Ковен тысячи костей Анастасия Гор
        Ковен #3
        «Все кончено», - думала Одри. Казалось, она победила всех врагов и наконец-то стала истинной Верховной ведьмой. Больше она ничего не боится, ведь рядом с ней Ковен - ее семья.
        Теперь Одри придется узнать, каково это - нести бремя правления и защищать свою территорию. Ведь в Вермонте продолжают пропадать дети. И никто, кроме нее и Коула Гастингса, не в силах остановить таинственного убийцу.
        Новый Орлеан, ковен Санта Муэрте, мир мертвых - где еще им придется побывать ради этого?
        А между тем в Ордене охотников, что поколениями истребляет ведьм, ходит легенда, будто убьешь Эхоидун - уничтожишь магию.
        Завершающая долгожданная часть трилогии «Ковен озера Шамплейн». Ведьмовская атмосфера, приключения любимых героев, детективная линия - все это «Ковен тысячи костей».
        Трилогия оценена книжным сообществом:
        «Заключительная часть истории Одри Дефо и Коула Гастингса пощекочет вам нервишки! Путешествие в мир мёртвых, охотники на ведьм, мексиканский ковен, страшные и кровавые преступления… Вас ждёт встреча с истинным злом. Все ли выберутся из паутины смертоносного Паука?» - Саша @Alex_booklover
        Анастасия Гор
        Ковен тысячи костей
        Пролог
        Он любил это место всем сердцем. Толстые стены из серого гранита, не пропускающие ни тепла, ни чужаков. Ты будто оказывался внутри древнего склепа - безмолвная обветшалая крепость, хранящая многовековые традиции. Здесь столетиями обитали те, кого он считал родней - не по крови, но по духу. Прошло много лет, прежде чем он смог осознать это и обрести тут свой дом. Быть может, однажды это случится и с теми, о ком он заставил себя забыть…
        Джефферсон тряхнул головой и снова сосредоточился на том, что видел сквозь прутья решетки, делая несколько быстрых пометок карандашом. Ах, если бы он только умел рисовать! Костлявые лодыжки, оплетенные цепями. Оливковая кожа в гноящихся порезах и копна черных жестких волос, похожих на тугие пружинки. Неподвижное лицо, почти умиротворенное. Глаза ведьмы были закрыты, словно она спала полусидя, невзирая на боль от бесконечных пыток. Джефферсон мог поклясться, что при первой встрече они были желтыми с малахитовыми прожилками, как у кошки, и с лентовидными зрачками, как у ящерицы. Такие красивые глаза - яркий признак того, что у их обладателя нет души.
        Немного подумав, он вычеркнул последнее предложение и захлопнул дневник.
        - Дарий, достаточно!
        Молодой мужчина - гораздо моложе, чем ему полагалось бы быть для таких занятий, - послушно отложил раскаленные щипцы и вытер полотенцем лицо, блестящее в багрянце чужой крови.
        Джефферсон дернул щеколду, выпуская его из камеры, и снова взглянул на дневник.
        Добротный кожаный переплет. Инициалы - «Д» и «Г». В отражении крупной металлической бляшки в форме львиной пасти можно было разглядеть лишь нахмуренные брови и несколько шрамов, пересекающих их. И то и другое - подарок отца. «Пишите свою историю кровью ворожей, ибо она есть самые вечные чернила, которые не сотрет время», - сказал он накануне инициации, протягивая двум братьям кожаные дневники - такие же одинаковые, какими когда-то были и они сами. Когда-то очень-очень давно…
        Долгое время дневник Джефферсона оставался пустым, но теперь в нем хранилось больше восьмидесяти историй - восемьдесят ведьм, которых он убил за свою жизнь. И убьёт не меньше уже в ближайшем будущем.
        - Ты слышал? - спросил Дарий, подпрыгивая на месте от возбуждения.
        - Да, слышал, я не глухой.
        Джефферсон подобрал со стола меч и задумчиво взвесил его в руке. Палисандровая рукоять, сверкающее лезвие из дамаска, плоский дол. То было оружие воина. Навахон лежал в ладони так, словно был отлит специально под нее - продолжение его тела, разящее насмерть.
        Продев клинок за пояс, Джефферсон закружил по коридору, давая себе время на размышления. Таких коридоров здесь было целое множество: одинаковые и переплетенные, как змеи, они могли даже Инквизитора заставить блуждать до утра. Возводимый камень за камнем на протяжении многих столетий, каждый подземный замок Ордена был бездонен, как глотка Харибды, и надежно укрыт, как рифы на дне океана. Даже бездомные проныры, снующие по канализациям, не подозревали, что ходят по костям тех, кому обязаны жизнью.
        Однако охотников становилось все меньше, а вокруг - все тише. С каждым годом убежища рушились, друзья умирали, а надежда, что разрозненные осколки Ордена соберутся воедино, таяла на глазах. «Ну и кто теперь вымирающий вид?» - слышал Джефферсон от ведьм, решивших съехидничать напоследок. «По-прежнему вы», - отвечал он, хоть это уже и не было правдой, а затем доставал меч и сносил вопящие головы.
        - Имя! Она назвала имя! - воскликнул Дарий спустя минуту, не выдержав его молчания. - Мари Лаво…
        - Королева Вуду? - насмешливо уточнил Джефф, замедлив шаг, пока вконец не остановился. - И что? Это определенно не имя Лепестка.
        - Да, но…
        - А нас интересует только Лепесток.
        - Вдруг ведьма говорила о себе? Вдруг это ее зовут Мари? - не угомонялся тот, косясь на дверь, и Джефферсон устало замычал. Бесстрашию Дария позавидовали бы даже берсерки, но легенды о ведьме с угольной кожей и таким же угольным сердцем, что когда-то гуляли по всей Луизиане, сидели в головах охотников с детства. - Если у нас в камере действительно Королева Вуду, то нам…
        - Не неси чушь! Эта ведьма просто в бреду, - фыркнул Джефферсон. - Лаво сгинула еще в прошлом веке! Лучше вспомни, что эта девчонка еще говорила? До того, как я пришел. Должна же она была сказать нам хоть что-нибудь дельное за три чертовых месяца!
        - Ну… Утром она ругалась на латыни, - пожал плечами Дарий. - Бормотала что-то бессвязное про Шамплейн и бабу с щупальцами из озера, про говорящих котов и череп с кокаином. Если это все-таки не Лаво… Должно быть, Рафаэль подкинул нам чокнутую.
        Джефферсон привалился спиной к колонне и устало помассировал лоб, ноющий от очередной бессонной ночи, которую он провел в погоне за призраками.
        - Возможно, - признал он неохотно. - Колдунам никогда нельзя верить, но Рафаэлю надо отдать должное: без него мы бы не нашли и половины тех, кто… - Джефф вдруг осекся, и рука соскользнула с рукояти навахона, неаккуратно очертив пальцами дол Шивы. По полу забарабанила кровь, но он даже не заметил этого. - Подожди… Ведьма сказала «Шамплейн»?
        Дарий кивнул, и Джефф тут же поспешил к карте, кропотливо составляемой им в ходе долгих скитаний. Смахнув со стола охотничье снаряжение, он разложил иссохший пергамент и прочертил собственной кровью маршрут от Шривпорта до маленького, но чертовски знакомого городка.
        - Но там Лепестку негде укрыться, - покачал головой Дарий, заглянув наставнику через плечо. Окружённый лесами и Зелёными холмами, Берлингтон удостоился лишь точечной кляксы и шрифта размером с тот, которым в контрактах пишут самые неприятные условия сделки. - В Вермонте нет ковенов…
        - Сейчас нет, но раньше был. Ты слишком юн, чтобы помнить, - прошептал Джефф, судорожно роясь в памяти и рассказах брата, обрывки которых зазвенели в ушах. - Раньше, очень давно, озеро сторожил древний ковен родом из Франции… Ныне вымерший ковен. Жаль, что не нашими стараниями, но до сих пор ли он мертв? Хм… Нужно проверить.
        Дарий скривился от мысли о новом путешествии в тесном фургоне, прожженном сигаретами, но возникать не стал, уже подбирая со стеллажа свой лук. Ни одно его слово все равно не имело для Джеффа реального веса: если тот что-то решил, то уже не передумает.
        Земля, что отняла у него единственную опору в жизни. Воды, что породили ворох проблем для его семьи. Воздух, пропитанный кленовым сиропом и гнилыми яблоками, который он не вдыхал с похорон своего старшего брата. Проклятый Шамплейн! Нет, это не может быть совпадением. Рафаэль обещал, что колдунья выведет их на след Лепестка, и он не соврал.
        Джефф смахнул в рюкзак вещи вместе с картой. Улыбка растянулась на его губах - оскал, обещающий кровь, ведьмины потроха и веселье.
        - Если Эхоидун там… - произнес Джефферсон, не заметив, как открылись желтые глаза по ту сторону тюремной решетки. - Если легенды о царице ведьм правдивы… Мы убьем ее и положим конец существованию магии. Наша охота скоро закончится, Дарий, и Орден исполнит своё предназначение.
        I. Покой нам снился
        Зима была моим любимым временем года. Свет, задушенный угрюмыми серыми тучами, полностью затухал уже к пяти часам вечера. Короткий день и долгая ночь - природа умирала мучительно, чтобы вскоре вновь возродиться. Однако в такой смерти таилась своеобразная прелесть: промерзлая земля побелела от снега, и Зеленые горы напоминали спины гигантских полярных медведей, погруженных в сон. Леса тоже прихорошились под тонким слоем инея: он сверкал на верхушках кленов, напоминая йольские украшения из горного хрусталя, которыми ведьмы традиционно украшали деревья накануне зимнего солнцестояния. С первого дня декабря повсюду пахло праздником: дома - какао со взбитыми сливками, цукатами и ромовым кексом, а в лесу - душистыми еловыми ветками и бузиной.
        Вместо того чтобы прятаться от холода, как другие маленькие городишки, Берлингтон оживал, раскрывая объятия туристам: ярмарочные лавки с деревянными побрякушками за считаные минуты выворачивали их кошельки, а под навесом, спасающим от снегопада, готовили вкуснейшие вафли с беконом. В это время озеро Шамплейн напоминало зеркало - безупречно гладкое и расписанное терпким, как ментол, морозом. Каждое утро берег осаждали рыбаки, а по кромке на санях катались дети. Середина озера же всегда оставалась подвижной, точно жидкий центр у шоколадного фондана: Шамплейн, глубокий и преисполненный магии, никогда не замерзал целиком.
        Поистине прекрасная зима - самая спокойная и счастливая из всех прожитых мною зим. Однако, будучи Верховной ведьмой, я не могла насладиться ею в полной мере. Особенно сейчас, когда болталась над землей вверх тормашками и отбивалась от плотоядных фэйри Неблагого двора, пытающихся урвать кусок от моей плоти.
        - Gu skin iad, - прощебетала одна из них у меня над ухом, что дословно означало: «Снимите с них кожу, пока еще не остыли».
        Мир кружился перед глазами, как кружилась и я, раскачиваясь на ветке орешника, связанная по рукам и ногам. Мягкие, но тугие веревки были сплетены из сырого мха. Они обвивали все тело, пережимая рот и горло так, что в груди пекло от нехватки воздуха. Постоянная качка заставляла желудок кувыркаться, и я постаралась сосредоточить взгляд хоть на чем-нибудь неподвижном, чтобы не потерять сознание.
        В небе кричала полумертвая пещерная сова, а в нескольких метрах от нас простаивал накрытый стол. Сервировка из латунной посуды, скатерть из падуба, местные лакомства из зимних ягод и соленых грибов. Все выглядело так аппетитно, что во рту копилось слюна, но откуси хоть кусочек - подавишься желчной пеной от яда. Зато в деревянных кубках, увитых коваными виноградными лозами, плескался вполне съедобный пряный нектар. Темно-красный, как выдержанное вино, но мерцающий, как разлитое северное сияние. На вкус - мед и арахисовое масло! В нектаре фэйри можно было увидеть отражение своих грез и самых сокровенных желаний, а одним глотком разом утолить и голод, и жажду. Дальше дело оставалось за малым: дурман быстро вытеснял все заботы и мысли, делал тебя пьяным, послушным и глупым. Одна капля на язык - и ты уже никуда не хотел уходить. А фэйри тем временем подливали тебе еще и еще… Но руководствовались вовсе не гостеприимством, нет, а голодом: как иначе усмирить добычу и заставить не дергаться, пока будешь разделывать ее по частям? Именно поэтому железное правило мира фэйри гласило: «Никогда ничего не ешь на
их пиру!»
        Но если Диего и следовал каким-либо правилам, то все они сводились к «Умри молодым, зато красивым!».
        - Эй, малышня! Давайте это обсудим, - улыбнулся Диего, неуместно довольный, как сытый кот, пусть и болтался на соседней со мною ветке. Успев налакаться нектара с дурманом, пока я копалась в англо-гэльском словаре, он теперь не мог вспомнить ни одного заклятия. Лишь бормотал что-то бессвязное и наивное, мобилизуя все свое очарование, которое на фэйри, увы, не действовало. - Вы же такие душки! Не надо нас… ик… есть! Мы можем привезти вам крекеры, сосиски… Яблочный пирог Коула!
        Странно было ожидать, что ведьмак, всю жизнь идущий со смертью рука об руку, будет ее бояться. Инстинкт самосохранения у Диего атрофировался еще в детстве, когда он, судя по рассказам, додумался вступить в чикагскую мафию, едва отметив свое четырнадцатилетние.
        - Очень вкусный, кстати, нектар. Ик!.. Можно еще? Ик…
        Фэйри его не услышали, слишком занятые тем, что вспарывали на нас одежду маленькими спицами. Мы для них - лишь конфеты в шелестящей обертке. Сами фэйри были размером с мизинец, не больше - прыткие малютки, чьи мерцающие перламутровые крылышки трепетали в воздухе со скоростью крыльев колибри. Но, несмотря на их скромные размеры и миловидные платьица из цветочных лепестков, аппетит у них был волчий. Как, кстати, и челюсти: пробравшись в палатку к путнику, уснувшему от сонной пыльцы, фэйри запросто могли отгрызть ему конечности. К нашему счастью, эта пыльца не действовала на тех, в ком тлела хоть частичка магии, а потому мне почти удалось высвободить руки.
        Заметив это, фэйри застрекотали и облепили меня москитным облаком. Один из них забрался мне под дубленку. Я завизжала и взвилась, когда острые зубки вонзились в нежную кожу ребер, пытаясь прогрызть себе путь внутрь моего живота.
        - Довольно! - вскричала я, выплюнув изо рта травяной кляп, и запястье наконец-то выскользнуло из петли. Прихлопнув пару докучливых фэйри ладонью и поморщившись от вязкой пурпурной крови, запачкавшей рукава, я прорычала: - Видит Титания, я пыталась решить все миром. Вы сами напросились, мелкие зубастые прилипалы! Rhyddid!
        Лианы, затрещав, наконец распутались. Диего нырнул прямо в сугроб, замычав что-то на испанском. Чудом приземлившись на ноги, я выставила перед собой руки, сжигая мерцающие крылышки суетливых и прожорливых тварей дотла. С пронзительными воплями они бросились врассыпную. Рты их, искривленные и шипящие, были перепачканы в крови, что сочилась из моей вспоротой кожи тут и там, пропитывая дубленку. Особенно ныла шея: искусанная, она вся посинела от посягательств на мою сонную артерию, но раны быстро затягивались.
        - Вы сгубили девять путников! Взрастили сонные цветы на каждом шагу и превратили леса Вермонта в свои охотничьи угодья, будто они принадлежат вам. Но это не так! Вы на моей земле, фэйри, - прорычала я, с упоением наблюдая, как большинство из них, оставляя за собой след из розовой пыльцы, устремились к открывшемуся порталу. Такой же розовый и искрящийся, будто вихрь из сахарной ваты, он уносил их обратно в родные края. - Правильно, валите в свои Неблагие земли! Передайте своей королеве, что, если сунется сюда еще раз, я сделаю из ее подданных зубочистки! Dissiliunt et adolebit…
        Оставшиеся фэйри начали лопаться, точно переспелые яблоки, и сугробы забрызгало мелкими ошметками мяса. Я раздавила ботинком чьи-то серебряные крылышки, трепыхающиеся на ветру, и те хрустнули под подошвой, как стекло. Даже не поморщившись, я мысленно заверила себя, что это не более чем жестокие насекомые, и вытерла обувь о снег, наблюдая, как он становится фиолетовым.
        - Ты в порядке? - спросила я у Диего, когда портал в корнях дуба схлопнулся, навсегда отделив мир фэйри от мира людей.
        - Да, вроде только задница отмерзла, - пробормотал он заплетающимся языком, неуклюже приподнимаясь на локтях с промятого сугроба.
        - Это потому что ты сидишь в снегу… И не носишь трусы, - сморщилась я, вспоминая прошлое воскресенье, когда опрометчиво заглянула к Диего утром, чтобы разбудить его к завтраку. Ярый противник пижамы и нижнего белья, он даже одеялом не укрывался… Татуировка Daddy над пахом навсегда отпечаталась в моем сознании.
        - Я только сплю без них, - разоткровенничался он, опрокидываясь обратно в снег. - А вот зимой ношу, и даже с шерстяным начесом. Холодно ведь!
        Закатив глаза, я схватила Диего за руку и помогла подняться. Его куртка, распоротая фэйри, уже валялась где-то под скамьей, а шерстяной свитер висел лоскутами, изъеденный дырами, будто пережил нашествие моли. В прорезях виднелись чернильные сигилы, вытатуированные на смуглой коже, а бирюзовые волосы буквально светились неоном, чего с ним раньше никогда не случалось. Похоже, нектар действовал как колдовской энергетик. Жаль, что энергия эта пошла совсем не в то русло.
        - Лучше ответь, - сказала я, глядя на Диего сверху вниз, когда он, покачнувшись, снова завалился на бок и забарахтался в снегу, - почему ты меня не послушал?! Я же десять раз повторила, что вся еда фэйри отравлена или зачарована, что ее нельзя пробовать, если мы хотим вернуться домой живыми!
        - Мне было любопытно, - пробурчал Диего.
        - Любопытно умереть?!
        - Любопытно узнать, какова на вкус их пища. Боже, я в жизни лучше браги не пил!
        - Это был нектар, - поправила я и высыпала на лицо Диего ворох снега, набранного в ладони, чтобы поскорее привести его в чувства.
        Поперхнувшись и с трудом разлепив склеившиеся ресницы, он наконец-то протрезвел и снова поднялся, опираясь о перевернутую кем-то из нас скамью.
        - Здесь осталось еще хоть чуть-чуть? - спросил он с надеждой, рыская взглядом по столу, заставленному лесными изысками.
        Пестрый от изобилия, с нагромождением деревянных подносов и неестественно ярких листьев, что заменяли скатерть, этот стол навевал философские мысли. Гроздья словно только-только поспевших ягод, но заледеневшая земля вокруг. Никогда не доверяй тому, что выглядит так же хорошо, как пряничный домик из сказки про Гензель и Гретель: сладости не только детей заманивают в ловушку.
        - Диего! - вспыхнула я, шлепнув того по ладони, когда он потянулся к забытому на пне бурдюку, от которого за версту веяло приторно-сладким дурманом. - Даже не вздумай тащить это пойло в особняк! Зачем ты вообще пошел со мной, если от тебя ни капли проку?!
        - Ну решил, что одной тебе будет скучно, - объяснил он, набрасывая на плечи порванную куртку и неторопливо сшивая ее одними пальцами: ткань принялась срастаться на нем, как на мне срасталась израненная кожа под даром исцеления. - Да и вдруг сама королева Титания явилась бы на встречу? Тогда я бы просто обворожил ее своей улыбкой и…
        - Титания - не Морган, - насмешливо напомнила я, и Диего скорчил в ответ гримасу. - Если бы она была здесь, мы бы уже лежали по частям на этом столе с печеными яблоками в зубах и задницах. Ладно… Главное, что с фэйри покончено. Надеюсь, они не посмеют сюда вернуться.
        - Вернутся - им же хуже. Ты страшна в гневе, Верховная, - промурлыкал Диего, подхалимничая, чтобы вымолить у меня прощение.
        Верховная… Когда же я перестану втягивать голову в плечи от этого обращения?
        - Мне так не хотелось развязывать войну в первые же месяцы своего правления…
        - Ты не развязываешь войну, а показываешь, что являешься хозяйкой этих земель. Кто еще их защитит, если не ты?
        Я поджала обветрившиеся губы и укуталась теплее в шарф, обвязав его вокруг ноющей шеи. Подняв с земли сумку, набитую полынью, склянками и мелкими кротовыми косточками, которые все равно не пригодились, я двинулась домой той же заснеженной тропой, которой мы сюда и пришли. Диего натянул на красные уши капюшон и поплелся следом.
        В кустах что-то запищало, и я прищурилась, разглядев в глубине леса мерцающие облачка: пыльца кружилась в воздухе, источаемая существами, что не успели капитулировать вместе с остальными, а потому прятались теперь в зарослях можжевельника.
        Озлобленный на них за ушибленную поясницу и головную боль, что пришла следом за эйфорией, Диего расстопырил пальцы в агатовых перстнях и, взглянув на фэйри сквозь просветы между ними, шепнул что-то на латыни. Раздавшийся следом хлопок и ультразвуковой писк подсказали мне, что теперь ни одного фэйри в этих краях уж точно не осталось.
