Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Володарская Ольга : " Сердце Черной Мадонны " - читать онлайн

Сохранить .
Сердце Черной Мадонны Ольга Володарская
        # Ире по жизни везло. Особенно на людей! Те, с кем ее сталкивала жизнь, были интересными, успешными, талантливыми. Она встречалась с депутатом, клипмейкером, популярным певцом, а полюбила провинциального бизнесмена по имени Бэк… Ради него она покинула столицу, оставила должность главного редактора модного журнала, забросила друзей, интересных, успешных, талантливых, и посвятила себя ему… Однако он не оценил, и они расстались. А Ира по-прежнему любила и, возможно, вернулась бы к нему, но… Бэка убили! Кто-то из Ириных друзей. Оказалось, ей с ними не так уж и повезло… Один лишил ее мужа, а остальные выкинули ее из своей жизни сразу, как Иру посадили в тюрьму за убийство, которого она не совершала…
        Ольга Володарская
        Сердце Черной Мадонны
        Вдруг возникнет на устах тромбона
        Визг шаров, крутящихся во мгле.
        Дико вскрикнет Черная Мадонна,
        Руки разметав в смертельном сне.
        И сквозь жар ночной, священный, адный,
        Сквозь лиловый дым, где пел кларнет,
        Запорхает белый, беспощадный
        Снег, идущий миллионы лет.
        Борис Поплавский «Черная Мадонна»
        Пролог
        Первым, что Ирина увидела, войдя в комнату, была кочерга. Тяжелая чугунная кочерга, которой мешают угли в камине. Железяка валялась рядом с трупом, и на ее наконечнике матово блестела застывшая кровь… Но кровь была не только на кочерге, но и на дощатом полу. Она растеклась небольшой лужей вокруг головы покойницы, образовав пятно, похожее на нимб…
        Ира, зажмурившись, отшатнулась. В висках у нее застучало. Застучало ритмично, будто пульсирующая жилка выбивала: «Де-жа-вю! Де-жа-вю! Де-жа-вю!», озвучивая ее мысли…
        Все это уже было! И окровавленная кочерга, и алая лужа на полу, и труп.
        Пять лет назад Ирка вот так же вошла в каминную залу и увидела это.
        А теперь это повторилось! Только тогда был убит мужчина, теперь женщина. Тогда Ирин муж, теперь подруга. Тогда в убийстве обвинили ее, теперь…
        Кого же обвинят теперь? Неужели опять ее? Ведь и тогда, и сейчас мотив имелся только у нее. А еще на орудии убийства ее отпечатки… И отсутствие алиби…
        И тогда… И сейчас…
        Часть 1 (недалекое прошлое, или за два месяца до…)
        Глава 1
        Тюремные ворота с отвратительным скрежетом закрылись за Ириной спиной. Она вздрогнула от этого звука и торопливо зашагала прочь. И только когда и ворота, и пятиметровый забор с вышками, и мрачное здание главного корпуса зоны остались далеко позади, Ира остановилась. Остановилась, чтобы зачерпнуть горсть снега и смыть с лица слезы. Она свободна! Боже, боже, боже, неужели свободна?!
        Ира вытерла лицо рукавом своего пальто. Того самого, в котором ее забрали из зала суда. Осенне-зимняя коллекция прет-а-порте Доминико Дольче и Стефанно Габбаны.
«Мокрый» шелк на котиковой подстежке. Когда Ире выдали его час назад, она очень удивилась. Думала, присвоили давно ее пальто, ан нет, видно, никто из тюремщиц не смог оценить истинную стоимость вещи, приняв ее за рыночную тряпку. Шапку-то, эксклюзивный берет из шиншиллы, зажали. Вместо нее выдали серую шаль. Ира намотала ее на голову, поверх накинула пальто, сунула руки в брезентовые рукавицы, закинула за плечо видавшую виды спортивную сумку с нехитрыми пожитками и вышла в мир…
        Мир встретил мокрым снегом. Он падал с серого неба на обмотанную старой шалью голову, впивался в лицо, слепил глаза… Но Ирина была рада ему. Она теперь всему радовалась. Ведь она на свободе!
        О том, что ее выпускают раньше срока, она сообщила и маме, и бабушке, и лучшей подруге Люське - единственным людям, кто не забывал ее все эти годы, писал, присылал чай и сахар. Но когда конкретно ее освободят, она умолчала, хотя знала точную дату (сегодняшнюю!). Она не хотела, чтобы ее встречали у ворот, сама не зная почему. Ирина не стеснялась себя теперешней - осунувшейся, поседевшей, с плохо залеченным передним зубом, не стыдилась своего статуса бывшей зэчки, не боялась смотреть людям в глаза… Да и с чего она должна стыдиться? Ведь она ничего плохого в жизни не сделала! Хотя и отсидела пять лет за убийство собственного мужа…
        За убийство, которого не совершала.

«Я невиновна!» - холодно чеканила она следователю, ведшему ее дело. «Невиновна!» - отбривала она адвоката, уговаривающего ее написать признание, чтобы облегчить свою участь. «Невиновна!» - кричала она в суде, когда приговор был зачитан и конвойные уводили ее из зала. «Невиновна!» - твердила своим сокамерницам… Но ей никто не верил. Даже мать. И друзья. Они не признавались в этом, но Ирина видела по их глазам - не верят…
        И вот теперь пришло время доказать всем, что она невиновна.
        Ирка знала, что сделать это будет очень трудно. Ведь прошло столько лет! К тому же у нее теперь ни связей, ни денег, так что рассчитывать на чью-то квалифицированную помощь не приходится. Здоровья, и того нет - два года назад одна из зэчек толкнула Ирину так сильно, что она упала и сломала ногу в двух местах. Кости срослись неправильно, и теперь Ира прихрамывала и мучилась болями…
        Но все это не имело значения! Ирина твердо знала: она найдет убийцу. Тем более что круг подозреваемых не так уж велик: всего девять человек. Именно столько приглашенных было на вечеринке по случаю их с Бэком (так звали Иркиного мужа)
«ситцевой» годовщины, после которой и произошло преступление… Один из этих девяти и есть убийца!
        За пять лет ее родной городок Ольгино не изменился совершенно. Когда Ирка вышла из вагона и огляделась, то глазам своим не поверила. Все осталось таким, как она помнила. Абсолютно все! И выщербленная платформа, и станционная домушка, и остановка рядом с ней, и привокзальный магазинчик, и даже рекламный плакат на его стене, казалось, висел все тот же. «Имидж - ничто!» - прочитала написанный на нем слоган Ирка и хмыкнула. Очень в тему!
        Спустившись с платформы и купив в магазинчике банку «Спрайта» (ее имидж произвел неизгладимое впечатление на продавщицу!), Ирка направилась по шоссе в сторону отчего дома. Дошла за двадцать минут. Могла бы попасть туда и раньше, если б согласилась на то, чтоб ее подвез сердобольный старичок на «Москвиче-412», но Ирка отказалась - ей хотелось пройтись.
        Мама встретила на пороге. Увидела в окно приближающуюся к дому дочь, выскочила на лестничную клетку и буквально упала в Иркины объятия. Она рыдала, руки ее, припудренные мукой, тряслись. Ирка прижала ее к себе и тоже заплакала. Они долго стояли в подъезде, воя в голос, потом в унисон засмеялись и заторопились в квартиру.
        Мать стала суетиться у плиты, рассыпая по кухне муку (она затеяла пироги - как чувствовала, что кто-то в гости явится), сшибая табуретки, роняя ложки. Ира порывалась ей помочь, но мама не позволяла. Она то усаживала дочь на диван, то отправляла ее в ванную мыться, то совала какую-нибудь еду и все никак не могла поверить, что эта изможденная, сурово нахмуренная немолодая женщина - ее тридцатилетняя красавица-дочь.
        Потом, когда Ирка намылась, а мама приготовила обед, пришли бабушка и Люська. Бабушка притащила целую сумку всяких домашних солений-варений, а Люська бутылку пятизвездочного коньяка. Накрыв на стол, они расселись. Выпили по пятьдесят граммов. Ирка, опорожнив стопку, передернулась. Она отвыкла от алкоголя вообще, а от коньяка - в частности. Вкус некогда любимого напитка показался противным, а быстро пришедшее опьянение было настолько расслабляющим, что она тут же уснула. Даже не попробовав маминых пирогов и бабушкиных помидорчиков.
        Проснулась Ирка рано. Мама спала. Бабушки с Люсей не было - они ушли поздним вечером (чтобы не тревожить спящую, все переместились на кухню и долго разговаривали там, стараясь избегать темы, касающейся разительной перемены во внешности и поведении Ирки), не забыв убрать со стола и перемыть посуду. Ирина села за чистый стол, достала из банки соленый огурчик и со смаком им захрустела. Съев один, потом второй и третий, она встала, чтобы поставить чайник. А потом застыла возле окна и стала рассматривать двор, по которому носилась девочкой, пробегала девушкой, степенно ходила молодой женщиной. Вон лавочка, на которой они с братом любили отдохнуть после работы, потрепаться, на ней же они сидели с Люськой, сплетничая об общих подружках, там целовались с Бэком перед тем, как проститься…
        Бэк! Тогда он был ее женихом, потом стал мужем. Первым и единственным. Любимым. При воспоминании о нем к Иркиному горлу подступил ком. Она готова была вновь расплакаться, но все-таки сдержалась. Ведь никогда не была плаксой, даже в тюрьме очень редко лила слезы, а на свободе ревет и ревет… Как плотину прорвало!
        Взяв себя в руки, Ирка заварила себе чаю - крепкого и сладкого-пресладкого, перекусила, потом оделась и вышла из квартиры. Она решила наведаться туда, где началась их с Бэком история и где в ней была поставлена финальная точка, - в ИХ дом. Именно в нем, в старинном особнячке, принадлежавшем до революции купцу-миллионщику, а затем Бэку, произошло их первое свидание. Там же они играли свадьбу. И там же Бэка убили! Во время вечеринки по случаю «ситцевой» годовщины. Убил один из девяти Иркиных друзей - ровно столько человек были приглашены на нее…
        Доехав до старой площади на рейсовом автобусе, она вышла и двинулась в сторону реки Сейминки. Пока шла, напряженно размышляла о том, что не знает, с чего начать поиски убийцы. Находясь в тюрьме и мечтая о том, как, выйдя на свободу, она восстановит справедливость, Ирка представляла лишь конечный результат: собрав всех в комнате, где был убит Бэк, она подойдет к убийце и спросит: «За что?» Она прокручивала в воображении эту сцену много-много раз, а вот конкретного плана действий не разработала. Она уподобилась Скарлетт из «Унесенных ветром», только если та говорила себе: «Я подумаю об этом завтра», то Ирка твердила: «Подумаю, когда выйду».
        И вот она вышла! А в голову так ничего и не лезет! Но Ирка почему-то не сомневалась, что решение придет сразу, как она попадет в дом. Откуда в ней такая уверенность взялась, Ирка не могла сказать. Видимо, ей просто подсказывало сердце…
        Медленно двигаясь в сторону ИХ дома, Ирка вспоминала, как, прогуливаясь здесь шесть лет назад, познакомилась с Бэком. Тогда она приехала из Москвы, где жила и успешно трудилась главным редактором женского журнала, проведать маму, и решила побродить по старым улочкам города. Нагулявшись, она присела на скамейку возле красивого деревянного строения - этакого теремка с высоким крыльцом, балкончиками, узкими, украшенными резными белыми наличниками окнами и увенчанной флюгером башенкой. До революции он принадлежал купцу Егорову, а во времена Иркиного детства в нем располагался Дом пионеров. С тех пор много воды утекло, но домик оставался таким же очаровательным, только цвет изменился: был зеленым, стал бордовым…
        - Любуетесь? - услышала Ирка за своей спиной.
        Обернувшись, она увидела молодого мужчину явно азиатской внешности. Он был одет с иголочки и идеально причесан.
        - А вы обратили внимание, что дом поменял цвет? - продолжил мужчина. - Раньше зеленым был, помните? - Ирка кивнула. - Я когда этот дом увидел, сразу понял, что он должен быть именно такого цвета. Угадал! Уже потом прочитал, что он и вправду был выстроен из красного дерева. Необычно и безумно дорого. Между прочим, зелень с него соскоблена, а дерево покрыто мастикой, так что бордо - это не краска, а настоящая поверхность бревен, - закончил молодой человек.
        - А вы, простите, кто?
        - Хозяин дома.
        - Но ведь он - историческая и архитектурная ценность. Как вам его продали?
        - Ну не совсем продали - сдали в аренду на девяносто девять лет. - Он широко улыбнулся. Зубы у него оказались просто фантастически ровными и белыми. - Пойдемте в гости.
        Ирка удивленно посмотрела на мужчину. Надо же, пять минут поговорили, даже не познакомились, а он уже в гости зовет.
        - Скажите, а вы кто по национальности?
        - Вы что, шовинистка?
        - Нет, - Ирка смутилась. - Просто зачем японскому парню дом русского купца?
        - Корейскому, а не японскому. И то наполовину. Но я отвечу. Приехал я в СССР в восемнадцать, больше десяти лет назад, не знаю почему. Мне хорошо жилось в Корее, но рвался именно в Россию. Не могу это объяснить только тем, что у меня мама русская, - воспитывали-то меня как настоящего корейца. Но стоило маме заговорить о своей родине, она из Поволжья, спеть протяжную русскую песню, моя душа начинала ныть и проситься туда. Приехал. Долго мотался по вашей необъятной родине, цветами торговал, шмотками, а разбогатев, решил обосноваться в Москве. Проезжал как-то в столицу через этот городок и почему-то завернул сюда. А уж когда на этом месте оказался, понял, что именно сюда рвалась моя душа, и теперь путь закончен…
        - И вы осели здесь, в нашей глуши?
        - Да. А чтобы не скучать, купил обе старые мельницы, магазин, столовую - в общем, все, что давным-давно принадлежало Егорову, а в последнее время дышало на ладан и было на грани банкротства… - Мужчина резко замолчал и вдруг выпалил: - Меня зовут Бэком. А вас как?
        - Ирина, - представилась она.
        - Ирочка, предложение остается в силе!
        Она пристально посмотрела на собеседника. Он был среднего роста, стройный, гибкий. В лице его проскальзывало что-то славянское: кожа была белая, без желтизны, нос немного вздернутый, а глаза довольно большие. Бэк, заметив ее пристальный взгляд, еще раз улыбнулся:
        - Ну что, прошел я фейсконтроль? На маньяка не похож? - весело спросил он, а Ирка хмыкнула в ответ. - Тогда пойдемте ко мне в гости. Я напою вас чаем из самовара!
        И, не слушая вялых Иркиных возражений, Бэк взял ее под локоток и повел к дубовым дверям теремка.
        Вот так они и познакомились…
        И весь день провели вместе. При этом ничего между ними, кроме поцелуев и объятий, не было. На следующий день они гуляли по берегу реки, болтая, молча сидели у зажженного камина - слова уже были не нужны, хватало взглядов. И тогда она не осталась у него, хоть и мечтала заняться с ним любовью, но ее останавливала какая-та странная стыдливость. Зато ночью Ирка неожиданно проснулась, открыла глаза - за окном ночь, полная луна, - вскочила с кровати, а потом, уняв сердечную дрожь, вылетела из дома и побежала по направлению к его дому. Она неслась как на пожар, невзирая на темень и расстояние. Мелькали столбы, деревья, дома… Вот и забор, орешник за ним, калитка…
        Бэк, голый по пояс, выскочил из дома, замер, а когда разглядел в темноте ее белый силуэт - шелковый кремовый халат поверх ночной рубашки, - рванул навстречу, схватил в охапку, поднял на руки и перенес через порог.
        С той ночи и началась их любовь. И если бы у Ирки спросили, что она испытала, когда их тела сплелись, она ответила бы - восторг. Душевное парение, сладкую сердечную истому, телесную легкость - именно это, а не что-то другое. После, когда они лежали без сна на шелковых простынях, она не могла даже вспомнить, испытала ли физическое удовольствие. Но она знала одно - никогда еще после близости она не испытывала такого безграничного счастья. Только Бэк, этот стройный гибкий мужчина, подарил ей восторг и духовное очищение.
        А после Ирка поняла - ей не хочется уходить из ИХ дома. Она все бродила по нему: по его крутой узкой лестнице с причудливо изогнутыми перилами, по просторным комнатам (раньше, в советские времена, их делили фанерные перегородки, разбивая просторные залы на крохотные кабинетики), по уютной кухне, в которой сохранилась настоящая русская печь… Любила она и башенку, с которой открывался вид на площадь, реку, лес. Бэк возвращался домой поздно, когда солнце уже закатывалось за поросший дубравой горизонт, и Ирка ждала его, стоя на башенке, замирая всякий раз, едва видела его стройную фигуру.
        Ночами они не выпускали друг друга из объятий. Спали, тесно прижавшись. Тело к телу. Если поворачивались, то одновременно. Если один вставал, чтобы сбегать в туалет или на кухню, второй тоже просыпался…
        Как-то на рассвете, когда первые солнечные лучики ласково гладили плечо проснувшегося Бэка, Ирка вдруг осознала - вот оно, счастье. Другого ей и не надо!
        Пролетела неделя, еще три дня. Из Москвы стали поступать требовательные звонки, ей надо было возвращаться. Да, конечно, в столице ее ждали любимая работа, бурная жизнь, друзья, коллеги - все, что было желанным и стало для нее уже привычным. Но понимала она и другое - что без Бэка не сможет жить так, чтобы ощущать себя даже не счастливой, а полноценной. Он стал частью ее! И этот дом, и река, и лес… - ей будет не хватать и их. Все же Ирка уехала, сказав, что обязательно позвонит. Бэк понял, отпустил, взяв с нее обещание вернуться…
        Она вернулась спустя две недели - больше не смогла выдержать разлуки. А еще через две они поженились.
        Венчались они в белокаменной Рождественской церкви на левом берегу Волги. На Ирке было великолепное серебристо-голубое платье с длинным шлейфом, присланное в подарок другом-дизайнером; на пальце перстень - презент жениха: крупная жемчужина, окруженная россыпью мелких бриллиантов, в оправе из платины; в руках белоснежные розы, а на голове фата из тонких кружев ручной работы. Бэк был облачен в синий фрак и голубую рубашку. Гостей всего двое: Люся и ее муж Сашка. После церемонии молодые и их свидетели отобедали в ресторане «Баржа», а к вечеру на белоснежном лимузине отправились в Ольгино.
        Когда они приехали, уже смеркалось, но уличные фонари еще не зажглись. Бэк помог жене выйти из машины, распахнул ворота и согнулся в поклоне. Ирка нерешительно шагнула вперед и обмерла…
        Через весь парк, от самых ворот и до высокого крыльца, тянулась красная ковровая дорожка. На деревьях, росших по обе стороны от нее, висели маленькие фонарики и атласные ленты, которые трепал ветер, отчего они переливались в ярком свете разными оттенками. Крыльцо же - и колонны, и навес, и перила - было увито цветами. А на травке рядом, касаясь головами благоухающих гирлянд, стояли музыканты. Завидев молодых, они как по команде подняли смычки и заиграли марш Мендельсона.
        Бэк легко взял Ирку на руки. Понес, аккуратно ступая по красному ворсу, и смотрел неотрывно в глаза. Они поднялись на крыльцо, вошли внутрь дома. Бэк поставил жену на пол, взял ее руку в свою, поцеловал, после, все так же молча, повел по лестнице на второй этаж.
        Дверь в залу была распахнута, все окна тоже. В комнату врывался ветерок, донося запах цветочных гирлянд и звуки скрипичной музыки, кажется, это был уже Штраус. Бэк обнял Ирку и закружил ее в вальсе, она грациозно скользила, ведомая умелой рукой и неизвестно откуда взявшимся наитием - никогда раньше она не пробовала танцевать вальс. Она порхала как бабочка, и ее развевающаяся фата походила на узорчатые крылья.
        Они еще долго танцевали, потом он отнес ее в спальню - музыка и там услаждала их слух, проникая через открытую балконную дверь, - где они занялись любовью, теперь по праву мужа и жены.
        В свадебное путешествие они отправились в Париж. Но город почему-то не произвел на них особого впечатления - Ирку всегда восхищала только экзотика, а Бэка ничто не волновало больше, чем поросшие орешником берега Сейминки. Через неделю они вернулись, очень довольные тем, что путешествие закончилось и они вновь шагают не по парижской мостовой, а по пыльной улице городка Ольгино.
        Весь следующий месяц был похож на сказку. Бэк работал, Ирка ждала его, потом они ужинали на балконе, благо погода еще позволяла, разговаривали, молчали, целовались и прочее, прочее, прочее… Иногда они выезжали в Н-ск, где у Бэка была прекрасная квартира. Ирка, пока муж работал, повышая благосостояние их семьи, бродила по набережной, по кремлю и узким улочкам, застроенным двухэтажными домиками с окнами у самого асфальта.
        Еще через месяц деятельной Ирке стало чего-то не хватать. Весь день она маялась от безделья, спасаясь от скуки только благодаря Интернету, оживала к вечеру: подкрашивалась, наряжалась, готовила легкий ужин - ее муж не любил переедать. Потом взбиралась на башню и ждала.
        Когда наступила осень, Ирка готова была взвыть. Ей стало тошно и одиноко. Да еще эти голые ветки деревьев, серая река, хмурый горизонт - все так давило, угнетало, когда она выглядывала Бэка, стоя на башне. Однажды она не выдержала и заявила мужу:
        - Я хочу заняться выпуском журнала.
        - Зачем?
        Он был искренне удивлен. Разговор состоялся вечером, Бэк сидел у камина, читал газету, отдыхал от забот, и заявление жены его ошарашило.
        - Мне скучно.
        - Девочка, у тебя есть машина, съезди в гости, в парикмахерскую. Развейся.
        - Бэк, я выходила за тебя замуж не для того, чтобы сесть тебе на шею и ничего не делать.
        - Да? - Его глаза весело сверкнули. - А я думал именно так. Я же богач, любая мечтает такого подцепить.
        - Бэк, я серьезно. Мне хотелось бы попросить у тебя финансовой помощи. Если ты дашь мне кредит, я смогу выпускать неплохой журнал. Уж в этом-то я толк знаю.
        - Ирочка, ну зачем тебе лишние заботы? Занимайся лучше домом и мной. - Он ласково улыбнулся и вернулся к газете.
        - Я все равно найду себе работу. Пойми, я не рождена для праздной жизни, мне необходимо чем-то себя загрузить. - Ирка подошла к мужу, присела, положила подбородок ему на колени. - Пока тебя нет, я скучаю, мне нужно занятие на день.
        - По-моему, моя горячо любимая жена просто давно не выезжала никуда, вот и загрустила. Я обещаю свозить тебя… например, в Испанию. - Бэк поцеловал ее в висок и продолжил чтение газеты.
        - Ты дашь мне кредит? - настойчиво спросила Ирка.
        - Нет, конечно.
        - Тогда я возьму в банке.
        - То есть? - Бэк вскинул голову, взгляд его выражал недоумение.
        - Я решила учредить журнал, и я это сделаю. Конечно, я-то надеялась, что мой муж мне поможет…
        - Я запрещаю тебе.
        - Что? - Ирка не верила своим ушам.
        - Я твой муж, и я тебе запрещаю, - повторил Бэк.
        - Но это же домострой! Я не прошу у тебя позволения, я прошу помощи! - Ирка даже вскочила от возмущения. Она не предполагала, что услышит такой ответ, у нее даже в голове не укладывалось, как один человек может запретить другому что-либо делать.
        - Разговор окончен, - отрезал он и теперь уже демонстративно уткнулся в газету.
        - Бэк, милый, выслушай меня. Мое занятие не помешает…
        - Я сказал - нет. Точка.
        Бэк встал с места, отшвырнул газету и вышел за дверь.
        Ирка разревелась и убежала в другую комнату. Первая ссора для любой молодой жены потрясение, но ссора по столь принципиальному поводу показалась ей просто страшной. Она тихо плакала и не могла успокоиться. Ирка недоумевала, как мужчина, которого она считала частью себя, может проявлять такой эгоизм и неуважение к ее стремлениям. Впервые она обнаружила, что у Бэка есть недостатки, и это ее потрясло.
        Через час муж вошел к ней в комнату, прилег рядом, обнял и попросил прощения. Говорил, что она не должна обижаться, ведь все корейцы таковы - у него на родине слово мужа - закон, и что он подумает над ее просьбой.
        Ирка улыбнулась сквозь слезы, бросилась ему на шею и обняла крепко-крепко.
        - Никогда не разочаровывай меня так! - бормотала она.
        - Не буду. Но и ты меня пойми, я не могу измениться в один миг.
        - Бэк, милый, я обещаю не забывать о своих супружеских обязанностях, я буду идеальной женой, даже если стану работать.
        Ирка нашептывала ему это на ухо, а сама прислушивалась к себе. Где-то в сердце или в душе было так льдисто оттого, что недавно произошло, что она никак не могла прийти в себя. После первой ссоры пришел и первый страх - страх потерять мужа. Она так его любила, что уже не представляла, как будет жить без него…
        - А если у нас родится ребенок? - спросил он, отстранившись, чтобы заглянуть ей прямо в глаза. - Ты же знаешь, как я мечтаю о сыне и о том, что у него будет крепкая семья.
        - Знаю. Но ведь пока мы не планируем ребенка. Вот поэтому я и хочу заняться журналом сейчас, а когда родится бэби, мое издание уже будет иметь читателей, спонсоров.
        - Хорошо, детка, уговорила.
        - Да? Ты дашь мне денег?
        - Нет, я подумаю.
        Думал он долго, но в итоге денег Ирке все же дал. Только это не улучшило их отношений!
        После первой ссоры вторая последовала совсем скоро. На сей раз причина была другой, но реакция той же. Бэк холодно поставил ее на место и потребовал послушания. Ирка опять плакала.
        После их ссор Бэк всегда шел на примирение первым, он неизменно просил прощения и искренне говорил, мол, сам не понимает, что с ним происходит. Ирка верила, уж очень горячо он раскаивался, но проходила неделя, и ссора повторялась.
        Совсем плохо стало, когда она погрузилась в заботы о своем детище - журнале. Она, конечно, старалась возвращаться домой вовремя, не обременять Бэка собственными заботами, быть всегда милой и бодрой, но иногда у нее не получалось. Раз она засиделась в редакции, что естественно, ведь готовился дебютный номер, и вернулась домой позже мужа. Бэк не разговаривал с ней три дня, когда же она пыталась сначала подлизаться, потом воззвать к его разуму, он огрызался и продолжал ее игнорировать. Естественно, они помирились. И примирение, как всегда, было бурным - слезы, признания, горячий секс.
        Потом он стал ревновать ее не только к работе, но и к мужчинам. Он залезал в ее компьютер, в записную книжку, проверял, кто ей звонил на сотовый, а так как деловые звонки поступали часто, он бушевал и обвинял ее в неверности. Хуже всего было, когда он кричал - при этом его лицо становилось ужасно злым, Ирка даже не верила, что оно принадлежит ее Бэку.
        Так прошел почти год. Постоянные ссоры и примирения. И последние уже не доставляли Ирке никакого удовольствия. Она устала от нападок, ей надоело жить в постоянной готовности к удару. Ирка уже подумывала о том, не пора ли им обратиться к семейному психологу, как произошло то, что перечеркнуло все ее желания наладить отношения, - Бэк ее ударил.
        В тот воскресный день она пробудилась довольно рано. Можно было поваляться в постели, но она встала, быстро оделась и выскользнула из комнаты, чтобы скоренько приготовить мужу завтрак. Ирка в который раз (она в последнее время часто по утрам настраивала себя на спокойствие) поклялась себе не поддаваться первому порыву и не ссориться с Бэком по пустякам. «Я буду паинькой - я же люблю его!» - говорила она себе, когда суетилась на кухне, а потом искала мужа по дому, шлепая босыми ногами по теплому деревянному полу.
        Нашла Бэка в зале с камином, который он любил больше других комнат. Супруг сидел в своем глубоком кресле и смотрел в окно.
        - Привет, - весело поздоровалась Ирка, - я приготовила кофе.
        - Спасибо, я пил, - вежливо, но сухо ответил он. Глаза его, устремленные на сверкающий на солнце купол церкви, казались золотистыми.
        - Ну выпей еще чашечку, вместе со мной. Давай?
        - Я не хочу. - Он встал, потянулся, размял свое стройное мускулистое тело. - Съезжу-ка я в Н-ск…
        - Зачем?
        - По делам, конечно.
        - Но сегодня же выходной, - разочарованно протянула Ирка, - а мы так редко видимся…
        - Да, мы видимся редко, но это потому, что тебе интереснее пропадать в своей редакции, чем сидеть дома с мужем!
        - Бэк, не начинай, - взмолилась Ирка, - давай проживем хотя бы день без скандалов. Я так устала…
        - Я тоже устал! Когда я женился на тебе, то представлял нашу жизнь совсем по-другому… - Он раздраженно смахнул со лба густую челку. - Мне нужна нормальная семья, а не пародия на нее! Я тебе сто раз говорил, что хочу сына, а ты все равно пьешь таблетки втайне от меня…
        - Неправда! Когда ты увидел меня, я принимала не противозачаточные, а обезболивающие, - запротестовала Ирка. Она на самом деле уже не предохранялась, просто у нее пока не получалось забеременеть.
        - Не ври мне! - оборвал жену Бэк. - Ты пьешь их, потому что не хочешь иметь детей! Ты сухая, эгоистичная женщина, думающая только о себе… Тебе никто не нужен! Ни я, ни дети…
        Ирка от обиды зажмурилась, а потом распахнула глаза и в сердцах выпалила, только чтобы уколоть его так же, как он ее:
        - Я просто не хочу детей от тебя!
        И тут он ее ударил. Со всей силы. Размахнулся и вмазал по лицу…
        Ирка, схватившись за щеку, покачнулась. Из глаз ее брызнули слезы…
        Бэк мгновенно опомнился, бросился к жене, но Ирка отшатнулась от него. Не отрывая руки от горящей щеки, она вылетела из комнаты, сбежала по ступенькам вниз, сорвала с вешалки в прихожей то, что подвернулось под руку, сунула ноги в резиновые полусапожки, в которых возилась в саду, выскочила из дома и помчалась прочь от дома, где рухнули ее мечты.
        Глава 2
        Неделю Ирка жила у матери. Лежала дни напролет, глядя на пестрый настенный ковер, блуждая по лабиринту его рисунка и своей памяти. Она вспоминала моменты безграничного счастья, потом те, что омрачали ее жизнь, и все думала, думала о том, что именно лучше забыть: плохое или хорошее. Она не знала, как быть! Она любила Бэка, но не могла с ним жить. Она понимала: если простит его, то рано или поздно все повторится - и скандалы, и рукоприкладство… Она понимала! А сердце не хотело слушать голос разума, оно болело и страдало, и тянулось к Бэку, и все ждало, когда доводы рассудка ослабнут, чтобы заставить Ирку действовать по своей воле…
        Бэк звонил все эти дни, но Ирка не брала трубку. Несколько раз приходил, но мама по просьбе дочери не пускала его. На восьмой день Ира все же решила ответить на звонок мужа.
        - Чего тебе надо? - сухо спросила она, подняв трубку.
        - Прости меня, Ирочка, прости! - умолял он, и в голосе его было столько искренности. - Я не знаю, что на меня нашло!
        - Бэк, между нами все кончено.
        - Мы год жили вместе, а ты в один миг хочешь поставить точку в наших отношениях. Тебе не кажется, что это нелепо?
        Она молчала.
        - Давай встретимся.
        - Чтоб ты меня еще раз избил?
        - Я не бил тебя, я дал тебе пощечину!
        - Это, конечно, все меняет… - с издевкой хмыкнула она.
        - У нас сегодня годовщина свадьбы. Ты помнишь?
        - Нет! - поспешно соврала Ирка. На самом деле она, конечно, помнила. - А теперь давай закончим разговор… Ты мне до смерти надоел!
        - Ну а вещи ты забрать не хочешь?
        - Подавись ты ими!
        - Ира, я уезжаю, приходи, забери вещи.
        - Куда намылился? - грубо спросила Ира. Ох, знал бы Бэк, чего ей стоила эта бравада!
        - Без тебя пребывание здесь не имеет смысла, я уезжаю в Москву. Но если ты вернешься…
        - Забудь, парень, через час я приду за чемоданом!
        Через час она действительно пришла. Открыла дверь своим ключом и решительно шагнула в дом. В прихожей было темно, зато лестница, ведущая наверх, оказалась освещенной дюжиной разноцветных фонариков. Они зазывно подмигивали Ирке, как бы приглашая ее подняться по ступенькам на второй этаж. Поняв, что Бэк ее обманул, она хотела развернуться и уйти, но что-то ее остановило: то ли любопытство, то ли желание испытать себя на прочность. Решительно шагнув на первую ступеньку лестницы, она стала стремительно подниматься.
        Холл второго этажа оказался украшен не только огнями, но и цветами. Огромные охапки любимых Иркиных хризантем торчали из напольных ваз. Из хризантем же были изготовлены развешанные по стенам гирлянды. Цветы удивительным образом преображали темноватое помещение, делая его не просто нарядным, а даже помпезным. И это Ирке не очень понравилось. Красиво, конечно, но совсем не соответствует случаю!
        - Бэк! - позвала она мужа из холла. - Ты где?
        Вместо ответа она услышала музыку. Зазвучал Штраус (естественно, Штраус!). Звук лился из каминной залы. Но при этом света в помещении не было.
        - Бэк! - сердито крикнула Ирка. - Что за сюрпризы идиотские?
        И она, раздраженно тряхнув головой, вошла в залу.
        Едва Ирка переступила порог, как свет озарил помещение, и она увидела… небольшую, но тесно сбившуюся группу! Не веря глазам своим, Ирка заморгала, желая прогнать наваждение. Но люди не исчезли. Они продолжали находиться в празднично убранном помещении и радостно улыбались ей. Тут были все ее друзья, все, с кем в последние годы свела ее судьба. Не только Люся и Сашка, проживавшие в Ольгино, но и те, кого она не видела с тех пор, как покинула Москву: Игорь, Ника, Валя, Машуня, Колян… А также Себастьян с Аланом, выпавшие из ее жизни раньше…
        - Сюрпри-и-из! - прокричали они нестройным хором и бросились к Ирке обниматься.
        С этого началась вечеринка по случаю их с Бэком «ситцевой» свадьбы, которая продолжалась до полуночи. Когда же старинные часы из красного дерева пробили двенадцать раз, народ начал прощаться. Ирка, не зная, где все будут ночевать, бросилась к телефону, чтобы вызвать такси, но оказалось, что Бэк уже обо всем позаботился:
        - Гостевые комнаты на первом этаже готовы, - сообщил он позевывающим гостям. - Я провожу вас…
        И проводил ведь, хотя никогда не отличался особым радушием! Развел всех по комнатам, пожелал спокойной ночи… И главное - никому не позволил покинуть дом. Грозился обидеться, если не по его будет, и все обещал какой-то утренний сюрприз.
        В итоге в доме остались все. К счастью, комнат на первом этаже хватило, чтобы разместить гостей. Когда они разошлись по своим «опочивальням», Бэк с Иркой вернулись в залу. Бэк встал у камина, опершись на его полку, а Ирка села на подоконник. Он пил бренди из пузатого стакана, она - минералку из бутылки. Свечи оплавились, но еще тлели. Хризантемы завяли, но пока пахли. Праздник кончился, а ощущение радости не покидало…
        - Спасибо, - с благодарностью улыбнулась мужу Ирка. - Такого удивительного сюрприза я никак не ожидала…
        - Все для тебя, - тихо ответил Бэк, подойдя к ней.
        - Не представляю, как тебе удалось их разыскать, а главное - уговорить приехать…
        Бэк пожал плечами и протянул руку к ее щеке, чтобы погладить, но Ирка перехватила ее со словами:
        - Не надо…
        - Почему? - Он сделал попытку обнять ее за талию.
        - Бэк, я очень благодарна тебе за прекрасный вечер, но…
        - Но… что? - Бэк слушал ее вполуха, он тянулся губами к ее шее.
        - Но это ничего не отменяет!
        Он замер, отстранился и спросил хмуро:
        - Что ты сказала?
        - Бэк, между нами все кончено! - отрезала Ирка, спрыгнув на пол. - Я приняла решение и не изменю его…
        - Разлюбила? - холодно спросил он. - Или не любила никогда?
        - Дело вовсе не в этом…
        - У тебя кто-то есть?
        - Бэк, перестань!
        - Ответь мне!
        Ирка, ни слова не говоря, развернулась, но Бэк схватил ее за локоть и повернул лицом к себе.
        - Зачем ты все портишь? - зло выкрикнул он.
        - Все портишь ты, - бросила ему Ирка. - Ты при всех своих неоспоримых достоинствах обладаешь одним огромным, перечеркивающим все недостатком… Ты - тиран! - Она дернула руку, чтобы вырвать ее из тисков его пальцев, но Бэк не позволил. - Ты делаешь мне больно, - яростно прошептала Ирка.
        - Больно мне! - Он еще сильнее сжал пальцы. - Я из кожи вон вылез, чтобы угодить тебе! А ты выкобениваешься… строишь из себя…
        - Отпусти меня!
        - И не подумаю…
        Ирка, задохнувшись от возмущения, рванула руку. Безрезультатно! Так и не вырвавшись, свободной ладонью залепила ему пощечину. Впервые она ударила человека по лицу. Она никогда не делала ничего подобного, но теперь ей хотелось именно оскорбить Бэка. Вот и ударила. И Бэк взбесился. Выкрутив Иркину руку так сильно, что она закричала от боли, он сначала пнул ее, попав по ноге, потом коленом ударил в бок. Колени Ирки подогнулись, она начала оседать на пол. Бэк встряхнул ее, как куклу, и отшвырнул от себя. Ирка отлетела на три метра. Ударилась о решетку камина. Упала…
        Бэк с перекошенным от гнева лицом шагнул в ее направлении. Ирка, не собираясь больше терпеть побои, схватила кочергу и, вскочив на ноги, замахнулась.
        - Только подойди! - крикнула она. - Я тебе, гад, башку разобью!
        Бэк замер. Неподвижно простояв секунд десять, бросился вперед. Ирка зажмурилась и… опустила кочергу! Тут же в лицо ей брызнуло что-то теплое. Кровь! Ирка в ужасе взвизгнула и открыла глаза, ожидая увидеть размозженную голову мужа. Но, к великому счастью, ее удар ощутимого вреда организму Бэка не нанес. Острие кочерги попало ему в плечо и рассекло кожу. Рассекло, правда, прилично - кровь брызнула фонтаном, попав Ирке не только на лицо, но и на одежду.
        - Прости… - в ужасе прошептала Ирка.
        Бэк посмотрел на нее удивленно (он не совсем понял, что произошло) и немного обиженно. Кровь струилась из раны, заливая его белоснежную рубашку. Рубашку было не жалко, а Бэка - очень. Он был такой бледный, такой растерянный и такой… красивый! Ирка тут же забыла про то, что он сам виноват, про безобразную драку, про оскорбления и свою боль - она видела перед собой любимого человека, нуждающегося в помощи…
        - Зажми рану, - выпалила Ирка, срываясь с места. - Я сейчас перевяжу тебя! Только надо аптечку найти… а потом обязательно в больницу…
        Бэк прижал руку к ране и хотел пойти следом за Иркой, которая бросилась к двери, но у него закружилась голова, он опустился на пол. Сел. Уткнулся лбом в теплую стену камина и закрыл глаза.
        Глава 3
        Ирка вылетела в холл и заметалась по нему, не зная, куда бежать. От волнения она забыла, где в доме хранится аптечка. Сделав с десяток бестолковых прыжков и потеряв несколько секунд, она наконец вспомнила, что лекарства лежат на подоконнике в кухне - в той, что во флигеле. Попасть в нее можно по черной лестнице - так гораздо быстрее, да и никого из гостей она своим топотом не потревожит.
        Сбежав по черной лестнице на первый этаж, Ирка кинулась к закрытой двери кухни. Но в темноте все никак не могла нащупать ручку, которую необходимо повернуть, чтобы попасть внутрь, так что пришлось возвращаться к выключателю, зажигать свет… Наконец Ирка влетела в кухню, отыскала аптечку, схватила ее, открыла, стала рыться… Руки ее дрожали. Пыльцы не слушались. В итоге не удержала - уронила. Баночки, тюбики, пластинки разлетелись по полу. Ирка упала на колени, стала подбирать. Потом сообразила, что ей нужны только бинт и йод, опять все побросала на пол, схватила только необходимое и выскочила из кухни.
        Взбежав по черной лестнице на второй этаж, Ирка рванула дверь залы с возгласом:
        - Ну, как ты тут?
        Бэк не откликнулся.
        Ирка перескочила через порог и, оказавшись в зале, увидела, что муж лежит на полу. Лицом вниз. В луже крови.
        - Бэк! - сипло выкрикнула Ирка и бросилась к нему. - Бэк, очнись…
        Она трясла его за плечо… Хватала за руки… Хлестала по щекам… Но уже знала, что все напрасно - Бэк не очнется. Никогда! Ведь кровь - море крови! - вытекла не из раны на плече. Вернее, не только из нее. На теле Бэка ран оказалось несколько - то ли три, то ли четыре. Но самая страшная на голове - она пробита чем-то тяжелым… Хотя почему «чем-то»? Той самой кочергой, которую минут пять назад Ирка избрала орудием самообороны… Вон она, валяется рядом, поблескивая кровавым глянцем!
        - Нет… - прошептала Ирка. - Нет, нет… - Голос ее нарастал по мере того, как в ее сознание проникало понимание случившегося. - Только не это… Нет! - Ирка обхватила себя окровавленными руками за плечи и, по-волчьи задрав голову к заглядывающей в окошко луне, взвыла: - Боже, пожалуйста-а-а-а, не-е-е-ет!
        И, потеряв сознание, рухнула рядом с мертвым мужем.
        Очнулась она только после приезда милиции. А до того лежала без сознания, не реагируя ни на крики сбежавшихся гостей, ни на топот многочисленных ног, ни на Люськины шлепки по щекам, ни на льющуюся на лицо воду - Люсин муж Саша, чтобы привести ее в чувство, обливал ее минералкой: нашатырь-то никто найти не смог, пузырек под батарею закатился.
        Но Ирка все же очнулась. Сама! Вдруг ее (или душу ее) как толкнул кто-то, и Ирка открыла глаза. Открыла и тут же зажмурилась, чтобы не видеть лежащего в луже застывшей крови Бэка - ее подняли с пола и перенесли на диван, и с этого места зрелище казалось еще более зловещим.
        - Я вижу, вы очнулись, - услышала она голос оперативника, на корточках сидящего возле трупа. - Можете дать показания?
        Ирка машинально согласно качнула головой. Оперативник кивнул в ответ и увел ее в соседнюю комнату для допроса.
        В то же время его коллеги беседовали с гостями дома. После опроса всех свидетелей картина преступления стала ясна. Супруги Тан очень сильно поссорились после вечеринки - их ругань слышали почти все. Дело дошло до рукоприкладства - один из свидетелей сообщил, что слышал, как супруга покойного кричала: «Отпусти! Мне больно» и «Только подойди! Я тебе, гад, башку разобью!», а после последней фразы звуков ссоры больше слышно не было. Выходит, гражданин Тан угрозу всерьез не воспринял и подошел. За что «гаду» и разбили-таки башку. Кочергой. На ней и отпечатки имеются.
        А одежда супруги покойного буквально залита его кровью (то, что кровь его, впоследствии подтвердили эксперты). И алиби у нее нет - уверяет, что только раз ударила мужа в плечо, а когда его убивали, была в кухне. Но кто это подтвердит? Рассыпанные по полу лекарства - не доказательство! Ко всему прочему только у нее есть мотив. Остальные - люди посторонние, в смерти гражданина Тана не заинтересованные и личной неприязни по причине шапочного с ним знакомства к покойному не испытывавшие.
        В итоге Ирка сразу же стала первой подозреваемой. В ту же ночь ее забрали в КПЗ, но утром отпустили и не дергали до суда. Вернее, дергали и еще как: допрашивали, допрашивали, допрашивали… Давили, пугали огромным сроком, статьей за предумышленное убийство, доводили до истерик своими намеками (с пальца Бэка пропало кольцо, ее подарок, и следователь высказал предположение, что Ирка пыталась создать видимость того, будто убийство было совершено с целью ограбления, да не успела довести задуманное до конца - потеряла сознание). Но в СИЗО не забирали…
        А потом был суд… Было обвинение. Осуждение. Заключение под стражу…
        При воспоминании обо всем этом кошмаре Ирка поежилась. Пять лет прошло с того дня, когда ей приклеили ярлык убийцы, но боль от несправедливого обвинения никуда не ушла, только немного притупилась. Уняв в себе и ее, и озноб, Ирка прибавила шагу, чтобы поскорее достигнуть заветной цели.
        Глава 4
        Выйдя к реке, она остановилась у той самой лавочки, на которой сидела в день знакомства с Бэком. Опустилась на нее бочком, прислонилась к спинке, посмотрела на дом… и не поверила глазам. Краснодеревный теремок вновь стал зеленым. А на двери его появилась табличка «Краеведческий музей. Режим работы: вторник - четверг с 10.
0 до 18.00». Музей? Их с Бэком дом - теперь муниципальная собственность? Но почему?
        И тут Ирка вспомнила, что мама писала ей об этом. Вроде бы после гибели Бэка мэрия через суд аннулировала договор аренды. Дом Егорова вновь отошел государству, и теперь в нем музей.
        Ой, и ведь не только музей - еще и банкетный зал! Ирка заметила другую табличку, висящую не на двери, а прямо на стене дома, между двумя окнами: «Банкетный зал. Работаем с пятницы по субботу. С 16.00 до 23.00». Более нелепого соседства придумать было нельзя. Музей и зал для пиршеств в одном здании!
        Хотя чему удивляться? Вон в столицах нынешние новые русские свои юбилеи и свадьбы во дворцах справляют. А провинциальные нувориши чем хуже? В егоровском тереме день рождения отгулять тоже недурственно. Есть огромная зала с камином, есть столовая с верандой, есть просторная кухня. А с башни можно фейерверки запускать!
        Ирка глянула на свои копеечные электронные часы. Среда. Восемь утра. Музей еще не открылся. Немного помявшись у калитки, Ирка распахнула ее и прошла в сад. Входная дверь была прежней, дубовой, а замок новым. Но будь он даже старым, Ирка не стала бы его отпирать, поскольку дверь оказалась на сигнализации. А вот окна были просто зарешеченными, и то лишь на первом этаже. Поэтому Ирка смело забралась на низкий балкончик и по нему легко вскарабкалась на верхний, а после по карнизу переместилась к окну каминной залы - она знала, что там шпингалет слабый и окно можно спокойно открыть, едва надавив на него…
        К счастью, за пять лет шпингалет не поменяли на новый, и бывшая хозяйка без труда попала в дом. Спрыгнув на бревенчатый пол, она перевела дух. Подъем дался ей нелегко (что неудивительно с больной-то ногой), но она быстро отдышалась, успокоилась и стала осматриваться.
        Зала изменилась. А все из-за того, что музей устроили именно в ней (под банкетный зал, по всей видимости, приспособили столовую). Опять появились фанерные перегородки, разделяющие ее на отсеки, стеллажи, облезлые письменные столы, на которых были разложены скудные экспонаты: черепки, деревянные ложки, серпы и прочая дореволюционная крестьянская утварь. Но все это находилось в дальнем конце помещения и занимало совсем немного места. Основное же пространство залы оставалось свободным, очевидно, для того, чтоб гуляющим нуворишам было где потанцевать. И покурить у камина - тут стояли и удобный диван, и две напольные пепельницы. Обойдя одну из них, Ирка встала перед черным зевом камина и с облегчением выдохнула. Ничего! Ничего она не чувствует! Ни страха, ни боли. Спокойно, если не сказать бесстрастно смотрит на то место, где лежал мертвый Бэк, рассуждая мысленно о том, что кровь, наверное, пришлось долго отмывать, ведь она впитывается в дерево…
        Ирка присела на корточки, провела пальцами по доскам пола. Дерево было ледяным. Дом плохо протапливали, вот он и выстуживался за ночь. И это плохо сказывалось на его состоянии - Ирка видела, что в некоторых местах доски разошлись, а плинтус так сильно покорежило, что в дырку между ним и полом можно просунуть палец. Что Ирка и сделала. Зачем - сама не знала. Машинально получилось… Но когда кончик ее пальца наткнулся на что-то небольшое, округлое, закатившееся под плинтус, Ирка аж вздрогнула. Еще не видя предмета, она уже знала, что именно нашла. Перстень Бэка! Тот самый, что она подарила ему на день рождения и который бесследно исчез в день его смерти. Следователь, помнится, предположил, что Ирка сняла его с пальца убитого ею мужа, чтобы инсценировать ограбление, а оказалось, оно просто слетело с его пальца (Бэк тогда сильно похудел, и кольцо стало великовато) и закатилось под плинтус.
        Достав его, Ирка поднесла перстень к лицу. Широкий платиновый ободок был так же блестящ, как и раньше. А вот украшавшая его ромбовидная печатка с верхнего угла (формой она напоминала изображение карточной масти «бубны») оказалась бурой. Ирка облизнула палец и хотела было оттереть грязь, но резко отдернула, сообразив, что это не грязь, а… кровь. Кровь убийцы!
        Углы «ромба» были остры и постоянно царапались. Ирка помнила, что сама несколько раз оказывалась жертвой «когтистого» перстня. А уж сколько затяжек на одежде из-за него появилось - не сосчитать! Ирка, помнится, все возмущалась, как же ювелир, изготовивший кольцо, не подумал о том, что выступающий верхний угол будет колоться, цепляться, и корила себя за то, что сама об этом не догадалась, покупая подарок…
        Вихрь мыслей пронесся в Иркиной голове. Обрывчатых, невнятных… Но вдруг ее осенило. Глядя на свою находку, Ирка отчетливо поняла, что решение наконец найдено. Теперь она знает, как будет действовать. Предчувствие не обмануло, ответ на главный вопрос пришел к ней в этом доме. Что ж, Ирка начнет претворять спонтанно родившийся план сегодня же.
        Часть 2 (далекое прошлое)
        Глава 1
        Забравшийся в комнату солнечный лучик пробежался по сомкнутым Иркиным векам, заставляя ее проснуться. Девушка, поморщившись, открыла глаза, глянула на часы. Они показывали половину седьмого, а это означало, что сегодня она недоспала четверть часа - обычно она вставала без пятнадцати семь, за двадцать минут до выхода из дома, и неслась на работу сломя голову… Сегодня можно будет не торопиться!
        Одернув пижамную куртку, вечно задирающуюся до самой шеи, Ирка встала и подошла к зеркалу. На нее смотрела стройная сероглазая девушка с длинными темными волосами, приятная, но излишне бледная. Ирка постояла чуточку, изучая свое лицо, но поскольку без макияжа она себе не нравилась, быстро от зеркала отошла.
        Наскоро застелив кровать, она вышла в прихожую.
        - Редиска, ты чего так рано?
        Брат вырос в проходе и, зацепившись пальцами за антресоли, потянулся. Был он заспан, лохмат и полугол - кроме трусов и тапок, на нем ничего не было.
        - Прикройся, бесстыдник! - Ирка обошла его и открыла холодильник, прикидывая, чем позавтракать. - Я, конечно, для тебя так навсегда и останусь младшей сестренкой, меня ты не стесняешься, но ведь за мной Люська зайдет! Ты же знаешь, мы вместе на работу ходим!
        - Ну и ладно, подумаешь… Трусы-то на мне есть. - Брат сел на табурет, положив вытянутые ноги на другой. - Ирка, чайку завари.
        - Эх, Леха, Леха, какой же ты неотесанный… - Она поставила чайник на плиту. - И за что тебя только девушки любят, не пойму.
        - Кто за что. Например, за мною неземную красоту, - хохотнул Лешка, а Ирка хлопнула братца ложкой по голове.
        В детстве они никогда не дрались. Нет, не то чтобы Лешка жалел свою маленькую сестренку, просто он с ранних лет стремился очаровывать всех женщин без исключения. Зато он прозвал ее Редиской - за ее вечный хвостик на макушке - и приучил всех, в том числе маму, величать ее Иркой. Нет бы Ириной, Ирочкой или, скажем, Ирусей. В итоге она так привыкла откликаться на Ирку, что, даже став взрослой, не превратилась, например, в Ирэн.
        Лешке было двадцать шесть. Он окончил ПТУ, отслужил в армии и уже несколько лет работал в горгазе слесарем, хотя истинным его призванием было донжуанство. Девушки любили его до невозможности. Впрочем, как и он их. Сколько Ирка себя помнила, поклонницы всегда осаждали их подъезд, обрывали телефон и надоедали ей просьбами передать братику привет. Ирка родилась на четыре года позже Лешки, понимать, что к чему, начала в трехлетнем возрасте, и уже тогда, как она помнила, к ее семилетнему брату толпами ходили девочки - якобы заниматься. С тех пор почти ничего не изменилось, разве что поклонницы повзрослели и стали более изобретательны.
        Ирка брата обожала, но, пытаясь объективно проанализировать происхождение всеобъемлющей женской страсти к нему, никак не могла понять ее природу. Лешка был самым обычным парнем: ни блестящего ума у него, ни честолюбия, ни даже денег. Хорош, правда, чертяка, но разве в красоте дело? Ирка считала, что смуглая Лешкина кожа, бархатные черные глаза и пепельно-русые волосы еще не повод для всеобщего женского помешательства.
        Ирка с Лешкой были совершенно не похожи ни внешне, ни внутренне. В отличие от красавца-брата Ирка хоть и имела довольно привлекательную внешность, но окружающих ею не поражала. В детстве же была просто дурнушкой. Мама даже удивлялась, как она, дама весьма интересная, могла произвести на свет такого невзрачного ребенка. Успокоилась родительница лишь тогда, когда поняла, что девочка обладает незаурядным умом и хорошей памятью, чем Лешка не мог похвастаться. Красивый сыночек и умница дочка. Нормально.
        Ирка с братом родились от разных отцов. Этим-то, пожалуй, и объяснялась их несхожесть.
        За Лешкиного папу мама вышла в семнадцать лет по большой любви. Она только окончила школу, собиралась поступать в институт и тут встретила ЕГО.
        Звали маминого избранника Маратом. Они познакомились как-то банально, на грядке. Мама Оля, тогда Леля, полола редиску, а Марат проходил мимо. Увидев через частокол склоненную белокурую головку, он остановился, секунду подумал, а еще через пару уже помогал огороднице в борьбе с сорняками.
        Марат не был красавцем. Невысокий, коренастый, чересчур смуглый, но Леля влюбилась сразу, стоило ей заглянуть в его черные очи. К тому же он был совсем не похож на тех парней, с которыми ей приходилось общаться раньше. Те - сопляки, мамины и папины сыночки, отличники-зубрилки. А Марат! Взрослый, двадцатидвухлетний, самостоятельный парень. Веселый, бесшабашный, с мозолистыми, покрытыми шрамами кулаками… Короче, пропала девушка!
        В институт мама, конечно, не поступила. Зато через три месяца после знакомства поняла, что беременна. Пришлось спешно играть свадьбу, на которую родители ни жениха, ни невесты не явились. Первые ни за что не хотели признавать русскую, вторые - самого Марата, который, по их мнению, растлил их невинную дочь, сбил ее с истинного пути и вообще жизнь ей испортил. И те, и другие, надо отдать им должное, помогли деньгами, так что играть свадьбу было на что.
        Первое время все было прекрасно. Марат обожал свою женушку, хвалился ею перед друзьями. Да и как такой не хвалиться: высокая, выше его, стройная, коса белокурая до пояса. А когда родился ребенок и у Лели не стало хватать сил ни на что, кроме пеленок и каш, загулял.
        Для нее это стало страшным потрясением. Юная супруга все не могла взять в толк, как человек, только утром признававшийся в любви, может вечером не прийти домой. Она плакала, умоляла, взывала к совести мужа. Марат признавал свою вину, клялся, что больше не будет, но неизменно возвращался к своим друзьям и подругам.
        Единственной Лелиной отрадой стал Лешка. Милый, веселый ребенок, да еще писаный красавец. Все, кто его видел, только диву давались: надо же как природа благосклонно все распределила - прекрасные татарские очи и смуглую папину кожу присовокупила к светлым волосикам и благородным чертам мамочки. К тому же, как уже тогда можно было догадаться, парень пойдет в русскую родню - вырастет высоким и статным. Леля, кстати, милость природы воспринимала как нечто само собой разумеющееся. Какой же еще должен родиться ребенок от большой любви?
        Когда Лешке исполнился год, Марат потерял работу. Он и до того трудился без особого усердия, а после дня рождения сына загулял на целую неделю. Уходил он из дома чуть свет, среди ночи возвращался, падал на кровать и забывался в полуобмороке-полусне. Деньги, которых никогда много не было, закончились. Есть было не на что, одеваться тем более, а ведь Лешка рос и требовал все больших затрат. Покручинившись, Леля решила пойти работать - надо же было кормить сына и мужа. Мысли о разводе она не допускала - с любимыми не разводятся. Она по молодости-глупости еще надеялась, что Марат одумается, бросит пить, устроится на работу и все у них будет как у людей.
        Ее мечтам не суждено было сбыться. Марат, горячая голова, по пьянке ввязался в драку, проломил кому-то голову и, оказав сопротивление стражам правопорядка, угодил за решетку. Леля порывалась исполнить свой супружеский долг - насушить сухарей и отвезти милому, но тут родители проявили твердость, посадили взбалмошную дочку под домашний арест, пока не перебесится. Заточение пошло на пользу. Через две недели Леля огорошила супруга сообщением, что намерена развестись с ним.
        С тех пор у молодой мамаши жизнь пошла спокойная, размеренная. Леля поступила в техникум химической промышленности на заочное отделение, а когда Лешке исполнилось два года, пошла работать лаборанткой в школу. Все было прекрасно и вроде бы всех устраивало. Но, как потом выяснилось, Лелин папа не был до конца уверен в благоразумии дочки, а потому задумал выдать ее замуж. И в их доме в один прекрасный день появился Шурик - тридцатишестилетний холостяк, работавший в отцовском НИИ научным сотрудником.
        Ухаживал Шурик по-джентльменски - ни разу не пытался Лелю поцеловать, зато говорил кучу комплиментов и читал стихи. Через полгода девушка к нему привыкла настолько, что неявку в назначенный день расценивала как предательство. Дальше больше - ей уже начали нравиться его большие серые глаза, приятная улыбка и длинные пальцы. Он, правда, совсем ее не волновал как мужчина, но это не помешало ей выйти за него замуж.
        Ровно через девять месяцев Леля родила дочь. А через девять лет осталась вдовой - Шурик умер от сердечного приступа на работе, хотя никогда на здоровье не жаловался. Домашние горевали очень умеренно. Жена так и не смогла полюбить супруга даже чуть-чуть, дочь чуть-чуть любила, но скорее потому, что отца вроде положено любить, сын приемный всегда взирал на отчима с удивлением, будто не мог понять, что делает этот мужик в их доме. Для всех Шурик так и остался чужим. Единственным, кто по-настоящему скорбел по нему, был Лелин отец, который нашел в зяте сына, о котором всю жизнь мечтал.
        Глава 2
        Ира сидела в своем рабочем кабинете перед компьютером и пыталась сляпать из двух таблиц одну, а так как делала она это по самоучителю, у нее ничего не получалось. Проблема заключалась в том, что по складу ума она была чистым гуманитарием, а работала бухгалтером в мэрии. Дебеты да кредиты сводили ее с ума, документы она терпеть не могла, компьютер не понимала.
        Ирка всегда мечтала работать в редакции какого-нибудь печатного издания - лучше всего в журнале, но можно и в газете. Ей хотелось сочинять броские заголовки, ездить в разные города за материалами, общаться с интересными людьми. Мама, зная мечту дочери, предлагала ей попробовать поработать в местной газете, но Ирка с негодованием предложение отвергла: в такой печататься - себя не уважать, лучше бухгалтерия.
        Ирка отогнала грустные мысли, отодвинула документы и решила чайку попить. В конце концов, за такую зарплату можно и побездельничать. Вдруг дверь со страшным грохотом распахнулась, и в кабинет подобно урагану ворвалась Люся, еще одна бухгалтерша, ее подружка.
        - Слышала, кто к нам приезжает? - возбужденно зашептала она, плюхнувшись на стул. - Сам Себровский!
        - Медиамагнат, что ли?
        - Ну конечно! А ты что, другого знаешь?
        - Я-то нет, а вот у тебя знакомых полно, может, твоего очередного поклонника так зовут.
        - Ой! Вот бы здорово было! Слушай, а это идея, Ирка. Он приедет, меня увидит и упадет, конечно…
        - Эй, попридержи коней! - оборвала Люськин треп Ирка. - Чего он у нас-то забыл?
        - Да он же по нашему округу в Думу баллотируется, ты разве не знаешь? Вот и приезжает людей агитировать. Завтра мы всей мэрией будем его встречать. Хлеб-соль, то, се… Кстати! Каравай гостю мы с тобой подносить будем.
        - Почему именно мы? - удивилась Ирка.
        - Так ведь мы с тобой здесь самые красивые.
        Говоря так, Люська сейчас явно подруге льстила. Себя она считала королевой не только мэрии, но и города, о внешности же Ирки всегда была не очень высокого мнения. Она считала, что подруга мало красится, чересчур скромно одевается и цвет волос выбрала дурацкий - темно-каштановый, хотя могла бы, как Люська, осветлять их, чтобы выглядеть сногсшибательно.
        - Предположим, буханку мы с тобой вынесем. А дальше? Думаешь, он вроде наших провинциальных валенков сразу пустит слюни при виде твоих прелестей?
        - А что он, не мужик? - горделиво спросила Люся и повела плечами.
        - Мужик, - согласилась Ирка, - но только у него таких, как мы с тобой, что грязи. Да все фотомодели столицы к его услугам! Ты ему зачем?
        - Модели там, а я здесь. К тому же ему, может, воблы худосочные вовсе и не нравятся. - Люся подбежала к зеркалу. Покрутилась. - Не знаю теперь, во что одеться. Надо сногсшибательно-сексуально.
        - Так ведь у тебя все вещи сексуальные, чего переполошилась?
        - Это да, - довольно улыбнулась Люська. - А ты в чем придешь?
        - Не знаю. Может, так, как обычно.
        Люся с сомнением посмотрела на Ирку. По ее разумению, простая черная юбка и серая водолазка совсем не соответствовали торжественности случая.
        - Дело, конечно, твое, но я бы надела что-нибудь поярче.
        - Я даже не сомневаюсь.
        - И накрасилась.
        - И перекрасилась. Ты же представить не можешь, как можно жить на свете не блондинкой, - хмыкнула Ирка и махнула на подругу рукой: - Иди уже, готовься!
        Люська унеслась, а Ирка осталась размышлять. В одном подруга была права - она мужчинам нравилась. Пухленькая, невысокая, с жидковатыми белыми волосами, маленькими, жирно подведенными черным карандашом голубыми глазами, Люська неизменно была окружена массой поклонников. Правда, при таком количестве страдало качество, но попадались иногда и неплохие мужики. Последний, например, имел хороший автомобиль и дорогой гардероб. Ирка же мужчинам не нравилась. Вернее, нравилась, но не тем.
        Тенденция наметилась еще в школе, когда в нее влюблялись только тихие и скромные мальчики, тогда как ей хотелось, чтобы за ней волочились самые отъявленные хулиганы (видимо, сказывалась дурная мамочкина наследственность). В студенческие времена стало еще хуже - в институте в нее вообще никто не влюблялся. На их курсе учились в основном девушки, а те немногие юноши, что избрали для себя занятие филологией, увлекались более яркими одногруппницами. Ирка проучилась, никем из сильного пола не замеченная, четыре года и вдруг влюбилась. Ее избранником оказался географ с пятого курса, в меру умный, в меру красивый, зато хороший спортсмен. У него был один огромный недостаток - увлечение самой красивой девушкой университета Ольгой Шараповой. С ней Ирка тягаться не могла, но все же попробовала.
        Для начала она пересмотрела свой гардероб (в нем ничего, кроме брюк и свитеров, не оказалось) и пришла к выводу, что его надо срочно поменять, что она и сделала, заменив джинсы короткими юбками, а свитера - обтягивающими кофточками. Потом перекрасила волосы из блекло-русых в темно-каштановые, немного их подрезала и завила концы. Завершилось перевоплощение несколькими мазками косметики, благодаря которым появились брови, ранее на лице не просматривавшиеся, глаза и губы очень неплохой формы. Ирка сама поразилась своему новому облику. Оказалось даже, что фигура у нее нисколько не хуже, чем у Шараповой.
        Фурора она, конечно, не произвела. Хуже того - тот, для которого она старалась, ее так и не заметил, зато на улице к Ирке начали приставать парни, а один даже не на шутку влюбился. Он был милым мальчиком из политеха. Умным, скромным, аккуратным. Таким, как ее папа. Дружили они полтора года, а потом Ирка с ним без сожаления рассталась, а так как ухажер не знал ее адреса (во время учебы она жила в общежитии), больше они не виделись.
        В двадцать два Ирка вернулась домой. В школе работать не пожелала, газеты, достойной ее внимания, в городе не нашлось, и Ирка, окончив быстренько бухгалтерские курсы, устроилась в мэрию под крылышко дедушкиного друга.
