Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Вардунас Игорь : " Ребус Для Фотографа " - читать онлайн

Сохранить .

        Ребус для фотографа Игорь Владимирович Вардунас
        Дозоры
        Противостояние Света иТьмы на перекрестках пространства и времени продолжается. Дозоры несут свою вахту на широких петербургских проспектах в царской России и в тюремной зоне советских времен, в монгольских степях в годы юности Чингисхана и на узких улочках Вены наших дней…
        Мы всегда и везде под присмотром Дозоров!
        Игорь Вардунас
        Ребус для фотографа
        Данный текст не вредит Делу Света. Ночной Дозор
        Данный текст не вредит Делу Тьмы. Дневной Дозор
        «Кактус забыл полить», - успел подумать сидящий за рулем Ершов, пока его полицейская «тойота», перевернувшись и коротко подвыв, словно в замедленной сьемке, впечатывалась в газетный киоск, разбрызгивая вокруг фонтаны стекла и цветастые журналы с бульварной прессой.
        Он и вспоминал-то о нем, только когда приезжала теща, зачем-то подарившая его им с женой на первую годовщину. Ситцевая или марлевая свадьба, кажется.
        Странная мысль. Нелепая. Яркой вспышкой промелькнувшая перед глазами в самый последний момент, перед тем как с хрустом лопнула лобовуха. Что-что, а марля ему теперь точно понадобится.
        Землетрясение? Взрыв газопровода!..
        Что на самом деле случилось, он так и не успел понять. Пустынная улица ранним утром, ничего особенного, и вдруг дорога под колесами словно выгнулась дугой, переворачивая недавно полученный для патрулирований добротный японский седан.
        И на кой черт его вообще понесло наКаменноостровский в такую рань? Не зря с утра сердце кололо.
        Продолжавшую завывать машину проволокло еще несколько метров, иЕршов, отстегнув ремень безопасности, со стоном рухнул на крышу…

* * *
        Фотография, конечно, великое изобретение. Мы ей доверяем, пожалуй, самое главное, что есть у каждого человека, - свои воспоминания. И с того момента, как нас на мгновение ослепляет яркий свет фотографического аппарата, мы начинаем жить другой, иной жизнью, на листах пропитанной растворителем плотной фотобумаги, словно отдавая ей частичку своей души.
        И даже когда мы с естественным бегом времени неизменно старимся и умираем, наша история продолжает жить в многочисленных снимках. Веселая или грустная. Важная или не очень. Знакомые лица родных и близких, домашних питомцев, пейзажи запомнившихся путешествий, любимых и друзей.
        Не это ли есть бессмертие?
        Степан Балабанов был отличным фотографом и, являясь штатным сотрудником ленинградского Ночного Дозора, в то же время не переставал снимать свадьбы, дружеские посиделки, красивых моделей на портфолио в одежде или без, да и вообще просто, что нравится. У него было хобби, и оно ему нравилось.
        А один раз Степан даже запечатлел похороны и летнюю лодочную регату в водохранилище Финского залива. Хотя на похоронах упокаивали какого-то местного батюшку, которого укусил вампир, и история была та еще.
        Экспериментируя, Степан пробовал фотографировать на первом слое Сумрака, но почему-то, кроме привычного синего мха, живущего на нескольких верхних уровнях и питавшегося человеческими эмоциями, на пленку не хотело ничего ложиться.
        Правда, тройка неплохих зарисовок со мхом все-таки получилась, иСтепан ради веселья даже как-то вечерком сторговал их наНевском проспекте, среди прочих художников, выдав диковинное растение за причудливую заморскую фауну.
        Любопытно, что на черно-белом снимке мох получался цветным. Этот феномен Степан не мог понять и при случае решил поподробнее его изучить, хотя сам мог запросто раскрасить любую фотографию всего лишь одним простеньким заклинанием.
        Но публично делать этого было нельзя: однажды вызвав на ковер, начальство в виде Геннадия Петровича Драгомыслова, занудного, но в целом нормального мужика, вкрадчиво и с расстановкой объяснило, что развлекаться подобным образом не стоит. Нечего простым людям лишний раз напоминать о себе. Люди ведь чувствуют магию, а кошки - так те вообще способны видеть на всех слоях Сумрака.