        - Знаешь, если бы Зои была здесь, наши проблемы с Неблагим двором закончились бы еще на первом сожранном путнике, - вырвалось у меня, как вырывалось каждый раз, едва находился повод. Я сжала в кармане дубленки талисман гри-гри с локоном черных волос, собранных с забытой расчески: он всегда был при мне на тот случай, если Зои наконец-то откликнется и выйдет на связь. Но такого не происходило, и вот уже несколько месяцев кукла из ее локонов и пряжи оставалась просто куклой.
        - Да, но Зои здесь нет, и ты со всем прекрасно справляешься сама, - похвалил меня Диего, подкармливая Баби тыквенными семечками - тот вдруг спикировал ему на плечо, сопровождая нас от самого особняка. - Зои ясно дала понять в письме, что уже не вернется. Этого и следовало ожидать: ковен Вуду - ее родной дом. Мы можем только порадоваться за нее: она наконец-то вышвырнула этого лицемерного засранца Рафаэля и стала Верховной ведьмой! А почерк в письме точно принадлежит Зои, - добавил Диего, когда я уже открыла рот, чтобы выразить очередные сомнения, никак не покидающие меня. - Я сравнивал, Одри. Как еще донести до тебя, что Зои просто… ушла?
        - Вот именно! Ушла, - вспыхнула я, сердясь: не то на нее, не то на Диего за то, что посмел произнести вслух то, что я не решалась произносить даже в мыслях. - Считай, что бросила. Почему она не сказала об этом раньше, еще летом? Или почему не захотела увидеться? Существует масса заклятий для этого, даже не нужно приезжать лично…
        - Потому что ей стыдно. Она ведь обещала привести ковен Вуду тебе на подмогу, а по итогу…
        - Никто бы не стал винить ее за то, что она попросту не успела. Это так не похоже на Зои…
        - Не похоже? Эта женщина нюхает кокаин из черепушки покойной madre![1 - Madre (исп.) - мать (Здесь и далее прим. автора).] Тем более ты сама говорила, что она вела себя странно перед отъездом. Так, будто не была собой, - напомнил Диего, и я прикусила язык в наказание: не надо было говорить о том, в чем сама до конца не разобралась! - Кто знает, что ей там стукнуло в голову под этим ее коксом?
        - Она завязала с ним! Так что дело точно не в коксе. Вдруг это Рафаэль заставил ее написать, что все в порядке? Вдруг на самом деле Зои в беде?
        - Тогда бы она позвала на помощь, - резонно заметил он. - Пускай ваш ковенант разорвался после того, как ты уничтожила Шамплейн в ночь Самайна, между вами по-прежнему есть связь. То, что ты не можешь ни найти ее, ни почувствовать через гри-гри, говорит лишь о том, что Зои и не хочет, чтобы ее искали. Такие же чары я использовал, когда по дурости сбежал из Санта-Муэрте…
        Я замотала головой, но Диего, черт возьми, был прав: чья-то магия нейтрализовала поисковую гри-гри, пресекая любые мои попытки достучаться до Зои. Я все еще помнила то чувство, сдавливающее виски до крови из носа, когда держала в руках карту Луизианы и прощальное письмо с сургучной печатью в форме Дьявольского Языка. Это была не смерть, но пустота, как если бы никакой Зои не существовало вовсе. То же самое происходило и с вещами Сэма, к какой ни притронься: даже с той голубой ленточкой его матери, что, казалось, должна была стать лучшей путеводной нитью.
        - Хорошо. А что насчет Сэма? - озвучила я другой вопрос, бросив на Диего скептичный взгляд. Хворост и снег звонко хрустели под ногами, но даже эти звуки не заглушили того, как громко он цокнул языком. - Зои написала в письме, что Сэм остался погостить у нее в Вуду, а потом Сэм позвонил Коулу и сказал то же самое. Это тебе подозрительным не кажется? Сэм - трудоголик до мозга костей, который живет лишь драками, выпивкой и работой. С чего ему-то сбегать?
        - Сэм же влюблен, - упрямо продолжил гнуть свою линию Диего, глядя на меня так снисходительно, что это начинало раздражать. - А Зои та еще штучка! Небось сняла ему квартиру во французском квартале, приготовила джамбалайю, угостила «Лонг-Айлендом»… Какой мужчина устоит? Я бы точно сдался.
        - Почему ты так хочешь верить во все это? - спросила я в лоб, остановившись посреди деревянного мостика, сотворенного из поваленных деревьев самой природой. Тот пролегал через подмерзший ручей, под тонкой коркой льда которого дрейфовали мелкие разноцветные рыбки. - Верить в то, что Зои и Сэм действительно просто осели в Новом Орлеане, чтобы заботиться о ковене Вуду и строить семейную жизнь. Это же так…
        - Нормально, - вздохнул Диего, шевеля кончиком языка металлическое колечко, вставленное поперек губы. Новенькие титановые шарики в его брови, ушах и носу переливались, отражая сияние снега. - Это тебя смущает, да? То, что два взрослых человека решились на серьезные перемены? Одри, я понимаю и разделяю твою обиду… Но если Зои и Сэм счастливы без нас и не хотят, чтобы их тревожили, то почему за этим обязательно должно стоять что-то еще, кроме здорового эгоизма? Зои ведь дочь легендарной Королевы Вуду, а Сэм - матерый полицейский с десятилетним стажем. Все с ними будет в порядке. К тому же у тебя сейчас своих дел в Шамплейн по горло. Ты не можешь разорваться.
        Я хотела пошутить, а не знает ли он, случаем, такого заклинания, но не стала: вдруг действительно знает? Диего всегда пытался приободрить меня, однако ему и без того хватало забот: маленькая ученица, животные-скелеты, призраки умерших, на которые он то и дело озирался, сверля взглядом гулкий зимний лес. Я видела там лишь тени, а он - шепчущихся мертвецов. Зои была ему товарищем по колдовству, но не значила для него так же много, как для меня: первая ведьма моего ковена. Первая опора. Лучший друг. То, что я вот так просто приняла эту ее правду, изложенную на старом пергаменте, присланном через два дня после Самайна, грызло меня изнутри. Я была слишком предвзята и не могла понять, что именно заставляет меня раз за разом отрицать очевидное - интуиция или разбитое сердце.
        В безжизненном сером небе вновь захлопали совиные крылья. Несколько раз мы проходили мимо запорошенных снегом палаток, брошенных теми путниками, которыми фэйри успели попировать так же, как надеялись попировать сегодня нами. Заметив в снегу торчащие ботинки, но уже без ног, я утешила себя тем, что больше таких жертв Вермонт не потерпит - теперь, когда я здесь, ни одна сверхъестественная тварь не посмеет тронуть моих людей.
        Вот только стянулось в наши края подобных тварей непостижимо много!
        - Почему так долго?! - обрушилась на нас с порога Тюльпана.
        Отлепляя от джинсов комки снега и сухие репейники, я стащила с головы вязаную шапку и облегченно вздохнула, оказавшись в тепле. От морозов Вермонта, ударивших нежданно-негаданно до феноменальных минус пятнадцати, не спасали даже согревающие чары.
        - Нас пытались съесть, - объяснилась я, на что Тюльпана негодующе топнула ногой и даже не соизволила уточнить, целы ли мы.
        В черной шелковой майке, которая больше подошла бы для спальни, и обтягивающих лосинах, подчеркивающих ее узкую талию и округлые бедра, Тюльпана смотрелась так, будто собиралась танцевать стрип, а не занималась бюрократическими вопросами ковена. Развернув в руках ежедневник, она пролистала несколько страниц и показала мне разворот. Наращенный ноготь демонстративно ткнулся в пометку размером с целую страницу, сделанную кровавыми чернилами.
        - Оборотень, - сообщила она то, что я и так успела прочесть, сощурившись. - Еще один. В Саут-Хиро. Жертв пока нет, но шорох он навел знатный! Выломал бойлерную печь на птицефабрике и перепугал бедных фермеров. Нужно объяснить ему: или он ведет себя прилично, или убирается с нашей территории! Ты должна была поехать туда сегодня, помнишь? А вечером у тебя по расписанию встреча с неприкаянной, которая повадилась дурить жителей Уиллсборо - она наводит на них порчу, а потом сама же ее и снимает. Ишь, чего удумала! Это я изобрела этот трюк, - фыркнула Тюльпана и, поправив изумрудную фибулу в платиновых волосах, вдумчиво пролистала еще пару страниц. - Кстати, тебе давно пора разобраться со стаей демонов-эмпуз, ну тех, которых смертные зовут этим модным словечком «вампиры». Они снова опустошили запас крови в Берлингтонской больнице! Так что мы должны…
        Чем больше я слушала, тем меньше я слышала. Диего, предвидя, что это затянется надолго, проскользнул мимо и уже развалился на диване перед камином в гостиной, выскребая из спутанных волос мелкий хворост. Баби помогал ему, впорхнув следом с улицы и подмигнув мне единственным целым глазом. Из его раскуроченной обескровленной грудины торчали тыквенные семечки.
        - Одри, ты еще здесь?
        Я вяло кивнула, расшнуровывая ботинки. Тело жутко ныло после двухчасовой прогулки по лесу и борьбы с неподатливыми лианами. Все, о чем я могла думать, - это о запахе глинтвейна, варящегося на кухне, и горячей ванне с эвкалиптом, что снимет не только напряжение в мышцах, но и стресс. Однако Тюльпану не беспокоило ни мое физическое, ни моральное состояние: даже не замечая, как я пытаюсь улизнуть наверх, чтобы спрятаться от этих вездесущих ковенских дел, она все тараторила и тараторила.
        - Стоп! - наконец-то прервала Тюльпану я, когда почувствовала, как дергается правое веко. - Слушай, я только что расправилась с отрядом прожорливых фэйри, которые пытались освежевать нас на ужин. Дай мне отдохнуть, женщина!
        - Ты Верховная ведьма, - сказала она то, что без устали твердили мне все вокруг. - У Верховной не бывает отдыха. Ты не следила за территорией Шамплейн без малого шесть лет! Разумеется, она обросла всякой грязью и нечистью. Повезло еще, что Джулиан напугал до полусмерти весь колдовской мир своей выходкой с геноцидом и сюда не сунулся качать права какой-нибудь другой ковен. Или, упаси Бог, эти чумазые неприкаянные! Они хуже цыган, когда речь заходит о дележке. Без обид, - пробормотала Тюльпана, бросив колкий взгляд на Диего. Тот лишь пожал плечами и ткнул пальцем в свою щеку, испачканную смолой: действительно чумазый. - Ты должна следить за Шамплейн, Одри, понимаешь? И глаз с него не спускать! Это как большой непоседливый ребенок, который вечно тянет в рот собачьи какашки. Твоя мать обозначила довольно большую территорию - все берега Шамплейн вплоть до границы с Нью-Йорком! Все это - наша зона ответственности. Вдобавок мы ведь должны на что-то жить. - Тюльпана обвела ручкой из павлиньего пера дорогое убранство комнаты, не забыв заострить внимание на стеллаже, что умещал в себе целый погреб
изысканного вина. - Надо запросить налоги с того оборотня из Саут-Хиро и ведьмы из Уиллсборо. Согласны платить - пусть живут, но по правилам! Иначе мы не продержимся. Джулиан распродал всю недвижимость Виктории за те годы, что ты была в бегах. Да, мне удалось вернуть и переписать на твою фамилию пекарню и парочку магазинчиков в Берлингтоне, но их дохода не хватит на все те побрякушки с городских распродаж, которыми ты еженедельно забиваешь шкаф. У нас, конечно, еще осталось несколько драгоценностей твоей матери, но что-то мне подсказывает, ты захочешь приберечь их для противного кареглазого потомства, а не закладывать в ломбард…
        - Поняла-поняла, - сдалась я, падая в кресло и тряся головой, чтобы прогнать несвоевременные мысли о «потомстве» прочь. - Забота о территории - наше пропитание. Жаль, с фэйри ничего поиметь не вышло. Впрочем, не думаю, что у них были при себе доллары.
        - Когда твой ковен пополнится, станет легче, - попыталась подсластить пилюлю Тюльпана, задумчиво стуча кончиком пера по исписанным страницам. - Как правило, ведьмы рассредоточиваются по территории: кто-то ведет фамильный бизнес, кто-то приструнивает новичков. Этим и занимался твой отец, Валентин Эбигнейл, пока Верховная сидела дома с детьми, но… Сейчас мы такое, как ты понимаешь, позволить себе не можешь.
        - Хорошо, мой колдовской секретарь, - натянуто улыбнулась я, не поняв до конца, польстило Тюльпане мое обращение или же наоборот: она одинаково кривилась как от радости, чтобы не выдавать себя, так и от злости. Эти две ее эмоции было слишком легко спутать. - Я разберусь со всем, что есть в твоем дневнике, и буду следовать твоему расписанию всю оставшуюся жизнь… Но не сегодня.
        - Что?! - Тюльпана вспыхнула, и цепочки-каффы в ее ушах звякнули от поднявшегося ветра, которому в доме неоткуда было взяться. Он почти затушил огонь, у которого грелся Диего, и тот схватился за кочергу, изо всех сил поддерживая в искрящихся поленьях жизнь. - Ты вообще меня слушала?! Времени не…
        - Я обещала Коулу съездить с ним, - перебила я, и Тюльпана мгновенно притихла. - Где он, кстати?
        Она замялась и прижала к груди дневник - жест робости, который увидеть от нее доводится так же редко, как и улыбку.
        - Уехал.
        - Что значит «уехал»?! Он обещал подождать!
        - Я сказала ему то же самое, но в ответ он пробормотал что-то про изменчивый рабочий график и то, что не сможет отвезти тебя потом обратно…
        - Короче, отмазывался, как мог, - поняла я, тяжко вздохнув.
        - Хм, да. - Тюльпана кивнула и ехидно сощурилась: - Что, неприятности в раю?
        Тюльпана не была бы Тюльпаной, если бы оставила такой веский повод для глумления без внимания. Не желая выслушать порцию светских острот, я мигом взбодрилась и вскочила с кресла: на отдых у меня действительно не было времени. По крайней мере сейчас, когда Коул нуждался во мне больше, чем весь Вермонт, вместе взятый. Даже если он сам до конца не осознавал этого.
        - Как давно, говоришь, Коул уехал?.. Диего, выводи из стойла своего железного скакуна! Сегодня ты мой рыцарь в сияющих доспехах.
        Диего, нарочито повернувшийся к нам спиной и копошащийся у камина в складках своей куртки, вздрогнул от неожиданности. Из-за его пазухи выскользнуло что-то увесистое и тяжелое, забрызгав несколькими янтарными каплями край арабского ковра. В воздухе повис аромат еловых шишек, земляники и дурмана, что придавал нектару медово-ореховый вкус, но напрочь лишал испивших его силы воли. Заметив, куда я смотрю, оскалившаяся, Диего побледнел и попытался спрятать бурдюк с украденным нектаром фэйри обратно под одежду.
        - Я так и знала, что ты его стащил! - прошипела я, но, быстро найдя выгоду и в этом, хитро сверкнула глазами: - Если не хочешь расстаться с нектаром и жизнью, то сейчас же отвезешь меня к Коулу.
        - И все? - робко уточнил он.
        - Разрешаю пить нектар только в своей комнате. Предварительно запершись на замок, чтобы не бегать по дому голым! Понял?
        Диего облегченно выдохнул и выложил бурдюк на диван, видимо, тем самым согласившись с условиями нашей сделки. Натянув на лицо свою фирменную улыбку, от которой Морган, как правило, начинала заикаться и путать слова местами, он подскочил и застегнул куртку.
        - Желание Верховной - закон. Пошел заводить мотоцикл!
        Я одобрительно улыбнулась ему вслед, мысленно перебирая в голове план действий: перехватить по дороге что-нибудь съедобное, чтобы заглушить урчание в желудке, переодеться в сухую одежду и вычесать из волос еловые иголки. Надеясь, что мне хватит на все про все десяти минут и Диего не зря бахвалится своей скоростью, я распахнула одну из дверей, которых в гостиной было целых шесть.
        - Это туалет, - озвучила Тюльпана то, что я и так уже увидела.
        - А, да, точно.
        Я нахмурилась, вспоминая дорогу из гостиной до кухни, и открыла соседнюю дверь, но это оказался шкаф. Издав многострадальный стон, Тюльпана ткнула пальцем в увитую арку, откуда тянулся длинный коридор. Вспомнив, что теперь кухня находится там, где раньше была вульгарная золотая зала, я помчалась на запах глинтвейна.
        Дом все еще складывался в моей голове, как пазл, и я с трудом ориентировалась здесь, порой плутая по часу в поисках собственной комнаты. Собранный из разбитых и расколотых камней, что хранили многовековую историю, особняк вновь ожил, но был уже не тем, что прежде. Мы все изменились - точно так же изменился и дом нам под стать. Ведь чтобы стать чем-то новым, нужно быть разрушенным до основания.
        Удивительно уютный и такой же большой, как раньше, он отражал всех, кто собирал его по частям, стоя на холме вокруг руин в разгар осени и в центре созидательного ритуала. Наша магия - множество ручьев, объединенных в одну буйную реку, - сплела новое гнездо. Из осколков воспоминаний, из старых вещей и антикварной мебели, но с совершенно иным расположением комнат и своей уникальной красотой. Никакого пошлого золота, лепнины под потолком, помпезных колонн и геральдики. Теперь дом напоминал скорее загородную усадьбу, нежели королевский дворец: больше света, кремовых полутонов, темного дерева и узоров в стиле прованса. Меньше фамильных портретов, глядящих на перемены с укором, и меньше напоминаний о прошлом. Даже лестница изменилась: теперь она раздваивалась, как змеиный язык, и закруглялась под крышей, образуя балкон, похожий на театральный партер.
        Восемь комнат на втором этаже и столько же на третьем, не считая множества ванн, одну большую купальню и тренировочный зал, в котором Диего и Коул порой спарринговали так, что весь дом ходил ходуном. Чердак был стерт с лица особняка вместе с кабинетом Виктории; все, что осталось, - это несколько проклятых реликвий и древние украшения, заговоренную шкатулку с которыми не смог бы уничтожить даже смерч. Для практики и обучения мне вполне хватало собственной спальни: маленький деревянный алтарь в углу, шкафчик для магических приблуд, свечная полка и несколько ритуальных покрывал (одно для гоетии, второе для туергии, третье для викканства). Коул не возражал, лишь чихал от благовоний мирры и спешил открыть форточку, чтобы не задохнуться.
        Всосав стаканчик ягодного глинтвейна, я тайком угостила им и Бакса. Все еще костлявый и с дырой в грудине, прямо как Баби, пес источал кислый смрад разложения, который нельзя было перебить даже специальным шампунем и елочками-ароматизаторами, болтающимися на его ошейнике. Зато провожатым он был прекрасным: отыскав при помощи Бакса спальню, я быстро переоделась в чистые штаны и коричневый свитер Коула с настолько длинными рукавами, что ими ненароком можно было задушиться. Время поджимало, но я, конечно, задержалась: пальцы прошлись по шершавому пергаменту письма, лежащего на комоде перед зеркалом. Вместе с моим невыспавшимся лицом оно отражало разбитую сургучную печать и те слова, что резали меня без ножа.
        Дорогая Одри!
        Я подвела тебя. Я обещала, что в час великой нужды мой ковен будет на твоей стороне, но опоздала. Пришлось бороться, долго и усердно, ведь Рафаэль слишком прикипел к своему незаслуженному трону. Я несколько дней валялась с лихорадкой от его проклятия, а когда оправилась и выставила его из Нового Орлеана, уже наступило второе ноября.
        Мне стыдно, но я горжусь тем, что ты больше не маленькая Верховная - тебе хватило сил одержать победу над Ферн и без меня. Да, Сэм звонил Коулу, и тот все рассказал. Кстати, не переживай за него: он в порядке и, когда будет готов, вернется в Берлингтон. Ты правда заслуживаешь этого - долгожданного покоя. Пусть он будет долгим, как ваша с Коулом любовь и процветание Шамплейн.
        Как ты уже поняла, это письмо - прощание, Одри. Я больше не нужна тебе, и это вселяет в меня надежду, что мы обе сможем начать жизнь с чистого листа. Помни, я всегда на твоей стороне. Если Шамплейн потребуется помощь - пиши. Я навеки твоя должница.
        С любовью, Зои Лаво
        - Бред какой-то, - фыркнула я в тысячный раз и, открыв ящичек с обувными щетками, швырнула письмо в его самый темный и замшелый угол, где ему было самое место.
        Штрудель лениво наблюдал за мной с подоконника. Настоящий ветеран колдовской войны, вместо медали он получил дюжину мешков с кошачьим кормом, а потому стал еще толще и неповоротливее. Я успела дважды потрепать его за ухом, избежав клацающей челюсти, прежде чем сбежала по лестнице вниз. На улице уже вовсю рычал мотор отполированного черного Kawasaki.
        - Только учти: я не Коул. По сравнению со мной он водит, как бабушка Карлитта, - поддразнил меня Диего, надеясь напугать, но на деле же интригуя еще больше. - Да я уже и сам тороплюсь. Обещал навестить Морган… А сейчас в Мохаве почти вечер. Если не успею к ужину, она меня проклянет!
        Прислонившись к кожаному сиденью гоночного мотоцикла, припаркованного на подъездной дорожке, Диего закатал рукав куртки и взглянул на часы. Рядом с циферблатом я заметила кое-что еще, поблескивающее: маленькая серебряная змейка вилась браслетом до самого локтя. В ее длинном стеклянном брюхе, куда была вставлена колба, шуршал песок пустыни, а в глазах-опалах пульсировала энергия - змейка могла перенести в любую точку мира кого угодно. Даже колдуна без дара психокинеза и способности к телепортации. Жаль, что эта энергия быстро расходовалась. Потому Диего берег ее как зеницу ока, используя подарок Завтра лишь для того, чтобы навещать свою маленькую ученицу.
