Библиотека / Фантастика / Русские Авторы / AUАБВГ / Глумов Виктор : " Город Смерти " - читать онлайн

Сохранить .
Город смерти Виктор Глумов
        Приобретая мотоцикл, дизайнер Вадим Вечорин догадывался, что теперь в его жизни добавится экстрима. Но не до такой же степени! Как-то раз, пересекая Москву-реку по Шмитовскому мосту на собственном «байке», он попал в полосу странного тумана и… очутился в мире, который пережил глобальную ядерную катастрофу. Российская столица изменилась до неузнаваемости. Среди руин поселились кровожадные мутанты, с которыми из последних сил сражались немногие нормальные люди. Но больше мутантов москвичи постъядерной эпохи ненавидели лунарей - научную элиту, обитающую в некоем Институте, воздвигнутом в том самом месте, где в нашей реальности строится Москва-Сити. Вечорину повезло, в первые же минуты он встретил Сандру. И хотя девушка тоже принадлежала к касте лунарей, она не разделяла их презрения к
«быдлу», помогая Вадиму обзавестись одеждой и продовольствием и обучая его элементарным навыкам выживания…

…Между тем даже этому нестабильному миру грозит новая катастрофа, и на то, чтобы спасти его, остается всего тридцать шесть часов…
        Виктор Глумов
        Город смерти
        Часть I
        Вариация

1. Туман
        - Ва-а-а-адик, тебя Кощей вызывает!
        Совсем не то, что хочется услышать в пятницу, за полчаса до окончания рабочего дня. Вадим кивнул телефонной трубке. Интересно, вызов к начальству связан с издевательской картинкой на мониторе? Вместо родного профиля и красивой аватарки в социальной сети на него смотрел президент, грозил пальцем. И подписано было: «Я вас вижу, вы не работаете». Вадик такие шуточки знал - админ страдал прободением чувства юмора. Свернул окно браузера, крутанулся на стуле. Никто из сотрудников даже не обернулся: избегают, как прокаженного, боятся заразиться «везением».
        Ну и что ему надо, старому пердуну?
        - Вызывали, Богдан Данилыч? - только так, только с должным уважением.
        Старикан взял паузу. Или заснул сидя, хрен его разберет. Наконец пробасил:
        - Что у нас по трезвому образу жизни?
        Вадим жил грядущей деловой встречей, и его мысли текли в предсказуемом направлении, поэтому он не сразу сориентировался и отрапортовал:
        - На работе - ни капли, вы же знаете!
        - Дурак ты, Вадик, и уши у тебя холодные, - это была любимая присказка Данилыча. - С плакатом что?
        - Как - что?! - Вадим вытянулся во фрунт и уставился на потолок. - Дорабатываю. Последние штрихи. В понедельник сдам.
        Дался ему этот плакат! Уже четвертый раз Вадим переделывал «трезвый образ жизни»: то шрифт не тот, то слова не те, то ошибку старикан выискал - тире ему не понравилось. А Вадик спрашивал у интернет-знакомой в «Одноклассниках», учительницы русского: подкатил к ней типа с вопросом, она аппетитная, по фоткам видно…
        - Покажи-ка, что вы там навертели.

«Навертели». Этот пережиток коммунизма ничего не понимал в современном дизайне. Зато он умел придираться! Он был въедлив до рези в глазах, навязчив, как секреция клопа-вонючки, обидчив, как климатеричка! И считал себя гением, без преувеличения, отцом социальной рекламы. Стены кабинета он украсил всякими «Родина-мать зовет» и воссел, дабы стращать и поучать.
        - Не успеем до конца дня, Богдан Данилыч, - решился Вадим.
        И посмотрел на Кощея. Парткомовская лысина плавно качнулась. Очки блеснули. Вадик съежился.
        - Если бы вы не бездельничали весь день, успели бы. Не только поправить, но и сделать заново.
        Перешел на «вы», значит, будет разнос. В благостном настроении Богданыч сотрудникам «тыкал», ему возраст позволял даже главбухше «тыкать». Ископаемое. Бесполезное.
        - Пришлите мне немедленно по корпоративному и-мейлу и возвращайтесь сюда.

«И-мейлу»! Вадик кивнул и вышел прочь. «И-мейлу»! Блин, ну за какие грехи, кем, скажите на милость, в их конторе «поставлен» этот тираннозавр?! Чей он прадед?!
        Отыскал в документах плакат: зареванная девочка с фингалом, разбитый стакан и подпись «Папа - не пей!». Подумал, не исправить ли, но махнул рукой: все равно Кощей сидит с часами, по секундам следит, заметит сразу. Зато, вполне возможно, в понедельник Вадим положит перед ним два документа: заявление об увольнении и больничный лист. И в следующий раз в контору придет за трудовой. Но для этого нужно уйти без пятнадцати пять, в ровно - край. Лучше не тянуть, вытерпеть разнос, лишиться премии, но сбежать вовремя.
        Файл ушел, и Вадик отправился к деду вслед за ним. Лысина Данилыча горела. Сверкала рубином. Вадик нерешительно притормозил на пороге: или прямо сейчас сбежать? А если не выгорит? Вдруг не получится и придется возвращаться в понедельник? Дед, похоже, близок к инфаркту, бедный старикан. Доведут его молодые талантливые сотрудники.
        - Вадим. Присаживайтесь. Скажите, юноша, вас в институте русскому языку учили? Вас вообще чему-нибудь учили? Что это?
        - Это плакат, Богдан Данилович.
        - Вы его видели? Вы же обещали исправить, Вадим!
        - Я исправил, но у меня не сохранилось.
        - Премия у вас не сохранилась! Тридцать процентов премии, запомните, Вадим! Итого, с учетом прошлых ошибок, в этом месяце получите голый оклад! И расчет, да-да, я позабочусь об этом!
        - Но Богдан Данилович…
        - И при чем здесь стакан? Отец-алкоголик СТАКАНОМ поставил дочери синяк? И синяк! У нас - кампания за трезвый образ жизни или против домашнего насилия, напомните мне, пожалуйста.
        Дед бушевал сдержанно, кричать ему здоровье не позволяло. Вадим прикидывал, чем закончится на этот раз: валокардином, «Скорой» или просто выговором? Кажется, выговором. Кощеи, они бессмертные.
        - Вадим, я устал повторять: вы работаете за деньги. Будьте добры выполнять свои обязанности или я вас уволю! Я не понимаю, как вы умудрились закончить институт! Впрочем, современные институты… - дед махнул рукой. - Идите. Идите вон. Я не знаю, какие меры принять. Буду думать до понедельника.
        Повезло, вот просто повезло!
        - Ваш проект я пока передам Светлане. Она сделает в срок, а вы снова «не сохранитесь» или «не успеете»… Ступайте. Свободны.
        Вадим поднялся, и ему внезапно захотелось сказать деду что-то доброе. Ведь прав Данилыч, прав: Вадим прошлый проект завалил и над этим не работал, так, видимость создавал.
        - Хороших выходных, Богдан Данилович! Отдохните хорошенько. И простите меня, я постараюсь больше вас не подводить.
        Кощей зыркнул из-под очков, облизнул губы - ну, точно ящер перед атакой - и что-то пробубнил себе под нос.
        Вадим просочился в коридор и отправился в комнату отдыха, выпить кофейку. Из-за приоткрытой двери тянулся запах эспрессо - пахло обеденным перерывом… выходными… В общем, свободой!
        На низком кресле сидела, перекинув ногу за ногу, Настя. Сочетание мини-юбки, мини-кресла и макси-сисек Вадиму нравилось. Совершенством Настя не была, но держалась раскованно, и ее формы потрясали. Вадим планировал склеить ее на ближайшем корпоративе, но теперь он собрался увольняться, корпоратив отменялся, и пришла пора действовать. Вадим медленно осмотрел Настю с ног до головы. Настя взгляд заметила, плотоядно улыбнулась. Взрослая девочка, все правильно понимает.
        - Привет!
        - Привет, Насть. Кофе будешь? - Вадим включил кофеварку и щелкнул пультом телевизора.
        Приятная брюнетка-кудряшка (ей бы еще сиськи, вообще бы супер девка была) вела передачу о тайнах дворянских семей.
        - Ага, мне с сахарком, - Настя поудобней устроилась в кресле, - две ложечки, пожалуйста. Как дела-то, Вадик?
        - Кощей затрахал. Можно просьбу? Вадиком меня не называй…
        - Ой, да ладно, да что ты как маленький! У тебя конфеток нет? Ва-а-а-а-адик, Вади-и-имчик, Диму-у-у-улька!
        Настя, конечно, понимала, что его это бесит. Играла, как кошка с мышкой, и Вадим привычно включился в игру, расправил плечи, поднес даме кофе.
        - Слушай, Настя, давно хотел спросить: ты мотоциклы любишь?
        - На покатушки зовешь?

«Нет, - захотелось ответить Вадиму, - на потрахушки». Но он сдержался, конечно же.
        - А что? Прокатимся с ветерком. Как-нибудь. А?
        - Ой, Вади-и-имчик, я с удовольствием, - Настя рассмеялась, и грудь ее заколыхалась. - Только не сегодня, ладушки? Я побежала, мне еще проект доделывать. Чмоки!
        Она поднялась, огладила юбку на бедрах. Схватить бы за задницу и…
        - Пока! - упорхнула.
        Вадим вернулся за комп. Кощей был занят: устраивал разнос по телефону, начальственные вопли разносились по всему офису. Сотрудники сидели смурные, поглядывали на часы. Вадим тоже посмотрел на часы: было без двадцати пять. И что? Работать садиться? Бессмысленно.
        На автостоянке его ждала Эйприл. Притаилась между двумя черными джипами, так сразу и не заметишь. Красавица! Сколько раз Вадим ловил восторженные взгляды тех, кто хотел бы владеть ею! А не светит быдлу такая лошадка. Легкая, грациозная, спортивная. И, что немаловажно, ее недорого содержать. На содержание-то папаня не раскошелился.
        Оседлав Эйприл, Вадим надел шлем, перчатки, застегнул куртку и стартанул. Сначала неторопливо выехал со стоянки под завистливые взгляды охранников. Потом прибавил газу. Ему надо было проскочить Третье кольцо, пока пробка не собралась, и он гнал. Не осталось сил думать о том, как решится его судьба. Пусть сомнения выдует ветром. Если выгорит, все будет зашибись. Достойная зарплата. Нормальный босс. Перспектива. Мальдивы, а не Турция. Эх!
        На Третьем кольце Вадим выжал газ. Лучшее лекарство от докучливых мыслей - скорость. Мелькают дома-деревья-столбы. Сигналят быдловозы. А слева и чуть впереди
        - Москва-Сити. Башни зеркального стекла, грохот непрекращающейся стройки - самые лучшие офисы, самые мажорные квартиры. Сверкает в закатных лучах. Манит недосягаемым. Ничего, одна встреча, и мечты могут стать реальностью. Он сегодня будет бухать с нужными людьми, с господами ОТТУДА, и не исключено, что следующую неделю встретит, глядя на реку с высоты семидесятого этажа.
        Быстрее! Еще быстрее! Да! Вот это - жизнь.
        На середине Шмитовского моста Вадима окутал туман, белый и плотный. И откуда он взялся в начале июля? Пришлось еле-еле тянуться - впереди был нехороший светофор, а дорога стала хуже. Покрытие, что ли, сняли? Вот блин, надо было по Кутузовскому ехать, а не на Большую Филевскую сворачивать. И пахнет тут странно: озоном, как после грозы.
        Вадим неторопливо катил к светофору. Вокруг было серо и пустынно, будто все ужасы ядерной зимы явились в реальность. Вадим крутил головой, силясь рассмотреть хоть что-то, но - ни машин, ни столбов, лишь на секунду туман приоткрыл купола церкви Покрова Богородицы в Филях и тут же укутал. Ситуация была аварийная, Вадим занервничал.
        Из белой ваты тумана выступила темноволосая девушка - вдоль трассы спешила, размахивая руками, ловила попутку, а тут никого - подевались все куда-то. Оп-па! Рывком обернулась и зашагала быстрее. Что она тут делает? Наверное, она с ролевухи, ролевики часто тут шатаются - рядом заброшенный завод ЖБИ, тот еще бомжатник, мечта непритязательного сталкера. Да, скорее всего, и прикид соответствующий: черные брюки с карманами, жилет наподобие броника поверх темной футболки.
        Вадим затормозил. Когда мотоцикл поравнялся с девушкой, она шарахнулась в сторону и схватилась за жилет. Порыв ветра рассеял туман, откинул с лица девицы смоляные кудри, и Вадим заметил ссадину над ее бровью.
        - Э-э-э, у вас проблемы?
        Тонкие брови девушки поползли вверх. Вадим готов был поклясться, что видел ее если не сегодня, то вчера. Интересно где? Мельком? У нее очень запоминающееся лицо.
        - Садитесь, подвезу.
        Замерла, смотрит взглядом волчицы. Вадиму показалось, что она мысленно выворачивает его карманы, ощупывает его, приподнимает и встряхивает. Но как только он решил закрыть шлем и убраться подобру-поздорову, она заговорила:
        - У меня ничего нет, что могло бы быть тебе интересно.
        - Ой, ну, вы загнули. Я тут катаюсь, время убиваю. Куда едем?
        - Даже так, с доставкой на дом? - бросила она, устраиваясь позади. - Никогда не летала на такой штуке!
        - Адрес говорите. Но имейте в виду: у меня час.
        - Тут недалеко, на Проектируемом. Ты экстремал, да? Нервишки любишь пощекотать?
        - Да не особо, с чего вы взяли? Показывайте, куда ехать, Проектируемых этих - как улиц Строителей. Не помню дорогу.
        - Сейчас - прямо. В таком месте один разъезжаешь… Хотя вам же по фиг, погода хорошая, если кто на тебя рыпнется - весь район и накроете.
        - Да уж, хорошая, - пробормотал Вадим. - Такой туманище… был.
        И опустил забрало. Пропала охота разговаривать с этой сумасшедшей. Он вообще жалел, что остановился. И правда, разве нормальная девушка будет шататься по бомжатникам одна, когда людям положено возвращаться с работы?
        Чтобы побыстрее избавиться от странной пассажирки, Вадим выжал газ, но почти сразу же сбавил скорость: асфальт тут был такой, будто по нему туда-сюда катался гусеничный трактор. Кое-где, разворотив бетон, тянулись к солнцу чахлые деревца.
        По этой дороге приходилось ездить всего пару раз, года три назад, неужели она испортилась за невероятно снежную зиму? Тут же завод имени Хруничева, Филпарк рядом, престижное место, неужто трудно дорогу сделать?
        Вроде тут было строительство… Или дальше? Вместо новеньких домов дорогу обступали, таращась слепыми окнами, двухэтажные бараки. Заблудился, что ли? Пришлось, вопреки желанию, останавливаться.
        - Мы правильно едем? - спросил он, не оборачиваясь.
        - Да. Прямо, вдоль забора, а там я скажу.
        Руки хрупкой девушки зажали бока, как тиски. Только бы ей не взбрело в голову, что рядом - вражеский шпион или инопланетный лазутчик. Говорят, что у шизофреников в период обострения силы утраиваются. Вот так запросто и шею свернет. Не зря ж говорят: добра не делай, плохим не будешь. Захотелось тебе, задница, приключений - вот! Жри!
        Забор тянулся и тянулся, потом пришлось свернуть на совсем уж разбитую дорожку, куда-то во дворы. Вадим плелся раненой черепахой, в конце концов затормозил перед ямой. Подождал, пока тиски на его талии разжались. Шею ему никто не свернул.
        - Отпадная у тебя штука! Мотоцикл, да? Но ты же ведь лунарь, а не барон! И не гнушаешься же!
        - Дальше куда?
        - Тут совсем недалеко. Сейчас налево, к пятиэтажкам. Я бы сама дошла, но так хочется еще прокатиться, ощутить себя человеком, прикоснуться к своей прошлой жизни…
        Вадим стартанул, полностью уверившись в невменяемости девушки. Нужный двор нашли без труда. Ну и дыра! Вадим и не предполагал, что в его городе остались такие дыры. По сравнению с бараками, конечно, «Алые паруса», но…
        До ужаса загаженный двор был зажат тремя пятиэтажками, расположенными буквой П. Складывалось впечатление, что эти дома не ремонтировались с момента постройки, с хрущевских времен. Несмотря на их аварийное состояние (ближний дом пересекала огромная трещина), в них продолжали жить! Ну что за наплевательское отношение?! Куда смотрят коммунальные службы, сами жильцы куда смотрят?!
        Девушка слезла, отошла на пару шагов и теперь таращилась на Вадима черными влажными глазами.
        - Может, зайдешь на бокал чаю? Если уж подвезти не побрезговал… вот мой подъезд, крайний, - она махнула на дом с трещиной. - Третий этаж, квартира пятнадцать. Там рисунок…
        Встретившись взглядом с Вадимом, она потупилась, пожала плечами.
        - Ладно. Спасибо тебе огромное! Бывают же в жизни чудеса! Все, пока… И еще раз спасибо.
        - Ну, до свидания! - пробормотал Вадим и поспешил убраться из этого ужасного места.
        Вырулил со двора, проехал метров двести, и ему снова показалось, что он заблудился. Вдоль дороги выстроились типовые обшарпанные хрущобы, перемежавшиеся двухэтажными бараками. Ни одной высотки. Ни одного билборда. Ни единой рекламной вывески. Тут же парк должен быть, завод! Вот ведь пердь, всем пердям пердь!
        Накренившиеся серые столбы вдоль дороги. Оборванной струной провис кусок провода. Только сейчас Вадим обратил внимание, что нет машин, как после моста не было, так и нет. Оно, конечно, здорово, но куда все подевались? Что, день борьбы за чистый воздух? Пятиминутка ненависти к двигателям внутреннего сгорания? И биомасса на улицах… господи, ну и рожи! Даже не рожи - рыло, одно на всех. Одинаковые сгустки протоплазмы, семенящие, сутулые, рвань и срань. И все глядят с ненавистью и страхом. Замирают, когда он проезжает мимо, шепчутся. Мальчишки-бомжи бросили свои игры и словно окаменели, вытянув головы на тонких шейках. Словно перед ними не мотоцикл, а летающая тарелка.
        Что за дурацкий розыгрыш?!
        А впереди - о Господи! - повозка! Нет, телега, наспех сколоченная из досок. Грязная рыжая кляча обмахивается хвостом, прядет ушами. Цирк, что ли, приехал? Ролевики захватили власть?!
        А в повозке…
        Чтобы не разбиться, Вадим притормозил и вперился в это чудо. В повозке - пятеро лохматых мужиков с ружьями. Один погоняет лошадь, четверо переговариваются. Черный, бородатый, похожий на цыгана, оскалил щербатую пасть и потянулся к карабину, но сотоварищ остановил его, положив руку на плечо.
        Какие фактурные типажи, подумал Вадим, достал мобильный, чтобы их сфотографировать, но телефон выключился. Очевидно, разрядился. И часы, «Ролекс», присланные отцом из Германии, стали.
        - Это кино снимают, да? - обратился Вадим к проходящей мимо пожилой женщине.
        Она отшатнулась, ссутулилась и, оглядываясь, засеменила к домам. Ну, что за народ! Выделив в толпе трех более-менее чисто одетых девчонок, Вадим подкатил к ним и спросил:
        - Девочки, - их лица побледнели и вытянулись, говорить Вадиму расхотелось, но он закончил упавшим голосом, - подскажите, пожалуйста, который час.
        Ближняя, с отвислым животом и тонкими рахитичными ножками, заблеяла:
        - Маленький чпок два эс-грамма, большой - четыре.
        - Время сколько? - заорал Вадим и постучал по остановившимся часам. - Да что, неужели у вас ни у кого нет мобильного?!
        Две девчонки бочком, бочком стали пробираться к подворотне, рахитичная не двигалась. Она смотрела на Вадима как мышонок на удава, и ее воспаленные глаза наполнялись слезами. Наконец ее ноги подкосились, она села прямо в грязь и заголосила:
        - Не трогайте меня! Я жить хочу! Я… я больная! У меня сифилис, он заразный. От него умирают!
        Вадим попятился, оседлал мотоцикл и рванул прочь, рискуя разбиться на раздолбанном асфальте. По сторонам он старался не смотреть. Он хотел скорее попасть в более-менее знакомый район, чтобы перевести дыхание. Но трущобы все не заканчивались и не заканчивались. Напротив, начали попадаться дома с проваленными крышами и выбитыми стеклами, там, где квартиры были обитаемыми, из окон торчали ржавые трубы печей. И вдруг. Посреди этого. Невероятно! Ильич! Серебрянкой крашенный. Прямо в бывшем сквере! Вадим остановился. Ильич был родной, знакомый, привет из прошлого. У Горбушки он, что ли, стоял раньше? Вадим смотрел только на него. И пытался рассуждать. Кавардак начался, когда ему встретилась кучерявая брюнетка. Она-то и должна все объяснить.

* * *
        Найти ее двор не составило труда. Вадим забежал в подъезд. Там прямо у двери, опершись на облупленную стену, сидя спал вонючий бомж. Под его штанами расползлась лужа. Бомж то и дело всхрапывал и сучил ногами. Косясь на него, Вадим едва не споткнулся о ступеньку. Удержался. Странно, что бомжа никто не гонит.
        На площадке по пять квартир, значит, пятнадцатая на третьем этаже, крайняя справа. Ни на одной двери не было номера - приходилось считать, поднимаясь, и мысленно развешивать номера. По идее эта, украшенная схематично нарисованным членом и соответствующей надписью внизу. Н-да-а, девушка, любят тебя соседи!
        Палец лег на кнопку звонка. Надавил - раз, другой, третий. Не работает. Пришлось стучать. Сначала - костяшками пальцев, потом - кулаком. Глухая она, что ли? Или соврала?
        - Кто? - наконец донесся недовольный голос.
        - Я! Да открывай же!
        - Кто это «Я»? Много вас всяких тут шастает.
        - Ну, подвозил тебя недавно.
        - А-а-а! Добрый лунарик! Никак знакомиться явился? А машинку свою, что, внизу оставил?! Совсем сдурел?
        Изнутри донеслись скрежещущие звуки - девушка открывала многочисленные замки. Выглянула в щелку, распахнула дверь… выхватила пистолет и рванула вниз по лестнице. Загрохотали ботинки, девушка обложила кого-то по матушке. Выглянув в оконный проем (без стекол и рам), Вадим сам чертыхнулся. Черноволосая разгоняла бомжей, которые рассматривали Эйприл, решая, потрошить ее или нет. Завидев пистолет, они расползлись по углам. Когда девушка вернулась, Вадим кивнул на пистолет и кисло улыбнулся.
        - Только не говори, что у тебя есть разрешение. Ты что, в органах служишь?
        Девушка отдышалась, откинула волосы с раскрасневшегося лица, сказала тихо:
        - Прости, ты о чем?
        До Вадима дошло, что он сморозил глупость, но в чем именно глупость, сообразить было трудно. Думая, что девушка неправильно поняла слово «органы», он уточнил:
        - Ну, из полиции.
        И тут она запрокинула голову и расхохоталась. Вадим сжал челюсти. Чего она ржет-то? Психическая.
        - То есть… ты хочешь сказать, что, - девушка давилась смехом, - что… у тебя нет… оружия? Что… ой, прости… ми-ли-ция только стреляет?! И ты поперся в пекло? Ты бы… еще с голой жопой к пидорам явился!
        Похоже, Вадим таки был идиотом, потому что смысл ее речей все больше ускользал. Как будто он разговаривал с инопланетянином. Не выдержав, он заорал:
        - Хватит кривляться! - он ударил стену. - Можешь объяснить, что происходит, или нет? Зачем я, по-твоему, приехал?
        Узкое лицо девушки вытянулось еще больше, она начала пробираться к квартире.
        - Ты сумасшедший, лунарик?
        - Боюсь, что да, да! Я - псих, меня надо в дурку, ага. - Он отрешенно смотрел, как с разбитой руки капает кровь.
        - Куда? Куда тебе надо?
        - В дурдом, - сказал Вадим равнодушно и зашагал вниз по лестнице.
        Почему-то девушка догнала его, развернула, заглянула в глаза:
        - И куда ты теперь?
        - Домой.
        - Где ты живешь?
        Вадим назвал адрес. Девушка схватила его за рукав и потащила за собой.
        - Ну знаешь! Ну и шуточки у тебя! Имя-то хоть скажешь?
        - Вадим.
        - Я Сандра.
        Квартира Сандры напоминала барак в казарме: облупленные стены, панцирная кровать у стены, доисторический колченогий стол и вполне современный шкаф. Паркет на полу вздыбился и жутко скрипел. Усадив гостя на единственный стул, Сандра взяла со стола стремного вида самокрутку, чиркнула «Зиппой» (паленой, китайской, наверное). Завоняло. Не табак, не ганжа - дерьмо сушеное. Вадим уронил голову на сложенные руки. В сознании было пусто и грязно, как в комнате после вечеринки. Он боялся думать и строить предположения. Стоя у порога правды, боялся отворить дверь и узнать.
        - Чай или что-нибудь покрепче?
        - Мне бы не чаю. Мне бы понять, что происходит, - сказал Вадим жалобно.
        - Ничего. Почему ты думаешь, будто что-то происходит? Откуда ты вообще взялся? Ты головой не ударялся случайно?
        - Нет.
        Не поверила. Ощупала его голову, взъерошила волосы и проговорила:
        - Тебе к лунарям надо. Если это просто стресс, то помогут. Если нет… Увы.
        - Знать бы еще, кто такие лунари. Слушай, я случайно не сплю, а? Вот, возьми, ткни в меня вилкой.
        Сандра швырнула протянутую вилку в угол комнаты.
        - Значит, все мы тут спим. Говоришь, что ты живешь на Гоголевском… И где же? Где ты хранишь свою машину? Почему ты еще жив? Это ведь у тебя на пальце - золото? Да там, у Баронства, только торгаши живут, а они не психи, чтобы сюда соваться. Короче, или говори правду, или вали к черту и не пудри мне мозги. Не похож ты на дурика. И что играешь, тоже не похоже. Рассказывай по порядку, с самого начала.
        - С рождения, что ли?
        - Дурак. С утра. Последовательно.
        - Да ничего особенного. Раздолбали на работе, пригрозили уволить…
        - Где ты работаешь? Кем?
        - Дизайнером.
        - Ни фига себе! Дизайнер… это что? Ладно, проехали… Потом?
        - Потом меня на Рублевку друган позвал, на пикник к его крестному, который в строительной фирме не самый последний человек. Ну, я думал устроиться…
        - Что такое пикник? - с серьезным видом спросила Сандра.
        - Ну, люди едут на природу, жарят шашлык, это мясо, - на всякий случай добавил Вадим, - выпивают…
        - Шаш - кто?.. - Сандра хихикнула. - Мясо. Хорошо живешь, раз мясо жрешь. В лесу…
        - По-моему, не я псих, а ты. - Вадим поднялся. - Пока ты мне на голову не свалилась, все было хорошо. Ездишь теперь по ушам. Какие-то лунатики у тебя, погони… это… это - мания преследования! - Он ткнул пальцем в потолок. - И вообще… ты мне снишься. Ты и эти сраные трущобы!
        - Значит, снюсь? - Сандра отодвинула занавеску, похожую на дырявую половую тряпку, толкнула Вадима к окну. - Полюбуйся. На природу он собрался! Да туда никто не сунется добровольно! Во-первых, земельники, во-вторых, радиация. Мясо… Крыс все жрут, очнись, дружок, крыс! Радиоактивных голых крыс!
        - Альтернатива, - пробубнил Вадим и рухнул прямо на пол. - Черт. Лучше бы ты мне снилась! Блин, у вас тут что, война? И угораздило же!
        - А сам-то ты откуда? - проговорила Сандра уже без тени иронии.
        - Откуда, откуда… Отсюда! Из Москвы… но из другой. Из Москвы, где чисто, мирно, никто не стреляет, можно поехать в лес и пожарить мясо, рыбу в речке половить. Не в городе, конечно, в области… А здесь небось подохла вся рыба… Блин, - он сжал голову, - с кем воюем-то?
        - Выходит, ты не тутошний? А ну дай-ка на тебя посмотреть.
        Вадим поднялся. Сандра обошла вокруг, разглядывая его как музейный экспонат.
        - Да, шмот странный. Ничего подобного я у лунарей не видела, - приговаривала она себе под нос. - И вряд ли за полтора года у них что-то изменилось. Е-мое, какая я легковерная!
        Ее лицо понемногу менялось: сначала на нем читалось недоверие, потом - интерес и, наконец, восхищение.
        - Как же тебя угораздило?
        - Если бы я знал! Ехал, ехал и не заметил… только потом… Думал, просто заблудился, заехал в плохой район. Что мне теперь делать?
        - Давай, что ли, хряпнем? - предложила она, пошарила по стене под древним, битым молью ковром.
        С легким свистом фальшь-стена опустилась на тросах, открыв взору вполне приличное помещение с мягким уголком, книжной полкой и комодом.
        - Ну, что ты косишься? Здесь, если узнают, что у тебя есть что-то интересное, это что-то сразу же отнимают. Иди сюда. Дай посмотрю на твою травму.
        Откупорив бутылку водки, она полила ушибленную руку Вадима. Жжется! Пришлось стиснуть зубы.
        - Ты хряпнуть предлагала, - проговорил Вадим, разглядывая покрасневшие костяшки пальцев. - Как у нас говорят, без пол-литры не разберешься.
        - У нас тоже так говорят.
        Вадим отказывался принимать происходящее, теплилась коматозная надежда: сон, психоз. Чтобы выжить, надо закопать трусливые мыслишки, действовать по обстоятельствам… И выпить, естественно.
        - Тебе нужно коня спрятать. Иначе до утра его разберут на запчасти… на органы то есть, - Сандра приложилась к горлышку, поморщилась. - Что ты об этом думаешь?
        - Что надо выжить. Надо принять происходящее. И при этом не сойти с ума. Слушай, наверно, я умер. Умер и попал в ад?
        - Да не кипишуй ты. Все в норме. И твой коняжка нам еще пригодится.
        Вадиму не понравилось это «нам», но он промолчал. Девушка продолжила:
        - Я же тебя не гоню, ты мне спас если не жизнь, то честь и достоинство, - тут она криво улыбнулась, - точно. Так что я твой должник. Да присядь ты! Маячишь, думать мешаешь.
        Вадим закашлялся от едкого сигаретного дыма. Сандра дымила, как коксохимкомбинат.
        - Есть тут одно место - бункер. Его знакомый барон к рукам прибрал, сам там редко появляется и разрешил мне жить. Но теперь-то я не одна… А, хрен с ним, поехали. - Она вскочила с дивана и заходила по комнате.
        - Барон, в смысле настоящий барон? Ни-че-го не понимаю.
        - Бароны - самые хитрые, сильные и злобные, волки среди людей. У баронов дома отапливаются, освещаются… В общем, это бандюганы, которые сумели урвать кусок посочнее.
        Вернув на место фальшь-стену, Сандра направилась к выходу. Вадим потащился следом. У двери она стянула с него черную кожаную куртку с красными вставками, напялила и сказала:
        - Уж извини, но у нас мужики так не одеваются. И даже у лунарей не одеваются. Смотри, как мне подошла.
        - А знаешь, из чего сделана эта куртка? - проговорил он на ходу.
        - Не-а.
        - Из кожи.
        Сандра осторожно ощупала куртку, точно она была из хрусталя.
        - Из чьей?
        - Из человечьей, из чьей же еще, - сморозил Вадим и тут же пожалел: девушка сорвала с себя куртку и бросила прямо в спящего бомжа, который с недовольством хрюкнул, но не проснулся.
        - Пошутил я! Пошутил! - Он бросился спасать дорогую сердцу вещь, поднял и вскинул руки, будто сдаваясь. - Свиная кожа. Ну, свиньи… розовые, с пятаками.
        - Придурок, - проговорила она, успокаиваясь. - Знаешь, для нас свиная кожа такой выделки более фантастична, чем человеческая. Когда я была лунарем, у нас поймали маньяка. Он брал красивых девушек отсюда, из нижнего города, фотографировал, насиловал и живьем снимал с них кожу. И долго не давал умирать, для этого есть много приспособлений. У него в доме… это была богатая сволочь… стоял огромный шкаф, забитый изделиями из кожи. И на каждом изделии - фотография с именем.
        - То есть лунари - это каста? И бароны - каста?
        - В некотором смысле. Я тебе все покажу. И расскажу. На вот. - Она протянула миниатюрный пистолет.
        Вадим повертел его в руках и вернул.
        - Я толком и стрелять не умею… Ну, был на стрельбах в армии от универа. Но чтобы в живого человека…
        - Мальчик из Поднебесья, - вздохнула она. - Ты живешь в раю!
        - Жил, - сказал Вадим и стартанул, не надевая шлем, чтобы слышать Сандру.
        - Едем через мост, на улицу Науки. Знаешь, где это?
        - Понятия не имею. Показывай.
        Унылые пейзажи тянулись бесконечно. Серые спальные районы чередовались с развалинами. Похоже, здесь уже давно ничего не строилось. Кое-где виднелись высоченные каменные заборы, защищающие десяти-двенадцатиэтажные дома. Ничто не напоминало район Филевского парка.
        - Там живут бароны, - прокомментировала Сандра, склонившись над его ухом, когда он притормозил. - Девяносто девять процентов из них - отморозки. У них свои банды. У некоторых - целые недурно вооруженные полки. Бордели, заводики, где дурь делают. И золота там - завались. Кланы между собой раньше враждовали, сейчас вроде все поделили, мирно сосуществуют. Скоро увидишь аккуратненькие пятиэтажки, это жилища барончиков - тех, кто неплохо выслужился перед баронами. В таких домах - бронедвери и взвод охранников. От налетов неудачников защищаются.
        - Веселенько, - пробормотал Вадим и тронулся с места. - Девяностые форева!
        - Че-го? Говори громче! Ветер же в лицо!
        - Да так! Ничего!
        Как только выехали на мост, Вадим затормозил.
        Там, где, окутанные шапкой облаков, должны были нависать над городом башни Москва-Сити, высились шпили сталинских небоскребов, вроде главного здания МГУ. Мрачные, из темного кирпича, протыкали они серое небо. Вадим слез с мотоцикла и слепо пошел вперед. Одна, две… Семь… Да сколько их там, этих шпилей? Переходами соединены, вся та территория, которая раньше под Сити была, - застроена.
        Сандра вытащила из рюкзачка и сунула ему бинокль. Вадим на секунду зажмурился и только потом поднес его к глазам.
        Участок Третьего кольца, район Тестовской, был превращен в укрепрайон. Бетонные отбойники, вспаханная, рыхлая земля. Периметр. С небольшого возвышения открывался вид на высоченный забор с караульными башнями, прожекторами, колючей проволокой. За всем этим - забор еще выше.
        - Там пять ступеней защиты, - подсказала Сандра.
        В горле у Вадима пересохло. Похоже, со стороны суши к высоткам не было доступа, бывший старый райончик, Камешки, что ли, - смешной такой, пятиэтажные кирпичные дома которого казались на фоне новых небоскребов спичечными коробками, - давно сровняли с землей, траншеями изрыли.
        Или не строили никогда. Сколько лет этому кошмару? Зачем? Господи, зачем в Москве новый Кремль? Пять заборов, полоса отчуждения… Размах, характерный для прошлой эпохи, помпезность и монументальность совка.
        А башни впечатляли. Ни выбитых стекол, ни грязи.
        - Что это?
        - Дом лунарей. Институт. Город в городе. Сердце страны, честь ее, ум и совесть.
        Сандра говорила с горькой иронией, и Вадим решил не уточнять.
        - Сколько там живет этих… лунатиков?
        - Без малого триста тысяч, из них треть - обслуживающий персонал и солдаты с ограничением в правах. Ровно столько могут позволить себе нормальную жизнь. Ровно на такое количество людей хватит ресурсов. По всему миру то же самое. Китай почти весь вымер. Африка и Австралия превратились в пустыню. Пора убираться: вечереет. Ночью даже страх перед местью лунарей не остановит этих крыс. Трогай!
        Вадим отдал ей бинокль, нехотя отвернулся от «Сити». Завел мотоцикл.
        К месту добрались затемно: об уличном освещении можно было забыть до лунной ночи. Чтобы не привлекать внимание, Вадим выключил фары. Ехали недолго. По прикидкам Вадима, убежище было частью довоенных бункеров и находилось за дачей Сталина. Вопрос, был ли в этом мире Сталин и случалась ли Вторая мировая, Вадим решил пока не задавать.
        Широкий ход начинался из подвала полуразрушенного дома. Сандре пришлось попотеть, прежде чем она справилась со ржавыми замками. Вадим катил Эйприл по темному коридору с небольшим уклоном. Сандра шла следом, светила под ноги синеватым фонариком, работающим на динамомашинке. Толку почти не было, зато шума - предостаточно. Коридор закончился бетонной стеной. Вадим ощупал ее: шершавый бетон, бетон… металл.
        - Отойди-ка. - Сандра ухватилась за огромный металлический руль, вмонтированный в стену, и принялась его крутить в разные стороны, как если бы это был штурвал корабля. Раздался щелчок. Скрипнули петли, и дверь с протяжным стоном приоткрылась.
        Сандра вошла первой, загорелся свет - она дернула за рычаг, торчащий из стены.
        - Загоняй машину. Сюда, к стеночке. Вот так.
        Дверь захлопнулась за спиной Вадима. Внезапно нахлынула паника. Что он знает о Сандре? Ничего. Вдруг она охотница за головами? Приволокла к черту на рога, чтобы запереть, сдать своему этому… барону, получить денежки, или что у них там, и жить припеваючи. А его порежут на органы…
        - Мне здесь не нравится, - сказал он по возможности бодро. - Если я захочу уйти… Я хочу отсюда выбраться!
        Эх, нужно было брать пистолет!
        - Куда ты пойдешь ночью один без оружия?
        - Я могу, да? Прямо сейчас открыть дверь и уйти?
        - Да пожалуйста! Но ты же не идиот!
        - Она не заперта?
        - Изнутри она открывается просто. Там выемка есть… да, эта. Нажимаешь, и…
        Щелчок. Сандра не солгала. Она действительно добрая фея. Все-таки не зря он ее подобрал. Как говорится, делай добро и бросай его в воду.
        Сандра не двигалась: ждала. Вадим закрыл дверь и виновато развел руками.
        - Правильный выбор! - сказала Сандра и уселась за огромный овальный стол.
        Вадим рухнул на разложенный диван, задрал голову, разглядывая сводчатый потолок и вогнутые стены, увешанные странными картинами.
        Не удержавшись, Вадим приблизился к стене, чтобы внимательнее рассмотреть картины. Выполнены они были по большей части маслом и вблизи представляли собой беспорядочную мешанину мазков. Пришлось переключиться на акварели.
        - Это что? Чье?
        - Моего знакомого, Леон, он… художник, несмотря на то что барон. Когда у него начинает сносить башню, он запирается тут и рисует. Он вообще-то хороший парень, хотя и странный. Тут еще вторая комната есть, его мастерская. Туда лучше не ходить.
        - Приперлись же, - пробурчал Вадим.
        Его влекло к небольшому пейзажу: синеватая гладь озера, переходящая в лиловое небо, посреди которого - сотканное из облаков женское лицо.
        Портретов среди картин не было. Одни пейзажи. Фантастические животные. Невиданные цветы.
        Зачарованный, слонялся Вадим от стены к стене, от картины к картине. В груди ныло, словно в каждый рисунок было заложено чувство: вот светлая-светлая тоска по несбывшемуся, вот тоска вязкая, хватает за ноги и тянет в зыби, здесь - бессильная ярость разбивается волнами об острые скалы. Хватит, и так кошки всю душу изодрали!
        Вадим вернулся на диван. Сжал голову. И что теперь делать? Вот надоест он девчонке, останется один в этом мире, подохнет же… Сандра села рядом, коснулась его руки.
        - Эй! Не уходи в мысли. Не думай! Не смей! Свихнешься.
        Вадим безучастно покосился на нее. Девушка продолжила:
        - Тут есть мой недопитый коньяк. По-моему, пришло время напиться. Подожди, сейчас найду.
        Сандра полезла в массивный комод, завозилась. Вадим наконец решил осмотреться. Мебели в помещении было мало: комод, три разнокалиберных стула, овальный стол и книжные полки. Книги громоздились стопками, занимали самодельные полки и валялись на диване.
        - Так выпьем или поиграем в цивил?
        - Не понял. - Вадим уставился на пузатую пластиковую баклажку.
        - Наверное, тебе привычнее пить из хм… рюмки. Во-о-от.
        Граненый стакан наполнился на четверть. Вадим поднес пойло к губам и скривился: оно воняло обувным клеем.
        - Я точно не подохну от этого? Коньяк, блин! Самогон из резины, а не коньяк!
        - Фиг его знает, помрешь, не помрешь, - девушка дернула плечами, - ты же нежный. Коньяк ему не нравится. Знаешь, сколько у Баронства такая бутылка стоит? Ну, у Кремля…
        - Хуже не будет. Ну, за… не знаю, что и сказать. За что тут пьют?
        - Наверное, за удачу. За встречу, я так понимаю, пить не стоит.
        Спирт обжег горло, но Вадим стерпел. Не прошло и минуты, как голова закружилась и внутри потеплело.
        - Я тоже была на твоем месте… Я ведь из лунарей, понимаешь? Я преступница оттуда, и я, - она вздохнула, - видишь, жива.
        - Что же ты натворила? - Вадим изо всех сил старался не показать, что у него заплетается язык.
        - Не подчинилась приказу. Не смогла стрелять в людей. Там были женщины. И дети. Совсем маленькие, с цыплячьими шейками… Я могла бы сделать вид… там же и другие были. А я психанула. Дура. - Она потупилась, мелкие кудряшки зазмеились по лицу. - Хочешь узнать, что лунари делают с преступниками?
        Вадим кивнул. И ее прорвало.
        Рассказ Сандры
        В черной качающейся будке сумеречно. Напротив на корточках сидит парнишка в белом нарядном шарфе поверх темного пальто, сидит совершенно неподвижно. Иногда кажется, что он - манекен. Маленький круглолицый дядечка, даже скорее дед, бормочет под нос и раскачивается. Нас, преступников, сегодня трое.
        Подхожу к решетке, встаю на цыпочки: мой город. Я вижу его в последний раз, но до сих пор не верится. Меня для него нет. Меня нет уже ни для кого, память обо мне стерта из базы данных. Наверное, что-то подобное испытывает плод во время аборта. Но я по-прежнему существую. Странное ощущение.
        Вижу огромные ворота, выпускающие машину. Подтягиваюсь, прижимаюсь лицом к решетке.
        Далеко отъезжать не стали, так и выпустили нас около самых ворот. Выхожу. Сырой ветер треплет волосы. Четверо мужчин в бронниках держат нас под прицелом автоматов, один из стволов направлен мне в лицо. Чувствую себя голой и совершенно беззащитной. Чувствую себя вещью. Бумажкой, которой подтерлись и теперь выбрасывают.
        Солдаты знают, кто я, и они начеку. Один из них говорит:
        - Осужденные, у вас есть две минуты, чтобы покинуть зону отчуждения. Ровно через две минуты мы открываем огонь.
        Никто не двигается. Даже я не могу заставить себя шагнуть в неизвестность, хотя знаю, что они - военные. Никому из них не хочется оказаться на моем месте. Они выстрелят. Они делали это неоднократно.
        У лысого дядьки сдают нервы, он бросается в ноги крайнему вояке, тому, что дал нам две минуты, и причитает:
        - Это недоразумение! Я известный нейрохирург! Это несчастный случай!
        Военный пинает его ногой в пухлый живот, смотрит на часы и говорит:
        - Осталась минута двадцать секунд.
        - Бежим! - Я дергаю парнишку за рукав и бросаюсь к маячащим вдалеке останкам домов.
        Парень несется следом. Слышу его прерывистое дыхание. Доносится автоматная очередь
        - решилась судьба упрямого нейрохирурга. Еще очередь - это стреляют по нам. Не на поражение, для страха. На всякий случай падаю, попадаю в грязь. Парень продолжает бежать, запрокинув голову и нелепо размахивая руками. Глупый, необстрелянный.
        Поднимаюсь, растираю грязь по куртке. Здравствуй, новая жизнь! Оборачиваюсь: машина уже исчезла за воротами. Сажусь на молодую траву, достаю сигареты - это все, что мне позволили взять с собой. И начинаю ржать.
        Успокоившись, бреду в сторону развалин. Силуэт брата по несчастью маячит впереди. Окрикиваю его. Оборачивается. Ждет. Протягиваю ему сигареты. Уныло качает головой.
        - Тебе проще, - говорю я.
        Идем молча. Он не выдерживает:
        - За что тебя?
        - Неподчинение приказу.
        - Военная? Тебе проще. - Его усмешка похожа на предсмертную гримасу. - А я студент… бывший.
        Вот и первые дома - стены без крыш, дверей и окон, зато с лестницами. И вдруг из-за кучи камней навстречу выскакивают пятеро вооруженных мужиков - страшных как на подбор. Осматриваю их оружие: старье. Только у самого дальнего более-менее приличный «стечкин».
        - Стоять! Руки за голову! На землю!
        Парень таращится на меня. В глазах - ужас. Медленно закладывая руки за голову, осматриваю окрестности. До ближайшего укрытия десять метров, и это в стороне
«стечкина». Пять стволов… восемьдесят процентов, что подстрелят. Значит, се ля ви. Лучше так, чем попасть к ним в лапы!
        Бросаюсь вправо. Резко перекатываюсь в другую сторону. Гремит выстрел. Еще и еще. И всего-то?
        Прежде чем скрыться за стеной, оглядываюсь: двое вяжут бедного студента, уткнувшегося лицом в землю, трое бегут за мной. По окрестностям прокатывается вопль:
        - Поймать мясо!
        Значит, я нужна им живая. Это лучше. Но проще ли? На дороге появляется молокосос в бандане. Целится в лицо:
        - А ну стой!
        Поворачиваю, уверенная, что он не выстрелит. Выстрелил. Но не в голову - в ноги. Крупной дробью. В двух местах зацепило икру. Ничего, пока не больно. Больно будет потом. Хорошо, сосуды не задело, крови немного.
        Я - дичь. За мной гонится свора псов. Лиса. Нет, молодая волчица. Я ранена. Я в чужом лесу. Меня хотят… Действительно, зачем я им нужна? Сожрать? Порезать на органы? Говорят, у них есть клиники, и сохранилось оборудование… Или продать в бордель? Если последнее, то у них ничего не получится.
        Наперерез летят еще двое. Да сколько их здесь, ловцов свеженького мяса? Или это те же, но рванувшие окольными путями? Неважно. У одного дубина, у второго, лысого, ружье. Целится в ноги. Выстрел. Рывок. Вроде цела. Второй замахивается палкой, отражаю удар, бью по кадыку. Хрустят размозженные хрящи. Снова выстрел. Ногу обожгло. Черт! Нельзя останавливаться.
        То ли бегу, то ли ковыляю за очередные развалины. Тот, что с ружьем, бежит следом. Уже не стреляет. Уверен, что я никуда не денусь.
        Замираю, прислоняюсь к стене. В ботинке горячо. Сердце отбивает бешеный ритм. Это не моя жизнь. Это сон. Всего лишь горячечный сон.
        А вот и он, охотник. Лыбится. Во рту не хватает трех зубов. Наводит на меня короткий ствол карабина:
        - На землю, сука!
        - А ты заставь, - хриплю.
        - Я сказал…
        - Пошел на хрен.
        - Мужики, она здесь, - надрывается охотник.
        Мысленно молюсь: стреляй. Я хочу поймать пулю. Нужно его спровоцировать, потому что, если я попаду к ним живой…
        Нас разделяет семь метров. Семь метров до твоей глотки, охотник. И до твоего ружья. Или до моей смерти. Кидаюсь вперед. Глаза охотника округляются. Он ни разу не видел взгляда обреченного. Резко отвожу ствол, вырываю ружье, бью его в висок прикладом. Это я - мясо? Мясо - ты. Теперь уж точно. Выворачиваю его карманы: пять патронов, самопал.
        Трое бегут ко мне. Остановились. Навожу мушку на того, что в середине, нажимаю курок… Осечка. Черт! Нажимаю еще раз. Щелчок. Переглядываются, шепчутся. Но подходить не спешат. Перезаряжаю ружье, беру ствол в рот, зажмуриваюсь. Перед глазами колышется багровая муть. Давлю на курок…
        Щелчок. Боль. Темнота.

* * *
        Открываю глаза: серая стена, на полу копошится рыжий муравей. Пытаюсь пошевелиться
        - тело скручивает судорога. Кажется, что весь мир - пучок оголенных нервов. Чуть позже понимаю, что ноги связаны, а руки скручены за спиной. Расслабляюсь, прислушиваюсь к чувствам: пульсирует в голове, ноют вывернутые плечевые суставы, правая икра печет огнем, левую не чувствую вообще. В голову закрадывается кошмарная мысль: зачем почкам ноги? Извиваясь, переворачиваюсь: нога на месте, перетянута тряпкой. Идиоты! И сколько я так валяюсь?
        Зачем почкам ноги?!
        Холодно. Не просто холодно - жуткий дубарь. Лежу на бетонном полу, меня трясет. Куртку эти стервятники сняли. Еще бы - такая добыча! Неужели они не понимают, что от холода у меня почки отвалятся в первую очередь? Господи, ну почему у лунарей нет смертной казни?! Гуманисты хреновы! Интересно, они знают, что за зоной отчуждения новеньких, чистых и здоровеньких поджидают охотники за головами?
        Где-то вдалеке скрипнули петли. Послышались шаги. Сюда идут. Двое. Вот и они, прямо два брата: оба бритоголовые, у обоих бородки-эспаньолки, отличаются они только цветом этой самой бородки.
        - Ты что, охренел? - взвивается седобородый, рыжий хлопает глазенками, весь вытягивается. - Она ж подохнет у тебя!
        - А куда мы ее? Хрен с ней. Она Щербатого замочила. Вот так, нах, возьмет кто-нить, а она его - тюк по башке.
        - Девка-то красивая, - тянет седой мечтательно.
        Свеженького тела тебе захотелось, старый хрен. Рискни, развяжи меня - будет из тебя тело. Тварь.
        - Че вылупились, мотни вшивые? - хриплю, облизываю губы. - Мне отлить надо. Лопну же, товарный вид испортится.
        - …и боевая, - тем же тоном продолжает седой.
        - Ссы в штаны, - с ненавистью бросает рыжий.
        Седой самодовольно улыбается - наверное, придумал, куда меня пристроить.
        - Руся, прикрой ее чем-нибудь, чтобы не околела. Она останется у нас. Я знаю, кто ею заинтересуется.
        Я счастлива. Боже, как же я счастлива! Упершись лбом в стену, реву. Побей вас лучевуха! Возвращается рыжий, укутывает меня в рвань, хватает за волосы, рассматривает. Ну и рыло! Еще немного, и слюну пустит.
        - Хочу гадить, - смотрю ему в глаза и точно так же нагло скалюсь, - и блевать.
        Сплевывает и выходит из комнаты. Значит, почки они не пересаживают. А в туалет действительно хочется!
        И снова шаги. Открывается дверь: на пороге - мои старые знакомцы. Хватают, тащат по длинному коридору. Где это мы? Похоже на казарму. Волокут на второй этаж. Открывают одну из дверей, сажают на диванчик. Отхожу от боли, перед глазами светлеет. Вижу отвратительное рыло. Не то цыган, не то чурка, не то жид. Губы надменно поджаты. На среднем пальце - кольцо. И взгляд… стылый такой взгляд. Играем в гляделки.
        - И что, - пытаюсь ухмыльнуться, - будешь меня резать и насиловать? Проститутка из меня не выйдет…
        - Для профессионала есть более достойное применение.
        Вздыхаю с облегчением. Отвожу взгляд. Неужели не врет?
        - Выйдите вон!
        Шестерок мгновенно сдувает. В его руке появляется выкидуха. Подходит, режет веревки. Отступает на два шага. Ждет.
        Потираю синие запястья, развязываю пояс-жгут и начинаю растирать раненую ногу. Кровь уже не бежит - свернулась. Падаю на диван. Вот он, отходняк - тысячи иголок, вонзающихся в голень. Когда отпускает, снова начинаю реветь. Прихожу в себя, оцениваю противника: смотрит, склонив голову набок, покачивает ногой. Одет в черные брюки и свитер. Руки скрещены на груди. Один из рукавов задрался, обнажая предплечье. Да этот парень отлично физически развит! Потому он и не осторожничает
        - уверен в себе. Продолжаю реветь - больше для отвода глаз, - проверяю, насколько послушны руки-ноги. Нормально. Почему бы не рискнуть? Посмотрим, так ли ты равнодушен пред ликом смерти.
        Кидаюсь вперед. Но противника уже нет… Сзади! Перепрыгиваю стол, уклоняясь от удара, бросаюсь к двери - заперта. Оборачиваюсь. Ждет. Скрестил руки на груди. В глазах пляшут черти.
        Нет, я не волчица. Сейчас я - мышь. От страха внутренности скручивает в узел. Вот теперь-то я боюсь.
        - Что? - бросаю с вызовом, а получается жалобно.
        - Предлагаю короткий показательный бой. Чтобы понять, на что ты способна. Сильно обещаю не бить, я же вижу, что ты немного… не в форме, - улыбается.
        Улыбка сытого удава.
        - Не получится, - откашливаюсь. - Меня не учили работать на публику. Меня учили убивать.
        - Ну, покажи это!
        Показываю. Его движения точны и безупречны. Вскоре он переходит в наступление, и мне приходится защищаться. Поединок заканчивается внезапно. Вытираю пот со лба. Наконец-то я согрелась.
        - Молодец. Не ожидал.
        - Это значит, что я спасена от публичного дома?
        - Знаешь, кто такие гладиаторы?
        Моя челюсть медленно отвисает.
        - На самом деле хозяева очень редко рисковали своими гладиаторами. Практически никогда.
        - Это значит, я…
        - Да, но недолго. У меня недостаточно средств, чтобы выкупить тебя. Поработаешь немного, а потом я тебя спишу.
        Мотаю головой. Закрываю лицо руками. Он продолжает:
        - Как и ваша правящая верхушка, бароны бесятся с жиру. Они хотят хлеба и зрелищ. И не скупятся на ставки.
        - Чтоб мне сдохнуть, у тебя в этом деле свой интерес!
        Приподнимает уголки губ.
        - Хочу заработать - раз. Два… ты же видела наших дебилов. У меня не хватает сотрудников.
        До чего же он самоуверен! Понимает, что мне некуда деваться и такой исход для меня чуду подобен.
        - Пожалуйста, будь умницей.
        Открывает дверь:
        - Эй, вы! Быстро сюда.
        Седобородый и рыжий, оказывается, стояли под дверью и держали ее на прицеле.
        - Отведите девушку в приличную камеру и окажите медицинскую помощь.
        - В камеру?! - возмущаюсь я.
        Он пожимает плечами:
        - Девочка, доверие надо заработать. Будешь умницей, мы найдем общий язык. Понятно? Вот и хорошо. Без глупостей, пожалуйста.
        - Меня зовут Сандра, - говорю на выходе.
        - Леон.

2. Двойники
        Вадим проснулся от того, что его трясли и качали. Сперва удивился, потом осознал - толкали в бок. И с каждым толчком Вадим все отчетливей понимал: похмелья не избежать. Нажрался ведь до отключки, рассказ Сандры всю ночь снился… Сандра. Рассказ. Мир после войны. Оказалось бы, что виной всему - приход, что вчера он наконьячился в гостях, вел себя не лучшим образом и…
        - Вставай, - снова толчок в бок. - Нажрался и валяется тут.
        Вадим осторожно приоткрыл правый глаз. Глаз болел, голова гудела, во рту ночевали бомжи, черти вилами тыкали в печень, и во всем была виновата Сандра.
        - А говорила, выживу, - упрекнул он.
        - Я сказала, что не знаю! - скрипнул диван - Сандра села рядом. - Задрых вчера. Я ему душу изливала, а он…
        - Я все слышал. Даже видел. Ты мне снилась. - Говорить было трудно.
        - Да ладно! - Ударная волна махорочного духа Вадима чуть не добила.
        - Леон, бои… Фу-у-у! Не кури! Вырвет!
        Диван заскрипел и зашатался, Сандра ушла, но вонять меньше не стало. К горлу подкатил комок, рот наполнился кислой слюной. Вадим открыл глаза и сполз с кровати. Желудок бунтовал. Зажав рот рукой, он «по стеночке» заковылял к выходу. Где-то должен быть сортир. Сандра появилась откуда-то, протянула пакетик.
        - Туалет искал, - предположила она. - Нет тут туалета.
        Вадим, скривившись, вытянул руку с пакетиком. Огляделся. Куда бы его пристроить?
        - В углу помойное ведро. Брось туда.
        Так Вадим и сделал, потом уселся на пол рядом с ведром, сжал виски. Внутренности танцевали тарантеллу, а мозги превратились в студень.
        - Что - так плохо? - Сандра отправила в ведро «бычок». - У вас там вино из винограда, как в старые добрые времена, да?
        При мысли о коньяке Вадим замычал и полез к ведру обниматься. Запах из него был… Сандра терпеливо ждала, пока он закончит блевать. Хреновый мир, хреновое пойло. Смрад, темень, грязь. Войди сейчас в бункер Кощей - Вадим расцеловал бы его.
        Вадим с трудом сел, прислонившись к стене спиной.
        - И от святой стороны нам ничего не досталось, - проскрипел Вадим. - Кроме последней любви… И золотого пятна.
        - Это что? - Сандра подняла голову и заглянула в глаза.
        - Группа у нас есть, - вздохнул Вадим. - Наутилус.
        - Прямо про нас. Слушай, а если попытаться понять, каким ветром тебя сюда занесло, может, найдется дорожка обратно?
        - Ох, давай не сейчас…
        - Где ты перепрыгнул сюда?
        - Наверное, там, где тебя подобрал…
        - Едем!
        - Не могу. Паршиво мне. Правда, совсем хреново. И еще… мне бы помыться. Зубы хотя бы почистить. Тут вообще принято чистить зубы?
        Порывшись в комоде, Сандра протянула баночку с белым порошком.
        - На. Что таращишься, не такая у вас зубная паста? И за эту спасибо скажи, на рынке один-эс стоит.
        - Чего? Это ваши деньги? - сказал Вадим, рассматривая банку.
        - Тут вообще нет денег. Натуробмен. Первобытно-общинный строй. Один-эс - это грамм серебра. Один-зэ соответственно грамм золота. Еще в ходу металл килограммами и яйца. В смысле куриные. Сколько на тебе золота?
        Вадим прикинул: крестик и печатка.
        - Граммов пять, - приуменьшил он.
        - На это можно жить полгода и ни в чем себе не отказывать.
        - А если мотик продать? - проговорил Вадим с надеждой.
        - Вот же дурачок! Как ты себе это представляешь?
        Вадим пожал плечами. Голова качнулась и заболела с новой силой. Сандра правильно растолковала его молчание.
        - Такая вещь стоит, - она задумалась, - пару килограмм золота. Столько не каждый барон в состоянии отвалить. А теперь подумай: зачем им платить? У них люди и оружие. Проще забрать. Что мы сделаем десятку-другому боевиков? Понял теперь? Ну, чего мычишь? Эй, задохлик, блевать - в ведро! Поехали искать двери в рай. Ах да, тебе же плохо!
        Сандра ощупала карманы, вынула сверточек.
        - На вот. Сразу полегчает.
        На ладонь Вадима лег белый шарик. Он оказался сладким.
        - Почему же на меня до сих пор не напали? Я же лакомая добыча.
        - Ой, какой же ты… Они думают, что ты свихнувшийся лунарь, боятся. Если с лунарем что-то случится, будут показательные массовые расстрелы мирного населения. Полегчало тебе?
        Боль в голове сменилась приятным шумом, и Вадим поднялся.
        - Как заново родился.
        - Ну что, поехали?
        Меланхолия отступила. За спиной выросли крылья, появилась неудержимая жажда деятельности. Почистив зубы, Вадим выкатил Эйприл. Осмотрел ее: запылилась совсем, и протереть нечем. Вскоре подоспела Сандра, уселась позади и сказала:
        - А чем ты его заправляешь?
        - Бензином. Позавчера полный бак налил.
        - Странное название. Топливо, да? У нас топливо дорогое. Надо бы механикам твоего коника показать, подойдет наше или нет… На всякий случай будем экономить.
        Окрестности моста исколесили вдоль и поперек. Вадим нервничал, косился на периметр
«Института», как Сандра называла укрепленный район высоток. От поездки он не ждал ничего особенного, просто наслаждался скоростью, движением, ощущением кипучей деятельности. Давно у него не было такого отличного настроения.
        Отсутствие дверей, соединяющих два мира, его тоже нисколько не расстроило.
        - Что теперь? - проговорил он, остановившись.
        Сандра слезла с седла, потянулась.
        - Поедем за одеждой.
        - Э-э-э, кому?
        - Мне! Тебе, конечно, уж слишком ты приметный. Постоянно кататься мы не сможем, в таком виде и без коня тебе нельзя на люди показываться.

* * *
        Нет, это был не его город. Даже не город его родителей и бабушки. Здесь, в пределах Третьего транспортного, Москва всегда была сталинской, помпезной. Она и осталась такой, но…
        Из города ушла жизнь. На улицах не было людей, не было машин, все, что плохо лежало, растащили и провода, сволочи, посрезали. Вадим ехал медленно, огибал ямы и колдобины, кучи конского навоза. Город молчал. Свистел ветер.
        Третьего кольца не было; если бы не Сандра, Вадим потерялся бы, тем более в голове царила звенящая пустота. Настроение менялось - от отчаяния к воодушевлению, от апатии к любопытству. Вадим понимал, что обдолбан, что коварная Сандра забила его похмелье какой-то дурью. Он подмечал детали: крысу, перебегающую улицу, двух вспугнутых ворон, кучу дерьма у подъезда. Шарахнулись в разные стороны пацанчик со спущенными штанами и замухрышка в обносках, размазывающая сперму по лицу.
        Вот ведь. Живут. Трахаются.
        Когда въехали в центр, запах тины, которым тянуло с реки, сменился вонью дерьма. Канализация не работала, конечно же, и жители столицы справляли нужду где попало.
«А если это мы ходим и гадим, это значит только то, что мы - гады», - вспомнилось из прошлой жизни.
        Выехали на Тверскую. Тут было оживленно: к Кремлю шли подводы с едой, на возах сидели угрюмые дяди. Туда-сюда сновали пронырливые горожане. Кое-где вальжно расхаживали охранники. Бородатые. Вооруженные. Смотрели на Вадима, но стрелять не спешили: принимали за лунаря. Кремлевские башни были прежними, никто не тронул рубинового стекла звезды. А вот Манежка Вадима удивила: он привык уже к творению
«придворного скульптора», к граниту и куполам подземного торгового центра. Здесь этого не было. Разбитое дорожное покрытие, грязь, обрывки веревок, сено.
        - Двигайся к стене, - сказала Сандра.
        Лавируя между телегами, уворачиваясь от собачьих зубов, Вадим поехал к Александровскому саду.
        Красная площадь, как и Манежная, представляла собой огромное торжище. Здесь стояли шатры, прилавки, прямо с телег торговали всем: от продуктов до поношенных вещей. Добро охранялось здоровым злющими псами, мрачными типами в подобии бронников, вооруженными пырялами, ножами, ружьями и автоматами. Тут ошивались и девки, предлагающие свое тело, крикливые и развязные, и дети шныряли. Одного мальчонку поймали, за шкирку поволокли куда-то.
        - Вор, - сказала Сандра. - Руку отрубят.
        Со стороны Васильевского спуска доносились ритмичные многоголосые вопли. Там то ли молились, то ли бесновались.
        Вадим ссадил Сандру почти у стены. От Александровского сада почти ничего не осталось: попилили на дрова вековые липы, на вытоптанных газонах разбили шатры. Здесь было не так шумно, торговали люди степенные. Сбоку потянуло чесноком и перегаром:
        - Че надо, лунарь?
        - Я не…
        - Я к Ржавому. Одна.
        - Что, Кудряшка, нашла себе покровителя?
        - Не твое дело, Бурундук. Спасибо, господин, что подвезли меня.
        И добавила тихо, на ухо: «Проваливай. Блин, зря мы вместе сюда приперлись. Проваливай быстро. Встретимся, где условились».
        Вадим поднял забрало шлема и посмотрел на Бурундука. Хрена се, грызун. Квадратный, длиннозубый, посередине белобрысой головы - полоска темных волос. Бурундук насупился, собрался что-то сказать, но Вадим уже ехал обратно, уже выбирался из толчеи рынка.
        Хотелось пить, за столами под открытым небом народ жрал и пил в три горла. Несло прогорклым жиром, сивухой. Лежа блевало тело, пьяное в зюзю. «Голых радиоактивных крыс», - вспомнил Вадим, и у него скрутило желудок. Он не ел со вчерашнего дня. Даже «коньяк» не закусывал. И теперь надеялся, что Сандра прикупит овощей. Мясо здесь жрать он не собирался.
        У Библиотеки имени Ленина тоже хватало народу. Достоевский грустно взирал на лицедеев: бродячая труппа давала похабное представление, старое, как театр. Про любовь - понял Вадим. Публика свистела, вопила, кривлялась. На помосте парень в блестящем костюме расстегнул ширинку и оросил собравшихся. Ор, вопли, хохот.
        Из-за кулис появился лысый дед, вооруженный клюкой, и начал охаживать актера: то ли так было задумано, то ли директор театра наказывал перепившего паяца. Заламывая руки, металась по сцене потрепанная и растрепанная девица. Повисла у деда на руке, упала на колени и заголосила:
        - Ромео! О, отец! Не трогай Ромео!
        - Никогда Монтекки и Капулетти не будут вместе! - заорал дед.

