Панджшерский узник Николай Николаевич Прокудин
        Александр Иванович Волков
        Николай Прокудин - майор, участник войны вАфганистане, воевал в1985 -1987гг. в1-м мотострелковом (рейдовом) батальоне 180-го мотострелкового полка (Кабул). Участвовал в42 боевых операциях, дважды представлялся к званию Героя Советского Союза, награжден двумя орденами «Красной Звезды». Участник операций против сомалийских пиратов в зоне Индийского океана в2011 -2018гг., сопроводил в качестве секьюрити 35торговых судов и прошел более 130тысяч морских миль.
        Александр Волков - писатель, публицист, драматург.
        •Они нашли друг друга и создали творческий тандем: боевой офицер, за плечами которого десятки опаснейших операций, и талантливый прозаик.
        •Результат их творчества - отличные военно-приключенческие романы, которых так долго ждали любители художественной литературы в жанре милитари!
        •Великолепный симбиоз боевого опыта, отваги и литературного мастерства!
        Рядовой советской армии Саид Азизов попал в плен к душманам. Это случилось из-за того, что афганские сарбозы оказались предателями и сдали гарнизон моджахедам. Избитого пленного уволокли в пещеры Панджшерского ущелья, о которых ходили жуткие слухи. Там Саида бросили в глубокую яму. Назвать условия в этой яме нечеловеческими - значит, не сказать ничего. Дно ямы было липким от крови и разлагающихся останков. Солдата методично выводили на допросы и жестоко избивали. Невероятным усилием воли и самообладания Азизов сохранял в себе желание жить и даже замышлял побег. И вот как-то подвернулся невероятно удобный случай…
        В основу романа положены реальные события.
        Николай Прокудин, Александр Волков
        Панджшерский узник
        Пролог
        - Азизов, спишь? - раздался снизу голос.
        - Никак нет, товарищ прапорщик, - отозвался Саид, стараясь говорить бодро. - Все в порядке.
        - Ты там не прыгай, вышку развалишь, - усмехнулся Рахманкулов.
        Попрыгать очень хотелось. Ночь была лунная, холодная. Озноб забирался под ватный бушлат, в сапоги. Казалось, что портянки мокрые, так заледенели пальцы на ногах. Но если прыгать, то наблюдательная вышка начинает раскачиваться и скрипеть, поэтому приходится просто стискивать зубы и сдерживать дрожь.
        Что-то мелькнуло справа возле высокой глинобитной стены дувала. Саид тут же повернул голову и взялся за рукоятку пулемета. Отскочив от стены, сухой круглый пучок перекати-поля полетел дальше по сухим камням афганской степи. Здесь, в Пишгоре, все было очень похоже на Таджикистан. Такие же горы, небо, трава. Даже афганский фарси практически как родной таджикский. Но, несмотря на то что Саид чувствовал себя почти как дома, тоска по нему не становилась меньше. Отец, мать, квартира в Душанбе на зеленом проспекте Рудаки. А еще техникум, друзья, девчонки. Но больше всего Саид грустил оттого, что здесь все напоминало окрестности кишлака Пичандар, куда студентов техникума отправляли помогать на чайных плантациях.
        Лайло… Она умела так смотреть, что после ее взгляда Саид всю ночь не мог заснуть. Сначала он просто ловил ее взгляд, когда она проходила мимо с другими девчонками-старшеклассницами и смотрела на него, высокого, спортивного парня, обжигая своими темными глазами. А по ночам, лишившись сна, он думал только о рассвете, когда они снова выйдут все вместе на работу и он увидит ее.
        Когда Саид, наконец, решился взять ее за руку, Лайло буквально ошпарила его взглядом. Он и забыл, что в горных аулах все не так, как в современном Душанбе. Там девушки не ходят на танцы, на свидания с парнями. К ним нельзя даже прикасаться. Там девушки не выщипывают себе брови, потому что аккуратно выщипанные брови - это признак замужней женщины. Многое там было совсем не так, как в городе…
        В лунном свете пыль, поднятая колесами машин, была плохо видна. И если бы часовой на вышке стоял и задумчиво пялился только в одну сторону, то машины подошли бы к самим дувалам почти незаметно. Но Саид к службе относился серьезно. Он вглядывался в ночь, стараясь не пропустить постороннего движения, даже звука. Афганцы были ненадежными союзниками, и полагаться на них никак нельзя. Саид схватил трубку полевого телефона, протянутого на вышку:
        - Товарищ прапорщик, пост номер два, рядовой Азизов! Машины! Вижу две. Едут к нам со стороны перевала! Два грузовика, может, и больше.
        Ночью, грузовики… с потушенными фарами? Саид услышал, как Рахманкулов, еще не положив трубки, скомандовал:
        - Подъем! Тревога!
        Теперь к ознобу от холода добавилась нервная дрожь. Нет, не от страха. Саид был готов стрелять, он просто волновался, что может не суметь проявить себя настоящим воином. Как наказывал ему отец.
        Глава 1
        - Сынок! - Мать приложила уголок платка к глазам, но удержалась, не заплакала.
        - Что, мама? - улыбнулся Саид и обнял мать. - Повестка, да? В военкомат?
        Она обняла сына и прижалась к его груди головой. Вот и вырос ее сынок. Вон какой высокий, стройный. Пришло время в армию идти, солдатом становиться, а материнскому сердцу не прикажешь, все хочется, чтобы сыночек рядом был, чтобы накормить его повкусней, перед сном подушку поправить, полюбоваться на него, когда он спит. Спокойный, красивый. Весь в отца.
        Старый Асатулло стоял в дверях и смотрел на жену и сына. Он не мешал, понимал чувства женщины. Отцу было уже 62 года. Он прошел Великую Отечественную войну - воевал в легендарной 61-й таджикской кавалерийской дивизии. Вернулся, поднимал промышленность в республике. Выучился на инженера. Первая жена умерла во время родов. Второй раз женился поздно, взяв из горного кишлака девушку, у которой все родственники погибли на войне. Так и прожили они с Гюльзар душа в душу четверть века. Да только Аллах дал им всего одного сына, но на то и воля его. Растили, воспитывали, а теперь… Теперь пришел черед Саида становиться мужчиной.
        - Ну, вот, сын! - торжественно проговорил отец, входя в комнату. - Пришла пора и тебе сменить старших и взять в руки оружие.
        Мать повернулась на голос мужа и тут же отступила в сторону. Когда говорят мужчины, женщине следует помалкивать. Но Асатулло подошел к ней и, обняв за плечи, прижал к себе. Родители смотрели на сына с нежностью и затаенной гордостью. Саид смутился и опустил глаза. Гордиться им родителям пока еще нет причин. Что он успел в жизни? Да и не старался особенно чего-то успевать. Рос, как все мальчишки, учился в школе, окончил техникум, поступил в Политехнический институт, отучился первый курс. И вот теперь - армия. Но это же без его желания, почти все здоровые парни в этом возрасте идут в армию. Эх, жаль, не удалось получить высшее образование, но раз так велит Родина…
        - Я верю, что ты станешь настоящим джигитом, Саид, - сказал отец. - Я четыре года в седле защищал нашу огромную страну. Помни, ты - таджик, тут твой дом, но Родина у нас одна, одна большая страна, от океана и до океана. Ты не будешь ездить на коне, у тебя будет другая служба. Все изменилось, и армия теперь другая. Но ты все равно должен оставаться джигитом и служить так, чтобы не опозорить своего отца, своих предков.
        - Я постараюсь, отец! - кивнул Саид.
        - Нет, сынок, - строго покачал головой Асатулло. - Ты не постараешься, ты только так и будешь служить. Честно отслужив, вернешься - доучишься…
        На следующий день дома устроили праздник - проводы. Пришли соседи, родственники, приехали даже две сестры матери из горного кишлака. Это событие - сын становится мужчиной и уходит в армию! Даже в мирное время молодого таджика провожали как на войну, только слез было меньше. Да и нельзя женщинам плакать, когда мужчины говорят важные слова и напутствия. Саид крепился и старался держаться за столом солидно. Кивал старикам, давал обещания. Вот только глаза отца ему не нравились, было в них что-то, какая-то затаенная боль или страх. Молодой человек не знал, что накануне всезнайка-сосед, работавший водителем в райвоенкомате, по секрету поведал Асатулло о предназначении их призывной команды: учебный центр по подготовке солдат к службе в Республике Афганистан. Жене он ничего не сказал, не стал заранее расстраивать.
        Гости давно разошлись. Саид стоял на балконе и смотрел на зеленые кроны деревьев, освещенных снизу уличными фонарями, на проезжающие по проспекту редкие машины. Жара спала, тело обдувал легкий прохладный ветерок, а мысли уносили Саида уже далеко, к тем местам, где ему, возможно, придется служить. Сколько нового он узнает, со сколькими людьми познакомится! Наверное, это даже хорошо, что так принято в Советской армии, все служили не в своей области или республике, а далеко от дома. Можно посмотреть мир. Но одна грусть все же оставалась. Лайло! Ее карие глаза светили ему в ночи, ее голос он слушал как музыку звезд. Два года он не увидит девушку. Но ведь он может ей писать, если не запретят ее родители.
        - Сынок! - Асатулло вышел на балкон в накинутой на плечи пижамной куртке и встал рядом с Саидом, облокотившись локтями на перила.
        «Как постарел отец, - подумал юноша с грустью. - А я и не обращал внимания, не присматривался, занятый своими делами, своей жизнью». Только теперь, в преддверии долгой разлуки, Саид вдруг понял, что очень любит своих родителей, свой дом. И что ему семьи будет очень не хватать во время службы. Но отец вдруг положил ему руку на плечо и заговорил:
        - Я знаю, мой мальчик, что ты любишь девушку из кишлака Пичандар. Ее зовут Лайло.
        - Откуда, отец?
        - Помолчи, сынок! - властно, но как-то грустно велел Асатулло. - Помолчи и послушай. Я ездил туда. Там в кишлаке есть один хороший знакомый. Мы с ним когда-то работали вместе, теперь он уже давно на пенсии. Уважаемый человек!
        Саид слушал и ждал. Отец еще ничего не сказал, но сердце молодого человека стало сжиматься от предчувствия неприятного конца этого рассказа. Что-то рушилось в его сознании, исчезало привычное состояние. А может, все дело в повестке, может, он чувствует приближающиеся изменения в своей судьбе? Детство кончилось, вот в чем дело. Эта неприятная, но волнующая мысль четко сформировалась в голове, и, поняв, осознав ее смысл, Саид выпрямился, как будто хотел пошире расправить плечи и выглядеть как мужчина.
        - Я поговорил с ним, расспросил о семье Лайло. Это очень хорошая семья, я рад, что ты полюбил девушку из такой семьи, но наши традиции, которые нам оставили наши предки, они, увы, сильнее.
        - Что случилось? - не выдержал Саид. - Если ты узнал что-то о Лайло, что может бросить на нее тень, что-то, что угрожает чести рода, я все равно не отступлюсь…
        - Отступишься, - хмуро ответил отец. - У Лайло есть жених. Родители давно договорились об этом. Его зовут Шавкат Рахимов, они с детства играли вместе и в школе вместе учились. Их отцы были большими друзьями. И когда отец Шавката погиб на строительстве дороги в горах, то отец Лайло заменил его парню. Они поженятся, когда им исполнится двадцать один год. Так было договорено. Шавкат должен отслужить в армии, получить профессию, чтобы он смог содержать семью.
        - Но это же средневековье, дикость!
        - Так было принято у нашего народа, - строго напомнил Асатулло. - Это было правильно всегда, будет так и дальше. Если мы не будем чтить завещанного предками, то наш мир кончится и память о нем превратится в пыль.
        Саид стоял и чувствовал, что балкон уходит из-под его ног. Даже дом как будто покачнулся. Лайло! Не может такого быть, так не должно быть! Сильная рука отца вернула молодого человека на землю из полета в своих скорбных мыслях. Он тряхнул сына и резко бросил ему в лицо:
        - Ты - мужчина! Не забыл об этом? А что мужчина обязан желать на этой земле? Защищать свой дом и свой род. Дом - это женщины и дети, это твой кров, который ты должен передать по наследству, а твой род - это честь твоих предков, их память, честь твоего отца. Ты не принесешь позора в свой дом и не опозоришь девушку только потому, что захотел завладеть ею, а ее родители были против. Если ты мужчина, ты должен заботиться о чести того, кого любишь. Это все!
        Первые лучи солнца уже несмело заглядывали в окна казармы. Саид, несмотря на усталость первых месяцев службы, научился просыпаться за несколько минут до подъема. Сладкие минуты, когда еще можно понежиться в кровати, зная точно, что у тебя есть эти десять минут. Твои, и никто их не отнимет. А потом раздадутся шаги дежурного по роте, зажжется свет, и громкий голос скомандует:
        - Рота, подъем!
        Вот и наступил этот миг.
        И тут же затопали десятки ног, полетели на спинки кроватей одеяла. Голоса командиров отделений торопили солдат, подгоняли нерадивых. Меньше минуты прошло, когда вся рота наконец замерла в едином строю у стены, напротив кроватей. Здоровенный старший сержант Фархадов, поигрывая мышцами под вылинявшей серо-синей солдатской майкой, вывел роту из казармы на плац, и начались солдатские будни. Сначала пробежка вокруг городка, потом на плацу утренняя зарядка, потом умывание, заправка постелей. Перед завтраком предстоит еще утренний осмотр, на котором придирчивые сержанты проверят и подворотничок, и чистоту бритья, и начищенность бляхи ремня, и наличие ниток и иголок в головном уборе. Затем политинформация и завтрак.
        - Слушай, Саид! - Таджибеев встал рядом с обувной щеткой в руке. - А правда говорят, что в Афганистан берут только добровольцев?
        - А что? - удивился вопросу Азизов, продолжая надраивать щеткой форменный ботинок.
        - Так просто. - Таджибеев вяло поширкал щеткой по запыленному ботинку. - Ты слышал от сержантов, чтобы кто-то отказывался туда ехать?
        - А ты мог бы отказаться? - Саид выпрямился и посмотрел сослуживцу в лицо.
        - А ты? - тут же парировал Таджибеев.
        - Слушай, Сархат, - передразнил земляка Азизов. - Мы с тобой присягу принимали, нам оружие страна доверила, на нас как отцы смотрели, когда в армию провожали, помнишь?
        - У меня нет отца, - помрачнел Таджибеев. - Меня вырастили мать и старшая сестра.
        - Значит, ты старший мужчина в доме. Ты решения умеешь принимать? Вот и принимай. А я не хочу, чтобы вместо меня в Афганистан ехал кто-то другой. Чтобы другой исполнял свой долг и рисковал жизнью, а я отсиживался в какой-то части в Союзе.
        Снова построение. Теперь учебная рота двинулась на завтрак. Столовая, запах пищи, гремящие котелки и железные тарелки. Рота заняла места за длинными столами на десять человек. Прозвучала команда «головные уборы снять», «садись»! Саид начал уже привыкать к чуть солоноватой воде, которая придавала сладкому чаю такой привкус, к которому привыкнуть было непросто. Он привыкал три месяца, пока, наконец, смог пить эту жидкость более или менее спокойно. Привычная каша, два куска комкового сахара, цилиндрик сливочного масла, который солдаты намазывали на свой кусок хлеба ручкой столовой ложки. Все уже привычно, все как всегда. Только приближался день окончания учебы. А потом построение и формальная часть, когда солдатам предложат отправиться для выполнения интернационального долга добровольно. И как всегда, согласие дадут все.
        - Рядовой Азизов!
        Саид весь подобрался, сжимая ремень автомата, висевшего на плече, и стал смотреть на командира взвода. Сейчас его очередь стрелять из пулемета. Командир взвода, старший лейтенант Джураев, смотрел на молодого солдата одобрительно, с надеждой. По команде он вышел на огневой рубеж. Прежде чем разрешить солдату лечь к пулемету, командир показал указкой на стол. Там лежало несколько видов патронов.
        - Рядовой Азизов, доложите, из какого оружия вы будете стрелять и какие виды патронов в этом виде оружия применяются.
        - Есть! - бойко ответил Саид. - Пулемет Калашникова модернизированный, образца 1969 года. Для стрельбы из ПКМ используются патроны образца 1943 года 7,62?39 со следующими типами пуль. Обыкновенная пуля со стальным сердечником, предназначенная для поражения живой силы противника, расположенного открыто или за препятствиями, пробиваемыми пулей. Она состоит из стальной оболочки с томпаковым покрытием и стального сердечника в свинцовой рубашке. Пуля не имеет отличительной окраски. - Саид держал в руках патрон с соответствующей пулей, демонстрируя ее командиру. Тот кивнул, предлагая продолжать. - Трассирующая пуля предназначена для целеуказания и корректирования огня на расстоянии до 800 метров, а также поражения живой силы противника. Сердечник состоит из сплава свинца с сурьмой, за ним находится стаканчик с запрессованным трассирующим составом. Цвет пули - зеленый. - Саид продемонстрировал патрон, выбранный им из нескольких, лежащих на столе. - Бронебойно-зажигательная пуля предназначена для зажигания горючих жидкостей, а также поражения живой силы, находящейся за легкобронированными укрытиями на
расстоянии до 300 метров. Оболочка с томпаковым наконечником, стальной сердечник со свинцовой рубашкой. За сердечником в свинцовом поддоне находится зажигательный состав. Цвет головной части - черный, с красным пояском.
        - Молодец, Азизов! - кивнул старший лейтенант, одобрительно улыбнувшись. - На огневой рубеж. Задача: поразить ростовую мишень - бегущий автоматчик противника и грудную мишень - пулеметчик в окопе.
        Саид поспешно опустился на брезент. Рядом с пулеметом лежали два автоматных секторных магазина. В каждом, по условиям упражнения, было по шесть патронов. Проверив, нет ли патрона в патроннике, он установил прицел на 400 метров, подсоединил магазин и доложил, что к стрельбе готов.
        - Огонь!
        Азизов мог вполне свалить «бегущую» мишень и тремя патронами, но стрелять надо очередью в шесть патронов. Именно по шести попаданиям будут судить о результатах. В круг какого диаметра уложатся пробоины, каково смещение от точки прицеливания и тому подобное. Ветра не было. Степь парила так, что воздух струился и мишень, казалось, вся извивалась под ним. Пулемет коротко и уверенно стегнул по степи. Мишень повалилась…
        Назад со стрельбища солдат, отлично выполнивших упражнения, в лагерь отвозили на машине. Остальные с личным оружием и тремя пулеметами двинулись бегом. Таджибеев скривился в недовольной усмешке и махнул рукой Саиду, сидевшему в кузове «ГАЗ-66». Сегодня вечером его земляк, как и другие отличники, получит свободное время. Смогут поиграть в шахматы, посмотреть телевизор, написать письмо домой. А проштрафившиеся будут чистить и свое оружие, и пулеметы, из которых сегодня все стреляли на занятиях.
        - Слушай, Саид! - повернулся он на кровати лицом к Азизову. - А все-таки хорошо, что мы попали в «учебку» здесь, у нас в Таджикистане. Я слышал, как наши парни в городе рассказывали после армии, как им доставалось от русских. Называли их «чурками», заставляли вместо себя работать в казарме, подшивать себе подворотнички, сапоги чистить, еду отбирали. И вообще, по-всякому унижали. Хорошо, что мы дома. Я раньше не верил в эти рассказы, а теперь понял, что верить надо. Тяжело, вот и издеваются над теми, кто слабее и кого меньше. Таджиков в любой части меньше, чем русских. Я их ненавидеть буду теперь.
        - Кого? - не понял Азизов.
        - Русских, кого же еще. Они нас ненавидят, а мы - их.
        - Ты совсем дурак, Сархат? - зашипел на земляка Саид. - Ты по рассказам двух таких же дурачков судишь обо всей армии, что ли? Да, где есть всякая дедовщина и все такое, там не разбирают, таджик ты, узбек или татарин. Они и своих же русских заставляют работать и унижают. Это от безделья все. Мне отец рассказывал, как они воевали. Все вместе, все национальности. И никто никого не унижал. Даже спасали друг друга, потому что была одна беда, один враг у всей страны. Так и мы должны. Нас в армию для чего призвали? Страну защищать. Всю страну, а не только Таджикистан!
        - Отставить разговоры! - прикрикнул дежурный по роте. - Кто там хочет наряд вне очереди? Отбой был для всех!
        Саид отвернулся и закрыл глаза. И снова он видел Лайло, ее летящую походку среди чайных кустов, ее тюбетейку и цветные рукава платья. И темные тугие косы, которые на бегу смешно подпрыгивали на спине. Вот девушка обернулась и, улыбнувшись, обожгла взглядом. Сколько всего было в этом коротком взгляде, в этой брошенной ему улыбке - и интерес, и нежность, и задор. За два лета, когда студентов техникума возили помогать чаеводам, Саид разговаривал с Лайло всего несколько раз. И всегда рядом были другие ребята. Им так и не удалось ни разу побыть наедине.
        Они общались всей компанией во время работы, но Саиду казалось, что вокруг не существует никого и ничего. Он видел только ее, только ее глаза, улыбку, голос. Какой же красивый голос у Лайло! Низкий, грудной, бархатистый, когда она говорит серьезно, и звонкий, звучный, когда смеется или шутит. Ее голос, как ветер, как горная река, как шелест листьев на ветру.
        Саиду не хотелось думать о том, что у девушки есть жених и что она выйдет замуж только за этого Шавката. Больно было думать об этом, сердце сжималось и накатывала тоска. «Нет, - думал молодой солдат, засыпая, - я вернусь, и все будет по-другому. Я вернусь, и мы придем к ее родителям, пусть будут и родители этого Шавката. Я объясню, что мы любим друг друга, что брак без любви - это плохо, плохо жить нелюбимым людям вместе. И если родители хотят счастья своим детям, то должны подумать и послушать их. А обещания, ну что же… проходит время, и обстоятельства меняются».
        Саид заснул, а на его лице так и замерла улыбка. Как все просто в полусне. Просто и убедительно. Все сразу согласятся, и все будут счастливы.
        - Рота, подъем! Тревога! - пронеслось по казарме.
        Подъемы «по тревоге» были постоянными: роты выбегали на плац и строились, офицеры засекали время, которое было потрачено на подъем. Еженедельно солдат учебного центра поднимали ночами или в другое время суток, выдавали орудие и устраивали марш-броски или вывозили на машинах в степь, где заставляли занимать оборону, окапываться. В этот раз многое было необычным. И не потому, что команда прозвучала в два часа ночи, а скорее по голосу дежурного, по еле заметным интонациям почти все поняли, что случилось что-то серьезное.
        В казарме каждый раз ночевал кто-то из офицеров роты - «ответственный», так это называлось. Сегодня «ответственным» был как раз командир взвода Азизова старший лейтенант Джураев. Он выбежал из канцелярии, застегивая на бегу портупею, приказал построить роту и ждать его, а сам умчался в штаб. Рота, ежась от ночного холода, выстроилась перед казармой: все молчали, никто не ворчал, что солдатам не дают поспать, что замучили этими своими «тревогами». Перед строем угрюмо и деловито топтались заместители командиров взводов - все сержанты в «учебке» были старослужащими, прослужили по году и больше и, наверное, знали, какие еще бывают тревоги, но никто не разговаривал, не успокаивал, не объяснял.
        Джураев вернулся через двадцать минут. Сейчас он уже был застегнут на все пуговицы, полевая форма перетянута ремнями, и видно было, что кобура сильно оттягивает ремень. Значит, там пистолет.
        - Равняйсь! Смирно! - скомандовал старший лейтенант. - Слушай приказ. Вчера в течение суток пограничные заставы вели бой с бандами душманов, пытавшихся пробиться на территорию Таджикистана. Все атаки удалось отбить, но, по некоторым сведениям, границу удалось пересечь, переправившись через реку Пяндж, двум бандам общей численностью до ста человек. Обе банды двигаются в направлении города Куляба. Предположительно целью служит захват аэропорта. Нашей роте поставлена задача на автомашинах выдвинуться к перевалу и перекрыть дороги на Муминабад и Замар. Офицеры роты скоро подъедут. Пулеметчики третьего взвода - ко мне!
        Пулеметчики выбежали из строя к командиру взвода.
        - Наша задача следующая: тремя пулеметными расчетами мы должны занять позицию на склоне северного шоссе, чтобы предотвратить прорыв боевиков в тыл позиции роты. Первыми номерами расчетов со мной пойдут… Азизов…
        Саид встрепенулся. Все, что говорил офицер, воспринималось им еще как игра, как новые учения с боевыми стрельбами. Но когда после всего услышанного прозвучала его фамилия и когда он увидел испытующий взгляд Джураева, сомнений в реальности происходящего не осталось. Внутри где-то даже заворочался холодный червячок страха. Но Саид сразу придавил его мыслями о том, что он все сделает так, как положено, как прикажет командир. И не отступит, чего бы это ему ни стоило.
        Джураев вызвал троих, самых умелых пулеметчиков роты. Внимательно посмотрел в глаза каждому и разрешил взять себе «второго номера» на свое усмотрение.
        - Рядовой Таджибеев, - сразу выпалил Азизов.
        - Уверен? - строго спросил старший лейтенант.
        - Так точно. Он мой земляк.
        Почему он назвал Сархата, Саид и сам не мог понять. Наверно, хотел из Таджибеева сделать хорошего солдата, чтобы его земляк побывал в настоящем деле, поверил в себя, чтобы больше не рассуждал пространно о долге и войне, а сам своим поступком послужил Родине, понял, что это означает не на словах, а на деле. В глубине души Саид боялся, что Сархат начнет возмущенно шептать ему на ухо, зачем он взял его с собой «вторым номером», но Таджибеев сразу принялся деловито исполнять свои обязанности. Он получил в «оружейке» ящик с двумя «цинками», по 660 патронов в каждом. Вскрыл его, уложил банки с патронами в вещмешки. Так будет немного легче нести боеприпасы, потому что деревянный ящик с патронами весил лишние килограммы.
        Группа замерла в ожидании возле грузовика: Азизов с пулеметом у ноги, Таджибеев со своим автоматом на ремне. Старший лейтенант прошел мимо шестерых солдат и остановился перед Саидом:
        - Увы! Гранат не будет, ребята. Уверен, вы сумеете выполнить задачу. Не теряйте время, набивайте ленты по дороге, машины часа два будут ехать по шоссе. Наши позиции мы должны занять в темноте и незаметно. Вспоминайте основные правила оборудования позиции пулеметного расчета. Я буду рядом, но все делать за вас не смогу. Все очень серьезно, парни, там, в горах, - враг, и его надо уничтожить! Иначе он будет убивать женщин, стариков, детей, вредить нашим домам, заводам.
        Бойцы высадились из машин около пяти утра - выпрыгнули через борт, с опаской глядя на глубокий обрыв прямо у края дороги. Грузовики заглушили моторы, а солдаты начали взбираться по склону вверх. Командир поторапливал, не повышая голоса, а потом первым побежал по хребту. Это был трудный подъем, наверное, самый трудный из всех подъемов в жизни Азизова. Дыхание сбивало еще и волнение, что ты идешь туда, где начнется самый настоящий бой, в котором противники будут стрелять боевыми патронами и убивать друг друга. И надо не пропустить душманов с территории Афганистана. Они часто пытаются пробиться из-за кордона, неся с собой оружие, наркотики, взрывчатку.
        Минут тридцать, хрипло дыша, размазывая по лицу руками густой и липкий пот, они поднимались по скалам над дорогой. Несколько раз Джураев останавливался и осматривался по сторонам. Он вспоминал карту, на которую сейчас еще раз взглянуть было нельзя. Ночь темная и теплая - огонек будет виден далеко, и местоположение пулеметчиков он может нечаянно выдать светом ручного фонарика. Наконец старший лейтенант махнул рукой всем остановиться. Бойцы без сил повалились на камни. У Азизова сердце яростно колотилось в груди, того и гляди выпрыгнет, кололо в боку, саднили сбитые колени и кисти рук, взмокшая одежда прилипла к спине.
        Джураев дал солдатам пять минут отлежаться и прийти в себя - курить строго запретил. За время передышки офицер коротко рассказал, как намерен построить оборону их позиции. Один пулеметный расчет выдвинется к карнизу над дорогой. Его роль основная! Если появятся душманы, расчет должен будет огнем пресечь их движение, стреляя сверху на поражение. Второй расчет чуть левее и выше откроет огонь, когда группа душманов неизбежно попытается обойти пулеметчиков вдоль дороги. Они же примут на себя основной удар бандитов, если что-то случится с первым расчетом. Третий расчет, расположившийся чуть выше и правее, будет прикрывать товарищей в случае обхода душманами позиции с других сторон.
        Бойцы заметно нервничали - группа малочисленна. Неизвестно, сколько придется держаться здесь, и возможны самые неожиданные ситуации. Два цинка расстрелять можно за час. А потом? - подумал Саид.
        Рассвет осветил вершины скал, и по спинам пулеметчиков пробежали сначала длинные тени, а затем показались и солнечные лучи. Сразу стали закрываться глаза от солнечного тепла, от сухого воздуха, которым потянуло из степи, и смертельной усталости после ночного подъема. Три пулеметные ленты ПК были набиты и уложены в коробки. Саид лежал между камнями на подушке из мха и сухой травы. Два камня, которые они убрали впереди, позволили соорудить удобную амбразуру, через которую можно было простреливать всю дорогу метров на триста севернее. Слева защищала скала, справа два больших, застрявших в расщелине валуна. Дорога внизу, метрах в тридцати, за спиной, Таджибеев с автоматом, готовый подавать патроны и прикрывать с тыла. А если понадобится, то и лечь с автоматом рядом, усиливая плотность огня.
        Саид чувствовал, как его начинает бить озноб - может, от холода, а может, от волнения. Повернув голову, он посмотрел на земляка и громким шепотом позвал:
        - Сархат!
        - Что? - так же тихо ответил Таджибеев.
        - Ты боишься?
        - Один бы боялся, а так нас двое. И ребята рядом, и Джураев. Он-то побольше нашего понимает. А мы с тобой тут как в крепости. Нас только бомбами можно выкурить отсюда, да?
        Глаза Сархата блестели нездоровым огнем, как в лихорадке. Не начал бы палить. Хотя нет, глаза как глаза, усмехнулся про себя Саид. Они замолчали, продолжая вести наблюдение каждый в своем секторе, и Саиду вдруг почему-то стало тоскливо.
        «Странное чувство, - думал он. - Слышишь голос товарища, знаешь, что рядом кто-то есть, и как-то все легче воспринимается. А в тишине накатывает паническое чувство одиночества. И сразу холодеет внутри, руки начинают дрожать». Азизов стал сжимать и разжимать кулаки, чтобы унять дрожь, и тут же стыдливо покосился назад, не видит ли, чем он занят, его «второй номер». Еще подумает, что Саид боится. Сжав руки в кулаки, он положил их на приклад пулемета и опустил на них подбородок. «Спокойно, спокойно, - уговаривал он сам себя. - Все хорошо, нас много, у нас огневой перевес перед душманами. Только начнется бой, командование сразу передаст координаты, и сюда кинут все силы на их уничтожение». Он думал, успокаивал себя, и в царившей вокруг тишине, удиивительно спокойной и даже какой-то усыпляющей, глаза непроизвольно начали слипаться. Почему-то вспомнилась прошлогодняя поездка с группой на Нурекское водохранилище, где Саид впервые попробовал кататься на водных лыжах. А еще были семейные вечера на веранде гостевого домика, когда слышно, как легкая волна перекатывает у кромки берега мелкие камешки.
Накатывает и откатывает - успокаивающий шорох…
        Но нет, это никакой не шорох прибрежных камешков, это шарканье ног, точнее, звук множества шагов, раздававшихся издалека нарастающим шуршанием. Саид мгновенно открыл глаза. Сначала из-за яркого солнца он какое-то время щурился, а потом увидел толпу людей - они шли по грунтовой дороге, примыкавшей к шоссе на этом участке перевала. Их было четверо… нет, шестеро, нет, это лишь дозор, на самом деле их гораздо больше!
        Саид смотрел на дорогу и шевелил губами, считая: восемь, десять, двенадцать, шестнадцать, семнадцать…
        - Спокойно, Азизов, спокойно! - раздался над ухом голос старшего лейтенанта, и Саиду сразу стало легче дышать. Он понял, что долго лежал, затаив дыхание.
        - Стрелять? - спросил он командира, пытаясь говорить уверенным, почти равнодушным тоном, но голос предательски сорвался на фальцет.
        - Так, прицел, я смотрю, у тебя выставлен. Молодец! Запомни, Саид, стреляешь, как на полигоне. Это просто мишени, движущиеся, бегущие мишени. В тебя они попасть не могут, можешь даже не наклонять голову. Они не сразу поймут, откуда огонь по ним ведется. Работаешь спокойно, без нервов. Мы тебя прикрываем. Таджибеев, слушаешь своего «первого номера» и подаешь патроны без суеты. Начинай набивать ленты сразу, как только одна освободится.
        Все стало просто и понятно. Вот ведь, даже уверенность появилась! Значит, вон до того камня подпустить? Саид мягко положил палец на спусковой крючок и приник щекой к прикладу. Это враги, это убийцы, они несут взрывчатку, они хотят провести террористические акты, и тогда погибнут женщины, дети, старики. Он должен защищать свой народ, и он это сделает…
        Пора! Главное, первой очередью свалить как можно больше дозорных. Плотно идут, значит, мало пуль пролетит впустую. А потом уже… Получите!
        Саид впервые стрелял в людей, и очень важным оказалось осознание, что это враг идет по его земле, настоящая банда, пришедшая из-за границы. Первой же длинной очередью он прошелся по голове колонны душманов. Те стали разбегаться в поисках укрытия, но Саид продолжал стрелять и отпустил спусковой крючок только тогда, когда на дороге уже не было никакого движения. Он посмотрел поверх мушки и насчитал восемь лежащих без движения фигур. Двое отползали, то ли раненые, то ли просто пытались спрятаться. Хорошо получилось. Только мало! Их же там сейчас человек сто, не меньше!
        Голова сама пригнулась, как только снизу начали стрелять. Пули почти не попадали в камни в районе его укрытия.
        «Значит, они меня еще не видят, - со злорадством подумал Саид и стал выискивать укрывшиеся цели. - Сейчас главное, чтобы у них не появилось желания идти в атаку. Вот, двое справа за камнями!»
        Стоя на одном колене, оба душмана стреляли по склонам вверх из автоматов. Чуть довернув ствол, Саид дал короткую очередь, и те сразу исчезли за камнями. Судя по выпавшему из рук автомату у одного из них и безжизненно торчащей из-за камней ноге второго, Саид явно попал в обоих.
        Он выбирал цели и стрелял, почти не промахиваясь, минут десять, пока пули не стали петь вокруг его головы и рикошетить от камней поблизости.
        Засекли!
        Но командир сказал, что позицию менять не надо, что им его не достать. И на душе сразу стало спокойнее. Но вот в лицо полетели осколки камня, шквальный огонь снизу заставил-таки Азизова пригнуть голову. И почти сразу заработал второй пулемет слева. Душманы заметались, попав под огонь, и бросились назад. Какое-то время два десятка человек оказались на открытой местности, и Саид снова, довернув ствол, уложил около десятка из них.
        Кончалась четвертая лента, когда снизу послышался рев моторов и на дорогу, поливая все вокруг огнем из автоматической пушки и пулемета, вылетела первая БМП, за которой шли еще две машины. Гулко стали бить автоматы, много автоматов. Душманы пытались бежать, однако почти все полегли на открытом пространстве. Те, что были поумнее, поняв бессмысленность сопротивления, начали сдаваться.
        Азизов с шумом выдохнул и вытер ладонью потное лицо. Затем повернул голову назад и подмигнул Таджибееву:
        - Ну, как ты? Справились, а?
        А сбоку между камнями к ним уже бежал улыбающийся старший лейтенант Джураев. Саид машинально глянул на часы и обомлел. Бой длился всего-то двадцать пять минут, хотя ему казалось, что прошло чуть ли не полдня…
        Глава 2
        Ахмад Шах стоял возле шкафа со стеклянными дверками и просматривал корешки книг, составленных на полке. В комнате для переговоров по-хозяйски расположились два американских агента.
        Более старший по возрасту и званию, разведчик уже в третьем поколении, Сэм П., Паерсон-младший, почесывал нос, что делало его тихую речь довольно невнятной, и отдавал распоряжения на французском языке.
        - Подберите из числа окружения этого нужного нам человека наиболее талантливого, предприимчивого и амбициозного полевого командира. Пусть он продолжает работать на него, но слушает наши советы. Потом мы сможем обеспечить помощнику любой пост в новом правительстве, исходя из его деловых качеств, конечно.
        Джордж Либо, возглавлявший разведгруппу ЦРУ в этом районе Пакистана, поморщился и сделал руководителю незаметный знак, указывая на уши.
        - Этот господин в совершенстве владеет французским, - сказал он на плохом испанском. - Сэр! Перейдем лучше на английский. А еще лучше - поговорим позже.
        Дьявол его возьми, подумал Паерсон, глядя сбоку на орлиный нос афганца, на его прищуренные глаза. Этот Ахмад Шах не переставал его удивлять.
        Афганец вздохнул, провел пальцами по корешкам и сказал на дари:
        - Вот чего мне не хватает на войне, так это книг. Учиться нужно всегда, в любых обстоятельствах. Так что вы сказали, мистер Паерсон?
        - Я сказал, уважаемый Ахмад Шах, что еще три года назад под вашим руководством воевало меньше тысячи бойцов. Сейчас у вас чуть ли не дивизия трехтысячного состава.
        - Три тысячи шестьсот двадцать семь человек, - невозмутимо поправил американца Ахмад Шах.
        - Тем более, - кивнул Паерсон. - Нам кажется, что с такими силами вы могли бы развернуть более активные боевые действия. Вы получите любое оружие, какое только вам будет необходимо. У русских земля под ногами может гореть. Мы поставим вам большую партию «Стингеров» и данные о сроках пролета гражданских воздушных судов. Это будет хорошей провокацией. Мы поможем организовать общественное мнение и осуждение советских военных. Свалим вину на них.
        - Полковник, я воюю так, как воюю, - ответил Ахмад Шах. - Сбивать гражданские самолеты я мог и без вас, но я этого не делал. Вы не видите разницы в том, против кого и за что я борюсь? Не против шурави как таковых. Не простые солдаты наша цель, и не они главное зло, главное зло - идеи, которые они несут в нашу страну. Мы построим свое исламское государство и обязательно победим в этой гражданской войне. Давайте вернемся к главной цели нашей встречи.
        - Вы - афганец… - начал было Паерсон, но Ахмад Шах покачал головой:
        - Я - таджик. Я защищаю свою землю, где живут таджики, я строю свой мир. Да, я готов сотрудничать и с вами, и с другими лидерами, кто сейчас воюет за мир.
        - Вы, помнится, даже с советскими командирами пошли на перемирие. Не так ли?
        - Да, это было в прошлом году, - спокойно ответил Ахмад Шах. - Мне это было выгодно.
        - Хорошо, я понял вас. Вы не просто полевой командир, кем вас принято считать в Лэнгли, у вас государственное мышление. У нас обоюдовыгодное сотрудничество, и вы ведь по-прежнему желаете, чтобы мы готовили ваших моджахедов в военных лагерях Пакистана? Кажется, наше обучение идет им на пользу и вы воюете все успешнее.
        - Да, я и далее приму такую помощь. И я понимаю, что помощь эта не безвозмездна, ведь США ничего даром не делают.
        - Вы правы. Мы хотим дискредитации политики Советов. Нужна заметная наступательная операция, нужно подорвать доверие к афганской армии действующего правительства. Вы должны разгромить крупный гарнизон, например в Пишгоре. Сможете это сделать?
        - Я подумаю. Не люблю давать опрометчивых обещаний…
        Когда Ахмад Шах уехал, Паерсон-младший еще долго стоял у окна, заложив руки за спину. Джордж Либо, проводив гостя, вернулся к представителю из Лэнгли и, глядя на него, нахмурился.
        Джордж принимал участие в боевых действиях во многих горячих точках и считался хорошим специалистом по разведывательно-диверсионной работе и специалистом по партизанской войне. Он посмотрел в спину проверяющего и, усевшись в кресло, закурил. Паерсон не был его прямым начальником, хотя обладал определенными полномочиями и имел право давать задания Либо и его сотрудникам, однако в отношениях с этим представителем Центра можно было не придерживаться условностей субординации. Цену себе Либо тоже прекрасно знал.
        - Вы напрасно так построили разговор с Ахмад Шахом, - сказал Джордж, затягиваясь сигаретой.
        - Вы ждали, что я буду разговаривать с ним как с равным? Простите, дружище, но при всем моем уважении к вашему опыту я не привык так разговаривать с людьми, которым плачу.
        - Ну, пока об этом еще рано говорить, как мне кажется. Ахмад Шах слишком независим. Его поддерживают не только таджики, которые населяют этот район. О нем много говорят даже в Кабуле и в Кандагаре. Люди видят его успехи, он и без нашей помощи скоро соберет полноценную и боеспособную дивизию. А знаете, почему? Потому что он политик, а не боевик. Он понял, что вы не готовились к его визиту, не продумали разговора с ним.
        - Это вы к тому, что я не выучил его биографию? - зло усмехнулся Паерсон. - Для меня новость, что Ахмад Шах хорошо владеет французским. Надо было тщательнее изучить досье на этого дикаря.
        - У него могло бы быть хорошее столичное образование, если бы его не вовлекли в политику и не началась затяжная гражданская война. И он не зря здесь намекал на то, что учиться нужно всегда. Вы знаете, что он не против того, чтобы возглавить правительство в Кабуле? Более того, Масуд гарантирует, что меньше чем за год он прекратит войну в стране. Правда, если ему не станут мешать и развяжут руки. У него есть свой взгляд и своя программа.
        - Черт бы его побрал, это вашего Масуда-Счастливого!
        - Примерно так же о нем отзываются и советские командиры, - хмыкнул Джордж.
        - Хорошо. - Паерсон неторопливо вернулся к столу, уселся напротив Либо и достал сигареты. - Итак, что мы можем реально сделать в Пишгоре?
        - Есть у меня там один приличный парень с организаторскими способностями. На хорошем счету у своего командования, пользуется доверием солдат и офицеров. Мы могли бы обойтись и без Ахмад Шаха, но лучше сделать это его руками. По крайней мере, советское командование должно быть уверено, что это дело рук Масуда. Мы его скомпрометируем, подставим. Я же понимаю, что Масуд вам в составе центрального правительства не нужен.
        - Это еще не решено. Я в Лэнгли подниму вопрос об использовании его кандидатуры на высоких ролях в будущем свободного Афганистана. Думаю, что будет разработан план по его политическому использованию. Он - хорошая платформа, на которой можно въехать в Кабул, но им трудно управлять, это его большой минус. Нам нужны в Кабуле парни покладистые и управляемые…
        Когда Азизов вместе с товарищами по учебной команде вышел из самолета на бетонную полосу военной базы Баграм, то сразу начал озираться по сторонам. Все-таки другая страна, он впервые был за границей. Но перед его взором теснились точно такие же горы, как и на родине, вокруг взлетной полосы такая же сухая трава и яркое раскаленное солнце.
        На краю бетонки - очень типичные строения военного аэродрома. А дальше, за рядами колючей проволоки, виднелся большой военный городок.
        Самолет не глушил двигатель, к трапу спешила команда дембелей.
        - Вешайтесь, «духи»! - дружно проорали убывающие домой старослужащие, громко гогоча. - Хана вам!
        «Нечего сказать, теплый прием молодежи! - подумал Саид. - Вместо слов ободрения и поддержки…»
        Дембеля быстро загрузились, и самолет улетел.