        Личная ее жизнь не заладилась здесь с самого начала. Внимание на девушку обращали либо престарелые плейбои, либо наглые молокососы, а подходящие мужчины плескались, так сказать, в чьем-то чужом пруду. Пару раз Ирка заводила интрижки - сначала с шофером, но тот был женат, а потом с охранником. С последним она даже переспала от отчаяния, что так и останется девственницей до пенсии. Секс ей понравился, но не сильно, поэтому, повстречавшись два месяца с парнем, она дала ему от ворот поворот. Наглый охранник даже не расстроился, зато Ирка, уязвленная таким равнодушием, решила больше по пустякам не размениваться и не спать с кем попало даже с отчаяния.
        Такие малоприятные воспоминания и несладкие думы по поводу неудавшейся личной жизни лезли в Иркину голову весь этот день. Наконец рабочее время закончилось, она вернулась домой, поужинала. Горькие мысли не покидали: ни тебе любимой работы у нее, ни денег, ни мужика нормального. Сплошная серость кругом!
        Ирка открыла шкаф. Из немногочисленного своего гардероба ей надо было выбрать что-то более или менее приличное, соответствующее тому, чтобы показаться завтра пред очами столичного гостя. Количество вещей в шкафу ее не устроило. Разве столько должно быть у настоящей женщины?
        В дверь постучали.
        - Брательник, не деликатничай, заходи.
        Лешка вошел. Внимательно осмотревшись, сел.
        - Куда намылилась?
        - Встречать дорогого гостя. Но не сейчас, а завтра. Вот выбираю, во что одеться.
        - Ясно во что - вот в это! - И Лешка ткнул пальцем в переливающуюся черную кофту с большим вырезом.
        - Я не могу прийти на работу в блестках и с разрезом до пупа. Мэрия как-никак. Надо что-то поскромнее. Но не слишком будничное.
        - Да ну тебя! - отмахнулся от нее брат. - Сама все знаешь лучше меня. Пойду-ка я лучше прошвырнусь.
        - Кстати, куда мы направляем свои божественные стопы? - Ирка оглядела брата с ног до головы. Безупречен от и до. Волосы в беспорядке, но каком-то классическом, длиннющие ресницы отбрасывают тень на смуглые щеки, рельефные мышцы угадываются даже под поношенным серым свитерком. Аполлон. Только плохо одетый. К тряпкам в отличие от сестры он был равнодушен.
        - На свидание. - Лешка направился к двери.
        - С кем? - допытывалась Ирка, следуя за братом по пятам. Ей не терпелось узнать имя его очередной жертвы.
        Лешка хитро посмотрел на сестру и, обронив лишь «секрет», вышел из квартиры.
        Ирка вернулась к своим тряпкам. После часа размышлений она выбрала черную юбку с разрезами по бокам и бордовую, так шедшую к волосам, трикотажную кофточку с у-образным вырезом, а к ней косынку из шелка на шею. Примерив все это, осталась собой довольна, после чего отправилась спать.
        Глава 3
        В приемной мэра стоял невообразимый гвалт. Сотрудники и сотрудницы обменивались репликами, не переставая бегали с этажа на этаж, постоянно что-то приносили, уносили, мэр кричал и нервничал - ему казалось, что еще не все готово к встрече дорогого гостя. Свою лепту в общий хаос внесла и Люся, которая то перекладывала каравай с места на место, то подкрашивала и без того красные губы, то снова обрызгивала лаком и без того склеенные в шар волосы. А иногда она дергала ногой.
        - Ты чего, как застоявшаяся кобыла, копытом бьешь? - спросила Ирка весело. Ее вся эта суета нисколько не волновала. Старайся, не старайся, а городок их как был дырой, так и остался, сколько не крась заборы свежей краской и не асфальтируй главную улицу.
        - Чулки щекочутся, - пояснила Люся и в очередной раз дернулась.
        - Так какого черта ты их надела?
        - Ну ты темная! У них же в столице принято ходить в чулочках. - Люся одернула суперкороткую юбку из дерматина и засеменила к двери со словами: - Пойду, что ли, на улицу, покараулю…
        Ирка была рада остаться наедине со своими мыслями. Она села поудобнее и попыталась представить, каким окажется на самом деле господин Себровский. Ирка видела его несколько раз по телевизору, и на экране он смотрелся прекрасно - около сорока, подтянутый, голубоглазый и темноволосый. К тому же сказочно богатый и прекрасно образованный. Чудо, а не мужчина. Ирка готова была поклясться, что в жизни он окажется не таким душкой и, как пить дать, низкорослым и сутулым.
        Себровский был личностью примечательной. Деньги начал делать, как знала Ирка, в довольно юном возрасте. Будучи еще студентом МГУ, он подфарцовывал, потом перешел на выпуск пиратских аудиокассет с зарубежной музыкой, за что чуть не сел. А перед самой перестройкой, поговаривали, даже держал подпольный бордель. Эта коммерческая деятельность могла бы кончиться для талантливого предпринимателя большим сроком, если бы не начались вовремя горбачевские реформы. Уж после них он развернулся в полную силу. Сначала открыл собственную студию звукозаписи (старые пристрастия не забывались), потом создал молодежную газету, позже приобрел радиостанцию, а концу девяностых ему уже принадлежала огромная медиаимперия, включающая пять журналов, два телеканала, с десяток газет, три рекламных агентства и контрольный пакет нескольких предприятий, никак с основной областью не связанных. И вот теперь медиамагнат, столичная штучка, решил отправиться во власть с помощью Ирки и прочих жителей города Ольгино и его окрестностей…
        В комнату вбежала запыхавшаяся Люся:
        - Едет, братцы! На трех джипах, как король!
        Все высыпали на крыльцо. Первой оказалась Люся с караваем в руках, умудрившаяся в запале оттеснить даже мэра. Джипы подъехали. Из машин первыми вышли шкафообразные охранники, потом верткий секретарь и какие-то парни с листовками, а уж последним показался его величество Игорь Себровский, собственной персоной.
        У Ирки перехватило дыхание. Такого роскошного мужчину она видела вблизи первый раз в жизни. Дело даже не в том, что он оказался высоким и статным, и даже не в его блестящих каштановых волосах - Себровский был настолько элегантным, что даже их мэр, известный пижон, на его фоне смотрелся как бедный родственник. Голубая, под цвет глаз, рубашка, серебристый с отливом костюм, дорогущий галстук в полоску, тончайшей кожи ботинки. Ко всему прочему безупречный маникюр, прическа волосок к волоску и белые зубы.
        - Сказочный мужик! - взвыла Люся, и на этот раз Ирка с ней была полностью согласна.
        Потом начались многочисленные встречи, на которые мэр отправился с Себровским. Все разошлись по своим рабочим местам, кроме Люськи, которая, расположившись напротив Ирки, делилась впечатлениями:
        - Ты видела, как он на меня посмотрел?
        - Видела.
        - Ну и как?
        - Да никак. Мы для него все на одно лицо. Избиратели.
        - А я тебе говорю, он на меня глаз положил. Вот увидишь, на банкете приставать начнет.
        - Ты-то что на банкете забыла? Хлебца твоего он уже откушал. Без особого, между прочим, удовольствия.
        - Так мы же с тобой там будем тарелки подавать!
        - Что еще за новости? - воскликнула Ирка. - Не пойду я ни на какой банкет. Я не официантка. Я обязательно что-нибудь уроню или разолью… да еще, не дай бог, на дорогого гостя…
        - Ты что, хочешь, чтобы за столом прислуживала тетя Сима с пропитым лицом или Дуся-повариха? Банкет в нашей столовой будет проходить, а там самообслуживание. Нет там официанток, понимаешь?
        - Не буду, и точка! - отрезала Ирка.
        Но через два часа, поддавшись на уговоры самого мэра, она все-таки поплелась в столовую.
        Банкет проходил в атмосфере взаимной любви и приязни. Мэр нахваливал Себровского, Себровский - мэра, остальные и того и другого. Ирку от всего этого тошнило, ей хотелось, чтобы банкет поскорее закончился и она смогла наконец пойти домой. Люся, как ни странно, разделяла желание подруги. Поняв, что гость остался к ней равнодушен, она потеряла всякий интерес и к самому Себровскому, и к банкету, устроенному в его честь.
        Ирка стояла в уголке, пытаясь поймать взгляд мэра - вдруг сжалится и отпустит. Неожиданно за спиной вырос вертлявый секретарь.
        - Скучаете, сударыня?
        - А вы хотите меня развеселить? - не слишком любезно поинтересовалась Ирка. Этот мужичок ей не нравился.
        - Нет. Я пытаюсь завязать непринужденный разговор, в процессе которого мне выпадет возможность пригласить вас в гости.
        - В какие еще гости? Вы здесь сами в гостях. Что вы мне голову морочите? С братками своими, - Ирка кивнула на здоровенных секьюрити, - в баньку собрались и вам девочки нужны? Я не поеду, спасибо за приглашение.
        - Вы, девушка, не поняли. Вас приглашают провести этот и следующий день в славном городе Н-ске. Ночевать вы будете в пятизвездочном отеле, утром позавтракаете в лучшем ресторане, пообедаете там же, а вечером на машине вас отвезут домой.
        - И от кого же исходит сие лестное предложение?
        - А вы еще не поняли? - удивился секретарь. - От Игоря Андреевича Себровского.
        Ирка сидела в номере отеля, куда ее привез на машине молчаливый охранник, и с интересом оглядывалась. В столь изысканном месте ей раньше бывать не приходилось. Трехкомнатный номер поражал великолепием обстановки - бархатные портьеры, мебель из красного дерева, огромные фарфоровые вазы с букетами роз. Все, даже цветы, глубокого бордового цвета.
        В номере Ирка была одна. Она сидела в просторном кресле и потягивала коньяк из пузатого бокала. Перед ней стоял поднос, где, кроме бутылки, имелись ваза с фруктами и плитка швейцарского шоколада. Ирка подумала, что все эти изыски отдала бы сейчас за кусок обычной вареной колбасы - она умирала от голода. Себровский, дававший в настоящее время последние указания своим помощникам, распорядился подать ей бренди, даже не подумав о том, что она может элементарно хотеть есть. Решил, видно, что и ее на банкете покормили.
        Ирка, чтобы хоть как-то притупить голод, съела банан, как самый сытный из фруктов, и задумалась. Чувствовала она себя очень неуютно. С одной стороны, не знала, как себя вести, когда Себровский вернется, с другой - боялась, что он отнесется к ней не по-джентльменски: все-таки повела она себя как последняя шлюха, согласившись, не ломаясь, приехать сюда. Самое же смешное - она понятия не имела, что будет делать, когда окажется с ним в постели. Ирка тихонько рассмеялась (коньяк, видно, начал действовать) - вот господин Себровский удивится: он-то надеялся уложить в койку искушенную в любви девицу, а получит почти девственницу!
        Дверь отворилась. Себровский, свежий, будто и не было многочасового предвыборного марафона, влетел в комнату.
        - Скучаешь? - осведомился он и сел в кресло. Красивый мужчина с тихим голосом, уверенный в себе и до неприличия богатый.
        - Угу.
        - Как бренди? Нравится?
        - Угу.
        - Ты чего, как филин, угукаешь?
        - Боюсь.
        - Меня, что ли? - рассмеялся Себровский.
        - Угу. То есть не совсем вас. Ситуация не слишком для меня привычная, - выпалила Ирка и замолкла.
        - Я уже понял, что ты не из тех девочек, которые только и ждут приглашения провести с кем-нибудь вечерок.
        - Правда? - Ирка удивилась. - А я думала, вы приняли меня за эдакую легкомысленную особу, готовую на все.
        - Если бы мне понадобилась такая, я бы пригласил ту куклу с караваем.
        - Люсю? - Ирка засмеялась (определенно коньячок помогал в общении). - Она, между прочим, очень на это надеялась.
        - Я понял. Но мне нужна девушка другого сорта. Более, скажем так, интеллектуальная.
        - Так вам о поэзии поговорить хочется? Или о театре? Что ж, это я всегда пожалуйста, это я могу. Зато все другое делаю гораздо хуже.
        Себровский развязал галстук, поморщившись, потер шею.
        - Во-первых, хватит уже мне «выкать». Меня зовут Игорь. Во-вторых, хочу я от тебя не только разговоров, но и… сама понимаешь… Хотя, если ты не захочешь, принуждать не буду. В-третьих, завтра день у меня не так загружен, и я хотел бы провести его в компании привлекательной и неглупой девушки, чтобы за обедом она не просто слушала меня с открытым ртом, но и принимала участие в разговоре. И в-четвертых, я терпеть не могу глупых баб, хотя бы потому, что от них потом не отвяжешься.
        - Ну что ж, - кивнула Ирка, - Игорем тебя называть я согласна, болтать за обедом тоже, а отвязаться обещаю не позднее чем послезавтра.
        - Умница. - Себровский по-мальчишечьи улыбнулся. - А я было испугался, когда ты заугукала.
        - Давай плечи помассирую, - предложила Ирка.
        Себровский с благодарностью кивнул и закрыл глаза. После того как она приступила, спросил:
        - Давно живешь в Ольгино?
        - Всю жизнь.
        - Нравится?
        - Земля обетованная для тех, кто хочет умереть от скуки.
        - А мне кажется, что в маленьких городках есть своя прелесть.
        - Прелесть есть, но для таких, как ты, жителей мегаполисов. Мы же просто тухнем.
        - Ну а работа тебе твоя нравится?
        - Не-а.
        - Платят, что ли, хорошо?
        - Сто долларов в месяц. - Вот тут Ирка соврала - платили ей семьдесят пять.
        - Сколько? - хохотнул Себровский. - И что, на сотню можно жить?
        - Как видишь. - Ирка закончила массаж, налила ему и себе выпить, села в облюбованное еще час назад кресло.
        Себровский пристально посмотрел на девушку. Она ему определенно нравилась. Привлекательная, с хорошей фигурой и правильными чертами, интересная, веселая, хорошо воспитанная. Именно таких он предпочитал всем остальным. Ему постоянно приписывали романы с самыми яркими моделями, но ни с одной из них он так и не переспал. Не только потому, что считал их слишком поверхностными, но и потому, что им очень нравилось привлекать к себе внимание, он же старался скрывать свои интрижки. Дело в том, что он любил свою жену и изменял ей скорее по необходимости.
        Женился Игорь рано - в двадцать один год. Его избранница, Алла, училась с ним в одной группе, была лучшей студенткой, первой красавицей и дочкой партийного босса. Себровский заметил ее сразу, она же обратила на него внимание только на втором курсе, хотя, видит бог, он из кожи вон лез, чтобы произвести на нее впечатление. До этого красавчик Игорек не знал проблем в любви, девушки, привлеченные если не его внешностью, то отцовскими связями или профессорской квартирой в центре, пачками падали к его ногам, но Алла…
        Помог несчастному влюбленному случай. В один весенний день они всей группой выходили из университета, как вдруг услышали тихий писк - жалобно мяукал рыжий котенок в кустах. Первым наклонился к малышу Игорь - поднял котенка, прижал к груди и погладил за ушком. Найденыш сначала с перепугу вцепился острыми коготками ему в плечо, а потом, успокоившись, тихо замурлыкал. Алла, наблюдавшая сцену со стороны, подошла к Себровскому, взяла из его рук котенка и, бросив на ходу:
«Назовем его Рыжиком», пошла к ожидающей ее машине. Потом обернулась и кивком позвала следовать за собой. Именно с той минуты, как она потом рассказывала Игорю, Алла увидела в нем человека, а не только расфуфыренного «мажора».
        Они встречались поначалу в основном в университете, подолгу просиживали на крыльце, разговаривали. Ближе к лету, когда вечера потеплели, бродили допоздна по Москве, а с наступлением каникул стали выезжать на его дачу в Мамонтовке. Отношения у них складывались прекрасные, Алла была очень милой девушкой - своей принадлежностью к советской элите она не бравировала, хотя в ее разговоре постоянно проскальзывали имена известных артистов и писателей, которые были завсегдатаями их дома, что приводило Игоря в замешательство. Сам он всегда гордился своим происхождением - оба его родителя были потомственными учеными, но в их квартире, кроме профессоров и академиков, никто не бывал. Деньги в доме водились всегда, однако тратились в основном на книги, а не на антиквариат, машина же, на которой передвигались все члены семьи по очереди, была обыкновенной
«Волгой».
        Поначалу все это не слишком огорчало Игоря, но однажды, совершая очередную прогулку, они зашли в ресторанчик на Арбате. Парень и раньше в нем часто бывал со своими многочисленными подружками - брал им шампанского, пару пирожных, себе рюмочку коньяка и бутерброд с икрой, после чего чувствовал себя очень важным и богатым кавалером. И сейчас Игорь решил действовать так же, но Алла от шампанского отказалась. Заказала себе дорогущий «Мартини» и диковинные по тем временам маслины. Причем без всякого умысла - ей и в голову не могло прийти, что кому-то не по карману такая мелочь, как вермут. После третьего, выпитого Аллой бокала Игорь забеспокоился - денег у него осталось только на трамвай, а если девушка захочет еще и перекусить, то ему придется с позором признаваться в своей материальной несостоятельности. К счастью, в баре завязалась потасовка, и им пришлось спешно покинуть заведение, так что в тот день все закончилось благополучно - Себровский лица не потерял. Но урок запомнил надолго.
        Именно после того случая Игорь и занялся фарцовкой, ремеслом по тем временам опасным, но прибыльным. Зато теперь он мог, больше не опасаясь конфуза, водить свою девушку в любые рестораны. Через год Алла познакомила его со своими родителями, которым он и его родословная очень понравились, а еще через год они зарегистрировались.
        Себровский был женат уже шестнадцать лет, но он даже мысли не допускал о том, что может унизить или оскорбить свою жену. Аллочку он любил, баловал, помогал ей во всем и зарабатывал для нее огромные деньги, потому что роскошь была для нее привычным атрибутом. Но иногда, когда жена была далеко, он позволял себе невинные интрижки, безошибочно определяя девушек, которые не создадут ему проблем. Одна из таких сидела напротив него…
        - Хочу предупредить сразу, - выпалила вдруг она. - Опыта у меня мало.
        - И сколько же мужчин у тебя было?
        - Один, - честно ответила Ирка.
        - Девочка, я же жениться на тебе не собираюсь, скажи правду.
        Ирка вздохнула. Конечно, он ей не поверил. Где это видано, чтобы в конце двадцатого века девушка, разменявшая третий десяток, имела только одного сексуального партнера.
        - Ладно, уговорил. Двое их было, но один не считается, с ним было всего один раз, - соврала Ирка.
        - Может, прибавишь для правдоподобия хотя бы парочку?
        - Ну уж нет! Два, и точка.
        Себровский, развалившись вольготно в кресле, хитро на Ирку поглядывал, ждал, наверное, от нее каких-то действий. Та же, на мгновение отрезвев, испугалась. А вдруг он извращенец? Привяжет сейчас к батарее и станет плеткой стегать. Ирка украдкой посмотрела на Игоря. Его вид ее успокоил. Вальяжный, расслабленный и улыбается по-кошачьи. У садистов, скорее всего, совсем другие лица, более хищные.
        - Подойди, пожалуйста, - чуть охрипшим голосом позвал Себровский.
        Ирка поняла, что сейчас начнется то, ради чего, собственно, ее сюда привезли и, скомандовав себе: «Спокойно», шагнула к Игорю навстречу.
        Глава 4
        Ирка проснулась от шороха. Открыла глаза, с недоумением огляделась. Где она? Обстановка незнакомая: обитые велюром стены, на них пейзажи в золоченых рамах, полированный комод у кровати, с красующимся на нем пузатым ангелочком из фарфора, тяжелые портьеры, не пропускающие ни единого лучика…
        - Ты что так рано проснулась? Спала бы еще.
        Ирка обернулась и в полумраке различила силуэт Игоря.
        - Сколько времени? - спросила она, приподнимаясь на кровати.
        - Восемь, - ответил он. - Есть хочешь? - Ирка кивнула. - Я распоряжусь, чтобы тебе принесли завтрак. Или хочешь пообедать в ресторане?
        - Конечно, в ресторане. Вашей буржуйской жизнью мне жить осталось всего день. Так что будет все на полную катушку.
        Себровский подошел, присел с Иркой рядом, слегка коснулся губами ее щеки.
        - Ты славная девочка. - Потом деловито добавил: - Я освобожусь к обеду, полдня в твоем распоряжении. - Себровский встал, порылся в бумажнике. - Вот тебе моя кредитка. Походи по магазинам, купи себе пару платьев. Здесь недалеко бутик
«Прада», наверняка есть и другие.
        - Ты чего это? - Ирка почему-то испугалась, ей никогда не давали денег «за просто так». Прошедшую ночь она не считала за услугу, желание, в конце концов, было обоюдным. - Не надо, Игорь, я же не из-за денег с тобой…
        - Не разочаровывай меня. Я знаю, ты девочка благоразумная, поэтому должна понимать, что какая-то штука баксов, - Ирка, услышав сумму, широко раскрыла глаза, - меня не разорит. Бери, пока дают. Наслаждайся буржуйской жизнью. - Он чмокнул ее на прощание и вышел.
        Ирка прилегла и, уставившись в лепной потолок, задумалась. Чего только в жизни не бывает! Вчера в то же время она ломала голову, где раздобыть десять долларов на помаду, а сегодня у нее денег в сто раз больше. Позавчера же она корила судьбу за то, что не нравится мужчинам, а сегодня ночью один из самых роскошных российских мужиков делил с ней постель. Правда, любовником Себровский оказался посредственным, но это лишь доказывало, что нет в мире совершенства.
        Она выскользнула из постели, потянулась. Сказочный день начался!
        Ирка вышла из отеля в десять. Плотно позавтракав, она спустилась с высокого крыльца и пошла по направлению к бутику, рекомендованному Себровским. Сначала она хотела быстро отовариться парой платьев, как было велено, но, увидев цены, передумала. Дизайнерские вещи - это, без сомнения, здорово, но куда она их будет носить? Пусть дорогие шмотки покупают жены новых русских, а работающим девушкам надо кое-что попрактичнее.
        К тому же Себровский что-то напутал - на штуку баксов пару платьев здесь приобрести вряд ли удастся, разве что сарафанчик и юбку. И то по распродажной цене.
        Ирка решительно вышла из магазина и взяла такси. Через пятнадцать минут она стояла у торгового центра с многообещающим названием «Все», где можно было приобрести как дорогие вещи, так и китайский ширпотреб, но по очень выгодной цене. Здесь на тысячу долларов она накупила кучу одежды, умудрившись обзавестись даже кожаным пиджаком (он обошелся ей в ту же сумму, что и шарфик от Лауры Биажотти).
        Без четверти час она влетела в номер и, срывая на ходу одежду, побежала в душ. Затем нанесла на лицо косметику, надела платье, сапоги, кожаный пиджак, повязала шарфик и села ждать.
        В половине второго за Иркой зашел шофер Себровского, сопроводил до машины, после чего отвез ее в расположенный на набережной ресторан «Баржа». Игорь уже ждал ее за столиком. Они не спеша пообедали, разговаривая о всяких пустяках, а часа через два отправились в отель. В номере уже горел камин, на журнальном столике стояло шампанское во льду, а из проигрывателя лилась медленная музыка. Они посидели немного, обнявшись, наблюдая за танцем огня, а потом занялись любовью на пушистом ковре под уютное потрескивание поленьев в камине.
        Когда часы с ангелочком пробили шесть раз, она села в машину и, помахав рукой грустным атлантам, поддерживавшим портал входа в гостиницу, отправилась домой.
        Глава 5
        Себровский выборы выиграл. Правда, газеты захлебывались возмущением, заявляя открытым текстом, что результаты сфальсифицированы. Политические противники грозились подать в суд, распространяли листовки, собирали подписи против новоявленного думца. Себровский наблюдал за всей этой суетой с невозмутимостью слона, облаянного Моськой, он прекрасно понимал, что буря скоро уляжется. К тому же оппоненты дальше угроз не заходили, осознавая, насколько разные у них весовые категории.
        А в день накануне выборов Ирка вновь встретилась с ним. Был ранний субботний вечер. Она вышла на улицу, чтобы позвать кота, и увидела, как к подъезду приближается знакомый джип. Когда машина остановилась, из него показался водитель Паша. Он подошел к Ирке и вежливо произнес:
        - Не желаете ли провести вечер с Игорем Андреевичем? Oн очень просит.
        Быстро собравшись и наврав маме про встречу с очередной институтской подружкой, Ирка вышла из дома и нырнула в машину. Ехали долго, так долго, что она успела о многом подумать. Например, о том, зачем Себровскому их роман, и о том, что он ему дает, кроме сексуального удовольствия, которое, если судить по его умеренным потребностям и таким же возможностям, для него не так уж и важно. А может, он в нее влюбился? А что, всякое бывает. Разве она любви недостойна? Достойна, конечно. Ну и пусть он миллионер, а она обычная бухгалтерша. Вот Билл Гейтс побогаче его будет, а в жены взял секретаршу. Да и о Золушке забывать не стоит…
        Короче, в голове был полный сумбур, и, когда вдали показалось знакомое здание отеля, Ирка обрадовалась, что думать больше некогда.
        Ее провели в тот же номер. Камин был зажжен, как и в прошлый раз, на столике стояла бутылка коньяка, а в кресле в атласном халате полулежал Себровский.
        - Приехала? Хорошо. - Он встал, помог ей снять куртку. - Я рад тебя видеть.
        - Я тоже. Но, признаться, немного удивлена.
        - Почему?
        - Ты сам настаивал, чтобы я тебя забыла.
        - Я передумал. Хочу, чтобы ты была со мной сегодня и завтра. Хотя завтра из меня не выйдет радушного хозяина, я буду пропадать в штабе, но разок приеду сюда, к тебе, чтобы выпустить пар… - Он немного виновато улыбнулся: - Ничего, что я так откровенен?
        - Ничего, - улыбнулась в ответ Ирка, а по сердцу все же царапнуло - так не вязалось циничное приглашение провести вместе ночку с тем, о чем она мечтала еще недавно в машине.
        - Посмотри, что я заказал тебе поесть. - Игорь сдернул салфетку с огромного блюда, которое Ирка сначала не заметила. - Лягушачьи лапки. Ты говорила, что мечтаешь их попробовать.
        - Ой! Можно я сначала выпью для храбрости?
        - Все, что угодно, леди. - Он налил ей коньяку, а потом устроился на полу и стал наблюдать, как она ест.
        Спать легли под утро. Проснулась Ирка к обеду. Игорь-то унесся в штаб с самого утра, а она долго нежилась в постели, кушала деликатесы, смотрела телевизор.
        К вечеру стало ясно, что выборы Себровский выиграл. Сколько мальчишеской радости Ирка увидела в его глазах, когда он, примчавшись, чтобы переодеться (пар он так ни разу за день не выпускал!), сообщил об этом. Потом, правда, выяснилось, что на пятки ему наступал один кандидат от власти, но в тот день ничто не омрачало настроения почти состоявшегося думца. Он бегал по номеру, пел и хлебал шампанское прямо из горлышка.
        - Игорь, не будь ребенком, уймись, - пыталась урезонить Себровского Ирка. Она даже не предполагала, что для него так важна победа. - Я думала, тебе мандат нужен только для того, чтобы получить депутатскую неприкосновенность…
        - Ты абсолютно права, деточка. Но! Любая победа - повод для радости, тем более такая значительная. Да я теперь таких дел натворю! - Он обхватил Ирку за плечи. - Проси чего хочешь, пока я добрый.
        - Самолет, - пошутила она.
        - Самолет у меня у самого один. Проси чего-нибудь поскромнее - шубу норковую или кольцо с бриллиантом. Может, путевку на Канары?
        - Дай мне лучше работу, - выпалила она вдруг.
        - Ты что, в Москву решила переехать?
        - Почему нет? Я всегда мечтала жить в столице…
        - Хорошо, ты получишь работу. Приезжай через неделю в мой офис, я подумаю, куда тебя направить…
        Через неделю Ирка, как было велено, приехала в Москву и явилась к Себровскому в офис.
        Встретил он ее довольно сдержанно, как будто уже жалел о данном когда-то обещании.
        - Где бы ты хотела работать? - сухо спросил он после краткого приветствия.
        - В рекламном агентстве «Профи ТВ».
        Игорь кивнул головой и потянулся к телефону. Сделав несколько звонков, он деловито сообщил:
        - Работать пока будешь секретарем в сценарном отделе, больше вакансий нет. Зарплата триста долларов.
        - Так мало?
        - На своей прежней работе ты получала сто и была счастлива.
        - Но я не в Москве жила. Здесь на такие деньги…
        - Если тебя останавливают трудности, не стоит даже думать о переезде в столицу, - отрезал он. - Потом станешь получать пятьсот - после испытательного срока в два месяца. Жить можешь либо на съемной квартире (правда, наверное, дороговато для тебя будет), либо в общежитии. Спроси у моей секретарши - она сама долгое время жила в каком-то. Через десять дней чтобы приступила к своим обязанностям. Все. Свободна.
        Ирка немного постояла в дверях, но Себровский потерял к ней всякий интерес и вернулся к своим делам. Ирка показала язык его темени и вышла.
        Десять дней спустя Ирка явилась на новую работу. У проходной ее встретил крупный мужчина с обширной лысиной и мясистым носом, представившийся начальником сценарного отдела Сергеем Петровичем Сомовым.
        - Можно без отчества, но на «вы», - добавил он после приветствия.
        - А я - Ирина. Можно без «вы». Я ваша новая секретарша.
        - Прекрасно. Пойдемте. - Сергей жестом пригласил Ирку проследовать за собой. - Сценаристов у нас шесть человек, кроме них - я и вы, да еще два редактора. От вас требуется отвечать на звонки, уносить, приносить что попросят, кофе варить, ходить за почтой, следить за всем, а главное - выпроваживать непризнанных гениев, то есть субъектов, которые мнят себя талантливейшими сценаристами и неизвестным мне способом прорываются сюда, хотя на входе у нас охранник, не пускающий посторонних.
        - Так как же я их выпровожу, если им и охранник не помеха?
        - Взашей. Да, еще кое-что… Почту придется сортировать по той же причине, нужную корреспонденцию ко мне на стол, а сценарии тех же гениев в помойку.
        - Все?
        - Без исключения!
        - А если там и правда есть талантливые?
        - Один на миллион. Стоит из-за него терять драгоценное время такому занятому человеку, как я, если у него в подчинении шесть профессионалов, а?
        - Нет, конечно, - согласилась Ирка вслух, хотя мнение своего начальника не разделяла.
        Она засела за телефон и, когда отвечала на десятый звонок, в приемную буквально ворвалась симпатичная веснушчатая девушка, которая, увидев Ирку, сверкнула улыбкой и громко сообщила:
        - Я - Валя.
        - А я Ира.
        - Я знаю, как тебя зовут, - заверила Валя. Затем, прошагав к Иркиному рабочему месту, она плюхнулась прямо на стол и заговорщицки прошептала: - Не дай умереть от любопытства, скажи, ты его любовница?
        - Чья? - не поняла Ирка.
        - Себровского, кого ж еще?
        - Разве любовницы миллионеров работают?
        - В основной своей массе нет, но попадаются среди них жутко честолюбивые особы, которым хлеба не надо - работы давай. Ты не из таких?
        - Ну…
        - Так я и думала! Для виду, значит, в секретаршах посидишь, а потом Гогоша Сергуньку пинком под зад, а тебя на его место.
        - Гогоша? Ты о Себровском? - рассмеялась Ирка.
        - Только ты ему не говори, что я так его называю, это я любя. Ладно, Ирка, скажи честно, было че у вас?
        - Не было у нас ничего. Никакая я не любовница, просто хорошая знакомая по его подшефному региону. К тому же, как вы говорите, честолюбивая, поэтому и попросила перевести меня в столицу, а Игорь не смог отказать.
        - Игорь, значит?
        - Ты его Гогошей называешь, но ведь не любовница, правда?
        - Да я бы за счастье посчитала! Беда в том, что он - как айсберг в океане. Непокобелимый.
        Ирка рассмеялась - последнее словечко ей очень понравилось.
        - Ну уж если ты его не покобелила, то я, с моей-то скромной внешностью, и подавно.
        - На комплимент нарываешься? - фыркнула Валя. - У тебя внешность - высший пилотаж. Классика, Гогоша таких любит. Ир, ну признайся, что там у вас было, а?
        Ирка отрицательно мотнула головой. Валя, не поверив ей, надулась и убежала. Но уже на следующий день вновь явилась к новой секретарше с визитом, и совсем скоро девушки стали закадычными подругами.
        Глава 6
        Прошло три месяца с той поры, как Ирка начала работать в агентстве. Теперь она получала пятьсот долларов, имела подругу, пару приятелей и строгого, но справедливого начальника. Жила она в том же общежитии, что и по приезде, но в скором времени собиралась вместе с Валей переехать на съемную квартиру.
        Было время обеда, и почти весь персонал отправился в кафе перекусить. Ирка же трапезничала за своим рабочим столом - на забегаловки денег не было, поэтому обычно она обходилась бананом и парой пшеничных хлебцев, другим же объясняла свое нежелание питаться в блинных и пирожковых строжайшей диетой. Только она очистила банан и приготовилась отправить его в рот, как услышала недовольный голос Полины, отвечающей за приемку и сортировку почты:
        - Ты что это, красотуля, за корреспонденцией не пришла? Сама я, что ли, вам всем носить буду?
        Та брякнула на стол пачку писем, оказавшуюся как всегда неимоверно толстой, а все потому, что Полина из вредности всю ненужную корреспонденцию пихала в ячейку
«сценаристов» - так их отдел именовали в народе, то есть в агентстве.
        Доев банан и почувствовав себя еще более голодной, чем до обеда, Ирка вывалила на стол предназначенные на выброс творения. Просматривать их она начала с самого первого дня - в надежде отыскать что-нибудь стоящее. Надежда оправдалась, Ирка, к своему удивлению, обнаружила несколько очень интересных сценариев. Однако содержание остальных сотен писем наталкивало на мысль, что люди, писавшие их, либо страдают манией величия, либо ничего не понимают в искусстве.
        - И чем это мы тут занимаемся? - раздался грозный голос, принадлежащий Иркиному начальнику.
        - Перебираем почту.
        - А по-моему, читаем дребедень. - Сергей взял со стола первое попавшееся письмо и зачитал вслух: - «Я очень пахож на Бандераса, снимите миня в рекламе…» И на такого вот грамотея ты тратишь свой обеденный перерыв?
        - Но я уже отыскала несколько классных сценариев. По одному, например, можно снять отличный ролик о вреде курения, посмотрите…
        - Я же тебе сказал - в урну!
        - Но вы только взгляните! Сами убедитесь, что без разбору все выкидывать просто грех.
        - В урну!
        - Но три хорошие работы за несколько месяцев - прекрасный результат. Вы говорили, что один на миллион, а получается на сотню.
        - Знаешь, Ирина, ты меня достала. Делай что хочешь, но только не в ущерб своей работе. Ясно?
        - Ясно, босс. - Ирка демонстративно-покорно потупилась.
        - И не паясничай.
        Она склонилась над столом, мстительно думая: ничего, и на ее улице будет праздник. Несмотря ни на что, она добьется уважения, понимания и, чем черт не шутит, восхищения.
        В то время когда Ирка строила честолюбивые планы, ее брат сидел в беседочке, потягивал пиво и размышлял. Занятие сие ему страшно не нравилось, ибо напрягать извилины он не любил, тем более что умственный процесс мешал наслаждаться любимым напитком.
        И все же Лешка иногда задумывался над тем, почему он так порхает по жизни, не анализируя свои поступки, не планирует завтрашний день, даже ни о чем не мечтает. Это же противоестественно. Он не читает книг, не интересуется международными новостями, не любит торчать у телевизора, зато лежание на диване с бутылкой пива и без единой мысли в голове для него самое приятное занятие. Остаются, конечно, девушки, но и они его не увлекают серьезно. «Лимит любви, отведенный на нашу семью, давно исчерпала наша матушка», - так говорит умница Ирка, драгоценная сестра.
        В чем-то она права - ни один из Лелиных детей никогда не терял головы из-за любви. Например, еще недавно Лешка балдел от Гали, а теперь испытывал к ней лишь легкую симпатию.
        Познакомился он с Галей два месяца назад у нее дома - Лешка пришел по вызову чинить газовую плиту в огромный трехэтажный коттедж директора местного мельзавода Пахомова. Дверь ему открыла хозяйка дома - Галина Пахомова, миниатюрная рыжеволосая женщина лет тридцати пяти. Она проводила Лешку в кухню, а когда он устранил поломку, набросилась на него в прихожей и страстно, со стоном, начала целовать, гладить его мускулистые плечи, прижимаясь всем телом. Такого напора Лешка не выдержал, хотя понимал, что связываться с замужней женщиной опасно, тем более что Галин супруг человек не ординарный и рога свои безропотно носить не станет… Но в тот момент, когда ее мягкие губы скользили по его голой груди, здравый смысл улетучился, оставив Лешку наедине с горячим желанием.
        Видеться они начали раз в неделю, иногда два, но всегда днем, чтобы не застукала Галина школьница дочка. Галя влюбилась так, как никогда не любила мужа. Лешка тоже увлекся, но головы не терял. Впрочем, как всегда. Ему нравилось, как она занимается с ним любовью, как носит ему в постель кофе и его любимые пирожные, как откровенничает и признается в любви, а с недавних пор - как делает подарки. Однажды Галя предложила ему денег, увидев, в каких обносках он ходит, но Лешка не взял и, оскорбившись, неделю ей не звонил. Галя поняла свою ошибку и с тех пор преподносила подарки, приурочивая их к праздникам.
        Короче, жил Лешка припеваючи, был обласкан и одобрен. К тому же более-менее свободен - Галя, обремененная семьей и огромным домом, женщиной была занятой, так что его увлечение зрелой дамой не мешало ему увиваться за девчонками помоложе. Одна из таких юных вертихвосток вскружила Лешке голову совсем недавно. В свои двадцать она училась в пединституте, была весела, беззаботна, очень хороша собой и звалась Татьяной.
        Стоило Лешке вспомнить о девушке, как кусты зашевелились, и из них выскользнула стройная девушка с короткой стрижкой - Татьяна.
        - Привет, - прочирикала она игриво. - Я так и знала, что ты здесь прячешься.
        - Танюша, я не прячусь, а созерцаю свой внутренний мир.
        - С каких пор ты начал так витиевато изъясняться? - удивилась Таня.
        - С недавних. Поэтому надолго меня не хватит, скоро перейду на привычный язык.
        - Вот и славно. - Девушка чмокнула его щеку. - Он часть твоего очарования. Пройдемся?
        Лешка согласился с неохотой - боялся натолкнуться на Галю. Да и Танюшино общество не сулило ничего приятного - обычные девчачьи разговоры о любви, вернее, просьбы в ней признаться. Они вышли на аллею, ведущую к центру города, по которой, кроме них, фланировали толпы парней и девчонок. Таня повисла на Лешкиной руке, но вдруг взвизгнула и попыталась спрятаться за деревом.
        - Ты чего? - удивился Лешка. Он привык к инфантилизму подружки, но последняя выходка даже для нее была чересчур.
        - Маманя моя.
        - Ну и что?
        - Я же тебе говорила, что она меня пасет. Никаких мальчиков, только уроки.
        - Тебе скоро двадцать один, пусть привыкает, - хмыкнул Лешка.
        Он обернулся в полной уверенности, что сможет очаровать строгую маму. По аллее, широко шагая, с перекошенным от гнева лицом, к ним приближалась невысокая рыжеволосая женщина. Лешка растерянно заморгал, а из его полуоткрытого рта непроизвольно вырвалось:
        - Галя?
        Глава 7
        Приближалось время обеда. Иркин стол был завален рукописями, которые сгрузили на него работники отдела, выполнив тем самым обязательство перед Сергеем - начальник в срочном порядке потребовал представить на рассмотрение сценарии, нужные для съемок рекламы сети супермаркетов, заказ на которую поступил давно, но до сих пор не был выполнен. Хозяева магазинов оказались очень требовательными, даже придирчивыми, и им не нравился ни один из предложенных вариантов сценария. Сергей уже получил нагоняй от директора агентства, после чего устроил головомойку своим подчиненным, которые, в свою очередь, наплевав на все текущие проекты, поклялись наваять нечто грандиозное. И наваяли - в шести экземплярах.
        Ирка бегло с ними ознакомилась, пока начальник отсутствовал, и разочарованно отодвинула в сторону. Посредственно.
        - Принесли? - раздался громкий голос у нее за спиной.
        Ирка вздрогнула - она никак не могла привыкнуть к манере шефа подкрадываться незаметно.
        - Вот, пожалуйста. Шесть штук. И все - дрянь.
        - Чего бы ты понимала… - Он пролистал сценарии и ткнул в один из них: - Вот вполне неплохой.
        - Он глупый и не смешной, а это не в духе нашего агентства. Должно быть наоборот. Так, например… - Ирка вытащила из ящика стола валяющийся там с давних пор сценарий, который предназначался для урны.
        - Хм… - Сергей пробежал глазами по листку. - Где взяла?
        - В мусоре.
        - Но здесь реклама закусочных.
        - Не имеет значения, чуть доработать и получится отличный сценарий.
        - Выбрось, доработаем лучше один из этих! - рявкнул он и удалился.
        Ирка перевела дух. В последнее время стычки с начальником участились, и все из-за нежелания Сергея видеть в ней не просто девушку, подающую кофе, а члена своей команды.
        - Чего вы тут расшумелись? - В приемную с опаской просочилась Валя.
        - Творческие споры.
        - Все суешь свой нос куда не следует? - Девушка села на стул, кокетливо положила ногу на ногу и с удовольствием посмотрела на свое отражение в мониторе компьютера.
        - Сую, - вздохнула Ирка.
        - Пошли на выставку современного искусства.
        - Ты любишь искусство?
        - Не-а. Но я люблю потусоваться. Пойдем?
        - Пошли.
        - Может, найдем каких-нибудь папиков.
        - Зачем?
        - Чтобы бабки качать. У вас в провинции папики по другой части используются?
        - Не знаю. - Ирка вздохнула. Почему-то ей всегда доставались ужасно легкомысленные подруги. Валя была точной копией Люси, только более усовершенствованной: хорошенькой, модно одетой, но характер один в один. - Я-то пойду с тобой только из любви к искусству.
        Неожиданно в комнату ворвался престранный субъект: лохматый, бородатый, в мятой потрепанной одежде и рваных кедах. Мужчина неопределенного возраста откинул с лица прядь длинных темных волос и вперил в девушек дикий взгляд. Ирка решила, что перед нею очередной непризнанный гений, и с гордым видом встала с места, собираясь выпроводить его за дверь.
        - Серый где? - спросил субъект и нагло направился к кабинету начальника, но у самой двери остановился, встретив сопротивление секретарши.
        - Представьтесь, и я доложу. А так не пущу.
        - Ты чего, бабочка, не знаешь меня? - удивился незнакомец.
        Ирка пригляделась к его лицу: черная борода, желтые глаза, брови густые. Нет, она его не знала.
        - Пусти, дурочка, - вмешалась Валя, - это же Алан.
        Ирка посторонилась, все еще не понимая, что за знаменитая личность неряшливый бородач. А тем временем в комнате начальника закипел жаркий спор. Да такой, что Валя, привлеченная шумом, вскочила со своего места и припала ухом к двери.
        - Из-за сценариев ругаются, - сообщила она.
        - Ты мне, может, объяснишь, что за фрукт к нам пожаловал?
        - Я же говорила - Алан.
        - Паркер? - съязвила Ирка, припомнив забугорного режиссера Алана Паркера.
        - «Паркер» - это ручка, дураку ясно, а Алан Ку - наш гений.
        - Режиссер? Обладатель всевозможных наград, богатей и умница?
        - Конечно, он. - Валя приложила палец к губам: - Тихо, там такая разборка! Ку постоянно про дерьмо кричит, наверное, он сценарии имеет в виду.
        Тут Ирка приняла решение. Она схватила поднос, впопыхах водрузила на него стаканы с соком, в карман сунула отвергнутый шефом сценарий и вошла в кабинет начальника с наивным вопросом:
        - Не желаете ли сока?
        Спорщики, готовые, кажется, уже вцепиться друг другу в глотку, замерли.
        - Желаем, - первым прореагировал на предложение Алан.
        - А я тебе говорю - сценарий хороший, - продолжил прерванный спор Сергей.
        - А я говорю - дерьмо!
        - Ты же гений, вот и придумай что-нибудь.
        - Знаешь, что ты меня заставляешь сделать? Из дерьма - конфетку. Такого не бывает. - Он неожиданно повернулся к Ирке, которая с нарочитой медлительностью убирала поднос: - А вы как считаете?
        - Полностью с вами согласна, - робко молвила Ирка и протянула сценарий. - Но у меня есть кое-что для вас…
        - Так-так-так… - Алан читал, и лицо его прояснялось. - Вот совсем другое дело. Почему ты, - он обратился к Сергею, - его сразу не показал?
        - Он его не видел, - уловив замешательство начальника, вмешалась Ирка, - сценарий только сегодня пришел с почтой, а я, услышав ваш спор, решила показать.
        - Прекрасно. Очень свежо, весело. Значит, вы сотрудничаете с начинающими авторами? Похвально.
        - Мы? - удивился Сергей, но, помявшись, согласился. - Обычно ничего стоящего не попадается, но иногда…
        - Девушка, найдите его адрес, я ему напишу. Явно парень талантливый, ему поддержка нужна.
        - Алан, зачем тебе это? Поручи Ирочке, она все сделает.
        - Я знаю, что значит, когда тебе никто не идет навстречу и не желает тебя даже слушать, испытал такое на собственной шкуре, и теперь, если я могу помочь, я помогаю. - Ку помолчал, видно, вспоминая свой путь к славе, и добавил: - Вы мне, Ира, покажите все, что у вас в столе скопилось. Там, наверное, немного, но посмотреть стоит… А потом приходите ко мне, я попробую перетащить вас в свою команду - вы, я вижу, девушка толковая.

…Лешка бежал по темной улице. Ночи стояли прохладные, но он не ощущал холода, хотя был без рубашки, не видел шарахающихся от него собак, не слышал громкого стука собственного сердца. Он мчался по знакомой улице к дому единственного человека, который мог ему помочь, - к дому своего отца…
        Неприятности у Лешки начались с той памятной встречи в аллее, после которой он готов был провалиться сквозь землю. Оказалось, что двадцатилетняя студентка была всего-навсего шестнадцатилетней школьницей, к тому же единственным чадом Галины Пахомовой. После того как это выяснилось и непокорная дочь, надув губы, отправилась домой, Лешка ощутил на себе всю силу гнева женщины, считающей себя преданной. Галя визжала, кидалась на него с кулаками, обзывалась, рыдала, умоляла и все - на глазах проходящих мимо людей. Лешка сгорал со стыда, а потом, не выдержав, развернулся и ушел, втайне надеясь, что на том история и закончится. И ошибся - она только начиналась.
        На следующий вечер в его квартире раздался звонок. На другом конце провода была Галя, которая потребовала его к себе домой. Лешка долго отнекивался, но женщина была непреклонна - нужно встретиться с глазу на глаз. Пришлось идти.
        Лешка долго мялся на пороге ее дома, подносил руку к звонку и тут же убирал. Неизвестно, решился бы он наконец нажать на него, если бы дверь не отворилась и на крыльцо не вышла сама Галя. Она очень подурнела, осунулась и постарела, хотя, может, ему только так казалось, потому что раньше она была желанной женщиной, а теперь стала надоедливой бабенкой.
        - А где твои? - спросил он первое, что пришло в голову.
        - Я их отправила к бабушке, приедут завтра утром. - Круги под глазами Галя замазала тональным кремом, обкусанные губы покрыла блеском, но от этих ухищрений стала еще более жалкой и непривлекательной. Лешка решил, что, даже если она бросит к его ногам весь мир, он с ней не останется.
        - Мне жаль, что так вышло…
        Он хотел успокоить женщину, повиниться, но она ничего не хотела слышать, зажала его рот своим, заключила в кольцо рук его плечи и призывно подалась животом вперед. Лешка вздохнул, закрыл глаза, представил на месте Гали Сальму Хайек и решил напоследок доставить женщине удовольствие.
        Была уже ночь, когда они заговорили. Лешка прокашлялся и решительно заявил:
        - Думаю, что нам надо расстаться. Все слишком далеко зашло. После твоей истерики многие поняли, какие между нами отношения.
        - Плевать.
        - А вдруг твой муж узнает?
        - Плевать.
        - Я не понимаю тебя. У тебя семья, ты о ней должна думать. Неужели ты хочешь плюнуть на все ради своей страсти…
        - Не страсти - любви, - перебила она Лешку. - Я тебя обожаю! Ты - мой бог! Женись на мне, и я сделаю все, о чем бы ты ни попросил.
        - Галя, - Лешка старался говорить как можно мягче, - ты замечательная женщина, мне очень нравилось быть с тобой, но жениться я не собираюсь ни на тебе, ни на ком другом.
        - А Таня говорила, что на ней ты хотел жениться.
        - Глупые бредни влюбленной малолетки.
        - Ты с ней спал!
        - Я со многими спал. Что же, я на всех должен жениться?
        - Как ты мог? Она ведь ребенок!
        - Она мне врала, что ей почти двадцать один.
        - Она была невинна!
        - Она была далеко не невинна, поверь…
        - Ты все делал мне назло! - закричала Галя. - Спал с моей дочерью, чтобы сделать мне больно! Но я тебя прощаю! - Галя вцепилась в Лешкину руку. - Давай уедем отсюда, у меня есть деньги, драгоценности…
        - Галя, - встряхнул ее за плечи Лешка, - опомнись. Ты - мать, жена. Поздно в твоем возрасте менять жизнь.
        - Ты не хочешь, потому что я старая! - зарыдала она.
        Галя являла собой образец женской скорби: глаза ее были закрыты, тело сотрясалось от беззвучных рыданий, а из горла вырывался сдавленный хрип. Лешке было ее до смерти жалко, но подойти и утешить он боялся - опять она прижмется, начнет ласкать, и он в очередной раз не устоит.
        - Послушай меня, успокойся. Я ухожу, но это не значит, что мы должны стать врагами.
        - Я ненавижу тебя! - Галя вдруг зарычала, взвилась на постели, сорвав с себя одеяло, бросилась к нему. - Ты дешевка! Я купила тебя! Ты - мой!
        - Галя, опомнись… - Лешка растерялся, никогда он не видел эту женщину в таком гневе.
        - Когда я заваливала тебя подарками, ты был не против. Я нужна тебе только как жена богатого человека, поэтому ты так переживаешь, что мой муж узнает о нашем романе. Щенок!
        - Подавись! - Он швырнул ей в лицо рубашку, которую начал надевать. - За штаны потом рассчитаюсь.
        - Убью! - Галина ринулась в атаку с совершенно безумным выражением лица.
        Лешка с силой сжал ее руки, но она изловчилась, высвободила одну и вцепилась ногтями ему в щеку.
        - Дура! - ругнулся Лешка и ударил ее слегка по лицу, надеясь шлепком привести ее в себя.
        Женщина повалилась на кровать, скорее от удивления, чем от боли, прижала ладонь к щеке, глаза ее по-змеиному сузились, и она зашипела:
        - Но ты мне за это ответишь… Я тебя уничто-о-о-жу!
        Голос ее сорвался на писк. Через мгновение Галина схватила телефон, набрала номер и заверещала в трубку:
        - Милиция? Меня изнасиловали!
        Лешка стоял как вкопанный, не веря своим ушам. Что она задумала? Утопить его? И заодно опозорить себя? Она что, сумасшедшая? И тут же, ответив самому себе на все вопросы - ответив утвердительно, ринулся из коттеджа на темную улицу…
        Дом отца стоял на отшибе, что сегодня порадовало. В окнах горел свет - видно, там еще не спали. Вернее, домашние наверняка уже легли, а вот Марат по обыкновению припозднился.
        Виделись отец с сыном нечасто, но регулярно. После шестилетней отсидки по молодости Марат вернулся спокойный, осознавший неправильность своей дотюремной жизни, поэтому устроился на работу, не пил, ходил с гостинцами к Леле, надеясь вернуть ее любовь - наличие у бывшей супруги нового мужа ему не мешало, соперника он в Шурике не видел. Но Леля, когда-то упрямо отстаивавшая право на любовь, теперь с тем же упрямством не желала ей поддаваться. «Я вас люблю, к чему лукавить, но я другому отдана и буду век ему верна…» - именно так она заявила Марату в их последнюю встречу, после которой повелела оставить ее в покое. Сыночка, правда, видеть не запретила.
        Отвергнутый Марат с горя запил. В пьяном угаре связался с какой-то оторвой, вместе с которой и сел через год в тюрьму за ограбление пивного ларька.
        Так бы, наверное, и превратился Марат в рецидивиста, если бы не… любовь. Нашел он ее совершенно случайно, в тюремной больнице, где лечился от сифилиса. Некрасивая медсестра по имени Алена привлекла его внимание сразу. Она была доброй и милой, с тихим голосом и ласковыми руками. Год спустя они поженились, через два он вышел на свободу.
        С той поры жизнь Марата в корне изменилась. Он стал примерным семьянином, работягой и трезвенником. Иногда, правда, срывался - уходил в недельный запой, куролесил с бабами. Но жена его отыскивала, приводила домой, выхаживала, а после того, как он приходил в себя, прощала. Она была терпима к мужниным слабостям, за что он безмерно ее уважал и никогда не променял бы ни на одну красотку…
        Лешка постучал. Дверь открылась сразу, на пороге стоял отец - в тренировочных штанах, маленький, седоватый, но с такими же, как в молодости, колдовскими глазами.
        - Папа, у меня неприятности, - без предисловий начал Лешка. - За мной гонится милиция.
        - Ты что же, дурень, по батиным стопам решил пойти?
        - Пап! - возмутился Лешка и выложил все как есть.
        - Н-да… - Марат надолго задумался, прослушав историю сына до конца. - Мотать тебе отсюда надо.
        - Зачем? Я ведь ничего не сделал.
        - Следы сношения есть? Есть. Следы побоев?
        - Каких побоев? Я ее хлестнул легонько.
        - Она - рыжая, а кожа у них нежная, и теперь у нее, наверное, вся щека красная, а на руках синяки. Потом, рубашка твоя там осталась. Самое же главное в другом - муж ейный большая шишка, и съест он тебя за свою дуру с потрохами.
        - Что же делать?
        - Мотать.
        - Куда? В Н-ск, что ли? Да я там и не знаю никого! Пап, я из нашего городка и не уезжал никогда, кроме как в армию.
        - Н-ск не пойдет - слишком близко. В Москву езжай. С твоей мордой там не пропадешь, манекенщиком каким-нибудь устроишься.
        - Да меня же в федеральный розыск объявят, куда я устроюсь?
        - Неизвестно еще, как дело повернется. Ждать надо. Но в одном ты прав - схорониться тебе пока не помешает…
        - Я к Ирке поеду! - нашелся Лешка. - Она, правда, в общаге живет, но придумает что-нибудь, она баба головастая.
        - Вот и правильно. - Марат встал, накинул на себя фуфайку. - Сиди здесь пока. Я домой к вам сгоняю, вещичек тебе соберу, мать предупрежу, присмотрюсь опять же.
        - А потом?
        - А потом довезу тебя до Владимира на своей колымаге. Там ты на первую электричку до Москвы сядешь и днем уже с сестрицей своей обниматься будешь.
        Глава 8
        Ирка переезжала - они с Валей нашли неплохую однокомнатную квартиру в Химках. Далековато, конечно, но до работы удобнее добираться. Опять же ни тебе шума, ни злых вахтерш, и соседка только одна.
        Ирка была полна радостного возбуждения - все-таки впервые она поселилась отдельно от мамы. Конечно, у нее уже был опыт проживания вне родительского дома, но общежитие вряд ли можно было считать самостоятельной жизнью - никакого кайфа. Теперь же, как она надеялась, начнется совсем другая жизнь. Никакого контроля, душ - хоть каждый день. Парней опять же можно привести, а в том, что будет кого водить, Ирка не сомневалась. С такой подругой, как Валя, недостатка в мужском обществе быть не может.
        Девушки выгрузили вещи из такси. Валя - четыре чемодана, фикус, магнитофон, огромный пакет с ложками, тарелками и еще один неизвестно с чем, а Ирка - одну дорожную сумку да перевязанную стопочку книг.
        - И все? - удивилась Валя, увидев немногочисленные Иркины пожитки.
        - Ты зато, как я посмотрю, весь дом вывезла.
        - Здесь только мой летний гардероб, остальное я постепенно перетаскивать сюда буду… Ну все, двинули, - скомандовала Валя и, взвалив на себя два тюка, вошла в подъезд.
        Квартира располагалась на третьем этаже, была неплохо обставлена, имелся телефон. Все удовольствие стоило пятьсот долларов в месяц, по двести пятьдесят с каждой, но пришлось заплатить за полгода вперед. Такая сумма проделала брешь в Иркином бюджете, но у нее была надежда на скорую прибавку к зарплате.
        Вот уже месяц она работала в команде Алана, и ей это безумно нравилось. Теперь она не варила кофе, не бегала за сигаретами для босса. Она творила. Либо помогала творить другим. Вместе с Ку они отыскали адрес того парня, сценарий которого им обоим так понравился, и пригласили к сотрудничеству. Ирка редактировала его работы, после чего передавала в руки гения. Еще она писала сценарии сама, сортировала те, что присылал ее бывший начальник, просматривала почту на предмет обнаружения новых талантов и делала все, чтобы угодить своему новому шефу.
        Личные отношения у них, правда, не складывались. Алан оказался очень необщительным, замкнутым, даже угрюмым. У него не было ни друзей, ни вредных привычек, ни любимой женщины. Последних, кстати, он терпеть не мог. Или Ирке так казалось. Он был раздражителен, порою груб, но с ней держался подчеркнуто вежливо, что наталкивало на мысль, что ее он любит больше, чем других представительниц слабого пола. Ирка поначалу пыталась подружиться с лохматым букой, но все ее поползновения ни к чему не привели. Ку хвалил ее профессионализм, но как личность и как женщина Ирка его абсолютно не интересовала. Была надежда растопить лед на новоселье, которое Валя решила устроить через неделю и на которое был приглашен Алан. Хотя Ирка сомневалась, что он явится, но подруга заверила: «Придет как миленький, мне еще никто не смог отказать».
        В новой квартире Ирке нравилось все: и вид из окна, и большая кухня, и мебель - добротная, послевоенная, массивная.
        - Как может тебе нравиться такая рухлядь? - удивлялась Валя, которая мечтала о розовом будуаре и кровати с пологом.
        - Уютно, - пояснила Ирка и разместила на дубовом серванте фотографию брата.
        - Ой, а кто этот Аполлон? - воскликнула Валя, застыв перед снимком.
        - Лешка.
        - Брательник твой?
        - Ага. - Ирка привыкла к тому, что внешность брата вводит в ступор всех женщин Земли, и каждый раз очень веселилась.
        - Е-мое! Бывают же такие самцы… Я думала, что красивее Рики Мартина нет мужика, а оказывается, в каком-то Хрюкино..
        - В Ольгино.
        - …живет такой экземпляр, работает слесарем и имеет противную сестру, которая скрывает сокровище от своей лучшей подруги.
        - Я не скрываю. Просто Леха, как Обломов, обожает валяться на диване, ничего не делая, и переться в Москву ему вряд ли захочется.
        - Что ж, он просто лежит, и все?
        - Нет, конечно. Еще пиво пьет. Встает только на работу и на охоту.
        - Он еще и охотник?
        - До баб.
        - Прекрасно. Вот ты его и замани сюда поохотиться. Я согласна быть приманкой.
        - Вот если бы ты была Дженифер Лопес, он бы приехал. Может быть. А лучше безымянной бразильянкой с гривой черных волос и большим задом. Уважает он таких девушек. Когда карнавал в Рио показывают, его от телевизора не оттащишь.
        - Я перекрашу волосы и отращу зад ради такого мужика.
        - Ну-ну… - Ирка скептически посмотрела на хрупкую медноволосую Валю с россыпью веснушек на носу. - Дерзай.

…Лешка устал и проголодался. Он уже полдня бродил по Москве, не зная, куда податься. По адресу, указанному сестрой, он никого не нашел - сказали, вот только что съехала. Лешка решил отправиться к ней на работу, но не знал, где ее агентство находится, а в главном офисе никаких справок не давали. Он попытался обаять девушку за конторкой, и девушка, естественно, поддалась, но, увидев в паспорте фамилию Азизов, не поверила, что он приходится братом разыскиваемой им Медведевой, и выпроводила вон.
        Лешка купил пару беляшей и присел на лавку. Надо подумать. В справочной должны дать адрес. Тогда он отправится к сестрице на работу и подождет, в шесть Ирка пойдет домой, и они встретятся… Но где найти справочную?
        Беляш оказался невкусным, но есть очень хотелось, поэтому один Лешка слопал даже с аппетитом, второй, правда, пошел хуже, но не выбрасывать же - дорогой. Тут он увидел пивной ларек и обрадовался. Единственный приятный момент за сумасшедший день! Вот выпьет сейчас пару кружек, взбодрится и с новыми силами отправится на поиски сестры. Беляш доедать уже не хотелось, Лешка оглянулся в поисках какой-нибудь собаки, но увидел… милиционера. Точно! Спросить можно у него. Кто, кроме милиции, лучше знает город? Разве что таксисты. Лешка от радости забыл про беляш, который незамедлительно выпал из рук и шмякнулся на колени, на брюках тут же образовалось жирное пятно. Лешка горестно вздохнул и пошел пить пиво.
        После второй кружки жизнь уже не казалась столь безнадежной, он даже попытался замыть пятно пивом, но ничего не получилось. «Ладно, у сеструхи переоденусь», - решил Лешка и пошел к милиционеру.
        - Не скажете, где справочная? - спросил он, пытаясь дышать в сторону.
        - Зачем тебе? - грубо осведомился страж правопорядка и с неприязнью зыркнул на Лешку - он терпеть не мог красавчиков.
        - Я ищу сестру - Медведеву Ирину.
        - Паспорт! - рявкнул милиционер.
        - Зачем? - удивился Лешка, но документ подал.
        - Азизов?
        - Там же написано. - Лешка испугался, когда увидел, как мент достал рацию. Может быть, его уже объявили в розыск?
        - Давно в Москве?
        - Сегодня приехал.
        - Билет где?
        - Выбросил, - еще больше удивился Лешка. Он никак не мог понять, зачем этому человеку понадобилось учинять допрос с пристрастием, если от него только и требуется, что сказать адрес справочной.
        - Как, говоришь, сестру зовут?
        - Ирина Медведева.
        - И тебе, значит, татарская морда, она сестра?
        - Не понял? - Лешку передернуло. Никогда в свой адрес он не слышал ничего подобного.
        - А мы еще и пьяны? - Мент поводил носом и забормотал что-то в рацию.
        - Я выпил две кружки пива в здешнем ларьке.
        - Приехал сегодня, а уже успел нажраться и штаны испоганить. Так, что ли?
        - Вы ответите на вопрос, который я вам задал? - Лешка начал злиться.
        - Ты, бомжара, мне не указывай. Серега! - зычно крикнул мент коллеге, который только вышел из милицейского микроавтобуса. - Здесь клиент для тебя. Без прописки. Пьяный. Вонючий. Фамилия к тому же Азизов. Приперся в Москву, на кой-то хрен. Сидел бы у себя в Татарии. Забирай.
        Лешка опешил. С таким откровенным хамством ему не приходилось сталкиваться даже в армии. Тем временем его скрутили, затолкали в автобус и куда-то повезли. А через четверть часа он уже сидел без сумки и документов в КПЗ.
        Камера была маленькой, но и народу в ней всего двое - Лешка и какой-то бомж, ужасно вонючий и в стельку пьяный. Последний дремал на лавке в одиночестве, пока к нему не подселили соседа. Увидев Лешку, бомж привстал, крякнул и хитро спросил:
        - За проституцию взяли?
        - Чего?
        - Знаю я таких красавчиков, баб седлаете за деньги.
        - Дурак ты, мужик. Я здесь по недоразумению.
        - Дэк мы все здесь по тому же, - хмыкнул бомж. Затем представился: - Колян.
        - Леша.
        - Значит, будем знакомы. Курить есть?
        - Не курю.
        - Точно за проституцию взяли.
        - Колян, отвали. Я к сестре приехал в гости, а меня сюда засунули.
        - Дэк ты, как я, без прописки?
        - У меня есть прописка - я живу в городе Ольгино, Н-ской области.
        - А им по хрену. Им московская нужна.
        - Что за идиотизм? Я что, в столицу своей страны приехать не могу?
        - Можешь. Но тут такие дела, что лучше не приезжать.
        - Когда меня отпустят? - Лешка нервничал. Он боялся, что менты уже выяснили, что его разыскивают за изнасилование. Его даже удивляло, почему еще не пришли, не надели наручники, не увели в другое, более страшное помещение.
        - Ночь подержат, а потом пинком под зад. Мотай, скажут, из столицы в свою дыру и не попадайся больше.
        - Мне сестру надо найти.
        - На фиг?
        - Пожить у нее хочу.
        - Во дурень! Сейчас в Москве ментов больше, чем собак бездомных. Тебя по пять раз за день остановят и документы спросят. А ты теперь меченый.
        - Всех, что ли, так?
        - Не-а. Тебя да меня. Мы с тобой люди приметные. Я - понятно почему, а ты уж больно смазлив. Не любим мы, мужики, таких, как ты. Гадость хочется тебе сделать, аж тошно.
        - Колян, знал бы ты, во что я из-за своей внешности вляпался, не говорил бы так…
        - А, - отмахнулся бомж, - знаем мы ваши беды. Вот мне вмазать завтра не на что будет, тут уж горе так горе.
        - Я тебе дам. У меня полно денег.
        - Во тюльпан дурной! Их уж менты загребли. - Колян развел руками. - На метро мелочь и ту прибирают.
        - А если я пожалуюсь кому-нибудь?
        - Да кто ж тебя слушать-то станет?