«Хорошо, не „Короля Лира“ ставят, - подумал Вадим, - какие, однако, молодцы эти актеры. Несут культуру в массы».
        Действие на сцене развивалось по законам шванка[Шванк (нем.) - шутка. Жанр немецкой городской средневековой литературы. Короткий, полный сочного, а порой грубого площадного комизма рассказ (иногда пьеса) в стихах или прозе (прим. авт.).
        . Уже через несколько минут зрелище перестало его интересовать.
        Вадим стал в стороне. Снял шлем. Вот такой эксцентричный лунарь. Эстет. Любитель массового искусства. Не обращайте на меня внимания.
        Шум накатывал волнами. Болел живот. Он заметил воришек, промышлявших в толпе, лысую девушку, прижимавшуюся к своему кавалеру-задохлику, и типа с каменной рожей. Тип старательно делал вид, что Вадим его не интересует.
        Это еще кто? Местная полиция? Тайный агент? Просто наводчик, размышляющий, как бы половчее заманить в переулок, треснуть по голове и хотя бы кольцо снять?
        Слопанная утром наркота не впрок пошла: Вадиму стало хуже.
        Люди… коричневый поток мыслящих нечистот с одной кривой беззубой харей. Вадим помотал головой, избавляясь от наваждения, - рожа рассыпалась на сотни маленьких рожиц. Шпион старался принять безучастный вид, но снова и снова оборачивался, и в глазах его появлялась бегущая строка: «Что ты тут делаешь? Возвращайся домой, тварь».
        Вадим подумал, что сейчас упадет. На сцене кого-то убивали, наверное, имела место быть драка Тибальта и Меркуцио. Вадим осторожно отвернулся. И вдруг взгляд зацепился за знакомое лицо. Миг - и девушка, разочаровавшись в спектакле, поковыляла по своим делам. Где ее приходилось видеть раньше? Кто она? Ее тут не может быть, вот точно…
        Светка! Серая мышка, вечная конкурентка по работе. Она тоже здесь! Видимо, лишь благодаря своей серости она до сих пор жива. Блин, ей же, наверное, страшно, ее могут изнасиловать… Забыв об осторожности, об Эйприл - обо всем на свете, - Вадим бросился к ней, окликнул. Девушка глянула через плечо, остолбенела.
        - Света! Ты? - Он схватил ее в охапку, прижал к себе, осторожно погладил по волосам. - Все хорошо, все уже хорошо, я тоже здесь.
        - Нет, - пролепетала она, слабо вырываясь. - Пусти, господин, пожалуйста.
        Вадим встряхнул ее, еще раз встряхнул. Заглянул в лицо. Она зажмурилась. Только когда разлепила веки, Вадим понял, что это не Светка. Точнее, не совсем та Светка. У этой отсутствовал левый глаз. Лицо было грязное, губы шелушились, а брови никогда не знали пинцета. Он вспомнил тонкий розовый шрам на веке Светки-настоящей. Когда она нервничала, шрам краснел.
        - Оставь, я больна, я ничего плохого тебе не сделала!
        - Извините…
        Вадим отпустил ее, и девушка побежала, спотыкаясь. Никто не обратил на нее внимания. Ретируясь, он едва не упал. Уселся на Эйприл и впал в ступор. Память снова и снова прокручивала дурацкую сцену. В таком состоянии его застала Сандра. Положила руку на плечо, легонько встряхнула.
        - Я тут тебе камуфляжик прикупила. Вот, куртку накинь… Эй, Вадик, что с тобой?
        - Пожалуйста, - процедил он. - Не называй меня… Ва-а-адиком…
        - Не пугай меня! Что?!
        - Я только что видел знакомую… Свету. И она меня не узнала. Понимаешь?
        - Нет.
        - Это значит, что у нас есть двойники… или наши продолжения. Или мы их продолжения. Ну, теперь-то дошло?
        - Что именно должно дойти?
        - Что тут есть я! А там есть ты! И у тебя лицо уж больно знакомое, мы, скорее всего, встречались.
        - Ничего себе! А если я умру здесь, что станет с моим дублем? Дуба даст… или нет? Тут же большая часть народу вымерла, а у вас живы все…
        - Тут есть второй я! Нужно его найти, он нам поможет!
        Сандра почесала переносицу и сказала:
        - И где ты его искать будешь?
        - У себя, конечно! У меня комната в коммуналке, от бабушки досталась. Там лет сто уже ничего не менялось. Садись, давай!
        Бульвар Вадима вогнал в глубокую тоску: не было деревьев, где он играл в детстве, не было стендов, на которых художники выставляли свои картины, газон зарос бурьяном. Вадиму было интересно, есть ли в этой реальности Храм Христа Спасителя или все-таки остановились на бассейне, но он решил потерпеть. Двойник важнее.
        Дом тоже оказался цел - он пережил революцию и, в мире Вадима, перестройку, а в этой реальности - мировую войну.
        Путь в родной подъезд закрывала решетка, за которой дремал мужик в рваном жилете неопределенного цвета.
        - Да ты богат, - прошептала Сандра, отвечая на жалобный взгляд-вопрос Вадима, - наверное, к барончику прибился и в торгаши заделался.
        - Как нам войти? Тут охрана!
        - Цыц. Веди себя естественно, обними меня… Вот.
        - Что ты задумала?
        - Главное, молчи.
        Девушка попыталась открыть дверь, ударила ее ногой - охранник встрепенулся, направил на нее ствол. Увидел Вадима и разинул рот.
        - Что таращишься, открывай! - прикрикнула Сандра.
        - Так ты минуту назад проходил! - Он выпучился на Вадима.
        - Это ты охраняешь хреново. Распустились вконец! - продолжила наседать Сандра. - Видишь, он уже и выйти успел, и меня встретить…
        - И прическа… женщина… хммм… Прямо настоящий.
        - До трех считаю. И раз, и два…
        Замок щелкнул, и, охранник, чухая в затылке, пропустил жильцов.
        - Мотик заведи внутрь! - велела ему Сандра. - Сопрут - с тебя спрошу!
        - Как скажете… - Холуй согнулся в поклоне.
        С каждой преодоленной ступенькой уменьшалась уверенность в том, что они все делают правильно. У старой двери Вадим замешкался, не решаясь постучать. Этот потертый бордовый дерматин он помнил с детства. Здесь должна быть новая дверь, железная, которую поставили пять лет назад! Вадим будто вернулся в свое детство, когда бабушка была жива. Вот сейчас она выйдет, улыбнется, потреплет волосы…
        - По крайней мере, - прошептала Сандра, - ты… то есть он, живет здесь.
        Скрепя сердце, Вадим постучал и втянул голову в плечи. Донеслись шаги, в квартире завозились, и его собственный голос - боже, какой он, оказывается, отвратительный
        - прогнусил, растягивая слова:
        - Колечек, ты уже пришел?
        - Э-э-э, открывай! - Вадим попытался придать своему голосу твердость.
        Дверь распахнулась… Вадим словно смотрел в зеркало: перед ним стоял он, с точно таким же удивленным лицом, только он-здешний выглядел постарше, светлые волосы ниспадали на плечи, и в ухе поблескивала серебряная серьга. И одежда… жилет в обтяжку, черные брюки - тоже в обтяжку.
        - Ты кто такой? - Хозяин оправился от шока.
        - Давай мы войдем, а? - Сандра оттолкнула его, не дождавшись приглашения, Вадим поспешил за ней, осмотрел квартиру.
        Здесь, похоже, она принадлежала ему целиком. Вот бабушкин пузатый комод, который отправился на свалку сразу после ее смерти, трюмо с почерневшим зеркалом, скрипучий пол… а вообще, чистенько. Только пахнет чем-то… Немытым телом, застоявшимся потом, грязными носками. Дерьмом тянет из санузла.
        Сандра по очереди открывала двери в комнаты, заглядывала. Обернулась, скорчила удивленную рожицу. Вадим замер напротив двойника. Уперев руки в бока, хозяин с возмущением воскликнул:
        - Да вы… Сейчас охрану позову! Почему вас вообще впустили?
        Сандра подошла к нему сзади, чем-то ткнула в спину - хозяин дернулся.
        - Посмотри на него, и ты поймешь. Не бойся, мы поговорим и уйдем.
        - Ну, знаете… Такие резкие. Давайте присядем. Выпьем. Не надо стрелять, пожалуйста!
        - Заткнись! - Сандра выглянула из-за плеча хозяина и обратилась к Вадиму. - Ты до сих пор уверен, что это хорошая идея?
        - Давайте не будем стрелять? Давайте ласково… Ты… Ты мне кого-то напоминаешь. Ты сердишься, милый?
        - Я - это ты, - брякнул Вадим. - И ни хрена я тебе не милый!
        В глазах двойника вспыхнул нехороший огонек, неожиданно его гнев сменился милостью.
        - Ну что ты, ми… Извини, друг. Чего ты сердишься, что случилось? - Улыбка, сочащаяся дружелюбием.
        - Понимаешь, - начал Вадим. - Я случайно попал сюда…
        - Ага, - перебила его враз помрачневшая Сандра. - Из мира, где войны не было вообще, представляешь? Видишь, как там люди одеваются? Колечко золотое, ты правильно заметил. И туфли… здесь таких нет даже у лунарей, отвечаю! И Москва там… сколько миллионов живет?
        - Если вместе с понаехавшими, то больше десяти.
        - Во-во, десять миллионов. Все обуты, обогреты и накормлены. Хотели тебя туда забрать, но передумали.
        Вадим собрался было возмутиться беспардонным поведением Сандры, но передумал, заметив, что лицо двойника посерело. Она лучше знает правила этого мира, и, похоже, мотивации его собственного дубля для нее - открытая книга.
        - О, друзья… Я просто растерялся! Дружочек, милая, опусти пистолет. Поговорим, выпьем, а?
        И опять эта гадостная улыбка. Вадим глянул в зеркало, попытался ее изобразить. Нет, у него манеры получше.
        - Почему бы нет? С удовольствием! - сказала Сандра, положив пистолет на стол.
        Когда двойник удалился в кухню, она прошептала:
        - Голубец хренов. Шестерка. - Смачный плевок на паркет. - Шлюха.
        - Это я-то - шлюха?
        - Он. Какой он весь мане-е-ерный. «Колечек, дорогой, это ты?»
        - Но ты же не подумаешь на меня… я вообще гомофоб!
        - Понял, что происходит, да? Он разглядел в тебе богатенького и теперь, если пожелаешь, задницу залижет до плоского состояния! Тьфу, гнида! Он нам не помощник, потому что шлюха. А че, рожа смазливая, на вид чистенький.
        Вдруг она запрокинула голову и рассмеялась, аж ногой затопала:
        - О-о-о! «Веди себя естественно… Обними меня». Ох… охранник - на меня… «прямо настоящий». О-о, сейчас лопну! Мы-то не знали… вот удивился мужик!
        - Вы чего тут? - кокетливо проговорил высунувшийся из кухни хозяин. - Уже скоро. Еще чуть-чуть, и вместе посмеемся.
        - Хоть поедим на шару, а то башка кружится, - шепнула Сандра.
        Вадим промолчал. Ему безумно хотелось сбежать от этой пародии на себя. Неужели он, попади в такие условия, тоже стал бы шлюхой-голубцом? Нет, лучше подохнуть от голода!
        - Интересно, если убить, - он кивнул в сторону кухни, и его передернуло, - это, что будет со мной?
        - Убиенный кусочек вселится в тебя, и тебя потянет к мальчикам.
        Теперь сплюнул Вадим.
        Из кухни, виляя задом, вышел дубль с чайником (бабушкиным огромным фарфоровым чайником со слониками!), водрузил его на стол, рядом с бутылью темного стекла. Сел, закинул ногу за ногу, поправил волосы. Вдруг вскочил, убежал и вернулся с тарелкой печенья.
        - Вот, чем богаты. Не побрезгуйте!
        Вадим отправил в рот плюшку - жареное тесто, посыпанное сахарной пудрой. Бабушка такие часто делала, когда он был маленьким, и называла хрустиками. Здесь, наверное, сахар - роскошь. Бедняга дубль, чтобы задобрить высоких гостей, делится последним. Но даже если ему разжевать правду, или не поймет, или не поверит. Вот, с ужасом смотрит на пустеющую тарелку и мысленно подсчитывает убытки.
        - Вадик, - сказала Сандра, прожевав, - а ты только по мальчикам, да?
        И подмигнула. Дубль скривился.
        - Пожалуйста, не называй меня Ва-а-адиком! Не только, но на старых баб не встает,
        - продолжил он без тени смущения. - Мужики платят больше, и там это не всегда обязательно.
        - Чтоб вставал? - спросила Сандра с интересом.
        - Ну да.
        Комок застрял в горле. Боясь, что сейчас блеванет, Вадим вскочил, схватил Сандру за руку и потащил к выходу.
        - Что ж вы спешите-то? Посидите еще! - причитал хозяин, семеня следом. - Приходите еще!
        - Вернемся, вернемся, - проговорила Сандра, ошеломленная поведением Вадима.
        Дверь захлопнулась.
        - Ты чего? Доесть не дал!
        - Фу, мерзость. Посмотрел бы я на тебя, если бы тебя… не совсем тебя, но…
        - Понятно.
        Охранник покосился настороженно, Вадим кивнул ему и помахал на прощание. На улице перевел дыхание.
        - Вадимочка! - донесся сзади незнакомый голос.
        Сокращая расстояние широкими прыжками, как исполинский кузнечик, приближался странно одетый верзила, сам он был черноволос, но виски - седые, серебряные.
        Налетел ураганом, сгреб Вадима, закружил в объятиях. И в губы поцеловал бы, если бы не рост. Спасла его Сандра:
        - Ты, вероятно, Колечек.
        - А ты кто?
        Она насупилась и пробасила:
        - Петр Иннокентьевич.
        Объятия разжались - Вадим поспешил к мотоциклу.
        - Вадимочка, так нечестно… Мы же договаривались!
        - Дома твой голубец, - сказала Сандра, устраиваясь позади Вадима. - Это его брат.
        Вадим выехал на набережную. Покатались сегодня хорошо, еще немного - и кончится бензин. А в городе он не видел ни одной заправки и подозревал, что их больше нет. Что там Сандра говорила? «Топливо»? Вот что это за топливо, знать бы.
        Храма не было. Бассейна, впрочем, тоже. На его месте была воронка, здоровая такая воронка. Глубокая. На коричневатой поверхности дождевой воды плавал мусор.
        - Куда теперь?
        Сандра слезла с мотоцикла, вытащила самокрутку. Закурила.
        - Без понятия. Твой голубец нам ничем не поможет, разве что тебе в попку даст. Леон… Нам бы пойти к Леону. Правда, я не знаю, где он сейчас. Давай вернемся в бункер, рано или поздно Леон туда заглянет.
        С карканьем пролетела над головой стая ворон. По Москве-реке плыла ладья, поднимались и опускались десятки весел. Сандра проводила ее безразличным взглядом.
        - Решил? Поедешь со мной?
        - Поеду. Давай по дороге еды купим, что ли?
        Сандра рассмеялась.
        - У голубца надо было жрать! Ой, не могу… Ой, нельзя же так… «По дороге»! По дороге ты только крыс настреляешь!
        - Прекрати. - Она, казалось, не слышала, и Вадим повысил голос. - Прекрати! Если бы ты попала к нам, я бы из кожи вылез, чтоб тебе помочь! Я бы, блин, не ржал! Я же ни хрена не понимаю! У меня двойник - пидор! В городе черт знает что! По реке викинги плавают! А тебе смешно?!
        - Прости.
        Он не ожидал, что Сандра легко сдастся.
        - Прости, пожалуйста. Я просто ошалела… сама ошалела, понимаешь? И толком не знаю, что делать. Надо искать Леона, точнее, надо его найти. И поесть, конечно, надо. Ты же привык каждый день есть… Поехали в кабак. Тут недалеко есть кабак, неплохой. А я выгодно сегодня наменялась.

* * *
        Бар назывался «Тоска зеленая». В сравнении с ним любой современный ларек-«реанимация» казался элитным рестораном. В веселые девяностые, когда Вадим только в школу пошел, были ржавые ларьки с кривыми, писанными от руки буквами, где пиво наливали в целлофановые пакеты. «Тоска зеленая» - похожий ларек, разросшийся до немыслимых размеров. Стена железная, стена каменная, закопченные стекла, ржавая труба, из которой валит черный дым. Три тела у входа, удерживающие друг друга. Картина маслом.
        Есть сразу расхотелось.
        - Помни: ты - лунарь. Я - твой телохранитель, - поучала Сандра. - Ты веселишься. Отдыхаешь. Ловишь кайф. Веди себя нагло.
        Вадим огляделся в поисках стоянки. Фиг там! Эйприл пришлось оставить у коновязи. Единственная гнедая кобыла с отвислыми животом била копытом и фыркала на красавицу соседку. Слуга боялся пальцем тронуть чудо-технику. Вадим сдвинул брови у переносицы и велел:
        - Возьми влажную чистую тряпку и протри от пыли. Понял?
        - Да, господин…
        Как только переступили порог, в нос ударил запах стряпни вперемешку с едким дымом. По-видимому, здесь раньше находилось кафе, и столики частично уцелели. А вот кафель на полу истерся, потрескался. В зале было столиков двадцать, из них большая часть пустовала, но ор стоял, будто тут резвилось несколько полков.
        Сандра плюхнулась на деревянную скамью, отполированную тысячами задов. Подоспел
«гарсон» - пацанчик лет пятнадцати с сосульками немытых волос, улыбнулся. Вадим поморщился, представив, как из его рта воняет гнилыми зубами. Вместо белой рубашки и черных брюк - фартук, наподобие мясницкого, линялая серая футболка и штаны, смахивающие на спортивные.
        - Простите, а где у вас туалет?
        Официант выпучился, покраснел, булькнул.
        - За дверью, - сказала Сандра вместо него. - Где пожелаешь.
        Официант смотрел насмешливо. Вадим пулей вылетел из зала, завернул за угол…
        - Ну ты даешь. - Сандра стояла за его спиной. - Ты круче пропозориться не мог. Зато теперь все поверят, что ты - лунарь.
        - Ты почему за мной пошла?
        - Я ж твой телохранитель. Заканчивай, обильный ты мой. Пойдем жрать.
        Сандру стоило слушаться. Беспардонная, невоспитанная, но выручает. А могла бы прибить или отравить, забрать золото и Эйприл. Вадим, входя обратно в кабак, заметил, как нежно вытирает ее сверкающее тело слуга.
        Официант сделал вид, будто Вадима еще не видел. Снова поклонился. Вадим ждал меню, но его нести не собирались. Он бросил на Сандру взгляд, полный отчаяния: выручай.
        - Чем кормят? - осведомилась она.
        - Рагу. Лепешки. Есть жаркое.
        - Из крысы?
        - Обижаешь, госпожа, из вороны. Диетическое мясо, легко усвояемое. Еще есть грибы, затируха есть. И яйца, штука - один-эс, нигде не найдете дешевле. Для дорогих гостей - стейки любой прожарки, парная убоина!..
        - Мне - ворону. Зажарь до корочки. А господину… - Сандра посмотрела на зеленого Вадима. - А господин, к сожалению, дал обет не отнимать чужую жизнь и не есть мяса. Поэтому убиваю за него я. Господину - лепешки, грибы.
        - Что пить изволите? Коньяк?
        - Чай.
        Вадим представил Сандру, хрустящую вороньим крылышком, и проклял тот день, когда поехал на Рублевку… Господи, за что?
        - Спасибо, - сказал Вадим Сандре. - А стейки у них из чего?
        - Из собаки, конечно. На торжище крадут псов, разводить - кишка тонка. Поэтому не советую. Неизвестно, откуда та шавка прибежала. Рыбу, видишь, не предлагал - тут приличное заведение, откровенной дрянью не кормят.
        Вадим зажал рот. Ему так и жрать «грибы и лепешки», пока он отсюда не выберется?
        Принесли еду. Старательно не глядя на Сандру, Вадим вылавливал гнутой ложкой грибы из глиняного горшка, жевал свежий хлеб - кисловатый, но довольно приятный. По телу разливалось тепло, голова кружилась, и даже мелькнула мысль заказать «коньячку». Но пить не стоило, конечно, а стоило поехать в бункер и лечь спать.
        Сандра расплатилась - он не заметил чем. Губы ее блестели от жира, глаза осоловели, щеки раскраснелись.
        Заведение постепенно наполнялось народом, Сандра занервничала. Вадиму не хотелось никуда ехать, не хотелось уходить из этого места, хоть чем-то напоминающего его прошлую жизнь. Здесь кормили за деньги, здесь выпивали, сюда, наверное, водили девушек. Вадим не сомневался, что и в этой реальности можно неплохо устроиться. Яркий пример - Леон, о котором Сандра все уши прожужжала. Вот с кем нужно непременно познакомиться. Человек, которому здесь удалось чего-то добиться… не
«чего-то», а очень многого, должен знать ходы и выходы.
        В бункере он тотчас рухнул на кровать и провалился в сон. Сандра бродила вокруг, щебетала, голос ее звучал фоном, как шум моторчика.

3. Леон
        Спать Вадиму нравилось. Спать было спокойно и приятно. И вдруг - толчок. Рожа… Ну и рожа! Не-е, сны здесь хреновые. Такую рожу можно увидеть только в бандитском фильме про Коза Ностру. Опять толчок. Да это ж, блин… Не сон это! Сандра, растерянно хлопающая глазами, стояла у стеночки.
        - Привет, красавчик, - проговорила рожа.
        Вадим рухнул на кровать и сообразил, что некоторое время его держали за грудки.
        - Леон, - пробормотала Сандра не своим голосом, - не горячись…
        Во те на! Здравствуй, Леон! Хотя чего здесь еще ожидать? Ботаника в очочках? Алена Делона?
        - На фиг ты его сюда приперла? - возмутился Леон с самым невозмутимым видом.
        - Ты послушай, - Сандра встала между Леоном и диваном, на котором валялся Вадим, - ему идти некуда…
        - Любому есть куда идти. Например, на хер. С каких пор ты западаешь на пидоров?
        - Это не то, о чем ты подумал. Вообще не то! Этот человек… посмотри на него хорошенько. Да-да, посмотри. А теперь вон туда глянь, в уголок. - Она указала на Эйприл.
        Чтобы разглядеть чудотехники, Леон подошел поближе, присел, ощупал мотоцикл и вынес вердикт:
        - Лунарь?
        Похоже, присутствие лунаря на него не производило впечатления. Вадим видел его минуту, не более, но почему-то уверился, что этого человека ничего не удивляет. Вот сейчас скрестил руки на груди, приумолк. И хрен его знает о чем думает.
        Трудно было выработать стратегию поведения. Правду сказать? Не поверит. Косить под лунаря? Нет, прибьет, когда узнает, что ему врут.
        На помощь пришла Сандра:
        - Не поверишь, он не лунарь!
        - Ты права - не поверю, - на его губах заиграла хищная улыбка.
        Вадим отметил, что все его зубы на месте, здесь это редкость.
        - Хотя, - продолжил он, задумался, глянул с интересом. - Пошел вон! Быстро. Две минуты на сборы.
        Шутит? Нет? Чего ему надо? Вадим спал одетым и сразу же вскочил с дивана, обул кроссовки и засеменил к двери. Спросонья он не до конца соображал, что его выгоняют, обрекают на смерть. Открыл дверь и потянулся к Эйприл.
        - Стоять! - приказал Леон таким тоном, что Вадим застыл, не решаясь обернуться.
        - Леон! - тараторила встревоженная Сандра. - Мы знакомы полтора года. Поверь мне, этот парень…
        - Где ты его откопала?
        - У него машина на бен-зи-не! И приборчик… у лунарей таких не бывает. Уж я-то знаю! Да посмотри же на его одежду! Неужели ты думаешь, что я его притащила потому, что мне негде трахаться?
        - Вернись.
        Вадим уселся на стул поближе к выходу. Попробуй с таким договориться. У него вместо мозга мышцы. Слева - бицепс, справа - трицепс, а посередине - автоматный ствол.
        - Рассказывай. Сандра, не стой за спиной!
        Девушка уселась на диване. У нее был вид абитуриента на вступительном экзамене.
        - Ну, расскажу, и что? - прохрипел Вадим.
        Леон зыркнул и промолчал. Вадим мысленно перебирал варианты, способные убедить такого человека. Телефон? Издох, сволочь, а зарядка дома. А без зарядки он для Леона - неведомая фигня. Часы? Тоже остановились. Да и, по-видимому, не удивишь их часами. О! В бардачке валяется путеводитель по Москве! Там фотографии современной Москвы с домами строительной фирмы, куда Вадим рассчитывал устроиться. А еще там есть новый номер «Игромании»! Воодушевленный, он вскочил и тут же был взят на мушку.
        - Без глупостей, пожалуйста.
        - Леон, ты что? - воскликнула Сандра. - Я ручаюсь за этого человека. Я - ручаюсь!
        - Я не кидаю своих, но на взаимность не рассчитываю. И тебе не советую.
        Вот параноик чертов! Вадим протянул ему путеводитель.
        - Большой привет из моей Москвы. - Он улыбнулся как можно дружелюбней.
        Прислонившись к стене, Леон рассматривал картинки, не забывая поглядывать на Вадима. Интересно, он хоть читать умеет?
        - Это шутка? - наконец отреагировал он.
        - Нет, это мир, откуда он прибыл, - сказала Сандра.
        - Прибыл? - Леон на полтона повысил голос. - Сандра! Ты меня пугаешь. Он же блаженный!
        Вадим трясущимися руками протянул «Игроманию»:
        - Взгляни. Ну, что ты скажешь?
        Но даже этот аргумент не впечатлил Леона. Или он просто не подал вида? Сандра не выдержала. Вскочила, всплеснула руками:
        - У лунарей ничего подобного нет, клянусь! Он не сумасшедший, это же очевидно! И машина на бензине… Одежда… посмотри. - Она швырнула в Леона курткой. - Кожа. Тончайшей выделки. Журнал, прочитай на обложке: издан в июне, но тридцать лет назад. Там войны не было, понимаешь? Там Клондайк!
        Леон смерил шагами комнату, рывком поднял Вадима и прижал к стене.
        - Рассказывай, зачем вешаешь нам на уши дерьмо.
        Нужно срочно что-то делать. Но что? Этот человек непрошибаем!
        - Рассуди сам… - Вадим пожал плечами, - если я лунарь, то вы для меня не люди. Чтобы подготовить журналы, надо до фига денег. Про машину я вообще молчу. Получается, такие растраты только для того, чтобы вы мне поверили. Смотри, у меня огромные средства… неужели я не нашел бы другой способ, чтобы втереться в доверие?
        - В том-то и дело, - руки Леона разжались, - я все равно вытрясу из тебя правду.
        - Правда в том, что если вы поможете мне найти дорогу домой, - говорил Вадим, поправляя перекошенную рубашку, - то я заберу вас с собой туда. - Он указал на путеводитель.
        - Мы поговорим позже. - Леон на миг задумался, потер гладко выбритый подбородок, потом взял Сандру под руку и направился к двери. - Идем, дело есть.
        У выхода девушка посмотрела на недоумевающего Вадима, потрясла головой - извини, мол. Дверь захлопнулась. Вадим шумно вздохнул. А чего он ожидал? Если бы к нему домой заявилось чудо и стало утверждать, что оно сюда «прибыло» подобным образом, он позвонил бы в дурку. Леон - человек небольшого ума, выросший в адских условиях. Спасибо, хоть рожу не намылил…
        Мыло… Эх, помыться бы! Выпить кофе, съесть бутерброд с сыром… М-м-м… Здесь ни воды, ни еды. Интересно, хоть питьевая вода есть? Будет здорово, если пару суток никто тут не появится. Просто замечательно!
        Вадим подергал дверь - заперто. Чего и следовало ожидать. И что теперь? Звать на помощь? Убиваться об стену? Он рухнул на диван, потянулся к книжке в знакомой черно-белой обложке. Достоевский. «Преступление и наказание». Именно эту нудную книжку он не осилил в десятом классе, пришлось читать сокращенный вариант. А теперь она - мост, протянутый сквозь время и пространство. Смотришь на нее - и ты дома. Переводишь взгляд - и снова в аду.
        Вадим лег на спину, вперился в темный потолок.
        Время текло неимоверно медленно, как будто издевалось. Самое скверное, что заняться Вадиму было нечем. А когда нечего делать, в голову лезет всякая дурь. Даже если все хорошо, обязательно закрадывается какая-нибудь гаденькая мыслишка и точит, точит. Сознание человека не создано для счастья и не ценит благополучия. А уж если положение - полное дерьмо, мрачные мысли обрушиваются лавиной, и хоть не живи. Вчера был день-гонка. События сменялись с лихорадочной быстротой - быстрее, чем Вадим успевал их осмысливать. Но от правды-то не убежишь! И вот она догнала. Догнала, и не то чтобы тюк по голове и прощай крыша, а схватила за горло и душит, душит… Некуда спрятаться, не на что отвлечься.
        Сколько времени минуло с момента, как ушла Сандра? Час? Два? И солнца не видно, чтобы сориентироваться. Пить хочется. А еще хочется отлить. Не на стену же мочиться! Стоп, а почему бы и нет? Оставили тут человека одного, голодного, без воды.
        Возле двери Вадим расстегнул ширинку, чтобы хоть так выплеснуть негодование, но передумал. Не стоит уподобляться этим скотам.
        Мочиться пришлось в мусорное ведро.
        Как здорово было бы проснуться!.. Нет, вряд ли получится вернуться. Придется пожирать крыс и ворон, мыться раз в месяц, гадить на улице, трахать сифозных девок. И подохнуть, замерзая в подворотне. Или к сорока годам заработать цирроз, нет, скорее всего, рак. Самый благоприятный исход - быть убитым и ограбленным. Нет, лучше всего сойти с ума. Скакать на четвереньках, пускать слюни и ни о чем не думать.
        Десять лет… Десять лет безграничного одиночества, когда вокруг копошатся люди… нет, инфузории. Амебы. Простейшие, живущие одними инстинктами. Их интересует только удовлетворение физиологических потребностей. Большая часть из них ни читать, ни писать не умеет, это же ежу понятно!
        Картины на стенах, мертвенно-бледные в свете тусклой лампы. Фантасмагория чужого бреда. Да он же шизофреник, этот Леон! Он же садист наверняка. И на Сандру надежды нет - баба бесправная, подстилка. Ох, ну и влип. Почему до сих пор не убили?
        Без паники, без паники… Ладони у Вадима вспотели, щека задергалась. Хотелось в горячую ванну, тереть себя мочалкой, смыть эту вонь, смыть эту налипающую шкуру местного гопника. Не сдаваться. Оставаться собой. Думай, Вадим, думай, ты же умеешь думать, продай себя подороже. Не как твой двойник, будь он неладен, слабак, а как продавал себя на собеседованиях: свои знания, свой мозг.
        Что-то зашуршало в углу, и Вадим быстро обернулся. Крыса? Они жрут крыс, крысы жрут их - все закономерно.

«Слушай, Леон, я могу сделать из твоего жилья конфетку, я - дизайнер». Три раза
«ха-ха». Дизайнер - это такая фамилия: Кульман, Ватман и Дизайнер. Вадим остановился перед пейзажем: белое солнце, сизое небо, черная трава, изломанные мертвые деревья - и плюнул прямо в «светило». Полегчало. Местные - зашоренные, они не жили, выживали. У них нет знаний по физике, биологии, истории. Нужно правильно себя подать.
        Снова зашуршало возле мусорного ведра. Вадим уставился в темный угол. И так на пределе, а тут еще паразиты, крысы эти, наверняка и вшей полно в матрасе, а в диване - клопы водятся. Он осторожно подошел к Эйприл и включил фару. Стало светлее. Никого не было в комнате, он тут один.
        Вадим сел на диван и рассмеялся: его мечта о сумасшествии притянула галлюцинации.
        Он смеялся и смеялся, бил себя ладонями по бедрам. А потом заснул и не заметил пожаловавших Леона и Сандру.

4. Дезертиры
        - К-камрад… - Женька заикался шепотом. - К-камрад, чт-то там?
        Дрон молча поднял руку: спокойно. Заткнись. Бурелом тут был - не пройдешь, и ни одной тропы не видно. Зато что-то шуршало впереди, и Дрону это не нравилось.
        - Анд-дрюх, - захрустел, заскрипел, подбирается. - Чт-то ты видишь?
        Дрон обернулся и показал Женьке кулак: заткнись, кому сказано, замри, идиот. Рядом
        - люди.
        Насколько Дрон мог судить, в этом лесу испытывали химическое оружие: погибли все лиственные деревья. Отсюда и бурелом. И непонятно, с какой стороны они пришли и как выбираться, но об этом Женьке говорить нельзя. И так в штаны наложил, дрожит, заикается, норовит за рукав ухватить. Надо было уходить одному. Одному проще, а с этой обузой… Дрон посмотрел на Женьку: губу закусил, глаза выпучил, автомат держит… Мама дорогая! Ну кто так с оружием обращается?! Дрон опустился на корточки перед неудачником и сказал прочувствованно:
        - Слушай, камрад. Мы - на вражеской территории. Теперь все - против нас. И все против нас. Нам нужно продержаться, да? Мы ушли, чтобы выжить, да? Ты обещал меня слушать, да? Я - главный…
        - Но Анд-дрюх…
        - Без «но», камрад! Мы, считай, на войне! На войне не спорят с командованием! От этого жизнь зависит, понимаешь?
        Женька отчаялся вытолкнуть из себя хоть слово и энергично закивал. Сосунок. Женьке повезло, что Дрон взял его с собой. Мог бы и оставить «дедам» на растерзание. Никакого «мужчину» в этой армии, понятно, из Женьки не сделали бы. И повесился бы заика на ремне. Или застрелился. Или спятил - куда ему вешаться…
        - Тс-с-с! Слышишь?
        По правде сказать, Дрон уже и сам не слышал шороха: что бы там ни пряталось, оно смылось. Но Женьку стоило припугнуть. Страх - первое оружие командира, нужно, чтобы солдат боялся.
        Рюкзак был тяжелый, Дрону совсем не хотелось с ним лезть через поваленные деревья. Но оставаться на месте - значит потерять мобильность. Если враг подкрадется…
        - Слушай, - Женька вроде успокоился. - Давай привал сделаем. Сюда они не полезут нас искать.
        - А если с собаками?
        - И с собаками - не полезут. Кто в такой бурелом сунется? И сушняка много, костер…
        - Камрад! - Дрон схватился за голову. - Костер?! Ты в своем уме? Дым нас выдаст.
        - Х-холодно… Т-туман.
        Туман и правда был знатный. Дрон тогда в первый раз испугался, хотя не признался бы ни Главному, ни родной маме. Школьник знает: где туман, там река. Но здесь поблизости не было водоемов, он карту изучил. А плотный, зараза, как облако. Одежда отсырела. Хорошо, спички запакованы герметично. Огня бы и правда не помешало, чтобы просушиться, не хватало еще воспаления легких. Уходили-то не из дома, заранее собранный рюкзак до сих пор небось в изголовье и стоит, если мама не распотрошила. А в части лекарства не достанешь. Что стырили, то и взяли, тут уже выбирать не приходится. Жратва есть, но мало. Оружие есть, оружие - это хорошо. Дома в рюкзаке только нож лежал и пневматическая «беретта». Несерьезно, конечно, но где ствол нормальный достать?
        Их уже ищут. По деревням, по электричкам, может, в лес и заглянут, но прав заика, не в бурелом же.
        - Ладно, камрад. Простудишься еще. Привал так привал. - Дрон с удовольствием освободился от рюкзака. - Надо бездымный костер организовать. Сейчас расскажу, как это делается.
        Они посидели неплохо, поели. Женька ожил, щеки порозовели, а то был бледнее плесени на покойнике. Дрон обругал себя за упадочнические мысли. Все лес виноват. Чем его поливали, что деревья засохли, травы нет, птицы не поют? Тихо, как в склепе. И холодно. Вечереет, прелью тянет, скрипит что-то. Идти дальше резона нет, надо на ночлег устраиваться.
        Дрон попытался вспомнить, было про такое на форуме или нет. Про ночлег в лесу писали много, обсуждали. А вот про мертвую зону вроде нет.
        - Слушай, камрад. - Женька с готовностью улыбнулся. - Ты не помнишь, от чего лиственные мрут?
        - Ядерная зима…
        - Это ты брось, до ядерной зимы еще далеко. Даже если вот сейчас начнется - деревья не сразу засохнут. Время нужно.
        - А если тут исп-пытания проводили?
        Дрон поскреб в затылке. Испытания? Они на полигоне, что ли? Да нет, вряд ли. В тайком зарытые отходы он поверить мог. Блин, это сколько же здесь рентген?! И дозиметра нет… Ничего нет. Случись сейчас война - все, хана гаврикам.
        - Нам д-долго по лесам?
        - А что, домой захотел? Забудь, камрад! Все равно скоро война, а выжить реально только в одиночку или с подготовленными перцами. Потащишь с собой девчонку, мать-старушку - хана.
        Женька мягко улыбнулся. Вот ведь дурень. Все он с улыбочкой, все вежливо. Нельзя слюнтяев в армию брать. Сидел бы с мамой, отъедался - ни кожи, ни рожи, - в институт готовился. Дрон похлопал товарища по плечу. Он был на год старше, успел вылететь из универа, в общем, понюхал жизни. И в армию пошел сознательно, кто знал, что в такую часть попадет, говорили же: дедовщины больше нет, служить - год. И деды еще. Отморозки. Радовались бы, что в их виварий умный человек попал! Слушали бы, записывали, авось и выжили бы, случись ПП!
        Уроды. Кретины. Мясо. Трупы.
        - Д-дрон. - Женька шептал еле слышно, губ не разжимая, и автомат пытался нашарить.
        - Т-тих-хо.
        Дрон улыбнулся: нашел лошка, разводит. Протянул руку, чтобы еще раз похлопать Женька по плечу, - и замер. Идет кто-то, что ли? Продирается, особо не таясь. Дрон ухватил рюкзак за лямку, махнул Женьке, чтобы шел следом, и пополз на четвереньках куда глаза глядят. Он старался не наступать на ветки, не шуметь, но не получалось, кругом был проклятый сушняк, и мертвый мох хрустел под ладонями… Истошно завопил Женька. Дрон быстро обернулся: Женька сидел на жопе, ладонь к самому лицу поднес, слезы катятся, губы дрожат.
        - Что?! - выдохнул Дрон.
        - С-суч-чок…
        У него была пробита правая ладонь. Блин, сраный заика, еще и слепой до кучи, а преследователь уже ломился к ним, и оставалось молиться, чтобы это был медведь. Дрон вцепился в автомат и на секунду зажмурился, а когда открыл глаза, увидел ЭТО позади Женьки.
        Лучше бы офицеры с собаками. Патруль. Милиция. Стая волков. Гопники. Призрак дедушки, статуя Командора!
        Дрон заорал, Женька обернулся, заверещал, упал на спину и начал нелепо отползать, забыв про травму, бросив автомат. Впрочем, зверя не интересовала железка, зверь хотел мяса.
        Морда бультерьера, тело крысы. Глаза-щелочки. Отвратительные ржавые пятна на белесой шкуре. Зверь был размером с рысь, перетекал между веток, неспешным пружинящим шагом приближался, не скрывался, знал, что от него не уйдут. Ему достаточно было прыжка, но он играл с мясом.
        Дрон понял, что все еще кричит, что горло уже дерет, что Женька повторяет: «Мама, мама, мама» - и всхлипывает. Зверь приоткрыл пасть, будто улыбнулся. Дрону показалось, что от него смердит падалью.
        Автомат в руках был нереально тяжелый. И Дрон не соображал, что с ним делать, как, черт побери, эта штука стреляет. Зверь перелез через последний ствол. Теперь он стоял прямо перед Дроном, смотрел то на него, то на Женьку и бил лысым хвостом по земле.
        - Стреляй! - завизжал Женька.
        Дрон закрыл наконец рот и дал очередь. Едва не оглох. Он ждал, что или сейчас в него вопьются клыки, или Женька захлебнется последним криком. Было тихо. Женька, задыхаясь, судорожно хватал воздух ртом. Тварь отступала. Щерилась, скулила. Сделала несколько шагов - и рванула прочь длинными прыжками.
        Дрон сел на землю. Посмотрел на Женьку.
        - Ты ее видел? - горло драло от давешнего ора. Да уж, пошумели на славу, на весь лес.
        - В-в-в…
        - У нас такие водятся?
        Женька замотал головой - чуть не отвалилась. Дрон подполз поближе к приятелю, осмотрел его ладонь: дырка была что надо. Не имело смысла куда-то спешить, бежать, прятаться: они уже выдали себя. И хорошо, если придут люди, а не друзья зверя.
        - Слушай, камрад, мы случайно ничем не отравились, как думаешь? До глюков?
        Женька пожал плечами. Говорить он пока не мог.
        Ночь они провели на том же месте. Спали по очереди. Женька один раз принялся палить: ему померещилось, что кто-то бродит вокруг в темноте. Или не померещилось
        - они так и не узнали. Надо было выбираться, и с рассветом было решено по компасу двигаться на запад.
        Лиственные деревья умерли по всему лесу. К счастью, дальше начался ельник, ступать на иголки было куда приятней. Рука у Женьки воспалилась, и чувствовал он себя плохо: дрожал как в лихорадке, все время хотел пить. Дрон терялся в догадках. Выходило, что лучше бы сдаться или хотя бы Женьку к людям вывести.
        Когда увидел высоковольтку - чуть от радости с катушек не съехал. Долго не понимал, почему Женька тычет пальцем в вышки и бормочет:
        - П-п-провод-да… П-п-п…
        Думал, бред у него. А потом дошло. Проводов нет. Сперли. С высоковольтки. И несколько вышек валялись на земле. Даже елки уже выросли, не вырубает их никто. Женька плакал. Сил у него почти не осталось. Знать бы, что с ним. Никакое заражение так быстро не убивает. Кроме радиации. Дрон прислушался к ощущениям, ему показалось, что уже тошнит и скоро конец.
        Теперь Дрон искал людей, шел по просеке, тащил за собой Женьку. Пусть арестуют. Пусть. Ему мерещились вчерашние твари, чудилось, что лес шуршит и следит сотнями красных глаз. Женька сбивался с шага, цеплялся за Дрона, наваливался и хрипел. Не удержался, упал. Дрон пощупал его лоб: горячий. Ему срочно требовалась помощь, и Дрон расплакался от счастья, когда они выбрались на утоптанную тропинку.
        К тому времени Женька неразборчиво бормотал молитвы, пытался креститься, всхлипывал, а Дрона тошнило все сильнее, и он не мог разобраться, от волнения или лучевой болезни.
        - Поднажми, камрад, ща к людям выйдем, тебя в больничку определят…
        Женька лупал больными глазами, блестящими и пустыми. Его рюкзак давно уже волок Дрон, понимая, что скоро придется бросить вещи и нести Женьку. Оружие оставлять нельзя, оружие - жизнь.
        Мысли путались, Дрону казалось, что он на войне, что не сдаваться идет, а крошить врага в капусту. Женька сел, прислонился спиной к колючему стволу ели. Рука у него была страшная, опухшая, пышущая жаром. Дрон примостился рядом, достал воду и еду. От консервов Женька отказался, а вот пил много и жадно, Дрон уже собрался делать замечание… А смысл? Кончился их побег. Теперь не в армию, теперь в тюрьму бы не попасть. Что там за дезертирство и кражу оружия бывает?..
        Надо было одному уходить.
        Люди двигались по тропе навстречу. Дрон волок Женьку, не желая бросать оба рюкзака и автоматы. Ему было тяжело, пот заливал глаза, грохот собственного сердца поглотил посторонние звуки. Какая радость: мужики! Вроде местные. Или охотники, ружья вон за плечами. Они остановились метрах в пяти. Дрон тоже притормозил, медленно усадил Женьку на землю: прикрой, камрад, если что.
        - Нам нужна помощь! - крикнул он местным.
        Мужики забеспокоились, зашушукались. Еще бы, наверное, все уже знают: солдаты сбежали, вооруженные, опасные.
        - Мой друг болен! Пожалуйста, помогите нам! Вот! - Он склонился, чтобы положить автомат, но так и застыл - словно по команде мужики направили на него стволы.
        Местные - все шестеро - были вооружены. И смотрели неприветливо.
        - Не стреляйте! Мой друг болен! Мы не опасны!
        Защелкали затворы. Женька вдруг всхлипнул, поднялся и, шатаясь, побрел к местным.
        - Стой, - прошептал Дрон, приседая. - Камрад, стой!
        - Лунарь? - четко, с ненавистью спросил местный.
        Дрон растерялся. Лунарь? Женька брел к ним, волочился кое-как, а Дрон застыл на месте и медленно, на всякий случай, поднимал оружие.
        Женька вдруг остолбенел.
        - Г-господа, - услышал Дрон. - А ч-что с в-вами? Г-господа?
        - Эй, лунарик, вали отсюда!
        Женька возобновил движение. То ли не соображал, то ли еще надеялся на помощь. Вот ведь.
        - Вали, сказали, стрелять будем! Здесь вам не Москва!
        Дрон решился: надо забрать Женьку, остановить. Он, не опуская автомата, сделал несколько шагов вперед, пристально всмотрелся в лица… Лица?!
        Человекообразные существа были братьями вчерашнего зверя, частью его мира - шелушащиеся, покрытые пятнами и струпьями, с гноящимися щелками глаз. Руки переднего, сжимающие незнакомой конструкции ружье, до ужаса напоминали клешни.
        Женьку совсем занесло. Он нелепо взмахнул руками - и передний мутант выстрелил. Дрон затаился, не дыша. Женька упал набок. Похоже, местные не ожидали от товарища такой прыти - на секунду воцарилась тишина, уроды не двигались. Потом застонал Женька. Пока все глазели на него, Дрон кинулся вбок, в лесную чащу. Он бежал, не разбирая дороги, не замечая, что ревет, бежал, нелепо вскидывая ноги.
        На тропинке за его спиной Клешня навис над странным лунарем, направив на него ствол.
        - Че он? - спросил Сопливый.
        - Хрен знает… Стремный… Чистый, бля. Эй, Мокруха, пошерсти, что у него в мешке?
        Мокруха послушно полез в рюкзак. Вынул банку консервов, растерянно покрутил в руках. Порылся еще, нашарил фонарик, спички.
        - Лунарский шмот, - авторитетно заявил Сопливый.
        - Ни хрена не лунарский! - Дед Вано, признанный спец по лунарям, отобрал у Мокрухи фонарик. - Нет у лунарей такого шмота! Эй, задохлик, говори, откуда ты?
        Женька открыл глаза. Все плыло, кружилось, ну и рожи у местных, что они от него хотят, мама, прости, ой, больно, мама, товарищ офицер, я из взвода…
        - Какая еще часть? - не понял Клешня. - Ну-ка, Мокруха, разберись, что он там лопочет!
        Мокруха наступил на искалеченную руку Женьки, Женька зашелся криком.
        Этот вопль и звуки выстрелов настигли Дрона. Дрон втянул голову в плечи и, не оглядываясь, побежал дальше. У него не хватало дыхания и очень кружилась голова.
        - Бесполезно, - Клешня плюнул на труп. - Надо найти второго. Шмот заберем, а второго сдадим баронам.
        Дрона поймали к вечеру.

* * *
        Леон держит меня за руку чуть выше локтя. Больно. Терплю. Спотыкаясь, иду следом. Молчим. Наконец останавливаемся. Сейчас что-то будет!
        - Что за дело? - перевожу стрелки, чтобы он успокоился.
        Ни фига не подействовало.
        - Зачем ты притащила это дерьмо в бункер?
        За полтора года я научилась мало-мальски его чувствовать. Сейчас он взбешен. Эх, говорила же моя задница!
        - Это непростой человек…
        - Что-то за последнее время стало много «непростых человеков»!
        - Хорошо, тогда как ты объяснишь… его существование? Его машину? Его книги? Одежду?
        Вроде успокоился.
        - Пока никак. Но я тебя просил, предупреждал: не свети бункер. Мое положение зыбкое, вдруг завтра надо будет залечь?
        - Он же не опасен! Да он вороне голову не скрутит!
        - Ладно. Представь: возвращаешься ты домой, а в твоей постели - сифилитичка.
        - Леон, да пойми же ты: у меня выхода не было! Куда бы я его машину дела?
        Усмехается. Достает портсигар. Понты, блин! И сигаретки покруче моих будут. Бумага тонкая, почти прозрачная.
        - На твоем месте другой бы…
        Не даю ему договорить:
        - Знаю, знаю!
        Протягивает сигарету. Закуриваю и продолжаю с замирающим сердцем:
        - Что с ним теперь?
        Говорю и понимаю, что от его решения зависит если не вся моя жизнь, то ее огромный, самый важный кусок. И если он поступит «как другой бы», я не знаю, что сделаю. Не знаю, на чьей стороне буду. И не знаю, кто из них более «свой». Леон… Мне будет его не хватать, но он не пропадет без меня. Вадим…
        - Идем, я кое-кого тебе покажу.

…Вадим. Существо из другого мира. Парень из Поднебесной. Человек, который не боится помочь незнакомому. Просто так помочь. И не потребовать платы. Что он сейчас обо мне думает? Черт! И еще раз черт! Отблагодарила, блин! Подставила. Привела цацками увешанного, понадеялась на Леона, подумала, что поймет, поможет… С какой стати?
        - Что с ним будет?
        Оборачивается, выплевывает окурок, растирает ботинком и говорит на ходу:
        - Сандра… Взрослая ведь девочка. Это для тебя важно?
        Молчу. Пять граммов золота. Фантастическая машина… Лакомый ведь кусок. Почему сразу не подумала? Забыла, что здесь совсем не как у лунарей… у элиты. А если бы не Леон, кормить бы мне червей своим гуманизмом.
        Идем быстро. Дыхание сбивается.
        - Ты говорил… не бросать своих. Он помог просто… так, понимаешь? Просто так!
        - И сразу свой?
        Вижу его затылок. Смоляные волосы собраны в хвост. Волосок к волоску. Наверное, он сейчас улыбается. Ненавижу его улыбку! Молчит. Издевается? Меняю тему.
        - Что за дело?
        - Такой ты мне нравишься больше.
        Сволочь. Ненавижу. И преклоняюсь. Иногда кажется, что он железный, поэтому боюсь: железному легко заржаветь.
        - Сама увидишь. Возможно, твой… хмырек нам и пригодится.
        Перевожу дыхание. Если «пригодится», значит, будет жить. Хотя… зачем Леону его убивать?
        Два этажа. Первый - цокольный, второй типа жилой. Внизу - сырые, холодные даже летом клетушки. Наверху - каморки тюремщиков, мало уступающие камерам. Третий, четвертый и пятый этажи снесены на фиг. Сотни раз была здесь, но не привыкла. Только вижу чертов дом, сразу чувства возвращаются. Снова я валяюсь связанная, и жизнь висит на волоске. И снова Леон, но теперь по эту сторону стены.
        Идем по протоптанной тропе, справа и слева - поросшие щетинистым кустарником развалины. Здесь мало обитаемых домов - опасно, рядом зона отчуждения, где пересекается слишком много интересов.
        Надрываются два лохматых пса, бросаются на нас, хрипят, когда ошейник передавливает горло. И снова разгоняются.
        На лай высовывается Руся с автоматом наперевес. Его седобородого напарника, моего бывшего тюремщика, хлопнули два месяца назад. Второго дежурного не знаю. Видать, новенький. Что толку с ними знакомиться - они каждый месяц разные.
        Руся вытягивается в струнку, пожимает руку Леона. Безумно хочется дать ему подсрачник. Щерит беззубый рот. Отворачиваюсь. Любит он с дерьмом панибратствовать. И его любят. Но продадут при первом удобном случае. Твари.
        - Что нового? - интересуется Леон.
        - Так же, - махает рукой Руся, подмигивает. - Он ненормальный… а если лунарь? Они ж нас…
        - Веди, пусть Кудряшка глянет.
        - Они ж нас с говном смешают! Мы ж его по-тихому, чтоб следов не было. Точно блаженный. Теперь только валить, если он своим пожалуется…
        Не выдерживаю и пинаю его под зад:
        - Заткнись! Язык тебе отрезать мало!
        - Да что вы все дрочите на этого психа? - не унимается Руся.
        Что у них происходит? Мне бы вернуться поскорее. Дело к обеду. Что Вадим подумает? Че-о-орт! Я-то им зачем?
        Заходим в допросную. В кресле сидит примотанная к стулу сопля условно мужеского полу, с зареванным лицом, вся трясется. В труселях и майке. Тумба, завидев нас, вскакивает, семенит короткими лапками - с боссом желает поздороваться. Меня игнорирует.
        Сопля скукоживается, смотрит на Леона собачьими глазами. Леон садится на край стола, указывает на кресло. Тумба думает, что ему, и семенит назад.
        - Тумба, выйди.
        Повторять не приходится. Сажусь на нагретое место, морщусь: оно впитало вонь мочи и немытого тела.
        - Это тело земельники поймали в лесу. При нем был автомат, патроны, рюкзак со странными вещами… да что я говорю, вон оно, на столе. Взгляни.
        В душе шевелится странное подозрение. В лесу… автомат с патронами… странные вещи… А что, если?.. Развязываю потасканный холщовый мешок.
        Исписанная бумага - белая, чистая. Целая пачка листов. Читаю наугад: «Первая нычка создана для того, чтоб добраться до нычки главной. Что там прятать, сам решай. Единственное, что стопроцентно должно быть там, - таблетка от тех, кто загонит тебе иглы под ногти и заставит эту нычку показать». Таблетка? Нычка? Что за бред?
        Горстка золотистых кружочков. Присматриваюсь: монеты. «Десять рублей». И год чеканки - две тысячи десятый. У лунарей такие сохранились как память об ушедших днях, только на них не ворону-мутанта изображали, а сельхозорудия. О, бумажные деньги. Одна - бежевая, на ней мужик, четверка коней, дом с колоннами. Написано
«Москва». «Сто рублей». Еще зеленая, тысяча этих самых «рублей». Опять мужик, серьезный, с бородой, зовут Ярославлем. Бумажки потертые, а монетка - новая совсем.
        А что это там светится в мешке? Протягиваю руку, хватаю. Холодное, скользкое. Вынимаю. Прозрачная штуковина. Резиновая? Похоже, да. И, похоже, чем-то смазана. Интересно, зачем? И эти маленькие бугорки? Утончение на конце?.. Похоже на емкость для чего-то. Растягиваю. Пахнет вкусно и съедобно, но, скорее всего, это не жрут. Снова опускаю в мешок. Опять светится. Фосфор? Это осветительный прибор?
        С недоумением смотрю на Леона, он пожимает плечами.
        - Наверное, если натянуть это на палочку, получится светильник. Или если подвесить…
        - Зачем это? - обращается к пленнику.
        Тот следит за нами, вытаращив глаза. Хлюпает носом, кривит губы, переводит взгляд с Леона на меня и хрипит:
        - Вы шутите, да?
        Хрясь - Леон бьет кулаком по столу.
        - Я тебе сейчас пошучу!
        Вжимается в кресло и отвечает:
        - Это пре-зер-ва-тив!
        - Что?! - Леон встает и шагает к нему. - Зачем это?
        - Ну… Я скажу! Все скажу! Это… ну, когда с бабой… на член надевают, чтоб не заразиться.
        Запрокидываю голову, ржу. Как я не догадалась? Были же раньше такие штуковины, чтоб не беременеть. А сейчас невыгодно их делать, женщинам спирали ставят. Если пустить рождаемость на самотек - не прокормишь спиногрызов. Леон усмехается:
        - Светильничек! Во изврат! Итак, ты кто и откуда? Повтори.
        Вытирает нос о замызганную майку на плече (видать, одежду сперли) и говорит:
        - Андрей Николаенко, тысяча девятьсот девяносто второго года рождения. Гражданин Российской Федерации, москвич. Ввиду жестокого обращения со мной совершил побег из воинской части…
        - Видишь? - спрашивает Леон. - Никого не напоминает?
        Верчу в руках штуковину, похожую на зажигалку, но из другого материала, случайно что-то нажимаю - она начинает светиться. Фонарик.
        - Мне-то сразу все стало ясно, - говорю с торжеством в голосе. - А ты не верил!
        - Он оттуда же, откуда и твой хмырь, и у него в лесу нычка. Признаваться, сволочь, не хочет. - Леон сверлит его взглядом. - Ты, задохлик, зачем она тебе на том свете?
        Снова съеживается, по щекам текут слезы:
        - Нету у меня ничего! Ни-че-го!
        - Но там написано…
        - Нету! - ревет белугой. - Это пособие… на случай… ядерной войны!
        Теперь ржет Леон:
        - Ну что за ненормальный!
        - Вадим говорил, - шепчу, - что у них там войны не было.
        Самое время замолвить слово о Вадиме! Только бы Леон заинтересовался!
        Молчит. Задумался, потирает подбородок.
        - Свой, значит? - бросает злобно. - Гнида он, а не свой. Какого черта им тут надо?
        - Леон! - хватаю его за руку. - Пойми же ты, что мы можем попасть туда! Где не было войны! Чисто! Еды - завались! Это шанс, Леон!
        - Понял, не маленький. Сиди тут и никого не впускай. Не нужны нам лишние уши.
        - Ты куда?
        - За хмырем твоим.
        Хлопает дверь. Падаю в вонючее кресло, сжимаю виски. Мог бы меня послать. Не доверяет? Всегда доверял, а теперь перестал? Почему?
        Только бы с Вадимом ничего не случилось! Он же не приспособлен к таким жестоким условиям! У них там, наверное, все друг друга уважают, как у лунарей, а тут раз - и за грудки. С ума сойти! Вадим не сошел. Он сильный. Сильный, но беспомощный. Ну и глупость! Так… Что делать? Что делать, что делать, что делать… Не вижу выхода.
        - Девушка, - скулит пленник. - Отпустите меня. У меня родители бедные, им нечем заплатить выкуп. Правда!
        - Пить хочешь? - спрашиваю, помня свои злоключения.
        Кивает. Подношу стакан к его губам. Пьет жадно, захлебываясь. Бедный! Жду, пока утолит жажду, и спрашиваю:
        - Думаешь, ты где находишься?
        - Не знаю. - Его пухлые губы начинают дрожать. - В аду… Сплю… Не зна-а-аю! И этот спрашивал, как вернуться, а я не знаю!
        - Вот как, - чешу в затылке, - спрашивал… Ну, Леон!
        Уф-ф, значит, в нашей маленькой команде появился Леон. Это хорошо, у него везде прикормленные люди…
        - Девушка, - продолжает клянчить пленник, - отпустите! Я же вижу, вы добрая…
        У них к незнакомым обращаются на «вы». И у нас тоже так было пятьдесят лет назад. Теперь мы можем найти дорогу в Поднебесную. Купаться в чистой реке… Фантастика же! Ловить рыбу! И Вадим…
        При мысли о нем сладостно заныло под ложечкой. Он хозяин этого мира. Осталось дождаться Леона и убедить, что Вадим нужен. Чем же занять себя, дожидаясь Леона? Тянусь к распечаткам. Читаю по диагонали. Ну и чушь, невероятная чушь. Инструкция, как прятать вещи в лесу, что ли? Или как прятаться? Абсолютно бесполезная вещь. Все понятно, но это что значит?

«Давайте поговорим о совке». И что интересного мне расскажут о совке? «Это не плохо и не хорошо. Суть в другом. Совок был хорош тем, что постоянно поставлял тепло и свет и без разбору гасил беспредельщиков». Машина, что ли? Ни фига себе у них техника! Но почему именно совок? «Теперь совка нет, а сила, которая дожирает его труп, не заинтересована в тебе, более того - она хочет, чтоб ты сдох». О-го-го. И о чем это? Сленг у них такой, что ли?
        Ничего не понятно. Придется ждать Вадима.
        Последние из могикан
        Самые жирные крысы обитали возле Баронства. Собаки, а не крысы. И крысоловы там буквально кишели, за охоту на своей территории могли и убить. Здесь, недалеко от лунарской помойки, тоже земля была поделена, но ошивались в основном мусорщики, которые интересовались отходами, а не крысами. По подвалам они, понятное дело, не лазили. И до восьмилетнего мальчика им не было дела - не конкурент он им.
        Возле приманки он просиживал часами. Его глаза настолько привыкли к темноте, что он отлично видел даже в безлунную ночь. Инструмент для охоты он сделал сам. Нашел ржавый нож, наточил до блеска и приладил к длинной палке. Получилось самое настоящее копье.
        Во мраке коридора завозился маленький зверек. Мальчик облизнул пересохшие губы, выглянул из-за угла, приготовился. Ему показалось, что в темноте блеснули глаза-бусины. Тишина. Ничего. Теперь главное - не двигаться, чтобы не спугнуть добычу. Крыса зашуршала ближе. Чуткий слух уловил цокот ее коготков. Вспотевшая рука сжала копье. Идет.
        Вот она. Села, схватила лапками нанизанную на гвоздь лепешку. Пора. Бросок - душераздирающий визг. Мальчик издал победный клич, поднял копье с нанизанной крысой и размозжил ей голову заранее приготовленным камнем.
        День прошел не зря.
        Выбравшись из подвала, мальчик долго щурился, а когда глаза привыкли к свету, отмотал нож от копья и отрезал крысе голову. С копьем по городу ходить нельзя - шпана отнимет. Тут же он свежевал добычу, замотал тушку в полиэтилен и спрятал в потайной карман, нож тоже замотал и сунул в штопаный-перештопаный сапог.
        Грея озябшие руки в карманах пальто, он отправился к рынку ждать маму. Обычно она освобождалась, когда начинало темнеть.
        До рынка было полчаса ходу. Добравшись, он уселся на камень напротив ворот. Степенно прохаживались бородатые охранники с ружьями. Туда-сюда сновали люди - ухоженные и оборванцы, молодые и старые. Детей на рынок не пускали. Заскучав, мальчик выстроил из камней мишени, поднял камень, отошел на двадцать больших шагов и стал играть в снайпера. Потом ему расхотелось быть снайпером, и он вообразил себя Соколиным Глазом, про которого читал в маминой книжке.
        Промазывал он один раз из десяти - на крысах натренировался.
        - Эй ты, черножопый, - донесся бодрый пацанячий голос.
        Его часто так обзывали - привык. Сжал камень, обернулся. Их было трое: одному лет десять, другие помладше.
        - Че ты тут, а? Тут белые, понял? - уперев руки в бока, крикнул заводила - долговязый пацан с длинным обезьяним ртом. - Вали к своим чурбанам!
        Если побежать… догонят и побьют, да и стыдно бегать от обезьян. Если попробовать объяснить, что он не чурбан, а просто таким родился… Раньше пробовал - не получалось. Обезьяны не понимают человеческого языка. Мальчик вспомнил бандерлогов из книжки. Жалко, что он не Каа, а голодный волчонок, забредший в кишащий тварями город. Он меньше и слабее, значит, ему прятаться и убегать, а им улюлюкать и гнаться. А вот когда он вырастет… их все равно будет больше.
        - Че вылупился, а? - продолжал ротатый. - Вали отсюда!
        Сердце забилось чаще. Мальчик сжал камень. Сейчас будет больно.
        - Ну че за гнида… вы видите, да? - Бандерлог шагнул навстречу.
        Мальчик поднял камень потяжелее и прикинул, попадет ли обидчику в глаз. В глаз не в глаз, а в рожу - точно.
        - Не подходи, - проговорил он, набычился.
        - Ой, я боюсь. - Обезьян хлопнул себя по тощим ляжкам. - Я щаз уссусь в трусы!
        Его дружки заржали. Один из них швырнул комок грязи. Промахнулся. А вот второй ком достиг цели, ударил небольно, но оставил грязное пятно на пальто. «Или я - волк, или - голая крыса», - подумал мальчик, прицелился и бросил камень. Обидчик взвыл, схватился за расквашенный нос.
        - Ах ты сука! Ах ты! Убью!!!
        Мальчик дрался отчаянно, иногда попадал по врагам, но их было двое. В конце концов его повалили и принялись избивать ногами. Одной рукой он защищал голову, другой тянулся к ножу. Если не достать нож - конец. Вот он, в сапоге, еще чуть-чуть… выбили. Ударили по голове - в ушах зазвенело. Одного из врагов удалось повалить… И вдруг что-то изменилось. Пацанов как ветром сдуло. Мальчик поднялся, осмотрел грязное, порванное пальто и только потом глянул на спасителя: мама.
        - Ничего, черножопый, мы еще встретимся, - заорал бандерлог и пригрозил кулаком.
        Женщина села на корточки рядом, отряхнула грязь с пальто мальчика. Он засопел, поджал губы.
        - Ну что ж ты… А если бы меня не было рядом?
        Он хотел сказать, что нельзя бегать от обезьян всю жизнь, но промолчал, поднял замотанный нож, спрятал. Женщина коснулась гематомы, вспухающей на его щеке, - мальчик дернулся, но стерпел.
        - Идем домой. - Женщина взяла его за руку, но он вырвался и, насупившись, зашагал рядом. - Горе мое, что ж ты такой неугомонный? - отчитывала она. - Вечно влезешь куда-нибудь, подерешься. Ты хоть понимаешь, что их больше? Они старше. Они могли тебя убить. Понимаешь ты или нет?
        - Ну и пусть бы, - пробормотал он.
        Женщина схватила его за грудки, прижала к себе и расплакалась. Только сейчас мальчик ощутил боль: дергало в пояснице, звенело и пульсировало в голове, рука, которой он защищался, ныла, как огромный нарыв. Так всегда: во время драки боль притупляется, зато потом…
        - Не смей так говорить, слышишь? Ты все, что у меня осталось. Все, понимаешь? Понимаешь ты или нет?
        Мальчик сопел в ее объятиях, опустив руки и сжав кулаки. Не выдержал и уткнулся в длинные снежно-белые волосы.
        - Не буду, - шепнул он и закусил губу.
        Отстранился, полез за пазуху и протянул сверток. Развернув полиэтилен, женщина улыбнулась сквозь слезы и отправила добычу в сумку, в которой она носила на обмен вещи, шитые из обносков.
        - Давай я тебе помогу сумку нести. - Он схватил одну из ручек.
        Дома женщина растопила «буржуйку» и поставила на огонь кастрюлю. Не разуваясь, мальчик рухнул в кресло, открыл недочитанную книгу: «Шум и волнение боя, точно по волшебству, сменились тишиной, и возбужденному воображению Хейворда все это показалось каким-то страшным бредом».

* * *
        Из-за прогрессирующего приступа мизантропии Олег редко ходил на рынок - два раза, а то и раз в месяц. Особенно противно меняться осенью. Под ногами чавкает грязь, народ ободранный, голодный и злой, каждый норовит выхватить сумки у пожилого человека. Пару раз воры соблазнились легкой добычей, недооценили старика. Теперь валяются молодые люди со свернутыми шеями, крыс кормят. Измельчал люд. Молодежь хилая пошла. А чего еще ожидать - голод, радиация.
        Обычно Олег менял серебро на продукты и, чтобы оградить себя от созерцания скотов в человеческом обличье, спешил домой - в уютную двушку в отапливаемом баронском доме.
        Начало смеркаться - он поторопился. Шастать по городу ночью не рискнул бы даже он. Вот высится среди полуразваленных домов родная девятиэтажка, манит теплом и чистотой. У железной двери дежурит громила-охранник Игореша, один из бывших учеников. Узнал, улыбнулся, помахал рукой. Нет, ученики не бывают бывшими, как и учителя.
        И вдруг из-за спины донесся женский голос:
        - Олег Игнатьевич!
        Пришлось обернуться: женщина. Невысокая, на вид лет сорок. Голубые миндалевидные глаза, на бледных скулах - румяна, глаза подведены коричневым карандашом. Чистенькая, можно сказать, свежая. За руку она вела смуглого мальчишку в синей вязаной шапке и драповом пальто, сшитом из шинели. Мальчишка дичился и втягивал голову в плечи, на его щеке красовался огромный кровоподтек.
        - Мы знакомы? - удивился Олег.
        Смутилась, потупилась… Нет, она все-таки моложе.
        - Нет, но… У меня к вам дело. - Она глянула на мальчишку, тот шмыгнул носом и уставился на Олега без страха, скорее, обреченно.
        В последнее время Олег старался не заводить знакомств, но эта женщина ему понравилась. Она словно вынырнула из прошлого - из того прошлого, где не было войны и скотства, возведенного в культ.
        - Давно вы меня ждете?
        Сказал и удивился - «вы». Так уже давно никто не говорит. Интеллигенция вымерла.
        - Нет, минут двадцать.
        Врет ведь! Руки вон посинели, хотя одета она довольно тепло.
        - Как вас зовут?
        - Вероника.
        - Пройдемте, Вероника. Не на улице же дела обсуждать.
        Заозиралась. Жалеет, что пришла.
        - Не бойтесь… хотя вы правы. Людей надо бояться, но не меня. Идемте.
        Охранник отпер железную дверь, поздоровался с гостьей уважаемого человека. Женщина поправила шапку, кивнула в ответ, мальчик промолчал.
        Отсчитав привычные восемнадцать ступенек, Олег отпер дверь и жестом пригласил женщину. Замялась у входа, стянула сапоги. Мальчик тоже разулся, сунул портянки в латаные ботинки и напрягся, как зверек, ожидающий нападения.
        - Не стоило разуваться, но раз уж… вот тапочки. Проходите. Нет, не туда, сюда, в кухню. И пальто снимите, у нас тепло.
        На ней оказалось клетчатое платье с широким поясом. Старалась, лучшее надевала. Что ж за дело такое важное? Подумав, стянула шапку, и по плечам рассыпались белые волосы. Совершенно седые.
        Мальчик босиком протопал в кухню и уселся на табурет, поджав ноги. Он напоминал нахохлившегося галчонка.
        - Будете чай?
        - Что вы, - прошептала женщина. - Мы на минутку… и вообще, неудобно, это ведь я с просьбой.
        - Будете. - Олег сунул кипятильник в бутыль с водой, оседлал стул. - А теперь говорите.
        - Вы ведь ведете секцию… учите детей. - Она сглотнула и заговорила быстрее: - Знаю, знаю, к вам сынки баронов ходят… Это дорого стоит, но я заплачу. У меня есть. Не смотрите так, правда есть!
        Задумавшись, Олег почесал бровь, смерил взглядом мальчика.
        - Он… видите какой. Его убьют за цвет кожи!.. - проговорила Вероника.
        - Ну, знаете. Цвет кожи я менять не умею. Вы бы лучше с его отцом поговорили.
        - Да какой отец в наше-то время…
        - Восточные мужчины не бросают своих детей. Женщин наших используют, да…
        - Но его мать вряд ли помнит, от кого он!
        - Хм, а вы, простите… кто?
        - Я его бабка! Мать… ой, говорить тошно.
        - Ясно, извините. А мальчик-то в курсе?
        - Он знает, и все равно - мама.
        Забулькала вода в бутыли, Олег заварил лучший чай, придвинул чашку к мальчишке, выставил тарелку со сладкой лепешкой, нарезанной тонкими кусками.
        - Спасибо, - сказал мальчик.
        - Как тебя зовут, молодой человек?
        - Леон, - вскинул голову, выдержал взгляд.
        Странный мальчик. Черты лица европейские, но кожа смуглая, и волосы - цвета воронова крыла. Маленький взрослый. Ребенок без детства, с пеленок вынужденный драться за кусок хлеба, за право оставаться собой. У него и друзей, наверное, нет.
        - Леон, а что ты умеешь делать хорошо?
        - Читать, - мальчик шумно отхлебнул из чашки, обжегся, поморщился, - рыбу ловить на крючок и так… ну, накалывать. Крыс бить.
        Олег вздохнул.
        - Он совершенно здоров, - проговорила Вероника. - Просто на удивление здоров. Вы поймите… я женщина и не научу его выживать, потому что сама не умею.
        Раскраснелась от тепла, подперла голову рукой. Теперь видно, что ей уже под пятьдесят: глубокие морщины на лбу и вокруг рта, слегка обвислые щеки, но глаза - ясные, умные, молодые. Удивительно, что она пережила голод и, барахтаясь в грязи, сумела сохранить… чистоту, что ли. И ребенка воспитывает, как раньше. Но сейчас так нельзя! Время другое! Мальчишка это понимает лучше нее.
        - Вы согласны? - спросила она, по-своему расценив молчание.
        - Он еще маленький…
        - Сколько вы хотите? У меня есть, я не вру! - В глазах заблестели слезы.
        - Мама, ну что ты! Пойдем, - воскликнул мальчишка, соскочил со стула и потянул ее за руку.
        Олег вернул его на место.
        - Да ты с характером, Маугли! Пусть остается. И вы оставайтесь, комната свободна. Куда вы на ночь глядя?
        Вероника просияла и помолодела сразу лет на двадцать.
        - Берете его?
        - Беру. Но поймите, мне почти шестьдесят. Я прошел Афган и получил ранение. Сколько протяну - не знаю, но, клянусь, мне хочется посмотреть на волка, который вырастет из этого волчонка.
        - Спасибо! Я… не знаю, чем вас отблагодарить. - Она упала на колени.
        Мальчишка возмутился:
        - Мама!
        - Немедленно встаньте! - Олег помог ей. - Если бы все люди были как вы, мы бы так низко не пали.

* * *
        Вооружиться было нечем. Вадим попытался отломать ножку стула, но она была прикручена намертво. Поэтому, когда дверь открылась, он просто прыгнул на врага. За горло его, за волосы, повалить…
        Удар под солнышко. Дыхание сперло, Вадим повалился на пол, хватая воздух открытым ртом. Некоторое время он туго соображал, а когда более-менее очухался, понял, что ему заломили руки. Враг сидел сверху, держал крепко. Хоть бы повернуться, чтоб в рожу плюнуть перед смертью!
        - Спокойно, спокойно, я сказал.
        Даже не запыхался. Подготовлен. Что ж, Вадим попытался, и теперь остается только достойно умереть.
        - Прекрати ты ерзать, пидрило!
        - Сам…
        - Молчать!
        Рука у него была тяжелая. Вадим уже несколько раз пожалел, что ходил в фитнес-клуб, а не на карате. Придется смириться. Вздохнув, он прижался пылающей щекой к грязному полу.
        - Я говорю - ты, пидор сраный, слушаешь. Понял? Ерзать прекрати, я тебя не хочу!
        - Пош-шел ты!
        Леон отпустил Вадима. Вадим встал, отряхнул рубашку и джинсы. Убить! Искалечить!
        - Поедешь со мной.
        Здесь не хочет пачкать? Боится кровищу не отмыть? Или в рабство продаст?
        - Там твой земляк объявился. Сумасшедший, хуже тебя, дебила. Будешь переводить, что он лепечет.
        Вадим ушам своим не поверил: земляк?! Неужели этот шизофреник ему поверил, Сандре поверил? И, главное, что там за человек, вдруг знакомый? Он же не понимает ничего, от ужаса с ума сходит!
        - Поехали, - согласился Вадим.
        Леон шел сзади. У него был пистолет - Вадим подумывал о побеге, но понимал, что его шансы равны нулю. За домом, в котором находился бункер, повернули и долго плелись по бездорожью мимо плит, сваленных кучей, мимо раскуроченных стен с паутиной ржавой арматуры. Вадим постоянно оглядывался, будто надеялся, что конвоир за его спиной истает.
        Наконец вырулили на площадку, где местами сохранился бетон. С обеих сторон высились два недостроя, справа был котлован, наполненный мутной водой.
        Нырнули в цоколь, миновали темный, воняющий мышами коридор и оказались возле странной машины. Вадим затормозил так резко, что Леон наткнулся на него. Не обращая внимания на приказ остановиться, обошел чудо. Когда-то это был БТР. С него даже не сняли пулемет. Но вот расцветка…
        Без труда узнавалась рука художника - Леон сам поработал над «тюнингом». Характерные цвета - фиолетовый, черный. Характерные изломанные линии. Зеркала волн, разбивающиеся об острые скалы. Осколки брызг. Сиреневое солнце, в которое светлыми штрихами вписано едва уловимое лицо.
        - Круто, мужик. Сам рисовал?
        Леон опустил наведенный на Вадима пистолет.
        - Ценитель? - поинтересовался с иронией.
        - Профессионал. - Вадим надулся от гордости. - Я же дизайнер, я в этом разбираюсь.
        Вот она - точка соприкосновения! Любому художнику приятна похвала. Но Леон был непрошибаем. Морда его снова стала волчьей, невыразительной.
        - Внутрь давай.
        Вооруженный человек чертовски убедителен. Только сейчас Вадим обратил внимание на водителя - длинную жердь в засаленной бандане. Жердь помог ему залезть в машину. Леон последовал за ним. Кабина была переделана в настоящий «салон»: диванчики для удобства пассажиров, сейф. А вот трясло дико. Едва тронулись, Вадим потерял интерес к окружающему. Изо все сил он старался не прикусить язык, не выплюнуть желудок, сохранить лицо. Иногда поглядывал на Леона - тот был невозмутим.
        Робот.
        Пытка продолжалась бесконечно. Наконец БТР встал, Леон чуть ли не за шиворот выволок Вадима на воздух и куда-то потащил. Вадим еле переставлял ноги и не сразу понял даже, что оказался в помещении, что на стуле сидит Сандра, читает распечатку, а к другому стулу привязан обритый парнишка лет восемнадцати, абсолютно Вадиму не знакомый. Глаза, лицо и губы парня были белые.
        Сандра улыбнулась Вадиму.
        - Привет, - сказал он парню, - ты откуда?
        Мальчишка заплакал. Он, похоже, ничего не соображал.
        - Давай, Дизайнер, - приказал Леон. - Действуй.
        Вадим присел на корточки рядом с пленником, заглянул в его глаза. Врали все психологи, контакт наладить не получилось. Били его? Что с ним делали вообще?
        - Парень, очнись. Меня зовут Вадим Вечорин, я дизайнер. - Сухой смешок Леона. - Я из Москвы, из нормальной Москвы. Демократия, стабильность, «Единая Россия».
        - Анд-дрей… Николаенко. - Губы его не слушались. - Отпустите меня! Я все сказал! Со мной жестоко обращались! Они Женьку убили!
        - Давай с начала, Андрей. Я не могу тебя отпустить, я сам - пленник. Ты как сюда попал?
        - Меня поймали! Мутант с клещами! Господин! Господин, отпустите меня! Пожалуйста! Я… я в тюрьму! На гауптвахту! Куда угодно! Где я?!
        - В параллельной реальности, наверное…
        Леон велел:
        - Ты давай, Дизайнер, узнавай, зачем он сюда приперся. И ты сам - зачем.
        - Низачем, - огрызнулся Вадим очень тихо и добавил громче. - Я, например, сюда не хотел.
        - А это что? - спросила Сандра, тряся распечатками.
        Вадим взял у нее стопку листов и прочитал: «Если все-таки П…дец пришел, спасаться надо сразу: власть может перекрыть входы-выходы из города.
        Не все йогурты одинаковы. Если ты - животное жвачное, наверняка найдутся и шакалы, и волки. Они умнее свиней, и почуяли П…дец раньше тебя, и мечтают об одном - сожрать тебя; ведь ты их кормовая база. Значит, за городом ты должен тоже быть аккуратным. Бойся всех, даже тех, кто на первый взгляд безобиден. И не стоит рассчитывать на других хрюшек. Лучше сбивать ноги по бурелому, но идти одному…»
        - Руководство по выживанию, - предположил Вадим.
        - Свиньи? - Леон заглянул в текст через его плечо. - Йо-гур-ты? О чем это?
        - Ну… Если случится война, человек должен выбраться из города. Один, потому что в городе опасно.
        - Ты уверен?
        - Ну… да. Уверен. У нас такая манера изложения… Ну, такой язык, это бывает. В Интернете полно…
        - Где? - терпеливо спросил Леон. - Дизайнер, не испытывай мое терпение. Ты можешь по-русски рассказать, о чем это?
        - Могу, но…
        На столе валялся вещмешок, вокруг были разложены таблетки, носки, носильные вещи, консервы, валялся фонарик и почему-то развернутый презерватив.
        - Слушай, Леон, это долго. На самом деле подобные руководства… Ну, они бредовые. Это игра. Дети думают, что выживут, если будут такое читать, а писатели зарабатывают на них деньги. Понимаешь? Никто не планировал вторжения в ваш мир! Никому вы не нужны!
        - Ладно. Дальше. Что это? - Леон широким жестом указал на вещи солдатика.
        Андрей тихо плакал. Вадим жалел его, но ничего сделать не мог. Единственный шанс выбраться - доказать Леону, что без него, Вадима, - никуда. Если удастся выкарабкаться, надо постараться и сопляка вытянуть.
        - Это… Носки. Трусы. Фонарик на батарейках. Знаешь, как работает? Ладно, потом расскажу. Ну… это… Знаете, да? Презерватив.
        - А почему он светится в темноте? - с невинным видом поинтересовалась Сандра.
        - Для красоты, наверное. Не знаю.
        - То есть этот парень - псих? - гнул свою линию Леон.
        - Да, - Вадим скосил глаза на паренька, - нет… он может быть важным звеном…
        - Я тоже не хотел сюда! - завопил Андрей.
        Вот же дурак! Вадим злобно зыркнул на него: молчи, молчи, идиот, не мешай тебя вытягивать! Но мыслей несчастный читать не умел и продолжал истерить:
        - Оно само! Я же говорил! Раз - и тут… как, когда - не знаю! Отпустите меня, я жить хочу! Я ни-че-го не понимаю!
        - Хватит! - крикнул Вадим. - Попытайся вспомнить что-нибудь странное… Ну же, мужик! Напрягись!
        - Нет! Ничего! Раз - и тут!
        - Может, - Вадим подумал, что пленник поймет, куда надо клонить, и уцепится за протянутую соломинку, - техника была… испытания там не проводились?
        - Да нет же! - снова заревел.
        И правда дебил. Чем еще помочь? Да ничем. Только самому подставляться.
        Вадим пожал плечами, взял монеты, пересыпал из ладони в ладонь и сказал виновато:
        - Увы, он совсем тупой!
        Во как они в рот заглядывают. Это хорошо. Это просто здорово!
        Леон щелкнул паренька по лысой башке, тот встрепенулся.
        - А теперь говори. Последний шанс тебе. Правду скажешь - выживешь, соврешь - в утиль. Я все знаю. Итак, вы заодно?
        - С кем? - прошептал он жалобно.
        - С ним. - Леон указал на Вадима пальцем.
        Парнишка затряс головой:
        - Нет! Впервые его вижу. Что вы от меня хотите? Я скажу! Отпустите меня…
        - Неужели не видно? - Вадим развел руками. - Это глупое, безобидное дитя.
        - Жалко, да? - Леон криво усмехнулся. - Ясно. Уходим.
        За дверью поджидали лысый бородатый верзила, похожий на гибрид хипака со скинхедом, и кривоногий карлик. «Ты узнаешь его по квадратности», - крутилось в мозгу. Что за чушь? Откуда?
        - Ну, - пробасил гибрид, - выяснили, откуда оно взялось?
        - Да. И оно не в своем уме.
        Лжет же ведь Леон! Палить контору не хочет. Если спалит, то и пареньком, и им, Вадимом, заинтересуется кое-кто покруче. И тогда амбец криминальному авторитету… А ведь это идея - достучаться до лунарей! Поделиться знаниями. Они умные. Поверят. А если нет? Надо у Сандры осторожненько выпытать.
        - И что теперь с ним делать? - Гибрид увязался следом.
        - А ты не знаешь, да? Сумасшедший лунарь - у нас. Просто подарок!
        - Э-э-э. - Гибрид с довольным видом чиркнул по горлу.
        - Только тихо. Чтоб ни одна душа!
        До выхода сладкая парочка провожать не стала. У двери дежурила еще пара хмурых типов. Вадим старался не отстать от Леона, он как-никак, но мыслить способен, а эти… точно бритые питекантропы. Все здесь голову бреют. Наверное, чтоб вши не заводились. Или… радиация?!
        На улице Леон осмотрел его с ног до головы и сказал:
        - Домой хочешь?
        - Нет, мне здесь нравится.
        - А жить? - В голосе прозвучала угроза.
        - Чего тебе надо, а? Я не знаю дороги назад, не знаю, как меня сюда занесло… но это можно выяснить!
        Леон молчал. Сандра топталась рядом, поглядывая с тревогой. Похоже, убивать и грабить его не собираются, это плюс. Надо им по ушам проехаться, рассказать лучшее о настоящей Москве, заинтересовать. Вместе легче до чего-то додуматься, Сандра-то умная, из лунарей. Лунари… или к ним переметнуться?
        Что бы сделало правительство, попади к ним такой странный экземпляр? Поселили бы в лучшей квартире и дали льготы? Хрена! Заперли бы в застенках и использовали в своих интересах. Наверное, пообещали бы чего-нибудь. Чем лунари лучше? Да ничем. Подыхать в пусть сытом, но плену не хочется. С этими двумя есть хоть крошечная, но надежда. Вернуться. Домой.
        - Вадим, - проговорила Сандра. - Ты, если не хочешь привлекать внимание, хромай, что ли. И сутулься, а то ты подозрительно здоровенький.
        - Он наверняка шуму наделал, - сказал Леон. - Диз-зайнер. - И под ноги сплюнул. - На вот, переодевайся.
        Пришлось облачаться в камуфляжный костюм: брюки и куртец с длинными рукавами. Бежевую футболку с аппликацией и джинсы Леон забрал. Было тепло, и Вадим нещадно потел. Грязное тело, с пятничного утра не мытое, воняло козлом, носки липли к ногам.
        - Значит, так. - Леон раскурил самокрутку. - Сейчас пойдем на хату. Пешочком. Сандра дело говорит: сутулься и прихрамывай. Ясно?
        - А что за хата? Мы не в бункер пойдем, да? - удивилась Сандра.
        - Куда надо, туда и пойдем. И, Дизайнер, бежать не пробуй, если жить хочешь. Все, ходу.
        Вадим пытался сориентироваться, в каком они районе. Не получалось. Дома вокруг безликие - панельные пятиэтажки, основательно разрушенные. Асфальт почти не сохранился. Район выглядел нежилым, но сквозь уцелевшие стекла Вадим чувствовал любопытные взгляды.
        Ему стало не по себе: казалось, что это нищета, болезни, ранняя смерть следят за ним, ждут случая, чтобы наброситься, уволочь в свое логово.
        Леон шагал энергично, Сандра держалась рядом с Вадимом, который старательно сутулился и хромал. Пахнуло тленом, Вадима чуть не вывернуло. Из-за редких облаков выглянуло солнце, и стало совсем липко.
        По дороге не разговаривали.
        У одного из домов царило оживление, копошились стремные личности. При виде Леона со спутниками личности расступились, и Вадим заметил полураздетый труп, заслоненный мародерами. Труп, к слову, ничем не отличался от живых - такой же грязный…
        Леон глазом не повел, прошествовал мимо, Вадим уставился под ноги. За спинами снова начали двигаться, переругиваться вполголоса.
        Вадим почесал голову. Сальные нечесаные волосы превратились в сосульки. Мерзость! Никогда он себя не запускал, считал, что мужчина не должен вонять и уподобляться скотине. Гориллоидов со стоячими носками предпочитают базарные бабищи… И вот поди ж ты. Может, у Леона «на хате» найдется душ? Или хотя бы бадья с водой, пусть даже с холодной? Интересно, а женщины тут личной гигиеной не пренебрегают? Если угораздило застрять, придется выяснить в ближайшее время.
        Вадим представил заросли, не знавшие бритвы, и содрогнулся. Лучше уж самому, чем в помойку… Вот Сандра - изящная, по здешним меркам ухоженная, из лунарей же. А она как?
        - Заходим.
        Это была кирпичная девитиэтажка, стоящая углом. Похожих много на Преображенской, да и в других районах хватает. Некогда - престижное жилье, но планировка отстойная, трубы старые, кухоньки крохотные.

