Гример Александр Варго
        MYST. Черная книга 18+ # Марат Бессмертных работает в морге гримером. Его дело - придавать покойникам более-менее лицеприятный вид. И у него, мастера макияжа, это хорошо получается. От клиентов нет отбоя. Но один из них кажется Марату странным. Он просит гримера приехать к нему домой и загримировать его покойную жену вторично. Когда Марат и его приятель патологоанатом Петруха приехали к клиенту, они обнаружили, что тот мертв, а труп его жены исчез. Это при том, что в дом никто не входил. Выходит, что мужчину убила… его мертвая жена! Выясняя, что же случилось на самом деле, Марат понимает: кто-то пустил в ход древнюю и страшную магию Вуду. Более того: уже вылеплена кукла и для него…
        Александр Варго
        Гример
        Смерть - это то, что случается с другими.
        Вам приходилось когда-нибудь думать о том, что мед пахнет смертью? Я раньше тоже не знал этого…
        В кромешном мраке чиркнет спичка. Ее беспомощный огонек качнется, приблизится к фитилю свечи, лизнет его оранжевым язычком. Темнота затрепещет и отодвинется, оголив невидимые до этого руки и инструменты на дощатом столе. Тонкие пальцы того, кто знает меня, но кого я никогда прежде не видел, скатают цилиндрики в шарик, оплавят их на пламени свечи и слепят восковую куклу, подправив ее теплым лезвием ножа. Несколько взмахов острыми ножницами. Палой листвой посыплются шуршащие обрезки креповой бумаги, обовьют куклу и станут траурным платьем, а выкрашенный черной тушью локон пакли - волосами. Тонкая кисточка пройдется по восковому лицу, прорисует на нем глаза, нос, рот, оживляя его. Затем искривленные хищной улыбкой губы произнесут имя женщины, и раскаленная докрасна тонкая спица вонзится в ее грудь. Брызнет, задымится расплавленный воск. В воздухе поплывет дразнящий медовый запах. А где-то в городе женщина, чье имя было брошено в темноту, внезапно пошатнется и схватится за пронзенное внезапной болью сердце. Когда над ее мертвым телом склонится врач «Скорой помощи», неизвестный при свете свечи уже
будет обряжать следующую куклу. А затем произнесет в пропахшую медом темноту следующее имя: мое или ваше.

* * *
        Обычно я стараюсь на это не смотреть, но в тот день пришлось. Работать доводилось сразу вдвоем, иначе не успеть. За клиенткой, сорокалетней ухоженной дамой, через три часа должен был приехать муж и отвезти ее домой. Женщина, как и положено, лежала на столе из нержавеющей стали. Петруха с видом творца, собирающегося подправить свое творение, скептически морщился, разглядывая ее незагорелый живот, и озабоченно чесал затылок. В его старомодных очках-велосипедах отражалось искаженное линзами помещение. Ряды столов, облицованные белым кафелем стены, свисающие на длинных электрических шнурах конусы светильников. Зал напоминал бильярдную, не хватало только игроков с киями. Длинные волосы Петрухи, связанные в тугой лошадиный хвост, торчали из-под синей шапочки.
        - Древесных опилок или стружек, как положено по инструкции, у нас, конечно же, нет?- спросил он не у меня, а просто бросил в гулкое пространство очевидное.
        - Естественно. Неделя скоро пройдет, как везут и никак не довезут,- я уже нервничал.- Сворачивайся побыстрей; пока ты не закончишь, я макияж ей не могу наложить.
        - Успеешь сделать из нее куколку, Марат. Вид у нашей мадам должен быть приятный и аккуратный. Так что и мне не схалтурить…
        Петруха, тихо ругаясь, отправился на поиски. Замену опилкам и стружкам он нашел быстро - не в первый раз выкручивался. Вернулся с пачкой старых рекламных газет и стоптанными кроссовками в руках.
        - А ты, Марат, не морщись,- предупредил он меня.- Кошмары мне сниться не будут. Не придет она ко мне во сне и не закричит: «Отдай мое сердце и печень в придачу!» Потому что я профессионал. И твердо знаю, что мертвецы не ходят. Иначе бы давно из нашего морга разбежались бы по домам. И вообще, прикури мне, пожалуйста, сигарету, - Петруха приподнял руки в тонких латексных перчатках и сложил губы трубочкой.
        Я щелкнул зажигалкой и вставил ему в рот тлеющую сигарету.
        - Порядок,- блаженно прижмурившись, пыхнул он дымом, подцепил пальцами края взрезанного живота нашей клиентки и развел их в стороны.
        Под брюшиной не хватало доброй половины внутренностей. Они, прикрытые клеенкой, аккуратной горкой высились на подносе в изголовье женщины.
        - Приятель из медакадемии попросил. Ему биологический материал для практических занятий со студентами понадобился. А его им выдают, как нам те же самые опилки со стружками. На всем экономят,- объяснил наш патологоанатом, хоть я и не просил его откровенничать.- Ей на том свете все это ни к чему, не понадобится. Там никто не ест, не пьет и не испражняется. Вот насчет того, чтобы трахаться, не знаю. Господь Бог жестоко поступит, если лишит обитателей рая и этого удовольствия. В каком виде там существует секс, нам узнать пока не дано. Но уж не в земном, это точно. Зря ты отворачиваешься, смотри - в твои тридцать с небольшим лет полезно. Мозги прочищает получше классической немецкой философии и учения Зигмунда Фрейда, вместе взятых. Трезвый взгляд на жизнь тебе и в будущем не помешает.
        Я не хотел смотреть, но глаза сами собой проследили движение руки Петрухи. Так бывает, когда приходится находиться в одной комнате с женщиной. Она переодевается и просит не смотреть. Ты соглашаешься, обещаешь не поворачивать головы, пока не прозвучит: «Теперь можешь смотреть»,- а глаза сами косят, высматривая ее обнаженную фигуру, отраженную в стекле, в лакированных поверхностях мебели. Есть соблазны и искушения, от которых трудно отказаться.
        - Сколько мужиков с ума сходят, морды друг другу бьют, безумные бабки тратят на то,- вещал склонный к циничному философствованию Петруха,- чтобы прикоснуться к этому органу, проникнуть в него, считая это наивысшим блаженством… Поэты стихи пишут, сравнивая его с розой, покрытой росой… Идиоты самые настоящие. Пришли бы они ко мне на экскурсию, заглянули бы внутрь самой привлекательной при жизни бабы и увидели бы, куда стремятся. На самом деле, внутри вожделенная, воспетая рифмоплетами обитель райского блаженства - всего лишь вонючая скользкая кишка, и не более того. Да, Господь Бог создал человека совершенным, но его творение совершенно так же, как совершенна вышивка крестиком. Есть и ее обратная сторона с безобразными узелками и петлями. Тут как со зданием. Существует красивый фасад для лохов, а за ним тянутся кабели, канализационные трубы, о которых знают лишь профессионалы. Но этот орган я ей оставил…
        Петруха рассуждал вслух и делал свое дело. Вместо положенных в случае забора органов опилок и стружек, он комкал и запихивал в освободившиеся брюшную полость и грудину газеты. Для объема добавил одну стоптанную кроссовку, обложил ее сверху мятой бумагой и принялся сноровисто зашивать тело кривой иглой.
        - Не забывай, бальзамировщики египетских фараонов, готовя их к вечной жизни, потрошили тела подчистую, даже мозг загнутыми крючьями выковыривали,- вещал патологоанатом, явно упиваясь собственной умеренностью.
        Стежки ложились ровно, плотно стягивая разрез. Напоследок патологоанатом умело помял живот мертвой женщины, придавая ему природную выпуклую форму. Получилось убедительно.
        - Муж ее все не давал разрешения на вскрытие. Не желал ставить подпись, и все. Я ему говорю: вскрывать без вашего согласия, конечно, не имею права, но и отдать тело для прощания и похорон, не вскрыв его,- тоже. Ведь она не в больнице умерла, а на улице… Вот два лишних дня у нас в холодильнике и пролежала, пока он упирался, права качал. Тебе работы прибавилось, марафет наводить. А с моей стороны теперь полный порядок,- резюмировал он, отошел от тела и придирчиво осмотрел последствия своего вмешательства: лишь ровный и аккуратный шов свидетельствовал о том, что тело вскрывали.- Скажу нашим лемурам, чтобы ее одели, и можешь продолжить свою работу. А я пойду заключение писать.

«Лемурами» Петруха называл без учета пола санитаров и санитарок, работавших в нашем морге. Была в этом доля справедливости. Все без исключения, они были какими-то мрачными, словно ночные животные, и руки имели значительно длиннее нормальных, будто их специально по этому признаку отбирали. Вечно смотрели на вышестоящий персонал широко открытыми глазами зомби.
        Если вам кажется, что я свою работу не люблю, ошибаетесь. Люблю, и даже очень. И не только за то, что мне родственники умерших время от времени хорошие деньги платят. Начальство больницы не любит в наш старинный корпус заходить. И Петруха мужик классный, несмотря на свой ужасающий цинизм. На его месте иначе нельзя - крыша поедет. От рассвета и до заката с мертвецами общается, вот и ерничает. Он правильно для себя решил: перед ним на столах лежат не люди, и даже не их тела, а биологический материал - режь-кромсай. Если станешь смотреть на мертвеца, как на то, что было человеком - с недодуманными мыслями, несбывшимися мечтами, неиспытанными эмоциями,- долго не выдержишь.
        Я - другое дело. Я до морга на телевидении гримером работал. Ведущих и гостей перед выходом в кадр в порядок приводил. В любой профессии есть свои секреты. От того, как грим ляжет, многое зависит. Из милого, приятного человека можно парой умелых мазков такое чудовище сделать, особенно если и осветитель с оператором и с режиссером передачи в сговоре - просто зомби натуральный в кадре окажется. Причем человек сам в зеркало смотреться будет и подвоха не заметит. Только камера нужную картинку увидит и на экран выведет. А можно и наоборот: из форменной проститутки при помощи грима и света сотворить телевизионного гламурного ангела во плоти. На студии так и говорили: Марат Бессмертных (это я, значит) лица людям меняет.
        По первому времени увлекало, а потом не по себе стало. Почувствовал, что я сам словно частичку души у своих клиентов краду или, что страшней, наоборот, часть собственной души им отдаю - и ничего, кроме денег, взамен не получаю. А потом халтура подвернулась. Петруха, с которым мы в одном дворе росли, в одном классе учились, в морг пригласил разовый заказ выполнить. Их штатный гример за работу не взялся, сложная, а родственники не хотели в закрытом гробу хоронить. Работу за ночь сделал практически по одной прижизненной фотографии. Пришлось парню лицо восстанавливать, восковые отливки делать, пудрить их, гримом подмазывать… Но вышел покойник по высшему классу живее всех живых. Хотя, честно говоря, это уже не покойник был, а его скульптурный портрет в моем исполнении.
        Ну а дальше сами знаете, как это случается с хорошим мастером. Один потенциальный заказчик друзей спросил, кто-то из тех, кто со мной дело имел, порекомендовал, и никакой специальной рекламы не потребовалось. Слухами земля полнится. А морг, где Петруха патологоанатомом работает, необычный - сюда со всего города свозят тех, кто не дома, не в больнице умер, а скажем, на улице или в магазине, кого машина сбила. Потому заказов у меня хватает. Обычно родственники, если деньги у них есть, расплачиваются, не скупясь. Ведь от смерти всякий откупиться спешит. В душе думает: если поскуплюсь, если ей должен останусь, она раньше положенного за мной придет. Сам я так не считаю. У каждого свое время. Его ни ускорить, ни отодвинуть невозможно ни за какие деньги.
        Особенно же мне материал, с которым я работаю, нравится. Другие предпочитают холст, мрамор, цветное стекло для витражей, бронзу и даже золото в произведения искусства превращать, но это все по большому счету ерунда по сравнению с человеческим телом - самым совершенным и самым дорогим материалом на Земле. Со мной в этом смысле разве что мастера татуировки сравниться могут. Но у них другое - они лишь дополняют человеческую кожу, нанося на нее рисунок. Я же возвращаю душу в умершее тело, хотя бы на время прощания с родственниками и друзьями, но возвращаю. А это дорогого стоит. Люди не хотят смотреть в лицо смерти, им и в трупе подавай того, кого они знали при жизни. Близких людей не обманешь, они видят, кто перед ними в гробу лежит: родной человек или бездарно разрисованная кукла. Тут, в морге, я и понял, что настоящий мастер и рисовать на людских лицах есть мое призвание. Человек должен делать то, что умеет делать лучше других, то, чего никто другой, кроме него, не совершит. Иначе зря проживешь на земле. Вы хоть раз пробовали уловить и передать на словах, на бумаге, на холсте то, что было душой?
То-то же, это не каждому дано. А я умею… Или мне казалось, что умею? Теперь даже не знаю.
        Наши «лемуры» только с виду неповоротливые, а своему делу обучены. Одели клиентку в строгое черное платье на «раз-два-три»; ядаже сигарету на крыльце докурить не успел, как толстая тетя Клава в застиранном синем халате с уважением к моей персоне произнесла:
        - Марат, можете приступать. Она готова.
        Сперва в морге младший обслуживающий персонал пытался называть меня по отчеству и при этом на «ты». Но в этом отношении я быстро навел порядок. Пусть будет одно имя без отчества, но зато на «вы». Надо уметь держать дистанцию. Один раз сдашься, второй - и не заметишь, как с этими «лемурами» начнешь по ночам медицинский спирт бухать.
        Петруха знал - я страшно не люблю, когда во время работы мне смотрят под руку, а потому клиентка уже ожидала меня в небольшой комнатке, негласно отданной мне руководством больницы для работы. Патологоанатомы туда без дела не совались. Покойница лежала в дорогом гробу на больничной каталке. Сияли начищенные до зеркального блеска латунные ручки, матово переливался вишневый лак. Я даже пощелкал ногтем по блестящей поверхности. Гроб был сделан из настоящего дерева - не из штампованного пластика. Да и ручки - настоящее литье. Было бы стыдно подкачать со своим умением перед великолепием столярной работы.
        Ярко вспыхнула бестеневая лампа под старым сводчатым потолком, залила безжизненным светом красивое, но уже тронутое печатью смерти лицо женщины. Я разложил на низкой полке баночки с гримом, наборы теней, тушь, кисточки. На этот раз предстояло работать без фотографии.
        Вам приходилось когда-нибудь долго находиться наедине с покойником, особенно ночью - один на один? Тогда вам должно быть известно это тревожное чувство, когда в любую чертовщину готов поверить. Ты глядишь, всматриваешься в мертвое лицо и подсознательно пытаешься отыскать в нем признаки жизни. Кажется, что мертвец все слышит, все понимает и даже пытается взглянуть на тебя из-под сомкнутых век. Пока не отрываешь взгляда, он мертв, но стоит отвести на пару секунд глаза или просто моргнуть, как тут же замечаешь - веко у мертвеца чуть приоткрылось, и вот уже под ним поблескивает глазное яблоко, чернеет зрачок. Он смотрит на тебя! Или же пальцы чуть изменили положение. В хитрой усмешке приподнялся уголок губ. Вы готовы поклясться, что этой улыбки раньше не было. Вы точно помните, что веки были плотно сомкнуты, а теперь они приподняты, виден глаз… И это реальность, соединяющая два мира: мир живых и мир мертвых.
        И сколько Петруха по старой дружбе ни пытался мне втемяшивать, что все это остаточные явления угасающей на уровне обмена веществ жизни, химические процессы, протекающие в мертвом теле, спонтанные сокращения мышц и увядание тканей… Я не поверил ему и не верю до сих пор. Жизнь не может бесследно уйти из тела, пока оно существует.
        Я даже не знал имени своей клиентки. Конечно, можно было пойти к Петрухе и посмотреть в документах. Ведь имя многое значит. Ольги выглядят по-другому, чем Дарьи, и совсем уже не похожи на Валентин. Каждое имя кладет свой отпечаток на лицо, особенно женское. Ведь женщины при жизни умудряются выглядеть не совсем так, как сотворила их природа: краски для волос, макияж, тренировки перед зеркалом. Мертвая же незнакомка лежала передо мной такой, какой сотворила ее природа. От первого штриха, мазка кисточкой зависит многое, и я всецело предоставил себя интуиции. Смешивались тона, я накладывал грим в три слоя - так, чтобы ощущалась глубина цвета. Так делают художники, они никогда не работают чистым колером. И лицо оживало. Я даже рискнул нарисовать у женщины на шее тонкую синюю мерцающую жилку, отошел на шаг и залюбовался. Ее нервная прерывистость создавала эффект биения, будто бы кровь пульсировала в ней. В последнюю очередь я занялся губами. По большому счету, от формы их уголков, от изгиба их линии зависит выражение лица. Ну и от разреза глаз, конечно, тоже.
        Покойникам нельзя придавать отрешенное выражение лица, не надо изображать и скорбь. Если это мужчина, то лучший выход - придать выражение задумчивости, словно бы человек видит и слышит что-то очевидное для него, но недоступное другим. А вот женщине, особенно нестарой, в гробу лучше всего таинственно улыбаться, как Джоконда, неуловимой загадочной улыбкой. Такой она и запомнится всем, кто придет на похороны. Что я и сделал, при моем-то умении это несложно. Несколько четких, выверенных движений, и безжизненные губы чуть заметно изогнулись, будто ожили.
        Привести в порядок руки - это уже не работа, это рутина. Имелся бы у меня подмастерье, как бывало в Средние века, поручил бы это дело ему. Немного тонирующего крема, и мертвенная белизна исчезла. Я перебрал несколько пачек искусственных ногтей и остановил свой выбор на перламутрово-розовых, по цвету менее насыщенных, чем губы. Полтюбика клея, и вот они уже стали частью образа незнакомки.
        Во время работы я никогда не смотрю на часы. Мозг сам отсчитывает время с точностью до минуты. Интуиция сработала четко. Времени до приезда мужа клиентки оставалось ровно на одну сигарету.
        Муж оказался человеком пунктуальным. Приехал минута в минуту. Сам, несмотря на
«разобранный» вид, сидел за рулем. Покрасневшие от бессонницы глаза излучали странную энергию, будто бы отчаявшийся человек внезапно обрел надежду. Такое выражение мне приходилось наблюдать не часто; его можно встретить за карточным столом, когда игроку нежданно-негаданно фартовая карта приходит из прикупа, а он боится испугать удачу и не хочет выдать себя партнерам по игре. Вот тогда взгляд и предает игрока.
        Мужик выглядел состоятельным. Одни его шмотки тянули как минимум тысячи на полторы баксов, и это не считая часов, запонок и заколки для галстука.
        - Здравствуйте,- негромко и с приличествующей долей скорби в голосе произнес Петруха из-за моей спины.
        Обычно он приветствовал людей фразой «добрый день», но обращал ее только к коллегам. По отношению к клиентам-заказчикам она звучала бы бестактно.
        Мужчина кивнул и отстраненно поинтересовался:
        - Она готова?- словно бы речь шла о том, успела ли собраться его супруга для поездки в театр.
        - Все в лучшем виде,- Петруха многозначительно глянул в мою сторону,- у нас лучший гример во всем городе. Постарались.
        - Я знаю.
        Петруха сделал приглашающий жест, и мы все трое двинулись по гулкому коридору морга. Я-то уже давно перестал замечать царящий здесь запах. Мужчина же старался дышать скупо, словно боялся и сам пропитаться запахом смерти. Когда он вошел в небольшую комнатку, бестеневая лампа была уже выключена. Свет, падавший от окна, прошедший сквозь трепещущую листву деревьев, падал на лицо покойной. Даже я не ожидал такого эффекта. Губы вдовца дрогнули, он замер. Таким взглядом можно смотреть только на живую женщину, на ту, которую любишь и желаешь. Еще мгновение, и я бы не удержал его. В глазах мужчины блеснули слезы, и он бросился к гробу.
        - Маша,- он уже готов был поцеловать ее в лоб.
        Я жестко схватил его за плечо, где-то в пиджаке треснула нитка.
        - Да погодите же вы!- Я крикнул нарочито грубо, чтобы образумить его.- Грим весь смажете.
        - Грим?.. Ах, да.
        Муж хотел взять покойницу за руку, но я мягко отвел его пальцы.
        - И руки тоже.
        - Когда грим высохнет?
        Я пожал плечами:
        - Вообще-то не очень скоро.
        И вновь я заметил в глазах мужчины странный блеск. На этот раз он даже показался мне сумасшедшим. Он явно надеялся, но на что? И тут разговор вернулся чисто в деловое русло.
        - Я вам должен… - Мужчина дрожащими пальцами принялся расстегивать блестящие замки борсетки.
        Я вопросительно посмотрел на Петруху. В конце концов, о моем гонораре договаривался он. За одну и ту же работу моя такса менялась; все зависело от благосостояния заказчика, которое Петруха определял на глаз. Но не успел он и слова молвить, как мне в руки ненавязчиво перекочевал конверт. Я лишь мельком, украдкой заглянул внутрь и поспешил спрятать его.
        - У нас тут скрипач один есть,- вставил Петруха,- он может прямо здесь что-нибудь соответствующее обстоятельствам сыграть. Душещипательное. Многие заказывают. Виртуоз, хотя и подвержен…
        - Не надо,- резко отмахнулся мужчина.- Можете закрыть гроб. Микроавтобус-катафалк, о котором я просил, уже готов?
        Петруха кивнул, и «лемуры» принялись закрывать гроб лакированной крышкой.
        - Вскрытие все-таки производили?- сделав над собой усилие, спросил мужчина.
        - Минимальное. Я не мог иначе. Есть стандартная процедура,- отведя глаза в сторону, ответил патологоанатом.
        С еле слышным скрипом заворачивались винты, а мужчина уже тыкал кнопки мобильника.
        - Рамирес?.. Да, это я. Через полчаса она уже вернется домой… доктор говорит, что минимальное… все, жду.
        Те, кто связан с моргом, с похоронами и кладбищами, знают множество примет, которые следует соблюдать. Но энергия, внезапно плеснувшая из мужчины, заставила и меня, и Петруху промолчать, когда он взялся помогать нашим «лемурам» перегружать гроб своей жены в катафалк. Хотя каждому известно, что родственники не должны нести гроб - иначе быть беде.

«Пусть уж лучше к гробу прикасается, чем к покойнице»,- решил тогда я.
        Я честно отдал Петрухе двадцать процентов своего гонорара, ведь заказ устроил мне именно он.
        - Не хочешь вечерком раскатать бутылочку вискаря?- предложил патологоанатом, небрежно засовывая «зеленые» в нагрудный карман халата.
        - В другой раз,- ответил я, провожая взглядом легковой автомобиль и катафалк, катившие по больничной аллейке.
        И тут же, сам еще не понимая почему, задумался.

«Рамирес? Не часто услышишь такое имя. Прямо фильм «Город»… Может, родственник покойной? Может, она испанка или из Латинской Америки? Брюнетка, вроде даже натуральная. Все,- приказал я сам себе.- Забудь. Эта страница перевернута. И тебе к ней никогда больше не придется возвращаться».
        Так я подумал тогда. Но как же я ошибался! Вернуться пришлось, и довольно скоро…

* * *
        Вечером следующего дня я зашел в кабинет к Петрухе. Он сидел за компьютером и нащелкивал одним пальцем очередное заключение.
        - Привет творческим работникам,- тихо произнес он и как-то странно подмигнул, даже не понять - специально или просто глаз у него дернулся.
        - Заказы для меня стоящие есть?- поинтересовался я.
        Что-то не нравилось мне в его виде - странный какой-то, дерганый. То ли что-то недозволенное сделал, то ли в переплет попал. Я поводил перед лицом патологоанатома ладонью.
        - Э, ты вообще-то слышишь, о чем я тебя спрашиваю?
        Петруха прикусил указательный палец и как-то уж совсем тревожно произнес:
        - Пошли подымим,- и тут же огляделся по сторонам, не подслушивает ли нас кто.
        Курил я буквально несколько минут назад, но отклонять предложение Петрухи не стал. Мы вышли на крыльцо.
        - Слушай, тут такое дело… Хочешь, берись, хочешь, нет. Вчерашний клиент, ну, тот самый вдовец звонил. По-моему, он сейчас вдребезги пьян. Даже я в такой хлам нажираться не умею.
        - Что именно ему понадобилось? Работой моей остался недоволен?
        - Откуда я знаю? Позвонил, тебя спрашивал. Сказал, что дело для тебя есть и ждет он тебя прямо сейчас со всеми твоими инструментами. Мужик он вроде бы не скупой… вот и адресок я записал… - Петруха повертел в пальцах прямоугольник из плотного картона.
        Я призадумался. Деньги, они лишними никогда не бывают. Но все же хотелось бы знать, какая именно работа меня ожидает. Вполне могло оказаться, что умер кто-то из родственников его знакомых и вдовец порекомендовал меня. Но почему тогда не позвонил сам заказчик?
        - Он телефон свой оставил?
        - Не-а,- Петруха отрицательно покачал головой,- я же говорю, вдрызг напился. Звякнул, выложил, что хотел, сказал: «Жду» - и трубку бросил.
        - Ну, ладно, если что, он мне за ложный вызов заплатит.
        - Дело говоришь,- согласился Петруха.
        До этого мне никогда не приходилось выезжать к заказчикам на дом. Все, что могло мне понадобиться, умещалось в кожаном саквояже.
        Через полчаса я уже выбирался из машины в мрачном дворе кирпичного девятиэтажного дома. Номера квартир были прорисованы над подъездами броской синей краской - словно татуировки. Я остановился у железной двери, отыскал нужную кнопку и коротко позвонил. Но домофон молчал. Никто не спешил открывать мне замок. Еще пару раз вдавил кнопку, теперь уже требовательнее. В ответ тишина.
        - Поумирали они там все, что ли?- вырвалось у меня, но я тут же прикусил язык. Не стоит шутить со смертью.
        И тут замок коротко пискнул, дверь отворилась. Из нее мимо меня шагнул высокий молодой мужчина, явно чужак. Длинный, почти до самой земли, черный плащ. Черные и жесткие, как проволока, волосы. Смуглый орлиный профиль прорисовался на фоне кирпичной стены.
        - Карамба,- донеслось до моего слуха негромко произнесенное слово.
        И тут последние сомнения насчет национальности мужчины развеялись: или испанец, или латиноамериканец. Он резко повернулся ко мне и смерил внимательным взглядом. Немного масленые, как у всех южан, выразительные карие глаза чуть сузились. Мне показалось, что он знает меня и обо мне, где-то уже видел. А ведь я столкнулся с ним в первый раз, это точно. Память на лица у меня профессиональная. Мужчина придержал дверь и негромко произнес по-русски с акцентом, но совсем не коверкая слов:
        - Кажется, вы хотели войти, Марат. Вас, наверное, ждут,- и он одарил меня холодной, несколько презрительной улыбкой.
        Так студент университета может улыбаться, глядя на школьника младших классов. Удивиться и ответить я не успел. Дверная ручка выскользнула из его длинных ухоженных пальцев, и я еле успел нырнуть в подъезд, иначе электронный замок вновь отрезал бы мне туда путь.
        Стальная дверь сразу отсекла от меня привычные, а потому практически незаметные звуки города. Только сейчас я ощутил, что до последнего мгновения они наполняли пространство вокруг меня. Тут царил прохладный полумрак. Мои шаги гулким эхом отражались от голых стен. Судя по почтовым ящикам, нужная мне квартира находилась на верхнем, девятом этаже. В лифтовом колодце загудела лебедка, что-то протяжно взвыло, загудело, завибрировало. Створки двери мягко разъехались, словно приглашали меня войти внутрь. Я не решался шагнуть туда. Кабинка пришла пустой. А ведь я не нажимал кнопки вызова, даже подумать о лифте не успел. Словно кто-то сегодня распоряжался всеми моими поступками и передвижениями против моей воли. И тут на память пришел черноволосый латиноамериканец. Неужто он и об этом позаботился? Половинки дверей сошлись у меня за спиной. Кабинка вздрогнула и пошла вверх.
        Время как-то странно растянулось. Мне казалось, лифт идет, возносит меня и никак не может остановиться. Я готов был поклясться, что он уже давно миновал девятый этаж и плывет над городом. Чудилось, что вот уже и ветер пытается ворваться сквозь щели в пластиковых панелях. Я почти успел запаниковать, когда кабинка резко дернулась и замерла, будто зависла в пустом пространстве. Я инстинктивно отступил вглубь, чтобы не оказаться на краю пропасти.
        Но нет, солнце не ударило мне в глаза, за порожком не проплывали облака. За пыльным и мутным, словно смазанным жидким мылом, стеклом лестничной площадки простирался городской пейзаж, открывавшийся с высоты девятого этажа.
        Дверь в квартиру, чей номер совпадал с написанным на прямоугольнике картона, скрипнула и отворилась. За ней - никого. Сквозняк подхватил несколько чистых листков офисной бумаги и вынес их на площадку.
        - Эй,- позвал я,- есть здесь кто-нибудь?
        Мне показалось, что в квартире происходит какое-то движение. То ли паркет поскрипывал, то ли кто-то удобнее устраивался на разболтанном стуле. Я переступил порог. Широкий коридор перегораживал рухнувший стеллаж. Книги рассыпались по полу, сквозняк шелестел страницами. Пахло воском.
        - Есть кто-нибудь?- вновь позвал я.
        В комнате парусом надувались сдвинутые шторы, то пропуская солнечный свет, и тогда он золотился в пляшущих пылинках, то закрывая его. Я прислушался. Странный скрип повторился из спальни, а затем его как обрезало. По здравом рассуждении мне стоило развернуться и уйти. Черт с ними, с деньгами, черт с ним, с ложным вызовом и потерянным временем! Мало ли что взбредет в голову пьяному, на днях потерявшему самого близкого ему человека? Но что-то удерживало меня, не давало уйти просто так. Ведь оставалась какая-то недосказанность, неясность. А таинственное всегда манит, хоть и пугает. Уйдешь, а потом еще долго будешь гадать, что же было там, совсем рядом, куда не решился войти…
        Я шагнул в спальную комнату. Лучше бы я этого не делал. Иногда один-единственный шаг способен повернуть твою жизнь и далеко не всегда в лучшую сторону.
        Я был абсолютно уверен, что похороны состоялись вчера. Но первое, что я увидел,- это уже знакомый мне дорогой гроб. Он стоял поверх простыней на двуспальной кровати, глубоко вдавившись в матрас. Прислоненная к гардеробу крышка отражалась в зеркале. Покойница лежала, неровно скрестив на груди руки, ее глаза были широко открыты и смотрели в потолок. Грим, макияж - все оказалось смазанным, и сквозь разводы проступали трупные пятна. На какое-то время я даже забыл о том, кто я и почему оказался здесь - настолько неожиданным было зрелище. На прикроватной тумбочке лежал нечищеный, зато надкусанный, как яблоко, апельсин и высилась недопитая бутылка виски. И тут у меня за спиной что-то зажужжало, словно огромный майский жук появился в комнате. Я резко дернул головой и зафиксировал взглядом вздрагивающий мобильник. Чужая трубка жужжала, мигал экран; телефон медленно полз по стеклянному столику к краю. И тут в квартире раздалось невнятное бормотание и неторопливые шаги. В дверном проеме возник вдовец. Не обращая никакого внимания на меня, он поднял трубку, глянул на номер и отшвырнул мобильник на кровать.
После чего сел рядом с гробом и приложил ладонь к лицу - так, словно бы свет резал ему глаза.
        Я стоял и, честно говоря, не знал, что делать. Мужчина медленно поднял голову, губы его нервно дернулись. Он и в самом деле был сильно пьян.
        - Думаешь, я сошел с ума?- глухо произнес он и тут же хихикнул.- Нет, это вы все сумасшедшие,- и он мгновенно приложил указательный палец к губам.- Ты ничего странного не замечаешь?
        Не дождавшись от меня ответа, мужчина потряс головой и промолвил:
        - Все, молчу-молчу. Просто делай свою работу. Верни ей жизнь. Ты нужен не мне, а ей.
        - По-моему, это вам нужна помощь,- я старался говорить как можно мягче.- У вас есть кто-нибудь из друзей или близких, кто мог бы приехать к вам и побыть рядом? Скажите номер, я позвоню.
        - У меня?- Мужчина внезапно поднялся и ловко, словно не был пьян, схватил меня за ворот рубашки, притянул к себе.- Мне никто не нужен. Запомни. Единственный, кому сейчас нужна помощь, это она… - Он разжал пальцы и примирительно произнес: - Извини. Просто делай свою работу. Я заплачу. И хорошо заплачу.
        - Я не отказываюсь. Но, может, все же кому-нибудь позвоните?
        Он вырвал у меня рабочий саквояж, раскрыл его и поставил на кровать. А затем загородил собой выход из спальни. Смотрел исподлобья, хмуро и решительно. Я почувствовал, что не выйду отсюда, пока не сделаю своей работы. С пьяными и сумасшедшими лучше не спорить.
        Я опустил покойнице веки и придавил их двумя позеленевшими, еще царской чеканки, пятаками, извлеченными из кармашка саквояжа. В принципе, для этих целей годится любой груз, но существует традиция, и от нее не стоит отступать. Уже не одному покойнику они на своем веку навсегда закрыли глаза.
        Мазок ложился за мазком, я старался не думать о странной ситуации, в которой оказался. Трупные пятна исчезали под слоем грима. Когда же я коснулся руки женщины, то вздрогнул. Тело не окоченело, несмотря на то, что смерть наступила четыре дня тому. Суставы оставались подвижными, ткани - мягкими. Мне даже на мгновение показалось, что женщина жива. Но я тут же поспешил найти этому реальное объяснение: в конце концов, Петруха был мастером своего дела и вполне мог закачать в тело один из своих бальзамирующих растворов.
        Я снял с век тяжелые медные пятаки и тонкой кисточкой подкрасил ресницы, тампоном нанес тени. Отступил на шаг, чтобы удостовериться - ничего не забыл?
        Мужчина, пошатываясь, подошел, встал рядом со мной и тоже всмотрелся в мертвое лицо.
        - Живая, живая… У тебя визитка есть?- бесцветным голосом спросил он и требовательно протянул руку.
        Рассыпанные книги шуршали на сквозняке страницами. Хозяин квартиры шагал за мной прямо по обложкам.
        - Ты, это… Ничему не удивляйся. Хорошо? У меня с головой полный порядок. Просто так надо, а по-другому и быть не может.- Он сунул мне в руки конверт с деньгами. - Возможно, я тебе еще когда-нибудь позвоню, и ты приедешь. Жизнь подлая штука. Договорились?- И он с надеждой взглянул мне в лицо.
        - Вы о чем?
        - А ты ничего не понял?
        Я не нашелся что сказать - просто отступил на лестничную площадку и закрыл дверь. Конверт сухо хрустнул в моем кармане.
        Уже на улице, сидя в машине, я немного пришел в себя. Глянул на дом. На девятом этаже в распахнутом окне надувались ветром занавески. Мужчина стоял спиной к раме, что-то говорил и при этом ожесточенно жестикулировал. А ведь в квартире никого, кроме него и покойницы, не было.
        - Точно, крыша у мужика поехала,- произнес я.- Он что, ее хоронить совсем не собирается? Но ведь гроб-то купил…
        Ситуация такая, что, как говорится, необходимо сообщить куда следует. А куда, собственно, следует сообщать в таких случаях?
        Весь день мне хотелось с кем-то поделиться пережитым. Казалось, расскажешь - и сбросишь с себя часть груза. В общем-то, когда эмоции отошли на второй план, картина стала вырисовываться ясная. Спятивший муж просто не решается похоронить жену, оттягивает момент прощания с ней. Он провел ночь рядом с женой, лежащей в гробу. По пьяни мог даже целовать, обнимать, а когда протрезвел и увидел
«картинку», то испугался и вызвал меня подновить грим. Отсюда и его напористость, хамоватость. Похмельный синдром. Вот и вся мистика.
        Посвящать в подробности других сотрудников мне не хотелось. Я наложил элементарный дешевый макияж двум покойникам и теперь попивал чай в комнате. Петрухе было не до меня, освободился он только ближе к вечеру и сразу же определил, что со мной случилось неладное. А способ решения проблем патологоанатом знал верный, действенный и чисто русский.
        - Погоди рассказывать… - Он вынул из тумбочки письменного стола бутылку, налил мне полстакана.- Машину здесь оставишь, домой можно и на такси добраться - ведь на деньги заказчик тебя не кинул?
        - Не кинул,- согласился я и покорно выпил теплый виски.
        К удивлению, помогло. Получив свою долю гонорара и спрятав ее в карман халата, Петруха поудобнее устроился на офисном кресле и тронул меня за плечо.
        - Вискарь, кстати, тот самый заказчик мне презентовал. А теперь можешь рассказать, что там у тебя с ним не склалось.
        - Послушай, кто-нибудь следит за тем, чтобы умерших хоронили? Ну, служба какая-нибудь… Нормативы существуют? Умер человек, и его, скажем, не позже чем через неделю должны или кремировать, или в землю закопать…
        Петруха глянул на стену, затем на потолок и задумался.
        - Хороший вопрос. Как-то я им никогда не задавался… - и тут же развел руками.- Законодательных нормативов точно нет. Есть лишь рекомендации. Получается, что и службы соответствующей нет. В этом вопросе никто не следит, чтобы дебет с кредитом сошелся. Следят только за тем, чтобы не похоронили неучтенный труп. И следят строго. А вот легального покойника, получается, никто и не пасет. Его хоть год дома держи, пока не надоест.
        Мой рассказ Петруха выслушал спокойно, без особых эмоций, только понемногу подливал в тонкостенный лабораторный стаканчик и пил теплое спиртное мелкими глотками. После чего шумно потянул носом воздух и покачал головой.
        - Всяких идиотов хватает. Я за свою практику такого нагляделся…
        - И я не первый день в морге,- напомнил я.
        - День!- возмутился Петруха.- Ты тут без году неделя, внутрь мертвецам не заглядывал, с их родственниками по душам не беседовал…
        - Согласен. И все же что ты про это думаешь?
        - Думаю, тебе надо про этот случай поскорее забыть. Что прошло, того не изменишь. И нечего мозги грузить. Вот за это давай и выпьем.
        Сильная, поросшая кучерявыми волосками рука Петрухи надежно сжала горлышко бутылки. Спиртное полилось в емкости.
        - Чокаться не будем. За упокой души - если она, конечно, есть.
        Петруха одним большим глотком выпил стограммовый стаканчик и придвинул ко мне пакетик с сухариками.
        - Ты же знаешь, я в морге не ем,- отказался я.
        - Вот я и говорю, молодо-зелено. Я по первяне тоже брезговал жевать, а потом ничего, привык.- Патологоанатом всыпал в широко раскрытый рот пригоршню сухариков и захрустел.- Забудь. Когда-нибудь все само собой прояснится.
        - Когда?
        - Когда и думать об этом перестанешь, интерес пропадет. Я тертый калач, наперед все вижу. Знаешь, как меня тут наши «лемуры» за глаза между собой называют?
«Мертвый доктор». Мне так даже нравится.
        Виски незаметно подошел к концу. Петруха с сожалением осмотрел пустую посудину. За окном уже основательно потемнело. В открытую форточку влетали порывы влажного предгрозового ветра. Старое одноэтажное здание морга, возведенное из красного кирпича в начале прошлого века, стояло на отшибе больницы. Строения подобного рода обычно стыдливо прячутся среди густой зелени, чтобы не напоминать пациентам и их родственникам о том, что смерть всегда бродит в больничных стенах. Даже фонари вокруг не горели. И если бы не доносившийся изредка с улицы гул автомобильных двигателей, можно было подумать, что мы с Петрухой сидим где-нибудь за городом.
        - Можно сгонять за водярой. Магазин рядом,- предложил патологоанатом.- Или ты только благородное пойло употребляешь?
        Я отрицательно покачал головой:
        - Водяра, вискарь… Разницы нет, дело только в градусах. Но бежать не стоит. Настроение такое гнусное, что меня никакая порция спиртного не прошибет.
        - Это тебе только кажется, как медик тебя заверяю. Давай допивать, что уже разлито, а там видно будет. А теперь выпьем за то…
        Петруха не успел договорить, он так и застыл с приподнятым стаканчиком. На его рабочем столе волчком завертелся-завибрировал мой мобильник. Когда я глянул на дисплей, то по выражению моего лица «мертвый доктор» сразу же догадался, в чем дело.
        - Он звонит?- почему-то шепотом проговорил Петруха.
        - Он самый. Что делать будем?
        - Тебе звонят, ты и решай,- самоустранился от проблемы патологоанатом, подмигнул мне и опрокинул стаканчик без всякого тоста.
        - Не буду отвечать.
        - Дело твое.
        Мобильник все вертелся, полыхал мертвенно-синим экраном и настойчиво, как менты, пришедшие провести обыск, трезвонил.
        - Это уже неприлично. В конце концов, я могу спать или лежать в постели с девушкой…
        - Никто тебя и не заставляет отвечать. Хочешь, вообще выключи.
        Мобильник, будто бы воспринял предложение, сам по себе смолк, погас.
        - Вот видишь,- только и успел сказать мой собутыльник, как аппарат вновь ожил.- Вот же зараза, привязался… Да пошли ты его к чертовой матери!
        Не знаю, что на меня нашло, но следовать дельному совету приятеля я не спешил. Жужжащая, полыхающая неживым светом трубка манила меня. Я протянул руку и вдавил кнопку громкой связи. Мобильник от этого прикосновения тут же успокоился - перестал верещать, жужжать и мирно мигнул экраном. Петруха одобрительно кивнул, мол, правильно сделал.
        - Алло, я вас слушаю,- абсолютно нейтральным голосом, будто и не понимал, кто звонит, сказал я.
        - Вы приезжали ко мне вчера, и вряд ли вы забыли увиденное.- Голос звонившего звучал ровно, и, скорее всего, в отличие от нашей последней встречи, его обладатель был сейчас абсолютно трезв.
        - Вчера вы пытались постоянно говорить мне «ты»,- мстительно напомнил я.- И, ко всему прочему, схватили меня за грудки.
        Петруха поднял большой палец, показывая мне, что я взял верный тон - надо наезжать первым.
        - Извините меня, я не все помню,- проговорил вполне искренне мой собеседник.- Надеюсь, вы понимаете, в каком состоянии я находился?
        - Понимаю. Но успел дать себе зарок больше не иметь с вами никаких дел. Я не единственный гример в городе. Однако рекомендовать кого-нибудь вам не имею желания… Ладно, забудем об этом. Извинения принимаются. Так что до свидания.
        - Не отключайте телефон. Вы сейчас на работе? Мне не нужен никто другой. Мне вновь нужна ваша помощь. В последний раз.
        Мы с Петрухой переглянулись. Я покрутил пальцем у виска и прошептал одними губами:
        - Он что, до сих пор ее не похоронил?
        Петруха сделал неопределенный жест - мол, всяко бывает, однако спрашивать об этом бестактно.
        И тогда я продолжил разговор:
        - В чем должна заключаться помощь? У меня не телефон доверия.
        - Профессиональная помощь,- отозвался в трубке голос.
        - В точности повторить вчерашнюю работу? Это уже форменное сумасшествие. Подумайте сами.
        - Я не хотел бы говорить об этом по телефону,- скороговоркой произнес собеседник. - Вы можете ко мне приехать прямо сейчас? Только я не в городской квартире, а за городом, но это недалеко.
        - Ничего не получится. Я уже изрядно выпил и собираюсь идти домой. В любом случае за руль не сяду - и никакую работу ни за какие деньги выполнять не буду. Давайте созвонимся завтра до обеда и все спокойно обсудим.
        - Исключено. Я заплачу двойную цену и обещаю больше вас не беспокоить. Я пришлю за вами такси прямо сейчас. Водитель дорогу знает. Ждите.
        Трубка отключилась стремительно, так, чтобы я не смог возразить.
        - Бьюсь об заклад, он не ответит, если я сейчас позвоню… - Я покрутил мобильник в руке.
        - Мне кажется, он там был не один,- Петруха понюхал пустой стаканчик.- Какое-то хрюканье слышалось и вроде шаги…
        - Мне тоже показалось.
        Я глянул быстро в потемневшее окно. Дул сильный ветер, и ветви сирени хлестали по стеклам. Небо заволокли тяжелые, подсвеченные огнями большого города облака. Но из них все никак не мог пролиться дождь. Даже здесь, в помещении, чувствовалось, что воздух наполнился влагой с непривычным болотным запахом, будто где-то неподалеку чистили застоявшийся пруд.
        - И что делать будем?- Петруха стянул с головы синюю шапочку и тряхнул тугим, стянутым аптекарской резинкой хвостом волос.
        - Кажется, мы собирались расходиться по домам.
        - Собирались,- согласился патологоанатом,- но деньги на дороге не валяются. А заказчик сказал, что заплатит двойную цену. Думаю, не обманет. Чем ты рискуешь? Давай, в последний раз. А?
        - Что-то не хочется. Да и погода не располагает к загородным поездкам.
        - А мы на такси. Слышал, машина уже в пути.
        - У меня такое желание, просто непреодолимое: взять и позвонить сейчас в милицию.
        - И что ты скажешь? Человек покойницу не хоронит, а дома держит? Он что, ее с собой и за город повез, на пикник?
        - Ничего не знаю, но за некрофилию и издевательства над трупом предусмотрена статья.
        - Думаешь, некрофил?
        - Не думаю, а уверен.
        - Так это ж его жена, хоть и бывшая… поскольку умерла. Так рассуждая, любого мужика, который с бабой познакомиться пытается, насильником назвать можно. Он пьяный ее целовал, по лицу гладил, вот грим и смазал. Сам видел, сколько раз прямо в морге у нас это бывало. Не успеешь остановить - и все… Ну и что ты милиции скажешь? Тут уж сразу в дурку звонить надо. А принудительного лечения для законопослушных граждан не предусмотрено.
        - Ты как хочешь, а я пошел.- Я поднялся из-за стола.- За выпивку спасибо. В другой раз я проставлюсь. Насчет своей доли сильно не переживай - заказчиков на наш век хватит.
        - Не в доле дело. Плевать мне на нее хотелось. Хочешь, и эти деньги отдам. Ты, Марат, погоди,- Петруха несколько раз моргнул, снял очки и протер глаза.- Но насчет моей доли это ты абсолютно законно и правильно вспомнил. Ведь я тебя в это дело втравил, с заказчиком свел… А потому будет справедливо, если мы сейчас с тобой вместе поедем. Если этот урод чего учудить вздумал, мы его на пару мигом успокоим. Ты же видишь,- он поднял свои могучие руки,- это же руки патологоанатома, они все могут: в буквальном смысле сердце вырвать и мозги вышибить. Я обещаю тебе - если он потом еще раз позвонит, я сам в милицию сообщу. Знакомых у меня там хватает, профессия того требует. Припугнут. А сейчас поговорю и мозги ему вправлю. Я же это умею. Ты, Марат, меня знаешь.
        Ветер внезапно стих, ветви качнулись и замерли. Блики от далекого фонаря пробились сквозь неподвижную листву и, словно золотые кружочки старинных монет, рассыпались по столу.
        Может, если бы мы не пили, то черта с два поддались бы на провокацию. Может, будь у нас еще минут десять на раздумья, отказались бы ехать. Но не повезло с этим делом. Кто-то вдавил кнопку звонка на входной двери морга. Древний зуммер под гулким сводом коридора ожил.
        - Пора! Собирай свои шмотки, едем.
        Таксист, позвякивая ключами, ждал нас на крыльце. Присмотрелся. Выглядели мы колоритно. Петруха в синей шапочке со своим неизменным конским хвостом вышел в накинутом на плечи операционном халате. На карманчике красовался больничный бейдж. Я же, наверное, напомнил водителю такси провинциального доктора из литературных творений Чехова или Булгакова: костюм, светлая рубашка, старомодный саквояж и шляпа.
        - Вы Марат Бессмертных?- поинтересовался таксист, в упор глядя на Петруху.
        - К счастью, нет. Это он,- указал на меня патологоанатом.
        - Меня Дмитрий Петрович к вам прислал. Просил к нему на дачу завезти.- Таксист уже шагал впереди нас к поблескивающей за опущенным шлагбаумом машине с шашечками.
        Петруха, в отличие от меня, всегда был реалистом. Материальная сторона дела интересовала его в первую очередь. Не уточнив меркантильных деталей, он никогда не ввязывался в дело. Сам бы я не догадался спросить, а ведь стоило.
        - Поездка хоть оплачена?
        - Можно считать, что так. Все в лучшем виде. Дмитрия Петровича я не первый год вожу. Он, знаете ли, немного этого… - таксист многозначительно щелкнул себя по подбородку,- любит злоупотребить по выходным. Приедут они с женой на дачу, он лишнее вечерком и выпьет. А с утра как за руль сядешь? Вот мне и звонит. Приезжай, мол, выручай. Я всегда наготове, у меня стоянка возле их дома. А жена у него красавица!
        Петруха хмыкнул, садясь в машину:
        - Хм… вообще-то да.
        - Извините, конечно, за любопытство. Может, случилось что, если ему медики срочно понадобились? Или вы так, знакомые, отдохнуть? Он один на даче или с супругой, не знаете? Я-то спросить не успел,- таксист уже рулил по улице, плавно набирая скорость.
        - Вообще-то жена у него уже четыре дня как скончалась,- сказал я и добавил: - Вот по этому поводу, кажется, и едем.
        Получилось не очень внятно, но таксисту было достаточно.
        - Да, дела, однако… Я и не знал, что померла. То-то, думаю, голос у Дмитрия Петровича какой-то потухший был.
        - Далеко ехать? Мы туда в первый раз,- поинтересовался патологоанатом.
        - На Кольцевую выскочим, там веселей пойдет. За полчаса должны домчаться. На дороге-то уже не то что днем…
        Слова о том, что красавица-жена Дмитрия Петровича умерла, остудили разговор. Таксист стал молчалив и задумчив, просто гнал машину и не стремился к лишнему общению. На задумчивость пробило и меня. К тому же погода и время суток к этому располагали. Даже сидя в автомобиле, чувствовалось, как ветер обрушивается на землю мощными порывами. Впереди в свете фар то и дело мелькала сорванная с деревьев сухая листва.