        Капитан, старший команды, после высадки сразу куда-то убежал, приказав ждать его на бетонной полосе.
        Солдаты сбросили вещмешки, стали нервно закуривать. Почти никто не разговаривал, только молча курили и озирались по сторонам. К вновь прибывшим не спеша подошел смуглый прапорщик-таджик.
        - Что головами крутите, бойцы? - насмешливо спросил он по-русски. - Непривычно?
        Уставшие после сумасшедших перелетов, голодные молодые солдаты угрюмо посматривали на прапора и молчали. Прапорщик медленно прошелся вдоль строя, всматриваясь в лица вновь прибывших. На лицах узбеков и таджиков он на некоторое время задерживал внимательный взгляд. С некоторыми заговаривал, выяснял, откуда призваны.
        «Начальник склада? - подумал Саид. - Ищет каптерщиков? На складе сидеть - это не мое. Я должен вернуться домой к родным и своей девушке героем, с наградами!»
        Прапор еще немного покрутился среди бойцов и ушел.
        Вскоре со стороны вышки управления полетами показался капитан-сопровождающий с двумя сержантами. Сержанты, сыпя матерками, быстро подняли вновь прибывших, которые начали уже дремать, улегшись на бетонке, построили и повели нестройной колонной к домикам за рулежными полосами.
        Здесь уже строилось какое-то подразделение, видимо, несущее караульную службу на самой авиабазе. Капитан, сопровождавший группу новичков, недовольно поглядывал на часы, явно нервничал. Вероятно, желал поскорее отметить командировочные и вернуться в Союз.
        Через какое-то время он действительно сбыл с рук на руки команду офицеру в полевой форме и исчез.
        После ужина началось построение на небольшом плацу.
        - Сейчас поздравлять с прибытием будут, - послышались голоса в строю.
        - Моджахеды, как увидят, кого нам прислали, сразу убегут в Пакистан! - хохотнули из соседнего строя старослужащие. - Душары! Готовьтесь! Вам пришла ж…
        Подошедший офицер в потертом и выгоревшем полевом обмундировании строго посмотрел на солдат, обругал крикунов, и все говоруны сразу замолчали.
        Вскоре из штаба вышел немолодой грузный полковник с тремя офицерами. Выйдя на середину плаца перед выстроившимися подразделениями, полковник заговорил:
        - Товарищи, сегодня к нам прибыло пополнение. Молодые солдаты сменили тех, кто отслужил свой срок здесь, в составе ограниченного контингента советских войск на территории Демократической Республики Афганистан, помогая братскому афганскому народу строить новую жизнь, бороться с бандами наемников, чьими руками международный империализм пытается ввергнуть страну снова в мрачное Средневековье. Прибывшим придется быстро набираться боевого опыта и применять на практике в сложных условиях то, что они осваивали в учебных центрах у себя дома, в Союзе. Хочу отметить, что сегодня среди пополнения к нам пришли ребята боевые, умелые, храбрые. Настоящие бойцы! Вот у меня в руках служебные характеристики на некоторых из молодых солдат.
        Солдаты, прапорщики и несколько офицеров слушали полковника со скучающими лицами - дежурная, обычная приветственная речь политработника. Но что-то в словах и интонации полковника было сегодня, видимо, необычным. В строю стали переглядываться.
        - Равняйсь! Смирно! - вдруг приказал офицер. Ряды солдат замерли. - Рядовой Азизов, рядовой Таджибеев, выйти из строя!
        Саид не шелохнулся, не понимая, что происходит. В учебном центре он бы автоматически выполнил приказ - мгновенно, по привычке. Но здесь, где его никто не знает, его вызвать из строя просто не могли. Может, вызывают однофамильца из числа солдат, которые уже несут службу на этой базе? Но вызвали еще и Таджибеева…
        - Давай! Ты что? Тебя же! - зашикали сзади и сбоку бойцы.
        Волнуясь, Саид вышел из строя на положенное количество шагов и четко повернулся через левое плечо. Рядом встал земляк-побратим. Странно было вот так стоять, когда на тебя смотрят сотни глаз. Такие чувства Саид испытывал только во время приема присяги.
        - Товарищи! - продолжил полковник. - Совсем недавно двое этих солдат проходили службу в учебном центре в Таджикистане. Их часть располагалась недалеко от государственной границы, и когда через границу прорвались банды душманов с целью проведения террористических актов на территории Советского Союза, навстречу им на помощь пограничникам выдвинули имеющиеся подразделения округа. Зачитываю строки характеристики:
        «Рядовой Азизов с пулеметом занял позицию на перевале. «Вторым номером» у него был рядовой Таджибеев. И когда банда, численностью до ста человек, попыталась прорваться, расчет открыл огонь. Благодаря умелым действиям пулеметчиков, хорошей боевой выучке и их личной храбрости и мужеству банда понесла огромные потери в живой силе, а подоспевшее воинское подразделение добило нарушителей окончательно. За выполнение боевого задания командования рядовые Азизов и Таджибеев представлены к медалям «За отвагу»! Награды, естественно, еще не пришли, но, думаю, скоро мы их вручим героям. И я считаю своим долгом объявить всем о подвиге этих молодых солдат, которые теперь будут служить с вами вместе. Встать в строй!
        Азизов занял место в строю и почувствовал себя, как будто за спиной выросли крылья.
        Солдаты из пополнения смотрели на них с Сархатом с уважением, но откуда-то сбоку раздался тихий насмешливый голос: «Ишь ты, отличились. Здесь такие бои каждый день! Посмотрим, душары, как вы тут повоюете».
        Построение завершилось. Пополнению разрешили обосноваться в курилке и подождать приезда офицеров для распределения по частям. Смуглый, похожий на кавказца капитан в выгоревшей летней форме разговаривал с тем самым прапорщиком-таджиком, подходившим первым к самолету.
        - Смотрите, молодые боевики, - кивнул головой кто-то из сержантов. - Знаете, кто это? Капитан Воротин из разведбата! Его рота страх на «духов» наводит по всей округе. Настоящие рейнджеры! Он лично завалил пару десятков «духов»…
        И тут над аэродромом пронесся звук сирены. Откуда-то проехал пыхтящий бронетранспортер, промчался грузовик. Куривший народ вскочил и побежал в казармы - суета была деловитой и совсем не похожей на панику. Видимо, случилось что-то обыденное и каждый знал, что ему в этой ситуации делать.
        Азизов крутил головой и таращил глаза: вот пробежали несколько десятков солдат с оружием, обвешанные пулеметными лентами, с вещмешками. По рулежке пронеслись вереницей БМП.
        Капитан Воротин с несколькими бойцами в маскхалатах выбежали из казармы, загрузили вещи в машину, разместились, и колонна двинулась к воротам.
        В воздухе носились разные слухи. Но, видимо, каждое объяснение тревоги могло быть верным, потому что налеты, нападения и тревоги случались здесь часто: или какое-то подразделение попало в засаду, или неожиданно обнаружили караван. А возможно, моджахеды сбили нашу «вертушку» или самолет и поисковая группа бросилась в район - спасать летчиков.
        В этот день распределения новичков по частям не было. Шли бесконечные проверки, построения, инструктажи. И на второй день, и на третий тоже все та же бестолковая рутина. Пополнение временно разместили в освобожденную казарму, начался очередной карантин - вновь курс молодого бойца. А потом начали появляться офицеры и по несколько человек забирать в роты. Саида определили в батальон охраны.
        Сержант вставил его в график нарядов, правда, наряды были слишком частые, и потянулись скучные нудные дни. Азизов стоял «на тумбочке», чистил картошку на кухне, подметал плац. Ребят из Таджикистана почти не было, и они вместе с Таджибеевым оказались в разряде молодых, неумелых, которыми все постоянно помыкали. Он слышал, как их называли «молодыми туповатыми чурками», но хорошо понимал, что к ним придираются по старой армейской традиции, норовя объявить лишний внеочередной наряд, чтобы поменьше отправлять на кухню своих земляков или друзей.
        - Я так больше не могу, - как-то вечером сказал Сархат, садясь рядом с Азизовым на лавку возле спортивного городка. - Я завтра пойду к командиру или к особисту. Пожалуюсь! Сколько можно? Чурка, душара! Мы с тобой, между прочим, к медалям представлены! Полковник ведь сказал, что мы - герои…
        - Остынь, не шуми! - дернул друга за рукав Саид. - Мы с тобой да и другие здесь никто! Нас не знают, понимаешь? Мы в бою ребятам еще себя не показали! И дело не в том, что они - русские, хохлы, грузины, узбеки, а мы - таджики. Тут - своя ценность, и ее нужно заслужить. Многие такие боевые подвиги совершают каждый день, и каждый день им за это медали не дают. В роте всего у двух солдат медали, и те по ранению! Это их служба - работа. Знаешь, я тут подумал, что к нам как раз уважения нет из-за этих медалей. Мы как будто их службу в Афгане этими наградами обесценили.
        - Не понял! - уставился на Азизова тугодум Сархат.
        - Ладно, потом поймешь. Тут не все так просто, как у нас в «учебке» было. И сколько мы будем тут торчать, столько и будем терпеть. Скорее бы попасть на боевые, и скорее бы прошли эти самые тяжелые полгода! Потом будет легче.
        - Смотри, тот самый боевой офицер! - Таджибеев толкнул Саида локтем и кивнул на дорожку, по которой мимо казармы шел капитан Воротин.
        - Куда ты… - Саид не успел остановить друга, как тот вышел из курилки и, старательно топая ногами, подошел к офицеру:
        - Товарищ капитан, разрешите обратиться?
        Воротин остановился и насмешливо оглядел невысокого нескладного таджика. Саид, проворчав нелестное в адрес Сархата, поспешил на выручку.
        - Ну…
        - Товарищ капитан, возьмите нас к себе в разведроту! - выпалил Таджибеев. - Не подведем! Мы из пулеметов полсотни «духов» перебили!
        - А, герои-пулеметчики…
        Азизову не очень понравилось, с какой интонацией разведчик произнес «герои-пулеметчики». Это смутило и немного разозлило. Можно подумать, что они с Сархатом выпрашивали себе медали, просили всем рассказывать о том бое. А тут еще друг своим поведением внимание привлекает.
        - Да, правда, возьмите, - уныло поддержал Сархата Саид, понимая всю бесполезность их затеи.
        Он решил, что надо не только выручать друга, но и попытаться все-таки найти нормальную мужскую службу, а не дневалить целыми неделями, не выслушивать унизительные реплики в свой адрес. Нет, нельзя было сказать, что старослужащие относились именно к двум молодым таджикам как-то предвзято. Он видел, что так пренебрежительно относятся вообще ко всем молодым солдатам, независимо от национальности. Да и в своем кругу «дедов», как в армии называли тех, кому служить оставалось полгода, было много ребят с Кавказа и из Средней Азии. И там все были равны. Но все же Саиду и самому было стыдно из-за своего нынешнего положения. О чем отцу написать? Об этих нарядах по столовой и уборке территории? Позор! А врать не позор? Но ведь придется врать. Или как минимум какое-то время умалчивать.
        - Знаете, что я вам скажу, парни. - Улыбка медленно сошла с лица Воротина, и теперь он выглядел очень усталым и терпеливым. - Вы, наверное, хорошие пулеметчики, спорить не буду. Но у нас свои правила, а они написаны кровью. Послужите здесь с полгода, осмотритесь. Проявите себя с лучшей стороны, вот тогда и поговорим. В разведке нужны не герои, а крепкие, выносливые, умелые и дисциплинированные ребята. И переводчики в разведке всегда нужны. Вы пока служите там, куда вас командование поставило. Через полгода поговорим… - Он похлопал Саида по плечу и двинулся по своим делам.
        Азизов вздохнул и хмуро посмотрел на товарища:
        - Ну чего ты полез к нему? Вот он тебе прямым текстом и выдал, что им нужны дисциплинированные.
        - Что, опять на тумбочку, опять на кухню? - уныло проворчал Таджибеев.
        - И про это он тебе тоже четко сказал, что им нужны крепкие и выносливые. А чего мы будем стоить, если от таких трудностей уже ныть начнем. И потом, он же сказал - в разведке нужны переводчики! Подождем…
        На следующее утро снова началось то, что так раздражало Таджибеева. Замстаршины роты вновь поставил молодежь в наряд по столовой. И ничего страшного, что только вчера сменились из наряда.
        - Все ребята заняты делом, а вы как два болвана слоняетесь без дела!
        Сархат чуть было не сорвался, но Азизов вовремя его остановил, уговаривая не ссориться и не нарываться на неприятности. Так ведь не долго и на гауптвахту попасть.
        Но до наряда по кухне в этот раз не дошло.
        Через час в роту позвонили из штаба и приказали рядовым Азизову и Таджибееву срочно прибыть к дежурному. Наскоро почистив полусапожки и подтянув ремни, друзья отправились к зданию штаба.
        - Да, это они, - кивнул тот самый прапорщик-таджик, который первым подошел к самолету, когда привезли на базу новичков из Союза.
        «Неужели на склад?» - забеспокоился Саид.
        Прапорщик кивком велел солдатам следовать за ним. Возле одной из дверей «кладовщик» остановился и велел ждать. Азизов и Таджибеев с волнением переглядывались, озирались по сторонам, перешептывались. Сейчас происходило что-то важное в их жизни и службе? Возможно. Ведь так просто двух молодых солдат в штаб не вызывают.
        «Неужели медали пришли и позвали за награждением?» - подумал Саид, но вслух не произнес. Как-то так само собой сложилось, что говорить об этом у них стало не принято.
        Мимо ходили офицеры и прапорщики. Солдаты то и дело вытягивались, прижимаясь спинами к стене, и отдавали честь. В кабинетах гудели кондиционеры, а в коридоре было душно. Хотелось снять зеленые форменные панамы, расстегнуть «хэбэшку» на груди. А тем временем там за дверью что-то решалось важное. Дверь неожиданно приоткрылась, и голос прапорщика позвал:
        - Азизов! Зайди…
        Саид поправил головной убор, расправил складки х/б под ремнем и шагнул в кабинет. Прапорщик стоял у стены с большой картой мира, а за столом, заваленным пачками бумаг, расположился крупный мужчина с погонами подполковника на плечах и глубокими залысинами на голове. Гудел старенький кондиционер, вдобавок на тумбочке жужжал вентилятор. Саид нерешительно поднял руку к головному убору. Его сюда привел прапорщик, но докладывать, видимо, надо старшему по званию:
        - Товарищ подполковник, рядовой Азизов по вашему приказанию прибыл.
        - Вольно! - усмехнулся офицер и показал авторучкой на стул: - Сидай, пулеметчик! Тоби не жарко? Привычный? А мне продыхнуть нечем! Плавлюсь в вашем климате…
        Напоминание о пулеметчиках резануло слух, но Саид пропустил это слово мимо ушей. Еще не хватало выслушивать насмешки от всех вокруг. Так еще и прилепится прозвище «пулеметчик». С наслаждением стащив панаму с потной бритой головы, он сел на предложенный стул.
        - Значит, с отличием окончил учебный центр! - разглядывая солдата и шелестя бумажками, заговорил подполковник неторопливо. - Значит, говоришь, хороший стрелок? И с пулеметом обращаться умеешь? А скажи-ка, дружок, как на духу, какие языки ты знаешь?
        - У меня мама окончила педагогический институт в Душанбе и преподавала на кафедре таджикского языка и литературы. Я знаю узбекский, дари, фарси и пушту. И сам я учился в Политехе - после первого курса призвали.
        - Ты гляди, какой у нас солдат образованный пошел, - засмеялся подполковник.
        - А я вам говорил! - улыбнулся прапорщик.
        - Ну, если правильно называть, по-научному, то это таджикский фарси. А там, где большая плотность проживания узбеков или…
        - Стоп! - подняв широкую ладонь, остановил Саида подполковник. - Про Таджикистан не надо. Мы в Афганистане, поговорим про него и про афганские языки. Знаешь, на каких языках разговаривает местное население?
        - Ну, если опять говорить научным языком… - Саид перестал волноваться, почувствовав себя в привычной среде, говоря на знакомые темы. - Если по-научному, то Афганистан, насколько я знаю, страна многонациональная и с большим количеством языков и наречий. Весь этот регион, вместе с нашими республиками Средней Азии, формировался много тысяч лет, языковые различия очень маленькие. Здесь есть два официальных языка: пушту и таджикский дари, язык местных таджиков. Его еще называют фарси-кабули. Он не особенно отличается от таджикского фарси. А еще есть языки автохтонные, языки региональные, языки меньшинств. Есть даже афганский жестовый язык. А вообще практически все население в Афганистане понимает таджикский и персидский. Или новоперсидский фарси…
        - Лингвист! - кивнул на Азизова подполковник, хитро улыбаясь.
        - А я вам говорил, - подмигнул подполковнику таджик-прапорщик. - Парень знает и свободно изъясняется на дари и пушту!
        Саид пожал плечами. Для него в этом не было ничего необычного. И почему эти двое так уперлись в языковые вопросы? Заниматься закупками продовольствия у местных? А может, пленных допрашивать надо?
        - У мамы много знакомых и друзей, - заговорил он. - Часто приезжали родственники из-за границы. Я вырос с их детьми и с детства научился общаться.
        - Вот что, Азизов. - Подполковник вдруг стал серьезным. - Вижу, парень ты грамотный, современный. И боевой! Я хочу взять тебя к себе. Я - военный советник, подполковник Кравченко Сергей Иванович. Это мой помощник, прапорщик Рахманкулов. Помощник, переводчик, а заодно и начальник охраны в гарнизоне в Пишгоре. Нас мало, всего восемь человек, из них шестеро солдат. Трое должны уволиться в запас, и им нужна смена.
        - Я согласен, - сглотнув, кивнул Саид. - Я - готов!
        - А твоего согласия, дружок, никто не спрашивает, - расхохотался Кравченко. - Это армия, здесь приказы выполняют. Но раз согласен, то хорошо. Значит, не против твоей воли. Теперь скажи насчет своего земляка, Таджибеева.
        - Он был моим «вторым номером» в бою, - поспешно заговорил Саид. - И я хочу служить с ним вместе…
        - Ладно, ладно, - махнул рукой подполковник и посмотрел на прапорщика: - Ты как, Рустам?
        - Вроде бы нормальный парень. Да и сдружились они, в бою вместе побывали. Я бы взял обоих. Позвать его?
        Таджибеев, когда узнал, куда их берут служить, чуть не подпрыгнул от радости прямо в кабинете. Но надо отдать ему должное, сдержался и только смотрел на Кравченко и прапорщика-переводчика блестящими от восторга глазами. На вопросы, которые ему задавал подполковник, Сархат отвечал бойко, с какой-то даже лихостью, хотя и с сильным акцентом.
        - Ну и хорошо, - закончил свои вопросы советник. Но тут в дверь постучали, она приоткрылась, и в проеме появилась голова помощника дежурного по части.
        - Разрешите? Там прибыл рядовой Рахимов, которого вы вызывали.
        - Ну, вот и третий претендент, - кивнул Кравченко. - Заводи его.
        Саид напрягся, а по спине у него пробежал холодок от волнения и ревности. Эту фамилию называл отец, когда говорил о женихе Лайло. Но что такое фамилия! Рахимовых в Таджикистане - как Ивановых, Петровых и Сергеевых у русских. Дверь распахнулась, и в кабинет вошел высокий худощавый солдат с густыми, сросшимися над переносицей бровями.
        - Здравия желаю! - низким голосом проговорил он, вскинув руку к панаме. - Рядовой Рахимов по вашему приказанию прибыл!
        - Ну, здравствуй, Рахимов. - Кравченко осмотрел солдата с ног до головы. - Как зовут, откуда родом?
        - Шавкат Рахимов. Я из Таджикистана, из горного кишлака, Пичандар называется.
        Саид прикусил губу, в груди защемило от ревности и глупой боли. Надо же, встретились. Да еще и служить вместе. Каждый день видеть его рожу и думать о том, что он станет мужем Лайло. Саиду захотелось закрыть глаза, зажмуриться сильно-сильно, до ломоты в глазных яблоках. А потом открыть глаза и увидеть совсем другую картину. Цветущие склоны гор в окрестности кишлака Пичандар, бегущую по тропе Лайло с подругами, ее черные косы. Но он знал, что ничего не изменится. Да и должно ли измениться? И в чем виноват этот парень, когда его родители и родители девушки решили все без согласия детей? Он-то не виноват, так за что его ненавидеть?
        Мысли одолевали, метались в голове Азизова. Он почти не разбирал вопросов подполковника и ответов Рахимова. Что-то говорили о силе, о том, что Рахимов хорошо стреляет, что его еще дед научил метко стрелять. А потом новичок повернулся к двум другим солдатам, и Саид услышал голос подполковника:
        - Ну, знакомься со своими новыми сослуживцами. Сегодня вы в последний раз до самой замены ходите в советской форме. Да и мы с Рустамом только на базе ходим в нашей форме. Сейчас топаете на склад - прапорщик вас переоденет в полевую форму афганской армии, получите сухой паек, оружие. Завтра с утра пораньше выезжаем в Пишгор…
        Двое из восьми «Черных аистов» - моджахедов из афганского отборного спецназа - спустились с гребня хребта. «Аисты» сопровождали в этом опасном разведрейде майора пакистанской разведки Наджраба в Панджшер. Опустившись среди камней на корточки, они внимательно вглядывались в окрестности.
        - Чисто, - кивнул «аист». - Сегодня днем движения на тропе не было. А на перевале движение шурави и сарбосов как обычно.
        - Хорошо. - Наджраб развернул карту на колене. - Двоих отправь вот на этот склон севернее тропы. Я должен быть сразу информирован, идет наш друг один или его ведут.
        - Будет сделано. - Бородатый моджахед вытащил из кармана куртки японскую рацию «Уоки-токи» и стал вызвать своих бойцов и отдавать приказы.
        Майор взглянул на наручные часы. До времени встречи оставалось два часа. Но это совершенно не означало, что офицер появится в точно оговоренное время. Может быть, что-то изменится в графике движения колонны, может быть, русские пронюхали и решат сначала проверить выход с перевала. Их разведчики стали работать намного лучше, чем это у них получалось в 1979 году. Русские очень быстро набирались боевого опыта и наращивали свое мастерство. Подготовка у них была хорошей, за спиной у каждого офицера классическая школа, основанная еще ветеранами Второй мировой войны. А здесь, в Афгане, у них практики больше, чем нужно, и если уж честно говорить, во многом русский спецназ стал постепенно превосходить рейнджеров других стран. Особенно выносливостью и неприхотливостью в быту.
        Говорить об этом начальству вслух не следовало, но делать выводы приходилось на местах.
        Русские хитро и умело работали с местным населением - щедро подкупали вождей племен. Невоенная помощь Афганистану от Советского Союза была до войны впечатляющая, и один этот факт располагал многих афганцев к «шурави» - советским, как тут называли русских. Сколько Советский Союз построил здесь дорог, больниц, электростанций! И если бы не война…
        К тому же в приграничных районах СССР жили таджики, узбеки, которые этнически были почти родственниками большей части афганцев. Даже язык был очень похож. И они использовали своих подготовленных таджиков и узбеков для работы с местным населением…
        Прошло два с половиной часа, прежде чем один из наблюдателей передал, что колонна вошла в ущелье. Советской бронетехники нет, и сопровождение осуществляется только бронемашинами с солдатами армии ДРА. Еще тридцать минут прошли в ожидании. Где-то западнее пролетели два советских военных вертолета.
        «Неужели сюда?» - подумал с опаской пакистанский майор.
        Но вертолеты ушли в другом направлении. «Все, пора, - решил майор Наджраб и двинулся к месту встречи. - Теперь лишь бы все сработало как надо».
        Колонна грузовых машин и бензовозов выбралась из ущелья и стала спускаться на равнину, когда вдруг справа на склоне не удержался большой камень и покатился вниз к дороге. Обычное дело в горах, когда случаются небольшие обвалы или мелкие осыпи. И отдельные камни не редкость, когда проходит тяжелая техника, и вибрация передается скалам и почве. Водитель переднего армейского грузовика сбавил скорость, глядя, как катится камень. Но вот валун ударился в другой камень, чуть ниже по склону, и уже на обочину скатилась группа камней, среди которых что-то зловеще блеснуло.
        Капитан афганской правительственной армии, сидевший в кабине переднего грузовика, положил руку на плечо водителя и сжал его, продолжая напряженно смотреть на выкатившийся на дорогу артиллерийский снаряд. Это могло означать что угодно: или рассыпавшийся из-за осыпи подготовленный фугас, призванный уничтожить колонну, или снаряд, оставшийся после боевых действий, который просто не разорвался. И бомбы иногда не взрываются, и минометные мины.
        Выйдя из машины, капитан подозвал к себе трех солдат из числа сидевших в кузове и послал их предупредить об опасном сюрпризе. «Сарбос» пробежал дальше по колонне, требуя заглушить двигатели машин. Другие «сарбосы» медленно и осторожно спустились из кузова на дорогу, отошли за третью машину в колонне и залегли, изготовившись к обороне. Туда же капитан отправил и водителя головной машины. Сам он присел у переднего колеса грузовика и стал ждать.
        Наконец к нему подошли два сержанта и немолодой лейтенант с густыми черными усами, в которых пробивалась седина.
        - Он? - спросил лейтенант, кивнув на виднеющийся впереди снаряд.
        - Да! Скатился прямо на моих глазах. Не знаю, почему он не взорвался. Повезло! По виду - от гаубицы большого калибра.
        - Это снаряд шурави, - сказал лейтенант. - Видел я такие - от 152-миллиметровой гаубицы. Надо бы машину отогнать назад, да опасаюсь даже заводить. Сейчас любая встряска опасна…
        - Что делать будем? Вызывать саперов? Советских?
        - Они доберутся сюда только завтра, а у нас в гарнизоне продовольствие на исходе и дизельное топливо для генераторов. Да и опасно! Душманы ночью нас могут зажать с двух сторон и перебить с гор! У меня есть иное предложение.
        - Какое? - оживился капитан.
        - Сниму куртку, а вы мои руки свяжете ремнями через шею и положите на ремни свернутую куртку, чтобы мягче было. Сержанты - опытные бойцы, они осторожно, без рывков поднимут снаряд и положат мне на руки. Если руки и устанут, то я все равно снаряд не выроню, ремни не дадут. Донесу его до склона и сброшу в обрыв.
        - Снаряд весит больше сорока килограммов! Сумеешь ли? Неужели сумеешь до отвесного участка дотащить? - покачал головой капитан. - Только там можно бросать снаряд вниз, чтобы он не коснулся склона, пока ты не отбежишь от обрыва подальше.
        - Я мужчина крепкий, в молодости работал кузнецом и занимаюсь борьбой! Донесу! - уверенно заявил лейтенант. - Иначе колонна не пройдет.
        - Я пойду с вами, - предложил один из сержантов. - Вы устанете и не сможете бросить снаряд с обрыва. Это сделаю я.
        - А я осмотрю склон, - сказал второй сержант, потрогав шрам на щеке. - Я почти год работал с саперами, смогу увидеть признаки минирования. Колонна не должна пострадать, и ехать в обход ущелья нельзя. Мы везем продукты.
        Капитан посмотрел на сержантов, на немолодого лейтенанта. Этот лейтенант был из местного гарнизона, не из столицы. Черт, может, они тут все такие отчаянные? Чертовски опасно! Но он отвечает за прохождение колонны. Стиснув кулак, капитан долго разглядывал дорогу, камни и одинокий снаряд. Наконец принял решение. Передав приказ занять круговую оборону, он отошел и лег с автоматом вместе с солдатами у третьей машины. Оттуда были хорошо видны приготовления лейтенанта. Потом он вместе с сержантами поднялся в полный рост, и они пошли к снаряду, переговариваясь о чем-то, постояли немного, а потом сержанты стали поднимать снаряд, причем с такой осторожностью, с какой не берут на руки даже больного ребенка, и положили его в руки лейтенанта. Ремни на шее напряглись, и лейтенант медленно пошел вперед. Высокий худощавый сержант шел рядом, протянув руки в готовности подхватить офицера, если он оступится или начнет ронять свою страшную ношу. Второй сержант со шрамом на щеке вытащил армейский нож и стал обходить склон, поднимаясь все выше и выше. Он приседал, что-то трогал ножом, поднимался и медленно шел        Капитан лежал в пыли и щурился от солнца. Один раз ему показалось, что со склона впереди что-то блеснуло. Снайпера бинокль или просто зрение подводит от такого яркого солнца? Блики больше не появлялись, сколько офицер ни тер глаза. Он старался не выпускать из поля зрения ни сержанта на склоне, ни лейтенанта с его ношей. Время шло, солнце припекало спины, но никто на дороге не шевелился. Все было очень похоже на засаду, но странно, что до сих пор никто не начал стрелять по колонне.
        Наконец лейтенант остановился у обрыва с краю дороги. Капитан поднес к глазам бинокль, но солнце слепило, и он убрал его, продолжая смотреть, просто прикрыв глаза ладонью, как козырьком. Сержант осторожно взял из рук лейтенанта снаряд, шагнул к краю и бросил его с натугой вниз. Тут же оба отскочили от обрыва и упали на дорогу, закрыв головы руками. Напряжение всех солдат в колонне чувствовалось почти физически. Но взрыва так и не произошло. Стягивая ремни, лейтенант шел назад, еле волоча ноги. Капитан вскочил на ноги и поспешил навстречу храброму офицеру.
        - Как вы себя чувствуете?
        - Все хорошо, - вытирая локтем с лица пот, ответил лейтенант. - Ноги только не держат. Я бы посоветовал вам послать опытных солдат с моим сержантом. Ариф скажет, что и как проверять. Надо пройти по склону до самого обрыва. Тут могут быть еще снаряды или мины. Видимо, когда-то выход из ущелья обстреливался из орудий. Видно, что в прошлом году засыпали воронки.
        - Да, мы проверим, - кивнул капитан. - Вам помочь?
        - Не надо. Я посижу немного у ручья. - Лейтенант показал в сторону противоположного склона, где между большими валунами пробивалась серебристая струйка родника. Затем хлопнул по плечу сержанта: - Ашрафи, помоги Арифу. Там могут быть еще снаряды.
        Сержант отдал честь и поспешил к колонне. Капитан тоже направился к машинам. Он несколько раз оглянулся и посмотрел, как лейтенант перешел дорогу, перелез через несколько больших обломков скальной породы и, усевшись у ручья, стал смачивать платок и прикладывать его под курткой к груди, ко лбу и затылку. Да, немолод он, подумал капитан, и все в лейтенантах. Наверное, поздно пришел на службу или недавно произвели в офицеры из сержантов. Однако видно, что человек он опытный, давно в армии.
        Вдруг раздался какой-то шорох, скатился камешек под ноги, но лейтенант не обернулся, продолжая прикладывать мокрую ткань к груди.
        - Ну, и зачем вам понадобился этот спектакль, майор? - спросил он, не поворачивая головы.
        - Вы не поняли, Мансур? - ответил ему голос за спиной. - Во-первых, нам надо было срочно поговорить с вами. Другой возможности у меня нет. Вы безвылазно в гарнизоне, а передавать через связного устно или запиской мне кажется опасным. И с этим караваном вы все время на людях. А кое-кого начали в вашей части подозревать. Там уже работают несколько офицеров из ХАДа, и о вашей контрразведке я очень высокого мнения. Там дураков нет.
        - А если бы он взорвался? - недовольно ответил лейтенант.
        - Ну, зачем вы так, Мансур? Мы же все-таки не пальцем деланы и думаем головой! Все заранее подготовлено - взрыватель не рабочий. И потом, вам же нужно подтверждение преданности, личной храбрости. С такими подвигами вас точно подозревать не будут. Теперь о вас легенды буду ходить по гарнизонам правительственной армии. Может, награду получите.
        - Вы знаете, майор, что мне не нужны награды от существующего режима. И если честно, то вы нам больше мешаете, чем помогаете.
        - Вас не должны подозревать в связи с Ахмад Шахом. В гарнизоне не так много надежных людей. А Ахмад Шах ждет сообщения с датой начала мятежа. Это самый крупный гарнизон возле перевала. Его нужно уничтожить. Вы подготовьте мятеж внутри, вам помогут ударом снаружи.
        - Если бы я мог, я бы своими руками перерезал бы всех, - зло проговорил лейтенант.
        - Успеете еще, - тихо рассмеялся пакистанский разведчик. - Главное, чтобы все знали, что гарнизон разгромил Ахмад Шах.
        - Зачем вам это? Какая разница?
        - Потом узнаете. Главное сейчас - подготовить мятеж.
        Глава 3
        После инструктажа Рахманкулов подал команду «разойтись» и оставил вновь прибывших знакомиться с другими солдатами. С ним ушли и трое увольняющихся в запас. Сегодня они с колонной должны убыть в Баграм. Сержант Савфат Бурхонов подошел к новичкам и протянул руку:
        - Ну, с прибытием. Рустам правильно сказал. Одни мы тут: нас шестеро, прапор наш и подполковник Кравченко. И то, что это гарнизон афганской правительственной армии, не должно вас расслаблять. Никому тут верить нельзя, только своим.
        - Они же союзники, - удивился Таджибеев, бросая свой вещмешок на кровать. - Мы же им помогаем, за них воюем. Как же так?
        - А так! Жить хочешь - не верь! - Сержант подошел к кровати, взглянул на вещмешок и продолжил: - Рахманкулов - командир строгий, но справедливый. За недисциплинированность может наказать, а может вообще заменить, и попадешь в обычную часть, с обычной казарменной жизнью. Так что барахло с кровати убери и заправь ее как следует.
        - А почему ты сказал, что афганцам верить нельзя? - спросил Азизов.
        - Кто-то не хочет воевать вообще, кто-то не хочет воевать на этой стороне. И за деньги все продают и часто предают! В основном в армию набирают облавами, насильно, тех, кто подходит по виду и призывному возрасту. А сколько случаев предательств и дезертирства! Собирают полк, вооружают, одевают, обувают, а перед самым выходом для выполнения боевой задачи - хлоп, и половины полка нет. Кто-то дезертировал, кто-то на другую сторону перебежал…
        Саид в непривычной для себя афганской форме вышел из домика, построенного из хвороста и жердей, а потом обмазанного глиной. Строение не ахти какое красивое, но вполне крепкое и летом сохраняет внутри относительную прохладу. Такой же глинобитный домик был и у подполковника Кравченко, только чуть меньше. В «казарме», в задней части дома располагались склады продуктов питания и патронов. Солдаты готовили для себя сами. Советник чаще всего питался у афганцев в их столовой, потому что целыми днями пропадал на территории афганского гарнизона, выполняя свою работу военного советника.
        Прапорщик Рахманкулов тоже почти все время отсутствовал, слоняясь среди афганцев, но успевал следить за порядком и дисциплиной в своем маленьком подразделении. Саид и его сослуживцы несли службу по охране этого маленького кусочка своей родины, а по правилам место, где проживали военные советники, как и палуба советского корабля в чужих водах, считалось территорией другого государства. Днем два поста располагались внизу у ворот и у жилых домиков. Каждый пост - это небольшой полукруг из мешков с песком и пулемет, направленный на ворота. Ночью службу несли на двух вышках, которые чуть поднимались над 4-метровыми дувалами - стенами, сложенными из камня и глины.
        Выходить за пределы ограждения миссии советника на территорию гарнизона разрешалось, но только с разрешения прапорщика Рахманкулова или самого Кравченко. Но разрешения эти касались конкретных заданий, которые они давали своим солдатам. Чаще всего кому-то из маленького подразделения приходилось сопровождать командира. Два раза Азизов выступал в качестве переводчика, когда Рахманкулова не было в расположении.
        Прошла неделя, потом вторая. И за все это время Саид ни разу не заговорил с Рахимовым о доме, о «гражданке». Тяжело было думать о том, что Лайло ждет своего жениха и совсем не вспоминает о Саиде, что после службы Рахимов вернется в свой кишлак и женится на девушке. Но все же разговора не удалось избежать. Как-то вечером Рахимов сам подсел вечером к Азизову на лавку возле входа в «казарму» и задумчиво проговорил:
        - А ведь мы с тобой почти земляки, Саид.
        - Да, - кивнул Азизов. И добавил, словно в отместку за украденную у него мечту: - Я даже бывал в вашем ауле. Два лета подряд нас присылали из техникума на сельскохозяйственные работы помогать вам.
        - Я не знал! - засмеялся Рахимов. - Мы, наверное, и виделись с тобой тогда, только не запомнили друг друга в лицо.
        - Может быть, - стиснув зубы от нахлынувшей горечи, ответил Саид.
        - Слушай, давай с тобой будем друзьями? - предложил парень. - Каждому из нас в армии трудно, а ты… мы с тобой, как напоминание друг другу о доме. У тебя есть девушка, тебя ждет кто-то там, в Душанбе?
        - Только родители, - мотнул головой Саид и опустил голову.
        - А у меня есть. - Рахимов мечтательно посмотрел в темнеющее небо. - Она такая красивая. Знаешь, у нас в кишлаке не так, как в столице, у нас очень много старинных обычаев, которые все еще соблюдают и очень строго. Наши отцы дружили, а когда отец Лайло погиб, то мой стал по мере сил заботиться и о семье друга. И наши семьи договорились, что мы с Лайло поженимся, когда я отслужу в армии.
        Саид дернулся, как от удара, услышав из уст Рахимова это имя. Ему показалось кощунственным, что имя любимой девушки произнес человек, который пусть и невольно, но украл у Саида счастье. «Он же не виноват, - не слушая болтовню земляка, думал Азизов. - Он просто не знал обо мне. Там никто обо мне не знал, да и я никаких знаков внимания Лайло не оказывал. Кто там вообще мог знать, что я хочу жениться на ней? Никто. Такова жизнь, наверное. Не все в ней сбывается, чего хочется».
        - Да, давай будем друзьями, - уныло пробормотал он, глядя на носки своих солдатских ботинок.
        Сержант Ариф, потирая шрам на щеке, внимательно вглядывался в лица молодых солдат. Шестеро молодых людей сидели возле разобранной машины и мыли испачканные в смазке руки бензином в старом ржавом корыте.
        - Продуктов в гарнизоне осталось на два дня, - тихо произнес он. - Вы уже сами поняли, что суточную норму вам уменьшают. Уменьшат и завтра, и еще через два дня. А потом?
        - А почему не везут продукты, дизельное топливо для генераторов? - спросил один из солдат, с опаской оглянувшись по сторонам.
        - Говорят, у правительства совсем нет денег, - буркнул второй солдат. - Я слышал, что они скоро все сбегут за границу. Вывезут награбленное золото в Москву! А нас буду резать боевики из оппозиции.
        - Тише вы! - шикнул на них солдат постарше. - Видели, утром снова приехали офицеры из контрразведки. Их тут много…
        - Да, - подтвердил сержант. - Только вы еще не знаете, что завтра утром расстреляют шестерых солдат, которых ХАД подозревает в подготовке мятежа.
        Солдаты переглянулись и замолчали. Двое попятились назад, переглядываясь. Сержант, схватив одного из них за рукав, дернул парня вниз, снова заставив присесть на корточки, и зло прошептал:
        - Куда вы? Начнете оглядываться по сторонам и бегать, сразу попадете под подозрение. Я не слепой, вижу, что каждый хочет удрать отсюда! Только вида не показывайте. Вы, главное, за оружие не хватайтесь, если начнется мятеж или если кто-то нападет на гарнизон.
        - А он начнется? - почти не удивились солдаты. - Да, в гарнизоне все больше недовольных. Но поднимать мятеж они вряд ли готовы.
        - Я вас предупредил, - кивнул сержант. - Подумайте прежде всего о ваших семьях, о ваших родителях, которым ваша смерть не нужна. Она вообще никому не нужна. Помните об этом.
        Все разошлись в угрюмом молчании. Атмосфера угрюмого молчания присутствовала всюду. Рацион питания уменьшили. Почти не заводили генераторы, а еду стали готовить на старых армейских кухнях. За дровами для них посылали четыре группы солдат. Три из них не вернулись. Офицеры из контрразведки говорили, что их якобы убили боевики Ахмад Шаха, но почти все знали, что солдаты просто дезертировали. Маленький гарнизон советского военного советника тоже чувствовал напряженную ситуацию. Кравченко не особенно даже пришлось рассказывать своим ребятам о происходящем. Знакомые «сарбосы», как они называли афганских солдат, рассказывали о настроении в гарнизоне, о проблемах, которые становились все только серьезнее.
        А утром расстреляли четырех человек, которых офицеры ХАДа обвинили в подготовке мятежа. Саид с Рахимовым выглядывали через стену, глядя сверху через головы бойцов в задних рядах, ничем не выделяясь среди солдат гарнизона. Сначала говорил командир гарнизона, невысокий черноволосый полковник, которого солдаты за глаза звали «могильник». Имелся в виду орел-могильник. Саид видел эту птицу, взгляд у полковника был точно таким же, как у этого хищника. Полковник долго, пространно и очень эмоционально говорил о заговорах, о мятежах и светлом будущем страны. Создавалось впечатление, что главной целью его речи было запугать подчиненных.
        Приговоренных еще не привели, и только длинные утренние тени от низко стоящего над горизонтом солнца создавали зловещую атмосферу возле высокого дувала, где была оборудована трибуна для выступлений. После полковника на трибуну поднялся один из офицеров ХАДа. Контрразведчик не говорил так много, как командир гарнизона, но его взгляд сверлил присутствующих так, будто каждый второй был мятежником. Офицер бросил всего несколько фраз. Он сказал, что враг выявлен, вина его доказана и кара будет суровой. И она обязательно настигнет тех, кто прячется за спинами честных патриотов. Саид физически ощутил, что многим захотелось обернуться и посмотреть, кто стоит за их спинами.
        Азизову и самому захотелось обернуться, но он отмахнулся от этой неуместной мысли и стал смотреть на дверь невысокого здания, которое именовалось гауптвахтой. Оттуда, держа автоматы наизготовку, несколько охранников вывели четырех солдат без ремней, со связанными за спиной руками. Приговоренные бросили затравленные взгляды на окружающих. Не чувствовалось, что это матерые бандиты, диверсанты или убежденные враги существующего режима. У Саида даже мелькнула мысль, что этих четверых просто выбрали наугад и быстренько сейчас пристрелят для острастки остальных. И не было никакого расследования, никто никого не выявлял. Внутри у Азизова все сжалось, но он продолжал смотреть.
        - Не могу, - прошептал Рахимов и опустил голову.
        - А ты смотри, солдат, - раздался рядом голос Рахманкулова. - Смотри, какой бывает война. Она порой и своих не щадит, не только чужих. К сожалению, мы сделать ничего не можем, потому что мы, как говорится, пришли в «чужой монастырь». Жалко ребят. Уж лучше бы в бою погибли, как воины, а так - позор для семьи.
        Приговор зачитали быстро. Десять автоматчиков, выстроенных в линию, подняли оружие, и тишину утра разорвали короткие очереди. Саид смотрел поверх голов приговоренных афганцев, он только боковым зрением видел, как падали тела, как пули выбивали пыль из глиняных стен. А потом тот самый «хадовец» лично прошелся вдоль тел, делая контрольные выстрелы.
        - Рахманкулов! - раздался голос Кравченко, появившегося неизвестно откуда. - Собери через полчаса всех наших ребят.
        - Есть! - ответил прапорщик, махнул рукой Азизову и Рахимову и скрылся за спинами афганцев.
        Саид покрутил головой в поисках земляка и увидел, что тот разговаривает с двумя афганскими солдатами. А подойдя к ним поближе, услышал, что говорили афганцы.