«Хата» Леона располагалась на первом этаже. Первую дверь Вадим бы вышиб плечом, если бы понадобилось: едва в петлях держится. Леон отпер ее длинным ключом. А вот за ней - железная, с кучей замков, с круглым «рулем», как в бункере.
        Зашли. Прихожая маленькая, слева - кухня, сортир, прямо - комната. Однушка. Леон тщательно запер за собой обе двери. Вадим заглянул на кухню: окна изнутри закрыты ставнями.
        - Значит, так. Окна не открывать, не шуметь. Здесь звукоизоляция, но все равно. Жратва - в ящике под столом. Шмот - в шкафу в комнате. Ведро в сортире есть. Свечи на столе. Ты, - он ткнул пальцем в Вадима, - приведи себя в порядок. В ванной две бочки с водой. Помойся. Голову побрей. Сандра, одень его нормально. Можешь что-нибудь ему сломать, чтобы не выделялся.
        - А ты куда?
        - Мне, детка, надо решить наши проблемы. Ты все поняла? Носу не высовывать. За Дизайнера отвечаешь кудрявой головой.
        - Я поняла, Леон, подожди, а надолго ты? Сколько нам здесь сидеть?
        - Сколько надо. Сутки, не больше. Я вас запру.
        - Береги себя, - прошептала Сандра.
        Мафиозо не ответил, пень бесчувственный. Вадим дождался, пока он исчезнет, и ринулся в ванную. Здесь было темно, воняло плесенью и действительно имелись две синие бочки с водой.
        Когда-то давно, на даче, где бабушка жила летом, нужно было мыться в таких же условиях. Посреди единственной комнаты ставилась детская ванночка, туда сажали Вадика (предварительно пойманного и раздетого), бабушка вооружалась двумя ведрами
        - с кипятком и с холодной, мочалкой и дегтярным мылом и безжалостно терла внука, пока вместо деревенского замухрышки в ванночке не обнаруживался белокурый городской ребенок.
        Сейчас - ни бабушки, ни кипятильника, ни мочалки. Хорошо хоть кусок вонючего мыла нашелся.
        - На вот. - Сандра протянула ему «опасную» бритву.
        Вадим опешил. Нет, он, конечно, видел в исторических фильмах цирюльников, ловко орудующих этим девайсом…
        - А другой нет?
        - Другой? - не поняла Сандра. - Бери, видишь, острая, не ржавая, в самый раз.
        - Я… - Ну вот как ей признаться? - Понимаешь, Сандра, у нас другие бритвы. Такую… я только в кино видел.
        - В чем? - заинтересовалась она.
        - В кино. Ну, это когда экран, а на нем картинки… движущиеся. У вас что, кино нет?
        - А! Я просто тебя не поняла! Есть, конечно! Нам учебные фильмы демонстрировали на экранах, просто никто не говорил слова «кино». Погоди, то есть ты бриться не умеешь? И что нам делать с тобой?
        Вадиму представился замечательный случай узнать, бреют ли местные дамы ноги и все остальное.
        - А ты мне не поможешь? - жалобно попросил он.
        - Ладно, помогу, конечно, а то ты себе нос отрежешь или ухо, оно, конечно, для маскировки хорошо, но ты же нежный, заболеешь еще. Тогда - раздевайся!
        Вадим предпочел бы сначала вымыться, чтобы не вонять. Но послушно стянул рубашку, бросил ее на пол. Следом отправилась майка. Фу, блин, промокла вся… Надо будет постираться после. Вадим неуверенно взялся за ремень.
        - Штаны оставь, - распорядилась Сандра. - Я же тебе не яйца брить собралась.
        И смутилась. Вадим глазам своим не поверил: Сандра потупилась, сникла вся. Лунарское воспитание, не иначе. Первое впечатление обманчиво, девочка-то совсем не груба! Девочка нарастила толстую шкуру, а под ней - нежное существо, просто тургеневская барышня, от слова «яйца» чуть в обморок не падает!
        Бриться решили на кухне. Ставни не пропускали свет, и Сандра зажгла несколько свечей. Стояла неимоверная жара, плавился воск, исходили зноем огоньки. Сандра взяла ножницы и безжалостно состригла Вадикову шевелюру. Она двигалась медленно, с отрешенностью актрисы немого кино. Куртку и броник Сандра сняла, осталась в темно-зеленой спортивной майке, волосы собрала в пучок. Ее влажная от пота кожа блестела. Вадим закрыл глаза и почувствовал мягкие прикосновения - Сандра наносила ему на голову мыльную пену.
        Некстати вспомнился дезертир Андрюшка, плачущий на стуле, и магия рассеялась, исчезла музыка, готовая зазвучать. Тяжелое дыхание, духота, гарь, пот.
        А для Сандры все оставалось по-прежнему, она будто совершала обряд поклонения. Ему стало неловко, он захотел отстраниться, но это было небезопасно.
        - Расскажи о себе. - Голос Вадима вернул Сандру на землю. - Кто твои родители, чем занимаются? Они живы?
        - Наверное. Не знаю. Наставница Алиса умерла три года назад… А про биологических предков я не в курсе.
        - Ты что, детдомовская?
        - Не понимаю, - удивилась Сандра. - Просто - не в курсе. Наверное, если бы решила узнать, кто они, узнала бы, но зачем? Детей должны воспитывать профессионалы.
        - То есть всех детей отнимают у родителей?
        - Не отнимают. - Сандра закончила и теперь насухо вытирала бритву. - После рождения мать кормит ребенка грудью, а спустя пять месяцев отдает в интернат и возвращается к трудовой деятельности.
        - А отец?
        - Донор?
        - Слушай, у вас семьи есть?
        - Здесь, в городе, есть. У бы… У людей есть семьи, у тех, кто хочет. И у лунарей есть, конечно. Но редко кому разрешают завести детей в супружеской ячейке, любовь слепа и не думает о генетической совместимости. Зато у нас… у лунарей, и детской смертности нет, а у людей - очень высокая, сам видишь, какие условия. А у вас?
        - У нас в этом свобода для всех и каждого. Никто… ну, в России никто не контролирует рождаемость, никто не запрещает людям жениться и беременеть. В общем, нормальное общество. У вас ведь до войны так же было?
        - Да… Надо же… Я слушаю про твой мир, и мне светлее становится: люди там живут, свободно живут. Здесь только дикие свободны, мутанты. А лунари - ограниченней всех, но не замечают, что заперли себя в клетке. Все, Вадик, иди мыться. Тебе спинку потереть?
        Сколько сил потратила она, чтобы голос звучал спокойно? И все равно прорвалась жажда - прикоснуться к чужому миру, чужой сытой жизни и свободе… Сандра хотела - но не Вадима, а его реальности. Вадим поднялся, обнял ее и поцеловал в лоб, покрытый бисером пота.
        - Справлюсь, не маленький. И пожалуйста… Называй меня Вадиком!

* * *
        Дверь в кабинет была заперта.
        - Руся, Тумба, откройте! - приказал Леон.
        Щелкнула щеколда, высунулась озабоченная физиономия Руси.
        - Уже все, - похвастался он. - А ты это… Вернулся?
        - Как видишь.
        Пленного от стула уже отмотали, он лежал на полу, выкатив глаза. Леон склонился, нащупал сонную артерию, кивнул.
        - Ты что, не доверяешь? - пробормотал Тумба, наматывая на руку веревку, которой несчастный и был удавлен.
        - Проверяю. - Леон перебрал разбросанные по столу вещи, сложил в мешок.
        - Что-то случилось? - Руся почесал в затылке.
        - Ничего. Пока - ничего. Не нравится мне этот лунарь. Значит, так: тело уничтожить, чтоб даже волоска не осталось. Ясно?
        - Ну, да…
        - Если о нем будут спрашивать, вы ничего не видели и не знаете. Если проболтаетесь
        - вы трупы. И я вместе с вами.
        - Так это… так серьезно. - Если бы квадратная рожа Тумбы могла вытягиваться, она бы вытянулась.
        - Лучше перестраховаться. Согласны?
        - Ну…
        В разговор встрял Тумба, выперся между Русей и Леоном:
        - У нас пополнение! Трое!
        - Замечательно. Я спешу, поговорим об этом завтра.
        - Точно все хор…
        - Все!
        Леон сунул в потайной карман еще один пистолет и зашагал к выходу, выглянул, осмотрелся. Мишка Ходок развлекался, кидая камнями по воображаемым мишеням. Заметил босса, помахал рукой.
        - Куда едем? - спросил он, когда Леон поравнялся с машиной.
        - Давай за руль. По пути сориентирую. Никого не заметил, пока стоял? - спросил он уже внутри.
        - Да вроде нет.
        - Выйди и проверь. Сделай вид, что осматриваешь машину.
        - Понял!
        Ходок исполнил приказ и вернулся спустя минуту.
        - Никого.
        - Хорошо. Помнишь Милашку?
        Ходок завел мотор и сосредоточился на дороге, она тут была одна.
        - Какую именно?
        - Пидорка, что под Мэттом. Белобрысый, ухоженный, у Баронства живет.
        - Ну и?
        - Адрес знаешь?
        - Примерно.
        - Значит, так. Отвозишь меня в бункер, едешь к нему, берешь его за шкварник и доставляешь ко мне.
        Ходок присвистнул, но от комментариев воздержался. Позже, когда выехали на асфальт, уточнил:
        - Но он дорогая шлюха, может быть занят.
        - Скажи, что сам Мэтт поручил.
        - А если…
        - Найди его. Из-под земли достань.
        Ходок кивнул и глубоко задумался.
        Бункер находился недалеко от базы. Десять минут - и БТР прибыл на место. Леон отправился к себе, впервые доверив важное задание Ходоку.
        Вот родной цоколь, узкий лаз и длинный коридор. Повинуясь воле хозяина, с легким скрипом отворяется бронированная дверь. Единственное место, где здорово было отрешаться от мира, скорее всего, пропало. И все потому, что Сандра повелась на смазливенького хмыря, точную копию Милашки.
        Леон растянулся на диване и закрыл глаза. Потом нехотя поднялся, обошел первую комнату, коснулся картин, прощаясь.
        Дожидаясь Ходока, Леон наспех собрал рюкзак и отправился на улицу. Слежки он не заметил. Обычно он кожей чувствовал врага. В заброшенных развалинах, поросших бурьяном, - никого. Шелестит ветер пакетами, клонит к земле шапки чертополоха. Даже ворон нет.
        Ходок прибыл через полчаса. Вслед за ним, испуганно озираясь, спустилась копия Дизайнера. Или спустилось. Завидев Леона, втянуло голову в плечи. Подошло. Потупилось.
        - Пойдем. - Леон положил ему руку на плечо и обратился к Ходоку. - А ты жди в условленном месте.
        Тот кивнул и отчалил. Белобрысый пидор с тоской проводил взглядом БТР и обратился к Леону:
        - Так некрасиво поступать. Без договоренности, без предупреждения…
        - Ценитель красоты, да? - В руке появился серебряный кулон - Милашка аж просиял, аж обмяк, готовый расстелиться прямо здесь.
        - Что ж мы раньше не познакомились?
        - Заткнись и иди за мной.
        Милашка повиновался, миновал мрачный коридор и вошел в бункер с видом победителя. Уселся в кресло, перекинул ногу за ногу и уставился на покупателя самым страстным из своих взглядов.
        - Переоденься. - Леон швырнул в него одеждой Дизайнера.
        Милашка изящно повел плечами, расстегнул пуговицы на жилете, обнажая безволосую грудь, коснулся сосков. Леон демонстративно отвернулся.
        - Быстро давай.
        - Отпадные шмоточки! Это мне?
        - Тебе. Навсегда. И отрабатывать не придется.
        - Спасибо! Мне идет?
        Он повернулся и вильнул задом.
        - Сядь!
        Милашка повиновался. Леон взял приготовленные ножницы и уставился на него. Милашка вжался в кресло, завертел головой:
        - Нет, я не по тем делам! Не надо!!!
        - Заткнись. Больно не будет, уж поверь.
        Вскочив, Милашка, рванулся к двери, подергал: заперто, вжался в нее спиной и выставил руки, защищаясь.
        - Резать я тебя не собираюсь. Просто хочу изменить твою прическу. Сядь на стул. Считаю до трех. Потом будет больно. И раз, и два…
        - Х-хорошо.
        Милашка уселся, вцепился в подлокотники и зажмурился. Леон взял в пучок его волосы, ниспадавшие до плеч, и, трехэтажно благодаря тупые ножницы, сделал из прически каре. Потом прошелся еще раз, выстригая пряди, полюбовался творением рук своих и сказал:
        - Ну вот. А ты боялся.
        Милашка пришибленно улыбнулся, ощупал волосы, взгляд его заметался по комнате в поисках зеркала.
        - Ну и странности у тебя…
        - Серьги из ушей вынь.
        - Зачем?
        - Быстро. Не украду, не бойся.
        Сообразив, что этому человеку лучше не перечить, Милашка сказал:
        - Да, господин!
        - Идиот! - Леон сунул серьги в карман, сдернул тряпку с мотоцикла Вадима - Милашка вытянул шею, рассматривая чудо техники. - Хочешь, чтобы эта штука стала твоей? Вижу, уже возбудился.
        - Что надо сделать?
        - Сидеть тут три дня.
        - И все?
        - Согласен?
        - А это не опасно?
        - Да кто тебя спросит. Сиди и жди меня.

5. Побег из Москвы
        Леон как с цепи сорвался: прибежал, обшарил хату, покидал в вещмешок еду, шмотки. На время Вадим для него перестал существовать. И Сандра тоже.
        - Уходим.
        Сандра выглядела ошалелой. Несколько часов до приезда Леона они ели и спали, спали и ели. Наверное, еще не проснулась. Вадим старался ни о чем не задумываться, абстрагировался, как в анабиоз впал. Сандра не приставала с расспросами - ее тоже укатали прошлые дни.
        Спать Вадиму понравилось: ничего не болит, ни о чем не помнишь, кошмары не мучают, снится детство золотое, солнечные леса и прочая сентиментальная чушь. Была бы возможность, он всю оставшуюся жизнь дрых бы. Нет, Леону попало шило в жопу, и он велел выметаться из «хаты».
        Там, в другом мире, Вадима изводили понятием «когнитивный диссонанс». У тонкочувствующих дев диссонанс случался по нескольку раз на дню: от вида дворника с книжкой Мураками, от матерящегося младенца, да хоть от сочетания красного с зеленым! Сейчас когнитивный диссонанс впервые навестил Вадима: Леон перекрасил свой БТР. Транспортер блестел свежей зеленой краской и вонял на весь двор. На этот раз БТР стоял прямо перед подъездом, дискредитируя «хату», а возле курил водитель.
        Сандра со всхлипом втянула воздух.
        - Эт-то?..
        - В машину. - Леон бросил в открытый люк вещмешок. - Я сейчас вернусь.
        Водитель помог забраться Сандре, а на Вадима выпучился. Вадим его понимал: бритое тело в камуфляже. Бледное. То ли лучевой, то ли тифозный. Сам бы такому с ноги отвесил…
        За несколько минут, пока не было Леона, Сандра с Вадимом словом не обмолвились.
«Салон» БТРа был завален барахлом. Похоже, Леон эвакуировался со всеми своими вещами. Кстати, о вещах. Когда Леон с перекошенной мордой ввалился в «салон», Вадим первым делом спросил его:
        - А Эйприл?
        - Кто? - Леон вытащил из кучи старую солдатскую фляжку и присосался.
        - Мой мотоцикл. Где он? Когда ты мне его вернешь?
        Леон пил, кадык дергался, по вискам стекал пот.
        - Слушай, - наконец оторвался. Что он там хлещет? Неужто воду? - Дизайнер, ты жить любишь?
        Вот как. Не «хочешь», а «любишь». В поисках поддержки Вадим глянул на Сандру. Кудряшка сидела на диванчике, безучастная и спокойная. А ведь ей нравилась Эйприл! Видимо, теперь она достанется Сандре. Куртку забрали, мотоцикл забрали…
        - Любишь. Жить. Баб. Бухать. Да? Если любишь, будешь меня слушаться. Забудь про машину. Забудь прошлое. Все забудь. Ты - Дизайнер, из земельников, в Москве недавно. Мой подчиненный. Без моего разрешения даже пернуть не можешь. Понял?
        - Я - коренной москвич, - начал Вадим.
        - Не понял. Еще раз. Ты - из диких земель. Прозвали Дизайнером. Это на вашем диком диалекте значит… - Леон задумался.
        - Красавчик, - подсказала Сандра.
        Ожила, блин. Поддержала. Что это с ней, интересно?
        - Хорошо, - одобрил упырь. - Мне ты должен. Ты мне вообще должен, не только по легенде. Жизнью обязан. Это дошло? А раз обязан, молчишь и слушаешься. И не борзеешь. Я тебе помогу, ты мне поможешь. Понял?
        - Понял. Так где Эйприл? Мотоцикл?
        - Ни хрена ты, Дизайнер, не понял. Еще раз под лоха закосишь - будешь ходить в Тупых. Всю жизнь недолгую, я прослежу. Откуда у тебя машинка, если ты - земельник?
        - Конспирация, что ли? Леон, а зачем мне скрываться? От кого?
        - Ото всех, - успокоил Леон. - Я сейчас - твой единственный друг, хочешь жить - вникни и слушайся. И не выделяйся, главное, не выделяйся.
        Леон сел рядом с Сандрой. Что-то зашептал ей на ухо. И вдруг БТР тронулся. Несмотря на шум и тряску, Леон продолжал беседовать с Сандрой, но теперь ему приходилось орать. Вадим зажал уши руками. Господи, спасибо, что уберег меня от армии! И за что, Господи, ты засунул меня в дыру, где без подготовки так хреново? Был бы я героем фильма, я бы сейчас не болтался говном в проруби, а поглядывал на них свысока, и не тошнило бы меня от этой вони…
        Сандра заметила, что ему плохо, и теперь показывала Леону, орала. Вадим обреченно закрыл глаза. Все, хана. Непривычная жратва, плохая еда, запахи, воздух (а может, и радиация) - сейчас он просто упадет. И не встанет. И к лучшему.
        Тряска прекратилась. Вадим осторожно открыл один глаз. Леон был не обеспокоенный - бешеный. Аж побелел, губы сжал в полоску.
        - Эй, ты чего? Раскис совсем? Терпи, Дизайнер, привыкай.
        Вадим его ненавидел. Как учителя математики, Звавича. Звавич был стар, бородат и осанист. И очень, очень умен. Звавич презирал всех: коллег, двоечников, старательных отличниц. Властный, острый на язык… Вадиму плохо давалась математика, то есть в обычной школе он получал бы пятерки, но в физмате - лицее, куда его запихнула бабушка, Вадим был в числе самых «тупых». Над ним стебались. И Звавич стебался. Он каждой репликой интеллигентно опускал Вадима ниже плинтуса, а Вадим не мог ему ответить.
        Как Леону. Будь оно все проклято!
        - Леон, ты что! Ему плохо! Давай выйдем, подышим…
        - В Москве мы никуда не выйдем. Вы что, дети? Сандра, ты же понимаешь, сейчас выходить нельзя. Позже. Давай, Вадим, мужик ты или нет? Возьми себя в руки!

«Так точно», - подумал Вадим. Раскомандовался. Рожа протокольная. Небось читает по слогам, считает на счетах, а туда же.
        - Извини.
        Снова трясло, снова шумело. Чтобы облегчить мучения Вадима, Сандра придвинулась, обняла его, но это не помогало.
        Сколько они ехали? Час? Два? Десять? Вадим потерял счет времени, пытка длилась вечно…
        А потом стало тихо.
        - Привал, - скомандовал Леон. - Отдохнем, я поем хоть, со вчерашнего дня голодный.
        Пассажиры бодренько спрыгнули на землю, а Вадим - вывалился. Растянулся на придорожной траве… Серое небо вращалось над ним. В ушах звенело. Через несколько минут Вадим понял, что звенит не в ушах - полчища комаров и мошек кружили над ним, лезли в лицо, в глаза и нос, ползали по рукам. Вадим вскочил, отряхиваясь и отмахиваясь.
        Его спутники разложили костер и грели консервы. Сандра улыбнулась, протянула склянку темной мази:
        - На, а то сожрут еще. Тут кровососов полно, болота же…
        - Болота? - Мазь источала резкий химический запах. - На сколько километров мы от МКАДа отъехали? Не было в жизни вокруг Москвы болот!
        Водитель открыл было рот, чтобы ответить, но Леон жестом оборвал его. И сплюнул в сторону. Вадим решил не обижаться. «Не спускайтесь до моего уровня, сидите себе на дереве». Костер, природа - хорошо. Ну, болота. Здесь вам не тут, здесь все возможно. Он плюхнулся на задницу рядом с Сандрой. Лицо у Сандры раскраснелось, волосы она заплела в косу, но жесткие кудряшки выбивались из прически, падали на щеки и лоб. Сандра была в бронике поверх футболки, этакая Лара Крофт, только сиськами не вышла. Костер добавлял очарования: турпоходы, песни у костра, студенточки…
        Спросить бы у Леона прямо: надолго они здесь? Куда едут? Зачем? От кого бегут, ведь бегут же, ясно. Не ответит, это тоже ясно. Наслаждаемся жизнью по мере возможностей, сейчас отдохнем и подумаем, что дальше делать.
        Леон хлебал из жестяной банки. Варево пахло субпродуктами, печенью, остро и вкусно. На прутике над костром шипели грибы с красными шляпками, исходили паром и соком.
        - Вы чего, народ! - Вадим схватил мухоморы. - Это же поганки!
        - Сам ты поганка! - хихикнул водитель. - Мы же их выпарили! Вся дрянь вышла!
        Вадим размахнулся и зашвырнул отраву подальше в кусты. Водитель покрутил пальцем у виска. Сандра поднялась и отправилась на поиски выброшенных грибов. Леон, не отрываясь, ел.
        Водитель протянул Вадиму лепешку:
        - Держи, Дизайнер. Пожри, чтобы, значит, было чем блевать! Только учти, я тобою машинку вытру, если ты ее испачкаешь!
        - Спасибо. Меня Вадим зовут, вообще-то.
        - А меня - Мишка, ну, или Ходок, а почему Ходок, я тебе не скажу! - и заржал, жердина костлявая!
        Вадим жевал лепешку. Есть не хотелось. Это Леон где-то шлялся, а они с Сандрой отдыхали. Сандра вернулась, принесла грибы и принялась задумчиво обгрызать их с палочки. Деликатес, надо думать. Настроение, несмотря на грубость водителя, пофигистическую ненависть Леона и равнодушие Сандры, было нормальным. Все-таки тут лес - разруха, вонь и грязь на психику не давили.
        Не мешало бы сходить в кусты перед дорожкой. «Застольный» разговор не клеился, а сколько еще ехать - хрен его знает. Вадим поднялся.
        - Иди с ним, - велел Леон Ходоку. - Чтобы не сгинул. Отвечаешь головой.
        Ходок, стеная, отставил свою жестянку, поддернул штаны. Выглядел он как живая иллюстрация к киберпанку: драный камуфляж, разгрузка, портупея, еще и шлемофон. И улыбка. Это надо же так ощериться! С таким умением родиться надо, не научишься ведь.
        Стоило отойти от дороги на пять шагов - и очарование леса улетучилось.
        Вонючий репеллент отпугивал комаров, но гнуса были тучи - рябило в глазах, как перед обмороком. Ноги утопали в почве. Вадим пригляделся и понял, что идет не по траве и не по прелой листве, а по мху. Слева зеленела полянка ненормально крупной кислицы. В метре от опушки начинался бурелом - здесь в братской могиле гнили десятки деревьев. Вадим задрал голову: на фоне серого неба качались верхушки елей.
        - Ураган был? - спросил он у Ходока.
        - Ураган? А, это бывает. Вот сухостой и валит, ага. Даже ели иногда валит… Тут вообще место гнилое, сплошные болота. Грибов много, ага. Толку? Пока наберешь ведро, или гнус сожрет, или дрянь какая из леса вылезет да набросится! Лучше туда не соваться. А-акеюшки?
        Вадим созерцал.
        Если с гибелью Москвы еще можно смириться, найти в ней свою эстетику, посмеяться грустно, то здесь на человека обрушивалась вся боль изуродованного войной мира. Это не подмосковный лес, обжитой, загаженный человеком. Это джунгли неизвестной планеты, воняющие серой, гнилью, ржавчиной.
        - Ты ссать-то будешь, Дизайнер? - миролюбиво поинтересовался Ходок. - Что встал? Леса не видел?
        - Такого - нет.
        - Вот ты даешь! - В голосе его слышалось восхищение. - Ты что, из совсем диких мест?
        Вадим хотел ответить, что дальше Москвы никогда нигде не был, но вспомнил
«легенду» и промолчал. Что-то завопило в лесу, Ходок напрягся, руку на поясную кобуру положил. Пришлось отложить знакомство с природой до лучших времен, сделать свои дела и быстро вернуться к костру.
        Леон, казалось, не слышал крика. Сандра поглядывала на уголовника с беспокойством.
        Милашка
        Когда психованный барон закрыл дверь, Милашка забегал по бункеру, снимая напряжение. Вот ведь живут эти бароны! Сыто, чисто… Картинки вон, по стенам развешивают. А шмотки какие! Милашка погладил мягкие джинсы, потянул за штанину. Вот бы узнать, где достал.
        Милашка был не лишен логики, иначе не выжил бы, опустился, сторчался и умер под забором, как множество его знакомых. Поэтому в доброту барона не поверил ни на минуту. Машинку подарил? Одел-обул? Что-то ему нужно, этому психу. А если вернется, изобьет, изуродует?
        Машинка стоила риска. Ничего подобного Милашка в жизни не видел… Лунарская техника, не иначе. Так что же, барон психованный - лунарь? Нет, его звали Леон, Милашка слышал о нем всякие ужасы. Он рабами занимался и за деньги баронам задницы прикрывал. Боевик, в общем.
        Милашка рухнул на диван, заложил руки за голову. Эх, найти бы себе папика побогаче. Чтобы ценил, чтобы берег! Вот если бы Леон… Нет, он не по мальчикам, это точно. Значит, у него может и ум за разум зайти, видел Милашка такого один раз, по молодости, еле жив остался.
        Тогда мама умерла. Мама была лучевая, в молодости куда-то занесло ее… Удивительно, что она долго протянула! Мама умерла, и Милашка остался один. Он тогда был пугливый, ото всех шарахался. И один барон его подцепил в «Тоске», где Милашка пропивал последнюю мамину шмотку. Добренький такой барон. Это потом оказалось: барон всю жизнь держался, все девок портил, детей настрогал. А Милашке хотелось тепла, ласки и поддержки. Как-то он так себя повел…
        Милашка заворочался: вспоминать было страшно и стыдно до сих пор. Но никуда не деться, нечем отвлечься здесь, под землей.
        В общем, пришли они домой к Милашке. Барон вроде подкатывать начал. Милашка сразу просек, что от него можно и материальную помощь получить, не то что от тогдашнего дружка, Косого, который погуляет и бросит!
        Он чайку заварил, слушает, как барон на детей жалуется, а сам придвигается, то коленкой коснется, то рукой. Барон глаза выпучил, побагровел, дышит с трудом: и надо бы от себя наглеца отогнать, а хочется, ох как хочется! И не выдержал, понятно, не выдержал.
        Поначалу неплохо было. Милашка разыграл невинность и страсть, барон увлекся… А потом бить начал. Вскочил, ногами охаживает, орет что-то, себя не помня, хер торчит, глаза выкатились… Счастье у человека. Нашел себя. До смерти не забил - и то хорошо. Ребро сломал, сука. Сутки у Милашки дома проторчал. Изобьет, оттрахает и снова лупит. Милашка его удушил бы ночью, но барон подстраховался, связал. Потом дома выпивка кончилась и жратва, а у барона кончился стояк.
        Он Милашку к стулу прикрутил и свалил куда-то. По щеке напоследок потрепал. Милашка сидел, ревел от боли и страха и с жизнью прощался. Понятно, все мы сдохнем, но вот так, на стуле, голышом, в синяках и с жопой растраханной…
        Спас Косой. Мимо шел, решил, наверное, пару эс-граммов стрельнуть, ключи от базы у Косого были. Заглянул к другу - и офонарел. Ну, Косой в тот раз доказал, что не совсем говно: отвязал, к врачу отволок, даже дури отсыпал. А барон тот не вернулся. Он на воздухе прочухался, осознал, значит, что творит, и в реку кинулся. И не выплыл.
        Это уже потом рассказали, мол, прикинь, Милашка, как у людей ум за разум заходит: реальный был мужик, детей куча, баб! А пошел - и с моста кинулся. И ведь куча народу видела (компания в «Тоску» шла). Стоял, на реку смотрел… Буль! И нет его. В реку иногда такое заплывает, что уже и не вынырнешь.
        Надо быть настороже. Если хозяин этой норы никогда с мальчиками ничего не делал, лучше не рисковать. Да и вообще. Вот где мозги были? Ну его, эту машинку… Милашка погладил хромированный руль. Красивая. Изящная. Сесть бы на нее… Что-то было связано с этой машинкой и со шмотьем. Милашка напрягся, пытаясь вспомнить. Неприятности? Нет. Удивление? Да, удивление. Охранник у входа рассказывал про
«лунарскую штучку», на которой он, Милашка, ездил. И клиент один рассказывал, что видел его с девицей. И сам он, вот балда, видел же двойника!
        Влип! Вляпался!
        Милашка забегал по бункеру с удвоенной силой. Значит, это вещи его двойника. И машинка. А сам-то двойник где? То-то и оно! Сгинул! Его барон уже прикончил, теперь прикончит Милашку. Это маньяк. Псих. Урод!
        Надо выбираться, надо убегать отсюда, а на Леона этого Мэтту нажаловаться. Милашка проверил дверь - заперта. Нашел вторую - тоже заперта. Запас воды, еды имеется. Тюрьма. Все, пропал.
        Милашка попробовал завести машинку, чтобы выбить ею дверь - лучше входную, но можно и вторую, ведущую, как он подозревал, дальше в московские подземелья. Но то ли в машинке не было топлива, то ли она управлялась иначе - ничего не получилось. И все же Милашка не прекращал пытаться, работа отвлекала, отгоняла призрак доброго барона, красного, потного, со стоящим хером.
        Бесполезно. Милашка заставил себя поесть. Выпил воды. Он надеялся, что сумеет заболтать Леона, когда тот придет. А потом - оглушить, убежать? Он будет готов, он не даст убить себя так просто. Пусть он жил в грязи, но никому не позволит отнять у себя право на чистую смерть!
        В дверь ударили. Милашка схватил бутылку с водой и отбил донышко о край стола. Он умел драться. Плохо, но отчаянно. И сейчас был опасен. За дверью завозились, донеслись голоса. От страха живот скрутило судорогой. Что это? Кто это? Понятное дело, не барон - у него ключи. Блеснула надежда: а вдруг помогут? Что-то зажужжало, на двери появилась розовая полоса, похожая на рубец. Удлиняясь, полоса заискрила.
        Милашку парализовало. Бежать? Некуда. Прятаться? Да, пока не поздно. Он заметался по комнате, попытался забиться под кровать - не влез, поднял тряпку, которой была укрыта чудо-машина и, замотавшись, лег за книгами.
        Лязгнул металл - в помещение вошли. Кровь гулко пульсировала в висках, но сквозь ритмичные удары донеслось:
        - Он должен быть здесь. Проверьте каждую щель.
        О ком это? О бароне или… Ткань потянули. Милашка вжался в пол, зажмурился.
        - Опачки! Да вот же он!
        Над Милашкой нависали лунарские солдаты. Трое. В защитных костюмах, в шлемах, вооруженные.
        - Этот? - спросил один из лунарей.
        - Этот. Приметы совпадают, фото совпадает. И машина его.
        - Пойдешь с нами. Как тебя зовут?
        - Нет! - Милашка отступил к стене. - Вы спутали! Вам не я нужен! Это - не мои вещи, меня заставили, меня убить хотели, отпустите меня! Добрые господа, я местный! Я на Гоголевском живу!
        - Заткнись. Иди с нами. - Один из лунарей отцепил от пояса наручники и шагнул к Милашке.
        Он отчаянно заверещал:
        - Не я! Вам нужен не я!
        Лунарь не стал его бить. Люди никогда не бьют быдло, не пачкают руки. Он просто повернул Милашку спиной к себе, защелкнул наручники на запястьях и вывел из бункера.
        Солнечный свет ослепил Милашку. Слезы катились градом, но он ничего не мог с собой поделать. У дома ждал БТР лунарей, сторожило его еще четверо - все в брониках и шлемах, с автоматами. «Зато увижу Лунарню, - подумал Милашка, - там разберутся, отпустят меня. Или вообще вид на жительство дадут». Он успокаивал сам себя, пока его заводили внутрь, пока везли - двое лунарей остались в бункере.
        Его выгрузили среди небоскребов. Милашка задрал голову, рот разинул, но долго ему любоваться не дали, поволокли ярко освещенными коридорами, завели в крохотную комнатку с кнопками на стене, дверцы комнатки закрылись, пол и стены задрожали, донесся гул. Милашка от страха присел и заскулил.
        - Не бойся, это лифт. Мы поднимаемся вверх. Просто кабина для подъема, - снизошел сопровождающий. И обратился ко второму. - Дикий он. Совсем как быдло.
        - Ничего, там разберутся.
        - Понятно, что разберутся… Все равно странно. Такая техническая оснащенность - и лифта испугался.
        - Может, у них лифты другие?
        Милашка не решился отстаивать свою точку зрения, не стал возражать. «Там разберутся» - и хорошо.

«Там» оказалось светлым кабинетом, а уж вид из окна… У Милашки сразу закружилась голова, ноги подкосились. За столом сидел лунарь с оттопыренными мясистыми ушами. Отражая свет лампы, пуговицы на его синем костюме пускали лучики. Перед лунарем стоял прозрачный сосуд с водой, приборы непонятного назначения.
        - Присаживайся. - Лунарь отодвинул в сторону стопку бумаг.
        Сопровождающие остались у дверей, и Милашка понял, что обращаются к нему. Сняли наручники - затекшие руки повисли плетьми. Милашка, отводя взгляд от окна, засеменил к столу, устроился в мягком кресле. Вот это - жизнь! Чистая, прекрасная жизнь! Лунарь отхлебнул чай из тонкой, изящной чашки. Напиток благоухал, лунарь благоухал, кресло скрипело под его задницей.
        - Тебе удобно? Извини за доставленные неудобства. Не бойся, мы не враги. Конечно, в нижнем городе, среди быдла, тебе пришлось нелегко. Но теперь-то ты у друзей! Мы окажем тебе любую помощь, доктор тебя обязательно осмотрит. Ты голоден? Хочешь отдохнуть, принять ванну?
        И Милашка решил притворяться до конца. Его двойник что-то нес про другой мир, но бедолагу пришил Леон. Пусть после смерти послужит благому делу!
        - Да, было бы неплохо, - мяукнул Милашка.
        - Но сначала расскажи о себе. Хотя бы в двух словах. Чаю?
        Солдат поставил перед Милашкой чашку. Руки слушались плохо, Милашка ладонями обхватил ее, поднес к лицу, вдохнул аромат и прикрыл глаза…
        - Как тебя зовут? Откуда ты?
        Что там говорил этот блаженный?
        - Меня зовут Вадим Вечорин, я родился в Москве, но в другой Москве, чистой…
        Глаза у лунаря загорелись. Он подался вперед. Милашка постарался улыбнуться открыто.
        - Извини, но я очень устал. Последние дни… - Он закатил глаза.
        - Да-да, конечно.
        Дверь кабинета распахнулась без стука, вбежал еще один лунарь в синей форме. Лицо у лунаря было перекошенное. Заметил Вадима, вздохнул, кинулся к тому, что за столом.
        - Вот, Борис Юрьевич, посмотрите… Вадик Милашка, гомосексуальная проститутка… Двойник…
        Борис Юрьевич взял протянутый ему лист. Посмотрел на Милашку. На лист. На Милашку.
        - А вдруг…
        - По достоверным источникам, Пришлый скрылся из города. Сейчас допрашиваем свидетелей. Это, - он небрежно указал на Милашку, - обычная проститутка из быдла!
        - Тьфу ты. Увести! - Огромные уши Бориса Юрьевича побагровели, он больше не глядел на Милашку, Милашка перестал для него существовать.
        - А куда его, товарищ подполковник? Отпустить?
        - Отпустить? Чтобы он всем про Пришлого рассказал? В реку его.
        Лунари - гуманисты, Милашка знал это точно. Они никогда не убивают людей. Быдло из нижнего города - не люди.

6. Свадьба Бора
        Легче не стало. На большей части дороги сохранился пусть вздыбившийся и разбитый, но все-таки асфальт. Местами попадались ровные участки, и тряска прекращалась - Вадим переводил дыхание. Но лепешку, съеденную на привале, он припоминал часто, как и обещание Ходока вытереть им заблеванный пол, буде случится неприятность.
        Приехали, вывалились. Даже у Леона лицо стало землисто-серым, а Сандра тут же отковыляла в сторону. Ее стошнило. Вадим сел на землю и огляделся.
        Деревня! Дома неровным кругом обступили «центральную площадь», единственная немощеная улочка вела к лесу и заканчивалась воротами. Деревню окружал частокол. У ворот сидели на скамейке вооруженные караульные. В палисадниках покачивались цветы, дворы были огорожены кривым штакетником.
        Свежий ветер шелестел сосновыми иголками, поскрипывал ветвями. В воздухе плыли шлейфы запахов: хвоя, примятая трава, древесная смола, сдоба и жареное мясо. Если не открывать глаз, можно представить, что ты дома, на шашлыках с друзьями. Полчаса езды на электричке - и здравствуй, Москва!
        На «центральной площади» - вытоптанном до глины лугу - стояли накрытые столы, за которыми восседали аборигены. Сейчас они замерли на своих местах, только трое забулдыг пели обнявшись… Да еще годовалый карапуз в ближайшей луже лупил по голове сверстника. Сотня или полторы жильцов, вот и вся деревня. В центре «площади» высилось что-то вроде шатра.
        - Это что еще? - Сандра подошла к Леону, вытирая рот.
        - Сейчас узнаем.
        Истошно, будто ему сворачивали шею, закукарекал петух.
        Местные, раззявив беззубые рты, таращились на незваных гостей, еще не решив, приветствовать их или спасаться бегством. Кто-то шустро уползал на четырех костях. Ревел басом ребенок.
        - Да это ж Леон! - пьяным голосом завопил мужик с бородой, похожей на паклю.
        И началось. Повскакивали, рванули навстречу. Пока Леон пожимал руки столпившимся вокруг него аборигенам, Вадим привалился к заляпанному грязью БТР и судорожно вздохнул. Сандра села на корточки рядом.
        - Ты их знаешь? - спросил он.
        - Не, я тут впервые. Мутики… Они обычно мирные, зашуганные.
        Вот на фига они сюда приперлись? Что им тут надо? Искать, откуда «провалился» дезертир Андрюшка?
        Как бы то ни было, нужно брать себя в руки и функционировать. Налаживать контакты с местным населением, выяснять, что за праздник. Если повезет, присоединиться, телочку снять.
        Вадим закрутил головой, высматривая средство релаксации и…

…свят, свят, свят! Ну и рожи! Кто кривой, кто косой… у бабищи вон - пасть будто разорвана, рот не закрывается и шеи нет. Головогрудь. Вместо второго подбородка - сиськи! А вон хлопает и притопывает парнишка… Вадим отвернулся. Правая половина туловища - сплошной ожоговый рубец, и вместо руки - щупальце. Рука как щупальце. Бля-а, вместо второй тоже… мацальце! Да музей уродов баснословные бабки отдал бы за один такой экземпляр! Или вон дядька поперек себя шире. Бочка на ножках. И не жирный ведь, это его так расплющило, словно, когда он был маленький, его надули, вставив в зад соломинку. Горожане - красавцы в сравнении с этими образинами!
        Местный забулдыга, спавший рожей в тарелке, поднял харю… синий. Сине-фиолетовый. Старина Босх знал толк в извращениях, но природа его переплюнула.
        А дети! Дети обступили пришлых. Девочка (грязная тряпица бантика на жидких волосенках, ноги колесом, руки - палочки, тоже кривые донельзя, вздутый живот под рубашонкой) потянулась к Сандре, погладила бедро. Сандра гулко сглотнула и отвернулась.
        Толпа оживилась и загудела. Леон уходил все дальше, облепленный сельчанами. Каждый старался к нему пробиться, за руку подержать, по спине похлопать. Он выделялся среди них, как породистый скакун среди зоопарковских пони… Действо напоминало ярмарку из фильма о Древней Руси в стиле «разлюли-малина». Добрую ярмарку с медовыми пряниками и дрессированными медвежатами.
        Главное, не обращать внимания на перекошенные рожи. Люди празднуют, им весело. Они любят Леона, следовательно - друзья. В конце концов, каждый второй из них более-менее нормален. Вон парочка довольно милых девах. Одна черненькая в холщовом платьице до колен, вторая рослая, румяная, со вздернутым носом. И волосы чистые. Жопастенькая.
        Перехватив взгляд гостя из города, вострушка затерялась в толпе. Явилась она спустя минуту с хрустальной вазой, до краев наполненной мутной жидкостью, протянула угощение Вадиму. Такие вазы раньше вдоль трасс продавали…
        Сандра оттолкнула липнущую к ней мелочь, рванула в толпу за Леоном.
        - Леон! - не выдержала она, но голос утонул в визгах и хохоте, и ей пришлось расталкивать веселящихся сельчан.
        - Чей-то она? - Лицо девушки вытянулось от обиды.
        - Это - что? - Вадиму дела не было до ее вопросов, его интересовал состав пойла.
        - Свекольница. Добрая. Не хочешь?
        - Не уверен. - Он покосился на длинного Ходока, смолящего самокрутку.
        Похоже, его сие действо не волновало: глядит поверх голов, выискивает кого-то. Леона? Ясно, что он здесь не первый раз, ему привычны и мутные глаза, и повседневность уродства, и хохот гиен…
        - Как тебя зовут? - обратился он к насупившейся девчонке.
        - Анит, - улыбнулась она, демонстрируя ровные, хотя и желтоватые зубы.
        Тем временем Леон - о чудо, он улыбался почти по-человечески! - пробирался назад в сопровождении паклебородого. За ним спешила Сандра, растерянная и подавленная. Уголовник жестом подозвал Ходока. Анит, по-прежнему улыбаясь, предложила свекольницу Леону. Понюхал, кивнул, отхлебнул - значит, не опасно - и отогнал девчонку.
        - У них тут свадьба, - сказал он. - Ужрались, и теперь ничего вразумительного от них не добьешься. А те, что чужаков взяли, в отрубе.
        - И что теперь? - Ходок задумчиво двинул челюстью.
        - Ждать, пока протрезвеют. - Леон развел руками. - Вот такая хрень, товарищи.
        - Да чего церемониться, - встрял Вадим. - За шкирку, рожей в воду - живо оклемаются.
        Леон обнял его, широким жестом обвел сельчан.
        - Смотри, это - община, семья. Иди, за шкирку кого-нибудь возьми. А потом тебя за шкварник - и на кол.
        По спине продрал мороз, Вадим отступил на шаг. Забавная девушка Анит в сторонке переминалась с ноги на ногу.
        И вдруг толпа расступилась. От самодельного шатра двигалась процессия: впереди - существо в тертых камуфляжных штанах и мешке поверх пузатого тела, позади - худющие девочка и мальчик лет двенадцати, которым посчастливилось родиться нормальными. Толпа расступалась перед ними, как море перед Моисеем. В руках у детей - поднос, а на подносе - о Господи! - каравай! Румяный каравай с «косичкой»!
        - Дорогие гости, - пробасил толстяк с упором на «о», - не побрезгуйте! Рады будем, если с нами откушаете. Мы Жабу женим!
        - Кого? - переспросил Леон.
        - Лешку Бора. Не знаете его? - Толстяк повернулся к Вадиму и дохнул в лицо перегаром.
        Чиркни спичкой - произошло бы возгорание.
        - Да это неважно! Вон он сидит с невестой. - Толстяк указал на шатер. - Три мешка полбы отвалил за нее, аж похудал. А шо, девка молодая, не порченая ешо. У него мыши в голове дырку прогрызли, - он загоготал, - подавай ему непорченую. Сорок лет ждал взрослую, но непорченую. Перестоял, наверное. Мутов наплодит… Го-го-го!
        Сандра сделала вид, что ей жутко любопытно. Ходок с интересом разглядывал шатер, где на соломе восседали жених с невестой. Наконец дети протянули дорогим гостям каравай, накрытый пусть потертой, но стираной тряпкой. Каравай был уже надломлен женихом и невестой. Вадим отщипнул кусок, отправил рот и зажмурился от удовольствия: он напоминал старый добрый отрубной хлеб.
        - Нравится? О-го-го-го! У вас в городе такого не сыщешь! - проговорил толстяк, ретируясь.
        - Гуляем? - Ходок с надеждой уставился на Леона.
        - Выбора нет, - пожал плечами он. - Но не увлекайся, тебе еще за руль.
        - Ты же знаешь, я не по тем делам! - Ходок аж просиял.
        - Пейте, гуляйте, здесь съедобно практически все. - Леон обратился к Сандре.
        - И девки без сифака, - радостно сообщил Ходок, подмигивая Вадиму и пританцовывая от нетерпения. - Если только сифак - камень на шею, и в болото. Надо что-то подарить молодоженам!
        Леон вынул из кармана серебряные серьги. Ходок присвистнул:
        - Невеста уссытся от счастья! Лучше мне отдашь… Или Сандре.
        - Ну ты и крыса. - Сандра ткнула его локтем в бок.
        - Да шутю я! Идем, поближе посмотрим на этот цирк.
        Ходок поволок Вадима в проход, который еще не успел затянуться. Отсюда молодоженов не было видно, их скрывали головы гостей.
        - Посторонись! В сторону! В сторону! - вопил он, распихивая руками сельчан, словно у него свербело в одном месте.
        Вадим заметил, что аборигены делятся на два лагеря - нормальные и те, кого толстяк назвал мутами. Интересно, жених - мут или человек?
        А вот и молодая семья. Растопырив тощие коленки, выпятив брюшко, на сене, как на троне, восседал плешивый мужичок с глазами навыкат. Поглядывая на тонкую девушку, закутанную в пожелтевшую тюль, он плямкал влажными губами. Хрен его поймешь. Человек вроде.
        - Дорогие молодожены! - Мясистые губы Ходока растянулись до ушей. - Вы так прекрасны! Рад выразить свое почтение!
        Не дожидаясь приглашения, он полез дарить серьги, Вадим остался на месте. И уйти неудобно, и участвовать в этом фарсе противно.
        Путь Ходоку преградил длинный тощий мужчина с рыжей бородой, напоминающей валенок. Кто это? Свидетель? Или, судя по масти, брат невесты?
        Девушка вытянула цыплячью шейку, мигнула. Она напоминала больную пичугу. Ходок пробился, разжал кулак - щеки девушки сразу зарумянились, глаза заблестели. Жених заплямкал губами сильнее, начал сучить лапками, сдвинул редкие брови у переносицы. Не обращая на него внимания, Ходок убрал волосенки невесты, приложил серьги к уху и, обернувшись к притихшей толпе, самодовольно оскалился.
        Сельчане зааплодировали, разразились радостными воплями. Воспользовавшись всеобщим одурением, Ходок наклонился и что-то шепнул на ухо невесте. Она потупилась и зарделась. Коснувшись ее руки, Ходок вернулся к Вадиму и потащил его к БТР. По пути каждый урод считал своим долгом если не облобызать, то прикоснуться к щедрым гостям. Потому они и муты - мутит от них. Наперерез выскочила Анит с чашей свекольницы.
        - Я для тебя сохранила. Это лучшая!
        Одуревший от шума, утомленный тряской, Вадим глотнул, скривился, еще раз глотнул. Мерзейшая дрянь. Для самогона слабовата. Свекольное молодое вино! Обнадеживает только то, что оно натуральное. Нужно влить в себя еще пару глотков, чтобы хоть немного расслабиться.
        По телу разлилось тепло, в голове зазвенело. Ничего себе чача! И вдруг мир окрасился в яркие тона. Что за дрянь они добавляют в пойло? Неплохо бы захватить баклажку в дорогу, для поднятия, так сказать, боевого духа.
        Мир качнулся. Вадим тоже качнулся. Девушка схватила его за талию, поддержала. Приплюснутое личико, вздернутый нос… да она безумно похожа на пекинеса! Вот, сейчас усы вырастит, вывалит сложенной лопаткой язык… ка-а-ак гавкнет! Мысль настолько его позабавила, что он, тыкая в девушку пальцем, принялся лопотать:
        - Пе… кинес! Ха-ха-ха! О-о-о! Пеки-нес. Го-о-о! О-о-о!
        Пьяные возгласы и хохот слились в фоновый гул. Размахивая ручками, куда-то протопал жених. Следом несся перепуганный до смерти валенок-борода.
        - Невефту украли… - брызгая слюной, на ходу плямкал жених.
        - Не-вес-ту-у-у, - вопила толпа.
        Возникло беззубое рыло с синим носом-картошкой, разинуло пасть. Вадим шарахнулся, увлекая Анит. Вон шевелюра Сандры… или не Сандры. Мало их тут лохматых… Леон? Ну и хрен с ним. С ним! Где ж еще? Вадим рассмеялся. Анит хихикнула. Под футболку нырнула ее ручка, царапнула. Аж мурашки побежали.
        Елки какие-то. Палки. Анит. Анит пахнет травой и сеном. Волосы у нее мягкие, а губы - горячие. Маленькая упругая грудь…

…потолок - плотно подогнанные бревна. Анит сверху. Голая. Целует… Хорошо! Господи, как же здорово!
        Вадим схватил ее, притянул ближе, руки скользнули вдоль позвоночника вниз и разошлись по двум ложбинкам… Как хорошо… Двум? Ложбинкам?!
        Вмиг протрезвевший Вадим сбросил ее с себя. Вскочил… Жопастенькая… А жопы-то у нее две! Нет, полторы!
        Чуть не трахнул… это! Ломанулся через заросли и заметил расстеленную тюль, тонкие ножки и белый зад между ними. Зад принадлежал Ходоку, ножки - украденной невесте. Судя во всхлипам и стонам, невеста была украдена по доброй воле.
        Интересно, что бы делал Ходок, обнаружь он, что у его пассии - поперек? Вряд ли смутился бы. Потом еще бы и другим похвастался.
        Леон и Сандра сидели за столом друг напротив друга и уплетали угощения за обе щеки. Вадим втиснулся между аборигеном и Сандрой и потянулся к зажаренному существу, напоминающему кролика. Что это на самом деле, он старался не думать.
        - Быстро ты управился, - съязвила Сандра и таким взглядом одарила, что кусок стал поперек горла.
        Чего это она? Неужто ревнует? Вот это номер!
        - Не встал, - признался Вадим и запил мясо водой, со спиртным он решил больше не экспериментировать.
        - Не встал! Думаешь, - она обратилась к Леону, - он успел или нет?
        - Если и успел, то ему явно не понравилось. Ходок вон до сих пор трудится.
        Обглодав куриный окорочок, Леон вытер руки о тряпичную скатерть (здесь все так делали), полез в карман и с невозмутимым видом вручил Сандре запечатанный презерватив. Девушка сначала не поняла, в чем дело. По мере того как до нее доходило, она жевала медленнее, медленнее, застыла, сглотнула и… покраснела. Похоже, такой реакции не ожидал даже Леон: вскинул брови, похлопал ее по плечу и сказал:
        - Извини.
        А все-таки трахаются они или нет? В братско-сестринские отношения между мужчиной и симпатичной девахой верилось с трудом. Любой бы давно трахнул Сандру. Молодая, здоровая девка. Красивая. Чистая. Или его лучевуха побила и он теперь не способен?
        Наверное, она расстроилась потому, что любовник так ее уступает сопернику?
        Откуда ни возьмись, появился довольный Ходок.
        - А она и правда целкой была!
        Вадиму захотелось подняться и зарядить в его самодовольную рожу. С размаху. Нет. Кирпичом. Вот где гнида! Похоже, Сандра была с ним солидарна и сверлила Ходока взглядом. Леону было по фиг. Вон тянется к бормотухе… Замер. Поднялся, опрокинув кружку с недопитым пойлом. Уставился вдаль, взбледнул. Вадим посмотрел, куда и он: ничего. Колышутся верхушки елей, кружат вороны… и не вороны даже, а черные точки. Но много, очень много.
        - Сваливаем, - скомандовал Леон. - В машину, быстро!
        - Давай еще поотвисаем, а? - не унимался Ходок.
        - Не натрахался? - рыкнул Леон и устремился к БТР.
        Абориген, сидевший рядом с ним, аж пригнулся.
        - Что случилось? - спросила поравнявшаяся с ним Сандра.
        - Может, и ничего, а может… - Он указал на ворон, припал ухом к земле, поднялся. - Пиздец!
        Ходок влез последним и захлопнул люк. Вадим подумал, что знает пиздец в лицо. Оказалось, что нет.
        Гибель деревни
        Староста поселка, Герася по прозвищу Бугай, не заметил, как четверо горожан уехали. Он был уже изрядно пьян. Свадьба удалась на славу: гости, гулянка. Только жених задурил: ни с того ни с сего забормотать, что все бабы - шалавы, что невеста у него гулящая, что разочарован. Посмеялись. Что с Жабы взять? Перестоял парень, сам ни на что не способен, а на других кивает.
        Герасю удивило, что вдруг гостей стало вдвое, нет, втрое больше. Он помотал головой и ущипнул себя за бедро. Не помогло. Пигалиц под рукой не оказалось, он взял остатки каравая, накрыл и сам понес гостям.
        Идти было трудно, земля качалась, остатки каравая норовили соскользнуть с блюда.
        Односельчане захлопали в ладоши и заулюлюками. Предыдущие гости подарили серебряные серьги, вдруг и эти на что-нибудь расщедрятся? Чуют городские дармовщинку, не брезгуют с нашими выпить! Герасю потом хвалить будут, а он сделает вид, что сам гостей зазвал… Дети - и муты, и нормальные - вскочили с насиженных мест и ринулись клянчить сладости. Детишки только на вид хиленькие, а на деле - проворные, ждут, чтобы стянуть чего или выпросить. Герася умилился, аж слезы выступили. Обычно осторожный, как лесной зверь, он размяк и любил весь белый свет, даже свою бабку, каргу одноглазую, любил, пусть ей сладко спится в земле за околицей…
        Подойдя совсем близко, Бугай разглядел автоматчиков. Сморгнул слезы. Нет, не почудилось: фуражки, звезды на погонах, дула автоматов. В распахнутые ворота въехала машина, похожая на БТР на гусеницах. И еще одна. Остановилась.
        Такое уже было. Бугай тогда был востроглазым пацаном, жрать в деревне стало нечего, и старосты повели всех - старых, малых - к Москве. Мол, там научники-лунари, добрые, справедливые, все у них есть: и лекарства, и еда. У земельников-то и горсти полбы допросишься… На подходах к городу беженцев встретили. Такие же люди в камуфляжной форме, с автоматами. Бугай до сих пор помнил липкий страх и мокрые штаны, залп поверх голов и холодное «убирайтесь», брошенное молодым, дрожащим от ненависти голосом. Староста тогдашний пошкандыбал к солдатам, на колени упал… Так его и пристрелили. На коленях. И потом гнали беженцев, как стадо поросей, постреливая для острастки.
        Бугай попятился, протягивая растерзанный каравай.
        - Стоять! - приказал ближайший солдат. - Руки вверх!
        Голос у него был молодой. И дрожал от ненависти. Бугай продолжал пятиться, поднос с хлебом в его руках ходил ходуном, губы тряслись.
        - Не… не у… бивайте! Не у…
        Споткнулся. Замер.
        Дети нерешительно остановились перед серьезными дядьками, Змейка набралась смелости, протянула тощую ручку и растянула губы, обнажая изъязвленные беззубые челюсти. Солдата перекосило, и он отшвырнул девочку ногой. Змейка отлетела, навзничь упала на землю. И осталась лежать у ног старосты. Остальные дети с визгом бросились врассыпную. Пожар паники перекинулся на взрослых. Вскакивая со скамеек, они переворачивали тарелки, били посуду, оставшуюся с лучших времен, и бежали к огородам, чтобы уйти в лес, но военные уже окружили площадь.
        - Стоять! - следом за приказом застрекотал автомат.
        Пока что - поверх голов. Бугай хорошо понимал: надо слушаться, надо повиноваться, иначе перебьют всех. А так авось и не тронут. Тогда, в его детстве, обошлось одной смертью, слабые все были, робкие… Из нынешних одни старики помнят, что тогда было, а на свадьбе-то молодежь гуляет… Сельчане взвыли одновременно. Сотня воплей слилась в протяжный стон. Истошно заорал младенец, ему ответил другой.
        Бугай не двигался, смотрел прямо в дуло, откуда на него взирала смерть. Размахивая руками, подошел, по-видимому, командир, выбил из рук каравай. Поднос упал рядом с корчащейся Змейкой.
        - Кто главный? - рыкнул он.
        - И… и… йя, - выдавил из себя Бугай.
        Командир вынул из нагрудного кармана рисунок и сунул под нос:
        - Видел его?
        Молодой парень, волосы светлые, длинные…
        - Не. - Староста замотал головой.
        Удар в живот. Захрипев, Бугай рухнул на колени. Чужак схватил его за волосы. Седые патлы держались некрепко и, когда солдат рванул вверх, остались в руке лунаря. Встряхнул рукой, будто змею отбросил. Схватил за ухо.
        - Он здесь был. Не ври.
        - Был, был, - закивал Бугай, при каждом кивке он рисковал лишиться уха. - Но не он. Другие были.
        Застрекотал автомат. Заголосила баба. Староста старался не смотреть по сторонам. Лучше не знать, что происходит. Только бы сельчане стояли смирно. Только бы не злили лунарей… А Бугай уж возьмет на себя переговоры, он ученый, он с лунарями умеет, главное, только бы лунари не нервничали. Слушаться, угождать…
        - Говори. Кто. Сколько. Как вооружены.
        Леон - сильный, здоровый, городской… А Бугай - старый и слабый, и деревня на нем, бабье безмозглое, муты полудохлые, ребятня… урожай по осени собирать, к зиме готовиться, грибы и ягоды сушить, хоронить и принимать роды - все на Герасе. Всем жить хочется. Кому хуже - детишкам, Змейке вон или Леону с приятелями? Тут и выбирать не из чего.
        - Четверо, - Бугай затрясся, - Леон, Ходок, девка и пацанчик.
        - Он? - и снова тычет бумажкой в лицо, но рисунок расплывается перед слезящимися глазами.
        - Да, да, он, - сказал Бугай, хотя не узнал человека.
        - Где они? Куда шли? Отвечай, мр-разь!
        - Не знаю!
        Удар. Еще удар. Бугай повалился на землю, поджал ноги и заскулил. Подбежал солдатик, что-то забормотал. Что, Бугай не слышал: в ушах звенело. Командир напоследок саданул по почкам.
        Солдаты забегали вокруг напуганных сельчан, рассредоточились. Лунари шарахались от мутов, будто могли заразиться… Часть солдат устремилась к гусеничным машинам. Взревели двигатели.
        Фигуры в защитных костюмах засуетились.
        Вот бежит, медленно перебирая ногами, Анит, за ней - два мута. Юбка у Анит задралась, и видно из положения лежа, что «булок» - три… Бежит за лунарем, руками всплескивает, тянется к нему, дурища. Лунарь оборачивается, бьет ее по лицу. И верещит, будто его ударили. Анит падает, держится за щеку.
        Вот Бочка - этому до фени, сидит на земле, еду упавшую подбирает, жрет. Бабы мечутся, хватают детей на руки, своих, чужих, без разбора. Мужики к солдатам лезут
        - а те отгоняют их. Страшно солдатикам.
        И вдруг струя пламени поглотила людей, перевернутые столы, лизнула крайние избы. Пламя казалось жидким, в огненной реке по инерции двигались темные силуэты. Занялись деревянные избы. Огонь потек в лес. Пламя гудело, трещало и «стреляло» кровлей, милосердно заглушая крики людей.
        Когда выключили напалм, черную поляну усеивали скорчившиеся обугленные тела, чадили головешки столов; как факелы, полыхали избы. Ветер швырнул в лицо пепел, завоняло жженой резиной и горелым мясом. Человеческим мясом.
        Зарычал, разворачиваясь, последний танк. Зарычал, поднимаясь, Бугай. Схватил себя за волосы и заорал. Ноги его подкосились, он сел, закинул голову и разрыдался. Тычась в шею холодным носом, тихонько скулила Змейка.

7. Системщики
        - Сандра, представь, что ты руководишь операцией, - Леон старается перекричать рев мотора, - тебе надо взять человека живьем. Скорее всего, он не один. Что бы ты сделала?
        - Тебя интересует расстановка сил? - собираю в кучу мозги. - Я бы послала вертушку… нет, не вертушку - слишком заметно. Лунари любят матолыги…[МТ ЛБ, матолыга, эмтэха - многоцелевой тягач, легкий, бронированный - советский плавающий бронетранспортер.]
        - Это что за зверь? - спросил Леон.
        - МТ ЛБ, у них проходимость выше и ресурс несравненно больше. Если бэтээров не будет, у нас преимущество в скорости.
        - Сколько человек участвует в операции?
        - От двадцати до пятидесяти. Скорее всего, тридцать - сорок.
        - А машин сколько?
        - Три - пять.
        Задумался, потирает виски. Вадим, похоже, забыл, что его тошнит.
        - Нам лучше идти в лес прямо здесь, - говорит Леон, откидывает люк, высовывается.
        - Тормози! - приказывает он, ныряя внутрь.
        Ходок подчиняется. Леон продолжает:
        - Сандра и Дизайнер, справа от дороги - заброшенная заправка, спрячьтесь там и ждите меня.
        Что он задумал? Хватаю его за руку.
        - А ты?
        - Я проеду пару километров, утоплю БТР в болоте и вернусь. А они пусть ищут. Постарайся выяснить, сколько их.
        Вадим недоуменно смотрит то на меня, то на Леона. Приходится объяснять:
        - Леон и Ходок вызовут огонь на себя.
        - А-а-а… Выходим?
        Какой он забавный без волос! Совсем другой человек. Мать родная не узнала бы.
        - Давай, Вадим, быстрее!
        Спрыгиваем на землю, заметаю следы. Леон бросает нам по два вещмешка. Навьючиваюсь. Вадим делает так же. Бежим к развалинам операторской, минуем опустевшие резервуары, огибаем покосившиеся кирпичные стены и углубляемся в лес. Старый лес, довоенный, бурелома нет. Под ногами хрустит опавшая хвоя. Стволы елей вздымаются нерукотворными колоннами. Ни кустика, чтобы укрыться. Нужно спрятать Вадима, подползти к дороге и разведать обстановку. Лунари по-любому, проедут мимо.
        - Пришли, - ставлю вещмешок у замшелого поваленного ствола. - Ты остаешься, я - на разведку. Встречаемся здесь. Ясно?
        - Ты заговорила прямо как… он. Хорошо.
        - Пожалуйста, не высовывайся.
        - Понял, не дурак.
        Потупился, ковыряет хвою носком своего странного ботинка. Иду к дороге.
        - Сандра!
        Оборачиваюсь. На лице Вадима не то страх, не то надежда.
        - Удачи тебе, Сандра.
        Что это с ним? Впрочем, неважно. Сейчас неважно.
        К заправке идти не стоит: уж очень место приметное. Где же расположиться? О! На той стороне дороги, за чахлыми кустами. Если лунари будут озираться, то сосредоточат внимание на развалинах.
        Пересекаю дорогу, ломаю ветки, ложусь на мох, укрываюсь ими. Замираю. Пока тишина, лишь поскрипывают ветви над головой, да возится в траве то ли мышь, то ли пичуга. Протяжно кричит птица, ей вторит другая. Огромный рыжий муравей тащит сосновое семечко. Лес постепенно оправляется от удара.
        Тянет сыростью. Прячу лицо, зажмуриваюсь, чтобы мошкара не набилась в нос и глаза. Ну, где они? Уже пятнадцать минут валяюсь. Одно утешает: чем дольше я буду мучиться, тем больше у нас шансов оторваться.
        Издалека доносится подозрительный скрежет. Порыв ветра - и звук обрывается. Только ветер стихает и скрежещет ближе. Они. По позвоночнику скатывается капля пота, вжимаюсь в землю.
        Несколько минут - и вот первая матолыга. Ползет, перебирая гусеницами. Вторая, третья… Всего три? Маловато будет. Опа! Вот и четвертая тащится. Из люка торчит вояка, по сторонам озирается. Шестеро десантников сидят наверху. Хорошо, что нет БТР, у матолыг скорость - всего 65 км. Зато, если нападут на наш след, хана, на матолыге нас в два счета догонят, им не страшны ни бездорожье, ни болота. Будем надеяться на лучшее.
        Уехала последняя машина, стих рев двигателей, но из засады выходить боязно. Надо. Вставай, Сандра! Поднимаюсь, отряхиваюсь и бегу через дорогу. Не отпускает ощущение, что я на прицеле.
        Вадим ждет на условленном месте - сидит, расставив ноги, роется в мешке. Слышит шаги, поднимает голову - и такая радость на лице! Сажусь рядом, докладываю:
        - Тридцать два человека, четыре машины.
        - Н-да-а-а… Что дальше? Куда?
        Пожимаю плечами:
        - В лес.
        - Зачем? Зачем переться в лес?!
        - Теперь - чтобы просто выжить. Выбора нет.
        - А если обратно в город?
        Не выдерживаю:
        - Давай! Пробуй! Там твоя рожа на каждом столбе красуется!
        Вздыхает, неумело затягивает завязки мешка:
        - Ты сама веришь в то, что мы делаем?
        - Я просто хочу жить. Наверное, я мазохистка.
        Молчим. Вадима срочно нужно выводить из апатии. Как? Солгать, что все будет зашибись? Но, чтобы заразить энтузиазмом, надо его иметь. Я сама устала, мне кажется, что это - сон, одно утешает: мои сны всегда хорошо заканчиваются.