«И какого черта я туда еду?» - подумалось мне.
        Обычно я чувствую опасность, предвижу неприятности, интуиция в этом плане меня не подводит. Но вот воспользоваться своим знанием с пользой для себя почему-то удается редко. Вечно кажется, что ошибаюсь, что пронесет, обойдется. Вот и тогда мне хотелось положить руку на плечо водителю и сказать всего лишь два слова:
«Остановите, пожалуйста». А потом хлопнуть дверцей и пойти назад к переливающемуся огнями городу. Но нет же, сидел, как идиот, рядом с Петрухой и тупо дожидался, пока машина примчит меня к новым неприятностям.
        Кольцевая сменилась неширокой асфальтовой дорогой. Я уже смутно представлял себе, где мы едем. Мелькали коттеджи, островки леса, поля. Ветер гнал, выкатывал на трассу с пашни клочья скошенной травы, пучки соломы.
        - Ну никак дождь не начнется, словно заколдовал его кто-то,- пробубнил таксист, а затем радостно ткнул пальцем в лобовое стекло.- Считайте, уже и приехали.
        Мне пришлось ухватиться за спинку переднего сиденья, так резко завернул автомобиль и затрясся на выбоинах проселка. Мимо нас проплыла недостроенная коробка коттеджа - и тут же потонула в сумраке старых сосен. Таксист продолжил:
        - Места тут отличные, и вода есть - Истра. Потому и земля дорогая. Да только вот все дело старое кладбище портит. Вон оно, видите,- водитель повернул голову влево.
        Между толстых деревьев виднелись кресты и памятники, подступившие к самому проселку.
        - Днем еще ничего, а по вечерам лучше не соваться, жуть берет. Это мне Дмитрий Петрович рассказывал. Повадились на этом месте люди вешаться, будто им леса мало… По мне уж, если вешаться, так лучше всего в сарае, чтобы невинных людей не пугать, а только родственников. Если повесился человек, то, значит, они и не уследили, их вина, присматривать за своими-то надо. А тут прямо напасть какая-то. Года не пройдет, чтобы кто-нибудь не удавился, словно самоубийцам медом здесь намазано. Говорят, будто здесь раньше, где дачный поселок, имение стояло, и жил в нем странный помещик. У них тут склеп фамильный на этом же кладбище. Он один и достроен. Все восстановили. Говорят, это потомки того помещика, которые после революции в Латинскую Америку - кажется, в Парагвай - свалили, приезжали и так распорядились, денег на это не пожалели. Но точно не знаю.
        И тут свистнул ветер, ворвавшись в узкую щель между дверцей и приспущенным стеклом. Даже волосы у меня на голове зашевелились. Где-то совсем близко хрустнуло, и что-то темное, объемное прямо с неба рухнуло впереди на дорогу. Свет фар буквально влип в густую, вывернутую ветром наизнанку листву, внезапно возникшую перед лобовым стеклом. Таксист еле успел нажать тормоз, и автомобиль замер в паре метров от упавшего поперек дороги дерева. Водитель перевел дыхание и вытер ладонью мгновенно вспотевший от испуга лоб.
        - Вот же черт… а если бы в глаз?
        И почему я только в тот момент не хлопнул дверцей и не зашагал назад к шоссе? Ведь куда уж больше? Какой знак свыше мне еще был нужен? Кладбищенское дерево, на котором, возможно, повесился какой-нибудь бедолага, перегородило нам путь! Но ведь знаете, как бывает? Если рядом с вами человек, делающий вид, что его ничего не настораживает, что он знает ответы на все вопросы, то начинаешь полагаться на него. А именно таким, стопроцентно уверенным в себе, и казался мне тогда Петруха…
        - Мужики, выйти придется.
        Выбрались из машины. В свете фар роилась мошкара, изголодавшиеся комары тут же почуяли свежую плоть. Листва шевелилась, похрустывали сухие ветки. Казалось, кто-то пытается выбраться из рухнувшей кроны, да никак не может. Путаясь в ветках, спотыкаясь, отмахиваясь от листвы и мошкары, мы все же оттащили дерево с дороги.
        - Еще бы секунд десять, и прямо на крышу,- оценил ситуацию таксист.
        На пригорке виднелся дачный поселок. Лишь в редких домах горел свет. Оно и не удивительно - будний день, люди на работе, не до отдыха. Мы проехали в широко распахнутые ворота. Кроны старых садовых деревьев буквально переплетались у нас над головой. Такси остановилось, чуть не упершись бампером в сетчатый забор с узкой,- только одному и пройти,- калиткой. Дальше мрачно темнел лес. Дорога здесь кончалась, превращаясь в неширокую тропинку, которая петляла между стволами и растворялась во мраке.
        И вдруг мы услышали пронзительный крик. Мужской или женский, точно и не скажешь. Он прозвучал и оборвался. Откуда он донесся, было не понять, хотя кричали где-то вблизи. Звук умножился, отразившись от близкого леса, других строений. Мы, все трое, тревожно переглянулись.
        - У соседей вроде молодые люди круто гуляют. Такое тут случается. А вот и дача Дмитрия Петровича,- указал нам на основательный дом из «кругляка» под металлочерепичной крышей водитель.- Я уж, знаете, сразу туда не пойду. Лучше здесь пока подожду. Такое ж дело, жена у него умерла… А я в таких случаях нужных слов не нахожу. Не знаю уж, что и сказать ему. Вы же вроде в таких делах люди бывалые,- и таксист, мгновенно заскучав, закурил.
        Скрипнула невысокая металлическая калитка, и мы с Петрухой зашагали по выложенной бетонной плиткой дорожке. По обеим сторонам от нее высились кусты роз. Патологоанатом потянул носом.
        - Вроде баньку кто-то топит.
        - А, по-моему, паленой резиной пахнет,- принюхался и я.
        В воздухе и в самом деле, несмотря на сильный ветер, пахло дымом. И шел этот дым не откуда-нибудь из трубы, а прямо из приоткрытой двери дома.
        - Блин, что-то мне здесь не нравится,- произнес патологоанатом.
        - Кажется, это не я, а ты хотел сюда приехать.
        В доме почувствовалось движение. Я рванул на себя дверь, и тут же в лицо мне пахнуло горелым.
        - Заснул он, что ли?
        Петруха, почувствовав мое замешательство, решительно пошел впереди меня. Он вырвался вперед всего шага на три. Но в помещении этого достаточно, чтобы увидеть то, чего еще не рассмотрел идущий за тобой. Я услышал, как Петруха обо что-то споткнулся и невнятно заматерился. Сделав всего два шага, я увидел сидевшего на корточках Петруху, а перед ним лежал, распластавшись на полу, тот самый заказчик - Дмитрий Петрович. Его вытаращенные глаза стеклянными шарами пялились в потолок, на посиневшей шее краснели свежие гематомы. В раскрытом рту белели металлокерамические зубы. Я замер, не решаясь переступить порог. А Петруха уже суетился.
        - Теплый еще, авось откачаю.
        Всегда уважал людей, не теряющих хладнокровия в сложных ситуациях. Петруха уже делал искусственное дыхание, наваливался на грудину, пытаясь запустить сердце. По комнате полз едкий дым, распространявшийся от камина, там что-то чадило. За время работы в морге я насмотрелся на всяких мертвецов, были среди них и утопленники двухнедельной давности. Но в мертвецкой обличие смерти - привычное дело. Там оно на своем месте. Как упакованное в вакуум мясо на магазинной полке. Там ты готов к встрече с ним. А тут, на чужой даче, все было, с одной стороны, обыденно, с другой - пугающе внезапно и совсем не к месту. Сервированный для ужина вдвоем столик с опрокинутыми свечами, дымящий камин и то ли живой, то ли мертвый хозяин, распростершийся на полу. Я чувствовал себя лишним на этом празднике смерти. Петрухе явно не нужна была помощь. Он сноровисто дышал изо рта в рот и крепко давил на грудную клетку.
        - Да ну же… ну же… запускайся… - приговаривал он при каждом вздохе, каждом нажиме и припадал ухом к груди Дмитрия Петровича.
        И тут у себя за спиной я почувствовал какой-то невнятный шорох. Медленно повернул голову… Вроде нет, показалось. Прихожая была пуста. Шорох повторился, на этот раз уже более явственно, будто съезжала, шелестела одежда. И я понял, откуда он доносится,- из-за раздвижных зеркальных дверей шкафа-купе. Я стоял и смотрел на собственное отражение: испуганные глаза, перекошенный рот.

«Ну нельзя же так нервничать. На кого ты похож?» - подумал я и сделал неосторожный шаг вперед.
        Зеркальная дверь не отъехала, не сорвалась, она просто отлетела, обрушившись на меня. Я только и успел прикрыться рукой, как меня буквально впечатало в бревенчатую стену. Посыпались осколки. Кто-то с шумом метнулся мимо меня на крыльцо. А когда дверь упала и я выглянул на улицу, то заметил только качающиеся ветви розовых кустов да хруст веток. Не знаю, что на меня нашло, но я тут же рванул следом. Такое бывает. Забываешь об опасности. Возможно, срабатывает на уровне подсознания инстинкт охотника или воина - догонять того, кто от тебя убегает. Ведь если убегает, значит, он слабее тебя и боится. Значит, ты сильнее и способен легко победить.
        Свет, лившийся из окон бревенчатого дома, слабел, рассеивался с каждой секундой. Ветки хлестали по щекам, в вершинах деревьев завывал и бушевал ветер. А в меня словно дьявол вселился. Я мчался, прислушиваясь к хрусту веток впереди меня. Единственным желанием было догнать, повалить и прижать к земле. И вдруг хруст стих. Никто больше не ломился сквозь заросли. Я замер и прислушался. До моего слуха доносились лишь обычные ночные звуки. Где-то далеко за лесом играла музыка, шумел, прорываясь сквозь деревья над моей головой, ветер, слышался гул проносившихся по шоссе машин. И тут страх вернулся в мою душу. Тот, за кем я гнался, явно был где-то рядом. Он затаился, что-то задумав против меня. Возможно, пара пристальных глаз следила за мной сейчас из малинника. Возможно, он уже крался, приближаясь ко мне сзади. Возможно…
        Перед моими глазами четко возникла картинка: помятая, неестественно изогнутая, в пятнах гематом, шея человека, с которым я недавно говорил по телефону, который вызвал меня сюда… Я невольно втянул голову в плечи, почувствовав себя незащищенным. Кто мог помешать неизвестному убийце расправиться и со мной - здесь, в лесу? Я отступил на шаг, прижался спиной к толстому стволу сосны. Руки предательски дрожали, в горле пересохло. Темнота в паре метров от меня казалась кромешной, и что таится в ней, оставалось только догадываться. А фантазия у меня разыгралась. Кровь стучала в висках. Я вскинул руку с мобильником, вдавил кнопку. Экран полыхнул синим призрачным светом. Так, как полыхал уже сегодняшним вечером в кабинете морга. Он выхватил из темноты широкие листья малины. Но от этого темнота не исчезла, она лишь отодвинулась от меня и сгустилась.
        И вот когда я собирался с духом, чтобы побежать назад, где-то совсем рядом прозвучал тихий, почти бестелесный вкрадчивый шепот.
        - Марат… Марат… - звучало словно из другого мира.
        Кто-то звал меня. Я плотнее прижался к дереву и лихорадочно стал водить перед собой мобильником, словно его слабый свет мог оградить меня от опасности. В такие моменты всегда делаешь глупости, ведь свет в темноте лишь выдает тебя, делает более заметным.
        - Марат, это ты?- прозвучал уже более уверенно голос.
        Зычно хрустнула сухая ветка, колыхнулись заросли малины. И передо мной возник Петруха.
        - В глаза-то не свети. Теперь вижу, что это ты. А то я уж было подумал…
        - Как он?- выдавил я из себя.
        - Ни хрена сделать не удалось. Чуть ребра ему не поломал, а сердце так и не отозвалось… Тьфу ты, черт! Ментам звонить надо. И, вообще, какого черта ты побежал? Тебе жить надоело?
        - Сам не знаю. Словно в спину кто-то толкнул. Я и рванул догонять.
        - Куда он делся?
        - Хрен его знает. Может, уже далеко отсюда. А может, и поблизости затаился.
        Петруха хоть и хорохорился, но тоже явно боялся. Говорить стал нарочито громко, так, чтобы его мог услышать и тот, кого мы оба опасались.
        - Все, я в ментуру звоню,- заявил он и принялся тыкать в клавиши трубки.
        Даже не знаю - успели ответить ему или нет, но тут Петруха опустил ладонь с мобильником и тупо уставился в прогалину между деревьями. Я обернулся и увидел, как возле дома полыхают красным и синим огни мигалки.
        - Кажется, менты уже сами приехали, без нас. Пошли. Ох, и почему я тебя не послушался? Не надо было сюда ехать.
        - Чего уж теперь раскаиваться. Поздно.
        Мы вернулись на дачный участок и нос к носу столкнулись с двумя милиционерами, выходящими из дому. Врачебный халат Петрухи явно сбил их с толку. И патологоанатом мгновенно этим воспользовался, чтобы разрядить обстановку. Согласитесь, не очень-то уютно ощущать себя под прицелом автомата, который держит в руках подозрительный сержант, только что обнаруживший на даче теплый труп с явными следами недавнего удушения.
        - Там кто-то был. Выскочил. Возможно, убийца. Мы за ним погнались,- принялся объяснять Петруха, обращаясь к молодому лейтенанту, который явно превосходил своего помощника в интеллекте.
        Сотрудник правоохранительных органов прищурился:
        - Кто вы такие? Документы.
        Сержант бдительности не терял. Ствол автомата смотрел то на меня, то на Петруху.
        - Я патологоанатом,- вконец запутал все дело мой приятель, отцепил от кармана халата больничный бейдж с фотографией и печатью, протянул его лейтенанту.
        У калитки замаячил водитель такси.
        - Это я их привез.
        - Убийца в лесу, я его не догнал.
        - Разберемся,- выдавил из себя лейтенант.
        Но все же его сообразительности хватило на то, чтобы послать сержанта проверить. Правда, предварительно он усадил нас в милицейскую машину. После чего, отойдя в сторонку, принялся общаться с кем-то из коллег по мобильному телефону. Я видел, как хаотично двигается фонарь среди кустов, пытался разобрать негромкие слова лейтенанта. Петруха толкнул меня локтем в бок.
        - Знаешь, что им надо говорить?- заговорщицким шепотом спросил он.
        - А ты знаешь?
        - Правду, и только правду. С ментами по-другому нельзя. Все равно до правды докопаются. А не докопаются, свою правду придумают.
        - Зачем нам врать? Мы же ни в чем не виноваты.
        - Если не считать левого заказа и всяких странностей возле этого убийства. А этого твоего Дмитрия Петровича, сто пудов, придушили. И придушили всего за несколько минут до нашего приезда. Это я тебе как профессионал говорю.
        - А кто ментов тогда вызвать успел?
        Петруха неопределенно пожал плечами.
        - Свет не без добрых людей. Выяснится. Случайностей в этом мире не бывает, и все тайное становится явным. Только не паникуй. Правоохранители этого очень не любят. И старайся не возражать против их формулировок - просто уточняй то, что они говорить будут.
        Сержант, подсвечивая себе фонарем, буквально выломился из густых зарослей в калитку. Первым делом посветил в лобовое стекло машины, чтобы убедиться - мы на месте и никуда не исчезли. А затем доложил лейтенанту:
        - Там кто-то сквозь кусты ломился. Это точно. Как минимум две линии следов. А потом не понять - куда и кто подевался. Вроде правду говорят.
        - Разберемся. Наша бригада скоро приедет, пусть у них голова и болит.
        - А с ними пока что делать?- Сержант явно имел в виду меня, Петруху и водителя такси.
        - Смотри, чтобы лишнего не натоптали. Эти двое пусть в нашей машине ждут, а таксист - в своей.
        Петруха почесал небритую щеку. Щетина затрещала, как сухой песок на стекле.
        - Я же говорил тебе, что он не один был, когда по телефону говорил. Сопел кто-то рядом, словно медведь в берлоге,- патологоанатом морщил лоб.
        А лоб у Петрухи, надо сказать, неординарный, такие еще поискать надо. Как он умудрился при своей не слишком грузной комплекции вырастить на нем слой сала толщиной в палец, не знаю. Но складки получались глубокие, и оттого казалось, что мой приятель рассуждает очень основательно. Рука его дернулась и повернула ручку стеклоподъемника. Лейтенант сразу вздрогнул и обернулся к нам.
        - Оставайтесь в машине,- строго предупредил он.
        - Лейтенант, тут такое дело… Возможно, вы все уже уладили, но я напомнить хочу, что в камине что-то дымило. Может, вещдоки сгорают? Залить надо.
        По лицу молодого офицера милиции сразу стало понятно, что до такой очевидной вещи он в запарке не додумался. И это сразу подняло акции Петрухи в его глазах. Любой специалист четко почувствует, что перед ним профессионал более высокого класса.
        - Сержант,- тут же призвал подчиненного лейтенант.- Камин осмотреть надо. Если еще горит - погасить.
        Петруха сразу же дожал:
        - На столе, помнится, ваза с цветами, вот этой водой и плесните.
        Я, честно говоря, про вазу с цветами не помнил. У каждого своя профессиональная память. У меня только на лица, тела. А вот Петруха с легкостью мог бы описать любым похмельным утром, сколько и каких приборов было разложено на праздничном столе.
        Сержант исчез в доме, а я спросил:
        - Интересно, а сколько цветов в этом букете?
        - В смысле?- Обросший слоем сала лоб Петрухи вновь наморщился, казалось, ткни в него сейчас пальцем, и останется вмятина сантиметр глубиной.
        - Четное или нечетное количество цветов в букете?
        - А, ты снова за свое… Хочешь понять - покойнице ли букет предназначался? А то, что баба с ним была, когда он нам звонил, по-моему, это возможно. Ни один мужик в здравом рассудке букет на стол просто так не поставит. Если, конечно, у него с головой и ориентацией все в порядке.
        - Но это еще не значит, что нашего Дмитрия Петровича баба задушила.
        - Конечно. Ты же слышал, что лейтенант сказал - разберемся. А задушить человека даже у тебя так просто не получится. Тут руки сильные надо иметь, как у меня.
        Возле лейтенанта уже появились соседи по даче - пожилые муж и жена. Из обрывков реплик нам стало понятно, что это они и вызвали милицию, услышав крики на соседней даче. Так что постепенно картина для нас стала проясняться. Грело душу и то, что соседи видели, как и когда мы приехали. Значит, подозрения о нашей причастности к убийству Дмитрия Петровича должны были отпасть сами собой даже у одномерных ментов. Все же трое свидетелей были на нашей стороне: соседи и водитель такси.
        И тут небо наконец-то разродилось дождем. Ливень, хоть его и все ожидали сегодня, умудрился хлынуть внезапно. Он прошел над участком буквально стеной. Вмиг стекла машины покрылись крупными каплями, забарабанило по крыше. Где-то над головой в низком, затянутом тучами куполе неба полыхнула молния, громыхнул гром. Само собой возникло желание перекреститься, но я сдержался. Не люблю выставлять эмоции наружу.
        Сержант и соседи укрылись под навесом крыльца. Лейтенант нырнул к нам в машину. Крупные дождевые капли кляксами укрывали его форменную фуражку. Мерно заработали стеклоочистители, проявив ненастный пейзаж.
        - Я того, кто выскочил из дома,- начал я,- даже в лицо не видел.
        Лейтенант приподнял руку:
        - Погодите с воспоминаниями. Вот приедет группа, дознавателю все и расскажете. Мое дело - уберечь следы на месте преступления, если таковое имело место быть. Вы курите?
        Петруха с готовностью вытащил пачку сигарет. Дым потянулся из салона в узкую щель над приспущенным стеклом. У нас с Петрухой, да и у лейтенанта, подозреваю, на душе было скверно. Одно дело, когда труп без следов насильственной смерти обнаруживают в кустах, в лесу, вылавливают из озера. Но когда убитый человек лежит в своем собственном доме, где каждая вещь говорит о нем, о его пристрастиях, то поневоле проникаешься его жизнью. А Дмитрий Петрович явно имел хороший вкус. Мебель, даже на даче, неброская, но дорогая. На стенах пара картин, и не дешевая китайская мазня, а авторские полотна. Я в живописи досконально не разбираюсь, хоть и причисляю себя к художникам, но стоящую вещь определяю с первого взгляда.
        - Все следы на улице смоет… Вот же не повезло! Зарядил ливень… не мог еще с полчасика подождать… - тоскливо вздохнул лейтенант и глянул в зеркальце заднего вида.
        По узкому проезду дачного поселка неторопливо катил микроавтобус.
        - Вот и наши приехали. Сейчас и передам вас из рук в руки.- Чувствовалось, что лейтенант уже не испытывает никаких эмоций, кроме облегчения. Зона его ответственности кончалась. Дело оставалось лишь за малым: просветить дознавателя, составить документы и отчалить.
        Милицейский микроавтобус сноровисто развернулся на узкой дороге и стал, подперев собой такси. Народу прибавилось. Петруха напряженно всматривался в лица приехавших. Первой из машины выбралась средних лет женщина с волевым лицом. Судя по поведению ее сопровождавших, она и была старшей в группе.
        - Быстрова Ольга Николаевна,- проговорил мой приятель.- Старший следователь. Ничего ни плохого, ни хорошего о ней сказать не могу. Но сталкивался с ней только в качестве консультанта.
        - А тебе что, приходилось бывать и в качестве подозреваемого?- живо поинтересовался я.
        - Всякое случалось. Но с ней - нет. Один раз по дурости приставать к ней во время работы начал, вмиг отшила. И чего, спрашивается? Она же не замужем,- и тут Петруха расплылся в улыбке.- Теперь все в порядке. Вот и дружбан мой прибыл - Виталик,- и он, не дожидаясь приглашения, выбрался из машины, заспешил навстречу вышедшему последним из микроавтобуса эксперту.
        Тот, кого Петруха назвал Виталиком, держал в руке матово поблескивающий алюминием профессиональный кофр, в зубах сжимал незажженную сигарету. Он тут же расплылся в улыбке, завидев патологоанатома, протянул руку.
        - А тебя кто вызвал?- поинтересовался он у Петрухи.
        - Не поверишь, но я на этот раз свидетель. К тому же случайный. Приятеля сопровождал. Он из наших, морговских, Маратом зовут.
        Я обменялся с экспертом рукопожатием. Не знаю почему, но у людей, находящихся «при исполнении», почему-то ладонь всегда оказывается вялой, влажной и прохладной, как дохлая рыба. Хотя за рамками службы такого за ними может и не наблюдаться.
        Старший следователь строго взглянула на эксперта, призывая его к порядку и субординации.
        - Виталий, осмотрим место преступления.
        На какое-то время нас предоставили самим себе. Ольга Николаевна с Виталиком и понятыми - соседями по даче - прошли в дом. Мы с Петрухой стояли на крыльце и ждали. Из комнаты слышались голоса, сотрудники следственной бригады ходили по дому. Заскрипела лестница, ведущая в мансарду.
        - Как ты думаешь,- спросил я,- наш Дмитрий Петрович привез-таки мертвую жену на дачу? Может, наверху лежит?
        - Если бы ее нашли, то они так бы спокойно не переговаривались. Хотя в подвал еще не спускались… Думаю, ее здесь нет нигде.
        - Тогда какого хрена он нас вызвал к себе?
        - Он тебя вызывал, я только за компанию увязался,- ответил патологоанатом.- А цветов в вазе на столе было шесть - четное количество, как для покойницы. Если это тебе все еще интересно. Но ничего сверхъестественного я в этом не вижу. Поставил человек букетик в память о жене. А тебя вызвал, чтобы выпить вместе, извиниться за свое поведение и попросить не распространяться о своих странностях. Денег бы еще за это дал. И вообще, давай не думать за следователя. Она за тебя твою работу делать не станет, вот и ты лишнего на себя не бери.
        В конце концов пригласили в дом и Петруху. О чем его спрашивали, что он там делал, я не знал, ждал своей очереди. Минут через пятнадцать позвали меня. Я вошел. Мой приятель, несмотря на свой статус свидетеля, уже сумел органично вписаться в следственную группу. Общался с экспертом, давал ему советы. Виталик уже чего-то накопал, разложил в прозрачные пакеты. В комнате по-прежнему отвратительно пахло горелым, но залитый водой камин не дымил. Цветы - розы, срезанные, скорее всего, тут же во дворе,- лежали на скатерти. Тело Дмитрия Петровича уже накрыли покрывалом. Понятые выглядели подавленными, но при этом с любопытством меня разглядывали. Сперва Ольга Николаевна задавала мне стандартные вопросы, затем, поняв, что мои слова ни в чем не расходятся с Петрухиными и что перед ней человек образованный, готовый помочь, предоставила мне самостоятельно рассказать о том, как мы с приятелем оказались здесь в это время.
        Я начал с того момента, когда Дмитрий Петрович приехал в морг забирать тело жены. Эмоции и собственные домыслы оставлял в стороне, сообщал лишь факты.
        - …так, значит, эти деньги в конверте, найденные в кармане убитого,- взяла следователь один из запакованных Виталиком прозрачных пакетов,- гонорар, предназначавшийся вам?
        - Наверное. По телефону он говорил, что заплатит, но за что именно, уточнять не захотел. Большего не сообщил. Сумму мы не обговаривали. Мне показалось, человек немного не в себе, и стоит приехать поддержать его морально. Жаль, что немного не успели. Мог бы еще жить…
        - Так за что именно было обещано заплатить?- прозвучал закономерный вопрос.
        - Не знаю точно. Но, как я понял, речь шла о моих профессиональных услугах гримера.
        - Вам не кажется странным, гражданин Бессмертных, что вас вызвали в такое время на дачу, где просто не к кому и не к чему было применить ваши дарования?
        Несмотря на трагизм ситуации, я слегка улыбнулся и покосился на закрытое подстилкой тело - мол, как это не к кому? При желании можно:
        - Этот вопрос я и собирался задать погибшему, приехав на дачу.
        - Раньше не могли - по телефону?
        - Я же говорил, он немного не в себе был. Выпалил все, что хотел, и трубку отключил.
        - Неплохо зарабатываете,- произнесла следователь.
        - Не жалуюсь. Но раз на раз не приходится.
        Петруха прокашлялся и попросил на правах коллеги:
        - Если вы не против, Ольга Николаевна, то стоит просветить парня насчет покойницы, а то он мне уже все уши прожужжал, пока мы в машине сидели. В свете этой информации и его рассказ будет выглядеть ближе к правде.
        - К правде или к реальности?- уточнила Быстрова.
        - К реальности. Факты он излагает правильно, но сами видите, в каком он состоянии. Да и выпили мы немного.
        - Нет, не против. Вы проинформируйте гражданина Бессмертных,- согласилась следователь.- Мне как раз нужно звонок сделать,- и она принялась набирать номер.
        - Покойницу похоронили сегодня во второй половине дня,- с важным видом сообщил Петруха.- Все достоверно и официально. На Северо-Восточном кладбище. Так что не для нее тебя наш заказчик приглашал.
        Быстрова тем временем выяснила у невидимого абонента, что на имя убитого открыто как минимум два счета в банке. Числа не озвучивались, но по тону следователя не трудно было догадаться, они немалые, и значительная часть денег была снята незадолго до гибели вкладчика.
        - Нет, блокировать счета не надо,- распорядилась она.- Если на них будет движение, сразу сообщайте.
        - Пластиковые карточки, скорее всего, похищены,- подсказал Виталик.- В портмоне их нет, а два отделения для карточек пусты, хотя остальные набиты всякой дрянью - от прошлогодних квитанций на оплату до использованных проездных билетов. Ну, и фото жены под прозрачной вставкой находится. Покойный не слишком любил порядок.
        Быстрова отложила телефон и внимательно посмотрела мне в глаза:
        - Мы проверили ваши последние звонки по мобильному - их продолжительность и абонентов, базовые станции. Все совпадает с тем, что вы мне рассказали. Ну а всякую мистику оставьте при себе. Я реалистка, во всяком случае, на службе. Попрошу вас и вас,- глянула она на Петруху,- в ближайшее время не покидать пределы города. Вы можете понадобиться следствию.
        - Понятно,- без особого удовольствия проговорил патологоанатом.
        В его голосе почувствовалось то, о чем я тут же подумал. Мы с ним вполне подходим на роль подозреваемых. Во всяком случае, пока не отыщется более подходящая кандидатура. При желании на нас можно повесить труп. Наши отпечатки пальцев присутствуют на даче, мои - в городской квартире. Вот уже с нас практически и взяли подписку о невыезде. В воздухе установилась недобрая тишина. Мне хотелось говорить, доказывать, но по собственному опыту знал, что чем энергичнее оправдываешься, тем подозрительнее выглядишь.
        Эксперт присел на корточки у камина и принялся копаться в мокрых остатках горелого. Внезапно подняв голову, он с оживлением произнес:
        - Ольга Николаевна, тут фрагменты рекламной газеты; возможно, на ней сохранился адрес получателя. Обычно пишут номер дома и квартиру. Будет тогда и зацепка. А это,- он подцепил и приподнял длинным пинцетом,- обгоревшая кроссовка. С виду сорок пятый размер. Явно «не по плечу» ни хозяину дачи, ни его жене. Если это все же их, то где-то должна быть пaрная к ней, а я пока не заметил. Странное занятие для человека, ожидающего гостей из морга,- жечь в камине старую чужую обувь…
        Кроссовка, причем одна, без пары… Скомканная рекламная газета… Ведь это уже было, совсем недавно. Я глянул на Петруху, он сообразил и вспомнил быстрее меня, а потому хотел сказать мне взглядом: «Молчи». Я прикинул и не стал подсказывать следователю, откуда тут могли появиться эти вещи. Где или, точнее, в ком они находились раньше, я помнил отлично, а вот объяснять следствию их появление в камине не стоило. Никто бы не стал принимать в расчет того, что в наш морг вовремя не завезли опилки со стружками. Похоронили женщину, и ладно. Да и на забор органов у патологоанатома разрешения не было. А вот пришить Петрухе издевательство над трупом и осквернение усопшей можно было на три-пятнадцать. Вот я и промолчал. До сих пор не знаю, правильно ли сделал? Быть доносчиком не хотелось ни тогда, ни теперь.
        Мой приятель, поняв, что я выдавать его не собираюсь, одобрительно хмыкнул и убрал под стул свои огромные - сорок пятого размера ступни.

* * *
        Утром Петруха на работе не появился - просто позвонил начальству и пробубнил, что отработает свое время вечером. Разрешение получил с легкостью, ибо срочной работы не предвиделось. Я справедливо посчитал, что после наших ночных приключений он просто выпил лишнего, а потом добавил с утра - вот и решил отлежаться. Во всяком случае, на мои телефонные звонки он не отвечал. У меня у самого после вчерашнего было желание засадить из горла бутылку и забыть обо всем. Но знал, что не поможет. У меня от спиртного фантазия только разыгрывается. А додумывать ситуацию можно было в разные стороны. В сугубо мистическую и с позиций материализма.
        Патологоанатом притащился на службу поздно, мрачный и основательно помятый. Выглядел он немногим лучше некоторых своих остывших подопечных. Мешки под глазами, синюшные губы, руки подрагивали.
        - Быстрова не беспокоила?- вместо приветствия проурчал он и тут же потащил меня на свое рабочее место в зале морга.
        - К счастью, нет,- сообщил я.
        - Вот это и хреново. Значит, копает на нас. Я методику этих ментов знаю. Вобьют себе в голову удобную версию и под нее факты подбирают.- Мой приятель тяжело вздохнул, потер виски, распахнул свой шкафчик, зашелестел пакетом - спрятал в него сиротливо стоявшую непарную кроссовку сорок пятого размера и тонкую пачку непрочитанных рекламных газет.- Выброшу все это на хрен.
        - Только не делай этого у нас в больнице. Хотя бы улицу перейди и на остановке в мусорку брось. Там урну два раза на дню чистят.
        - Только начал закон преступать, но уже рассуждаешь, как матерый преступник… А у меня сейчас сил не осталось даже за пивом сползать. Все думаю и никак придумать не могу: откуда в камине то, чем я ей брюшину с грудиной напихал, появилось?
        - Сегодня нам, кстати, два мешка опилок привезли. Удовлетворили твою заявку.
        - Поздно пить боржом, когда почки отвалились. Вот и делай людям услуги… Биологический материал ему для студентов понадобился,- в мешок с шуршанием запихивались и рекламные газеты, принесенные Петрухой из дому.- А подписчика на них не пишут,- мстительно проговорил он в адрес отсутствующего эксперта.- У нас в почтовом отделении их всем подряд в почтовые ящики засовывают. Никого на работе уже не осталось?
        - Мы одни. Даже «лемуры» разбежались. Только сторож-дежурный где-то дрыхнет.
        Отдышавшись, патологоанатом уперся в край пустой металлической каталки, на которой из больничных корпусов привозили трупы. Жалобно скрипнули резиной колесики. Впечатление было такое, будто вздохнул один из мертвецов. Мертвые тела, прикрытые простынями, аккуратным рядком лежали на столах из нержавейки и терпеливо ожидали, когда же у Петрухи наконец появится время заняться ими вплотную. Но ногах, торчащих из-под простыней, покачивались пластиковые номерки.
        - Пиво у меня и здесь есть,- сжалился я.- Хочешь, принесу?
        - Тебе бы не у нас, а в отделении реанимации работать,- просветлел патологоанатом.
        Я отправился в свою комнатку. У меня есть привычка держать на работе и дома запасы: пачку каких-нибудь дешевых сигарет - на случай, если кончатся мои любимые - и пару бутылок пива. Крепкого спиртного в морге не держу принципиально, чтобы не искушать Петруху. Потому как человек он подверженный. К пиву по вечерам он безразличен, янтарный напиток может заинтересовать его только утром.
        Когда я вытаскивал из-за стеллажа пакет с бутылками, то услышал, как в смежном с моей комнаткой зале нагло распахнулась дверь. Шаги гулким эхом разнеслись под кирпичными сводами.
        - Какого черта ты зашил в нее кроссовку с газетами?- прозвучал низкий мужской голос с явным акцентом.- Кто тебе позволил вытаскивать сердце?
        - Да я, Рамирес, погоди… все объясню,- раздался напряженный голос Петрухи.
        - Поздно объяснять, ответить придется. Зачем тебе понадобилось ее сердце?- Послышался звук раздираемого пакета, что-то шуршащее посыпалось на пол.- Да он тебе этот башмак сам кое-куда засунет,- вновь прозвучал голос с заметным иностранным акцентом, и послышалась возня.
        Я поспешил на помощь приятелю. В зале морга я застал непривычную для нашего тихого места картину. Кроме мертвецов с пластиковыми бирками на голых ногах, в нем находилось четверо живых. Петруха с перекошенным от страха лицом жался в угол, пытаясь прикрыться обрывками большого пластикового пакета. В двух шагах от него стоял, скрестив на груди руки, молодой красавец-мужчина в черном до пят плаще. Жесткие, как проволока, черные волосы, карие с масленой поволокой глаза южанина… Да, это был тот самый тип, с которым я столкнулся на крыльце подъезда в доме покойного Дмитрия Петровича. Оказывается, его точно звали Рамирес. Уже дважды мне довелось услышать это имя. Сразу чувствовалось, что он главный в небольшой компании, внезапно наведавшейся этим вечером в наш морг. Чуть позади него стояла девушка. Сказать, что она была красива - ничего не объяснить. И ее красота имела явно не местное происхождение. Вообще-то брюнетки обычно не привлекают моего внимания, блондинки предпочтительнее. Но тут был исключительный случай. Я на мгновение даже забыл об опасности, которая угрожает Петрухе. Лет двадцать с небольшим,
вылитая Кармен, не хватало лишь алой розы в волосах. Я понимаю, что Кармен, если брать ее оперный прототип, цыганка и контрабандистка. Но так уж сложилось, что в представлении нашего человека она - воплощение испанки.
        Я глядел на нашу гостью, а в памяти тут же сами собой всплывали романтические стереотипы об этой стране: кровавая коррида, сумасшедшая любовь с обязательной благородной поножовщиной и гибелью влюбленных в финале истории. Мне даже показалось, что под старыми кирпичными сводами унылого столичного морга застучали кастаньеты и пару раз прозвенели аккорды андалузской гитары. Тот, кого, скорее всего, и звали Рамирес, крепко держал девушку за руку, словно опасался, что она убежит от соотечественника.
        А вот третий тип был сделан совсем из другого теста и явно местной выпечки. Таких еще называют «спортсменами». Он словно телепортировался из начала девяностых годов прошлого века. Плечи плавно переходили в затылок, а затем в коротко стриженную голову. Шея отсутствовала напрочь. Наверное, для того, чтобы никто не сумел его задушить. Спортивные штаны с лампасами, кожаная куртка. Глаза ровным счетом ничего не выражали. Уж не знаю, до какой степени нужно тренировать тело, чтобы напрочь погасить это «зеркало души». Именно на него боязливо косился Петруха. Если бы такой гость надвигался на меня, я бы решил, что вряд ли проживу и четверть часа. На полу между Петрухой и «спортсменом» лежали, рассыпавшись веером, рекламные газеты, принесенные патологоанатомом из дому, и стоптанная кроссовка сорок пятого размера. Я понял, что приятеля нужно спасать.
        - Я не знаю и знать не хочу, что у вас здесь происходит и кто виноват,- сказал я, пытаясь вложить в свой голос остатки самоуверенности,- но я вызываю милицию.
        Испанец или латиноамериканец, черт знает его, кем он был на самом деле, снисходительно улыбнулся, глядя мне прямо в глаза. Когда требовали обстоятельства, он явно мог блистать хорошими манерами.
        - К вам и вашей работе у нас нет никаких претензий. Но именно к вашей, а не к его, - акцент звучал ненавязчиво, но как-то сразу заставлял прислушиваться к словам.
        Голос вползал в мой мозг тихо и незаметно, как ядовитая змея в глазницу выбеленного южным солнцем черепа. Я вопросительно посмотрел на Петруху. В конце концов, ему было решать свою судьбу.
        - Не надо ментов,- затравленно произнес он.- Нам их и вчера с тобой хватило.
        - Раз мы здесь не одни, тогда предлагаю выйти,- произнес загадочный брюнет, у которого с Петрухой наверняка имелись какие-то свои тайные счеты.
        Патологоанатом выпустил скомканный пакет из рук и обреченно шагнул к выходу из зала морга. Мне показалось, что лампочки в жестяных конусах-абажурах синхронно моргнули и стали гореть каким-то тлеющим, угасающим светом. «Спортсмен» вышел следом за моим приятелем. Его ничего не выражающие глаза сверлили Петрухе затылок. Но когда брюнет потянул девушку за собой, она вспылила. Я не понял точно, что она ему сказала. Прозвучала эмоциональная испанская скороговорка, похожая на заклинание, наверняка с крепкими выражениями. Брюнетка выдернула руку из пальцев Рамиреса и приготовилась защищаться, выставив перед собой острые ярко накрашенные ногти.
        В другое время и в другой обстановке брюнет наверняка нашел бы способ ее успокоить. Он даже приподнял ладонь, будто собирался дать ей пощечину. Но, вспомнив, что они здесь не одни, нехотя опустил руку и сдержанно мне улыбнулся, а затем вышел из зала. Брюнетка остыла, замкнулась.
        В низком зарешеченном окне, прорезавшем толстенную кирпичную стену морга, по ту сторону стекла я увидел Петруху. Он медленно отступал перед надвигавшимся на него
«спортсменом». Рамирес стоял неподалеку и мстительно щурился. Кто и что говорил, я не слышал. Двойные оконные рамы у нас наглухо закрыты и заколочены в любое время года. Руки патологоанатома, способные «мозги вышибить» и «сердце вырвать», оказались бессильными против еще более грубой силы. «Спортсмен», обменявшись взглядом со своим хозяином Рамиресом, сгреб Петруху в охапку и швырнул на решетку окна. Пару секунд я созерцал впечатанное в металлические прутья лицо приятеля, а затем он медленно сполз, оставляя на решетке тонкий кровавый след: то ли от разбитой губы, то ли от выбитого зуба. Еще пару секунд я стоял в оцепенении.
        Место, где происходила разборка - задний дворик морга,- было абсолютно глухим. Никто бы не мог прийти Петрухе на помощь, даже увидеть его не мог, кроме меня, конечно. А я чувствовал: стоит Рамиресу качнуть пальцем, «спортсмен» схватит
«мертвого доктора» и примется тереть его лицом о кирпичную стенку. Тереть будет долго, пока ему не скажут «стоп».
        - Чего вы стоите?- выдохнула «Кармен».- Его же убьют. Помешайте им!
        Если бы не эта просьба, я бы вряд ли сдвинулся с места. Убить могли не только Петруху, но и меня. Однако мужчины, пытаясь произвести впечатление на прекрасных дам, очень часто совершают глупости. Совершил глупость и я - опрометью бросился к выходу, оставив брюнетку наедине с мертвецами. Не догадался, что делать этого не стоит…
        Задний дворик морга - место мрачное. В том смысле, что туда никогда не доходят прямые лучи солнца. Заросли давно не кошенной крапивы, старые, покрытые лишайником яблони… Экзекуция свершилась. Петруха сидел на траве, придерживая пальцами рассеченную губу. «Спортсмен» нависал над ним, ожидая команды хозяина. Глаза, словно отлитые из бутылочного стекла, не выражали никаких эмоций.
        - Хватит,- отметив мое появление краем глаза, произнес Рамирес по-русски и тут же уточнил: - На сегодня хватит.- И, сделав небрежный жест рукой, увел за собой спокойного, как слон, «спортсмена».
        Только когда они оба исчезли за углом, Петруха позволил себе заматериться. Получилось у него не так, как обычно,- неизобретательно и тупо. По его взгляду понял - парня наказали за дело, и еще мало наказали.
        - Тебе помочь?- предложил я, хотя слабо представлял себе, в чем может заключаться моя помощь.
        - Пошел ты…
        И все же патологоанатом воспользовался протянутой рукой - ухватился за нее и поднялся с травы.
        - Чего он от тебя хотел? Кто он такой?
        - Рамирес,- прошамкал разбитым ртом Петруха.- Лучше тебе его не знать. Жалею, что в свое время не послал его куда подальше.
        - Если что, я свидетелем могу быть.
        - Свидетелем чего?- несмотря на драматизм ситуации, Петруха хихикнул.- Свидетелем Иеговы? Тогда пожалуйста…
        - У тебя еще есть силы ерничать. Значит, жить будешь. Домой тебя отвезти?
        - Пойду к нашим хирургам. Губу заштопать надо. Хоть какая-то польза от того, что в больнице работаю. А про этого типа просто забудь и больше о нем меня не спрашивай! - Петруха замахал руками, показывая, что сопровождать его не стоит, и, пошатываясь, поплелся к хирургическому корпусу.
        А в морге тем временем уже творилось что-то неладное: хлопали двери, звучали проклятия на испанском. Что-то гулко полетело на пол и зазвенело. Этого мне еще не хватало! Я застал Рамиреса в коридоре. На полу еще перекатывался огромный алюминиевый бак с надписью, сделанной белой масляной краской - «хлорка».
«Спортсмен» заглядывал в темноту холодильной камеры и щелкал зажигалкой, та постоянно гасла от ветра.
        - Где она?- бросился ко мне то ли испанец, то ли латиноамериканец.
        - Кто?- спросил я, хотя прекрасно понимал, о ком идет речь.
        - Где?
        - Она убежала. Женщины не любят жестокости.
        - Не любят?- прищурился Рамирес.- Тогда вы ничего не знаете о жизни. И мне вас жаль.
        Он приподнял руку и коснулся своего лица. На безымянном пальце блеснул перстень - искусно выполненный, отполированный до зеркального блеска серебряный череп.
        - И все же она убежала,- мстительно добавил я.
        - Инесс любого может свести с ума. Так что не советую ей помогать.- Рамирес резко опустил руку, серебряный перстень погас падающей звездой.- Поехали. Это я виноват, недосмотрел…
        И уже не обращая на меня никакого внимания, Рамирес со «спортсменом» покинули морг. Я припал к стеклу. Почему-то мне казалось, что они пытаются обмануть меня - никуда не уедут, спрячутся за углом и подкараулят, когда я попытаюсь выйти из здания. Идиотская мысль. Ну кто им мешал расправиться со мной на заднем дворике или здесь, в зале морга? Хотели бы - занялись мной вплотную без лишних эффектов.
        Рамирес, прежде чем сесть за руль, взглянул на меня в окне. И я отшатнулся. Его взгляд был колючим, словно острия двух раскаленных гвоздей вонзились мне в лоб. Хотя что он мог разглядеть в сумрачном помещении с освещенной заходящим солнцем улицы сквозь запыленное, давно не мытое стекло?
        Машина визитеров пыхнула дымком и, мигнув стоп-сигналами, покатила к полосатому шлагбауму. И кто его только открыл посторонним? Иногда и автомобиль «Скорой помощи» не сразу проедет. А тут открыли, как хозяевам.
        Наш сторож наверняка проснулся, лишь только начался шум. Но, как человек чрезвычайно осторожный, сделал вид, будто очухался ото сна только что и ничего не слышал, не видел. Он выглянул из своей комнатенки, показательно зевнул и со старательностью плохого драматического актера провинциального театра глянул на опрокинутый бак из-под хлорки.
        - Сам свалился, что ли? Или зацепились?- поинтересовался он.- Ох уж эта уборщица… Если я вам, Марат, понадоблюсь, то разбудите.
        Сказал и ретировался. Заскрипел пружинами старый матрас, а сторож еще и сделал вид, будто захрапел - для пущей убедительности. Так что можно было считать, я остался в морге абсолютно один. Сумерки уже сгустились, надвигалась ночь…
        Нередко в компаниях работники морга любят рассказывать всякие страшилки-побасенки о своем учреждении. Истории обычно одни и те же. Вам их поведают в разных городах и, возможно, в разных странах. О студенте-медике, устроившемся работать к мертвецам сторожем, будто бы он от нечего делать усадил покойников за стол и сунул им в руки веера игральных карт. А санитар зашел, увидел - и получил разрыв сердца… Вам расскажут о призраках самоубийц или о жертвах насилия, о душах тех, кто никак не хочет покидать этот свет, не решив земных дел. Я не против того, что призраки и духи существуют. В конце концов, если в языке есть слова, их обозначающие, существуют и сами явления. Но касательно морга все это ерунда. Мертвецы там совсем не страшные - во всяком случае, мне так казалось до последнего времени. Они лежат на виду - голые, а, значит, беззащитные. Они, как пациенты, пришедшие на прием к врачу. Какая уж тут мистика? Из них ушла тайна жизни. Скажете, существует тайна смерти? Возможно. Но она находится уже за той гранью, которую невозможно переступить, продолжая мыслить, продолжая существовать.
        И тут я почувствовал то, чего не ощущал здесь прежде. В груди возник неприятный холодок. Я точно знал, что в небольшом старом здании нахожусь один, если не считать сторожа-лодыря. Но знать одно, а чувствовать другое. Чувства неподвластны разуму. Вопреки фактам, интуиция, подсознание подсказывали мне, что я здесь не один. Чье-то присутствие буквально ощущалось кожей. Стоило отвернуться, и тут же чей-то взгляд сверлил мне спину. В обычных ночных звуках пустого помещения чудилось еле слышное дыхание. Считаете, можно успокоить себя тем, что мертвецы не дышат? Но именно от этого знания и становилось не по себе. Живой мертвец страшнее неживого. За приоткрытой дверью зала что-то тихонько звякнуло и тут же затихло, словно кто-то очень осторожно придержал металлический предмет пальцами.
        Моя проклятая привычка проверять и прояснять все непонятное сработала и на этот раз. Хотел убедиться - я ошибаюсь, чтобы не вспоминать о таинственном бессонной ночью. Разоблаченное чудо перестает быть чудом. И зачем я только это сделал?
        Мягко щелкнул рубильник. Свет в жестяных конусах-абажурах вспыхнул резко, ударил по глазам. Так и есть - никого, кроме покойников. Сколько же их здесь было? Пять, шесть? Этого я не помнил. А вот газеты и кроссовка до этого точно лежали на другом месте. Насчет этого я готов был поклясться. Осторожно ступая, медленно продвигаясь по залу, я заглядывал под столы, за стеллажи, оттягивая тот момент, когда придется проверить и мою маленькую комнатку. Мне уже мерещилась там якобы похороненная вчерашним днем женщина, у которой Петруха похитил сердце и поплатился за это.
        И вдруг что-то метнулось от меня - сильное, ловкое. Даже пустой стол из нержавейки, задетый им, немного откатился от стены. Я замер, на какое-то время забыв, что живой человек обязан дышать. А затем воздух с хрипом ворвался в мои опустевшие легкие. Из-за тумбы старого письменного стола, приспособленного Петрухой под склад инструментов, блеснули два нечеловечески желтых круглых глаза. И тут же раздалось утробное плотоядное урчание. Мне повезло - неожиданное видение на мгновение парализовало меня, и я не бросился с криком на улицу. Иначе бы в антологии историй, рассказанных работниками моргов, появилась бы еще одна. И не было бы в ней реального объяснения, не было бы морали, кроме банальной и очевидной - не стоит оставаться на работе после ее окончания. Мы смотрели в глаза друг другу всего несколько секунд, но в ощущениях они растянулись в минуты.
        Желтые светящиеся глаза не моргали, буравили меня. И тут наконец до меня дошло, кто это может быть. Я отступил на шаг. И тогда из-за тумбы письменного стола беззвучно вынырнул большой черный кот. Его отливающий блеском пушистый хвост нервно ходил из стороны в сторону. Шерсть на загривке стояла дыбом. Раздувающиеся, как мехи фисгармонии, бока издавали то самое утробное урчание.
        Всех больничных котов, ошивающихся возле пищеблока, я знал наперечет. Обычно во внеурочное время они грелись на солнышке возле нашего крыльца. Этот же ночной пришелец был не из их компании. Он совсем не походил на облезлого бездомного бродягу, пригретого из сострадания ко всему живому сердобольными больничными поварихами. На меня шипела холеная зверюга, не знающая толком, что такое голод и грязь. Мне вспомнились слова Петрухи, сказанные им в самом начале моей карьеры гримера мертвецов: «Увидишь кота или собаку в морге - гони их взашей. Так и норовят спереть биологический материал. Этим скотинам-животным без разницы: котлету стянуть или схавать отложенный для экспертизы срез человеческого мозга».
        - Брысь… - наверное, я вымолвил это не слишком убедительно, мне даже показалось, что кот отрицательно покачал головой, мол, и не думай, не уйду.
        В моих руках оказалась деревянная швабра с намотанной на нее мокрой тряпкой. Наша уборщица никогда далеко ее не прятала. Пара взмахов, несильных толчков в наглую рожу коту, и он попятился к выходу.
        - Пшел нах!- крикнул я.
        Как ни странно, подействовало. Черный кот развернулся, поспешил к выходу, а затем, не теряя достоинства, гордо подняв закрученный знаком вопроса хвост, вышел на крыльцо. Прежде чем исчезнуть в темноте, он обернулся, бросил на меня прощальный взгляд, как сделал бы это человек, поворачивая голову через плечо. Я захлопнул дверь и повернул замок на один оборот.