        - Проклятые «хадовцы»! Ненавижу! Они чужие, им бы только кого-нибудь расстрелять. А ты скажи, что нам делать, Шавкат? Сидим тут голодные, без воды, без электричества и ждем, когда нас всех расстреляют эти офицеры из столицы? И ты тоже скажи, что нам делать? - повернулись они к подошедшему Азизову.
        - Что я вам могу сказать, - заговорил Саид, чувствуя, что от волнения и горечи у него перехватывает дыхание. - Я принимал присягу своей стране, я выполняю приказ своих командиров. Меня и других моих товарищей прислали к вам для помощи. У вас идет война, и вы тоже клялись в верности. Что еще сказать? Я буду выполнять в вашей стране свой долг, а вы выполняйте свой.
        - Ты думаешь, что это наша война? - проворчал один из солдат, когда остальные стали расходиться. - Она и твоя, шурави. Раз ты приехал сюда, она и твоя.
        В тот момент Азизов не придал значения словам афганского солдата. Вспомнил он их чуть позже. А тогда его лишь душили горечь и собственное бессилие. Уж он-то ничего не сможет сделать, если даже подполковник Кравченко не смог остановить бессмысленного убийства. И снова мысли вернулись к родному и теплому, спокойному и привычному - к дому. Их квартира, проспект под окном. Техникум, друзья, спортивная секция, поездки на сельхозработы… Лайло! Когда он увидит ее и увидит ли? И нужно ли ее видеть, раз у девушки есть жених? Искать с Лайло встреч - значит, бросать тень на ее репутацию честной девушки, опозорить ее честное имя. Ну почему так все сложно?
        Саид отогнал от себя мысли. Там сложно? А здесь не сложно?! Сколько он уже видел трупов и смертей за эти полгода своей службы. Он сам убивал людей. Нет, не людей, конечно, врагов, шакалов, которые шли убивать его родных и близких, пробрались тайком с оружием в его страну. Но он убивал. И в его душе еще тогда что-то сдвинулось, оголилось и обуглилось.
        Они собрались в кабинете Кравченко, выстроившись в одну шеренгу в маленьком помещении. Рахманкулов стоял рядом мрачный и злой.
        - Вот что, ребятки, - как-то совсем не по-военному вдруг заговорил советник. - Ситуация осложняется. В других гарнизонах правительственных войск дела обстоят не намного лучше, но здесь что-то готовится. Слишком много офицеров из контрразведки понаехало, и эти бессмысленные расстрелы, единственная цель которых - запугать, заставить повиноваться из страха. Не самый умный способ поднять дисциплину и уменьшить количество дезертиров, но на какое-то время он позволит держать подразделения в руках. Район тяжелый, вы знаете. Это зона действия Ахмад Шаха, одного из самых умелых и талантливых полевых командиров оппозиции. И он не просто командир, он рвется к власти. А это значит, что он будет готовить и проводить не только военные операции, но и операции, которые имеют конкретную политическую цель.
        Кравченко замолчал, посмотрел на часы. Он о чем-то напряженно думал, а может, подбирал нужные слова. Азизову даже показалось, что подполковник пытается принять какое-то решение.
        И он не ошибся.
        - Разойдись! - последовала команда. Все вышли, и подполковник остался наедине с прапорщиком.
        - Завтра выезжаем на совещание в Руху, и я буду поднимать вопрос об усилении нашего гарнизона в Пишгоре. Здесь сейчас вполне безопасное место, а в дороге может случиться всякое. Ахмад Шах может помешать связаться с внешним миром. Связь работает крайне неустойчиво, да и открытым текстом многое не скажешь. Поэтому я принял решение оставить в миссии Азизова, Рахимова и Таджибеева. Назначу Азизова старшим…
        После ужина на построении подполковник ставил задачи:
        - Мне в дороге понадобится каждый ствол, и со мной поедут наиболее опытные солдаты. Азизов! Ты в гарнизоне за старшего! Все понятно? Не боитесь?
        - Никак нет, товарищ подполковник! - выпалил Саид, выпятив грудь.
        Ему было страшно оставаться без командиров, да еще и старшим в лагере - принимать решения в ситуации, которая могла возникнуть в любой момент и к которой он совсем не готов. Но он был и горд таким доверием. Хотя больше всего ему бы хотелось уехать вместе со всеми. Кравченко пытался убедить бойцов, что здесь не так опасно, как в беззащитной колонне, но там бронетранспортеры, там много солдат.
        «Хм, много солдат! - усмехнулся Саид. - А здесь их мало? Тут почти батальон «сарбосов», чтобы на него напасть и разгромить, нужен полк! А у Ахмад Шаха нет столько бойцов, чтобы штурмовать Пишгор. Прав подполковник, тут безопаснее и офицеры афганской армии относятся к нам с уважением». Подумав об этом, Саид сделал уверенное лицо, чтобы успокоить Кравченко.
        - Я проведу инструктаж! - нахмурился Рахманкулов.
        - Хорошо! А я к командиру гарнизона! - Подполковник снова посмотрел на часы. - Черт, завтра ехать, а у них, как всегда, ничего не готово…
        Кравченко не сказал своим солдатам всего да и не имел на это права. В Руху он ехал главным образом по другому вопросу. В строгой секретности готовилась очередная панджшерская операция, и там ждали его экспертного доклада по оценке противостоящих сил, надежности подразделений правительственной армии в районе предстоящих боевых действий.
        У Кравченко свои возможности по сбору сведений о силах Ахмад Шаха - он подкупил и завербовал несколько местных жителей.
        Проходя мимо мастерских, подполковник буквально столкнулся со знакомым афганским лейтенантом.
        - Здравствуйте, Имануло, - пожал он лейтенанту руку. - Вы из мастерских? Как там идет подготовка грузовиков? Я договорился о поставке продуктов из нашего гарнизона, нужно машины отправить завтра.
        - Много работы… - покачал головой лейтенант. - Механики работают круглые сутки, но не хватает запасных частей. Они из трех машин собирают одну.
        - Я понимаю, - вздохнул Кравченко и взял лейтенанта под руку. - Я слышал о вашем подвиге, лейтенант. Вы сильно рисковали с этим снарядом там, на дороге.
        - Война, а я солдат, - просто ответил Имануло. - Каждый день кто-то из нас рискует своей жизнью.
        - Да-да, согласен. А скажите, Мансур, каково настроение солдат? Каков их боевой настрой?
        Кравченко смотрел с легкой улыбкой на лейтенанта и ждал ответа. Если соврет, то и этому верить нельзя, а ведь об Имануло у советника сложилось впечатление как о честном воине и порядочном человеке.
        - Я вам скажу. - Лейтенант посмотрел русскому офицеру прямо в глаза. - Вы наш друг, вы тоже рискуете своей жизнью ради нас, ради нашей страны. И вам я отвечу честно. Боевой дух солдат в последнее время сильно упал. Не скажу, что осталось мало надежных бойцов. Просто многие упали духом, а тут еще эти расстрелы. Я был против, но меня не послушали.
        Кравченко покивал головой, глядя задумчиво на афганского офицера, и пошел дальше в сторону штаба гарнизона. Сложный человек - этот Имануло. Толковый, грамотный офицер, бесстрашный, и все еще в лейтенантах. Прислали его два месяца назад, и Кравченко все это время к нему присматривался. По возрасту Мансуру Имануло пора бы быть как минимум майором, а то и полковником.
        Разговора по душам не получилось…
        А лейтенант свернул за угол соседнего дома и остановился. Осторожно выглянув за угол, он посмотрел вслед русскому подполковнику. Тот шел своей обычной уверенной походкой большого, сильного, решительного человека. Сержант Ашрафи приблизился к лейтенанту и замер, прижавшись к стене, где его скрывал от посторонних глаз нависающий козырек разрушенной съехавшей почти до земли крыши дома.
        - Машины завтра не уйдут, - сказал Имануло. - Ремонт затянулся еще на сутки. Ты уйдешь сегодня ночью. Один. В мою записку завернешь гранату и взорвешь, если возникнет опасность, что она попадет к ХАД или к шурави.
        Сержант молча кивнул, посмотрел вдоль пустынной улицы и беззвучно скрылся в развалинах домов. Имануло постоял некоторое время, давая своему помощнику время удалиться от места их встречи, а потом пошел в противоположном направлении. «Ничего, - думал он, - скоро все получат такой урок, что дезертирство из рядов правительственной армии станет повальным. А тогда можно и на Кабул. Только вот Ахмад Шах будет сильно недоволен. Все пойдет не совсем так, как он планировал. Не все хотят его видеть в новом правительстве…»
        Колонна вышла из Пишгора в семь часов утра. Три афганских БТР-152, в которых разместились заместитель начальника гарнизона и начальник разведки с охраной. Машины шли с интервалом в двадцать метров, но по мере того, как колонна углублялась в ущелье, водители стали сокращать расстояние между машинами. Советская БРДМ шла между вторым и третьим бронетранспортерами. Рахманкулов управлял машиной, двое солдат сидели внутри за пулеметами. Кравченко с сержантом сидели на броне по бокам от башни, зорко поглядывая по сторонам. Все были одеты в афганскую форму, оружие держали наготове.
        - Куда они жмутся? - недовольно ворчал военный советник, глядя на афганские БТР. - Хотят все на одном фугасе подорваться?!
        - Товарищ подполковник, - поднял руку и показал вперед, на правый склон у дороги, сержант Бурхонов. - Блеснуло что-то! Может, оптика?
        - Стой, Рустам! - во весь голос заорал в люк машины Кравченко.
        БРДМ резко клюнула носом и встала как вкопанная, скрипнув тормозами. Сзади вильнул в сторону афганский бронетранспортер, чуть не врезавшись в корму советской машины.
        - Пулеметчик, к бою! - продолжал командовать Кравченко, не обращая внимания на призывные крики афганцев. - Бурхонов, целеуказание!
        Сержант намотал на локоть ремень автомата, вскинул его к плечу и дал длинную очередь в то место на склоне, где мелькнул странный блик. Это мог быть осколок стекла, какая-то хромированная железка, отлетевшая от легкового автомобиля после взрыва год или больше назад. Много чего могло вот так блеснуть на солнце. Но это мог быть и оптический прицел снайпера, и стекло бинокля душмана. Поэтому лучше перестраховаться и попусту не рисковать.
        Столбики пыли на дальнем склоне взметнулись и поплыли, плавно опускаясь на дорогу. И тут же крупнокалиберный пулемет гулко ударил, разбивая в пыль камни и разметывая кустарник на склоне 14,5-мм пулями. Пыль поднялась столбом. Два первых бронетранспортера сразу остановились. «Сарбосы» открыли беспорядочный огонь. Со склона посыпались камни, потом покатились два тела моджахедов, полетели с обрыва ручной пулемет и РПГ.
        Но тут же по колонне ударили автоматы и пулеметы другого отряда душманов.
        - С брони! - рыкнул Кравченко и с автоматом в руке спрыгнул на дорогу, прижимаясь к массивному колесу бронированной машины. - Ложись!
        Из бронетранспортеров выбирались афганские солдаты и занимали позиции, стал нарастать ответный огонь. Пулемету советского БРДМ вторили пулеметы с афганских машин. Если бы сержант не заметил блик стекла, то колонна попала бы в огневые клещи, выбраться из которых вряд ли удалось. А сейчас техника остановилась метрах в четырехстах, не доехав до устроенной душманами основной засады.
        - Рустам! - Подполковник забарабанил в борт машины кулаком, а потом приподнялся и крикнул в люк БРДМ: - Рустам, связь давай со штабом в Рухе! Передавай о ситуации - вызывай авиацию!
        Темп стрельбы нарастал. Выстрелы из гранатометов душманов не достигали целей, и стало видно, как боевики пытаются подобраться ближе к колонне, прикрываясь скальными выступами. Сейчас ситуацию могла спасти пара «крокодилов», как называли здесь солдаты вертолеты огневой поддержки «Ми-24». «Два захода и склоны были бы чистыми, а уж мы им показали бы цели», - с ожесточением думал подполковник, стреляя из автомата по перебегавшим душманам.
        - Рустам, какого черта?
        - Не берет, Сергей Иванович! - высунув голову, прокричал прапорщик. - Ущелье. Знали уроды, где засаду устроить.
        - Передай по колонне, чтобы выбивали гранатометчиков! Они что там, слепые?! - заорал Кравченко.
        - А я что делаю?! - в ответ огрызнулся Рахманкулов.
        Бурхонов рядом стрелял короткими очередями, зло скаля зубы. Пули изредка попадали в броню машины, и он, отплевываясь и опуская разгоряченное потное лицо на руки, цедил:
        - «Сарбосы»! Какие все же «сарбосы»…
        Кравченко покосился на сержанта, успокаивающе похлопал его по плечу. Слово «сарбаз», как назывались пехотинцы в афганской армии, да и во многих армиях этой части Азии, в переводе с персидского означало «удалец», «рискующий головой». Сейчас эти удальцы пятились, прикрываясь броней бронетранспортеров, и вяло отстреливались, почти не целясь.
        - Назад надо, товарищ подполковник. Сейчас подойдут ближе и пожгут бэтээры.
        - Нет, Савфат, - покачал головой Кравченко. - Назад нам путь закрыт, и мы как в мышеловке.
        Словно в доказательство слов подполковника замыкающий афганский БТР внезапно развернулся на узкой дороге, забравшись передними колесами на склон, и, разбрасывая протектором мелкие камни, помчался по дороге назад. Высунув голову из люка и прижимая к шее ларингофоны, Рахманкулов вызывал командира колонны и требовал, чтобы тот остановил удирающий БТР. Но командир машины или водитель, неизвестно, кто там остался, не слушал команд. Афганские солдаты, оставшиеся на дороге, что-то возмущенно кричали вслед машине. И тут случилось то, о чем предупреждал Кравченко: вспышка с серым дымом вспухла на левом борту бронетранспортера, и он тут же сбавил ход, стал отклоняться вправо и наконец замер, уткнувшись передней частью в камни. Люк открылся, и из него на дорогу выпал солдат. Афганец подергался несколько секунд в конвульсиях и замер. А из чрева бэтээра густо повалил черный дым. Душманы с криками бросились со склона к подбитой машине. Кравченко и Бурхонов, а следом и несколько афганских солдат очередями заставили отступить нападавших и снова залечь за камнями.
        - Дави гадов! - стиснув плечо сержанта, приказал Кравченко. - А я поползу к афганскому командиру. Растерялся он, что ли? Нас же тут скоро перебьют всех!
        Бурхонов перебежал к афганцам, которые лежали в ряд на обочине, велел им, чтобы стреляли короткими очередями и прицельно - экономили патроны и не давали атаковать душманам. Рахманкулов развернул башню БРДМ назад и ударил из крупнокалиберного пулемета по камням. В воздух взлетело мелкое каменное крошево, поднялись столбы пыли. Один или двое душманов упали, а остальные стали отходить прочь от подбитого бэтээра в более надежное укрытие.
        Командир колонны - афганский лейтенант, недавно учившийся в Таджикистане на офицерских курсах, - сносно говорил по-русски. Кравченко очень рассчитывал, что молодому командиру удастся втолковать прописные истины и побудить к действиям. Из полутора десятка солдат, которые находились в голове колонны, человек пять были уже убиты или тяжело ранены. Остальные еще отстреливались и относительно успешно сдерживали натиск душманов. Помогал в этом еще и пулемет с последнего оставшегося бэтээра. Однако каждую секунду стоило ждать более удачного выстрела из РПГ, и тогда огневая мощь оборонявшихся уменьшится катастрофически. В отличие от душманов у солдат в колонне не было большого числа крупнокалиберных пулеметов.
        - Не подпускай их близко! - упав рядом с лейтенантом, сказал Кравченко. - Есть у тебя хорошие стрелки? Пару солдат-снайперов отправь вон туда! Видишь слева козырек? Пусть выбивают пулеметчиков и гранатометчиков!
        - Отходить надо, прорываться назад! - растерянно проговорил лейтенант, озираясь по сторонам. - Мы до засады немного не дошли, значит, надо назад.
        - А это ты видишь? - Подполковник ткнул пальцем назад, указывая на подбитый БТР. - Они захлопнули ловушку! И сзади они сейчас стянули основные силы в надежде на нашу панику! Обратно нам не позволят прорваться. Только вперед!
        - Как мы прорвемся? - нервно, почти истерично закричал лейтенант. - Один БТР и ваша БМД. Мы не сможем вывезти всех живых и раненых - не поместятся! Я не брошу своих солдат!
        - Идиот, - пробормотал Кравченко и помотал головой, успокаивая сам себя, потом заговорил громче и уже спокойно: - Смотри, у нас угроза в основном справа по склону. Я отправляю свою машину вперед на большой скорости. Мы будем гасить огневые точки и шквалом огня прикрывать тебя, а ты пойдешь следом, на своем бэтээре. Прикрывай нас огнем, сосредоточив огонь на левом склоне. Раненых на броню, здоровые пусть бегут между нашими машинами. Здесь всего метров четыреста до следующего поворота. Дальше мы их броней прикроем! Не трусь, мы не подпустим душманов, если погонятся за ними. Понял?
        - Да, - кивнул лейтенант, и в его глазах блеснула надежда.
        - Тогда командуй своими! Живее! Как только моя машина пойдет вперед, бегом за мной! Главное - уничтожить гранатометчиков и спасти технику - без нее не уйдем… За поворотом разворачиваем технику и прикрываем отход отставших солдат. Ну, а дальше пятимся сколько сможем…
        Патроны заканчивались - этого следовало ожидать. Афганские солдаты в колонне не имели такого запаса, который подготовили себе душманы для атаки. Очереди становились все короче, и чаще раздавались одиночные выстрелы, а некоторые вообще перестали стрелять.
        Подполковник понимал, что душманы уже догадываются о причинах снижения темпа стрельбы и могут предпринять атаку.
        Он на секунду закрыл глаза: «Полчаса боя, и мы без патронов…»
        А открыв их, поманил сержанта, присев у заднего колеса бронемашины:
        - Бурхонов! Видишь две канистры с бензином на корме у подбитого БТРа? Мы прикроем тебя, а ты, прячась за валунами, доберись до него. Отбрось канистры подальше, насколько сможешь. И сразу залегай между камнями! Найди местечко себе понадежнее. Мы прострелим канистры, бензин потечет, а там небольшой уклон. Я из подствольника подожгу бензин, а ты сразу назад по прикрытием огня и дыма! Устроим завесу…
        - Командир! Надолго этой защиты нам не хватит! - засомневался сержант.
        - А нам надолго и не надо, - подбадривающе похлопал его по плечу Кравченко. - Как только полыхнет бензин, наш БРДМ пойдет на прорыв, за ним поднимутся афганская пехота и их БТР. И ты ноги в руки! Догоняй нас! Нам, главное, до поворота дороги дойти! Уверен, «духи» не станут нас догонять…
        Советнику было тяжело посылать Бурхонова, но он понимал, что самому всего сделать нельзя.
        «Эх, жаль, лейтенант малоопытный! Да и его солдаты не особенно настроены воевать и погибать с честью».
        Кравченко вновь прикинул, есть ли иные варианты на спасение. Увы - не находил. Еще минут десять такого боя, и начнется паника, афганцы побегут кто куда и начнут сдаваться.
        «Должен сержант до канистр добраться! Обязан! Этот ход неожиданный для душманов! Главное, суметь потом поджечь бензин отсюда, из-за укрытия…»
        Бурхонов дождался, пока крупнокалиберный пулемет БРДМ даст несколько коротких очередей по позициям душманов, и резким броском преодолел расстояние от одной обочины до группы скальных обломков на другой стороне, у левого склона. Как ни рассчитывал Кравченко, что душманы его сразу под огнем не заметят и будут лежать, уткнувшись головой в камни, его ожидания не оправдались. Буквально сразу под ногами сержанта забились фонтанчики земли, и по ногам стеганули мелкие камни. В груди подполковника неприятно сжалось и похолодело, но отчаянный таджик все же успел добежать до укрытия.
        Эх, но теперь ему носа не высунуть!
        - Огонь! Всем огонь! - крикнул Кравченко и дал длинную очередь.
        Рядом с ним ткнулся головой в землю афганский солдат - пуля угодила ему в темя. Еще один солдат пытался перебежать за камни, но тут же упал на бок и затих. На земле расползалась лужа крови, а зеленая куртка на груди была просто изорвана попавшими в нее пулями.
        - Суки! Твари! «Духи» поганые! Черт бы вас всех побрал! - ругался во весь голос Кравченко, пытаясь заглушить отчаяние.
        «Зачем метаться, всех ведь перебьют. И я своих ребят потеряю. Никогда себе не прощу, если из-за меня парни погибнут…»
        От афганского десанта с подбитого бэтээра осталось только четверо, да своих у подполковника под рукой лишь трое, вместе с прапорщиком.
        Сержанту Бурхонову все же удалось добраться до кормы дымящего бронетранспортера. Он рывками отстегивал зажимы, удерживающие на броне канистры.
        «Правильно, молодец, сначала все их сними, а потом бросать будешь!» - мысленно похвалил сержанта Кравченко и зарядил подствольный гранатомет.
        Натужный бросок, и зеленая канистра ударилась о камни и тяжело проехала на боку пару метров. «Хорошо, давай вторую! Живее…»
        И вторая канистра упала левее первой.
        - Прячься, Савфат! Прячься! - чуть ли не взмолился подполковник, понимая, что, конечно же, сержант его не слышит.
        Кравченко навел автомат на емкости с бензином, валявшиеся теперь посреди дороги. Замер.
        Бурхонов снова бросился за камни, и следом почти рядом ударили пули, высекая искры и поднимая пыль. Кравченко очень не понравилось, как упал боец.
        «Неужели попали? Мать вашу!»
        Одна короткая очередь, вторая, и на дороге стало растекаться темное пятно. Звук выстрела подствольного гранатомета затерялся в шуме автоматной перестрелки и дробных очередей пулемета. Граната разорвалась между канистрами, и тут же вспыхнул бензин. Еще миг, и огонь побежал к канистрам, а потом две яркие вспышки ослепили всех противников. Огненные ручьи стала растекаться на дороге, заслоняя солнце языками пламени и клубами дыма.
        - Бегом! Отходим! - закричал Кравченко, стал поднимать афганских солдат и чуть ли не пинками подгонять в сторону последнего бронетранспортера в голове колонны. - Бегом, болваны!
        Рахманкулов нажал на газ, и БРДМ, выбросив струю сизого дыма, рванул вперед по ущелью. Все, теперь план уже не изменить. Или все произойдет так, как замыслил военный советник, или они все тут погибнут. Кравченко вместе с солдатом-таджиком бросился к камням, за которыми в последний раз появился сержант. Бурхонов выполз, тряся головой, с трудом пытаясь подняться на ноги. Кажется, его ранило и сильно контузило. Подполковник обхватил сержанта за талию и поволок за собой следом за убегавшими афганцами. Испачканный грязью и чьей-то кровью солдат-таджик прикрывал интенсивным огнем отход командира.
        БРДМ вырвался вперед, башня двигала стволом из стороны в сторону, и пулеметные очереди поднимали пыль на правом склоне. Кажется, несколько душманов скатились вниз по камням. Афганские солдаты торопливо поднимались с обочины и бежали следом. В пыли и дыме было видно, как нескольких раненых погрузили в БТР, и машина резко рванула с места, открыв огонь по левому склону ущелья.
        Кравченко, задыхаясь от натуги и дыма, тащил сержанта, который еле передвигал ноги, и машинально смотрел по сторонам: всюду трупы, только трупы.
        Невезучий афганский лейтенант потерял половину своих людей.
        «Эх, еще немного! Только бы добежать!»
        Хотя какое там! На бег это было мало похоже. Прикрывавший отход боец чуть замешкался сзади, меняя пустой магазин.
        «Я его не донесу!» - с ожесточением подумал подполковник и поудобнее ухватился за брючной ремень Бурхонова.
        - Я сам, - прохрипел сержант. - Я смогу…
        Кровь билась в висках, заглушая шум боя. Кравченко чуть не споткнулся о тело афганского солдата, и сразу мелькнула мысль: «Не смогли, не пробились…»
        О второе тело он споткнулся сильнее и уже не смог удержаться на ногах. Они упали вместе с Бурхоновым, запутавшись в автоматных ремнях. И тут чьи-то руки схватили подполковника и сильным рывком приподняли над землей. Еще рывок, и он сумел подняться на ноги. Глаза застилали пот и слезы - дым разъедал слизистую оболочку.
        Первое, что увидел Кравченко, проморгавшись, - афганского лейтенанта, который спешно потащил Бурхонова.
        А рядом в самое ухо раздался голос Рахманкулова:
        - Еще немного, Сергей Иванович! У нас уже почти получилось!
        На броню бронетранспортера грузное тело Кравченко поднимали четверо солдат. Подполковник лежал на горячем металле и слушал мерное гудение двигателя. Редкая стрельба была слышна сзади. Но в основном это были звуки крупнокалиберного пулемета БРДМ. Послышалась длинная очередь. Подполковнику на мгновение показалось, что афганская машина подбита. Он приподнял голову. Нет, БТР шел следом, развернув башню назад.
        - Молодцы, ребята… - прошептал советник и устало опустил голову.
        Глава 4
        Азизов, оставшись с двумя товарищами, заметно нервничал. Кравченко с прапорщиком должны была принять в свой состав еще один БТР для охраны. А заодно, как нечаянно услышал Саид, и какие-то секретные документы афганского штаба правительственных войск. Рахманкулов перед отъездом кратко инструктировал остающихся на посту:
        - Запомните, афганцы к вам не пойдут, их командир так приказал. За воротами снаружи они выставили свой дополнительный пост для охраны. Вы, главное, не волнуйтесь, мы вернемся через два дня и, возможно, с дополнительными силами. Держите один пост на вышке ночью и у ворот днем. Рацию я починил, но там батареи слабоваты, если свет отключат, их не зарядить. Используйте ее только в крайнем случае. Без толку не гонять!
        - А стрелять когда можно? - спросил Саид. - Я имею в виду применение оружия часовым.
        - Устав гарнизонной и караульной службы вспомни! - строго проговорил прапорщик. - А если забыл, то возьми у меня на столе и почитай…
        Азизов нахмурился и опустил глаза. Его вопрос действительно прозвучал по-дурацки. Сейчас еще Рахманкулов подумает, что зря оставил его старшим, зря вообще понадеялся, что молодые солдаты на что-то способны.
        Самое плохое, что теперь могло случиться, - вдруг Рахманкулов и Кравченко после своего возвращения в Баграм затребуют себе других солдат, а этих троих, или только рядового Азизова, отправят обратно в часть, опять на кухню? Неспособен к самостоятельным действиям, не проявил твердости и смекалки!
        «И что подумает обо мне отец, когда узнает? Позор!»
        - Я справлюсь, товарищ прапорщик! - резко бросил Саид и для убедительности вытянулся по стойке «смирно».
        - А я и не сомневаюсь! - удивленно посмотрел на солдата Рахманкулов. - Ты думаешь, что я стал бы тебя оставлять старшим, если бы не был в тебе уверен? Обижаешь, боец!
        Ночь Азизов не спал. Точнее, он так и не смог уснуть. График несения караульной службы он оставил двухчасовой - с 16.00 до 18.00. Саид стоял на посту сам, потом до двух ночи на пост отправлялся Рахимов, а его сменял Таджибеев. С четырех до шести утра, в самое тяжелое для часового время, Саид опять становился на пост. Спать ему не хотелось, и когда его товарищи дежурили, он все равно не мог уснуть. То ли чувство ответственности, то ли сильное волнение не давало сомкнуть глаз. Он выходил на улицу и подолгу смотрел в звездное небо, пытаясь разглядеть там что-то. Что именно хотелось увидеть, он прекрасно знал, только гнал от себя эти мысли. Неуместно и глупо. Это даже не сказки, это глупые фантазии, уговаривал он себя, но глаза снова и снова устремлялись в небо, и в мыслях было только одно: Лайло сейчас тоже не спит, тоже смотрит на эти же звезды. И с ней в такие минуты можно поговорить, она обязательно услышит его мысли. И он говорил с девушкой, рассказывал ей о своей любви, о своей службе, стараясь не беспокоить Лайло напрасно. Избегал он только одной темы - он не говорил о Шавкате Рахимове, о том,
что жених Лайло служит с ним вместе.
        Ребята спали, а он стоял с автоматом на посту возле ворот, перед полукругом выложенных мешков с песком, где в небольшой нише, расширяющейся к воротам, был установлен пулемет. Ворота надежно заперты, стены вокруг под четыре метра высотой. Да и командир гарнизона, как обещал Рахманкулов, принял все меры к защите русских солдат и миссии советского военного советника - выставил «сарбосов» в охранение снаружи.
        Усталость и бессонная ночь давали о себе знать. К шести часам глаза Саида стали слипаться, ноги уже не держали, и он, чтобы не нарушать устава, изо всех сил старался не присесть, хотя его за это никто бы и не осудил, позволил себе только прислониться к мешкам плечом. Но от этой позы ему сразу захотелось спать еще сильнее, и Саид начал ходить взад-вперед, мысленно снова разговаривая с Лайло.
        Рахимов сменил его в шесть утра.
        - Утро какое, посмотри, - широко зевнув и закидывая автомат на плечо, сказал Шавкат. - Знаешь, у нас в горах…
        - Как по уставу положено принимать пост? - нахмурился Азизов.
        - Да ладно тебе, никого же нет, - засмеялся Рахимов, но Саид осадил его:
        - Если никого нет, значит, можно и к службе относиться как к игре? Забыл, о чем нам в «учебке» втолковывали? Что уставы написаны потом и кровью. Кровью, понимаешь! И не смотри на меня так, как будто я выслуживаюсь. Мы в армии, и тут есть определенные правила. И приказы, которые надо выполнять. Не забывай, что мы не дома.
        - Ладно, ладно, - проворчал Рахимов, и по его глазам было видно - именно так он и думает, что Азизов выслуживается и строит из себя большого командира, хотя еще даже ефрейторской лычки не заслужил.
        Сердиться и спорить у Саида не было ни сил, ни желания. Рахимов все чаще раздражал его в последнее время. Наверное, ревность все же брала верх, и Саид не мог спокойно относиться к присутствию Шавката, зная, что тот скоро женится на девушке, которую он любит. Вернувшись в их маленькую «казарму», Азизов посмотрел на мирно спящего Сархата, улыбнулся и повалился на кровать. Он снял только ботинки, чтобы отдохнули ноги, но не стал раздеваться - мало ли что может произойти, а их тут всего трое. Не дай бог какая беда, а он в одних трусах. Глаза закрылись, и Саид сразу провалился в глубокий сон.
        Ему снились солнечные склоны, тропинка, по которой бежала девушка. За ее спиной смешно подпрыгивали две черные тугие косы. Он звал ее, но она бежала мимо и почему-то с громким топотом. Так девушки не бегают, так бегают лошади, много лошадей. С дробным оглушающим топотом… Как на ипподроме. И так же громко кричат люди, и в воздух летят фейерверки, которые с треском разрываются в воздухе…
        Саид открыл глаза и в ужасе подскочил на кровати. В гарнизоне стреляли! Били короткие очереди, но кто-то стрелял длинными очередями из пулемета, и снова короткие автоматные очереди. И громкие крики, а еще шум автомобильных моторов.
        Натянуть ботинки и быстро завязать шнурки было делом нескольких секунд. Саид схватил ремень с автоматными подсумками и бросился к двери. Рахимов, как и положено, был на посту у ворот, а за воротами стояли какие-то люди. Шавкат оглядывался назад, затравленно смотрел по сторонам, а люди за воротами, просовывая руки в щели между досками, что-то ему говорили.
        - Шавкат, нет! - закричал откуда-то сбоку Таджибеев.
        Схватив автомат, Азизов бросился к домику советника. Там был второй пост с пулеметом, и точно такая же позиция, оборудованная мешками с песком. Но Саид понимал, что важнее сейчас рация, связь. Нужно обязательно сообщить своим в Руху. Забежав в домик советника, он вдруг подумал, что надо было Таджибееву приказать встать за второй пулемет. Рация трещала и сипела, но Саид снова и снова вызывал радиста в штабе, куда уехал Кравченко.
        - Рязань, Рязань, я Байкал!
        - Слушаю, Байкал, - наконец отозвался голос в наушнике, который Саид прижимал к виску.
        - Рязань, у нас в гарнизоне слышна стрельба, сильная стрельба. Похоже на нападение. На территорию миссии пытаются войти какие- то люди!
        - Байкал, будьте на связи, я доложу командиру!
        - Не могу быть на связи! Нас всего трое… Если ворвутся, то мне придется стрелять!
        - Без паники, Байкал! - крикнул радист. - Будь на связи, я доложу…
        «Да что ты там доложишь», - со злостью подумал Саид и бросился к двери. То, что он увидел, заставило его похолодеть. Таджибеев буквально отдирал Рахимова от ворот, а тот пытался открыть их, сдвинув мощный засов. Они что-то кричали во время борьбы. Саид слышал только обрывки фраз: «они обещают не тронуть нас», «там друзья есть»…
        Все произошло буквально за пару секунд, Азизов даже не успел вмешаться, когда в ворота с силой что-то ударило, и от древесины полетели во все стороны щепки. Оба солдата испуганно отскочили от ворот и перестали драться. И тут прозвучала короткая автоматная очередь. Таджибеев повалился на бок, как будто у него сразу подкосились и перестали держать обе ноги. С перекошенным от страха лицом Рахимов пятился назад. А в ворота снова сильно ударили, и створки распахнулись настежь. Какие-то люди в форме солдат правительственной армии схватили Шавката и потянули наружу. Да он и не сопротивлялся, глядя на тело своего товарища.
        Азизов уже стоял у второго пулемета, сняв его с предохранителя. Прижав приклад к плечу, он закричал что есть силы на дари:
        - Стойте, или я буду стрелять! Это советская территория!
        Выбора ему не оставили, потому что из-за ворот стали стрелять. Одна автоматная очередь прошла по мешкам, с глухими ударами пули впивались в песок. Потом вторая очередь прошла над головой Азизова, и ему за шиворот посыпались глиняная пыль и солома. Во двор миссии ворвалась группа из человек двадцати. С расстояния тридцати метров Саид нажал на спусковой крючок и ударил очередью в плотную толпу людей в афганской военной форме и в национальной одежде с шерстяными пуштунками на головах.
        Он стрелял длинными очередями, старательно водя стволом. Главным Саиду казалось не дать просочиться отдельным боевикам во двор. Хоть один проскочит, и все - зайдет с тыла, бросит гранату. Нужно как можно дольше держаться на этой позиции. Он сообщил о нападении, там примут меры! Саид посмотрел поверх прицела на трупы у ворот. Ага, скрылись! Семь или восемь человек остались лежать перед воротами. Двое еще чуть шевелились. Но чувства удовлетворения не было. Там же сбоку лежал и Шавкат. Убитый. И Рахимова они утащили. Хоть он и сволочь, что открыл ворота, но все равно его жалко - свой, земляк, таджик.
        Эх, и Лайло так и не узнает ничего. Эта грустная мысль накатила и накрыла, как холодная волна, по спине побежали мурашки.
        «Не расслабляться!» - мысленно прикрикнул сам на себя Саид. В гарнизоне все еще стреляли, и у ворот тоже был какой-то шум. Кто-то громко, но невнятно отдавал приказы. Эх, дошло до Саида, а ведь им ничего не стоит бросить гранату. Тридцать метров - не такое уж большое расстояние. А если сейчас кто-то из РПГ выстрелит? Он стиснул зубы и приготовился не упустить ни одной секунды.
        Палец лежал на спусковом крючке, чувствительный и легкий, как лепесток розы. И ворвавшиеся во двор несколько человек сразу нарвались на пулеметную очередь. Саид выиграл нужную секунду, и это его спасло, потому что один из упавших под пулями душманов держал на плече РПГ. Снова крики за воротами. Саид злорадно смотрел и ждал, думая, что сможет помешать атаке и срезать очередями всех, кто попробует войти. Но это чувство быстро его покинуло. Сколько там осталось в ленте патронов? Было 250, он расстрелял половину, может, и больше. А потом? Он не сможет перезарядить оружие.
        Рев мотора заставил снова вцепиться в рукоять пулемета. «А вот этого я не ждал», - подумал Азизов. И тут остатки ворот и часть стены сильным ударом снес бронетранспортер. Длинная очередь на весь оставшийся боезапас заставила душманов залечь и снова укрыться снаружи за стеной и за броней машины. Но броня БТР не боится пуль. А тут еще башенка стала поворачиваться. Щелчок, все… кончились патроны. Саид быстро упал на землю, прячась за мешками с песком, сложенными стенкой у входа в домик. С гулким грохотом заработал крупнокалиберный пулемет с бэтээра, и во все стороны полетели песок и обрывки мешков. Несколько пуль врезалось в землю возле ног Саида, оставляя страшные глубокие ямки. Несколько пуль угодило в глиняную стену, выбивая куски размером в 2 -3 кирпича. На четвереньках, пользуясь тем, что высокая куча мешков пока скрывала его, Саид юркнул в дом. В голове билась только одна мысль - гранаты, гранаты! Боевиков ему не сдержать, они уже забежали во двор и сейчас вдоль стен будут охватывать его со всех сторон.
        Железный ящик с гранатами стоял у стены. Патронные ящики и ящики с гранатами не закрывались на замок. Не от кого, да и опасно, потому что во время неожиданного нападения каждая секунда будет на счету. Так и получилось. Саид рывком открыл крышку ящика и стал вытаскивать гранаты и запалы. Несколько выстрелов к подствольному гранатомету по карманам. Навинтив две гранаты на запалы, он прижался плечом к дверному проему и быстро выглянул наружу. Да, душманы стали выбегать во двор и окружать дома. Размахнувшись, Саид с силой метнул одну за другой обе гранаты в сторону ворот, пытаясь попасть в бронетранспортер.
        Первая граната упала в метре от ворот прямо перед бэтээром. Даже спрятавшись за дверной проем, Саид видел, как дальние участки стены были иссечены крупными осколками гранаты. Но несколько осколков, пробивших стену рядом с ним, заставили солдата броситься на землю. Второй взрыв взметнулся облаком дыма и пыли, а потом он услышал рев мотора. Приподнявшись на одно колено, Саид выставил ствол в дверной проем, но не выстрелил. Видимо, вторая граната что-то повредила в ходовой части. Броневая машина дергалась, но передние колеса, вывернутые вправо, никак не хотели вставать прямо. Со злорадством Саид выпустил в бронетранспортер гранату из подствольника, но она только скользнула по броне и взорвалась где-то за воротами.
        Знакомый выстрел подствольного гранатомета раздался совсем рядом справа. Саид бросился назад во вторую комнату и упал на пол. Взрыв оглушил. Граната разворотила дверной проем, в воздухе тошнотворно запахло сгоревшей взрывчаткой. В ушах звенело. Саид испугался, что потерял слух, что не услышит приближения врага. И он дал несколько коротких очередей в проем и по стенам возле двери, понимая, что пули автомата легко пробьют эту преграду. Гулко заработал пулемет бэтээра, и Саид снова упал на пол, отползая к задней стене. «Все, дальше отступать некуда», - успел подумать он, когда раздался взрыв и на него обрушилось что-то огромное и тяжелое. «Меня убило», - подумал Азизов и потерял сознание.
        Лейтенант Имануло шел между домами размашистым шагом. Во многих местах он видел трупы, которые боевики стаскивали к стенам и укладывали рядами. Возникало ощущение, что это группы расстрелянных людей. Именно это и устраивало Имануло. Ариф шел рядом со своим командиром и показывал рукой:
        - Всех, кто готов перейти на нашу сторону и сражаться против правительственных войск и шурави, мы согнали в казармы. Кто оказывал сопротивление, согнали на плац у южного дувала, на площадку возле гаражей.
        - Где командир гарнизона?
        - Здесь. Они пытались пробиться к миссии советника, но мы их блокировали, а потом разоружили.
        Имануло остановился, глядя на группу угрюмых офицеров возле каменной стены продовольственного склада, единственного прочного сооружения на всей территории гарнизона. Ариф осторожно спросил, не хочет ли Имануло поговорить с арестованными офицерами. Может быть, отдельно увести офицеров ХАДа? Контрразведчиков можно допросить, добиться от них многих важных сведений, которые помогут в дальнейшей борьбе. Ахмад Шах оценит такой поступок.
        Никто из помощников Имануло не обратил внимания на солдата в форме афганской правительственной армии, который лежал неподалеку вместе с другими ранеными. Да и самого Имануло это не особенно заботило.
        - Ахмад Шах? - спросил он Арифа, хмуря брови и зло играя желваками на скулах. - Вот как раз для Ахмад Шаха мы и не будем стараться. Он хочет быть чистеньким, он книжки на привалах у костра читает, мечтает в Кабуле сесть в кресло одного из министров. Вот это все, что здесь произошло, сделано им. Так будут считать, потому что с ним американцы согласовывали сроки мятежа в Пишгоре. А когда он приедет сюда, то узнает, что мятеж начался раньше, потому что наш заговор могли разоблачить, и мы начали все сами. Некогда было согласовывать с ним.
        - Ты хочешь, чтобы все считали, что за мятежом стоит Ахмад Шах?
        - А он за ним и стоит, - усмехнулся Имануло и указал на пленных офицеров: - Этих расстрелять. Сколько ты согнал солдат из числа тех, кто оказывало сопротивление?
        - Не знаю. Около двухсот человек.
        - Через час отправляй всех под усиленным конвоем к кишлаку Дехмикини.
        Ариф ушел выполнять приказание, а несколько душманов выстроились с автоматами наизготовку. Через несколько секунд Саид, лежавший на земле и понемногу приходивший в себя, услышал автоматные очереди, крики и проклятия. Душманы расстреливали по приказу Имануло пленных офицеров и офицеров ХАДа. А заодно и группу солдат, оставшихся верными данной присяге.
        На улицу вылетел запыленный армейский «уазик» без тента. Имануло остановился, внимательно глядя на приближающуюся машину. «Уазик» замер в метре от него, скрипнув тормозами и поднимая клубы пыли. С переднего сиденья на дорогу соскочил Ашрафи, одетый, как и все моджахеды, в длинную рубаху и безрукавку.
        - Ну? - Имануло с надеждой посмотрел на своего помощника.
        - Они прорвались…
        - Что?! Как они могли прорваться? С вами же были пакистанец и «Черные аисты»!
        - Они знали о засаде или почувствовали, что она есть, - ответил Ашрафи и вытер локтем пот с лица. - Колонна не доехала до места засады и встала. Мы не рискнули стрелять из гранатометов, слишком большое расстояние. Пакистанец сказал, что лучше подождать, что шурави просто проверяются перед прохождением ущелья. А они не стали ждать и не повернули назад. Они сделали все не так, как планировал пакистанский майор.
        - Что произошло? - хмуро спросил Имануло.
        - Их бронетранспортеры открыли огонь из крупнокалиберных пулеметов. Шурави как-то засекли позицию американца. Они убили его и двух моих помощников первыми же очередями. Они просто не пошли дальше, а стали обстреливать склоны. Мне удалось поджечь один бронетранспортер, но большего я сделать не смог. Подтянув вторую группу к ним с тыла, мы подбили второй БТР, а потом эти сумасшедшие во главе с русским советником пошли напролом. Никто этого не ожидал, я большую часть сил оставил у них в тылу, полагая, что они бросятся из ущелья назад. А они пошли вперед. И прорвались…
        Саид пошевелился под завалом. Маленький острый камень впился в ребро, и эта боль привела его в чувство. В голове шумело, но он все равно отчетливо слышал, что говорили Имануло и тот человек, что приехал на машине. Значит… значит, Кравченко пробился в Руху. Да и он, Саид, сумел все же передать по рации сообщение о нападении. Помогут, обязательно придут и помогут. Азизов снова шевельнулся, почувствовал, что ноги и руки работают, только плечо сильно ломило. Он прикоснулся рукой к нему и в голос застонал от резкой боли. Под пальцами было мокро и липко. И чувствительно пахло кровь.