…едва слышно шуршит хвоя. Кто-то идет сюда. На всякий случай вытаскиваю пистолет. Доносится шумное дыхание. Выглядываю из-за ствола: Леон! Машу ему рукой. Бросает вещмешок, присасывается к фляге. Хекающий Ходок тычется мордой в мох.
        Отчитываюсь о результатах шпионажа и добавляю:
        - Скорее всего, они вернутся. Они отлично знали, куда мы шли и зачем.
        - Из тысячи вариаций они выбрали единственно верную, и это мне не нравится, - говорит Леон, отдышавшись, капля пота катится от виска к подбородку.
        Ходок падает на спину и хватается за сердце.
        - Похоже, нам лучше выдвигаться прямо сейчас, - говорит Вадим.
        - Посиди пока, дай в себя прийти. Да и вы кое-что не сделали. - Покопавшись в мешке, он достает марлю, пузырек и протягивает мне. - Маленькая предосторожность на случай, если у них собаки.
        Рву марлю на бинты, смачиваю нашатырем и обматываю вокруг щиколоток. Делаю такие же повязки для Вадима и объясняю:
        - Это чтобы собаки не учуяли.
        - Ну что, готовы? - Леон поднимается, набрасывает вещмешок. - Тогда по коням!

* * *
        Ходок дышал тяжело, по лицу его струился пот, губастый рот болезненно кривился. Вадим чувствовал себя подключенным к розетке: его била дрожь. Леон достал карту, развернул, Сандра заглянула через плечо:
        - Куда теперь?
        - Вниз. К реке.
        - Дай посмотреть, - Вадим забрал карту, от удивления Леон даже не сопротивлялся, - а то я потерялся. Ага. Мы что, на юге области? Ни фига себе, крюкана дали. Значит, там Пахра? Нам к ней?
        - Местность знакомая? - Леон заинтересовался, сунул в карту нос.
        - Ага, приходилось бывать… Только здесь все иначе. Лес хвойный, домов нет… Оно и понятно, у нас активное строительство последние лет двадцать началось. А лес, наверное, старая посадка… Думаю, на берегу сориентируюсь. Мы вообще куда идем?
        - Не знаю. Убегаем.
        Ходок сидел в сторонке, хекал. И прислушивался. Вадим постарался вспомнить, что он тут делал. Точно, лазил здесь, название местности знакомое, а вот зачем - стерлось за давностью лет. Леон взвалил рюкзак на спину:
        - Ладно. Хватит рассиживаться, идем к реке, лесом, не дорогой. А то скоро темнеть начнет… Не хочу я в лесу ночевать. Я впереди, Дизайнер - за мной, Ходок - третий, Сандра, замыкаешь.
        - А почему Сандра? - вступился за барышню Вадим. - Лучше, чтобы кто-то из мужчин.
        - Дизайнер, включи мозг. У Сандры боевого опыта больше, чем у нас всех. Вперед!
        Разобрали мешки с едой и водой. Всем поровну, без скидок на пол и привычку к пешим походам. Поначалу Вадиму было легко: за плечами кило десять, ну максимум пятнадцать, он же мужик и в хорошей форме! Но вещмешок отличался от туристических рюкзаков не в лучшую сторону: натирал плечи, шлепал по спине. К тому же обувь отсырела, и ноги постоянно подворачивались. Лес шел под уклон, чем ближе к реке, тем делалось мокрее и мокрее.
        Вадим с трудом поспевал за Леоном и отстраненно удивлялся: куда они спешат? Понятно, облава, но так и ноги переломать недолго!
        И вообще, опасность грозила местным, его бы не тронули. Его хотели живьем, не Леона же. Всем, по факту, надо убраться из этого проклятого мира.
        Налетела мошкара, в глаза набилась, в нос. Пришлось резко затормозить - не видно же ничего, слезы льются. Ходок не сориентировался, натолкнулся на Вадима, повалил в мох, заматерился. Леон обернулся.
        - Что еще?
        - Блин, в глаза мошкара попала… Не вижу ничего!
        - Ходок, помоги ему! Живее, живее! Недолго осталось.
        Ноги цеплялись за корни елей. Оскальзываясь на прелых ветвях, все матерились шепотом. Начали попадаться молодые осины, березы, лещина, пришлось продираться сквозь подлесок.
        Впереди показался просвет. Леон поднял руку. Все послушно затормозили. Проклятый вещмешок натер Вадиму плечи до крови, намял спину. Вадим согнулся, уперся руками в колени. Ходок плюхнулся на землю. Леон сверился с картой и сказал:
        - До реки недолго осталось, минут пятнадцать бодрым ходом.
        - У них есть вертолеты? - спросила Сандра.
        - Не видел. Но все может быть.
        - Один вертолет - и нам хана. На открытой-то местности. До реки перебежками, а дальше? Вплавь, вброд? Вадим, ты знаешь, где здесь брод или мост?
        - На карте плотина указана, - заметил Леон. - Только не знаю, цела ли.
        - И я не знаю. - Вадиму хотелось бы всех спасти, но он смутно помнил местность и по-прежнему не догадывался, что здесь делал раньше.
        Сандра нетерпеливо притопнула ногой.
        - Пойду посмотрю, - и направилась к опушке.
        Леон не стал ее удерживать, и Вадим не стал - тут опыт, профессионализм, что вмешиваться-то. Посидим пока, отдохнем. Леон достал самокрутки, раскурил. Завоняло. Вадим настороженно прислушивался: не едут ли, не лают ли собаки, не стрекочет ли вертолет? Тихо вроде. Ходок лег на спину.
        - Я быстро не смогу, - пожаловался он Леону, - у меня с сердцем плохо. Я еле дышу.
        - Значит, пойдем медленно.
        А Вадим думал, Леон скажет: «Значит, пойдешь один». Сандра все не возвращалась. Атаковала мошкара, но на тело не садилась, помогал вонючий репеллент. Похоже, темнело. Закрывая небо, переплетались ветви - слишком густой лес. Грибы росли повсюду: под деревьями, на пнях, рассыпались по полянам разноцветными дорожками. Когда бежали, Вадим постоянно на них наступал. Знакомых, съедобных, среди них не наблюдалось. Видать, радиация.
        - Леон, а тут фонит?
        - Что?
        - Тут радиация есть?
        - Есть, конечно. Она везде есть. Не волнуйся, не помрем.
        Успокоил, блин! Невидимый враг, неощутимый убийца. Что здесь излучает? Почва? Ходок на ней валяется… А они с Леоном на ней сидят! Хор-рошенькие у них детки будут.
        - А что будет? Тошнить начнет?
        - Тебя и так постоянно… Слушай, Дизайнер, отстань, а? Сказано: здесь относительно чисто. Мутики из зараженной области пришли, а здесь - вполне чисто. Отдыхай. Если нас лунари не поймают, еще поживем.
        Чего это он разговорился? Вадим не поверил Леону. «Относительно чисто» - это для местных. Вода наверняка зараженная, иначе с собой не тащили бы питьевую. Какие там симптомы лучевой болезни? Тошнота, облысение? Черт, дыра в памяти, ничего не вспоминается!
        Вернулась Сандра, мокрая, в грязи с ног до головы.
        - Есть плотина. Есть брод. Берег заболоченный, топкий… Другой берег крутой, выходы известняка, наверху - какие-то развалины. По плотине идти стремно, думаю, ее проверять будут в первую очередь. И куда дальше - непонятно.
        Вадим схватил карту. «Новленское», «Киселиха». Блин, да здесь же каменоломни! Таскали его сюда институтские друзья бухну?ть под землей! Интересно, система сохранилась? Столько веков простояла, что ей сделается? Или… Вдруг в этой реальности не было выработки известняка? Или вход завалило…
        - Тут каменоломни старые, - озвучил догадку Вадим. - У нас, по крайней мере. Запутанные такие коридоры, разветвленные… Если вход на месте, почему бы не попробовать…
        - Каменоломни? Рудники?
        - Известняк добывали на строительство. Века с семнадцатого…
        Леон глубоко задумался.
        - Никогда не слышал. Необорудованное подземелье… Если там никто не живет, пересидим, а если живут, попросим подвинуться. Других вариантов я не вижу. Не в лесу же прятаться. Ты там ориентируешься?
        - Один раз был, года четыре назад. Меня тогда вели. Где вход, примерно помню.
        Его не только вели, но и несли, однако Вадим решил этого не озвучивать.
        - Ничего, - воспряла Сандра, - бывала я в подобных лабиринтах… есть несколько простых правил. Да и не обязательно уходить далеко от входа. Ну, что?
        - Согласен. - Леон тяжело поднялся. - До реки - от дерева к дереву, там разберемся. Вперед.
        Следующие полчаса перебегали от куста к кусту по жидкой грязи, падали, хватались за осоку, царапая руки. Один раз Вадим чуть не раздавил здоровенную жабу. Жаба квакнула и не спеша, сохраняя достоинство, ускакала.
        К вечеру похолодало - промокшие ноги мерзли. Леон бежал впереди Вадима, командовал не оглядываясь. Сзади захлебывался едва слышным матом Ходок… Наконец Леон остановился.
        Ветлы раскорячились над водой, берег зарос высокой, по пояс, не ниже, травой, за которой по перекатам неслась Пахра. Почему-то раньше она не казалась такой широкой. Чтобы попасть в каменоломни, Вадим с друзьями переправлялись по плотине, вон она слева, удивительно, что целая. Но Леон прав: на плотине они будут заметны. Эх, блин, сдаться, что ли?
        - Здесь? - Сандра возникла рядом.
        - А где же? Дизайнер, потом куда?
        - Реку перейдем, и левее надо взять. Нам за плотину. Во-он туда, видишь?
        - А нельзя поближе куда-нибудь? Может, в лесу заночуем? Блин, Леон, ну кто нас найдет в лесу?! - лепетал Ходок посиневшими губищами.
        И правда, если хватит бедолагу сердечный приступ, помочь ему нечем: с собой лекарства нет, и «Скорую» не вызовешь…
        - Не нравится - не ходи. Только учти, Миша, в живых я тебя не оставлю.
        - Да я… Я ничего… Я ж понимаю.
        Леон не отрываясь смотрел на реку. Ждал небось, когда мимо проплывет труп его врага. Вадим тоже посмотрел: ничего особенного. Позеленевшие камни, скользкие, небось мутная вода, полощутся ленты водорослей. Рыба по идее должна водиться. Радиоактивная. И сама вода, наверное, фонит, вымывает грязную породу…
        Леон раздал таблетки. Вадим покатал свою на ладони - очередная дурь, что ли?
        - Радиопротектор, - подсказала Сандра. - Нам же в воду лезть, а ни фига это не полезно…
        Вадим послушно проглотил лекарство и запил. В чудодейственную силу здешних снадобий он не верил, но лучше хоть какая-то защита, пусть даже мнимая. Что-то плеснуло ниже по течению, большое, размером с бегемота. Вадим решил, что купаться здесь не станет и под угрозой смерти. Лучше быть застреленным, чем сожранным.
        - Сандра - первая. Перейдешь и прикроешь.
        Сандра, не отвечая, пошуршала вперед. У кромки воды распрямилась и быстро, высоко вскидывая колени, рванула к противоположному берегу. Вот что значит - выучка.
«Форсирование водной преграды» или как-то так…
        - Вадим, вперед.
        Сандра уже добралась до суши. У Вадима кровь застучала в ушах. Сейчас он облажается: поскользнется, упадет, сломает ногу. Утопит снаряжение, мешок утопит…
        - Пошел!
        Забыв об осторожности, Вадим ломанулся к воде. В ботинках и так было мокро, а теперь хлюпало и чавкало. Помыл ноги, ага. Мысли лезли дурацкие: что он смешно руками размахивает. Пиявки же небось… а если бегемот тот выпрыгнет… а если сейчас по нему из автомата… а вон Сандра ухмыляется! А-а-а-а-а! Нога соскользнула, Вадим с трудом удержал равновесие, изогнулся всем телом, голеностопы выдержали, спасибо обуви, а вот в пояснице что-то щелкнуло. Боль пронзила левую ногу - от бедра до кончиков пальцев, но все равно Вадим бежал, спешил. Ему казалось, что река не кончится никогда, а Леон с Ходоком уже животики от смеха надорвали…
        Он свалился к ногам Сандры.
        - Молодец, быстро прошел… Сейчас ребята подтянутся. Ты полежи, отдышись. Вроде чисто. Пока.
        Как перебирались Ходок и Леон, Вадим не видел. Спина болела. Ноги мерзли. Да все мерзло! И ветер поднялся, сыростью тянуло от воды.
        - Вперед, - голос у Леона был вконец уставший, - спешить надо.
        Под прикрытием молодого ивняка и осоки пробрались до плотины. Леон время от времени замирал и прислушивался. Ветер донес далекие голоса с того берега. И опять тишина.
        На тропинку наткнулись внезапно. Сандра остолбенела, раскинув руки, и прошептала:
        - Растяжки!
        Леон присел на корточки. В отличие от мутов, местные нежданных гостей встречали сюрпризами. Теперь Сандра шагала впереди, присматриваясь, чуть ли не принюхиваясь, а остальные - след в след за ней, подальше от воды, к ложбинке между холмами. Тем, кто поставил растяжки, отлично удалось создать иллюзию, что местность необитаема.
        Держа пистолет наготове, Сандра осторожно раздвинула ветви кустов, поманила за собой. Лаза отсюда видно не было, полянка выглядела нарочито запущенной, «чтоб никто не догадался».
        - Руки вверх, оружие бросили, - спокойно распорядились откуда-то сверху молодым, задорным голосом.
        Вадим послушно поднял руки, закрутил головой, но говорящего не нашел. Судя по всему, парень спрятался выше по склону холма.
        - Девушка, оружие положите. Спасибо. Кто такие?
        - Люди, - ответил за всех Леон, шагнул в траву, закатил штанину, завозился.
        Мгновение, и он снова на тропинке, медленно вынимает пистолет, кладет перед собой.
        - Да вижу, что не мутанты… Что здесь делаете? Насчет случайно врать не надо, мы за вами давно наблюдаем.
        - Прячемся. А вы кто?
        - Местные.
        - Мужик, впусти нас, а? Засекут, постреляют же всех к чертям!
        - А ты шустрый! Вперся в чужой дом, еще и кого-то на хвосте притащил… Земельники? Бароны?
        - Мы? Мы - просто люди. Вольные. Москвичи. Мужик, впусти, пожалуйста. Мы переночуем и уйдем.
        - Ага, шустрые. Разбежался. Впущу, впущу… А насчет выпускать или нет, пусть Главный решает.
        Сверху посыпалась хвоя и мусор, спустился очень грязный парень лет пятнадцати. Его комбез, шапка на голове, ботинки выдавали системщика[Спелеолог, специализирующийся на рукотворных подземельях - «системах» (прим. авт.).] . По крайней мере, таких перемазанных глиной подростков Вадим видел только под землей. Подросток держался раскованно, наверное, его прикрывали.
        - Ну что, пойдем. - Он подобрал пистолет Сандры. - Оружие придется сдать. И вещи здесь оставьте.
        Вадим сбросил осточертевший вещмешок, потер ноющие плечи. Остальные тоже разоружались, не выказывая желания спорить. Подросток деловито сволакивал вещи в кучу.
        Вход в пещеру был не колодцем, как помнил Вадим, а обычным проходом, закрытым массивной дверью. При входе, в тамбуре, тускло светились лампы. По сравнению с внешним миром стало прохладней и сырей. За второй дверью обнаружился пост охраны. Дежурство несли два гномоподобных автоматчика. Один из них походил на Миху лет через пятнадцать разгульной жизни, только ростом был пониже и пошире в плечах.
        - К стене, руки за голову!
        Краем глаза Вадим следил за Леоном. Интересно, как он себя поведет, когда надо не командовать, а подчиняться? Да никак. Та же невозмутимость на лице. Его и Ходока обыскивал маленький гном, Вадима и Сандру - заросшее подобие Михи. Хлоп-хлоп-хлоп
        - прошелся по карманам, вдоль швов, в ботинки полез. Урод.
        Закончил наконец. Но на всякий случай Вадим так и стоял, растопырив локти.
        - Руки убрал! - приказала Сандра.
        Что там еще?.. Да он ее лапает! Деловито ощупывает между ног, дышит в ухо, шепчет, и в штанах у него уже тесно. Врезать? А потом что? К стенке - и прощай жизнь? Пока он думал, Леон решил действовать: рывком повернулся к гному, тот аж подпрыгнул.
        - Тебя попросили руки убрать, - ласково проговорил он, склонив голову вбок.
        Но ласковость эта отдавала могильным холодом. И глаза… стылые, льдистые. Ни страха, ни ненависти - обнаженная решимость. Леон не двигался, но гном продолжал пятиться, пока не уперся в стену. Сообразив, что он делает, быстренько взял себя в руки, нацелил автомат на Леона.
        - Вы это… не борзейте!
        - Как я понял, ты должен отвести нас к Главному? - тем же тоном продолжил Леон. - Так веди!
        - Ниче я тебе не должен! - огрызнулся гном и крикнул своему маленькому напарнику:
        - Че таращищься? Конвой организуй! Живо!
        Конвой был серьезным: аж четыре человека. Сандра держалась Леона. Сжала его руку и уронила:
        - Спасибо.
        Улучив момент, она указала взглядом на конвоиров, незаметно провела пальцем по горлу и уставилась на него, ожидая ответа. Вадим на всякий случай напрягся, но Леон вздохнул и покачал головой. Если то, что рассказывала Сандра, правда, ему ничего не стоит свернуть шеи всем четверым, они и перднуть не успеют. Почему же он осторожничает? Шуметь не хочет?
        Дальше штрек шел под уклон, высокий штрек, можно было не пригибаться. В стороны разбегались коридоры, некоторые - освещенные, некоторые - темные… На пути никто не встретился, но издалека доносились голоса, монотонно стучал молоток.
        Вадим не узнавал местность. В тот единственный раз двигались в темноте с фонариками, и создавалось впечатление, что система - таинственное, мистическое место. Теперь же она превратилась в хорошо оборудованный подземный поселок: убрали завалы, подперли потолки в обвалоопасных местах. Околеть можно, а они живут. Те же плюс восемь, что и раньше, и так же сыро - рыжеватый известняк блестел от влаги.
        На большой развилке Вадим направился было в открытый коридор, но замыкающий конвоир на него цыкнул, загремел ключами и отпер ржавую дверь, что справа.
        И снова пост охраны. Здесь люди постарше, лет по сорок. И чище, чем мальчишка и гномы.
        Названия гротов и штреков, которые Вадим помнил, были бесполезны… Другие люди оставили надписи на стенах, не могло здесь появиться ни «Тигриных колец», ни
«Остановки первого вагона».
        Еще одна развилка, дверь, охрана. Экскурсия закончилась в грот-кабинете, залитом теплым светом. Потолок в гроте был выше двух метров. Как они это сделали? Пол, что ли, снимали?
        За столом восседал утомленный жизнью и мудростью дядя лет пятидесяти. Смотрел на пленников ласковыми глазами. На стене за Главным висел фотопортрет пожилого мужчины в комбинезоне и с налобным фонарем. Мужчина, чумазый, осунувшийся, счастливо улыбался.

8. В лесу
        Под потолком вполнакала горела забранная решеткой лампа, разливая по гроту мертвенный синеватый свет. Холодно. Сыро. Крепкие, почерневшие от времени деревянные скамьи, стол - вот и вся мебель. На скамьях - воняющая плесенью ветошь. После «беседы» у Главного пленников отвели в грот, заперли. Леон сразу сел, закрыл лицо руками. Вадим решил его не трогать. Ходок скалился, Сандра нервничала, ощупывала стены.
        Вадим осмотрел комнатку. Кладка была крепкая, известняк - порыжевший от времени. С потолка свисали черные нити то ли плесени, то ли корней, пробивших камень, мерцали капли влаги. Чтобы дорогие гости не страдали от жажды, им оставили кувшин с водой. В углу - ведро, на случай, если произойдет процесс замещения жидкостей.
        - Приплыли, - хрипло забормотал Ходок, - допрыгались! Я говорил, не надо через реку, говорил же! Лунарям Дизайнер нужен, а не мы, связали бы его, оставили и ушли спокойно. Все-о, теперь все-о…
        - Что - все? - Вадиму надоел его бубнеж. - Сказали тебе: нас утром выпустят. И уйдем. Хотя ты можешь остаться, я плакать не буду.
        - Да-а-а? Выпустят? Без оружия, без жратвы! Посмотрим, как ты по лесу поскачешь! Там разной дряни полно - сожрут тебя, не подавятся. Если отпустят. Это сегодня Главный добрый, а завтра - мало ли…
        - Заткнись, - попросила Сандра.
        Главный давеча вещал что-то возвышенное про идеалы гуманизма, ценность человеческой жизни, предлагал влиться в дружный коллектив и вместе противостоять системе. Кругом - анархия и произвол, лишь здесь, под землей, под мудрым руководством Главного - покой и благодать. Мы, мол, помним заветы предыдущего Главного, приведшего нас сюда! Помним и чтим его память!
        Адъютанты - молодые люди в драной одежде - кивали в такт словам. У Леона лицо было
        - лучше не смотреть. Сандра сжимала и разжимала кулаки. Ходок вперился в пол. Вадим вдруг почувствовал себя ответственным за товарищей по несчастью. Они расклеились в подземельях, в непривычной обстановке, а он все-таки мог действовать, правда, не знал как. Обычно задачу «а что дальше» решал Леон. Теперь он сидел, уткнувшись в ладони, и не реагировал даже на стенания Ходока.
        Дверь открылась с ржавым скрипом.
        - Барышня, на выход, - позвал конвойный, - с тобой Главный будет беседовать!
        Старый похотливый козел! Вадим преградил Сандре дорогу. Нет, милочка, не позволю тебе нас своим телом выкупать. Не настолько… Сандра отодвинула его и молча последовала за конвоиром. Вадим обернулся к Леону и Ходоку:
        - А вы что молчали?!
        Ходок демонстративно лег на лавку носом к стене.
        - Успокойся, - невнятно пробормотал Леон, - дай мне отдохнуть, Дизайнер. Ничего с ней не будет. Сандра стоит всех этих…
        - Да откуда они вообще взялись?! Что здесь за диктатура?
        Волчья рожа Леона стала почти человеческим лицом, измученным, бледным.
        - Спроси чего-нибудь полегче. Я понял, что убивать они не любят, а лишние рты кормить не хотят, поэтому выгонят нас поутру. Хорошо, не ночью. Сейчас вернется Сандра, и будем спать. Пока не разбудят. Потом уйдем.
        - Как - спать?!
        - Крепко, Дизайнер. И хорошо. Если у тебя много сил - постоишь на стреме. На всякий случай.
        Одна из стен грота состояла из цельного известняка. Что-то было вырезано… Вадим присмотрелся, пробежал пальцами по рельефу: женское лицо «в три четверти». Тонкий нос, высокий лоб, слепые глаза античных статуй. Его пробрала дрожь: точно такое лицо он видел в прошлой жизни, в ту самую пьянку под землей, у грота «Три поросенка». Хранительница системы? Душа Сьяны? Двуликая? Просто чья-то мечта, ласково улыбающаяся путнику?
        Происходящее потеряло связь с реальностью.
        - Надо сдаваться, - пробубнил Ходок, - надо этого Дизайнера отдать лунарям, пусть хоть на органы разбирают. Х-холодно! Леон, слышишь? Надо его отдавать. Ну куда мы пойдем? За хрена?! Леон, послушай, я же - твой старый друг, я тебя никогда не предам, ты знаешь, что нам теперь, пропадать? А? Кудряшка, понятно, по нему сохнет, но ты-то не по этой части!
        - Заткнись.
        Какая-то возня. Вадим, не оборачиваясь, гладил пальцами каменное лицо.
        - Мы идем дальше, ты идешь с нами, Миша. Если повезет - выберемся из дерьма в нормальный мир. Не повезет - сдохнем. По мне, лучше сдохнуть, чем в говне ползать.
        - А если не пойду?
        - Я убью тебя.
        Вадим все-таки посмотрел на них. Леон и Ходок стояли напротив друг друга. Леон, как всегда, был спокоен, только прищурился. Ходок по привычке лыбился.
        - Да ты даже не знаешь, куда идти!
        - Ничего. Разберусь. Ты меня знаешь, Ходок. Я разберусь.
        - И ради чего?! Ради его баек, что ли? А если он - псих? Трехнутый лунарь? Если нет, кто сказал, что в его мире нам обрадуются!
        Вот сейчас Леон прислушается к «голосу разума» - и прощай, мечта о родном доме. А действительно, что делать с Леоном, Сандрой и Ходоком в нормальной Москве? Разве что объявить их психами с амнезией… Стоп. Потом. По мере поступления проблем.
        - Ну уж по сравнению с эти дурдомом мой мир - рай земной!
        - Я сказал. - Леон не обратил на Вадима внимания. - А ты, Миша, решай для себя, как тебе больше нравится - живым или мертвым. Я тебя никогда не предавал. Я тебе жизнь спас, и ты мне обязан.
        Голос у него был невыразительный, серый. Леон уперся, будет искать выход в другую реальность. Его так просто с пути не сдвинуть. А что он будет делать в Москве, в нормальной Москве? Вадим представил себе Леона на фоне его картин: модная выставка, фраки, брильянты, Леон щерится на сытых обывателей, и они чувствуют силу, на брюхе стелются… Да, реальный вариант. Можно будет попробовать. Взять кредит или у папани денег попросить в долг (не откажет же, старый козел), организовать кампанию рекламную, зальчик снять, шумиху в прессе… Конечно, сперва сбить спесь с художника. В своем мире командовать будет Вадим, вся эта сладкая троица будет от него зависеть. Ничего, переживут. Ходока в дурку сдать. Не нравился Вадиму Мишаня. Гнилой, мутный. Пожалуй, легче всех ассимилирует, будет мобилки по ночам отжимать или сутенером заделается. На фиг такие знакомства. Сандра - красивая девка, не пропадет. Станет вести секцию, объяснять домохозяйкам правила самообороны…
        Вадим чуть не упал: заснул стоя. Леон и Ходок уже лежали по разным лавкам. Ходок, несмотря на жалобы, холодно ему, видите ли, храпел. Леон смотрел в потолок широко открытыми глазами. Чудак человек. О чем думает - непонятно. Застыл, как крокодил в болоте.
        Сандра все не шла. Да ничего с ней не будет, она же боевая девка, всем яйца оторвет… А трахнут - ну, трахнут, в первый раз, что ли? Переживет. Бессмысленно ее ждать… Вот, на лавочку, тряпкой прикрыться…
        - Да ничего. - Сандра, наверное, говорила уже давно, Вадим спал и не слышал. - Не пойдут они к Главному… Он же идейный, он нас трогать не велел. Эти кобели сами напоролись.
        - Мы - на их территории.
        - И что? Ножки раздвинуть: чешите херы все желающие? Сам бы пошел и отсосал!
        - Полегче, детка.
        Сандра замолчала, перевела дыхание. Открывать глаза Вадим не хотел, заметят еще. Они спорили вполголоса на лавке Леона.
        - Жить будут. Трахаться долго не смогут, а жить будут.
        - Ладно. Что теперь, в самом деле… Сколько их было?
        - Трое. Пацанье. Я нашла их начальника, сдала ему тела и вернулась сюда. Видишь, все мирно. Начальник не возмущался, охренел в полный рост! Ох, ты бы видел его рожу! Леон? Ты спишь, что ли? А? Лео-он!
        - Ложись уже.
        Вадим настороженно прислушивался: как - ложись?! С Леоном, что ли? Не, ну надо же: сам девку трахает, а потом учит, что надо ножки раздвигать по требованию. Перед другими. Кто, мол, хозяин положения, тот девушку и танцует. С ней бы, конечно, ничего не случилось, но это Вадиму можно так думать, у него с Сандрой ничего не было. А Леон? Однако ритмичных поскрипываний не доносилось, только Ходок по-прежнему всхрапывал. Вадим решился, сел на скамье. Леон и Сандра спали в обнимку. Одетые. Просто спали.
        Зябкий холод залез под майку. Вадим сейчас тоже не отказался бы от теплого соседа, но «свободен» был только Ходок, который не прельщал совершенно.
        Вадим спал плохо, постоянно просыпался, у него зуб на зуб не попадал. Забылся лишь под утро. С рассветом их растолкали и выпроводили из каменоломен, ни слова не сказав.

* * *
        - Твою ж мать! Вот же еб! - Ходок со всей дури вмазал по торчащему из земли камню.
        Леон снова сошел с тропы, долго топтался, поправляя ботинок, подкатил штаны и сказал:
        - Попал в дерьмо - не чирикай.
        - Эй вы там, а ну живее! За минуту не свалите - стреляю! - донеслось сверху.
        - Хоть жилетку, суки, отдайте! - завопил Ходок и получил затрещину от Леона.
        Насупился, запыхтел, но смолчал, только косяки исподлобья бросал. Когда чертовы пещеры остались позади, он снова заладил:
        - Теперь стопудово пиздец. Без жрачки. Без оружия. Без теплой одежды… Ну, мы лоханулись! Надо было сразу валить, как Сандра растяжки увидела. Бля, как детей! Раздели, разули… Бля-я-я-я…
        Вдруг Леон резко развернулся и направил пистолет промеж глаз Ходока. Тот аж рот разинул.
        - Заткнись, а? Достал уже. Мне тоже тошно.
        Ходок мгновенно заткнулся и посерьезнел.
        - Еще ты сопли не жевал! - Леон сунул пистолет за пояс.
        - Откуда? Тебя же тоже обыскали! - Сандра не удержалась, бросилась ему на шею. - Ты гений! Куда ты его спрятал?
        - В траву, - ответил Леон. - И карту - тоже. Идем. Вдруг эти сумасшедшие передумают.
        Вадим его даже зауважал. Надо же, думать умеет. Соображает ведь иногда. Это хорошо, на рукомашестве и дрыгоножестве далеко не уедешь.
        Ходок хихикнул. Закинул голову и беззвучно рассмеялся. Лицо у него было безумное и злое.
        Двигались цепью вдоль заболоченных берегов. Ноги увязали в тине. Камыш рос так густо, что сквозь него приходилось продираться. В спертый воздух взлетали тучи вспугнутых комаров, мошек и какого-то неведомого гнуса. От укусов лицо распухло и неимоверно зудело. Взвизгнув, прямо из-под ног драпанула речная крыса, по размерам больше похожая на вьетнамского поросенка.
        - О, с голоду не подохнем, - радостно заметила Сандра.
        - Какого хрена мы месим грязь, - снова заладил Ходок, замыкающий шествие. - Нельзя, что ли, лесом идти?
        - Леон, - крикнула Сандра из зарослей, - можно я его ударю?
        Ответа Вадим не услышал, но Ходок больше не причитал. Шумел раздвигаемый рогоз, качались над головой его коричневые головки, похожие на факелы. Камыш, камыш, камыш… Когда закрывались глаза, перед ними стоял частокол из стеблей камыша.
        - К берегу, - наконец скомандовал Леон.
        Уселись на лужайке, заросшей лютиками. Ну и рожи у всех! Без того маленькие глазки Ходока заплыли, нос опух, мясистые губы еще больше раздулись. Коса Сандры растрепалась, кудряшки сбились в воронье гнездо. Даже Леон утратил безупречность, волосы повисли сосульками, нацепляли пух и траву, рукав рубахи разошелся по шву.
        Июльское солнце грело лысую макушку, после подземельной сырости клонило в сон. Вадим стянул кожаные полусапожки, вылил грязную жижу, пошевелил коричневыми пальцами с ногтями, украшенными траурной каймой.
        - Пить хочется, - прохрипел он.
        - Нужно найти родник, - отозвалась Сандра. - И пожрать не помешало бы.
        Леон ощупал карманы. Ругнулся и сунул в зубы ветку.
        - Что жрать-то будем? - спросил Вадим.
        Девушка пожала плечами:
        - Если бы был огонь, набили бы жаб… или крыс. Леон, что у нас сейчас в лесу съедобного?
        - Земляника, черника, грибы.
        - Но грибы надо жарить!
        - Ты шо, не все, - зазвучал Ходок. - Есть гриб, оранжевый такой, молочай называется. Его сырым едят. Помню, в детстве только ими и спасался. Иначе дуба дал бы. Правда, срачка потом… но это мелочи.
        - Значит, Миха идет за грибами, - резюмировал Леон.
        - Я - по землянику, - вызвался Вадим, он с детства помнил, сколько в черничнике комаров.
        - Сандра, не отходи от него далеко. Вдруг потеряется, - проговорил Леон, вынул нож из ботинка, снял рубаху и отрезал оба рукава.
        Внутри будто щелкнула пружина. Несколько дней ее сжимали, сжимали, и вдруг - р-раз! И Вадим сорвался. Он не кричал и не брызгал слюной, приблизился к Леону и бросил ему в лицо:
        - Слушай, мне надоело. Да, я не умею стрелять в живых людей. У нас это никому не нужный скил, я вряд ли двадцать раз подтянусь на перекладине… Но не надо относиться ко мне как к имбецилу! Кто такой имбецил, понятно?
        - Растешь, а я думал, ты безнадежен, - Леон улыбнулся - второй раз по-человечески,
        - выдержал паузу и сказал: - Имбецил - средняя степень олигофрении.
        Вот уж чего Вадим не ожидал от Леона, так это познаний в области психиатрии… Или не психиатрии… Что там дебилов изучает? Пару секунд простояв истуканом, он вернул отвисшую челюсть на место.
        - Умственная отсталость, она же олигофрения, имеет три формы: дебил, имбецил и идиот, - Леон усмехнулся. - Видел у меня дома книги? Неужели ты думал, что я ими печку растапливаю?
        - Извини, - зачем-то пробормотал Вадим и обратился к Сандре: - Идем?
        Некоторое время не попадалась ни черника, ни земляника. Молчание нарушил Вадим:
        - Скажи-ка, Сандра, Леон тоже из лунарей?
        - Не, он из быдла. Причем с самых низов.
        - Как же он… Бывает же!
        - Бывает. В любом мире, чтобы хоть чего-то добиться, надо шевелить не только мышцами, но и извилинами… Смотри!
        Из-под корней кряжистой ели вытекал ручеек и зарывался в мох. Вадим сглотнул вязкую слюну.
        - А можно?
        - А есть выход? - Сандра присела, горстями зачерпнула воду, напилась, умылась.
        Вадим упал на колени. Пил он громко и жадно. Холодная, свежая, с привкусом травы! Утолив жажду, вытер рот, огляделся: Сандра нашла черничник и уже собирала ягоды, отмахиваясь от гнуса. Одну ягоду в рот, другую - в ладонь. Вадим решил ей помочь, потянулся к чернике и замер. Невольно вспомнился анекдот про кабачки, которые оказались мичуринскими огурцами. Ягоды были чуть мельче вишни. Из глубин памяти всплыло слово «полиплоид». Безобидная мутация. Неопасная. Почти все культурные сорта - полиплоиды.
        - Ты чего? - удивилась Сандра.
        - У нас она помельче…
        - Да ладно тебе.
        Некоторое время молча жевали. На вкус - черника черникой, сладкая, спелая. Ладони и пальцы становятся иссиня-черными.
        - Пойдем, что ли? - спросила Сандра. - Хватит, а то обожремся, живот разболится.
        Вадим отправил пригоршню черники в рот.
        - А они?
        - Они взрослые мальчики, сами о себе позаботятся.

«Взрослых мальчиков» на месте не было. Вадим растянулся на траве и подставил лицо солнечным лучам. Сандра села рядом, поджав ноги. Не прошло минуты, и на поляну выскочил Ходок. Добычу он нес за пазухой, и было ее, судя по размерам его псевдогруди, достаточно.
        - Во-от! - Он вывалил на траву ярко-кирпичные грибы несъедобного вида, выбрал самый красивый и сожрал.
        Сандра отнеслась к грибам с подозрением, повертела в руках самый маленький, отломила кусок и отправила в рот. Прожевала, облизнулась и сказала:
        - А ничего! Живем!
        Настала очередь Вадима. Поганка пахла орехами, грибом и хвоей. Хрустела на зубах. Лишь бы плохо потом не стало. Грибы ведь впитывают всю гадость. Если почва заражена, то и гриб заражен.
        Из мира грез его вырвал голос Леона:
        - Привал окончен. Уже полдня прошло. Надо решать, что делать дальше. Не хотелось бы ночевать под открытым небом.
        - Да, - оживился Ходок. - И без оружия опасно, тут полно хищников. Надо бы вернуться и земельников грабануть.
        Сандра глянула на него как на придурка.
        - А лунарей ты грабануть не хочешь?
        Вадим попытался рассуждать:
        - С одной стороны, опасно двигаться дальше, с другой… Постойте, вот мы идем на юг. А если взять западнее, там должна быть дорога и деревни, где можно чем-нибудь разжиться.
        - Будь я командиром лунарей, я взяла бы под присмотр именно ближайшие дороги. И не стоит забывать, что за нами идут или, скорее всего, едут. Идут они, скорее всего, оттуда. - Она махнула на север. - Значит, держимся реки и дальше. Дорога там будет, и не одна, и должны попадаться села. Чем дальше на юг, тем хуже условия и сильнее фонит. - Сандра вздохнула. - Короче, ищем, где бы переночевать.
        - У кого-нибудь есть соображения? - поинтересовался Леон, выдержал паузу. - Я так и думал.
        Без вещмешков было проще. Забыв об осторожности, то и дело останавливались то у земляничной поляны, то возле черничника. Если раньше вперед гнал адреналин, то сейчас он иссяк. Осталась инерция. Надо, потому что надо - не самый лучший мотиватор.
        Солнце зацепилось за макушки елей и начало медленно скатываться к горизонту. Потянуло сыростью. Вадим неудачно наступил на камень, глянул под ноги: да это же кусок кирпича с остатками раствора! Замшелый, почерневший, но - кирпич! Он сковырнул мох, носком копнул грунт: щебень, обломки кафельной плитки, битые стекла…
        - Тут была мусорка! - воскликнул он и протянул находку Сандре. - Значит, рядом кто-то жил!
        - За пятьдесят лет дома могли разрушиться до фундамента, - сказал Леон.
        - Война началась в шестидесятых? - уточнил Вадим.
        - Нет. Осенью восемьдесят четвертого, - отмахнулся Леон и зашагал в чащу.
        - Не понял, а… прошло двадцать шесть лет? - растерянно пролепетал Вадим, с надеждой глядя на Сандру.
        - Пятьдесят, - проговорила она и устремилась за Леоном.
        - Не понял… А год-то какой сейчас?
        - Тридцать четвертый! - сказал Ходок с сочувствием.
        - Эй, народ, скорее сюда! - крикнула Сандра.
        Ходок ломанулся в молодой сосняк, Вадим - следом. Да, люди здесь действительно жили. Длинное двухэтажное здание едва просматривалось за порослью невысоких сосен. Асфальт вздыбился, выпуская на волю упрямую траву. Кое-где из трещин тянулись к небу ростки деревьев.
        Вадим пробрался к дому. Оказалось, что крыши почти не было - лист шифера справа, лист посередине и сосновые ветки, укрытые хвоей. У стены под слоем перегноя просматривались осколки - когда рамы сгнили, стекла выпали и разбились. От входной двери не осталось даже воспоминаний. Вадим зашел в подъезд: типичное административное здание. Или общежитие? Штукатурка отвалилась, обнажив кирпичи. Вадим тронул ногой поганки, угнездившиеся на остатках межкомнатных дверей, - доски рассыпались в прах. Наверное, двери сняли в охоте за металлическими петлями.
        Появилась Сандра, прошлась по коридору, деловито осматривая комнаты, поравнялась с Вадимом.
        - Интересно, что это было?
        - Не знаю, - отмахнулась она. - Ночевать нам по-прежнему негде, уходим.
        Зрелище ее не впечатлило. Для нее это - проза жизни.
        За домом располагалась более-менее сохранившаяся бетонированная площадка, исполосованная жилами вздувшихся корней. Заканчивалась она останками ангара, сколоченного из железобетонных плит. Сталкеры знали, из чего состоит железобетон, и пытались разбить плиты, чтобы добыть арматуру, но разочаровались, такой она была тонкой и ржавой.
        На одной из плит сохранился рисунок… Волк с Зайцем из «Ну, погоди!». Оба делают зарядку, на зайце красуется пионерский галстук.
        Вот полусгнившая деревянная беседка, дальше - десятки бетонных ножек, оставшихся от скамеек. Да это же стадион! Естественно, не сохранились ни железные столбы, ни заградительная сетка. Зато почти уцелела скульптура олимпийского мишки, машущего призракам зрителей.
        В восемь лет Вадима отправили в лагерь, где был такой же мишка. Союз уже развалился, а Мишка остался, и статуи Ильича, и лозунги на стенах. Кормили плохо, шел девяносто четвертый год. Воспоминания ожили, и он увидел детей, болеющих за свою команду, разгоряченных футболистов… Лето. И вдруг - раз… Воображение нарисовало, как вдалеке вспучивается серовато-лиловое облако, разворачивает шапку…
        Вадим вздрогнул - кто-то дышал в затылок. Сандра.
        - Не отставай!
        Второе здание сзади походило на кита, выброшенного на берег, а с торца - на типовую двухэтажную столовую, построенную с размахом, характерным для шестидесятых. Леон вошел внутрь первым и присвистнул. Его удивила чудом уцелевшая лестница, ведущая на второй этаж, и штукатурка со светлой кафельной плиткой. На крашенных эмалью стенах кое-где проглядывали потускневшие бабочки.
        Пробираясь к окну, Вадим переступил через пластиковые крышки столов, через осколки тарелок и стаканов и вдруг остолбенел: из-за колонны тянулись ноги в камуфляжных штанах. Да это покойник! Истлевшая шапка съехала на глазницы, майка повисла лохмотьями. Там, где покойник разводил костер, уже успели вырасти маленькие сталагмиты. Вадим задрал голову и увидел клочок неба.
        - Тут жмур, - сказал он, пытаясь придать голосу бодрость.
        - Мужики, трупак! - крикнула подоспевшая Сандра.
        Леон не отреагировал, он осматривал кухню. А вот Ходок быстренько обыскал его карманы и разочарованно покачал головой.
        - И зачем? Не противно? - с укоризной сказал Вадим.
        - А че, вдруг завалялось че-нить.
        - Идиот. - Сандра постучала себя по лбу. - Ботинки с него сняли, а карманы, по-твоему, не обыскали?
        - Да че ты, всяко в жизни бывает.
        Из кухни донесся голос Леона:
        - Остаемся здесь.
        По просьбам общественности труп был выброшен из окна.
        Ночевать решили в кухне. Расчистили пол, сгребли в кучу отвалившуюся штукатурку; гнилой линолеум застелили травой и сосновыми ветками. Леон наломал молодых деревьев и сделал из них подобия копий.
        - Пойдем за ягодами, что ли, - предложила Сандра. - А то жрать и курить так хочется, что челюсти сводит.
        - Только далеко не отходи, - предупредил Ходок. - Я видел волчьи следы, а оружие-то… тю-тю!
        - Вот, возьми. - Леон кинул ей «копье». - Лучше идти толпой. - Он поднялся с ложа.
        Недалеко от столовой обнаружился ручеек, где можно было обмыться, что Вадим и сделал с превеликим удовольствием.

* * *
        - Эх, околеем к утру, - вздохнул Ходок, глядя на темнеющее небо, хрустнул пожираемым грибом. И куда в него лезет-то?
        - Не подохнем, - отрезал Леон. - Надо решить, кто на шухере стоять будет. Я уже вырубаюсь, значит, я - на рассвете.
        - Я - сегодня! - вызвался Ходок.
        - Это я, что ли, в середине ночи? - возмутилась Сандра. - Гондон ты, Миха.
        - Вот если бы ты меня согрела, - мечтательно протянул он, - месяц бы глаз не сомкнул!
        - Оставь свой трипак при себе!
        - Нет у меня…
        - Расскажи! Перетрахал все, до чего руки дотянулись, и нет трипака!
        - Я буду среди ночи дежурить, - напомнил о себе Вадим.
        На пару мгновений воцарилось молчание.
        - Ой ла-ла! - Ходок сплюнул в сторону. - А ночью-то стра-а-ашно. Ночью бродят огромные муравьи-мутанты. Не угадишься?
        И вдруг у него забулькало в животе. Он позеленел, поджал ноги. Сандра засмеялась.
        - Серло!
        Не теряя достоинства, он выпрямился и зашагал к выходу. Донесся звук, как будто за углом стартует ракета.
        - Вот сука, - сквозь зубы процедил Леон. - Совсем охренел.
        Ходока не было долго - наверное, искал, чем подтереться. Появился, лениво потянулся, на губах - та же сальная улыбочка. Леон встал, сделал вид, что разминает суставы, подождал, пока Ходок с ним поравняется, и ка-а-ак зарядит ему в живот. У того глаза сразу открылись. Посинел весь, скорчился.
        - Сука, ты у меня сейчас это дерьмо сожрешь! Пошел и убрал. Живо!
        Корчась, Ходок пополз исполнять приказ.
        - Значит, так. Дизайнер дежурит до полуночи, потом - Сандра, потом - Серло. Пост - в зале у лестницы. Я - спать. - Леон демонстративно отвернулся к стенке.
        Девушка забрала с «кровати» треснутую пластиковую миску с полиплоидными ягодами и протянула Вадиму.
        - Будешь?
        Он зачерпнул горсть и отправил в рот. В животе заурчало. Да, на такой диете у кого угодно расстройство случится. Из зала доносилось пошкрябывание - Ходок убирал. У реки на одной ноте стонала какая-то птица, поскрипывали могучие ели, то и дело ветер доносил волчий вой.
        - Блин, Ходок был прав, - прошептала Сандра.
        Разыгравшееся воображение нарисовало гигантского волка. А что, полиплоиды-растения бывают, значит, есть и животные. Или они дохнут при рождении? Он попытался вспомнить школьный курс биологии. Растения - бывают, земноводные - бывают. А млекопитающие?
        - Не волнуйся, тут неопасно, - проговорила Сандра, - тут лестница, где легко их сбивать кольями. Но волки не дураки, если затаятся, в лесу нам придется туго.
        Вернулся Ходок, рухнул на постель, зевнул и мгновенно вырубился. Похоже, ему привычно терпеть побои.
        - Пора на дежурство, - проговорил Вадим. - Спокойной ночи.
        Расчистил бетон у ступеней, положил под зад крышку от стола, сел, подперев голову руками. На всякий случай приготовил копье.
        Ни хрена себе школа выживания! Армия… да что там армия - война отдыхает.
        Шелестели деревья за выбитым окном. Одуряюще пахло хвоей. Вдалеке крикнула сова. Недалеко от убежища что-то завозилось, зашуршало. Вадим напрягся, бросился к окну: темно, хоть глаз выколи. Завизжала, а потом захрипела какая-то мелкая зверушка. Кто-то кого-то жрал. Хорек поймал мышь? А шума, как будто стадо кабанов пронеслось.
        Над черными макушками елей висел новорожденный месяц. Света от него почти не было, и там, внизу, чавкала, вздыхала и ухала чернота. В опустевших коридорах резвился ветер, временами казалось, что внизу кто-то ходит и стонет. Вспомнив, что именно в это окно выбрасывали труп, Вадим вернулся на пост.
        Из кухни доносилось бормотание расстроенного желудка и храп.
        - С-скотина, - едва слышно выругалась Сандра.
        Поднялась. Что-то громыхнуло - это она чуть не споткнулась. В туалет собралась, что ли? Нет, уселась рядом.
        - Не спится. Леон храпит, а Ходок пердит так, что дыхание спирает. Можно с тобой?
        - Что за вопрос!
        Девушка соорудила кровать из крышек столов, улеглась на нее, а голову положила Вадиму на колени.
        Так спокойнее… и теплее. Рука сама коснулась ее щеки, погладила пухлые губы, которые тотчас приоткрылись. Только теперь Вадим понял, что делает. И чего хочет. Сандра сжала зубами его палец, сверкнули в темноте ее глаза.
        Вадим наклонился, а она подалась навстречу…
        - Эх, подкрадись волк, не заметили бы, - шептала Сандра, натягивая брюки.
        - Почти что смерть от оргазма. - Вадим ощупывал пол в поисках рубахи.
        Светить использованным презервативом ему не очень хотелось. Ага, вот она. Оделся, сел. Сандра пристроилась сзади, положила голову ему на плечо, обхватила его руками и ногами.
        - Ты чудо, - сказал он свою дежурную фразу и чмокнул девушку в нос. - Это была самая волшебная ночь в моей жизни.
        - Правда? - спросила она серьезно.
        - Конечно, - ответил он не задумываясь. - Ты такая… нежная, чувственная.
        Почему-то на ум пришла голая Настенька с колыхающейся грудь, он мотнул головой, отгоняя мысли.
        - В вашем мире все такие, как ты? - промурлыкала Сандра.
        - Ну, не все…
        - Это волшебное место!
        Сандра снова улеглась и, кажется, даже заснула. Вадим поглаживал ее по голове, наматывал на палец кудрявые пряди волос, и в мыслях царила звенящая пустота. Когда веки начали слипаться, он разбудил Сандру:
        - Идем спать, я отдежурил за нас двоих.
        Сандра нащупала на ложе Ходока, толкнула в бок. Он что-то буркнул, заворочался, но не проснулся. Склонившись над ним, она прошипела:
        - Вставай, скотина. А то сейчас Леона подниму!
        Ходок не то что встал - взлетел.
        - На пост, живо!
        Вадим лег на его место, обнял Сандру и сразу же провалился в сон.
        - Подъем! - скомандовал Леон.
        Вадим потянулся, открыл глаза. Утро выдалось промозглым и туманным. Кудряшки Сандры были усеяны мельчайшими каплями. Девушка вскочила и, даже в щечку не поцеловав, направилась к выходу.
        Последним к ручью спустился Леон, осмотрел пистолет и каждому выдал по «копью».
        На пути просеки чередовались с чащобами, иногда попадались брошенные дома. И вот наконец вышли на полбовое поле. Вдалеке темнели избы, ржали лошади, доносился гомон.
        - Торжище, - сказал Ходок. - Рынок. Огромный. Ни черта себе мы кругаля дали! Здесь деревень должно быть до черта, если мы кого-нибудь не грабанем, то подохнем с голоду.
        - Ты с вот этим, - Леон подбросил «копье», - нападать собрался? Тут все друг за друга горой. И все вооружены. Хочешь, сходим, посмотришь, как рынок охраняется. Земельники хоть и идиоты, но вместе они - сила.
        - У меня есть план, - с воодушевлением проговорила Сандра, - как грабануть земельников. Слушайте.

9. Земельники
        Когда ворота перед Рудольфом наконец открылись, девка уперлась ослицей, завертела головой, взвыла. Мужчина молча отвесил ей подзатыльник и затолкал за ограду. Стоящий у ворот Голый не удержался, ущипнул ее за задницу. Девка взвизгнула, набросилась на него и принялась молотить кулаками.
        - Не видишь, дурочка она! У барона на жратву выменял, - похвастался Рудольф.
        Девка не унималась: визжала и плевала в Голого. Рудольф оттащил ее за волосы, пригрозил кулаком. Барон говорил, что, если показать кулак, она успокаивается, только замахиваться нельзя - ссытся. Видать, лупили в детстве много.
        - Красивая, зараза, - проговорил Голый и потер голову, на которой никогда не росли волосы.
        - И не думай! А вдруг у нее сифак? Смекни, через сколько рук она прошла, - предостерег Рудольф.
        - И нах такое счастье? - не унимался Голый. - Глаза мозолит, а выебать нельзя!
        - Все бы тебе трахаться. Пойду Диру покажу.
        Дом Дира находился, как и подобает дому старосты, в центре поселка. Пока шли, девка тупо таращилась на высоченный частокол. Началась старая деревня - десять домишек основателей. Здесь забор состоял в основном из железобетонных плит.
        Из домов вылезли бабы и детвора. Жена Рудольфа аж стирку бросила, уперла руки в бока. Бабы злобно косились на новенькую, дети глядели с любопытством. Выскочил сынок Пархатого, зашлепал по лужам, скатал из грязи шарик и бросил в девку. Она выпучилась, зашипела и показала язык. Пацаненок радостно завизжал и пустился наутек. Рудольф погрозил кулаком - притихла. Интересно, а на плетку она переучится?
        Рудольф потоптался у порога и постучал.
        - Кто там? - отозвался зычный бас.
        - Рудик!
        - Входи.
        Дир был дома потому, что вчера, когда сено косил, что-то у него в спине щелкнуло и его на один бок перекосило. Когда появился, он приосанился, сел на лавку, положив на колени могучий живот.
        - Кто это? Вторую жену берешь?
        - Да не, дурочку купил, для работ.
        Дир приподнял бровь, поманил девку пальцем. Глянула на Рудольфа, таки признала хозяина, тот приободрил:
        - Иди, иди, не бойся.
        Остановилась в метре, потупилась. Кряхтя, Дир встал, поднял ее голову за подбородок, оттянул веко, надавил на щеки, она поняла, рот открыла.
        - Здоровая, как бык, - заключил он. - Повезло. Одобряю.
        Бочком, бочком девка отодвинулась, схватила со стола кусок лепешки и принялась пожирать.
        - А сифак у нее есть? - поинтересовался Рудольф.
        - Хрен их разберешь. Его сразу не видно. Но если есть, - староста погрозил пальцем, - с тебя спрошу!
        - Куда ее?
        - Запри в хлев для рабов, пусть осваивается. Как тебя зовут, девочка?
        - Шаша. - Девка придурошно улыбнулась.
        - Что ты, Саша, умеешь делать?
        - Ты умеешь убирать, штирать, любить… хорошо любить. - И снова эта лыба идиотская, и слюни.
        - Шлюха, - вздохнул Дир. - Там не только сифак… А прожорливая какая!
        - Нет шифак! - завозмущалась девка, тянущаяся к миске.
        - Если плохо работать будет, перепродадим, - успокоил Рудольф и повел девку сквозь деревню.
        - Ещь хощу, - заныла девка. - Шильно ещь хощу.
        Под ногами хлюпала грязь вперемешку с навозом. Стадо свиней с недовольным хрюканьем уступило дорогу людям. Загоготали гуси, вожак вытянул шею и попытался ущипнуть девку за штанину, за что получил пинок. Пришлось девке врезать.
        - Нельзя их трогать, никого трогать нельзя, иначе, - он показал кулак, - понятно?
        - Да, нильжя трогать. - Она скукожилась, затрясла кудрявой башкой.
        Ребятишки, раззадоренные рассказом маленького хулигана, который кидался грязью, увязались следом. Думали, не видит их Рудольф, показывали девке языки, малышня трясла пиписьками. Рудольф резко развернулся и погрозил кулаком - вмиг разбежались. В стайке он заметил Артурчика - своего младшенького.
        - Лафадки? - спросила девка, когда проходили мимо конюшни.
        - Да, лафадки, - передразнил Рудольф. - Стоять тут! Посмотрим, насколько ты дура.
        Девка замерла. Рудольф поставил перед ней два пустых ведра, указал на колодец:
        - Лафадок надо напоить. Вот сюда нальешь воду вот оттуда и напоишь. Понятно?
        Схватила ведра, заспешила к колодцу. Почесала голову, соображая, как он работает, цепь подергала. Поняла! Прицепила на крючок ведро, закрепила. Бульк! Первое подняла. Бульк - второе. А вот крутить ручку, чтоб цепь наматывать, она не догадалась. Ну, и хрен с ним! Схватила ведра, ломанулась в конюшню. Рудольф не отставал. Правда, куда наливать, она не понимала, тыкала ведро под морды.
        - Смотри. - Рудольф вылил воду в желобки.
        - Пьют! - умилилась девка и пустила слюну.
        Рудольф остался доволен своим приобретением, отвел ее в хлев и запер.

* * *
        - Яйца свежие! Господин, свежие яйца, десяток - эс-грамм, только из-под курочки! Нет серебра - отдам за порох! Сторгуемся, господин барон, не проходите мимо!
        - Сало свежее, сало соленое! Только что хрюкало! Подходим, пробуем, за погляд денег не берут!
        - Цыплята от курей-несушек! Цыплята от курей-несушек!
        - Грибы сушеные: для себя - беленькие, для бабы - серенькие, для тещи - бледные, с юга привез!
        - Ткани всякие, посмотрите, господин барон, какой отрез, красавице обновку сошьете!
        Леон шел впереди, вел на веревке Сандру. Сандра вертела головой, вздрагивала от окриков. Вадим с Ходоком топали следом. Ходок лыбился. Вадим старался сохранить вид независимый и презрительный. Яйца, сало, цыплята и ткани Леона не заинтересовали, грибы - тем более. Он, не останавливаясь, миновал прилавки со свежей зеленью, с овощами, телеги, с которых бородатые мужики вели оптовую торговлю, охраняемые лавочки с оружием, украшениями и прочими «довоенными» редкостями. Над мясными рядами кружились жирные мухи, сновали туда-сюда собаки, и Вадим очень быстро потерялся в лабиринте торговых улочек. Гомон, драки, склоки. Торговки наваливаются грудями на прилавки, зазывают:
        - Молоко! Кому молока!
        - Слушай, Леон, - пробормотал Ходок, - давай пожрать купим? В брюхе бурлит!
        - Бурлит - ищи сортир. Тебе вообще голодовка полезна. Да и не на что покупать.
        - Чтобы купить что-то ненужное, надо продать что-то ненужное! - поддержал Вадим.
        Сандра обернулась и наградила его ненавидящим взглядом.
        Рынок был огромный. Вход - треть эс-грамма, территория огорожена, на воротах - суровые вооруженные дяди, обыскивают посетителей, телеги торговцев. Леон достал заначенную серебряную проволочку, охранник отрезал кусочек, взвесил… Вопросов задавать не стал, если бароны будут что-то продавать - администрации и так налог пойдет, да и в кабаке бароны сделку любят отметить. А покупать - пусть покупают…
        Живот бурчал не только у Ходока. Есть хотели все. Умей он воровать, Вадим стянул бы лепешку у толстухи в ярком платье, заливавшейся на всю округу:
        - Лепешки сладкие на меду, лепешки с луком, сыром, со сметаной! Дешевле не найдешь, голодным не уйдешь!
        Они шли к дальнему от входа концу рынка. Там, у забора, мычали, бекали, мекали, кукарекали. Свернули в проход - и оказались у вольеров с живностью, птичьих клеток, бочек рыбы. Воняло хлевом, атаковали оводы и слепни, Вадима тут же укусили под лопатку. Сандра как взбесилась - размахивала руками, отгоняла кровососов, плевалась в них. Леон тянул ее дальше… К загонам с людьми.
        Рабы стояли и сидели на корточках и на земле. Безволосая баба с заячьей губой кормила младенца отвислой грудью. Три скучающих бородача обозревали «витрину».
        - Кто здесь главный? - спросил Леон.
        Один обернулся. Квадратный, кряжистый мужик, спелая слива носа, глаза голубого стекла.
        - А че?
        - Продать хочу, - он дернул за веревку, и Сандра, отставшая было, встала бок о бок с Леоном, - вот, девка. Хороша, но дура дурой.
        - Сифозная небось… - Бородач отвернулся.
        - Чистая! Считай, непользованная!
        - Сам покупателя ищи, барон. Я с вашим племенем дел не имею, - и сплюнул на землю.
        Его товарищи закивали.
        Леон побледнел. Ходок загоготал. Ему ответили гуси…
        - А где его искать, покупателя? - встрял Вадим.
        - Где хошь. Я баронам не помогаю.
        Леон развернулся и пошел обратно, волоча за собой Сандру. Вадим и Ходок шли по бокам, молча сочувствовали.
        - Проблемы, господин барон? - Дядька выбирал гуся. Или утку. Или курицу. - Чей-то вы туда-сюда снуете, затерялись?
        - Тебе девка не нужна?
        Пейзанин сделал стойку: подобрался, подался вперед, уставился на Сандру. «Девка» показала ему язык. Земельник покраснел. Средних лет, сухенький, с редкой пегой бороденкой дядя. Замызганная кепка, камуфляж, латаные-перелатаные сапоги.
        - Ну-ка, ну-кась… Меня Рудольф зовут, господин барон… Что, Сивый послал? Он с придурью, ты не обижайся… А девка-то хороша!
        - Жалко, дура, - пожал плечами Леон. - А так - вполне. Хозяина знает, кулака боится.
        Сандра почесала грудь. Правую.
        - А че умеет?
        - Чему научишь. За скотиной ходить научишь - будет пасти… кого вы там пасете… свиней.
        - Не, кто ж дуре скотину доверит! Это ты сказанул… А это, - Рудольф подмигнул, - умеет?
        - Всем бы так уметь, - с каменной мордой ответил Леон.
        Ходок отошел в сторону - прохрюкаться.
        Рудольф потер сухенькие ладони, забегал вокруг Сандры. Волосы потрогал. По заднице шлепнул.
        - Сифозная?
        - Дался вам всем тот сифак… Чистая. Сам бы трахал, но ведь ду-ура! Надоела, сил нет.
        - А что хочешь за нее?
        Леон изобразил глубокую задумчивость. Ясно было, что сейчас Рудольф начнет торговаться, какую цену ни назови, по морде видно. А ломанешь цену - вообще откажется. Он за птицей пришел, не за девкой.
        - Ну… Двадцать эс-граммов.
        - А че так мало? - насторожился Рудольф. - Небось сифозная? Или брюхатая? Или лучевая, а?
        - Сказал: чистая. Надоела. Не обратно же ее тащить…
        Жадность боролась с осторожностью. Рудольф еще раз осмотрел Сандру.
        - Нет у меня серебра… Едой возьмешь?
        В животе у Вадима заурчало. Ходок облизнулся.
        - Что, ни грамма?
        - Грамм пять наскребу…
        - Пять эс-грамм и пойдем, посмотрим, что у тебя за еда есть, - припечатал Леон.
        Рудольф расплылся в довольной улыбке.

* * *
        - Земельники… - Леон взял кружку с пивом обеими руками и надолго присосался. - Тупые твари… А жадные!
        Ходок энергично закивал, не отвлекаясь. Он жрал пирог с «дичью». Вадим тоже налегал на еду, особо не обращая внимания на разглагольствования Леона. Пусть себе пар выпустит. Надул их дядя. За красивую девку - пять граммов, это же как за десяток яиц! Правда, у него забрали три крепких мешка, набили всякой снедью. Голод пересилил брезгливость, Вадим готов был хоть вяленую крысу заточить, но Рудик метнулся кабанчиком, выменял быстро солонины, сухарей, сушеных фруктов, от себя меду банку дал и головку сыра, махорки сверток. Леон с покупателем разговорился: из какой деревни, чем занимается, что за хозяйство… Мол, неохота девку в неизвестные руки отдавать.
        Еду забрали и отправились в кабак. Праздновать сделку.
        А Сандру Рудик увел.
        Леон отставил кружку и принялся за кролика. Дорого в кабаке… Но зато кормят вкусно, пиво свежее, люди приличные. По сравнению с «Тоской зеленой» - ресторан! Девки аппетитные, пахнет хлебом, пол посыпан опилками, мебель - из досок. И навес есть, чтобы гости дымом и чадом не дышали, а кушали летом на свежем воздухе.
        Там и расположились.
        От еды и питья клонило в сон.
        - Ну, за сделку! - Ходок поднял кружку.
        - Иди ты, - отозвался Леон, - если бы я так дела вел, давно бы с голоду подох.
        Вадим откинулся на спинку лавки и прибалдел. Солнце припекает. Хорошо. Сейчас они свернут в ближайшую рощу и отдохнут. Никуда не бежать, ни от кого не прятаться, зверье давно разбежалось, спугнутое шумом ярмарки…
        Лес остался позади и темнел синеватой полосой за колосящимися полями. Поля чередовались с перелесками, виднелись деревни, обнесенные частоколом, и проселочные дороги, ведущие к торжищу. Другой мир, патриархальный, сытый, простой. Вадим не разделял ненависти к земельникам, напротив, проникся к ним уважением: строят свое счастье, торгуют, развиваются, отгоняют голодных мутов и небось москвичей. Лунари их не трогают - себе дороже выйдет.
        - Эй, Дизайнер! Уснул? Вставай, пора нам.
        Вадим встрепенулся, цапнул с тарелки последний кусок лепешки. Пора, значит, пора.