«Все. Приплыли. Нервы стали ни к черту. Скоро от своей тени начну шарахаться. Все-таки на телевидении работать было спокойнее. Мерзко, но зато все понятно».
        Как любил говаривать Петруха: «Все тайное сделалось явным». Вещи стали на свои места. Мистика, как казалось мне, рассеялась, словно ночной туман. Я даже попытался что-то насвистеть, хотя с музыкальным слухом у меня проблемы. Но, в конце концов, кто меня слышал? Сторож уже неподдельно похрапывал за обитой железом дверью, а мертвецам, думаю, было все равно. Ступал я нарочито шумно, как человек, пытающийся успокоить себя после испуга. Всего лишь кот, пусть и черный. Да мало ли на свете черных котов! На этот раз я не ожидал увидеть в своей комнатенке ничего сверхъестественного, и ожидания мои оправдались. Мертвая женщина оставила меня в покое и не собиралась возвращаться. Подхватил пакет с пивом, не хотелось лишний раз заезжать в магазин. Дольше задерживаться в морге я не собирался.
        В зале мой взгляд наткнулся на рассыпанные газеты и сиротливо лежавшую кроссовку. Я не был уверен, что Петруха сегодня будет в состоянии их выбросить. А потому взялся не за свое дело: опустился на корточки и принялся собирать рассыпанное.
        Человек уверенно видит то, на что смотрит. Остальное же выглядит размытым. Однако мозг способен из этой нечеткой картинки вычленять главное, то, в чем кроется опасность. Иначе бы зачем оно было дано нам, боковое зрение? Слева от меня вновь происходило что-то неладное, уже в который раз. Я упаковал газеты и злосчастную непарную обувь - и повернул голову. Ряд металлических каталок под стеной. На них прикрытые простынями мертвые тела. Голые ступни с пластиковыми номерками. По ступням человека можно многое сказать о том, сколько и как он жил. Если пятки с мозолями, а пальцы скрюченные, налезают один на один, с вросшими ногтями, значит, жил долго, просто и небогато, носил дешевую неудобную обувь. Передо мной было шесть пар ступней, говорившие о разных судьбах, о годах, прожитых умершими людьми. Я не сразу понял, что же привлекло мое внимание. А затем заметил. И легкий холодок, пришедший извне, вновь разлился у меня в груди. Все пластиковые номерки, как и положено, неподвижно свисали с босых ног. И только один чуть заметно покачивался. Небольшие женские ступни с белоснежными деликатными пятками. Высокий
подъем ступни. Четко прочерченные линии судьбы. Номерок раскачивался сильнее и сильнее.
        И вот я увидел то, чего не должно было быть. Пальцы на ноге слегка подогнулись, блеснули лаком ухоженные ногти. Даже не знаю, что сделал бы я в следующие пару секунд, но тут край простыни, прикрывавшей тело, стал медленно подниматься. А потому я, дернувшись, потерял равновесие и оказался просто сидящим на полу. Под белой материей проступили две острые, как средневековые шлемы витязей, груди. Мертвая женщина села. Простыня соскользнула с нее.
        - Марат,- произнесла брюнетка.- Кажется, так тебя зовут?
        Я даже не нашелся что сказать. Пропажа нашлась не там, где ее искали. Девушка поджала под себя ноги, затянутые в узкие подвернутые джинсы, и принялась отвязывать с большого пальца ноги пластиковый номерок.
        - Ну, ты и нашла место, куда прилечь спрятаться,- выдохнул я, поднимаясь с пола. - Предупреждать надо заранее.
        - Меня зовут Инесс.
        Девушка справилась с номерком и бросила его мне. Я, как полный идиот, поймал его на лету и зачем-то сунул в карман. Она расправила блузку, соскользнула на пол и надела туфли на высоком каблуке, которые до этого прятала рядом с собой под простыней.
        - Надо скорей убираться отсюда: Рамирес может догадаться, что я не убежала, и вернуться.
        - Рамирес… Рамирес… Да кто он, к черту, такой?- возмутился я.
        - Не стоит тебе знать об этом. Поверь. Помоги мне.
        - Я тоже не собираюсь оставаться здесь ни минуты. Но и ввязываться в то, о чем я ничего не знаю, не буду.
        Брюнетка Инесс знала силу своих чар. Она мягко взяла меня за руку, я ощутил чуть прохладное прикосновение ее пальцев. Девушка уткнулась лбом в мое плечо и произнесла:
        - Извини, что напугала. Но это был мой единственный шанс ускользнуть от Рамиреса: он ни на минуту не отпускал меня от себя.
        Я ощутил запах волос девушки - еле уловимый, природный, без всякой косметики. И тут же растаял.
        - Ничего страшного. Честно говоря, я и не испугался. Даже забавно.
        - Будет что вспомнить?- подняла она голову и улыбнулась.
        Ее грустная улыбка была так очаровательна, что не улыбнуться в ответ было просто невозможно.
        - Поспешим. Он в любой момент может вернуться за мной.
        Девушка уже не спрашивала разрешения, не предлагала, а просто распоряжалась. Приложила палец к губам, когда мы проходили мимо приоткрытой двери в комнатку сторожа.
        - Он не спит,- одними губами прошептала она.
        И что со мной случилось? Я не подумал о том, что следовало бы дождаться или хотя бы перезвонить Петрухе. Я просто вышел с ней за дверь, будто она привязала меня к себе невидимой веревочкой.
        - Никого нет?- спросила у меня Инесс на освещенном крыльце.
        - Нет,- осмотрелся я.
        Она уже почему-то знала, где именно стоит моя машина. Подбежала к ней и еле дождалась, пока я разблокирую дверцы.
        Оказавшись на своей территории, я стал немного благоразумней.
        - Куда тебя отвезти? Куда ты собралась?
        Инесс пожала плечами и ответила как само собой разумеющееся:
        - К тебе, конечно. Ты же, как все люди, где-то живешь?
        Возразить было сложно.
        - Поехали,- сказала она так, словно я был таксистом, а она - пассажиркой, заплатившей вперед.- Ты же один живешь.
        Машина катилась по аллейке. Инесс нервно посматривала по сторонам, будто за каждым кустом ее могла подстерегать опасность. Неуверенность девушки передалась и мне.
        - Ты можешь сказать, что с тобой случилось?- спросил я.
        - Не сейчас. Все потом. Сейчас ты все равно не поймешь. Тормози!
        Хоть я и нажал на тормоз, но Инесс уже успела мертвой хваткой вцепиться в руль и вывернула его. Взвизгнули на асфальте протекторы. Машина криво застыла на аллейке, заглохла. В нескольких метрах перед радиатором дорогу неторопливо перешел черный кот - тот самый. Его ухоженная шерсть лоснилась, мохнатый хвост выгибался знаком вопроса, а включенные фары, когда он повернул голову к нам, полыхнули желтым отраженным светом в его немигающих глазах. Кот проплыл перед нами и исчез в кустах, словно его и не было.
        Впереди в сторожке зажглось окно. Любопытная бабушка-вахтерка припала к стеклу, но шлагбаум тем не менее вознесся, открывая дорогу. Завтра она наверняка пустит слух, будто я вожу девок в морг и развлекаюсь с ними среди трупов.
        - И что теперь?- поинтересовался я у Инесс.
        - Погоди,- прикусила она губу.
        - Если ты собралась ждать, пока кто-нибудь раньше нас пересечет его след, то торчать нам здесь до утра.
        - Не надо. Ты ничего не понимаешь,- сказала Инесс и приложила свой палец на этот раз к моим губам.
        В исполнении любой другой девушки этот жест выглядел бы вульгарно, во всяком случае, навязчиво. Но только не с ней. Мы не знали друг друга еще и часа, а я уже пытался доверять ей. Инесс тряхнула головой и, плотно прикрыв глаза, прошептала:
        - Поехали.
        Девушка долго не открывала глаз. Даже когда мы остановились у светофора, она сидела, сомкнув веки, и беззвучно шевелила губами, будто разговаривала с кем-то невидимым, но вполне реальным, кому не обязательно было слышать звуки ее голоса. Неживое сияние светофора заливало ее лицо поочередно красным, желтым и зеленым светом. Глубокие цветные тени пролегали в ее глазницах под изгибом губ. А в перспективе дороги завис круглый и большой, как таблетка шипучего байеровского аспирина, диск луны.
        - Глянь, за нами никого нет?- проговорила она, не раскрывая глаз.
        Прозвучало, как в средней паршивости телесериале, но и мордобой с последующими поисками сбежавшей красотки был из тех же серий. Я не стал спорить, обернулся. Улица была чиста до самого поворота.
        - Даже черного кота не видно - до горизонта чисто.
        - Такими вещами не шутят.
        - Ты все еще боишься Рамиреса? В чем дело, можешь объяснить?- Я со злостью тронул машину с места.
        Зеленые пятна, отброшенные светофором, исчезли с ее лица, оно вновь стало живым. Инесс открыла глаза.
        - Я не могу всего тебе объяснить. Да это и не надо, ни тебе, ни мне. Просто поможешь мне сегодня и потом постараешься забыть обо всем. Не принимай ничего близко к сердцу. Договорились?
        - О чем договорились? Я никому ничего не должен. И если взялся помогать тебе, то это значит… - На этих словах я осекся, потому что ответ был однозначным.
        - Я тебе нравлюсь,- продолжила за меня Инесс очевидное.- И ты мне тоже. Больше не говори об этом со мной. Все сказано взглядами, жестами, поступками. А слова… они только путают людей. Возможно, когда-нибудь потом ты поймешь, что происходило вокруг тебя.
        - Очень надеюсь на это. И хотелось бы поскорее.
        - Узнать - не всегда значит получить облегчение.
        - Ну да, в великих знаниях великая печаль. Так, кажется, написано у Екклезиаста?
        - Именно так и написано в русском каноническом переводе,- подтвердила Инесс и, прикрыв глаза, положила мне голову на плечо.
        И вновь сделала это так естественно, словно мы были знакомы многие годы. Согласитесь, вести машину в таком положении не очень-то удобно. Я старался пореже переключать передачи, чтобы не беспокоить свою спутницу. Она изредка вздрагивала и вновь беззвучно шевелила губами. Наконец я завернул в свой двор, заглушил двигатель.
        - Приехали,- шепнул ей на ухо.- Не спи, замерзнешь. Или предпочитаешь ночевать в салоне?
        Инесс резко отшатнулась от меня. Словно услышала не шепот, а крик, выставила перед собой руки, будто собралась защищаться. Несколько секунд смотрела на меня широко открытыми глазами, в которых ничего, кроме страха и отчаяния, не читалось.
        - Ты чего?!
        - Прости,- отстраненно проговорила она.- Иногда находит. Не стоило говорить о том, что я замерзну. Иногда слова других я воспринимаю буквально. День тяжелый выдался… - Инесс улыбнулась.- У тебя, кстати, тоже.
        Мы вышли из машины. Во дворе было тихо, горели лишь несколько окон в вышине; по шторам пробегали цветные сполохи телевизионных экранов.
        - Пошли ко мне,- предложил я.- Кажется, об этом у нас шла речь?
        Девушка взяла меня под руку. Ее слегка пошатывало, когда мы поднимались на крыльцо, входили в подъезд. Уже, покидая кабинку лифта, я заметил в ней перемену к лучшему. Страх понемногу исчезал, она чаще улыбалась, как человек, которому наконец-то удалось оторваться от преследования.
        Квартира встретила нас настороженной тишиной, которую нарушало только тихое тиканье настенных часов на кухне.
        - У тебя уютно,- проговорила Инесс, осматриваясь в прихожей.- Далеко не все мужчины понимают толк в уюте.
        - Приятно слышать. Но не думай, что я люблю откровенную лесть.
        Обычно я очень осторожен в знакомствах с женщинами. И уж совсем редко привожу их к себе домой. Когда они видят перед собой неженатого молодого мужчину с отдельной квартирой и неплохим доходом, то в их глазах так и проступает внутренним свечением желание захомутать меня навсегда. И неважно, что еще пару дней до этого я был им до лампочки. Переступив порог моей квартиры впервые, они вмиг становятся притворно ласковыми, податливыми. И мгновенно «глупеют», напуская на себя вид наивных девственниц. В этот момент у меня и пропадает всякое желание иметь с ними дело дальше. Не в смысле секса - с этим особых проблем нет,- а в смысле продолжения отношений в будущем. Ведь при таком раскладе речь не может идти о каких-то чувствах. Меня просто элементарно пытаются соблазнить и прибрать к рукам. Соблазнить себя даю; ну а потом никакого продолжения.
        Теперь же был абсолютно другой случай. Я чувствовал, что рядом со мной женщина, которой от меня не нужно большего, чем есть сейчас. Совместное наше будущее ее вообще не интересовало. Она жила настоящим, как человек, точно знающий близкий день смерти. Она никоим образом не примеряла себя к интерьеру моей квартиры. Та была для нее просто помещением, где можно переночевать и немного развлечься. Точно так же, я уверен, она вела бы себя, окажись мы в гостиничном номере. Даже не попыталась снять туфли на высоких каблуках, так и процокала на них по паркету в комнату. При этом не преминула глянуть на практически новые женские тапочки, стоявшие под вешалкой в прихожей. И я сразу почувствовал ее настроение. Инесс просто не хотелось быть одной из тех дур, которые иногда появлялись у меня. Если мне и светил сегодня секс, то лишь из благодарности, без всяких надежд с ее и моей стороны на то, что он выльется во что-то большее.
        - Телевизор тебе включить или музыку?- спросил я.
        - Зачем?
        - Пока кофе сварю или поесть чего-нибудь соберу. Ты выпить хочешь?- не особо заботясь о последовательности предложений, спросил я.
        - У меня хватает собственных мыслей, чтобы заполнить ими паузу. Я не хочу ни есть, ни пить,- проговорила девушка, подходя к окну.- А ты, если хочешь, давай - поешь. Мужчины любят есть и кормить девушек. Я просто посижу рядом с тобой.
        За неплотно прикрытыми шторами виднелся залитый лунным светом двор, но сама луна пряталась за высоткой, стоявшей напротив моего дома. Лишь ореол ночного светила растекался из-за здания в пыльном городском воздухе.
        - И мне, честно говоря, не хочется есть. Вот только пару глотков спиртного. Я и тебе налью. В одиночестве пить не могу - это принцип.
        - Согласна,- Инесс кивнула.- Иногда бывают и правильные принципы. Но как хорошо, что я не принципиальная!
        Я перебирал в баре бутылки, переспрашивал, но девушка каждый раз повторяла:
        - Наливай, что хочешь, то же, что и себе. Я только посижу с бокалом в руке.
        И все же я налил себе коньяка, а ей - мартини. Когда вернулся из кухни с вазой, в которой красочно разложил фрукты, Инесс все еще стояла у окна и все так же задумчиво смотрела во двор, залитый ртутно-ядовитым лунным светом.
        - Есть там что-то интересное?- спросил я.
        - Ничего,- она резко отошла в комнату и задернула штору.- Абсолютно ничего интересного.
        Девушка подхватила бокал с золотистым аперитивом и, приподняв, посмотрела на меня через него. Ее карий глаз за изогнутым стеклом стал огромным, широкий черный зрачок пристально смотрел на меня.
        - Давай каждый выпьет за свое, и не будем говорить, за что именно,- предложила она и, не дожидаясь ответа, придвинула свой бокал к моему.
        Комната наполнилась хрустальным звоном. Инесс не выпила, просто поднесла бокал к губам, коснулась его края, опустила в мартини острый кончик розового языка, облизнулась и тут же отставила его.
        - Спасибо тебе за все,- проговорила моя гостья.- Ты даже сам не знаешь, как помог мне сегодня. Что бы ни случилось потом, эта ночь чудесна.
        Коньяк теплой волной растекался по моему телу. Что-то нереальное и притягательное было в сегодняшней ночи. Темноволосая красавица стояла передо мной; хотелось протянуть руку, коснуться ее, но я медлил, боясь, что чары разрушатся и все обернется банальным сексом. Нет, лежа в постели, я буду сходить с ума от ее прелестей, шептать ласковые слова… А вот потом, лежа рядом с ней, уставший и опустошенный, стану думать, что ничего особенного не произошло. Что она ничем не отличается от других женщин, а секс - это просто несколько десятков бессмысленных суетливых движений. Ведь по большому счету Петруха прав, когда говорит о самой большой женской прелести как об обычной кишке.
        Инесс тем временем вытащила из кармана джинсов небольшую металлическую фляжку, отвернула пробку и выпила пару глотков.
        - Что у тебя там? Может, угостишь? Любишь крепкое и я ошибся с напитком?- спросил я.
        - Не все, что пьют, пьянит.
        Инесс улыбнулась, сама протянула руку, коснулась моей щеки. Я не удержался, прижал ее щеку к своему подрагивающему плечу. Ладонь выскользнула, и девушка процокала мимо меня в коридор. Фляжка, с какими обычно ходят мужчины, которые ни на минуту не могут расстаться с алкоголем, должна была бы меня насторожить, но я был настолько очарован своей гостьей, что мгновенно забыл об этом инциденте. Меня больше волновало другое.
        - Черт, я полный идиот,- пробормотал я, прислушиваясь к тому, как в ванной шумит душ.- Самая банальная ситуация. Пусть себе и скрашенная национальным колоритом. Испанок или латиноамериканок у тебя в жизни еще не было. Вместо того чтобы вести себя как нормальный мужик, ты ведешь себя словно школьник, впервые поцеловавший девчонку.
        И я взял себя в руки, повел, как следовало вести. Быстро расстелил диван, превратив его в широкую двуспальную кровать. Свежее белье распространило в комнате запах лаванды. Даже успел приглашающе отбросить край одеяла.
        В коридоре вновь послышалось цоканье каблучков. Инесс вошла с гордо поднятой головой, выпрямленной спиной; держалась она с достоинством, никакого намека на игру или вызов, даже во взгляде. Но при этом на ней ничего не было, если не считать туфелек. Капельки воды блестели бриллиантами по всему телу. Она не то что не стеснялась своей наготы - она ее, можно сказать, даже не чувствовала. Нет, я неправильно выразился - она ее не демонстрировала! Это редкий дар. Девушка остановилась, не дойдя до меня полшага, и пристально посмотрела в глаза. Я только и видел, как мерно пульсируют ее зрачки. Мои руки сами потянулись к пуговицам рубашки. Пальцы подрагивали. Я нервно рванул воротник, и маленькая пуговичка, отлетев, запрыгала по паркету. Инесс присела на корточки, подняла ее двумя пальцами и положила на столик. Делала все не спеша, абсолютно непринужденно. За это время я уже успел избавиться от одежды. Прижал к себе ее холодное мокрое тело, уткнулся носом во влажные волосы.
        - Зачем ты мылась холодной водой?- прошептал я, понимая, что по-другому быть и не могло; она не такая, как другие, и все у меня с ней пойдет не по накатанной, уже пошло.
        Я даже не понял, как мы с ней оказались на постели. Вроде только что стояли, прижимаясь, привыкая друг к другу, приводя в унисон дыхание.
        - Только не говори, что любишь меня,- прошептала Инесс и коротко поцеловала в губы.- Никогда не надо обманывать. Обманывай других, но не самого себя.
        Ну а дальше наступило что-то необыкновенное. Это трудно сформулировать даже для самого себя. Ни до, ни после подобного со мной не случалось и уже не случится. Чаще всего в таких делах, как и в танце, «ведет» мужчина. И тогда абсолютно справедливо говорят, что «он - ее». Случается и наоборот, когда «она - его». А тут возник хрупкий баланс, когда мои движения и желания становились продолжением ее желаний, ее движений. Я еще не успевал подумать, чего же мне хочется, но уже получал нужное. И ни на секунду не сомневался, что угадываю все, чего хочется партнерше. Мы в самом деле на какое-то время стали одним целым в устремлениях, в удовольствии и в боли…
        Никогда не считал себя сексуально озабоченным, обычно даже в постели продолжал думать о своем, не допускал партнерш в душу, а тут просто выпал из прежней жизни. При этом мне и в голову не приходила вполне закономерная мысль: все, что она умеет, наверняка отрепетировано с другими мужчинами. Я не ощущал этого, удовольствие дарили мне, и больше никому. Мы были на простынях одни, без тех, кто бывал с нами раньше…
        Наконец мы просто улеглись рядом. Приятная усталость растекалась по моему телу.
        - Хочешь закурить - кури,- предложила Инесс.
        - Хочу, но нет сил идти за сигаретами в прихожую,- проговорил я.- Ты нечто…
        - Знаю. Ты тоже,- чрезвычайно просто ответила она и сжала мои пальцы в своей ладони.
        - Ты знала, что так будет?- спросил я.
        - Не думай о таких вещах. Если тебе хорошо, просто наслаждайся, и все. Большего не надо. И лишних слов - тоже. Но только лишних.
        Девушка повернулась на бок и смотрела на меня, не поднимая головы с подушки.
        - Ты даже не подозреваешь, что со мной сейчас происходит,- прошептала она.
        - То же, что и со мной.
        - Нет. Ты не знаешь всего.- Она откинула мне волосы со лба, но в движении уже не было страсти, только забота.
        - Ты не русская?- наконец-то спросил я.- Я слышал, как ты говорила по-испански.
        - Когда мне хорошо, я не замечаю, на каком языке разговариваю. Мои мысли говорят за меня. Да, я семь раз не русская,- улыбнулась Инесс.- И один раз русская.
        - Так не бывает.
        Мы, как всегда случается после близости, старались говорить какие-то глупости. Ведь когда страсть уже утолена, начинаешь понимать, что секс - самая большая глупость в жизни. Ну, скажите, какой смысл в том, чтобы доводить себя и женщину до изнеможения абсолютно идиотским и полностью бессмысленным занятием? Какой толк в том, чтобы, раздевшись донага, остервенело щупать друг друга, изучая чужое тело?
        - Ты испанка?
        - Собираешь коллекцию девушек по национальному признаку? Может, и списочек ведешь?
        - Мне просто интересно, кто ты такая. Ты так неожиданно возникла в моей жизни.
        - Не говори ерунды. Мне с тобой было очень хорошо. Какая жизнь, про что ты? Одна ночь, да и та еще не кончилась.
        - И все же, кто ты такая?
        - Прадедушка у меня русский, а сама я из Парагвая. Устраивает?
        Инесс придвинулась ко мне поближе, коснулась губами плеча, а затем неожиданно укусила, да так сильно, что я даже вскрикнул.
        - Что ты делаешь?
        - Извини… - Было видно, что девушка и сама испугалась.- Все в порядке, иногда я делаю глупости.
        В ее глазах загорелся страх, причем она боялась не меня, а саму себя. Я растирал плечо, на котором явственно проступал след укуса.
        - Я все понимаю, но ты…
        Инесс не дала мне договорить, вскочила с кровати и босиком бросилась в прихожую. Что-то падало с тумбочки, девушка невнятно ругалась. Наконец она вернулась, бросила мне сигареты и зажигалку.
        - Ты курить хотел,- после чего принялась рыться в своей сумочке, высыпая на столик косметику, документы.
        - Все в порядке?- спросил я.
        - В полном. Неужели не видишь?- уже огрызнулась она, но злость вновь была направлена не на меня, а на кого-то, оставшегося в прошлом.
        - Надеюсь. Может, я что-то сделал не так? Ты скажи.
        - Ты ни в чем не виноват, причина во мне.
        Инесс наконец-то нашла то, что искала. Сперва мне показалось, что в ее руках небольшой кошелек, но когда она его раскрыла, из кожаного футляра выскользнула и звякнула пара наручников. Девушка торопливо легла на кровать и приковала свою правую руку к трубе батареи парового отопления.
        - Ты не против, если я буду лежать у стены?- спросила она, слегка успокоившись, и положила голову на подушку.
        Я оторопел. В нашей недавней близости было всякое, но никаких намеков на садомазо. Абсолютно человеческий и нормальный секс, хоть и изобретательный. Инесс протянула мне футляр от наручников.
        - Там ключик; положи его на столик подальше - так, чтобы я не могла до него дотянуться. Хорошо?
        - Вообще-то я не любитель таких вещей. Как-то привык к традиционным приемам. Ты уверена, что хочешь именно этого?- Происходящее уже начинало мне не нравиться.- Да и устал я, вряд ли получится… - Однако просьбу я исполнил, футляр с ключиками лег на столик.
        - Ты не так меня понял. Я тоже устала и просто хочу лечь спать,- пристально глядя мне в глаза, произнесла Инесс.
        Я присел на кровать.
        - С тобой не все в порядке.
        - Теперь в порядке,- она улыбнулась растерянной и жалкой улыбкой.- У нас всех есть маленькие странности.- Инесс обняла меня свободной рукой.- И, что бы ни случилось, не отдавай мне ключик до утра.
        - Даже если ты будешь просить об этом?
        - Тем более не отдавай. И ничему не удивляйся. Договорились? Никого не зови, и все будет хорошо, я это тебе обещаю.
        - Договорились,- выдавил из себя я, хотя ничего не понял.
        Но Инесс выглядела абсолютно вменяемой, если не считать того, что ее правое запястье обхватывал браслет наручника, а второй браслет был защелкнут вокруг трубы парового отопления. Девушка отстранилась от меня.
        - Спокойной ночи,- мило проговорила она, закрывая глаза.
        Хороший совет, если только знаешь, как им воспользоваться. Легкую сонливость после секса с меня словно ветром сдуло. Да и воспоминания сегодняшнего дня вернулись: окровавленный Петруха с рассеченной губой, Рамирес, «спортсмен»…
        Зря я не удосужился дождаться нашего патологоанатома, когда он вернется из хирургического отделения. Расспросил бы. Только сейчас я сообразил, что он знает, кто такой Рамирес, во всяком случае, знает о нем больше, чем я. Никогда раньше не боялся в собственной квартире, а теперь вот страх наведался и ко мне. Поневоле я стал прислушиваться к ночным звукам. Мне показалось, что кто-то осторожно прохаживается перед дверью на лестничной площадке. В ванной чуть слышно журчал неплотно закрученный кран. И даже мысль о том, что Инесс не успела его закрутить, поскольку спешила ко мне, не принесла покоя.
        Девушка уже спала, об этом свидетельствовало тихое посапыванье. Мило устроилась, по-детски подложив ладонь под голову, чему-то улыбалась во сне и изредка вздрагивала, поджимала ноги. Я прикрыл ее одеялом, она глубоко вздохнула. Так и не проснувшись, повернулась на другой бок - лицом к стенке. Спать не хотелось. Я сходил в ванную и закрутил кран, потом стоял у приоткрытого окна и курил, выпуская дым тонкой струйкой на улицу. Затем принялся собирать и развешивать на спинке стула свою разбросанную по полу одежду. Из кармана на паркет выпал пластиковый номерок из морга - тот самый, что был на ноге у Инесс, когда она пряталась от Рамиреса. Не самая приятная находка посреди ночи. Я положил его на столик рядом с чехлом от наручников. Плоская металлическая фляжка стояла так близко, что просто грех было не взять ее в руки.

«Интересно, чем это ее мои мартини и коньяк не устроили?» - подумал я и отвернул пробку.
        Нехорошо, конечно, интересоваться чужими вещами, но, с другой стороны, не стоит их оставлять на виду. Любопытство всегда пересилит и пристойность, и осторожность. Внутри булькнуло, фляга была наполнена до половины. Понюхал. Спиртным даже не пахло. Я вылил несколько капель на ладонь. Насколько мог рассмотреть в темной комнате, жидкость была зеленоватая, как сок свежей травы. Да и пахла она соответствующе - непросохшим сеном; ощущался еще и какой-то слабый болотный запах. Все вроде бы становилось на места. Алкоголизмом Инесс не страдала, скорее всего, пила какой-то лечебный травяной настой. Мало ли болезней на свете, особенно женских? А может быть, это и народное противозачаточное средство? В любом случае пробовать его у меня не было желания. Выкурив еще одну сигарету и полюбовавшись блестящей фляжкой на подоконнике, я лег в постель. Думать уже совершенно не хотелось. Рядом мерно дышала Инесс. Последнее, что я видел, перед тем как провалиться в сон, был край полной луны, выползающий из-за крыши высотки напротив моего дома. Полоса призрачного света пробилась сквозь неплотно задернутые шторы и
медленно двигалась по полу, подбираясь к разложенному дивану…
        Сон длился недолго и был не освежающим, а гнетущим, как бывает во время болезни. Я открыл глаза. Вновь мерно тикали настенные часы, их звук доносился из кухни. Инесс дышала у меня под боком, и было такое чувство, будто мы засыпали с ней в одной постели уже не первый день. Ее округлое незагорелое плечо возвышалось над одеялом. Волосы уже высохли и в живописном беспорядке рассыпались по подушке; казалось, что их разметал налетевший из ниоткуда и туда же ушедший ветер. Я привстал на локте и поцеловал мою новую подругу в плечо; она лишь заворочалась, замурлыкала во сне, доверчиво прижалась ко мне. Давно уже не было так хорошо. Я даже забыл о недавних неприятностях, о том, где работаю и чем занимаюсь. Забылся и погибший клиент, и его супруга, и метания по ночному лесу в поисках убийцы… Или же в поисках своей смерти? Нераскрытая тайна просто отошла на второй план. Казалось, что вот наконец я нашел то, чего мне не хватало. Какой же все-таки обманчивой бывает реальность! Никогда нельзя расслабляться и доверять тем знакам счастья, которые она тебе посылает. Никогда нельзя забывать о том, что еще не
окончилось и не получило своего объяснения. А мне было хорошо. Каждому хочется верить в счастье.
        Инесс повернулась на бок и забросила мне руку на грудь. Пальцы с длинными ухоженными ногтями несильно впились в мою кожу - и тут же вновь отпустили, опять превратившись в мягкую кошачью лапку. Я ощущал прикосновения женского обнаженного тела. Инесс прижималась ко мне во сне. Полоса лунного света уже вползла на разложенный диван, позолотила простыни, коснулась плеча девушки. В разрезе штор появился огромный, красноватый от пыльного городского воздуха диск луны.
        Инесс резко открыла глаза. Ее до предела увеличенные зрачки неподвижно смотрели на меня. Мороз пробежал у меня по коже. Это не был взгляд человека - так может смотреть только дикое хищное животное. Губы растянулись в подобие улыбки. Именно в подобие, ведь звери не умеют улыбаться. Рука, лежавшая у меня на груди, рванулась к шее. Пальцы мгновенно сдавили мой кадык. Откуда столько силы взялось в этом хрупком теле? Я рванулся, но то, что еще несколько мгновений тому назад было моей любовницей Инесс, не отпускало меня. Металлический браслет наручника скользил по трубе парового отопления, царапал ее, сдирая краску. Существо, с которым я оказался в одной постели, скалило зубы, пробуя дотянуться до моей руки; неясные, но однозначно грозные хрипы вырывались из груди. Никогда раньше не бил женщин, даже легонько по щеке не ударял, хотя иногда и бывало за что. И все же инстинкт самосохранения сработал. Я ударил, скрестив руки, по запястью Инесс. Пальцы на долю секунды ослабили хватку. Этого времени и хватило, чтобы оторвать ее руку от моей шеи и скатиться с дивана на пол.
        Меня словно парализовало. Я сидел и, содрогаясь, смотрел на рвущуюся ко мне девушку. Так, наверное, смотрит на несущееся в долине цунами человек, которому посчастливилось взбежать на гору. Передо мной было не лицо, а звериный оскал; широко открытые глаза вспыхивали беспричинной злобой в призрачном лунном свете, а из искривленных губ вырывались грубые испанские слова. Я не узнавал этот голос, еще недавно шептавший мне нежные слова - теперь я слышал низкий, мужской рык, никак не вязавшийся с изящным женским телом. Мне казалось, что еще немного, и тонкая цепочка наручника лопнет или сорвется с муфты труба отопления. Существо в моей постели завыло; из-под браслета, врезавшегося в кожу, брызнула кровь, послышалось утробное урчание, заскрежетали зубы.
        И тут ко мне вернулась решительность. Я вновь разглядел, что передо мной не чудовище, а женщина, ставшая мне близкой. Я схватил бутылку минералки и облил ее водой, надеясь привести в чувство. Капли блеснули в волосах, мокрая прядь приклеилась ко лбу; струйка, пробежав по лицу, стекла в ложбинку между грудей. Инесс замерла, напряженные мышцы опали, исчезли и жилки, вздувшиеся на шее, губы выровнялись.
        - Дай мне ключик. Мне больно,- прошептала она уже своим голосом и протянула ко мне руку.
        Я уже взял в руку кожаный футляр от наручников, но тут встретился с девушкой взглядом и остановил движение на половине. Глаза по-прежнему были не ее. Расширенные до предела зрачки, немигающий взгляд; веки не закрылись даже тогда, когда капелька воды пробежала по глазному яблоку.
        - Дай ключ… - молила Инесс.
        - Ты сказала мне не давать,- ответил я, отходя от дивана.
        - Мне больно, больно,- и эта неподдельная боль слышалась в ее голосе.
        Инесс склонила голову и слизнула кровь, выступившую из-под браслета.
        - Марат, спаси, дай ключ. Теперь я говорю тебе «дай», я молю тебя. Зачем ты меня мучаешь?
        - Ты больная, у тебя припадок. Я вызову врача.
        - Можешь вызвать, но сперва дай ключ. Освободи.
        И вновь на меня смотрели эти нечеловеческие глаза, а в них плясало отражение полной луны. Телефон оказался в моей руке.
        - Ключ, сперва ключ.
        Что-то удерживало меня от того, чтобы набрать простой трехзначный номер «Скорой помощи».
        - Инесс, что с тобой? У тебя такое случалось раньше?
        Дрожь волной прокатилась по ее телу, девушка закатила глаза, запрокинула голову, а затем рухнула на подушку, забилась в конвульсиях. Я не выдержал, бросился к ней, прижал к постели. Когда моя тень легла на нее, закрыв лунный свет, она стала спокойной, прилегла на подушку и глянула на меня. Зрачки слегка сузились, взгляд стал прежним. Но столько боли было в нем!
        Я попятился к окну, стараясь, чтобы моя тень по-прежнему прикрывала ее от пронзительного лунного света, и плотно задернул шторы. Комната погрузилась в полумрак. Исчезли резкие тени, размылись очертания. Инесс присмирела окончательно.
        - Я сниму с тебя наручники?- неуверенно спросил я, позвякивая двумя ключиками в связке.
        - Не надо,- девушка качнула головой и всхлипнула.- Только ослабь немного браслет, если можешь. Но не отстегивай. Я постараюсь держать себя в руках, но это от меня не зависит.- Инесс закусила край одеяла и зажмурилась.- Только быстрей. Может снова начаться.
        Я дважды выронил ключик на простыни. Наконец замочек щелкнул. Я быстро раздвинул браслет и вновь защелкнул его. Моя подруга вздохнула с облегчением.
        - Что это было?- спросил я.
        - Сама не знаю…
        - Не ври, знаешь.
        - Нет, не могу сказать,- вздрагивая, произнесла девушка.
        Я ощутил, как ее слеза упала на мою руку.
        - Эпилепсия?
        - Я же сказала - не знаю!- выкрикнула она, упала головой на мое плечо и разрыдалась.
        Дальше расспрашивать было невозможно. Она плакала отчаянно и надрывно. Слова из нее нельзя было вытянуть. В таких случаях лучше всего дать женщине выплакаться, чтобы со слезами ушли и боль, и досада на саму себя. Сколько длилось все это, я не помню. Чувство времени покинуло меня. Мы сидели рядом, мерзли, я гладил подругу по волосам, она всхлипывала и растирала слезы.
        - Уже утро?- внезапно спросила девушка, вскинув голову.
        - Кажется,- я глянул на шторы, из-под которых на стену пробивался солнечный свет.
        - Раздвинь их. Теперь все будет хорошо.
        - Ты уверена?
        - Я ни в чем теперь не уверена. Мне нужен ключ.
        Когда я захотел открыть замочек, она сама вырвала у меня ключ и освободилась. Первым делом спрятала наручники в футляр, как-то очень обыденно забросила его в сумочку и только потом стала одеваться, путаясь в штанинах и рукавах.
        - Извини,- наконец сказала она, выпрямляясь.- За все извини.
        - Не надо извиняться. Ты же предупредила меня.
        - Я не должна была тебя втягивать в свои дела. Это опасно.
        Инесс быстро вышла в коридор, и вскоре в ванной вновь шумел душ. Из широкого окна лился радостный свет утра. Я быстро оделся, собрал скомканные простыни и сложил диван. Мы разминулись с ней в двери ванной. Инесс проскользнула мимо меня, даже не глянув в мою сторону.
        - Только не уходи одна, подожди,- попросил я.
        - Обещаю,- ответила она.
        Когда я вновь вошел в комнату, Инесс сидела на диване, забросив ногу на ногу, скрестив на груди руки. Запястье прикрывал аккуратный пластырь.
        - Как я выгляжу?- чуть поджав губу, поинтересовалась она.
        Выглядела девушка неважно - темные круги под глазами, припухшие веки; губы раздались и от этого казались по-вульгарному чувственными.
        - Ты красивая,- произнес я вполне искренне.
        - Я спрашиваю о том, как выгляжу, а не о том, какая я,- напомнила моя гостья.- И спрашиваю тебя не как человека, с которым провела безумную во всех отношениях ночь, а как гримера-профессионала.- В гроб краше кладут? Только честно говоря, а?
        - Если речь идет о моих клиентах и клиентках из морга, то - да. Только они меня об этом никогда сами не спрашивали. Однако никто из них еще не приходил жаловаться.
        Циничная шутка заставила Инесс улыбнуться.
        - Марат, с тобой можно иметь дело.
        - Какие планы на сегодняшний день?
        Я постарался говорить так, будто сегодняшней ночью ничего особенного и не произошло, в душе опасаясь, что приступ может повториться в любой момент, так что не стоило лишний раз мотать нервы Инесс.
        Если бы я знал, что произойдет чуть позже, обязательно рискнул бы…
        - Я выгляжу очень хреново. И не спорь, видела себя в зеркале. Сделаешь мне макияж?
        Предложение застало меня врасплох. Если посмотреть с одной стороны, то в нем не было ничего особенного. Да, я неплохой гример, и почему бы мне не исполнить просьбу девушки, доставившей мне удовольствие? Но, с другой стороны, нельзя было не учитывать того, где я работал в последнее время, того, где и при каких обстоятельствах мы с ней познакомились. Если Петруха с гордостью называл себя
«мертвым доктором», то я мог сказать о себе почти то же самое: «мертвый гример».
        - А тебя не смущает, что мне придется работать своим ежедневным инструментом?- спросил я, хотя на самом деле мой привычный инструмент, предназначенный для работы с «клиентами», оставался на работе.
        Инесс задумалась, даже носик наморщила. В эти секунды я все еще пытался сопоставить у себя в голове ее ночную - абсолютно безумную фурию, и сегодняшнюю - непосредственную милашку. И ничего из этого у меня не получалось - это были два абсолютно разных существа.
        - У меня с собой есть кое-какая косметика,- нерешительно произнесла девушка.- Без претензий на профессиональную, но хороший мастер должен уметь работать чем угодно и в любой обстановке.
        - Черт с тобой, распакую новый инструмент,- предложил я.
        - Я же знала, что все у нас с тобой получится,- заулыбалась моя новая подруга, потянулась за металлической фляжкой и сделала глоток.- Ты даже не спрашиваешь, почему я пью с утра,- прищурилась она, но тут же догадалась: - Проверял содержимое, пока я была в ванной? Значит, так: за это начисляю тебе штрафной балл. Будешь молчать во время работы, а говорить стану я. Начали.
        Мне пришлось принять правила игры. Инесс сидела на стуле, запрокинув голову. Все-таки последнее время я привык работать, когда лицо находилось в горизонтальном положении. Я молча накладывал слой за слоем тонирующую пудру, тени, а девушка говорила. И почему-то строила свою речь за меня, почти от моего имени.
        - Я тебе понравилась, и ты бы хотел еще встречаться со мной. Но не все так просто, милый.
        - Почему ты решаешь вместо меня?
        - Мы договорились, что ты будешь молчать. Я знаю, где ты живешь, где работаешь. Номер твоего телефона, если понадобится, я найду. Ну и все такое прочее. Короче, я сама отыщу тебя, как только у меня будет возможность и, главное, желание.
        Я поднял руку, как школьник, который просит слова.
        - Можно один вопрос?
        - Если по существу,- разрешила Инесс.
        - Веки опусти, мне надо их накрасить.
        - Учись общаться со мной жестами.- Она прикрыла глаза.
        Окончив работу, я поднес к девушке зеркало.
        - Совсем неплохо получилось, как живая,- рассматривала она свое отражение.- Кофе мы с тобой пить не станем. Ничего, что я продолжаю распоряжаться? Кофе - это лишнее. Ты только проводишь меня до метро, и мы расстанемся. На время,- предупредила она мой вопрос.- Привыкай к моим капризам.
        Странное дело, но совсем еще близкие по времени события ночи быстро отходили для меня на второй план. Они уже казались далекими и почти ненастоящими, будто произошли не со мной, а я узнал о них из чьего-то рассказа. Да и как было поверить, если передо мной сидела красавица Инесс, мило щебетала, чуть ли не в любви признавалась? Во всяком случае, давала мне авансы с шансами. А ведь найти девушку, которой от меня, кроме чувств, ничего не надо,- это проблема, над которой мне безуспешно приходилось биться несколько последних лет. И вот повезло.
        - Готов?- спросила Инесс, легко поднимаясь со стула.
        Мы вышли из подъезда под руку. Инесс еще щебетала что-то необязательное, увиливая от ответа на вопрос: куда сейчас поедет. Мол, есть куда, об этом не думай. И тут моя подруга мгновенно помрачнела, нервно выдернув руку у меня из-под локтя. Я проследил ее взгляд. Она смотрела на машину, примостившуюся возле самого газона. Места для парковки было немного. Стань водитель правильно, дверца бы не открылась. И легковушка нагло заехала двумя колесами на траву. Подобной парковкой никого в крупном городе не удивишь, да и машина как машина, но возле нее стояли Рамирес и
«спортсмен». Пока они ничего не предпринимали, просто наблюдали за нами.
        - Ты не хочешь с ним говорить? Тогда пошли, не останавливайся,- предложил я.
        - Слишком поздно,- вздохнула Инесс.
        Рамирес с широкой улыбкой, от которой мне стало сразу не по себе, кивнул нам. Приподнял ладонь, и мне сперва показалось, что он набирает что-то на экране смартфона - заносит и опускает тонкую палочку. Девушка сделала шаг и остановилась, приложила руку к сердцу, тяжело задышала.
        - Не могу, не могу больше,- прошептала она.- Он достал меня.
        Рамирес в своем развевающемся плаще подошел к нам и тихо произнес:
        - Инесс, поехали со мной.
        - Я не поеду. Видеть тебя не хочу, исчезни, отпусти меня… - Каждое слово давалось Инесс с трудом, она буквально выдавливала их из себя.
        - Исчезают только привидения… - Неверная улыбка вновь прошлась по губам Рамиреса. - Мы же с тобой из плоти и крови.
        - Ты же видишь, что она не хочет ехать с тобой,- проговорил я.- Уходи.
        Рамирес удивленно поднял брови, наверняка ему редко возражали.
        - Мы на «ты» не переходили,- сказал он.- Но тебе пока еще простительно. Не лезь в то, в чем ты ничего не понимаешь. Ты же видел, что случилось с ней ночью. Тебе мало неприятностей?- Он властно протянул руку, ожидая, что Инесс сама подаст ему ладонь.
        - Я не могу. Не хочу… - Девушка сопротивлялась сама себе, но тем не менее рука ее поднималась.
        Я не стал дожидаться, когда их пальцы соприкоснутся, и оттолкнул Рамиреса. Он был немного выше, но примерно одной комплекции со мной.
        - Она не поедет с тобой.

«Спортсмен» пока не проявлял никаких эмоций, просто стоял у машины, тупо глядя перед собой.
        - Однако,- в голосе Рамиреса послышались нотки уважения.- А ведь я предупреждал насчет Инесс. Ну почему люди редко прислушиваются к чужим советам?
        Я даже не успел среагировать, как он молниеносным движением схватил девушку за локоть и дернул к себе. В этот момент его глаза блеснули, словно в них под порывом ветра вспыхнули искорки.
        - Отпусти ее. Она не хочет.
        - А ты у нее самой спроси,- он разжал пальцы.
        Инесс опустила голову, молчала.
        - Идем со мной,- я попытался заглянуть в глаза девушке.
        - Он не отпустит меня.
        - Если хочет, пусть идет, я ее не держу… - Передо мной маячила гнусная ухмылка жгучего брюнета.
        Так уж складывалось раньше, что драться мне практически не приходилось, разве что в детстве; все споры благополучно решались при помощи слов. Но тут уж нервы не выдержали, и я попытался ударить Рамиреса в лицо. Был уверен, видел же, что попаду, но почему-то кулак прошел мимо. Зато его кулак точно влетел в мою переносицу. Мгновенно хлынула кровь. Инесс завизжала и попыталась укусить Рамиреса за руку, которой тот грубо, как вещь, схватил ее за одежду и потащил к машине. Я бросился следом.
        - Стой, не надо!- кричала мне девушка.- Я должна с ним уехать.

«Спортсмен» ожил, двинулся мне навстречу, загородил дорогу. К нам уже с интересом присматривались двое моих соседей-алкашей, отдыхавшие за сварным столиком для игры в домино. Помощи от них ожидать, конечно же, не стоило, хоть мне они были должны по жизни - я не раз и не два безвозмездно подбрасывал им то на «поправку здоровья», то на «гашение загоревшихся труб». «Спортсмен» глядел на меня своими мутно-стальными глазами. Бросаться на него было бы форменным безумием - я еще хорошо помнил, как от его удара швырнуло на стальную решетку тяжеловеса Петруху. Но мне не удалось его и обежать. Четким движением он переместился в мою сторону и абсолютно хладнокровно врезал мне в подбородок. Да так, что мои подошвы оторвались от земли. Я беспомощно взмахнул руками и рухнул на спину, ударившись головой об асфальт. На мгновение потемнело в глазах. Но все-таки злость дала заряд сил. Правда, его хватило только на то, чтобы поднять голову и осмотреться. Иногда организм просто включает защитные механизмы. Не знаю, что бы стало со мной, сумей я вторично подскочить к «спортсмену» и замахнуться на него.
        Рамирес уже садился за руль. Инесс, что меня поразило, забиралась на заднее сиденье, хотя ее к этому уже никто не принуждал. Девушка садилась сама,
«спортсмен» лишь придерживал дверцу.
        - Марат? Или как тебя там?- услышал я за собой выражающий заботу голос.- Что такое?
        Я обернулся. За мной на корточках сидели двое алкашей; укоротко стриженного в идеально чистом, но до предела заношенном джинсовом костюме из кармана торчала недопитая бутылка. Его дружбан-грязнуля щурился и недоверчиво ко мне присматривался.
        - Они ее силой увозят, мужики,- попытался я подключить к происходящему и их.
        - Кого?
        - Кто?
        Дворовая алкашня с готовностью оживилась и пялилась во все стороны. Ну неужели же у них совсем мозги отшибло? Я вскочил на ноги и бросился к машине. За стеклом дверцы виднелось побледневшее лицо Инесс, она прижимала к стеклу ладонь, словно прощалась со мной. Автомобиль тронулся с места. Мне ничего не оставалось делать, как только стать у него на пути. Рамирес смотрел сквозь лобовое стекло спокойно и холодно. Машина набирала скорость. И я понял: тормозить он не собирается. Но и я не хотел уступать. Однако гибнуть под колесами мне не улыбалось. Краем глаза у самого бордюра я заметил обломок тротуарной плитки. Метнулся к нему, но даже выпрямиться не успел. Меня подцепило бампером и свалило на газон; слава богу, под колеса не попал. Обломок полетел уже вслед машине, ударился в багажник, прочертив на нем царапину, соскользнул на габарит, тот брызнул разбитым пластиком и запрыгал по асфальту.
        - Ты это чего так? Камнями бросаешься… - бросился поднимать меня обладатель чистого джинсового костюма.- Марат тебя зовут?
        - Ну, Марат,- растерялся я, понимая, что уже не хватит сил догнать машину, увозившую от меня Инесс.- Увез, гад… Она же с ним ехать не хотела!
        - Кто?- присмотрелся ко мне алкаш; был он, кстати, почти трезв, если не считать неистребимого перегарного запаха.
        - Ну, эти, на машине, один из которых мне нос разбил.
        - Хлебни,- предложил сосед-алкан и протянул бутылку.
        - Да не буду я пить.
        Благодетель неправильно меня понял, протер горлышко рукавом и вновь подал бутылку.
        - Глотни, помогает. Извини, конечно, что я тебе сотку уже второй месяц не отдаю. Никак не получается. Но с пенсии по инвалидности обязательно отдам. Ты мне только напомни, а то я, как получу, сразу в магазин. А там - понеслась кривая в щавель…
        Чем-то он в этот момент напомнил Петруху с его универсальной методикой решения сложных проблем.
        - Как, совсем не пьешь?- ужаснулся грязнуля.- Так не бывает, ты ж нормальный мужик.
        - Если и пью, то только вечером, после работы… - Я вытер носовым платком кровь под носом, а благодетель помог мне подняться на ноги и даже пару раз отряхнул мои джинсы.
        - Значит, не будешь… - Бутылка вновь опустилась в карман, лишь горлышко продолжало поблескивать в лучах утреннего солнца.- Чего это тебя так колбасит, нос даже сам себе разбил?
        - Себе?- удивился я.- Да ты ж сам на меня пялился, когда этот тип меня бил.
        - Не было рядом с тобой никого.
        - Ты чего-то руками махал, кричал, а потом как полетишь - и кровь из носу!
        Алкаши переглянулись. Они могли поверить, что человек не помнит вчерашний вечер, а то и на неделю провалился в беспамятство. Но чтобы вот так, не помнить, что случилось несколько минут тому назад,- с этим они сталкивались впервые.
        - Обкурился, что ли?- прищурился грязнуля.- Это, парень, ты зря. Дрянь всякая, она для здоровья плохо - а вот беленькая, ее даже врачи рекомендуют.
        До меня наконец дошло, что мне не верят, хотя все происходило у них на глазах. Даже мелькнула мысль, что Рамирес загодя подкупил их, чтобы в случае чего сказали, будто ничего не видели и не слышали. Но это было слишком сложно для таких одноклеточных, да и нельзя рисковать, расплачиваясь с такой публикой загодя.
        - Меня же просто при вас машиной сбило,- пытался я достучаться до их сознания.
        - Какая машина?
        - А что тогда это было? Что вы видели?
        - Ну, ты это… того, прыгнул чего-то… - Джинсовщик уже и сам находил какие-то нестыковки в том, чему был свидетелем.
        - И то, как девушка в машину садилась, вы не видели?
        На меня смотрели две пары уже сомневающихся глаз.
        - Черная, красивая девушка. Испанка,- напомнил я.
        - Точно,- хлопнул себя по лбу грязнуля.- Мы ж, Толик, видели, как они из подъезда выходили вместе. Ты ж еще сказал, что такая краля дорого должна стоить.
        - Было дело,- признался джинсовщик.- Точно, видная девчонка. Ну, а потом стал я бутылку открывать, пробка еще прокручивалась… Пришлось зубами…
        - Ну, а потом, потом, дальше… - поторопил я.
        - Потом, смотрю, ты уже один во дворе чудишь, руками машешь. Куда баба подевалась, не заметил. Точно я говорю?
        - Так и было,- с готовностью подтвердил грязнуля.- И я ее потом уже не видел. Ушла.
        - Что, и машины не было? Вы совсем мозги пропили?- не выдержал я.
        Алкаши посмотрели друг на друга, пожали плечами.
        - Зря обижаешь. Мы мужчины самостоятельные. Как было, так и говорим. Не было машины. Вот тебе крест. Это у тебя с головой сегодня нелады.
        - Зуб даю. Не было потом ни машины, ни твоей девки. Зря трындеть не стану. Это точно, а не как для протокола.
        - Ну, а это тогда что?- Я поднял с асфальта обломок тротуарной плитки.
        Грязнуля тут же продемонстрировал, что в курсе всех дел, творящихся во дворе.
        - Эти обломки твой сосед с пятого этажа во вторник от контейнеров приволок, когда колесо у своего пикапа менял. Я ему еще говорил, что лучше на стройку за кирпичами сходить. Там дырка в заборе, и сторож всегда пьяный.
        - Вы на нем след от синей краски видите?
        - Ну, есть такое.
        - А теперь на землю смотрите. Осколки габарита видите? Я этот обломок бросал?
        - А я еще подумал - чего это ты камнями бросаешься?
        - Была ведь все-таки машина, когда мы из магазина вернулись,- наморщил лоб грязнуля.- Синяя. Чужая, такой у наших во дворе нет. Еще на траву, гад, заехал… И за рулем такой чернявый сидел, а потом за ним и жлоб в трико вышел. Морда у него не то ментовская, не то бандитская.
        - Во-во, абсолютно бездуховная морда. Была-таки машина… - джинсовщик с видом следопыта проверил неглубокую колею на газоне, потер небритый подбородок.- Значит, получается, что потом ты, Марат, их видел, а мы уже нет?
        - Выходит,- вынужден был признать я.- Сперва вы их видели - и девушку, и тех двоих, и машину,- а потом только одного меня.
        Мы трое помолчали, осознавая реальность. Вывод был очевидным: только так и могло все произойти. Но от этого случай становился необъяснимым. Как трое людей могли наблюдать разные вещи в одной точке пространства в одно и то же время?
        - А кто он, этот мужик, с которым твоя краля уехала?- спросил наконец джинсовщик. - Он мне сразу не понравился. Наглый какой-то, хоть и слова нам не сказал. Не наш человек.
        На этот вопрос я и сам бы хотел знать ответ. Практически все, что мне было известно - его зовут Рамирес и родной для него язык испанский.
        - Черт его знает, видел его всего пару раз.
        - У него глаза злющие,- продолжал вспоминать джинсовщик, уже явно дорисовывая то, чего не видел.- Это он все с нами и сотворил, точно. Гипнотизер, наверное.
        - Брось,- отозвался грязнуля.- Гипнотизеры в цирке выступают. На хрена ему нас дурачить?
        - Не нас, а его, Марата. Такое случается. Мне мужик один, Борманом его все звали, рассказывал, когда я еще на заводе работал. Сидел он как-то у магазина в своей деревне с другими мужиками. Ну, в отпуск поехал. Дом у него там от родителей остался. Отдыхали культурно, как положено. Одноклассники ж. А там как раз водопровод прокладывали. Канава выкопана, трубы валяются, все, как надо. И тут подходит к ним какой-то мужик не местный и говорит: мол, хотите, я через эту трубу внутри проползу? Ну, типа, на бутылку поспорили. Чего там сомневаться? Труба узкая, сантиметров пятнадцать, через нее и кот не проскочит.
        - Семидюймовая,- подсказал грязнуля.- Трубы, их дюймами меряют. Я одно время сантехником работал.
        - Какая, блин, разница! Главное, что узкая труба. Не пролезть. Разве что котенок прощемится. Вот мужики и подумали: дурак какой-то, раз спорить предложил. Но магазин-то рядом, и дело верное. А тот мужик даже деньги показал, чтобы не сомневались - не просто так спорит, а купит пузырь, если не проползет. Ударили по рукам. Тот клоун на карачки стал, голову в трубу и сунул. Не знаю уж, как там было, но говорили, что залез он в трубу весь, вместе с ботинками. Вроде сжался как-то, съежился и ползет. Самого уже и не видно, только шуршит внутри и сопит. Мужики вдоль трубы идут и только диву даются. А рядом беларусист с поля возвращался…
        Я еще слушал эту ахинею, пытаясь найти связь с сегодняшним утром, пробуя уловить логику, но появление еще одного невероятного персонажа уже никак не укладывалось в реальность. Такое сложное и сугубо научное слово просто не могло находиться в словарном запасе конченого алкоголика.
        - С поля… беларусист?- на всякий случай переспросил я, все-таки странностей сегодня хватало.
        - А что такое? Ну, возвращался их Петька-беларусист. Я еще с ним выпивал, когда ездил к Борману крышу на сарае ремонтировать. Нормальный мужик.
        - Он что, ученый, специалист по белорусскому языку и культуре, твой Петька?
        - С какой стати? Ни хрена подобного. Он и по-русски пару слов без мата связать не умеет.
        - Германист - знаток германских языков, славист - славянских,- принялся объяснять я.- А он - беларусист?
        - Ты в деревне жил когда-нибудь?- ужаснулся грязнуля моей дремучести.- Беларусист - тот, кто на тракторе «Беларусь» в колхозе вкалывает, а никакой не ученый хмырь.
        - Теперь понятно… - Мне стало чуть легче, все-таки я не окончательно спятил.
        - Ну, так вот. Проезжал рядом Петька-беларусист. Сена у него полный прицеп. Он и увидел, как какой-то мужик рядом с трубой на четвереньках ползет. А деревенские трубу простукивают, уши к ней прикладывают. И вроде как того мужика не замечают. Стало ему интересно. Взял и крикнул: «А что это ты там у трубы на карачках ползаешь?» Вот тут со всех помрачение и спало, все и увидели, что на самом деле не в трубу гад залез, а рядом с ней тащится. Только бить его собрались, а он глаза закатил и орет благим матом, показывает: «Сено у вас в прицепе горит!» И в самом деле - огонь, дым! Бросились все трактор отцеплять. Отцепили, отогнали, осмотрелись. Глядь - не горело ничего, сено целехонькое, в прицепе лежит. А мужика того, гипнотизера, уже и нет. Испарился. Внушил он все им, помрачение навел. Может, и не испарился, а рядом стоял и ухмылялся. Только он так сделал, что его уже никто не видел. Деньги по карманам у себя все проверили, ничего не пропало. Не успел, значит… И твой чернявый такой же - внушил все нам, туману напустил. У тебя, Марат, он кошелек случаем вытащить не успел?
        - Ты еще мобильник проверь, он у тебя крутой, наверное,- подсказал алкаш.
        Я, как последний идиот, проверил. Все оказалось на месте.
        - И что делать теперь?- Грязнуля осмотрелся и тут же тоскливо добавил: - К ментам тебе идти смысла нет. Не поверят, хоть ты и трезвый. Вот если б украли у тебя чего, тогда другое дело. Заявление принять должны.
        Я прикинул - алкаш был прав. Что бы я написал в заявлении? Я сам с трудом верил в то, что видел собственными глазами. Тогда с какой стати мне должны поверить другие? Да и в милиции есть железный принцип: если можно не брать заявление, его и не берут. Я даже не знал фамилии Инесс, не знал, где живет, кто такая…
        - Ладно, пошли мы,- джинсовщик покосился на недопитую бутылку в кармане, и двое алкашей нырнули в разросшиеся кусты возле дома, исчезли с моих глаз.
        Думаю, каждому из вас знакомо чувство бессилия, когда понимаешь, что ничего не можешь изменить. Злость и ненависть переполняли меня, хотелось куда-то бежать, что-то делать… Но что именно? Допустим, я даже отыскал бы тогда Рамиреса. И, как минимум, вновь получил бы в нос. Пришлось возвращаться домой.
        Холодная вода хорошо смывает кровь. Нос слегка покраснел, но не распух, так что выглядел я вполне сносно. Надо было бы, и подправил бы его при помощи грима, на этот счет у меня нет комплексов. Косметика, она и для мужчин, и для женщин подходит. Я вышел из ванной и решил осмотреть себя в большом зеркале в прихожей. Ровно и ярко горел свет, лившийся из галогенных лампочек, врезанных в потолок. Но он отбрасывал резкие тени на мое лицо. А потому оно казалось уставшим и потемневшим. Забрызганный водой воротник, небритый подбородок… Когда нервничаешь, почему-то всегда очень быстро отрастает щетина.
        И тут я вздрогнул. Из темноты коридора ко мне приближался силуэт. При этом не раздавалось ни единого звука, словно он плыл по воздуху. Я даже забыл о том, что можно обернуться. Так и стоял перед зеркалом, оттягивая нижнее веко. Силуэт был четкий, словно вырезанный из черного картона; он плыл ко мне, увеличиваясь на фоне освещенного стекла кухонной двери. Свет потолочной лампы упал на него. И тут же проявилось лицо Инесс. Отстраненное, бледное, с резкими тенями. Я ни секунды не сомневался в нереальности происходящего. Словно в одной пространственной точке каким-то образом оказались два события из разного времени, или наоборот. Да и не мог я в этот момент рассуждать с точки зрения формальной логики. Ведь я чувствовал, что стоит сдвинуться с места, моргнуть, и видение пропадет. Хотите спросить, было ли мне страшно? И да, и нет. Все непонятное пугает, но при этом начинает проявляться любопытство.
        Инесс смотрела мимо меня широко открытыми глазами. Только тут я сообразил, что свет, лежавший на ее лице,- это не свет от лампы. Ее озарял дневной, солнечный свет, и падал он так, будто девушка подставила ему свое лицо. Так может случится только на восходе или при закате солнца. И в глазах ее отражалось то, чего отродясь не было в прихожей: проехал троллейбус, машина, затем появилось чье-то лицо… Инесс остановилась, будто легкий ветер, несший ее ко мне, затих, указала рукой на входную дверь, поманила меня за собой и покинула рамку зеркала. Только сейчас я ощутил что-то вроде легкого движения воздуха. Обернулся. Входная дверь закрыта. Инесс, конечно же, в прихожей не было. Я постоял несколько секунд. Сердце билось неровно, как после быстрого бега.
        - Бред,- произнес я,- бред.
        Но от этого легче не стало. Какая разница между тем, что существует только в твоей голове и тем, что существует в реальности? Никакой! Ведь и мир мы видим не таким, какой он есть на самом деле. Мы все говорим, что трава зеленая. Но кто знает, видим ли мы ее одинаково? Возможно, то, что для меня синее, для вас - красное. Вот только называем мы это одним словом. И нет никакой возможности сравнить наши миры. Я видел Инесс, она поманила меня за собой. Так, скажите, почему я не должен был пойти следом? Как поступили бы вы на моем месте?
        Я провернул ключ в замке и вышел на площадку. Солнечный свет лился сквозь окна на потертые квадраты старого линолеума. На подоконнике дымилась непогашенным окурком пепельница - жестянка из-под растворимого кофе. Бабочка тревожно билась в треснутое стекло. Я задержался, решая, куда идти. И тут внизу, пролетом ниже, мелькнуло что-то черное.
        - Эй,- позвал я.
        Ответа не последовало. Но там - ниже, явно кто-то был. И этот кто-то спускался почти бесшумно. Я побежал. Мы не могли разминуться. Лифт так и не сдвигался с места, створки его кабинки не расходились, ни одна дверь в подъезде не открылась. Стальная дверь подъезда была передо мной, красным глазком светилась кнопка.
        - Бред,- еще раз повторил я, нажимая ее.
        Жалобно пискнула электроника, замок разблокировался. Я оказался на крыльце, солнце ударило мне по глазам; на мгновение я прищурился, а когда глянул вновь, то прямо у моих ног уже прохаживался черный холеный кот с поднятым хвостом. Он тихо мяукнул и, сбежав по ступенькам, обернулся, как бы желая проверить, иду ли я следом. Более странного провожатого у меня еще не было. Кот вышагивал, бесшумно ступая бархатными лапками по тротуарной плитке. Ветер гнал проездом сухую листву, под бордюром прошелестела пустая упаковка от чипсов. Мимо нас пролетел и взмыл в небо раздутый пластиковый пакет. Мир был предельно реален, если не считать того, что я шел за черным котом и при этом не сомневался, что это тот самый, которого я уже видел у нас в морге. Но последние дни приучили меня к тому, что существуют и куда более странные вещи, чем провожатый кот.
        Впереди уже шумела улица. Мы завернули за угол. Первое, что бросилось в глаза,- это небольшая толпа, собравшаяся у края проезжей части напротив гастронома. Стоило мне на секунду отвести взгляд от своего провожатого, как он тут же куда-то исчез, словно растворился в воздухе. Но я уже понимал: если так произошло, он привел меня, куда хотел, туда, где мне следовало быть. Под деревом, неподалеку от собравшихся у дороги людей, топтались и мои соседи по дому - алкаши, джинсовый и грязнуля. Считали мелкие деньги, передавая их из рук в руки. Завидев меня, они почему-то тут же заволновались и рванули к гастроному. Меня словно магнитом тянуло вперед. При этом нехорошие предчувствия уже шевелились в моей душе. Просто так народ на улице не собирается, к тому же не слышалось болтовни.
        - Простите, пропустите,- проталкивался я между любопытными.
        Толпа окончилась на самом бордюре. Я увидел троллейбус с сорванными с проводов дугами - он косо стоял на проезжей части,- милицейскую машину и машину «Скорой помощи». Двое санитаров уже заталкивали в салон носилки, над которыми возвышалась капельница. Я словно сфотографировал эту сцену взглядом. Носилки скользнули в салон, и «Скорая помощь» торопливо отъехала. Милиция еще опрашивала свидетелей. Водитель троллейбуса, молодая женщина, сидела на подножке и громко плакала, закрыв лицо ладонями; рядом с ней сидела другая водитель из троллейбуса, стоявшего сзади, и пыталась успокоить:
        - Ты не виновата, это тебе и гаишник сказал. Она же тебе прямо под колеса бросилась. И свидетели так говорят.
        - Откуда… откуда она взялась?- сквозь слезы спросила водитель.- Прямо передо мной. Ее же не было. Я - тормозить, и тут слышу, как она ударилась… Ее на асфальт как отбросит!
        - Может, из-за машины выскочила. Никто и не заметил…
        Я с трудом удержался на ногах. Чувство мне подсказывало, что несчастье случилось с Инесс. Но я боялся услышать от людей именно это. Толпа понемногу рассасывалась. Люди скупо обменивались впечатлениями. Никто не видел, откуда именно выскочила оказавшаяся под колесами троллейбуса девушка. Ее заметили в последний момент, перед самым ударом. Вот уже только я один стоял на бордюре, колеблясь, подойти ли к милиционерам, опрашивающим свидетелей, или так и остаться на этой стороне улицы в неведении. Все остальные зеваки разбредались по своим делам. Возможно, я уже и подошел бы, но пока тянул. У меня есть дурная манера - прежде чем начать говорить, сложить в уме первую фразу. А вот она никак не складывалась. В голове мелькали обрывки-воспоминания сегодняшней ночи. И поцелуи-объятия, и безумные глаза Инесс, когда она рвалась ко мне, моля, чтобы я дал ей ключ от наручников…
        - Марат,- послышался сзади хриплый голос.- Не ходил бы ты туда. Мы все видели.
        За мной вновь стояли джинсовый и грязнуля.
        - Это была она?- спросил я.
        - Она, сто пудов.
        - Как это произошло?
        - Как-как… А вот так. Была девка, и сбили ее. Она перед троллейбусом как из-под земли выскочила. Это, думаю, и ей, и всей улице твой гипнотизер голову задурил. Туману напустил. Но с ментами лучше не связывайся, затаскают. По себе знаю,- посоветовал джинсовый.- Ей ты уже ничем не поможешь, а менты прицепятся.
        - Но вы же подтвердить можете!- Я схватил джинсового за рукав.
        - К нам у них доверия нет, выпившие мы. Вот поэтому мы ничего и не видели. Да и черт его знает, где сейчас твой чернявый? Может, рядом где стоит, только мы его не замечаем?
        Пьянчуги торопливо зашагали прочь. Я все еще колебался. И тут кто-то несильно толкнул меня в плечо. Не удержавшись на краю бордюра, я качнулся, ступил на проезжую часть. Мимо меня, чуть не проехав по носкам кроссовок, пронеслась машина. Ветер обдал лицо. Медленно-медленно я обернулся - поблизости от меня никого не было. Точно никого. Ведь внезапно налетевший ветерок не в счет…