        - И что же мне делать завтра? Москву я пешком не обойду.
        - Слямзим чего-нибудь.
        - Украдем, что ли?
        - Ну… - Колян растянулся на лавке, задрал свою чумазую, небритую физиономию к потолку и произнес мечтательно: - А лучше к буржуйской помойке сгонять, там столько добра выкидывают… Ух! И не так опасно. К вечерочку бутылок насобираем, вмажем, а по утру я тебе помогу найти сестру.
        - А ночевать где? - Ситуация, в которую попал Лешка, была настолько абсурдной, что ему до сих пор не верилось, не снится ли ему все это.
        - Есть местечко. Держись Коляна - он тебя не бросит, - изрек благодетель сонным голосом и через секунду захрапел.
        Лешка посидел немного, понаблюдал за сокамерником. Его удивило, что, несмотря на неряшливость, Колян не выглядел отталкивающим. Приятное славянское лицо, на котором выделялись яркие голубые глаза, нос картошкой и ямки на щеках. Простофиля, сразу видно. И пьяница. Но добрый и участливый, с широкой душой и желанием помочь. Лешка расчувствовался - чужой человек принял его беды как собственные - и решил отплатить той же монетой, едва у него все наладится. Он посмотрел кругом, надеясь отыскать место для сна, но, не увидев еще одной лавки, улегся на полу. Закрыл глаза и тут же задремал.
        Глава 9
        На улице было темно. Высокие деревья своими кронами загораживали свет уличного фонаря. Ирка сидела в кухне на подоконнике и смотрела в окно. Она тосковала, несмотря на то что в комнате веселилась куча народа, пришедшего на новоселье. Валя в отличие от Ирки была коренной москвичкой, к тому же с весьма общительным характером, поэтому в их квартире сейчас гостей было - как живности на Ноевом ковчеге. И в другой день Ирка наверняка наслаждалась бы шумной пирушкой, но не сегодня.
        Днем она позвонила маме и с удивлением узнала, что Лешка отправился к ней в гости и уже сутки как должен быть на месте. Дальше - больше. Оказалось, причиной столь поспешного его отъезда из родного города была приключившаяся с ним беда. Мама рыдала в трубку и сбивчиво объясняла ее суть: Лешка связался с замужней дамой, наигравшись вволю, бросил ее, как обычно делал, а женщина оскорбилась, вызвала милицию, написала заявление. На счастье Лешки, хода делу не дали, решили подождать возвращения мужа пострадавшей - как-никак тот большая шишка, мало ли чего. Рогатый супруг вернулся утром и жене не особенно поверил - дураком он не был, марать свое имя не позволил, велел дело замять, а жене такую трепку задал, что та сидит с синяками дома и носа на улицу не кажет, хотя Леля допускала, что просто стыдится. Ольгино - не Москва, слухи по городку разносятся моментально.
        Ирка мамин монолог выслушала и успокоилась немного. Но напоследок Леля огорошила известием, что показываться на родине Лешке пока не надо - обманутый муж ищет наглеца, желая набить ему морду. Ирка очень обрадовалась тому, что брат поживет у нее какое-то время, заверила в том родительницу и, положив трубку, призадумалась, как Лешку найти.
        Сначала она не сильно переживала - брат взрослый парень, догадается, как ее можно разыскать. Ждала его с минуты на минуту, но он все не появлялся. «Наверное, снял номер в гостинице, переночует, а утречком приедет», - уговаривала она себя, но волнение не оставляло. Вдруг его побили, ограбили, убили… Ирка всхлипнула и приказала себе успокоиться. Оторвав взгляд от окна - вид темной улицы ее пугал, - она с удивлением обнаружила сидящего в уголке кухни Алана Ку.
        - Давно вы здесь? - опешила девушка.
        - Минут пять. - Ку был невозмутим и, как обычно, лохмат.
        - Я думала, вы не придете.
        - От Конопушки не так легко отделаться, я решил забежать на десять минут и смыться.
        - И чего же вы сидите здесь? Там веселее. - Ирка кивнула головой на дверь в комнату.
        - А я веселиться не умею. Не пью, не курю, танцевать никогда не пробовал.
        - И почему же вы такой?
        - Как почему? Потому что я гений.
        Ирка удивленно вскинула на него глаза. Вроде бы манией величия Ку не страдал, а тут вдруг подобное заявление.
        - Вы смеетесь?
        - Конечно. - Алан озорно улыбнулся, и Ирка поймала себя на том, что видит его таким впервые.
        - Скажите, как человека в Москве найти? - вдруг спросила она. Никогда раньше не думала, что ей придется обращаться за помощью к Ку.
        - А кого вы потеряли?
        - Брата. Он ко мне поехал два дня назад и все не появляется.
        - Тот самый, которого Лешей зовут?
        - А вы откуда знаете?
        - Да там Конопушка всем девушкам его фотографию в нос тычет, после чего они закатывают глаза и с придыханием шепчут: «Ле-е-е-ша». Он, правда, слесарем работает?
        - Правда.
        - Я мельком видел фотографию и не понимаю, как с такой внешностью парень не попался на глаза представителю какого-нибудь модельного агентства.
        - У нас в Ольгино агентств нет.
        - Здесь его быстро заприметят. Могу поспособствовать.
        - Вы бы лучше мне найти его помогли.
        - Помогу.
        Ирка надивиться не могла. Ку, который не обмолвился с ней и парой слов, не касающихся работы, теперь треплется с большим удовольствием и даже грозится помочь. Чудеса!
        - Не пойму я вас, Алан. Я целый месяц с вами сдружиться пыталась, а вы - как улитка из раковины не высовывались. Что с вами теперь?
        - У меня замедленная реакция. Только теперь понял, что вы это искренне делали.
        - Вы что же, никому не доверяете?
        - Почему никому? Только женщинам.
        Алан почти не соврал. Женщинам он не только не доверял - он их боялся. Именно о своем страхе перед ними он думал, когда вышел из квартиры Ирки и сел в свой
«Мерседес» с шофером…
        Родился Алан двадцать семь лет назад в маленькой грязной комнатенке, именуемой дворницкой. Мать его, намахавшись метлой и «хряпнув с устатка» водочки, задремала, а когда проснулась от сильной боли, поняла, что рожает. Помочь было некому (жильцы дома либо спят, либо на работе, а мужа у нее отродясь не было), поэтому, «хряпнув» еще стаканчик, она решила справляться сама. И справилась. Роды прошли без осложнений, пуповину она перерезала ножом, которым только что строгала колбасу, сыночка завернула в тряпку. Затем допила оставшуюся водку, кое-как помылась из чайника, а уж потом пошла к телефону-автомату вызывать «Скорую».
        Ребенка она назвала Леней, в честь Брежнева. Фамилию дала свою - Кукушкин. Жили они бедно, но весело. Каждый месяц у Лени был новый папа, а еще были песни среди ночи и батарея бутылок для игр. Когда мальчику исполнилось шесть, мама родила ему братика. Назвала его Мишей, как Боярского, и дала тоже свою фамилию. С той поры в дворницкой общей площадью восемнадцать метров проживала семья из четырех человек - мальчики с мамой и сменяющие друг друга папы.
        В школу Леня пошел нехотя. Букв он не знал, надеть было нечего, за завтраки заплатить тем более нечем. Мальчик чувствовал себя изгоем, стыдился матери, посещавшей собрания в подпитии, и от стеснения не отвечал на учительские вопросы, хотя урок знал наизусть.
        Единственной его радостью был Мишук. Ленька был ему и папа, и мама, и брат. Из своего скудного обеда, который школа выделяла бесплатно, он выкраивал кусочек - то котлетку, то сосиску - и нес Мишке. Брал для него у сердобольных жильцов одежонку, а потом подшивал и украшал помпонами. Один раз поучаствовал в каком-то конкурсе чтецов и выиграл плюшевого медведя, вот и подарок на пятилетие брата.
        Младшенький любил Леню безмерно. Вообще, он был удивительным ребенком, на редкость красивым (уж неизвестно в кого, наверняка в анонимного папу, мать-то красотой не блистала), милым, смышленым. Поэтому известие о том, что у Мишука порок сердца, вызвало жалость не только у Леньки, но и у жильцов дома, и у начальника жэка, и даже у собственной матери. Последняя никогда воспитанием своих детей не занималась, считала так: что вырастет, то и вырастет, но болезнь сына ее потрясла. Пить она перестала, ухажеров отвадила и с удивительной энергией начала искать деньги на операцию - хотя в те времена медицина была еще бесплатная, но везти мальчика надо было аж в Ригу, к лучшему специалисту. Собрали приличную сумму, спасибо сочувствующим. Леня тоже принимал участие - ходил по домам своих одноклассников и, сгорая от стыда, клянчил деньги у их родителей. Ради брата он был готов на все!
        Леня очень хорошо запомнил тот день, когда нужная сумма лежала перед ними на столе. Мишки дома не было (его забрал в гости сосед, пенсионер Михалыч), мать радостная, розовощекая, похорошевшая без вина, все щебетала, как они вылечат мальчика и он здоровеньким пойдет в школу, скоро ведь уже, и как заживут дружной семьей. Леня ей верил. Впервые он почувствовал к матери любовь. И уважение к ее силе воли, характеру. Он забрал Мишука из гостей, прихватил немного денег и решил устроить брату перед отъездом праздник. Были и карусели, и зоопарк, и кафе-мороженое. Мальчишка захлебывался от смеха весь день, а Ленька не мог нарадоваться, что доставил Мишуку такое удовольствие.
        Возвратились они домой вечером. Дверь в их комнатенку оказалась не заперта. Леня вошел, включил свет, хотел было поругать мать за халатность - в доме такие деньги, а она не запирает! - и замер с открытым ртом. На полу, раскинув руки и ноги, валялась их мать. Изо рта вытекала тонкая струйка слюны, поодаль валялись бутылки и ее несвежие трусы. На заголившемся бедре красовался огромный фиолетовый синяк. Деньги исчезли.
        Лене тогда было тринадцать лет. Именно с того дня он возненавидел всех женщин на свете.
        Мишук умер через год. Ленька, окончив восемь классов, пошел учиться в ПТУ. Впоследствии он не мог вспомнить, на кого, но это было и неважно. Главное - уйти из дома, не видеть мать, не слышать ее фальшивых пьяных всхлипов. Через полгода его выгнали за прогулы, и юноша уехал в деревню, где у соседа Михалыча был пустующий зимой дом. Там дождался лета, а с наступлеинем тепла начал скитаться по ближайшим селам, подрабатывая по мелочи - кому дров нарубить, кому воды наносить. Так и перебивался. Осенью вернулся в дом соседа, где снова перезимовал. Именно в тот год в жизни парня случились две вещи, перевернувшие ее: первая - он «подсел на кино», вторая - в нем проснулась чувственность, причем последнее событие свершилось благодаря первому, так что Леня понял, что в мире все взаимосвязано.
        Шел 1990-й - год телевизионного беспредела. Многочисленные каналы демонстрировали с утра до вечера американские и европейские фильмы, неудосужившись обзавестись лицензией. Среди массы дешевых боевиков попадались и прекрасные высокохудожественные фильмы, снятые такими мастерами, как Коппола, Бертолуччи, Феллини, именно они заворожили парня, приковали к экрану старенького черно-белого телевизора «Рекорд». Раньше он и не предполагал, что существует такой удивительный киношный мир - дома у них было только радио, а в кино он ходил разве что с классом, смотреть патриотические фильмы. И вот в семнадцать лет он прозрел, почувствовал вкус к жизни и понял наконец, чем хочет заниматься. Он станет режиссером!
        Картина будущего сложилась в Ленькином воображении мгновенно - он дождется весны, вернется в столицу, быстренько получит аттестат о среднем образовании, поступит во ВГИК, поразит уже на первом курсе преподавателей своим талантом, к окончанию института обзаведется денежными покровителями и снимет свой дебютный фильм, который незамедлительно получит «Оскара». Таким мечтам он предавался, лежа на старом диване в теплой комнате, когда за окном завывал ветер, и томился в ожидании весны. И дозимовал бы спокойно, если бы не «Эммануэль». Фильм его потряс, но не своей идеей, не режиссерским мастерством, а эротизмом и красотой девичьих тел на экране. Он не замечал раньше, что женщины бывают такими гибкими, изящными, а не только пьяными, дряблыми и пускающими слюну. В нем проснулась чувственность! И это шокировало его прежде всего. Теперь ночами ему снились горячие объятия, поцелуи, утонченные ласки, он просыпался с вечной эрекцией. Но когда начинал мечтать о сексе наяву, перед глазами сразу всплывала мать, лежащая враскорячку на полу, и ее сероватые трусы. Желание тут же пропадало… Но ночью возвращалось
вновь!
        Когда наступила долгожданная весна и Ленька вернулся в Москву, у него возникло еще одно желание (кроме того, как стать режиссером) - завести себе милую, нежную, невинную подружку.
        Комнатенка, в которой он появился на свет и где не был уже два года, не сильно изменилась, разве что стала еще более грязной и убогой. Мать же изменилась гораздо сильнее - выглядела лет на шестьдесят, хотя, по Ленькиным подсчетам, не достигла еще сорокалетия. Пила она по-прежнему, правда, мужиков больше не водила, а жила на правах жены с какой-то бабой - здоровенной, жилистой, в синих наколках.
«Молодожены» появлению нового жильца не сильно обрадовались, но решили, что за него грех не выпить, поэтому к вечеру надрались, повалились на грязный пол и захрапели. Чтобы не возненавидеть окончательно всю слабую половину человечества, Леня решил в родном доме больше не появляться.
        Лето он снова батрачил, а по осени вернулся в ПТУ, дабы за год осилить оставшуюся непройденной школьную программу. Устроился неподалеку дворником, получил комнатенку в коммуналке и зажил почти счастливо. Дни летели за днями, вечера он коротал в видеосалонах, вставал в четыре утра и жил мечтами. А вскоре встретил ЕЕ!
        ОНА училась в том же ПТУ, что и он. Приехала из-под Рязани, жила в общежитии. Звали девушку Любой, и имя ей удивительно шло. Хрупкая, с нежным личиком, пухлым маленьким ртом, невинными серо-зелеными глазами, точеным носиком и с румянцем во всю щеку. Открытый взгляд, тихий голос с едва уловимым говорком. Ангелочек, а не девушка!
        Леня влюбился с первого взгляда, едва разглядел ее в полутемном коридоре. Они подружились. Через две недели он признался ей в любви, стоя на коленях, как положено, и сжимая в руках дешевый букетик. После столь пылкого объяснения девушка не устояла - отдалась будущему гению. Тело Любаши его не разочаровало: узкий таз, маленькие грудки, тонкие щиколотки. Немного подпортило впечатление отсутствие у возлюбленной девственности, но благородный Леня простил - с кем в жизни не случается. Тогда он еще не имел понятия, что Любаша была первой шлюхой общаги, а когда узнал, было поздно - он ПОЛЮБИЛ.
        Стали жить вместе. Леня работал на две ставки, учился, смотрел кино и ОБОЖАЛ. Все, что он делал, делал для нее и ради нее. Ему хотелось положить к ее ногам весь мир, посвятить ей фильм, завалить мехами и драгоценностями. Любаша на все это была согласна, но, видя, что момент исполнения желаний далек и туманен, решила не терять времени даром. Она брала от жизни все, до чего могла дотянуться, а потому были в ее жизни дешевые кабаки, чьи-то дачи и вечно пьяные хлопцы, называемые тогда «рэкетирами». Приходила она под утро, пошатываясь от усталости и вина, ныряла в кровать и делала вид, что только проснулась, когда Ленька возвращался с ночного дежурства.
        Так они прожили полгода. И наконец-то он начал о чем-то догадываться. Теперь Любаша не стеснялась - пропадала и днем, а когда возвращалась, была похожа на кошку, втихаря наевшуюся сливок. У нее появились хитрый довольный взгляд и дешевые золотые украшения…
        В конечном итоге Ленька все узнал!
        Были крики, слезы, мольбы… Но не Любины. Это Ленька просил - не бросать его, позволить ему любить ее. Она позволила - ей было лестно. Она унижала его, разрешала до себя дотронуться только после того, как он поползает перед ней на коленях, рассказывала о своих похождениях, хвалилась количеством любовников. Но он терпел.
        Разрубить тугой узел их отношений, как ни странно, помогло кино. Посмотрев однажды жуткий триллер Хичкока «Психо», Ленька поймал себя на мысли, что хочет так же, как в кино, истыкать ножом белое Любино тело. Потом ему приснилось, что он ее душит и наслаждается, когда она всхлипывает в последний раз. Леня понял: или он с Любой расстанется, или станет преступником. Одно из двух. Конечно, имелся еще третий вариант - он сойдет с ума. Он выбрал первый.
        Сначала было очень тяжело, почти невыносимо. Потом легче. И наконец, совсем отпустило. Леня повзрослел за это время лет на двадцать и поклялся себе больше никогда не влюбляться.
        Почти десятилетие он держался, но неожиданно в его жизнь ворвалась Ирка, и Алан понял, что в очередной раз пропал.
        Глава 10
        В подвале было тихо, только чуть слышно перебирали лапками крысы. Лешка сидел на драном матрасе, смотрел на пламя свечи и думал. Мысли, одолевающие его, не были приятными. Вот уже два дня он живет бок о бок с Коляном, спит на его матрасе, ест добытую им пищу и, несмотря на то что благодетель узнал адрес Иркиной работы и достал денег на метро, даже не пытается с сестрой связаться. Что с ним? Неужели такая жизнь - все, к чему он стремился? Подвал, черствый хлеб, дешевое пойло под названием «Анапа» - его настоящее и будущее?
        Подвал осветился. В отдалении послышались шаги.
        - Колян?
        - Кто ж еще? - Бомж появился из-за поворота с пакетом в руке. - Чизбургер тебе притаранил.
        - Как там на улице? - Лешка не выходил из убежища двое суток, боялся опять оказаться в КПЗ.
        - Тепло. - Колян развернул пакет. Достал бутерброды и бутылку. - Хлебнешь?
        - Не-а.
        - Портвешок. Сладенький. Хлебни, дурень.
        - Мне бы пива.
        - Во, блин, барин! Пей, что дают! - Колян насупился. Обиделся, наверное.
        - С тобой завтра пойду. Бутылки собирать.
        - А к сестре?
        - Успею.
        - Это правильно. Не в таком же тебе виде к ней заваливаться. Вот какое сегодня число? - Бомж посмотрел на приклеенный к стене календарь с обведенными в кружочек числами. - Пятнадцатое. А семнадцатого я в баню иду. Тебя с собой возьму. После можно и к сестре.
        - И как часто ты моешься?
        - Два раза в месяц, - гордо ответил Колян, славящийся среди бомжей своей чистоплотностью.
        - Лады, - апатично согласился Лешка. Ему было все равно. Почему? Сестру он обожает, мать тоже, а не звонит им, не скажет, что жив, здоров…
        - Завтра мы чуть за город отъедем. Тут недалеко, минут двадцать на электричке, есть буржуйская деревня. Туда махнем.
        - Зачем?
        - Эх, тюльпан, там такие помойки!

…За окном едва занималась заря. В своей кровати мирно сопела Валя, тикали часы на стене, на улице чуть слышно шелестели листья. Ирка не спала. Ее одолевали думы и переживания. Прошла неделя, а от брата никаких известий. Розыски, предпринятые Аланом, ни к чему не привели. Лешка пропал.
        Ирка рывком отбросила одеяло и пошла на кухню пить кофе. До выхода из дома оставалось два с половиной часа, и она решила потратить их с пользой. Ванна, питательная маска, маникюр - а то со всеми этими переживаниями совсем себя запустила.
        Чайник вскипел. Ирка сделала себе кофе и бутерброд, устроилась на табурете, том самом, где недавно сидел Алан, и задумалась.
        Алан… Странный тип! Ирка никак не могла понять, как он к ней относится. За прошедшую неделю многое, конечно, изменилось, они стали проводить вместе больше времени: беседовали, гуляли, даже однажды ужинали, но сказать, что узнала его лучше, она не могла. Человек-загадка. Откуда взялся, где учился? Неизвестно. Поражал он Ирку еще и своими взглядами, она стала их ловить на себе последнее время довольно часто. Взгляд у него странный - иногда оценивающий, иногда удивленный, иногда и вовсе какой-то… препарирующий. Будто режиссер рассматривал ее под микроскопом и дивился - что за чудо-юдо такое?
        Валя, видя столь тесные их взаимоотношения, подругу подкалывала: «Крепость пала - Ку твой!» Но Ирка не верила, отмахивалась, говорила, что все это ничего не значит. Подумаешь, погуляли, поболтали… Да и болтала в основном она, Алан больше слушал и поглядывал на нее исподтишка. Чудак!
        - Чего встала так рано? - В дверях появилась позевывающая Валя.
        - Не спится. - Ирка пододвинула подруге кружку. - Наливай. Кофейку попьем.
        - Эротический сон приснился, с Ку в главной роли?
        - Какая ты упрямая, Валюша! Вдолбила себе в голову, что между нами зарождается большое светлое чувство, и я теперь должна тебе подыгрывать?
        - Чувство может и не светлое вовсе. Во всяком случае, он тебя хочет.
        - Ерунда. Он ни разу меня поцеловать не пытался.
        - Ку не такой, как все, поэтому и процесс ухаживания у него проходит не так, как у всех.
        - А как у гениев принято ухаживать, ты в курсе?
        - Нет. Но! - Валя подняла указательный палец. - Я знаю, как мужчина смотрит, когда хочет женщину. Слава богу, опыт имеется.
        - Если даже он меня и хочет, в чем я, кстати, сомневаюсь, то это еще не значит, что и я о том же мечтаю.
        - Деточка, - Валя приобняла Ирку, - я тебя знаю уже несколько месяцев и могу точно сказать: у тебя не было ни одного мужчины.
        - И что дальше?
        - А то, что после столь долгого воздержания захотеть можно даже какого-нибудь карлика, не то что Алана.
        - Он некрасивый. - Ирка поморщилась. Она уже думала о сексе с Ку, но не могла представить себя с ним в постели - слишком он был непривлекательный. - Косматый, неухоженный, борода как у Толстого. Бр-р…
        - Ирусик, Ку не так уж плох. Неухожен, тут я с тобой согласна, но ведь просто потому, что ему всякие там заботы о внешности по барабану. А черты лица у него очень даже ничего. Глаза красивые. Волосы. Ты брюнетов любишь, вот и получи.
        - Мне кажется, что он импотент, - призналась Ирка, уверенная в том, что все талантливые мужчины имеют проблемы в сексуальной сфере. Кто, как Пушкин, за всеми подряд бабами волочится, кто, типа Кафки, от них шарахается.
        - С чего ты взяла? Он молодой. Непьющий. Здоровый, судя по всему.
        - Думаешь, мало среди молодых импотентов?
        - Не знаю, не встречала. Но и это не проблема в век «Виагры». Затащи его в койку и проверь. Говорю тебе - не пожалеешь.
        Ирка сделала зверское лицо, и подруга от нее отстала.
        Через три часа они были на работе: Валя сидела за своим компьютером, а Ирка - в кресле напротив Алана. Ку что-то ей объяснял, тыкал пальцем в текст сценария, потом обошел стол, встал рядом и наклонился, указывая фломастером на последний абзац. Ирка слушала, кивала, а сама не могла сосредоточиться - утренний разговор не прошел даром, и она представляла Алана в роли своего любовника. Права Валя - не так уж он и плох. Его бы причесать, побрить, приодеть… И тут Ирка уловила слабый запах, исходящий от его кожи. Раньше ей казалось, что режиссер дурно пахнет - очень уж он неряшливо выглядел, но теперь она почувствовала аромат… клубники. Не немытого тела, даже не одеколона, а детского мыла. Она втянула носом воздух и закрыла глаза. С этой минуты она уже не сомневалась: Алан станет ее мужчиной.
        После обеда они поехали на «Мосфильм» доснимать очередной ролик. Ирка, всегда мечтавшая понаблюдать за процессом, напросилась, набравшись наглости, и была удостоена чести поприсутствовать при создании шедевра.
        В дороге Ку был молчалив и сосредоточен. Все решили, что гений планирует предстоящую работу, но они ошибались. Алан вспоминал…
        Во ВГИК он не просто не поступил, а с треском провалился. На первом же экзамене получил «неуд» - оказалось, что его уверенности в себе и желания стать режиссером мало, надобно еще иметь и знания. А какие они после ПТУ?
        Неудача повергла Леньку в уныние, он впал в очередную депрессию, почти такую же затяжную, как раньше. Но тогда его спасло желание доказать отвергнувшей его женщине свою состоятельность, теперь же, когда доказать не удалось, Ленька потерял почву под ногами. Он перестал смотреть кино, уволился с работы, из комнаты его тут же выгнали, но это его не особенно огорчило. Разве можно расстраиваться из-за каких-то девяти квадратных метров, если вся жизнь пошла прахом? Он даже стал мечтать об армии, надеясь напроситься в горячую точку и там погибнуть. Но, оказалось, служба ему не светит - у него обнаружились проблемы с позвоночником.
        Ленька вернулся в родные пенаты. Мать с теткой-мужем по-прежнему проживала в дворницкой, так же пила и так же оплакивала своего несчастного сыночка. То, что в его смерти виновата именно она, из ее памяти давно улетучилось. «Супруги» жили не очень дружно, часто дрались, все больше из-за ревности, и в другое время Леньку бы тошнило от такой обстановки, но теперь ему было все равно. Он отгородил шкафом раскладушку, на которой спал, и почти все время проводил, валяясь на ней, даже есть вставал редко. Да и нечего было есть, кроме водки и кильки.
        Через пару месяцев он пришел в себя. Скотство, происходящее за шкафом, начало его раздражать, из чего он сделал вывод, что пора ему выметаться из подвальной халупы и начинать жизнь заново. Без ненужных мечтаний о славе и чистой любви. Ленька решил пойти на завод, устроиться в общежитие и начать читать книги, вместо того чтобы бередить раны просмотром кинофильмов.
        Так он и сделал.
        Прошло четыре года, за которые многое изменилось. Ленька стал очень начитанным. Мать угодила в тюрьму за убийство по пьяному делу своего «мужа» (кстати, у тетки, оказывается, было двое детей). Видеосалоны позакрывались, перестав искушать новоявленного пролетария, отечественный кинематограф пришел в упадок, а во ВГИК уже нельзя было поступить бесплатно.
        Леньку все перемены мало волновали. Теперь он был заядлым книголюбом, которого в заводской библиотеке заведующая просто боготворила. Однажды он шел по Новому Арбату с томиком французских новелл под мышкой, думая о своем. И вдруг остановился, привлеченный шумом внушительной толпы. Оказалось, снимали видеоклип какой-то новомодной рок-группы, о которой Ленька по причине своей полной музыкальной безграмотности даже не слышал. Поэтому сначала он хотел пройти мимо, но любопытство и старые пристрастия заставили остановиться. Клип снимал полный, щегольски одетый господин лет сорока. Работал он без души, с ленцой и, как показалось Лене, жутко бездарно. Понаблюдав в течение получаса за работой режиссера, он не выдержал.
        - Полная лажа! - выкрикнул он. Как оказалось, очень громко.
        - Что-о-о? - Толстячок побагровел и обернулся: - Кто это вякнул?
        - Я. - Ленька смело вышел из толпы. Он узнал в крикуне известного режиссера Кораблева, но оробеть его заставил бы только Феллини, а тот уже умер.
        - Уберите придурка! - взвизгнул Кораблев. - Я не могу работать, когда мне мешают невежды!
        - У вас камера стоит не там, - продолжал тем не менее Ленька. - И едет она плавно, а должна рывками. Неужели вы ритма не слышите? Там-там, пауза, та-а-рам… Когда звук обрывается, картинка должна замереть, и его лицо в кадре, - Ленька не заметил, как вышел на съемочную площадку и схватил за руку солиста, - показывать крупно, в полупрофиль.
        - Ты кто такой? - взревел мэтр. - Как ты, щенок, смеешь мне указывать? На моем счету десяток картин…
        - Фильмы вы и впрямь снимаете хорошие, но клип - совсем другое дело…
        - Я ухожу! - Кораблев швырнул бумаги, которые держал в руках, на кресло. - Пусть дилетанты снимают.
        - Иван Павлович, останьтесь! - взмолился какой-то мужчина, наверное, продюсер. - Сейчас мы наглеца выкинем.
        - Если вы не можете обеспечить порядок на площадке, я не буду работать.
        - Мэтр, умоляю! Как мы без вас?
        - Мне плевать, я ухожу.
        - Но кто же будет доснимать?
        - А вот пусть он и снимает, раз такой умный.
        Кораблев гордо развернулся и сел в микроавтобус. Все съемочная группа зло воззрилась на нахала, стоящего в центре площадки. Толпа зевак тоже смотрела, но с любопытством. Наконец солист коллектива, которого еще недавно Ленька хватал за руку, протянул нерешительно:
        - Чувак дело говорил. Мне та хренота, которую Кораблев тут устроил, тоже не нравится. Отстой полный! Пусть этот, - парень ткнул Леньку в грудь, - снимает. Посмотрим, чего получится.
        Ленька чуть не умер от счастья. Он засуетился, забегал, бросил своих французских писателей и с дрожью в голосе начал отдавать команды. Сказка кончилась вечером, когда он в компании съемочной группы отправился на студию. У дверей монтажной его поджидал Кораблев с парой бритых пареньков, а продюсера рок-группы - адвокат мэтра, объявивший шоу-бизнесмену, что так дела не делаются. В итоге Леньку побили и выгнали взашей, а отснятый материал Кораблев смонтировал по-своему и выдал за свой продукт.
        Но, как говорится, не было бы счастья, да несчастье помогло. История стала известна в артистических кругах, и один из режиссеров, давний соперник Кораблева, подивившись смелости молодого Кукушкина, взял его к себе ассистентом.
        С тех пор прошло несколько лет. Ленька превратился в Алана и стал классиком клипмейкерства, лауреатом всевозможных конкурсов, обладателем нескольких премий. Но давняя его мечта так пока и не осуществилась - фильма он не снял…
        - О чем задумались? - прервала его размышления Ирка.
        - Мечтаю.
        - О чем? - Она удивилась: о чем может мечтать человек, у которого все есть?
        - Хочу кино снять. О любви.
        - Вы - и о любви?
        - А почему нет? Думаешь, я не знаю, что это такое?
        - Извините, конечно, но… Я правда, так и думала.
        - Когда-нибудь я тебе расскажу.
        Он сказал ей «ты», а это многое значило для него: ни с одной женщиной после Любы он на «ты» не разговаривал. Держал дистанцию.
        В павильоне провозились до позднего вечера. Ирка устала, но была довольна: наконец она увидела съемочный процесс своими глазами. Когда все собрались по домам, к ней подошел Алан и непривычно робко попросил:
        - Можно я тебя в гости приглашу?
        - Пригласи, - согласилась Ирка, тоже переходя на «ты».
        Что за день! Сначала «Мосфильм», теперь вот приглашение в берлогу гения, где, насколько она знала, никому из знакомых не доводилось побывать.
        Жил Алан в старом доме на Волоколамском шоссе, недалеко от агентства. Квартира была просторная, трехкомнатная, но без изысков и евроремонта. Мебели мало. В зале огромный телевизор, компьютер и глубокое кожаное кресло. Все. В другой комнате тренажер и гимнастический мат. Отличалась только спальня. Была она какой-то девичьей: нежно-салатовой, с пушистым ковром, с множеством подушек и обилием драпировок на окне. Алан немного застеснялся, когда провел Ирку в эту комнату.
        - Я вырос в бедности. Спал почти всю жизнь на раскладушке, теперь вот наслаждаюсь.
        - Здорово. И много здесь женщин бывает? - не смогла сдержать любопытства Ирка.
        - Ты первая за те два года, что я здесь живу.
        - Все это время у тебя не было девушки?
        - Нет.
        - А ты не гей? - засомневалась она, подував: ведь даже у импотентов есть подружки.
        - Нет. - Алан засмеялся. Знала бы Ирина, как он мечтал привести сюда женщину, но… останавливал страх - вдруг она окажется такой же, как мать? Или как Люба? - Когда у меня возникают потребности, я обращаюсь к проституткам.
        - Зачем? Вокруг столько достойных девушек.
        - Не так уж много. Ты первая за последние девять лет.
        - Тебя кто-то обидел? Какая-то женщина разбила тебе сердце? И с тех пор ты стал таким?
        - Каким?
        - Как египетский сфинкс - загадочным и надменным.
        - Я слабый, - чуть слышно проговорил Алан. - Неуверенный. Глупый. Помоги мне стать сильным.
        - Как? - Ирка подошла к Ку вплотную, взяла за руку.
        - Не разочаровывай меня.
        Глава 11
        О том, что между Медведевой и Ку завязался роман, через неделю знало все агентство. Подробности, по большей части придуманные, смаковались каждым сотрудником, начиная от директора и заканчивая уборщицами. Такого ажиотажа не было бы, если б не репутация Алана. Персонал гудел о том, что гений, не замеченный раньше ни с одной из представительниц слабого пола и на мужских качествах которого уже давно был поставлен крест, оказался прытким кузнечиком. Или же хорошим конспиратором, сумевшим все это время водить всех за нос.
        Еще через неделю толком не оправившихся от первого потрясения работников агентства ждал новый сюрприз - гадкий утенок превратился в лебедя.
        Был понедельник, когда Ку обычно собирал свою команду для совещания. Все были в сборе, за исключением Алана и Ирки. Народ похихикивал и строил догадки о причинах задержки. Неожиданно дверь отворилась, и на пороге возник неизвестный мужчина. Был он высок, красив, прекрасно одет и на кого-то смутно похож. Следом появилась Ирка. Мужчина по-свойски вошел в кабинет, бросил на стол кейс и поздоровался. Народ безмолвствовал. Секретарша Алана первая пришла в себя и, приглядевшись, признала в незнакомце своего начальника. Только уж очень сильно изменился растрепа Алан. Теперь его короткие черные волосы были прекрасно уложены, бородка подбрита по последней моде, ногти наманикюрены, вместо неизменной фланелевой рубашки костюм
«Хьюго Босс». А какие, оказывается, у него необычно красивые янтарные глаза!
        - Алан? - нарушила молчание секретарша.
        - А вы кого-то другого ждали? - строго спросил режиссер, пресекая тем самым попытки обсудить свой внешний вид. - Работаем.
        Ирка села в уголок, и губы ее сложились в улыбку влюбленного в свое творение Пигмалиона.
        В остальном день прошел как обычно. Перед тем как отправиться домой, Ирка проскользнула в кабинет Алана и, увидев его сидящим за столом, шепнула:
        - Пока.
        Ку приподнял голову от ноутбука и улыбнулся:
        - Не убегай. Поедем ко мне сегодня.
        - А ты еще долго будешь работать?
        - С часик.
        Новый Алан даже улыбался по-другому - искренне, обаятельно, обнажая прекрасные зубы, которых раньше никто не замечал… Да и как заметишь при такой бородище?
        - Ты - красавец! - Ирка не могла не похвалить его, она видела, как он преодолевал смущение весь этот день и сгорал от неуверенности.
        - До сих пор удивляюсь, как дал себя уговорить.
        - Неужели тебе никогда не хотелось стать элегантным, стильным? Как можно было прятать такую красоту под лохмотьями и лохмами!
        - Откуда элегантности взяться? Я же тебе говорил, из какого я мира.
        - Кстати, куда ты дел то хламье, что носил до сих пор?
        - Неужели оно так плохо?
        - Отвратительно.
        - Лежит в шкафу. Может, пригодится когда.
        И тут Ирке пришла в голову интересная мысль.
        - Алан, дорогой, дай ключ от квартиры. Я туда сгоняю, пока ты заканчиваешь работу, и привезу кое-что.
        - Не люблю сюрпризов.
        - Доверься мне. - Ирка протянула руку, Алан, немного подумав, положил на ее ладонь ключ.
        Через час Ирка вернулась и поджидала Алана в машине. Он вышел, недоуменно воззрился на нее, но после приглашения, которое было сделано кивком головы, молча сел рядом. Шофер, как оказалось, осведомленный о маршруте, вел машину уверенно и не спрашивал дорогу. Алан закрыл глаза и незаметно задремал, а когда проснулся, они уже остановились. Кругом был лес. Кроны деревьев золотило заходящее солнце. Где-то постукивал дятел.
        - Красиво. - Алан вышел из машины следом за Иркой, после чего шофер завел мотор и отъехал. - Куда он?
        - Заправиться.
        - А мы на пикник? - Алан увидел следы недавнего костра.
        - Не совсем. Костер разводить умеешь?
        - Умел когда-то. Веток сухих здесь полно, разведем.
        Они быстро насобирали сучьев. Ирка выдала предусмотрительно захваченную газету и спички. Когда костер разгорелся, уже почти стемнело. Они стояли, обнявшись, в полном молчании и следили за взлетающими в небо искрами.
        - Пора, - скомандовала она и развернула тюк, который все время стоял у ее ног.
        - Ужин?
        - Ты упрощаешь цель нашего прибытия. Еду я тоже прихватила, но главное - вот… - Ирка потрясла клетчатой застиранной рубахой.
        - Моя ковбойка?
        - И штаны, и футболки, и носки. Все.
        - Зачем?
        - Надо их сжечь!
        - Что за глупости? Лучше отдать бедным.
        - Бедные сейчас тоже разборчивые, в таком ходить не будут. Жги!
        - А смысл?
        - Ты еще не понял, что у нас никакой не пикник? Назовем будущее действо ритуальным сожжением. Ты должен расстаться со своим прошлым. Забыть об унижениях, обидах, неудачах. Тот неуверенный в себе мальчик должен умереть… нет, скорее переродиться. Как гусеница - в бабочку. Вот это, - Ирка протянула Алану ковбойку, - твой кокон. Жги!
        - Ладно, - неуверенно согласился Ку и кинул рубаху в костер. Ткань быстро загорелась, затрещала, выбросила фейерверк искр.
        За пятнадцать минут они сожгли весь его прежний гардероб. Возбужденные и чумазые, повалились на траву и принялись за бутерброды.
        - Понравилось? - с улыбкой спросила Ирка.
        - Еще бы! Теперь всегда буду так делать.
        - То-то.
        - Сейчас восстанавливал в памяти прошлое и понял, что ничего хорошего в нем не было. Сплошные несчастья. Представь, больше четверти века одних разочарований. Даже работа не совсем та, о которой мечтал. Но теперь я счастлив! - Алан нежно провел рукой по Иркиным волосам. - Ты заставила меня ощутить радость жизни. С тобой я стал другим. Чувство к тебе очень сильное, но не такое, как к Любе. Тогда было просто сумасшествие какое-то. А теперь я люблю, но мне спокойно… Чудеса.
        - Вот теперь тебя, такого красивого, кто-нибудь уведет, - пошутила Ирка, но сама была немного разочарована его признанием. Она хотела, чтобы по ней тоже сходили с ума.
        - Никто и никогда! - Алан поцеловал Иркину руку, потом положил голову ей на колени, закрыл глаза.
        Лес погрузился во мрак. Нарушали черноту лишь яркое пятно костра и звезды. Ирка, прислонившись к сосне и подняв голову, всматривалась в бездонное небо и думала о том, что мужчина, волосы которого она сейчас столь ласково перебирает, еще не стал ее судьбой. Она не любила его. Но он ей очень, очень, очень нравился.
        На следующее утро они, не выспавшиеся, сидели в машине и молча пили кофе из термоса. Алан друг вспомнил Любашу и подумал: где-то она теперь? Знает ли о его успехах? Сожалеет ли о разрыве? Узнает ли его сейчас? Ведь она всегда именовала его уродцем. Ирка, как ни странно, размышляла о том же. Ночью Алан рассказал ей историю своей жизни в мельчайших подробностях, после чего она посочувствовала не только ему, но и его бывшей возлюбленной, Любе. Вот ведь просчиталась бедняжка! Сейчас бы купалась в шампанском и таскалась только по элитным кабакам…
        Шофер затормозил у дверей агентства. Они вышли. Алан, как всегда, полубегом направился к входу. Ирка немного замешкалась - дорогу ей преградил высокий элегантный блондин. Она влево - тот влево. Она вправо - тот вправо. Ирка недовольно зыркнула на незнакомца. Красавец. Короткая стрижка, бачки, бархатные глаза, легкий светлый костюм, сидящий как влитой. Где она его видела?
        - Редиска, ты чего? - заговорил незнакомец знакомым голосом.
        - Леха? - Ирка не могла поверить глазам. - Живой?
        - Сеструха сбрендила! - радостно завопил Лешка и, схватив сестру в охапку, закружил.
        - Ты где пропадал, змей? - Она плакала, не замечая своих слез.
        - Потом расскажу. Поехали побалакаем, я соскучился жутко.
        - Но у меня рабочий день только начался.
        - Иди. - Ирка обернулась на голос - к ним неслышно подошел Алан. - Отпускаю.
        - Твой крендель? - с одобрением спросил Лешка.
        - Мой босс и бойфренд. Алан Ку.
        - Во, блин, имечко… Поедем, что ли?
        - На чем? На метро?
        - Обижаешь, сеструха. - Лешка гордо ткнул перстом в стоящий рядом «Мерседес».
        - Твой?
        - Не-а. - Лешка подвел сестру к машине. В ней, кроме шофера, сидел еще один мужчина. Загорелый, голубоглазый, довольно приятный. - Знакомься, это Колян, мой ангел-хранитель.
        - Очень приятно, Ира. - Она пожала протянутую руку. - Куда едем?
        - Ко мне домой.
        - У тебя и дом есть? Когда успел обзавестись?
        - Он не совсем мой, просто я в нем живу. Или, Колян, в квартиру поедем?
        - Лучше в квартиру. До дома ехать далеко.
        Ирка не верила ушам своим, как до этого не верила глазам. Сначала Лешка появляется аккуратно подстриженный и хорошо одетый, что на него непохоже совершенно, а теперь, кроме тачки и дома, у него, оказывается, еще и квартира имеется. Фантастика!
        Ехали недолго. Ирка, еще плохо знавшая Москву, не поняла, в какой район прибыли. Дом, к подъезду которого они подкатили, был новым, явно элитным, из тех, что с подземным гаражом и зимним садом. Колян галантно подал Ирке руку, Лешка франтом выплыл из машины и не спеша направился к подъезду. Неожиданно раздался приближающийся рев мотора. Они втроем обернулись.
        На них несся черный джип, виляя и мигая фарами. Не доезжая метра до подъезда, он остановился, заехав передним колесом на тщательно подстриженный газон. Дверь распахнулась, из кабины сначала послышался отборный мат, потом появилась полная нога, обутая в стоптанную кроссовку, за ней черно-белая голова, а потом и обладательница всего перечисленного. Женщина (а это была именно женщина) поражала своими формами - здоровущая, грудастая, с огромными руками. Одета гренадерша была в лосины, пеструю футболку и шубу из чернобурки, причем последнее явно приносило ей массу неудобств - женщина потела, от чего кирпично нарумяненные щеки лоснились, а наполовину черные, наполовину блондинистые волосы свисали сосульками. Ирке, считающей любое посягательство на гармонию преступлением, дама жутко не понравилась.
        - Котик, ты кого приволок? - грозно спросила гренадерша.
        - Я тебе говорил, Машуня, что за сестрой поехал.
        - Что-то вы не похожи, - недовольно пробасила она.
        - Маша, - спокойно, но как-то строго продолжал Лешка, - я тебе объяснял, что мы от разных отцов. Не начинай.
        - Лады, котик. Буду дружить и с сестрой, коль твоего замухрышку терплю, - Машуня кивнула на скромно стоящего в сторонке Коляна. «Замухрышка», поняв, что его заметили, невинно потупился и сплел пальчики. - Жрет столько, что другой бы лопнул.
        - Тебе жалко? - с укоризной спросил Лешка.
        - Да ты че! Мне для тебя ничего не жалко! - Машуня посмотрела на Лешку так, что Ирке стало все ясно - пропала, бедная.
        Квартира у Лешкиной избранницы оказалась просторной и, на удивление, стильной. Никаких искусственных цветов и бездарных натюрмортов. Хорошая мебель, в тон занавескам ковры, безделушки оригинальные.
        - Падай, - скомандовала Маша. - Нравится халупа?
        - Очень. У вас хороший вкус.
        - Ну ты скажешь! Квартирку мне продал какой-то мужик-дизайнер вместе с обстановкой. Я хотела повыкидывать, к чертовой матери, скукоту эту, но народ сказал, что мебелишка - первый сорт и железки тоже. Хряпнем?
        - С утра?
        - А хрен ли нам? Когда хотим, тогда и пьем. Или ты, как братан, трезвенница?
        - Нет, я люблю коньяк.
        - Вот его и тяпнем. Котик, будешь за приезд?
        - Я пивка. - Лешка скинул пиджак, растянулся на диване, не сняв ботинки, - видела бы мама, убила бы.
        - А мне коньячку, - встрял Колян и тут же замолк.
        - Добро еще на тебя переводить, водки попьешь.
        - Маша, налей, - подал голос Лешка и открыл один глаз, но даже один он так сверкал, что Машуне стало стыдно.
        - Без базара, - послушно откликнулась она.
        Выпили. Хозяйка квартиры завела светский разговор на тему цен на машины и шубы, а Ирка недоумевала, как братец умудрился связаться с таким танком. Особенно разборчивым он никогда не был, но чтобы опуститься до связи с косолапым монстром, это ж сколько нужно выпить? А если учесть, что Лешка не пьет, причины падения братца Ирка понять не могла. Не деньги же? К ним он всегда был равнодушен. И потом, с такой даже за миллион долларов не всякий бы стал связываться.
        Лешка, видя удивление на лице сестры, понимал, о чем она думает. Наверняка что-нибудь вроде: корова, которая ходит летом в мехах, недостойна ее любимого брата. Сначала и он так думал, но потом…
        В тот день, когда они с Коляном поехали за город на буржуйскую помойку, стояла чудесная погода. Солнце, слабый ветерок. Лешка был в джинсах и футболке, Колян в тренировочных штанах и майке. Они шли по лесу, наслаждались природой. На помойку прибыли довольные, надышавшиеся чистым воздухом. Лешка присел на травку - лезть в баки с непривычки было совестно. Колян, не столь щепетильный, засунул руки по самые локти и деловито начал там рыться.
        - Я один раз здесь сотовый нашел, прикинь. Может, и сегодня чего приличное обнаружить повезет.
        - А нас не прогонят?
        - Кому гонять-то? Охранникам до мусора дела нет. Ух ты, глянь, тапочки!
        - Зачем нам тапочки?
        - Загоним. А вот колбаса, почти целый батон. Зажрались гады, сервелат выкидывают. О, а тут чего?
        - Ну?
        - Блестит что-то. Может, золото?
        - Откуда золоту в помойке взяться?
        - Ты че! Мужики такие истории рассказывают… Будто шкатулки с драгоценностями кто-то находил.
        - Врут.
        - А вот сейчас посмотрим. Подержи-ка меня за штаны, я поглубже залезу…
        Лешку охватил охотничий азарт, он охотно согласился. Только Коляна удержать не получилось. Ветхие от старости штаны не выдержали, порвались, и их обладатель полетел ласточкой в бак. Лешка перепугался, стал вытаскивать несостоявшегося кладоискателя.
        За этим занятием его и застала Машуня, проезжавшая мимо на своем джипе. Сначала она просто хотела шугануть обнаглевших бомжей, потом, когда остановилась и увидела, что один из них еще очень молодой, решила рассмотреть его поближе. А уж когда разглядела, Машуня поверила в чудеса. Перед ней в грязнущих штанах и рваной на рукаве футболке стоял чумазый и лохматый Аполлон.
        Преодолев удивление, Машуня пригласила кладоискателей к себе в гости. Дала возможность умыться, накормила. Коляну налила водки, Лешке пива, себе для храбрости виски и… предложила пожить у нее. Она не сомневалась, что парень согласится. Женщина она нестарая, приятная и очень богатая. Кто от такой откажется? Ну и что из того, что помоечный Аполлон смотрит на нее с нескрываемым удивлением и не выказывает никакой радости от сделанного ею предложения? Стесняется, наверное. А может, не считает ее достаточно привлекательной? Но так он еще не видел ее в лучших одеждах, в мехах, в бриллиантах! Конечно, парень лет на десять ее младше и раз в сто красивее, но она в миллион раз богаче его. У нее квартира, дом, три машины, сеть магазинов. Что еще мужчине нужно для счастья?
        Обо всем этом она тараторила вслух, неотрывно глядя на Лешку. Тот слушал и улыбался. Но, допив пиво, встал, поблагодарил за гостеприимство, подхватил пьяного друга и, попрощавшись, ушел.
        Машуня прорыдала всю ночь. Ее и раньше мужчины отвергали, но с тех пор как она разбогатела, такое случалось крайне редко.
        Хуже всего было в школе - там ее дразнили «тушей», и ни один мальчик не хотел с ней дружить. Усугублялось Машино горе еще и тем, что сама она влюблялась постоянно, причем в самых красивых парней, в так называемых школьных «донжуанов». Одному из них она даже призналась на выпускном балу в своих чувствах. А как она к этому готовилась! За месяц до торжества села на диету, заказала у портнихи пышное голубое платье, купила бижутерию. В назначенный день она казалась себе очень красивой, поэтому смело подошла к объекту своей страсти, пригласила его на белый танец, а когда он закончился, увела в сторонку и выпалила: «Я тебя люблю!»
        Она ждала чего угодно, но только не смеха. Парень же хохотал так, будто увидел перед собой живого Пьера Ришара. Он захлебывался, икал и плакал. Машуня готова была провалиться сквозь землю или быть пораженной молнией незамедлительно. Не дождавшись природных катаклизмов и не в силах больше терпеть унижение, она сделала единственное, что у нее хорошо получалось, дала красавцу в глаз. Парень улетел в кусты, а Машуня помчалась домой, зализывать раны.
        После школы она поступила учиться в торговый техникум, благополучно его окончила, не забывая при этом влюбляться примерно раз в год. Правда, теперь она была более осторожна - в любви признавалась только самым неказистым, но и они, хотя и не заливались хохотом, неизменно ее отвергали. Так и осталась бы без пары, если бы не маленький кудрявый грузчик из магазина, в котором она работала после учебы. Мужичок красотой не блистал, умом тем более, но зато нуждался в Маше, в ее теле (он, как и многие хрупкие мужчины, тяготел к крупным женщинам) и в ее материальной поддержке. Машуня полюбила и вышла замуж. Прожили молодые недолго. Грузчик оказался горьким пьяницей, а этого Маша не терпела, поэтому начала своего благоверного поколачивать, дабы отвратить от алкоголя. Не помогало. Опасаясь как-нибудь, не рассчитав силы, прибить своего супруга, она решилась на развод.
        Потянулись одинокие годы. Работа, работа и никакой личной жизни. От безысходности Маша влюбилась в Леонтьева и с тех пор все вечера проводила за прослушиванием его песен и чтением любовных романов. Так и дожила бы свой век, если бы не реформы, затеянные прорвавшимися к власти демократами. За годы работы в магазине у предприимчивой Маши скопилась приличная сумма, причем не в рублях, как у большинства россиян, а в золоте, поэтому она начала свой бизнес без чьей-либо помощи. Челночила, торговала, подсчитывала прибыль, вела переговоры с «крышей» - все сама. К концу века стала настолько богатой, что имела все, о чем только можно мечтать.
        Стоило завестись деньгам, как вокруг начали кружить приятные молодые мужчины, готовые ради нее на все. Машуня даже растерялась. Теперь ее находили приятно-пышной, обаятельной, а особенно наглые - даже роскошной. И она покупала их любовь, их ласки. Теперь в ее распоряжении были самые лучшие самцы столицы. Но ни один из них не мог сравниться с Лешкой.
        Проснувшись утром, первое, что она сделала, это допросила шофера, отвозившего вчерашних гостей в город. Оказалось, что высадил тот их у какого-то пятиэтажного здания в одном из спальных районов. Машуня потребовала незамедлительно доставить ее к тому дому. Лешку она караулила все утро, хотя дел было невпроворот. К вечеру ей повезло, и она встретила Коляна, который, шатаясь, брел к подъезду. Место дислокации было определено. Оставалось взять измором любимого.
        Лешка тем временем отсиживался в подвале и носу на улицу не казал. Колян, несмотря на опьянение, бдительности не потерял и джип Машунин заметил, о чем и сообщил своему молодому другу. После чего Лешка и залег на дно. Перспектива стать любовником крашеной бегемотихи его не прельщала. Таким образом он просидел в подвале несколько дней, высылая Коляна на разведку. Оказывалось неизменно, что осада продолжается - Машуня, вся увешанная драгоценностями, не покидает своего поста. Неизвестно, чем бы закончилось противостояние, если бы не местный участковый, который по чьей-то наводке (Маша никому даже под пыткой бы не призналась, что именно по ее) решил разогнать «бомжатник».
        Так Леха с Коляном остались без крова. А после этого уговорить бездомных погостить немного в ее загородном доме Машуне не составило труда. Они переехали.
        Лешка страшно боялся, что бегемотиха начнет к нему приставать. На ночь он запирал свою комнату, чтобы защитить себя от посягательств хозяйки, которые, по его мнению, должны были последовать. Он ошибся. Машуня не только не лезла с нежностями, но даже разговорами не докучала. Обычно она садилась в сторонке и любовалась им. Когда он что-то просил, неизменно выполняла, будь то просьба принести кофе или сыграть в карты. Она пекла для него блины, хотя лет пять уже не готовила самостоятельно, и собственноручно стирала его вещи. С радостью, наверное, мыла бы и его самого, но, боясь спугнуть, пока не предлагала. Машуня любила. И готова была ждать.
        Своим терпением она и взяла. Любили Лешку многие, но все что-то требовали от него - кто взаимности, кто секса, кто предложения руки и сердца. Машуня же - ничего. Она только давала и была благодарна за то, что он принимает.
        Прошла неделя. Жизнь налаживалась. Колян выпивал с садовником, Лешка лежал на диване, Маша работала, а в свободное время сидела возле любимого, готовая по первому зову вскочить и броситься выполнять любую его просьбу. Все были довольны, но Лешка немного грустил. Чтобы развеять скуку, Маша решила сводить своих гостей в ночной клуб. Тут оказалось, что им нечего надеть. В срочном порядке из Москвы был вызван продавец одного из модных магазинов с ворохом костюмов и рубашек, а также с коробками с обувью. Лешку приодели, Коляну тоже перепало. Поездка в клуб удалась на славу - Машуня не переставала получать комплименты от знакомых дам. А как же иначе, ведь такого красивого спутника, как у нее, не было ни у одной из них.
        Вернулись домой под утро. Лешка злой и хмурый прошел к себе в комнату. Причем дверь не запер, понимая, что за все надо платить. Но и на сей раз ошибся - Машуня не пришла. Она не могла унизиться до пошлого приставания. С другими - да, она была наглой, грубой, навязчивой. Лешку же Маша по-настоящему любила и ждала от него первого шага. А если он ее не хочет, ничего не будет.
        В ту ночь в его душе шла нешуточная борьба. С одной стороны, он понимал, что рано или поздно разнесчастный секс должен произойти. Но с другой - не мог представить, как он произойдет, если ее кирпичное тело не будит в нем не малейшего желания.
«Уйду», - решил он. Но тут же вспомнил свой новый гардероб, машину, на которой ездил, цены на коктейли в клубе и понял, что никуда не денется. Буржуйская жизнь ему понравилась настолько, что он даже готов был ради нее на секс с изнывающей в своей кровати бегемотихой Машуней.
        В ту ночь все и произошло. Лешка старался как мог, рисуя в своем воображении сцену оргии, которую он бы устроил в компании прекрасных бразильянок во время карнавала в Рио. Машуня старалась не меньше. Она с трудом сдерживала слезы счастья, поэтому крепилась, чтобы вместо отрепетированных стонов не выдать радостный белужий рев.
        Переживал Лешка зря. Маша была женщиной не очень чувственной, ей больше нравилось сидеть в обнимку, держать его за руку и шептать на ушко всякие глупости. Еще она обожала, когда он ей писал записочки и дарил полевые цветы. Лешка, который на подобных делах собаку съел, не разочаровывал. Был нежен, ласков, романтичен. Покупал ей мелкие сувенирчики, тщательно переписывал на розовые бумажки стихи о любви. Словом, в их отношениях царила полная гармония…
        Лешка встрепенулся, отогнав воспоминания.
        - Ируся, - Маша нарочито вежливо обращалась к его сестре, - может, погостите у нас денек-другой?
        - Нет, благодарю, - не менее вежливо отказалась Ирка.
        Было ясно, что женщины друг другу страшно не понравились.
        - Ну, я тогда пойду. Дела. - Машуня послала всем воздушный поцелуй (три отдельных - Лешке) и удалилась.
        - Я понимаю, что ты с ней из-за денег. Но не противно тебе? - Ирка грустно смотрела на брата - она никогда бы не подумала, что тот опустится до роли альфонса.
        - Нет. А знаешь почему? Потому что Машуня меня по-настоящему любит. Она добрая, щедрая, открытая. Я ее уважаю.
        - Уважать надо родителей, а женщину, с которой спишь, любить.
        - Ир, - Лешка подсел к сестре, обнял, - я бы с радостью кого-нибудь полюбил, но не получается. Кроме тебя и Лели, мне ни одна женщина не дорога. А сколько их у меня было, сама знаешь. Встретишь иногда девушку, думаешь - вот она, единственная, а проходит месяц, и она тебе уже не нужна. Не трогает, не привлекает. С Машуней же у меня совсем другие отношения.
        - Прости за бестактность, но с ней ведь спать надо.
        - Ей не секс нужен от меня, мы и близки-то были раза три всего. Ей надо о ком-то заботиться, кого-то любить. Потом, она мной хвалится перед подругами. - Он немного смущенно улыбнулся. - А может, мне на ней жениться?
        - Ты дурак, что ли? Давай я тебя манекенщиком устрою. И деньги появятся свои, и женщины богатые, причем не чета невесте твоей - красавицы.
        - Еще чего! - фыркнул Лешка, после чего схватил Ирку на руки и поволок в другую комнату со словами: - А сейчас я перед тобой своими тряпками хвалиться буду. Позеленеешь от зависти.
        Глава 12
        Уже больше месяца Ирка жила у Алана. Для нее это было непривычно, ведь она впервые поселилась с мужчиной под одной крышей. Сначала боялась, что быт сведет на нет все их взаимопонимания, но оказалось, что по хозяйству у Ку управляется очень расторопная женщина, и Ирке не гладить, не убирать не надо. Знай, живи да радуйся.
        Они вместе ездили в офис на «Мерседесе» Ку, обедали в ресторане во время перерыва, вечерами проводили время то на выставках, то в кинотеатрах, иногда ходили в гости к Лешке. То есть у Ирки началась совсем другая жизнь, и все ее в ней устраивало, кроме одного обстоятельства - она так и не полюбила Алана. Он был ей приятен, но и только. И сколько она ни пыталась выжать из себя хоть слабое подобие романтического чувства, ничего у нее не получалось. Алан не будил в ней ни любви, ни страсти, лишь уважение, интерес, приязнь… И это угнетало. Заставляло чувствовать себя какой-то ущербной (мысли о том, что Алан просто не ее мужчина, она не допускала, наоборот, уверяла себя: если любить, то именно его!). «Неужели, - думала Ирка, - я не способна на настоящее чувство? Неужели я была права, говоря, что лимит на любовь, выделенный на нашу семью, исчерпала наша с Лешкой маменька?»
        Вот такие мысли нет-нет да и омрачали Иркину жизнь. А в остальном все было прекрасно. Зарплата выросла, на хозяйство тратиться не приходилось, подарки Алан дарил часто и со вкусом.
        В одном из таких подарков - в шикарном бархатном платье - Ирка отправилась на презентацию нового клипа Алана. Сам Ку подобные мероприятия не любил, но так как виновником события был именно он, через силу согласился. Ирка его неприятие светских вечеринок не понимала - весело, сытно, пьяно, люди интересные кругом… Но Алан их избегал по одной, скрываемой им от всех причине: он умирал от неуверенности в себе при большом скоплении людей. Стоило ему попасть в центр внимания, как он вновь превращался в Леню Кукушкина и начинал стыдиться себя, своей пьяницы-мамы, своего бедного языка. Хотя теперь никто не посмел бы над ним посмеяться, а его словарный запас стал настолько велик, что некоторые, не слишком развитые умственно, его даже не понимали. Спокоен он был только на съемочной площадке и в обществе Ирки.
        Новое творение Алана произвело фурор, но даже это не заставило режиссера задержаться на вечеринке. Сразу после демонстрации клипа Алан начал уговаривать Ирку уйти. Вид у него был такой несчастный, что она согласилась.
        Когда Ирка и Ку подошли к машине, в другую садилась пара, которую они не видели на презентации, что и немудрено при таком скоплении людей. Мужчина был очень полным, маленьким, с зализанными редкими волосами и водянистыми глазами, зато дама блистала красотой. Алан замер, глядя в ее изумрудные глаза. Ирку это поразило - раньше Ку никогда не заглядывался на женщин.
        - Леня? - Женщина неожиданно остановилась, чуть сощурясь, посмотрела пристально.
        - Да, это я. - Алан не был похож на себя. Он побледнел, опустил плечи, даже будто стал ниже ростом, напомнив Ирке провинившегося раба из сериала про Изауру.
        - Помнишь меня? - Женщина не сомневалась, что он помнит, иначе не стояла бы столь горделиво и не улыбалась бы так торжествующе.
        Только тут до Ирки дошло, кто перед ней. Она еще раз окинула женщину взором - хрупкая, румяная, зеленоглазая, с копной светлых волос. Точно, Люба. Одета прекрасно: облегающее платье, замшевые сапоги, норковое манто, к тому же в ушах настоящие бриллианты. От провинциальной девчушки не осталось и следа. Стильная, богатая, уверенная в себе, только сразу видно: легкодоступная, порочная. Но тут уж ничего не поделаешь - видимо, такая наследственность.
        Ирина угадала: Люба была шлюхой в третьем поколении. Можно сказать, потомственной шлюхой. А почему нет? Бывают же династии врачей, милиционеров, а в их роду женщины - мужчин в нем просто не было - могли похвастаться небывалой половой активностью.
        Началось все с бабки Фроси (хотя, может, и раньше, просто об этом история умалчивает). Люба прекрасно помнила, хоть и прошло с той поры немало лет, как шестидесятилетняя бабка принимала в доме своего любовника - сына соседки. Тому было не больше сорока, но другие женщины, кроме Фроси, его не интересовали.
        А как бабка начинала! Вся деревня до сих пор рассказывает. Шел 1945 год. Кончилась война, с фронта пришли мужики. Истосковавшиеся по мужской ласке, бабы из кожи вон лезли, чтобы завлечь хоть одного. Надо сказать, что вернулись в родную деревню немногие - два женатых тракториста, гармонист-пьяница (он остался без ног), конюх-бобыль да бывший председатель-вдовец. На холостяков началась охота. Бабы как с ума посходили: каждая служивого на пироги зовет, каждая на все готова. Мужики - ни в какую. А оказалось, что они, в том числе и женатые трактористы, за исключением конюха, которому вместе с ногами оторвало самую что ни на есть главную мужскую часть, ночами к Фроське похаживают. Причем ни один без ласки не был отпущен, да, как видно, такой, что сам председатель захотел на ней жениться. Фрося отказала - ее и так жизнь вполне устраивала. Через год она родила здоровую девчонку - поди разбери, от кого.
        Дочь с младенчества походила на мать, как капелька. Зеленые глаза, светлые волосики, ангельское личико. Чудо, а не ребенок.
        Назвали новорожденную Галиной. Пошла она в мать не только лицом, но и характером. Уже в пятнадцать попросилась замуж, а когда маманя не позволила, сбежала без благословения. Вернулась в родную деревню через два с половиной года с маленькой Любашей на руках. Стоило соседям только глянуть на малышку - всем стало ясно, что Фросина смена подрастает.
        Так и зажили втроем. Бабка в одной комнате любовников принимает, мать - в другой, а Люба в колыбели пузыри пускает, не зная еще, что от судьбы не уйдешь. Когда Гале исполнилось двадцать, она вновь сбежала. Вернулась на этот раз попозже, через три года, но опять с орущим свертком. Так и пропадала раз в пять лет. Деревенские остряки шутили - работает вахтовым методом.
        В свои пятнадцать Люба от матушки отличалась сильно. Самое главное отличие - ее девственность. Девушка была невинна и, казалось, останется такой до свадьбы. Деревенские нострадамусы даже закрякали разочарованно. Кто-то злорадно шипел, мол, в семье не без урода. Все они ошибались. Любаша намеревалась расстаться с девственностью в ближайшем будущем, но в отличие от своих непутевых родственниц с выгодой для себя.
        Люба с детства знала, откуда берутся дети. Лет в пять она пронаблюдала процесс их зачатия от начала до конца. В десять могла быть экспертом в данной области. А в двенадцать, когда ее попытался совратить сосед-призывник, так подняла его на смех, что парень, уверенный в своей опытности и умении зажигать в женщинах огонь, после армии в родную деревню больше не вернулся.
        Секса Любаше очень хотелось, особенно после тринадцати, но она себя сдерживала. Решила: успеет еще набаловаться, а пока надо думать о коммерции - времена наступили тяжелые. Поначалу она мечтала о каком-нибудь заезжем богаче, которому продаст свою невинность за доллары, которых в деревне отродясь не видели. Потом, понимая, что богачей, как и долларов, в их дыре не увидит до конца дней своих, надумала уехать в Москву - там охотников до ее девичества найдется уйма. Не получилось - денег в семье не было даже на билет.