* * *
        У стен - четыре сбитые из досок кровати. Не кровати - лежанки… нары. Вместо матрасов - солома, вместо одеял - засаленная рогожа. Клопов тут, наверное, тьма. Н-да. Непредусмотренные трудности. Под потолком - маленькое окошко, пол - солома. Ковыряю ее ногой: земля. Это хорошо. Легко подкоп рыть. Только что с соседями делать? Чешу в затылке. Так, позади хлева - забор. Это хорошо. Там редко ходят, и если вдруг образуется маленький лаз, никто не заметит.
        Рою руками. Блин, ну и утрамбовали! Оглядываюсь в поисках инструмента: о! Деревянная мисочка! Ничего. Прорвемся. Интересно, у ворот один дежурный или двое? Хорошо бы выйти и еще раз осмотреться.
        Вытираю пот. Еще немного, и останется работа с той стороны. А это мелочи. Успеть бы, пока соседушки не вернулись! Как погляжу, у рабов тут не принято бегать. В горле пересохло - еще бы, столько слюни пускать! Вот бревно-фундамент. Отлично. Теперь надо разбросать землю равномерным слоем. Та-ак. И еще земельки, и еще… и разровнять.
        Ложусь на пузо, ковыряю мокрую землю. Маленький обвал - и видно небо, но еще тесновато, не пролезть. Поднимаю солому, намазываю грязь на пол. Пот льет ручьем. Стоп! Кто-то сюда идет? Лихорадочно расстилаю солому. Черт! Блин… руки все черные. Брюки в земле, отряхиваюсь, вытираю руки о рогожу. Все равно грязные. Чваканье грязи стихает. Гремит щеколда.
        Падаю на колени, откидываю солому и начинаю запихивать в рот землю. Мерзость, тьфу. А надо! Терпи, Сандра, а то с голоду подохнешь.
        Дверь отворяется, и появляется Рудольф. Ну и имя у этого сморчка - Рудольф. Рудольф Оттович Пупкин, делец села Малые Пиздецы!
        - Шаша кушать, - шепелявлю и корчу дебильную рожу.
        Кровь колотится в висках, сердце норовит выпрыгнуть.
        - Вот дурища! - разводит руками. - А ну плюнь!
        С превеликим удовольствием! Выполняю приказ, утираюсь рукой.
        - Иди, иди сюда, с народом тебя познакомлю.
        Вот только этого не надо! Сальные взгляды, наглые руки. Сутулясь, волочусь к выходу. Берет за руку, ведет. С дебильным видом осматриваюсь: да, мой подкоп отсюда не заметен. Спать они ложатся рано, это хорошо. Дождусь темноты, когда меня в сон начнет клонить, и приступлю.
        Ну и срань! Дерьмо везде, но я дебилка, мне должно быть по фиг. И не забыть рукой по-дурацки подергать. Вот так, вот так… И башкой тряхнуть. Опять дети увязались. Те, что совсем мелкие, - в грязных рубахах, без трусов, старшие - в штанах, но без рубах. Свиньи, и те чище. Все нормальные. Интересно, куда они мутов девают? Топят?
        А вот и деревенские. Целая толпа. Навскидку человек сто. Бабы справа, мужики - слева. Вернулись уже с работы. Солнце низко, значит, начало десятого. Жаль, не успела с подкопом! Закрываюсь руками. Трясу головой, начинаю пятиться. Событие у них. Рабыню новую привели. А бабы-то, бабы зверем смотрят, с завистью. Понимают, что если не сегодня, то завтра их вонючие ушлепки побегут ко мне трахаться. А я заразная. У-у-у, какая я заразная. Почесаться, что ли? Оскалившись, чешу между ног. Бабы кривятся, отворачиваются.
        - Познакомьтесь, это Саша, - гордо говорит Рудольф.
        - Это Шаша, - повторяю.
        - На фиг нам еще рот? - зычным голосом возмущается здоровенная рябая бабина в бандане. - Трахать некого, что ли?
        - Шаша мошет, - киваю, - мошет.
        - Она отлично выполняет простую работу, силы у нее много, и здоровая. Где у нас рук не хватает?
        - На сенокосе, - говорит та же бабина.
        - Туда и пойдет. Покажешь ей, что делать. А если слушаться не будет, кулак ей под нос - и сразу шелковая.
        - Делать мне больше нечего, - отмахивается баба. - Учи ее, какую траву косить, какую - нет. Еще башку кому-нибудь отрежет. Не, не буду.
        - Пусть стойла чистит, - кричит светловолосый парнишка, у которого только начали пробиваться усы.
        - Ага, Рудик, научи ее!
        Раздается дружный хохот.
        - И кормить ее сам будешь. - Это кто-то из баб.
        Бедные. Смотреть на них страшно: заезженные клячи. Беззубые, редковолосые, с отвислой грудью. И я - здрасьте. Странно, что верят в мою невменяемость.
        - Потешил, Рудик, потешил, - хлопает моего хозяина по спине рослый мужик с тараканьими усищами.
        Какие они все лохматые! Вши, наверное, заедают. Один Голый, тот, что нас встречал, совершенно лыс. Наверное, и на яйцах волосы не растут. Облизывается, гнида болотная. Хочется ему. Понимаю, как не хотеться, когда вокруг одни образины. А тут ухоженная деваха, только из-под барона.
        Сельсовет окончился. Приобретение Рудика никто не оценил. Бедный дурачок, завтра тебя на вилы подымут, даже неудобно.
        Хозяин глядит волком. Толкает в плечо и орет:
        - Иди, образина!
        Вою, закрывая лицо руками. Возле хлева хозяина поджидает Голый, берет его под руку, отводит в сторону и шепчет на ухо, на меня кивая. Для устрашения пускаю слюну. Пить хочется, и слюна получается вязкая и неубедительная. Вот козел, и рожа моя перекошенная его не отпугивает. Действительно, что ему рожа? Лишь бы не сейчас! Придется его удавить… и на вилы подымут меня.
        Вздыхаю с облегчением: не сейчас. Хозяин кладет что-то в карман. Сутенер, блин! Голый удаляется, на прощанье ощупав меня взглядом. Да, староста же запретил меня трахать.
        Рудик заталкивает меня в «комнату для прислуги», запирает. Глаза постепенно привыкают, и из полумрака выделяются три силуэта. Один скорчился на «кровати», два сидят. Спустя минуту я уже различала детали. Лежала, укрывшись рогожей по глаза, девочка. Сидела, поджав ногу, худющая женщина неопределенного возраста. Напротив в такой же позе застыл мальчишка-подросток. Все они худые, грязные и вонючие. Смотрят. Главное, не забывать, что я - дурочка. Прикладываю руку к груди:
        - Шаша.
        Никто не реагирует. Бросаюсь к женщине, хватаю ее за руку и повторяю:
        - Шаша!
        Брезгливо освобождается и говорит:
        - Уйди.
        Ухожу и опускаюсь на солому, чтобы не нахвататься клопов и вшей. Девочка высовывает из-под рогожи рябую мордашку с курносым носом. Симпатичная девочка, хоть и худющая. Стараюсь не смотреть на нее и не думать о ее судьбе. У женщин здесь две дороги - в проститутки или в загнанные лошади. Хотя… шлюха в развалину превращается гораздо быстрее. Если бы не Леон…
        Девочка вылезает из-под одеяла: высокая, уже начала оформляться. Лет двенадцать-тринадцать. Пальцы на руках длинные, тонкие, хоть и огрубевшие от работы. В затравленных глазах страх борется с любопытством. Поворачиваюсь к ней спиной. Раскачиваюсь из стороны в сторону. Я дурочка. Просто дурочка.
        Смеркается. Петухи кукарекают, будто соревнуются, кто громче заорет. Мычат коровы за перегородкой, блеют овцы. На улице бранятся бабы, визжат дети. Кто-то играет на баяне и поет, ему подпевают пьяные голоса.
        Скорее бы. Сил нет ждать. Женщина растянулась на «кровати» и захрапела. Мальчик тоже приготовился ко сну, подергал дверь и бросил:
        - Заперли. Теперь из-за этой дуры здесь ссать придется.
        Мать перевернулась на бок и заглохла. Интересно, нас кормить сегодня будут? Хорошо, хоть лепешку сперла у старосты. И вообще, здорово, что знаю, где его дом! Там при входе автомат висит, и патроны где-то рядом!
        Легкое прикосновение. Шарахаюсь в сторону, закрываюсь руками. Это девочка. Садится рядом и спрашивает:
        - Ты чья?
        - А? - кривляюсь, как умею.
        - Хозяин кто?
        - Ру… Рудольф.
        - Повезло, - поводит плечами, разглядываю ссадину на ее скуле.
        - Шаша кушать. Кушать?
        - Тебя не кормили, что ли? - с остервенением чешет затылок.
        Мотаю головой. Блин, и не поили.
        - Бывает, - вздыхает она и возвращается на место.
        Не заработала еще. Вот же черт! Скорее бы темнело! Что ж так время тянется! Вскоре засопел и мальчишка. Девочка вытянулась на кровати и вперилась в дощатый потолок. Интересно, как они тут зимой живут? Околеть же можно! Или не доживают они до зимы
        - невыгодно лишние рты держать. Зимой их, очевидно, перепродают. Или пускают на мясо и сбывают на рынке. Их - ха! Нас!
        Высыпали первые звезды. Смолкли петухи, успокоились коровы. С улицы потянуло навозом. Кто-то прочвакал к себе домой, сейчас, наверное, уселся, жрет. Рот наполняется слюной. Ничего, недолго осталось! Вот и девочка задремала. Во сне она стонет и вздрагивает. Что я могу для нее сделать? Не с собой же брать!
        Осторожно разгребаю солому, гляжу в вырытую нору. Ничего, пролезу. Хорошо, что месяц молодой - не видно, кто по улице шатается. Только бы мой план сработал.
        Шаги. Чвак-чвак, чвак-чвак. Черт, сюда. Неужели Голый? Закидываю нору, сворачиваюсь калачиком. Придется его кончать, а ведь рано… еще очень рано. Вытягиваю из ботинка шнур, наматываю на руку.
        Скрипят петли. Кто-то стоит в дверях. И - знакомый бас:
        - Лиля!
        Шорох. Шаги. Боковым зрением вижу девочку, направляющуюся к выходу. Вот же староста, старый мудило! Встреться ты мне ночью на тропинке, открутила бы тебе яйца!
        Укладываются на солому прямо за хлевом. Грузный староста сопит и кряхтит, девочку не слышно. Вот он кончает с нечеловеческим хрипом и не может отдышаться. Представляю его сизую рожу, нос, побитый оспой, и рядом - девочку, отрешенно глядящую в небо.
        Снова скрипит дверь. Девочка возвращается, ложится и долго возится в поисках удобной позы.
        И снова тишина, нарушаемая лишь равномерным посапыванием спящих. Гляжу в окно. Пора? Или подождать? Нам предстоит бессонная ночь. Подождав еще немного, разгребаю солому и чувствую на себе взгляд. Холодея, оборачиваюсь: девочка.
        - Можно я с тобой? - чуть слышно шевелит губами.
        - Только до ворот.
        Кивает, подползает на четвереньках. Протискиваюсь в узкий лаз, девочка - следом.
        - Сиди тут и не высовывайся. Когда скрипнут ворота - беги, - снова кивает.
        На цыпочках крадусь к дому старосты. Дрыхнет, наверное, старый пердун. Переутомился, сука. Итак, мне интересен погреб и прихожая. Сначала - погреб. Обхожу его дом кругом. Кладовки обычно делают в подвалах, где прохладнее. Ага, вот лаз. Проникаю внутрь, едва не спотыкаюсь на ступеньках… Темно, как в жопе. Шарю по полкам.
        Листья какие-то, травы… это… подношу к носу: солонина. Отлично! Тяну на себя. Блин, привязана. Нащупываю тупой тесак, отрезаю веревку. Сую добычу под мышку. Теперь неплохо бы разжиться мешком или хотя бы тряпку найти, чтобы добро заворачивать. Продолжаю шарить. Так… рыбка соленая! Если посолили, значит, нормальная. Горшочек с медом… Сладкое, ох, кого бы за это поблагодарить! Прелесть! Вот и рук свободных не осталось.
        Выношу добро на улицу. Да по сравнению с подвалом тут светло! Складываю награбленное у порога и осторожно открываю дверь. По сантиметрику. Чтоб не скрипнула. Заглядываю внутрь, прислушиваюсь: из соседней комнаты доносится громоподобный храп. Если не изменяет память, автомат висел справа. Ага, вот он. Где же патроны? Нащупываю что-то кожаное… Патронташ! Похоже, мне сегодня везет. Снимаю с гвоздя какую-то шмотку, просачиваюсь на улицу.
        Блин, собака жрет мою солонину! Замечает меня, шарахается. Аккуратно заворачиваю еду, автомат - в одну руку, еду - в другую, и - шерстить по домам. В первую очередь стоит попотрошить старожилов, они самые богатые и живут далеко от «поста»
        - не заметит меня Голый.
        Во второй избе я чуть не спалилась: перевернула баночку с патронами. Замерла, вжалась в темный угол. Хозяева поворочались, но не проснулись. Ружье я не обнаружила, зато наткнулась на пистолет и взяла все железное, что попало под руку.
        Крадусь к воротам. Грязища, блин, чавкает! Хорошо, месяц вышел, видно, где лужи. Сваливаю хабар под забором и вдоль забора пробираюсь к постовому. Шавка, сволочь, следом увязалась, стала над свертком, хвостом машет.
        У Голого сработала чуйка. Осматривается, ружье готовит, шейку вытягивает. Интересно, он один? Встает, потягивается. Зевает, судя по звуку. Нужно снять его бесшумно, он ждет нападения извне, думает, что здесь безопасно. А зря.
        Как же его снять? Чтоб он пикнуть не успел? Разматываю шнур, натягиваю. В ушах звенит. Сейчас или никогда. Облизываю губы и тяну елейным голосом:
        - Голенький! Иди сюда. Мой хорошенький! - распускаю волосы.
        Я - грация, я - само очарование. Он в ступоре. Очухивается:
        - Ты кто?
        Естественно, в темноте он меня не узнает. Подхожу ближе. Еще ближе. Дыхание сбивается. Шаг - удавка на шею - шаг за его спину. Цепляется за шнур, хрипит, ногами сучит. Тупица. Прав был Леон. Бросаю безжизненное тело, поднимаю щеколду. Ворота с жутким скрипом поддаются.
        Возвращаюсь за вещами и вижу: ко мне кто-то летит сломя голову. Вот и все. И амбец. Хватаю автомат, целюсь… Да это же девчонка!
        - Уже все… да?
        - Уже все, - взваливаю мешок и устремляюсь к лесу.
        Девчонка плетется следом.
        - Девочка, нам теперь не по пути. Воруй лошадь и вали отсюда подальше.
        Останавливается. Опускает голову. Она не жилец, эта девочка. Далеко не убежит. Или эти поймают и казнят, или другие. Или по пути через лес задерут волки. Не оборачиваюсь. Чувствую ее взгляд. Всхлипывает и возвращается в деревню. Хотя бы не сдала. Бегу. Поскальзываюсь, поднимаюсь и снова бегу. Кто-то несется навстречу. Леон! Как же я тебе рада! Висну у него на шее, бросив хабар: пистолет, ружье, автомат, еду и узелок с полезностями, которые я выбирала на ощупь. По щекам катятся слезы.
        Появляются Вадим с Ходоком, Вадим застывает, Ходок потрошит мой самодельный мешок. Леон гладит по голове, шепчет:
        - Что случилось? Ты цела?
        Опускаюсь, обнимаю его ноги и рыдаю, уткнувшись лицом в колени. Как им объяснить? Разве есть слова? Только сейчас понимаю, что он для меня сделал. Он сделал! Леон, который учил, что в мире полно обездоленных и всех спасти невозможно, но он - смог, а я - нет.
        Оборачиваюсь на скрип петель и сквозь пелену слез различаю силуэт: лошадь и всадник. Точнее, всадница. Ходок хватает ружье, опускает. Беги, малышка, беги! Ты сделала выбор.
        Часть II
        Флуктуация
        - Юрий Феоктистович, еще раз повторяю: этот человек - ваш сотрудник, вы взяли его под личную ответственность, и что произошло? Вы понимаете, какие последствия будет иметь его выходка?
        Юрий Феоктистович втягивал голову в плечи, пыхтел и постоянно промокал лысину салфеткой. Его палач, опершийся о стол обеими руками, был высок, поджар и совершенно лыс и возвышался над Юрием Феоктистовичем дамокловым мечом.
        - Мы все исправим…
        - Как скоро? Событие и так получило огласку. Если начнется взаимопроникновение…
        - Мы все исправим! - проблеял Юрий Феоктистович.
        - Когда?
        - С-со дн-ня на день…
        - Это нужно было сделать вчера! Слышишь - вчера! - гаркнул поджарый, забыв о приличиях, и тут же сбавил тон. - Где этот ваш?
        - Мы точно знаем, в какой он вариации. Мы уже все выяснили! Он недалеко, временной отрыв маленький! - Юрий Феоктистович вытер пот со лба и продолжил. - Мои люди вышли на его след…
        - У вас есть два, максимум три дня. Иначе… знаете, что будет.
        - Знаю, - сказал он хлопнувшей двери.
        С неожиданной прытью вскочил и пробежался по кабинету. В баре дожидалось своего часа горячительное, но Юрия Феоктистовича интересовала минералка. Одним движением он свернул бутылке крышку и вылил пузыряющуюся воду на голову. Плечи пиджака вымокли. Лысина заблестела. Юрий Феоктистович вернулся к столу, ударил по кнопке коммуникатора и заорал:
        - Начальника службы безопасности - ко мне!
        Спустя минуту в крутящемся кресле напротив него сидел не начальник даже - командир вышеупомянутой службы. Вид у него был невозмутимый. Мокрый директор его ни капли не впечатлил.
        - Господин Кушнир, вы понимаете, что по вашему недосмотру может произойти катастрофа? - начал Юрий Феокистович ласково.
        - С тем кодом, что мы имеем на данный момент, вероятно взаимопроникновение и мутация тринадцати процентов…
        - Нет никакой гарантии, что мы не попадем в эти проценты! Сколько времени надо, чтобы восстановить код?
        - От трех часов до трех недель, этого нельзя сказать наверняка.
        - Трех недель! - всплеснул полными руками Юрий Феоктистович. - У нас есть два дня. Ладно, шестьдесят часов. А потом, - он сорвался на крик, - потом босс с меня шкуру живьем спустит. А вот когда я буду крутиться на вертеле и жариться на медленном огне! Я позабочусь! Чтобы ты жарился вместе со мной! Потому что! В твои прямые обязанности! Входит! - Он запыхался. Схватился за сердце, отдышался. - Входит обеспечивать порядок и не… Не допускать! Таких эксцессов!
        Гость взял пульт от голографа и изменил цвет водопадов, что бежали за спиной Юрия, с голубоватого на алый.
        - Не нервничайте, вам вредно, - сказал он. - Чего вы от меня хотите? Невозможного?
        Некоторое время хозяин кабинета глотал воздух открытым ртом, потом осел в кресло и выпучился.
        - Чтобы ты устранил свою ошибку! Вошел в коридор и устранил! Мне код нужен, Кушнир!
        Кушнир отшвырнул пульт, затарабанил пальцами по столу.
        - Как?
        - Меня не интересует как. Мне нужен код. Во, - он провел пальцем по горлу, - как нужен. И тебе, между прочим, тоже! Потому что… я уже говорил. Нас посадят. Нет, нас кинут на растерзание… Просто кинут. И забудь о зарплате, и о…
        Кушнир поднялся, смерил шагами комнату, выглянул в окно и резко развернулся:
        - Чего. Ты. Хочешь. От. Меня?!
        - Достань мне диверсанта.
        Рассмеялся. Ненатурально так.
        - Вот что я тебе скажу. Да, мне нравится моя зарплата, мне даже работа моя нравится. Но знаешь, что я люблю больше денег? - Пауза. - Жить я люблю.
        - А за решеткой? - взвился Юрий. - Остаток дней - за решеткой?
        - Страшно, да?
        - Мне… Мне?!
        - Тебе, гусь ты мокрый! Ты первый туда загремишь. И ты не имеешь права ничего от меня требовать. Потому что - тринадцать процентов! Потому что мы не знаем, где он, что бы ты ни плел начальству! И разрыв по времени - от нескольких дней до нескольких лет в зависимости от удаленности места! Допустим, в вариации прошло более месяца. И где я его найду?
        - Он не рассчитывает, что за ним пойдут!
        - Миров - бесконечное множество. Если наши расчеты верны, он может быть в двадцати
        - двадцати пяти, - холодно продолжил Кушнир. - Два дня на поиски - слишком мало.
        - Ладно, не два. Три дня. Психосканеры. Флаеры. Любые. Все уровни защиты. Все, что хочешь, - проговорил Юрий и уткнулся в ладони. - Да пойми же, мы в одной… команде!
        - Ага. Мы пахали, я и автоматический трактор. Рассчитываешь выехать на мне и моих ребятах? Не получится.
        - Миллион, - в голосе Юрия Феокистовича звучало отчаяние. - Сто тысяч - аванс… Да ты задумайся, предлагал ли тебе кто-нибудь такие деньги? Один раз поработал - и живи, как хочешь. Хочешь - баб, хочешь - остров, хочешь… Не получится… сто тысяч - тоже сумма.
        - И по пятьсот тысяч за каждого, кто не вернулся, - сказал Кушнир. - Чтобы у тебя был стимул выполнять обязательства.
        - У меня столько нет! - возопил Юрий и аж покраснел.
        - Значит, ты допускаешь, что мы можем не вернуться. - Кушнир играл пультом, меняя цвет голограмм, и от этого на лысину Юрия Феокистовича ложились то желтые, то зеленые, то красные отблески.
        - Я не знаю, кто доставит мне преступника, следовательно, заинтересован, чтобы вы выжили. Все. Гарантирую, что порт будет работать назначенные два… нет, три дня.
        - И пятьсот тысяч за каждого…
        - Вот же упертая скотина! - Юрий подвел Кушнира к окну, за которым на безжизненном пустыре пульсировало, вспучивалось серовато-лиловое пятно, выстреливающее в небо белые протуберанцы. - Подумай, что с нами всеми будет! Ты - бог! Ты сохранишь миллиарды жизней, да ты…
        - Я - самодовольная упертая скотина. Пока я звоню своему адвокату и он составляет контракт, готовь флаеры. Как я понял, времени у нас и так мало.

1. Синтезатор
        К деревне вышли после обеда. Сначала Вадим даже не понял, что это - деревня, думал, полоска леса на холме. А потом наткнулись на первый дом. Раньше это был сруб, классический деревенский дом под двускатной крышей, но крыша провалилась, а малина и ежевика разрослись так, что только кусок стены был виден, не подобраться.
        Погода портилась, горизонт обложили грозовые тучи, погромыхивало уже. Вот-вот ливанет. Ходок по обыкновению шлепнулся на зад и принялся поносить бессмысленную затею, Вадима персонально, Леона - осторожно, судьбу свою кривую - с яростью.
        - И что ты предлагаешь? - злобно бросил Леон, вытирая взмокший лоб.
        - А что тут предлагать? Надо было его лунарям отдавать и…
        - Заткнись, - не выдержала Сандра. - Тебя надо лунарям сдать! На опыты! Что ты ноешь, как баба!
        - О, ну конечно, Дизайнер у нас - на вес золота! Можно подумать, у тебя трахальщиков не было!
        - Заткнись! - рявкнул Леон.
        Ходок замолк. Всем своим видом он иллюстрировал тезис о неудавшейся жизни: несчастный, искусанный гнусом, в кровавых расчесах. А уж разило от него! Вадим понимал, что сам выглядит и благоухает не лучше, даже Леон вонял и потел, расчесывал укусы, только Сандра умудрялась следить за собой.
        Запасы, добытые Сандрой, подходили к концу, и Леон все собирался начать охоту. Они шли на юг, зачем - непонятно, скоро фон начнет расти, придется поворачивать. Брели наугад, Леон становился все молчаливее, Сандра - злее, а нытье Ходока звучало постоянно, как комариный звон.
        Вадиму хотелось лечь и умереть. Вот прямо сейчас. Во время монотонных изматывающих переходов Вадим раз за разом мысленно пережевывал случившееся. Во сне приходилось особенно туго, за ним гнались лунари (почему-то безликие), его продавали на рынке вонючим бородатым типам, типы тянули мохнатые лапы и складывали губы для поцелуя. И даже Сандра под боком не помогала. Вот казалось бы: девушка есть, секс есть, пусть не на высоком уровне - грязно, насекомые… А разрядки нет. Постоянное напряжение, ожидание удара в спину. И еще Ходок. Если раньше Вадим ненавидел Леона, то после деревни мутов переключился на Ходока.
        И вообще, атмосфера в отряде была нездоровой.
        - Ищем дом, ночуем в деревне, - распорядился Леон. - Хоть какое-то укрытие.
        Вадим осмотрелся. Пустырь, заросли на месте домов-огородов. Укрытие, ага, но пока до него доберешься… И пока тот дом в зарослях найдешь, без шкуры останешься.
        - Ну вот - дом, - Сандра ткнула пальцем в кусок стены, - ты уверен, что там лучше, чем в лесу?
        - Уверен. Защита от ветра, от зверей. Сейчас начнется гроза, дальше идти невозможно будет. А потом - ночь.
        - Ага, невозможно и неизвестно, куда вообще идти, - затянул любимую песню Ходок. - Лучше на месте остаться. Дизайнера молнией ебанет, и он испарится. И будет нам счастье.
        Вадим приблизился к нему. В морду с ноги. Здесь так принято. Обидели тебя - а ты в морду. С ноги. Безоружного, лежащего, женщину, ребенка…
        - Вадим. - Леон положил ему руку на плечо. - Прогуляйся по деревне. Посмотри как и что. Может, есть дом не такой заросший. А я с Ходоком пока побеседую.
        Опять это отношение! Не намного он младше Леона и в своем мире - столь же опытен и спокоен. Ладно. Пусть дерутся до юшки кровавой, пусть хоть поубивают друг друга. Вадим шагал, не оборачиваясь, ноги путались в высокой траве. Как всегда перед грозой, луг оглушал запахами: мышиный горошек, крапива, чистотел, сено прелое… Сено? Вадим насторожился. Несколько дней в лесу приучили его реагировать на незнакомые запахи и звуки. Здесь не должно пахнуть сеном, здесь никто не жил и не косил. А если местные паче чаяния уцелели, надо было срочно возвращаться к своим, занимать оборону. И опять выглядеть дитем неразумным. Нет уж. Хватит.
        У него был пистолет - Сандра отдала свой. Раньше Вадим только в тире стрелял, и пришлось взять несколько уроков у Сандры. Конечно, снайпером он не стал, но, по крайней мере, оружие в его руке не было бесполезной игрушкой. Вадим вынул пистолет из-за пояса и осторожно двинулся к ближайшему дому. Высокая трава сменилась ершиком недавно подстриженной. В стене малинника зияла дыра. Здесь кто-то жил.
        Леон, Сандра и Мишка - за поворотом. Они не видят Вадима. Если он крикнет или выстрелит - услышат, конечно, прибегут.
        Он сделал шаг. Еще один. И еще. Проход в зарослях оказался совсем близко. Ладно, если хозяева не будут рады - отобьется, кого здесь бояться, в самом деле, не мутов же полудохлых!
        Малинник был вырублен, только метр колючей поросли по периметру остался. Посреди поляны стоял купол камуфляжной расцветки в полтора человеческих роста высотой. А к куполу привалился плечом светловолосый мужчина в шортах и майке. Насекомые его не трогали. Чистый, ухоженный, он улыбался Вадиму. Что-то в его лице показалось Вадиму неправильным. Он всматривался, наверное, секунд тридцать, а незнакомец в это время внимательно изучал его. Наконец Вадим понял: борода и усы. На этом лице не должно быть растительности, он же всегда брился.
        Вадим потер подбородок. Улыбка сползла с лица незнакомца.
        - Значит, ты моложе, - сказал он.
        Тот двойник, пидор, не произвел на Вадима такого впечатления: во-первых, он ждал встречи, во-вторых, жалкий проститут лебезил, признавая Вадима лидером. В-третьих, тогда Вадим был оглушен новым миром. В картину которого, кстати сказать, нынешний двойник никак не вписывался.
        - Вадим, - зачем-то представился Вадим.
        - Дима. Можно - Синтезатор.
        - Почему - Синтезатор?
        - Профессия такая. А я - уникальный специалист.
        Вадим опомнился и засунул пистолет за пояс. Синтезатор, значит. Дима. Старше. С бородой. Может быть, Вадим умудрился провалиться в этот мир, оставив Сандру и Леона с Ходоком в том?
        - А что ты здесь делаешь? - нашелся Вадим.
        Синтезатор отлепился от купола, пошарил по стене, что-то нажал - секция отъехала в сторону.
        - Проходи, поговорим.
        - Извини, я не один, - приятно быть шизофреником, - я с друзьями.
        - Знаю. Камеры показали. Твои друзья заняты: они ругаются. Да и захрена мне здесь твои друзья? Заходи, заходи. - Синтезатор изобразил приглашающий жест.
        Мир, значит, тот же. Сандра, Леон и Ходок - за углом, у другого дома. Кто такой этот Синтезатор? Лунарь?
        - Давай поговорим здесь, - предложил Вадим. - Я, конечно, рад знакомству…
        Синтезатор расхохотался. Здоровый, сытый, веселый человек. Его веселит ситуация. Вадим рядом с ним - вонючий абориген.
        - Братишка, я тебя не убью. Заходи, не бойся!
        Чести много - бояться своего двойника! Вадим решительно шагнул под купол.
        Внутри жилище было устроено как туристическая палатка: тамбур, заставленный ящиками, шлюз, жилой отсек, из которого, как Вадим понял, можно было попасть в рабочую зону.
        - Кофе? Чай? Алкоголь?
        На маленькой кухоньке умещался (надувной, что ли?) диван, стол и четыре складных стула. Вадим крепко зажмурился. Открыл глаза. Экранчик на стене показывал троих его товарищей. Леон с Сандрой говорили, интенсивно жестикулируя, Ходок сидел спиной к ним на траве. И стремительно темнело - гроза подбиралась ближе.
        - Извини, Синтезатор, мне нужно к ребятам. Они волнуются.
        - Кто, аборигены? Чего вылупился, братишка! Ты-то не местный. Это видно. Ты знаешь, что такое кофе, ты мне не удивился, в палатке в обморок не упал. Какой уровень развития твоего мира по шкале Первушина? В космос вышли?
        - Ну, вышли, да, подожди, а кто такой…
        - Солнечную освоили?
        - Вроде на Марс собирались, слушай, Синтезатор, а что…
        - А год какой?
        - Две тысячи одиннадцатый.
        - Значит, предмарсианский уровень. Золотое время! А общественный строй?
        - Синтезатор! - взмолился Вадим. - Давай прервем допрос и я позову своих? Там гроза начинается.
        - Не сахарные, не растают, - улыбнулся хозяин «палатки». - Брось! Что тебе эти аборигены? Выжил, молодец, узнаю себя в молодые годы. А теперь они тебе не нужны. Они же тупые, вшивые и радиоактивные! Или ты девку трахал? Что, трахал?! Ну ты, брат, даешь! Как в помойку совать. И сисек у нее нет.
        - Она меня от смерти спасла.
        - Сколько тебе лет, братишка? Ну, ты, конечно, здесь с лица схуднул… Но тебе больше двадцати.
        - Двадцать четыре.
        - Мне - тридцать девять. И вот что я тебе скажу: спасла - молодец. А теперь пусть гуляет.
        - Тогда я пойду, Синтезатор. Спасибо тебе за гостеприимство, жаль, не удалось побеседовать.
        Двойник выпятил бородку.
        - Сентиментальный идиот! Иди. Давай топай, тащи их сюда. Но я предупреждаю: мне они не нужны. Мне интересен ты. Понял? Они - фон. Доведи это до их сведения, пусть молчат и слушают.
        - А что это ты раскомандовался, братишка?
        - Ты на моей территории. Ты слабее. Ну? Идешь?
        - Ну, иду.
        Послать бы его… Но у двойника - оборудование, лекарства, у него, блин, кофе! Пусть строит из себя главного, опытного, старшего братика. А мы его используем. Как мы его используем? Очень просто. Подлечимся, дождь пересидим, поедим, наконец, не солонины крысячей…
        - Где был? - ноздри у Леона раздувались.
        То ли последствия спора, то ли адреналин.
        - На разведке.
        Налетел порыв холодного ветра, растрепал шевелюру Сандры, залепил волосами ее лицо.
        - В общем, так. Как бы это… Ну, в общем, мы здесь не одни. Тут мой двойник. Не из вашего мира. Пойдем знакомиться, что ли.
        Сандра охнула и зажала рот ладонью.
        От сизой полосы леса неслась туча. Край ее, выгнутый «линзой», клубился белой пеной, ветвистые молнии рассекали чернильную муть. Безостановочно, все ближе, рокотал гром. Ветер трепал деревья, кусты, отрывал листья, пригибал траву. Вадима охватил инстинктивный ужас: налетит, унесет, пронзит копьем молнии…
        - Пошли! - заорал Леон.
        Не сводя глаз с неба, они побежали вперед, к повороту, за которым скрылась
«палатка» Синтезатора.

* * *
        - Чай, кофе? Алкоголь?
        На губах Синтезатора замерла змея улыбки. Леон смотрел на него прямо, Сандра испуганно переводила взгляд с Вадима на двойника, Ходок рыскал по жилому отсеку, качая головой, в общем, вел себя как настоящий абориген.
        - Кофе, - быстро ответил Вадим.
        - Мне тоже, - попросила Сандра.
        Леон промолчал. Ходок, похоже, не услышал. Синтезатор в кухонном углу загремел посудой.
        Вадим отодвинул стул, усадил Сандру за стол и сел сам, Леон остался стоять, настороженный, как дикий зверь, встретивший охотника. По комнате поплыл запах кофе. Хозяин молча поставил перед гостями две кружки, громадные пол-литровые кружки, а не чашечки для эспрессо. Вадим чуть не прослезился. Господи, спасибо! Черный, без молока, без сахара! Спасибо тебе!
        Сандра обхватила свою кружку ладонями, подняла к лицу и принюхивалась. Вадим руку был готов отдать на отсечение: не понравится ей. Привычка нужна. Вадим прикрыл глаза и сделал первый глоток, самый маленький. Горячий кофе обжег губы и язык, наполнил рот сытной горечью. Палатка стала уютной, надвигающаяся буря обернулась приятным летним дождем. Еще бы булочку с корицей. Сдобный завиток, теплый, только из печи. Или круассан, но тоже - свежий, мягкий, воздушный. Сидеть в кафе, где-нибудь на Арбате, за столиком у окна, наблюдать, как бегут по темнеющей улице люди, прикрывая головы сумками, портфелями, зонтами… Ливень моет мостовую, продавцы суетятся, накрывают лотки хлопающим целлофаном. А в кафе - негромкая музыка, пахнет выпечкой, манят подсвеченные торты и пирожные на витрине. Потом выйти, вдохнуть запах московского лета: пыли, мокрого асфальта, тополя. Одежда еще долго будет хранить легкий аромат кофе и выпечки.
        - Вкусно, - удивленно сказала Сандра, - очень вкусно, спасибо!
        Вадим открыл глаза. Размечтался, называется. Вкусил прошлой жизни.
        - Да? - удивился Синтезатор. - Конфету хочешь? Это такие сладкие штучки…
        Сандра закивала молча. Кружу она не отпустила. Щеки ее раскраснелись, глаза заблестели.
        - Ну что, - Синтезатор выставил на стол миску с шоколадом, к которой тут же устремился Ходок, - рассказывай, братишка, как ты дошел до жизни такой.
        - Не знаю, - кофе утратил аромат, - я ехал с работы на мотоцикле, потом вдруг оказался… здесь. В другой Москве.
        - И все? Ощущения при переходе были какие-то?
        - Туман был… Я даже не сразу понял, что в другой реальности. И не я один, тут ребята из моего мира, дезертиры, тоже «провалились». Одного убили почти сразу. Другого… - Он посмотрел на невозмутимого Леона и решительно закончил: - Другого убили не сразу, а после допроса.
        - А из Москвы-то тебя чего понесло? Да еще в такой компании?
        - За нами охотятся лунари… Я так понимаю - высшая каста.
        - Интересно… А почему они охотятся?
        - Наверное, я им нужен.
        Синтезатор цапнул конфету и отправил в рот. Сандра выпала из реальности: она пила кофе и с фанатичным видом поглощала шоколад.
        - А ты? Ты откуда провалился? - спросил и понял, что глупость сморозил. Не мог Синтезатор «провалиться» с палаткой, запасом еды…
        - Если плясать от твоего мира - из будущего. Только не провалился, а сознательно ушел. Сам посуди, братишка. Наш мир - мир победивших бюрократов. Скука смертная. Население - сытые свиньи, мыслят строем, серят строем, оппозиция лет двести назад загнулась. Освоение космоса, потребительские идеалы… А меня тошнит от этих идеалов.
        Леон пришел в движение, сел на диван, ногу на ногу закинул.
        - Вот здесь - жизнь! Тебе повезло, что ты провалился, хотя, думаю, наши двойники из других миров тоже в этой реальности. Не встречал?
        - Местного встречал. Мой ровесник. Проститут.
        - Кто?
        - Проститутка гомосексуальная. Я в себе таких склонностей никогда не замечал…
        - Конечно, не замечал! - рассмеялся Синтезатор. - Если бы ты хоть чуть-чуть был знаком с теорией развития личности, ты бы знал, что генетика - это ерунда, основы, человек формируется так же, как обучается нейронная сеть. Например, наша с тобой особенность - приспособляемость. Ты же не свихнулся, не сдох в канаве, вот, нашел себе покровителей. А местный дубль - у него была другая жизнь, но он тоже приспособился.
        - Откуда ты знаешь? Про дубли, про реальности? Как ты сюда вообще попал?
        Синтезатор согнал улыбку-змею.
        - Ты не поймешь. У вас уровень развития не тот. И не знал я про дубля… догадывался.
        - А ты объяснишь, - подал голос Леон, - не надо нас считать тупыми, пришелец. Это
        - наш мир, мы - его хозяева. И мне не нравится, что сюда приперлась куча непонятных двойников.
        - Ого! - Синтезатор посмотрел на Леона так, будто увидел в первый раз. - Ты - хозяин, значит? Грязный, радиоактивный, больной? Загнанный чуть ли не на границу обитаемой зоны?
        - А ты поживи здесь, чистоплюй. Тоже будешь вшивым и радиоактивным, и обратно в твой уютненький мирок тебя никто не пустит!
        В голосе Синтезатора была ненависть, самая настоящая, не сочетавшаяся с насмешливым тоном. А Леон оставался внешне спокойным. Ходок и Сандра, по-прежнему увлеченные едой, на спор внимания не обратили. Вадим понимал, что надо бы вмешаться, но чью сторону принять? Если он и дальше пойдет с Леоном, останется зависимым - на сторону местных. Если Синтезатор вдруг сможет чем-то помочь… И все же есть в словах Синтезатора что-то неправильное, в самом его отношении. И он не сказал, зачем явился сюда.
        - А мне туда не надо, - снова улыбка-змея, - мне незачем возвращаться. Вот ты - куда ты идешь? Что ты ищешь? Ты ведь хочешь в вероятность Вадима, да? Баш на баш: ты помог ему выжить здесь, братишка поможет тебе там? Посмотри в глаза реальности: там ты кончишь свои дни в психбольнице. Ну, упрямство храбрых - сродни психозу, как говорил древний поэт. Вперед.
        - И все-таки, - встрял Вадим, - как ты сюда попал?
        - В моем мире давно ведутся исследования, теория коридора вероятностей существует уже лет пять. Провели испытания, я - один из разработчиков. Собрал вещи и свалил.
        - С ним Синтезатор говорил доброжелательно. - Если бы ты задумался, братишка, ты бы понял, что здесь - настоящая жизнь. Дальше в прошлое отступать не надо, а здесь… Мечта! Здесь интересно.
        - Ага, - подал голос Леон, - интересно ему. Через год посмотрим, когда волосы сыпаться начнут, как тебе интересно.
        - Тебя не спрашивали. Заткнись вообще и пользуйся моей добротой. Или забирай своего холуя и выметайся. Девочку только оставь.
        Леон поджал губы, но промолчал. Зато оживился Ходок. Он говорил быстро, из уголка рта вытекали шоколадные слюни. Вообще Ходок казался обдолбанным, и Вадим решил, что виноват сахар, наверное, никогда в жизни Ходок не ел столько сладкого.
        - Ну и пойдем, Леон, давай, только дождик пересидим - и пойдем, хорошо, баба с возу, Дизайнера этого чокнутого с рук сбудем - а-акеюшки? Пойдем, а, у нас же там пацаны, житуха, девки дают, а от этой не дождешься, только с Дизайнером трахается…
        Вадим никогда не бил человека. Он не дрался в школе (повезло), не попадался гопникам, не защищал честь женщин, в боях стенка на стенку не участвовал, даже после футбольных матчей не сталкивался с агрессией! Всегда можно было обойти, обхитрить, унизить словами. И всем видам спорта, кроме преферанса и бабсклея, он предпочитал фитнесс и плаванье. Он, конечно, представлял, как бьется с врагом, но этим дело и ограничивалось.
        Ходок все говорил, Вадим обогнул стол, приблизился к нему. Тронул за плечо. Не затыкаясь, Ходок обернулся. «Надо», - подумал Вадим. Костяшки отозвались болью - Ходок упал на стол спиной, держась за лицо. Стало тихо. На них смотрели: Сандра - с восхищением, Леон - с интересом, Синтезатор - с одобрением. Ходок встал, пошатываясь. Из носа у него шла кровь.
        - Т-ты… Да я тебя… Да я…
        Рука болела. Сейчас Ходок ему покажет, как нужно драться. Вадим отступил на шаг, вытащил из-за пояса пистолет. Он действовал как во сне: снял с предохранителя и направил на Ходока. Миша ощерился.
        - Ссыкло! Давай, как мужик! Давай!
        - Прекратить. - Синтезатор говорил негромко, но его услышали. - В моем доме никто драться и стрелять не будет. Братишка, опусти игрушку. И сядь. Сядь! А ты, убожище, иди со мной, лечиться будем.
        У Ходока от ярости побелели губы.
        - Дерись! Дерись давай! Ты! Дизайнер! - Он кинулся к Вадиму, но Синтезатор сбил Ходока с ног уверенным и точным движением.
        Встал над поверженным врагом. Ходок никак не успокаивался, порывался встать…
        - Добавить? Ты чего нервный такой? Успокоить тебя?
        - Н-не… н-не-е-е-е… не убивай!
        Вадим отвернулся. Сандра пододвинулась к нему, взяла больную руку, шепнула: «Дай, посмотрю».
        - Н-не-е-е-е!!! - дикий крик.
        Синтезатор держал пистолет непривычной модели, с очень длинным стволом. Ходок заходился плачем, отползал по полу. Леон поднялся.
        - Хватит. Слышишь, Синтезатор, хватит. Не сходи с ума.
        - Не-е-е-е-е-е-е!
        Пистолет хлопнул совсем негромко. Сандра закричала и кинулась к Синтезатору, Вадим успел поймать ее за талию, удержать.
        Из плеча Ходока торчала стрелка с желтым оперением - похожие используют, когда хотят усыпить дикого зверя.
        - Вот таким он мне нравится. Пусть поспит. Помогите перетащить в медотсек, ему надо посмотреть нос. И голову. Он всегда такой нервный?
        Леон все еще слепо обшаривал пояс - всех, кроме Вадима, Синтезатор заставил сдать оружие. Сандра всхлипывала.
        - Тебе самому нужно голову обследовать, - буркнул Вадим.
        - Я бы не был столь категоричен. Если я больной, то и ты больной. А ты не больной, ты просто нервный, братишка. Ну, что стоим? Я об него пачкаться не собираюсь.
        Вадим с Леоном подняли Ходока: Леон ухватил под мышки, а Вадим взялся за ноги. Голова Михи болталась, он всхрапывал. Синтезатор открыл «дверь» в медблок: кушетка, какие-то приборы, бело, чисто, пахнет озоном.
        - На кушетку кладите. Ага. Свободны, я им займусь. Идите, и так после вас дезинфицировать. Кстати, санузел и душевая… Сейчас покажу.
        В санузел можно было попасть из тамбура. Синтезатор отправился врачевать Ходока, Сандра - мыться.
        - Ты останешься здесь? - спросил Леон. - Или уйдешь со мной? Сандра сделает так, как ты захочешь. Решай. Я здесь долго торчать не намерен.
        Решать прямо сейчас? Не зная, что предложит двойник, понятия не имея, куда идти, не разобравшись с Ходоком? А ведь можно отдохнуть. Если никто не гонит, почему бы не остаться на пару дней?
        - Давай отдохнем, - Леон презрительно усмехнулся, - Леон, мы все устали. Посмотри правде в глаза: у нас нет ничего, мы даже не знаем, куда идти. Может, мой двойник в курсе? Мы устали и больны…
        - Я не устал.

«Грязный и больной», - вспомнил Вадим слова двойника. Почему он так сказал? Просто так? Нет, вряд ли. Счел их всех лучевиками? Тоже вряд ли, волосы у Леона на месте.
        - Хреново выглядишь, - заметил Вадим. - Совсем хреново.
        - И ты будешь терпеть вот это «брати-и-и-ишка»?
        - Я буду терпеть что угодно, если это поможет делу. Хоть «братишку», хоть
«милашку». Я хочу домой. Мне казалось, наши цели совпадают.
        - Нам по пути. - Леон подошел к экрану, на котором буря гнула деревья, ломала сучья, гоняла рой оторванных листьев.
        Здесь, в «палатке», ветра даже слышно не было.
        - Катастрофа, - заметил Вадим, кивнув на экран, - просто конец света.
        - Моя бабушка видела войну. И рассказывала много. Это - не конец света, Дизайнер, а просто гроза.
        Вадим приготовился слушать долгий рассказ, но его не последовало. Леон смотрел на грозу. И молчал, пока Сандра не вышла из душа и объявила, что следующий может мыться.
        Июльский снег
        Доковыляв до бельевых веревок, Ника наконец поставила таз и вытерла пот. До чего жаркий выдался июль! Асфальт плавился на дорогах, накалялся и вонял так, что дышать невозможно. Где битумом подмазали - битум вытекал. Но, с другой стороны, жара - хорошо: белье сохнет моментально. Правда, Леночка капризничает, вот с трудом уснула.
        Перебросив простыню через веревку, Ника потянулась, чтобы прицепить прищепки… И вдруг земля вырвалась из-под ног. Задребезжали стекла, взвыли собаки, а потом стало неестественно тихо. Землетрясение? Это первый толчок, следом должен идти второй… Второй толчок всегда сильнее, она помнила это с тех пор, когда жила с Витей на Камчатке.
        Леночка!!!
        Она же там одна! А вдруг штукатурка отвалится, вдруг… Да мало ли что может случиться! Пулей взлетев на третий этаж, Ника дрожащими пальцами вставила ключ в замочную скважину.
        Дверь распахнулась. Леночка стояла, держась за перекладину кроватки, и кривилась, собираясь разреветься. Схватив ее, Ника вылетела на улицу. Дул горячий ветер. Выли собаки. Три соседские бабки встали со скамейки и уставились назад, за спину Ники.
        Ника боялась обернуться: они побледнели, осунулись, как будто там, позади, - их смерть. Чуя неладное, разревелась девчушка в песочнице, перелезла через бордюр и побежала к бабушке. Та прижала ее так, словно хотела раздавить. Девочка завопила сильнее. Ее поддержала Леночка.
        На угловом балконе пятиэтажки столпились подростки.
        - Смотрите! - то ли с восторгом, то ли с ужасом кричал черноволосый мальчишка. - Оно… Оно растет!
        И на юных лицах - не то радость, не то испуг. Ника чувствовала себя мухой, увязшей в меду. Набралась смелости, медленно-медленно повернулась, и мороз продрал по спине: над крышей пятиэтажки, клубясь, поднималось белое облако. Что это? Все выше, выше… Маленькое облако на тонкой ножке начало разворачивать шапку. Ника закричала. Ее крик подхватили десятки, сотни, тысячи голосов. Вопль ужаса прокатился по городу.
        Что делать? Чему учил Витя? Ожоги, потом радиация… Ника метнулась к тазу с бельем, укрыла себя и ревущую Леночку влажным пододеяльником и поспешила спрятаться, но ее чуть не смели граждане, бросившиеся на улицу.
        - Бомбоубежище… бомбоубежище… - доносилось отовсюду.
        Бомбоубежище находилось в соседней сталинке. Не понимая, зачем она это делает, Ника побежала за всеми в подвал. Как будто стремление, умноженное на сто, могло предотвратить беду.
        Но дверь с железной обивкой была закрыта, а ключа ни у кого не оказалось. Худющая женщина упала на колени и заголосила. Выходить из подвала никто не решался. Леночка захлебывалась криком. Ника наконец сняла мокрую простыню и привалилась к стене.
        - Товарищи, - на улице проснулся громкоговоритель. - Сохраняйте спокойствие. Непосредственной угрозы жизни нет. Сохраняйте спокойствие, ждите указаний по громкой связи или следуйте советам военных и специалистов по гражданской обороне.
        Но никто не спешил на улицу. Первым к двери направился мужчина при галстуке, в сером костюме. Наверное, шел домой обедать. Друг за другом люди покинули подвал, Ника была последней, приоткрыла дверь, посмотрела, не темнеет ли кожа, и, снова укрывшись простынею, рванула домой.
        Громкоговоритель затрещал и разродился речью:
        - Товарищи, непосредственной угрозы жизни нет. Сохраняйте спокойствие. Во избежание последствий удара не выходите на открытые пространства, по возможности оставайтесь дома. Если вы на улице - спуститесь в подвал или метро, ждите указаний по громкой связи. Если вы почувствовали себя плохо - обратитесь в пункты оказания неотложной помощи, находящиеся по адресам… Следуйте инструкциям, переданным по громкой связи, или инструкциям специалистов по гражданской обороне. Всем военнообязанным гражданам предписывается обратиться в ближайший мобилизационный пункт. Товарищи, непосредственной угрозы для жизни нет…
        Кто-то отступил обратно в подвал, кто-то запричитал. Ника, задыхаясь, слыша только шум крови в ушах, бежала домой. Дома посадила Леночку в манеж, включила телевизор: сигнала нет. Покрутила радио - захрипело, защелкало, и полился голос: «В эту трудную минуту, когда враг нанес подлый удар, мы равны перед лицом беды. Все мы - граждане великой страны, все мы скорбим. Но мы выстоим! Наше социалистическое общество мобилизует все свои ресурсы и даст отпор!
        Удар нанесен из ФРГ. Снова. И, как в годы Великой Отечественной, мы станем только сильней. Враг - НАТО - тоже понес потери. Затоплен штат Калифорния, уничтожены крупнейшие города. Мы не верим, что удар был нанесен диверсантом! Европа лжет, уверяя нас в этом!
        Но мы скорбим. И скорбь наша железным кулаком ударит по врагу! Мы помним и будем помнить вечно имена погибших городов. Почтим же их минутой молчания.
        Севастополь. Николаев. Харьков. Киев. Свердловск. Новосибирск. Ташкент. Новороссийск. Хабаровск. Они погибли от ядерного удара. Смыт огромной волной Дальний Восток. Скорбит вместе с нами подвергшаяся удару КНДР.
        Но мы отомстим. Мы - вместе. В эту трудную минуту мы - вместе».
        Вместе?!
        Память нарисовала Севастополь… Приморский бульвар, концерты на набережной и строгие белокаменные дома. Голубей и чаек, которые едят с рук. Корабли, выстроившиеся по обе стороны бухты… Севастополь… Там сейчас Светка… «Погибли от ядерного удара». И Владик, и племянницы, двойняшки…

…Подернутые сизой дымкой сопки. Стальная поверхность моря, такое же стальное небо. Спичечные коробки домов, припорошенные снегом. Вдалеке - белоснежная вершина вулкана, который время от времени просыпается, и рокочет, и ворочается… А однажды приплыли касатки. Самец, самка и детеныш…
        Месяц назад они с Витей приехали с Камчатки - он получил старлея и был переведен в Москву. Светка… как же так? Ника укусила себя за руку и разрыдалась. Леночка, напротив, успокоилась и колошматила лохматую немецкую куклу.
        Где сейчас Витя? Что с ним?
        Темнело. Вот уже девять, а его все нет. И не позвонить: из трубки доносился хрип и скрежет. Обняв телефонную трубку, Ника села на пол возле тумбочки и уперлась лбом в стену. По потолку, вскидывая суставчатые лапы, бежал паук-«косиножка». Прямая трещина… а вот этой, ветвистой, раньше не было… А ведь это не квартира - гроб. Намертво заколоченный гроб, где остается только лечь и ждать смерти, и, как ни старайся, не увидишь, что вовне. Ждать… А вдруг Витя больше не придет? Вдруг его тоже «больше не существует». Как тогда жить?
        - Ма. Ма-ма, - позвала Леночка. - Ма ам, ам!
        Встрепенувшись, Ника схватила дочь, дала грудь.
        - Мы живые, - бормотала она, глядя, как девочка ест. - Мы будем жить дальше. И папа тоже. У меня есть ты, у тебя есть я. Все наладится. Вот увидишь.
        Но почему-то ей казалось, что мир, как огромный корабль, дал брешь и понемногу набирает воду.
        Ближе к полуночи щелкнул замок, и в комнату, как смерч, ворвался Виктор. Сгреб Нику в объятия, уткнулся в волнистые волосы и все никак не мог отпустить.
        - Пришел… Живой… - давясь слезами, бормотала она.
        - Мне нужно бежать, - проговорил Витя, отстраняясь.
        - Уже?
        - Я и так нарушил приказ, но с тобой никак не связаться. Ника! Ты не представляешь, что происходит! Рук не хватает. Люди как взбесились! Слушай… я не смогу этого сделать… на все деньги, что есть, купи еды. Только той, что не портится. И лекарств. И еще… если что вдруг… найди подполковника Смолина, он обещал помочь.
        - Что ты такое говоришь…
        Виктор закрыл ее рот поцелуем, его губы были непривычно сухими и горячими.
        - Все ведь будет хорошо? - спросила она с надеждой.
        - Нет. - Виктор качнул головой, только сейчас Ника заметила седину на его висках.
        - Будет… тяжело. Очень тяжело. Малыш, извини, мне нужно бежать.
        Ника ухватила его за рукав:
        - Витя, пожалуйста… не ходи. Я чувствую… как будто это - в последний раз. - Она рухнула на колени. - Умоляю. Ради меня. Ради Леночки…
        - Ради вас я должен быть там. Пока я там, вы под защитой, поняла? - Он поднял ее за плечи. - Может, пару дней меня не будет. Иди к маме. Договорились?
        Что с его глазами? Они как будто потухли, подернулись пеленой. Ника отвела взгляд, ссутулилась и побрела в спальню.
        - Малыш, - крикнул Виктор, - я всегда любил и буду любить тебя!
        Хлопнула дверь, Ника словно очнулась, бросилась следом - босиком, растрепанная, но
«ЗИЛ» с брезентовым кузовом показал ей хвост.
        Проснулась Ника на рассвете. Ее бил озноб. Свернувшись калачиком, рядом посапывала Лена. «Не хватало заболеть», - подумала Ника и укрылась теплым халатом - искать одеяло было лень. Но уснуть не удавалось, в голову лезли кошмары, да и почему-то было жутко холодно.
        - Ввиду сложившейся ситуации, - заорал громкоговоритель, - в городе введен комендантский час. Граждане, замеченные на улице после двадцати одного часа, будут задержаны, при оказании сопротивления - расстреляны на месте. Повторяю…
        На небе клубились по-осеннему сизые тучи, грозившие вот-вот рассыпаться дождем. Радиоактивным ливнем. Из окна было видно, что улица обезлюдела. Даже кошки и собаки попрятались.
        Сознание Ники как будто отупело. Она слонялась из угла в угол, не способная ничем себя занять. Для этого нужно думать, а думать - значит понимать. И принимать то, во что никак не хочется верить.
        Разложила Леночкины вещи… Пеленки так и не высохли. Жаль. Нельзя сушить белье на улице, пока радиоактивную пыль не прибьет к земле. Кашку дочке сварить… молоко закончилось. Надо топать в магазин, но еще очень рано! Или лучше сейчас, пока нет очереди? Страшно: а вдруг дождь? Что вчера говорил Витя? Никак не вспоминается… какие-то страшные вещи. А! Что нужно купить как можно больше продуктов… Но тучи… Интересно, спасет ли зонт? И почему так холодно? Жар?
        Ответ пришел сам собой: с неба вдруг посыпался пепел. Летел, кружась, как… нет, не
«как»… Ника уперлась лбом в стекло, не веря своим глазам: в середине июля шел снег. Танцуя, серые снежинки падали на листья тополей, берез, ложились на асфальт и сразу же таяли - он хранил тепло лета.
        Все, что еще жило в душе, все надежды и чаяния вмиг опали серыми хлопьями. Стало тускло и холодно в этом однокомнатном гробу. Ника укрыла сопящую Леночку потеплее и проговорила:
        - Как нам теперь жить?
        И вдруг пришло осознание, придавило серой могильной плитой. «Поезжай к маме»… Как она там? Как пережила смерть Светы и внучек? Надо к ней. А вдруг приедет Витя? Он даже не поел, и вид у него был такой измотанный, больной… Он сам советовал перебраться к маме. Одной невыносимо… А вдруг мама…
        Проснулась Лена, Ника сунула ей последнюю бутылочку детского молока и вышла на балкон: на термометре - ноль. Снег все падал и падал, начался настоящий снегопад. Поежившись, Ника вернулась. Нет, сейчас идти нельзя.
        В кухне она влезла в лужу. Что это? Холодильник разморозился. Отключили свет. Телефон по-прежнему хрипел. Действительно, зачем холодильник, когда зима?
        Леночка вела себя на удивление тихо. Ждать. Ника рухнула на стул. За окном поднялся ветер, сорвался, как пес с цепи, и понесся по опустевшим улицам, швыряя в окна то ли снег, то ли пепел. Чтобы не видеть этого, пришлось закрыть шторы.
        Громкоговоритель взорвался новым предупреждением: свет и воду будут давать только вечером, два часа с шести до восьми.
        В начале шестого в дверь позвонили. Витя! Сердце пропустило несколько ударов, Ника бросила открывать: на пороге стояла мама - бледная, осунувшаяся, вмиг постаревшая. Молча сгребла дочь в объятья и разрыдалась. С ее седых волос стекала вода.
        - Что ж ты, нельзя! Это радоактивный снег, идем, обмоешься…
        Мама даже не сняла туфли, и на полу, где она ступала, оставались мутные лужи.
        Кран захрипел и выплюнул пару капель.
        - Все равно. - Женщина махнула рукой, ее вдруг перекосило, она схватилась за сердце. - Вероника, хоть вы у меня остались… А Света… Севастополь… Крыма вообще уже нет! Понимаешь? Клочок зараженной суши. Я даже на могилку к ним сходить не смогу… Никогда.
        Мама сбросила мокрое пальто, вытащила Леночку из манежа, прижала и, точно безумная, заходила взад-вперед.
        Как и обещали, вечером дали воду и свет. Мама по привычке включила телевизор: одни помехи. Все это время она не разговаривала, пила таблетки от сердца и охала. Себе и Леночке Ника в рюмке водой разводила йод - Витя говорил, что помогает от радиации. Отопления не было, и кутались в шубы.
        Ближе к ночи электричество снова отрубили. По пасмурному небу ползали огни прожекторов, завывали сирены, надрывались громкоговорители. Изредка что-то стрекотало вдалеке. Автоматы? Туда-сюда сновали вертолеты. Где-то там Витя. Как он? Жив ли? Дурное предчувствие разрасталось, как раковая опухоль.
        Ни на ужин, ни на ночь Витя не пришел. Ничего, он же предупреждал. Комендантский час и все такое, он просто занят.
        Когда-нибудь все это закончится, потеплеет, выглянет солнце, и вернется Витя, обязательно вернется. Так себя успокаивала Ника, укладываясь спать. Но сон все не шел. Метались по потолку голубоватые блики фар, врывались чужие голоса и рев моторов.
        Утром не потеплело, но ветер порвал тучи, и меж кучевых облаков то и дело выглядывало холодное солнце.
        - Идем ко мне, пока нет дождя, - предложила мама. - А то у тебя холодильник пустой, дочка большая, груди ей мало.
        Во дворе Ника остолбенела: по тротуарам, палисадникам, дорогам ветер гнал черные, будто обожженные, листья. Деревья стояли голые. Людей не было, будто все вымерли, вдоль дороги, волоча хвост по грязи, брела черно-белая кошка.
        Прогромыхала военная машина с брезентовым кузовом, внутри в два ряда сидели солдаты. Привстав на цыпочки, Ника вгляделась в лица, надеясь увидеть мужа. Бледные пятна, сжатые губы, черные провалы глаз. Витя?! Нет, не он. Показалось. Таких машин тысячи.
        - Надо молока купить, - вспомнила она и передала Леночку бабушке, - в торце этого дома магазин. Сейчас обойдем…
        У магазина толпились военные, курили и нервно сплевывали. Осколки стекол усеивали асфальт. Магазина больше не было - разграбили. Вот о чем Витя говорил! Это что ж теперь… Это все яровые погибли! Урожай картошки, и свеклы, и… А запасы-то подходят к концу. Кто-то сообразил раньше и ограбил магазин.
        - Метро не работает, - сообщила мама. - Придется добираться пешком.
        У обочины что-то хлюпнуло - Ника вздрогнула. Птица, когда-то бывшая голубем, била крыльями, силясь взлететь, поднимала голову, но веки наползали на глаза, и она тыкалась клювом в грязь.
        Появился первый прохожий - осанистый старик, кутающийся в черный плащ. Прошлепал мимо, посмотрел на Леночку с сочувствием. Словно угадав его мысли, девочка расплакалась, вцепилась ручонками в бабушкино пальто.
        Возле аптеки было людно: только по улице змеилась очередь человек в сто. При входе дежурили двое автоматчиков в камуфляжной форме. Вот почему Витя не вернулся - у него много работы. Люди в панике, их нужно успокоить и направить, иначе начнутся массовые беспорядки.
        У поликлиники тоже толпились, бранились, кричали, сидели на ступеньках и тротуаре, жалобно плакал ребенок. Ника закрыла глаза, и память нарисовала несчастную птицу, пытавшуюся взлететь. Мама остановилась, глубоко вдохнула и вернула Леночку Нике.
        - Извини, что-то голова кружится, и тошнит.
        - Зачем ты по дождю ходила! - закричала Ника.
        - Ничего страшного, это нервы. Всю ночь не спала… и Светочка. - Она снова схватилась за сердце.
        Ника поставила Леночку, удержала мать. Девочка тотчас принялась бить ногой по луже.
        - Потерпи, еще пара километров осталась… Лена, стой! А ну иди сюда!
        Дома мама сразу же побежала в туалет, а Ника в растерянности остановилась посреди просторной комнаты со стенами трехметровой высоты. Массивные шкафы, деревянные кресла, дубовый стол, накрытый белой скатертью. Подсохшая земляника в вазочке. Полки, заваленные книгами вперемешку с емкостями, где хранилась побитая жуками гречка, рис и манная крупа.
        - Видишь, как пригодилось, - проговорила подоспевшая мама, - и блокадная школа пригодилась.
        Когда началась Великая Отечественная, маме было двенадцать, и жила она в Ленинграде. Голод, безнадега, разруха… она так боялась повторения, что запасала крупы на черный день. Заводились черви, но стратегический запас все равно приумножался.
        Ника стянула норковую шапку, а шубу снимать не спешила: изо рта валил пар. Леночка побежала по комнате, поскользнулась на паркете.
        - Идем в кухню. Там газ, погреемся, - предложила мама.
        Горела конфорка, шумел чайник, Леночка охотилась за жирным черно-белым котом, забившимся под стол.
        - Скоро еда будет дороже денег, уж поверь мне. Смотри, какая ты богатая! - Мама распахнула дверцу шкафа. - Здесь мука. Мешок сахара - на балконе. Гречка, манка, рис, горох, фасоль - на полочках, там же соль. На год должно хватить, если экономить.
        - Как думаешь, - говорила Ника, разомлевшая от тепла и горячего чая. - Виктор сегодня придет?
        - Вряд ли. Занят он. Не волнуйся ты так! Доча! Ну, что ты… Ну, только не плачь!
        - Я не плачу! Мама! Я без него жить не смогу… правда.
        - Что ты такое говоришь! Успокойся! Сама же сказала, что он предупредил. Жди.
        Ника смахнула слезы и вымученно улыбнулась.
        Утром у мамы пошла носом кровь и воспалились глаза. Ника понимала, что это - лучевая болезнь, но гнала мысли. Мама простудилась. Все пройдет. Все будет хорошо. Когда у мамы начался кровавый понос, Ника метнулась к телефону, чтобы вызвать
«Скорую», поднесла трубку к уху и швырнула ее о стену.
        - Тебе к врачу надо! Немедленно! Я тебя отведу.
        Мама выглядела спокойной, более того - решительной.
        - Сама доберусь, у тебя ребенок. Видела, какие там очереди?!
        - В таком состоянии - не пущу!
        Ника накинула шубу, едва справилась с пуговицами, принялась одевать упирающуюся Леночку. Мама села, вздохнула.
        - Нам придется стоять до вечера. Возможно, на холоде, возможно, сегодня я вообще никуда не попаду. Что будет с Леной?
        - Мама! - воскликнула Ника, бросилась к ней. - Только живи, пожалуйста! Ты все, что у меня есть! Никогда себе не прощу!
        - Возьми себя в руки! - в ней проснулась прежняя властная натура. - Подтяни сопли. У тебя ребенок. Думай о ней. Мне шестьдесят, я свое отжила. Сиди тут и жди. Мозгами пошевели, дура!
        Ника судорожно всхлипнула и отвернулась к стене. Промыв глаза, мама оделась и ушла.
        Ждать.
        Ждать, когда мама вернется из больницы и принесет дурные вести. Ждать мужа с работы. Молча смотреть в потолок и… Почему она не верит в бога? Это так пригодилось бы, так поддержало бы! «Господи, я не верю в сказки, но пусть все это закончится! Пусть окажется дурным сном!»
        Больше всего Ника боялась, что мама не вернется, но вечером, когда уже смеркалось, щелкнул замок. Мама выглядела бодрой и радостной, только синяки под глазами выдавали затаившуюся болезнь.
        - Врач сказал, что это очень легкая форма, - говорила она, улыбаясь. - А еще я молока купила, - на стол стали четыре бутылки. - Завтра вскипятить не забудь. Военные продавали с машины, два часа в очереди простояла. А еще вот сахар, не помешает, и колбаса. И красное столовое вино.
        Тучная немолодая женщина накрывала на стол, суетилась и делала вид, что ничего не случилось. Ника тоже притворялась, что все хорошо, но в ее душе зрела тихая истерика.
        Откупорив пробку, мама плеснула вино в бокал - промазала, так сильно дрожали руки. Со второго раза попала.
        - За то, что война не развернулась дальше, - сказала она радостно, а послышалось отчаянное: «Господи, спаси нас всех и сохрани».
        Уложив Леночку и маму, Ника обосновалась в кухне с книжкой и свечкой. Но читать не получалось: каждый звук заставлял напрягаться, прислушиваться. Затопали ноги в подъезде. Витя! Нет, шаги все выше, выше… Ждать. Зарычал мотор, скользнул по стене свет фар - Ника бросилась к окну, всмотрелась в черноту: нет, машина проехала мимо, увозя надежду. Так и заснула Ника - сидя, уткнувшись в сложенные руки.
        Проснулась от боли в спине, проковыляла в спальню и в шубе рухнула на диван.
        Разбудил ее Леночкин плач. Как здорово было бы вообще не просыпаться! Пусть мама подойдет к ней. Лена продолжала истошно вопить. Тяжело вздохнув, Ника заставила себя подняться: мамина кровать пустовала.
        - Мама? - позвала она.
        В ответ - тишина. Ни в ванной, ни на балконе ее не было. На кухонном столе лежал сложенный вдвое тетрадный лист. Рука потянулась к нему и безвольно повисла. В груди стало холодно, пусто, как будто съежилось сердце. Пересилив себя, она все-таки взяла лист, аккуратно развернула. Небрежным размашистым почерком было написано: «Дочь, прости, пожалуйста, но я смертельно больна. Я проживу пару месяцев и умру, а вам надо как-то жить дальше, есть, пить… Я долго думала и решила, что правильнее всего уйти навсегда. И я ухожу. Прости, но я слишком вас люблю и поэтому не могу остаться. Живите».
        Письмо выпало из рук и, несколько раз кувыркнувшись, упало. Ника села на пол и завыла.
        Вечером Витя так и не пришел. И на следующий день, и через день. Жизнь превратилась в ожидание вечера, и раз за разом ожидание сменялось разочарованием. Каждый вечер - маленькая смерть.
        Город заполонили военные. Продукты выдавали из машин, по килограмму в руки. Ника за ними не ходила. Забывая есть, она сидела дома и ждала, ждала, ждала… Но в однажды не выдержала и, укутавшись и укутав дочку, отправилась искать Витю. Никто не знал, где он, и о полковнике Смолине ни разу не слышали. О части, в которой служил Витя, тоже никто ничего не знал.
        Неделю Ника приставала к военным, забывалась, подходила к одним и тем же. Ее уже запомнили и посылали от поста к посту.
        Наконец пришло понимание, что Витя, как и мама, не вернется. Вспомнился его поцелуй - прощальный поцелуй и сухие горячие губы. Неужели нельзя было сказать сразу? Если правда - быстрая смерть, то ожидание - мучительная агония. Жестоко, как же это жестоко!
        Но она все равно ждала - по привычке. Ждала и ухаживала за Леночкой.
        На дворе не стало теплее - установилась слякотная октябрьская погода. Все реже ночами завывали сирены, все чаще на улицах встречались мрачные типы, поглядывающие с хищным интересом.
        Одним из снежных августовских дней военные исчезли, а вместе с ними исчезла еда. Голодные, озверевшие горожане отправились к Институту с вопросами, но, если верить слухам, были расстреляны. Ника поняла, что это конец. Точнее, начало конца, и потом будет хуже.
        Мост был неподалеку. Обычно через реку туда-сюда сновали машины, сейчас город как будто вымер. Ника старалась не смотреть по сторонам. Каждый серый дом, каждое дерево как будто удерживали ее. А она решилась, почти решилась покончить со всем этим одним махом. Под ногами чвакала грязь. Комками грязи валялись трупики воробьев. Вот и мост. Прижав к груди дочку, Ника перегнулась через перила, зажмурилась. Нет, самоубийцы не слабые. Они могут перебороть самый сильный страх - страх смерти…
        - Ма-ма, ма-ма, - залопотала Лена, вцепилась ручонками в шубу.
        Ника судорожно вздохнула, заглянула в ее широко раскрытые васильковые глаза, посмотрела на стальную гладь неторопливо текущей реки…
        - Не бойся, Лена. Не буду. Мы выживем. Назло всем.

2. Прощание с Синтезатором
        На ночь Синтезатор запер «палатку». Отдельной спальни в куполе не было, и хозяин отправился в медотсек, предоставив незваным гостям жилую зону. Диван раскладывался и превращался в большое ложе, но его не хватило: Ходок ныл, что он - покалеченный и мягкое лежбище должно достаться ему, Вадим отстаивал право Сандры как женщины на максимальный комфорт, Сандра утверждала, что с Ходоком в одном поле срать не сядет, а уж в одну кровать лечь… Леон молча устраивался на полу. Сухо, тепло. Более чем достаточно.
        Ходок сделал вид, что драки с Вадимом не помнит, смекнул, видимо, что начнет качать права - пойдет мокнуть на улицу. Рука до сих пор болела, Вадим старался не смотреть на Ходока и не говорить с ним. Но уступить ему единственную кровать - вот еще!
        Глаза слипались. В лесу особо не поспишь, надо дежурить. Получалось, что они с Сандрой не спали две смены. Дежурить, конечно, тоже не дежурили. Здесь негде было трахаться, и Вадим этому даже обрадовался: темпераментная Сандра порядком его заездила. День иди, ночь пыхти - даже бык околеет. Пока что любовница оставалась довольной, но сегодняшняя ночь могла ее сильно разочаровать - при мысли о сексе Вадима охватывало не возбуждение, а уныние. Не шевелиться бы. Отдохнуть бы. В другом мире и при других обстоятельствах Вадим показал бы Сандре, что такое настоящий мужчина, только не сегодня. Не здесь.
        - Тут на троих места хватит! - сдался Ходок. - Кудряшку посерединке и…
        - Я тебя удавлю, - пообещала Сандра, - и никто не заплачет. Лучше с мутом в одну койку, чем с тобой!
        - Ладно, Кудряшка! Пусть Дизайнер ложится посередке. К нему я точно приставать не буду. Да и к тебе не стал бы, нужна ты мне…
        - Как же ты меня достал! Откуда в тебе столько говна, вот скажи мне?
        - Обиделась? Ладно, пошутил. К тебе бы, конечно, полез. - И Ходок похабно подмигнул.
        Рука болит. Можно ногой попробовать. По яйцам.
        - Да что с тобой? - с отчаянием воскликнула Сандра. - Миша, я тебя уже давно знаю! Почему ты вдруг таким стал?
        - Девки у него нет, - подсказал с пола Леон. - Вот и бесится. Не привык Ходок без бабы, тяжко ему с непривычки…
        - Конечно! Это тебе все равно, есть девка, нет девки, - Ходок облизнулся, - а мне никак без этого невозможно! Сандра, а, Сандра, по старой дружбе…
        - Убью, - не выдержал Вадим. - Еще раз спошлишь - убью.
        - Ути, - умилился Мишаня, - зубки показываем! Утю-тю!
        Леон тяжело поднялся с пола.
        - Миша, я предупреждаю тебя последний раз. Еще раз затеешь склоку, еще раз полезешь к кому-нибудь из команды - дальше пойдем без тебя. Ты понял? Больше я с тобой говорить на эту тему не буду. Ты понял меня?
        - Понял тебя, - кураж сдулся, Ходок ссутулился, даже лыба его померкла, - буду тихим. Нежным и ласковым. Даже могу на пол лечь, а вы уж, господа, на ложе почивайте!
        Сандра замотала головой, но отказаться не успела, ее опередил Леон.
        - Вот и договорились.
        И растянулся на диване. Сандра с Вадимом переглянулись. Вадиму одинаково не хотелось ложиться рядом с Леоном и класть рядом с ним Сандру. Лечь на полу, рядом с Ходоком?
        Униженный Мишаня смотрел в потолок большими, нарочито грустными глазами. Трагическое амплуа Ходоку не давалось, сквозь маску страдальца пробивалась плутовская рожа, губы норовили расплыться в улыбке.
        Сандра уже свернулась калачиком под боком у Леона. Вот так. Вот тебе и вся любовь. Вадим обиделся, обиделся так крепко, что заснул до того, как его голова коснулась подушки.

