Корень зла Александр Варго
        MYST. Черная книга 18+ # Художник Артем Белинский живет в собственном замке, полученном в обмен на коллекцию африканских идолов от господина Гергерта. Этот господин занимается весьма опасным, малоприбыльным, но крайне востребованным делом: он искореняет мировое зло. По заданию этого человека-мессии Артем отправляется в Карпаты, чтобы найти коллекцию сатанинских магических картин Ласло Вохача. Розыски приводят художника в мрачный замок, где обитает глава сатанистов. Но зайти в замок оказалось намного проще, чем выйти из него. В обмен на жизнь и свободу художник должен подписать договор с самим дьяволом…
        Александр Варго
        Корень зла
        Мчатся бесы рой за роем
        В беспредельной вышине,
        Визгом жалобным и воем
        Надрывая сердце мне…
        АС. Пушкин
        ГЛАВА ПЕРВАЯ
        - Прошу прощения, месье, вы - владелец Гвадалона Артем Белинский?
        Артем вздрогнул, повернул голову. От резкого движения вернулась тупая боль, в глазах потемнело. Он совсем забыл, что в такие скорбные дни лучше воздерживаться от резких движений…
        Справа от ворот стоял угловатый японский джип. Фары и номерные знаки заляпаны грязью. Приоткрылась дверь, появился мужчина средних лет с непокрытой головой, короткой стрижкой и голубыми глазами. На губах играла застенчивая улыбка.
        - Простите? - превозмогая чудовищную боль, пробормотал Артем. Похмелье просто разрывало.
        - Вы владелец Гвадалона Артем Белинский? - повторил мужчина. Улыбка расцвела в открытую и доброжелательную. Но глаза оставались холодными. Смотрели пытливо. От страдающего художника не укрылось, как человек украдкой косился по сторонам. Он залез в карман ветровки, как будто собрался предъявить документы работнику дорожной полиции.
        Раннее майское утро. Округа еще не проснулась. Холодный ветер с пролива Па-де-Кале теребил ершистый кустарник. Кудлатые тучи перебирались с севера на юг. Погода явно не весенняя. Повсюду черные скалы, пересеченные жилами минералов, меловые утесы, ни одной живой души. За спиной ворота, угрюмая глыба Гвадалона, будка для охраны, но там сплошное сонное царство - он убедился в этом минуту назад, когда выходил за ворота. И какого, спрашивается, дьявола его понесло в неизвестность в этот суровый рассветный час?
        Незнакомец ждал ответа. Он смотрел выжидающе, явно не спеша предъявлять документы.

«Не стой тумбочкой, проснулась интуиция. Шелести извилинами. Быстро, в течение одной минуты, принимай правильное решение. Какой же ты Артем Белинский?»
        - Какой же я Артем Белинский, месье? - удивился Артем, - вы с кем-то меня спутали. Я даже догадываюсь, с кем…
        Добродушная улыбка растаяла. Человек пребывал в замешательстве. Он нахмурился. Видимо, извлекал из памяти фотографическое изображение объекта и сравнивал с данными сомнительного «оригинала». Поразмыслив, вынул руку из кармана.
        - Вы уверены, месье, что вы не Артем Белинский?
        - О месье, - разулыбался Артем, - мне ли этого не знать. Владелец Гвадалона Артем Белинский убыл из поместья вчера во второй половине дня. Он отправился в парижский музей Орсэ для ведения переговоров насчет экспонирования полотен Клода Шандемо и некоторых других шедевров французской живописи. А моя фамилия Фельдман - я являюсь его представителем в промышленно развитых государствах и, в некотором роде, импресарио…

«Чего это я несу?» - испугался Артем.
        - И вы не знаете, когда вернется месье Белинский? - неуверенно спросил незнакомец.
        - На днях, - пожал плечами Артем. - К сожалению, господин Белинский не всегда посвящает меня в свои планы. С кем имею честь, простите?
        - О, моя фамилия Клавье, - прохладно улыбнулся незнакомец. - Он не знает меня, я просто хотел обговорить с ним одну проблему… Хорошо, месье, большое спасибо, я навещу Гвадалон в более подходящий час.
        Он еще раз пытливо посмотрел Артему в глаза, при этом во взоре человека отразилось недоумение, сел за руль и завел мотор. В машине он был один. Затянутый узел в груди начал потихоньку расплетаться. Укололо в правом боку: это я, твоя единственная печень… Взявшись за бок, Артем угрюмо смотрел, как японский внедорожник тронулся с места, выехал на дорогу и через минуту скрылся в лабиринтах осадочных пород. «Разве в Японии есть внедороги?» - почему-то подумал Артем.
        Ветер усилился. Резкий порыв ударил в спину, чуть не вытолкнув его на дорогу. Почему голубоглазый тип приехал сюда в такую рань? А может, всю ночь стоял у ворот? Нет, не может быть, охрана бы его прогнала. Странная история…
        Он поспешно зашагал в поместье. Охранник по имени Эжен бессовестно храпел в своей
«собачьей» будке, прикрывшись (от стыда, наверное) глянцевым журналом. Он сменил за пару месяцев всю прислугу в поместье - дворника, горничную, управляющего, охрану. Не хотелось, чтобы перед глазами постоянно стояли свидетели былой трагедии. Но как ему порой не хватало добросовестности прежних работников…
        В закоулках первого этажа гудел пылесос. Горничная уже поднялась и приступила к своим обязанностям. Он укрылся в буфете, чтобы не смущать скромную девушку. Эти русские такие дикие. Припал к крану. Что за гадость он потреблял вчера? Липкое, слащавое, чудесного цвета тормозной жидкости, явно сваренное средневековым аптекарем. Ликер «Шартрез». Оприходовал всю бутылку, мама дорогая. Зачем? Это же не пойло, а лекарство, его не пьют, а принимают по каплям. Сложнейшая рецептура из сотни трав, плодов и кореньев с Альпийских гор. Только три монаха знают рецепт. А потом? Приехала на джипе Селин Шаветт, вразумляла, что ликеры подаются к кофе - в крайнем случае, к чаю, фруктовому десерту, пьются после сытного обеда, по закону Архимеда, чтобы в полной мере ощутить вкус божественного напитка. Но он не поверил. Куда потом исчезла оскорбленная Селин? Что он вытворял вчера вечером? Строил охрану, учил, как надо жить и нести службу, приставал к горничной, издевался над почтеннейшим мажордомом месье Калуа? Или не было ничего?
        История с незнакомцем у ворот выдуло из головы, как табачный дым из автомобиля. Память, как всегда, ни к черту. Он выглянул из буфета, на цыпочках побежал к лестнице. Нужно суметь не свернуть себе шею, найти кровать, проспать до обеда, чтобы не было потом так мучительно больно…
        До обеда он, в принципе, проспал, но боль не унялась и хороших новостей не прибавилось. Он проснулся от стука в дверь: стыдливого, вкрадчивого, но очень настойчивого. Такой манерой обладал месье Калуа - новый управляющий, которого он принял в позапрошлом месяце взамен выбывшего Огюста Шавра.
        - Входите, Калуа, не стесняйтесь, надеюсь, дверь не заперта, - проворчал Артем, принимая сидячее положение, - и обрадуйте меня сообщением, что я вчера совершенно не напился.
        Вошел управляющий - подтянутый, маленький, сухонький, с бескровным сухим лицом, поразительно похожим на лицо дожа Леонардо Лоредано со знаменитого полотна Джованни Беллини. Этот тип просто не умел улыбаться. Чувством юмора он обладал, а улыбаться не умел. Наверное, этим и подкупил, когда по объявлению о конкурсе на место управляющего прибыли сразу шестеро обитателей Шантуа с соответствующим опытом работы и демонстрировали Артему свои умения. Пару раз он пытался подловить нового работника, шутил - с его точки зрения, удачно, говорил о повышении зарплаты, о дополнительном выходном - бесполезно: на лице управляющего всегда присутствовало только одно выражение - надменное равнодушие.
        - Вы вчера совершенно не напились, месье, - холодно сообщил управляющий, - вы были трезвы до безобразия. Но есть и плохая новость. Боюсь, что в замок прибыла полиция во главе с вашим любимым инспектором Шовиньи и настойчиво желает вас видеть.
        - Да, вы правы, - вздохнул Артем, - от такого известия трудно залиться слезами тихого счастья. Как вы думаете, они не собираются меня арестовать?
        - Сомневаюсь, месье, - подумав, сообщил управляющий, - у меня сложилось впечатление, что сегодня полиция вас арестовывать не намерена. Может быть, завтра. Или послезавтра. Но беседа с инспектором Шовиньи вам предстоит нелегкая, уж поверьте моей наблюдательности.
        - Хорошо, Калуа, спасибо, сейчас спущусь, идите и скажите этим упырям, что я безмерно счастлив… - чертыхаясь, проклиная Фемиду, которая никак не хочет от него отвязаться, Артем принялся вылезать из холодной кровати.
        - Где изволите принять посетителей, месье? - приосанился управляющий.
        - В Розовой гостиной, - неприязненно покосился на него Артем.
        - О месье, в нашем замке имеется Розовая гостиная?
        - А разве нет?
        - Насколько знаю, нет.
        - Тогда в бильярдной.
        - Вы хотите сказать, в условной бильярдной, ме…
        - Именно, Калуа! - никакого сладу с этими работничками…
        - Воля ваша, месье, пока вы будете одеваться и ликвидировать с лица последствия вчерашнего трезвого образа жизни, я сопровожу гостей в бильярдную. Но должен вам напомнить, что в той части замка еще не проводился ремонт, в бильярдной голые стены, два стула, никакого бильярда и… решетки на окнах.
        - Отлично, - пробормотал Артем, - временно сделаем это помещение комнатой для допросов.
        Приводить себя в порядок он не стал. Какие условности, когда приходят старые друзья? Как был, взъерошенный, больной, несчастный, озабоченный только тем, чтобы его оставили в покое, он спустился на первый этаж. В бильярдной, осторожно примостившись на двух шатающихся стульях, сидели двое. Инспектор Шовиньи за последние полтора месяца стал еще угрюмее и циничнее. Во всей его одежде, за исключением красных носков, преобладали серые тона. Второго полицейского Артем не знал: молодой, скуластый, с редкими волосами, одет с иголочки.
        - Как славно, инспектор, что все хорошее возвращается, - буркнул Артем, присаживаясь на подоконник, - вы прекрасно выглядите. Неужели весна?
        - Вы тоже превосходны, господин Белинский, - не удержался от угрюмой шпильки инспектор, - здоровеете, цветете. Сразу видно, что жизнь наполняется новым смыслом, становится духовно богаче, увлекательнее. Скажи, Александр, - обратился инспектор к молодому коллеге, - ведь, правда же, этот тип с похмелья здорово похож на придурка Майка Майерса?
        - Не знаю, инспектор, - пожал плечами молодой коллега, - мне сложно судить. Я вижу господина Белинского впервые. Как знать, может, он и в трезвом виде такой же.
        - Да нет, - оскалился Шовиньи, - я помню времена, когда он нравился неразборчивым женщинам. Не могу понять, что вы находите в бутылке, господин Белинский?
        - Все краски мира, - буркнул Артем, - а еще водка шлаки в организме сжигает. Послушайте, инспектор, это, конечно, очень мило с вашей стороны, что вы нашли время…
        - Вот видишь, Александр, до чего доводит безделье, - назидательно сказал инспектор. - За отчетный весенний период месье Белинский не нашел себе никакого занятия. О, благодатная Страна бездельников! - патетично воскликнул инспектор. - Где жареные куропатки влетают в рот всем желающим…
        - Всемирное разделение труда, инспектор, - пожал плечами Артем, - одни работают, другие нет. Главное, найти свое место в жизни.
        - Главное - его занять, - поправил молодой полицейский и, брезгливо поджав губы, посмотрел по сторонам.
        - Да, это помещение не страдает избытком гламурности, - сдерживая смех, согласился Артем, - замок Гвадалон, в силу странностей моего характера, ремонтируется сверху. Для вашей же пользы, господа полицейские - чтобы не засиживались.
        Инспектор возмущенно крякнул. Его коллега стал покрываться пунцовыми пятнами.
        - Хорошо, господин Белинский, перейдем к делу, - процедил инспектор и извлек из внутреннего кармана плаща несколько фотоснимков. - Кстати, познакомьтесь, - он небрежно кивнул на своего коллегу, - наш новый работник. Сержант следственного отдела управления полиции Шантуа. Недавно прибыл из провинции…
        Последнее слово рассмешило всех, даже горничную «компакт-класса» (очень маленькую Аннет), которая собралась зайти в бильярдную со своим пылесосом (интересно, зачем? , но, увидев такое высокое собрание, быстренько ретировалась.
        - Дюма, - помедлив, сказал инспектор, - Александр Дюма.
        - Читал, - удивился Артем.
        - Нашего сержанта зовут Александр Дюма, - терпеливо пояснил Шовиньи, а сержант при этом стал красный как вареный рак. - Какие странности, месье? Он вырос в семье адвоката Жореса Дюма, и у отца хватило юмора и наглости назвать сына Александром.
        - У вас большое будущее, сержант, - заметил Артем, из последних сил сдерживая смех. - Но при чем здесь полиция? Для полицейских существуют и более подходящие имена. Например, инспектор Шовиньи…
        Инспектор крякнул.
        - Да, наш Александр уже пописывает новеллы. Криминального, так сказать, свойства. И знаете, месье, их отдельными местами можно читать…
        - Не пора ли переходить к делу, инспектор? - раздраженно перебил Александр Дюма.
        - Спокойно, Александр, - сказал Шовиньи, - сейчас господину Белинскому станет не до смеха. Посмотрите, пожалуйста, фотографии, господин Белинский. Вы узнаете изображенного на них?
        В следующий миг ему действительно стало не до смеха. Все четыре фото в разных ракурсах изображали одного и того же человека. Мужчина средних лет, короткие волосы, голубые глаза, лицо из тех, что плохо запоминаются (но Артему оно запомнилось). Человек был мертв. Будучи живым, он, вероятно, собирался выйти из джипа, припаркованного у аптеки на улице Вогез (о чем извещали вывеска на аптеке и табличка на здании). В этот момент его и настигла ирония судьбы. Первая сразила в сердце, вторая была контрольной - точно по лбу. Ноги несчастного покоились в салоне, голова лежала на бордюре. Несколько часов назад этот человек сидел в своем джипе у ворот поместья Гвадалон и настойчиво хотел видеть господина Белинского.
        Он выдал свои чувства непроизвольной судорогой лицевых мышц. Полицейские радостно переглянулись.
        - И что? - сглотнул Артем.
        - Вы знаете этого человека? - мягко спросил Александр Дюма.
        - Не имею чести, - Артем покачал головой.
        - Не врите, - разозлился инспектор, - я вижу по вашим глазам, что вы его знаете! Почему вы всегда врете, месье Белинский? Все наши беседы вы начинаете с вранья! Им же их и завершаете!
        - Натура такая, - пробормотал Артем, - тонкая, чувствительная и очень противоречивая. Уговорили, инспектор, сегодня врать не буду. Я не знаю этого человека, - он сделал предупредительный жест, когда инспектор собрался схватить его за горло. - Спокойно, инспектор, с этих аварийных стульев следует вставать медленно, иначе можно оконфузиться. Чистая правда, я не знаю этого господина. Но я его сегодня видел, - и он со всей искренностью, не приврав ни слова, поведал об утреннем происшествии.
        Несколько минут в «бильярдной» царило молчание. Полицейские неприязненно созерцали честное лицо художника.
        - Ну, допустим, - неохотно выдавил Шовиньи, - не понимаю, зачем вам врать. Тело обнаружено в девять утра, когда хозяйка аптеки госпожа Шалинь открыла свое заведение. Дверь машины была распахнута с правой стороны, тело лежало так, что прохожие с улицы его не видели. В отличие от госпожи аптекарши, которую от такой находки чуть не разбил паралич. Бедная женщина так и не успела снять свои жалюзи. Стреляли из подворотни напротив. Пули двенадцатого калибра, мгновенная смерть…
        Инспектор удрученно покачал головой, как бы сетуя, до чего распоясалась преступность.
        - У меня алиби, - быстро сказал Артем. - Это вы о чем? - удивился сержант.
        - О пользе пьянства, - отозвался Артем, - и тяжелого беспробудного сна. Понимаю, что меня очень сложно обвинить в убийстве, но разве для полиции существует что-то невозможное?
        - У вас были причины его убить? - полюбопытствовал инспектор.
        - Ни единой. Ладно, инспектор, давайте перестанем кривляться. Сегодня утром мне было тяжело и гадко. Ума не приложу, почему меня вынесло за ворота. Этот человек мне сразу не понравился, и я решил ему приврать. Назовите это интуицией, предчувствием, глупостью - как хотите.
        - Странно, что он вас не узнал, - пожал плечами сержант, - на теле покойного обнаружено ваше цветное фото, пистолет «браунинг» девятого калибра с глушителем и крупная сумма денег - восемь тысяч евро. Возможно, задаток.
        - Вы хотите сказать… - слова застряли в горле.
        - Этот тип приехал, чтобы вас убить, - кивнул сержант. - Наемный убийца. Sicario. Это по-испански, гм… Имеет паспорт на имя Оливье Варнера, уроженца и резидента города Вилль, что в окрестностях города Бреста, область Нормандия. Подлинная личность данного человека в данный момент уточняется.
        - О боги… - Артем схватился за голову. Полицейские переглянулись.
        - И все же странно, что он вас не узнал, - сказал сержант.
        - Ничего странного, - возразил инспектор, - господина Белинского спасло пьянство. Его и сейчас невозможно узнать. А каково было шесть часов назад? И это при том, что на фото месье Белинский запечатлен в тот момент, когда он еще считался приличным человеком. Разные люди, Александр.
        - Возможно, инспектор, - допустил сержант, - и все же странная история. Допустим, перечисленные вещи покойному просто подбросили. Но лично я не верю - убийце пришлось бы вылезти из подворотни и попасться кому-нибудь на глаза. Да и сложно как-то…
        - Не будем усложнять, - согласился Шовиньи. - Странно, господин Белинский: наемный убийца прикончил наемного убийцу. Не возражаете? Почерк преступления выдает профессионала.
        - Позвольте не согласиться, инспектор, - возразил сержант, - профессиональный убийца и наемный убийца - не всегда одно и то же. Но то что у господина Белинского появился анонимный ангел-хранитель - можно не сомневаться. Некий господин… - сержант помедлил, - или госпожа обрели информацию, что по душу владельца Гвадалона прибыл злой демон, и быстро от него избавились.
        - Не надо так смотреть, господа полицейские, - рассердился Артем, - дырку протрете. Я действительно не понимаю, что происходит. Разбирайтесь, если хотите. Не исключаю отзвук событий, имевших место в Гвадалоне полтора месяца назад. Ищите убийцу, он вам все объяснит.
        - Будем искать, - вздохнул инспектор. - Кстати, месье, где ваши друзья из России? Помнится, они имели отношение к обеспечению безопасности вашей картинной галереи?
        - В России, - махнул рукой Артем. - Уехали две недели назад, что легко проверяется. Вместо них работают сотрудники охранного бюро «Давид». Не там копаете, инспектор.
        - «Давид»? - удивился Шовиньи. - А ведь раньше на вас работала охранная фирма
«Голиаф».
        Полицейские рассмеялись.
        - Рад, что вы знакомы с древними мифами, - проворчал Артем. - Давид прикончил Голиафа, и в современной жизни мы наблюдаем полное соответствие. Еще вопросы, господа? Или желаете выпить?
        - Рисковый вы парень, месье, - покачал головой инспектор, - и невезучий, по всему видать. Со всех концов к вам летят кирпичи и отравленные стрелы. А еще храбритесь.
        - У нас в России таких называют суперсаперами, инспектор, - ухмыльнулся Артем. - Это те саперы, которые на ошибках учатся.
        Французская весна тянулась со скоростью российского сухогруза. Арестовали убийцу, повинного в смерти восьми человек. Картина Рубенса «Снятие с креста» перекочевала в скромный музей города Шартарена, отчего тот сразу возгордился и перестал быть скромным. Павел Фельдман и сотрудники детективного агентства «Арчи Гудвин», Федор Каварзин и Изабелла Виннер, наладили охрану картинной галереи, жили в замке, занимая отдельное крыло. Тянули деньги с работодателя. Неторопливый роман с очаровательной Селин Шаветт. Неторопливые поездки - Париж, Марсель, весенняя Ницца. Размеренная жизнь, содержательная пища трижды в день под чутким оком кухарки Саманты. Работать не хотелось совершенно - ни писать, ни администрировать, ни оборудовать галерею на вкус и цвет. Утратил он охоту к творчеству. «Затянуло мещанское болото, ох, затянуло», - посматривая на округлившийся живот работодателя, укоряла Изабелла. «Сложилась жизнь у дорогого россиянина, - вторил Изабелле вечно недовольный Федор, - из грязи в князи, понимаешь ли…» - «Не сложилась, а удалась, - шутил в ответ Артем, - сложилась - это когда тебя уважают. А удалась,
когда самому нравится».
        В середине апреля, по убедительной просьбе городского собрания Шантуа, он открыл картинную галерею для посетителей. Теперь трижды в неделю - по понедельникам, средам и пятницам - в замок тянулись любители искусства. Бродили по залам, глазели на французскую живопись, активно игнорируя таблички «Посторонним не входить» и
«Руками не трогать». Пускали посторонних, слава богу, не в сам замок, а только в западное крыло. И вход для них был отдельный. Пока ценители наслаждались искусством, на верхнем этаже велись ремонтные работы. Подрядная команда на семьдесят процентов состояла из «гастарбайтеров». Гремучая смесь: арабы, молдаване, турки, алжирцы. Но дисциплина держалась, как в римском легионе. Второй этаж менялся на глазах. Иногда Артем бродил по ремонтируемым помещениям, спотыкаясь о строительные предметы, и раздавал ценные указания. Он много знал о строительном деле, например, что шуруп, забитый молотком, держит гораздо крепче, чем гвоздь, закрученный отверткой. И если в розетке поменять «плюс» и «минус», то лампочка немедленно начнет вырабатывать темноту и холод…
        Спокойствие казалось непривычным, обманчивым. Он так отвык от размеренного спокойствия. Он наслаждался им, пил по капле, не замечая, что спокойствие потихоньку раздражает всех вокруг.
        Недовольство зрело и в один прекрасный день прорвалось.
        - Прости, Артем, - сказал погрустневший Павел Фельдман, - ты - в своей тарелке, мы - нет. Изабелла с Федором рвутся в Россию. Им нужно развеяться на родных просторах. Мне тоже надо, знаешь ли… отлучиться ненадолго, - Павел замялся, что было для него абсолютно нехарактерно.
        - Топайте, - пожал плечами Артем, - вас никто не держит. Агентство «Давид» спит и видит, как бы взять под охрану мою галерею.
        - Мы вернемся, - Павел покраснел. - Знаешь, мне тут Эльвира позвонила… Она была не уверена, а потом не знала, как мне сообщить. В общем, - Павел сокрушенно вздохнул, - я скоро стану папой.
        - А что, Бенедикт XVI приболел? - машинально откликнулся Артем и осекся.
        - Ты очень сообразительный, - горько усмехнулся Фельдман. - Залетел я на старости лет. Ума не приложу, печалиться или радоваться. Честно говоря, мы с Эльвирой собирались разводиться. А теперь получается, что я еще не сполна отдал супружеский долг. Зато с тещей наладились прекрасные отношения.
        Он не стал говорить, что теплые отношения с тещей прямо пропорциональны квадрату рас стояния до нее. С приближением к родному дому отношения остывают. А вообще-то, Фельдман-отец - это чертовски интересно. Будущее обещает грандиозный спектакль.
        - Терпи, друг, - похлопал он приятеля по плечу, - и будет тебе AMOR.
        Они уехали пятнадцатого мая, получив от Артема положенный за полтора месяца
«расчет» (за вычетом многочисленных авансов).
        - Держись, приятель, - пожал на прощание руку Фельдман, - понимаю, как тяжело на чужбине бедному российскому миллионеру, но в общем… держись.
        - До встречи, Артем, - обняла его, смахнув слезу, Изабелла, - мне будет тебя не хватать.
        - Да нормально ему тут будет, - обвел Федор ухмыляющимся взором частично обновленное пространство. - Жуть, как говорится, стала лучше, жуть стала веселей…
        С той поры он стал частенько прикладываться к бутылке. Селин Шаветт могла наносить визиты не чаще трех раз в неделю (всплыла больная мама, ребенок от беглого мужа пяти неполных лет) - в эти дни он не пил, по крайней мере, не увлекался, а вот в другие… И вообще, плотность любви на единицу веса стала снижаться. И снова он не понимал, что такое происходит. Что он хочет от жизни? Погряз в исканиях? Куда там - он просто ничего не хочет. Много ли ему нужно из того, что не нужно? И вот в один из последних дней мая он напился в присутствии Селин, да еще этот случай с наемным убийцей…
        Он бродил по замку неприкаянной тенью («Дрожжей наелся», - непременно схохмила бы Изабелла). Сегодня воскресенье - в замке ни строителей, ни посетителей галереи. Год безумной жизни оживал перед глазами. Роковая поездка в Нидерланды, где ему в руки попалось «Торжество истины» Питера Брейгеля, впитавшее зло и пролежавшее под землей несколько столетий. С него и стартовала свистопляска. Беготня по Амстердаму, мощная сатанинская организация, их оппоненты из Вестфальского тайного судилища и лично господина Ангерлинка, который после уничтожения опасного шедевра положил глаз на молодого удачливого россиянина. Беготня по земному шару за коллекцией божков африканского племени умбара, кои каждый по себе сеют зло и несчастье, а вместе приносят добро и процветание всем жителям отдельно взятого земного шара. Смерть Ангерлинка, нервотрепка, в которую вылилось обладание бесценной коллекцией. Своевременное появление господина Гергерта, предложившего обменять божков на «прекрасный» замок во Франции, который не просто так - груда старого камня, но и вместилище классической французской живописи. Сделка оказалась с
подвохом: вакханалия вокруг поместья Гвадалон, горы трупов, и все благодаря фламандскому живописцу средней руки Клоду Шандемо, выкравшему по младости лет у великого Рубенса одно из его творений…
        И Артем Белинский, обретающий в каждой схватке клок седых волос, но непременно выходящий сухим из воды. И что характерно - богатым.
        Памятуя о конфузе прошлой ночи, он решил воздержаться от градуса. Селин Шаветт вошла в его комнату, когда он плавал в полудреме, размышляя о том, что пора согласиться с Кораном: земной мир - это лишь иллюзия мира подлинного, сокрытого от глаз смертных. За окном серебрились сумерки. Она приблизилась к нему, статная, ухоженная, невыносимо сексуальная. Он протянул к ней руки: о, оставь одежды всякая сюда входящая…
        - Какие мы сегодня трезвые, - недоверчиво прошептала Селин, следуя его мыслям, села на кровать - такая воздушная, эфемерная.
        - Гражданка, почему бы вам не позаботиться о моей заблудшей душе? Пройдемте, пожалуйста, на сеновал… - он тщетно пытался ее коснуться. Она ускользала, смеялась, хотя ни слова не понимала по-русски.
        - Опять ты куда-то спешишь. Как тебе моя новая прическа?
        - Нормально. Отрастет, - она смеялась, когда он положил ее поперек кровати, кинулся жадно целовать. Не успели опомниться, одеяло убежало, улетела простыня, буря захлестнула, понесла - как ураган крошку Элли из степей Канзаса…

«Действия сексуального характера» были сумбурны, яростны и непредсказуемы. Они очнулись где-то на полу, вперемешку с одеждой, стоптанными тапками Артема, доковыляли до ванной и вернулись в кровать.
        - А теперь рассказывай, дорогой, - прощебетала Селин, - по Шантуа ходят упорные слухи, что тебя пытались прикончить. Опять неприятности?
        - Да, пустое, - храбрился он, - вот если бы прикончили - тогда точно неприятности.
        Она курила, пуская к потолку колечки дыма, а он любовался изгибами ее тела,
«художественной» линией подбородка, смешной мальчишеской стрижкой. Она всегда с интересом рассматривала копии ксилографии «Плясок смерти» Ганса Гольбейна, которые он от большого ума повесил напротив кровати. Сценки жизни шестнадцатого столетия - без замысловатых композиционных приемов, лица однотипны, детали скупы, но в каждой сценке присутствует смерть в виде симпатичного скелетика. Он смотрит на зрителя, точнее, сквозь зрителя, а занят собственным делом: уводит под локоток священника от удивленных прихожан, что-то воркует монарху, подливая ему в кубок, достает своим присутствием пожилого землепашца, сдувает пылинки с молодого городского денди. «А зачем это? - однажды спросила Селин. - Лежишь в кровати и постоянно видишь смерть». «А это оберег, - лаконично объяснил Артем, - гомеопатия в искусстве. В мелких дозах не вредна, а даже лечит».
        - Абсолютно ничего не приходит в голову, - пожаловалась Селин, давя сигарету в пепельнице и устраиваясь у него на груди. - Это может быть отголосок твоих былых подвигов?
        - Это может быть отголосок даже моих будущих подвигов, - хвастливо заявил Артем, - не бери в голову. Убить Артема Белинского, как показывает практика, занятие трудоемкое. Не знаю, кто этот добродетель, всадивший в Оливье Варнера две пули, но фору он мне дал. Теперь таинственный злодей трижды подумает, прежде чем повторить. Полагаю, он немало удивлен фактом ликвидации своего исполнителя. Мысль он уловил. Селин засмеялась.
        - Ты прав, стрельба - это тоже передача мыслей на расстояние. И все же будь осторожен. Знаешь… я бы сама этого не хотела, но, наверное, тебе необходимо уехать из Гвадалона на несколько недель … - она застыла, видимо, сама удивленная своим предложением. - У меня имеются связи - в охранных, полицейских, криминальных кругах. Попробую что-нибудь выяснить.
        - Но ты же не собираешься сегодня ночью исчезнуть из этой кровати? - встревожился Артем.
        - Собираюсь, - она повернула к нему блестящие глаза, - стоит ли тратить драгоценное время на какие-то нелепые телодвижения? - и вновь услаждающий ухо смех рассыпался по спальне. - Ты бы видел, как выросла у тебя мозговая часть лица… Шучу, дорогой, мне очень хорошо с тобой. Но надо уезжать. Сегодня ночью с вверенными работниками я должна проверить несколько подотчетных объектов.
        - Ты можешь бросить к чертовой матери свои объекты, - проворчал Артем, - перебраться в этот замок и спокойно здесь жить.
        - Правда? - удивилась Селин.
        - Клянусь.
        - Смелое заявление, - Селин задумалась, - кого-то сильно допекло. Знаешь, милый, возможно, на досуге я когда-нибудь обдумаю твое предложение, но только не сегодня, хорошо? Ты же ничего не понимаешь в психологии женщин, которые, как выражаются проклятые англичане, сделали себя сами.
        Он очнулся через несколько часов по зову будильника. Будильники, как однажды мудро выразился Фельдман, бывают разные: механические, электронные, кварцевые, мочеполовые… Селин в постели уже не было. И в ванной ее не было, и, видимо, нигде в замке (если она не переквалифицировалась в привидение). Тоскливо размышляя о психологии женщин, которые сделали себя сами, он навестил санузел, оделся и вышел из апартаментов. Наступила ночь - самое время погонять пугливых девочек в ночных рубашках. В окно над лестницей заглядывала ядовитая луна. На спутнике Земли четко вырисовывались контуры лунных гор и лунных морей. Дорожка в буфет была проторена, он мог осилить ее в любое время суток с закрытыми глазами. Держась за перила, он спустился в холл, постоял, прислушиваясь. Трепетная тишина, каменные запахи (кто-то не верит, что старые стены могут пахнуть?). За два долгих месяца он так и не привык, что эта жуть - его. Он юркнул в буфет, быстро нашел все, что нужно в трудный час, выпил, налил еще, отправил за первой порцией, наполнил третий бокал, сделал передышку, равную двадцати ударам сердца, решительно осушил
емкость. Набрался храбрости. Или чего он там набрался?
        В общем, набрался. Из буфета он вышел, старательно держась за стенку. Самое время немного поспать. С собеседниками в этот час - как с колбасой в годы развитого социализма…
        Мутная тень оторвалась от стены, двинулась наперерез. Он поздно среагировал, восприятие запаздывало, отшатнулся, отставил ногу, пригнулся, словно пуля уже летела ему в лоб…
        - Спокойно, Артем Олегович, - прозвучал насмешливый, знакомый голос, - поберегите боевую стойку для более искушенного соперника. Встречайте гостя, ну что вы застыли, как тупой африканский идол? Ну и запашок от вас…
        Изумление было настолько велико, что он практически отрезвел. Ночной посетитель не был привидением. Он сидел в кресле, весь в черном, прямой, как штык, почти не изменившийся за четыре месяца, покручивал тросточку с эбонитовым набалдашником, насмешливо созерцал взорванную страстью кровать и взъерошенного собеседника.
        - Потрясающая стабильность, Артем Олегович. Вы беспробудно пьянствовали, когда господин Островский с коллегами предложил вам прогуляться по земному шару за коллекцией умбара. Вы пили как сапожник, когда я предложил вам обменять упомянутую коллекцию на прекрасный замок и картинную галерею в придачу. Вы дуете отраву сегодня ночью - будучи владельцем замка и великолепного собрания живописи. Неужели это так увлекательно? Или жизнь не балует приятными моментами?
        - Не юродствуйте, господин Гергерт, - проворчал Артем, - я просил вас о помощи два месяца назад, когда прибытие в Гвадалон ознаменовалось чередой насильственных смертей, и меня самого чуть не отправили к праотцам. Увы, помощи от вас я не дождался.
        - Упрек принимается, - с достоинством кивнул Гергерт. - Сожалею, у нашей организации не было возможности оказать вам содействие. История, приключившаяся с вами, не имела отношения к нашему…м-м, братству. Не ждите извинений, Артем Олегович, вы сами прекрасно справились. Браво. Я в курсе вашей блестящей деятельности. Но мы исправили свою ошибку, согласитесь. Да, был просчет, каюсь, когда наемный убийца подобрался к вам вплотную. Но вы и здесь выкрутились. А ему недолго оставалось гулять по белу свету…
        - Минуточку, - изумился Артем, - выходит, это вы ликвидировали Оливье Варнера?
        - Обижаете, Артем Олегович, - представитель тайного европейского судилища сделал протестующий жест, - ваш покорный слуга никогда никого не ликвидирует. Воспитание, знаете ли, не позволяет. Для этого существуют специальные, назовем их так, люди. Оливье Варнер - а это подлинное имя злоумышленника - работал по заказу некоего Жюльена Манжу, имеющего родственные связи с некой мадмуазель Катрин Дюссон, а точнее, приходящегося ей сводным братом. За последнее время Жюльен Манжу несколько раз посетил подследственную в изоляторе временного содержания в Кале. О чем они беседовали, можно догадаться.
        - Банальная месть, - ахнул Артем.
        - Вроде того, - согласился Гергерт. - Женщины - устройства технически сложные и мстительные. Но произошел досадный несчастный случай: несколько часов назад господин Жюльен Манжу попал под машину, возвращаясь с очередного свидания с любимой cecтрой.
        - Не много ли трупов в борьбе за справедливость? - нахмурился Артем.
        - О, нисколько, - господин Гергерт цинично улыбнулся. - Не нужно измышлений, Артем Олегович. Банальный дорожный инцидент. Как говорят у вас в России, сбит неустановленной белой иномаркой. Он живой, не волнуйтесь. Но с этого часа вы находитесь в относительной безопасности. Если опять куда-нибудь не вляпаетесь. Надеюсь, теперь вы понимаете, почему я не мог афишировать свой приход в Гвадалон? Полиция разыскивает вашего ангела-хранителя, не так ли?
        - Вы правы, - удивился Артем, - им ничто не мешает установить за замком наблюдение.
        - Наблюдения нет. Но пришлось проникнуть к вам тайно, чтобы не видели проживающие в замке, которые непременно доложат полиции о моем посещении.
        - Вы имеете обыкновение проходить через стену?
        - И смотреть ушами, - рассмеялся Гергерт. - Все гораздо проще, Артем Олегович. Охраннику на воротах померещилась пьяная драка на дороге, знаете ли, он вышел наружу, не заметив, как некий полупрозрачный джентльмен успешно растворился у него за спиной. Примитивная отмычка, и вот уже покоряется огромная входная дверь…
        - Вы рискованный парень, - заметил Артем.
        - Только в те нечастые дни, когда заедает рутина. Исключительно в плане размять старые кости, гм… Надеюсь, вы сможете меня отсюда вывести незамеченным?
        - Я вас сдам полиции, - проворчал Артем, - а то и кретинам в штатском, которые имеются в любом государстве, и Франция не исключение. Приступайте к делу, господин Гергерт, вы не просто так решили размять старые кости. Вам опять от меня что-то нужно.
        Посетитель немного напрягся и подался вперед.
        - Вы не обременены делами, Артем Олегович. Вам на все хватает времени…
        - Просто маленькое все, - улыбнулся Артем.
        - Вы неглупый человек…
        - Да, я с отличием окончил школу для умственно-отсталых детей. Не могу отделаться от мысли, что мне опять собираются делегировать большие полномочия. Снова мир в опасности?
        - Да, - резко ответил Гергерт, - надеюсь, вы не собираетесь жаловаться в европейские правозащитные организации?
        Исподволь тоска забиралась в душу. Предчувствие громадной подлости. Вот уж воистину - однажды попавшись на крючок… Формально тайные судебные общества перестали существовать в девятнадцатом веке. Фактически - существуют в наше время, принимая к сведению преступления против христианской религии, Евангелия, десяти заповедей. Фанатиков уже нет, каждое преступление тщательно расследуется. Если вина доказана - виновные караются. Организация покойного фрейграфа Ангерлинка (мультимиллионер Ян ван Гедерс - глава корпорации «Раухглас», коллекционер, филантроп и пароход) - глубоко законспирированная, влиятельная, щупальца разбросаны по всему миру, действует бескомпромиссно. Однажды вступивший в организацию обратно не выходит. «Клянусь в вечной преданности тайному судилищу, клянусь защищать его от самого себя, от воды, солнца, луны, звезд, всех живых существ, поддерживать его приговоры, способствовать приведению их в исполнение»… Ангерлинк скончался - да здравствует Ангерлинк! Свято место пусто не бывает. Что он знает о конкретных подвигах судилища? Разгром сатанинской секты, идущей по следу «Торжества
истины» Питера Брейгеля Старшего. Ликвидация (под корень) секты мракобесов на западе Германии. Расстрел влиятельного итальянского депутата - члена тайной богопротивной организации. Побоище в «Аргентум Аструм», промышляющей в поисках бессмертия и вечной молодости… Капля в море. Ничего он не знает. И самое главное - никогда он НЕ БЫЛ и НЕ БУДЕТ членом Вестфальского судилища! Он простой парень, попавший однажды в переплет. Не его вина, что он лично был знаком с Вольным графом!
        - Да, вас обещали оставить в покое, - невозмутимо гнул Гергерт, - но с делом, которое назревает, справиться можете только вы. Придется потрудиться. Почему вы - объясню позже. Во-вторых, вы заскучали. В-третьих, мы спасли вас от смерти и вправе требовать взаимности. В-четвертых, вы будете заниматься отнюдь не благотворительностью. Оплату установите сами - в разумных, разумеется, пределах.
        - А где кончаются разумные пределы? - вздохнул Артем.
        Гергерт сдержанно рассмеялся. - Как говорили ситуационисты, будьте реалистами - требуйте невозможного. Разумные пределы, Артем Олегович, кончаются примерно на полутора миллионах. К сожалению, не в евро. В убитых енотах. Знаете такую валюту? Теперь о деле… - он подался вперед, казалось, сейчас бросится. В глазах посетителя заблестели льдинки. - Вы знаете, чем занимается наша организация. Поэтому удивляться не будете. В окрестностях венгерского города Мишкольц в начале мая ликвидирована секта дьяволопоклонников, возглавлял которую некто Ласло Вохач - один из богатейших людей Венгрии, имевший тесные связи с правительством и даже заседавший одно время в бюджетной комиссии при Совете президента. Успешно и, в общем-то, небезосновательно выдавал себя за Астарота - одного из сподвижников Сатаны. Ласло и его людей обложили, взяли штурмом поместье, взорвали сатанинское гнездо при помощи грузовика, напичканного тротилом. Полиция сделала вид, что оглохла. Но оказалось, Ласло Вохач был предупрежден о грядущем разгроме. Сам решил не скрываться, резонно полагая, что теперь от него не отцепятся, забрался на скалу
и прилюдно, чертовски эффектно, сверзился вниз в развевающемся плаще. Акцию сняли на любительскую камеру. Таким образом, взять Ласло Вохача ни с поличным, ни… с наличными не удалось. Коллекцию «Око Леонарда» за час до акции погрузили в вертолет и вывезли в неизвестном направлении…
        - Минуточку, господин Гергерт, - перебил Артем, - понятно ваше стремление превратить меня в филиал вашей организации, но давайте без пробелов. «Око Леонарда»… Леонард, если не ошибаюсь - одно из имен Дьявола?
        - Они неисчислимы - имена искусителя, - сделал одухотворенное лицо Гергерт, - Люцифер, Мефистофель, Сатана, Воланд, Леонард… Тот еще рецидивист. У Вохача в особняке имелась коллекция художественных полотен, являющихся если не фетишем, то, по крайней мере, вдохновляющей силой жутковатых ритуальных обрядов. Коллекция пропитана разрушительной энергией. От нее исходит такая могильная аура, что нормальный человек, если у него все в порядке с головой, не продержится рядом с ней и трех минут. Сбежит. Помните картину Питера Брейгеля Старшего «Торжество истины»? Она была заряжена магической силой. Но это одна картина…
        - По крайней мере, ничего чуждого, - вздохнул Артем.
        - Ваша прямая специальность, - подтвердил Гергерт. - Вы у нас непревзойденный знаток и ценитель классической живописи. Хотя и тяготеете, скорее, к мягким художественным решениям.
        - Живопись классическая? - удивился Артем.
        - О том и речь. Коллекция «Око Лернарда» - порядка тридцати пышных полотен, выполненных во вполне реалистичной, хотя и страшноватой манере. Подражание Рафаэлю, позднеренессансно-маньеристической манере письма, знаменитым испанским мастерам - по форме, но отнюдь не по содержанию. Кастильская, андалузская школы. Датировка произведений - от шестнадцатого до двадцатого века.
        Своеобразные «библейские сюжеты» наоборот. Портреты, «бытовые сценки». Главный герой творений, разумеется, Князь Тьмы. А также его ближайшие коллеги, друзья и подчиненные - Магот, Астарот, Асмодей, Вельзевул. Картины выполнены талантливо - в припадке, так сказать, вдохновения творцов, безукоризненно, производят неизгладимое впечатление своей псевдореалистичностью, красочностью, превосходной гармонией цветов. Отдельным экземплярам, возможно, и недостает выразительности, но…
        - Вы их видели?
        - Не сказать, что собственными глазами, - передернул плечами Гергерт, - но беседовал с людьми, которым это посчастливилось. Гнетущее впечатление, надо признаться. Но отнюдь не смертельно, уверяю вас. Картины не пропитаны цианистым калием. И на человека с труднодоступными, скажем так, мозгами могут вовсе не подействовать. Вы знаете картину «Апостолы Петр и Павел» Эль Греко? Парная композиция, построенная на противопоставлении характеров святых. Петр меланхоличен, задумчив, оттеняет энергичность и напористость Павла. В коллекции имеется издевательская пародия: святые уродливы, их тела изъедены гноем и рубцами…
«Сошествие Святого Духа» того же Эль Греко переделано в пир Сатаны. «Мученичество Святого Варфоломея» Хусепе Рибера - в триумф восставшего ангела Люцифера, который, с христианской точки зрения, побежден Господом и низвергнут вместе со сподвижниками в адскую бездну, а с точки зрения сатанистов, расстался с небесами вполне достойно и даже героически. «Мария Магдалина» не собирается раскаиваться,
«Молитва Святого Бонавентуры» происходит в разгap «Черной мессы». Большинство картин выполнено в лучших традициях испанской школы. Но, в отличие от творений традиционных испанцев, не проникнуты глубоким лиризмом и добротой. Хотя объемны, пластичны, точны композиционно, гармоничны, богаты, выразительны, эмоциональны, колоритны… - запас определений иссяк, Гергерт замолчал, бросил трость и выжидающе уставился на Артема.
        - И в чем смысл коллекции? - пробормотал Артем.
        - С нею Дьявол, - отчеканил Гергерт.
        В эту минуту ему явно не приходило в голову, что он сам чертовски напоминает упомянутого господина.
        - Разумеется, в утрированном виде, - добавил, не сводя с него глаз, собеседник, - Дьявола, как такового, нет… во всяком случае, никем еще достоверно не доказано обратное. Но существует зло, которое мы и будем условно именовать Дьяволом. С утверждением спорить бесполезно. Оно повсюду. Гитлер, Сталин, Пол-Пот, бытовые убийства, ненависть, измена, стихийные бедствия, список продолжите сами… В отдельные эпохи его просто переизбыток. Зло не только в головах людей, уверяю вас. Есть предметы, которые буквально нашпигованы этой штукой. Вы можете, разумеется, сказать, что зло - понятие относительное, и даже демагогия. Для кого-то это погибель, для кого-то - спасение… - собеседник замолчал.
        - Продолжайте, - вздохнул Артем.
        - Спасибо, коллега. Итак, живого Ласло Вохача мы добыть не смогли, коллекцию «Око Леонарда» прошляпили. Но нашим работникам удалось отследить перемещения вертолета. Он пересек границу Венгрии с Румынией в районе Сату-Маре, при этом пограничники, похоже, были заняты другими делами, пролетел сто пятьдесят километров на восток… и пропал в Карпатах - глухой, не населенной местности. В тех краях только несколько деревень. Удалось задействовать спасательные службы города Латоэ. Найдены останки вертолета. Мертвые пилоты, мертвые пассажиры. Никаких картин. Несложно догадаться, что аварию инсценировали.
        - Ничего себе инсценировочка, - покачал головой Артем.
        - Вы понимаете, что я хочу сказать, - поморщился Гергерт, - коллекцию разгрузили, подняли вертолет в воздух и красиво уронили. Пилоты - венгры, пассажиры - румынские цыгане. А теперь самое интересное. Недалеко от места аварии, словно говоря, в центре треугольника между населенными пунктами Борша, Родна и Сучава, в сорока километрах от границы с Украиной, имеется закрытое от цивилизации горное урочище. Там расположена резиденция карпатского царька (в миру бизнесмена) Романа Ватяну - ближайшего сподвижника и единомышленника Вохача, до которого наша организация долгие годы не может дотянуться. Можно не сомневаться, что коллекция
«Око Леонарда» прописалась в его владениях.
        - Вы уверены, что этого парня зовут Роман Ватяну, - нахмурился Артем, - а не Влад Цепеш?
        - Вы имеете в виду князя Дракулу? - усмехнулся Гергерт. - Ни в коем случае. Kapпaты - не Трансильвания, а вампиров, увы, не существует. Во всяком случае, вампиров в традиционном понимании этого слова. К черту князя Дракулу. Забудьте о нем. Роман Ватяну - это гораздо хуже. Представьте себе маленькое горное государство, размером примерно с Ватикан, включающее в себя замок и несколько нищих деревень, жители которого обслуживают своего князька - жестокого тирана и деспота. Замкнутое место, куда снаружи не забраться незамеченными, на редких тропах - ловушки и вооруженные люди. Не подкрасться даже с воздуха. Ватяну - умный, хитрый, дальновидный. Ему примерно пятьдесят лет. Во времена правления Чаушеску возглавлял департамент госбезопасности в городе Бая-Маре. То есть человек, не понаслышке знакомый с изуверствами, пытками, интригами и устранением неугодных. Имеется мнение, что именно в те годы он дал обет верности Сатане. Подробности милого увлечения неизвестны. После казни Чаушеску пропал на несколько лет, всплыл уже довольно обеспеченным, перебрался в Горошаны - ту самую местность, которая нас
интересует. Выкупил у правительства урочище, окружил его плотной завесой тайны. А главное, подобраться к нему практически невозможно. Румыния, сами понимаете, государство со странностями - даже в наше относительно цивилизованное время. Как выглядит Ватяну, никто не знает. Сплошные мистификации. Поговаривают, он сделал себе пластическую операцию. Влиятелен, как Юлий Цезарь, держит руку на пульсе времени, контролирует правительство, спецслужбы, полицию.
        - И чем он занимается в своем урочище? - спросил Артем.
        - Информация скудна, - помрачнел Гергерт, - «Черные мессы», человеческие жертвоприношения, вербовка сторонников, нагнетание зла на квадратный метр… Это серьезно, Артем Олегович. Никакой показухи, перед кем, простите? В определенных кругах складывается мнение, что угроза христианскому миру из Карпат грядет нешуточная. Если верить замерам, над Горошанами нагнетается злокачественная аура. До того момента, как в урочище обосновалась коллекция «Око Леонарда», такого фона не было.

«Только не спрашивай, ради бога, что за замеры такие», - подумал Артем. После истории с картиной Питера Брейгеля и пятью статуэтками умбара у него не было оснований причислять людей из цеха Гергерта к веселому семейству умалишенных.
        - Вы хотите сказать, коллекция «Око Леонарда» притягивает к себе все дурное? Или она его генерирует?
        - Стоит ли подыскивать определения? - пожал плечами Гергерт. - «Око Леонарда» в умелых руках - ядерная бомба. Все, что надо сделать, - уничтожить коллекцию - надеюсь, она горючая, ликвидировать Романа Ватяну, его приспешников, сломать замок, а территорию хорошенько обработать при помощи толковых специалистов…
        - Вы смотрите так тоскливо, - рассмеялся Гергерт. - Оставьте, Артем Олегович, я нормальный человек, не прибыл с тарелки, не чураюсь земных радостей, а если что, могу и справку показать.
        - Знаем мы ваши справки, - пробормотал Артем, - у вас, безумцев, весь мир куплен. От меня-то вы что хотите?
        - Я уполномочен предложить вам поездку к новоявленному Дракуле. Погостить, втереться в доверие, проработать возможность уничтожения картин и, если получится, собрать информацию о новом карпатском дьяволе.
        Осталось только расхохотаться. Но не вышло. С маниакальным удовольствием он бы хапнул сейчас пару графинчиков аквавита и завалился спать.
        - Правильно, - кивнул Гергерт, - не смешно. Почему наш выбор пал на вас, уважаемый коллега? Объясняю. На то имеются целых две причины. Существует реальная возможность добраться до логова. Только вам. Охраной урочища заведует некто Амадей Карр. Серьезный человек с холодным сердцем и полным знанием своего предмета. В прошлой жизни этот человек откликался на имя… - Гергерт взял паузу, - Евгений Гурвич.
        - Не колышет, - пожал плечами Артем, - не знаю такого.
        - Да и не надо, - улыбнулся Гергерт. - Этот человек обучался на экономическом факультете Н-ского государственного университета и водил тесные знакомства с вашим приятелем… Павлом Фельдманом.
        Артем сглотнул. Сюрприз, деваться некуда.
        - Люди абсолютно разные, - продолжал посетитель, - но вплоть до третьего тысячелетия считались товарищами, вели общее дело - а именно: содержали охранное агентство «Глория. B двухтысячном году Евгений Гурвич уехал за границу, агентство
„Глория“ развалилось, на его обломках выросло детективное бюро „Арчи Гудвин“, коим ваш приятель и руководит по сей день.
        - И что? - окончательно расстроился Артем.
        - Павел Фельдман - пробивной человек. У него знакомства во многих государствах. Мы можем ускорить процесс сближения, и по скрытым каналам пройдет информация, что Павел Фельдман ищет встречи с неким Евгением Гурвичем, то бишь Амадеем Карром.
        - А зачем это Павлу Фельдману? - Артем уже представил бурную реакцию приятеля и характер произносимых слов. - И с какого бока здесь я? Ну хорошо, Евгений Гурвич и Павел Фельдман могут вспомнить былые годы, совместные пьянки в аудиториях и общежитиях, совместные походы в кожно-венерический диспансер…
        - Павлу Фельдману это нужно, - отрезал Гергерт, - поскольку, по легенде, он становится вашим сообщником. А вы по каналам Павла Фельдмана ищете покупателя картины «Торжество истины» Питера Брейгеля Старшего. И находите Романа Ватяну. Продаете недорого - скажем, миллионов за тридцать. Но ратуете за безопасность сделки, в полном неведении, куда попадете.
        - Прекрасная фантастика, - покачал головой Артем.
        - Отнюдь, - ехидно усмехнулся Гергерт, - вспомните обстоятельства, при которых было уничтожено «Торжество истины». Остров в Северном море, отсутствие посторонних. Все, как говорится, свои. Кроме вас и Фельдмана, уцелел лишь один человек из туристической группы, не имеющий отношения к охоте на картину. Он уехал в свой уральский город, и его контакты в ближайшее время будут отслеживаться. Господин Ангерлинк скончался, люди из его группы будут молчать как рыбы. Никто никогда не узнает, кто они такие. Таким образом, события на острове в Северном море предстают в ином свете. Никакого катера с Ангерлинком. Вы, Фельдман с подбитой ногой, парень из уральского города и трупы злодеев. Картина остается при вас, вы прячете ее на побережье, а впоследствии люди Фельдмана забирают ее из тайника и увозят в Швейцарию, - причем используются втемную. По легенде,
«Торжество истины» снова у вас, и вы ищете выгодного покупателя. Описать картину сможете. Во избежание недоразумений, в кабинке номер тридцать банка «Летуаль» в швейцарском городе Мартиньи - улица Мон-Пегасс, в здании с аналогичным номером тридцать - будет лежать правдоподобная копия работы Брейгеля. Проигнорировать покупку легендарной вещицы Ватяну не сможет. Если выманить его в Швейцарию, тоже неплохо…
        - Не верю, - фыркнул Артем, - у вас не было возможности сделать копию с картины.
        Гергерт засмеялся - ну в точности демоническим смехом.
        - У нас - не было. Но была у людей, к которым попала картина после того, как ее обнаружили в Брюсселе. Работал эксперт, доказавший подлинность шедевра, после него работал опытный копиист. Не будем уточнять, каким путем мы завладели копией. В ней нет ничего демонического, разумеется. Эксперт, а такой у Ватяну неизбежно сыщется, вычислит фальшивку, но это уже наша проблема - как успеть среагировать.
        - Отсюда следует вопрос, - сказал Артем, - каким образом вы собираетесь контролировать ситуацию и вытаскивать из задницы своих «внештатных агентов»? Или не собираетесь?
        - Собираемся, - деловито кивнул Гергерт, - иначе пропадает смысл операции. Не ваша забота, Артем Олегович. Вопрос решенный. Проблему нужно снять в течение месяца. Неделя на раскачку - пусть полиция свыкнется с мыслью, что в расследовании убийства Оливье Варнера ей не видать прогресса как своих ушей. Потом исчезайте - сочинив, разумеется, благовидный предлог. Билеты, деньги, прикрытие - об этом можете не волноваться. Вам же хочется вернуться ненадолго в Россию?
        - Мечтается, просто сил нет, - съязвил Артем, - баня, водка, гармонь и лосось. Вы уверены, что Павел Фельдман не спустит меня с лестницы? Вы не в курсе, что он собирается стать отцом?
        - Бывает, - сухо кивнул Гергерт. - Никто, как говорится, не застрахован. Можете намекнуть своему другу, что имеется шанс стать БОГАТЫМ отцом. С вами свяжутся в Сибири, Артем Олегович. Одних не оставят…
        Оставшись в одиночестве, он долгое время тупо созерцал пространство. В ушах звенело. Такое впечатление, что за стенкой пианист в черном фраке и белых штиблетах исполняет траурного Шопена. Потом он спохватился: самое время приготовить зарядное устройство системы «стакан»…
        ГЛАВА ВТОРАЯ
        Сибирская земля встретила непризнанного художника проливными дождями. Зимы в этот год на исторической родине не было, весна осталась незамеченной (зазеленело еще в апреле), теперь и лето отменялось. Низкие тучи, промозглый ветер, температура чуть выше десяти. Уныло, слякотно. Он тоскливо смотрел, как пробегают за окном такси знакомые дома, рекламные плакаты, люди и собаки жмутся друг к дружке под навесами на остановках, грязные иномарки, с ревом проносясь, обливают их водой из луж, наглядно демонстрируя, что свинство водителей прямо пропорционально мощности их автомобилей. Он вышел у Рок-сити на центральном проспекте, купил в ближайшем магазине зонтик, побрел пешком на вокзал, чтобы сдать сумку в камеру хранения. С ним происходило что-то странное: абсолютно не хотелось идти в свою «элитную» квартиру на улице Крылова - как бы многозначительно не гремели ключи в кармане. Скверные воспоминания связаны с квартирой. Страшная коллекция умбара, грабеж средь бела дня с последующей кончиной грабителей, смерть Лики, которая его любила, а он ее нет, и теперь сожалел об этом и страшно раскаивался…
        Он бродил по улицам, заглядывал в лица спешащим прохожим, забредал в магазины, которых в центре было, как муравьев в муравейнике, разглядывал хитрозакрученные бансаи, люстры из богемского хрусталя, сувениры. Постоял у сигаретного ларька с объявлением: «Ушла на обед. Не вернусь к шести - ушла на ужин». Чисто по приколу проехал пару остановок на троллейбусе, о чем немедленно пожалел - за три квартала у троллейбуса четырежды падали рога, дважды Артема обматерили и намяли бока.
«Вывозился в народе», - как писал кто-то из классиков.
        - Вы выходите на «Синтетике»? - спросила сжатая со всех сторон синеглазая девушка в трогательном беретике.
        - Не знаю, - выдохнул Артем.
        - Тогда давайте меняться…
        - Чем?
        - Местами…
        - Какими?
        Девушка прыснула, и ему очень захотелось выйти вместе с ней. Он догнал молодую горожанку, когда она задумчиво стояла у лужи, гадая о ее глубине, помог переправиться, представился французским миллионером и предложил, не глядя, пожениться.
        - Где вы были два месяца назад, миллионер, - всплеснула руками синеглазка, - когда я выходила замуж?
        - Тогда давайте посидим в кафе, - сконфуженно вздохнул Артем, - в феврале месяце, когда я еще не был миллионером, в соседнем здании работало симпатичное заведение, там готовили прекрасный кофе и все ему сопутствующее. Клянусь, я не буду к вам приставать как банный лист.
        Она удивленно смотрела Артему в глаза. Как-то неохотно вспомнила, что сегодня ей нужно пораньше прийти домой, чтобы купить продуктов, навести порядок, потому что завтра приезжает муж из командировки, она устала на работе, в офисе было так холодно, проклятое лето, и вообще…
        В кафе он узнал, что зовут хорошую девочку Лидой. Но хороша она не только этим. Буквально всем. Они о чем-то говорили, смотрели друг другу в глаза, смущались, пили кофе. Ей не хотелось возвращаться домой. А его пленили ее красивые голубые глаза, овальное бледноватое лицо, изящные завитушки локонов, детская робость, с которой она посматривала на посетителей кафе, боясь увидеть знакомых. Все было хрупко, трепетно, нежно. После третьей чашки он согласился с девушкой, что они засиделись в этих стенах, пора и честь знать, вывел ее из кафе, поймал частника, назвал адрес: гостиница «Обь»… В пути он крепко держал ее за руку, она смотрела на него огромными от изумления ангельскими глазами. Потом в гостинице, когда, подпрыгивая от нетерпения, он заказывал лучший в этом гадюшнике номер (да хоть и президентский, разве в деньгах счастье?) - в ее глазах, помимо изумления, появилось что-то другое. Щечки играли румянцем, она, нетерпеливо сглатывала, теребила ремешок. Он начал целовать ее еще в лифте, который волок их на последний этаж. Повисли руки, упала сумочка, обмякла, застонала. А когда закрылась дверь
«лучших в гадюшнике» апартаментов, уже и непонятно, кто на кого набросился…
        Этот вечер был одним из лучших в его жизни. Номер был вполне пристойным, служба доставки функционировала, «девочек» и «мальчиков» не предлагали. Тоска оставляла захваченные позиции….
        Они лежали в постели, соединившись в целое, переходили от слов к телу, от тел к слову, и когда улеглась страсть, не прекращали обниматься, слушали, как барабанит дождь по стеклам, тихо говорили. Он любовался красотой мягко вылепленных форм, плавными линиями молодого женского тела. «Пурисима» - говорили о такой красоте древние испанцы, что означало в переводе «наичистейшая». У нее действительно был муж. Он работал инженером в дорожном центре научно-технической информации, она - типичная офисная мышка. О детях пока не думали. И, наверное, уже не придется…
        - Ненавижу тебя, - шептала Лида, обнимая его слабыми ручонками, - откуда ты взялся на мою голову, миллионер проклятый? Так хорошо было в жизни, понятно, привычно, адекватно…
        - Со мной уж точно не адекватно, - сокрушенно признавал Артем. И смеялся: - Зато задорно и неоднократно… - впивался в ее припухшие губы, она таяла, растекалась под его напором. Совместными усилиями они увеличивали счет, удлиняли разрыв между нынешним и прошлым…
        Она была профаном в живописи и никогда не слышала о художнике по фамилии Белинский, выставки которого поздней осенью гремели по городу. Это импонировало. Она любила классические вальсы, но для изнеженного тяжелым металлом слуха мужа эта музыка была неприемлема, и в доме ее не держали. Она обожала цветы, но у мужа была аллергия на цветочную пыльцу, а равно на кошек, apбузы и ананасы. Она мечтала стать дизайнером, декорировать квартиру по собственному вкусу, но мужу это было абсолютно по фэн-шую, и он терпеть не мог, когда стирают с компьютерного стола его любимую пыль и ликвидируют тщательно продуманный беспорядок. Но все равно, еще несколько часов назад ей искренне казалось, что она любит мужа…
        Он повествовал о своей жизни. Коснулся событий последнего года, которые звучали столь же правдоподобно, как обещания правительства и лично президента.
        - Ты кто? - смеялась ему на ухо Лида. - Врун, миллионер или сумасшедший? Ты заплатил за номер бешеные деньги, чтобы поваляться в постели с незнакомой женщиной - значит, ты не бедный. Глаза у тебя - не сумасшедшие…
        - Я не врун, - шептал Артем. И плел небылицы: о божках африканского племени, о великом Питере Брейгеле, о великом Питере Рубенсе, о мрачной средневековой глыбе под названием Гвадалон (конкретных имен действующих лиц он старался не называть). О черной магии, о мистике, о волшебстве, о том, что сконструировать волшебную палочку, в принципе, возможно, но абсолютно исключено заложить в нее функцию предварительного просмотра содеянного. И это жалко. Она верила ему лишь в той части, что касалась женщин…
        - Я сразу догадалась, что ты обольститель… - грустно шептала Лида, - тебе нужна женщина, в какой бы части света ты ни находился. А когда уезжаешь, ты о ней забываешь.
        У тебя есть женщина во Франции. Ты на ней женишься…
        - Я никогда не женюсь на иностранке, - пробормотал Артем и думал: «Каким бы ангелом она ни была…»
        Они проснулись рано утром. За окном было серо, мутно, хлестал дождь. Великая сибирская река, испещренная бурунами, выбрасывала на причал грязные волны. Теплоход с туристами отправлялся в плавание - вверх по течению. Нормальная погода для туризма - если не выходить из кают и точно знать дорогу к буфету.
        - Вот и кончилась сказка, - грустно вымолвила Лида, - остаются будни и рана на душе.
        - Я еще не уезжаю, - проворчал Артем, - а если уеду, то пропишусь не на Центавре. Мой дом - в этом городе.
        - Между нами - бездна, - философски заметила Лида. - Женщинам свойственно все усложнять, разве ты не знаешь? Это подметил еще Достоевский. В ближайшие дни мы не сможем встретиться. Работа, муж. Он приедет через два часа из Томска и до июля никуда не уедет. У меня - работа с восьми до пяти. В начале шестого он за мной прибегает, крепко сжимая в руке мобильник…
        - Тюрьма какая-то, - Артем взял ее расстроенное лицо в ладошки и нежно поцеловал.
        - Да ладно, - улыбнулась она, - будем считать, что ты не разбивал моего сердца. Своеобразие переживаемого момента заключается в том, что мне придется вести себя как ни в чем ни бывало. Не знаю, надолго ли меня хватит, но буду стараться. А то как-то странно не успела выйти замуж…
        - Я приеду через месяц, - пробормотал Артем, - поговорим серьезно. Обещаю.
        - Правда? - изумилась она. - А номер телефона не попросишь?
        - Попрошу. Только не вздумай обзаводиться ребеночком.
        - А вот это обещаю, - она перестала иронизировать, - как ни бодрись, а сердце ты мое разбил. Вдребезги. Какие уж тут ребеночки. Буду ждать, Артем, звони в любое рабочее время. Впрочем, и в любое нерабочее, - она махнула рукой, - все равно не позвонишь. Ой, слушай, время-то идет… - она взглянула на часы и украдкой смахнула слезу. - Побегу я, можно?…
        Он остался один. Лежал, забросив руки за голову, смотрел, как замерзшая муха на люстре покрывается пылью. Напевал под нос: «Наша с ней основная задача - незастуканными быть на месте…»
        В конторе Фельдмана зазвенел телефон, трубку сняли. Хозяин кабинета строго сказал:
        - Детективное агентство «Арчи Гудвин». Вас внимательно слушают.
        - Тьфу ты, - очнулся Артем, - совсем забыл, что нужно говорить в трубку.
        - Кто это? - посуровел Павел.
        - Да вот, решил номером ошибиться.
        - Ах, мать честная, - ахнул Павел, - какой-то голос у тебя…
        - А я подумал, что ты уже не ходишь на работу. Типа, там, в декрете…
        - Не походишь, пожалуй, с этими российскими женами, - возмутился Фельдман, - Эльвира точно на третьем месяце. На ближайшие шесть и последующие месяцы у нее обширные наполеоновские планы. В нашем доме снова острая нехватка. А ты специально звонишь из Франции, чтобы…
        - Я в гостинице «Обь», - перебил Артем. Фельдман присвистнул.
        - В качестве интуриста, или… сам еще не понял?
        - Еще не понял, - ухмыльнулся Артем, - только не спрашивай, почему я не пошел в свою квартиру. Просто не хочу.
        - Дело хозяйское, - согласился Павел, - я даже не буду спрашивать, почему ты приехал в эту страну. Или стоит спросить?
        - Сам объясню. В семь часов вечера будь дома. Пожалуйста.
        Он выключил телефон и вновь уставился на пыльную муху. - Безобразие, - процедил Фельдман, бросая за микроволновку пульт от телевизора, - чем больше каналов, тем больше нечего смотреть. Прокладки, прапорщик Шматко, телепузики из Госдумы… Нервный я стал, Артем. Неспокойный, неуравновешенный…
        - Держи, - начал Артем выставлять из пакета приобретения, - это от усталости, это от нервного напряжения, это от депрессии…
        - А кроме водки, доктор, у вас ничего нет? - ухмыльнулся Павел. Он как раз сидел перед тарелкой с дымящейся картошкой и яйцевидными куриными пупочками и сам понимал, что на столе чего-то не хватает.
        - Есть, - кивнул Артем, извлекая последнее, - коньяк «Камю». Для непьющих.
        - Накладывай себе, - снисходительно разрешил Павел, показав вилкой на кастрюлю и сковородку, - извлекай огурчики из шайтан-сундука, - вилка ткнулась в холодильник, - открывай, наливай, говори, чего приехал.
        - Уж не с добрыми новостями. Павел помрачнел.
        - Я так и думал. За последний год я трижды извлекал тебя из дерьма, теряя при этом то ногу, то голову, то веру в прогрессивное человечество. Да, я получал немного денег за свои старания, но, увы, - Павел удрученно развел руками, - денег больше нет. Такое ощущение, словно их и не было. Приходится работать… Ты что-то говорил про плохие новости?
        - Успеем, - проснулся волчий аппетит, Артем замолотил вилкой. Минимальный перерыв между первой и второй, третья, четвертая…
        - А неплохо, в принципе, сидим, - восхитился Павел, - если не думать о грядущих неприятностях, безденежье и твоем подозрительном приезде. Откупоривай вторую.
        В коридоре раздалось подозрительное шарканье, отворилась дверь и появилась Эльвира с работы - привлекательная русоволосая женщина с внимательными, недобро блестящими глазами. Если верить Фельдману, у Эльвиры было множество достоинств и недостатков, а среди последних превалировала полная НЕПРЕДСКАЗУЕМОСТЬ.
        - Какой пейзаж, - умиленно проворковала Эльвира, - соединились два любящих сердца. Привет французам.