        Люба оканчивала восьмой класс. После можно было в ПТУ поступить, хоть бы и в столичное, но училась она плохо, а денег на дорогу так и не находилось. Решение ее проблемы оказалось рядом, только руку протяни. Причем в буквальном смысле. Сидела Люба на первой парте, перед учительским столом, а за ним на уроках химии располагался молодой педагог Петр Самсонович, которого за глаза звали Петюней. Он был только после института, молодой и неопытный, и выглядел как мальчишка: худенький, прыщавый, неуверенный в себе. Девочки в классе от него сходили с ума, что неудивительно - больше учителей мужского пола в их школе не было. Любашу же он до поры до времени не интересовал совершенно, но однажды она поймала на себе его вожделенный взгляд и изменила свое отношение.
        Одним апрельским вечером она нагрянула в учительскую. Там, кроме Петюни, никого не было. Любаша развязной походкой прошествовала через комнату, втиснулась между столом и молодым учителем, задрала юбку, под которой, по случаю, ничего не было, и призывно вильнула бедрами. Петюня пустил слюну, но действий никаких не предпринял. Тогда Люба, в которой проснулся инстинкт ее предков, сама набросилась на Петюню с такой страстью, словно мечтала все годы именно о нем. Произошло все быстро и безболезненно. И имело продолжение.
        К маю молодой педагог нуждался в теле своей ученицы, как в наркотике. Любаша же, отработав на нем все приемы, изученные благодаря привычке подглядывать, потеряла к Петюне всякий интерес, тем более что мужиком он оказался хилым и неопытным. Вот тут и наступил момент, ради которого, собственно, все и было затеяно.
        Все в школе говорили, что Петр Самсонович москвич, профессорский сынок, что у него много связей в столице, а в деревню он поехал учительствовать по зову сердца. Эту историю Любаша знала, на нее и поставила. К концу учебного года она прибежала к своему любовнику вся в слезах, рассказала, что беременна, и попросилась замуж. Петюня был рад-радешенек. Начали тайно готовиться к свадьбе. Но тут юная невеста из ночных откровений жениха выяснила, что приехал Петюня вовсе не из Москвы, а из такой же деревни, как ее собственная, папаня его был всего лишь директором сельской школы, отнюдь не ректором университета.
        Люба была в шоке. Когда шок прошел, она устроила Петюне такой скандал, что жених чуть не умер от страха. Никакой свадьбы, никаких детей! Деньги на аборт и на поправку здоровья, иначе заявление в милицию! Статья за совращение малолетней и позор на весь его учительский род! Любаша рвала и метала. Петюня умирал от страха. В итоге каждый получил свое: она - сто рублей и четверку по химии, он - ее молчание и прощальный поцелуй. Никакого аборта она, конечно, не делала - не было надобности, беременность девушка выдумала. А осенью Люба уехала в Москву.
        Что за жизнь началась! Какие гулянки, а какие мужчины! Любаша была счастлива, пока не влюбилась. Ее избранником оказался студент института имени Патриса Лумумбы. Его звали Сабиб. Как она страдала, как желала его! Уже больше десяти лет с той поры минуло, а воспоминания об их жарких ночах все еще будоражили кровь.
        Познакомились они на дискотеке. Сабиб привлек внимание девушки сразу. Огромный, мускулистый, бритый негр в обтягивающих джинсах был самым сексуальным на данс-поле. А как он танцевал! Как ходили его бедра во время танца! В ту же ночь они оказались в постели. И в ту ночь Люба испытала свой первый оргазм. Сколько мужиков у нее было до этого, а ни один не смог довести ее до финиша. Она даже и не надеялась уже, думала, что просто не способна, поскольку быстро заводилась, доходила до исступления в первую минуту, но во время полового акта теряла к нему всякий интерес. Но с Сабибом все было иначе. Они кувыркались всю ночь, весь следующий день и не могли насытиться друг другом.
        Их роман продлился полгода. Как же она ревновала его все это время! Прощала ему все: и невнимание, и обман, и измены. Но Сабиб уехал в свою Кению по окончании института и даже не позвал ее с собой, хотя она готова была ехать за ним не то что в Африку, а даже в Антарктиду.
        Потянулись серые, безрадостные дни. Мужчины, с которыми она спала после Сабиба, казались ей гномами-импотентами. Неизвестно до какой жизни докатилась бы Люба от тоски, если бы не Ленчик. Вот уж заморыш так заморыш! Стишочки, басенки… Ни капли мужской силы, ни грамма агрессивности, ни кусочка достоинства… Люба презирала таких мужчин. Но девушку покорила его слепая любовь, его неведение, его желание бросить к ее ногам весь мир…
        Когда Ленька ее выгнал, Люба быстро нашла ему замену в лице хозяина шашлычки Ашота. Но тот ей быстро надоел, и она переключилась на его брата, владельца обувного магазинчика. Так и кочевала с тех пор из одной кровати в другую, от одного мужчины к следующему. Но с каждым разом поклонники становились богаче. И вот теперь у нее имелась своя квартира, машина, дорогущий гардероб. Не хватало только мужа!
        Любе было уже тридцать. Она понимала: еще немного - и выйдет в тираж, в сорок она никому не будет нужна. А раз так, надо уже сейчас позаботиться о себе и своем будущем, то есть выйти замуж. Да только не брал никто! Никому она, потасканная, бесплодная после неудачного аборта была не нужна… Разве что какому-нибудь чудику типа Леньки, который обожал ее любой: распутной, злой, стервозной. Конечно, оставайся он дворником, она и не подумала бы рассматривать его кандидатуру, но он стал известным и богатым, а раз так - подходящим на роль мужа, как никто…
        И Люба вышла на охоту за Аланом. Она посещала все светские мероприятия, где могла бы встретить бывшего любовника, но столкнулась с ним только спустя три месяца - сейчас. Любаша приятно удивилась. Ленька стал таким пижоном! Если бы не затравленный взгляд, она бы ни за что не узнала в красивом, хорошо одетом господине на дорогой машине бывшего голодранца Кукушкина…
        - Позвони мне, поболтаем, - промурлыкала Люба, затем сунула Ку свою визитку и, ослепив на прощание улыбкой, уселась в машину.
        Глава 13
        Ирка в задумчивости сидела в сквере. Книжка, которую она взяла, чтобы почитать, лежала на коленях, оставленная без внимания. Было ветрено и прохладно. Все лавки пустовали, даже мам с колясками не было видно. Ирка не чувствовала холода, одиночество было ей только на пользу - окружающие думать не мешали.
        Размышляла она о своей жизни, а это тема, требующая особого внимания. Итак, Алан ее разлюбил. А может, и не любил никогда, а симпатию принял за большое чувство. Теперь они хоть и продолжали вместе жить, работать и развлекаться, походили больше на брата и сестру. Алан, и раньше не отличавшийся особой страстностью, теперь вовсе охладел. Ночами они с Иркой спали, взявшись за руки, утром целовали друг друга в щечки. Это было не очень приятно. Конечно, сама она к Алану страстью не пылала, и секс с ним не доставлял ей особого удовольствия, но какой женщине понравится, когда ее прелести не будят в мужчине, лежащем рядом, никаких грешных желаний?
        Еще хуже было то, что Алан начал ее обманывать. Ирка готова была поклясться, что он встречался с Любой, хотя Ку и говорил, что визитку выкинул, а о существовании своей первой любви думать забыл. Так она ему и поверила!
        Ирка встала, захлопнула книгу. «Сейчас пойду и расставлю все точки над „i“. Хватит с меня недомолвок!» - решила она и зашагала к дому.
        Когда она влетела в квартиру, Алан сидел за компьютером. Вид у него был сосредоточенный.
        - Что сочиняем? - Ирка встала у него за спиной, посмотрела на экран.
        - Да так… - Ку быстро свернул файл, обернулся: - Просматривал сценарии.
        - Алан, ты меня за дуру держишь? Я успела прочитать пару слов из того, что ты написал. Там что-то о девушке с глазами русалки. К какому ролику сценарий?
        - С каких пор ты начала меня контролировать? - грубо спросил Ку и нахмурился.
        Вот тебе раз! Раньше он себе подобного тона не позволял…
        - Алан, признайся наконец, и прежде всего себе! Любаша вновь завладела твоим сердцем?
        - Да я ее даже…
        - Это я уже слышала и не верю. Поговорим как уважающие друг друга люди. Без недомолвок. Не надо меня щадить, я большая, все пойму.
        - Господи! - Алан бросился на диван, зарылся лицом в подушку.
        Ирка с раздражением передернула плечами - ну прямо как ребенок. Но сдержалась, ничего не сказала. Присела рядом, ласково потрепала Ку по волосам.
        - Я люблю ее, Ирочка, пойми! - не поднимая головы, забормотал Алан. - Я не могу выкинуть ее из памяти. Закрываю глаза - она. Открываю - она. В каждой женщине вижу ее. Вернее, даже когда смотрю на другую, даже на тебя, ее лицо всплывает, и я начинаю вас сравнивать. Причем понимаю, что ты лучше, красивее, умнее, благороднее, талантливее, что ты во всех отношениях выше, но… но люблю я ее.
        - А меня?
        - Тебя я люблю по-другому. Раньше думал, что та страсть, которая сжигала меня в восемнадцать, была просто юношеским пылом, а в двадцать восемь любовь другая, более спокойная. Но вот встретил ее и понял: любовь всегда одна. И в двадцать, и в восемьдесят. К тебе же я испытываю очень глубокие чувства, но совсем другие. Я не могу объяснить… Если бы я ее не встретил, мы бы жили с тобой счастливо, я не сомневаюсь. Но теперь прежним я не буду…
        - Ты встречался с ней?
        - Да. Она сама меня нашла. Позвонила в офис, назначила встречу. Я пошел только для того, чтобы доказать себе, что не поддамся на ее чары… - Алан сел на диван, поднял на Ирину мученические глаза: - Но не смог устоять!
        - Понятно, - сухо бросила Ирка.
        - Но я все еще надеюсь забыть ее. Ты мне поможешь?
        - Я? Каким образом?
        - Не мешай мне. Дай насытиться ею. Через месяц-другой я опять увижу в ней змею, но пока она для меня ангел. Я хочу ее, люблю ее, но это пройдет… - Ку говорил так бессвязно, будто бредил. - А ты жди меня… Я вновь буду твоим…
        - И мне придется собирать тебя по частям, когда Любаня выкинет вон? Нет уж, уволь!
        - Но ты же все понимаешь… Ты самая удивительная женщина, которую я когда-либо встречал… Я больше скажу: ты единственная, кого я могу уважать…
        - Да пошел ты со своим уважением! - Ирка вышла из себя. - Как много девушек хороших, но что-то тянет на плохих… Так, что ли, Алан?
        - А может, она изменилась? Тогда она была девчонкой несмышленой, теперь же стала женщиной.
        - Дурак ты, Леня Кукушкин. Так тебе и надо. Живи с ней, заводи семью, носи рога с достоинством. Короче, будь счастлив! - отчеканила Ирка и вышла из комнаты.
        - Ты куда? - Алан понесся за ней.
        - Собирать чемоданы.
        - Но зачем? Мы же прекрасно ладим, можно продолжать жить вместе.
        Ирка не стала даже отвечать. Она молча собралась, также молча вышла. Заговорила она с Аланом только на работе.
        Прошел месяц. Алан закрутил с Любашей такой роман, что все диву давались. Каждый день она заваливалась в офис, закрывалась с Аланом в кабинете (их стоны и возня пугали даже тараканов!) и выплывала из него по прошествии некоторого времени идеально причесанная, царственная, поддерживающая под руку своего смущенно-счастливого вассала - Ку, у которого все лицо и уши были пурпурно-красного цвета.
        Ирка от стыда не знала куда деться. На нее косились, за ее спиной шушукались. Каждый обсуждал подробности их разрыва и нового Аланова увлечения. Единственным человеком, который ее поддержал, была Валя. Она подобные катаклизмы с мужчинами переживала уже не раз и потому уверяла подругу, что все это мелочи, не стоящие женских слез. «Плюй на всех, а на Алана в первую очередь», - повторяла Валя. Ирка так и сделала.
        Жили они с Валей опять вместе. На работу ездили на метро, вечера просиживали в барах. Ирка даже в ночной клуб с подругой пару раз сходила. Но ничего не помогало. Депрессия, навалившаяся на нее, не давала спокойно жить. Конечно, она Алана не любила, но когда он ее бросил, девушка почувствовала такую обиду, что даже спать спокойно не могла. Валя, видя на лице Ирки досадливо-задумчивое выражение, всякий раз начинала гундосить, как кот Матроскин: «Мы его на помойке нашли, отмыли, отчистили…»
        - А что, разве не так? - не выдержала однажды Ирка.
        - Так.
        - Да на него ни одна нормальная баба не смотрела! Ходил, как леший. Нечесаный и небритый. Я его…
        - Отмыла, отчистила… - замурлыкала Валя.
        - Да заткнись ты! - беззлобно прикрикнула Ирка.
        - Хочешь совет? Да, я тебе совет хочу дать. Даже два.
        - Ого!
        - Первый: не люби гениев, они все чудики. А вот и второй: не жди от мужика, которого ты слепила из того, что было, - помнишь, как Апина пела? - благодарности. Все они сволочи и считают, что не ты хороший скульптор, а они - редкостная глина.
        - Ну ты прямо философ…
        - А то! Еще один совет.
        - Не слишком ли для одного дня?
        - Пользуйся, пока я жива. Слушай третий совет: заведи себе другого.
        - Да где ж я его найду? В кабаках, что ли, в которых мы с тобой бываем?
        - А почему нет?
        - Да там только триппер можно найти!
        - А резина на что?
        - Я не собираюсь быть девочкой на одну ночь.
        - Ну конечно, мы же только по любви… - Валя задумалась, потом просияла: - Давай махнем в жаркие страны. В Испанию или Италию. Найдем там горячих латиносов и оторвемся по полной программе.
        - А денег где возьмем?
        - Беру финансовую проблему на себя.
        - Рокфеллерша ты наша… - Ирка засмеялась. - Тогда уж лучше давай махнем в Бразилию, меня братец заразил любовью к этой стране.
        - Ну, на поездку туда тысяч же пять баксов надо.
        - А тебе какая разница, сколько у золотой рыбки просить?
        Прошла еще неделя. Ирка держалась из последних сил. Люба наведывалась в агентство почти каждый день, всякий раз она уводила Алана то обедать, то ужинать. Вид у нее был торжествующий, а у Ку дурковато-счастливый. Работать после их дефиле Ирка не могла, поэтому все чаще сбегала домой пораньше. Все равно Алан не заметит с такими шорами на глазах!
        Их отношения стали безликими. Он поначалу пытался с Иркой поддерживать подобие дружеских отношений, но она все его поползновения пресекала: хватит, подружили. Она даже работать с ним больше не хотела. Дураки, хоть и талантливые, ее раздражали.

«Уйду, - решила Ирка. - Только сначала отдохну у моря, закручу роман с горячим латиносом. А потом найду себе работу получше!»
        Как-то вечером Валя прибежала домой взвинченная и шумная. Ворвалась в кухню, где Ирка ела яичницу, бухнулась на табурет и выкрикнула:
        - Едем в Бразилию!
        - Не получится. Нам копить на нее больше года.
        - А это видела? - И она выложила на стол две путевки.
        - Где ты…
        - Только не ругайся, хорошо?
        - Да ладно, чего там, колись уже…
        - Алан дал.
        - Что? - Ирка бросила вилку и строго воззрилась на подругу.
        - Ты обещала не ругаться! - напомнила Валя. - Я пришла к нему. Рассказала, какую душевную травму ты переживаешь. Он охал, ахал. Мямлил, что очень сожалеет. Я говорю - нечего нюни пускать, бабки гони. Он и подогнал… Ирусик, - Валя схватила подругу за руку, - ты же не откажешься? Ты, конечно, гордая, но не до такой же степени?
        - С какой стати я буду отказываться? Он мне в душу плюнул, так что ты еще мало за этот плевок взяла, надо было десять тысяч просить.
        - Ай да Ирка! - Валя вскочила. - Все, будем собираться. Едем через четыре дня.
        Сборы проходили в авральном порядке. Оказалось, что ни у той, ни у другой нет купальников, которые бы отвечали требованиям моды, как нет и средств для защиты от ожогов, приличных чемоданов и многого другого. Ирка постоянно бубнила о том, что Ку пожадничал, а еще, что ей для поднятия жизненного тонуса, оказывается, надо денег гораздо больше, чем она думала. Но наконец подруги собрались.
        В ночь накануне отъезда в квартире раздался телефонный звонок. Заспанная Ирка взяла трубку, буркнула:
        - Але…
        - Ируся? - Голос был грубый, но явно женский.
        - Кто это?
        - Маша.
        - Какая еще Маша? - Ирка уже хотела бросить трубку, но потом опомнилась: - Та самая, которая с моим братом живет?
        - Ага-а-а! - Рев женщины походил на завывание басовитой милицейской сирены.
        - Ты плачешь? - Ирка не верила ушам - монументы не плачут.
        - Леша-а-а не у тебя?
        - Нет. А что, пропал?
        - Не-е-ет… - Послышались всхлипы и громкое сморкание. - Он от меня уше-ел…
        - Неужели? - Ирка еле сдержалась, чтобы не сказать «слава богу». Несмотря на то что она, узнав Машуню лучше, прониклась к ней чем-то вроде симпатии и даже, можно сказать, с ней подружилась, Ирка по-прежнему считала толстуху неподходящей партией для красавца-брата.
        - Я умираю без него.
        - Маш, хватит тебе. Меня тоже бросили месяц назад, но я не умерла.
        - Так то ты! А что прикажешь делать мне? Я уже к свадьбе готовиться начала. На диету села, гостей оповестила…
        - Почему Леха от тебя ушел? - перебила ее Ирка.
        - Нашел себе другую любовь. - В трубке хрюкнуло, потом протяжно запищало.
        - Неужто именно любовь?
        - Ага! Настоящую, говорит.
        - Ну и порадуйся за него…
        - А ты видела, на кого он меня променял?
        - Не видела, но уверена, что Лешка полюбил прекрасную девушку.
        - Девушку? О господи… - В трубке раздался последний всхлип, потом послышались частые гудки.
        Ирка с облегчением отодвинула телефон, пообещала себе выяснить все по приезде и со спокойной душой уснула.
        На следующий день они с Валей вылетели в Рио.
        Глава 14
        Сгущались сумерки. Город постепенно погружался во тьму: сначала почернел океан, потом канули в тьму дома, следом горы, окаймляющие бухту Гуанабара, последним скрылся каменный Христос, и наконец, осталась только серая полоска света на горизонте, как слой масла в сэндвиче из моря и неба. Мгновение - и миллионы огней, подобно алмазам, зажглись, заиграли на фоне темного бархата.
        Ирка не могла оторвать взгляда от этой красоты. Каждый вечер она просиживала на балконе в полном одиночестве, не думая ни о чем, только созерцая, запоминая, сливаясь с окружающим миром. Она вдыхала полной грудью все еще теплый, но уже посвежевший воздух, и ее ноздри наполнялись ароматом цветов и пряностей, продаваемых у входа в их отель. А еще она слышала музыку, страстную, знойную, переплетающуюся с плеском волн и криком чаек.
        Ирка влюбилась в Рио: в его природу, погоду, архитектуру, океан, она полюбила даже бразильцев, хотя поначалу была ими сильно разочарована. Нрав их ей, конечно, пришелся по вкусу - веселые, открытые, быстрые, но совершенно непривлекательные внешне. Женщины красивые еще попадались, особенно хороши были мулатки, но мужчины… Все какие-то одинаковые, чрезмерно смуглые, бровастые, зубастые. Или же у них в Рио все красавцы наперечет и каждый учтенный трудится на кинокомпанию «Глобо»? Так что, кроме эстетического удовольствия, другого Ирке получить не светило.
        Она ушла с балкона продрогшая, посмотрела на часы - восемь вечера. В отеле было шумно, туристы собирались окунуться в ночную жизнь Рио, которая только начиналась в это время. Валя вбежала в комнату, как всегда наполненная впечатлениями до краев.
        - Куда сегодня пойдем? - выпалила она и распахнула платяной шкаф.
        - Побродим где-нибудь.
        - У тебя ноги еще не болят? Может, лучше посидим в ресторане?
        - В ресторане мы едим каждый день благодаря нашему турагентству. Мы в Рио, детка, нам завидуют даже покойники.
        - Это кто же? - Валя обернулась, держа в руках платье из шифона.
        - Остап Бендер.
        - А! Я уж испугалась. Ирка, пошли в ресторан. В какой-нибудь шикарный. Лобстеров поедим.
        - На какие шиши?
        - Вот! - Валя подняла палец к люстре, хоть это движение и помешало ей надевать платье. - Нас пригласили.
        - И кто же благодетель?
        - Женя.
        - Какая Женя?
        - Не какая, а какой. Мужчина. Ты его, наверное, заметила. Симпатичный блондин, челка у него еще такая длинная.
        - Ага, вспомнила, он, кажется, менеджер.
        - Именно. Мы с ним разговорились, я ему пожаловалась на тебя. Измучила, говорю, меня подружка моя, все ей гулять надо, красотами любоваться. Он и предложил поужинать втроем. Все расходы, говорит, беру на себя.
        - Ага, а потом предложит секс втроем.
        - Не боись. Ему, судя по всему, я понравилась, а я расплачусь по полной программе. Так что собирайся!
        Ирка поплелась к шкафу. Парня она действительно заметила, запомнила из-за его дурацкой челки, но имя забывала постоянно, хотя он и подходил к ней периодически, всегда в отсутствие Вали, и очень робко напрашивался в гости. Ирка неизменно отвечала вежливым отказом. Причин этому было много, но первая - блондинистый менеджер не привлекал ее как мужчина, а просто дружить с представителями сильного пола она так и не научилась. И вот теперь пострел решил действовать через Валюшу. Удивительная прыть для такого скромняги!
        Ирка выбрала для вечера черное мини-платье и босоножки того же цвета. Нечего рядиться для какой-то посредственности.
        Зашел за ними Женя ровно в девять. Он был элегантен: безукоризненно одет, причесан, выбрит, и от него хорошо пахло. Отужинали они в рыбном ресторане на набережной, элегантном и довольно дорогом. На протяжении всей трапезы вели милую беседу, кавалер был очень внимателен к обеим дамам, но предпочтение все же выказывал Ирке.
        Когда подруги около полуночи вернулись в номер, Валя заговорщицки подмигнула:
        - А ведь одуванчик на тебя глаз положил.
        - Я знаю, - засмеялась Ирка. Женя и впрямь походил на одуванчик: на голове светлый пушок, сквозь который проглядывает розовая кожа.
        - Ну и давай, крути.
        - Не нравится он мне.
        - Совсем? - Валя деловито села, настроенная вести беседу хоть до утра.
        - Не совсем. Он мне просто приятен. Да и как такой милашка может не нравиться? Но я один раз себя уговорила на отношения без любви и страсти, с Аланом, как ты понимаешь, и чем все кончилось?
        - Сравнила. Женя - серьезный, послушный, обычный парень. Тебе именно такой и нужен.
        - Теперь я доверяю своей интуиции: если мне человек с первого взгляда не приглянулся, значит, нечего с ним завязывать серьезные отношения.
        - Глупости!
        - К тому же у Жени челка подозрительная. Не может нормальный мужик ходить с таким чубчиком.
        - Сбрендила ты совсем, Ирка, - резюмировала Валя и отправилась на боковую.
        Следующий день был посвящен водопадам. Вся группа отправилась на автобусе за город. Там они наслаждались экзотикой, купались, бродили под пальмами и пугались каждого шороха - гид предупредил их, что в зарослях водятся змеи. Ирка, осмотрев предварительно периметр, устроилась под большим деревом, назвав его про себя баобабом, и, запрокинув голову к небу, приготовилась медитировать.
        - Я тебе не помешаю?
        Ирка открыла глаза - перед ней, пропуская сквозь свою шевелюру солнце, стоял Женя.
        - Нет, конечно. Присоединяйся.
        Женя сел. Долго молчал, мялся, набирал в грудь воздуха, потом выдыхал. Ирка давилась от смеха, наблюдая за мучениями парня. В итоге не выдержала.
        - Ты с мамой живешь? - спросила она первое, что пришло в голову.
        - Один. Я купил себе квартиру недавно.
        - Да? - Ирка была удивлена, она считала Одуванчика маменькиным сынком.
        - Да. Я очень хорошо зарабатываю… И я не женат.
        - Что так?
        - Не встречал женщину, с которой захотелось бы прожить всю жизнь. - При этих словах Женя красноречиво посмотрел на Ирку.
        А та сразу же поспешно встала, сослалась на жару и побежала искать Валю. Отыскав подругу на большом сером валуне в компании молодоженов по фамилии Керн, оттащила ее в сторону и поведала о своем несчастье.
        - Чего страдать-то? - удивилась Валя. - Парень в тебя втрескался, жениться хочет, а ты…
        - А я не хочу замуж.
        - Совсем?
        - За него не хочу. Я его не люблю! И челка у него дурацкая.
        - Да чего ты привязалась к его прическе? Отведешь к парикмахеру. Ты лучше подумай, что жить ты будешь не в съемной квартире со взбалмошной подружкой, а с мужем. Я бы на твоем месте не раздумывала.
        - Вот сама его и забирай.
        - Я-то всегда пожалуйста, но, надеюсь, ты еще передумаешь. Тебе раньше замуж предлагали?
        - Нет.
        - И не предложат. Ты меня, конечно, извини, но ты ведь не москвичка.
        - И что?
        - Временная прописка, отсутствие родственных связей. Труба! Короче, не брыкайся пока, может, у тебя еще проснется чувство к нему…
        - Ты неисправима! - Ирка развернулась и ушла за валуны.
        Возвращались с экскурсии вечером. Пока ехали в автобусе, договорились с супругами Керн посетить местную дискотеку - не ту, что для туристов, а самую настоящую: с румбой, живыми музыкантами, танцорами-аборигенами. Женя вызвался девушек сопровождать.
        Народу на дискотеке оказалось много, причем всех возрастов. Кто-то пил за столиками, кто-то танцевал, кто-то беседовал у стойки. Преобладали мужчины, но в отличие от российских они были хоть и не трезвыми, однако во вменяемом состоянии. Звучала негромкая, но заводная музыка. На столбах горели фонарики.
        Они заказали жареного на углях мяса и пиво. Сидели долго. Ели, разговаривали. Первой надоело Ирке. Захмелев немного от крепкого бразильского пива, она потащила всех танцевать. Отказался только Женя, а остальные с удовольствием к ней присоединились.
        Протанцевав пару танцев, Ирка нисколько не устала, но Валя то и дело дергала ее за руку и указывала носом на пригорюнившегося Женю. Тут кстати зазвучала мелодичная композиция. Валя мигнула Одуванчику - типа, не тушуйся, приглашай даму. Женя встал, одернул рубашку.
        Ирка оглянулась. Несколько пар уже прижимались друг к другу. Народу на площадке поубавилось, и она увидела ЕГО. Того самого мачо, каких снимают в кино и чьи фото помещают на обложки журналов. Жгучий брюнет, волосы короткие, волнистые, черные миндалевидные глаза, густые прямые брови, крупный правильный нос, смуглые небритые щеки и чувственные губы. Ирка открыла рот, как морской окунь. Парень тем временем ее тоже заметил и двинулся навстречу. Стройный, грациозный, одетый в обтягивающие джинсы и тонкую шелковую рубашку.
        Они встретились взглядом, потом соприкоснулись телами - она обхватила руками его шею, он ее талию - и начали извиваться в знойном танце под волшебные звуки гитары. Женя растерянно стоял посреди площадки, Валя удивленно моргала, потом, придя в себя, пригласила на танец Одуванчика.
        Когда гитара смолкла, Ирка замерла. Красавец не выпустил ее из объятий. Улыбнулся, а потом сказал: «Анжело», что означало, скорее всего, его имя. Ирка ответила:
«Ирэн». Больше красавцу ничего не надо было, он удовлетворенно кивнул, прижал ее покрепче и сделал бедрами такое движение, что у Ирэн задрожали колени.
        Музыка продолжала звучать, народ, который все прибывал, не прекращал толкаться, Валя дергала за руку, Женя сверлил взглядом, Керн посмеивались, но Ирка не обращала на все посторонние шумы и прикосновения никакого внимания - она видела только глаза цвета горького шоколада и слышала биение собственного сердца.
        Ровно три ночи и два дня она была с Анжело. В тот вечер, когда они встретились на танцплощадке, она, не раздумывая, ушла с ним, забыв об осторожности, друзьях, скромности и принципах. Ее истосковавшееся по настоящей ласке тело жаждало наслаждения, ее душа требовала любви, пусть всего на пару дней. Они прошли пешком до его дома, останавливаясь под каждой пальмой, для того чтобы слиться в поцелуе. Небо над ними было черным и звездным, воздух теплым, ветер ласковым, каждый его порыв приносил с собой помимо прохлады еще и ароматы то моря, то цветов.
        Когда они оказались на круглой кровати совершенно голые, Ирка отдалась мужчине с такой страстью и естественностью, будто для нее это было привычным делом. Анжело не разочаровал - ненасытный и нежный, умелый и иногда робкий. А его тело она готова была ласкать часами.
        Утром он повез ее на мотоцикле в Леблон, и там, на диком пляже, они вновь занялись любовью. Их поцелуи были солоны, а тела присыпаны серебряной песчаной пудрой.
        Ирка не знала, чем ее новый знакомый зарабатывает на жизнь, он пытался объяснить, но она так ничего и не поняла. Анжело любил ходить голым, напевать грустные песни и втыкать в ее волосы цветы. А еще он обожал золотые украшения. Но они так ему шли, что массивный крест, теряющийся в курчавой растительности на груди, вызывал в Ирке не раздражение, как обычно, а очередной приступ желания.
        В аэропорт он привез ее на своей «Хонде». Помог донести вещи. Сверкнул зубами в сторону Вали (и та сразу простила и его, и свою легкомысленную подругу), обнял Ирку, прижал к себе, запустил пальцы в ее волосы, грустно кивнул, а потом поцеловал. В губы. Жарко и требовательно. Кто-то захлопал, кто-то засмеялся. Ирка закрыла глаза, отдаваясь в последний раз этим мягким губам, а когда открыла их, Анжело уже испарился, словно и не было его.
        Самолет взмыл в воздух. Горы, океан, песчаный пляж - все осталось далеко внизу вместе с теплом, бризом, румбой и безудержной чувственностью. Прощай, Бразилия. Здравствуй, серая, холодная, суетливая Москва!
        Часть 3 (недалекое прошлое или за два месяца до…)
        Глава 1
        Ирка влетела в квартиру и, не раздеваясь, бросилась к Леле:
        - Мама, где моя записная книжка?
        Та недоуменно воззрилась на дочь.
        - Книжка с адресами и телефонами, где она? - нетерпеливо переспросила Ирка.
        - В твоем письменном столе…
        Ирка кивнула и помчалась в свою комнату. Леля заспешила за ней.
        - Зачем она тебе? - требовательно воскликнула Леля. - И что ты несешься как на пожар?
        - Надо найти телефоны моих друзей и всем позвонить, - выпалила Ирка и, вытащив книжку, принялась ее лихорадочно листать. - Надеюсь, номера не изменились…
        - Зачем ты собралась им звонить? - строго спросила Леля.
        - Как зачем? Надо ж сообщить, что я…
        - Они о тебе за пять лет ни разу не вспомнили! Даже твоя разлюбезная Валя ни письмишка не черкнула…
        - Перестань, мама!
        - Хорошо, я перестану, - обиженно поджала губы Леля. - Делай, как считаешь нужным. Но хочу тебе напомнить, что гордость в человеке обязательно должна быть!
        Выдав последнюю назидательную фразу (или упрек?), Леля ушла, хлопнув дверью.
        Ирка, оставшись одна, плюхнулась на кровать, взяла телефонную трубку и принялась набирать номер Вали. В принципе она была согласна с матерью: гордость в человеке определенно должна быть. И в любом другом случае Ирка не стала бы напоминать о себе тем людям, которые вычеркнули ее из жизни, но сейчас она готова была наступить на горло любым принципам, лишь бы достигнуть цели. Но пока не стоит посвящать мать в свои планы. Ирка не раз говорила Леле: придет время, когда она докажет всем, что невиновна, но та не воспринимала ее слова всерьез. Наверное, потому, что так же, как и остальные, не верила в непричастность дочери к смерти Бэка. Она считала, что Ирка убила мужа в состоянии аффекта и не понимала ее упрямого нежелания признаться в содеянном…
        - Алле! - закричала Ирка в трубку после того, как на том конце провода откликнулись. - Валя? Валя, ты?
        - Вы не туда попали, - строго ответила ей какая-то женщина.
        - Мне нужна Валентина Семенова…
        - Здесь такая не проживает, - отрезала собеседница и отсоединилась.
        Ирка немного расстроилась, но не отчаялась. У нее было еще два Валиных номера - мобильный и рабочий - и оставалась надежда на то, что по одному из них ответит Валя. Или хотя бы тот, кто сможет сказать, где ее найти.
        Иркины надежды не оправдались! Мобильный оказался заблокированным, а по рабочему ответил грубый дядька, не знавший не только о Вале, но и об агентстве «Профи-ТВ», которому номер некогда принадлежал.
        Но на том неприятные сюрпризы не закончились. По имеющимся у нее телефонам Ирка не смогла отыскать ни Себровского, ни Машуню, ни Алана. Люди, которые так были ей необходимы, как в воду канули. Подавленная неудачей, Ирка выползла в кухню, где кашеварила Леля: несмотря на то что после вчерашнего ужина осталась куча продуктов, она решила нажарить еще мяса и картошки - ей хотелось побаловать дочь. Да и откормить ее не мешало, уж больно исхудала та за пять лет заключения.
        Уловив по выражению Иркиного лица ее настроение, Леля ворчливо проговорила:
        - Что, не нужна никому из так называемых друзей?
        - Я никого из них не смогла найти, - призналась Ирка. - Все до единого сменили место жительства, телефоны.
        - Ну а что ты хочешь? Москва, это тебе не Ольгино… Мы где выросли, там и помрем, а в столицах люди за пять лет не то что жилье, жизнь свою в корне меняют…
        - Вот они, судя по всему, и поменяли, - вздохнула Ирка, рассеянно откусив от буханки ржаного хлеба уголок. - «Профи-ТВ», детища Себровского, теперь не существует. Как и компании «Стар-Медиа». А Машуня, видимо, свои магазины продала…
        Леля, только что заметив, как дочь грызет ржаную горбушку, отобрала у нее буханку, а вместо нее сунула ей в руку «корзиночку» со сгущенкой. Ирка откусила от пирожного, но, кажется, не поняла, что у еды другой вкус.
        - Об Алане ничего не слышно было в последнее время? - спросила она у матери.
        - Нет.
        - То есть никаких новых работ? Ни фильмов, ни клипов?
        - Ничего! Даже в скандальной хронике больше не мелькает, - отмахнулась Леля. - В первый год твоего заключения о нем нет-нет да и писали. Вроде он Любку свою все никак в покое оставить не мог. В больнице даже лежал! Но потом вроде оклемался и снял какую-то короткометражку, да только вышла такая муть, что ее и показывать нигде не стали… - Леля тяжко вздохнула: - Профукал, дурак, свой талант!
        - Н-да… - протянула Ирка. - И как же мне их теперь искать?
        Но тут же, спохватившись, перевела разговор на другую тему, и они принялись болтать о всякой ерунде: обсуждать общих знакомых, местные новости, цены на продукты и прочее, прочее, прочее. К обеду явилась бабушка, к ужину - Люська, так и день пролетел. А утро следующего Ирка начала с серьезного разговора с Лелей:
        - Мам, у тебя есть деньги? - спросила она напрямик.
        - Есть немного, - осторожно ответила Леля. - А зачем тебе?
        - Мне в Москву надо.
        - Зачем? - ахнула мать. - Опять там жить будешь?
        - А ты что мне предлагаешь? Тут остаться?
        - А чем тут плохо?
        - Может, и не плохо, но… - Ирка бодро улыбнулась: - Я ж столичная штучка, ты не забыла? Я здесь уже не смогу!
        - Ира, детка, - умоляюще заговорила Леля, - ну какая теперь тебе Москва? Ты ведь… уж извини меня бога ради… теперь не столичная, а тюремная штучка. - Мать шмыгнула носом. - У тебя судимость, Ирочка! К тому же ты уже не так молода… Да и здоровье у тебя не то! Что тебе в Москве сейчас делать? Тебя ж теперь только посудомойкой возьмут…
        - Ты перестала верить в меня? - тихо спросила Ирка. - Думаешь, я не смогу подняться?
        - Честно? - сурово спросила Леля, разом перестав плакать. - Да, именно я так и думаю. Прости за правду, но кто тебе ее скажет, если не мать!
        - То есть денег ты мне не дашь?
        Леля тяжело вздохнула и после долгой паузы ответила:
        - Дам, конечно. Но у меня их так мало, что тебе хватит только на дорогу и аренду комнатенки, да и то на короткий срок. Ты же знаешь, что все твои украшения и дорогие вещи я продала, чтобы оплатить адвоката… На передачи тоже много уходило…
        - Я буду рада любой сумме.
        Мать горестно покачала головой и пошла к шкафу, где под выглаженным постельным бельем лежала ее «заначка».
        Глава 2
        В Москву Ирка поехала только через неделю. Срываться сразу от родных, которые ее так ждали, ей совесть не позволила. К тому же ей нужно было время, чтобы хоть как-то привести себя в порядок. Ирка вылечила зубы - денег на стоматолога ей ссудила бабуля, - коротко подстриглась, покрасила волосы в непривычный «жемчужный» цвет (темная краска быстро сходит с седины), купила кое-что из одежды. А по истечении семи дней она вошла в плацкартный вагон поезда «Н-ск - Москва» и отправилась навстречу неизвестности.
        По приезде она сразу нашла себе жилье - убогую комнатенку в панельном доме на окраине. И работу - с восьми вечера до трех утра она мыла посуду в закусочной
«У Ашота». Потом с четырех до девяти спала на продавленном диване, а с десяти до ужина занималась поисками своих бывших друзей.
        По прошествии двух недель она вышла на след Вали - отыскала адрес, по которому проживала ее мать, а та дала дочкины координаты. Оказалось, давняя подружка с четырехлетней дочерью (с мужем она развелась) обитает на окраине, в Люберцах. Ирка незамедлительно отправилась туда, но по указанному матерью адресу ей сообщили, что Валя съехала в прошлом месяце, а куда - неизвестно…
        Новая неудача заставила Ирку всерьез призадуматься. Теперь стало совершенно очевидным, что без помощи ей не обойтись. Но обратиться было совершенно не к кому - тех друзей, что у нее были, растеряла, а новыми не обзавелась… Вернее, появилась у Ирки на зоне новая подруга, Мила, но разве она, тоже бывшая зэчка, могла как-то помочь? Тем более что они давно не связывались друг с другом. Кстати, Ирка не поручилась бы, что та опять не загремела за решетку. Мила освободилась два года назад, Ирка с ней переписывалась, но дела у подруги шли неважно, и весточки от нее стали приходить все реже. Ответов на два своих последних письма Ирка не получила и больше не стала донимать Милу посланиями. А вот теперь решила попробовать позвонить ей (Мила присылала номер мобильного телефона). Если Мила ответит, так хоть поболтает с ней, проблемами поделится, а коль нет… Что ж, значит, и на простую дружескую поддержку можно не рассчитывать…
        Полная грустных мыслей, Ирка набрала номер. К ее удивлению, уже после третьего гудка в трубке раздался знакомый голос. Ирка радостно поздоровалась. Мила, сразу узнав подругу, вскричала:
        - Ирка, черт тебя дери! Вышла?
        - Почти месяц назад…
        - А почему мне не сообщила, дурища?
        - Хотела сначала разобраться со своими делами, - уклончиво ответила Ирка.
        - Ну как? Разобралась?
        - Честно говоря, нет… - Она вздохнула тяжело. - Так что звоню, чтобы поплакаться…
        - Нечего по телефону плакаться, надо увидеться. Приезжай в Москву!
        - Да я, собственно, тут…
        - Класс! Тогда немедленно тащи свою задницу к метро. Доедешь до «Третьяковской», позвонишь, я объясню, как найти кофейню, где буду тебя ждать…
        - Не «Эспрессо» называется? - уточнила Ирка, знавшая кофейню с подобным названием. Когда-то она была в ней частым гостем, но в своем теперешнем положении не могла себе позволить такую роскошь, как посещение заведения, где чашка кофе стоила около пятисот рублей.
        - Точно! - подтвердила подруга. - Капучино тут отменный. И пирожные вкусные. Давай, подгребай… Ну, все, до встречи, целую! - Послышался смачный чмок, и Мила отсоединилась.
        Наскоро собравшись, Ирка отправилась на встречу с подругой.
        Войдя в помещение, она обвела глазами зал. Ей было интересно посмотреть на тех, кто нынче может себе позволить кофе за пятьсот рублей, да еще с пирожным за триста (или цены сейчас еще выше поднялись?). Народу оказалось немного - всего две пары. Одна из пар не привлекла ее внимания, а вот на второй Ирка остановила взгляд: за столиком сидели сногсшибательная блондинка и такой же великолепный брюнет. Они так замечательно выглядели и так великолепно друг с другом смотрелись! Первые мгновения Ирка просто любовалась мужчиной и женщиной, но тут в блондинке узнала Милку и глазам не поверила - подруга выглядела столь роскошно, что никто не смог бы признать в ней недавнюю зэчку.
        Хотя и раньше, облаченная в фуфайку и платок, Мила нисколько не походила на среднестатистическую осужденную…
        Ирка обратила на нее внимание сразу, как оказалась на зоне. Да и нельзя было не обратить! Мила было не просто привлекательной женщиной, она была поистине шикарной - высокая, статная блондинка с небесно-голубыми глазами и настолько правильными чертами лица, что им бы позавидовала любая супермодель. Точеное ее лицо было чисто, кожа белая, на щеках румянец, брови и ресницы темны от природы. Без макияжа, без прически, одетая в серую робу, Мила была фантастически хороша!
        Но даже не это поражало больше всего, а то, что внешность тюремной королевы была без малейшего налета испорченности или вульгарности. Эдакая благородная дама с прекрасной родословной и отличным образованием, попавшая в тюрьму по нелепой случайности! Ирка поначалу так и подумала о ней. Но однажды, поймав ее восхищенный взгляд, красавица рявкнула грубо:
        - Че вылупилась, курва? - И сплюнула сквозь зубы.
        Ирка, услышав эти слова от небесного создания, потеряла дар речи. А Миледи (такая у «благородной дамы» была на зоне кликуха) скривила безупречный рот и хрипло засмеялась:
        - Еще одна полизуха, что ли?
        Не очень хорошо знакомая с тюремным жаргоном, Ирка не сразу поняла, о чем речь, но когда до нее дошло, что ее приняли за одну из тех зэчек, которые с удовольствием удовлетворяют других орально, передернулась и торопливо забормотала:
        - Извините… вы меня не так поняли… я совсем ничего не хотела…
        - Че?
        - Я работала ассистенткой у Алана Ку… Знаете такого режиссера? - Богиня вновь сплюнула, еще более смачно. - Но неважно… Так вот, в нашем агентстве я видела огромное количество красивых женщин: актрис, моделей. Но вы… Таких, как вы, не было!
        Миледи на комплимент никак не прореагировала. Не улыбнулась, не кивнула, просто развернулась и ушла по своим делам. Спасибо, хоть не обозвала больше никак! И не харкнула на штанину. Ирка поняла - вообще-то, с нее станется…
        После этого Миледи к Ирке больше не цеплялась. Но и внимания на нее не обращала. Скользила равнодушным взглядом и проходила мимо. Ирке, с одной стороны, было так спокойнее, но с другой - очень хотелось с тюремной королевой пообщаться. Ей было жутко любопытно, что за жизненные обстоятельства довели такую красавицу до криминала. О том, что сидит Мила за убийство любовника, Ирка узнала от сокамерниц, но они же ей сообщили, что ходка у нее не первая, Миледи была осуждена дважды, но за менее тяжкие преступления. Выходило - рецидивистка. Воровка и убийца. А посмотришь на нее - прямо ангел небесный…
        Шанс сблизиться с Милой выпал Ирке спустя три месяца, когда начальница тюрьмы решила организовать на зоне театральную студию и назначила Ирку режиссером. Ирка долго отнекивалась, но все же согласилась. И взялась набирать «труппу».
        Труппа подобралась довольно быстро - среди зэчек оказалось много талантливых женщин. Но не было ни одной, которая смогла бы потянуть роль Снежной королевы (начальница повелела ставить именно эту сказку: и не сложно, и позитивно, и в тему - был канун Нового года). На нее подошла бы только Миледи, но та категорически отказалась участвовать в «балагане». Тогда Ирка пошла к начальнице и упросила ту снять с Милы «нарекания» в случае, если она возьмется за роль. Начальница согласилась - на спектакль были приглашены нужные люди и даже региональное телевидение. И Миледи, которой без «нареканий» можно было надеяться на условно-досрочное освобождение за хорошее поведение, приняла предложение Ирки.
        Так Миледи попала в труппу. Во время работы над спектаклем «прима» и «режиссер» подружились. И Ирка наконец смогла узнать историю Милиной жизни.
        Глава 3
        Мать Милочки была малолетней бродяжкой. В двенадцать она сбежала из дому и начала вольную жизнь. Колесила по стране в товарных вагонах, подворовывала. Когда стала чуть постарше, подалась в «плечевые» - скрашивала жизнь дальнобойщикам, за что те ее кормили и дарили ей кое-что из одежды. Периодически девчонку забирали в милицию, потом отправляли в приемник, но Катя (так звали девушку) неизменно сбегала и возвращалась к своей вольной жизни. Она ей нравилась больше, чем пусть и сытое, но такое скучное существование под крышей приюта. К тому же ей очень нравился секс, а в интернате заняться им было не с кем - ровесников она не воспринимала как достойных партнеров, а привлекательных педагогов она вообще в глаза не видела.
        К семнадцати годами Катя исколесила все страну и обслужила такое количество мужчин, что вспомнить каждого уже не могла. Она стала много пить и выкуривала по две пачки «Примы» в день. Конечно, такая жизнь ее не красила. Собственно, Катя никогда не была красавицей, но свежесть юности придавала ей очарования, теперь же она стала просто потасканной девицей, чья помятая физиономия уже мало кого привлекала. И если раньше она еще выбирала, с кем отправиться в «вояж», то теперь была рада любому предложению. Неизвестно, что стало бы с ней еще через пару лет, если бы не Борис, отец Милы, который выиграл бродяжку в карты.
        Борис не был дальнобойщиком. Как и каталой. Он был квартирным вором. Худой, маленький, уже немолодой мужичонка с обширной лысиной жутко Кате не понравился, но деваться ей было некуда - пришлось идти с ним в его квартиру и отрабатывать
«долг». Удовлетворив Бориса, Катя еще и квартиру ему прибрала, и суп сварила. Тот оценил хозяйственность девицы и предложил пожить у него. Катя, подуставшая от романтики дорог, согласилась.
        Поначалу отношения между сожителями были прохладными. Борис относился к Кате как к прислуге: много требовал, а кроме крова и денег, на хозяйство ничего не давал. Но со временем пожилой вор привязался к молоденькой бродяжке, а в конечном итоге по-настоящему полюбил. И тогда, едва столь светлое чувство поселилось в очерствевшем сердце Бориса, его как подменили. Был хмурым, суровым, строгим, скупым - стал нежным, добрым, щедрым. Он покупал (а порой и воровал, это уж как получится) своей девочке косметику, меха, золото. Катя стала хорошеть на глазах. От спокойной жизни она округлилась телом, разгладилась лицом. По просьбе Бориса девушка отрастила волосы и сделала «химию». Новая прическа шла ей чрезвычайно, как и новая красивая одежда. Катя, почувствовав свою привлекательность, стала кокетливой. Она флиртовала с мужчинами напропалую, а иной раз позволяла себе и большее. Но изменяла она Борису аккуратно, так что он и не подозревал о неверности любимой, поэтому любил ее с прежним пылом.
        Спустя два года Катя родила Борису дочь. Счастью пожилого вора не было предела! Он впервые стал отцом, да еще в таком зрелом возрасте! Кроме того, девочка уродилась удивительной красавицей. Похожая чем-то на маму, чем-то на папу, Милочка была чудо как хороша! Глазки Катины - голубые, а ресницы папины - темные, длинные. Волосики светлые, мамины, а кожа смуглая, папина. В общем, девочка взяла от родителей все лучшее. Лишь потом выяснилось, что сие касалось только внешности, а что до характера и дурных пристрастий - как раз наоборот. От мамы Мила унаследовала
«шлюховатость» и необузданность, от отца - мстительность и преступные наклонности. Но никто из них троих до поры не знал о таком наследстве, и все были счастливы.
        Милочка росла очень здоровым ребенком. Она ходила в детский сад без пропусков, давая матери время на личную жизнь. Пока Борис «работал», а Милочка находилась в садике, Катя отрывалась. Она никогда не питала к мужу каких-то серьезных чувств, ее бесила его старость, не привлекала его внешность, а его мужские качества оценивались на два с плюсом, вот и тянуло ее к сильным, молодым и красивым (эту страсть Мила, кстати, тоже унаследует). Катя знакомилась с такими на улице, на рынке, в транспорте и без долгих ломаний отправлялась с ними в постель. Поначалу она соглашалась блудить только на территории любовников, но потом обнаглела и стала тащить их к себе. Несколько лет ей все сходило с рук. Но в один далеко не прекрасный день Борис все же ее застукал.
        - Шлюха! Неблагодарная тварь! - тихо произнес он, увидев жену в постели с мускулистым грузчиком соседнего гастронома. И вышел, аккуратно прикрыв за собой дверь.
        Катю его реакция удивила. Зная жестокость мужа, она ждала скандала, драки, а то и поножовщины. А тут такая сдержанность! Глупышка, она не догадывалась, что Борис просто ждет, когда ее любовник удалится. И вот когда парень, на ходу натягивая штаны, убежал, Борис вошел в спальню, схватил жену за волосы, запрокинул ей голову и резанул по горлу острым ножом.
        Катя умерла мгновенно. А Борис бесконечно долго стоял над трупом и плакал. Не от жалости - от обиды…
        За этим занятием его и застала дочь. Ее, шестилетнюю, забрала из сада соседка, привела к дверям квартиры и дождалась, пока девочка откроет ее своим ключом и войдет.
        - Папочка, а что с мамой? Почему она вся в краске? - услышал Борис звонкий голосок Милочки. Девочка сделала шажок к кровати. - И что у нее с горлышком?
        Борис медленно обернулся и задумчиво проговорил:
        - Мама умерла.
        - Умерла? - распахнула свои лучистые глаза Милочка. Она еще была слишком мала, чтобы осознать то, что увидела. - Тогда почему она не в гробике лежит?
        - А мы ее сейчас переложим… - Борис поманил девочку, обнял ее за плечи. - Ты поможешь папочке?
        Милочка растерянно кивнула.
        Последующие два часа Борис с дочерью были очень заняты. Сначала они перетаскивали мертвую Катерину, потом отец заворачивал тело в старый ковер, а Мила собирала окровавленное белье и отмывала квартиру. Девочка очень старательно драила линолеум, стену, мебель, не пропуская ни одного пятнышка. Она была так сосредоточена, что никакие мысли, в том числе о страшной маминой смерти, ее не посещали.
        Когда все дела были завершены, Борис взвалил на плечо завернутый в палас труп жены и ушел из дома. Куда именно он понес мертвую маму, Милочка не знала. Папа сказал - хоронить, но где именно он будет это делать, не растолковал. Девочка, напрямую не сталкивавшаяся в своей короткой жизни со смертью, решила, что среди кладбища стоят гробики, в которые покойников кладут и тут же закапывают, и хотела пойти с ним, но Борис велел ей сидеть дома и дверь никому не открывать. И Милочка сидела. Весь вечер и всю ночь. А когда папа вернулся, грязный и вусмерть пьяный, она уложила его на кровать, раздела, разула и, забравшись к нему под бочок, уснула.
        На следующее утро Милочка в садик не пошла. Ходил туда один папа, сказал заведующей, что они семьей уезжают в другой город и что Милочку запишут в другой садик. Затем Борис на самом деле увез дочь из Москвы. Но не в город, а в деревню, к своей старой тетке. Там девочка прожила пять месяцев, пока отец не забрал ее. Они снова стали жить вместе. Только не в старой квартире. И не в Москве. Борис сдал столичную «двушку», а сам перебрался в пригород, где снял такую же двухкомнатную квартиру. Своим соседям он отрекомендовался вдовцом. Сообщил, что имеет вторую группу инвалидности, потому и не работает. Все поверили!
        Милочке исполнилось семь, ее пора было отдавать в школу, но Борис боялся. А вдруг, когда у нее появится какая-нибудь закадычная подружка или любимая учительница, дочка проболтается? Ляпнет, как умерла ее мамочка, и тогда…
        Все месяцы, прошедшие с момента убийства, Борис ждал: его вот-вот придут арестовывать. Он боялся, что труп найдут, хотя он и зарыл его очень глубоко, или кто-то из знавших Катю людей (тот же грузчик из гастронома) что-нибудь заподозрит и пойдет в милицию. Но зря Борис волновался! Его гражданскую супругу, бывшую бродяжку, безработную, не имеющую ни родственников, ни коллег, ни подруг, а только экс-любовников, никто не хватился. Никому до Кати дела не было, особенно экс-любовникам. Только соседи пару раз спросили, почему ее не видно давно, но Борис ответил, что жена уехала с дочкой на юг (Мила уже в деревне к тому времени жила), а потом и сам сменил место жительства.
        Преступление сошло ему с рук. Пока сошло. Но Борис все равно опасался. Поэтому дочь в школу решил пока не отдавать. А чтоб она в его отсутствие не болталась по улицам, стал брать ее с собой «на дело».
        В самый первый раз Милочка только присутствовала, но после начала помогать: когда на разведку сходит, когда на стреме постоит… Подельник из Милочки вышел замечательный. Красивая маленькая девочка в школьной форме (Борис специально ее купил, чтоб выдавать дочь за собирающего макулатуру октябренка) ни у кого не вызывала подозрений. Ее даже в квартиры пускали без всякой опаски! И это было очень на руку ее папе, потому что Милочка таким образом могла не только обстановку разведать, но и, например, запасной ключ стащить. А потом, не ломая замков, попасть вместе с отцом в пустую квартиру и вынести оттуда самое ценное.
        В общем, из отца и дочки получился отличный криминальный дуэт. Жаль, «выступать» вместе им долго не дали. Через полгода они попались - их засекли соседи и вызвали ментов. Отца осудили, посадили, а Милочку отправили в детский дом.
        Первое время девочка ни с кем там не общалась. Она шарахалась от детей и воспитателей, не желая ни дружить со сверстниками, ни подчиняться общим правилам. Она ненавидела детдом всей душой и очень хотела вернуться к папе. Но мечтам о встрече с отцом не суждено было сбыться - не отсидев и половины срока, Борис скончался. Милочка стала круглой сиротой. А потом ее удочерили.
        Красивую девчушку взяла на воспитание весьма обеспеченная, но довольно странная семейная пара. Нинусик и Колюсик. Нюсик и Кусик. Два придурка, которые не разговаривали по-человечески, а сюсюкали. И давали всем, не только себе, идиотские прозвища. Милу, например, нарекли Милли. И разговаривали с ней, ломая язык. «Будь холосой девотькой, скусай каску», - увещевала Милу Нинуся и совала, как грудничку, ложку с овсянкой прямо в рот. Идиотизм! Но «Милли» терпела, а все из-за денег, которые вытаскивала у «родителей» из карманов и кошельков. Она наделялась набрать крупную сумму и сбежать. Но не набрала. И не сбежала. Ее застукали. Кусик, давно заметивший недостачу наличности в своем кармане, подстерег Милу и поймал за руку. Девочку вернули в детдом.
        Вслед за Нюсиком и Кусиком ее «родителями» перебывали еще три пары. Но ни с кем Милочка не уживалась. В итоге ее кандидатуру перестали рекомендовать потенциальным опекунам, что, собственно, девочку даже порадовало. Жить она хотела только со своим папой, а коль он умер, то лучше в детдоме, чем с чужими людьми…
        Рассказывая обо всем этом Ирке, Миледи не выказывала практически никаких эмоций. Бесстрастно поведала о смерти матери, о делишках отца, о своем детдомовском детстве. Без дрожи в голосе описывала, как ее избивали шесть одноклассниц за то, что Милочка нравилась мальчикам больше, чем они, как ее насиловали трое старшеклассников, как учительница физкультуры на сутки запирала в подвале, кишащем крысами. Так же спокойно говорила о своих преступлениях. Первое, за которое ее осудили, было разбойным нападением: на пару с другой детдомовкой они накинулись на одинокую прохожую в парке и сорвали с нее шапку. Но стоило ей дойти в повествовании до того момента, как она встретила Егора Солдатова, ее лицо изменилось. На нем отразилось так много чувств, что Ирка немного испугалась - на миг ей показалось, что ожил манекен…
        Егор Солдатов был мелким воришкой. Трусоватым, глуповатым, невезучим, но… необыкновенно красивым. Мила заприметила его в троллейбусе, когда он неуклюже пытался вытащить у какой-то тетки кошелек, и поразилась синеве его глаз. Мгновением позже, разглядев парня с головы до ног, Миледи вынуждена была констатировать, что природа не обошла своей милостью ни единой его черты. Егор был безупречно, завораживающе красив! А она так любила подобных мужчин. Понимала, что внешность - ерунда, но ничего не могла с собой поделать… Да и что поделаешь с дурной наследственностью?
        Из троллейбуса они вышли вместе. Мила просто подошла к Егору, взяла за руку и вывела на первой остановке.
        Он поселился у нее. В тот же день. Это был понедельник. И лишь в четверг они выползли на улицу, чтобы купить продуктов. Страсть между Егором и Милой вспыхнула такая, что искры летели. Никудышный вор оказался великолепным любовником. А как красив он был без одежды!
        Прожили Егор с Миледи полгода. Днем занимались любовью, вечерами выходили «на дело» - Мила завлекала подвыпивших мужиков в подворотню, Егор наносил удар, и они вместе чистили их карманы. Миледи такая жизнь нравилась, ее любовнику - нет. Он боялся рисковать и не любил напрягаться. В итоге он все чаще отлынивал от работы, ссылаясь то на плохое самочувствие, то на дурное предчувствие. И влюбленная как кошка Мила оставляла Егорушку дома, а деньги добывала сама. Сама же их и тратила. На Егора! Она наряжала его, покупала ему дорогие украшения, парфюм. Он принимал все ее подарки с видом падишаха и вил из влюбленной Милы веревки.
        Но еще через полгода Миледи, вернувшаяся домой раньше времени, узнала ужасную правду - Егор ей изменяет. Пока она, рискуя собой и своей свободой, добывает деньги, он тратит их. Не только на себя, но и на всяких шалав - у кровати стояли ваза с фруктами, бутылка хорошего коньяка и два фужера…
        - Тварь! - тихо (так же тихо, как когда-то ее отец) сказала Мила.
        Но дольше в отличие от Бориса сдерживать свою ярость не смогла. Кинулась к шалаве, выволокла ее из кровати за волосы, вышвырнула голую в коридор. Когда девка оказалась за дверью, Миледи вернулась в спальню, где неспешно одевался уверенный в своей безнаказанности Егор, схватила со столика тяжелую бутылку и шарахнула ею любовника по голове. А потом отколовшимся горлышком истыкала его нагое тело и безупречно прекрасное лицо. Егор умер от потери крови спустя десять минут. А через двадцать за Милой приехали вызванные соседями менты…
        Миледи отсидела семь лет и вышла на два года раньше Ирки.
        И вот теперь они встретились.
        Глава 4
        Увидев Ирку, Мила вскочила из-за стола и бросилась к ней через зал. Подлетев к подруге и едва не сбив ее с ног, она заключила в объятия и долго не выпускала.
        - Как ты? - поинтересовалась Ирка после того, как Мила отстранилась. - Чем занималась все это время?
        - Жила, - туманно ответила Мила.
        - У тебя все хорошо?
        - Все хорошо, - эхом повторила Мила, и ее счастливая улыбка была тому подтверждением.
        - Новая любовь? - спросила Ирка шепотом и показала глазами на красавца-брюнета.
        Миледи утвердительно моргнула.
        - Вор?
        - Бизнесмен, у него сеть автомастерских, - с гордостью возразила Мила и потянула подругу за руку: - Пойдем за столик, я тебя с ним познакомлю.
        Ирка не стала сопротивляться - дала себя подвести к столику. Мила познакомила ее со своим красавчиком, его звали Павлом, насильно усадила на свободный стул, заказала ей кофе и кучу пирожных и стала расспрашивать. Ирка при постороннем человеке стеснялась откровенничать, но, к ее огромному облегчению, Милин друг почти тут же их покинул (его звонком вызвали в офис), и она смогла без утайки поведать подруге о своих трудностях.
        Внимательно выслушав ее, Миледи высказала свое мнение, которое один в один совпадало с Иркиным:
        - Без помощи профессионала не обойтись.
        - Сама понимаю, - с досадой протянула Ирка. - Нужен частный детектив. А лучше целая команда… - Она отхлебнула из чашки эспрессо и с наслаждением зажмурилась - кофе тут по-прежнему готовили божественный. - Только с моими деньгами в агентства лучше не соваться…
        - Туда вообще лучше не соваться, - отмахнулась Мила. - Будут дело затягивать, чтобы бабки тянуть… Знаю я, что за прощелыги там работают! Но я тебе могу порекомендовать одного своего знакомого. Он за умеренную плату… не волнуйся, денег я тебе дам… отыщет всех твоих дружбанов в наикратчайшие сроки…
        - Что за знакомый?
        - Его зовут Максом. Фамилию не знаю… - Мила нахмурила свои идеальные брови. - Я вообще мало о нем знаю. Но он поможет, я уверена.
        - Частный детектив?
        - Нет. Однако у него огромный опыт по розыску людей.
        - Он что, редактором программы «Жди меня» работает? - усмехнулась Ирка.
        - Нет, - без улыбки возразила Мила. - Макс бывший киллер.
        - Киллер? - ахнула Ирка. - Какой кошмар! И ты предлагаешь мне обратиться за помощью к профессиональному убийце?
        - К бывшему убийце, - поправила Мила. - Он уже шесть лет этим не занимается. После клинической смерти - его подстрелили на одном задании - он уверовал в бога, раскаялся и теперь живет в деревне, псарню держит…
        - Как ты с ним познакомилась?
        - Он мой крестный.
        - Что я слышу? Ты окрестилась?
        - Год назад, - гордо ответила Мила.
        - Но ты же никогда не верила в бога!
        - А теперь верю. И все благодаря Максу… - Видя недоумение на лице Ирки, Миледи разъяснила: - Я не знала, как жить, понимаешь? Освободилась, вернулась домой, а что делать дальше, чем заниматься, не могла решить. Посуду мыть? Уборщицей тряпкой махать? Я не рождена для такой жизни. А нормальную работу с моими тремя судимостями не найти.
        - Мила, да с твоей внешностью работать и необязательно! - не смогла смолчать Ирка. - Достаточно подмигнуть какому-нибудь богатенькому папику, и он засыпал бы тебя деньгами.
        - Ты же знаешь, это не для меня. Не с моим характером в содержанки идти. Да и не могу я без любви… А любить я себе запретила! - Мила болезненно поморщилась. - Пришлось возвращаться к привычному ремеслу.
        - Опять стала воровать?
        - Да. Только кураж во мне пропал. И удача отвернулась. Ничего не получалось… Ну ничегошеньки! - Мила задумчиво посмотрела в окно. Глаза ее в то мгновение были похожи на два горных озера, такие же голубые и кристально чистые. - В городе кругом домофоны, решетки, коды, консьержи… Я в подмосковные поселки подалась. А спустя пару месяцев меня застукали хозяева дома, в который я пробралась. Их было двое. Отец и сын. Избили сильно, изнасиловали, а потом заперли в сарае, чтобы пользовать еще и еще… Но я умудрилась удрать! Чуть живая бежала по спящему поселку, потом ковыляла по бесконечному лесу, ползла по каким-то мосткам… Добралась до какой-то деревни и потеряла сознание на пороге самого первого дома. Это был дом Макса.
        - Он приютил тебя?
        - Да. Внес в дом, уложил в постель, обработал раны… Я пробыла у него около двух недель. Раньше уйти не могла: заболела - по лесу-то босиком бежала, по снегу… Температура была под сорок, я бредила, и Макс, когда за мной ухаживал, конечно, мой бред слышал. Естественно, многое обо мне узнал. И вот когда я выздоровела, он подсел ко мне и сказал: «Все твои несчастья от грехов, а грехи от неверия». И начал о боге говорить, в церковь с собой звал, чтобы покаяться… Я ответила ему, что не крещеная и вообще не верующая. Да и грехов уж больно много - каяться замучаешься! Тогда он мне о себе в двух словах рассказал. О ремесле своем богопротивном, о клинической смерти, о переосмыслении всей жизни, о первом походе в церковь… «Вера не сразу придет, - закончил он свою речь. - Но когда придет, все у тебя наладится…»
        - И ты пошла с ним в церковь?