        - Успеешь, - пообещала я, соскочив с крыльца и зависнув над Kawasaki: на нем было столько рычажков, стрелок и панелей, что в каждый прибор хотелось потыкать пальцем. - Ты и так в Завтра проводишь больше времени, чем в Шамплейн. Иногда мне кажется, что ты тайно принес им ковенант.
        - Иногда мне и самому так кажется, - ответил Диего с мрачной ухмылкой, перекидывая ногу через сиденье и хлопая по узкому местечку за своей спиной, куда я могла примоститься. - Поскорее бы Морган закончила свое обучение и вернулась! Мне не внушает доверия ни Шайя, ни Ворожея, ни уж тем более Луна с этим ее хлыстом Индианы Джонса. Следующие месяцы я сам буду ее обучать. Пошли эти пустынные ведьмы к черту!
        С тех пор как Морган приняла предложение Ворожеи оттачивать свое мастерство Эхоидун в пустыни Мохаве, Диего буквально разрывался пополам: одну неделю проводил в Шамплейн, а другую - в Завтра. Уверенный в том, что Ворожея просто хочет использовать Морган в своих интересах, Диего долго не соглашался на ее переезд. Чашу весов неожиданно склонила на свою сторону Шайя - третья Верховная ведьма Завтра, которой в этом году должно было стукнуть триста пятьдесят семь лет. Рекорд даже среди ведьм-долгожителей! А Диего бы никогда не простил себе, упусти Морган возможность набраться у такой мудрой колдуньи опыта, пока та еще жива. Пришлось доходчиво объяснить ему это, а Ворожею заставить поклясться, что Морган сможет вернуться домой в любой момент, как только соскучится по нам или по урокам нудной тригонометрии в старшей школе. Таков был уговор. И, надо признать, не самый плохой из тех, что мне доводилось заключать прежде.
        Теперь оставалось только с трепетом переворачивать календарные листы, предвкушая двадцать второе декабря - ровно через пять дней, в утро Йоля, Морган должна вернуться домой. Праздник зимнего солнцестояния еще никогда не обещал быть таким веселым, как в этом году, ведь отмечать мы будем не только рождение бога Кернунноса, но и шестнадцатый день рождения настоящей царицы ведьм.
        - Не ворчи! Ты знал, что это неизбежно. То, что случилось с Гидеоном, не давало Морган покоя. Нужно было увезти ее отсюда и занять чем-нибудь, пока она до дыр мой гримуар не протерла, - напомнила я, принимая из рук Диего мотоциклетный шлем. Клубнично-розовый и в пестрых наклейках, он явно принадлежал не ему. - К тому же рядом с Морган всегда Исаак. Он готовит преступно вкусный чай из облепихи и точно не даст ее в обиду!
        - О да, Исаак - лучший защитник ковена, - саркастично буркнул Диего из-под своего шлема. - Когда он рядом, нет смысла кого-то бояться, потому что больше всех нужно бояться его.
        Я вздохнула, сама не понимая, радует меня это или удручает - то, что мой отец принял решение отправиться в Мохаве вместе с Морган. Иногда я чувствовала себя всеми покинутой, но кто-то должен был присмотреть за ней… И присмотреть за ним самим. Часы с диббуком, сломанные, жили на его запястье своей жизнью, но снимать Исаак их категорически отказывался: после сражения с Ферн ему прочно втемяшилась в голову мысль приручить диббука. Лишь Морган могла держать их обоих под контролем, поэтому, пока училась она, учился и Исаак. Скучать сразу по обоим оказалось гораздо тяжелее, чем по кому-то одному.
        Поборов приступ клаустрофобии и втиснув голову в душный пластик, я залезла на мотоцикл.
        - Лучше думай о том, что до Йоля осталось меньше недели. Ты обещал Морган закатить вечеринку, помнишь? Это же так необычно - родиться в йольский период! А в этом году зимнее солнцестояние и ее день рождения вообще совпадают, - улыбнулась я, решив сменить тему, пока Диего убирал подножку и газовал на нейтральной передаче. - Мама считала, что ведьмы, рожденные в праздники Колеса, - особенные.
        - Ты до сих пор сомневаешься в этом? - насмешливо спросил Диего и сказал что-то еще, что заглушил рев разогретого мотора.
        Я поморщилась, обнимая его за пояс и прижимаясь грудью к широкой спине, облаченной в ткань стеганой куртки, выстеленной изнутри овчинным мехом. На всякий случай я сцепила пальцы замком: судя по блеску бирюзовых глаз, глянувших на меня из-под стекла шлема, Диего намеревался показать мне, что такое форсаж.
        Так оно и оказалось. Я едва не слетела еще в тот момент, когда он стартанул с места, подняв в воздух фонтан из грязи и мокрого снега. Проверив одной рукой, надежно ли сидит шлем, я намертво вцепилась в куртку Диего, слыша в заложенных ушах лишь его приглушенный смех.
        - Морган ты тоже так возишь?! - крикнула я громко, чтобы он точно расслышал, когда мы в третий раз подпрыгнули на кочках и чуть не улетели в кювет. Но это заветное «чуть» было гордостью Диего: то, как ловко он обращался с мотоциклом даже на гололеде, напоминало смертоносный танец навахона в руках Коула. И то и другое - результат изнурительных тренировок и врожденного мастерства.
        - А я предупреждал! Ты же хочешь догнать Коула, верно? - ответил Диего. Я лишь жалобно мяукнула, уже проклиная ту минуту, когда попросила меня подвезти.
        Зачарованный лес расступился, пропуская нас сквозь дебри, непроходимые для смертных и незваных гостей. Мы оказались в лоне Шамплейн - точно живой организм, он рос на пересечении лей-линий веками. Деревья были его костями, трава и земля - кожей, озеро - кровью, а особняк - сердцем. Никому не было дозволено забираться так глубоко, кроме нас - его души.
        Мельком оглянувшись, я уже не увидела дом - тот остался далеко позади. Холодный ветер дул так сильно, что я кренилась с сиденья вбок, но не мерзла: адреналин растекался по венам драконьим огнем. Мы быстро пересекли заснеженный холм по дороге, проложенной джипом Коула - следы его шин были еще свежи на земле, - и тот перетек в узкую дорожку из мелкого гравия. Голые ветки то и дело хлестали меня по шлему: я пригнулась, вжавшись Диего в спину, и чувствовала, как она сотрясается в непрерывном гоготе. То справа, то слева мелькали блуждающие огоньки, подмигивая болотисто-зеленым светом и прощаясь.
        Когда мотоцикл преодолел последний километр лесного лабиринта и выскочил на автостраду Шелберна, забитую под завязку в выходной день, спидометр уже показывал сто километров в час. Стараясь не смотреть туда, чтобы лишний раз не пугаться, я отвернулась. Поток машин в сторону Берлингтона был таким плотным, что почти не оставлял пространства для маневра. И все-таки Диего умудрялся мчать вперед, не сбавляя скорости: перестраивался из ряда в ряд и лавировал между машинами, заставляя меня повизгивать, а их - сигналить от зависти и раздражения.
        - Налево, - крикнула я, и Диего послушно свернул на развилке в объезд Берлингтона.
        Уже через десять минут показались заросли пихтовых деревьев, а еще спустя пять - огражденная территория с высоким железным забором и шлагбаумом на въезде. В отличие от Шамплейн, здесь не пахло праздником - только выхлопы от цепочки грузовиков и лекарства, горечь которых просачивалась даже сквозь темно-зеленые стены и решетки на безжизненных окнах.
        «Психиатрическая лечебница “Этан Аллен”», - гласила кованая табличка на воротах, через которые нас пропустили лишь после того, как я наложила на охрану морок, сдунув с ладони толченый чертополох. Каждый раз при виде этого четырехэтажного здания у меня тревожно сосало под ложечкой: похожая на бетонную коробку, частная и весьма дорогостоящая больница кишела людьми, с которыми вряд ли захочется столкнуться в темном переулке. Я искренне сочувствовала тем, для кого это место стало вторым домом. Но еще больше я сочувствовала тому, ради кого мы с Коулом приезжали сюда каждое воскресенье.
        Синий джип уже стоял на парковке и мигал фарами. Я довольно улыбнулась, когда Диего затормозил рядом, даже раньше, чем Коул успел вытащить ключ зажигания. В окне была видна лишь его кудрявая макушка и удивление, будто выведенное мелом на вытянувшемся лице.
        - Передавай отцу привет, - сказала я Диего, бросив ему розовый шлем и неуклюже сползя с мотоцикла: коленки все еще дрожали, но показывать это было выше моего достоинства. - Скажи, что я скучаю и надеюсь, что Гён не влюбилась в него. Иначе… Заранее приготовлю ему зелье от порчи.
        - Лучше прибереги для него баночку заживляющей мази: Исаака ведь теперь тренирует Луна. Может, такими темпами ему и впрямь удастся подчинить себе это «часовое зло»…
        От «Луна» и «Исаак» в одном предложении я зябко поежилась. Безмолвно молясь, чтобы он вернулся домой со всеми конечностями, я расчесала пальцами всклоченные волосы и скривилась, когда Диего послал выглянувшему из джипа Коулу воздушный поцелуй. Снова рев мотора, снова брызги грязи на ботинках и ругательства рабочих, которых Диего чуть не задавил на парковке. Дождавшись, когда Kawasaki умчится за ворота и скроется в пихтовом лесу, я натянула свою самую любящую улыбку и повернулась к Коулу.
        Закутанный в вязаный шарф до самого подбородка, он захлопнул дверцу джипа и сложил руки на груди, всем своим видом выражая недоумение. За эти два месяца он, казалось, постарел: пережитое проложило лапки морщин в уголках его глаз, а ореховая радужка будто потускнела. Каждую неделю я обновляла запасы успокаивающей ландышевой настойки, чтобы не наблюдать, как Коул мечется по подушке в очередном кошмаре.
        - Надо же, успела! - воскликнула я с напускной радостью, когда гнетущая тишина между нами неприлично затянулась.
        - Куда успела? - непонимающе спросил Коул, пока я ненавязчиво сокращала между нами дистанцию.
        Долгое отсутствие солнца и мороз почти стерли с его носа веснушки, оставив лишь несколько крошек вдоль переносицы. Волосы, недавно подстриженные, топорщились на висках, а челка привычно вилась, падая на лоб. Коул сунул замерзшие пальцы в карманы длинного кашемирового пальто и нахмурился, глядя на меня с плохо скрываемым разочарованием.
        - Ты обещал, что мы поедем вместе, помнишь? Но уехал один. Снова. Ты же это не специально, правда?
        Я приложила титанические усилия, чтобы не прозвучать укоризненно, но не получилось: лицо Коула потемнело от вины. На мои объятия он ответил с обидным колебанием. Мороз Вермонта словно пролег между нами и застыл, превратившись в стену изо льда.
        - Ах да… Тюльпана разве не сказала? Мне нужно заехать в участок после больницы, поговорить с Миллером… Я не смог бы отвезти тебя домой, поэтому и решил съездить один, - забормотал он, и я с облегчением заметила, как потеплел его взгляд, когда наши губы встретились. - А еще я думал, ты захочешь отдохнуть после фэйри. Сама говорила, какие они кусачие… И…
        Второй поцелуй тоже вышел смазанным, больше приветственно-вежливым, но его хватило, чтобы Коул - мой настоящий Коул - вернулся к жизни. Каждый раз это место меняло его, подавляло, замораживая изнутри. Я прекрасно понимала, почему он так не любит брать меня с собой, но не собиралась с этим мириться.
        Выпустив в воздух облако пара с запахом крепкого кофе, выпитого по дороге, Коул улыбнулся и потерся своей щекой о мою, будто делясь вспыхнувшим румянцем.
        - Но я действительно не смогу отвезти тебя назад.
        - Не страшно! Угоню чью-нибудь машину.
        Я состроила дурашливую гримасу, пытаясь расшевелить его, но Коул только закатил глаза и достал с заднего сиденья джипа бумажный пакет со стопкой сложенных папок, перетянутых бечевкой.
        - Что это? - спросила я, на что Коул отмахнулся:
        - Нужно сдать в архив несколько позаимствованных документов.
        - «Позаимствованных» - это в смысле украденных?
        - Да. Пару лет назад Сэм вел одно очень мутное расследование… Чтобы ускорить дело, он влез в больницу и «одолжил» кое-что, но вернуть, как всегда, забыл. Миллер чуть с инфарктом не слег, когда узнал. В каком-то смысле Сэму повезло, что он сбежал как раз тогда, когда эта его авантюра вскрылась.
        «Сбежал» все еще резало слух, но иначе это действительно было сложно назвать. Поморщившись, я взяла Коула за руку и вошла вместе с ним в больницу, стараясь дышать неглубоко: от запаха пыли и хлорпромазина першило в горле. Иногда мне начинало казаться, что я состарюсь раньше, чем успею решить все проблемы, которые накопились за последние несколько месяцев.
        - Так он все-таки сбежал? - осторожно спросила я, пока мы проходили пункт досмотра, позволяя двум упитанным охранникам в серых рубашках обыскать нас с головы до ног и отнять у Коула его обожаемую кобуру.
        Он не больше моего разделял мнение Диего о том, что Сэм и Зои просто зажили счастливой жизнью под задорную джазовую музыку, а потому не переставал копать и искать. Только если я использовала для этого магию, то Коул - базу данных и прочие штучки полиции. Однако и то и другое было без толку. До этого дня.
        - Я хотел рассказать, когда приеду домой, но… Машину Сэма нашли брошенной в Эббивилле. Это почти в двухстах милях от Нового Орлеана, - хмуро сообщил Коул сквозь писк металлоискателя, и сердце у меня пропустило несколько ударов. - Послезавтра ее должны пригнать в Берлингтон. Надеюсь, в ней найдется хоть какая-нибудь зацепка. Ты была права: думаю, письмо Зои - фальшивка. С ними обоими что-то случилось.
        - Один-ноль, Диего! - фыркнула я себе под нос, когда охранник все же пропустил нас. - Так и знала, Коул, так и знала! Все, хватит с меня интриг. Скажу Тюльпане, что мы едем в Новый Орлеан. Если Зои действительно была там, Рафаэль может что-то знать… Это наверняка его рук дело!
        - Что насчет вторника? Я мог бы отпроситься и…
        Коул вздохнул, но не выдохнул, смолкнув на полуслове. Один вид обветшалого зеленого коридора - и Коул был неспособен думать ни о чем, кроме того, что ждет его в конце этого пути. Похожий на гигантского червя, проевшего сердцевину яблока, коридор тянулся через всю больницу, облепленный палатами. Из каждой доносились звуки: несуразное чавканье, истеричный смех, детские песенки и невнятные диалоги, которые пациенты вели в абсолютной тишине, отвечая себе разными голосами. Проходя мимо, я заглянула в узкое окошко, где женщина расхаживала от стены к стене, активно жестикулируя, будто объясняла что-то невидимому собеседнику.
        «О НЕТ! ЗНАЮ, О ЧЕМ ТЫ ДУМАЕШЬ. ТЫ НЕ ТАКАЯ. ОНИ - СУМАСШЕДШИЕ, А ТЫ ПРОСТО… ОСОБЕННАЯ».
        От несуществующего голоса в голове это прозвучало неубедительно. Я покосилась на Коула, но он даже ухом не повел. Очевидно, этот голос по-прежнему звучал лишь для меня одной - тихий шелест, напоминающий осень с ее опадающими листьями. Как и воспоминания о пережитом в Башне, голос не давал знать о себе с тех самых пор, как сгинула Ферн…
        «И ВСЕ-ТАКИ Я ЕЩЕ ЗДЕСЬ».
        Какая радость!
        Я поджала губы, пытаясь затолкать эхо былых дней туда, откуда оно выползло, и осмотрела просторный зал, которым закончился зеленый холл. Оборудованный проигрывателем, диванами и стеллажом с настольными играми, он служил местом встречи для жителей данного заведения. Медсестры в белых халатах заботливо усаживали стариков за шахматные доски, а те, кого слишком щедро пичкали таблетками, сидели на ковре, уставившись в одну точку. Я едва поспевала за Коулом: он давно выучил расположение столиков и знал, что тот, кого мы навещаем каждое воскресение, всегда занимает место возле высокого окна рядом с узкой скамьей. Там было достаточно светло, чтобы рисовать без лампы, и достаточно безлюдно, чтобы не пришлось ни с кем делиться любимыми мелками.
        - Здравствуй, Гидеон.
        Он медленно поднял голову и, смерив нас неизменно стеклянным взглядом, так же медленно опустил ее обратно. На столике лежал альбом для рисования, а на коленях - открытая пачка с разноцветной пастелью, самой дорогой и яркой, какую Коул только смог добыть в художественной лавке. Одетый в синюю льняную рубашку, оттеняющую зелень его глаз, ныне спящую, как и зелень берлингтонского леса, Гидеон снова погрузился в кропотливую живопись.
        Сглотнув сухость во рту, я подошла вместе с Коулом поближе.
        Ребенок в теле взрослого мужчины - таким стал Гидеон в тот день, когда Морган вернула его с того света, и таким он оставался до сих пор. Мускулистый и широкий в плечах, крупнее Коула в полтора раза, с изящными чертами лица, тонкими губами и россыпью обворожительных веснушек… Но с абсолютно неживыми глазами. Глядя на Гидеона теперь, было сложно не думать о том, чего стоит такая жизнь. Не человек, а растение: ест пищу, но не чувствует вкус; перебирает мелки, рисует, но красоты не видит; смотрит на тебя и не узнает. Невзирая на все наши надежды, что в Берлингтоне ему станет лучше, что просто требуется время, Гидеон так и не оправился. У Коула ушел месяц на то, чтобы признать, что его брат не в порядке, и еще месяц на то, чтобы смириться с этим.
        Хотя едва ли это можно было назвать смирением.
        - Я привез тебе новый альбом, - улыбнулся Коул, протягивая Гидеону самую толстую папку из своей стопки, в которой, видимо, были не только документы для лечебницы. - И краски… И гуашь… Ну, если захочется разнообразия.
        Но Гидеону не хотелось. Мельком взглянув на разложенные Коулом коробки, вытащенные из бумажного пакета, он проигнорировал их, взявшись за свои старые источенные мелки. Его альбом пестрел изображениями лошадей - грациозных и мощных, гнедых и вороных, скачущих через кавалетти[2 - Кавалетти - небольшие препятствия для обучения лошадей прыжкам.] и пасущихся на лугу. Среди них затесались норки, оцелоты, еноты и бурые медведи. Кажется, мне даже удалось разглядеть рыжего кота на внутренней стороне обложки, когда Гидеон, листая альбом, присматривал свободное местечко для очередного шедевра. Он хранил молчание с того самого дня, как ожил, и ничего не помогало: ни заклинания, ни эликсиры, ни повторное воздействие Морган, рассыпающейся в извинениях и суетливо пытающейся все исправить. Склеить по кусочкам рассудок, разбитый вдребезги самой смертью, оказалось сложнее, чем цветочную вазу, опрокинутую с комода Баксом. Смерть разбила даже иммунитет Гидеона к магии: недавно практическим путем мы выяснили, что теперь мое колдовство способно действовать на него, урожденного охотника на ведьм. Значило ли это, что
Гидеон давно и не Гидеон вовсе?..
        Коул пододвинул стул и устроился напротив брата, пока я ютилась за его спиной, борясь с чувством неловкости. Нет, не так… Это было чувство отвратительного бессилия.
        - Вчера мне звонил доктор Айзек. Сказал, что готов попробовать новую терапию… - начал Коул, перегнувшись к брату через стол.
        Что-то подсказывало мне, что Коул бывает в лечебнице чаще, чем говорит мне, но выяснять, так ли это, я не решилась. Отодвинувшись к подоконнику, я постаралась замаскироваться под фикус в горшке и оставить двух братьев наедине друг с другом. Болтовня Коула доносилась до меня обрывками: пересказ будничной рутины; обещания Гидеону забрать его домой на рождественские каникулы; рассуждения о новых лекарствах и смешные истории о том, как Бакс, гоняя Штруделя по всему дому, сиганул за ним с лестницы, свернул шею и умер. Снова.
        - На следующих выходных в лавку обещают завезти новую пастель. Я обязательно куплю ее для тебя…
        Коул воодушевленно притоптывал, когда рассказывал, и, потянувшись к Гидеону через стол, мягко взял того за руку.
        Гидеон поднял голову, глядя на него сквозь кудрявую челку, и нахмурился. Это было единственным проявлением эмоций за долгие дни: светло-зеленые глаза же остались кукольными, возможно, просто неспособные выразить то, что творилось у него в голове. Или в душе, если Морган действительно удалось вытащить ее с того света. Как бы то ни было, теперь братские узы Гидеона не впечатляли: он просто вытянул свою руку из-под ладони Коула и взялся за следующий мелок.
        Коул не проронил ни слова, но лицо его предательски дрогнуло.
        - Хм, а у него талант, - попыталась разрядить обстановку я, наблюдая, как Гидеон задумчиво выбирает, какой цвет лучше подчеркнет изящество рыбьих чешуек - коралловый или индиго.
        - Посидишь с ним? - попросил Коул, вставая и собирая папки. От фосфорных ламп на потолке под его ресницами пролегли чернильные тени, напоминая о том, сколько ночей он маялся от бессонницы, ища ответы на те вопросы, что прежде не приходили на ум даже закоренелым ведьмам. - Мне нужно найти главного врача и вернуть ему документы… Ой, все, кроме этих. Это надо отвезти в офис. - Коул вернул одну папку обратно на стол: в углу обложки стояла еще совсем свежая печать полицейского участка Берлингтона. - Скоро вернусь.