* * *
        Голова болела. Не фиг столько пить, не будет больно утром. И под боком сопел кто-то, кому там совсем не место, упирался коленом и острым локтем… Вадим застонал сквозь зубы. Этого еще не хватало! С кем он проснулся? Господи, лишь бы не страшная! Открыл глаза.
        Потолок был вогнутый. Непонятно, откуда лился свет. Похоже, сам потолок мягко мерцал, и создавалось ощущение раннего утра, солнца, бьющего в занавешенное окно. Экран на стене то ли погас, то ли демонстрировал безлунную ночь.
        А сопела рядом, конечно, Сандра.
        Такая безнадежность накатила - хоть вой. Последнюю неделю он бегал, ползал, жрал черт-те что, не высыпался, не расслаблялся. И нельзя было останавливаться: размяк, раскис, сразу мысли зашевелились, сразу мамино лицо… и папа - с размаху кулаком о стену. Папа же приедет? Кощей в понедельник обзвонился, поднял всю контору на уши, это он умеет, смешной лысый дед… Господи, я его боялся. Я его ненавидел. Я трясся над своей свободой - и вот я свободен. Конечно, нашли маму, я указывал ее телефон, когда заполнял анкету. Мама примчалась. Интересно, в милицию заявили? Ищут по номеру мотоцикла, звонки с мобилы пробивают, Настенька рассказывает, как я звал ее кататься. Клинья подбивал. Соседка, тварь климактеричная, конечно, маме понарассказывала. Будут рыться в вещах, на компе - там порнухи двадцать гигабайт, мама расстроится. Отчим будет повторять: «А я говорил, ты его избалуешь. Парню двадцать четыре, он зарабатывать не умеет. Папочкиным подачками живет. Пьет где-нибудь у девки, он же безответственный, или лежит обдолбанный, я всегда говорил…» И мама залепит ему пощечину. Господи, я так хотел его ударить,
когда он лез с нотациями, я так хотел ему ответить… Но ведь старший, мамин муж, мама его любит, мама счастлива. Отговорки труса. Папа будет винить себя. Он считает, что меня предал. Он маму предал, я тут при чем. Свалил в Германию, деньги косит, а маму в Москве оставил.
        Вернуться. Вернуться и все исправить.
        Никого не бояться, бороться за себя, за близких.
        Подойти к Настеньке, обнять, пригласить на ужин - не «как-нибудь», а сейчас.
        Эйприл осталась где-то в Москве, теперь ее уже не вернешь.
        Чего он хотел? Денег. Денег, работу непыльную, престижную, тусовки с «нужными» людьми. Вот они, нужные люди, дрыхнут. Без них он бы давным-давно загнулся или попал к лунарям. Не факт, что было бы хуже, но Леон тащит его, Леон помогает от души, блюдет свою выгоду: Леону нужно выбираться отсюда. Странный человек, все у него было, положение в обществе не последнее, БТР психоделической окраски - сорвался же, побежал незнамо куда по полям и лесам. И Сандра. Сандру надо забрать с собой, если все получится. Нехорошо, конечно, там - Настенька, но Кудряшка - славная девочка, грубая, да, но добрая.
        Тяжело им будет, тяжелее, чем ему здесь.
        И еще Синтезатор. Передышка необходима, значит, со «старшим братом» держаться почтительно, заглядывать в рот и всячески создавать иллюзию духовного родства. Синтезатор с ним - ласковый до приторности, играет в родственника, а про местного двойника даже не расспросил, плевать ему на двойников. И на родственников. Как он сорвался на Ходока! Гуманисты из мира будущего так себя не ведут, а что у него под маской - не разберешь.
        Сандра забормотала во сне: «Конфета, конфета, конфета». От ее голоса проснулся Леон, резко сел, закрутил головой. Глаза у него были чумные, Вадим улыбнулся. Леон заметил, конечно, нахмурился, но усталость оказалась сильнее гнева - упал и отрубился.
        Который час, Вадим не представлял. Хотелось пить, убить кого-нибудь и повеситься.
        На столе остался после ужина графин с водой. Вадим аккуратно поднялся, чтобы не потревожить спящих, напился прямо из сосуда. Выйти на улицу, срочно выйти, пока не сошел с ума. Заснуть все равно не получится, колотит, как в лихорадке.
        Он выбрался в темный тамбур, принялся шарить руками: где-то здесь есть кнопка, на хозяина реагирует, а у них, скорее всего, идентичный геном.
        - Что, не спится? Совесть ноет? - раздался за спиной его собственный голос, хриплый со сна.
        - Душно, хочу выйти.
        - Свет включить, - скомандовал Синтезатор, - шлюз открыть.
        Часть стены послушно «свернулась». Там, снаружи, действительно царила ночь, ветреная, душистая. Вадим шагнул на квадрат освещенной травы. Синтезатор встал рядом. Не хотел Вадим его общества, он мечтал побыть в одиночестве с природой и своими мыслями, нет же…
        - Голосом пользоваться не обязательно, но пси-команду отдать ты пока не сумеешь. Палатка будет тебя слушаться, голосовые связки, по сути, одни и те же… Можно сказать, мы - клоны. У вас как с клонированием? Нет?! Представить себе такого не могу. Тогда, братишка, сочувствую, тебя тема с двойниками должна потрясти.
        - Ничего меня не потрясло. Близнецы. Ну, двойники. Мы же разные.
        - Ум-ни-ца! Узнаю себя в молодости: ершистый, упрямый, но живучий. И стрессоустойчивый. Мы сработаемся. В конце концов, нет приятнее компании, чем ты сам. Никто тебя не поймет лучше, никто тебя не поддержит качественней!
        Вадиму казалось, что он начал отличать небо от земли в этом царстве черного цвета. Было сыро, прохладно. Какая-то птица заливалась в малиннике.
        - Я сам не клонировался, - вспыхнул уголек, потянуло хорошим табаком, - он же, клон, все равно останется мной, с моим умом, с моими амбициями - человеку второго сорта это не нужно. Все ходили разговоры о клонировании гениев, но никто не решился. Легче использовать искусственный мозг, подгрузить туда копию, настроить, чем нянчиться с клоном. А с тобой иначе, ты - самостоятельный, ты вырос полноценным, ты - это я в другом мире. А здесь, я так понял, наш геном не пригодился… К лучшему. Не хотелось бы отбирать власть у себя самого, так и с ума сойти недолго. Ты согласен со мной, братишка?
        - Мне наша встреча с самого начала напоминает шизофрению.
        - Ага! - неизвестно чему обрадовался Синтезатор.
        Клоны, искусственный мозг - мир будущего. Попроситься бы туда в гости… Нет, хватит чужого, он вернется домой, обязательно вернется.
        - Долго ты операцию планировал? - поинтересовался Вадим.
        - С самого начала. Как исследования начали. Собирал оборудование. Понимаешь, стать свободным, занять свое место - мечта, с детства мечта. Не копошиться среди быдла, не толкаться у кормушки. Взять свое. Труд на благо общества - пф! - кому он нужен! Я не собирался пахать на дармоедов. Чем ты занимаешься?
        - Дизайнер. Плакаты, реклама…
        - И как?
        - Собирался сваливать в нормальное место, попал сюда.
        - Я занимался синтезом. Ну, ты не поймешь, у вас только ядерный синтез, кажется. У вас науки делятся на точные и гуманитарные, да? Зря все это. От лукавого. Значит, как начали исследования, я палатку эту заказал, все продумал. Перебросил, не поверишь, в один заход! Потом еле убрался с места перехода. Затаился. Думаю, ты меня чувствовал - не бывает таких случайностей, я в момент перехода притянул тебя в этот мир, а потом ты заявился в мое убежище.
        - И что, все-все за один раз? А транспорт?
        - И транспорт, а как же. Утром покажу. Хорошая машинка, ее инопланетчики даже применяют.
        - А что ты не свалил на другую планету?
        - Издеваешься? Где ступила нога человека, там проросла бюрократия. Закон, контроль, учет. Пернуть нельзя без санкции и протокола. А взятки? Нет уж. Я не хочу быть слугой, я - хозяин жизни. И ты тоже.
        - Да, согласен.
        Помолчали. На воздухе было легче, чем в палатке, а хвастливый треп Синтезатора отвлекал от собственных мыслей, звал присоединиться, остаться здесь, черпать приключения большой золотой ложкой… Не сейчас. Может быть, лет через пятнадцать он станет таким же. И будет искать свой идеальный мир. Может быть, даже найдет. Но пока он не настолько неудачник, чтобы сбежать.
        - Пойдешь с ними?
        - Вряд ли, - как можно беззаботней произнес Вадим, - во-первых, мы направление не знаем, во-вторых, ты дельные вещи говоришь. Только Сандра останется, она от меня… Ну, сам понимаешь.
        - Понимаю, - рассмеялся Синтезатор, - а заметил, как она на меня смотрит? Слушай, ты в два смычка не пробовал никого? Думаю, ей понравится! Все силы молодости и вся опытность зрелости - и, заметь, не изменяя любимому, мы же - один человек!
        Вадим постарался выдавить из себя довольный гогот. Да уж. Прелесть просто. А что потом? Кто их знает, людей будущего, может, у них педерастия - в порядке вещей. Нет, у него таких склонностей нет. Что там говорил Синтезатор, кроме гона про
«пока мы едины, мы непобедимы»? Обучение нейронных сетей, влияние образования. В общем, за себя Вадим был спокоен.
        - Девочка хорошая, сиськи только маленькие. Ну, да выбора у нас особо нет. Представляю, какие тут красотки бродят.
        - Не представляешь. - Вадим вспомнил Анит и решил не откровенничать. - Во сне увидишь - со стояком проблемы будут, лучше не знать.
        - И как?
        - Что - как?
        - Есть проблемы? А то ты только намекни, я помогу девочку утешить…
        - Пош-шел ты!
        Синтезатор снова рассмеялся и стукнул Вадима по спине.
        - Спокойно, братишка. Я тебе не враг, я - это ты.
        Вокруг звенела и шуршала мокрая летняя ночь. Ночь в мире, которого не может быть.
        - Как думаешь… - Вадим хотел сказать «мы», но передумал, - они смогут отсюда выбраться?
        - Мне нравится ход твоих мыслей! «Они»! Хрен их знает. Может, да, может, нет. Коридор вероятностей нестабилен. Если наши сумели его заблокировать - нет, если не сумели - возможно. Но нет никакой гарантии, что вы окажетесь там, где нужно. С тобой - да, ты как будто ключ, понимаешь? Если коридор еще существует. А они… Слушай, братишка, да забей ты на них!
        Родственничек, блин!
        - Понимаешь, я привык… мне их жалко! Здесь прихлопнут их - и все!
        - Ага, а там их ждет дурдом. Так, по-твоему, лучше? Гуманнее?
        Вадим сделал задумчивый вид. Можно вернуться! Коридор - и дом. Душ. Компьютер. Настенька. Нормальная еда! Есть возможность! Есть!!!
        Издалека донесся рев мотора.
        - Пойдем-ка отсюда, - старший брат положил руку на плечо. - Да и спать надо. Полезно это иногда. Таблеточку дать?
        Таблеточка подействовала отменно: срубило тотчас. Рядом говорили, гремели стульями, топали. Наверное, наступило утро. Все уже проснулись, Вадим осознавал это - и продолжал безмятежно дрыхнуть.
        - Ты понимаешь, он приспособленец, - вполголоса сказал Леон и добавил что-то шепотом.
        Вадим напрягся: это ведь про него! Это он-то приспособленец? Сука, сам на хвост упал, можно сказать, использует - и такое девчонке втирает. Ревнует, наверное. При мысли об этом злоба как-то сразу улетучилась. Даже жалко стало этого человека. Привык владеть, приказывать, и вдруг - на тебе!
        - Зато он добрый! - возмутилась Сандра. - По-настоящему добрый! У него золотое сердце! Здесь я таких не встречала… И не встречу!
        - Да раскрой же ты глаза! Он спит с тобой, потому что ему это выгодно, он терпит меня по той же причине. Он не лжец даже - актер. Врет, и сам верит, и в каждое слово вкладывает по огромному куску души.
        - Ну, я же вижу! Мне-то он открывается! «Мы гораздо больше того, что хотим показать» - не твои ли слова?
        Вздох. Леон продолжил.
        - Хорошо, если так, Сандра. Я буду рад, если ошибаюсь.
        - Господа, прошу к столу, - проговорил Синтезатор.
        Вадим открыл глаза, потянулся. Подбежала Сандра, поцеловала в щеку. Какая она свежая, благоухающая после душа. И Леон преобразился, привел себя в порядок, волосы убрал в хвост, побрился. Рожа протокольная. Вадим обнял Сандру. Завидно тебе, да? Ну, завидуй, завидуй. Если даже Леон что-то и чувствовал, то умело это прятал под маской равнодушия. «Мы гораздо больше того, что хотим показать». Что ж ты скрываешь, философ?
        За столом уже сидел Ходок, шумно хлебал чай и давился печеньем. Синтезатор уселся в сторонке с улыбкой еще пакостней, чем у Михи. Хочет понаблюдать за голодными аборигенами, почувствовать себя благодетелем, в роль вжиться. Сандра бросала на него косые взгляды, а Синтезатор ей подмигивал. Кошки-мышки. Здорово!
        Вадим усадил ее рядом, глотнул кофе.
        Леон не спешил, остановился в проеме двери, оперся о косяк, скрестил руки на груди. Наконец заговорил:
        - А что ж хозяин не ест? Брезгует?
        - Я привык питаться после двенадцати. Разве что если чаю выпить… зеленого. Там чашка стоит… а, все равно не поймешь! - Махнув рукой, он поднялся, заварил себе чай и обратился к Леону: - Да садись ты уже, не отсвечивай.
        Леон неторопливо направился к столу, поравнялся с Синтезатором… Вадим и понять не успел, что он сделал, но спустя минуту хозяин валялся на полу без сознания. Или мертвый? Вадим вскочил со стула и заорал:
        - Ты что, сдурел?!
        - Заткнись, а? Сандра, ищи веревку, пока он не очухался.
        Веревку найти не удалось, Сандра порвала простыню. Синтезатор очнулся, заморгал. Связав его, Леон проговорил:
        - Это мир, где грубая сила побеждает разум. Привыкай, - усмешка, - Вадик!
        Синтезатор сжал челюсти, покраснел, но вскоре передумал бунтовать, трезво оценил ситуацию, отыскал взглядом перепуганного «братишку», смекнул, что помощи не дождется, и сказал:
        - Убивать ты меня не собираешься, значит… Что тебе нужно?
        - Мне нужно спокойно пожрать и не видеть твою рожу, это раз. Два, мне нужны твои вещи. Скорее всего, ты бы мне их не отдал и не одолжил. Так что ты не оставил мне выбора. - Леон поднял руки. - Ничего личного!
        Синтезатор рассмеялся - зло и отчаянно. Этот псих воспринимал происходящее как приключение. Персональное шоу для его синтезаторского величества. Леон сел на стул, выпил свой кофе, сожрал все, до чего дотянулся, и навис над Синтезатором:
        - Ну, сотрудничать будем или придется тебя пытать?
        - Лучше соглашайся, - посоветовал Вадим. - Леон, только без членовредительства, ладно?
        - Ладно. Его член я не трону.
        Ходок заржал, затопал ногой.
        - Братишка, ну ты и… - Синтезатор улыбнулся. - Приспособленец! Да что позеленел? Я такой же! Даже не знаю, что делал бы на твоем месте. А он… - Насмешливый взгляд остановился на Леоне, и вдруг по лицу Синтезатора как будто пробежала рябь. - Как же я его сразу не узнал! Н-да, Лео, потрепала тебя жизнь, однако.
        Леон удивленно вскинул бровь, но промолчал.
        - Где вход в коридор? - спросил Вадим.
        - У-у-у… понял! - Синтезатор снова оскалился. - Решил уходить… Что ж, твое право. Я бы задумался, стоит ли, - он посмотрел на Леона, - их с собой тащить. Видишь, это опасно. Мужик, посади меня на стул, пожалуйста. И спрашивай дальше.
        Леон выполнил его просьбу, обыскал карманы, вынул пачку сигарет, одну оставил себе, другую сунул в рот Синтезатору, долго разбирался с зажигалкой, но сообразил, поджег. Затянулся сам, мечтательно закрыл глаза и проговорил:
        - Спасибо. Итак, где коридор?
        Вот как он, значит, с равными обращается! Синтезатора этого за равного держит, уважает! Вадиму аж обидно стало.
        - Мне как, на пальцах объяснять? - ерничал Синтезатор. - Карта есть?
        - Есть.
        - Доставай.
        Леон вытащил из-за пазухи запаянную в пластик карту.
        Пока они возились с картой, Вадим вспоминал подслушанный разговор.
«Приспособленец».
        - Транспорт у тебя есть, чтобы нам ноги не ломать? - продолжил Леон.
        - Воздушный? Наземный? - вопрошал Синтезатор с нарочито серьезным видом. - Воздушный будет сильно заметен, он… хм-м-м… несколько отличается от вертолетов и самолетов. А вот гусеничный… Есть одна машинка. Но в нее только два человека помещаются. Так что придется тебе выбирать, с кем ехать.
        Вадим похолодел. Значит, выбирать будет Леон?! Нет, это он выберет между миром своим и этой гнилой вероятностью! Сжав кулаки, Вадим прохрипел:
        - Без меня вы не сможете попасть куда надо.
        - Крысеныш, - улыбнулся Синтезатор почти ласково. - Я тебя недооценил. Машинка управляется просто. Думаю, разберешься. Господа, пожалуйста, транспорт не ломайте, он мне еще понадобится.
        - Жратва где? - подал голос Ходок.
        - Заткнись, - вызверился Леон. - Ты пузом думаешь, что ли?
        Вадим приуныл. Если в машину влезают двое, значит, поедет он и Леон - по праву сильного. Сандра с этим мудаком останется? Или с Мишаней? Да ни за что! А кто спрашивать будет? За шкирняк - и вперед. Ходока Леон, наверное, прямо тут порешит, и Синтезатора тоже. К чему лишние проблемы?
        - Оружие? - продолжил допрос Леон.
        Синтезатор выплюнул наполовину выкуренную сигарету.
        - Погаси, а? Для дальнего боя снайперка есть, а для ближнего - облучатель. Открой полочку над моей головой. Ага… нет, нижнюю. Вот.
        Леон извлек уже собранную снайперку, погладил ее. Наверное, ни одну женщину он не гладил с такой любовью. Осмотрел, прицелился и удовлетворенно кивнул. Повертел в руках странную штуковину, похожую на револьвер.
        - Целишься, направляешь на врага, нажимаешь кнопку… ага, вот эту. И враг падает без чувств. Действует на расстоянии до ста метров. Отличная вещь.
        - И я падаю вместе с ним. - Леон положил облучатель на место, извлек патроны к винтовке и четыре гранаты, одну отдал Сандре.
        В лоб Синтезатора уперся ствол пистолета, он улыбнулся и повернул голову:
        - Лучше в висок.
        Вадим зажмурился. Но выстрела не последовало.
        - Нет, мужик. Не нужно мне твое оружие. Непривычное, а времени тренироваться нет. Гранаты забираю. - И повернулся к своей в удивлении застывшей команде. - По коням?
        Вадим не поверил своим ушам. Похоже, Синтезатор тоже не поверил и переспросил:
        - Что - все?
        - Я не бросаю своих.
        Синтезатор сплюнул под ноги.
        - Каков, а? А я тебя уважать начал. Э-эх… Такой же, точно такой же, как и тот старый придурок!

* * *

«Машинка» Вадиму напоминала луноход: приземистая, ростом с человека, плоская, наверху - люк, вместо колес - гусеницы. Похоже, она не предназначалась для боевых маневров: не было ни пулемета, ни отверстий и креплений для орудий.
        - А… мы сможем ею управлять? - чухая в затылке, проговорил Ходок.
        - Вперед и с песней! - скомандовал Леон, протянул Сандре сигареты. - Попробуй. Настоятельно рекомендую.
        Не прошло и минуты, как машина не зарычала даже - чуть слышно свистнула, тронулась и проехала пару метров. Из люка высунулся довольный Ходок:
        - Как два пальца обоссать! Только это… правда, тесно. Все не поместимся.
        Сандра, казалось, впала в прострацию: курила. Леон с видом хозяина взобрался на вездеход, едва не поскользнулся. Заглянул внутрь, задумался и скомандовал:
        - Сандра и Ходок - в кабину. Вещи - туда же. Мы с Дизайнером верхом поедем, только, Сандра, не гони по лесу.
        Так и сделали.
        До чего же неудобно было удерживаться на скользкой черной поверхности! Распластавшись, Вадим обеими руками ухватился за едва выступающие «ушки». Родео, блин! Удержись на спине взбесившегося быка!
        Когда начинались болота, рядом цеплялся Леон, и становилось вообще невыносимо. Машина отлично шла хоть по буеракам, хоть по топи. Только на время, когда она штурмовала очередной валежник, наездникам приходилось спешиваться.
        Потом поменялись местами: Леон сел за руль, Вадим - рядом, а Сандру с Ходоком изгнали на обшивку. Управлялся вездеход элементарно: руль, коробка передач, две какие-то кнопки. Погасшие экраны слева и справа - для внешнего обзора. Вадим включил их. Правую камеру закрывал ботинок Ходока. Сандра трусила следом, порядком отстав.
        Впереди простиралась равнина, поросшая пожелтевшей травой. Кое-где тянулись к небу хилые сосенки. Леон покосился на карту, на компас, остановил машину и высунулся в люк.
        - Сандра, полезай наверх, начинаются болота.
        Вадим следил за ее изображением на экране. Оперлась на гусеницу, вытерла пот со лба. Ее лицо было прямо возле камеры: бисеринки пота на висках, темный пушок над верхней губой.
        - Хрен бы мы своим ходом добрались, - отдышавшись, проговорила она и вскарабкалась, закрыв камеру. По-видимому, девушка за нее ухватилась.
        Затрясло, но не так, как в БТРе. Вадим вцепился в подлокотники. Кажется, кресла были с амортизаторами.
        - Так часов пять, и доберемся, - проговорил Леон.
        Вадим мечтательно закрыл глаза. Пять часов! Господи! Не верится! Только бы не сглазить…
        Из-под гусениц вырывалась грязь. Вскоре смотровые люки заляпало, и ничего нельзя было рассмотреть. Судя по тому, что одна камера показывала что-то черное, а вторая
        - бежевое, Сандра и Ходок держались. Приходилось им там, наверное, несладко.
        Вскоре затрясло меньше.
        - Выехали, что ли, из болот? - сам себя спросил Леон.
        - Надо окошки помыть, тут должны быть «дворники». - Вадим подергал маленькие рычаги, что прямо под кнопками.
        Внезапно на обоих экранах появилось изображение полянки, окруженной вполне здоровыми сосенками. Вездеход прямиком летел на огромную ель. Леон затормозил, откинулся на мягкое кресло и проговорил:
        - Привал и пересменка.
        На поляне запыхавшаяся Сандра выцарапывала из волос комья тины. Ходок стоял вполоборота. Его пузо осталось чистым, а вот куртка на спине была заляпана грязью и приобрела камуфляжную раскраску.
        Леон выбрался последним, потянулся и кивнул на вездеход.
        - Ваша очередь. Просидни уже на заднице.
        - Дай хоть почиститься. Мы ж салон загадим! - сказала Сандра.
        - Мой старший брат нас простит, - подал голос Вадим. - Сколько осталось до места?
        - Недолго. Но я не стал бы расслабляться…
        В кустах кто-то завозился. Ходок, Сандра и Леон одновременно выхватили оружие, Вадим остолбенел. Получи, фашист, гранату!
        Шуршал волк. Огромный… белый волк! Красивое животное. Грудь широкая, волосок к волоску, внимательные глаза. Повернулся всем корпусом, принюхался и побежал вдоль болота, вытянув хвост струной. Следом из-за валежника выскочил еще волк. Белый. Еще и еще. На людей они даже не смотрели, бежали, пригнув головы с поджатыми ушами.
        Сандра облегченно вздохнула и сказала:
        - Сытые. Иначе набросились бы.
        - Не нравится мне это, - проговорил Леон и указал на люк. - Вперед. Надо поднапрячься. Что-то надоело мне кормить гнус.
        Ходок сбросил испачканную куртку, стянул майку, обнажив костлявую безволосую грудь, и полез в салон. Сандра - следом.
        Не проехав и десятка метров, машина чихнула и испустила дух. Как Ходок ни старался, как ни бил ее по гусенице, как ни подгонял матом - с места она так и не сдвинулась. Вадим сам готов был охаживать ее с другой стороны.
        - Разрядилась… или топливо кончилось, - резюмировал он и почесал искусанную голову, на которой уже отросла светлая щетина.
        - Это что ж так не везет-то. - Ходок напоследок пнул машину.
        - Как раз наоборот. - Сандра вылезла из люка, бросила на землю два набитых мешка.
        - Мы здорово сократили расстояние. По сравнению с тем, что мы пережили, остались мелочи.
        И вдруг Леон метнулся к машине, свалил Вадима, прицелился в лес.
        - Там кто-то есть.
        Кое-как вытащив из-за пояса пистолет, Вадим отполз ближе к вездеходу, выглянул из укрытия. Неясная тень метнулась от ствола к стволу. Качнулись верхушки елей. Воображение нарисовало когтистую тварь - нереальное порождение несуществующего мира. Как-то сразу вспомнился «Хищник», «Чужие»… Да хрен с ним, с хищником. Неизвестно, во что местные зверушки превратились и что забрело сюда с зараженного юга.
        Ходок пятился, пока не уперся в машину. У него не хватило ума спрятаться. Леон напрягся, сгруппировался, прицелился. Если эта тварь ели качает, ей выстрел будет даже не как слону - дробинка… Сандра предпочла залезть обратно в люк.
        Тишина. Только поскрипывают деревья да шумно дышит перепуганный Ходок. И вдруг - прыжок. Три пистолета выстелили одновременно. Тварь заверещала и шлепнулась, застонала, как маленький ребенок, зафыркала. Мороз продрал по спине. Вадим сполз на траву, не желая смотреть, что за существо корчится у опушки.
        - Хрена се! - донесся радостный возглас Ходока.
        - Вадим, иди сюда! Глянь! Дома ты такого не увидишь! - это Сандра.
        Серовато-желтые ноги в бурую полоску еще подрагивали, дергался короткий хвост. Рысь? Вадим обошел зверя. И чего они разорались? Обыкновенная рысь… А вот и не обыкновенная! Скривившись, он потупился. Ну и морда: два рыла, влившихся в одну черепную коробку, вогнутый лоб и огромный глаз. Две пасти, два комплекта острых зубов.
        - Ты еще рыбок наших не видел, - приободрила Сандра. - Такое в речку заплывает… бррр… Лодки переворачивает. А зверушки такие чаще всего дохнут.
        - Шкурку бы снять, - суетился Ходок. - Леон, дай-ка ножик.
        Тяжело вздохнув, Леон взвалил мешок и направился в лес. Из малинника навстречу ему выскочил боров. Леон бросил мешок, выхватил пистолет, но боров крутанул клыкастой башкой и ломанулся туда же, куда и волки. Следом выскочила самка с поросятами. Раз, два, три… пять штук. А вот и шестой - совершенно лысый, белый. Волочит задние лапы… точнее, вторую пару задних лап. На его брюхе - огромная розовая опухоль.
        Вадим вздохнул облегченно. То ли кто-то рассказывал, то ли он где-то читал, что, если выстрелить кабану в голову, он выживет. Набросится и разорвет. И самки агрессивны, когда у них поросята. А эти даже не глянули. И волки тоже…
        - Что-то мне не хочется туда, откуда они убегают, - нарушил молчание Ходок.
        - Это или пожар, что вряд ли, - вслух рассуждал Леон. - Или облава. Судя по всему, люди уже близко.
        - Весело. - Сандра поежилась, оглянулась. - Болота везде. Не уйти.
        Порыв ветра принес голоса, собачий лай.
        - Пиздец котенку, - прошептал Ходок. - И валить некуда. Предлагаю Дизайнера к дереву примотать, пусть забирают!
        Сейчас они так и сделают. Вадим покрепче сжал пистолет. Пусть только попробуют! Надо было с Синтезатором оставаться. Тот бы на опыты не пустил. Леон задумчиво смотрел вдаль. Выбирал межу синицей и журавлем.
        - Уходим, - проговорил Леон и зашагал вдоль огромной лужи.
        - И что? - изумился Ходок. - Ну, куда мы… Тут же спрятаться негде! Найдут же!
        Леон заткнул его хлестким ударом.
        - Значит, так, отступать я не намерен. Находим место в болоте, где сыро, но нет топи. Укрываемся мхом, рогозом… что под руки попадется. Затягиваем языки в задницы и не дышим. Всем ясно?
        - У них собаки, - прошептала Сандра. - Да и машина тут… Следы-то свежие!
        - Прошла почти неделя. Собаки потеряли наш след. Будем надеяться на лучшее… Все равно выбора нет. Бежим!
        Как выяснилось, бежать было некуда. Участок суши, где издох вездеход, оказался мысом, с трех сторон окруженным топями.
        - Что вытаращились, - зашипел Леон. - Прячемся! В рогоз, живо! Только палками проверяйте дно, чтоб не увязнуть.
        Сандра и Вадим залегли рядом, плечо к плечу. Из воды торчали только головы, тела утопали в вязкой жиже. Леон и Ходок исчезли из поля зрения.
        Голоса все ближе, ближе… Вадим зажмурился. Сандра до боли сжала его пальцы. Бессмысленно прятаться. Нужно выйти и сдаться, спасти ее! Пусть живет. Надо найти в себе силы, встать… Не должна так закончиться его жизнь! И Вадим оборвал себя: откуда глупая надежда? «Со мной этого не случится». Случится, случится! Именно с тобой!
        - Колямбус! Ты глянь! Это че? - хрипловатый мужской голос.
        Лунари нашли машину Синтезатора. Колямбус ответил неразборчиво, тихим голосом. Загомонили другие лунари. Взвизгнула собака.
        На время находка их отвлечет. Или, наоборот, стимулирует. Там же следы… Следов-то! Рука Сандры дрожала. Интересно, она тоже надеется или прощается с жизнью?
        Совсем рядом захлюпала грязь.
        Конец.
        - Я тебя люблю, - прошептала Сандра.
        - Я тоже, - механически откликнулся Вадим.
        И позавидовал ей. Вот так умереть за любимого. В двух шагах от мечты… Настоящей мечты. А он…
        - Дизайнер! - донесся вопль Ходока. - Сандра! Хорош валяться! Выходите!
        Вадим скрипнул зубами. Мишаня, сука, сдал-таки! И чего Леон сразу его не пристрелил? Интересно, Леон мертв? Вроде не стреляли.
        Сквозь стебли Вадим разглядел человека - сутулого, с огромным рюкзаком. Рядом с мужчиной семенила девочка. Да это ведь не лунари! Крестьяне или муты… Какая хрен разница!
        - Мы спасены, - проговорил он. - Сандра, мы спасены!
        Не удержавшись, он чмокнул ее в щеку, девушка уткнулась в грязные руки и разрыдалась. Вадим поднялся и протянул ей руку.

3. Великое переселение
        Это были муты. Человек тридцать - целая деревня. Двигались они организованной толпой: в середине - две телеги, запряженные клячами. На телегах - домашняя утварь, клетки с курами и гусями. Кривые колеса поворачивались со скрипом, тонули в грязи.
        Ушастый паренек лет четырнадцати подгонял хворостиной двух телок и стадо коз с козлятами. Мужчины и женщины волокли огромные мешки, даже малые дети что-то несли. Две девки - худющая замарашка и верзила с неестественно длинными ногами - затянули тоскливую песню, без слов, сплошной вой.
        Леон, по самые уши измазанный грязью, с важным видом шагал рядом с плешивеньким горбуном, ведущим клячу под уздцы. Заметил взгляд Вадима, помахал рукой. Вадим невольно провел руками вдоль боков, размазывая липкую жижу. Только вымылись у Синтезатора. Хоть возвращайся.
        Сандра завизжала, закружилась, запрыгала, повисла на Леоне. Вадим на собственной шкуре испытал, каково приговоренным у стены. Целятся в спину ружья, жизнь висит на волоске. И вдруг - помилование. Случается. Иногда.
        Некоторое время он волочился сомнамбулой, потом сел в траву - ноги не слушались. Сколько раз ему казалось, что он сдохнет, не выдержит? Два, три раза? И ничего, живой. Вот и сейчас выживет. Последний бросок остался.
        Рядом уселась нервно хихикающая Сандра, толкнула в бок, сунула в рот сигарету.
        - Подкури мне, а? Руки мокрые.
        Вадим чиркнул зажигалкой Синтезатора. Сандра затянулась, упала на траву.
        - Ты знаешь, когда каждый день прощаешься с жизнью, перестаешь замечать, что она у тебя есть.
        Вскоре появился Леон, грязное чудовище, навис, упер руки в боки:
        - Что я могу сказать - повезло!
        - У них что, село сгорело и они теперь всем табором кочуют? - спросила Сандра, не вставая.
        - Темная история. Мут говорит, все окрестные деревни с мест срываются, - Леон сел чуть в сторонке, поставил у ног мешок. - Что-то там, говорит, скверное.
        - А что? - Вадим вытянул шею.
        - Хрен их знает. Посылали, говорит, людей на разведку, но никто не вернулся. Неделю назад потерялась связь с мутами, что за пределами обитаемого кольца. И диких давно не видно. Такие вот дела. Целая деревня без вести пропала. Большая деревня, богатая.
        - Уж не из-за нас ли? - предположил Вадим, и на душе сделалось холодно и тошно. - Получается, мы попремся прямо в пекло. Хотя… выбора-то особого нет. Может, о нас уже давно забыли.
        - Вот это вряд ли, - сказала Сандра. - Лунари скорее ноги протянут, чем вернутся, не выполнив приказ. Знаешь, что их ждет за неисполнение? То же, что и меня. Командный состав уж точно.
        Муты скрылись в зарослях, доносились лишь обрывки заунывной песни.
        - Что-то там случилось, - прищурившись, проговорил Леон. - Чует моя задница. Люди бегут - ладно. Но звери… Будем решать проблемы по мере поступления. Сейчас нам надо помыться.
        Ходок обнаружился у сосны. Кидал нож в ствол и, наверное, воображал Леона. На скуле Мишани расцвел фиолетовый синяк. Увидев обидчика, он оскалился и сказал:
        - Как все закончилось, а? Чуть в штаны не навалил.
        В его взгляде не было привычного озорства. Улетучилось. И радость, и задор тоже исчезли. Не хочется Мишане в неизвестность, ему и тут хорошо. А нужно, тащит злой Леон на буксире, отстанешь - башку снесет. И попутчики ему опостылели. Ему бы забиться в свою квартирку, снять шлюшку и балдеть.
        - Сколько впереди деревень? - поинтересовался Вадим.
        - Спроси что-нибудь попроще, - ответил Леон. - Сюда меня никогда не заносило.
        Воды вокруг было - залейся, но вонючая, болотная. Грязь начала подсыхать и схватываться коркой. Пока ручей нашли - все чесались.
        На мытье ушло больше часа.
        Ближайшую деревню услышали издали: горлопанили петухи, гоготали гуси. Выбравшись из лесу, Вадим понял, что это не деревня - большое становище. Слонялись муты и люди. Кричали дети. Мычали коровы. Пахло навозом и жареным мясом. И обозы, обозы, обозы.
        - Большое переселение народов, - прокомментировал Вадим. - Что это значит?
        - Нужно расспросить народ. - Леон прихлопнул на лбу слепня. - Мы с Мишаней идем налево, Дизайнер с Сандрой… вы меня поняли.
        Сандра от Вадима не отходила ни на шаг. Прилепилась. Но вышло даже кстати: неуютно среди этих… Вон баба в мешковине, эк ее перекосило! Один глаз-щелка, другой навыкат, губа вывернута, аж до подбородка свисает, и слюна бежит. В сторонке босая девочка пасла утят, один грелся возле ее ног… четырехлапый. Прелесть просто.
        По-видимому, лагерь состоял из нескольких деревень, жители которых держались особняком, собирались вокруг кострищ. В центре - общая «площадь». Дородная бабища, растопырив розовые колени, ощипывала петуха.
        - Мать, продай курицу, - проговорила Сандра.
        - На торжище продают, - проворчала баба. - Иди, иди отсюда, не на ярмарке.
        И повернулась задом. Сандра пожала плечами и отправилась искать кого-нибудь более разговорчивого. Улыбнулась стройному юноше, потупилась. Он заинтересовался. Освободив руку, девушка заспешила ему навстречу. Прямо Ромео и Джульетта на свидании! К Вадиму тотчас подскочила девчонка, притерлась.
        - Сучка твоя баба, - затараторила девчонка. - Они все, красивые, такие… Э, чего ты такой мокрый?
        - Вещи стирал, не высохли. Хочешь сладкого?
        Он извлек из кармана уже слегка размякший пряник, позаимствованный у Синтезатора. Девчонка покосилась недоверчиво, понюхала, лизнула и зажмурилась:
        - Вкуснотища! Вот скажи, чего ты тут забыл? - проговорила она с набитым ртом. - Ты ведь из города, да?
        - Да курицу хотим купить, чтоб зажарить… Откуда здесь столько народу? Куда все идут?
        - Курицу, говоришь? - Девчонка лукаво прищурилась. - А сколько дашь?
        На ладонь лег складной походный ножик с открывалкой - абсолютно бесполезная вещь. Глаза девочки загорелись.
        - Сначала куры, потом деньги.
        Курица была грязная, худая и, видно, слегка приболевшая. Радуясь обмену, девчонка чмокнула Вадима в щеку.
        - Так куда все идут? - повторил он.
        Девчонка махнула на север и погрустнела.
        - У нас дом был крепкий, хороший…
        - Зачем уходить, если дом хороший? - Вадим нашел взглядом Сандру, она разговорила юношу, тот уже и слюну пустил.
        - Боятся. Сначала соседские парни ушли на кабана и не вернулись, потом за ними отправили троих… Вернулся один Валька. Чокнутый. - Она вытаращила глаза. - Только мычит и слюну пускает, и седой весь.
        - Это все, что ты знаешь? Люди что говорят?
        - Говорят, что дикие нападают, грабят, деревни жгут. И много их. Женщин они угоняют, мужчин убивают и пьют их кровь.
        Когда пошли сказки, Вадим потерял интерес к разговору, избавился от девчонки и побрел к развилке, где разошлись с Леоном. Сел, скрестив ноги по-турецки. Вечерело. Из леса тянуло сыростью, а одежда так и не высохла. Вернулась Сандра, она несла за шею курицу о четырех ногах. Есть птичку без дозиметра Вадим не рискнул бы еще несколько дней назад. Теперь, после полиплоидной черники, вонючей болотной жижи, после ночевок в лесу - не страшно. Хуже не будет, хуже просто некуда. Дома надо срочно показаться врачу, соврать что-нибудь, вроде в Чернобыль ездил на экскурсию, теперь волнуется.
        - Надо Леона найти, - сказала Сандра, - и пожрать бы.
        Они петляли между телегами, утопая в раскисшей земле, перемешанной с навозом. Орали дети, хрипло мычали коровы, ржали клячи. Все вокруг скрипело, кашляло, переругивалось, визжало, смеялось. От костров несло варевом, жаревом и самогоном. Муты веселились, будто только за тем и пришли в этот мир. На Вадима и Сандру никто не обращал внимания: вонючие, в замызганной одежде, волосы Сандры спутались в колтун. Словом, свои, не лунари, не земельники. А что на вид как люди - кто ж их знает, что там под одеждой?
        - Безобидные совсем, - отметил Вадим, - добрые даже. Что их так не любят?
        - Не любят? Ох, милый, их ненавидят. Их уничтожают. Выжигают целыми деревнями, жалея патронов, - это же муты. Понимаешь? Они - скверна, они - напоминание. Раньше, в первые годы, как пошли мутации, очень много рождалось детей с отклонениями. Их сразу убивали, линчевали с матерями и отцами. Инстинкт толпы, если хочешь.
        - Но ведь это не заразно…
        - Не заразно, - согласилась Сандра, - болезнь, уродство и смерть не заразны. Но отвратительны. А муты ведь размножаются.
        Подтверждая ее слова, из брезентовой старой палатки выскочил под ноги карапуз лет полутора, одетый в короткую рубашонку. Карапуз пускал слюни, вопил от счастья. Он нетвердо держался на ногах и путался в хвосте…
        - Ты бы хотел, чтобы твои внуки были такими?
        Малыш кинулся к незнакомой тете, споткнулся, шлепнулся и заревел. Хвост его бил по земле, верткий хвост лысой обезьяны. Сандру перекосило. Вадим осмотрелся - непутевая мамаша мутика не появилась. Малыш размазывал по мордашке сопли. Вадим наклонился, поднял его, содрогнувшись от отвращения. Упитанный ребенок, грязный только до невозможности. А так - все как у людей, щеки толстые, глаза серые, белобрысый, пиписька - стручок. Только вот хвост. Поставленный на землю мальчик заорал громче, протянул к дяде руки.
        - Блин, где его мамаша? Уйди, уродец! - взвизгнула Сандра.
        - Ты чего? - Вадим пересилил себя, взял малыша на руки, тот залопотал что-то. - Это - ребенок, он ни в чем не виноват. Подумаешь - с хвостом. Атавизм. Не самое жуткое.
        По правде сказать, четырехногая курица была куда как отвратительней.
        - Па-па-па! - заявил младенец. - Дя-дя-дя!
        - Правильно, не папа я тебе, обезьянка.
        Вертлявое тепло на руках, цепкие пальчики, вцепившиеся в Вадима. Хвостик, обвивший предплечье, как ветку. Вадим бы отбросил эту пакость, но он только что выговорил Сандре за «нетолерантность» и теперь вынужден держать марку.
        - Их не должно быть. - Сандра смотрела в сторону. - Я на все согласна. Пусть у птиц будет хоть по восемь ног - ноги вкусные, в конце концов. Пусть новые виды… Рыба - пусть! Но люди должны оставаться людьми.
        - Сандра, это уже фашизм какой-то!
        - Тебе хорошо. Ты здесь на экскурсии. А мы смотрели учебные фильмы про жизнь до войны. И старики еще помнят, как это было. И дома, то есть у лунарей, все иначе. А здесь… Зачем они живут? Ради чего? Плодят уродов, сношаются. Они - не люди, они - муты. Др-рянь!
        - Я тебя не узнаю. Пойдем, поищем маманю хвостатого.
        Вадим двинулся к палатке. Такие брезентовые страшилища хранились на антресолях у походников старшего поколения, у бывших бардов, байдарочников и альпинистов. Эту украшали многочисленные заплаты, она выцвела давным-давно. У входа Вадим крикнул:
        - Эй, хозяева!
        Ответа не было. Сандра топталась позади. Вадим решительно заглянул внутрь. На подстилке дрыхла, раскинувшись звездой, молодая женщина, дебелая, чумазая. Вылитый младенец. Одеждой мадам себя не утруждала, по жаре почивала нагишом. И видны были ее налитые молоком груди, рыхлый живот. Хвост лежал чуть выше слипшихся сосульками лобковых волос. Украшенный розовым бантиком хвост.
        За спиной мучительно блевала Сандра.
        Вадим бы с удовольствием к ней присоединился. Баба смердела немытым телом и самогоном, и при одном взгляде потенция гарантированно пропадала на две недели вперед.
        - Ма-ма-ма!
        Вадим поставил ребенка на пол палатки. Младенец опустился на четвереньки, подбежал к маме, схватил обеими руками грудь и принялся пить, чавкая. Дама обняла его, не просыпаясь. Вадим выскочил наружу.
        - Не должно, - Сандра вытерла рот рукавом, - этого не должно быть!
        - Да ладно… Видал я и похуже… Пойдем-ка отсюда побыстрей.
        Они зашагали рядом, стараясь не смотреть по сторонам. Сандра в последнее время нервная, дерганная. ПМС у нее, что ли? Или большое скопление «нелюди» так действует? Она же - чистый лунарь, ну, в прошлом. Так ее воспитали. Если не кокетничать, не красоваться перед Сандрой, следовало признать: муты отвратительны. Вадим вполне разделял точку зрения «их не должно быть». Но признать мутов недостойными жизни - отбросить окончательно все оковы цивилизованности, стать таким же, как Леон. Или хуже - как Ходок.
        - Куда их всех несет такой толпой? - решил разрядить обстановку Вадим. - Ты не узнала? Мне девчонка рассказывала о пропавших людях…
        - Якобы что-то жуткое поселилось южнее. А что и почему жуткое - они сами не знают или говорить не хотят. Ты не переживай, если хоть кто-то из них в курсе, Леон эту информацию вытащит. Он такой. С ним не промолчишь.
        Раздался знакомый гул. Вадим задрал голову. Вертолеты летели со стороны Москвы, три болотно-зеленые машины. И тут же стойбище наполнилось криками, плачем, заметались муты, сшибая друг друга, кинулись к лесу…
        - Пиздец! - заорала Сандра. - Бежим!!!
        Ее точку зрения Вадим разделял. Сандра отшвырнула курицу, схватила Вадима за руку и рванула к лесу вслед за расторопными мутами. Под ноги кидались дети, куры, гуси, домашняя утварь. Сандра неслась, как по асфальту, отшвыривая с дороги все живое, перепрыгивая через костры, ямы, оглобли. Вадим спотыкался, дурел от толчеи и шума. На него налетел (и был тут же отброшен Сандрой) мутноглазый дядька с трехцветной, как шкура кошки, бородой. Муты, бежавшие впереди, дрогнули. Остановились. Попятились. Вадим представил, как они разворачиваются и несутся волной обратно в лагерь. Затопчут же.
        - Сюда! - Сандра потащила Вадима в сторону и нырнула под телегу. - Если подожгут - все, пропали. И так пропали. Но если подожгут…
        Кроме них, под дном телеги оказалась собака. Большая такая, мохнатая, вонючая. Псина вывалила язык и «улыбнулась». Курица Вадима придушенно захрипела, он наконец вспомнил о ней и отшвырнул в сторону. Сандра вжалась в землю, насторожилась, ее ноздри раздувались, глаза превратились в щелки.
        - Оставайтесь на местах! - раздался усиленный голос, перекрывший шум паники. - Всем оставаться на местах!
        - Гарик, - охнула Сандра, - Толстый Гарик, точно. Ничего себе, за нами Гарика послали. Вот уж не думала… Эх, блин, и убить его нечем…
        - Оставайтесь на местах, или мы вынуждены будем открыть огонь!
        - Облава. - Сандра посмотрела на Вадима с подозрительным блеском в глазах. - Облава, милый. Это даже не пиздец, это совершенный, полный, абсолютный, кромешный пиздец! Нам не выбраться. Нас вычислят сразу, начнут всех проверять - оп-па! У них же наверняка есть твоя фотография. Ну, или пидора-двойника фото - без разницы.
        - Меня по фотографии не узнать, - улыбнулся Вадим, - я там чистенький, а тут я грязный и бритый. И морда заросла. Как в гриме, блин.
        - Точно.
        Она замерла, боясь спугнуть мысль.
        - Точно. Мы - муты. Запомнил? Обычные муты. Идем со всеми вместе, спасаемся от какой-то дряни. Надо погуще дерьмом обмазаться. И ботинки сними. Босиком походишь. И голову, голову тоже - грязью! И рожу! Ну?
        Разуваться Вадим не стал - и так ботинки утратили первоначальный лоск, покрылись коркой, разбиты вдрызг на дорогах этой России (которые после войны лучше не стали, естественно). Он послушно вымазался подтележной пакостью, провел пальцами по лицу, изображая Рэмбо. Сандра после тех же манипуляций ничем не походила на его знакомую
        - замарашка какая-то. Никому и в голову не придет, что бывший лунарь добровольно так угваздается!
        Собака наблюдала за людьми с интересом.
        - Проверь телегу, - совсем рядом появились берцы, прямо перед носом. - Половина попряталась, вот ведь дрянной народец. А приказ - всех собрать.
        Лунарь заглянул в их убежище. Собака шумно почесалась, Сандра глупо хихикнула, Вадим выдал самую идиотскую из заискивающих улыбок.
        - Оп-па! На выход, быстро! Вылезаем, я сказал!
        Они выбрались, встали кособоко, Сандра смотрела под ноги, Вадим - на нее.
        - На меня смотреть! На меня, шваль! Вот ведь уроды, вы что, вообще не моетесь? Слышь, капитан, они вонючие. Меня сейчас стошнит.
        - Головы поднять! В лицо смотреть! - рявкнул капитан.
        Вадим послушно уставился на лунарей. Страха не было, только отчаянная пустота. Он вспомнил, как Сандра играла дурочку, и решил придерживаться той же тактики: дебил я. Идиот. Вонючий. Но мирный-мирный, тихий-тихий.
        - Фу, - поморщился капитан, - вы что, специально в грязи валялась? Ты посмотри, он там с бабой был…
        Вадим сделал вид, что застегивает ширинку.
        - Маленький чпок, - заныла Сандра, - хотите большой чпок, добрые люди?
        - Гадость какая. - Капитан побледнел. - Твое счастье, стрелять не велено. Давай топай вперед. В центр этого вашего вертепа.
        Сандра, мелко кланяясь, засеменила на «площадь», окруженную палатками, Вадим потопал следом. Капитан ругался и плевался, выражая свое недовольство окружающим миром вообще и мутами в частности.

* * *
        Когда началась облава, Леон проводил «социологический опрос», пытаясь вычислить, от кого и чего муты двинулись дружною толпою. Ходок держался рядом и ныл, ныл, ныл. Все ему было плохо, Вадим - особенно. И ничего приятного впереди не ждет: с той стороны и звери, и люди бегут. И, главное, молчат, не признаются, что за страховидло их так напугало. Даже бабы, разбитные бабенки, Ходока не радовали. Они чуяли ебаря-террориста, липли как мухи к говну, а Ходок отбивался. И не из-за того, что грязные, и не из-за того, что у некоторых - хвосты там, сиськи в два ряда… Раньше его не смущало - хвост можно подвинуть, а сисек чем больше, тем лучше. Просто был не в настроении, устал. И в пекло соваться не хотелось.
        Леон беседовал со старшими. Здесь собралось несколько деревень, решали, куда идти, торговали помаленьку друг с другом, пили за встречу, любились и играли свадьбы. Над торжищем витал дух пира во время чумы, надрывного русского веселья на краю пропасти. «Эх, пить будем и гулять будем, а смерть придет - помирать будем». Так и жили, так и не решили, куда идти.
        Леон давно изучил повадки мутов. Безобидные, не планирующие ничего дальше, чем на сезон вперед, они жили в покорности собственным болезням, смерти, уносящей и младенцев, и юнцов, лунарям, по прихоти выжигавшим целые деревни. Хозяйство вели ни шатко ни валко - здоровья не хватало. Первобытно-общинный строй, всеобщее равенство, староста (обычно - самый крепкий и мозговитый). Кочевье далось деревням страшной ценой: многие погибли в пути, не выдержав, - хилые, больные и беременные, малые дети, которых всегда было немного: редкая баба могла рожать, но уж если могла, плодилась с удвоенной силой, производя на свет и жизнеспособных, и убогих, имеющих с человеческим обликом мало общего.
        Леон с несколькими деревнями поддерживал отношения: муты шарятся по лесу и заброшенным городам, выносят оттуда ценные вещи и всегда рады продать, да и человеческому отношению рады.
        Собравшиеся здесь почти все были уродами. Они пришли с юга, где, вдали от лунарей и погромов, жили последние десятилетия. Ели «грязную» пищу и пили радиоактивную воду, выращивали на фонящей земле овощи.
        Староста Кот, с трехцветной, пятнами бородой и выбритой башкой, поскреб подбородок.
        - Мы первые ушли. Потом остальные снялись, когда увидели, что мы уходим. Мы ж все, ядрена вошь, соседями были. А как поперло зверье, растуды его в качель, пошли смотреть, что там такое понавылезло. У нас, на юге, иногда как вырастет - усрешься! Вон, помнишь, Лапка, жабу?
        Староста Лапка, перепончаторукий кряжистый дядя, глубокомысленно кивнул.
        - Такая жабень, чтоб ее перекорячило, вымахала! И повадилась, вишь, птиц, как комаров, трескать! Язычина - что моя телега длиной. Ам! И нет вороны. Мы на нее с рогатинами пошли, а то эта паскуда еще и бабу задавила, хорошую бабу, плодовитую. Как прыгнет - и баба в лепешку. Рогатинами достали, потом на две деревни мясо поделили. Нежненькое мясцо…
        Староста Лапка вздохнул, подхватил со стоящего на земле блюда птичье крылышко и заработал мощными челюстями, перемалывая хрящики и косточки.
        - Ты к делу давай, - поторопил Кота Леон, - что там было-то? Что даже вы не справились?
        Засмеялся Горбатый, скрюченный старик, глаза которого слезились.
        - Прыткий! Ишь! Тебе зачем? Неведома Хуйня там была! Во как!
        Ходок, сидевший рядом с Леоном, закашлялся. Да, объяснил Горбатый, а все кивают со значением: она и была, иначе не скажешь! Муты - они хитрые, они информацию держат, ничего не вытянешь просто так.
        Леон достал из кармана пачку сигарет. Забрал несколько у Вадикова «братца», хотел сам курить по торжественным случаям. Может, с Сандрой поделиться. Но Старост следовало умаслить.
        - Угощайтесь, уважаемые. Лунарский табачок, махорке - не чета.
        Зацокали, заохали, расхватали почти все в момент. Над посиделками поплыл вкусный дым.
        - Вещь, - вынес вердикт Кот, - умеют лунари жить, барон. А пойла ихнего при тебе нет? Жаль…
        - Так что там было? Зверь?
        - А хрен его знает, - Кот затянулся, - ребята пошли смотреть - пропали. Еще отряд собрали, вооружили - и тех нет. Мне людей жалко. И скотина волнуется, и зверье из леса бежит. Ну, и мы снялись. Может, облако «грязное» принесло, может, еще что. А на смерть я своих отсылать не буду.
        Снова - одобрительные кивки. Верно сказал, на смерть людей посылать - последнее дело. И так нас немного.
        - И знаешь, - Кот в упор смотрел на Леона, - я - мужик тертый. Жаба мне - смех один, царь-рыба - так, ушицы сварить, ни от волка не бежал, ни от медведя-шатуна, ни от стаи кровососов, ни от пожара. И в город ходил, а уж там кто другой полные штаны навалит. А тут - печенкой учуял, драпать надо. Смерть там. Вот там что. А как выглядит - мне не важно, я, ядрен-батон, жить хочу. Ты, барон, жить хочешь?
        - Хочу, - вздохнул Леон, которого рассказ не обрадовал, - но мне как раз туда, на юг, надо.
        - Не ходил бы ты. Помирать - никому не надо. - Горбатый моргал часто-часто, и по щекам его катились мелкие слезы. - Молодой ты, здоровый. Бежишь от кого, что ли?
        - Дело у меня на юге.
        Горбатый покрутил птичьей головой.
        - В город не ходи, барон. Сгинешь. Что зверье убежало - ладно, даже мошкара оттуда улетела. И рыба из рек ушла. Думаешь, Кот тебя пугает? Кот ничего не боится и никого не пугает, дело говорит. Погано там.
        И замолчал. Ходок заерзал. Леон курил, смотрел на старост. Ничего толком не объяснили, сволочи, не знают ничего! Да мало ли, почему зверье бежит. И сколько в тех рассказах о великом исходе насекомых правды, а сколько мифотворчества - неизвестно. Оправдывают собственную немощь и трусость, байки бают.
        Раздался стрекот. Старосты повскакивали, заозирались. Леон тоже вскочил: от леса к стойбищу неслись вертолеты.
        Началась паника. Леон с холодным отчаянием понял: не уйти. Это - не случайность, это - облава. Или всех перестреляют, или выжгут. Или найдут Дизайнера и угомонятся, навсегда закрыв Леону ход в другой мир. Ходок вдруг пригнулся и мелкими шажками заспешил куда-то в сторону. Совсем парень сбрендил. Леон оторопело смотрел несколько секунд, как Ходок шуршит прямо в объятья лунарей, а потом догнал его, поймал за рукав. Ходок вырвался.
        - Говорил! - Из пасти Ходока летели слюни. - Говорил, надо его сдать! Все, приплыли! Сейчас и так его возьмут! А нас положат!
        - Молчи, - прорычал Леон, - заткнись наконец. Может, пронесет.
        Вокруг носились муты, орали старосты. Ходок притих, уставился вверх, сгруппировался, как зверь перед прыжком. Псих гребаный.
        - Да отвалите с дороги! - К стойбищу ринулась целая толпа.
        То ли срываться собрались, то ли просто прятались. Ходок шуганулся в сторону, к лесу. Леон делал вид, что следит за вертолетами, а сам боковым зрением наблюдал за Ходоком. Тот сгорбился, как будто желал казаться ниже, вынул пистолет, прицелился. Сука продажная. Леон бросился вперед и в сторону раньше, чем палец Ходока нажал на курок. Выхватил нож и метнул в живот, в область печени. Попал левее, все-таки далековато. Ходок скрючился, непозволительно медленно поднял руку с пистолетом, но Леон был уже рядом. Несколько точных ударов, и они оба повалились в траву рядом с загоном для свиней, сколоченным на скорую руку.
        Ходок заорал, но Леон быстренько его заткнул, сел верхом, схватил одной рукой за подбородок, другой - за затылок и решил брать на понт, слишком уж много было случайных совпадений.
        - Жить хочешь? - шепнул он на самое ухо.
        - Все равно ведь замочишь! - прохрипел Ходок, дернулся и получил тычок в бок.
        - Давно на лунарей работаешь?
        - Пошел на хуй!
        И еще удар. Ходок заскулил.
        - Говори, крыса, а то на куски порву! Хоть сдохни как мужик.
        - Уже год, - затараторил он. - Лекарства, бабы, вид на жительство…
        - Кому ты там нужен, - не выдержал Леон. - Убожество. Как они нас нашли?
        - Жучок был в бэтээре.
        - Один?! - Леон до хруста вывернул его руку.
        - Да-а-а, - взвыл он. - Сейчас - нету.
        Леон свернул ему шею, привстал, огляделся, раздумывая, куда бы спрятать тело. Басовито хрюкнула свинья, ей ответила другая. Вариант! Тело своего осведомителя лунари если и успеют найти, в жизни не опознают.
        Свиньи у мутов были хорошие, зубастые и здоровенные. Перевалить тело через ограду Леон не смог, пришлось поднимать засов, открывать кривые, но прочные ворота и затаскивать Ходока внутрь. Свиньи не нападали, понимали, что их пришли кормить. Оставив труп, Леон бросился прочь из загона, поскользнулся, растянулся на земле. Вскочить, метнуться за ворота, закрыть засов, отряхиваться некогда, весь в грязи и навозе…
        - Стоять! - сказали сзади. - Ну-ка повернись, урод!
        Леон медленно обернулся. У него за поясом - пистолет, хорошо закрыт курткой. В карманах - масса всего интересного начиная с тех же «лунарских» сигарет. Если будут обыскивать, а обыскивать будут, он не похож на мута.
        - Ты там что делал? - спросил лунарь с брезгливой миной. - Спал, что ли?
        Леон не поверил своей удаче, мысленно благословил свиней и пожелал им приятного аппетита.

* * *
        Лунари согнали всех на «площадь», отгороженную первым кругом палаток и телег. Под ногами хлюпала жижа, замешанная сотнями ног. Муты жалобно хныкали, из хитрых крестьян превратившись в полоумных холопов. Сандра, если поднимала голову, корчила самую жуткую рожу, на какую только была способна. Вадим, решивший «косить под дурачка», ритмично бормотал молитву, единственную, которую помнил, - «Отче наш». А здесь, похоже, ее никто не знал, по крайней мере, иссохшая бабка лет пятидесяти ткнула Вадима локтем в бок и спросила жалостливо: «Шо, мила?й, батьку сваво потерял?» Пришлось согласиться.
        Здесь встретились муты из разных деревень, в лицо далеко не все друг друга знали, и в Сандру с Вадимом не тыкали пальцами, не указывали на пришлых лунарям. А лунарей было много. Деревню оцепили «матолыги» и БТРы, вертолеты покружили и улетели - на разведку, наверное. Вооруженные солдаты удерживали мутов на
«площади», никто и рыпнуться не смел. Стояли тесно, плечом к плечу, переминались с ноги на ногу. В толпе Вадим заметил давешнюю хвостатую мутантку с отпрыском на руках, завернутую в какую-то тряпку - не успела одеться. Леона и Ходока видно не было.
        В толпе шептались, обсуждали облаву, строили предположения: а вот как сейчас нас всех тут положат… Что им надо-то? Ищут чего? Или просто поохотиться решили, изверги? Тс-с, тихо, услышат еще. Нельзя их ругать, а то осерчают. Если что нужно
        - мы все отдадим. Смотрит на нас, улыбнись!
        Солдаты отворачивались, нежно зеленели. Потом к мутам вышел военный рангом постарше.
        - Гарик, - прошептала Сандра и опустила голову, чтобы волосы закрыли лицо.
        Толстый Гарик оказался низким истощенным человечком. Ручки-палочки сжимали автомат, и удивительно было, что они не ломаются под весом оружия. Гарик тянул шею, похожий на ощипанного цыпленка, высматривал что-то. «Кого-то, - поправил себя Вадим, отворачиваясь, - меня».
        - Кто староста? - неожиданным басом рявкнул тощий.
        В толпе произошло движение. Люди раздвигались, образуя коридоры, по которым к Гарику уже спешили старосты. Брови тощего поползли вверх:
        - Все - старосты?
        - Дык ведь деревень-то пять, - охотно пояснил мужик с пятнистой бородой. - И старост, через плечо их в сраку, пять.
        - Хорошо, - военный пребывал в некотором замешательстве, - пять - так пять. А что это вы объединились?
        - Согнали нас, господин, с насиженных мест, новые ищем, - пролепетал пожилой горбун, - вместе уходили, вместе и ищем. Соседи мы были. Там, на юге.
        - А почему к Москве идете?
        - Да вы что?! - перепугался бородач. - Мы так… Мы дальше и носу не сунем. Вот думаем, куда пойти, может, здесь и осядем, если позволите…
        Толпа не шевелилась и, кажется, не дышала. Военные пошли на диалог, может, и не убьют, если старосты будут отвечать подробно и с должным почтением. Живут себе муты далеко от Москвы - лунарям до них дела нет, всех не перестреляешь. Патронов не хватит геноцид устраивать.
        Вадим старался не смотреть в сторону военных. Толстый Гарик собрал старост и увел куда-то в сторону. В толпе снова началось движение, кто-то даже захихикал.
        - Тихо там! - рявкнул солдатик.
        - Смотри, Леон, - прошептала Сандра на ухо Вадиму, - вон там, слева.
        Вадим проследил за ее взглядом, но Леона не увидел. Муты как муты. Переминаются, воняют, рыгают и пердят. Слепней слетелось - как на стадо коров. Солдаты передают друг другу баллончики с репеллентом, брызгаются, воняют, в свою очередь, тоже переминаются и недовольно бубнят. Сандра присела на корточки, Вадим опустился рядом. Из-за прошедших дождей земля, разбитая ногами, превратилась в топкую жижу. Хорошо, что не послушался Сандру и не разулся, замерз бы совершенно.
        - Надо уходить, - зашептала Сандра, - Леон нас узнал, все нормально. Подать ему знак и уходить. Только Леон без Ходока, или я Мишку не заметила. В общем, потихоньку протискиваемся к краю.
        - Солдаты, - Вадим с трудом удерживал равновесие, чуть не шлепнулся в грязь, - они следят и…
        - Ой, да брось. Я что, в облавах не участвовала? Им уже все надоело. Они напуганы. Они никогда столько живых мутов не видели. Приказа стрелять нет, если только не будет провокации. Гарик уже беседует со старостами, и не исключено, что по нашему поводу, хотя я бы не обольщалась: слишком большие силы, да и вертолеты улетели. В общем, солдатики постоянно отвлекаются, глазеют по сторонам… Если не по нашу душу, то им все равно, кто убегает. Схрон у нас за оцеплением, нормально…
        - Мама, я писать хочу! - взвыл какой-то ребенок.
        - Ну, доця, садить, пописай! - ласково предложила мама.
        Сандра распахнула рот и подняла вверх указательный палец.
        - Идея! Так. Держи меня крепко, я сейчас начну страдать брюхом. Не отпускай и помалкивай, понял? Типа я сама идти не могу.
        - Сандра, а если они все-таки за мной?
        - Тогда всех обыщут и осмотрят. И нас все равно схватят. Лучше рискнуть.
        - Думаешь, пропустят?
        - Они брезгливые. Им здесь очень плохо пахнет. Если стошнить и обкакаться - отпустят в кустики.
        Идея Вадиму не нравилась. А ну как пойдет лунарь с ними? Или Сандру одну отпустит, а Вадима задержит? И светиться, обращать на себя внимание не хочется. И Леон. Ладно, пусть Вадим с Сандрой выберутся, но не бросать же здесь Леона! Он, конечно, редкостный гад, пусть смотрит на всех как на говно, но оставлять его с лунарями не хочется. Сандра ждала, не начинала представление.
        Вадим выпрямился. И сразу заметил Леона. Удивительно, что лунари его не схватили - Леон выделялся среди мутов «лица необщим выраженьем», расправленными плечами. Что это с ним? Не может сгорбиться и дебильности роже придать? Гордость заела? Но вот грязен Леон был отменно, даже муты отодвигались. Леон смотрел куда-то внутрь себя и, казалось, ничего вокруг не замечал.
        - Сандра, - строго сказал ей Вадим, наклонившись, - надо пробраться к Леону. Что-то наш друг не в себе.
        Она тут же заволновалась, вскочила на ноги.
        - Видишь? Не будет он выбираться, какой-то он заторможенный.
        Сандра согласилась. Леон, казалось, не видел мутов. Не видел друзей. Вадим думал, что он пристально смотрит, вызывая на диалог. Пригляделся: нет, он в прострации и обозревает лишь ему видимые дали.
        Они не успели протолкаться к Леону. На площадь вышел Гарик в сопровождении пяти старост. Вид у военного был озабоченный, у старост - виноватый.
        - Сунетесь ближе хоть на километр - урою, - пообещал Гарик собравшимся. - Нам в округе мутанты не нужны.
        Старосты подобострастно закивали.
        - Уходим, - бросил Гарик солдатам.
        Муты захлопали, завопили. Солдаты быстро строились и отступали к технике. Сандра бросилась к Леону, работая локтями и ногами, Вадим за ней еле поспевал.
        - Что приезжали-то? - крикнул кто-то старостам.
        - Узнать, какого хрена мы, ебена корень, с места снялись и к ихней чистой Москве поперли, - ответил пятнистобородый.
        Леон очнулся. Увидел Вадима и Сандру, изобразил улыбку.
        - Ты что? - тормошила его Сандра. - Что с тобой? Где Ходок? Что вообще случилось, ты узнал?
        - Тихо, - приказал Леон. - Здесь разговаривать не будем. Надо уходить, а то вдруг лунари вспомнят, что нас ищут.

* * *
        Когда шум стойбища стих, остановились на привал. Курицу Сандра потеряла, но в заплечном мешке у Вадима осталась выменянная еда. Остальное забрали из схрона. Развели костер. Леон смотрел в огонь, Вадим боялся его о чем-нибудь спрашивать. А любопытство распирало. Что все-таки случилось с Ходоком?
        - Ладно, - Леон свернул самокрутку и жадно закурил, - я понимаю, вы должны знать. Ходок работал на лунарей.
        Сандра охнула. Вадим недоумевал: как так? Работал на лунарей - давно бы сдал. Нет, бежал с ними через лес, у системщиков сидел, потом у Синтезатора. Прятался в болоте… Нет, Ходок вел себя гадко, хамил, дулся на Сандру - за то, что спала с Вадимом, на Вадима - за то, что спал с Сандрой, что из-за него вынужден был идти непонятно куда. Хамил, нарывался и даже получил в морду… Но «работал на лунарей»?!
        - Давно? - спросила Сандра.
        - Год уже. Пас меня, гаденыш. Вид на жительство в Институте ему пообещали, что ли. Не знаю, он не успел рассказать.
        - То есть - не успел?!
        - Сандра, ты - большая девочка. Как раз облава началась. Я не мог с ним бесконечно играть, надо было успеть. Чтобы лунари тело своего осведомителя не нашли.
        Вадим прикрыл глаза. Дожили. Этот… этот… Этот убийца спокойно объясняет, что прикончил друга. Пусть, ладно, допустим, Ходок признался в шпионаже. Под пытками небось сознался, под пытками кто угодно сломается. А он его, значит… И чтобы тело не нашли.
        - Ты, Дизайнер, глазки-то не закрывай. Он хотел тебя сдать. В первую очередь - убить меня, потом - сдать тебя, потом вытребовать себе Сандру, трахнуть ее и убить. Это - его слова. И нечего жалеть.
        - Что ты сделал?
        - Неважно. А тело… спрятал.
        Сандра неожиданно расплакалась. Леон зло на нее зыркнул.
        - Свои бабьи эмоции держи при себе. Ты - солдат, детка, ты убивала. А я спасал не только свою шкуру, но и ваши. Все. Подобрали сопли и топаем к цели. Немного осталось.
        Сандра уткнулась в плечо Вадима. Он растерянно погладил ее по голове. Слова Леона не лишены смысла. Пусть бандит Вадиму неприятен, пусть его «метод работы» вызывает отвращение - надо идти дальше. Подобрав сопли, да. Пусть себе Вадим Вечорин, молодой специалист, рефлексирует. Дизайнер, грязный и заросший, как мут, займется выживанием. А дома сходит к психоаналитику, анонимно, чтобы сразу не забрали в Кащенко[Больница им. Кащенко - сейчас психиатрическая больница им. Алексеева. Однако в обиходной речи употребляется старое ее название, давно ставшее нарицательным (прим. авт.).] . Сандра вот только расклеилась. Сначала на мутов сорвалась, теперь по несостоявшемуся насильнику ревет.
        Леон потер лицо обеими руками.
        - Прекрати. Его не нужно оплакивать. Он бы нас убил, если бы осмелился, еще раньше. А сегодня у него просто крыша уехала. К счастью. И если ты думаешь, что мне убивать человека, которого я считал союзником, было легко, ты ошибаешься. Но предателю - собачья смерть. Я только жалею, что раньше этого не сделал.
        Длинная для него речь отняла у Леона все силы. Он откинулся на спину и уставился в небо, зарешеченное ветвями. В лесу было тихо - от стойбища они шли на юг, в те края, откуда даже птицы улетели.

4. Гость из будущего
        - Блин, до чего тут сыро ночью, - проговорил Вадим.
        - Опять ни черта не успели. - Леон сплюнул под ноги, сунул в зубы сигарету, закурил. - Даже веток не наломали. Под открытым небом спать то еще удовольствие.
        - А если фонарик достать? - Вадим прикусил язык, так на него зыркнул Леон.
        Он сам все понял. Солдаты их уже не ищут, но тут по-прежнему околачиваются. Значит, у них появилась проблема поважнее, и это как-то связано с великим переселением народов.
        Над головой с диким ревом пронеслись истребители, Вадим аж пригнулся.
        - Это еще что? - злобно бросил Леон.
        Сандра пожала плечами.
        - Иди с фонариком дальше, - не унимался Леон. - Тебя повяжут, фонарик отберут и сразу поймут, кто ты. Нужно быть незаметными, потому что, похоже, наши интересы и интересы военных лежат в одной плоскости.
        Молодой месяц, на который смотрел Вадим, исчез, мигнули звезды, по деревьям, залитым серебристым светом, проплыла тень. Секунда - и месяц снова появился. Сандра закрутила головой:
        - Ты это видел?
        - Да. - Вадим потянулся к пистолету.
        - Значит, не глюк.
        Вскочил Леон, прицелился в темноту и шепнул:
        - Что это?
        - Не знаю, - голос Сандры задрожал. - Я с таким не сталкивалась.
        - Да, - Леон кивнул, повел стволом автомата. - Что-то там есть. Не зверь.
        Вадим с ужасом почувствовал, как отнимаются ноги. Ледяной страх пополз по позвоночнику, сжал мочевой пузырь. Уж не за этой ли тенью гоняются военные? Если коридор до сих пор открыт, сюда могут проникнуть твари из любой бездны.
        Леон дышал шумно и тяжело. Сандра, дрожа, прижалась спиной к спине Вадима.
        - Что ж это за ерунда была? - простонала она. - Может, оно нас не тронет? Как думаете?
        Воздух наполнился едва уловимым звоном. Так же звенят провода. Звук лился отовсюду и ниоткуда одновременно. Некто рядом. Смотрит. Ждет. Свист на грани слышимости - схватившись за шею, падает Леон, следом - Сандра.
        В щеку ужалила оса - Вадим нащупал дротик, попытался его выдернуть, но рука будто прилипла к щеке. Ноги подкосились, и он упал в траву.
        Из леса выплыл кусок звездного неба, толкающий по земле продолговатую тень. Ближе, ближе… Душа заметалась в неподвижном теле. Вскочить, убежать, спастись!!! Но невозможно даже зажмуриться. Мир качнулся и начал блекнуть…

…Темнота.

* * *
        Алик приблизился к флаеру с опаской, нога за ногу. Заглянул в люк. Обернулся - бледный, напуганный. Чтобы хоть как-то ободрить подчиненного, Кушнир пожал его холодную, мокрую от пота руку.
        - Это не опасно. Только не забывай, что у тебя шестьдесят часов. Потом коридор будет закрыт, - покосившись на отрешенного Юрия Феоктистовича, шепнул он Алику, - так что особо не геройствуй, лучше вернись пораньше.
        Захлопнулся люк, флаер повисел на месте, словно собираясь с силами, и нырнул в серовато-лиловое облако - то ли туман, то ли северное сияние. Там, где он исчез, пошла сиреневая рябь, полыхнуло пурпурным - и все.
        - Быстрее давай, - Юрий Феоктистович заозирался по сторонам. - Не нужно нам лишних глаз.
        - Уже все, один я остался, - сказал Кушнир, не спеша уселся в кресло пилота, проверил исправность системы жизнеобеспечения, а также психосканеров, силового поля и голографического проектора.
        Автомат, фильтры и лекарства - порядок. Можно отчаливать.

«Сколько гемора, - думал он, готовясь к прыжку, - из-за того, что один придурок решил поиграть в бога. Думает, если он явится пред аборигенами, они падут ниц и на трон его потащат. Ага! На электрический трон… Хорошо, если живой останется. Только бы в жопу какую-нибудь не угодил! Вытаскивай его оттуда, пачкайся».
        Так, включить защитное поле и… Подумаешь, прогулка в другую вариацию… Главное - не геройствовать, вернуться пораньше… Старт! Флаер нырнул во флуктуацию, Кушнир и выдохнуть не успел, как перед его машиной возникли стволы деревьев, чуть оттененные темнеющим небом. Едва успел взять круто вверх.
        Значит, мир отсталый… Интересно, уровень развития по Первушину какой? Неважно. Теперь - неважно. А вот что разрыв во времени - это скверно. Беглец мог находиться здесь и неделю, и месяц. Тогда, скорее всего, он успел окопаться. Его могли убить, и плакали денежки.
        Так, теперь - включить голопроектор… фон серовато-синий, под цвет неба. И силовое поле - мало ли что.
        Описав полукруг над лесом, флаер устремился на запад - Кушнир выбрал маршрут наобум. Он полагал, что беглец находится в квадрате площадью сто-двести тысяч километров. Психосканеры засекают объект с пяти километров. Значит, чтобы последовательно прочесать квадрат, нужно сделать где-то тридцать проходов
«челноком». И домой. Буде не приключится форс-мажора.
        На экранах темнел лес, перемежаемый полянами. Кое-где - пустошь, кое-где - болота… вспаханное поле. Огромное. Километра четыре. Значит, люди тут все-таки есть.
        Вскоре сгустилась ночь. Кушнир перевел камеры в инфракрасный режим - посмотреть, сильно ли отличается местная фауна от привычной. Он ожидал, что различий не будет. И таки не оказалось - сравнивать было не с чем. Ни волков, ни зайцев, ни даже мышей в этом лесу не водилось. Интересно, радиационный фон какой? В полтора раза превышает норму… Опа! А здесь - в три. Не так уж много, зверей это не должно отпугивать. Да откуда фон? Ядерная война в прошлом? Весело.
        Вот брошенный городок: пятиэтажки с проваленными крышами, какие-то емкости, накренившиеся столбы. Остов грузовика: морды нет, только кузов да спущенные колеса. И фон, в десятки раз превышающий допустимый. Интересно, что стало с людьми? Выжил ли хоть кто-нибудь? Кушнир перевел психосканеры в общий режим: таки да, выжил. В десяти километрах отсюда. Люди есть, а животных в лесу нет. И ничего, что могло бы их спугнуть. Может, сквозь пространство чуют флуктуацию? Да не должны. Тогда в чем дело?
        Какая разница! Чужой мир, чужие загадки. Пусть сами с ними возятся. Надо настроиться на поимку беглеца. Чем скорее это случится, тем лучше.
        А вот и форс-мажор: радар засек три движущихся объекта. Флаеры? Вертолеты? Самолеты? Там, где есть самолеты, должна быть и ПВО. Хреново. Неучтенный прокол. Неизвестно, что это за объекты, лучше приземлиться, замаскироваться и дальше действовать по обстоятельствам.
        Объекты оказались вертолетами довольно примитивной модели. Радаром они не оснащены, значит, нечего их бояться, будут вслепую кружить, а сделать ничего не смогут. Видимо, флаер обнаружила система ПВО и дала наводку этим. А может, они здесь по своим делам.
        Покружили над лесом и подались назад. Но как только флаер поднялся в воздух, мимо пронеслись истребители. Спасибо, стрелять не начали. Пришлось снова отсиживаться.
        Быстро они отреагировали, значит, начеку. Если начеку - кого-то боятся. Веселенькое место выбрал себе наш саботажник. Скорее всего, он в каком-нибудь более спокойном и менее радиоактивном мире.
        Третья попытка взлететь привлекла и вертушки, и самолеты. Следующим шагом должна быть высадка десанта… Но никто не спешил высаживаться.
        Когда и эти отправились восвояси, Кушнир продолжил осмотр. Психосканеры засекли активность на юго-западе. Наверное, населенный пункт. И вдруг рядом с расплывчатым красным пятном замигал зеленый огонек. Вот это удача! Миллион сам движется в руки! Напрягшись, Кушнир впился взглядом в экран. Синтезатор, ошибка исключена. Теперь - установить курс, и в путь.
        Внизу прошли две гусеничные машины, инфракрасные сканеры показали, что внутри по шесть человек. Вот тебе и десант. Из люков торчали бойцы и всматривались в небо. Флаер они, естественно, не увидели.
        Рядом с зеленой точкой зажглись две красные. Неужели наш красавец обзавелся дружками? Или его взяли в плен? Плевать, главное - миллион жив.
        Три точки не двигались, сгрудились в кучу. Флаер медленно прошел над поляной. Вот они, две красные фигуры и зеленая, сидят. И вдруг вскочили, стали спина к спине. Значит, они заодно. Вооружены. Судя по позам, автомат, ружье, у беглеца - пистолет. Нужно подобраться к ним поближе и воспользоваться парализатором. На флаере не получится - услышат шум мотора… Ну и пусть слышат. Деваться им некуда. Так что лучше пешком не рисковать - народ тут боевой.
        Бесшумно открылся люк, Кушнир прицелился в мужчину с автоматом, надавил на курок. Хлоп! Один есть. Второй. Девчонка… Странно, а где беглец? На экране по-прежнему две красные точки и зеленая. Или не рассмотрел в темноте?
        Спешившись, Кушнир ногой перевернул мужчину с автоматом… упрямый, свалился, а оружие не выпустил. Посветил в лицо фонариком: брюнет, волосы длинные… до чего ж рожа знакомая! Второй парень лежал на боку, закатив глаза. Перекошенное лицо, молодой, совсем мальчишка. Ну, не женщиной же Синтезатор переоделся… А что, от этого гада чего угодно можно ожидать! Девушка уткнулась лицом в траву. Кушнир поднял ее за плечи, посадил, оперев о парнишку, убрал с лица кудрявые волосы. Темные миндалевидные глаза, брови-стрелы, узкое лицо… Санька? Да, только на пару лет моложе. Живая.
        Протер глаза: точно, Санька. Смотрит, не узнает. Даже моргать не может. Черт, они ж так теперь целый час бревнами валяться будут! Оттащил Саньку к флаеру. Погорячился, ох, погорячился! Она была тяжелая - как каждый человек без сознания. Саня… Кушнир заставил себя присмотреться. Девушка, как две капли воды на Саньку похожая, но моложе, худее, волосы длиннее. Двойник? Двойник! Ее отражение в мире набекрень. И здесь она пока что жива. Если двойник - не только внешность, девушка так просто не сдастся и не поверит ему.
        Кушнир достал сигарету, закурил. В сознании шевельнулась мысль: а что, если двойники приходят парами? Нет, не парами - как бы это сказать… притягиваются, что ли. Ведь лица других показались знакомыми. Оставив Саньку, склонился над длинноволосым, посветил ему в лицо… да это же… Чертовщина. Это его отражение, но пятнадцать лет назад. Пялится. Зло, требовательно. Не узнает? Кушнир направил луч на себя, подождал, посадил себя-молодого так, чтобы не затекли руки-ноги. А сопляк, значит, отражение Синтезатора. Тогда понятно, почему на него отреагировали психосканеры. И что теперь делать? Бросить их и продолжать поиски? Бросить себя-молодого и Саньку среди «фонящего» леса?
        Вдалеке зарокотал мотор. Очень хорошо. Просто замечательно!
        Подтащив к флаеру все три тела, Кушнир включил маскировку. О двойниках ему никто ничего не говорил. Не знали? Очень интересный поворот событий. Выходит, в каждом мире есть он и есть Санька. Или не в каждом? Где-то Санька мертва, где-то - жива. Все миры, как зеркала, отраженные друг в друге, - бесконечный коридор вариаций. Сделать еще шаг, предположить, что после смерти тела душа переселяется в двойника… И никто не замечает подмены. Стоп. Глупо надеяться, что Санька в этом теле. Наверное, ее и зовут иначе. А его двойник? Как он жил? Что стало с его - их - родителями в этом мире? От этих вопросов можно сойти с ума. А время-то - деньги. Что важнее - миллион за Синтезатора или ответы? В любом случае эта троица ему не поможет. Они наверняка напуганы, они недоумевают и готовы защищаться. Двойники для них - удивительное открытие. Придется ждать, пока они придут в себя.