        - Пошла. Только чтоб отстал. Но когда батюшка Феофан меня крестил (согласилась, лишь бы Макса порадовать), ощутила в себе что-то новое… Как будто душа у меня просветлела, честное слово! Не скажу тебе, что стала истово верующей, но и безбожницей себя теперь назвать не могу. - Мила немного смущенно улыбнулась. - И вот, хочешь верь, хочешь нет, только после крещения у меня на самом деле все стало налаживаться. Меня пригласили натурщицей работать. Потом приятели-художники в картинную галерею на полставки пристроили. Там я с Пашей и познакомилась…
        Ирка была так рада за подругу, что забыла о собственных проблемах. Но Мила сама о них вспомнила и поспешно свернула свой рассказ:
        - Так, хватит обо мне. Теперь давай о твоих делах поговорим. Максу я позвоню прямо сейчас. Надеюсь, у него найдется свободное время… - Она выудила из изящной замшевой сумочки дорогой мобильный телефон и стала листать телефонный справочник. - Когда у Макса много дел на псарне, он отказывает клиентам (собаки для него важнее заработка), но если все более-менее спокойно, он берет заказы… Дерет, правда, нещадно, но его работа того стоит - Макс отыщет любого!
        - Дерет нещадно? - забеспокоилась Ирка. - Но ты же говорила…
        - С меня он гонорара не возьмет, но на текущие расходы деньги потребуются, - ответила Мила и, резко оборвав разговор с подругой, поднесла телефон к лицу, бросила в трубку: - Привет, Макс, как дела?
        Ее собеседник что-то негромко ответил, и Мила стала быстро-быстро объяснять Максу суть своей просьбы. Тот слушал, не перебивая, а когда Мила замолчала, сказал коротко: «Завтра в десять».
        Часть 4 (далекое прошлое)
        Глава 1
        Первая неделя в Москве после жаркого Рио показалась Ирке кошмаром. Холод, снег с дождем, переполненное метро, хмурые лица… А тут еще подкатил Алан с совершенно безумной идеей: Ку решил наконец воплотить в жизнь свою мечту и снять фильм. Все бы ничего, пусть себе снимает, если бы не два нюанса. Первый - ассистентом он хотел видеть Ирку, а второй - Любашу в роли главной героини.
        Услышав об этом, Ирка не смогла сдержать возмущенного возгласа:
        - Ты сошел с ума! Какая из твоей Любы актриса?
        - У нее получится. Я уже снимаю ее в клипе.
        - Что она там говорит? Как ей удобно с тампонами плавать?
        - Не злословь. Она киногенична и естественна.
        - А также неопытна и стара для дебютантки. К тому же у нее тягучее «О». Ты не слышишь, как она гОвОрит?
        - Ты преувеличиваешь.
        - Посмотришь, что скажут критики, когда увидят ее на экране.
        - В любом случае я ее попробую. Твоего согласия тут и не требуется.
        - Да делай что хочешь! Все, я пошла.
        - Съемки я наметил на лето! - крикнул Алан вслед.
        Ирка хлопнула дверью вместо прощания.
        Домой в тот день она вернулась с головной болью. Быть ассистентом у самого Ку - большая удача, но если он снимет в фильме свою горячо любимую Любашу, на ленте сразу можно ставить крест. Дурная актриса может запороть любой шедевр.
        В квартире было холодно. Ирка прошла на кухню, потрогала батареи. Точно, чуть теплые. Есть не хотелось, но она решила хотя бы чаю попить.
        Из прихожей донеслось какое-то шуршание.
        - Валя? Ты?
        - Я.
        Подруга появилась на пороге кухни. Одета в нарядную блузку, мини-юбку и модные сапоги, в руках шуба.
        - Иду на свидание… - сообщила Валя.
        - Кто счастливец?
        - Только не обижайся… - Валя сделала паузу. - Женя.
        - Одуванчик?
        - Ага. Мы с ним уже дважды встречались. Сначала я его жалела, ну, а когда ты его кинула…
        - Детка, как я его могла кинуть, если ничего не обещала?
        - Ясно-ясно. Но он был оскорблен. Я его успокаивала. Говорила, что ты его не достойна.
        - Спасибо, подруга.
        - А что прикажешь говорить, когда мужика от другой отваживаешь? Запала ты ему в душу, пришлось чуть ли не клещами вырывать твой образ. Теперь все на мази. Он даже рад, что вовремя понял, какая ты, извини, шалава.
        - Я? - Ирка развеселилась, хотя должна была бы обидеться.
        - Именно так он и подумал. Да и все другие. Кроме меня, конечно. Я-то тебя, недотрогу, знаю! - Валя схватила печенье, потом еще пару, развернулась: - Ну, пока. Скоро жди приглашение на свадьбу!
        Ирка попила чаю, согрелась. Легла на диван почитать. Не прошло и получаса, как в дверь позвонили. Открыла - а на пороге Лешка. В дубленке нараспашку, растрепанный, с румянцем на смуглых щеках и с улыбкой до ушей.
        - Редиска, здорово!
        - Привет. А мне Машуня звонила. И я в Бразилию ездила. А еще…
        - Ирк, я тебя познакомить хочу.
        - Неужели с любовью своей новой?
        - Ага. - Вид у братца был по-настоящему счастливый.
        - Знакомь.
        - Ника, заходи.
        Ирка приготовилась увидеть юную смуглянку с глазами цвета ночи. Она улыбнулась заранее, нетерпеливо сделала шаг к двери.
        В прихожую вошел мужчина маленького роста. Полноватый, с довольно длинными золотистыми волосами, с гладкими щеками, маленьким ртом и удивительными васильковыми глазами, опущенными огромными ресницами.
        - Это Ника. Николас. По паспорту Коля.
        - Он…
        - Да. Мы живем с ним уже месяц. Мы любим друг друга.
        - Э…
        - Вы удивлены? - заговорил Ника. Голос у него был мелодичный, очень приятный. - Или шокированы?
        - Я в замешательстве, - обрела-таки голос Ирка.
        - Пойдемте в комнату. Выпьем коньяку. Леша говорил, что вы его очень любите. Мы принесли.
        Ника чувствовал себя уверенно. Он разделся. Под пальто обнаружились костюм, яркая рубашка и розовый шифоновый шарф.
        Он пропустил вперед Ирку, Лешу, потом прошел сам. Начал деловито выкладывать из пакета бутылки, фрукты, шоколад. Потом, извинившись, удалился на кухню - за тарелками и рюмками. Брат с сестрой остались одни.
        - Что молчишь? - прервал молчание Лешка.
        - Нет слов.
        - Я думал, ты поймешь.
        - Я пойму, только ты объясни мне. Для начала, правильно ли я поняла…
        - Правильно. Мы любовники.
        - Абсурд. Ты же бабник!
        - Среди бабников полно ла… ла… блин, слово хрен выговоришь… латентных гомосексуалистов, вот. Ника мне статистику показывал.
        - И ты, поверив статистике, решил сменить ориентацию?
        - Я люблю его, Ирка. По-настоящему. Я долго сопротивлялся, говорил себе, что Ника мне нравится просто как друг. Но в итоге…
        Они познакомились в квартире Машуни. Ника пришел к ней в гости на правах бывшего хозяина. Маленький дизайнер сначала не понравился Леше. Явный педик! Браслеты, шарфик, поступь девичья - он таких терпеть не мог. Но манеры, голос, достоинство, с которым тот держался, ему понравились. Ника был очень веселым, занятным, Лешка проболтал с ним почти час, и Машуня, ревностно охранявшая его от всех, на сей раз ничего не имела против. Разве можно опасаться какого-то безобидного гомика? Вот если бы на его месте была грудастая молодуха, она бы быстро пресекла затянувшийся разговор. Машуня даже рада была, что ее мальчик нашел себе друга помимо вечно пьяненького Коляна.
        Ника стал бывать в их доме довольно часто. В отсутствие Маши он развлекал Лешку, брал его с собой в квартиры, над которыми работал как дизайнер, водил по музеям, в гости к известным людям: певцам, танцорам, художникам. Те были гомосексуалистами, хотя выглядели почти все стопроцентными мужиками. А Лешка всегда думал, что геи, все, как один, двойники Бориса Моисеева.
        Однажды, сидя вечером в гостиной, Ника вдруг признался ему… в любви. Лешка врезал ему в челюсть и спустил с лестницы. Неделю он не разговаривал с ним, даже не смотрел в его сторону. Потом, поостыв, позволил себя навещать, но взял с Ники клятву не повторять больше таких фокусов.
        Стали дружить дальше. Лешка привязался к своему другу, скучал по нему, все больше тяготился обществом навязчивой Маши и неотесанного Коляна. Он уже жалел, что так грубо обошелся с Никой, и, кажется, мечтал о том, чтобы тот не сдержал клятву.
        А однажды утром он понял, что полюбил. Хотя мысль о сексе с мужчиной была ему по-прежнему противна, он уже не был столь категоричен и не считал любовь к представителю своего пола чем-то постыдным. В то утро Лешка собрал чемоданы и ушел жить к Нике. «Только ты меня не торопи», - попросил он с порога. Ника улыбнулся и понимающе кивнул.
        - Я приврал маленько, - пояснил сейчас Лешка сестре, - пока мы только спим в одной кровати, между нами ничего не было, кроме невинных ласк. Я, конечно, мог бы себя пересилить - с Машуней же смог! - но не хочу, а Ника меня не торопит. Все должно идти естественно.
        - А может, ты только внушил себе, что мужчины тебе больше по вкусу?
        - Я не гей, если ты это хотела от меня услышать.
        - Ну, слава богу! Ты - бисексуал, что сейчас модно.
        - Нет. Единственный мужчина, с которым я свяжу свою жизнь, - Ника. Других для меня не существует. Женщин же я по-прежнему люблю. Нет, женщин я не люблю, а хочу. Или нет… Ну, красотку задастую уж точно хочу…
        - Запутался ты, братец.
        - Наверное. - Лешка грустно вздохнул. - Не думал, знаешь ли, что со мной такое случится. Всю жизнь за юбками бегал, а влюбился… в штаны.
        Вернулся Ника. Улыбающийся, восторженный. Ирка заметила, как нежно он посмотрел на ее брата. А, пусть себе живут! Может, Лешке на пользу пойдет, все лучше, чем женитьба на танке в чехле из чернобурки…
        Глава 2
        Шел снег. Он кружил в свете фонарей, падал на грязный тротуар, поблескивал на рекламных щитах. Ирка шла к станции метро, закрывая лицо от ветра. Она устала и хотела поскорее очутиться в кровати. Работа ее вымотала, хоть и прошло после отпуска не больше месяца, - Алан достал. То ему то подай, то это. Совсем озверел начальничек!
        Скорее всего, Любаша ему всю плешь проела, вот он и срывается на подчиненных. Особенно Ирке доставалось, будто он отыгрывался на ней за ее правоту. Дело было в том, что Люба пробы не прошла, у нее не оказалось ни капли таланта, даже режиссерские подсказки не помогали. Русалка больше походила на стройную бегемотиху - все делала неуклюже и невпопад. Ку пришлось согласиться с тем, что снимать ее нельзя. Любаша устроила сцену прямо в павильоне, после чего убежала. С той поры Алан был похож на грозовую тучу.
        Мимо Ирки на тихой скорости проплыл белый «Линкольн». Везет же людям! Сама она предпочла бы «Мустанг», но и такая машина ее бы устроила. Как будто прочитав ее мысли, тот, кто сидел за рулем, притормозил. Автомобиль остановился. Дверка приоткрылась, из салона показалась знакомая голова с тщательно уложенными волосами.
        - Игорь? - Ирка остановилась.
        - Я это, я. Садись давай.
        Она не заставила себя уговаривать и с удовольствием нырнула в теплый салон.
        - Какими судьбами? Инспектировал свои владения?
        - Нет, я тебя искал.
        - Вспомнил, что я приношу тебе удачу?
        Ирка присмотрелась к Себровскому. Тот не изменился, разве осунулся немного, но теперь она не находила его красивым. Глаза тусклые, губы тонкие, уши оттопыренные… Одет, конечно, с иголочки, но в Москве таких пижонов полным-полно. Как она могла когда-то им увлечься?
        - Я за помощью к тебе. - Себровский достал из кейса плоский сверток и спросил: - Ты могла бы подержать его у себя?
        - А что это?
        - Компакт-диск. Здесь компромат на многих политиков, в том числе на кое-кого из министров. Номера счетов в швейцарских банках, скрытая съемка их переговоров с бандитами, документы, подтверждающие их причастность к торговле оружием. Здесь
«бомба».
        - И ты отдаешь ее мне? Но зачем?
        - Сохрани, пожалуйста, диск.
        - Меня не убьют из-за него?
        - О его существовании никто не знает.
        - Я что-то не поняла…
        - Меня хотят убрать. Сначала они вздумали меня посадить, но у меня депутатская неприкосновенность. И теперь они решили от меня избавиться другим способом - на меня было совершено покушение.
        - Я ничего не слышала.
        - Я не дал информации просочиться. В меня стреляли, помог только счастливый случай - я поскользнулся и упал, пуля прошла выше. Тем же вечером я связался с одним из тех, кто, по моему мнению, затеял охоту на меня, и предупредил, что разослал пять СД-дисков с компроматом на пять телекомпаний, а еще пять хранятся в редакциях газет, и в случае моей смерти они будут раскодированы. Кажется, это их остановило, но уничтожить диски пытались, пытаются и сейчас. О существовании одиннадцатой копии они не догадываются. Я им о ней не сказал и не скажу. Информацию ты запустишь в Интернет сразу, как только узнаешь о моей смерти, она не зашифрована. Этот диск не страховка - он орудие мести.
        - Игорь, ты мне настолько доверяешь?
        - Доверяю, - твердо ответил он. - А если я ошибся в тебе, то… то так мне и надо.
        - А тебе меня не жалко? Вдруг они все же узнают обо мне?
        - Не узнают.
        - Я под пыткой все скажу, - предупредила Ирка, а потом мрачно добавила: - И меня все равно убьют!
        - Не говори глупостей, Ира! Ты совершенно вне опасности, к тому же все продлится не больше месяца. После я заберу диск у тебя и спрячу за границей, там надежнее.
        - Вот и спрячь!
        - Я отблагодарю тебя по-царски.
        - Ага, если выживешь. А если умрешь?
        - Я оставлю указания своему адвокату. Сколько бы ты хотела получить за услугу? Десяти тысяч будет достаточно?
        - Да не нужны мне твои деньги!
        - Хорошо, я сделаю все, что ты попросишь. В разумных пределах, конечно.
        - Игорь, почему все же ты обратился ко мне?
        - Я никому не доверяю. Даже друзьям. - Голос Себровского стал тусклым, а лицо как-то сразу сделалось уставшим. - Ты, по-моему, человек честный, к тому же у тебя недостаточно связей и смелости, чтобы воспользоваться информацией, записанной на диске, для собственной выгоды.
        - Хорошо. Я беру.
        - Если все пойдет как я планирую, за диском я приеду сам.
        - Ладно. - Видя, что машина остановилась, Ирка открыла дверцу. Игорь перехватил ее руку и вдруг спросил:
        - А вообще, как у тебя дела?
        - Отлично, - отчеканила она и выпрыгнула на мокрый тротуар.
        Глава 3
        Потянулись тревожные дни. Поначалу Ирка ждала либо вестей о безвременной гибели медиамагната Себровского, либо снайперской пули, либо появления отмороженных бугаев у своей двери. Но минула неделя, а все было тихо. В конце концов, Ирка успокоилась, забросила диск на полку, где он перемешался с другими, музыкальными, и начала жить дальше.
        Прошел месяц, и произошло первое крайне неприятное событие. Но оно совсем не было связано с Себровским.
        Ирка спала, и вдруг среди ночи раздался телефонный звонок.
        - Кто это? - буркнула Ирка недовольно в трубку, подумав, не Машуня ли опять истерику закатывает. И услышала неожиданное:
        - Люба.
        - Ну, ты обнаглела! Чего надо?
        - Леня стоит на балконе и собирается броситься вниз! - выкрикнула та.
        - Он что, сдурел? - Ирка вскочила с кровати, включила свет.
        - Мы поссорились. Он убежал, закрылся. Плачет и смотрит вниз. Я не знала, к кому обратиться, вот и позвонила тебе.
        - Спасателям надо было звонить.
        - Тогда не избежать огласки. Такой позор!
        - А я-то чем помогу? Пока я такси вызову, пока доберусь…
        - Я послала машину за тобой. Только приезжай!
        Ирка приехала. Когда она вбежала в квартиру, Алан уже перекидывал одну ногу через поручень.
        - Ты чего это придумал? - заорала в открытую форточку.
        - Ира? - Он обернулся, глаза были заплаканными и печальными. - У меня нет сил.
        - Для чего?
        - Для жизни. Я устал. Я хочу забвения.
        - А кино, а мечта? Ты же не снял еще свой шедевр!
        - Пусть.
        Ирка обернулась к Любе, воспользовавшись тем, что Алан опять задумался, и нога его вновь стояла на полу балкона.
        - Из-за чего ссора была?
        - Ну…
        - Слушай, не приукрашивай себя при мне, я тебя насквозь вижу.
        - Я хочу сниматься в фильме, а он не соглашается.
        - Ты дура или как? Тебе мало того, что он жениться на тебе хочет?
        - Мало. - Ее зеленые глаза сузились. - Быть женой звезды - неблагодарное занятие. Я хочу сама стать кем-то.
        - Бездарной актеркой?
        - Я не прошу у него главной роли. Пусть напишет для меня второстепенную. Я хочу стать актрисой! - Люба топнула ногой, как ребенок.
        Ирка глянула за окно. Алан по-прежнему был неподвижен.
        - Ну и чего добилась? Ни роли, ни мужа. Опять пойдешь на панель.
        - Я не проститутка! - зло выкрикнула Люба.
        - Ты грозилась от него уйти?
        - Конечно. Чем я его еще могу напугать?
        - Алан! - завопила Ирка, заметив, что тот вновь примеривается к поручню.
        Ку, не обратив на ее крик внимания, сосредоточенно подтягивал вторую ногу. Ирка выругалась и полезла в форточку. Было узко, но она протиснулась. Когда она оказалась на балконе, Алан обернулся:
        - Сумасшедшая! Ты не остановишь меня!
        - Остановлю. Если ты упадешь, значит, и я. - Ирка взяла его за руку.
        - Уйди! - Ку вырвал руку. - Я не могу больше, она из меня все соки выпила.
        - А ты возьми и напиши для нее роль.
        - Какую? Сама говоришь, что Люба бездарна.
        - Маленькую, где от нее потребуется только быть красивой и желательно молчаливой. Алан, если ты не мыслишь жизни без нее, то надо учиться идти на компромисс. Дай ей то, чего она хочет, и она станет шелковой.
        - Меня засмеют.
        - Над тобой и так все смеются. Перестань ребячиться, иди воссоединись со своей любовью, а то я спать хочу.
        - Она меня любит, как думаешь? - В его взгляде было столько мольбы, что Ирка не смогла сказать правду.
        - Конечно. Знаешь, как она перепугалась за тебя! Даже плакала.
        - Да? - Алан стал похож на детсадовца, получившего конфету от Деда Мороза.
        - Клянусь.
        Ирка открыла задвижку и втолкнула Ку в комнату.
        Когда вошла сама, они уже обнимались. Ирка незамеченной покинула квартиру и отправилась домой.
        Еще через неделю Валя ее огорошила известием о своей скорой свадьбе.
        - Так быстро? - Ирка не верила ушам. - Вы же знакомы два месяца.
        - Ты мне не верила, когда я говорила тебе: готовься.
        - Я считала это шуткой.
        - С браком не шутят. Мне двадцать пять. За плечами куча романов, три аборта и масса разочарований. Мне пора замуж.
        - Ты его любишь?
        - По любви замуж выходят только в семнадцать. В нашем возрасте надо думать головой.
        - Я свидетельница?
        - Конечно. Даже Одуванчик согласен. А сейчас мне пора на свидание. Сегодня он ведет меня в ресторан.
        Валя пошла собираться. Повытаскивав из шкафа весь свой гардероб, она долго смотрела на вещи, но никак не могла решить, что выбрать. На глаза попался ярко-розовый шелковый платок, подаренный ей в детстве знакомой индианкой. Она взяла его, повязала на шею и вспомнила, как обматывалась им, когда была маленькой, и изображала из себя Шамаханскую царицу - в детстве Валя была страшной выдумщицей…
        Родилась она в общежитии. Мама ее, приехавшая в столицу из Пензы по лимиту, работала аппаратчицей на заводе железобетонных конструкций. Была она приятной, рыжеволосой девушкой, невинной и наивной. В двадцать один ее соблазнил старший мастер их предприятия, наобещав кучу вещей, главной из которых была женитьба. Девушка отдалась ему со всем пылом, а через девять месяцев родила Валю. Мастер, естественно, на ней не женился, у него уже была супруга. Молодой маме пришлось прятать новорожденную в течение полугода, так как с детьми проживание в общежитии запрещалось.
        Потом Валя была отправлена мамой в Пензу к бабушке, где и прожила четыре года. Вернулась в Москву она уже пятилетней. Мама по-прежнему жила в общежитии, но теперь уже семейном, она вышла замуж и родила сыночка. Отчим Вале не понравился сразу: угрюмый, неопрятный мужик, который, казалось, знал только два слова -
«жрать» и «отстань». Жили они в так называемой «трехместке», хотя комнатку с прилегающей к ней кухней-прихожей и «двухместкой» назвать было трудно. Родители спали на диване, дети вдвоем на кровати, отгороженной занавеской. Валю определили в садик, брата - в ясли. Сами же взрослые постоянно пропадали на работе.
        Валя стала самостоятельной уже в шесть лет. Именно в этом возрасте она начала путешествовать по Москве в одиночку - смело ездила в метро, на автобусах, переходила улицу. Особенно любила гулять по Красной площади - там было много иностранцев, так не похожих на тех людей, которых она привыкла видеть в общежитии. Ее часто останавливали милиционеры и спрашивали, не потерялась ли она. Валя отвечала, что ее мама работает в Мавзолее и она отпустила дочь за пирожками. Ей верили.
        Однажды на Красной площади она познакомилась с индийской девочкой Зитой. Юная индианка поразила Валю с первого взгляда - смоляная коса до попы, смуглая кожа, большие черные глаза, а еще розовое сари, расшитое золотом, и множество браслетов на пухлых руках. Рыжая русская детсадовка в хлопковом платье и сандалиях на босу ногу решила, что перед ней дочь магараджи. Однако, преодолев робость, она подошла к смуглянке, взяла за руку и застыла, на приветствие смелости у нее уже не хватило. Индийская «принцесса» мило улыбнулась, блеснув жемчужными зубками, и на хорошем русском сказала: «Здравствуй». Зита оказалась дочерью посла, ей было десять, и треть жизни она прожила в России. Девочки подружились, вместе гуляли, играли в прятки. Милиционеры привыкли к этой странной парочке: роскошно одетая индианка с царственными манерами и худенькая русская девчушка, коленки которой были неизменно ободраны, а кофточки и платья коротки. Привыкли к ней и охранники Зиты, не отходившие от подопечной ни на шаг.
        Интернациональная дружба продлилась около года. Потом посла отозвали из России, и Зиту увезли на родину, на прощание девочка подарила Вале платок. Валя в долгу не осталась - она украла у мамы шаль и презентовала своей индийской подруге.
        С тех пор кусок шелковой материи превращался то в сари, то в фату, то в шлейф. Особенно Валя любила представлять себя индианкой - рисовала на лбу точку, чернила брови и пела тонким голоском заунывные песни. В школу она пошла, не умея ни писать, ни читать, зато зная традиции и обычаи индийцев. Своим одноклассникам она говорила, что ее двоюродная сестра живет в Дели, во дворце, что ее папа магараджа и что сама она скоро поедет к ней в гости. Ложь была раскрыта только через три года, когда одна из подружек проболталась, что если у Вали и есть кузина, то живет она в Пензе в коммуналке, а никак не во дворце в Дели. Врунишку подняли на смех, но немного погодя простили.
        Валина мама родила еще одного ребенка, и семье дали квартиру. Была она небольшая, в районе новостроек, безликом и мусорном, но они и этому были рады. Валя пошла в другую школу. Теперь она могла со спокойной совестью придумывать себе хоть сестер-принцесс, хоть братьев-королей, но ей было не до того. Младшие брат с сестрой нуждались в ее заботе, а мама - в помощи. Как Валя доучилась до восьмого класса, она сама не помнила, поскольку видела только пеленки, кастрюли, садик и ясли. В пятнадцать она внимательно посмотрела на себя в зеркало, и отражение ей сказало: еще пять лет такой жизни, и она станет похожа на молодую бабушку. Ни прически у нее, ни маникюра, ни приличной одежды, а только куцый хвостик, вытянутая кофточка и мешки под глазами. Валя сказала - баста и начала новую жизнь.
        Для начала она взялась за учебу, и оказалось, что знания даются ей легко. Потом вытащила из кладовки старую швейную машинку «Зингер» и вязальные спицы. Теперь у нее появились хорошие вещи, сшитые своими руками, и небольшие деньги, заработанные вязанием.
        Окончив школу, девушка поступила в техникум книготорговли. Ушла жить в общежитие, там продолжала обвязывать всех, кто готов был заплатить ей за работу, там же впервые влюбилась - в коменданта. Потом был преподаватель философии, который облапошил ее, как некогда заводской мастер ее маму. Только Валя оказалась более настырной - она узнала адрес, по которому проживал ее любимый философ, и завалилась к нему вечером. Дверь ей открыла его «умершая год назад» жена. Разразился скандал, после которого преподаватель спешно покинул техникум, а Валя пошла на аборт.
        Сколько их было после философа, Валя и не упомнила. Но в каждого была влюблена, за каждого собиралась замуж. Она уже работала в магазине товароведом, когда познакомилась с последним из вереницы «единственных». Этот оказался очень богатым и честным - о своем семейном положении доложил сразу. Он снял ей квартиру, одевал, водил по дорогим ресторанам. Валя потеряла его по глупости: положение любовницы перестало ее устраивать, и она решила взять судьбу в свои руки. Сварганила анонимное письмо (так, мол, и так, ваш муж встречается с девушкой, тратит на нее семейные деньги и прочее-прочее) и отослала его законной супруге. Та оказалась женщиной гордой, выгнала изменщика вон, как и планировалось. Только прокол у Вали вышел - «единственный» прощение у супруги вымолил: цветы дарил, на коленях стоял, а вот подружке ее выходки не простил. Сколько она ни оправдывалась, сколько ни доказывала, что к письму не имеет никакого отношения, все было напрасно. Любимый выгнал ее взашей из квартиры вместе с манатками…
        И вот теперь у Вали появился шанс. Валя поняла это, как только увидела Одуванчика. Тихий, невинный, обеспеченный, нежадный, самое же главное - она его ни грамма не любила, значит, глупостей не наделает.
        Валя посмотрела на себя в зеркало. Розовый платок прекрасно смотрелся на черном платье. Так и надо идти, решила она. И пусть лоскут шелка из детства будет знаменем победы, символом исполнения мечты.
        Когда она убежала, Ирка осталась наедине со сценарием. Тихий вечер в компании несуществующих людей…
        Себровский появился неожиданно - Ирка наткнулась на него у своего подъезда. Оглянулась, ища взглядом машину, но «Линкольна» поблизости не было. Зато она заметила четырех серьезных крепышей в длинных пальто, стоявших поодаль.
        - Где тачка?
        - За углом. В вашем дворике ее припарковать негде. Пригласишь в гости?
        - Пошли. - Ирка заметила, что Себровский посвежел и выглядит довольным. - Все позади?
        - Да, все улажено. Можешь перестать бояться.
        - Угу. - Она отперла квартиру, а о том, что бояться давно перестала, промолчала.
        Игорь вошел, осмотрелся. Выбрал для себя кресло, сел.
        - Выпьем?
        - Могу предложить коньяк.
        - Давай.
        - Покормить тебя? У меня голубцы есть.
        - Нет, не надо. - Игорь отхлебнул из рюмки, одобрительно цокнул: - Отличный коньяк. Дорогой. Я так много тебе плачу?
        - Мне друг его принес.
        - Твой парень?
        - Нет, друг. Ника, он дизайнер.
        - А, маленький педик… Он мне дом загородный отделывал…
        - Давай обсудим вознаграждение, - прервала его Ирка.
        - Может, сначала по-дружески поболтаем? Или лучше… - Он протянул руку и погладил ее по колену.
        - Не надо, Игорь, - Ирка убрала его ладонь.
        - У тебя кто-то есть?
        - Да, - соврала она.
        - Что ж… Я не настаиваю, - небрежно бросил он. - Так чего ты хочешь?
        - Работу.
        - Вот ненасытная. Чем тебе твоя теперешняя не нравится?
        - Надоела. Особенно Алан. Он поглупел, стал бездарнее.
        - Я заметил. Клипы его уже не так хороши, но я решил, что просто он выдохся немного.
        - Он влюбленный дурак, из которого вьет веревки тупая потаскуха. Ему не до творчества. Скоро он начнет снимать фильм, опять же для нее, потом еще. В итоге станет посмешищем…
        - Ну, и где тебе хотелось бы работать?
        - В журнале «Женское лицо».
        - Не лучший выбор. Журнал на грани банкротства. Я уже решил прикрыть его.
        - Сделай меня главным редактором, и я спасу его.
        - Ладно. Приступишь в начале следующего месяца, но знай, если за квартал ты не улучшишь положения, я журнал закрою. Ты останешься без работы…
        - Я готова рискнуть.
        - О’кей, - обронил Себровский, затем взял диск, махнул на прощание рукой и удалился.
        Так Ирка получила работу, о которой давно мечтала.
        Глава 4
        Кабинет главного редактора напоминал кладовку улучшенной планировки. Он был маленький, тесный, захламленный. Из мебели: стол, кресло, обтянутое красным дерматином, облезлые, с шатающимися ножками стулья; из техники: радио, старый компьютер китайского производства и матричный принтер; из аксессуаров: на полу коричневый палас, на окне розовые в грязных разводах занавески. В этой хламной комнате Ирка проработала месяц, почти не замечая окружающего убожества - ей было не до того.
        Первый день в статусе главного редактора запомнился, как непрекращающийся кошмар. Хэллоуин и пятница тринадцатое разом. Ирка знала, что предстоит большая работа, понимала, что журналисты отнесутся к ней настороженно, и приготовилась, но она никак не ожидала полного неподчинения и неприязни. Даже секретарша при встрече окатила ее волной такого презрения, что новоявленная начальница чуть не убежала в слезах домой. Конечно, она так не сделала, хотя один глаз и правда начало пощипывать. Строго, но приветливо Ирка поздоровалась, назвалась по имени-отчеству и попросила, чтобы девушка вызвала к ней всех работников на совещание через пятнадцать минут.
        Оказавшись в своем кабинете, она отметила, что его даже не прибрали. Пыль, окурки в пепельнице, а в ящике стола водочные бутылки. Ирка обозвала себя дурой (а кто же она, если не дура, раз не настояла на том, чтобы Себровский сопровождал ее и представил сотрудникам?), покидала мусор в пустую картонную коробку, села и попыталась сосредоточиться. На столе лежал последний номер журнала. Ирка машинально пролистала его, хотя в том и не было надобности - выпуск она изучила досконально. Включила компьютер, просмотрела содержимое диска - сплошные игры. Ей вновь захотелось убежать. В этой редакции никто не желал работать, включая их бывшего начальника. Что же сможет сделать она? И потом, судя по убогой обстановке, столь же убогой офисной технике и очень небольшому штату, можно было предположить, что журнал являлся лишь средством для отмывания денег…
        Открылась дверь, и на пороге возникла секретарша Катерина.
        - Ирина Александровна, - обратилась она к Ирке по имени-отчеству, но без всякого почтения, - каждую среду в десять у нас проводились редакционные собрания, сегодня среда, сейчас три минуты одиннадцатого, люди собрались. Впускать?
        Ирка кивнула. Катерина пошире распахнула дверь, и в кабинет ввалилась толпа журналистов. Когда все расселись, Ирка начала совещание. На нее смотрели недовольные хмурые лица, в ответ на ее приветствие она не услышала ни одного вежливого слова. В комнате царило такое напряжение, будто в ней не деловое совещание проводят, а подписывают пакт о капитуляции.
        - У нас с вами три месяца, - объявила Ирка сразу после того, как поздоровалась. - Если мы не превратим журнал в конфетку, его закроют.
        Новость застала всех врасплох. Ирка видела по лицам присутствующих, как они удивлены и напуганы.
        - Поэтому давайте думать, как и что нужно сделать, чтобы этого не случилось, - продолжила Ирка. - Для начала поведаю вам о своих идеях, а после вы поделитесь своими. Итак… Журнал женский, значит, в нем должны быть интервью со звездами, новинки моды, гороскоп, любовные истории и секс, а у нас пока ничего, кроме гороскопа и любовных историй. Плохо еще и то, что нет светской хроники, а также советов какого-нибудь стилиста. Все это нужно исправить! И мы исправим, я уверена. Но прежде всего нам необходимо привлечь внимание новых читательниц, заставить их купить именно «Женское лицо», а не тот журнал, который они приобретали раньше. Думаю, следует поместить на обложку фото такой личности, которая никого не оставит равнодушным. Кто сейчас самая популярная персона в стране?
        - Пугачева, как всегда.
        - Не пойдет. Она всюду, а нам нужен эксклюзив.
        - Мы хотели в новом номере поместить на обложку снимок Маши Кляйн, она талантливая девушка.
        - Певица? Та, которая про ясельки-басенки поет?
        - Да. Кстати, она уже и согласие дала.
        - Вы лично купите журнал только потому, что на его обложке красуется Маша Кляйн?
        - Нет, конечно, - ответил журналист. - Но единственный, кто может привлечь своей физиономией женщин, это Себастьян, а его портрет мы не получим никогда.
        Ирка знала, кто такой Себастьян. Им бредили последние полгода все без исключения: и мужчины, и женщины, и профессионалы, и дилетанты, и старые, и малые. Он был певцом и просто красавцем. Неизвестно, откуда сей талант взялся, непонятно, где пропадал так долго (с таким-то голосом!), но неожиданно он ворвался на российскую эстраду и завоевал всего лишь одной песней всю многострадальную Русь. Себастьян был мечтой не только женщин и геев, но и журналистов. Последнее потому, что он не дал ни одного интервью и не позволил себя сфотографировать ни одному фотографу, за исключением своего собственного.
        - Значит, вы считаете, что этот смазливый соловей нас бы спас? - задумчиво спросила Ирка.
        - Безусловно. Но проблема в том, что, помимо его категорического отказа общаться с журналистами, существует правило помещать на обложку только портреты женщин, мы ведь «Женское лицо».
        - И что из того?
        - Вы видели, чтобы «Космополитен», например, напечатал на обложке снимок мужчины?
        - Нет, но Себастьян не совсем мужчина.
        - Конечно, его называют человеком без пола, но все же…
        - Давайте не будем консерваторами. Себастьян - идеальный вариант: он звезда, загадка, а ко всему прочему у него лицо красивой женщины и идеальное мужское тело.
        - К чему спорить? Он все равно не согласится, - махнул рукой Иркин оппонент. - Может, лучше другого голубого снимем, раз нам нужен эпатаж?
        - Я попробую его уговорить.
        - Лично я знаю многих, кто пытался. Вы даже близко к нему не подойдете, он всегда в кольце охраны и пресс-секретарей.
        - Я с ним немного знакома, мы с Ку снимали его дебютный клип, к тому же мой брат часто встречает его на закрытых вечеринках, так что он не затворник. И не Эверест, до него можно добраться. Если не получится, то снимем лучше трансвестита, только не Машу эту. Дальше…
        Они просовещались до обеда. Много спорили, иногда очень громко, во многом их мнения не сходились, но Ирка была довольна: она добилась ответной реакции, несогласие все же лучше, чем ленивое равнодушие.
        Домой она пришла, вымотанная до предела. Покидала в себя пару бутербродов и полезла в Интернет за сведениями о таинственной звезде. Нарыла много, но информация была настолько противоречива, что складывалось такое мнение: либо Себастьян гений, либо полное ничтожество. Из личного шапочного знакомства Ирка вынесла два наблюдения - он очень красив и безусловно гомосексуален. Подтверждений последнему было множество, начиная от его посещений всех гей-тусовок и заканчивая розовыми штанишками. Из Интернета же почерпнула следующее: возраст около тридцати, рост сто восемьдесят пять сантиметров, бывшее место работы - стриптиз-клуб. По другим данным, Себастьян не имел профессии, а все свободное время проводил на пляжах Испании, где занимался серфингом и рекламировал крем для загара. Оказалось также, что настоящее имя певца - Сева, отличительная особенность - наличие и мужских, и женских половых органов, а еще два шрама на лопатках, без стеснения им демонстрируемые, которые, по мнению «экспертов», являлись послеоперационными рубцами, оставшимися в результате ампутации крыльев. Одним словом, сплошная чушь.
Начитавшись ее, Ирка выключила компьютер и пошла спать.
        Наутро она позвонила Нике. Тот согласился взять ее в клуб, куда они с Лешкой собирались и куда часто захаживал Себастьян. На ее вопрос, обязательно ли быть лесбиянкой, чтобы посетить заведение, Ника рассмеялся и резонно заметил, что она, в конце концов, может и не говорить правды. Ирка согласилась, но все равно пошла с опаской - вдруг какая-нибудь стриженая широкоплечая баба воспылает к ней страстью?
        Итак, они пришли. Лешка - как всегда красивый и мужественный, Ника - разнаряженный в розовое с золотом, Ирка - робкая и настороженная. Помещение клуба было небольшим. Мебель темно-красная, удобная, стойка под дерево, сцена в виде сердца, на стенах картины. Немного вычурно, но красиво. Люди Ирке понравились не меньше. Ни одного пьяного, все тихо друг с другом переговариваются, кто-то танцует, кто-то тянет у стойки коктейль, на сцене поет блюз хорошенькая девушка, в которой только со второго взгляда можно определить юношу.
        Ника знал почти всех, он мило улыбался, здоровался, пока они шли к столику. Наконец сели, заказали выпить. Ирка пригляделась к присутствующим повнимательнее и Себастьяна не обнаружила.
        - А может, он сегодня не придет? - спросила она у Лешки.
        - Его ждут, у одного из его друзей сегодня именины, и он обещал забежать.
        - А что ваши говорят о нем? - не унималась Ирка.
        - Ничего конкретного, - шепнул Ника в ответ.
        - Правда, у него и женские прелести, и мужские?
        - Не знаю. У нас не принято обсуждать такие вещи.
        - Но кто-нибудь из твоих друзей с ним спал?
        - Нет, хотя многие хотели бы. Но Себастьян, пусть и душка, но человек довольно закрытый, ходит сюда только отдохнуть. У него, говорят, есть богатый покровитель, который финансирует его творческую деятельность. А вот и он! - взвизгнул Ника.
        Ирка обернулась. По проходу шествовал… бог, небожитель. Великолепное скульптурное тело, длинные ноги, тонкая талия. Волосы - светлые, закручивающиеся кольцами, - струились по плечам. Точеный нос, карие миндалевидные глаза, высокие скулы. Ирка не поняла, на кого он больше похож: на Брэда Питта или на Ким Бесинджер.
        Себастьян помахал сидящим за столиком у сцены, потом кивнул Нике, улыбнулся Лешке и наконец увидел Ирку.
        - Я вас помню, - доверительно сообщил он, когда поравнялся с ее креслом. - Вы ассистентка Алана Ку.
        - Бывшая. Меня зовут Ирка.
        - Ирка? Не Ира? Не Ирина?
        - Именно. Мне так нравится. А как друзья зовут вас? Сэб?
        - Себастьян.
        - Очень рада познакомиться официально.
        - У-ху, - пробурчал он, попрощался и убежал к своим друзьям.
        Вечер уже подходил к концу, когда она прорвалась к нему - до того Себастьян находился в плотном кольце друзей и почитателей - и выпалила:
        - Я хочу взять у вас интервью.
        - Вы не в курсе, что я их не даю? - удивленно спросил он.
        - В курсе. А можно узнать, почему?
        - Не желаю, чтобы в мою жизнь лезли посторонние.
        - А в нее и так уже залезли, причем с ногами и в грязных ботинках. Видели? - Ирка достала из сумки компьютерные распечатки. - Вот, я из Интернета скачала. Тут такое понаписано… Люди изощряются в остроумии, любой дурак может придумать вашу биографию, а ваши поклонники верят, потому что вы не желаете поведать им даже о том, где родились.
        - Это мое право. И их. Пусть думают что хотят.
        - Не лучше ли рассказать о себе хоть немного? Или вы будете до конца дней своих скрывать правду?
        - Не ваше дело.
        - Когда-нибудь вы все равно заговорите…
        - Не пытайтесь меня уломать, - резко бросил он, и глаза его почернели.
        - Ладно, не буду, - согласилась Ирка, потом тяжко вздохнула, в сотый раз за последние дни обругала себя и обессиленно села. А затем вдруг начала рассказывать Себастьяну обо всем: об Алане, о своем назначении и о том, что если она не спасет журнал, то останется без работы. Рассказывала не потому, что надеялась его разжалобить, - ей просто захотелось поведать ему о своих бедах.
        Слушал он внимательно, не перебивая. Когда Ирка замолкла, Себастьян долго молчал, потом улыбнулся и сказал:
        - Хорошо. Вы меня подкупили. Вы знали о том, что я сердобольный, жалостливый человек? Кстати, именно поэтому мой продюсер запрещает мне общаться с поклонниками. Он боится, что я сам раздеру рубашку, лишь бы угодить своим фанатам, и пущу любую сумасшедшую в дом, если она поплачет под дверью. Приходите завтра. Я дам вам фото, которое еще не публиковалось, и отвечу на пять ваших вопросов, не касающихся личной жизни.
        - Я пришлю лучшего журналиста! - Ирка вскочила радостная, готовая хлопать в ладоши и прыгать до зеркального потолка.
        - Нет, я буду общаться только с вами. Вот адрес, жду в полдень. - Себастьян махнул рукой и удалился.
        Ирка подпрыгнула, но до потолка не достала, после чего побежала искать Нику с братом.
        В комнате было полутемно. Тяжелые драпированные шторы закрывали большие окна, свет давали только три зажженные свечи, стоявшие на антикварном столике в бронзовом канделябре. Массивное кресло, покрытое леопардовой шкурой, было занято хозяином, Ирка же расположилась напротив, на мягком пуфике. Вот уже час, как она общалась с Себастьяном и находила это общение чертовски приятным.
        Хозяин, а именно в его доме проходила встреча, не походил на того павлина, каким он обычно представал перед публикой, - не было на нем ни розовых штанишек, ни переливающегося пиджака, глаза не были подкрашены. Себастьян показался Ирке обычным скромным парнем в темных джинсах и футболке. И не таким сногсшибательным без обычного антуража и макияжа. Она даже разглядела над его бровью маленький шрам.
        На ее вопросы он уже ответил, фото отдал, и она ждала, что ее вот-вот попросят на выход, но хозяин не торопился выпроваживать гостью.
        - Расскажите немного о себе, - предложил он вдруг.
        - Тоже мне тема! - хмыкнула Ирка. - История моей жизни банальна и скучна.
        - Бросьте.
        - Клянусь. Однако благодаря вам она может измениться. Скажите, почему вы согласились?
        - Я уже объяснил.
        - Вам стало меня жалко?
        - Скорее я вам посочувствовал, вы в жалости не нуждаетесь. И потом, вы мне понравились.
        - Как человек?
        - Нет, - он немного подался вперед, - как женщина.
        - В смысле…
        - Какой еще может быть смысл в моих словах? Вы красивы и сексуальны. Хотя большинство мужчин любит грудастых блондинок, лично я отдаю предпочтение таким, как вы.
        - Вы что же, переспать со мной хотите? - Ирка от растерянности не знала, куда глаза деть.
        - Конечно, но если вы не против.
        - А вы не… ну…
        - Что?
        - Вы не гей?
        - Я? - И он разразился таким громким хохотом, что заколыхалось пламя свечей.

…Себастьян родился во Франции, и имя ему дали в честь католического святого. Его родители были цирковыми артистами, гастролировавшими с труппой по Европе. Папа - воздушный гимнаст, мама, вообще-то, тоже, но из-за беременности ей пришлось переквалифицироваться в ассистентки фокусника. Франции Себастьян не запомнил, конечно, потому что труппа вернулась в Россию через три месяца после его рождения.
        В четыре года он начал выступать с родителями, а до того кочевал из города в город со всей труппой на правах манежного талисмана. Все цирковые любили его и считали приносящим удачу из-за того, что он родился и рос, не покидая шатра-шапито. Себастьян мечтал подняться вместе с отцом и матерью под самый купол, но его оставляли между землей и небом, пока не подрастет. Обычно номер они начинали втроем, но, сделав несколько сальто, мальчик покидал манеж и возбужденно следил из-за кулис, как трапеция взмывает вверх и его родители крутятся и порхают под куполом цирка. Именно из-за кулис Себастьян и наблюдал их гибель. Родители разбились у него на глазах, сорвавшись с высоты (они доверяли друг другу настолько, что работали без страховки) и упав на покрытый красным ковром манеж.
        С тех пор мальчик возненавидел цирк и стал панически бояться высоты.
        Когда Себастьян стал звездой, не затухали споры о том, где он рос и мужал. Одни утверждали, что всю жизнь он провел во Франции, другие - что в Испании, третьи говорили, что он сын султана Брунея и его русской наложницы. Все они ошибались. С шести лет и до двадцати трех он прожил в московском районе Тушино в крохотной квартирке вместе с бабушкой. В детстве никто не назвал бы его красивым - мальчик был лопоух, худ, малоросл, к тому же всегда неважно одет. В третьем классе он сидел два года, а в шестом его поставили на учет у невропатолога.
        Бабушку Полину он обожал, еще любил их кошку Мурку, всех же остальных людей и животных ненавидел. Особенно не нравились ему клоуны и учителя - и тех, и других он еще и боялся. В школу он ходил, только чтобы не расстраивать бабушку, ибо окружающие его ребята, вкупе с молодой преподавательницей, вызывали в нем такое отвращение, что он насилу сдерживался, чтобы не наброситься на кого-нибудь из них. Первой, кто заметил его скрытую агрессию, была школьная уборщица, поймавшая его на порче чужого добра - Себастьян с явным удовольствием разрезал на куски куртку одного из одноклассников. Его наказали, бабушку обязали выплатить пострадавшему компенсацию. Мальчик после этого вел себя тихо и незаметно, но учителя, запомнив лопоухого циркача, теперь начали замечать, что он, когда думает, что его никто не видит, смотрит на окружающих с таким отвращением, будто перед ним не люди, а мерзкие личинки. К пятому классу Себастьян уже не мог сдерживаться, он набрасывался на одноклассников по поводу и без, поэтому директор был вынужден отвести ученика к психиатру. Врач нашел у Себастьяна такое количество фобий, что не
знал, с чего начать лечение.
        Бабушка недоумевала, как такой ласковый и примерный внук может быть столь злым и жестоким. Себастьян и сам не мог объяснить своих действий, дома он был в гармонии с собой, но стоило ему покинуть квартиру, как всюду ему виделась угроза. Врач объяснял это душевной травмой, полученной в детстве (что и говорить, не каждый собственными глазами видел, как погибают его родители), но вылечить мальчика до конца не смог.
        В пятнадцать Себастьян уже мог себя контролировать, у него даже завелись приятели и любимая преподавательница. Учился он по-прежнему плохо, но не из-за неспособности к наукам, а из-за рассеянности и привычки уходить в себя. Восемь классов он окончил с горем пополам, после чего пошел работать на стройку. Бабушка пыталась уговорить внука получить хотя бы среднее образование, но Себастьян искренне не понимал, зачем это нужно. Он не собирался становиться ни врачом, ни инженером, ни даже слесарем. Единственным его призванием был цирк, но цирк он проклял, так что какая разница, кем работать.
        На стройке поначалу юноша был подмастерьем, а чаще таскал мужикам из магазина водку. В восемнадцать его забрали в армию, но комиссовали через год, и он вернулся на стройку. В двадцать лет Себастьян был высоким и фигуристым парнем, тело его покрылось загаром, волосы выгорели до пшеничного цвета. В красавца он, конечно, не превратился, но теперь на него начали обращать внимание девушки. Ко всему прочему общение с разбитными работягами пошло ему на пользу: теперь он не выходил из себя по пустякам, не испытывал ненависти ко всему свету и даже иногда улыбался. В двадцать один он стал каменщиком и с удивлением обнаружил, что ему нравится его занятие: никто не мешает думать и результат труда виден сразу. В том же возрасте он впервые открыл для себя секс. Произошло это довольно обыденно - в подсобке, на грязных фуфайках, его соблазнила крановщица. Занятие ему понравилось, крановщица - нет: толстая, грудастая, пахнущая потом. Себастьян и не знал, что она от него тоже была не в восторге, просто мужики попросили ее лишить парня девственности, что она и сделала по дружбе и доброте душевной.
        Вскоре заболела бабушка. У нее обнаружилась катаракта, и зрение ухудшалось день ото дня. Старушка теперь не выходила из дома, передвигалась по квартире ощупью и единственное, что делала, так это готовила еду для своего любимого внучка. Себастьян ухаживал за бабулей, водил за ручку гулять, штопал ей носки, стирал. Когда же зрение почти пропало, решил заработать денег на операцию. Ему говорили, что она стоит дорого и может не помочь, но он стоял на своем - бабушка будет видеть. Парень стал работать по семнадцать часов в сутки, экономить. Он бы и занял нужную сумму, да не у кого было.
        Теперь добывание денег превратилось для него в смысл жизни, именно из-за них он и полез тогда на высоту. Раньше он избегал работ на внешней стене, никогда не стоял на краю, не смотрел вниз, занимался только кладкой внутренних перегородок, но однажды согласился. На стройке был аврал, работы велись и ночью, но хоть ночные смены оплачивались по двойному тарифу, желающих было немного: слишком велик риск задремать и свалиться со стены либо покалечиться в темноте.
        Себастьян не задремал, ни за что не зацепился, не оступился и не попал ногой меж досок, он просто посмотрел вниз. А что было потом, не мог вспомнить. Ни полета, ни падения. Только приближающиеся, расплывающиеся и тающие огни. Все. Затем чернота.
        Очнулся парень в больнице. Оказалось, что упал он с высоты пяти этажей, но не только не умер, но и не покалечился серьезно. Были сломаны обе руки и пара ребер, на спине, на обеих лопатках, две симметричные рваные раны - на него упала деревянная балка с гвоздями. Вот, пожалуй, и все повреждения на теле. Зато лицо пострадало гораздо сильнее - приземлился Себастьян на кучу песка, который натаскали тележкой, тележку же по безалаберности не убрали, об нее он и ударился лицом. В итоге: сломанный нос, выбитые передние зубы, глубокие раны на лбу и скулах. Врачей это не тронуло - позвоночник цел, почки не отбиты, селезенка в норме, а лицо заживет. Когда Себастьян пришел в себя, они уже не были столь оптимистичны. Оказалось, что сотрясение спровоцировало полную амнезию, и он не мог вспомнить, ни где живет, ни с кем.
        По прошествии двух месяцев раны зажили, зубы были вставлены искусственные, однако память к парню не вернулась. Он смотрел семейные фотографии, слушал бабушкины рассказы, но так и не вспомнил своих родителей, что было и к лучшему, потому что момент их гибели он тоже забыл. На стройку Себастьян не вернулся - руки его не слушались как раньше, другой работы не искал, жили вдвоем на скудные сбережения и бабушкину пенсию. Личной жизни у Себастьяна не было - он стыдился своего кривого носа, покрытого рубцами лица, вставных зубов. Да и кому он нужен без денег и со слепой бабкой на руках?
        Все изменилось одним июльским вечером, в день его двадцатитрехлетия. Он шел из магазина с авоськой, пошаркивая стоптанными шлепками. Волосы, которые он отрастил, чтобы прикрыть оттопыренные уши, были затянуты в хвост, одет был в старые джинсы и линялую майку, но это тряпье не могло скрыть его великолепного тела и мощной жилистой шеи. Себастьян шел, помахивая сумкой, и не замечал, что за ним на тихой скорости следует белая иномарка, а женщина, сидящая за рулем, завороженно смотрит на его крепкие ягодицы, длинные ноги, широченные плечи. Потом машина прибавила скорость, обогнала парня, водительница высунулась из окна и скривилась от отвращения… Вместо столь же идеального, как тело, лица она увидела уродливую, всю в шрамах, кривоносую физиономию.
        Себастьян женщину не заметил, он редко смотрел по сторонам. Так и шел себе дальше, погруженный в свои думы. Скользнул за угол, направился к дому. Неожиданно его окрикнули:
        - Эй, парень, постой!
        Он обернулся. К нему спешила женщина средних лет.
        - Вы меня?
        Себастьян был очень удивлен. С тех пор как лицо его стало похоже на наскоро заштопанный носок, его не окликали на улице представительницы слабого пола.
        - Меня зовут Светлана, - заговорила незнакомка, - я управляющая ночным клубом
«Стальной бизон». Не слышали?
        - Нет.
        - Я хотела бы предложить вам работу.
        - Местным пугалом?
        - Нет, стриптизером.
        - Ха! - Себастьян развернулся, желая уйти, - решил, что его разыгрывают.
        - Постойте. Неужели вам не нужны деньги?
        - Конечно, нужны, но я вам не верю.
        - Почему? Вот моя визитка, прочтите.
        - Зачем я вам? Что во мне такого, что вы решили подойти ко мне на улице и пригласить на работу?
        - У вас божественная фигура.
        - У каждого атлета, пловца, культуриста фигура не хуже, но у них в отличие от меня не обезображено лицо. Отстаньте от меня.
        - В вас есть грация. Я не могу объяснить, но в вашей походке, движениях есть нечто такое, что завораживает женщину. Поверьте, из вас можно сделать суперзвезду стриптиза.
        - А на лицо вы мне наденете паранджу?
        - Нет. Конечно, если бы вы были привлекательны, меня бы это устроило больше, но раз уж у вас шрамы, я придумала выход. Вы, наверное, знаете, что у мазохистов есть такой предмет униформы, как капюшон. Он черный, кожаный, с прорезями для глаз и рта. Вы могли бы закрыть лицо им - и шрамов не видно, и изюминку искать не надо. Вас как зовут?
        - Себастьян.
        - Это настоящее имя? Превосходно, и псевдоним не надо придумывать.
        - Если я и соглашусь на работу, то под своим именем выступать не намерен. Хотя чего говорить? Все равно я никогда не соглашусь…
        Но он стал стриптизером, хотя и не решался прийти в клуб в течение месяца. Его быстро научили танцевать, оказалось, что слух у него феноменальный, а тело гуттаперчевое. Он выходил на сцену под именем Зорро. Иногда в полумаске с распущенными волосами и в черном атласном плаще, иногда в садомазохистских одеждах и с плеткой, реже в боевой раскраске ирокезов, но неизменно он оставлял лицо закрытым и всегда раздевался догола. Успех к нему пришел мгновенно, деньги потекли рекой. Себастьян даже полюбил свою работу. Особенно ему нравилось выступать на гей-вечеринках - там преобладала культурная публика, если и приставали, то не слишком навязчиво. Женщины же, особенно богатые и не слишком молодые, готовы были разорвать его на части. Они просачивались к нему в гримерку, забирались в автомобиль, набрасывались прямо в зале и пытались облобызать его оголенное достоинство.
        Проработал он в клубе семь месяцев, скопил порядочную сумму и собирался уже отвезти бабушку в клинику. Но тут его квартиру обокрали. Взяли все: деньги, технику, одежду. К счастью, старушка в момент ограбления спала, и ее не тронули. Себастьян готов был заплакать от такого невезения. Но слезами, как известно, горю не поможешь, и он, смирившись, начал зарабатывать деньги с удвоенной энергией. Именно в этот, столь сложный для него период и появилась в клубе Мадлена. Ей было сорок пять. Красивая, но дикой, грубоватой красотой, властная, надменная, элегантная и очень-очень богатая. Когда-то ее звали Мариной, родилась она в Жмеринке, но с тридцати проживала в Канаде и там приняла не русское имя. Она была вдовой и предпринимательницей. А еще страстной искательницей сексуальных приключений. Начав половую жизнь в тринадцать и сменив с того времени более трехсот партнеров и партнерш, Мадлена к сорока пяти годам настолько пресытилась, что любая, даже самая отвязная оргия вызывала у нее лишь скуку.
        В Себастьяна она влюбилась с первого взгляда и тут же решила, что красавец в маске станет ее. Мадлена добивалась его долго. Она заваливала парня дорогими подарками, присылала цветы, но Себастьян оставался глух и слеп, презенты он отправлял обратно, а цветами одаривал бабушку. И только после месячной осады крепость пала - Мадлена, узнав о своем любимом все, вплоть до сорта кофе, предпочитаемого им на завтрак, предложила показать его бабушку швейцарскому офтальмологу. Профессор, ее друг, был признанным светилом и брал за работу бешеные деньги, но Мадлену это не останавливало. Что могут значить деньги, когда на карту поставлено ее счастье?
        Себастьян согласился на встречу.
        В ее доме он появился вечером. Без предисловий погасил свечи, зажженные для интимности Мадленой, включил верхний свет и предстал перед ней во всем своем безобразии, сказав небрежно:
        - Если ты по-прежнему меня хочешь, то я согласен.
        Молодой человек ожидал чего угодно, но только не такого приступа желания. Мадлена, увидев его шрамы, пришла в экстаз, не раздумывая, набросилась на Себастьяна и почти изнасиловала прямо на ковре. Пресыщенная женщина и сама не догадывалась, что уродство может настолько ее возбудить.
        Они стали жить вместе. Он по-прежнему работал в клубе, но теперь его каждый вечер увозили из «Стального бизона» на лимузине. Еще у него появились часы «Ролекс», гардероб от Армани, фарфоровые зубы и гражданская жена, которая требовала от него ласк двадцать четыре часа в сутки.
        Бабушку прооперировали в Швейцарии. Себастьян тоже мечтал об операции - пластической. Он хотел не таясь ходить по улице, общаться с людьми, а теперь вел жизнь затворника. Мадлена его никуда не пускала и сама с ним нигде не бывала. Парень считал, что она его стыдится, хотя на самом деле женщина безумно его ревновала и не желала ни с кем делить. Единственными его друзьями были геи, которых его Мадлен терпела, зная, что на мужчину как на сексуальный объект Себастьян никогда не посмотрит.
        Денег на операцию она ему не давала, ведь именно его уродство так заводило ее. Но Себастьян был настойчив, он уже устал от навязчивости Мадлены, от ее похоти и капризов и надеялся, что, став нормальным, перестанет ее волновать. В итоге он оказался у московского врача, прошел обследование, заплатил аванс. Мадлена вырвала его «из лап коновала» перед самой операцией и… увезла в ту же Швейцарию, где сводила к другому гению, пластическому хирургу.
        Операция прошла успешно. Реабилитационный период тоже. Наконец настал день, когда Себастьян смог взглянуть на себя в зеркало. Увидев свое отражение, он заплакал. Точеный нос, высокие скулы, пухлые губки, выразительные глаза, надломленные брови - все идеально. ДЛЯ ЖЕНЩИНЫ! Мадлена сделала из него женоподобное существо. Себастьян знал, что она спит с девушками, а с одной из них долгое время жила, ему было известно, что она балдеет от мужских мускулов и утонченных женских лиц. Теперь Марлена получила то, о чем мечтала.
        Он сбежал из клиники. Приехав в Москву, собрал вещи и уехал из шикарного дома, где проживал последнее время. Мадлена нашла его, стояла на коленях, плакала, просила. Себастьян безмолвствовал. Она грозилась покончить жизнь самоубийством, он и тогда не пожелал ее видеть. Наконец, отчаявшись, Мадлена пообещала выйти за него замуж и переписать все имущество на него.
        Свадьба состоялась в элитном клубе «Дон Жуан», на ней присутствовало триста гостей, среди которых были звезды эстрады и известные политики. В свадебное путешествие молодые отправились на личном самолете невесты.
        Семейная жизнь Себастьяну показалась адом с первых дней. Неумеренный сексуальный пыл Мадлены и ее безудержная ревность его выматывали. К тому же жена не разрешила ему работать, единственным местом, куда она его отпускала, был гей-клуб
«Фламинго». Даже фитнес-зал стал для него запретным. Зачем куда-то ездить, если в подвале дома стоят прекрасные фирменные тренажеры?
        Себастьян заскучал. Именно от нечего делать он начал сочинять песни. Наигрывал на гитаре мелодии и пел. Однажды его услышал один из друзей жены, популярный певец Вакулов. Он пришел в восторг - оказалось, что у Себастьяна изумительный тембр голоса. Вакулов попросил его спеть погромче и восхитился еще больше. Помимо тембра имелась и мощь. И непонятно откуда взявшееся умение брать самые высокие ноты. Вакулов удивлялся, как такого соловья не приметил еще в школе учитель пения. Себастьян же этому факту не удивился - хоть он и не помнил практически ничего из своего детства, но по рассказам бабушки знал, что за восемь лет учебы он редко раскрывал рот, и ему не то что петь, а даже на уроках отвечать было сложно.
        Себастьян захотел стать певцом. Мадлена категорически была против - не хватало еще делить его со всей страной! Он уговаривал, умолял, грозился уйти - жена не поддавалась на провокации. Знала: он никуда не денется, пока денежки принадлежат ей. А они действительно принадлежали ей, несмотря на обещание переписать все на него. Квартиру, машину, магазин она на него оформила, но миллионы, недвижимость, самолет так и оставались ее собственностью. А он же не дурак отказываться от сокровищ ради призрачной мечты!
        С той поры Себастьян жену возненавидел. Он по-прежнему не помнил прошлого, но ненависть, которую он испытывал раньше ко всем без исключения, теперь выплыла из подсознания и сконцентрировалась на одном человеке. Он говорил с ней, спал, обедал, улыбался ее шуткам, но ни на мгновение не забывал, как она ненавистна ему. Так супруги прожили год.
        Однажды Мадлен поехала в Испанию, где у нее была фабрика по производству обуви, и погибла там под колесами автомобиля. А Себастьян выложил пятьдесят тысяч долларов: заказ профессиональному киллеру, его загранкомандировка, постановка несчастного случая - все это требовало немалых затрат. Конечно, его заподозрили, естественно, попытались доказать причастность мужа к гибели жены, но ничего не получилось. Уже через несколько месяцев после смерти супруги он валялся на пляже в Коста-Брава. И его ждали бабушка в бунгало, принадлежавшем некогда Мадлене, знойные красотки в барах, а в России - карьера.
        Через полтора года он вернулся.
        Глава 5
        На невесте было розовое платье и того же цвета фата. В руках белые розы, на пальце золотое кольцо. Она была очаровательна и весела.
        - Поздравляю! - Ирка искренне радовалась за подругу и желала ей счастья.
        - Не обижаешься? - Валя хитро прищурилась. - На моем месте могла бы оказаться ты.
        - Перестань. У меня есть мой журнал и звери-журналюги, готовые сожрать меня, стоит мне зазеваться.
        - А еще Себастьян.
        - Да, и он. Мне не скучно.
        - Он тебя замуж не зовет?
        - Ты опять! - Ирка закатила глаза. - У нас чистые, сексуальные отношения.
        - Чисто сексуальные, ты хотела сказать?
        - Нет, именно через запятую. Себастьян невинно сексуален. Он романтик эротики. В сексе с ним нет ничего грязного. Мы, как дети, играем в разные игры…
        - Ого! Про игры подробнее, пожалуйста…
        - Ну тебя! - Ирка спохватилась: - Иди к мужу.
        Валя ушла. Ее тут же обступили гости, жених взял за руку. Ирка села в сторонке. Перед глазами всплыло лицо Себастьяна. Удивительное, инопланетное…
        Именно оно помогло ей реанимировать журнал. Тот номер, который она с таким азартом готовила, расхватали за считаные дни, пришлось допечатывать несколько тысяч экземпляров. Даже Себровский не остался равнодушным - позвонил в редакцию, поздравил с первой победой и пригласил на деловой (дружески-деловой, как он сказал) ужин.
        Потом объявился и сам Себастьян.
        После той беседы в его доме они больше не встречались. Ирка тогда отказалась остаться у него на ночь, хоть он и просил и смотрел при этом ей прямо в глаза. Но она не представляла себя с ним в постели, а еще боялась закричать, если окажется, что у него и впрямь присутствуют и женские, и мужские половые органы. Однако спустя месяц она услышала его голос в телефонной трубке и обрадовалась. На свидание, которое Себастьян назначил у себя дома, Ирка прибежала в большом волнении.
        Встретил ее хозяин у дверей. Выглядел Себастьян прекрасно: стройный, загорелый, ниспадающие ниже плеч волосы блестели и пахли жасмином, одет он был в прозрачную тунику и свободные светлые брюки. Он взял ее руку в свою, коснулся губами и, не отпуская пальцев, повел в комнату. Там было по-прежнему полутемно, только на сей раз свечей больше, на столике стоял поднос с бутылкой дорогого вина и высокими тонкими фужерами, шкура лежала на полу, а одно из окон освобождено от занавесей, и на витраже переливались отблески огня.
        Они сели на шкуру, Себастьян обнял ее, налил вина. А когда она выпила, протянул клубнику, но не дал ей взять ее в руки. Так и кормил, как ребенка, а потом нежно слизывал с ее губ сладкий сок.
        Вино кончилось. Свечи оплыли. Ирку переполняла истома и рвущееся на волю желание. Себастьян медленно раздел ее, так же неспешно разоблачился сам. Она увидела его прекрасное тело без одежды и подивилась его совершенству. Он, зажав губами ягоду, заскользил ею по ее телу, дразня и лаская…
        Эта ночь стала самой прекрасной в жизни Ирки. Никогда, даже с Анжело, ей не было так приятно и нестерпимо хорошо. Себастьян был изумительно-чутким, умелым, страстным любовником. Она не переставала в этом убеждаться всякий раз, как оставалась с ним наедине. Никогда он не повторялся, никогда не был груб либо нечуток. Казалось, что главное для него - ее наслаждение. Он мыл ее в ароматной ванне, массировал ее тело, ласкал его страусиным пером, покрывал поцелуями от пальцев ног до макушки. Секс для Себастьяна был не физиологической потребностью, а творчеством. Он ненавидел быстрый «перепихон», совокупление в подъездах, но обожал постель, шкуру, ванну, глубокое кресло, а еще свечи, нежную музыку, тонкие ароматы.