        - Саид, ты как? - раздался рядом тихий взволнованный голос Рахимова.
        - Живой? - простонал Азизов, чувствуя, как солдат пытается приподнять его. - Дурак! Зачем ты открыл ворота?!
        - Ты раненый, да? Там… Понимаешь, они Сархата убили. Я испугался сильно. А знакомые афганцы кричали из-за ворот, что лучше сдаться, тогда никто не пострадает. Мы ни на чьей стороне не воюем, мы просто охрана советника. Они говорили, что нас не тронут.
        - Два раза дурак, - процедил Саид, поднимаясь на ноги с помощью Рахимова. - Если они нас не хотели трогать, то зачем ворота было выбивать? Зачем они к нам вломились на бэтээре?
        Рука выше локтя ныла и горячо пульсировала. Саид стоял, пошатываясь, и смотрел на тела убитых афганских офицеров. Вот тебе и крупный гарнизон, за час или два тут все разнесли и захватили. Наверное, действительно многие не сопротивлялись и добровольно сдались. «Вот и все, - сквозь боль думал он с ожесточением. - Сейчас и нас к стенке поставят». Страха не было, был только неприятный холодок внизу живота, но с этим можно было бороться. Мучила мысль о доме и родителях. Мама будет плакать. Она никогда не смирится с этим горем. А отец? Он будет гордиться. Сын сражался, не осрамил свою семью, свой род, своего отца-фронтовика.
        Может быть, в молодом солдате появился бы и страх, но ранение, контузия, злость, которая захлестывала его из-за того, что он не смог победить, да и не мог победить в этом бою, преобладали над другими чувствами и ощущениями. Что-то перегорело у молодого человека внутри. Он смотрел на тела убитых афганских офицеров, на тела солдат. Перед глазами его стоял Сархат, падающий от автоматной очереди, разрывавшей его грудь.
        - Если меня не убьют сейчас, - прошептал Саид Рахимову, - я вернусь и отомщу. Отомщу за все и за всех. И за себя, и за Таджибеева, и за наших афганских друзей. И за тебя, урода!
        - А что я? - чуть ли не со слезами обиды в глазах воскликнул Шавкат. - Что бы изменилось, если бы я не открыл? Они и так бы их выломали и убили бы и меня, как Сархата.
        - Замолчи! Ты вот этого гада запомни хорошенько! - кивнул Саид на Имануло. - Он тут главный, мятеж - его рук дело.
        Откуда-то стали выводить пленных афганских солдат, строить в колонну. Кто-то был ранен, многие избиты. Подошедший душман взял Рахимова за плечо и оттолкнул в сторону, а Азизову стволом автомата указал, чтобы тот шел в колонну пленных.
        - Это шурави? - громко спросил Имануло, повернувшись к русским солдатам, и с усмешкой осмотрел их афганское обмундирование.
        - Да, вот этот нам открыл ворота и помог, а этот отстреливался. Собачий сын! Он убил и ранил двенадцать человек, прежде чем мы его взяли. Прикажешь его здесь казнить? Я хочу снять с него, с живого, кожу!
        - Нет! Пока они нам нужны - трофей! Они нарядились в тряпки правительственной армии, тогда пусть и разделят их участь, - приказал Имануло. - Обоих в колонну пленных.
        - А я… я же помогал вам? - запротестовал Рахимов, но его ударили прикладом в лицо, и солдат упал в пыль.
        Саид быстро нагнулся и, превозмогая боль в раненом плече, стал поднимать трусливого земляка. Из разбитого носа по разбитым губам у Шавката текла кровь, он всхлипывал и тихо ругался. Саид уговаривал его замолчать и пока смириться. Главное, выжить сейчас, главное, чтобы прямо сейчас не поставили к стенке. А потом можно подумать и о побеге. Или даже о мятеже вместе с другими пленными. Ситуация покажет, как лучше действовать.
        Колонна тронулась по дороге. Афганские солдаты уныло плелись рядом, никто на советских солдат не смотрел, чувствовалась общая атмосфера уныния и апатии.
        «Неужели никто из них не хочет жить? - думал Саид, морщась от боли. - Где огонь в глазах, они же мужчины, у многих дома семьи, к которым они должны стремиться вернуться? А Родина, а присяга? Неужели ни для кого из них эти слова не дороги и не важны?»
        Выйдя за высокие стены гарнизона, цепочка побитых, истерзанных «сарбосов» потянулась пыльной каменистой дорогой в сторону гор. Жаркий день и прошедший бой вымотали пленников, все страдали от жажды, избитые лица опухли и потемнели. Кто-то еле шел, и его поддерживали такие же несчастные товарищи. Совсем молоденький солдат-афганец горько плакал, размазывая по лицу грязь и кровь.
        Азизов шел, глядя по сторонам, пытаясь сориентироваться на местности. Его сильно мутило, голова буквально раскалывалась, а в глазах периодически все плыло. Рахимов на ходу помог Саиду снять армейскую куртку, потом майку. Порвав майку на две части, одной он перевязал рану, а второй, скатав в жгут, перетянул руку выше, чтобы остановить сочившуюся кровь.
        Голову пекло, губы распухли. Во рту было сухо, как в заброшенном колодце в центре пустыни. Язык с трудом ворочался во рту, и Саид не мог говорить. Он понимал, что еще час, может быть два, и если колонну не остановят и не дадут хоть немного отдохнуть, он упадет без сил. Падать боялись все. Уже несколько их, тех, кто не мог идти, убили на глазах других пленников. Почти две сотни человек брели по пыльной дороге, еле волоча ноги. Полсотни вооруженных автоматами душманов шли в отдалении, зорко посматривая по сторонам. По бокам колонны и сзади ехали четыре трофейных «уазика» без тентов. В каждом - пулемет и два боевика с автоматами.
        Несмотря на то что охранников было намного меньше, чем пленников, никто даже не попытался напасть на душманов, завладеть оружием, вступить с ними в бой и освободиться. Сказались усталость, подавленное состояние из-за разгрома гарнизона и убийства почти всех офицеров. А еще слабость после месяца почти голодного существования, да раны, да избитые тела.
        И боевики держались в стороне, не подходили ближе десяти метров к пленным. Азизов несколько раз наблюдал, как добивали прикладами и ножами отставших, вконец обессилевших и упавших на дорогу солдат. Все пленники боялись оказаться в хвосте колонны, жались друг к другу.
        Сзади вновь раздался истошный крик. Саид обернулся и привстал на цыпочки, заглядывая через головы. Двое раненых пленных солдат не смогли идти и упали в пыль. Они пытались подняться, но окровавленная одежда говорила о большой потере крови. «Сарбосы» еле шевелились на дороге и тянули руки к своим товарищам, которые ковыляли все дальше и дальше. Душманы не стали церемониться, с шутками, выкрикивая оскорбления, обоих несчастных забили ногами и прикладами. Раненые пронзительно покричали и затихли. Подогнали трофейную машину, проехали по лежащим пленникам, потом во второй раз. Афганцы уже не шевелились. Душманы выстрелами добили пленников и пошли дальше, бросив мертвецов на съедение хищникам-падальщикам.
        Экономя силы, больше Азизов не оборачивался. Изредка он слышал выстрелы в конце колонны и понимал, что душманы добили еще одного пленника, потерявшего последние силы. Саид сосредоточился только на себе. Главное, не упасть самому. И он, стиснув зубы, шел и шел, толкаясь плечами и локтями с такими же обреченными людьми, которых так же шатало из стороны в сторону. Рахимов все время старался быть поблизости. Он чуть отставал, но, спохватившись, снова догонял земляка и шел рядом. Наверное, ему было так легче. Саид понимал, что Шавката тяготит собственное малодушие, тяготит воспоминание о смерти Таджибеева, хотя в его смерти он непосредственно не виноват. Ему явно было стыдно, что он тогда струсил, и теперь бредет среди пленных куда-то в неизвестность, возможно, к смерти. А вот Саид сражался, и хотя тоже идет к смерти, но он герой, а не трус.
        - Саид? - хрипло позвал Рахимов, пошатнувшись и ухватившись за руку товарища.
        Азизов вскрикнул от боли, в глазах у него потемнело, и он на миг остановился. Его тут же стали толкать идущие сзади, едва не свалили с ног. Он чудом устоял и двинулся дальше, стискивая зубы и борясь с дурнотой. Только не упасть, только не упасть! Тогда конец. Пуля в голову, и все!
        - Саид? - снова позвал Рахимов.
        Тот лишь помотал головой, ответить он не мог, распухший язык во рту не шевелился. Да и отвечать не хотелось. Не о чем было говорить. Но Рахимову было страшно, и как каждый человек в состоянии страха, он пытался говорить, много говорить, хоть этим отвлекаться о своего страха. Сначала Шавкат искал поддержки у афганцев, пытался заговаривать с ними. Но пленники не отвечали, каждый думал о своем, почти все страдали физически, и им было не до разговоров. Тогда Рахимов снова попытался заговорить с Азизовым.
        - Саид, ты знаешь, куда нас ведут? - спросил он. Потом помолчал и добавил: - И я не знаю. Никто не знает. Я спрашивал. Думаю, что нас ведут к тому самому Ахмад Шаху, о котором столько разговоров было. Эта территория им контролируется. Может, вербовать будет в свой отряд, как ты думаешь?
        - Пошел ты… - смог выдавить из себя Саид.
        По рядам пленников прошел гул, похожий на стон. И тут же раздались резкие угрожающие возгласы охранников.
        Колонна остановилась, и Саид с трудом поднял голову, пытаясь сфокусировать зрение на окружающих предметах. Все расплывалось перед его глазами, он с трудом стоял на ногах. Но запах свежей холодной воды доносился так явно, что он сразу понял - река! Рахимов топтался рядом, судорожно сглатывая, и дышал в затылок Саиду. Он как помешанный шептал только одно слово: вода… вода!
        Колонну повернули лицом к небольшой быстрой речушке, стремительно проносившейся между большими валунами. Ширина ее была не больше двадцати метров, а глубина местами вряд ли даже больше полуметра. Охранники разошлись в разные стороны, а потом громко захлопали в ладоши, как будто подгоняли бойцовых петухов во время поединка:
        - Пошли! Пошли к воде! Всем пить!
        Под хлопки десятков пар рук и громкий издевательский смех толпа пленных бросилась к воде. Люди падали на колени, их сбивали бегущие сзади, падали через них и снова пытались встать. Кто-то просто полз к воде, хватаясь скрюченными пальцами за камни. Пленники отпихивали друг друга, наносили удары локтями, коленями, рвали одежду и снова падали на камни. Наконец вся изможденная, хрипящая, изодранная и окровавленная толпа добралась до воды.
        Пили шумно, почти лакали, как собаки, потому что брать воду ладонями никто не мог - руками нужно было опираться о камни. А если упасть лицом в воду, то захлебнешься, ведь обессиленные руки не поднимут тело, никто не поможет.
        Постепенно человеческая масса затихла, отплевываясь, отхаркиваясь и постанывая, люди стали садиться на берегу, плескать водой себе на лицо, на грудь. Ледяная вода с гор охлаждала тела и лица. От нее начинали ныть раны. Переполненные водой желудки отвергали ее, и многих рвало. Почти никто не мог подняться на ноги, как запаленные лошади.
        Охранникам надоело веселиться, и они попытались криками поднять людей и снова заставить их построиться на дороге в колонну по четыре. Кто-то пытался встать, но большая часть пленников косилась друг на друга, стараясь выиграть время, хоть несколько секунд еще посидеть у воды, выпить хоть еще глоток. Первая автоматная очередь, и крики огласили берега горной речушки. Толпа снова зашевелилась, завозилась, все засеменили, как муравьи. Кто-то не мог подняться, у кого-то сдали нервы от новых убийств. Некоторые пленники схватились за камни и бросили их в душманов. И снова зазвучали короткие автоматные очереди, скосившие и нападавших, и тех, кто смирно стоял рядом. Люди вновь рухнули на камни и пытались отползти в сторону, лишь бы не попасть под пули.
        Через несколько минут колонна снова стояла на дороге. С тоской глядели пленники на десяток трупов у воды, скорчившихся, распластавшихся на камнях. Снова крики охраны, и колонна двинулась, едва переставляя ноги. После выпитой ледяной воды у многих начались приступы голода на грани пароксизма. Пленники стали впадать в истерику, звать окружающих, таких же несчастных, и просить, умолять дать хоть кусочек хлеба. Кто-то пытался вымолить еду у охранников, но каждый, кто выходил из колонны хоть на шаг, попадал под автоматную очередь. И снова под пулями оказывались те, кто стоял рядом. И снова на дороге оставались трупы, через которые перешагивали еще живые, но едва переставлявшие ноги люди.
        Азизов в какой-то момент осознал, что идет, опираясь на чье-то плечо. Рука онемела, он зубами распустил жгут на руке, который должен был остановить кровь, и прошептал:
        - Ты кто?
        - Да ты что? Не узнаешь? - Рахимов покрепче перехватил руку сослуживца, и они двинулись вперед, наваливаясь друг на друга.
        Жара стала спадать, с гор потянуло прохладой, и у многих начался озноб. Охранники повернули колонну к отвесной скале, которая поднималась стеной на несколько десятков метров, и разрешили всем сесть. Люди просто попадали на камни, друг на друга и замирали, засыпая, а может, и теряя сознание. Многие шли на остатках человеческих сил, и остановка для них было спасением, иначе бы они начали умирать уже на ходу. Азизов тоже со стоном повалился, держась рукой за шею Рахимова.
        Душманы поставили машины полукругом, нацелив фары на людей. Начало темнеть. Старший конвоир вышел вперед и громко выкрикнул:
        - Всем отдыхать, ходячие трупы! Кто встанет на ноги, в того будем стрелять, кто попытается сбежать, того убьем, и еще десять человек вместе с ним. В наказание! Всем лежать молча!
        Саид лежал, восстанавливая дыхание. Рука онемела, и он ее почти не чувствовал. Зато очень хорошо чувствовал запах костра, запах еды, который доносился до него. Душманы уселись ужинать.
        - Дайте еды! - стонали в темноте пленники. - Хоть немного еды! Именем Аллаха заклинаем вас!
        - Молчать, вы - презренные шакалы, предавшие Аллаха! - закричал главарь. - Еще один голос, и я убью раскрывшего свой поганый рот!
        Голоса стали смолкать, превращаясь в глухое утробное ворчание. Прохлада принесла немного успокоения, но среди пленников все еще продолжалось ворчание, кто-то стонал от ран, кто-то от голода, кто-то от страха. Несколько солдат неподалеку от Азизова громко шептались. Сквозь дремоту он слышал слова «напасть», «неожиданно», «всем вместе». Саид приподнял голову. Солдат было четверо, он видел, как они озирались по сторонам, как искали под ногами острые камни. Что-то в их движениях было звериным, совсем не похожим на человеческое поведение.
        - Не надо, - прошептал он и локтем стал толкать Рахимова. - Шавкат, проснись! Останови их! Сейчас бесполезно, никто их не поддержит.
        - Чего? - Рахимов поднял голову. - Еда, кормить будут?
        Он вытер лицо ладонью, посмотрел по сторонам, видимо, с трудом отходя от недавнего сна и возвращаясь к окружающей действительности. Потом с каким-то отчаянием простонал и снова уронил голову на руки. Азизов стал теребить его и начал отползать в сторону, ближе к каменной стене. Шавкат только дергал рукой и ногой, прося оставить его в покое. А потом случилось страшное.
        Четверо пленных легли на землю и медленно поползли к крайнему костру. Кто-то сжимал в руке камень, кто-то острый сук дерева. Их заметили намного раньше, чем они успели напасть. С бугорка, на котором был установлен ручной пулемет, закричал охранник, показывая рукой на ползущих. Душманы схватили автоматы, загорланили, ощетинились оружием. Длинная пулеметная очередь ударила по земле, стегая по спинам отчаявшихся пленников, но один из них все же успел вскочить на ноги и замахнуться камнем. Мгновение - и пулеметная очередь настигла смельчака, отбросив назад с простреленной грудью.
        Толпа пленников испуганно зашумела, зашевелилась. Многие не поняли, что вообще произошло.
        Главарь вышел вперед с автоматом и с угрозой в голосе выкрикнул:
        - Еще есть смелые? Вы, трупы! Есть среди вас еще такие, кто хочет умереть раньше времени? Шакалы! - И с этими словами дал очереди в темноту, прямо в кучу шевелящихся людей.
        Послышались крики, пленники попадали, кто обливаясь кровью, кто закрывая голову руками. Почти все стали молиться и просить защиты Аллаха. А главарь отбросил автомат и подскочил к одному несчастному, который упал с простреленными ногами, выхватил нож и стал с проклятиями и возгласами ненависти вонзать нож в тело пленника. Раненый истошно кричал, пытаясь закрыться руками. Сил для сопротивления у него не было, и нож безостановочно вонзался в его тело и вонзался. Вскоре крики перешли в сиплый визг, а потом солдат обмяк и затих. Главарь поднялся на ноги, скаля рот в хищной ухмылке.
        - Так будет с каждым, кто только подумает о побеге! - заявил он, потрясая окровавленным ножом в окровавленной по локоть руке.
        Азизов почувствовал, что все его тело сжалось и превратилось в камень. Он дрожал и никак не мог расслабиться, руки и ноги как будто закостенели. Наконец дыхание стало выравниваться, постепенно мышцы обмякли, и он растянулся на земле. Сердце колотилось, отдаваясь болью в раненой руке.
        - Шавкат, - позвал он. - Слышишь, Шавкат?
        Но ему никто не ответил. В лагере стояла мертвая тишина, каждый уже боялся пошевельнуться, чтобы разъяренные охранники не начали стрелять. Саид приподнялся на здоровом локте и повернул голову назад. Сначала ему показалось, что Рахимов лежит и смотрит на него, только не отвечает. Но постепенно пришло понимание, что взгляд его товарища был мертвым. Он со стоном поднялся на четвереньки и приблизился к солдату. Голова Рахимова свесилась набок, а взгляд уставился куда-то мимо Азизова, мимо костров. Куда-то на север, в сторону родных гор.
        - Как же… - прошептал Саид, опускаясь рядом с земляком на колени. - Как же я теперь? Сархата нет, теперь ты. Я не хотел тебе зла, поверь. И Лайло не хотел зла. Каким бы ты ни был, но с тобой я был не один, нас было двое. А теперь?
        Он протянул дрожащую руку, прикоснулся к чуть теплому лбу товарища, а потом медленно провел по глазам, закрывая мертвые веки. И только теперь, когда закрыл глаза убитому земляку, на Саида навалилось тоскливое одиночество. Захотелось завыть, упасть на землю, вжаться в нее, обхватить руками плечи. В глазах предательски защипало. Зажав рану на плече рукой и до боли прикусив нижнюю губу, он поднял голову и, глядя на звездное небо, прошептал как молитву:
        - Мама, папа, простите меня! Простите, что я попал в плен. Но я не погиб. Родные, я обещаю, что сделаю все, чтобы остаться в живых. Выжить и не стать трусом и предателем. Вам не будет за меня стыдно, потому что я мужчина, а в нашем роду все мужчины были солдатами, воинами, они были сильными. И я буду, как отец!
        Этот шепот неожиданно принес в затуманенную голодом, усталостью и ранением голову спокойствие и холодную рассудительность. В глазах больше не пощипывало, слезы обиды и горечи, готовые вот-вот подступить к глазам, ушли. Остались холодная решимость и распирающее изнутри желание начать что-то делать.
        «Ждать, - говорил сам себе Азизов, - сейчас надо ждать. Искать удобный случай, а потом действовать. И пусть все эти смерти не будут напрасными. Это мой счет моджахедам, мой личный счет Имануло. Вы еще пожалеете, что я остался жив. А если придется умереть, вы тоже пожалеете, что дали мне такую возможность. Я с собой возьму на тот свет всех, до кого только смогу дотянуться».
        Солнце осветило вершины гор, все вокруг потеряло четкие границы, стало серым, и по земле побежали длинные тени. Саид продолжал сидеть на корточках рядом с телом Рахимова, а когда совсем рассвело, посмотрел в лицо убитого. Черты спокойные, гримаса боли исчезла. Он с болью в сердце даже прикоснулся к плечу Шавката, чуть толкнул его, надеясь на чудо, что его земляк жив и весь этот ночной ужас ему приснился. Но нет, тело было холодным. А ведь он останется здесь. Без погребения. Жутко думать об этом. Но вот и еще причина, по которой надо выжить и привести сюда своих, чтобы забрать тело и отправить домой, где его похоронят по обычаю.
        Когда охранники стали выкрикивать команды и поднимать пленников, Саид тихо сказал «прости» и с трудом поднялся на затекших от долгого сидения ногах. Голова закружилась, но он устоял. Не поднялось с земли на этой ночной стоянке человек двадцать. Колонну довольно быстро построили и повели дальше, двое охранников остались и стали обходить тела. Иногда они стреляли, когда не было уверенности, что перед ними мертвец…
        Майор Наджраб пришел в Пишгор к вечеру вместе со своим отрядом «аистов». Он шел по городку, хмуро разглядывая следы утреннего боя. Возле выломанных ворот миссии русского советника он остановился. Имануло с двумя помощниками обшаривали дома миссии. Майор вошел во двор и покосился на подбитый бронетранспортер, который явно тягачом вытаскивали из ворот. Одна стена частично была разрушена, и один из домов тоже был сильно поврежден. Имануло повернулся к майору.
        - Что с русскими? - спросил Наджраб.
        - Почему тебя заботит их судьба? Они враги, и я поступил с ними так, как поступают с врагом.
        - Ты отчего-то зол, Мансур, - покачал майор головой и пнул ногой вдрызг распоротый пулями мешок, когда-то наполненный песком. - Русские хорошо сражались? У тебя большие потери?
        - Они не русские, они - таджики.
        - Вот отчего злость, - усмехнулся Наджраб. - Ты решил, что голос крови заставит их сдаться, а они дрались, как львы, до последнего. Не надо думать за противника, так недолго и ошибиться. Можно догадываться о его настроении и намерениях, но приписывать ему твое мировоззрение неправильно. Так что с русскими таджиками?
        Имануло повернулся и посмотрел на инструктора. Майор упорно называл русскими даже тех, кто не был русским по крови, а просто был гражданином СССР.
        «Что он хотел этим сказать? Пытается напомнить, что таджики - чужие в Афганистане? Очередной плевок в душу, что это земля пуштунов?» - подумал он.
        - Я был у Ахмад Шаха, - сказал Наджраб. - Объяснил ему ситуацию с неожиданным мятежом здесь. Думаю, он мне поверил. Теперь он перекроет перевалы и не пропустит сюда помощь. Но тебе лучше уходить сейчас.
        - Ахмад Шах недоволен? - улыбнулся Имануло. - Он всегда недоволен, когда дела идут не по его планам. Но он мне не хозяин! Я воюю со своим отрядом не хуже! Я уйду сегодня. Но не потому, что боюсь шурави или гнева Ахмад Шаха. Я свое дело сделал, и лучше никому не знать, что это моих рук дело. Пусть думают, что это сделал Ахмад Шах. Я позабочусь, чтобы не осталось свидетелей…
        - Ну да, мы знаем, что ты великий и храбрый воин! - кивнул майор. - А чтобы репутация Ахмад Шаха сильно пошатнулась, надо навести русских на него. Подбрось под обгоревший БТР документы бойца из отряда Масуда. А какие-то документы в домике шурави удалось найти? У меня есть основания предполагать, что русские замыслили очередную операцию в Панджшере.
        - Откуда такие сведения?
        - Донесение из Кабула. Русские усиленно минируют тропы на границе, чтобы моджахеды не смогли отойти на запасные базы. Да и они в последнее время очень заинтересовались нашими учебно-тренировочными лагерями. Боюсь, пронюхали, что к нам прибыли парни из ЦРУ и китайцы…
        Глава 5
        Первое, что увидел Азизов, это длинные террасы, опоясывающие склоны горы Мадабай. Колонна стала подниматься вверх. Многие раненые были не в состоянии преодолеть подъем, и душманы начали активнее избивать остальных, чтобы те помогали особенно обессиленным. Толпа пленных уже не шла, а ползла вверх. Дошли!
        Саид заметил, что их начали делить на группы, вытаскивать из колонны и уводить в сторону, заставляя спускаться в какие-то ямы - зинданы. Эти зинданы накрывали деревянными щитами, приваливали камнями.
        Вот группу примерно из сорока человек загнали в пещеру - своеобразную средневековую мрачную камеру. Рядом виднелись еще такие же камеры-пещеры. В одну из пещер загнали и группу Азизова.
        Саид без сил рухнул на землю. Рука опять начала болеть, появился озноб, он понял, что рана воспаляется, наступает лихорадка. Если так дело пойдет дальше, он просто умрет от заражения крови. Облизнув пересохшие губы, Саид прислонился к каменной стене и прижался к ней лбом. Камень был прохладным. Очень хотелось пить, и он стал трогать холодный камень губами, но от жажды это не спасло. На душе было тоскливо и одиноко.
        - Куда я их загоню? - раздался неподалеку голос. - У меня и так все переполнено.
        - Значит, у тебя много лишних! - резко ответил второй голос, который показался Азизову знакомым. - А это что за палатки?
        - Прибыли неделю назад из Европы. Это «врачи без границ». Ахмад Шах сказал, чтобы я им не мешал оказывать помощь пленникам.
        - Пусть лечат, но держи их подальше от зинданов.
        Саид оторвался от стены и, пошатнувшись, ухватился за чье-то плечо. Внизу он увидел палатки и высокий шест с белым флагом, на котором виднелись эмблема из красных полос и надпись «Medecins sans fronti crest». Об этой организации им рассказывали в «учебке» еще до того, как отправили «за реку». Так на местном жаргоне именовалась отправка служить в состав ограниченного контингента советских войск в Афганистане.
        - Стой! - неожиданно повысил голос человек, который здесь распоряжался. - Ну-ка, прикажи привести вон того!
        Грубые руки схватили Азизова и потащили к двум моджахедам. Палец одного из охранников скользнул по воспаленной ране, и Саид застонал, чуть не потеряв сознание. Но даже сквозь пелену в глазах он сумел разглядеть и узнать того самого помощника Имануло, которого называли Ашрафи. Стоя перед боевиком, Саид хотел выглядеть храбро и мужественно, но лицо непроизвольно искажала гримаса боли. А еще его пошатывало. И если бы не руки двух охранников, он, наверное, не устоял бы прямо и упал.
        - Это шурави, - тихо сказал Ашрафи второму, который, судя по всему, был начальником этой странной тюрьмы в горе. - Его захватили после боя в гарнизоне. Там была миссия советского военного советника. Этот единственный, кто остался в живых.
        - Прикончить его? - небрежно спросил второй.
        - Нет, спрячь, чтобы ни с кем не общался! И сохрани его пока. Он может быть полезен. Шурави часто меняют нескольких наших пленных братьев на одного своего.
        Бородатый начальник тюрьмы что-то невнятно приказал двум охранникам, и они поволокли Азизова мимо пещер. Он пытался идти, переставлять ноги, но с ним не церемонились, и в итоге ноги просто волочились по каменному полу. Саиду показалось, что его тащили мимо вырубленных в скале помещений и каменных пристроек к пещерам, в которых жили охранники и другие люди, служившие здесь.
        «Администрация», - мелькнуло в голове знакомое слово, а потом Саид почти потерял сознание, когда задели рану.
        Пришел он в себя от того, что на губах почувствовал влагу. Губы сами потянулись, стали хватать несуществующий сосуд или струю, которая лилась в рот. Но когда Саид открыл глаза, то не оказалось ни сосуда, ни живительной струи. Перед ним на маленьком складном стульчике сидела девушка европейской внешности, со светлыми волосами, забранными под марлевую косынку. Девушка подносила к губам солдата влажную ватку и капала на них водой.
        Саид попытался приподняться на локтях, взять девушку за руку, но она решительно остановила его, заставив снова лечь.
        - Не надо. Лежи, - сказала она на дари с заметным акцентом. - Мы тебе поможем.
        И только теперь Саид осознал, что лежит на каком-то матрасе у стены в маленькой пещере. Вместо стены вход перегораживала решетка, в которой была сделана решетчатая дверь. А еще рядом с девушкой на таком же маленьком раскладном стульчике сидел худощавый доктор в очках с тонкой оправой и большим носом. Он снимал хирургические перчатки и что-то укладывал в белый пластиковый кейс.
        Азизов посмотрел на свою руку - рана была перевязана чистым бинтом и почти не болела. Зато она сильно чесалась чуть ниже. Кажется, в нее сделали несколько уколов.
        - Кто вы, где я? - спросил Саид на дари. - Вы не афганцы.
        - Мы - врачи, - печально произнес доктор.
        - Без границ? - тут же сорвалось с губ Саида. - Европейцы?
        - Да, - удивленно посмотрел на него поверх очков доктор. - Ты знаешь о нашей организации? Мне сразу показалось, что ты не простой декханин, которого мобилизовали в правительственную армию.
        - Я не декханин, я - советский солдат, - тихо ответил Саид, чувствуя, что лихорадки больше нет, а в голове немного проясняется.
        - Советский? - переспросила девушка и посмотрела на доктора. Мужчина еле заметно отрицательно качнул головой.
        - Как вас зовут? - спросил он. - Кто-то еще из местных командиров знает, что вы из Советского Союза?
        - Меня зовут Саид. Я из гарнизона в Пишгоре, который недавно разгромили моджахеды. Меня сюда поместили потому, что знают, кто я. Главный сказал, что я им могу пригодиться для чего-то. Здесь есть еще советские солдаты среди пленных?
        Врач снова многозначительно переглянулся со своей медсестрой и промолчал. Саид понял это многозначительное молчание и сжал руку врача, глядя умоляюще в его глаза:
        - Вы должны сказать мне! Вы же врач, вы не фанатик и убийца, как они, вы жизни спасаете, вы сюда приехали как раз для этого, я знаю. Вы должны мне сказать правду. Я прошу вас!
        - Зачем вам эта правда? - хмуро осведомился врач, сняв с носа очки и принявшись протирать их замшевой тряпочкой. - Как она вам пригодится?
        - Так есть или нет? Вы в моем положении тоже бы стали искать соотечественников.
        - Да, есть, - неохотно ответил врач и снова водрузил очки на нос. - Немного, одиннадцать солдат, захваченных моджахедами за последние недели. Их держат отдельно. Мы стараемся оказывать им помощь. Но увидеться вам с ними не удастся, только если местные командиры вас не поместят в одну камеру. Вы хотите, чтобы я что-то передал вашим товарищам? Передал, что вы здесь?
        - Да, конечно, - пробормотал Саид. - Они должны знать! И я… мне будет легче, если они будут знать. Мы должны вырваться отсюда.
        - Не думайте об этом! - строго сказал доктор. - Вы все испортите, своей попыткой побега принесете столько горя и мучений другим, что страшно подумать! Отсюда нельзя бежать. Если вас поймают, с вами такое сделают… словами не передать… А мне запретят помогать раненым заключенным этой дикой тюрьмы.
        - А вы предлагаете смирно лежать и ждать смерти? - горячо блеснул глазами молодой солдат.
        - Нет! Вы должны довериться мне. Я веду переговоры, я смогу уговорить моджахедов перевести пленных советских солдат в другой лагерь, подальше отсюда, ближе к границе Пакистана. Там лучше условия содержания. Там все же человеческое отношение к пленным, и там вы сможете выжить.
        - Но…
        - Хватит об этом, Саид! - оборвал солдата врач. - Подумайте о том, что я сказал. Я смогу дать вам шанс, а побег - это смерть. Может быть, страшная смерть. - Он поднялся, строго посмотрев на пленника, застегнул свой чемоданчик и сказал медсестре по-французски: - Обработайте все его ссадины и через пятнадцать минут сделайте еще один укол. Он парень крепкий, выживет.
        Врач ушел, а девушка помогла Саиду снять ботинки, военные брюки и стала обрабатывать потертости на ступнях, ссадины на голени и на бедрах. Молодой человек мужественно молчал, глядя на девушку. Правильные черты лица, светлые волосы выбивались из-под марли. И ловкие красивые пальцы.
        - Как вас зовут? - спросил он тихо.
        - Мишель. - Девушка улыбнулась, мельком глянув на Саида, и неожиданно добавила: - А я была у вас в Советском Союзе.
        - Да? Когда, где? - оживился Саид. Ему показалось, что у них с этой девушкой налаживается контакт, а там, может быть, она и поможет ему. Слишком уж ее доктор хмурый и осторожный. Тут такое творится, а он осторожничает.
        - В 80-м, на Олимпиаде в Москве. Это было восхитительно и так грандиозно! - Вдруг лицо Мишель стало строгим и немного печальным. - Вы не сердитесь и не осуждайте доктора Леграна. Он сильный и мужественный человек.
        - Да уж, мужественный. Всего боится, - усмехнулся Саид.
        - Вы не понимаете! - с жаром отозвалась француженка и даже перестала обрабатывать раны, замерев с протянутыми руками. - Вы просто не понимаете, с какими трудностями нам приходится сталкиваться, чтобы суметь попасть вот в такие места, чтобы иметь возможность помогать людям, когда кругом война, горе. Им не на что надеяться, им никто не может и не хочет помогать. А доктор Легран умеет уговаривать власти, полевых командиров, он попадал туда, куда не пускали никого: ни дипломатов, ни военных советников, ни представителей ООН. Чтобы лечить вас и солдат правительственной армии, которые оказались в плену у моджахедов, нам приходится оказывать помощь и их боевикам. Доктор Легран спас тысячи жизней!
        - В том числе и жизни таких вот убийц?
        - А они тоже люди, - поджала губы Мишель и продолжила свою работу. - Перед врачом и перед Богом все равны. Мы давали клятву, древнюю, как этот мир, древнюю, как сами медицинские знания. Это завет великих предков, которые стояли у основ медицинского знания, - помогать всем, независимо от их вероисповедания, их положения, богатства или бедности. И именно из-за этой веры власти нам не препятствуют и допускают вот в такие места. И относятся к нам с уважением.
        Саид понял, что перегнул палку по молодости и наивности. Действительно, как он может судить этих людей, ведь они даже не советские граждане, а люди из капиталистического мира. Там у них совсем другие суждения. А вообще-то, если на самом деле представить все то, что Мишель сейчас рассказала, то этих бесстрашных людей действительно стоит уважать. Это ведь не правительственные структуры какие-то. Это энтузиасты, это общественное движение. И делают они все на частные пожертвования.
        - Простите, Мишель, я не хотел вас обидеть. Скажите, что это за место? Где мы?
        - Это гора Мадабай. Здесь самой природой создано такое количество пещер, что люди стали их использовать. В древности крестьяне окрестных аулов прятались здесь от набегов кочевников. А сейчас вот устроили тюрьму. Страшное место. Здесь каждый день пытают пленников и убивают. Там внизу есть навесной мостик через речку. На нем их убивают и сбрасывают вниз. Простите, я не должна была вам этого рассказывать.
        Девушка спохватилась и зажала рот рукой. Рассказывать в таких мрачных красках человеку, который сам является узником и чья судьба неизвестна, было с ее стороны необдуманным поступком, кощунством на грани садизма. Она ведь должна помогать не только физически, но и эмоционально, духовно.
        - Рассказывайте! - усмехнулся Саид, стараясь выглядеть уверенно и мужественно в глазах француженки. - Я солдат, Мишель. Я должен выжить и выбраться отсюда, чтобы помочь своим товарищам. Привести помощь. Вы понимаете, что, помогая мне, вы спасете много жизней?
        - Не надо, Саид, - покачала она головой и опустила глаза. - Я не должна этого делать. Если нас заподозрят в помощи подготовки побега, то в лучшем случае выгонят отсюда и никогда уже не пустят. И в других местах Афганистана тоже. Понимаете, что стоит на кону? Вся деятельность «врачей без границ» в этой стране.
        - А в худшем?
        - А в худшем - могут просто убить.
        - Хорошо, я вас понял, Мишель, - ободряюще улыбнулся Саид.
        - Отсюда нельзя бежать, - тихо добавила француженка. - Горы, отвесные скалы, все тропинки охраняются, да из вашей пещеры вам просто не выбраться.
        «Ну, это ты зря, - подумал Саид, уставившись в каменный потолок. - Я так просто не сдамся. Не бывает такого, чтобы совсем нельзя было выбраться. Надо просто придумать, как это сделать, понять. Я придумаю, обязательно придумаю. Вон, отец рассказывал, как они бежали из немецкого плена, когда их в сарай посадили. И охрана была, и сарай из толстых бревен, и поле вокруг. А они дождались плохой погоды, когда сильный туман опустился, и вырыли лаз под бревенчатой стеной. Конечно же, не руками, они обыскали заброшенный сенной сарай, нашли ржавый обломок лопаты. Обломок всего с две человеческих ладони, и пленники рыли по очереди. За два часа смогли сделать такую яму, в которую свободно пролезет человек. Только их немцы и видели! А потом еще по дороге к своим напали на солдат, завладели оружием, даже пленного офицера с собой к передовой вывели. Их тогда сначала обвинили, особист долго допрашивал, потом отпустили, дело закрыли и отправили на передовую. Правда, отец потом говорил, что к медалям не представили, командир не хотел афишировать факт, что его солдаты в плену были. В документах: были в окружении, с
трофейным оружием пробились, и все».
        Мишель сделала еще один укол и поднялась со стульчика:
        - Ну, вот и все. Вы молодец, Саид. Я думаю, что нас пропустят к вам еще. Главное, чтобы заражения крови не было, но антибиотики я вам ввела. Все заживет, вы, главное, держитесь.
        Девушка ушла, унося складные стульчики. Захлопнулась решетка, и Саид остался один. Ему хотелось есть и спать. Поднявшись, он уселся на своем матраце и осмотрелся. Настоящая пещера, только очень маленькая. На полу сухая трава, земля вперемешку с мелкими камешками, на задней стене темная полоска. Кажется, по ней сочится вода. Он снова лег на ворох тряпок и закрыл глаза. День клонился к закату, но еды никто не приносил. Саид дважды вставал и лизал мокрый камень. Немного влаги удавалось добыть таким способом. Он знал: главное - смочить во рту, от этого будет легче и не так будет хотеться пить. Хотя вода нужна организму все равно, но пока можно перетерпеть.
        Стало темнеть. За решеткой были слышны какие-то голоса, шаги. Покатились камешки. Саид напрягся и приподнялся на матраце. Возле решетки появился человек. Он присел и подсунул под решетку мятую алюминиевую тарелку с чем-то и ушел дальше по тропе. Молодой человек торопливо поднялся, стараясь беречь раненую руку, и подошел к решетке. Это была еда.
        Чувство голода побороло брезгливость. Саид вернулся к матрацу и, стоя на коленях, начал есть руками месиво, которое ему принесли. Это были какие-то отходы, объедки какой-то похлебки, в которой преобладали овощи, толком не очищенные, с темными пятнами на кожуре. Но Саид ел, жадно кидал в рот пальцами и отхлебывал через край из миски мутную жижу. Он заставлял себя не думать о том, что ест, настраиваясь только на то, что есть надо, чтобы выжить.
        Желудок скрутило, но стало все равно лучше. Несмотря на рези, мучительного чувства голода уже не было. А потом он услышал крики. Они раздавались с нижних ярусов. Так человек кричать не мог. Это животные, наверное, стал успокаивать себя Азизов. Может, там бойня. Ведь столько людей нужно кормить. Но потом он стал различать среди криков и отдельные слова мольбы и проклятий. Саид лежал, пытаясь зажать уши руками, он даже накрывал голову рогожей, но все равно слышал все. Это была кошмарная ночь. А потом его вырвало.
        Как он уснул и когда закончился весь этот кошмар, Саид не помнил. Только на рассвете он открыл глаза, услышав, как звякает металл о металл. Решетку открывали двое охранников.
        - Выходи! - коротко приказал один из них.
        Саид поднялся, внутренне весь похолодев, и пошел к выходу. Пленного повели по ярусу к спуску, подталкивая в спину стволом автомата. На нижнем ярусе он увидел, как по тропе за ноги волокут обнаженное тело. Мужчина был окровавлен, и у него не было кистей рук, глаз, кажется, тоже, вместо них только большие кровавые раны. Чуть дальше на мостике через реку Микини он увидел душманов, которые сбрасывали вниз тела. Если бы Саида не вырвало ночью, то сейчас бы точно вывернуло наизнанку. Слабость, головокружение, голод, наверное, все это, затуманивающее мозг, помогло не впасть в шок от ужаса.
        А потом его вели мимо каких-то пещер. Один раз он повернул голову и посмотрел внутрь. Стиснув зубы, солдат тут же отвернулся. Что там висело, он не понял, что-то красное, кроваво-красное. Не хотелось даже думать, что это все, что стало с человеком. Или осталось от человека.
        Когда советского солдата втолкнули в помещение, сложенное на террасе из хорошо подогнанных камней, где все было устлано старыми, но довольно еще крепкими коврами, он увидел комнату, обставленную на азиатский манер. В углу шкаф с открытыми полками, на которых стояли книги на арабском языке, стопка старых газет и журналов. Рядом на тумбочке радиоприемник. Низкий стол на гнутых резных ножках, поднос с фруктами и серебряный кувшин с тонким горлом. На мягких подушках сидел тот самый бородач, которого Саид еще вчера принял за начальника этой тюрьмы. Бородач пил чай из пиалы и рассматривал сложенные на столе перед ним перстни.
        - Ты сегодня выглядишь лучше, чем был вчера, - подняв глаза на пленного, сказал моджахед. - Врачи тебя привели в порядок, а то вчера был совсем как дохлая собака. Я уж думал выбросить тебя в реку.
        Саид молчал, стараясь не отводить взгляда, но и не смотреть этому человеку в глаза. Бородатый допил чай, потом завернул перстни в тряпицу, бросил одному из охранников и, с усмешкой посмотрев на шурави, потянулся, хрустнув сплетенными пальцами.
        - Устал сегодня, - изрек он. - Ночь была долгой, многих неверных пришлось отправлять на встречу с Аллахом с достойными почестями. Муки очищают от скверны. Ответь мне, ты православный мусульманин?
        Саид не знал, что ответить. В его положении опасно было отвечать. Тот или иной ответ все равно приведет к гибели. Сказать, что он не верующий, что он комсомолец, что в его стране вера - удел стариков, которым нечем больше коротать свой век, что у молодежи иные ценности? Желание быть гордым и желание выжить боролись в молодом человеке.
        - Я всегда относился с большим уважением к верующим. И для меня не важно, мусульманин или христианин. Каждый человек на земле имеет право на жизнь.
        Сильный удар между лопаток бросил Саида на ковер. Он непроизвольно выставил руки во время падения, и тут же боль в ране пронзила его так сильно, что он застонал и упал на бок, зажав раненую руку. И тут же получил удар в живот, потом его били ногами снова и снова. В спину, по рукам, по коленям, которые он подтягивал к животу, чтобы сжаться в комок. Несколько раз удары попадали по лицу, по затылку. Саид захлебывался в своей крови и пыли от старого ковра. Удары неожиданно прекратились. Он лежал на боку, тяжело дыша и кашляя. Перед его глазами появились странные военные ботинки. Почти такие же, как советские, но только серо-песочного цвета и на другой подошве.