* * *
        Я схожу с ума. Цепь событий настолько нереальна, что иногда мне кажется, что я умерла. Например, сейчас. Ни вздохнуть, ни двинуться, напротив меня - Леон, постаревший лет на двадцать, совершенно седой, коротко стриженный. Смотрит так, словно увидел привидение. Откуда он? Каким ветром его занесло? И кого мы встретим следующим? Меня пятидесятилетнюю? Вот уж не хотелось бы.
        Машинка у него о-го-го. Это она нас напугала.
        Постепенно чувствительность возвращается: заднице становится холодно. Еще бы: усадил прямо на землю, даже подстелить ничего не догадался. Конечно, чего ему - не он же яйца морозит. Спасибо, что не пристрелил. Рядом шевелится Леон, поворачивает голову, рассматривает себя. Стонет Вадим, валится набок и, как жук на спине, пытается перевернуться. Во рту пересохло. Чужак охотился за нами. Интересно, что ему нужно?
        Хочу спросить - получается стон. Сразу становится участливым, подносит мне флягу, помогает. Спасибо тебе, добрый человек!
        - Друзья, извините, ошибка получилась, - говорит он голосом Леона и обращается ко мне: - Санька… ты ведь Санька?
        С трудом удается выдавить:
        - Александра. Так… меня… никто… Сандра. Мы знакомы?
        Глупый вопрос. Конечно, он знает меня-ту и вот, удивлен. На моих попутчиков, даже на Леона, он не обращает внимания. Видать, там он мой друг, если не больше.
        Возится Вадим, поднимается на локтях и кладет голову мне на колени. Инстинктивно глажу заросшую щеку. Леон пытается взять автомат - тщетно. Пальцы пока не слушаются. Поджимаю ноги, потягиваюсь и спрашиваю:
        - Кто ты?
        Помогает мне подняться, отводит в сторону.
        - Я здесь ненадолго. Мне не удалось помочь тебе там. Поехали со мной. У тебя будет все…
        Как мне к нему относиться? Как к выцветшей репродукции Леона? И по какому праву… почему? Изучаю знакомое лицо, изрезанное морщинами. Странный какой-то. Фанатик. Я видела фанатиков - они молились развалинам и старым картинам…
        - Куда вы идете? - спрашивает он и смотрит… мороз по спине от его взгляда.
        - Мы… Ты ведь знаешь, как выбраться отсюда?
        Леону удается победить слабость, он прицеливается в двойника и хрипит:
        - Мне плевать, что ты - это я. Отвали от нее… два шага в сторону, мне нужна твоя машина.
        - Пошли со мной, - продолжает чужак.
        - Ты же видишь - я не одна, - отвечаю, цепенея, смотрю на растерянного Вадима.
        - В моей машине только два кресла, - продолжает старший брат Леона. - Их места в моем мире заняты, а вот твое свободно. Идем.
        Что бы это могло значить? Как - свободно?
        - Ты умерла, Санька… то есть Сандра. Десять лет назад, в июле.
        - Шаг в сторону, руки за голову! - говорит Леон уже увереннее.
        Его двойник сжимает мое плечо, толкает к люку. Вадим смотрит с ужасом. Нет!!! Делаю неловкую подсечку, бросаюсь в сторону, откатываюсь к Леону, держащему на мушке себя самого. Леон стреляет, но к этому моменту его двойник успевает запрыгнуть в открытый люк. Пули чиркают по блестящему боку машины, напоминающей летающий катер, и отскакивают, оставляя едва заметные царапины.
        - Лео, - говорит этот странный человек уже из салона. - Пожалуйста, береги ее тринадцатого июля. Запомнил?
        Покачиваясь, подходит Вадим, падает рядом, сжимает мою руку. Нет, Вадимка… Димочка, любимый. Я не предам тебя. Никогда не предам тебя.
        Люк закрывается. Машина беззвучно стартует. Раз - и на ее месте клочок звездного неба. Леон опускает автомат, матерится, потирая затекшую поясницу.
        - Что это было? - интересуется Вадим.
        - Вы имели радость видеть меня лет эдак через дцать, - говорит Леон. - Правда, я так и не понял, какого хрена ему было надо.
        - Зато теперь мы знаем, кем заинтересовались военные. - Вадим встает, отряхивается. - И также это значит, что мы сможем отсюда вырваться!
        Дело прошлое
        В третьей ясельной группе было тепло. Полтора десятка малышей от двух до двух с половиной лет играли на толстом ковре: строили и ломали башни из кубиков, нянчили кукол, рыжеволосая девочка пыталась изобразить что-то красным мелом на грифельной доске. Две воспитательницы и нянечка держали совет.
        Зима выдалась суровая, бесснежная. В помещениях Института топили, но недостаточно, и персонал Дошкольного Отдела грелся здесь, на рабочем месте. Старшая воспитательница, Виктория Сергеевна, полная, но подвижная брюнетка, младшая - Инна Николаевна, худенькая, с вьющимися легкими волосами, и нянечка Катюша, совсем ребенок, проходящая педагогическую практику в группе, все - в белых халатах - сидели за столом.
        Дети не обращали на них внимания. Только иногда какой-нибудь карапуз подбегал и ненадолго прижимался к ноге воспитательницы или лез на колени. С колен их ссаживали. Чрезмерная ласка вредила малышам и попадала под запрет, как, впрочем, и совещания на рабочем месте, для того существует отдельный кабинет.
        И все же. Утром, в смену Инны Николаевны, пришла заведующая, Татьяна Ивановна, пожилая дама, занимавшаяся малышами еще до войны. Татьяна Ивановна пренебрегла укладкой и макияжем против обыкновения. Последний медосмотр выявил страшное: у одной из девочек группы - мутация, не фенотипическая, проявившаяся только сейчас. Недочет генетиков, конечно, ведь каждый ребенок исследуется до рождения и сразу после рождения.
        Девочка - та самая, рыжая, с мелками, знать не знала о том, что она - не человек. Мутант.
        - И что теперь? - в сотый раз спросила Катюша. - Ну, запретили бы ей рожать - и все! Она же полноценная, не урод, умница…
        Инна Николаевна, которой только вчера на медо-смотре сказали, что детей у нее не будет, согласно кивнула. Инну Николаевну подвели почки. Забеременей - и все шансы отправиться на тот свет, а Институт никогда не рисковал жизнью людей. К тому же вынужденное бесплодие Инны Николаевны никак не сказалась на общей картине. Родит какая-нибудь девочка, та же Катюшка, троих, а не двоих - вот и все.
        Виктория Сергеевна, женщина взрослая и несколько циничная, вздохнула. Тоже - в сотый раз.
        - Катюша, ну как ты не понимаешь! Институт не может тратить средства на мутантов. Лекарства, наблюдение… Вложив их в эту малышку, мы лишим необходимого других детей.
        Точно так утром говорила заведующая.
        Рыжеволосая изобразила неровный овал. И радостно захлопала в ладоши. К ней подбежал один из мальчиков-близнецов, Рома или Тима, не различишь, и рукавом стер картинку. Девочка тут же перешла от смеха к слезам, в группе стало шумно, и Виктория Сергеевна кинулась успокаивать малышку. Мутанта.
        - Что у нее за изменения-то? - Катюша навалилась на стол локтями и отклячила зад.
        - В мозгу. - Инна Николаевна смотрела, как напарница успокаивает девочку и выговаривает близнецу, вот и второй близнец притопал, похожий как две капли воды.
        - По тестам она нормальная, даже опережает… Кто его знает. Давно говорят, что телепаты рождаются, а есть такие, у которых и вовсе не человеческая психика. Я не разбираюсь, Катюш, я - не генетик.

«Надо заказать близнецам разного цвета рубашки, - подумала она, - ленточки на запястьях не помогают. Но девочку, наверное, Рома обидел, он злее. Хотя и Тима не подарок. Ох, намучаемся мы с ними. А главное, почему-то на самом верху за этими малышами - особый контроль. Потому что близнецы? В последнее время не рождается близнецов почти, только в старшей группе есть тройняшки…»
        Виктория Сергеевна опустилась перед рыжей мутанткой на корточки, обняла девочку, погладила по голове. Непедагогично это - полный контакт, выделение ребенка. Всем должно поровну, дозированно доставаться и ласки, и строгости.
        - Не верю я в телепатов, - Катюша тоже наблюдала за старшей воспитательницей, - в телекинез и экстрасенсов. Бабушкины сказки. Вон Рая ничего ведь не почувствовала, а была бы телепаткой - уже обревелась бы.
        Раечке надоели объятия, и она, совершенно успокоенная, побежала играть с другими малышами.
        Обе воспитательницы «вели» группу год, детишки из предыдущей уже перешли на новую ступень. И за этот год они не заметили ничего настораживающего в поведении Раечки. Никаких особенностей. В меру послушный ребенок. На занятиях не блистала, разве что преподавательница ритмики ее выделяла - очень хорошая координация.
        - Вон - мутанты настоящие, - Катюша кивнула в сторону близнецов, - не знала, что в два года можно быть такой заразой!
        - Тсс! Выправятся. Ничего. Они еще не понимают, что сверстники - живые люди, вот и кажется, будто жестокие. Обычные дети.
        - Ага. Обычные. Чьи-то, - Катюша выделила последнее слово брезгливой интонацией, - дети.
        Об этом судачили. Да, похоже, чьи-то. Не просто выкормленные биологической матерью до полугода и отданные в руки профессионалов, а - на особом контроле. Оно и понятно, единственные близнецы в своем поколении, легко отследить судьбу. Наверное, мама о них печется. Это странно, недоработка психологов, недостаток воспитания. В старшем поколении было много случаев, когда инстинкт не удавалось подавить, но ведь после войны уже тридцать два года прошло, старшие не могут быть родителями…
        На лекциях по психологии Инне Николаевне рассказывали, с каким трудом сотрудники Института приняли идею общественного воспитания. Многие женщины не хотели добровольно расставаться с подрощенными детьми. Но Институту нужны были каждые руки и профессиональная педагогика. Хорошо, сотрудники - люди сознательные, бунтов не было. А самоубийства - были. И несколько семей (а тогда и семьи существовали, и никакого тебе выбранного донора, все - по велению чувств) бежало в нижний город.
        В постъядерную разруху, зиму, смерть.
        Этого Инна не понимала, она выросла уже в устоявшейся системе. А вот Виктория Сергеевна помнила свою маму. До самой ее смерти поддерживала отношения. На это, конечно, смотрели с осуждением, но никаких мер не принимали.
        - И что с ней будет? - Виктория Сергеевна вернулась к столу. - Неужели ее… Неужели эвтаназия?
        - Может, отдадут в нижний город? - предположила Катюша.
        - Чтобы ее там съели?! - ужаснулась Виктория Сергеевна. - Лучше смерть, легкая и счастливая, чем мучения… Бедная малышка…
        Рома и Тима устроили потасовку, и разговор пришлось прервать. Потом детей вывели на прогулку во внутренний двор, где стены высоток защищали от пронизывающего ветра. Повалил снег - мелкая, твердая крупа сыпала с неба, застилала асфальт. Дети бегали друг за другом, верещали. Во время прогулок воспитатели не разговаривали, занимали детей, играли в подвижные игры, следили, чтобы никто не расшибся. Близнецов пришлось наказать: Рома поймал за косу Лидочку и принялся бить ее. Тима стоял в стороне несколько секунд, пока воспитатели спешили на вопли, а потом присоединился к брату.
        Была в этих детях звериная жестокость, и Виктория с Инной уже несколько раз писали на имя заведующей просьбы о психокоррекции близнецов. Просьбы оставались без ответа - у мальчиков был покровитель.
        Потом пошли обедать. И дети, и воспитатели хлебали хлорелловый суп, жевали хлеб, полезный и невкусный. Дети получали все необходимые питательные вещества, но еда была только внутреннего производства. Даже дезактивированные овощи с плантаций земельников на детский стол не допускались. Портить свое здоровье позволяли лишь взрослым, еще или уже не включенным в репродуктивную программу.
        После обеда детей уложили отдыхать. Утихомирили близнецов - общими усилиями, хоть к кроваткам их привязывай и рты затыкай. Почитали сказку. Малыши заснули - они привыкли к такому режиму, к такому питанию.
        Катюша мыла группу, Инна собиралась на вечерние занятия, Виктория писала план. В дверь спальни без стука зашли двое солдат и офицер Службы безопасности. Следом семенила заведующая.
        - Мы за мутантом, - будничным тоном сообщил молодой офицер.
        Он говорил шепотом и обшаривал взглядом спальню, будто силясь отыскать что-то среди русых, черноволосых и светлых макушек… Прошел между рядами кроваток. Дети спали, сопели и свистели носами. Офицер остановился у кроваток близнецов, стоящих чуть наособицу. Инна зажмурилась, отгоняя галлюцинацию: этот подтянутый мужчина с оттопыренными ушами был похож на сорванцов. Точнее - они походили на него. Те же волосы, та же линия рта, только ушки маленькие. Неужели?..
        - Вон, вторая от стены, - подсказала заведующая.
        Офицер махнул рукой, солдаты приблизились к кроватке. Раечка дрыхла, как и все воспитанники. Один из солдат сжимал инъектор. Он высвободил из-под одеяла тонкую ручку…
        - Не могу, Борис Юрьевич.
        - Слизняк! Это не ребенок, а мутант! - Офицер забрал у него шприц. - Выговор тебе без занесения.
        И уколол Раю отточенным, решительным движением. Почему это делают солдаты, а не врачи? Из-за клятвы Гиппократа, из-за секретности? Почему вообще это делают? Инна Николаевна не выдержала - заплакала. Офицер легко поднял спящую девочку и понес к выходу.
        - Что с ней будет? - спросила Катюша.
        - Это - не человек. Мутант. Не стоит об этом думать. И никому не стоит рассказывать.
        Инна Николаевна плакала злыми слезами.

5. Неожиданная встреча
        Генч уже битый час трясся на эмтэхе[Эмтэха - МТЛБ (она же - «моталыга») (разг).] . Сначала было ясно, зачем десант бросили в лес: нужно задержать, живьем взять особо опасного преступника. Теперь вот приказ изменился: о преступнике помнить, но первым делом выяснить, что происходит на юго-западе. Что-что… муты воюют, деревня на деревню. Никогда не вмешивались в их разборки и - на тебе. Трясись теперь в тесноте и вонище. Скорее бы домой, под душ, поесть нормально, а то консервы да консервы, так и гастрит недолго заработать.
        День подходил к концу. Зацепившись за верхушки сосен, солнце соскользнуло за деревья - потянуло сыростью.
        И вдруг из лесу наперерез эмтэхе вырулила толпа аборигенов. Жалкие, грязные людишки - быдло, одним словом. Идущая впереди девка раззявила рот и как будто окаменела, выронила узелок с пожитками.
        - На ловца и зверь бежит, - верзила Ромчик потер руки и спрыгнул на грунтовку с корпуса остановившейся МТ ЛБ, схватил автомат и проорал: - Никому не двигаться, стоять на месте!
        И - очередь в воздух. Быдло сгрудилось в кучу. Генч прикинул: не больше сорока голов, семеро - уроды. Из люка вылез механик-водитель, следом - узкоглазый, похожий на китайца, сержант Сергей. Можно сказать, имени у него не было, все звали Сержантом. Тюфяк, Ромкин брат-близнец, и Карась остались сидеть на корпусе машины.
        - Ну-у-у, - Сержант продемонстрировал автомат, - сейчас вы нам быстренько расскажете, что ж вас сорвало с насиженных мест. Ты, ты и ты, - он ткнул стволом в девчонку в выцветшем платье с розами, заросшего рыжего мужика и парнишку с желтым пушком над губой, - в сторону.
        Генч на всякий случай обошел толпу с тыла и скомандовал:
        - Оружие на землю. Живо!
        У них оказалось четыре охотничьих ружья на всю толпу. Уроды - от взгляда на них Генча передернуло - держались обособленно. Выделялся высоченный мужик с гнездом спутанных волос, заячьей губой и непропорционально длинными конечностями. Прям паук. И рядом карлик, едва ему до бедра достает - ножки-ручки коротенькие, тело толстое, мясистое. Червяк червяком.
        - Глянь на этих, - Сержант сплюнул, - и жить не живут, и сдохнуть боятся. Образины, три шага вправо и замереть!
        От вида двух совершенно лысых мальчишек с носами, похожими на хоботки, тянуло блевать. Генч потупился. Прав Сержант - истреблять таких надо, чтоб землю не коптили. У людей, если рождается уродец или калека, - его сразу в реку, он не мучается и других не мучает. А эти… что с них взять - быдло.
        - Тима, Карась, - скомандовал Сержант. - Стать рядом со мной.
        Переглянувшись, парни исполнили приказ. Застрекотал автомат. Генч обернулся: Сержант расстреливал уродов. Карась его поддержал. Тюфяк зажмурился и палил наугад. Уроды даже заорать не успели - попадали, окрасив сочную траву алым. Зато заголосила баба и рванулась к трупам. Сержант выхватил пистолет и выстрелил ей в живот. Она по инерции сделала пару шагов, недоуменно уставилась на кровь, вытекающую из-под прижатых к животу пальцев, и упала.
        - Команда была - стоять! - гаркнул он - быдло оцепенело.
        У девчонки в цветастом платье, которой приказали отойти, подкосились ноги.
        - Суки, нелюди, - бормотал Сержант. - Вы, трое, какого хрена, скажите, вы претесь на север? Как с ума посходили.
        Похоже, теперь из них слова не вытянешь. Замерли, глаза вытаращили, смотрят. Геныч покосился на расстрелянных: мальчик с хоботком лежал на спине, перегнувшись через карлика, и шумно дышал, его грудь вздымалась и опадала.
        - Все, доконали, - разорялся Сержант, схватил за патлы парня с пушком над губой, приставил к его виску пистолет, щелкнул предохранителем. - Что на юге? Считаю до трех. Если так и будете молчать - снесу ему башку.
        Застонала раненная в живот женщина, завозилась в траве. Ромка дал по ней очередь - живо утихомирилась.
        - Я не… не… - залепетал парень, вращая выпученными глазами. - Никто не вернулся, кто туда ходил.
        - Никто ничего не знает, да? - Сержант ощерился, оглядывая оцепеневших жертв.
        - Скажу, скажу, скажу, - закричала девушка из толпы. - Отпустите его. Скажу.
        - Ну… жду.
        - Там… мертвая земля, - пролепетала она, с мольбой уставилась на Генча. - Она растет. Еще чуть-чуть, и до нас доберется…
        - Ты сама видела? - Ромка в нее прицелился.
        - Нет. - Она мотнула головой и, сообразив, что жертва была напрасной, сжала кулаки. - Соседи рассказали, из другой деревни. Вчера на север уходили. Их пятеро осталось. Остальные… Я правду говорю! - И снова этот взгляд.
        - Их пожрала неведомая хрень? - взъярился Сержант. - А зеленых человечков вы не видели? Или саблезубых медведей размером со слона? Может, червей? Огромных земляных червей!
        Генч сглотнул. Симпатичная ведь деваха, глазастая. Почти человек. Собой жертвует. Жалко. И Тюфяку вон жалко, его до сих пор трясет. Бедняга, первая зачистка, и столько чужой крови хлебнул. Все-таки правду говорили про Сержанта: он садист. И Ромка садист. Если Тюфяка трясет от отвращения, то Ромку - от возбуждения. Повезло же с экипажем!
        - Значит, первая версия - земляные черви. - Сержант выстрелил.
        Генч смотрел в сторону - не хотелось знать, во что превратилась черепная коробка парня. Хорошо, хоть девчонка жива. Пока. Генч не знал уже, на чьей он стороне. Быдло - не люди, надо об этом помнить.
        Наблюдая за расправой, Вовчик со скучающим видом ковырял в зубах ногтем мизинца. Интересно, если накатать на них жалобу в штаб, будут ли приняты меры? Будут. По отношению к стукачу. Их пятеро, Генч один, и жизнь ему пока не надоела.
        - Итак, - продолжил Сержант. - Или вы рассказываете, или мы вас пристрелим. Генка! Сюда смотреть, чистоплюй! Девка твоя. Приказываю: пристрели ее.
        Сжав челюсти, Генч взял девчонку на мушку. Ее огромные зеленые глаза стали еще больше. Палец лег на курок. Смотреть необязательно. Можно зажмуриться. Выбора-то нет, приказ есть приказ…
        - Там дикие, - подал голос седобородый старик. - Напали на соседнюю деревню, всех перебили, опустошили подвалы. Голодно им. Много их, говорят, человек сто, и все с оружием, а у нас вон. - Он кивнул на сложенные кучкой винтовки. - Вот мы и ушли.
        Облегченно вздохнув, Генч опустил автомат.
        - Один человек. - Сержант рассмеялся. - А вы все чего языки в жопы позатягивали? Не цените свои жизни?
        - Не знали они, - проговорил старик. - Мы нарочно пугалку придумали. Для баб. Чтоб скорее собирались и плешь не проедали.
        Повезло народу - умный дед попался, спас. Теперь вроде как не за что их стрелять. Но остановит ли это психов?
        Остановило. Матерясь, Сержант полез в эмтэху и приказал десанту занимать места на корпусе. Девушка, что наплела сказок, рыдала, обняв тело парнишки. Наверное, это ее брат. Остальные не двигались, пока машина не исчезла из виду.
        Не прошло и пятнадцати минут, как вылез взбудораженный Сержант и приказал занять грузовой отсек. Там духотища, но, может, оно к и лучшему - мошка задолбала.
        Что начальству опять в голову ударило? Генч полез в карман, развернул смятый фоторобот преступника: длинноволосый, рожа смазливая, девки, наверное, табунами бегают. Что он, интересно, натворил? Переспал с малолетней дочкой начальника и ноги сделал? На большее он не способен с такой физиономией. Или, может, маньяк какой. Маньяки чаще всего безобидные на вид. Взять, к примеру, Ромчика: глаза-стекляшки, носик востренький, жидкие брови - домиком, а запах крови приводит его в благоговейный трепет. Брат его - полная противоположность: баба с членом. Правильно их Тенями окрестили. Бледные, какие-то нескладные, правда, высокие. Не тени даже - духи. Вон сидят, насупившись, фуражки натянули чуть ли не до носа, выставили лысые затылки. Генч с ними три месяца в одном экипаже, но так и не научился отличать, кто - Тима, а кто - Ромчик.
        В голову закралась забавная мыслишка: Генч скатал в шарик лист с изображением беглого преступника и швырнул в одного из братьев. Попал по уху. Парень встрепенулся, вытянулся, заморгал белесыми глазами. Такая обида на лице, такое негодование. Карась аж заржал.
        - Ты чего, - пролепетал Тень-один.
        - Да забыл, кто из вас кто. Извини, Тима.
        Карась пихнул Генча локтем в бок и пробасил:
        - Ага, Ромка бы в бубен сразу зарядил.
        - Внимание, - донесся из ТПУ[ТПУ - танковое переговорное устройство.] слегка искаженный голос командира. - Бойцы, полная боеготовность. В радиусе километра скрывается неопознанный летающий объект.
        Генч подтянулся. Что за хрень? Какой объект? Неопознанный… Радар, наверное, у них накрылся, вот они всех на уши и подняли. Хоть бы ИК-датчики доставили. Неуютно-то как! Ни выглянуть, ни защититься. Дрожи и жди, когда тебя стушат в собственном соку.
        Братья, Тени, оживились, выпрямились, в автоматы вцепились. У Тюфяка аж веко задергалось. Конечно, это тебе не по плацу бегать. Сразу видно: необстрелянный. Во время зачистки чуть в обморок не грохнулся. Рожа примерно такая же была.
        За час враг себя никак не проявил. Ну и хорошо. Пора бы привал делать, не все ж привидений по лесу гонять. Там уже ночь, наверное. Карась заерзал рядом:
        - Ща уссусь.
        Словно услышав его, эмтэха остановилась, Сержант скомандовал на выход. У самого, наверное, пузырь лопается.
        Как свежо-то на воздухе! Пахнет хвоей, из бора тянет влажной травой и грибами, и еще один запах… назойливый, аж в носу свербит. Запах потревоженных дождевых червей
        - пряный с кислецой.
        После света в грузовом отсеке тьма казалась абсолютной. Позади едва различалась темная стена леса, а впереди - луг. Огромный, края не видно. Карась спрыгнул на землю, зажурчал струей.
        - О-о-о, хорошо!
        Тени тоже зажурчали. Генч слез последним.
        - Сука, да что ж такое, - донеслось из люка, откуда только что вылез Вовчик, механик-водитель.
        Клац! И трехэтажный мат. Передатчик сломался, что ли?
        Застегнув штаны, Генч потянулся. Постепенно глаза привыкли к темноте. Света молодого месяца вполне хватало, чтобы разглядеть лица боевых товарищей и стройные сосновые стволы позади эмтэхи. А впереди - луг. Ни травинки, ни деревца. Может, это болото? Да нет, где тогда камыш? И луна в воде отражалась бы. Генч прищурился: вон комья земли, как будто только что трактором проехались. Эмтэха здесь прошлась, что ли? Нет… Не луг это вовсе. Пустырь. И ладно бы просто пустырь - вспаханный, причем недавно.
        Тишина. Только ветер качает верхушки, да сопит Карась. Шорох одежды - как взрыв в неестественном беззвучии.
        Странно. Все люди чего-то боялись и ушли, у них постоянно кто-то исчезал… Вспахали огромное поле и свалили. Зачем? Никто ничего не знает. «Мертвая земля», гигантские черви… Врали ведь, суки. А если нет? Генч взглядом нащупал черную линию горизонта. Ни черта себе! Или не горизонт это - лес, в темноте ведь не разглядишь.
        Ни Карась, ни Тени, похоже, не заметили ничего подозрительного.
        - Вот интересно, - проговорил Генч, - кому понадобилось здесь пахать?
        - Что пахать? - вытаращился Ромка.
        - А ты глянь. - Генч обвел пустырь широким жестом. - Ага?
        - Сюда трактором не подъедешь, - подал голос Тюфяк. - Как они это… вручную, что ли?
        - Вот и я о том же.
        Наконец спустился сержант, он был на полголовы ниже десантников. Вгляделся в чертово поле.
        - Сержант, не нравится мне это, - сказал Генч. - Только не говори, что мы туда попремся.
        - Не знаю. Передатчик, похоже, накрылся. - Он сплюнул, потер круглое, как луна, лицо. - Без приказа… и ехать туда не хочется, и возвращаться… как бы… хм.
        - Ребята, секундочку! - Вовчик нырнул в люк - тьму разрезал свет фар.
        Поле простиралось как минимум на пару километров. Идеально ровное. Ни бугорка, ни овражка. Комья земли мелкие, один к одному. Ни деревца, ни травинки. Запах мокрой земли как будто усилился.
        - Н-недавно же ливень был, - залепетал Тюфяк. - Это за день, что ли? Тут же работы на месяц!
        И правда, комья-то свежие.
        - Вы уверены, что это сделали люди? - сказал внезапно охрипший Генч.
        Лица солдат вытянулись. Даже луна Сержанта из полной превратилась в убывающую. Генч взял автомат в руки и продолжил:
        - Посудите сами: три взвода гоняют «неопознанный» объект. Радары его обнаруживают, а мы увидеть не можем. Значит, преследуем мы не пойми что. Ему нас прихлопнуть - тьфу! Пока мы не мешаем, оно нас не трогает. Сейчас же мы приперлись… сюда…
        - Сказочник! - крикнул Вовчик.
        - Не знаю, как вы, я бы скорее отсюда убирался, - поддержал Ромка.
        - Вот именно. То, что передатчик сломан, нам на руку, - гнул свою линию Генч. - Я подыхать не хочу.
        - С кем я работаю! - Вовчик театрально заломил руки. - Сопливые дети. Смотрите!
        Размахивая руками, он зашагал к полю. Нарочито подтянутый, неунывающий Вовчик. У Тюфяка задрожал подбородок. Зачем-то он прицелился в Вовчика. Сержант сжал кулаки, его глазки-щелочки округлились. Ни слова, ни вздоха. Абсолютная тишина, лишь с легким хрустом сминают траву подошвы ботинок. Подбадривая себя, Вовчик замурлыкал под нос. Присел там, где заканчивается луг, коснулся земли. Тюфяк зажмурился. Наверное, ждал, что сейчас нахала поразит молния. Или из-под земли высунется огромное щупальце и утащит его.
        Ничего подобного не случилось. Вовчик схватил пригоршню почвы, и с его лица сползла победная улыбка.
        - Ничего страшного, но смотрите…
        Вернувшись, он пересыпал добычу в ладони Сержанта. Тот поднес ее к свету, прищурился и сказал:
        - Выхолощенная, как песок.
        Отшвырнув землю подальше, сержант вытер руки и попятился. Тюфяк гулко сглотнул - кадык на его тощей шее дернулся.
        - Даже думать не хочу, что тут было, - забормотал Сержант. - Или есть. Скорее мозги сломаешь, чем поймешь…

…Едва ощутимый толчок. Еще один. Как шаги великана. Или удары исполинского сердца? Тряхнуло основательно - Генч едва удержался на ногах, поле вздрогнуло, и по нему, как по водной глади, побежали волны. Тюфяк что-то залепетал, запахло дерьмом - обгадился он, что ли?
        - Уходим! - Сержант уже лез в люк. - Все в машину, живо!
        Генча словно парализовало. Пока экипаж занимал боевые посты, он обреченно наблюдал, как под ногами расходилась земля. В разинутые рты трещин катились мелкие комья, соскальзывали стебли травы. На границе поляны и вспаханного пустыря - это было отчетливо видно в свете фар - как будто работала подземная мясорубка, засасывала, перемалывала почву и срыгивала переработанным продуктом.
        Мотор зарычал взбесившимся зверем - Генч очнулся и ринулся к эмтэхе. Фары на мгновение погасли, а когда зажглись вновь, луч бил не прямо, а вбок и вниз. Накренившаяся машина вздрогнула и, перебирая гусеницами и урча мотором, начала плавно погружаться под землю, точно букашка в логове муравьиного льва. Заорал Тюфяк. Выматерился Вовчик. Генч увидел силуэты боевых товарищей, выбирающихся из машины. И полетел вперед, побивая рекорды. Потому что, теперь сомнений не было, за ним гналась сама смерть.
        - Бра-ат! Бр-а-ат! - истошно завопил то ли Тюфяк, то ли Ромка. - Помоги… А-а-а! - заверещал.
        Генч на бегу обернулся: эмтэху засосало в землю наполовину, вокруг нее был уже не луг - перекопанное поле. Свет фар бил вертикально вверх. Кто-то бежал справа. Вдруг середина поля вспухла, как огромный нарыв, и извергла что-то бесформенное, черное… Не видеть! Спасаться!
        Визг оборвался хрипом. Силы Генча удвоились. Застрекотал автомат. Ему ответил второй.
        - Сука нах! - это Сержант. - Мать твою… Беги - прикрою! На тебе, сука! Получа-а-а-а… - и снова хрип.
        Воображение нарисовало вращающиеся жернова неведомого механизма, перемалывающие кости, мышцы, связки… Фарш. Бесформенная коричневая масса, напитанная человеческой кровью.
        Мимо проносились стволы, под ногами мелькали корни, трава, мох. Ветви хватали за рубаху, словно пытались удержать. Генч споткнулся о куст черники, растянулся. Скуля, поднялся и припустил дальше сквозь чащу, не разбирая дороги. Автомат хлопал по заду, подгоняя. Пот заливал глаза. Кровь грохотала в висках, как приближающийся товарный состав.
        Мертвая земля… какая там мертвая - живая. А под землей… вспомнился предсмертный хрип товарищей.
        Генч бежал, пока хватало дыхания. Выскочил на забетонированную площадку и упал, уткнулся лицом в исцарапанные руки. Казалось, легкие сейчас лопнут, а сердце выпрыгнет. Понимая, что нужно двигаться дальше, Генч не мог шевельнуться, только хрипел и плевался вязкой слюной. Бетон… Если оно живое, то не доберется сюда. Глаза застилала красная пелена. Генч протер лоб, глянул на руку: да это кровь. На сучок, наверное, напоролся.
        Тошнило, ноги немели. Собравшись с силами, он заставил себя сесть, подтянул автомат и сосредоточил внимание на зарослях. Оно могло прийти на кровь. В лесу зашелестело, загрохотало… Что-то огромное ломилось через валежник.
        Генч прицелился в чащу и начал отползать, пока спиной не уперся в столб. Вот и все, добегался, гаврик. Мочевой пузырь скрутило судорогой, руки дрожали так, что ствол автомата метался из стороны в сторону.
        Из темноты выскочил… длинный человек, огляделся и, держась за бок, поковылял дальше. Дышал он шумно и прерывисто. Лысая башка, остренький носик…
        - Ромка! - прохрипел Генч.
        Пришелец вздрогнул, пошел на голос и едва не споткнулся о распростертое тело.
        - Ромка… ты это… Живой?
        Кивнув, парень уселся рядом. Ото лба до подбородка тянулась царапина, черная в свете месяца. Автомат и фуражку он потерял. Он уткнулся в ладони и разрыдался. Минут пять он всхлипывал, стонал и хлюпал носом. Да, это тебе не безоружное быдло расстреливать.
        - Ти… Тимка… там… Не смог, - судорожный вздох, - не помог…
        - Солдат, - зашипел Генч. - Солдат! Хватит ныть! Мать твою! Оно ж на звук придет! Молчать!
        Как ни странно - подействовало. Ромка заткнулся и бездумно уставился перед собой. Иногда он лишь едва слышно икал, прикрывая рот ладонью.
        - Уходить смысла нет, - прошептал Генч. - Надо тут спрятаться, хорошо, что есть где. Идем.
        Икающий Ромка потрусил следом за Генчем к полуразваленным пятиэтажкам.

6. Городок
        - Бетонка. - Леон расстелил карту на колене. - Нам по ней километра три-четыре, потом повернем в лес. К городу.
        - Как он называется-то?
        Не то чтобы Вадима это действительно интересовало. Марш-бросок вымотал, не оставил сил ни на любопытство, ни на страх. Вокруг молчал лес, не зимним сторожким молчанием, а тишиной подземелий, где даже крысы не водятся. Не пищали над ухом комары, не стрекотали сороки, не шляндались под ногами полевки. Только скрипело вдалеке на одной ноте дерево. Грибов тут было много, но трогать их не решились: кому охота жрать крепкий, червем не тронутый, но диаметром в полметра рыжик? Никому. Да и аппетита нет. То «предчувствие пиздеца», которым Леона стращал староста Кот, накрыло участников похода. Вадиму хотелось разрушить этот траур, заорать во все горло песню. Не получалось.
        В детстве Вадик любил книжку про Муми-Тролля. И теперь вспомнилось: когда летела Комета, из губной гармошки Снусмумрика ушли звуки. Из Вадима тоже вылились все мотивы и слова песен.
        - Красноармейск-10[Название вымышлено автором. Любое совпадение с существующими объектами - случайно (прим. авт.).] . И две воинские части рядом. Были.
        Они сидели на обочине бывшей дороги: бетонные плиты вздыбились, раскрошились по краям, будто их грызло само время, а в стыках выросли молодые деревца. Если верить сведениям, полученным от Синтезатора, совсем немного осталось идти, через город, к дальней части - вот и все. Правда, там километров двенадцать получится, часа три-четыре хода.
        - Там техника должна быть, - всплыли знания, почерпнутые из приключенческих романов, - на солярке работает. А солярка - не бензин, не тухнет.
        - И ты умеешь этой техникой управлять?
        - Может, Сандра умеет?
        Сандра подняла на него измученные глаза.
        - И пытаться не буду. Скорей бы все это закончилось, не хочу я еще и с техникой возиться, это же время нужно… Это нужно себя заставить, а я не могу, Леон.
        - Мы почти пришли, - ласково сказал Леон. - Мы почти у цели. Мы скоро свалим из этого мира. Так что подбери сопли. Не хочешь с техникой возиться - не будем. Все устали. Вон Дизайнер держится, бери с него пример. А ведь не военный, не местный. Но упрямый. Молодец.
        Надо же, похвалил, не прошло и года. Вадим заставил себя встать. Четыре километра до города - это час. Найти место под ночевку, устроиться. Выспаться - последний раз в этом мире. А рано-рано поутру - бросок через лес к части. Интересно, как выглядит коридор? А если вообще никак? И блуждать им по окрестному лесу, оглашая его стенаниями, пока не найдут дыру! Вот, кстати, от этого перехода живность могла и сбежать. Живность - она такая, чуткая. А муты что же, сиганули в его, Вадима, мир? Леон рассказывал, что в этих краях сгинуло два отряда мутов… Вот, блин, комедия: вываливаются в подмосковном лесу мутанты. Один другого страшней и вонючей. И ни бельмеса не понимают, что происходит, «кто все эти люди», откуда столько лунарей. Милиция с ума сойдет: массовое помешательство среди уродов. Подключат ФСБ, подключат медиков, и будут высоколобые специалисты скрипеть мозгами… Район оцепят, а тут - здрасьте! - Вадим со товарищи.
        - Дизайнер! - прикрикнул Леон. - Заснул, что ли?
        - Задумался, тебе не понять, - огрызнулся Вадим. - Зверье могло свалить, когда открылся путь в мой мир.
        - Могло, - нахмурился Леон. - Только вряд ли. Звери бегут от опасности, а путь к тебе, насколько я знаю, не опасен.
        - Вот-вот. Насколько знаешь. А ты не знаешь.
        - Ты тоже не знаешь ничего про переход, - вернул любезность Леон, - ты - ключ, а ключ не думает о замке.
        Да фиг с ним, пусть философствует. Нельзя больше рассиживаться, пора идти. Как он объяснит свое отсутствие? А как объяснит появление Леона и Сандры? Ладно, допустим, он изобразит раскаяние: прости меня, мама, ушел в загул, вот, познакомься, мои новые друзья. А где, сыночек, твой мотоцикл? А пропил, мамочка… А где, сыночек, твоя одежда?! А проел, мамочка… А почему ты, сыночек, так зарос и изгваздался?! А проебался я неизвестно где, мамочка. Не до ванн было. Вадим поскреб подбородок - щетина отросла мягкая, длинная.
        Есть еще вариант: мама, меня держали в дурдоме, в одной палате с этими ребятами, поэтому у нас одно сумасшествие на троих!
        Леон - впереди, следом - Вадим, Сандра замыкает, как обычно. Вадим мерно шагал по бетону, перепрыгивал выбоины, огибал деревца. Он вернется и напишет книгу. Сначала придумает, как объяснить свое отсутствие, а потом напишет книгу. С иллюстрациями Леона. Да…
        Благостные мысли о доме, мягкой постели, ароматной пище казались лубочными картинками. Не бывает такого, ясно же, что, пока топаешь по разбитой бетонке, пока прислушиваешься, не шуршит ли в кустах, принюхиваешься, пока насторожен, небрит, не бывает теплого дома и нормальных людей. Нормальных, не убивавших, не убегавших от погони… Ну, хоть в этом он остался прежним, невинным: никого не убил.
        Господи, этих людей я потащу в свой мир! В страну победившей, пусть и дурной, демократии, в свой город!
        - Расскажи еще раз про другую Москву, - попросила Сандра, - а то я уже перестала верить, что есть другие места, кроме этого леса.
        Вадим понимал ее, но что говорить? «Иду навстречу цветным витринам, мимо пролетают дорогие лимузины, в них девушки проносятся с горящими глазами…»
        - Город-сказка, город-мечта, попадая в его сети, пропадаешь навсегда, - с чувством продекламировал Вадим, - глотая его воздух простуд и сквозняков, с запахом бензина и дорогих духов[Вадим цитирует песню группы «Танцы минус» (прим. авт.).] .
        - Твои стихи? - Сандра остановилась, вплотную приблизилась к Вадиму, привстала на цыпочки, заглядывая в глаза.
        - Нет, - слава поэта-песенника его не прельщала, - это вообще не стихи, а песня одной группы.
        - У вас много хорошей музыки…
        - Ну… Понимаешь, детка, это - не хорошая музыка. Хорошей ты и не слышала еще! Это так, неплохая…
        - Вы идете, интеллигенты? - позвал обогнавший их на несколько метров Леон. - Или обсудим еще театр и живопись?
        - А мы с тобой будем слушать музыку? - Она облизывала губы, ждала ответа.
        - Конечно, - Вадим свеликодушничал, - мы с тобой и на концерты будем ходить, и в записи слушать музыку! А с тобой, художник, мы посетим музей, слышишь?
        Леон сплюнул под ноги и двинул вперед. Сандра улыбнулась и поспешила за ним, Вадим тоже прибавил шагу. Леон в музее - представить себе страшно. Придется сначала его одеть, причесать нормально, посоветовать сделать морду попроще… И лекцию по живописи прочитать. Что, интересно, ему понравится? Ведь талантлив, этого отрицать нельзя, талантлив. При другом раскладе из него бы вышел толк. Вот двойник Леона, сразу видно, преуспел.
        А на Сандру как смотрел… И с собой звал. И беречь завещал.
        Вадим не верил в пророчества двойника. Судьба дублей может отличаться, это ясно и ежу, достаточно вспомнить его, Милашку и Синтезатора - троих менее похожих людей трудно себе представить. Или Леона и его двойника. Никакой рок не довлеет, через несколько лет Вадим не станет педерастом, а Леон не обзаведется летающим аппаратом. А Сандра не погибнет, это все бред двойниковой потревоженной совести.
        С чего только Сандра решила, что «там» будет «мы с тобой»?
        Леон вскинул руку, и все замерли. Дорога раздваивалась, и они повернули налево, к городу.
        Будка охранника давно развалилась, а бетонный забор с «колючкой» поверху и ворота
        - целехоньки. Даже зеленая краска с них не вся облупилась, и пятиконечные звезды местами сохранили красный цвет. Страна, построившая это, ценила надежность, особенно если дело касалось войны и обороны.
        Вадим замер в растерянности. Сейчас выйдет солдатик с пулеметом, «стой, стрелять буду», все такое.
        Леон тоже оробел, а Сандра наконец-то встряхнулась, стала прежней.
        - Ну, что? Надо идти, - и решительно шагнула к воротам.
        - Подожди, - тихо сказал Леон, - я первый.
        Сандра упрямо мотнула головой и юркнула в щель - худенькая, верткая, как ящерка на летнем солнце.
        Вадим почувствовал, как несколько раз сильно, до боли ударило в груди сердце, сбившись с привычного ритма. И тут же выровнялось, все пошло, как прежде, только слегка дрожали ослабшие руки и холодный пот проступил на лице.

* * *
        Леон слышал много историй о заброшенных городах.
        Пугала сказками бабушка, мама спьяну, пока не исчезла в угаре, лепетала об ужасах замкадья… И позже, уже взрослым, он встречал людей, побывавших там, в местах, где все умерли, а кто не умер, тот ушел. Говорили про запах смерти, говорили про призраков боли, бродящих по улицам, про детские игрушки, растерзанные непогодой, сгнивших безглазых кукол, коляски с погнутыми колесами… Бубнили, честно глядя в глаза и требуя за «хабар» неимоверное количество эс-граммов, муты-добытчики, стервятники. Рассказывали, приняв «для храбрости», отчаянные ребята из сборщиков, утверждавшие, что водка лучше всего от радиации помогает. Леон не верил и десятой доле. Но сейчас, когда Сандра скользнула за ворота, он вспомнил все эти байки.
        Дизайнер втянул голову в плечи и ломанулся за Сандрой. Чуть не застрял, здоровый лось, протиснулся, но ворота отозвались скрипом, неуместным в общем молчании.
        Леон старался войти в город спокойно, хозяином. У него было поверье: люди, вещи и места чувствуют силу, подчиняются, надо только правильно себя подать.
        За воротами было буднично: стена, асфальт, совершенно раскрошенный растениями, бетонка, проходящая сквозь город из конца в конец. Муты сбежали из этих мест, сборщики так далеко не забирались (хотя врали, что чуть ли не по развалинам Киева гуляли), некому было обшаривать дома в поисках поживы.
        - Ищем место под ночевку? - спросил Дизайнер. - Светло же совсем, лучше дальше пойти, может, до места доберемся к ночи…
        - И ночью будем искать проход? А если ночь застанет нас в пути? В лесу? Здесь я не хотел бы спать под открытым небом.
        - Я тоже, - поддержала его Сандра, - и вообще, надо же в порядок себя привести, а то мы грязные, нельзя такими чучелами в цивилизованный мир соваться! Сейчас найдем воду, бочку какую-нибудь железную, костер разведем, воды нагреем, отмоемся. И постираться можно, погода теплая, во влажном не простынем…
        - Женщины, - напоказ зевнул Дизайнер. - Им бы только красоту наводить.
        Леон, стараясь не поворачиваться к воротам спиной, достал карту. Он когда-то за эту бумажку целое состояние отвалил сумасшедшему старику из военных. Дед был древний, как говно мамонта, и столь же обаятельный. Какой-то из бабушкиных знакомых, объявившийся уже через много лет после ее смерти. Искал Леона, спрашивал у всех, даже к барону какому-то умудрился попасть: вынь да положь ему Леона! Единственную, значит, память о почившей подруге. Кого другого барон бы убил медленно и с удовольствием. За ним водилось. Он даже на погоняло Маркиз откликался. А тут проявил почтение к старости, отвел дедушку под белу рученьку к Леону. Делать нечего, пришлось общаться. Впрочем, не без пользы. Сначала дедушка травил байки, войну вспоминал - ну, это за всеми стариками водится. Потом перешел к вещам интересным и небесполезным: в какой части чем занимались, в каком городе что поискать следует, почему бомбили те места, которые бомбили. В общем, непростой дедок оказался. Историями и догадками делился бесплатно, даже с удовольствием, а Леон его кормил и поил. Информация - самое ценное. Знаешь, где солярки бочка, -
умница, знаешь, где танк можно «подрезать», - все, считай, выбился в люди. Дедок по мелочам размениваться не стал, предложил купить карты Подмосковья, подробные, военные. Конечно, за полвека многое изменилось, но дороги, водоемы, здания остались в большинстве своем.
        - Вода, - пробормотал Леон, - сразу за городком был пруд. Или озеро. Есть шанс, что и сейчас там. Остальные водоемы - дальше, на запретке. Туда мы пока не пойдем. Значит, проходим через город, присматриваем квартиру поцелее, потом движемся к озеру.
        Дизайнер и Сандра закивали с готовностью.

* * *
        Шагали бок о бок, Вадим вертел головой, как на экскурсии. Заброшенный пионерский лагерь не произвел на него такого впечатления, как целый опустевший город. Ушли отсюда люди, спасаясь, или остались умирать? Он не знал, а спрашивать у Леона не хотелось. Город Красноармейск-10 не тянул, по правде говоря, даже на деревню: десяток-другой четырехэтажек, обнесенных бетонным забором, ни тебе высоток, ни тебе частных избушек. Дома стояли вплотную друг к другу, по сторонам все той же бетонки. Сколько здесь было жителей? Сотни две, три? Семьи офицеров, из жен набирали персонал детского сада и школы - вот они, кстати, в центре города, с легкостью узнаваемые типовые постройки…
        - Ну, и чего ты боялась? - улыбнулся Леон Сандре. - Вон, смотри, магазин.
        Стоявший наособицу типичный сельмаг украшала надпись «…ОД…Ы». Это какая же тоска, должно быть, жить здесь! Ни тебе клубов, ни бара, ни ресторана, из всех развлечений - только библиотека.
        Короткая улица. За четырехэтажками следовали пятиэтажки, магазин, слева - молодой лесок, невысокий, наверное, бывший пустырь. Хорошо забетонированная площадь, даже кусты не пробились, с крашенным серебрянкой Ильичом, двухэтажное здание с полуколоннами в пятнах облупившейся штукатурки.
        - Клуб, - заметил Леон, - центр культуры.
        - А ты бывал уже в таких городках?
        - Нет. Но догадаться легко.
        Улица упиралась в еще один забор. Леон сверился с картой:
        - Воинская часть. Эта - ближняя, а нам - в дальнюю. По дороге, во-он через те ворота, и в лес.
        - Разве нельзя было срезать? - Вадим подошел к Ленину.
        Тот, протягивая кепку людям будущего, смотрел на гостей с хитрым прищуром. Вот ведь парадокс: история разная, Ильич - один. Надо было расспросить Синтезатора, был ли в его мире товарищ Ульянов?..
        - Глупый, - Сандра обняла Вадима сзади, - тут же кругом - запретная зона, колючей проволоки полно. Влезешь - исцарапаешься весь. Ее же не видно, кусты же, трава. Я один раз попалась, брюки изодрала.
        - Представляешь, не случилось бы войны, жила бы ты в этой дыре. - Вадим не сводил с Ильича глаз. - Ходила бы в клуб… Кстати, что значит ДОК?
        - Дом офицерской культуры, наверное… Не ходила бы и не жила бы, странные у тебя фантазии. Я же из семьи ученых.
        - Ты не знаешь, кто твои биологические родители.
        - Они живут в Институте, значит, потомственные ученые… хотя… Да, или военные. Или врачи. Да мало ли. До сих пор в Институте могла бы жить, будь поумнее и послушнее. Дело солдата - повиноваться приказам. И я ведь даже не размышляла что да как, не подумала, что со мной дальше будет. Просто отказалась стрелять.
        - Сволочи твои лунари. - Леон пнул камешек. - Бароны - те хоть не притворяются лучше, чем они есть.
        Сандра отпустила Вадима. Объятия у нее были крепкие, Вадим все опасался, что в порыве страсти она ему что-нибудь сломает.
        - Нет, Леон. Ты очень ошибаешься. - Вадим обернулся и увидел, что Сандра стоит спокойно, руки вдоль тела опустила, смотрит на Леона. - Они - не сволочи. Деканату сложно принимать решение об изгнании, каждый член совета страдает. И это - не пропаганда, поверь. Это действительно так. Их воспитали, понимаешь? Нет семей, нет родителей, тебя никто не балует. Ты - не человек, ты - рабочее насекомое. Муравей. Если ты заболел и тебя можно вылечить - будет сделано все. Если нельзя - тебя выгонят во внешний город. Здоровая предосторожность, очистка социума…
        - Можно подумать, ты на них не злишься, - удивился Вадим.
        - Не злюсь. Там я не была собой и не была свободной. Я им благодарна и их жалею.
        Вадим вспомнил, как она испугалась толстого Гарика, испугалась, что ее узнают. Жалеет? Благодарна? Вот этим бессердечным тварям? Врет, просто она - такая же. Она по-прежнему ненавидит мутов, по-прежнему верна этому их «Деканату». Предложи ей кто вернуться - вернулась бы.
        - Ну-ну, - Леон улыбнулся, - я не верю, что у человека можно отнять индивидуальность. Пойдем искать квартиру. Потом - за водой. Хватит болтать.
        Они пересекли площадь. Сандра подошла к дверям дома культуры и потянула за ручку. Дверь со скрипом подчинилась, она рассохлась и не закрывалась толком. Вадим заглянул внутрь: сыро, тянуло гнилью.
        - Что тебе там нужно? В Москву мы не вернемся, собирать хабар…
        - Собирать - что?! - поразился Вадим словам Леона.
        - Хабар. Полезные вещи. Нам не нужно, завтра все наши находки обесценятся.
        Вадим хотел ответить, что взял бы с собой что-нибудь на память. И передумал. И так возьмет - Леона и Сандру.
        - Любопытно же, - возразила Сандра, - мы в таком месте больше никогда не побываем. Леон, давай осмотримся! Тут нет никого, до темноты - часа три, более чем достаточно!
        Глаза привыкли к полумраку: часть стекол уцелела, уцелели и тяжелые занавеси ветхого красного бархата. Просторный холл ДОКа манил зайти, осмотреться, почтить память офицеров, которые уже никогда сюда не заглянут. Может быть, здесь и музей имеется… Или хотя бы картины, фотографии, плакаты чудом сохранились. Ну, хоть бюст Ленина!
        - Любопытство погубило кошку. Сандра, не стоит рисковать.
        - Тебе не интересно разве? Давай простимся с нашим миром, а? Из Москвы бежали, не оглядываясь. Я хочу запомнить не мутов, а вот такое место. Пустое и тихое.
        - Сходи на кладбище, - предложил Леон. - А ты, Дизайнер, что, тоже хочешь экскурсию устроить?
        - Хочу. - Вадим уже перешагнул порог. - Я вашего мира толком не видел. В Москве сначала Сандра меня за руку водила, потом ты меня выкрал… Мне интересно. Сделай одолжение, дай погулять, а? Я тебе, когда попадем в мой мир, такую экскурсию устрою - закачаешься!
        - Что я тебе - папа, что-то запрещать? Да идите вы, куда хотите.
        - Ты здесь останешься?
        - Нет, - Леон оттеснил Вадима и зашагал в глубь холла, - а то вы решите потрахаться и забудете о времени. Пойдем вместе.
        На первом этаже они нашли «качалку», полную ржавых тренажеров, и актовый зал. Сцена провалилась, обшивка на креслах разлезлась. Ни раздавленного театрального бинокля, ни скелета актера, погибшего во время спектакля, не было.
        По лестнице поднимались с опаской, но она не подвела. Второй этаж занимали кабинеты - парты, доски, шкафы. Здесь, наверное, вели кружки, вышивание какое-нибудь, сюда приходили дети и взрослые.
        - Скукота, - заметила Сандра, - я думала, интересней будет.
        - Пусто и тихо, - напомнил Леон.
        Вадим открыл шкаф - на полках грудами лежали расплывшиеся от сырости бумаги. Ничего не прочитать. Надо было хоть книжку с собой прихватить, хоть что-нибудь - оправдаться, доказать, что был в другом мире.
        Вот досада: пройти сквозь такие приключения - и ведь придется об этом всю жизнь молчать! Не хочешь провести остаток дней в психушке - молчи. Или пиши книгу, действительно, да ведь не умеешь ты писать, не дано тебе. Сколько раз пробовал - даже бложик вести не получается.
        Леон разложил карту на подоконнике.
        Вадима осенило.
        - Слушай, Леон, тебе же в моем мире эта карта не понадобится?
        - Не знаю…
        - Давай ты мне ее отдашь, когда мы домой попадем? Мне пригодится, в рамочку на стену повешу.
        - Я, Дизайнер, за нее столько отвалил…
        - Между прочим, у нас жизнь не бесплатная. А ты некоторое время будешь сидеть у меня на шее. Хотя ты и крут.
        Сказал и понял, какую глупость ляпнул.
        - Ты же у меня сидишь, - заметил Леон. - Только и делаю, что вытаскиваю тебя из дерьма.
        - Можно подумать, из альтруизма! Ты себя вытаскиваешь, а не меня!
        Леон аккуратно сложил карту и убрал в карман. И двинулся на Вадима. Убивать не будет - понятно, иначе ему не пройти… Хотя он бешеный…
        - Ну-ка хватит! - прикрикнула Сандра. - Как маленькие!
        И тут в соседнем кабинете что-то с грохотом свалилось на пол.

* * *
        Сандра оказалась у двери первой. Леон жался к стене. Вадим с удивлением обнаружил, что сам он валяется на полу, закрыв голову руками, и ждет, когда его спутники начнут стрелять. Но выстрелов не последовало.
        - Что-то сгнило, - предположил Леон вполголоса, - и упало.
        - Может быть, - шепнула Сандра.
        Однако ни он, ни она не двинулись с места и не переменили позу. «Здесь же никого не должно быть, - с тоской подумал Вадим, - все закончилось, мы никого не встретим до самого прохода в мой мир, даже комаров нет и слепней. Мы отмоемся, и завтра я буду дома. Господи, сделай так, чтобы это была максимум крыса, чтобы завтра я был дома».
        - Выйду? - Сандра смотрела на Леона.
        Вадим сел на полу. Ну конечно, кусок сырой штукатурки отвалился. Или доска какая-нибудь.
        - Подожди. - Леон, держась за стену, пробрался к ней. - Прикрой-ка.
        И выскользнул в коридор. Бесшумно, Леон как-то договорился со скрипучими досками пола. Вадим на четвереньках подполз к двери.
        - Ты бы не высовывался, - ласково посоветовала Сандра. - Сейчас Леон проверит…
        - Не стреляй! Не стреляй, пожалуйста!!! - заголосили в коридоре.
        Сандру вымело из комнаты, Вадим поспешил следом. Откуда люди? Быть не может людей… Но они были, конечно же. В маленьком захламленном помещении, среди куч сгнившего тряпья, театрального реквизита, что ли, стояли двое лунарских солдат, подняв руки, один из них за дуло держал автомат - знак добрых намерений. Леон не угрожал им оружием, застыл женой Лота. Правый, лысый и тощий, совсем юнец, заметил Сандру и завопил с новой силой:
        - Не трогайте нас, добрые бароны!
        Голос у него был пронзительный, с визгливыми нотками.
        - Чего орешь? Сколько вас здесь?
        - Двое!!! - прибавил децибел солдат. - Нас двое!!!
        - Подмогу вызываешь, крысюк? - прошипел Леон и навел на солдата пистолет.
        Его товарищ по несчастью выкатил еврейские карие глаза и приоткрыл рот.
        - Нет!!! Нас двое!!! Не стреля-ай!
        - Не ори! - рявкнул Леон. - Кто такие, откуда?
        - Я - Ромка, а это - Генч.
        - Геннадий, - представился Генч интеллигентным шепотом.
        - Лунари?
        - Люди, - согласился Ромка, - мы из Москвы, барон. Нас двое осталось. Я вас увидел
        - чуть от радости не обделался!
        - Это видно.
        Ромка был выше Генча на полголовы, лысый, тощий, с прозрачными глазками, ничего не выражающими. Генч, похоже, старше, тонкий, с нежным овалом лица, длинным носом и
«воловьими» глазами - типичный семитский мальчик-студент или молодой специалист, только бритый налысо.
        - Что случилось с остальным отрядом? Какого черта вас вообще сюда понесло? - проговорил Леон, отобрал автомат у еврея - тот не сопротивлялся.
        - Приказали - вот и понесло. Сначала кого-то искали, потом что-то проверяли на юго-западе области. Допроверялись. Что случилось - не знаю. Сгинули.
        - Звание у тебя какое? - скучающим тоном спросила Сандра, разглядывая свои ногти.
        - Р-рядовой, - опешил Ромка.
        - Я тоже, - вставил Генч. - А я тебя узнал, Сандра. Мы с тобой вместе работали несколько раз.
        - Я тебя тоже узнала. - Сандра по-прежнему не смотрела на лунариков. - Леон, пристрели их, пожалуйста. Они нам не нужны. И начни с лысого.
        - Не стреляй! - снова завелся Ромка.
        Ему бы в опере петь с таким голосом.
        - Сандра, - Генч поморщился, - не нужно необдуманных решений. Я понимаю твои эмоции в отношении рядового Романа, но прошу - не нужно. Ты понимаешь, что мы не вернемся в Москву, не так ли? Единственный шанс выжить для нас - объединиться.
        - С хуя ли? - Леон прицелился в Романа.
        - Простите? - Генч не обратил на жест никакого внимания.
        - На хер вы нам всрались? - перевела Сандра.
        - Как вы думаете, если в округе водится нечто, способное уничтожить вооруженный отряд и, представьте, сожрать транспорт, пригодятся вам лишние руки или нет?
        - Нет! - отрезала Сандра. - Ваши - нет. Прости, Генч, но дружкам этого урода я не верю и не поверю.
        Вадим смотрел на лысого и пытался представить, за что его Сандра невзлюбила. Для неудачной любви, пожалуй, молод. Да и не стала бы Сандра перед белоглазым крутить хвостом.
        - Сама стреляй, - предложил Леон, - я их сначала послушать хочу, а потом уже можно…
        - Не надо, - Вадим вдруг осознал, насколько ему надоела неоправданная жестокость,
        - отвыкайте решать все проблемы при помощи оружия. Сандра, ты меня слышишь? Хватит. Хватит убивать людей.
        - Это - не человек.
        - Да что я сделал?! - не выдержал лысый. - Что я сделал-то?!
        - Ты получаешь удовольствие от смерти людей. Это все знают. Ты же еще школьником в операциях по зачистке местности участвовал.
        - Не людей! Тварей! Быдла! - проникновенно заговорил лысый, прижав руку к груди. - От них надо избавить наш мир, очистить его!
        Леон сплюнул. Генч отодвинулся от Романа. Сандра подняла пистолет.

* * *
        - Очистим наш мир от тварей и быдла! - Голос оратора обволакивает, зачаровывает.
        Юноши и девушки, собравшиеся в третьей аудитории, - не студенты и не слушатели, а солдаты Института. Лекции обязательны к посещению, готовят психику молодняка к предстоящей войне, вечной и священной. Войне за чистоту генома, за достойную жизнь избранных. Все мы - в голубой форме, сидящей ладно и славно. Всем нам - чуть за двадцать… Нет, не всем. В первом ряду заглядывает оратору в рот, переживает восемнадцатилетний юноша. Высокий для своего возраста, туповатый, наглый. Его не любят в отряде, и он отвечает взаимностью. Вчера подваливал, мол, давай трахаться, поможем друг другу - послала на хер.
        Лучше я ни с кем и никогда, только с донором спермы. Тоже засада - детородный возраст приближается, на плановом осмотре док напомнил: в этом или следующем году
        - извольте родить Институту нового гражданина, милочка. Геном хороший, может, даже двоих родить попросят.
        Фигуру испорчу - как пить дать. Разнесет в жопе, отвиснет брюхо. И делать ничего не смогу минимум год. Какие задания, если у тебя пузо на нос лезет? О какой красоте может идти речь, если губы распухли и нос?
        - Мутанты - это раковая опухоль человечества. Жители нижнего города не задумываются об этом, скрещиваются с мутантами, не имеющими фенотипических особенностей. Таким образом, мутации накапливаются, уничтожая нас как вид. Вы - солдаты Института!..
        И сопливый младенец несколько месяцев будет жить в моей квартире, питаясь столь полезным для пищащего куска мяса грудным молоком. Отвратительно. Когда Алена родила, все девочки бегали смотреть и пищали - инстинкт. Умилялись, сюсюкали. Я тоже пришла, мне совсем «пупс» не понравился. Обуза. Неужели нельзя сразу - на искусственное вскармливание и под контроль специалистов? И как-нибудь без вынашивания и родов обойтись. К психологу, что ли, сходить? Признает негодной к материнству в силу особенностей психики. Или вылечит. Вылечит, и я буду детишек обожать, размножусь с удовольствием два раза, еще и пореву, что третий-четвертый нельзя. И пойду в ясли нянечкой.
        - Пока мутанты обитают в зараженных областях - мы не предпринимаем решительных шагов. Силы института не безграничны, вред от мутантов там - гипотетический. Но иногда, в силу каких-либо обстоятельств, деревни снимаются с места…
        Насколько же скучная лекция! Будто у людей может возникнуть жалость к муту или сомнения, убивать ли его. Нет, сомнения возникают, когда патронов мало. На прошлой неделе этот же оратор вещал про земельников и быдло. Он их ненавидит. А спрашивается, за что ненавидеть земельников? Вот если подумать? Я их не видела, ладно, но ведь с ними меновую торговлю ведут. Павлик общался, говорит, ничего, грязные, конечно, тупые, но руки две, ноги две, голова одна. И быдло. Пусть себе будет. Оратор разошелся, с пеной у рта доказывал, как будет зашибись, если все, кроме людей Института, загнутся.
        Я понимаю, конечно. Только в городе я была. Меня не проведешь. Быдло - больное и несчастное. Паршивое. Воняет. Но убивать всех без разбора… Это как всем без разбора размножаться. Я бы отобрала тех, что поздоровей, поумней, - пусть работают на Институт. Им - всякие блага, нам - рабочая сила. А отребье, баронов, наркоманов и пьянь - выгнать на дезактивацию зараженных земель.
        Размечталась. Еще полчаса скуки. Еще целых полчаса, я же свихнусь!..
«По свидетельству рядового Романа Андреевича, сержант Александра Максимовна отказалась выполнить приказ и открыть огонь. Рядовой вынужден был нарушить субординацию и выполнить задание по уничтожению группы боевиков. Психиатрическое обследование показало вменяемость сержанта Александры Максимовны. Таким образом, на нее ложится ответственность за саботирование задания. По ходатайству главы военного ведомства сержант Александра Максимовна должна быть лишена звания и права пребывания на территории Института - пожизненно».

* * *
        - Так и ходишь в рядовых, говнюк?
        Вадим прикинул, успеет ли сбить Сандру с ног. Что с ней происходит? Как с ума сошла.
        - Я должен был! Понимаешь? Если бы я не доложил - меня бы изгнали, ведь наверняка бы все всплыло! Я мучился! Я потом не спал неделю!
        - А я здесь уже полтора года. Больше. Почти два. Думаешь, мне было легко?
        - Я выполнял приказ!!!
        Роман вскинул руки к лицу, защищаясь, но что могли ладони против пули? Первый раз Вадим видел смерть так близко. И так неожиданно. Сандра со счастливой улыбкой опустила пистолет.
        - Сдурела? - спокойно поинтересовался Леон.
        - Отомстила. За себя. Теперь и помирать спокойно можно, и в другой мир уходить. Здесь дел не осталось.
        - Александра… - Генч не смотрел на труп товарища.
        - Тебя не трону. И не прогоню. Хочешь - иди с нами.
        Убийца. Вадиму стало невыносимо холодно. Нет, не только Сандра - все они… Генч этот, с пальцами музыканта, даже не дрогнул, когда товарища прихлопнули. Леону вообще насрать, Леону нет дела до людей, их жизни и смерти, Леон спокойно разделался с Ходоком всего день назад и ни разу не вспомнил. Покойный - тоже в кровище, ясно, все они такие, нет в этом мире нормальных людей, не осталось. Подкатила истерика, но Вадим сумел сдержаться: не время. Сейчас - сохранять спокойствие. Он не сделал ничего плохого, его совесть чиста. Он не в ответе за своих спутников.
        Может, там, в нормальной жизни, они изменятся.
        - Надо его закопать, - выдавил из себя Вадим. - Нельзя оставлять тело…
        - Почему? - Сандра вытаращилась на него, раскрыв рот. - Кому он здесь мешает?
        - Не по-человечески. - Он решил стоять на своем. - Он же гнить будет.
        Леон фыркнул.
        - Дизайнер, не гони. Сгниет. Все - прах и прахом станет…
        Леон опустился на корточки перед телом и принялся его обшаривать. Смотреть на это было тошно, и Вадим отвернулся.

* * *
        Весь вечер Сандра была возбужденная, как ребенок перед праздником. А Вадим никак не мог избавиться от дурных мыслей и мрачных предчувствий. Сандра и Леон, с которыми бок о бок столько километров отшагал, с которыми столько всего пережил, - вдруг стали чужими. Щебет Сандры, только что прикончившей человека, Вадим слушал, не скрывая гримасы отвращения. А тут еще Леон активизировался. Пристал с расспросами, вынь да положь ему план действий на родине Вадима. Как там с документами быть? А жить на что? А чем займемся? А ведь выйдем в таком виде далеко от Москвы, может, на закрытом объекте - как объяснять будем?
        Вадим делал вид, что думает, мозгами скрипит. Лапшу щедро вешал на уши: мол, все я улажу, не боись. Будешь ты у нас знаменитым художником, а Сандра вообще пусть не беспокоится. Я прокормлю, одену, станет дома сидеть, гостей принимать, украшение эдакое.
        Бедолага этот, Генч, лунарский солдат, рот раскрыл, да так и остался - с разинутой варежкой. Он-то переживал, что в Институт не вернется, а тут - такие перспективы. Ему Вадим тоже отмерил порцию сказок: поступишь, дружок, в высшее учебное заведение. Например, музыкальное. Что, не любишь музыку? Пойдешь в военное училище, бог с тобой. Сделаешь карьеру.
        Болтал и сам себе не верил.
        Безнадега.
        Они отмылись, нагрев воды в тазу. Воду таскали из озера, и Генча чуть не слопал ротан, вымахавший с сома размером. А уж пасть у ротана в пять метров длиной - тоже пять метров, только в поперечнике. А зубы у такой рыбки - акула идет к дантисту за вставными челюстями.
        И сидели такие наивные, такие счастливые, готовые принять светлое будущее, оно же
        - прошлое, оно же - параллельная реальность… Только вот мир Вадима не был готов их принять. Не ждали там Леона с его картинами, Сандру с ее кудряшками. Псевдомузыкального Генча тем более не ждали.
        Вадим не знал даже, как свое появление на территории воинской части объяснит. Документов-то при себе нет. А эти?! Да их сразу в тюрьму… Может, и к лучшему. В конце концов, по законам его мира они должны получить пожизненное.
        - А расскажи, - в сотый, наверное, раз заводила Сандра, - какой там у вас рынок?
        И Вадим, посмеиваясь, объяснял, что рынок - это понятие экономическое, не базар, а рынок. Что рынки в обывательском понимании есть, конечно, только совсем другие. Что Красная площадь - место историческое, чистое и красивое, туристов много. И живописал Сандре магазины, ювелирные, продуктовые, обувные… Обещал, что сразу ей одежду купит. И кольца. И серьги, только уши надо проколоть.
        А сам смотрел на нее и думал: «Тебя к парикмахеру, к косметологу, к маникюрщице! Девка ты деревенская, ну куда тебе золото?!»
        Леон, казалось, не верил. На очередном витке разговора он вдруг скомандовал:
        - Спать! Завтра - важный день. И трудный.
        И первый улегся, велев дежурить Сандре. Генч заснул быстро, Леон, как всегда, выключился моментально. Сандра и Вадим остались наедине. В прошлые ночи такие двойные дежурства превращались в часы, полные страсти. Сандра и сейчас потянулась к Вадиму, обняла, прихватила зубами мочку уха. Он отстранился.
        - Что с тобой? - зашептала Сандра. - Ты весь вечер сам не свой, Вадинька…
        - Сделай одолжение! Не называй меня Вадинькой! - взорвался он.
        Сандра стухла, как будто даже уменьшилась, глаза ее увлажнились. Только слез сейчас не хватало, и так вечер не задался.
        - Извини. - Вадим пересилил себя, обнял ее. - Я очень устал. Ну, ты понимаешь… Я волнуюсь. Если завтра мы не найдем переход? Если что-то случится? И еще этот Генч…
        - Ты весь уже там, да? В своем мире?
        Она отстранилась, насупилась.
        - Скажи, Вадим, у тебя там есть кто-то? Лучше сейчас скажи.
        О, как ему захотелось соврать. «Да, есть, у меня там Настенька, мы должны пожениться. Прости, что раньше тебе не сообщил. Но я не хотел тебя травмировать, только ты не давала мне сойти с ума в этом мире. А теперь, когда дом близок, я понял, как тоскую по ней». Но Сандра могла и пристрелить. От нее же всего можно ожидать.
        - Не в этом дело, - Вадим снова притянул ее, поцеловал в макушку, волосы пахли мылом, - нет у меня никого. Я просто очень устал. Я не верил, что это все закончится, а теперь я в одном шаге от дома. И ни о чем больше не могу думать.
        - Даже обо мне?
        Тон - игривый, и уже она гладит его бедро. Вадим перехватил ее руку, поцеловал в ладошку.
        - Ты меня любишь?
        И смотрит требовательно. Женщины - существа с короткой памятью. Им надо постоянно повторять: люблю, хочу, самая ты прекрасная, самая у меня расчудесная! Хоть напоминание на телефон ставь.
        - Люблю. - Вадим стиснул ее в объятиях. - Я очень тебя люблю.
        - И я тебя тоже, - она уже не сердилась, - ты извини, что я так к тебе пристаю, я понимаю на самом деле, что для меня - все мечты сбываются, а ты волнуешься, на тебе же такая ответственность будет… И тишина, я понимаю, мне тоже страшно. Поэтому я и хотела… Но лучше там, у тебя, да?
        - На чистой постели, - подхватил Вадим, - на свежих простынях… Только ума не приложу, как мы заставим Леона выйти и не подглядывать…
        Она рассмеялась.

7. Встреча

…Ближе к Москве появились звери. Они уходили, уползали и улетали на северо-восток. Рассвело. Кушнир настроил галопроектор и внешние камеры, выпустил зонды. И теперь наслаждался картинами. Здесь не осталось лиственных деревьев, только кое-где пробивались робкие, искривленные молодые березы. Там, где должны были находиться поля, дороги, посадочные площадки, торговые центры, стадионы, поселки, институты и школы, простирались леса. И леса эти не походили на привычные Кушниру парки, в которых он с Санькой гулял. Дикий, непролазный бор окружал Москву, и, не встреть Кушнир аборигенов раньше, он решил бы, что провалился веков на девять назад, когда были цари, рыцари, монголы воевали с христианами - в древнюю историю, короче. А тут расхождение - лет сто пятьдесят, не больше, никогда бы не подумал он, что такое возможно. Когда у них приключился конфликт? Кто победил и кто воевал?
        Не хватило времени расспросить Саньку, молодого Синтезатора и двойника. Ответили бы? Нет, они спешили убраться из этого мира, шли к флуктуации, от которой бегут звери.
        На экране белесыми тенями, следом за языками тумана, скользили сквозь чащу белые волки. Кушнир прикинул размеры и поежился. Перед этими призраками смерти волной расстилалась тишина, смолкали птицы, неслышно глотали воздух земноводные, прыскали в сторону какие-то копытные, из давно вымерших, - то ли лани, то ли олени. Вожак остановился, принюхался, шерсть на загривке встала дыбом, брыли поползли вверх, обнажая клыки.
        Кушнир подрегулировал настройки зонда, следящего за волками, - его интересовал общий план, а не морда вожака. Стая нервничала. Стая сбилась в кучу. Заскулил щенок, клацнула на него зубами мамаша.
        Этих бы красавцев радиоактивных - да в зоопарк! Не один, не два - семнадцать особей, все - огромные, в холке самцы - по грудь Кушниру. Все - белые, и даже носы у них не пигментированы, бежевые. Черные глаза. Прекрасные животные, и непонятно, что их напугало.
        Картинки с других зондов были скучными, психосканер молчал, и Кушнир поддался любопытству, завис на месте. Да, млекопитающие в этом мире сильно отстали от земноводных и рептилий. Из чего мутировал Змей Горыныч, влачившейся сквозь лес, сказать трудно. Голова у Змея одна, тело - варанье, хвост - длинный, два перепончатых крыла беспомощно обвисли. Чудище брело, ничего не видя перед собой, налетая на стволы.
        Пошел мелкий дождь, шкура Змея заблестела. Волки между тем поняли, что чешуйчатый слаб. Окружили. Лес наполнился воем, лязгом зубов. Змей даже не оборонялся. Некоторое время он волочился вперед, хотя волки вцепились в его крылья и хвост. Потом рухнул молча. Белоснежные морды обагрились кровью.
        Кушнир отвел зонд и полетел дальше.
        Основной экран демонстрировал бескрайний лес. Если что-то гонит мутантов с зараженного юга - аборигенам придется попотеть. Пищевые цепи, установившиеся после войны, разрушатся, волки, Змеи Горынычи и прочие прелестники будут бороться за свое место под солнцем. Интересно, хватит военной мощи аборигенов супротив полчищ зверья?
        Таки хватит, наверное, есть же у них истребители, есть вертолеты, значит, какое-то топливо есть.
        А вот кочевники. Кушнир глазам своим не поверил. Мама дорогая, мутанты! Натуральные уроды… Хотя не всем же мутантам быть столь чарующими, как белые волки.
        Звери гонят мутантов, а мутанты, доказано всем ходом истории, скоро «подвинут» цивилизованных, из чистых районов, людей. Если Синтезатор в этом мире - он болен. И так понятно, что не здоров, но здесь укрыться мог только конченый человек. А ведь, казалось бы, ученый.
        Кушнир проверял его перед приемом на работу. Не сам, конечно, его ребята проверяли. Синтезатор - идеальный приспособленец. Ему будет хорошо в любом месте и любом коллективе. Он - не конфликтен по сути своей, хотя эгоист. Он будет устраиваться так, как удобнее ему, и никогда не подумает о благе других. И тем не менее… Вряд ли пойдет по головам - воспитание не позволяет, выполняет функцию совести. Вряд ли нарушит закон - боится тюрьмы, боится физически сильных и грубых людей.
        В безопасности такому делать нечего.
        В научном же отделе…
        Очень скоро его перестали звать по имени, между собой величая Синтезатором. А потом он и сам взял моду так представляться.
        Когда Синтезатор убежал, да еще и с кодами, когда дырка в реальности, которую пробили высоколобые, превратилась в раковую опухоль на теле мира - ребята Кушнира попытались объяснить поведение Вадима. Не получилось. Самые распространенные версии: острый психоз или шантаж.
        Если Синтезатор здесь - Кушнир за психоз.
        Если Кушнир встретил своего двойника почти сразу, есть вероятность, что Синтезатор поблизости от своего дубля.
        Но психосканер выдавал только красные точки: мутанты, местные военные, пытающиеся сдержать орды. Один раз Кушнир стал свидетелем бессмысленной расправы: солдаты в упор расстреливали жалких больных людей. Что ж, это - не его дело…
        - Объявляю тебе, Лео Кушнир, выговор, - с чувством сказал себе Кушнир, снижаясь, - и на неделю лишаю всех радостей жизни. Подготовишь за это квартальный отчет. Сам.
        Его не заметили. Солдатики были поглощены истерикой, а мутанты слишком заняты - умирали под пулями. Кушнир действовал быстро и эффективно. Он включил громкоговоритель и рявкнул на солдат:
        - Пр-рекратить!
        Они тут же принялись палить в воздух, отвлеклись. Кушнир частично снял маскировку. Мутанты, не дожидаясь развязки, кинулись врассыпную. А с этими что делать? Добить? . Там, внизу, перепуганные мальчишки. Примета отсталого мира - на войну посылают детей. Даже их командир - лет двадцати пяти. Мальчишки, защищающие свой дом от голодных и радиоактивных кочевников.
        Кушнир резко взмыл вверх. Пусть их. Пусть воюют. И второй выговор тебе, старик. Размяк. Гуманистом стал. Забыл, сколько ты мальчишек поубивал? Забыл, что вы с Санькой творили в Первую Марсианскую? А там тоже были голодные и больные люди, которые всего лишь хотели достойной платы за свой труд, а Земля ввела экономические санкции, перекрыла поставку продовольствия и отправила своих сынов и дочерей насаждать демократию. Десантный транспорт, несший Кушнира и Саньку, назывался «Либерти». Санька была пилотом истребителя. Кушнир - руководил внутренней разведкой.
        Его не оставляла мысль, что он занимается не своим делом, что создан для другой жизни и другой роли.
        Он думал, может, есть вероятность, в которой Кушнир счастлив, безмятежно счастлив, потому что нашел свое место.
        И вот в другом мире он встретил молодого дубля. Он с Санькой - но только как друг, иначе Синтезатор не клал бы Сандре голову на колени. Падая, он не выпустил оружия. Очнувшись - взял на мушку Кушнира. Военный? Вряд ли. Скорее - хорошо тренированный бандит. Альтернатива, что и говорить.
        Отогнав дурные мысли, Кушнир принялся работать дальше - методично, метр за метром, километр за километром, он прочесывал чужой мир, не обращая внимания на красные точки. И к концу второго дня ему повезло - на экране вспыхнул зеленый огонек.

* * *
        Абориген связал его хреново, и Синтезатор через несколько часов освободился. Конечно, «братишка» с дружками был уже далеко, нечего искать. Ломится к коридору, к месту флуктуации. Домой хочет. Молодой еще, глупый.
        Дурное настроение мешало, как мешает мозоль легкой походке. И Синтезатор отправился на охоту.
        Горожанин, даже другие планеты посещавший умеренным туристом, предпочитавший кабаки и пляже, а не экстрим-туры, он никогда раньше не убивал живых существ. Но не сомневался, что сможет это сделать. Во-первых, здесь он свободен. Во-вторых, здесь он - пришелец из другого, высокоразвитого мира - почти всемогущ.
        Оружие он купил заранее, со всей возможной осторожностью. У него были симуляторы, позволившие тренироваться, и он посещал тир. Почему бы не применить навыки?
        Синтезатор придирчиво выбрал ружье. Парализатор не годился. Лазер - не спортивно. Охотничья винтовка, огнестрельная, допотопная - вот он, выбор настоящего мужчины.
        Синтезатор рассчитывал минимум на кабана, а по-хорошему - на какую-нибудь экзотику. Жаль, что его наверняка ищут, он бы и к людям наведался. Мутантки, конечно, грязные, но, может, попадаются внешне приятные. А отмыть - дело техники уже. Без женщины Синтезатор зверел. Тут «братишка» правильно сделал - прежде всего нашел себе девчонку, симпатичную, чистенькую даже. Зря он ушел… Лет через десять-пятнадцать поймет, что в его мире скучно, никаких возможностей, что так и прозябать ему в безвестности и серости. То ли дело - здесь! Возможностей - миллион, и можно просто жить.
        За счет своего ума, а не грубой силы.
        Поймет, а будет поздно…
        Синтезатор проверил винтовку и выбросил «братишку» из головы. Пусть катится.
        Зверья в лесу было на порядок больше, чем обычно. Непуганое, оно не обращало на человека внимания. Стая страховидл, ведущих свой род от летучих мышей, оккупировала сухую сосну. Завернулись в крылья, дрыхли вниз головами. Синтезатор пальнул для острастки, страховидлы с пронзительными, режущими слух вскриками взмыли в небо. Синтезатор несколько минут стоял, наслаждаясь зрелищем, но потом страховидлы перешли в атаку, и ему пришлось спасаться бегством (как он сформулировал для себя - планово отступать). К счастью, оглушенные светом бестии не преследовали его.
        Ситуация. Здесь - в относительно чистом, близком к людям месте - не должно быть мутантов. Рыбу в реке Синтезатор уже имел честь лицезреть, и результат ему не понравился. На такую не с удочкой - с гарпуном или подводным ружьем ходить надо, а лучше - взрывчаткой глушить. Подойдешь к омуту, а она всплывет, размерами и очертаниями похожая на подводную лодку, и лупает на тебя всеми глазами. Сколько глаз, Синтезатор не считал - убрался от греха.
        Но реки сообщаются между собой, рыбы мигрируют. А куда прет это зверье?
        Он не был зоологом, хотя и прочитал перед отбытием несколько популярных энциклопедий - не разбирался в животных. Средняя полоса, никакой экзотики, сплошь
        - привычные обитатели зоопарка, персонажи старых фильмов и сказок. Кабаны, волки-лисы, зайцы всякие.
        Откуда здесь-то всякая пакость?!
        Ответ напрашивался сам собой и Синтезатору не понравился. Он рассчитывал на борьбу с людьми, а никак не на противостояние природе. Они бегут от коридора, они бегут от флуктуации. В свое время он предполагал, что флуктуация, оставшись без контроля, может принять причудливые формы. И все равно - звери не должны ее чувствовать! Забрел же в этот мир братишка, занесло, по его словам, двух солдатиков, заплутавших в тумане. И никто из них даже не понял, где оказался.
        Кольнуло и отступило одиночество. Синтезатор крепче ухватил винтовку. Выживать он не собирался, он жить собирался. Насколько же несправедливо… Ничего. Пусть с мутантами борются местные. Пусть бросают всю силу на укрощение зверей. А он подождет. Они ослабнут, они будут напуганы - и тогда в блеске достижений современной техники он явится им. Как говорила девочка? «Лунарям». Он явится лунарям, пусть падут.
        Запищал радар, встроенный в навигатор. Кто-то летел над лесом, и не на примитивном вертолете. Этот кто-то хорошо маскировался.
        Погоня.
        Синтезатор, забыв о враждебной фауне, понесся к убежищу. Не достанешь ты меня, не догонишь ты меня, не найдешь ты мою палатку! Я-то, в отличие от тебя, недоумка военного, готовился. Я-то знал, что ты придешь! Бюрократы, не спрятаться от вас… Что у тебя там? Небось договор мой, будешь в нос тыкать, требовать возместить расходы, грозить судом, штрафом, может, и тюрьмой. Вернись, Синтезатор, отдай коды, отдай корпорации все, что сделал.
        Не дож-дешь-ся!

* * *
        Улей Института гудел, потревоженный. За последние сутки пропали десять разведотрядов, от уцелевших поступали сведения противоречивые, как байки мутантов. Борис Юрьевич, начальник Службы Безопасности, смотрел на город. Окна его кабинета выходили на исторический центр, некогда прекрасный, теперь же загаженный. Красная площадь, знавшая казни и парады, обращена в торжище, а Кремль, сердце великой страны, - в вульгарную средневековую крепость. И жизнь, кипящая внизу, - гремучая помесь средневековья и бандитской вольности. Быдло не осознает этого. Оно просто бьется с лучевой болезнью, с недостатком еды, друг с другом. Может статься, пройдут века, и снова поднимется страна. Может быть, Институт изыщет средства помочь быдлу снова стать людьми… Но Борис Юрьевич был реалистом. Единственный путь
        - выжечь заразу, оттеснить мутантов в зараженные земли (а то ведь и в Подмосковье уже окопались, страх потеряли), из быдла оставить самых здоровых и сообразительных детишек. И растить их самим. А взрослых… Что церемониться с убийцами, проститутками обоих полов, наркоманами и алкоголиками? От голода пухнут, но самогон из чего-то производят в промышленных масштабах.
        Недавно Ректор на заседании Ученого Совета осветил интересный исторический факт: Россию пытался споить Запад. Споить, сторчать, развратить. Им это удалось - Борис Юрьевич не сдержал улыбки. Можно сказать, удалось. Потому что в Сибири ворочается промышленность, есть ведь земельники - дурные, но крепкие фермеры. Все - благодаря Институту, его поддержке, лекарствам, знаниям и координации. А на Западе - только пустыни. И, может быть, мутанты. Вот так-то, товарищи.
        И все же. Взрослое население Москвы больно, и больно неизлечимо. Отбросы общества, стекавшиеся сюда последние пятьдесят лет, выжившие после войны… В те годы, как и сейчас, прав был сильнейший или подлейший. Эти отбросы вырастили достойную смену. Осведомители докладывают о росте детской проституции. Пяти-шестилетние девочки предлагают себя у рынка. У Красной площади. У разрушенных временем и алчными руками стен исторических памятников.
        Борис Юрьевич никогда не выходил за периметр Института. Но любил Москву и слыл ее истинным патриотом. Для обожания не обязательна телесная близость, Москва была его Прекрасной Дамой, его Беатриче. Никто не знал о ней больше Бориса Юрьевича - таинственные изгибы истории, сокровенные складки архитектуры…
        - Борис Юрьевич, - кашлянул докладчик, спиной к которому начальник стоял уже минут десять, - так каково ваше мнение?
        - Не мешайте. Я думаю.
        Докладчик замолк. Он потел, в кабинете воняло кислятиной.
        Миграция зверей, кочевье мутантов, слухи о неведомом чудовище, о «мертвой земле»,
«гнилом тумане», просочившиеся даже сквозь периметр. Быдло, пытающееся найти защиту за стенами Института - впервые за много лет. Делегации разбойников-«баронов», в ногах валяющиеся у охраны. «Пустите, пустите, мы заплатим». Он приказал стрелять на поражение, но даже это не остановило быдло.
        Напуганы. Все напуганы. Охрана - активностью москвичей. Солдаты - наглостью обреченных мутантов… Будто там, на юге, скрывается тварь, страшнее пули, смертоносней напалма… Ректор нервничает, деканы просят предпринять хоть что-то, а разведчики не возвращаются.
        Воздушная техника ничего не обнаружила. Ни-че-го.
        - Мобилизация, - решился Борис Юрьевич, - никакой больше разведки. Оборону усилить. Разработайте план, я посмотрю.
        - Слушаюсь!
        И в неизвестности сгинули сыновья. Близнецы. Рома и Тима. Как он дорожил ребятами, как любил их… В этом одна из проблем Института - нельзя лишать человека семьи. Теперь, когда ноющая боль в груди не покидала Бориса Юрьевича, он знал это точно. Все бы отдал, только обнять мальчиков, сказать им наконец: «Дети». Теперь знал и ругал себя, что не признался хотя бы пацанам. Выделял, отмечал, разговаривал по душам, был хорошим командиром. Но не отцом.
        Мама их была из быдла. Борис Юрьевич уже тогда занимал высокий пост. И вот - возжелал лично допросить осведомительницу. Не вспомнить, по какому вопросу. Надька родилась умницей и даже красавицей, точнее, не так. Красавицей и даже умницей. Воспитание, правда… Но хотела выбиться в люди, вид на жительство получить. Вот и
«стучала». Она сама полезла. Может мужчина отказать женщине, которая его домогается? Может и должен. Но Борис Юрьевич не смог. А перевязанные канальцы оказались не стопроцентной гарантией, и она забеременела. О чем при следующей встрече через несколько месяцев и сообщила.
        Борис нарушил все мыслимые этические нормы. Но пошел к врачу и ее повел. Все проверил, и отцовство, и на нарушение. И тогда же узнал, что двойня. Был бы один ребенок - не отыскал бы. А в тот месяц близнецов больше не рождалось. И Надька молодец, что долго не шла: срок оказался большой, аборт делать - поздно, только искусственные роды, а кто будет без медицинских показаний убивать детей?..
        Она получила вид на жительство. А потом, Борис об этом никогда не жалел, пропала без вести. Утонула, может.
        Рома и Тима. Сам имена выбрал. В яслях навещал. Ректор знал, совет деканов - знал. Осуждали, но молча.
        А теперь так же молча соболезнуют.
        Институт закроет двери, усилит охрану. И выстоит. Что бы там ни было - он очистит Москву, огнем благодатным выжжет заразу. И в нестабильной обстановке Борис Юрьевич объявит чрезвычайное положение. Ректор подпишет обращение к сотрудникам Института. С этого момента вся власть перейдет в руки Начальника Службы Безопасности, а уж он постарается ее больше не отдавать.
        Разрешит семьи. Прикажет создавать семьи! Проведет операцию «не-быдло», оставив в живых только детей с нормальным генетическим кодом. Восстановит Россию, поднимет из праха.
        И сам из праха восстанет…
        Когда Борис Юрьевич отвернулся от окна, докладчика уже не было в его кабинете.

* * *
        Свое убежище Синтезатор оборудовал на совесть. Он знал, что корпорация бросит в погоню своих псов - Службу Безопасности. Правда, о безопасниках он был невысокого мнения: тупые солдафоны, не годившиеся ни на должности специалистов, ни на любые другие. Их - бояться?! Но перестраховаться не помешало бы.
        Готовясь к гипотетическому нашествию аборигенов, он заготовил несколько простых, но эффективных ловушек, сам продумал систему сигнализации. Да, безопасники тупы, но не стоит уповать лишь на технику. Мало ли, бывают исключения. Поэтому Синтезатор кинулся в палатку, схватил первую попавшуюся чашку и налил воды. Винтовку он бросил на пол, а взамен взял маленький, почти незаметный в руке пистолет. Новейшую, еще не серийную разработку.
        Осталось только дождаться противника.

* * *
        Зеленый огонек рванул через лес - Синтезатор спешил в нору. Кушнир засек, куда он свернул, но не успел выстрелить из парализатора - Синтезатор держался ближе к деревьям, визуального контакта не получилось. Плохо. Синтезатор его заметил - вдвойне плохо. Что саботажник будет делать? Попробует скрыться? Это бесполезно. Попробует обороняться? Не тот тип. Да, откажется выходить из убежища, будет качать права, но драться не полезет. Никогда не дрался, не умеет, не сможет ударить человека, не так это легко.
        И все же Кушнир был осторожен.
        Он всегда был осторожен и лишь в день смерти Саньки недопустимо расслабился.
        Уже выключив маскировку, Кушнир прошел над заброшенной деревней. Санька вспомнилась - воочию перед ним предстала. Смотрела осуждающе. «Что? - беззвучно спросил ее Кушнир. - Что, Сашенька? Ты злишься, что я твоего дубля отпустил, не удержал силой? Но она, эта девочка, - не ты, она еще моложе и злее. И у нее свой путь. А я пытался… Или ты хочешь меня предупредить, чтобы я был осторожен? Ты не волнуйся, Сашенька, я всегда осторожен». Но Санька молчала. Она теперь всегда молчала, а раньше - болтала без умолку. И даже когда нельзя было говорить, шевелила губами - беседовала сама с собой.
        А теперь у Саньки рот в ниточку сжат.
        Всепогодную палатку для инопланетного туризма Кушнир не заметил бы с воздуха, если бы психосканер не подмигнул зеленым огоньком: вот он, голубчик, попался. Кушнир приземлился и покинул флаер. Неужели Синтезатор там, внутри? Кушнир не очень-то верил в эту чушь с взаимопроникновением и смешением миров, в разрастание коридора, как раковой опухоли. Но в миллион Кушнир верил. Зачем ему деньги? Ему, может, и не нужны (хотя большие деньги - это свобода ото всех), а вот его ребятам пригодятся. Они молодые в большинстве своем, у них - семьи.
        Клапан палатки был открыт.
        Кушнир насторожился. Синтезатор его ждет? Дает понять, что не опасен? Выложит все коды?.. В любом случае он не оставит Синтезатора в этом мире, оглушит и заберет с собой. Кушнир проверил парализатор. Хорошо. Надо действовать.
        Он по всем правилам ворвался в палатку.
        Синтезатор сидел за столом, лицом ко входу. Он пил что-то из хрупкой чашки, как раз подносил к губам. Улыбнулся.
        - Добро пожаловать, мой дорогой враг!
        Леон Кушнир не успел ничего понять. Не успел даже ответить, не успел вспомнить жизнь. Только мелькнуло перед его стекленеющими глазами лицо Саньки, плачущее лицо. И тут же пропало - навсегда.
        Синтезатор аккуратно поставил чашку на стол и истерически рассмеялся: ему еще никогда не приходилось убивать людей, и до последнего момента он не был уверен, что сможет это сделать.

8. Канцерофобия
        Вскоре из-за растительного хлама дорога превратилась в обычную грунтовку, по которой много лет никто не ездил - кое-где уже укоренились сосенки.
        - Сколько нам осталось? - нарушил молчание Вадим.
        - Пара-тройка километров, - ответил Леон, не оборачиваясь, и вдруг замер, поднял руку. - Тише. Слышите?
        Издалека донесся едва различимый шум мотора. Генч сразу повеселел и задрал голову, вглядываясь в затянутое тучами небо.
        - Вертушки? - предположила Сандра и прицелилась в Генча. - Только рыпнись! Умрешь раньше, чем попытаешься нас предать.
        - Да я и не думал, - забормотал он, оглядывая своих то ли друзей, то ли пленителей.
        - Быстро в лес! - скомандовал Леон, сворачивая с дороги.
        Укрылись под огромной елью. Вертолет покружил западнее и полетел назад. Вадим с интересом наблюдал, чем же закончится конфликт Сандры и Генча. Парнишка аж позеленел. Сандра-то его пристрелит, не задумываясь. В лесу и в душе? одинаково сыро и тухло. Грязь проникла внутрь. Вадим спал с чудовищем, для которого человека прихлопнуть - все равно что муравья. Второй хищник, вон, зверем смотрит. И теперь нужно тащить их домой.
        Хотя… Дома-то он хозяин положения. Можно пойти в милицию, накатать заяву - их быстренько повяжут как нелегалов. Или в дурку упекут. Это если Сандра и Леон не запрут его дома, чтобы держать под присмотром. А что, у них все так делают, кто сильнее, тот и прав. Комната им не обломится, зря надеются, без бумажки ты - какашка… Странно, что они Генку не прихлопнули. Как-то нелогично.
        Леон выглянул из-под низких ветвей, вылез, огляделся. Точно матерый волчара. Его бы в девяностые - стал бы авторитетом, а потом в менты подался или в депутаты. И паспорт сделал бы себе за тьфу.
        Генч покинул убежище последним.
        - Товарищи, - заблеял он. - Не хочу я туда идти, умрем же все. Нечего там брать. Жизнь дороже…
        Леон тяжело вздохнул и сказал:
        - Парень, ты с нами и получаса не провел, а так достал! - и направил на него ствол.
        - Леон! Не горячись, - вступилась Сандра за старого знакомого. - Гена, башкой своей подумай! Молчи, пожалуйста!
        Вадим старался от них отгородиться. Опять та же возня. Как надоело! Но ничего, последний рывок.
        Какая подозрительная для июльского лета тишина! Мир, который через секунду пожрут лангольеры. Только гнет деревья ветер, стонет, будто оплакивает кого-то. Хрустят хвоей четыре пары ног. Вот и все звуки.
        Чем ближе Вадим подходил к цели, тем страшнее ему становилось за свою жизнь. Нужно будет первому же патрулю в ноги кинуться… Нет, просто не стоит им говорить, что оружие нужно прятать. Тогда менты их сразу повяжут. У Леона вообще рожа не русская. Вполне сойдет за чеченского террориста. Воображение нарисовало, как Леон хватает автомат и в лучших традициях голливудских фильмов расстреливает ментов.
        Самый адекватный в этой компашке Генка. Правда, видок у него тот еще: изодранный камуфляж, исцарапанная рожа. Генка бы вполне мог вписаться в общество, устроился бы в охрану или в милицию. Совсем его зашугали. Бледный, взъерошенный, ежеминутно вздрагивает и оглядыватся.
        - Побей вас лучевуха! - воскликнула Сандра.
        Вадим и Генка затормозили одновременно, уставились на нее: замерла, вытаращила глаза, медленно-медленно подняла руку и указала в лес:
        - Что это?!
        Сначала Вадим ничего не заметил: ну, сосняк, поляна небольшая, черничник стелется по земле, пни какие-то. Леон фыркнул пренебрежительно, потом присмотрелся:
        - Ни хрена себе. Та-ак, лунарь, - он жестом указал в лес. - Видел такое раньше?
        Замотав головой, парень попятился.
        - Ваш экипаж не такая штука пожрала?
        - Н-нет! Там было просто поле… свежее поле. Ничего… подобного. Думаешь, мы бы полезли, если бы?
        Наконец Вадим понял, что их так удивило: наросты на стволах, похожие на куски теста. И то, что он сначала принял за пни, было такими же наростами. Казалось бы, ничего странного: гриб мутировал… или простейшие, и это их колония. Чего ж так тошно?
        - Лунарь, - продолжил Леон. - Иди разведай, что это.
        - Зачем? - Парень завертел головой, с мольбой посмотрел на Сандру и уже не сводил с нее глаз. - Оно нас не трогает, и мы его трогать не будем. Зачем рисковать?
        В воздухе одуряющее пахло озоном, как после грозы.
        Леон взял Генку на мушку.
        - Ну? Болтаешься камнем на шее. Хоть какая-то польза будет. Вперед.
        - Лучше пристрели, - сказал парень и склонил голову, подставляясь под воображаемый топор.
        - Хватит! - воскликнула Сандра, становясь между ними. - Он прав. Идем своей дорогой. Что, мы мало на мерзость насмотрелись? Если очень хочешь, я схожу.
        Сплюнув под ноги, Леон опустил пистолет и с чувством произнес:
        - Как вы мне дороги!
        И зашагал вперед. Генка благодарно кивнул Сандре, она пожала плечами. Так и подмывало съязвить, что Леон сам очкует и другого подставляет. Избавляется от балласта. Самому, что ли, сходить? Пусть знает! Подумаешь, чага, только светлая какая-то!
        Пока он колебался, маленький отряд ушел вперед: Леон впереди, Сандра и Генка - рука об руку. Встретила дружка-фашиста. Вадим бросился вдогонку.
        Вскоре дорога вообще пропала. Зарядил мерзопаскостный мелкий дождь. Не страшно, чуть-чуть осталось - километр, два, и дом!.. А вдруг ничего не получится? Нет! Не думать, собрать силы перед марш-броском!

* * *
        Выдохлись. Так всегда в конце долгого пути. Я готова из-за пустяка любому в глотку вцепиться, Леон совсем озверел. Как он не понимает, встреча с Генкой - очень хорошо! Вдруг с переходом не выйдет? Все слишком фантастично, даже не верится. Генч - не крыса, не сдаст, наверняка даже поможет, когда вернемся. Лунари всегда благодарят людей, которые им помогают, даже быдло.
        Задумавшись, налетаю на спину Леона. Чего это он тормозит? Выглядываю из-за его плеча: на поляне впереди гнездятся те же тестообразные паразиты.
        Никто не решается сдвинуться с места. Спрашиваю осторожно:
        - Будем обходить?
        - На фига? Оно ж не двигается, - говорит Леон и направляется к странным выростам, торчащим из земли, как кротовины.
        Обмирая, иду следом. Генка и Вадим, затаив дыхание, следят за нами. Чем ближе твари, тем меньше они смахивают на тесто. Скрытые маревом испарений и сенью елей, издали они казались серыми. Вот мы приближаемся - и твари наливаются цветами, теперь они грязно-розовые с примесью коричневого. Леон замедляет шаг и шепчет с отвращением:
        - Какая мерзость!
        - Хотела бы я знать, что это? - говорю так же, шепотом.
        Замираем над такой штуковиной, выпирающей из земли. Сажусь на корточки: действительно, мерзость, как кусок гнилого мяса, размером с человеческую голову. Вроде бы живое. Под прозрачной кожей едва заметно пульсируют голубоватые венки. Меня передергивает.
        - Только руками не трогай, - предупреждает Леон. - А то мало ли. Оно мне не нравится.
        - Добро пожаловать на юг! Видать, какой-то новый паразит. Как бы проверить, опасное оно или нет?
        Словно слыша меня, существо отращивает ложноножку длиной с палец, тонкую, как стебель травы. Вскакиваю, налетаю на Леона. Маленькое щупальце скользит по поверхности существа, словно это другой организм, опускается на землю и укореняется.
        - Похоже, это аморфная масса, - предполагает Леон. - Они тут повсюду, даже на деревьях. Интересно, как перемещаются? Ползают, что ли?
        С опаской оборачиваюсь: никто на нас наползать не собирается. Розовыми полипами поражены почти все еловые стволы. Кое-где паразиты - размером с кулак и выпуклые, кое-где - плоские, внедрившие в здоровую кору сеть щупалец.
        - Что-то не хочется мне среди них шастать, - ежусь.
        - Иди отсюда, - говорит Леон, берет сухую палку. - Вали отсюда, кому сказал?
        Ткнуть паразита собирается, что ли? Хватаю Леона под руку.
        - Я кое-что придумала. Только лучше рядом с ними не экспериментировать.
        Метров с двадцати прицеливаюсь из пистолета, стреляю и зажмуриваюсь. Леон хлопает по плечу, кивает в сторону расстрелянной твари.
        Подходим ближе. Ей хоть бы хны. В месте, где вошла пуля, выделилась буро-красная жидкость. Само отверстие уже затянулось. Пуля, скорее всего, осталась в теле.
        - Оно даже не дернулось, - говорит Леон. - Ну и мерзость!
        - Что у вас? - доносится взволнованный голос Вадима.
        - Сам посмотри. - Леон берет автомат, целится в тварь.
        Цепенею. Почему-то кажется, что оно больше. Вот сейчас выскочит монстр, какой-нибудь спрут… И все. Разумом понимаю, что спрутам тут взяться неоткуда. Скорее всего, мутировала местная форма жизни. Вот только какая? Вспоминается рассказ Генча. Что-то засосало под землю МТ ЛБ и убило четверых военных. Там было вспаханное поле. Здесь нет…

…Автоматная очередь. Вот что значит «сердце в пятки упало». При ударе пуль тело твари вздрагивает, как студень. Отверстия затягиваются мгновенно.
        - Не реагирует, - резюмирует Леон. - Что и требовалось доказать.
        - У него нет нервной системы, - говорит Вадим чужим голосом.
        Бедный, аж позеленел. Не может от твари взгляда отвести, кадык подергивается, рука так пистолет сжимает, что белеют костяшки пальцев. За его спиной маячит Генка. У него в покое глаза слегка навыкат, сейчас совсем из орбит вылезли. Молодец, что не сбежал, случай был удобный.
        - Давайте обойдем… это, - предлагает Вадим.
        Разумная мысль. Все зависит от того, насколько разумной она покажется Леону. Потирает подбородок, думает.
        - Уж не оно ли зверей испугало? - говорю, чтобы склонить его к предложению Вадима.
        - Мы не знаем, чего от него ожидать.
        - Погнаться за нами оно не сможет… Но что-то в нем есть противоестественное.
        Ага. Так же противоестественен вырванный, но продолжающий жить кусок мяса.
        - Да, Дизайнер, ты прав, - решает Леон.
        Уф. Идти через поляну не то чтобы опасно - противно.
        Некоторое время пятимся, потом берем южнее и движемся через лес. Вадим совсем потерянный. Устал? Даже в первый день, ошарашенный нашей реальностью, он выглядел лучше. Что с ним? Касаюсь руки. Вздрагивает, оборачивается… смотрит. Пару минут назад он с таким же омерзением пялился на розовую тварь. Слова застревают в горле. Пытается улыбнуться.
        - Что-то не так? - спрашиваю шепотом.
        - Да нет, с чего ты взяла? Все хорошо. - Лучше бы промолчал.
        - Вадим!
        Поворачивает голову, и снова этот взгляд - «отстань, прилипчивое насекомое». Натягивает улыбку. Такая же лыба была у государственного защитника в суде: имел я тебя в виду.
        Мерещится. Как же хочется, чтобы мерещилось.
        - Сандра? Что с тобой?
        - Со мной? - улыбаюсь через силу, беру его за руку, сжимаю ладонь.
        И цепенею от дурного предчувствия: сейчас отстранится, уйдет… Не ушел, но и отклика нет.
        - Еще чуть-чуть… совсем немного. Потерпи, - говорит Вадим.
        Вернуться для него значит то же, что для меня - жить. Решается наша судьба. Как же я сразу не догадалась: он боится. Боится, что рухнут его иллюзии и весь мир вместе с ними. По сравнению с ним мне спокойно. Здесь тоже можно жить, главное, чтобы Вадим был рядом. Он для меня - все. За него и сдохнуть не жалко.
        - Вадим… - Оборачивается. - Я… что-нибудь для тебя значу?
        - Конечно, - отвечает он на ходу, глядя перед собой, - ты - чудо. Лучшая девушка на земле.
        Сейчас он весь - ожидание. Он на пороге дома, а тут еще я отношения выясняю. Со мной ему все понятно, он мужчина и мыслит иначе: сначала - дело, потом - женщины. Закрадывается подлая мыслишка: вдруг у него там кто-то есть, а тут я подвернулась… сама на шею повисла. «Приспособленец», - прозвучал в памяти голос Леона. Нет, Вадим искренне говорил, невозможно так искусно лгать. Леон ошибся. И не стоит себя накручивать. Просто Вадим на взводе, не до меня ему…
        А все-таки если бы он вернулся один, что бы почувствовал? Опять вспоминается Леон:
«Женщины. Все бы вам говорить. Постоянно шумите, когда надо молчать». Не могу побороть искушение и продолжаю:
        - А я у вас точно чужой не буду? Там, наверное, люди не такие, как здесь…
        - Не такие. - Разглядывает траву под ногами.
        - А я работать смогу, да? И деньги получать, и мы…
        - Да, - отрезает он и добавляет с упреком: - И никого не надо будет убивать.
        Отчаянно матерится Генч. Натыкаюсь на его спину, смотрю вперед.
        - Твою мать!
        Снова эти твари - три штуки цепочкой, в почве. Соединены они тонкими перешейками, взбухающими из-под земли. Та, что в середине, шевелит ложноножкой, постепенно ложноножка втягивается, появляется внизу, шарит по стеблю травы. К горлу подкатывает комок. Леон прав: вряд ли в мире есть существо гаже. Достаю пистолет, знаю, что не поможет, но с ним как-то спокойнее.
        - Вот вам и в обход, - говорит Леон и шагает вперед. - Только время потеряли.
        На цыпочках иду следом. Да, оно не выпрыгнет и не схватит щупальцем, оно меня не видит и не чувствует - у него нет нервной системы.
        А муты про эту дрянь ничего не сказали. Не сочли достойной внимания? Привыкли, как мы к трутовику привыкаем?
        Больше на пути тварей не попадалось. Я ведь видела что-то подобное, и совсем недавно. В кошмаре? Вроде наяву. Проклятая девичья память, плавно переходящая в старческий склероз! Леон бы точно запомнил.
        Метров двести прошли спокойно, твари не было. Вот и славно, надеюсь, эти - последние. Впереди опять валежник, обходить надо.
        Пыхтя, продираемся. За завалом - поляна, до невозможности похожая на ту, где мы впервые увидели паразитов. И, естественно, - они, во всей красе.
        - Леон, мы случайно по кругу не блуждаем?
        Снимает рюкзак, долго роется, находит стыренный у Синтезатора компас.
        - Нет, все правильно.
        Пока Леон надевает рюкзак, топчемся на месте. Леон, как обычно, первый, Генка - замыкающий.
        Розовое, бесформенное, пульсирует… Мерзость. Живая падаль. Невольно вспоминаются мозги в чьем-то раздробленном черепе. Выпали - и живут себе. Но пахнет на удивление вкусно - свежестью.
        Вслед за Леоном подныриваю под рухнувшую сосну. На сломе - целый выводок паразитов. На мху вокруг ствола их тоже до фига. Ступаю осторожно, стараясь не прикоснуться к ним. Впереди та же картина: куски гнилого мяса, разбросанные по земле и прилепившиеся к деревьям. Такое впечатление, что тут разорвало великана.
        Истошно орет Генчик, прыжком разворачиваюсь: поднимается на ноги, рожа перекошена, в глаза слезы.
        - Оно… т-теплое, - бормочет он. - К-как человек.
        - Ты его трогал? Руки покажи!
        - П-поскользнулся…
        Исполняет приказ: розоватые ладони. Грязные, но обыкновенные. Видать, вовсе оно не опасное, зря мы переживали.
        Со временем мы перестаем замечать мутантов, появляется новое ощущение: мы здесь не одни. Гости в чужом доме. Кто-то бесшумно скользит следом, прячется за деревьями. Обернешься - пусто, но почему тогда я кожей чую опасность? Леон тоже постоянно замирает, водит стволом автомата из стороны в сторону, Генчик вертит башкой. Только Вадим погружен в мысли, никто и ничто его не интересует.
        Внезапно лес заканчивается, и мы оказываемся на лугу, плавно переходящем во вспаханное поле. По-птичьи дергая головой, Генчик пятится, пятится. Я отступаю за ним.
        - Это оно, - лепечет он. - Сваливаем, пока не поздно.
        Вадим устремляется назад, в лес. Быстрее всех улепетывает Генчик и бормочет на ходу, задыхаясь:
        - Я говорил… там не пройти! А… а вы… Хорошо… успели! Оно… не заметило.
        Первым иссякает Вадим, упирается в ноги, хватает воздух ртом. Леон вытирает пот и материт неведомую хрень, которая помешала его планам. Генка с остервенением чешется, как шелудивая собака. Аж раздражает.
        - Да хватит тебе чухаться! - ору я и осекаюсь: его лицо испачкано кровью, он чешет руку, ту самую, которой прикоснулся к твари.
        Застывает. Подхожу и говорю:
        - Кровь откуда?
        Недоумевает, смотрит на ладонь: кожа содрана и болтается лоскутом.
        - Где это ты так?
        - Не знаю… За ствол зацепился. Вообще не больно!
        - Бывает, это от страха. Покажи-ка…
        Ни черта себе! Мышцы видно… цвета вареного мяса. Крови нет, только по краям раны выступает буроватая сукровица.
        - Перевязать надо, - из-за спины советует Леон, лезет в рюкзак, лоскутами рвет какую-то тряпку и протягивает Генчу.
        - Давай… - вызываюсь я, но Леон больно хватает за руку и качает головой. - Сам справится. Вот теперь нам поможет обход.
        Генка плетется в хвосте, возится с самодельным бинтом, шумно дышит. И вдруг затихает. Оборачиваюсь: с открытым ртом глазеет на руку, «бинт» болтается ненужной тряпкой. По замурзанным щекам катятся слезы.
        Медленно подхожу, пытаюсь прикоснуться, но он отпрыгивает.
        - Не трогай… Все. Труп я… Все.
        Садится на землю, поджимает ноги и утыкается в здоровую руку, левую. Правая отведена в сторону и лежит поверх травы, как ненужная вещь. С чего бы это у него истерика? Опускаюсь на корточки рядом, тянусь к его плечу. Шарахается в сторону и шепчет:
        - Ко мне нельзя прикасаться. И к твари нельзя… Вот, - разматывает повязку, поднимает раненую руку ладонью вверх. - Смотри, но не трогай.
        Рана ужасна. Неестественно ужасна. Мышцы приобрели цвет гнилого мяса, сукровицы стало больше. По краям вспухли крошечные розоватые новообразования, раскидали ложноножки, прорастающие в кожу. Перед глазами темнеет. Падаю на задницу и сжимаю виски.
        - Что тут у вас? - В голосе Леона беспокойство.
        Молчу. Генч тоже молчит, все написано у него на лице.
        - У вас такие рожи, как будто кого-то хороните, - продолжает Леон уже с раздражением.
        - Хороним, - роняет Генч и показывает руку. - Меня.
        Никогда не видела, как Леон теряет самообладание. Уверенность и гонор вмиг облетают с него, и теперь передо мной усталый, напуганный человек.
        - Дайте мне пистолет, - лепечет Генч дрожащим голосом.
        - Парень, только не паникуй, - говорит Леон, меряя шагами поляну. - Что-нибудь придумаем.
        - Руку ампутировать надо, - поднимаюсь и отхожу подальше от розовых тварей.
        Сознание из последних сил отгораживается от очевидного, из-за чего я чувствую себя пустой куклой. Понимание бьется где-то далеко, на периферии.
        - В аптечке Синтезатора должно быть обезболивающее, - подает голос Вадим.
        Как и я, он в ступоре. Леон копается в рюкзаке, достает черный чемоданчик и тупит над замком. Вадим старается помочь, в итоге они только мешают друг другу, возятся, пихаются… Щелк!
        - Почти ничем не отличается от наших, - говорит Вадим, протягивает Генчу тонкий шприц. - Не знаю, поможет ли… при таком деле.
        - Куда колоть? - спрашивает Генч одними губами и вдруг бледнеет, закатывает глаза, падает.
        Шприц валяется на мху. Белый. Чужой. Бесполезный.
        - Жже-е-ет! - хрипит Генч, загребая пальцами землю.
        Отступаю. Отползаю. Что это с ним? Тело выгибается дугой, голова мотается из стороны в сторону, на губах пузырится кровавая пена. Никто не решается ему помочь. Кричу взахлеб:
        - Ну сделайте хоть что-нибудь!
        Мужчины безмолвствуют. Генч в исступлении рвет на себе одежду, катается. Задирается рубаха, обнажая бледный торс: из трещины на его животе, сочащейся кровью, выбухают внутренности… Нет, не внутренности: розовато-бурое чужеродное тело.
        Я - камень. Мне нет до этого дела.
        - Больно… - хрипит Генч, пришептывает, срывается на вопль. - Добейте… Добейте-е-а-а!
        Леон выхватывает пистолет, целится. Я - камень, мне не нужно отворачиваться. Передо мной - превратившийся в меч милосердия Леон… Передо мной перекошенное лицо, выпученные глаза… Пустота. Гулкая. Выстрел - Генка падает, взгляд его стекленеет, рот закрывается, руки и ноги мелко дрожат. Затихают.
        Мы молчим. Мы - камни, не только я.
        Тело некоторое время лежит неподвижно и вдруг начинает шевелиться. Закусываю губу, подавляя крик: твари прорастают отовсюду. Пара минут - и вот это уже не труп, а фарш, выпустивший десятки щупалец. Словно его разобрали на молекулы и построили другое существо.
        Щупальца шарят по земле, дотягиваются до травы, она мгновенно обращается розовым комком.

* * *
        Вадим побрел к лесу. Тварей он обходил десятой дорогой. Голова кружилась, мелькали черные мошки. Только не падать в обморок!
        Что же напоминает это существо? Поросенок с полипом на боку… Рак! Опухоль, которая научилась жить сама по себе. Укореняется на животных, и они ее переносят… Нужно быть осторожным, очень-очень осторожным. Вдруг оно к подошве способно прицепиться и прорасти? Вадима передернуло. А если уже проросло? Осмотрел обе ноги: чисто пока.
        Земля вздрогнула - Вадим присел, чтобы удержаться на ногах. В мозгах мгновенно просветлело. Все твари: и большие, и маленькие - пришли в движение, вырастили ложноножки, зашарили по земле и начали раздуваться, как тесто на дрожжах. Соприкасаясь, они сливались в единое целое, и их рост ускорялся.
        - Вадим, - орала Сандра. - Беги! Скорее!!!
        Чего же она медлит? Этот уголовник сходит с ума, расстреливая тварь, а она… Жить, что ли, надоело? Хрен с ней. Самому выбираться надо. Он бросился в чащу.
        Грязь. Лужи. Папоротники хлещут по лицу. Здоровенные, к ним бы динозавров… Ветви. Стволы. Твари… очень много… растут. Бесконтрольно делятся. Строят огромное тело из органики. Жрут. Они повсюду, преграждают дорогу.
        Развернуться и - в другую сторону.
        Закричала Сандра. Что - не разобрать. Инстинкт гнал вперед. Выжить! Позади - смерть. Чудовищная смерть. Хуже, чем ад… С треском рухнула сосна - едва успел увернуться. За считаные секунды она превратилась в огромный полип. Не видеть! Вперед!
        Опять оно. Размером с прогулочный катер, щупальца - как рука. Нельзя останавливаться! Воздух наполнился треском и скрежетом - падали деревья. Впереди тварей меньше, но тоже растут. Еще чуть-чуть. Только бы хватило сил!
        Крупные твари вздрогнули, подтянули ложноножки и начали втягиваться в грунт, земля при этом выворачивалась наизнанку, вверх корнями. Поваленные деревья уходили под землю, как будто они попали в зыбучие пески.
        Дальше! Быстрее!
        Позади осталось взрыхленное поле. Ни хвоинки, ни корешка. На пути кое-где попадались мелкие твари, но они словно впали в анабиоз.
        Период активности сменился «спячкой».
        Вадим волочился вперед, хватая воздух открытым ртом. Куда, зачем, он пока не соображал. Вскоре понял, что один, твари совсем измельчали и в ближайшее время ему ничего не грозит. Все бы хорошо, но куда идти? Где запад, где восток? Удастся ли выбраться самому? Небо затянуто тучами - по солнцу не сориентируешься.
        Сесть бы… Нет - упасть. Ноги подгибались от усталости. Бессонная ночь, недоедание, стресс… Нельзя. Земля заражена. Он беззвучно расхохотался, размазал слезы.
        Из лесу тянуло прохладой, пахло озоном. По земле ползли струйки тумана. В лицо дохнуло чем-то до боли знакомым, аж сердце защемило. Вадим принюхался: бензин, нагретый солнцем асфальт… Коридор рядом! Вспомнился густой туман, в который он угодил на Эйприл… тогда тоже пахло свежестью! Туман!!!
        Интересно, где Сандра и Леон? Живы или стали частью опухоли? Желудок скрутило. Не останавливаться. Теперь это неважно. Еще чуть-чуть - и дом! Теплая постель, компьютер… Нет, сначала - в душ. Одна из девушек подарила пену для ванн с запахом лаванды…
        Нужно идти туда, откуда ползет туман!

* * *
        Скривившись, Леон самозабвенно палил по твари, которая минуту назад была человеком, и не успокоился, пока не разрядил обойму.
        - Леон! Ты что! Они растут! Уходим, скорее!!!
        Бросив ненужный автомат, он рванул в лес следом за Сандрой. Девушка бежала, высоко вскидывая колени. Вскоре Леон ее догнал. Почва дрожала и уходила из-под ног. Лес шипел, хрустел и чавкал, словно одновременно работали тысячи челюстей. Мясо перло из земли и преграждало дорогу. Заскрипела ель над головой, накренилась. Сандра прянула назад, но Леон толкнул ее в спину, сбив с ног. Дерево начало со скрипом заваливаться - Сандра вскочила и метнулась в сторону, но не успела - одна из ветвей хлестнула по бедру, подмяла. Пытаясь освободить ногу, Сандра задыхалась и таращилась на огромный полип, раздувающийся в паре метров от нее. Леон перепрыгнул через мясо, поднял ветку. Ну и тяжеленная, зараза! Сандра ухватилась за протянутую руку и, прихрамывая, поспешила прочь.
        - Давай, - подбадривал он, придерживая ее за талию. - Еще немного.
        Сандра старалась изо всех сил; до крови закусив губу, перешла на бег.
        - Молодец! Давай туда… к самосеву, там их меньше.
        Вскоре силы ее иссякли. Но и опасность, похоже, миновала.
        - Футболку сними, - приказал Леон. - Вдруг случайно дотронулась.
        Повиновалась, потупилась.
        - Стой прямо. Сначала я тебя осмотрю, потом - ты меня. Если что… пистолет на месте?
        Сандра кивнула, прикрыла ладонями грудь. Леон отвел ее руки и сантиметр за сантиметром осмотрел ее спину, грудь, живот. Сандру знобило, по коже бегали мурашки, зубы отбивали дробь.
        - Чисто. - Он вздохнул с облегчением. - Брюки снимай.
        Взглянула жалобно, потянула веревку на поясе, разоблачилась.
        - С-сама…
        - Да успокойся ты! Что, я голых баб не видел?
        Кровоподтек на правом бедре наливался бордовым. Серьезно, хромать будет долго. Перелома вроде бы нет.
        - На ушибленной ноге стоять можешь?
        Кивнула.
        - Не бойся, все хорошо.
        - В-вадим?..
        - Ничего с ним не станет. Такая тварь в любых условиях выживет… Ну, извини! Я факт констатирую - и только.
        - Можно п-позвать?
        Леон скинул рюкзак, стянул куртку, майку и сказал:
        - Как хочешь.
        - Вадим? Отзовись! Ты живой? - Зов получился скрипучий, полузадушенный.
        Пришлось Леону самому горлопанить:
        - Дизайнер! Дизайнер, ты где, твою ма-ать!
        Сандра, изучающая спину Леона, захлюпала носом, обошла вокруг, бездумно уставилась в ямку между его ключиц, судорожно вздохнула. По фиг ей. Совсем с ума сошла. Леон встряхнул ее за плечи:
        - Сандра! Живой твой Дизайнер! Слышишь, ветка хрустнула?
        - Вдруг… птица…
        - Нет тут птиц. Даже насекомых нет. Мы - единственные живые твари. Что там у меня? Чисто? Пожалуйста, еще раз, повнимательнее. Только спину.
        - Нормально все, - сказала она равнодушно, - а вот рюкзак…
        На рюкзаке угнездилась тварь. Пришлось его выбросить со всеми вещами. Лезть внутрь Леон не рискнул. Сандра уже оделась и сидела, поджав ноги и обхватив себя руками.
        - Он не отозвался… такая тишина… Он…
        - Тсс… слушай внимательно: о! Ветка… еще раз. Он это.
        - А почему молчит?
        - Сандра, ты ведь взрослая девочка, - прошептал Леон, вынул из кармана пистолет. - Подумай. Сама подумай. Мои слова для тебя - пустой звук. Поднимайся, идем, только тихо-тихо, не как этот медведь.
        - Может, еще раз позвать…
        - Бесполезно. Спугнешь только…
        - Спугнешь?!
        - Пойми ты… Кинул он нас. Видно, нашел коридор и ломится туда. Не веришь? Ну и не надо. - Леон нырнул в заросли папоротников.

* * *
        Марш-бросок отнял у Вадима все силы. Дыхание никак не восстанавливалось, пот лил в три ручья, кружилась голова и подкашивались ноги.
        Туман стелился прожилками, похожими на растрепанные веревки. По колени увязая в белом, Вадим шел к истокам клубящегося ручья. Временами ему казалось, что он в зачарованном лесу из сказки. Очень страшной сказки.
        - …Дим!..зовись!..вой! - донесся женский голос, его эхо еще долго металось меж массивных еловых стволов.
        Сандра! Вадим набрал воздух в легкие, чтобы откликнуться, но в последний момент передумал. Зачем? Жива - и слава богу. Пусть идет домой.
        - Дизайнер! Дизайнер, ты где, твою ма-ать! - проорал Леон.
        Пидрило, значит. Приспособленец. Я, значит, говно, молчи, а он командовать будет. Гениальный, все знающий и умеющий Леон. Нечего ему делать в Москве, там и так полно отморозков, и рожа у него не русская… Не приживется он. И Сандра не приживется - они беспредельщики, а времена беспредельшиков в прошлом. Да и куда их девать? Самому еле на пропитание хватает. Пусть думают, что Дизайнер умер…
        Туман вздрогнул и запульсировал лиловым.
        Закололо справа в боку, там, где печень; аж дыхание сперло. Пришлось пережидать боль.
        Боковым зрением Вадим уловил движение - резко обернулся: никого. Но откуда тогда незримое присутствие чужака? Нервы расшатались. В мертвом лесу и не такое померещится. Что-то завозилось в папоротниках, стихло. Шумно дыша, Вадим вынул пистолет. Кожу покалывало от избытка адреналина.
        Никого не дождавшись, он продолжил путь, и вдруг туманным призраком впереди вырос Леон. Вот кто возился в зарослях!
        - Куда собрался? - Леон криво усмехнулся и снял пистолет с предохранителя.

«Лучше издохнуть», - подумал Вадим обреченно, чувствуя, как кровь приливает к щекам.
        - Стыдно, ай-я-яй. - Леон покачал головой. - Когда спалили, ой как стыдно, аж покраснел.
        За его спиной обозначилась Сандра. Она смотрела… нет, не как на дерьмо. Как на раздавленное насекомое, которое копошится из последних сил, а следом тянутся внутренности. Если бы она оскорбляла, если бы даже набросилась с кулаками, было бы проще. Нет же, наблюдает, ждет чего-то.
        - Кинуть, значит, решил? Знал, что ты сука, но чтобы такая…
        Хотелось оправдаться, но все слова улетучились. Все равно не поймут. Не поймут, что обрекают себя на смерть. Думают, что в рай идут, но на самом деле…
        - Там не так уж все радужно… для вас. Там…
        - Ах ты гнида, - не выдержала Сандра. - А я поверила… ты… убью суку! - шагнула навстречу. - Подтерся - и на помойку? Гнида… да твои двойники по сравнению с тобой
        - святые! Шваль. Какая же ты падаль.
        Замахнулась, чтобы влепить пощечину, - Вадим инстинктивно отшатнулся. Но удара не последовало, Сандра сникла, сжала кулак, содрогнулась от отвращения.
        - Веди, - скомандовал Леон. - Только без глупостей.
        - Я туда не хочу… - пробормотала Сандра. - Вдруг там все такие? Пустые оболочки, заполненные… саркомой.
        - Развернулся и пошел, - рыкнул Леон и ответил Сандре: - В любом обществе девяносто процентов - дерьмо. У нас это грязное, неграмотное быдло, у них - вот такие полипы. С полипами проще. Главное, не воспринимать их всерьез. И радиации там нет, из пакости - только люди. Так, Дизайнер, я кому сказал…
        Вадим опустил плечи и поплелся вперед. Все, хана. Или не тронут? Им, главное, из этой задницы выбраться, а там авось пронесет. С одной стороны, так лучше: не будут мертвым грузом на шее висеть. Взгляд Сандры он старался не вспоминать. Переспать не значит жениться. Да, некоторое время он даже любил Сандру. Недолго, конечно, зато искренне. Разве он виноват, что любовь так быстро ушла? Что, теперь всю жизнь посвятить чужому человеку? Нелепость. Она и сама со временем поймет, что это затмение - не более чем жажда нового.
        В горле мучительно засвербело. Ощущение было такое, будто застряла рыбья кость. Вадим набрал побольше воздуха и согнулся в приступе нестерпимого кашля. Из глаз брызнули слезы. Казалось, еще немного, и выскочат кишки.
        После очередного спазма горло обожгло горячим, рот наполнился солоновато-горьким - Вадим вместе с кровью выплюнул тугой комок мокроты, вытер рот и, обессилев, сел и уткнулся в колени.
        - Что с тобой?! - Ужас Сандры стегнул кнутом, проник под кожу и разлился холодом по позвоночнику.
        Медленно-медленно Вадим поднял голову: кровь на штанах. Откуда? Что это? Лучевая болезнь? Ничего, дома вылечат…
        Нет. Не вылечат. В его мире еще не научились лечить рак.
        Среди забрызганной кровью травы копошилось то, что он принял за мокроту, - маленькое розовое существо. Оно живет внутри. Притаилось, накапливает силы… скоро начнет расти, сдавливать внутренности, разбирать ткани и строить, строить себя… Вспомнилось, как от рака умирала бабушка, как корчилась, а врачи только пожимали плечами. Все. Теперь - точно все. Никакое чудо не спасет. Вот почему так кружится голова и колет в боку, там - оно. Не хватило нескольких шагов.
        Вадим вынул пистолет, направил дуло в висок, зажмурился. Холодный курок впился в палец. Легкое нажатие - и все закончится.

…Растрепанные нити тумана висят в воздухе, пульсируют, гладят кожу. Словно по велению мысли, тучи разошлись, в разрыв выглянуло солнце - туман заиграл всеми цветами радуги. Приветствуя светило, качнулись верхушки елей. На папоротнике горела рубиновым капля росы.
        Почему все это так жалко терять? Вадим распластался на траве и замер, жадно вбирая ощущения, запахи, звуки.

* * *
        Молчание нарушает Леон:
        - Дизайнер. Вставай - и вперед.
        - Не могу, - говорит Вадим то ли обреченно, то ли с удовлетворением. - Хреново мне
        - не видишь? Слушай! Может, ты меня пристрелишь? Что тебе стоит, а?

«Чего тебе стоит, а?» эхом отзывается в сознании. Он что, думает, что убивать для Леона все равно что справлять нужду? И обо мне он так же думает? В глубине души, за коконом отстраненности, ворочается злость. Холодея, смотрю на крошечную тварь, укоренившуюся в почве. Минуту назад мне хотелось прикончить Вадима. Растоптать. Размазать по земле тонким слоем. Сейчас во мне зреет, заслоняя Вселенную, странное чувство - смесь жалости и гадливости. Лет восемь назад я поймала огромную ярко-желтую гусеницу, посадила в банку с травой - мне интересно было, что вылупится из куколки. Но гусеница оказалась зараженной, через пару дней из нее полезли черви…
        Вот Вадим. Как жалко! Все могло быть так красиво. Ноет в груди, сдавливает горло. Нет, не зареву. Он недостоин. Он меня предал и даже этого не скрывает.
        Катится слеза по щеке. Щекотно. Слизываю ее. Черт. Я же его ненавижу, почему тогда?.. И откуда эта надежда - глупая, абсолютно пустая и все равно цепляющаяся за жизнь?
        - Сандра, - шепчет Вадим, поднимаясь. - Помоги мне, я не могу сам - жить люблю. Потом будет больно. Пожалуйста!
        И снова кашель. Вадима скручивают спазмы, целюсь ему в голову, перед глазами пелена слез. Вроде его приступ закончился. Отплевываясь, он с мольбой смотрит на меня.
        - Извини, что так получилось, - продолжает он, в уголке губ надувается кровавый пузырек. - Пусть я сволочь, я гондон, но даже гондон заслуживает человеческую смерть. Добей!
        Леон поджимает губы. Потирает подбородок. Держусь из последних сил.
        - Идем отсюда. - Леон разворачивает меня и толкает вперед. - Вверх по туману. Давай. Ну же!
        Бреду по молочной реке, обхватив плечи руками. Не хочу к чужакам. Без Вадима его мир для меня пуст и бессмысленен.
        - Ноги - выше! - командует Леон. - На землю смотри, не наступи на эту хрень.
        Все равно. Туда или сюда… Я словно соскальзываю в бездну по слизистому склону. Не за что зацепиться, чтоб хоть на миг замедлить падение. Как будто болен не Вадим, а я, и чем больше проходит времени, тем ниже, ниже… Еще секунда - и удар меня расплющит о бетон.
        Внезапно я понимаю, что одна в тумане, переливающемся то ультрамарином, то пурпуром. Вздрагиваю от выстрела, замираю. Раздвигая папоротники, появляется бледный до синевы Леон.
        - Спасибо, - шепчу я и инстинктивно прижимаюсь к нему. - Не будет так мучиться.
        Бездна. Бездна, полная тумана… Леон наверху, он бросает веревку. Хватаюсь. Какие у него холодные пальцы! Подтягиваюсь, помогая себе ногами. В черную пасть воронки летят комья слизи.
        - Пожалуйста, держись! - Леон меня встряхивает. - Я все понимаю… Но ты должна быть сильной. Нам нужно отсюда выбираться.
        Иду за ним как на привязи, а перед глазами - то ли обреченное, то ли умиротворенное лицо Вадима.
        Эпилог
        Голова раскалывалась… блин, да она уже раскололась. Здравствуй, смерть, вот ты какая. Но лежать удивительно мягко. Это где он может лежать? На сырой земле, не иначе.
        - Вадик! Ва-адик! - знакомый голос, родной даже.
        - Вадим! Кто-нибудь, вызовите «Скорую»! - и этот - знакомый, родной, но неприятный.
        Вадим понял, что у него есть глаза, и открыл их. Над ним склонились люди, которые не могли здесь быть. В раю нет места Кощею, а в аду нет места Настеньке. Грудь у нее колышется.
        - Очнулся! Очнулся!
        Очнулся?! Настя, Кощей, еще какие-то сотрудники на заднем плане, чьи имена он так с ходу и не вспомнил. Вадим схватился за голову: болит, родимая, а волосы - вот они, волосы на месте, никто их не стриг.
        - Что со мной было? - выдавил он.
        - Обморок. - Настенька прямо-таки лучилась от счастья.
        - Вот что, сударь, - ого, новое словечко в лексиконе Кощея, - ступайте-ка вы домой. И за руль не садитесь.
        Вадим отказался от провожатых. Покачиваясь, глупо улыбаясь, прошаркал к лифту. Как
        - за руль не садись? Тут же Эйприл, блин, как он соскучился. Он соскучился по воздуху, воняющему бензином, он стосковался по ковролину на полу, по своим волосам, по джинсам и рубашке навыпуск. Украдкой провел ладонью по щеке: гладкая!
        Сон, просто сон, закончившийся, как и положено кошмару, смертью и пробуждением. Лучевуха побей такие кошмары, в общем.
        В конце была боль. Можно было, Господи, этим и закончить. Господи, незачем было показывать мне, как я разваливаюсь на куски, оставаясь в сознании.
        Вадима пробил холодный пот. Вот ведь воображение: рак, живущий сам по себе, мутант, пожирающий все на своем пути, совершенный паразит.
        Вадим повел плечами, стряхивая остатки кошмара, осмотрелся. Субъективно-то прошло недели две… Счет дням потерял. На стенах - новые плакаты подчеркнуто патриотического содержания, да еще и с церквями-куполами. Интересно, когда повесили, утром, что ли? Или от удара случилась амнезия и действительно прошло… день? Два? Месяц? Да, наверное, так и есть. Небось Кощей, старый коммунист, выбил у РПЦ крупный заказ. Живем. Это вам не «Папа - не пей!».
        Лифт подъехал, тренькнул, Вадим загрузился, привычно нажал на кнопку - палец коснулся прохладного металла. Совсем крыша поехала! Тут же, справа, она была! Ага, вот. Лифт вздохнул и качнулся, спускаясь. Башка раскалывается, мозги как кисель, перед глазами все плывет.
        Ну, через Фили ехать не стоит, лучше - по Кутузовскому. И не из глупых суеверий, а чтобы не нервничать лишний раз.
        Потому что было больно. Не просто больно. Горело тело - изнутри, горела душа, которую, казалось, тоже пожирала эта тварь. Он выл, пока оставались легкие, выдирал с корнем папоротник и вырывал клочья мха, пока оставались пальцы… Он чувствовал, как горлом все выше и выше лезет тварь, хотя лезла она наверняка по позвоночнику… Не лезла. Не было этого. Кошмар, привидевшийся, когда Вадим грохнулся в обморок и головой ударился.
        И сейчас он забудется, июльское московское солнце растопит образ Леона, спокойно и деловито наводящего пистолет. «Прощай, Дизайнер. В аду увидимся». Дикий, животный страх смерти и поверх него - благодарность за избавление.
        Лифт остановился, и Вадим выскочил, словно спасался от призрака. Кинулся вдоль ряда машин к Эйприл. Вот и его мотоцикл, вот и будочка охраны. Как всегда, играет музыка. Вадим прислушался. Многоголосый хор исполнял а капелла, протяжно и торжественно:
        Боже, Царя храни!
        Сильный, державный,
        Царствуй на славу, на славу нам!
        Царствуй на страх врагам,
        Царь православный!
        Боже, Царя, Царя храни!
        Боже, Царя храни!
        Славному долги дни
        Дай на земли! Дай на земли!
        Гордых смирителю,
        Слабых хранителю,
        Всех утешителю - все ниспошли!
        Вадим замер. Ну и вкусы у охраны. Что, монархисты? Слушают гимн перед завтраком, обедом и ужином для прочищения чакр и отмывания кармы?!
        Эйприл была прекрасна… Вадим стоял перед ней в нерешительности, забыв о гимне, плакатах на стенах. Прекрасна и любима. И… это была не его коняшка. Вроде все так же, на первый взгляд - модель не изменилась, и окраска, и хром деталей, и обивка сидения. Но это НЕ ЕГО мотоцикл! Вадим не забыл бы его за две субъективные недели и один объективный рабочий день. Он и не забыл. Он просто приложился головой. Ему за руль не ст?ит.
        Здесь недалеко, можно на метро, а можно поймать такси. Вадим сжал виски. Наверняка сотрясение, в метро толкаться не стоит, а вот сейчас руку поднять - и остановится желтая машина «с шашечками».
        - Куда едем, сударь?
        Сударь… Мода новая, что ли? Мимо него прошла?
        Таксист, к удивлению Вадима, был русский парень, опрятный, свежий, как с картинки про колхоз и донскую вольницу. В такси работало радио:
        Будь нам заступником,
        Верным сопутником
        Нас провожай! Нас провожай!
        Светло-прелестная,
        Жизнь поднебесная,
        Сердцу известная, сердцу сияй!
        Еще один монархист с гимном! Развелось же! Вадим уселся рядом с водилой, не уточняя цену, назвал адрес. Парень покосился с подозрением, но промолчал, рванул сразу. Дорога гладкая, Москва - свежая. Приятно смотреть на чистых, аккуратно одетых пешеходов, на разноцветные автомобили… Ей-богу, как во сне. Реальность воспринималась, как будто он в кресле кинотеатра, стоит открыть дверь, и… Что за дурацкие мысли? Все хорошо! Жизнь прекрасна!

…Приятно не влипнуть в пробку, за двадцать минут домчать на Гоголевский, увидеть его пыльные липы, стенды с картинами - продолжение торговых рядов Арбата.
        - С вас три пятьдесят, сударь.
        - Офигел?!
        Три тысячи? Этот вьюнош что же, думает, в центре сплошь миллиардеры живут, денег не считают? У-у, морда рязанская!
        - Три рубля пятьдесят копеек, сударь, и извольте ругань прекратить-с. По счетчику.
        Вадим прикрыл глаза. Так. Все. Глюки.
        - Командир… - прохрипел он. - Погоди. Я сегодня упал, головой приложился. Еще раз
        - сколько?!
        - Три целковых и пятьдесят копеек, сударь… Вам дурно?
        - Дурно, - согласился Вадим, не открывая глаз.
        В бредовости ситуации было что-то привычное.
        - Вы здесь проживаете, сударь?
        - Здесь, здесь. Бабушка-покойница жилье оставила, - в тон странному водителю откликнулся Вадим.
        - Так ежели плохо… Я понимаю-с… Бывает. Вы тогда ступайте, сударь, денег не надо, только лекаря позовите. Дойдете или довести-с?
        - Дойду. Спасибо. Что-то я, правда…
        Вадим, не переставая бормотать слова благодарности, выбрался из автомобиля. Так. Спокойно. Машина - обычная желтая «Волга». Вот родной дом. Вот Гоголевский бульвар, слышен детский смех. Нормально.
        Вадим обогнул здание. Странно, однако, что-то не так… У подъезда на лавочке сидел здоровенный мужик, одетый во фрак. И лузгал семечки. Шелуху аккуратно сплевывал в ладошку.
        Вадим попытался прошмыгнуть мимо.
        - Куда-а! - возопил мужик радостно. - Ну-ка стой!
        - Домой, отцепись.
        - Домо-ой? Половой новый, что ли? Тогда правильно, нечего с парадного шляться…
        - Живу я здесь. И половой жизнью тоже.
        Дядька раззявил пасть. Шелуха прилипла к нижней губе.
        - Вали-ка ты, жилец. Пока полицию не позвал.

«Сумасшедший», - решил Вадим. И сама мысль вызвала острое чувство дежавю. Он уже так думал, совсем недавно, когда не понимал… правильно. Когда не понимал Сандру. Волосы на голове шевельнулись.
        - Подожди… Подождите, сударь. Позвольте… Я сегодня сильно ударился, вы не подумайте. Кажется, я не в себе. Но я уверен, что живу в этом доме, в пятнадцатой квартире, и бабушка моя, покойная, здесь жила.
        - Какие квартиры? - мужик смотрел уже с сожалением. - Эк тебя. Я здесь уже полтора десятка лет дворецким: сначала при старом барине, теперь вот - при молодых господах. Нет здесь квартир, здесь же аристократов дома, не мужиков. Понимать надо.
        - Нет. Квартир. Да. Понятно. Барин. Дворецкий. А год сейчас какой?
        Мужик вздохнул тяжело.
        - Ты, парень, лучше к лекарю ступай. У тебя совсем с головой плохо, а ведь на пьяницу не похож, чистый, грамотный. Амнезия, видать. Ничего, вылечат… А год сейчас - две тысячи третий от Рождества Христова. Ну как? Осознал?
        - Осознал. Вспомнил. Я в Жулебино живу.
        А если нет Жулебина? Если ЗДЕСЬ его нет? Ничего, все спишем на амнезию…
        - Тю. Ну тебя занесло. Ступай в метро тогда… Пятак на проезд есть?
        Вадим обшарил карманы. Вытащил кошелек, добротный, кожаный. Его собственный. Внутри были незнакомые деньги. Рубли…
        - Есть, спасибо.
        Он махнул дворецкому рукой и побрел в сторону «Кропоткинской». Интересно, метрополитен имени кого? Как станции называются? Почему выросли волосы, откуда кошелек с деньгами?
        Вадим присел на лавочку. Кроме бумажника при нем был паспорт и права. В паспорте значилось: «Вадим Вечорин. 1979 года рождения. Русский. Зарегистрирован по адресу: Московская губерния, село Кучино…» Кучино?! Какое еще Кучино, где это Кучино?! Вот ведь влип. Ну за что, Господи? В теле своего двойника, полностью вытеснив его сознание, в чужом мире, в чужом времени. За что?
        Вадим поднялся и направился к реке. Храм Христа Спасителя оказался на месте, правда, выглядел старше. А прямо перед будочкой «Кропоткинской» (здесь - станция
«Гоголевский бульвар») стояла доска информации. С одной стороны - схема, с другой
        - фотопортрет. На Вадима с понимающей улыбкой смотрел круглолицый, усатый, вельможного вида мужчина чуть за сорок. В мантии. В белом мундире. Надпись под портретом гласила: «Боже, храни царя Димитрия I».
        Вадим опустился на брусчатку, закрыл лицо руками и рассмеялся.
        Перед его глазами бежали, отстреливаясь, по изгаженному дрянью лесу, Леон и Сандра. Бежали к редеющему туману перехода в дивный, новый мир.
        Конец первой книги
        notes
        Примечания

1
        Шванк (нем.) - шутка. Жанр немецкой городской средневековой литературы. Короткий, полный сочного, а порой грубого площадного комизма рассказ (иногда пьеса) в стихах или прозе (прим. авт.).

2
        МТ ЛБ, матолыга, эмтэха - многоцелевой тягач, легкий, бронированный - советский плавающий бронетранспортер.

3
        Спелеолог, специализирующийся на рукотворных подземельях - «системах» (прим. авт. .

4
        Больница им. Кащенко - сейчас психиатрическая больница им. Алексеева. Однако в обиходной речи употребляется старое ее название, давно ставшее нарицательным (прим. авт.).

5
        Эмтэха - МТЛБ (она же - «моталыга») (разг).

6
        ТПУ - танковое переговорное устройство.

7
        Название вымышлено автором. Любое совпадение с существующими объектами - случайно (прим. авт.).

8
        Вадим цитирует песню группы «Танцы минус» (прим. авт.).

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к