        Поэтому самые удававшиеся снимки Степан красил отдельно у себя в подвале, который переделал под фотомастерскую, бережно собирая в небольшой квартирке цветную историю человечества.
        В основном в свободное от сидения в кабинете время Балабанов просто бродил по гранитному городу, забросив штатив с камерой на плечо и чувствуя себя эдаким Дзигой Вертовым.
        Не слишком сильный маг шестого уровня, но настоящий волшебник портрета. Ему нравилось обращать внимание на всякие мелочи, что-то необычное или на первый взгляд незначительное, что простому обывателю показалось бы пустяком.
        Но изСтепана рвался настоящий художник.
        Город, в котором он жил, был не простым. Тяжелым, кровавым, пасмурным, проклятым и проклинаемым бессчетное количество раз душами, которые поглотил. Но все же таким бесконечно прекрасным. Черной пульсирующей веной насквозь пронизанный волнующейся под многочисленными мостами и мостишками Невой.
        Город, разрываемый между Светом иТьмой. Наполненный не прекращающейся борьбой, которую не видели обычные смертные, лишь чувствуя эмоциями эхо тысячелетней войны.
        Проспекты и кварталы были поделены на территории влияния. Центр принадлежал Светлым, в то время как небольшие районы на окраинах полностью отводились под охотничьи угодья вампиров.
        Оборотни, ведьмы, вурдалаки и волшебники, святые и проклятые вели свой нескончаемый бой, тем самым заставляя стороны Света иТьмы вновь балансировать и вновь уравниваться, если в определенном случае в дело вмешивалась Инквизиция или внезапно появлялось Зеркало.
        Степан помнил, как наступил серьезный перевес между сторонами, когда в город, бывший еще Петербургом, были завезены облюбованные туристами знаменитые сфинксы, установленные на невской набережной.
        Напитанные могучей, таинственной магией загадочные каменные существа, несущие на себе отпечаток далекой цивилизации, сильно подпитали Темных. Силой чудовищной и невероятной.
        Но те не смогли ее укротить, и все закончилось грандиозным побоищем между обоими Дозорами наМарсовом поле, после чего Светлым еще несколько месяцев пришлось кропотливо восстанавливать пошатнувшуюся ауру Летнего сада.
        Сколько крови было пролито. Город с накопленной вековой жадностью впитал ее всю до последней капли.
        Но как любой Иной, Степан любил этот мрачный монолит. Любил соленый воздух. Пульсирующую концентрацию Силы. И город отвечал взаимностью, показывая ему все новые и новые мотивы для вдохновения. Любовь Ленинграда было непросто заслужить. Его нужно было чувствовать.
        Как-то Степану довелось даже сделать несколько постановочных портретов для самих Гесера иОльги, когда находящийся в отпуске глава Ночного Дозора Москвы как бы невзначай решил нагрянуть в ленинградское отделение с ревизией.
        Польщенный тем, что Великие маги обратились именно к нему, желая запечатлеть себя на фоне Ленинграда тридцатых годов, парень старался как мог и создал серию натурных снимков, которые сразу же зачаровывал и показывал высоким гостям.
        По большому счету, и бумага-то ему была не нужна. Но даже будучи магом, Степан все равно большинство фотографий всегда печатал и проявлял вручную, просто потому, что до безумия любил это дело. Ему нравился сам процесс. Нравилось некое таинство, когда на бумаге, опущенной в раствор, начинали медленно проступать очертания города или чьи-то лица. Рождался свой особый, маленький мир.
        Одобрительно кивавший Гесер попросил оставить изображения черно-белыми.
        - А что, для колориту, - обнимая за плечи улыбающуюся Ольгу, добродушно хмыкнул он.
        Следом Великий совсем удивил, в благодарность угостив Балабанова пивом с восхитительным копченым астраханским лещом, который появился из портфеля в промасленной газетной бумаге «Ведомостей».
        Посидели по-простому, в небольшой тесной пивнушке наПетроградской, которую держал армянин-Иной Вельдикян, инициированный накануне революции семнадцатого года. Которого облюбовавшие это заведение местные Светлые дозорные для краткости звали просто Валя.