* * *
        За решетчатым окном сгущались сумерки. Под старыми кирпичными сводами оживали тени, просыпались неслышные днем странные звуки. Они словно копились в нашем морге день за днем, тонули в его толстых стенах, а потом возвращались сквозь годы и, проснувшись, оживали. Что заставляло их возвращаться? Кто знает… Потрескивала штукатурка, но в этом треске при желании можно было услышать и вздохи, и тихий плач, и негромкий разговор.
        Петруха, подперев голову рукой, сидел перед погасшим монитором компьютера. На приставном столике вскипел, забулькал электрочайник, но наш «мертвый доктор» даже не повернул к нему головы.
        - И не говори, тошно. Когда с другими случается, кого живым-то и не видел, это всегда легко,- произнес он.- А если человека знал… Вот так оно бывает. Толку, что ее до больницы довезли? Ты бы у нее все равно ничего не узнал. Она из комы так и не вышла. После того, как ее на асфальт троллейбусом бросило, она уже не человеком была. Так, овощ. Да не переживай ты так! Все мы когда-нибудь умрем. Кто в своей постели, кто в чужой, а кто и на больничной койке… Самая гнусная смерть.
        Я сидел у окна и смотрел на покачивающиеся верхушки деревьев. Все слова казались мне фальшивыми: и сказанные Петрухой, и те, что я еще не произнес. Смерть слишком сильная штука, сильней самой жизни, ей трудно что-то противопоставить из этого мира.
        - А ведь это однозначно Рамирес,- сказал я.
        - Не демонизируй его,- посоветовал Петруха.- Случаются и стечения обстоятельств.
        - Например?
        - Ну, вот, как мы с тобой на дачу по звонку приехали… - сказал Петруха и осекся.
        - Ты и сам все прекрасно понимаешь.
        - Ни хрена я уже не понимаю,- признался патологоанатом.- Раньше понимал, теперь - нет. Так давай думать о том, что мы понимаем. Ты радоваться должен, что всего один вечер свою Инесс знал. Сколько к человеку привыкаешь, столько же и отвыкать будешь. Закон природы и психики такой.
        - Ты уверен?
        - Может, немного дольше, так как я со стопроцентной гарантией могу сказать, что вы с ней перепихнулись. Хотя сам ты говорить об этом со мной не хочешь. Во всяком случае, забудешь ее после того, как другую телку трахнешь… - Петруха встретился со мной взглядом и поправился: - Ладно, извини, ты знаешь мою манеру называть вещи своими именами. Исправлю формулировку: до тех пор, пока не переспишь с другой женщиной.
        - Так уже лучше звучит.
        - Но суть-то не меняется.
        - И то верно.
        - Ты уж не обижайся, но я тебе один совет, как профессионал, дам.
        - Как «мертвый доктор»?- через силу улыбнулся я.
        - Как живой практикующий медик. Теперь у тебя могут проблемы и с потенцией возникнуть. Ты парень мнительный - интроверт, крутишь прошлые ситуации в голове раз за разом. А ты должен думать о том, что жизнь продолжается, чтобы не превратиться в некрофила. Не затягивай, найди себе поскорее живую бабу и переспи с ней. Все и решится.
        - Для тебя такой совет подходит, для меня - нет. Вот ты, например, задумывался, почему люди жалеют, когда старое, дряхлое дерево гибнет, и почти не переживают, когда спиливают молоденькое?
        - Я понимаю, куда ты клонишь. Сейчас скажешь, что люди не так сильно переживают смерть стариков, как молодых людей. Так я тебе отвечу: хочешь быть деревом - будь им,- патологоанатом постучал костяшками по столу.- Вот и все. Живым - живое, мертвым - мертвое. А тебе то коты мерещатся черные, то привидения…
        Разговор у нас явно не клеился, думали-то мы не о том, о чем говорили, мы ждали. Наконец послышалось противное скрипение резиновых колесиков, глухое поскрипывание каталки. У пустой каталки совсем другой звук - звонкий, дребезжащий, приглашающий. А глухо звучит лишь та, на которой везут мертвое тело. Работая в морге, поневоле научишься различать подобные звуковые нюансы.
        - Ты посиди у меня, пока тебе лучше не выходить. Я-то твои глаза вижу,- тихо проговорил Петруха.- А я пойду, документы оформлю… - Он вышел и прикрыл за собой дверь.
        Я прислушивался к будничным голосам. Сколько раз я уже слышал такие разговоры… Но раньше они и оставались рабочими разговорами. А вот теперь у них появлялся иной смысл - живые говорили о мертвых. И вот тогда я кожей своей, по которой прошелся холод, ощутил, что и сам смертен. Понимал я это и раньше, отлично понимал. На мой взгляд, ребенок тогда становится взрослым, когда начинает понимать, что смертен. Но можно понимать, что Земля - шар, при этом продолжать видеть перед собой плоскость и вести себя соответственно. Теперь же я ощутил, что до смерти всегда один только шаг, она подстерегает тебя за каждым углом, на каждом повороте. Подкараулит или нет - это уже другой вопрос. Мы были предыдущую ночь вместе с Инесс, и вот теперь она мертва, а я жив. А ведь могло произойти и наоборот.
        Вскоре Петруха вернулся. Даже этот циник проникся моим состоянием, не шутил, не улыбался.
        - Ну, что тебе сказать?- призадумался он.- Все, как всегда. Не мне тебе рассказывать… Идем, если не передумал. Хотя, по мне, смысла в этом нет никакого.
        До этого дня потолки в нашем здании казались мне излишне высокими. Теперь же своды буквально нависали надо мной, давили, заставляли почувствовать себя лилипутом. Мы зашли в зал морга. У Петрухи хватило такта не включать весь верхний свет. Сухо щелкнул выключатель, и на потолке загорелись лишь два светильника. Свет, исходящий из запыленных жестяных конусов абажуров, залил каталку, прикрытую белой простыней. Остальные каталки с мертвыми телами только обозначились, размытые темнотой. Все было как в прошлый раз. Острые возвышенности груди, пластиковый номерок на ухоженном пальце ноги. Он и покачивался, но теперь амплитуда понемногу затихала.
        Я не решался притронуться к простыне. Не спешил увидеть Инесс мертвой. Ведь это значило бы навсегда провести черту между прошлым и будущим. Может, Петруха и был прав, когда говорил о том, что мне стоит просто переспать с другой женщиной, и все в голове у меня устаканится… В конце концов, прошлого между нами с Инесс было совсем мало, даже суток знакомства не набежало.
        - Реаниматолог говорил, что она, когда в коме лежала,- промолвил Петруха,- все пальцами правой руки по простыне стучала, будто там клавиатура для компьютера была.
        Он вздохнул и, поняв, что я так и буду стоять у каталки, сдернул простыню. Обнаженная Инесс лежала на блестящем металле как живая. Казалось, откроет глаза и посмотрит на нас. Вот только кожа ее стала белее. Я взял простыню и прикрыл ее до пояса. Петруха хмыкнул:
        - Хм… опомнись, это уже не она. Оболочка одна осталась. Не воспринимай то, что перед тобой, как девушку.
        - Не так все просто.
        - Просто, Марат, безумно просто. Насчет души не знаю, я в этом не специалист. Может, и летает она где-то рядом, и еще сорок дней будет летать. По ту сторону никому из живых заглянуть не дано. Это как ребенку невозможно увидеть свою мать до рождения.
        Я взял Инесс за руку, сжал ее холодные пальцы в своих. Петруха с осуждением покачал головой.
        - Вот так и сходят с ума.
        - Когда вскрытие проводить будешь?- через силу спросил я.
        - Вот, я же говорил, начинается форменное сумасшествие… Тебе-то какая разница?
        - Мне еще макияж ей наложить надо. У нее родственники есть?
        - Людей без родственников не бывает. Брат у нее есть, он и заберет ее завтра для похорон. А насчет макияжа - тебе его никто не заказывал. И вскрытия не будет.
        - Это как? Почему?
        - Не будет. Я думал, ты против вскрытия… Милиции все и так ясно. Загадки в ее гибели нет никакой - десять свидетелей показания дали. Брат против вскрытия - вот, наверное, и договорился с ментами. Мне главное, что бумага соответствующая есть. Не для своего же удовольствия я людей кромсаю. Ее брат, кстати, и одежду, в которой хоронить, для нее привез.- Патологоанатом показал на вешалку, там висел пластиковый чехол.
        - Ты встречался с ним?
        - Мельком видел,- Петруха отвел взгляд в сторону и тут же поспешил добавить: - Вижу я, ты один на один с ней остаться хочешь? Не буду мешать. Если что, я у себя.
        Мы с Инесс остались одни. Только ее из всех мертвецов в зале я воспринимал как человека, остальные были для меня лишь биологическим материалом - такой же мебелью, как каталки, стеклянные шкафы с инструментами и старый письменный стол.
        - Милая… - Я присел рядом с каталкой и коснулся губами холодных пальцев.
        Понимал, делаю то, чего нельзя делать, но не мог себя остановить. Простыня сама собой сползла на пол, легко соскользнула, словно ее кто-то потянул. Инесс лежала по-прежнему прекрасная и желанная. Но желанная лишь в мыслях, фантазиях. Смерть добавила к ее облику благородства. Редкая женщина может позволить себе обходиться без косметики, а она могла. Я не отрываясь смотрел на ее совершенное тело. Трогательно мило выглядела черная родинка под правой грудью. И мне до мельчайших подробностей вспомнилось, как я прошлой ночью касался, ловил ее губами, а девушка смеялась, ей было щекотно…
        - Ты где-то здесь?- вслух спросил я и осмотрелся, сперва по сторонам, потом глянул на потолок, где колыхались призрачные тени.
        Я не ждал, что мне ответят, с ума я еще не сошел. Но разговариваем же мы в мыслях с теми, кого сейчас нет рядом с нами. Вслушался в тишину, пытаясь распознать звуки, предназначенные для меня.
        - Можно, я еще раз прикоснусь к тебе?- Я провел ладонью по ледяному плечу, погладил шею.- Ты по-прежнему не против?
        Веки у Инесс слегка приоткрылись, блеснули глазные яблоки. Все это, конечно же, были остаточные процессы, чистой воды биохимия, как объяснял мне в свое время Петруха. Вещества распадались, отключались связи с угасшим мозгом, вот мышцы самопроизвольно и сокращались. А еще он объяснял мне, почему считается, будто у трупов растут ногти. Ничего они не растут, просто усыхают - сжимаются ткани, и ногти выступают из подушечек пальцев. При желании все можно объяснить с точки зрения науки. Можно и любовь, страсть разложить на химические формулы, оперируя всякими ферментами и феромонами. Но не думаем же мы о них, когда целуемся или признаемся в своих чувствах! Начнешь думать о таком в постели, и больше не захочется близости.
        - Я понял тебя. Ты хочешь сказать, что мы не одни,- проговорил я и покатил каталку в свой закуток.
        Обычно я наношу макияж лишь после того, как покойницу оденут и уложат в гроб. Но сейчас некуда было спешить. Я понимал, что перехожу грань, касаясь обнаженного мертвого тела и думая при этом об Инесс как о живой. Наверное, именно поэтому подсознательно и попытался найти для себя оправдание. Мол, я не просто прикасаюсь к ней, смотрю на нее, любуюсь - я работаю. Баночки с гримом, с тенями, пудрой стояли ровным рядком. Я аккуратно наносил их кисточкой, а затем растушевывал тампоном и пальцами. Я старался повторить вчерашний образ, сделать Инесс такой, какой мы с ней утром вышли на улицу. Бледная кожа наливалась жизнью - это проглядывал сквозь тонкий слой пудры багряный грим, тушь чернила брови и ресницы. Расческа укладывала волосы. Лак ложился на ногти. Я подкрашивал не только лицо, но и шею, плечи, грудь. В моем тесном закутке пахло косметикой. Вот только губы я пока еще не трогал, лишь обвел их контур тонкой карандашной линией. Все еще сомневался, какое выражение им придать. Ведь Инесс мне помнилась разной. То с наивной улыбкой, то сердитой, когда я не понимал банальных с ее точки зрения вещей…
        Самое странное, что в это время я почти не думал, что она не просто так погибла. Яркий электрический свет стремился уничтожить мою работу. Он слишком сильно все проявлял. Иногда и раньше я позволял себе зажечь свечи, особенно в первое время, когда пришел работать в морг. Тогда делал это, чтобы перебить ароматом растопленного воска запахи смерти. Восковые церковные свечи, оплавившиеся почти до самых подсвечников, отыскались в дальнем углу полки. Потеки на них искрошились, фитили вплавились. Но все же мне удалось оживить их при помощи зажигалки и иголки. Верхний свет погас. Два огонька затрепетали, разбрасывая на стены подвижные тени. Я сел возле Инесс и закурил. К черту больничные порядки. О них мне думалось сегодня в последнюю очередь. Эту девушку я хотел запомнить еще и такой. Знал, что не забуду «картинку» до конца жизни. Дым от сигареты вился тонкой спиралью и растворялся под темными сводами. Огоньки наклонялись, выпрямлялись, вытягивались, словно в такт моим мыслям. Фитили свечей потрескивали, разбрызгивая капельки воска. В воздухе висел тяжелый медовый запах. А за окнами покачивались,
постукивали в стекло ветвями деревья.
        - Вот и все,- произнес я.- Теперь в любой другой женщине я все равно буду видеть тебя. Так что мы не прощаемся. Не знаю, как в том мире, куда ты отправляешься, куда и мне придется потом прийти. Но там я обязательно отыщу тебя. Или ты сама отыщешь меня. Будет видно.
        И вновь в неверном освещении блеснули глаза под ее веками. Я взял помаду. Неторопливо снял колпачок. Оставалось лишь сделать пару четких движений и накрасить Инесс губы плотным вишневым цветом, чуть вздернуть уголки в загадочной неуверенной улыбке, ну а потом добавить немного глянца.
        - В последний раз ты красишь губы,- прошептал я.- Ты сама просишь меня сделать это? Все в последний раз.
        Прежде чем провести помадой, я наклонился и поцеловал ее. В этом поцелуе не было и намека на страсть. Я лишь коснулся ее губ своими и задержался, ощутив холод. Но вот уже через несколько секунд тепло передалось от меня к ней. Мне даже показалось, что Инесс ответила. Я закрыл глаза, пытаясь представить себе, что вчерашняя ночь вернулась. Стало так грустно и тоскливо, что хотелось тихонько взвыть. Сделав над собой усилие, выпрямился. Девушка лежала спокойная и умиротворенная. Помада прошлась по ее потеплевшим губам, оставляя идеальный след. Я это чувствовал. Ведь никто не выпускает специальной помады для мертвецов. Она рассчитана на то, чтобы плавиться от человеческого тепла. Тогда и ложится тонким полупрозрачным слоем. А на холодных губах она скатывается в шарики, и их приходится потом расправлять пальцем.
        - Ну, вот и все, что я мог для тебя сделать,- сказал я.
        Свечи потрескивали, догорая. Я задул одну из них и уже набрал воздуха, чтобы задуть вторую, как легкая дрожь пробежала по руке Инесс, пальцы дернулись. Я аккуратно выдохнул и уставился на девушку. Мизинец медленно сгибался.
        - Этого не может быть, потому что не может быть никогда,- произнес я и все же потянулся к ее ладони.
        Рука согнулась в локте. Указательный палец замер возле губ. Глаза у покойницы распахнулись, и она резко села. Я бы не поверил себе, если бы при этом не скрипнула каталка. Крик, не знаю уж, удивления, ужаса или радости, застрял у меня в горле. А потом я даже не понял, как это случилось. Инесс уже душила меня, сжимая пальцы на шее; хрустел, проваливаясь, кадык. А ее безумные, как и вчерашней ночью, глаза блестели совсем близко от моих. Дышала она в этот момент или нет, я потом так и не вспомнил. Я пытался сорвать ее руки с моей шеи. Но все происходило как во сне, когда собственные движения становятся вялыми, непослушными. Ты стремишься спастись, но нет сил. А вот у Инесс сил становилось больше с каждой секундой, будто мои передавались ей. В глазах у меня уже темнело. Я качнулся, стул выскользнул из-под меня, и мы упали на пол. Что было дальше, я уже плохо понимал. Лязгнула, отлетела к стене каталка. Кто-то рывком поднял меня с пола, поставил на ноги и несколько раз наотмашь ударил по лицу. Захрипев, я схватил ртом воздух, горела щека. Передо мной наконец-то сматериализовался Петруха в синем халате.
Меня почему-то больше всего поразил бейджик на его груди. Патологоанатом смотрел на меня абсолютно безумным взглядом и держал руку наготове, чтобы ударить снова.
        - Охренел?- выпалил он.- Крышу снесло?
        - Она живая,- выдавил я из себя и посмотрел на пустую каталку под самым окном.- Где она?
        Свечка горела, чадя, брызгая воском. Под сводами гулко отдавалось мое хриплое дыхание.
        - Совсем «ку-ку»,- Петруха осторожно отпустил меня и отступил на шаг.
        Между нами лицом вниз лежала неподвижная Инесс. Волосы рассыпались по стоптанному линолеуму. Я тут же присел на корточки, перевернул ее на спину.
        - Инесс, Инесс,- тряс я девушку.
        В потолок смотрели неподвижные остекленевшие глаза. Вишневый смазанный рот был приоткрыт и криво улыбался.
        - Приехали,- мрачно произнес Петруха.- Больше жалеть я тебя не буду. Ты что, не видишь - она мертвая! Мертвая! Какого хрена ты с ней по полу катаешься?!
        - Она живая, ты что, не видишь?- Я подхватил Инесс на руки.- Подстели простыню на каталку, ей же холодно!
        - Все, с меня хватит.- Петруха грубо, рывком подвинул каталку.- Клади так!
        Крикнул громко, как обухом по голове ударил, и я все-таки повиновался.
        - Она живая. Посмотри.
        - Твою мать,- Петруха вертел головой, как только она у него не отвалилась.- Ну, как тебе втемяшить? Мертвое живым не бывает! Смотри.
        Он выхватил из кармана скальпель и занес руку, чтобы воткнуть его в Инесс. Я бросился на патологоанатома, повис на руке. Он отбросил меня к стене.
        - Смотри.
        Не знаю, каким чудом, но мне удалось свалить Петруху с ног. Теперь уже мы вдвоем с ним катались по полу. Я вцепился в его руку, выворачивал кисть, пытаясь забрать у него скальпель.
        - Я его тебе сейчас самому в шею воткну!!
        - Идиот несчастный!
        Наш сторож обычно делает вид, что ничего не слышит, особенно если шумят свои. Но мы подняли такой тарарам, что даже он не выдержал и прибежал с дубиной в руках. Я брыкался, кусался, извивался, но все же грубая сила взяла верх. Петрухе со сторожем удалось меня скрутить. Меня привязали простынями к стулу. Но даже после этого сторож смотрел на меня с опаской.
        - Чего это с ним?- покосился он на Петруху.
        - Ничего,- ответил я.- Все в порядке.
        - Точно?- прищурился сторож.- Может, бригаду из дурки вызвать?
        - Там видно будет,- прохрипел патологоанатом, закашлялся и сплюнул на пол.- Далеко не уходи, но пока оставь нас вдвоем. Мы тут немного не доспорили… - Он еще прошептал что-то сторожу на ухо, тот с готовностью кивнул и вышел.
        С минуту мы смотрели друг другу в глаза.
        - Успокоился?
        - Она живая,- повторил я.- Почему ты мне не веришь?
        - Я не собираюсь с тобой спорить. Еще одно слово, и поедешь в дурку. Но прежде я продемонстрирую тебе, что ты не прав. Так ты успокоился?
        Я понял, что настаивать сейчас на своем не получится. Руки, ноги связаны. Больше всего я боялся, что Петруха исполнит свою угрозу и воткнет скальпель в шею Инесс. Я молил в душе, чтобы она вновь пошевелилась. Подала какой-нибудь знак.
        - Посмотри на нее внимательно.
        - Я уже смотрел. И заключение о смерти у меня на руках. Я не первый раз в жизни трупы наблюдаю.
        - Я когда-нибудь вытворял подобное?- попытался я воззвать к разуму патологоанатома.
        - До сегодняшнего дня - нет. Сумасшествие приходит постепенно, но проявляется внезапно. Вот сейчас ты снова временами кажешься мне нормальным, но говоришь полную чушь.
        - Посмотри на нее хорошо. Она же живая. Только что пыталась меня задушить.
        - Хорошенький аргумент… И ты еще станешь утверждать, что абсолютно нормален?- не выдержал Петруха, а затем перешел на неискренний тон, каким обычно взрослые говорят с маленькими детьми.- Договорились. Я смотрю… мы смотрим на нее ровно минуту, а потом ты признаешь, что был не прав.
        - Или ты признаешь,- напомнил я.
        - Естественно,- Петруха щелкнул пальцами и бросил взгляд на часы.- Время пошло.
        За минуту ничего не случилось. Если не считать того, что патологоанатом все же, повинуясь моему взгляду, проверил пульс у Инесс.
        - Скоро и я с тобой сойду с ума,- произнес он, когда время вышло.- Тебе стоит посмотреть и на это.- Он достал маленькое зеркальце, поднес его ко рту Инесс, подержал немного.- Не запотевает. Дыхание отсутствует, пульса нет. Все это признаки смерти. Теперь твоя очередь исполнять обещанное. Ты успокоился?
        - Вполне. Ты только скальпель свой спрячь.
        - И то верно… Еще б немного, и я б тебе его в горлянку воткнул.- Петруха засунул скальпель в карман.
        - А теперь развяжи. Я же вменяемый.
        - Ага, развяжи!.. Ты на меня набросишься. И так насилу тебя утихомирили… Закурить хочешь?
        - Пошел ты!.. Я тебе все объяснить хочу. Она же не просто так погибла. Ее заставили под троллейбус броситься! И ночью с ней странные вещи происходили… - Я замолчал, пытаясь прикинуть, с какого конца лучше начать объяснение про приступ агрессивности, про испанца-гипнотизера.
        Петруха шумно вздохнул.
        - Бред сумасшедшего.
        И тут в мой закуток с невинным видом зашел наш невропатолог и даже поздоровался, хотя каждый нормальный человек сперва бы поинтересовался, почему это меня привязали простынями к стулу. Они явно были с Петрухой в сговоре против меня.
        - Вот, просит, чтобы я его отвязал,- сказал тот, кого я называл своим другом.- Но мне кажется, что он спятил.
        - Ну и отлично, что отвязаться просит,- притворно улыбнулся невропатолог.- Так бы на его месте просил каждый нормальный человек. Ну, понервничал немного. Сейчас все и пройдет.
        - Он меня задушить хотел,- пожаловался Петруха.- Было бы еще из-за чего. Нормальные так не поступают.
        - Но ты же, Марат, не собираешься снова душить Петруху?- беззаботно поинтересовался невропатолог.
        - Зачем, если он свой скальпель уже спрятал?
        - А если вынет?
        - Тогда снова буду защищаться.
        - Логично.- Невропатолог, которому приходилось сейчас выступать в непривычной для него роли психиатра, улыбнулся.- У меня к тебе еще один вопрос, Марат, и будем считать инцидент исчерпанным. Ты готов ответить предельно честно?
        - Готов,- согласился я.
        - Что ты будешь делать, когда мы тебя развяжем?
        Вот на это у меня и не было готового ответа, и это было совсем плохо.
        - Я обещаю вести себя мирно,- сымпровизировал я.
        - Короче говоря, ничего делать не будешь? Так это не ответ. Ты и сейчас ничего не делаешь, потому что тебя связали. Свобода тебе нужна для чего-то.
        - Руки затекли… Все, я готов признать, что ошибся. Мне показалось, что она жива. Нервы сдали. Ребята, извините.
        - Развяжем?- Петруха глянул на невропатолога.
        - Можно рискнуть. Если что, мы вдвоем. Агрессии вроде больше не проявляет…
        Тугие узлы на простынях развязывались с трудом. Наконец я пошевелил руками и с трудом встал.
        - Все для твоего же блага,- проворчал Петруха.- Ну и смена выдалась…
        Я, стараясь не спешить, не делая резких движений, подошел к Инесс.
        - Видишь, она мертва. Никаких признаков жизни. Все остальное - плод твоего больного воображения,- мягко произнес Петруха.- Жаль мне тебя… И не вздумай мне говорить про летаргический сон. Я в этом разбираюсь, иначе бы обязательно настоял на вскрытии.
        - Ребята, уйдите. Дайте мне посидеть с ней,- попросил я, стараясь выглядеть вменяемым, сам же косился на Инесс, но, как ни обращался к ней в мыслях, она мне не подавала никаких знаков.

«Дай им знать, что ты жива,- думал я и чувствовал, как мои мысли растекаются в пространстве.- Иначе я не смогу помочь тебе».
        - Пошли с нами,- распорядился Петруха.- Тебе выпить надо.
        Я не стал спорить. Мы вновь оказались в его кабинетике. На столе появилась бутылка, мензурки.
        - Выпьем не чокаясь,- предупредил патологоанатом, разливая.
        Минут пять я выдержал. Даже две рюмки осилил. Возможно, держал себя в руках, поскольку надеялся, что Инесс сейчас сама войдет к нам.
        - Ты чего на дверь косишься?- подозрительно нахмурился Петруха.
        - Не хочу, чтобы начальство нас за пьянкой застукало.
        - Начальство по ночам спит.
        Я поднялся.
        - Ты куда?- насторожился Петруха.
        - Покурить.
        - Кури здесь, я разрешаю.
        - На улице лучше. Голову проветрить не помешает.
        - Тогда и мы с тобой за компанию.
        Меня боялись оставить одного, следили за мной в четыре глаза. Любой мой неосторожный шаг мог быть расценен как проявление сумасшествия. На крыльце я делал одну затяжку за другой. Сигарета даже не успевала превращаться в пепел. Когда огонь дошел до фильтра, то на ее кончике висела, изогнувшись, тлеющая загогулина, а сигареты моих приятелей еще не дошли и до середины. Я бросил окурок в жестяную мусорку:
        - Прохладно, пойду греться.
        Естественно, в кабинетик я не пошел, бросился в свой закуток. Инесс лежала так, как мы ее оставили, прикрытая простыней до талии. Веки опущены. Пальцы сжаты в кулаки.
        - Инесс, я знаю, ты слышишь меня,- склонился я к ее уху.- Докажи им, что ты жива! Инесс…
        Мне казалось, что девушка игриво улыбается смазанными губами - мол, слышу тебя, но не скажу из вредности, поволнуйся.
        - Ну, хватит же, хватит… - Я уже тряс ее за плечи.- Ты же слышишь меня!
        Я надеялся, что чудо повторится. Но тут у меня за спиной раздалась абсолютно бездуховная реплика:
        - Епсь! Опять за свое…
        - И вообще, надо ее в холодильную камеру закатить.
        Петруха с невропатологом, оказывается, прокрались вслед за мной и подслушивали.
        - Не дам ее трогать!- Я стал на пути.- Назад!
        Петруха покрутил пальцем у виска и потянулся к ручке каталки. Я врезал ему в ухо. Вот этого делать и не следовало. Невропатолог обхватил меня сзади. Петруха уже шарил в кармане его халата. Наконец выхватил из него тонкий инсулиновый шприц, сбросил с иголки колпачок и отработанным движением всадил мне ее в плечо. Я ощутил, как холодная жидкость проникает в мое тело.
        - Уроды… - прохрипел я.- Убийцы…
        - Держи, держи,- шептал невропатолог у меня за спиной.- Скоро подействует.
        Я еще успел лягнуть его, но дрянь, которую мне вкололи, уже делала свое черное дело. Голова закружилась, меня охватывало безразличие. Петруха прочувствовал это:
        - Отпускай, только осторожно.
        - Вы еще пожалеете.
        Меня усадили на стул, подняться уже не было сил. Я только покосился на каталку. На ней беззащитно белела обнаженная Инесс.
        - Ты сама виновата, но я все равно… - прошептал я, язык уже заплетался.
        - Чего он там бормочет?
        - Хрень какую-то,- Петруха наклонился к моему лицу.- Ты нам еще спасибо скажешь.
        Невропатолог поводил ладонью перед моим лицом. Я видел его прекрасно, но даже не смог толком плюнуть ему в лицо. Язык и губы не слушались меня.
        - Не переборщили мы с дозой?- забеспокоился Петруха.- Слюни уже пускает.
        - Ерунда. Проспится - и будет как огурчик.
        Меня подхватили под руки и куда-то поволокли. Я еще помню, как меня бережно положили на каталку, послышался глухой скрип колесиков. Потом я увидел звездное небо, на середину которого выкатилась полная луна, и почти сразу же наступила темнота. То ли меня накрыли с головой, то ли я потерял сознание.

* * *
        Очнулся я от яркого солнца, бившего мне прямо в глаза. И не сразу сообразил, где нахожусь. Поднятые жалюзи. Письменный стол и древний компьютер на нем, шкаф с разлохмаченными папками… Я лежал на диване одетым. Понемногу припомнилось все, предшествовавшее провалу в сознании. Повел плечом. Место укола побаливало. Значит, не привиделось.
        Женская рука легла мне на грудь.
        - Марат, проснулся?
        - Инесс?- Я схватил руку и сел.
        Но нет - передо мной была не Инесс, а медсестра в белой курточке и белых же облегающих лосинах, на ногах шлепанцы. Пришлось напрячь память, припоминая, как ее зовут.
        - Зина… Как я тут оказался?
        - Петруха тебя с невропатологом под руки притащили. На грузовом лифте доставили. Перебрал вчера?
        - Какое там перебрал?- возмутился я.- Ты что, сама не видела, в каком я состоянии?
        - Всю ночь дрых, как убитый. Я-то надеялась… - Зиночка игриво прищурилась.- А кто такая Инесс? Новая пассия?
        - Откуда ты про нее знаешь?..- Я заморгал и только потом сообразил, что сам же и произнес это имя минуту тому назад.
        - Ладно, у всех есть свои маленькие секреты,- Зина поднялась.- Самое время чай или кофе пить. Скоро начальство появится.
        Она взяла чайник и вышла в коридор, покачивая бедрами. В другое время, при других обстоятельствах, я бы даже залюбовался, но только не в этот день. По коридору уже прохаживались проснувшиеся больные. Мелькали белые халаты пришедших на службу раньше положенного медиков. Ни с кем из знакомых мне встречаться не хотелось. Я прошмыгнул на пожарную лестницу. Этажом ниже тут же шарахнулись две девушки из терапевтического отделения, вышедшие сюда втихаря покурить. Сигареты полетели в окно, и сами они принялись разгонять дым. Поняв, что я не их лечащий врач и даже не из их отделения, они ограничились тем, что отошли в сторонку. Мне же до них и дела не было.
        За раскрытым окном виднелся больничный парк, аллейки, лавочки. Среди густой зелени возвышалась крашенная зеленой краской крыша морга. Только с пожарной лестницы он и просматривался. На подъезде к нему стояли микроавтобус с траурной полосой и несколько легковых машин. На дорожке нервно ходил мужчина в черном плаще. Лица я не мог рассмотреть, он нагнул голову. Но почти наверняка это был Рамирес. Больше просто некому. По пандусу из морга наши «лемуры» выкатили каталку с установленным на ней гробом, следом вынесли крышку. Лица лежавшей в гробе девушки было не разглядеть - слишком далеко. Но кому там еще быть, как не Инесс?
        Рамирес склонился, поцеловал мертвую в лоб и тут же дал знак закрыть гроб. Я уже мчался вниз, прыгая через ступеньки. Выскочил на улицу и, не теряя времени, ломанулся к моргу прямо через кусты. Автобус и сопровождавшие его машины уже выезжали за шлагбаум. Выглядел я, наверное, ужасно; Петруха, не успевший зайти внутрь, даже отшатнулся от меня.
        - А что я могу сделать?- сразу же принялся он оправдываться.- Но, оказывается, ее брат. Приехал забрать тело. Тебя только здесь не хватало… Ну что бы ты стал делать? Снова морды бить? Быстро бы утихомирили.
        - Куда ее повезли?- схватил я приятеля за полы халата.
        - Откуда я знаю? Все, забудь и успокойся.
        - Она же живая!
        - Тебя, Марат, только могила и исправит.
        Крыша автобуса тем временем уже еле виднелась, медленно ползла над бетонным забором больничного двора.
        - С тобой позже поговорим!- крикнул я, бросаясь к машине. Мотор взревел. Никогда не лихачу, но тогда мои желания опережали возможности машины и ограничения, наложенные законами физики.
        - Стой, сумасшедший! Открой сейчас же,- Петруха рвал на себя заблокированную дверцу автомобиля.- Никуда тебя не пущу!
        Слава богу, он не успел стать у меня на пути. Потому как ничто не могло меня остановить в ту минуту - во всяком случае, мне так казалось. Колеса шумно провернулись по сухому асфальту, даже в салоне запахло горелой резиной. Автомобиль рванул вперед, навстречу опускающемуся шлагбауму. Полосатая пластиковая доска легко отлетела, сбитая капотом, и скрылась в кустах. Я еле успел притормозить перед поворотом на улицу, прямо передо мной проплыл борт двухсалонного автобуса. Я выскочил за ним, обогнал по встречной - благо такси, мчавшееся на меня, в последний момент вильнуло в сторону.
        Похоронный автобус маячил далеко впереди. Мчаться дальше не получалось: слишком много машин, того и гляди врежешься. А как потом догонять? Пришлось сбавить скорость.
        - Главное, я их вижу,- шептал я.
        Как назло, светофоры переключались в самый неподходящий момент. Всегда находился кто-нибудь передо мной, кто не мог вовремя тронуться с места или вообще глох. Я уже с трудом различал впереди траурный кортеж.
        - Ну же, ну… - Я уже разговаривал сам с собой в полный голос.
        Моя нога нервно вдавливала и отпускала педаль газа. Передние колеса стояли прямо на пешеходном переходе, прохожие боязливо обходили меня, косились и тут же ускоряли шаг. Наверное, я казался им безумцем, севшим за руль. Да так оно в общем-то и было. На светофоре еще даже не зажегся желтый сигнал, а я уже стартовал. Повезло: водитель, двигавшийся по перпендикулярной улице, догадался не тормозить и ускориться. Мой передний бампер чуть-чуть не коснулся его багажника, но все-таки мы разъехались. Удалось выиграть квартал.
        Я не мог понять, каким образом похоронному автобусу удается так быстро продвигаться по городу. Ведь его водитель не делал головокружительных финтов на перекрестах, не нарушал правил… И тем не менее я никак не мог догнать его. Вообще, по городу ездить непросто, а еще сложнее, если пытаешься ехать быстрее других. Из этого ничего не получится. В лучшем случае выгадаешь пару минут, пробираясь из одного конца города в другой. Но мне и нужны были именно несколько минут, чтобы догнать кортеж, остановить его. Ведь они увозили в гробу живую девушку! И, скорее всего, не знали, что она жива.
        Мы все удалялись от центра.
        - Куда вы везете ее?- спрашивал я, глядя на то появлявшийся впереди, то исчезавший автобус.- Куда?
        Под эстакадой уже поблескивала россыпью машин Кольцевая. Кортеж, свернув на кольцевой съезд, начал спуск к ней. Передо мной двигались одна за другой две дальнобойные фуры, их никак нельзя было обогнать. Думал, на магистрали пойдет легче, но я вновь попал в плотный поток машин. Меня словно несло течение, с которым было бессмысленно бороться. Проносились мимо рекламные щиты, упирались в наплывавшие на город низкие облака шпили новомодных высоток, ажурной вышивкой вписывались в небо металлические фермы вышек мобильной связи. Кортеж ехал не так уж быстро, но приблизиться к нему все равно не получалось. Другие водители не спешили обгонять его. Оно и понятно, плохая примета - вырываться вперед покойника. Словно ты спешишь попасть раньше его на тот свет. Меня не покидало смутное чувство, что этой дорогой я ехал совсем недавно. Если бы задумался как следует, вспомнил бы, когда и куда. Но преследование захватило меня, и «лишние» мысли отсекались сами собой. Лишь бы догнать, перегнать и, развернув машину поперек дороги, остановить кортеж. Я заставил бы их открыть гроб.
        Похоронный автобус ушел на боковой съезд с Кольцевой, я - следом за ним. И тут вспомнилось, именно по этой узкой асфальтированной дороге таксист вез нас с Петрухой к даче неизвестно кем задушенного Дмитрия Петровича.
        - Сейчас, сейчас… - шептал я, увеличивая скорость.- Сделаю вас.
        Победа казалась уже такой близкой… И тут впереди показалась неподвижная патрульная машина дорожной инспекции. Как всегда бывает в таких случаях, она открылась глазам в последний момент, до этого ее скрывал бугор земли. Инспектор шагнул к асфальту и взмахнул жезлом, требуя остановиться. Я глянул на спидометр. Конечно же, гнал я выше положенных здесь восьмидесяти километров в час. Инспектор с поднятым жезлом промелькнул мимо. Я еще колебался, тормозить или нет. Но когда милиционер бросился к патрульной машине, все же нажал на тормоз.
        - Куда спешим?- вполне благожелательно осведомился офицер, подходя к моей машине.
        Я решил не тратить время на объяснения, да вряд ли бы он мне поверил. Чем проще оправдываешься, тем скорее тебе поверят.
        - Извините, но я от колонны отстал, нагоняю. Вон, похоронный автобус. А дорога здесь пустая, просматривается хорошо, вот и превысил…
        Милиционер смотрел на меня, склонив голову. Близость смерти всегда делает людей сговорчивее. Мое объяснение было не из проходных.
        - Это не повод нарушать правила дорожного движения.
        - Я знаю, но не успел спросить, на какое кладбище они едут,- торопил я инспектора.- Если надо, я сейчас отдам вам документы, а потом заеду, все оформим. Я не могу отстать от них. Вы мне не верите?
        - Ладно, поезжайте. Похороны - не свадьба, это святое. Единственное мероприятие, на которое нельзя опаздывать,- смилостивился офицер и даже козырнул.- Конечно же, верю. Такими вещами не шутят. На вас смотреть тяжело…
        - Спасибо вам.
        Я нагнал похоронный кортеж, когда он стоял у того самого старого кладбища на подъезде к дачному поселку. Чуть не упавшее на крышу нашего такси дерево уже успели распилить на дрова. Теперь от него остался лишь десяток чурбачков, успевшие завять зеленые ветви да горки золотистых опилок. Чурбачки складывал на тачку моложавый мужчина в грязном камуфляжном ватнике, на его плече висела компактная бензопила.
        Закрытый гроб уже вынесли из автобуса. Его держали на плечах шестеро парней, судя по униформе - служащие похоронного агентства. Следом за ним выстраивалась немногочисленная процессия. Рамирес держал деревянный крест. Впереди гроба стал католический священник в сутане. Меня сразу поразило, что он мулат; несколько мулатов было и среди тех, кто нес цветы за гробом. Затесался среди них и
«спортсмен» с каменным лицом и еще несколько ему подобных типов. Они резко выделялись на фоне остальной публики, состоявшей в своем большинстве из иностранцев. То ли испанцев, то ли латиноамериканцев, хотя попадались среди них и чисто славянские лица.
        Моя решительность улетучивалась с каждой секундой. Ее уничтожала неподдельная скорбь на лицах собравшихся и торжественный вид священника. Да и Рамирес уже не казался мне рафинированным воплощением зла; он выглядел уставшим, покрасневшие глаза свидетельствовали о бессонной ночи. Я шагнул к тем, кто держал гроб на своих плечах.
        - Инесс жива,- произнес я.- Откройте крышку.
        Меня встретили недоуменные, испуганные взгляды. Так смотрят на сумасшедших. Рамирес только сейчас заметил мое появление, зло посмотрел на меня, но все же подошел ближе.
        - Уйди отсюда,- тихо произнес он.- Моя сестра погибла из-за тебя.
        Я чувствовал, он не врет, Инесс - сестра ему, и ее гибель связана со мной.
        - Она жива. Ты хочешь похоронить ее заживо. Открой гроб.
        Священник взял меня под руку.
        - Вы переживаете, я понимаю вас. Погибла девушка,- елейным голосом проговорил он. - Но она уже отошла в иной мир, и с этим надо смириться. Молитесь за нее. Это все, что можно сделать.
        - Почему тогда гроб закрыт? Святой отец, скажите им, пусть откроют.
        Священник покачал головой.
        - Это католическая традиция - хоронить в закрытом гробу. Его нельзя открывать. Уважайте наши обряды.
        Процессия тронулась, вступила на территорию кладбища. Священник, придерживая полы сутаны, поспешил возглавить ее. Мимо меня пронесли закрытый гроб. Мужик в грязном камуфляжном ватнике и с бензопилой на плече мял в руках выцветшее военное кепи.
        Напротив меня остался стоять только «спортсмен». Смотрел без злобы, но очень внимательно. Стоило мне сделать попытку двинуться за процессией, сразу же среагировал, став у меня на пути. При этом не произнес ни слова, но было ясно, что пытаться продолжить не стоит - плохо будет. У меня хватило ума не связываться с ним. Против грубой силы не устоишь. Я развернулся и пошел к своей машине.
«Спортсмен» не двинулся, лишь не сводил с меня глаз. Я сел за руль, хлопнул дверцей и запустил двигатель. Показалось, что мой страж одобрительно кивнул, если он, конечно, был способен на такое проявление чувств, и двинулся за остальными в глубь кладбища.
        Медлить было нельзя. Я в несколько прыжков подбежал к покосившейся кладбищенской ограде. Сгнивший брус треснул у меня под ногой, стоило опереться на него. Все же я перемахнул через ограду, хоть и ободрал себе руки. Старое кладбище густо заросло; ябуквально продирался сквозь кусты, островки крапивы, лебеды, спотыкался о могильные холмики. Один раз чуть не напоролся животом на острый кованый крест. Вовремя остановился.
        Осторожней, если не хочешь остаться здесь навечно, осадил я себя и вновь нырнул в кусты.
        Я выбрался на открытое пространство раньше процессии. Странная картина открылась моим глазам. Среди всеобщего запустения имелся ухоженный остров. Выкошенная трава, над которой возвышалась стена деревянной часовни с разрушенной колоколенкой. Ряд могил с черными полированными надгробиями. И рядом с ними - недавно выкопанная яма. Две лопаты торчали из горки влажной земли. Я схватил одну из них в руки и стал на краю могилы. Священник уже выходил с тропинки, следом за ним плыл гроб. Процессия замерла, завидев меня.
        - Откройте гроб!- глухо произнес я.
        - Исчезни! Пошел вон!
        Рамирес сузил глаза и двинулся на меня. Я поднял лопату, занес ее над головой.
        - Только подойди!
        Лезвие вспороло воздух. Я замахнулся точно, целился прямо в голову. Но все же не каждому дано хладнокровно наносить удары. Ведь Рамирес даже не попытался уклониться, а вот я не выдержал. Лезвие плашмя скользнуло по плечу Рамиреса, черенок треснул, лопата отлетела в кусты. Он кинулся ко мне, и мы, сцепившись, оба полетели в вырытую могилу. Я оказался снизу. Брат Инесс прижал меня к земле и занес кулак, чтобы ударить в лицо; пылали его глаза, полные ненависти ко мне. Я уже готов был ощутить, как его костяшки крушат мой нос, но тут кто-то успел свеситься с края ямы и схватить Рамиреса за шиворот. Его буквально вытащили из ямы. И тут на меня посыпалась земля. Она забивала глаза, рот, нос. Я кричал, барахтался; мне казалось, что меня решили похоронить здесь заживо, и лопатами бросают на меня рассыпчатый суглинок. У страха глаза велики - это всего лишь осыпались края могилы под ногами тех, кто пытался вытащить меня наверх. А я отбивался, как мог. Кто-то все же сумел подхватить меня под руки, ему помогли другие - и я оказался на поверхности, грязный и жалкий. Священник, расставив руки, сдерживал
Рамиреса, который рвался ко мне. Закрытый гроб стоял на земляной насыпи.
        - Люди!- крикнул я.- Остановитесь!
        - Сумасшедший!- донесся испуганный женский крик.
        Я уже видел приближающихся ко мне «спортсмена» и еще одного здоровяка, в руке которого покачивался обломок черенка лопаты. Мне не хотелось умирать. Я попятился, споткнулся о гроб, рухнул головой в мягкую землю. И тут у меня перед глазами замелькало. Я видел то небо в рамке из ветвей, то ноги людей, то втыкался лицом в глину. Меня били, но недолго.
        - Баста!- крикнул, скорее всего, Рамирес, хоть я и не видел этого, а только слышал его голос.
        Меня поволокли через кусты. Трещали сухие сучья, ветви хлестали меня по лицу. Я еще успел увидеть раскрытую дверцу багажного отсека джипа…
        Машина уносила меня к шоссе. «Спортсмен» надежно прижимал меня к полу. Я даже не пытался сопротивляться: чувствовал, что противник намного сильнее меня. Внедорожник подбрасывало на выбоинах проселка, а потом он ровно покатил по асфальту. «Спортсмен» нагнулся и заглянул мне в глаза, словно хотел удостовериться, что я еще жив. Ехали недолго, может, километров пятнадцать. Машина свернула в лес, потом замерла.