        Они встречались в среднем раз в две недели, и всегда их свидания походили на праздник. Но в одном Себастьян был непреклонен - никаких серьезных отношений, никакой незапланированной беременности, никаких обязательств, претензий и требований. Ирка на все была согласна. Чистые, сексуальные отношения ее вполне устраивали…
        Тем временем свадьба была в полном разгаре. Народ веселился от души, пил, плясал и падал. К Ирке, вырвав ее из приятных воспоминаний, подошел приятный мужчина лет эдак тридцати пяти.
        - Меня зовут Артем, а вас?
        - Ирина, - брякнула она. В последнее время она перестала называть себя Иркой - как-никак главный редактор.
        - Можно я вас на медленный танец приглашу?
        - Ради бога, - пожала плечами Ирка.
        Артем кивнул, мило улыбнулся и отошел в сторонку. На смену ему тут же подлетела Валя:
        - Познакомились?
        - Да. Артемом его зовут.
        - Понравился?
        - Не знаю. Внешне ничего.
        - И не только внешне. Он Женькин начальник. Разведен, имеет…
        - Знаю-знаю: квартиру, машину, дачу.
        - Нет, желание жениться. Хотя недвижимость тоже имеется.
        - Тебе не терпится меня пристроить? - Ирка развеселилась. - Я же говорила, что всем довольна.
        - Неисправимая! Ты хотя бы присмотрись к нему.
        - Я смотрю.
        - Ты, Ирка, чудная баба. Почему тебя все на гениев тянет? Тебе нормальные мужики совсем по барабану?
        - На кого меня тянет?
        - Посуди сама: Себровский, Ку, а теперь Себастьян. Что их объединяет?
        - Я.
        - Нет. Они гении - вот что.
        - Даже Себровский?
        - Он финансовый гений, что в наше время очень важно. - Валя села, дернула подругу за руку и продолжила: - Все они неординарные личности. Сильные, талантливые, причем каждый по-своему. И чего тебе обязательно надо путаться со всякими суперменами? Есть же обычные парни, умные, обеспеченные. Такие, как Артем, например… Сейчас медленный танец закажу, а ты иди и пригласи его.
        - Он уже меня пригласил.
        - Ура!
        - Ты особенно не радуйся, разные там танцы все равно ни к чему не приведут.
        - Почему вдруг?
        - Я же с Себастьяном встречаюсь.
        - Она это встречами называет! - вскипела Валя. - Сама говоришь: ничего, кроме секса.
        - Ну правильно! А если я с Артемом начну встречаться, то мне и с ним спать надо будет.
        - И что же тебя не устраивает?
        - Мне придется делать выбор между ними.
        - Зачем?
        - Валь, не могу же я сразу с двумя мужиками спать.
        - Ну, ты, блин, темная! Каждая вторая женщина с двумя в одну койку прыгает, а ты очередность установить боишься…
        Валя хотела еще что-то сказать, но тут зазвучала медленная композиция, к Ирке подошел Артем, и они пошли танцевать.
        Остаток вечера они не отходили друг от друга. Ирка нашла Женькиного начальника приятным, остроумным, интересным собеседником, к тому же привлекательным и хорошо танцующим мужчиной. Со свадьбы они ушли вместе, он довез ее на своем «Форде» до дома, напросился на кофе, она его напоила и выпроводила, хотя, надо отдать ему должное, приставать к ней он даже не пытался.
        Через пару дней он позвонил, они встретились вновь, поужинали, пообщались. Еще через неделю совместный ужин повторился, а по прошествии месяца, если считать от момента первой встречи, они стали любовниками.
        В одну из пятниц Ирка ушла из редакции пораньше и отправилась домой не на маршрутке, а на такси - ей нужно было поторопиться, чтобы подготовиться к выходу в свет. Квартиру она сменила сразу, как перешла на новую работу. Теперь жила гораздо ближе к центру и простора в ее жилище было побольше. Обставить ее она не успела: в комнате диван да стол, а вместо кухонного - коробка из-под телевизора. Шторы на окнах старые, на полу ковер, подаренный Лешкой. Ника, когда увидел ее обстановку, так скривился, что привести свое лицо в нормальное состояние смог только, наверное, дома.
        Ирка направилась к двухстворчатому шкафу (недавно купила по объявлению в газете за сущие гроши), чтобы достать оттуда новое выходное платье. Сегодня она отправлялась на премьеру фильма Алана! Сопровождать ее вызвались Лешка с Никой, им не терпелось посмотреть шедевр Ку. Ирка не смогла им отказать, хотя Артем и обиделся. Конечно, она предпочла бы пойти с Себастьяном, но тот по-прежнему не показывался на людях.
        Когда машина подкатила к крыльцу, устланному красной ковровой дорожкой, времени было уже девятнадцать пятьдесят. Их «Мерседес» встретили фотовспышками и криками, публика надеялась, что из него покажется какая-нибудь знаменитость, но, не узнав ни одного из пассажиров, разочарованно загудела. Однако Лешкино появление вызвало несколько возбужденных женских криков.
        - Брательник, тебя за Ди Каприо приняли, - ущипнула его Ирка, когда они вошли в фойе.
        - Да ладно, - отмахнулся Лешка. - Где Алан?
        - Вон стоит. - Ника некультурно ткнул пальцем в один из затылков. Они протолкались сквозь толпу и подошли к виновнику торжества.
        - Привет, - поздоровалась Ирка первой.
        Режиссер обернулся. Не виделись они год. Казалось бы, небольшой срок, но Алан сильно изменился: осунулся, похудел, движения стали какими-то нервными. Видимо, воплощение мечты сопровождалось большой нервотрепкой. Одет Ку был по-прежнему элегантно, но причесан плохо, Ирке даже показалось, что он полысел. Любаша, цепко державшая его за локоть, изменилась тоже, но в отличие от мужа (уже семь месяцев они были законными супругами) в лучшую сторону. Правда, Ника шепнул Ирке, что благодаря пластическим хирургам.
        - Здравствуй. - Алан сердечно обнял Ирку и улыбнулся.
        - Справился без меня? - шутя спросила она.
        - Я бы предпочел, чтобы ты мне помогала, но… Слышал, ты делаешь успехи на другом поприще.
        - Я тоже слышала, - встряла Люба. - Говорят, ты теперь по гермафродитам специализируешься.
        - Люба, перестань молоть чушь! - Алану стало стыдно.
        - Кто молет… то есть мелет… я? Да она, извращенка, с кастратом Себастьяном…
        - Ты, Любочка, определись, с кем я все же спуталась - с кастратом или с гермафродитом, это же разные вещи, тебе разве твои соратницы по профессии не говорили?
        - Да пошла ты! - зашипела Люба Кукушкина.
        - С удовольствием пойду. Алан, удачи! - Ирка пожала руку Ку, подмигнула, подбадривая, и, взяв своих мужчин под руки, проследовала в зал.
        Фильм (назывался он «Любушка», скромненько и со вкусом) начался. Главную роль играла известная актриса Баянова, играла хорошо, с чувством, но была в фильме какая-то фальшь, которую Ирка чувствовала, но никак не могла уловить. Вроде бы и сюжет неплохой, и актеры подобраны хорошо, и режиссерская работа безупречна, но чего-то не хватало. Или же скорее вырисовывался явный перебор. Ирка поняла чего, как только увидела на экране лицо Любы.
        В середине фильма Ку показал грезы главного героя, парня наивного и мечтательного, грезил он, естественно, об идеальной женщине, красивой и чистой, как родник. Тот самый родник и символизировала Люба. Ее лицо крупным планом появлялось на экране всякий раз, когда парень мечтал о «гении чистой красоты». Лицо, что и говорить, было прекрасно, особенно после пластики, но на нем, как ни крути, отражалась… вся испорченность его обладательницы.
        Публика начала тихо посмеиваться. Все поняли, что фильм задуман ради этих мгновений, и чем чаще эти мгновения повторялись, тем активнее реагировал зал. Сначала народ перешептывался, потом хихикал, а в конце, когда чистая непорочная дева-греза с лицом бывалой потаскухи протянула к герою руки и произнесла дежурную фразу из трех слов, зал начал смеяться.
        Ирке было стыдно. Она сидела, понурясь, не глядя на экран, и мечтала о побеге сразу после того, как включится свет.
        - Фильм вправду дерьмовый или мне так кажется? - тихо спросил Лешка.
        - Он отвратительный, - весело ляпнул кто-то с заднего ряда.
        - Пошли отсюда, - решительно скомандовала Ирка, увидев титры, и встала.
        - А пообщаться с автором? - спросил Ника разочарованно. Ему очень хотелось проследить позор Ку до конца.
        - Я не смогу сказать ему ни единого приличного слова.
        - Музыка в фильме приличная, - шептал Лешка, проталкиваясь сквозь толпу.
        Они ушли. На следующий день все только и трубили о позоре Ку. Журналисты соревновались друг с другом в острословии и порой перегибали палку. Фильм оплевали, хотя он вовсе не был таким ужасным, как описывали многие. Конечно, сюжет несколько слюняв, концовка надуманна, но Ирка смотрела ленты и похуже. И ей даже казалось, что, если бы не девушка-мечта в исполнении Любы, алановский фильм приняли бы более ласково.
        Ирка позвонила Ку на сотовый - тот был отключен, связалась с агентством - там ответили, что он уехал, домашний телефон безмолвствовал. Алан забился в нору и зализывает раны, решила она и отстала. А спустя месяц прочла в какой-то газетке, что Алан бросает работу, творчество, жену и уезжает из России навсегда. Вернее, первой бросила мужа Люба, найдя ему замену в лице продюсера фильма. А Ку, не в силах пережить творческий крах и предательство любимой женщины, попытался отравиться, но его спасли, и он вздумал отравить жену. Когда же ему и это не удалось, он сбежал в Израиль, спасаясь от «психушки», в которую Люба вместе с новым любовником решили его запрятать.
        Ирка задумалась. Верить газетенке было глупо, но, зная всех персонажей описываемой драмы, не исключая продюсера, она решила, что пятьдесят процентов в статье уж точно не вымысел. Может, все к лучшему? - подумала Ирка. Алан был явно не в себе последнее время. Да и раньше, когда Ирка с ним жила, «нормальным» назвать его было трудно. Она думала, что перепады в его настроении и вечная меланхолия - признак гениальности, а сейчас ей пришло в голову, что, возможно, то был симптом надвигающегося психического расстройства. Бог ему в помощь. Аминь. И Ирка выкинула Алана из головы.
        Домой она вернулась поздно. На автоответчике обнаружилось послание от Артема, Ирка прослушала его, но перезванивать почему-то не стала. Она прошла на кухню, распахнула холодильник. Н-да… Икра, масло, фрукты - вот и весь запас. Ни тебе супа, ни котлет. А еще женщина называется… Зато в баре полно вина, как у заправского пьяницы. Ирка сделала себе два бутерброда с икрой, плеснула бренди и села на диван слушать Энио Мариконе.
        Артем бы ее сейчас отругал. Он вообще постоянно ее воспитывал. Ему было непонятно, как так может быть, что женщина не уметь готовить, не желает убираться, ленится мыть посуду каждый день, как ей не стыдно сваливать вещи кучей и мумифицировать яблочные огрызки на рабочем столе. Ирка пропускала его нытье мимо ушей и делала все так, как привыкла.
        Артем. Он звал ее замуж… Несмотря ни на что! Он говорил, что любит ее и такой безалаберной. Ирка верила, но не понимала, зачем тогда нужны эти лекции. Валя твердила ей: выходи, выходи, выходи… Он порядочный, верный, любящий, где ты найдешь лучше… Ирка с подругой была согласна, но сказать заветное «да» у нее язык не поворачивался. Может, правда, ей только гениев подавай? Неужели ей так необходимо греться в лучах их славы? «Нет, - тут же отвечала себе Ирка. - Мне безразлично: гениален мужчина либо просто талантлив. Мне важно понимание. Уважение». Либо она врет сама себе, и ей прежде всего нужна ЛЮБОВЬ?
        Зазвонил телефон. Все еще погруженная в свои думы, Ирка взяла трубку и услышала:
        - Леша… - Дальше всхлип и тишина.
        - Кто это?
        - Ника.
        - Что случилось? - Ирка недоуменно скривилась: что это на Нику нашло? И от него, что ли, Лешка ушел?
        - Его…
        - Ника, я ничего не понимаю.
        - Его убили.
        - Прекрати нести чепуху! - Ирка даже улыбнулась глупой шутке маленького дизайнера. Кто может убить ее брата? И за что?
        - Его убили! - донесся до нее отчаянный вопль.
        - Ты где?
        - В больнице. Ирка, он умер, умер… Понимаешь?
        - Не может быть… Как… - По ее щекам ручьем потекли слезы. До сердца страшная новость уже дошла, а до разума еще нет.
        - Его забили до смерти… Я только довез его до больницы, он скончался прямо в коридоре…
        Больше Ирка ничего не слышала. Она сползла с дивана на пол и зарыдала. Громко, надрывно, причитая по-старушечьи.
        Время остановилось. Мир замер. Ирка осталась один на один с горем.

…В комнате горела свеча. На столе стоял небольшой черный ящик, похожий на обувную коробку, - все, что осталось от красивого, черноглазого, полного жизни Лешки.
        Горсть пепла.
        Ирка молчала. Молчал и Ника. Слышно было, как тикают часы на стене, отсчитывая секунды БЕЗ НЕГО.
        - Он погиб из-за меня, - прошептал Ника. - Если бы он был один, его бы не тронули.
        - Перестань. От судьбы не уйдешь.
        - Мы возвращались с вечеринки… - Ника словно не слышал Ирку. - Три отморозка - такие бритые, все в коже - начали на меня наезжать. Они кричали «педрило» и еще что-то матерное, потом стали показывать неприличные жесты, знаешь, какие приняты у американцев… А когда совсем раздухарились, один из них сорвал с меня шарфик. Я хотел бежать, черт с ним, с шарфиком, а Леша… Они его поначалу не замечали, но когда он вступился за меня… Он же мужественный, сильный, такой, как они, и этого простить ему они не смогли. Раз ты выглядишь как мужик, то и будь мужиком… Вот они и переключились на него. - Ника закрыл глаза, слезы непрерывно струились по щекам. - Да, все из-за меня! Что с маленького пухляка в розовых кружевах возьмешь? Можно покуражиться, надавать оплеух, раздеть… Так бы они и сделали. И я бы стерпел. Но Леша другой. Когда один из них его ударил, он врезал ему так, что тот отлетел на три метра… Что потом случилось, я помню смутно. Они били его, пинали ногами в омоновских ботинках… А меня забыли. Но лучше бы меня… меня убили…
        - Ника, успокойся. Ты не виноват.
        - А кто? Бог? Дьявол? Кто отнял у меня мою единственную любовь?
        - Я не знаю. - Ирка понурилась. Глаза ее были сухими, нервы на пределе, она не могла спать, есть, думать, она так и не поняла до конца, что ее брата уже нет в живых. - Я знаю только одно: смерть - это не конец. Это начало или продолжение, но только не конец.
        Она на секунду успокаивающе приобняла Нику и вышла. В соседней комнате спала мама, напичканная корвалолом, Ирка накрыла ее одеялом и села рядом. Труднее всего сейчас именно Леле - потеря ребенка горе для любой матери, а похоронить единственную отраду… Лешка всегда был для нее чем-то большим, чем просто сыном, он был продолжением ее первой любви. Ее идолом, ее вселенной. Ирка знала, что Леля любит его больше, чем ее, и в детстве страшно расстраивалась из-за этого, но когда выросла, смирилась. Лешка - дитя любви, она же - дитя расчета. Ничего не поделаешь.
        Получив известие о смерти сына, Леля не поверила. Не верила она, пока ехала в Москву, не верила, когда увидела зареванную дочь, не верила, входя в морг. Поняла, что Лешка умер, только когда увидела его белое в синих ссадинах лицо, закостеневшее тело, безжизненные, переломанные руки. Тогда она без памяти рухнула на кафельный пол. И так долго не приходила в себя, что все уж подумали, не отправилась ли мать вслед за сыном.
        Наконец Леля очнулась. Она не заплакала, не закричала. Безжизненным голосом скомандовала Ирке: «Будем кремировать. Я не хочу, чтобы моего мальчика ели черви. Лучше огонь». Потом вышла из морга, села на улице на землю и замерла.
        Глава 6
        Хоронили они Лешку в Ольгино. На старом церковном кладбище, по соседству с могилой прадедушки, рядом с которой рос декоративный шиповник, давным-давно посаженный Лешкой.
        Было тихо. Безветренно. Дождливо. «Погода плачет, когда хорошего человека хоронят», - так говорили в их краях. Куст шиповника выглядел траурно, его бутоны поникли, листья потемнели. Ирка без зонта стояла под дождем, и слезы на ее лице перемешались с каплями влаги, падающими с сумрачного неба. Леля держалась за руку Марата, дед с бабкой - друг за друга. На скамье тихо плакала Валя, рядом с ней сидели, крепко обнявшись, Машуня с Коляном. Ника стоял на коленях и перебирал в пальцах горсть темной, влажной земли. Он не заметил, что промок, что его серебристые штаны стали грязными, а конец шарфа окунулся в лужу. Он не видел окружающих. Не ощущал времени. Ника разминал пальцами землю, монотонно, словно перебирал четки, и вспоминал свое детство…
        Родился он в Ленинграде, отец его был известным театральным режиссером, мать - скрипачкой. Жили они в центре, в прекрасной трехкомнатной квартире, уставленной антикварной мебелью. Отец, замкнутый, серьезный человек в очках, постоянно пропадал в театре либо, если был дома, в мире своих грез. Он мало интересовался сыном, совсем не интересовался бытом, а мать, напротив, всю себя отдавала дому и семье. Она любила маленького Нику за двоих - и за себя, и за мужа. Девочкой она подавала большие надежды, повзрослев, надежды оправдала - зокончила консерваторию, успешно выступала и имела шансы на блестящую карьеру. Однако, влюбившись в уже известного режиссера, мама вышла за него замуж, махнула рукой на выгодный загранконтракт и посвятила свою жизнь мужу. Когда же родился Коленька, она навсегда отказалась от своего призвания и целиком окунулась в материнство.
        Ника запомнил мать стройной темноволосой женщиной с высокой прической, она всегда элегантно выглядела и постоянно его целовала. Мальчиком он был тихим, мечтательным, очень приятным внешне, хоть и излишне тучным из-за пристрастия к шоколаду. Лучшим его другом была мамочка, любимым местом - диван в кабинете отца, а сам отец являлся как бы посторонним предметом, мешавшим занять этот самый диван. Проблемы Коленьки начались лет в семь, тогда и дружба с мамочкой дала трещину. Надо сказать, что Никина родительница, никогда в своем выборе не раскаивавшаяся, все равно к скрипке имела слабость, а поскольку сынок, как она предполагала, унаследовал от нее музыкальный слух и способности, видела его непременно скрипачом. Так в семь лет Коля пошел сразу в две школы: общеобразовательную и музыкальную.
        Слух у него оказался прекрасным, но способности средними, самое же главное - к музыке он был совершенно равнодушен. Проучившись в «музыкалке» год, Ника попросил маму больше его не мучить, но мама была категорична: мол, у тебя талант, ты не должен его зарывать в землю, вырастешь - спасибо скажешь. Мальчик продолжал учиться. Три раза в неделю он, как на каторгу, ходил в музыкальную школу, вечерами учил партитуры дома, по выходным выступал перед гостями родителей. Мама им очень гордилась. Она уже представляла его именитым музыкантом, поэтому из дома выпускала либо с галстуком-бабочкой, либо с бантом в горошек, перехватывающим его пухлую шею.
        Скрипку он ненавидел. Маму любил. Пока любил…
        Когда ему исполнилось двенадцать, отец их оставил. В один прекрасный день он пришел домой такой, как обычно: серьезный и задумчивый. И обыденным голосом сообщил, что полюбил другую. С мамой случилась истерика. Видно, подобного поворота не ожидал не только Ника, но и она. Папа ушел, прихватив с собой только чемодан и томик Пастернака. Мальчик прореагировал на распад семьи очень неожиданно - закрылся в комнате и нарисовал акварельными красками чудную картину. Потом еще одну и еще…
        Ника полюбил рисование. Теперь все свои чувства, терзания, неуверенность он переносил на бумагу.
        Мама, увидав художества ребенка, была не особенно довольна. А как же иначе, если вместо занятий музыкой мальчик малюет странные кружки и квадраты? Ладно бы что-нибудь красивое изображал - лес, например, или море, а то на листках все кляксы какие-то да пятна размытые. Ника пытался объяснить, что темный круг в середине - его душа, а желтый ореол вокруг него - тело, но мама, уверенная в бездарности сына как художника, стала выкидывать краски и рвать альбомы. И все настойчивее заставляла заниматься музыкой.
        Прожив три месяца без главы семьи, они о нем почти забыли, но однажды тот появился на пороге. Мама зарделась, уверенная, что муж одумался и вернулся. Ника обрадовался тоже. Он хоть и не питал к отцу горячих чувств, но надеялся, что с появлением в доме главы семьи его самого мама будет меньше замечать. Однако папа явился не за тем, чтобы воссоединиться с семьей, - он пришел уведомить жену о том, что подает на развод и на раздел имущества. Его новая возлюбленная, как выяснилось, оказалась дамой корыстной и жадной. Она, начинающая актриса, молодая и яркая внешне, не затем связалась со стареющим хмурым интеллектуалом, чтобы мыкаться с ним по съемным квартирам.
        Так Ника с матерью оказались отброшены далеко от центра - в район новостроек. Теперь квартира была двухкомнатная, дом девятиэтажный, блочный, а мебель фабричная. Маме пришлось устроиться на работу в музыкальное училище, а Нике научиться самому заботиться о себе.
        Поначалу Коленька переменам был рад-радешенек. Оно и понятно - мама не докучала, можно, сэкономив на обедах и купив альбомы и краски, целыми днями рисовать. Но потом… Район, в котором они теперь обитали, считался пролетарским - жили в нем в основном рабочие близлежащего завода с семьями, а их шебутные детки не терпели таких маменькиных сынков, как Ника. Они подкарауливали его у двери, дразнили, иногда даже били. Им казалось, что его бант горохом, его скрипичный футляр, причесанная челка и бархатная куртка - насмешка над ними. Местная детвора считала мальчика зазнайкой и не прощала ему того, что он так отличался от всех прочих, от них самих.
        Совсем невыносимой стала жизнь Ники, когда местные мальчишки углядели, как мама зацеловывает сына, придя домой с работы. С той поры парень боялся лишний раз выходить во двор. Он стал прогуливать музыкальную школу, посвящая свободное время рисованию. Часами сидел, склонившись над бумагой и наблюдая, как постепенно появляется на ней, вырисовывается, стоит лишь кисти пробежать по листу, его внутренний мир. Вечерами же, когда уставшая мама ложилась на диван, прижимала к себе сына и спрашивала, чмокая после каждого слова, как его дела, Ника самозабвенно врал, что в «музыкалке» его хвалили сегодня и что весь день он занимался. Матушка успокаивалась. К счастью, желания послушать его игру у нее теперь не возникало - слишком надоедало музыцирование учеников на работе. Обман раскрылся спустя пару месяцев. Мама, наслушавшись Никиного вранья и поверив ему, отправилась в школу за порцией комплиментов, а получила совсем другое.
        Тот день Ника запомнил на всю жизнь. Он сидел в своей комнате и рисовал дерево, росшее во дворе, поглядывая на него через распахнутое окно. Мама появилась в дверях неожиданно. Она молча подошла, вырвала влажный лист из рук сына и, не глядя, скомкала, потом взяла кипу рисунков (Ника их не успел спрятать) и стала методично рвать на мелкие кусочки. Раз - его сердце пополам, два - и душа в осколках, три, четыре… Мальчик физически ощутил, как по мере уничтожения его рисунков обрывается и рассыпается что-то в душе. Ему было больно и страшно, казалось, будто мать кромсает его тело. Он упал на пол, бросился подбирать обрывки и плакал, плакал…
        Мать не разговаривала с ним больше двух недель, по истечении которых Коля готов был вымаливать прощение на коленях - у него, кроме нее, больше друзей не было. Она простила, но только после того, как он дал обещание не пропустить больше ни одного занятия по музыке и не нарисовать ни единой картины. Ника подчинился.
        Музыкальную школу он все-таки окончил. Окончил средне, но мама планировала
«поступить» сына в консерваторию. Ника, понимая, что она не отстанет, соглашался, а сам надеялся на чудо и начал тайно посещать художественную школу. Однако там у него дело не пошло. Преподаватель, очень пожилой и консервативный, не принимал ничего, кроме классицизма. Авангардисты его бесили, импрессионисты раздражали, а особенно его злило, когда мальчишка-неумеха отстаивал свое право на самовыражение. Нике, в конце концов, надоела их вечная борьба, он разочаровался в профессиональных педагогах и ушел из школы.
        Жизнь его с тех пор, как скрипка была убрана в футляр, могла бы называться сносной, если бы не дворовые пацаны. Ника уже ни бант не носил, ни скрипку, и прическа у него была как у всех (он наврал матери, что в школе ругают за длинные волосы), но его по-прежнему не только не принимали, но и ненавидели. Девочек он тоже не интересовал, что естественно - в их районе котировались шалапутные и задиристые ребята. Зато сосед по площадке, одноглазый гармонист, над которым все смеялись и которого обзывали Маней-Ваней (за что, Ника не знал), поглядывал на него с нескрываемым интересом. Сосед был одиноким, странным. Коленька его просто очаровал, хотя красивым назвать его было трудно, скорее милым. Ника так и остался пухленьким, розовощеким, черты лица у него были самыми обычными, а вот глаза поражали красотой: большие, синие-пресиние, окаймленные такими длиннющими черными ресницами, что они казались накрашенными дорогой французской тушью.
        Нике едва исполнилось пятнадцать, когда в их дворе появился Сизый.
        О нем, еще в его отсутствие, судачили жильцы всех окрестных домов. Сизый был вором-рецидивистом, отбывающим наказание, кажется, третье, в тюрьме строгого режима, и родители детей-подростков со страхом ждали его возвращения, памятуя о том, скольких парней он вывел на кривую дорожку, скольких посадил на иглу до того, как загремел за решетку в последний раз.
        И вот он появился. Это был тридцатилетний коренастый мужик в майке-тельняшке, спортивных штанах и тапках. Пальцы его украшали перстни, наколотые синим, грудь - золотой крест, а лицо - шальные карие глаза. Ходил он вразвалочку, сплевывал сквозь зубы, постоянно смолил «Приму». Местные подростки потянулись к нему сразу - им было лестно, что такой бывалый бандит по-свойски с ними болтает и угощает сигаретами. Теперь Сизый, окруженный почитателями, проводил вечера на детской площадке. Компания рассаживалась на бортики песочницы, пускала по кругу бутылку портвейна «Агдам» и вела неспешные беседы. Вернее, говорил Сизый, остальные с раскрытыми ртами слушали. Ника обычно наблюдал за этими посиделками с балкона - подойти близко он не смел.
        Однажды вечером мать отправила его выкидывать мусор. Ника взял ведро, вышел из дома, обогнул детскую площадку, с которой доносились пьяный смех и матерщина, и направился к бачкам. Уже опорожнив ведро и возвращаясь, он наткнулся на соседа-гармониста. Мужик стоял со спущенными штанами, делал руками странные движения и смотрел при этом на Нику такими глазами, будто хотел проглотить.
        Мальчишка испугался, ломанулся сквозь кусты и, не слыша стонов, издаваемых соседом, бросился к дому. Он мчался, задыхаясь, напрямик, не думая о том, что на его пути окажется песочница. Когда очнулся, было поздно - его заметили. Какое гиканье поднялось! Хмельные ребята повскакивали с мест, начали толкать щекастого скрипача, кто-то ущипнул его за выпуклую, как у девочки, грудь. Каждый, желая показать себя перед авторитетным наставником, норовил пихнуть его побольнее, обозвать погрубее. Неожиданно Сизый рявкнул:
        - А ну, отвалите от фраерка!
        Все замерли. Ника просто застыл - впервые за него вступились.
        - Да это же чмо последнее…
        - Цыц. Кто будешь? - развязно пробасил Сизый и сплюнул через плечо.
        - Коля, - прошептал Ника, он со страху потерял голос. Его пугал этот грубый, пьяный мужик, а еще больше - последствия разговора с ним. Если мама узнает, она ему такое устроит…
        - Чего ломился так?
        - Там сосед в кустах со спущенными штанами.
        - Да ну? - улыбнулся Сизый и сверкнул золотой фиксой: - Кто?
        - Маня-Ваня, - подсказал один из ребят. - Он постоянно в кустах прячется и муди свои показывает.
        - Липанул, а? - подмигнул Сизый. Ника не понял, но кивнул. - Ща мы ему нарежем. А ты не тушуйся, подваливай, если что.
        Соседу в тот день так накостыляли, что «Скорая» еле успела довезти его до больницы. Ника же обрел друга и защитника. Сизому парнишка понравился - он уважал талантливых людей. Еще бывалый уголовник прознал, что у отца мальчика, режиссера, есть безделушки дорогие и деньжонки, вот и приваживал он мальчишку, защищал, рассказывал об увлекательном тюремном быте. Теперь Нике мама была уже не нужна, у него появился новый друг. Взрослый, сильный, бесстрашный.
        Мать не знала, что с сыном делать, когда он перестал ее слушаться. Поначалу бойкот ему устраивала, скандалы, только теперь ее мальчику на это было наплевать. Матушка смирилась скрепя сердце. Видя, что Ника приходит домой вовремя, что от него не пахнет ни табаком, ни вином, она решила, что сыну просто не хватает отцовского внимания. В чем-то она была права. Ника и впрямь тянулся к Сизому не потому, что хотел быть на него похожим (он знал, что у него не получится), - ему просто было спокойно и интересно в обществе взрослого мужчины.
        Лето кончилось. Первого сентября Ника сидел со своим другом под козырьком подъезда, спасаясь от моросящего дождя. Сизый протянул ему стакан портвейна, желая отметить новый учебный год, Ника нерешительно принял. Никогда еще он не пил, да и мать расстроится, но надо же когда-то начинать! Выдохнул и залпом выпил. Оказалось сладко и совсем не противно. Через пять минут Ника почувствовал приятное тепло в желудке и легкое головокружение.
        Сизый предложил пойти посидеть в подвал, а то ходят мимо всякие… Ника, радостный и хмельной, согласился. Именно в подвале, темном, сыром, пахнущем гнилой картошкой и канализацией, ЭТО и произошло…
        Если бы все случилось иначе, пусть с мужчиной, даже с тем же Сизым, но в другом месте - в квартире, на даче, в машине, да если бы еще не накрыло его наслаждение, жизнь бы Ники сложилась по-другому… Но ЭТО произошло в подвале! На долгие годы удовольствие в подсознании Ники срослось с грязью, пылью, вонью, болью и матерной бранью.
        Они стали любовниками. Ника сомозабвенно отдавался Сизому в подвале и рассказывал о том, в какие часы его отца нет дома. Сизый дарил мальчишке свое покровительство и немного денег на краски. Да, Коленька опять начал рисовать, и картины стали совсем другими - более глубокими и темными по цвету.
        Когда Сизого посадили за ограбление квартиры, Ника плакал. Он клялся ему в любви и верности, обещал писать. И обещание свое парень сдержал. В течение двух лет еженедельно Сизый получал послания из Ленинграда, а потом его зарезали ночью прямо в камере.
        Тем временем Ника окончил школу. В консерваторию он не поступил, хоть и пытался. Мама была в трансе, сын доволен. Вечерами он пропадал то здесь, то там в поисках приключений. У него появился любовник, студент, который провожал Нику до дома. А перед тем как распрощаться, они забегали в подвал и там страстно совокуплялись, расшугивая своими стонами крыс. Именно с этим студентом мама и застала сына - целующимися на лестничной площадке. Что с нею сталось! Она готова была простить ребенку его средние музыкальные способности, его мазню, его дружков-воров, но извращенцев она в своем доме терпеть не могла. «Я проклинаю тебя! - кричала она. - У меня нет больше сына! Либо ты идешь лечиться, либо мать для тебя умерла…»
        Ника молча собрал вещи и ушел.
        Жил он первое время у отца, хоть тот и принял его неохотно. Ему выделили маленькую комнату, полку в холодильнике (мачеха не собиралась кормить приживалу на свои), однако все неудобства компенсировались с лихвой. В отцовской квартире постоянно собиралось очень интересное общество - художники, музыканты. Нике так приятно было оказаться среди столь талантливых людей. Он беседовал с ними об искусстве, спорил, спрашивал советов, а однажды познакомился с художником-авангардистом по фамилии Болт. Тот был мужчина не первой молодости, не очень интересной внешности, зато большого таланта. Ника приглянулся стареющему сластолюбцу с первого взгляда, и он, почистив перышки, бросился паренька соблазнять. Результат оказался по-набоковски неожиданным - толстощекий юноша с развязностью бывалой проститутки первым предложил себя художнику.
        Они стали жить вместе.
        Болт молодого любовника обожал, тратил на него деньги, учил рисовать, дарил заботу и нежность. Ника все это принимал, за исключением последнего. Ему хотелось совсем не ласковых поглаживаний, не надушенных ночных рубашек, он жаждал необузданного секса в замусоренном подвале с грубым, татуированным амбалом. Именно поэтому жизнь Ники превратилась в ад, и каждый вечер, стоило его любовнику покинуть дом, парень выходил на улицу в поисках приключений. Он выискивал самых отпетых, шальных мужиков, а найдя, тащил в какую-нибудь подворотню или сарай. Часто он мечтал о том, чтобы его изнасиловали, но когда мечта сбылась, оказалось, что в ней нет ничего захватывающего, ибо после изнасилования последовало избиение, а потом две недели в «травме».
        Жизнь с Болтом превратилась в скучное существование, и Ника давно бы бросил надоедливого в своей нежности любовника, если бы не его педагогический талант и крепкие связи. Парень благодаря Болту многому научился, со многими познакомился и в итоге прослыл в узких кругах талантливым авангардистом. В двадцать два Ника бросил Болта ради другого, более молодого художника, переехал к нему жить и начал продавать свои картины.
        К тридцати Ника разочаровался и в искусстве, и в мужчинах. Его картины, хоть их и нахваливали профессионалы, продавались плохо, а любовники не дарили того восторга, который он испытал в свой первый раз. Неожиданно для себя Ника решил бросить все и уехать в Москву.
        Столица встретила прохладно, но он ее завоевал. Оказалось, молодой художник имел явный талант дизайнера, что выяснилось на одной вечеринке, когда Ника, не обращая внимания на тусующихся гостей, начал передвигать мебель и перевешивать картины, показывая хозяину, как должна выглядеть его квартира. С той поры всякий уважающий себя богач считал признаком хорошего тона приглашение Ники в качестве дизайнера и гостя. Так началась московская жизнь неугомонного питерца.
        Через год Ника уже имел свою собственную квартиру, постоянных клиентов, репутацию и связи. Не хватало ему только любви. Ночные забавы измотали Нику, он устал и стал противен сам себе. Совокупление в грязных подвалах, оврагах, в полуразрушенных домах, секс с пьяными, злыми, опасными мужиками - все это заводило, казалось увлекательным только ночью, утром же, когда он, пошатываясь, возвращался домой, грязный, часто избитый, ему было до того противно, что хотелось удавиться. Он понимал, что наступит день, когда он просто не вернется: его либо убьет один из любовников, либо кто-то из ментов.
        Ника начал искать спасения… И нашел!
        Лешку он полюбил в одно мгновение. Увидел и… Дело было даже не в его шокирующей красоте, не в его стати, не в спокойных манерах и чувственном голосе - дело было в его чистоте. Лешка показался Нике ангелом: добрым, невинным, всепонимающим. С того мига похоть, определявшая всю его жизнь, шарахнулась в испуге и исчезла куда-то. Ника полюбил чистой, платонической любовью. Он готов был просто находиться рядом, за счастье бы посчитал невинный поцелуй, но судьба наконец, спустя тридцать лет, сжалилась над ним и подарила ему взаимность. Так он подумал в тот день, когда Лешка вырос на пороге его дома и сказал: «Только ты меня не торопи»…
        Теперь же он считал по-другому.
        - Наказание господне, - прошептал Ника и выпустил комок земли из грязных пальцев.
        - Пойдем. - Ирка тронула его за плечо. Она была мокрая насквозь, бледная, с лихорадочно горящими глазами. - Все уже ушли.
        Они обнялись и присоединились к остальным. Вечером гости уехали.
        Давняя подруга Ирки Валя, сильно изменившаяся, тоже спешила к мужу - супруг по сотовому вызвал ее домой. Ирка недоумевала, как за столь короткий срок ее подруга смогла стать совсем другим человеком. Теперь Валя была серьезной, строгой, неулыбчивой, а главное - скрытной. Она не щебетала, не подзуживала, думала о чем-то своем, и вид у нее при этом был потерянный.
        Машуня с Коляном выехали на джипе еще засветло. Ирка заметила, что их объединяет не только скорбь, но и нечто большее. Маша, убивавшаяся по Лешке искренне и самозабвенно, все же посматривала на Коляна довольно нежно, сам же он, теперь непьющий и серьезный, обнимал свою покровительницу по-хозяйски, а порой прикрикивал строго и назидательно.
        Ника покинул их дом последним.
        Глава 7
        Прошла неделя. Ирка жила у матери, стараясь отвлечь ее, поддержать, помочь хоть чем-то. Леля дочкины заботы принимала с равнодушием, а порой с легким раздражением. Она просто-таки гнала ее в Москву, но Ирка не уезжала. Она боялась оставлять мать одну, опасаясь за ее психическое здоровье - уж очень истово та предавалась своему горю. И хотя дела требовали возвращения в столицу, Ирка задержалась в Ольгине еще на неделю.
        И вот теперь она подъезжала к своему дому.
        Квартира казалась запущенной, пыльной. В холодильнике пусто, на полу валялись неубранные вещи, в ванной перегорела лампочка. На автоответчике куча посланий, в основном от Артема. Ирка махнула рукой на бардак и телефон, приняла душ и отправилась в редакцию.
        День пролетел незаметно, так много дел накопилось. Вечером, вернувшись домой, Ирка решила позвонить Себастьяну - общение с ним всегда действовало на нее позитивно. Домашний телефон не отвечал. Ирка позвонила на сотовый.
        - Алло, - откликнулся знакомый мелодичный голос.
        - Привет. Давно не виделись.
        - Давно.
        - Встретимся? Поболтаем.
        - Нет. - Ответ был слишком резким, даже грубым, не свойственным ему.
        - Почему? Мне хочется с тобой повидаться…
        - Мы теперь долго не увидимся, прости. - Голос Себастьяна немного потеплел. - Я бы рад, однако пока невозможно. Потом, позже, я тебе все объясню, но не теперь. Желаю тебе счастья. Не звони мне больше. Если что, я сам с тобой свяжусь…
        И он положил трубку. Ирка недоуменно посмотрела на телефон, как будто он мог дать ей ответ, потом выкинула Себастьяна из головы и легла спать. Про Артема она так и не вспомнила.
        Наутро она узнала страшную новость: оказывается, Себастьяна облила кислотой одна из сумасшедших фанаток. Ожог оказался очень сильным - пострадали шея, щеки, подбородок. К счастью, в глаза жидкость не попала. Но, как писали бульварные газеты, знаменитый певец теперь похож на Франкенштейна, мучается от болей, страдает от бессилия и страха, скрывается в неизвестном месте и клянется больше не выходить не только на эстраду, но и на люди. Ирке стало больно и захотелось заплакать. Почему именно с ним такое случилось? Он же добрый, открытый! И всегда был осторожным! Словно предчувствовал, что его ждет столь ужасная участь.
        Пролетели три недели. Новый номер журнала готовился к печати. В одной из статей Ирка прочитала, что Любаша (с Аланом она развелась) вновь снялась в фильме, но на сей раз сыграла проститутку и в этой роли имела большой успех. Ирка развеселилась. Ай да баба, нигде не пропадет!
        В кабинет вошла Катя и шепотом, даже скорее беззвучно, одними губами произнесла:
«Артем». Ирка замахала руками и спряталась под стол. Она не могла заставить себя признаться ему, что не хочет с ним больше встречаться. Она так надеялась, что тот сам все поймет и без разборок отстанет! Катя понимающе кивнула и вышла.
        Вечером Ирка прилегла на диван и попыталась собраться с мыслями. Разговора с Артемом, очевидно, не избежать, значит, надо придумать, что именно сказать ему и в каких выражениях. И почему она так боится его ранить? Вот Люба, пиранья, ни на мгновенье не задумывается, больно ли ранит того, от кого откусывает кусок. Цап - и никаких угрызений совести!
        Раздался телефонный звонок. Сердце у Ирки провалилось в пятки - это, скорее всего, Артем, а она еще не подготовила речь.
        - Алло, - осторожно пропищала в трубку.
        - Ирка… - Голос был хриплым, незнакомым. - Помоги, - всхлип, судорожный вздох, потом тишина.
        - Кто говорит?
        - Ва…ля… - чуть слышно прошелестело в трубке, затем раздался шум, словно что-то упало, и тишина возобновилась.
        - Валя! Алло, Валя! - Но как Ирка ни кричала, ответа так и не получила.
        Она бросила трубку, вскочила с дивана, понеслась в прихожую. Вспомнив, что не знает наизусть адрес подруги, вернулась, отыскала записную книжку. Стала читать, буквы разбегались, секунды летели. Ирка в сердцах выругалась, вырвала лист, запихнула его в карман и, перепрыгивая через ступеньки, выбежала из подъезда. Свежий воздух отрезвил ее, и она сообразила, что надо вызвать «Скорую», а уж потом ловить такси. Дозвонилась, сумев наконец разобрать адрес, поймала машину. Откинулась на сиденье, закрыла глаза и попыталась ни о чем не думать.
        Они успели! «Скорая» разворачивалась у подъезда, когда Ирка вывалилась из такси. Врач уже закрывал дверку, водитель сигналил, распугивая дворовых кошек. Ирка впрыгнула в машину на ходу и увидела Валю - сине-белую, безжизненную, с перевязанной рукой: бинт покраснел от крови.
        - Что с ней? - испуганно спросила она.
        - Известно что - вены себе резала, - равнодушно ответил врач. Потом откусил от батона, который держал в руке, и лениво протянул: - Учить всех надо: если хочешь умереть, резать надо здесь. - И он провел ребром ладони по горлу.
        Валя выжила. Ирку пустили к ней в палату уже на следующий день. Подруга лежала на кровати. Она была тиха, худа, непривычно бледна, даже веснушки, раньше задорные, бросавшиеся в глаза, казалось, потускнели.
        - Ты как? - Ирка положила на тумбочку букет цветов и села.
        - Никак.
        - Что-то болит?
        - Душа. - Валя уставилась в окно. Полежала со стеклянным взглядом, потом горько добавила: - Лучше бы меня не спасали. Я не хочу жить.
        - Ерунда! - Ирка разозлилась. - Если бы ты хотела умереть, ты бы мне не позвонила. И резала бы здесь. - Она повторила жест доктора.
        - Не знаю, не знаю… - Валя отвернулась, закусила палец, чтобы не расплакаться.
        - Почему ты это сделала? У тебя же сейчас все хорошо. Муж прекрасный…
        - Прекрасный? - вскричала подруга и расплакалась.
        Ирка дала подруге прореветься, не пыталась успокоить, только гладила легонько по волосам. Когда плач утих, кивнула, как бы говоря, что готова слушать, и Валя продолжила:
        - Помнишь, ты как-то сказала, что мужчине с такой прической, как у Жени, нельзя доверять?
        - Да мало ли что я болтаю!
        - Ты была права, а я не послушала. Твоя интуиция тебя не подвела - он маньяк.
        - Да что ты такое говоришь? Это Одуванчик-то?
        - И тем не менее, Ирка, он самый настоящий маньяк. Я только недавно узнала. Вернее, догадывалась, но… - Она смолкла, обхватила колени руками, бинт на одном из запястий белел, напоминая о случившемся.
        - Валюш, давай-ка по порядку. Как ты узнала?
        - Женя всегда был странным. Знаешь, тихий такой, робкий, а в глазах иногда странный огонек вспыхивал. Но я внимания не обращала, мало ли, как у кого глаза блестят.
        - Ясное дело…
        - Поражало меня то, что он не тащил меня в кровать. Не поверишь, но мы до свадьбы не были близки. Я, конечно, его соблазняла, но без успеха. Он говорил, что хочет, чтобы все было как у людей, - то есть первая брачная ночь и прочее. Я, дура, даже радовалась. Вот, думаю, какой парень хороший, любит меня не за то, что я в постели хороша, а за качества мои человеческие. И потом, я же видела, какой он робкий, и не удивлялась сильно. В ночь после свадьбы он опять даже не попытался заняться сексом. Теперь уж я, жена все-таки, понастырнее была, но - никакой реакции. Полный штиль, словом. Он сказал, что устал, перенервничал, и я отстала. Так продолжалась несколько ночей подряд. Понимаешь, я ведь ни разу невстречала полного импотента, вот и растерялась. Потом вспомнила, как тебе советовала «Виагру» купить. Предложила ему - он обиделся. Но через неделю сам ко мне подлез, когда я спала, и трахнул. Извини за грубость, но иначе не скажешь. Так и жили - секс раз в неделю глубокой ночью, когда я чуть живая ото сна. Если же я пыталась заняться любовью днем либо просто проявляла активность, он становился
недееспособным.
        - Валь, это же не признак…
        - Подожди, дослушай. - Подруга вздохнула. Видно, слова ей давались с трудом. - Однажды ночью я проснулась - пить захотелось - и обнаружила, что Жени рядом нет. Я встала, отправилась на поиски. Обнаружила я его в другой комнате, он смотрел видик. Причем не просто смотрел, а пожирал глазами экран. Я, стоя за его спиной, пригляделась, и мне показалось, что он смотрит порнуху. Сразу стало ясно, что его возбуждало в те ночи, когда у него возникало желание. И успокоилась - раз он полуимпотент, то что ж ему еще остается? Незаметно ушла, легла и дала себя отыметь. А утром, когда он ушел, решила отыскать кассеты. Ты ж знаешь, я сама не прочь посмотреть порнушку, а он те кассеты прятал. Искала долго. Нашла под диваном в коробке из-под ботинок. Включила… Ирка, там был секс с трупами!
        - Чего? - Глаза у Ирки округлились.
        - Все шесть кассет - порнуха для некрофилов. Омерзительно! Ты бы видела! Я думала, что не бывает ничего отвратительнее порнухи с животными, но тут…
        - И ты перерезала себе вены?
        - Ирка, это только начало.
        - Господи, мне страшно. Какой же будет конец?
        - Я была в шоке - мой муж некрофил! В общем, вызвала его с работы, и он примчался, думал, что-то случилось. Я потребовала объяснений. Сначала он наорал на меня, потом пытался навешать лапшу на уши, но я не успокаивалась. Требовала рассказать мне правду. Ему ничего другого не оставалось, он признался. - Валя вцепилась взглядом в Иркино лицо. - Он стал таким в армии. Во время службы, где-то под Владимиром, в маленькой части, Женя полюбил девушку. Она была местной. Красивая, говорит, скромная, милая. Он был ей под стать, такой же одуванчик. Дружили, за ручку ходили больше года, пожениться мечтали. Он, как все солдатики, конечно, бредил сексом, но девушка не позволяла никаких вольностей, говорила, что только после свадьбы. Он ждал. Да и недолго уже ему до дембеля оставалось, вот-вот на гражданку. С родителями ее познакомился, посватался. Короче, официальная помолвка состоялась. В один из вечеров он получил от нее записку. Там говорилось, что ее родители уехали, она дома одна и готова подарить ему себя. Как он был счастлив, я представляю. Романтичный же парняга. Убежал в самоволку. Нарвал цветов в
поле, стишок сочинил, в дом не вбежал - влетел. А она на полу лежит. Мертвая. Только что умерла, убил ее кто-то. Он свалился на пол рядом с ней, она еще теплая, почти живая, только сердце не бьется и дыхания нет. Он плакал, целовал ее, а потом - говорит, сам не знает, как получилось, - овладел ею. Не понимал, наверное, что умерла. Вот… - Валя перевела дыхание. - Когда кончил, она почти остыла. И кровоподтек обнаружился на виске, до того он его не заметил. Такая картинка. А это был его первый раз.
        - Кто убил-то ее?
        - Сосед-алкаш. Ее мамаша самогон гнала на продажу, он пришел за покупкой, а девочка ему отказала - не знала она, где он в доме хранится. Мужик и озверел. Толкнул, она стукнулась об стол виском и тут же умерла. Алкашу девять лет дали.
        - А Женька?
        - Женька горевал долго, почти три года. Ни на кого не смотрел, от женщин шарахался. Но природа свое взяла. Стали ему сны эротические сниться, и во всех он с покойницами совокуплялся. Женька сам не свой ходил, стыдился себя, даже спать ложиться боялся. Помнишь, как в фильмах про Фредди Крюгера ребята транквилизаторы глотали и кофеин, лишь бы не задремать? Вот и он также. А однажды девушку встретил, полюбил, жениться хотел. И все бы хорошо, но никак он не мог возбудиться, оказавшись с ней в постели, хоть и была она очень аппетитной, жаркой. Лежал, точно бревно, когда она целовала его, но стоило представить чуть посиневшую покойницу, тут же эрекция возникала. Не женился, посчитал нечестным. В холостяках ходил, порнуху смотрел, проституток снимал, платил им за то, что они мертвыми притворялись. Но очень ему к тридцати годам семьи захотелось и детей. А тут ты ему и подвернулась вовремя. Влюбился, говорит, в тебя. Самое же главное, ты меня прости, Ирка, привлекла его твоя холодность. Он решил, что ты настоящая леди и к сексу относишься как к супружескому долгу, ну и, зачав ему сыночка, не будешь его
домагаться. Представь, как он обалдел, когда ты на Анжело повисла.
        - Представляю.
        - А я, дура, его успокаивала, говорила, что не все бабы такие озабоченные, как ты. Он и решил, что я из их числа, не озабоченных сексом. Женился на мне, блин.
        - Может, он просто тебя полюбил? - Ирка потрепала подругу по конопатой щеке.
        - Может, и так. - Валя опять на минуту застыла. - Я пожалела его, простила. Он же не виноват. А Женя, поделившись со мной тайной, сильно изменился. Скрывать свою сущность больше смысла не было, вот и стал мне все о своих мечтах рассказывать. Сколько мерзостей я выслушала, знала бы ты… Например, он, когда фантазирует на эротические темы, представляет себя запертым в морге, а там… Ой, не буду говорить, а то стошнит! Потом он начал меня просить… Короче, укладывал на кровать, предварительно выстудив помещение, чтоб я замерзла, гримировал меня - белая пудра, синий тон под глаза, - я замирала, и он меня трахал по полной программе. Сначала ему жутко нравилось, но потом стало мало. Орал, что я не похожа на мертвую, что у меня дрожат ресницы, сильно бьется сердце. В итоге я уже боялась закрыть глаза, мне казалось, что он меня задушит, а потом насладится по-настоящему.
        - Валюша, почему ты не ушла от него? Только из-за жалости?
        - Нет, не только. Еще из-за денег. После наших «веселых» ночей он мне то костюм, то шубу, то цепочку дарил. В общем, купил меня, как ту проститутку.
        - И это еще не конец?
        - К сожалению. - Валя встала, подошла к окну, понаблюдала за резвящимся на ветке воробышком и продолжила: - Он становился все более требовательным, хотел даже напичкать меня снотворным, чтобы я больше соответствовала образу. Я психанула и выгнала его из спальни. Неделю он дулся, не разговаривал со мной, но потом отошел, повеселел, перестал смотреть порнуху и почти не приставал ко мне со своими просьбами. Я даже подумала, что он начал ходить к психологу, как я ему советовала. Но причина его умиротворения оказалась совсем другой. Однажды ночью я проследила за ним… Я знала, что он шастает куда-то, но думала, что по бабам, таким же маньячкам, среди женщин, скорее всего, подобные тоже имеются, но я ошибалась. Ходил он на кладбище.
        - Зачем? - Ирка даже вздрогнула, испугавшись своей догадки.
        - Разрывал свежие могилы и… Я блевала всю ночь, хотя видела только начало. Утром я решила развестись.
        - Почему же передумала?
        - Женя стоял на коленях, умолял. Видела бы ты, как он плакал и клялся, что отправится к врачу.
        - И ты поверила?
        - Я решила ему помочь, дала последний шанс. Он и правда записался на прием к сексопатологу, и поначалу мне казалось, что он идет на поправку. Оказалось, что это затишье перед бурей. Позавчера ночью Женя опять пропал. Я не спала, караулила у окна. Вернулся он под утро - взлохмаченный, исцарапанный, весь в крови и с совершенно дикими глазами. Плел мне что-то, а сам отводил взгляд, путался, сбивался. Потом удалился в ванную и вышел из нее только после того, как я уснула. Утром первым делом сбегал за газетой. Прочитав ее, немного успокоился, но на следующий день, в обед, вернулся еще с одной, свежей. Тут же быстро собрался, позвонил Артему, попросил отпуск по семейным обстоятельствам и уехал.
        - Куда?
        - В деревню. У него дом недалеко от Москвы. Сказал, что ему нужно остаться одному. А когда Женя уехал, я решила просмотреть ту газету. И в разделе криминальной хроники нашла то, что его так напугало. Он снял проститутку ночью, захотел поиграть в свою любимую игру - я-то после его кладбищенских приключений даже целовать его брезговала - и не сдержался. Он убил ее! Голова проститутки оказалась пробита в двух местах, одна рана была на виске, точно, как у его армейской пассии. - Валя уже не плакала, она стала почти спокойной, а на ее щеках заиграл лихорадочный румянец. - После я не помню, что со мной произошло. Почувствовала такую усталость и такое нежелание жить, что смерть показалась мне единственным выходом.
        - Валюша, смерть все-таки не выход, умереть ты всегда успеешь. Надо что-то делать! Ты же понимаешь, что он теперь не остановится.
        - Думаешь, продолжит убивать?
        - Скорее всего. Он почувствовал силу, власть, словил кайф, теперь игр в привидения ему будет мало.
        - Вот поэтому я и решила умереть. Я не знаю, что мне делать! - выкрикнула она.
        - Надо сходить в милицию.
        - Как?
        - Расскажешь все, покажешь кассеты, дашь его адрес. У него на лице остались царапины, значит, под ногтями у жертвы есть частички его кожи. Следствие разберется, его посадят лет на десять.
        - И все будут говорить, что я жена маньяка. Ну уж нет!
        - Москва миллионный город, ты разведешься, сменишь фамилию, переедешь в другой район.
        - Нет.
        - Хочешь, чтобы он еще кого-нибудь убил? Ты этого хочешь?
        - Господи! Конечно, нет! Но в милицию я не пойду, пусть сами ловят.
        - Ты любишь его? Жалеешь?
        - Я его ненавижу!
        - Тогда пойдем в милицию вместе. - Ирка, поняв, что к гражданской совести и морали взывать бесполезно, решила обратиться к Валиной практичности. - Послушай, ты прописана у него в квартире?
        - Прописана.
        - Вот и прекрасно. Его посадят, а ты останешься хозяйкой хаты, машины и всего прочего.
        - А их у меня не отнимут? - В Валиных глазах, доселе тусклых, загорелся огонек.
        - Маньяков, как мне кажется, с конфискацией не сажают.
        - Сколько, говоришь, ему дадут?
        - Лет восемь при хорошем адвокате, но, может, и десять. А то и пятнадцать.
        - Мало, - с сомнением протянула Валя. Она уже, судя по всему, распланировала свою жизнь наперед. - Может, ему еще за осквернение могил прибавят?
        - Вчера ты хотела умереть, а сегодня не знаешь, что бы такое придумать, чтобы твой несчастный муж…
        - Несчастный? Сама говоришь…
        - Знаю, знаю. Он убийца. Его место в тюрьме или в психушке. Специалисты разберутся.
        - Завтра же пойдем, пока он какую-нибудь деревенскую девчушку не пришил.
        В милицию они пришли через день. Их выслушали, записали показания, взяли кассеты и выпроводили вон. Ирка даже решила, что им не поверили, но она ошиблась - сразу после их ухода опергруппа выехала по указанному Валей адресу и арестовала Женю. Тот сознался во всем сразу, после чего был заключен под стражу до суда.
        Валя переехала жить к Ирке и занялась лечением психики и устройством личной жизни.
        Прошла еще неделя. Ирка возвращалась с работы. Она устала, хотя раньше даже вечером была бодра, ведь работа доставляла ей удовольствие. Сейчас же больше отвлекалась, мечтала, грустила, посматривала на часы, чем работала.
        Ирка отперла дверь. В квартире с приездом Вали стало уютнее и чище, обувь расставлена, на тумбочке косметика лежит в порядке. Ирка скинула куртку, но не бросила ее, как делала обычно, а повесила на вешалку.
        В комнате раздавались голоса, она тихо подошла к двери и заглянула в щелку. На диване, поджав под себя ноги, сидела Валя, напротив нее - Артем. Он сокрушался, что Ирка еще не пришла, подруга его успокаивала. Успокоился он быстро, перевел разговор на более приятную тему, и через минуту оба оживленно болтали.
        Ирка на цыпочках отошла от двери, сняла с вешалки куртку и вышла из дома. Сначала она просто хотела погулять, а потом вдруг ощутила в себе непреодолимое желание поехать в Ольгино. Оказаться там, в уютной тиши провинциального городка, среди близких людей, увидеть маму, бабушку, деда и насладиться покоем… Неизвестно откуда у Ирки взялась уверенность, что в Ольгине она обретет долгожданное душевное равновесие, ведь раньше, когда она находилась там, его не было и в помине. Но, неожиданно появившись, уверенность крепла с каждой минутой. А тут еще возникло какое-то странное предчувствие, будто именно в родном городке ее ждет что-то светлое и прекрасное…
        Иллюзия? Да, пожалуй… Но Ирке было так неспокойно, так маятно, так тоскливо, что хотелось бежать куда-то, лишь бы избавиться от этого состояния, появившегося давно, еще до расставания с Аланом, обострившегося после смерти Лешки и ставшего невыносимым в последнее время, когда столько всего произошло с Себастьяном, Аланом, Валей…
        Ирка открыла сумку и проверила, на месте ли паспорт, а потом зашагала к стоянке такси. Через час она уже садилась в поезд. Утром была в Ольгине. А днем познакомилась с Бэком…
        Часть 5 (недалекое прошлое, или за месяц до…)
        Глава 1
        С Максом Ирка встретилась в квартире Милы. Когда она явилась туда, крестный Миледи уже был на месте. Сидел в кресле с огромным бокалом зеленого чая и листал газету. Когда Ирка вошла, он оторвался от чтения, отставил посудину, поднялся и церемонно поклонился.
        Бывший киллер оказался совсем не таким, каким Ирка его себе представляла. В соответствии с ее мысленным образом он должен был быть демонического вида атлетом с красивым аскетичным лицом и холодными глазами. А в жизни Макс являлся худощавым мужчиной лет сорока пяти с невыразительными, абсолютно незапоминающимися чертами. На голове его топорщился седой ежик, щетина на щеках тоже была седой, а брови черными. Как и глаза. Глубокие, бархатные, напоминающие две маслины, его глаза совсем не показались Ирке холодными. Внимательными, цепкими - да, но от взгляда Макса не пробирала дрожь. А она-то думала: глянет, как пристрелит… Киллер же! Пусть и бывший!
        Пока Ирка рассматривала Макса, он тоже изучал ее. Обычно ему хватало двух секунд, чтобы оценить человека, но на сей раз он не стал торопиться с выводами. На первый взгляд Милина подруга ему показалась некрасивой, измученной теткой лет сорока с лишком, сломленной тюрьмой и уставшей от жизни. Но стоило ему абстрагироваться от пробивающейся седины в волосах, ранних морщин у глаз, скорбной складки у губ, болезненной худобы, он увидел другую женщину: еще молодую, интересную, сильную и целеустремленную. Именно такую, какой ее описывала Мила.
        - Здравствуйте, - приветствовал гостью Макс. - Мила ввела меня в курс вашего дела. Надеюсь, что смогу вам помочь.
        - Я тоже очень на это надеюсь, - сказала она и улыбнулась. У глаз тут же собрались тонкие лучики морщинок, но Максу показалось, что, несмотря на них, она стала выглядеть даже моложе. Улыбка ей чрезвычайно шла! - Чтобы хоть как-то облегчить вам поиски, я принесла фотографии. Ну и на каждого досье составила. Написала все, что знаю, - имена, фамилии, бывшее место жительства и работы…
        - Отлично. - Макс принял из ее рук так называемые досье. - Хотелось бы думать, что никто из перечисленных вами людей не уехал за границу, я работаю только по России… - Он бегло пролистал скрепленные степлером странички, остановился на той, которая была посвящена Нике, и с большим вниманием принялся разглядывать фото. - Знакомое лицо… - сказал Макс после затяжной паузы.
        - Это Ника. Он дизайнер. Очень талантливый. Не удивлюсь, если он и правда уехал за границу - его звали работать в Лондон…
        - Нет, он тут, на родине, - покачал головой Макс.
        - Откуда вы знаете?
        Бывший киллер мотнул головой в сторону лежащей на столике газеты. Ирка проследила за его жестом, глянула на сопровожденную фотографиями статью о новой политической партии «Сила слабых» и непонимающе пожала плечами. Тогда Макс ткнул пальцем в снимок, где был запечатлен ее лидер, поджарый, хорошо подкачанный, коротко стриженный мужчина, и со смешком спросил:
        - Не признали старого друга?
        - Вы хотите сказать, что это… - Ирка ахнула и пробежала глазами по заголовку. - Но тут написано, что лидера партии «Сила слабых» зовут Найк Броневой…
        - Ваш Ника взял псевдоним, - пожал плечами Макс. - И правильно сделал! Найк Броневой звучит очень по-боевому. А коль он призывает отстаивать права секс-меньшинств кулаками, то именно такое имя и должно быть у лидера воинствующих геев.
        Ирка, глядя на фотографию, только диву давалась. Рыхлый, нежный, расфуфыренный Ник теперь скорее походил на какого-нибудь «скина». Он стал просто брутален, и Ирка не могла понять, как Макс умудрился его узнать… Чутье, что ли, охотничье подсказало?
        - Смотри, как здорово! - воскликнула Мила, отвлекая Ирку от ее мыслей. - Один уже нашелся. Осталось разыскать Алана, Себастьяна, Себровского, Валю и Марию с Николаем. Ерунда!
        - Не ерунда, конечно, - проговорила Ирка с сомнением. - Но уже легче. Теперь нужно узнать телефон штаба партии и связаться с Никой…
        - Можно вопрос? - прервал ее размышления Макс.
        - Конечно.
        - Что вы ему скажете?
        - Как «что»? Сообщу, что освободилась…
        - Дальше?
        - Ну… предложу встретиться…
        - Встретились, поговорили. Что потом?
        Ирка растерялась:
        - Вы к чему клоните?
        - В вашем, Ирина, плане есть один огромный недостаток: он не имеет конечного пункта.
        - Вы ошибаетесь. Конечный как раз есть.
        - Значит, вы знаете, как вычислить убийцу?
        - Я знаю, как его заставить себя обнаружить.
        - И что вам для этого нужно?
        - Собрать всех участников той вечеринки в доме, где произошло убийство.
        - Таков предпоследний пункт плана, да?
        - Именно.
        - А всего их сколько?
        Ирка на мгновение задумалась и выдала:
        - Три.
        - Первый, как я понимаю, - разыскать всех свидетелей той трагедии. Так?
        - Так.
        - Второй: собрать их всех в доме. Третий: заставить убийцу себя обнаружить. Я правильно вас понял?
        - Да, но я не…
        - Еще одного пункта не хватает, - оборвал ее Макс. - Вы уже решили, как уговорите этих людей приехать к вам в поселок?
        - Ольгино - город. Хоть и маленький, - зачем-то поправила его Ирка.
        - Не имеет значения! Хоть в село, хоть в город - они не поедут.
        - Почему?
        - А на черта им ехать? Вы больше не дружите. У них своя жизнь.
        - Но я думала, ради старой дружбы…
        - Ирина, снимите розовые очки. Вы не заманите их в Ольгино такой романтической ерундой. Тем более убийцу. Зачем ему возвращаться на место преступления? Да и остальные, - он щелкнул пальцем по портрету Ники, - либо времени своего драгоценного пожалеют, либо поленятся тащиться, либо просто подумают, что вы, крайне неустроенный после тюрьмы человек, начнете у них помощи просить или деньги клянчить. И придумают уйму причин, чтобы отклонить ваше приглашение.
        - Действительно, - пробормотала Ирка. - Я как-то не подумала об этом. И что же делать?
        - Для начала вам надо изменить имидж.
        - Зачем?
        - Перед бывшими друзьями вы должны предстать в образе уверенной, благополучной, обеспеченной, а лучше - богатой женщины.
        - Чтобы у них не возникла мысль о том, что я от них хочу что-то получить?
        - Нет, чтобы они решили, что они могут получить что-то от вас !
        - Предлагаете пустить им пыль в глаза? Ввести в заблуждение?
        - И обмануть, если потребуется. По-иному у вас не выгорит. - Он вновь обратил Иркино внимание на снимок Ники: - Ему, например, придется посулить хороших отчислений на нужды партии.
        - Но я не смогу сдержать данных ему обещаний, - немного испуганно выпалила Ирка.