«Привет евреям», - хотел сказать Артем, но как-то постеснялся.
        - «Пейзаж не удался» - вздохнул Малевич, берясьза черную краску, - пробормотал Павел и взялся за «Камю». - Выпьешь с нами, дорогая? Ах, прости, все время забываю, что тебе нельзя…
        - А что, в этом доме кто не пьет, тот не ест? - Эльвира извлекла из принесенного пакета банку с маринованными грибами и водрузила посреди стола.
        - На солененькое растащило, - подмигнул Фельдман. - С чего, интересно?
        - Отлично выглядишь, Эльвира, - спохватился Артем. - Нет, серьезно.
        - Ожидал худшего, - хохотнул Фельдман.
        - Кстати, твоему суженому полагается премия, которую я не успел выплатить в прошлом месяце, - Артем полез в карман, извлек пухлый конверт и, галантно поклонившись, отдал Эльвире. Женщина задумалась. В рамки предполагаемой линии поведения данное событие как-то не укладывалось.
        - Отлично, - возрадовался Павел, - тащи, Эльвира, своего фарфорового хрюнчика.
        - Бери, Эльвира, - сказал Артем, - и ни в чем себе не отказывай.
        Эльвира робко взяла конверт, посмотрела в него с опаской, как сапер на мину, вытянула пачку европейских бумажек, стала пересчитывать. На середине пачки ее лицо принялось меняться, стало двухцветным, она неровно задышала.
        - Сейчас мы узнаем, возможен ли у женщины оргазм при пересчете денег, - подмигнул Фельдман.
        - Что это, Артем? - севшим голосом спросила Эльвира.
        - Премия твоего суженого.
        - Но здесь пять тысяч евро…
        - Ни фигаро себе, - присвистнул Фельдман, - ты ничего не перепутал?
        - Может, они фальшивые? - с надеждой спросила Эльвира.
        - Нет, - вздохнул Артем, - деньги настоящие. Ребята, кончайте париться. Не нравится слово «премия», назовите иначе. Подарок, например, вашему будущему карапузику.
        - А ты уверен, что это не те деньги, которые ты хочешь предложить Павлу за свою новую авантюру? - настаивала Эльвира. - Уж больно загадочно выглядишь, Артем. Словно извиняешься за грядущую гадость.
        - Нет, Эльвира, - скорбно вымолвил Артем, - за грядущую гадость Павел будет получать по другой ведомости. Сумма - на порядок выше…
        Эльвира не стала докучать своим присутствием. Выпила чай, пошла спать. «Надоели гости дорогие», - подмигнул Павел.
        - Ты же не собираешься предложить моему мужу прогулку в пасть Дьявола? - спросила она, прежде чем закрыть дверь.
        Артем отделался глупой улыбочкой. Павел наполнил емкости, покосился на закрывшуюся дверь и пытливо посмотрел другу в глаза.
        - Так как насчет пасти Дьявола?
        - Дьявол будет, - успокоил Артем, - самый настоящий Дьявол - с рогами, копытами, серным дыханием - тот самый Дьявол, которого описал папа Григорий Великий в шестом веке. А также сорок пять миллионов демонов, подсчитанных демонологом Вейером в шестнадцатом.
        - Ясно, - вздохнул Павел, - ты подготовился к встрече, проштудировал специальную литературу. Излагай, Артем.
        Он слушал угрюмо, не перебивая. В неприятных местах хватался за бутылку, плескал в рюмку, жадно выпивал, запрокинув голову. Потом долго молчал, шаря взглядом по столу. Видимо, подыскивал, чем бы запустить в приятеля.
        - Заметь, - сказал Артем, - в отличие от событий минувших дней, я не прошу у тебя помощи. Тебя выбрали без моего участия. Я, ей-богу, не знал об их планах.
        Павел молчал. Лицо приятеля покрывалось землистой коркой. Он сбросил оцепенение, покрутил головой, воткнул вилку наугад в маринованные опята, зацепил кроху.
        - Невероятно, Артем. Признайся, какая же крыша не любит быстрой езды?
        Павел лихорадочно зачавкал.
        - Они не отцепятся, - тихо сказал Артем, - в третий раз они пытаются поставить равенство между мной и своей влиятельной организацией. Бред. Уравнение ненормального вида - есть такое понятие в математике.
        - Нет такого понятия, - фыркнул Павел, - есть понятие: привести уравнение к нормальному виду. А понятия «уравнение ненормального вида» нет. Ты кто, Артем? Псих или совесть нации?
        Артем молчал, уткнувшись в тарелку. Да и Павел сообразил: слова бесполезны. Оба на крючке. Не стоит выяснять отношения.
        - Женька Гурвич… - забормотал Павел, - Евгений Александрович… Жив, значит, курилка. Ну что ж, у этого парня с моральными принципами всегда было хреновато…
        - Но тип, судя по всему, серьезный.
        - Да, - согласился Фельдман, - если Женька брался за дело, то делал его ответственно и всегда доводил до конца. Было в нем что-то притягательное и отталкивающее одновременно… - Павел задумался. - Тяга к порядку, стремление подчинять… Он блестяще учился в университете, распределился бухгалтером в какую-то мутную заштатную лавочку - то ли на карьер, то ли на щебеночный завод, но через год бросил работу, объявился в Н-ске, предложил совместное дело. Мол, «Глория» по-русски значит «слава», все такое. Замутил дела с криминальными элементами, обзавелся связями в городском руководстве. Несколько раз мы с ним совершали поездки за границу. Кстати, половина всех моих связей за бугром - это результат совместных дел с Гурвичем. В один прекрасный день он заявился, загадочный как сфинкс, сказал, что получил от иностранного партнера предложение, от которого невозможно отказаться, щедро подарил мне свою долю в агентстве «Глория» и смылся. По пятам пришли чекисты, настойчиво интересовались местонахождением Гурвича, но помочь я им ничем не мог. Извернулся, чтобы и меня не зацепили, вроде пронесло. С той поры от
Гурвича ни слуху, ни духу. Я и не стремился продолжать знакомство. Обозвал контору «Арчи Гудвин», выгнал ставленников Женьки, принял Федора, Изабеллу…
        - И нет зацепок, чтобы связаться с Гурвичем?
        - Почему же нет? - Фельдман невесело рассмеялся. - При желании я смогу зацепиться даже за Бен Ладена. Но до сегодняшнего дня, сам понимаешь, желания не было. Да, собственно, и сейчас нет.
        - От нас не отстанут, - напомнил Артем, - это к вопросу прогулки в пасть Дьявола…
        Он мог не сомневаться - канал доставки сообщения заработает в самое ближайшее время. Он ушел от Павла незадолго до полуночи. Стоял на пустой остановке под проливным дождем, недоумевая, откуда в небе столько влаги и чем провинилась в этом году Сибирь перед небесными силами. Ни людей, ни транспорта. Медленно проехало такси с шашечками. Остановилось, сдало назад, вылупилась физиономия.
        - Скучаешь, командир? Куда ехать? Артем молчал, утонув в невеселых раздумьях.
        - Понятно, - вздохнул ночной таксист, - вакуум между ушами. Ох уж мне эти безденежные…
        Взревел мотор, он укатил в ночь, разбрызгав глубокую лужу. Артем побрел по тротуару, раскрыв над головой зонт. Добрался до центральной площади, украшенной монументальным вождем пролетариата и его обманутыми вкладчиками - рабочим, солдатом, матросом. Из центрального кабака, полвека носящего одноименное гордое название «ЦК», вывалили в дождь загулявшие граждане. Надрывалась какая-то визгуха, ржали мужчины. Он запоздало начал их обруливать.
        - Белинский? - хрипло вымолвил кто-то. - Артем?
        Грузный мужчина, норовя выколоть глаз зонтом, уже заглядывал ему в лицо, дышал перегаром. Некий Добровольский - бездарный художник-пейзажист. Год назад с трибуны местного Союза художников поливал Артема грязью (хотя тот ни на что не претендовал и плевать хотел на весь союз и каждого его представителя). Когда Фортуна повернулась лицом и скромный художник сделался востребован, живо стал набиваться в друзья. «По морде, что ли, съездить? - лениво подумал Артем. - Хотя нельзя, вон их сколько».
        - Белинский? - доставал его старый знакомый. - Это ты или это не ты?
        - Вы обознались, - он поднял воротник, прикрылся зонтом, двинулся своей дорогой.
        - Как это обознался? - возмутился Добровольский. - Артем, ты что? Откуда? Инкогнито из Петербурга?
        Он удалялся, сжав зубы. Придется в рожу, если будет приставать. И плевать, что Артем в низшей весовой категории. Но уже заводился минивэн у обочины, прибывший за богемой, кто-то, хохоча, призывал Добровольского не приставать к прохожим.
        - Рассаживаемся, рассаживаемся, - бархатно гудел еще один бездарь, - работаем бедрышками, дамы, работаем…
        Артем ускорился, пересек вокзальную магистраль, чуть не утонув в грязи. Правильно говорят, что у российских дорог только два состояния: до дождя они пыльные, после дождя они грязные. Веселый город - родной сибирский мегаполис! Из подворотни высунулось существо среднего пола, поманило пальчиком. Он показал существу кулак, пошел дальше. Оглянулся на всякий случай. Погони не было. В переулке за Домом быта два наркомана сосредоточенно и как-то вдумчиво лупили третьего, не обращая внимания на дождь. Артем прошел мимо, потом вернулся - один из нариков как раз поднял увесистый камень и приступил к долбежке черепа поверженного врага. Увидев постороннего, отбросил камень, поднялся.
        - Что, друзья, время разбрасывать камни? - добродушно спросил Артем.
        - Нет, дядя, время собирать зубы! - заорал второй недоумок и бросился в атаку. Он схватил его за воротник, отбросил при помощи пятки. А когда наркоманы сплотили ряды и пошли в психическую, он просто стукнул их лбами, отшвырнул в разные стороны. Повернулся, чтобы помочь подняться третьему, но того и след простыл. Ни
«спасибо», ни «до свидания». Он пожал плечами, решил добавить первым двум, повернул голову, но и те куда-то пропали. Пустой переулок, зарешеченные окна какого-то офиса, огонек в окне - сторож несет службу. Сюр какой-то…
        Он закурил. Скрипнув тормозами, на проспекте напротив переулка остановилась патрульная машина. В окне образовались две скучающие физиономии. «Ну все, - загрустил Артем, - пришла беда - вынимай паспорта». Но дураками эти двое точно не были. Не каждый милиционер по долгу службы выйдет в дождь из сухой машины. Машина постояла, завелась, покатила дальше, разгребая лужи. Он тоже побрел, напевая: «Иду по зеркальному мосту, по ночному городку…»
        Вскоре он стоял у своего элитного дома на улице Крылова и с неприязнью разглядывал окна последнего этажа. Не поверят же - был в родном городе и не побывал в родном доме. Вынул ключи, приложил «таблетку» к положенному месту на двери с домофоном. Оглянулся, появилось неприятное чувство, будто в затылок ему пристально смотрят.
        Никого во дворе. Свет в городе давным-давно погас. Мокрые кусты, пустые детские грибочки, машины с мигающей сигнализацией. Он толкнул дверь…
        В квартире - полный беспорядок. Все как три месяца назад, когда он решил временно переселиться во Францию. Пыль пушистым ковром. На стенах картины собственного изготовления. Он постоял у «Царицы амазонок», вспомнил, как рисовал ее сначала с Лики, потом вымывал краску с лица «царицы», выписывал черты Кристы Зиверс, а когда не стало Лики, пьяный, давясь слезами, удалял с полотна Кристу и вновь придавал обнаженной девице сходство с Ликой Погосян, которая погибла по его мудрости…
        Он рухнул на диван не раздеваясь, закрыл глаза. Какого дьявола он сюда притащился? Шел бы в гостиницу, избавил бы себя от тягостных воспоминаний. Он вскочил, отправился на кухню варить кофе. Раковина доверху набита заплесневелой посудой. Вот это да! Неужели не вымыл перед Францией? Или все в порядке? Он где-то слышал, что стопка немытой посуды в раковине холостяка - величина постоянная, ограниченная высотой крана. Уселся за стол с дымящейся чашкой, извлек сотовый, нашел в телефонной книге номер хорошей девушки Лиды, угрюмо таращился на вереницу цифр - словно выискивал в них что-то магическое, потаенное, закодированное. Лида спит в клешнях мужа, не самое подходящее время для звонков. Сказать, что ошибся номером? Объясниться в одиночестве?… Он машинально надавил на «вызов», тупо смотрел, как побежала по экрану волнистая полоса, спохватился, сыграл «отбой»…
        Резкий звонок заставил вскочить с табуретки. Он едва не вылил на себя кофе, завертел головой, вспоминая, где находится и что означает эта певчая трель…
        Второй звонок - уж точно не померещилось. Сердце забилось. Он пошел к двери. Завьюжило в голове. Мысли завертелись, и самая важная - спросить, кого несет в столь поздний час, - не стала доминантой. Как в анекдоте про Штирлица - все равно выкрутятся. Раз звонят, значит, знают, что он откроет. Все равно не уйти от судьбы… Он распахнул дверь.
        Человек за порогом доброжелательно улыбнулся.
        - Здравствуйте.
        - Здра… - начал Артем, и вдруг все завертелось с бешеной скоростью. Боли не было. Только карусель - ослики, лошадки, зебры. Прислонился к косяку, сполз, а как добрался до пола, уже и не помнил…
        Он проснулся в восемь утра в своем гостиничном номере на последнем этаже. Тикали часы на стене. Шторы задернуты, но не совсем, видно, как курсируют по небу небесные странники, мелкий дождик стучит по карнизу. Состояние именно такое, какое должно быть после пробуждения. Что было? Он вскочил, взъерошенный, уселся на кровати. Раздет, в трусах, одежда сложена на стуле (слишком аккуратно, сам он никогда так не делает), в номере - пусто. Он вскочил, побежал в прихожую - куртка на вешалке. Захлопал дверьми - ванная, клозет. Перетряс карманы. Деньги, документы, сотовый - все в наличии. Что за аттракционы, граждане?
        Он уставился на свое отражение в зеркале. Живой, невредимый, поджилки трясутся, глаза бегают, вид диковатый, перекошенный. Видно, зеркало кривое. Он уселся на кровати, обхватил голову. Начал вспоминать. Что же было вчера? Он открыл дверь. Но не в гостинице «Обь», а в своей квартире на улице Крылова! За порогом стоял человек. Какой из себя? Не успел рассмотреть. Только улыбка - большая, добродушная, во все ворота. Чеширская какая-то улыбка. И все - сознание пошло гулять. Гипноз? Укол? Ну подумаешь, укол…
        Он застонал, взялся добывать огонь из черепа. А в чем здесь здравый смысл? Не убили, не отравили, не ограбили. На акцию устрашения не похоже…
        В дверь негромко постучали. Он вскинул голову, окончательно замороченный. Ошиблись номером? Персонал? Соседи? «Здравствуйте, от вас можно позвонить? - Звони, сын мой, только аккуратнее с колоколом». Да черта с два это посторонний? Сейчас он все узнает. Горя негодованием, как был, в зеленых труселях, он бросился к двери, распахнул.
        Лида отпрянула, с изумлением уставилась на его зеленые трусы. Она прекрасно выглядела - изящная кофточка, бархатный беретик, непослушный локон поперек лба. А он не сразу понял, что происходит - стоял, тяжело дыша, поедал ее глазами, не мог сказать доброго слова.
        - Это ты…
        - О святые, - сказала Лида, - я знаю, что ты отличаешься страстностью натуры, но чтобы вот так… Ты не один, Артем?
        - Один…
        - А в чем дело? - она хотела казаться ироничной, но стала грустной. - Я для тебя уже пройденный материал?
        - Конечно, нет, - возмутился он.
        И чуть не рассмеялся. Эта девушка в тоске и меланхолии была вылитой святой Инессой со знаменитого полотна Рибера. Юная девушка-христианка не желала поклоняться языческим богам, и злобные язычники выставили ее обнаженной перед толпой. Но свершилось чудо: волосы Инессы внезапно отросли до пят, а сверху спустился ангел и набросил на нее покрывало. Его всегда занимал вопрос: а что же дальше стали делать язычники? В страхе разбежались? А Инесса куда пошла?
        - Тогда объясни, - она пожала плечами, - энцефалит я тоже не переношу. Ты удивлен, что я приехала? Прости, но это трудно объяснить… Не могла уснуть полночи. Вадим подумал, что я ушла на работу. А я позвонила, отпросилась на два часа…
        Какой же он тугодум! Схватил ее за руку, затащил в номер, осыпая поцелуями.
        - Прости, милая, все в порядке. Просто я сегодня слегка унесенный здравым смыслом. Болею. Выпил я вчера, понимаешь?
        Она шутливо отбивалась, мурлыкала, что все понимает, что ему сегодня требуется сиделка, а лучше лежалка…
        - Я женщина на час, - бормотала она, - на работу потом пойду, некогда мне. Делай со мной что хочешь, Артем…
        Ураган кружил, и все плохое уносилось к чертям собачьим. Час пролетел как минута. Она оделась, ушла, унося с собой все хорошее, доброе, беспечное, а он остался, пошатываясь, добрался до ванной комнаты, погрузился с головой в горячую воду…
        Когда он вернулся в номер, сотовый телефон раскалился и бился в припадке. Голос Павла вибрировал, но явно не из-за помех на линии.
        - Какого черта! - орал Павел. - Где тебя носит, иностранец паршивый?! Ты в порядке, Артем?
        - Зачем орать? - удивился Артем. - Говори спокойно, я прекрасно тебя слышу. И запомни на будущее, есть такие места, куда люди не носят сотовые телефоны.
        - Нет таких мест, - подумав, заявил Фельдман. - Но ладно. С тобой не происходило сегодня ничего необычного?
        События принимали занимательный оборот. Павел выслушал историю Артема, поделился своей. В начале восьмого он покинул свой семейный очаг, дабы бежать на любимую работу. Лифт был занят террористами, он отправился по лестнице пешком. Между третьим и вторым этажами кто-то выступил из ниши. Приметы человека в голове не осели. Слова, произнесенные любезным тоном, закружилась голова, беспамятство… Он был беспомощен, как после двух поллитра. Его вели по лестнице, поддерживали, чтобы не упал. Полный провал… и очнулся за рулем собственной машины, припаркованной у тротуара напротив детективного агентства «Арчи Гудвин»! Состояние - нормальное, не считая скребущих кошек на душе. На часах начало одиннадцатого, то есть с момента ухода из дома пролетело порядка трех часов. Вещи и деньги на месте. Его любезно доставили до работы. Как это мило с их стороны. Придя в себя, он бросился в кабинет, заперся, начал мыслить. Но ни одной порядочной идеи родить не удалось. Единственное, что напрашивалось - связь события с личностью Артема Белинского, будь он трижды проклят…
        - На предупреждение не похоже, - сокрушался Павел. - Может, ты мне что-нибудь объяснишь?
        - Не надейся, - огрызался Артем, - сам теряюсь в догадках. Но стоит ли паниковать раньше времени? Ты что-нибудь делал по нашему делу?
        - Да! - заорал Павел. Пришлось отодвигать трубку и прочищать ухо. Он скомкал беседу, сунул телефон под подушку, задумался. С одной стороны, жизнь не прощает ошибок. С другой, если это так, то как бы он дожил до своего возраста?
        Приведя себя в порядок, он спустился в холл, зашагал к стойке портье. Здесь выстроилась целая очередь из желающих вселиться. Орал, разбрызгивая слезы, какой-то капризный карапуз, рвался с «привязи», топал ножками. Люди, от нечего делать, занимались успокоением подрастающего поколения.
        - Почему орет ваш ребенок, мамаша? Чего он хочет? - вопрошал благообразный старичок с клетчатым чемоданом.
        - Он хочет орать, - объясняла, разводя руками, мамаша. Люди смеялись.
        Портье сменился час назад. Администратор ночью не работал. Он подошел к охраннику, который курил под кондиционером и с опаской поглядывал на приближающегося постояльца.
        - Рассказывай, приятель, - он произвел из кармана уголок купюры в пятьдесят евро, - видел ты меня сегодня ночью?
        Охранник задумался, из чего явствовало, что постояльца он сегодня ночью видел.
        - Только не говори, что тебе дали сто евро за молчание, - предупредил Артем.
        - Вас привели примерно в три часа ночи, - буркнул охранник, - у вас подкашивались ноги, вас вели под руки двое молодых парней. Они представились вашими приятелями, сказали, что вы немного перебрали, повезли вас наверх…
        - Какие из себя эти парни? - перебил Артем.
        Охранник задумался, потом пожал плечами.
        - Никакие…
        - Понятно, - вздохнул Артем, - спасибо, друг, ты очень наблюдателен, - расстался с купюрой и побрел к лифту.
        - Послушайте, - окликнул его страж, - а вы не похожи на человека, страдающего тяжелым похмельем.
        - Хоть это заметил, - проворчал Артем.
        Сон сморил - ему и впрямь что-то ввели в организм. Он проснулся вечером, от дребезжащего телефонного звонка местной линии. Вкрадчивый мужской голос осведомился, не желает ли постоялец развлечься на сон грядущий. К услугам иногородних граждан имеются напитки, закуска, девочки, мальчики…
        - Спасибо, я зоофил, - пробормотал Артем и вырвал из розетки провод. Рухнул, глухо рыча, в кровать.
        Разбудил его Фельдман - на рассвете, едва взошло солнышко над трубами заводов и фабрик Октябрьского района. Как-то не верилось, что просто так пролетели сутки.
        - Практически не спал, - разодрал эфир хрипловатый баритон приятеля. - Объясни. Тот, кто рано встает, - это жаворонок. Тот, кто поздно ложится, - сова. А тот, кто поздно ложится и рано встает?
        - Чокнутая птица, - объяснил Артем. - А иначе ты не смог бы носить домой деньги мешками.
        - Деньги тут не при чем, - разозлился Фельдман, - хреново на душе, Артем. Не люблю, когда мной распоряжаются по собственному усмотрению. Вчера допрашивал дворников и соседей. Они видели, как меня под белы рученьки вели из подъезда, посадили в мою же тачку и куда-то повезли. Я вроде улыбался, поэтому милицию вызывать не стали. Чудеса, да?
        - Аналогичная история, - сказал Артем. - Но давай не будем это никак классифицировать. Просто подождем.
        Ждать пришлось сутки. Он только раз покинул номер. Добрался короткими перебежками до ресторана, смолотил бизнес-ланч, попросил завернуть аналогичный. Никто не звонил - ни Фельдман, ни Лида. Звонок раздался ровно в полдень - когда он стоял на балконе, угрюмо рассматривал реку и думал горькую думу.
        - Артем Олегович Белинский? - поинтересовался ломкий, как хворостина, мужской голос.
        - Вроде того, - отозвался Артем.
        - Вы не передумали продавать полотно?
        Сердце бешено забилось. Все, пасьянс сошелся. Он обуздал барабанную дробь под костью грудины. Рано или поздно это должно было произойти.
        - Я не передумал, уважаемый, но…
        - Ночной клуб «Бродячая собака». Угол Ватутина и Новогодней. Будьте там после десяти часов вечера. И постарайтесь… - собеседник помедлил, - чтобы за вами никто не увязался.
        - А кто за мной увяжется? - оторопел Артем. - Хорошо, я постараюсь. Но и вам, видимо, ничто не мешает постараться.
        - Мы тоже постараемся, - уверил абонент и повесил трубку.
        Клуб «Бродячая собака» сотрясался от ужасов хип-хопа. Артем поморщился. Потыкать бы этих певунов мордой в то, что они поют… Все происходящее в окрестностях танцпола совершенно не усваивалось организмом. Неужели он так сильно постарел? Огромный зал, разбитый на танцевальную площадку, бар, сцену для стриптиза, какие-то закутки, погружался в полумрак, разрезаемый трассирующими лентами осветительных приборов. Огни чередовались, смешивались, плелись узорами. Танцпол окутывали клубы азота. Газ подавался из невидимых форсунок в полу, растекался по ногам танцующих, вился, не поднимаясь выше пояса. Толпа подпрыгивала под барабанный бой…
        Он был не в той возрастной категории. Впрочем, за столиками в глубине зала сидели пары не только подросткового возраста. Тогда все нормально. «Можно таблетку долбануть, - насмешливо подумал Артем, - в одном из закутков наверняка отоварюсь».
        Он пробился к бару мимо столиков и беснующихся на танцполе, нашел свободное место у стойки. Танцующей походкой подвалил бармен - мужчина полностью эклектичный: худой как щепка, с тонкими ножками, но снабженный увесистым брюшком. С огромным лбом мыслителя и весь увитый косичками-дредами.
        - Расслабляемся, уважаемый? - подмигнул он Артему. - Выдалась минутка забвения?
        - Да уж, - согласился Артем, - в жизни всегда есть место ночному клубу. Смешай чего-нибудь, приятель - но чтобы не сильно по башне било.
        - Понятно, - подмигнул бармен, - будем держать ситуацию под контролем.
        Спустя минуту он уже сидел спиной к стойке, потягивал что-то невообразимое, приторно-горькое, сладко-перечное, имеющее цвет агрессивно рекламируемой по телевизору автомобильной полусинтетики и странный вкус. Дождались эпохи продуктов-мутантов. Виски-сода, джин-тоник, колбасный сыр…
        Посторонних в заведении не замечали - чай, не сельский клуб. Хиппи, панки, готы, растаманы, обычная молодежь - как-то причудливо все переплеталось и гармонично дополняло друг друга. Слева любезничали двое гомосексуалистов, справа лесбиянки в коротких кожаных юбочках занимались предварительными ласками. Артемом никто не интересовался, хотя время подходило к одиннадцати.
        Лесбиянки разогрелись, дошли до нужной кондиции, но, будучи девицами воспитанными, не стали развлекать публику картинками порнографического содержания, быстренько убежали в кулуары. На вакантное место плюхнулась гибкая особа с короткой, как у пацана, стрижкой. Взгромоздила худые ноги на перекладину и пристально воззрилась на Артема.
        - Надо же, какой симпатичный мужчина… - быстро посмотрела по сторонам и подъехала вместе с табуретом. - Ты чьих будешь, парень?
        - Проходил мимо, - улыбнулся Артем. - А ты?
        - А я Анюта, - простодушно отозвалась девица, - топлесс-менеджер этого славного заведения. Специалист по росту продаж.
        - Какой… менеджер? - Артем рассмеялся, и девица вслед за ним. - А чего такая одетая?
        - А это временно, - объяснила Анюта и подъехала еще ближе. - Нравишься ты мне, парень. Ты не такой, как все тут. Ох, надоели мне эти завсегдатаи… Поможем друг другу?
        - Чем? - включил дурака Артем.
        - Телом, - объяснила «менеджер», - хочу с тобой поглубже познакомиться, - и захохотала как ненормальная.
        - Прости, - Артем подался назад, - но я тут человечка жду. Давай попозже?
        - Не хочешь, - сокрушенно вздохнула девица, - вроде не педик. И импотенты сюда не ходят. А-а, понимаю - по причине отсутствия свободных средств? Так ты не парься. Посмотри, какая кожа у меня бархатная, - она кокетливо замурлыкала и обнажила кусочек загорелого не по сезону плеча.

«При чем тут бархат? - подумал Артем. - Бархат - это такая мелкая шерсть».
        Девица наклонилась совсем близко, зазывно блестели глазки, острый язычок многозначительно облизывал губки, убедительно намекая, что он может довести не только до Киева. А уж какую легкость скольжения обеспечивает…
        - Ладно, засмущался весь. Расслабься, я пошутила, - девица сменила тон и поднялась. - Следуй за мной, мужчина. Тебя ждут.
        И он пошел за ней в кулуары - подальше от назойливого барабанного боя и наркотического дурмана.
        В помещении за семью дверями сидели двое - крепкие, основательные, обоим сильно за тридцать. Светловолосый вальяжно развалился в кресле, постукивал пальцами по коленке. Ни перстней, ни наколок, серьезный, сосредоточенный субъект. Правильные черты, волевой подбородок, серые глаза. Костюм из дорогого магазина. Брюнет казался помассивнее, мешки под глазами, говорящие о нездоровых почках, челюсть выдвинута вперед, нижняя губа выставлена дальше передней, костюм из дешевого магазина. На столике перед господами стоял квадратный граненый сосуд, две хрустальные стопки, заполненные на треть золотистой жидкостью.
        Артем опасливо осмотрелся. Комнатка маловместительная, интимное освещение, у дальней стены бархатная ширма - вероятно, запасной выход. Два кресла, и те заняты. Судя по количеству стопок, выпить ему здесь не предложат.
        - Спасибо, Анюта, - сказал блондин мягким доверительным голосом, - если хочешь, можешь остаться.
        - Я останусь, - криво усмехнулась девица. Артем покосился в ее сторону. Не такая уж она и «топлесс-менеджер». Лицо женщины сделалось каменным. Обрисовались морщинки у глаз, говорящие о проблемном возрасте. Она скрестила руки на груди, прислонилась к двери, которую ранее заперла на замок. Никто из мужчин не предложил ей место - вероятно, в этом не было ничего необычного.
        - Артем Белинский? - для порядка уточнил брюнет. Сухой ломающийся голос - именно его слышал Артем в телефонной трубке.
        Артем кивнул.
        - Позвольте документы, - попросил блондин.
        Он извлек оба паспорта - родной и заграничный, водительское удостоверение. Подумав, присовокупил военный билет и медицинское страховое свидетельство, просроченное еще в позапрошлом году.
        - Юморист, - неодобрительно произнес брюнет.
        Блондин промолчал. Просмотрел бумаги, вернул Артему, уставился на него ясным взором. Не любил Артем таких лучистых глаз. Арийские глаза, недобрые. Но акцент в речи блондина не прослушивался.
        - Итак, почему вы обратились именно к нам?
        - Я вас впервые вижу, - проворчал Артем.
        - Перестаньте, - поморщился блондин, - вы попали именно туда, куда напрашивались. Доказательства приводить не будем - это утомительно. Итак, почему вы обратились именно к нам?
        - Ошибочка, уважаемый, - не сдавался Артем, - у меня имеется товар на продажу, и кому его сбагрить, мне безразлично, лишь бы предложили достойную цену. Некто Павел Фельдман - полагаю, это имя вам знакомо - предложил найти покупателя по своим старым связям. А уж кого он нашел на мою голову…
        - Пока складно, - перехватил эстафету брюнет, - но не убеждает, любезный. О вас навели справки. Вы не испытываете крайнюю нужду. Полгода назад вы слыли в этом городе модным художником, могли бы получать неплохие деньги. Но вам повезло еще больше, вам на голову свалилась дорогая недвижимость во Франции. Только стоимость картин в вашей галерее… - брюнет взял многозначительную паузу.
        Артем похолодел. Если вскроется, каким образом досталась Артему недвижимость и с кем конкретно он имел дело… Но ведь не идиоты работают в организации покойного Ангерлинка! Информация о «продавце» по нужным каналам должна была пройти такая, что не подкопаешься…
        - Я не собираюсь продавать замок и картинную галерею, - пробормотал Артем, - деньги нужны отнюдь не для обустройства быта. Надеюсь, мы не станем обсуждать, зачем человеку деньги?
        - А сколько, кстати, вы хотите? - вскинул глаза блондин.
        - Вы даже не спросили, что у меня есть, - улыбнулся Артем. - Впрочем, вы и так знаете. Миллионов тридцать - согласитесь, отнюдь не заоблачная цена для такой вещицы.
        Блондин пытливо поедал его глазами. Он чувствовал подвох, но пока не понимал его природы. Безусловно, об Артеме наводили справки. Но нет информации в «открытых источниках», что он работает на тайное европейское судилище. Коллекция умбара, замок в окрестностях Шантуа - последствия склонности к авантюризму и патологическое везенье, при чем здесь организация, изживающая сатанистов?
        Но он уже погружался в трясину, он барахтался в ней по горло и с каждой минутой увязал глубже…
        - Как попала к вам вещица? - спросил блондин.
        - Случайно, - откликнулся Артем, - кристальная правда, господа. Ее нашли в подвале заброшенного дома в Брюсселе. Контрабанду взялся переправить в Россию некто Самарин Виктор Павлович. Место встречи посредника и контрабандиста - художественная галерея на Калверстраат. Передать картину должен был хозяин галереи Александр Цапнер. Но слишком много конкурентов сошлось в драке. Цапнер и Самарин погибли, а также многие другие люди… Павел Фельдман помог мне вывезти картину в безопасное место и спрятал по своим каналам в швейцарском банке. Надеюсь, вас не интересуют подробности, господа?
        - Опишите картину, - попросил брюнет.
        Артем описал. У него была прекрасная зрительная память. Участники «совещания» переглянулись. Очко в пользу Артема…
        - Творение Питера Брейгеля Старшего наделено огромной магической силой, - добавил Артем. - Это не просто слова. Сам чувствовал. Я пережил потрясение, которое… мог бы и не пережить. Картина способна разрушить психику… и не только психику. Но, думаю, в стальном банковском сейфе она никак не повлияет… на окружающих.
        Несколько минут в замкнутом помещении царило безмолвие. Затылок разрывался от тяжелого взгляда девицы.
        - Ну что, Анюта? - обратился к ней блондин. - Имеет твоя хваленая женская интуиция что-то сообщить об этом выскочке? Как он тебе?
        Девица неопределенно пожала плечами.
        - Мутный парень, сказать нечего. Он испуган…
        - Это хорошо, - сообщил в пространство брюнет, - стоит показать его боссу. Что мы теряем? Швейцария не убежит.
        - Проверить на полиграфе? - предложила девица. Засмеялись все, даже девица. Нехороший был смех. Совсем не тот, что предполагает радость, хорошее настроение и добродушное отношение к людям.
        - Павел, проявись! - громко сказал блондин.
        Скрипнула невидимая дверь за бархатной портьерой. Отогнулась ткань, и в комнату вошел… Павел Фельдман. Он был насуплен, бледен, но держался спокойно. Их взгляды столкнулись. Артем облизал пересохшие губы. Фельдман развел руками.
        - Понятно, - с натугой ухмыльнулся Артем, - тебя тоже зацепили.
        - Мы сами того хотели, - ворчливо бросил Павел, - лично мне твоя идея не нравилась с самого начала. Но не потопаешь, как говорится, не полопаешь. Кстати, познакомься, - он повернулся к блондину, безукоризненную физиономию которого перекосила усмешка, - Евгений Гурвич, мой старинный приятель. С некоторых пор он предпочитает представляться Амадеем Карром, но это чистый снобизм. «Амадей» - потому что любит на скрипке скрипеть, а «Карр» - обожает детективы с непредсказуемым финалом…
        Этой ночью его отпустили в гостиницу. Насчет тотального контроля можно было не сомневаться. Амадей Карр, брюнет, щуплая девушка Анюта - звенья дьявольской цепи. Они сами разбередили это лихо…
        Отобрали телефон, настоятельно посоветовав не выходить из номера. Полночи он кусал подушку, примеряя на себя роль обманщика. Какой из него, к дьяволу, обманщик? Единственный козырь перед бандой Ватяну - описание картины Брейгеля «Торжество истины». Последнее сражение двух извечных сущностей: так называемого Добра и так называемого Зла. Он хорошо сказал господину Карру: вам нужны великие потрясения, а мне нужно немного денег. Так старательно изображал алчный блеск в глазах… Он крутился на кровати, обливался потом, слушал, как стучит по карнизу надоевший дождь. Рано утром собрался, как на казнь, извлек из багажа чистую рубашку, прогладил. Побрился, вымыл ботинки… Сомнений, что их везут в Румынию, не было. Билеты заказаны, о чем и сообщил под оком «старинного приятеля» Фельдман. Что он знал о Румынии? Гиблое место. Одно из двух гиблых мест сдуревшей от порядка и чистоплотности Европы (второе, разумеется, Албания). Пара мест, интересных туристам, - замок Влада Цепеша (более известного под именем Дракула), имевшего обыкновение сажать на колья тех, кто ему не нравится, и дворец Николае Чаушеску (тот
тоже увлекался изничтожением неугодных). Остальное - полное запустение. Бестолковый Бухарест, ни одного приличного музея… Ах, простите, Музей искусств Румынии, Национальный музей древностей, Музей народного искусства, национальный театр имени некоего Караджале… Что там еще? Церковь Ставрополеос? Нищая провинция, запад и центральная часть - Трансильвания, юг - Валахия, восток - Молдавия (не путать с Молдовой), север - Восточные Карпаты, покрытые лесом, три параллельных хребта, на склонах которых начинаются все крупные реки Румынии. Предки румынов - волохи: жуткая мешанина готов, аваров, скифов, славян. Современные румыны имеют и турецкую кровь - шесть веков назад земли Румынии были зависимы от Османской империи. А кто там только не живет: венгры, немцы, цыгане, русские, поляки, сербы, евреи, татары, турки, болгары, греки. Беднейшая страна, Чаушеску довел нацию до ручки, выселяя крестьян из сельской местности и сгоняя в города. За восемнадцать лет без этого беса едва ли страна стала богаче.
        Большое европейское захолустье. Произвол царьков, коррупция в правительстве. Громадные бестолковые заводы, метан в недрах Трансильвании, нефть в Валахии, запущенные древние крепости, ветхие католические соборы вперемешку с православными. И что характерно, величественная, чарующая природа, зачастую не тронутая руками человека…
        Знаний по Румынии катастрофически не хватало. Знать бы заранее, он бы подтянул хвосты. С сатанизмом - куда успешнее. Современные сатанисты делятся на две категории: общества поклонников Дьявола как такового и поклонников того же Дьявола как Бога. Это Церковь во всем виновата. Возвеличила Сатану, превратила искусственно в великую силу, наделила его способностью влиять на людей. Десять миллионов сожженных «ведьм» за историю инквизиции! Слишком пристальное внимание к тому, в чьем существовании имеются резонные сомнения. Сами создали Сатану, сами расхлебывали. Эффект не тот, что ожидала Церковь: если Князь Тьмы такой могущественный, то чем не подходящий объект для поклонения или помощник во всевозможных колдовских делах?
        Он уснул, но в ужасе подпрыгнул, когда ему привиделся чистой воды Дьявол. Он сидел напротив, в черной мантии, украшенной золотым шитьем. Простое человеческое лицо. И вдруг сделалось другим, словно заставку сменили на компьютере! Черная непроницаемая харя с горящими глазами - вылитый Сатурн. Рога и копыта, как у греческого Пана. Дым из носа, как у Римского вулкана. Курчавая борода, серное дыхание скандинавского Тора, которое он буквально чувствовал…
        - Ты полагаешь, меня создала Церковь? - вкрадчиво прозвучало в мозгу.
        Артем очнулся, лежал, обливаясь холодным потом, в ужасе таращился на бегающие по потолку тени демонов. Дьявол был таким, как описал его папа Григорий Великий в шестом веке. Он стащил этот образ у иранского Аримана, бога зла, предвосхитившего Сатану иудаизма. А потом уж клерики подхватили и развили эту идею, наделив Вселенское Зло другими атрибутами языческих богов. При чем здесь рога и копыта? Уж истинный Дьявол точно не наделен внешностью, изобретенной христианскими псами…
        Он курил, тоскливо глядя, как часовая стрелка неумолимо дрейфует к положению
«утро». Чушь собачья. Главный враг Бога и рода человеческого - сам человек со всеми его пороками и страхами. Но демоны упорно кружились по потолку, маскируясь под мерзлые блики фонаря у парадного входа в гостиницу. В распоряжении Дьявола - несметная рать демонов. Демонолог Вейер в шестнадцатом веке давал точную цифру несметного войска - 44 миллиона 700 тысяч. Надо же, сосчитал. Людей в то время проживало в несколько раз меньше. На каждого бедолагу приходилось несколько демонов, и встреча с ними, стало быть, была практически обыденным занятием?
        А сколько нынче демонов витает в умах и сознании?
        Слуги Дьявола раздирали его на части, скалились из углов, из тапок, из бутылки португальского портвейна, произведенного в лучшем случае в Молдове - бывшей румынской волости. Лица людей, с коими он имел «приятную» беседу, плясали перед глазами. Невозмутимый ариец Гурвич (видимо, не еврей), обрюзгший брюнет, не пожелавший представиться, разбитная девочка Анюта, меняющая имидж, как трусики. Последние двое - тоже пришельцы из далеких Карпат? Или местные представители
«общественного» движения? Современный сатанизм процветает, жирует и пахнет. Работы соратникам Ангерлинка - непочатый край. В одной Москве не меньше десяти серьезных сатанинских сект. Самая крупная и знаменитая - «Черный Ангел». Образована в 1975 году - явно при пособничестве КГБ, а как иначе? Годовой испытательный срок, который неофит проводит с максимальной пользой: выполнять наказы старших, отказаться от Церкви, презирать ближних, ни в коем случае не переводить старушек через дорогу… Две категории апологетов: ученики - то бишь быдло, ими все помыкают, и «слуги» - ведающие делами клуба, служащие мессы. Из жрецов выбирается верховная жрица. Непременно женщина. Недаром даже Церковь признавала, что женщина ближе к Дьяволу, чем мужчина - только ей и надлежит быть ВЕРХОВНОЙ. Она руководит структурой организации, посвящает в жрецы, раздает индульгенции, назначает себе преемницу. А ученики - просто фон. Вроде роя комариного: пьянствуют, сношаются, пьют кровь за «Великого Мессира». Традиционные «черные мессы» - внешняя оболочка религии. Каждый служит Дьяволу в меру сил. Эффектные спектакли при зажженных
черных свечах, пентаграммах (перевернутых крестах, звездах), нараспев читаются заповеди из Библии Сатаны, церковные молитвы- задом наперед, всячески извращаются и пародируются христианские ритуалы. Разнузданное зрелище - жрецы создают ажиотаж, ученики спариваются…
        Он очнулся от стука в дверь, полностью разбитый. Ночные кошмары позади, заступают дневные. Добрался до двери, впустил человека без особых примет. «Нарочный», - догадался Артем.
        - Держите, - сунул посланец запечатанный конверт, - документы, виза, билет на самолет.
        - А телефон не вернут? - буркнул Артем.
        - Нет, - отрезал курьер, - и постарайтесь не выходить из номера.
        - Хорошо, - вздохнул Артем, - я буду стараться.
        Виза в Бухарест - огромное достижение. Видимо, и для конторы Романа Ватяну не существует ничего невозможного. Ладно, лучше так, чем в опломбированном ящике. Он не знал, что из родного города осуществляются воздушные рейсы в страну зеленых гор и знаменитых вампиров. Оказывается, бывают и такие. Раз в неделю. Пользуются успехом? Именно сегодня - в пятницу, первого июня, в три часа дня по местному времени. Лететь - часов шесть, и разница во времени примерно та же, то есть в Бухаресте он будет после обеда. Еще одни бессонные сутки? Он застонал, завалился на кровать, уснул…
        Словно и не спал. В дверь требовательно постучали.
        - Артем Олегович? Прибыло такси. Через десять минут вы должны быть внизу.
        Хорошо хоть не «гражданин Белинский». Господи, где же люди Ангерлинка? Они хоть в курсе событий? Как они намерены контролировать своих подопытных кроликов?..
        Японская иномарка с затемненными стеклами. Якобы такси - на крыше съемный колпак желтого цвета (снимается за шесть секунд). В машине двое - водитель и еще один. Разговаривать не умеют, зато прекрасно знают, как блокировать задние двери…
        Еще одно прощание с родным городом. Сколько их уже было - этих прощаний? Слякоть, дождь, серые дома, ничего примечательного. Он угрюмо смотрел, как мелькают за окном улицы. Трасса в аэропорт, «мерседес» сказал «бенц», протаранив тополь, недостроенное здание международного аэровокзала, тотальный шмон, регистрация. Никто не обратил внимания, что пассажир смертельно бледен и требует решительного удаления с территории аэропорта. Присвоение места в ряду «В», длительный перекур в специально отведенном месте. Он трясся с сотней пассажиров в громадном автобусе. Последний перекур под крылом обшарпанного «боинга» - никто не сделал замечания, не грозил оштрафовать на сумму, равную маленькому состоянию. Можно не сомневаться, что его контролируют. Кто? Он почти не смотрел по сторонам. Поднялся на борт, протиснулся на место в ряду «В». Справа, у окна, уже сидел мужчина, прикрывшись пошлым журнальчиком с тестами, анекдотами и сканвордами. Отрезая пути к отступлению, слева плюхнулся грузный мужчина с умопомрачительным животом (в таких животах удобно перевозить наркотики, ценности, оружие).
        Артем привстал, повернул голову. Сзади щуплый очкарик вываливал из флакончика на ладошку таблетки снотворного. Еще двое - белокожая блондинка в огромных, насыщенных диоптриями очках, лысый господин лениво перелистывал предложенные
«Аэрофлотом» журналы. Блондинка приветливо улыбнулась. Артем ответил тем же, как смог, плюхнулся на сиденье.
        - Чего вертишься, как на иголках? - проворчал сосед справа, бросая на колени пошлый журнал. Он был угрюм, смотрел, как «пес господень» доминиканец на еретика катара.
        - Фу… - от сердца отлегло. - Ты здесь ночевал?
        - Прибыл на первом автобусе, - проворчал Фельдман.
        - И как настроение?
        - Вроде твоего. Вот, решаю тест, способен ли я сохранять самообладание в стрессовых ситуациях.
        Артем покосился приятелю через плечо. Очень полезный тест на знание собственных возможностей. «Содержите ли вы домашних животных?» - Фельдман размашисто написал:
«Сайру в холодильнике». - «Книга, коренным образом изменившая вашу жизнь». -
«Уголовный кодекс РФ». - «В чем вы храните свои сбережения?» - «В мечтах».
        - Артем, мы с тобой кретины, - зашептал Павел. - Эти типы обо всем догадываются.
        - Интуиция? - похолодел Артем.
        - Информация… Гурвич, которого ты видел, это не тот Женька Гурвич, которого я знал. Нет, он, конечно, не липовый, не клон, не двойник. Но чтобы так изменился человек! Да, он был высокомерен, язвителен, но чтобы сделаться таким иезуитом… Я подслушал eго pазговор по сотовому в «Бродячей собаке» после твоего ухода. Я мог чего-то не понять, но у них есть информация о твоих отношениях с одним парнем… Фамилию выдуло из головы…
        - Ангерлинк, - выдохнул Артем.
        - Нет, другая…
        - Гергерт?
        - Точно…
        Информация действительно скверная. Холодная змейка поползла по позвоночнику.
        - Приказал не спускать с нас глаз, а в Румынии принять все меры безопасности и обеспечить свободный проезд на базу… Он так выразился. Есть идеи?
        До отправления оставалось пятнадцать минут. Многие пассажиры еще не расселись, сновали по проходу, грузили ручную кладь в багажные отсеки над головами. Оживленно болтали бородатые молодые люди диковатого туристического облика, летящие покорять Южные Карпаты.
        - Пошли, - решился Артем. - Пробьемся.
        Еще не убрали трап. Если действовать решительно… Он выдавил в проход сидящего слева толстяка. Тот возмущенно заквохтал, заелозил конечностями. Отодвинул пассажира с пакетом. Зашагал по проходу, слыша, как в спину пыхтит Фельдман. Поворот на лестницу. Стюардессы возятся с коробками в своем закутке. Добраться до вокзала (неужели не пустят их обратно?), поймать машину, телефон для связи с Гергертом прочно застрял в голове. Не посмеют их нагло схватить при скоплении народа…
        - Граждане, вы уже уходите? - глуповато раскрыла удивленный ротик хорошенькая кукла в форменной пилотке.
        - Самолетом ошиблись, мэм, - пробормотал Артем.
        - «Пункт назначения» смотрели, девушка? - добавил Фельдман. - Нам приснился сон, что самолет не долетит до Бухареста. Попробуем обмануть смерть. Эх, где наша не пропадала.
        Шутка чудовищно неудачная. Впервые Фельдману отказало чувство меры. Стюардесса недоверчиво хлопнула глазками, склеила кривую улыбку. Артем скатился по лестнице. Стрелять не будут, это уже слишком…
        - Артем Олегович, - прозвучало тихо откуда-то со стороны. Он встал, словно врезался в бампер автомобиля. Откуда вырос человек? В нише был проход к багажному отделению. Его лицо ни о чем не говорило. Простое, равнодушное.
        - Не надо уходить, Артем Олегович, - попросил незнакомец без враждебных интонаций, - ну что за импульсивное поведение, право слово. Вернитесь в салон, самолет скоро отправляется. И запомните на будущее: каждый некрасивый поступок отразится на здоровье некой Лидии Ворожеевой. Вам знакомо это имя? Вы же не хотите, чтобы пострадало ни в чем не повинное создание?
        Он заскрипел зубами от бессилия. Сжал кулаки, чтобы врезать негодяю. Разжал, повернулся и, обогнув застывшего Фельдмана, начал подниматься. Павел растерянно смотрел ему вслед…
        ГЛАВА ТРЕТЬЯ
        Эти демоны были повсюду - в пространсстве, в голове. Как же он одобрял святую инквизицию: биться с Дьяволом до последнего, не щадя ни своих, ни чужих!
«Некоторые думают, что не существует ни ведовства, ни демонов, что все это создано воображением, - писал в манере товарища Сталина авторитетный в католическом мире богослов Фома Аквинский. - Но католическая вера утверждает, что демоны существуют, что они могут вредить своими кознями. Демоны по попущению Божьему вызывают вихри в воздухе, подымают ветры, заставляют огонь падать с неба…» Из учения о «бытие» Дьявола и его ближайших помощников церковь и делала практические выводы - всех одержимых Дьяволом, всех, заключивших с ним гешефт, всех сторонников «бесовских сект» нужно безжалостно истреблять…
        И чем не право тайное судилище Ангерлинка, именно тем и занимающееся? В отличие от католической инквизиции, которая не утруждалась сбором доказательств, организация Ангерлинка тщательно расследует каждое нежелательное проявление…
        Самолет благополучно приземлился в международном аэропорту города Бухареста. Обычный аэропорт, обычные люди, говорящие на незнакомом языке. Доставка в здание аэровокзала на потрепанном автобусе, таможня, интроскоп, зевающие работники в скучной униформе.
        - Сдадимся полиции? - предложил Фельдман.
        - А смысл? - пробормотал Артем. - Мы в стране вампиров. У них тут все схвачено. Уж наверняка продумали реакцию на наши отклонения. Не такие мы с тобой оказались титаны мысли, Пашка.
        - Дьявол, - скрипнул зубами Павел, - вот так живем себе, живем, не замечая, как превращаемся в статистику…
        - Но нас никто не держит за руки, - обнаружил Артем, крутя головой, - можно попробовать слинять.
        - Отличная идея, - одобрил Павел, - наведем шороху. В Румынии мы еще не буянили…
        Их за руки точно никто не держал. Впечатление обманчиво, длинный поводок, но почему не попробовать? Обшарпанное здание аэровокзала, народ вереницей тянулся к выходу. Типичный браток, два на два, отдуваясь, тащил огромный чемодан, наступая Артему на пятки. Две кумушки в цветастых косынках трещали без умолку. Мелькнул бледный очкарик со снотворным, умудрившийся проснуться в нужное время в нужном месте. Соседи по салону - очкастая светлокожая блондинка и лысый толстячок вертели головами, выискивая сектор выдачи багажа. Хохотали диковатые туристы, прибывшие осваивать Южные Карпаты. В полете они уже приняли на грудь, и жизнь им казалась прекрасной и удивительной (даже в Румынии).
        Обходных путей не было, людской поток вынес их на площадь перед зданием аэровокзала. Обшарпанные автобусы, подержанные такси с шашечками, водители, пассажиры, черная собака носилась по площади, увертываясь от транспортных средств.
        - За мной, - потянул его Фельдман, - и попрошу не прекословить. Переходим на принцип единоначалия.
        Зашагали куда-то в сторону, в обход площади, не замечая, как такси с шашечками повернуло за ними, и еще несколько «пеших» таксистов заинтересовались маневром. Но ухватиться за убегающих туристов уже не успели. Дверь в служебные помещения, Павел втолкнул его внутрь. Они почти бежали по коридору. Двери, люди в синей униформе и без, кто-то пытался поинтересоваться, не ошиблись ли уважаемые зданием, кто-то сердито ворчал вдогонку. Они не понимали по-румынски. Но дверь с надписью «туалет» не пропустили. Помещение явно служебного пользования, из него как раз выходил упитанный господин с важным лицом ответственного авиационного работника. Покосился на подозрительную парочку, открыл рот. Павел впихнул Артема внутрь и замкнул задвижку.
        - Круто, - восхитился Артем, - это что-то из разряда туалетного юмора?
        - Чистая психиатрия, - буркнул Павел, подбегая к окну и хватаясь за старомодный шпингалет. Стекла закрашены, но вряд ли уборная выходила на людную сторону здания. - Ну-ка, подсади меня…
        Они выбрались в запущенный скверик позади административного корпуса. Озираясь, пробежали вдоль фундамента и вскоре уже сидели на лавочке за невзрачной клумбой. Перед клумбой располагалась остановка общественного транспорта - от нее, пыхтя как паровоз, отходил груженный под завязку вместительный «вольво». Подбирался второй - пока еще с пустым салоном. Хорошо просматривалась площадь перед зданием аэропорта, курящие у входа мужчины в кепках и жилетах, снующие легковушки. Ни одной подозрительной личности - или, наоборот, все личности до упора подозрительные. Не сговариваясь, достали сигареты, закурили.
        - А здесь неплохо, - обозрев окрестности, вынес вердикт Павел, - можно свить гнездо.
        - Лучше пулеметное, - пробормотал Артем.
        Павел нервно засмеялся. Критично обозрел приятеля.
        - А ты отлично сегодня выглядишь.
        - Это я еще плохо себя чувствую, - в том же духе отозвался Артем. - Теперь не так страшно, Пашка?
        - Страшно, - признался Фельдман, - при мне эта штука. Копошится на задворках сознания. Нелогично, согласись. Носиться с нами в Сибири, как с расписной торбой, пасти в самолете - а наблюдение было, я кожей чувствовал, и вдруг утерять из виду в Бухаресте.
        - Нелогично, - согласился Артем, - Так, может, выйдем на площадь, привлечем к себе внимание? Все равно пропадать.
        - Успеем, - покачал головой Павел, - что мы потеряли, кроме сотовых телефонов? Документы, какая-то валюта - пока при нас. А какие, кстати, деньги в Румынии, не помнишь?
        Артем рассмеялся.
        - Пашка, ты всегда обо всем знаешь. В Румынии - румынский лей, в Молдавии - молдавский лей. Неужели случилось страшное, и перед поездкой в Румынию ты не смог подстраховаться?
        Павел помрачнел.
        - Больное место, приятель. Стыдно признаться, но о подстраховке даже речь не шла. Не в моем духе, но что делать? В Румынии никого не знаю, включать связи в других государствах как-то глупо, привлекать Изабеллу и Федора не могу - просто по-человечески жалко, погибнут же ни за хрен. И что я мог сделать? Телефон на прослушке, в подъезде наблюдение, далеко не уйдешь. Насилу Эльвиру успокоил, что все в порядке, обычная командировка. Ей нельзя сейчас волноваться.
        - Конечно, - согласился Артем, - волнение - не лучший стимул к продолжению рода. Ох, уж твоя необузданная тяга к размножению… Ну что, Пашка, будем прятаться? Или выясним, почем тут фунт лиха?
        - Если ты имеешь в виду такси… - Павел быстро посмотрел по сторонам, - пошли, успеем вскочить на подножку.