«Спортсмен» слез с меня, а затем произнес абсолютно бесцветным голосом - это были первые слова, услышанные мной от него:
        - Выходи, урод.
        Я спустил ноги на землю и стал. Голова кружилась, земля качалась подо мной. Мы находились в лесу. С одной стороны возвышались старые ели, с другой простиралось болотце, поросшее редкими березками. Местами блестела вода, окаймленная густой болотной травой. Джип и мы со «спортсменом» стояли на грязной разъезженной дороге.
        - И больше не попадайся нам на пути,- произнес «спортсмен».- Так Рамирес тебе советует.
        - А ты кто такой?- только и успел спросить я.
        Но мое мнение никого здесь не интересовало. Плотно сжатый кулак ударил в мой живот, я согнулся пополам. «Спортсмен» взял меня за волосы, приподнял и заглянул в глаза. И мне поневоле пришлось смотреть на него. Я просто чувствовал, как какая-то холодная субстанция затекает мне в мозг, как одно за другим атрофируются чувства. Сперва я почти перестал слышать, затем руки уже не подчинялись мне, ноги согнулись в коленях. Мир расплывался передо мной, закручиваясь спиралью. Я еще ощущал, что меня куда-то тащат, догадывался, что где-то рядом хлюпает вода. Это ужасно, понимать, что ты в сознании, но не иметь возможности защитить себя. С тобой могут сделать все, что угодно, а ты - способен только думать. И тут я увидел, как болотная земля становится на дыбы, поднимается и бьет меня в лицо. Только спустя секунду я понял, что земля оставалась на месте, это я упал лицом в грязную жижу. Вода хлынула в нос, горло сжалось, я закашлялся, пуская пузыри, но не мог подняться. Когда силы уже покидали меня, то я увидел над собой небо. Скосил глаза;
«спортсмен» уходил прочь, на ходу вытирая руки о штаны.
        Солнце, еле пробивающееся сквозь тучи, поблескивало на стволах деревьев. Ветер шевелил траву. Мне уже ничего не хотелось, кроме покоя. Честно говоря, мне просто хотелось умереть. Пусть не насовсем, а на время, чтобы вновь вернуться к жизни, когда все вновь станет на свои места. Само собой, без моего участия. Я устал, страшно устал за последние дни. Я закрыл глаза и провалился в черноту.

* * *
        Вам приходилось когда-нибудь поверить в то, что вы умерли? Вряд ли. Для этого надо вконец истощить свои нервы, перебрать предел выносливости, определенный вам природой. Тогда организм отключается сам собой, чтобы восстановить силы.
        Я даже не понял, когда очнулся, когда открыл глаза. Просто видел над собой темное ночное небо, покрытое тучами. Дождь моросил мне на лицо. Не хотелось ни закрыться, ни встать, ни думать - ни о чем. Просто лежать, подставив всего себя освежающей влаге. Что-то коснулось моей руки, заструилось по ней; ядернулся, инстинктивно сел. Черный уж, переливаясь чешуйчатым блеском, бесшумно уполз в траву. В вершинах деревьев чуть слышно вздыхал ветер. Вздохнул и я. Сколько времени я тут пролежал? Глянул на мобильник (пришлось протереть его от грязи), но батарея села, или его перемкнуло из-за воды. Я смотрел на мертвый экран. Ноги затекли, поэтому подняться я смог, только опершись на хрупкую болотную березку. В ботинках хлюпала вода, мокрая одежда липла к телу. Ладони стали клейкими от налипшей на них грязи. Лес издавал тревожные таинственные звуки. Страха уже не было, я сам стал частью этого кошмара.

«Инесс, Инесс…» - застучало у меня в висках. И тут же сдавило грудь. Я представил не ее, а уже себя в тесном гробу. Ведь и я мог открыть глаза и ничего не увидеть, оказавшись в кромешной темноте. Ощутить запах сырой земли, почувствовать ее тяжесть, наваленную надо мной. Ощутить, почувствовать и не поверить. А потом осторожно протянуть руку и наткнуться на крышку гроба, отстоящую от моего лица на каких-то несколько сантиметров… И тогда меня оглушит собственный крик, от которого чуть не порвется рот. Но он не вернется эхом, тут же потонет в тоннах влажной земли, погаснет в тесном гробу. Я рванусь и ударюсь лбом; мои ногти будут, ломаясь, крошась, скрести по пластику крышки. Мир людей будет где-то совсем рядом, лишь два метра земли отделят его от меня. Но через них уже не пробьется ни крик, ни удары. С каждой минутой дышать будет все тяжелее, я замру, чтобы экономить воздух…
        Я тряхнул головой, сбрасывая это страшное видение. Нет, я пока еще был жив; ямог идти, мог что-то делать… Но где я сейчас? Мозг затикал, как хронометр. Сейчас вечер или ранняя ночь. Я недалеко. Мы, пока ехали по асфальту, никуда не сворачивали. Лишь потом был лесной проселок. Прислушался. Невдалеке прошумела и затихла машина.
        - Дорога там!- Я, увязая в болотной жиже, двинулся на звук машин.
        Болото кончилось. Каким-то образом в темноте я не рассмотрел под ногами наезженной, раскисшей лесной дороги. Вокруг меня уже тянулись к небу высокие ели, я петлял между ними, перелезал завалы. Шоссе то оживало, то затихало. Но оно было все ближе и ближе! Наконец я вышел к насыпи. Крутой откос возвышался передо мной, упираясь в покрытое тучами небо. Ноги скользили по мокрой траве, я вползал на два метра и соскальзывал на полтора. Хватался за все, что попадалось под руку, а потом тупо смотрел на зажатые в ладонях пучки травы, вырванные с корнем. Наконец под пальцами я почувствовал острые камешки щебня обочины. Выполз на нее. С мокрых волос капала то ли вода, то ли пот. Слева блеснул свет фар, я поднялся на ноги и махнул рукой. Яркий свет галогенок облил меня с головы до ног. Машина, не сбавляя скорости, пронеслась мимо, обдав меня брызгами.
        Никто не остановится, зло решил я.
        Того короткого времени, пока я был освещен, хватило, чтобы рассмотреть свою одежду. Я не мог представить себе того, кто бы мог пустить меня в свою машину. Грязь, грязь, грязь и грязная же вода стекали с меня на асфальт. Но от этого я не становился чище. Я так и пошел по обочине вдоль дороги с поднятой рукой. Редкие машины проносились мимо, даже не притормаживая. Я упрямо шагал. Хотелось бежать, но знал, что не выдержу темпа, спекусь, сдохну на середине дистанции - и все равно доберусь позже, чем если стану преодолевать расстояние упорно, метр за метром, шаг за шагом. Однако руку я не опускал, держал на весу, оттопырив большой палец.
        Еще одни фары блеснули из-за бугра. Послышался неровный стук двигателя старого грузовика. Мимо меня неторопливо прокатил «ЗИЛ» и остановился метрах в двадцати. Из самодельной дощатой будки с надписью «ДОРОЖНАЯ СЛУЖБА» торчала жестяная труба, над ней вился дымок. Дверца будки распахнулась. Парень в матерчатом шлеме сварщика замахал мне рукой.
        - Если едешь, то скорей, пошевеливайся!
        - Еду, еду,- отозвался я и побежал к машине.
        Мне подали руки, помогая взобраться на высокую подножку. Грузовик заурчал и тронулся с места раньше, чем успели закрыть дощатую, обитую жестью дверцу. Внутри было тепло, сильно накурено, пахло дешевым вином, под потолком горела слабая лампочка. В печке-буржуйке полыхал огонь. На скамейках вдоль стен сидели дорожные рабочие в спецовках - человек шесть или семь, я не стал их считать. Залапанные стаканы позванивали, съезжаясь на картонном ящике, подрагивала горка толсто порезанного хлеба рядом с пучками вырванного с корнями зеленого лука.
        - Садись к печке, мокрый весь,- мне благородно уступили место.- Твое счастье, что мы со смены возвращаемся. Другие хрен остановятся. А мы сами грязные, как черти… Далеко собрался? А то мы только до Кольцевой подбросить можем.
        Я попытался расстелить поднятую с пола газетку, но затем махнул рукой - лавка и до меня была выпачкана чем-то черным и маслянистым.
        - Я до поворота на дачи. Знаете?
        - Там, где кладбище старое?- спросил пожилой рабочий в оранжевом жилете.
        - Именно. Дело в том… - Я еще колебался, стоит ли им хоть в общих чертах рассказать о том, почему я оказался на ночной дороге в таком виде.
        - Ну, видим, что перебрал - загулял. С каждым случиться может. На дачу, значит, едешь, чтобы жене на глаза не показываться?- неожиданно для меня прозвучал и женский голос. На его обладательнице, широкоплечей бабе, был синий мужской комбинезон и грязная апельсиновая жилетка, голову прикрывала кепка.- Это правильно. Потом, завтра уже, заявишься к ней как трезвый человек. С дружками небось пил?
        - С дружками,- не стал я вдаваться в подробности.
        - Налить тебе уже не нальем, у самих все топливо вышло. А магазина по дороге не предвидится. Ты в окошко не смотри - все равно там хрен что увидишь. Как до поворота к дачам доедем, мы тебе скажем. Я эту дорогу наизусть по шуму колес помню. Не зря на дороге работаю.
        На меня перестали обращать внимание. Сделали доброе дело, и то хорошо. Я придвинулся к раскаленной печке почти вплотную, от мокрой одежды даже поднимался парок. Так что сгореть я не рисковал. Мокрое не горит. Широкоплечая баба тем временем вернулась к прерванному моим появлением рассказу.
        - … и вот, значит, померла моя свекровь. Не скажу, что я радовалась, человек все-таки. Но и плакать не плакала.
        - Я по своей теще тоже не радовался,- вставил работяга в резиновых сапогах.- Но напился так, что даже похорон толком не помню.
        - Ты, Вася, и без похорон регулярно напиваешься,- хохотнула баба.- Если бы мы за тебя не вступались, давно бы тебя с работы выгнали.
        - Выгонят, другую работу найду. Давай дальше,- обратился работяга к широкоплечей бабе.
        - Мне тогда только тридцать исполнилось. Мы со свекровью хоть и не ладили сильно, она все считала, что я Мишу своего против нее настраиваю. Но сынка нашего любила, играла с ним, сказки рассказывала… Хотя что он там понимал, полтора годика еще не исполнилось. Мы со свекрухой вообще два месяца до ее смерти не разговаривали. Конечно, если бы я знала, что она помрет, то словом бы обмолвились - все-таки не чужой человек, а бабушка моего сына. Но что случилось, то случилось. Умерла она, похоронили, как положено. Родственники помогли. Потому что тогда у нас и денег особенно не было с мужем…
        Я слушал, пригревшись возле печки-буржуйки. Огонь в ней гудел, при этом пронзительно пахло не дровами, а соляркой. Я потянул за скрученную спиралью проволоку, привязанную к дверце, и, к своему удивлению, обнаружил внутри не деревянные чурбачки, а пылающие синим пламенем кирпичи. Картина была абсолютно нереальной. Но скоро ей нашлось объяснение. Рядом с печкой стояло ведро с дизтопливом, в котором угадывались кирпичины. Все-таки голь на выдумки хитра. Кирпичи намокали, впитывали солярку, а потом могли гореть в печке по нескольку часов…
        Голос рассказчицы звучал уже тревожно. В мыслях она вернулась уже в прошлое, жила там и словно видела все сейчас собственными глазами.
        - …я о плохом и не думала,- широкоплечая баба в оранжевой жилетке понизила голос до шепота,- хоть в поселке и поговаривали, что свекровь моя ведьма. Но я-то в эти россказни не верила - и, как оказалось, зря. Легли мы с мужем спать. Он, как всегда, у стенки, ребенок между нами, а я с краю. Нужно же ночью подняться, бутылочку принести, покормить ребенка, если заплачет. Но в ту ночь спал мой Петя как убитый. И я заснула. А проснулась от того, что кто-то на меня смотрит. Лежу рядом с ребенком, а по спине легкий холодок проходит. И обернуться страшно. Чувствую, что не одни мы в комнате. А кому ж там взяться? Обернулась и вижу… свекруха моя мертвая стоит возле кровати и через меня на ребенка смотрит. Глаза злющие-презлющие. Я сперва даже подумала, что не проснулась и что все это мне снится. Но потом вижу - нет! И так страшно мне стало, что убежать захотелось. Но только ни рукой, ни ногой пошевелить не могу. А свекровь моя смотрит на ребенка и знак мне делает, пальцем грозит… будто предупредить хочет, чтобы я сыночка не обижала.
        Пожилой рабочий закурил, выпустил струю дыма к плафону с тусклой лампочкой и негромко произнес:
        - Брешешь ты все…
        - Брешу?!- окрысилась широкоплечая баба.- Все так и было! Принялась я мужа трясти, а ему хоть бы хны. Не просыпается, только ворочается во сне и шепчет что-то. А что - понять не могу. А свекровь мне пальцем грозит: не трогай, мол, никого. А потом… и до сих пор не могу понять, что со мной случилось. Уснуть-то я не могла, наверное, просто отключилась от страха. А когда раскрыла глаза, утро уже было. Мужу все рассказала, так он мне, конечно же, не поверил. А потом и началось… Каждую ночь свекровь стала приходить. Через меня перегибается и на внука своего смотрит… Извелась я вконец, высохла вся. Ничего не помогает. Даже воду святую из церкви приносила, комнату окропила. А свекровь моя - ведьма - приходит и приходит. Сынок мой хоть и спит, но, наверное, чувствует ее. И он нервным стал, заикаться начал… Через неделю не выдержала я и все соседке своей рассказала. «Дура,- говорит она мне,- чего ты раньше молчала? Есть же верное средство от того, чтобы мертвецы к тебе не приходили. Как придет следующей ночью к тебе свекровь, ты ее сразу матом и пошли». И знаете, помогло. Как только свекровь явилась и давай
на внука смотреть, я ей говорю: «А не пошли бы вы на х…!» У мужа моего в семье так принято, чтобы отца и мать на «вы» называли. Только я так сказала, свекровь сразу сморщилась вся, словно из нее воздух выпустили, и растворилась - только легкий дымок в комнате висеть остался. Все, больше не приходила.
        - Да уж,- вздохнул пожилой рабочий и недоверчиво прищурился.- Мат, он большую силу имеет. С ним и землю рыть легче, и боль перетерпеть можно. Матерное слово, оно посильнее креста и святой воды будет… Ну вот, уже и подъезжаем,- добавил он, глядя в черное стекло напротив, которое бороздили мелкие капельки дождя.
        - После таких рассказов небось страшно будет одному по пустой дороге к дачам идти? Да еще и мимо кладбища,- добавила плечистая баба.- Фонарик у тебя есть? Темень-то такая, хоть глаз выколи.
        - Нет у меня фонарика,- признался я и почувствовал, что уже готов поверить во что угодно: в призраков, в оживших мертвецов, в переселение душ…
        Пожилой рабочий поднялся и постучал в стенку, примыкающую к кабине.
        - Стой, пассажира высадить надо!
        Машина скрипнула тормозами и замерла.
        - Спасибо,- бросил я, открывая дверцу и спрыгивая на мокрый асфальт.
        - Погоди, я тебе сейчас иллюминацию сооружу… Все веселей идти будет.
        Пожилой рабочий взял деревянный колышек для разметки, обкрутил его ветошью, сунул в ведро с соляркой, а затем поднес его к открытой дверце печки. Солярка неярко вспыхнула, и рабочий сунул древко мне в руки.
        - Часа два гореть будет.
        Машина уехала. Я остался на пустынной дороге с факелом в руке. Ветер трепал пламя, сыпал на тряпку дождем. Капли шипели, испаряясь, но факел разгорался, и вскоре его неверный свет уже раздвинул темноту вокруг меня. Я побежал к кладбищу, не обращая внимания на лужи, на грязь, чавкающую под ногами. Никогда прежде мне не доводилось бывать ночью на кладбище. И не из-за того, что боялся мертвецов, иначе не работал бы в морге. Просто нужды не было.
        От ночного пейзажа веяло каким-то средневековьем. Грунтовая дорога, дождь, низкие и мрачные облака, старые деревья. Ни людей, ни машин… и пылающий в ночи факел. Вот только запах от него шел не как от смолы, пах он солярой. Это обстоятельство напоминало, что все происходит в наши дни, а не сотни лет назад. Я продрался сквозь заросли к старой деревянной часовне. Желтые отблески огня заплясали на черных лабрадоритовых памятниках ухоженной части кладбища. А на месте недавней ямы уже высился земляной холмик - аккуратный, напоминающий своей формой гроб. На нем возвышался лакированный католический крест с жестяной табличкой. Я отбросил ногой венки и цветы, воткнул древко факела в соседнюю могилу и припал ухом к земле. Тогда я еще не знал, показалось мне, или я в самом деле слышал доносящийся до меня из глубины голос: «Помоги, помоги…» Раскисшая от дождя глина скользила у меня под коленями, а я руками раздвигал могильный холмик. Тяжелая влажная земля холодила ладони, а в висках моих стучало то ли услышанное, то ли придуманное: «Помоги, Марат, помоги…»
        Хоть я и выбивался из сил, результаты оказались мизерными. Ногти ломались, когда я втыкал их в плотную глину. Я схватил крест и принялся выворачивать им комья земли. Она крошилась, рассыпалась вновь под моими ногами, превращалась в подрагивающий массив. Я понял, что не сумею раскопать могилу руками. Мне не успеть… Сколько можно прожить, лежа в гробу? На сколько там хватит воздуха? Я не сомневался, что Инесс жива и бьется сейчас, задыхается в тесном пространстве. Она должна слышать, что я пытаюсь пробраться к ней, она должна дать мне знак. Я несколько раз ударил крестом в землю и вновь припал к ней ухом, но услышал лишь неясный глухой гул.
        Я стоял на коленях, воздев руки к небу. Раскисшая от дождя глина стекала по моим запястьям. Холодные капли падали на мое лицо, смешиваясь с потом. Никогда прежде я не чувствовал себя таким беспомощным.
        - Инесс, Инесс!- закричал я так громко, что от моего голоса шарахнулись и захлопали крыльями устроившиеся на ночь в кронах деревьев птицы. Огромный ворон черным крестом пронесся над моей головой и, взмыв, скрылся в полуразрушенной бревенчатой колокольне.
        - Инесс!- Я упал и принялся колотить кулаками в землю.- Ты должна слышать меня, отзовись!- Но только шумел ветер, шелестела под дождем листва, да бешено стучало мое сердце.- Инесс…
        Это было невыносимо - понимать, что она совсем рядом, в каких-то двух метрах. Но мне не пробиться к ней через толщу земли. Отчаяние охватило меня, я уже проклинал себя за то, что не догадался выпросить лопату у дорожных рабочих. А ведь их штук десять лежало в будке! Я не мог простить себе, что ехал молча. А ведь надо было упросить людей идти со мной, и я бы не впал в отчаяние. Мы уже выкопали бы гроб… Как все же много в жизни значат мелочи, элементарные вещи, которым иногда в жизни не придаешь значения! А от них зависит ответ на вопрос - быть или не быть.
        В критические моменты иногда приходит озарение, обостряются память, слух, зрение. Взгляд мой упал на обломок черенка под стеной часовни. А глаза мои уже раньше мысли, раньше, чем я успел сообразить, искали то, что могло спасти Инесс. Я копошился в кустах, ломая ветви.
        - Здесь, где-то здесь… - шептал я.
        Радостный крик вырвался из моей груди, когда я сжал в руках то, что искал - лопату с коротким обломанным черенком, ту, которой я чуть не убил Рамиреса. Острое лезвие легко врезалось в сырую глину. Земля комьями летела во все стороны. Я не останавливался ни на минуту, ни на секунду, даже чтобы перевести дыхание.
        - Быстрей, быстрей!- шептал я, все глубже погружаясь в землю.
        Пот градом катился с моего лба. Я ощущал его соленый вкус на своих губах. Руки выбрасывали из ямы лопату за лопатой, а земля сыпалась со стен могилы пластами, липла к ботинкам. Однако дело мое продолжалось.
        - Все будет хорошо, Инесс, ты слышишь меня?
        Я остановился и прислушался. Шумел ветер, потрескивал факел, теперь почти бесполезный - ведь его свет уже не достигал дна ямы. В минуты предельного напряжения всякое может почудиться. Когда что-то хочешь услышать, то различишь его в любом звуке. Я готов был поклясться, что слышу доносящийся из-под земли отчаянный крик. Мне даже казалось, что я ощущаю содрогание земли под ногами. Я вырвал факел из соседней могилы и воткнул его в стену ямы. Теперь он горел у меня над головой, заливая все вокруг неверным желтым светом. Я даже не пытался угадать, сколько времени прошло - знал, что быстрее копать просто невозможно. Наконец острие лопаты ударило в дерево. Еще несколько движений - и я увидел поблескивающую лаком крышку гроба. Сердце мое сжалось. Инесс не отвечала мне на стук. Неужели опоздал, или… Стало еще тревожней. Неужели я ошибся?! Неужели прав был Петруха, когда говорил, что она мертва? Но не могло же мне почудиться, когда я накладывал макияж на лицо Инесс, то, что она открыла глаза, что ее пальцы сдавили мою шею… Не сошел же я с ума! Или все-таки разум покинул меня… Ведь скажи мне кто-нибудь еще
вчера, что я ночью на кладбище буду рыть могилу, я бы посчитал того полным идиотом.
        Мысли щелкали, а я продолжал копать, расчищая поблескивающую лаком крышку дорогого гроба. Обдирая пальцы, я принялся откручивать барашки винтов. Руки тряслись от нетерпения, в тесной яме не хватало места. Наконец, расставив ноги, я поднялся над гробом и рванул крышку на себя. Она легко отлетела. А я замер. Гроб таил в себе страшную загадку. Я думал, что готов ко всему, готов увидеть задохнувшуюся, погибшую страшной смертью девушку, посиневшее лицо, содранные в кровь руки. Но Инесс в гробу не оказалось. Вместо нее на мягкой белой шелковой подкладке лежало неокоренное еловое бревно. Я даже ощущал его смолистый запах.
        - Инесс!- вырвался из меня крик отчаяния.
        - Инесс… - вернулось ко мне эхо.
        Я вырвал факел из глиняной стенки, выпрямился и всмотрелся в тревожно сгустившуюся темноту. Мой мозг буквально переклинило. Я уже ничего не понимал. Факел, заливаемый дождем, шипел у меня над головой, отбрасывая на стенку часовни тень от надмогильных памятников. Перекошенные силуэты крестов, ажурные кружева кованой ограды двигались, как ожившие привидения. Пласт земли обрушился у меня за спиной. Глина, упав в гроб, рассыпалась на комья. Я повернул голову и увидел занесенную над собой лопату. Лезвие плашмя ударило меня по темечку. Я взмахнул руками, и факел отлетел в сторону, прочертив надо мной огненную дугу, рухнул на еловое бревно, лежавшее в гробу, и я отключился…

* * *
        Сознание наконец вернулось ко мне. Внутри было тошно, все тело подрагивало. Почему я не могу открыть глаза? Где я сейчас? Кто меня ударил лопатой по голове? Почему вокруг такая гнетущая тишина? Я ослеп? Оглох? Вопросов было море, они один за одним сыпались на меня - и ни единого ответа. И тут я понял, что глаза-то у меня открыты, только я ничего не вижу. Непроницаемая темнота царила вокруг меня. Я слышал лишь собственное дыхание и биение сердца; оно неровно тарахтело, как неисправный мотор. Мокрая одежда липла к телу. Я лежал на спине. Когда боишься чего-то конкретного, а оно все же случается, то боишься в первую очередь подтвердить свою догадку. Во всяком случае, тянешь с этим до последнего. Я принюхался. Пахло влагой, сырой землей и совсем немного хвоей. Этот последний запах ускользал, растворяясь в других. Мои облепленные глиной пальцы принялись шарить по скользкой глине, раздвигая липкие комья. Под глиной было что-то твердое, но тоже скользкое. Материя? Шелк? Я сжал его в пальцах. Но почему именно шелк? Догадка была страшной, я не желал в нее верить. Рванулся, попытавшись сесть, и тут же
ударился лбом во что-то твердое. Я лихорадочно ощупывал узкое вытянутое пространство, в котором оказался.
        Гроб, гроб… я в гробу, в том самом, где лежала Инесс, вернее, должна была лежать. Вот почему так тихо и темно. Меня похоронили заживо!
        Не повернуться - тесно. Я изловчился и засунул руку в карман. Мобильник был мертв. Он только коротко пискнул, когда я нажал кнопку, на короткое мгновение блеснул экранчиком и тут же погас, так ничего толком и не осветив.
        - А даже если бы и работал… Из-под земли не позвонишь! Зажигалка, где же зажигалка?- извивался я, ощупывая одежду.- И куда подевалось бревно? Да какое это имеет сейчас значение? Выбросили его из гроба, а вместо него положили меня и закопали. Может, все же не гроб? Вот, вот же она - зажигалка!..
        Я боялся выронить ее, боялся, что больше не найду. Провернулось колесико, брызнули искорки. Над пластиковым цилиндриком закачался спокойный огонек. Страшная догадка подтвердилась окончательно: я лежал в гробу. Над моим лицом морщился собранный в изящные складки белый шелк. И тут же в мыслях материализовались тонны земли, засыпавшие гроб сверху. Те тонны, которые я перелопатил этой ночью. Мне их не поднять, со дна могилы сквозь них не пробиться. Зажигалка раскалилась, обожгла пальцы. Я беззвучно вскрикнул и выпустил ее. Вновь навалилась кромешная темнота, такая густая, что, казалось, ее можно ощупать.
        И тогда я закричал. Громко, отчаянно. Крик, замкнутый в узком пространстве, буквально оглушил меня. И я испуганно смолк. Внезапно что-то сильно ударило в крышку снаружи и раздался грубый голос:
        - Какого хера раскричался? Будешь орать, вообще не выпущу!
        Это было так неожиданно, что я оторопел. Вмиг исчезли воображаемые тонны земли. Хотя от этого мое положение не сильно улучшалось. Я не мог сам выбраться из гроба. Но ведь меня еще не похоронили!
        - Выпустите меня! Выпустите!- закричал я.
        - Ага, выпустить… Еще чего,- грубый голос немного смягчился.- Откуда мне знать, кто ты такой? Псих, наверное, раз могилы чужие копаешь.
        - Выпустите!
        - Никто тебя и не держит,- раздался в ответ возглас.- А если дергаться станешь, я тебе мигом лопатой по голове врежу. Понял?
        Я уперся руками и коленями в крышку гроба; она скрипнула, приподнялась и отвалилась в сторону. Яркий свет фонаря бил мне в лицо. Тот, кто держал его, стоял на краю могилы, и я мог рассмотреть только его силуэт.
        - Без глупостей,- предупредили меня.- Гробокопатель хренов…
        Я осторожно поднялся, прикрыл лицо рукой от слепящего света.
        - Вы кто?- спросил я.
        - Не твое дело, сатанист проклятый. И не вздумай вылезать. Я сейчас милицию вызову.
        Мне вновь стало не по себе. Радость от внезапного спасения улетучивалась.
        - Руку опусти. Морду твою рассмотреть хочу.
        Мне пришлось повиноваться. Фонарь приблизился. Луч света прошелся по лицу, скользнул на мои облепленные килограммами раскисшей глины ботинки.
        - Кажется, ты не из их компании,- проговорил незнакомец задумчиво.
        - Из какой компании?- Я не понимал, о чем идет речь, но предыдущая фраза давала мне надежду.
        - Ну не из этих, не из латиносов. Это же ты с ними сегодня на похоронах молотился? Я только сейчас тебя и узнал. Глупить не станешь?
        - Зачем?
        - А я знаю?
        Фонарь лег на край могилы, мне подали руку.
        - Выбирайся, вредитель.
        Ноги мои оскальзывались, из-под каблуков осыпалась в гроб земля. Наконец-то общими усилиями я оказался на траве. Мой несостоявшийся могильщик на всякий случай подхватил с земли лопату, держал ее так, чтобы при случае иметь возможность ударить меня по голове. Я узнал его - тот самый мужик в камуфляже и с бензопилой, который сегодня днем присматривался к похоронам. Он явно тоже не был из одной компании с Рамиресом.
        - Чего пялишься? Что, на мне реклама стирального порошка нарисована?- недовольно спросил он.
        - Я вас сегодня уже видел.
        - Ну и что из этого? Почему бревно в гробу лежит? На хрена его хоронили?
        - Я откуда знаю…
        - Так ты надеялся труп откопать и прокололся? А про бревно не знал? Хорошее объяснение. Хреновее, чем сам поступок.
        - Я уже сам ничего не понимаю,- признался я.- Закурить не найдется?
        - Вряд ли ты такие куришь. Небось к дорогим привык,- голос уже звучал относительно миролюбиво. Мужчина с обветренным лицом достал помятую пачку дешевых сигарет без фильтра и протянул мне.- Не смотри, что их там пара штук, дома у меня еще есть.
        - Благодарю, и огоньку, если можно.
        Чиркнула спичка. Мужчина ловко прикрыл ее от ветра в своих сильных ладонях. Мы задымили. Это простое действие возвращало нас к реальности, хоть на шаг, да возвращало. Хотя антураж вокруг нас был еще тот - раскопанная могила, на дне которой поблескивал раскрытый гроб; втоптанный в глину крест с табличкой лежал неподалеку.
        - Так ты не из этих,- уже утвердительно произнес мужчина.- А я-то подумал… Вижу, огоньки снова на кладбище - опять латиносы шабаш справляют. Я и пошел посмотреть. Всякое они выделывали, но чтобы могилы разрывать - такого еще не было. Ну, я по голове тебе и врезал. А потом смотрю, бревно в гробу… На хрена бревно хоронить? Ритуал у сатанистов такой, а?
        - Я не знаю. Думал, они девушку живьем похоронили.
        - Да, что-то такое ты у них на похоронах кричал,- припомнил мужчина.
        - Вы собирались в милицию звонить… У меня телефон сел.
        - Что толку звонить? Не приедут менты.
        - Почему?- удивился я.
        - Вот если бы труп был или дачу ограбили, тогда бы поломались бы, но приехали. А тут - бревно… Тьфу! Я первое время, когда сатанисты эти по ночам на кладбище собирались, в милицию звонил.
        - Приезжали?
        - Приезжали через час, через два. Только никого уже там не было. Куда девались, не пойму. Менты уедут, а они снова тут как тут. А потом и приезжать перестали. Вышел я у них из доверия. Меньше пить надо, так мне и сказали. Да и боюсь я теперь этим сатанистам на глаза показываться. Однажды их главный - ну, который в черном плаще - меня в кустах заметил.
        - Рамирес?
        - Может, и Рамирес, их сам черт не разберет… Так он меня заметил, но ничего не сказал, только посмотрел так пристально, словно поджечь меня взглядом хотел. Я из кустов задом, задом к дороге. Глядь - пожар, моя сторожка в поселке дачном горит ярким пламенем. Бросился я, добежал к дому - а огня-то и нет! Вот как бывает… Зря ты могилу разрыл.
        - Я же девушку спасти хотел, думал, живьем ее похоронили.
        - Значит, не ошибся ты, живая она, раз они для вида бревно похоронили. Подсоби.- Мужик взялся за один конец елового бревна, мне пришлось ухватиться за другой.- В яму его бросай. Можно, конечно, и на дрова пустить, но лучше не надо. Эти уроды какую хочешь порчу навести могут. Еще печка развалится или дом сгорит.
        Бревно было тяжелым, сырым, оно с грохотом свалилось на раскрытый гроб. Я принялся оттирать ладони от налипшей на них смолы.
        - А теперь по-быстрому еще и могилу землей забросаем. Менты точно сегодня не приедут, даже если позвонить. Но потом-то появятся… Бомжи у нас неподалеку в карьере заброшенном обосновались, иной раз чего-нибудь учудят. Тогда менты и едут. Пустой гроб увидят, нам объясняться придется. Что ты им скажешь, зачем могилу раскопал? Они в чертовщину не поверят. Я уже по себе знаю. Лучше засыпать, меньше проблем. А помочь они тебе не помогут.
        Сразу почувствовалось, что мужик привык обращаться с землей. Глина с его лопаты не сваливалась раньше времени, вся летела в яму. А вот я своим обломком управлялся не очень. Так что сделал в лучшем случае половину положенной работы. Да и сил у меня уже почти не оставалось.
        - Порядок,- мужик отстранил меня, подровнял холмик лезвием, получилось не хуже, чем было.- Запечатать могилу положено. Вот только никого в ней нет,- задумался знаток кладбищенских обрядов.
        - Запечатать - это как?- уточнил я.
        Мужчина в камуфляже взял черенок лопаты двумя руками и отпечатал его на свежем холмике крестом.
        - Вот как. Крест неси.
        Я воткнул крест в могилу, выровнял его и только сейчас заметил, что на поперечине с обратной стороны что-то размашисто написано маркером.
        - Посветите.
        Мужик с готовностью исполнил просьбу. Чувствовалось, что наконец-то он отыскал человека, который тоже верит в чертовщину, которая здесь происходит. Вдвоем мы и прочитали не слишком разборчивую надпись: «Не ищи меня».
        - Она писала?- спросил мужик.
        - Не знаю. Я ее почерк никогда не видел. Но писала женщина, буквы очень округлые. Я должен найти ее.
        - Ты с дуба рухнул или как?- Мужик прижал фонарь к груди и оскалил желтые прокуренные зубы.- Тебе же русским языком написали, чтобы не искал. Радуйся, что жив остался. Пошли отсюда.
        Мы двинулись по кладбищу, мимо старых заброшенных могил. Покосившиеся кресты, заросшие холмики, несколько простых памятников из бетона и мраморной крошки. Надписи практически не читались, смылись дождями, отслоились с ржавчиной, заросли мхом. Как и повсюду в подмосковных деревнях, местные давно попродавали дома с участками жителям столицы и разъехались по стране. О тех, кто умер лет двадцать-тридцать тому назад, заботиться уже было некому.
        - Меня Михаилом зовут,- наконец-то представился мужик в камуфляже.
        - Марат,- назвался я, руки пожимать не стали.- Живете здесь?
        - И живу, и работаю. Сторож я в дачном поселке, третий год уже. Раньше в Чехове жил. Работа, жена, квартира, все, как положено. Но как-то по глупости залетел… посадили, короче говоря. Вышел на волю, вернулся, а в квартире вместо меня уже другой мужик хозяйничает. Врезать бы ему по морде, но нельзя - на условно-досрочное вышел. Морды бить в моем положении - удовольствие, я тебе скажу, сомнительное. Минута триумфа, а потом снова за решетку… Плюнул я на все, по друзьям прошелся, они мне место сторожа и подыскали. Другие большие деньги за то платят, чтобы дачу на лето снять, а мне и домик с огородом, и зарплата небольшая. С голоду не помрешь, и горло промочить можно. Летом всякой халтуры хватает. Кому пень выкорчевать, кому дерево посадить или газон выкосить, по строительству тоже умею… Живу и радуюсь. С бабами проблем совсем нет: тут их, одиноких, хватает. Вот только я с нашими женщинами шашни не вожу. Поссоришься, так потом гадостей тебе наделать сможет, будь здоров! С работы выгонят. Бабы, они все ведьмы. Я, если припрет, из соседнего кооператива присмотрел себе пару разведенок. Денег им от меня не
надо, а остальное по согласию и договоренности.
        Мы шли с Михаилом по грунтовой дороге, ведущей в поселок. Его болтовня умиротворяла, уже не так трясло от пережитого. В конце концов, кое-что случилось, и к лучшему. Получалось, что Инесс жива и даже сама попросила меня в своем послании не искать ее. Вот только ее ли это было послание, еще оставалось под вопросом… Грязный, мокрый, холодный, я шагал рядом со сторожем. Впереди за сетчатой оградой горел одинокий фонарь, заливая ртутным светом крыши близлежащих домов, серебрил поверхность небольшого пруда, заросшего водяными лилиями. Томно кряхтели в темноте лягушки, где-то за пригорком лаяли собаки.
        - Неплохая у вас жизнь, Михаил,- сказал я, чтобы хоть нечто произнести.
        - Можешь меня на «ты» называть,- щедро предложил сторож.- Годков мне, конечно, побольше, чем тебе, будет, но я с молодыми легко общий язык нахожу. Стариком себя не чувствую. Работа на свежем воздухе молодит. Даже похмельем мучиться перестал. Выйдешь с утра, дров напилишь или землю покопаешь - все, порядок полный, будто и не пил. Жаль, сегодня у меня выпить нечего. Так бы уже спал давно и на кладбище не потянулся бы. А то огонек заметил, вот и потянуло. Там слева, видишь, костер горит за кустами?
        - Кому еще, кроме нас с тобой, не спится?
        - Бомжи в заброшенном карьере живут. В городе их гоняют, а тут свобода. Которые приличные, те на мусорке роются. А есть и такие, что дачи «чистят». Но в наш поселок они не лезут - знают, что сторож есть. Я обычно, как стемнеет, на обход с топором в руке выхожу. А ментам звонить бесполезно, даже если поймаешь вора. Тут за городом порядки другие, более справедливые. Поймал, врезал хорошенько и отпустил.
        Я всмотрелся в сполохи огня за кустами - тревожные, ярко-красные. На их фоне угадывались черные силуэты оборванцев.
        Внезапно Михаил остановился, выключил фонарик и потащил меня к старому дубу, возвышавшемуся у дороги.
        - Тихо, молчи… - зашипел он, хоть я и не собирался говорить.
        Первые секунды я ничего настораживающего не видел и не слышал. Все тот же ночной пейзаж, тихие звуки природы: переплеск воды, кряхтение лягушек, собачий лай, далекий кашель кого-то из бомжей. И тут на дороге со стороны близкого поселка я услышал чавканье грязи. Кто-то шел нам навстречу.
        - Идет,- прошептал Михаил.- Снова идет. Второй раз за ночь.
        - Кто идет?- не удержался я от вопроса.
        - Баба чертова… - Сторож присел и дал мне знак, мол, тоже садись, так нас не заметят.
        Почему надо бояться какой-то «чертовой бабы», я не знал, но в голосе моего спутника чувствовалась уверенность, что при подобных встречах надо именно так и поступать.
        - И в глаза ей не смотри, а то плохо будет,- посоветовал напоследок Михаил.
        - Почему?
        - Я не смотрел и потому жив еще,- произнес умудренный местным жизненным опытом сторож, после чего стал ниже травы, тише воды.
        Мы сидели, затаившись в густой траве. Раньше мне подобное показалось бы полным идиотизмом: два здоровых мужика прячутся ночью от бабы. Но теперь ощущение опасности у меня обострилось. Чавканье приближалось. Вот уже и побежала рябь по огромной луже, подсвеченной фонарем.
        - Это же… - вырвалось у меня, но тут же рука Михаила легла мне на плечо, напоминая о молчании.
        Из темноты на свет вышла простоволосая стройная женщина. Она была в чем мать родила, к животу прижимала какое-то рванье, тряпки. Шла, опустив голову, мерно ступая босыми ногами в луже. Проследовала совсем рядом с нами. Я чувствовал, как пальцы Михаила сжимают мое плечо. Нагая прошла еще с десяток шагов, я видел уже ее спину с прилипшим под лопаткой березовым листком. Задержанное дыхание дало о себе знать; явздохнул, неосторожно издав хрип. «Чертова баба» остановилась и медленно обернулась. Я не стал искушать судьбу, отвел взгляд, продолжая наблюдать за ней боковым зрением. Видел немного, скорее даже, просто угадывал движения. Ночная бродяга свернула с дороги, и ее босые ноги уже шелестели в траве. Затем она остановилась, вроде даже принюхалась. Высокая трава доходила ей до немного отвисшей груди.
        И тут нагая женщина что-то зашептала - невнятное, пугающее, размахивая руками, будто плыла - и стала быстро приближаться к нам. Шелестела, хрустела трава. Внезапно ночная гостья присела, скрылась с глаз, и теперь мы уже слышали только быстро приближающийся к нам шорох.
        - Бежим, мля… - выдохнул Михаил и сорвался с места.
        Я еле успевал за ним. Сторож дороги не выбирал, мчался по луже, разбрызгивая грязь. Мы влетели в ворота поселка, Михаил закрыл створки ворот и закрутил их цепью, после чего перевел дыхание. Дорога была пустынна, только в траве ощущалось тихое движение.
        - Сюда она не сунется?- удивился я тому, что Михаил никуда больше не убегает.
        - Нет, за ворота в поселок сегодня больше не сунется,- уверенно произнес он.- Проверено опытом.
        - Кто она такая? Сумасшедшая? Чего нагишом ходит?- сыпал я вопросами.- Почему ее бояться надо?
        - Может, и придурочная,- согласился Михаил.- Она тут объявилась сразу после того, как одного мужика у нас на дачах придушили. Вот и ходит каждый день. Я первый раз, когда ее увидел, посчитал, что какая-то бабенка решила голяком в нашем пруду ночью искупаться. Интересно стало. Да и подумал, может, пьяная… Пошел к ней, она на берегу стоит. Окликнул, не отвечает, не оборачивается. А потом - прыг в воду и поплыла. На той стороне вылезла и на меня смотрит. И тут мне так гнусно стало, словно сердце наизнанку вывернулось. Она без шмоток, без ничего, так и пошла за ворота к кладбищу. А я потом целый день как пьяный ходил, сердце стучало… Выпить бы сейчас, черт!
        - В этом мне помочь тебе нечем. Деньги есть, но в магазин тут не сбегаешь… - Я уже и сам чувствовал, что созрел принять дозу спиртного, хотя бы для того, чтобы согреться изнутри и не простудиться.
        У нас над головами ярко горел фонарь. В его свете прорисовывались мелкие капли моросящего дождя. Водяная взвесь не падала на землю, она просто висела в воздухе, толклась, словно мошкара. Про «чертову бабу» больше расспрашивать не хотелось. С меня сегодня и так хватило. Еще одно открытие стало бы лишним, а я уже смутно догадывался, кем она может быть, вот только верить не хотел.
        - Деньги, они везде деньги,- философски заметил Михаил.- Хоть на Луне. Везде есть свои живительные оазисы. Живет неподалеку одна бабушка, у нее можно затариться в любое время дня и ночи. Если, конечно, человек знакомый просит. А моя сторожка, вот она, напротив озерца стоит.
        И Михаил с гордостью указал на небольшой кирпичный домик с островерхой крышей на самом краю поселка. От дороги его отделял невысокий заборчик. Рядом стояла ржавая телефонная будка. Аппарата внутри не просматривалось, лишь чернела старомодная розетка.
        - Бабушка, она вон там живет. Не спит еще, кажется… Не отставай, заблудишься, а один отсюда не выберешься, до утра блуждать придется.- И Михаил нырнул в узкий проход между сетчатыми заборами.
        Совет был дан кстати. Я бы не разобрался в хитросплетении местных тропинок даже солнечным днем и на свежую голову. Спина сторожа мелькала передо мной. Мы вышли на параллельную улицу - мрачную, неприветливую. Фасады дачных домов уходили в темень. Где-то невдалеке поскрипывал лес. Из-под ближайших кустов двумя зелеными угольками поблескивал глазищами и утробно урчал кот. В воздухе, кроме дождя, висел и угнетающе-густой запах паленой резины.
        - Пришли,- Михаил почти по-хозяйски пропустил меня вперед, толкнув дощатую калитку.
        Дачный участок оказался вполне ухоженным. Цветник поблескивал в ночи желтыми настурциями, ровной шеренгой высились кусты смородины. Над нашими головами покачивали тяжелыми ветвями старые яблони и сливы. Диссонансом всему этому являлось кострище, обложенное половинками кирпичей; внем догорала, чадила автомобильная шина. Именно умирающий костер и распространял удушливый запах паленой резины. Дом сперва показался мне необитаемым, но потом я все же рассмотрел в окне узкую, как лезвие ножа, полоску света.
        - Семеновна,- уже взывал Михаил под дверью на крыльце, стучал ладонью по ручке.- Это я, Мишка! За деньги. Открой!
        Магическая фраза «за деньги» сработала. В окне появился свет. Было видно, как взлохмаченная старуха снимает с подоконника светомаскировку - лист фанеры.
        - Не колоти, Мишка, вижу,- присмотрелась Семеновна к сторожу и тут же тревожно спросила: - А кто там с тобой?
        - Приятель мой в гости заехал. Не боись, старая, не менты, я бы их никогда не привел, ты меня знаешь.
        - Если приятель заехал, то почему он с собой выпить не привез?- справедливо удивилась старуха и не поспешила открывать дверь.
        - Выпили уже то, что привез,- подмигнув мне, соврал старушке Михаил, не желая вступать с бутлегершей в дискуссию.
        - Пусть к окну подойдет, на свет станет,- не сдавалась старуха.
        Я подошел, стал так, чтобы свет падал мне на лицо. Пришлось смириться с тем, что меня пристально разглядывают. Наверное, все-таки я произвел благоприятное впечатление. Старая ведьма смягчилась.
        - Ты не мент,- определила она на глаз.- Я ментов страх как не люблю.
        Загрохотал засов, дверь открылась. На нас сразу же пахнуло запахом разогретой браги. Старуха стояла, взявшись рукой за косяк.
        - Ты чего, Семеновна, покрышку жжешь? Вонь стоит на весь поселок. Да и сажа потом на овощи всякие выпадет… От нечистой силы так спасаешься?- слегка повеселел Михаил от предчувствия близкой выпивки.
        - Воздух от запаха чищу,- Семеновна оценивающе смотрела на меня. Грязь и вода на моей одежде не могли ее ввести в заблуждение, она нутром ощущала, что я не ее клиент.- Небось обычный самогон пить не станешь?- прищурилась она, глядя на меня.
        - Почему же? Если хороший, то выпить можно.
        - Плохой выпивки не бывает, на каждую клиент найдется. Некоторые и стеклоочиститель пьют… - Рот старой ведьмы скривился в улыбке, и стало видно, что когда-то она была красивой женщиной.
        - Обижаешь, Семеновна! Когда же я это стеклоочиститель пил?- возмутился Михаил.
        - Не про тебя разговор,- старуха зевнула, прикрыв рот ладонью.- Помните мою доброту,- проговорила она.- Из своих запасов принесу. Сливовую, на калгане настоянную.
        - Ну, Семеновна, уважила!- восхитился Михаил.- Вкуснее ничего не пил, никакой коньяк не потянет. Ты только с ценой особо не лютуй.
        Бабуля, сдвинув ногой стоптанный половик в прихожей, откинула люк и спустилась в подпол. Пока она там возилась, позванивая стеклотарой, булькала, переливая жидкость, я осматривался. Повсюду висели травы, собранные в пучки, в баночках виднелись заспиртованные коренья. В трехлитровой банке виднелись сушеные мухоморы. Как и всякий нелегальный торговец, Семеновна вряд ли регулярно употребляла свой товар, иначе бы эти настойки не застоялись бы на полках. Да и сама она не выглядела испитой. Травы, снадобья, галлюциногенные грибы, жар, идущий от печи в летнюю ночь, и дурманящий запах горячей браги только усиливали впечатление, что мы со сторожем наведались в логово самой настоящей лесной ведьмы. Не хватало только сушеных змей и чучела крокодила над столом.
        - Видал, венички для баньки у нее тоже есть,- проследил за моим взглядом Михаил. - С можжевельником и мятой их делает, а сверху береза. Я, сколько ни пытался такие изготовить, ничего не получилось.
        Старуха прижимая к груди две бутылки с желтоватой жидкостью, ловко выбралась по крутой лестнице из подполья, умудрилась ногой подцепить крышку люка и захлопнуть ее.
        - Ты же не из наших,- обратилась она ко мне.- Но, может, еще и станешь своим.
        Я кивнул; конечно, не из ваших, но со странной регулярностью помимо своей воли наведываюсь в эти края. И каждый раз впечатления не из приятных. Цена оказалась вполне приемлемой, как у водки средней паршивости. И хотя мы не оговаривали, сколько бутылок нам надо, я, не сопротивляясь, взял обе.
        - Правильный выбор,- похвалила ведьма.- Сколько водки ни бери, все равно два раза бегать. А я спать скоро буду.
        Михаил хохотнул дежурной шутке, хотя, наверное, слышал ее при каждом своем визите.
        - Похмелиться себе только оставьте, а то утром я не открою, даже за деньги.
        Дверь за нами закрылась. Михаил взял у меня бутылку, выдернул скрученную из газеты пробку и потянул носом.
        - Нектар, амброзия,- закатил он глаза к хмурому ночному небу.- Давай по глоточку здесь, а там уже у меня продолжим.
        Обычно я пью за столом, не любитель распития на улице. Но сейчас уже ничто не было твердо в этом мире.
        - Давай,- согласился я в надежде, что, подпив, дачный сторож развяжет язык еще больше и мне удастся у него кое-что узнать.
        Михаил протянул бутылку мне.
        - Ты первый, гость как-никак. Только надо тост какой-нибудь сказать. Без тоста одни алкаши пьют.
        - За знакомство,- сказал я первое, что пришло в голову.
        - Правильно, за знакомство!
        Я глотнул совсем немного. Спиртное было прохладным и крепким. Но последнее обстоятельство я оценил, лишь когда проглотил калгановую настойку. Она сразу же мягким теплом охватила горло.
        - Пьешь, как кот лакает,- беззлобно констатировал Михаил, прикладываясь к горлышку.
        Надо отдать ему должное, выпил он не больше моего - наверняка был блюстителем народных традиций выпивки. Теперь шагалось веселее. Вскоре мы уже поднимались на крыльцо сторожки. Как оказалось, дверь даже не была закрыта на ключ.
        - Какой же я сторож, если воров боюсь?- пояснил Михаил.
        В небольшом домике царил чисто мужской беспорядок. Вместо табуретов тут использовались березовые чурбачки, вместо стола я увидел старую дверь, поставленную на высокие сосновые чурки. При этом пространство было организовано вполне рационально - повсюду можно было пройти и даже кое-где присесть. Михаил сполоснул в ведре два стограммовых граненых стаканчика, протер их бумажным полотенцем и водрузил на стол. Закуска уже имелась: крупно порезанные сало и хлеб. Наверняка она никогда не сходила со стола, только подновлялась.
        - Ты уж извини, что я тебя в гроб сегодня законопатил,- произнес Михаил, разливая настойку по полстаканчика.- Гнать не будем. Спешить некуда.
        - Я все понимаю. Сам бы охренел, увидев, как могилу раскапывают,- согласился я.
        - У нас и не такое увидишь… - Сторож поднял стаканчик, призадумался на секунду, извлекая из памяти один из дежурных тостов, и вымолвил пафосно: - За землю, на которой сидим, будь она проклята.
        Возразить я не успел. Михаил уже торопливо чиркнул донцем по стаканчику, к которому я даже не успел прикоснуться, и тут же перевернул его над широко раскрытым ртом. Спиртное влилось в горло, даже острый кадык под поросшей щетиной кожей не дрогнул.
        Сторож явно любил производить внешние эффекты. Даже наливал из высоко поднятой бутылки, и густое желтое спиртное стекало тонкой ровной струйкой.
        - Ты вообще, Марат, кто такой?- спросил он.
        В подробности вдаваться не хотелось, особенно в свете событий на кладбище.
        - Гример я.
        - Редкая профессия. Но я не то хотел спросить. По жизни ты кто?
        Вопрос застал врасплох. В самом деле - кто мы все по жизни? Можно было ответить: человек, мужчина, но хотелось и самому разобраться.
        - Ну, я, к примеру, сдержанный оптимист,- подсказал Михаил, расстегивая камуфляжную куртку.- Ты не думай, что неотесанный. Высшее образование, правда, незаконченное, имею. Жена, черт бы ее побрал, настояла, чтобы я университет на четвертом курсе бросил и в кооператоры переквалифицировался. Помнишь, были такие в перестройку?
        - В малиновых двубортных пиджаках из кримплена и с золочеными пуговицами?
        - Вот черт, угадал, именно такой она меня носить и заставляла,- засмеялся Михаил.
        - Не боишься черта на ночь поминать?
        - Место здесь такое, что, поминай не поминай, он по-любому объявится. А все кладбище старое виновато… Так кто ты такой по жизни?
        - Циник,- честно признался я.
        - Можешь не пояснять, я на филолога учился. Если правильно, по-старогречески, циник - значит «реально на жизнь смотришь в любом ее проявлении», это хорошо. Другой не стал бы гробы выкапывать.
        - Я же не знал, что там бревно лежит.
        - Нашел, чем оправдываться! Лучше, что ли, было мертвое тело сегодня откопать? Тогда бы я тебя лопатой уже не плашмя бил… Давай за твою барышню, которая жива оказалась, выпьем. Не каждый на такое, как ты, решится. Раз жива, значит, чокаемся.
        Я почувствовал легкое головокружение. Напиток от старой ведьмы был коварным, дурманил неторопливо, но основательно. Для меня все напитки делятся на те, которые бьют по голове, и на те, которые действуют на опорно-двигательный аппарат, как сказал бы Петруха. А эта настойка действовала на все сразу - и на голову, и на ноги. Кажется, я пьянел куда быстрее своего нового знакомого.
        Странным он мне показался. Почему-то его совсем не интересовало то, почему на местном кладбище кого-то вообще могут закопать живьем, словно такое тут в порядке вещей.