        - Бог вас за это простит, - спокойно сказал Марк. - Не велик грех. - И, воззрившись на Милу, спросил: - Поможешь?
        - Привести Ирку в божеский вид? - усмехнулась та. - Конечно!
        - Неужели я так ужасно выгляжу? - безо всякой обиды поинтересовалась Ирка. - Мать меня тюремной штучкой обозвала и дала понять, что с моей нынешней внешностью только в посудомойки или в уборщицы идти. И кстати, оказалась права. Взяли меня только в шашлычку грязные тарелки мыть…
        Она хмыкнула. И опять без горечи. Будто ситуация ее забавляла, а не угнетала.
        Странно для женщины, подумал Макс. А пока Мила в ответ трещала что-то успокаивающее, он боковым зрением наблюдал за Иркой. Когда та слушала подругу, с лица ее схлынуло напряжение. Морщинки на переносице тут же разгладились, а носогубные складки совсем исчезли. Теперь Ирина не казалась ни старой, ни даже зрелой - просто девчонка! Забавная и очень хорошенькая. Макс залюбовался ею, вдруг поймав себя на мысли, что мог бы стоять вот так, следя за изменениями ее подвижного лица, хоть до утра и радоваться этим изменениям…
        - Я отведу тебя к своему парикмахеру, - трещала Мила. - А то твоя стрижка никуда не годится! И цвет волос ужасный. Тебе надо в пепельную блондинку перекраситься: и броско, и седина заметна не будет. Еще тебе на косметические процедуры надо походить. В солярий. Подобрать макияж. Укольчики ботокса тоже не помешали бы…
        - Никакого ботокса! - запротестовала Ирка.
        - Но у тебя морщины вот здесь. - Мила постучала указательными пальчиками по коже вокруг глаз. - Старят.
        - Пусть!
        - Ну, как знаешь. Тогда придется очки с дымкой заказать. В оправе от какого-нибудь крутого кутюрье. Часы я тебе свои дам, у меня «Картье». Шубу одолжу. Ну, а остальное купим! И в первую очередь красивую трость - и ходить легче будет, и шикарно смотрится…
        - Мила, не знаю, как тебя и благодарить, - только и смогла выговорить Ирка.
        - Это я не знала, как тебя отблагодарить, - покачала головой Мила. - А теперь вот возможность представилась… И я ужасна рада, что могу вернуть тебе хотя бы часть долга…
        Ирка хотела запротестовать, но Мила рубанула ладонью воздух, показывая тем самым, что ничего слушать не желает. Она на самом деле считала себя Иркиной должницей, а все потому, что когда-то та уберегла ее от смерти.
        Это случилось два года назад, когда Мила готовилась выйти на свободу. Все документы уже были подписаны, немногочисленные пожитки собраны, и Миледи оставалось только со всеми попрощаться. Она целовала тех, с кем была особенно близка, обнимала просто приятельниц, похлопывала по плечам тех, с кем почти не общалась, и только к одной зэчке не подходила, потому что ненавидела ту лютой ненавистью. Зэчку звали Федей (Федорой по паспорту). Она отбывала заключение за двойное убийство. Это была здоровущая баба с неженской внешностью и такими же повадками. Посему на зоне она пользовалась успехом. Те, кому не хватало мужского внимания, льнули к Феде, поскольку от мужика она практически не отличалась, у нее даже груди не было, зато слыла великолепной любовницей. Милу же кошмарная бабища отталкивала. Ни с какой голодухи она не согласилась бы лечь с той в постель. Но, как назло, своей дамой сердца Федя выбрала именно красавицу Миледи.
        Кто бы знал, как страдала Мила от ее навязчивого внимания. Ее тошнило от ухаживаний, комплиментов, подарков противной мужеподобной тетки. Но хуже всего были ее приставания! Из ночи в ночь Мила просыпалась от Фединых ласк, гнала ее, била по лицу, когда не больно, ладонью, а когда кулаком наотмашь, но так и не смогла избавить себя от домогательств влюбленной Федоры.
        День, когда Мила выходила на свободу, стал для Феди траурным. Она не хотела расставаться со своей Снежной королевой. А уж если расставание неизбежно, так хоть бы попрощаться по-человечески. Обнять, поцеловать… А Миледи даже не смотрит в ее сторону! И так Феде горько стало, что выхватила она из-под одеяла заточку и кинулась на отвергнувшую ее Милу.
        Демарш Федоры был замечен только Иркой, которая тут же бросилась наперерез разъяренной Милиной воздыхательнице, чтобы выхватить у нее оружие. Но слоноподобная Федя оттолкнула тщедушную Ирку, как котенка. Та пролетела метров пять и так неудачно упала, что сломала несколько костей правой ноги. От боли Ирка потеряла сознание, но, когда очнулась, узнала, что жертва ее была не напрасной. Мила, привлеченная шумом, обернулась, увидела Федю с заточкой и смогла увернуться от удара. Потом прибежали охранницы, скрутили Федору, увели Милу, а Ирку отнесли в изолятор.
        С тех пор Мила и считала Ирку своей спасительницей. Ирка знала об этом, но не собиралась требовать возвращения «долга». Она не считала свой поступок героическим. А что хромой после «подвига» осталась, так никто не виноват. Даже Федя, и та косвенно. Просто стечение обстоятельств.
        Но Мила считала иначе, посему и взялась помогать Ирке с энтузиазмом, как будто на кон была поставлена судьба всего человечества…
        - Завтра же мы тебя сюда перевезем, - продолжала сейчас разработку плана Мила. - Займешь гостевую комнату. Она на втором этаже, а наша с Пашей спальня на первом, и ты нам нисколько не помешаешь. А то знаю я тебя и твою деликатность…
        - Хорошо, - покладисто согласилась Ирка.
        - А пока мы занимаемся твоим преображением, Макс нам еще кого-нибудь разыщет. Да, Макс?
        Тот утвердительно кивнул, а потом вдруг улыбнулся. Улыбка сверкнула лишь на миг, но Ирке и мига было достаточно, чтобы увидеть совсем другого Макса. Оказывается, у него ямочка на правой щеке. И нос чуть вздернутый. А когда губы растягиваются в улыбке, уголки карих глаз поднимаются вверх, и вид у Макса становится какой-то по-детски озорной…
        Заметив Иркин взгляд, Макс тут же стал серьезным, если не сказать - суровым. Деловито собрав бумаги в свою сумку, он сухо попрощался, пообещал звонить и покинул Милину квартиру.
        Когда дверь за Максом закрылась, Миледи обернулась к Ирке, серьезно посмотрела ей в лицо и сказала:
        - Я была в него влюблена.
        - В Макса? - зачем-то переспросила Ирка, хотя понимала, о ком речь. - Но он же совсем не твой типаж - далеко не красавец…
        - Да, знаю. В том-то и весь парадокс.
        - Тогда почему он еще не твой?
        - Не осмелилась.
        - Ты? - не поверила Ирка. Она знала, какой напористой, а порой развязно наглой бывала Мила с мужчинами.
        - И на старуху бывает проруха, - немного смущенно улыбнулась она. - Я все ждала, что он сам… Женщины у него нет, сразу было видно, а тут я, почти голая, в кровати… И он ухаживает за мной, переодевает, обтирает меня, беспамятную…
        - Он даже попытки не предпринял?
        Мила отрицательно покачала головой.
        - Может, проблемы у него? Я имею в виду сексуального плана?
        - Нет у него никаких проблем. Я видела, чувствовала - он возбуждался. А потом, как Челентано в кино, дрова ходил рубить. - Она тяжело вздохнула: - Наверное, дал себе обет воздержания…
        На самом деле никакого обета Макс не давал. Просто в какой-то момент своей жизни решил, что отныне будет заниматься сексом только с любимой женщиной (иначе это просто блуд), а Милу он не любил. Да, он восхищался ее красотой, она возбуждала его, но сердце его при взгляде на роскошную женщину было спокойным. Другого бы это не остановило. Да и самого Макса раньше не останавливало - он занимался быстрым сексом с малознакомыми девушками в купе поезда, например, или в кабинке ресторана, а когда таких случаев не подворачивалось, обращался к услугам продажных женщин. Но теперь он стал другим, и душа его требовала любви. После стольких лет Максу вновь хотелось испытать это чувство. Чувство, которое ему довелось пережить дважды, и дважды же из-за него попасть в беду…
        Он вырос в неблагополучной семье. Отец много пил, мало работал, что не мешало матери рожать от него детей. Братьев и сестер у Макса было восемь. Естественно, что материнского внимания на всех не хватало, не говоря уж о любви. Порой Максу казалось, что она вообще никого из них не любит, а рожает лишь потому, что не хочет идти работать. А тут государство платит то декретные, до детские плюс льготы многодетным и бесплатные обеды в школе. Короче, худо-бедно жили. С голоду не пухли, а что в обносках ходили, так ничего страшного, от этого не умирают.
        По окончании восьми классов Макс пошел в ПТУ и выучился на шофера. Получив права и диплом, был призван в армию. И если других провожали родители, друзья, подруги, то Макса лишь старшая сестра - мать опять была на сносях, отец в очередном запое, приятелей забрали раньше него, а девушки у парня не было. Те, кто нравился ему, брезгливо морщились при взгляде на его одежонку, а девицы его «круга» не привлекали Макса. В итоге в армию он ушел девственником.
        Часть, в которой Максу надлежало отбыть два года службы, была образцово-показательной. Кормили отлично, и никакой дедовщины. И все бы хорошо, если б не ротный Макарский, невзлюбивший Макса с первых дней. Надо сказать, что майор терпеть не мог практически всех солдат, делая исключение только для тех, кто стучал ему на своих товарищей, но Максима Савина просто ненавидел. Беспричинно, но от этого не менее сильно. Так что львиная доля издевательств ротного-мизантропа пришлась на долю Макса. Он чаще всех чистил в уборной толчки зубной щеткой, «стоял на тумбочке», бегал кроссы в полном обмундировании. Его будили среди ночи, чтобы послушать, как звучит один из пунктов военного устава. Его не отпускали в увольнение. Его письма не доходили до адресатов…
        Но все это было ерундой, все это можно было вытерпеть. Кошмар начался, когда Макс влюбился. Звали девушку Машей. Она была одной из «солдатских невест». Был в их маленьком военном городке такой тип девушек. Разбитные, бесшабашные, как правило, не очень хорошо устроенные, они скрашивали казарменную солдатскую жизнь, даря паренькам свое внимание и не очень умелые, но пылкие ласки. Маша была из их числа. Пухленькая, симпатичная хохотушка, лазившая через забор части ради встреч со своей любовью - таджиком Алимом.
        Когда Алим демобилизовался, Маша переключилась на армянина Артура, потом на украинца Гришку, а в конечном итоге - на Макса. И если все предыдущие ее ухажеры испытывали к девушке лишь потребительский интерес, то Макс в Машу по-настоящему влюбился. А поскольку чувство это было для него в новинку, то скрыть его он не смог. За что и поплатился. Казарменные стукачи тут же донесли ротному об «амурах» рядового Савина. И Макарский начал изощренную психологическую пытку. Для начала он застукал девушку в тот момент, когда она пробиралась в казарму, застращал ее, склонил к сексу, а потом громко, чтобы несший вахту рядом с его кабинетом Макс слышал, смачно рассказывал друзьям, сколько раз и в каких позах имел «толстозадую шлюшку»… Макарский забавлялся! Знал бы он, чем его «забавы» кончатся, поостерегся бы, но ротный так увлекся, что не заметил, как Макс из затравленного паренька стал превращаться в свирепого, жаждущего мести мужчину. И вот пришел тот день, когда Макс не выдержал. Он ворвался в кабинет ротного, схватил со стола его «макаров» и выпустил в обидчика четыре пули. Пятой он собирался убить себя, но
передумал. Вернув пистолет на место, он пошел сдаваться.
        В тот же день Макса передали в военную прокуратуру. Парню грозил долгий тюремный срок, но тут в его судьбу вмешался КГБ, под чьим контролем были все дела подобного рода. Дотошно разобравшись в ситуации, а также оценив пролетарское происхождение Макса, его блестящие успехи в воинской подготовке, высокий интеллектуальный уровень, физическую силу, твердость духа и умение сохранять хладнокровие (за все то время, что шло расследование, он ни разу не сорвался, а в преступлении своем не раскаялся), комитетчики предложили парню выбор: или пятнадцать лет в колонии, или учеба в школе КГБ с последующим трудоустройством.
        Макс выбрал последнее.
        Последующие годы пролетели как миг. Он учился. Учился жить по-новому (и под другим именем), думать по-новому и убивать не из ненависти, а по приказу.
        Когда началась перестройка и все в стране стало рушиться, той же участи не избежал и КГБ. Казавшаяся непоколебимой структура разваливалась на части. Работать на нее уже не имело смысла, и Макс ушел из органов. Но так как молодой человек не имел звания и высокого чина (рабочая лошадка, один из многих), то удачно пристроиться в службу безопасности какого-нибудь солидного банка не смог. А ничего другого, кроме как выслеживать и убивать, он не умел. Вот и подался в киллеры.
        Работы в те смутные времена было много. Все проблемы между конкурентами решались радикально - один другого «заказывал», и дело с концом. Заказы поступали чуть ли не каждую неделю, и Макс, можно сказать, горел на работе. В таком сумасшедшем ритме он прожил почти три года. Отпуск себе устроил лишь однажды, да и то без отрыва «от производства» - совладелец элитного казино пожелал избавиться от компаньона, когда тот отдыхал в Эмиратах. Макс сделал так, что бизнесмен нырнул и не вынырнул, а сам потом целую неделю наслаждался морем, солнцем и покоем.
        По возвращении в Россию получил очередной заказ. Срочный, но очень выгодный. Солидный бизнесмен, заимевший молодую подружку, мечтал избавиться от надоевшей супруги, с которой не мог развестись из-за того, что все имущество было записано на нее. Убрать женщину нужно было в кратчайшие сроки, пока она не почуяла неладное («неладное» было уже на четвертом месяце беременности) и не переоформила все, к примеру, на свою маму.
        Макс взялся за работу. Он несколько дней следил за жертвой, изучая распорядок ее дня, привычки, маршруты следования. Тенью следовал за ней и ее телохранителем. Таскался за ней по ресторанам, клубам, магазинам. А вечерами наблюдал за ней в бинокль с чердака соседнего дома. Собственно, в том уже не имелось надобности, - он уже все выяснил и выбрал место, с которого удобнее будет совершить убийство. Пора вроде бы приступать к выполнению заказа, но Макс все тянул…
        Он даже самому себе стыдился признаться, что влюбился в свою жертву. Это было так банально, так глупо, что больше походило на сюжет для голливудской мелодрамы. Но мелодрамы Макс терпеть не мог. И не прощал себе слабостей. Поэтому бизнесменшу он все же убил. Только привычное хладнокровие на сей раз ему изменило: палец в последний момент дрогнул, и первая пуля прошла мимо. Вторая и третья достигли цели, но прежде телохранитель успел среагировать и выстрелить в Макса. Попал в живот. После чего рухнул на асфальт рядом с мертвой хозяйкой - четвертая пуля киллера настигла его…
        Заказ был выполнен! Раненый Макс даже успел вовремя покинуть место преступления. И до доктора добраться (бывший коллега латал его по старой дружбе), но крови потерял столько, что жизнь его повисла на волоске. И вот когда Макс балансировал на грани, к нему вдруг пришло осознание своего греха. Он понял, что убил не только человека, он погубил и себя. Бог - это любовь, а коль он отказался от любви в угоду гордыне, то отказался и от него…
        Странное дело, раньше он никогда не задумывался ни о боге, ни о грехах своих. Просто убивал, бесстрастно и расчетливо, и не мучился потом угрызениями совести. А тут накатило! И главное - именно за последнее убийство больше всего себя корил. Другие свои жертвы сначала и не вспоминал вовсе, только ту, которую полюбил, а потом уничтожил, а остальных будто и не жалко, будто и не грех. Боль за всех них пришла позже, когда Макс, еще не совсем окрепший, приковылял в церковь и перед иконой на колени встал.
        С тех пор прошло шесть лет. Все годы Макс жаждал обрести любовь, чтобы вновь почувствовать себя человеком. Но не снисходило на него это чувство. Макс знал - за грехи. Особенно за первый - когда убил ради любви, и за последний - когда убил вопреки ей. Макс все понимал и не роптал. И уже не надеялся…
        Но вдруг - кольнуло! Сегодня, когда он смотрел в смеющиеся глаза Милиной подруги, почувствовал - все, кажется, он человеком становится, оттаивает…
        Глава 2
        Из «тюремной штучки» в «столичную» Ирку превращали неделю. Мила таскала ее по салонам и магазинам, пичкала витаминами, водила в клинику эстетической хирургии на какие-то криогенные маски и зачем-то записала в бассейн и на йогу (как будто семь дней плавания смогут что-то исправить!). Результатом этих стараний Ирка осталась довольна - выглядела она после ускоренного курса терапии замечательно. Почти так, как до тюрьмы. Особенно радовал новый цвет волос - «блонд» Ирке невероятно шел, делая ее моложе, а кожу нежнее. Но Мила ее восторга не разделяла. Она соглашалась с тем, что Ирка похорошела и стала выглядеть стильно, но считала, что инъекции ботокса ей все же не помешали бы.
        Пока дамы с азартом реанимировали Иркину красоту, Макс разыскивал ее друзей. Дело было не особо сложным, но отнимало массу времени, а у него на псарне, как раз в тот момент, его любимица, доберманиха Матильда, должна была вот-вот ощениться. Но по истечении недели Макс мог похвастаться тем, что разыскал двоих: Валентину Кузнецову и Леонида Кукушкина, а также записал Ирку (под чужой фамилией - от греха подальше!) на прием к Броневому. Обо всем этом он сообщил ей по телефону. Ирка, внимательно выслушав его и записав адреса, спросила лишь одно: «Где вы нашли Алана?» Макс ответил, что по месту прописки, и отсоединился, ругая себя за то, что повел себя так по-идиотски. Нет бы поболтать с девушкой, спросить, как дела, анекдот рассказать… А он отрапортовал как робот и даже не сказал «до свидания».
        Ирку, надо сказать, поведение Милиного крестного не обидело и даже не удивило. Она уже подзабыла того Макса, который явился ей на один миг, озорного и веселого, а помнила серьезного, скупого на слова и эмоции мужчину. Такие забывают об элементарных правилах приличия не из-за невоспитанности, а просто экономя свое драгоценное время. Тем более Макс, как Ирке показалось, к ней относился с некоторой неприязнью - разговаривал холодно, звонил редко, а от встреч вообще отказывался, хотя Мила неоднократно приглашала его к ним присоединиться (пересекались они лишь дважды, буквально на минутку). Это тоже не обижало и не удивляло, она понимала, что ее проблемы для него обуза, но Ирке все же хотелось бы наладить с ним более теплые отношения. Макс, несмотря ни на что, ей нравился. Более того - привлекал ее как мужчина. Ей импонировала его уверенность, его тихий голос. Нравились седой ежик и насупленные темные брови, легкая пружинистая походка и худощавая фигура… Иногда она даже мысленно Макса раздевала и представляла себе его обнаженным!

«Просто у меня давно не было мужчины, - находила себе оправдание Ирка. - А он единственный мужчина, с которым я в последнее время общаюсь».
        Но все же в своих фантазиях дальше «обнаженки» она не заходила, а когда грешные мысли начинали воровато вкрадываться в сознание, гнала их прочь. Не до этого нынче!
        На встречу с Найком Броневым Ирка отправилась на следующий день. Мила сделала ей прическу, макияж. Помогла одеться (Ирка так нервничала, что никак не могла попасть больной ногой в штанину стильных брюк), насильно накормила завтраком и посадила в свою машину, которую одолжила подруге вместе с шофером.
        В десять утра Ирка вошла в штаб партии «Сила слабых».
        Ника ее не узнал. Как и она его. Лидер дежурно ей улыбался, Ирка ошарашенно на него пялилась через затемненные стекла очков и все искала хотя бы одну знакомую черту. От прежнего Ники ничего не осталось! Ни женственности, ни жеманности, ни чудаковатости. Ни пухлости щек, ни мягкости улыбки. Даже его невозможные глаза изменились: было синее небо - появилась холодная сталь металла.
        - Найк? - вопросительно бросила Ирка, которая решила, что бывший дизайнер узнал ее, и просто хотела уточнить, как Ника хотел бы, чтоб к нему обращались: по-новому или по-старому.
        - Можно Броня, меня все так зовут, - ответил тот. Ника, одетый в черную футболку, того же цвета джинсы и доходящие до колен шнурованные ботинки, забрался с ногами на стол и, сев по-турецки, приветливо спросил: - А вас как зовут?
        - Не узнал? - поразилась Ирка.
        - Простите… - Собеседник едва заметно сощурился. - Где-то встречались, да?
        Ирка сняла очки и в упор посмотрела на Нику.
        - Ирка? - неуверенно проговорил он. - Ты?
        Посетительница молча кивнула.
        - Черт возьми! - вскричал Ника и, спрыгнув со стола, кинулся к Ирке обниматься. Радость его казалась совершенно искренней. Но, когда объятия разжались, он сконфуженно забормотал: - Ты прости, что не писал. Я не забыл о тебе, просто мне было ни до чего…
        - Ничего, Ника, я и не ждала, - немного покривила душой Ирка. - Знала, тебе не до этого…
        - Мне на самом деле не до этого было, - подхватил ее мысль он. - Сначала в Питер поехал, там пожил, потом в Лондон. Думал обстановку сменить, отвлечься, но не смог там, вернулся…
        Он торопливо пересказывал ей свою историю, но излагал лишь факты, не имея сил ворошить в себе те эмоции, которые когда-то пережил.
        Вот говорят - время лечит, Ника слышал это от многих. Но на него лекарство не действовало. Лешка погиб, время шло, а боль не утихала. Ника пытался отвлекаться: менял города, менял жизнь, занятия, друзей, любовников. Пробовал топить горе в вине. Все зря! Ника уже стал подумывать о самоубийстве. Но неожиданно пришло спасение.
        Он тогда возвращался домой из кабака, хмельной и жутко несчастный. В какой-то подворотне к нему привязались два молодых крепыша с бритыми головами. Они глумливо хихикали, грязно ругались и толкали пьяненького педика, забавляя себя издевательствами и распаляя для последующей над ним расправы. Ника безучастно сносил оскорбления, давал себя трепать, но вдруг в его голове как будто что-то взорвалось. Волна ненависти затопила мозг! Ника страшно закричал, схватил одного из своих мучителей за уши, а зубами вцепился в его нос. Когда парень взвыл от боли, будущий Броня отшвырнул его от себя, развернулся ко второму и приготовился проделать то же с ним, но «скин» врезал ему в челюсть. Потом, когда Ника упал, пнул под дых. И в плечо! И в грудь! Раньше от таких ударов Ника бы уже отключился, но теперь ненависть придала ему сил и смелости. Он дотянулся до валяющейся на асфальте ржавой трубы, схватил ее и врезал своим орудием «скину» по коленной чашечке.
        Что последовало за этим, Ника не очень хорошо запомнил. Он орал, матерился, но не слышал себя, беспорядочно размахивал трубой, а перед глазами все плыло. Когда голос сел, а пелена спала, Ника увидел, что бритые пареньки лежат возле его ног, истекая кровью.
        На крик и звуки драки среагировали жильцы - вызвали милицию. Наряд приехал оперативно. Драчуна забрали в «обезьянник», пареньков увезли в больницу. И если бы в той ситуации Ника спасовал, сидел бы сейчас в тюрьме. Но в нем вдруг проснулся борец. Воспользовавшись своими связями в телевизионных и журналистских кругах, Ника раздул из обыденной для Москвы драки такую громкую историю, что ее обсуждала вся страна. Как же, впервые голубой дал отпор скинхедам! И ведь мало того, что отпор дал - отбился от них! И пусть они еле выжили, а ему грозит срок, другим неповадно будет, а голубого отстоим…
        И отстояли ведь! Правозащитные организации оказали юридическую помочь: братья-геи устроили манифестацию (больше напоминающую парад секс-меньшинств), чем привлекли к проблеме внимание зарубежной прессы; простые обыватели, нашедшие ситуацию забавной, закидали секретариат Генерального прокурора письмами в поддержку Ника. В итоге Нике дали всего два года условно. Он тут же подал на апелляцию, после чего организовал политическое движение «Сила слабых», возглавил его, взял псевдоним и записался в «качалку».
        И вот тогда Ника понял, что лучшее лекарство - не время, а борьба. В том числе с лишними килограммами. По мере того как созданная им партия набирала силу, а тело приобретало мускулистость, боль медленно, но верно отступала. Естественно, она не ушла совсем, но не терзала уже так, а лишь иногда покалывала. Как сейчас, например. При взгляде на Ирку, Лешину сестру, которая с возрастом стала очень на брата похожа (или это из-за ее нового цвета волос? У него такие же были…), Нике хотелось плакать. Нике хотелось, а Броня не позволял!
        И чтобы не дать слюнявому пидорку вернуться, сейчас Найк быстро свернул свой рассказ и перевел разговор на другую тему:
        - Что с ногой? - поинтересовался он, кивнув на Иркину трость с набалдашником из слоновой кости.
        - Каталась на лошади, - быстро сориентировалась Ирка, - неудачно упала. Скакун попался молодой, норовистый… - И добавила небрежно: - Купила по случаю.
        - Я смотрю, ты не бедствуешь, - с уважением протянул он, окинув Ирку оценивающим взглядом.
        - Не жалуюсь, - скупо улыбнулась она.
        Ника подавил в себе желание задать вопрос, откуда у вчерашней зэчки деньги на цацки, дорогие шмотки и на породистых скакунов, и вместо этого спросил участливо:
        - Как Леля?
        - Потихоньку, - ответила Ирка и тут же перешла к делу: - Ника… ой, прости, Броня…
        - Называй меня как тебе удобнее…
        - Хорошо, тогда по старинке, ладно? - Собеседник с улыбкой кивнул. - Так вот, Ника, я пришла к тебе не только, чтобы повидаться…
        Ирка собралась уже выдать заготовленную байку о своем желании оказать спонсорскую поддержку партии «Сила слабых» в размере пятидесяти тысяч долларов, но Ника вдруг перебил ее:
        - Это хорошо, что ты пришла! - выпалил он взволнованно. - И очень вовремя! Я сам хотел разыскать тебя!
        - Правда?
        - Ну вообще-то, я думал, что ты все еще… там… Поэтому планировал связаться с Лелей, но не знал, как она отреагирует…
        - Ничего не поняла, - честно призналась Ирка. - Почему ты мямлишь, вместо того чтобы объяснить по-человечески, чего хочешь от нас с Лелей?
        - Я хочу снять фильм.
        - А мы при чем?
        - Фильм о Лешке.
        Ирка нахмурилась так красноречиво, что Ника поспешил разъяснить:
        - Ты не подумай, никакого грязного белья. Художественных вольностей тоже не будет. Только реальные факты. Ну и ваши… нет, наши, - поправил самого себя Ника, - тех, кто его знал и любил, эмоции.
        - Но зачем? Хотя можешь не отвечать, сама понимаю…
        - Не думай, что это будет скрытая реклама моей партии.
        - Нет, это будет именно пропагандистский фильм! - Она глянула на него исподлобья. - В поддержку твоей партии.
        - А хоть бы и так, - не стал спорить Ника. - Но он привлечет внимание к проблеме в целом. Думаешь, Лешка - единственная жертва? Нет, таких десятки, сотни! Хорошие парни гибнут, становятся калеками, подвергаются насилию только потому, что они не такие, как все. А никому нет дела! Когда двух индусов побили, так в прессе такая буча поднялась! Как же - граждане другого государства! А когда наших русских ребят уродуют, всем плевать. Так им, типа, и надо, извращенцам.
        - Ника, перестань, ты не на митинге.
        Но Броня пропустил мимо ушей Иркино замечание и продолжил с еще бо€льшим пылом:
        - Раньше был лозунг «Бей жидов - спасай Россию!», теперь, когда евреи прочно засели в высших эшелонах власти и их хрен побьешь, спасать родину решили от гомосексуалистов…
        - Ника, хватит нести чушь! - осадила его Ирка. - Меня не нужно агитировать. Я и так на вашей стороне.
        - То есть ты согласна? - обрадовался он.
        - Я не против фильма. Думаю, смогу и Лелю уговорить.
        - Ирка, спасибо, ты умница! Ты…
        - Но у меня два условия, - оборвала его благодарственную речь Ирка. - Первое: чтобы фильм на самом деле получился таким, каким ты обещал, без грязного белья и вольностей, я буду контролировать процесс съемок и принимать участие в выборе режиссера…
        - Я не против. Даже - за! Твоя помощь не только как ближайшей родственницы, но и как профессионала может оказаться очень кстати… - Он опасливо покосился на Ирку, будто ждал подвоха. - А второе условие какое?
        - Ты приедешь на мой день рождения в Ольгино. Надеюсь, ты не забыл, что я родилась в конце декабря?
        Заручившись согласием Ники явиться к ней на праздник, Ирка покинула штаб партии
«Сила слабых» весьма довольная результатом встречи. Во-первых, она добилась того, чего хотела, а во-вторых, ей не понадобилось давать ложных обещаний. Может, грех был бы и не слишком большой, но Ирке было совестно обманывать друзей, пусть и бывших. Теперь же она и к Алану могла идти с открытым сердцем. Если в нем осталась хотя бы капля таланта, она привлечет его к съемкам фильма о Лешке… Если Алан, конечно, захочет, чтобы его привлекали. А то ведь не факт, что он горит желанием возвращаться к своей профессии. Быть может, он уже нашел себя в чем-то другом: например, в живописи или литературе. Алан талантливый человек, у него многое должно получаться. По крайней мере, рисовал он всегда отлично. Да и рассказики писал презабавные.
        С этими мыслями Ирка направилась по данному Максом адресу. Доехав до нужного дома, вышла из машины и стала искать подъезд, в котором располагалась квартира номер 61. Но, к ее удивлению, квартиры с таким номером не было вообще. Нумерация заканчивалась на цифре 60. Пришлось обращаться за помощью к одной из сидящих на лавочке бабушек. Та быстро растолковала Ирке, что квартир в доме всего шестьдесят, а шестьдесят первая - не совсем квартира. Это так называемая дворницкая, в которой многие годы жила бессменная дворничиха Катька Кукушкина с семьей, а теперь обретается ее сын Ленька, долгое время отсутствовавший, а теперь вернувшийся в родные пенаты и занявшийся материным ремеслом.
        Бабка готова была поведать еще много дворовых историй, но Ирка быстро свернула разговор и заспешила в указанном старухой направлении - через арку во двор. Оказавшись на месте, стала озираться по сторонам, ища дверь в дворницкую, которая обнаружилась за мусорными баками. Осторожно переступив через горы раскисших коробок, Ирка подошла к дворницкой и стукнула костяшкой согнутого пальца в рассохшую деревяшку створки.
        - Кто? - услышала она хриплый отклик из-за двери, оказавшейся незапертой. - Чего надо?
        - Можно войти? - поинтересовалась Ирка, но приглашения ждать не стала - шагнула за порог.
        - Если за ключами, то я их не находил! - прокаркал кто-то внутри и закашлялся. - Вы теряете, а я ищи…
        Человек еще что-то бормотал, перемежая гневную речь сухим «кхе-кхе», но Ирка его не слушала. Войдя в комнату и встав на пороге, она рассматривала сидящего на раздрызганной кровати мужчину и не могла поверить, что перед нею Алан. Худющий, седой, бородатый старик - и правда он, гениальный Ку. Алан опять отпустил патлы, перестал бриться, обрядился в обноски. Но если раньше он был чистым и аккуратным, то теперь волосы его висели жирными сосульками, а клетчатая ковбойка (если б Ирка лично не кидала такую в огонь, решила бы, что рубаха все та же) была безобразно заляпана то ли кетчупом, то ли кровью.
        - Нет, ну что за народ? - возмущенно вскричал Алан (или его тень?) и вскочил. На его тощей шее ходил кадык, а дистрофичные руки дрожали. И Ирка не знала, что тому виной - болезнь или похмельный синдром. - Разве я разрешал врываться ко мне? Думаете, если дворник, то можно вот так, по-наглому…
        - Алан, здравствуй, - тихо сказала Ирка.
        Услышав имя, которым его уже давно не называли, Леня Кукушкин вздрогнул всем своим тощим телом. А потом закрыл лицо руками и закричал:
        - Уйди! Уйди! Уйди!
        Ирка бросилась к Алану, порываясь по-дружески обнять, но он отмахивался от нее и повторял как заклинание свое «Уйди!».
        - Алан, перестань истерить! - прикрикнула на него Ирка. - Успокойся, пожалуйста! - Она вытащила из сумки маленькую бутылку минеральной воды и сунула ее в руку бывшего блестящего режиссера, а ныне дворника. - Выпей, потом поговорим.
        И он послушался. Жадно опустошил емкость, проливая воду себе на рубаху. Потом, тяжело дыша, опустился на кровать и после долгой паузы спросил:
        - Зачем ты приехала?
        - Я хотела повидать тебя. Ты же мой…
        - Скажешь - друг? - криво улыбнулся он. Оказалось, что у него нет двух передних зубов. - Или - бывший любовник? А может, босс? - Он визгливо рассмеялся. - Да только я тебе теперь никто! И вообще никто! Пустое место!
        - Что с тобой произошло? Почему ты здесь?
        - А где мне еще быть? Это мой дом… Отчий дом.
        - Не паясничай, пожалуйста, - попросила Ирка.
        Алан поднял на нее глаза (впервые за время разговора) и, пристально глядя Ирке в лицо, спросил:
        - Ты пришла, чтобы унизить меня или просто посмеяться?
        - Я пришла, чтобы тебе помочь, - ответила она, выдержав его взгляд.
        - Мне уже не поможешь, - отрезал Алан.
        - Ты пьешь или колешься?
        - Пить мне нельзя, я сразу загибаюсь, ведь когда-то - или ты не знаешь? - сжег себе желудок уксусом, а колоться не на что: я получаю копейки и половина из них уходит на лекарства.
        - У тебя туберкулез?
        - С чего ты взяла?
        - Ты так страшно кашляешь…
        - Просто недолеченное воспаление легких, - отмахнулся он.
        - Почему ты бросил работу?
        - Как - бросил? Я тружусь! Каждый день с четырех утра и до…
        - Ты знаешь, о чем я, - перебила его Ирка.
        Алан бросил на нее хмурый взгляд исподлобья и буркнул раздраженно:
        - Если ты о кино, то с ним я действительно завязал.
        - Почему?
        - А сама не догадываешься?
        - Нет идей?
        - Идей полно! Реализовывать не дают.
        - Кто не дает?
        - А ты, типа, не в курсе? - зло сощурился Иркин собеседник. - Об этом в свое время кричала вся тусовка…
        - Алан, ты не забыл, где я провела последние пять лет?
        Тот непонимающе нахмурился.
        - Отбывала наказание в зоне общего режима по сто пятой статье. За убийство своего мужа, - со скупой улыбкой пояснила Ирка. - Так что, понимаешь ли, выпала из светской жизни.
        Алан очень смутился и, опустив глаза, пробормотал:
        - Извини, я действительно… забыл.
        - Извиняю.
        - И когда ты… - Алан не смел поднять на нее глаза. - Когда вышла?
        - Недавно, - не стала вдаваться в подробности Ирка, ведь они к делу не относились. - Так кто тебе не дает работать?
        - Большой Дэ.
        - Кто это? - не поняла Ирка.
        - Наикрутейший продюсер Дмитрий Демьянов, а по совместительству Любин муж.
        Произнеся имя своей вечной дамы сердца, Алан изменился в лице - уголки его губ дрогнули, а в глазах появилась свинцовая грусть. Выходит, наваждение так и не прошло, и Леня Кукушкин все еще продолжает любить свою Любовь?
        - Этот гад мне кислород наглухо перекрыл. Куда б я ни сунулся, везде мне был отказ. Такие идеи зарубили! - Рассказчик горестно покачал голой, и его нечесаные патлы упали на лицо, как веревочные шторы. - Я не понимал, почему… А потом узнал: демьяновских рук дело. Он про меня всякие небылицы рассказывал. Одним - будто я умом тронулся, вторым - что жить мне осталось считаные дни и работу свою я все равно не успею закончить… Да и я, конечно, тоже хорош! Повелся на его провокации - подкараулил как-то у офиса и ринулся отстаивать свою честь кулаками… Чем, собственно, только доказал свою неадекватность! Да еще и получил от телохранителей демьяновских так, что в больнице провалялся два месяца… - Алан инстинктивно тронул сломанный нос, очевидно, поврежденный именно тогда.
        - Но ты вроде бы все же снял какую-то короткометражку.
        - Снять-то снял, а смонтировать не дали. Вот и получилась полная фигня. Я даже настаивал на том, чтобы мое имя из титров убрали, но тут опять Демьянов вмешался. И фильм был осмеян! Тогда-то моя карьера и закончилась. И вот я тут! - Алан дурашливо поклонился, его лицо исказила болезненная гримаса.
        - А ты хотел бы вернуться в кино?
        - Перестань, Ира, - процедил бывший гений агрессивно.
        - Я серьезно, Алан. У меня к тебе предложение. Если тебе интересно…
        - Не интересно! - отрезал он.
        - Ну, как знаешь…
        Ирка решительно встала и пошла к двери, прекрасно понимая, что ее окликнут. И точно!
        - Ира, постой! - послышалось через пару секунд. - Ты серьезно?
        Она, развернувшись к Алану лицом, кивнула.
        - И что я должен буду делать?
        Ирка в двух словах рассказала. Алан пришел в восторг. Он тут же стал фонтанировать идеями, но Ирка немного охладила его пыл, напомнив, что его кандидатуру будет утверждать не она, а Ника.
        - Ничего, - не сбавил азарт Алан. - Ника хороший мужик, мы с ним всегда находили общий язык… - Он в ажитации схватил Ирку за плечи. - Когда я смогу с ним встретиться?
        - Он очень занятой человек, ты ж понимаешь, - небрежно пожала плечами Ирка. - Но обещал приехать на мой день рождения в Ольгино. Тебя тоже приглашаю. Так что если не лень тащиться…
        - Я обязательно приеду, - перебил ее Алан. - Только…
        - Что? - перепугалась Ирка.
        - Только одолжи мне денег на билет, а?
        Глава 3
        От Алана Ирка ушла в полной уверенности, что тот явится в Ольгино во что бы то ни стало. Она оставила ему сумму, которой должно хватить на билет в купейном вагоне и на новую одежду. Кроме того, она обязала его помыться, побриться и срезать лохмы хотя бы до уровня плеч. Алан не протестовал. Он был согласен на все! И очень счастлив. Даже как будто помолодел. А Ирке было немного не по себе от того, что она помогает ему совсем не по зову сердца, а, как говорится, корысти ради.
        Теперь ее путь лежал по другому адресу.
        Дом, в котором проживала Валя со своей дочкой, располагался в самом конце улицы. Был он обшарпан, неказист, если не сказать убог, но зато все входные двери были новыми, основательными, оснащенными домофонами. Ирка подошла к той, что вела в Валин подъезд, нажала на кнопку с цифрой «7» и стала ждать, когда ей откроют. Но Валя не открывала. И даже не реагировала на сигнал, хотя, если верить Максу, целыми днями сидела дома, а выходила на улицу только для того, чтобы отвести дочь в сад и забрать ее оттуда.
        Потоптавшись у подъезда минут пять, Ирка собралась уже идти к машине, но тут дверь открылась изнутри, выпуская на улицу двух девочек-подростков. Ирка не преминула воспользоваться случаем, проскользнула в подъезд, поднялась на третий этаж и позвонила в дверь Валиной квартиры. Ей не открыли. Но дома явно кто-то был - Ирка заметила, что этот кто-то подходил к глазку. Очевидно, именно Валя, больше некому… Но почему она не открыла? Не узнала? Или наоборот - узнала, но не захотела бывшую лучшую подругу видеть?
        - Валя! - крикнула Ирка через дверь и настойчиво стукнула кулаком по створке. - Я знаю, ты дома, впусти меня, пожалуйста! Я всего лишь хочу поговорить…
        Сначала из-за двери не раздавалось ни звука, но вдруг послышались быстрые шаги и истеричный выкрик:
        - Катись отсюда! Иначе я милицию вызову!
        - Валя, ты меня узнаешь? - уточнила Ирка.
        - Конечно, узнаю! ОН уже подсылал тебя ко мне…
        - Кто - ОН?
        - Будто ты не знаешь!
        - Валя, ты меня с кем-то путаешь, - постаралась успокоить ее Ирка. - Посмотри в глазок еще раз, и ты меня узнаешь…
        - Уходи!
        - Я Ирина. Ирка… Мы с тобой у Себровского работали…
        - ОН тебе и об этом рассказал? - Она нервно рассмеялась. - Только Ирка сидит, так что вы, ребята, просчитались…
        - Я вышла, Валя. Если не веришь, что я - именно я, спроси у меня что угодно, я отвечу… - Валя безмолвствовала. Тогда Ирка принялась рассказывать сама: - Мы познакомились в офисе компании, подружились, потом сняли квартиру в Химках. Мы ездили с тобой в Бразилию на деньги Алана, который, кстати, звал тебя Конопушкой, там ты встретила Одуванчика…
        Едва она произнесла прозвище Валиного первого мужа, как дверь распахнулась. И Ирка увидела свою подругу. Увидела, но не узнала! Похоже, это уже превратилось у нее в традицию: встречать старых друзей и не узнавать их. Хотя чему удивляться, если те за каких-то пять лет так сильно менялись внешне? Впрочем, Валя в отличие от Ники и Алана не превратилась в другого человека. Она оставалась той же Конопушкой: рыжей и веснушчатой, но от былой хрупкости не осталось и следа. Пять лет назад Валя весила сорок семь кило, а теперь под центнер.
        - Боже мой! - не смогла сдержать удивленного возгласа Ирка. - Никогда бы не подумала, что ты… - она чуть не ляпнула «растолстеешь», но, вспомнив о такте, выразилась более мягко: - Что ты так округлишься.
        Валя отмахнулась (колыхнула похожей на окорок рукой) и сделала порывистый шаг Ирке навстречу. Судя по расплывшейся по лунообразному лицу улыбке, она была рада встрече. Предположение подтвердилось, когда Валя заключила гостью в объятия, буквально вдавив тщедушную Ирку в подушки своих грудей.
        - Поосторожнее, подруга, так ведь и задушить можно! - шутливо возмутилась Ирка. - А мне умирать рано, я только-только на свободу вышла…
        - Ой, извини, - опомнилась Валя и, отстранившись, стала Ирку рассматривать. - Изменилась, - констатировала она. - Но выглядишь отлично. И цвет волос очень тебе идет.
        - Ты тоже выглядишь… неплохо, - набравшись наглости, соврала Ирка.
        - Ну да! - нервно хохотнула Валя. - Как будто я не знаю, что стала похожа на бегемота!
        - Ты пополнела, конечно, но не настолько…
        - Настолько, настолько, - оборвала ее лепет подруга. - Это у меня нервное. Из-за стресса обмен веществ нарушился. Вроде не ем ничего, а пухну. - Валя взяла Ирку за руку и повела на кухню, не переставая говорить: - А вот дочка у меня как козявка. Мелкая, тощая, как я когда-то. Она вообще на меня похожа. Такая же рыжая.
        Когда они оказались на кухне, Валя усадила Ирку за стол и стала поить чаем. Чай был хорошим, дорогим, но к нему подавался только сухой крекер (Валюша не соврала, сказав, что ничего не ест - в доме на самом деле почти не было съестного), а вместо сахара ксилит. Пришлось Ирке пить пустой чай. Опустошив чашку, она отставила ее в сторону и напрямик спросила:
        - От кого прячешься?
        Валя мигом помрачнела. И, отведя потухшие глаза в сторону, прошептала:
        - От него.
        - ОН - это Артем?
        - Артем? - удивленно переспросила Валя. - Какой Артем?
        - Как - какой? Тот самый! Я думала, что ты именно за него замуж вышла… Разве нет?
        - Ах вон ты о ком… Нет, Артема я не видела уже три с половиной года. Ни его, ни алиментов. - Валя потеребила забранные в хвост потускневшие волосы. - Во Францию он уехал. Работать. А я на сносях тогда была и не поехала с ним сразу. Но мы договорились: как рожу - к нему. Да только не вышло сразу. Санечка, дочка моя Александра, много болела, я не могла рисковать ее здоровьем… Короче, когда я смогла, он уже не захотел. Другую там нашел. С двумя детьми. Видишь как: своя дочь не нужна, а чужие… Но это не беда, а так - мелкая неприятность. Беда потом пришла, через два года.
        - Ты о чем?
        - О ком, - поправила Ирку Валентина. - О Жене.
        - Одуванчик на свободе?
        - Представь себе.
        - Ему дали такой маленький срок? - поразилась Ирка.
        - Его вообще признали невменяемым и отправили в дурдом на принудительное лечение.
        - И что, уже вылечили?
        - Экспертиза показала, что Евгений опасности для общества больше не представляет. Выпустили на поруки…
        - И кто за него поручался?
        - Мать его… - Валя зажмурилась и тихо добавила: - И я.
        - С ума сошла?! - в сердцах воскликнула Ирка. - Зачем ты подписалась на такое? Неужто опять пожалела?
        - Меня свекровь бывшая уговорила. Я долго отказывалась, но когда она мне за поручительство квартиру свою предложила, согласилась.
        - Квартиру? Но зачем тебе, если у тебя своя была?
        - Своей у меня как раз и не было. Та, в которой я жила, принадлежала нам с Женькой. Он не был из нее выписан, а значит, я не имела права ни продать ее, ни обменять без его согласия. А когда бы он вышел (ведь это рано или поздно случилось бы), нам пришлось бы жить под одной крышей.
        - Квартиру можно разменять через суд.
        - А до суда где жить? К маме идти? Только там ни угла свободного. А квартиру снимать мне не на что тогда было - одна ребенка тянула… - Валя так разнервничалась, что ее лицо пошло красными пятнами, и теперь веснушки на нем были почти не видны. - Вот тут свекровь со своим предложением и подкатила. Переедешь, говорит, в мою квартиру на законном основании, оформим все бумаги, а я - к Женечке. Мол, приглядывать за ним буду, он тебя не потревожит… - Валя в сердцах сплюнула. - Дурой была, поверила…
        - Свекровь тебя с квартирой обманула?
        - Нет, тут все по-честному сделала - бумаги на меня оформила, да еще и мебель оставила. Я на седьмом небе была! Радовалась как дурочка… - Она резко замолчала. А потом без эмоций заговорила: - ОН явился среди ночи. Замки-то я по глупости не поменяла, и ОН смог спокойно войти. Помню, просыпаюсь от того, что на меня кто-то смотрит. Глаза открываю и что вижу? Маньяка этого чертова! Сидит себе на кровати и таращится, не мигая… - Валя передернулась от жуткого воспоминания. - Я перепугалась ужасно! Вскочила - и к телефону, свекрови звонить.
        - А Одуванчик что?
        - Ничего. Сидит себе и все так же не мигает. Я тогда на его взгляд пустой купилась, подумала, залечили его в дурке, в овоща превратили, и он не соображает, что творит… Ну, вызвала свекровь, которая, к слову, даже не заметила, как Женечка ее из дома слинял, велела забирать сыночка и следить за ним получше. Она на такси приехала, увезла его. Я утром же замки сменила, но все равно как-то тревожно было… И ведь не зря волновалась! Иду как-то с Сашкой с прогулки. Ее на руках держу, а впереди себя коляску толкаю, и вдруг сзади на меня кто-то налетает. Оборачиваюсь - ОН. Я давай орать, чуть ребенка не выронила, а он стоит как истукан, типа ничего не понимает и якобы меня не узнает.
        - Может, и правда не понимал и не узнавал?
        - Вот все так и думали! И мать его, и менты, и даже врачи. Я после того случая сразу всех на уши подняла, но все зря. Мать мне не верила, при ней сынок был тих, добр, послушен, целыми днями только тем и занимался, что оригами мастерил. Ментам было лень ввязываться: Женька же ничего плохого не делал. А что оказывался постоянно рядом со мной, так это не криминал, тем более я его поручитель.
        - Ну а врачи что?
        - А те мне кучу справок под нос! И давай уверять, что теперь он абсолютно безобиден. Я им говорю: притворяется он, а сам строит коварные планы. Но главврач твердо мне сказал - не может. После шокотерапии ничего не может: ни притворяться, ни планы строить. Мозговая деятельность нарушена и в норму придет не скоро. - Валентина покачала головой, и щеки ее от этого движения заходили из стороны в сторону, как брылы у бульдога. - Я поуспокоилась немного. Думала, врачи ошибаться не могут. Оказывается - запросто. Одуванчик всех провел! Он же очень умный и крайне изобретательный. А уж как пыль в глаза пускать может, не мне тебе рассказывать. К тому же в свое время Женька прочел много литературы по психиатрии, все надеялся от своего недуга избавиться, и знания ему очень пригодились. Сначала - чтобы невменяемость симулировать и тюрьмы избежать, потом - овощем прикинуться. В итоге добился чего хотел: на свободу вышел через каких-то паршивых четыре года и начал мне мстить. Сперва по мелочи. Только пакостил да пугал. Ночью маманю свою снотворным опоит и спешит к моему дому. На асфальте угрозы мелом писал. Или в
почтовый ящик жуткие фотографии подкидывал…
        - Надо было с теми фотографиями в милицию идти!
        - Я ходила. Да только на них отпечатков не было. Зато у Одуванчика имелось алиби - маманя клялась, что все ночи напролет ее мальчик дома проводит, а перед тем как лечь, принимает очень сильное снотворное, так что шататься по городу просто не в состоянии. Ну а гадости всякие в почтовый ящик могут, мол, и хулиганы подбрасывать.
        - Как я понимаю, тебе пришлось съехать?
        - А что оставалось? - вздохнула Валя. - Сдала квартиру, а себе в другом районе жилье нашла. Целый месяц жила спокойно… пока он меня не отыскал.
        - Как уж умудрился?
        - Через жильцов мой адрес выведал. Говорю же, он очень умный и хитрый, а я их не предупредила.
        - И опять началось то же самое?
        - Хуже! От угроз он перешел к действиям.
        - Он нападал на тебя?
        - Если бы! Тогда ведь можно было бы упечь его обратно в дурдом. Но Одуванчик действовал очень изобретательно и осторожно, чтоб в случае чего к нему не подкопались… - Валя нервно моргнула. Уже который раз за последние несколько минут. Очевидно, от нервного перенапряжения у нее развился тик. - Дважды я чуть не проваливалась в открытый канализационный люк, трижды избегала падения под поезд метро, мне под ноги то и дело что-то выкатывается, а кирпичи падают на меня с крыш буквально градом. Я стала бояться выходить на улицу, только по крайней необходимости. Даже работу нашла надомную. Но и это не помогло. Одуванчик сговорился с какой-то бабой, за которую я тебя с перепугу приняла, и заслал ее ко мне под видом социального работника. Она мне крысу дохлую подкинула и ключи сперла. Пришлось опять переезжать…
        - Не выход, Валя.
        - Понимаю, - устало выдохнула подруга, - но другого выхода я найти не могу. Была б одна, застрелила бы его, и дело с концом! Но у меня дочь, я не могу в тюрьму…
        - Никогда убивать не нужно, - урезонила ее Ирка. - Достаточно будет отправить Одуванчика обратно в психушку. Желательно - на всю жизнь.
        - Ох как хотелось бы! Но каким образом?
        - Надо подумать…
        - Некогда думать. Я уже на пределе. Еще чуть-чуть, и в сама психушку угожу.
        - Ты должна уехать из Москвы. На недельку или на две, пока я не найду человека, способного тебе помочь.
        - Мне нельзя помочь, - упрямо буркнула Валя.
        - Глупости! Достаточно установить за Одуванчиком слежку, заснять все его «забавы» на видео и заручиться свидетельскими показаниями. Удивляюсь, как тебе самой не пришло в голову…
        - Я ничего не соображаю, Ира! А подсказать некому было. И помочь тоже. - Валентина опустила голову. - Я всех друзей растеряла, а родственникам до меня нет никакого дела. - Она встала, подошла к окну и опасливо выглянула из-за занавески на улицу. Не обнаружив ничего подозрительного, вернулась на свой табурет и добавила горько: - Ехать мне, кстати, тоже некуда.
        - В Ольгино поедешь?
        - В Ольгино? - спросила Валя с такой интонацией, будто впервые услышала это название.
        - Бабулина квартира сейчас пустует…
        - Старушка умерла?
        - Дед умер, а бабуля жива, но приболела и переехала к Леле. Поживете с дочкой пока там.
        - Да неудобно как-то, - смущенно пробормотала Валя. - Я тебя… а ты вон как… обо мне… - Она подняла на Ирку глаза, в которых стояли слезы. - Прости меня, Ир, я такая гадина! Но мне тогда так хорошо было - муж, дом, беременность… Так не хотелось омрачать…
        - Ничего, Валя, я понимаю.
        - Правда?
        - Ты всегда была эгоисткой, - честно сказала Ирка. А потом добавила, покривив душой: - Другого поведения я от тебя и не ждала.
        Валя порывисто подалась вперед и крепко обняла Ирку. А когда оторвалась от подруги, шмыгнув носом, спросила:
        - А ты день рождения где будешь справлять? Я помню, он у тебя в конце декабря…
        Глава 4
        К Милиному дому Ирка подъехала уже затемно. Выгрузилась из машины и тяжело похромала к подъезду. За сегодняшний день она устала так, как не уставала даже на зоне. Причем устала именно физически, хотя почти все время на пятой точке просидела. Очевидно, огромная моральная нагрузка ударила по всему организму, и теперь Ирка чувствовала себя просто разбитой. Да и нога разболелась сильно. Как перед грозой!
        - Ирина! - услышала она негромкий мужской голос. - Здравствуйте.
        Ирка обернулась на оклик и увидела Макса. Он стоял возле своей машины, старого
«Паджеро», а рядом с ним сидела огромная черная собака в шипастом ошейнике.
        - Как зовут? - спросила Ирка.
        - Кого? - удивленно переспросил Макс. - Меня?
        - Собаку.
        - А-а-а… - Он хмыкнул, но не улыбнулся. А Ирке так хотелось вновь увидеть ямочку на его щеке. - Это Чак. Молодой отец. Позавчера Матильда, дама его сердца, ощенилась.
        - Могу я поздравить молодого отца?
        Макс утвердительно кивнул. Ирка подошла к красавцу-доберману и погладила того по голове. Пес милостиво позволил себя приласкать, но, когда она убрала руку, потряс ушами, будто протестуя. Ирка засмеялась. Макс скупо улыбнулся, но ямочка все же успела мелькнуть на его щетинистой щеке.
        - У Милы в гостях были? - спросила у него Ирка.
        - Вообще-то, я возил Чака к ветеринару. А по пути к крестнице заехал, думал вас застать… расспросить, как дела… - Мужчина испытующе на нее посмотрел: - Вы ведь уже с кем-то встречались?
        Ирка вкратце пересказала события сегодняшнего дня. Макс выслушал, ни разу не перебив, а когда она закончила, сказал:
        - Я нашел Себровского.
        - Отлично. И где он?
        - Во Владимирской области.
        - Что он там делает?
        - Живет.
        - Себровский живет в деревне?
        - Он купил несколько гектаров земли. Огромный участок. Целое поместье. С лесными угодьями, прудом…
        - А, ну тогда понятно, - пробормотала Ирка, хотя на самом деле ей все же было не совсем понятно, что заставило Себровского, этого адепта урбанизации, сбежать из мегаполиса в деревню.
        - Когда планируете наведаться к нему?
        - Прямо завтра и отправлюсь.
        - На чем?
        - На Милиной машине. Она дала мне ее в полное мое распоряжение…
        - Не проедете вы на такой тачке по проселочной дороге. Застрянете сразу, как с трассы свернете… Нужен джип.
        - Джипа у Милы нет, - вздохнула Ирка. - У Паши тоже.
        - Знаю, поэтому предлагаю свою помощь. - Макс хлопнул ладонью по крыше своего
«Паджеро». - Мой «танк» везде пройдет. К тому же я знаю дорогу и доставлю вас к Себровскому в наикратчайший срок.
        - Спасибо, Макс, но мне как-то совестно, - смущенно проговорила Ирка. - Вы и так уже…
        - Вот именно, что «и так уже», поэтому нечего совеститься. - Он распахнул перед Иркой дверь: - Забирайтесь в машину.
        - Прямо сейчас нужно ехать? - растерялась она.
        - Лучше сейчас, - кивнул своей седовласой головой Макс. - Чтобы мне туда-сюда не мотаться, удобнее вас сейчас забрать, ведь до моей деревни от МКАД около двух часов езды, и от нее до имения Себровского тоже два. Переночуете у меня. А поутру отправимся во Владимирскую область.
        - Хорошо, - согласилась Ирка. - Но я могу хотя бы переодеться?
        - А… ну да, - мужчина едва заметно сконфузился. - Я как-то не подумал… Извините. Конечно, я подожду сколько нужно.
        - Я мигом, - заверила его Ирка и припустила к двери чуть ли не бегом.
        Вернулась к машине спустя каких-то десять минут. Подруга уговаривала ее передохнуть, перекусить, принять ванну, но Ирка только умылась, переоделась, на ходу сжевав кусок кекса, собрала кое-что из вещей и покинула квартиру. При этом все время что-то напевала и очень странно улыбалась. Мила решила, что она радуется из-за того, что дело ее так скоро продвигается. Ирка, собственно, находила причину своего возбуждения в том же. И только Паша, наблюдавший за бешеной Иркиной скачкой, подумал, что так себя ведут только влюбленные женщины, торопящиеся на свидание.
        Когда Ирка подошла, Макс распахнул перед ней дверцу, а Чак поприветствовал коротким «Гав!». Пес сидел на переднем сиденье рядом с хозяином, но был изгнан назад, а Ирка заняла его место.
        - Можете подремать по дороге, - сказал ей Макс, выруливая со стоянки. - Дорога дальняя, а вы, наверное, устали…
        - Немного устала, но спать не хочу.
        - А кушать?
        - Честно говоря, очень хочу.
        - Я так и думал. Держите! - Он подал ей пакет с фирменным логотипом «Макдоналдса». - Надеюсь, вы это едите? А то некоторые к фастфуду относятся с пренебрежением…
        - Я ем все, - успокоила его Ирка и тут же вгрызлась в сочный гамбургер, к которому в своей дотюремной жизни ни за что бы не притронулась. - А вы не будете? А то мне много…
        Макс отрицательно мотнул головой. Зато Чак всунул свою морду между сиденьями и шумно задышал.
        - Ему не давайте, - предупредил Макс. - У него диета.
        Услышав слово «диета», Чак тяжело вздохнул (точно понял!) и убрался на свое сиденье.
        Ирка быстро слопала два гамбургера и принялась за колу. Пока пила, вспоминала Валю и ломала голову над тем, как реально можно ей помочь. А когда сама ничего путного не придумала (пообещать решить проблемы экс-подруги - одно, а претворить свои обещания в жизнь - совсем другое), обратилась к Максу:
        - Скажите, я не зря Валю обнадежила? Ее на самом деле можно избавить от преследований сумасшедшего мужа?
        - Конечно, - успокоил ее Макс. - Вы не переживайте, я займусь этим…
        - Еще и этим, - вздохнула Ирка. - Я просто завалила вас чужими проблемами! Вы меня, наверное, ненавидите…
        Он улыбнулся одними глазами и ничего не сказал.
        Ирка тоже решила помолчать. Она допила колу, а потом схрумкала еще пакетик картошки фри. И барбариску из своих запасов - она пристрастилась к ним на зоне, но и теперь не выходила из дома без «заначки». Насытившись, Ирка откинулась на сиденье и блаженно зажмурилась. Еще пять минут назад она не хотела спать, но, поев, не заметила, как задремала. Макс, увидев, что пассажирка клюет носом, заботливо укрыл ее своей круткой. А музыку вовсе выключил, чтобы не потревожила ее сон, ведь ему так нравилось смотреть на спящую Ирку… Смотреть и улыбаться!
        Доехали они за полтора часа. Макс воспользовался тем, что спутница заснула, и развил привычную для себя скорость, а сначала ехал медленно, не желая ее пугать. Когда впереди показался забор, огораживающий его «владения», Макс тронул Ирку за плечо:
        - Просыпайтесь, Ирина, приехали.
        Та смешно наморщила нос, шмыгнула, чмокнула губами и наконец открыла глаза. Пока она отходила ото сна, Макс распахнул ворота и загнал машину во двор.
        - Вот моя деревня, вот мой дом родной, - продекламировал Макс. - Милости прошу!
        Ирка выбралась из машины, осмотрелась. Дом оказался весьма скромным и очень небольшим (обычная старенькая деревянная избенка), зато псарня поражала и добротностью, и размерами. Макс выстроил для своих питомцев чуть ли не ангар!
        - Знаю, о чем вы подумали, - сказал хозяин, подходя к Ирке и становясь с ней плечом к плечу. - Но мне одному этого дома вполне достаточно. А собакам простор нужен. Их много, у них щенки…
        - Можно на них взглянуть? - Она схватила его за локоть и нетерпеливо потеребила. - Я очень люблю собак…
        - Конечно, пойдемте.
        И Макс повел ее на псарню. А за ними следом с радостным лаем кинулся Чак.
        В песьем «общежитии» Ирка пробыла почти час. Она бы еще побродила по территории, да Макс увел, сказал, пора ложиться, а то завтра вставать рано.
        Но, переместившись в дом, они еще долго сидели на кухне. Пили удивительный чай с травами, ели земляничное варенье (Макс немного сконфуженно сообщил, что сварил его сам) и слушали, как потрескивают в русской печке поленья. Молчали. Но не чувствовали неловкости. Вдвоем им было хорошо!
        После хозяин застелил гостье постель. А поскольку комната была одна, сам устроился на кухне, на печи.
        Ирка разделась, легла. Спать не хотелось, но Ирка закрыла глаза и в который раз представила Макса без одежды. Представила в который раз, но впервые ощутила бешеный приступ желания. При этом ей хотелось не просто мужчину как такового (это состояние стало для нее привычным), а конкретного… Того, кто лежал сейчас на печи и знать не знал о том, какие страсти кипят в душе и теле Ирки!
        Отшвырнув одеяло, Ирка встала и босиком пошлепала на кухню. Услышав шаги, Макс приподнял голову и тревожно спросил:
        - Что-то случилось?
        Ирка не ответила. Молча, забралась на печь, нырнула под одеяло и прижалась всем телом к телу Макса.
        - Ты давал обет воздержания? - спросила она, заглянув в его расширенные от удивления глаза.
        - Нет, - ответил он.
        - Вот и хорошо, - улыбнулась Ирка и поцеловала его в приоткрытые губы.
        Глава 5
        Ирка проснулась раньше Макса, но не стала его будить. Лежала, не шевелясь, чтобы не потревожить, и любовалась его безмятежным лицом. Спящий, он был другим. Не тем, привычным уже, Максом со строго сжатым ртом и не тем, что с ямочками, - третьим. Умиротворенным. И невинным. Ирке даже подумалось, что у Адама до его грехопадения должно было быть именно такое лицо…
        - Доброе утро, - вдруг услышала она.
        - Ты проснулся? - удивилась Ирка.
        Оказалось, Макс и не спал. Тогда почему так изменилось его лицо?
        - Давно. - Он открыл глаза. - Я просыпаюсь не только от любого шороха, но и от простого взгляда.
        - Прости, что разбудила.
        - Спасибо, что разбудила. - Он нежно провел рукой по ее коротким волосам. - Наяву лучше… ведь здесь ты.
        Ирка почему-то смутилась. И чтобы скрыть смущение, стала деловито искать свою футболку. Макс сграбастал ее и опрокинул на себя со словами:
        - Пока тебе одежда не понадобится!
        Секс был быстрым, но удивительно страстным. Головокружительным, если выражаться по-книжному. Ирка это объяснила тем, что и у нее, и у него очень давно секса не было, Макс же был твердо уверен, что такое бывает только между людьми, созданными друг для друга. Он уже уяснил для себя, что любит Ирку и хочет прожить с ней всю оставшуюся жизнь. Макс давно подумал, еще когда любовался ее мордашкой в самую первую встречу, что новая знакомая послана ему судьбой. Но у него были некоторые сомнения, а теперь они испарились. Ночью все встало на свои места! И Макс решил, что сделает все, чтобы она была счастлива. С ним или без него… Все равно!
        Ирка не догадывалась о чувствах и мыслях Макса. Сама она столь глубоких чувств не испытывала, но ей было удивительно хорошо и спокойно рядом с ним, таким сильным мужчиной. Ни с кем до сих пор, даже с горячо любимым Бэком, она не ощущала ничего подобного. И это ее очень волновало. Как и сам Макс! Она тайком следила за ним и ловила себя на желании игриво хлопнуть его по ягодицам, провести ладонью по рельефному прессу, чмокнуть в ямочку на щеке, которая стала появляться все чаще…
        Особенно хорош Макс был, когда возился на кухне. В трусах и фартуке он копошился у плиты, готовя гренки и кофе. А Ирка сидела на подоконнике, смотрела на него и улыбалась. И щебетала что-то в ответ на его какие-то вроде бы ничего не значащие слова. И пуляла в него фасолинами из банки, стоявшей на том же подоконнике. И дрыгала ногой, когда Макс щекотал ее пятку. И отвечала поцелуями на его быстрые поцелуи… И была по-настоящему счастлива в это утро!
        Они наскоро позавтракали, покормили собак и отправились в путь.
        Дорога до имения Себровского заняла два часа, как Макс и планировал, и к его границе (территория была обнесена двухметровым забором) они подъехали в десять.