«Эх, - подумал Артем, - нам бы до Бухареста продержаться…»
        Жизнь на площади текла своим чередом. В здание входили и выходили люди. Двое неряшливых полицейских в синей униформе приставали к пожилому мужику с чемоданом. Он явно не хотел идти с ними, отбивался, гневно что-то выкрикивал, апеллируя к общественности. Страж порядка схватил его за шиворот, второй выхватил дубинку, врезал мужику по почкам. Тот завыл, перестал сопротивляться. Его потащили куда-то за угол. Похоже, здешняя полиция, как и отечественная, не потрясала своей образцовостью.
        Еще один автобус отъехал от остановки. Павел с Артемом вышли из кустов. Фельдман шaгнул на тротуар, вытянул руку, заприметив колпак автоперевозчика. Ошибка дорого стоила. Такси было неисправно, двигалось, как хромой пешеход. Водитель выразительно изобразил жестом: прости, дружище, незадача, вот отремонтируюсь…
        Откуда взялся минивэн, никто не заметил. Черный микроавтобус появился внезапно, гладко подкатил к бордюру, отъехала дверца.
        - О, да это наши попутчики! - прозвучало из салона насмешливо и, в принципе, знакомо. - Вы не в Бухарест? Садитесь, подбросим.
        Двое обрисовались в проеме. Светлокожая блондинка в аляповатых очках, коренастый мужчина без волос. Оба сидели в самолете позади них. Оба в данный момент улыбались. Блондинка делала приглашающие жесты. Кто сидел за рулем и рядом с водителем, с тротуара не просматривалось: боковые стекла минивэна были затонированы.
        - Спасибо, дорогие соотечественники, - вежливо сказал Фельдман, - езжайте, не станем вас утруждать. Мы уж такси дождемся…
        И осекся, когда в руке лысого появился пистолет. Он продолжал дружелюбно улыбаться. Блондинка игриво поманила пальчиком.
        - Садитесь, мужчины, не уклоняйтесь от нашего призыва. Ну объясните на милость, куда вы собрались? Неужели вправду в Бухарест? Разве за этим мы прибыли в эту прекрасную страну? Вы же не хотите, чтобы наш коллега включил обратный отсчет?
        Сообразив, что погибель не за горами, Павел заскрипел зубами. Артем практически не расстроился. Он знал, что так будет. Слишком серьезная сила заключила их в объятия…
        Они протиснулись на заднее сиденье.
        - Помнишь анекдот? - прошептал Павел. - Огромный камень посреди дороги. «Направо пойдешь - коня потеряешь, налево пойдешь - голову сложишь». Стоит кентавр и думает…
        - А вот разговаривать не надо, - дружелюбно сказала блондинка, и в руке ее тоже объявился пистолет - блестящий, маленький, похожий на безвредную зажигалку. - Сядьте, пожалуйста, порознь. Вы слева, вы справа.
        Еще в девятом классе классная руководительница рассаживала их по разным углам - не садитесь, дескать, вместе, если не получается.
        Микроавтобус тронулся с места, объехал «вольво», насыщающий пассажирами свое ненасытное брюхо.
        - А вы прекрасно умеете перевоплощаться, Анюта, - проворчал Артем, - не приходилось, часом, работать на какую-нибудь спецслужбу?
        - Так вам и скажу, - ухмыльнулась Анюта и стянула белобрысый парик. За ним очки, изящным движением извлекла из глаз серые линзы. Получилось другое лицо - особы, что дурила его в баре, завлекла в «кулуары» и присутствовала при беседе с представителями «тьмы». Смущала белая кожа. Прежняя Анюта была загорелой. Возможно, всего лишь крем, делающий кожу смуглой и легко смывающийся - вон их сколько рекламируют по ящику. Мог бы и догадаться - купальный сезон не наступил, а болтаться по соляриям у таких деловых особ вряд ли сыщется время…
        - А вы, уважаемый, где оставили свой парик? - буркнул Павел лысому. - В качестве брюнета вы смотрелись более респектабельно. Вы даже не представились.
        - Зовите меня Джерри, - представился бывший брюнет, у которого с удалением волосяного покрова и большей части бровей тоже потрясающе изменилось лицо, - а лучше, господа, помолчим и обдумаем ответы на вопросы, содержание которых вы можете уже представить и без подсказки. Время есть - вопросы будут задавать завтра.
        - А куда мы едем, Джерри? спросил Павел. - Где нам будут задавать вопросы? Надеюсь, это не князь Влад Цепеш?
        Отогнулась шторка, отделяющая салон от передних кресел, появилось лицо человека, сидящего рядом с водителем. В его глазах теснились холод и какая-то аристократическая надменность.
        - Вы не знаете, господа, куда мы едем?
        - Ну конечно! - преувеличенно бодро воскликнул Павел. - А я все думаю, кого тут не хватает! Здравствуй, Евгений, очень мило с твоей стороны, что ты решил нас сопроводить. Теперь точно не будет страшно.
        - Будет, - холодно возразил Гурвич, - не ожидал, Павел, что ты поведешь себя столь безрассудно и бестолково. Зачем ты влез в эту историю? А теперь извини, как бы хорошо я к тебе не относился, но сам виноват…
        - Минуточку, - перебил Фельдман, - во-первых, толковыми бывают только словари. Во-вторых, мы понятия не имеем, куда вы собираетесь нас везти. В-третьих, вы что-то переусердствовали с конспирацией, и дело попахивает недоразумением. Обратиться к тебе посоветовал некто Карский, влиятельный делец на черном рынке. Если напряжешься, то вспомнишь эту фамилию. Его каналы меня не волнуют. За переброску информации заплачено пять тысяч евро. Лично я не знаю, чем ты занимаешься и где работаешь. Мы хотим всего лишь продать раритет, якобы наделенный особого вида… энергией. Наделен или нет, разбирайтесь сами, я хотел лишь подсобить другу и немного заработать - в свете напряженных семейных обстоятельств.
        - Немного заработать - это не спорю, - сухо произнес Гурвич. - Но почему-то нам кажется, что вы решили пробежаться за двумя зайцами. А что бывает, если гонишься за двумя зайцами?
        - От егеря по морде получаешь, - проворчал Павел. - А если кажется, Евгений, не забывай вовремя креститься…
        Артем тоже хотел внести свою лепту в этот несусветный бред, но все трое недругов в машине, за исключением шофера, дружно засмеялись. Это был холодный и зловещий смех. Их глаза блестели инеем, лица обретали злобное, неприступное выражение. Он обнаружил с нарастающим ужасом, что эти люди только временно могут притворяться нормальными людьми. Они иные. Иное тесто, иная природа. Их изменила принадлежность к структуре, о глобальной вредоносности которой предупреждал еще покойный Ангерлинк. Они знают о мире что-то такое, чего не знают другие. И к людям иного мировоззрения относятся, как к ничтожным насекомым…
        - Что же вы не смеетесь, господа? - предложила присоединиться к веселью Анюта. - Неужели самим не смешно?
        - Увольте, - пробормотал Фельдман, - хорошо смеется тот, кто смеется по собственному желанию…
        Разумеется, ни в какой Бухарест их не повезли. Судя по положению солнца за спиной, машина направлялась на север. Это не было откровением. Восточные Карпаты, жудец (административная единица) Пошту, местечко Горошаны, дикий горный край… Назойливая мысль не давала покоя: если, по уверению Гергерта, в урочище невозможно попасть традиционным образом, как планирует это сделать Гурвич на вполне материальном микроавтобусе?
        Хотя кому об этом лучше знать, как не Гурвичу? Стоит ли гадать на кофейной гуще, если впереди еще долгая дорога?
        Сопровождающие демоны не спускали с них глаз, машина резво бежала по шершавому асфальту. Слипались глаза. Он неудержимо погружался в сон. Просыпался от очередного кошмара, видел перед собой насмешливые глаза парня с собачьим именем Джерри (явно кликуха), сосредоточенный, проникновенный взор Анюты - у нее были потрясающе обворожительные глаза… отворачивался, испытывая предательскую дрожь, утыкался в окно, засыпал. Трубили трубы Страшного суда, за трубами вступали саксофоны… Он просыпался, снова упирался в окно. Светило солнце, но в затемненном окне казалось, что уже сумерки. Тянулись серые пригороды, приземистые здания с плоскими крышами, мелкие фабрики за бетонными заборами, бесконечные линии электропередач, свалки, населенные худыми собаками и причудливыми двуногими существами. Дорога явно не считалась гордостью местных властей - их везли какими-то убогими закоулками. Временами дорога вырывалась из мест, испачканных человеком, погружалась в молодые дубравы, хорошо продуваемые сосняки, петляла по лугам, заросшим травами. И снова пылили по рабочим поселкам, мимо двухэтажных домов, подозрительно
смахивающих на бараки, заваленных хламом пустырей, стаек пацанов в обносках, гоняющих мяч и норовящих швырнуть под колеса орущую курицу. Белье на растяжках, колдобины, первое мусорное кольцо, второе…
        После очередного панического пробуждения он обнаружил, что равнина осталась позади, вокруг проезжей части громоздятся холмы, похожие на горбы верблюдов, поросшие кустарником, хвойные перелески в седловинах. Крохотные деревушки - и дома весьма смахивают на украинские мазанки, крытые соломой. Украина, в принципе, близко. Можно сбежать на рывок - на север, через перевалы, к закарпатским братьям-хохлам…
        Водитель сделал остановку перед развилкой. Вышел из машины - здоровенный малый с пудовыми кулаками и одутловатым лицом. Вытащил из багажника две канистры по двадцать литров, потащил на заправку. Заезжать на станцию он почему-то не захотел. Не утруждаясь, приволок бензин, слил в горловину. И снова предгорья Восточных Карпат, старинная, овеянная легендами земля Трансильвания. Гдето в этой местности зверствовал князь Дракула, никогда не бывший вампиром, но прославившийся лютым нравом - даже по меркам не самого гуманитарного пятнадцатого века. Уроженец старинного трансильванского городка Сигишоара, второй сын Влада Второго, князя Валахии. Сделался Владом Третьим или Владом Цепешем, то есть Сажающим на колья. Нарек себя Дракулой, поскольку отца звали Дракул, то есть «Дракон», то есть
«Дьявол» (в этих областях дракон был синонимом дьявола) и являлся он членом католической секты «Орден Дракона»… В этих землях родилась и расползлась отсюда по миру жуткая вера в вампиров - сосущих кровь мертвецов. Неизвестно, есть ли дым без огня, но вампиров в Трансильвании, мягко говоря, не любили. Кошмарные истории будоражили народ, ходили из уст в уста, рождая в умах невиданных чудовищ. Вампиров боялись буквально все - богатые, бедные, безграмотные, образованные. Молились Богу, чтобы избавил от встречи с кровососом, выдумывали правила, как бороться с бродячими бессмертными душами, увешивали жилища оберегами, пригвождали умерших в могилах кольями к земле, чтобы не смогли подняться, хоронили трупы с серпами у шеи - дескать, если у трупа возникнет желание подняться из могилы, он сам срежет себе голову…
        Предгорья Карпат постепенно поднимались, росли в объеме. Здесь не было голых хребтов, все возвышенности покрывали хвойные леса. Тянулись деревеньки, небольшие городки, коровьи стада на лугах. Пенсионеры на завалинках, стайки молодых бездельников, провожающих хмурыми взглядами каждую машину.
        Поселковый люд торговал по обочинам ненужными вещами. Не самая трудолюбивая нация. Валовой национальный продукт на душу населения всего полторы тысячи долларов, а любимое крестьянское кушанье по сей день мамалыга - густая кукурузная каша…
        Качество дороги заметно портилось. Относительно гладкий асфальт теперь представлял бетонку с повышенным содержанием речной гальки. Пышный православный храм посреди бедной деревни, на окраине другого поселения - устремленный в небо игольчатыми кровлями католический собор. Фасад приличный, а боковая стена осыпалась почти полностью, выломан кусок кладки, и опасное место огорожено забором. Разрушенная средневековая крепость в стратегической когда-то седловине перевала. Заросшая мхом крепостная стена, разваленные сторожевые башни, и лишь одна, уцелевшая, возвышается над частоколом нелюдимых скал…
        Когда к Артему опять вернулось сознание, машина стояла у обочины, а Фельдман тряс его за плечо.
        - Пробуждайся, Артем, нас выпускают погулять. Вчувствуйся, какой тут воздух.
        - Перед смертью все равно не надышишься, - проворчал Артем и начал, старчески кряхтя, выбираться из машины.
        Воздух был потрясающий - прозрачный, легкий, невероятно вкусный, насыщенный ароматами луговых трав и цветов. Закружилась голова, он прислонился к дверце, еще раз глубоко вдохнул…
        Солнце клонилось к закату, озаряя вершины деревьев мягким желтоватым светом, серебрилось в речушке, протекающей буквально под ногами. Далеко на севере холмы вздымались уступами, превращаясь в полноценные горы, подернутые сизой дымкой. В ста шагах был мост с дощатыми перилами и бревенчатым настилом. Справа раскинулась крупная деревня. Заправка, магазинчики, питейное заведение, стихийный «колхозный» рынок. Десяток машин на площадке перед базарчиком. Провинциальная суета. Из распивочной вывалился мелкий мужчина в расстегнутой рубахе - из тех, что «мал мужичонка, да велика печенка», рухнул с крыльца, поднялся на четвереньки, добрался до ближайшего дерева, обвил, как любимую женщину. Старуха с прямой спиной на скамейке: вылитая скульптура Донателло «Мария Магдалина» - дряхлая уродливая ведьма, изможденная отшельница (правда, не в звериных шкурах). Кучка мужиков, подозрительно смахивающих на цыган, окружила допотопный драндулет с поднятой крышкой капота, чесали репы, энергично высказывали мнения о заглохшем моторе. Самый продвинутый в техническом плане тянулся к аккумулятору - попробовать клемму на
язык. Другой отговаривал - видимо, знал, что если лизнуть аккумулятор, то язык самоампутируется.
        - И эта страна претендует на брюссельскую капусту, - проворчал Артем.
        - На что? - не понял Павел.
        - На деньги Евросоюза. Павел усмехнулся.
        - Не о том думаешь.
        - Не хочу о ТОМ думать, - процедил Артем и повернул голову. Ослаблять контроль никто не собирался. Гурвич размеренной поступью удалялся к магазину - видимо, кончились сигареты. Анюта, набросив на плечи черную куртку, расставив ноги в зауженных брюках, стояла над обрывом, созерцая веселую игру мальков на перекате. Кряжистый шофер и безволосый Джерри сидели на косогоре и не спускали глаз с пленников. Джерри курил, а шофер, наверное, был спортсменом - грыз травинку.
        - Ты меня не понял, - понизил голос Фельдман и повернулся спиной к обоим надзирателям. Бледное лицо сделалось каким-то загадочным.
        - Предлагаешь побег на рывок? - насторожился Артем. - Глупо, Пашка. Рано гнать гусей.
        - Знаю, глупо, - зашептал Фельдман, - у этих гавриков стволы под прикидом, срежут на первых шагах… Я о другом. Ты проспал что-то важное. Женька приказал шоферу остановить у этой деревеньки. Сигареты кончились. Десять минут привал, подышать свежим воздухом, и «этих двоих», то есть нас с тобой, выпустить подышать. Гурвич сразу ушел. За ним шофер вытряхнулся, потом лысый. Мы остались с Анютой. Ну ты еще спящий, но это не в счет… Тут Анюта и говорит человеческим голосом: «Медленно выходи и слушай. Вы с приятелем попали. Наши люди в курсе, на кого вы работаете. Не знаю, где прокололись ваши работодатели, но, возможно, в их структуре окопался осведомитель Ватяну. Вас не убили, и вряд ли убьют, пока не выяснят, действительно ли в сейфе швейцарского банка лежит картина Брейгеля. У Карра имеются основания полагать, что насчет картины вы не соврали, и приманка подлинная. Но живыми из Горошан вас не выпустят в любом случае. Через три часа мы остановимся на ночлег в придорожном мотеле у Кишту. Там вы должны бежать, спрятаться в горах и пробираться к шестидесятому километру трассы Мадь-Ваду - Крутояны.
Внимание наших я отвлеку. А там уж рассчитывайте на свои ноги. У шестидесятого километра вас заберут…» Как тебе, Артем, такой поворотец?
        Сердце бешено забилось. Анюта неподвижно стояла на краю обрыва. Она не шевелилась, словно чувствовала кожей, о ком говорят.
        - Пашка, это же залипуха… - зашептал Артем, стараясь не выдавать волнения, - нас же провоцируют…
        - Я тоже так подумал, Артем. А потом начал размышлять. А вдруг эта девка действительно местный Штирлиц? Свой среди чужих. Потряси мозгами. Она могла бы замочить своих друзей из пистолета. У нее бы вышло, подлови она обстоятельства. Но ей не хочется проваливаться из-за такого пустяка, как мы с тобой. Посуди сам, зачем им нас провоцировать? Они и так понимают, что при удобном случае мы охотно сделаем ноги. Нелогично. А в Сибири она с тобой не могла вести себя иначе - она же работала в команде…
        - Черт… - условия «работы» не давали сосредоточиться. Мысли разбегались. Анюта и сейчас работает в команде… Из магазина, деликатно пропустив худую женщину и покосившись на ее ноги, вышел Гурвич. Закурил на крыльце, спустился и направился твердой поступью к дороге. Джерри и шофер, заметив приближение босса, стали подниматься с косогора. Беспокойно повела плечом Анюта.
        - Думай, Артем, думай, - трескучим шепотом умолял Павел, - и хорошенько наблюдай. Следи за мыслями - они становятся словами. И ради бога не подавай вида, что нам открылось какое-то сокровенное знание…
        В этой женщине была непостижимая загадка. Она смотрела на него насмешливо, спокойно, но спокойствие было напускным. В ней дрожала сжатая пружина, нерв. Она вгрызалась в него, как червяк вгрызается в мокрую землю. В иной ситуации он не преминул бы призвать эту интересную женщину на любовное ложе и не уронил бы чести россиянина в груде подушек и простыней. Но сейчас ему было не до эротики. Он закрывал глаза, но знал, что она смотрит, вертелся, испытывая чудовищные неудобства. Открывал глаза, сжимая зубы, и снова видел эту бездонную кареглазую падь, маленький серебристый пистолет на острых коленях, аккуратные тонкие пальчики, постукивающие по рифленой рукоятке.
        Джерри дремал, откинув голову - его черед расслабиться. Гудел мотор. Уснул, устав бороться с напряжением, Павел. Временами отгибалась шторка, и начальник службы безопасности таинственного Ватяну придирчиво осматривал салон. Он не видел, как чернявая миниатюрная женщина буравит Артема взглядом. Она не просто хотела ему что-то сказать, она говорила, вот только языка он этого не понимал…
        В густеющих сумерках проплыла деревня. Католическая церковь на отшибе - в круге раскидистых столетних дубов. «Deo Optimo Maximo…» - шептали одеревенелые губы.
        Слава Богу Всевидящему… Она читала по его губам - усмехнулась хищной иезуитской усмешкой. Кто она такая, эта дьяволица? Демон-искуситель и ангел-хранитель в одном флаконе?..
        Их заботливо оберегали от общения с экзотическими гражданами бывшей социалистической страны. Когда подъехали к мотелю, темнота навалилась окончательно. Очертания гор с трудом угадывались. Проснулся Джерри, потянулся к пистолету, вопросительно глянув на Анюту. Девица кивнула - в Багдаде все спокойно. Гурвич вышел из машины, прикрыв дверцу, пропадал где-то несколько минут, вернулся, что-то тихо сказал водителю. Бугай свернул машину с дороги, проехал между приземистыми строениями, заглушил мотор у блеклого фонаря, озаряющего простенькое крыльцо, поленницу сосновых чурок, заштукатуренную стену, разрисованную подробностями интимной жизни румын - то ли наивное искусство, то ли элементы наскальной живописи каменного века.
        - Ну и как наши дела, доктор? - пробормотал, очнувшись, Фельдман.
        - Сдвиги есть, профессор, - постучал Артем кулаком по лбу.
        - Обзаводимся житейской мудростью, господа? - ехидно спросила Анюта.
        - Воистину, барышня, - вздохнул Павел, - источник нашей мудрости - опыт. Источник опыта - глупость. Мы уже приехали?
        - Ты слишком торопишься, Павел, - подал голос Гурвич, - мы проехали чуть более половины пути. Установка следующая, господа. Назовем данный приют в пути мотелем. К вашим услугам уютный домик со всеми удобствами, мягкие постели, злая служанка… - Гурвич невольно усмехнулся. - Надеюсь, излишне говорить, что выходить из дома ночью не надо, поскольку это может обернуться кровавыми неприятностями? Охрана из числа местных работников, свирепая собака…
        - Расчудесно, - пробормотал Павел, - злая служанка, злая охрана, злая собака. Надеюсь, нас накормят?
        - Вас накормят, - мрачно подтвердила Анюта, - постараюсь проследить за этим.
        - Проследите, девушка, - оживился Фельдман, - последний раз нас кормили в самолете. И желательно убедиться, что пища не злая, что нам не предложат бифштекс из прежних постояльцев этого славного местечка.
        Нервы звенели, натянувшись до предела. Артем охотно вверил бы Фельдману текущие неприятности, но тому было не легче. Прогнулись половицы на крыльце, дверь со скрипом, узкие сенки, пропахшие мастикой, тусклая лампа, комната с двумя кроватями, белье под байковыми покрывалами, вязаные половички, столик, облупленное окно, закрытое ставнями с улицы. Сомнительная какая-то экзотика. Щадящий вариант тюремной камеры.
        Возник угрюмый мужик в грязной толстовке и наброшенной сверху ватной жилетке -
«служащий» мотеля. Обозрел «постояльцев» из-под косматых бровей, недобро поиграл челюстью, удалился. За ушельцем появилась зрелая особа с пышными формами в откровенном сарафане, уперла кулаки в бока, насмешливо обозрела одного, второго, тоже не стала задерживаться.
        Хлопнула дверь, скрипнул металл с обратной стороны.
        - Мотель «У погибшего живописца», - вынес мрачный вердикт Фельдман и полез проверять, что ставни действительно заперты снаружи. Потом критически посмотрел на ободранный потолок, навострил ухо, когда снаружи гавкнула собака (судя по голосу, не мопс). Надавил на дверь, но это уже было лишнее движение.
        - А почему сразу я? - злобно спросил Артем. - На себя-то посмотри.
        В комнате не было ни одного зеркала. Действительно, зачем потенциальным покойникам зеркала?
        - Хорошо, - прорычал Фельдман, заваливаясь на кровать, - не будем обвинять ни себя, ни окружающих. Мы очень самокритичны, но любим только себя. А еще у нас куча нераскрытых талантов, и мы ничего не делаем, чтобы их раскрыть. Ждем, Артем?
        - Ждем, - Артем рухнул на кровать.
        Им принесли еду. Вошел угрюмый мужик в толстовке, важно скрестил мозолистые руки на груди, привалился к косяку. Боком протиснулась пышная особа в откровенном наряде. Перед собой она держала деревянный поднос с глиняными плошками (которые были закрыты другими плошками), тут же была резаная краюха серого хлеба, две кружки.
        - О мэм, вы так любезны, - Фельдман сполз с кровати, устремился, как истинный джентльмен, на перехват, но угрюмый абориген предупредительно качнулся, и Фельдман встал. Особа, зыркнув на него с любопытством, молча поставила поднос на стул и, покачивая объемистыми телесами, выскользнула из комнаты. За ней удалился абориген, процедив на прощание что-то неласковое - видимо, пожелал приятного аппетита.
        - Интересно, что там? - Павел обнюхал поднос. - Впрочем, без разницы. Мы сегодня, как еноты, рубаем все подряд.
        Поздний ужин был съедобен, но остыл. Знаменитая кукурузная мамалыга, слава богу, в меню не значилась. Вареное мясо, тушеная капуста, жесткий, кое-как жующийся хлеб из муки грубого помола, холодный чай из чабреца.
        - Ладно, будем считать, что поужинали, - Фельдман заскрипел кроватью, развалился, сфокусировал взгляд на мухе, которая сидела на трубе и старательно мыла лапки (наверное, тоже недавно поужинала). - Вот смотрю я на эту безвредную муху, Артем, и вспоминаю благословенную святую инквизицию. Один из способов определения, действительно ли обвиняемый заключил союз с Сатаной. Подозреваемого запирали в комнате с одним выходом, и если вскоре, кроме него, там обнаруживалось какое угодно живое существо, например муха, оно могло быть сочтено за личного демона обвиняемого, приставленного к нему Сатаной… Интересно, - стряхнул он оцепенение, - наша кормилица тоже работает на дьявольское племя? Или здесь вся Трансильвания с Карпатами… - он опять задумался. - О-о, - протянул мечтательно, - непорочная деревенская фемина… Вся такая… - он художественно изобразил руками волнистый изгиб.
        - Равнобедренная, - подсказал Артем, - с большой выразительной грудью.
        - Злая-презлая служанка, - сплюнул Фельдман, - такую закадришь - верная контрамарка к праотцам. Все они тут… черные дьяволята, - он поднял голову и вопросительно уставился на Артема. - Ну и как тебе наша новая подруга?
        Артем выразительно поднес палец к губам. Павел недоуменно посмотрел по сторонам.
        - Ты думаешь?… Ну знаешь, в этой глуши… Впрочем, ладно, давай спать. Ты не хочешь выключить свет?
        - Нет, - огрызнулся Артем.
        - И я - нет. Хорошо, будем спать со светом.
        Все, что было на привале у безымянной деревеньки, уже казалось каким-то далеким, пустым, вздорным. Люди Гурвича расположились по соседству с их крохотным домиком. Сначала со двора доносился скрип гравия, кто-то грузно бродил, скрипела дверь сарая, скулила собака, бренчала цепь. Потом наступила тишина. Звенящая, всепоглощающая…
        Они лежали, затаив дыхание, боясь пошевелиться.
        - Думаешь, нас подслушивают? - прошептал Фельдман.
        - Не знаю, Пашка. Почему нет? Если они во многом насчет нас не уверены…
        - Ерунда, - подумав, заключил Фельдман, - шепотом можно разговаривать. Не знаю такого устройства, которое ловило бы шепот. Анюта непроста, говорю тебе совершенно ответственно. Она играет в несколько ворот…
        - Надо же, какие мы наблюдательные…
        - А что, - похвастался Павел, - между прочим, я еще в школе подметил, что занятие ерундой на уроке развивает боковое зрение, слух и бдительность в целом. Рад бы упустить что-то из виду, Артем, да не могу. Сколько ступеней было на крыльце? Четыре. У «кормилицы» - тщательно замазанный синяк. Джерри - с наступлением вечера стал испытывать тревогу, нервничал. По-моему, он фаталист и что-то почувствовал… Анюта на привале встала так, что машина загородила ее от Джерри, достала косметичку - якобы полюбоваться в зеркало, а сама отправила по телефону заранее подготовленное сообщение. Потом отвернулась к обрыву…
        - И для любой из сторон, участвующих в игре, мы с тобой - разменная монета, - фыркнул Артем.
        - Но это избавляет нас от некоторых моральных ограничений, - возразил Павел. - Да что, Артем, с тобой разговаривать - лишний раз расстраиваться. Ждать давай.
        Он очнулся от боли в шейном позвонке, распахнул глаза. Анюта приложила палец к губам. Странно, никто из них не удосужился выключить свет…
        Павел не спал, он медленно поднимался, стараясь не скрипеть кроватью. Артем кивнул - дескать, понял, орать не буду. Анюта была бледна, кожа на лице блестела от пота, жилка под виском натянулась, рвалась наружу.
        - Эй, вставайте… - тихий шепот воспринимался не ушами, мозгом, - ваше руководство решило не отдавать вас на съедение. Авантюра могла состояться, но вас кто-то слил… Тихо выходите из дома, сразу направо, повернете мимо окон, будет гравийная дорожка - не ошибетесь, луна светит. За сараями еще раз направо - и в овраг. Но осторожнее, на дне ручей и камни. Бегите прямо, в лес. Уходите как можно дальше, нам придется вас искать. Они поднимут всю округу - здесь полно их приспешников среди местных жителей. А особенно после того, как вы жестоко убили Джерри, уговорив его обманом открыть дверь…
        - Мы не убивали, - не разобрался в ситуации Артем.
        - Бедный Джерри, - усмехнулся Фельдман, - я же говорю, он чувствовал тревогу.
        - Вы убили Джерри, садисты несчастные, - настаивала Анюта. Кривая ухмылка искажала бледное лицо, - свернули шею самым бессердечным образом… Услуга за услугу, парни - если вас схватят, именно так и говорите. Вам терять уже нечего. А проваливать Анюту - не очень здорово.
        - Кто вы, Анюта? - вопрошал Артем.
        - Какая разница, - поморщилась засланная «казачка», - я давно болтаюсь в этой веселой конторе. Это нечто, скажу я вам. Не вздумайте больше с ней связываться, если выживете. Пойдемте, я вас выведу из дома. Собаку не бойтесь - ее увели на другой объект. Поступил груз в фургоне из Болгарии, некий лекарственный препарат, который нуждается в более серьезной охране, чем вы…
        Страх нещадно давил на мозжечок. Видимо, не беспочвенно. Они выскользнули из комнаты вслед за девицей. В тесном «предбаннике», где раньше не было света, теперь горела настольная лампа. Стул с войлочной обивкой, труп лысого Джерри с откинутой головой и распахнутым ртом. На коленях «желтая» красочная газетка с заголовками на русском языке и пышными окровавленными бюстами - последняя радость настоящего сатаниста. Из Сибири привез «литературу»? Анюта прошла мимо, остановилась, задумалась.
        - Нет уж, - погрозила пальчиком неведомому неприятелю, - сразу ясно, что к доброму Джерри подкрались сзади. А таких сюрпризов нам не надо… - она бросила газетку на стол, схватила покойника под мышки. - Помогите, живее, добрый Джерри такой тяжелый…
        Они стянули покойника со стула, пристроили рядом с дверью. Страх усиливался, молоточки отчаянно стучали по затылку. Они устремились за Анютой к выходу, выскользнули на крыльцо, спрыгнули во двор, понеслись на угол… и заметались в перекрестном свете фар! Две машины слепили дальним светом! Ноги Артема подкосились, он словно ткнулся животом в преграду, встал, ослепленный, нелепо взмахнул руками.
        - Ах, как плохо! - прозвучал проникновенный голос Гурвича. - Не ждали мы от тебя, Анюта, таких фокусов. Грешили-то на Джерри… Стоим, господа, не шевелимся. Все под прицелом.
        Скрипнул гравий. Слева, справа. Видно, в данном ареале у Гурвича хватало войска.
        - Вот уж воистину плохо, - прошептала Анюта, - завалить такое важное дело… И зачем я с вами связалась?
        Он видел, как поникли у нее плечи, опустились руки. Гравий скрипел невыносимо, раздирая перепонки. В свете фар обрисовалась грузная личность - в кирзовых сапогах, топор в опущенной руке. Чуть левее еще одна - постатнее, вооруженная охотничьим ружьем. Анюта сдалась, смирилась, обмякла. И вдруг гибкое тельце буквально выстрелило! Удар ногой по руке с топором, хрустнула кость, тяжелая штуковина упала громиле на ногу. Он взвыл, как полицейская сирена. Второй наставил ружье, пальнул, но Анюта уже шла под руку, удар, еще удар… Откатилась колесом, а незадачливый стрелок отпрянул, схватился за лицо, сделал несколько шатких шагов.
        - Лицо разбила, сука! - взвизгнул он по-русски.
        - На счастье, дурачок! - звонко засмеялась Анюта, улетая по гравийной дорожке. Артем застыл в невольном восхищении. Ох, как нравилась ему эта девчонка! Но перспективы на развитие отношений уже не было. Она прекрасно знала, что имеет шанс из тысячи. Вильнула перед сараем, метнулась прыжком к оврагу, в полете ее и срезала пуля. Взвизгнув, она упала, подвернув ногу, на самом краю, нога скользнула в пропасть. Было слышно, как она катилась по крутому склону, билась о корни и камни. Тот, кто выстрелил, грузно топая, побежал в том же направлении. Остановился на краю, посветил фонариком.
        - Готова!

«А чего же мы стоим?!» - спохватился Артем. Бежать обратно, за сараи, к дороге! Хоть какой, но шанс. Он толкнул оцепеневшего Павла. Что с ним? Подхватил столбовую болезнь? Увлекся традиционным русским единоборством - борьбой с ленью? Артем пустился бежать. Кто-то выскочил наперерез. Он врезал со всей души - по-русски, забористо. Кулак вспыхнул от боли, противник пал, сверкнув пятками, но сильный удар обрушился на голову. «Все, - успел подумать Артем, устремляясь вниз, - сейчас нас подвергнут глумлению и поруганию». Он растянулся на сыром гравии, хотел подняться, но все это быстро прошло. Кто-то опустился перед ним на корточки, раскаленная игла вонзилась в шею, остатки сознания взбрыкнули, заставив его конвульсивно изогнуться. С ревом промчался реактивный ангел с крестом под мышкой. И все куда-то покатилось…
        ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
        Потеря чувств была прекрасной иллюстрацией к концу света. Бурно рвался поток сознания. Звездное небо над головой, гигантская воронка, куда засасывались туманности и черные дыры. Бог Саваоф носился по небу, как Гарри Поттер, творил светила широко распахнутыми объятиями. Святой Себастьян, пронзенный стрелами, возникал из хаоса Вселенной. Святые таращились в небо, внимая небесным знамениям. Артем бежал, ветер свистел в ушах. Приходилось бежать со всех ног, чтобы остаться на месте. Но его уже подхватывала неудержимая сила. Десять, девять, восемь, семь… Натужный рев мотора, автомобиль карабкался в гору, спуск, отчаянный костотряс. Скрипят несмазанные колеса, разговор на незнакомом языке, запах прелой травы, отдающей навозом, отдаленный крик петуха. Нелепая мысль: а как, интересно, в деревнях с переводом часов на летнее или зимнее время заставляют петухов кричать на час раньше или позже? Полная несусветица - словно снотворное запил энергетическим коктейлем: ржание лошади, заунывные пассажи скрипки Баскервилей, ругань, отдаленный рокот самолета. Так все же скрипка-лиса или скрип колеса?…
        Расступались мрачные стены огромного здания, похожего на кафедральный собор. Величественный купол, мощные колонны, меж колонн застыли фигуры в черных балахонах. Блики света пляшут по плитам с мозаичным узором. Приближается подиум, он вырублен из мрамора. На подиуме черная кафедра. За кафедрой - великий искуситель, безобразный и притягательный. Бледное лицо, надменное, пресыщенное, глаза испускают огненные вихри. Он что-то говорит, этот «заведующий кафедрой», у него кошмарный голос, без оттенков. На голове корона с черными изогнутыми рогами. Рог на шее, рог на лбу - последний испускает синее электрическое свечение. Густые волосы всклокочены, трясется козлиная борода. Тело сложено неправильно… Вот он медленно поднимается из-за своей «преподавательской» трибуны, выходит навстречу. У него безобразное туловище, наполовину человеческое, наполовину козлиное. Конечности напоминают конечности человека, но пальцы одинаковой длины, с буграми и наростами, оснащены остроконечными когтями, руки согнуты, как куриные лапы. За искусителем болтается ослиный хвост… Он бросается с подиума, как сокол на зайца,
оборачивается вокруг оси и, по щучьему велению, превращается в прекрасную женщину-суккуба. Ее чарам невозможно не поддаться. Эх, пройтись бы по этому храму с мешком дуста…
        Он очнулся на чем-то жестком, дощатом, вроде поддона для кирпичей. Под носом каменная стена. Он потрогал ее рукой. Холодная, покрыта каплями, похожими на слезы. Комната плача? Лакриматорий? Понятно, что по результатам их бегства последовали оргвыводы, но что конкретно было?…
        Еще одна вечность улетучилась. Так вся жизнь пройдет, не заметишь. Он поднялся, прислушался к ощущениям в организме. Здесь болит, здесь не очень. Здесь помню, здесь рыбу заворачивали… «Поддон», на котором он лежал - обычный деревянный настил, в принципе чистый (хорошо, не гроб). В каменном мешке прохладно, но жить можно. На нем - почти не запачканная «домашняя» одежда - легкая курточка из велюра с кожаными вставками, брюки, летние ботинки фирмы «Райкер». В карманах ни денег, ни документов. Сняли часы. Обчистили, демоны. Голова тяжелая - как всегда после беспробудного сна и массы выпитого накануне. Он не пил накануне. Но какой-то препарат ему вводили - боль в шее не даст соврать. Сколько же времени прошло? Судя по щетине, ох, немало…
        Каменный мешок был какой-то причудливой конфигурации. Потолок уступами, в стене углубление, узенькое окошко под потолком (за бортом виднеется кусок скалы), сужающаяся пирамидка ступеней, хотя толку от нее никакого - даже поднявшись на верхнюю, нельзя допрыгнуть до окна. Артем попробовал: впечатление не обмануло. Лучше бы не прыгал, голова среагировала стремительно. Странная какая-то, а главное, ненужная конструкция…
        Он замер - за пределами мешка послышалось покашливание. Двигался человек, подволакивая ноги. Он подошел к двери - большой, железной, усиленной для жесткости стальными пластинами и рваным листом жести. Ручки нет, ни глазка, ни замочной скважины. Засов снаружи. Готов ли он к тому, чтобы начать долбиться в эту чертову дверь?
        Артем толкнул ее. Дверь открылась, и он чуть не задохнулся от страха. Казалось бы, должно наоборот…
        Он выбрался в коридор, освещенный, как ни странно, электричеством (хотя и скудно). Подземелье средневекового замка, крепости, тюрьмы… Возможно, это и было подземелье, но как тогда с окном, в котором виднелся кусок скалы? Хорошо, пусть будет «ближнее» подземелье, - решил Артем. Стена из плотно подогнанных каменных блоков, цилиндрический потолок, коридор колоннами разделен на равные участки, и в завершении каждого - широкие арки, сложенные из кирпичей. Капители колонн украшены примитивной лепниной, по карнизу потолка стелится электрический провод, с него свисают, как крючки на перемете, слабенькие лампочки. Ощутимо тянет сквозняком…
        Кряхтение затихало. Артем настороженно огляделся. Замысловатая здесь акустика - не поймешь, в какую сторону ушел человек. Судя по всему, он здесь не пленник. А если пленник, то на длинном поводке и с определенной степенью свободы. Он медленно двинулся в ту сторону, откуда тянуло сквозняком - влево. Дошел до облезлой дорической колонны, на которую опирался край арочного свода, сунул нос за край. Сквозняк усиливался, темнота за проемом - несколько лампочек перегорели. Он сделал пять шагов, погрузился в темноту и, вскричав от неожиданности, въехал кому-то в зад!
        Оба испугались. Артем потерял равновесие, упал на четвереньки, включил полный привод на все конечности, убрался куда-то вбок, подпрыгнул. Руки автоматически сжались в кулаки, но когда надвинулась фигура в бесформенном одеянии, он не стал их распускать, отступил в освещенную зону. Вслед за ним, чертыхаясь не по-русски, нарисовался тот, кому он въехал в зад. Убогая личность. Человеку лет пятьдесят, но выглядит совсем плохо, невысокий, закутанный в какой-то пыльный монашеский балахон. Солевые разводы под мышками, «расклешенные» рукава, физиономия измазана сажей, сальные волосы свисают сосульками, блестящая лысина на макушке. Он тащил увесистое ведро с углем, с которым предпочел не расставаться даже после столкновения.
        Он щурил подслеповатые глаза, что-то бормотал, сутулился. «Хорошо, что я его не ударил», - подумал Артем.
        Незнакомец настроил фокус, что-то сипло спросил.
        - Простите, не понимаю, - отозвался Артем, - сожалею, сэр, что въехал вам в капот.
        Человек поставил ведро… и вдруг заговорил на ломаном, но вполне узнаваемом русском языке:
        - Вы один из тех мужчин, которых привезли вчера вечером… Ну что ж, хорошо, что вы пока держитесь. Будьте осторожны со здешними сквозняками - не успеете оглянуться, подхватите простуду…
        Артем остолбенел. Но решил не заострять. Мало ли какие чудеса бывают в мире.
        - Вы такой бледный, - рассмотрел его внимательно незнакомец. - Или печаль какая приключилась? Или боитесь чего?
        - Боюсь, - признал Артем, - изо всех сил боюсь. Где мы? Это монастырь, уважаемый?
        Незнакомец отрывисто засмеялся. Под торчащими в разные стороны бровями прятались живые выразительные глаза.
        - Ну если хотите, назовите это так. Знаете, я не должен с вами долго разговаривать… Вас двоих привезли вчера вечером. Но хозяина поместья не было, он уехал по делам, поэтому вас оставили здесь. А вообще-то я получил распоряжение отвести вас в более приспособленные помещения…
        - А где мой друг, уважаемый?
        - О, с ним ничего страшного. Он где-то там, - незнакомец небрежно махнул сухой дланью. - Наверное, вы проснулись раньше него. Я отведу вас к вашему другу, если хотите. Пойдемте… - человек поднял ведро, жестом пригласил следовать за ним и, пошатываясь, побрел навстречу сквозняку. - Здесь не очень теплые помещения, знаете ли, приходится топить печку… Можете звать меня Оскаром. Только не спрашивайте, откуда я знаю ваш язык. Жизнь выдалась такая, что, ох… Да и жить пришлось в разных уголках, пока не осел в этом…
        - Но у вас не самая престижная работа, не так ли? - заметил Артем.
        - Наверное, - согласился Оскар, - Я уже несколько лет обслуживаю эту часть… монастыря. Топлю, прибираюсь, ремонтирую повреждения в канализации. Если случаются гости - вот вроде вас, то слежу, чтобы им тут было не очень тоскливо… - он предпочел не развивать тему. - Мне нравится. Люблю покой, уединение. Пришлось набегаться в жизни, знаете ли, под старость можно и успокоиться…
        - А мы можем отсюда выйти? - с замиранием сердца спросил Артем.
        - Ну, не знаю, - замедлил движение Оскар, - не мне решать. Как распорядится хозяин или мистер Карр. Или добрая Аэлла… А зачем вам отсюда выходить, мистер? Там снаружи ничего интересного. Горы, люди не самого доброго нрава, да и мистер Ватяну, если узнает, что вы покинули четвертый сектор, может крепко осерчать, тогда и мне достанется. Нет уж, мистер, выпускать я вас не имею права, уж не обессудьте… - он, вероятно, прочитал затылком, какие мысли витают у пленника под черепом, засмеялся дряблым смехом. - Вы же не причините вреда смиренному Оскару, мистер? Вы сможете выйти на улицу, но из местечка Варну - это горная котловина в сердце Горошан - все равно не уйдете. Смиритесь, мистер. Я вот тоже однажды смирился…
        Они остановились у открытой двери. За порогом горела тусклая лампочка. Помещение у смотрителя подземелья, насколько можно было судить, не ремонтировалось лет двести. Голые стены с облезлой штукатуркой, железная койка, застеленная ватным покрывалом, колченогий стул, банальная буржуйка с уходящей в потолок трубой.
        - Вынужден проститься с вами, мистер, - странный обитатель «монастыря» повернул в свою убогую обитель, - в гости не зову, незачем, знаете ли. Пятая дверь по коридору, она должна быть открыта, если сквозняком не захлопнуло - там сухо, туда и вселили вашего приятеля. Ступайте, мистер, ждите, когда вам приготовят нормальные помещения. Господин Ватяну, должно быть, уже в замке, скоро начнет отдавать распоряжения…
        Слово «замок» не очень понравилось Артему. Но слабенькая степень свободы внушала толику оптимизма. Он вошел в холодное помещение, по размеру смахивающее на подсобку. Что-то смешное в сложившейся ситуации все же имелось. Павел Фельдман сидел на корточках, обняв себя за плечи, дрожал от холода и смотрел на приятеля очень строго и принципиально.
        - Отмороженный ты какой-то, - посочувствовал Артем.
        - Отмороженный, - согласился Фельдман, - в хорошем смысле слова.
        - А почему не выходишь? Вроде не заперто.
        Он посмотрел на Артема, как на сумасшедшего.
        - Не смеши мою бабушку, Артем… Тебе не страшно?
        Артем решил еще раз прислушаться к ощущением - более тщательно и вдумчиво. Миазмы в пространстве, безусловно, витали - возможно, не такие страшные и ужасные, как обещал господин Гергерт, но… хорошего все равно мало. Но как еще можно чувствовать себя в каменном подземелье, куда их фактически замуровали, а перед этим лишили свободы и накачали химией?
        Лучше не думать, не психовать раньше времени.
        Он сел рядом.
        - Никогда не думал, что ты такой чувствительный. Можешь выйти - там теплее, воздух чище и, между прочим, не так страшно.
        - Не хочу, - пробормотал Павел, - не готов пока. Меня тут накормить пытались - вылупился крендель-коротышка, похожий на монаха-бенедектинца, предлагал красную рыбу с водой… ну что-то вроде кильки в томате. Тебе не предлагали?
        - Нет, - покачал головой Артем, - но я бы тоже отказался.
        - Ох, какие же мы с тобой идиоты… - Павел переменил позу и схватился за голову. По всем признакам, он начинал раскисать - что случалось с ним редко, практически никогда. А встряхнуть его было некому. - Есть такое понятие, Артем, мычащая английская уточка. Myy-duck. Так вот, я мычащая английская уточка. Тупая, как шпала! Да и ты не лучше. Ты не просто клинический идиот - ты инициативный клинический идиот…
        Он треснул Павла по затылку. Тот вскочил, сжимая кулаки.
        - Охренел, дружок?
        - Ударь, - предложил Артем.
        Тот задумчиво посмотрел на кулак, счел инцидент за терапию, трансформировал кулак в ладонь и махнул рукой. Плюхнулся обратно.
        - Ладно, прощаю. Какие идеи?
        - Мы попали в относительно мелкое подземелье, - сказал Артем, - урочище Варну, местечко Горошаны. Вотчина Романа Ватяну, который мнит из себя нового наместника дьявола на земле и с минуты на минуту может призвать нас под свои ясные очи. Тот, кого ты видел - Оскар. Человек неопределенной национальности, вроде кочегара с техничкой. Договориться с ним можно, но не стоит. Из подземелья по собственной инициативе лучше не выходить. Делать нечего, нужно ждать.
        - Анюта погибла, нам вкатили что-то снотворно-подавляющее и повезли на север, - со вздохом продолжал Павел, - телега, горные тропы, урочище, западня. Но, судя по тому, что мы не в кандалах, предстоит содержательная беседа. А уж потом… Интересная ситуация. - Павел потер озябшие ладони, посмотрел на Артема с просыпающимся интересом. - А вот скажи, приятель, за какие деньги я тут с тобой парюсь? Согласись, пятьдесят тысяч, что ты предложил щедрой рукой, как-то уже не впечатляют?
        - А вшивый все о бане, - усмехнулся Артем, - полагаешь, в этой жизни нам еще понадобятся деньги?
        - Подожди, я что-то не пойму, - нахмурился Павел, - у кого тут депрессняк? Ты мне врезал по затылку - я очнулся. А ну, подставляй чавкало…
        Артем отодвинулся. Рука у Павла была крепкая, могла, не особо утруждаясь, завалить годовалого бычка.
        - Сто тысяч, Артем, - снял с потолка Фельдман, - и не говори про неистребимую тягу к халяве и что хорошо работать еще не можем, а плохо зарабатывать уже не хотим Старо. Без меня тебе, любимый мой… - он понизил голос, - лететь с одним крылом. Твои дружки примерно в курсе, что с нами произошло. Будем надеяться на их благоразумие и веру в твою грядущую полезность. Надеюсь, нам есть что сказать, если нас начнут допрашивать?
        - Конечно, - кивнул Артем, - я даже найду что сказать, если начнут пытать и посадят на кол.
        - О Христос-суперстар… - Павел обхватил голову руками и несколько минут пребывал в молчании. - Представляешь, - прошептал он замогильным свистящим шепотом, - в кои-то веки собрался обзавестись ребенком…
        - Не ты, а Эльвира, - поправил Артем, - тебя при этом и близко не было.
        - Как это не было! - возмутился Павел. - Я при этом точно присутствовал. МОЙ ребенок - не какая-нибудь пиратская копия, - сомнения отразились на лице, но он с ними справился. - Десять лет я собирался перейти с Эльвирой на раздельное проживание, и она о том же думала, да все никак не могли решиться, а тут такое. Она кричала, что вернется на свою кафедру в институт сплавов, станет самостоятельной женщиной, способной зарабатывать деньги без такого оболтуса, как я, будет делать докторскую…
        - Диссертацию? - удивился Артем.
        - Колбасу, - покосился на него Павел. - Ты думаешь, она ремесленное училище кончала? И вдруг такая, прости господи, неприятность. А может, радость, кто ее знает, - он опять задумался. - Почему бы не подумать о мирном существовании двух нервных систем?
        - А ты не хочешь надавить на совесть бывшего дружка? - сменил тему Артем.
        - Куда надавить? - засмеялся Павел. - О чем ты, наивный, какая совесть? Он и раньше-то не знал такого слова. А сейчас, когда он полностью нашел себя, имеет стабильный охренительный заработок, власть над такими, как мы с тобой…
        Он прервал предложение на полуслове. В коридоре послышались шаги. Чеканные, уверенные. Явно не походка доходяги Оскара. Отворилась дверь, и на пороге возник одетый в дорогую кожаную куртку Евгений Гурвич (или все же Амадей Карр?). Он был гладко выбрит, причесан, ботинки блестели, лицо спокойное, сосредоточенное. Руки - в карманах.
        - Никакой прайвэси, - изобразил театральную досаду Павел. - Не поминай, как говорится, черта, он и не явится. Евгений Александрович, вы пришли избавить нас от голодного нищенского существования?
        Евгений Гурвич внимательно обозрел сидящих на полу пленников. Он делал это очень тщательно, цепко и долго. Пленники занимались тем же, но фигуранта это не нервировало (в отличие от пленников). Он был прожженным докой в своем постановочном жанре.
        - Блестяще, господа, - холодная улыбка немного изменила каменное лицо, - ваша игра доставляет мне удовольствие. Вы играете плохо, но смешно.
        - Куда уж смешнее. Сидим, понимаешь, в тоске, как коты перед пустой миской. Ты уже уходишь? - спохватился Фельдман.
        Гурвич развернулся и вышел за дверь.
        - А чего приходил? - пожал плечами Артем.
        Вошли двое. «Кочегара» Оскара, мнущегося на заднем плане, Артем уже знал. Второго также можно было принять за средневекового монаха. Груботканая черная хламида до пят, подпоясанная веревкой, лоснящаяся от жира физиономия, грушевидное пузо, кругленькая лысина. На груди висел тусклый железный крест какой-то прихотливой конфигурации: концы креста в форме ласточкиного хвоста, на вершине вертикальной перекладины - продолговатый овал, а в овале - треножник. Схожую эмблему имело
«общество закрытого типа» ОРДЕН ДРУЗЕЙ ЛЮЦИФЕРА (сумасшедшие эзотерики), учиняющее сатанинские игрища в Западной Европе. Они в эмблеме пародировали христианский крест, а вот здешние ребята, похоже, глумились не только над христианами, но и над
«эзотериками Люцифера»…
        - Восхитительно, - пробормотал Павел, - чем дальше в лес, тем толще партизаны.
        - Ни хрена себе жиртрест, - поддакнул Артем, - У них тут что, штаб-квартира международной сети педофилов?
        - Здравствуйте, джентльмены, - елейным голоском (верно подтверждающим мысль) и практически по-русски произнес толстяк, - вы находитесь в гостях у господина Ватяну. Он согласен вас принять примерно через час. Меня зовут брат Михай. Вас приказано накормить и… обустроить, - последнее слово далось «педофилу» со второго раза, - Оскар вас проводит.
        Пленники не шевелились. «Монах» хмыкнул, вытер рукавом под носом. Привычка, похоже, многолетняя, а стирать одежду привычки нет - весь рукав был покрыт засохшими коростами. Он выразительно покосился за спину. Оскар неохотно кивнул. Толстяк испарился.
        - Выходите, - вздохнул «кочегар», - околели тут, поди. Приказано доставить вас в номера. Не бойтесь, - он криво усмехнулся, - позже будете бояться.
        - Хорошо, пойдем выйдем, - начал подниматься Павел.
        Ох уж этот бестолковый и противоречивый русский язык…
        Огромные мрачные коридоры, ступени, по которым поднимется слон, лепнина, замысловатые фигуры, вычурные, витиеватые узоры на карнизах и капителях. Пахло серой - неужели специально насаждают этот запах? Или само выходит? От вони кружилась голова, поташнивало, в глазах двоилось…
        Артем подозревал, что это еще не замок, а то самое «ближнее» подземелье, безбожно растянутое и расположенное в нескольких плоскостях. Боковые коридоры, глубокие ниши с остатками каких-то древних каменных ваяний, зоны мрака, меняющиеся освещенными участками. Полку сопровождающих прибыло - помимо Оскара, за спиной висели два массивных бугая в долгополых рясах, с равнодушными, не очень начитанными физиономиями. Павел ворчал, что их специально водят по кругу, что от этой вони его тянет блевать, что эти проклятые сквозняки дуют отовсюду одновременно! - пугливо озирался, а бугаи задумчиво смотрели ему в затылок, словно размышляя, не ударить; ли внезапно с тыла?
        Процедура этапирования с места отсидки в другое напоминала сказку про белого бычка. Коридор сужался, свет померк, стальная рука схватила его за шиворот, чтобы не сбежал. Приходилось семенить мелкими шажками, мечтая, что когда-нибудь он подвесит этого мерзавца на крюк и отлупцует до состояния полного морального удовлетворения…
        В глазах уже рябило, когда его втолкнули на винтовую лестницу. Пришлось шевелиться, чтобы не получить по заднице. Он очнулся на широкой открытой галерее, Павла не было - отправили дальше по этапу. Равнодушно смотрел громила - на голову выше Артема, мялся, позевывая, тщедушный Оскар… Громила развернул его в нужном направлении, и он побрел. Покорный, апатичный, в состоянии легкого умопомрачения. Машинально отмечалось: галерея - надземный переход из одного здания в другое. Протяженный продолговатый неф, колонны в два ряда, остроконечные готические окна, за которыми мелькают фрагменты неживой природы: зубчатые утесы, нагромождения камней. Узкие простенки разрисованы зловещей символикой - безобразно, но душу мастер в свое творение вложил: скалились саблезубые твари, рогатые всадники на огнедышащих конях топтали людей в белых одеждах с искаженными лицами, перевернутые кресты, затейливые пентаграммы, злобные барельефы, изображающие каких-то страшилищ, монах в католической сутане сосредоточенно перерезает глотку младенцу - во славу Асмодея и Астарота «Сатана - не враг человека, - утверждал вдохновитель
современного сатанизма Алистер Кроули, - он Жизнь, Любовь, Свет»…

«А ведь не просто так пускают пыль в глаза, - вяло думал Артем, - здесь прекрасно знают, что делают, и делают это увлеченно, зная, что их учение правдиво, а стало быть, верно…»
        Вереница людей в серых долгополых одеждах двигалась навстречу. Кроткие, с опущенными головами, лиц не видно. Мелькнули лишь глаза последнего в процессии - хваткие, жадные, в них зажегся бесноватый огонек, обвисшая кожа задрожала, небритая харя скабрезно перекосилась…
        Гулкий мрачный холл, увенчанный куполом-крестоцветом, светильники на стенах, абажуры в форме черепов. Спуск по лестнице-спирали. Снова подземелье. Экзотика осталась за спиной - замшелые кирпичные стены, поворот. Похожие лабиринты - в подвалах российских многоэтажек. Только здесь вместо кабинок - кельи. Может, и просторные, высокие, не монашеские, но одно слово - кельи…
        Дылда что-то бросил ворчливо, втолкнул Артема в одну из дверей. Скрипнул засов. Он опустился на пол, цепенея от усталости. Прав был Гергерт - обычному человеку трудно жить в таком местечке. Аура гнетет, ни в какие ворота не лезет, лишает чувств, сил, воли…
        Он очнулся, когда открылась дверь, и вошел недовольный Оскар с подносом.
        - Держи, узник, - буркнул раздраженно, грохнув подносом о пол, - радость мне теперь вас тут караулить. Как будто на своем участке дел мало…
        Ворча, как старый дед, он убрался, запер дверь. Не вставая, Артем съел на удивление съедобную баранью косточку с квашеной капустой, запил холодным горьким чаем, пнул поднос под дверь (пусть споткнется, старый черт), побрел осматривать новое жилье. Силы отчасти восстановились…
        Он недоверчиво обозревал помещение. Практически гостиничный номер. Высоко, просторно. Подкачали стены с потолком, покрытые бурыми разводами, подтеками, облупленной штукатуркой. Открытая проводка, ржавый плафон, похожий на шляпку вьетнамского крестьянина. Кровать с панцирной сеткой в классическом стиле. Круглый стол на трех ногах, пара сидений странного вида - уже не табуретки, но еще не стулья. Помещение загибалось буквой «Г». Он глянул за угол и в полумраке обнаружил на подиуме внушительную чугунную ванну, водруженную на этот подиум еще, наверное, турецкими захватчиками в пятнадцатом веке, с которыми то боролся, то сотрудничал пресловутый граф Дракула. Из стены над ванной торчал кран, весь покрытый зеленью, два вентиля. В кране имелась вода - снисходительно теплая. Какая роскошь. Что ему мешает искупаться в роскоши?
        Он лежал по горле в воде, расслабился, растекся, лениво водил глазами по стенам, исписанным какими-то масонскими загогулинами. Кто-то баловался до него, точно так же нежась в ванне и царапая гвоздем стену. Древние люди, гибнущие под рогами мамонтов, корявые слова, почему-то греческими буквами - явно неприличные, если они относились к шедевру живописи, изображенному ниже. Он бы тоже с удовольствием внес свою лепту, чиркнул пару ласковых Юстасу от Алекса, но сил искать гвоздь уже не было. Связь с реальностью висела на волоске. Волны дурмана накатывали, отступали, снова накатывали. Картинка царапалась, выцветала, рябила, становилась местами черно-белой. Отрава носилась в воздухе, отрава, возможно, содержалась в пище, которой его пичкал Оскар…
        Но что оставалось? Объявить голодовку, не дышать воздухом? Глаза оставались открытыми, он точно помнил, что не закрывал их. Стены загуляли волнами, потолок делался то выпуклым, то вогнутым, словно брезентовый тент на ветру. Кто-то склонился над ним, он уловил холодное дыхание. Счел за глюк - разве бывает у человека холодное дыхание? Да и как сюда войти? Он не слышал, чтобы скрипел засов…
        Галлюцинация была вполне реальной. Женщина с распущенными волосами в облегающих одеждах села на край ванны, коснулась пальцами его руки. Он начал наводить фокус. Третья попытка удалась. Прекрасная черноволосая женщина, сущая Кармен - огромные завораживающие глаза, пушистые волосы по плечам, загадочная улыбка супруги негоцианта Франческо Джокондо, затушеванная бледным освещением, сбегающий до пупа вырез в халате… Он закрыл глаза. Холодная рука коснулась его щеки, погладила щетину, взлохматила шевелюру, до которой еще не добрался единственный на
«купальню» обмылок.
        Он открыл глаза, чтобы избавиться от ненужной галлюцинации. Не могут водиться в оплоте темных сил невинные феи. Если водятся здесь феи, то это те еще штучки…
        Видение осталось. Красотка продолжала таинственно улыбаться.
        - Девушка, вы просто страх какой-то… - пробормотал Артем.
        - Я такая некрасивая? - приподняла старательно прореженные брови «то ли девушка, то ли виденье».
        - Вы прекрасны… В России говорят, что у страха глаза велики. У вас такие большие глаза…
        - Понятно, - она тихо засмеялась, приблизила лицо и без всяких комплексов укусила его за щеку.
        - Вы меня клеите или перекусить собрались? - неудачно пошутил Артем. Снова лошадки забегали по кругу.
        - Я пришла с вами познакомиться, о, мой узник, - сообщила таинственная незнакомка, - у меня красивое международное имя, Аэлла…
        - А главное, редкое, - пробормотал Артем. - Вы здесь служанка? Вы разносите обеды, застилаете постели, оказываете прочие услуги, входящие в прейскурант?…
        - Да, я служу своему повелителю… - голос делался каким-то ломающимся, делился на фракции, распадался. Он открыл глаза. Девушка опять становилась эфемерной. Она встала с края ванны. Он подумал грешным делом, что она собралась эффектно скинуть халат и вытеснить из ванны часть воды по Архимеду и прочим законам сексуальной привлекательности. А как иначе познакомиться в этом сложном положении?
        О, края непуганой аморальности… Но привидение оказалось целомудреннее, чем он думал. Оно сделало виток вокруг ванны, потрепало его за шею, как треплют барбоса, и тупо пропало. А было ли привидение? Глаза закрывались. Он раскрыл их, оттянув пальцами веки, повернул голову. Слишком сложное движение для лежащего в ванне. Сознание резко помутилось. Ухожу на рекламу… - успел подумать Артем и провалился в мерцающую круговерть.
        Когда он очнулся, вода остыла и была практически ледяной. Галлюцинации канули в Лету. Он выпрыгнул из ванны, стуча зубами, быстро оделся. Бегал по залу, согревая застывшие члены, сделал зарядку, поработал над воображаемой грушей, пока окончательно не наэлектризовался, и волосы не встали дыбом. Рухнул на кровать, которая таила сюрприз для потенциального пользователя: панцирная сетка провалилась почти до пола. Выражаясь по маме, он выбрался из западни, подошел к двери, постучал, подождал, не дождался, толкнул. Дверь по заведенной в этом странном доме традиции безропотно открылась. В коридоре никого не было…
        Здесь никто не боялся, что он сбежит. И не парились, что в случае нужды придется искать его с собаками: в этом славном местечке через каждые пятнадцать шагов висели камеры видеонаблюдения, фиксирующие события в каменной глыбе. И не только в глыбе, но и за пределами, и повсюду в урочище Варну, и на ключевых тропах и дорогах местечка Горошаны, и, возможно, далее и везде… Он бродил по сырым, пропахшим плесенью коридорам. Сунулся в одну дверь, другую, но там не было Павла. Выбрался в обширную подземную полость, напоминающую станцию метро «Площадь Ленина» в родном городе, - за исключением высоких потолков и быстро бегающих электричек. Прислушался к неприятному гулу, проистекающему с нижнего уровня, и предпочел убраться в боковой «аппендикс». Хождение по «дну» вскоре надоело, он забыл обратную дорогу к лестнице, бродил вслепую, поражаясь протяженности «нижнего» мира. Он попал в какой-то фантастический фильм, где активно муссируется средневековая атрибутика. Невнятные фигуры вырастали из мрака. Он прижался к стеночке, они прошли мимо, обдав его запахом немытых тел и грязной одежды. Что за нелепый
маскарад? Откуда они идут? Он на цыпочках вошел в коридор, откуда двигалась процессия, решив, на всякий случай, далеко не удаляться. Но что-то манило его, не давало передумать. Стены расступились, он ступил на гладкий пандус, круто уходящий вниз. Зона мрака растянулась, но он упорно семенил по наклонному желобу. Резкий приступ удушья, он встал, схватившись за сердце. Что за черт? Начал цепенеть от беспричинного страха… Очень низкое помещение, разъедающая сырость в воздухе. Освещения почти нет. Шевелятся невнятные тени, передвигаясь с места на место. Их много. Кто-то истерично хохочет, кто-то бьет ладонями по стене, хрипит. Очень далеко - усиленный динамиком голос. Он ровно, без эмоций произносит нудные, заковыристые слова - возможно, латынь, которую большинство нормальных людей не знает и знать не должно (если это большинство не медики). Слова носят нравоучительный характер. Доносятся методичные удары палкой: кого-то лупцуют, он повизгивает от боли, но особо не возражает. Бубнит толпа, совершая хаотичные колебания, люди бродят, меняются местами, отдельные стоят на коленях, опустив голову в землю.
Качнулся спертый воздух, мимо Артема что-то прошмыгнуло, но никак не крыса. Не может крыса коснуться плеча, пробегая мимо… Дикий хохот разразился за спиной. Он отшатнулся к сырой стене, выйдя из оцепенения. И снова юркнуло тело: двуногое, шустрое, с головой, закрытой бесформенным капюшоном. Резкая вонь застарелого пота и тухлой одежды шибанула в нос. Тени запрыгали по стене. Он почувствовал, как его подталкивают в глубину склепа - сперва ненавязчиво, потом сильнее, бормочут бессвязные слова, хихикают, вроде как предлагают присоединиться к мероприятию. Ну уж хренушки, ребята. Вы уж лучше сами разберитесь, что тут у вас происходит! Он подавил пещерный страх, вырвался из назойливых объятий, обогнул пляшущие тени, пустился в бегство…
        Вскоре он свернул в коридор, который показался знакомым, миновал его быстрым шагом, выскользнул к винтовой лестнице.
        Но тут на него сверху свалился электрифицированный безумец с пылающим взором, схватил за рукав, закружил. Этот парень был одержим целой сворой бесов! Не успел Артем разобраться в ситуации, как его уже прижали к стенке. В лицо скалилась бледная физиономия юноши лет двадцати. Он отчаянно жестикулировал, трясся, выгибал пальцы, пытался добраться до лица. Физиономия судорожно дергалась, глаза горели. Он что-то говорил на незнакомом языке: отрывистые фразы, повелительные нотки. Юродивый. Агрессивный юродивый! С претензиями. Откуда такой вылез? Царапины на лице Артему были совершенно не нужны, он схватил одержимого за пальцы, вывернул. Тот истошно завизжал, заметался, ткнулся, словно незрячий, носом в стенку, разбился в кровь. Артем попятился в тень. Из ниоткуда выросли дюжие хлопцы с рассерженными лицами, подхватили паренька под мышки, поволокли. Они исчезли в лабиринтах переходов, а он очень кстати обнаружил глазок видеокамеры, с интересом наблюдающий за инцидентом и тем, кто остался…
        Он бросился к лестнице, полез наверх, задыхаясь…
        И снова помпезная надземная галерея. Древний архитектор умело соединил в своем творении античные и средневековые мотивы. Он двинулся, куда глаза глядят - людей в этот час в галерее не было. Дойдя до ниши в нефе, свернул и сделал открытие: просторная открытая терраса, опоясанная перилами с монументальными балясинами. Он бросился на свежий воздух, вдохнул его полной грудью, вцепился в перила, чтобы не рухнуть от головокружения…
        Удивительно живописное местечко. И опасное. Он опомнился, отпрянул от края террасы. Под ногами разверзлась пропасть - изломанный овраг с отвесными стенами. Дна не видно, воистину, адская бездна. Он осторожно высунул нос за пределы террасы. Здесь было на что посмотреть. Подобной красоты он не видел ни на Алтае, ни в Крыму. Разлом метров двадцать в ширину, слева и справа - стальные мостки на цепях (возможно, разводные), достаточно широкие для проезда автомобиля. Две дороги убегали за пределы «ойкумены». За оврагом повсюду скалы - живописные, разные. Бурые, мышиные, черные, покрытые белесым налетом, серыми пятнами лишайников, опутанные вереском и пышным кустарником, похожим на орешник. Россыпи валунов вокруг скал, словно стаи мелких рыбешек. Невозможно вычленить тропу. Даже та дорожка, что тянется от ближайшего моста, пропадает в нагромождениях всевозможных форм. Небо затянуто плотными тучами, ветер срывался в порывы. За скалистой местностью в сизой дымке вставали горы - отнюдь не идеально ровные конусы-карлинги: каждая гора - отдельное творение. Обрывистые, сплющенные, раздвоенные, заваленные набок,
обросшие хвойными лесами…
        Тоска - беспросветная. Здесь даже стороны света определить невозможно. Где оно, солнце? Но красиво, не отнять. Он стоял, завороженный, созерцая причудливую красоту. Так можно стоять весь день, постоянно открывая в панораме что-то новое. Но тут от сильного порыва ветра что-то заскрипело над головой. Он задрал голову, которая немедленно закружилась. Над ним возвышалась громада замка. Такую махину не могли отгрохать в двадцатом веке, явное творение старины глубокой. Но замазывали и укрепляли совсем недавно. Он видел не весь замок, только ту его часть, что открывалась с террасы. Громада разместилась в ложбине между скалистыми хребтами. Могучая стена из каменных блоков, обходная галерея, тянущаяся на уровне второго этажа (с нее неплохо отстреливаться). Глухие балконы, крошечные окна, сторожевые башни, облицованные грубым камнем, сливаются со стеной и вздымаются на недосягаемую высоту. Затейливые пинакли на углах башен: каждый пинакль - скульптура химеры или гаргули - статуи-водостока…
        Это только часть замка. А что скрывается с обратной стороны? Сюрпризы неисповедимы. Он снова чувствовал страх. Махина подавляла, преувеличивая его ничтожность. Он должен был куда-то спрятаться. Лучше всего вернуться в кровать, набраться сил… Он резко повернулся и чуть не столкнулся с женщиной, неслышно подошедшей сзади.
        О прекрасная фемина, причина ДТП… Он машинально сжал кулаки. Защищайтесь, сударыня. Потом опомнился, растерянно опустил руки. Он был немного знаком с этой женщиной. Она являлась к нему в ванной. Жгучая смуглянка с большими обворожительными глазами. Сейчас на ней была накидка из фиолетового бархата, концы которой были скреплены у ворота переливающейся змейкой. На запястье - кожаный браслет с вкраплениями отшлифованных жемчужин. Волосы прятались под пиратской банданой. Волевое скуластое лицо, глаза с азиатской раскосинкой.

«Вы кто, мадам? - чуть не сорвалось с губ. - Штатная королева на балу Сатаны?» Но успел прикусить язык. Ведь сначала было слово, а уж потом - прочие неприятности.
        Он склонил голову в учтивом полупоклоне.
        - Аэлла, если не ошибаюсь? Вы реально существуете?
        Женщина хитро улыбалась. Она смотрела на него, не отводя глаз, и что-то при этом испытывала. «Нимфоманка», - со страхом подумал Артем.
        - Не хотелось бы вас расстраивать, но я реально существую, - бархатным голосом отозвалась женщина, - хотя порой накатывают сомнения…
        Она заложила в свою фразу многозначительную паузу. Он не среагировал.
        - Уже нагулялись? - спросила женщина.
        - Да, знаете ли, - передернул он плечами, - холодновато в ваших палестинах.
        - Ну что вы, прекрасная погода.
        - Отличная погода, - согласился он, - только климат все равно суровый. Ветрено. Вы опять хотите познакомиться? - он не заметил, как осмелел.
        - Хочу, - в ее глазах захороводили красные дьяволята, - очень хочется познакомиться с посторонним мужчиной - такая редкость в наших местах…
        - Без вредных привычек, - поддержал Артем.
        - Или вообще без привычек, - она склонила набок голову, как собачка, приоткрыла ротик.
        - Не иначе, мертвый?
        Женщина засмеялась. Не любил он, когда женщины смеются таким смехом - утробным, отрывистым, не предвещающим ничего хорошего.
        - Вы кто, Аэлла? - спросил Артем, решив не нарываться. - Вы хозяйка этого прекрасного замка? Что вы здесь делаете? У вас вполне приличный русский…
        - Хозяйка, - посуровела женщина, - хотя хозяин порой об этом не догадывается. Кроме русского, у меня приличный английский, немецкий и где-то испанский. Говорят, невероятная способность к языкам, - собеседница сардонически усмехнулась. - А если серьезно, я пятнадцать лет прожила в Кингисеппе, который по недосмотру считается российской территорией. Но это не имеет отношения к нашим… отношениям, простите за тавтологию. А в замке я… ничего не делаю, - она прыснула, причем явно с удовольствием. - Вы, наверное, догадываетесь, чтобы ничего не делать, надо уметь делать все. Не сочтите за бахвальство. Ладно, дорогой гость, - она опять сменила маску на лице, - я вижу, вы не любите женщин.
        - Люблю, - возразил Артем, - красивых и недоступных.
        - В следующий раз я обязательно накрашусь и запрусь в сейф.
        - Вам не надо краситься, Аэлла. Разве для того, чтобы искусственно прикрыть вашу природную красоту… - он отвешивал комплименты из последних сил. Тело обрастало гусиной кожей. Перед ним стоял суккуб в чистом и незамутненном виде. Именно такими рисовало дьяволиц воображение.
        - Пойдемте, дорогой, - взяла его под руку Аэлла, - очень приятно было бы с вами поговорить… и не только поговорить, но, увы, нас ждут другие дела. Я с таким трудом вас нашла. Приготовьтесь к непростой беседе.
        Подъём в сторожевую башню ярких отметин не оставил. Аэлла висела у него на руке, как-то демонстративно ластилась… Запала в душу комната, окрашенная в цвета осеннего неба. Окна по всему периметру. Изображения фигурок животных и птиц, вплетенных в затейливые узоры. Растения сочного ядовитого цвета, испускающие резкий аромат. Картина на стене в раме из стилизованных роз: красиво, но ничего оригинального. Типичная «ванитас» - изображение, морализующее на предмет суетности всего земного. Стопка книг в золотистых переплетах, мешочек с рассыпанными золотыми монетами, фрагмент сабли - эфес усеян россыпью бриллиантов, золотые часы - а по соседству человеческий череп, из замшелой глазницы которого выглядывает мерзкий жук…
        Его толкнули в жесткое кресло с наклоненным назад сиденьем (из такого кресла попробуй выбраться). Очередной паяц, плохо осевший в памяти, сплясал скомороший танец в угрожающей близости от незащищенных мест и был пинком выпровожен на лестницу, он хохотал, кубарем катясь вниз.
        - У вас здесь все такие прибабахнутые? - пробормотал Артем.
        - Это провинившиеся, дорогой, - промурлыкала Аэлла. Она сидела на подлокотнике и поглаживала его острыми коготками по загривку, давая понять, что от кошачьей ласки до тяжких увечий рукой подать. - Эти люди пренебрегли установленными в замке порядками, и к ним применены штрафные санкции. В бой идут одни штрафники… хм.
        - Ох, уж эта Аэлла, - равнодушно покачал головой Гурвич, восседающий в кресле напротив. Он курил огромную толстую сигару, напоминающую член, сосредоточенно пускал колечки к потолку. - Смотри, испортишь нам молодого человека. Как мы с ним работать будем?
        - А он мне нравится, - смело заявила смуглянка, теребя Артема за ухо, - надоели вы мне все. А он такой приятный, пугливый, хотя и хорохористый. Люблю купаться с новыми игрушками. И дружок у него ничего. Тоже можно замутить…
        - Будьте осторожны, Артем Олегович, - прозвучал грубоватый голос с ворчливыми нотками, и из-за пышного раскидистого куста, растущего в обрезанной бочке, эффектно нарисовался высокий безволосый мужчина с пульверизатором для опрыскивания растений, - совсем недавно она залюбила одного до смерти - мы и вступиться не успели.
        В этом вертепе, похоже, все были полиглотами. Человек в черном ворсистом халате стоял напротив, поигрывая садовой игрушкой, рассматривал его очень пристально. Фигура нового персонажа, безусловно, заслуживала внимания. Человеку было основательно за сорок, мясистое породистое лицо непроницаемо, как лицо сфинкса. По голому черепу расплывалось бледное родимое пятно - явная отметина небезызвестного товарища. Мясистые руки, увитые кольцами и перстнями, амулет на шее в виде полумесяца, прорезаемого двумя параллельными молниями. «А ведь молния - это знак СС, - внезапно подумал Артем. - Неспроста? Или просто совпадение?»
        - Послушайте, - решил он немного взбрыкнуть, - все эти акции устрашения, зачем они? К вам поступила верная информация: я хочу продать картину Питера Брейгеля Старшего, ничего более. Что происходит, а?
        - Ну что ты, дорогой, что ты… - погладила его по головке Аэлла. Как-то внезапно она перешла на «ты». Сильные пальчики стиснули нерв на шейном позвонке, он изогнулся дугой, не в силах закричать. - Давай договоримся сразу, мой милый. Наши отношения могут стать безоблачными… ну, на некоторое время, но для этого ты должен быть паинькой и не источать из себя ничего, кроме правды.
        Артем промолчал, переваривая боль. Крупный мужчина продолжал без выражения его рассматривать. Потом поискал глазами, на что бы сесть.
        - А я говорила, - встрепенулась Аэлла, - незачем об спины верноподданных табуретки ломать. На чем-то и сидеть надо. Вот сломаете в этом доме все табуретки, и будете сидеть по-турецки, как киргизы.
        Мясистый выразительно покосился на Гурвича. Начбез поднялся, устроился у окна, скрестив на груди руки. Мясистый опустился в кресло, подался вперед.
        - Хорошо, Артем Олегович, мы пока не будем применять к вас особые меры. Поговорим как воспитанные люди. Меня зовут Роман Ватяну.
        - Здравствуйте, господин Ватяну. Держу пари, произошло недоразумение…
        Вторая попытка удушения. В глазах завертелись фиолетовые круги. Он мог бы, в сущности, двинуть этой суке локтем в солнечное сплетение, но на этом с остатками здоровья пришлось бы распрощаться.
        - Аэлла, не приставай к мужчинам, осуждающе протянул Ватяну, - убери руки, у тебя еще будет время проявить свои способности. Позвольте небольшой катехизис, Артем Олегович. Вопрос, ответ. Вы лично знакомы с человеком, при помощи которого ваш друг Павел Фельдман вышел на нашу организацию?
        - Нет, - ответил Артем, - я просто искал покупателя. Меня не волнует ваша организация, пока я в своем уме. Я даже не знаю, чем вы занимаетесь. Имелась бы возможность выйти на покупателя через собственные связи, стал бы я привлекать человека, с которым придется делиться?

«А ведь они обычные бандиты, - мелькнула ошеломляющая мысль, - и методы у них бандитские, и рожи бандитские, и мышление. А в чем состоит гений зла, о котором распинался Гергерт?»
        - Следующий вопрос, - невозмутимо продолжал Ватяну, - вам знаком человек по фамилии Ангерлинк?
        Он старался не выдать охватившей его паники.
        - Нет, - он даже удивленно приподнял брови, потом наморщил лоб, как бы перебирая в памяти десятки знакомых фамилий.
        - Отлично, - улыбнулся краями губ Ватяну, - вам знаком человек по фамилии Гергерт?
        - Конечно, - решительно кивнул Артем, - господин Гергерт появился на моем небосклоне осенью прошлого года - когда в областной картинной галерее Н-ска проходила выставка моих работ. Господин Гергерт произвел хорошее впечатление, выразил желание приобрести несколько картин…
        - Милый, ты художник? - проворковала Аэлла. - От слова «худо»?
        - От другого слова, - оскалился Гурвич, - тоже на букву «ху».
        - По мнению некоторых специалистов, весьма неплохой художник, - разозлился Артем.
        - Ой, а расскажи, солнышко, как становятся художниками?
        - Очень просто. В четвертом классе меня укусил художник…
        - Какая прелесть, - захлопала в ладоши Аэлла. - А что мы рисуем?
        - Бога, - огрызнулся Артем. И понес в запале полную дичь. - Младенец Христос, раздающий хлеба паломникам; Христос прикасается к Магдалине, и след его пальцев запечатлевается на ее лбу; поцелуй Иуды - помогший страже опознать Христа в ночной темноте; Страсти Господни - мучения Христа в застенках и на кресте…
        Он напрасно рассчитывал, что эти слова произведут на них такое же впечатление, как чеснок на вампира. Аэлла зевнула. Двое мужчин недоуменно переглянулись.
        - Если вы считаете, что я агент секретной правительственной службы, то совершенно напрасно. Позднее господин Гергерт снова появился на небосклоне и сделал предложение, от которого я не смог отказаться: обменять случайно оказавшуюся у меня коллекцию божков африканского племени умбара на замок в Пикардии. После этого я с господином Гергертом практически не общался. Вас интересует моя ветхая недвижимость во Франции, которая не приносит ничего, кроме головной боли?
        Гурвич и Ватяну переглянулись. Аэлла уважительно задышала в ухо.
        - Складно калякаешь, милый…
        - Мы что-то слышали о пресловутой коллекции умбара… - издалека начал Гурвич.
        - Такая же головная боль, - поморщился Артем, - причем в прямом смысле. Божки добыты в пятнадцатом веке китайскими солдатами на территории современных то ли Сомали, то ли Танзании. Племенные фетиши. Ходит молва, что в этих фигурках сосредоточена огромная магическая сила, способная изменить картину мира. Либо в плане разрушения, либо в плане созидания - уж в чьих руках она окажется. Коллекция оказалась в моих руках, принесла массу несчастий, и я с большой охотой от нее избавился. Картина мира, к счастью, не пострадала.
        - У кого сейчас находится коллекция? - спросил Ватяну.

«Раскатали губу», - подумал Артем.
        - Не пытайте, не знаю. Сложилось впечатление, что господин Гергерт был уполномочен кем-то свыше. Я действительно не знаю, на кого он работал.
        - Жалкий ничтожный лгунишка, - поцокала языком Аэлла и положила руку Артему на голову. - Мне кажется, нам пора раскрутить нашу звезду. А то она какая-то скрученная.
        - Подожди, - шевельнулся Гурвич. - Вы странно ведете себя, месье Белинский. Вы и ваш… друг. Сами ищите каналы сбыта картины, вроде бы находите клиента и вдруг начинаете чудить. Пытаетесь сбежать в самолете, аналогичная попытка в аэропорту Бухареста, потом Анюта, в которой никогда не чаяли изменницу, пытается устроить ваш побег… Вы, наверное, удивляетесь, как нам удалось эту лавочку быстро прикрыть? В вашей комнате в мотеле стояло устройство. Его устанавливали не для вас, не обольщайтесь. Оно там было всегда. Вы вели себя, в принципе, грамотно, шумно не обсуждали свои дела. Но начальная фраза «И как тебе наша новая подруга?» несколько смутили слухача. Он доложил. На всякий случай решили посидеть. Смерть бедняги Джерри, увы, стала откровением…
        - Господи, какая глупость… - наступало время изобразить безутешные страдания. - Почему вы нас подозреваете в какой-то тайной игре? Это полная чушь! - он театрально взвизгнул. - Разве трудно понять, что всеми нашими поступками двигал страх?! Позорный человеческий страх… Нам надо было искать других покупателей… Павел ошибся! Он решил, что вы убьете нас после того, как картина окажется у вас. Разве это не правда?
        - Правда, милый, правда, - погладила его по головке Аэлла.
        Артем поперхнулся. Но продолжал жалостливым тоном:
        - Нас сразу изолировали, дали понять, что нормальных партнерских отношений не будет. Любой нормальный человек в данной ситуации стал искать бы пути отхода. А кто такая ваша Анюта, мы, ей-богу, не знаем. Предложила вытащить нас из дерьма, кто откажется?
        - Ладно, поубавь страдания, дружок, - Аэлла хлопнула его по затылку. Артем чуть не подавился слюной.
        Роман Ватяну задумчиво вертел свой компактный распылитель. В принципе, Артем мог бы опрокинуть на пол Аэллу, раздавить ее креслом и спровадить в нокаут сидящего Ватяну. Если с первыми двумя пройдет без зазоринки, он останется на равных с Гурвичем. А что дальше? Строить баррикаду в башне, рассылать сигналы SOS усилием мысли? Он, конечно, поднаторел в передрягах, но пока еще далек от знаменитого любителя коктейля «Водка, мартини, взболтать, но не смешивать».
        - Плоховато, - выбрался Ватяну из раздумий, - никудышный у нас сегодня катехизис. - Проявите свой талант рассказчика, Артем Олегович. Поведайте вашим покорным слугам обстоятельства обретения картины Брейгеля «Торжество истины», а также коллекции умбара. А мы уж решим, в порядке ли это вещей, что к простому парню из глубинки липнут предметы, стоимость которых трудно переоценить.

«Сам ты из Крыжополя», - подумал Артем.
        Он не умел внушать другим, но если требовали обстоятельства, мог внушить себе. Порой до такой степени, что сам начинал верить. Он выдумывал какие-то подробности, которые невозможно проверить, заострял несущественные детали, врал, изворачивался. Набившая оскомину история Виктора Павловича Самарина, жутковатая галерея Цапнера, где одноименный персонаж передал Самарину бесценную бельгийскую находку. Откровения Самарина о безумной энергии, пропитавшей картину, писаную по заказу некоего сатанинского клуба, демонстрация полотна (он не поскупился на краски, описывая картину), гибель Самарина, гибели Цапнера, переход картины по
«наследству» Артему Белинскому, после чего он начинает с несвойственной прытью увертываться от всевозможных людей и организаций, жаждущих заполучить Брейгеля. Павел Фельдман активирует свои полезные связи, «Торжество истины» по поручительству Артема через продажных нотариусов и некую охранную фирму перебирается в Швейцарию (этакий ход конем), а два изворотливых друга при помощи криминального авторитета, осевшего в Нидерландах, отбывают на рыбацком баркасе в Северное море. Снова «люди и организации» рвут на части обладателя сомнительного шедевра, островок в десяти кабельтовых от берега, где состоится последняя битва Добра и Зла, множество убиенных…
        - А кто же вас послал собирать по миру статуэтки умбара? - вкрадчиво перебил Гурвич.
        А статуэтки умбара его послал собирать по миру некий господин Островский (что возьмешь с покойного?) - заместитель директора турагентства «Раффлезия», широко известный в узких теневых кругах. Видимо, в Голландии Артем все же сумел наследить и попал на карандаш к некой структуре. Отрицать глупо. Организация была. Но что он знает о ней? Контактировал только с Островским и еще в Праге с каким-то надутым старичком, не пожелавшим представиться (не его ли имеют в виду уважаемые собеседники?). Утерю Брейгеля он сумел доказать, но интерес к своей персоне привлек. Простой парень, не супермен, но сумел объехать столько препон - не родился ли этот парень под счастливой звездой? Не coтворить ли из него наживку-кузнечика, прыгающего из страны в страну? Да и как отказаться, когда к тебе приходят реальные кабаны и фигурально выкручивают руки? А оплата за предложенную работу несколько превышает среднюю по стране…
        - Так ты у нас счастливчик, милый? - обрадовалась Аэлла. - А давай на что-нибудь поспорим, что это не так?
        - Уймись, Аэлла, - скрипнул зубами Ватяну, - и найди для охлаждения своей разгоряченной плоти другой объект. С этим занятным пареньком мы еще поработаем.
        - Хотелось бы уточнить, - осмелел Артем, - мы все-таки пленники или гости? Не хотелось бы терять единственную степень свободы, которая пока не дает окончательно засохнуть.
        Все присутствующие в комнате дружно рассмеялись. Все по-разному, но в целом получилось зловеще и не очень-то обнадеживающе.
        - Поверь, дружок, - за всех ответила Аэлла, - для твоего же спокойствия будет лучше, если ты пореже станешь выходить из темницы. Впрочем, дело хозяйское - броди, где вздумается. Но не говори потом, что тебя сглазили.
        ГЛАВА ПЯТАЯ
        Когда он очнулся, организм удрученно сообщил, что настал вечер. Он вскинул по привычке руку с часами, обнаружил, что напрасно вскинул, сплюнул с досады. Гадай теперь, то ли потерял, то ли изъяли, то ли ограбили среди бела дня.
        Страх ворочался в желудке, как медведь в берлоге. Что имели в виду эти упыри насчет «сглаза»? В изогнутом помещении горел тусклый свет. Он не мог избавиться от ощущения, что за ним взирает дурной глаз. Он выбрался из растоптанной кровати, обследовал уголки на глаз и на ощупь. Времени достаточно. Потайных дверей в узилище не было, подглядывающие устройства в глаза не бросались. Он приоткрыл дверь, обнаружил в его конце согбенную спину подметающего коридор Оскара, поколебался, выбрался наружу.
        - Желаете пройтись? - с хрустом разогнул спину Оскар. Он смотрел настороженно, явной враждебности не выказывал, но и дружить не собирался.
        - А разве возбраняется? - насупился Артем.
        - Идите, кто вас держит? - пожал плечами служитель. - Все равно вернетесь, куда вы денетесь?

«А вдруг я куда-нибудь денусь?» - подумал Артем и опустил голову, проходя мимо Оскара, чтобы тот не видел его глаз.
        - На вашем месте я бы предпочел вернуться до полуночи, - буркнул в спину служитель.
        - Почему? - остановился Артем. - После полуночи все случайные прохожие превращаются в тыквы?
        - Отчего же в тыквы? - удивился Оскар. - Какие случайные прохожие? Вы, наверное, шутите. Просто после полуночи в замок слетаются демоны, и… Вы же не хотите сойти с ума?
        Он произнес эту дичь, как что-то обыденное, никому не интересное. Может, сумасшедший? Но забитый прислужник не производил впечатления парня с тараканами. Пропало желание куда-то идти. Разворачивать тему тоже не хотелось.
        - А там безопаснее? - кивнул Артем на дверь.
        - Думаю, да, - подумав, допустил Оскар, - если дверь не станете держать нараспашку.
        - А какой у нас нынче час? Скоро ли полночь?
        Собеседник задумчиво посмотрел на потолок и кивнул.
        - Скоро.
        - Спасибо, - поблагодарил Артем, - вы не курите, Оскар?
        - Нет, - сказал Оскар, - курение - это вредно.
        - Правда? - изумился Артем. - А можно еще вопрос? Где мой друг?
        - Он в полной безопасности, господин, - вздохнул утомленный вопросами служитель. - Можете не беспокоиться за своего друга.
        - Спасибо, Оскар, теперь я чувствую себя намного увереннее. Скажите… а как вы здесь очутились? Я имею в виду, в этой стране, в этом замке…
        - О, в этом нет ничего романтичного, - усталая усмешка скользнула по землистому неухоженному лицу, - меня забрали из тюрьмы в Яремче. Это Западная Украина, сто сорок километров на север. Я отбывал пожизненное заключение за убийство трех сестер - членов секты «Духовные христиане». Они все равно были конченные люди… Прибыли добрые господа, изучили мое дело, предложили освобождение. Ну, условное, естественно, освобождение. Мертвого бродягу вместо меня закопали на тюремном кладбище… Позже выяснилось, что в тюрьме я подхватил тяжелое заболевание легких и не гожусь для определенного рода деятельности. Теперь вот живу в этом замке. Я уже забыл, уважаемый, когда последний раз был где-то еще. А мне и не надо - здесь тепло, сытно, зрелищ хватает…
        В горло продирался колючий ком тошноты. Он изобразил что-то похожее на храбрую улыбку, поспешил вернуться к себе.
        Воображение пасовало. Он не мог представить, что тут творится по ночам. Обряды сатанинского крещения? Черные мессы? Эка невидаль. Такое дерьмо - во всех сектах. Заурядные костюмированные представления. Подчас с толикой кровожадности. Ведьмы слетаются на шабаш? Так, вроде, не сезон. И не летают ведьмы каждый день. Если праздник повторяется часто, он теряет колорит и привлекательность. Вальпургиева ночь - на первое мая, канун Дня всех святых - на первое ноября. Да и место не лучшее. То ли дело гора Брокен в Германии, долина Блэкулла в Швеции, долина Ла Хендай на юго-западе Франции…
        Он понимал, что все это чушь. Ведьмы, упыри, вселение беса, козлиный Дьявол с синим пламенем между рогов, миллионы демонов, их бравые начальники: Вельзевул, Дагон, Магот, Асмодей, Астарот, Азазель, Габорим… Нет никакой дьявольской братии! Все это плод больного воображения католических священников!
        А что тогда есть?
        Безусловно, что-то есть. Пещерный страх просто рвал на куски. Словно где-то неподалеку включили генератор высокочастотных колебаний, активно воздействующий на психику. Он читал про такие генераторы с сугубо утилитарным назначением: доконать тещу, жену, соседа, вражеское войско в окопах. Но кого доканывают в этом замке?
        Он не мог уснуть. Нервы рвались, как перетянутые струны. Рад бы не бояться, да вот как? Гудение в ушах нарастало. Он вертелся на кровати, мечтал о том, чтобы уснуть и не просыпаться, позабыв, что такое состояние свойственно, в основном, мертвецам.
        В дверь негромко постучали. Он похолодел. Дождался, мать твою. Демон, одна штука. Он вскочил, подлетел к двери. Вроде не заперто. Издеваются, наверное.
        Стук повторился.
        - Кто? - как-то глуповато поинтересовался Артем.
        - Семья хомячков, - ворчливо донеслось из коридора, - снимем трехлитровую банку. Порядочность гарантируем.
        Павел со своим детсадовским юмором… Он распахнул дверь, втащил взъерошенного Фельдмана с большими хлопающими глазами.
        - Слушай, ты не знаешь, что тут происходит? Как-то страшновато, не находишь?
        - Знаю, мне уже доложили, - огромный камень рухнул с души. Закрыл дверь, подпер ее колченогим стулом-табуретом. - Демоны слетаются в замок, ничего страшного.
        - С приветом, - постучал Фельдман согнутым пальцем по голове, - мои поздравления.
        - За что купил, - пожал плечами Артем. - А ты откуда?
        - Живу я по соседству, - буркнул Павел, - шестая дверь по коридору, спросить Эдиту Пьеху. Слушай, а нас с тобой не принесут в жертву? А то мне это монструозное окружение все меньше внушает доверия. Почему нас не заперли? Подышать дают перед смертью? Развлекаются, упыри?… - он с разгона плюхнулся на кровать, взвыл, оказавшись в плену стальной ямы, в ужасе посмотрел на Артема - дескать, почему не предупредил? - Руку дай, садист… - издавая старческое кряхтение, выкарабкался из ловушки, забегал кругами по темнице, настраивая голову на нужную волну. - О чем это я, о чем это я, мысли разбегаются…
        - Тебя не допрашивали? - подсказал Артем.
        - Допрашивали, - отмахнулся Фельдман, - поговорил с лучшим другом. Ты же знаешь, я как партизан - пока не начнут колени назад выворачивать, молчу как рыба… - последние слова он произнес шепотом, пугливо покосившись на стены, возможно, оснащенные ушами. - По Женьке не поймешь, верит он мне или нет. В сентиментальщину ударился, разговорился, вспомнил жен своих, с которыми расстался, как маленький сын погиб в автомобильной аварии. Ожесточился, устроился работать в одну военизированную структуру, типа секты. Но в тонкости дела не вникал, занимался лишь обеспечением безопасности их идеолога… Забыл название. То ли «Новый стол», то ли «Новый Армагеддон»…
        - «Новый Армагеддон» - это круто, - усмехнулся Артем. - Вот только не припомню, был ли «старый»…
        - «Новый Акрополь», - вспомнил Фельдман.
        Жуть. Артем передернул плечами. Попадалась ему на глаза переведенная брошюрка
«Учебник руководителя» - творение аргентинского профессора Хорхе Анхеля Ливраги. Так называемые философские раздумья. Библия для ультраправых. Данный деятель в пятидесятые годы вроде бы и являлся фюрером этой ультраправой мистической секты -
«всемирным главнокомандующим». «Создание из человека сверхчеловека». А для этого требуется секретная организация, формирующая переход к «новому порядку». Тайная иерархия и есть «Новый Акрополь». Полностью военизированная контора, вертикаль власти, железная дисциплина, жестокие наказания, постоянный денежный поток от влиятельных покровителей, чьи имена в глубокой тайне. Имеется специальная служба расследований, состоящая из глубоко-законспирированных товарищей, «корпус безопасности» со своим символом - жирная молния в форме латинской буквы «S». Черный змей с золотыми полосками по бокам. Секта работает и теперь, активно вербуя сторонников. Штаб-квартира в Париже, но зараза уже проклюнулась и в других странах. Явно не богоугодное дело. Хотя и открещиваются поборники профессора Ливраги от обвинения в фашизме. «Какой же я фашист? - возмущался Фернан Шварц, нынешний фюрер. - В моих жилах течет еврейская кровь, я по определению не могу быть фашистом»…
        - Вот там твоему дружку и замутили окончательно мозги, - заметил Артем.
        - Замутишь ему… Гурвич не такой уж доверчивый, он все понимает. И работает на того, кто щедро платит и не имеет привычки расправляться с сообщниками. В «Новом Акрополе» перспектив на повышение не было, он трудоустроился в другое место, где надеется реализовать себя и добиться невиданных высот в… Слушай, а кто такой Сатана? - Павел резко сменил тему, округлив глаза. Похоже, его нервозность переходила в какое-то иное качество.
        - Не знаю, - пожал плечами Артем, - лично не знаком. Образ собирательный. Говорят, нормальный парень. Гордый ангел наивысшего ранга, сподвижник и конкурент самого Всевышнего. Не захотел подчиняться Богу и был сброшен с небес, отчего его мудрость и сила отнюдь не убавились. Способен творить чудеса, наделять людей высшим знанием, вечной молодостью, сверхъестественными возможностями. А почему ты спросил? В перебежчики собрался?
        Павел сделал загадочное лицо.
        - Да нет, перебегать на сторону темных сил я пока не собираюсь. Хотя и не сказать, что такой набожный. До сегодняшнего дня я считал, что в сатанисты лезет только всякое отребье - либо с дуба рухнувшие, либо чем-то обиженные Богом.
        - Популярное заблуждение, - объяснил Артем, - в современных сектах мистического толка, апеллирующих к Люциферу, нынче можно встретить вполне приличных с виду людей: интеллигенция, люди искусства, политики, бизнеса. Они надеются, что тайные силы наделят их дьявольским могуществом, способностью сверхъестественным путем сокрушить врагов, конкурентов, недоброжелателей. А что касается совести и морали, то в наше время ее и так осталось на один зуб.
        - Просто видел я тут каких-то… - Фельдман задумался, - людей. Дело было так. Полночь еще не наступила. Оскар принес чего-то поклевать… Кстати, к здешней пище надо относиться очень осторожно. Не знаю, с чем едят психотропные вещества, но то, что от них становишься вот таким, - Павел покрутил пальцем у виска, - доказано спецслужбами и мистическими сектами. Поэтому не увлекайся. Так вот, смолотил я курочку и решил прогуляться. Сунулся в коридор, а этот Квазимодо как раз топает в твою сторону. Я двинулся в другую, побродяжил по лабиринтам… Знаешь, - хмыкнул Павел, - скажу тебе странную штуку: камеры видеонаблюдения установлены не везде. В общем, не буду живописать свои хождения, скажу лишь, что обманул пару камер, выбрался в переход между крылами замка - ты там, наверное, был…
        - Был, - Артем вспомнил террасу с живописным видом, и как его уводила на допрос
«прекрасная» Аэлла.
        - Между колоннами есть незаметная дверь для хозяйственных нужд. Желоб в обрыве и лестница наподобие пожарной. Техника слежения отсутствует. В скале, на которой стоит замок, имеются пустоты. Я видел электрический щиток и уходящие в скалу провода. Много проводов. Глубокие штреки, воздуховоды, вентиляторы, трубы. Конкретный проход, который, в принципе, может прорезать скалу насквозь…
        - Не надейся, что можно убежать так просто, - скептически покачал головой Артем. - Системы жизнеобеспечения замка проектировали не идиоты. Выйдем в горы, и что дальше? Искать тропу, оборудованную техникой слежения?
        - Не будем все усложнять! - решительно восстал Фельдман. - Помни молитву: делай, что можешь, с тем, что имеешь, там, где ты есть! Что мы теряем? Ну пожурят за очередную попытку к бегству. Проглотим. Все гениальное просто, Артем, и в любой навороченной конструкции бывают просчеты. Повторяю еще раз: мне удалось оставить с носом камеры слежения. Оставим и другие. Но это так, к слову. Далеко по катакомбам я не ушел. Вприпрыжку бросился назад, поднялся на галерею. Могу поклясться, никто меня не видел. Вся эта бисова команда занята другим…
        - Чем? - удивился Артем.
        Фельдман посмотрел на него как-то странно.
        - В замок, насколько я понимаю, съехались гости.
        - Съехались или слетелись? - не удержался Артем.
        - Я видел несколько приличных джипов, - не поддержал шутку Павел, - С галереи выходят к обрыву несколько террас. Самая крайняя - напротив моста. Большое скопление народа. Человек сорок. Факелы горят, фанаты в балахонах, женщины с распущенными волосами, в ярких платьях. Гурвич, Ватяну, стервозина Аэлла… Сначала из скал вылупился один джип, затем другой. В салонах люди в дорогих костюмах, здоровались с местным руководством - очень, кстати, почтительно, ехали дальше - по мосту, во внутренний двор…
        - Дорога из урочища есть, - обрадовался Артем.
        - Могу представить, как она охраняется, - фыркнул Павел, - но пища для раздумий тоже есть. Подглядывал я, значит, подглядывал, потом надоело, да и толпа по мосту перетекла в замок, только несколько человек ушли в скалы - менять, видимо, караулы. Вернулся к себе, тут оно и началось, - Фельдман с опаской прикоснулся к макушке. - Надоело выносить этот страх…
        - И что ты предлагаешь?
        - Ноги делать. Упырям не до нас. Милягу Оскара кулаком по макушке, и гуд-бай, Румыния, где я уже не буду никогда…
        - Я подписался на задание, - прошептал Артем. - У Ватяну в замке есть картинная галерея, куда он поместил коллекцию «Око Леонардо». Охотно верю людям Ангерлинка - этот объект внушает опасение…
        - Да хрен с ней… - зашипел, распаляясь, Павел. - Мы же не кошки с их восемью жизнями. Затея изначально провальная. Мы погибнем - твои работодатели ничего не потеряют. А мы - потеряем.
        - Представь, - бормотал, тупо глядя в стену, Артем, - гости съезжаются в замок. Крупные мафиози, давшие обет верности Великому Искусителю… Политики, большие чиновники, воротилы бизнеса - причем не обязательно румынского… Артисты, доктора, просто богатые люди без стыда и совести… Все они приобщены к таинству, претендуют на получение абсолютного сокровенного знания, жаждут освоить воздействие волевым импульсом… Они прибывают в картинную галерею - за неслабую, разумеется, плату, где с картин на них взирает вся краса дьявольского войска. От картин исходит мощная аура, она заряжает воздух, заряжает мозги «любителей искусства»… И кто их знает, возможно, они действительно получают то, чего хотят…
        - К доктору, Артем, - покрутил головой Павел, - к доктору немедленно. Ну, послушай, - заныл он жалобно, - хорошо, не буду спорить, я сегодня верю даже в козлицу на метле. Но нам какое дело до чужих оргий и ритуальных обрядов? Я в Россию, между прочим, хочу. Домой. У меня жена рожать собралась - пушкой не остановишь…
        Он сел на подозрительный стул, обхватил затылок обеими руками, нагнул голову и потрясенно замолчал. Артем тоже уныло безмолвствовал.
        - Не понимаю, - проскулил Фельдман, поднимая голову, - как картины могут чего-то источать. Я не отрицаю, просто не могу постичь разумом. Как их заряжают - они же не аккумуляторы…
        - Выходит, аккумуляторы, - пожал плечами Артем. - Ты задаешь вопросы, ответы на которые известны только посвященным. Как священник святит воду, объявляя ее святой? Почему иконы мироточат? Почему под куполом христианского храма воздух абсолютно чистый, без микробов, хотя шастают туда и нищие, и забулдыги?
        - Плавящийся воск убивает заразу, - буркнул Павел.
        - Или дух святой, - Артем улыбнулся посредством нешуточного мускульного усилия. - Сатана вторая высшая сущность, он равен Богу по могуществу, он может откалывать аналогичные штучки.
        - Я слышал, что Бог специально создал Дьявола, - проворчал Павел, - и, в принципе, может в любую минуту его аннулировать.
        - Но почему-то этого не делает, - ухмыльнулся Артем. - Насчет того, кто кого создал - вопрос сложный.
        - То есть бежать ты не хочешь, - Павел вскинул голову.
        - Почему же не хочу, - удивился Артем. - Мечтаю, аж зубы сводит…
        План побега вонял, как выгребная яма. Но страх уже окончательно прибрал под себя. Желание только одно - вырваться. Пусть временно, на свежий воздух. В коридоре никого не было, даже Оскара, который настолько намозолил глаза, что становился частью антуража. Горела тусклая лампочка. По изрытой морщинами стене сползала жирная слизистая капля. Воздух дрожал, казалось, стены колышутся.
        - Призрачно все, - подумав, заключил Фельдман. - А где наш кормилец и поилец?
        - На шабаше, - пробормотал Артем. - Все они там.
        - Хм, хорошая примета. Обещает благо-препятствующие обстоятельства…
        - Благоприятствующие, - поправил Артем, лов себя на мысли, что первое слово как-то более подходящее. Он автоматически переставлял ноги, Павел озирался через каждые десять шагов и шипел, чтобы не отставал. Пот хлестал со лба, заливал глаза, кожа горела, как будто он весь день провалялся на солнце. Проплывали пустые коридоры, крутые повороты, за которыми их встречала то темень, то рассеянный холодный свет. Миазмы в воздухе густели, пробиваться через них приходилось буквально с физическими усилиями, а самого воздуха становилось катастрофически мало.
        - Все ушли в реинкарнацию… - бухтел Павел. - Да хоть в реанимацию, нам-то какое дело…
        Не встретить бы никого, не встретить бы… - стучали молоточки в голове.
        - Сейчас пригнись, - прошептал Павел. Он машинально принял позу грибника перед долгожданным боровиком. - Ниже… - зашипел Фельдман. - На корточки падай, отмоешь потом свои лапки. Делай, как я…
        Они буквально проползли под камерой слежения, перед которой горела мутная лампочка, озаряющая поворот.
        В дальнейшем этот фокус пришлось повторить еще несколько раз.
        - А теперь внимание, - возвестил Фельдман, - можешь залиться слезами счастья, но очень тихо. Выходим на галерею.
        Этот проход Артему еще не приходилось осваивать. Они стояли в узком коридоре. Далеко за спиной мерцала лампа, очерчивая контуры приземистой железной двери. Из узкой вентиляционной отдушины, расположенной справа над головой, тянуло сыростью. Вместе с запахом доносился монотонный гул - словно люди разговаривали где-то вдали, позвякивал металл, тянуло горьковато-мясным - ароматно, раздражающе.
        - Готовят, сволочи, - Фельдман шумно потянул носом. - Баранинка, свинина. Пировать будут, упыри проклятые…
        Вспомнился анекдот: «Винни, а правда, что к тебе приезжают родственники, а ты еще ничего не готовил? - Что, Пятачок, страшно?»
        Фельдман осторожно потянул дверь. Она открылась практически бесшумно.
        - Двигай, тормоз… - он вздрогнул от волны горячего страха, испускаемой приятелем. - Осторожнее, там несколько ступенек…
        Они выползали на галерею, украшенную колоннами и мозаичным узором на высоком потолке. От такого количества свежего воздуха немудрено было задохнуться. Меры предосторожности оказались не напрасны: Фельдман тихо ахнул, прижал Артема к сырым ступеням:
        - Не дыши…
        Послышалось шуршание войлочных подошв, и через несколько секунд мимо вжавшихся в стену беглецов проследовали две фигуры. Вероятно, патруль. Лиц не видно, длинные ниспадающие одежды, перевязанные в поясе. Люди двигались неторопливо плечом к плечу - как бы и не шли, а плыли, причем в воздушной подушке имелись незначительные недоработки.
        - Киборги какие-то, - с ненавистью выдохнул Артем, когда шуршание смолкло в пространстве.
        - Зомби чертовы, - выругался Фельдман. - Да мы играючи их уделаем в несколько ударов, ты что, приятель? Просто шуметь не хочется…
        В темноте они могли двигаться относительно безопасно. Вряд ли здешняя система слежения была настроена на ночное видение. Хотя кто ее знает… Они скользили навстречу сквозняку. Между колоннами - густая чернь, ночь темна, как в южных широтах, не видно ни скал, ни звезд на небе. Только ветер дует порывами где-то на
«пленэре». Он интуитивно угадал знакомое место - проход на террасу, а дальше неизвестность, но Павел и в ней успел наследить. Он юркнул между колоннами, предупредив о новом спуске. Что-то скрипнуло, потащилось в сторону железо… Он всматривался в черноту до рези в глазах. Неспроста в этом «заманчивом» уголке такая темень. Не могут быть в Восточной Европе такие черные ночи. С трудом он различал очертания скал, расплывчатую зазубренную грань между каменной грядой и небом. По-хорошему (если не по-плохому) под ногами должна разверзнуться пропасть. Воистину, призрачно все…
        - Слушай и внимай, - заухал филином Павел. - Здесь обрывается пропасть - ух, как высоко… но в камне проделан желоб и вставлена прочная лестница. Развернись на сто восемьдесят, держись за перила. Будь посдержаннее в выражении эмоций, не ори от страха, спускайся за мной, но осторожно, а не то придет перевозчик Харон. Если оборвешься, я не виноват… Ух, е… - что-то стукнуло, Павел ахнул (хорошо, что не на все урочище), но, слава Создателю, крик не сделался затухающим. Чтото загремело, треснуло, ругнулось весьма по-русски, - Представляешь, я чуть не o6opвался, - взволнованно сообщил Павел. - Отвлекся на инструктаж некоторых бестолковых… - можно представить, сколько ведер пота стекло с Фельдмана. - Как ты думаешь, приятель, мы еще долго будем такими… смертенепроницаемыми? Я хочу сказать, смертестойкими…
        Потрясение отпустило, через несколько мгновений он уже тихо напевал: «Вечный покой сердце вряд ли обрадует» и отважно спускался. Артем вцепился в холодные перила. От них исходила прерывистая дрожь…
        Желоб завершался ровной площадкой с ограждением. Расширялся проход в тело скалы… Спуск в подземные коммуникации происходил в гробовом молчании. Отовсюду неслись подозрительные звуки. Что-то тихо попискивало - то ли животного, то ли электрического происхождения. Над головой в переплетениях кабелей заунывно гудело. Прерывистый стук - непонятно откуда. Подмигивала лампочка на электрическом щите. Дверца была приоткрыта. Фельдман сунул туда любопытный нос. Простая автоматика: пускатели, реле. Таблички с аббревиатурами из латинских букв. Поосторожнее бы надо, вся электрика обслуживается специалистами - а, значит, риск нарваться на кого-то из неспящих и не праздных…
        - Передохнем, - предложил Фельдман, вставая под закопченным плафоном, - сил уже нет. Две минуты, Артем. Ах, какая я вся перепаханная… - изобразил он любимую Эльвиру, вернувшуюся из салона красоты.
        - А ты кого хотел - мальчика или девочку? зачем-то спросил Артем.
        Павел посмотрел на него чуть не с ужасом.
        - Вопросики у вас, молодой человек. Я хотел приятно провести время… А уж потом во мне проснулось что-то такое, - Павел замялся.
        - Отцовское, - подсказал Артем.
        - Да иди ты… А в принципе я с тобой согласен, - зеленоватая физиономия Фельдмана приобрела мечтательное выражение. - Женщины, как и смерть, забирают лучших. Эх, Эльвира, куда мне теперь от нее. Ты помнишь, сколько лет я собирался с ней развестись?
        - Пошли, - потянул его Артем за рукав, - а то начнешь свою печальную историю по сто первому разу.
        Он насчитал девяносто шагов, когда проход изогнулся, Павел смело шагнул в неведомое, запнулся о неровность и, чтобы удержать равновесие, схватился за что-то на стене. Лопнуло стекло, проскочил голубой разряд, и сумрачный коридор погрузился в окончательную тьму… - Отличный способ испортить себе ночь. Растяпа, - пробормотал Артем, не узнавая своего голоса.
        - А что я? - стал оправдываться Павел. - Оступился, случайно дернул за проводку… Я же не виноват, что тут лампы соединены последовательно, и с обрывом одного участка наступает кирдык всей гирлянде.
        - То есть все нормально, - ехидно уточнил Артем.
        - Да, все штатно, - согласился Фельдман и на какое-то время решил поберечь голосовые связки. Было слышно, как он шарит руками по стене, что-то бормочет о беспечности и халатности, являющихся частой причиной пожара в быту и на производстве.
        - Мелкий ремонт не прокатит, - заключил он со вздохом. - Боюсь, некоторое время нам придется обходиться без света. Кстати… - он подозрительно потянул носом, - возможно, и без воздуха.
        Дышать действительно становилось труднее. Пространство делалось сухим и безвоздушным. Одежда прилипала к телу, как тесный комбинезон.
        - Может, вернемся? - предложил Артем.
        - Ни в жизнь, - отказался Фельдман. - Дойдем до конца.
        Он вновь обшаривал стены, бормоча про квадратно-гнездовой метод поиска, желательность специального такелажа, и про то, что осваивать темноту следует длительно и комплексно. Через минуту его голос донесся откуда-то со стороны.
        - Вижу два прохода.
        - И давно ты научился видеть ушами? - удивился Артем.
        - А у меня прозрачное третье веко, - объяснил Павел, - как у крокодила. Абсолютное зрение. Нет, серьезно, послушай меня, старого, мудрого крокодила. Два абсолютно одинаковых коридора. Но в одном имеется немного воздуха, а в другом полная глушь, тоска, и безбожно воняет серой. Давай решать, куда идти.
        - Решай сам, - вздохнул Артем, - по праву старого и мудрого. Простые решения тебя, очевидно, не устраивают?
        Гадкие предчувствия вползали в душу. Не настолько уж они отдалились от пропасти. Несложно догадаться, что они находятся под замком. Здесь нет выхода на свободу. Но он покорно шел за Павлом, держась за стену и прощупывая пол под ногами. Коридор разветвлялся - «третье веко» не подвело. В обоих направлениях также не горел свет. Не горел он и по курсу, так что оставалось только догадываться, что их ждет. Легкие пути этой ночью были не для Павла. Он свернул в правый коридор, шепотом проинформировал насчет «сена-соломы». Десять шагов по ровному. Потом расплющил нос и неохотно поставил в известность, что начинаются ступени. Короткая лестница, дверь с железной ручкой. Не заперто. За дверью темнота ничем не лучше - короткий вестибюль, просачивался неприятный запах, напоминающий о многообразии химических элементов. Сработал внутренний предохранитель, как бы преграда выросла в воздухе, но Павел уже тянул на себя эту чертову дверь, шагнул за порог, где было много воздуха, много запахов, и темнота царила такая, что хоть топор вешай. Артем машинально шагнул за товарищем и дернулся, когда за спиной с уханьем
захлопнулась дверь. Что за черт?
        Черт был самый настоящий. Раздалось шипение, словно заработал баллон с газом, удушливо запахло серой. Вспыхнул огонек, плавно разросся, превратился в мерцающую голубоватую сферу. И посреди этой сферы образовался самый настоящий дьявол… С рогами.
        Он закричал от страха. Фельдман подхватил его вопль. Друзья стояли, оцепенев, не могли пошевелиться. Чудовище приближалось. Такое ощущение, что оно освещало само себя, поскольку внешнего источника света не было, мерцание проистекало как бы изнутри, обрисовывая лишь суть явления. Артем поперхнулся, замолчал, стоял и хлопал глазами. Теперь он, кажется, понимал, что такое умереть от страха… Сверкающий эполетами камзол, пышное шитье - но только до пояса. Ниже пояса - сплошная шерсть. То ли маска, то ли лицо, продолговатое, заостренное, снабженное длинной козлиной бородой. Глаза сверкают, завернутые спиралью козлиные рога, конечности искривлены, оснащены дюймовыми когтями, ноги выгнуты по-кавалерийски, на них тоже устрашающие когти, между ног болтается ослиный хвост…
        От существа исходила невыносимая серная вонь (неприятный запах изо рта?). Оно приблизилось к Артему почти вплотную, простерло конечности к горлу…
        Он вышел из ступора, отшатнулся, но кто-то соорудил ему подножку, земля ушла из-под ног, он рухнул, больно ударился головой…
        А дальше он плавал и тонул. Глаза слезились, затылок горел. Он приподнялся на локте, когда вспыхнул яркий свет, и раздался дружный хохот. Смеялись мужчины, женщины. Он плохо понимал, что это значит, подтянул под себя колено, приподнялся, щурился, тщась разогнать кровавых мальчиков в глазах. Они находились в огромном, пышно декорированном зале. По окнам струились богатые драпировки.
        Потолок с лепниной, хрустальная люстра, стекающая каскадами с потолка. Золотые канделябры, зеркала в роскошных окладах, витиеватая резьба, шикарная мебель из полированного красного и черного дерева. Нарочитое, вычурное великолепие, сверкающая помпезность, барочная патетичность - способная вызвать не восторг, а только недоумение. Зачем все это? Массивный стол, уставленный яствами (судя по виду некоторых блюд, здесь ценили смелые гастрономические эксперименты). Посреди стола возвышался с гордым видом натуральный жареный баран, к которому еще не прикасалась рука голодного человека…
        Гости пока не приступали к трапезе, они развлекались предложенным их вниманию зрелищем. Полный зал народа, человек сорок или пятьдесят. Женщины в пышных вечерних платьях, мужчины в смокингах и дорогих костюмах. Приличное общество, не иначе. Многие в масках - козлов, баранов, лягушек, страшноватых сов, каких-то невиданных жутковатых чудищ. Люди смеялись, рукоплескали, оживленно переговаривались между собой. Кто-то восклицал «Браво!», кто-то требовал повтора. Меж кучками гостей метался юркий тип - с повадками распорядителя придворного бала. Надрывно хохотала полноватая блондинка, обвисший бюст которой не могло спасти даже смелое декольте. Снисходительно улыбалась тощая старуха с бескровным пергаментным лицом в усыпанном бриллиантами кринолине. Ее крохотная головка торчала из кружевного жабо, как голова мартышки из тарелки гурмана…
        Он видел, как задрожал, выходя из ступора, Павел. Надоело быть памятником, повернул к Артему украшенную трупными пятнами физиономию.
        - Что это?
        - Засада, - прошептал Артем, - нас поимели…
        Скинув верхнюю половину маскарадного костюма, обернувшись заурядным венцом творения, раскланивался перед публикой «дьявол» - бритый наголо мужчина средних лет. Из-за спины возникла гибкая, как веточка, Аэлла в серебристых ниспадающих одеяниях, с распущенными волосами, обвилась вокруг Артема.
        - Милый, - проворковала нежно на ухо, - ты так испугался. Ах, как мне тебя жалко, бедненького…
        Страх не проходил. От близости дьяволицы делалось совсем муторно. Он не чувствовал конечностей. Гости, удовлетворив свои естественные потребности в зрелище, распадались на кучки, стали разговаривать. Кто-то полез за стол. Подошел Ватяну в длинной темно-синей мантии, спадающей крупными рельефными складками, пытливо посмотрев на одураченных, поплыл к гостям. Приблизился Гурвич в строгом деловом костюме, с выступающим из нагрудного кармана уголком шелкового платочка. Насмешливо уставился.
        - Какие же вы неугомонные, господа. Ну что ж, прекрасная доказательная база, гм… Вы никогда не задумывались, почему камень, брошенный в воду, всегда оказывается в центре круга?
        - Да пошел ты, - буркнул Павел.
        - Ах, как грубо, - проворковала Аэлла, осоставила в покое Артема и вопросительно уставилась на Гурвича. Посылать на три буквы ответственных лиц в этом
«государстве», видимо, считалось моветоном.
        Непонятно, что за муха укусила Фельдмана. Посчитал себя незаслуженно оскорбленным? Бледный шанс добиться реванша пока имелся. Подходили двое здоровенных ребят в отороченных меховой опушкой рясах. Но до них еще было далеко. Павел оглянулся, за ним и Артем. До двери три шага. Есть только миг. Пробиться в хреновы лабиринты, уйти в партизаны…
        Но мига больше не было! Гурвич поздно среагировал, удар тренированным кулаком опрокинул его навзничь. «Вот это по-нашему, по-человечески», - подумал Артем. Дернулась Аэлла - Артем влепил ей локтем под дых (тоже муха укусила?). Бросился к двери, запнулся - как всегда некстати, извернулся в падении, рухнул на бок. Один из бугаев уже проделал с разбега гигантский прыжок, взмыл в воздух, взметнулись полы рясы. Покатились с Фельдманом рычащим клубком. Пространство утонуло в соленых пролетарских матюгах. Подбежал второй, свалился на тех двоих. Разъяренная фурия летела на Артема, сверкая глазами. Он махнул ногой - подниматься уже не было времени, подсечка прошла, но пользы не было: пластичное женское тело свалилось на него, затрещала грудная клетка, вспыхнула переносица, «обласканная» острым локотком. Удавка стиснула горло. Последнее, что он помнил прежде, чем удалился от дел - мстительное шипение безумной девы, глаза, источающие холод и пламя. А еще за кадром радостно хлопали зрители, весьма довольные продолжением концерта…
        Довольно долго его сознание неприкаянно болталось вдали от тела - как корова по улицам индийского города. Странный способ существования. Случались проблески, и снова все тонуло в трясине. Его куда-то волокли, вроде бы не вниз головой, но казалось, что голова бьется о ступени. Мимо табличек «Выхода нет», «Посторонним вход воспрещен». Мимо уродливых карликов и гипертрофированных великанов. Мимо стада винторогих баранов, которые норовили поддеть его на рога. Его бросали в пропасть, он извивался, кричал, что у него нет крыльев, допуска к полетам… Его выстреливали из пращи - Давидова оружия против Голиафа - он летел, кувыркаясь, покорно сложив лапки. Мимо летали такие же - кто вверх, кто вниз. Видно, праведники возносились в рай, а грешники низвергались в ад. Потом была пустыня, и страшно хотелось пить, он лежал, глотая зной, а по соседнему бархану тянулись в сером рубище шесть библейских пророков: Моисей, Давид, Иеремия, Захария, Даниил, Исайя. Потом был чуткий сон, когда он слышал собственный храп и голоса склонившихся над ним людей. Видимо, обсуждали его нелегкую судьбу…
        Сон закончился вспышкой яркого света. Потом свет умерили. На него смотрели умные проникновенные глаза. Он видел только глаза, лицо человека непонятным образом ускользало. Допрашивать будут, - мелькнула здравая мысль. Самое время. Он напряг всю свою заспанную волю, волоком потащил тяжелую чугунную заслонку, закрывающую нишу с информацией о Европейском тайном судилище и лично покойном господине Ангерлинке…
        - Ваше имя, фамилия, отчество? - вкрадчиво справлялся человек, ведущий дознание. Он, видимо, считал себя профессиональным суггестором.
        Он отвечал, как на духу - в тысячепервый раз. Он контролировал сознание, собирал все, что оставалось в сухом остатке, выстроил барьер, дальше которого - ни ногой. Он отвечал расслабленно, едва ворочая языком. Вся жизнь за последний год. Кошмарные события, участником и очевидцем которых ему посчастливилось стать…
        - Где находится картина Брейгеля «Торжество истины»? - доверительно выспрашивал собеседник.
        - Западная Швейцария, кантон Ормон… - бормотал Артем, - городок Мартиньи… Улица Мон-Пегасс, дом тридцать, банк «Летуаль», сейф также под номером тридцать…
        - Кто имеет право вскрыть ячейку?
        - Только я… На основании двух документов, удостоверяющих личность… А также после проверки биометрических данных - отпечатков пальцев и радужной оболочки глаза…
        - Если с вами что-то приключится - кто имеет право вскрыть ячейку?
        - Павел Фельдман…
        - Если с Павлом Фельдманом что-то приключится?
        - Никто не имеет… Аренда ячейки оплачена на два года вперед. Когда закончится срок и в течение месяца не появится кто-либо из нас, ячейку вскроет специальная комиссия из представителей министерства финансов, и картина, по всей видимости, перейдет в собственность государства…
        Были еще какие-то вопросы, были попытки поймать его на нестыковках, но классического допроса с пристрастием почему-то не было. Его оставили в покое, он начал уж было приходить в себя, осматриваться. Мрачный каземат - вроде тех, что показывают в фильмах про Брестскую крепость. Обстановка - сущий минимализм, если не замечать подозрительное устройство, совмещающее деревянные и металлические детали и являющееся нечто усредненным между электрическим стулом и компактной дыбой. Из ниоткуда выросли добры молодцы и вытолкали в коридор. Артем не возражал - устройство не внушало симпатии…
        - Ну что ж, Артем Олегович, - дрожал перед шатким взором суровый лик Романа Ватяну, - нам импонирует поведение ваше и вашего друга. Увы, ваш друг не смог нам толком описать картину «Торжество истины».
        - Естественно, он вам не смог ее описать, поскольку видел ее мельком… Павел Фельдман весьма наблюдательный человек, но он далек от искусства и вряд ли найдет подходящие слова, чтобы выразить сущность этого неповторимого произведения…
        - А вы найдете?
        - Я художник…
        - Валяйте, Артем Олегович. Мы вас внимательно слушаем.
        Ему не нужно было прикладывать усилий для описания окутанного мистическим мраком полотна. Слова лились, как вода на мельничные жернова. Он описывал картину во всех подробностях, не жалея красок - словно представлял высокой педагогической комиссии выстраданную бессонными ночами экзаменационную работу.
        Лицо карпатского демона было непроницаемо, как лик египетской мумии.
        - Ну что ж, Артем Олегович, можно сказать определенно - картину вы видели. Очевидно, предполагается, что не должно остаться никаких сомнений, верно? Но сомнения остаются. Вы удивлены? Не хотите ли пройти еще одно испытание?
        Злая пчела вонзилась в шею. Он вскинул руку, чтобы прихлопнуть ее ладонью, и куда-то поплыл…
        Артем начинал привыкать к этому обезглавленному состоянию. Тело погружено в зловонную выгребную яму, зрение двоится. Вялость, не хочется ничего делать, куда-то идти. И все же неясное чувство подсказывало, что на сей раз происходит нечто особенное. По стенам пробегали легкие перламутровые тени. Он лежал в просторном зале, освещенном мерзлым рассеянным светом, не на полу, а на каком-то возвышении, представляющем почти правильный куб. Верхняя поверхность куба была устлана красным бархатом - чуть ли не трибуна, с которых вещали коммунистические вожди…
        Жертвенный алтарь, - пришла ему в голову не очень-то лестная мысль. Он завертел головой. В округе никого живого, но на всякий случай он спустил ноги на пол. Нога уткнулась во что-то мягкое, он в ужасе подбросил колени.
        - Это всего лишь я, - пробормотал Фельдман, растирая заспанное лицо, - топчись, кто бы возражал…
        - Привет, - выдохнул Артем, - не представляешь, как я рад тебя видеть.
        - Я тоже рад, - признался Павел, - просто млею от восторга. Поспать нам дали - это хорошо. Давай теперь выяснять, где мы.
        - Мы в картинной галерее, - прошептал Артем срывающимся голосом, - на нас взирает
«Око Леонарда»…
        - Не понял, - Павел сделал удивленные глаза, - я был уверен, нас тупо растворят в кислоте. А тут такое приобщение, блин, к прекрасному. Слушай, - он перестал тереть физиономию. В глазах поселился тревожный блеск, - что-то здесь не так…
        - Я тоже так думаю, - согласился Артем, - ростки оптимизма заглушают бурные сорняки сомнения.
        - Сейчас бы выпить, - размечтался Павел, - чего-нибудь побольше. А то меня опять начинает потряхивать…
        Не было сомнений, что перед ними то самое, искомое - ради чего и учинялась свистопляска. «Последнее испытание» утонченного садиста Ватяну. Коллекция сатанинской живописи, переправленная из Венгрии, где она принадлежала самоубийце Ласло Вохачу. Фетиш. Движущая сила мракобесия. Десятки картин, напоенных, как нынче принято выражаться, деструктивной энергией - убойной силой в умелых, тренированных руках.
        Он так далек от всего этого - что не поддается постижению посредством заурядного здравого смысла…
        Их заперли в изолированном участке замка, оставив один на один с жутковатой коллекцией. Одного он не мог понять, при чем здесь Павел? Но впоследствии он понял - это неспроста. Вдвоем, как ни крути, веселее. Своеобразная подстраховка - дабы
«клиент» не помер в одиночку от потрясения…
        Жуть кромешная уже сжимала горло. Они поднялись, стали озираться. Экскурсовод, похоже, не предусмотрен. Пространство не такое уж протяженное: два зала (большой и малый), соединенных широким арочным пролетом. Источники приглушенного свечения вмонтированы в стены, в полы, устланные чем-то матовым, идеально гладким. Барельефы на стенах, на потолках, изображающие причудливые фигуры, исполняющие причудливые танцы. Лев, оплетенный змеей, резная голова фантастического существа с разинутой пастью. Не собака, не змея… Широкий карниз по периметру потолка: спирали, плетения, узлы. Среди узоров возникали очертания зверей, людей, демонов. Картины в пышных, увитых резьбой окладах…
        Его уже тянуло к этим картинам - как магнит к железу, невзирая на страх, невзирая на Павла, тянущего в другую сторону - тому приспичило проверить, действительно ли заперты двери за тяжелыми габардиновыми портьерами. Он не сомневался ни на йоту: двери заперты…
        - Зачем нам это надо? - бормотал Павел, проделывая подозрительные движения, похожие на осенение себя, любимого, крестом. - Совмещать неприятное с бесполезным? Ну уж увольте…
        Куда уж этому невеже до неодолимого любопытства художника…
        От созерцания «Ока Леонарда» волосы вставали дыбом. Классическая масляная живопись, явные раритеты, чувствуется рука талантливых мастеров эпохи Возрождения и последующих эпох… Вывернутые наизнанку библейские сюжеты, измывательство над персонажами Заветов. Погрудные портреты безвестных персон в пурпурных кардинальских мантиях, сверкающих тиарах, парадных одеждах, расшитых золотом и серебром, но с такими циничными ехидными лицами, с коими никогда не изображались высокопоставленные клерики и властители. Дамские собрания - пурпур, золото, тяжелые парчовые платья. Извращение апостолов Петра и Павла, «Мученичества Святого Варфоломея» Хусепе Рибера, «Молитвы Святого Бонавентуры» Франсиско Сурбарана. Картина известного испанца посвящена истории о том, как святой Бонавен-тура разрешил спор кардиналов по поводу избрания Папы и указал достойного кандидата. Сюжет картины - как святой общается с ангелом, который по секрету сообщает имя избранника. Полотно неизвестного «подражателя» практически не отличается от оригинала, вот только непонятно, что нашептывает на ухо святому хитроумно ухмыляющийся демон с
нечеловеческим лицом…
        А у «куратора» демонов лицо почти человеческое. Что за личность? Дагон? Магон? Он стоит напряженно, подавшись вперед, вот-вот бросится, в старинном камзоле, перетянутом портупеей, жесткий черный воротник, алый плащ, скуластое лицо, волосы черные, как смоль, волнисто обвивают лицо, сливаются на плечи, орлиные глаза сверлят мозг, как перфоратор бетонную стену. Он держится за эфес сабли. Рядом с этой картиной нормальному человеку стоить нельзя - Артем попятился, от картины явственно несло чем-то сырым, могильным…
        Лицо второго «вершителя судеб», словно загробное видение, лицо наполовину скрыто тенью, он взирает на зрителя с высокомерным равнодушием. Блеск лат, плюмаж на причудливом шлеме. Полотно написано широким свободным мазком, мерцает тонкими валерами перламутра…
        - Ты крестись, дружище, крестись… - бормотал где-то за ухом севшим голосом Павел. - Неужели тебе не хочется сдуру перекреститься? Ты же веришь в Бога?
        - Я бы верил, Пашка, - потрясенно шептал Артем, - да Бог не верит в меня…
        А ведь без шуток хочется креститься, рухнуть на колени, разбить лоб в молитвах, чтобы пронесло… Он брел на подгибающихся ногах мимо вызывающе роскошных полотен. А персонажи их буквально следили за его перемещениями, провожали взорами, многозначительно переглядывались… Или снова взыграли галлюцинации? Многофигурные композиции. Пьяницы, бродяги, распущенные, одетые в отрепья женщины… Типичная бодегона Диего Веласкеса - изображение погруженной в полумрак харчевни. Свечи у них там, что ли, кончились? Лучше не видеть эти лица пирующих персонажей, в них слишком мало человеческого… «Венера перед зеркалом» того же Веласкеса - обнаженная прекрасная дама, лежащая к зрителю спиной и превосходной пятой точкой. Но в зеркале, который держит израненныи ангелок (видно, кубарем падал с неба, получив пенделя от своего патрона), в дымчатой полумгле просматриваются контуры морщинистого лица безобразной ведьмы…
        Но здесь не только подражания и плагиаты. Творения в основном оригинальные, такие, от которых кровь стынет в жилах. Разложившийся покойник в истлевших лохмотьях - реалистичен, как фотография! - испытывает жгучее желание воскреснуть. Ему удается приподняться, подтянуть под себя ногу, приоткрыть и обратить на зрителя ввалившиеся болотные глаза. Неподалеку сидит обыкновенная кошка и вдумчиво трет лапкой мордочку, намывая необычного гостя в обычном мире. Неистребимое поверье, что если кошка перепрыгнет через покойника, он становится упырем… Двое людей в католических рясах из толстой сермяги с растерянными лицами склонились над кликушей - женщиной, в которую вселился бес. Девушка красива, у нее очень выразительная грудь, с которой она уже сорвала свои одежды. Ее трясет, она бьется в припадке, заразительно хохочет, тянет скрюченные персты к беспомощному экзорцисту… Что он может сделать, если женщина уже целиком во власти Дьявола и не хочет оттуда возвращаться?… Тема так называемого экзорцизма не единична. Захламленный монастырский двор, скопление экзальтированной публики, добрая половина - грязные
проститутки. Уже вечер, багровое солнце заходит за стену монастыря, но видна надпись над сводом арки: «Общество возмещения душ» (по-французски). Основателем общества был аббат Булле и его любовница Адель Шевалье. Их работе посвящена тема произведения. Странный и непристойный экзорцизм. Привязанный к колоде бедолага облит кровью мертвого младенца, над ним колдует взъерошенный, возбужденный священник, а дама в черном наряде обрызгивает участников церемонии человеческими экскрементами. Здесь явно обряд изгнания бесов перепутан с пресловутой «черной мессой», но никого из участников церемонии это не тревожит, все довольны, все радуются… Костры, на которых мучительной смертью гибнут молоденькие девушки и бесполезные старухи - вся картина проникнута воплем, от которого буквально взрываются уши. Собрались однажды инквизиторы вокруг костра… Ну как не посочувствовать симпатичным ведьмам? Церковь сама породила это зло, сама и бьется с ним уже которое столетие. Возвеличила эту силу, доведя ее до полного абсурда, воскресила диковинные обычаи. Практически все средневековые дьяволо-поклонники - бывшие (а то и
действующие) церковники. В одном немецком городке в семнадцатом веке спалили двести ведьм - практически все женское население. Горели и мужчины. Среди казненных - самый толстый мужчина, самая толстая женщина, самая красивая девушка, знавшая несколько языков и прекрасно справляющаяся с музыкальными инструментами. Пощады не было никому: и чрезмерная упитанность, и красота, и высокое духовное развитие - все было объявлено ОТ ДЬЯВОЛА… Священники явили миру то языческое, что давно поросло быльем: испытание водой - ведьму связывали, бросали в воду, если всплывет, значит, точно ведьма, если потонет, то вышла ошибка, и мертвеца хоронили, как порядочного гражданина. Испытание огнем: раскаленный болт, окропленный святой водой, вкладывали обвиняемому в руку - если болт сожжет ее, стало быть, доказана виновность, если рука останется невредимой, то бедолагу, к сожалению, можно отпустить…

«Крестный ход» спускается с горы. Участники процессии закутаны в черные одежды, вышагивают стройными рядами - с образами, хоругвями, изрисованными пентаграммами, перевернутыми крестами. С ними Дьявол - на прекрасном черном коне, с высоко поднятой головой… Вакханалия «черной мессы», где Князь Тьмы, приняв облик сексапильного юноши, сжигает самого себя. Обычная история. После самосожжения приспешники собирают веничками золу (смертельно опасную для человека), и Дьявол воскрешает, выводит в круг обнаженную королеву бала, обходит торжественно гостей, укладывает ее на алтарь и делает все как в жестком немецком порно. Он знает толк в эротических рекордах…
        Подмигивал лукавый бес-искуситель: в чем же смысл жизни, брат, - в удовлетворении или удовлетворенности? Гордо смотрела восходящая на костер ювелирша Катрин Монвуазен, урожденная Дезейе, отправленная на казнь совершенно справедливо. Ее подвиги превосходили подвиги всех известных в шестнадцатом веке отравительниц. В ее саду в Сен-Жермене были найдены 2500 закопанных детских трупиков. Конфисковано огромное количество крысиного яда. Сообщник Монвуазен аббат Гибур двадцать лет практиковал черные мессы и энвольтировал по заказам клиентов на смерть. А в клиентах числилась герцогиня Орлеанская, герцогиня Бульонская и лично маркиза де Монтеспан - фаворитка Людовика Четырнадцатого, очень недовольная, что из фавориток ее беспардонно выдавливает юная выскочка де Фонтане… Очередная бодегона - все, чем радуют свои желудки вершители человеческих судеб. Простор для истинного чревоугодника: баран, не запрещенный ни в одной религии, яркие фрукты, издающие пронзительный запах, расчлененная голова акулы с очень привлекательной пастью, порезанный ломтями крокодил, пикантная анатомическая подробность крупного зверя,
опоясанная лимонными кружками…
        - Деликатесы, едрить твою налево… - бормотал умирающим голосом Павел. - А ведь эти продукты являются великим достижением кулинарной мысли… В Таиланде меня кормили супом из плавников акулы. Стоит невыносимые деньги, а такое редкостное дерьмо… Вязкий, невкусный… Пенис тигра - говорят, что эффективный афродизиак, но я как-то не жалуюсь… Охренеть - чашка супа из тигрового пениса стоит триста бакинских! Есть можно, вот только поговаривают, что вместо пениса тигра ушлые повара умудряются подсунуть пенис быка…
        - Пашка, помолчи, не до тебя… - взмолился Артем. Голос приятеля превращался в тонкое сверло. Но тот не унимался, трещал без остановки. Ему не о чем было молчать.
        - А вот омлет из крокодиловых яиц - это нечто, Артем… Нормальная человеческая еда… А еще лучше - поджаренная крокодиловая ступня. Очень тонкий, изящный деликатес. В меню его называют «лапой дракона»…
        Он схватил приятеля за рукав, куда-то потащил, пока тот окончательно не свихнулся. У Павла заплетались ноги. Смещались полушария, раздражал многоголосый бубнеж, исходящий непонятно откуда, звенели нервы. Дьявол есть… - настаивал помешавшийся здравый смысл, - его не может не быть. Иначе что здесь с тобой происходит? Сойти с ума от какой-то живописи?
        В галерею могли запустить какой-то газ, могли обкормить психотропными веществами, могли хорошенько загипнотизировать… Но зачем?
        Они упали за алтарем, но и здесь было некуда спрятаться от сатанинской братвы. Она взирала отовсюду - слева, справа, сзади, била прямой наводкой точно в цель. С закрытыми глазами было как-то легче.
        - Господи, я бы убил их всех… - стонал Артем.
        - Пустое, дружище, - отозвался Павел, - если бы мы смогли надавать по задницам всем, кто виновен в наших несчастьях, мы бы неделю не смогли сидеть.
        - Но я же не виноват, - возмущался Артем.
        - А я тем более, - вздыхал Фельдман.
        Он не помнил, как они отдали концы, просто отъехало утомленное сознание, и он при всем желании не смог бы вспомнить, кто и когда за ними пришел…
        ГЛАВА ШЕСТАЯ
        Все эти болезненные «хождения» туда-обратно начинали серьезно досаждать. Он очнулся на кровати, тоскливо уставился в пространство своей вместительной камеры. Невольно шевельнулся, когда пространство перекрыл надутый, важный, величественный, как дирижабль, Роман Ватяну. Мускулистые руки были скрещены на груди, он рассматривал лежащего и интересно молчал. Потом заговорил:
        - Вы крепкий орешек, Артем Олегович. Вас трудно расколоть. Вы то ли глупец, то ли умный, то ли успешно совмещаете эти две ипостаси.
        - Не надо меня колоть. Если дурак умен, значит, он из сказки. А я просто дурак. Жадный дурак, - прошептал Артем, приподнялся на одной руке и нанес на лицо специальное тупое выражение. Особо усердствовать не пришлось.
        - Браво, - похвалил Ватяну, - вы сохранили добрую часть рассудка. Чего нельзя сказать о вашем приятеле.
        - А что с ним? - встревожился Артем.
        - Переутомился, - пожал плечами Ватяну, - слишком большая нагрузка на мозг. Не всем дано, знаете ли, пережить такое в трезвом уме и рассудке. Обычная депрессия, ничего страшного, крепкий мужчина должен выкарабкаться. Не переживайте за товарища, Артем Олегович, все будет нормально.
        - Зачем вы это делаете?… - Артем скрипнул зубами. - Послушайте, как вас там… Что это было? - он нашел в себе силы твердо посмотреть Ватяну в глаза.
        - О чем вы? - живо среагировал собеседник.
        - Это место, где мы были… Или тоже померещилось? Похоже на музей. Картины странного содержания…
        - А вы не знаете, что это такое? - Ватяну прищурился.

«Давай же, тупи, - подумал Артем, - вот он, критический миг».
        - И дальше бы не знал, - буркнул он. - Я, конечно, любитель классической живописи - а то, что в ваших залах, безусловно, классическая живопись… если не грамотная имитация, увы, я не эксперт… но несколько непристойной тематики, не находите?
        Ватяну рассмеялся.
        - Не вам судить о пристойности тематики моей картинной галереи, уважаемый художник, - он перестал смеяться и пытливо воззрился на пленника, - ночь в музее прошла успешно. Не хотите ли поучаствовать в некоторых… скажем так, семинарах, молодой человек? У вас есть способности и задатки - что немаловажно для нашего дела. Никогда не пробовали познать самого себя? Открыть что-то новое в собственной вселенной? Проторить дорогу к новым знаниям? Надеюсь, вы понимаете, что здесь не секта? Вернее, не совсем секта в привычном отрицательном понимании этого слова?
        - Я хочу всего лишь продать картину, многоуважаемый господин Ватяну, - вздохнул Артем. - Меня радуют только деньги. А все остальное меня пугает.
        - Отдыхайте, Артем Олегович, - иезуитски улыбнулся посетитель, - с этой минуты вы считаетесь моим гостем. Вам и вашему другу - когда он придет в себя - не возбраняется гулять по замку… за исключением тех мест, где вам гулять возбраняется. Но далеко не уходите, договорились?
        С этой минуты любая попытка пободрствовать в одиночку завершалась полным упадком сил и мертвым сном. Он очнулся, когда в помещение вволокся вооруженный ведром и шваброй Оскар, принялся, бубня под нос, протирать полы. Бубнил он на неведомом языке, но, судя по интонации и некоторым связкам, понятным без перевода, недовольство было вызвано тем, что начальство определило ему несвойственный фронт работ - вдали от родного подземелья. Притворившись спящим, Артем настороженно наблюдал за его перемещениями. Облегченно вздохнул, когда, гремя инвентарем, служитель удалился. Он начал дремать, но опять притащился Оскар, открыл дверь, забрал у кого-то поднос, опустил за порогом. Артем открыл глаза пошире: среди тарелок, крытых другими тарелками, характерно выделялся плоский сосуд - по-русски, мерзавчик - с резьбовой крышкой и аляповатой этикеткой.
        - Пробуждайтесь, господин хороший, - брюзжал Оскар, - велено вас покормить, напоить и спать уложить - дабы, значит, вы были сыты, пьяны и высланы. Не волнуйтесь, экзотикой вас пичкать не собираются. Куропатка, капустка квашеная, свиные ребрышки…
        - А в сосуде что? - Артем опустил ноги на пол. - Синильная кислота?
        - Не кислота, - не меняя темпа, бормотал Оскар, - натуральный ямайский ром. Лично господин Ватяну просил вам передать со своего стола - со всяческими пожеланиями. Отличный аперитив - дразнит аппетит и способствует пищеварению.
        - А ну, дай сюда, - он пристроил поднос на тумбочку, повертел бутылку, - крепость семьдесят градусов, надо же какие мы щедрые… - отвинтил крышку, сделал жадный глоток. Жгучая дрянь скрутила горло, перехватило дыхание, он закашлялся, голова закрутилась. - Нет уж, приятель, такую крепость мне сегодня не взять… - отставил бутылку, откинул голову…
        Он смутно помнил, как очнулся, чего-то пожевал, сделал еще один глоток, чтобы почувствовать себя окончательно несчастным. В ушах гудело, как в раковине, когда ее прижимаешь к уху. Эхо кровотока по ушным сосудам, принимаемое некоторыми за рокот морского прибоя…
        В третий раз он очнулся в полной темноте, когда к нему в койку запрыгнула дама. В этом замке имелась только одна дама, способная запрыгнуть к нему в койку. Именно она и оказалась. Он сжался в пружину, решив, что она собралась его задушить - в отместку за меткий удар. Но это был всего лишь дружеский эротический визит. Не будет женщина раздеваться, чтобы задушить мужчину…
        - Ах, дорогой, как я по тебе соскучилась… - чертовски соблазнительное гладкое тельце прижалось к нему и сразу же взялось за деликатное дело. Тонкие пальчики забегали по его членам, как по клавишам фортепиано. Для порядка он немного поерзал, но быстро бросил это занятие. Аэлла знала кроватное ремесло, устоять против ее чар было невозможно. Он откинулся, решив занять принципиальную пассивную позицию. Она уже сидела на нем, сводя с ума своими прикосновениями. Куда девалась его одежда? Он заводился, дыхание срывалось…
        - Милый, это совсем неплохо, а ты, оказывается, растерял не всю форму… О, да ты на пике спортивной формы… Давай же - быстрее, глубже, ловчее… - ей тоже нравилось сидеть на нем, она уже неслась вскачь, стуча по нему шпорами… - Потрясающе, милый, ради тебя я готова забыть про все обиды, про все на свете…
        - Забудь, пожалуйста, и про меня, - выдохнул Артем.
        Фраза была чудовищно некстати, но она расхохоталась как ненормальная, помчалась в галоп, вытрясая из него душу. «Натуральный суккуб», - в ужасе думал Артем, пытаясь усмирить ее напор. Но женщина извивалась в его руках, ее уносило, экстаз захлестывал…
        Он лежал, парализованный, а она, передохнув немного, вновь брала дело в умелые руки, собравшись, видно, этой ночью довести его до полного упадка.
        - Ты готов, дружок? - шипела она, склоняясь над его лицом, облизывая ему губы, нос, а он переполнялся двоякими чувствами: ему хотелось, чтобы эта тварь пропала, испарилась с концами, а с другой стороны… чтобы пропала она не сразу, попозже…
        Они практически не разговаривали о «делах». У суккуба в эту ночь было лишь одно дело. Когда он очнулся, в комнате горел приглушенный свет, в дверь негромко стучали. В голове зияла жирная блестящая пустота. Он не чувствовал ни рук, ни ног, ни «пятого элемента», но как-то умудрился подняться, сгреб разбросанные под кроватью предметы туалета, натянул самый ответственный, забрался под одеяло, оставив на поверхности только глаза.
        В комнату, крадучись, с загадочным лицом вторгся Павел Фельдман, приложил палец к губам, посмотрел по сторонам, подошел к кровати, сел на краешек.
        - Говорят, ты сошел с ума, - удивился Артем.
        - Было дело, - не стал спорить Павел.
        - А чего тогда шастаешь?
        - Прошло, - он многозначительно крякнул, пошевелил пальцами, словно разминая, прежде чем схватить Артема за горло. - Живу тут, понимаешь, неприкаянно - ни кола, ни хрена. Пенсию некому подать. А он тут, блин, в достатке, сытости… - Фельдман сунулся в поднос, поковырял пальцем недоеденные свиные ребрышки, выразительно глянул на Артема.
        - Подсматривающих устройств здесь нет, - проворчал Артем, - подслушивающих - не знаю. Но вблизи кровати точно нет.
        - Отлично, - Фельдман понизил голос, - депрессия у меня была, но без плачевных последствий. Тяжелую пришлось симулировать. Знаешь, мне, кажется, поверили. Я тебе никогда не говорил, что в университете я несколько раз участвовал в художественной самодеятельности - в частности, мы ставили «Палату номер шесть», «Пролетая над гнездом кукушки»…
        - По-моему, ты вжился в роль, - Артем внимательно всмотрелся в глаза приятеля, - с тобой что-то не в порядке…
        - А что, я должен быть оборудован кассовым аппаратом? - встрепенулся Павел. - Или ходить в белом халате? Посмотри на себя - ты тоже без двух минут клиент канатчиковой дачи. У тебя такой вид, словно ты внезапно постиг смысл жизни.
        - В общем, да, - кивнул Артем.
        - Стоп, - он сделал предостерегающий жест, - если знаешь смысл жизни, не надо пугать им других. А то погонишь сейчас гусей, не остановишь. Знаю я вас, творческих людей…
        - Ко мне Аэлла приходила, - помрачнел Артем, - не могу избавиться от мысли, что переспал с суккубом, и теперь это со мной на всю жизнь…
        - Да ерунда, - отмахнулся Фельдман, - признаться откровенно, ко мне сегодня тоже что-то подобное приходило. Потоптало тебя - и ко мне…
        - Не может быть, - поразился Артем.
        - Ой, только не ревнуй. Эка невидаль, с демоном переспали. Это же не значит, что мы стали кровными братьями? Визит не затянулся. Так, пара сеансов, чисто в качестве разрядки. Вернемся домой - нанесем визит венерологу, - он похлопал поперхнувшегося друга по спине. - А как иначе, братец? Это был очень опасный секс. Ну и молитва, молитва и еще раз молитва… О, фронтовые сто грамм! - Фельдман обнаружил под кроватью початого мерзавчика, жадно потянулся, сделал глоток.
        Артем с интересом наблюдал, как по товарищу пробежала «волненья дрожь», преобразилось лицо, сделавшись вначале страдальческим, потом задумчивым.
        - Забористая штука. В принципе, национальный русский напиток.
        - Водка?
        - Стеклоочиститель.
        - Допивай, - разрешил Артем, - и предадимся сиесте.
        - Не предадимся, - возразил Павел, посмотрев на пустое запястье, - время предрассветное, через пару часов начнет светать. Пришлось приложить титанические усилия, чтобы не уснуть после визита твоей возлюбленной. Она и проговорилась про время. Оскара в коридоре нет. В комнате напротив храпит какой-то жирдяй с тупой рожей. Самое сонное время суток, все спят… - он очень многозначительно посмотрел на Артема.
        - Пашка, это смешно, - выдохнул Артем, - предлагаешь снова бежать? Ты в своем уме? Нас поймают и отлупят. Нет уж, хорошего, как говорится, помаленьку. Ждать надо.
        - С тобой спорить, как с моей женой, - всплеснул руками Павел, - можно только в ее отсутствие. Объясняю ситуацию. Посещение картинной галереи - пробная ласточка. Сунут туда по второму разу, добром дело не кончится. Мы просто не сможем им сопротивляться. Пойми, Артем, велика цена, а отступать некуда. Допустим, нам поверили: мы не работаем по заданию твоих друзей из тайной карательной организации. Допустим, в швейцарском банке действительно пылится картина Брейгеля. Нас вывозят в Швейцарию, причем окружают такой заботой и лаской, что и муха не проскочит. Надеяться на твоих друзей? - Павел задумчиво пожал плечами. - Но нет оснований считаТЬ, что они хотят помочь. Анюта хотела, но где теперь Анюта? Оставим утопию. В Швейцарии ты извлечешь из сейфа липу. То, что это липа, эксперт проверит на месте. Мгновенная смерть. Могут не проверять - привезут обратно, проверят здесь. Опять мгновенная смерть. Думай, Артем. Сколько можно учиться на чужих ошибках?
        - Это как? - не понял Артем.
        - А это так, что ты совершаешь роковые ошибки, я от них страдаю и в итоге учусь на твоих ошибках. А теперь слушай. План бегства в окончательной редакции…
        - Потрясающе, - сыронизировал Артем, - мы знаем только одну дорожку.
        - Правильно, - согласился Фельдман, - дорожка та самая. Отчасти. Ты же не думаешь, что предрассветный час у меня пошел коту под хвост? Помнишь желоб в скале? Площадка, ящик с электричеством, все такое? Фишка в том, Артем, что на площадке лестница не обрывается. Она уходит в сторону и ведет куда-то вниз…
        Он много раз впоследствии задавал себе вопрос: почему этой ночью за ними не установили наблюдение? Элементарный просчет? Ловко ухваченный Фельдманом предрассветный час, когда дрыхнут без задних ног даже приспешники лукавого? Упование на то, что после знакомства с «Оком Леонарда» пленникам будет просто не до этого? Они выскользнули в коридор. Обстановка мало изменилась: тусклые лампы, голые обкрошенные стены. Одна из дверей в коридоре была приоткрыта, оттуда доносится богатырский храп. Не говоря ни слова, Фельдман юркнул в проем, пpoшло несколько мгновений, храп прервался. Появился Фельдман. Воровато поводил глазами, вопросительно глянул на Артема: не случилось ли чего за время его отсутствия?
        - Вопрос с возвращением, надо полагать, снят, - пробормотал Артем. - В каждом из нас сидит то, что когда-нибудь нас посадит.
        - Не посадит, а погубит, - поправил Павел, брезгливо вытирая руку о штаны. - Честное состязание, победил сильнейший.
        И снова им пришлось обманывать камеры наблюдения, красться темными закоулками, похожими на изолированные отсеки подводной лодки. Переход, продуваемый сквозняками, отсутствие часовых, блуждающих обитателей замка. Невозможно представить, где в этих лабиринтах (и на каком этаже) пресловутый музей с «Оком Леонарда», апартаменты Ватяну, берлога Гурвича, бесноватой Аэллы. В одном он был уверен наверняка - комната в башне, где проводилась первая беседа, - отнюдь не апартаменты Ватяну.
        - Не упади на радостях, - шепнул Павел, первым шагнув в пропасть. Упруго дрожала лестница под стиснутыми до судорог руками. Нестерпимо хотелось посмотреть вниз. По оврагу дул холодный ветер, продирая до костей, работал на отрыв. Павел спрыгнул на площадку, поддержал Артема, у которого куртка зацепилась за что-то острое. Здесь тоже без особых новшеств. Матово поблескивал снабженный защитным кожухом и утопленный в тело скалы электрический щит.
        - Ну и где тут лестница? - не понял Артем.
        - Подожди, - отмахнулся Павел. Он забрался в щит и начал там что-то переключать. Скрипнул металл. «Надо же, какая находка», - пробормотал Павел, засовывая находку за пояс.
        - Ты что там хулиганишь? - встревожился Артем.
        - Диверсия, - развеселился Фельдман. - Знаешь, в современной киноиндустрии есть такая профессия - Film Damage Compositor. Что-то вроде мастера по вредительству. Трудно удержаться, Артем. Если я правильно рассудил пояснительные надписи, замкнуть должно где-то в подвале. Пусть бегут в другую сторону. Думаю, этот щит не единственный. А теперь делай как я.
        Он бросился к ограждению площадки, отвел в сторону незаметную с первого взгляда створку, отодвинулся. Поднялась часть пола - вроде того, как поднимается лист рифленого железа в тамбуре вагона над лестницей. Павел стал пропадать. Развернулся, перехватясь за перила, совсем пропал.
        - Не забудь закрыть за собой эту балду, - донеслось откуда-то снизу, - надеюсь, ты не настолько технически туп, чтобы не нащупать задвижку.
        Резкий порыв ветра чуть не стряхнул его в пропасть. Артем обнял лестницу, застыл. Сердце бешено стучало. Опять нестерпимое желание посмотреть вниз. Он посмотрел. Не видно ничего, кроме черной бездны. Лестница тянулась практически вровень с отвесной скалой. Он перевел дыхание, опустил ногу…
        Целую вечность они ползли по этой окаянной металлической конструкции. Дно оврага выросло внезапно, когда уже и не надеялись, Ветер остался высоко над головой, потянуло сыростью. Нога ткнулась в твердое, Артем отдернул ее, вернул на ступень.
        - Что это?
        - Голова лучшего друга, - фыркнул Павел. - Замри, не шевелись. Здесь, кажется, пост…
        Артем до рези в глазах всматривался в темноту. Темнота уже не казалась беспросветной. По ней струилось розовое мерцание. Скала упиралась в каменистое дно глубокого оврага. Стена испещрена трещинами, сколами, дно завалено камнями, но проход есть. За обломками расколовшейся глыбы горел костер. «А ведь могли расположиться прямо под лестницей», - мелькнула мысль. Павел бесшумно спустился, приложил палец к губам. Способности этого отъевшегося детектива порой внушали зависть. Беззвучно он скользнул к скале, постоял, переводя дыхание, собрался с духом, вытащил что-то из-за пояса, вздохнул и ушел. Приглушенные удары, стон… Чего же он корчит из себя постороннего?! Спохватившись, Артем спрыгнул с лестницы, бросился на помощь.
        Но помощь уже не требовалась. На плоском валуне потрескивал компактный костерок из нескольких полешек. Развернутые плащ-палатки, кучка консервных банок, миниатюрная рация. Двое мучеников в живописных позах. Явно не доели. Одеты в грубые штаны, бесформенные накидки, у одного на шее медальон какой-то сложной асимметричной конфигурации, у второго глухо застегнут ворот черной косоворотки.
        - Знаешь, Пашка, что-то меня настораживает в стиле твоей работы, - заметил Артем, нагибаясь над телами. Вырубил их приятель, с виду, добросовестно. Тот, что с медальоном, постарше - за пятьдесят, сухое хищное лицо, горбатый нос, усыпанный бородавками. Второй - помоложе, поупитаннее.
        Он вернулся к первому, встал на колени, чтобы рассмотреть медальон. Но света от костра не хватало, мелкие чеканные подробности съедал мрак.
        - Чем это ты их? - поднял он голову.
        - Добрый электрик оставил в щитке, - продемонстрировал Павел не без гордости ржавый гаечный ключ, - сложное техническое приспособление, изобретенное шведом Йоханссоном. Обожаю Швецию. Прекрасная страна. Между прочим, шведы изобрели тетра-пак, спички, группу АББА, Карлсона, шведский стол - смергосбурд…
        - Шведскую семью, - буркнул Артем, снова нагибаясь над поверженным. И отшатнулся - охранник распахнул глаза! Надо же, какой он внезапный… Блеснула молния. Оскалился хищный рот, мужчину подбросило, цепкая клешня схватила Артема за воротник! Горло перехватило, слезы потекли из глаз. Он ударил прямым, по кратчайшей дороге, взвыл, разбив костяшки о лобную кость. Охранник разжал руку, откинулся, закатив глаза. Он ударил еще раз - для закрепления, перевел дыхание.
        - И тебя что-то настораживает в стиле моей работы? - удивился Павел.
        - Да нет, - поморщился Артем, тряся отбитым кулаком, - нормально все…
        - Могу подуть, - предложил Павел. Артем отмахнулся.
        - Ладно, не издевайся. Как-то странно, Пашка, почему они расположились здесь, а не под лестницей?
        - А зачем им охранять лестницу? - пожал плечами Фельдман. - Из замка вроде никто сбежать не должен. Они вот это охраняют, - он выразительно показал подбородком куда-то в сторону.
        Артем повернул голову. Дальний скат оврага, в отличие от ближнего, не был таким обрывистым. Крутой, изрытый трещинами склон. В большой разлом между двумя монолитами поднимались от подножия вырубленные в камне ступени - несколько штук, а дальше все терялось в темноте.
        - Вот он, нелегкий путь к свободе, - возликовал Павел. - Ну, чего стоим? За работу, товарищи…
        В качестве трофеев беглецам достались две жестяные банки без особых примет (возможно, не взрывчатка), початая пачка «верблюжьих» сигарет, зажигалка китайского производства, консервный нож, покрытый желтоватым налетом («Яйца им, что ли, открывали?» - обнюхав, озадачился Павел). Особое удовольствие Фельдману доставил компактный шестизарядный браунинг, извлеченный у пожилого из-под мышки. Он немедленно оттянул затвор, поставил пистолет на предохранитель и сунул его в карман. Побулькал походной фляжкой, осторожно попробовал содержимое на язык, брезгливо скривился:
        - Вода. И пьют же эту гадость… - склонился над молодым. Но тот на вид был вылитым трупом. Тогда он перешел к пожилому и начал лить ему на голову тонкой струйкой. Артем на всякий случай отошел подальше. Видя тщетность происходящего, Фельдман набрал в рот воды, брызнул. Охранник дернулся, застонал. Приятель приступил к допросу. Артем уселся на камень, с удовольствием закурил. Предрассветный час неумолимо перетекал в рассветный. Скоро узкая полоска неба над головой превратится в серую, природа приступит к закономерному пробуждению…
        - Делает вид, что не понимает по-английски, - комментировал достижения Фельдман, - по-русски тоже. Хорошо, попробуем по-немецки… - раздался звук пощечины, лающая немецкая фраза. Пленник что-то сдавленно забормотал.
        - Вот так всегда, - посетовал Фельдман, - на свободе они герои, перья распушают, а стоит ствол под кадык, так сразу я не я, лошадь не моя…
        Он сделал свирепый вид, словно собрался стрелять.
        - Не промахнешься? - поинтересовался Артем.
        - Могу, - согласился Павел, - только игрушечный пистолет бьет без промаха. Но постараюсь не промахнуться.
        Пленник быстро и судорожно залопотал.
        - Надо же, как плавно и непринужденно льется его немецкая речь, - удивился Фельдман. - Ах ты, гадина фашистская… Не знает он, видите ли, в какой части света находится замок глубокоуважаемого господина Ватяну и как отсюда выбраться…
        - Может, правда, не знает? - предположил Артем.
        - Не верю, - фыркнул Павел, - меня не проведешь. Ты посмотри на него. Амфиболия - неопределенность высказываний. Псевдология - патологическая склонность к вранью. Хрен ты деревенский!
        - Armocaria Rusticana, - с ученым видом сказал Артем.
        - А это че такое? - повернулся к нему Павел.
        - Хрен деревенский…
        - Не знал, - удивился Фельдман и засмеялся, - ладно, - невезучий охранник снова получил по затылку и отрубился окончательно. - Нашего собеседника звали Отто. Ступени выводят на тропу. Она поднимается на поверхность и ведет в деревню. Это северное направление. Значит, к северу идти нельзя, именно там нас будут пасти. Двинемся на запад. Да в темпе, Артем, в темпе. Скоро хватятся. Или эти недоумки поднимут тревогу… - он бросил под ноги рацию и стал безжалостно по ней топтаться. - Не доставайся же ты никому…
        В полотняном мешке у рачительных охранников нашелся фонарь, который неплохо освещал дорогу. Они двигались ускоренным маршем, перепрыгивая через ступени. Лестница поднималась вместе с кручей, но неизменно оставалась в теле скалы. По мере восхождения ступени делались выше, неудобнее. Проход превращался в рваные зигзаги, приходилось перелезать через камни, резаться о колючки. Легкие бастовали, Павел матерился, клял отсталые европейские страны (можно подумать, сам приехал из высокоразвитой), удивлялся, почему oн до сих пор не бросил курить, в итоге объявил, что берет тайм-аут, уселся на голый камень, отдышался и потянулся к сигарете.
        Артем исчерпал еще не все резервы, поднялся выше и дрогнувшим голосом сообщил, что видит по курсу «землю». Ворча, подтянулся Павел. Они сидели с задумчивым видом, жадно курили и молча созерцали раскинувшуюся перед ними величавую картину. Они находились на вершине одной из гор, которых в окрестностях было великое множество. Нескончаемый лес из остроконечных зубцов, шпилей, фигурных утесов. Голые кусты, едва тронутые зеленью. На севере горы укладывались террасами одна на другую, вздымались беспорядочными наслоениями. На западе за скалистой грядой виднелись скругленные лесистые вершины. А за спиной в сиреневой рассветной дымке проступали очертания сторожевых башен безымянного замка, из которого каким-то чудом удалось сбежать…
        Сидеть и ждать у моря погоды было, по меньшей мере, глупо. Передохнув, они повернулись спиной к алеющей на востоке зарнице и погрузились в каменные дебри. Рассвет набухал. Еще немного - и брызнет, озарит унылый мир…
        Павел скис на первой же стометровке. Выбрался, отдуваясь, из заваленного камнями оврага, плюхнулся на ближайшую выпуклость.
        - Не знал, что ты такой лентяй, - расстроился Артем.
        - Да, лентяй, - с вызовом ответил Фельдман, - человек, которому нравится просто жить. Глупый номер, Артем. Нас поймают еще до второго завтрака. Через полчаса здесь все будет блестеть, переливаться, и два человека в горах без растительности станут так же заметны, как прыщ во лбу. Какой смысл идти, если проще остаться на месте и ждать, пока за нами придут. Хоть не так устанем.
        - И что же делать?
        - Прятаться. Единственное, что в наших силах. Найти подходящую яму, пока окончательно не рассвело, засыпаться камнями. И сидеть до будущей ночи.
        - Ничего себе, - присвистнул Артем, - звучит, как до будущей жизни.
        - В замке нет собак-ищеек, - сказал Павел, - иначе шли бы за нами и в ус не дули. Может пронести. Впереди большое ущелье - найдем нору. Пусть ищут иголку в стоге сена…
        Они укрылись в какой-то жутко неудобной расщелине, задвинули пролом тяжелым булыжником, пытались уснуть, дрожа от холода.
        - Ничего, - стучал зубами Павел, - днем будет тепло, а к ночи мы отсюда сбежим, как миленькие…
        Проснулся он внезапно. Павел, согнутый в три погибели, матерясь всеми доступными словами, вскрывал консервы.
        - Ни хао, приятель, - поздоровался он по-китайски, - ты чего такой испуганный? Судно, на котором ты плыл, оказалось больничным? Держи, - сунул банку, - самое время подкрепиться. Эта каша называется свинина.
        - А ложка? - капризно сказал Артем.
        - А ложку тебе подадут в ресторане. Будем есть консервным ножом. По очереди. Рукоятка пистолета в банку, извини, не пролезает…
        Потом они лежали, тщетно пытаясь уснуть, ворочались, страдая от замкнутости пространства. Холод отступал, но удобств от этого не прибавилось. Павел начал вспоминать свой медовый месяц, который он провел в постели. Прервал рассказ на интересном месте, попросил поделиться впечатлениями о ночи с черноглазой Аэллой. Это было уже полным извращением.
        - Не будем о гадком, - поморщился Артем. От воспоминаний по спине побежал холодок.
        - Отличная девка, - возразил Павел, - богатое чувство юмора, непохожесть на своих сверстниц, осиная талия. А тонкая талия, между прочим, говорит о правильном распределении жиров в женском организме и правильном гормональном балансе…
        Видно, готовясь стать отцом, Фельдман начал штудировать не только Библию, но и книжки о женской физиологии. В очередной раз он проснулся от заунывного ворчания на тему: почему тот, кто храпит, засыпает первым?
        - Слушай, ты, нечистый на ногу, убери с моей головы свои штиблеты… - и осекся, показав Артему кулак, приложил палец к губам, хотя тот и не собирался ничего говорить.
        Поскрипывали камни под тяжелыми сапогами. Человек остановился практически над ними. Непередаваемое ощущение - словно в тебя уже целятся. Артем задержал дыхание, сжал кулак. Павел был зеленый, как разложившийся покойник, смотрел на него во все глаза. Зажурчало, полилось по камешкам - хорошо, хоть не на голову…
        Несколько слов по-румынски. Не самый благозвучный язык. Подошел еще один, что-то резко бросил. Поскрипывая крошевом, люди удалились. Беглецы лежали, боясь пошевелиться, чутко работали ушами.
        - Это то, чего следовало ожидать… - отрешенно шептал Фельдман.
        - Поисковая операция в разгаре, - отозвался Артем.
        - О, господи, - он вздрогнул, как-то потрясение уставился на Артема. - Ты слышишь, как я думаю?
        - Даже вижу, - ухмыльнулся Артем. - Давай спать, Пашка. После стресса мы отрубимся моментально.
        Он очнулся только вечером - продрогший, с затекшими ногами. Фельдман подавал признаки жизни, что-то бормотал про четыре жизненно необходимые стихии: огонь, воздух, вода, мыло…
        Они покинули убежище, когда на окружающие реалии опустилась темнота, двинулись на запад, мечтая поскорее выбраться из хаоса непроходимых скал…
        Они еще не знали, что это бег по кругу. Можно обмануть людей, но нельзя обмануть злые силы, витающие над местечком Варну. Каменному царству не было конца. Они перебирались через глубокие трещины, огибали места, чреватые камнепадом, и почему-то им казалось, что они идут на запад. Подолгу лежали, глядя, как в ночном небе разгораются звезды, тихо радовались отсутствию диких зверей и погони. Снова рвались на запад, плутали среди мрачных громад, ждали, что вот-вот закончатся скалы, и они упадут в пахучую луговую траву…
        - Посмотри, - сказал Павел упавшим голосом, взобравшись на крутой косогор, - может, я чего-то не понимаю, и эти замки растут здесь как грибы?
        Перед ними в ночном небе возвышалась… громада безымянного сооружения господина Ватяну! Артем не поверил своим глазам. Две сторожевые башни с химерами и гаргульями. Их трудно перепутать с другими! Крутой овраг с обтесанными, будто рубанком, склонами, выделялись несколько террас с видом на пропасть. Какой же леший водил их добрых четыре часа по кругу?!
        Они молчали, потрясенные. Усилился ветер, звезды замигали, опустились еще ниже…
        - Горячие поздравления, - наконец крякнул Фельдман, - бег по кругу, по кругу без конца. Только не говори, что это я тебя водил с закрытыми глазами. Вместе шли. Ну что, Артем, повторим попытку? Еще одна ночка в местах не столь удаленных?
        - Подожди, там что-то происходит, - Артем напрягся.
        С позиции их «глубокого залегания» хорошо просматривался западный мост. Дорожка петляла серой змейкой и пропадала в скалах практически под ними. Из темноты возникали неясные фигуры в остроконечных балахонах. Холодное пламя факелов дрожало в ночном воздухе. Процессия вытекла из внутреннего двора замка, ступила на мост. Люди тянулись вереницей - неторопливо, размеренно, бесшумно. Без лиц, характерных примет. Колонна - порядка тридцати участников - перетекла через мост, авангард ступил на расчищенную от камней дорогу, вошел в скалистую местность.
        - Куда они, интересно, намылились? - пробормотал Павел. - Непохоже, что эти люди - участники экспедиции по нашей поимке. Уж больно не торопятся.
        - Мне кажется, они даже не люди, - мрачно откликнулся Артем.
        - А кто? - испугался Павел. - Зомби, что ли? Ты знаешь, после посещения картинной галереи любезного Ватяну, которого очень трудно заподозрить в покровительстве высокому искусству, я готов поверить в любую околесицу.
        - Да люди, люди, - успокоил Артем. - Они идут по дороге, которая теоретически выводит из урочища. Можно припустить за ними, да, боюсь, добром это дело не кончится. С трудом верится, что дорога не оснащена техникой слежения.
        - Так, минуточку, - напрягся Павел, - кажется, в голове у меня что-то заработало. Хм, хорошая примета…
        - Ты о чем? - оробел Артем.
        - Я все о нем, - туманно выразился Фельдман, - о старом добром мордобое…
        Спустившись вниз, они обнаружили, что дорога пропадает в скалах, на мосту никакого движения, а хвост факельной процессии скрывается за поворотом.
        - Отличный план, согласись, - шипел на ухо Фельдман, - особенно, если учесть, что они идут как раз к выходу. Посмотри, как растянулся арьергард - тюк, и дело в шляпе.
        - А тебе не кажется, что мы делим шкуру неубитого Билла? - скептически бормотал Артем. - Ей-богу, Пашка, тебе какая дурь шарахнет в голову - так хоть стой, хоть падай…
        Дурь, конечно, назревала знатная. Но Фельдман был уже одержим. Возможно, и не пришлось бы пускать в ход кулаки. Они могли спокойно красться за процессией, молясь о том, чтобы их не вычислили ни люди, ни техника. Но двое отстали от колонны. Один прислонился к скале, снял сапог, выбил из него острый камень. Второму приспичило по нужде. Он отвернулся, задрал балахон… Фельдман набросился коршуном, толкнул. Сатанист весело отскочил от камня и растянулся с разбитой головой, не успев ничего понять. Второго Артем схватил за горло, сдавил предплечьем, чтобы не заорал, повалил на бок. Но тот оказался вертким, изогнулся, и вышло так, что Артем упал на спину, а неприятель, дергая конечностями, хрипя, повалился на него.
        Он был, в принципе, не тяжелый, но приятного в ситуации не наблюдалось. Капюшон свалился с головы, и Артем погрузился в густые, пахнущие чем-то терпким волосы.
        - Да это же баба, - подивился, подходя, Фельдман, - надо же, кого тебе удалось завалить, Артем. А у меня мужик был. Помочиться собрался, противный…
        - Рад за тебя, - прохрипел Артем. - Пашка, не стой, она меня сейчас раздавит…
        - Ты уж потерпи, - ухмыльнулся Фельдман, - сжимай ее покрепче, чтобы не заорала. - Он опустился на колени и в свете взошедшей луны начал всматриваться в добычу. Последняя между тем извивалась, как змея, надрывно хрипела и норовила лягнуть Aртема пяткой в промежность.
        - Какая симпатичная, - заметил Павел И отшатнулся, - плюется, зараза… Мне кажется, эта дрянь нам хочет что-то посоветовать.
        - Угомони ее, Пашка, - взмолился Артем, - уж обойдемся мы сегодня без женской консультации…
        Оплеуху Павел выверил точно - отключить, не изувечить. Чертыхаясь, Артем выбрался из-под обмякшего тела. Не было в этом суккубе ничего выдающегося. Баба как баба. Удлиненное лицо с острыми скулами, мешки под глазами. Рядовая воительница набирающей силу дьявольской армии.
        Не теряя времени, они сняли с бесчувственных тел отдающие затхлостью плащи с капюшонами, натянули на себя, закутались, подпоясались веревками, оттащили тела за ближайший валун, чтобы не портили безмятежность природы, и, шалея от собственной смелости, припустили за процессией…
        Безнадежность замысла оценили довольно быстро. Единственное утешение - успели прибарахлиться… Надвинув до упора капюшон, Фельдман пристроился за замыкающим шествие громилой с факелом. Тот небрежно покосился через плечо, но ничего не сказал. Процессия растянулась по дороге. Та петляла в хаосе громоздящихся глыб, забирала то влево, то вправо, то давала вираж на сто восемьдесят градусов, чтобы за поворотом снова поменять направление. Что происходило в голове колонны, понять было невозможно.

«Почему он решил, что это самый безопасный способ вырваться из урочища? - размышлял Артем. - Эти люди похожи на участников ритуального обряда, а уж никак не на „группу лиц, следующих в увольнение“…
        Когда процессия свернула с дороги и молчаливые ее участники стали по одному втягиваться на освещенную луной тропу между глыбами мегалитов, даже Павел начал сомневаться. Он отстал, повернул голову.
        - Что-то я испытываю скепсис. Не войти бы в историю, Артем…
        - Тормози, Пашка, - прошептал Артем, - дураки мы с тобой. Могли бы сообразить - если сатанисты направляются в полнолуние в безлюдное место, значит, ковен готовит эсбат.
        - А теперь по-русски, - не понял Павел.
        - Шабаш у них назревает, дубина… Самое главное в повторении глупостей - вовремя притормозить. Тропа спускалась в котлован, окруженный ступенчатыми террасами. Явный тупик. Огромные столетние дубы произрастали на северном склоне котлована - первая крупная растительность в этих горах. Заросли кустарника, вполне комфортно пустившего корни между монолитными глыбами.
        С головы колонны доносился невнятный гул. Резкий окрик. Два или три факела вспыхнули ярче остальных. Павел по инерции двигался дальше, Артем схватил его за плечо, потащил обратно. Хватит дурковать. Фельдман спохватился, попятился. Громиле, идущему перед ними, было не до них: он не оборачивался, вздел факел высоко над головой…
        - На дорогу, - шепнул Артем.
        Они на цыпочках уходили прочь, выбежали на грунтовку, заметались: похоже, со стороны замка приближалась еще одна колонна - нестройный гул, топот, зарево плясало по угрюмым молчаливым утесам. Страх подстегнул, они бросились подальше от дороги, нырнули в узкий провал между скалами, куда-то поползли, не замечая, что ползут вверх…
        Они лежали на гребне скалы, парализованные страхом, словно в запертой клетке со змеями. Под ними разворачивалось действие, которое, как ни крути, являлось классическим ведьминским шабашем.
        - Господи, если бы эти деревья умели говорить… - проскрипел Артем.
        - Если бы деревья умели говорить, у них был бы рот, - отрезал Фельдман. - Заткнись, Артем, пожалуйста, без тебя тошнит.
        Самая обычная, самая пошлая «черная месса» - ничего особо оригинального! - но почему же вновь атмосфера пронизана таким первобытным страхом, от которого некуда спрятаться!
        Полку сатанистов прибыло, что, с одной стороны, неплохо - вряд ли в такой толпе вскроется отсутствие двух апологетов. Своеобразная сцена - вытоптанная площадка между деревьями. Возвышение, на котором юркие прислужники расстилают красный ковер - видимо, алтарь, обязанный фигурировать на всяком уважающем себя шабаше. Люди в черных балахонах замыкают полукруг. Смоченные горючей жидкостью факелы вспыхивают, словно их сунули в чистый кислород. Толпа что-то дружно скандирует - слов не слышно, расстояние, слава богу, не маленькое, да и ветер свистит порывами, заглушая звуки. Ритмичный барабанный бой - привет шаманам. То, что выкрикивает толпа - вероятно, имена Дьявола. Их много - как у знаменитой Анны де Бейль (она же леди Винтер, она же миледи): Люцифер, Мефистофель, Сатана, Леонард… Словно дети, приглашающие к выходу Деда Мороза…
        Сцену театрализованной постановки заволакивают клубы дыма. Назойливый запах фимиама. В дыму вырастает нечто: оформляется силуэт невысокого человека, закутанного с ног до головы. Это не Ватяну - странно. У типа, выдающего себя за Великого Магистра, невысокий рост, он худ, не обладает впечатляющей физической силой, харизмой, но энергетикой - безусловно. Все пространство вокруг него буквально лучится энергией. Ее видно, она дрожит, светится. Человек поднимает руки, что-то выкрикивает. Толпа радостно вторит. У человека нет лица, у него на голове то ли шлем, то ли маска, повторяющая очертания козлиной головы. Огромные завитые рога, между которыми посверкивает голубоватый электрический разряд…
        Толпа начинает притоптывать, резкий каркающий голос речитативом произносит молитвы из «Библии Сатаны» - вывернутые наизнанку псалмы. Сгущается напряжение. Толпа чего-то ждет. Рассеивается дым, но только не в том месте сцены, где установлен крытый алым полотнищем «алтарь»…
        Из кустов появляются трое. Их мгновенно окружают люди с факелами, выводят на авансцену. Эти люди из другого теста, они - не участники шабаша. Седой мужчина с залысинами - в офицерском галифе, криво простроченной жилетке из старого пиджака поверх грубого свитера, стоптанных кирзовых сапогах. Не сказать, что у него очень обрадованное, одухотворенное лицо. Он похож на деревенского жителя (коим, возможно, и является). Он держит за руки двух юных девушек - того же деревенского вида. Одна черненькая, другая беленькая. Им от силы шестнадцать. Обе хорошенькие, сексуально сложены. Обе пугливо хлопают глазами, пытаются улыбаться, хотя тоже не испытывают запредельного восторга от того, что творится вокруг. На девушках длинные белые одежды с глубокими вырезами, открытыми плечами. Толпа вокруг них беснуется, водит хоровод. И вдруг раздаются крики, толпа сдает назад. Негодяй с козлиными рогами медленно выходит на середину кругу.
        - До чего знакомая фигура, - сдавленно бормочет Фельдман, - готов поклясться, я этого парня уже где-то видел.
        Да, приходится признаться, фигура знакомая. Но время не из лучших - вспоминать, кому она принадлежит. Деревенский житель подводит девушек к рогоносцу. Рогатый мешкает. Они смотрят на него огромными круглыми глазами, видно, как дрожат и бледнеют их лица. Рогатый должен сделать выбор. Он не долго пребывает в замешательстве. Даже демоны выбирают блондинок. Он кладет руку на плечо светленькой. Та застывает, не сводит с него чертовски выразительных, одухотворенных глаз. Толпа ликует. Ее устроил бы любой выбор. «Колхозник» торопливо выводит из круга черненькую. Роль последней закончена. Демон срывает с
«победительницы» одежды. На ней остаются лишь трогательные трусики. Она испуганно обнимает себя за плечи. «Магистр» выхватывает что-то из складок одежды. Оранжевое пламя играет на полоске стали. Хватает девушку сзади за волосы и не дрогнувшей рукой перерезает ей горло…
        Проще не поверить своим глазам. Реальное человеческое жертвоприношение. И жертва, судя по всему, не против. Робеет, конечно, немного, но она же такой ребенок… Толпа чертовски довольна, люди улюлюкают. Непоседливые демонята, одурманенные химией и авторитетом вождя - парни, девки, пышущие здоровьем и силой. Частенько, видать, устраивают «гарнизону» замка такие развлекательные мероприятия - чтобы не зачахло войско без настоящей работы…
        Труп не успевает осесть на землю, его подхватывают, волокут туда, где дым. Вскоре дым рассеивается. Возникает алтарь, на котором возлежит, раздвинув ноги, обнаженное женское тело. С ног до головы оно залито жертвенной кровью. Но это другая женщина - она живая, с рыжими волосами и шевелится. Дьявольская Мадонна, порочная дева. Та, что мертвая, валяется рядом - вялым комком обескровленной плоти. До нее уже нет никому дела. Рогатый убивец подходит к алтарю, поворачивается спиной, легким движением сбрасывает с себя одежды. На нем остаются лишь блестящие сапоги и козлиная голова. Он возлегает на рыжую женщину, которая счастливо улыбается, простирает к нему руки. Толпа приходит в бурный экстаз, люди сбрасывают с себя долгополые балахоны, налетают друг на друга - мужчины на женщин, мужчины на мужчин.
        Свальный грех, Содом с Гоморрой отдыхают. Рядовое явление в сатанинском мире. И не важно, костюмированное ли это представление для пуска пыли в глаза, или в этом месте действительно установлена бесперебойная связь с миром тьмы…
        - Ноги моей не будет в этом зоомагазине, - бормочет Павел, сползая с гребня. - Если хочешь, оставайся, наслаждайся, можешь поучаствовать, а я, пожалуй, предпочту откланяться…
        ГЛАВА СЕДЬМАЯ
        Они бежали по дороге - задыхаясь, падая, пот хлестал со лба, страх летел за ними и жалил, как рассерженный осиный рой. Метров двести, и Фельдман первым прыгнул с обочины в овраг, выбрался на ту сторону, полез по каменным глыбам на вершину утеса…
        Они уходили от дороги, где их могли схватить без всяких затруднений, карабкались по каменным развалам, пока не кончились силы. Лежали, зачарованно таращась на ядовитую луну, слушали далекий шум, похожий на рокот водопада…
        - Гергерт говорил, что в этом урочище имеются деревеньки, жители которых полностью находятся под влиянием Ватяну… - хрипел Артем. - Эти люди не могут покинуть урочище без его разрешения - наступит ужасная кара. Они зависимы. Крепостные - понимаешь? Кормят его людей, сторожат границы, тропы, а еще, оказывается, и девчонок поставляют для ритуальных развлечений…
        - Ни хрена себе развлечения, - хрипел Фельдман, - средневековье какое-то посреди Европы… Эх, сейчас бы сюда парочку гранатометов… Топать надо отсюда, Артем - как и раньше топали.
        - Опять по кругу? - возмутился Артем. - Но это, знаешь ли, уже не смешно.
        - А что делать?
        - Откуда я знаю? Компас надо…
        - А вдруг, это самое… - Фельдман приподнялся, глаза его заблестели в темноте сумасшедшим блеском. - Останови меня, если считаешь, что я схожу с ума… Может, нам не стоит идти ночью?
        - Ты думаешь?… - Артем поежился.
        - Я - думаю? - надрывно засмеялся Павел. - Да я уже неделю не думаю. Сплошные инстинкты и гласы интуиции. А вдруг резонно? По ночам витают темные силы, заставляющие сбиваться с пути и возвращаться к месту… гм, постоянной дислокации. А когда день… в общем, черт его знает.
        - Ну точно клиника, - застонал Артем. - Опять зарываться в яму?
        - Зато безопасно, - «успокоил» Фельдман. - Готов откусить себе ухо, что в окрестностях замка нас уже никто не ищет. Дальше ищут, откуда я знаю, где? Им же и в голову не придет, что мы такие бумеранги…
        Они очнулись, когда рассвет позолотил гребень скалы, похожей на притаившегося дракона. Павел страдальчески застонал, простер к небу умоляющий взгляд. Артем покосился в его сторону.
        - Что, приятель, жаба давит?
        - Какая жаба? - не понял Павел.
        - Обычная, - улыбнулся Артем. - У тебя на животе сидит большая зеленая жаба, что доходчиво говорит о пофигизме местных земноводных и возможном нахождении в окрестностях нашей стоянки водоема со стоячей водой…
        Фельдман чертыхнулся, сбросил с себя жирную тварь, поднялся, ощупывая бока.
        - Нельзя так жить, Артем. Живого места же нет! Вернусь домой - полное медицинское обследование всего организма.
        - Полное - дорого, - засомневался Артем, - даже если допустить, что мы выживем и я выплачу тебе жалкие копеечки… - он решил не продолжать.
        - Нет у меня бесплатного здоровья, - процедил Павел, отыскал шнурок, чтобы подпоясаться, и начал возмущаться - почему оставленная без присмотра веревка всегда самостоятельно завязывается в узлы?
        Несколько минут они рассматривали с ключевой сопки прилегающую местность и пришли к выводу, что засады на ближайшем километре нет. Обшарив карманы и удостоверившись в отсутствии даже хлебной крошки, перекурили, тронулись в нелегкую дорогу.
        За полтора часа они одолели по прямой не больше километра, дико устали. Опять курили, лежа под скалой у подножия косогора, глядя с отчаянием, как разгорается день. О прошлой ночи старались не думать. Пространство перед склоном украшали мощные каменные менгиры - вертикальные столбы. Они вполне могли оказаться не творением природы, а реликтами первобытного искусства. Кто знает? Артем увлекался по младости лет мегалитическими сооружениями и пока еще помнил, что вертикально стоящие камни называются менгирами, группы врытых в землю глыб, перекрытых плитой - дольменами; сложные постройки из камня в виде круговых оград (вроде Стоунхенджа) - кромлехи…
        - По крайней мере, мы еще на свободе, - осторожно подметил Артем.
        - Где она - свобода? - фыркнул Павел. - Гуляем на длинном поводке - свобода, блин. Урочище размером с Ватикан… где я еще ни разу не был. Скоро будет граница, не волнуйся, там нас и повяжут.
        - Тоже неплохо, - пробормотал Артем, закрывая глаза, - по крайней мере, нас накормят.
        Когда он открыл глаза, Павла рядом не было. Он лежал на краю косогора, раздвинув ноги, как пулеметчик, готовый стрелять, и угрюмо молчал.
        - Беспросветно? - поинтересовался Артем.
        - Деревня, - лаконично проинформировал приятель.
        Это было уже что-то. Поселение «деревенского типа» раскинулось у входа в глубокое ущелье, на берегу стремительной горной речки, вытекающей из распадка. Полтора десятка домишек, прилепившихся к обрывистому склону, грунтовая колдобистая дорога, убегающая за черный хребет, зеленый лужок в стороне от деревни, на котором паслась одинокая черная корова. Честно говоря, представление о румынских деревнях у него сложилось несколько другое. Пусть бедная страна, но чтобы до такого… В облезлых черепицах зияли проплешины, колосилась трава, фундаменты скособоченные беленые известью стены раскрошены, словно после залпа шрапнели. Никакой рачительностью и хозяйственностью здесь себя не утруждали. Кривые сараюшки, кособокие плетни, заросшие бурьяном. Посреди ближайшего огорода в черной луже между грядками лежала жирная свинья, лениво помахивая куцым хвостиком. Показалась хромая облезлая собака с оторванным ухом. Вылезла из-под сарая, зевнула, помотала головой, побрела, прихрамывая, к черной луже. Стала жадно пить.
        - Несчастная собачья доля, - пробормотал Артем.
        - Несчастная собачья доля - служить на границе между Северной и Южной Кореями, - покосился на него Павел, - а этой псине можно только позавидовать.
        Дальнейший осмотр выявил утлые мостки на берегу реки, ржавую кабину грузовика, неизвестно каким образом занесенную в эту глухомань, и тело мертвецки пьяного крестьянина в бурьяне за кабиной. Судя по спонтанно сотрясающей его дрожи, он еще не умер. Но о том, чтобы похмелиться, пока не думал. С крыльца спустилась женщина в платочке и с ведром, направилась по тропке к реке. Ее лицо было усеяно оспинами, икры на ногах опухшие, покрытые коростами. Она медленно спустилась к воде, пристроилась на мостках, зачерпнула ведром. Неторопливо отправилась обратно. Появилась скромная девочка в платочке из того же отреза - глухое серенькое платье, деревянные штиблеты на босу ногу. Она вынесла из домика кадушку с постиранным бельем, стала развешивать на веревке, переброшенной между сараями.
        - Ага, - насторожился Фельдман и приставил к глазам согнутые пальцы, изобразив бинокль.
        - Послушай, кобелино… - начал Артем.
        - Да нет, не в том дело, - отмахнулся Павел, - мог бы догадаться, что я не бросаюсь на несовершеннолетних забитых поселянок с раскуроченными мозгами. Посмотри внимательно на ее лицо.
        - Вот черт… - напрягся Артем. Бледное личико девчонки он уже видел прошедшей ночью. В свете факелов она была черноволосой, носила белое и выступала на пару с блондинкой, которой перерезали глотку…
        - Ну и дела, согласись, - бухтел Павел, - предположение оказалось истинным. Девушек, проживающих в урочище, сатанисты приносят в жертву. Их мозги настолько засорены, что эти несчастные не видят в этом ничего необычного. А ведь рано или поздно и до этой крошки дойдет очередь…
        Траектория женщины с ведром проходила мимо девушки с кадушкой. Она поставила ведро, чтобы передохнуть, что-то строго произнесла. Девушка покорно кивнула, быстро глянула на старшую, потупилась.
        - Дисциплинка, итить ее, - прокомментировал Фельдман.
        Строгая женщина подняла ведро, пошла дальше. Перешагнула через упавший плетень, обогнула свинью в луже, поднялась на крыльцо. Заскрипела ржавая дверная петля. Буквально в тот же миг со стороны черного хребта послышалось гудение мотора. Из-за скалы выпрыгнул джип открытого типа, свернул с дороги, остановился посреди поляны. Начинались мелкие неприятности. Из джипа выгрузился Евгений Гурвич с непроницаемой физиономией, посмотрел по сторонам, акцентируя внимание на косогоре (можно было и не дергаться, он смотрел практически на солнце), и, придерживая болтающуюся на поясе кобуру, зашагал по высокой траве к поваленному плетню. Девушка прервала занятие, как-то сжалась. Из машины неторопливо выгрузились еще двое. Меньше всего к ним подходило определение «одержимые бесом». Молодые светловолосые парни в черных рубашках и черных штанах. Широкие кожаные ремни, короткие автоматики производства бывшей братской Чехословакии. Один развалился на капоте, подставив физиономию раскалившемуся светилу, второй спустился к реке, сел на корточки, сполоснул лицо, зачерпнул ладонью, напился.
        Гурвич неспешно добрался до несостоявшейся жертвы, что-то приветливо бросил. Девушка робко улыбнулась. Он что-то спросил, она подумала, покачала головой. Дрогнула занавеска за окном в избе, мелькнула усеянная оспинками строгая женщина. Страх в глазах. Гурвич задумчиво посмотрел на избу, на свинью, на несчастную собаку, которая давно разучилась лаять, повернулся, чтобы повторно обозреть приглянувшийся ему косогор (и опять можно было не дергаться). Заходить в деревню ему явно не хотелось. Да и нужную информацию он уже получил. Покрутившись на месте, он по-братски приобнял девушку, чмокнул в щеку, потрепал за нос. Девчушка посмотрела на него с благодарностью, стеснительно улыбнулась. Гурвич зевнул и поволокся обратно к джипу.
        Подчиненным не понравилось, что начальство так быстро разобралось с делами. Загорающий на капоте скорчил кислую мину, перебрался за руль. Второй, почесываясь, рухнул сзади. Гурвич пристроился рядом с водителем, дал добро на старт. Джип свирепо зарычал, рванул с места. Подпрыгнул на колдобине, вильнул. Но до дороги не добрался. С оглушительным треском лопнуло переднее колесо. Вздрогнула свинья, загорающая в луже, насторожилась собака. Шевельнулась занавеска на окне. Девушка в косынке, взявшись за свое белье, замерла с поднятыми панталонами. Только пьяный в буреломе никак не отреагировал. Грозно рявкнул Гурвич, чуть не отвесив оплеуху водителю. Подчиненный вывалился из машины, злобно уставился на лопнувшее колесо. Второй неуклюже перебрался через борт, стал снимать запаску.
        - Если у вас нет машины… - меланхолично пробормотал Павел, - м-да уж. Мелочь, как говорится, а приятно.
        Пока автоматчики ставили запаску, Гурвич не спускался на землю и не оборачивался. Девушку пронзил приступ столбовой болезни. Она прижимала к груди свои постирушки, безотрывно смотрела на людей в черном. Запаску поставили быстро. Бесполезное колесо покатилось в бурьян, откуда с воплем выпрыгнула кошка и вприпрыжку помчалась в соседние заросли. Джип завелся. Гурвич обернулся, приветливо помахал девчушке. Она тоже улыбнулась, пошевелила скрюченными пальчиками.
        Так и стояла, не шевелясь, пока машина не укатила за гряду. Постепенно ее лицо каменело, оно уже не казалось таким покорным и забитым. В глазах обосновался холод. Она исподлобья смотрела вслед своим мучителям…
        - Ну что ж, - резюмировал наблюдательный Фельдман, - не такая уж дурочка из переулочка. Не думаю, что ей по душе такая короткая жизнь. Интересно, нам это в будущем пригодится?
        - Не думаю, - ворчливо отозвался Артем, - не будем мы задерживаться в этой убогой деревеньке…
        Они подождали, пока девушка развесит белье и удалится в дом. Не осталось никого, за исключением счастливого в неведении пьяницы. Даже собака, поджав хвост, убежала под сарай.
        - Мы могли бы к ней зайти, - размышлял вслух Фельдман, - но больно уж не по душе мне та особа с ведром… кто она ей - мать, тетка, кормилица?
        - Но добыть еду в этой деревне было бы неплохо, - заметил Артем.
        Фельдман вздохнул.
        - А кто говорит, что это плохо?
        Деревня казалась вымершей. Они крались по разливам непересыхающей грязи мимо заброшенных подворий, зарослей крапивы. Где-то в курятнике вопил петух, топча поднадзорных несушек. Окна просевших в землю хат плотно задернуты, во дворах - пусто. Глиняные горшки на остриях штакетин, рваные сети. На одном из подворий ограду венчали скалящиеся отполированные черепа домашних животных.
        Здесь, видимо, был представлен весь спектр домашней фауны - от кошачьих до огромной буйволиной головы.
        - Ну и нравы, - посетовал Фельдман, - к этому коллекционеру мы, конечно, не пойдем.
        - У каждого свои преференции, - пожал плечами Артем, - Петр Первый, например, коллекционировал человеческие зубы. Удалял их собственными руками у своих подчиненных, чтобы избавить от мучительной боли. Сия достойная коллекция до сих пор хранится в Петербургской Кунсткамере.
        - Я слышал про эту фишку, - кивнул Фельдман, - на поверку многие зубы оказались почему-то здоровыми. Но это, видимо, издержки производства доброго дела. Интересно, был ли на Руси другой такой правитель с ярко выраженными садистскими наклонностями?
        - А как же. Ванька Грозный на своем веку тоже неслабо покуражился. Городами сжигал народ - и даже не всегда успевал придумывать причину, зачем он это делает. А как он каялся после каждого такого побоища…
        - Слабак, - фыркнул Фельдман, - куда уж ему до Петруши. Слушай, в этой деревне, я чувствую, должен быть кто-то живой, но почему-то ни одной сволочи не видно.
        Павел замолчал, заприметив у ограды под слоем сохлых испражнений нечто любопытное. Нагнулся, брезгливо поковырялся в грязи огрызком доски и выкопал увесистый ржавый топор.
        - Эстетично, - оценил Артем, - кстати, ты помнишь, что у тебя в штанах пистолет?
        - Помню, - кивнул Павел и великодушно протянул топор, - держи, художник. Надеюсь, ты представляешь, как им пользоваться?
        - Человека ищу… - зловеще протянул Артем, сжимая шершавую рукоятку. Грозное оружие придало уверенности, он уже не чувствовал себя таким бесполезным, как минуту назад.
        - А это откуда цитата? - подозрительно посмотрел на него Павел.
        - Диогена Синопского не к месту вспомнил. Был такой великий мыслитель древности. По преданию, жил в бочке, а днями шлялся в обносках с фонарем по базару, выкрикивая «Человека ищу!» - то есть, искал человека, достойного так называться.
        - Не к месту, точно, - согласился Павел. - Между прочим, деревня кончается. Будем заходить в последний двор? По-моему, у этих добрых людей неплохой курятник.
        Из курятника доносился хоровой галдеж. Павел извлек пистолет из-под складок балахона, задумался, сунул обратно. Критично посмотрел на Артема. Смотрелись они, конечно, возмутительно. Длиннополые трофейные балахоны, ставшие от грязи камуфляжем, остроконечные капюшоны куклукс-клана, небритые физиономии, безумный блеск в глазах.
        - Можно зайти, - пожал плечами Артем, - чужих в деревне нет. Мы - работники глубокоуважаемого господина Ватяну. Изъясняемся исключительно на латыни. Хотим есть. Какая нам разница, что о нас подумают?
        - Входи первым, - как-то оробел Павел, - у тебя лицо интеллигентное. И помни, что вести себя с незнакомыми людьми следует так, будто ты культурный человек. Топор за спину спрячь. Не улыбайся. Не забывай, что мы хозяева, а они презренные вассалы…
        Они отбросили крючок с калитки, вошли на заваленное мусором подворье. В облезлом домике с обвалившейся крышей кто-то проживал. Из трубы тянулся сизый дымок. На зашарканном половике под крыльцом красовались обрезанные до размера калош кирзовые сапоги, деревянные сандалии. На перилах сохли какие-то древние поголенки (можно представить, сколько поколений в них умерло) - плотное трико, подшитое на ступнях бараньей кожей - сразу и штаны, и башмаки. У курятника стояла сирая понурая лошадь, запряженная в бричку, набитую свежим сеном, и внимательно наблюдала за пришельцами воспаленным больным глазом.
        Артем перешагнул через брошенную посреди двора оглоблю, забрался на скрипучее крыльцо. Постучал. Сместился в сторону, от греха подальше, чтобы не маячить у окна, до которого рукой подать.
        Дверь отворилась. Образовался тумбооб-разный малый с равномерно жующей челюстью. Одет он был примерно так же, как стоящие перед ним, только капюшон болтался за спиной. Соображал громила не слишком быстро - процесс мышления явно не сочетался с процессом усвоения пищи. Но что-то необычное в происходящем он уловил. Прекратил жевать. Перекосил в раздумьях половину лица.

«Засада!» - пронеслось в мозгу.
        Засевшие в доме оказались проворнее. Они просто вытолкнули громилу на улицу. «Ну и шкаф, - машинально оценил Артем габариты, - такого особо не побьешь». То, что в каждой деревеньке урочища приспешники темных сил оставили своих людей, не обсуждалось. Элементарная же вещь. Плечистая глыба летела на Артема. Он просто упал куда-то в сторону, отбросив руку с топором, уловив краем глаза, как Павел безуспешно пытается выудить из складок балахона пистолет. И просто случайно вышло, что громила споткнулся о вытянутую ногу и ахнул о землю всей нешуточной массой. Лежа на спине, трудно контролировать ситуацию. Двое крепышей, летящих следом, как-то замешкались. Один сменил направление, чтобы не запнуться о громилу. Помчался на Артема, выпучив глаза. Артем метнул топор - лежа на спине, это сделать нетрудно (в отличие от контроля за ситуацией). Ржавая штуковина дважды перевернулась в воздухе и треснула бедолагу обухом по лбу! Кость раскололась, словно перезрелый арбуз. Сатанист рухнул как подкошенный. Есть, однако, Бог…
        Но полностью надеяться на этого парня Артем не стал. Сделал мах ногой и покатился под ноги второму, который бросился, чтобы отомстить. Крепыш отпрыгнул, пнул Артема по бедру. Пронзительная боль скрутила мягкие ткани. Он заорал, не в силах ее унять. Хлопнул выстрел. Крепыш схватился за лицо, рухнул на колени. По пальцам потекла кровь. Второй пули не понадобилось: крепыш завалился на бок, не отнимая рук от физиономии.
        Артем поднялся, растирая мышцу. Хорошо, что Павел дотянулся-таки до своего браунинга. Как в бездарном вестерне - он продолжал стоять, словно прибитый гвоздями, нижняя губа подрагивала, физиономия стремительно бледнела, пистолет продолжал находиться на линии огня.
        - В г-грудь целился, - заикаясь, поведал Павел, - п-подбросило, видать.
        - Нормально, - успокоил его Артем, - все равно он был плохой.
        Ремарка подействовала. Фельдман сбросил оцепенение. Повернулся вместе с пистолетом к громиле, который, морщась, пытался привстать на колено. Громыхнулся он, конечно, здорово: череп тряхнуло, губы разбиты в кровь, морда в ссадинах. Выстрелить в безоружного и беспомощного Фельдман не мог. Пыжился, тужился, боролся с судорогой, скрутившей палец. Наконец ему это надоело, он сдался, сунул пистолет обратно в балахон, поднял лежащую посреди двора оглоблю, напряг мускульную массу, и как-то сразу зарумянился, ожил… огрел детину поперек хребта! Громила плюхнулся мордой в грязь, издав неприличный звук.
        Фельдман застонал от боли в мышцах.
        - Перетренированность - враг спортсмена, - заметил Артем.
        - Не поверишь, - посмотрел на него ясным взором приятель, - при государстве рабочих и крестьян я мечтал стать бухгалтером. Как отец. Почему не стал? Представь, какая романтика: «оборачиваемость дебиторской задолженности», «прибыль на рубль основных фондов»…
        - Бежим отсюда, - потянул его за рукав Артем, - не сходи с ума, Пашка. Успеем еще…
        Но игры взрослых людей на свежем воздухе только стартовали. Своими эскападами они переполошили всех сатанистов в округе. На другом краю деревни кто-то голосил, топали тяжелые сапоги. Павел заметался, выхватил пистолет, не зная, куда стрелять. Надломилось что-то у него в сознании, помутилось. Дай бог, пройдет… Артем подхватил с земли топор, пустился наутек, надеясь, что Фельдман последует его примеру. Обернулся - бежит…
        Они вынеслись за пределы негостеприимной деревеньки. Помчались по тропе, петляющей между частоколом отвесных скал и весело звенящей на порогах рекой. Они бежали - по самому обрыву, не замечая, как сползают после них в пропасть глиняные пласты, сыплются камни. Страх стучал кувалдой по загривку. Перепрыгнув через булыжник, Артем не выдержал, притормозил, обернулся. За ними бежали четверо. Развевались черные балахоны, орали луженые глотки. И снова впереди какой-то «длинномер» с блестящим черепом. С одной стороны, неплохо, что это не люди Гурвича с автоматами, которым плевать на Дьявола, но не плевать на хорошую и своевременную оплату. А с другой - что хорошего в людях, у которых блеск одержимости в глазах?…
        Река - вся в кипучей страсти и движении - ревела, бурлила, клокотала, швырялась на камни. Показался мостик над бурными водами. Недоразумение, не мостик. Дощатый настил, канатные стяжки (они же перила). Подуй ветерок чуть сильнее умеренного, и у человека, застигнутого стихией на мосту, будут незабываемые впечатления. Промчаться мимо уже не получалось - за мостом тропа обрывалась, скалы подступали вплотную к обрыву, нависали над водой многочисленными неровностями. Как ни крути, а нужно переправляться. Артем ускорил бег, дыхалка пока работала. И вдруг жар ударил в голову, он рыбкой нырнул за ближайший камень, скрючился: за спиной методично загремели выстрелы! Павел выбивал обойму: остановился, сжал коротышку-браунинг обеими руками, бил прицельно. В рядах погонщиков началась сумятица. «Длинномер» имел такие габариты, что промазать было трудно. Схватился за плечо, завертелся, расшвыривая камни под ногами. Отвалил к скале, накрыв кустарник, ощетинившийся колючками. Другие тоже погибать не хотели. Рассыпались кто куда. Кто-то оступился, едва не сверзился в воду, ухватился за торчащий из обрыва корень,
заскреб ногами. Подполз третий, протянул руку, помог выбраться. Фельдман «выработал» всю обойму, с досадой выбросил пистолет, заорал на Артема, выразительно сверкая глазами:
        - Ну что сидишь, глазами лупаешь? Беги! Переправляться будем!
        Они помчались к мосту. Тут уж не до геройства. Вступать в рукопашную с тремя неуправляемыми тварями, вооруженными ножами? Погоня поднималась с колен, энергично пристраивалась в хвост. Когда Артем, семеня ногами, вцепившись в канаты (топор он сунул за пояс), добрался до середины висящего дугой пролета, те уже подбегали к мосту, лезли, отталкивая друг дружку. Артем ускорился. Хлипкая конструкция противно качалась, скрипя сочленениями. Он боялся посмотреть вниз. Да и не время любоваться буйством стихии! Павел уже подпрыгивал от нетерпения на той стороне, протягивал руку. Когда успел обогнать?
        - Ну давай же быстрее, чего ты тянешься, как гусеница?
        Он схватил его за запястье, сдернул с настила. Куда бежать? Тропа едва очерчивается в каменных дебрях, завал на завале. Пока переберешься через эти баррикады, погонщики перекурить успеют… Они уже одолели середину моста, карабкались по настилу, победно вопя. Монахи! Ей-богу, злые монахи, вылезшие из мрачного Средневековья. Рясы, бритые черепа, упитанные, как поросята. Вот только молятся они кому-то не тому…
        - Не уйти, Пашка, - мрачно выплюнул Артем, - в рукопашную лезть придется. У нас топор есть.
        - Зато мозгов кое-у кого нет! - вскричал Павел и выхватил у Артема топор - но вовсе не за тем, чтобы броситься в рукопашную. Лихорадочно завертел головой. Они стояли на узкой бревенчатой площадке, в которую вытекал висящий над водой настил. Под площадкой - скала. Канаты прикреплены многократными узлами к стальным скобам, намертво вмурованным в плоские неподъемные глыбы.
        - Наступи на канат! - зарычал Павел. Артем как-то интуитивно догадался, чего тот хочет. Придавил один из канатов к плите, навалился на него грудью, взгромоздил колено, уперся ладонями. Перерубить прижатую к камню стяжку не составило труда. Павел набросился на нее, как оголодавший кот на телячью отбивную. Яростно рубил, обливаясь потом, высекая искры из камня. И когда канат разлохматился, и концы держались лишь на честном слове, Артем отпрянул…

«Монахи» одолели две трети пролета, когда почувствовали неладное. Идущий в авангарде остановился, что-то крикнул остальным. Задержка оказалась роковой. Рвани они сразу, глядишь, и успели бы проскочить. Протяжно пропел оборвавшийся канат, полетел, извиваясь змейкой, на другую сторону реки. Рвались стяжки, прикрученные к настилу. Конструкция моста вышла из равновесия, накренилась. Посыпались доски. Заорали «монахи». Двое успели ухватиться за уцелевший канат, повисли, болтая ногами. Третий, кувыркаясь, протяжно воя, полетел в бурные воды. Но и первым двум фартило недолго. У одного разжались руки, полетел вслед за первым. Второй пытался забросить ноги на канат, но велика оказалась масса тела, он зацепился одной ногой, повис, болтая руками.
        - Учись, студент, пока я жив! - заорал Павел и хлопнул Артема по плечу.
        Но тут под ними что-то хрустнуло. Оба удивленно посмотрели друг на друга. Кожа стала покрываться мурашками.
        - Куда это мы?… - начал Павел и осекся. Отпрыгнуть в сторону они уже не успевали. Равновесие бревенчатой площадки под ногами зависело от равновесия моста. Конструкции были связаны между собой! Бревна покатились - одно, другое, третье, Павел оступился, заелозил ногами, пытаясь балансировать. Ветер засвистел в ушах. Под ногами разверзлась пропасть, Артем замахал руками, упал на спину, но ничего на этом не выиграл, кроме хорошего ушиба. Бревно ударило по голове - уже в полете (хорошо, что не топор), но прежде чем упасть в воду, он успел хватануть воздуха. Накрыло с головой, понесло потоком - в деревню, откуда они так мучительно выбирались…
        Он молил лишь об одном - не треснуться о какой-нибудь подводный камень. И треснулся! Голова загудела, как церковный колокол. Он чуть не захлебнулся, всплыл, хватая воздух, заработал руками. Берег несся со страшной скоростью. Пролетали отполированные валуны, какие-то куцые деревца, показались сараюшки, кривые мостки, вдающиеся в воду, статные красавицы-сосны на далеком холме. Приближался бурлящий порог. Артем загребал из последних сил. Нога зацепилась за подводный камень, его закружило, он начал терять ориентацию в пространстве, захлебывался. Силы кончались. Последний рывок - Артем отчаянно забил всеми конечностями… и выехал, распоров брюхо, на шершавую наклонную плиту.
        В глазах изрядно двоилось, душил кашель. Кто-то подполз, протянул руку. Он поморгал. Нимба над персонажем вроде бы не было.
        - Фельдман, ты?…
        - А кто еще мог проторить для тебя дорожку? - хрипел мокрый, как курица Павел. - Думаешь, я способен утонуть? Черта с два. У меня прекрасные мореходные качества…
        - Вытащи меня отсюда…
        - А я что делаю? - риторически вопрошал Фельдман. - Нельзя нам в деревню. Первое правило пилота: не стоит катапультироваться над местностью, которую вы только что бомбили… Руку давай.
        Он схватил Артема за запястье - мертвой хваткой. Поволок на берег. Но тот опять зацепился за что-то ногой. Речной дьявол вцепился в лодыжку, тянул на дно в свое царство. Боль выкручивала ногу, он терпел, мотал головой, выплевывал воду. Павел привстал, чтобы создать себе точку опоры, но вышло ровно наоборот. Неловкое движение, он потерял равновесие, загремел головой в воду, а та их радостно подхватила и понесла дальше - в бездну ревущего водопада…
        Артем приходил в себя, как после сложной операции с мощной анестезией. Сознание вливалось в голову «блокадными» порциями, испарялось, как вода в луже, опять вливалось. Зверски болела голова, которой он не упустил случая снова обо что-то треснуться. Тело было ватным, ног не чувствовалось. Он лежал в мокрой одежде на груде тряпья. Какой-то сарай, доски прибиты с широкими зазорами, солнце светит ослепительно, полосуя пространство пыльной зеброй. В такие полосы солнечного света очень увлекательно пускать табачный дым. Узоры возникают - красоты неописуемой. И всегда разные - как картинки в калейдоскопе…
        Черноволосый ангел, склонившийся над ним, не имел лица, оно расплывалось. Он протянул руку, хотел донести до объекта, но рука обмякла…
        Второе пробуждение было более осмысленным. К лицу прилипло что-то брюхоногое, он брезгливо отодрал от себя улитку, отбросил. Окончательно очнулся, приподнялся. Опять над ним склонился ангел. Теперь у ангела было лицо - приятное, скромное, принадлежащее девчушке - той самой девчушке, что едва не стала жертвой на шабаше, а утром как ни в чем не бывало развешивала белье и выслушивала нотации рябой курицы. Она озабоченно положила руку ему на лоб, что-то прошептала на своем языке, улыбнулась, показала жестом, что нужно прилечь. Он не стал сопротивляться, улыбнулся в ответ, прилег. Девчушка растянула ему на лбу влажную тряпку, поднялась. Повернулась, сказала кому-то несколько слов. Односложно отозвался мужской голос.
        Скрипнула дверь, девчушка выскользнула из сарая.
        - Скоро придет, - пробормотало пятно подозрительно знакомых очертаний, отделяясь от груды досок в дальнем углу, - обещала сухую одежду и что-нибудь поесть. Хорошая девушка эта Марушка…
        - На каком это языке вы общались? - удивился Артем.
        - На румынском, - подумав, ответил Фельдман.
        - Ты знаешь румынский?
        - Откуда? Что с тобой, Артем? Ты меня не видишь? Так щуришь глаза… У тебя же было отличное зрение.
        - Сто пятьдесят процентов, - вздохнул Артем, - вижу даже то, чего нет. Рассказывай, Пашка.
        - Да все понятно и без слов. - Фельдман уселся посреди сарая и снял ботинки. Зажурчала вода. - Заплыв, слава богу, был недолгим. Нас вынесло к мостику, где Марушка полоскала белье. Сначала тебя, потом меня. Ты был ни тяти, ни мамы. Но при этом блаженно улыбался.
        - Могу представить, - пробормотал Артем, - о лучших мгновениях жизни узнаешь из рассказов очевидцев. Впрочем, я оптимист - охотно верю в то, что могло быть хуже.
        Павел хохотнул. - Ты даже умудрялся переставлять ноги. А вот в сарае тупо вырубился.
        - Нас никто не видел, кроме девчонки?
        - Вопрос неправильный, - фыркнул Павел, - нас бы тут уже не было. - Он вылил воду из ботинок и с любовью их погладил. - Идеальная пара, между прочим, - ботинки сорок второго размера. Шестьсот долларов. В огне не горят, в воде не тонут.
        - К черту твои ботинки, - поморщился Артем, - ты уже придумал, что мы будем делать дальше?
        - Марушка поможет выбраться из этого райского местечка. Говорит, что знает тропу. Отлежимся пару часов и пойдем.
        - Но нас будут искать в деревне. Мы столько народу загубили…
        - Пусть ищут, - пожал плечами Павел, - наши тела унесло вниз по реке. Марушка подтвердит, что мы проплыли мимо кверху брюшками. Бедная девчонка… - Павел смастерил мечтательное лицо.
        - На следующем шабаше ей точно перережут горло, - проворчал Артем, принимая сидячее положение, - пусть бежит вместе с нами. Жалко же человечка. Хотя куда ей с нами…
        - Что-то не так? - забеспокоился Фельдман.
        - Пытаюсь представить, что мы будем делать, если выберемся из Горошан. Ни денег, ни документов, ни знания местности…
        - Ни справки об освобождении, - вздохнул Фельдман, - не парься, приятель. Будем руководствоваться, как говорится, знаками и информационными щитами. Украдем две бутылки водки на первое время, отсидимся в лесистой местности…
        - Все шутишь, - проворчал Артем.
        - А что еще прикажешь? Сам понимаю, положение дурацкое. Доберемся автостопом до Бухареста, навестим посольство, может, что-нибудь подскажут. Деньги выписать не проблема, а вот с документами… - Павел озадаченно поскреб затылок и погрузился в задумчивость.
        - Кабы ваши проблемы, господа, ограничивались одними документами, - произнес от порога вкрадчивый голос, - вы были бы счастливейшими людьми в этой стране.
        Павел поперхнулся, выронил ботинок.
        Дверь отворилась бесшумно - вероятно, ее просто приподняли. На пороге, состроив презрительно-участливую мину, стоял Евгений Гурвич. В руке он держал вороненый
«Магнум» - предмет, с которым трудно спорить. - С возвращением, господа, - молвил он, когда тоскливая пауза неприлично затянулась.
        - Я знал, что это плохо кончится, - расстроился Павел, - не может постоянно везти. Вот скажи на милость, Женька, как ты нас тут нашел? Мертвые, как известно, не потеют и не болтают, покалеченным сказать нечего.
        Гурвич посторонился, и в сараюшку вошла скромная девушка Марушка. Встала у стеночки, смиренно потупилась. Образовался еще один вооруженный человек - блондин из джипа, встал по другую сторону проема, взяв пойманных на мушку. Он был спокоен, как удав.
        - Марушка, ты жалкая ничтожная личность, - возмущенно сказал Фельдман, - мы к тебе со всей душой, а ты…
        Девушка услышала свое имя, вздрогнула, вопросительно глянула на Гурвича.
        - Не надо винить Марушку, - холодно засмеялся Гурвич, - не ее вина, что она так воспитана. Здесь все так воспитаны, Павел. У этих людей иные ценности, и может, им порой не хочется умирать, порой они нас ненавидят, но никогда не ропщут, не сопротивляются и не качают права, которых у них абсолютно нет.
        - То есть обзывать тебя скотиной нет смысла? - насупился Павел.
        - Даже не утруждайся. Никаких сотрясений совести. Мы выполняем свою работу. Причем, заметь, выполняем деликатно. Вы натворили столько дел, что вам давно пора впаять высшую меру социальной защиты. Сотрудник господина Ватяну в замке - у него сотрясение мозга и расстройство речи…
        - И рассеянный склероз, - вставил Павел, - не помнит ни хрена.
        - Двое стражников в овраге, - невозмутимо продолжал Гурвич, - один в критическом состоянии, другому требуется дорогое лечение с последующей реабилитацией. Двое с вмятинами в черепах, которых вы раздели. Трое бедолаг на окраине деревни - один отмучился, у другого сломано ребро, у третьего позвоночник. Трое утонули в реке, четвертого вы, к счастью, всего лишь ранили в плечо.
        - Красота-а-а, - восхищенно протянул Фельдман, - неужели это все мы? После всего, что произошло, ты, как честный человек, просто вынужден предложить нам завербоваться в телохранители к господину Ватяну. Где вы еще найдете таких бойцов? Или пристрелишь? Ах, прости, зачем мараться? Это так унизительно для твоего нечеловеческого достоинства…
        - В данный список не вошли пострадавшие в мотеле и двое патрульных в километре отсюда - хотя ума не приложу, как вам удалось до них дотянуться, - сухо закончил Гурвич.
        - Вот только не надо навешивать на нас свои висяки, - возмутился Павел, - чужого, как говорится, не треба. Сами разбирайтесь, кто приделал ваших патрульных в километре отсюда.
        От внимания не укрылось, как беспокойно переглянулись блондин и Гурвич. Блондин еле заметно пожал плечами. Чувствительная Марушка не поняла ни слова, но уловила напряженность в воздухе. Испуганно посмотрела на Гурвича. А тот смастерил отеческую улыбку и ласково погладил ее по головке. Во взгляде последней появилось что-то доверчивое, наивно-трогательное.
        - Прошу занести в протокол, - хмуро сказал Фельдман, - инициатива побега принадлежит исключительно мне. Артем возражал, он до последней минуты надеялся, что сможет без риска для жизни сбыть свою картину. Но я его убедил, что мы попали не в ту организацию, где допустимы честные сделки.
        - Не выгораживай меня, - пробормотал Артем, - вместе резвились.
        - Эх, будет, что вспомнить, - меланхолично вздохнул Фельдман.
        Гурвич посмотрел на часы, отстегнул от пояса рацию, что-то буркнул в нее. Ответа не последовало. Он досадливо скривился, щелкнул клавишей, тряхнул прибор.
        - Поднимайтесь, - резко бросил пленникам, - хватит валяться. Господин Ватяну уже злится. Если разозлить его еще больше…
        За дверью раздался шум. Блондин обернулся, вытянул шею… и вдруг вскрикнул, схватился за плечо, выронив автомат. Вторая пуля попала в голову. Брызнула кровь на выходе из черепа, испачкала стену. Ахнула Марушка, отпрыгнула, прижала ручонки к груди. Но хрупкие руки для пули не помеха: свинец пробил грудную клетку, она качнулась, в ужасе посмотрела в проем, рухнула лицом вверх.
        - Не оборачивайтесь, господин Амадеус, - с ехидными интонациями произнес знакомый женский голос, - медленно встаньте на колени, отложите пистолет в сторону. Можете перекреститься. Вы же верите втайне в Бога? Потом так же медленно лягте лицом вниз.
        Досады на лице Гурвича стало еще больше. Теперь все его лицо было одной сплошной досадой. Но пришлось повиноваться. Он сделал все, как было сказано. Павел сбегал за пистолетом и сел на прежнее место, взирая щенячьим взглядом на вошедшую.
        - Анюта? - изумился Артем. - Ну вы даете! Ваше явление посильнее явления Богоматери!
        - Ах, мадмуазель, - восхитился Фельдман, - с каким бы удовольствием я подарил вам маленький цветочек.
        Гурвич скрипнул зубами, сделал попытку подняться.
        - Учти, Евгений, - строго предупредил Фельдман, - бьют не лежачего, а того, кто пытается встать.
        - Лежачего тоже бьют, - сказал Анюта, нагнулась над всемогущим Амадеем Карром и треснула рукояткой пистолета по затылку. Оценив эффект, треснула еще раз.
        - Не хочу его убивать, - объяснила она простодушно, - как-никак, мы вместе работали полтора года, и не такая уж он вселенская сука. Но вывести из строя Евгения Александровича на пару суток мы обязаны.
        Никто не возражал. Мужчины поедали глазами женщину. Вот уж воистину грозная воительница. Мордашка измазана сажей, короткие волосы всклокочены, глаза смеются. Кособокая безрукавка, сшитая слепыми (и, вероятно, безрукими) китайцами, холщовые штаны заправлены в рваные кирзовые сапоги. На ствол пистолета навернут глушитель.
        - Вы так смотрите на меня, - манерно засмущалась девушка, - да, согласна, капелька силикона меня бы не испортила.
        - Вы прекрасно выглядите, Анюта, - воскликнул Артем.
        - Отличный макияж, - поддакнул Павел, - камуфляжный крем с ошарашивающим эффектом… Вы не замерзли за эти несколько ночей?
        - Немного, - улыбнулась девушка, - при случае мы с вами обязательно выпьем - за глобальный парниковый эффект. А в общем я вполне тренирована жизнью.
        - И смертью, - заметил Артем, - Коей завершилась наша с вами последняя встреча. Вас подстрелили, вы свалились в овраг, и сотрудник конторы Ватяну во всеуслышание объявил, что вы мертвы.
        - Я преувеличила плачевность своего состояния. Мне было просто больно. Вот здесь, - она коснулась бедра и вздрогнула. Болело, видимо, до сих пор. - Если бы сотрудник господина Ватяну собрался меня дострелить, я бы выстрелила раньше, а там уж не знаю, чем бы дело кончилось. А так мы сделали друг другу приятное.
        Она высунула аккуратный носик из сарая, продемонстрировав круглую попку, которую не портили даже обвислые крестьянские штаны. Обернулась.
        - Выходите по одному, господа. Лучше поспешить. А резину потянем где-нибудь в другом месте. Вы готовы к суворовскому переходу?
        Она была ходячей тайной, невзирая на кажущееся простодушие и смешливость (своих врагов она действительно уничтожала простодушно). Добиться от Анюты чего-нибудь вразумительного было невозможно. Кто ее уполномочил так себя вести, как она попала в урочище, как отсюда выбраться… Они бежали, пригнувшись, вдоль реки, не выпуская из виду покосившиеся заборы и убогие сараи, заросшие курослепом. Собака лениво тявкнула им вослед. Хромой мужчина в стоптанных резиновых сапогах, сжимая скомканную рыбачью сеть, поднимался навстречу по вырубленной в обрыве лестнице. Узрев незнакомцев, выпучил глаза, оступился.
        - Ох, дядечка, как же ты не вовремя, - раздраженно пробурчала Анюта. Удар сапогом, и мирный рыболов кубарем покатился с обрыва, путаясь в собственной сети. 0ни бежали дальше. Артем обернулся - рыбак лежал неподвижно, в двух шагах от воды, один-одинешенек.
        Погони не было. Они пробежали мимо разоренного моста, взобрались на груду булыжников, перевалили на ту сторону. Опять бежали навстречу бурному течению, несущему обломанные ветки деревьев, трухлявые стволы, вывернутый ил. Второго моста предусмотрено не было, но русло реки начало меняться. Теперь его перегораживали гигантские валуны, прыгая по которым, можно было переправиться на другой берег без риска для жизни. Анюта первой запрыгала по камням. Мужчины бросились за ней, стараясь не замечать, что вода заливает лодыжки, а между камнями вьются стаи соблазнительно-пухлых рыбешек- явно благородного происхождения…
        Они лезли в скалы, переползали с кручи на кручу и у приметного утеса, похожего на два растопыренных пальца, повернули почему-то не на запад, а в обратную сторону. На резонный вопрос, почему, Анюта процедила сквозь зубы, что ей виднее, а кто не согласен, может остаться и идти на все четыре. И снова они переползали с террасы на террасу, подсаживая друг друга, перебегали узкие ущелья, карабкались через завалы, буреломные чащи…
        На коротком привале они лежали, абсолютно обессиленные, молитвенно смотрели в небо, вдыхая ароматы трав и хвои. Солнце клонилось к закату, светило как-то украдкой, уже не жарило. Божьи козявки стрекотали в траве, ползали, летали, забирались в носки.
        - Не, поверите, но местечко Варну - всего лишь восемь километров в диаметре, - прошептала Анюта, - замок Кыштовец расположен в центре. Так уж распорядилась природа, что это абсолютно закрытая территория. Перебраться через утесы могут только обученные альпинисты со специальным снаряжением. Но альпинисты в Горошанах будут заметны. Там вообще любой посторонний - как бельмо на глазу.
        - А внутри урочища как с системами наблюдения? - поинтересовался Фельдман.
        - Не нужны, - покачала головой Анюта, - на основных тропах присутствуют, а в глуши… не думаю. Накладно. Горошаны наводнены соглядатаями, о всех посторонних немедленно сообщается. А теперь внимание, господа счастливчики, - Анюта приподняла голову, - после наших стараний подготовленных бойцов у Ватяну осталось немного - дюжины две. Прочие - шваль. Все лазейки перекрыть нереально. Я знаю одну… - Анюта сделала загадочное лицо, - ползете за мной и ни о чем не спрашиваете…
        - Ползем? - немедленно перебил Фельдман.
        - Ползем, - подтвердила Анюта, - идти, расправив плечи, в этом месте крайне затруднительно. Если у кого-то клаустрофобия, то мне плевать. Лечите ее на берегу. А тем, кто упитанный, - она критично посмотрела на Павла, - к ночи лучше похудеть.
        Через сотню метров по безбожно пересеченной местности они сделали еще один привал. Но лежать без движения было невозможно: после мелкого дождика озверела мошкара.
        Повертевшись на камнях, они продолжили дорогу, вгрызлись в какой-то громоздкий лабиринт… Очень плохо отложился в голове тот момент, когда они спустились под землю. Анюта приказала ползти, они ползли, стиснув зубы. Над головой уже не было звездного неба, не хватало воздуха. Они ползли по карстовой полости, промытой подземными водами. Зазубренная, узкая, душная, она петляла во все стороны. Кровь приливала к голове, отсюда вытекало, что с каждым метром они все глубже погружаются в царство Аида…
        Добрая шутка уже не спасала, хотя Фельдман, пыхтя как паровоз, старался в меру сил. Почему бы, действительно, выбравшись из ада, не стрясти с Анюты стартовый капитал - сумму, достаточную, чтобы стартовать за пузырем? Мысль о выпивке представлялась чем-то недостижимым, заоблачным. Какая уж тут выпивка, когда каждый вздох дается с боем, а камень давит на плечи и мозги, как сдвигающиеся стены священной инквизиции?
        Артем выдавился из трещины в скале… и лопнул, как надутый воздушный шар - захлебнулся потоком воздуха. Счастливый до абсурда, схватил за ноги ползущего впереди Павла, скатился вниз в какую-то ложбину. Несколько минут они отдувались, молчали, наслаждались жизнью. Крутой изрытый склон, звезды огромные на небе - не сияют, а ЗИЯЮТ! Поблескивают глазки девушки-убийцы с цветочным именем…
        - Шабаш, - прохрипел Артем, - скажем твердое НЕТ курению и пьянству…
        - Чего нет? - не понял Фельдман. - Только пачку не вздумай выбросить. Сейчас отдышимся, пересмолим…
        - Мужики, называется, - презрительно бормотала Анюта, - драться худо-бедно научились, а вот сносить тяготы и лишения… Поднимайтесь, нельзя нам тут загорать, - она привстала и принялась лягать обессиленные мужские тела, выражаясь при этом недобрыми словами.
        - Пойдем, художник, делать нечего, - закряхтел Павел, - пуще прежнего наша старуха бранится…
        За пределами урочища было холодно, как в могиле. Ветер неистовствовал. Они спускались по склону, не зная, что внизу. Подножие холма устилал густой туман. Они вошли в него, как в параллельный мир, и двигались почти на ощупь. Когда туман рассеялся, оказалось, что они находятся в горно-лесистой местности, практически неотличимой от урочища мракобеса Ватяну. Но дышалось здесь гораздо свободнее. Может, так казалось?
        - Метров шестьсот на запад - деревня Волковишта, - просветила Анюта, - заходить в нее не будем, опасно. Пойдем на север. Восемь километров до трассы на Мартау. Это север Румынии. А так рукой подать до Украины.
        - До Западной Украины, - поправил Артем, слегка знакомый с атласом.
        - Сала наедимся, - подал голос Фельдман, начинающий заметно отставать, - то есть дело идет к тому, что в Бухаресте мы не появимся?
        - В Бухаресте вы можете появиться только с документами, - резонно объяснила Анюта. - Как я понимаю, с документами у вас полный швах?
        - Но Украина вроде тоже, какое ни есть, а государство, - засомневался Артем, - границу, может, перескочим, и придется прятаться в других Карпатах? У господина Ватяну длинные руки и длинные ноги. А в государстве, где процветает коррупция…
        - Давайте помолчим, - предложила Анюта, - внимательнее смотрим по сторонам и работаем ушами.
        Битый час они лежали в расщелине перед большим полем. Где-то на дальней окраине сельскохозяйственных угодий поблескивали редкие фонари, иногда проносились машины. В паре верст виднелись сбившиеся в кучку сооружения - то ли большая ферма, то ли маленькое предприятие. По полю перемещались люди - не меньше дюжины. Мерцали огоньки фонариков, доносились обрывки фраз. Оставалось только гадать, кто это такие - поздние (или ранние?) сельскохозяйственные рабочие, клевреты Ватяну, рыщущие по Горошанам в поисках беглых…
        Анюта лежала рядом с Артемом, напряженно вглядываясь в темноту. Он чувствовал ее плечо, слышал сиплое дыхание - блуждая по горам, девушка не убереглась от простуды. Обсудить ситуацию с Павлом пока не было возможности, но что-то подсказывало Артему, что появление Анюты не случайно. Сомнительно, что работники тайного судилища так настойчиво стремились вывести его из-под удара. А кто сказал, что Анюта работает на тайное судилище? Да, она в курсе, что существует такая организация - далеко не правительственная, с существенными оговорками творящая благое дело. Если контора, на которую она работает, в полной мере владеет информацией… А почему бы, кстати, этой конторе не быть ПРАВИТЕЛЬСТВЕННОЙ? Почему бы агенту спецслужбы (интересно, какой страны?) не оказаться внедренным в секту Ватяну? Особый интерес - коллекция «Око Леонарда»… Но при чем тут Белинский? Артем лежал, закрыв глаза, лихорадочно размышлял. История повторяется по спирали. Почему он об этом подумал? Что касается его лично? Швейцария, Мартиньи, улица Мон-Пегасс, банк… как там бишь его? Еще раз. Швейцария, Мартиньи, подделанное «Торжество
истины» Брейгеля в сейфовой кабинке… Еще раз. Подделанный Брейгель. Подделанный Брейгель. Картина пропитана мощной энергетикой, изображает решающую битву так называемых Божьих сил и сил Тьмы, выполнена по заказу таинственного клиента, якобы имеющего отношение к секте поклонников Сатаны… Тьфу. Картина, какой бы ни была она в действительности, уничтожена на его глазах. В сейфе подделка. Но кто об этом знает, кроме тех, кто присутствовал при акте уничтожения?
        Информации не хватало. Мыслительный процесс не задавался. Возделанное поле между тем опустело: намаявшись от земледельческих трудов, люди удалялись к чернеющему на востоке лесу. Глаза, привыкшие к темноте, различали проселочную дорогу, идущую к сбившимся в кучку сооружениям. Ни в одном из зданий не горел свет. Можно было предположить, что они либо заброшены, либо ночами там никого нет, даже сторожа.
        - Ну что, молчит интуиция? - повернулась к ним Анюта.
        - Вопиет наша интуиция, - ворчливо бросил Фельдман, опередив Артема, - ей поспать подавай, а потом поесть, иначе она не играет. Кстати, Анюта, как насчет небольшого займа?
        - Идите за мной, - глухо вымолвила девица, - позже поговорим о займах и прочих удовольствиях.
        Они спустились с гряды и припустили по дороге, пугливо всматриваясь в каждый куст. Не самое приятное занятие - пробежка по открытой местности, засаженной картошкой. Строения располагались в низине за пределами угодий. Явно не объект историко-культурной ценности. Когда-то мастерские, теперь двухэтажные руины без стекол, но обильно заросшие бурьяном. Беглый осмотр периметра показал, что западней это местечко, ввиду множества выходов, являться не может. Анюта тяжело вздохнула и сделала попытку проникнуть в здание. Что-то юркое шмыгнуло мимо порога. Она отпрыгнула, испуганно ойкнув. Фельдман тут же пошутил, что не всякая укротительница войдет в клетку, если там мышь. «Крыса, - поправил Артем. - Большая». Фельдман скорчил из себя джентльмена, отстранил Анюту и заверил, что он со всем справится. Пропал в проеме, и почти сразу же из темноты раздались лязг, крик и падение чего-то металлического. Потирая шишку на лбу, появился Фельдман, сказал, что контакт черепа со стеллажом прошел успешно и трудно это выразить в рамках пристойной лексики… В общем, внутри много пустого места, но лучше все-таки посветить.
        Пустого места в заброшенной мастерской было вдоволь.
        - Ставьте будилу, Анюта, - пробормотал Фельдман, устраиваясь на какой-то слесарной плите, - надеюсь, у вас есть техническое приспособление, позволяющее бороться с крепким сном?
        - Три часа на сон, - Анюта включила подсветку на часах, - разбредаемся, господа. Надеюсь, проживем эту ночь без глупостей?
        - О, конечно… - пролепетал Артем, забираясь под какую-то ржавую станину, - сегодня ночью нам не до… домоганий. Уж простите, Анюта.
        - Вот именно, - пробормотал Фельдман, - почувствовав недомогание, прекратите домогание… - и разразился отрывистым храпом.
        Анюта тихо засмеялась.
        - Я имела в виду другие глупости. Спокойной ночи, мужчины.
        Он подумал, прежде чем провалиться в сон, что трудно представить такое стечение обстоятельств, при котором допустимо приставание к этой странной женщине…
        Страх настолько отравил организм, что даже сон не пошел на пользу. Они проснулись перед рассветом, под писк наручных часов, вскочили, замерли.
        - Спасибо тебе, Господи, - не удержался Павел, - что дал поспать перед вечностью…
        Они покинули заброшенную механичку, перебежали дорогу, углубились в лес. Народ безмолвствовал. Каждый думал о своем. На выходе из развесистой дубравы их подкараулил восход. Рыжее светило улеглось на косогор, брызнув слепящим светом. Тени в панике побежали на запад. Беглецы ускоренным маршем двинулись на север. Недобрые предчувствия подгоняли. Анюта кусала губы, постоянно оглядывалась, словно затылком чувствовала опасность…
        Крупный населенный пункт блаженно распростерся в низине между величавыми холмами. На окраинах - одноэтажные строения с красными черепичными крышами, зелень садов, ближе к центру этажность домов возрастала, но не круто, виднелись трубы небольших предприятий. Дорога, выбегая из дубравы, вливалась в восточные предместья и терялась в средоточии зданий.
        - Мелихой, второй по населению поселок в уезде, - скупо объяснила Анюта, - целых восемь тысяч жителей. Снимайте, господа, свои балахоны. Не думаю, что местная публика оценит этот маскарад. А вот в полицию загреметь можно элементарно. Кстати, румынские полицейские не славятся великодушием.
        Мужчины колебались.
        - Снимайте балахоны, - терпеливо повторила Анюта, - приводите себя в порядок. Войдем в Мелихой с запада. Далеко не пойдем, не волнуйтесь. В начале улицы Костаница есть большой продуктовый магазин и сельскохозяйственный рынок. Там можно найти машину.
        - Так что ж вы сразу не сказали про продуктовый магазин? - засуетился Павел, скидывая опостылевшую «монашескую» рясу…
        Напряжение давило грудную клетку, возрастало. Позвякивали колокольчики. Словно кто-то ответственный за судьбу уже включил обратный отсчет… Они с Павлом стояли в узком переулке, надвинув на глаза кепки, приобретенные в убогой лавочке на краю поселка, курили, делали вид, что увлечены беседой. В принципе, они ничем не выделялись из толпы. У каждого третьего здесь были протертые коленки, на каждом втором - кепка. Мимо проходили небогато одетые аборигены - несли сумки с базара, подъезжали велосипедисты, спешивались в переулке. Никто не обращал внимания на двух курящих.
        Перекур затягивался. Павел выбросил окурок, выглянул из переулка на базарную площадь, заполняющуюся народом.
        - Ну и что там? - процедил Артем.
        - Ничего, - буркнул Фельдман, - в магазине день открытых дверей. Торговки заполняют базарные ряды. Ты не представляешь, Артем, как есть хочется… У них лучок, капустка квашеная, сальце ломтями, караваи ноздреватые…
        - Что значит «я не представляю»? - возмутился Артем. - Можно подумать, я где-то успел перекусить. Больше ничего не видишь?
        - Ерунда. Машины кучкуются. Стоячий полицейский…
        - Давно стоячий?
        - А куда ему идти?
        - Анюты что-то давно нет…
        - А куда она денется?
        - Ты знаешь, по-моему, она куда-то делась. Нехорошо на душе, Пашка.
        - Да брось ты, - фыркнул Фельдман, - у меня уже год нехорошо на душе - как связался с тобой по первой амстердамской ходке. - Павел напрягся. - Кажется, полицейский собирается размять кости. Не сюда ли он направляется?… Нет, опять остановился. Посмотри, как смешно его толпа обтекает. Словно естественное препятствие.
        - Не знал, что так тяжело живется честным людям… - Артем со злостью полез за новой сигаретой.
        - А тебе-то что? - покосился на него Павел.
        На площади действительно было интересно. Торговцы разворачивали огромные клетчатые сумки, крупные котомки из цветного домотканого холста, выставляли пузатые кувшины, плетеные корзины с фруктами. Носились стайки чисто умытых (а главное, воспитанных) оборванцев (сущий Караваждо). Отворились створчатые двери жестяного киоска, за которым взыграло блеском чешуи рыбное великолепие, да такое, что отдыхает даже сам Франс Снейдерс, гений натюрмортов, со своей знаменитой «Рыбной лавкой»…
        К переулку подъехал облупленный пикап с мятыми боками. Остановился у обочины на краю базарной площади. Опустилось стекло, показалась бледная мордашка Анюты. Она отыскала взглядом своих протеже, мнущихся без дела, выразительно кивнула: по машинам, мужчины…
        Прыгая на сиденье рядом с водительницей, Артем окинул взглядом базарную площадь. Люди, торговые ряды, подержанные машины. Человек в форме остановил пожилого сутулого цыгана, навьюченного как ишак, донимал его настойчивыми вопросами. Захлопнулась дверь. Машина медленно и как-то вкрадчиво тронулась с места…
        - Браво, Анюта, вам удалось взять напрокат прекрасный автомобиль, - не удержался от похвалы Фельдман. Он вальяжно развалился на заднем сиденье и практически не испытывал душевных неудобств.
        - Держите, кто из вас самый голодный? - Анюта бросила на заднее сиденье пакет из плотной серой бумаги. - Сало, мясо, огурцы, налетай, пока подешевело. Машинка, конечно, так себе, но такие уж тут прокаты…
        - Я, кажется, догадываюсь… - захрустел огурцом Фельдман.
        - Рыбак, - кивнула Анюта, - привез в магазин на реализацию два мешка рыбы. Ничего, нам бы только выехать из Горошан, а там мы эту старую клячу бросим. Пригнитесь, господа, проезжаем полицейский участок.
        Мимо машины тянулись унылые двухэтажные дома, подозрительно напоминающие бараки. Пыльные деревья, автобусная остановка с покосившимся навесом. Обрывки предвыборного плаката на столбе - лица кандидата уже почти не видно, но хорошо сохранился красный галстук в черную клетку. Анюта пропустила похожий на гусеницу микроавтобус, набитый пассажирами, свернула в пустой переулок, где асфальт был такой, словно его тщательно обработали отбойными молотками.
        - Здесь спокойнее. Объедем главные улицы, - она снизила скорость, - рыбак потащил свою рыбу в магазин. Пока сдаст товар, пока оформят документы, пройдет минут двадцать. Пока оповестит полицию, пока стражи законности примут решение… Держите, Артем, - она протянула Артему тонкую пачку зеленоватых купюр - румынских леев, - это на первое время. Возможно, они вам не понадобятся. На всякий, как говорится, случай.
        - Спасибо, - крякнул Артем, - неудобно как-то, Анюта. Мы, собственно, не испытываем крайнюю нужду… вернее, не испытывали. В прежней жизни.
        - Забудьте. Ваша покорная служанка избавлена от финансовых проблем.
        - Не верю, - подал голос Фельдман, - чтобы избавиться от финансовых проблем, нужно полностью избавиться от финансов. Можно неделикатный вопрос, Анюта? На кого вы работаете?
        Она молчала какое-то время. Потом резко сказала:
        - Вы хотите плохо спать?
        - Мы и так плохо спим, - смутился Фельдман, - не хотите, не отвечайте. Просто ради наших персон вам пришлось провалить свое глубокое залегание во вражьем стане. Нам даже неудобно.
        - Неудобно - это когда вы в третий раз подведете себя под монастырь, - резко бросила Анюта, - и тогда уж точно я ничего не смогу для вас сделать.
        Переулок оборвался. Машина выехала на приличную асфальтовую дорогу у местного развлекательного центра - форпоста молодого капитализма и перемен к лучшей жизни. Увертываться от встречи с полицейской «шкодой», стоящей у палатки с мучными изделиями, уже не было времени. Все трое сделали тупые лица, пикап неторопливо проследовал мимо стражей порядка. Один из них жевал причудливый кнедлик, привалясь к капоту, мечтательно смотрел в безоблачное небо. Второй критическим взглядом проводил Анюту, вздохнул, отвернулся…
        - Воистину, бывают люди, - восхитился Фельдман, - безделье которых настоящее благо.
        Метров через двести приличная дорога оборвалась. Но пикапу с полуметровым клиренсом до дорожных колдобин не было никакого дела. Анюта прибавила скорость, постукивала по рулю от нетерпения. Жилые дома кончились, тянулись какие-то приземистые производственные корпуса, бетонные заборы, свалки. Мальчишки в лохмотьях валтузили друг дружку палками. Выясняли отношения стаи бродячих собак. У пыльной заброшенной стройки дорога уходила за поворот. Машин не было, Анюта не стала снижать скорость. Промчалась затрапезная автозаправка, вереница заколоченных боксов, снова потянулись бесконечные заборы.
        - Вот черт, бензин на нуле, - обнаружила Анюта, - надо вернуться…
        Это были ее последние слова. Из открытых ворот просто вывалился (иного слова и не применишь) ржавый неуклюжий самосвал! Вероятно, он хотел перегородить дорогу, да водитель не рассчитал, опоздал на несколько секунд.
        - Сворачивай! - заорал Фельдман.
        События снова понеслись. Артем зажмурился, не успев толком испугаться. Машину занесло. Удар пришелся по касательной, в левую фару самосвала. Тряхнуло со страшной силой. Голова взлетела к потолку, чуть не пробив крышу. Затормозить Анюта не смогла, видимо, нога слетела с соответствующей педали. МаМашина продолжала нестись, уже куда-то влево, ее болтало из стороны в сторону. Решетчатые хлипкие ворота - запор был чисто символический: створки разлетелись, машина пролетела короткий пустырь, снесла дощатое крыльцо фанерной времянки (видимо, конура для сторожа), сбила опоры, на которых держался козырек, зацепила боком бетонный блок и перевернулась! Так и влетела, перевернутая, в здание под истошные вопли оказавшихся в центрифуге - разнеся дверь и добрую часть стены!
        Последнее, что видел Артем, - женщина в спецовке вскочила со стула. Кружка выпала из руки, она смотрела округлившимися глазами, как на нее несется этот перевернутый ужас…
        Удар был такой силы, что свет померк, и стало пусто.
        Спустя какое-то время часть сознания к нему вернулась. Он не понимал, что происходит вокруг. Вроде и не мертвый, но уже и не живой. Кровь прилила к голове от долгого лежания вверх ногами. Грудь давил искореженный металл. Он сделал попытку пошевелиться. Дыхание перехватило, резкая боль по всему телу от шеи до пояса. Сознание вновь заволакивала муть. Он сделал отчаянную попытку продержаться на этом свете еще немного. Ухватился рукой за какой-то рваный выступ, со скрипом повернул голову. Водительское место превратилось в жалкое месиво. Сиденье залито кровью. Руль оторван. Анюту практически выбросило в боковую дверь. Удивительно, что ее не разорвало на две половинки. Ноги в испачканных кровью джинсах оставались в кабине, изогнутое туловище свисало до земли. Задралась выгоревшая майка, сшитая безрукими китайцами, виднелся кусочек пропитанного кровью бюстгальтера. Лицо Анюты было разбито до неузнаваемости - сплошная кровавая маска…
        Фельдман! - сверкнуло в голове. Он сжал покрепче рваный выступ, напрягся, чтобы повернуть голову. Опять пронзительная боль, от которой раскалывался череп. Теряя сознание, он делал тщетные попытки ухватиться за его фрагменты. И прежде чем окончательно расстаться с этим миром, различил за спиной протяжный жалобный стон…
        ГЛАВА ВОСЬМАЯ
        Этот стон преследовал его в огромной черной дыре, в которую он падал без всякой надежды достичь дна. Когда он очнулся, процесс падения не прекратился. Кровать, на которой он лежал, скользила в пропасть, плавно покачиваясь… Он ждал, пока все утрясется. Дождался. Открыл глаза. Вместо лица доброго доктора в белом халате или черном балахоне, он увидел аккуратно окрашенный потолок, узорчатый карниз в виде выпуклых виноградных гроздьев. Окна завешены длинными шторами. Кровать в старинном стиле, на которой он лежал поверх скомканного розового белья. Напротив кровати стул. Одежда на спинке - незнакомая чистая сорочка, приличный синий костюм спортивного покроя, ботинки из добротной кожи. Все это было не его…
        Перепуганный, он схватился обеими руками за лицо, начал нервно его ощупывать. Щетина недельной давности. Сколько дней он пребывал в беспамятстве? Судя по тому, что щетина стала мягкой, речь идет как минимум о двух днях…
        Заприметив на тумбочке квадратное зеркало на подставке, он схватил его, со страхом уставился в отражение. Физиономию не подменили. Артем Белинский. Заспанный, небритый, ошалевший, два дня без маковой росинки во рту. Или его через трубочку кормили?
        Он все прекрасно помнил. Фельдман, Анюта, самосвал. Еще одна гибель Анюты, стон раненого на заднем сиденье… Он сел на кровати, поднялся, держась за изголовье (вдруг падать придется?). Не сказать, что он был в прекрасной физической форме. Побаливали кости грудины, в бедре тянуло и ныло, в голове вяло постреливало. Но… кажется, обошлось. Последствия жуткой аварии могли быть хуже. И, возможно, удастся избежать длительной психологической реабилитации…
        Желудок урчал от голода. Но с желудком он какое-то время мог совладать. Первым делом - обшарить карманы приличного костюма, условно допустив, что это ЕГО костюм. Мятые евро во всех карманах. Не много - так, мелочевка. Заграничный паспорт - серьезная физиономия Артема Белинского, визы ряда государств, но изучить последние отметки было выше его сил - синие штампы расплывались, надписи сливались в волнистую линию. Он бросил паспорт на кровать, застыл, собираясь с мыслями. Если он находится в замке господина Ватяну, то при чем здесь заграничный паспорт? В голове сработал правильный рычажок, он начал обшаривать остальные карманы. Телефона не было. Он завертел головой. Телефон, в принципе, имелся, но самый обыкновенный, не имеющий отношения к сотовой связи. Он стоял на тумбочке в изголовье кровати - угловатый, с клавишным набором, из простого пластика. Он схватил его, зачем-то начал набирать сотовый Павла Фельдмана. Добрался до четвертой цифры, трубка разразилась короткими гудками. Он в страхе бросил ее на рычаг - и сам удивился: чем вызван этот липкий ужас? Телефон местной линии - с небольшим
количеством цифр. Местной линии чего?
        Он вновь огляделся. Помещение напоминало гостиничный номер. Не бог весть какой категории - ну две звезды, ну или две с половиной. Где же его носило эти двое суток?
        Хотя, в сравнении с замком господина Ватяну, явственный прогресс…
        Собравшись с духом, он раздернул шторы. Дыхание перехватило.
        Нет, не море, поражающее бездонной синью. Окна выходили на тихую узкую улочку, мощеную гладкой брусчаткой. Напротив - трехэтажный дом с резными балкончиками. Широкие карнизы, засиженные голубями, затертые пилястры, секущие фасад на равные части. В разгаре день, поэтому в окнах не горит свет. Проехала машина - пузатая коробочка «шевроле». Прошли двое - он и она, одеты по-городскому, вызывающе небрежно. Женщина держала спутника за локоть, последний что-то деловито наговаривал в громоздкий коммуникатор. Показались еще двое - с внешностью туристов-пофигистов. Возраст явно пенсионный, пол невнятный. Туристы зевали во все стороны. Один увидел в окне Артема, возликовал, чуть не подпрыгнул, помахал рукой. Артем отпрянул в глубину комнаты. Перевел дух. Наследственной паранойей вроде не страдал. Почему же, как собака, не выносит чужого взгляда?
        Это место, где он находился, было чем угодно, только не Румынией. Францией, Голландией, Эстонией, Германией… Он медленно досчитал до чертовой дюжины, мысленно помянул Святое семейство, снова сунулся в окно. Ни прохожих, ни транспортных средств. Судя по всему, он находился на втором этаже такого же здания, что напротив. Карнизы под окном, немного в стороне виднеется край балкончика с вычурными пилястрами. Раздался шум мотора, проехал спортивный автомобиль с откинутым верхом, шлейфом заплескались на ветру волосы блондинки. Туфелька на капоте. Инфузория за рулем… Взгляд остановился на нарядной табличке на углу соседнего дома. Надпись расплывалась. Он прищурился, принялся наводить резкость. Обрисовывались латинские буквы, составленные в таком порядке, что формировали название улицы. MON-PEGASSE, 96…
        Улица Мон-Пегасс… Швейцария, городок Мартиньи. Как удобно, черт возьми, гостиница (а он почти не сомневался, что находится во второразрядной гостинице) расположена на одной улице с банком «Летуаль»…
        Сердце колотилось от волнения. Он сел на краешек кровати, закрыл глаза. Ситуация проще пареной репы. Выживших после аварии привезли обратно в замок. Память отключена, и была ли она вообще - память? Фельдман - в заложниках, Артем - в Швейцарии. Сопровождающие глаза не мозолят. По крайней мере, пока не мозолят (но обязательно должны присутствовать в непосредственной близости). Полагаются на его сообразительность - что он самостоятельно доберется до банка, заберет картину, а за ним в это время будут тщательно наблюдать, поскольку существует мнение, что в деле задействована не одна организация…
        Почему так уверены, что в сейфе что-то есть? После стольких попыток к бегству?…
        Он встряхнулся. Размышления добром не кончатся. Он увязнет еще глубже. За него давно решили. «Фирма» Ватяну, безусловно, достойная уважения лавочка. Вывезти человека из Румынии, доставить, как ни в чем не бывало, в Швейцарию, плюя на полицию, таможни, спецслужбы…
        А вот в банке у них своих людей, похоже, нет. Банки Швейцарии - отдельная грустная тема для таких проходимцев…
        Он принял душ, побрился станком с новым лезвием (к этому станку еще не прикасалась рука человека), оделся, помолился. А почему он, собственно, уверен, что на выходе из номера его не будет поджидать пара крепких ребят?
        Трудно объяснить. Он просто был уверен. Снял ключ с крючка, вышел из номера. Уютно, чистенько, опрятно. Но явно не женевский «Эксельсиор». Коридора нет - имеется холл средних размеров, четыре двери, лестница с массивными отполированными перилами. Цветы в горшочках - совсем как настоящие, и только наметанный глаз может определить, что цветы - фальшивка. Обстановка тридцатых годов двадцатого века. Резные двери, картинки фривольного (но в целом целомудренного) содержания.
        На лестнице послышалось шуршание, и в холл вплыла разнополая пара средних лет. Миловидная дама бальзаковского возраста (на Руси бальзаковский возраст начинается после сорока, хотя Бальзак имел в виду немного за тридцать), одетая в строгую шевиотовую пару с накрахмаленной гвоздичкой в петлице. За дамой вышагивал, чуть прихрамывая, подтянутый господин с переливами седины в густых волосах.
        Он не успел определиться насчет поведения. Застыл в открытых дверях.
        - Здравствуйте, - учтиво сказала дама, уловив шевеление в проеме, - наконец-то в этой гостинице заселены все пять номеров. Вы, видимо, приехали этой ночью, месье?
        Дама говорила по-французски. Этот язык Артем знал если не в совершенстве, то вполне достаточно для поддержания беседы.
        - Здравствуйте, мадам, - отозвался Артем, - очень рад, что у меня такие милые соседи. Надеюсь, мы не доставим друг другу беспокойства?
        - Ни за что, - улыбнулся мужчина, вставляя ключ в соседнюю дверь, - Кстати, нас зовут Анжу. Месье Анжу и мадам Анжу. Мы из Гренобля. Решили провести короткий отпуск в Швейцарии. Знаете, в рекламных агентствах, в которых мы работаем, очень трудно выбить отпуск - особенно если хочешь отдохнуть вместе с супругой…
        - Белинский, - изобразил учтивый поклон Артем, - родом из России, проживаю во Франции, в Румынии…
        - Во Франции? - лучезарно улыбнулась мадам Анжу. - Не в Гренобле, случайно, молодой человек?
        - Севернее, мадам. А в Румынии я веду один коммерческий проект, который потребовал срочной командировки в Швейцарию… Месье Анжу, вы что-то уронили.
        Седовласый господин удивленно посмотрел под ноги и поднял свернутую глянцевую брошюрку. Он не стал краснеть, как Арамис, поставленный д'Артаньяном в неловкое положение из-за оброненного платка. Его супруга засмеялась.
        - Арсен всегда ворует из ресторана меню, чтобы было что почитать в самолете. Мы собираемся улетать из Швейцарии послезавтра. Посетим завтра с утра магазин D&G на Ля-Гюр…
        - Дольче и Габана, - хвастливо расшифровал месье Анжу.

«Дорого и Глупо», - подумал Артем.
        - А вы? - спросила мадам Анжу. - Ах, простите, месье, вы, наверное, недавно прибыли.
        - Пару дней я здесь поживу, - важно сказал Артем, - нужно выполнить определенные обязательства, знаете ли.
        - Всего доброго, месье, - сказал седовласый господин, толкая дверь, - мы с вами еще встретимся.

«Не хотелось бы», - подумал Артем, но сумел справиться с одеревенелыми мышцами лица, изобразив бездну приветствия.
        На лестнице он столкнулся с долговязым молодым субъектом. У парня были невыносимо липкие глаза и такая же липкая улыбка.
        - Здравствуйте, - сказал он вкрадчивым голосом и подвинулся, уступая дорогу. Причем подвинулся так, чтобы Артем непременно его коснулся.
        - И вам того же, - пробормотал Артем, чувствуя, как в горле рождается рвотный спазм. Все его чувства были предельно ясно изображены на лице, но молодой человек не проникся.
        - Доминик Фрэй, - представился он, - а вы, месье?
        Артем что-то буркнул. Вроде «инспектор ДПС такой-то».
        - Рад знакомству, - проворковал субъект, - я из Берна, если позволите. Разъездной агент фармацевтической компании. Обожаю селиться в скромных гостиницах на окраинах швейцарских городков. Они настолько милы и непосредственны… - сообщил он с таким придыханием, что исчезли последние сомнения в ориентации субъекта.
        - Простите, я спешу, - пробормотал Артем, - если не возражаете, мы с вами позднее поговорим.
        - Как насчет прогуляться в кабачок господина Сесиля? - мурлыкнул в спину Доминик Фрэй. - Это напротив гостиницы. Весьма колоритный такой кабачок с отдельными кабинками…
        - Разумеется, господин Фрэй, - отозвался Артем, - мы вечером обязательно с вами посетим господина Сесиля. Раздобудем парочку задорных девочек за умеренную плату, завалимся в кабачок…
        - Да что же вы такое говорите, месье? - обиженно ахнул в спину Доминик.

«Слишком вызывающий съем, - размышлял Артем, сворачивая к последнему пролету. - С незнакомым человеком так себя не ведут даже махровые гомосексуалисты. А если… со знакомым? Ты его не знаешь, это факт. Но это не причина для господина Доминика не знать тебя».
        Утверждение не требовало доказательств: в этой гостинице есть соглядатаи. Возможно, кто-то из персонала (хотя вряд ли), и почти наверняка - из числа постояльцев. «Наконец-то, в этой гостинице заселены все пять номеров», - сказала мадам Анжу. Маловато - пять номеров на гостиницу. Даже на маленький частный
«постоялый двор».

«Как долго, интересно, я могу тянуть время?» - думал Артем, спускаясь в холл.
        Гостиница не впечатляла габаритами. Маленький вестибюль, погруженный в полумрак. Аляповатые картины на стенах (типичная мазня с претензией на постимпрессионизм), стойка портье в трех шагах от входа. У портье были рыбьи глаза, лоснящийся проборчик и вульгарные длинные ногти на пальцах.
        - Вы понимаете по-французски? - спросил Артем.
        - Я понимаю даже по-английски, - надув губы до пяти атмосфер, сообщил портье. - Здравствуйте, месье. Вы, случайно, не из пятого номера?
        - Из него, - кивнул Артем, смутно вспоминая табличку над дверью, - а почему вы в этом засомневались?
        - А я сменился недавно, - равнодушно поведал портье, - ночью работал Фредерик, а я заступил четыре часа назад. Номера с первого по четвертый были заняты давно, а в пятый постоялец заселился только ночью. Меня зовут Арманд, месье.
        - Я запомню, - пообещал Артем. - Ты хочешь сказать, любезный, что ты не видел, как меня этой ночью доставили в гостиницу?
        - Вас… доставили? - почесал затылок портье. - Что вы этим хотите сказать, месье? Вы неважно себя чувствовали, были подшофе? Фредерик сказал, что вас доставило такси в начале ночи, клиент очень обрадовался, когда узнал, что в «Сезанне» имеется свободный номерок…
        - А где его можно найти, - перебил Артем, - сменщика твоего?
        Портье недоуменно посмотрел на постояльца, затем уставился куда-то под стойку, словно выискивал в перечне экстренных телефонов номер скорой психиатрической помощи. Пожал плечами.
        - Его нигде нельзя найти. Фредерик после смены уезжает в Мориц - у него там загородный дом и никакого телефона. Если вы не против, конечно, месье, прогуляться на такси два часа туда, а потом столько же обратно.
        - Забудь, дружище, - улыбнулся Артем, - подумаешь, проблемы. Вселился так вселился. Пьянство до добра не доводит, это давно известно. А скажи-ка, любезный, в этой тельной гостинице, правда, всего пять номеров?
        - Увы, месье, - кивнул портье, - в принципе, на третьем этаже еще пять, но месье Манблу - хозяин нашего «Сезанна» - затеял на последнем этаже ремонт. Проход туда перегорожен, вход только со двора, рабочие на днях вынесли всю мебель. Не волнуйтесь, месье, этот ремонт никак не скажется на вашей жизни в нашей гостинице. Вы его попросту не заметите. Да и месье Манблу уехал в Лозанну на несколько дней…
        Настенные часы над головой работника показывали половину двенадцатого. На руке часов не было - видимо, работники «ведомства» Ватяну решили, что незачем пленнику быть в курсе текущего времени (а может, часы понравились). Портье проследил за его взглядом.
        - Эти часы спешат, месье. Каждые сутки они убегают на минуту вперед. А Фредерик не имеет привычки подводить стрелки, так что…
        - А это действительно Швейцария, дружище? - перебил Артем.
        - Что вы хотите сказать? - вытаращил и без того выпученные глаза портье.
        - Просто удивляюсь, - засмеялся Артем, - что в Швейцарии могут врать часы.
        - Не стоит удивляться, месье, - сказали за спиной на ломаном французском, - знаменитый швейцарский сыр орфор нам тоже не понравился. Сплошная плесень, и такое ощущение, что жуешь мокрую трухлявую головешку. Часы, по крайней мере, безвредны для здоровья.
        Артем обернулся. Эти двое подошли бесшумно. Статная блондинка в черном платье, с надменным, несколько вызывающим взглядом, и улыбчивый блондин в круглых очках с крупными диоптриями.
        - А как насчет банков? - брякнул Артем первое, что пришло в голову.
        - А что банки? - не понял блондин.
        - Швейцария славится тремя вещами, - объяснил Артем, - сыром, часами и банками.
        - Швейцарские банки выше всяких похвал, - сообщила блондинка, - но это для тех, у кого есть очень много денег. А у нас с Хайнцем не есть очень много денег, поэтому для нас важнее сыр.
        Блондин засмеялся и щелкнул пальцами в сторону портье.
        - Любезный, дай ключи от первого номера. Ты сегодня не очень проворный, нет?
        - Простите, - крякнул портье и потянулся к стене.
        - Меня зовут Хайнц, - приветливо сообщил блондин, - а супругу - Руби, - светловолосая дама снисходительно кивнула, - а вообще Швейцария очень гостеприимная страна. Мы сами из Штральзунда. Север Германии. Слышали о таком городе?
        - Бывшая ГДР, - вспомнил Артем. - Я тоже не местный. Зовите меня Арти - это производное от сложного славянского имени. Не удивляйтесь - мои предки из России.
        Он внимательно следил за лицами новых знакомых. Люди Ватяну (или какого другого подчинения) прекрасно осведомлены о личности вредного русского. Но «истинные арийцы» предпочли не выставлять свою осведомленность. Блондинка Руби удивленно приподняла выщипанные брови, Хайнц изобразил море любезности, рассыпался мелким бесом, высказав глубокую убежденность, что нет (и никогда не было) более дружественно настроенных наций, нежели немцы и русские. А две мировые войны - это так, досадное недоразумение.
        Они удалились неспешной походкой, ступили на лестницу. Руби взяла супруга под локоть. Дойдя до поворота, они дружно обернулись, смерили русского внимательными взглядами. Артем приветливо помахал двумя пальчиками. Чего ему стоила эта приветливость, лучше не говорить.
        - Еще вопросы, месье? - вкрадчиво осведомился портье, о наличии которого Артем забыл. Он вздрогнул.
        - Да нет, дружище, - пробормотал он по-русски, - у матросов нет вопросов, и вообще суду для начала все понятно…
        Он с подозрением уставился на входную дверь. В мутном стекле угадывались очертания здания напротив. Мимо гостиницы, весело смеясь, прошагала шумная ватага. Он сделал несколько неуверенных шагов. И вдруг остановился. Страшно стало. Выйти на улицу казалось страшнее, чем оставаться в гостинице, напичканной подозрительными элементами. Если он выйдет, он невольно должен прогуляться до банка «Летуаль». А сможет ли вернуться обратно? Вдруг его там ждут? Заставят войти, опустошить сейф, а на обратном пути - по башке…
        - Что-то не так, месье? - взволновался портье.
        - Не так, - пробормотал Артем, - забыл кое-что в номере. Вернусь, пожалуй.

«А ведь что-то здесь не так, - думал он, медленно поднимаясь по лестнице, - люди Ватяну должны были доставить меня в Мартиньи и тупо сопроводить в банк. Происходит что-то другое. За мной, безусловно, следят. Ясен хрен…» - он невольно притормозил, осененный догадкой. Дело происходит следующим образом. Выманить Ватяну из Карпат, разумеется, не удалось. Но то, что в сейфе «Летуаль» что-то имеется, сомнению не подлежит, и силы для извлечения данного «нечто» задействованы внушительные. Ватяну уверен, что наблюдать за Артемом будут не только его люди. Но и тайное судилище покойного Ангерлинка, а возможно, кто-то еще - например, те, на кого работала дважды покойная Анюта.
        Им интересно знать, кто эти люди. И вполне возможно, в гостинице присутствуют не только наймиты Ватяну, но и их прямые оппоненты, включая коллег Гергерта.
        Ну что ж, в этом имеется определенная доза успокоительного.
        - Ах, какой приятный молодой человек, - сказали игриво на чистом королевском.
        Он устал уже вздрагивать. Но ключ, которым он пытался расковырять замочную скважину, дрогнул, вывалился на коврик.
        - Ах, я вас, кажется, немного испугала…
        В соседние «апартаменты» под номером четыре входила какая-то расклешенная рыжая лиса. Молодая, на вид не больше двадцати пяти, узкая мордашка, остренький носик. Обилие материала на штанах с лихвой компенсировала короткая маечка, открывающая в полной красе впалый живот.
        - Здравствуйте, - сказал Артем, вспоминая английские слова, - вы всегда так неслышно подкрадываетесь?
        - Ни разу, - засмеялась девушка, - просто вы так углубились в свои мысли, что полностью потеряли слух. Меня зовут Элис, я приехала из далекой Шотландии на конференцию психологов, которая должна состояться на будущей неделе в одном из пригородов Мартиньи. А вы?

«Врет и не краснеет», - подумал Артем.
        - А меня зовут Арти, - ядовито сказал он. - Можно - Артамон. Приехал из далекой России на конференцию психов, которая, кажется, уже началась.
        Девушка не обиделась. Она засмеялась.

«Что за факинг Элис?» - подумал Артем, поднял ключ, мгновенно справился с замком и резко толкнул дверь.
        Серая мышь в застиранном переднике резко отпрыгнула от кровати и уставилась на него, хлопая глазами. - А вы еще кто? - он постарался, чтобы голос звучал ровно и сердито.
        - Я горничная, месье, - пролепетала девушка, покрываясь пунцовыми пятнами, - пришла, чтобы застелить вам чистое белье.
        - Скажите, пожалуйста, - пробормотал Артем, исподлобья озирая «складки местности», - а это так принято в вашем заведении - входить в номер, не сообщив об этом постояльцу?
        - Я стучалась, месье, - пролепетала девушка, - вы оставили дверь не запертой.
        - И вы вошли и захлопнули ее.
        - Это вышло случайно, месье…
        - Вы просто задумались, понимаю. Спасибо, девушка, но не стоит, видимо, менять белье, на котором я проспал всего одну ночь.
        - Стоит, месье, - она справилась с растерянностью, - мы меняем постельное белье каждый день. Так принято в гостинице «Сезанн». Простите, если доставила вам неудобства, но я уже закончила.
        Кровать действительно сияла ненормальной накрахмаленной белизной.
        - Ладно, не обижайтесь, - проворчал он, - голова просто сегодня чужая… Вам не составит труда принести…м-м, ацетилсалициловую кислоту?
        Девушка наморщила трогательно узкий лобик.
        - Вы хотите сказать, аспирин, месье?
        - Точно, - кивнул Артем, - все время забываю это слово.
        Голова действительно разболелась самым изуверским образом. Он принял из щуплых ручонок горничной бокал с шипучим средством, поблагодарил, выпроводил ее за порог. Подождал, пока начнется действие снадобья, рухнул на кровать в полном обмундировании и уснул…
        Проснулся с твердой мыслью: пора прогуляться. Созрел. Сколько ни оттягивай удовольствие… Да и без сигарет тоскливо жить на свете. Он попил сырой водички из-под крана, прилизал взбудораженный вихор на затылке, решительно распахнул дверь.
        На втором этаже никого не было. На первом - тоже, за исключением спины портье Арманда, который ковырялся в каких-то ящиках.
        Артем неслышно миновал сумрачный холл, вышел на улицу.
        Ощущение неуклонно наступающего вечера. Еще не сумерки, но солнце уже склонилось за крыши домов, флюгер на кровле старого каменного особняка обрисован оранжевой каймой. Движение пешеходов по брусчатой мостовой уплотняется, а вот машин почти не видно. Люди бродят туда-обратно, смеются, развлекаются. Молодежь с модными рюкзачками и дредами, пожилые швейцарцы с нормальными человеческими лицами…
        Он вдохнул полной грудью, замер посреди тротуара под неброской вывеской «Сезанн», вынудив симпатичную брюнетку сделать непредусмотренный маневр. Ухоженная улочка в обе стороны. Многочисленные магазинчики, кафе, выходящие столиками на середину тротуара. Очень мило и привлекательно, если не вспоминать, зачем ты тут. Ладно, - он отбросил подальше тревожную мысль, - сколь веревочке не виться… Купить хороших сигарет, с чувством насытиться в опрятном заведении, а потом можно «бесцельно» прогуляться по четной стороне дороги…
        Он стоял у афишной тумбы и не мог понять, что на ней написано. Дело не в незнании немецкого языка (а в Швейцарии немецкий и французский как-то причудливо соседствуют и почти переплетаются). Сердце бешено колотилось, аршинные буквы расплывались, смысл не оседал. Он всеми клеточками задней части тела чувствовал, что за ним недобро наблюдают. В глубине души он понимал, что сие неизбежно и что особой беды в ближайшее время это не навлечет: вряд ли к нему подойдут и силой втолкнут в банк. Но все здравое осталось во вчерашнем дне, под толстым слоем страха. Кто-то толкнул его в плечо, проходя мимо. Засмеялась девушка. Он дернулся, словно отгоняя комара. Отодвинулся от тумбы.
        Он стоял на углу дома под номером 32. За переулком наблюдался аккуратный сквер с елочками и цветниками. Здание банка - кирпичное, высокий фундамент, скромный фасад - пряталось за аллеей и компактным фонтаном, состоящим из мраморной чаши и игривых купидонов. Мимо фонтана степенно прохаживалась мамаша с коляской. По другую сторону разгуливал банковский охранник в голубой жизнерадостной униформе.
        Собравшись с духом, Артем перескочил переулок, подошел поближе. Закурил, любуясь на старинную католическую церковь, украшенную роскошным мозаичным порталом. Обогнул фонтан, снова закурил. Мамаша с ребенком, видно, исчерпали лимит времени на прогулку: неторопливо удалялись. Поскрипывала старомодная коляска.
        - Прошу прощения, месье, вы случайно не в банк? - вежливо спросили сзади.
        Спина покрылась ледяной коркой. Он повернулся с каменной физиономией. Подошел тот самый охранник в голубой униформе. Молодой парень с добродушным лицом. Бэйдж на груди утверждал, что «податель сего» действительно трудится в банке «Летуаль». Ни оружия, ни наручников, ни дубинки, ни паршивого шокера или газового баллончика. Но банки лучшие в мире. О, благословенная европейская страна…
        Глупо отнекиваться. Не сегодня-завтра его все равно увидят входящим в банк.
        - Да, я хотел бы заглянуть в ваше заведение, - согласился Артем, - но для начала подышать немножко свежим воздухом, а то неважно, знаете ли, себя чувствую…
        - О, мне очень жаль, месье, - страшно расстроился добродушный малый, - но в банке рабочий день закончился полчаса назад. Все сотрудники, ответственные за работу с клиентами, уже разошлись. Вы же клиент нашего банка?

«Грабитель», - чуть не сорвалось с языка, но он прикусил язык. Кивнул. Охранник еще больше расстроился.
        - Как же вы, месье, так подзадержались?
        Пробки… - он опять прикусил язык. - Ничего страшного, любезный, - он заставил себя улыбнуться, - завтра постараюсь успеть. Вы работаете завтра?
        - Разумеется, месье. Мы открываемся с восьми утра…
        Он стремительно зашагал прочь - пока охранник не передумал. Не судьба. Оно и к лучшему. В желудке зверски рычало. Нужно еще раз с чувством поесть, покурить, может даже, выпить чего-нибудь покрепче после сытного ужина, и пусть горит оно все синим пламенем…
        Он с толком, с расстановкой поужинал в открытом заведении, предпочитающем кормить посетителей морепродуктами. Сидел, смакуя тяжеловатое полынное вино, наблюдая за вечерней жизнью городка. На его физиономии прочно запечатлелось неприступное выражение: никто не пытался с ним заговорить, познакомиться. Когда на город улеглись плотные сумерки, он поднялся, побрел по кромке тротуара. До гостиницы
«Сезанн» путь неблизкий, но никуда не надо сворачивать…

«Извините, свободных мест нет», - сочувственно вещала табличка на входной двери.
        - «Сезанн», откройся, - пробормотал Артем, исподлобья озирая громоздкую дверь.

«Сезанн» не открылся. Пришлось потянуть на себя дверную ручку.

«Ну что ж, - подумал он, - эти ребята имеют полное право учинить тебе „темную“.
        - Ах, какая удивительная встреча! - воскликнула рыжая лиса Элис, чуть не сбив его с порога. Она прошмыгнула мимо него на улицу, овеяв запахом каких-то «спортивных» духов. Артем оторопел.
        - Опять я вас испугала? - она засмеялась. - Простите, я не нарочно. Уже нагулялись, господин Артамон? Как ваша конференция психов?
        - В разгаре, - пробормотал Артем, - вы собрались поужинать, Элис?
        - А вы хотите составить компанию?
        - С удовольствием бы, Элис, но…
        - Короче, не можете?
        - Никак.
        - Ну, тогда пока.
        - До новых встреч. С вами так приятно общаться.
        Она расхохоталась, спрыгнула с крыльца на тротуар, зашагала, виляя бедрами, отвлекая внимание группы молодых оболтусов, увешанных банками с энергетическими напитками. Посмотрела ему вслед, махнула рукой.

«А может, зря я отказался?» - засомневался Артем, но догнать девушку не решился. Вошел в гостиницу.
        - Ну-ну, - ласково сказал представитель сексуальных меньшинств Доминик Фрэй. Он стоял, облокотясь на стойку портье, за которой никакого портье не было, и, улыбаясь, смотрел на постояльца. - Вы не решились пойти за женщиной, месье? Почему, позвольте спросить?
        Артем отделался молчанием. Разговаривать с Домиником Фрэем не хотелось даже на повышенных тонах. Он прошагал мимо стойки, взлетел по лестнице. Словно сговорились! Полный холл народа! Прут, как рыба на нерест! Сначала он уступил дорогу молодой чете из Штральзунда, которые делали вид, что куда-то собрались. Отделаться молчанием уже не удалось.
        - Возвращаетесь в номер, Арти? - подслеповато щурясь, вопросил очкастый Хайнц. - Ну и как вам кухня у старины Крауха? Говорят, что, побывав однажды в этом заведении, совсем не хочется идти в другое?
        - Впервые слышу про старину Крауха, - признался Артем, - а ужинал я в трех кварталах от гостиницы.
        - Обязательно зайдите завтра к старине Крауху, - сказала блондинка Руби, - но прежде спросите у нас, стоит ли туда идти, - она прохладно рассмеялась. - Кстати, дорогой, - она облокотилась на свою очкастую «половинку», - ты не знаешь, почему мы так долго валялись в кровати и только к ночи собрались в город?
        - Темнота - друг молодежи, - ответил за Хайнца Артем и протиснулся в щель между блондинкой и перилами. Оба недоуменно промолчали ему в спину.
        Не успел он перейти холл, как отворилась дверь под номером пять, и на пороге образовалась мадам Анжу в спальном халате. Ее волосы, прикрытые в первую встречу шляпкой, теперь были распущены и в беспорядке валялись на плечах. Она смотрела на Артема затуманенным безжизненным взором. Он почувствовал холодок в позвоночнике. Чего она так смотрит? То, что мадам Анжу несколько минут назад могла проснуться, ему в голову не пришло.
        - Арсен, это ты? - вяло проговорила мадам.
        - Да как вам сказать… - смутился Артем, выходя из полумрака (лампа горела у двери, а центральная часть этажа пряталась в сумерках).
        Женщина нахмурилась, ее губы скривились в недоброй усмешке.
        - Ах, это вы, любезный сосед… Могли бы и сразу сказать, что вы не Арсен.
        - Я здесь, дорогая, - ласково сказали у Артема за спиной, и он с прискорбием понял, что до смерти от инфаркта осталось не так уж много.
        - Ты уже проснулась, Полетт… - из полумрака возник седовласый месье Анжу. - Представляешь, мне пришлось пройти по нескольким аптекам. Только в последней отыскалось твое лекарство… - он несильно толкнул Артема в плечо, приобнял супругу. Спустя мгновение захлопнулась дверь.
        Он вставил ключ, вошел в номер с замиранием сердца, включил всю иллюминацию, что была в помещении, задернул шторы, рухнул на кровать. Хорошо, что он выпил только две порции «крепенького». Ничто не мешает спокойно в сотый раз подумать. Даже страх способствует мыслительному процессу. Где же выход? Обретут пособники Ватяну липу из банка, и Артем немедленно отправляется к праотцам. А затем и Фельдман. Можно сбежать, обратиться в полицию, Интерпол, связаться с Гергертом. Номер телефона последнего жирной строкой вьется перед глазами. Пусть придумают что-нибудь - уж с их-то изощренными мозгами… И, в принципе, Артем Белинский может обрести свободу, жизнь и кое-что еще…
        Но Пашка Фельдман погибнет. Где же выход, господи?
        Он вертелся на кровати, понимая, что во всем случившемся он упускает один важный момент, который имеет большое значение. Было в этой катавасии что-то такое, что на первый взгляд не имело смысла, но таило в себе смысл воистину глубинный. Что же это было? Он должен заново пройти по хронологии…
        Но события не выстраивались в стройную шеренгу. Мелькали яркие обрывки: хорошая девочка Лида в его кровати, незадачливый убийца у ворот замка Гвадалон… Все не то. Он не мог вспомнить. Перед глазами стояли лица постояльцев странной гостиницы
«Сезанн». Благочинная чета Анжу из города Гренобля… Молодые швабы Хайнц и Руби, якобы прибывшие из Штральзунда, хотя прибыть они могли откуда угодно… Неприятный молодой крендель Доминик Фрэй - по «легенде», дитя порока, а кто он есть на самом деле - без пыточного устройства не разберешься… Пронырливая Элис из Шотландии. Обычная постоялица или «одинокая волчица ищет своего среди мужчин»? Почему бы нет? Внешность и пол - понятия обманчивые. Сколько он уже перевидал таких «одиноких волчиц». Отчаянная Анюта, змеюка подколодная Аэлла…
        Здесь могут быть обычные постояльцы. Почему не могут? Или эта крохотная гостиница навсегда откуплена темными силами и их оппонентами? Эти люди работают украдкой, тишком - и пасут, скорее всего, не Артема, а друг друга, выводя на чистую воду конкурирующие организации.
        А Артем никуда не денется. Он связан. И отслеживать его перемещения могут даже не люди, проживающие в отеле, а совсем другие - снаружи.
        Как же столкнуть эти силы лбами? А ведь маячила же приличная идейка…
        Но хлипкую конструкцию, выстроенную в голове, безжалостно разрушил телефонный звонок. Он вскочил, в недоумении уставился на агонизирующий старомодный аппарат на тумбочке. Кто бы это мог быть?
        И почему он решил, что звонят ему?
        Телефон надрывался, дребезжал. Терять, насколько он понимал, было нечего. Он снял трубку, стал слушать. Эфир не замедлил отозваться неприятным тремолирующим голосом, абсолютно лишенным эмоциональной и половой окраски.
        - Добрый вечер, Артем Олегович, - сказал голос на приличном русском языке, - хорошо, что вы молчите. Не будет лишних слов. Вы решили потянуть время? Испытать наше терпение? Или у вас имеются определенные коварные планы, которые вы намереваетесь воплотить в жизнь?
        Абонент сделал паузу. Артем безмолвствовал.
        - Вы прекрасно знаете, зачем вас сюда доставили, - продолжал голос, - не надо прикидываться недоумком, Артем Олегович. Вы же не хотите, чтобы пострадал близкий вам человек? Поэтому давайте без волокиты - утречком пораньше руки в ноги и марш в банк. И не вздумайте городить какие-нибудь глупости…
        Он не дослушал, бросил трубку. Злость сковала челюсть. Да доколе это будет продолжаться?! Не нравится им, видите ли, его поведение. Считают его унизительным для своего высокого достоинства… Он готов был убить их голыми руками! Вскочил, забегал по комнате. Звонили на местный телефон, а стало быть, звонок осуществлялся из гостиницы. Портье и горничную можно временно исключить - без них тошно. А вот остальные… Теоретически можно через коммутатор определить, из какого номера был звонок. Определит. И что дальше? Нагрянет в гости и убьет там всех к чертовой матери? Сядет в швейцарскую тюрьму, и Павел Фельдман на смертном одре будет горячо его любить?
        Тут надо что-то другое. Каким бы безумным не был план…
        ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
        Он, как Штирлиц, проснулся точно в назначенный час безо всякого будильника. До рассвета долгие два часа, до открытия банка еще два. Вряд ли от него ожидают такой
«прилежности»… В отсутствии подглядывающей аппаратуры он уже убедился, а подслушивающую никакой дурак тут ставить не будет. Зачем? Но на всякий случай он старался не шуметь. Тихо оделся, почистил зубы, сполоснул лицо. Истово веруя, что все демоны еще спят, беззвучно открыл дверь, выскользнул за порог. Холл второго этажа плавал в фиолетовой мистической дымке. Безмолвные двери, вычурные перила, с карниза под потолком скалятся безвкусные пухлые мужики в шляпах и фиговых листьях. И здесь «подглядки» быть не должно, она бы сразу бросилась в глаза. Он на цыпочках перебрался через холл, крадучись опустился на несколько ступеней, замер, сев на корточки. Зачарованно проницал густую тишину. Словно уши забили пробками…
        В нижнем холле такая же глушь. Он спустился к подножию лестницы, присел за массивной тумбой. Дышать нечем - все окна и двери закрыты, кондиционер выключен. Незнакомый портье с залысинами через всю макушку сладко спал, взгромоздив ноги на табуретку. Профессиональное чутье его не разбудило. Артем на цыпочках завернул за лестницу. Интуиция подсказывала, что там располагается дверь черного хода, крайне важная для разного рода хозяйственных нужд. Шестое чувство не обмануло. Он очутился в коротком пустом коридоре (только русские захламляют коридоры всякими ненужными вещами). Дважды повернул, опустился в ямку на несколько ступеней, уперся в дверь, крайне предусмотрительно запертую на засов, а не на ключ. Хорошая примета, - вспомнил он слова Павла Фельдмана, - обещает благоприятные обстоятельства…
        Засовом часто пользовались, он послушно отодвинулся - без стука и скрипа. Дверь, когда он ее толкнул, издала щадящий металлический звук, приоткрылась…
        Он выходил на белый свет, как из душного склепа, испытывая щемящее чувство. Сердце буянило. Как сказали бы в России - внутриквартальный проезд, две сажени асфальта, бордюр, скверик местного значения с чугунными лавочками и цветущими кустами. Убрано, подметено, урны пустые… Он перебрался через проезд, оседлал лавочку в глубине скверика, стал усиленно думать. Если дворы не закрыты, то он может добраться до банка именно дворами. Попытка не пытка, в лоб не дадут (хотя могут и дать), спрятаться от посторонних глаз в парке перед банком, а к открытию просочиться внутрь. Он еще не понимал, чем чревата эта самодеятельность… - О, месье Белинский, - расплылся в медоточивой улыбке (лучше бы не улыбался) работник банка в белоснежной сорочке и черном классическом галстуке, - разумеется, мы исполним все ваши пожелания. Пройдите, пожалуйста, за мной.
        Банковский ответственный клерк тоже блеснул улыбкой, но у этого получилось дежурно. Пока он заполнял нужные бумаги, сличал документы с оригиналом, Артем скосил глаза на настенные часы превосходного швейцарского качества. Три минуты девятого… Утренняя пробежка состоялась без происшествий. В одном из переулков он нарвался на мелкий частный магазинчик, начинающий торговать с восьми утра, и ему пришла в голову мысль, что неплохо сменить, хотя бы частично, внешность. Энное количество мятых банкнот оставалось в карманах. Он вошел в магазин с располагающей улыбкой, приобрел недорогой костюм песочного цвета, там же переоделся (предпочтя не объяснять озадаченным продавцам, зачем ему это надо), добавил в гардероб подходящую по оттенку фетровую шляпу, простенький портфельчик, помахивая которым и отправился дальше. Расчет на дурачка. Заинтересованная в его действиях сторона машинально будет искать человека в темно-синем костюме, а уж никак не в вызывающем песочном (да и не нравилась ему эта синяя тряпка). К банку он подобрался с обратной стороны. Слонялся по аллее в зарослях привитой к шиповнику розы, а когда
охранник отпер дверь, надвинув шляпу на лоб, бочком вошел в банк…
        Сверка отпечатков пальцев и радужной оболочки была процедурой ничуть не унизительной. Поражало другое - каким образом его биометрия оказалась в памяти здешнего компьютера? Как ни крути, а объяснение одно: тайное судилище покойного мэтра Ангерлинка контролирует банк «Летуаль». Здесь работают их люди. И, возможно, в данный момент кто-то из них на него смотрит.
        Но кто придет на помощь? Романа Ватяну выманить из Карпат не удалось. Коллекция
«Око Леонарда» благополучно пребывает в замке…
        - Все в порядке, господин Белинский, - учтиво произнес ответственный банковский клерк, - вас проводят в наше подземное хранилище. Полчаса вам будет достаточно?
        - Думаю, да, - с достоинством кивнул Артем.
        Заведение было поистине неприступным. Помещения, куда пускали простых (хотя и денежных) смертных были лишь офисным «предбанником». Компьютеры, добротная мебель из красного дерева, красочные натюрморты на стенах и строгие девицы в рабочих креслах. Игривая решетка с кажущейся хрупкостью, белые «больничные» стены, поворот - и все становится совершенно другим…
        Разлюбезный банковский клерк остался за поворотом.
        - Прошу вас, месье, - возник из ниоткуда плечистый малый в сером и неброском. Запер решетку. - Следуйте за мной.
        Новый поворот, яркий свет, ступени в подземелье. Спина сопровождающего мерно колыхалась перед глазами. Уперлись в стену, едва заметное движение, и разошлись мощные стальные створки. Закрылись за спиной. Снова переходы, спуск, крашеная решетка из стальных прутьев, молчаливая охрана. Охранник отстучал код, второй вставил ключ, третий отпер очередную решетку. Продолговатое помещение, напоминающее несколько абонентский отдел почтамта. Мощные бронебойные сейфы - как кабинки для «ручной клади» в супермаркете.
        - Ваш сейф под номером тридцать, - невозмутимо проинформировал сопровождающий.
        - Я помню, - кивнул Артем.
        - Назовите ваши три цифры, - попросил сотрудник, - а я добавлю три своих.
        Артем назвал. Сотрудник набрал получившуюся цифирь на утопленной в сейф панели.
        - Пожалуйста, месье, сейф в вашем полном распоряжении. Нажмете желтую клавишу - он откроется. Можете забрать все, что там находится, можете не забирать. Когда закончите, постучите в дверь.
        - Спасибо, - пробормотал Артем.
        Сотрудник направился к двери, у порога остановился, внимательно посмотрел на клиента. В равнодушных глазах мелькнуло что-то человеческое. Он подмигнул.
        - Не волнуйтесь, месье, все будет нормально.
        Еще раз улыбнулся и вышел за порог. Бесшумно закрылась дверь.
        Волна эмоций захлестнула. Что это было? Люди Ангерлинка дают понять, что держат ситуацию под контролем? А как иначе рассудить этот эпизод? Провокация? Сомнительно. Зачем его провоцировать, он и так загнан как лошадь, которую гнали от Симферополя до Кандалакши. Надо полагать, люди Ангерлинка мысленно с ним. Да пошли они все! Им плевать на Пашку Фельдмана. Им плевать, по крупному счету, и на Артема Белинского!
        Он надавил желтую клавишу. Отворился «Сезам» под номером тридцать. Мощная стальная коробка с толщиной стенок не менее тридцати миллиметров. Такая толщина не пустит на волю никакую злую силу…
        В коробке лежал рулон метровой длины, обтянутый пошлой резинкой для упаковки денег, волос и чего только бог на душу положит. Он чувствовал, как волосы шевелятся на затылке. Чего им шевелиться? Накрутил себя сверх меры? Вроде не крутил. Картина Питера Брейгеля Страшного… тьфу, Старшего - «Торжество истины» - заставляла его трепетать точно так же. В ней таилась неисчерпаемая энергетическая мощь. Концентрация зла в сжатом, отфильтрованном виде. Губительная сила - для тех, кто не знает, как ей распорядиться. Но картину Питера Брейгеля Страш… тьфу, Старшего, благополучно сожгли. Он сам присутствовал при этом «несчастном случае» и получил исчерпывающую информацию, почему это нужно было сделать. Бред какой-то…
        Он прикоснулся к рулону. Пальцы стали холодеть. Хорошо, будь что будет. В некотором роде даже любопытно. Он покрутил головой. В помещении имелся стол - как раз для таких случаев. Пересчитывать деньги, перебирать заначенные на черный день бриллианты, рассматривать подделки гениальных творений… Он сжал рулон, перенес его на стол, содрал пошлую резинку, развернул, борясь с подкатившей к горлу тошнотой. А ведь действительно неплохая подделка. Холст состарили явно не умельцы с «улицы Мира». И кракеллюры (трещины в краске) весьма и весьма убедительны. Во многих местах краска просто «уплывает» - но эти места не влияют на общую импрессию. Краски блестят - но тоже не повод кричать, что подделка. До пятнадцатого века краски живописцев действительно были так себе. Плохо сохли, блекли, растрескивались. Но потом Ян ван Эйк растворил льняное масло в белом брюггском лаке, добавил тщательно растертый пигмент и получил густую массу, которая легко высыхала даже в тени. Оказалось, что новые краски светоносны: пленка масла, застывая на поверхности краски, создавала линзу, которая одновременно и отражала падающий на
картину свет, и вбирала его в себя. На солнце масляные краски горели, переливались, искрили. Этот блеск сохранялся веками…
        Он знал картину наизусть. У него прекрасная зрительная память. Виктор Павлович Самарин в закоулках галереи Цапнера - он страшно волновался, пот катил со лба, голос предательски дрожал - видно, чувствовал человек, что жить ему остается несколько минут. Это он развернул перед Артемом картину, от созерцания которой чуть кондратий не хватил…
        Да, манера исполнения, безусловно, Брейгеля. Глубоко прочувствованная работа. Художник многое изменил в своем видении мира. Мощно, зрело, гнетуще, реалистично, и полное отсутствие веры в победу Божьих сил. Размеры холста все те же - метр на метр сорок. Облако в верхней части шедевра - там уплотняется густота красочного слоя, нанесенного на холст мастихином. Из облака взирает морщинистый, смеющийся ли, плачущий ли, размывающийся призрачный старик… Под облаками распростерлась скалистая местность - изрытая канавами, оврагами, стрелами молний из фиолетовых туч. Камни сыплются со скал, ураганный ветер гнет деревья. Кровавая мясорубка - с головами свиней, рогатых козлов, жаб, рубятся с краснокрылым воинством - вернее, с тем, что от него осталось. Земной покров густым ковром устилают трупы. Страдание на мертвых лицах. Живые возбуждены, вереницы кошмарных физиономий - подвижных, разнохарактерных, испуганных, гневных. Выразительные краски, яркая экспрессия на лицах персонажей. Куча мала, свалка, все перемешано, затоптано, спутано. На холме три неподвижных всадника - в отличие от старика на туче, никуда не
пропадают, не торопятся, наблюдают за ходом битвы. Черные силуэты, лиц не видно, только красные плащи раздувает ветер. Поди пойми, в чем тут «Торжество истины». Где в этом хаосе, бардаке и триумфе мракобесия сокрыта всепобеждающая истина? Или в том оно и дело? Конец света, финальная битва тех, кто считает себя добром, и его оппонентами - та самая популярная сеча у местечка Армагеддон. А может, все не так? Ведь неисповедимо мнение художника. Может, это не конец земного мира, а всего лишь оригинально представленное зарождение мирового зла - бунт Сатаны против Бога? Добро пожаловать в начало конца…
        И куда, вообще, взирают эти трое? На ход битвы, или на того, кто созерцает картину?…
        Брейгель перед смертью не сам все это выдумал, ему подсказывали. Кто-то водил его рукой, советовал, как смешивать краски, объяснял расположение персонажей. А впоследствии, возможно, он и сам понял замысел заказчика, подхватил идею, вдохновился, увлекся, азарт обуял…
        То, что лежало в развернутом виде перед Артемом, то, что он комкал потными pyками, было чем угодно, только не подделкой…
        Состояние - просто озвереть. Черепашки в глазах мельтешат. Он тупо смотрел в картину, которую год назад люди Ангерлинка сожгли на его глазах, и пытался разобраться с мыслями. А чего тут разбираться? Ловкость рук, и никакого мошенничества. Убивать Артема и выживших в той мясорубке Ангерлинку было не с руки, вот и учинил небольшое представление. И все было правильно - джинн, таящийся в бутылке, способен причинить миру немало неприятностей. Но зачем его уничтожать. Лучше спрятать в стальной саркофаг, пока не подвернется подходящий случай его использовать. Что, ребята, миром правит не тайная ложа, а явная лажа? Удобная приманка, чтобы добраться до «Ока Леонарда». Картина подлинная, можно определить без эксперта. Ватяну ликует, Белинского с Фельдманом можно временно пощадить - в плане получения более подробной информации о находке, «спецназ» судилища отслеживает путь проникновения картины в урочище (что мешает вмазать в холст микроскопический маячок?)…
        Ладно, пусть он не способен выиграть в этой партии, но потрепать нервы кое-кому он еще в состоянии. А ведь действительно предмет, жгущий руки, удесятерял злобу! Он был злой на весь мир, полон решимости. Сложил картину вчетверо (чего ее жалеть?), сунул в портфель. Постоял, усмиряя сердцебиение, затем решительно постучал в дверь. Та немедленно приоткрылась.
        - Вы уже закончили, месье? - Да, спасибо, я уже ухожу.
        Что-то подсказывало, что в самом банке ему не станут чинить препятствия. Улыбаясь всем, кто попадался под руку, он прошагал по банковским коридорам, раскланялся с ответственным клерком, который пожелал ему счастливого пути и всяческих благ, выбрался на свежий воздух. Шаг вправо - практически побег, он спрыгнул с крыльца, едва не подрезав расфуфыренную даму с нарядными бриллиантами в ушах, свернул на боковую аллею, стремясь поскорее исчезнуть в зарослях привитой розы. Но примитивный фокус не удался. В переулке за его спиной сработали тормоза, и насмешливый голос врезал по затылку:
        - Куда же вы так разогнались, Артем Олегович? Как ребенок, право слово…
        Он обернулся, сжав рукоятку портфеля. Нет, он доведет свою глупую затею до логического конца и полного абсурда. Через не могу, не хочу и не буду!
        - Что, ребята? - процедил он. - Гарантируете полный возврат?
        Двое выпрыгнули из неприметного седана, раскрыли дружеские объятия, сделали такие участливые лица, что позавидовали бы ведущие передачи «Жди меня».
        - Давайте портфель, Артем Олегович, - протянул один руку, - и садитесь в машину.

«А ведь мог предупредить охрану банка, - мелькнула мысль, - они бы отсекли этих гавриков. Неужели отказались бы проводить до такси?»
        - Держите, - вздохнул он… и врезал жёстким краем портфеля противнику под дых. Тот охнул, но скорее от неожиданности, чем от боли. Схватился за портфель обеими руками. Того и требовалось. Он врезал в то же место коленом - да с такой силой, что у несчастного глаза сбились в кучку, он выпустил портфель, рухнул на колени. Заорал, зрачки завращались, как бешеные космолеты на орбите, пополз куда-то в кусты с низким дорожным просветом…
        Второй из добродушного малого мгновенно превратился в свирепого тигра, но и он не успел среагировать.
        - И ты держи! - крикнул Артем и швырнул ему портфель. Реакция была будь здоров, но мозгов маловато. Парень ловко поймал портфель и мгновенно получил кулаком в челюсть. Отпрянул, выбросил портфель, чтобы не мешался, но Артем уже прыгнул на него, повалив на землю. Хрустнуло в отбитой коленке, но он не чувствовал боли. Сдавил противнику горло… и схлопотал коленом под копчик.
        - Ах, ты драться! - возмутился он, отвесив звонкую оплеуху.
        - Что же ты делаешь, отморозок?… - прохрипел оппонент.
        Кто тут отморозок? Он отвесил вторую оплеуху, с удовольствием представив звон у неприятеля в голове. Поднялся на колени, а когда тот, кряхтя, начал вставать, собрал всю силу в кулак, хлестнул звонко по виску. Того отбросило, как лист фанеры.
        - Ни с места, - сказал третий, выходя из машины. Он держал у пояса пистолет, смотрел настороженно, сдерживая досаду и злость.
        - Стрелять собрался? - изумился Артем. - И думаешь, после этого тебя погладят по головке?
        - Не твое дело. Ни с места, - повторил человек, быстро глянув на портфель, который валялся в трех шагах от Артема. Потом - на того, который пытался привстать, но не мог - руки расползались. Третий бился припадочно в кустах, страдая от невысказанной боли.
        - А что для тебя важнее - портфель или я? - спросил Артем.
        Человек не ответил.
        - А знаешь ли ты, что в портфеле? - вкрадчиво осведомился Артем, делая шажок к картине.
        - Стоять, - неуверенно сказал оппонент.
        - В портфеле картина выдающегося мастера эпохи Возрождения, - важно сказал Артем, - стоящая таких денег, каких ты и представить не можешь, - сделал еще два шага, нагнулся, - и если с ней или со мной что-то случится…
        - Ни с места! - рявкнул человек, наливаясь краской. - Отойди от портфеля! К машине! Руки на капот!
        - Знаешь, приятель, мне это уже откровенно начинает надоедать, - чистосердечно признался Артем. Злость взыграла нешуточная. Он поднялся, прижал портфель к груди, неторопливо направился к машине. Но вовсе не за тем, чтобы вручить портфель противнику, а руки положить на капот. В глазах человека, сжимающего пистолет, мелькнул испуг. Стрелять в Белинского ему было запрещено - какое бы свинство тот ни учинил. Он произвел неверное движение: подался назад. Но Артем уже был рядом. Тогда он махнул пистолетом, норовя попасть рукояткой по скуле. Подобное движение хорошо прогнозируется. Артем небрежно отклонился, роняя портфель, перехватил руку, вывернул. Прыгнул вперед и в сторону, еще сильнее завел руку за спину - до хруста и истошного вопля. Сунул прилично одетого упыря в салон и, пользуясь его шоком, треснул мордой о рычаг автоматической коробки. От хруста чуть не стошнило. Тело обмякло. Он бросил экзекуцию, отпустил пострадавшего, пнул пистолет под машину.
        Он поднял портфель, отряхнул колени, посмотрел по сторонам - с кем тут еще разделить горечь утраты? В принципе, полиция или служба безопасности банка могли подсуетиться - все-таки напали на приличного человека хулиганствующие элементы. Хоть бы одна скотина шевельнулась. Спокойное утро. За кустами ничего. Переулок пуст. В стороне неторопливо проехала машина. Стенания из кустов, из машины. Человек с острой болью в челюстной кости, задыхаясь, пытался приподняться. Утвердился на одном колене, запустил руку за пазуху. Артем критически наблюдал за его потугами. Поздно опомнился. Раньше надо было. Ох, как он сегодня зол! Выбросил ногу, впечатав негодяю точно в челюсть. Не одному же Пашке изводить с белого света эту нечисть!
        Он пришел в себя на узкой извилистой улочке. Умытая дождем брусчатка, опрятные трехэтажные домики с красивыми наличниками, пилястрами и прочими кариатидами. Машины ползут в одну сторону, что строго предписано знаками (не Россия, где трудно перейти в том месте, где проезд запрещен). Он брел, спотыкаясь, сжимая ручку портфеля. На лице, как видно, была написана такая муть, что прохожие опасливо сторонились, провожали его недоуменными взорами. Пришлось приходить в себя. Он одернул пиджак, поправил шляпу. В чем причина подавленности? Он успешно выполняет свой безумный план, в котором нет никакого смысла. Спокойнее, Ипполит, спокойнее…
        Обстановка способствовала безмятежности. Вокруг него было именно то, что называют обленившейся, зажравшейся Европой. Неторопливая публика, соблазнительные запахи из заведений, расположенных на первых этажах, столики открытых кафе, за которыми чинно сидят пенсионеры с газетками, молодежь, домохозяйки с детьми, не умеющие готовить и предпочитающие завтракать в кафе. Зрелая симпатичная дама поедала гигантский эклер и задумчиво смотрела на статного прохожего в песочном костюме.
        Он обосновался в заведении напротив протестантской церкви, пересчитал оставшуюся наличность, заказал гляссе, жареный сыр с булочкой. Полчаса воевал с тягучей, не желающей рваться массой, обладающей горьким вкусом. С ненавистью смотрел на портфель. Подозвал официанта, попросил повторить.
        - О, мы так рады, что вам понравилось наше блюдо, - обрадовался халдей, - а то мы уж начали расстраиваться - вы так долго его ели.
        - Безумно вкусно, - улыбнулся Артем, - а главное, способствует мозговой деятельности.
        Настроение после трапезы поднялось. Он заказал маленькую рюмочку французского коньяка, чем привел официанта в полное умиление (притворялся, наверное, сволочь), стал приводить в порядок разбежавшиеся мысли. То, что у него в наличии картина, оказавшаяся неподделкой, безусловно, козырь, вот только на хрена ему этот козырь? Обратиться в Интерпол? В местный аналог ФСБ? А как он, кстати, называется, этот аналог? Ну что ж, в таком случае в список его врагов плавно перекочует не только контора господина Ватяну, но и контора господина Ангерлинка, Гергерта и иже с ними. А это автоматически означает, что жить Артему остается с гулькин нос. Никто не поверит. Но картину, ясное дело, изымут. Еще бы не изъять…
        Городок маленький, его наверняка ищут и вскоре с радостью найдут. Он сам к ним придет. Вот только не сразу… Он подозвал официанта, представился приезжим и поинтересовался, какие удовольствия предусмотрены в этом заманчивом уголке старушки Европы для гостей города. Вопрос поставил официанта в тупик. Он задумчиво почесал вихрастый затылок. Оказалось, что в городке нет ни казино, ни прочих игорных заведений, ни пляжей, ни концертных залов, ни приличного кинотеатра, ни стрип-бара.

«Господи, - подумал Артем, - как же они тут живут?»
        - Может, еще кофе? - сконфуженно спросил официант.
        - Лучше коньяк, - пробормотал Артем, - двойной. И пусть в нем утонут все мои корабли…
        Последняя фраза была произнесена на русском, что немного озадачило официанта. Но он проворно исполнил «последнюю волю» клиента.
        - Если хотите, месье, пойдемте со мной. Будут вам развлечения, - тихо произнесла сидящая за соседним столиком девушка. Она уже давно пытливо поедала его глазами.
        Артем вздохнул. На агентессу темных сил это божье создание явно не тянуло. Молчим, как говорится, поручик… Двойным коньяком уже не обойтись. Как минимум, бутылка. Нет, он, конечно, понимает, что девушки разные нужны, и было бы очень скучно жить, если бы все женщины были одинаково красивы…

«Она красивая, - подумал он с тоской, - она просто ИНАКОкрасивая».
        - Официант, - щелкнул он пальцем, - то же самое, и в два раза больше.
        Божье создание с насмешливой грустинкой наблюдало, как изысканное пойло пропадает в луженой русской глотке.
        - Вы русский? - спросила девушка.
        - Есть немного, - крякнул он.
        - Вы так много пьете…
        - Согласен, - икнул он, - это национальное. У нас в России даже сажень - косая.
        - То есть? - она нахмурилась.
        - Фразеология, - отмахнулся он, - куда пойдем, девушка? Меня зовут Арти.
        - А меня Анна-Мария, - она подумал и добавила: - Через черточку. Прадед был русским белогвардейцем, бежал за Врангелем из Севастополя. А мама - вылитая немка. Не бойтесь, я не проститутка, - тихо вымолвила девушка, и узенькое невзрачное личико осветилось улыбкой, - я работаю в пыльном архиве муниципалитета, сегодня выходная, живу на соседней улице и давно уже не была замужем…

«Не дрейфь, - подумал Артем, - не так страшен квадрат, как его нарисовал Малевич. А вдруг это и есть твоя радости скупая телеграмма?»
        - Приглашаете в гости? - на всякий случай уточнил он.
        - Приглашаю, - она кивнула, - я же вижу, что вам некуда пойти, вы сильно опечалены, нервничаете, чего-то боитесь, но по вашему лицу видно, что вы не сделали ничего противозаконного. Можете взять с собой немного коньяка - если вам так нравится этот напиток…
        Он вернулся в этот грязный мир, когда практически стемнело. Закурил, пустил в потолок густую дымную струю. Тошно стало. Он раздавил сигарету в пепельнице, дотянулся до бутылки, где на донышке оставалось на полпальца. Встал, узрел свое смурное отражение в зеркале напротив, отвернулся. Завесить надо все зеркала, чтобы не видеть эту похмельную рожу…
        Он был полностью выжат, вычерпан и обескровлен. Артем Белинский на поверку оказался мумией.
        - Где я, господи… - стон вырвался из самого сердца. Он обхватил голову руками, изобразил кручинушку.
        Что-то завозилось под одеялом, выбралась заспанная мордашка, ткнулась ему под ребро. Теплая рука обняла за пояс.
        - Ты забыл, как называется этот город?
        - Помню, - буркнул он, - Бодун-Бодун. - Разве? - удивилась Анна-Мария. - А ты не ошибаешься?
        - Не ошибаюсь. Так называются любые города и курорты, где отдыхают русские.
        Он дотянулся до своей одежды, начал облачаться.
        - Уже уходишь? - печально спросила девушка.
        Он повернулся, крепко обнял ее и поцеловал в горячие губы. Она была хорошей девушкой. Он искренне не хотел с ней расставаться. Но разве дело в девушке? Дело, собственно, в мальчиках.
        - У тебя большие неприятности, - скорбно вымолвила Анна-Мария, - ты даже ни словом о них не обмолвился.
        - Зачем? Это мои неприятности, я никому их не отдам.
        - У тебя… есть враги в этом городе?
        - Да, - улыбнулся он, - но их осталось совсем немного.
        - Ты придешь еще?
        - Я постараюсь.
        - Но ты уж хорошо постарайся, ладно?
        - Я буду стараться изо всех сил, - уверил Артем и покинул гостеприимный чистенький домик с флюгером на крыше и видом на заросшее камышами озеро. Он был уверен на сто процентов, что больше никогда сюда не вернется.
        Самое время сдаваться. Он добрался до проезжей части, поймал такси, которое в этом городке появлялось по мановению волшебной палочки, стоило лишь невзначай пошевелить рукой, расположился с удобством на заднем сиденье, озвучил адрес:
        - Мон-Пегасс, девяносто шесть, пожалуйста.
        Он стоял у входа в гостиницу «Сезанн» и абсолютно ничего не чувствовал. Хоть бы кроху печали или злости - ничего. Только похмелье. Все усилия насмарку, кругом одни тупики, но это было ясно с самого начала, он знал, чем кончится безумный демарш. Если вокруг него такие умельцы, то за ним следят весь день, не нарушая чинную тишину городка, зная, что никуда он не денется.
        Ах, как хочется вернуться в городок и куда-нибудь деться…
        Начало ночи. Ни одной машины, ни одного прохожего - в этом городке рано ложатся спать. В окнах гостиницы нигде не горит свет, а вот это уже несколько странно. Может, их всех выселили? Или арестовали? Или они вымерли, как динозавры?
        Он поднялся на крыльцо, помялся перед закрытой дверью с табличкой «Извините, мест нет». Можно сжечь картину Брейгеля вместе с портфелем и всеми воспоминаниями. Вот смеху-то будет. А его в любом случае прикончат. Он толкнул дверь, которая отзывчиво рассталась с косяком и погрузилась в темноту холла.
        Над стойкой портье горело что-то тусклое в абажуре. Остальное помещение тонуло в полумраке. Портье куда-то запропастился. Может, вышел по нужде. А может, ненавязчиво попросили удалиться на неопределенное время. Он сжал по привычке рукоятку портфеля, медленно двинулся к лестнице. Проходя мимо стойки портье, остановился, глянул за стойку.
        Не было там никого. Ни живых, ни мертвых. Он выбрался из освещенной зоны, отправился на ощупь к лестнице. Отыскал ногой ступеньку, взялся за перила.
        - Вам лучше не ходить туда, господин Белинский… - зловеще прошептала темнота.
        Странно, он почти не испугался. Вышел, наверное, из того возраста. Он остановился, сжал кулак. Из-под лестницы материализовалось неопознанное тело. Впрочем, неопознанным оно было недолго. Обогнуло перила, скользнуло к нему. Он мог бы отправить этого типа в нокаут одним ударом…
        - Знаете, месье Доминик, - прошептал Артем, - я, конечно, не шаман, но в бубен настучать могу с превеликим удовольствием. Какого дьявола вы тут опять на меня?..
        - Перестаньте, господин Белинский, - возмущенно забубнил Доминик Фрэй, - не знаю, что вы там себе навоображали… Могу лишь сказать, что мою нетрадиционную сексуальность вы сильно преувеличили. Послушайте, да вы пьяны! От вас несет, как от протухшего винного погреба…

«А девочка вроде не жаловалась», - подумал Артем.
        - Что вам надо, Доминик? Если вам не с кем выпить… Знаете, мне абсолютно безразлично, что вы сейчас скажете.
        - Вам не может быть безразлично, - жарко зашептал Доминик, вцепившись Артему в рукав, - Не ходите к себе в номер, вас там ждут. Наши люди попытаются их нейтрализовать, но это неизвестно, чем кончится…
        Артем зевнул. Спать хотелось - неимоверно. Надоела бесконечная корякская песня. Снова две враждующие группировки проводят бездарные операции.
        - Послушайте, Доминик, но мне, ей-богу, безразлично…
        - Да какой же вы недалекий! - разозлился молодой человек. - Эту мразь нейтрализуют без вашего участия. Уйдите…
        - Кого вы имеете в виду? Рыжую Элис?
        - Да к черту рыжую Элис, - вскипел Доминик, - эта дура здесь единственная не в теме. Ей позвонили, она собрала вещички и усвистала на свою паршивую конференцию куда-то за город…
        Очень отрадно, что в этом вертепе хоть кто-то не в теме. Он отстранил Доминика и двинулся наверх. Доминик возмущенно закудахтал, бросился за ним, схватил портфель, начал выкручивать из руки. Он ударил его локтем, вполсилы, но тому хватило - Доминик оступился, схватился за перила, чтобы не упасть. Действительно бездарная работа. Или он чего-то не понимает? Он ускорил шаг, взбежал по лестнице, обернулся - а вдруг этот кретин начнет палить? Доминик уже бежал за ним, низко пригнувшись, выставив клешни, как профессор Мориарти в одном небезызвестном фильме.
        Негромко хлопнуло у Артема за спиной. Он почувствовал затылком легкую волну. Потянуло порохом. Доминик опять споткнулся, рухнул лицом на каменные ступени, съехал, стуча носками ботинок, к подножию, там и остался лежать.
        Его схватили сзади за шиворот, поволокли в холл. Он повторил тот же фокус - махнул кулаком. Удар сотряс воздух, контакта с телом не случилось. В ответ он получил по затылку рукояткой пистолета. Ноги стали ватными, сознание шатнулось. Он остался в сознании, но оказывать сопротивления уже не мог. Слышал, как кто-то прошипел по-немецки, женский голос отозвался из другого конца зала. Отворилась дверь, его втолкнули в номер, вырвали портфель из рук.
        Вспыхнула ночная лампа. Он пытался приподняться, щурил глаза. Кто-то опустился рядом с ним на корточки, обхлопал карманы. Потянуло женскими духами - надменными, деловыми, с дыханием арктического севера.
        Больше его не били, оставили в покое. Когда он сумел-таки приподняться, навел резкость, сел на корточки, никто особо не возражал. Убийцы негромко переговаривались. Те самые, молодые - Руби и Хайнц - из страны, в которой оглох, состарился и умер Бетховен. Очевидно, это был их номер. Или номер старины Доминика. Хмурые, сосредоточенные. С физиономии Хайнца чудесным образом пропали очки, а Руби сняла парик и превратилась в заурядную шатенку. Дверь была закрыта на замок, подмаргивало ночное освещение. Косясь на Артема, Хайнц извлек из портфеля варварски свернутое вчетверо полотно, к которому Артем за весь день не прикоснулся. Лица обоих как-то дружно вдруг побледнели, обострились, вытянулись, они переглянулись, облизнули пересохшие губы. Хайнц сглотнул, пробормотал что-то - словно каркнул, развернул полотно на кровати. Раздался треск (кошмарный сон любого реставратора) - осыпался кусок полотна. Руби возмущенно зачирикала, со злостью посмотрела на Артема. Но повреждения на картине, видимо, не носили тотальный характер. Они склонились над картиной, зачарованно открыв рты. Надо же, подумал Артем, какие
любители высокого искусства…
        Созерцание инфернального шедевра их полностью поглотило. Изредка убийцы перебрасывались односложными фразами.
        - Отлично, господин Арти, - одобрительно посмотрел на Артема Хайнц, - вам не удалось испортить это чудное произведение. Поверхностный ремонт, и данное полотно станет подлинным украшением коллекции…
        - Но наши нервы вы порядком потрепали, - нахмурилась шатенка Руби.
        - Что, понятно, не улучшит ваши взаимоотношения с нашим руководством, - важно заявил Хайнц.
        Оба посмотрели друг на друга влюбленными взорами и мстительно засмеялись.
        За этим смехом они не слышали, как в замочную скважину протиснулась отмычка, нашла нужное место в зацеплении, стала приводить в движение собачку. Артем тоже не слышал поскрипывания, но видел собственными глазами, как рукоятка замка, сцепленная с собачкой, медленно провернулась на сто восемьдесят градусов. Хайнц и Руби видеть этого не могли - они стояли к двери спиной.
        - Дай, - сказала Руби, отняла у Хайнца поврежденный холст, бережно скатала в рулон, поискала глазами, чем бы закрепить его от раскручивания. Хайнц бросил в рот пластик жевательной резинки, сделал несколько энергичных движений челюстями и протянул боевой подруге готовый к употреблению «закрепитель. Руби прыснула, но резинку взяла, старательно залепила рулон.
        На этом, собственно, все приятное в их жизни закончилось. Дверь отворилась, прозвучал хлопок. Видимо, злодеи в этом отеле размножались как черви - делением. Пуля мощного калибра пробила Руби грудь навылет и разнесла миловидную керамическую вазу на модерновой этажерке. Руби сделала страдальческую физиономию и рухнула лицом в диван. Ее приятель (или уже вдовец, поди пойми) тоже сделал страдальческую физиономию, выхватил пистолет из-за пазухи, развернулся в прыжке… и отлетел к подоконнику. Ударился задницей о выступающую часть, сполз на пол с совершенно идиотским лицом.
        - Сидите, не шевелитесь, вас никто не тронет, - строго сказал и погрозил пальчиком, входя в помещение, седовласый мистер Анжу. Он быстро прошагал через номер, выстрелил в голову Руби, которая тяжело дышала и царапала ногтями линолеум. Взвел курок, украсил дырочкой череп Хайнца. Посмотрел задумчиво на пистолет, потом на Артема, потом вздохнул и отвинтил глушитель. Пистолет сразу сделался маленьким и каким-то беззащитным.
        В комнату на цыпочках вошла мадам Анжу в махровом банном халате. С любопытством посмотрела на бездыханные тела, на лужицы крови, заговорщицки подмигнула Артему, извлекла из накладного кармана серебристый телефончик и вопросительно посмотрела на супруга.
        - Можно вызывать Терезу, дорогой? Она болтается где-то поблизости.
        - Я вызову, дорогая, не утруждайся, - ласково проговорил месье Анжу, извлек из кармана аналогичный телефончик, отошел в угол и стал приглушенно с кем-то общаться.
        Мадам Анжу опасливо подняла заклеенный жевательной резинкой рулон, зачем-то прикинула произведение искусства на вес, обратилась к Артему:
        - Это и есть «Торжество истины»?
        - Ну да, есть такая буква в этом слове, - неохотно признался Артем.
        - Спасибо, - роскошно улыбнулась мадам Анжу. С любовью посмотрела на супруга, который закончил разговор и ласково разглядывал свою «бальзаковскую» половинку. - Неужели мы сделали это, милый мой Арсен? Господи, не могу поверить, неужели мы наконец-то уедем в эту чертову Океанию?
        - Она не чертова, дорогая, - лучезарно улыбнулся месье Анжу, - это рай, где мы найдем свое долгожданное счастье.
        Собственно, и у этих людей все приятное в жизни оборвалось. Океания накрылась медным тазиком. Убийца был уверен, что рука не дрогнет. Он бил точно в голову. Месье Анжу свалился с оглушительным треском. Брызнули кровь, мозги, битые кости. Мадам Анжу ахнула и закрыла рот ладошкой: мол, надо же, какой кошмар… Изумленно посмотрела в черный дверной проем… и свалилась, словно ей сделали подсечку. Лицо практически не пострадало - в отличие от затылочной и немного височной частей…
        Артем тяжело вздохнул. Ей-богу, смертельно надоела эта корякская песня.
        послышались легкие шаги, кто-то остановился рядом с комнатой. Словно сверялись с табличкой: не ошиблись ли номером?
        А сейчас на сцене появится долгожданная, мать ее, Тереза, - усмехнулся про себя Артем. - Следующую актрису не надо представлять. Собственно, ей даже выступать не надо…
        Он думал, что его уже ничем нельзя удивить. Но он ошибался. В комнату, мягко ступая, вошла живая и невредимая Анюта, посмотрела на весь этот кавардак и улыбнулась Артему, как старинному приятелю… - Знаете, Анюта, - проворчал он, - к вашему первому воскрешению я еще отнесся худо-бедно с пониманием. Ладно, подумал я, с кем не бывает? Но воскреснуть во второй раз… это как-то неприлично, не находите?
        Девушка рассмеялась.
        - Здравствуйте, Артем. Не обращайте внимания на мои выкрутасы. Неужели после той аварии вас не подтачивал червь сомнения? Но это же просто. Я не зомби. Мне повезло, я успела сгруппироваться и после удара пострадала меньше, чем вы. С момента аварии до прибытия людей Ватяну прошло не меньше восьми минут. Разумеется, они подтянулись раньше полиции, поменяли картину происшествия, а по прибытии властей оперативно уладили все «формальности».
        - Девушка с кружкой, - догадался Артем.
        - Да, дежурная на фабрике, - кивнула Анюта, - ее страшно переломало от удара. Вместо лица кровавая маска. Параметры пострадавшей примерно совпадали с моими. Я выбралась из перевернутого пикапа, стащила с нее одежду, сняла свою, придала ей более-менее правдоподобное положение и сбежала в ее окровавленной спецовке. Честно говоря, меня не очень беспокоило, поверят ли люди Ватяну в маскарад или раскусят эту хитрость. Лишь бы не сразу. Я сидела на какой-то свалке, к вечеру выбралась на Западное шоссе. Далее - технические подробности.
        - Это вас милейшие Анжу называли Терезой?
        - Меня, - кивнула Анюта, поднимая с пола картину. - Артем, вы не шевелитесь, хорошо? Мне нужно собрать с пола оружие. Это не комната, а какой-то арсенал после бомбежки.
        - Это ваши люди?
        - Наши, - Анюта недовольно поморщилась. - Доминик Фрэй тоже был моим человеком.
        - Вы убили своих людей?
        - Предлагаете покаяться?
        - Да умоляю вас… - прохрипел Артем, принимая приемлемое положение, - убивайте кого хотите. Вы и так по горло в крови. В этой истории все - по горло в крови. Сократили свой штат - теперь вы сама и начальница, и дурак. И делиться ни с кем не надо. На кого вы работаете, Анюта?
        - А это неважно, - улыбнулась девушка, сгребая миниатюрной ножкой бесхозные пистолеты, - на кого я работала еще неделю назад, на кого я сейчас работаю… Давайте считать, что я работаю исключительно на себя. Частное лицо. За картину Брейгеля положено вознаграждение - десять миллионов долларов. Имя коллекционера предпочту не называть. Вот и вся хитрость, Артем. Банальное стяжательство. Повторяю - совершенно не важно, на кого я работала еще неделю назад. Мне нужны были вы - единственный человек, способный забрать картину из банка. Надеюсь, вы не сильно будете на меня злиться?
        - И куда меня теперь? В распыл?
        - Отпущу, - улыбнулась Анюта, - я вас пальцем не трону. Просто уйду. Извините, но о безопасности вашего друга и вас лично я никак позаботиться не могу. Увы. Если помните, я дважды пыталась вас вытащить из дерьма. Обратитесь в Интерпол. Постарайтесь их убедить. Хотя… у них достаточно реальных дел, чтобы связываться с какой-то мистикой. Но можете попробовать. Можете окунуться в мои поиски. Но должна честно предупредить: через полчаса я просто растворюсь в пространстве, меня нигде не будет…
        Увещевать эту девушку было бесполезно. То же самое, что разговаривать с трупом. Права старинная нидерландская пословица: «Мир - стог сена, и каждый норовит ухватить с него, сколько может». Она бродила по номеру, складывая в дамскую сумочку пистолеты, осторожно переступала через покойников, сокрушенно покачивала головкой. Потом взяла картину, развернула. Передернула плечами, скривилась так, словно съела ложку стрихнина:
        - От этого дерьма веет могилой…
        - Совершенно правильно, - подтвердил Артем, - от этой милой картины исходит такой убийственный заряд, что люди в непосредственной от нее близости гибнут пачками. Посмотрите по сторонам, Анюта. Вы видите кого-нибудь живого?
        - Вас, - она опасливо покосилась на Артема.
        - Считайте, что у меня прививка. Я уже имел дело с этой картиной. Чудом выжил, и теперь, если она меня беспокоит, то только в моральном плане. Я не шучу, Анюта. Вы не сатанистка. Вы обыкновенный, пусть жестокий и алчный, человек. Эта картина будет вас изматывать, пока вы от нее не избавитесь. Кроме того, вы постоянно будете находиться в смертельной опасности. Самое разумное, что вы можете сделать - это сжечь картину. Немедленно. Или поместить ее в надежный банковский сейф. Но вы не сделаете ни того, ни другого. Понимаю. Поэтому желаю вам удачи.
        У этой женщины было мужества на целую дивизию спецназа. Она криво усмехнулась, скатала картину в рулон, поискала глазами что-нибудь похожее на тубус, а когда пуля переломала ей позвоночник, она даже не закричала. Упала на колени, стиснула зубы, превозмогая чудовищную боль, в отчаянии посмотрела на Артема. «После такого она уже не воскреснет», - почему-то подумал Артем. Сознание начала заволакивать предательская муть. Он держался. А Анюта уже не могла. Упала лицом вниз, задрожала, забилась в конвульсии…
        В комнату, неслышно ступая, вошла… рыжая лиса Элис. Та самая, что собрала свои вещи и усвистала на конференцию психологов. В руке она держала маленький пистолет с большим глушителем. Посмотрела по сторонам, поцокала языком, приблизилась к Анюте, выстрелила в голову. Анюта перестала биться в конвульсиях. «Теперь уж наверняка не воекреснет», - с какой-то затаенной грустью подумал Артем.
        Элис подняла рулон, сунула под мышку, извлекла телефон, кому-то позвонила. Потом опустилась на корточки перед Артемом, с любопытством заглянула ему в глаза. Он уже практически отсутствовал в этом мире. Картинка уплывала, в голове раздувалось пламя мирового пожара. Он вяло махнул рукой, чтобы выхватить у нее пистолет. Но попал в грудь - маленькую, компактную, очень удобную при носке. Элис тихо засмеялась. Что за факинг Элис?
        - Вы можете встать? - проворковала она по-английски.
        - Могу, - самонадеянно заявил Артем, - сейчас встану.
        - Не надо, - в руке у Элис появился серебристый баллончик. От упругой струи он увернуться не сумел. Шарики мгновенно завернулись за ролики, он уснул богатырским сном. Последняя здравая мысль: а ведь в гостинице «Сезанн» не проживал никто из компании покойного Ангерлинка. Почему?…
        ГЛАВА ДЕСЯТАЯ
        Полного затмения, как в прошлый раз, не было. Но волю подавили, и желание пойти наперекор не просыпалось. Часть сознания вернулась к нему в машине. Он сидел на заднем сиденье вокруг задернутых штор. Повсюду люди без особых примет. Возможно, их было немного, просто в глазах троилось. Долгая дорога - загородная трасса, судя по езде без остановок. Особняк, где он принял ванну и спал в нормальной постели. Ел, лежал, смотрел в телевизор. Он занимался обычными житейскими делами, но вход в сознание перегораживал бетонный блок, превративший его жизнь в растительную. Он пытался что-то понять, завести голову, но препарат, которым его пичкали, был хорошим психотропным средством и бдительно стоял на страже его душевного спокойствия. Его везли из Швейцарии традиционным способом: аэропорт, таможенный контроль. Сопровождающая девушка с внешностью заботливой медсестры что-то внушала сотрудникам аэропорта, показывала документы, удостоверяющие его не вполне здравую личность. Те понятливо кивали, сочувственно посматривали на Артема, а он не мог даже подать знак, что никогда не жаловался на психическое здоровье.
Короткий перелет - он только и успел задремать. А рядом «медсестра» цветными фломастерами увлеченно раскрашивала детскую книжку-раскраску - с таким видом, словно только тем и стоит заниматься в самолете. Раскрасив, вырисовывала кончиком носа цифры от одного до девяти, чтобы поменьше укачивало. Опять сочувственные лица, машина
«закрытого типа», езда, ночевка в небогатой крестьянской избе, где со стены взирал скорбящий лик - вот ирония судьбы! - Пресвятой Богородицы. Его подняли до рассвета. Снова машина «закрытого типа», езда по горным дорогам. Замшелые хвойные леса, обрывистые пропасти в бездну, серпантин под скалами причудливой конфигурации, тоннель, свет в конце тоннеля. Тряска, отшибающая дух…
        То, что было дальше, нельзя назвать реальностью. Но и сном это не было. И галлюцинацией. Что-то суммарное и поделенное на три. он качнулся на жертвенном алтаре. Или на трибуне для пролетарских… трибунов. Горел рассеянный свет, было душно, плавали клубы тумана - то ли в голове, то ли в зале. Он был уже однажды в этой галерее, где представлено весьма неоднозначное искусство. Но то, что это искусство, сомнений не возникало… Он поднялся с алтаря, протер глаза. Наверное, его накачали наркотиками. Зрительное восприятие как-то отставало от событий: он видел себя, лежащего на странном возвышении. Словно раздвоился. Поднялась душа, чтобы побродить неприкаянно, а тело осталось…
        Он был сплошное равнодушие. Бродил мимо выставленных на обозрение пышных полотен. Причудливые персонажи занимались странными делами. Гримасничали бесы, злобно скалились демоны, следя за ним живыми огненными глазами. Надменно взирали
«прогрессивные деятели» в кардинальских мантиях с проросшими сквозь тиары игривыми рожками - высокомерные, коварные, властолюбивые. Мотала нервы черная цыганка-ведьма, собравшаяся сварить свой ведьминский отвар из некрещеного младенца. Увидев прохожего, прервала свое кулинарное занятие, свела густые брови, чуть не вылезла из картины, провожая его пристальным взором. По стенам галереи бродили тени - самые настоящие тени, никем искусственно не спроецированные. Следовали неотступно за Артемом, извивались, меняли очертания, но все равно оставались тенями изготовившихся к прыжку людей… Открывался дремучий колдовской лес - он входил под его сень, увязая по колено в мокром сочном мху.
        Ночная птица сорвалась с ветки, пролетела, хлопая крыльями, у него над головой. Скрипели столетние стволы - могучие искривленные деревья, шурша листвой, переходили с места на место…
        Он выполз из леса полностью обессиленный. Так сложно принимать весь этот бред за чистую монету. В больной голове понемногу прояснялось. Он был уверен, что с мозгами все в порядке. Но то, что творилось в галерее, ему не мерещилось. Бред больного воображения имел место. Но и трезвая голова, которой хотелось объяснений, тоже имела место. Он добрался до ближайшей двери за портьерой, толкнул ее. Дверь не поддалась. Потянул на себя - с тем же успехом. Побрел дальше, отмахиваясь от хохочущих демонов. Следующая дверь - тоже заперта. Он раздвинул портьеры, проник в соседний зал… и встал как вкопанный. Половину стены занимало окаянное «Торжество истины» Питера Брейгеля…
        Волосы на голове встали дыбом. Какая же энергетика исходит от этой картины… Изъяны и изгибы полотна в глаза почти не бросались. Неужели успели над ними потрудиться? Выходит, он опять провалялся неизвестно где несколько суток? Он попятился, чтобы не затянуло эта бессмысленное занятие у местечка Армагеддон… И снова тени материализовались из спертого воздуха - обвили его, окутали, сжали за локти, подтолкнули в спину. Он куда-то полетел…
        Сознание возвращалось долго и упорно. Но полностью не вернулось, застыло на грани между «там» и «здесь». Он лежал на жесткой панцирной кровати, но казалось, что он лежит на ватном облаке в тот момент, когда в облаке конденсируется влага.
«Надеюсь, я не надул в штаны?» - мелькнула стыдливая мысль и тут же растворилась. Он начал подниматься, как покойник из гроба. Но опустилась ведьма на метле. То ли проскочила через дымоход, то ли влетела через неплотно запертую дверь. Отбросила метлу, скинула одежду, обернулась блестящей чешуйчатой змеей. Он рухнул на кровать под ее напором, не успев ахнуть. Она больно стиснула ему бедра, обернулась писаной красавицей…
        В гробу он видел этих писаных красавиц! Он хотел возмутиться, но она уже оседлала его, взнуздала и, видимо, собралась предать отдельной части его тела вертикальное положение. Он сжал ее тугие плечи. Чуть помедленнее, кони… Ведьма хохотала безумным смехом ему в лицо. От этого демонического хохота он очнулся. На нем сидела чернобровая Аэлла, собственной персоной…
        - Здравствуй, мой милый, - злорадно процедила она сквозь зубы, - ты не представляешь, как я соскучилась. Все ждалки прождала, дни считала, за калитку выглядывала…
        - А я-то как соскучился… - убитым голосом пробормотал Артем, - отстань от меня, ведьма, без тебя тошно. Иди лучше какого-нибудь неофита охмуряй.
        Она отозвалась звонким смехом.
        - Ну уж нет, - вцепилась в него мертвой хваткой, - теперь ты мой, сладенький. Не угомонился еще? И в Швейцарии решил показать свой норов? Ну ничего, мы с тобой еще разберем твои полеты. Потом, не сейчас… - в нотках голоса злой колдуньи появлялось что-то дрожащее, похотливое, - я ведь и впрямь по тебе соскучилась…
        Его тошнило от этой «близости». Ведьма испарилась, он тащился по изогнутому буквой
«Г» помещению, дурея от головной боли, мимоходом узнавал свою темницу в замке Ватяну. Припал к унитазу, изливал содержимое желудка, не задумываясь, откуда в желудке содержимое.
        Следующим посетителем был Евгений Гурвич. Вошел, сел на край кровати, забросил ногу на ногу, обхватил колено сомкнутыми ладонями и пытливо уставился на Артема. Он был непривычно бледен, голова еще недавно была перевязана - проступало место, на котором выстригали волосы, чтобы наложить повязку.
        - Меня нет, я в прострации, - пробормотал Артем, отворачиваясь к стенке. Ходят тут, понимаешь…
        - Ценю ваш юмор в состоянии прострации, - отозвался Гурвич. - К сожалению, я пришел сюда не за тем, чтобы чистить вам рыло.
        - Разумно, - поддержал Артем, - кто старое помянет, тому глаз вон. Что вам нужно от меня, Гурвич? Теперь-то проясняется, что я не врал про картину в сейфе?
        - К вам претензий нет, Артем Олегович. Даже на все ваши многочисленные попытки к бегству и ликвидацию наших людей совместно с Фельдманом мы можем посмотреть сквозь пальцы… при определенных обстоятельствах.
        - Называйте свои обстоятельства, - разрешил Артем.
        - Другие назовут обстоятельства. А мне бы хотелось с вами поговорить о некой девице по имени Анюта.
        - Неужели опять выжила? - встрепенулся Артем.
        Шутка Гурвичу понравилась. Он сдержанно рассмеялся.
        - У вас прекрасное чувство юмора, Артем Олегович. Но особа была живучая, не отнять. Полтора года она работала в нашей организации, и даже лучшим психологам не приходило в голову, что это глубоко законспирированный агент. Нам хотелось бы знать, на кого она работала.
        Артем повернулся лицом к собеседнику.
        - Выходит, грош вам цена как специалисту, Гурвич. Проглядеть такую западню…
        - Давайте без критики, - Гурвич нахмурился. - У этой женщины был интерес относительно вашей персоны и все основания, чтобы дважды воскреснуть из мертвых. Ваши впечатления от этой особы.
        - Не вижу оснований, чтобы не сказать вам чистую правду, - пожал плечами Артем. - Никакой она не агент. Эта женщина все полтора года служила вам верой и правдой. Но информация о Брейгеле в банковском сейфе нашла еще одного «пользователя». Подозреваю, это влиятельный частный коллекционер. Он предложил тому, кто сможет выкрасть картину, десять миллионов долларов. Трудно устоять перед соблазном, согласитесь? Сумма гигантская для простого человека. А с другой стороны - ничтожно маленькая, чтобы оставлять в живых своих сообщников…
        Он не видел резона врать. Он рассказал все, что знал о пройденном предмете. Гурвич мрачно безмолвствовал. Потом поднялся и, не говоря ни слова, вышел.
        - Туда тебе и дорога… - пробормотал Артем, стремительно засыпая.
        Состояние постепенно улучшалось. Когда он в очередной раз открыл глаза, в камеру протаскивал поднос старый знакомец Оскар. По заведенной традиции он бубнил под нос.
        - Неужели, - бубнил тщедушный тюремщик, - не верю своим старым слезящимся глазам. Ну и как оно в мире людей, добрый мистер? Нагулялись, навеселились?
        - Приветствую, дружище, - приподнялся Артем, - все ворчите, скрипите, воняете?
        - Да я все тот же, - фыркнул Оскар, - а вот вы, говорят, в Швейцарии устроили небольшое представление?
        - Так вы уже знаете? - удивился Артем. - В вашем хмуром монастыре слухи распространяются, как в женском общежитии.
        - Слухами земля полнится. Впрочем, старому Оскару до ваших дебошей никакого дела нет. Пусть начальство разбирается с вашими задвигами.

«Задвигами? - удивился Артем. - Значит, у меня задвиги, а у всех этих мракобесов - нормальное человеческое поведение?»
        - Держите, - взгромоздил Оскар на тумбочку поднос, - червячки, жучки, паучки, прочие деликатесы, - и засмеялся трескучим смехом, видя, как вытягивается физиономия арестанта. - Шучу я, уважаемый, шучу. Мы же не мумба-юмба какие-нибудь. Нормальная человеческая еда. Что, как говорится, ангел высшей категории послал…
        Продолжая ворчать, сгибаясь в три погибели, Оскар удалился. Артем осторожно начал снимать крышки с посудин. Ангел высшей категории послал практически теплый черепаховый суп, жареную индейку в сметане и порцию черного растворимого кофе в термосе-чашке. Надо же, - подивился Артем, - стали кормить, как в лучших домах.
        Визиты «должностных лиц» крохотного горного образования на этом не закончились. Он немного вздремнул после сытного обеда, проснулся от скрипа шагов. Кто-то неторопливо прохаживался по его опочивальне. Он почувствовал легкое беспокойство, приоткрыл один глаз. В комнате присутствовал человек высокого роста в длинной серой сутане с золотистыми вставками. Бритый череп, породистое лицо, недовольный взгляд из-под мохнатых бровей. Он медленно расхаживал по помещению, смотрел по сторонам, как прораб на фронт работ. Резко повернулся, вперился в Артема немигающим взором. Тяжелый у него был взор, неподвижный. «Неужели я так громко открыл глаз?» - озадачился Артем.
        - Здравствуйте, господин Белинский, - сухо сказал Ватяну.
        - И вам того же, если не шутите, - скрипнул Артем, - мне подняться? Или я пока не ваш подчиненный, и в этой связи можно не вставать?
        - Как хотите. Но если вы оторвете свои мощи от кровати, это будет, по крайней мере, жест вежливости.
        - Уговорили, - Артем уселся на кровати и принялся усердно чесаться. Скрестив на груди руки, Ватяну высокомерно за ним наблюдал. Игра в молчанку затягивалась.
        - Я вас слушаю, - Артем прекратил чесаться и скрестил взгляд с успешным прислужником «ангела высшей категории». - Претензий к Брейгелю, надеюсь, нет? Вы повесили ее на самом видном месте вашей галереи.
        - Товар высокого качества, - с каменным лицом произнес Ватяну, - премного благодарны вам, господин Белинский…
        - Так что же? - грубовато перебил Артем. - Мне заплатят за него… тридцать… или хотя бы двадцать пять миллионов долларов? Или проще меня убить?
        - Вопрос, как говорится, риторический, - усмехнулся Ватяну. - Что из этого проще, вы можете и сами догадаться. Но говорим не об этом. Скажите, господин Белинский, неужели вам так до зарезу нужны деньги? Их у вас нет?
        - Есть, - фыркнул Артем, - навалом. Моих денег мне хватит до конца жизни. Если только я не захочу чего-нибудь купить.
        - Прекрасная шутка, - кивнул Ватяну. - Вы говорили, что вы художник?
        Пружина сжалась внутри.
        - Насколько я помню, да, - неохотно признался Артем. - Впрочем, всемирного признания обрести не успел. Из всей недвижимости - квартира в Сибири и замок в Пикардии, который давно дышит на ладан.
        - Ну, не прибедняйтесь. В вашем поместье Гвадалон имеется неплохая картинная галерея, где собраны работы известных мастеров французской живописи.
        - Предпочел бы живопись итальянскую или голландскую, - проворчал Артем, - она не так сквозит гламуром. Да, вы правы, отдельные из этих картин я бы мог продать и протянуть на старости месячишко-другой. Но может встать на дыбы городское собрание, которое почему-то считает мою коллекцию собственным достоянием. А также собственное второе «я», которое согласно голодать, но никогда не опустится до продажи картин.
        - А собственные-то изделия вы продавали…
        Артем засмеялся.
        - Собственные, конечно. Их не жалко. Еще нарисую.
        - К вопросу о том, чтобы еще нарисовать… - Ватяну посмотрел на него как-то задумчиво и многообещающе. - Мы навели о вас справки, господин Белинский. Просмотрели по Интернету ваши работы, выставлявшиеся в вашей местной картинной галерее. Весьма любопытно, господин Белинский…
        Пружина сжимала грудь. Уже трещали кости, сердце работало со всхлипами.
        - Весьма и весьма любопытно, господин Белинский, - повторил Ватяну и снова начал нарезать круги по камере. - У вас имеется именно то, что нам нужно…

«Кораблик в бурю», - уныло подумал Артем. - Эту картину рисовал не я. Дьявол водил моей рукой».
        - «Кораблик в бурю», - резко остановился Ватяну. Глаза его блеснули. - Впоследствии вы продали ее частному лицу. И не только «Кораблик в бурю». Вы обладаете интересным видением окружающего нас мира. Задаю конкретный вопрос - вы не хотели бы немного поработать на нас?

«Придворным живописцем», - тоскливо подумал Артем.
        Конкретный вопрос подразумевал конкретный ответ. Слова с трудом выдирались из горла.
        - Это очень странное предложение, господин Ватяну. Вы предлагаете рисовать для вас картины…
        - Да.
        - Но где? В этом замке, в качестве пленника? Или на воле - с видом на родные осины или холодный пролив Па-де-Кале? Если я откажусь, меня отпустят, или я горько пожалею о своем отказе? И как, в конце концов, насчет оплаты за «Торжество истины»?
        Ватяну безмолвствовал, пытаясь понять, что у него на уме. Но это же элементарно! Только одно у него на уме: дайте пожить в покое!
        - За картину с вами рассчитаются, - нарушил липкое молчание Ватяну, - думаю, пятнадцати миллионов будет достаточно. В течение полугода их будут переводить на ваш счет небольшими суммами. Но при условии, что вы согласны с нами сотрудничать. Свободу передвижений вам никто ограничивать не будет. Но негласный контроль, увы, останется. Вы будете получать заказы, рекомендации, некоторые вводные. Разумеется, вся работа будет оплачиваться. Вы достойно встретите старость и даже зрелость. Но нам придется составить с вами, в некотором роде, контракт…
        - Договор с Дьяволом… - содрогнулся Артем.
        Ватяну расхохотался, но глаза его при этом оставались холодными и бесстрастными.
        - Как же вы все боитесь этого слова… Вместо того, чтобы бояться Бога. Вспомните, сколько преступлений в истории человечества совершалось с именем Бога на устах? А с именем Дьявола? На порядки меньше. Но это так, к слову. Называйте как хотите, господин Белинский. Только договор вы будете подписывать не с каким-то там мифическим Князем Тьмы, а с конкретными людьми. Итак, ваше слово?
        - А подумать?
        - Думайте, - пожал плечами Ватяну, - но не считайте, что у вас в запасе вечность. Вам на пользу не пойдет сырое подземелье. И другу вашему…
        - Где он?
        - Там, - Ватяну неопределенно махнул рукой, - третья или четвертая дверь по коридору…
        Когда он выбрался из оцепенения, в камере никого не было. Дверь была приоткрыта. Милости просим на выход, Артем Олегович. Если есть желание…
        Несколько минут он недоуменно озирался, прислушивался к ощущениям. Могло ли ему померещиться это непотребство? Сделка с Дьяволом - это что-то новенькое. Как подсказывали эрудиция и простое шестое чувство, на сделку с означенным товарищем ходить крайне не рекомендуется. Не ходил бы ты, Артемушка, на сделку с Дьяволом. Это не только права, но и серьезные обязанности…
        Он осторожно приоткрыл дверь, опасливо посмотрел наверх - не свалится ли тазик? Тазик не свалился. Метрах в десяти по коридору виднелся Оскар верхом на стремянке. Он выворачивал из плафона перегоревшую лампочку. Покосился на Артема, что-то буркнул не очень враждебно. Приказа не пущать, по всей видимости, не поступало. Артем вышел, притворил дверь, вопросительно посмотрел на Оскара. Тот отмахнулся: иди, куда вздумается…
        Но казацкой вольницы уже не было. Из зоны мрака выросла фигура в балахоне до пят. Человек был коротко стрижен, смугл и имел шикарный выпуклый шрам от левого уха до правого глаза.
        - Вы палач из Пьемонта? - на всякий случай поинтересовался Артем.
        Человек промолчал. Он просто смотрел и ничего не делал.
        - Карлос глухонемой, - пояснил со стремянки Оскар, - приставлен по вашу душу, чтобы вы с приятелем не вляпались в новую историю. А насчет палача вы попали в самую точку. Этот парень пятнадцать лет работал исполнителем смертных приговоров где-то в Южной Америке. Да вы проходите, проходите, не бойтесь, ему не велено вас исполнять…
        Как странно, подумал Артем, обычно люди, всю жизнь убивающие других, с выходом на заслуженный отдых обращаются к Богу. Оказывается, существуют и такие, которые обращаются к Дьяволу. Видимо, им нравилась их работа.
        За «третьей или четвертой дверью по коридору» было темно, как безлунной ночью. Артем негромко постучал в приоткрытую дверь, сунул нос.
        - Эй, ты где?
        Темнота закряхтела, заохала, заворочалась. - Не в том месте я. И не в то время… Поручик, вы трус и подлец. Я вызываю вас на дуэль.
        - Я не приду, - отозвался Артем.
        - Почему?
        - Потому что я трус и подлец.
        - Подумаешь, новость. Ладно, заходи, если ты действительно тот, на кого я подумал.
        Артем опасливо покосился на безмолвную тень Карлоса, перекрывшую его собственную тень. Хорошо, если этот крендель действительно глухонемой. А если нет?
        Он бочком протиснулся в темноту. Замер, не зная, куда идти. В камере душно, воздух не циркулирует, несмотря на открытую дверь.
        - Тебя тут держат без света?
        - Да нет, это я сам выключаю, чтобы глаза не болели… Подожди, сейчас будет тебе свет… - Он закряхтел с утроенной силой, заскрежетала кровать, покатилось по полу что-то металлическое. Вспыхнула настольная лампа на ободранной тумбочке. Потянулся Павел, щуря слезящиеся воспаленные глаза. Он скверно выглядел после памятной аварии. Лицо мертвенно бледное, кожа одрябла, вокруг глаз чудовищные синяки - последствия отбитого ливера. Одежда не снималась несколько дней, от Павла нещадно несло потом. Надрывая спину, он приподнялся, обнял Артема.
        - Да, ты тот, на кого я подумал. Располагайся, вместе страдать будем…
        - Совсем паршиво, страдалец?
        - Спасибо, что спросил, - он хрипло засмеялся, закашлялся с надрывом, опустился на койку. - Душно тут. Такая вот Потогония… Да нет, Артем, в действительности все гораздо лучше, чем кажется, - он покосился на тень «монаха», застывшую в проеме. Понизил хрип: - Мне, конечно, больно, спору нет, да и не красавец я, конечно, но ничего фатального. Ушибы, растяжения, синяки, ссадины. Немножко придуриваюсь, - он страдальчески скривился и начал растирать грудную клетку, - они тут гуманисты, почти не били меня. Гурвич предложил сотрудничество. Оскара нам опять дали.
        - За что? - не понял Артем. Потом сообразил: - Ах, этого Оскара…
        - Рассказывай, как твои дела. Подделка еще не вскрылась?
        Если Павел спрашивал о таких вещах, значит, подслушки в камере нет. Не выжил же он окончательно из ума.
        - Будешь удивляться, но картина подлинная. Собственно, оттого я еще жив, да и ты тоже.
        - Ты спятил? - постучал Павел по лбу, - ау, Артем? Картину уничтожили на наших глазах. Сам видел.
        - Ловкость рук, - пожал плечами Артем, - сожгли что-то другое. В общем, слушай с самого начала.
        Он максимально понизил голос и все рассказал. А рассказать было о чем. Павел хлопал глазами и как-то даже порозовел. Пришлось загородить его спиной от угрюмого взора Карлоса, который не испытывал усталости в ногах и продолжал торчать столбом.
        - Ну ты и нагородил… - восхищенно пробормотал Фельдман, - старина Брейгель, смерть Анюты, сделка с Дьяволом… Ты уверен, что она погибла, а не дуркует, как обычно?
        - Она погибла, - подтвердил Артем.
        - Интересная была женщина, - вздохнул Фельдман. - И что дальше? Нас выпускают? Режут на шабаше? Ах, прости, ты что-то говорил про сделку с Дьяволом…
        - Это серьезно, - помрачнел Артем, - не знаю, как насчет моей бессмертной души, но телом, мозгами и способностями они завладеют капитально. И самое противное, что вариантов нет.
        - Вариантов нет, - согласился Фельдман, - а я в Россию, домой хочу, к Эльвире. Никогда к ней так не хотел. Постоянно норовил куда-то сбежать, отсидеться, пореже встречаться… Вчера был Гурвич. Предложил работу. Компенсировать, так сказать, причиненный ущерб за убиенных и искалеченных.
        - Какого рода работа?
        - В принципе, по специальности, - неохотно выдавил Павел, - неофициальное следствие, заметание следов… А также подготовка убийств - хотя это уже не совсем по специальности. Зреет ликвидация одного «столоначальника» в уезде - прошел слушок, что чин готовит запрос в Бухарест по поводу строительства в Горошанах большой туристической базы - что, естественно, местным лихоимцам совсем не интересно, а вразумить глупца - дело хитрое. Ты обратил внимание, какие здесь красивые места?
        - К черту места, - поморщился Артем, - ты не имеешь права отказываться, поскольку у тебя беременная жена, которую ты никуда не спрячешь. А спрячешь - найдут.
        - Как странно, я подумал о том же. Вот лежу теперь и думаю, почему я попросил у Женьки не три дня на размышление, а всего два. Прошлое вспоминаю… Представляешь? - Павел шевельнулся. - Ученые в далекой Канаде изобрели лекарство от плохих воспоминаний. Принимаешь таблетку - и все, что было в жизни печального, становится не таким печальным, а немного получше… - он резко крутанул головой, изгоняя дурь. - В общем, о чем бы мы с тобой, Артем, ни говорили - пустое планирование. Нами манипулируют, и мы можем за этим только наблюдать…
        А вскоре началась необъяснимая активность. Его разбудили злые ангелы в черном, предложили следовать за ними.
        - Куда? - придушенно спросил Артем. Когда же начнет наконец совпадать время, в которое просыпаешься и высыпаешься?… Но пререкаться с этими типами было, конечно, глупо. Слишком озабоченными они выглядели.
        И снова он не поспевал угнаться за событиями. Ему всадили укол в шею, и он сделался грандиозным тормозом. Волочил ноги, поднимался с черепашьей скоростью по ступеням, равнодушно подмечал, что в этом крыле замка ему еще не приходилось бывать и не такое уж тут средневековье. Стены окрашены темной эмалью, кафель, техническое устройство, подозрительно похожее на навороченный компьютер… Свет в лицо - ему задавали непонятные вопросы, вернее, вопросы были понятные, но непонятно, зачем их задавали. Он не видел лица человека, только дрожащее овальное пятно в стороне от яркой лампы. Как его зовут? В каком году он родился? Что окончил? Какие напитки предпочитает в вечернее время суток?
        Сколько любовниц успел сменить? Какая разница между помидором и томатом? (он, в принципе, знал; пока летит - помидор, как попал - томат; но абсолютно не помнил, что отвечал). Каковы его доходы, расходы? Потом к запястьям и на грудь подключили провода, прилепили стальные таблетки на лоб, виски, и весь «социологический» опрос начался по второму разу. Как он проводил «каникулы» в Амстердаме? Кого он знает из перечисленных господ? (список приводился ниже)…
        Он отмечал, что в ответах на многие вопросы путается, несет околесицу. Сменилось помещение, и он попал в «заботливые» профессиональные руки, которые тщательно его ощупывали. Потом его светили каким-то прибором, потом его заставили войти в кабинку, и резкий голос (видимо, принадлежащий врачу-рентгенологу) велел задержать дыхание…
        Потом воцарилась нездоровая суета. Раздраженно пролаяли по-немецки, кто-то пробежал, погнал волну. И вдруг все разом смолкло, его подняли, куда-то повели. Он размышлял о сытой спокойной жизни в Гвадалоне. И что его там не устраивало?
        - Швайне… - злобно прошипели в затылок, и в шею вонзилась длинная горячая игла…
        Картинки менялись, как в калейдоскопе. Он сидел на кровати, сжав пылающие виски. Из глаз текло, хотя особого горя он не испытывал. Побочный эффект садистского препарата?
        - Ну-ну, - сказал Евгений Гурвич, - поможем горю слезами, Артем Олегович? - Он стоял рядом с кроватью и накручивал на пальцы четки, каждый элемент которых был филигранно выполненным симпатичным черепом.
        - Мячик утонул, - поднял голову и всхлипнул Артем, - сижу, тупо реву. Таня. Собираетесь уронить Таню на пол?
        - С огромным удовольствием, - кивнул Гурвич. - Дело было так, Артем Олегович. У вас под кожей - а конкретно под правой лопаткой - обнаружен микрочип. Любопытно, правда? Крохотная вещица - последний писк высокой технологии, позволяющая отслеживать перемещения объекта - то бишь вас, и даже подслушивать, что вокруг вас происходит. Помещается под кожу довольно просто: глубокий сон, местная анестезия, несколько движений опытного специалиста, и на поверхности практически не остается следа. Вы будете смеяться, но такой же чип - только почему-то под левой лопаткой - найден у вашего друга Павла Фельдмана.
        Артем уставился на него с таким неподдельным изумлением, что Гурвич перестал ухмыляться и задумчиво почесал переносицу.
        - Комментарии, видимо, излишни?
        - Подождите, - Артем стряхнул охватившую его дурь, - давайте еще раз, со всеми остановками, а то я что-то не до конца…
        - Вы слышали, - поморщился Гурвич, - но не до конца осмыслили. Самый настоящий шпионский микрочип, Артем Олегович. Абсолютно не приносящий беспокойства его носителю. Каюсь, нам не сразу пришло в голову осмотреть вас на предмет чего-то подобного. Считаете, вы об этом не знали? Уж больно талантливо разыгрываете недоумение. Можем вас обрадовать, чип удален. Вы уже не служите мерцающим маячком на экране наших оппонентов.
        Артем закрыл глаза. Что там Павел говорил про лекарство от плохих воспоминаний? Именно то, что не давало ему покоя, что не вписывалось в общий ход событий - пусть безумных, но в целом соответствующих законам логики. Прогулка по ночному городу, в котором он родился и провел практически всю бестолковую жизнь. Он вошел в квартиру на улице Крылова. Пил кофе, позвонили в дверь. Пошел открывать. Открыл. Полный привет. Очнулся в номере гостиницы «Обь», куда его доставили ночью «друзья»… Утром с Павлом в подъезде родного дома провернули тот же фокус. Человек из ниши с мусоропроводом, провал. Очнулся в собственной машине рядом с работой…
        Выходит, люди Ангерлинка вот так их интересно пометили. И что дальше?
        - И что дальше? - осмыслив новость, спросил он. - Всыплете сто горячих? По полной строгости с занесением?
        - И замуруем в монастырскую стену, - осклабился Гурвич, - с возданием положенных почестей. Выпить хотите?
        Он извлек из нагрудного кармана (хорошая защита от пули в сердце) плоскую стальную фляжку, открутил кружку, хлебнул.
        - Или побрезгуете?
        - Давайте уж, - Артем забрал протянутую фляжку, сделал большой глоток… и не смог остановиться, пока не выпил до дна густую огнедышащую жидкость. Откинул голову, в которой завертелась карусель, брызнул фонтан, застрочили пулеметы… и уже не слышал, как закрылась дверь за начальником службы безопасности.
        Но окунуться в блаженную негу безделья ему не дали. Хлопнула дверь, он подскочил с забившимся сердцем. Влетела Аэлла со сверкающим взором. В таком безумстве он эту фурию еще не видел. Стремительный разгон, мгновенное торможение - она свалилась ему на грудь, вцепилась хваткими ручонками в шею. Оба не удержали равновесия, повалились с кровати, покатились по полу.
        - Ну что, мое солнце, - шипела она ему в лицо, - обмануть нас собрался? Дружков своих в замок привести?…
        Глаза уже вываливались из орбит, он задыхался, а ведьма издевательски хохотала, сжимала горло со всем усилием. Он уперся пяткой в ножку кровати, оттолкнулся. Клубок из спутанных конечностей, и он уже ворошился сверху, ударил ведьму лбом в лицо. Таран оказался на редкость успешным: кровь брызнула у ведьмы из переносицы. Она заорала дурным голосом, но горло не отпустила. Спас от верной смерти рассерженный окрик - драчунью оттащили. Она упиралась, сыпала проклятьями, пиналась, засандалила кому-то из союзников в промежность…
        Он пришел в себя, когда над головой возник Роман Ватяну собственной персоной - бледный, надменный, скрестивший руки на груди.
        - Вот только не надо меня гипнотизировать… - простонал Артем и пополз на кровать, - какие у вас тут все нервные…
        - Успокойтесь, господин Белинский, - сказал Ватяну, - берите пример с нас - мы уже все спокойны. Вы знаете, что вы провалялись на полу больше двух часов и за это время произошли значительные события?
        - Миром теперь правит Дьявол? - огрызнулся Артем, влезая на кровать.
        - Данный господин всегда правил миром, - снисходительно улыбнулся Ватяну, - просто некоторые невежды этого не понимают. Они считают, что с именем Дьявола связано только плохое. Можно подумать, с именем Бога связано только хорошее. М-да. Но это лирика, Артем Олегович. Спорить о Дьяволе и Боге можно до посинения, абсолютно не понимая, о КОМ речь. Вы уже осознали всю глубину своего падения?
        - Только этим и занимался, - проворчал Артем, - лежал и осознавал.
        - Это шутка, - надменно улыбнулся Ватяну. - Мы не звери, прекрасно понимаем, что вы человек подневольный, действовали вопреки своим желаниям, а о чипах и вовсе не знали. Забудьте про Аэллу, она погорячилась. На наши с вами взаимоотношения сей досадный инцидент никак не повлияет. Будем считать, что он исчерпан, - Ватяну повернул голову и сделал кому-то небрежный знак.
        Появился маленький человек в черном, поставил на тумбочку компактный DVD-проигрыватель размером меньше ноутбука, включил и испарился. Техническое устройство работало от аккумулятора. Побежали волнистые полосы, возникла картинка. Камера оператора бесстрастно и неторопливо фиксировала какой-то кошмар. По всей видимости, это был тоннель, прорубленный в скале. Бетонное покрытие для автотранспорта, необработанные стены с потеками сырости, блеклые осветительные приборы, развешанные в шахматном порядке. Совсем недавно в тоннеле происходило безжалостное побоище. Вповалку валялись тела. Их было не меньше десятка. Оператор переходил от одного к другому, снимал покойников крупным планом, чтобы было видно, что это никакая не инсценировка. Бывшие люди были одеты в черные комбинезоны, черные шапочки, способные при скатывании на лица превращаться в маски-«балаклавы». Вооружены до зубов - короткие автоматы израильского производства, подсумки с магазинами, гранатами, ножи в чехлах, у каждого на ушах портативные коммуникаторы. Похоже, этих людей забросали гранатами: тела буквально разорваны, искромсаны, залиты
кровью. У бородатого мужчины с вытаращенными глазами отсутствует полчерепа, белобрысый парень скандинавской внешности лишился руки и заполучил огромную дыру в правом боку…
        - О чем это вы? - поморщился Артем, стараясь не выставлять наружу охватившие его чувства.
        - Вы сами догадались, - бесстрастно отозвался Ватяну, - люди, на которых вы вольно или невольно работали, полагали огрести улов в Швейцарии. Не вышло. Тогда они отследили путь, по которому вас привезли обратно в Варну. Под покровом ночи специально обученные люди пытались прорваться в урочище. Это не очень здорово, господин Белинский. Но мы уже знали, что наши гости выступают в качестве маяков. Поэтому трагедии не произошло. Как в песне поется, помните? - конец хоть не трагичный, но досадный. Диверсантов поджидали. Результат неудавшегося штурма вы можете наблюдать воочию. К сожалению, пришлось завалить тоннель, но это лишь временные технические неудобства.
        Артем молчал, мрачно наблюдая за «сюжетом». Но «сюжет» очень кстати оборвался. Побежали полосы.
        - Раненым пришлось помочь удалиться в мир, который они заслужили, - бесстрастно продолжил Ватяну, - а несколько человек, в том числе старшего группы, мы взяли в плен.
        Артем посмотрел на него с интересом.
        - Да, это интересно, - согласно кивнул Ватяну, - смотрите дальше. Перед вами, в некотором роде, агитационно-пропагандистский ролик.
        Полосы исчезли, началось новое немое кино. Смотреть на такое человеку с нездоровым сердцем просто невозможно. Можно представить, что после допроса никого из пленных в живых не оставят, но чтобы так изощренно… Съемка велась стационарной камерой, закрепленной под потолком в картинной галерее Ватяну. И вновь беспристрастное фиксирование чужой боли. Озаренный рассеянным светом зал. «Око Леонарда» в полной красе. Сверкает монументальными рамами, переливается масляными красками. Персонажи жутковатых картин сурово взирают на несчастных, заблокированных в зале. Их пятеро, они уже без амуниции, босые, с непокрытыми головами. Люди корчатся от немыслимой головной боли, теряют ориентацию в пространстве. Один пытается выбраться, рвет на себя дверную ручку, сползает на пол, глаза наливаются кровью, буквально рвутся… Он уже не жилец. У второго подкашиваются ноги, он падает, пускает пену. Самый стойкий сидит, качается, сжав виски, потом поднимает к небу лицо - оно искажено мукой…
        - Довольно, пожалуй, - Ватяну захлопнул крышку проигрывателя на самом «интересном» месте. - Как видите, вам еще повезло. Вас приняли… хм, за своего. А это знак свыше, не находите?
        - Сниже, - буркнул Артем. Ватяну натянуто рассмеялся.
        - Прекрасная шутка. Но мы опять же не будем спорить, кто выше, кто ниже, и кто тут, собственно, всех главнее. Надеюсь, вы догадываетесь, что речь не идет о дешевых трюках, вроде токсичного газа в помещении, ядов, психотропных препаратов. Сущая энергетика, господин Белинский. Если угодно, чудо, колдовство. Такова уж сущность явлений. Скажите, вы же чувствуете, как разносятся по миру из урочища благие вести? - он как-то подбоченился, сделал замысловатый жест холеной рукой. Артем уставился на него с изумлением.
        - Впрочем, вам пока не понять, - вздохнул Ватяну, - можете отдыхать, господин Белинский. Вас пока не потревожат. Если желаете, вас переведут в другое помещение. Пусть это будет маленьким сюрпризом с нашей стороны.
        Настало утро нового дня. Хмурое, сырое, ветреное. Состояние - просто никакое, когда не хочется ничего делать (даже вспоминать, где находишься), и даже повеситься лень. Круглое помещение, «облицованное» кирпичом, стыки замазаны раствором, беленый потолок. Вполне такая загородная обстановка. Под Артемом кривоногая тахта. Четыре окна во все стороны. Посреди комнаты красовался настоящийдеревянный мольберт, заправленный холстом. У стены - стопка готовых холстов, растрескавшаяся сухая палитра, коробочки с сухими красками, бочонок воды, ворох разнокалиберных кистей, какие-то древние муштабели, мастихины, лопаточки для соскребания красок. Тут же стоял крытый соломенной чашей остывший завтрак, пачка сигарет, спички. Несколько минут он, озадаченный, перебирал эти древности. Холсту на мольберте лет немерено - пожелтел от старости (впрочем, подобного эффекта можно добиться, добросовестно пропитав новый холст зеленым чаем). Фактура холста - перекрестно-плетеная, явно голландского производства. Многие краски, если появится нужда взяться за кисть, придется перетирать вручную, как делали живописцы до
девятнадцатого века (только в 1830 году появилась первая машинка-краскотерка).
        Ни одного предмета, говорящего о том, что дело происходит в двадцать первом веке. Он добрел до окна, припал к подоконнику. Добрел до второго окна. Суровые реалии во все стороны. Бескрайняя горная страна, хаос камня, а далеко за пределами - покрытые хвойными лесами вершины, плавающие в голубоватой дымке.
        Он находился в одной из башен замка - похоже, западной. Справа, если расплющить нос о мутное стекло, просматривался мост к северной дороге. А комната практически на вершине башни. Мезонин. Студия. И все готово к плодотворной работе во благо…
        Он брезгливо поворошил ногой поросшие быльем аксессуары живописца. Интересно, кто тут пробовал творить? Гурвич? Аэлла? Или сам «преподобный» Ватяну?
        Приподняв соломенное блюдо на подносе, он обнаружил, что вместе с завтраком ему расщедрились на чекушку «Мартеля» - довольно дорогого коньяка. При взгляде на алкоголь сладко засосало под ложечкой. Посуды для питья на подносе не нашлось, да и не надо. Он выпил в два присеста, жадно закурил, обвел свою новую темницу более осмысленным, хотя и мутнеющим взглядом. Добрался нетвердой поступью до груды древностей, стал ее перебирать, отсортировывая пригодные к применению предметы…
        Аппетит приходил во время еды. Он не собирался ничего писать, тем более, писать серьезно. На память приходил «Кораблик в бурю», навеянный кошмаром в Голландии. Он не сам писал эту безнадежность, что-то извне оседлало мозг и водило рукой. Картина просто источала отчаяние. Это был единственный раз, когда безумие заставляло творить. Он считал, что больше такое повториться не может в принципе…
        К вечеру текущего дня он мог бы осознать, что ошибся. Но не мог. Он исключил соображение, оставив только воображение. Последнее творило чудеса. Праздник непослушания. К черту реализм и классическую живопись, заставляющие гнить в рамках! Первый холст он содрал с мольберта, выбросил в досаде. Закрепил второй. Через час содрал его с реечного каркаса, разорвал, вышвырнул в форточку и злорадно наблюдал, как обрывки красиво уносит ветер во внутренний двор. На третий холст он наносил какие-то беспорядочные черно-белые мазки, и это ему нравилось. Плескал красное, коричневое, тщательно растирал, высунув язык от усердия, гадая, что же из всего этого получится. Получалось что-то жутковатое, вопящее, раздвоенное. Блуждающая геометрия. Исковерканные болью уродливые лица, деформированные тела, переплетенные причудливым образом и лишь весьма условно напоминающие человеческие. Вся палитра отрицательных эмоций - жадность, гнев, злорадство, страх в квадрате, безысходность, знание близкой смерти… Вывернутые конечности, женщины без грудей, младенцы с отрезанными головами, крест, затоптанный в землю, звери-мутанты,
чудовища со змеиными головами, хвостами павлинов и туловищами слонов… И после нанесения очередной детали ему казалось, что в картине чего-то не хватает, он выискивал незаполненное место и вносил туда новый вопящий образ - именно то, что на данный момент подсказывало сердце. Овеществленный крик - явно слизанный у Мунка, торнадо, уносящий раскоряченные тела, дерево, выдранное с разветвленной корневой системой, дом, раздавленный гигантским животным…
        Ему не приходило в голову, что это безобразно, мерзко, отвратительно. Ему нравилось. Он рисовал то, что выплескивала душа, не заботясь, как это выглядит со стороны. Умный человек поймет. А осудит - какое ему дело? Он набрасывал тему смелыми, меткими штрихами, накладывал краски поверх штрихов. Настал вечер. Он с беспокойством отмечал, что не хватает освещения, заерзал, подтащил мольберт к окну, а когда сумерки уплотнились, закопался в собрание древностей, нашел связку восковых свечей, утвердил их на всех горизонтальных плоскостях, поджег. В мерцающем свете незаконченная картина обрела окончательно адский вид, персонажи оживали, выходили на тропу войны…
        - Попса, - фыркнул Павел, возникнув за правым плечом, как мимолетное виденье.
        Артем вздрогнул, посмотрел через плечо. Павла там уже не было. Теперь он стоял за левым плечом, нагнувшись к картине, и как-то подозрительно водил носом, словно принюхиваясь.
        - Сам-то ты… - пробормотал Артем… и очнулся. - Ты откуда здесь? Отпустили?
        - Ага, в увольнительную, - проворчал Фельдман. - Мы теперь не пленники, а что-то другое. Мои гостиничные апартаменты расположены этажом ниже. Со мной проводят разъяснительные беседы, хорошо кормят…
        Голос Павла звучал как-то странно. Артем внимательно всмотрелся в его лицо. В глазах приятеля блуждал какой-то необычный холодноватый огонек. Лицо казалось осунувшимся, глаза ввалились, он весь каким-то причудливым образом состоял из теней и полусвета. «Ну и ладно, - подумал Артем, - все равно сейчас не до этого. Есть дела и поважнее».
        Потянувшись к палитре, он заметил, что в проеме двери кто-то стоит и наблюдает. Не до них. Есть дела поважнее…
        - А в целом, ничего, - поводив носом по картине, пришел к выводу Павел, - очень даже концептуально, животрепещуще и проникнуто тонкой поэзией. Ты большой и многообещающий мастер. Это не «Герника» случайно?
        - «Херника», - пробормотал Артем. - Эта картина еще никак не называется. Отойди, а то замажу.
        И он плеснул бестрепетной рукой в центральную часть этой возмутительной мазни разведенную в пузырьке оранжевую краску. Начал растирать, вдавливая в многострадальный холст.
        - И это правильно, - одобрил Павел, сдувая с носа оранжевую каплю, - только не перегружай свой шедевр деталями, и все будет нормально. Продадим на «Сотбис» за пару килобаксов… Слушай, - осенило Павла, - а я, кажется, догадываюсь, чего ты тут наворотил. Семь смертных грехов, способных окончательно погубить душу? Как их там? Тщеславие, гнев, сладострастие, лень, обжорство, зависть, корыстолюбие. Жалко, что обжорство вошло…
        Когда дошел до него смысл слов, он хотел возмутиться, но Павла уже не было. Исчез. Как скипетр Тутанхамона из Каирского музея в 1959 году. Бесследно. Он недоуменно поводил носом и тут же забыл о приятеле, о тени, мерцающей в проеме…
        Он наладил неустойчивую связь с этим миром лишь после того, как от свечей остались огарки. Их жизнь прискорбно угасала, пламя становилось короче, таяло, освещенность падала. Сзади кто-то подошел, спертый воздух шевельнулся, пламя улеглось, пришло в негодность, и несколько свечей погасли. Он заставил себя повернуть голову. Лицо человека, стоящего за спиной, почти не вырисовывалось в остаточном свете, но насчет его личности вряд ли могло существовать два мнения.
        - Вы делаете успехи, господин Белинский, - тихо произнес Ватяну. - Ну что ж, судя по всему, мы в вас не ошиблись.
        - Так мне говорили почти все работодатели, - машинально пробормотал Артем, - считающие, что ведут грамотную кадровую политику. Впоследствии, правда, многие меняли свое мнение, рвали на себе волосы…
        - Посмотрим на ваше поведение, - усмехнулся Ватяну. - Но ваш подход к насущной жизненной проблеме мне, в сущности, нравится. Хотелось бы, правда, поменьше экспрессии и побольше изящества, знаете ли. Ну, ничего, вхождение в тему - дело наживное. Пойдемте, Артем Олегович, со мной. Мы должны выполнить сегодня ночью одну небольшую формальность. Не бойтесь. Не так страшен черт…
        Артем вздрогнул, сжался в недобром предчувствии…
        ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ
        Представление, не возникала. Слишком не по-детски. Впрочем, устроители мероприятия со спецэффектами не переборщили. Упирали на старую добрую бюрократию. Павла и Артема ввели в большой зал, окутанный сизой мглой. Посреди зала высился вытянутый стол. За столом сидели четверо. Высокое жюри. Люди в возрасте, двое безволосых, один наполовину, четвертого украшала волнистая седая шевелюра. «Униформа» не блистала оригинальностью - черные сутаны, завязанные под горлом, рукава с многократно подвернутыми манжетами (Артем подумал, что если развернуть рукава до упора, то эти четверо станут балаганными скоморохами). Единственный источник света - высокий бронзовый подсвечник с тремя стреловидными свечами - располагался посреди стола. Перед седовласым лежали стопка бумаг, мощное папье-маше, чернильница, печать в витиеватой, отделанной узорами оправе. По левую руку располагался современный органайзер, заполненный канцелярскими принадлежностями.

«Соискателей» подтолкнули в освещенную зону. Кто это сделал, Артем не видел, сопровождающие не выходили на свет. Он скосил глаза: Павел был смертельно бледен, хрипло дышал, но, в принципе, держался. Четверо заседателей уставились на них невыразительными глазами. Двое лысых обменялись репликами. Седой раскрыл папку, лежащую перед глазами, перевернул листок.
        - Господа, - произнес он тихим обволакивающим голосом, - вам нужно лишь расписаться в договоре. Павел Фельдман и Артем Белинский, правильно?
        - Что это? - хрипло вымолвил Артем.
        - Я же говорил тебе, - буркнул Павел.
        - Ничего ты не говорил…
        Кто-то другой ему говорил… Мысли в голове завертелись (ни одной приятной), удавка, сжимающая грудь, и не думала разжиматься. Сердце билось, выскакивало из груди.
        - Будем считать, что это договор о найме на работу, - бесстрастно поведал седовласый. - Можете ознакомиться, никто вам, собственно, не препятствует, - седовласый придвинул поближе подсвечник, - составлен в трех экземплярах на каждого из… участников. Один экземпляр выдается вам, другой остается у нас, третий… -
«чиновник» сделал паузу, подыскивая более деликатную формулировку, - передается вышестоящему начальству. Сиим актом удостоверяется, что господа Фельдман и Белинский вступают в корпорацию «Всемирное содружество», обязуются сотрудничать с ней до конца жизни, крепить могущество вышеозначенной фирмы, выполняя порученную работу, а в случае невыполнения взятых на себя обязательств или предательства предупреждаются о наступлении последствий по статье 8.2 Приложения. Под тем, что вы согласны с пунктом Приложения, вам тоже предстоит расписаться. Фирма в свою очередь берет на себя обязательство выплачивать работникам достойное вознаграждение и помогать в непростых жизненных ситуациях. Подойдите, господа, по одному, ознакомьтесь, распишитесь.

«Что же мы делаем-то, господи!» - сверкнула здравая мысль. Гни извилину, придурок, а то придется до конца жизни гнуть спину. И неизвестно, что после конца…
        - Павел Фельдман, подойдите, пожалуйста.
        - Пашка… - зашептал Артем, - не надо этого делать. Мы потом ничего не исправим. Пусть уж лучше нас убьют…
        - Дурак ты, батенька, - отозвался Фельдман каким-то замогильным шепотом, - если нас убьют, нас уже не будет, понимаешь? Как говорится, не откладывайте на завтра наступление лучших времен. Перестань психовать, - он как-то возбужденно задышал, - это всего лишь подпись. Причем подпись, фактически выбитая под принуждением, то есть не имеющая юридической силы…
        О какой он бормочет юридической силе? С нарастающим ужасом он наблюдал, как Фельдман медленно приближается к столу, ставит подпись перьевой ручкой. Седовласый удовлетворенно кивнул, перевернул лист. И там Фельдман запечатлел автограф. Потом еще в двух местах. Кивнул Артему, словно приглашая, отодвинулся в сторону. Встал с высоко поднятой головой, окаменел…
        Он подходил медленно, какими-то зигзагами, оттягивая «удовольствие», сделав из короткой дороги горный серпантин. Высокое жюри наблюдало за ним с ледяным спокойствием. «Нельзя подписывать, - стучало молоточками в ушах, - не вздумай подписывать. Козленочком станешь, не отмоешься…»
        Но вариантов, как ни крути, не было. Подпишет - не подпишет - уже не играло роли. Он будет постоянно в окружении этой мерзости, и рано или поздно эта мерзость станет главной составляющей его жизни. Уже становится. Но пока он еще способен отдавать себе отчет…
        Он сохранил спокойствие титаническим усилием. Стиснул зубы, чтобы их стук не вызывал смех в зале, спокойно подошел к столу, окунул ручку в услужливо подставленную чернильницу, зачем-то понюхал кончик.
        - Надеюсь, не кровь? - голос не дрожал, но в горле что-то булькало.
        - Чернила, - невозмутимо ответствовал седой. - Распишитесь, где «галочка».
        Перед глазами дрожал серый лист из плотной бумаги. Рамочка затейливой вязью. Печать - практически гербовая, текст готической латиницей. Тонкая «галочка», куда прерывисто-поступательным движением отправилась ручка…
        Страшный суд протекал довольно истерично. Ангел и черт держали чаши весов, и каждый, упираясь, тянул весы в свою сторону. Они бы точно подрались - но ритуал не позволял. «Пусть содрогнется от ужаса впавший в земные заблуждения, ибо страшна его судьба!» - патетично вопил ангел. А черт хохотал и ничего не говорил - такие ребята, как он, предпочитают делать, а не высказывать глупости… Артем проснулся от странного чувства - словно подтолкнули в затылок. Вроде тихо. Но что-то было. Взрыв, гром. В голове - пронзительная ясность и полная вменяемость. Он прекрасно помнил, что они сделали и, хоть мутно, но представлял, чем чревато сие действие. Грозы этой ночью не было - на улице тишина, небо усеяно звездами. В полумраке проступают очертания мольберта с холстом, над которым еще трудиться и трудиться.
        Лучше бы он не просыпался. Пробудилась тоска, камнем повисла в горле, принялась глодать. Он плохо помнил, чем закончилась церемония. Аплодисментов и поздравлений вроде не было, члены жюри остались бесстрастны и невозмутимы, появились какие-то ангелы, вывели «неофитов» из зала…
        Он протянул руку, нащупал одежду на спинке кушетки. Где-то в брюках были сигареты. Под спичками… Он потянулся еще дальше, свесившись с кровати, вспомнил, как однажды, лежа на диване, убивал муху журналом и свалился на пол… и вдруг застыл, услышав странный звук. Не гром, не взрыв. Какое-то бульканье вперемежку с с поскрипыванием. Приоткрылась дверь, подул воздух, вторглось материальное тело, обладающее неслабой массой. Не успел он опомниться, как тело склонилось над ним.
        - Чего еще? - буркнул Артем.
        - Чего-чего, - проворчал Фельдман, - передача начинается: для тех, кто спит. Как ты вообще можешь спать в такое непростое для планеты время? Ох, необозримы границы нелепой беспечности…
        Это был тот самый Павел, которого он знал много лет, а вовсе не замороженный дурачок, что валял перед ним ваньку несколько часов назад. Артем напрягся, сел на кровати.
        - Да я не сплю…
        - Да мне по барабану… - Павел чиркнул спичкой, закурил, осветил лицо приятеля. - Тебя просто не узнать, дружище.
        - Почему?
        - Хорошо выглядишь. Слушай сюда, только не хрипи. Мы еще не испорчены этой сатанинской лажей. Лично мне плевать, состоят ли они на действительной службе у Дьявола или просто козлы по жизни. Рвать отсюда надо.
        - В третий раз? - удивился Артем. - Тебе не кажется, что это просто смешно? К тому же, мы что-то подписали насчет предательства…
        - Именно, - глаза у Павла заблестели, - поэтому права на очередную ошибку мы не имеем. Действовать надо правильно, решительно и ни в чем себе не отказывая. У меня такое чувство, что несколько минут назад где-то далеко грохнул взрыв.
        - У меня тоже такое чувство, - согласился Артем, - от него и проснулся.
        - А я не спал, - сказал Фельдман, - и от ощущений не просыпался. Сомневаюсь, что где-то в окрестностях проводятся геолого-взрывные работы или что-то в этом роде. Твоим корешам накостыляли в тоннеле, но что-то не похожи они на ребят, способных примириться с поражением. Чуешь мысль?
        - Мысль-то чую, - невольно напрягся Артем. - Допустим, разведали еще один проход, чего-то рванули. Но как насчет… звуков боя?
        - Звуков боя нет, согласен, - Павел помолчал, - и кто кого взорвал, неизвестно, им могли накостылять вторично. Но бежать надо в любом случае… Мне плевать на подписи, которые мы поставили. Выберемся - будем думать.
        - Как? - возмутился Артем. - Проторенной дорожкой? Не смешно, Пашка. Выйди из башни - кругом вертухаи в рясах.
        - Ну да, - почесал затылок Фельдман, - стояла на лестнице парочка пустоголовых… Здесь нужна совершенно другая тактика, Артем. Мы вроде как ново… обрященные, тьфу… или как это называется? Поэтому руки выламывать не должны и при встрече обязаны проявлять радушие и глубокое уважение. Кто в этом замке самый ценный и лелеемый?
        - Ну дык это… - Артем растерялся, - Ватяну.
        - Ну правильно, - усмехнулся Павел, - значит, мы должны напроситься к нему на рандеву. Думаю, не откажет. Напротив, любопытно станет, чего это мы заявились к нему посреди ночи? Охрана ночью не сильно старается. И если действительно у них какая буча, то люди задействованы - их же не армия, верно?… Иеще, Артем, забыл сказать. Вечерком я бродил по замку, закосив под дурачка. Из одних частей замка меня гнали, где-то пропускали. План помещений теперь представляю. Знаешь, что я тебе скажу? Судя по всему, апартаменты Ватяну напрямую сообщаются с его картинной галереей. Тебе это о чем-нибудь говорит?
        Артем молчал. Поневоле охватывало возбуждение. Уж не собрался ли Фельдман взять
«высокого» заложника?… - Передайте по инстанции, ребята: дело не терпит отлагательства, - ровным голосом возвестил Павел, - у нас имеется важная конфиденциальная информация для господина Ватяну. Это касается людей, которые собираются ворваться в урочище.
        Двое «пустоголовых» переглянулись. Вопросительно уставились на Фельдмана. За их спинами была заплесневелая кирпичная кладка с вмурованным патрубком, к которому крепился жирно коптящий фонарь.
        - А ты на каком языке сказал? - не понял Артем.
        Павел задумался.
        - На каком?
        - Мне показалось, на русском.
        - Да ты что? - поразился Павел, - а надо на каком?
        - Ну не знаю. Но на русском точно не надо. «Пустоголовые» переводили глаза с одного на другого. Получалось у них, в принципе, синхронно. Артем пересказал тираду по-французски. Стражи башни дружно пожали плечами.
        - Не пойдет такое общение, - вздохнул Фельдман, - здесь не так уж много сократов. Обычная скотообразная масса. Они не смогут транслировать мою просьбу даже на родном языке.
        - Тогда пошли спать, - предложил Артем.
        - Отличная идея, - обрадовался Павел, - знаешь, у меня от этой миниатюрки даже настроение поднялось. Зовите начальство, джентльмены, - обратился он к стражам по-английски.
        Через несколько минут в башню поднялся немногословный крепыш с неглупым лицом. Он знал несколько английских слов. Хмуро выслушал просьбу, посмотрел на часы со светящимися стрелками.
        - Это действительно срочно, командир, - сказал Фельдман, - нам нужно поговорить с господином Ватяну. Вы же не хотите, чтобы сюда ворвались злые люди, горящие праведной местью? Мы, кажется, знаем, на какую уловку они способны.
        - Подождите несколько минут, - обдумав сказанное, сообщил начальник среднего звена и торопливо удалился.
        Павел с Артемом отошли в сторонку.
        - У них там действительно что-то происходит, - пробормотал нараспев, словно читал молитву, Фельдман. - Кстати, ты придумал, что ты хочешь сообщить господину Ватяну?
        - Я? - изумился Артем. - Восхитительно, старина. Мы в полной заднице. Если охрана при господине Ватяну превысит пару лбов, то это не просто задница, а крышка. И я еще должен что-то сообщить господину Ватяну?
        - Тыменя расстраиваешь, - голос Павла задрожал, - если охрана господина Ватяну превысит допустимый предел, это никакая не крышка. Соври что-нибудь, и пойдем спать. И пусть кривая вывозит нас из этого дерьма…
        Угрюмый начальник «пустоголовых» вернулся через несколько минут. Критическим взглядом обозрел пригорюнившихся «неофитов».
        - Идите за мной. Господин Ватяну согласен вас принять.
        Он уже перестал ориентироваться в хитросплетениях переходов этого окаянного замка. Так хотелось довериться неугомонному Фельдману, по вине которого их ловили уже два раза…
        У дверей в апартаменты «самого главного» их беспардонно обыскали. Он машинально фиксировал: мощные двустворчатые двери, четверо здоровых «монахов», стерегущих покой духовного отца (если повезет, они останутся снаружи). Да, он смутно помнил этот коридор, если двигаться дальше, будет картинная галерея с «Оком Леонарда». Было бы странно, не существуй из апартаментов отдельного прохода в галерею. А ведь в ней действительно, если покопаться в памяти, было две двери…
        С ними происходило что-то странное. Голова обретала ясность, мысли - стройное течение. Хотелось действовать и непременно победить, как бы ни утопично это выглядело. Распахнулись бронзовые двери, украшенные горельефным литьем. Они вошли в апартаменты с поднятыми головами. Двери за ними закрылись. Услышал Бог… Но не тут-то было! Роскошные покои в духе сталинского ампира. Стены облицованы мрамором, позолоченные потолки отделаны лепными украшениями, мраморная плитка на полу, окна и двери имеют рельефное обрамление, мебель инкрустирована мозаикой из дерева разных тонов. Вызывающее великолепие. Пейзажи, ласкающие глаз в золотистых рамах, вычурная мягкая мебель, витые венские стулья, темно-гранатовые струящиеся портьеры, круглые коврики кропотливой ручной работы, барельефы на карнизах, в которых замысловато переплелись единство и борьба людей и зверей…
        И только гравюра Альбрехта Дюрера «Рыцарь, Дьявол и Смерть» несколько выбивалась из контекста. Вероятно, увеличенная копия, настоящие гравюры Дюрера значительно меньше по размеру. Угрюмый рыцарь, скачущий по краю обрыва. Смерть крадется наперерез на жалкой кляче, показывает рыцарю песочные часы, намекая, что жить тому осталось чуть-чуть, сзади мнется Дьявол со свиным рылом и огромным рогом… Неизвестно, что увидели в гравюре великого мастера прислужники Дьявола, но богопослушные любители высокого видят в ней христианина, который упорно следует к Небесному граду, невзирая на искушение Сатаны и близость смертного часа…
        Беседа с глазу на глаз, как и следовало ожидать, отменялась. «Комитет по встрече» возглавлял Роман Ватяну. Высокий, надменный, в породистой физиономии ни капли сна, зато достаточно беспокойства. Он стоял в излюбленной позе, скрестив руки на груди, настороженно наблюдал, как подходят двое. Выходить навстречу и изображать радушие он, видимо, считал непозволительным для своего достоинства. Немного в стороне стоял Евгений Гурвич - Амадей Карр, или как там его, собранный, на взводе. Бархатный жакет обтекал широкие плечи, тренированный торс, опускался до середины бедер. Он держал руки в карманах брюк, и, видимо, ему совсем не составляло труда дотянуться в случае опасности до того, что покоилось в потайной кобуре на поясе.
        Завершала «комитет по встрече» черноокая Аэлла - что было совсем уж возмутительно. Ведьма сидела в кресле, вся в черном. Волосы распущены, чертовски соблазнительная, сексуальная, магнитная. С нарочитой небрежностью она чистила ногти дамской пилочкой. Украдкой посмотрела на Артема - ну просто скромница, опустила глаза, загадочно усмехнулась. То, что в присутствии Ватяну она позволяет себе сидеть, показалось ему немного странным, но он отметил это чисто машинально, без анализа. Другое терзало в первую очередь. Двустворчатые двери закрылись, на них запор с массивной рукояткой, плечистый «монах» встал в позу эсэсовца, раздвинув ноги, спрятал руки за спиной. Видимо, глухонемой - не стали бы рядовому исполнителю поверять сокровенные тайны.
        Итак, их четверо - в закрытых апартаментах. Слева - пышный сервант, уставленный фарфоровыми статуэтками, золотыми кубками, чашами. Справа ваза неземной красоты на специальной тумбе - расписана сюжетами из мифов Древней Греции, так что, судя по всему, ваза не китайская, а именно из Древней Греции и доставленная…
        - Вы подписали договор, господа, - сурово обозрев посетителей, произнес Ватяну, - но это не повод просить аудиенции посреди ночи. У вас склероз? Вы забыли что-то важное и сейчас вдруг вспомнили?
        - Хотелось бы напомнить, - подняла голову скромница Аэлла, - для некоторых категорий населения данного замка с подписанием договора не так уж много изменилось. Да, мы стали несколько ближе и роднее…
        - Давайте выслушаем наших уважаемых друзей, - поморщился Гурвич, - если им есть что сказать, они, скорее всего, скажут, а не будут играть в молчанку.
        Он перехватил мимолетный озадаченный взгляд Фельдмана. Что-то было не так в расположении вражеского войска. Фельдман откашлялся, открыл рот. Глупость же сморозит! - ужаснулся Артем и сморозил первым:
        - Мы имеем право знать, что происходит вне пределов вашего замка, господин Ватяну. Эти люди, которым вы учинили западню в тоннеле…
        - Дорогой, тебе не кажется, что стремление знать больше подходит для светлого времени суток? - встрепенулась Аэлла.
        Смутная тень пробежала по лицу Ватяну. Что он почувствовал в этот момент?
        - Урочище неприступно, Артем Олегович, - скупо пояснил Гурвич, - можно сколь угодно биться лбом в закрытую дверь. А о ваших правах подробно расписано в договоре, копии которого были переданы вам и которые вы, конечно, не удосужились прочесть.
        - Мы слышали взрыв, - мрачно сообщил Фельдман.
        - О да, мы тоже слышали, - подтвердил Гурвич, - ничего страшного, господа. А в чем, собственно, дело?
        - Дело в том, что… - Артем замялся, - поначалу я не был уверен. Но это действительно тот человек… Запись, сделанная в тоннеле, которую мне продемонстрировал господин Ватяну…
        - Там одни покойники, - нахмурился Гурвич.
        - Да, этот человек был мертв, - согласился Артем, - но две недели назад во Франции я имел с ним продолжительную беседу. Он посещал мою картинную галерею в составе делегации из городской управы и был жив. Его фамилия Лассар, большой любитель живописи, какое-то время он работал в военной разведке, потом перешел в отделение Интерпола, занимающееся поиском и ликвидацией особо опасных международных преступников…
        - Ликвидацией? - живо среагировала Аэлла.

«Ты ври, да не завирайся, - подумал Артем, - если они и занимаются ликвидацией, откуда тебе об этом стало известно?»
        - Это моя информация, - пришел на выручку Фельдман, - у меня имеется приятель в парижском подразделении спецотдела «Дельта».
        - Он предложил свести меня с одним коллекционером, но после того, как вернется из ответственной командировки в Румынию… Не мое, конечно, дело, господин Ватяну, но думаю, информация о том, что против вас выступают влиятельные государственные структуры…
        - Кто этот человек? - перебил Гурвич? - Сейчас мы с вами спустимся в операторскую, и вы покажете его на записи.
        - О, не надо утруждаться, - сказал Артем, - это бородатый мужчина, у которого снесено полчерепа. Можете навести о нем справки, вы это легко сделаете…
        Напряжение достигло апогея. Он чувствовал, еще несколько секунд, испарина хлынет со лба, и все поймут, что здесь фальшивка. Где он, момент истины?…
        Аэлла перестала ковыряться в своих хищных ногтях и выжидающе забарабанила ими по подлокотнику. Ватяну как-то странно помалкивал. Даже Гурвич впал в минутное оцепенение, потом неуверенно опустил руку в карман, вытянул компактное средство поддержки связи, приставил к уху.
        И получил от Фельдмана по второму уху!
        Вот оно - торжество истины! Знать бы, в какую сторону повернет кривая… Гурвич выронил телефон, схватился за отбитый орган. Можно представить, какой там звон! Артем уже летел на всех парах, отмечая боковым зрением, как Фельдман метким ударом спроваживает Гурвича в нокаут. Он толкнул остолбеневшего Ватяну, помчался дальше, не глядя на результат. Аэлла дернулась, чтобы выпрыгнуть из кресла. Лицо перекосилось, зажглись рысьи глаза, зашипела, тварь, схватилась за подлокотники. Артем упал на колено, перевернул кресло за переднюю ножку вместе с девицей! Взметнулись стройные ножки, девица завопила от боли, когда ее накрыло тяжестью… Он уже мчался в обратную сторону, отмечая мимолетом, что и Павел не сидит без дела: бросился на спину Ватяну, который вознамерился дать тягу, схватил его за горло, повалил, охаживает горячими по почкам…

«Монах», стоящий в дверях, оказался, к счастью, тугодумом. Моргал глазами, а когда дошло, что ему не мерещится, неуклюже развернулся, схватил трясущейся рукой засов. Бежать на перехват уже поздно. Ваза! Артем схватил ее с «постамента» - тяжелая, сволочь, но что не сделаешь? - метнул, как ядро, оттолкнув от груди правой ладонью. Изящная штуковина влепилась точно в дверь - перед носом у «монаха». Свалилась на пол, брызнули осколки. «Монах» схватился за лицо, кровь потекла по пальцам. Опомнился, снова полез к засову. Но время уже отвоевано: пролетая мимо помпезного серванта, Артем схватил красивый бронзовый сосуд в форме льва, стоящего на задних лапах и простирающего чашу, проорал что-то индейское, подпрыгнул, треснул «монаха» по макушке…
        В дверь уже долбились. Проснулась охрана. Он развернулся в прыжке - здесь все кончено, отключенный «монах» сползал на пол, царапая ногтями дверь. Кровь сочилась из разбитого черепа. Но угроза оставалась. Фельдман прочно увяз во «второстепенных схватках» - Ватяну оказался юрким и упрямым, сдаваться не хотел. Выбралась Аэлла из-под перевернутого кресла - взъерошенная, страшная, как проклятье. Уже летела на Артема, изготовив острые коготки. Прыгнула, прочертив дугу гибким телом. Он выставил руку, отклонился… и взвизгнул, когда она полоснула его когтем по щеке! Свирепея от острой боли, послал кулак в ненавистное лицо, но она увернулась, ушла под руку. Разлетелись, как мячики, заплясали по кругу. Артем спохватился, прыгнул, чтобы заслонить дверь, с удивлением обнаружил, что у него в руке кубок, швырнул, угодив этой дряни точно в живот. Девицу согнуло, но развить наступление опять не удалось. Она сообразила, что тактически проигрывает, помчалась к серванту, стала швыряться в него какими-то золотыми изделиями и очень обрадовалась, когда одно из них угодило ему в коленку. Победно возопив, бросилась в
наступление гибкой кошкой, а он упал на колено, задыхаясь от боли…
        Сдвиг в сознании. Что-то провернулось в голове, связанное с нелепыми галлюцинациями. На него летела разъяренная царица Хатшепсут - легендарная правительница Египта, прославившаяся тем, что одевалась в мужское платье и носила накладную бороду! Трепетали на ветру пышные одежды царицы, дрожали клочья бутафорской бороды…
        Грохнул выстрел. Девица продолжала бежать. Вся такая из себя - бегущая по волнам, бегущая по инерции… Но что-то изменилось в ее лице. Возможно, в первый и последний раз Артем наблюдал, как бежит мертвый человек. Он упал на правый бок, откатился, чтобы она пролетела мимо. Но поздно убрал ногу, она споткнулась, рухнула плашмя, разбив челюсть…
        Все, мертвец, пустые глаза с ледяными озерами ненависти, красивое женское тело, неловко изогнутое, пуля в хребте. Никакой бороды. Он пересилил боль в колене, встал, пошатываясь. Куда бежать? Мертвое тело, под дверью «монах» в полном отрубе, неподвижный Гурвич где-то далеко. Второй раз уже Павел спасает его. Улучил минутку, отвлекся от «преподобного» Ватяну, докатился до Гурвича, забрал пистолет, и очень вовремя. Теперь сидел как-то по-девчоночьи на полу, хлопал растерянно глазами, не видя, как за его спиной поднимается Ватяну с окровавленной физиономией, хватает воздух, зажигаются мстительно глаза, дрожащие руки простираются к горлу единственного верного друга…
        Последний бросок был какой-то корявый, вымученный. Рухнули все в одну кучу, завозились. Павел матерился последними словами, награждая Ватяну тяжелыми затрещинами. Тот уже не сопротивлялся, закрывал отбитое лицо ладонями, пытался что-то сказать, но проглатывал слова.
        - Тебя, что, Артем, шишки в лесу воспитывали? - ворчал Павел, прекращая экзекуцию. - Так и норовишь на голову свалиться…
        Дверь тряслась под ударами, падали литые фигурки, прикрепленные тонкими заклепками. Но дверь была прочна, не так-то просто оказалось ее вынести. Павел выстрелил, пробив тонкий слой бронзы и деревянную основу. Кто-то вскрикнул от боли на той стороне.
        - Не ломайте! - заорал Артем. - У нас Ватяну! Если сюда ворвутся, мы его убьем!
        За дверью притихли. Но ненадолго. Выдержали паузу, и вновь тяжелый удар обрушился на прочную конструкцию. Не вняли реальной угрозе?
        - Ох, не нравится мне это, Артем, - ворчал Фельдман, рывком вздергивая Ватяну с пола. - Поднимайся, скотина! И учти, начнешь ерепениться, буду бить долго и счастливо. Усвоил?
        Ватяну судорожно кивнул, выхаркивая кровь. Он не мог говорить, его трясло, голова была жирная от пота. Похоже, Павел перестарался. Но не винить же его за это…
        - Встал? - рявкнул Фельдман. - Вот и умница. А теперь бегом марш в свою картинную галерею, пропади она пропадом!..
        Не хотелось думать, что затея обречена на провал. Третья попытка прахом. А так хорошо начиналось… Дверь уже трещала. Павел высадил три пули, но фанатики лезли. Они бежали прочь из роскошных апартаментов, подталкивая Ватяну. У того заплетались ноги. Темный коридор, связующий апартаменты с галереей, дверь с кодовым замком, на которую они смотрели, как баран на новые ворота. Элементарные решения проходили в обход головы.
        - Код набирай! - заорал Фельдман, потрясая пистолетом.
        Крючковатые пальцы Ватяну срывались, он судорожно сглатывал, утирал кровь со лба. Мощная стальная дверь поползла в сторону. Ускорить ее движение было невозможно, у двери был свой режим. Они скакали от нетерпения, подбадривая себя матерками. Ввалились в галерею, заперлись - по коридору уже неслись разъяренные «монахи» в длинных одеждах. Свет на максимум, чтобы не так страшно: единственный рубильник с тремя позициями.
        - Держи этого кренделя! - крикнул Артем, бросаясь бежать. Мелькали картины в расписном обрамлении, он просто не фиксировал на них взгляд. Насмотрелся уже. Не взять им его на этот раз, хрен им… Он пролетел оба зала. Еще одна дверь - заперта на два засова изнутри, прекрасно. Снова бег по стенке - третья дверь за темной бархатной портьерой. А это что такое? Он подергал за ручку. Дверь закрыта, хотя на вид не такая уж и прочная. Подсобное помещение? Но нет, рядом с дверью под портьерой - кодовый замок. Он бросился обратно, схватил Ватяну за грудки, встряхнул, хлестнул по щеке, чтобы не спал.
        - Дверь с кодом - это куда?
        - Я точно не знаю… - прохрипел Ватяну, - должна вести на обходную галерею, но не уверен…
        - А кто знает, дубина? - вскипел Фельдман. - Ты хозяин замка или кто? Живо код!
        - Сами не можете догадаться?… - разбитые губы исказила гримаса.
        - Три шестерки? Чертова дюжина?
        - Двадцать три - двадцать три…
        Вот оно, скрытое для непосвященных истинное число Дьявола. Надо же, какие мы тут эстеты! В дверь уже дубасили. Протяжный многоголосый вой разносился по отгороженным от галереи апартаментам. Снова в бой идут одни «штрафники»? А почему бы нет? - мелькнула здравая мысль. - Если все нормальные бойцы задействованы на других фронтах…
        - Я убью Ватяну, спалю галерею! - орал Фельдман. - Всем отойти от двери!
        Но эти обезьяны совсем не понимали по-русски. А он в суматохе позабыл про другие языки. Бьющиеся в дверь не знали кода. Но им могли подсказать! Павлу тоже эта мысль пришла в голову, он бросился к двери, стал молотить рукояткой по панели, выводя из строя механизм. Спалить галерею? А что, интересная мысль. Помнится, что-то похожее высказывал в мечтах некий господин Гергерт, провались он в преисподнюю вместе с коллекцией Ватяну… Идея вскружила голову. Он метнулся к двери, содрал портьеру вместе с хлипкой гардиной.
        - Помогай! - крикнул Павлу. - Расстилаем посреди зала!
        - Ешкин брамсель… - бормотал ошалевший Павел, - ну, ты даешь, Артем. Да мы же задохнемся тут…
        Путаясь в материи, запинаясь о гардину, они поволокли занавеску на середину зала. Расстелили полотно. Фельдман выхватил спички, с опаской начал озираться. К черту сомнения. Демоны не успеют…
        - Поджигай тряпку! - Артем рванул со стены первую попавшуюся картину, отпрыгнул. Прекрасное творение со стуком свалилось на пол. Он швырнул его на полотно. А вдруг эта гадость не горит? Ладно, потом разберемся…
        - Не делайте этого… - захрипел Ватяну.
        - Заткнись! - заорали все хором.
        В голове уже мутнело. Артем очумело растирал виски. Знаем мы эти дьявольские штучки. Не выйдет у вас, ребята… Сорвал монаха, колдующего над мертвым младенцем, ведьмин шабаш, достойный кисти Веронезе, аббата Гибура с его сомнительным изгнанием Дьявола, безжалостно швырял в занимающийся костер. Завертелся. Кто тут главный? Сунулся во второй зал. Сердце забилось, как ненормальное. С центрального места экспозиции взирало «Торжество истины» Питера Брейгеля, однажды уже отправленное на костер и благополучно сделавшее ноги. Посмотрим, вернется ли оно во второй раз…
        Превозмогая канонаду в голове, через топкий кисель, вопли демонов, он прорвался к картине, сдернул ее со стены, вернулся в большой зал, бросил поверх груды. В топку, господа!
        Артиллерийский залп ударил по мозгам. Он чуть не упал, схватился за удачно подвернувшийся алтарь, обтянутый красным полотнищем. Нельзя давать слабину. Еще столько дел не сделано…
        Не могли эти демоны сладить с разъяренными людьми, хотя и прикладывали все усилия. Картины горели - пусть неохотно, но куда деваться? Плавилось, шипело, выделяло отвратительный запах конопляное масло, трещали рамы, лопалось лаковое покрытие, извивались на медленном огне холсты, дырявились, сворачивались в трубочку. Шипел и плавился ковер, занимались половицы. По залам клубился удушливый дым, дышать становилось нечем. Они кашляли, дышали через рукав, шатались, но упрямо тащили картины в костер.
        - Кончай! - выдохнул Павел. - Само догорит! Тут через несколько минут такое начнется…
        Они волокли едва живого Ватяну мимо веселого пионерского костра, награждали тумаками, чтобы не тормозил. Эх, жаль, во втором зале не успели порезвиться. Ну ничего, скоро побежит по половицам…
        Ахнул взрыв, и они попадали, не успев добежать до проема. Рухнула дверь, ворвались разъяренные «монахи». Бегущий первым запнулся о рухнувшую дверь, растянулся. Кто-то отдавил ему хребет, пострадавший заголосил болотной выпью. Дважды гавкнул пистолет, один схватился за живот, словно колики внезапно начались, второму пуля попала в коленку, он завертелся юлой, вереща по-бабьи. Остальные схлынули, кто-то бросился обратно, кто-то спрятался в дыму. Не сговариваясь, Артем с Павлом схватили за шиворот полумертвого от страха и боли Ватяну, взгромоздили щитом перед собой.
        - Все назад! - срывая голос, вопил Фельдман. - Идиоты, мы же убьем его!
        Они не видели никого перед собой. Огромный зал превратился в пылающий ад. Густые клубы дыма окутывали то, что осталось от основной экспозиции. Они медленно отступали к проему - чертыхаясь, наступая друг другу на ноги. Трудно пятиться в ногу втроем, когда третий так и норовит сбиться с ритма…
        Затрещали выстрелы. Пуля перебила косяк над головой, брызнула штукатурка. Ругнулся Павел, у которого пуля прошла над ухом. Тряхнуло Ватяну, затем еще раз. Они не сразу поняли, что происходит. У хозяина замка обмякли ноги, его неудержимо потянуло к земле. Павел злобно врезал ему ребром ладони.
        - Не понимаешь, кретин? У тебя, что, не две почки, а четыре?
        Непростительно медленно до них доходило, что они имеют дело с трупом, залитым кровью. Изумленно, не веря своим глазам, они смотрели, как громоздкий Ватяну оседает на пол, лежит, раскинув конечности. Вместо того чтобы бежать, они стояли, смотрели, ломали головы в непонятках…
        Павел спохватился, вскинул пистолет. Но стрельба уже оборвалась, а выпускать оставшиеся пули просто в дым было как-то глупо.
        - Эй, недоумки! - каркнул Павел. - Вы шефа своего завалили, поздравляю!
        Нырнуть в проем они опять не успевали. Раздался ехидный демонический смех, от которого кровь застыла в жилах, ноги обросли чугунной тяжестью…
        Неясные сомнения, сотрясавшие его всю дорогу, наконец-то подтвердились. Еще одна дьявольская мистификация. Дурной розыгрыш. То, что валялось у них под ногами, изначально не было никаким Романом Ватяну. Актер, относительно неплохо сыгравший свою роль, не больше. Какой-нибудь из десятых заместителей истинного карпатского дьявола…
        Они стояли, отвесив челюсти, не в силах пошевелиться, а из клубов дыма возникал сущий черт. Маленький, несуразный, плохо одетый, с сальными непричесанными волосами. Он медленно выходил на свет, с пустыми руками, вооруженный лишь безумной улыбкой, превращаясь из смутного очертания в конкретную, узнаваемую фигуру. У демона сверкали глаза, они горели как фары - без всяких гипербол и парабол. Волчьи, воспаленные, одновременно обжигающие и ввергающие в арктический холод и ледяные торосы. От взгляда этот оборотня невозможно было оторваться, он гипнотизировал, прибивал к месту, как гвоздями… Прислужник Оскар.
        Здравствуй, бабушка. Так вот кого они видели на шабаше в окружении беснующихся приспешников. Вот кто перерезал горло белокурой деревенской девчонке…
        Желудок подкатил к горлу. Резкая боль в районе поясницы. Ударило выше, сильнее. Словно кувалдой разделывали позвоночник…
        - Жалкие черви… - царапало по мозгам, - вот вы, значит, как себя ведете. Ну что ж, господа, вы сами того хотели, ваша смерть будет долгой и мучительной…
        Он подходил ближе - кудлатый, страшный, в предвкушении шевеля пальцами. Его совсем не волновал тот ад, что творился в зале. Он был чужеродным образованием в этой обстановке. Голограммой. Но он органично ее дополнял и гармонизировал. До демона оставалось несколько шагов…
        - Вы подписали договор… - стальная клешня раздирала череп, - теперь вы клятвопреступники… Ну что ж, молитесь, глупцы, своему Богу…
        Павлу удалось сведенной судорогой рукой поднять пистолет. Он даже смог прицелиться, нажать на спусковой крючок. Сухо щелкнуло. Осечка. Демон захохотал. Что за глупые люди. Разве можно убить демона? Фельдман со скрипом взвел курок. Снова осечка…
        Но пламя уже подбиралось к дверному проему. Что-то затрещало на потолке. Барельефный карниз, опоясывающий верх стены по периметру зала, был выполнен из горючего пластика, хотя смотрелся как каменный. Пламя бежало по нему с быстротой молнии. Охваченный огнем карниз просел, изогнулся, занялась громоздкая гардина над проемом, оторвалась декоративная панель потолочного покрытия, поволокла за собой другую…
        Демон нахмурился, оторвал взгляд, быстро посмотрел наверх. Колдовские чары свалились, они отпрянули одновременно, попятились в соседний зал. Демон опомнился, он снова смотрел на людей. Но было уже поздно. Все, что было закреплено на потолке между демоном и людьми, издавая душераздирающий треск, сыпалось на пол! Словно ангел пролетел, махнув крылом…
        Финал этой вакханалии отложился в памяти смутно. Подвывая от страха, они бежали через малый зал, где тоже по карнизу неслось пламя, занимались портьеры. Артем набирал код, Павел бил из пистолета в белый свет (очень кстати расклинило боек), торопил, материл его за криворукость, колотил по спине, как будто мог ускорить этим процесс. Он помнил, что они вывалились в какой-то темный коридор, кашляли, хватались за сердце, бились в тупики, как слепые котята, сворачивали, кляли друг друга, бежали, не видя дороги, выли от избытка эмоций. Страх лопатой колотил по затылку. Опомнились, когда вырвались в относительно освещенный проход. Кирпичные стены, ржавые плоские плафоны, спутанные провода в огромном количестве плелись под потолком. Остановились, тупо уставились друг на друга.
        - Ты закрыл за собой дверь? - спросил Артем.
        - Не помню, - икнул Павел, - ты еще спроси, выключил ли я утюг.
        Кошмары следовали без остановки. Заскрипело над головой - в переплетениях электропроводов. Они отпрыгнули, поскольку помнили, что нельзя стоять под стрелой. Резкий скрежещущий звук, раздирающий больные нервы, откинулась крышка люка. Свалился человек, издавая гортанный птичий вопль. Броситься не успел, ему на голову обрушился второй, третий, четвертый… Крик раздавленного заглушили боевые вопли. Убогие в вонючих, оборванных рясах! Не люди, дикие зверята, напичканные какой-то гадостью! Трое мужчин, одна женщина. Снова «штрафники»? Бойцы из них были никудышные, но отчаянием и безрассудством «создатель» не обделил. Они решительно не ведали, что творят! Бросились в бой, отталкивая друг друга. Каждый первым норовил вцепиться в ненавистных людей. Простирали ручонки, орали, сверкая глазами, брызгали слюной.
        - Лупи шпану! - завизжал Фельдман, нанося сокрушительный удар…
        Как же это было некстати. Артем почти не понимал, что вокруг творится. В него вцепились сразу четыре руки. Щелкнула зловонная пасть, норовя откусить нос. Не проняло. И лишь когда чертова баба вцепилась ему в волосы, начала сдирать скальп, врезала кулачком в живот, он начал понемногу соображать. Ох уж эти бабы. Хуже вина - то бьет в голову, а эти куда попало! Он отвесил гражданке звонкую оплеуху - с такой силой, что у той дернулась голова, едва не отвалившись от туловища. «Никогда больше не буду бить женщин», - мелькнула стыдливая мысль. Ну да, неспортивно. Кто бы знал, откуда взялись силы? Шейные позвонки он ей, похоже, свернул: чертовка рухнула, стала извиваться, как разрубленный червяк. Истошно завопил какой-то замухрышка, начал трясти Артема как грушу. Он ударил вполсилы, но тот уже намертво в него врос. Он ударил сильнее, зверея, распаляясь, пропустил плюху по голове, отчего окончательно взбеленился, попер в контратаку. Схватил засранца за ворот, тряхнул, выводя из равновесия, швырнул в стену. Замолотил кулаками, разбил нос еще одному засранцу. Отступать эти твари не умели в принципе: лезли
даже ползком, хватая за ноги, хрипели, плевались. Он бил пятками, вдавливая их в пол, что-то кричал, матерился, как портовый грузчик… Сполз по стеночке, равнодушно наблюдал, как Павел расправляется со своим соперником, оказавшимся чересчур уж прилипчивым - методично наносит удары по физиономии, коверкая нос, разбивая в крошево зубы, явно отдыхая при этом душой…
        Он очнулся, когда Павел кузнечиком прыгал вокруг него и с беспокойством тряс за плечо.
        - Артем, ты что? Вздремнуть собрался?
        - Головушка не варит, Пашка, - прошептал Артем, - чужая она, давит сильно, сейчас лопнет…
        - Терновый венец жмет, понятно, - хмыкнул Фельдман, - а бежать, однако, придется. Вставай, лежебока, не отлынивай. Ты же не головой побежишь…
        Они опять бежали, Павел усердно наступал Артему на пятки. Внезапно схватил его за шиворот.
        - Стоп, машина… Большая вентиляционная решетка - не меньше метра в обхвате. Ветер завывает, поток воздуха - неплохо продувает мозги.
        - Вывернем эту хренотень… - хрипел Фельдман, хватаясь за стальную раму, - или у меня что-то с глазами, или держится она на честном слове. Помоги же, Артем, - взмолился он, - Не могу же я за тебя делать всю работу…
        Рыча от натуги, они свернули решетку, отшвырнули ее в сторону. Ползли по узкому тоннелю навстречу ветру, одолевая сопротивление, задыхаясь от избытка свежего воздуха. Их встречала лунная ночь, звезды, неровная цепочка скал по фронту, практически слившаяся с иссиня-черным небом.
        - Ты слышал взрывы, Артем? - теребил его Павел, дергая за штанину. - Не чудится, нет? Я слышал несколько взрывов… Я точно слышал несколько взрывов!
        Артем не слышал никаких взрывов. Муть стояла в голове. Он уже ничего не видел и не слышал. Павел, чертыхаясь, пошел на обгон. Прижал его к стене, врезал ботинком по скуле. Чуть не застряли в узком тоннеле…
        - Осторожно, Артем, здесь крутой спуск. Это холм, не вижу, что там внизу… Ах ты, мать честная, да тут не меньше километра до дна…
        Павел развернулся, чтобы начать схождение не головой, а ногами, жаловался, пропадая в ночи, на пошатнувшееся здоровье, на долгие лета, на то, что с определенного возраста вопрос здоровья - вопрос уже не медицины, а веры. Впрочем, с верой с некоторых пор у него полный порядок, чего и другим желает…
        Он вцепился в огрызок скалы. Ни выступов, ни пазов для хвата. Начал неуклюже переносить ногу в пропасть. Склон вполне терпимый, градус наклона щадящий, вот только ногам уцепиться не за что. Кусок скалы, за который он держался обеими руками, внезапно затрещал, пришел в движение, вывернулся вместе с глиной. Он не был частью монолита. Артем заскользил вниз. Словно с горки на саночках. Но ему казалось, что он падает вверх. Нога зацепилась за какой-то выступ в холме, его развернуло, и он покатился. Никаких особых эмоций в голове. Ну подумаешь, упал… Он катился довольно долго, обдирая бока, бился головой о камни, постепенно соображая, что не так страшно падение, как его резкое прекращение. «А ведь действительно какие-то взрывы», - лениво отметил он за мгновение до того, как голова повстречалась с огромным валуном, последовала яркая вспышка, и свет погас окончательно…
        Богатырскому сну мешали непоседливые ангелы, которые мельтешили перед глазами, размахивая над вздымающимся огнедышащим драконом атрибутами Марии: зеркалом истины, вратами рая, башней Давида, сиянием солнца, звездой морей. А потом примчался всадник на белом коне, пронзил копьем огнедышащего дракона, и Артем начал медленно выходить из спячки. Открыл глаза, обозрел потолок, стену с
«жизнеутверждающими» миниатюрами Ганса Гольбейна Младшего, собравшийся
«консилиум». Вытянул руку из-под простыни, прощупал голову. Повязка. Немного сконфуженно заглянул под простыню. Ни гипса, ни бинтов, и даже имелся необходимый минимум одежды.
        - Не отрезали, не волнуйся, - пошутил Павел.
        Артем лежал в собственной спальне, расположенной на втором этаже замка Гвадалон. Замок, помнится, находился на севере Франции и не имел никакого отношения к румынским Карпатам. Окно было открыто, свежий ветерок теребил тюлевые занавески, которые повесила на прошлой неделе Селин Шаветт. Ощущалась близость моря.
        В спальне, помимо его бренного тела, присутствовали трое. Первый: дворецкий Калуа, прямой, как штык, губы поджаты и такая физиономия, словно уже уволился. Второй: Павел Фельдман (куда без него?), бледный, как гашеная известь, с полоской пластыря поперек лба, но старательно (как-то даже чересчур) улыбающийся. Третий господин имел особую примету: загадочную улыбку. Он сменил черный костюм на бледно-серый, обзавелся короткой стрижкой, но благодаря особой примете был вполне узнаваем.
        - Без вас, господин Гергерт, даже не умрешь спокойно, - пробормотал Артем и откинул голову.
        Когда он вновь открыл глаза, дворецкого в спальне не было. Видимо, уволился.
«Отлично, - подумал Артем, - еще разок, и пропадет Гергерт. Или Пашка. И появится женщина с завязанными глазами и весами в руках».
        - Здравствуйте, Артем Олегович, - произнес Гергерт, - глупо спрашивать о вашем самочувствии…
        - Что, дружок, - склонился над ним Фельдман, - хочешь узнать свое прошлое? Лучше не спрашивай. Твое прошлое было темным и безрадостным. Будущее… гм, догадайся сам.
        - Догадываюсь, - простонал Артем, - вместе по невзгодам пойдем… И сколько же лет я провалялся в коме?
        - Часов семь, - охотно отозвался Гергерт, - вас доставили до Кале чартерным рейсом небольшой частной авиакомпании «Севиль», занимающейся грузовыми перевозками. Там работают наши люди. А из Кале вас привезли домой в закрьтом…
        - И опломбированном, - подмигнул Фельдман.
        - Фургоне, - покосился на него Гергерт. - А вы подумали - в гробу? Ну что ж, поначалу у нас было такое желание. Вы так ударились головой, что чуть не испустили дух. Когда наши люди нашли вас в овраге, вы были вылитый мертвец, и ваш приятель зачем-то делал вам искусственное дыхание и патетично взывал к Всевышнему.
        - Я просто переволновался, - смущенно объяснил Фельдман, - этот авантюрист обещал мне баснословные деньги. У него же снега зимой не выпросишь! Мы сколько раз ему советовали поступать так, как поступал великий скульптор Донателло. Он вешал кошелек с деньгами у дверей своей мастерской, и лучшие друзья и ученики брали из кошелька ровно столько, сколько им нужно, а потом ходили в народ и прославляли щедрого ваятеля…
        - Специалисты сказали, что у вас обширное сотрясение мозга, - нахмурился Гергерт, - по счастью, без гематомы и кровоизлияния…
        - Но часть мозга придется удалить, - опять вмешался Фельдман, - ты даже не заметишь. Подумаешь, часть мозга. Она тебе все равно не нужна.
        - Ладно, - поморщился Артем, - хватит издеваться над больным человеком. Вы прекрасно выглядите, господин Гергерт. Находите время следить за собой? Как дела на незримом фронте?
        - Как у ваших депутатов, - негромко рассмеялся ответственный работник тайного судилища, - живем, работаем, думаем о народе.
        - У вас такое загадочное лицо… Хотите предложить еще одну работу?
        - Ну полноте, Артем Олегович. Мы же не звери. Отдохните, наберитесь сил, съездите, если хотите, на историческую родину. Вы славно поработали.
        - Да и вы неплохо… Может, расскажете, господин Гергерт, что там приключилось под занавес в замке?
        - Нам удалось собрать около сотни подготовленных людей, - пожал плечами Гергерт, - штурмовики проникали в Горошаны поодиночке, под видом цыган или местных жителей. Оружие и амуницию подвезли отдельно - в фургоне с сельскохозяйственной продукцией. Благодаря «жучкам», которые вы в себе носили, вычислили замаскированный тоннель в Горошанах. Но с прорывом крупно не повезло. Империя… хм, нанесла ответный удар. Погибло много наших сотрудников. Но мы захватили несколько шпионов Ватяну, проживавших в окрестных деревнях, и выбили информацию, что недалеко от заваленного тоннеля есть замаскированная тропа через скалы. Пришлось устроить несколько отвлекающих взрывов в другой стороне, чтобы противник оттянул силы… В общем, когда наши люди ворвались в замок, вы с господином Фельдманом уже отвеселились, картинная галерея выгорела почти полностью, попутно сгорели апартаменты Ватяну. Быстро управились, Артем Олегович. Обнаружены обгоревшие трупы ближайших сподвижников Ватяну…
        - Аэлла, Гурвич, - подхватил Фельдман, - члены жюри, какие-то мелкие сошки.
        - Но есть и плохая новость, - сочувственно сказал Гергерт, - как ни искали, а господина Ватяну не удалось найти ни в живом, ни в мертвом виде. Имеется опасение, что он выжил в том аду и воспользовался собственным подземным ходом. Где его теперь искать… гм, вопрос интересный. Увы, господин Ватяну в очередной раз подтвердил свою репутацию неуловимого и весьма переменчивого человека…
        Он почувствовал холодок в груди. Ну что ж, продолжение следует, господа, никуда от этого не денешься. Оно в любом случае последует… Он вспомнил, как рушился потолок, пристройки к потолку, падал горящий карниз, преграждая путь демону, помнил взгляд посланца преисподней, от которого плавились внутренности…
        - Человек, которого вы принимали за Ватяну - некто Леопольд Завадский, левая рука подлинного Ватяну. Сорок девять лет, до двухтысячного года - заведующий кафедрой философии Львовского государственного университета. Защитил докторскую диссертацию, имеет несколько публикаций в солидных западных журналах. Снят с работы за распространение своих диковинных взглядов. Обладает талантами убеждать, суггестивными способностями, начитанный, эрудированный человек, в девяносто третьем году проходил по делу о жестоком ритуальном убийстве трех львовских студенток, отпущен в связи с недостатком доказательств… Не расстраивайтесь раньше времени, Артем Олегович, - улыбнулся Гергерт, - жизнь прекрасна и удивительна. Живите, не тужите. Вся сумма, которая была вам обещана, будет переведена на ваш счет. Отдельными, разумеется, поступлениями.
        - Скажите, - пробормотал Артем, - а то, что мы подписали какой-то договор с фирмой
«Всемирное содружество»… вернее, нас вынудили поставить подписи… это формальность? Или будет иметь в дальнейшем серьезные последствия?
        Ответа на свой вопрос он не дождался. Ответа на этот вопрос не знал никто, даже всезнающий Гергерт. Он отвел взгляд. Сухо попрощался, вышел.
        Когда Артем открыл глаза, в спальне присутствовал только Пашка Фельдман. Он подкатывал к кровати передвижной сервировочный столик, на котором возвышалась бутылка с утешительной надписью «Столичная», два граненых стакана и какая-то мелкая закусь в вазочках.
        - Полагаешь, это то, что мне нужно? - слабым голосом спросил Артем.
        - А как же, - воскликнул Павел, - незаменимая вещь для лечения и развлечения. Сейчас мы с тобой основательно полечимся, а потом поедим развлекаться…
        - Где Селин? - спросил Артем. Павел смутился.
        - По-моему, она уехала еще вечером. Убедилась, что с тобой все в порядке и отбыла, сославшись на дела. Только не расстраивайся. Возможно, у нее действительно дела. Твоя пассия - очень занятая женщина.
        - Наливай, - буркнул Артем.
        - А я что делаю? - возмутился Павел, бренча стеклом. - Будем надеяться, это действительно «Столичная», а не какая-нибудь китайская подделка. Представляешь, до чего народ во всем мире довели наши меньшие братья? Теперь в приличных магазинах на товарах не китайского производства вешают ярлычки «СНINA FREE» - чтобы народ был уверен, что берет приличный товар. И вообще, существует мнение, что через сто лет население Земли составит 12 миллиардов китайцев.

«В Китай нам надо, - тоскливо подумал Артем, - затеряться в этой массе, глазки подправить, ножки укоротить. Там никто не найдет».
        Забулькала в бокалы целебная жидкость.
        - Поднимай, Артем, за что пьем?
        - За Бог с нами, - пробормотал Артем, - и за черт с ними…
        ЭПИЛОГ
        Ровно месяц спустя Артем вошел в свою квартиру на улице Крылова. Постоял в прихожей, стер пыль с зеркала на уровне лица, полюбовался на свою бледную осунувшуюся физиономию, покачал головой. В кармане завибрировало.
        - Слушаю, - он неохотно извлек трубку.
        - Артем Олегович, вы уже дома? - деловито осведомился мужской голос.
        - Да.
        - Хорошо. Квартиру мы осмотрели несколько часов назад. Все в порядке.
        Он захлопнул «раскладушку», невесело подмигнул своему отражению. Отражение с некоторой задержкой подмигнуло ему.
        Ну что ж, очень мудро со стороны работников Гергерта контролировать его действия. Как бы забота о безопасности. Им нужен свой человек, подписавший договор с Дьяволом. Не каждому доверенному лицу удается такое…
        Он знал, что рано или поздно ему предъявят счет. Он побрел в гостиную, бросил в кресло сумку. Заглянул на кухню, в спальню, в комнату для гостей, где, по стечению обстоятельств, ни разу не останавливались гости. Добрел до лестницы, поднялся в студию. Пыль лежала плотным нетронутым ковром. Картины и мольберты зачехлены, остальное подвергается тлену и разложению. Он постоял, развернулся, на цыпочках отправился прочь, чтобы не нарушать хрупкую атмосферу запустения. Включил чайник на кухне, постучал дверцами шкафов, нашел в вазочке забытые крекеры. Отправился в ванную мыть руки. Отдернул клеенчатую занавеску… и застыл, не дотянувшись до крана. «Артем Олегович, мы знаем, что вы делали этим летом», - гласила выведенная на стене красным фломастером небрежная готическая вязь. А ниже приписано: «С вами свяжутся».
        Ребята с юмором. Смотрят голливудские ужастики. Он повернул кран, тщательно вымыл руки, снял лейку душа, направил струю на стену. Надпись стала размываться, потекла и вскоре пропала. Несколько часов назад сотрудники тайного судилища осмотрели квартиру и взяли ее под наблюдение. Но кто-то вошел и сделал надпись на стене.
        Он вернулся на кухню, ссыпал из жестянки остатки кофе, залил кипятком. Долбил ножом застывший сахар в сахарнице, переложил добытое в чашку. Забился телефон в боковом кармане. Как ему надоели эти любознательные опекуны! Он вынул трубку, положил перед собой на столе. Номер закрыт, странно. Значит, не опекуны. У тех двенадцать телефонов, и каждый он уж выучил наизусть. Аппарат перестал агонизировать. Выждал несколько секунд и опять завелся. Жужжал, требовал, чтобы его открыли. Может, Павел? Поменял «симку», шифруется? Но нет, Павлу он звонил несколько дней назад. «О, мудрый Каа, я звоню тебе за советом…» Тот просил не беспокоить. Хотя бы месяц. «Плохо мне, Артем. Видеть тебя не хочу. Дай полечиться спокойно. Пустоты хочу, понимаешь?…»
        А вот Артем в последнее время стал жутко бояться пустоты. Постоянно нужно было заполнять ее какими-то предметами, людьми, мыслями. Зачем он явился в эту пустую квартиру? Какая нужда пригнала? Вздохнув, Артем поднес телефон к уху.
        - Говорите.
        Как раз этого абонент делать не собирался. Не за тем он звонил. Он молчал в трубку. Молчал многозначительно, густо и очень насыщенно.
        - Говорите, ну? - повторил Артем.
        В абсолютной тишине раздались приглушенные, довольно необычные звуки. Словно где-то в отдалении от абонента, держащего трубку, включился метроном. Или сердце человека (наверное, так оно и будет стучать, если слушать через фонендоскоп). Или часы с необычным для слуха тиканьем отмеряли отпущенное кому-то время…
        - Говорить не будете? - на всякий случай поинтересовался Артем.
        Нет, звонили не за тем, чтобы развлекать его беседами. Стук сделался громче, зловеще, задребезжал, ускорился, полез в голову, раздвигая ткани мозга. Он поспешно убрал телефон от уха, отключил от сети оператора, положил на плитку. Страха не было. Просто… грустно как-то.
        Он вооружился мельхиоровой ложечкой, стал задумчиво перемешивать сахар. И даже не вздрогнул, когда в прихожей прозвенел звонок. С досадой поставил чашку, отправился открывать. Чего бояться, когда ситуация под контролем сразу двух влиятельных конкурирующих организаций?
        За порогом стояла… хорошая девочка Лида. Скромная, как обаяние буржуазии. Поношенная курточка (чтобы мужчины не липли), большие, влажные, взволнованные глаза. Тусклая лампочка на обшарпанной стене за ее спиной испускала бледное мерцание, которое концентрировалось у нее над головой и являлось практически нимбом. Она стояла с разведенными руками, словно юная Мария на «Непорочном зачатии» Сурбарана - образец детской невинности.
        - Ты? - он удивился, что еще способен удивляться.
        - Ну как бы, да, - уклончиво отозвалась Лида.
        - Ерунда, - напрягся он, - ты… на кого-то работаешь?
        Она удивилась:
        - А как бы я жила? Обязана работать. Через не могу - каждый день с восьми до пяти. Отчеты, ведомости, глаза слезятся от компьютера. Между прочим, в следующий понедельник я развожусь с любимым мужем, и кто теперь будет меня содержать? Не ты же, миллионер?
        Он засмеялся, обнял ее прямо на пороге.
        - Хочешь войти?
        - И даже остаться, - она вздохнула, зарылась в его вспотевшую подмышку. - Не спросишь, почему я здесь?
        Он не хотел ни о чем спрашивать. Ей позвонили на сотовый, и незнакомый голос поведал, что некий Артем Белинский в данный момент находится по такому-то адресу, и даме нужно поспешить, если она хочет его увидеть. Разумеется, дама не возражала бы увидеть Артема Белинского, она бросила все свои полночные дела, примчалась на последнем такси…

«У тебя паранойя, - думал он, - допрыгался. Не было в ванной никакой надписи угрожающего характера - это плод больного воображения. А Лиде кто-то позвонил и сказал, что я здесь. Зачем он это сделал, тебя не касается. Он просто анонимный доброжелатель».
        - Проходи, труженица, - он оторвал лицо от пахнущих шампунем пушистых волос, повлек девушку в квартиру, - только учти, в берлоге сумасшедшего страшный кавардак, полтергейсты развлекаются, бегают маленькие девочки в белых ночных рубашках…
        Он захлопнул дверь, запер на все засовы. Эту ночь он проведет в приличном обществе. А неприятности подождут до завтра…