«Что я тут делаю?- задумался я, осматриваясь.- Ах да, хотел расспросить…»
        - Пьем за твою девчонку и за твою смелость,- донеслось до моего слуха.
        Я выпил всего треть от налитого, отставил стаканчик. Университетское образование ночного собеседника не подвело, он не стал настаивать, чтобы я пил с ним наравне.
        - Так вот, о кладбище. Там бывшие помещики похоронены, это их могилы досмотренные, все остальное травой поросло.
        - Слышал уже. Их потомки вроде в Парагвае теперь живут…
        - Ого! Образовываешься помаленьку. Не зря мы на том кладбище и встретились. Весь наш дачный поселок - их бывшее дореволюционное имение. У них и дворец тут был. Фундамент от флигеля на участке Дмитрия Петровича сохранился. Я ему говорил, чтобы разломал его к чертовой матери. А то вспомнят потом, скажут, что памятник архитектуры, и участок заберут. А он на нем и построился, сэкономить решил.
        - Дмитрий Петрович - это тот, которого придушили?- уточнил я, чувствуя, что говорю лишнее.
        - Он самый,- удивился Михаил.- Во как бывает! Последний владелец имения, мало, что богатым был, он еще наукой занимался. Лаборатория у него тут имелась и обсерватория, кажется. Его еще профессором магнетизма называли. Вот он после революции и свалил в Парагвай. Есть тут какая связь или нет, не знаю. Но теперь вот эти латиносы на кладбище повадились. Может, из Парагвая они? А с ними и наши, русские… На дорогих тачках приезжают.
        - Секта у них?
        - Похоже. Чего еще на кладбище собираться по ночам? Сатанисты, одно слово. Но против них ничего не сделаешь. Памятники не валят, могил не поганят. Случается, даже веночки привозят и траву триммером косят. А по ночам огни жгут. Так ты точно не из них? Или не поделил чего с сатанистами?- уставился на меня пьяноватым глазом Михаил; второй глаз был плотно закрыт веком, будто человек наполовину спал, наполовину бодрствовал.
        - Я крестик ношу,- сказал я очевидное, доставая из-под рубашки нательный крестик.
        - Они тоже крестики носят,- тут же оживился сторож,- правда, кверху ногами. Сам не видел, но так люди говорят.
        Я еще немного глотнул калгановой настойки. Вещь стоящая, но в другой обстановке. Пить, когда тебе муторно,- последнее дело; надеешься снять стресс, а получается наоборот. Мысли не проясняются, более того, принимаются ходить по замкнутому кругу.
        - Ты на меня не смотри, себе наливай. Мы в разных весовых и возрастных категориях. А я больше пить не буду. Разобрало уже. Хочу завтра со свежей головой проснуться. У тебя же заночевать можно?- спросил я, поднимаясь из-за стола.
        - Естественно, можно. Зачем же я тебя приглашал? Не водки же на халяву выпить. Поговорить хотелось со свежим человеком, понять, кто ты да что…
        - Понял?- усмехнулся я и, покачнувшись, удержался за край стола.
        - Понять не сложно: хоть ты человек и замысловатый, но не вредный. А за стол лучше не держись, он не слишком устойчивый, разборный. Выйти на улицу хочешь? Удобства за домом, там дорожка колотыми плитками выложена. Фонарик возьми,- сунул мне в руки включенный фонарь Михаил и провел до самой двери.- Так по дорожке налево и топай.
        Я оказался на крыльце под моросящим дождем. Луч фонаря ползал по разросшейся траве, наконец в ней отыскалась и плитка дорожки.

«Какого черта я напился?» - подумал я, осторожно спускаясь по скользким ступенькам крыльца.
        Внутри фонарика что-то искрило, свет норовил погаснуть. Кое-как отыскал
«удобства». На обратной дороге уже немного протрезвел, а потому страх потихоньку стал возвращаться. За сетчатым забором, выходящим в поле, темнел силуэт старого дуба, под которым мы сегодня с Михаилом прятались от «чертовой бабы». Где-то там, в темноте, она сейчас и была. Может, близко, может, далеко. Ведь она заметила нас, запомнила, могла выследить. Да что выследить! Я и теперь торчал с фонариком в руке, видный за километр с любой стороны.
        - Это уже мания какая-то,- прошептал я.- Пусть себе голая баба бродит по ночам. Почему я должен ее бояться? Мало ли чокнутых в этом мире.
        Но страх коварная штука. Стоит дать ему появиться в душе, он тут же начинает шириться, охватывая все твое тело. Именно тело, боится только оно, а не разум. Мозг твердит, что бояться нечего, а поджилки уже трясутся. Не задушишь его в зародыше, как ноги уже сами помчат тебя. И тогда уже контроль над собой потерян. Слава богу, ноги заплетались, бежать я просто не мог; плелся, придерживаясь тропинки. Луч фонарика выписывал замысловатые траектории на мокрой траве.
        Утро вечера мудренее, попытался я утешить себя расхожей фразой. Дневной свет разгоняет мрак. Непонятное становится явным. Всему найдется свое объяснение. Прав Петруха.
        В этот момент бесшумная тень метнулась ко мне откуда-то сверху, и тут же острые когти впились мне в голову. Это непонятно откуда взявшееся что-то трепыхалось, билось в моих волосах под ладонями. Я обхватил голову руками, ощутил лишь что-то костистое, омерзительно скользкое и несомненно живое. Не помню, как упал; помню только, как катался по траве, наверное, отчаянно кричал, потому как Михаил выскочил на крыльцо с перекошенным лицом. В руках он держал увесистый винчестер, точно такой, какой можно видеть в голливудских боевиках. Почему-то именно этот винчестер, неуместный в средней полосе России, приковал мой взгляд. Наверное, подсознательно я боялся, что дачный сторож пальнет из него в меня.
        - Не стреляй!- закричал я.
        Кровь уже лилась ручьем по моему лицу, текла между пальцами - горячая и липкая. Михаил подбежал ко мне, отбросил оружие в сторону, оно почти беззвучно исчезло в траве.
        - Заткнись!- грубо приказал он, запустил пальцы в мои волосы и вытащил из них помятую летучую мышь со сломанным крылом. Существо с поросшим жесткими волосками туловищем агрессивно и в то же время жалостно попискивало, его коготки сжимали вырванные окровавленные волосы.- Твою мать,- выдохнул Михаил,- вот же дрянь… Дай гляну.
        Я часто дышал и прикладывал к макушке быстро набиравший кровь носовой платок. Сторож склонился надо мной, глянул на темечко.
        - Черт его разберет в этой темноте, сколько она тебе там подрала… Надо в дом идти, там светлее, видно будет.
        Заметив, что я не могу оторвать взгляд от летучей мыши, которая извивалась в его руке, норовив тяпнуть за палец, Михаил не церемонясь, сжал ее в кулаке. Что-то хрустнуло, и летучая мышь, глухо ударившись о кирпичную стену, резиновым мячиком отлетела в темноту. Мы прислушались; втраве послышался шорох и тихое попискивание, словно ребенок плакал.
        - Сдыхать поползла, летать уже не может,- определил на слух сдержанный оптимист. - Сам пойдешь или помочь?
        - Сам, ноги-то целые.
        Продолжая прижимать к голове платок, зашел в дом. Михаил попросил меня нагнуться над тазиком и плеснул из бутылки. Зелье, изготовленное по рецепту старой ведьмы, припекло. С лица потекло вперемешку с кровью.
        - Порвала, как Тузик грелку,- произнес сторож, разглядывая рану.- Сантиметров на пять, как бритвой рассекла.- Он вытащил из шкафа чистое полотенце, обкрутил его вокруг моей головы.- Теперь порядок. Главное, вовремя дезинфицировать.
        - Откуда она только взялась?- спросил я, усаживаясь на продавленный диван перед импровизированным столом, и взял из рук сторожа полный стаканчик.- Летучие мыши, кажется, в дождь не летают…
        - Эти твари когда хочешь и где хочешь летают. Только днем дрыхнут. Они, кажись, на нашем кладбище в часовне живут. Такие только здесь и водятся. Им мошкара по хрену, они на нее и смотреть не станут, им кровь подавай.
        - Не знаю… Ты уверен?
        Сторож передернул плечами, справедливо подозревая, что я ему не верю.
        - Тебе мало того, что она тебя располосовала?
        - Винчестер у тебя откуда? Чуть не убил.
        - Не винчестер это, а игрушка пластмассовая, муляж. Я ей бомжей пугаю.
        Михаил, больше ничего не говоря, выбрался во двор. Вскоре за окном уже плясал луч фонарика, слышался неразборчивый мат.
        - … твою… нах… здец…
        Сторож вернулся почти счастливым и торжественно поставил на стол двухлитровую банку, закрытую пластиковой крышкой. Внутри, за стеклом, еще шевелилась и скалилась ночная перепончатокрылая тварь.
        - Ползла сдыхать, да не доползла. Смотри, еще морду от кровищи свою вылизывает, будто жить собралась.
        Михаил любовался добычей. Мне же было мерзко смотреть на маленькое чудовище, однако в то же время я не отводил от него глаз. Крохотные, розоватые, словно человечьи ручки, лапки с загнутыми когтями, острая крысиная мордочка и огромные полупрозрачные, словно вырезанные из пергаментной бумаги, уши. Впервые я так близко и при свете разглядывал летучую мышь. В памяти сравнить было не с чем, если не считать виденного по телевизору. Но я не большой любитель телевизионных каналов о животных, поэтому мой визуальный опыт в этом вопросе ограничивался голливудскими ужастиками. Сторож же, проживший несколько лет подряд на природе и постигший ее тайны не хуже индейца-следопыта, доказывал мне очевидное:
        - Вон, гляди, зараза эта зубы нам скалит.
        - Разве?
        - Ну вот, теперь закрыла, падла, пасть свою, словно понимает, что о ней говорят… - Дачный сторож схватил банку и принялся ее трясти, словно шейкер с коктейлем. Внутри мягко постукивало и противно пищало.
        - Может, хватит?- Я почувствовал, как тошнота подступает к горлу.
        - А тебя она пожалела?- заметил Михаил, еще пару раз тряханул банку и поставил передо мной.- Теперь смотри, если не веришь старшим.
        Создание слабо шевелилось, лежало на дне, растопырив помятые крылья. Коготки на лапах судорожно сжимались и разжимались. Рот был широко открыт.
        - Теперь вижу.- Я отчетливо различал два острых клыка на верхней челюсти.
        - Кровопийца, вампир. И желтые же, будто прокуренные… Точно, не из наших краев тварь,- с отвращением проговорил Михаил.- Я передачу видел, такие же в Африке у коз негритянских по ночам кровь сосут, случается, и у людей. Чаще всего, у детей, потому как те спят крепче взрослых. Только там они большущие, размером с кошку. А в нашем климате, наверное, измельчали из-за морозов. Их сатанисты на кладбище развели.
        - Им-то это зачем? Скажи.
        - Сатанистов нашим умом понять не пытайся. Для них все, что нам хорошо, плохо, и наоборот. Из нормальных вещей только деньги и понимают. Я же сказал уже, на крутых тачках приезжают. И «чертова баба» - их рук дело.
        Михаил распалялся; японимал, что он опьянел, но и сам чувствовал головокружение. Тварь в банке тем временем сложила крылья на животе и замерла, только грудка ее еле заметно приподнималась.
        - А на зубах у нее, кстати, слюна отравленная, после нее рана долго не заживает. Так что я тебе лучше еще подорожника приложу,- Михаил взял банку, повертел в руках,- и ее на двор вынесу; еще не хватает, чтобы выбралась ночью.
        На крыльце звякнуло стекло о бетон. Дачный сторож вернулся с подорожником и протянул мне.
        - Пожуй так, чтобы кашица получилась, и темечко себе залепи. К утру затянется.
        Я, словно дикарь, старательно жевал листья подорожника, ощущая скрип мелкого песка на зубах. Ясно было, что никто их не мыл, разве что дождь слегка ополоснул.
        - Лекарственные травы мыть нельзя,- прочувствовал мои подозрения Михаил.- От этого из них сила уходит. Ты не бойся, заразы на природе не бывает, только в городе.
        Я залепил рану на голове зеленой кашицей из подорожника и закрутил из полотенца настоящий тюрбан.
        - И много еще на этих дачах странностей происходит?- спросил я.
        - Тебе мало?- ответил вопросом на вопрос Михаил.- Я по первому времени тоже удивлялся. А теперь привык уже. Ко всему со временем привыкаешь. Тебе завтра с самого утра на работу? День-то будний.
        - Будний,- согласился я.- Но могу и позже приехать. У нас график свободный.
        - А, понял, в твоем театре главная работа вечером начинается.
        - В нашем театре?- удивился я.
        - Ты ж сам сказал, что гримером работаешь. Вот я и решил, что в театре.
        - Ну, да. Можно сказать и так - театр…
        Я не стал уточнять, что театр, где я работаю, анатомический. О таких вещах за столом лучше не распространяться. Некоторые люди на поверку оказываются брезгливыми, хотя с виду по ним и не скажешь. Здоровяк Михаил мог вполне оказаться одним из них. Я не сомневался, что при желании сторож способен съесть сырую лягушку, но на мертвечину, особенно человеческую, у него может быть «аллергия».
        - Интересная у тебя профессия. Актеров, наверное, знаменитых знаешь… А актрис - тоже?
        - Случалось и знаменитостей гримировать,- припомнил я свою работу на телевидении. - Но у нас труппа не постоянная. Каждый раз свежие исполнители,- сдуру принялся я развивать тему.
        Михаил оживился:
        - А сможешь мне контрамарку устроить на хороший спектакль? Я специально в Москву подъеду. В театре уже черт знает сколько не бывал. Последний раз с женой на оперетту ходил в девяностом…
        - Посмотрим… - Я изобразил крайнюю степень усталости. Не думаю, что экскурсия в морг, даже если там случайно оказалась бы мертвая знаменитость, порадовала сторожа.
        В общем-то притворяться насчет усталости сильно не пришлось. Одежда подсохла, внутри меня благостной волной расходилось спиртное, настоянное на горьковато-сладком живительном корне калгана. Вот только расцарапанное темечко пощипывало, побаливало, но было в этой легкой боли даже что-то мазохистско-приятное; хотелось прилечь и затаиться, а возможно, и уснуть. Михаил не возражал, тем более что диванов в его небольшом домике на одну комнатенку было два. Вопреки привычкам, он закрыл входную дверь на массивный засов, пояснив:
        - Это я на всякий случай.
        Я не воспользовался предложенным бельем. Сил у меня хватило лишь на то, чтобы сбросить обувь да расслабить ремень. Свет погас. С улицы в комнату пробивался свет фонаря. Тени от рам перекошенными крестами ложились на затоптанный пол. Сторож спал тихо, хотя обычно мужчины его возраста, особенно подвыпив, храпят. От нечего делать я принялся изучать потолок, пытаясь дорисовывать пыльные разводы на досках. Так уж устроена психика человека, что подсознательные страхи материализуются в видениях. Сперва мне удалось рассмотреть в неясном пятне летучую мышь, распластавшую надо мной свои кожаные крылья, затем это же пятно соединилось с соседним и превратилось в обнаженную женщину. Вскоре весь потолок уже населяли придуманные мной монстры. Однако в этом был и хороший знак. Значит, подсознание уже переваривало пережитое, искало выход из тупика.
        - Ну и чего вы от меня хотите?- спросил я, и сами собой всплыли в памяти строчки из поэмы Оскара Уайльда «Баллада Редингской тюрьмы»: «Свет звезд потух, пропел петух, но полночь не ушла. Над головой во тьме ночной сходились духи зла».
        Петух, конечно, еще не пропел, но полночь точно не собиралась уходить. Сон - коварное явление. Сколько живу, никогда мне не удавалось поймать сам момент погружения в него. Он подкрадывается постепенно, неслышно, словно из-за спины. Так случилось и на этот раз. Я не заметил, как заснул.

* * *
        В воздухе разлился запах табачного дыма. От него я и проснулся. Сразу же вспомнил, где я и как тут оказался. Михаил сидел на табурете-пеньке и с наслаждением курил. Вид у него, правда, был озабоченный.
        - Пока ты дрых, я успел и воды свежей принести, и обход сделать. Двадцать шесть человек сейчас на дачах, вернее, двадцать шесть домов с обитателями. И это хорошо. Когда люди есть, бомжи по огородам не шастают. А вот на это тебе посмотреть будет интересно.
        Он указал на пустую двухлитровую банку на соседнем пеньке. От пластиковой крышки остался лишь разлохмаченный ободок.
        - Выбралась крылатая тварь?- удивился я, засовывая ноги во влажные ботинки.
        - Не то слово «выбралась», крышку еще сожрала. Надо было ее в ведро с водой бросить - утопить. Ты не переживай, днем они прячутся. Может, и найду в траве… На этот раз прикончу.
        Михаил еще раз глубоко затянулся и раздавил окурок в массивной пепельнице, выточенной из цельного куска металла.
        - В остальном на дачах тихо?- поинтересовался я.
        - Тихо бывает только на кладбище, да и то не всегда,- ухмыльнулся сторож.- Похмеляться будешь?- Он кивнул на недопитую бутылку с калгановой настойкой.
        - У меня голова не болит. Бабка-ведьма не обманула, настойка качественная. Я вообще никогда не похмеляюсь.
        - Тебе еще можно. А вот мужикам, которым за сорок, даже врачи рекомендуют пятьдесят граммов с утреца, чтобы сердце поддержать,- с серьезным видом декларировал Мишка сомнительные советы анонимных медиков.- Вот был у нас один мужчина. Перебрал с вечера, и так ему с утра плохо стало! Ходил возле жены, просил дать денег на опохмелку. А та, стерва, не дала, хоть деньги у нее в кошельке и лежали. Она их у мужа вытащила, когда тот пьяный валялся. Вот у него к обеду сердце и прихватило. За пару секунд помер! Доктор, когда приехал, так этой дуре и объяснил: дала бы ему похмелиться, жил бы еще сто лет.
        Эту историю в разных интерпретациях мне приходилось слышать уже, наверное, раз сто. И исключительно от мужчин - любителей выпить. Я не сомневался, что если начать расспрашивать, то Михаил непременно укажет и конкретный дом, где это произошло. Не удивлюсь, если то же самое рассказывают по всему миру. Человеку свойственно искать оправдания собственным слабостям. Сторож мне был симпатичен - мужик не вредный. Я решил заронить в его душу сомнения насчет усвоенных им рецептов сохранения здоровья.
        - Неправильная техника опохмела приводит к хроническому алкоголизму.
        - Именно, что неправильная приводит,- Михаил уже набулькал себе стаканчик.- А правильная - сердце поддерживает.
        - Сам же говорил, что врачи рекомендуют пятьдесят граммов, а не сто.
        - Не оставлять же в бутылке,- искренне удивился моей несообразительности сторож. - На вечер мало будет, а на природе все мигом выветривается. Ну, пусть всем на здоровье будет… - Он опрокинул стаканчик, замер, прислушиваясь к ощущениям.- Правильно пошла. Вот сердце нормально и застучало.
        Через двадцать минут я уже выходил с Михаилом за ворота дачного поселка - сторож взялся меня провести.
        - Телефон твой у меня теперь есть. Думаю, если я к тебе в Москве как-нибудь заявлюсь, не прогонишь,- решал он за меня.- Не думай, с пустыми руками не приду. У бабушки куплю. Со мной как раз за одну работу рассчитаться должны на днях…
        - У меня дома спиртное всегда найдется,- успокоил его я.
        Мы приближались к дубу. Среди свежеотпечанных на глине протекторов проехавших с утра машин виднелись несколько следов женских босых ног. Ступни отпечатались предельно точно, даже линии кожи на них можно было рассмотреть. Миниатюрные женские ноги. Не знал бы, при каких обстоятельствах они появились на глине, даже умилился бы.
        - А ты подумал, привиделось?- Михаил ободряюще похлопал меня по плечу.- Была она в натуре, баба голая. Не зря мы от нее рванули.
        - Может, стоит попробовать поговорить с ней?
        - Попробуй. Это ты днем смелый. А вчера ночью летел от нее так, что чуть шею себе не свернул… Я рисковать не хочу. Вот, она прошла здесь и потом нас заметила,- сторож указал на след у самой травы.
        Впереди уже виднелась моя машина.
        - Стоит, даже никто в нее не лазил…
        - Кому здесь лазить? Бомжарам тачка твоя неинтересна, их только продукты и выпивка интересуют. На кладбище заглянем. Надо посмотреть, все ли мы вчера четко после себя оставили.- Михаил свернул на еле приметную тропиночку, придерживая отведенные ветви, чтобы не хлестнули меня по лицу.
        Мы выбрались к самой часовне. Потемневшие от времени бревна у самой земли покрывал изумрудного цвета мох. Я тронул стену. Было непонятно, как строение еще держится. Палец без особых усилий вошел в крошащуюся древесину.
        - Если в этом году не развалится, так уж в следующем - точно,- поставил диагноз Михаил.- Или зимой навернется, когда снега на крышу много выпадет.
        Пригнувшись, мы пролезли под разросшимся орешником и выбрались на ухоженный участок. Могильный холмик Инесс выглядел так, словно его никто и не тревожил. Я уже с подозрением смотрел и на другие могилы. Вдруг и в них нет мертвецов, а только гробы с бревнами вместо трупов?
        - Порядок,- Михаил деловито поправил венки с траурными ленточками.- Радуйся, что меня на кладбище встретил.
        - Сомнительная радость…
        - Ты бы дурацкий поступок совершил. Ментам позвонил бы. И всю сегодняшнюю ночь вместо того, чтобы водку пить, долго и нудно объяснял бы им, куда труп из могилы дел. Ментам только дай зацепку, ввек не отвяжутся.
        - Натоптали мы здесь,- осмотрелся я.
        Траву там и сям покрывали пятна мокрой глины.
        - Через день-два и видно не будет. Трава быстро растет.
        Я споткнулся взглядом о миниатюрный след босой женской ноги.
        - Она и тут была,- негромко произнес он.- Похоже, что к часовне ушла.
        Теперь я уже по-другому смотрел на покачивающиеся ветви кустов, на густые заросли. Ко мне возвращалось уже пережитое ощущение: именно то, которое я испытал ночью после погони в лесу за возможным убийцей.
        - Днем они не ходят,- проговорил не слишком уверенно Михаил и засобирался.- Пошли отсюда на хрен. Нечего тут больше делать, только светиться лишний раз. Тебе же написали: «Не ищи меня». А надо было написать: «Не ищи приключений на свою задницу».
        Он широко зашагал к дороге, к тому месту, где стояла моя машина.
        - Ну, давай,- протянул он мне руку.- Приятно было познакомиться. Я умных людей люблю и за километр их чувствую. Заезжай под настроение, звякни только перед этим, чтобы я на месте оказался.
        - Может, и заеду,- неуверенно произнес я и полез в карман за ключами.- Пахнет что-то,- принюхался я.
        В воздухе и в самом деле стал ощущаться неприятный застоявшийся запах.
        - И точно, воняет!- Нос Михаила зашевелился, сторож громко чихнул, потом осторожно обошел мою машину.- Епсель-мопсель… - прошептал сторож.
        О том, что случилось нечто очень неприятное, можно было и не говорить. Я подошел к Михаилу. Между моей машиной и кустами на земле лежал лицом вверх человек. Правая рука прижата к сердцу, ноги широко раскинуты в стороны. Немытые волосы, клочковатая борода, почерневшее от солнца, грязи и регулярного пьянства лицо. Запах прокисшего пота исходил от его давно не стиранной одежды.
        - Бомжара,- проговорил сторож и вздохнул.
        По лицу бомжа бегали рыжие лесные муравьи.
        - Может, жив еще?
        Ни я, ни мой провожатый не спешили проверить у него пульс.
        - Нет, основательно окочурился,- определил Михаил.
        Почему сторож пришел к такому выводу, объяснять не стоило. Муравьи сновали не только по коже, не только забивались в нос, но и пробегали по широко открытым глазам.
        - Трупак - подарок судьбы, и радостного в этом нет ничего,- проговорил странную фразу Михаил.
        - Все-таки придется ментам звонить… - Особой решимости во мне не было.
        - На хрена?- изумился Михаил.- Был бы пьяный, замерзал бы на морозе, можно было бы и звон дать, чтобы не окочурился. А тут - чем ты ему поможешь? Он и при жизни уже наполовину мертвым был. Бомж - не совсем и человек, так, оболочка и немного воспоминаний о прошлой жизни.
        - И как это - взять уехать, а он тут лежать останется?
        - Ну и что?- пожал плечами дачный сторож.- Кто-нибудь другой найдет. Места здесь не глухие, за день человек с сотню провернется. Кто-то обязательно ментам сообщит. Не хотелось бы, конечно, чтобы дети на него первыми наткнулись. Но тут уж как повезет.
        - Не умею я так, человек все же,- признался я.- Надо звонить. Дай свой телефон, у меня аккумулятор разряжен.
        - Ага, умный какой,- сторож отрицательно покачал головой.- Номер-то мой у них высветится, а за мной судимость, зона… Я собой рисковать не хочу. Стрельнет что в голову, или окажется, что он не просто так окочурился, то на меня убийство повесить могут. Так что телефона я не дам. Хотя… - задумался сторож.- Трубку мою бери, только симку в нее свою вставь.
        Так и сделали. Я позвонил, назвался, описал ситуацию, предупредил, что аккумулятор в моем телефоне почти разряжен. Теперь оставалось только ждать.
        - Правильный ты слишком… Все, я пошел,- заторопился Михаил.- Можешь говорить, что ко мне приезжал. Ничего страшного в этом нет, но к машине ты уже один подходил. Счастливо оставаться.
        Возвращаться к сторожке он не стал, нырнул в лесопосадку и за несколько секунд буквально растворился в ней. Я остался наедине с трупом. Бедолага, скорее всего, умер практически мгновенно.
        Взяв в машине сигареты, я закурил. Наконец-то тошнотворный запах заглушался дымом. Вспомнилась старая побасенка о том, что у человека на сетчатке глаза запечатлевается и остается, подобно фотографии, последнее, что он видел при жизни, ведь глаза - это зеркало души. Душа уходит, а зеркало с изображением убийцы остается. Ерунда, конечно. Петруха бы камня на камне не оставил от такого нематериалистического подхода.
        Я разглядывал влажный грунт дороги. На земле не было следов пальцев, бомж перед смертью не пытался ползти, даже не сумел перевернуться на живот. И тут вновь я увидел след женской босой ноги. Мне нестерпимо захотелось заглянуть трупу в глаза, но подходить к нему близко не стоило, затоптал бы следы.
        Со стороны шоссе послышалось ровное урчание автомобильного двигателя. Из-за поворота выползли «Жигули»-«копейка». Автомобиль остановился, немного не доехав до моей машины. Из-за руля выбрался полный коротышка в милицейской форме.
        - Это вы Марат Бессмертных?- прищурился он, в первую очередь заинтересовавшись почему-то не трупом, а мной.
        - Это я вам звонил,- пришлось напомнить.
        - Лейтенант Протасеня,- представился милиционер.- Проще говоря, местный участковый. Меня направили подежурить пока возле трупа. Бомж, значит… - пригляделся он.- Уже второй за сезон. Пьют всякую мерзость, жрут лишь бы что. Не моются. Где уж тут здоровья напасешься… Вот и мрут, как мухи, и где придется. Нет чтобы по другую сторону дороги окочуриться, там уже не мой участок,- разоткровенничался участковый.
        Мне подумалось, что история повторяется. Ведь было уже недавно: те же места, тоже труп, приезд милиции… Нехорошее место, а меня в него, как в воронку, затягивает. Нет чтобы послушаться умудренного жизнью дачного сторожа! Нельзя быть настолько законопослушным.
        - Мне-то что делать?- спросил я.
        - Как и мне. Теперь только ждать.- Коротышка поправил фуражку и сел в машину боком. Дверца оставалась открытой. Протосеня вытянул ноги на дорогу и протяжно зевнул.- Это ему спешить больше некуда, а нам торчи тут… Охраняй, охраняй - а какие, к черту, следы, если все тут ясно как божий день? Сам помер, ресурс свой жизненный исчерпал, бедолага. Пытался я этих бомжей гонять. Раз подошел к ним в карьер заброшенный, второй. Только власти у меня мало. Теперь даже бомжи права свои знают и качать их не стесняются. Нет у меня такого закона, чтобы запретить им в карьере жить. Они вроде как туристы получаются. Ну да, можно их за отсутствие документов, удостоверяющих личность, прищучить. А толку? Лишняя головная боль. Некоторые из них уже до этого опустились, что и собственного имени вспомнить не могут… Ну да ладно, что это я вас своими проблемами гружу?- опомнился коротышка, вытащил с заднего сиденья портфель, достал из него бумажный сверток и принялся уминать бутерброд с колбасой, запивая его минералкой.
        Глядя на него, я стал испытывать тошноту. Смотреть на труп - это ерунда. Можно даже есть в окружении трупов, но есть, когда доносится подобный запах, это уж извините-подвиньтесь!
        - Тут, говорят, на кладбище сатанисты иногда собираются?- осторожно спросил я.
        - Уже Мишка-сторож вам рассказал?- лейтенант хмыкнул.- У него, по-моему, с головой не все в порядке, особенно если выпьет. А пьяный он каждый вечер. Вот сатанисты ему и мерещатся. Я поначалу поверил, даже два раза ночью, как дурак, на кладбище на личной машине приезжал. Никого там не было. Огоньки какие-то он видел… Может, дети друг друга пугают? Не знаю. Во всяком случае, для милиции ничего интересного. Настоящие сатанисты, они могилы оскверняют. Всякие звезды пятиконечные на памятниках рисуют, черных котов вешают. Бывает, даже мертвецов выкапывают. Про это нам на курсах повышения квалификации лекцию читали. Вот это уже криминал, а все остальное - лирика и словесная шелуха.
        Протасеня внезапно подхватился с места, выбежал на дорогу и замахал руками, став перед двумя мальчишками, направлявшимися к нам.
        - Куда идете?- официальным тоном осведомился участковый.
        - А что, нам с братом тут пройти нельзя?- изумился десятилетний паренек в джинсах и свитере.
        Младший брат спрятался за его спину.
        - А мне и спросить нельзя?- ухмыльнулся участковый.
        - На маршрутку топаем.
        - Короче, делать вам здесь нечего, обходите стороной.
        Мальчишки пошептались, но спорить не стали, свернули с проезда. Лейтенант сплюнул под ноги.
        - Никакого уважения к власти. Сказал же им, что нельзя…
        - Прикрыть бы труп,- посоветовал я.- Могли и увидеть.
        - Если у вас в машине постилка найдется, я не против.
        Прикрыть бедолагу бомжа мы так и не успели: приехали те, кого ожидал Протасеня. Я и ахнуть не успел, когда из микроавтобуса вышла уже знакомая мне бригада. Старший следователь Ольга Николаевна Быстрова явно уже знала, что увидит именно меня.
        - Вот гражданин Бессмертных, который и обнаружил труп,- радостно доложил ей лейтенант Протасеня и уже собрался докладывать обстоятельства, как следователь приподняла ладонь.
        - Опять вы?- вместо приветствия спросила она.- Странное совпадение.
        - Я могу объяснить, если надо… - На душе стало тревожно, я снова вляпался.
        - Потом объясните совпадение, а пока займемся находкой.
        Мне пришлось коротко пересказать то, как я обнаружил труп; оМихаиле упомянул лишь в том смысле, что провел у него в сторожке ночь. Мол, просто приехал к знакомому. Зачем подставлять хорошего человека?
        После дачи предварительных показаний я превратился в простого наблюдателя. Эксперт осмотрел тело.
        - Пока следов насильственной смерти не наблюдается, как и документов,- сообщил следователю приятель Петрухи Виталик.- Обычная картина. Бомж, одним словом. Сердце, как я понимаю, инфаркт.
        - Лейтенант, вы говорили, тут поблизости бомжи обитают. Пригласите их, должны своего собрата по разуму знать,- распорядилась следователь.
        - Оно, конечно, можно. Но на них приглашения не действуют, не та публика.- Протасеня вздохнул и скрылся в кустах.
        И тут же послышался треск, кто-то побежал, ломая ветки. Словно дикого зверя лейтенант спугнул.
        - Стой, …!- раздался грозный окрик Протасени.
        Вскоре участковый уже выводил из зарослей бомжа, одетого в помятое демисезонное пальто и брючные штаны; ботинки без шнурков были явно с чужой ноги.
        - Убежать хотел,- ухмылялся Протасеня.- Только куда тебе с твоей дыхалкой от меня бегать? Вот он, товарищ следователь… Ты чего в кустах прятался?
        - Посмотреть подошел.
        Бомж сразу же смирился с тем, что его все-таки изловили. Чувствовалось, ему не привыкать общаться с милицией. Оказалось, у него даже паспорт имеется, а о мертвеце ему известно лишь то, что звали его Толиком и жил он в заброшенном карьере.
        - Вроде раньше он в Серпухове обитал. Так мне рассказывал…
        - Вы когда его последний раз видели?- поинтересовалась следователь.
        - Сегодня ночью. Времени точного не скажу, не знаю, часов нет, по солнцу живем. А ночью ж темно. На кладбище огоньки какие-то горели. Вроде дрался еще кто-то там. А мы с Толиком уже спать устраивались, у костра сидели, грелись. Смотреть, ясное дело, не пошли. На кладбище лучше не соваться. Почему? А вы туда по ночам просто так ходите? Ну а потом огоньки исчезли, тихо стало. И тут видим мы с Толиком, что баба какая-то голая мимо нас идет. Даже не глянула в нашу сторону и к кладбищу пошла. Я Толику говорил, что не надо за ней идти. Не послушался… Так и не вернулся. Я уже утром искать его отправился. Смотрю, лежит, и менты уже приехали… извините, милиция приехала,- поправился бомж.
        - Тех, кто на кладбище дрался, вы так и не видели?- уточнила следователь Быстрова.
        - Нет. Зачем? Нас тут четверо живет. Ребята на станцию с самого утра собирались, там бутылок пустых набрать можно; видно, и пошли.
        - Вы эту женщину запомнили?
        - Откуда? Далеко до нее было, да и туман. Одно точно сообщить могу: голая она шла. И еще я вам скажу, что здесь на кладбище по ночам люди какие-то иногда приезжают и колдуют - иностранцы.
        - Почему иностранцы?
        - Не по-нашему говорят.
        - Почему вы считаете, что колдуют?
        - А что еще на кладбище ночью делать?
        Больше ничего толкового Быстрова от бомжа не добилась. Отправились в карьер, туда, где жил бедолага Толик. Почему-то Ольга Николаевна пригласила пройти туда и меня. Пейзаж за лесопосадками открывался впечатляющий. Чаша карьера, крутые обрывы, лужи воды, со стороны поселка высилась куча всякого хлама, сброшенного дачниками прямо с откоса. А неподалеку расположился лагерь бомжей - пара хибарок, сколоченных из обломков досок. Жилище Толика оказалось самым оригинальным. Он не строил себе подобие дома; просто на земле из закопченных старых кирпичей были выложены, даже, вернее, просто обозначены контуры стены стандартной комнаты на восемнадцать-двадцать квадратных метров. И обстановка была в ней соответствующая: продавленный диван, рядом с ним стопки влажных потрепанных книг и журналов; вуглу, как и положено, стоял телевизор, только без кинескопа и с выдранными потрохами. Довершал картину бездействующий торшер, два реанимированных пляжных зонтика, прикрывавших диван, и железная бочка, служившая, судя по закопченным дырявым бокам, печкой.
        - Вот тут он и жил. Говорил, что у него болезнь такая, клаустрофобия называется. С головой у него не все в порядке было. Это вы сами видите,- рассказывал бомж о странностях своего приятеля.- А читать любил! Газеты у бочки подсушит, на ночь ими обернется, пару свитеров наверх наденет - и спит. И никакая холера его не брала.
        - На здоровье ваш приятель жаловался?- спросила Ольга Николаевна, разглядывая в корпусе телевизора прозрачный пакетик с лекарствами.
        - Какое тут здоровье, с такой-то жизнью… Жаловался, конечно.
        - А это что? Пояснить можете?- Следователь аккуратно, за самый краешек приподняла пакетик, внутри которого виднелась небольшая, размером с пачку сигарет, восковая кукла; при определенной доли фантазии в ней можно было угадать женщину, и не более.
        - Толик принес. Говорил, что на кладбище в церкви старой нашел.
        Следователь посмотрела на меня, причем я четко ощутил, что именно не нравится ей во мне - следы засохшей глины на одежде. Я хоть и почистился у Михаила, но кое-что осталось.
        - Вы пройдите к своей машине и ждите меня там,- обратилась ко мне Быстрова.
        Пришлось повиноваться.
        Протасеня откровенно скучал возле уже прикрытого материей трупа. Эксперт что-то писал в блокнотике, положив его на капот «Жигулей», и бормотал себе под нос мудреные слова. Ждать нам всем пришлось не очень долго. Вскоре приехала машина, тело забрали. Укатил и участковый.

«Вновь история повторяется»,- подумал я.
        Но повторилась она лишь до этого момента. Быстрова повернулась ко мне и - хотя наверняка знала, ведь у следаков память отличная, это профессиональное - спросила почему-то:
        - Вас как по отчеству?- прозвучало абсолютно по-человечески.
        - Александрович,- даже растерялся я.
        - Марат Александрович, вы потом в город едете? Мне нужно здесь немного задержаться, а своих людей напрягать не хочется. Вы до управления меня потом подбросите? Это по дороге.
        Я хоть, честно говоря, собирался уезжать немедленно, но согласился. Было в этом предложении что-то интригующее. А я, черт возьми, вечно поддаюсь на всякие скользкие предложения, если они высказаны «человеческим» языком.
        - Конечно, Ольга Николаевна.
        - Вот и отлично.
        Я и оглянуться не успел, как мы со старшим следователем остались одни на грунтовой дороге напротив кладбища. Возможно, бомж и сидел в кустах, подслушивая, но, во всяком случае, признаков жизни не подавал. Мне не терпелось узнать, что же заставило Быстрову остаться со мной наедине. Уж точно не желание пофлиртовать. Женщина она серьезная, да и старше меня лет на десять, если не больше.
        - Честно говоря,- произнесла она после короткого молчания,- я могла сегодня тут и не появиться. Дело-то очевидное, хватило бы и участкового. Смерть, наступившая в результате естественных причин. Никакого криминала. Вскрытие, думаю, только подтвердит предварительное заключение эксперта.
        - Тогда в чем же дело?- спросил я.
        - Меня насторожило то, что труп обнаружили именно вы. Вы тут не живете, прошлый раз оказались в дачном поселке впервые. А теперь вот… - замолчала она и пристально посмотрела мне в глаза.
        - Это вопрос?
        - Нет, констатация,- Ольга Николаевна внезапно махнула рукой, будто отбрасывала сегодняшние заботы в сторону.- Можно, я немного пооткровенничаю? Просто как собеседник. Забудьте, что я следователь.
        - Тяжеловато, но попробую.
        - Конечно же, каждый из нас не может избавиться от груза своей профессии. Вы смотрите на мир через призму своей, я - своей. С этим ничего нельзя поделать.- Тон у Быстровой изменился, в ее голосе уже не слышались металлические нотки. Передо мной стояла немного суровая, но именно женщина, в первую очередь - женщина, возможно, даже чья-то жена и мать. Хотя обручального кольца я так и не заметил, да и трудно мне было представить ее у плиты за варкой борща или катающей коляску по парку.
        - У меня нет ни малейшего сомнения в том, что вы не причастны к убийству. Иначе бы мы с вами вот так сейчас не беседовали.
        - К прошлому убийству?- уточнил я.
        В голове шевельнулась опасливая мысль, ведь следователи бывают коварны. Разговорят по душам, а потом - хлоп, и под следствие, как минимум, в качестве подозреваемого, а то и обвиняемого.
        - О сегодняшнем дне и говорить нечего. Короче, по долгу службы я не имею права верить в какую-либо мистику. Следователь просто обязан быть материалистом. Есть процессуальные действия, есть доказательства, которые могут быть приняты судом, и мистика в них не вписывается… - Говоря это, Быстрова ненавязчиво вела меня к кладбищу.- Чтобы вы совсем меня не боялись, скажу вам то, чего не стоило бы говорить: дело об убийстве я не веду. Хотела, но мне его не отдали.
        - А как же прошлый допрос?
        - Тогда я выступала в качестве дознавателя. Ну а потом решается, кто станет дальше вести дело. Вы понимаете?
        - Не совсем.
        - Некоторым людям из числа моего начальства, скажем обтекаемо, не понравилось, что я увлеклась мистикой. Причин не знаю; возможно, их каким-то образом заинтересовали. Вот я и осталась в стороне. Дело в том, что это убийство - уже не первый подобный случай. Как минимум, пятый. Умирает жена, а потом, через несколько дней - муж, и гибнут они при странных обстоятельствах. Я первая связала эти дела воедино. Пришла к начальству, но от моих услуг постарались избавиться. Вот скажите мне, как человек сторонний, похожа я на сумасшедшую?
        Вопрос был более чем странный.
        - Нет.
        - Вот и я так считаю. Но тем не менее и вы слышали сегодня, как бомж говорил о какой-то голой женщине, за которой отправился его приятель. Отправился и нашел в итоге смерть.
        - Голая женщина - явление вполне реальное,- возразил я.
        - Только не считайте меня дурой,- не без злости произнесла Быстрова.
        - Я ее тоже вчера ночью видел,- я почувствовал, что должен это сказать, пусть не всю правду, но хотя бы часть ее.- Возможно, она и задушила вдовца.
        - Спасибо за откровенность. Вы не ходили за ней следом?
        - Нет, убежал. Я не один тогда был, а со сторожем. Он и посоветовал держаться от нее подальше.
        - С Михаилом? Я так и думала. Я и его в прошлый раз допрашивала. Почувствовала, что он недоговаривает, как и вы.
        Мы вышли - вернее, Быстрова вывела меня - на ухоженную часть кладбища. Ольга Николаевна остановилась у свежего могильного холмика.
        - Вы знали ее?- спросила она.- Поэтому и приехали сюда?
        - Ее нет в могиле,- сумел выдавить я из себя, хотя и понимал, что хожу по краю.
        - Почему вы так решили?
        - Я бы не хотел отвечать на этот вопрос. Но знаю точно. Ее здесь нет.
        - И я это знала прежде, чем вы решились признаться.
        - Откуда?
        - По документам она похоронена в другом месте. А этот участок даже кладбищем официально не считается. Вы раскапывали могилу? Хорошо, хорошо, можете не отвечать однозначно. Я ваш ответ знаю и без слов. Просто так сильно испачкаться глиной можно было только здесь и ночью, днем человек осторожнее.
        - Там бревно в гробу было, обычное еловое бревно,- признался я.- И что теперь? Эксгумация?
        - Какая эксгумация? Одумайтесь. Во-первых, вы тут уже покопались. Во-вторых, гроб с бревном - юридически это никакая не могила. Так, имитация, что-то вроде песчаного замка, построенного на пляже. За такие вещи даже к административной ответственности привлечь сложно.
        - Неужели?
        - А вы как думали?
        - Зачем это все нужно?
        - Кому?- спросила в свою очередь Быстрова.- Слишком много вопросов и никаких ответов, если не опираться на мистику. А я, не забывайте, следователь по профессии. Всякая мистика имеет свое объяснение.
        Я понимал, что уже и так наговорил ей лишнего. Мог бы рассказать и про Михаила, который-то и обнаружил труп бомжа. Но я ему обещал молчать. Да и информация ничего не давала для пытливого ума Ольги Николаевны.
        - Церковь, церковь на кладбище… - проговорила она, глядя на часовню.- А ведь покойный бомж там побывал. Не хотите зайти? Иногда случаются интересные открытия. У меня сильное подозрение, что во всем этом замешаны большие деньги.
        - Не их же вы собираетесь отыскать в часовне? А зайти не помешает. Сам хотел, да вот находка помешала.
        Старая липа у входа в часовню разрослась так сильно, что мы чувствовали себя под ее кроной, как в пещере. В тени позванивали сонные комары, спрятавшиеся сюда от солнца. На почерневшей и покосившейся от времени и непогоды дощатой двери в храм висел амбарный замок. Быстрова припала к двери ухом, прислушалась. Я тоже обратился в слух. Внутри слышался тихий неясный гул, словно с десяток человек переговаривались тихим-тихим шепотом.
        - Голуби воркуют, наверное,- предположила Ольга Николаевна, однако мне в это слабо верилось.- Нужно поискать другой вход.
        Мы, продираясь сквозь подступающие к самым бревенчатым стенам заросли дикой малины и шиповника, обошли строение. Нижние окна оказались забиты почерневшими обрезками досок. До верхних, сохранивших местами остатки стекол, было не добраться - высоко.
        - Придется ломать,- предложил я.
        - Не хотелось бы. Я, во всяком случае, принимать в этом участия не могу. Должность не позволяет.
        - Тогда отвернитесь, чтобы не видеть.
        - Это уже слишком. Я просто постою рядом с вами.
        - Как хотите.
        Я ухватился за навесной замок двумя руками и дернул, упершись ногой в притолоку. Мне даже показалось, что кто-то толкнул меня в грудь - так стремительно я отлетел от двери, продолжая сжимать замок. Пробой вылетел из трухлявого дерева без всякого сопротивления.
        - Вот уж точно, заставь дурака богу молиться… - проговорил я, когда Ольга Николаевна попыталась помочь мне выбраться из кустов.- Я сам.
        - Вы против равноправия мужчин и женщин?
        - Просто я привык решать свои проблемы сам.
        Пока мы обменивались любезностями, дверь, скрипнув, сама отворилась, будто нас приглашали внутрь.
        - И зайду я тоже первым,- твердо сказал я.- Пропускать вперед не стану.
        - Я и не претендую.- Быстрова слегка опасалась, что чувствовалось по ее голосу; возможно, поэтому она добавила, успокаивая себя: - Дверь была закрыта снаружи, значит, внутри - никого.
        - Ничего это не значит,- осторожно толкая приоткрытую дверь, произнес я.
        Мы вошли внутрь. Под ногами гнулись, похрустывали прогнившие доски. Местами на них росли бледные грибы-альбиносы. Пахло плесенью. Свет пробивался через щели в заколоченных окнах, прорезал внутренности заброшенной часовни золотистыми пластами, как сквозь жалюзи.
        - Невеселое место,- заметил я.
        - В морге веселее?- попыталась шутить следователь.
        - Там больше жизни.
        Дорогу нам перегораживала нижняя часть гроба. Матерчатая обивка с золотой нитью давно уже разлезлась, от нее остались лишь клочья, напоминавшие истлевшую кожу. Рядом высились грудой остатки разломанного иконостаса. Сквозь пыль и копоть угадывались левкасные лики. Паутина свисала с балок, покачивалась на сквозняке. Плафон купола тонул в темноте. Именно оттуда и исходил неясный гул, похожий на перешептывание.
        - Здесь все же бывают люди,- Быстрова указала на «тропинку», протоптанную в пыли. - Пойдем и мы по их следам?
        - Иначе зачем мы забрались сюда?- Я вновь двинулся впереди, через пустое основание гроба все же пришлось переступить.- Откуда оно здесь?
        - Или захоронение в подвале часовни разграбили, или же это просто подставка под гроб для отпевания. Во всяком случае, в таких в землю не зарывают - у него высокие ножки. Да и не похоже, чтобы он в земле побывал.
        Мы шли осторожно, как по минному полю, стараясь не отступать от протоптанной
«тропинки» ни на йоту. Может, оно и правильно. Доски настолько прогнили, что в любой момент мы могли провалиться в подпол, а так существовала надежда, что раз выдержали других, выдержат и нас.
        - Про захоронение в подвале вы знаете или просто так сказали?- Я задержался у деревянного столба, поддерживающего балку. Его древесина была еще очень крепкая, смолистая, на уровне груди в столбе виднелось множество следов от ножа - словно дятел тут полдня долбил.
        - Догадываюсь. Часовня на кладбище, особенно в имении - это обычно фамильный склеп, который…
        Быстрова не успела договорить, за мной послышался грохот. Когда я обернулся, то Ольги Николаевны уже не увидел; прямо за мной виднелась неровная дыра в гнилом полу, над ней клубами поднималась пыль.
        - Эй, вы в порядке?- крикнул я и, рискуя сам свалиться в подполье, подошел к самому краю и присел на корточки.
        Ни черта нельзя было рассмотреть - темнота и пыль, в которую врезался пласт солнечного света, лившегося в щель окна. Внизу послышалась возня.
        - Сама еще не знаю. Нога болит. Вроде целая.
        Наконец-то пыль немного осела. Я увидел Быстрову, она сидела на выложенном красным кирпичом полу и старательно ощупывала ногу.
        - Подвернула.
        Глубина была небольшой - метра два с половиной, три. Только сейчас я сообразил, что доски не просто так обвалились, здесь был люк. Он и рухнул вместе с гнилыми креплениями. Зато уцелела деревянная лесенка из свежих, явно современных досок. Они еще не успели потерять свой нежно-желтый цвет.
        Я уже спрыгнул, стоял рядом с Ольгой Николаевной.
        - Подняться можете?
        - Попробую.
        Уцепившись за мой локоть, следователь встала. Мы осмотрелись. Подполье не было похоже на фамильный склеп - во всяком случае, мы не наблюдали ниш для захоронений. Оно простиралось под всей площадью часовни, возможно, даже уходило дальше, но этого было уже не рассмотреть. В низком помещении отчетливо слышалось мое и Ольги Николаевны дыхания.
        - Фонарик не прихватили,- вздохнул я.
        - Почему же нет?- даже немного обиделась Быстрова.- Забываете о моей профессии? - Она вытащила из кармашка миниатюрный, тонкий, как авторучка, фонарик.
        Вспыхнул, пронзил темноту лучик яркого света. Его остановила дощатая перегородка. Она не достигала стены ни с одной из сторон; вплотную к ней стоял самодельный стол, заваленный всяким барахлом. Тут уже не виднелось пыли. Вещами, возможно, часто пользовались или вообще разложили их недавно.
        - Это уже интересно… - Поводя фонариком из стороны в сторону, Быстрова рассматривала странные предметы.
        Ярко-красным лаком отливала экзотическая маска. Тут же находились деревянные палочки с пучками перьев на концах, напоминавшие дротики для игры в дартс. Причем палочки туго обвивали разноцветные шерстяные нитки.
        - Маскарадный набор,- не нашелся я, что и сказать - так странно было видеть этнографические экспонаты в подвале православной часовни.
        Ольга Николаевна брала вещи осторожно, за краешки кончиками пальцев, как делала бы это при обыске, осматривала и аккуратно возвращала на прежнее место.
        - Если бы маскарад… - Она сняла перевернутую картонную коробку, под ней оказалась деревянная шкатулка не то с иероглифами, не то с какими-то другими таинственными знаками на крышке.
        Я удивился, как ловко следователь открыла ее замочек тонкой проволочкой - разогнутой канцелярской скрепкой, припасенной в кармане. Внутренности шкатулки оказались выстланы бумажным бархатом. Небольшой тряпичный сверточек, россыпь портновских булавок, спиртовка, скальпель и кусок, как мне показалось, хозяйственного мыла.
        - Мыло-то здесь зачем?- спросил я.
        - А наличие остального вам понятно? Это, кстати, не мыло, понюхайте и убедитесь.
        Я нагнулся и тут же уловил легкий аромат меда - приторно-сладковатый, но манящий.
        - Воск?
        - Воск. И, кажется, я уже знаю, что будет в свертке.
        Быстрова развернула лоскут. Внутри оказалась небольшая, размером с пачку от сигарет, восковая фигурка - женская, обнаженная, вылепленная вполне реалистично, хоть и немного схематически. Даже соски на груди были обозначены, и нарисован темный треугольник внизу живота. Однако реалистичность на этом не заканчивалась. Фигурка была взрезана, из нее торчал скомканный клочок газеты.
        - Женщина? Голая? Вам не кажется это странным?- спросила Быстрова, продолжая разглядывать фигурку.
        - Мне странно то, что она сделана из воска.
        - Но вы же понимаете, о чем я говорю.
        Быстрова уже держала в руках плоскую фотокамеру. Ее нагрудные карманы наверняка таили в себе еще много спецсюрпризов. Вспышка раз за разом заливала подземелье яркими, как полыхание молнии, бликами. И тут я рассмотрел то, чего не видел раньше, то, что скрывала от меня темнота. Увидел, сперва не поверил, даже глаза протер, привидение не исчезало. Я остолбенел. В глубине подполья на выложенном кирпичом полу стояла Инесс. Бледная, с растрепанными волосами, в той же одежде, в которой я видел ее в гробу перед нашим моргом. Она смотрела на меня, не моргая, спокойным, почти неживым взглядом. Я не успел к ней рвануться, не успел крикнуть, как она приподняла руку и покачала указательным пальцем - мол, не делай этого.
        - Восковые куклы, имеющие портретные совпадения с реальными людьми,- говорила в это время Быстрова, и я ее плохо понимал,- используются в магии, в том числе…
        Инесс двинулась, в руке она сжимала сумку. Ту самую, с которой была у меня в квартире. Я не могу сейчас вспомнить, переставляла ли девушка ноги, скорее всего - да. Но мне казалось, что она плывет, парит над полом, как привидение. И в то же время это видение было предельно реальным.
        - Что с вами?- Быстрова глянула на меня, перехватила мой взгляд и теперь уже сама смотрела туда же, куда и я. В ее глазах отражалась Инесс, но я был уверен, что следователь ее не видит.
        - Нет, ничего, все в порядке,- чуть слышно проговорил я.
        Инесс проплыла мимо нас, ступила на деревянную лесенку. Отчетливо заскрипели ступеньки.
        - Что это?- уже всерьез забеспокоилась Ольга Николаевна.- Шаги. Кто-то ходит. Наверху?
        - Неужели вы не ви…
        Я не договорил. Инесс, уже стоя в часовне, повернулась ко мне и приложила палец к губам - мол, молчи. И я замолчал. Быстрова быстро захлопнула деревянную шкатулку, накрыла ее половинкой картонной коробки и зашагала к лестнице.
        - Что вы молчите? Вы что-то знаете и молчите,- с упреком сказала она мне.
        - Я только слышу то же, что и вы,- соврал я.
        Наверху, закрываясь, хлопнула дверь часовни. Я уже не поспевал за Быстровой; она мчалась, как по тонкому льду, не думая о том, что гнилые доски могут обрушиться из-за наших скачков. Слишком поздно я обратил внимание на гул, нарастающий под куполом церкви. Спохватился, когда различил писк, который уже слышал сегодняшней ночью, и глянул вверх. В темноте, царившей в верхней части часовни, шевелилась, разрастаясь, бесформенная масса. Она клубилась, ширилась. Крылатая тень метнулась надо мной, со свистом взрезав воздух, за ней другая, третья… И вот уже всю внутренность храма заполнили мельтешащие крылатые твари. Воздух буквально закипел. Быстрова отчаянно завизжала, замахала руками, отгоняя бесновавшихся перепончатокрылых, заметалась, потеряв ориентацию. Она уже не понимала, где дверь, натыкалась на столбы. Я, прикрывая голову полoй рубашки, подбежал к ней, хотел схватить за руку и потащить к закрывшейся двери, но она испугалась и рванулась так сильно, что мы вместе с ней рухнули на пол возле нижней части гроба. Катались по пыльным доскам, сбивая с себя летучих мышей; они пищали, царапались, кусались.
Кровь сочилась из ранок, текла по моим рукам.
        - Спасите!
        Визг Ольги Николаевны стоял у меня в ушах, заглушая все остальные звуки. Я подхватил с пола обломок доски, стал размахивать им, бить, крошить хрупкие тельца ночных вампиров, размазывать их по полу.
        - За мной, за мной! К двери!- кричал я и тащил упирающуюся Ольгу Николаевну к выходу.
        Одна из мышей, вдвое крупнее той, какую посадил в банку сторож, с размаху растопыренными крыльями припечаталась к лицу Быстровой. Мне не сразу удалось оторвать ее. Спасительная дверь была совсем близко. Я ударил в нее ногой. Яркий дневной свет хлынул на нас, и мы выскочили на улицу. Я привалился спиной, ощущая, как полчища крылатых тварей бьются в доски с другой стороны. Быстрова все еще махала руками и визжала.
        - Все уже, все,- произнес я, и она смолкла. В глазах Быстровой все еще читался ужас, рот перекосило, нижняя губа мелко подрагивала.
        - Что это было?
        - Летучие мыши. Я подозревал, что они там живут, но не думал, что их столько,- неровно выдохнул я.
        За мной доски двери все еще подрагивали, хотя это уже не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось, когда я только захлопнул дверь.
        - Подайте мне палку покрепче.
        - Зачем?
        - Дверь подопру. Не век же мне здесь стоять.
        Быстрова отнеслась к просьбе со всей серьезностью. Палка, которую она вытащила из кустов, была крепкой и увесистой, такой при желании и убить можно.
        - Подойдет?
        - Вполне.
        Вдвоем мы подперли дверь, вогнав один конец палки в землю, второй уперев в поперечный брус на двери. Руки Быстровой, можно сказать, приросли к этой толстой сучковатой палке, она боялась разжать пальцы.
        - Не выдержит, выскочит,- причитала она.
        - Выдержит, пустите,- я никак не мог развести ее пальцы.- Они днем не летают. Только ночью, в темноте.
        Наконец, чтобы успокоить женщину, я решил сильней вогнать палку в землю, ударил по ней каблуком. Что-то хрустнуло. Острый конец проломил в гнилой дверной доске дырку; подпорка, ослабнув, обвалилась. В проломе завертелась, закрутилась серая масса.
        - Мама!- взвизгнула Ольга Николаевна.
        Мы бросились прочь от часовни. Трещали кусты. Возможно, именно они и спасли нас. За спиной слышался шорох множества крыльев, путавшихся в тонких ветвях. Быстрова, беря пример с меня, одной рукой прикрывала вытащенной из-за пояса полой рубахи голову; вторую руку, выставив вперед локоть, использовала как таран, пробивая себе дорогу через кусты.
        Заросли кончились неожиданно для нас. Мы оказались на грунтовой дороге невдалеке от моей машины. Не понял как, но ключи я сжимал в пальцах. Крылатые твари десятками вырывались из кустов и уже нарезали возле нас сужающиеся круги. Я махнул ладонью, сбил в полете сразу двух летучих мышей и прыгнул за руль. Быстрова спустя мгновение уже оказалась рядом со мной, но захлопнуть дверь не успела. Она тянула на себя ручку, а перепончатокрылые стремились в салон через узкую щель, царапали обивку, пищали, скалили огненно-красные ротики.
        - Я не могу, не могу… - шептала Быстрова, преодолевая отвращение.- Не могу закрыть. Помогите.
        А твари уже стучали в крышу машины, ползали по капоту, залепливали своими телами стекла. Стремительно темнело. Свет пробивался сквозь кожаные крылья с пунцовыми жилками кровеносных сосудов. Самыми отвратительными были их глазки - маленькие и абсолютно бездушные.
        - Держитесь!- крикнул я, запуская двигатель.
        Машина заурчала, но это не напугало летучих мышей. Я включил стеклоочистители - натужно загудели электродвигатели. Щетки вздрогнули и медленно поползли, сбрасывая тварей с лобового стекла. Я развернулся, вписавшись в узкую дорогу. Ветки кустов хлестнули по дверце, сметая лезших в салон мышей. Быстрова наконец-то захлопнула дверцу.
        - А вы говорили, что они днем не летают!- истерично выкрикнула Ольга Николаевна.
        - Откуда я знал! Летают, как видите… Мы их потревожили.
        В крышу еще несколько раз ударило. Стеклоочистители двигались короткими рывками, на пределе мощности. Тонкие кожаные крылья, попавшие под них, скрипели на лобовом стекле, таская за собой инфернальных существ.
        - Боже!- выкрикнула Быстрова, когда я вырулил с грунтового съезда на асфальт, чуть не столкнувшись с груженным горячим асфальтом самосвалом.
        Он пронесся прямо перед нами, обдав на ходу удушливым запахом расплавленного битума. Взвизгнули покрышки, я не рассчитал скорость на повороте. Протекторы простучали чечетку на гравии обочины. Мой автомобиль выбрался-таки на асфальт и понесся вперед. Стрелка спидометра уверенно перевалила за сотню.
        - Есть!- крикнул я, видя, что крылатые существа одно за другим исчезают с лобового стекла, сносимые стремительным ветром.
        - А сзади, сзади… - причитала Быстрова, высматривая летучих мышей в заднее стекло.
        Боясь на скорости улететь с извивающейся между холмов трассы, я только бросил взгляд в зеркало. Дорогу от самого съезда усыпали тельца летучих мышей. Некоторые из них трепыхались, другим удавалось даже взлететь. Но нас уже никто не преследовал. Вот уже и последнюю тварь сдуло с лобового стекла - серый комок промелькнул возле дверцы.
        Ровно работал двигатель. Дорога стремительно неслась под колеса. Через пару километров я сбавил скорость и съехал на обочину.
        - Почему мы стали?- спросила Быстрова, опасливо поглядывая в заднее стекло.
        - Успокоиться надо, руки трясутся,- я приподнял кисти над рулем, пальцы мои подрагивали.
        - Хорошо, только окна не открывайте,- согласилась Ольга Николаевна.
        - Я закурю.
        - Конечно. Может, и меня угостите? Я вообще-то бросила, но… И двигатель не глушите. Вдруг они снова набросятся?
        - Откуда они тут возьмутся?
        - Я уже и не знаю. Всякое может случиться.
        Руки тряслись не только у меня, но и у следователя. Поэтому, прежде чем мы закурили, несколько сигарет из пачки, подаренной мне Михаилом, вывалились на сиденье. Никто из нас даже не сделал попытки их поднять. Дым наполнял салон, но ни у меня, ни у Быстровой не наблюдалось даже попытки приоткрыть окно. А пейзаж за окном абсолютно не соответствовал пережитому. Облака на небе тянулись чередой с запада на восток. В разрывах вспыхивало солнце, золотило своими лучами поле. Зеленела близкая полоска леса, а на горизонте он уже казался темно-синим.
        - Ну и дрянь ваши сигареты,- произнесла Быстрова, раздавив выкуренную наполовину сигарету в пепельнице.
        - Я тоже так считаю, сам-то курю другие. А эти не мои - одного хорошего человека.
        Ольга Николаевна потерла виски:
        - Даже то, что случилось, не разрушило разделяющую нас стену. Вы по-прежнему видите во мне следователя, а не человека, который хочет во всем разобраться. А ведь пережитое должно было сблизить нас больше, чем ночь, проведенная в постели… - Сказав это, Быстрова улыбнулась и добавила: - Шутка, в которой, как известно, всегда есть место правде.
        - Вы следователь, и с этим ничего не поделаешь. В первую очередь, это в ваших мозгах. Сами вы стараетесь меньше говорить, больше слушать. Вам-то какой интерес разбираться в том, что не подпадает под статьи Уголовного кодекса? Для меня это самая большая загадка.
        - А вам какой смысл? Ну, конечно, сейчас вы скажете, что не хотите отвечать, ведь ответ может повредить вам. Черт, сколько раз я слышу это на допросах! Да, может повредить, но и помочь может. Правда не способна вредить.
        - И я это слышу от следователя?- улыбнулся я.- А за что сидят люди в тюрьмах? За правду о себе.
        - Они сидят за те преступления, которые совершили,- корректной формулировкой поправила меня Быстрова и вздохнула.- Я сама во многом виновата. С какой стати вы должны откровенничать со мной? Спасибо за то, что вытолкали меня из часовни. Сама бы я оттуда не выбралась. Ладно, включите «аварийку», если уж мы стоим в неположенном месте. Или поехали. Я в самом деле спешу.
        Я выбрал второе предложение. Машину не гнал - когда нервничаешь, лучше не спешить.
        - Уф… - отдышалась Ольга Николаевна.- Откровенность может пробудить только взаимность. Я раскрою карты окончательно. Вы уже слышали от меня, что случай подобного убийства - не первый. Как минимум, пятый. А еще несколько случаев сумасшествия. У нас, профессионалов, о таком принято говорить как о серийном почерке преступника. Близкие люди будущей жертвы умирают, гибнут при несчастном случае… Заметьте, сперва речь не идет о насильственной смерти, совершенной с преступным умыслом. Через какое-то время жертва гибнет сама или же сходит с ума. При этом все жертвы - люди состоятельные; вот только потом оказывается, что большую часть своего состояния они странным образом успевают потратить неизвестно на что. Обычно просто снимают наличные, и те исчезают в неизвестном направлении незадолго до их гибели.
        - Суммы большие?- спросил я, продолжая внимательно следить за дорогой.
        - Измеряются десятками и сотнями тысяч долларов.
        Я даже присвистнул.
        - За такие деньги можно убить не одного человека.
        - Вот я и призадумалась. В мистику я почти не верю, всему должно иметься свое реальное объяснение. Где в игру вступают большие деньги, там и ищите преступление. И если мне мое руководство не хочет дать докопаться до истины, то я вправе предположить, что его просто-напросто купили преступники. Логично?
        - Вполне,- согласился я.
        - Все жертвы так или иначе связаны с моргом, в котором вы работаете.
        - Каким образом?
        - Тела их родных и близких проходили через него.
        - Выстраивается цепочка?
        - Только первые звенья.- Быстрова радовалась, что наконец-то я стал ей больше доверять.- И в трех случаях мне стало известно, что с погибшими незадолго до гибели встречался некий человек, которого зовут Рамирес.
        - Как говорят в правоохранительных органах - совпадает.
        - Так говорят только в патрульно-постовой службе. Не смешивайте всех представителей правоохранительных органов. У нас тоже существует четкая градация.
        - И «следаки», конечно же, вершина эволюционной пирамиды,- не удержался я от колкости.
        - Тут я спорить с вами не стану,- абсолютно серьезно отозвалась Ольга Николаевна. - Итак, вырисовывается рабочая версия, кто-то поставил на поток выманивание больших денег у своих будущих жертв. Вот это уже подпадает под УК. Мистику я выношу за рамки - это антураж, и не более того.
        Было над чем задуматься, тем более что я стал невольным участником событий.
        Моя сегодняшняя манера вождения явно раздражала других участников движения. Мне нетерпеливо сигналили, обгоняли, но я не собирался нарушать правила дорожного движения. Наконец мы подъехали к ближайшей от Кольцевой станции метро. Быстрова чисто по-мужски протянула мне руку на прощание.
        - Возможно, и ваша жизнь под угрозой,- напомнила она мне.- Поэтому будьте повнимательнее, особенно на работе. Присматривайтесь к тем, с кем общаетесь. И позвоните мне, как только вам станет известно что-то новое.- Ольга Николаевна положила на панель визитку.- В любое время звоните. Это предложение абсолютно неофициальное.
        - Хотите прославиться?- спросил я, пожимая руку.
        - Не только. У меня просто мозги устроены таким образом, что я не умею оставлять за собой неразгаданные тайны.
        Быстрова вышла из машины и смешалась с толпой. Я сидел. Мерно мигала и щелкала
«аварийка». Стоило сходить в киоск за сигаретами, но мне уже было не до вкусовых изысков; вконце концов, можно курить что имелось. Я взял визитку Быстровой - в ней значились не только рабочий стационарный номер, но и мобильный,- спрятал в портмоне. В душе я начал сомневаться: может, стоило хотя бы сейчас рассказать Ольге Николаевне о том, что я видел Инесс в подполье часовни? Но ведь та дала мне знак молчать. Значит, своим рассказом я мог навредить ей. Грело лишь то, что я знал - Инесс жива, помнит обо мне, нашла меня. Я надеялся, что еще увижу ее - уже один на один,- и она объяснит мне, что происходит. Потому и голова шла кругом. К тому же мне казалось, что я в машине не один. Я уже не доверял своим глазам. Ведь сам стал свидетелем, как Быстрова не видела Инесс, проходившую мимо нас. Она не видела, а я видел! Следователь только слышала. А, может, Инесс мне привиделась? Ощущение присутствия кого-то неподалеку было настолько реальным, что я даже повел рукой и, честное слово, не удивился бы, если бы моя ладонь коснулась кого-то невидимого. Но никого рядом. На всякий случай я перегнулся через спинку
сиденья и оторопел. На заднем сиденье у самой дверцы лежала женская сумка, та самая, принадлежавшая Инесс; та, с которой она была у меня; та самая, с которой я видел ее в подполье часовни.
        Закрыл и открыл глаза. Сумочка не исчезла, значит, мои нервы тут ни при чем. Матово отливала хорошо выделанная кожа. Поблескивали застежки. Я, чувствуя, что в очередной раз трогаюсь рассудком, негромко позвал:
        - Инесс, ты тут?
        Естественно, мне никто не ответил.