        - Наверное, надо было заранее договориться о встрече, - протянула Ирка, помрачнев при взгляде на будку охранника. - Нас могут и не пустить…
        - Я договорился, не волнуйся, - успокоил ее Макс. - И все продумал.
        Ирка хотела узнать об этом поподробнее, но тут к машине подошел охранник, и она промолчала. Когда же ворота открылись и джип въехал на территорию, было уже не до расспросов. Отправляясь к Себровскому, она представляла себе новое место его обитания как нечто вроде королевской резиденции или помещичьей усадьбы, как минимум особняк этажа эдак в три, шикарный парк, фонтаны. Допускала наличие на территории теннисного корта или аквапарка. Не удивилась бы вертолетной площадке. Но, попав в периметр, Ирка увидела ряды теплиц. Огромных, стеклянных теплиц, внутри которых что-то зеленело…
        - Не удивляйся, - бросил Макс, от которого не укрылось ее замешательство. - Себровский выращивает фрукты и овощи. Зимой - зелень и грибы.
        - Зачем? - тупо спросила Ирка.
        - На продажу.
        - Если ты мне скажешь, что он еще свиней держит, то…
        - Держит, но специализируется на выращивании птицы: кур, гусей, индюшек.
        - Обалдеть! - только и смогла выговорить Ирка.
        - Еще карпов в пруду разводит. Но это больше ради баловства. Птицеферма же у него знатная.
        - Мир перевернулся, - покачала головой Ирка. - Себровский - фермер!
        - Кстати, а вон и он сам, - сказал Макс и ткнул пальцем в едущий им навстречу трактор.
        Ирка сначала решила, что Макс над ней смеется, но потом пригляделась к трактористу и узнала в нем Себровского. В отличие от остальных бывших друзей, с кем она встретилась, Игорь внешне совсем не изменился. Был тем же стройным привлекательным мужчиной с удлиненными каштановыми волосами. Но если раньше он носил элегантные костюмы, рубашки, галстуки, то теперь на Себровском был ватник, на голове цигейковая ушанка, на ногах сапоги химзащиты. Кроме того, волосы его были забраны в хвост, а из-под фуфайки торчал клеенчатый фартук.
        Подъехав к крыльцу своего более чем скромного дома, Игорь заглушил мотор трактора и выпрыгнул из кабины. Макс тоже остановился и вышел. Ирка заторопилась следом.
        - Это вы представитель «Конс-Евро»? - обратился Игорь к Максу.
        - Я, - ответил тот, чем несказанно удивил Ирку. - Меня зовут Максимом Дмитриевичем. Но вы можете называть меня просто Максом.
        - Игорь, - представился Себровский и пожал Максу руку. - Я рад, что вы вышли на меня. Давно собирался найти какой-нибудь консервный завод, чтоб не просто поставлять ему сырье, а совместно выпускать продукцию, но на крупные предприятия не пробьешься, с мелкими же чепэшками опасно связываться. Мне же нужны гарантии. Я планирую выбросить на рынок целую серию консервированной птицы. С овощами, грибами, зеленью… Все под общим брендом… - Тут он обратил внимание на Ирку и спросил, ни к кому конкретно не обращаясь: - Вы деловые партнеры?
        Макс покачал головой. А Ирка спросила:
        - Ты меня не узнаешь, Игорь?
        - Конечно, узнаю, - усмехнулся тот в ответ. - Или ты думаешь, у меня от свежего воздуха развилась амнезия?
        - Вы знакомы? - изобразил удивление Макс.
        - Когда-то очень тесно общались… И вместе работали.
        - Я работала на тебя, - поправила Игоря Ирка. - И никак не думала встретить тебя в этой глуши…
        Игорь пожал плечами. Он и сам не думал, что окажется здесь. Но так сложились обстоятельства. Нет, неправильно - обстоятельства вынудили! И произошло это два года назад.

…Тогда он вернулся из командировки раньше срока. Без предупреждения. Обычно всегда звонил, но тут забыл подзарядить телефон.
        Когда Игорь вошел в квартиру, открыв дверь своим ключом, то сразу услышал характерные звуки - женские стоны. Да такие страстные! Кто-то смотрит порно, решил он. Только кто? Не жена же. Супруга его всегда относилась к порнографии с брезгливостью, а к сексу - с полным равнодушием. Как истинная леди, она была холодной женщиной. В молодости Игорь еще мог как-то разбудить ее желание, но теперь нет. В итоге перестал даже пытаться, и их сексуальная жизнь в последнее время сошла на нет.
        Игорь пошел на звуки, ожидая увидеть включенный телевизор и уставившуюся на экран горничную.
        Но он ошибся! Горничной в комнате не было. И экран телевизора не светился. Стоны же издавала не порноактриса, а реальная женщина. Его жена! Его холодная аристократичная жена, извивающаяся под мускулистым телом двадцатитрехлетнего шофера. Увидев эту сцену, Игорь почувствовал приступ тошноты. Под ним-то она никогда вот так… Не стонала. Не извивалась. Не царапала его спину своими коготками. Просто лежала. Красивая и холодная… А сейчас…
        Как отвратительна она была сейчас! Уже немолодое лицо перекошено от похоти, дрябловатые ноги молотят парня по тугим ягодицам, волосы, всегда уложенные в безупречное каре, намокнув от пота, повисли сосульками… Рядом со своим любовником пятидесятилетняя Алла выглядела старухой, что было особенно мерзко, даже хуже, чем сам факт измены…
        Игорь хотел уйти сразу, пока его не заметили. Но Алла, исторгнув из себя просто-таки кошачий вопль, замерла, после чего открыла глаза. Открыла - и увидела мужа в дверях спальни. Игорь смутился, а она нет. Встала, похлопав перепуганного парня по попке, накинула халат и с привычной холодностью сообщила Игорю, что полюбила другого.
        - Этого сопляка? - заорал он, только-только осознав, что примерил на себя шкуру рогатого мужа из анекдота. Он, Себровский! Мечта любой бабы от восемнадцати до шестидесяти!
        - Он настоящий мужчина, - надменно молвила супруга. - Не то что… - Алла сделала многозначительную паузу, - некоторые.
        - Я с тобой развожусь!
        - Нет, это я с тобой развожусь, - отчеканила Алла. - А квартиру покинуть я прошу тебя прямо сейчас…
        Квартиру он покинул, ведь она была записана на жену. Как многое другое. После развода - склочного, мелочного, унизительного - состояние Игоря сильно оскудело. Алла дралась за каждый рубль (ведь ей нужно было содержать своего молодого любовника) и не останавливалась ни перед чем, лишь бы оттяпать кусок пожирнее. Особенно яростно она боролась за акции холдинга, и Игорь без борьбы уступил ей половину контрольного пакета. После чего выбросил свою половину акций на биржу и продал их по смешной цене. Деньги, конечно, потерял и дело свое, по сути, тоже, зато Алле отомстил. Хотела получить империю, а достались бывшей женушке лишь ее обломки.
        Но, кроме развода, в тот год на Игоря свалилась еще одна неприятность. Его не перевыбрали на новый срок. Он перестал быть депутатом, и сразу же на него завели дело о хищении государственной собственности. А тут еще сердце стало пошаливать. Что неудивительно - все ж болезни от нервов!
        И так все Игоря достало, что он решил взять и начать жизнь заново. И начал! С нуля. Купил землю, технику, цыплят, корма, отстроил ферму, нанял работников. И дело пошло. А затем и остальное наладилось. Даже личная жизнь. Теперь у Игоря была молодая, красивая, а главное - скромная, чистая, преданная и благодарная гражданская жена (отношения оформлять он больше не желал). Из деревенских. С косой до попы. С рубенсовскими формами. И с таким невинным взглядом, от которого у Игоря выступали слезы умиления…
        - Знакомьтесь, господа, это Пашенька, - представил супругу Игорь, едва они вошли в дом. - Моя жена.
        Девушка тут же зарделась и опустила очи долу.

«Артистка», - хмыкнула про себя Ирка. «Аферистка», - решил Макс. И оба подумали, что деревенская хищница еще себя покажет. Вот обживется в доме, забеременеет, женит Себровского на себе и, почувствовав себя хозяйкой положения, скинет масочку волоокой скромницы. Гулять начнет, как пить дать (вон как глазками на Макса стрельнула), и тянуть с новоявленного фермера бабки (Ирка заметила, с каким завистливым вниманием девица рассматривала ее модный прикид).
        Но пока Пашенька вела себя безупречно. Была тиха, нежна, покладиста, а на Игоря смотрела как на икону. Себровский млел. И все то время, пока они с Максом вели деловые разговоры, поглаживал ее по мясистому крупу (раньше-то, помнится, усмехнулась про себя Ирка, предпочитал женщин худеньких).
        Когда мужчины наговорились, Паша подала обед. Состоял он из пяти блюд: супа, салата, фаршированных яиц, запеченной курицы, жаркого, кулебяки, и был очень вкусно приготовлен. Ирка, так и не научившаяся кашеварить, совершенно искренне Игореву супругу похвалила. От ее похвалы Себровский просто расцвел, а Ирка решила, что сейчас самый подходящий момент для приглашения его к себе в гости. Она только-только хотела заговорить с ним о предстоящей вечеринке, но ее опередил Макс:
        - Игорь, Паша, мы с Ириной приглашаем вас к нам в гости.
        - Спасибо, - ответил Себровский. - Как-нибудь нанесем вам визит… Весной, может быть…
        - Нет, Игорь, вы не поняли. У Ирины день рождения скоро. Хотим устроить скромную вечеринку. Директор «Конс-Евро» тоже на нее приглашен, так что можно будет совместить полезное с приятным. - Макс как можно благожелательнее глянул на Пашу. - А супруге вашей не мешает развеяться, сменить обстановку.
        - И правда, Игорек, - зажурчала Паша. - А то ведь нигде не бываю. Платье, что ты мне купил на Восьмое марта, и надеть некуда…
        Себровский недовольно буркнул:
        - Где вечеринку устраивать собираетесь? В клубе, что ль, каком модном?
        - Нет, дома.
        - Хорошо, - облегченно выдохнул Игорь. А вот Паша приуныла. - А то мне вся столичная тусня, - он провел ребром ладони по шее, - во где!
        - Мы вообще будем праздновать не в Москве, а в Ольгине.
        - О-о-о! Мой любимый городишко! - расцвел Игорь. Зато Паша сникла. - Туда я бы сгонял. Тем более там комбикормовый завод есть, а я как раз поставщика кормов сменить хочу…
        - Вот видишь, как здорово. Сразу столько дел сделаешь, а заодно и дам порадуешь.
        - Да, Игорь, - подала голос Ирка. - Мне очень приятно будет видеть тебя у себя.
        - Значит, договорились, - кивнул головой Себровский. - А теперь пойдемте, я вам свою ферму покажу. Паша пока ужин приготовит…
        Глава 6
        От Себровского они уехали затемно. Хотели раньше, но Игорь без ужина не отпустил. И хотя гости еще обед не переварили, пришлось им вновь садиться за стол и вкушать плоды Пашиных трудов.
        Ирку после более чем обильной трапезы клонило в сон, но прежде чем уснуть, она спросила у Макса:
        - «Конс-Евро» действительно существует?
        - Естественно. Себровский не дурак, его на мякине проведешь.
        - Но ты провел.
        - Совсем нет. Единственное, в чем я его обманул, так это в том, что на твоей вечеринке будет директор «Конс-Евро», остальное же - чистая правда. Я знаком с одним из акционеров предприятия, он не против сотрудничества с Себровским. - Макс улыбнулся, продемонстрировав ямочку на щеке. - Я, кстати, как посредник, еще и процент от сделки получу… - Он разложил Иркино кресло, чтоб ей было удобнее, и сказал: - А теперь поспи. У тебя, смотрю, глаза закрываются…
        Ирка благодарно улыбнулась и смежила веки. Сон пришел тут же. Она погрузилась в него так глубоко, что не пробудилась, даже когда Макс затормозил у ворот своего дома. Спящую, он взял ее на руки и перенес в избу. Раздев, уложил на кровать. Ирка сладко потянулась, обняла подушку и блаженно пробормотала:
        - Как хорошо дома!
        На следующий день она хотела ехать в Москву. Но когда, собравшись, с вещами подошла к машине, Макс отобрал у нее сумку, саму взвалил на плечо и отнес обратно в избу.
        - Ты чего творишь-то, а? - ошарашенно спросила Ирка после того, как ее поставили на ноги. - Мне домой надо…
        - Твой дом здесь. Ты сама вчера сказала!
        - Я? Не могла я такого…
        - Сказала, сказала, я слышал. И Чак слышал. Правда, Чак? - Макс вопросительно посмотрел на сидящего у порога пса. Тот тряхнул ушами и ответил «Гав!». - Ну, вот видишь, я не вру…
        - Перестань дурачиться, - строго сказала Ирка, хотя ее так и подмывало улыбнуться. - Что подумает Мила, если я не вернусь?
        - Мы ей позвоним и скажем, что ты переезжаешь ко мне. Твои вещи заберем позже.
        - Ну и что она подумает? - заклинило Ирку.
        - Что у нас с тобой любовь, - рассмеялся Макс, кажется, впервые за все время их знакомства.
        - А у нас с тобой любовь? - удивленно округлив глаза, проговорила она.
        - Конечно, - серьезно ответил он. - Но если тебе это смущает, можешь сказать Миле, что я попросил тебя помочь мне со щенками, а поскольку ты очень любишь собак, то…
        - Я именно так ей и скажу.
        - Пожалуйста, я не против. Тем более помощь твоя мне действительно не помешает.
        Ирка не сдержала смешка. И, подмигнув доберману, бросила:
        - Чак, твой хозяин, оказывается, корыстный человек! Врет девушкам про любовь, чтобы заставлять их работать…
        - Да, я такой, - поддакнул Макс и, обняв Ирку за талию, повлек в сторону спальни.
        Чак с радостным лаем кинулся следом за ними, но перед его носом дверь захлопнулась.
        В Москву они выбрались только через два дня. Хотели только забрать Иркины вещи, но во время пути Максу позвонил его помощник и сообщил, где можно найти Машуню с Коляном. Ирка тут же забыла про свое барахло и попросила отвезти себя по названному адресу. Макс не стал спорить - повез.
        Когда «Паджеро» затормозил у мини-рынка возле станции метро «Речной вокзал», Ирка вопросительно глянула на Макса, не понимая, почему тот доставил ее именно сюда. Ей что, на метро придется теперь добираться?
        - Выходи, дорогая, - ответил на ее взгляд Макс. - Приехали.
        - Но поблизости нет жилых домов…
        - А мы к ним не домой, а на работу.
        Ирка обвела взглядом окрестности. Когда в поле ее зрения попал современный торговый центр, она радостно воскликнула:
        - Ах вот в чем дело! Этот магазинище - Машкина собственность?
        - Нет, ее собственность вон там. - И он указал на ряд неказистых прилавков, за которыми торговали простенькими продуктами питания, типа печенья или подсолнечного масла. - Место шестнадцатое, ряд второй. Иди. Хозяйка сейчас здесь…
        И Ирка пошла. Продираясь сквозь крикливую толпу покупателей, она двинулась к прилавку под номером «16». Добравшись до него, осмотрела ассортимент (тушенка, майонез, макароны), затем перевела взгляд на продавщицу, желая узнать у нее, где находится хозяйка. Но едва увидела женщину, стоявшую за прилавком, нужда задавать вопрос отпала. Хозяйка была на месте! Все та же Машуня, не изменившаяся ни на йоту. Она не постарела, не похудела, не перекрасилась - на ее голове топорщились все те же двухцветные волосы. Даже шуба на ней была все та же. Чернобурка, правда, сильно пообтерлась и выцвела, но определенно именно в ней Машуня предстала перед Иркой в самую первую их встречу.
        - Тушеночки, дамочка, не желаем? - обратилась она к Ирке и сунула ей под нос консервную банку. - Отличное качество и цена плевая - всего полтинник…
        Ирка отрицательно мотнула головой.
        - А может, шпротиков? Или килечки? Все свежайшее…
        Она недоговорила. Замолчала, как будто подавилась, и, сделав глубокий выдох, прошептала:
        - Ирка, ты?
        - Я, - улыбнулась та.
        - Охрененно! - загоготала Машуня. - Ирка собственной персоной! - Она неуклюже выползла из-за прилавка. Поставив на него табличку «Перерыв 5 минут», принялась Ирку осматривать. - Краля! - вынесла вердикт Машуня. - Как не из тюряги, честное слово! Чем занимаешь-то сейчас? Все статейки пописываешь?
        - Собак развожу, - ляпнула Ирка первое, что пришло в голову.
        - Ну, видать, дело выгодное! - И, не дожидаясь подтверждения своего предположения, продолжила: - А я вот тут! Уже год как. Не скажу, что большие бабки заколачиваю, но на булку с икрой хватает… - Тут у прилавка с заинтересованным видом остановилась покупательница, и Машуня гаркнула, обернувшись, куда-то в сторону: - Колька, ну-ка постой вместо меня! У нас народ! - Потом обратилась к покупательнице: - Берите, берите, дамочка, тушеночку. Первоклассный товар! И почти даром. Всего полтинник! - Затем пояснила Ирке: - Все ведь самим приходится. Колька - грузчиком. Я - продавцом. Работников-то нынче не сыщешь! Москвичам платить замучаешься, а приезжие уж больно ненадежные…
        - Маш, я не поняла, - прервала ее трескотню Ирка. - Ты почему на рынке торгуешь? У тебя же сеть магазинов была…
        - Была да сплыла, - беспечно отмахнулась Машуня. - Колька все просрал!
        - Как так?
        - Если не торопишься - расскажу.
        - Не тороплюсь, - заверила ее Ирка.
        - Ну тогда пошли по чебуреку слопаем да кофейку хлебнем. Тут поблизости нормальная закусочная есть. Погреемся, поедим, покалякаем… - Она сорвала с себя невероятного размера фартук и кинула его на прилавок. - Ну че, потопали?
        Ирка кивнула головой, соглашаясь идти в так называемую нормальную закусочную. Машуня вновь кликнула Коляна, и тот наконец показался. Ирка окинула его взором и пришла к выводу, что он тоже не сильно изменился. Разве что лицо его стало более одутловатым, а нос сизоватым. Явно втихаря попивает, но открыто зашибать боится - супруга за это по головке не погладит.
        - Помнишь Ирку? - спросила Машуня у мужа. Колян неопределенно пожал плечами, чем разозлил супругу: - Опять где-то тяпнул, гад! Кто ж те только, сволочь, наливает, а? - Тот сделал непроницаемое лицо. - А ну становись у прилавка, ушлепок! И смотри у меня! Чтоб деньги не тырить, ясно?
        Супруг покладисто кивнул головой, а Машуня увлекла Ирку в сторону закусочной.
        Когда они, взяв кофе и чебурков, примостились в уголке забегаловки, Машуня начала свой рассказ:
        - Хорошо мы жили поначалу с Колькой-то. Я ж его, как Матроскин говорил, на помойке нашла, отмыла, отчистила. Он ценил. И я не жаловалась. Сама-то на работе, а он дома. По хозяйству хлопочет. Борщи мне варит. Но вот два года прожили, и что-то я затосковала. Ребеночка мне захотелось. Все, думаю, есть: и бизнес, и недвижимость, и тачек целый автопарк, а кому все достанется, когда умру? - Машуня осушила стакан одним глотком и, подперев подбородок кулаком, вздохнула: - Но мне уже за сорок. Возраст критический. Да и по-женски не то чтобы без проблем - тяжестей много таскала, когда челночила. Короче, не получалось у нас. А я ведь такая - ежели что не получается, меня клинит. Надо добиться, понимаешь? Вот и начала по всяким врачам да курортам лечебным ездить. Бизнес забросила. Ну не то чтобы забросила, конечно, Кольку обязала за всем приглядывать да в курсе меня держать. Думала, все налажено, поди, справится убогий мой, не велика мудрость… - Машуня куснула чебурек, отхватив одним махом добрую половину. - Сглупила я! Колька, оставшись без присмотра, пустился во все тяжкие. Телок начал водить, дружков
непонятных. Всех в дом, дым коромыслом… Куролесил, короче, на полную катушку! А умные люди и воспользовались - в хату мою под видом друганов Колькиных просочились, комп сперли, в сейфе порылись…
        - Обокрали? - уточнила Ирка.
        - Если бы просто обокрали! А то всю документацию скачали… Да и это полбеды! Хуже то, что они стали дурака моего шантажировать. Трясли перед ним распечатками и грозили, что передадут их в налоговую, меня посадят. И его заодно. С конфискацией!
        - Блефовали?
        - Конечно! Нет, понятно, что подкопаться было к чему. Только я-то отмазалась бы, у меня в налоговой свои люди. Но дурик мой обделался от страха и сделал все, что ему велели….
        - А что ему велели?
        - Подписать кое-какие бумаги. Он имел право подписи.
        - Почему же не позвонил тебе?
        - Побоялся. Позвонил бы, пришлось бы все рассказывать: и про пьянки, и про гулянки (а он гадость венерическую от одной из своих шалав цапанул, как раз уколы делал), и про дружков полукриминальных, которые потырили из дома по мелочи… - Машуня зашвырнула в рот остатки чебурека и стала со смаком его жевать. Воспоминания о неприятной истории аппетит ей не отбили. - А так, думал, все шито-крыто будет. Пока я приеду, он вылечится, следы заметет, отлежится… А про кражу решил просто умолчать - воры обещали вернуть комп. Вот и подписал. - Она взялась за чебурек Ирки, к которому та не притронулась. - Когда я вернулась домой, к слову сказать, беременная - от кого, не спрашивай, имени его не помню, но хлопец был гарный, не чета Кольке, - у меня на фирме такой кавардак творился, что я просто обалдела. В магазины было закуплено дикое количество просроченного, некондиционного, бросового товара. И вернуть его уже никак нельзя - все сроки прошли. Мы начали терпеть убытки. А тут еще оказалось, что завезенное теми же поставщиками вино - голимый левак. ОБЭП, когда нагрянул, всю партию арестовал. А на меня - дело…
Короче, ужас! Но все равно цветочки. Вот когда я узнала, из-за чего все безобразие творится, вернее, из-за кого, у меня случился выкидыш. И это меня просто подкосило. Нервный срыв со мной случился. Впервые в жизни! Долго лечилась я тогда. А когда в себя более-менее пришла, фирма моя уже совсем на ладан дышала. Пришлось продать - поднимать ее у меня сил не было.
        - И что, вырученных от продажи денег хватило только на то, чтобы купить палатку на рынке? - с сомнением протянула Ирка.
        - Конечно, нет. На те деньги я три фуры приобрела. Думала на грузоперевозках заработать. Но не пошло почему-то… Вернее, знаю, почему: чтобы не облапошили, надо все под контролем держать, а я не могла тогда… Ну и прогорела. Да еще одна машина в жуткую аварию попала, водитель погиб, а страховка фуры моей оказалась просроченной. В общем, сама понимаешь… - Машуня басовито хохотнула. - И вот теперь я на рынке. Вернулась к тому, с чего начинала.
        - И все же, я смотрю, ты не очень унываешь.
        - Сначала знаешь как убивалась! В сорок семь у разбитого корыта осталась. От такого у кого хошь крыша съедет. Потом смирилась. А сейчас прям азарт какой-то появился - опять подняться хочу, назад все вернуть.
        - И как? Получается?
        - Да не особо, - вздохнула Машуня тяжко. - На тушенке и майонезе много не заработаешь, а другим торговать у метро не имеет смысла.
        - Я могу кое-чем помочь, - сказала Ирка.
        - Да? И чем же?
        - Помнишь Себровского?
        - Конечно.
        - Он сейчас занимается разведением птицы и собирается регистрировать свою торговую марку. Будет выпускать всевозможные консервы. Реализовываться товар будет через фирменные торговые точки. Первой может стать твоя палатка…
        Ирка бросила на Машуню быстрый взгляд, чтобы убедиться в том, что заинтересовала бывшую Лешкину пассию. Но по лицу той ничего нельзя было определить. Тогда Ирка продолжила:
        - Если дело пойдет, ты быстро вернешь потерянное. Себровский - та рыбка, которая мелко не плавает. Он поднимется очень скоро и очень высоко, и если ты сработаешься с ним, то он поднимет и тебя…
        - Мою палатку в качестве фирменной торговой точки использовать нельзя, - вздохнула Маша. - Слишком мала и неказиста.
        - Расширишься, сделаешь ремонт.
        - В копеечку влетит!
        - Не мне тебе рассказывать, что, не вложив денег, прибыли не получишь.
        - Ясен пень. Но мне нужны гарантии. То есть согласие Себровского на сотрудничество. Хотя бы устное…
        Ирка заверила, что согласие Машуня непременно получит, а также сможет обсудить с Себровским все деловые вопросы в неформальной обстановке. Затем она рассказала о том, что собирает друзей на день рождения, и Машуня приняла приглашение с большим воодушевлением.
        Ирка вернулась к джипу, забралась в салон. Вид у нее был задумчивый и немного печальный.
        - Все в порядке? - поинтересовался Макс, заглянув ей в лицо.
        - Нормально, - ответила она, затем откинулась на сиденье и закрыла глаза. - Поехали к Миле за вещами.
        Макс завел мотор и тронул машину с места.
        - Сглазила я их, что ли? - вдруг воскликнула Ирка.
        - Ты о ком? - переспросил Макс.
        - О них. - Она открыла глаза, но лишь для того, чтобы сморгнуть слезы. - Все в таком дерьме побарахтались, что одно только на ум приходит.
        Макс открыл было рот, чтобы высказать свою мысль на сей счет (он считал, что Иркиных друзей таким образом бог за предательство наказывает), но она мотнула головой:
        - Ничего не говори, Макс, и так знаю, что ты думаешь. - Она вытерла щеки подушечками пальцев. - Но только я твоих убеждений не разделяю. Я не верю в божью кару…
        - А в сглаз, значит, веришь?
        - Да и в него не верю! - в сердцах бросила Ирка. - Так уж просто, к слову пришлось… - Она наконец-то посмотрела на Макса. Взгляд ее был испуганный. - Я уже боюсь с Себастьяном встречаться. Мне страшно представить, до чего его, бедного, жизнь довела…
        - Не бойся, с ним тебе не придется встречаться, - сказал Макс.
        - Он что, умер? - ужаснулась Ирка.
        - Нет. Вернее, не знаю. Я не могу его найти. И до твоего дня рождения вряд ли смогу… Он как испарился.
        - Жаль. Его я хотела отыскать больше, чем остальных. И не потому, что подозреваю именно его, просто мне приятно было бы повидать его. Себастьян удивительный человек…
        И она рассказала Максу о Сэбе. Не все, конечно, но многое. Не касалась только сексуальной темы да фактов, уже известных Максу из досье. Но тот все равно понял, что между Иркой и Себастьяном что-то было, и тут же почувствовал укол ревности. Чувство было забытым, и Макс сначала даже не понял, что это с ним. Но когда разобрался в себе, мысленно усмехнулся. Надо же, вернулось! Скоро тридцать лет будет, как не испытывал ревности (со времен своей первой любви), и вдруг нате вам - разобрало…
        - Жаль, что ты Себастьяна не нашел, - подытожила свой рассказ Ирка.
        - Тем более что именно он может быть убийцей. И в таком случае…
        - Нет, только не Сэб! - выпалила она с такой горячностью.
        Макс ощутил еще один укол ревности.
        - А кто? - спросил он, не подав вида. - Есть подозрения?
        Ирка мотнула головой.
        Макс кивнул. Он так и думал.
        Всю оставшуюся дорогу ехали молча.
        Мила встретила их с горящими глазами. Ее обуревало жгучее любопытство! Она понимала, что между Максом и Иркой что-то происходит, но ей не терпелось узнать, насколько у них все серьезно, а главное - как подруге удалось соблазнить непоколебимого крестного. Но любопытство Милы, к великому ее разочарованию, так и не было удовлетворено. Когда Ирка пошла собирать вещи, Макс потащился за ней, и пошептаться с подругой не удалось. Потом он отвел крестницу в сторонку и стал совать ей деньги, желая возместить затраты. Та шипела в ответ, что помогала Ирке безвозмездно, а средств ей вполне хватает - Паша ее в расходах не ограничивает, она может тратить сколько душе угодно.
        - Мила, - вдруг раздался рядом Иркин голос, - я обязательно верну тебе деньги. Я примерно подсчитала, сколько должна, и как только заработаю…
        - Нет, ты чего, обидеть меня хочешь? - разозлилась Мила. - Сначала мужик твой, потом ты!
        Ирка смутилась, услышав последнюю фразу, про мужика, а Миледи рявкнула:
        - И не красней мне тут! Строит, блин, из себя целку…
        - Что за выражения, Мила? - пожурил ее Макс.
        - Если не замнете тему денег, услышите выражения покруче! Ясно?
        - Предельно.
        - Вот и отлично, - буркнула Миледи. - А теперь, когда все вопросы улажены, пошли чай пить.
        Ирка с Максом послушно потопали за Милой в кухню.
        - Отчитывайтесь! - сурово скомандовала Миледи, когда они расселись за круглым столом.
        Макс отчитался - сухо излагать факты у него получалось лучше. Когда же он закончил, Ирка спросила:
        - Мил, поедешь со мной в Ольгино?
        - С нами, - поправил ее Макс.
        - С нами, - улыбнулась ему Ирка.
        - Конечно, поеду.
        - С Пашей?
        - Нет, его мы тут оставим. Я его в наши дела не посвящала.
        - Тогда пора билеты покупать, вдруг мест не будет…
        - Поедем на моем джипе, - сказал Макс. - Быстрее выйдет. Да и машина там может понадобиться.
        - А банкет заказали? - поинтересовалась Мила.
        - Еще до отъезда в Москву, - сообщила Ирка. - Там запись за месяц и предоплата. Я заказала фуршет, чтобы не было никого из посторонних. Официанты все приготовят, накроют стол и уйдут. В доме мы будем одни.
        - А где ты гостей разместишь? Гостиница-то в твоем Гадюкине есть?
        - Есть. Номера я забронировала по телефону.
        - Ну, тогда все…
        - Нет, не все, - не согласился с ней Макс. - Ирина еще не посвятила нас в свою тайну.
        - Какую?
        - Она так и не сказала, каким образом собирается заставить убийцу себя обнаружить. - Он перевел взгляд на Ирку: - Или ты оставишь нас в неведении?
        Ирка отрицательно мотнула головой и рассказала сначала о найденном кольце, потом о своих соображениях по поводу того, как с его помощью можно заставить убийцу раскрыться. Макс, слушая ее, хмурился. Когда же Ирка закончила, он сказал:
        - Блеф чистой воды.
        - Считаешь, может не прокатить? - поинтересовалась Мила.
        - Запросто.
        - И что тогда?
        Макс посмотрел на Ирку. Его интересовал тот же вопрос.
        - Буду искать новый способ, - ответила Ирка. - Не знаю - как, но я найду убийцу и выведу его на чистую воду. На сегодняшний день такова цель моей жизни.
        - То есть ты намерена потратить на месть всю жизнь?
        - Ты меня осуждаешь?
        - Не понимаю.
        - Что именно ты не понимаешь?
        - Зачем тебе это нужно?
        - Макс, я отсидела пять лет за преступление, которого не совершала! - повысила голос Ирка. - На мне ярлык убийцы! Я не хочу с ним жить…
        - Тебя волнуют ярлыки?
        - Конечно! Мне только тридцать четыре. Мне до пенсии еще о-го-го… И что ты мне предлагаешь? Двадцать лет посудомойкой работать? Но я не хочу! Я способна на большее…
        - И реализовать себя тебе мешает судимость?
        - А разве нет?
        Макс пожал плечами.
        - Я собираюсь добиться успеха. Опять! - стояла на своем Ирка.
        - В какой области?
        - Да хоть в какой! - вышла из себя Ирка. - Я не вернусь в Ольгино. Я столичная штучка! Хочу жить в Москве, но не в халупе, снятой у алкаша, а в хорошей квартире. И работать не в шашлычке, а в журнале, на телевидении, в кино…
        - Все понятно, - прервал ее Макс. - А теперь, когда ты все объяснила и выпила свой чай, поехали домой?
        И он, не оборачиваясь, зашагал к двери.
        Полпути они ехали молча. Ирка делала вид, что спит, а Макс делал вид, что ей верит. Он жал на педаль газа и думал, думал о своем…
        Наконец не выдержал.
        - Можно вопрос? - спросил Макс у Ирки, веки которой тут же дрогнули.
        - Можно, - сказала она, не открывая глаз.
        - Когда ты представляешь свое будущее… - он сделал глубокий вдох, - в нем есть я?
        - Да, - коротко ответила Ирка.
        - Но я же не буду соответствовать! - воскликнул Макс, впервые подняв голос. - Ты вновь станешь столичной штучкой, снимешь шикарную квартиру, найдешь престижную работу, обзаведешься новыми богемными друзьями… - Он нахмурился. - Я не вписываюсь в это. Я деревенский псарь и собираюсь им оставаться!
        - Хочешь всю жизнь прожить в деревне, разводя собак?
        - Да. Таков мой выбор.
        - Неужели тебе не хочется большего?
        - Человек счастлив, когда он в гармонии с собой. В деревне я обрел гармонию. Там мой дом, мои собаки, церковь, в которой я окрестился и которую мы с батюшкой Феофаном своими руками отстраивали…
        - Я все понимаю, Макс, - мягко сказала Ирка. - И не прошу тебя отказываться от своего выбора ради меня. Но и я другой не стану. Я пробовала, но…
        - Я ничего от тебя не требую. И не хочу, чтобы ты менялась. Просто прошу разобраться в себе и понять, что тебе, именно тебе, нужно для счастья.
        - Могу сказать уже сейчас, что мне недостаточно того, что милый будет рядом. Помнишь песню про женское счастье? Вот уж не моя история! Я карьеристка. Я хочу добиваться успеха!
        - И, по-твоему, совместить карьеру и личное счастье невозможно?
        - У меня не получалось. Все мои мужчины либо требовали от меня погрязнуть в быте, либо, воспринимая меня как равного партнера, переставали видеть во мне женщину…
        Макс хотел сказать, что ей просто попадались не те мужчины, но произнес совсем другое.
        - Я люблю тебя, - выпалил он так торопливо, будто боялся, что сейчас вся его решительность иссякнет и он не выскажется до конца. - Просто знай это. А еще то, что мой дом - твой дом. Когда ты устанешь от богемной жизни, когда тебе надоест доказывать что-то всем и себе в том числе, когда тебе захочется обрести гармонию, приезжай, я буду безумно рад тебе…
        Ирка многое могла бы сказать ему: поблагодарить, выразить свою радость, ибо ей радостно было услышать его слова, признаться в ответном чувстве, но она промолчала. Макс тоже больше ничего не стал говорить. Так, в полном молчании, они доехали до проселочной дороги, от которой отходили ответвления в разные стороны. Поворот на их деревню был самым первым, но они не повернули, а поехали прямо.
        - Куда мы? - спросила Ирка.
        - Хочу свозить тебя церковь. Тебе сейчас, больше чем когда бы то ни было, нужно Божье благословение.
        - Предупреждаю сразу: я молитв не знаю, и…
        - Попросить у Бога помощи можно своими словами. Он же не армейский старшина, с которым только по уставу положено разговаривать, - улыбнулся Макс. - А теперь смотри, сейчас купол появится…
        Ирка, вытянув шею, устремила взгляд вдаль.
        - Я был первым, кого в ней окрестили. Батюшка Феофан только-только семинарию окончил, его к нам направили. Церковь была в ужасном состоянии. Отреставрировали один алтарь да купол позолотили. Когда меня крестили, стояла зима, а отопления в церкви не было. Вода мгновенно замерзала, и меня не столько обливали, сколько льдом обсыпали… - Макс вскинул руку. - Вон она появилась, смотри!
        - Красивая, - сказала Ирка.
        Макс кивнул. Ему тоже нравилась архитектура старинной церковки. Еще до того, как она приобрела теперешний вид, а была обшарпанной и полуразрушенной, он любовался ею. Отец Феофан говорил, что церкви четыреста лет, и целых пятьдесят в ней не молились, а вязали веники.
        Они подъехали к воротам. Макс припарковал машину, вышел, помог выбраться Ирке. Перекрестившись, они вошли в храм. Ирка стала озираться, рассматривая внутреннее убранство. А Макс сразу направился к церковной лавке и купил несколько свечей. Две из них он дал Ирке. Но не сказал, перед какими иконами их ставить - видно, думал, что она сама должна знать. Ирка не знала!
        Нерешительно повертев в руках свечки, Ирка шагнула к самой большой иконе, решив, что не прогадает, поставив их перед ней, но тут увидела батюшку. Был он высок, статен и довольно молод. Ирка решила попросить у него помощи и устремилась к священнику. По мере приближения его черты казались все более знакомыми. Ирке чудилось, что она уже видела эти глаза, эти брови, скулы. Остальную часть лица закрывала борода, и рассмотреть ее не было возможности. Но когда она подошла к батюшке вплотную и увидела шрамы, покрывающие его шею, то сразу поняла, кто перед ней…
        - Себастьян, - прошептала она пораженно. - Неужели ты?
        Услышав свое имя, батюшка вздрогнул. Макс, который находился рядом, едва не выронил из рук свечу. А Ирка шагнула к Себастьяну и порывисто его обняла.
        Отец Феофан не сразу понял, кто перед ним, но когда Ирка отстранилась и заглянула ему в лицо, улыбнулся (глазами, а не губами - они плохо растягивались) и сказал Максу:
        - Ты хотел познакомить нас, но оказывается, мы давно знаем друг друга.
        - Это Себастьян! - пояснила Ирка.
        - Я уже понял, - пробормотал Макс. - И в том числе то, почему ты не верила, что он может быть убийцей…
        - О чем вы? - поинтересовался отец Феофан, переведя взгляд с Макса на Ирку. И та воскликнула:
        - Я не убивала Бэка!
        - Нисколько в том не сомневаюсь.
        - Тогда почему не приехал на суд, чтобы если не помочь своими показаниями, то хотя бы поддержать?
        - Буквально сразу после той ужасной вечеринки я лег в клинику на операцию. Она не удалась. У меня началось отторжение тканей… Когда тебя судили, я умирал. Потом мучительно выздоравливал… - При воспоминании о страшных болях, которые мучили его и днем, и ночью, Себастьян внутренне содрогнулся. - Хотя это не оправдывает меня до конца. Ведь я не думал тогда о твоем горе, только о своем. Когда же прозрел, стал за тебя молиться.
        - Я очень признательна тебе, - проговорила Ирка с благодарностью. - И еще. Пусть я и не очень верю в помощь свыше, но… помолись и послезавтра.
        - Почему именно послезавтра?
        - Она собирается вычислить убийцу мужа, - ответил за нее Макс.
        - Каким образом?
        Макс вопросительно глянул на Ирку, та кивнула, и он рассказал о ее планах. Выслушав его, Себастьян задал только один вопрос:
        - Ирина, ты так во мне уверена?
        - Да. Даже до того, как узнала, что ты стал священником, в тебе я почему-то не сомневалась.
        - Спасибо.
        - Помолишься?
        - Конечно… - Он опять улыбнулся. - И поеду с вами.
        Глава 7 (тот самый день…)
        Вечеринка не удалась!
        Люди, когда-то так замечательно друг с другом ладившие, теперь не могли найти общих тем для разговора. Более-менее раскованно себя чувствовали только Мила, которой было жутко интересно увидеть всех воочию, Люся с Сашей, болтавшие между собой, да Валя. За последнюю неделю Валентина прямо расцвела: успокоилась, перестала часто мигать, начала улыбаться и, кажется, даже немного похудела. Остальные были происходящим недовольны. Особенно Себровский и его супруга. Игорь злился из-за того, что директор «Конс-Евро» не явился на вечеринку, а Паша ощущала себя просто раздавленной - вырвалась в кои веки из деревни и куда попала? В деревню побольше! И платье ее некому оценить, кругом какие-то чудаки, да еще священник в придачу. Хороша тусовка!
        Машуня от происходящего тоже была не в восторге. Себровский поговорил с ней сухо, а пока она вела с ним диалог, Колька нарезался и стал рассказывать Нике анекдоты про педиков. Ника терпеливо слушал - вернее, делал вид, что слушает, - а сам вел нескончаемые переговоры по сотовому телефону. Спокойно общаться с единомышленниками ему мешал не только пьяный Колян, но и совершенно трезвый Алан. Он докучал Нике своими идеями, и сколько тот ни говорил, что кандидатура режиссера будет утверждаться не им одним, Ку его будто не слышал.
        Еще гости мало ели и плохо пили. Что отбило их аппетит, Ирка догадывалась - воспоминания, навеянные этим домом, были малоприятными, а крепко выпить среди гостей был не дурак только Колька. Остальные же лишь пригубливали: Мила, Люська и Саша - шампанское, Валя - белое вино, Машуня и Ника - коньяк, Себровский с Пашей - джин с тоником. Себастьян с Максом не пили совсем. Стояли в уголочке со стаканом сока и говорили о чем-то своем, не обращая внимания на остальных.
        Ирка же пила много. Не так много, как Колян, но достаточно. А поскольку от обильных возлияний она отвыкла, то пьянела на глазах.
        - Максим, - окликнула Макса Валентина, до того безрезультатно пытавшаяся отобрать у подруги фужер, - тебе не кажется, что Ирке надо придержать коней? Она уже в зюзю…
        Макс обернулся на Ирку - та хохотала над рассказанным Колькой анекдотом и локтем толкала Нику в бок. Макс пожал плечами:
        - Да пусть расслабится!
        Валя вскинула брови, но ничего не сказала.
        А Ирка тем временем схватила со стола бутылку с каким-то неизвестным вином, которое больше никто не рискнул пробовать, наполнила стакан и одним махом выпила. Потом кинула в рот оливку и потребовала от Коляна нового анекдота. Колян не мог отказать даме и выдал такую несусветную пошлятину, что получил от жены затрещину. Ирка тут же бросилась за него заступаться. Поднялся страшный гвалт. Машуня орала на именинницу, чтоб не лезла, та огрызалась, пьяно щуря глаза. Потом хватанула еще и стала совсем невменяемой.
        Себровский с женой и Ника тут же начали собираться. Ирка зарыдала. Макс бросился ее утешать, но она отпихнула его и вдруг заорала:
        - Предатели! Все вы - предатели! Думаете, я простила вас? - Она выставила вперед кукиш. - А вот хренушки!
        - Игорь, пойдем, - умоляюще прошептала Паша, хотя ей интересно было проследить за развитием событий.
        - Ты можешь идти! - рявкнула на нее Ирка. - Ты мне никто! А вот они-и-и… Друзья, называется! Бросили меня в трудную минуту… - Она покачнулась и упала бы, если б не Макс. - Но это ладно, это фигня, - махнула рукой Ирка, свалив со стола два фужера. - А вот то, что кто-то из них убил моего мужа, - не фигня!
        - Ирина, уймись, - строго сказал ей Себастьян. - Не клевещи на людей…
        - Отец Феофан, а с чего ты вдруг в попы подался, а? - Она икнула и сморщилась. - Не потому ли, что грех-то на тебе?
        - Прекрати немедленно! - прикрикнул на нее Макс.
        - Один из них… - Ирка ткнула пальцем в толпу, - убийца! И когда-нибудь я узнаю кто. Спросите, как? А очень просто - по анализу ДНК! - Макс попытался увести ее, но Ирка оттолкнула его и продолжала: - Мне Бэк приснился сегодня. Живой. И сказал мне, что кольцо, которое я ему подарила, укажет на убийцу. - Она обвела всех осоловелым взглядом. - Перстень у него был с печаткой ромбовидной… И вдруг пропал! Был на пальце, когда мы ссорились, а с трупа пропал… Куда делся? Я не знала… А Бэк мне сказал: слетел, когда на него убийца напал. Болтался он… - Ирка по-идиотски хихикнула. - Не убийца - перстень. Зацепился, Бэк сказал, за кожу руки убийцы… и слетел! А кровь-то на нем осталась… Мало, но на анализ хватит.
        - Бред, - бросил Себровский.
        - А вот посмотрим! - процедила Ирка, зло сощурившись. - Когда-нибудь найдется, и тогда…
        Она не договорила. Глаза ее закрылись, ноги подогнулись, и Ирка свалилась на пол. Макс подхватил ее на руки и перенес в комнату с камином. Потом, когда вернулся, долго извинялся перед гостями и просил их продолжать веселье. Но настроение у всех было окончательно испорчено, и никто не желал оставаться. Однако Макс уговорил всех задержаться еще на пятнадцать минут, чтобы отведать шикарный трехъярусный торт, который он заказал в подарок Ирке, но так и не успел подарить. Не желая обижать такого приятного человека, все согласились повременить с уходом.
        Обрадованный Макс потушил верхний свет и стал зажигать свечи на торте.
        Когда свет погас, один из гостей шепнул стоящему рядом, что, пока Макс зажигает это дикое количество свечей (их было штук сто, не меньше!), он успеет сбегать в туалет, куда уже давно хочет. Тихонько покинув комнату, он прошел через коридорчик в залу. Туалет находился рядом, но гость туда не завернул.
        В зале свет не горел, но в камине еще тлели дрова, и видимость была сносная. По крайней мере, спящую и храпящую Ирку гость разглядел. Она лежала на диване, свернувшись клубком. Плед, накинутый заботливым Максом, почти сполз на пол - Ирка всегда скидывала с себя одеяла, и пижамные куртки у нее вечно задирались до самой шеи. Человек прошел мимо дивана, направляясь к каминному зеву. Достигнув его, он дунул на поленья, чтобы огонь разгорелся поярче. Если сейчас кто-нибудь войдет и спросит, что он тут делает, ответит - разжигаю камин, чтоб именинница не замерзла, в помещении-то прохладно, а она вон плед сбрасывает.
        Человек опустился на колени рядом с камином и принялся шарить руками под плинтусами. Он понимал - кольцо, то самое, подарочное, которое, прежде чем соскользнуть, оцарапало его (если бы оно нашлось во время следствия и менты взялись проверять, глубокая царапина на внешней стороне запястья определенно натолкнула бы на подозрения), закатилось куда-то… Исчезнуть ведь не могло, правильно? Значит, все еще находится здесь, в комнате. Между досок, под плинтусом, в щели какой-нибудь…
        Вдруг в то место, где находился гость, ударил луч света, а потом послышался голос:
        - Ты не это ищешь?
        Ирка осветила спину стоящего на карачках человека фонарем, который держала под подушкой, а теперь вытащила и включила. Потом показала кольцо Бэка и повторила:
        - Ты не это ищешь?
        Человек медленно поднялся, распрямился, обернулся. Свет слепил глаза, и он прикрыл их ладонью.
        - Люся? - прошептала Ирка, не поверив глазам. - Неужели… неужели это ты?
        Ничего не ответив и беспомощно моргая, та смотрела на совершенно трезвую Ирку (конечно, трезвую, ведь ее «опьянение» было заранее придумано и ловко разыграно). Губы ее дрожали.
        - Почему? - выдохнула Ирка. По ее щекам потекли слезы. - Не понимаю…
        Люся, закусив кулак, всхлипнула.
        - Почему ты убила моего мужа? - хрипло закричала Ирка.
        - Не я… - замотала головой Люся.
        - Перестань!
        - Нет, не я… Клянусь! - И она, осев на пол, прорыдала: - Я любила его, понимаешь?
        - Бэка?
        - Да, да, да! Я познакомилась с ним задолго до тебя. Он приходил в мэрию, где я по-прежнему работала, и я не могла налюбоваться им… А он меня не замечал! Он и имя-то мое постоянно путал! А я… - Она вновь сорвалась на крик: - Я так его любила! Как я могла его убить?
        На шум прибежали люди, и первым в комнату влетел Сашка. Он бросился к жене, но Люся остановила его окриком:
        - Не подходи ко мне сейчас!
        Сашка встал как вкопанный и, растерянно моргая своими тусклыми голубыми глазами, испуганно спросил:
        - Что с тобой?
        Люся затрясла головой, а ее муж вдруг понурился и пробормотал:
        - Это ты его убила, да?
        Люська вскинула на него покрасневшие глаза, в которых плескался ужас. Перехватив ее взгляд, Сашка горько выдохнул:
        - Я все знаю, Люся… Пять лет я скрывал от тебя, но тогда я видел, как ты поднялась сюда, и слышал все, о чем вы с ним говорили… - Голос его постепенно затихал, пока не превратился в еле различимый шепот: - Ты призналась ему в любви, сказала, что будешь ему лучшей женой, чем Ирка, а он… он посмеялся над тобой. И велел убираться… - Саша обхватил голову руками. - Тогда ты не выдержала унижения, подняла кочергу и ударила его, да?
        Люськины глаза расширились. Она перевела свой ошарашенный взгляд с мужа на Ирку и умоляюще прошептала:
        - Поверь, это не я!
        - Тогда зачем ты искала кольцо? - Ирка вновь показала ей перстень.
        - Потому что на нем моя кровь! Я схватила Бэка за руку, но он оттолкнул меня… Кольцо впилось мне в запястье, потом соскочило с его пальца и укатилось куда-то… - Она махнула рукой в направлении камина. - Бэк крикнул, чтобы я убиралась… Несколько секунд я стояла, не было сил сдвинуться с места, а он отвернулся… и тогда я убежала… - Люся сложила руки в молитвенном жесте. - Клянусь, Бэк был жив!
        Она замолчала. Даже всхлипывать перестала, только, опустив голову на грудь, кусала губы и вздрагивала. Ирка смотрела на ее темечко и мучительно размышляла, верить Люсе или нет…
        - Да врет она все! - подала голос Мила. - По глазам вижу - врет! А муж с ней заодно. Ведь все знал, падла, а молчал. Жену покрывал…
        Она пристально посмотрела на Ирку, ожидая ее реакции на реплику, но та ответила не сразу. Напряженно нахмурившись, Ирка подошла к камину, вынула из подставки кочергу и стала медленно шевелить угольки. Когда огонь разгорелся, она несколько секунд смотрела на игриво извивающиеся языки пламени, а потом вдруг решительно проговорила:
        - Нет, я не думаю, что убила Люся. Она не могла…
        - Тебя послушать, так никто не мог! А между тем твой муж мертв, и его убийца сейчас здесь, в этой комнате. - Мила хищно сощурилась. - У этой, по крайней мере, мотив был…
        - Я не убивала, - хрипло прошептала Люся.
        - Надо вызвать милицию, - громко сказал Себровский. - Пусть она разбирается.
        - Действительно, - поддакнул Ника. - А то эта игра в «верю - не верю» мне лично уже поднадоела…
        - Не надо милиции, - взмолился Сашка. - Пожалуйста…
        - Твоя жена утверждает, что невиновна, - холодно перебил его Броня. - Ты ей что, не веришь?
        - Верю.
        - Чего ж тогда боишься?
        - Сплетен, - ответила за него Себровский. - Кроме всего прочего, конечно. - Он вопросительно глянул на Ирку: - Ты-то что молчишь?
        - Думаю…
        - Не надо милиции! - нервно выкрикнул Сашка. Потом вдруг сорвался с места и бросился на Ирку.
        Это случилось так неожиданно, что она не успела ничего понять. Только увидела перед собой Сашкино искаженное лицо, а потом почувствовала его руки на своих плечах. Он схватил ее и затряс с такой силой, что Иркины шейные позвонки захрустели. На помощь ей тут же ринулся Макс, но его опередил стоящий ближе Броня. Ухватив Сашку за шиворот, он легко оторвал его от Ирки, затем развернул к себе лицом и двинул ему в челюсть. Люсин муж отлетел метра ни три, врезался спиной в стену, упал, но тут же поднялся на ноги и вновь ринулся на Ирку. Однако его остановил окрик жены:
        - Саша, перестань!
        Тот сразу же остановился и, тяжело дыша, уставился на супругу.
        - Шел бы ты домой, а? - сказала ему Люська и поморщилась.
        - Что? - переспросил он.
        - Домой, говорю, иди!
        - А как же… - Сашка растерянно моргнул. - А как же ты?
        - Я чуть позже приду. Мне нужно с Иркой поговорить. - Видя, что муж не двигается с места, Люся прикрикнула: - Иди! Там ребенок один…
        На сей раз Саша подчинился. Механически переставляя ноги, он двинулся к двери и скрылся за ней. Люся посмотрела на подругу и спросила тихо:
        - Поговорим?
        Ирка пожала плечами. Смысла в разговоре она не видела, но раз Люська хочет…
        - Только пусть они уйдут! - воскликнула Люся и дернула подбородком в направлении сгрудившихся в кучку гостей.
        Мила, услышав ее слова, вопросительно посмотрела на Ирку. Та кивнула головой, и Миледи, взяв под руку Макса, пошла к выходу. Остальные последовали за ними. Когда в зале не осталось никого постороннего, Люся сказала:
        - Прости.
        - За что?
        - За все! За ненависть мою, которую я испытывала к тебе, когда у вас все было хорошо, за злорадную радость, когда было плохо… А главное - за трусость… - Она умоляюще посмотрела на подругу. - Ты пойми, я не могла рассказать следователю о том, что говорила с Бэком после того, как вы поссорились… Тогда бы я выдала себя! И Сашка узнал бы, что я влюблена в твоего мужа, что я навязывалась ему, что… - Люся уткнулась лицом в сгиб локтя. - Я думала, Сашка мне не простит… А ты… я была уверена, что ты выкрутишься… Если б я могла предвидеть, что тебя осудят, я бы…
        - Ладно, Люся, я поняла, - оборвала ее сбивчивую речь Ирка. - И прощаю тебя. Только то, что ты трусостью именовала, предательством называется…
        И, не глядя больше на Люську, вышла из залы. Вслед ей понесся надрывный плач. Чтобы не слышать его, Ирка прикрыла за собой дверь и зашагала к винтовой лестнице. Ей хотелось побыть одной, поэтому она решила подняться на башенку. Наверху присела на перильца и стала смотреть на небо. Ночь стояла ясная, и были отчетливо видны и звезды, и полная, похожая на большущий блин луна. Картина умиротворяла. И Ирка без истерики, а всего лишь с грустью подумала: «Все напрасно…». Все старания, страдания, надежды - все зря! Убийца так и не обнаружил себя. Преступление осталось нераскрытым. А она по-прежнему ВИНОВНА…
        Ирка шмыгнула носом, но не из-за того, что хотелось плакать, просто замерзла - вышла раздетой, а мороз стоял приличный. Но уходить с башни не хотелось, и она постояла еще пару минут. Когда же холод пробрал до самых костей, вернулась на лестницу и стала спускаться вниз. Достигнув второго этажа, Ирка остановилась и прислушалась. Людских голосов не слышно, видимо, гости покинули дом: то ли разошлись, то ли просто вышли в сад. Ирка захотела присоединиться к Максу и Миле, которые точно никуда не делись, но, проходя мимо двери в каминную залу, приостановилась, вспомнив, что забыла там плед. Решив забрать его, она толкнула дверь, переступила порог и…
        Первым, что Ирина увидела, войдя в комнату, была кочерга. Тяжелая чугунная кочерга, которой она совсем недавно мешала угли в камине. Железяка валялась рядом с трупом и на ее наконечнике матово блестела застывшая кровь… Но кровь была не только на кочерге, но и на дощатом полу. Она растеклась небольшой лужей вокруг головы покойницы, образовав пятно, похожее на нимб.
        Зажмурившись, Ирка отшатнулась. В висках у нее застучало. Застучало ритмично, будто пульсирующая жилка выбивала: «Де-жа-вю! Де-жа-вю! Де-жа-вю!», озвучивая ее мысли.
        Опять то же самое! И окровавленная кочерга, и алая лужа на полу, и труп…
        Ее жизнью словно управляла Черная Мадонна, в которой светлый образ Богородицы соединялся с древними культами жестоких языческих богинь…
        - Ира! - услышала она сквозь шум в ушах голос Макса. - Ты где?
        Ирка не ответила. Как загипнотизированная, смотрела на рану на Люськиной голове, кровь из которой залила и волосы, и высокий ворот нарядной блузки, и бревенчатый пол.
        - Ира, ты…
        Голос Макса оборвался. Ирка, почувствовав его присутствие за своей спиной, прошептала:
        - Опять… - И покачнулась.
        Макс крепко обнял ее и прижал к себе. Но Ирка тут же отстранилась и, вперив в его лицо совершенно дикий взгляд, торопливо заговорила:
        - Это не я… Я поднималась на башню. Стояла там минут пять или семь, пока не замерзла! А когда спустилась, она уже была мертвой…
        - Ира, успокойся, - четко проговорил Макс.
        - Мне же опять никто не поверит! - повысила голос Ирка. - А на кочерге мои отпечатки! И мотив у меня есть! - Она уже кричала, и звук ее голоса разносился по дому. - Только у меня! А вот алиби нет! Я на башне была… Одна!
        На ее истерические крики прибежала Мила. Видя, что творится с подругой, подлетела к ней и влепила пощечину. Ирка охнула, схватившись за щеку. А Мила спокойно поинтересовалась:
        - Полегчало?
        Ирка медленно кивнула.
        - Что случилось? - спросила Мила у Макса.
        Тот посторонился, давая крестнице обозреть помещение залы. Когда Мила увидела труп, она непроизвольно вскрикнула.
        - Ну, что вы там разорались? - послышался снизу голос Машуни, а затем раздался торопливый топот, это она надумала подняться. - Блажат, как ненормальные, то одна, то другая, - ворчала Машуня, тяжело взбираясь по крутым ступенькам.
        Следом за ней, поддакивая, семенил Колян.
        - Народ еще здесь? - едва слышно спросила Ирка у Макса.
        Он кивнул головой, хотя мог бы не отвечать, Ирка уже и сама видела, что никто из ее гостей не ушел в гостиницу. Все были тут: поднимались по лестнице сюда, на второй этаж. Себастьян шел позади Коляна, ему в затылок дышал Броня, за ним следовала Валя, затем Игорь с супругой под руку и замыкал шествие Алан.
        - Ну, что у вас тут? - потребовала объяснений преодолевшая лестницу Машуня. И, не дождавшись ответа, сунула голову в дверной проем. - Ма-ма… - проговорила она басом и попятилась.
        А вот остальные подались вперед, желая посмотреть, что так Машуню напугало. Увидев Люсин труп, Паша завизжала, Валя всхлипнула, Игорь шумно выдохнул, Броня покачал головой, Себастьян перекрестился, Алан что-то беззвучно прошептал, а потом все как по команде обернулись и вперили в Ирку испытующие взгляды.
        - Это не я… - беспомощно пролепетала она. - Клянусь, не я…
        - Тогда кто? - обратился к ней Себровский, после чего перевел взгляд на Макса: - У меня лично алиби, я постоянно находился рядом с Пашей. А вот где были остальные, сказать не могу…
        - Я на кухне, - первым откликнулся Колян. - Пил… чай. А потом меня Машуня отыскала там и увела на улицу. - Он икнул и пояснил: - Поплохело мне… А когда мы выходили, на кухню Валька зашла, тоже попить…
        - Я взяла бутылку минералки и ушла через заднюю дверь в парк, - испуганно проговорила Валя.
        - И я был в парке, - подал голос Себастьян. - Сидел в беседке, на церковь смотрел…
        - А я к реке спустился, - бросил Броня. - Там связь лучше, а мне нужно было сделать важный звонок. - Он резко замолк, а потом вдруг агрессивно рявкнул: - А вообще, почему я оправдываюсь? Да и вы все? Мы эту бабу знать не знали, зачем кому-то из нас ее убивать? - Ника скрестил руки на груди и безапелляционно добавил: - Иркина работа… Больше некому! Так что давайте поскорее вызовем милицию и…
        - Минутку! - оборвал его Макс. - Лично я, перед тем как вызвать милицию, все же хотел бы выяснить, кто убийца. А главное - узнать причину, зачем ему понадобилось убивать двух малознакомых людей…
        - И как же ты это узнаешь? - усмехнулся Броня. - Будешь пытать нас, пока один не признается?
        - Нет, просто посмотрю запись с камеры, установленной во-о-он там! - И Макс указал пальцем на каминную полку, на которой были расставлены всевозможные вазочки. - Так мы узнаем, кто убийца, а уж рассказать о мотивах ему придется если не нам, то милиции…
        И он, не обращая внимания на ошарашенно-вопросительные взгляды гостей, прошествовал к камину, отодвинул одну из ваз, выставив на всеобщее обозрение объектив миниатюрной камеры.
        - Сейчас я прогоню запись назад, - сказал он, беря камеру в руки и нажимая на одну из кнопок, - и мы все увидим…
        В зале повисла тяжелая тишина. Напряжение нарастало с каждой секундой. Казалось, еще немного, и воздух начнет искрить и потрескивать. Наконец Макс остановил перемотку и, нажав на кнопку «пуск», развернул камеру так, чтобы окошечко экрана было видно всем, а особенно Ирке.
        И вновь первое, что бросилось в глаза, так это кочерга. Только она не валялась, а торчала в подставке, и к ней тянулась рука… Еще была видна манжета рубашки… клетчатой ковбойки, так любимой Аланом…
        - Ты? - ахнула Ирка, вскинув глаза на застывшего в дверях Ку.
        Тот не ответил, возможно, даже не услышал, так был поглощен просмотром.
        А на экране тем временем происходило следующее. Сидящая на полу спиной к двери Люся плакала, уронив голову на согнутые колени. Она не слышала шагов, но, когда Алан выдернул кочергу из подставки, вздрогнула. И только начала оборачиваться, как Ку обрушил ей на затылок страшный удар. Люся рухнула на пол, пропав из кадра. Теперь на экране был один Алан. Опустив кочергу рядом с трупом, он свел указательные и большие пальцы обеих рук таким образом, что получился круг, и стал водить этим «объективом» (Ку всегда так делал перед тем, как начать съемку, ему тогда нагляднее представлялась картинка) по полу, бормоча себе под нос:
        - Отличный кадр… Сначала так, вокруг… только окровавленные доски… Потом резкий скачок, и рана крупным планом… - Он стал пятиться. - А потом откат, чтобы все тело оказалось в кадре… Камера удаляется, свет гаснет…
        И свет действительно погас - это Макс выключил камеру. И в гробовой тишине раздался голос Алана:
        - Точно, вот откуда нужно было снимать… с другой точки… Так гораздо эффектнее, правда? - Он говорил сам с собой и смотрел куда-то в пустоту. - Хотя нет, нужно сразу две камеры… И крови побольше… В прошлый раз было в самый раз, а теперь мало… Да и вообще… - Тут взгляд его стал блуждать, пока не остановился на лице Ирки. - Ты не представляешь, как это было завораживающе… Красивый мужчина, неподвижно стоящий у камина… Черные волосы, белая рубашка. А потом на ней должны появиться кровавые пятна. Классическое сочетание цветов! Я подумал тогда, что нашел идеальный кадр для триллера… И тут увидел кочергу. И понял, каким должен быть следующий кадр… - Он опустил голову на грудь, и длинные патлы закрыли его лицо целиком. - Оказывается, я рожден, чтобы снимать триллеры, а не любовные мелодрамы…
        - Алан, - потрясенно протянула Ирка, - это не кино, а жизнь… Ты убил двух ни в чем не повинных людей…
        - Как там говорится? Весь мир - театр, а люди в нем - актеры? - Ку поднял голову, и Ирка увидела, как сверкнули его безумные глаза. - Так вот, мир - кино, люди в нем актеры, а режиссер - бог!
        Он развернулся и зашагал к винтовой лестнице.
        - Куда он? - вскричал Броня. - Надо задержать его, а то сбежит!
        - Я не сбегу, - бросил Алан через плечо. - Я хочу снять финальный кадр…
        И, выставив перед собой «объектив» из сомкнутых пальцев, он зашагал по ступенькам вверх. Через несколько секунд скрылся из виду, а минуту спустя в окне промелькнула черная тень - это Алан бросился с башни вниз, устремившись к заснеженному речному откосу…
        Последний кадр снятого им фильма был девственно белым. Как чистый лист бумаги.
        Эпилог
        Судимость с Ирки сняли. А она сняла фильм о Лешке. Сама. Оказалось, у нее есть талант режиссера.
        Найк Броневой после выхода ленты был признан «Человеком года», а его партия «Сила слабых» в рейтингах политических движений заняла третье место.
        Себровский заключил контракт с «Конс-Евро» и уже через полгода заполонил рынок своими консервами. Паша к тому времени была на третьем месяце беременности и готовилась к свадьбе.
        Машуня, поднапрягшись, переоборудовала свою палатку в магазин. Дела у нее пошли в гору. В планах - открыть свою птицефабрику и вытеснить с рынка Себровского. Коляна, без ее присмотра спившегося окончательно, она выгнала. Тот не особо расстроился и вернулся к прежней вольной жизни. Теперь он живет в подвале, моется раз в месяц, а иногда наведывается в поселок, где жил с Машуней, чтобы полазить там по помойке.
        Валя вышла замуж за следователя Ольгинской прокуратуры, с которым познакомилась на допросе. Супруг, переехав к ней в Москву, быстро разобрался с Евгением. Того отправили в психиатрическую больницу, где он умер от кровоизлияния.
        Мила забеременела от Паши и родила очаровательную дочку. Девочку крестил отец Феофан в церкви одновременно с ее матерью.
        А вот в жизни Макса мало что изменилось. Он по-прежнему жил в деревне и разводил собак. С любимой женщиной виделся редко, несколько раз в месяц. Она приезжала, как правило, поздним вечером, а утром уже уносилась обратно в Москву, где ее ждала работа. Но однажды - со времени их знакомства прошел год - Ирка сказала ему: «Ты был прав насчет гармонии. Теперь я тоже ее ощущаю. Поэтому счастлива. И больше не хочу никому ничего доказывать. В том числе себе самой. Поэтому я остаюсь…»
        This file was created
        with BookDesigner program
        [email protected]

29.09.2008

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к