        Когда бежевое пальто с зеленым шарфом скрылось за углом, я вздохнула и поставила локти на стол, сосредоточив все свое внимание на угрюмом творце.
        - Мы найдем способ помочь тебе, - прошептала я, не оставляя надежды, что где-то там, глубоко внутри, Гидеон все-таки слышит нас и надеется на то же самое. - Мы с Коулом уже выработали несколько теорий на этот счет. Помнишь, как плохо он сам контролировал свои… социальные навыки? До того, как принял охотничий зов? Я думаю, с тобой могло случиться то же самое. Ведь зов крови - это ваш первобытный инстинкт… Он мог включиться первым, вот ты и растворился в нем без остатка. Но Коул научился управлять им, так? Значит, нужно лишь понять, как вернуть и тебе нужный рычаг.
        Гидеон выводил на чистом листе аквамариновые круги и выглядел совсем незаинтересованным в разговоре. Задумчиво постучав каблуком сапога по полу и смирившись с тем, что делиться своими мыслями с Гидеоном - то же самое, что делиться ими со Штруделем, я открыла оставленную Коулом папку.
        Та соблазнительно поблескивала металлическим корешком и была толщиной с мою ладонь, а потому будоражила воображение тем, что же могло скрываться внутри. Я вдруг узнала пятна от кофе и крошки от сахарной пастилы, присохшие к швам: эта папка уже бывала в Шамплейн, часто дожидаясь пробуждения Коула под его подушкой. Я знала лишь то, что над этим делом он бьется уже два месяца - и все безрезультатно. Слишком зацикленный на Гидеоне и тратящий на него не только все деньги, но и все свое свободное время, Коул вечно не успевал. Но категорически отказывался принимать мою помощь и подпускать к этому расследованию… Интересно, почему?
        Заглянув внутрь, я быстро поняла причину.
        «Томас Райт, 8 лет. Найден в канализационном люке бригадой рабочих. Отсутствуют тазобедренные суставы, малые берцовые кости, пять ребер, надколенник…»
        В горле встал ком. Я уже и забыла, каково это - иметь дело с вопиющей человеческой жестокостью. Это навевало воспоминания о кожаном блокноте, исписанном вдоль и поперек заметками о ритуальном убийце, с которого и началась наша с Коулом история. Но на этот раз блокнота было бы явно маловато…
        Я пробежалась взглядом по нижним строчкам: крупный безобразный почерк, напоминающий заостренные шпили забора, явно принадлежал Сэму, который вел это дело до своего исчезновения. Задумчиво пролистав несколько страниц так, чтобы не приглядываться к фотографиям с крошечными расчлененными телами, я прочитала одними губами:
        «Ребекка Уивер, 10 лет. Реджина Голфид, 7 лет. Джейкоб Локвуд, 12 лет. Майя Силк, 8 лет. Улик не найдено».
        Ни одной?..
        «ОН НЕ ОСТАВЛЯЕТ СЛЕДОВ. ТЕПЕРЬ УЖ ТОЧНО».
        Что это значит?
        Но голос не ответил. Я тряхнула головой и вдруг услышала шелест бумаги: стянув из конца папки один непришитый лист, Гидеон уже вовсю облагораживал его цветными мелками.
        - Ох, твою мать! Гидеон, это же отчеты Коула! Миллер его за это…
        Я уставилась на рисунок, что выходил из-под его пальцев, перемазанных пастелью. Черным заостренным брусочком он судорожно выводил длинные конечности странного существа, примостившегося в углу отчета. Постепенно они обросли крошечными ворсинками, такими натуральными, что казалось, коснешься - и действительно почувствуешь под пальцем пушистый покров. Я перегнулась через стол, пытаясь разобрать, кому именно они принадлежат: следом за восемью лапами появились восемь глаз, крупное грушеобразное тело и клешни, торчащие из разинутой пасти. Гидеон, не моргая, рисовал гигантское насекомое, заполнившее собою почти весь лист.
        Нет, секунду, то было не насекомое…
        - Паук? - нахмурилась я, и Гидеон поднял голову, пододвигая отчет ко мне.
        Да, и впрямь паук: заштрихованный и будто скалящийся, он таил в себе угрозу. Я никогда не боялась пауков, но чувствовала страх в лихорадочных движениях Гидеона, пока он рисовал, и в том, как он сжимал грязные ладони в кулак, забывая моргать. Очертив плотный контур рисунка, я растерла черную пастель между пальцами.
        - Почему ты нарисовал паука, Гидеон?
        На миг мне показалось, что я вижу в его глазах давно знакомый мне упрек, но не прошло и мгновения, как они вновь утратили осмысленность. Я остановилась на том, что мне действительно просто показалось, и захлопнула папку, пока не вернулся Коул и не заметил, что Гидеон сотворил с документом.
        Попрощались они до странного быстро. Вернувшись с выполненной миссией, Коул что-то прошептал брату на ухо и взлохматил его кудрявые волосы, как когда-то тот делал с ним. Нос Гидеона странно сморщился, но я уже была слишком близко к выходу, чтобы думать о чем-то, кроме долгожданного глотка свежего воздуха.
        - Я убил своего брата.
        Мы остановились на крыльце из серого камня перед капотом его джипа, и Коул вынул из кармана бронзовое зеркальце. Я и не заметила, как он стащил его из моих вещей, где то хранилось долгие месяцы нетронутым. Казалось, Коул даже забыл о его существовании… Но нет. То, что зеркальце вернулось к нему, не сулило ничего хорошего. Однако каждый справлялся с нервами, как мог: Диего курил ментоловые сигареты, Тюльпана проклинала официантов и ухаживала за садом, а Коул чем-то занимал беспокойные руки. Всяко лучше, чем сходить с ума внутри, будучи абсолютно спокойным внешне.
        - Я убил своего брата, - повторил Коул, стиснув зеркальце до скрипа.
        - Это не так… Мы ведь столького еще не попробовали! - принялась бормотать я, лишь бы не видеть, как снег тает на щеках Коула от соленых слез. - Морган первая Эхоидун за тысячу лет, но Завтра… Завтра ведь очень древний ковен! Чем, думаешь, она там занимается? Вместе они разберутся. А если нет, то разберусь я! Дар сотворения, помнишь? Я уже давно пытаюсь придумать заклинание, чтобы…
        - Я убил своего брата, - повторял Коул вновь и вновь, совсем меня не слушая. Его спина сгорбилась под бежевым пальто, когда он шумно втягивал сквозь зубы морозный воздух, больно кусающий кожу даже под одеждой. - Гидеон был прав. Никто обо мне не заботился так, как это делал он. Когда родителей не стало, опеку над нами взяла бабушка… Но это Гидеон заменял мне и отца, и мать. Это он успокаивал меня в грозу, чтобы я не плакал, и защищал от старшеклассников, когда те отбирали у меня таблетки. Он был моей семьей, а я эту семью бросил.
        Он позволил мне вытащить его обледеневшие руки из карманов, чтобы я могла поднести их к своим губам и поцеловать костяшки, согревая и дыханием, и словами.
        - Послушай меня, Коул: мы вылечим Гидеона. Я даю тебе эту клятву как Верховная ковена Шамплейн, а такие клятвы никогда не нарушаются.
        Коул выдавил вялый кивок вместе с такой же вялой улыбкой, прокладывающей на его щеке знакомую обворожительную ямочку, по которой я уже успела соскучиться. Мельком глянув на часы под рукавом пальто, Коул скривился:
        - Поехали. Я уже опаздываю на доклад к Миллеру.
        Мы оба запрыгнули в машину, попрощавшись с лечебницей «Этан Аллен» до следующих выходных, на которых Коул наверняка вновь попробует слинять сюда без меня. Всю дорогу до участка он лихорадочно сжимал мою ладонь в своей, управляя машиной одной рукой. Должно быть, его снедал стыд за минутную слабость у крыльца. Меня же съедала лишь тревога: перед глазами все еще стоял список из десятка детских имен, а с кончиков пальцев не стиралась черная пастель.

* * *
        - Что я могу сделать, если все глухо?! Три несчастные улики за полгода…
        - Раньше тебя это не останавливало. Ты вгрызался в расследования, как пес в лакомую кость. Что с тобой произошло, Коул? Сейчас на твою статистику без слез и не взглянешь. Это все после той травмы со зрением?
        - Что? Нет-нет, это тут ни при чем, я давно оправился…
        - Тогда почему ты подводишь меня?
        Я втянула голову в плечи и съежилась за офисным столом Коула, нервно тарабаня пальцами, пока по ту сторону кабинета спорили мужские голоса. Едва мы с Коулом приехали в участок, как его тут же вызвал к себе начальник, причем таким тоном, что мне тут же захотелось начертить на полу соляной круг и спрятаться в нем. Манфред Миллер - тучный темнокожий мужчина, редко выходящий за пределы своего кабинета и вечно ругающийся с кем-то по телефону, - сейчас нависал над Коулом грозовой тучей. Я видела их размытые силуэты сквозь матовые стекла и пыталась рассортировать залежи документов на его столе, лишь бы принести Коулу хоть какую-то пользу.
        - Я прощал тебе внеплановые отгулы, увольнение и незаконное восстановление, договорился о страховых выплатах… - снова раздалось из кабинета. - У тебя были все шансы дослужиться до звания лейтенанта к тридцати годам, но такими темпами ты вообще вылетишь со службы! Еще и эта бестолочь Сэм решил свинтить к луизианской подружке, когда мы здесь с этим психом совсем зашиваемся! Вот где, скажи мне на милость, новый отчет?!
        - Скоро будет. Я вчера ездил к семьям жертв, чтобы…
        - Мне не нужно, чтобы ФБР снова совало нос в наш городок, но оно определенно сделает это, если ребятишки так и продолжат исчезать прямо с детских площадок! Недавно в Ратленде и Монтпилиере были зафиксированы аналогичные инциденты - несколько школьников пропали после уроков. Их так и не нашли. Если это тоже дело рук нашего убийцы… Я даю тебе две недели на то, чтобы ты предоставил мне подозреваемого, слышишь? Или в этот раз твое увольнение будет окончательным!
        Коул вышел из кабинета Миллера на удивление ровным шагом и с таким же отстраненным выражением на лице, с каким туда и зашел. Однако в пальцах его сверкало бронзовое зеркальце с геометрическим узором на поцарапанной крышке: Коул никогда бы не достал его на людях, не бейся его рассудок в агонии.
        - Почему ты просто не расскажешь, что случилось с Гидеоном? - робко спросила я, пересаживаясь на край рабочего стола, чтобы освободить ему стул. Коул буквально упал на него, оттягивая шарф от вспотевшей шеи: впопыхах он даже забыл раздеться. - Ну не о том, что он умер, а потом воскрес, конечно… Можно было бы ограничиться словами «у меня семейные проблемы, шеф».
        - Это не оправдание, - отрезал Коул, уже вовсю щелкая компьютерной мышкой. - Миллер прав. Я слишком долго торчу на месте. Не думал, что скажу это, но работать вдвоем с напарником было куда проще.
        - Пока мы не съездили в Новый Орлеан и не нашли его… - начала я задумчиво. - Может, твоим напарником побудет ведьма?
        - Опять? - вздохнул Коул. Он выглядел таким изможденным, что мне хотелось поскорее вернуться домой и сварить ему ландышевую настойку, которую уже давно надо было начать подливать ему в кружку с кофе по утрам.
        - А почему нет? Я, конечно, не крутой коп, но, как помнишь, ритуального убийцу мы поймали…
        - В этот раз все гораздо проще. Убийца - обычный человек, а рядовые детективные расследования - моя работа, Одри. Верховенство - твоя. Ты и так почти не спишь с этими сверхъестественными существами, а попутно ищешь способ вернуть Гидеону… себя. - Коул скривил губы. - Хоть с чем-то я должен справиться самостоятельно. К тому же как ты сможешь мне помочь? Ты сама говорила, что не в силах найти того, кого никогда не видела лично или если у тебя нет вещи этого человека. Так что дай мне…
        Коул вдруг замолчал, и я буквально услышала тот лязг, с которым закрутились шестеренки у него в голове. Тигриные глаза расширились. Я наклонилась к нему со стола, полная любопытства, но он уже вскочил и принялся потрошить соседние шкафчики.
        - Должно быть где-то тут! Где же?!
        - Что ты ищешь? - не выдержала я, когда Коул перевернул все ящики и принялся наводить такой же беспредел на пустующем столе Сэма.
        - Записку с места преступления! - Коул обернулся, и в груди у меня защемило от того блеска, что вернул его глазам ореховую теплоту. Наконец-то! - С почерком убийцы. Это ведь можно считать за личную вещь, да?
        - Ну гипотетически…
        - Как я мог забыть об этом?! Сэм дал мне ее еще в Мохаве! Неужели я… Неужели я потерял?
        Сморщившись, он продолжил разорять ящики, гремя скрепками и дыроколами. Заметив, что на нас оборачиваются коллеги Коула, я смущенно откашлялась, привлекая его внимание.
        - Может, записка в карманах той одежды, которую ты носил в Завтра? Где-нибудь дома…
        Угнездившись в груде хлама на полу, он оперся о ножки стула и тяжело выдохнул, глядя на меня снизу вверх:
        - Да, может быть.
        - Тогда предоставь это мне, напарник! - бодро воскликнула я, вспрыгивая на ноги. - Надо же… Вот мы и снова работаем вместе, как в старые добрые времена. У-у! Я теперь тоже детектив!
        Коул раздраженно повел плечом и кивнул с таким обреченным видом, будто я опять купила платье от кутюр стоимостью в его зарплату. Перспектива вновь делиться со мною всеми кровавыми подробностями и таскать по местам преступлений явно его не впечатляла. Погруженный в мысли, он даже не стал возражать, когда я зачаровала его коллегу Ричи и заставила подбросить меня до Шелберна, чтобы поскорее заняться делом.
        - Разум освободи… Из плена волю отпусти… А в болоте растут камыши… Ой, нет, не то, - бормотала я себе под нос, ступая по лесной тропинке с раскрытым гримуаром. В сизой обложке с золотыми уголками, он уже потолстел на несколько страниц, исписанный моими сонатами. Однако я не оставляла попыток освоить дар сотворения и в других его ипостасях, ведь всюду таскать с собой скрипку было как минимум неудобно. Пытаясь на этот раз выстрадать стихи, а не музыку, я пнула камешек и представила перед собой Гидеона.
        - И как только Тюльпана призывает это свое «колдовское вдохновение»? - пожаловалась я вслух деревьям, когда снова ничего не получилось.
        С того дня, когда Ферн навсегда исчезла из моей жизни, я так и не придумала ничего толкового, не считая парочки простеньких заклинаний: одно лечило насморк, а второе пекло пирожки за три секунды (Исаак плакал от гордости). На все мои жалобы Тюльпана отвечала лишь: «Когда будет нужно, оно придет. Через самонасилие шедевр не родить». Но ждать я больше не могла, поэтому…
        Перелистнув страницу, я обошла блуждающие огоньки, вымостившие мне дорогу к Ковену через зачарованный лес, возле которого меня высадил Ричи, и продолжила сочинять.
        - Руку протяни в ответ - в сердце у тебя сияет свет…
        Мое напевание бесцеремонно оборвал треск хвороста. В шесть часов становилось уже темно: деревья, подсвеченные болотными огнями, напоминали шерсть дикого волка, такие же непричесанные и дремучие. Но мне было вовсе не страшно: даже ночью я ориентировалась в окрестностях Шамплейн лучше, чем опытные путешественники днем, а уж чары Нимуэ не посмели бы так просто впустить сюда никого, кто желал бы мне зла. И все-таки по спине стек липкий мороз, пробуждая старые раны. Стараясь не думать об этих уродливых шрамах, я спрятала гримуар за пазуху, вслушиваясь в звук приближающихся шагов. Бояться чего-то в собственном доме было слишком унизительно для Верховной, но я все равно сорвала гроздь подмороженной брусники с куста и раздавила ягоды в пальцах, судорожно вспоминая защитные чары.
        - Свиной чертополох!
        Вырвалось у меня, однако, отнюдь не заклинание. Я шарахнулась в сторону, когда что-то выпрыгнуло из сумрака. Уставившись в упор на два горящих рубиновых глаза, я с трудом проглотила вставший в горле крик. Длинный кошачий хвост хлестал по можжевеловым кустам и сугробам, поднимая в воздух снег, и лишь когда его горсть приземлилась мне на голову, я очнулась:
        - Монтаг! Я чуть не поседела! Что ты…
        Я вытерла липкую руку о штанину и замолчала, осознав, что передо мной вовсе не три прытких облезлых кота - нет, передо мной стояла одна, но гигантская пантера. Доходящая мне в холке до пояса, с черным лоснящимся мехом, это была самая настоящая дикая кошка, только демоническая. На кончиках покоцанных ушей торчали красные кисточки, а на кончике хвоста - знакомое скорпионье жало, сочащееся зловонным ядом. Очевидно, кошачье обличье было любимым у Монтага - по-прежнему пушистый, но смертоносный. Он повел по воздуху носом, принюхиваясь, а затем жалобно мурлыкнул:
        - Мы бежали на запах пончиков! Ты пахнешь ими за километр. Где они?! Говори скорее!
        Он почти спрятал морду у меня под дубленкой, выискивая лакомства, пока я не щелкнула его по носу:
        - Эй! У меня ничего нет. Я только приехала из участка. Должно быть, пропахла пончиками там, их ведь каждый уважающий себя полицейский обожает.
        Уши Монтага понуро опустились. Он фыркнул, запачкав слюнями мой шарф, и попятился обратно к лесу, сливаясь с обступающей нас темнотой.
        - Мы охотились, но решили, что пончики лучше оленины. Могла бы что-нибудь нам да прихватить! Знаешь же, как мы их любим.
        - Извини, в следующий раз обязательно что-нибудь возьму. Слушай, а ты… как-то подрос, что ли, - заторможенно пробормотала я, заставляя шеду обернуться. - И уже не троишься. Куда делись милые шкодливые котики?
        - Ах, вот что тебя так напугало, - протянул Монтаг самодовольно. Его голос все еще тянулся, как жвачка, иногда срываясь на примитивное «мяу», но звучал гортанно и низко. Я мысленно поблагодарила бога за то, что он мой защитник, а не враг, и понадеялась, что у шеду не в ходу съедать собственных подопечных. - Да, мы окрепли. Не зря защищали тебя от Ферн. Мы исправляемся!
        Я недоуменно сощурилась, пытаясь понять, о чем он говорит. С той самой битвы в Самайн мы с Монтагом почти не виделись: раненный в бою, он долго зализывал раны где-то в лесу, а затем появлялся лишь по ночам на кухне, чтобы выгрести все съедобное из нашего холодильника, пока мы спим. Золотой браслет, позвякивающий на моем запястье, вряд ли теперь мог уместить в себя такой необъятный дух, не пожелай он того сам. Монтаг был волен ступать куда захочет, но по-прежнему оставался со мной. Интересно, можно ли называть нас друзьями?
        - Мы теперь хороший шеду, - промурлыкал Монтаг, усевшись в сугроб и неторопливо вылизывая лапы: каждая была размером с мою голову. - Хороший защ-щитник! Мы доказали, что полезны, и мы стали больше. Чем благополучнее живет наш подопечный, тем мы сильнее.
        - Ах, вот оно как работает, - задумчиво промычала я, двинувшись дальше по тропе: ноги уже начали подмерзать от пустой болтовни на морозе. - Каждый твой подвиг делает тебя больше, хм. Поэтому ты был таким мелким, когда мы встретились? - Судя по тому, как обиженно Монтаг зашипел, перебирая лапами хворост у меня за спиной, я была права. - Теперь ты то же самое, что мейн-кун в мире демонов, да? Можешь пока сторожить Шамплейн вместе с Нимуэ. Главное, всю дичь здесь не перебей!
        Монтаг согласно мурлыкнул, а я ускорила шаг, почуяв, как поднимается вьюга. Вскоре блуждающие огоньки стали редеть, что могло означать лишь одно: дом уже близко. И действительно - спустя еще минут пять показался деревянный каркас, а следом вырисовывались очертания острой черепичной крыши. В лучах солнца особняк был красивее: облицованный снаружи синим камнем, днем он казался васильковым, а ночью - благородно серым. По стенам, невзирая на мороз, уже вовсю расползлись виноградные лозы и плющ. Сад тоже цвел - единственное, что осталось нетронутым разрухой. Там всегда было влажно и душно, как в теплице, хоть сад и не огораживался целиком. Тюльпана любезно переняла заботу о нем и поддерживала нужный климат, питая землю магией, как удобрениями. Внешний двор был ничуть не хуже: вместо кофейных столиков, за которыми так любил курить Диего летом, на крыльце теперь красовалась скамья-качели. К верхним этажам прибавилось несколько крытых балкончиков, а крышу протыкало множество дымоходов.
        Я ускорила шаг и миновала несколько клумб благоухающих гортензий, прекрасно чувствующих себя даже под слоем инея.
        - Не сейчас, - тут же бросила я Тюльпане, возникшей на пороге, как будто над входом висел колокольчик. Неужто она меня караулит? - Коул поручил мне важное задание.
        - Задание? - Ее бровь, такая же белоснежная, как и волосы, многозначительно поползла вверх. Усевшись возле камина с ежедневником в руках, она достала перьевую ручку и пробурчала: - Конечно-конечно… Делай что хочешь, пока территория Шамплейн трещит по швам. Кому это вообще надо, кроме меня?