«А чего ты еще хотел?- спросил я сам у себя.- Все тайное рано или поздно становится явным. По-другому не бывает. Возможно, подсказка у тебя в руках».
        Я смотрел на сумочку, но не решался к ней притронуться. Скажу честно, мне даже стало бы легче, если бы она у меня на глазах растворилась в воздухе.

«Когда же она попала ко мне в салон?»
        Ответ был очевиден и абсолютно прозрачен: пока мы с Быстровой отбивались от крылатых тварей. Но «когда» не проясняет «как». А я не мог вспомнить, закрывал ли машину…

«Ладно, это не самая большая загадка из всех, стоящих передо мной».
        Я протянул руку, коснулся кожи. На ощупь сумочка была прохладной и влажной, словно всю ночь пролежала в траве. Вжикнула медная застежка-молния. Внутри оказалось немногое: кожаный футляр с наручниками и двумя ключиками, плоская фляжка из нержавейки, блестящая прямоугольная коробочка из нержавейки же и объемный католический крестик с цепочкой. В первую очередь меня заинтересовал крестик - ведь в прошлый раз я не видел его на Инесс. Перекладины широкие, где-то с мизинец, сам крестик не больше спичечного коробка. Он весь был усыпан мелкими стразами, переливался, сверкал на моей ладони и больше походил на обычное женское украшение, а не на предмет культа. Был легковат для своего объема. Серебро? Но белый металл едва просматривался между камней-стекляшек.
        Цепочка вообще ничего интересного собой не представляла. Классические приплюснутые звенья. Носили ее редко, серебро поблескивало. С наручниками я уже был «знаком», так что только заглянул в кожаный футляр и тут же отложил его в сторону. С блестящей металлической коробочкой пришлось повозиться. Крышка прилегала плотно и никак не хотела сниматься. Наконец, когда металл уже нагрелся в моих руках, ее удалось подковырнуть. В салоне тут же запахло медом. Да - передо мной снова был воск. Небольшой брусочек, аккуратно вырезанный из большего куска. На его краях отчетливо запечатлелись следы лезвия ножа. Рядом лежало миниатюрное канцелярское шило с почерневшим от нагревания острием. Я обыскал в сумке все кармашки. Никакой записки не обнаружил, лишь несколько квитанций-платежей, выданных банковским терминалом.
        - И что бы это могло означать?- задумался я.
        Ко мне уже направлялся дорожный инспектор с суровым лицом, на ходу поигрывая полосатым жезлом. Вечно они ходят с таким видом, будто собираются первым делом ударить им вас по голове. Я не стал ждать, когда он обратится ко мне с претензиями, к тому же никаких жестов-приказов он мне подать не успел. Машина влилась в дорожный поток. Огорченный инспектор еще маячил в зеркальце заднего вида, но я уже был для него недосягаем.
        Я ехал по городу, но теперь смотрел на него другим взглядом. Мне казалось невероятным, что жизнь течет на улицах как обычно. Как можно вести себя нормально, если совсем рядом творится черт знает что? Но тут же находился и контраргумент. Ведь и я практически ничем не выказывал своих мыслей - обычный водитель из миллионов, колесящих ежедневно в огромном городе. Не бросаться же к людям с откровениями. У каждого человека найдутся свои страшные тайны, о которых он предпочитает молчать. Ну, разве что негромко заговорит о них, оказавшись в подвыпившей компании в ночном полумраке, когда рядом пылает живой огонь… Как это и произошло с широкоплечей бабищей в будке машины, перевозящей дорожных рабочих. Да и то потом рассказчик постарается свести все к шутке. Бесхитростные, незамысловатые люди, которых на первый взгляд ничего не интересует за рамками быта. А поди ж ты, выясняется, что еще как интересует! Никуда на самом деле не ушли древние мифы и легенды, они живут в головах людей. В них верят и в наши дни не менее упорно, чем верили наши предки тысячу лет тому назад. Домовые, лешие, вурдалаки с вампирами,
ожившие мертвецы никуда не исчезали, они только сменили место обитания. Населили Интернет, городской фольклор, страницы гламурных изданий. Если раньше их ловили с помощью заклинаний, а души умерших ведьм молитвами загоняли в кожаный мешочек, чтобы потом закопать его на перекрестке трех дорог, то теперь на них охотятся с помощью видеокамер, магнитометров и приборов ночного видения. С первого взгляда ерунда, чушь и суеверия. Но это еще надвое делить надо. Если в языке существует слово, то обязательно в природе должно существовать и то, что оно обозначает. Иначе бы и слова не возникло. Или я не прав?

* * *
        Позади уже был телефонный разговор с Петрухой. Он сам позвонил, поинтересовался, жив ли я, лишь только мой мобильник ожил. У него всегда в общении такая дурацкая манера патологоанатома. Не спрашивать «Как дела?» или «Все ли хорошо?», а прямо молотком по лбу бить вопросом - «Ты живой?». И сразу же начинаешь чувствовать себя виноватым, будто задерживаешься на этом свете больше положенного. Я стандартно ответил, мол, жив, не дождешься. Затем мой друг стал выпытывать, где был, как настроение. Обсуждать что-либо из этого по телефону не оставалось сил. Пообещал рассказать при встрече. На том и порешили. Работы для меня не предвиделось, сам Петруха перешел на вечерне-ночной режим работы. Ну а поскольку я был завязан на тела, прошедшие через его руки, то мне стоило появляться в морге не раньше полуночи, а то и утром мог приехать. Ведь я работал не со всеми подряд, со своей квалификацией брался только за состоятельных заказчиков. У меня не оклад, а сдельщина.
        Синяя корона газового пламени лизала на плите донце кофеварки. Внутри таинственно булькало и фыркало. Наконец зашипел выходящий через трубку пар. Кофеварка у меня не слишком удобная, объемом на двоих. И меньше не приготовишь, такая у нее конструкция. Вот и приходится пить лошадиными дозами. Я налил себе чашку; сахар, как обычно, не сыпал. По мне, любой продукт лучше употреблять в чистом виде, не обманывать себя, присоединяя к нему чужой вкус. Кофе получился крепкий, а потому приятно-горький, даже челюсти сводило.
        За окном моей квартиры рассыпались вечерние огоньки окон в соседних домах. Всполохи телевизионных экранов мельтешили на занавесках. Жильцы выходили на балконы, задумчиво курили, разглядывая почти бессмысленные и мелочные события в нашем дворе: прошла кошка; пьяный, не обращая внимания на прохожих, пытался
«облегчить душу» под стеной гаража; двое подростков выделывались перед своей подружкой. В другое время и я бы, возможно, просто глазел на эти прелести жизни, но только не в тот день. Даже телевизионные новости, повествующие о стихийных бедствиях и катастрофах, казались мне пресными. Когда беда происходит с другими, незнакомыми тебе людьми, то воспринимаешь ее спокойно, словно вымысел журналистов. Впервые в жизни собственная квартира казалась слишком большой для одного меня.
        Я сидел за журнальным столиком, разложив в рядок все небогатое содержимое сумочки Инесс. Я уже старался не думать о том, каким образом у меня оказалась эта сумочка. Сколько ни думай, правды не узнаешь. Но если уж судьба послала ее мне в руки, то это неспроста. Инесс наверняка хотела дать мне подсказку или же, наоборот, увести в сторону от правды. Наручники не могли таить в себе большего, чем мне уже было о них известно. Они являлись вещью в себе. Фляжка не радовала открытиями: в ней болталась все та же зеленоватая жидкость с болотным запахом. Коробочка с воском подавала надежды. Вспомнилась прочитанная где-то история, как контрабандисты переправляли через границу бриллианты, залив их в бруски воска. Я даже разрезал брусочек перочинным ножом крест-накрест, пройдясь по диагоналям. Мял треугольные кусочки в руках. Сперва они крошились, а затем, согретые пальцами, стали податливыми. Мне даже удалось вылепить из них подобие человеческого тела. Это оказалось совсем не сложно. Вскоре передо мной уже лежало бесполое обнаженное существо с головой на длинной шее, двумя руками и двумя ногами. Придать ему
портретное сходство тоже не составляло бы труда. Сходство хоть со мной, хоть с Инесс. У каждого найдется несколько приметных портретных черт. Но я так и не решился коснуться головы куклы лезвием перочинного ножа, не стал прорезать глаза, рот. Теплый воск своей полупрозрачностью, легким свечением, идущим из глубины, напоминал настоящее человеческое тело. Меня не покидало чувство, что, сделай я кукле лицо, она оживет.
        - Побудь пока никем,- обратился я к своему творению.- Будет желание, разрисую тебя, тогда и станешь человечком.
        Теперь я держал на ладони крестик. Свисающая между пальцев цепочка покачивалась, постукивала, задевая о край журнального столика. Стразы переливались, впитывая, переваривая и исторгая свет люстры. Сотни сверкающих лучиков вспыхивали и гасли на моей ладони, стоило ей качнуть.
        - Бабская безделушка. Думаю, его в полном смысле крестом назвать нельзя. Вряд ли найдется священник, который согласится освящать подобное ювелирное творение.
        И все же именно необычный нательный крестик казался мне подсказкой, данной мне Инесс. Я мог сомневаться, ее ли я видел в часовне. В конце концов, мало ли что может пригрезиться воспаленному мозгу? Но крестик был передо мной. Его можно было потрогать, полюбоваться им… Какой в нем смысл? Я представил себя на месте Быстровой, ее стиль мышления уже в чем-то передался и мне. Я легко чувствую людей и быстро перенимаю их полезные привычки. Что бы следователь сделала с находкой первым делом? Постаралась бы узнать, кому принадлежит вещь. В чем проблема? Конечно же, он принадлежит самой Инесс. Или все же нет? Я попробовал зайти с другой стороны. Как он попал к ней? Что это за вещь? Крестик или приспособление для отправления какого-нибудь таинственного культа?
        В сегодняшнем мире это вопросы, которые может решить не только следственная бригада. Существует Интернет, где есть ответы практически на все вопросы. И не по одному на каждый вопрос, а по нескольку. Другое дело, что не все они верны, разбросаны где попало. Но на то и дана человеку голова, чтобы выбрать правильный вариант из нескольких. Или хотя бы парочку наиболее реальных.
        Тихо загудел кулер компьютера, замигала лампочка сетевой карты. Соединение установилось быстро. Не удивительно, будний день, не очень поздно, никто из соседей еще не качает по локалке из Сети объемные файлы художественных фильмов и телесериалов. Передо мной развернулось окошко поисковика. До этого мне приходилось искать что-либо лишь по словам. Скажем: «бесцветный грим», «французский маникюр»… Но скажите, как загнать в поисковик предельно конкретную вещь, лежащую перед тобой. Вот она, вся на виду до последней детальки. Казалось бы, чего проще, найти ей аналог во Всемирной сети? А вот попробуйте. Окошко на мониторе таинственно и приглашающе светилось, словно издевалось надо мной. Попробуй, если такой умный!
        - Так,- сказал я сам себе.- Из всякой ситуации существует выход. Просто сосредоточься, подумай.
        Для начала я загнал в окошко два слова: «летучая мышь». Узнал, что в средней полосе России крылатые кровососущие существа не обитают. Потом попытался отыскать упоминания о часовне на кладбище. Но тут меня ждал полный облом: она никого до меня не заинтересовала. Или я искал не так, как нужно? И тут в памяти всплыло новомодное слово, которое еще нельзя отыскать ни в одном словаре литературного русского языка - «гаджет». Да-да, именно гаджет - только такое определение могло подойти к крестику Инесс. Или, если сказать по-другому - вещь эффектная, но абсолютно бесполезная, модный гламурный прикол, которым можно похвастаться перед друзьями. Мол, у меня есть, а у вас нет.
        Я набрал в окошечке слово «гаджет», но не спешил жать на «ввод», понимая, что компьютер вывалит на меня бесчисленное количество ссылок. Примерно такое, как если бы я пытался отыскать адрес конкретного человека, но для поиска задал бы только одно слово «мужчина» или «женщина».
        Если бы я рассказывал кому-нибудь по телефону, какой именно крестик вижу перед собой, это было бы несложно. Собеседник мгновенно понял бы, о чем именно идет речь. Хватило бы трех-пяти предложений. Но компьютер - хоть и способное создание, однако чрезвычайно тупое. Его не тронешь описанием эмоций, нюансов; для него, как и для милицейского протокола, необходима конкретная информация типа: «изделие из металла желтого цвета». И я, повинуясь логике Быстровой, набрал вслед за уже набранным словом. Получилось: «ГАДЖЕТ КРЕСТИК СО СТРАЗАМИ, СЕРЕБРО». Перечитал. Ольга Николаевна осталась бы довольна своим учеником. Клавиша «ввод» ушла в клавиатуру. Компьютер замигал, и на экран вывалились ссылки. Просто глаза разбегались. Всемирная паутина стремилась проинформировать меня обо всем сразу: объяснить, что такое стразы и чем они отличаются от настоящих драгоценных камней, рассказать историю о христианском символизме распятия, поведать о благотворном влиянии серебряного креста на воду… Предложений было как в гипермаркете, раскинувшемся под одной крышей на площади в несколько гектаров. А мне-то всего и нужна
одна-единственная ссылка.
        Щелкали клавиши, на экране появлялась куча всякой ненужной информации. В панели уже не умещались значки всех открытых окон. Оперативная память отказывалась воспринимать и удерживать в себе такое количество информативного хлама. Я зло принялся закрывать окна.
        - Неужели я такой идиот?- проговорил я, скользя взглядом по строчкам на экране.-
«Лучший подарок»,- прочитал я одну из них.
        Сайт принадлежал какому-то интернет-магазину. Это было уже что-то. Все-таки не виртуальная энциклопедия, способная просветить меня лишь общими фразами и отослать к истории вопроса в глубь веков. Щелкнула клавиша мышки. На экране возникли предложения магазина из раздела «Лучший подарок к 8 Марта». Это просто чудо, что подобную информацию можно качать в середине лета. На маленькой фотографии я увидел такой же самый крестик. Не терпелось узнать побольше. Когда я раскрыл эту строчку из раздела подарков, то просто ахнул. Все было так просто и предсказуемо, что мой мозг, настроенный на тайны, не смог сам выйти на правильный ответ. Интернет-магазин предлагал гаджет - серебряный крестик-флешку со стразами. Даже цепочка была такой же. На фотографии было показано для особо тупых, как именно крестик трансформируется во флешку: снимается верхушка, и под ней открывается USB-разъем.
        - Кретин,- дал я себе еще явно завышенную оценку.- Мог бы и сам раньше догадаться.
        Колпачок легко стянулся с вертикальной поперечины крестика. Флешка воткнулась в порт компьютера. Теперь уже не только люстра отражалась и крошилась в стразах - снизу из-под камней тоже шла электронная подсветка, мигающая, зелено-желтая, тревожная.
        У меня еле хватило терпения дождаться, пока компьютер переберет системные файлы, отыскивая в них драйвер к этой редкой разновидности флешек. Наконец искомое было отыскано, и на экране выплыло окошечко, извещавшее, что «новое оборудование успешно установлено».
        - Естественно, открыть,- ответил я на дурацкий вопрос компьютера; он еще спрашивал о том, что я собираюсь делать!
        Содержимое экзотической флешки состояло из одного-единственного видеофайла, названного не словами, а цифрами - такие присваивает в автоматическом режиме видеокамера. Конечно же, я нетерпеливо щелкнул по нему. Всплыло окошко видеоплеера. Я чуть не прокусил себе губу от нетерпения, пока грузилось изображение. И вот ползунок двинулся, отсчитывая секунды съемки. На мониторе возник салон легковой машины. Снимали, скорее всего, мобильным телефоном, который держали в руке.
        Лобовое стекло. Машина едет по городу. За рулем мелькнул Рамирес. Кто же держит камеру? Кажется, сама Инесс. Причем делает это так, чтобы брат не заметил, что она снимает. Изображение прыгало, показывались лишь фрагменты. Звучал и диалог, но по-испански, из которого я только мог понять, что Инесс и Рамирес ожесточенно спорят на грани скандала.
        Да, да, это снимала Инесс, вот мелькнула ее рука, в кадре возникла знакомая сумочка.
        Понемногу я приноровился к скачущим кадрам, научился додумывать то, чего не мог видеть, складывал общую картину из фрагментов мозаики. И она разворачивалась передо мной так, словно я видел ее собственными глазами…
        Машина свернула с улицы во двор, проехала возле припаркованных машин и остановилась. Я сразу узнал этот двор, хоть в нем и пришлось побывать всего только один раз. Рамирес выбрался из-за руля. Инесс шла рядом с ним к подъезду. К тому самому подъезду, в двери которого я впервые столкнулся с самим Рамиресом, впервые услышал его голос.
        - А теперь забывай испанский, нам предстоит говорить по-русски,- предупредил Инесс брат.
        - Я не желаю больше заниматься этим,- зло ответила девушка.
        - А чем ты еще умеешь заниматься?
        - Отвяжись, не твое дело!
        - Уймись. Это всего лишь работа. Или ты забыла, что я могу с тобой сделать? Уж лучше действуй по своей воле.
        - Помню,- проговорила Инесс.- Всегда помню.
        - Ну вот и отлично.
        Брат с сестрой зашли в лифт. Пока кабинка ехала вверх, молчали.
        Рамирес вдавил кнопку звонка. В квартире прозвучала трель. Открывать никто не спешил. Но Рамирес упорно жал и жал кнопку. Наконец дверь отворилась. На пороге стоял мой недавний клиент; он непонимающе смотрел на визитеров.
        - Здравствуйте, Дмитрий Петрович,- внятно и скорбно произнес Рамирес.- Мы к вам.
        - Кто вы такие?- Вдовец был немного пьян, глаза покрасневшие от бессонницы.
        - Вы нас не знаете, но у нас есть предложение, от которого вы, думаю, не откажетесь.
        Инесс, пока шел разговор, молчала, стояла в стороне, неприметно снимая происходящее.
        - О чем вы говорите? Я не понимаю.
        - У вас умерла жена, ведь так? Любимая жена,- с чувством проговорил Рамирес.
        - Вы из агентства ритуальных услуг?- устало спросил хозяин квартиры.- Я уже все оговорил с вашим менеджером, оплатил… Какие еще могут быть проблемы? Оставьте меня в покое. Я хочу побыть один.
        - Мы можем вам помочь,- прозвучала странная фраза.
        - Чем?
        - Мы можем войти?
        Подумав, Дмитрий Петрович все же пропустил гостей. Мимо камеры проплыл книжный стеллаж в прихожей.
        - Говорите,- предложил хозяин квартиры.- Но только недолго, у меня нет сил на разговоры.
        - Хорошо,- кивнул Рамирес и подался вперед.- Вы хотели бы вернуть свою жену? Хотели бы увидеть ее вновь живой?
        - Не говорите таких вещей, это тяжело… - Вдовец прикрыл глаза ладонью, слова давались ему с трудом. Он в самом деле любил умершую супругу.
        - Я не хотел сделать вам больно. Я способен оживить ее, и это не пустые слова, не рекламная фраза,- проговорил Рамирес.
        - Вы конченый сумасшедший или мошенник! Такими вещами не шутят…
        - Согласен, потому и предлагаю вам сделку. Я верну жизнь вашей жене.
        В глазах вдовца зажглась безумная искорка надежды - зажглась и тут же погасла.
        - Это невозможно.
        - И все-таки. Сколько вы готовы заплатить за ее жизнь?
        Дмитрий Петрович смотрел, не мигая. Он хотел верить и не мог. В голове нормального человека подобное не укладывалось. Но все же он не нашел в себе сил выгнать Рамиреса.
        - Проходите. Только учтите, я не верю ни одному вашему слову. Это невозможно.
        - Не вы первый сомневаетесь,- улыбнулся жгучий брюнет загадочной улыбкой.
        Теперь все сидели в гостиной, богато и со вкусом обставленной. Рамирес продолжал улыбаться.
        - В мире нет невозможных вещей. Вам приходилось слышать о магии Вуду?
        - Зомби, ожившие мертвецы?- вскинул брови Дмитрий Петрович.
        - Это в русском языке извратили слово «зомби». На самом деле оно означает
«воскресший». А я умею воскрешать.
        - Этого не может быть… - В голосе вдовца уже не слышалось уверенности.
        - Сомнения, сомнения… Лет двадцать тому назад в вашей стране и слышать не хотели о существовании души. Теперь же атеиста не найти днем с огнем. Вуду - не магия, а сплав католичества с традиционными верованиями.
        Рамирес поставил на стол деревянную шкатулку, уже виденную мной в подполье часовни, неторопливо извлек из нее матерчатый сверток, развернул. В руках у него оказалась восковая кукла. Я сразу же узнал в ней Инесс. Рамирес продолжал:
        - Я могу рассказывать об этом часами, но время не терпит. Каждая минута необратимо разлагает тело вашей жены. С каждым часом мне будет все труднее вернуть ей жизнь и разум. Законы химических процессов необратимы. Посмотрите на мою спутницу. Она кажется вам мертвой?
        Вдовец перевел взгляд на Инесс. Единственное, что он сумел, так это неуверенно мотнуть головой, изображая несогласие.
        - И никто не заподозрит в ней мертвеца. Только мы с вами знаем, в чем дело… - Рамирес взял в пальцы иголку и слегка кольнул восковую куклу в грудь.
        Раздался короткий вскрик Инесс, кадр на мониторе дернулся.
        - Ее жизнь в моих руках. Она заключена в этой кукле. Вы готовы рискнуть - заплатить? Я не прошу деньги вперед, понимаю ваши сомнения. Вы заплатите после того, как ваша жена оживет. Конечно же, она не станет точно такой, как при жизни. Смерть есть смерть. Но вы сможете говорить с ней, целовать ее… Каких-то вещей она уже не сможет понимать, ей понадобится искусный макияж. Вы не сможете появляться с ней в кругу друзей и родственников. Вам придется уехать. Но я могу вам гарантировать несколько лет жизни с ней. Вы согласны?
        - Сколько вы хотите?- шумно выдохнул вдовец; глаза его возбужденно бегали, он все еще не верил.
        - Восемьдесят тысяч долларов,- проговорил Рамирес, словно речь шла о какой-то мелочи.
        - У меня столько нет.
        - Не надо меня обманывать… Хотя я не навязываюсь. Нет так нет. Выбор за вами. Извините, что побеспокоили. Идем, сестра,- Рамирес поднялся и протянул руку Инесс.
        - Погодите,- вырвалось у вдовца.- Я найду деньги.
        - Я знал, что вы согласитесь. И у вас еще останется на то, чтобы уехать с женой в другой город, где никто не будет знать, кто она такая. Вам повезло, я не каждому берусь помогать.
        - Доказательства… - выдавил из себя вдовец, расчетливый бизнесмен в нем еще брал верх.
        - Я предвидел этот вопрос…
        Рамирес резко переломил восковую куклу пополам. Изображение качнулось, объектив камеры упавшего мобильника, наверное, уткнулся в ковер. Потому как я видел теперь только слабый размытый свет на экране, а вот звук шел, как и прежде.
        - Что с ней?- испуганно спросил вдовец.
        - Она мертва,- прозвучал голос Рамиреса.- Не бойтесь, потрогайте пульс, проверьте дыхание. Никаких признаков жизни.
        Послышалось шуршание, вздохи, затем воцарилось молчание. Наконец его прервал Рамирес:
        - Сомнений не осталось?
        - Вы убили ее?
        - О чем вы говорите? Вы сами видели, что я к ней даже не прикасался. Все дело в восковой кукле. Смотрите, у нее на голове прядь волос этой мертвой девушки. Теперь стоит соединить, сплавить разломанные половинки, и я оживлю ее. Инесс, теперь ты слышишь меня? Вот и хорошо. Поднимайся.
        Мобильник так и остался лежать на ковре. Судя по звукам, Рамирес и вдовец переговаривались в коридоре, но о чем точно, я не мог разобрать. Затем на экране вновь появился свет. Проплыли стены лестничной площадки, зафиксировалась кабинка лифта. Рамирес и Инесс сидели в машине.
        - Ты последняя скотина,- произнесла девушка.
        И тут Рамирес вновь перешел на испанский язык. Я уже не мог понимать сказанного дословно, но общий смысл улавливал. Инесс отказывалась еще раз помочь брату, а тот пугал ее последствиями. Он, несомненно, имел над ней скрытую от посторонних глаз власть, страшную и абсолютную. Скорее всего - восковую куклу, двойника Инесс, через которую и навязывал ей свою волю, мог убить, а мог и оживить. Мобильник исчез в кармане Инесс и был выключен.
        Пульсировала, мигала флешка-крестик в моем компьютере. И тут страшная мысль пришла мне в голову. Вспомнились подземелья часовни, деревянная шкатулка с бруском воска… Его могло хватить на десяток таких кукол. Рамирес мог их сделать, добавить обманом добытые волосы жертв, лоскутки одежды, все то, что обеспечивало связь с живыми. Магия Вуду - страшная сила, если верить тем, кто ее изучает. Живому можно навязать свою волю, мертвеца оживить, превратив его в послушное орудие. И мне тут же вспомнился молчаливый «спортсмен» рядом с Рамиресом. Слово «зомби» как нельзя полнее характеризовало его.
        Значит, и Инесс - зомби? Все похолодело внутри меня. Тут же вспомнился и ее безумный ночной взгляд, и крики, и рычание, и браслет наручников, сдирающий краску с трубы парового отопления. Вот же они, его следы, оставшиеся в моей квартире на память! Я провел пальцем по сколам краски. А затем вновь обратился к компьютеру. На этот раз поиски были быстрыми. Ведь у меня уже были ключевые слова: «Вуду»,
«зомби». Поисковик и на этот раз вывалил кучу ссылок. Мой взгляд бежал по ним. Даже из фрагментарных кусков предложений в строчках-анонсах сайтов уже складывалась невеселая картина. Кое-что я знал и до этого, о чем-то догадывался, что-то было для меня новостью. Оказалось, что Вуду - это религия, смесь католицизма и африканской магии, ее практикуют в странах Карибского бассейна, на Филиппинах и в Латинской Америке. Только открытых приверженцев этого мракобесия в мире насчитывается более пятидесяти миллионов человек, не говоря уже о тех, кто практикует ее тайно или просто верит в нее. И даже кубинский режим не сумел покончить с ней за все время своего правления.
        Я не стал обращать внимания на сайты, созданные теми, кто считал себя магами от Вуду. Обычно подобные ресурсы населяют полусумасшедшие пользователи, возомнившие себя сверхлюдьми. Этих сайтов хватало даже в русскоязычном сегменте Всемирной паутины.
        - Википедия - вот это серьезно. Это почти научно, тут уж я узнаю правду,- решил я и кликнул по ссылке.
        Худшие опасения только подтверждались. Я читал:

«Кукла Вуду используется в колдовстве. В результате специального обряда она является посредником, то есть имеет связь с определенным человеком. После установления связи, благодаря закону подобия, у владельца куклы появляется возможность воздействовать через нее на человека, которого она символизирует, обычно нанося вред, разрушая энергетическое поле человека или основные его функции, то есть деструктивно. Для приготовления куклы обязательно используется часть тела жертвы: ногти, волосы, выделения из тела или вещь, ей принадлежащая,- например, клок одежды. После создания кукла обычно прячется в относительной близости от жертвы или закапывается недалеко от места, где жертва часто бывает. Также существуют славянские аналоги - куклы «Навий», или мертвых. Разница в том, что кукла изготавливается на протяжении трех дней с мыслями о человеке, образом которого она является; при этом ей придаются характерные черты жертвы. Действует на любом расстоянии и без непосредственного контакта с жертвой, для изготовления подходит любой материал».
        Я оторвал взгляд от монитора, глянул в окно. За ним горели огоньки. И среди людей, населявших город, наверняка были те, кто уже стал жертвами. Где-то в потаенных уголках, в земле хранились их уменьшенные восковые подобия. Что-то вроде пульта дистанционного управления. Человек еще мог ничего не знать о его существовании, но маг уже держал свой палец на этом пульте и в любой момент мог нажать «кнопку».
        Небольшую надежду оставляло замечание, вставленное автором статьи:

«От зла спасают очистительные жертвоприношения и «талисманы».
        И все, о спасении - больше ни слова. А что такое очистительные жертвоприношения? Это зарезать черного петуха на перекрестке трех дорог в полночь или убить невинного младенца? Так как спастись от этой магии?Дальнейшее чтение статьи дало мне лишь общие сведения о ритуалах, но зато просветило насчет черного петуха. Правда, я так и не понял, кому поможет то, что ему отрежут голову:

«Музыка и танцы - ключевая часть ритуалов Вуду. Для церемоний выбирают обычное жилище или храм, святилище. Основные атрибуты: столб и черные свечи… - Мне тут же вспомнился смолистый столб в часовне на заброшенном кладбище.- Барабанщик, выстукивая четкий ритм, возвещает об открытии церемонии. После чего поется песня-прошение: «…отвори ворота, отвори ворота и дай мне пройти». Танцуя вокруг столба-шеста, колдун вместе со своими помощниками струйкой воды из кувшина создает магический круг, посыпает пол мукой и чертит символы. Затем обязательна пляска под звук барабанов: женщины в белых платьях, а мужчины в костюмах.
        Когда публика разогрелась, запускают петуха, которому отрубают голову. После этого участники церемонии впадают в транс. Жертву подвешивают за ноги вниз головой и вспарывают живот ритуальным кинжалом. Ярые приверженцы этой религии снимают кожу со своих жертв».
        Ну все. Описание для энциклопедии, слишком красочное, особенно если вплотную столкнулся с магией, побывал в их осином гнезде, населенном кровожадными летучими мышами. Мужчины в костюмах и женщины в светлых платьях вполне укладывались в рассказ дачного сторожа Михаила, когда он живописал мне о «сатанистах, которые на крутых тачках к кладбищу приезжают».
        Правда, конец статьи был исполнен во вполне будничном тоне, он немного умиротворял фантазию:

«В настоящее время слово «зомби» нередко употребляется в значении человека, который под внешним воздействием теряет способность самостоятельно мыслить и действовать. Все чаще говорят о зомбировании с использованием современных методов: социального программирования, рекламы, формирования общественного мнения, религиозного, патриотического, националистического и прочего воспитания, различных психотехник. Например, нейролингвистическое программирование, шиноз». Как любят говорить журналисты: «конец цитаты». Да, ужастиков и страшилок в нашем мире хватает. Народ даже любит, когда в газетах ему щекочут нервы подобным. Но это был не мой случай. Слово «вуду» уже перестало быть для меня пустым звуком, оно наполнилось смыслом. Я представлял себе не абстрактные фигуры в экзотических странах, а людей, с которыми уже столкнулся в жизни. Я смотрел в окно. За ним виднелась россыпь огней.
        Зазвонил телефон, резко и настойчиво. Звонивший явно не собирался быстро положить трубку. На дисплее высветился рабочий номер Петрухи. Я так и не ответил. У меня к приятелю накопилось немало вопросов, но я должен был задать их ему с глазу на глаз и получить честный ответ. Может, кто из вас и не согласен, но, по-моему, ночной морг - лучшее место для задушевной беседы об оживших мертвецах.

* * *
        Табачный дым плавал многоэтажными слоями под сводами кабинетика патологоанатома. Запах кофе перебивал все остальные. Чуть слышно гудел вентилятор компьютера, к которому владелец не прикасался уже более получаса. Петруха теребил в пальцах свой
«лошадиный» хвост. Он выслушал мой рассказ внимательно, не перебивая, как хороший врач выслушивает пациента.
        - Галиматья,- уверенно произнес он.- У тебя нервы разыгрались, вот и веришь во всякую чушь.
        - Но я видел это собственными глазами,- возразил я.
        Петруха прищурился:
        - Особенно тебя, конечно, впечатлили описания вспарывания живота из Википедии. На себя примерял? А я тебе скажу так: ты бы еще справочник по венерическим болезням почитал. Обязательно пара симптомов гонореи или сифилиса отыщется. У тебя голову на зомби заклинило.
        - Ты мне друг? Только честно,- я задал запрещенный вопрос.
        - Друг,- поразмыслив, ответил патологоанатом.
        - А друзьям не врут.
        - Им не врут, но и не всегда говорят всю правду,- оставил себе пути для отхода Петруха.
        - Согласен. Тогда скажи мне честно: ты давно связан с Рамиресом?
        - Вопросец ты задал… - закатил глаза к потолку патологоанатом, а потом перешел в контрнаступление: - Чего ты на меня так смотришь? Что, проверяешь, отбрасываю ли я тень? Отражаюсь ли в зеркале? Не зомби ли я? Так вот, скажу тебе со всей откровенностью: я живой человек, хоть и «мертвый доктор». Доволен?
        - Ты не ответил на вопрос,- напомнил я.
        Петруха скривил губы:
        - Привязался… Даже на допросе человек может отказаться отвечать на вопрос. Отказаться и не объяснять почему.
        - Мы не на допросе. Связан ты с Рамиресом или нет?
        Патологоанатом глубоко вздохнул:
        - Без бутылки не разберешься. Ты «Генерала Карбышева» пить будешь?

«Генералом Карбышевым» Петруха называл любую водку, охлажденную в морозилке. Вынешь ее ледяную, поставишь на стол, и бутылка мгновенно покрывается слоем инея.
        - Я, как знал, что понадобится.- Петруха не спешил, тянул с ответом, косвенно подтверждая мою догадку, что «да», связан.
        Он поднялся, обошел стол и открыл верхний отсек старого холодильника - морозилку, в которой обычно хранил не только закуску и спиртное, но и биологические материалы, добытые им из наших «клиентов». Соседство сомнительное, но в морге подобное в порядке вещей и никого не удивляет.
        Петруха открыл дверцу и замер, округлив неподвижные глаза. В этот момент он стал похож на заправского зомби. На полке, поверх пластиковых пакетиков с примотанными к ним изолентой бирками лежал черный кот; местами иней серебрился на его шерсти.
        - Твою мать,- проговорил Петруха, касаясь его рукой.
        Свежемороженый кот соскользнул с горки биологического материала и упал на кафельный пол со страшным грохотом, будто камень рухнул.
        - Зачем ты это сделал?- Петруха смотрел на меня.
        - Это ты с ума спятил. Я только что пришел.
        - И то правда. Тогда кто?
        Патологоанатом поднял замерзшее до деревянного состояния животное и положил его вновь в морозилку.
        - Ты что делаешь?- ужаснулся я.
        - Собираешься на полу его размораживать? Потом в помойку выброшу,- криво ухмыльнулся Петруха, и тут же его лицо стало отрешенным.- Не хотел я тебе отвечать,- проговорил он.- Но после такого скажу. Да, я связан с Рамиресом. Связан!- уже выкрикнул он.- Это ты услышать хотел?!
        - Ты знал, что он своим клиентам за огромные деньги обещает их родных оживить?
        - А вот этого не знал! Понял? Не знал! Да и откуда мне было знать? Пришел твой гребаный латинос как-то в морг, ну и сделал мне предложение, от которого ни один нормальный медик не откажется. Все, что от меня требовалось,- сообщать ему, когда у нас состоятельный клиент появится. Я-то с родственниками умерших одним из первых общаюсь, на глаз прикинуть несложно, водятся у них деньги или нет. Никакого криминала в этом нет. Не то что наши реаниматологи. У них пациент еще жив, а они уже за деньги владельцам похоронных бюро телефончики его родственников передают. Гробовщики потом их у больницы караулят, чтобы заказ мимо не прошел…
        - Ты мне про порядки в нашей больнице не рассказывай, я о них не хуже тебя наслышан,- вставил я.
        - И ты бы, Марат, не отказался, предложи тебе Рамирес такую сделку. Получал я немного, по сто баксов с каждого клиента. А потом, когда уже понял, что дело нечисто, не нашел в себе сил отказаться-остановиться.
        Петруха шумно выдохнул, словно из воды вынырнул. Мы помолчали. Наконец я произнес:
        - Ты в самом деле не знал, что он родственникам обещает мертвых оживить?
        - Откуда? Думал, у него бюро ритуальных услуг, дорогих клиентов подыскивает. Почему бы не помочь, решил, если за это мне платят? Всем же хорошо.
        - Он не только обещает оживить, он их оживляет. Ты и про это не знал?- Я смотрел Петрухе прямо в глаза.
        - Вот это ты брось. Такого быть не может. Да, он аферист, людям в отчаянном положении надежду внушает и на деньги разводит. Тут согласен. Но мертвеца оживить невозможно.
        - А кто тогда нашего клиента на даче задушил?
        - Хочешь сказать, что его покойная супруга после своей смерти придушила - та, которой я внутренности вырезал? За что потом по справедливости по морде и получил…
        - Петруха, можешь верить в оживших мертвецов, можешь не верить. Твое право. Но все это криминал. Большие деньги, убийства… И следователь Быстрова многое уже раскопала. Раскопает и дальше.
        Я специально не давил на психику приятеля мистикой, оперировал только тем, с чем он мог согласиться. Она, мистика, и у меня целиком в голове не укладывалась.
        - Согласен, криминал,- мрачно подтвердил Петруха.- И что теперь делать? Может, позвонишь своей Ольге Николаевне и все ей расскажешь?
        - То, что я знал, ей рассказал. Будет лучше, если ты сам ей свою часть расскажешь, - предложил я.- Для тебя будет лучше. Она баба настырная, дело до конца доведет.
        Петруха думал натужно и трудно, морщил свой покрытый слоем сала лоб, хрустел суставами, сцепив пальцы. Однако возразить на мое предложение ему было нечего. Да и память ему наверняка подбросила то, как его избили возле самого морга.
        - Ты прав,- вымолвил наконец патологоанатом.- Я эту публику как облупленную знаю. Ей, как следователю, понравится. Сварганим что-то вроде явки с повинной, мол - понял, что творится, осознал и тут же сигнализировал. К тому же уголовное дело, как я понимаю из твоих путаных рассказов, еще не заведено. Если, конечно, она тебя не брала на понт. Да и кот свежемороженый меня напрягает. Если не ты, то кто его в морозилку засунул? Короче, телефон ее знаешь?- Петруха уже держал в руке мобильник.
        Я, сверяясь с визиткой, надиктовал ему номер. Патологоанатом набрал цифры, посмотрел на меня; вего глазах читалась просьба - уйти. Я медлил, ждал, когда он нажмет кнопку набора.
        - Пойди покури, не хочу при тебе с ней говорить. Неужели непонятно? Выйди. Я тебя потом сам позову,- попросил Петруха и буквально вытолкал меня за дверь.
        Я не стал спорить. На душе сделалось немного легче. Всегда наступает очищение, когда часть проблем отходит к другим людям. Я искренне желал приятелю счастья. Каждый из нас не без греха. Стоит покаяться, и все у него будет хорошо. Ведь он не верит в оживших мертвецов.
        Я стоял на крыльце морга, куря уже вторую сигарету. Петруха пока не появлялся. Тускло горела лампочка под жестяным навесом, вокруг нее вились ночные мотыльки, больше похожие на моль. В девятиэтажном корпусе больницы ультрафиолетом отливали окна операционных. Кого-то сейчас наши хирурги резали, штопали… Медицинский конвейер работал и ночью, сбрасывая нам свой неизбежный брак. Болезням и бедам не прикажешь, когда им проявлять себя; для них нет ни дня, ни ночи, ни выходных…
        Как мне хотелось тогда отключиться, словно пациенту под наркозом! Чтобы не слышать, не чувствовать, а очнуться, лишь когда все самое неприятное окажется уже позади. Оно, конечно же, вернется болью, но будет уже боль очищения.
        Свет лампочки рельефно проявлял старую кирпичную стену. Наш домик, единственный во всем больничном комплексе, не пережил за последние годы того, что на жаргоне строителей называется евроремонтом. Старые, растрескавшиеся оконные рамы, покрытые слоями шелушащейся краски. Перекошенные двери, вечно заедающие замки… Но именно поэтому морг и выглядел настоящим, именно таким и должно быть обиталище смерти. Стены, столярка за долгие годы впитали в себя энергетику этого места. Не только впитали, но и излучали ее, заставляли воочию убедиться, что человеческий мир создан не вчера, что и до нас люди жили и умирали.
        Свет из окна кабинетика Петрухи падал на куст шиповника. Красные цветы и зелень листвы были единственными яркими деталями в ночном черно-белом пейзаже.
        Дым неторопливо поднимался с тлеющего кончика сигареты, складывался в замысловатые фигуры. В какой-то момент ночной воздух сделался неподвижным, и в нем зафиксировался очередной туманный протуберанец. Я смотрел на него не моргая. Странное явление - дым, он вроде есть, и в то же время его нет. Его не потрогаешь, но его можно видеть, ощущать обонянием. Струйки дыма чудесным образом сложились в призрачную фигурку. Передо мной в дрожащем воздухе покачивалась полупрозрачная миниатюрная обнаженная девушка, сотканная из дыма. Но вот воздух двинулся, и мираж растаял.
        Еще один окурок полетел в урну. В горле уже першило. Две сигареты подряд - это уже слишком. Если хочешь бросить курить, то можно поджечь и третью, и четвертую, чтобы уже совсем дойти до омерзения к табачному дыму.
        За моей спиной скрипнула и приоткрылась дверь. Я обернулся - никого. Ничто меня не напрягло, ведь сквозняки у нас дело обычное. По привычке засунул зажигалку в полупустую сигаретную пачку, зажал ее в пальцах вместе с мобилой.
        Мои шаги гулко разнеслись под кирпичными сводами, и от этого сразу ощутилась тишина, царившая в морге.
        - Петруха,- негромко позвал я, понимая, что он уже окончил разговор с Ольгой Николаевной.
        Никто мне не ответил. Я толкнул дверь кабинетика - внутри пусто. Лишь пар поднимался над полулитровой банкой с выключенным кипятильником.
        - Петруха!- позвал я уже громче.
        И опять тишина в ответ. Странно, но тогда мне не почудилось ничего угрожающего. Мало ли что? Стены у нас толстые, двери массивные, может и не слышать меня.
        В зале морга, облицованном белым кафелем, горела лишь пара ламп. Под ними на столе из нержавейки лежал мертвец со вскрытой брюшной полостью - неоконченная работа Петрухи. Еще два покойника, прикрытые простынями, дожидались своей очереди у стены.
        - Петруха! Куда ты подевался?- Мой голос прозвучал и рассыпался, отразившись от сводов.- Вот же черт…
        Нехорошие предчувствия уже зарождались, буравили мозг. Мой приятель был не из тех людей, кто постеснялся бы ответить даже из туалета. Но и это полезное заведение оказалось никем не занятым.

«Сбежал? Побоялся говорить со следователем? Но как он мог уйти незамеченным? Я же стоял у входа».
        Я вышел в коридор и прислушался.
        - Эй, хватит издеваться!
        Я вытащил мобильник, набрал номер Петрухи. В наушнике защелкало, потом пошло соединение, раздались длинные гудки. И тут прорезался еще один звук, но шел он уже не из наушника моего телефона. Где-то невдалеке отозвался мобильник приятеля. Чуть различимо звучала неуместно веселенькая в этих стенах разухабистая мелодия. И я пошел на звук. Понять, откуда именно он шел, было непросто. Повороты коридора то отдаляли меня от источника звука, то приближали.
        - Петруха, трубку хоть возьми!
        Еще один поворот… И тут мелодия зазвучала более явственно. Она шла из-за приоткрытой двери помещения-холодильника, где хранились трупы, оставленные для экспертизы. Эта обитая оцинкованной жестью дверь обычно закрыта, чтобы не выпускать холод; но теперь почему-то ее то ли забыли закрыть, то ли сама отворилась, то ли…
        Да, звук мобильника шел именно из-за нее. Я шагнул внутрь, мгновенно ощутив холод. В темном помещении, лишенном окон, стояли каталки с телами. Они лишь угадывались в фосфорических вспышках неяркого света. И этот свет исходил из-под простыни, прикрывавшей одно из тел, пронизывал ее неровным пятном. Неверной рукой я стянул белое покрывало и тут же отшатнулся. Петруха лежал, скрестив на груди руки, его распахнутые глаза неподвижно смотрели в потолок, а в широко открытом рту пульсировал синим светом, жужжал виброзвонком мобильник. Патологоанатом был мертв.
        От неожиданности я выронил свой телефон вместе с сигаретной пачкой. Мобильник во рту Петрухи еще раз вспыхнул, отразившись бликом в металлической зубной коронке, и погас, погрузив в темноту страшную и таинственную картину. Слабый свет еще продолжал литься в щель приоткрытой двери, но эта щель уменьшалась с каждой секундой. Я бросился к выходу, но оказалось, что слишком поздно. Дверь захлопнулась, с другой стороны скрежетнул запор. Холод и темнота обступили меня со всех сторон.
        - Эй! Кто там? Выпустите!!!
        Зрительная память еще хранила недоступную теперь моим глазам незатейливую обстановку холодильной камеры. На ощупь я отыскал дверь, принялся колотить в нее руками, ногами. Я кричал, но никто не спешил ни отвечать мне, ни открывать. Неровно вздрогнул за стеной и мощнее заработал холодильный компрессор. Кто-то повернул регулятор температуры на полную мощность!
        - Я здесь! Откройте!
        И только сейчас до меня окончательно дошло, что я не случайно оказался запертым в камере промышленного холодильника. Меня сюда заманили! Сам пришел, ведомый развеселенькой мелодией мобильника… Я запаниковал. Битумно-черная темнота обступала меня со всех сторон. Открывай глаза, закрывай - ничего вокруг не изменится. Мои ногти скребли по жестяной обшивке стен, я бил в них ногами. Горло уже опухло от крика.
        - Спасите!!!
        Вот только кого я просил о спасении? Того, кто закрыл меня здесь? А он захочет меня выпустить? Ему это надо? Не для того же заманили и заперли, чтобы потом дать мне свободу. Холод уже давал о себе знать, меня била дрожь. Неужели все? Неужели нет выхода?!

«Мобильник!- вспомнил я.- Всего один звонок, и меня вытащат отсюда! Но где он? Ах да… Я его выронил».
        Я ползал на четвереньках по полу, отчаянно пытаясь отыскать свой телефон.
        - Всего один звонок, и я свободен!
        Пальцы скользили по холодным плиткам пола, я то и дело утыкался головой в тяжелые каталки. Холод все глубже проникал в тело.
        - Спокойнее, спокойнее,- уговаривал я себя.- Паниковать нельзя. Так ты никогда ничего не найдешь. Ты мечешься.
        Я попытался мыслить продуктивно. Шанс наткнуться на свой телефон или пачку сигарет с зажигалкой в просторном помещении ничтожен, если действуешь наобум в темноте. И я стал вести системные поиски. Сперва прополз на четвереньках от угла к углу вдоль стены. Чертовы каталки постоянно попадались на моем пути, словно тут их было не несколько штук, а несколько десятков. Затем я сдвинулся от стены и вновь двинулся, ощупывая пол. Но вскоре понял, что «заблудился». В кромешной темноте, когда против тебя и холод, и время, сделать это несложно. Я снова уткнулся головой в угол.
        - Так, сосредоточься, подумай,- уговаривал я самого себя.- Это же так просто. Здесь есть все, что нужно для спасения. Только найди. Только придумай, как найти, - шептал я, сидя на ледяном полу, и дул на озябшие пальцы, согревая их своим пока еще теплым дыханием.
        Я понимал, что еще полчаса, час, и холод одолеет меня. Не знал, хватит ли этого времени, чтобы отыскать спасительную мобилу. Время шло, а я все еще колебался. И все же не зря говорят, что человек способен преодолеть предрассудки и табу в смертельно опасной ситуации. Ведь в холодильной камере, кроме моей, имелась еще одна мобила, которая и привела меня сюда. И найти ее было куда проще. Моя рука коснулась холодного мертвого тела, прикрытого простыней.
        - Нет. С Петрухи я простыню успел сдернуть,- вспомнил я и отодвинул каталку в угол.
        С третьей попытки я отыскал Петруху.
        - Извини, друг,- обратился я к нему, как к живому.
        Мои пальцы коснулись лба, скользнули в широко открытый рот и вытащили мобильник. Вдавленная кнопка заставила светиться экран. Телефон подрагивал в озябших пальцах, которые не хотели слушаться.
        - Этого не может быть!- вырвалось из меня.
        Сети не было. Телефон, при помощи которого я надеялся спасти свою жизнь, в одно мгновение превратился в слабый фонарик. Конечно же, откуда взяться сигналу в помещении, стены и потолок которого обшиты жестью?! Это же экран для радиоволн. Но как же телефон принимал сигнал от моего мобильника раньше? Иначе бы я здесь не оказался…
        - Тогда дверь была приоткрыта, вот в чем разгадка,- понял я, но от этого легче не стало.
        Последняя надежда растаяла, как дым. Мертвый Петруха по-прежнему пялился в потолок остекленевшими глазами. Отчаяние овладело мной. Гудел компрессор, наполняя холодильную камеру предчувствием близкой смерти. Слабый свет от экранчика погас. Я снова вдавил кнопку, осмотрелся. Под самым потолком виднелась решетка, за которой и гудел компрессор. Мозг отчаянно искал выход.
        - Если уж нельзя отсюда выбраться, то надо остановить компрессор. Как? Он же за решеткой, до него не дотянуться…
        Я уже стоял на неустойчивой каталке и заглядывал, подсвечивая себе, за решетку, сваренную из толстых арматурных прутьев. Из-за нее на мое лицо дул обжигающе-холодный воздух; ячувствовал, как мороз стягивает кожу на моей голове. Пару раз дернул решетку - бесполезно, ставили ее на совесть. Загнутые концы прутьев были забетонированы в стене.
        - Короткое замыкание… - подсказала мне память.- Электричество выключится, и компрессор остановится.
        Но сколько я ни глядел, так и не обнаружил в холодильной камере ни одного кабеля, ни одной розетки. Вся проводка находилось снаружи.
        - Черт! Черт!
        От холода быстро садилась и батарея в мобильнике Петрухи. На индикаторе уже светилось только одно деление. Я быстро поднял свой телефон, но включать его не спешил, стоило растянуть возможность хоть что-то видеть. Слез с каталки, задумался. После дувшего в лицо ледяного ветра, от которого даже губы обмерзали, показалось, что немного согреваюсь. Но это было иллюзией. Пальцы почти не гнулись.
        Провалилась и попытка заткнуть решетку компрессора простынями - их просто выдувало из дырок. Не помогло и то, что я попробовал привязать углы. От этого ветер только стал видимым. Простыни надувались, колыхались.
        Я попытался греться, разведя на полу костер из картона сигаретных пачек и носового платка. Гореть почти не горело. Плотная бумага тлела, наполняя помещение удушливым дымом. Компрессор, как оказалось, не нагнетал свежий воздух, а гонял его по кругу, охлаждая.
        Ни один из народных способов согреться не действовал. Я приседал, размахивал руками, бегал по кругу, но при этом мои зубы стучали от холода. Тело бил озноб.
        - Я должен продержаться до утра, должен,- втолковывал я сам себе, но уже не верил в успех.
        Холод был сильнее меня. Мышцы деревенели, пальцы уже ничего не ощущали, когда я ощупывал собственное лицо. Страх сменялся апатией. Я даже сумел убедить себя, мол, нет ничего зазорного в том, чтобы стащить одежду с мертвецов. В конце концов, она им не нужна. А я попытаюсь согреться.
        Рубашки никак не хотели сниматься с окоченевших рук, приходилось рвать их на части. Я напялил на себя все, что нашлось в холодильной камере, подстелил на каталку обрывки материи, закутался в простыни и замер в «позе эмбриона». Время от времени щелкал зажигалкой, но ее одинокий язычок пламени не мог ничего изменить. Мороз одолевал меня. Мысли путались. Замерзшие пальцы даже не пощипывало, я просто перестал их ощущать; не помогало и то, что я дышал на них. Блестящий металл каталки перед моим лицом медленно, но уверенно обрастал инеем, отнимая у меня драгоценное тепло.
        Самое ужасное, я прекрасно понимал, что со мной происходит, наперед знал, что меня ждет. Иначе стало бы облегчением то, что холод якобы отступает от меня. Это иллюзия, которую испытывают все, кто замерзает. Точно так же перед истощенным жаждой путником в пустыне показывается впереди мираж - живительный оазис. Просто нервы на периферии организма теряют чувствительность. Тепло сохраняется лишь в глубине тела. А последним сдается мозг. Вот это и происходило со мной. Мне уже чудились невнятные голоса; казалось, кто-то ходит рядом со мной, но когда открывал глаза, то видел лишь кромешную темноту. Зажигалку я все еще сжимал в руке, но провернуть колесико не мог. Мобильник или разрядился, или погас. А может, я и успел засунуть его в карман. Я уже не помнил, не понимал элементарных вещей. Реальность, окутанная темнотой, живущая лишь в звуках, растворялась в моем угасающем сознании. Гудение компрессора представлялось мне звуком вентилятора моего домашнего компа. Мне казалось, что я слышу, как Инесс шепчет мне на ухо что-то ласковое и невнятное. Я уже не принадлежал сам себе, тело и даже мозг больше не
принадлежали мне. Обрывки мыслей, ощущений просто всплывали сами собой и гасли, трансформировались в самопроизвольные фантазии.
        А потом я почувствовал, как открывается дверь холодильной камеры. Перед глазами возникло расплывчатое пятно света. Я не видел, кто вошел, не понимал, что он делает. Возможно, я уже не мог поднять смерзшиеся веки, потому ничего и не видел - только отблески света.
        Заскрипели колеса каталки, меня укачивало, сознание ускользало от меня.

* * *
        Веревка глубоко врезaлась в запястья и лодыжки. Я почти не мог пошевелиться. Мои лопатки плотно прижимались к смолистому деревянному столбу. Лунный свет пробивался сквозь заколоченные досками окна. Посреди часовни потрескивал раскаленными угольями огромный мангал. Искорки подпрыгивали в нем, синеватое пламя ореолом окутывало угли. В пыльном и одновременно сыром воздухе заброшенного кладбищенского храма пахло медом.
        Как я сюда попал, я не помнил. Очнулся, уже будучи привязанным к столбу. В пальцах рук и ног ощущалось покалывание, в горле першило - возможно, сказывались последствия переохлаждения. На куче хлама возвышалась нижняя часть гроба. Прямо там стоял старомодный кассетный магнитофон. Переливался всеми цветами радуги эквалайзер, а из динамиков неслось негромкое уханье барабана низких, чуть ли не инфразвуковых частот. Ритм то нарастал, то замедлялся.
        Я был не один в часовне, хоть никого и не видел перед собой, но ощущал присутствие еще кого-то. Повернуть голову не мог. Веревка, которой примотали меня к столбу, надежно охватывала и шею, но не так сильно, чтобы помешать дышать.
        Раздался шорох, похожий на звук разворачивающихся огромных кожаных крыльев. Послышались шаги. Гнилые половицы прогибались, вибрировали подо мной. Возможно, шли два человека - во всяком случае, не один, это точно. Я с трудом сглотнул, уже понимая, у кого оказался «в гостях».
        Рамирес подошел к мангалу. Полы его кожаного плаща обвисали, напоминая сложенные крылья. Его лицо осветил неверный свет раскаленных углей. Он даже не удостоил меня взгляда, вытянул руку ладонью кверху и разжал пальцы. На ладони виднелась горка пронзительно синего порошка. Порошок посыпался на угли и тут же вспыхнул ярким зеленым пламенем. В воздухе запахло приторным восточным снадобьем.
        - Уже пришел в себя?- не оборачиваясь, спросил Рамирес.
        Я хотел ответить, но язык заплетался, не слушался меня. Единственное, что удалось выдавить из горла,- неразборчивый хрип.
        - Я же предупреждал тебя.- Рамирес говорил отстраненно, даже не глядя на меня.- С Инесс не стоит связываться. Она всем приносит несчастье. Даже самой себе.
        Зеленое пламя в мангале догорало, распространяя нездешний аромат, от которого начинала кружиться голова.
        - Она жива… - сумел проговорить я.
        - Ты еще многого не понял,- пожал Рамирес плечами.- А ведь казался умнее…
        Он махнул рукой, при этом полы плаща взметнулись, как крылья, будто на них подуло сильным порывом ветра. У меня из-за спины вышел «спортсмен». Все тот же взгляд абсолютно бездумных глаз, медлительная походка. Теперь я уже не сомневался, что он - зомби чистой воды, способный лишь беспрекословно выполнять приказы своего хозяина. Бессмысленно взывать к его разуму или чувствам, у него их попросту нет, они ушли вместе с жизнью.
        - Начинать?- голосом, начисто лишенным интонаций, поинтересовался «спортсмен».
        - Ты начинай, а мы продолжим,- ответил Рамирес, глядя мне в глаза.

«Спортсмен» с бумажным пакетом обходил меня и старательно сыпал на затоптанные доски муку, обрисовывая неровный круг. Это казалось карикатурой на обряд. Но лишь казалось.
        - Мне нужно было только твое искусство. Ты умеешь вдохнуть жизнь в мертвое тело,- продолжил Рамирес, поднося к раскаленным углям руку, в которой сжимал небольшую восковую куклу без лица и одежды. Воск стал поблескивать, размягчаясь, словно его покрывали лаком.- Только твое искусство, и ничего больше. Твой друг, патологоанатом, порекомендовал тебя мне. Ты догадываешься, что сейчас происходит? Вижу, по глазам вижу, что догадываешься. Нет, даже наверняка знаешь… - Рамирес хищно улыбался и осторожно разминал податливый воск в пальцах.
        - Ты не сможешь этого сделать со мной!- хрипло вырвалось у меня.
        - Кто тебе это сказал? Ты бы у Инесс спросил - она знает, она сумеет ответить. Вы еще встретитесь, я это обещаю. Но не сейчас.

«Спортсмен» тем временем уже лил мне на голову что-то липкое и теплое. Я завертелся, но уклониться так и не смог - веревки крепко держали меня притянутым к столбу. Диск луны угадывался в щелях между досками.
        - Я не верю в твою магию.
        - Верить не обязательно,- усмехнулся Рамирес.- Можно не верить, скажем, в луну, но ее свет доказывает обратное. Ум временами играет с нами в плохие игры. У меня на родине есть пословица: «От любопытства кошка сдохла». Именно любопытство сгубило тебя. Я не люблю любопытных и догадливых.

«Спортсмен» закончил свою работу и отошел в сторону, стал как столб, даже не моргал. Рамирес подошел ко мне, в его руке что-то щелкнуло, и между пальцев сверкнуло остро отточенное лезвие выкидного ножа. Металл, на котором переливались огненными бликами отраженные угли, закачался у моего лица.
        - Страшно?- спросил Рамирес.
        Я не выдержал и отчаянно закричал. Мой крик тонул в высоте под деревянным куполом. Я кричал, надеясь, что меня все же кто-нибудь услышит. Когда я выдохся, Рамирес засмеялся.
        - Ну подумай сам. Кто придет на кладбище, даже услышав твой ночной крик? Сам бы ты пришел?.. Смирись. Не все так плохо.
        Лезвие пронеслось у самого моего лица. Я зажмурился, ожидая, что из пореза польется кровь. Но даже ничего не почувствовал. Когда наконец-то заставил себя открыть глаза, Рамирес уже держал в пальцах пряди моих отрезанных волос.
        - Вот и все, что мне было нужно от тебя,- сказал он, прикладывая прядь к размягченной над углями голове восковой куклы.
        Движения у Рамиреса были четкими, умелыми. Волосы приклеились, и он уже расправлял их в подобие прически. Кончик ножа двигался быстро, прорезая в воске черты лица.
        - Похож?- ухмыльнулся брюнет, поднося ко мне куклу, лежавшую у него на ладони.- Говорят, что самому человеку трудно узнать себя. Но это ты.
        - Не верю в твои штучки… - Я пытался убедить самого себя, что не верю, но чувствовал предательскую дрожь в ногах.
        - Знаешь, был такой апостол - Фома. Он еще вложил пальцы в раны своего учителя, чтобы поверить в его воскрешение.
        С этими словами Рамирес поднес к углям булавку - та почти мгновенно стала красной, - а затем коротко воткнул раскаленное острие в грудь куклы. Я вздрогнул, боль от укола в воск отозвалась в моем теле так, словно укололи меня самого.
        - Видишь, Марат, на всякое безверие существуют свои способы доказательства. И это только одно из них. Тебе придется смириться с тем, что я могу управлять твоей волей, твоими чувствами… Нет, ты не станешь таким, как он,- Рамирес указал на бездушного «спортсмена».- Он уже давно мертвец. Я оставлю тебе твои таланты - они мне нужны. Твою волю, сообразительность оставлю, но заберу кое-что другое.
        Сказав это, Рамирес взмахнул полами плаща. И тут же под куполом почувствовалось движение. Зашуршали крылья, раздался многоголосый писк. Перед моим лицом пронеслась летучая мышь, чиркнув по носу краешком крыла. Омерзительное ощущение! И вот уже целый рой крылатых тварей носился вокруг меня. Словно повесили полупрозрачный занавес, размывающий силуэты. Рамирес что-то громко говорил. Язык не был испанским. Слова звучали гортанно и грозно, временами даже с каким-то птичьим пощелкиванием. Они словно сами собой всплывали из глубин веков; вних слышались удары барабанов, треск пламени, шум тропического дождя в джунглях. От них, как от наркотика, кружилась голова и расплывалось в глазах.
        Одна крылатая тварь опустилась мне на голову. Я ощущал, как ее когтистые лапки путаются у меня в волосах, как хлопают кожаные крылья. Затем другие перепончатокрылые стали опускаться на меня, посыпались, словно их на меня вываливали из мешка. Они облепили мое лицо, тыкались мордами в нос, в рот, ползали по всему телу. Но странная вещь, они не кусались.
        Скороговорка Рамиреса звучала все громче и громче. Меня будто бы закручивало в сумасшедшем вихре, несло куда-то вместе со столбом, облепившими тело мышами, с часовней. Я уже задыхался под слоем крыльев.
        Голос резко на полуслове смолк; замолчал и ухавший магнитофон, будто оборвалась пленка. Что-то щелкнуло в моей голове. Сперва даже показалось, что лопнул какой-то сосуд. Крылатые твари осыпались с меня на пол, ползали, жалобно попискивали.
        Рамирес стоял, воздев руки к куполу, смотрел ввысь. Летучие мыши расползались по углам, прятались в темноте. Я не мог понять, что со мной произошло, но что-то изменилось. Я уже не был тем, кем был прежде. Еще кто-то - чужой, находился во мне, но пока никак не проявлял себя.

«Спортсмен» приблизился ко мне и острым ножом стал бесстрастно срезать веревки. Они кусками свалились к моим ногам. Я был свободен. Рамирес опустил руки, посмотрел на меня. Злость закипала в моей душе, я готов был растерзать своего мучителя за свои унижения и страх. И черт с ним, что потом его зомби набросится на меня. Я не сводил глаз с ножа, лежавшего на краю гроба.

«Схватить и всадить в сердце»,- подумалось мне.
        Я бросился к ножу, схватил его и занес для удара. Но тут же почувствовал, как кто-то невидимый удерживает мою руку, не дает ей опуститься. Я ощутил, как теряю контроль над своим телом. Я уже не ощущал своих ног, не мог повернуть голову. Но я не падал - кто-то другой, тот, кто уже находился во мне, управлял моим телом. И тут он сказал, обращаясь ко мне - это прозвучало в моей голове:
        - Зачем ты поднял руку на хозяина?
        Я продолжал все видеть, все слышать, но я уже был не я, делал это другой, мое тело теперь полностью подчинялось ему. И вот он уже пошел, заговорил, я же оставался только наблюдателем в своем теле; мне оставили лишь кусочек сознания, где я мог еще существовать. А этот другой я уже приблизился к Рамиресу, и они обнялись, как братья.
        - Проучи его немного,- обратился Рамирес к тому, кто поселился в моем теле.- Сделай так, чтобы он все понял.
        Моя голова опустилась в знак согласия. И этот чужой, захвативший мое тело, уже обращался ко мне. Слова не звучали, я просто понимал, что он хочет сказать. Но при этом ни я, ни, надеюсь, он не могли проникнуть в сокровенные мысли друг друга. Мы оставались отдельными личностями.
        - Пошли,- сказал он мне.
        Я не мог сопротивляться. Ноги мои уже ступали по шатким доскам часовни, несли меня к выходу. Скрипнула дверь, в лицо ударил свежий ночной воздух.
        Шумели, покачиваясь над головой, старые кладбищенские деревья. Ущербный диск луны завис над полуразрушенной колокольней, словно зацепился за нее.
        Я ничего не мог сделать. Тот, оказавшийся во мне, вел меня, дышал, двигался за меня. Мне же оставалось только видеть все, слышать и думать. Рамирес смотрел мне вслед и махал рукой, будто прощался.

«Этого не может, этого не должно быть,- отчаянно думал я.- Это бред».
        - Не рассуждай вслух,- обратился ко мне тот, кто захватил мое тело.
        - Кто ты такой?
        - Я - это ты,- мне даже послышался ехидный смешок.
        - Я - это я!- крикнул я мысленно своему невидимому собеседнику.
        - Докажи.
        Я напряг всю волю, сосредоточился, пытаясь вернуть контроль над телом. Страшным усилием мне удалось поднять руку, поднести ее к лицу и пошевелить пальцами. Сил на это ушло столько, словно мне пришлось отжаться от пола раз двадцать.
        - Видишь, я могу,- подумал я вслух.- Я это сделал, я победил тебя.
        - Не обольщайся. Просто мы с тобой совсем недавно вместе. И эти движения что-то вроде конвульсий, рудимент. Смотри.
        И он побежал. Вернее, бежал-то я. Боль, усталость, одышка - все доставалось мне, я не переставал чувствовать. А он вел себя, как угонщик. Гнал чужую машину, не жалея ее.
        Хрустел под ногами сухой бурьян, хлюпали, разлетаясь брызгами, лужи. Я уже задыхался, но не мог остановить этот безумный бег.
        - Ты мне не верил!- кричал во мне чужой голос.- Теперь веришь? Я сделаю с тобой, что захочу. Не ссорься со мной.
        - Ты врешь, ты не можешь быть мной,- отрицал я очевидное и тут же получил красноречивый ответ.
        Тот, кто был во мне, бросил меня на землю и даже не позволил подставить руки. Я припечатался лицом к траве. Болела ушибленная грудь.
        - Все может быть, милый мой,- прозвучал в голове голос.- А теперь получи немного облегчения и привыкай к своему новому положению. Сядь, отдышись.
        Я почувствовал, как внезапно вновь получил контроль над своим телом. Сел, осмотрелся, вытер лицо от росы и прилипших травинок. Метрах в ста от меня тянулся забор дачного поселка. Серебрилось отраженной луной озерцо с водяными лилиями. Горел фонарь, освещая ворота и сторожку Михаила.
        - А теперь ты сам пойдешь к сторожке,- предложил мне голос.
        - Зачем?
        - Странный вопрос. Я же сказал, привыкай к своему новому положению. Теперь так будет всегда. Или ты делаешь то, что говорю тебе я, или я делаю это за тебя.
        - Никуда я не пойду!
        - Зря… - Мне послышалось искреннее разочарование.- Или ты хочешь разогнаться и со всего размаха врезаться головой в кирпичную стену? Это легко устроить.
        Я понял, что проигрываю раунд вчистую. Он мог сделать это со мной. Он не чувствовал моей боли, моей усталости - он просто имел возможность управлять мной.
        - Ну так как? Идем сами или головой в стенку?
        - Черт с тобой. Твоя взяла. Я иду.
        Я поднялся и медленно побрел к воротам. Никто больше не управлял мной. Вроде бы полная свобода. Но я уже знал: стоит сделать шаг в сторону, и вновь отзовется он, напомнит о себе.
        Кирпичная стена сторожки поблескивала ночной влагой. В окне, задернутом занавеской, горел свет. Я остановился у крыльца.
        - Чего стал? Пришел, так постучи. Видишь, свет горит, значит, человек не спит. Гостей ждет,- подсказало мне мое второе «я».
        - Зачем я здесь?
        - Не люблю вопросов,- прозвучало зло в ответ.
        Меня, помимо моей воли, шатнуло, несильно протерло щекой по шершавому кирпичу.
        - Зайдешь, поговоришь за жизнь; может, я тебе позволю и рюмку опрокинуть,- звучало фальшиво.- Что в этом такого? Я тебе предлагаю сделать то, что ты уже делал. Не в поле же тебе ночевать? Постучись.
        Я понимал, что меня втягивают во что-то страшное, но все же подчинился, ударил костяшками пальцев в дверь.
        - Михаил. Это я, Марат. Можно?
        Никто мне не ответил.
        - Нажрался и спит, как всегда,- подсказал мне внутренний голос.- Да и стучишь ты, как первоклашка какой - деликатно. Разве настоящие мужики так делают? Входи.
        Я потянул дверь, та оказалась не закрыта. В доме было пусто. Скомканные несвежие простыни на диване. На столе традиционная тарелка с подсохшим хлебом и вялым, полупрозрачным салом, пустая бутылка и два залапанных стаканчика.
        - Смотри, топор у двери стоит,- радостно сообщил мне внутренний голос.- Бери его, бери.
        - Сам возьмешь.
        - Ну и возьму, я не гордый.
        Топор оказался в моих руках, и тут же вновь начались нравоучения:
        - Согласись, так гостей не встречают. Ты, уставший, к приятелю зашел, хотел на ночлег попроситься. А хозяин где-то шляется, не встречает… Наказать его надо. Приглашал же тебя?
        Михаилу в эту ночь повезло. Окажись он в сторожке, не знаю, что бы произошло, но наверняка случилось бы нечто страшное и непоправимое. Дачный сторож, на свое счастье, еще вечером прибился к компании студентов, приехавшей на дачу отметить день рождения, напился там и заснул в чужом доме.
        - Я ухожу,- заявил я.
        - Не стоит. А как же наказание?
        Топор в моих руках взметнулся, обух ударил по банкам, стоявшим на полке. Посыпалось разбитое стекло, крупы разлетелись по полу; полка, жалобно скрипнув, повисла на одном гвозде. Я уже не понимал, бью я сам или мной движет вселившийся в меня гопник. Я бросал на постель и крушил топором трехлитровые банки с маринованными огурцами и солеными грибами. Разлетелась на части рамка с горным пейзажем. Сплющился стоявший на пеньке старомодный механический будильник, пружина вырвалась из его корпуса и испуганно задрожала. Лезвие топора опускалось на книжки.
        - А теперь нож! Нож!- истерически ревел во мне голос.
        Кухонный, хорошо наточенный нож вспарывал подушки, пух разлетался по комнате. Самое страшное, я ощущал, что тоже начинаю получать эмоции от бессмысленного разрушения. Появлялся тупой азарт.
        - Окна, окна круши! Всему тебя учить надо…
        Обух легко переломил тонкий деревянный переплет дачного окна. Стекло с оглушительным звоном брызнуло на улицу.
        - Ваааау!!!!
        Я уже не понимал, кричу я или он. Но крик звучал не только в моей голове, он летел над ночными дачами. В ближайших домах загорелся свет, где-то хлопнула дверь, а затем почему-то раздалась заливистая трель свистка.
        - Ну вот, порезвились, а теперь надо делать ноги. Ты же не хочешь, чтобы тебя местные жители отходили по спине колами?
        Сказав это, мой внутренний голос смолк и затаился, предоставив мне свободу действий. Я стоял посреди разгромленной комнаты с топором в руке. Ветер выдувал занавески из разбитых окон. А на улице уже слышались тревожные голоса соседей. Вспыхнул мощный фонарь, его свет шарил вокруг сторожки.
        - В доме он, в доме!- крикнул кто-то.- Пашка, где твой пистолет?
        - Здесь я. Сейчас. Заходи слева. Я прикрою.
        Движение уже ощущалось неподалеку от крыльца. Сухо лязгнул затвор. Я не стал ждать, когда придут за мной, не стал искушать судьбу. Хотя пистолет, скорее всего, был газовым, если о его существовании знали соседи.
        Никогда прежде мне не приходилось «рыбкой» выпрыгивать в разбитое окно, да еще на осколки стекла. Я рухнул в траву, перекувырнулся и бросился бежать. Кто-то кричал мне вслед, сыпал проклятиями и матом. Над моей головой просвистел и покатился по дороге булыжник. Я промчался под фонарем.

«Скорее скрыться в темноте».
        Теперь я понимал, что ощущают убегающие с места преступления грабители. Поймав, со мной бы не стали церемониться. Даже городской человек, приехав на дачу, мгновенно дичает. В нем просыпаются инстинкты сельского жителя, для которого самосуд в порядке вещей. За мной уже гнались трое мужиков.
        - Стой, урод! Убью!
        Громыхнул выстрел. Но свиста пули я не услышал - пистолет, скорее всего, был все-таки газовым. Я прыгал через лужи, поскальзывался на раскисшей глине.
        - Держи его!- неслось сзади.
        - Уйдет, гад!
        И все же чем дальше мы отбегали от поселка, тем меньше решимости оставалось у преследователей. Темнота заставляет людей держаться рядом, никто из них уже не стремился вырваться вперед. Поравнявшись с дубом, я остановился и закричал. Не было слов, я издал просто звериное рычание, какого никогда прежде от себя не ожидал. Мужики остановились, присматриваясь ко мне. И тогда я вскинул топор, замахнулся и побежал на них. Мужчины дрогнули.
        - Псих!- крикнул самый боязливый и рванул к поселку.
        Его приятели не стали дожидаться, пока я поравняюсь с ними, и тоже побежали прочь. А я не мог остановиться, гнался за ними, размахивая топором.
        - Постой, постой,- ожил мой внутренний голос.- Уже развлеклись, проучили негостеприимного дачного сторожа… Пусть себе бегут. Победил сильнейший. Ты же не хочешь сегодня никого убивать? Или я ошибаюсь?
        - Пошел ты к черту,- ответил я мысленно, резко развернулся и зашагал по дороге к шоссе, покачивая топором в опущенной руке.
        - Зачем так грубо?- отозвался голос.- Ты хотел меня оскорбить? Не получилось. Слова ничего не значат. Смысл имеют только поступки. Ну, давай, я теперь порулю.
        И мое «я» вновь оказалось не у дел. Я мог только видеть, слышать и чувствовать. Дорога сменилась заросшим бурьяном пустырем.
        - Ты идешь к карьеру?- догадался я.
        Послышался смех:
        - Привыкай. Это ты идешь. Я - это тоже ты.
        - Заткнись!
        - Заткни меня, если можешь.
        Я решил больше не обращаться к моему второму «я», все равно с ним ничего нельзя было поделать. Зашелестели кусты, и меня вынесло к карьеру, на самый край его огромной чаши. На дне виднелось стойбище бомжей. В железной бочке еще прогорали остатки костра. На возвышении чернела халабуда, сколоченная из досок, фанеры и картона.
        - Хочешь молчать? Молчи,- пробурчал внутренний голос, и я покатился с откоса, упал в мягкий песок, поднял голову. А потом, уже не подчиняясь своей воле, подкрался к приземистому строению.
        - Спят, спят бомжи… - звучал у меня в голове чужой шепот.- Они не люди - отбросы. Мир будет чище без них. Ты согласен побыть санитаром общества? Давай, сделай хорошее дело сам.
        Я не отвечал.
        - Зря, я могу и разозлиться,- послышалось у меня в голове.- Придушим их, а? Ведь это так весело - чувствовать, как трещит под твоими сильными пальцами трахея… Но нет, к бомжам и прикасаться-то гадко. Грязные, немытые…
        Я готов был поклясться, что в этот момент мой невидимый собеседник ухмылялся.
        - Зачем тебе все это?- уже взмолился я.
        - Чтобы ты понял,- прозвучал вкрадчивый шепот.
        Я стоял у бочки, в которой догорали дрова. Пальцы обжигал раскаленный металл, хотелось выть от боли, но я не мог контролировать себя - катил бочку к халабуде. Пылающие угли вывалились на кучу хвороста под ее стеной.
        Сухие ветки занялись быстро. Огонь карабкался по стене, запузырилась краска на листе расслоившейся фанеры. И вот уже запылал сам домик. Внутри метались захваченные врасплох бомжи. Моя нога ударила в горящую стену, и домик легко сложился, словно был составлен из игральных карт. К небу взметнулся сноп искр. Из-под горящих обломков расползались бездомные, одежда на них дымилась.
        - Не повезло,- с досадой отозвался во мне чужой голос.- Спаслись. Эту дрянь даже огнем не очистишь.
        Люди, опомнившись, вскакивали, поднимали своих приятелей. Вскоре уже пять бедолаг смотрели на то, как сгорает их нехитрое имущество. Я был уверен, что они меня не видят, потому что началась ссора. Они обвиняли друг друга в том, что случилось.
        - Пошли, здесь больше нечего делать.
        Я развернулся и побрел к кладбищу, хоть внутренний голос ничего больше и не сказал мне. Я уже научился угадывать его желания.
        Силуэт часовни читался на фоне ночного неба.
        - Эй!- крикнул мне кто-то с дороги.
        И я увидел Рамиреса. Он стоял у машины и махал мне рукой.
        - Не расстраивай хозяина,- посоветовал мне голос.- Иди к нему. Не жди, пока прикажет.
        Снова мне пришлось повиноваться. Сопротивляться было бы так же глупо, как упираться, когда тебя тащат тренированные спецназовцы.
        - Ну как?- спросил Рамирес, глядя мне прямо в глаза.- Не пропало желание ударить меня?
        - Не пропало,- ответил я.
        - Это нормально. Пройдет несколько дней, и ты смиришься. Садись в машину.
        - Зачем?
        - Я отвезу тебя домой,- пожал плечами латиноамериканец.- Ты же живой человек, должен есть, спать, отдыхать… Уже, кстати, светает.
        Мне хотелось наброситься на него, но я знал - бесполезно. Тот, кто находился внутри моего сознания, пристально следил за каждым моим движением и мог вмешаться в любую секунду.
        - Что будет потом? Зачем я тебе?
        - Ты станешь заниматься тем, чем занимался раньше,- оживлять мертвецов,- улыбнулся Рамирес.- Работы и денег хватит на всех.
        - Где Инесс? Что с ней?
        - Я не стану отвечать. Ты пока не можешь этого понять. Садись в машину,- Рамирес уже устраивался за рулем.- И не забудь пристегнуться.
        Отказываться, препираться не имело смысла. Эта ночь окончательно добила меня, выжала все силы. Латиноамериканец вел автомобиль подчеркнуто аккуратно и молча. За стеклами проплывали подмосковные пейзажи. Молчал и мой внутренний голос, но присутствие чужого существа во мне ощущалось постоянно. Наконец машина остановилась у меня во дворе.
        - Прежде чем ты выйдешь, я хочу дать тебе совет,- проговорил Рамирес.- В каждой ситуации есть свои плюсы. Ты станешь относительно богат, богаче многих в этом городе. Со временем ты научишься не замечать того, кто в тебе, и станешь счастлив. Нужно только делать то, что от тебя требуется, и он не станет лишний раз вмешиваться в твою жизнь. Многие живут так. Для одних внутренний голос - их совесть, и это самые несчастные люди. Для других - начальство. У третьих в голове телевизор. Вариантов множество. Все люди немного зомби. Не упусти свой шанс.
        - Ты не получишь мою душу,- предупредил я.
        - Душа… - Рамирес даже закатил глаза.- А она существует? Мы все состоим из прочитанных книг, газет, просмотренных фильмов, выпусков новостей и рассказов знакомых. Где она - твоя душа? Ты же не хочешь думать, что он, твой двойник, станет трахать твоих женщин? Лучше делать это самому и просто забыть о нем. Не зли его, он сможет возвысить тебя, а может и превратить в наркомана. Иди, отдыхай. Вечером ты мне понадобишься.
        Рука моя дернулась, но тут же замерла, я не мог поднять ее.
        - Вот видишь,- покачал головой латиноамериканец.- Иди.
        Я вышел из машины и, раздавленный, поплелся к подъезду. На лавочке уже радовались утреннему солнцу мои соседи-алкаши.
        - Доброе утро,- важно поприветствовал меня джинсовщик.
        - Пошел нах… - только и ответил я, заходя в подъезд.
        - Ты чего, сосед?!- донесся сзади возглас.
        - Нах, я сказал.
        Мой внутренний голос ожил, когда я оказался в квартире.
        - Выключи телефоны и к двери не подходи, если позвонят,- посоветовал он.- Сделаешь так, и я отстану от тебя до вечера. Даже твои сны в моей власти.
        Пискнул отключаемый мобильник, лег на пол телефонный разъем.
        - Доволен?- спросил я.
        Ответа не прозвучало. Ну и отлично, хоть на время я принадлежал самому себе. Главное, больше сегодня не обращаться к нему, думать не вслух, а про себя, чтобы он не слышал. Сумасшествие! Но это была та реальность, в которой мне предстояло существовать.
        Я стоял под душем, прохладная вода стекала по моему телу. Сквозь струи я видел свое отражение в зеркале. Вроде бы ничего не изменилось, я был прежним, но мое «я» являлось лишь частью меня. Так и не одевшись, даже не вытершись, я вошел в комнату, упал на диван. Усталость взяла свое.

* * *
        Это звучит, как сумасшествие, но я проснулся, когда уже сидел за столом в кухне, одетый в джинсы и рубашку. Пахло свежесваренным кофе, сигарета дымилась на краю пепельницы. За окном светило вечернее солнце.
        - Куда ты собираешься?- спросил я.
        Тот, кто был во мне, даже не считал нужным что-либо объяснять, он всецело завладел моим телом. Обжигающе горячий кофе был допит одним глотком, сигарета раздавлена о дно пепельницы. Ключи от машины позванивали, когда я сбегал по лестнице. Двигатель завелся, и автомобиль выехал на улицу. Куда мы ехали, я не представлял. Его манера водить резко отличалась от моей. Он подрезал другие машины, резко тормозил, не заботясь о тех, кто ехал следом.
        Автомобиль на скорости свернул к парковке, взвизгнув тормозами, вписался в промежуток между машинами и замер. Ключи исчезли в кармане. Ноги несли меня к парку, за которым блестела река. Солнце уже клонилось к горизонту, опускалось прямо в проем высокого пешеходного моста над водной гладью.
        На аллеях парка густо пахло хвоей и цветами. Детишки играли в большой песочнице под присмотром мам. У турников занимались гимнастикой любители здорового образа жизни. Собачники прогуливали своих питомцев. Алкаши сидели под кустами, стыдливо пряча бутылки в траве.
        Все жили своей жизнью, и только я - чужой. Спешил непонятно куда и зачем. А на мои вопросы внутренний голос упорно не отвечал.
        Впереди мелькнула знакомая фигура. Я, как художник, запоминаю всех, с кем приходилось хоть раз общаться. Узнаю даже со спины, в другой одежде. Женщина в шортах вышагивала по аллейке, рядом с ней увивался рыжий спаниель.
        - Ольга Николаевна,- окликнул ее мой голос.- Я и не знал, что вы любительница собак.
        Быстрова обернулась, близоруко прищурилась:
        - Марат,- удивилась она.- Как вы нашли меня? Почему не позвонили? Узнали что-то новое?

«Это не я!» - хотелось крикнуть мне, но мои губы, мои голосовые связки уже не принадлежали мне, ими распоряжался другой.
        - Ольга Николаевна,- зазвучал тревожный шепот,- это очень важно,- мои пальцы коснулись локтя женщины.- Нельзя, чтобы нас видели вместе. Отойдем в сторону. Скорее.
        - Что случилось, Марат?- Быстрова торопливо сошла с аллейки на траву, теперь нас с ней скрывали от посторонних глаз кусты.
        Спаниель бегал вокруг нас, весело лаял и мотал головой.

«Что он задумал?- нервничал я.- Что скажет вместо меня?»
        Мой палец поманил Быстрову поближе. Следователь склонила голову, ожидая, что я стану шептать ей на ухо. В этот момент моя рука скользнула в карман, и пальцы сжали рукоятку ножа с выкидным лезвием.
        - Бегите! Он убьет вас!- кричал я, но мой голос Быстрова не слышала, она доверчиво смотрела мне в глаза.
        Рука выскользнула из кармана, мой палец вдавил кнопку, щелкнуло, выскакивая, лезвие. Еще одно мгновение, и нож должен был полоснуть женщину по шее - от уха до уха.
        И тут случилось чудо. Неслышный до этого мой крик вырвался на волю:
        - Бегите!..
        Я ощутил, что тело вновь слушается меня, и выронил нож со сверкающим лезвием в траву.
        - Марат, что происходит?- Быстрова схватила меня за руку.
        И тут же кто-то позвал меня.
        - Марат, оглянись!
        Я вырвал руку, ведь этот голос я узнал сразу. За мной стояла Инесс. Спаниель Ольги Николаевны, прижавшись к траве, рычал на нее, но боялся подойти.
        - Инесс, ты?..- выдохнул я, вырвал свою руку у Быстровой и бросился к девушке.- Ты живая… ты тут…
        - Марат, у нас нет времени. Все может вернуться назад,- она тащила меня прочь от следователя, а та твердила как заведенная:
        - Что с вами?..- и наверняка видела только меня одного.
        Инесс упрашивала так горячо, так убежденно, что я поддался ее словам, так ничего и не объяснив Быстровой.
        - Куда мы бежим?- спрашивал я на бегу.
        - К реке, так надо, молчи пока, я тебя прошу.- Инесс остановилась только у самого пешеходного моста.
        Я видел за ней переливающуюся в свете заходящего солнца реку. Девушка разжала кулак. На ее ладони лежали две смятые, почти потерявшие подобие с человеком восковые куклы. Они словно обнимались, сливаясь вместе.
        - Я украла их у Рамиреса,- зашептала Инесс.- Теперь он потерял власть над тобой.
        Она ожесточенно принялась мять кукол, смешивая их в одно целое.
        - И над тобой потерял?- вырвалось у меня. Я обнял ее, принялся целовать в лоб, нос, щеки.
        - Нет. Мне уже не освободиться,- грустно произнесла она.
        - Почему?
        - Ты так и не понял… Я могу остаться здесь, но мое время на исходе. А я не хочу через месяц-два ходить с потухшим взглядом. Не хочу смотреть и не видеть. Неужели ты так и не понял, что случилось со мной?
        - Я люблю тебя, ты рядом… Все будет хорошо.
        - Со мной уже ничего не произойдет.- Инесс приложила мою ладонь к своей груди, и я не услышал биения сердца.- Скоро я окончательно превращусь в зомби. Я - мертвец.
        Влажная поволока размыла мир, который я видел.
        - Обними меня,- попросила Инесс,- крепко-крепко.
        Я прижимал ее, гладил по волосам, а она шептала:
        - У Рамиреса есть прядь твоих волос, он сделает новую куклу. И тогда ты уже никогда не освободишься от него. Тебе некому будет помочь. Ты должен остановить его сегодня в полночь на старом кладбище. Он будет в часовне лепить новую куклу.
        - Но как, как его остановить?
        Инесс прижалась ко мне сильнее:
        - Поцелуй меня. Крепко-крепко. В последний раз.
        - Почему в последний?
        - Поцелуй…
        Поцелуй был долгим и горьким. Инесс внезапно оттолкнула меня и бросилась бежать по мосту. Я помчался за ней. Девушка вскочила на поручни и замерла, держась рукой за стойку флагштока. Далеко внизу переливалась закатными отблесками вода.
        - Не подходи,- предупредила она.
        - Хорошо. Я стою. Но и ты спустись. Что ты задумала, Инесс?
        - Я не хочу быть такой. А другой - уже не смогу. Я люблю тебя,- Инесс разжала пальцы.
        Я не успел схватить ее. Девушка прыгнула. Я видел ее падение словно в замедленной съемке. Взмахи руками, удар, брызги. Вода сомкнулась над ней. Я готов был уже прыгнуть следом, но голова Инесс так и не показалась на поверхности.

…Меня держали за руки какие-то парни, их девушки испуганно жались к поручням. Я кричал, чтобы они пустили меня, что я должен спасти Инесс, которая спрыгнула с моста. Но мне не верили, пытались убедить меня, будто я один стоял на мосту, а потом собрался прыгнуть в воду.
        Когда рядом с нами остановилась «Cкорая помощь», я вырвался и бросился в парк. «В полночь, в полночь…» - бились у меня в голове слова Инесс.

* * *
        Я не опоздал, успел до полуночи.
        Никогда не думал, что бензин, выплеснутый на бревенчатую стену, загорается так неохотно. Но когда он все же вспыхнул, пламя было уже не остановить. Оно буквально разбежалось по трухлявому дереву.
        Я слышал, как кричит Рамирес, видел, как он пытается пробиться сквозь огонь, взмахивая руками, отбиваясь от языков пламени полами кожаного плаща. Но огонь уже вкручивался протуберанцами в проем рухнувших дверей. Латиноамериканец упал, так и не добравшись до выхода. А где-то в подполье охваченной пожаром часовни плавился, растекался лужицей воск, приготовленный для изготовления новой куклы.
        Огонь вырывался сквозь дырку в крыше, выносил с собой маленькие пищащие факелы. Крылатые твари вспыхивали и рассыпались пеплом от страшного жара.
        Я сидел на земле, прямо на дороге, и тупо смотрел в огонь. Листья на кладбищенских деревьях скручивались от жара в трубочки, вспыхивали и осыпались на землю. Из дыма выплыл Михаил и присел рядом со мной:
        - Ни хрена себе,- произнес он с чувством, глядя на грандиозный пожар.- Бомжи часовню подожгли. Точно. Им кто-то хибару спалил, так они и отомстили. А ты как тут оказался?
        - Звонил тебе. А ты не отвечал,- произнес я.
        - Точно. Я тут загулял немного, запил… Мобильник где-то и стоптал.- Дачный сторож поднялся.- Сидеть тут не стоит, скоро менты с пожарными приедут. Кого первым нашли, тех и мурыжить начнут. Пошли ко мне.
        Я не спорил. Мы брели к сторожке, за нами полыхало зарево пожара.
        - Комфорта не обещаю,- бубнил Михаил.- Мне тут какая-то сука весь интерьер испортила. Банки с соленьями расколошматила, окна побила. Но я их пленкой затянул, жить можно. Главное, бабушка мне калгановой настойки отжалела. Примем немного, без фанатизма. А насчет «чертовой бабы» так ты не переживай. Нашли ее. Никакой мистики. Оказывается, на соседних дачах муж жену бросил, к молодой ушел. Детей у них не было, годков уже за сорок, вот и тронулась баба рассудком. Новую жизнь не начнешь. Голяком по ночам ходила, людей пугала. Сегодня днем ее в дурку и увезли…
        Мы подошли к старому дубу.
        - Погоди, дай передохнуть. Душно мне… - Я рванул воротник и опустился на землю.
        - И впрямь, куда спешить? Настойка-то со мной.- Михаил протянул мне бутылку, предварительно вырвав зубами скрученную из газеты пробку.- Хлебни на здоровье.
        Я глотнул. Слезы душили меня, но не хотелось плакать при посторонних. Ну что я мог объяснить Михаилу? Рассказать про Инесс, про Рамиреса? Нет, уж лучше молчать. Теперь я и Быстровой слова не скажу.
        - Хорошо пошла? Прошлый раз ты понемногу пил. Как кот лакал. А теперь как мужик. Прогресс.
        - Нормально пошла.
        Я передал бутылку и, пока Михаил булькал, прислушался. Тот, кто был во мне, никуда не исчез; он просто притаился, молчал, ждал, забившись в самый дальний угол моего сознания. Он был как накрученная пружина - готов в любой момент распрямиться, напомнить о себе. У него исчез старый хозяин, но это не значило, что не мог появиться новый. И с этим мне предстояло жить. Знать бы, сколько?..

* * *
        В кромешном мраке чиркнет спичка. Ее беспомощный огонек качнется, приблизится к фитилю свечи, лизнет его оранжевым язычком. Темнота затрепещет и отодвинется, оголив невидимые до этого руки и инструменты на дощатом столе. Тонкие пальцы того, кто знает меня, но кого я никогда прежде не видел, скатают цилиндрики в шарик, оплавят их на пламени свечи и слепят восковую куклу, подправив ее теплым лезвием ножа. Несколько взмахов острыми ножницами. Палой листвой посыплются шуршащие обрезки креповой бумаги, обовьют куклу и станут траурной одеждой. Тонкая кисточка пройдется по восковому лицу, прорисует на нем глаза, нос, рот, оживляя его. Затем искривленные хищной улыбкой губы произнесут имя, и раскаленная докрасна тонкая булавка вонзится в грудь. Брызнет, задымится расплавленный воск. В воздухе поплывет дразнящий медовый запах. А затем прозвучит в пропахшей медом темноте имя: мое или ваше…