        - Ты - глупый мальчик, - сказал бородач, опустившись перед ним на корточки. Затем взял его за волосы и, рывком повернув лицо избитого к себе, процедил: - Никто не имеет права осквернять эту землю, этот мир, созданный Аллахом, если он не верит в него, не преклоняется перед ним, не возносит к нему свои молитвы. Ты можешь спасти свою жизнь и свою душу только одним - принять эту святую веру и встать на путь борьбы с неверными рядом с другими воинами Аллаха. Поднимите его!
        Кровь заливала один глаз, текла по подбородку Саида, дышать он не мог. Бородатый подошел вплотную и брезгливо посмотрел на пленника:
        - У тебя есть время до захода солнца. Или ты будешь умолять меня принять священную единственную веру, либо ночью тебя будут ждать такие муки, что ты пожалеешь, что вообще родился на этот свет. Уведите его!
        Охранники толкнули Саида, и он поплелся назад по тропе, держась за ребра и постанывая от каждого толчка в спину. Стараясь отогнать страшные воспоминания о виденном недавно в пещерах, он думал, что самый простой выход - это сейчас броситься вниз. Один бросок к краю, и там внизу он умрет, и все кончится. Высота метров тридцать или пятьдесят. И все! И тут же как кнутом стегнула по сердцу мысль. Отец! Как он переживет, что его сын стал трусом? Надеяться, что он не узнает, что до отца никогда не дойдет, как погиб его сын? Саид чуть не зарычал в голос и стиснул кулаки. Охранники как-то по-своему восприняли поведение пленника и расхохотались за его спиной.
        «Нет, - подумал он, чувствуя, как внутри закипает злость, - я не опозорю свою семью, своего отца. Умру в бою, в схватке, дорого продам свою жизнь. Они еще сто раз подумают, прежде чем предлагать предательство советскому солдату!» Он шел и распалял себя этими мыслями. Если думать о таком, копить в себе злость, то идти и не так больно. Правда, сил у него было мало. Когда они дошли до решетки его пещеры, Саид уже не мог стоять и просто оперся о железные прутья руками. Охранники открыли дверь и втолкнули пленника внутрь. Саид упал, ободрав колено и локоть, и долго лежал, чувствуя, как колотится его сердце, и думая о том, что его ждет такая же страшная смерть, как и этих несчастных афганских солдат. Мелькнула где-то на границе сознания мысль, это их война, война гражданская, но Саид замотал головой и стал шептать, что это его интернациональный долг, что Советская армия здесь по просьбе законного правительства, что его долг солдата, принявшего присягу, идти туда, куда пошлют, и сражаться за свою Родину, пусть и здесь, на чужой территории. Ведь он знает, сколько оружия, сколько наркотиков могло бы
повалить через границу с СССР из Афганистана. Страшно представить объемы этого наркотрафика. А еще оттуда через горы могли бы прийти террористы всех мастей, целые банды в республики Средней Азии, цель которых - создать социальную напряженность в республиках и в конечном итоге оторвать от СССР.
        Еду не приносили. Саид лежал в полузабытьи, изредка открывая глаза и вспоминая, где он находится. Снова начал одолевать голод, потом жажда, снова заныла и горячо запульсировала рана. Ближе к вечеру Саид начал вставать и, тяжело поднимаясь с пола и придерживаясь за камни, торчащие из стены, облизывал влажные потеки. Потом он услышал голоса, звуки автомобильных моторов, крики, шум на нижних террасах. Судя по обрывкам фраз, которые Саид сумел разобрать, там привезли много раненых душманов. В эту ночь его никто не трогал, зато раздавались выстрелы. Где-то совсем недалеко. «Расстреливают», - подумал Саид.
        Утром тихо скрипнула решетчатая дверь. Стиснув кулаками свой матрац, Саид с трудом открыл глаза. Какое облегчение, что перед ним стояла Мишель!
        - Боже, что они с вами сделали! - На глазах девушки появились слезы. Она присела рядом прямо на камни и стала торопливо доставать медикаменты. Щипало сильно, но Саид блаженствовал. Это были минуты райского блаженства. Добрые нежные руки девушки касались его лица, его избитого тела, он видел сострадание в ее глазах, и ему становилось легче. Легче от мысли, что в мире есть доброта и красота, что вообще существует другой, цивилизованный мир, а не только эта вонючая кровавая гора и садисты в ней, которые мучают и убивают людей. Не хотелось думать, что Мишель скоро уйдет и все начнется снова. В голове теплело от мысли, что раз медсестру к нему пропускают, значит, пока не собираются убивать.
        - Вы видели советских солдат? - спросил Саид.
        - Нет, к ним ходят другие, - покачала головой француженка.
        - Как они, их бьют, пытают? - сквозь зубы процедил Саид.
        - Я не знаю. И пожалуйста, думай о себе, тебе надо выжить. Доктор Легран сегодня опять говорил, что советских надо оправить отсюда в Пакистан.
        - И что? Они согласились?
        - Они пообещали всех убить, если мы попытаемся только предать гласности ваше пребывание здесь, - ответила девушка. - Ты сильный, я знаю, я верю в тебя, поэтому говорю всю правду, а не ложь, которая расслабляет. Они здесь каждый день убивают пленников. Многие охранники - настоящие звери!
        - Ничего, Мишель, все будет хорошо! - неожиданно для себя улыбнулся Саид. - Я сильный, я выдержу. Мы еще придем сюда и отомстим. И освободим узников. И вас отдельно поблагодарим за ваше участие. Думаю, вас наше правительство наградит!
        - Нет, мы не за награды это делаем. Просто должны быть люди, которые приходят и помогают тогда, когда уже не ждешь помощи ниоткуда, когда остается одно лишь отчаяние. Тебя кормили сегодня? Давали воды? - Мишель положила пальцы на запястье раненого, щупая его пульс.
        Саид отрицательно покачал головой, девушка увидела темное пятно на задней стене пещеры, а потом решительно полезла в свою сумочку и достала маленький, граммов на пятьдесят, пластиковый стаканчик.
        - Возьми, им ты сможешь хоть немножко собрать воды. В горах вчера был дождь, значит, скоро здесь потечет из стены сильнее. Так бывает, я знаю.
        Мишель ушла, за ней захлопнулась дверь. Саид на коленях добрался до стены, установил там стаканчик, замаскировал его камешками, чтобы не было видно со стороны, и снова вернулся в «постель». От уколов ему стало легче, хотя есть хотелось неимоверно. Он немного забылся, закрыв глаза, но снова услышал скрип двери. Снаружи дул ветер, несло мелкой дождевой пылью. Низкая облачность оседлала гору и ее окрестности. И из этой промозглой до озноба пелены в пещеру вошел высокий мужчина, одетый, как и большинство душманов, в широкие штаны - изар, а поверх длинной рубахи перухана - безрукавка. Человек подошел ближе, и Саид узнал в нем Ашрафи, того самого помощника Имануло, устроившего резню в Пишгоре.
        Афганец смотрел на лежащего солдата с холодной задумчивостью. От его взгляда Азизову захотелось подняться и встать в полный рост. В лежачем положении было что-то зависимое и беспомощное. И ему удалось подняться в полный рост, даже не держась за стену.
        - Ты подумал над тем, что тебе сказали? - отрывистыми фразами заговорил Ашрафи.
        - Подумал, - ответил Саид, чувствуя, что земля у него постепенно уходит из-под ног.
        - Ты принимаешь ислам?
        - Я - свободный человек, я сам выбираю вероисповедание.
        - Ты выбрал? - В голосе Ашрафи был только леденящий холод, в нем не было даже угрозы.
        - Это мое личное дело, - отрезал Саид.
        - Нет! Не твое. Ты ввязался в чужую войну, а значит, должен понимать, что здесь другие правила. Иди за мной!
        Ашрафи пошел к двери, а Саид остался стоять, не в силах сдвинуться с места. Афганец оглянулся, а потом нетерпеливо что-то приказал своим людям. Двое моджахедов ворвались в камеру, схватили солдата и поволокли наружу. «Вот и все», - решил Саид. И ему стало так горько и обидно, что не успел он ничего в этой жизни. Даже девушке в любви не сумел объясниться. Даже сберечь жениха ее не смог, хотя и клялся в душе, что желает Лайло счастья. И отец…
        Далеко его не потащили, всего несколько десятков метров вверх по террасе, а потом втолкнули в большую камеру-пещеру, посреди которой под потолком виднелись перекладина и какие-то стальные петли. Здесь сильно и резко пахло кровью. Темные пятна на камнях посреди пещеры зловеще поблескивали в свете огня, разожженного в углу очага. На стуле в углу сидел афганский солдат. Руки его были связаны впереди, один из моджахедов делал ему укол, двое держали вырывающуюся жертву. Меньше минуты солдат вырывался, а потом затих, и его голова свесилась на грудь, по подбородку потекла слюна.
        - Смотри! - Ашрафи схватил Саида за воротник куртки и повернул лицом к пленнику. - Смотри, это называется «красный тюльпан». Смотри и думай о том, что если ты не согласишься на наше предложение, то с тобой сделают то же самое. На днях приедет съемочная группа. Ты на камеру расскажешь о себе, как попал сюда, о том, что добровольно, как и многие твои товарищи-таджики, перешел на сторону патриотов Афганистана. Скажешь, что принимаешь добровольно ислам и будешь сражаться с шурави. И предложишь другим таджикам и узбекам в Советской армии поступить так же. Понял?
        Саид смотрел на Ашрафи, смотрел на афганского солдата на стуле, который свесился набок и упал бы на пол, если бы не двое охранников-палачей с засученными рукавами.
        - А чтобы тебе думалось лучше, ты увидишь, что ждет тебя в случае отказа. Начинайте!
        Приказ был адресован палачам. Они приподняли со стула одурманенного наркотиками пленника и подвесили его за связанные руки на крюк. Ноги пленника едва касались пола. Палачи быстро разрезали на афганце одежду, оголив его торс. Саид весь сжался. Ашрафи покосился на него подозрительно, потом кивнул двоим охранникам, и те, подойдя, цепко взяли советского солдата за руки и плечи.
        Дальше стало происходить такое, что никак не могло уместиться в голове, в представлениях парня, учившегося в современной городской средней школе, в техникуме, выросшего в современном цивилизованном обществе. Палачи взяли кривые остро отточенные ножи и ловко стали подрезать кожу на животе подвешенного пленника, потом на боках, на пояснице. Обильно потекла кровь. Саид побледнел, он попытался отвести глаза, но охранники сжали его голову своими руками, как в тисках, заставляя смотреть только вперед, на пытку.
        Саид попытался закрыть глаза, чтобы не видеть всего этого ужаса, но его стали бить, колоть ножами, заставляя смотреть. От боли и ужасного зрелища его стало мутить, он начал падать на непослушных ногах, но его посадили на стул и снова заставляли смотреть. Все мелькало перед глазами в кровавой пелене, когда кожу на пленнике стали отдирать и заворачивать вверх к голове. Еще несколько минут, и вся содранная кожа была завернута до головы, где ее связали коконом. Сплошное кровавое месиво висело на крюке. Саида стало выворачивать, тело содрогалось от рвотных позывов. Он вырывался с такой силой, что его не могли удержать двое сильных мужчин. И тогда его начали бить.
        Саид сумел схватить стул и ударить одного из моджахедов, его опрокинули в угол, в сторону полетел какой-то столик, разбилось толстое стекло, загремела посуда, а потом один из душманов нечаянно опрокинул воду в очаг, и помещение стало заволакивать белым паром. Оглушенный, Саид упал лицом вниз, и перед его глазами вдруг блеснул осколок толстого стекла размером с ладонь и с острым краем. Саид накрыл его ладонью и сунул в рукав куртки. Он лежал, не шевелясь, прикидываясь потерявшим сознание. Ашрафи с проклятиями приказал вытащить этого шакала наружу, и его потащили за ноги под дождь. И тут он услышал, как кричит пленник, который стал выходить из наркотического дурмана. Саид даже представить не мог, что люди могут так кричать. Крики человека, сходящего с ума от нечеловеческой боли, который не в состоянии терпеть эти муки. Саид впервые слышал, как человек захлебывается своей болью.
        Азизов пришел в себя.
        - Это не люди… нет, не люди, - шептал он, стягивая рукав ниже на кисть и обматывая одну часть осколка стекла. - Этого просто не может быть… Люди не способны на такое… Это нелюди.
        Его подхватили грубые руки, снова кто-то задел рану. Саид стиснул зубы и осколок стекла в кулаке и пошел сам, хоть его и сильно шатало. Надо было идти, чтобы остался только один охранник. Пусть будет один, вот этот, со шрамом на щеке. Саида трясло. Не от страха, а от решимости. Он сейчас был готов на все. Последняя капля упала и переполнила сосуд. Наступило спокойствие, он был готов. Готов на все, даже на смерть. Или он должен умереть, или эти садисты в образе людей, с масками вурдалаков.
        Они свернули с террасы к его пещере. Охранник толкнул Саида в спину, и он послушно шагнул внутрь и упал лицом вниз, освобождая руку со своим оружием из-под полы куртки. Ноги его торчали наружу, и охранник не смог закрыть дверь, проклиная всех неверных на свете. Он нагнулся, чтобы схватить шурави за шиворот и затащить его в вонючую конуру, которая только и должна служить жилищем такому псу, но как только рука афганца коснулась воротника куртки, Саид сразу повернулся на бок и ударил его осколком стекла в шею. Прямо перед глазами на шее охранника раскрылась белая рана, которая тут же стала наполняться кровью. Моджахед схватился рукой за шею, но Саид рванул его за руку, свалил на землю и стал бить осколком в шею еще и еще. Острый край стекла рвал кожу и связки, кровь хлынула, заливая камни. Тюремщик забился, пытаясь вырваться, но у него уже не было сил, он лишь сипло стонал. Саид зажал рукой рот своей жертве, прижимая коленями и второй рукой его тело к камням, и повернул голову, прислушиваясь к шуму за пределами пещеры. Нет, только моросящий унылый дождь в тумане. Даже криков из «пыточной» уже не
слышно. Его всего передернуло от картины содранной с живого человека кожи. Он стиснул зубы и крепче прижал рукой рот душмана. Тот уже не шевелился, а глаза стали закатываться под верхние веки.
        Саид поднялся, прикрыл решетчатую дверь, чтобы она не бросалась в глаза, и потащил убитого в глубь пещеры. В душе у молодого человека уже не кипело и не бурлило. Там было пусто, как в заброшенном колодце. Саид стал стягивать одежду с убитого. Потом натянул свою афганскую грязную форму на тело охранника и перекатил его на тряпки, уложив лицом к стене. «Автомат! Оружие! - погладил он приклад «калашникова». Теперь ты не будешь стрелять в своих, теперь ты будешь стрелять во врагов, как и положено тебе», - подумал он, натягивая и застегивая «лифчик» (так называли в Афганистане солдаты жилет для ношения боекомплекта), и стал проверять, что у него теперь есть. Там было три полных магазина, четыре гранаты РГД-5 и нож в ножнах. Не какой-то там огромный и страшный, по виду обычная «финка», но и это было хорошо.
        Натянув поглубже на голову потрепанный пакуль, Саид завернулся в афганскую накидку - чадар. В таком виде он вышел из пещеры и плотно закрыл решетчатую дверь. Внизу снова была суета. То ли раненых привезли, то ли пришли машины за боеприпасами и провизией. Там, на пару ярусов ниже, располагались большие склады в пещерах. Мимо Саида пробежали двое моджахедов, не обратив на него никакого внимания. Все были заняты своими делами.
        Глава 6
        Кравченко хорошо знал командира мотострелкового полка, базирующегося в районе Рухи, они не раз встречались еще в Союзе на учениях, на которых Кравченко был «посредником». Подполковник Мороз был грамотным командиром, солдаты и командиры полка славились хорошей выучкой, слаженными действиями.
        - Здорово, Сергей Иванович! - Мороз удивленно уставился на Кравченко, потом протянул руку. - И ты здесь? Вот так встреча! Давно тут?
        - В Афгане-то? - Озабоченный Кравченко даже не подумал, что вопрос Мороза мог выглядеть несколько оскорбительно. - Второй год. Слушай, Алексей Николаевич, мы можем с тобой поговорить?
        - Пойдем, вон в том доме мы квартируем, - кивнул тот на двухэтажный каменный дом с закопченным фасадом, на котором виднелись следы пуль и осколков.
        Они вошли в комнату, которая, пожалуй, ничем не отличалась от комнат других офицеров, служивших в Афганистане. Такая же обычная солдатская кровать, тумбочка, зеркало с колоритным восточным орнаментом, вряд ли купленное на местном базаре, очевидно, трофей, низкий стол, принесенный из какого-нибудь разбитого артиллерией местного дома, две солдатские табуретки с прорезями. А еще стена с гвоздями, заклеенная газетами. На гвоздях повседневная форма, которой тут не пользуются, шинель и комплект полевого обмундирования.
        - Садись к столу!
        Мороз повесил на гвоздь куртку и, оставшись в тельняшке, вытер платком пот со лба. Кравченко с радостью тоже стянул с себя полевую афганскую форму и начал обмахиваться кепкой. Душно. Командир полка спохватился и включил кондиционер.
        - Выпить хочешь? У меня водка настоящая наша есть, не эта местная бурда шароб. Недавно из дома прислали.
        - Давай, - мрачно кивнул Кравченко.
        Пить советник не особенно любил, да и местный виноградный самогон был по вкусу на любителя. Но сейчас поговорить хотелось по душам со старым знакомым. Мороз мог помочь.
        - Ну, - поднял стакан Алексей Николаевич, - давай за ребят наших! Слава и память добрая тем, кто погиб, удачи и выжить тем, кто живой!
        Они выпили не чокаясь. Водка обожгла обветренные губы, и Кравченко зажал рот рукой. Хозяин неспешно порезал хлеба, домашнего сала, зеленых бочковых соленых помидоров, колечки репчатого лука. Самая простая и самая душевная закуска для русского мужика. Тем более на чужбине, когда истосковалась душа по родным местам, по близким людям, по семьям. Поговорили о доме, о том, кто и как служит здесь. Услышав, где именно Кравченко служит военным советником, Мороз покачал головой:
        - Ну, ты, брат, попал! Нормальные советники в Кабуле отъедаются и чеки копят!
        Морозу хоть и приходилось порой действовать с отдельными батальонами в операциях, но это по степени риска ни в какое сравнение не шло со службой товарища. На боевых тебя прикрывают и взаимодействуют авиация и артиллерия. А советник да несколько бойцов в удаленном афганском гарнизоне…
        - Так о чем ты поговорить хотел? - после второго стакана спросил командир полка.
        - Алексей Николаевич, ты командир решительный, склонный к нестандартным решениям. Я это еще помню по тем аттестациям, что тебе выдавались после учений.
        - Помнится, как раз ты в качестве посредника мне устраивал разносы, - засмеялся Мороз.
        - Но я же тебя и защищал на разборе учений, - парировал Кравченко.
        - И это было, - хмыкнул Мороз и снова потянулся к бутылке, чтобы налить по третьей.
        Кравченко положил руку на локоть подполковника, останавливая его, и, покачав головой, тихо попросил:
        - Алексей Николаевич, мне твоя помощь нужна. Понимаешь, меня на совещание вызвали, а в Пишгоре осталось трое моих солдат. Ты же знаешь, там мятеж, много убитых. Трое мальчишек там у меня осталось!
        - Знаю, слышал, - поморщился Мороз.
        - Трех молодых сопляков оставил на хозяйстве! Думал, что там, в сильном гарнизоне, безопаснее для молодых и неопытных ребят. И когда на перевале мы в засаду попали и половину своей колонны потеряли, я думал, что правильно сделал. А теперь… Что с ними будет?!
        - Думаешь, я ребят не терял? - скривился, как от зубной боли, командир полка. - Война, брат. И мы погоны носим.
        - Ну, так ты понимаешь! Слушай, дай один батальон… я проведу. Тебе потом спасибо скажут. Ведь планируется очередная операция в Панджшере, а у нас в тылу группировка Ахмад Шаха Масуда. И они нас не ждут.
        - Надо сначала командующему доложить, а тебе главному военному советнику сообщить. Прикажут - я первый с тобой пойду.
        - А ты без приказа никогда не действовал? - горько усмехнулся Кравченко. - Тебя обстановка никогда не заставляла инициативу проявлять? И не было ситуаций, когда ты не успевал или не мог доложить, спросить разрешения?
        - Ты не видишь разницы в том, чтобы зачистить кишлак или атаковать такой укрепленный населенный пункт, как Пишгор? И одним батальоном там не обойдешься. Ты же академию окончил, тебе знакома специфика боя в горной местности. Здесь больше сил потребуется для обеспечения операции, чем непосредственно для выполнения основной задачи. Ради трех бойцов положить половину батальона? Разведка не проведена, и мы даже не знаем, какое количество «духов» действует в районе! Я не самоубийца!
        - Понимаю… - опустил голову Кравченко.
        - Не казни себя, Сергей Иванович, - положил руку на плечо советнику подполковник. - Афганцы рассказывали, как ты сначала колонну спас, а потом четыреста метров волок на себе под огнем контуженого сержанта. Мы с тобой не всемогущие. Ты знаешь, чем я сейчас здесь располагаю? У меня под рукой только разведрота, две рейдовых мотострелковых роты и одна саперная. И знаешь, чем все кончится?
        - Знаю…
        Мишель вышла из медицинского модуля, нажала педаль на утилизационном контейнере и бросила туда мешок. Как много использованных перевязочных и одноразовых материалов! Пора сделать заявку в Пешавар на пополнение запасов…
        Небо было низким, туман стелился по ущелью, а на лице оседали капли влаги. Девушка поежилась. Хотелось подышать свежим воздухом, размять уставшую от долгого сидения поясницу. Но в такую погоду разве подышишь, сразу тянет вернуться в тепло. Да и доктору Леграну надо помочь с анализами. За последние три дня было много раненых. А еще заключенные этой кошмарной тюрьмы и жители кишлака. Боже мой, подумала в очередной раз Мишель, в каких местах нам приходится работать! Как мы еще не потеряли веру в человека, в гуманизм!
        Только она шагнула к палатке, как из тумана перед ней возник закутанный в покрывало моджахед с автоматом. Девушка вздрогнула и невольно отшатнулась. На нее смотрели мрачные глаза, но Мишель не видела лица этого человека, скрытого под тканью.
        - Что вам нужно? - спросила она на дари.
        Незнакомец медленно стянул покрывало, и она увидела Азизова. Мишель испуганно прикрыла рукой рот и стала машинально озираться по сторонам, не видит ли их кто. Лицо молодого человека ее поразило. Саид очень сильно изменился. Когда она обрабатывала его раны в первый раз, он еще мог улыбаться, разговаривал, в его голосе сквозили теплые нотки. А сейчас… Сейчас лицо солдата было как будто высечено из камня. И взгляд такой же тяжелый, каменный. Девушка схватила его за рукав и потащила в палатку.
        - Морис! - воскликнула она. - Идите сюда! Скорее!
        Легран, сидевший за перегородкой в лаборатории, что-то со стуком положил на стол, опрокинул стул и выскочил на зов медсестры. Увидев советского солдата в одежде моджахеда, да еще с оружием, он помрачнел и медленно опустился на стул. И только теперь Саид понял странную реакцию французских медиков.
        - Вы приняли их предложение? - спросил доктор и, сняв очки, начал их старательно и как-то уныло протирать носовым платком. - Впрочем, что вам еще оставалось. Каждый выживает так, как умеет, как диктуют ему обстоятельства.
        - Я не принял никаких предложений, доктор, - произнес загробным голосом Саид. - Я сбежал, убив охранника. Скоро меня хватятся и будут искать. Я пришел к вам за помощью: укажите мне дорогу, как мне пробраться к своим.
        - Вы с ума сошли! - выпалил от неожиданности доктор, уставившись на него. - Вас же поймают! Вас поймают и сделают с вами такое… Почему вы не послушались, не дождались?! Я бы смог убедить руководство моджахедов, чтобы они отправили вас в Пакистан. Там более цивилизованное место, и там Красный Крест. Мы помогли бы вам. И вам, и вашим товарищам.
        - Красный Крест? - равнодушно переспросил Саид. - Это все далеко и неправда! И не скоро! Меня избивают каждый день, и я бы не дотянул до вашего Красного Креста. Здесь и сейчас нужно убивать этих мерзких животных! Я дойду до своих, расскажу все. И мы вернемся и сровняем эту гору и тюрьму с землей. Потому что таких мест и таких зверей на земле существовать не должно. Вы поможете мне?
        Французы смотрели на этого парня, который говорил спокойно о мести, почти равнодушно. Он говорил как человек, который очень долго все обдумывал, пока не пришел к определенному решению, который все взвесил много раз и смертельно устал от этого занятия. Теперь осталось дело за малым - все закончить.
        Мишель всхлипнула и бросилась в угол, где у входа в палатку лежали кое-какие вещи афганцев, которых привозили сюда сразу с мест боев. Накидки, вещмешки. Один из таких мешков с завязками она раскрыла, подошла к шкафу и стала доставать оттуда консервы, галеты. Легран смотрел на свою помощницу, сморщившись от неодобрения, но потом встал со стула и, подойдя к беглецу, произнес:
        - Я соблюдаю нейтралитет! Что бы ни случилось, не говорите, что были здесь у нас. Пострадаем мы, пострадают и ваши товарищи, многие пленные, которым мы уже не сможем помочь.
        - Куда идти? - спокойно перебил врача Саид.
        - Вам надо на юго-запад, в Руху. Туда чуть больше 5 лье… Проклятье, примерно 25 километров. Это по прямой, но вам так нельзя идти, вас будут искать. Тут всюду одинаковые на вид горы - заплутаешь. Вы бывали когда-нибудь в горах?
        - Эти горы почти ничем не отличаются от гор, в которых я жил у себя в Таджикистане! - кивнул Саид.
        Однако молодой солдат не имел представления, в каком направлении идти, где искать своих. Он знал, в каких городах стоят советские части, но где эти города, как далеко, об этом Саид представления не имел.
        Легран схватил листок бумаги и стал рисовать схему, показывая, где они находятся сейчас, как течет река Микини, как течет река Панджшер, где она впадает в реку Кабул. Доктора очень беспокоило, что изможденный солдат с незажившей раной просто не сможет добраться до своих. Что его поймают через пару километров и замучают насмерть. Но самого солдата, к изумлению француза, это, кажется, не беспокоило - создавалось впечатление, что его вообще ничего не беспокоило.
        - Покажете дорогу - хорошо, не покажете - пойду сам. Какая разница…
        Легран продолжал торопливо дорисовывать.
        - Спасибо, - сказал Саид, когда Мишель помогла ему надеть вещмешок.
        - Я не могу вам дать эту схему, - комкая бумагу и бросая ее на железную тарелку, заявил Легран. - Если ее найдут у вас - сразу поймут, кто вам рисовал схему. Просто запомните, пожалуйста. И идите по природным ориентирам. Вас же учили когда-нибудь, как определять стороны света?
        - Спасибо, - тихо отозвался Саид, пропустив горячие возгласы врача мимо ушей. - Я пойду.
        Из всего, что так горячо и сбивчиво втолковывал ему Легран, Саид понял только, что напрямик ему не пройти. Сил не хватит шесть раз спуститься в речную долину и снова подняться в гору. Зачастую там почти отвесные скалы. Шесть небольших и бурных в это время года притоков реки Панджшер ему придется пересечь. Разум подсказывал солдату, что он должен как можно быстрее покинуть этот район. Вскоре его начнут искать по всем направлениям банды душманов, будут прочесывать всю округу. И обязательно найдут. Вертолета у него нет, машины тоже. Остается один путь к спасению - река. Надо спуститься по реке, постараться, чтобы его не разбило о камни, не утонуть. А потом по склонам ущелья, по козьим тропам двигаться к своим.
        Ориентироваться по сторонам горизонта Саид умел, этому учили еще в школе на уроках природоведения, а потом еще и учитель по начальной военной подготовке в 9-м и 10-м классах, когда школьники участвовали в военно-спортивных играх «Зарница» и «Орленок». Точно двигаться по азимуту Саиду и не нужно. Ему важно выдержать основное направление на юго-запад.
        Моста в тумане было не видно. Саид и не стал его искать, воспользовался первым же удобным спуском к реке, который ему попался, стараясь идти осторожно, чтобы не сыпались из-под ног камни и тем более чтобы не подвернуть или не сломать ногу. Никаких криков, никаких признаков тревоги он не слышал, но это не означало, что шум не поднимут уже в следующую минуту. Саид не спешил. Странное состояние отрешенности накрыло его еще тогда, когда он осколком стекла убил душмана в своей пещере. Мир стал другим для него с той самой минуты. Он как бы разделился на добро и зло. И к добру нужно было идти, чтобы покарать зло. «Все, никаких эмоций, никаких лишних слов», - сказал он себе. - Дойду или не дойду - третьего не дано». В те минуты Саид еще не понимал, даже не догадывался, что мозг его, чтобы спасти от безумия, отключил очень многое из чувств, памяти, привычного мировосприятия, оставив только самое необходимое: способность выживать, минимальную потребность в самосохранении и понимание своей цели и путей ее достижения. Саид не думал сейчас даже о доме, о родителях, о Лайло.
        Река бурлила и неслась возле его ног, облизывая, окатывая пенной волной блестящие камни. Туман на реке был гуще. Заметил на берегу какую-то корягу. Это здорово! Перекинул ремень автомата через ствол, туда же повесил мешок - освободил руки. Толкнул корягу в воду. Талая вода с ледников обхватила холодными объятиями ноги до щиколоток, потом до колен. Потом потоком Саида сбило с ног, и он поплыл, ухватившись за ветку. Точнее, его понесло потоком, а он просто старался держать голову над поверхностью и избегать столкновения с большими валунами.
        Некоторое время несло, било, крутило. Когда вода прижала Саида к большому камню, он не стал торопиться выходить опять на стремнину, решил чуть отдышаться. И тут вдруг четко почувствовал трупный запах, совсем рядом, сладковато-тошнотворный. Саид знал его. Еще в Душанбе они приходили на похороны старого учителя. Грузный мужчина лежал в гробу, а в комнате стоял такой запах. В жару тело разлагалось быстро, и даже привезенный родственниками сухой лед не особенно помогал. Тогда мальчикам сердобольные женщины вставляли в ноздри кусочки ваты, смоченные в женских духах, и дышать становилось легче. Сейчас этот запах напомнил о тех далеких годах. Именно напомнил, не более того.
        Саид повернул голову и увидел белые, почти мраморные босые ноги с темными трупными пятнами. Чуть дальше на камне лежало еще одно тело в афганской военной форме. Куртка была пробита во многих местах не пулями. Это были узкие прорези, видимо, удары штыками или просто ножами. Они сбрасывали трупы с моста, вспомнил Саид увиденное в первый же день плена. Он оттолкнулся от камня и снова позволил бурной воде нести себя. Местами туман рассеивался, и сквозь пелену проявлялись берега, местами он становился таким густым, что Саид не видел, что происходило в метре от него.
        Трупов было много. Везде, куда ни брось взгляд, лежали, плавали возле берега в спокойной волне тела. Совсем обнаженные, в форме или частично одетые. Некоторые были с отрубленными кистями и ступнями. У многих были вырезаны глаза или распороты животы. Саид плыл мимо трупов и разглядывал их. Да, это все оттуда, из этой тюрьмы. «Если я попадусь, со мной сделают то же самое, - подумал он. - С ребятами, которые еще там, в этой горе. Надо успеть, чтобы их спасти. Доктор говорил, что в плену больше десятка советских солдат…»
        - Где Мутабар? - Бородатый начальник тюрьмы шел по террасе, где новая смена надзирателей заступала на дежурство.
        Привычно стонали пленники после ночных пыток, кто-то просил воду. Из большой пещеры выносили трупы умерших ночью афганских солдат. Возле решетки маленькой пещеры, в которой по приказу Ашрафи держали пленного советского солдата из Пешгора, стоял растерянный охранник.
        - Решетка не заперта… - показал он.
        Решетчатая дверь со скрипом открылась, и все, кто собрался вместе с начальником тюрьмы, молча смотрели внутрь. Шурави лежал на матраце лицом к стене и не шевелился. Толкнув одного охранника, потом второго, бородатый кивком приказал им войти. Боевики подошли к лежавшему человеку, пнули несколько раз ногами, но тот не шевелился. Тогда пленника перевернули на спину. Руки его так и остались торчать вверх - тело закоченело. Шея была вся в засохшей крови и страшных ранах, как будто ее рвали волки.
        - Это не шурави, это Мутабар! - закричал один из охранников. - Он мертв!
        - Что? Как это могло случиться? - заорал бородатый, поворачиваясь к собравшимся за его спиной надзирателям. - Кто вчера шурави отводил в камеру? Ты? Ты?
        Он тыкал пальцем то в одного, то в другого, захлебываясь от гнева. Если сбежал узник, значит, он может дойти до своих, до гарнизона шурави, и рассказать об этой тюрьме. Тогда несдобровать всем. Тогда можно самим за провинность оказаться в одной из этих камер, повиснуть на перекладине в пыточной.
        - Почему Мутабар повел его один, где были остальные? Он уже несколько часов мертв. Как далеко смог уйти за это время шурави?
        Бородатый начал избивать надзирателей, выкрикивая проклятия. Все расступились, боясь попасть под горячую руку, загалдели, пытаясь оправдаться, что они не виноваты, их вообще здесь не было и никто шурави не видел. Он, наверное, упал со скал и разбился. Надо просто поискать внизу его тело, и все будет хорошо.
        Вдруг на террасе повисла зловещая тишина. Замолчали сразу все. Удивленный начальник тюрьмы обернулся, и от страха у него отвисла челюсть. Перед ним стоял Имануло.
        - Я все выяснил, - начал лепетать бородач. - Он сбежал по вине вот этих негодяев, да покарает Аллах их и весь их род! Мы будем искать и найдем. Я сам принесу на блюде голову неверного.
        - Ты понимаешь, что будет, если о твоей поганой тюрьме узнают в Кабуле, узнают шурави? - ледяным тоном осведомился Имануло. - Ты начал избивать виновных и потерял много времени. Ты - глупец! Я с удовольствием посмотрю на твою тупую голову, когда мне ее принесут. Баран, сын осла!
        - Я…я … я сейчас же пошлю людей по всему ущелью! - затараторил бородач. - Он не сможет уйти далеко.
        - Он уже ушел! Через пять минут собери мне всех свободных от охраны моджахедов. Мне нужно двенадцать поисковых групп. И прямо сейчас пошли четверых по обеим берегам реки. А этих, - кивнул Имануло на избитых надзирателей, - запри пока здесь.
        Другие надзиратели с готовностью принялись заталкивать за решетку двух своих провинившихся товарищей. Имануло быстрым шагом поспешил вниз по террасе, а за спиной слышались причитания и мольбы провинившихся охранников.
        Имануло размышлял на ходу: главное, не ошибиться в направлении, ведь шурави не мог уйти далеко. Горы были труднопроходимыми, вздымавшимися на высоту до трех тысяч метров. Троп, которыми можно пройти, очень мало. За все годы, что он воевал в отрядах Ахмад Шаха Масуда в Панджшере, Имануло хорошо изучил ущелье, все его основные тропы. Много стычек было здесь и с шурави, и с правительственными войсками. Много раз Ахмад Шаха пытались выбить из этого района, но результат всегда был один.
        Кто этот шурави? Таджик? Городской или парень из горного кишлака? Хорошо ли он умеет ориентироваться в горах? Есть ли у него опыт хождения по горам? Судя по тому, что он переодел убитого надзирателя в свою одежду, он теперь идет в местном одеянии. И с оружием. Это поможет ему, но не сильно. Надо бы предупредить по рации все группы вдоль русла Панджшера, но нельзя. Нельзя, чтобы Ахмад Шах узнал об этой промашке. А ему обязательно доложат, поэтому надо сделать все, чтобы он раньше времени не узнал об этом происшествии.
        Через пятнадцать минут, а не через пять, как приказал Имануло, у него собрались командиры групп. Он не стал никого наказывать за опоздание, сейчас главным было не это. Главарь расстелил на низком столе карту района и стал показывать каждому командиру район, где ему следует искать шурави. Забежавший начальник тюрьмы от двери затараторил, что отправил четверых своих людей вдоль берегов Микини вниз по течению и еще четверых вверх по течению. Имануло посмотрел на бородача, но промолчал. Дурак, зачем посылать людей вверх по течению, если там только скалы, там каменный мешок, в который со скал стекает река. И укрыться негде, и пищи нет. Оттуда вообще нет выхода. Глупец!
        «Хотя… как знать! Вдруг шурави действительно сумасшедший и отправился в ту сторону?»
        Солнце поднималось все выше. Скоро воздух прогреется, туман распадется на белые хлопья и откроет реку. Как повезло, что вчера была непогода, подумал Саид. Солдат чувствовал, что замерз до последней стадии. Не только зуб на зуб не попадал, но и скулы свело от холода так, что он не мог открыть рот, а руки и ноги стали каменными и непослушными.
        «Еще немного, и я утону, - понял Саид. - Хоть и мелко, хоть и камней много, но я просто не смогу двигаться и поплыву чурбаком по воде. Или как вот эти плывущие рядом убитые».
        Трупы все еще попадались в реке, хотя он отплыл от моста, как ему казалось, километра на три. На днях в горах прошел дождь, река вспухла, и трупы, которые раньше зацепились за камни чуть ниже по течению, теперь снесло значительно дальше.
        Оттолкнувшись ногами, Саид вцепился негнущимися пальцами в мокрую корягу. Он чувствовал, что пальцы соскальзывают, и заработал ногами еще сильнее. И вот наконец удалось преодолеть силу потока и протиснуться между двумя большими камнями ближе к берегу. Здесь течение было ему уже не страшно И воды здесь было едва по пояс.
        Силы покидали солдата, но из реки надо выбираться, иначе он просто умрет от переохлаждения. Саид со стоном стал пробираться между камнями, его била дрожь, лязгали зубы, тряслись руки и ноги. Уже на четвереньках выбрался на мелкие прибрежные камни, волоча за собой корягу, и упал лицом вниз. «Все, не могу больше, - прошептал он, обхватив плечи руками и подтянув колени к груди. Мокрая одежда облепила все его тело, струйки воды стекали по коже. - Чуть отдохну, еще немного полежу и пойду. Только не уснуть, спать нельзя!» - уговаривал он сам себя.
        И тут его как будто кто-то толкнул. Замерев на миг, превозмогая озноб, Саид прислушался. Точно, голоса. И снова мозг заработал, думая только о главном. «Где я, как далеко я ушел? Это еще Микини, а река Панджшер будет чуть дальше. Я немного не доплыл до места слияния. Молодец, вовремя. Там бы я не справился с течением и ледяной водой. Люди перекликаются, значит, ищут. Меня? А кого же еще, ведь они идут сверху вдоль реки по течению». Саид заскреб ногами по камням, пытаясь встать.
        - Смотри, смотри! - закричал мужской голос где-то недалеко. - Вон видишь на берегу? - И над рекой, над ее мерным плеском в камнях эхом пронесся топот ног и хруст мелкого камня под подошвами.
        - Уйдет, стреляй! - закричал второй голос, и хлестко ударила автоматная очередь.
        Саид весь сжался в комок, пытаясь стать маленьким и незаметным. Но, к его изумлению, ни одна пуля даже не пролетела рядом с ним. И это добавило сил, он все же поднялся на ноги и нетвердыми шагами поспешил подальше от воды.
        Вот уже и первые большие каменные глыбы. Саид оперся спиной об одну из них и обернулся. Река в разрывах тумана была уже довольно хорошо видна. Стащив с плеча автомат, он положил палец на «флажок» предохранителя. «Обоих положу, - хладнокровно подумал он, - сунетесь ко мне - и вам конец!» Но услышанное с берега заставило убрать палец со спускового крючка.
        - Это лежит труп! Ты стрелял в протухшего мертвеца. Тело водой качало, а ты думал, он шевелится…
        - Я слышал чьи-то шаги, кто-то топал здесь ногами.
        - Но стрелял ты в труп. Смотри, вот следы от твоих пуль. И крови нет.
        Двое моджахедов еще что-то говорили, но уже тише. Пару раз Саид услышал обрывки фраз и понял, что один настаивает на более тщательном осмотре берега. А потом послышались еще голоса, кто-то спрашивал о причинах стрельбы. Туман таял на глазах под лучами восходящего солнца. «Лучше не стрелять, - подумал Саид. - Их тут больше, чем двое, и если начнут берег осматривать, это значит, что они ищут меня». Прижимаясь спиной к стене, он пошел боком дальше от реки, к скалам. Каменистая долина, шириной метров пятьдесят, выходила к реке. Она не была ровной, большие скальные выступы торчали в разных местах, по краям лежало много огромных валунов, сорвавшихся со скал вниз.
        Минут пять Саид пятился, пока не оказался в каменном мешке. Вокруг одни отвесные скалы. Только один пологий склон был перед ним, но и он в нижней части был завален осыпями, мелким камнем, видимо, после какого-то землетрясения. Когда-то здесь с гор спускалась тропа, а теперь по этому месиву не подняться. Саид стал озираться, а потом замер на месте. Он увидел кости и обрывки тканей. Четвероногие, с большими головами. Да это же ишаки! И вьючные седла и сгнившие мешки. Гильзы автоматные. Кажется, здесь когда-то расстреляли караван. Может, два года назад, может, три.
        Со стороны реки уже были слышны голоса, кто-то приказывал пройти дальше к скалам и посмотреть там. Саид замер, бросив взгляд вверх. С небольшого уступа, видневшегося на высоте около пятнадцати метров, висели три веревки. Хорошо знакомые пестрые альпинистские веревки. Правда, сильно выцветшие за это время, а может, и подгнившие основательно. Сражаться, вступить в бой или?.. Большой скальный «зуб» все еще скрывал Саида от боевиков, которые ходили вдоль реки и осматривали трупы. Долго это продолжаться не будет, и они неминуемо пойдут сюда. А у них преимущество. У Саида три магазина и четыре гранаты, а у них? Они смогут держать его под огнем до подхода помощи. А потом либо забросают гранатами и убьют - это в лучшем случае, или возьмут в плен - и тогда опять долгие пытки и мучения.
        - Ну, уж нет, - процедил Саид сквозь зубы.
        Забросив автомат за спину, он потянул одну веревку, конец которой свисал почти до земли, потом вторую, следом третью. Впечатление было, что все они вполне могли его выдержать. «А, плевать, - подумал Саид, - они все равно или сразу порвутся, или не порвутся совсем. Проблема в другом - в раненой руке». Стиснув зубы, он ухватился поудобнее и стал подтягиваться. Боль пронзила руку с такой силой, что он застонал в голос. Рыча и шипя от боли, Саид полез вверх, стараясь всю нагрузку передавать здоровой руке. Он даже немного подергал веревку всем своим весом, упершись ногами в камни. Она держала как новенькая. И тогда он решительно полез, стараясь не думать о боли.
        Камень, еще камень, вот сюда ногой, здесь упор и перехватиться, опять камень. А вот и удобная ниша!
        Пот катился градом с его лба, взмокли спина и подмышки. Теперь ему стало жарко, дыхание перехватывало от напряжения, но он упорно лез вверх. Только не думать о боли и усталости, только не думать! Лучше вспоминать о маме, об отце, о Лайло, о ее косах и глазах. Еще немного, и… Саид перевалился через кромку уступа и упал на бок. Точно на раненую руку. Горячая боль охватила все тело, но он не шевелился. В глазах было темно, грудь вздымалась, как кузнечные меха, а сердце колотилось так, что, казалось, его стук слышно было даже внизу под скалами.