        Сбросив на вешалку дубленку, я взлетела вверх по лестнице, сопровожденная ее бесконечным ворчанием. После отъезда Морган с Исааком и исчезновения Сэма в доме стало невероятно тихо, особенно когда начинал отсутствовать и Диего. Такой дом был слишком большим для троих.
        Откуда-то снизу заиграл фолк: Тюльпана всегда оставляла проигрыватель включенным, когда искала новых сверхъестественных гостей аквамариновым маятником над разложенной картой Вермонта. Или когда искала Ферн, убежденная, что ее смерть от нелепой кровопотери звучит слишком хорошо, чтобы быть правдой. Как бы то ни было, предосторожность никогда не бывает лишней, поэтому каждый вечер Тюльпана проверяла, не объявилась ли Ферн где-нибудь поблизости. И каждый вечер я выдыхала с облегчением: нет, ее не было, потому что уже и не могло быть. В другое верить я отказывалась.
        С пятой попытки попав в нашу с Коулом спальню, а не в очередной чулан, я вывалила на пол всю одежду из шкафов. Выворачивала наизнанку каждый джемпер, каждые штаны и каждый карман, пока не погрязла в белье и футболках. Спустя час возни я наконец-то услышала, как шелестит под пальцами бумага, и выгребла из бриджей Коула скомканные чеки с автозаправки. Среди них ярко выделялся выцветший до желтизны лист, сложенный пополам.
        Вот оно!
        Кости-кости. Леденцы.
        Собираю их в ларцы,
        Откроешь - выбегут детишки.
        Сыграем снова в кошки-мышки?
        Кости - сладость на десерт,
        Они на карусель мою билет.
        Ваши косточки возьму,
        И для крепких снов в подушки их набью.
        Кости - будущий сервиз.
        Ваших матерей ждет замечательный сюрприз!
        Ведь нет подарка от ребенка краше,
        Чем новая посуда из его коленных чашек!
        Мне пришлось несколько раз прерваться, чтобы найти в себе силы дочитать это до конца. В груди растеклась свинцовая тяжесть. Коул был прав - каллиграфический почерк, удивительно ровный и витиеватый, точно принадлежал человеку. Однако злу, что таилось в нем, позавидовали бы даже принцы Гоетии. От этих строк пробирал мороз, а от фотографий в папке Коула - неподдельный животный ужас. Все увиденное и собранное мною по кусочкам, тайком, случайно или без спроса, вдруг встало на свои места.
        - Кости… Он коллекционирует детские кости… Гребаный псих!
        Я скомкала мерзкую записку в пальцах.
        - Fehu!
        Свечи, застилающие угловой алтарь расплавленным воском, вспыхнули. По воздуху растекся древесный запах мирры. Подпалив пучок зверобоя, я окурила им спальню, пройдясь вдоль каждой стены и плинтусов, а затем погрузилась в ароматное облако сама, прочищая и мысли, и ауру. Круг, вырезанный навахоном Коула прямо на деревянном паркете, завибрировал, призывая меня сесть в его центр. Стоило мне сделать это и подогнуть под себя ноги, как я вдруг поняла, о чем говорила Тюльпана.
        «Когда будет нужно, оно придет».
        А что, если?..
        Рука зависла над полом, потянувшись к географической карте, и вместо этого ухватилась за латунный подсвечник с потрескивающим огарком. Я не знала, что именно собиралась делать, но течение магии и не требовало понимания - оно требовало лишь довериться ему. Куда бы это течение ни привело, ты всегда окажешься там, где тебе нужно.
        Я наклонила подсвечник так, чтобы воск, плавясь, стек на мятую записку. Чернильные буквы размылись под стынущими жемчужными каплями, и необходимость в маятнике и картах отпала сама собой.
        Я и есть маятник. Я - карта.
        - Поэма о костях и материнском горе. Воск, затопи ее, как топит море! Злые глаза в изгибе волны - покажи мне то, что видят они.
        Единственная улика - меньшая из жертв, что я была готова принести, лишь бы остановить убийцу. Записка, погрязшая в масляном воске, затлела без прикосновения к свече. Мерцающее, красное, как ягоды рябины, пламя не обожгло, когда я сжала его в ладони и поднесла к лицу, вдыхая.
        - Найди детей, что не вернутся домой. Найди матерей, чей стоит гулкий вой. Они - моя нить, убитые горем. Мне нужен тот, кто возомнил себя богом!
        Пепел замерцал в воздухе, а затем оказался у меня внутри - прямо в горле, в желудке и сердце, заставляя надуть щеки, сдерживая кашель, и давиться видением. Я почувствовала запах гари, осевший на языке, а затем почувствовала запах… Крови?
        - Кости-кости, леденцы! Сыграем в прятки, сорванцы?
        Пение, урчащее, довольное, вело меня к пылающему и алому источнику того запаха, что ударил в нос и пробудил первобытные инстинкты. Точнее, лишь один - самосохранение: «Беги, беги, беги!»
        Но, как ни старайся, я не смогла бы убежать от собственного заклятия. Не смог убежать и тот мальчик, что явился мне в нем, распластанный на мокрой земле, с оторванными руками.
        Он уже не кричал. Лежал в окружении заснеженных деревьев, парализованный болевым шоком, и смотрел широко распахнутыми глазами на то, как работает над его телом бесчеловечное существо с дюжиной рук и пятью головами.
        Ни у одной из них не было лица - лишь рты, растянутые до ушей в голодном оскале. Острые зубы в несколько рядов, тонкие, как зубцы у вилки. Тело длинное, плоское, будто бы жучье, а кожа - пергамент: в пролежнях, губчатая, того и гляди порвется от выпирающих костей. Ниже пояса твари развевалась темная ряса - то клубилась живая тьма, что служила диббуку и одеждой, и ногами. Он урчал, нависая над телом мальчика, и пальцы его напоминали лезвия, почти как у одержимого Исаака, только идеально прямые и черные. Он забирался ими внутрь детского тела, чтобы, надавив изнутри на хрупкие кости, переломить их пополам и выудить одну за другой из надрезов. Рядом уже была собранная горсть таких - коленные чашечки, несколько ребер и те самые оторванные руки. Мясо, мышцы и кожа валялись вокруг, снятые, как обертка. А мальчик все не умирал, удерживаемый на грани вспышками боли и влажным снегом, припорошившим лицо с верхушек диких кленов. Лишь кряхтел, беззвучно хлопая синими губами, и безвольно смотрел на то, как его разделывают заживо.
        Кровь проложила в снегу ручеек, пропитывая искромсанную школьную форму. Я разглядела букву «A» на ее воротнике - эмблему, - когда пять безликих голов вдруг обернулись.
        - Мы чуем тебя, - сказала тварь то, что не должна была говорить. Я попыталась отступить, но приросла к месту: видение невозможно было контролировать, как и свое тело, - ни здесь, ни там, в реальности. - Полынь, физалис, соль… Так пахнут ведьмы. Мерзкие язычницы, которые годятся лишь на то, чтобы их выпотрошить! Мы не знаем, кто ты, но надеемся, что тебе нравится зрелище. Наслаждайся, раз пришла.
        Голос звучал, как жужжание осиного роя, и, перебирая руками, тварь улыбнулась всеми пятью ртами, довершая начатое. Несколько ловких движений пальцами - и я увидела маленькое сердце размером в половину моего кулака, нанизанное на острый обсидиановый коготь.
        - Одри…
        Тварь облизнулась и протянула его мне, предлагая угощение.
        - Одри!
        Меня звали снова, снова и снова, но обернуться я смогла лишь с третьей попытки: пластилиновый и вязкий, воздух противился лишним движениям, будто я плавала в кипящем бульоне. Оказывается, за моей спиной уже вовсю полз зыбкий туман, стремительно покрывая сумеречный лес. Оттуда, из белого дымного полотна, вдруг высунулась чужая рука - оливковая кожа и десяток звонких браслетов на запястье. Запах меди притупился под сладостью аромата имбирного кофе и кориандра, а когда наши пальцы соприкоснулись, кошмарный сон наконец-то закончился.
        И начался новый.
        Лодыжки, оплетенные цепями. Спиральки черных непослушных волос, слипшихся в запекшейся крови и грязи. Желтые глаза с малахитовыми прожилками и некогда прекрасные пухлые губы в форме сердечка, превращенные в месиво.
        Я узнала ее еще до того, как услышала и увидела. Диего был прав: разорванный ковенант вовсе не означает разорванную связь. Синяя ленточка, связавшая наши руки в машине Коула по пути из Нового Орлеана в Берлингтон, положила начало не только клятве, но и семье. А, как известно, нет ничего крепче семейных уз.
        - Одри, помоги!
        Толчок неведомой силы вытолкнул меня в реальность. Я жадно схватила ртом воздух, будто все это время обходилась без него, и распахнула глаза, взирая на Коула. Тот сидел надо мной, удерживая двумя руками на своих коленях, укачивая, как ребенка. Белее простыни, он походил на привидение, но все, о чем я могла думать, - это кованая решетка и желтые глаза, смотрящие сквозь прутья на мир, глухой к мольбам и отвернувшийся от нее.
        «ТЫ СЛЫШИШЬ… НАКОНЕЦ-ТО ТЫ СЛЫШИШЬ!».
        - Одри? - встревоженно позвал меня Коул, убирая большим пальцем локон волос с моего лица, залитого лихорадочным потом. - Господи, ты напугала меня! Твои глаза… Зрачков и радужки не было - сплошь белок. Я подумал… - Он поежился, отгоняя прочь страшные мысли. - Что произошло? Я нашел тебя на полу…
        - Зои, - прошептала я, не замечая, как впиваюсь ногтями в собственные ладони: кровь побежала по вырезанному на паркете кругу, как она бежала по снегу где-то в там, в далеком туманном лесу; как она бежала по чугунной решетке, запертой на три замка и душащей всякую магию, пока та не пробилась тараном спустя столько месяцев. - Коул… Зои умирает!
        II. Железная дева
        Луизиана всегда была знойной и душной, с клочками тумана между деревьями и топкими болотами. В декабре она тоже встретила нас крайне приветливо, особенно после берлингтонской стужи: мягкая солнечная погода с двадцатью градусами по Цельсию. Руки больше не мерзли, а изо рта не валил пар. Меховая дубленка уступила место облезлому пальто Коула, которому уже давно было пора на помойку. Оно дарило мне чувство защищенности, словно это был бронежилет, а не обычная шерсть с катышками. Тюльпана, пользуясь шансом, уже нацепила солнечные очки, щеголяя в ажурном платье. Она совсем не стеснялась внимания прохожих, бросающих красноречивые взгляды на ее стройные ноги в рваных чулках.
        Сколько бы раз я ни бывала в этом городе, здесь всегда играл джаз - и днем, и ночью он не смолкал, собирая горожан, путешественников и заядлых пьянчуг у салунов и кабаков. Все улицы мерцали, увешанные гирляндами, а у каждого молла росла наряженная ель: расставленные по всему городу, эти священные деревья с укором напоминали мне, что я снова покинула Шамплейн накануне важного праздника.
        Но в этот раз отнюдь не вина точила меня изнутри, пока мы шли по закоулкам Бурбон-стрит. То был страх.
        «Кости-кости. Леденцы!»
        «Мы чуем тебя».
        «Наконец-то ты слышишь!»
        - Одри?
        Голос Тюльпаны вернул меня в реальность. Я вдруг обнаружила, что остановилась прямо посреди оживленной улицы, сжимая зубы и кулаки. Пусть физически я и была в Новом Орлеане, но мысленно все еще не могла выбраться из тех жутких видений, что теперь преследовали меня.
        - Одри, ты в порядке? - спросила Тюльпана в который раз.
        - Паническая атака, - выдавила я хрипло, стараясь не замечать, с каким скептицизмом Тюльпана повела бровью. - Нечем дышать. Сейчас… Просто дай мне минутку. - Я оттянула пальцами ворот водолазки, будто это могло хоть как-то помочь, и забралась другой рукой в карман пальто. Горячие подушечки пальцев очертили холодный металл. Я вытащила бронзовое зеркальце Коула и принялась щелкать замочком, открывая и закрывая его, как он учил.
        - У-у, - завыла Тюльпана устрашающе, глядя на меня сверху вниз: сапоги на шпильке делали ее ростом почти что с Коула. - А крыша-то все течет… Пойдем купим тебе во французском квартале ведро и молоток! Или бутылку водки.
        Ей было смешно, а мне нет. Утро выдалось поистине ужасным, а вся прошлая ночь прошла кувырком. Я почти не помнила себя от истерики: Коулу пришлось несколько часов вытягивать из меня ответы и распутывать мой лихорадочный бред, чтобы понять, что к чему. Его объятия не ослабевали до самого утра. Продолжая укачивать меня на коленях, он делал все, чтобы вернуть мне чувство безопасности после увиденного. Но оно не возвращалось… Заснула я лишь с рассветом, а уже через час Коул скрепя сердце отправился на работу, надеясь выяснить что-то о новой жертве убийцы, чьи оторванные руки и белое лицо до сих пор не выходили у меня из головы.
        Как только Коул шагнул за порог, Тюльпана, все это время подслушивающая за дверью, оживилась. У неё наготове уже стояли алтарные свечи и пакетик с костяной мукой, чтобы, начертив на полу пентаграмму, перенести нас туда, где все когда-то началось. Кажется, ее больше манила возможность наконец-то выбраться из Вермонта на экскурсию, нежели помочь нам с Коулом в расследовании. Телефон в плечевой сумке разрывался от его звонков: должно быть, он отпросился с работы пораньше, чтобы побыть со мной, и уже обнаружил в кровати вместо меня объяснительную записку. Может, это и было эгоистично, но если бы я прожила еще хоть день в неведении…
        «… ТО СОШЛА БЫ С УМА».
        Да, спасибо, неизвестный голос. Как всегда, в точку!
        - Что это? - многозначительно нахмурилась Тюльпана, уставившись на зеркальце в моих руках. Сквозь затемненные стекла очков ее фиалковые глаза, доставшиеся по наследству от матери вместе с дурным нравом и темной магией, казались красными.
        - Коул дал мне его перед работой, чтобы я… успокаивалась. Знаешь, в этом и впрямь что-то есть. Кажется, помогает.
        - Может быть, но стопка водки все-таки помогла бы тебе лучше, - усмехнулась она.
        Я отвернулась, снова цепляя ногтем крышку зеркальца. Щелк-щелк. Щелк-щелк. Принесенное в жертву ради метки атташе, но восстановленное моей магией, зеркальце стало памятной вещицей не только для Коула, но и для меня самой. Когда-то давно он не расставался с ним… А затем доверил мне вместе со своею жизнью и судьбой. Иногда я видела, что Коул крутит зеркальце в пальцах, но после, успокаиваясь, он всегда возвращал его на место: вкладывал в гримуар, к которому зеркальце приклеивалось заклинанием, чтобы не потеряться. Коул больше не нуждался в нем так, как раньше, но, похоже, он решил, что теперь в нем нуждаюсь я. И не ошибся.
        - Телепортироваться Коул не умеет, а поездка в Новый Орлеан займет у него минимум сутки, так что времени у нас навалом. Но чем быстрее мы вернёмся домой, тем меньше нотаций он тебе прочтёт, - напомнила Тюльпана, и я поежилась, уже предвкушая грядущий скандал. - Если хочешь знать мое мнение, то ты правильно поступила, что пошла со мной, а не с ним. У Коула своих проблем по горло. А мы взрослые девочки, нам не впервой разбираться с наглыми колдунами, правда же?
        Я кивнула, делая вид, что слушаю Тюльпану, но в ушах у меня гудело. Тогда я постаралась сфокусировать взгляд на узорах зеркальца - перламутровых, геометрических, с маленькой трещинкой на обратной стороне. Ее не удалось залатать даже магией, как невозможно залатать и ту трещину, что дал мой рассудок тогда в Башне.
        И вот она стала глубже…
        «ТЫ НЕ МОГЛА ПОМОЧЬ ТОМУ МАЛЬЧИКУ. ТЫ БЫЛА ЛИШЬ ТЕНЬЮ, ВСТАВШЕЙ НА ГРАНЬ, НО НЕ ПЕРЕШЕДШЕЙ ЕЕ. А МАЛЬЧИК УМЕР ЕЩЁ В ТОТ МИГ, КОГДА ТВАРЬ ЗАХОТЕЛА ЕГО СЕБЕ».
        Тюльпана отошла на несколько шагов, вертя в руках компас с тонкой золотой цепочкой и пытаясь разобраться, куда нам идти. Надо признать, выходило у нее это ловко: она ориентировалась в Новом Орлеане так, будто прожила здесь много лет, а я лишь брела следом за ней, не задавая вопросов. Маленькие разноцветные домики, построенные еще до Гражданской войны, толкались вдоль пешеходных аллей. Все здесь застилали магические шатры с подвесками из омелы, обещающие защитные талисманы и предсказания будущего. Некоторые места мне даже удалось узнать: вон у того моста мы парковались с Коулом, чтобы отыскать лавку Саламандры, ныне закрытую ставнями и пустующую, - мимо нее я проскочила сегодня с закрытыми глазами, чтобы лишний раз не травить душу; а вон за тем переходом должен был располагаться отель Cornstalk, в котором для ведьм действует скидка. Французский квартал во всем оставался прежним, кроме лиц, наполнявших его. Менялись лишь они и я - как внешне, так и внутренне.
        Поправив распущенные волосы, отросшие почти до лопаток, а оттого жутко тяжелые и раздражающие, я ускорила шаг.
        - Коул ошибался, - прошептала я задумчиво, считая взглядом туристов. Их поток уплотнился на выходе к Бурбон-стрит, забитой пабами, и зеркальце снова защелкало в моих руках. - То, что я увидела через ту записку… Оно не могло быть человеком, Тюльпана. Оно… голодное. Похоже на диббука, но хуже. Чтобы выстоять против него, точно нужна Зои. Только не понимаю… почему я смогла достучаться до нее лишь вчера?
        - Ты вышла в астрал. Вероятно, Зои тоже была там. Без физической оболочки мы гораздо восприимчивее… Повезло, что она успела тебя поймать.
        - Думаешь, все это время она искала меня? Ждала? - В груди у меня заныло. Как же Зои, должно быть, страдает! - Мы спасем ее, а потом займёмся этой тварью! Я не позволю кому-то безнаказанно вытворять такое на моей земле! И бояться себе тоже не позволю.
        - Отрадно слышать, - сухо бросила Тюльпана, не оборачиваясь.
        Дрожь начала стихать. Спрятав зеркальце обратно в карман, я быстро двинулась вверх по улице, чтобы нагнать Тюльпану, уже ушедшую на несколько метров вперед.
        Притормозив у мостовой Миссисипи, откуда дул прохладный ветер, она что-то заворчала себе под нос, принявшись отбиваться от назойливого бездомного с пластиковым стаканчиком для мелочи. Пряча перемазанное лицо под капюшоном, он беспардонно тянулся к ней и стонал, выпрашивая деньги на еду. Тюльпана брезгливо поморщилась и топнула шпилькой. Ветер тут же закрутил бездомного волчком и быстро унес с глаз Тюльпаны, донеся до меня лишь кислый шлейф немытого тела и браги.
        - Мерзость. - Тюльпана передернулась и, сняв солнечные очки, ткнула пальцем в замершую стрелку компаса, когда я подошла. - Это должно быть здесь.
        - Да, так и есть. Мы пришли.
        Я запрокинула голову и молча уставилась на деревянную вывеску. Золотыми буквами на ней было выковано: «Барон Суббота». В последний раз мне доводилось бывать здесь, когда мы с Коулом расследовали дело ритуального убийцы… Все такое же двухэтажное здание из красного кирпича, мраморные ступеньки и бордовая черепица. Однажды я сожгла это место дотла, а теперь не отказалась бы повторить. Достаточно было вспомнить ту ночь, когда Рафаэль заявился в Шамплейн и посмел применить против меня вуду, - искры тут же начинали колоть пальцы.
        Я иду за тобой, Зои, где бы ты ни была. Только держись!
        - Ненасытные Монтаги при тебе? - обронила Тюльпана на лестнице, и я бросила взгляд на золотой браслет. Он будто бы тоже потяжелел, как и тот демонический кот, что с неуемным ворчанием забирался в него, не желая покидать ради очередной «деловой поездки» леса Вермонта, полные аппетитной дичи.
        - Да. Монтаг наготове. Он обещал, что теперь от него будет больше пользы. Вот и посмотрим!
        Браслет на запястье возмущенно завибрировал. Надеясь не сжечь магазинчик раньше, чем Рафаэль ответит на все наши вопросы, я толкнула тяжелую дверь и прошла вперед Тюльпаны. Колокольчик монотонно поприветствовал новых посетителей.
        - Добро пожаловать в «Барон Суббота»! Чем я могу вам помочь, милые дамы?
        К моему разочарованию, за кассой нас встретил вовсе не Рафаэль. То была тучная дама в летах, одетая в этническое гаитянское платье и с сединой в волосах. Ее руки, такие тонкие и сухие, что взглядом можно было пересчитать каждый сустав, тряслись, пересчитывая купюры. Черепки мышек-полевок вместо колье мелодично позвякивали. Несомненно, перед нами стояла ведьма из ковена Вуду - в конце концов, никому другому Рафаэль бы свой магазин и не доверил. Вот только выглядела она такой старой, что невольно возникал страх довести ее до инфаркта - какие уж тут допросы?