        Гесер метко шутил, непринужденно расспрашивал о городе, о работе Дозора, об обычных житейских и будничных новостях. Это поразило Степана, который теперь на собственном опыте убедился в тонкой мудрости начальника, который подобно римскому полководцу мог вот так, без высокомерия и жеманства, запросто найти язык с любым из своих сотрудников.
        Не по-волшебному, а по-человечески.
        Это вдохновило Степана на новые подвиги. Конечно, приятно, когда твою работу хвалят, а уж тем более Великие.
        Он с новым рвением набросился на работу.

* * *
        Прошли десятилетия, и город изменился. Он постарел. Залитый кровью, пережил чудовищную войну и эпоху, навсегда изменившую судьбы сотен тысяч людей.
        Он снова стал Петербургом.
        С грехом пополам отреставрировался, оброс новостройками, стал задымленным, заполненным иномарками, сигналящими друг на друга в чудовищных мертвых пробках.
        Светлые смогли по-прежнему сохранить центр, ноТемные брали хитростью, заковывая город в уверенно сжимающееся кольцо из таунхаусов и новых замечательных спальников, которые были так соблазнительны для падких на обманчивые выгоды смертных.
        Ведь люди не менялись. Они по-прежнему лгали, дрались, влюблялись и предавали, гнались за наживой и вспоминали про боженьку, только когда нож подбирался к горлу.
        Мир не меняет людей. Ничто не меняет людей.
        Но это питает Иных, и они заряжаются, какими бы ни были человеческие эмоции.
        Не изменился иСтепан. Ведь Иные по сути своей были бессмертными. За более чем полвека, продолжая работать вДозоре, Балабанов успел пройти блокаду, перестройку с лихими девяностыми и собрать уникальную коллекцию снимков. Также он изучил новые технологии фотопроизводства, основал свою студию и вот-вот готовился провести первую выставку вМанеже. Составленную из работ, тщательно отобранных и согласованных с начальством.
        Он так и не женился, Иные редко выбирают партнеров из смертных для создания семей, огораживая себя тем самым от неизбежной боли утраты со временем близкого человека. Хотя Степан встретил замечательную девушку из хорошей семьи, с которой даже начал встречаться. Но по-прежнему его главной страстью оставалась сьемка.
        Вот и в тот день Балабанов направился в сторону Петроградки, шурша подошвами ботинок по кроваво-красному осеннему кленовому листу.
        Хотелось чего-то нового. С самого утра Степан ощущал непонятное влечение. Или, скорее, предчувствие. Его куда-то тянуло, но куда - он не мог конкретно понять.
        На вампирский зов было не похоже. Не такой чарующий и певучий, каким ему положено быть.
        И в то же время…
        Степан шел, слушая в плеере «ДДТ», и город раскрывался ему навстречу.
        Осень. Как же она прекрасна. Холодеющий воздух, в котором пряно смешивались запахи печеных булок из кафешек, бензина и свежей краски на окрашенных оградах. Рычащие автомобили, галдящая детвора, на которых беззлобно что-то покрикивал метущий тротуар дворник-кавказец, покуривая щекотавшую ноздри мятую «козью ножку». Собаки в скверах, с озорным лаем гоняющиеся за порхающими фрисби, - все радовались последнему уже не гревшему солнышку.
        Румяные на промозглом ветру девушки в коротких полупальто, спешившие навстречу по своим делам, когда одна нет-нет, да и стрельнет из-под пушистых подкрашенных ресниц лукавым взглядом, что, как частенько бывает, попадает в самое сердце.
        Жизнь. Она продолжалась.
        Степан сам не понял, как ноги принесли его к исламской Соборной мечети наКронверкский проспект. На улицах царил октябрь, и у мусульман был один из важнейших праздников - день Арафат.
        Огромное количество верующих тянулось к мечети-джами, чтобы весь день замаливать грехи и славить Аллаха. Праздник как праздник. Платки, одежда, дети…
        Но что же, в самом деле? Почему так давит? Некое предчувствие не хотело пускать фотографа. Что-то было не так.
        Степан поймал на мостовой свою тень, отбрасываемую тусклым осенним солнцем, и ступил в обволакивающий Сумрак, оглядывая иным взором горожан, стремящихся к полностью покрытому синим мхом зданию мечети.
        Концерты, киношка, публичные выступления или подобные места религиозных собраний всегда были средоточием концентрации самых ярких человеческих эмоций.