        Продолжая лежать на боку, Саид начал вытягивать наверх веревки. Через минуту первая веревка лежала рядом с ним. Он пополз ко второй, которая держалась за острый выступ скалы, обмотанная и застегнутая карабином. Третью веревку он успел вытянуть буквально перед носом у троих моджахедов, которые все же зашли в этот каменный мешок. Сверху ему было хорошо все видно и даже слышно.
        - Смотри, это же караван шел! - сказал один из боевиков, пиная ногами кости животных.
        - Шурави всех тут перебили, - поддакнул второй и присел на корточки, перебирая остатки полосатых мешков. - Хашиша! Ах, какой товар был. Дорогой! Сколько пропало! Тут и сожгли.
        - Ладно, пошли, нет тут никого. Подох он, явно в реке утонул. Зря только ноги по камням бьем.
        Саид лежал, чувствуя, как высыхает его одежда на солнце и на теплых камнях. Боль в руке стала притупляться, и он прикрыл глаза. Главное, не спешить. Пусть уйдут, пусть прочешут другие места и вернутся, тогда можно будет двигаться дальше. Или же пройти такими тропами, куда они не смогут забраться. Они ведь думают, что он по реке ушел. От таких мыслей стало немного спокойнее, и Саид задремал.
        Когда он открыл глаза, солнце стояло уже в зените. Наверное, он проспал два или три часа. Прислушавшись, Саид решил, что враг далеко. Есть хотелось сильно, но с этим придется повременить. Встав на колени, он поправил вещмешок, взял в руки автомат и, опираясь на приклад, поднялся на ноги. Тропа, которая шла выше осыпи, вилась как раз в нужном направлении. Никакой гарантии не было, что она и дальше поведет на юго-запад, но пока ею можно было воспользоваться. Саид сверился еще раз с известными ему приметами. Два склона напротив друг друга. Один с темными камнями, другой с серыми, выгоревшими. Это южный склон. И растительность на нем беднее. Значит, вон там юг, а вон там - запад. А между ними - юго-запад. И солнце светит в левый висок. Пока можно это брать в расчет. Через пару часов солнце будет светить прямо в лицо, а потом еще через два часа сместится, и должно светить в правый глаз.
        Саид зашагал по тропе, поглядывая по сторонам и прислушиваясь. Надо уйти от реки подальше, потом сесть и подкрепиться.
        Ашрафи приехал в Пешавар на старом грузовике, называемом «барбухайкой», вместе с крестьянами. И когда все отправились на базар, он свернул на соседнюю улицу и вошел в неприметный дом с закрытыми ставнями. Невзрачный снаружи дом внутри оказался обставленным почти как европейская квартира. Американец встретил гостя на кухне, усадил за стол и по местному обычаю предложил чай. За время работы в азиатских странах разведчик и сам полюбил многие обычаи и изыски древней кухни. Чай с имбирем ему нравился, и он с удовольствием сел за стол со своим гостем.
        - Какие новости, Ашрафи? - спросил Либо после нескольких глотков и обычных фраз о погоде.
        - Новости плохие, - поглаживая в руках пиалу с чаем, ответил афганец. - Из тюрьмы в Панджшере сбежал узник.
        - Это плохая новость? - насторожился Либо. - Сбежал - его счастье. Хотя у вас там далеко не убежишь. Почему тебя это беспокоит?
        - Меня беспокоит это потому, что сбежал шурави. Тот самый солдат, который остался жив после мятежа в Пишгоре.
        - Он сбежал из вашей тайной тюрьмы в горе Мадабай? - не поверил своим ушам американец. - Слушайте, парни, у вас там что происходит? Как этот солдат вообще смог убежать? Я видел эту гору, видел эти камеры-пещеры, эти ямы, в которых вы держите узников. Как ему удалось?
        - Важно не то, как, важно, какие могут быть последствия.
        - Вы меня удивили, - покачал Либо головой. - Я почти три года торчу в этих краях и никак не могу понять, почему одна политическая сила никак не сломит другую политическую силу. Вы, конечно, можете заявить, что вашим противникам помогает Советский Союз. Но мне кажется, что дело не в этом…
        - Знаю, знаю, - мрачно отозвался Ашрафи. - У нас нет единства. У нас много кланов, и каждый район, каждый кишлак сам за себя. Кто-то сражается за власть в стране, кто-то за свой завод по производству наркотиков и канал их сбыта в Европу, а кто-то просто любит грабить, кому-то просто нравится, когда другие зависят от него. Но это мой народ, это моя страна. И я должен быть на чьей-то стороне. Не утруждайте себя, майор, упреками и обвинениями. Я знаю, что у вас здесь своя работа, своя служба.
        - Хорошо, что вы это понимаете. Вы, Ашрафи, человек с образованием, вы понимаете, что нет на земле такого места, которое не было бы вне рамок чьих-то интересов. Поэтому мир в вашей стране еще не скоро наступит, как нам с вами этого ни жаль.
        - Уйдут советские, придете вы? - глядя с усмешкой в глаза американца, сказал Ашрафи. - Если уйдете вы, то найдутся и другие «добрые» люди, которые бросятся нам помогать улаживать наши внутренние дела. Хотя я на вашем месте поступал бы точно так же.
        - Вам надо срочно убрать из тюрьмы всех советских пленных солдат, которые там есть. Это первое. Второе, вам надо срочно прочесать все окрестности, какие бы силы ни пришлось для этого задействовать. Хоть детей из всех кишлаков в долине соберите, но найти беглеца надо обязательно.
        - Он ранен! Помощь ему оказали, но рана еще не зажила. Он не сможет пройти через горы. Сил не хватит. И без еды он тоже далеко не уйдет. Мне кажется, что мы зря паникуем. Шурави, скорее всего, просто разбился о камни где-то на склонах. Или утонул в Микини.
        - Я бы на вашем месте не успокоился, пока вы не найдете его тело. Русские вам не простят, уверяю вас. Они сделают все для того, чтобы прихлопнуть вас в Панджшере. И не смотрите на меня так, я знаю, сколько они уже провели за эти годы операций, сколько раз пытались уничтожить Ахмад Шаха с его силами. Не думайте, что ваш Масуд бесконечно сможет быть неуловимым. Я предупреждал, чтобы вы успокоили кровавые потребности кое-кого из ваших бойцов. Вы мало что знаете о событиях в других районах Афганистана, а я знаю. Если русских разозлить, то вам мало не покажется!
        - Они такие же солдаты, как и все остальные, и без приказа ничего делать не станут. Так принято во всех армиях.
        - Да? - нехорошо рассмеялся американец. - А я вам напомню, как в прошлом году головорезы в пригороде Кабула похитили женщину-учительницу, которая помогала в восстановлении школ и обучении детей. Похитили и двух «сарбосов», охранявших ее. Эти головорезы подумали, что их Аллах защитит, они тоже думали, что им позволено все и у них есть святое право. Они долго насиловали эту женщину, потом вспороли ей и двум ее афганским охранникам животы и набили их соломой. Не буду занимать вас рассказами об их зверствах, вы и сами прекрасно знаете, что ваши декхане умеют и любят делать с пленниками. Я просто добавлю, что мужем этой несчастной был артиллерийский начальник в Советской армии. Он даже не был генералом, простой офицер. Шурави вытащили орудия большого калибра на прямую наводку и за несколько часов сровняли этот чертов кишлак с землей. Сказать вам, что после этого было? В этом районе шурави больше никто не трогал - некому было воевать! Или другой случай, когда боевики одного из полевых командиров…
        - Не надо, я сам все знаю…
        - Найдите убежавшего узника, Ашрафи, или его тело, тогда всем будет спокойнее.
        Глава 7
        К вечеру в пещерах горы Мадабай стало шумно. Врачи и медперсонал миссии «Врачи без границ» сидели в лагере и только прислушивались к звукам, доносившимся со стороны тюрьмы и кишлака. Врачам запретили выходить за пределы их лагеря, им запретили оказывать помощь больным и раненым. Никто, кроме самого доктора Леграна и Мишель, не знал, что русский солдат был у врачей в день побега. И что все происходящее сейчас вполне могло быть связано с этим событием.
        - Я говорил вам, что этого делать нельзя, - тихо проворчал Легран, стискивая пальцами виски и опуская голову. - Вы понимаете, Мишель, что поставили под удар всех нас, всю нашу гуманитарную миссию здесь?
        - А спасти жизнь одного человека - это не гуманитарная миссия? - возразила девушка.
        - Один, это лишь один! - снова проворчал Легран. - Вы поймите, что он солдат, а мы пытаемся помочь сотням людей, мирному населению, которое оказалось в зоне гуманитарной катастрофы. Ведь кроме нас им помочь некому. А у нас первые результаты уже указывают на угрозу эпидемии. Еще немного, и будет пройден эпидемиологический порог.
        - Морис, о какой арифметике вы говорите? - возмутилась Мишель. - Мы будем вычислять то количество людей, из-за которых стоит работать и рисковать, а из-за которых не стоит? Разве количество решает?
        Медсестра вскочила с табурета и начала нервно ходить по палатке. Она говорила и говорила. О солдатах, которых в горячие точки отправляет страна и которые не имеют права отказаться. А есть еще и те, кто сознательно едет в такие места, чтобы помогать. Ведь каждый выполняет своей человеческий долг по-своему. Легран слушал и не возражал. Потом поймал девушку за руку, остановив ее, и покачал головой:
        - Мишель! Зачем вы все это говорите? Я и сам сотни раз произносил эти слова, убеждая других. Я все знаю, все понимаю, просто… Просто я здесь отвечаю за вас всех. И если из-за этого русского солдата погибнете вы, другие врачи, что здесь и сейчас с нами, то я не смогу этого пережить. Лучше пусть и меня убьют со всеми.
        Снаружи раздался звук шагов. Медики одновременно повернули головы и замолчали. Ну вот. Что-то произошло. Легран поправил очки, поднялся, с достоинством оправив на себе медицинский синий костюм, и вышел из палатки.
        Два старых грузовика стояли возле лагеря миссии «Врачи без границ», а между палатками и модулями ходили боевики с автоматами, заглядывая в каждую дверь, в каждое помещение. Всех, кого они находили, грубо выталкивали наружу. Легран узнал в стоящем перед ним афганце того, кто распоряжался здесь, когда привезли того советского солдата. Последнего. Этого человека слушались даже начальник тюрьмы и все его садисты-надзиратели.
        - Господин Имануло! - Доктор выпрямился и заговорил, глядя афганцу прямо в глаза. - Что позволяют себе ваши люди? Здесь много помещений стерильны, сюда нельзя заходить в грязной одежде. Вы еще не знаете, что в Панджшере возможна эпидемия…
        - Замолчите! - грозно рявкнул афганец. - Замолчите и слушайте!
        Врачи столпились перед ним, встревоженно посматривая на боевиков, хозяйничающих в лагере. Имануло обвел европейцев злобным взглядом, как будто убеждался, что все его слушают с надлежащим вниманием. Потом снова заговорил:
        - На сборы своего имущества даю вам час. Бензин и провизию вам дадут. Вы отправитесь в сторону пакистанской границы и дальше будете разговаривать с представителями Пакистана. Там у вас будет достаточно работы. В этом грузовике, - не оборачиваясь, ткнул пальцем Имануло в сторону «барбухайки», - несколько пленных советских солдат. В пути вы можете оказать им медицинскую помощь. Сколько сможете, проедете на машинах, а потом пойдете пешком. И последнее! Если через час я застану здесь хоть одного из вас, не важно, мужчину или женщину, я лично застрелю этого человека. Не задумываясь. Все! Собирайтесь! Тюрьма и госпиталь закрываются!
        Несколько автоматных очередей в воздух над головами медиков добавили им желания торопиться. Спорить или попытаться ослушаться было чревато страшными последствиями. Врачи понимали, что угроза Имануло не была пустыми словами.
        Мишель посмотрела на Леграна, затем на грузовик, в кузове которого находились пленные советские солдаты. Врач только еле заметно отрицательно качнул головой: не сейчас, позже…
        Рана снова начала воспаляться. Саид разбередил ее, открылось кровотечение. Перевязаться было нечем, кроме как отрезать полосу от нижнего края афганской рубахи. Ничего более чистого у Саида не было. Он завязывал узел пальцами и зубами и успокаивал себя: «Ничего за сутки со мной не случится. Доберусь, вколют мне лошадиную дозу антибиотиков, и будет полный порядок. А если не доберусь, то уже все равно».
        Натянув снова рубаху и безрукавку, Саид вытер ладонью лоб. Нет, это не жара, это стала подниматься температура. Возможно, простудился в ледяной воде, когда почти ночь плыл по реке вниз по течению, или это из-за воспаления раны начался жар.
        «Сейчас бы чаю горячего», - лениво подумал он, поднимаясь на ноги.
        Саид уже несколько часов пробирался горными тропами, придерживаясь общего направления на юго-запад. Приходилось идти по осыпям, падать на крутых склонах, хвататься за колючий кустарник и снова подниматься. Пару раз он чуть не сорвался вниз из-за головокружения. Уже давно должны были показаться среди гор дома Рухи, но кишлака все не было видно.
        «Я мог чуть-чуть взять южнее и пройти мимо. Он, наверное, остался у меня за спиной. Если я буду так идти и дальше, то скоро выйду к пакистанской границе. Я даже Кабул обойду с юга. Хотя на это у меня сил не хватит».
        Саид остановился и стал осматривать местность вокруг. Тропа уходила дальше и постепенно сворачивала влево. Это точно значительно уведет его на юг. А если пойти напрямик, подниматься по пологому склону, то это днем опасно, на открытых склонах его можно увидеть издалека.
        Он очень устал. Идти было все труднее, ноги не слушались. Хотелось упасть и лежать. «Ничего! - подумал Саид. - Сейчас дойду вон до тех камней, за ними спрячусь и немного полежу. Можно бы и поесть, но нет воды. Потом спущусь вниз к реке и напьюсь».
        С этими мыслями он преодолел подъем до намеченной точки, где несколько огромных камней могли прикрыть его от чужих взглядов. Еще немного, еще чуть-чуть…
        Опираясь на автомат и постанывая от боли в руке, Саид делал последние шаги. Где-то далеко, в другой части ущелья, снова стали слышны выстрелы. Стреляли часто. Иногда очень близко, иногда дальше. Причин этой стрельбы он не знал и в глубине души надеялся, что это подразделения Советской армии гонят душманов из ущелья. «Вот бы так и правда, - думал Саид, выбираясь на вершину гряды. - Я выхожу, а там свои ребята».
        Он и правда увидел людей, только это были не свои. Это были моджахеды, и их было человек восемь. Они шли прямо ему навстречу, и он чуть было не попался им на глаза, хорошо, что успел опуститься на камни, а не торчал среди них, как столб.
        Восемь вооруженных мужчин медленно шли к тем же камням, за которыми сейчас прятался Азизов. Шли осторожно, осматриваясь по сторонам. Двое были с биноклями, а один со снайперской «драгункой» на ремне.
        «Не по мою ли душу?» - подумал Саид и, быстро похлопав себя по жилету, убедился, что все его боевое снаряжение на месте. Надо что-то решать. Ведь эта группа не просто гуляет, они идут целенаправленно именно к этим камням. Некуда тут больше им идти.
        Использовать тактику пулеметчика? Подпустить поближе, метров на сто, и открыть по ним огонь из автомата? Гранатами они до него не добросят, а он… А что он? Ну, первой очередью, если повезет, уложит двоих или троих. Остальные залягут и начнут стрелять в ответ. Прижмут его огнем и станут обходить с разных сторон. Он же не сможет вести огонь сразу в нескольких направлениях. Или вообще его снимет снайпер. Как быть?..
        Саид задумчиво сжал руку в кулак и стал покусывать пальцы, напряженно думая.
        «Без гранат не обойтись. Надо воспользоваться фактором неожиданности и нанести с самого начала как можно больший урон врагу. И тактику боя пулеметного расчета надо тоже использовать. Нужна запасная позиция. Дистанция в тридцать-сорок метров».
        Он стал ползать между камнями и осматривать свою позицию. Минуты четыре у него есть, пока на нужное расстояние подойдут душманы. Самая лучшая позиция - как раз между камнями. И несколько удобных «бойниц» приготовила сама природа. А вот этот самый большой камень справа он использует в конце боя.
        Саид несколько раз глубоко вдохнул и выдохнул. Волнения почти не было. Он просто хотел, чтобы руки его слушались, и особенно пальцы. К нему шли сейчас не люди, он не в людей собирался стрелять. Это были звери на двух ногах - злобные животные. Опасные, мерзкие, кровожадные! И их надо истреблять. Вот попались они ему на пути, значит истребить и двигаться дальше. И так теперь все время, пока он здесь, в Афганистане.
        Передвинув переводчик-предохранитель на автоматический огонь, Саид осторожно положил автомат на камень перед собой. Глядя в щель между двумя валунами на приближавшихся душманов, вытащил две гранаты из кармашков жилета и, разогнув усики предохранительной чеки, стал ждать, держа по гранате в каждой руке. Он давно наметил себе рубеж, границу, до которой должны дойти душманы. И не ближе. Вон тот двойной кустик. Как только нога первого коснется куста, можно начинать. Уже близко…
        Осторожно просунув указательные пальцы в кольца каждой чеки, Саид потянул. Усики выскочили, и теперь только рука, прижимающая спусковой рычаг, удерживала взрыватель. Он спокойно ждал, сам удивляясь такому спокойствию. Хотя после того, что он испытал в тюрьме, все остальное не имело значения и мало его волновало. Азизов знал, что неопытным солдатам часто бывает трудно бросить боевую гранату. Подсознательный страх, что это страшное оружие, что оно может разорваться, стоит тебе только отпустить спусковой рычаг. «Какая глупость, наивность», - подумал он, размахнулся и - бросил.
        Замах был сильный. Несмотря на то что он устал, что болела рана, бросок получился хороший. И только граната вылетела из его руки, Саид тут же перехватил из левой руки в правую вторую гранату и бросил ее вдогонку за первой. Душманы броска не видели. Он прижал к плечу приклад автомата и положил палец на спусковой крючок. «Теперь все просто. Самыми опасными были те, что идут впереди, потому что из них кто-то командир. А еще опасен снайпер, который идет четвертым. Из пяти других душманов - двое совсем юные парни, которые, может, и воевать толком не умеют. А еще двое уже в возрасте, и вид у них не очень боевой. Просто декхане, которые сами взялись за оружие, чтобы можно было пограбить? Или их насильно мобилизовали в отряды Ахмад Шаха? Но мне до этого дела нет», - подумал Саид и прицелился.
        Первая граната упала точно под ноги двум душманам, что шли в голове колонны. Они успели понять, что это граната, но не успели ничего предпринять, только вскрикнуть и невольно закрыть лица руками. Белым дымом с черной землей и мелкими камнями полыхнул первый взрыв. Вторая граната взорвалась в воздухе, даже не успев упасть на землю. Еще один сильный хлопок, и всполох дыма с огнем. Саид видел, как присели и шарахнулись в разные стороны люди, как кто-то упал и с воплями пополз. И он начал стрелять. Две короткие очереди по голове колонны. Первый в зеленой армейской кепке упал от взрыва и не шевелился, второго и третьего Саид срезал очередями, и они повалились рядом с командиром, роняя автоматы. Кто-то был ранен и отползал на коленях, волоча ногу, еще один сидел на корточках, зажав руками голову, и покачивался, снайпер пятился назад, держа на весу окровавленную руку и водя стволом своей винтовки из стороны в сторону. Саид дал еще несколько очередей. Упал снайпер, упал молодой парень. Но тут по камням возле головы Саида ударили пули. Несколько мелких осколков камней полетело в лицо и в руки.
        «Кто же стреляет? - попытался он разглядеть стрелка и пополз вправо, где у него была намечена запасная позиция, мысленно вспоминая картину поля боя. - Нет, вроде бы все убиты, но кто-то же стрелял!»
        Действительно, стреляли два автомата. Значит, не всех сумел убить.
        «Плохо! - с досадой подумал Саид. - Что мне теперь с оставшимися делать? До зимы в перестрелку с ними играть? Меня это не устраивает!»
        Он отполз за большой выступ скалы, поднимавшийся на гребне чуть в стороне. Надо было отдышаться. От слабости и усталости у него появилась одышка, он стал дышать тяжело и не мог из-за этого слышать всего, что происходило снаружи за камнями. А чуткость ему была нужна. Надо повыше подняться. Упираясь боковой частью подошвы в камни, Саид полез вверх. Выглянув оттуда на свою предыдущую позицию, он удовлетворенно усмехнулся: «Опытные ребята. Не испугались, что вдвоем остались, - пошли доводить дело до конца. А может, им обещали очень большие деньги за мою голову? Тогда понятно, откуда такое рвение».
        Двое моджахедов обходили ползком и на корточках прежнюю позицию неизвестного стрелка с двух сторон. «Подкрадывайтесь», - кивнул Саид, доставая третью гранату и разжимая усики предохранительной чеки.
        Все получилось просто. Боевики одновременно вскочили на ноги и бросились к камням, откуда только что стрелял в них неизвестный. Они были уверены, что он один, ведь, судя по звукам, стрелял только один автомат противника. «Духи» были уверены в этом, иначе бы так храбро не пошли вперед.
        Моджахеды вскочили на камни и дали каждый несколько очередей вниз, туда, где, по их мнению, должен был находиться враг. Но там была только россыпь горячих гильз и две чеки от гранат. А когда они начали озираться по сторонам в поисках врага, третья граната упала и взорвалась.
        Истошно заорал один из душманов, хватаясь за колени и падая лицом вниз. Второй закрыл лицо руками и отпрянул за камни. Видимо, его не ранило, а только сильно оглушило взрывом, потому что он тер глаза и тряс головой. Саид вскинул автомат. Пули прошили грудь оглушенного боевика. Он выгнулся и рухнул на землю. Второго Саид добил, когда тот корчился на камнях, зажимая ладонями перебитые колени.
        Постояв на скале, Саид некоторое время смотрел по сторонам. Нет, больше никакого движения в обозримом пространстве. Он не спеша спустился и пошел к основной группе убитых. Вот они, шестеро. Четверо мертвые, а двое еще шевелятся. Снайпер дергал ногой и стискивал ложе винтовки, а молодой душман хрипел, пуская изо рта кровь, и пытался отползти от шурави, который шел к нему.
        «Родители твои шакалы, и ты сын шакала», - пробормотал Саид, вспоминая замученных окровавленных пленных, и выстрелил короткой очередью парню в грудь. Еще одна короткая в спину снайпера, но это было, наверное, уже лишним. Два пустых магазина Саид выбросил. Вытаскивая из подсумков убитых полные магазины, вставил один в автомат, два в кармашки своего жилета и еще десять штук засунул в свой вещмешок. У молодого парня тоже был мешок. Саид порылся там и нашел большую армейскую фляжку, лепешки и козий сыр. С шеи командира снял бинокль.
        «Ну, вот и все. Теперь будет только так! Я буду всех вас убивать…» - подумал он и зашагал по склону вниз.
        Еле заметная тропа извивалась и вела вниз, к руслу маленькой быстрой реки, впадавшей в Панджшер. Сразу захотелось пить, да так сильно, что не было сил терпеть. Было только желание броситься бегом вниз, к хрустальной ледяной воде и пить, хватать ее губами, опускать в нее лицо. Тут же появилась слабость в ногах и накатило полное бессилие. Вспомнил о фляжке - выпил половину.
        Саид остановился, глядя мутными глазами смертельно уставшего человека на людей, которые бежали снизу к нему. Афганцы… Они рассыпались по склону, их было человек десять, и они увидели беглеца. Душманы уже старались охватить его с двух сторон, не дать проскочить вниз. Саид попятился, поднимая одной рукой автомат и кладя его на сгиб локтя раненой руки. Стрелять? Они еще далеко. Бежать? Куда? Сил уже не оставалось. Появились апатия и желание просто умереть, чтобы все это, наконец, прекратилось. Навсегда! Но снова в голове всплыли воспоминания об окровавленных трупах, снова он стал слышать крики человека с содранной кожей. Озноб прошел по всему телу. Саид вспомнил о тех ребятах, о которых ему рассказали французы. Там ведь были и советские солдаты. И он должен дойти до своих, чтобы рассказать об этом, только так он сможет помочь узникам.
        «Я уже не могу, нет сил, - сам себе сказал Саид. И сам же себе возразил: - Только ты и сможешь. Больше некому им помочь!»
        Он повернулся и пошел вверх по склону.
        «Можно взять гранаты убитых, можно взять еще патроны, снайперскую винтовку. Я смогу, я всех убью и пойду дальше. Я должен идти! Похоже, я нарвался на засаду, меня все-таки выследили…»
        За своими лихорадочными мыслями Саид не понял, что вышел немного в стороне от того места, где лежали убитые им душманы. Он закрутил головой и только теперь увидел слева в долине военный городок. Увидел сверху несколько БТР, БМП. Даже разглядел флаг, и ему показалось, что это выцветший красный флаг… Рядом флажок голубой. Пехота? Десантники? И как будто что-то добавило сил. Саид заметался по гребню. Он не знал, что ищет, еще не понял, что хочет сделать. Но когда увидел склон с осыпью мелкого щебня из разрушенного и выветренного скального материала, решился. Или так - или больше никак.
        Саид бросился вниз, прыгнул ногами вперед. Упав на спину, стукнулся копчиком, но это была боль, не сравнимая с той, что отдалась в его воспаленной руке. Скрежеща зубами, вскрикивая от дикой боли, он быстро съезжал по осыпи вниз. Первая часть склона, довольно пологая, была метров в пятьдесят, потом надо было пройти еще сколько-то пешком вниз и еще один такой же участок до самого низа, до зеленой травы и дороги.
        Удивительно, но автомат Саид не выпустил, хотя катился и через голову, и с боку на бок, почти теряя сознание от боли и пыли, забивавшей ему горло.
        Пришел в себя он оттого, что движение вниз закончилось. Кое-как удалось встать на ноги. Спотыкаясь и падая, Саид поспешил вниз. Под ногами уже попадалась трава, а не только камни. Упал, поднялся, проехал на боку несколько метров и снова встал. Страшно было прыгать на следующую осыпь, но в голове билась и трепетала картинка: душманы сверху смотрят на него, потом они поднимают автоматы и открывают огонь. И он как на ладони.
        Саид не мог знать, что моджахеды, спешившие снизу по другому склону, потеряли его из виду. Поднявшись на гребень, «духи» первым делом увидели тела товарищей и большую груду камней. Они решили, что беглец укрылся там, и поспешили обследовать это место, потеряв при этом так много времени, что Саид успел по осыпям добраться до самого низа склона.
        Лицо у него было в крови из-за разбитой брови, пальцы в ссадинах, рваная одежда висела грязными лохмотьями. Он сжал автомат, поднялся, опираясь на него, и пошел туда, где виднелись домики, где стояла БТРы.
        «Там или мне помогут, или я выдерну чеку из гранаты в нагрудном кармашке, - решил Саид. Больше он думать не мог. Все силы уходили на то, чтобы как-то передвигаться, шагать к своим. - Там свои, там наш флаг. Я дошел, парни, я свой…»
        Он хрипел, пытаясь выговорить эти слова, хотя их никто бы не услышал. Саид уже видел зеленый борт машины, видел номер, выведенный белой краской, видел солдата с автоматом в советской форме, даже видел полосатую тельняшку в расстегнутом вороте вылинявшей «хэбэшки».
        - Эй! - поднял он руку. - Эй…
        Часовой что-то кричал, но Саид не мог слышать, не мог понимать и думать, делая последние шаги. Он упал, когда часовой выстрелил в него короткой очередью. Одна пуля обожгла плечо, вторая рванула бок пониже жилета с запасными магазинами.
        - Ты что? Друг…
        Все поплыло у него перед глазами, съехало куда-то в сторону. Он даже не почувствовал удара о землю во время падения, потеряв сознание раньше…
        Мать встрепенулась среди ночи и села на постели, уставившись невидящими глазами в темноту:
        - Саид! Сыночек!
        Старый Асатулло повернулся на подушке и посмотрел на жену. Положил руку ей на плечо, потом сел рядом.
        - Что ты, Гюльзар? Приснилось нехорошее?
        Женщина повернула лицо к мужу, прижав одеяло к подбородку, испуганно смотрела ему в глаза. Говорить или не говорить? Страшно-то как! Нет, не рассердится. Он же поймет, он же любит нашего сына не меньше, чем она.
        - Приснилось… Приснилось, что беда с нашим сыночком там случилась, что на войне он и в него стреляют. Как же страшно!
        - Что ты, что ты, глупая женщина, - с улыбкой произнес Асатулло. - Сны - это туман. Утро придет, и рассеются все твои страхи. Просто ты беспокоишься о нем, вот и все. У нас сильный и храбрый сын. Мы вырастили из него мужчину. Ничего с ним не случится.
        - Ты правда так думаешь или успокаиваешь меня?
        - Правда, - ответил муж, сам поверив в то, что говорит.
        Он потянул женщину на подушку, просунул руку под ее шею, чтобы она легла головой на его плечо. Провел пальцами по щеке и нежно прошептал:
        - Все хорошо, чонакам. Все будет хорошо, вот увидишь. Я знаю, что говорю, я сам войну прошел. Ты думаешь, что если война, так там всех убивают? Не думай так. Части выводят на отдых, сменяют на другие. Все военные операции проводят после тщательной подготовки, чтобы потери были минимальными. Командиры тоже думают о матерях своих солдат. Для каждого командира его солдаты - что его дети. Поверь мне, я сам был командиром. И наш мальчик там не один.
        - Мне приснилось, что он идет один, что ему плохо и он еле держится на ногах. А в него стреляют. Это так страшно!
        - Это только твои страхи, - тихо засмеялся Асатулло, хотя у него от слов жены все внутри похолодело. - Ну, как можно такое представлять? Просто тебе страшно, боишься за него, вот твоя голова ночью все это и превращает в кошмары. Ты только подумай, что пролетело столько времени, еще пролетит, и заметить не успеешь, как он вернется к нам героем. Я вот тебе расскажу один случай, который был на войне.
        И он начал рассказывать любимой всякие случаи, когда все думали о плохом, а получалось, что беды и не случилось, рассказывал, какие бывают напрасные тревоги. Без тревог нельзя, так всегда бывает, но чаще всего они не оправдываются. Женщина слушала, благодарно поглаживая сильную руку мужа. Она знала его хорошо. Он ведь сейчас не только ее успокаивает, он сам себя успокаивает. Гюльзар много раз видела, как ее муж застынет, замрет за какой-то домашней работой и смотрит вдаль. А лицо его делается совсем старым. И столько тревоги в глазах, столько тоски смертной. А потом услышит, что жена вошла, повернется, и сразу в глазах смешинки, никаких следов тревоги. Бережет свою жену, не каждый так может - принимать всю тревогу на себя одного, а жену беречь. И она благодарно гладила его, слушала, делая вид, что засыпает под голос мужа. Знала, убаюкает ее словами хорошими, а потом тихо встанет, накинет на плечи пижамную куртку и уйдет на балкон. Будет долго смотреть туда, где за горами, за рекой их сыночек служит, воюет с врагами. У самого ведь сердце не на месте, а тут она еще не сдержалась, сон свой рассказала
мужу. Просто стало очень страшно. Как будто убили его…
        Бронетранспортер с заставы затормозил возле штаба. Тело раненого занесли в дежурку. Помощник дежурного, старший лейтенант Ерофеев, позвонил в санчасть, требуя прислать фельдшера.
        - Да пусть перевяжет его, вколет чего покрепче, чтобы мы пару вопросов задать могли! - кричал он в трубку. - Не знаю я, кто он такой. Вроде душман какой-то. Вышел прямо на часового. Обкуренный или обдолбанный. Они тут все под «дурью» ходят. Хотя «дух» в бреду хорошо говорил по-русски. И назвался рядовым Азизовым. Странно…
        Недовольство офицера понять было можно: подстреленный душман был грязен до невозможности и воняло от него невероятно. А бойцы с заставы притащили его прямо в штаб. Хотя куда еще? Не в санчасть же его, урода, тащить, не на белые же простыни…
        Солдатам было скучно, и около незнакомца столпилось человек десять. Дежурный поманил начальника караула:
        - Ты вот что, Тычков, приведи сюда того часового, который стрелял в него. И этих твоих головорезов убери, займи чем-нибудь. Развели бардак, натоптали…
        - Командиру будешь докладывать? - спросил лейтенант Тычков.
        - О чем? - хмыкнул Ерофеев. - Если сболтнет чего важного, тогда конечно. А так о каждом полудохлике докладывать, что ли?
        Бойцы с сожалением поворчали и разошлись. Тычков оставил только двоих, которые принесли «духа» на носилках. Прибежал сменившийся с поста здоровенный уральский детина. Посмотрел на раненого и ухмыльнулся:
        - А хорошо я со ста метров попал!
        - Хреново ты попал, - отчитал его Ерофеев. - Ты должен был уложить его на месте, а ты его лишь ранил. Да и то не очень серьезно. Стрелок! Надо заняться твоей огневой подготовкой!
        - А че, товарищ старший лейтенант, два попадания из четырех! - самодовольно заметил солдат. - Жаль, не добил его сразу!
        Прибежавший фельдшер, солдат-срочник, быстро и ловко располосовал остатки одежды на раненом. Прокомментировал, что ранения сквозные, что одно в руку старое, несколько дней назад, и пытались этого парня лечить, да только разбередил он рану. Потом фельдшер повернулся к Ерофееву и, потрепав пальцами разрезанные трусы, сказал:
        - А бельишко-то у него наше, между прочим!
        - Ну-ка, уколи его, приведи в чувство, - велел старший лейтенант, присматриваясь к раненому, с которого уже сняли афганскую шапку - паколь. - И стрижечка у него армейская. «Духи» патлатые ходят. Действительно, мутный какой-то паренек.
        После перевязки и пары уколов раненый стал постепенно приходить в себя. Порозовели щеки, пальцы на руках стали теплее. И когда фельдшер провел несколько раз по губам душмана влажной ваткой, глаза у него наконец открылись. Дежурный по части подозвал поближе одного из десантников, таджика по национальности.
        - Ну-ка, спроси его на вашем таджикском, может, поймет. Как зовут, что здесь делал возле нашей части, почему назвался Азизовым?
        Солдат стал задавать вопросы, и тут все присутствующие увидели, что раненый оживился, уставился на десантника, потом на офицеров и слабо улыбнулся.
        - Я дошел, - прошептал он по-русски. - Свои…
        - До ручки ты дошел, - пробурчал Ерофеев. - Бредишь, что ли? Русский язык откуда знаешь, что здесь делаешь возле Анавы?
        - Анава? Это не Руха?
        - Ты давай тут не придуривайся. Как зовут, откуда и куда шел, с каким заданием?
        - Рядовой Азизов, - прошептал Саид со слабой улыбкой.
        - Чего? Опять болтает какую-то чепуху! - нахмурился десантник, ранивший Саида. - Под нашего косит! «Засланный казачок», точно говорю. Таджиков русых не бывает. Белобрысый азиат. Не смешите!
        - Отставить! - приказал Тычков и подошел к раненому вплотную. - Из какой части, город какой?
        - Пишгор, - ответил Саид и почувствовал, что снова теряет сознание. - Охрана…
        Он вцепился пальцами в носилки, но они соскальзывали. Силы совсем оставляли молодого человека. Кто-то из солдат неуместно предположил, что пленный умирает. Фельдшер послал умников куда подальше и достал пузырек с нашатырем.
        - Не то парень мелет, - покачал головой Ерофеев. - В Пишгоре афганский гарнизон стоит. Может, он из правительственной части? Хотя какой он тогда Азизов? Фамилия наша, в смысле, таджикская или узбекская. Эй, парень, ну-ка, скажи еще, где ты служишь. Номер войсковой части?
        - Подполковник Кравченко… - прошептал Саид немеющими губами. - Военный советник в Пишгоре… Мятеж… убили всех… Охрана…
        - От еж твою! - взорвался Ерофеев. - А ну, в санчасть его и чтобы откачать! Он живой нужен. Где радист?
        Через несколько минут старший лейтенант Ерофеев докладывал в Руху, что у него находится человек, который докладывает о мятеже в афганском гарнизоне в Пишгоре. Что пленный по виду афганец, но по-русски говорит чисто, только чуть небольшой акцент, как у многих таджиков.
        - Есть у вас там подполковник Кравченко? Пленный его фамилию называет.
        - Кравченко - военный советник и как раз работал в Пишгоре.
        - Вы знаете про мятеж?
        - Про мятеж успел сообщить по рации последний из оставшихся в живых на тот момент солдат Азизов. Потом связь прекратилась…
        - Азизов? Так и мой душман себя Азизовым называет. И про Пишгор болтает… Только плохой он, три пулевых… Может не выжить…
        Вертолет прилетел через час. Лопасти еще не перестали вращаться, а из кабины выскочил офицер в полевом афганском обмундировании и, придерживая мягкую летнюю форменную кепи, побежал к домику штаба. Ерофеев вышел навстречу и приложил руку к козырьку:
        - Товарищ подполковник, дежурный по части, старший лейтенант Ерофеев!
        - Я - подполковник Кравченко! - перебил его прилетевший офицер. - Где солдат, который назвался Азизовым?
        - В санчасти. Там медики с ним возятся. Я провожу вас, товарищ подполковник. А что, он правда из вашего аппарата?
        - Посмотреть на него надо, - шагая рядом с Ерофеевым, говорил Кравченко. - Слишком фантастично, чтобы он и там выжил, и сюда смог добраться. Совсем молодой паренек, этот Азизов. Хотя успел отличиться еще в «учебке». У него представление на медаль за боевую операцию в Таджикистане.
        В здании санчасти их встретил молодой военврач, протянул белые халаты и, пока офицеры надевали их, рассказал о пациенте:
        - Организм у него удивительно здоровый. Сейчас он под капельницей. Очень истощен, обезвожен. Ну, и потеря крови. Рана на руке старая и очень плохая. Думаю, его где-то лечили антибиотиками, иначе бы уже началась гангрена. Сейчас для него самое главное - покой, активная терапия, усиленное питание. Две раны, полученные здесь, не опасны для здорового человека, но в его состоянии я не берусь гарантировать положительный исход. Вот так вот. Его надо срочно эвакуировать в госпиталь!
        - Пошли, показывайте мне этого героя! - приказал Кравченко.
        Когда Кравченко и Ерофеев вошли в палату, где лежал перевязанный Азизов, подполковник вдруг замер на пороге. Да так, что старший лейтенант, идущий следом, наткнулся на его спину и принялся извиняться, не понимая, что происходит. То ли не узнал советник своего солдата, то ли еще что-то. А может, наоборот, узнал. И это вовсе не солдат из его охраны, а…
        - Саид, - тихо произнес Кравченко, и его лицо исказила гримаса боли. - Сынок, как же это ты?
        Он подошел к кровати, остановил жестом взволнованного Азизова, который пытался приподняться ему навстречу с кровати, сел рядом с ним прямо на постель и сжал его руку. Кравченко не мог оторвать глаз от совершенно седой головы девятнадцатилетнего солдата.
        - Товарищ подполковник, - слабым голосом говорил Саид, - они мне не верят, я вас просил найти. Простите, если что-то не так, я просто…
        - Выжил, - покачал Кравченко головой, с грустной с улыбкой глядя на него. - Умница ты какой!
        - Там такое, товарищ подполковник, такое… Я сражался, я убивал этих тварей. Я очень старался добраться к вам, чтобы рассказать.
        Врач вмешался, пытаясь убедить подполковника, что раненому нужен абсолютный покой, что его нельзя волновать. А Саид вцепился в руку Кравченко и все пытался рассказать о тюрьме на горе Мадабай. О том, что там зверски мучают и убивают солдат и офицеров афганской армии. А еще там есть несколько советских солдат.
        Прибежал фельдшер со шприцем, сделали укол, и Саид стал говорить все тише и тише.
        Кравченко смотрел на лицо молодого солдата и думал о том, что этому парню пришлось пережить, перенести. Какой же сильный у него характер.
        - У меня вертолет, - повернулся он к доктору. - Давайте грузить парня в госпиталь, в Кабул.
        - Замечательно! Это его спасет! Здесь я что смогу…
        - Собирайте, грузите, вылетаем! - решительно приказал подполковник и вышел из палаты с Ерофеевым. - Мне нужна связь.
        Глава 8
        В штабе 40-й армии шли последние приготовления. Командовать наземной операцией назначили командира дивизии полковника Дериглазова. Экстренно началась переброска десантного полка и разведбата из Баграма и двух мотострелковых полков из Кабула. Полковник поколдовал над картами еще раз, выслушал разведчиков, выслушал Кравченко, который хорошо знал этот район и имел сведения из первых рук от выжившего рядового Азизова. Командование армии приняло решение высадить вертолетами десант в районе кишлака Дехмикини, а со стороны Рухи выдвинуть колонну бронетехники.
        - Кишлак надо блокировать в обязательном порядке, - настаивал капитан Воротин. - Если Азизов ничего не напутал, то их вели именно через Дехмикини, значит, там есть кратчайший путь, по которому «духи» подтянут силы. Этот кишлак узловой во всей операции. Прикроете нас с этой стороны, и мы по хребтам пройдем дальше и собьем все заслоны. Зажмем с двух сторон, и «духам» деваться будет некуда.
        - Не забывайте, что там могут действительно находиться серьезные склады вооружения и боеприпасов, - напомнил Дериглазов. - А это может означать и усиленную охрану, и множество замаскированных огневых точек. Если мы отработаем по этому району авиацией, результат будет минимальный, а Ахмад Шах сразу поймет общее направление нашей операции. Только неожиданность, и только рывок вперед.
        - И помните, товарищи офицеры, - добавил Кравченко. - Там могут находиться наши пленные ребята. Завязнем на подходе, не прорвемся сразу, и они всех уничтожат.
        - Вы говорили, что там работали «Врачи без границ», - напомнил Воротин. - И они хотели помочь.
        - Да, Азизов рассказывал, что общался с врачами, - подтвердил подполковник. - Врач Легран и медсестра Мишель. Они, как он утверждает, договаривались с моджахедами о том, чтобы вывезти пленных советских солдат в другой лагерь, ближе к границе с Пакистаном. Я в разведотдел доложил об этом. Возможно, смогут найти этот лагерь, найти этих французов или швейцарцев, не знаю, кто они точно. Но через их главный офис в Пешаваре эту группу найти можно. И этим уже занимаются.
        12 июля группа из десяти вертолетов с десантом на борту вышла из Барака. Огонь со стороны моджахедов был такой плотный, что на узком участке в районе кишлака Дехмикини удалось посадить только четыре вертолета. Остальные снова вернулись на аэродром. Десантники зачищали район, занимали позиции и ждали приказа. Ясно, что высадившихся сил для развития полноценного наступления не хватит. Ахмад Шах предвидел действия советских войск и смог организовать оборону максимально эффективно, применительно к рельефу местности.
        Но ждать было нельзя, нельзя было терять инициативы, и Дериглазов приказал выдвигаться к двум мостам через Панджшер. Если ночью удастся переправиться на другой берег, то штурмовые подразделения выйдут к склонам горного хребта и закрепятся там. И в первую же ночь разведрота и мотострелковая рота вышли к мостам. Не поднимая шума, штурмовые группы стали выдвигаться к мосту, не встречая сопротивления. Казалось, что удача была на стороне советских солдат, но тут выяснилось, что мосты взорваны. Хотелось кусать локти из-за потери времени, но делать нечего. Полковник Дериглазов решил действовать наверняка - пока инициатива в твоих руках, ты еще можешь навязывать бой в удобном для тебя темпе и маневрировать имеющимися силами.
        Огонь был страшный, но, несмотря на это, на следующий день весь личный состав, кроме одной роты прикрытия и управления батальона вертолетами, спешно, на глазах «духов», перекинули к подножию горы Дидак. Буквально с ходу, с вертолетов штурмовые подразделения вышли на склоны горы, уничтожая одну за другой огневые точки и узлы обороны моджахедов. Сверху, параллельно, по хребту пробивались разведподразделения.
        Развитие атаки было неожиданным для душманов. Они сразу почувствовали серьезность намерений шурави, получили представление о задействованных силах. К тому же 4-я и 5-я мотострелковые роты 2-го батальона стали довольно успешно продвигаться к самому кишлаку Дехмикини. Последовали доклады от командиров подразделений о том, что душманы разбегаются. Усилив напор, удалось довольно быстро блокировать район десантирования. Снова пошли вертолеты огневой поддержки, затем транспортные вертолеты стали высаживать остальные силы двух мотострелковых полков.
        Расчет оправдался. Если бы Дериглазов стал ждать ввода всех своих сил в наступление, он бы упустил удобный момент, потерял бы инициативу и потери были бы огромными.
        Солнце еще стояло высоко, а десантники уже рвались к самому кишлаку. Грохот стрельбы разносился эхом от одной стороны ущелья до другой, пыль, поднятая разрывами, поднималась высоко в воздух, порой мешая обзору. «Духи» отступали, отстреливались, бросали вооружение. Удар разведроты во фланг обороны, и вскоре последний моджахед покинул кишлак. Дехмикини был захвачен.
        Отступавшие душманы стягивались к подножию горы Модабай.
        - Там у них должны быть скалы, там много пещер, - говорил по рации Дериглазов командирам подразделений.
        Через пару часов командиры батальонов подтвердили наличие пещер, больших складов вооружения, боеприпасов, снаряжения и провизии. Теперь бой шел отдельными очагами. То здесь, то там моджахеды пытались закрепиться, но их сбивали, и они уходили дальше по ущелью. Перед солдатами и офицерами предстали оборудованные базы, большие склады, где были обнаружены несколько горных орудий, крупнокалиберные пулеметы ДШК, а еще много ковров, настеленных прямо на гранит в жилых помещениях. Стало ясно, что не зря душманы так цеплялись за этот район. Дериглазов доложил в штаб армии о находках генералу Дубынину, замещавшему временно командующего.
        - Виктор Петрович, это осиное гнездо какое-то. Гора все испещрена пещерами, и все почти использовались.
        - Ты смотри там внимательнее, - ответил Дубынин. - Могут оказаться какие-нибудь ходы, не ударили бы тебе потом в спину. Ловушки всякие возможны. Прочеши ущелье хорошенько, чтобы быть уверенным, что «в спину не надует».
        Дериглазов осмотрелся и отдал команду:
        - Первому батальону прочесать ущелье, разведроте - склоны и гору!
        Взводного лейтенанта Букина капитан Воротин уважал, несмотря на то, что тот был молод и неопытен. И было за что.
        Лешка Букин после школы тайком от отца поступил в Рязанское десантное. Его отец, генерал-майор Букин, узнал об этом только тогда, когда ему позвонил его давний приятель и сослуживец и поинтересовался, не букинский ли отпрыск примеряет сейчас в казарме «тельник».
        Надо отдать должное старому десантнику: Петр Иванович не бросился в училище пугать погонами командование и требовать встречи с курсантом Букиным. Он просто приехал в училище на присягу. А когда торжественная церемония закончилась и новоиспеченные защитники Родины попали в руки восторженных родственников, генерал Букин и объявился перед сыном.
        - Что же ты, стервец, от отца скрывал свое решение? - хмуро осведомился он, тем не менее в душе с удовольствием осматривая сына, любуясь, как ладно на его спортивной фигуре сидит новенькая форма.
        - Пап, я же тебя знаю, - усмехнулся Лешка. - Ты не удержишься и станешь мне советовать, помогать. Я не говорю, что ты сделал бы так, чтобы я поступил по блату. Ты же патологически честный солдат. Но могли узнать твои друзья и однополчане и стали бы меня проталкивать по-дружески. А я хотел доказать, что могу сам, на общих основаниях, а не как генеральский сынок.
        - Кому доказать? - продолжая хмурить кустистые брови, осведомился Петр Иванович.
        - Неа, не тебе! - засмеялся сын. - Я себе хотел доказать, что чего-то стою!
        Отец смотрел на сына с минуту молча, потом протянул руки и обнял, с силой прижав к своей широкой груди так, что звякнули многочисленные награды на парадном кителе. Было в этом объятии для молодого курсанта, вчерашнего школьника, что-то большее, чем проявление родительских чувств, отеческого тепла. Это было признание старого заслуженного солдата. И больше никто за пять лет учебы ни разу не вспомнил, не высказал вслух того, что курсант Букин - генеральский сынок, что он имеет какие-то поблажки по службе. Просто Лешка всегда и во всем был первым. Или, по крайней мере, старался быть первым. Для него важным было не собственное «я», не личное, а коллективное. И во время марш-бросков в училище Букин никогда не приходил первым, потому что всегда тащил кого-то, кто мог просто упасть, у кого уже не был сил дойти до конца. Он всегда вызывался добровольцем для выполнения сложных заданий, которые, по его мнению, он мог выполнить лучше других. Хотя именно так дело обычно и обстояло. Во многом курсант Букин был лучше других.
        И многие очень удивились, когда по окончании училища лейтенант Букин отказался от предложения остаться служить в училище, а написал рапорт отправить его в состав ограниченного контингента советских войск в Афганистане. Когда отец узнал об этом, он посмотрел сыну в глаза и сказал только одно:
        - Я хочу быть уверен, что твое решение продиктовано желанием служить Родине, а не собственным амбициям. Не обижайся на мои слова, Алексей. Ты же знаешь, что для меня честь солдата и честь семьи превыше всего.
        - Я не обижаюсь, отец, - вполне серьезно ответил молодой лейтенант. - Я не уроню нашей чести. Ни чести нашей фамилии, ни чести советского офицера. Можешь быть уверен.
        Те несколько месяцев, что Букин прослужил в роте Воротина, капитан особых замечаний к молодому офицеру не имел. Грамотный, волевой командир практически сразу сумел заставить уважать себя личный состав. Не панибратствовал, не был излишне строг. Но что особенно добавило к нему уважения солдат и сержантов, так это решения взводного командира в нескольких сложных операциях, когда он умелым командованием спасал взвод от лишних потерь. И теперь на Букина во взводе смотрели как на бога, хотя он по возрасту был не намного старше солдат-второгодков. Он был авторитетом, и его приказы выполняли быстро и беспрекословно. Если честно, то во взводе Букина любили. По-мужски, как могут солдаты любить командира, который может и пошутить в минуту отдыха, и поддержать, когда трудно, посочувствовать, когда горе - помочь советом, просто вовремя подставить свое плечо.
        - Леша, - показал Букину рукой на гору Воротин. - Пройди со своими орлами по террасам этой чертовой горы. И осторожнее там. Кроме прячущихся «духов» может быть элементарное минирование. Ребят проинструктируй пожестче, а то знаю я твоих головорезов. Смотрят на тебя и лезут очертя голову куда не следует, балбесы.
        - А что там было? Склады, говорят, в пещерах, а еще база была.
        - Говорят, - проворчал Воротин. - И про тюрьму какую-то страшную говорил паренек, который отсюда живым вырвался. Так что без эмоций там. Планомерно, методично и без особого риска. Намек на сопротивление - и просто забрасывайте гранатами. Пленных не брать. Ну, разве что парочку - для допроса. Пусть «духов» к чертовой матери обрушившейся породой похоронит.
        - Есть!
        - Ну, давай. Удачи!
        Букин побежал к своему взводу, расположившемуся на камнях возле дороги. Разведчики перешнуровывали ботинки, кто-то менял повязку на легких ранениях. Оставаться в тылу, отправляться в санбат не хотел никто. Когда такая операция, то на счету каждый человек, да и потом, когда пацаны будут хвастаться, что участвовали в панджшерской операции, никому не захочется признаваться, что он в это время валялся на кровати с пустяковой царапиной. Увидев бегущего командира, взвод без команды стал подниматься. Замкомвзвода, старший сержант Лепняк, строго прошелся вдоль строя:
        - Равняйсь! Смирно!
        - Вольно… - буркнул лейтенант и пробежался взглядом по лицам солдат: - Ну что, бродяги! Готовы?
        Лейтенант пришел к выводу, что парни еще не выдохлись, есть, как говорится, еще порох в пороховницах и ягоды в ягодицах, как шутил ротный. Правда, кое-кто с легкими ранениями, но это царапины. Пойдут все…
        - Слушай приказ! Нашему взводу поставлена задача зачистить склоны горы Мадабай. Оказывающих сопротивление моджахедов уничтожать, тех, кто сдается, обезоружить, тщательно обыскать и конвоировать вниз. Особое внимание обращать на признаки минирования. Вопросы?
        Вопросов не было. Молодые солдаты, которые служили во взводе меньше года, еще не знали, что спрашивать, а тем, кто уже собирался на гражданку, было все понятно и так. Все знали, что такое зачистка.
        - Вопросов нет, - констатировал Букин. - Командирам отделений проверить количество боеприпасов, при необходимости пополнить. И… оправиться… Быть готовым к выходу через пятнадцать минут. Всем разойтись! Лепняк, подойди ко мне!
        Замкомвзвода подошел, насупился, понимая, что предстоит тяжелое дело.
        - Значит, так, Коля, пойдешь со вторым отделением в голове. Никитин со своими тебя прикрывает с боков. Я замыкаю с Орешкиным. Разбираемся с пленными, с трофеями.
        - Есть, - солидно кивнул Лепняк. - Сделаем как надо.
        - Надо сделать лучше, Николай, поэтому тебя и отправляю первым. Ты тут служишь больше моего - опытный разведчик. А местечко это поганое. Не рвитесь вперед, если что-то беспокоит. Лучше лишний раз «эргэдэшку» сунуть, чем свою голову. Не торопитесь, не на гонке…
        Рассовав по жилетам-разгрузкам и мешкам автоматные магазины и дополнительные гранаты, разведчики пошли на гору. Самые опытные бойцы шли впереди. И задача - убедиться, что нет опасности, и ликвидировать очаги сопротивления моджахедов, если там еще кто-то остался. Солдаты поднимались все выше по террасам. Пока им попадались лишь хорошо обустроенные жилые помещения в пещерах или в каменных пристройках к пещерам. В комнатушках на полах лежали ковры, стояла мебель, кровати с одеялами. Нашли разрушенные склады, которые душманы не успели вывезти. Разведчики равнодушно смотрели на консервы, банки со сгущенным молоком, другое имущество. Каждый по опыту знал, что порой плохо кончается, когда что-то трогаешь на вражеской территории без тщательной проверки. Это могли быть заранее отравленные продукты, которые специально оставили для советских солдат. А еще эти трофеи могли оказаться искусно сделанной миной. И одежда могла быть с какой-нибудь местной заразой.
        Склады оружия и боеприпасов обходили особенно осторожно. После боя и сильного обстрела могло что-то взорваться само собой, без предварительного злого умысла.
        Первые «духи» стали попадаться на третьем ярусе. Лепняк услышал, как зашелестели камни, посыпались где-то совсем рядом. Он присел на одно колено и поднял руку, делая знак остальным об опасности. И тут же почти под ноги идущим первыми бойцам из-за скалы выкатилась граната.
        - Граната! - крикнул Лепняк и бросился вправо под защиту скалы.
        Несколько бойцов его отделения метнулись назад и попадали, укрываясь кто где мог. Грохнул взрыв, хлестнули по камням осколки, завоняло взрывчаткой, в нос и горло стала забиваться мелкая пыль, но трое опытных разведчиков мгновенно дали несколько очередей в сторону, откуда прилетела граната. Два душмана, решившие, что взрыва гранаты достаточно, чтобы под прикрытием града осколков напасть на шурави, упали на камни, скошенные пулями, остальные бросились назад в укрытие. Лепняк, бывший ближе других к повороту на каменной террасе, выхватил две гранаты и бросил их за поворот. Взрыв, второй… Со всех сторон летели камни.
        Сержант, особо не высовываясь, выпустил туда весь магазин и отпугнул нападавших. Подоспевшие солдаты бросили еще по одной гранате и только после этого с опаской двинулись на следующий участок террасы. Очереди добили двух уползавших «духов». На месте стычки осталось семь тел моджахедов. Один продолжал стонать и корчиться. Видно было по ранениям, что не жилец. Две короткие очереди заставили душмана замолчать, и отделение поспешило вперед.
        Чуть в стороне начали стрелять бойцы из третьего отделения сержанта Никитина. Они шли следом за Липняком и прикрывали его от возможного нападения с других террас. Как раз сверху из укрытия двое моджахедов попытались обстрелять советских солдат, но были убиты наповал. Лейтенант слышал отдаляющиеся звуки перестрелки и понимал, что его бойцы, почти не останавливаясь, успешно продвигаются по террасам все дальше и дальше, постепенно поднимаясь по склонам горы к поставленной задаче.
        Через пятнадцать минут Букину доставили первых пленников. Эти четверо «духов» были странные, словно не в себе: глаза бегающие, то молят шурави о пощаде, то начинают причитать и падать на колени, вознося молитвы к небу. Связав всем руки, двое разведчиков увели пленных вниз на допрос. Остальные бойцы взвода продолжали продвигаться вперед, осматривать другие пещеры. Лейтенант быстро осмотрел помещение, которое было похоже на что-то вроде канцелярии тюрьмы, и выставил возле пещеры охрану из двух разведчиков.
        - Парни, этим документам цены нет, - кивнул он на какие-то журналы со списками, ворох личных документов афганских военнослужащих, часть из которых была окровавлена. - Тут хроника преступлений. Эти документы можно позже в международный трибунал предъявить!
        Букин побежал вперед, догонять головную группу. Террасы становились то заметно ?же, то вдруг расширялись и расходились просторными площадками с красивыми видами на ущелье. Молодой командир взвода любовался бы этими видами, если бы не подозрение, что дальше предстоит еще не одна схватка с противником и будет сложнее продвигаться. Что-то подсказывало о близкой опасности. Нехорошее место! Всплыло в памяти прочитанное когда-то об испытываемой человеком тревоге в местах, где долгое время царствовало зло, о накопившейся негативной энергетике. Алексей не любил такую литературу, тем более что книга, которая ему попалась как-то на эту тему, была переводная с английского или американского издания, а относиться к мистическим опусам буржуазных фантазеров серьезно лейтенант был не склонен.
        Неожиданно ударила пулеметная очередь. Передовые разведчики сразу упали, прижались к камням, стали расползаться, рассредоточиваясь между камнями. Кто-то поднял автомат над головой и давал длинные очереди вперед, чтобы пулеметчик не мог стрелять прицельно, и ответным огнем дать товарищам возможность искать укрытие понадежнее. Букин еще не добрался к месту, где его бойцов прижали огнем. Он замер, глядя в бинокль, чуть в стороне, и ему хорошо была видна позиция моджахедов наверху. Терраса резко поднималась в этом месте вверх, перепад высот был метра в четыре. Подозвав бойца, лейтенант приказал:
        - Беги назад! Передай Орешкину, пусть со своим отделением поднимается на следующую тропу и обойдет эту позицию с тыла. Никитин пусть занимает со своими оборону сзади. Боюсь, что тут может быть засада. Мы пойдем вперед, как только Орешкин начнет забрасывать засаду гранатами.
        Боец умчался, а Букин вернулся к солдату с рацией на спине. Вызвав Воротина, он доложил:
        - Движение остановил, попали под огонь. Натолкнулись на хорошо оборудованную огневую позицию - пулемет. Предпринимаю обход с тыла.
        - Справишься или тебе помочь «точилом»?
        «Точилом» или «крокодилом» на сложившемся сленге называли вертолет огневой поддержки «Ми-24». Да, навести его на цель не составляло труда, правда, пришлось бы лежать на камнях около часа и ждать, пока вертолет пришлют, пока он выйдет на цель. Но вдруг там в пещерах душманы добивают пленных? Да и какие сведения и какие данные можно получить о противнике после того, как отработает управляемыми ракетами, а потом еще и пушками «Ми-24»? Ничего, кроме разбитой вдребезги позиции и изуродованных трупов.
        - Дайте десять минут!
        - Добро! Работай…
        Несколько подствольных гранат взорвалось возле позиции душманов. Наверное, никакого ущерба они не нанесли, но «духи» спокойно себя теперь явно не чувствовали. Разведчики, лежавшие за камнями первыми, меняли уже по пятому магазину. Плотность огня они создали довольно приличную. Но с такой интенсивностью огня скоро патроны начнут заканчиваться.
        Лейтенант осмотрел в бинокль свои позиции: ах, черт, двое раненых! Максимов, кажется, серьезно. «Давай, Орешкин, давай, чего копаешься», - мысленно приговаривал Букин, поглядывая наверх.
        Разведчики его не подвели. Буквально через пару минут за спинами оборонявшихся на террасе моджахедов начался сущий ад. Бешеная стрельба, сплошным гулом разрывы гранат, и вскоре пулемет заткнулся. Букин со связистом бросились вперед.
        «Хорошо, что меня мои орлы пока не видят! - думал он, подбегая к разбитой пулеметной позиции. - А то бы поднялись все разом и попали под шальные пули!»
        - Сколько насчитал? - Вытирая пот со лба, Букин шел по позициям возле пещер, подглядывая внутрь в темноту и перешагивая через трупы. - Никого не упустили?
        - Здесь шестеро, - докладывал сержант Орешкин. - Там у конца террасы еще трое. Они тянули шнуры к взрывчатке. Хотели всю тюрьму на воздух поднять, но не успели. Пятерых раненых взяли в плен - эти и не сопротивлялись. Все время кричат, что они друзья: дуст, дуст! Дать бы прикладом каждому по зубам, чтобы говорить разучились!
        - Хорошо, молодцы! Орешкин, Никитин, раненых отправляйте вниз! Посмотрите, есть тут что-нибудь для носилок? Максимова сильно зацепило.
        - Товарищ лейтенант! - Орешкин не отходил от командира, как-то непривычно нервно облизывая губы. Уж кто-кто, а Паша Орешкин никогда нервным парнем не был.
        - Что еще? - уставился Букин на сержанта.
        - Там, дальше… на террасе в пещерах. Мы там такое нашли…
        - Ты что, Паша? - попытался улыбнуться Букин, но у него не получилось. В глазах сержанта он увидел то, что вызвало тревогу и у него самого.
        - Посмотрите сами, товарищ лейтенант. Там крови чуть не по колено. Что тут такое вытворяли?
        Букин вгляделся в лицо сержанта, успевшего повидать и хлебнуть всякого за время службы в Афганистане. И если его что-то потрясло, это что-то должно быть из ряда вон выходящее.
        Встревоженный молодой лейтенант поспешил за Орешкиным.
        Первое, что они увидели, это пустые большие ямы, перекрытые деревянными щитами. Снизу пахло так мерзко, что сразу стало ясно - там подолгу держали людей. Вонь испражнений, рвотных масс, крови. Все это вместе сливалось в удушливый, убийственный букет запахов. Дальше в горе был ряд пещер, больших и маленьких. Тут явно тоже держали узников.
        - Сюда тоже загляните, - кивнул Орешкин, остановившись перед пещерой, и вздохнул, распахивая пошире маскхалат, словно ему было нечем дышать.
        Лейтенант с двумя солдатами вошли в ближайшую пещеру и обомлели: пол был в запекшейся крови, запахом крови пропитались стены, и в самом воздухе словно витала кровь.
        На полу какое-то тряпье, тоже пропитанное кровью, деревянная лежанка или низкий стол, древесина которого тоже была пропитана кровью. Возникало ощущение, что попали в разделочный мясной цех. Под потолком была укреплена перекладина с веревками и крюками, а еще какие-то зловещие проволочные петли. И всюду кровь, кровь, кровь…
        Букин вышел из пещеры и посмотрел на солнце. Орешкин с двумя солдатами тихо переговаривались в стороне. Один из солдат пробурчал:
        - Там еще есть такие же помещения, где пол в крови. Какие-то ножи окровавленные, инструмент какой-то пыточный. Даже топоры. И следы крови вниз по террасе ведут прямо к реке.
        - Орешкин, собери свое отделение и за мной! - приказал лейтенант.
        Со стороны ущелья послышались взрывы.
        Чуть восточнее вновь поднялась стрельба, послышались мощные взрывы. Мимо, резко маневрируя, пролетели два «крокодила». Значит, где-то «духи» продолжали оказывать сопротивление, но теперь это уже не имело большого значения. В целом сопротивление сломлено и ущелье на этом участке очищено. Подозвав радиста, Букин связался с Воротиным. Вкратце сообщил, что они нашли ужасные следы пыток, совершавшихся моджахедами в этой тюрьме, об огромном количестве следов крови.
        - Тела есть? Жертвы вы нашли? - тут же спросил капитан.
        - Пока нет. В последний момент захватили пятерых «духов», они пытались что-то взорвать, но не успели. Отстреливались как бешеные. Следы крови ведут к реке.
        - Хорошо, будьте наготове, вдруг откуда-нибудь вылезут очередные замаскировавшиеся «духи»! Они тут засели всюду - ползут, как тараканы из щелей. А пленных - под хорошую охрану. Мы из них выбьем показания, я сейчас поднимусь к тебе с переводчиком.
        Букин и еще полтора десятка разведчиков двинулись к реке по следам крови: кровь запеклась неровными полосами - явно волокли тела. Крови было много, местами она была затоптана множеством ног. Следы вывели к небольшому мосту через реку Микини. Весь мост был в крови, и ограждение испачкано.
        - Они все там! - догадался лейтенант, мрачно показав головой вниз.
        - Вон, видны чуть ниже по течению тела, - заметил один из разведчиков. - Да они их просто бросали в воду! Сколько же там должно быть трупов, если повсюду столько крови…
        - А кого-то убили прямо здесь. - Орешкин присел на корточки, рассматривая настил моста. - Вон, следы пуль. Добивали.
        Букин спустился с бойцами вниз к реке, и сразу стало понятно, что б?льшую часть тел унесло ниже по течению, но и здесь среди камней их было довольно много - около пятнадцати. Почему-то подумалось, что многих убивали срочно, торопливо, чтобы никого не осталось до прихода шурави. Разведчики ходили от тела к телу, рассматривали повреждения. У кого-то пулевые ранения, у других множественные ножевые, убивали жестоко, с ненавистью.
        Один из солдат прошел ниже по течению и вдруг закричал оттуда, призывно размахивая рукой. Взводный с разведчиками поспешили к нему. Между двумя камнями, зацепившись босыми ногами, покачивалось странное тело. До пояса снизу все как у человека, а выше что-то непонятное белесо-красное, с какими-то развевающимися в потоке воды лохмотьями. Вода все еще окрашивалась кровью, хотя ее почти не осталось. Одного из молодых солдат сразу вырвало. Он отошел от берега и упал на колени, так и стоял, пока его несколько минут выворачивало наизнанку.
        Букин понял, почему тело выглядело так странно - у него не было рук и головы, да и кожи от пояса и выше тоже не было. Точнее, она была, но только содрана с туловища, а потом завязана над головой в пучок. В глазах лейтенанта потемнело от ненависти и ужаса. За что так обошлись с этим человеком? За что с ним такое совершили? И ведь делали это не по необходимости, не за страшные деяния казненного. Делали это из удовольствия, нравилось палачам-садистам измываться над пленными.
        Так вот как выглядит тот самый «красный тюльпан»!
        Букин, не глядя на солдат, быстро пошел вверх от реки. Он почти взбежал по террасе к пещерам, где его солдаты охраняли пятерых пленников.
        Подозвав одного из своих солдат-таджиков, он стиснул ему плечо и ткнул пальцем в крайнего душмана:
        - Спроси, что здесь было. Тюрьма?
        Солдат повернулся к пленнику, что-то сказал ему, и тот, кажется, понял, что от него требуется, и закивал, торопливо отвечая на фарси-кабули. Солдат перевел, что это было место, где держали пленных солдат из правительственной армии.
        - Где все пленные? - рявкнул Букин.
        Душман побледнел и затараторил что-то, прижимая руки к груди. Один из раненых, с прищуренными злыми глазами и шрамом на щеке, смотрел и кривил губы. Букин перевел взгляд на него:
        - Что кривишься, сука? И до тебя еще разговор дойдет. Так куда дели всех пленных?
        - Он говорит, что их увезли. Куда - не знает. Он был просто надзирателем, кормил, воду носил.
        - Добрый какой, заботливый! - Лейтенант зло выматерился. Потом схватил тюремщика за шиворот, пригнул к земле и ткнул носом в засохшую кровь: - А что такое «красный тюльпан», он знает? А откуда на телах по два десятка ножевых ранений, он знает? Спрашивай! Про наших ребят спрашивай! Были тут шурави?
        - Он не знает. Клянется…
        - Смотрите! - Орешкин ткнул стволом автомата в колени раненого со шрамом на щеке и еще одного пленника, стоявшего с опущенными глазами.
        Одежда у них была в крови, и это была чужая кровь. Чья - догадаться уже не трудно. Букин стянул с плеча автомат и приказал своим солдатам отойти. Все молчали, только один из пленников пытался о чем-то просить. Несколько коротких очередей и две длинных разнеслись эхом по склону горы. И как будто продолжением эха был крик капитана Воротина:
        - Отставить, Букин! Приказываю прекратить!!!
        Лейтенант опомнился только тогда, когда понял, что магазин автомата пуст, а его палец все давит и давит на спусковой крючок. А потом подбежал ротный и вырвал оружие из его рук.
        - Что встали? Вниз, бегом! - приказал он разведчикам. И только когда последний отошел на расстояние, откуда не был слышен его голос, он стал отчитывать взводного: - Ты что, Леша? Спятил? Ты кого расстрелял? Это же единственные свидетели того, что здесь происходило! Ты понимаешь, что убил тех, кто мог дать показания? Убил ценных свидетелей!
        - Командир, а ты пройдись по пыточным камерам и поймешь, - процедил сквозь зубы лейтенант. - А еще спустись к реке. Там плавает много бессловесных свидетелей. Они не расскажут, а вот их обезображенные тела все разъяснят. Все, что с ними тут творили эти упыри. Это же не люди, товарищ капитан!
        - Что ты натворил! - покачал головой капитан. - Ты знаешь, кто этот со шрамом, которого ты убил? Это Ариф, ближайший помощник Имануло! Эх! Ладно… Пошли…
        - Простите, сердце не выдержало, - пробормотал Букин, приходя в себя после вспышки гнева. - Я ведь не железный…
        Полковник Дериглазов прибыл к подножию и сразу вызвал командира разведчиков к себе. Воротин стал докладывать о страшных находках.
        Командир прервал его и коротко приказал:
        - Пошли! Показывай…
        Командиры, особисты и разведчики обследовали тюрьму до самого вечера. Допросили нескольких жителей Дехмикини и еще пару пленных, которых захватили во время боя уже восточнее горы Мадабай. В «канцелярии» тюрьмы разведчики рассортировали найденные документы. Кроме них, нашлось много личных вещей прибывавших сюда узников. Письма, описи, доклады, награды… Нашелся и журнал, в котором значилось более 200 фамилий. Судя по всему, все они были убиты. По непроверенной информации, здесь содержалось и несколько советских солдат, но установить это точно пока не удалось.
        - Дай связь с «ноль-ноль-первым», - приказал Дериглазов.
        Генерала Родионова не было на месте - убыл на совещание в посольство. Полковник рассказал о находке генералу Дубынину.
        После короткого молчания Дубынин попросил быть внимательнее и осмотрительнее:
        - Оставайся на месте, прими меры к сохранности следов и доказательств. Примерно через час я вылетаю к тебе. Командующему доложу…
        Вскоре Дубынин прилетел, молча выслушал доклад Дериглазова, потом короткий рассказ Воротина о бое и велел проводить его на место пыток. К этому времени было осмотрено полностью помещение «канцелярии», и на берег из реки вытащены почти все трупы, которые зацепились в камнях в районе моста.
        Медики, прибывшие с Дубыниным, несколько часов осматривали и освидетельствовали тела, составляли протоколы. Ответ был такой: явных европейцев среди замученных не обнаружено, но среди неопознанных убитых могли быть наши граждане, таджики и узбеки. Отличить их от афганцев не представлялось возможным, и вопрос оставался открытым.
        К моменту прибытия генерала Родионова осмотр тюрьмы в основном был завершен.
        - Этого преступления так оставлять нельзя, - хмуро заявил командующий. - Сколько времени нужно для полной зачистки этой части ущелья?
        - Два дня, - уверенно отозвался Дериглазов.
        - Хорошо, но ни часом позже. Сегодня же начнем подготовку. Сюда необходимо привезти журналистов. И не только наших. Весь мир должен узнать, кому помогают американский империализм, китайский ревизионизм и их марионетки из числа арабских стран! Пусть все знают, кто финансово поддерживает эту жестокость и дикость. Попутно необходимо развивать дальше мероприятия по поиску наших солдат, которые здесь могли находиться. Мне докладывали, что рядом с тюрьмой работали «Врачи без границ»?
        - Так точно! Внизу, у западного склона был их лагерь. Лечили всех: и местных декхан, и моджахедов, и тех узников, к кому их пропускали. По оперативным сведениям, незадолго до нашей операции их вынудили уехать. Мы принимаем меры к установлению контактов с медиками, которые здесь работали. Возможно, что именно от них мы сможем получить сведения о советских солдатах.
        - Да, это работу необходимо провести. Возьмите под свой контроль, Виктор Петрович!
        - Хорошо, - кивнул Дубынин.
        - Установили, откуда доставлялись пленные военнослужащие афганской армии?
        - Основная часть была захвачена из Пишгора, после мятежа. Это те солдаты и офицеры, которые не перешли на сторону моджахедов. По нашим данным, часть пленных были расстреляны прямо в Пишгоре, часть убиты по дороге сюда. Большую часть казнили уже здесь.
        Командующий повернулся к подполковнику Кравченко:
        - У вас в миссии в Пишгоре оставались солдаты, когда вы убыли в Руху на совещание?
        - Так точно, товарищ генерал. Охрана объекта! Трое солдат! Я не мог не оставить охрану! Я предполагал о том, что в гарнизоне что-то затевается, и предупреждал командира. Увы, не поверил мне! А у нас орудовали лазутчики душманов. Собственно, так и получилось, стоило колонне с самыми надежными бойцами отправиться за боеприпасами и продовольствием. Благодаря самоотверженности сержанта Бурхонова нам и удалось проскочить засаду. Я не мог предположить, что в Пишгоре сразу начнется мятеж. Думал, заваруху готовят к национальному празднику - чтобы раструбить на весь мир.
        - Никто не мог предположить этого, - покачал головой командующий. - Враг хитер и коварен! Надо по каналам разведки связаться с Ахмад Шахом Масудом и поставить его в известность, что мы в курсе того, что тут творилось. А то он пытается играть в просвещенного и цивилизованного оппозиционера. Пусть знает о предстоящем приезде иностранных журналистов. Скандал ляжет на его плечи. Посмотрим, какова будет реакция этого «патриота». Мне кажется, мы сильно подорвем его авторитет репортажем с горы Мадабай. Особенно если об этом протрубят на весь мир не только наши журналисты, но и западные…
        Глава 9
        Как ни рассчитывал Азизов на скорое выздоровление и возвращение в строй, дела его оказались не совсем хорошими. Мелкий осколок гранаты от РПГ попал в грудь еще в Пишгоре и застрял довольно глубоко, почти возле самого сердца. Саид сгоряча даже не заметил этой раны, настолько он был весь изможден и потерял много крови, да и иностранный врач в полевых условиях не обнаружил мелкую, но глубокую рану.
        Только в госпитале обеспокоенные врачи отметили, что в организме никак не удается погасить какой-то очаг воспаления. И когда солдату сделали рентген, то обнаружили этот осколок. Мелкий, меньше ногтя мизинца, он пробил грудь, мышцы и ушел вглубь, а рана закрылась, почти не кровоточила. Извлекать осколок в условиях госпиталя в Кабуле не рискнули, и Азизова отправили в Ташкент, а потом далее, в Ленинград, в Военно-медицинскую академию.
        - Как дела, герой? - вошел в палату худощавый мужчина в очках с тонкой оправой. - Не устал еще в госпиталях прохлаждаться? Или, как говорится, солдат спит, а служба идет?
        Чуть позади толпились трое врачей, включая начальника отделения полковника Рузова.
        Саид удивленно посмотрел на представительную делегацию, но гость в белом халате сам все объяснил:
        - Меня зовут Олег Николаевич!
        - Тебе повезло - редко кого целый генерал оперирует! - воскликнул начальник отделения.
        Генерал сердито взглянул на полковника и неодобрительно покачал головой:
        - Такого героя и маршалу не грех прооперировать, если бы в медицине были маршалы! - Он присел на подвинутый ему стул и, усмехнувшись, добавил: - Не бойся, я хоть и генерал, но хирург настоящий. Главный хирург Министерства обороны! Есть даже такие должности в армии! Жить хочешь?
        Саид коротко кивнул.
        - Значит, будешь жить! После того, что ты испытал, любая операция - пустяки! Честно… боишься?
        - Нет, - слабо улыбнулся Саид. - Уже ничего не боюсь…
        Чувствовал он себя очень плохо. Казалось, что самочувствие ухудшается с каждым днем, ему даже запретили вставать и делать резкие движения. Капельница постоянно стояла возле его кровати, а рука дико чесалась, там, где в вену была вставлена игла.
        На самом деле Саид не боялся операции, он понимал, что осколок в груди - единственное, что мешало ему выздороветь окончательно. И ждал этой операции с нетерпением. Однако ночами все чаще стали сниться кошмары: окровавленные тела людей, злобные бородатые лица душманов, которые шли к нему, подбирались все ближе, а у Саида не стрелял автомат. Он нажимал и нажимал на спусковой крючок, но автомат отказывался стрелять. А душманы были все ближе и ближе. Вот-вот его снова возьмут в плен. И тогда Саид просыпался в холодном поту.
        Хирург посмотрел результаты анализов, задал несколько вопросов Саиду. Ко всем прочим напастям у него начала отниматься правая нога. Врачи утверждали, что был задет какой-то там нерв, но это поправимо. Когда осмотр был уже закончен, генерал собрался уходить, но вдруг снова опустился на стул. Положил руку на локоть Саида, посмотрел ему в глаза и тихо сказал, очень по-отечески:
        - Не сдавайся, солдат. Я знаю твою историю, мне много про тебя рассказывали. Ты прошел через самое страшное и все выдержал. Теперь осталось дело за немногим. Держись, прошу тебя. Прошу почти как отец. Вернее, по годам я тебе, наверное, дедушка. Значит, прошу, как добрый дедушка: не сдавайся!
        Делегация ушла, лечащий врач майор Мыльников закрыл дверь палаты и вернулся к кровати раненого. Усевшись на стул, на котором только что сидел хирург-генерал, заговорил с мягкой улыбкой:
        - Савицкий - замечательный хирург. У него руки золотые! Тебе очень повезло, что он приехал к нам с проверкой именно сейчас. Знаешь, его внук тоже служил в Афганистане. Лейтенант-вертолетчик. Два раза сбивали. Один раз быстро подобрали - подоспела поисково-спасательная группа, а второй раз он долго поплутал по горам. Тоже, знаешь, душманы на «хвосте» висели. Но все же выбрался к своим, относительно все обошлось - только вот раненую руку парню в итоге ампутировали. Дед-генерал до сих пор переживает, что не стоял тогда за операционным столом. Такие вот дела… Я к чему это все рассказываю. Ты пойми, эта война многих задела. Тебе повезло, что ты остался жив. И не только повезло. Ты сильный парень, и Олег Николаевич правильные слова сказал: не сдавайся!
        - А я не сдаюсь, - тихо ответил Саид.
        - Я чувствую, парень, что у тебя апатия появилась. Равнодушие какое-то. Я понимаю, устал. Но ты потерпи и надейся на лучшее. Все будет хорошо. У тебя девушка есть?
        Саид, смотревший до этого в потолок, перевел взгляд на моложавого майора, и ему вдруг захотелось ответить, что да, есть. Он ведь осознал, что ему и правда повезло. Никто не виноват, что погиб Шавкат Рахимов. Просто война. И то, что у Лайло теперь нет жениха, - просто факт. Это не радость, не горе, а просто факт.
        - Наверное, есть, - улыбнувшись, ответил Саид.
        - Как это - наверное? - очень смешно удивился Мыльников.
        - Просто она еще об этом не знает, - продолжая улыбаться, проговорил Саид и задумчиво уставился в потолок. Потом снова посмотрел на врача и уже серьезным тоном добавил: - Вы все не волнуйтесь за меня. У меня есть отец и мать, у меня и девушка теперь, наверное, есть. Мне есть ради чего жить дальше!
        Выздоровление после операции шло медленно, хотя все прошло успешно. Как говорили хирурги, его организм был сильно истощен, и теперь нужно восстанавливать силы. И ногу нужно было активно разрабатывать, тренировать.
        Мыльников сказал, что выбил для Азизова реабилитационный курс в санатории в Крыму, но до этого придется месяц еще или два полежать в Академии - понаблюдаться.
        К удивлению врачей, Азизов не проявил никакой радости отдыху на курорте. Не порадовался и тогда, когда начальник отделения хирургии Рузов напомнил ему, что по нормам и законам, срок пребывания в госпитале и последующего лечения солдату срочной службы предполагает комиссование из Вооруженных сил.
        - Поедешь домой, закончишь учебу в институте! - похлопал его по плечу майор Мыльников.
        Но Саид даже не улыбнулся, как будто просто ждал, когда его оставят одного, чтобы снова и снова делать упражнения, которые ему прописали.
        Но в это утро Мыльников попросил никакими упражнениями себя не нагружать. Велел побриться, надеть новый чистый больничный халат, который специально принесли в палату.
        Пока Саид завтракал в столовой, многоместную палату старательно и очень тщательно убрали санитарки.
        Он сидел с книгой у окна, когда дверь распахнулась и на пороге появился улыбающийся Кравченко в накинутом на плечи белом халате. Подполковник размашистыми шагами пересек палату и без лишних разговоров обнял своего солдата, прижав к широкой груди. От него хорошо пахло одеколоном.
        Затем отстранил его от себя и стал с улыбкой внимательно разглядывать подчиненного, только что не крутил и не осматривал со всех сторон.
        - Ну, как ты здесь? - спросил он, наконец отпуская солдата и садясь рядом с ним на второй стул. - Очухался? Вижу, слегка раздобрел.
        - Да, сейчас вроде бы все хорошо, - улыбнулся Саид, которому было очень приятно, что Кравченко к нему приехал, что помнит о нем. Да и скучно ему тут было одному, если уж говорить честно.
        - Раз тебе сейчас хорошо - то это замечательно, - повторил эхом Кравченко чуть грустным голосом, но потом, встрепенувшись, снова бодро заговорил: - Я всю твою историю болезни выучил, знаю. Справки наводил, доктора докладывали все обстоятельно и в деталях. Ты молодец, Азизов, теперь пойдешь на поправку.
        - Товарищ подполковник… - Саид замялся и даже отчего-то покосился на входную дверь. - Скажите, теперь меня комиссуют? Да?
        - Ну, есть такое положение. Все зависит от тебя. А что? - Взгляд у Кравченко был какой-то странный, испытующий.
        - А вы можете мне помочь, ну, хоть подсказать, куда обращаться, чтобы не комиссовали.
        - Зачем, чудак-человек? - удивился подполковник. - Возвращайся домой! Женись, учись…
        - Я хочу вернуться туда.
        - За реку? - серьезно спросил Кравченко, используя жаргон «афганцев», тех, кто служил в составе ОКСВА (ограниченного контингента советских войск в Афганистане). - Зачем?
        - Зачем? Долг у меня там. Личный. Во-первых, я так и не спас наших ребят, которые находились в той тюрьме. Их ведь вывезли куда-то! И я слышал, что никто не знает, что с ними стало.
        - Да, не знаем пока. Есть отрывочные сведения, что они где-то в лагере на границе с Пакистаном или вообще в Пакистане. Много кто еще остается в плену у моджахедов. Твоей вины в том, что их не спасли, нет!
        - Есть еще долг, - продолжал Саид. - Вы с прапорщиком Рахманкуловым меня за старшего оставили в миссии, а я не справился. На моих глазах в Пишгоре погиб мой друг Сархат Таджибеев.
        - Вы все там должны были погибнуть. Чудо, что ты остался жив! Это все не зависело ни от тебя, ни от кого другого…
        - Да, не зависело! - воскликнул с болью Саид. - Зависело от одного человека - Имануло его зовут. Он там ходил в форме лейтенанта афганской армии, а на самом деле оказался врагом. Это его рук дело, все эти расстрелянные и замученные. Я вам признаюсь, если интересно…
        - Что? Говори, Саид…
        - Есть еще одно дело, еще одна беда, которая со мной на всю жизнь останется. Тот третий солдат, что со мной был, Рахимов его фамилия… Такое совпадение редко в жизни бывает, но у нас случилось. Я на гражданке был влюблен в девушку из горного аула. А она по согласию родителей должна была выйти за Рахимова. Я узнал об этом прямо перед тем, как уйти в армию. Случайно узнал… И надо же было попасть служить вместе с ним! Он был ее женихом… Я не сберег его! Рахимова убили на моих глазах. Шальная пуля. Случайность. Но его убили, а я выжил! И получается, что как будто бы я специально место себе освободил.
        - Не болтай глупостей! - хмуро перебил его Кравченко. - Ты что? Разве можно такое говорить? Ты сделал все что мог, и даже больше. Твои друзья, земляки твои погибли, а ты выжил. Сообщил о тюрьме! И никто ни в чем не виноват. Война, сынок, понимаешь, война! И на ней гибнут хорошие ребята. А те, кто выжил, обязаны жить. И все! Давай поговорим о главном на сегодня. С минуты на минуту у тебя будут гости. Важные гости - у тебя сегодня торжество. Потом о Пешгоре еще раз поговорим.
        - Какое торжество, какие гости? - опешил Азизов.
        И тут в коридоре послышались гулкие шаги, какие-то голоса. Это не было похоже на привычную тишину госпиталя, тем более хирургического отделения, где большая часть пациентов - лежачие.
        Саид озабоченно посмотрел на дверь, а Кравченко продолжал сидеть, загадочно улыбаясь.
        Дверь широко распахнулась, и в палату степенно вошли вместе с начальником госпиталя и врачами какие-то военные в наброшенных на кители белых халатах.
        Кравченко поднялся, вытянулся в струнку, отошел в сторону.
        - Ну, вот он, ваш герой, - с улыбкой похлопал Азизова по плечу начальник госпиталя.
        Мыльников закрыл дверь за гостями, весело подмигнул и тоже отошел в сторону.
        - Рядовой Азизов! - строго произнес один из пришедших, подходя к Саиду почти вплотную, отчего солдат невольно вытянулся, как и положено перед старшим по званию. - Я - начальник Управления кадров Ленинградского военного округа. Во-первых, от имени и по поручению Председателя Президиума Верховного Совета СССР вручаю вам медаль «За отвагу», к которой вы были представлены за храбрость и умелые действия при ликвидации банды моджахедов, прорвавшихся через государственную границу на территорию Таджикистана.
        Второй военный расстегнул кожаный портфель и извлек из него книжечку удостоверения и картонную коробочку.
        Саид гордо засиял. Наконец-то! Не затерялась!
        Он, честно говоря, уже начал забывать об этой медали и том коротком бое. Хотя было время, во время службы в Афганистане он начинал подумывать, что про медаль и награждение забыли.
        И вот это произошло!
        Полковник вручил солдату удостоверение и коробочку с медалью, крепко пожал ему руку.
        Все, кто был в палате, вдруг замолчали, как будто чего-то ждали, и Саид поспешно выпалил:
        - Служу Советскому Союзу!
        - Но это еще не все, товарищ солдат! - провозгласил полковник и величественно поднял вверх указательный палец. - Рядового Азизова ждет еще одна награда.
        Водрузив на нос очки, он взял в руки красную папку, раскрыл и стал торжественно зачитывать текст награждения. А потом в руку Саиду вложили открытую сафьяновую коробочку с орденом Красной Звезды внутри. Молодой солдат смотрел на награду, потом вдруг опомнился и торжественно ответил, как и положено по уставу:
        - Служу Советскому Союзу!
        Но на последнем слове голос его дрогнул, а глаза предательски увлажнились. Снова вспомнились товарищи, погибшие в Афганистане. Даже неизвестно, удастся ли разыскать их тела, чтобы отправить домой и как положено похоронить.
        А он, оставшийся живым, стоит и получает награду!
        Офицеры по очереди подошли, чтобы пожать ему руку. Две молоденькие медсестры вручили букет цветов и коробку конфет, а начальник госпиталя сообщил, что в честь такого события сегодня вечером в столовой будет праздничный концерт с выступлениями художественной самодеятельности.
        Это известие о концерте совсем вогнало Саида в уныние. Старослужащие солдаты, соседи по палате и так косились на него, а теперь и вовсе могут затретировать.
        Но сказать, что не надо бы этого делать, он не мог.
        Когда гости уехали, а персонал госпиталя разошелся по рабочим местам, Кравченко снова сел рядом с Азизовым на стул и, положив руку ему на плечо, сказал:
        - Ты не грусти, дружок! Я что тебе хотел предложить… Подумай о карьере военного! Как только поправишься, пройдешь последнюю комиссию. Если ВВК признает годным без ограничений, то я сделаю все возможное, чтобы помочь тебе поступить в военное училище. Хочешь?
        - Хочу! - горячо воскликнул солдат.
        - Вижу, ты серьезный парень, из тебя должен получиться хороший командир и воспитатель!
        - И после окончания училища я смогу вернуться в Афганистан офицером? - оживился Саид.
        - Дался тебе этот Афганистан… - сокрушенно покачал головой Кравченко. - К тому времени мы разобьем все банды этой нечисти, будь уверен! Разве у нас горячих точек на планете не хватает? На территории страны достаточно мест, где нужны хорошие офицеры! А войн на наш век еще хватит!..
        - Но я хочу вернуться, разыскать Имануло и убить его! Или поймать и передать властям для суда…
        - Понимаю. Заклинило? Поступление абитуриентов началось уже летом, а документы подаются еще ранней весной. Но для тебя, как дважды награжденного и бывшего студента, Управление кадров и Управление вузов сделают исключение. Выздоравливай скорее! Быстрее лечись! Учеба в училище четыре или пять лет, в зависимости в какое поступишь.
        - А сколько учиться на прапорщика?
        - От пяти до десяти месяцев, если поступаешь в школу прапорщиков по той же военной специальности, которая у тебя есть сейчас. Но зачем тебе идти в школу прапорщиков, если можно сразу…
        - А если я не успею? - перебил подполковника Саид. - Пока учусь в военном училище, война может завершиться! Или выведут войска из Афганистана. Мало ли что может вообще случиться. А мне нужно найти этого Имануло. Это мой долг! И перед друзьями, и перед девушкой, чьего жениха он убил. Понимаете, я не имею морального права после смерти друга ухаживать за ней, не отомстив! Убью мерзавца - тогда смогу с чистой совестью жениться на этой девушке! Я обязательно убью Имануло! Только так!
        - Ладно, - кивнул Кравченко, поднялся со стула и подошел к окну. Постоял молча, сцепив пальцы за спиной, потом тихо заговорил: - Ты сам себе поставил очень сложную задачу. Этот твой Имануло очень хитер. Он умудряется лавировать между Ахмад Шахом, пакистанской разведкой, арабами, китайцами и американцами. Служит и тем, и другим, и третьим… Две недели назад его едва не взяла разведрота капитана Воротина - опять он чудом ушел. Мы перебили всех самых надежных его помощников: Ашрафи, Арифа. Но он по-прежнему неуловим и неуязвим…
        Глава 10
        Караван шел почти неделю - ночами. После долгой и кровопролитной панджшерской операции ущелье стало не очень удобной транспортной артерией для моджахедов.
        Ахмад Шах временно приостановил снабжение своих отрядов, большую часть сил вывел на отдых в Пакистан, а снабжение пустил долгим, окружным маршрутом.
        Что ждет его армию зимой, пока было неизвестно.
        Караван, который ждали разведчики, шел с фальшивыми долларами и наркотиками. Он должен был перейти границу с Таджикистаном. Упустить караван ни в коем случае нельзя, но сведения о районе перехода были неточными, и неизвестно, смогут ли его перехватить пограничники.
        Чаще всего удавалось задерживать караваны, а в случае яростного сопротивления их уничтожали авиацией и артиллерией сразу, по мере обнаружения.
        Один взвод Воротин отправил на превосходящие высоты, чтобы оседлать самые высокие точки и прикрыть подразделение от неожиданного удара моджахедов с гор. Порой бывало, что караван служил лишь приманкой для уничтожения советского подразделения спецназа.
        Второй взвод капитан поставил южнее на случай, если караван по каким-то причинам прорвется сквозь заслон. С третьим взводом он расположился на месте захвата возле тропы.
        Место было хорошее: в меру узкое, где охране каравана было нельзя рассредоточиться и прикрыть отход с грузом, и просматривалась тропа в этом месте метров на сто, что давало возможность уничтожить всех гарантированно, если караван и растянется по тропе на большое расстояние. Но, как правило, душманы шли всегда кучно, стараясь не выделяться. Ведь невозможно предугадать, когда могут появиться советские «вертушки» и засечь группу с воздуха. Вертолеты, кстати, лучшее средство уничтожения караванов - удар сверху, и все животные и груз разнесены в клочья. Так что душманы вели себя осторожно, даже идя по своей подконтрольной территории.
        Брать караван должен был командир взвода лейтенант Букин с десятком бойцов. Воротин с половиной взвода страховал атакующих. Никто не спал, не курил, не болтал. С вечера, занимая позицию, каждый боец старательно выбирал под собой все мелкие камешки и ветки, чтобы малейшее его движение не вызвало шума. Тишина стояла почти полная, только изредка в кустах шелестела крыльями ночная птица да где-то возле склонов тихо проносились летучие мыши.
        Рассвет в предгорьях Гиндукуша затяжной. Небо на востоке светлело медленно, солнце долго не появлялось, и в ущелье и низинах было темно до черноты. А потом, как по мановению волшебной палочки, вдруг вершины гор освещались солнечными лучами, и все вокруг заливалось ярко-желтым светом. Молча ожидавшие рассвета птицы сразу заходились многоголосым щебетом и свистом, в зелени низин все оживало, на камни выползали ящерицы, скорпионы, суетились муравьи.
        Разведчики, расположившиеся неподалеку от капитана, стали приподнимать головы. В ночи можно было только прислушиваться, а теперь можно и осмотреться, не изменилось ли что вокруг.
        Лучший стрелок взвода Дима Кравцов прижался глазом к оптике снайперской винтовки и чуть повел стволом вправо, потом влево. В ущелье стояла тишина. Ни шороха осыпающихся камней, ни рева ишаков.
        Воротин знал, что душманы свою скотину специально учат не издавать ни звука. Лошади, верблюды и мулы дрессировке поддавались. Обученную движению в караване хорошую лошадь ни водопой, ни самка не могут заставить открыть челюсти и издать звук. Но осел он и есть осел: неприхотлив, но и упрям, плохо обучаем.
        Наконец в той стороне, откуда должен был появиться караван, неожиданно с шумом взлетела птица, потом еще одна, и снова в воздухе повисла тишина.
        Птицы - самые лучшие часовые! «Ну, теперь понеслось», - подумал капитан и, улыбнувшись, сдвинул предохранитель на автомате, переводя его на автоматический огонь.
        Сначала на тропе появились трое душманов в своих неизменных длинных рубахах и безрукавках. Они шли осторожно, держа расстояние между собой в два-три метра, осматривались, выискивали следы, признаки растяжек или противопехотной мины, кажется, даже принюхивались по-звериному.
        Идущий в дозоре душман обернулся, посмотрел назад, но знака об опасности не сделал.
        Трое из передового отряда, один из которых был, видимо, проводником, миновали позицию Воротина и скрылись за камнями слева. А справа показался, наконец, сам караван. Шестнадцать ишаков, нагруженных мешками и деревянными ящиками, и пара лошадей. Каждого ишака сопровождали двое душманов: один вел под уздцы, другой следил за поклажей. С десяток человек шли рядом редкой колонной, а еще трое виднелись чуть поодаль - эти замыкали шествие, прикрывали сзади.
        «Более тридцати человек! - машинально посчитал Воротин. - Что-то многовато сегодня…»
        Снайпер Кравцов замер, не шевеля стволом, ждал, когда душман с ручным пулеметом и следующий за ним с РПГ на ремне выйдут на линию прицеливания. Несколько секунд, и хлестко ударил выстрел винтовки. Боевик с гранатометом опрокинулся на спину и замер. Издалека было хорошо видно, как на его рубашке спереди расплывается темное пятно крови. Почти сразу хлестнула еще одна винтовка, свалив замыкающего второго гранатометчика. А потом со склонов стали бить автоматные и пулеметные очереди.
        Сразу были убиты два ишака, а остальные перепуганные животные заметались по узкой тропе и, сбивая людей, громко и трубно ревели.
        Душманы схватились за оружие и мгновенно открыли ответный огонь, но снизу они не видели стрелков, лишь понимали, что попали в мощную засаду. Единственное, что боевики могли сделать в создавшемся положении, это попеременно прикрывать друг друга шквальным огнем, попытаться отойти назад или быстро прорываться вперед. Без груза у них был бы шанс куда-то вырваться, но груз они бросать не имели права!
        И тут Воротин увидел Имануло. Какой-то высокий человек, прикрывая его своим телом, отстреливался короткими очередями. Прячась за камнями, оба пытались уйти назад. Капитан вскочил на ноги, готовый отдать приказ взять живым главаря, но внизу вдруг полыхнул взрыв и все затянуло черным дымом.
        - Рацию сюда! - крикнул Воротин.
        Подползший к нему радист подал наушники и микрофон. Капитан стал вызывать отделения открытым текстом, что предполагалось в особых условиях.
        - Двойка, Тройка, я - Сокол! Внимание, в группе Имануло!!! Повторяю, среди душманов в караване Имануло! Взять живым! Понятно? Взять живым! Он в зеленой армейской куртке и летней мягкой фуражке афганского образца. Как поняли?
        Два отделения, прикрывавших район засады с двух сторон, доложили, что приняли информацию. Вниз полетели гранаты, значит, разведчики сейчас двинутся на зачистку. Кажется, Букин сообразил, что кто-то из «духов» взорвал дымовую гранату.
        «Попытаются уйти, прикрываясь завесой, - сообразил Воротин. - Полоса дыма будет держаться довольно долго и тянуться на несколько десятков метров в течение минуты или даже чуть больше, если не поднимется ветер. А учитывая, что ветра сейчас почти нет, минута, полторы минуты, - и Имануло может уйти!»
        Воротин побежал за спинами разведчиков к спуску на каменистом склоне, где можно спуститься пешком или по веревкам. Всего подготовленных спусков было три, как раз чтобы охватить караван с трех сторон - если от каравана к тому времени что-нибудь останется. Обычно после такой засады спустившимся бойцам остается только добить тяжелораненых и стащить в кучу мешки с оружием и боеприпасами. Потом, если помощи с воздуха не ожидается, развести большой костер, и дело сделано!
        Лейтенант Букин, руководивший группой захвата, рявкнул на бойцов привычным разговорным матом, и разведчики бросились вниз. Стрельба стихала, лишь изредка слышались одиночные короткие очереди, крики добиваемых душманов да матерные возгласы разведчиков.
        Воротин спустился вместе со всеми и первым делом начал осматривать трупы в том месте, где взорвалась дымовая граната. Дым постепенно начал рассеиваться.
        Душман, лежавший на животе, выглядел мертвым и одет был иначе, чем вся группа - более солидно обмундирован. Капитан Воротин привык все проверять основательно - Имануло мог переодеться.
        Когда разведчик начал переворачивать тело ногой, чтобы взглянуть в лицо, моджахед вдруг резко выхватил нож и попытался нанести удар. Но из неудобного положения достать Воротина ножом было сложно, тем более что душман был ранен.
        Капитана и из удобного-то положения никто не мог достать ножом, штыком, лопаткой и даже саблей. Воротин был опытным бойцом, всю сознательную жизнь занимавшимся рукопашным боем под руководством именитых инструкторов. Реакция и точность движений - все достигалось многочасовыми тренировками.
        Нож моджахеда остановился в сантиметре от шеи шурави, когда Воротин подставил руку - резкий поворот кистью вокруг своей оси, и кисть моджахеда оказалась вывернутой, разжалась, а нож выпал. Перехватить поудобнее нож и нанести ответный удар было делом пары секунд. Афганец даже не успел понять, что произошло и как его нож оказался в руке шурави. С недоумением на глазах он так и умер с пробитым горлом, из которого фонтаном била кровь.
        - Имануло нигде нет! - доложил подбежавший Букин. - Мы осмотрели все тела. Сейчас ребята пройдут вперед, вниз прорвались двое или трое «духов». Неужели ушел?!
        Лейтенант поторопил своих бойцов - надо спешить.
        Моджахеды перевязали наскоро друг друга: те, которые могли сами передвигаться, отошли к скалам, а тяжелораненых просто пристрелили.
        Разведчикам тоже пришлось добить этих раненых - не жильцы. Весь груз стащили в одну большую кучу, надрезали мешки, высыпая содержимое на другие мешки и ящики - следовало доложить о результатах. Убитых «духов» обыскали, собрали оружие. Кажется, можно уходить.
        «Эх, опять Имануло как в воду канул! - расстроился Воротин. - Ушел и его длинный спутник, прикрывавший главаря во время перестрелки. Куда же они делись? Ведь вот на этом месте стояли, когда полыхнула дымовая граната…»
        Он встал на то место, где недавно стояли душманы, и осмотрелся. Бандиты отходили с тропы сюда случайно или целенаправленно? Если случайно, то это ничего не даст, а если они умышленно пятились в этом направлении, а потом пустили дым? Дым пускают для того, чтобы скрыть передвижение, подготовку к действиям подразделения или группы. Но не люк же здесь в земле, в который они провалились вдвоем! Злясь на себя, Воротин даже попрыгал на камнях, убеждаясь, что мысль глупая и никакого люка тут быть не может. Не тротуар на Арбате, и канализационных люков тут не водится.
        Пнув ногой пустой цилиндр сгоревшей дымовой гранаты, он машинально проследил траекторию его полета. И когда цилиндр со звоном ударился о камень, капитан замер. На камне остался след армейского ботинка. Тут лежало тело убитого душмана. Его оттащили к скале, уложив в ряд с другими и старательно обыскав. Кровь осталась на камне, и на это пятно недавно кто-то наступил. Рисунок подошвы был незнакомым, непривычным. Это не советский ботинок, а австрийский. Точно! Воротин даже прикрыл глаза, вызывая в памяти картинку: высокий моджахед плечом толкает Имануло в сторону, стреляет из автомата, закрывая его своим телом и… Ну да, тогда капитан и обратил внимание на одежду обоих и на обувь длинного. На нем были австрийские ботинки.
        - Товарищ капитан! - подбежал Букин. - Мы закончили. Уходим!
        Костер полыхал вовсю, связанных пленных «духов» уводили по тропе на восток.
        «Рискнуть? Их тут всего взвод, а места опасные. А стоит ли? - размышлял Воротин. - Это район активных действий Ахмад Шаха Масуда! Рисковать пацанами? Их меньше трех десятков стволов, а забрать с собой пятерых - это уже существенно ослабит группу. Нет, никого не возьму. Рисковать, так самому. В первые годы в Афганистане вообще в поиск ходили только офицерские группы. Это потом, когда солдаты набрались опыта, когда перебросили спецназ, имевший хорошую подготовку…»
        - Уходите! Меня не ждать, - приказал капитан.
        - А вы куда? - опешил лейтенант.
        - Видишь? - Воротин показал на камень, потом на низину и на промоину, где в скале водными потоками в весенний период были размыты мягкие грунты и там образовалась щель, уходившая вниз. - Ее сверху и с тропы было не видно, только с этой точки. Имануло повезло, что он ее увидел. Если получится, то я их догоню. Ушли двое. Тут дела меньше чем на полдня. К ночи вернусь.
        - Товарищ капитан, - решительно заговорил было Букин, но Воротин его остановил, хмуря свое смуглое лицо:
        - Отставить! Это приказ!
        - Понял, - прикусил губу Букин. - Есть уходить!
        - Лешка, все будет нормально! - толкнул его кулаком в бок Воротин. - Не впервой!
        Взвод ушел, а капитан побежал вниз. Он рисковал, командование разведывательного батальона и дивизии в случае неудачи за этот безрассудный поступок по головке не погладит! Спуск был коротким, всего два десятка метров. На участке с рыхлой почвой он снова увидел знакомый отпечаток ноги. Возле расщелины сбавил шаг, потом остановился и присел на корточки. Ну, это расчет на торопыг или на сопляков, подумал он с усмешкой, разглядывая тонкую проволоку, тянувшуюся от кольца чеки гранаты, зажатой между камнями. Снимать растяжку Воротин не стал. Мало ли, может пригодиться, если придется удирать этим же путем.
        Он осторожно перешагнул через проволоку и скользнул через расщелину. Прислушался. Тут было тесно, пройти мог только один человек, и то боком.
        Выглянул осторожно за выступ на другой стороне, осмотрелся. Справа и впереди крутой обрыв, и только слева можно пройти по карнизу, а дальше начиналась тропа, которая терялась в камнях. Огромные обломки скал, валуны, осыпавшиеся, скорее всего, после последнего землетрясения. Путь у Имануло был один - вперед.
        Пригнувшись, Воротин сделал несколько шагов, еще раз осмотрелся и ступил на карниз. Самое опасное место, когда ты беззащитен и весь как на ладони.
        «Но вряд ли Имануло думает, что его побег заметили. Да и спешит он! А если бы за ним шел не я один, а человек десять, тогда бы услышал. Нет, он удирает сломя голову!» - подумал капитан и побежал дальше.
        Камни. Много валунов. Через некоторые приходилось перелезать, другие обходить вокруг, протискиваться, соскальзывать на осыпях и бежать снова. Пока путь был только один, и можно было не думать о нужном направлении. Следовало спешить и сокращать расстояние до беглецов.
        К своему огромному удивлению, Воротин заметил зеленую куртку, двигавшуюся между камнями, довольно быстро.
        «Он что, не торопится?» - мелькнула мысль.
        И только потом капитан догадался, что человек ранен и хромает.
        «Тем лучше!» - усмехнулся он и прибавил скорость.
        Воротин бежал, как во время сдачи норматива по кроссу на пересеченной местности, только смотрел больше по сторонам, а не под ноги. Под ноги он успевал смотреть тоже, потому что вывихнутая или сломанная в этих местах нога означала неминуемую смерть.
        Первая пуля прошла правее его головы, а остальные ушли в сторону, но Воротин послушно упал, громко застонал и сразу отполз в сторону, метра на четыре.
        Капитану повезло, что заметил стрелка первым, иначе бы крышка.
        До противника метров шестьдесят, автомат у него без подствольника. Правда, Воротин мельком видел только автомат в руках длинного, а какое оружие было у Имануло, он не знал.
        «Значит, можно нарваться и на гранату», - подумал он и решил сделать перебежку, но тут же по камням хлестнула автоматная очередь.
        «Он меня не видит! - догадался Воротин и пополз вперед, стараясь держать голову как можно ниже. - Пусть стреляет, а мы его сбоку обойдем».
        Еще несколько очередей по камням, но теперь пули попадали и высекали искры гораздо правее. Все, дальше ползти было некуда. Камни сплошной грядой тянулись на несколько десятков метров вперед, и по ним можно было только прыгать.
        Твою мать!..
        Воротин вскочил на ноги и уже открыто побежал в сторону душмана.
        «Из гранатомета в меня оттуда не выстрелить, угла не хватит», - думал он.
        Несколько секунд оказались безопасными, пока противник не заметил, что шурави бежит к нему сбоку. Душман развернулся и поднял автомат, но тут стрелять начал Воротин. Несколько коротких очередей на бегу, чтобы не дать целиться этому уроду. Еще несколько шагов. Душман был один, а вдалеке мелькала фигура убегавшего Имануло. Последний патрон вылетел из ствола, и автомат замолчал. Но это было уже не важно. Капитан со звериным рычанием обрушился на моджахеда сверху. Он был зол как сатана. Его перехитрили, это всего лишь малограмотный афганец, раненный в ногу, просто телохранитель, который остался прикрывать отход своего главаря.
        «Упустил! Опять! Сука!»
        Душман поднял автомат, но Воротин ударом приклада отбросил оружие противника в сторону и нанес второй удар ему по рукам. Было слышно, как хрустнула кость запястья. Или это только так подумалось разъяренному разведчику. Он упал на афганца, а у того в руке мелькнул нож. Но это было не важно. Ухватившись прямо за кулак, сжимавший оружие, Воротин ударом под локоть выдернул руку противника, развернул его боком к себе, а потом, направив острие ножа ему в грудь, навалился на него сверху всем телом. Вскрик, хрип - и тело обмякло.
        Воротин поднялся и сел рядом, прижавшись спиной к камню. Догонять Имануло было бессмысленно. И этого брать в плен тоже смысла не имело. Типичный фанатик, он ничего не скажет, а если скажет, то с ним нужно перед этим долго работать специалистам.
        Афганец дернулся еще несколько раз, медленно повернулся на бок, со стуком на камни упал нож с окровавленным лезвием, который он выдернул из раны. На советского офицера смотрели глаза, в которых было много ненависти и мало раскаяния.
        - Покайся, грешник, - хмуро буркнул Воротин, подбирая свой автомат и меняя в нем магазин.
        Душман молчал, явно не понимая ни слова по-русски, да и отговорился уже…
        - Жаль, не поговорить нам по-русски, - поднимаясь на ноги, сказал капитан. - Может, ты и решил бы душу облегчить, рассказал бы мне, где Имануло искать. А заодно и про Масуда бы поведал… И про этот караванчик бы рассказал… Нет? А я ведь тебя узнал. По фото, которые нам показывали в разведотделе. Тебя, братан, зовут Ашрафи!
        Посмотрев на раненого, он увидел, что умирающий вроде бы прислушивается к его словам. Наверное, понял слова: Масуд, Имануло и Ашрафи. А потом голова афганца дернулась и свесилась набок, и его взгляд тупо уставился в ближайший камень.
        - Ну, Бог тебе судья, - проворчал Воротин. - Не смогла так не смогла. Надо отсюда выбираться…
        Глава 11
        Медсестра открыла дверь и прощебетала красивым высоким голоском:
        - Вот сюда. Проходите, пожалуйста!
        Саид спустил ноги с кровати и сел. В палату вошли мама и отец. Старый Асатулло был в пиджаке с колодками всех своих наград на груди. Увидев глаза матери, молодой человек как-то сразу понял, ощутил всем своим естеством, что пришлось ей пережить, сколько бессонных ночей она провела, сколько пролила слез. А теперь во взгляде на живого сына такое море счастья, как будто матери больше ничего в жизни и не надо.
        - Мама!
        - Сыночек!
        - Как вы добрались? Ленинград так далеко!
        - Нормально! - ответил отец с усмешкой. - Я в этих местах воевал! Волховский фронт!
        Как же тепло, когда тебя обнимают руки матери, как же спокойно и сладко на душе, когда ее щека прижимается к твоей голове и ты слышишь ее нежный шепот. Саиду хотелось одновременно расплакаться, как в детстве, и рассмеяться от счастья. Все прошло, война показалась вдруг чем-то далеким и нереальным. Подняв глаза, он посмотрел на улыбающегося отца. Тот наблюдал за сыном и женой, любовался обоими. Вот и конец страданиям. Все хорошо, теперь все вместе, и нет места страхам. Саид на миг погрустнел. Ведь родители не знали о его планах. Ну и пусть. Пока им незачем знать. Пока они видят сына, и им хорошо.
        - Ой! Ну, как ты здесь, сынок? - начала расспрашивать мать, дождавшись, пока Саид обнимется с отцом. - Тебя хорошо лечат? Сейчас у тебя ничего не болит? А как тут кормят? Мы с отцом привезли тебе всякого вкусного. Соскучился, наверное, по домашней еде?
        Бодрый голос и улыбки не могли обмануть. Саид видел, как родители отводили взгляд, чтобы не смотреть на поседевшие волосы сына. Он начал рассказывать, как хорошо в этом госпитале, какие тут хорошие врачи, как за ранеными ухаживают. И кормят очень хорошо. Это не в казарме! А чтобы совсем сменить тему, полез в тумбочку и достал две коробочки. Молодость. Хочется хоть немного похвалиться. Да и отцу важно знать, что он вырастил воина, мужчину.
        - Смотрите, это мне вручили недавно, - открывая коробочку с медалью и коробочку с орденом, сказал Саид.
        Мать смотрела на награды широко раскрытыми глазами, и они снова наполнялись слезами. Слезами счастья и горя из-за того, что она понимала, через что пришлось пройти поседевшему сыну, если его так наградили. Отец взял коробочки с осторожностью старого солдата, привыкшего с уважением относиться к наградам. Провел пальцем по ордену и солидно кивнул.
        Комментариев не было, но по лицу было видно, что старый Асатулло доволен сыном. Горд за него и за свой род, в котором все воины, что нет в его роду трусов. Хотя и больно было старику из-за того, что в мирное время мальчишки заслуживают боевые ордена. Неспокойно в мире, ох неспокойно. Не было бы хуже. Хочется ведь народу пожить в спокойствии. Всего-то прошло сорок лет, как отгремела прошлая страшная война.
        А потом они пошли гулять по территории академии. Потом долго сидели на лавке, разговаривая ни о чем, просто о погоде, о жизни. И снова внутри у Саида поднималась горячая волна, снова он чувствовал какое-то раздвоение. С одной стороны, покой и уют, на него дыхнуло домом, родным городом, даже детством. А с другой стороны - запах гари от горящих на перевале бензовозов, запах крови в темных зловещих пещерах. А еще голоса друзей, которые погибли там, и их тела еще не нашли, чтобы похоронить дома. И еще не скоро они будут из списка пропавших без вести переведены в списки погибших.
        - Ты не против, сынок? - Мать подняла на сына влажный счастливый взгляд. - Мы здесь у добрых людей остановились, поживем немного рядом с тобой. Наши земляки! Навещать будем, кормить вкусно. Нам разрешили врачи…
        - Конечно, мама! Я рад, что вы приехали. Только это же все дорого, зачем вы так? Меня хорошо кормят, скоро выпишут. И направят для реабилитации в специализированный санаторий.
        Саид поймал взгляд отца и замолчал. Одним взглядом отец сказал многое. И о том, как они все это время переживали, зная, что сын на войне. И как мучились, когда он пропал и о нем не было вестей. А потом госпиталя, академия, сложная операция. И вот сын снова на ногах и идет на поправку. Нельзя мешать матери наслаждаться счастьем. Она ведь женщина, а женщин нужно беречь, отдавать им хоть маленькую толику заслуженного ими счастья. Саид улыбнулся и поцеловал мать в висок:
        - Конечно, мама, я буду рад, что вы рядом…
        А на следующий день Саида ждала целая делегация. В столовую, когда закончился завтрак и со столов все убрали, сдвинув их к одной стене, вошла группа пионеров из соседней школы, которая была шефами у отделения полевой хирургии и раненых солдат, прибывших из Афганистана. Было много песен о войне, много стихов, а один паренек даже довольно похоже спел голосом Александра Розенбаума песню про Афганистан.
        И, конечно, были цветы всем раненым в отделении, и выступление учительницы этой школы, которая упомянула о наградах солдата Азизова и выпускниках их школы, кто побывал и кто сейчас служит в Афганистане. Это выступление Саид слушал с противоречивым чувством. С одной стороны, наивные слова женщины, которая только слышала об Афганистане из репортажей по телевизору, из газет да скупых рассказов тех, кто там был, или пересказы их слов. Но с другой стороны, в словах учительницы было столько боли за этих мальчишек. И Саид снова сказал сам себе в душе: «Надо!»
        А потом был сюрприз. К нему в палату ввалились красивые девчонки из его института - практика в Ленинграде! Ввалились с цветами, со сладостями, со смехом и поздравлениями. Они специально не подходили до концерта, чтобы не мешать. Саид слушал их, улыбался, позволял хлопать себя по плечам, а сам смотрел на Лайло. Оказывается, она приехала вместе с его родителями!
        Он долго отнекивался, когда его просили рассказать о войне, что он там видел, страшно ли там. Саид только пожимал плечами и радовался, что коробочки с наградами оказались накрытыми полотенцем на тумбочке и не надо рассказывать, за что он их получил.
        - Да всякое было… Нет, в боях не участвовал… Стрелять приходилось… Попал или нет, не знаю… Трудно там! Зимой холодно, летом жарко. Нормально все…
        Потом кто-то из девчонок стал делать знаки выздоравливающим солдатам из Афгана. Те стеснительно улыбались и предлагали пойти погулять в парк. Девушки, поставив в вазу цветы, поспешили уйти и пообещали ждать там Саида.
        Осталась только Лайло. Она сидела напротив на стуле, сложив свои красивые руки на коленях, а ее косы лежали на плечах. Жгуче-черные, тугие. Такие, какими они снились Саиду там, в холодных горах. И он понял, что надо прямо сейчас и здесь рассказать все. Только не всю правду.
        - Лайло, я должен сказать тебе… - нерешительно заговорил Саид.
        Странно, но девушка не перебила его, не смутилась, решив, что он сейчас начнет объясняться ей в любви. Она просто спокойно и внимательно смотрела на него. Может, что-то чувствовала?
        - Я знаю, что Шавкат Рахимов твой жених… Мне отец рассказал незадолго до моего ухода в армию. Я знаю, что так решили ваши родители. У нас чтут обычаи, и я должен уважать решение старших… - Саид замялся, он не смог поднять глаза на девушку.
        - Ну?.. - странным голосом потребовала Лайло.
        - Полгода я служил в учебном центре в Таджикистане, потом меня отправили «за реку»… в Афганистан. Там я и встретился с Шавкатом…
        - Ты знал, что это он? Вы говорили обо мне?
        - Нет! - запротестовал Саид, но потом спохватился: - Знал, конечно, и он о тебе рассказывал, только он не знал, что мы с тобой знакомы. И я не говорил ему. У меня не было злости на него, пойми, Лайло! Не было потому, что это ведь касалось тебя. Если я любил тебя, то я обязан был первым делом думать о твоем счастье, о тебе.
        - Любил? - переспросила девушка, глядя на Саида напряженными глазами.
        - Люблю и сейчас… - отозвался молодой человек и как будто ухнулся с головой в ледяную воду. - И буду всегда любить, что бы ни случилось.
        - Дальше!
        - Мы служили в одном месте. И я, и Шавкат, и еще один парень, Таджибеев его фамилия. Мы вместе в «учебке» еще были. А потом случилось?.. короче, был бой. Все произошло неожиданно для нас, для всех. Они погибли… А я остался жив.
        Девушка молчала, глядя на Саида во все глаза, и он не понимал, что в них - боль из-за жениха, грусть из-за того, что такое могло случиться, или… И он стал говорить, горячо, старательно выбирая слова, сбиваясь и торопясь:
        - Так получилось, что нас было мало, а душманов было очень много. Мы долго сражались! Честно сражались. До последнего… Первым погиб Сархат Таджибеев. А потом меня… нас с Шавкатом оглушило и завалило глиняной стеной. Нас захватили в плен… вернее, хотели захватить в плен, но мы сопротивлялись. Он был ранен, но стрелял вместе со мной. Потом и его убили. Лайло, Шавкат умер на моих руках. Он был храбрым солдатом и настоящим мужчиной. Ты можешь не сомневаться.
        Саид посмотрел на девушку и увидел, что в ее глазах столько слез, что вот-вот они хлынут ручьем по щекам. Губы Лайло задрожали, но она решительно стерла влагу со своих щек и, поднявшись, пошла к окну. Наверное, ей нужно было время, чтобы взять себя в руки. Потом она тихо сказала:
        - Родителей Шавката известили, что он пропал без вести… И пока его не похоронили, он считается живым, и договор наших родителей будет соблюдаться! Когда тело пришлют домой? Он найден?
        - Я не знаю. Я рассказал командирам о том месте, где он погиб. Наверное, его попытаются найти. Понимаешь, на войне так бывает, что не всех солдат можно унести с поля боя. Но его найдут, я уверен!
        Саид понял то, о чем сказала Лайло. Пока ее жених не назван убитым, она будет считаться его невестой. Так принято. И, значит, ему нельзя свататься к ней, нельзя говорить ей о своей любви. И не невеста, и не вдова. Эх… обычаи…
        Лайло отвернулась от окна и посмотрела на Саида:
        - Ты так сильно поседел… Было страшно?
        - Было и страшно, - кивнул он. - Только это не тот страх, о котором ты можешь подумать. Есть страх, а есть трусость. Просто… мы все там видели страшное, прошли через него, но не стали трусами. Никто, и Рахимов не стал, и Таджибеев не стал, и еще тысячи солдат не стали трусами. Да, страшно бывало.
        Лайло осторожно сдвинула полотенце на тумбочке и увидела две коробочки. Не спрашивая разрешения, открыла коробочку с медалью, посмотрела на нее и спросила:
        - Это за Афганистан?
        - Нет. Это еще здесь. У Таджибеева такая же. Мы с ним пулеметчики. В «учебке» еще. Банда душманов прорвалась с той стороны, нас бросили к границе на помощь. Мы с ним несколько часов удерживали оборону вдвоем. Бандиты отступили, пришла помощь.
        - Много врагов убили?
        - Много! - ответил Саид. Он решил, что имеет право говорить вот так жестоко. Да, он убивал людей, но это не люди, а враги, звери. Он - солдат и делал свое солдатское дело. - Много, потому что это пулемет.
        - Страшно было?
        - Страшно было, что мы могли бы не устоять, могли бы пропустить их дальше к вам. Вы бы пострадали…
        - А это? - Девушка взяла в руки коробочку с орденом и открыла ее.
        - Орден - это уже за Афганистан… За то, что я не погиб и принес важные сведения командованию. А потом наши войска разгромили душманов. Там погибло очень много афганских солдат. Ну, те, кто из правительственной армии, которые воевали против моджахедов… бандитов.
        Расстались они, нежно пожав друг другу руки. Вот оно, счастье!
        «У меня есть девушка!» - мысленно повторил Саид фразу, которую не так давно смущался произнести и откровенно боялся. А теперь мог.
        И хорошо, что есть еще время соблюсти обычаи. У него есть девушка, и она будет его ждать. Ждать, пока он не выполнит еще одну часть своего долга. И долга перед Лайло, и долга перед погибшими ребятами. Ничего, пусть еще немного все подождут, но потом он сможет с полным правом жить на этом свете и честно смотреть людям в глаза.
        Эпилог
        Самолет свернул на рулежную полосу и покатился по бетону, останавливая свои винты. Дверь со стуком открылась, и снизу подкатили трап. Замолкал гул моторов, где-то над горизонтом прошли два вертолета над горами. Саид высунул голову из люка и осмотрелся. Баграм. Все так же, как и тогда, когда он молодым солдатом высаживался здесь с другими «зелеными салажатами». Я вернулся, Афганистан!
        - Э-э, молодой, чего прилип? - раздался сзади самоуверенный голос. - Тут, парень, тебе Афган, а не курорт.
        Саид обернулся на голос и увидел перед собой старшего прапорщика с пышными усами, годами гораздо старше Азизова лет на десять. Увидев на груди Саида планки ордена «Красной Звезды» и медали «За отвагу», старший прапорщик усмехнулся, кивнул головой и уже совсем другим тоном произнес:
        - Давай проходи, браток. Меня тут земляки заждались! Видишь, везу чемодан с гостинцами.
        Прапорщик Азизов пружинисто сбежал по ступеням легкого трапа, держа в руке небольшой чемодан и вещмешок на плече. Личных вещей было мало, да и что с собой брать, когда ты на государственном обеспечении. Книги читать - здесь не до этого, тапочки, чтобы ходить по казарме, когда ноги отдыхают от ботинок, - их и так выдадут. Армейские! И покормят, и спать будет где. А в чемодане у Саида тоже были гостинцы. Он еще не знал, для кого именно, но был уверен, что встретит тут земляков, соскучившихся по дому, по домашней пище и сладостям. Это будет им как привет из дома. Чтобы знали и помнили, что их там ждут.
        Напересылке Саид доложил о прибытии для дальнейшего прохождения службы. В его документах было указано «в распоряжение командования», что означало фактически «чистый билет». Однако чуть в стороне от пересылки его уже поджидал БТР.
        - Неужели?! Азизов? - раздался громкий голос. - Живой! Отучился?
        Прапорщик Рахманкулов поманил Саида к себе. Рядом с ним сидели еще два прапорщика и молодой лейтенант.
        - Вот, друзья, знакомьтесь! - хлопнул Саида по спине Рахманкулов. - Солдат! Герой! Снова после госпиталя вернулся в строй и снова к нам. Герой Пишгора, Панджшера и Мадабая! И теперь уже не солдат - прапорщик Азизов!
        Саид сконфуженно улыбнулся. Но скованность пропала быстро. Не успев привыкнуть к новым погонам прапорщика и своему статусу, он уже не терялся при общении с другими прапорщиками и офицерами. А награды делали его своим в среде заслуженных «афганцев».
        - Ну что? Куда тебя направили? - уточнил Рахманкулов. - Может, снова к нам? Языки ты знаешь - прямая дорога в наши ряды! Кстати, недавно только с Кравченко тебя вспоминали…
        - Нет, у меня другое место, - покачал головой Саид. - Хочется с одним человеком повидаться и спросить с него за все!
        - Имануло? - догадался Рахманкулов. - Сложная задача… Он откололся от Ахмад Шаха и создал свою банду. Если ты не знаешь, то Масуд отрекся от тюрьмы Мадабай - собрал иностранных журналистов и все свалил на Имануло, мол, не знал о ней, не ведал! Но ему мало кто верит. А Имануло пытается сделать политическую карьеру на поддержке американцев и особо фанатичных арабов!..
        Разведрота капитана Воротина, пройдя по хребту до горного кишлака Лихамани, развернулась в трех направлениях. Ротный командир собрал своих офицеров для уточнения задачи.
        - Еще раз повторяю. Взвод старшего лейтенанта Букина (накануне рейда недавнему лейтенанту пришла третья звездочка) заходит со стороны ущелья и занимает позицию общим направлением на юго-восток. Задача - прикрыть роту от нападения со стороны ущелья, если к душманам подойдет помощь. Быть готовым поддержать основную группу со своего направления, если бой затянется. Взвод старшего лейтенанта Астраханова занимает рубеж в километре от кишлака в долине. Группа прапорщика Азизова занимает склон правее кишлака!
        Нас прикроет минометная батарея! Она разворачивается возле брода. Корректировщик огня остается на хребте и наводит огонь артиллерии по моим координатам. «Вертушки» кружат в воздухе и готовы поддержать! Они выйдут на рубеж огневой поддержки артиллерии через тридцать пять минут. Раненых и «двухсотых» доставлять на точку посадки незамедлительно. Чего я никому из нас не желаю… Вопросы? Вопросов нет. Вперед!
        Бой начался неожиданно для «духов». Кишлак был «договорной», то есть ни одна сторона не претендовала на него и договаривалась не нападать. Его жители держали нейтралитет и не помогали ни одной стороне. Но три дня назад были жестоко убиты двое советских солдат, а их тела брошены на горной дороге возле кишлака. Джирга, как тут назывался совет почитаемых старейшин, прислал к шурави своего человека, который поклялся, что жители кишлака не виноваты в гибели солдат и просят не мстить им.
        Это спасло кишлак от возмездия. И не только это. Нашлись люди, которые шепнули с ненавистью, что придут моджахеды, остановятся в кишлаке и с ними будет сам Имануло. Это его люди совершили зверское убийство.
        Разведчики атаковали шумно и не сразу стали входить в кишлак. И когда моджахеды поняли, что против них отборные силы шурави, они решили тихо уйти в горы.
        Воротин сделал вид, что случайно оставил им приличных размеров коридор для отхода. Капитан имитировал подход в сторону долины и то, что он «не успел» полностью окружить кишлак.
        «Духи» клюнули на это, бросились в сторону гор и попали под ураганный минометный огонь.
        А со склонов по ним ударили пулеметы - взяли в клещи.
        Первый взвод уже зачищал кишлак, когда самая шустрая часть боевиков добралась до горных троп. Их отстреливали снайперы, догоняли разведчики из взвода Азизова. Кого-то удалось взять живыми, а тех, кто яростно сопротивлялся, просто добивали.
        Саид так увлекся преследованием, что забыл о прикрытии. Он в одиночку спешил за тремя «духами». Дважды ему удавалось избежать осколков гранат, которыми в него бросали удиравшие моджахеды, несколько раз они оставляли растяжки.
        Потом Саид настиг их и двоих завалил одной длинной очередью. Третий, в зеленой армейской куртке, прихрамывая, стал отходить к обрыву, поводя дулом автомата из стороны в сторону.
        Саид вышел из-за укрытия и остановился, положив ствол своего автомата на сгиб локтя.
        - Салам! Мы встретились с тобой, Имануло!
        Афганец нажал несколько раз на спусковой крючок, но его магазин был пуст. Стиснув зубы, Имануло смотрел на смуглого таджика, который стоял перед ним.
        - Кто ты такой? Меня знаешь?
        - Я тот, Имануло, кто пришел спросить с тебя за смерть многих людей!
        - За смерть неверных! - поправил афганец. - Аллах разрешил убивать их. Я - слуга Аллаха!
        - Нет, Имануло, ты шакал! Аллах велел жить всем в мире и предаваться молитве. Аллах призывал любить ближнего своего. А ты всю жизнь совершал злые поступки, за которые тебя прокляли и мусульмане, и христиане, и атеисты. Ты не просто кровожадный зверь, ты садист, Имануло, и тебе нет места на этой земле…
        Саид не успел договорить, как Имануло вдруг выдернул из-за ремня пистолет, но, оступившись, пошатнулся и вытаращил глаза от страха, когда его ноги поехали на каменной осыпи, потом взмахнул руками, ноги соскользнули, и он сорвался в пропасть. А пистолет так и остался лежать на склоне.
        Азизов подошел к краю обрыва. Имануло держался окровавленными пальцами за крупный гладкий камень, и было видно, как камень выворачивается, медленно ползет под его весом.
        «Символично, - подумал Саид, - что его руки в прямом и переносном смысле в крови!»
        Наконец дрожащие пальцы Имануло соскользнули, и душман с криком полетел в пропасть.
        Подбежавший Воротин глянул вниз, на дно обрыва, потом перевел взгляд на Саида, на лежащие на краю тропы автомат и пистолет и покачал головой. А затем сплюнул и проговорил:
        - Ну и… собаке собачья смерть. За все грехи ему, за наших пацанов!
        Саид кивнул и пошел по тропе назад, повесив автомат на плечо.
        «Лайло, я отомстил! - думал он. - Я скоро приеду, и ты станешь моей женой. Теперь все! Моя война закончена…»