        Мы с Тюльпаной хмуро переглянулись, но, в отличие от меня, она ничуть не стушевалась, шагнув к старухе вплотную. Все, что разделяло их, - низкая дощечка с выставленными напоказ мешочками гри-гри, распускающими по магазинчику аромат свежих ведьмовских трав и лаванды.
        Вывеска «Открыто» на двери, подхваченная ветром, перевернулась обратной стороной.
        - Почем нынче петушиные головы? Вон те, чёрные.
        - Это вы для папы Легбы или мамы Бриджит интересуетесь? - спросила старуха, оглядываясь на соседний прилавок, забитый выпотрошенными и высушенными тушками. - Бриджит больше любит белые… А так все по пятнадцать долларов!
        - Хм, недёшево. А старушечьи зубы почем?
        - А?
        Тюльпана прыжком перемахнула через стойку. Старуха среагировала с небывалой прытью: вскинула трость и почти разбила Тюльпане нос. Но, не намеренная сдаваться, Тюльпана все равно запрыгнула на прилавок и сдернула с пожилой дамы обличье, словно простынь.
        - Newid! - прошипела Тюльпана, схватив ее за шею, и я узнала валлийское заклятие-перевертыш, оборачивающее вспять любой метаморфоз.
        Старуха неприлично выругалась на креольском, а затем ее кожа под ладонью Тюльпаны замерцала, меняясь. Темная кожа сделалась еще темнее, а нос увеличился, как и все тело. Вместо седых волос появился шитый цилиндр, увешанный зубами койотов. И больше не было никакого платья - только расстегнутая до живота рубаха, костяное ожерелье, аккуратная бородка и блестящие хитрые глаза. Рафаэль улыбался, опираясь на свою трость, вернувшую себе первозданный вид вместе со своим хозяином - теперь вместо набалдашника на ней красовался знакомый женский череп.
        - Браво, - громко объявил он, пока Тюльпана, фыркая, слезала с прилавка, поправляя всклоченные волосы. - У тебя глаз-алмаз, девочка. Вылитая мать! Как она поживает, кстати?
        - Рафаэль, - процедила я, пропустив его светскую болтовню мимо ушей. Глаза застелила красная пелена. - Я всегда знала, что ты трус, но прикидываться невинной старушкой - это слишком даже для тебя!
        - Я просто не хотел, чтобы вы устроили драку и разгромили мой магазин, - вздохнул он, тоскливым взглядом окидывая гри-гри, сметенные с прилавка. - Так что не могу сказать, что рад видеть вас, но… Я удивлен: вы обе живы! Очевидно, слухи о Ферн правдивы, и она действительно канула в небытие. Позволь полюбопытствовать, раз представилась возможность: что именно вы с ней сделали?
        - А ты разве не знаешь? - сощурилась Тюльпана, прогулочным шагом обходя магазинчик. Подобрав со стеллажа хрустальный шар, она задумчиво повертела его в руках: тот запотел не то от ее дыхания, не то от магии, сделавшись матовым. - Ты ведь был у нее вместо ручного чихуа-хуа. И вдобавок вы были связаны клятвами… Это же Ферн в обмен на верность научила тебя Sibstitisyon, чтобы ты стал сильнее и смог претендовать на Верховенство после Мари Лаво? Значит, ты должен был все почувствовать.
        - Ах, так этого вы не знаете. - Рафаэль сложил руки на трости, обратив взор на меня, когда я демонстративно поставила локти на его прилавок. - Джулиан Дефо помог мне, Эмиральде и Хоакину освободиться от клятв, данных Ферн. Так что к тому моменту мы с Ферн уже давно перестали быть… партнерами.
        - Освободиться от клятв? - переспросила я. - Но это невозможно… Разве что…
        Джулиан всегда был умен. Хоть от любой мысли о нем меня по-прежнему выворачивало наизнанку, я не могла этого не признать. Вынужденный томиться в ожидании, когда истечет срок нашего договора, он методично перебирал варианты, лишь бы нарушить его условия, увидеть меня и остаться безнаказанным… Ради этого он даже отрезал себе руку. Неудивительно, что Джулиан изучил сущность клятвы на крови вдоль и поперек, а затем нашел еще одну лазейку. В конце концов, мой брат всегда славился своей способность ломать то, что ломать было неположено.
        В ночь Самайна Ферн явилась в Шамплейн с опозданием. Джулиан обещал отомстить ей за то, что она сподвигла его уничтожить нашу семью, - и он отомстил, но не рассказал, как именно это сделал. Неужели…
        - Sibstitisyon… Клятва на крови становится частью магии, - ахнула я. - А этот ритуал может забрать часть магии ведьмы. Ты, Хоакин и Эмиральда применили его против Ферн? Забрали у нее свои обещания назад, верно?
        - Как жаль! - весело отозвался Рафаэль. - Глупенькой ты была куда прелестнее.
        Я поморщилась, но воспринимать слова Рафаэля всерьез было чревато новыми комплексами.
        - Предлагаю перейти к делу, - заявила я вместо этого. - Раз ты такая деловая колбаса, то наверняка знаешь, зачем мы здесь. Где Зои Саламандра?
        - С чего ты взяла, что я знаю, где Зои? - спросил Рафаэль резонно, а я так же резонно ответила:
        - Потому что в последний раз, когда мы виделись, она отправлялась в ковен Вуду.
        - И?
        - И, как ты сказал, я уже не такая глупенькая, чтобы поверить в твою непричастность. Damwain!
        Мое терпение взорвалось - точно так же взорвалась и магия, обрушив на голову Рафаэля шкафы и полки. Следом затрещали стены, раскалываясь, как ореховая скорлупа. Сказать, что Рафаэль ждал от нашей встречи чего-то другого, было бы зверским лицемерием, поэтому все, что он сделал в ответ, - это улыбнулся.
        Пожалуй, нападение на Верховного колдуна на его территории можно было назвать весьма опрометчивым поступком, но разве самого Рафаэля это когда-нибудь останавливало? От мысли, что он мог сотворить с Зои, терзая и мучая ее все те месяцы, что я прохлаждалась в Вермонте, к лицу приливала кровь. Не намеренная останавливаться на одном лишь магазине, я выбросила вперед руку, представляя, как сжимаю внутренности Рафаэля в кулаке.
        - Поймал лисицу. Поймал воробья. Поймал сердце, что стучит все быстрее, к смерти спеша…
        Вены больше не жгло, и руки не чернели. Шепот заставил Рафаэля захаркать кровью, опираясь на отполированную черепушку трости, и лишь тогда он вскинул одну руку вверх. Уже в следующий миг я почувствовала, как мои челюсти тянут в противоположные стороны, будто кто-то пытается выдрать зубы щипцами. Виной всему была маленькая соломенная куколка со спицей в голове, которую Рафаэль сжимал в пальцах. Вместо ниток в косичку куклы вплетались мои волосы - темно-русый локон, срезанный ножницами Гидеона в одну из тех роковых ночей, которые не выжечь из памяти даже кислотой.
        - Думаешь, можешь вот так просто заявляться ко мне домой и что-то требовать?! - прорычал Рафаэль сквозь удушливый приступ смеха, и его ногти вжались в куклу на уровне солнечного сплетения. Точно там же я почувствовала нестерпимую боль вместе с рвотным позывом, будто чья-то рука забралась мне в пищевод, царапая его изнутри. - Достаточно одного волоска, чтобы кукла вуду работала. А Гидеон срезал так много, что мне без проблем удалось сшить еще одну… Или хочешь снова обернуться норкой? Дважды один и тот же трюк не сработает! Попробуй же, ну, твоя выдранная серая шерстка у меня теперь тоже имеется в наличии. Лучший урок, что мне преподала Мари Лаво, - так это тот, что непослушных детей нужно воспитывать с детства!
        Его белоснежные, почти фарфоровые зубы покраснели от крови, что текла изо рта и затапливала вырез черной рубашки, но останавливаться он и не думал. Как, впрочем, и я.
        - Что ты сделал с ней?! - Крик вышел громким. Я кричала сквозь тошноту и жжение, медленно расползающееся от корня языка вниз, до самого желудка. Заклятие Шепота все еще текло от меня к Рафаэлю, обволакивая нас обоих, а кукла из соломы хрустела в его руке, как и мои ребра. Пат. - Куда ты спрятал Зои?!
        - Одри! Хватит!
        Одно короткое слово на древнем валлийском - и моя магия схлопнулась, будто нить перерезали ножницами. Рафаэль медленно выпрямился и вытерся носовым платком. Кукла вуду, привязанная к шнурку, болталась на его пальце, готовая вновь обернуться против меня, но боль прекратилась. Разъяренная, я уставилась на Тюльпану, не понимая, почему она вмешалась, а не выступила на моей стороне. Но та явно не собиралась объясняться. Все как всегда.
        - Вот об этом я и говорил, - пытаясь отдышаться, прохрипел Рафаэль, приваливаясь спиной к разбитому шкафу. Стекло хрустело под подошвой его острых лаковых ботинок, стеллажи лежали друг на друге, а люстра из ротанга раскачивалась на единственном уцелевшем креплении. - Разгромили мой магазин! Ты хоть знаешь, как дорого мне обошелся прошлый ремонт из-за твоего пожара?! Я его только окупил!
        - То ли еще будет, - прошипела я, поднимая руку, но Тюльпана возникла между нами, как довод рассудка, окончательно покинувшего меня.
        - Рафаэль, - позвала его Тюльпана, растягивая гласные. Она сладко мурчала, и голос ее сочился медом. До этого мгновения я даже не подозревала, что она умеет разговаривать так… вежливо. - Ты ведь бизнесмен, верно? А приличный бизнесмен никогда не упустит выгоду. Зачем драться, когда можно договориться?
        - Какая же мне выгода сотрудничать с вами? - фыркнул Рафаэль, одергивая лацканы своего пиджака. - Я сотрудничаю только с леди и джентльменами, а сейчас передо мной лишь две бешеные зверюги. Медведица да норка! Хороша пара.
        Я состроила гримасу, лелея воспоминание о том, как, обернувшись норкой, сумела избежать колдовства Вуду и заодно прогрызть в пиджаке Рафаэля несколько дыр (вместе с кожей).
        - Нам нужны ответы, Рафаэль, и только, - сказала Тюльпана, деловито сложив руки на груди. - Наши друзья пропали. Не только Зои, но и Сэм. Возможно, ты видел его… Рыжий, неотесанный, пахнет чизбургерами и перегаром. О, а еще он напарник Коула, к слову. Встречал такого?
        - Возможно, - туманно ответил Рафаэль, отбрасывая в сторону носовой платок, перепачканный в крови. - Сюда много кто забредает. Одни ищут мести, другие - богатства, а кто-то - потерянную любовь…
        - Значит, ты точно знаком с Сэмом, - ухмыльнулась Тюльпана. - Где же он? Помоги нам, а мы поможем тебе. Только скажи, чего ты хочешь.
        В этот раз Рафаэль отнекиваться не стал. Все мы здесь знали правду: больше, чем самодовольства, в Рафаэле было разве что меркантильности. Он знал все и обо всем, что происходило в Луизиане, и был готов торговаться за каждое слово. Скорее не бизнесмен, а игрок. Терпеливо ждет, когда закрутится барабан револьвера у виска. С пулей или без?
        - Зои хотела отобрать мое Верховенство, - наконец-то заговорил он, и ноги у меня едва не подкосились от радости, что мы сдвинулись с мертвой точки.
        - Не отобрать, - возразила я непроизвольно. - Лишь вернуть. Верховенство ее по праву. Мари Лаво - истинная Королева Вуду.
        Рафаэль сузил глаза, глядя на меня в упор, и под его свинцовым взглядом сделалось неуютно. Он улыбался, даже когда дрался со мной, но теперь же на его лице не осталось ни намека на веселье. Пригладив пальцами бородку, густую и противную, он осторожно уточнил:
        - Мари Лаво?..
        - Да. Зои ведь и есть Мари, разве не так?
        Тюльпана метнула на меня полный изумления взгляд.
        «Ты моя сестра, - сказала Зои на прощание. - Стала ею в тот самый момент, как я принесла тебе клятву, и будешь ею до конца. Я не брошу тебя в беде». В день прощания Барон Суббота назвал ее мамбо - Верховная Жрица, а затем она откликнулась на имя, которое принадлежало ее матери. В тот день все в моей голове смешалось, и я решила не ворошить то, к чему была морально не готова. Кем бы ни являлась Зои, мне было все равно. Разве утаенное прошлое стоит того, чтобы отворачиваться от настоящих друзей?
        - Надо же… ты знаешь, - хмыкнул Рафаэль без особого энтузиазма, так, будто новость о том, что Зои никогда не была просто Зои, давно стояла у него на повестке дня. - Она сама рассказала тебе об этом?
        - И да и нет, - ответила я в манере Рафаэля, на что он фыркнул. - Зои не говорила прямо, но догадаться труда не составило.
        - Похвально. Я сам понял это только после того, как забрал череп Мари Лаво назад, а тот оказался… пустым. Ведь, оказывается, лишь владелец силы способен забрать ее обратно. - Рафаэль разочарованно поджал губы, выводя большим пальцем круги на темечке черепа. - Но вряд ли твои предположения так же ужасны, как истина. Человеку, незнакомому с нашими традициями, не понять, что есть Зои на самом деле. В вашей магии такой практики даже не существует. Возможно, когда-нибудь Зои сама объяснит тебе, кем она стала в ту ночь, когда наша матушка почила. Если, конечно, вам удастся отыскать ее… А зависит это лишь от одного - решишься ли ты, голубка, заключить со мной еще одну сделку.
        Сделка. Ну конечно. Это слово стало мне уже родным!
        - Чего ты хочешь? - сощурилась я. - Чтобы Шамплейн признал твое право на Верховенство? Хорошо, я признаю…
        - Нет-нет, как-то мелковато. Я хочу нечто более… существенное. Что насчет твоего шеду? Да, хочу шеду! Отдай мне его, и я расскажу, где искать ваших потеряшек.
        - Что?
        Браслет на моей руке звякнул. Дремлющий в нем, но уже не запечатанный Монтаг явно оживился от услышанного. Подобное предложение интриговало, но было немыслимо: нагло, беспринципно и вдобавок…
        - На кой черт тебе сдался самый худший защитник в мире? - в лоб спросила я и хлопнула себя по руке: браслет ужалил ее, раскалившись добела. - Его ведь недаром прозвали Принцем Дураков. Откуда ты вообще о нем знаешь?
        - От Ферн, конечно. Однажды твой шеду отравил ее… И мне пришлось вытягивать из нее яд. Одна его капля способна сильно подпортить жизнь… И сожрать изнутри печень. - Рафаэль подмигнул мне, явно веселясь от того, что может диктовать нам условия. Челюсть у меня ныла, настолько сильно я сжимала ее, до сих пор не понимая, почему терплю все это. Неужто только из-за свирепых и умоляющих взглядов Тюльпаны, которыми она сверлила меня, подобрав с опрокинутого шкафа колоду Ленорман и задумчиво ее перебирая? - Видишь ли, шеду очень многолики… Это ангелы. Это демоны. Это божества. Каждый из них уникален и выбирает себе хозяина, когда тот еще на горшок ходить не умеет. Пускай Принц Дураков - прославленный кутила и оболтус, но в стране слепых и одноглазый король. Ты даже не представляешь, как крупно тебе повезло!
        - Что именно ты собираешься делать с ним? - сощурилась я недоверчиво.
        - Не твоего ума дело, дорогая. Может быть, я просто давно мечтаю о преданном демоническом друге? - Рафаэль даже не скрывал того, как подтрунивает надо мной, но когда он принялся крутить на пальцах массивные перстни и кусать губы, мне сделалось вконец не по себе.
        «УЖЕ НЕ ХОЧЕШЬ РАССТАВАТЬСЯ С НАМИ, ВЕРХОВНАЯ? ХА! А КОГДА-ТО НАЗЫВАЛА ДАРМОЕДАМИ».
        Я узнала этот голос - на этот раз он принадлежал уже не моему безумию. Каждое слово отдавалось знакомой вибрацией на запястье. Хм, это что-то новенькое… Даже общаясь со мной телепатически, Монтаг мурлыкал и проглатывал согласные, никудышно подражая человеческой речи.
        - То, что ты меня иногда бесишь и жрешь за троих, не значит, что я готова отдать тебя первому встречному. А вдруг Рафаэль удумал жертвоприношение? - прошептала я себе под нос, повернувшись к Рафаэлю спиной, будто прогуливалась меж стеллажами и раздумывала над его предложением. - Да и разве я могу тобой распоряжаться? Ты помощник, а не вещь.
        «НО ОН-ТО ОБ ЭТОМ НЕ ЗНАЕТ! ГРЯЗНЫЙ КОЛДУН СЧИТАЕТ НАС БЕЗОБИДНЫМИ КИСКАМИ… НО МЫ - ХИЩНИКИ! И БЛАГОДАРЯ ТЕБЕ МЫ НА ПИКЕ СВОЕЙ СИЛЫ. ОТДАЙ ЕМУ НАС! НЕ БОЙСЯ. ВСЕГДА ХОТЕЛОСЬ УЗНАТЬ, КАКОВА НА ВКУС МАГИЯ ВУДУ. СЛЫШАЛ, ПОХОЖЕ НА ПИРОГ ИЗ ЧЕЧЕВИЦЫ».
        Я недоверчиво покосилась на Рафаэля, храня царственное молчание, от которого Тюльпана нетерпеливо притоптывала каблуком, шумно вздыхая. Я разрывалась меж двух огней - гордостью Верховной и возможностью пойти по легкому пути, заключив очередную сделку. Но разве они когда-либо приводили к чему-то хорошему?.. Я давно выучила на собственном опыте, что верить колдунам себе дороже. Зато можно верить своему шеду… Можно же, правда?
        - Хорошо, - сказала я, отстегивая браслет от своего запястья. - Согласна.
        Рафаэль затрепетал от услышанного. Тут же заметался по лавке, что-то судорожно ища в залежах разбитого хлама, а уже спустя минуту выудил на свет допотопный зачарованный механизм, выглядящий как деревянная шкатулка для украшений. Покрытый кованым железом и обитый внутри черным бархатом, ларец был не чем иным, как тюрьмой: я поняла это по рунам Кеназ и Иса, выгравированным на его дне - «замок» и «лед». Туда, прямо поверх них, я и поместила дорогой сердцу браслет.
        «ЕЩЕ СВИДИМСЯ, ВЕРХОВНАЯ».
        Стоило пальцам разжаться, выпуская подарок Коула и пристанище шеду в шкатулку, как голос Монтага исчез из моей головы. Я почувствовала себя одинокой и вдруг поняла, что все эти месяцы мне было так спокойно вовсе не потому, что я обрела долгожданное могущество. Мне было спокойно, потому что рядом всегда находился преданный друг, пускай и безответственный… А еще прожорливый. Но все-таки друг. Их у меня и так осталось мало: что ни день, то потеря.
        - Вот и договорились, - осклабился Рафаэль, захлопнув шкатулку так резко, что чуть не прищемил мне пальцы. Что-то внутри ларца заскрежетало, заелозило, будто бы Монтаг сгребся изнутри, но затем все стихло: ларец запечатался. - Я о них позабочусь, не беспокойся.
        Однако излишне вежливый и жеманный тон Рафаэля никогда не предвещал ничего хорошего. Я попятилась и закрыла глаза, не в силах смотреть на то, как он по-хозяйски прячет шкатулку под кассу.
        - И? - цокнула языком Тюльпана, вальяжно облокотившись о косой прилавок. - Где нам искать наших друзей?
        - О, рыжего болвана вы найдете быстро… Достаточно разуть глаза и научиться замечать тех, кто просит всего о минуте вашего внимания, - загадочно ответил Рафаэль. - А ее он всегда держит поближе к сердцу. Правда, там вас ждут мечи, которые разговорят даже мертвых. Бездомный пес и пойманная ящерка. Они оба на своих местах.
        Рафаэль резко замолчал. Я сделала широкий жест рукой, чтобы он продолжал, но молчание то было окончательным - это все, что он хотел нам сказать.
        - Для тебя это что, игра какая-то?! - взревела я, и магия затрещала в воздухе, выходя из-под контроля вместе с моими эмоциями. - Ничего лучше детских загадок придумать не смог? Мы заключили сделку! Говори прямо, Рафаэль! Где Сэм и Зои?!
        - Бездомный пес… - эхом повторила за ним Тюльпана, и ее черные ноготки вцепились мне в локоть так сильно, что я зашипела от боли. - О нет… Твою мать! Ну ты и козел, Рафаэль!
        Она вылетела из магазинчика пулей, потащив меня за собой волоком - я даже не успела всыпать Рафаэлю пару проклятий напоследок! Красная дверь закрылась за нашими спинами, и я обхватила себя руками, пряча лицо от ветра в воротник пальто. Мы пробыли в «Бароне» от силы двадцать минут, но за это время на улице успело порядком похолодать, будто кто-то привез с собой погоду из Вермонта в чемодане. Должно быть, виновата была Тюльпана, мечущаяся по улице со взмыленным видом.
        - Он был здесь! - выпалила она, вертя головой. - Ведь Рафаэль слишком высокомерен, чтобы отправить его прочь. Тогда бы он потерял место в первых рядах. Нет-нет… Рафаэль хотел смотреть… Смотреть и глумиться. Как я сразу его не узнала! Сэм не мог далеко уйти.
        - Сэм? Ты видела Сэма?!
        - Да, видела, и я высокомерная дура!
        - Самокритично, - хмыкнула я, но Тюльпана уже помчалась к набережной, цокая по тротуару металлическими шпильками. - Можешь не говорить, куда ты так несешься, но… хотя бы успокой меня. Скажи, что я не зря отдала гримов этому вуду-хлыщу!
        - Ты не пожалеешь, - ответила Тюльпана, задержавшись у фонарного столба и оглянувшись на меня, едва поспевающую за ней. Фиалковые глаза сияли, будто вобрали в себя спрятавшееся за облаками солнце, и взгляд Тюльпаны смягчился вместе с улегшимся ветром. - Пока я с тобой, никто не посмеет поиметь Шамплейн и его Верховную! Тем более какой-то вудуист. Ты ведь знаешь, что давно бы сдулась без меня, да? Плясала бы у Ферн на леске в смешной шапочке с бубенчиками, как у цирковых обезьянок. Тебе очень повезло, что ты мне нравишься и мы находимся по одну сторону баррикад.
        - Как интересно ты описала слово «друзья», - поддразнила Тюльпану я, на что она скривилась, будто это слово было ниже ее достоинства.
        Вглядываясь вдаль, она снова сорвалась на бег и проскочила под мостом, где, прячась в тени, гоготало несколько подростков, покуривая травку. На каблуках Тюльпана передвигалась даже быстрее, чем я в спортивных кроссовках. Мне удалось догнать ее лишь у захудалой закусочной, откуда, как и из всех прочих, струилась мелодия Луи Армстронга. Судя по обилию мусора в ближайшей урне, это было одно из самых злачных мест города. Ковер из окурков, бумажные ланч-боксы, пустые пластиковые стаканчики и стеклянные бутылки… Во всем этом безобразии голыми руками рылся мужчина, ища съестное и морща нос, когда ему попадались лишь обертки.
        - Ты, должно быть, шутишь… - вырвалось у меня, когда, шагнув ближе, я разглядела под рваным капюшоном засаленные рыжие волосы.
        Те были такими грязными, что почти сливались с болотно-серой тканью заношенной одежды в пятнах грязи и пота. Его было не узнать: осунувшийся, с дикими и тусклыми глазами, утратившими все краски жизни. Стоптанные ботинки с расклеившейся подошвой и вовсе пробивали на слезы. Без вести пропавший, Сэм все это время не был в беде - он просто был никем. Забытый, брошенный… И даже не помнящий себя самого.
        - Твою мать, - выдохнула я то же самое, что и Тюльпана в магазинчике, как никогда солидарная с ней. - Рафаэль действительно козел!
        - Я его даже не признала сначала, - виновато прошептала она, подкрадываясь к Сэму со спины; шаг за шагом, как к лесному зверю, который в любой момент мог броситься наутек. - На нем какие-то чары… Чувствуешь?
        Я и впрямь чувствовала что-то вязкое и тугое вокруг головы, почти осязаемое. Что-то облепляло разум Сэма, перекраивая его в угоду Верховному колдуну Вуду. Это нечто не позволяло просачиваться наружу подлинному Сэму - ни его мыслям, ни воспоминаниям. Мощное колдовство, из-за которого он не мог вернуться домой, а еще был невидим для заклятий поиска. Тюльпана демонстративно постучала пальцем по своему компасу, подтверждая это: она думала о Сэме, но стрелка глупо крутилась по кругу.
        - Фу, он сейчас это съест! - скривилась я, заметив, как Сэм, взбодрившись при виде недоеденного гамбургера, торчащего из горстки отходов, вдруг потянулся к нему немытыми руками. - Эй!
        Тюльпана шикнула на меня, но было поздно: Сэм уже заметил нас и повернулся. Я смогла лучше разглядеть его лицо: чумазое, потрепанное бессонными ночами в канализационных люках в попытках согреться… А еще ужасно напуганное. Я была готова ко всему, кроме этого.
        Сэм в ужасе разинул рот, глядя мне прямо в глаза. Тюльпана будто не существовала для него: он видел лишь меня одну и… неистово боялся. Попятившись, Сэм повалил урну, споткнулся об нее и покатился по земле вместе с мусором.
        - Сэм, успокойся! - мягко, но требовательно велела Тюльпана, обходя его с другой стороны. - Это мы. Помнишь нас?
        - Ее помню, - выдавил он, побелев, как простынь, и отполз еще дальше, когда мы приблизились. Его палец с почерневшим ногтем указывал на меня. - Ведьма, что изувечила маленького Сэма! Ведьма, ведьма!
        Прохожие начали оборачиваться, и я стыдливо втянула голову в плечи. Не дожидаясь, пока мы с Тюльпаной сообразим, что делать дальше, он вскочил на ноги и помчался прочь, будто улепетывал от самого Дьявола. Вероятно, так он и думал: Рафаэль наложил на него отнюдь не простые чары забвения…
        - Этот гаденыш подменил его воспоминания обо мне! - рыкнула я, но Тюльпана уже бросилась вдогонку за Сэмом. Мне не оставалось ничего, кроме как тоже побежать.
        Вывески в Новом Орлеане горели неоном даже при дневном свете. Вскоре все перед глазами зарябило от бега, а узкие улочки смешались в однообразную кашу: я совсем перестала понимать, где мы находимся. Бурбон-стрит определенно кончилась: я вскоре узнала Эспланаде-авеню и навскидку прикинула, что мы пробежали почти целый квартал по набережной Миссисипи в сторону Борегард-Серкл. Эта улица не зря прославилась как «улица богатеев», будучи самой роскошной из креольских частей города: на мое раскрасневшееся лицо смотрели пустые окна отреставрированных особняков и даже резиденция Дюфура-Болдуина с белоснежными капителями на колоннах. От туристов с фотоаппаратами и актеров в медной краске, изображающих безжизненные статуи, здесь некуда было деться. Я протолкнулась через толпу таких, почти теряя копну грязно-морковных волос из виду, и привстала на носочки, пытаясь не потерять хотя бы копну платиновых.
        - Да стой же ты! Сэм!
        Дыхание сбилось уже на второй минуте погони, и в груди нестерпимо пекло. Зато у Тюльпаны не было никаких проблем с выносливостью, как и у Сэма: оба резво мчались через весь Новый Орлеан. Им обоим было самое место в полиции, а еще лучше - в олимпийской сборной! Несмотря на месяцы бездомной жизни и голодания, Сэм ничуть не растерял формы и вскоре оторвался от нас обеих, свернув за музеем культуры Бэкстрита.
        - In captionem! - шепнула я, нырнув в безлюдную подворотню следом, и размытая фигура впереди остолбенела перед кирпичной стеной, возникшей из ниоткуда.
        Перейдя на шаг и держась за колющий бок, я медленно дошла до Сэма и Тюльпаны. Последняя была уже наготове, держа руки вытянутыми и медленно наступая. Колготки окончательно разошлись у нее на коленях, а один каблук надломился, заставляя ее неуклюже прихрамывать. И все-таки Тюльпана не ныла и не собиралась сдаваться. Собранная, она будто стала выглядеть старше своих лет - на тот реальный ведьмовской возраст, который еще с юности замедляла молодильными яблоками и кровавыми жертвоприношениями Авроры. Ведь теперь оставалось только одно - вернуть Сэму отнятое, то есть самого себя.
        - Не подходите! - вскрикнул Сэм, и взгляд его, подернутый пеленой забвения, лихорадочно метался между нами. По истертым рукавам плаща пустилась в пляс струйка крови: он крепко сжал в пальцах осколок битого стекла, подобранный с земли, что источала запах мочи и помоев. - Ведьмы! Я знаю, что вы делаете с мужчинами! Я не добыча! Я не дамся вам живым!
        - Забираю свои слова про твою крышу обратно, - прошипела Тюльпана, когда Сэм повел рукой, приближая осколок к собственному горлу. - Молоток и ведро нужны ему, а не тебе.
        Я сглотнула и отодвинула ее рукой, выходя вперед.
        - Гвендолин Дрейк. Ты помнишь ее, не так ли?
        Сэму будто дали оплеуху. К его щекам прилила кровь, а туман в глазах начал рассеиваться. Он заморгал, сосредотачивая взгляд на мне, - на настоящей мне, той, что стояла перед ним безоружная, а не на том чудовище, каким внушил ему видеть меня Рафаэль.
        Я сделала еще один маленький шажок вперед, но остановилась, заметив, что Сэм все еще слишком напуган. Он убрал осколок от горла, но по-прежнему вжимался спиной в иллюзорную стену.
        - Гвендолин… - повторил Сэм шепотом, уставившись на стекло в своих руках, будто только сейчас увидел кровь, что текла из рассеченных пальцев и пачкала дырявые рукава.
        - Так звали твою маму. Бирюзовая ленточка с запахом шафрановых духов, которой она подвязывала волосы… Ты до сих пор хранишь ее на рабочем столе в полицейском участке.
        Затаив дыхание, я сделала еще шаг. Фрагменты прошлого взрывались у Сэма в голове ослепительным фейерверком, завораживая и парализуя. Он тонул в том, чего не мог понять, и полотно чар, облепивших его, трещало. Пользуясь моментом, я подступала все ближе и ближе, не позволяя Сэму всплыть на поверхность и заметить, что между нами осталось меньше метра.
        - Ты помнишь, что случилось, когда тебе было одиннадцать лет? Что мама сделала с собой?
        Лицо Сэма не дрогнуло, но дрогнули зыбкие чары, не выдерживая. Следя глазами за кровью, капающей вдоль трещин асфальта, он медленно поднял другую руку и приставил два пальца к своему виску, изображая пистолет.
        - Бам, - шепнул Сэм, и голова его мотнулась в сторону, как от настоящего выстрела. В этот момент я оказалась к нему вплотную.
        Прежде чем он успел оттолкнуть меня, я обхватила ладонями его лицо и крепко сжала. Сэм испуганно охнул, выдернутый из пелены грез, и забрыкался, вскидывая осколок. Тот целился мне прямо в лицо, готовый пронзить насквозь.
        - Excitare memoria et esse te!
        Осколок звякнул об асфальт, выпав из разжавшихся пальцев. Глаза Сэма закатились, и грузное текло обмякло в моих руках. Я не смогла бы удержать его, даже если бы очень старалась: он весил как десять Штруделей, плотный и бугристый из-за мышц. Сэм просто вбил бы меня в землю, как гвоздь. Поэтому, отскочив в сторону, я позволила ему накрениться и рухнуть там же, где он стоял, минуту назад погруженный в транс, а теперь - в целительный сон.
        - Не смотри так! - принялась защищаться я, поймав на себе укоризненный взгляд Тюльпаны, когда что-то неожиданно хрустнуло: кажется, Сэм приземлился на нос. - Это единственный способ ему помочь, который я знаю. Когда очнется, должен быть уже в себе. А у нас пока есть время подумать, что делать дальше.
        Я наклонилась и осторожно перевернула его на спину, чтобы он не захлебнулся в луже, а затем брезгливо обтерла руки о штаны.
        - Ага, и как теперь волочь такую тушу? За веревку, как санки? - буркнула Тюльпана, затравленно оглядывая переулок, где, к нашему счастью, было так грязно и мерзко, что сюда никто не спешил соваться. - Еще не дай бог подумают, что мы убили бомжа и несем его, чтобы сдать на органы. Придется украсть машину… Снова. Какой цвет предпочитаешь? Красный? Видела тут на парковке «Шевроле», пока мы бежали…
        Я присела на корточки возле Сэма и потерла давящие виски. Амнезия в мои планы не входила, но это многое объясняло. Например, его «Форд», брошенный вместе со всеми документами и вещами на обочине Эббивилля. Наверняка Рафаэль поручил отогнать туда авто одному из своих колдунов, чтобы отвести подозрения от Нового Орлеана. Ведь когда Сэм явился в город за Зои, Рафаэлю не оставалось ничего, кроме как устранить и его тоже, чтобы тот не доложил обо всем в Шамплейн. До чего же его, наверное, забавляло это зрелище - снующий перед магазинчиком бездомный, просящий милостыню, который еще недавно угрожал тебе расправой и «Глоком»! От мысли, что кто-то так обошелся с одним из моих друзей, у меня чесались кулаки и горели вены.
        - Эй, Одри, ты меня слушаешь? Я говорила…
        «А ее он всегда держит поближе к сердцу…»
        Не обращая внимание на Тюльпану, я придвинулась к Сэму и забралась пальцами ему под куртку. Прожженная сигаретами, она была буквально пропитана запахом тех невзгод, что ему довелось пережить. Судя по зеленым и коричневым пятнам, иногда спать Сэму приходилось прямо на сырой земле. Я сочувственно поморщилась, обыскивая его внутренние карманы. Пусто, пусто, пусто…
        А это что?
        Я вытащила на свет визитку из мелованной бумаги, белую, безупречную и ничуть не помятую. Сложно было поверить, что ее подложили Сэму не специально. Причем совсем недавно. Я изучила пальцами рельефный конгрев и мысленно отметила, что до Ибирвилл-стрит, указанной на обратной стороне, всего пятнадцать минут ходьбы.
        - «Железная дева», - прочитала Тюльпана, бесцеремонно выдернув визитку у меня из рук. Наклонив ее так, чтобы свет заиграл на бумаге, она внимательно всмотрелась в голографическое изображение львиной пасти, которое показывалось лишь под определенным углом. - Что это? Бар?
        - Похоже на то. Проверим? Только сначала надо спрятать Сэма…
        - Да ладно, пусть валяется, - отмахнулась Тюльпана, вкладывая визитку под крышку компаса, чтобы тот указал нам кратчайший путь. - Кому он нужен? На обратном пути подберем.
        - У тебя совсем сердца нет.
        - Спасибо.
        Даже не рассматривая такой вариант, я молча обошла Сэма и взяла его под мышки, с кряхтением таща по асфальту до ближайшего угла, куда можно было подогнать машину. Этим Тюльпана и занялась, чтобы не помогать мне: уже через несколько минут благодаря ее мороку и ловкости рук, укравших ключи с брелоком-сердечком, мы затолкали Сэма на заднее сиденье красного «Шевроле».
        - Как закончим, вернем машину владелице, - пообещала Тюльпана в ответ на мои вопли о том, что теперь Коул точно посадит меня за решетку. - Если будет не лень, конечно.
        Убедившись, что Сэм дышит, мы надежно заперли автомобиль и двинулись на зов компаса. Впрочем, мы могли бы справиться и без него: бар действительно оказался в пешей доступности. Пятнадцать минут пешком вдоль автострады, окруженной уютными кафе и фонтанчиками с милующимися влюбленными парочками, - и вот перед нами такой же захудалый переулок, в каком Сэм едва не вспорол себе горло. Там, абсолютно неприметное, стояло здание в несколько этажей. На первом, с широкими окнами до потолка, располагался тот самый бар - над дверью мигала нелепая вывеска в форме красногубой блондинки, одетой в рыцарскую кольчугу. Вот она, значит, какая - «Железная дева».
        Сметя нас с Тюльпаной с прохода между домами, внутрь бара ввалилась компания байкеров. Они громко ругались между собой на испанском, и благодаря мимолетным урокам Диего я смогла разобрать «лучший бренди в городе» и «горячие цыпочки». Словом, это место ничем не отличалось от прочих: как и везде в Новом Орлеане, здесь за небольшую плату тебя были готовы напоить до отвала и накормить сытным гумбо. Лишь вместо джаза играло задорное кантри - и это место тут же стало нравиться мне чуточку больше.
        - Выглядит… интересно. И пахнет крылышками барбекю, чувствуешь? Ох, как давно мы не ели! - воодушевилась я, ткнув Тюльпану под ребра, но едва моя нога ступила на лестницу, как она вдруг схватила меня за шкирку и оттащила назад.
        - Слишком качественная визитка для такого захолустья, - поделилась Тюльпана своими детективными наблюдениями, вынув карточку из-под крышки компаса. - Ты хоть знаешь, как дорого стоит серебряный конгрев? А это название… «Железная дева»…
        - Ты накручиваешь, - закатила глаза я, борясь не только с чувством голода, но и с усталостью. Стоило мне подумать, что я привыкла к насыщенным уик-эндам Верховной ведьмы, как жизнь снова находила способ взболтать меня, словно тесто в миксере. - Это обычный бар, Тюльпана, где Сэм наверняка опохмелялся на те деньги, что выпрашивал у горожан…
        - «Железная дева», - будто не слыша меня, повторила она. - Ты знаешь, что это такое? Это второе название «Нюрнбергской девы» - средневекового орудия пыток. Тебя правда ничего не настораживает? Разуй глаза и посмотри на визитку, Одри!
        Я заторможенно взяла ее из побелевших рук Тюльпаны и наклонила перед лицом. Голография замерцала, и львиная пасть разинулась, проглатывая тисненое название. Снова взглянув на бар, я сощурилась, выискивая на нем хотя бы маленькое изображение льва, но рисунок на визитке действительно казался лишним и не имел никакого отношения к месту.
        - Скажи, Коул когда-нибудь рассказывал тебе о своей семье? - спросила Тюльпана внезапно, понизив голос. - Об охотниках на ведьм. Ты никогда не замечала, что у дверей христианских церквей часто строят статуи львов? Они олицетворяют величие Христа, «царя Иудейского», заступника веры и вразумляющего тех, кто отвернулся от нее.
        - Орден? - догадалась я, и от одного лишь этого слова во рту у меня пересохло. - Коул говорил, от него почти ничего не осталось…
        - От Шамплейн когда-то тоже почти ничего не осталось, однако же ты здесь.
        Такой аргумент звучал убедительно. Кусая внутреннюю сторону щеки, я переступила с ноги на ногу и снова покрутила в руках визитку.
        - Думаешь, такими визитками помечают места сборищ охотников? - решила уточнить я, и блестящий лев снова приковал к себе мой взгляд. - Эти голограммы - путеводитель для избранных?
        - Без понятия, Одри. Я знаю лишь одно: стоит нам туда войти - и если это действительно одно из пристанищ Ордена, мы оттуда уже не выйдем. Ведьм, переживших встречу с охотниками, можно пересчитать по пальцам одной руки. И твой Коул не в счет, - сурово отрезала Тюльпана, разбивая в прах все мои надежды. - Ни он, ни Гидеон и рядом не стояли с теми, кто посвятил геноциду нашего рода всю свою жизнь.
        - Ты права, - признала я, пряча визитку в карман пальто. Запах одеколона и чабреца, сохранившийся на ткани, придавал уверенности, крупицы которой мне пришлось собрать в кулак, чтобы сказать: - Вдвоем идти слишком рискованно. Будь здесь и, если что пойдет не так, позвони Коулу и сообщи, где мы.
        Тюльпана взметнула одну бровь вверх, но не проронила ни слова. Феноменально: Тюльпане, и нечего сказать, ха! Но она не была Коулом, который давал клятву следовать за мной даже в кромешный мрак и ложился на амбразуру, лишь бы не позволить мне совершить глупость. Тюльпана являлась ведьмой ковена Шамплейн и подчинялась его Верховной, как подчинилась бы ей я, поменяйся мы местами. Так было заведено, и незачем менять заведенный уклад. Она прекрасно знала это.
        - Коул тебя убьет, - сказала Тюльпана равнодушно и окинула бар осторожным взглядом. - Иди и помни, что охотники пускай и не восприимчивы к магии, но они все еще смертные. Они не знают, кто ты такая, поэтому у тебя есть преимущество.
        Я кивнула:
        - Хорошо. У тебя есть салфетка?
        Тюльпана непонимающе нахмурилась, но послушно протянула мне ее, испачканную пятнами сладкой горчицы, хот-доги с которой мы съели, посетив по пути к Рафаэлю привокзальную закусочную. Я взяла салфетку в руки и, стараясь не измазаться, разгладила ее пальцами, мысленно визуализируя образ, не дающий мне покоя.
        «Мадам Саламандра. Но вообще меня зовут Зои».
        Я помнила нашу первую встречу так же отчетливо, как и тот миг, когда возродила свой ковен, услышав долгожданную клятву по дороге в Берлингтон. Гадальная лавка Зои была средоточием всех традиций и культур: восточные орнаменты, греческие плеяды на стенах, благовония из мирры и ладана, элегантный сюртук из шалона на ассистенте. Я представила, будто снова нахожусь там - в маленькой комнатке, где, устроившись на пуфе в позе лотоса, Зои мирно попивает свой молочный улун. Цветастые юбки из флиса, пунцовая повязка, браслеты на запястьях и щиколотках. Оливковая кожа, желтые глаза с малахитовыми прожилками и зрачками несколько ?же, чем принято у людей. Я представила, как Зои улыбается мне, как здоровается, точно впервые, и смеется, собирая вещи. Я вообразила, будто она здесь, прямо передо мной, и я могу спасти ее, не теряя.
        Закрыв глаза, я выдохнула свое воспоминание на салфетку. Оно проступило на ней чернильным рисунком, превратив ветхую бумагу в цветную фотографию из плотного картона, на которой была изображена Зои. Она щурила глаза, смешно приоткрыв рот, точно сфотографировали ее во время бурного монолога.
        - Зачем тебе это? - спросила Тюльпана, когда я спрятала мое первое воспоминание о Зои в карман к мелованной визитке. - Что ты задумала?
        - Если Рафаэль отдал Зои охотникам, - сказала я, на самом деле ничуть в этом не сомневаясь, - то кто-то в баре должен знать, куда ее увезли. Ты сказала, мое преимущество в том, что они не знают, кто я такая… Но что, если оно в другом? В том, что они, наоборот, будут знать правду обо мне?
        Лицо Тюльпаны вытянулось, но возразить она не успела - я уже проскочила под руками гогочущих мужчин, хлынувших шумной гурьбой на улицу, и оказалась внутри «Железной девы». Дверь захлопнулась, и я почувствовала себя так, будто действительно залезла в живое орудие пыток - вокруг стальные шипы без просветов. Одно неосторожное движение - и они раскроят тело в бесформенное месиво.
        Этими шипами были пьяные мужчины и женщины, каждый из которых мог оказаться убийцей, выращенным с единственной целью - уничтожать подобных мне. Но для туристки, которая якобы заглянула в этот бар по чистой случайности, они выглядели весьма безобидно: смеющиеся, опрокидывающие стопку за стопкой, в черных кожанках, как у Диего, и многие с таким же пирсингом на лице. Розовый неон заливал все вокруг, а музыкальный автомат в углу пел, не переставая: кантри сменил хард-рок, и несколько байкеров оживились, потянувшись друг за дружкой к бильярдному столу.
        Железная дева, захлопни объятья,
        Ведьмы боятся тебя пуще распятия.
        Они боятся шипов, что торчат изнутри,
        Боятся заснуть и проснуться внутри.
        «Да вы издеваетесь», - подумала я. Наверняка эта песня была любимой у местных завсегдатаев: кто-то кинул в музыкальный автомат монетку, ставя ее на повтор, и даже бармен начал пританцовывать.
        Железная дева, подари поцелуй,
        Кровью цветы на них нарисуй.
        Колыбельной станет рокот мечей,
        Ласка гвоздей снимет мясо с костей!
        В воздухе повис тяжелый смог от сигарет и запах абсента. Ненавязчиво осмотревшись, я прошла уверенной походкой до барной стойки, натянув на лицо то самое выражение, с которым мне приходилось жить много лет до встречи с Коулом, - обаяние, безразличие и немного придури.
        - Одну «Текилу Санрайз», пожалуйста.
        Бармен смерил меня оценивающим взглядом, и, смирившись с тем, что никогда не смогу купить себе без паспорта ничего крепче пива, я показала свое удостоверение. Точнее, просто раскрытую ладонь, вглядевшись в которую бармен, зачарованный, принялся послушно открывать бутылку.
        От сердца у меня отлегло: раз иллюзия действует, значит, передо мной не охотник. Неужели Тюльпана поспешила с выводами?.. Дожидаясь порцию текилы, я еще раз осмотрела бар. Несколько парочек переместились поближе к окну: то едва пропускало свет, заставленное декоративными бочками и панно. Так и не заметив ничего интересного, я обхватила губами трубочку поставленного бокала и решила действовать напрямик.
        Если не могу найти сама, то пусть найдут меня.
        - Я тут потеряла кое-кого… - начала я, когда мне удалось привлечь внимание бармена десятью долларами на чай. - Подруга не отвечает на звонки. Она живет тут неподалеку, вдруг к вам заглядывала?
        Я говорила нарочито громко, перекрикивая музыку из проигрывателя и не стесняясь тех недовольных взглядов, которые бросали на меня соседние столики. Улыбаясь во весь рот, будто совсем не понимая, где нахожусь, я продолжила:
        - Она моя ровесница, только чуть повыше, - и отмерила рукой примерное расстояние над полом. - Темная кожа, как у вас, черные вьющиеся волосы и очень необычные глаза. Словом, красотка! Ее зовут Зои, но иногда она любит говорить, будто ее зовут Мари. Обожает всякие вуду-штуки и колдовство! Ой, то есть эзотерику… Вот, взгляните.
        Лишь закончив говорить, я протянула бармену салфетку-фотографию и принялась внимательно вглядываться в его лицо, чтобы не упустить ни одну перемену в нем. Но бармен совсем не удивился и ничем себя не выдал: лишь уголок его губ дернулся в похотливой ухмылке, а татуированные руки стали протирать стакан так усердно, что тот заскрипел, моля о пощаде.
        - Не-а, никогда ее не видел. Действительно красивая. Я бы такую не пропустил!
        Разочарованно спрятав фотографию, я откинулась на спинку стула и задумчиво помешала коктейль, якобы не замечая шевеление в углу бара. Тяжелая поступь почти заглушила музыку. Возможно, так казалось только мне, обратившейся в слух и затаившей дыхание в ожидании. Незнакомец вразвалку прошелся до барной стойки и остановился совсем рядом, задев меня локтем.
        - Все в порядке, Микай? - спросил он голосом, хриплым от сигарет «Данхилл», пачка которых торчала из переднего кармана его куртки. Я вдохнула запах кукурузного виски, но не повернулась, до последнего изображая безучастность. - Помощь с баром не нужна?
        Черноглазый юноша с короткими смоляными волосами привалился к стойке боком и подался ко мне. Я медленно проскользила взглядом от перстня с черным опалом на его руке до ветви оливкового дерева, вытатуированной на шее. Мускулистый и светлокожий, с греческим профилем, юноша явно был не старше меня. Однако, несмотря на возраст, руки у него были как у закаленного бойца: мозолистые, сухие, со вздувшимися венами и разбитыми костяшками. Так же выглядели руки Сэма - вечного любителя драк и проблем на свою задницу. Он научил меня, что от людей с такими руками никогда не стоит ждать добра.
        - Девочка свою подругу разыскивает, - объяснил бармен. - Взгляни на фото, Дарий, может, видел ее? Ты порой здесь чаще меня ошиваешься, да и каждую девчонку знаешь. Только по тому, что под юбкой, правда…
        Так называемый Дарий пропустил остроту мимо ушей, сосредоточенный на мне. Глядя ему в глаза так же бесстрашно, как я уже не раз смотрела в глаза смерти, я молча протянула Дарию фотографию.
        - Как, говоришь, ее зовут? - спросил он, нахмурив брови.
        - Зои.
        Дарий всмотрелся в фото. Глянцевое лицо Зои на снимке отразилось в черных зрачках, но не встретило ответной реакции… Потому что для охотников то была не фотография, а обычная бумажная салфетка. Коул бы на месте Дария растерялся и тактично намекнул мне, что я сошла с ума, но этот притворялся мастерски. А я была абсолютно уверена, что это притворство: на миг рот его скривился, взгляд забегал, ища, за что же зацепиться. Под гнетом железного самоконтроля, который таким, как он, прививали с детства, он все-таки совладал с собой и уставился на пятно от горчицы. Изобразив глубоко задумчивое выражение, Дарий пожал плечами.
        - У нее такие красивые… глаза. Желтые, как янтарь, правда? - произнес он и покосился на меня: угадал ли? Я улыбнулась, заставляя его испустить вздох облегчения, ведь он действительно угадал. Ему не нужен был никакой снимок, чтобы сложить два и два: понять, кого я ищу, и догадаться, что этого самого человека он пытал накануне. - Хм, Зои, говоришь… Увы, никогда ее не видел.
        «ТЫ ЧУВСТВУЕШЬ ЭТОТ СМРАД? КИСЛЫЙ, КАК УКСУС. ТАК ПАХНЕТ ЛОЖЬ».
        - Жаль, - вздохнула я, забирая фотографию назад.
        Соседний стул отодвинулся и скрипнул под весом Дария. Он уселся рядом и улыбнулся во весь рот. Надо признать, улыбка у него была обворожительная. Даже небольшие сколы на передних клыках придавали шарма. Почему-то мне подумалось, что это не единственная отметина на его теле, оставленная наследственным промыслом.
        - Хочешь выпить? - предложил вдруг он, маскируя свой охотничий интерес ко мне под романтический. - Если ты не местная, то просто обязана попробовать «Сазерак»! Пила его когда-нибудь?
        - Хм, кажется, нет.
        - Это фирменный новоорлеанский коктейль. Бурбон, коньяк, абсент, биттер пишо - что может быть лучше? Заодно расскажешь, что стряслось с твоей подругой… Как тебя там зовут?
        - Дарси, - представилась я, устроившись на стуле поудобнее и тем самым приняв щедрое приглашение. - Я из Балтимора. Пару месяцев назад подруга отправилась в Новый Орлеан по учебе, а потом перестала выходить на связь. Я забеспокоилась… ну и приехала разузнать все сама. Даже не знаю теперь, где мне ее искать. Вся семья всполошилась!
        - Значит, вы родственницы? - с любопытством поинтересовался Дарий.
        - Не совсем… Сестры по духу, я бы сказала. У нас большое… сообщество. Женское, - протянула я, делая вид, что подбираю слова с осторожностью, стараясь не проболтаться.
        Дарий клюнул легко. Если обычным мужчинам, чтобы одурачить их, нужно было показать декольте, то таким, как он, нужно было намекнуть на свою принадлежность к ковену. Так просто, что даже скучно.
        Щелкнув пальцами, чтобы привлечь внимание бармена, Дарий крикнул ему на другой конец стойки:
        - Эй, Микай, налей мне как обычно. А девушке сделай «Сазерак» по нашему фирменному рецепту. И биттер пишо не жалей! Вкус похож на лакрицу. Тебе точно понравится.
        - Не сомневаюсь.
        Я послушно дождалась, когда бармен смешает с несколькими кубиками льда лошадиное количество алкоголя и украсит все это долькой апельсина. Готовая жидкость в граненом бокале оказалась оранжево-золотой и действительно пахла лакрицей с нотками цитруса. Я повела над бокалом носом и, пока Дарий тянулся за бурбоном, наклонила его, лизнув бортик.
        «ЭТО НЕ «САЗЕРАК».
        Всего в одной капле коктейля я узнала своего брата. Он был во всем: в медово-горчичном вкусе, оседающим на языке; в сладком травяном аромате, внушающем доверие, но отравляющем; в солнечном цвете напитка, навевающем воспоминания о бархатных цветочных лепестках. Если правильно растолочь их и выпить даже полстакана, сон пленит мгновенно. В первый раз, когда меня обманом заставили сделать это, умерла вся моя семья. Во второй раз могла умереть уже я.
        «НЕ ЛАКРИЦА… А МАТТИОЛА».
        И никакой биттер пишо не смог бы ее замаскировать. Абсент притуплял вкус, сбивал с толку и путал, но недостаточно. В коктейле определенно была маттиола - любимая сонная трава Джулиана.
        - За знакомство? - улыбнулся Дарий, поднимая свой стакан с бурбоном.
        Секунда колебаний, которую он не заметил. Мимолетный взгляд на окно, за которым осталась вся моя надежда. Глубокий вздох перед тем, как впасть в отчаяние.
        - За знакомство, - сказала я, осушая коктейль до последней капли.
        III. Сад Прозерпины
        Здесь было тепло, мягко и уютно. Полный штиль - никакого ветра. Казалось, я дышала не воздухом, а вином - вязким и опьяняющим. Чистое небо цвета сизого бархата, каким был обит мой гримуар, источало искрящийся свет. Его жидкий янтарь пролился на мою кожу и затопил собой весь мир. Этот же янтарь держал мое тело в объятиях, заставлял плыть в невесомости. Два серых глаза напротив - единственное, что выделялось на фоне прекрасной золотой вселенной.
        - «Здесь, где цветов и злаков не выбьется росток, растет лес мертвых маков, безжизненный осок. И Прозерпина в чащах трав тех, дурман таящих, для непробудно спящих готовит сонный сок»[3 - «Сад Прозерпины». Перевод М. Донского.], - прочитал Джулиан, раскрыв томик Алджернона Чарльза Суинберна на коленях. - Ты знаешь, куда он везет тебя, милая Прозерпина?
        Я фыркнула, подложив руки под голову, и с разочарованием взглянула на Джулиана:
        - А тебе какая разница? Лучше продолжай читать.
        Как всегда, сделав все наоборот, Джулиан захлопнул книгу и плюхнулся рядом - на податливую и упругую поверхность моего сна.
        - Зачем ты выпила настой из маттиолы? - продолжил мучить меня расспросами он. - Я изощрялся, в чай ее подмешивал, с медом и розовым маслом толок… А можно было, оказывается, прямо сказать, что я собираюсь тебя отравить, и ты бы сама у меня кружку из рук выхватила!
        - Твои шутки неуместны, - огрызнулась я, отворачиваясь в противоположную сторону, лишь бы не смотреть на эту улыбку, копирующую мою; эти волосы, цвет которых принадлежал мне, и эти черты лица, что я буду видеть в зеркале каждое утро до конца своей жизни. - У тебя никогда не было человека, которого ты поклялся вести за собой и защищать, но не уберег.
        - Хм, разве? - Джулиан заворочался за моей спиной, и я вслепую пнула его в коленку. - У меня было даже несколько таких людей… Пока я их всех не убил. Однако твоя забота о Зои очень трогательна. Спустя столько времени… Лучше поздно, чем никогда, верно? Зои-Зои, бедная Зои…
        От этого имени, повторенного моим мертвым братом-близнецом трижды, на сердце заскребли кошки.
        - Она в Ордене, - прошептала я, наблюдая, как пальцы проваливаются сквозь золотое нечто. Чувство спокойствия уже начало таять, как и сновидение, - самый приятный эффект настойки подошел к концу. - Я должна была попасть туда любой ценой, Джулиан. Любой…
        - И попадешь, - пообещал брат. - Но выберешься ли?
        Его рука вцепилась в мои волосы, разворачивая к себе, как в ту самую ночь, когда я попробовала маттиолу в первый раз. И тогда, и сейчас он заставлял меня смотреть ему в глаза, а сам улыбался - дико, нездорово. Я скосила глаза на его ладонь, прижавшуюся к моей щеке: она липла к коже, мокрая. Вода стекала с Джулиана, будто он только что вынырнул из бассейна, и меня скрутил озноб. Прекрасное молодое лицо с кошачьим разрезом глаз и островками светлой щетины на подбородке вдруг посинело.
        - «Здесь сонные долины, их не найдет весна. В чертогах Прозерпины лишь черный мак для сна. В свой срок сомкнем мы веки, в свой срок уснем навеки. В свой срок должны все реки излиться в океан», - прошептал Джулиан мне в губы.
        О, это прекрасное лицо… изуродованное эгоизмом нашей матери, а потом мной.
        - Что ты там бормочешь, ведьма? - сказал Джулиан, но уже не своим голосом. - Очнулась? Как-то слишком быстро. Неужто Микай попутал дозировку…
        Следом за водой с Джулиана потекли краски, словно кто-то поднес к сливочному маслу паяльную лампу. В конце концов образ Джулиана растаял и исчез во тьме. То было пробуждение сознания, но физическое тело все еще дремало. Конечности, налитые свинцом, не позволяли мне пошевелиться, однако слух вернулся, как и способность мыслить. Если бы от этого еще был толк…
        - Извини, - сказал Дарий откуда-то извне, по ту сторону кокона, не пускающего меня в реальность. - Немного не рассчитал.
        Я хотела бы уточнить, что он имеет в виду, но лоб, запульсировавший от боли, расставил все по своим местам. Кажется, Дарий приложил меня головой о дверцу машины, пытаясь запихнуть на заднее сиденье. Аккуратность - точно не его конек.
        - М-м…
        - Что-что, ведьма? - усмехнулся с издевкой Дарий, которого я не видела за неподъемными веками, но прекрасно слышала. - Говори громче!
        Убаюкивающая качка и теплый воздух, обдувающий лицо. Запах мятной жвачки и кожаных сидений. Задорный голос ведущего по радио, даже не подозревающего, что один из слушателей его прогноза погоды - потомственный убийца. Да, мы определенно ехали в машине: кажется, мои ступни упирались в дверцу. Где-то в багажнике позвякивало оружие, подпрыгивая вместе со мной на кочках.
        Собрав всю волю в кулак, я попыталась открыть глаза, но тщетно. Совсем ватная и беспомощная - делай со мной что хочешь! И как я только решилась пойти на это?
        Выражая мычанием протест против фирменных новоорлеанских коктейлей и всего происходящего, я вяло дернула рукой, нащупывая край сиденья. Джутовая веревка не дала пальцам далеко уползти, удерживая мои запястья вместе.
        - Ко… - снова попыталась заговорить я, еле-еле ворочая онемевшим языком. - Ко…
        - Говори же, дорогая, я весь внимание!
        - Козел.
        Дарий хмыкнул, продолжая вести машину. Я буквально чувствовала его взгляд в зеркале заднего вида. Он походил на прикосновение, грубое и не спрашивающее разрешения. Будто жуки забирались под одежду.
        - Почему… - выдавила я, борясь со слабостью из последних сил, чувствуя, как тьма вновь наваливается мягким кошачьим пузом, не оставляя шансов. - Маттиола…
        - Почему не транквилизатор? - догадался Дарий, и я услышала громкий гудок соседнего автомобиля, когда он внаглую подрезал кого-то на трассе. Машина вильнула в сторону, и я едва не скатилась под сиденья. - Раньше мы использовали фенобарбитал, но нынче его трудно добыть. Да и просыпаетесь вы чересчур быстро… Видимо, дело в вашем суперусиленном ведьмовском метаболизме. Маттиола оказывает на вас более долгий эффект. Кое-кто из ваших научил нас правильно ее готовить. Правда, сложно замаскировать вкус так, чтобы вы его не узнали, но «Сазерак» прекрасно справляется с этой задачей! Разим ведьм их же оружием. Надежно, быстро, иронично! Девиз охотников двадцать первого века.
        Будто в подтверждение его слов, на меня накатила вторая волна снотворного. Чувствуя, что эффект маттиолы возвращается, я сдалась и позволила сознанию затухнуть, вслушиваясь в шелест дождя за окном. Другого выхода все равно не было - только отдаться судьбе и позволить Дарию везти меня туда, куда не должна была ступать нога ни одной ведьмы.
        - Джеф, я уже еду… Ой, не начинай! Почему ты вечно недооцениваешь меня?! По-твоему, я бы не понял, что она… Ага-ага, конечно… Все, увидимся!
        Сумбурное бормотание на заднем фоне. Мобильный звонок и ругань Дария. Незнакомые имена.
        Сложно было сказать, сколько времени прошло, - я совсем потерялась, балансируя на грани сна и яви. В какой-то момент звуки дороги и ворчание Дария, явно не славящегося навыками вождения (нас постоянно мотало из стороны в сторону), сменились на хруст гравия. Несмотря на то что сонный паралич вернулся, я по-прежнему могла думать. Могла слушать. И проклинать себя за то, что мне хватило ума оказаться здесь. В конце концов машина встала. Я мысленно зашипела от грубости мозолистых рук, схвативших меня за лодыжки после того, как открылась дверца.
        - Вот мы и дома, принцесса.
        Ветер облизал лицо, как приветливый щенок, - все еще теплый и знойный даже зимой. Очевидно, мы оставались в пределах штата Луизиана, и это успокаивало: Тюльпане будет проще выследить нас, если пристанище Ордена поблизости от Нового Орлеана. Тем временем Дарий перекинул меня через плечо, как спортивный ранец, и мое пальто нелепо задралось до самой поясницы.
        - Да-да, знаю, тебе неудобно, - прокомментировал Дарий, когда я недовольно заерзала: какая-то из косточек его мускулистого плеча впилась мне в живот. - Потерпи немного. В темнице куда комфортнее!
        Это звучало совсем не обнадеживающе, и я вновь затихла, решив поберечь силы. Пробуждение от маттиолы всегда было таким: рваным и похожим на спуск по реке. Ты ныряешь под воду, успев лишь задержать дыхание, а затем тебя выталкивает наверх и припечатывает лицом о камень. Ты гребешь, но не можешь добраться до берега, потому что бурный поток никак не кончается. Вспышка. Сон. Вспышка. Сон. И так по кругу.
        Реальность разбилась на фрагменты. Вот Дарий несет меня, а уже в следующую секунду ковыряется ключами в замке, сбросив меня на пол и даже не пожалев мои расшибленные коленки. Спустя еще мгновение я услышала гулкое эхо собственного дыхания и скрежет цепей, что заменили джутовую веревку на руках. Здесь было промозгло, как в могиле, и пахло не лучше. Где-то пищали крысы, и на миг мне почудилось, будто одна из них - шерстяная тяжелая тушка - сорвалась откуда-то с потолка и упала мне на голову.
        Я беззвучно вскрикнула и распахнула глаза, сбросив с себя изнурительную дрему. Наконец-то.
        - Проклятье! Микай все-таки ошибся с дозой. Осточертело ждать!
        Судя по тому, что с моих волос и носа капала ледяная вода, Дарий действительно потерял терпение. Железное ведро упало и покатилось у меня между ног.
        - Где я?
        Но стоило глазам привыкнуть к темноте, как все стало понятно и без слов: стены из серого камня, необлицованные и покрытые пушистым мхом от влаги; тесная комнатушка на пять квадратных метров без какой-либо мебели, за исключением стула, на который меня и посадили. Сложно было разглядеть что-либо снаружи за кованой решеткой: несколько плоских светильников под потолком едва справлялись со своей задачей, освещая коридоры так скудно, что это место напоминало винный погреб. Где-то там, вдалеке, у пустующей соседней камеры мне почудились очертания бочек. Может, действительно заброшенная винодельня?
        Мороз свел судорогой мышцы. Здесь было настолько холодно, что дыхание почти клубилось. Холод этот источали сами стены, и я постаралась представить, насколько глубоко под землей мы можем находиться. Хоть и одурманенная, я отлично помнила, как у меня закладывало уши: Дарий точно спускался по крутой лестнице, тянущейся бесконечно-бесконечно вниз.
        - Ну как? Очухалась?
        Все то время, что я приходила в себя и полусонно оглядывалась, сам Дарий вальяжно сидел напротив. Он будто испытывал меня, не моргая: буравил взглядом и ждал, когда же я расплачусь и начну молить о пощаде. Но едва ли это место было страшнее, чем то, в котором я провела целый месяц, заточенная в собственном сознании. Ох нет… Я лучше бы прожила полгода в камере Дария, чем вернулась в Ведьмину башню еще хоть на один день!
        Так и не дождавшись от меня испуга, Дарий разочарованно выдохнул. