тебя только два выхода: либо сгнить в подземельях Анга, либо… решай сама. Или… ты уже готова дать ответ?
        - Подите прочь, - с презрением сказала Гвендилена.
        Герцог пожал плечами и ушел, но она недолго оставалась в одиночестве.
        Вскоре появился неопрятного вида старик с длинной спутанной бородой. В одной руке он держал фонарь, в другой - небольшую корзину. Старик даже не обратил на узницу внимания. Подслеповато щурясь, он поставил фонарь и корзину на пол и принялся чиркать кресалом. Гвендилена дернулась в сторону распахнутой двери, но два стражника в коридоре преградили ей дорогу.
        Гвендилена с удивлением обнаружила, что камера не пуста: в дальнем ее углу стояла деревянная кровать с соломенным тюфяком, а возле нее - кособокий стол с железным подсвечником. Старик не торопясь зажег свечу и, не говоря ни слова, вышел, лязгнув засовом.
        Гвендилена схватила подсвечник и принялась обходить комнату. На каземат она не была похожа - слишком большая. Во всяком случае, Гвендилена не такой представляла себе тюремную камеру: высокая, не меньше десяти шагов в длину и шести в ширину, да и вряд ли узникам полагались кровать со столом. В одном из углов под потолком в стене обнаружилось отверстие. Гвендилена, отчаянно пыхтя, подтащила стол и, забравшись на него с ногами, попыталась заглянуть внутрь. Дыра вела вбок и куда-то вверх, и оттуда ощутимо тянуло ночной прохладой. Когда девушка засунула в дыру голову, ей даже показалось, что она видит зарешеченный кусочек неба, но снаружи было слишком темно, чтобы сказать это определенно.
        В стенах виднелись остатки спиленных металлических штырей, но никаких крюков с цепями или чем-то подобным, что, по ее мнению, должно иметься в тюрьме.
        Гвендилена поставила подсвечник на стол и с задумчивым видом уселась на кровать. Тут же, ругнувшись, вскочила: тюфяк оказался влажным, и от него тянуло затхлостью. Она убрала свечу на пол и расстелила тюфяк на столе. «Может, просохнет немного».
        Это точно не тюрьма, решила она. Во-первых, насколько она знала, тюрьмы обычно устраивали в подземельях, а тот коридор, по которому ее вели, шел прямо, разве что с небольшим уклоном. Во-вторых, в казематах не бывает кроватей и столов. И, в-третьих, ее вообще вряд ли стали бы сажать в тюрьму рядом с другими узниками.

«Этот старый хрыч наверняка хочет, чтобы о моем пребывании в Анге знало как можно меньше людей», - подумала она. А при тюрьмах обычно куча солдат, повара, стражники.
        Поразмыслив еще немного и так и не решив, что именно ей все это дает, Гвендилена вспомнила про корзину, которую тот старик оставил у входа. Внутри оказались буханка хлеба, два яблока и глиняная бутыль с водой.
        Под ложечкой отчаянно засосало: Гвендилена ничего не ела с самого утра. Она с аппетитом съела половину буханки и одно яблоко. Чувство голода немного притупилось, но Гвендилена, сделав над собой усилие, спрятала остатки обратно в корзину. Если герцог не шутит, то эта еда ей пригодится. Не завтра, так послезавтра. А пока надо отдохнуть.
        Она улеглась на жесткие доски и, поерзав немного, закрыла глаза.

* * *
        Уже пятый день они пробирались на запад, останавливаясь только для того, чтобы перекусить на скорую руку, и на ночной привал. К полудню первого дня Арн решительно свернул с дороги.
        - По лесу трудней, конечно, но много быстрее получится, - пояснил он. - Я эти места примерно знаю. Дорога к северу выворачивает, а потом на запад, чащу стороной обходит. Крюк получается почти двойной. Да и безопасней по лесу, лишние встречи нам сейчас ни к чему.
        Анжский лес казался бесконечным: даже не лес, а ветровал, бурелом, в который никогда не ступала нога человека. Здешние горы не отличались высотой, по нолтлэндским меркам даже не горы, а холмы, но изрезанные оврагами и покрытые густой растительностью. Во многих местах царил вечный сумрак: огромные, в два обхвата дубы смыкались кронами, поваленные стволы, заросшие темно-зеленым мхом, преграждали дорогу, а некоторые из них рассыпались в прах от удара ногой, выпуская сонмища змей, насекомых и пауков. Дуб сменялся сосной, осиной и кленом, густые заросли можжевельника и боярышника покрывали склоны, а крутые обрывы, скалы и балки часто вынуждали путников идти в обход. Впрочем, Арн каждый раз с легкостью находил дорогу. И над всем этим висел неумолчный шум из криков птиц, кабаньего хрюканья и далекого мычанья лосей. Тучи комарья и гнуса жужжали в воздухе.
        - Откуда вы эти края знаете? - спросил как-то Вульфар.
        - Служил я в Анге, - не оборачиваясь, отвечал солдат, - давно, еще совсем молодым, не при этом герцоге, а при Алейне Пьяном.
        - Пьяном? Забавное прозвище.
        - Да уж куда забавнее. Главное - заслуженное. Вообще старик не просыхал. Уж такое богатство имел, а все на ветер пустил.
        - Да как же все пропить-то можно? - поразился Эдвин.
        - Так не он один. Помнится, все говаривал: слава эорлина не в том, чтобы на золоте сидеть, слава - она в щедрости. И чем больше народа в Анге после его попоек наутро мучились животами и валялись в собственной блевотине, тем больше он бывал доволен. Один раз к нему в гости приехал герцог Рекон Беркли, папаша нынешнего, так Алейн триста коров велел заколоть, не говоря уж о прочей еде и выпивке. А свиту Рекон с собой привел всего-то человек сто. И что гости не доели, Алейн повелел свалить в яму и сжечь. В знак щедрости и уважения, значит.
        - Глупость какая, - пробормотал Вульфар.
        - Ну, может, и глупость, судить не берусь. А сам ты, если к тебе старый друг в кои-то веки приедет, одну тощую курицу на стол выставишь? Даже если он и не съест больше?
        Вульфар смешался.
        - Я… нет.
        - То-то и оно. Каждый по-своему с ума сходит. Вот так Алейн и промотал все. А когда помер, обнаружилось, что был весь в долгах, а закладные на Анг у Хильдеберта. Прямых наследников у пьяного герцога не было, вот король и пустил это дело на самотек, во всяком случае, препятствовать не стал. А может, Хильдеберт и ему денежек отстегнул за герцогский-то титул, кто знает.
        - Так он не Первородный?
        - Да какое там. Может, и эорлин, Вил их разберет, но совсем не ровня истинным князьям.
        Эдвин даже остановился.
        - Вот он зачем Гвенди… госпожу Этирне похитил!
        - А то! Ежу понятно. Ежели она согласится за него замуж выйти, он уже на ступеньку выше поднимется, а дети ихние будут настоящими Первородными. Все. - Арн вздохнул с облегчением. - Привал. Завтра поутру увидим замок. Там речка будет, а на той стороне, в излучине, Анг.
        - А как мы попадем туда?
        - Легко. Анг - огромен. Даже больше Килгеррана. Тыщи три народа, наверное. Туда постоянно гости приезжают. Купцы, наемники, торговцы разные, крестьяне с оброками. Сейчас в этих краях войны нет, так что, думаю, ворота нараспашку. Во внутренний двор потруднее будет пробраться, но, может, нам туда и не надо. А внешний - он как город. Дома всякие, лавки, бордели, таверны. И нас там не знает никто. Так что зайдем, а потом видно будет.

* * *
        Эдвин и Вульфар остановились, открыв рты от изумления. Единственным замком, который до того попался им по дороге, был Ардланн, и Эдвин тогда подивился, глянув на него мимоходом: как же возможно построить такую крепость на вершине скалы? Но фамильное жилище графов Дакр не шло ни в какое сравнение с Ангом.
        Среди покрытых зеленью холмов с кудрявыми рощицами, маленькими, словно игрушечными домиками и крестьянскими полями, где трудились едва заметные фигурки их владельцев, высился белокаменный замок, опоясанный тремя кольцами стен. Его двенадцать башен, четыре темных и восемь светлых, почти втыкали в облака флагштоки с развевающимися на ветру черно-желтыми стягами. Среди этих стен и башен, подумалось Эдвину, Глоу просто потерялся бы.
        Анг стоял на острове, точнее, в излучине реки под названием Ди, что неторопливо несла свои воды на юг вплоть до впадения в Тэлейт, а два речных колена соединялись между собой дугообразным рвом. К огромным гостеприимно распахнутым воротам вел мост на цепях, по которому в обоих направлениях двигались многочисленные повозки.
        - Ишь ты, - буркнул Арн, когда путники, выйдя из леса, остановились на пригорке, - понастроили-то сколько…
        В ответ на вопросительный взгляд он пояснил:
        - Последний раз, помнится, башен было штук шесть. Вон те, темного камня, что к самой реке спускаются, - он показал пальцем, - самые первые. Говорят, их еще при Рикберте Злом возвели. Нынче как жилье они уж почти непригодны: стены толстые, холодные, каминов только пара штук. Те две, чуть западнее, белокаменные, с переходами и пристроями всякими - это жилье Алейна. А остальных не было тогда. Ну, что ж… у Хильдеберта, говорят, денег куры не клюют. Пойдем.
        И он принялся спускаться с пригорка, направляясь к извилистой дороге, петлявшей меж холмов и крестьянских хозяйств. Дорога вела к мосту Анга.
        На них действительно никто не обращал внимания. К замку и от замка двигались десятки возков и целые толпы людей, большинство из которых так же устали от долгой дороги, как и трое спутников, и только время от времени, поднимая облака пыли, мимо них проносился какой-нибудь всадник, вызывая в свой адрес ругань либо просто безразличные взгляды.
        Стражники у ворот лениво опирались на алебарды, свысока посматривая на входящих в город. Арна с его спутниками они пропустили беспрепятственно, зато придрались к одному виллану с большой телегой, груженой бочками. Женщина, сидевшая на телеге, тут же подняла вой, обвиняя стражников во всех смертных грехах.
        - Как всегда, - фыркнул Вульфар, толкнув Эдвина локтем в бок. - Только и ищут, с кого бы поиметь.
        Анг встретил их толчеей и людским гомоном. Подмастерья, высунувшись из окон первых этажей, зазывали покупателей в лавки; нищие настойчиво дергали за рукава; какая-то баба истошно вопила, требуя поймать вора; точильщик ножей невозмутимо крутил свое колесо; монах в грязной фиолетовой рясе, забравшись на выступавший из стены камень, громко вещал о беларовом проклятии; четверо слуг, тащивших паланкин, пытались через толпу пробиться к воротам во внутренний двор, лаяли собаки, верещали мальчишки, кудахтали куры, и откуда-то доносились предсмертные вопли свиньи, попавшей под нож мясника.
        - О, боги, - выдохнул Вульфар. - А я-то раньше думал, что в Ардланне слишком много народу.
        Эдвин не ответил. Он тоже был ошарашен. Прижав к груди висевший под рубахой кожаный футляр, он продирался через толпу, стараясь не потерять из виду Арна. Тот сразу за воротами резко свернул вправо и решительно зашагал по одной из улочек.
        - За мной, - бросил он, - там гостиница должна быть, «Красный Герцог», если только не снесли…
        Шагов через сто стало поспокойнее. Улица сузилась так, что в некоторых местах два человека смогли бы разойтись с трудом. Верхние этажи домов, а здесь имелись и двух-, и даже трехэтажные, нависали над головами, почти смыкаясь так, что соседи смогли бы поцеловаться, чуть высунувшись из окон. Под ногами хлюпала грязь.
        Эдвин выругался, едва успев отскочить от струи чего-то, что выплеснули откуда-то сверху, и тут же уперся в спину Арна.
        - Пришли, - сообщил тот.
        Гостиница оказалась небольшой, с черными от старости деревянными стенами и вывеской с грубо намалеванным изображением человека в красном с мечом в руке. Арн толкнул дверь.
        Изнутри пахнуло горячим воздухом. Там царил полумрак, и только в дальнем углу залы полыхал оча, с томившейся над углями тушкой поросенка. Капли жира, шипя, разбивались о лист железа, заменявший противень. Вдоль стены тянулась стойка, а напротив нее, у окна, стоял длинный стол с лавками. Возле очага, стоя на коленях, копошился мальчишка, и, кроме него, в зале никого не было.
        - Чего изволите? - тут же подал он голос.
        - Кто нынче здесь хозяин? - спросил Арн, оглядевшись.
        - Хозяин здесь… вот.
        Из дверцы за стойкой показалась дородная фигура в относительно чистом фартуке. Мужчина был абсолютно лыс, зато его пышные брови могли бы заменить усы какому-нибудь человеку потщедушнее.
        - Чего желаете?
        Арн фыркнул.
        - Тебе, старина, скоро гребень для бровей покупать придется. Боюсь только, все зубья переломаешь.
        Толстяк присмотрелся, перегнувшись через стойку.
        - Вил меня подери! - рявкнул он. Его голос походил на трубный глас. - Никак, Арн!?
        Толстяк резво выбрался из-за прилавка, и они с Арном крепко обнялись.
        - Каким ветром? Кто твои друзья?
        - Так, друзья, - неопределенно ответил Арн. - Помогают мне в одном деле.
        - Конечно, в деле, - усмехнулся толстяк, - разве ж ты без дела навестил бы старого знакомца?
        - Извини, Мад. Я, честно говоря, думал, что ты уехал отсюда. Как Алейн помер, здесь же вообще делать стало нечего.
        - Да. Только я остался, у меня ж гостиница, да пара человек из наших: Гровен да Тайлих.
        - Тайлих? - удивился Арн. - Так он же еще в те времена на ладан дышал!
        Мад фыркнул.
        - И до сих пор дышит. По-прежнему в старом замке обретается. Только, понятно, не стражник, а что-то вроде кастеляна, за порядком следит. Хотя там уж и не живет никто. Но об этом потом. - Толстяк махнул рукой в сторону стола. - Присаживайся, угощение за мой счет.
        Арн покачал головой.
        - Нет, дружище. Пока день на дворе, я пойду разведаю, что, да как. Друзей только моих накорми. А как вернусь, посидим, поболтаем. - Он посмотрел на Эдвина. - К вечеру, наверное, вернусь. Меч оставлю, нечего с оружием тут светиться, ты уж будь добр, проследи.
        Солдат кивнул на прощанье и скрылся за дверью.
        - Ну, чем богаты, - сказал Мад, - садитесь. Роскошеств не обещаю, но с прошлого вечера много чего осталось.
        Спустя четверть часа мальчишка поставил на стол блюдо с кусками зайчатины, крольчатины и всевозможной птицы, а также большой кувшин с горьковатым элем.
        - Угощайтесь, - крикнул Мад из-за прилавка. - Потом, если передохнуть желаете, по той лестнице наверх, вторая дверь и третья. А можете обе комнаты занять, сейчас почти все свободны.

* * *
        Вульфар сладко похрапывал, отвернувшись к стене, а Эдвин сидел на единственном в комнате табурете и задумчиво разглядывал меч Арна. Весь сон у него как рукой сняло, когда взгляд случайно упал на рукоять старого солдатского клинка. На яблоке, полустершаяся от тысяч прикосновений, виднелась выгравированная буква
«Ж’». Точно такая же, как та, которую Эдвин давным-давно заметил на мече своего отца.

«Этого никто не должен видеть, - сказал тогда Гуайре, - не те времена нынче».
        За окном уже стемнело, а Эдвин все сидел, охваченный воспоминаниями. Талейн, отец, мать, маленькая сестренка, потом Сидмонский монастырь и, конечно, Гвендилена. Эдвин даже подрагивал от нетерпения: он никак не мог поверить, что новообретенная дочка графа Тэлфрина и его Гвендилена - это одна и та же девушка, и не хотел думать о том, что случится, если это окажется правдой.

«Первородная принцесса, - с непонятным чувством рассуждал он. - Как же быть-то теперь?»
        Дверь с легким скрипом отворилась, разбудив Вульфара, и в комнату вошел Арн. Вид у него был уставший, но глаза горели.
        - Узнал, - с ходу объявил он, - все узнал. Она здесь. И мы даже можем попытаться сделать то, о чем я говорил.
        - Как? - спросил Эдвин. - Она в тюрьме? В подземелье?
        - Нет.
        Арн уселся на кровать и, переведя дух, негромко заговорил.
        Он встретился с тем самым Тайлихом, о котором упомянул хозяин гостиницы. Пройти во внутренний двор оказалось совсем не так трудно, как Арн предполагал сначала.
        - Нынешний герцог Хильдеберт - не рыцарь, нет, самый настоящий торгаш, - презрительно заметил солдат, - и людей в стражу набрал по своему образу и подобию. Хороших вояк очень мало, в основном - дешевые наемники, которые мать родную за грохен продадут. - Арн фыркнул. - Остановился, поговорил, наплел, что Тайлих - это мой двоюродный брат. Потом монетку всунул - и всего-то делов.
        Будь госпожа Этирне в темнице, продолжал он, дело, конечно, было бы трудное. Но ее держат в одной из старых башен - там действительно никто не живет, большая часть помещений используется как склады, и, судя по тому, что выболтал Тайлих, ее поместили в бывшую комнату начальника стражи. Прячет ее герцог от всех, старается, чтоб как можно меньше народу об этом знало.
        - Я Тайлиха подробно не расспрашивал, - пояснил Арн. - Давно человека не видел, мало ли, что у него на уме, но он всегда был болтуном. К тому же, когда мы с ним сидели, пиво пили, его вниз позвали, сказали, воды надо девке отнести. Что за девка, спрашиваю? Он и рассказал, что знает. Знает немного, правда, но то, что рыжая, заметил. И еще говорит, что голодом ее морят, так что ждать нам резона нету. Завтра же попробуем.
        - А как? - вновь спросил Эдвин.
        Арн улыбнулся.
        - Просто. Я эту каморку знаю. Там дыра есть в стене, небольшая, но Этирне - девочка тоненькая, пролезет. Снаружи она решеткой забрана, так мы эту решетку… того. Уже то хорошо, что старая башня той стороной глухая, и на реку выходит. Всего-то надо лодку раздобыть, пару инструментов да веревку.
        Солдат встал.
        - Все. Сегодня отдыхаем, а завтра ночью - на дело.
        - Подождите. - Эдвин протянул ему меч. - Что означает эта буква?

* * *
        Гвендилена сидела на кровати, обхватив колени руками и дрожа всем телом. Разбитые губы сильно болели, а платье превратилось в лохмотья. Желудок сводило от голода, но это оказалось не самое страшное.
        На второй день ей принесли всего лишь одну булку, и она предусмотрительно запрятала ее в самый дальний угол, завернув в кусок дерюги, оторванный от матраса. На третий день - ничего, на четвертый тоже. Тот старик со свалявшейся от грязи бородой являлся один раз в день: молча наливал воду в кувшин, и уходил, поглядывая на нее подслеповатыми глазками.
        А вчерашним вечером пришел Хильдеберт, и Гвендилена вжалась в стену, как только его увидела. От герцога разило вином, шевелюра была всклокочена, а рубаха развязана чуть не до пупа. Бормоча что-то нечленораздельное, он накинулся на нее, выворачивая руки и пытаясь стянуть платье. Гвендилена брыкалась и визжала, расцарапывала ему лицо, но добилась лишь одного: Хильдеберт, рыча от возбуждения, ударил ее кулаком, повалив на кровать и разорвал платье чуть не пополам. Легко, как котенка, он бросил Гвендилену животом вниз и здоровенной пятерней вжал ее лицо в матрас. Она извивалась, как червяк. Наверное, ее спасло только то, что герцог был пьян. Матерясь, он безуспешно пытался развязать штаны, когда ей, наконец, удалось дотянуться до подсвечника.
        Гвендилена вывернулась и ударила его по лицу. Потом еще раз. Герцог взвыл от боли: кажется, она выбила ему глаз. Он вырвал у нее подсвечник и с силой отшвырнул к стене. Она потеряла сознание и очнулась лишь спустя какое-то время. Плача от боли, она ощупью добралась до кровати, а потом долго лежала, свернувшись калачиком и всхлипывая.
        А не далее как час назад, едва только начало темнеть, герцог пришел снова. На этот раз он трезвый и одетый с иголочки, но при виде него у Гвендилены внутри все сжалось. Его левый глаз скрывала перевязь. Он внимательно посмотрел на нее, высоко подняв факел: по всей видимости, Хильдеберт заявился лишь затем, чтобы убедиться, что она жива.
        - Вы не изменили своего решения, госпожа? - Его голова на жилистой шее покачивалась из стороны в сторону, как у змеи.
        - Никогда, - глухо ответила она.
        Герцог кивнул, как будто даже с удовлетворением.
        - Что ж, наверное, я проявляю слишком большую щедрость, приказывая приносить вам воду, - сказал он и ушел.
        Гвендилена сидела, трясясь то ли от холода, то ли от переживаний. Долго она так не протянет. Не протянет. В голове вдруг возникла картина: как она, в разорванном платье и с обтянутыми кожей ребрами, ползает по грязному полу перед Хильдебертом, вымаливая кусочек хлеба. Или кружку воды.
        Она уже видела подобное. Давным-давно, когда ей было лет пять или шесть, боги наслали на обитателей Срединных гор Великий Холод. Снег лежал на полях до середины лета, а с начала осени уже начинались проливные дожди, сменявшиеся вьюгами. То, что от отчаяния сеяли, вымывало водой, а то, что вырастало, замерзало на корню. Люди съели животных; в остатки муки, чтобы обмануть голод, добавляли белой глины и кору деревьев, а потом ходили с ввалившимися щеками и вздувшимися животами. Эта еда породила мор, и умерших хоронили десятками, увозя на возках и сбрасывая в общие ямы. Затем наступили Тощие Годы, и началось страшное. Односельчане заманивали соседских детишек яблочком, убивали и съедали. На деревенской площади в Брислене по приказу его высочества Эдана Беркли повесили сразу шестерых, но ночью трупы сняли и уволокли, потом нашли лишь кости, а дядюшку Рила - Гвендилена хорошо его помнила, - поймали на кладбище, когда он разрывал свежую могилу. Ради куска хлеба люди были готовы на все, и разум отступал перед всепоглощающим чувством Голода.
        О, если бы не эта злосчастная решетка! Уже на следующий день после того, как Гвендилена попала в эту камеру, она, с трудом втиснувшись в ту дыру под потолком, на расстоянии пяти-шести локтей увидела выход, увы, забранный толстыми железными прутьями. Отчаянно дергаясь, она попыталась залезть поглубже, понимая бессмысленность этого занятия: даже если бы и получилось неведомым образом добраться до решетки, ей никогда не удалось бы ее выломать.
        - Госпожа Этирне! Госпожа Этирне!
        Гвендилена вздрогнула. И тут же стремглав кинулась к оконцу, прислушиваясь. И вдруг опять:
        - Госпожа Этирне! Вы здесь?
        - Арн!
        Она отступила на шаг. Мысли вихрем кружились в голове.
        - Ты же… тебя же…
        - Да нет. - Из отверстия донесся смешок. - Считайте, что я восстал из мертвых, чтобы вытащить вас отсюда.
        - О, боги, Арн! - Гвендилена едва не заплакала от счастья.
        - Ты сможешь пролезть в эту дыру?
        - Она очень тесная…
        - Тебе придется. А мы поможем. Но пока сиди тихо и слушай, не появится ли кто в коридоре.
        Гвендилену колотил озноб. Она бросилась к двери. Стояла тишина, нарушаемая лишь легким скрежетом и глухими постукиваниями: по всей видимости, Арн пытался выломать решетку.

«Мы». Он сказал - мы. Наверное, он там не один.
        Прошел, наверное, целый час, когда она вновь услышала его голос.
        - Ваша милость! Я брошу веревку. Там петля. Продевайте в нее руки и крепко держитесь. Мы будем вас потихоньку вытягивать. Это не очень приятно, но придется потерпеть. Но сначала я спущу бутыль с маслом. Намажься целиком, потом передашь бутыль мне. Если надо, мы будем лить сверху. Здесь камень, боюсь, не особо поможет, но все же немного легче будет.
        - Да, да…
        Спустя несколько мгновений из отверстия показалась веревка с привязанной за горлышко бутылкой. Чуть замешкавшись, Гвендилена скинула с себя обрывки платья и принялась натираться густой жидкостью. Потом привязала бутыль обратно.
        - Я готова.
        - Хорошо. Платье свое тоже привяжи, пригодится.
        Стенки отверстия были осклизлыми от сырости, ровно обтесанными, но все же недостаточно гладко для того, чтобы Гвендилена не чувствовала боли. Она стискивала зубы, еле удерживаясь от взвизгиваний. Запястья, затянутые петлей, страшно ныли, а мелкие камешки до крови раздирали кожу, несмотря на то, что Арн тащил ее очень медленно. Сверху лили масло. Она все же не удержалась от стона, когда обломок одного из камней в том самом месте, откуда выломали решетку, глубоко процарапал спину. Сильные руки подхватили ее за подмышки и мягко вытянули наружу.
        Гвендилена без сил упала на траву.
        Мельком глянув на кровоточащие ссадины, покрывавшие тело, Арн накинул на ее плечи плащ.
        - Ничего, до свадьбы заживет. Пойдем, девочка. Надо спешить.
        Он помог Гвендилене подняться, и только тут она увидела еще двух человек. Стояла ночь, лишь звезды сияли на небе, но она сразу узнала лицо одного из них.
        Эдвин.
        В глазах у Гвендилены потемнело, и она потеряла сознание.
        Глава 24
        Да здравствует король
        Несмотря на середину дня, в королевских покоях в Лонливене царила темнота. Горела всего лишь одна свеча, и пылинки плясали в тоненьком лучике света, едва пробивавшемся между плотно прикрытых ставней.
        Сигеберт Леолинен лежал на кровати, комкая простыни скрюченными пальцами. Король хрипло дышал и время от времени разражался натужным кашлем. Его лоб покрывала испарина. Он что-то бормотал, не открывая глаз, но нельзя было разобрать ни одного слова; из уголков его губ текли струйки беловатого цвета слюны.
        Возле кровати стоял магистр Хэвейд, а чуть позади него две согбенные в поклонах фигуры, чьи синие фартуки безошибочно выдавали их принадлежность к цеху лекарей.
        - Как мы и говорили, - шепотом заговорил один из них, решившись, наконец, прервать затянувшееся молчание. - Обильное слезотечение, светобоязнь, даже на свечу смотреть не может, очень сильные боли в груди и животе.
        - Когда началось?
        - Прошлым вечером. После ужина. Его величество ржанок изволили откушать под горчичным соусом, луковый суп, салат из сельдерея с орехами, пирог с олениной… К середине ночи вызвали нас. Король думал поначалу, что просто съел что-то несвежее.
        - Кто ужинал с ним?
        - Матушка Флидах сказала - никто.
        - Что можно сделать?
        Лекари, как по команде, одновременно развели руками.
        - Желудок промыли, кровопускание сделали. Увы, несварение очень сильное. - И они сокрушенно закачали головами.
        Сельдерей, сельдерей. Хэвейд задумался, вспоминая. Да, точно: это Агнаман рассказывал ему, когда они обсуждали смерть Идриса Леолина.
        - Если в еде сельдерей, - говорил монашек, - аконит можно и не заметить, очень уж он с этой травой вкусом схожий. Да и надо-то его - с горошину всего.
        Да и симптомы те же самые, теперь уж не перепутать. По словам сира Кевлаверока, покойный государь тоже на свет смотреть не мог и на боли в груди жаловался. Только сейчас все быстро случилось, отравители время не тянули. Магистр глубоко вздохнул, пытаясь успокоиться. Это что же за враг такой обосновался в Лонливене?
        Двери с треском распахнулись, словно от удара ногой, и в комнату ворвался Беорн. Его шевелюра была взъерошена, а вместо обычной широкой добродушной улыбки на лице блуждала растерянная гримаса. Следом за ним вбежал подросток лет тринадцати, бастард графа Деверо, светловолосый и с наивно распахнутыми большими голубыми глазами. Хэвейд поморщился: особое отношение Беорна к мальчикам ни для кого не являлось секретом.
        - Что!? - выдохнул Беорн, глянув на брата.
        Кивком Хэвейд приказал лекарям выйти. Согнувшись еще больше, те задом попятились к двери. Магистр посмотрел на мальчишку; под тяжелым взглядом монаха тот смешался и тоже выскочил из опочивальни.
        - Его величество отравлен, судя по всему.
        - Что? - взвизгнул Беорн. - Кто посмел?
        Хэвейд неопределенно повел плечами.
        - Повара на дыбу! - срывающимся голосом рявкнул герцог. - Он все мне расскажет…
        - Успокойтесь, ваше высочество. Уже сделано. Допросники сейчас как раз выясняют степень его вины.
        - Вины? - заорал герцог, не обращая внимания на конвульсии, которые начали сотрясать тело короля. - Степень? Мне сказали, брат после ужина слег. Какая б еще сволочь смогла…
        - Даже если это повар, - возвысил голос магистр, - ему кто-то заплатил.
        Беорн стоял, тяжело дыша.
        - Брат! - вдруг надрывно взвыл он и бросился на колени перед кроватью.
        - Лекарей! - громко крикнул Хэвейд.
        Сигеберт мелко дрожал. Глаза его распахнулись, обнажив покрасневшие белки, рот открывался, как у рыбы, выброшенной прибоем на берег, руки беспорядочно шарили по простыням. Внезапно он затих; его голова, словно на тряпочной шее, бессильно упала набок.
        - Брат, брат, - бормотал Беорн, тряся челюстью.
        Хэвейд мягко положил ладонь на плечо герцога.
        - Поднимись, сын мой.
        В опочивальню вбежали те самые лекари, а за ними еще несколько человек, среди которых Хэвейд углядел испуганное лицо матушки Флидах, кастелянши Лонливена.
        - Его величество умер, - громко произнес он. - Да здравствует Беорн Леолинен, король Корнваллиса!
        - Да здравствует, - почти неслышно пронеслось среди собравшихся. Нерешительно потоптавшись, они один за другим стали опускаться на колени. Магистр Хэвейд застыл, боясь поверить промелькнувшей в голове смутной догадке. Беорн, ставший наследником после смерти Идриса, Теодрика и Сигеберта. Веселый Беорн с копной вьющихся волос и широкой добродушной улыбкой на лице.

* * *
        Гвендилена стояла по колено в реке и, слегка морщась от боли, смывала с себя капельки крови. Вода дышала прохладой и приятно освежала разгоряченную кожу. Ссадины во множестве покрывали тело, в основном плечи и бедра, но, слава Боанн, среди них не нашлось ни одной серьезной. Гвендилена придирчиво осмотрела свою грудь и, оставшись довольной - здесь царапин не оказалось - принялась скрести голову. Она страшно чесалась, смыть масло с волос не получалось никак, но Гвендилену это сейчас заботило меньше всего.
        Эдвин. Главное - Эдвин.
        Она пришла в себя еще в лодке, во время переправы через Ди, и первое, что увидела опять, было его лицо. Он улыбался, заглядывая в ее глаза.
        - Это я, - просто сказал Эдвин, проведя ладонью по ее щеке, - я жив. Меня не убили тогда, знахарка одна выходила. Я искал тебя… и нашел.
        Гвендилена счастливо вздохнула и вдруг неожиданно крепко обняла его, не обращая внимания на сползший с плеч плащ. Арн внимательно взглянул на них, и Гвендилена почувствовала изумление старого солдата. Но он не произнес ни слова, а другой мужчина, старательно выгребавший к берегу, и вовсе ничего не заметил.
        Умывшись и наскоро обтеревшись куском ветоши, она натянула на себя коричневое шерстяное платье, которое Арн предусмотрительно прикупил где-то в Анге, и поднялась по пологому берегу.
        Мужчины сидели наверху - их силуэты едва вырисовывались на фоне ночного неба - и что-то обсуждали.
        - Покушать бы, - сказала Гвендилена.
        Арн кивнул.
        - Пока только это. - Он протянул ей хлеб с хорошим куском ветчины. Гвендилена впилась в пищу зубами.
        - Вот ведь как судьба складывается, - шепнул солдат. - Эдвин рассказал мне. Оказывается, это он с тобой тогда в Хаврене был.
        Гвендилена, не в силах оторваться от еды, мотнула головой.
        - Это даже и к лучшему. Значит, я тем более могу ему доверять. - Арн оглядел всех по очереди. - Вот что мы решили, ваша милость: мы должны разделиться.
        - Зачем? - промычала Гвендилена.
        - Когда вам воду приносят? Утром? Значит, самое позднее часов через пять-шесть ваше исчезновение заметят. И бросятся в погоню. Первое, что решат, что вы бежите домой, в Нордмонт, и нам надо их в этом убедить. Мой знакомец в Анге, Мад, лошадь приготовил, и я поеду в Килгерран. По дороге где-нибудь ваши лохмотья выкину, и тогда они точно убедятся, что правильно решили. Скакать они наверняка будут быстро, и меня рано или поздно нагонят: день-два, не больше. Лошаденка-то у меня не ахти какая.
        - Как - догонят? - Гвендилена даже перестала жевать.
        - Это неважно. Меня никто не знает, да и искать они будут вас и того, кто вас сопровождает. Стало быть, я для них интереса не представляю. Ну, наемник, едет куда-то по своим делам. Догонят, расспросят. Я им скажу, что видел рыжую девку, на север направлялась, и они поскачут дальше. Через какое-то время наверняка поймут, что не туда едут, и вернутся. Стало быть, в запасе у вас будет дней пять или около того. А за это время вы должны уйти как можно дальше. Мы решили - в Лонхенбург.
        Гвендилена замерла.
        - Да, девочка. - Арн успокаивающе пожал ей руку. - Во-первых, туда тебя отец и отправил, а во-вторых, отсюда до границы королевских владений как раз четыре-пять дней ходу, если не рассиживаться. Поплывете на лодке: так дорога длиннее, но по реке легче и быстрее, чем через чащу топать. Ди через десяток миль в Тэлейт впадает, не промахнетесь. За Миа свою, ваша милость, не беспокойтесь: я Маду сказал, он ее найдет, приютит до поры, до времени.
        Арн поднялся, отряхиваясь.
        - Поспешим. А если лодку бросить придется, то главное - все время на восток идите, на юг не сворачивайте. О Дубренском лесе страшные вещи рассказывают.

* * *
        Небо стремительно темнело, и в просветах между рваными тучами виднелись первые звезды. Многочисленные факелы зажгли на крепостных стенах; ворота Лонливена были распахнуты настежь, и через них втекали все новые и новые толпы, несмотря на то, что обширный двор королевского замка уже переполняли тысячи человек. Наемники, дворня, ремесленники, женщины, торговцы, подмастерья и прочий народ толпились, гудели, негромко переговаривались и спорили. Десятки солдат с алебардами в руках окружали донжон.
        - Идрис-то, вспомни, как помер, за пару недель угас…
        - И не говори, Гутор, темное дело. Дурно оно пахнет: старшего сына казнили, и Сигеберт тут же концы отдал.
        - Проклята эта корона, Тинде, помяни мое слово, кровавый след за ней идет.
        - Да не корона, а семейство само…
        Нищие, пользуясь случаем, клянчили подачки, юркие фигуры с неприметными лицами скользили от кошелька к кошельку, а кое-кто, вздергивая вверх руки, словно желая, чтобы его заметили, время от времени неуверенно вскрикивал: «Слава королю Беорну! , но чаще всего такие славословия, оставаясь без поддержки, тонули в общем гомоне.
        Беорн Леолинен, король Корнваллиса, окруженный придворными, стоял, широко расставив ноги, на высокой каменной площадке, примыкавшей к донжону, и величественно оглядывал толпу. Отдельные фразы доносились до его слуха, заставляя пухлогубый рот недовольно кривиться, а брови - хмуриться.
        Наконец он решительно кивнул, тряхнув вьющимися соломенного цвета волосами. Сир Ронан Альбрад, гонфалоньер Ордена Вопрошающих, тут же поднял меч, призывая к тишине. Сир Ронан вернулся из долгого похода только вчера поутру, наскоро доложив Великому магистру о его плачевных результатах, но у Хэвейда даже не нашлось свободной минуты, чтобы поразмыслить о возможных последствиях похищения гладдами дочери северного лорда.
        - Добрые жители королевства Корнваллис! - громко провозгласил Беорн. - Я, милостью Аира Вседержителя государь этих земель, повелел собрать вас, чтобы поведать о страшной кончине, настигшей Сигеберта, любимого моего брата. Грустно и больно говорить мне об этом, но змеиный яд проник в сердце одного из моих родичей. Не имея по низости своего рождения никаких прав на сияющую корону Корнваллиса, этот человек, пылая лютой злобой, отравил нашего дражайшего отца, Идриса…
        Хэвейд, который стоял чуть позади, слегка изумленно приподнял брови. Собравшиеся на площади зашептались, переглядываясь.
        - Именно так. - Голос Беорна надломился. - Затем, страстно желая расчистить себе путь к престолу, он низменными происками ополчил на Сигеберта, законного наследника, нашего брата Теодрика, безвинно пострадавшего, ибо по причине добродушия своего и наивности, поверил он словам аспида. - Беорн смахнул с глаза слезинку. - Я пытался, видят боги, как пытался, вернуть заблудшую душу моего старшего брата на путь истинный, и раскрыть его глаза на коварство замыслов этого негодяя, а теперь посыпаю голову пеплом, ибо потерпел я неудачу: так глубоко словесный яд проник в разум бедного Теодрика. Сердце мое обливается кровью, что я вынужден рассказывать моему доброму народу о черных мыслях и подлых поступках этого чудовища. Вдумайтесь, дети мои, - Беорн воздел руки, - Элла, мой младший брат Элла отвернулся от истинных богов, предав память отца и променяв веру на гнусные посулы магов! Подобно вору спрятавшись ныне в Черных горах, он протянул свои щупальца по всему королевству. И мой брат, мой любимейший брат Сигеберт пал жертвой его происков.
        Беорн замолчал на мгновение, переводя дух.
        - Принц Элла будет наказан, - громко возвестил он. - Моею волей, как короля этих земель, я объявляю его лишенным титулов и владений, а тот, кто принесет мне его голову, получит тысячу золотых кернов. Ныне пришла пора отрубить у этой гидры ее гнилые отростки. Мерзавцы, не имеющие ничего святого, и готовые за серебряный солид продать свою душу, наводнили Лонхенбург. И один из них, состоя на службе у Эллы, будучи приближенным ко двору и скрываясь под личиной друга, подлым и коварным способом умертвил Идриса, а следом - Сигеберта. И так велики низость и жадность этого человека, что, едва дождавшись похорон нашего отца, он поспешил за наградой к своему хозяину.
        - Кто? - раздалось из толпы. - Кто отравитель?
        Беорн удовлетворенно кивнул. И в то же самое мгновение двое солдат в фиолетовых плащах и пламенеющими солнцами на стальных горжетах подхватили под руки сира Кевлаверока. Челюсть у бывшего хоругвеносца отвалилась, а глаза изумленно расширились. Толстяк слабо дернулся, но солдаты держали его крепко.
        Хэвейд тронул Беорна за локоть.
        - Вы делаете ошибку, мой государь, - тихо проговорил он. Беорн холодно взглянул на Великого магистра, и отвернулся.
        Толпа зашумела.
        - Это не я! Не я! - Сир Кевлаверок мотал головой, складки жира на его подбородке тряслись студнем.
        - Скажи одно, - выкрикнул Беорн, перекрывая гомон толпы, - побежал ли ты к Элле в ночь после похорон короля Идриса?
        - Я… это не я! Он сам вызвал меня! - Кевлаверок дрожал всем телом, из его глаз потекли слезы.
        - Смерть! Смерть! - взвыла толпа.
        Беорн кивнул.
        Кевлаверока поставили на колени, заломив руки в стороны. Его голову положили на камень. Толстяк неуклюже трепыхался и пытался посмотреть на короля.
        - Ваша милость! Ваша милость! - только и бормотал он.
        - Чему повинен человек, убивший двух королей? - крикнул Беорн. - Священные обычаи народа корнов говорят…
        - Смерть! - продолжала бушевать толпа.
        На каменной лестнице, ведущей на возвышение, показалась коренастая фигура палача с топором в руке. Беорн выхватил меч.
        - Нет. Я сам. Кровь отца и двух моих братьев вопиет об отмщении!
        И он с силой опустил кринок.
        Кевлаверок захрипел.
        Слой жира на его загривке оказался настолько толстым, что меч Беорна лишь вырвал шмат желтоватого с красными прожилками сала. По толпе прокатился нервный хохот. Яростно рыкнув, Беорн ударил еще раз, но промахнулся, до половины ширины лезвия всадив меч в затылок несчастного. Брызнула кровь. Ноги бывшего хоругвеносца беспорядочно *censored*ли по каменным плитам. Солдаты с красными от натуги лицами держали дергающуюся тушу за руки.
        Беорн рубил, как мясник, заляпывая алыми пятнами свой камзол, пока, наконец, голова с глухим стуком не упала, скатившись вниз.

* * *
        Хэвейд без сил опустился в глубокое кресло, пытаясь привести мысли в порядок. Беорн глуп, ох, как глуп! Когда этот кровавый угар пройдет, народ еще очень долго будет вспоминать первый день правления нового короля, начавшийся с казни, причем собственноручно исполненной. И кто рассказал ему о встрече бедняги Кевлаверока с Эллой?
        Створки двери резко распахнулись и в кабинет почти ворвался Беорн. С всклокоченной шевелюрой и глазами, налитыми красным.
        - Вы не одобряете меня, мастер? - с порога выкрикнул он. Король был заметно пьян.
        Хэвейд вздохнул.
        - Прошу тебя, успокойся, сын мой. Вина?
        - Конечно, вина. - Беорн хохотнул. - Напоследок.
        Он подошел к столу и непослушными руками поднял кувшин, расплескав добрую треть его содержимого.
        - Напоследок? Что это значит?
        - Это и значит. Вряд ли в каком-нибудь отдаленном монастыре вам удастся скоро испить такого дорогого напитка. Позвольте представить нового Великого магистра Ордена Вопрошающих. - Беорн щелкнул пальцами, и в кабинет чеканным шагом вошел Ронан Альбрад. Следом за ним трусил Агнаман, запрятав руки в широкие рукава. Хэвейд до боли сжал зубы.
        - Ну что же… это достойная кандидатура.
        - Именно. Мне надоели твои игры, старик. Надоели вечные переговоры, ученые изыскания, поклоны и расшаркивания с наглыми эорлинами. Вот сир Ронан меня понимает. Очень хорошо понимает. На кой ляд Ордену десять тысяч солдат, если вы их даже ни разу не использовали по назначению? Меня не интересуют ваши маги, жрецы, или как эти бесполезные людишки себя называют, поиски истины, и чего там еще. Боги никогда не дадут мне того, что я хочу.
        - Вы ошибаетесь, сир.
        - О, да. Зато отец мой был прав, и оба моих брата. И где они теперь? У меня никогда не было матери, вы знаете: Кордейла Пенардин умерла, произведя меня на свет, и, помнится, когда мне стукнуло годика четыре, я принялся страстно молиться, чтобы боги вернули матушку. Я страдал без нее, понимаете? И она не была грешна, не так ли? И один раз, застав меня за этим занятием, батюшка дал мне подзатыльник. Богам чихать на твои молитвы, сказал он. Боги жестоки, и им нет дела до людей. Аир со своими сыновьями-братьями только забавляются с нами, подобно мальчишке, который мочится на муравьиную кучу, а старик Эогабал вообще не обращает на нас внимания. С тех пор я понял: папаня был прав.
        Беорн навис над Хэвейдом, вцепившись руками в подлокотники. От него кисло разило вином.
        - Боги не помогают человекам, но мы почитаем их. Боги насылают мор, а им за это приносят жертвы. Боги допускают смерть матерей во время родов, а дети потом славословят в их честь. Все просто: будь жесток, и твои подданные станут уважать и бояться тебя. Делай все сам, не жди небесной помощи, все равно не дождешься. А из нашей дружной семейки только я, только я один имею подлинное право на престол. Не Теодрик, сын шлюхи, не Сигеберт, сын самозванки из Айдгермара, не Элла - я не знаю даже имени его матери. Я, сын последнего из Эдгариддинов и единственной дочери великого Восточного герцога Пеббы Пенардина. Ронан станет моей правой рукой, и с помощью солдат Ордена я раздавлю этих гнилых Первородных, прижму их к ногтю, одного за другим.
        - Ты недооцениваешь их силу, сын мой…
        Беорн фыркнул.
        - Вы трус. И всегда были трусом, очень осторожным трусом. Как бы чего не вышло, так? Сир Ронан рассказал мне про ту девчушку, дочь Тэлфрина. Поначалу я даже погоревал, что так получилось, что не удалось доставить ее сюда, но теперь понимаю: так даже лучше. Это знак того, что надо начинать действовать. Знаете, что я сделаю? Я пойду войной на Хильдеберта Анжского, который столь подлым образом похитил невесту короля…
        Хэвейд моргнул, удивленно глянув в пьяные глаза Беорна. Тот расхохотался.
        - А-а… вы ж не знаете. Это никакие не лесные разбойники, это богомол из Анга напал на ваших людей. Вот видите? Можно до бесконечности сидеть в своем кабинете, перелистывать пыльные манускрипты и не видеть того, что творится за дверью, а ваши собственные подданные будут водить вас за нос. Я раздавлю Анг, сожгу его, и спасу наследницу Нордмонта из лап коварного негодяя. И все. Я стану любимым - и единственным, что очень важно - зятем графа Нитгарда. И он поможет мне. Он должен будет помочь мне. А когда он станет ненужным, я отправлю его в пекло к Вилу, чтобы он составил там компанию остальным Первородным. Простой план - хороший план.
        Беорн рассмеялся и сделал добрый глоток прямо из кувшина.
        - Ах, да… Арна… Агма… как тебя там? Что ты хотел узнать?
        Агнаман шагнул вперед.
        - Книга, сир. Черная Книга.
        - Да. - Беорн кивнул. - Я не верю во всех этих оборотней, троллей, фомор, дваргов и прочую чушь, ни разу не видел ни одного из них, но все же: что это за штука такая, над которой трясся покойный братец Теодрик, и которую, как мне сказали, вы держите у себя под семью замками? И где она? Мой новый друг Агма… хочет об этом услышать. А я обещал спросить.
        Хэвейд на мгновение прикрыл глаза.
        - Это знание - не для вас, - тихо сказал он.
        - Вот как… - Беорн осклабился. - Тогда, значит, ваш отъезд в какой-нибудь монастырь откладывается. Я же сказал: я обещал спросить. И либо ты, старик, скажешь мне то, что я хочу знать, по доброй воле, либо… тебя заставят это сказать.
        Хэвейд поднялся с кресла.
        - Да. Я уже старик.
        Не дожидаясь сигнала от короля, сир Ронан хлопнул в ладоши, и тут же в распахнутых дверях показались четверо солдат, в кольчугах до колен и бармицах; на шее каждого висел стальной горжет с изображением пламенеющего солнца.

* * *
        Плыть вниз по течению было легко. Большую часть времени Гвендилена сидела или полулежала на корме, разглядывая берега, а Эдвин с Вульфаром, меняясь, махали единственным веслом. Тэлейт плавно, но быстро несла свои воды к морю Арит, и от гребцов требовалось только удерживать лодку ближе к середине течения.
        - Река только миль за двадцать от Лонхенбурга расширяется, - сказал Вульфар, - вот там грести надо будет по-настоящему. В тех краях луга заливные, Тэлейт большая и полноводная, течение неспешное.
        Высаживались они на берег только для ночевок, а утром как можно раньше старались продолжить путь. Места здесь были глухие и спокойные; огромные деревья едва не смыкались над руслом своими раскидистыми кронами, пение птиц не давало уснуть. И - ни одного селения на заросших чащей берегах, причем складывалось ощущение, что южный берег Тэлейт более дик, непроходим и безжизнен. Деревья там стояли на оголившихся корнях, подступали к самой воде, черной и маслянистой, а прямо из реки торчали коряги.
        - Там - Дубрен, - говорил Вульфар, кивая в ту сторону. - Уж такие ужасы про этот лес рассказывают, что не знаю, верить или нет.
        - Расскажи, - просила Гвендилена, и у ее нового знакомого каждый раз находилась очередная страшная история.
        - Вон коряги, например, отсюда видать, так то, может, и не коряги вовсе, а неки.
        - Кто такие? - спрашивал Эдвин, косясь, и Вульфар удовлетворенно кивал.
        - Духи водяные, да не просто духи, а чудища. Нек в любую вещь может превратиться: например, иногда как нос лодки из воды торчит, а иногда - как деревяшка простая. И стоит только приблизиться, как он человека хватает, и в пучину утягивает. Но не днем, а после заката. При солнечном свете неки - мертвяки мертвяками.
        - О, я знаю, - сказал Эдвин. - В Срединных горах их матолухами называют. Только они у нас не в деревья обращаются, а обычно, как говорят, в лошадей. Стоит себе, пьет воду тихонько, путников поджидает.
        - А еще, сказывают, там живут тальвы - с виду совсем как люди, только высокие. Узнать их очень просто: тальвы белолики и светлокожи, всегда в длинных полупрозрачных одеждах. Их девушки красивы и хрупки, у них сладкие соблазнительные голоса и смех колокольчиком. Они танцуют и играют с заката и до того времени, когда обычно начинают кричать петухи. Говорят, часто танцуют голышом, и не дай боже их увидеть за таким занятием, или, точнее, чтобы они заметили, как за ними наблюдают. Тогда пасти они раскрывают красные и стозубые, такого размера, что собаку проглотить смогут, а руки их удлиняются на десять локтей, и нет возможности от них спастись. Но как только прокукарекает петух, им нельзя больше оставаться на земле. Если же они не успеют спрятаться в свои подземные норы, то после третьего крика петуха превращаются в каменные фигуры на том самом месте, где застало их утро. Дотрагиваться до них нельзя: либо умрешь в мучениях, либо рука отсохнет. Так что ежели услышишь в лесу девичий смех или пение, бежать надо без оглядки.
        - А я бы посмотрел, - сказал Эдвин, - интересно же.
        Гвендилена легонько его ущипнула.
        - Тебе меня мало? - шепнула она. - Смотри, сколько хочешь.
        Первой же ночью, когда Вульфар крепко уснул, она утащила Эдвина в лес. Уселась рядышком, тесно прижавшись и заглядывая ему в глаза. Губы ее были полуоткрыты. У Эдвина внутри все дрожало.
        - Ты - дочь графа, - пробормотал он, - невеста короля. Ты не должна… и я не могу…
        - Кто может мне запретить? Или я не нравлюсь тебе больше?
        - Я никого не видел красивее тебя…
        Улыбаясь, она спустила платье с плеч.
        - О-о… - Эдвин вздохнул, сдавшись.
        Гвендилена тихо засмеялась. В мгновение ока она повалила его на ковер из листьев и уселась верхом, расправив юбки в стороны. Сердце Эдвина заколотилось, когда он ощутил жар, исходящий от ее тела. Она чуть помогла себе рукой, застонав от удовольствия.
        - Я твоя, - зашептала Гвендилена, ее дыхание прерывалось, - только твоя…
        На третий день лес кончился, и Тэлейт потекла среди широких лугов с редкими рощицами. Справа и слева уже виднелись дороги, большие и малые, петляющие между холмов; чем дальше, тем чаще стали попадаться села и деревеньки. Рыбаки, сидя в своих утлых челноках, внимательно, но без особого интереса разглядывали проплывающую мимо лодку.
        Эдвин покупал у них рыбу и иногда отправлялся в какое-нибудь селение, если оно находилось недалеко от реки, возвращаясь с целым мешком вкусностей: колбас, пирогов, фруктов и дешевого вина. Последний раз, уже ближе к вечеру, когда они пристали к берегу на ночлег, за припасами пошел Вульфар и прибежал обратно с пустыми руками, но возбужденным лицом.
        - Смотрите, - выдохнул он, показывая на восток. Там, за одним из холмов, на фоне темнеющего неба явственно виднелись какие-то огоньки.
        - Лонхенбург.
        Глава 25
        Лонливен
        Эдвин с Вульфаром вытащили лодку на берег, спрятали в кустах и забросали ветками, чтобы скрыть от посторонних глаз: на всякий случай, вдруг пригодится.
        Они поднялись по крутому склону и остановились, открыв рты.
        Лонхенбург их поразил.
        Город не походил на дворец из сказки, как Килгерран, а квадратный королевский донжон, высившийся на горе, и вправду казался на вид каким-нибудь пристроем в Анге, но такого скопления народа и бурлящей жизни, словно выплескивавшейся через края огромного котла, путники не видели никогда. Это был не замок, а самый настоящий город, окруженный частоколом из гигантских бревен, в добрых тридцать футов высоты. Стена тянулась вдоль берега Тэлейт и, закругляясь на север, терялась между холмов - понадобился бы, наверное, целый день, чтобы обойти столицу по окружности.
        В распахнутые настежь городские ворота, всего в четверти мили от них, вливалась целая человеческая река, и даже до того места, где стояли путники, доносился гомон из криков, блеянья овец и лошадиного ржания.
        Красный солнечный диск уже коснулся вершин далекой горной гряды.
        - Быстрее, - сказал Вульфар, - а то ворота на ночь закроют.
        Они прошли в город одними из последних. Дорога перед Лонхенбургом, несмотря на сухую погоду, представляла собой грязное месиво, разбитое сотнями телег и тысячами копыт; Эдвин пару раз ругнулся, вляпавшись в свежие коровьи лепешки.
        - Пошевеливайся! Пошевеливайся! - уставшими за день голосами подгоняли опаздывающих стражники.
        Как узнал Вульфар, эти ворота, еще сырые на вид, из непросохшего дуба, с новенькими медными заклепками, назывались Ремесленными, и вполне оправдывали свое название. Среди стремящихся до темноты попасть внутрь города Эдвин не заметил ни одного человека в богатых одеждах: тут были крестьяне с женами и без оных, в грубых холщовых платьях, с котомками за спиной; торговцы-коробейники, даже в толчее не забывавшие нахваливать свои дешевые побрякушки; рабочие с кирками; наемники в пропыленных плащах, некоторые на лошадях; нищие, кто заунывно, а кто довольно бодро просящие на пропитание - так много народа, что Эдвину, Вульфару и Гвендилене поминутно кто-нибудь наступал на ноги или дергал их за рукава.
        Пройдя внутрь, путники попали на неровной формы площадь. От нее веером расходилось штук пять улиц - и среди них ни одной приличной. Сама площадь даже не была замощена, покрыта грязью, в которую ноги увязали до щиколоток, и целыми лужами конской и коровьей мочи.
        - Ужас, - пробормотала Гвендилена, - даже в Брислене чище.
        Она крепко держалась за локоть Эдвина; Вульфар, шедший впереди, не церемонясь, расталкивал толпу, пробивая дорогу к самому тихому на вид проулку между домами. Нырнув туда, они переглянулись и дружно вздохнули. Эдвин принялся обивать с сапог комья грязи. Проулок оказался неглубоким, заваленным старыми ящиками и разбитыми бочками.
        - Что теперь? - спросила Гвендилена.
        - Я узнал по дороге, - откликнулся Эдвин, - говорят, короче всего вдоль стены идти, что по берегу Тэлейт.
        - Я слыхал про то, что творится вдоль стены, - с сомнением в голосе сказал Вульфар, - там трущобы, квартал Лекарей называется. И если днем еще туда-сюда, то по ночам туда лучше не соваться. Лучше бы другую дорогу найти.
        Кивнув друг другу, они выбрались из проулка, вновь оказавшись на площади. Солнце садилось, и толпы на глазах редели. Эдвин отлучился на минутку, чтобы еще раз уточнить дорогу у стражника и вернулся, качая головой.
        - Эти ворота, Ремесленные, дальше прочих от Лонливена, а все улицы отсюда кривые да петляют. Было бы лучше, не заходя в город, еще на север пройти, с милю, там другие ворота есть, Главные.
        - Тогда бы в город зайти не успели, - рассудительно заметила Гвендилена.
        - То-то и оно. Вон по той улице, зовется Кожевенной, можно к замку выйти, но надо постараться успеть до ночи.
        - Почему?
        - Это бедняцкие кварталы. Неприятности тут сами чужаков находят.
        Горожане торопились по своим домам. Дома здесь стояли деревянные, вымазанные глиной, крытые соломой или тростником. Грязь вокруг царила неописуемая: снующая мимо толпа смердела потом и гнилью, и вонь еще более усиливалась из-за жары и духоты. Перед многими жилищами были выстроены хлева, перегораживая и без того узкие улицы. Гвендилена поморщилась: свиньи, хрюкая, пожирали труп собаки. Вдоль стен стояли объемистые бочки, заполненные грязно-желтой жижей.
        - О, боги, что это? - буркнул Вульфар, зажимая нос пальцами и ускорив шаг.
        - Моча животных, - откашлявшись, ответил Эдвин. - Я видел такое в Элгмаре. Здесь же мясники да кожевенники живут, судя по названию. Все, что им для работы не надо, продают. На моче, например, красильщики краски свои замешивают. А дядька мой это добро для обработки кожи использовал.
        - А кости?.. Кости на что? - спросила Гвендилена, указав на огромные доверху заполненные ящики.
        - Для муки. Это уж совсем для бедняков, но кости мелят и в хлеб добавляют.
        - Пшеница да рожь здесь дорогие, - откликнулся Вульфар, - это Алед рассказывал, он тут служил. Простой народ в основном конский хлеб ест.
        - Что?
        - Из бобов, гороха и овса.
        Кругом стоял шум и гам. Ремесленники старались закончить работу до того, как раздастся сигнал о тушении огней: запирали ставни, мылись из ковшей прямо на улице, по десять человек из одного ковша, и сюда же выбрасывали накопившиеся за день отходы. Подмастерья мясников, кряхтя, выливали из чанов в сточные канавы кровь; тут же стая собак затеяла драку над горой коровьих кишок.
        По мере приближения к Королевской площади количество ремесленных мастерских уменьшалось, появились гостиницы, нередко соседствовавшие с домами, двери которых, несмотря на поздний час, были распахнуты настежь, а в проемах стояли женщины вполне определенной наружности: одни в плащах, едва прикрывавших обнаженные тела, другие вовсе нагишом. Когда путники проходили мимо, *censored*тки изгибались и наклонялись, бесстыдно демонстрируя не всегда ухоженные прелести, однако на улицу не выходили: в городах запрещали завлекать клиентов в общественных местах, поэтому веселые девицы не преступали порогов домов.
        - Милости просим, господа, - напевали они на один лад, - заходите в гости… всего пара грохенов.
        - И девочку свою тоже берите, у нас на все вкусы удовольствия…
        - Или если хотите втроем, вчетвером…
        Лонливен вырос перед глазами неожиданно. После очередного поворота путники оказались на берегу глубокого рва, по ту сторону которого высились стены королевского замка. Всего в паре сотен шагов слева виднелся каменный мост с низким парапетом.
        - Осбальдов мост, - сказал Эдвин. - Он тут один, другого пути в замок нет.
        Край рва вокруг Лонливена был грязен и завален мусором; дома на берегу подступали к самому обрыву, нависая над темной водой покосившимися вторыми этажами. То и дело поскальзываясь и спотыкаясь, путники двинулись к мосту, стараясь держаться поближе к стенам строений. Ночь уже вступила в свои права: город постепенно затихал, и только откуда-то издалека доносились пьяные крики, скрип ставен, да еле слышно журчала вода.
        Этот конец моста никто не охранял, только на высоких треногах горели два факела. Друзья беспрепятственно ступили на широкую каменную дорогу, стараясь держаться подальше от краев парапета с непроглядной тьмой за ними.
        Стражник у ворот смотрел на них, набычившись. Фонарь, пришпиленный к стене, бросал тусклые блики на его рябое лицо.
        - Не положено, - буркнул он, не дожидаясь вопроса, - на ночь закрыто, утром приходите.
        - Ее милость Этирне Эдгаридин Тэлфрин, - громко провозгласил Эдвин, - виконтесса Абергавенни, госпожа Севера, желает встретиться с королем…
        Стражник тусклым взглядом скользнул по коричневому дерюжному платью Гвендилены.
        - Завтра.
        - Ты не услышал меня. Виконтесса Абергавенни, госпожа Винтера…
        Стражник повел плечами.
        - Пошли вон, говорю.
        - Проклятье, - пробормотал Эдвин.
        Отойдя чуть в сторону, друзья принялись совещаться. После недолгих раздумий решили, что стоит вернуться и попробовать найти ночлег, благо на этом конце Кожевенной улицы имелось достаточное количество всяких гостиниц.
        - Впустить! - Голос откуда-то сверху заставил их вздрогнуть.
        Стражник недоверчиво вскинул голову.
        - Впустить, я сказал!
        Солдат опрометью бросился к воротам и трижды торопливо стукнул по створке. Неприметная дверца в углу немедленно отворилась, и, чуть не отшвырнув стражника с пути, на мост ступил высокий человек с длинными белыми волосами. Гвендилена вздрогнула и вцепилась в руку Эдвина. За альбиносом показались фигуры нескольких стражников.
        - Госпожа Этирне… - Сир Ронан поклонился. - Ваше появление неожиданно… но приятно. Милости просим.

* * *
        - Так что сам Инэ послал вас, миледи!
        Статный светловолосый мужчина, галантно поклонившись, подхватил руку девушки и легко приложился к ней губами. Гвендилена стояла, как каменная. Он был ей неприятен.
        Вьющиеся локоны, голубые глаза, добродушное лицо с широкой улыбкой, но… глаза были холодные. И этот новый король какой-то весь дерганый, что ли. Гвендилена выдернула руку.
        - Я соболезную, ваше величество. Однако мой отец, светлейший граф Тэлфрин, предназначил меня в жены вашему покойному брату, но не вам.
        Беорн весело рассмеялся. И тут же отвернулся, глянув в сторону Эдвина и Вульфара, застывших у дверей.
        - Сир Ронан! - крикнул король. - Прошу вас, приветьте этих храбрых молодых людей!
        Беорн выпрямился.
        - Эдвин и Вульфар… я правильно запомнил? Определите им место в страже. Столь достойные солдаты будут верно служить своему господину, я уверен. Завтра я хочу увидеть их снова и наградить… по-королевски.
        Ронан Альбрад едва заметно поклонился и махнул рукой, указав на выход. Эдвин нерешительно глянул на Гвендилену.
        - Мне ничего не угрожает, друзья, - сказала она.
        Беорн улыбнулся. Подождав, пока дверь закроется, он развернулся и направился к креслу возле камина. Сел, положив ногу на ногу. Гвендилена осталась стоять.
        Несмотря на поздний час, король был одет роскошно: в длинную тунику темно-фиолетового цвета и красный плащ с золотой оторочкой. На шее Беорна висела толстая, в два пальца, витая цепь с огромным медальоном, усыпанным сверкающими каменьями.
        - Вы совершенно правы, милочка. Не угрожает ничего. Я буду беречь вас, как зеницу ока. А ваш отец… Нитгард Тэлфрин даже никогда не видел Сигеберта. И он согласился на брак не конкретно с моим покойным братом, а с королем Корнваллиса.
        - Не видел, но многослышал, - спокойно возразила Гвендилена, - и рассказывал мне о нем. Так что я намерена вернуться обратно в Нордмонт, чтобы выслушать его волю относительно нового жениха.
        - Да неужели? - Беорн нервно хохотнул. - Я не могу этого позволить. Дороги нынче опасны, милочка. Я сам уведомлю вашего отца о нашем брачном союзе.
        - Не уведомите, пока я не получу его согласия.
        - Я его уже получил. Я - милостью богов король Корнваллиса и ваш господин.
        Гвендилена презрительно скривила губы.
        - Насколько мне известно, король имеет право распоряжаться руками наследниц эорлинов только после смерти отцов, да и то, если почивший родитель не оставил указаний на этот счет. Это - закон корнов.
        Стремительно сорвавшись с кресла, Беорн подскочил к Гвендилене. Она даже отшатнулась: ей показалось, что он сейчас ударит ее. Лицо короля покрылось пунцовыми пятнами, а челюсть слегка подрагивала. Беорн больно ухватил девушку за подбородок.
        - Запомни, милочка, - он шипел, и его голос чуть не срывался на визг, - закон корнов - это я. И Нордмонт - всего лишь часть Корнваллиса, и любая девка в Нордмонте - всего лишь девка. И знаешь, что мне нужно от тебя?
        Резким движением Беорн засунул ей другую руку между ног. Гвендилена взвизгнула от боли и неожиданности.
        - Только это. Мне нужен наследник, от имени которого я вступлю во владение Нордмонтом. Если ты согласишься добровольно - хорошо. Так я получу еще поддержку Тэлфрина. Если нет - обойдемся без нее.
        Он толкнул Гвендилену. Она еле удержалась на ногах и не упала, наверное, только потому, что всего в пяти-шести футах позади себя налетела на стену. Беорн стоял, тяжело дыша.
        - Неделю. Я дам тебе неделю, чтобы поразмыслить над тем, что я сказал. Благодари богов: у меня сейчас очень много других дел. А потом - так или иначе, - ты станешь моей женой. По собственной воле или с кляпом во рту и связанными руками. Ты поняла меня?
        Гвендилена прижималась к стене; губы пересохли, а в горле словно застрял комок. Король ухмыльнулся.
        - Кивни, если понимаешь.
        Она судорожно дернула головой.
        - Хорошо. - Беорн хлопнул в ладоши. - Эй, кто там есть!
        Двери распахнулись, и на пороге показались двое стражников.