        Счастье, грусть, зависть, обида или ревность… Обычные ауры самых обычных людей, которые по-прежнему верили в чудеса.
        Будучи бессмертными, Иные не признавали никаких богов ни одной из мировых религий. Какой смысл выдумывать кого-то для своего спасения, если и так живешь вечно. НоБалабанов к причудам смертных относился с пониманием. Пусть верят. Надеются.
        Иных в случае гибели или развоплощения ждали только неизведанные пучины Сумрака, откуда мало кто возвращался, кроме разве что Великих. И никто не знал, что там находилось - иссушенные пустыни или изобилующие плодами сады. Мифические ад или рай?
        Добрые сказки для обычных людей. Но каждый имеет право на надежду и мечту.
        Выйдя изСумрака, Степан водрузил на мостовую штатив и, взглянув на мечеть через объектив, сделал несколько фотографий. Балабанов пролистал снимки на добротном цифровом «Никоне» с зеркальной оптикой, за который пришлось прилично раскошелиться, и остался доволен.
        Вид не испортила даже попавшая в кадр девушка в красивом пальто, держащая за руку маленького карапуза. Наоборот, они выглядели трогательно, дополняя композицию. В этом было что-то умиротворяющее.
        Еще немного постояв и глянув, как последняя молельщица, кутавшаяся в хиджаб, скрылась в мечети, Степан снял фотокамеру со штатива и, положив ее в сумку, направился дальше.
        Он еще долго гулял по городу и много снимал, а вернувшись в свой подвальчик, стал печатать фотографии, терпеливо ожидая, пока они с жужжанием ползли через фотопринтер.
        И сразу понял, что хочет вернуться к мечети, чтобы попробовать снять ее еще раз через Сумрак, полностью окутанную мхом. Уж больно сюрреалистично выглядело это здание с иной стороны мира. Может получиться пара хороших фотографий, которые можно будет где-нибудь выставить, выдавая за авангард.
        Встав спозаранку и для разнообразия прихватив пленочный «Зенит» с несколькими дополнительными объективами, Степан направился обратно наКронверкский проспект и, устроившись на другой стороне улицы, спокойно фотографировал до полудня.
        А проголодавшись, забежал в кабачок кВельдикяну, тот самый, где они как-то сидели сГесером, и съел на обед отменные кислые щи с мясной косточкой и порцию сациви с маленьким айсбергом сметаны, присыпанной свеженарубленной ароматной зеленью.
        Фотографии мечети, снятые вСумраке, оказались настолько необычно-красивыми, что Степан сам не ожидал. Работая в своей мастерской, он проявлял и проявлял, пока наконец не заметил одну странность.
        Открыв папку, где хранил старые снимки, он отыскал те, которые сделал во время праздника Арафата через Сумрак.
        Бабушка и ребенок. И там и там. Ну, с первым днем все было понятно - прогулка с внуком к набережной. Но на снимках, сделанных в обычном режиме и с того же ракурса, хоть и на несколько шагов вперед, - молодая девушка лет двадцати и ребенок.
        Обескураженный Балабанов тряхнул головой, держа рядом две одинаковые фотографии с разными людьми, ведущими за руку одного и того же ребенка. Какого, не к слову упомянуть, лешего…
        Достав мобильник, Степан набрал номер офиса.
        - Алло, Женька, ты? Это Балабанов, у меня тут есть кое-что интересное.
        Он вкратце пересказал свои наблюдения.
        - Ну и что с того, Балабанов, - с зевком отозвался на другом конце диспетчер. - У тебя сегодня выходной, а ты все с фотками возишься. Баб бы голых лучше щелкал. Заснимался уже, вот и мерещится или техника глючит. Дети, пока мелкие, вон вообще все на одно лицо, по своим знаю. Выйди на улицу, продышись. С девушкой погуляй, наконец.
        - Я в себе уверен, - твердо ответил фотограф. - На одном снимке с того же ракурса бабушка, а с другого - девушка. И одежда на обеих та же самая.
        - Ты в кабаке уВельдикяна сегодня случайно пиваса не натрескался?
        Понимая, что пустыми разговорами с ерничавшим диспетчером ничего не добиться, Степан снова вернулся к проявке. И вот последняя съемка.
        Взяв в руки снимок, фотограф снова присмотрелся через увеличительное стекло. Нет, подвоха в печати быть не может. Цифра не врет.
        Бабушка с внуком, и хоть ты тресни.
        И дети.
        Но не тот карапуз, с которым она была накануне, а другой. А вот еще один и еще… Поглощенный съемкой мечети Балабанов совсем не обращал внимания на прохожих. Просто старался, чтобы они гармонично попадали в кадр, и все.
        И тут его неожиданно осенило. Вот откуда шла непонятная аура, которая манила его туда.
        Действительно, зов, только не вампирский. Страшнее.
        Обычные кровососы просто охотились согласно выданной лицензии, а с только-только инициированными девушками даже было интересно, так как в тот момент они испытывали сильнейший оргазм.
        Но тут… Ведьма. Старая. И очень, очень сильная.
        Намного выше его собственного уровня.
        Собрав в сумку снимки, которые по-прежнему хранили часть ауры пространства, в котором были сделаны, и сорвав с вешалки куртку, Степан побежал в офис Ночного Дозора.

* * *
        - Румифь Арлишанова Нарут. Сто двадцать один год, - сверив фотографии с данными, которые запросил в архиве, Драгомыслов положил их на стол перед собой. - Фу-ух… А раньше как-то не наблюдалась.
        - Может, сДоговором не ознакомлена, - предположил Степан.
        - Может, - согласился Геннадий Петрович. - Видать, совсем осторожничала, а тут вон сила стала слабеть. Красота увяла. Есть захотелось. Они ведь недолго на холостом ходу могут, это как наркоманы. Ломка начинается. Она изТатарстана еще аж в тысяча восемьсот шут знает каком году переехала. Да и не проходила у нас раньше нигде. Странно.
        - Она этих детей… - сглотнул Степан. - Совсем?
        - По всей видимости, да. Сколько ж малышей выпила, что столько прожила. Ворожила их. Глаза матерям отводила, - с усталым вздохом ответил начальник и потер нахмуренный лоб. - Ох, Балабанов. Ну и кашу же ты мне принес…
        Потом странным взглядом посмотрел на фотографа и снял трубку телефона.
        - Так, готовьте наряд. Я предупрежу Темных, хотя уверен, что они уже в курсе. НаВасильевский. Арлишанова. По серийному убийству! Дети. Да! Подберите ребенка, мальчика, снабдите защитными заклятиями и оставьте на улице возле мечети наКронверкском. - Окончив разговор, он снова посмотрел наСтепана. - Тоже поедешь.
        - Но зачем? - растерялся фотограф.
        - Раз дело твое, вот и доводи до конца. Боевое крещение у тебя будет, считай. Надоело, поди, в кабинетах-то зад протирать, - покачал головой Геннадий Петрович. - Да и с детьми между Дозорами всегда щекотливый вопрос. Неинициированные Иные либо слишком юные. Кто первый успеет к себе забрать. Борьба. Короче, нам могут потребоваться снимки непосредственно с места, чтобы потом было что предъявить Темным. Ты же любишь, вот хобби и пригодилось. Только это, не дрейфь. Если увидишь там чего, все равно снимай.
        - Хорошо, поеду, - кивнул Балабанов, внутренне ощутив, как в нем просыпается охотничий азарт, ведь он впервые поучаствует в настоящей охоте на ведьму! Хотя напутствие начальника все равно вызвало мурашки.
        Кто знает, что ждет его там? Какими возможностями обладала женщина, убившая стольких детей? Нет ничего желаннее для ведьмы или вампира, чем кровь невинного существа. Уж тем более ребенка. Для них это была сила, в которой крылась жизнь.
        - А что я могу там такого увидеть, чтобы бояться какой-то старухи? - выходя из кабинета Драгомыслова, обернувшись и уже догадываясь об ответе, все-таки спросил Степан.
        - Детские кости, Степа, - мрачно откликнулся тот. - Детские кости. Ведьмовская красота на них одних держится.
        Когда приказ пришел сверху, наспех поднятая бригада из нескольких оперативников, попутно натягивая кожанки, шумно побежала в гараж разогревать штатный «уазик».

* * *
        Ведьму брали под утро, когда она зашла в свою квартиру с новым ребенком - тем самым, которого вели от самой мечети. Окружившие двор Светлые были напряжены, в воздухе висела густая аура смерти и давно наложенного проклятия.
        Двор не хотел пускать. Давил наИных. Боялся.
        Даже подоспевшие к началу операции Темные вели себя необычно смирно и не пытались поцапаться, стараясь спровоцировать Светлых на нарушение Договора. Уж слишком щекотливая была ситуация, ведь пожилая ведьма не состояла на регистрации ни в одном изДозоров.
        - Ну что, хлопцы, - задумчиво покусав ус, начальник оперативной группы, которого давно звали просто дядей Мишей, оглядел сидящих в уазике дюжих ребят. - Дрогнем.
        Начали двумя Дозорами одновременно, войдя через Сумрак. Дом с другой стороны реальности поразил Степана. Страшный, скособоченный, полностью покрытый мхом, который рос абсолютно повсюду. В таком месте безраздельно царствовала смерть, ею пах даже сумеречный воздух.
        Лифт, конечно же, не работал. Степан бежал по лестничным пролетам за остальными оперативниками, судорожно пыхтя и придерживая сумку с фотоаппаратом. А если все? Если опоздали?..
        Почему он так долго мурыжился со снимками, а не сразу же забил тревогу? Сколько пропавших детей можно было бы еще спасти? Была ли в этом его вина? Что, если они не успеют сейчас, и добровольно отправленный в жертву колдунье ребенок уже не дышит…
        Но они успели. Ведьма и мальчик находились на небольшой кухоньке, и старуха уже приближала к зачарованному ребенку свое хищно оскаленное лицо с неестественно широко раскрывающимся ртом.
        - Ночной Дозор, всем выйти изСумрака! - пройдя через не существующую на первом слое дверь, с порога заорал один из оперативников, Илья, и, осекшись на полуслове, замер, едва переступив порог, пораженный установленным заклинанием «фриз». Из-за его спины ударил подчиняющим заклятием «доминантой» дядя Миша, но ведьма ждала облаву и вовремя поставила «щит», от которого заряд, срикошетив, перевернул взорвавшийся деревянной трухой кухонный стол.
        Замороженный Илья статуей кренился к полу, падая словно в замедленной съемке. Степан, чувствуя, как холодеют руки, вцепился в камеру, которую вытащил из сумки.
        Для человека типичная питерская двушка была бы самой обычной и скучной. Опрятная, терпеливо убранная с извечной старушечьей кропотливостью. Салфеточки, трюмо, стеллаж со старинным фарфором и даже тульский самовар. Несколько аккуратно убранных в рамки портретов.
        Был даже снимок Романовых, на который с удивлением посмотрел Балабанов, отметив почерк фотографа, с которым когда-то был знаком.
        Но вСумраке…
        Кости. Все из костей. Стены, утварь из тщательно отмытых детских черепов, двери и даже фитиль у светильника в прихожей, оканчивавшийся согнутым детским пальцем.
        Ведьма жила давно, о чем говорили паутина, плесень и растущие отовсюду светящиеся сумеречные грибы. Ела много. Костей было столько, что некоторые фрагменты квартиры сливались в единое сплошное пятно.
        Маленьких, хрупких…
        Детских.
        У старухи начали сдавать силы, и ей необходима была подпитка. Сбросившему оцепенение Степану, судорожно нажимавшему на затвор, показалось, что он очутился в страшном, психоделическом кошмаре художника Ганса Гигера.
        - Пожаловали, легавые, - выпрямившись, проскрипела ведьма. - На живца ловите.
        Красивая на фотографиях, в жизни соблазнительная. С русой челкой и глубокими, пронзительными глазами. Старуха подняла взор, иСтепан понял, что цепенеет.
        - Пламя пущу черное, да на кости пустые, - забормотала она. - Пляши-танцуй, дикий огонь! Что было живо - уничтожь, упокой!
        - Дневной Дозор! - превозмогая чары, заорал начальник бригады Темных, чувствуя, как ведьма концентрируется для удара. - Отойдите от мальчика!
        - Тропки лунные, травы темные, - зачаровывая оперативников обоих Дозоров, ведьма медленно свела ладони, продолжая произносить заклинание:
        Кости-косточки, очи пустые!
        Соберитесь-закрутитесь,
        Силой темной поделитесь!
        Чтобы свету белому не бывать вовек,
        Чтобы детской радости не видал век!
        Перья черные, очи злые,
        В ведьмин круг встаньте, погибелью станьте!
        На высокой ноте прокричав последнюю фразу, Румифь, собрав все последнее, что у нее было, звонко хлопнула в ладоши. Комнату обдало холодом. От плеснувшей заклинанием ударной волны оперативников раскидало в разные стороны. Взорвались осколками стекла оконные рамы. Дрогнули старинные напольные часы, отозвавшиеся похоронным перезвоном, вязко замедлявшимся вСумраке.
        Степан налетел спиной на старинный комод и хлопнулся об пол, осыпаемый градом бьющихся блюдец, нашаривая камеру и в ужасе думая, что разбил ее. Где-то снаружи надсадно взвыла полицейская сирена, и послышался глухой удар. Перевернуло набок фигуру достигшего пола замороженного Ильи.
        Жалобно кричал захлебывающийся слезами мальчишка, который не был Иным и, по своему разумению, находился в пустой квартире, но эмоционально чувствовал, что что-то происходило вокруг него.
        - Что, черти! Добрались! Выкусили? - издевательски захохотала Румифь, снова поднимая трясущиеся руки, по которым было видно, несмотря на внесумеречную молодость, как она стара. - Чего так долго-то не жаловали?
        - Отвод умелый был, - прохрипел дядя Миша, поднимаясь с пола. - По фотографиям вычислили.
        - Это меня бабка научила, - не без гордости ответила ведьма.
        - Все, Румифь Арлишанова, это конец. Никакого волшебства. Опустите руки и пройдите с нами.
        - Чтобы меня наИнквизицию отвели! - невесело хмыкнула женщина, и по ее щекам побежали слезы.
        - Зато детей пила за милую душу. Выйти изСумрака, кому говорю! - еще раз грозно потребовал дядя Миша. - Покажи личико, Гюльчатай!
        - Ненавижу, - мгновенно переменившись, гнилыми зубами проревела ведьма, когда пришедшие в себя оперативники Ночного Дозора налетели на нее и наконец обездвижили.
        Потрясенный Степан медленно поднялся с усыпанного костями и осколками посуды пола. Сердце судорожно колотилось.
        Отчаянно ревел не понимающий происходящего ребенок.
        - Все. - Устало отвернувшись от уже не сопротивлявшейся ведьмы, дядя Миша оглядел команду Светлых. - Выходим, ребята. Пацаном займитесь, кто-нибудь. ИИлюху из«фриза» вытащите.
        Балабанов с удовольствием шагнул прочь изСумрака. Мох выпил слишком много сил, но и угрозы для детей теперь больше не было.
        Все сфотографировав для протокола и выйдя во двор, Степан попросил у водителя уазика сигарету. Он не курил почти полвека, но снимки, которые сейчас находились в камере, действительно были ужасны.
        Затяжка помогла. Выпустив из ноздрей сизый дым, Балабанов задрал голову и посмотрел на окна квартиры ведьмы, где заклинанием были выбиты все стекла.
        Вообще ничего не хотелось. Только если пива или шоколада, чтобы восстановить силы, которые выпил Сумрак.
        Не дожидаясь, пока оперативники закончат изучать квартиру Румифи и ставить охранные заклятия, Степан сунул руки в карманы и, отодвинув скрипнувшую решетку арки, вышел из двора.
        Сразу при выходе вопящая женщина и два матерящихся мужика вытаскивали из врезавшейся в газетный киоск перевернутой полицейской машины окровавленного парня в форме, с которой со звоном осыпалось стекло.
        Да, хорошо же Румифь приложила, в последней схватке выложив все свои силы.
        Степан посмотрел на низкое серое небо. Оно раскатисто пророкотало в ответ, и по разбросанным ветром, словно подпаленным алым листьям, нарастая, все сильнее зашуршал осенний дождь.
        По улицам навстречу городу, повыше задрав воротник и сунув руки в карманы, снова шел одинокий Дозорный.
        И на его плече висела сумка с фотоаппаратом.
        Санкт-Петербург, март - октябрь
        В тексте использованы стихи Александры Васильевой.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к