* * *
        Эдвин дернул головой, поморщившись: здесь, куда не встань, сверху обязательно капает холодная вода.
        Ему дали поспать, накормили чечевичной похлебкой, угостили кружкой кислого пива, и, вручив старую зазубренную алебарду, чуть не втолкнули в подземелье донжона. Зачем, он так и не понял: на первый взгляд тюрьма пустовала, а выход из нее запирался крепкими дубовыми дверями, обитыми железом. Может, затем, чтобы оставить здесь его самого? Но тогда на кой ляд ему дали оружие?
        - Сторожи, - бросил солдат, один из тех, что стояли на часах снаружи. - Тут пленник важный, как говорить решит, стукнешь в дверь, дашь знать. К вечеру ужин принесут. Ежели облегчиться захочешь, места полно. Без дела нас не тревожь.
        Постояв немного, чтобы глаза привыкли к полумраку, Эдвин снял с крюка тускло мерцавший фонарь и отправился в обход. Камеры здесь заменяли глубокие и подчас тесные ниши в стенах, забранные решетками; некоторые были настолько маленькими, что в них невозможно было лежать, они годились, лишь чтобы сидеть, подтянув колени к подбородку. В одной из них Эдвин заметил человеческий скелет в обрывках тряпок.
        Пленника он нашел не сразу: коридоры тюрьмы сильно ветвились, От центрального прохода вправо и влево уходили боковые, которые, в свою очередь, иногда раздваивались и растраивались.
        В одной из последних камер он увидел человека. Тот сидел, привалившись к стене и бессильно уронив голову на грудь. Эдвин вгляделся, подняв фонарь повыше. На заключенном была надета длинная, почти до щиколоток темно-фиолетовая ряса. Точно такая же, как на том монахе, образ которого запечатлелся в его памяти возле костра в Талейне.
        Вопрошающий. Только у этого не две косички, а целых пять, длинных, свешивающихся на грудь почти до пояса.
        Человек пошевелился и поднял голову. Уже старик, с лицом, изборожденным морщинами.
        - Пить, - пробормотал он.
        Посомневавшись долю мгновения, Эдвин отстегнул от пояса флягу с остатками пива и протянул ее через решетку. Кряхтя, старик поднялся и, взяв флягу, сделал пару глотков, потом отдал обратно.
        - Пейте еще, - пожав плечами, сказал Эдвин, - там много.
        Монах слабо улыбнулся.
        - В моем возрасте излишества вредны. - Он вновь уселся на пол и поднял глаза. - Ты очень добр, юноша. Кто ты? Раньше я тебя не видел.
        - Я здесь недавно. А кто вы? Мне сказали, что вы что-то должны сказать кому-то наверху?
        Старик усмехнулся.
        - Ты и правда здесь недавно. В Лонливене трудно найти человека, который не знает меня в лицо. Мое имя - Хэвейд.
        Эдвин вздрогнул. И сделал шаг назад.
        - Великий магистр?
        - Бывший. - Монах внимательно глянул в его сторону. - Тебя что-то напугало?
        Эдвин резко мотнул головой.
        - Нет. Я жалею, что потратил на вас свое пиво.
        - Хм. Если я чем-то обидел тебя, то, как видишь, уже расплачиваюсь за содеянное.
        - Недостаточно.
        - Возможно. - Старик устало кивнул. - Оставь меня. Мне нечего сказать тем людям наверху.
        Он закрыл глаза. Эдвин, раздраженно потоптавшись на месте, направился обратно.

* * *
        Эдвин едва заметно вздрагивал, слыша звуки, которые доносились из дальнего конца подземелья. Кусок не шел в горло.
        Здесь было темно и тихо, он даже вздремнул немного, завернувшись в плащ, а вскоре ему принесли ужин: на этот раз кусок жареной свинины с бобами и новую флягу. Не успел он приняться за еду, как дверь открылась снова, и мимо него прошли несколько человек: здоровенный мужчина с холщовой сумкой на плече и факелом в руке, следом - тот самый альбинос, что приказал впустить их в Лонливен, и король Беорн. Эдвин едва успел вскочить и поклониться, но они не обратили на него никакого внимания.
        А потом послышались стоны. Слов Эдвин разобрать не мог, мешало эхо, понял только, что речь шла о какой-то книге, но крики боли он различал явственно. Прошло, наверное, около часа, как та троица, молча и с хмурыми лицами, отправилась обратно.
        Эдвин сидел на каменном полу, пытаясь привести мысли в порядок. Он знал, кто тот человек с длинными белыми волосами - Гвендилена рассказала. Ронан Альбрад, гонфалоньер Ордена вопрошающих; и именно он привез ее в замок Анг.
        Ничего не сходилось. Если Ронан служит королю, то почему он передал его невесту в руки герцога Хильдеберта? Если он - высший сановник Ордена, то как получилось, что старика Хэвейда держат в тюрьме? И что сейчас с Гвендиленой? Эдвин дважды спрашивал солдат о девушке, которую прошлым вечером проводили к королю, но они ничего не знали.
        И опять же: слишком часто в последнее время он слышал о какой-то книге.
        Из Сидмона украли некую книгу, и эта история больно задела самого Эдвина.
        У герцога Теодрика хранилась книга, которую должен был прочитать брат Мадауг, и что-то подсказывало Эдвину, что речь шла о той самой, пропавшей из монастыря.
        Принц Элла очень заинтересовался историей о красной и синей книгах, и в том подземелье под скрипторием явно не хватало третьей.
        И не с кем даже посоветоваться, поделиться мыслями. Вульфар еще ранним утром простился с Эдвином: они оба решили, что в этих обстоятельствах будет разумнее кому-то из них отправиться в Черные горы, чтобы доложить о случившемся Элле.
        Эдвин решительно поднялся. Во всяком случае, ясно одно: сир Ронан - дурной человек, и то, что он делал, делалось явно не по приказу Великого магистра. Бывшего магистра, кстати - Хэвейд сам об этом сказал. И почти наверняка не с ведома покойного короля Сигеберта. Надо попробовать расспросить монаха, узнать, что здесь происходит.
        Прихватив фонарь и плошку с едой, Эдвин направился вглубь подземелья.
        Хэвейд сидел в той же позе, однако его правая рука была замотана окровавленной тряпкой. Старик еле заметно вздрагивал всем телом.
        - Возьмите, - сказал Эдвин, протянув между прутьями решетки флягу. - Хотите есть?
        Монах поднял голову.
        - Чуть позже, добрый юноша. - Говорил он почти неслышно, с хрипотцой. - Я должен отдохнуть. На моей руке сейчас немного меньше пальцев, чем пару часов назад.
        - За что они мучают вас?
        - Тебе не нужно знать этого, юноша.
        - Я услышал, речь идет о какой-то книге…
        - Книге? Не знаю. Ты умеешь читать?
        - Да. Расскажите мне, что тут происходит. Я должен знать.
        Хэвейд устало взглянул на Эдвина.
        - Зачем?
        - Я привез в Лонливен Гвен… точнее, госпожу Этирне Тэлфрин, невесту короля. Я отвечаю за ее безопасность.
        - Вот как? В таком случае я посоветовал бы тебе поскорее увезти ее обратно.
        - Почему?
        - Расскажи мне о себе, мальчик, и тогда, возможно, я отвечу на твой вопрос.
        - Но…
        - И сначала о том, чем я обидел тебя в прошлой жизни.
        Эдвин вздохнул, собираясь с мыслями. Наверное, придется исповедоваться. Иначе с какой радости старику делиться секретами с первым встречным?
        Усевшись рядом с камерой, он принялся рассказывать. О том, как погибла его мать, как он попал в Сидмонский монастырь - без особых подробностей - как бежал оттуда, скитаясь по королевству в поисках любимой девушки. О том, что госпожа Этирне и Гвендилена - одно и то же лицо, он говорить не стал. Упомянул лишь о том, что случайно попал на службу к барону Глоу, а тот и отрядил его гонцом на Север.
        Хэвейд, который до этого слушал безучастно, вдруг встрепенулся.
        - Ты сказал - барон Глоу? Элла Леолинен?
        - Да.
        - Ты можешь как-то подтвердить свой рассказ?
        Эдвин на мгновение задумался. Ни слова не говоря, он снял с шеи шнурок, на котором болталась небольшая кожаная туба, и протянул ее Хэвейду. Тот подслеповато прищурился, разглядывая красную сургучовую печать с оттиском перстня Эллы. Потом кивнул.
        - Спрячь. Если эту штуку в Лонливене кто-нибудь увидит, она может сослужить тебе дурную службу. Ты по-прежнему верен барону Глоу?
        - Да. Но я должен проследить, что госпоже Этирне ничего не угрожает.
        - Хорошо. Не буду просить тебя вскрыть письмо: думаю, что догадываюсь о его содержании. И, если догадка моя верна, тебе уже нет надобности ехать в Северные земли. Ты можешь услужить своему господину по-другому, а заодно оказать неоценимую помощь государству. И между делом спасти любимую девушку.
        Эдвин слегка ошарашенно взглянул на собеседника. Тот усмехнулся.
        - Во-первых, ты оговорился, назвав Этирне Тэлфрин другим именем - Гвен. Во-вторых, я знаю, что наследница Нордмонта до недавнего времени звалась Гвендиленой. А в-третьих, я умею слушать людей.
        - Это ничего не значит, - чуть замявшись, заявил Эдвин. - Я знаю, кто теперь она, и кто я.
        - Надеюсь, ты это хорошо понимаешь. И вижу, что ты печешься о ее благополучии. Но для начала… - Старик наклонился к самой решетке, слабо охнув, когда ненароком оперся на больную руку. - Для начала я должен попросить у тебя прощения за то, что случилось с твоей матерью. В этом нет лично моей вины, но, как я сейчас понимаю, некоторые из моих бывших слуг пользовались данной им властью в ущерб королевству и Ордену…
        - Я постараюсь простить вас, - просто сказал Эдвин.
        - Ты добрый юноша. А теперь слушай внимательно. Ты знаешь, что госпожа Этирне предназначалась в жены Сигеберту. У меня есть основания подозревать, что король Беорн причастен к смерти своего брата, и он намерен использовать Этирне для того, чтобы оказать давление на ее отца. Он хочет развязать войну против эорлинов, и Элла Леолинен станет его первой целью. Именно его Беорн обвиняет в гибели двух последних королей. А баронство Глоу не выстоит против войск Ордена. Об этом ты должен рассказать своему господину…
        Хэвейд сделал глоток из фляги и продолжил:
        - Если госпожу Этирне держат в этом самом донжоне, а это почти наверняка так, то в одной из комнат наверху: только они приспособлены для проживания. Узнай, в какой именно, и я подскажу тебе, что можно сделать - здесь из любого помещения несколько выходов, и о многих знаю только я. Но поторопись: если Беорн не добьется от Этирне своего, он может прибегнуть к силе, а это грозит ей самым худшим.
        Он сделал еще один глоток. Эдвин заметил, что тряпка на правой руке монаха насквозь пропиталась кровью, но Хэвейд не обращал на это внимания.
        - А теперь главное, - хрипло сказал он, - ты спрашивал меня о книге. Она есть. Черная книга. Ты должен увезти ее из Лонхенбурга…
        Эдвин слушал, стараясь не пропустить ни единого слова, а это было непросто: голос монаха дрожал и срывался. Видно, старик был очень слаб.
        - …но помни, - закончил Хэвейд, - что книга опасна. Не пытайся читать ее, даже не открывай. Я не знаю, где она хранилась все это время, так что постарайся просто увезти ее отсюда подальше. Передай ее Элле - он разумный молодой человек и рассудит, как поступить правильно. Но если все сложится худо, избавься от книги. Порви ее, сожги, иначе королевству будет грозить смертельная опасность… - старик задумался, - хотя я сомневаюсь в том, что она горит. Скорее всего, человек не в силах что-то с ней сделать…
        Монах устало откинулся к стене.
        - Будем уповать на помощь богов. А теперь иди. Если я правильно считаю время, уже вечер, и тебя должны сменить.
        Эдвин встал с колен. Ноги затекли, и ему пришлось пару минут потоптаться на месте. Он поднял фонарь и не спеша пошел к выходу.
        Занятый мыслями, он не заметил, как темная фигура, притаившаяся за ближайшим поворотом, стремительно скрылась за полуоткрытой дверцей.
        Глава 26
        Гнилое яблоко
        Сдерживая дыхание, Эдвин на цыпочках пробирался наверх.
        Донжон Лонливена был пуст, но от этого не менее пугающ; гнетущую тишину нарушало лишь потрескивание факелов. Только на первом этаже среди каких-то тюков, ящиков и небрежно сложенных поленниц вповалку спали несколько солдат. Видно было, что башня необитаема и в основном используется как склад. Где-то в одной из комнат, однако, держали Гвендилену, а раз так, ее обязательно должны охранять. Кабинет Хэвейда находился на самом верху.
        Каменная винтовая лестница на каждом этаже выводила на небольшую площадку с тесным дверным проемом. Каждый раз Эдвин замирал, вслушиваясь, и только после этого выглядывал. На третьем этаже, именно там, куда в первый день провели Гвендилену, он заметил свет. За поворотом, перед запертой дверью, сидя на полу и привалившись к стене, мирно похрапывали двое стражников. Едва дыша, Эдвин быстро огляделся, но не заметил больше никаких входов. Интересно, нервно подумал он, как же отсюда можно выбраться, минуя солдат?
        Кабинет Великого магистра располагался на пятом этаже. Эдвин вытащил из стены факел и, ступая на цыпочках, подошел к двери. Заперта, как и предполагал Хэвейд. Эдвин быстро нашел камень, о котором говорил монах: шестой снизу, с глубокой щербиной. Надавил на левый верхний угол, и камень легко повернулся, открыв небольшую нишу. Эдвин засунул туда руку едва не по локоть, и, нащупав выступ, нажал. Внутри что-то лязгнуло - душа у него чуть не ушла в пятки - и дверь открылась.
        Книги, очень много книг. Стены, заставленные гигантскими стеллажами, с полками толщиной в четыре пальца - иначе бы они просто не выдержали тяжести пудовых фолиантов. Одни больше, другие меньше, в красной и коричневой коже, и отдельно - огромный шкаф, предназначенный для хранения свитков. Шкаф, однако, был почти пуст: сотни свернутых в трубки манускриптов небрежно сбросили на пол вперемежку с горами книг. Здесь явно что-то искали, и Эдвин уже знал, что.
        Комоды и сундуки были открыты, гобелены сорваны со стен. Эдвин бросился к внушительных размеров письменному столу - из него вытащили все ящики.
        Аккуратно приладив факел - еще не хватало устроить здесь пожар - он опустился на колени. Прямо под столом располагалась каменная плита - точно такая же, как и все остальные. Эдвин нажал на ее дальний правый угол, потом на левый, снова на правый, и на середину. Что-то щелкнуло, и край плиты немного приподнялся. Книга лежала там - в черном потрескавшемся от времени кожаном переплете, слава богам, не настолько большая, чтобы ее нельзя было унести.
        Заплечный мешок, который Эдвин прихватил с собой, оказался для ее размеров в самый раз. Он засунул туда книгу, поднял факел и огляделся, еще раз поразившись окружавшему его кладезю знаний.
        Подошел к двери, открыл - и замер. Прямо ему в грудь, слегка покачиваясь, нацелились острия копий. В то же мгновение вспыхнул свет факелов.
        - Так, так, - довольным голосом протянул Беорн. Позади него стояли еще несколько солдат, а среди них - невысокого роста монашек с благодушным лицом, которого Эдвин заметил еще в первый день. Монашек подскочил к Эдвину и сдернул с его плеча сумку. Достал оттуда книгу и протянул королю.
        - Она, сир.
        Король улыбнулся.
        - Ты заслуживаешь награды, Агнаман. - И кивнул в сторону Эдвина. - Взять его.
        Эдвину скрутили руки. Беорн подошел ближе, задумчиво глядя на пленника.
        - Агнаман, что ты там говорил? О каком-то письме?
        - Обыскать его! - крикнул монашек.
        Один из солдат принялся обыскивать Эдвина и уже через минуту с поклоном вручил королю маленькую кожаную тубу. При взгляде на сургучовую печать лицо Беорна потемнело.
        - Предатель… - Он резко выбросил вперед кулак, ударив Эдвина под дых. - В камеру его. Агнаман!
        Монах согнулся в поклоне.
        - Передай сиру Ронану, что мы выступаем послезавтра. Время пришло. Я сотру Глоу с лица земли и объединю под своей властью все королевские владения.

* * *
        Элла сидел в кресле, задумчиво постукивая пальцами по подлокотнику.
        Рядом с креслом прямо на полу устроилась Теа. Ее голова лежала на коленях Эллы, а глаза были прикрыты, словно она спала.
        Стояла уже глубокая ночь, через раскрытое окно виднелся краешек огромной круглой луны, висевшей над Глоу. Ярко полыхал камин, распространяя вокруг живительное тепло: по ночам в Черных горах уже становилось довольно прохладно.
        Перед камином тенью высилась фигура Хедина.
        - Так что книга у вашего брата, сир, - прервал он затянувшееся молчание. - Я не знаю, что там произошло, возможно, Хэвейд рассказал ему, где она хранится…
        - Наверняка он, - буркнул Элла. - Этот старый козел пойдет на все, лишь бы сохранить свою власть.
        - Я бы не был столь категоричен. Я же сказал: Великий магистр теперь не он. Его держат в подземелье и, знаете ли, есть много способов заставить старика выдать то, что он знает.
        - Вот он и выдал…
        - Нет. - Хедин решительно качнул головой. - Беорн не знает, как использовать книгу. Недостаточно просто держать ее в руках.
        - Хех… Помнится, ты сам сомневался в том, что Хэвейд сведущ в древних письменах. Он рассказал Беорну все, что знает, отдал ему книгу, и дело с концом.
        - Этирне Тэлфрин тоже держат под замком. По всей видимости, король хочет использовать ее для давления на графа Тэлфрина…
        - Я знаю. Вульфар доложил. Вил с ней, с этой рыжей девкой. Жаль, конечно, что так получилось, но сейчас вопрос о женитьбе не самый главный.
        Элла отхлебнул из высокого серебряного бокала и поморщился.
        - Проклятье. Никогда, кажется, не привыкну к здешнему пойлу. Вот что, Хедин, или как там тебя - хранитель Идвалл? - ты завтра же отправишься в Сидмон и предупредишь своих собратьев о том, что книга у Беорна. Пусть они предпримут все необходимое, пусть увезут оставшиеся две книги…
        - В Сидмон? - изумился монах. - Откуда вы знаете, что книги там? Даже мне это неизвестно.
        - Я умею думать, в отличие от некоторых. Просто поверь мне.
        - Но… это бесполезно. Даже если книги действительно там, Малый Круг не станет меня слушать. Жрецы предпочтут погибнуть, но не тронут священные артефакты.
        - А ты попытайся. Сам я останусь здесь…
        - Это неразумно, ваша милость. Король идет сюда с десятитысячным войском. Он будет здесь через два дня. Черная книга ему неподвластна, но против такой армии Глоу не устоит. Вам надо бежать. Бежать в Сидмон, если вы уверены, что книги там. Жрецы помогут вам.
        Элла встал с кресла. Его тень вытянулась во всю комнату.
        Теа подняла голову и снизу вверх сонно взглянула на своего господина.
        - Вы, святоши, можете делать, что хотите, - как будто даже презрительно бросил Элла, - молиться своим богам, служить обедни, трястись над древними книжками, плевать на простой народ - пусть дохнет, потому что артефакты важнее… А у меня здесь тысяча подданных, всего тысяча, но это мои подданные. Ты понял меня, хранитель Идвалл?
        Монах поклонился.
        Элла потрепал по голове Теа. Она улыбнулась в ответ.
        - И, кстати, здесь мой ребенок.
        Хедин изумленно взглянул на девушку.
        - Да-да. В ее чреве. Наследник Глоу, будущий эорлин. Сигеберт, насколько мне известно, не оставил детей, Беорн даже не женат, а младший сын Теодрика пропал без вести. Так что, если с Беорном что-то случится, мое дитя раньше или позже станет королем. А если что-то произойдет со мной, ты, Хедин, проследишь за этим, иначе я явлюсь к тебе с того света.
        - Опасно оставлять здесь мать вашего ребенка…
        Элла кивнул.
        - Я найду способ уведомить тебя о ее местонахождении. Иди.
        Монах поклонился еще раз и, не ответив ни слова, вышел.

* * *
        - Интересная история…
        Тихий голос Хэвейда отчетливо разносился по подземелью. Эдвин слышал его очень хорошо, несмотря на то, что камера, где сидел монах, находилась в добрых двадцати шагах от той, куда бросили его самого.
        - Я слишком верил людям, мой мальчик, полагая, что они разделяют мои устремления. Теперь же я не знаю, чему верить. Буква «f», говоришь? Эти люди охраняли Красную книгу, книгу огня, написанную, как говорят, самим Эогабалом. Все три книги опасны, хотя я до сих пор не могу найти ответа на вопрос, чем именно. Говорят, соединенные воедино, они дают невероятное могущество. Эти книги не должны принадлежать людям, ибо ничто не должно стоять выше интересов королевства. Всего-то требовалось найти их и доставить в Лонхенбург, но и здесь человеческие глупость и честолюбие возобладали. Поиски истины обернулись преследованиями магов и кострами, увы. Ну, что ж, по меньшей мере, я рад, что на совести Ордена не лежит смерть твоего отца и того солдата, Арна.
        - Я был слишком самоуверен, - продолжил Хэвейд. - «Кто ты, - сказал мне давным-давно один старик, - что тебе дано видеть разницу между добром и злом? Ты бог?» А я не услышал эти слова. И был неправ. Что лучше: королевство, раздробленное на отдельные княжества, или объединенное злобной волей? И так получилось, что я всю свою жизнь положил на то, чтобы дать силу негодяю, погубившему своих братьев, и готовящемуся ввергнуть страну в хаос войны. И выходит, что мир в Корнваллисе царил до тех пор, пока ревнители старой веры хранили единство Трех книг.
        В подземелье повисла тишина, нарушаемая лишь неровным стуком капель.
        - Эй, - крикнул Эдвин, - вы спите?
        - Нет. Но я слабею. Кровь продолжает течь. Есть такая болезнь, которую боги насылают на грешников: кровь не засыхает, не останавливается. Я хочу сказать тебе: ты должен…
        - Должен что?
        - Ответь мне: какие книги на земле самые древние? Самые первые? Я скажу: эти три. Красная, Черная и Синяя. Их написали, или, по меньшей мере, продиктовали боги. Слова, которыми они написаны, богодухновенны. Не только слова - каждая буква, ибо буквы являются божьим даром. Нет их - нет и слов, нет способа передачи мыслей, опыта и знаний. Ты понимаешь меня?
        - Да.
        - Та буква досталась твоему отцу не случайно. И ты должен принять ее, как наследство, как святую ношу. Эогабал следит за тобой, он следит за своим даром, он ждет, когда избранный исполнит свою миссию…
        Хэвейд вновь замолк.
        - Мастер!
        - Да… найди способ вернуть Черную книгу. Передай ее Элле. Или сам… иначе равновесие будет нарушено. А теперь… я должен отдохнуть.
        - И скорее, - тут же послышался вновь его шепот. - Книга у Беорна. Если он сможет прочитать ее, будет беда. Если он узнает, где оставшиеся две книги - беда еще бГільшая. Ты можешь остановить гибель королевства.
        Эдвин немного подождал, вслушиваясь. Ничего, кроме стука капель. Ему стало не по себе: если старик действительно потерял много крови, он может не проснуться. И самое страшное, что это, похоже, никого не волнует. Король и тот мерзкий монашек завладели Черной книгой, и теперь Хэвейд им без надобности.
        Эдвина бросили в подземелье около недели назад - счет точному времени он потерял, - и за это время ему только пять раз швыряли через решетку еду; последний раз это произошло уже давно, и он не поручился бы, что Хэвейда кормили с такой же периодичностью. А раз Беорн во главе орденской армии отправился в поход, то теперь об узниках вообще могли забыть.
        - Эй! - крикнул он, услышав в ответ только эхо. - Эй, кто-нибудь!
        Тишина. Поколебавшись мгновение, Эдвин пнул ногой решетку. К его удивлению, она хрустнула. Скорее, не она, а камень, в который были вделаны железные прутья. Эдвин лихорадочно принялся ощупывать кладку, сетуя на полную темноту, и в скором времени обнаружил трещину. Рыхлый камень крошился от старости, а может, от вечной сырости.
        У Эдвина от волнения вспотели ладони. Если удастся выломать решетку, можно будет сбежать. Хэвейд рассказал ему об этом и о многом другом. В самом дальнем конце подземелья, у северной стены, есть поворачивающаяся плита, через которую обитатели верхних этажей могли, минуя стражу, тайно спуститься в тюрьму. Этот ход устроили по приказу самого магистра, и по его словам, о нем не знает никто.
        Эдвин потряс решетку, убедившись в том, что некоторые прутья действительно ходят ходуном. Он ударил еще и еще, и на третий раз решетка с душераздирающим скрежетом вывалилась наружу, а сам он чуть не шлепнулся за ней следом. Держась за стену, Эдвин пошел к выходу: слава богам, за те два дня, что он выполнял здесь обязанности стражника, он хорошо изучил все повороты.
        Об узниках действительно забыли: похоже, решил он, Беорн увел с собой всех солдат, ну, может, оставив с дюжину для охраны ворот. С другой стороны, Эдвин не смог бы сказать точно, что сейчас на дворе - день или ночь. Темнота царила кромешная, и даже фонарь у входа не горел, хотя и висел на том самом крюке, к которому Эдвин подцепил его в последний раз. Эдвин встал на цыпочки, порадовавшись собственной предусмотрительности: еще в первый день, выбрав местечко посуше, он положил на выступ у потолка кресало и кремень.
        Фонарь он зажег без труда и чуть не бегом отправился обратно. Надо спешить: вдруг кому-нибудь из стражников придет в голову принести узникам еду? И это может случиться в любой момент. Да и грохот он произвел, как казалось, страшный.
        - Мастер! Мастер!
        Хэвейд не отвечал. С безжизненно открытым ртом он сидел на полу, кособоко привалившись к стене, а стеклянные глаза смотрели прямо перед собой.
        Эдвин дотянулся до его лица рукой и прикрыл веки. Вздохнув, немного постоял. Сколько бы дурных дел не совершил этот старик, он искупил свою вину, во всяком случае, перед Эдвином. Непонятно почему, но за три дня общения юноша поверил ему. Хэвейд за свою жизнь допустил немало ошибок, но и он, Эдвин, не бог, чтобы всегда отличать добро от зла.
        Нужную плиту Эдвин нашел не сразу. Дальний конец подземелья оказался захламлен горами мусора, разбитыми ящиками и бочками. Хорошо еще, что он знал, какой из углов расчищать.
        Плита оказалась небольшой, по грудь Эдвину, и по виду ничем не отличалась от прочих замшелых камней, лежащих в основании донжона, разве что, присмотревшись, можно было заметить, что раствор, скреплявший глыбы, вокруг нее осыпался немного сильнее. Эдвин навалился плечом на край плиты, и она с легким шуршанием повернулась на невидимом штыре.
        Наверх уходила крутая каменная лестница, прорубленная в толще крепостной стены. Эдвин нашел палку с торчащим гвоздем и, зайдя внутрь, с ее помощью подтянул к входу несколько ящиков. Не бог весть что, но преследователи не смогут сразу заметить, что расчищали именно это место. Потом он аккуратно притворил за собой плиту.
        Ход был очень узким - два человека смогли бы здесь разминуться с превеликим трудом, а воздух - затхлым и сырым. Ступеньки имели разную высоту, а лестничные пролеты - длину; поднимаясь то на дюжину ступеней, то на добрых полсотни, после крохотной площадки лестница резко сворачивала в противоположном направлении. Эдвин легко догадался, где находится внешняя стена башни: с одной стороны прохода не было никаких отверстий, зато с другой он миновал уже два десятка дверок. Время от времени от основного прохода ответвлялись боковые, заворачивавшие за угол. Судя по всему, это хитросплетение ходов могло вывести почти к любому помещению внутри донжона.
        Хм. Королевская башня, подумал Эдвин, похожа на гнилое яблоко, изъеденное червями. Вся в дырках.
        Эдвин искал дверь с нарисованными тремя палочками: Хэвейд объяснил ему, что это означает третий этаж, как раз тот, где держали Гвендилену. Помимо цифр, имелись еще и буквы, указывавшие на разные помещения. И везде стояла тишина.
        Миновав несколько пролетов, Эдвин увидел дверцы с двумя линиями.
        Стоп. Какой-то звук.
        Эдвин остановился, сдерживая дыхание и прислушиваясь. За одной из дверей явственно послышался приглушенный стон. Поколебавшись, он отставил фонарь в сторону и потянул за железный рычажок сбоку от створки. Она неслышно отворилась на пару дюймов.
        Там было темно, и кто-то хрипло дышал. Убедившись, что дверь не скрипит, Эдвин открыл ее пошире и высунул голову. Густо пахло гнилью и мочой. Все окна в помещении были заколочены, кроме одного; маленький квадрат тусклого лунного света лежал на полу. В комнате стояли лавки, сундуки, валялись пучки соломы и мусор, а в дальнем углу на странном сооружении - как будто кровати, у которой одна пара ножек заметно короче другой - виднелась фигура человека.
        Приглядевшись, Эдвин поежился. Это дыба. Он никогда не видел дыб, но слышал об этом устройстве неоднократно. Широкое ложе с валиками на обоих концах, на которые наматываются веревки, привязанные к запястьям и лодыжкам. Мышцы вытягиваются, а сухожилия лопаются, когда веревки начинают натягивать, и говорят, что одинаково больно, когда их тянут, и когда отпускают.
        Еще раз осмотревшись, Эдвин прихватил фонарь и пролез в комнату. С этой стороны дверца представляла собой одну из деревянных панелей на стенах, потому была незаметна изнутри.
        - Пить… - пробормотал человек на дыбе. Он или услышал Эдвина, или шептал это в беспамятстве.
        Эдвин подошел поближе.
        - Эй, - тихо позвал он, подняв фонарь повыше. И вздрогнул.
        На дыбе лежал брат Мадауг. Изрядно похудевший, но точно он. Набрякшие веки были закрыты, а некогда толстые щеки болтались вялыми серыми складками. Веревки обматывали его руки, а на обеих кистях виднелись обрубки пальцев, явно прижженные огнем. Ступни ног у Мадауга были неестественно вывернуты и тоже стянуты веревками.
        - Мадауг, - позвал Эдвин.
        Тело дернулось.
        - Не надо, - еле слышно захрипел монах, - прошу вас…
        - Это я, Эдвин. Помните - в Сидмонском монастыре?..
        - Эдвин? Не вижу…
        Нерешительно протянув руку, Эдвин приоткрыл Мадаугу веко, и тут же в испуге отдернул пальцы. Глаз у него не было - только черные дыры с запекшейся по краям кровью.
        - За что они вас так?
        Монах молчал, его губы слабо подрагивали.
        Повернув ворот, Эдвин ослабил веревки. Затем огляделся по сторонам. На скамейке рядом с дыбой стояла плошка с водой. Эдвин приоткрыл несчастному рот и влил несколько капель. Мадауг закашлялся.
        - Я заслужил, о боги, я заслужил… - забормотал он. - Прости меня, Эдвин, я рассказал им о том, где книги, о том, как читать… я оказался слаб.
        - Читать - что?
        - Книгу, Черную книгу… Эдвин… кто ты, Эдвин?
        Эдвин задумался.
        - Это вы украли книгу из монастыря?
        - Не надо, прошу, не надо… я говорил уже, я признаюсь. Его высочество Теодрик обещал мне… Но я не получил ничего, я не успел. Я больше ничего не знаю. Кто ты, Эдвин? Я знаю тебя?
        Эдвин сел на скамью, пытаясь привести мысли в порядок. Проклятье. Это Мадауг украл книгу из подземного храма. Скорее всего, не он сам, наверняка у него имелся помощник: у Эдвина осталось ощущение, что тот монах в скриптории был выше и куда стройнее Мадауга. Но, по крайней мере, келарь все организовал - ведь именно его, по словам Луайне, ждал герцог Теодрик. И он же убил бедного Эльфина. А потом разыгрывал представление, обвиняя во всем Эдвина. И теперь еще, судя по всему, рассказал о тайне Черной книги Беорну и его приспешникам. То, о чем предупреждал старик Хэвейд, случилось.
        Эдвин поднялся.
        - Да, вы знаете меня. Я Эдвин, тот самый парень, которого обвинили в краже книги. В монастыре. Помните?
        - Так это ты Эдвин? - Мадауг, похоже, почти бредил. - Добрый Эдвин, спаси меня! Я уже рассказал все, что знаю. Ты обещал отпустить меня…
        Эдвин снова взглянул на его беспалые руки. Вот она, первая жертва Черной книги. Или уже не первая?
        Гвендилена. Там наверху его ждет Гвендилена.
        - Нет, - тихо сказал он.
        Мадауг хрипло дышал, что-то бормоча под нос. Эдвин взял фонарь, нырнул обратно в тайный ход. И плотно прикрыл за собой дверцу.
        Торопясь, он ринулся вверх по лестнице. Уже столько времени прошло, почти неделя - кто знает, что они там сделали с Гвендиленой? «Если Беорн не добьется от Этирне своего, он может прибегнуть к силе, а это грозит ей самым худшим», - говорил Хэвейд, а он, Эдвин, как-то не придал этим словам значения. Что может грозить от короля, даже дурного, наследнице великого и могущественного лорда Нордмонта?
        Но сейчас Эдвин не особо был в этом уверен. Сдерживая тяжелое дыхание, он остановился перед дверью с тремя маленькими черточками. Это здесь. Надо осторожнее: даже если предположить, что Беорн действительно забрал с собой всех солдат, покои Гвендилены он никак не мог оставить без охраны.
        Точно так же он открыл створку - тут тоже был маленький рычажок справа, - и на цыпочках пробрался внутрь.
        Она спала, разметавшись по кровати. Эдвин счастливо вздохнул. Слегка осунувшаяся, но живая и здоровая. Вероятно, заметив свет от фонаря, Гвендилена пошевелилась, и резко села, широко открыв глаза.
        - Тихо, тихо, - зашептал Эдвин. - Это я.
        Она улыбнулась.
        - Я знала, что ты придешь.
        Глава 27
        Чтение книг не доводит до добра
        У Беорна было перед ними преимущество почти в неделю - а это как раз тот срок, за который можно добраться до Черных гор. С другой стороны, думал Эдвин, армия движется все же довольно медленно, так что у них есть шанс попасть в Глоу раньше.
        Сбежать из Лонливена оказалось совсем несложно. «Главное - знать, как», - усмехнулся про себя Эдвин. Тайный ход, о котором рассказал Хэвейд, вывел беглецов не просто за пределы замка, а вообще из Лонхенбурга. Ход из кабинета Великого магистра, тоже прорубленный в толще стены, оказался отдельным, никак не связанным с хитросплетениями прочих коридоров, и уже менее чем через четверть часа беглецы попали в начало длинного лаза. Лаз был старым, сырым и грязным, с корнями деревьев, торчащими из сводов, сонмищами крыс и белесого цвета насекомых, панцири которых мерзко хрустели под ногами. Вдобавок ко всему еще и узким: идти приходилось, согнувшись в три погибели, а в иногда ползти на четвереньках. Эдвин молился только об одном: чтобы впереди не случилось какого-нибудь завала.
        Они уже потеряли счет времени, когда послышалось журчание, и за ближайшим поворотом Эдвин увидел Тэлейт. Река неторопливо несла свои волны в каких-то двадцати футах прямо под ними. Этот тайный ход прорыли, по всей видимости, довольно давно, и с тех пор вода изрядно подточила и углубила русло. Внизу виднелась узенькая полоска берега, и иного пути, кроме как спуститься по крутому склону с риском сломать ноги, не было.
        Все, однако, прошло благополучно: помогли ветки деревьев и корни, торчащие из земли. Несколько минут - и беглецы уже стояли на берегу, оглядываясь и пытаясь отдышаться. Густая зелень совершенно скрывала выход из лаза. А высоко наверху на фоне начинающего светлеть неба высился частокол крепостных стен Лонхенбурга - похоже, то самое место, через которое им поначалу предлагали побыстрее добраться до королевского замка. Городские трущобы. Квартал Лекарей, вспомнил Эдвин.
        - Пойдем, - сказал он, - надо торопиться. Уже утро, и твое исчезновение точно заметят. Правда, они в жизни не догадаются, где искать, но все же…
        Вместо ответа Гвендилена привстала на цыпочки и поцеловала его в щеку. Лицо у нее было чумазое и счастливое.
        - Пойдем, - весело согласилась она.
        Кое-как отряхнувшись от налипшей грязи и умывшись, они пошли вверх по течению. Там, примерно в миле, был мост - Эдвин заметил его, когда они подходили к Лонхенбургу. Несмотря на ранний час, мост уже понемногу заполнялся народом: городские ворота открывались с первыми лучами солнца.
        Потолкавшись немного, беглецы решительно направились на юг. Никто не обратил на них внимания: одежда у Эдвина была неброская, а Гвендилена еще в замке надела то самое коричневое крестьянское платье, в котором пришла в столицу.
        Гвендилена совсем не была обузой, шла очень быстро, но Эдвин все же время от времени корил себя за то, что послушался ее.
        - Вот что, - сказал он, как только они перешли через мост, - надо придумать, как отправить тебя в Нордмонт.
        Она посмотрела на него, нахмурившись.
        - Давай сядем, передохнем.
        Кивнув, Эдвин уселся под кусточком. Все мускулы ныли: то ли от усталости, то ли от волнения. Он достал из плечевого мешка буханку хлеба, пару яблок, которые прихватил в опочивальне Гвендилены, и, предложив подруге, принялся с аппетитом жевать. В конце концов, он не ел уже около суток, а то и больше.
        - Так что ты там… про Нордмонт? - спросила Гвендилена.
        Эдвин рассказал ей все. Про Хэвейда, про Черную книгу и принца Эллу. Про брата Мадауга, растянутого на дыбе.
        Гвендилена порой вздрагивала, но ни разу его не перебила.
        - Я хочу успеть предупредить его милость, - закончил Эдвин, укладывая остатки еды в котомку. - Там, похоже, скоро война начнется, места опасные. А если король узнает, как использовать те письмена, даже не знаю, чем все может закончиться.
        - Ты думаешь, это правда? Про чудовищ всяких?
        Эдвин рассказал ей про палец гуля, о котором говорил Хэвейд, а затем и про Мортоха в Черных горах. Про страшный красный туман, который слизывал с людей головы, словно сливки.
        - Так что ты должна отправиться к своему отцу. Не знаю пока, как, надо подумать. Наверное, надо найти попутный караван, а то одной девушке идти несподручно. А я потом, как все закончится…
        - Нет, - решительно прервала его Гвендилена.
        Эдвин взглянул на нее с непонятным чувством. В общем, он ожидал, что она это скажет.
        - Я с тобой пойду, - заявила Гвендилена, - виконтесса Абергавенни может идти, куда хочет, и никто ей не указ. А идти она желает вместе с тобой.
        Она вдруг резко наклонилась и, выдернув из его рук котомку, победно потрясла перед его носом и весело расхохоталась.
        - Кроме того, у меня есть еда, а у тебя ее нет!
        Эдвин улыбнулся: знакомые слова. Похоже, что и правда пойдет, как бы он ее не убеждал. Опять пойдет. Как тогда, в Сидмоне. Да и, откровенно говоря, ему не хотелось ее отпускать. При мысли о том, что он снова какое-то время будет лишен ее волос, ее губ, озорного взгляда изумрудно-зеленых глаз, ему становилось тоскливо.
        Эдвин легонько потрепал ее по голове. Гвендилена заурчала, изогнувшись, как кошка. Н-да, он представлял себе Первородных немного по-другому. Чуть поколебавшись, он наклонился и крепко поцеловал ее в губы.
        - Нам надо спешить, - сказал он.

* * *
        Уже в Лирне Эдвин понял, что они опоздали.
        Лирне - небольшая деревня на Северном тракте, первая, что попалась им на пути. До нее они добрались без особых трудностей, добрых две трети дороги проехав на крестьянских телегах. Здесь они решили остановиться на ночь: солнце почти скрылось за горизонтом, на небе зажглись первые звезды, а следующее селение - Гвервил, от которого Эдвин с Вульфаром, направляясь в Нордмонт, резко свернули на запад - находилось еще в дне пути.
        Постоялый двор в Лирне был невелик и заполнен до отказа, так что хозяин предложил им для ночевки коровник с большой копной сена в углу, и даже не потребовал за это денег: только махнул рукой, быстрым взглядом оценив их бедную одежду и уставший вид. У него и так хватало постояльцев, которые могли за себя заплатить. Гвендилена сразу же заснула, а Эдвин отправился в таверну в надежде что-нибудь разузнать про королевскую армию.
        Оказалось, что сам Беорн примерно с тремястами рыцарями проехал через эти места не далее как пять дней назад. «Всего триста?» - удивился Эдвин, и один из посетителей, судя по виду, сам бывший наемник, охотно пояснил:
        - Так уже к концу подъедет, к самому штурму. А орденцы туда еще две недели назад отправились: тысяч семь-восемь, никак не меньше, с требушетами да онаграми - здоровенными, однако, футов по пятнадцати в длину…
        Наемник со знанием дела принялся рассказывать про эти новомодные штуки, чем привлек внимание полудюжины посетителей, но Эдвин уже не слушал. Даже если они тащили с собой осадные машины и, следовательно, передвигались очень медленно, все равно выходит, что замок Глоу находится под осадой уже самое малое несколько дней.
        Эдвин полночи пролежал с открытыми глазами, пытаясь сообразить, что же делать. По всему выходило, что надо спешить в Сидмон, рассказать монахам о том, Черная книга находится в руках короля, и хуже того - из слов брата Мадауга следовало, что он знает, как ею пользоваться. Хотя - Эдвин беспокойно поворочался - брат Мадауг до сих пор на дыбе. Не может же быть, чтоб его держали там все последние дни? А это значит, что о тайне книги он рассказал кому-то вот только что, может быть, даже прошлым вечером. И тот человек, конечно, немедленно бросился вслед за королем, чтобы обо всем доложить ему. Значит, король пока ничего не знает, и значит, есть шанс успеть.
        Гвендилену он разбудил ни свет, ни заря.

* * *
        Камень, со свистом пролетев над крепостной стеной, врезался в северную башню, разметав вокруг осколки.
        - Ерунда, сир, - сказал начальник стражи Меррик. Он стоял рядом с Эллой, позвякивая кольчугой. - От «скорпионов» толку нету, камни слишком мелкие, а требушеты они ближе поставить не могут, здесь везде уклон сильный. Я считал: только шесть попаданий за день, все в разные места, да и то на излете.
        Элла согласно кивнул. При тридцатифутовой толщине стен Глоу орденцам понадобится несколько месяцев, чтобы нанести хоть какой-то урон. Замок стоял на скале, крутые склоны были, как на ладони, так что осаждающим пришлось установить свои машины на плоских вершинах соседних гор - гораздо дальше, чем предполагала конструкция требушетов. Тяжелые камни не пролетали и половины расстояния, а легкие больше пугали, чем действительно вредили. Только самый первый снаряд, выпущенный несколько дней назад, упав во двор, размозжил голову одному виллану, но с того времени, завидев заряжающуюся катапульту, дозорные зычно предупреждали обитателей замка. Те бросали свои дела и бегом устремлялись под защиту стен.
        - Я слыхал, - продолжал Меррик, - в Криде есть такая баллиста с рычагом в сорок футов, и камни может швырять с меня весом, и чуть не на фарлонг…
        Снизу раздался стон: похоже, один из осколков все же кого-то задел.
        Элла выругался сквозь зубы. По внутреннему двору было ни пройти, ни проехать. Орденцы поступили очень умно, надо признать: по дороге к Глоу они жгли деревни, но не мешали жителям бежать. И крестьяне, открыв рты и выпучив глаза от ужаса, бежали к своему господину. Многих Элла успел выпроводить в горы: десяток проводников увели беженцев через ущелья подальше от замка, но все равно - в Глоу оказалась заперта сотня голодных ртов, половину из которых составляли женщины и дети.
        Сейчас их выгонять было уже некуда: по самым скромным подсчетам, Орден привел не меньше семи тысяч солдат, перекрыв все подходы к Глоу. Хуже того: орденцам удалось выловить в близлежащих долинах еще два десятка беженцев. Их обобрали до нитки и пинками и угрозами отправили к Глоу. Делать нечего - ворота пришлось открыть, и сейчас в замке на каждого солдата приходилось почти по два бесполезных крестьянина.
        Главная беда заключалась в том, что лето подходило к концу, хлеба еще не созрели, а старые запасы не особенно велики, хотя пока нужды никто не испытывал.
        - Глупости все это, - неуверенно повторил Меррик. - Чтобы хоть какой-то толк был, надо в определенное место попадать, и не раз и не два. А с такого расстояния, да такими мелкими ядрами они пару лет провозятся. Не пойму я…
        Меррик замолчал, кусая длинный ус. Элла глянул на него искоса.
        - Говори.
        - У них семь тысяч солдат самое малое… От требушетов толку нет, только слепой этого не видит. Так нет же: уже пятый день они сычами сидят в окрестных горах и стреляют. Лениво так стреляют, ваша милость. Чего ждут?
        - Продолжай… - ободрил его Элла.
        - Я в своей жизни три раза замки брал. Один раз, в Рудланской крепости, все просто было. Свой родник там крохотный, а то лето жарким выдалось. Так мы в источник трупов накидали, человеческих, да звериных - тут и пришел рудланцам конец. Уже через месяц сир Яго Гвайр щит свой со стены убрал и ворота открыл. Второй раз, в Кайрфилли - еще легче. Те же требушеты, а потом ворота тараном сломали. Народа много, конечно, полегло: они свои рвы смолой залили и подожгли. Страшная сеча была, но на все не больше недели ушло. Последний раз, это лет десять назад случилось, под Илбреком, дольше всего возились. Замок это неприступный, вроде Глоу, и запасов там - на год, не меньше. Так мы три месяца подземный ход рыли. У себя там палаткой его замаскировали. А как до стены дошли, заложили там смесь адову - и она полкрепости разнесла…
        - Так… - Элла задумался.
        - То-то и оно! - Меррик ободрился явным вниманием своего господина. - Осадные машины здесь - пустое. Воды у нас столько, что ванны общественные можем устраивать. А подземный ход - не вижу я, чтобы они хоть что-то делать собирались. Да и если соберутся, рыть будут до конца времен. Сильно издалека придется начинать: у нас все склоны на виду. Может, еще какие способы есть, сир, не знаю, но только если они не намерены полгода нас голодом морить, я бы, будь на их стороне, предложил бы штурм. Других вариантов не вижу. Народу у них полно. Так вот: ежели орденцы на нас всем скопом накинутся, трудновато будет устоять. Тут всего сто человек боеспособных. Даже если они половину своих потеряют, даже больше, одной тысячи хватит, чтобы стены захватить. Не выдюжим, ваша милость. Ан нет: они просто сидят и ждут. Чего сидят? Кого ждут? Что готовят? Всю голову себе сломал.
        Элла задумчиво кивнул и, еще раз окинув взглядом заросшие лесом горы, начал спускаться вниз. Народу здесь толпилось предостаточно, и всем им нашлась работа, хотя порой и пустяковая. Это была инициатива домоправительницы Мегайн.
        Она развернула бурную деятельность, заставив вновь прибывших счищать мох со старых камней, потом драить их щетками, белить стены во внутренних помещениях, полировать и без того сверкающие котлы, колоть дрова на зиму, хотя это и не имело особого смысла - достаточный запас дров заготовили еще весной с тем, чтобы они успели просохнуть до зимы - и выполнять еще кучу другой мелкой и часто ненужной работы, но Мегайн упрямо стояла на своем.
        - Нечего без дела болтаться, - говорила она Элле, - если дать им волю, так и вовсе на шею сядут.
        Сейчас, впрочем, многие уже отдыхали: солнечный диск почти скрылся за горными вершинами, а это означало, что дневные хлопоты подошли к концу. С десяток мужиков играли в кости, весело переругиваясь (впрочем, они тут же вскочили и, сдернув шапки, принялись в пояс кланяться проходившему мимо господину); мальчишки гонялись за собакой; сапожник крутил дратву, торопясь поспеть до полной темноты; женщина кормила грудью младенца - в общем, обычная суматоха, предшествовавшая вечерней трапезе.
        Элла ввел здесь особый порядок: сразу после захода солнца в холле Фантура, Огненной башни, на козлах устанавливали длинные столы, за которые приглашались все желающие. Народу в замке набилось очень много, но крестьяне сами быстро разобрались, кто будет сидеть за столами ближе к господину, кто - дальше, а кому и вовсе лавки не по чину. Такие располагались у стен. Ели, пили, произносили заздравные тосты, а потом, когда столы убирали, без особого порядка устраивались прямо на полу, поближе к полыхавшему камину. Рассказывали страшные истории, пели песни и уже глубокой ночью ложились спать, солдаты - не снимая камзолов и с оружием у изголовья.
        В холле Фантура стоял шум и гам. Добрых два десятка факелов полыхали, освещая неровные стены и нещадно чадя. Целая толпа вилланов разбирала доски и под руководством плотников ставила столы; вокруг уже собрались женщины с блюдами дымящихся пирогов и кувшинами с элем, и одна из них - Луайне. Она улыбнулась господину, чуть потупив глаза. Элла махнул рукой, призывая не прекращать из-за него работу, и направился к лестнице на второй этаж.
        И остановился.
        Снаружи, перекрывая весь этот гомон, раздались вопли. Беспорядочные крики мужчин и истошный бабский визг. Элла ринулся во двор, выхватывая на ходу меч.
        Лихорадочно озирающиеся солдаты держали оружие наизготовку, дрожала от ужаса кучка крестьян, в голос плакала какая-то коленопреклоненная женщина. А в середине двора, в огромной луже крови валялось разорванное пополам тело, словно перекушенное гигантскими челюстями.
        - Что здесь? - выдохнул Элла. Солдаты молчали; у некоторых дрожали руки. - Алед!?
        Латник набрал в грудь воздуха, собрался с мыслями.
        - Непонятно, ваша милость, - тихо произнес он, не прекращая озираться по сторонам. - Прямо из земли, из щели, что-то черное…
        - Вроде змеи… - тут же добавил кто-то.
        - Как щупальце…
        - Вытекло - и хрясть…
        - Это Мортох, сир, - пробормотал невесть откуда появившийся Глойн. Он трясся всем телом.
        - Смотрите!!!
        Вытянутой рукой один из крестьян указывал на Шатур, западную башню. Башню Тени.
        На ее стене, под самой крышей, сидело нечто. Оно зашевелилось и расползлось в стороны, обратившись в полудюжину похожих на пауков тварей. Каждая из них в сгущающихся сумерках походила на очень худого человека с противоестественно длинными конечностями. Существа одновременно повернули головы, сверкнув мертвенно-синими глазами, и зашипели.
        - Гули! - истошно завопил кто-то. - Это гули!
        Словно напуганная криком, самая большая тварь завизжала и прыгнула вниз. Паучьими лапами она облапила одного из солдат и вгрызлась ему в шею. Брызнул фонтан крови.
        Все смешалось - наемники и крестьяне, женщины и мужчины, крики и сверкающие полоски стали. Кто-то бежал, кто-то остервенело рубил мерзкого монстра. На башню обрушился целый ливень арбалетных стрел.
        Потом воцариась тишина. Люди замолчали, тяжело дыша, вытирая с лиц пот и брызги крови. Гули - их оказалось не шесть, а около десятка - дергая костистыми конечностями, подыхали, истекая ручейками дымящейся зеленоватой слизи. И - трое мертвых и дюжина раненых.
        Протяжный звук рога разорвал тишину. К нему тут же присоединился другой. Элла ринулся на крепостную стену, за ним - несколько солдат.
        - О, боги…
        По башне Шатур от верха и до низа вдруг побежала трещина, и из нее, как тысячи термитов, по стенам поползли гули. Внезапно пошел дождь, замолотил крупными каплями, и в скрытую облаками вершину Гленкиддираха, раскалывая небо, одна за другой стали бить молнии.
        Горы ожили. Они шипели, хрипели и визжали, выплевывая на поверхность тысячи существ. Черных, серых и прочих; двух-, четырех-, шести- и стоногих; огромных, как буйволы, и маленьких, тела которых усеивали многочисленные глаза, либо вовсе безглазых; с крыльями, как у летучих мышей; с чешуйчатой или покрытой шерстью кожей. И все это летело, ползло, извивалось и клацало зубами. Черные даже на фоне черного фигуры, словно одетые в длинные рваные плащи, плыли по склонам, едва касаясь земли, и там, где они проходили, трава покрывалась инеем. И - целые реки сизо-красного тумана, которые стремительно текли наверх, к стенам Глоу.
        Беорн. Черная книга. Проклятье.
        Элла закрыл глаза.

* * *
        После Ардланна им пришлось идти пешком. До Глоу оставалось всего пара дней пути, и здесь война уже давала о себе знать. Сам Ардланн, стоявший в отрогах Черных гор, ощетинился копьями и звенел оружием. Там, где дорога резко сворачивала на юг, ныряя в горную долину, высилась наспех возведенная сторожевая башня. Солдаты, лениво опиравшиеся на алебарды, проводили путников взглядами, однако препятствовать им не стали.
        Эти места Эдвину знал: немногим больше месяца тому назад он шел здесь с Вульфаром, направляясь в Нордмонт. Ощутимая разница заключалась только в том, что сейчас тут не было видно ни одного человека. Ни пилигримов, ни крестьян с телегами, спешащих на рынок, хотя стояла самая пора для сбора лука и поздней капусты.
        Заночевать они решили в деревне Глоу, а от нее до замка было уже рукой подать. Шли быстро, останавливаясь только затем, чтобы отдохнуть малость, да перекусить. В Ардланне - в городе, не в замке - Эдвин потратил пару часов на то, чтобы помочь разгрузить возок с пивными бочонками, за что получил от хозяина четыре медных грохена. Деньги тут же потратили на овсяные лепешки, кусок подкопченной свинины и полдюжины яблок. Не удержавшись, на остаток купили несколько кусков сочной, редкой здесь дыни, которую везли с юга, в основном из Ллевеллина.
        Дорога давалась легко, хотя тропка невероятным образом петляла, огибала гигантские валуны, ныряла в низины и вновь взбиралась наверх, то и дело открывая взору красивейшие виды. Уже милях в десяти к югу от Ардланна горы заполонили собой все пространство: чем дальше, тем все более высокие, величественные, покрытые густой зеленью.
        - Смотри, - произнес Эдвин, когда они вскарабкались на очередной холм. Вытянув руку, он указал на одну из гор. - Это Гленкиддирах.
        Дом богов на фоне темнеющего неба, с сизо-черными облаками, кольцом висевшими над его вершиной, был страшен. У Эдвина внезапно появилось ощущение, что Гленкиддирах стал заметно ниже, чем тогда, когда Глойн впервые показал его у Дардинской башни. Жерло вулкана расширилось, обломки скал острыми зубами цеплялись за тучи.
        Гвендилена поежилась.
        - Нам туда?
        - Нет. Надо спуститься и повернуть на запад. Дорога сама приведет.
        Взявшись за руки, они молча тронулись дальше. Следовало поторопиться: ночь уже вступала в свои права, лес просыпался, издавая животные звуки, а из оружия у Эдвина имелся лишь короткий нож, который он прихватил в покоях Хэвейда.
        Слава богам, обошлось без неприятных встреч: только один раз они замерли на тропе, когда из густого подлеска выскочил кабан и, злобно сверкнув маленькими глазками, помчался дальше.
        - Чувствуешь? - спросил Эдвин. Гвендилена покачала головой.
        - Запах, - сказал он. - Гарь.
        Гвендилена вдруг схватила его за рукав.
        - Ужасно, - прошептала она.
        На окраине деревни в густой траве лежал труп женщины. Полуобнаженный, с распоротым до пояса платьем и широко раскинутыми ногами. Узнать, что это женщина, можно было разве что по обрывкам одежды: лесное зверье уже изрядно потрудилось над убитой.
        Глоу было выжжено.
        Ни одного целого дома, лишь остовы, обмазанные глиной, черные от копоти. Путники медленно пошли по единственной деревенской улице, оглядываясь и вздрагивая. Никого и ничего, и только полная луна выхватила из мертвого пейзажа несколько обезображенных тел, в основном, опять же, женских.
        - А где остальные… люди? - прошептала Гвендилена.
        - Не знаю, - так же тихо ответил Эдвин. - Я вообще не понимаю, зачем деревню сожгли. Крестьян обычно не трогают, иначе кто работать будет? Может, угнали куда. А может… приказ короля. Мне мастер Хэвейд рассказал про него немного. Беорн очень жесток, и часто без повода. Будем надеяться, что они просто сбежали.
        Гвендилена нервно глянула на один из трупов.
        - Оставив своих женщин?
        - Не могу сказать. Других-то мертвецов нет. Значит, угнали.
        Гвендилена кивнула. Она шла, обхватив руку Эдвина и тесно к нему прижавшись.
        - А ты уверен, что это… люди натворили?
        - Да. - Эдвин невесело улыбнулся. - Порождения Вила не насилуют женщин. Да и, наверное, не жгут дома.
        - Я не хочу здесь ночевать, - сказала девушка.
        Эдвин ободряюще обнял ее за плечи.
        - Пойдем. В полумиле отсюда я прошлый раз заметил хижину углежога. Она на отшибе, думаю, там можно будет остановиться.
        Хижина в глубине леса, скрытая от посторонних глаз густой листвой, пустовала. Внутри обнаружилась соломенная подстилка и котелок над очагом, устроенном прямо в земляном полу. Огонь Эдвин разжигать не стал. Они перекусили на скорую руку и, обнявшись, улеглись спать, думая об одном и том же. О том, что увидят завтра.
        Глава 28
        Путь
        Эдвин стоял посреди двора замка Глоу, озираясь с внутренней дрожью.
        Тишина. Ни собак, ни даже ворон.
        Ворота были распахнуты, но вовсе не оттого, что их сломали. Не похоже, чтобы крепость вообще штурмовали, если не считать десятка треснувших камней, выпущенных из баллист. Ворота открыли затем, чтобы убежать. Но - не получилось. Весь длинный тоннель под стеной Глоу был завален телами.
        Это произошло совсем недавно, два, может быть, три дня назад. Трупы, кругом трупы. С оскаленными ртами, безглазыми лицами, застывшими в предсмертных муках. Многие - растерзанные страшными челюстями. Тошнотворный смрад разлагающейся плоти. Смерть пришла сюда со всех сторон.
        Тут были не только мертвецы. Эдвина вырвало, когда он увидел это. Человеческая одежда, разбросанная там и сям, в кровавых пятнах, с лоскутами посеревшей кожи, валявшимися подобно скомканным тряпкам. Похоже, что людей просто выпили, высосав самое вкусное.
        И среди всего этого Эдвин заметил нечто. Он поначалу даже не поверил своим глазам. Поднял копье и, внутренне собравшись, потыкал странные тела мертвых тощих существ с лаково-черной кожей, длинными паукообразными конечностями и когтями длиной в человеческий палец. Сильно скошенные назад крупные островерхие черепа, огромные как блюдца мутные глаза, и пасти, заполненные сотней мелких зубов. Гули, как-то отрешенно подумал Эдвин, это - гули. Примерно так они и выглядели в страшных сказках его матушки, но он и не предполагал, что настолько жутко. Вот они, дети Вила, Темного бога.
        Старик Хэвейд оказался прав: это не выдумки, совсем не выдумки, хотя Эдвин до последнего надеялся, что речь идет всего лишь о древней легенде. Беорн прочитал Черную книгу и выпустил на свет божий подземных чудовищ. Этих и иных, высасывающих человеческую плоть подобно паукам. Гули были мертвы: порублены секирами, утыканы стрелами - значит, они смертны, их возможно убить. Но кроме них, он не заметил никаких поверженных чудовищ. Эдвин вспомнил про Мортоха, преследовавшего их в горах, и содрогнулся. Колоть копьями туман - бессмысленно.
        Гвендилена стояла неподалеку, прислонившись к стене. Ее лицо стало серым от ужаса. Поймав взгляд Эдвина, она судорожно вздохнула, проглотив комок.
        - Что… что теперь делать?
        Эдвин растерянно покачал головой. Он не знал. Тела Эллы среди мертвых он не нашел, но если барон был здесь, то наверняка тоже погиб. Стоит, наверное, еще обыскать северную башню, где располагались его покои.
        Приняв это решение, он поднял с земли первый попавшийся меч и махнул Гвендилене рукой. Вся дрожа, она подошла, стараясь не глядеть по сторонам, но все же охнула, заметив мертвых тварей, и вцепилась Эдвину в руку.
        - Посмотрим внутри, - сказал он.
        Не успели они сделать и нескольких шагов, как Эдвин замер, выставив перед собой клинок. В башне что-то было.
        - Тс-с, - прошипел юноша, - спрячься.
        А сам, ухватив меч поудобнее, осторожно двинулся вперед.
        Гвендилена стояла, вжавшись в стену и едва дыша. Слух обострился настолько, что она слышала мягкие постепенно затихающие шаги Эдвина. Минута, другая. Шум, как будто что-то упало, и крик. Голоса. Не выдержав, она бросилась внутрь.
        Посреди холла она увидела Эдвина, все еще с мечом в руке, а перед ним - монаха в черной рясе. Монах держал высоко поднятый факел. Оба они тут же обернулись в ее сторону. Эдвин, тяжело дыша - наверное, от волнения - кивнул, подзывая Гвендилену ближе.
        - Госпожа Этирне, - произнес он, - единственная дочь и наследница графа Тэлфрина. А это - мастер Хедин, э-э…
        Монах низко поклонился.
        - Наставник и советник его милости Эллы.
        - Он здесь? - быстро спросил Эдвин.
        Монах удрученно почал головой.
        - Увы. Я прибыл поутру и с тех пор без устали обыскиваю замок. Его покои пусты. Я направлялся вниз, когда услышал твои шаги. Но каким образом высокородная принцесса Этирне оказалась в Глоу?
        - Это долгая история.
        Хедин кивнул.
        - Да. Это подождет. Я хочу осмотреть подземелье. Надежды, что принц жив, у меня не осталось. - Монах помолчал. - Я нашел его меч на стене. Но я должен убедиться.
        - Я с вами, - немедленно откликнулся Эдвин.
        - И я… - начала Гвендилена, но запнулась, увидев отрицательный жест монаха.
        - Нет, - решительно отрезал он. - При всем уважении к Первородной дочери - нет. Здесь, наверху, как видите, пусто и спокойно. Пока день, а дети Вила любят темноту. Но если в подвалах осталась хотя бы одна тварь, Эдвин сможет мне помочь. А иначе нам придется думать в первую очередь о вашей безопасности, забыв о своей.
        Покусав с рассерженным видом губу, Гвендилена уселась на скамейку.
        - Хорошо. Но если вас долго не будет, я пойду за вами.
        - Но… - нахмурился Хедин.
        Эдвин положил руку ему на плечо.
        - Она все равно пойдет, мастер, поверьте. Так что мы должны поторопиться. - Он запнулся. - Если господин Элла действительно мертв, упокой боги его душу, мне нужно спешить в Сидмон.
        - Зачем? - изумился монах.
        - Вы ведь наверняка слышали о Черной книге?
        - Вот как? Ты что-то знаешь о ней?
        Эдвин кивнул.
        - О-о, - задумчиво протянул Хедин. - Это важно, юноша. И я хочу, чтобы ты рассказал мне об этом до того, как мы спустимся вниз.
        Эдвин собрался с мыслями.
        Немного путаясь, то и дело возвращаясь к прошлому, он рассказал о том, что узнал от умирающего Хэвейда, о брате Мадауге, потом об обстоятельствах своего с ним знакомства, и, в самом конце, - о манускриптах в подземелье Сидмона.
        Хедин слушал внимательно, не прерывая, и только к завершению рассказа стало видно, что он немного озадачен.
        - Так это от тебя господин Элла узнал о Красной и Синей книгах?
        Эдвин пожал плечами. Он помнил, как после похода на горцев, во время праздника в Глоу он рассказывал Элле о своем прошлом.
        - Не знаю, от меня ли. Но он спрашивал об этом.
        Монах встал и принялся нервно расхаживать взад и вперед, что-то бормоча под нос. Наконец остановился, пристально глядя на Эдвина.
        - Могу ли я спросить, как вы выбрались из Сидмонского подземелья?
        Эдвин рассказал, и брови Хедина удивленно поднялись вверх.
        - Вот как… Элла еще говорил мне, что ты грамотен. Кто ты, юноша? Кто твои родители?
        - Твоего отца зовут Гуайре? - спросил Хедин, получив ответ. - Это очень древнее имя. И довольно редкое.
        - Да.
        - Тебе знаком этот знак?
        Хедин поднял факел повыше и, мельком осмотрев стены, стер рукавом пыль с одного из камней. Камень был старый, в щербинках, но, вглядевшись, Эдвин заметил полустершуюся букву «f».
        Он кивнул, проглотив комок, застрявший в горле.
        - Да. Такой был на мече отца.
        - Удивительно, - пробормотал монах. - Это - воля богов. Сам Эогабал направил тебя ко мне. Слушайте, дети мои.
        Хедин уселся на скамью рядом с Гвендиленой.
        - Кто я - неважно, слишком долго рассказывать. Но я знаю твоего отца, Эдвин…
        Юноша взволнованно схватил его за рукав.
        - Знаете? Вы сказали - знаете? Он жив?
        - О, я так понимаю, ты не видел его с того времени, как попал в Сидмон? Не беспокойся. Жив и здоров, правда, сильно хромает. Сам я давненько с ним не встречался, но верные люди рассказывали. Сейчас он живет в Криде, и говорят, с ним маленькая девочка.
        - Это моя сестра. - Руки у Эдвина дрожали от волнения.
        - Наверное. - Монах улыбнулся. Было странно видеть улыбку на его словно выточенном из камня лице. - Я рад: последнее время мне редко удается приносить хорошие вести. Но слушайте дальше. Гуайре был одним из Хранителей-меченосцев Красной книги - до той поры, пока злые времена не заставили всех ревнителей старой веры скрываться от преследований. Только маленькая группа верховных жрецов знала, где хранятся откровения древних богов, а всех прочих служителей, дабы не подвергать их опасности, распустили по домам. Жрецы желали видеть королем принца Эллу, ибо только для него одного из всех детей Идриса Леолина благосостояние королевства стояло превыше религиозных распрей, но, увы, Черная книга пропала, и равновесие оказалось нарушено. Малый круг приказал мне вернуться в Глоу, чтобы любой ценой спасти жизнь Элле, но я опоздал.
        Монах взглянул на Гвендилену.
        - Мы, кстати, прочили его тебе в мужья…
        - О, матерь Боанн… - пробормотала Гвендилена. - За последний месяц, знаете ли…
        - Я знаю. Но Элла не пошел бы на этот союз без согласия твоего отца. Увы, теперь об этом можно забыть.
        Хедин тяжко вздохнул.
        - Теперь книга у Беорна, и он познал ее силу. Он идет к Сидмону, чтобы завладеть оставшимися Откровениями. Но и это не самое страшное. Человек, хотя бы раз прочитавший Черную книгу, превращается в ее раба. Душа его истончается, а сам он все более и более становится исполнителем воли Темного бога.
        Хедин поднялся со скамьи.
        - И еще одно. - Он посмотрел на Гвендилену. - Это касается тебя, девочка. Великий эорлин Нордмонта граф Нитгард Тэлфрин идет войной на короля Беорна, чтобы наказать его за насилие над дочерью…
        - Это Арн, - шепнул Эдвин, - Арн добрался до Килгеррана.
        - …и он уже прошел герцогство Анг - полагаю, это название тебе знакомо. Замка Анг больше нет, как нет в живых и его высочества Хильдеберта. Тэлфрин не оставил там камня на камне и сейчас его войска находятся всего в двух днях пути от монастыря. И не только его: Эдан Заячья Лапа, герцог Беркли, собирает солдат - он согласился впустить Тэлфрина в свои земли и готов помочь собрату. Скорее всего, Властитель Запада Бедвир тоже примкнет к восставшим. Нет сомнения, что перед такой силой Беорн не устоял бы в обычной схватке…
        - Но у него Черная книга, - сказал Эдвин.
        - Да. Он выпустит смерть на волю, и Темный бог станет хозяином Корнваллиса. И уже сейчас, возможно, Беорн видит перед собой гору Сидмон.
        - Он погубит отца, - прошептала Гвендилена.
        В зале повисло молчание, нарушаемое только треском факела. Хедин торжественно встал.
        - Дети мои, вы можете помочь.
        - Как!?
        - Отец Селиф, настоятель монастыря, на самом деле - Верховный жрец. Он должен узнать о гибели Эллы, о том, что Черная книга уже единожды использована, и дети Вила вырвались из подземных пещер. Он примет верное решение. Вы можете помочь не только Хранителям, но своим отцам, всему королевству…
        - Как? - снова просил Эдвин. - Нам не успеть до Сидмона…
        Монах удовлетворенно кивнул.
        - Есть способ. Замок Глоу - это первоначальное хранилище Трех книг. И здесь имеется такой же - как ты сказал? - колодец, как в Сидмоне. Но это не просто колодец. Это - Путь.
        - Что значит - Путь?
        - Дорога между хранилищами. И если открыты хотя бы две двери, можно попасть из одного места в другое.
        - Но почему же мы тогда, в монастыре…
        - Потому что все прочие двери запечатаны, как и здесь, с того времени, как Глоу стал королевской собственностью. Поэтому вас просто выбросило наружу. И это главное, чему я поначалу удивился, выслушав твой рассказ.
        - Почему?
        - Потому что простым смертным не дано выйти из Пути живыми.
        Эдвин слегка растерялся.
        - Но я…
        - Ты, - внушительно произнес монах, - сын Хранителя, носитель его крови, потомок одного из немногих, удостоенных такой чести самим Эогабалом, Создателем мира.
        - А как же я? - неуверенно спросила Гвендилена.
        - Думаю, ты и сама знаешь ответ, дитя мое. Ты - Первородная, дочь дочерей праматери Боанн.
        Эдвин плюхнулся на скамью.
        - Уф-ф. А почему вы сами не можете воспользоваться этим проходом? Жрецы скорее поверят вам, чем неизвестным им людям.
        - Путь запечатан усилиями многих магов, и чтобы снять заклятие навсегда, нужны самое малое три человека, обладающие знаниями. Я смогу лишь приоткрыть дверь, и некоторое время ее удерживать. Но для этого я должен остаться здесь.
        В зале вновь стало тихо.
        Эдвин и Гвендилена сидели, глядя прямо перед собой.
        - Еще один вопрос, мастер, - сказал Эдвин. - Вы говорите, что королевские войска уже в паре дней от Сидмона, а возможно, и ближе…
        - Это так.
        - Чем может помочь Хранителям весть, что книга у Беорна?
        Хедин задумался.
        - Ты сможешь помочь Великому Жрецу принять своевременное решение: либо попытаться спасти оставшиеся две книги, либо использовать их силу, чтобы остановить наступление темных времен. Если же Беорн подступит к монастырю, выход останется только один.
        - Понятно… - с некоторой неуверенностью пробормотал Эдвин.
        - И ты должен знать: там может быть опасно. Так же смертельно опасно, как здесь пару дней назад. Никто не осудит тебя за желание остаться в стороне. Каждый человек сам выбирает свой Путь. И если в тебе течет кровь Меченосца, это может означать лишь то, что Создатель мира приготовил для тебя некую задачу. Какую - не дано знать ни мне, ни кому-либо из смертных. Возможно, совсем не ту, которую я предлагаю тебе решить.
        Эдвин встал.
        - Ведите, мастер. Я пойду один.
        Гвендилена подпрыгнула со скамьи, будто подброшенная пружиной.
        - Еще чего! Я - с тобой.
        - Гвен… - укоризненно пробормотал Эдвин.
        - И даже ничего не говори. Я уже неделю не купалась.
        Монах улыбнулся.
        - Боги на вашей стороне. Вот, возьми это. - Он снял с шеи медальон и протянул Эдвину. - По нему отец Селиф поймет, что вы мои посланники.
        Медальон - треугольник, заключенный в круг, - был сделан из неизвестного Эдвину черного металла.
        - Пойдемте. Однако пока, - Хедин глянул на девушку, - я все же попрошу госпожу Этирне держаться чуть позади.

* * *
        Столбы огня с диким ревом вырывались из колодца, выхватывая из темноты покрытое бисеринками пота лицо Хедина. Монах стоял почти у самого края отверстия, широко расставив ноги и раскинув руки в стороны. Подол его сутаны развевался, как от порывов ветра.
        Стены шевелились, словно живые: монстры на древних фресках раскрывали пасти и скрипели зубами в бессильной злобе, горгульи сверкали глазами и хлопали перепончатыми крыльями, а с рук монахов в красных одеждах одна за другой срывались многочисленные молнии, испепеляя чудовищ.
        Вдруг на мгновение стало тихо.
        - Путь слишком узок, - сказал Хедин. Его лицо было серым, а голос дрожал от усталости. - Узок и нестабилен. Моих сил не хватает на большее. Вам придется идти по очереди.
        Эдвин кивнул.
        Монах вздохнул полной грудью и высоко поднял руки. В то же мгновение из невидимых в темноте отверстий в колодец хлынула вода. Горгульи вновь зашевелились, издавая дикий визг. Шум стал невыносимым.
        - После следующего огня! - крикнул Хедин. - Сначала Эдвин…
        Эдвин крепко обнял Гвендилену.
        Что-то привлекло его внимание. Эдвин посмотрел наверх и замер. Там, под самой крышей, едва различимые во всполохах пламени, прилепившись к стене подобно уродливым насекомым, сидели два гуля.
        - Готовьтесь! - крикнул монах.
        - Мастер! Мастер! - Эдвин отчаянно указывал наверх.
        Хедин быстро посмотрел и на мгновение прикрыл глаза.

«Не волнуйся за меня», - Эдвин скорее не услышал, а прочитал эти слова по его губам.
        Новый столб огня опалил лицо монаха.
        - Сейчас! - прохрипел он.
        Эдвин прыгнул.

* * *
        Эдвин очнулся в странном месте. Мускулы ныли от напряжения.
        Темнота. Хотя нет - крошечное пятнышко блеклого света, источник которого был непонятен, лежало на круглой каменной площадке, висевшей в пустоте. Площадка имела не более пяти шагов в диаметре.
        Эдвин подполз к краю, до боли в глазах всматриваясь в пространство.
        - Эй, - крикнул он. Пустота ответила ничем, словно его голос утонул в вязкой черноте.
        Эдвин насколько возможно свесился вниз, ощупывая рукой плиту. Камень, холодный ровно обтесанный камень, как будто Эдвин лежал на верхушке высокого столба, основание которого терялось в невероятной глубине. Неужели у Хедина не получилось? Неужели Путь закрылся раньше, чем он смог добраться до места назначения?
        О, боги.
        Покопавшись в карманах, Эдвин вытащил медную монету - единственную, что осталась у него после Ардланна. Размахнулся - и сильно бросил, вслушиваясь. Тишина. Монета пропала.
        Эдвин пополз по кругу. Выдохнул с облегчением: вот он, выход. От противоположной стороны площадки в темноту вел мост. Каменный, в локоть шириной.
        Эдвин поднялся, подрыгал руками и ногами, чтобы разогнать кровь. Вроде бы все в порядке, если не считать того, что тело болело, как после изрядных колотушек. Очень осторожно, старательно удерживая равновесие, он ступил на мост. Это ерунда, думал он, проще простого. Еще в детстве в Талейне они с мальчишками забавлялись, бегая на другой берег речки по стволу упавшей осины. Дерево было вечно мокрым, а требовалось как можно быстрее, ни разу не упав, добраться до конца. У Эдвина это получалось очень хорошо.
        Он вздрогнул, едва не оступившись. А как же Гвендилена? Пройдет ли здесь она? И где она вообще? Ведь она должна была прыгнуть в колодец сразу после него. Эдвин обернулся. Пятнышко света по-прежнему висело шагах в тридцати позади, освещая пустую площадку.
        Юноша постоял, раздумывая. Если Гвендилена окажется здесь, он сможет крикнуть, предупредить, чтобы она подождала. А пока нужно разведать, что находится на той стороне.
        Сделав несколько шагов, он вновь остановился. Снова круглая площадка, меньше предыдущей, от которой отходили четыре других совершенно одинаковых с виду моста.

«Без разницы», - решил Эдвин. Еще раз обернувшись, он ступил на левый.
        Раз, два, три, четыре, пять, шаг за шагом, осторожно. Прошла, казалось, целая вечность, когда он уперся рукой во что-то твердое и холодное. Стена. А чуть ниже - дверца. Вздохнув с облегчением, он толкнул створку, и остановился, ослепленный. За дверью было лето.
        По небу бежали кудрявые облачка, лес шумел изумрудно-зеленой листвой, а с высокой скалы тоненькими струйками падал водопад, разлетаясь брызгами, сверкавшими в солнечных лучах всеми цветами радуги. Заросли жимолости, караганы и шиповника покрывали склоны, а на берегу озера к живительной влаге клонили свои раскидистые ветви ивы-великаны. Воздух наполняли ароматы ягод и осиное гуденье.
        Эдвин даже не сразу узнал это место, а узнав, вздрогнул. Водопад на вершине горы Сидмон.
        Возле озера на камнях сидели двое.

* * *
        - Ну, как? Возьмешь меня с собой? - спросила девушка.
        Юноша, казалось, сомневался.
        - Я… я подумаю, - сказал он.
        Весело расхохотавшись и подобрав юбку, она умчалась, помахав ему рукой на прощанье.
        Облака вдруг куда-то заторопились, солнце стремительно зашло за горные пики, потом вышло опять. Смена дней и ночей замелькала перед глазами Эдвина безумным калейдоскопом.
        Затем снова показался он. Он не взял ее. Конечно, ведь надо было разыскивать свою семью. Он идет по лесной дороге, весело насвистывая под нос, и чуть вдалеке, в утренней дымке, уже видны распахнутые ворота замка Крид. Ему навстречу, заливаясь смехом, бежит маленькая сестричка Айб, а на мосту, опираясь на палку и улыбаясь, стоит отец.
        Снова облака, и снова смена дней и ночей. Он стал солдатом на службе у его высочества Эдана Беркли. Запах лошадей, сверкающее оружие, грубоватые шутки товарищей, и среди всего этого - чьи-то шаловливые голубые глаза. Сплетенные в объятьях тела, небольшой домик, прилепившийся к крепостной стене. Рядом - крохотный огород с капустой и петрушкой. Та же девушка с голубыми глазами встречает его в дверях, поддерживая большой живот. На столе хлеб, щедрый кусок оленины и глиняная крынка с молоком.
        А потом - праздник. Двор Крида моют, чистят, все стены увешаны шпалерами, тысяча факелов горит в холле замка, столы ломятся от угощений, а щеки дударей красны от усталости. Ее светлость Этирне, дочь северного графа, выходит замуж за младшего из сыновей герцога Эдана. Ее глаза, соперничая со сверкающими в золотой диадеме камнями, смотрят холодно.
        Вроде бы он уже где-то видел новую госпожу с изумрудно-зелеными глазами и волосами цвета темной меди, но, рассуждая здраво, это вряд ли.
        Он возвращается к своим друзьям - все пьяны и веселы. Еще бы: его высочество Эдан Беркли, да продлят боги его дни, распорядился выдать каждому солдату по целому золотому керну.
        Только отчего-то накатила нетрезвая грусть. Он не хочет больше пить, он лучше пойдет домой, тем более праздник уже подходит к концу. Дома его ждет жена. Повитухи уверяют, что будет мальчик. Он назовет его в честь отца - Гуайре.
        Одна досада: наверное, он не сможет присутствовать на дне рождения сына. Говорят, между наследниками покойного короля вспыхнула война, а это значит, что не сегодня-завтра надо будет собираться в поход.

* * *
        В голове у Эдвина шумело. Это - выход к Сидмону? Это неправильно. Этого не может быть.
        Он ринулся назад к тому каменному кругу. Второй мост - и вторая дверь.
        За ней была ночь. Точнее, не ночь, а сумерки, но между высокими стенами домов уже темно. На небе зажглись первые звезды. Он стоял, держа в руках метлу, и задумчиво разглядывал полуоткрытую дверь скриптория.
        Нет, он туда не пойдет, решил он - жаль расстраивать брата Эльфина. Наверное, просто кто-то из переписчиков неаккуратно опустил засов.
        Он прислонил метлу к стене и быстрым шагом направился в нижний двор. Надо сообщить об этом келарю Мадаугу.
        Снова день - время течет необъяснимо быстро. Он стоит в толпе, собралавшейся во дворе Сидмона. Ужасные слухи тревожат народ: говорят, в монастыре объявился убийца. Прошлой ночью погиб монах по имени Гвилим, а из библиотеки украли ценную книгу. Еще бы, рассуждает кто-то, эти книги необычайно дороги, говорят, за одну дают до сорока коров.
        Слава богам, думает он, что я не пошел в скрипторий, а то меня обвинили бы в краже.
        Но вскорости все успокаиваются. Брат Мадауг, хмуро покрикивая на собравшихся, разгоняет их по рабочим местам. Ризничий Эльфин серьезен, как никогда: ни с кем не здороваясь, что на него совсем не похоже, он спешит куда-то наверх.
        За вечерней трапезой разговоры начинаются снова, но уже с ленцой. Люди слишком устали после дневных забот, тем более что, по словам келаря, Гвилима вовсе не убили, а тяжело ранили, и через месяц-другой он встанет на ноги.
        Неделя за неделей бегут, похожие одна на другую.
        А у него маленькая радость: брат Эльфин, наконец, разрешил почитать «Удивительные странствия Тэлисина Скорохода», но не в библиотеке, а в келье, и книгу строго-настрого запрещено выносить наружу. Он читает, а по вечерам развлекает друзей, рассказывая об удивительных странах, в которых только горы и непроходимые болота, а их обитатели сродни ограм: огромные, в полтора человеческих роста. Они носят шкуры и передвигаются верхом на гигантских волосатых животных, у которых рога растут прямо изо рта. А еще где-то к северу от этих мест стоит страшная гора под названием Гленкиддирах, а в подземных пещерах под ней ждут своего часа ужасные порождения Темного бога.
        - Выдумки все это, - говорит кто-то, и между слушателями вспыхивает ожесточенный спор.
        Война заканчивается, и Мадауг сообщает радостную весть: селяне могут вернуться по домам.
        Он идет по лесной дороге, весело насвистывая под нос, и чуть вдалеке, в утренней дымке, видит распахнутые ворота замка Крид. Ему навстречу, заливаясь смехом, бежит маленькая сестричка Айб, а на мосту, опираясь на палку и улыбаясь, стоит отец.

* * *
        Эдвин тяжело дышал, держась за полуоткрытую дверцу.
        Это - не выходы. Ни тот, ни этот. Эти проклятые Пути хотят отправить его туда, где нет Гвендилены? Туда, где нет ничего, кроме жизни, текущей день за днем? Отправить туда либо оставить здесь, в черной пустоте с каменными столбами? И что потом? Он встретится с отцом, и каждый раз будет стыдливо отводить глаза в сторону при виде меча с крохотной полустершейся буквой «f»? Ни за что. Уж лучше не встречаться вовсе.
        Эдвин со злостью захлопнул дверь, еле удержав равновесие на узеньком мостке.
        Осталось только два прохода. Хорошо, посмотрим, что там.
        Он бежал, как по тому бревну в детстве, не обращая внимания на то, что камень крошился от старости, из под ног летели камешки, а мост становился все уже и уже.
        Третья дверь.
        Дворец. Или храм - таких он не видел никогда. Высокий, увенчанный куполом, кажется, покрытым золотом: солнце отражается так ярко, что слепит глаза. Десятки башен и башенок с островерхими, полукруглыми и прочими причудливых форм крышами всех цветов радуги; драгоценные камни пускают зайчиков. Каменные стены храма сплошь резные: барельефы и скульптуры, сплетаясь в нескончаемое полотно, изображают богов и царей некогда великого государства. Но это в прошлом: дворец стоит посреди леса, искусная резьба обветшала, лианы и ползучие растения густо оплетают ровные ряды колонн.
        Такого леса Эдвин тоже не встречал: странные деревья с гроздьями крупных желтых плодов, гигантские папоротники, яркие цветы с настолько большими бутонами, что туда можно засунуть кулак, и во всем этом - сонмища птиц и прыгающих с ветки на ветку диковинных животных с длинными гибкими хвостами. Все эти создания чирикают, бормочут, щебечут и кричат, пораженные открывшимся зрелищем.
        Тысячи людей толпятся по обеим сторонам дороги, что ведет к воротам храма. Они все разные: женщины и мужчины, смуглые и белокожие, с черными курчавыми или волнистыми светлыми волосами, в богатых одеждах до пят и чалмах, в бедняцких обносках, набедренных повязках, или полностью обнаженные, а некоторые - в цепях и с железными ошейниками.
        Длинным рядам стражников в серебряных доспехах и яйцевидных шлемах едва удается сдержать напор толпы.
        - Прасидхи, прасидхи радж эйхин! - кричат все в воодушевлении, и Эдвин, к своему изумлению, понимает этот язык. «Слава, слава царице эйхинов!» Всеобщий восторг приводит толпу в состояние экстаза.
        У ворот стоят двенадцать женщин: самая древняя из них стара, как мир, а самой юной, кажется, не исполнилось еще и десяти лет, и каждая величественна и неприступна, как статуя. Но вот и они, словно повинуясь незаметному знаку, склоняются в поклонах перед гостьей.
        - Народ Айхейе приветствует свою госпожу, дочь дочерей эйхе и мать эйхеди!
        По дороге к храму идет Теа. Она полностью обнажена, если не считать множества сверкающих ожерелий, оплетающих ее тело. Ее кожа светится, как алебастр, а на руках она несет младенца.
        - Слава, слава царице эйхинов!
        Бьют невидимые барабаны, и крошечная девочка, напуганная шумом, пищит. Люди, услышав голос Дара небес, падают ниц и плачут от счастья.
        А следом за Теа он видит себя. В пурпурных одеждах и с золотым обручем на голове, он сидит в паланкине с витыми столбами, и восемь рабов несут его.
        - Слава Пта-эйхеди! - И подданные Айхейе склоняются перед ним.

* * *
        Эдвин на мгновение прикрыл глаза.
        Ночи с Теа не прошли бесследно.
        Там - его маленькая дочь. Царица далекой страны.
        Рука его дрогнула, когда он мягко затворил дверь, и ему показалось, что в этот самый момент Теа обернулась, пристально посмотрев ему в глаза.
        Он пошел к последнему мосту, пошел медленно, поскальзываясь на мокрых камнях.
        Четвертая дверь.
        Эдвин открыл ее - и отшатнулся, опаленный огнем.
        Подземный храм под замком Глоу. Гигантский столб пламени почти достает до потолка, и горит, не переставая, распространяя вокруг непереносимый жар. Воды нет, и уже не будет.
        На полу возле колодца, распластавшись, лежит Хедин, а мерзкий гуль, урча, отрывает от его тела куски мяса. Алые брызги летят во все стороны, когда тварь, мотая головой, пытается разорвать особо прочные жилы.
        А у стены - еще живая Гвендилена. Глаза ее открыты и смотрят куда-то вдаль, ноги слабо дергаются, а из растерзанной груди уже натекла огромная лужа крови. Три гуля, сверкая мертвенно-синими зрачками, сопят и чавкают от удовольствия. Они любят человеческие сердца. Почему-то именно сердца.
        Она не успела прыгнуть, не успела.
        Эдвин закричал. Проклятые двери. Он опоздал.
        Он выхватил меч и, безумно вопя, ринулся внутрь.

* * *
        - Эдвин… Эдвин, очнись…
        Вздрогнув, он открыл глаза. Над ним склонилось лицо Гвендилены. Девушка облегченно выдохнула.
        - Ну, слава богам.
        Эдвин сел, пытаясь привести мысли в порядок. Это был сон, видение. Но отчего же тогда его меч, который он продолжал крепко сжимать в руке, весь в крови?
        Он огляделся: знакомое место. Подземелье под Сидмоном. Те же фрески, и сотни тонких витых колонн - прямых, изогнутых, раздваивающихся, подобно каменному кружеву оплетающих лестницы. Колодец был мертв, и лишь тоненькие струйки воды продолжали течь из отверстий в стене.
        Он посмотрел на Гвендилену.
        - Ты видела двери?
        - Да. - Она поежилась. - Шесть штук.
        - А что за ними?
        Она глянула на него искоса.
        - Не скажу. Много чего. Мне подошла только одна.
        Эдвин слабо улыбнулся.
        - Так же, как и мне.
        Они горячо обнялись и долго сидели на каменном полу.
        - Пойдем наверх, - наконец произнес Эдвин, поцеловав ее в лоб. - Нам нужно разыскать отца Селифа.
        Глава 29
        Конец
        Они поднялись по лестнице, почти не обращая внимания на монстров, что скалили свои пасти с древних фресок, прошли по знакомому коридору с десятками каменных саркофагов. Как ни странно, сейчас это зрелище уже не вызывало тех жутковатых чувств, что они испытали некоторое время назад.
        Дверь в скрипторий оказалась заперта, и с этой стороны Эдвин не заметил ни засова, ни замочной скважины. Немного подумав, он сильно ударил по створке ногой. Это была всего лишь непрочная деревянная панель, скрывавшая вход, и она с громким треском вылетела наружу.
        В скриптории царила тишина. Эдвин прихватил железный фонарь, последний из тех, что висели в склепе, крепко взял Гвендилену за руку, и они пробрались к выходу.
        Проход между кельями послушников оказался тих и безжизнен, но над остальной частью монастыря висел неумолчный шум. Какие-то незнакомые люди сновали взад и вперед; сосредоточенно сжимая древки алебард, мимо промаршировал отряд солдат с вышитыми на камзолах рогатыми вепрями. И ни одного монаха. На Эдвина и Гвендилену никто не обращал внимания.
        Эдвин взглянул на небо. Его затягивали плотные тучи, но, судя по всему, день уже близился к концу. «Дети Вила любят темноту», - говорил Хедин.
        Прижимаясь к стенам, чтобы не создавать помех всеобщей беготне, они прошли к лестнице, ведущей в верхний двор. Кто-то схватил Эдвина за рукав. Эдвин обернулся: это был Освен, тот самый послушник, которому так крепко досталось во время их побега.
        - Что вы здесь делаете? - сварливо спросил Освен. На Гвендилену он посмотрел лишь мельком и исподлобья.
        - Нам нужен отец Селиф, - спокойно ответил Эдвин.
        - Вот как? - Голос Освена едва не сорвался на визг. Он обернулся в сторону солдат. - Предатели! Лазутчики! Держите их!
        Эдвин пнул послушника так, что тот кубарем полетел по ступенькам. Но было уже поздно: на них обратили внимание. Человек пять латников бегом ринулись в их сторону. Эдвин подтолкнул Гвендилену вверх по лестнице, а сам выхватил меч. Солдаты остановились всего лишь на мгновение и тут же рассредоточились, выставив вперед алебарды. Двое из них принялись заряжать арбалеты.
        - Нам нужно к настоятелю! - отчаянно крикнул Эдвин. - Важное донесение!
        Он опустил меч, сознавая бессмысленность сопротивления. Их немедленно скрутили, а Эдвина, кроме прочего, наградили десятком ударов.
        - Пустите! - гневно заявила Гвендилена. - Я - дочь его милости графа Тэлфрина!
        - А я, - тут же отозвался один из солдат, - герцог Беркли. Не желаете к ручке приложиться?
        Он сунул под нос Гвендилене волосатую пятерню. Она отшатнулась. Вокруг раздались издевательские смешки.
        - К настоятелю, значит? - спросил солдат. - Это запросто.
        Не особо церемонясь, их потащили вверх по лестнице, награждая тумаками и тычками в спину. И внезапно остановились.
        - Что здесь происходит? - раздался суровый голос. - Эдвин?
        Эдвин поднял голову: перед ними высилась сухопарая фигура госпиталия Кеанмайра. Эдвин даже поразился: ну, надо же - этот высокомерный старик помнит, как его зовут.
        - Это я, мастер! - откликнулся он. - У нас срочное дело к отцу Селифу.
        Кеанмайр слегка изумленно приподнял брови.
        - Не думаю, что у настоятеля найдется сейчас время.
        Эдвин лихорадочно соображал. Монастырь в Сидмоне явно только для прикрытия. Здесь хранятся древние книги, о которых не положено знать ни простым смертным, ни тем более Вопрошающим. А это значит, что даже в самом монастыре далеко не все осведомлены о его тайнах. Отец Селиф в действительности - жрец; наверное, к таковым принадлежал и ризничий Эльфин, в ведении которого находилась библиотека. Брат Мадауг тоже знал о книгах, но был ли он одним из Хранителей? Скорее всего, да, поскольку он владел языком, на котором написана Черная книга. А вот как же Кеанмайр? Входит ли он в круг посвященных? Не получится ли, что сказав правду, он выдаст тайну врагу?
        Эти мысли пронеслись в голове Эдвина с быстротой молнии, и тут он заметил на шее монаха шнурок. Точно такой же, как и у него, с медальоном Хедина. Черного цвета, из тоненьких полосок витой кожи, с едва видимой серебряной нитью.
        Эдвин дернулся; его скрутили еще сильнее.
        - Я должен кое-что показать вам! Это висит у меня на шее.
        Старик кивнул. Солдат сорвал медальон и с поклоном передал его госпиталию. Брови последнего поднялись еще выше.
        - Откуда это у тебя?
        - Мне передал это мастер Хедин.
        - Отпустите их, - резко приказал Кеанмайр. - Они пойдут со мной. Охрана не потребуется.

* * *
        Если не считать каменных стен, подумал Эдвин, почти любая крестьянская хижина могла бы поспорить богатством с кельей настоятеля Сидмонского монастыря. Беленые стены с одним-единственным узким окном, деревянный без следов резьбы стол, и кровать с тонкой подстилкой вместо тюфяка. Отец Селиф сидел на высоком кресле с прямой спинкой, а справа и слева от него расположились Кеанмайр и еще один монах небольшого роста в темно-серой сутане. Эдвин раньше никогда не видел его. Толстая свеча в простой глиняной плошке освещала келью.
        Настоятель Селиф был стар. Настолько, что Эдвин затруднился бы ответить на вопрос о его возрасте. Седая, как лунь, борода волнами лежала на его коленях, а волосы лишь чуть-чуть не доставали до пола. Глаза строго смотрели с худого, покрытого сеточкой морщин лица.
        - Вы не опоздали, дети мои, - произнес он мягким и глубоким голосом. - Наоборот, ваши новости необычайно важны для нас. Вы очень юны, и, тем не менее, рисковали жизнями во имя истины, а потому достойны узнать истинное положение дел.
        Настоятель едва заметно кивнул, чуть повернув голову в сторону Кеанмайра. Госпиталий прокашлялся.
        - Сидмон со всех сторон окружен солдатами короля, - сказал он. - В иных условиях это нас мало бы волновало. Монастырь неприступен. Склоны круты, и наверх ведет только одна тропа - вы хорошо ее знаете. Она так узка, что дюжина человек смогут легко оборонять ее от большой армии, а запасов крепости хватит самое малое на несколько месяцев. Монастырь находится под защитой его светлости герцога Беркли, и даже при внезапном нападении у нас есть возможность продержаться столько, сколько потребуется, пока не прибудет помощь…
        - Но, - проскрипел второй монах, - сейчас положение другое. Если вы убеждены в том, что Черная книга в руках у Беорна…
        Его лицо было бледным, с резкими чертами и презрительно вздернутой губой; слова он цедил так, будто делал великое одолжение слушателям.
        - Да, - ответил Эдвин. - Не просто в руках: он прочитал ее. Я рассказал вам, что мы видели в замке Глоу, и то, что велел передать мастер Хедин…
        - Мы услышали, дети мои, - мягко прервал его отец Селиф. - То, что вы нам поведали, лишь подтвердило наши опасения. Хранитель Идвалл - вы знаете его под именем Хедина - ошибается только в одном. Мы не можем позволить себе бежать с оставшимися книгами, ибо некому тогда будет дать отпор темной силе, и мы не можем ждать. Ближайшая ночь будет решающей.
        - Но почему? - изумился Эдвин. - Мастер Хедин, то есть Идвалл, сказал нам, что войска Нордмонта и Беркли уже на подходе…
        Кеанмайр покачал головой.
        - Это так. Они могут быть здесь к исходу завтрашнего дня. Но даже если случится так, что Беорн перевернет следующую страницу, граф Тэлфрин и герцог Эдан не отступят. Первородные не отступают. Увы, им не выстоять против армии Вила. Это не в человеческих силах. И мы должны не допустить, чтобы смерть тысяч добрых верующих легла на наши души тяжким бременем.
        - Но как же солдаты самого короля? - вскричала Гвендилена. - Разве он не понимает, что они тоже подвергаются опасности?
        Монах в сером раздраженно махнул рукой.
        - Беорн - глупец. Он полагает, что сможет управлять силами Гленкиддираха, в то время как его черная миссия - всего лишь выпустить их на волю. А следом они сожрут самого Беорна.
        Настоятель, опираясь на посох, с трудом поднялся с кресла.
        - Если мы не прибегнем к помощи святых книг, тьма поглотит сначала монастырь, а затем людские армии. Хранитель Рхизиарт… - Селиф коротко взглянул на серого монаха, - укажет вам дорогу. До наступления темноты вы и большинство из тех, кто находится в Сидмоне, должны покинуть это место. Бегите и, если будет возможность, предупредите графа Тэлфрина, чтобы он не подходил к монастырю. - Селиф улыбнулся, посмотрев на Гвендилену. - Отец поверит своей дочери.
        Эдвин и Гвендилена поклонились.
        - Увы, - закончил жрец, - мне нечем одарить первородную. Но ты, юноша, возьми вот это.
        Настоятель снял с пальца и протянул Эдвину перстень: небольшой, судя по виду, серебряный, с дымчато-красного цвета камнем. Эдвин нерешительно взвесил его на ладони: камень словно вспыхнул слабым светом, и внутри него на мгновение зажегся крохотный огонек.
        - Я так и думал. - Старик удовлетворенно кивнул. - Кровь Хранителей не пропадает бесследно: камень узнал тебя. Покажи это кольцо мейстеру Орнворту - ты найдешь его в окружении властителя Нордмонта. Ему нужен ученик. Идите.
        Рхизиарт уже стоял у открытой двери, нетерпеливо пощелкивая пальцами. Проходя мимо, Эдвин еще раз мельком глянул на его лицо. Отец Селиф - глубокий старик, на чертах госпиталия Кеанмайра тоже лежал отпечаток возраста, а вот Рхизиарту, как и Хедину, с равным успехом можно было дать и сорок, и шестьдесят лет.
        - Как ты думаешь, - шепотом спросил Эдвин у Гвендилены (она шла рядом, крепко ухватив его за руку), - магистр Хэвейд рассказывал, что его наставником был некий Рхизиарт…
        Гвендилена пожала плечами.
        - Как мог один старик наставлять другого, когда тот был ребенком? Может, они и живут дольше, чем обычные люди, но не настолько же.
        - Наверное… - с сомнением согласился Эдвин.
        - Поторопитесь! - прикрикнул Рхизиарт.
        Тем временем они прошли мимо монашеских келий и спустились из верхнего двора в ту часть монастыря, выше которой Эдвин с Гвендиленой до недавних пор не бывали. Эдвин поначалу думал, что монах ведет их к скрипторию, к той самой задней двери, через которую они сто лет назад бежали из монастыря, но Рхизиарт быстрым шагом миновал это место. Слева к скалам лепились многочисленные хозяйственные постройки, по-прежнему запертые.
        Рхизиарт шел по направлению к монастырскому храму, возле которого когда-то располагалось жилище несчастного Эльфина. Храм, выстроенный в форме креста, был пуст и темен. В трансептах с трудом угадывались каменные скульптуры Аира и созданных им из себя самого его братьев - Инэ и Телара. В нарушение порядка перед статуями не горело ни одной свечи.
        Рхизиарт, похоже, видел в темноте, как кошка. Не сбавляя шага, он прошел к скульптуре главного бога, даже не поклонившись, и указал на небольшое отверстие в стене, едва различимое во мраке.
        - Туда, - бросил он. - Поторопитесь, вы - последние. Там долгий спуск, который выведет в лес к северу от Сидмона.
        - А вы? - спросил Эдвин.
        - Я нужен здесь.
        Эдвин потоптался в нерешительности.
        - Ах, да, - сказал монах. Он выдернул из держателя факел, неуловимо быстрым движением провел над ним ладонью, и в то же мгновение факел вспыхнул, осветив внутренность храма. - Возьми.
        - Там!.. - крикнула Гвендилена. Голос ее сорвался.
        В распахнутые двери из ночной темноты вползал туман, густой, с мерцающими внутри красноватыми прожилками. Синие глаза десятка крылатых тварей, прилепившихся к потолку, не отрываясь, смотрели на беглецов. Эдвин выхватил меч.
        - Глупец, - прошипел Рхизиарт. С неожиданной для такого щуплого тела силой он толкнул Эдвина и Гвендилену к отверстию в стене. - Бегите!
        Страшный удар грома расколол небеса.

* * *
        Фиолетовые тучи кружились все быстрее и быстрее, сжимаясь кольцами вокруг вершины Сидмона. С небес одна за другой срывались молнии, и лили потоки воды. Чудовища сгорали в пламени и визжали, стоило лишь одной капле упасть на их чешуйчатые, волосатые или глянцево-черные шкуры, но скалы трескались вновь и вновь, выдавливая из земных недр все новые и новые орды нечисти.
        Высокие, на две головы выше человека тени, словно одетые в длинные рваные плащи, плыли в медленном танце, пожирая королевскую армию, оставляя на земле иней и скомканные лоскуты человеческой кожи, множась после каждой выпитой жертвы. Мириады гулей с омерзительно распухшими животами термитами карабкались вверх по склонам, выпрастывая свои длинные трехпалые конечности. Стаи мертвых собак, урча от удовольствия, терзали тела, и наспех проглоченные куски мяса вываливались наружу между оголившихся ребер. Лязгая зубами и хлопая перепончатыми крыльями, носились горгульи; их визгливый лай заставлял собак рычать и скалить окровавленные пасти. Ломая вековые деревья, наверх ползли а*censored*оны, скребя животами по вывороченным корням, и всполохи небесного огня выхватывали из темноты тысячезубые рты и ящероподобные лапы.
        Лишь один холм чудовища обходили стороной, обтекали его подножие подобно бурлящей реке. На вершине холма стоял человек с короной на голове, а землю вокруг него усеивали упавшие штандарты и хоругви. Он стоял недвижно, держа в руках открытую книгу в черном переплете. Книга шевелилась и шкворчала, будто живая, и человек гладил ее, как любимое животное. Он улыбался. Лицо его было темным, словно потрескавшимся, а глаза смотрели пустыми дырами.
        Одна из бесформенных кучек на склоне холма заворочалась, обратившись в монаха на четвереньках. Он поднял голову. Слезы текли по его пухлым щекам, вымывая грязные бороздки. Монах пополз наверх, поскальзываясь на мокрой земле. Он тянул ободранную в кровь руку, пытаясь достать до своего господина.
        - Сир, сир, - дрожащим голосом лепетал он, - это я, Агнаман. Достаточно, сир, не надо больше…
        Человек с книгой засмеялся. Ни слова не говоря, он отпихнул монаха ногой и перевернул следующую страницу.

* * *
        Здесь было тихо и спокойно: прохладный ветерок едва шевелил черные в ночи листочки деревьев, и под ногами время от времени пробегали невидимые ящерки. На обширной лесной поляне, сбившись в кучу, толпились около полусотни человек: монахов, послушников и солдат. Некоторые стояли, но многие сидели, не обращая внимания на ночную росу, густо устилавшую высокую траву.
        Люди молчали, как завороженные устремив взгляды на далекую вершину Сидмонской горы, вздрагивая, когда до них доносились раскаты грома. Сидмон был виден отовсюду, казалось, со всего королевства: в предрассветном сумраке он сверкал молниями, громыхал, кричал и выл нечеловеческими голосами. Кричал так страшно, что многие люди шли бы и шли дальше, если бы не усталость.
        Эдвин посмотрел на восток. Ему казалось, что он слышит, как за сотню миль отсюда в ночи стонет и рушится Гленкиддирах, отвечая собрату. Гвендилена вздрогнула, прижавшись к нему еще сильнее.
        - Эдвин…
        Над Сидмоном воцарилось безумие. Черный вихрь гигантской воронкой охватил монастырь, и во всполохах пламени стало видно, как огромные глыбы отламывались от стен и улетали в небо. Целый скрипторий поднялся в воздух и развалился на части, роняя обломки.
        Мгновенная тишина. А потом словно вздох пронесся над поляной.
        - Отец Селиф…
        На вершине Сидмона возникла человеческая фигура, невероятно высокая для такого дальнего расстояния. Следом за ней появились еще две, в длинных монашеских одеяниях, расшитых странными узорами. Они стояли лицом друг к другу, воздев руки к небесам. Жидкое пламя потекло из их ладоней, заливая Срединные горы ярким светом, потекло, сжигая дотла уже мертвые склоны. Слоноподобные а*censored*оны выли, корчась в его потоках, а горгульи вспыхивали, словно мотыльки, попавшие в жар костра.
        Сидмон взорвался, разметав осколки на тысячу миль.
        Люди закричали от ужаса. Закричали все хором и, не разбирая дороги, бросились вниз по склону, подальше от обжигающего ветра, от камней, падающих с небес, подальше от страшного воя, врывающегося в головы.
        Эпилог
        Их разбудили солдаты. Десятки, сотни солдат - они были повсюду, среди деревьев и кустов, с мечами и алебардами наизготовку, с вышитыми на камзолах медведями, стоящими на задних лапах и крепко сжимающими *censored*ватые палки. Солнце уже ярко светило с небес, и птичий щебет разносился по лесу.
        - Проводите меня к отцу, - велела Гвендилена.
        Они пошли, взявшись за руки.
        - Только имей в виду, - строго сказала она, - тот перстень ты, конечно, Орнворту покажешь, но в ученики к нему я тебя не пущу. У меня другие мысли на этот счет.
        - Хм, - пробормотал Эдвин.
        - Да-да. И еще… - Она остановилась, заглянув ему в глаза. Два десятка солдат тоже встали, как вкопанные, ожидая свою госпожу. - Там, за одной дверью, я видела какую-то светловолосую девушку. Очень милую…
        Эдвин задумался на мгновение.
        - Не помню, - сказал он.

05 апреля 2011 г. - 21 августа 2012 г.
        notes
        Сноски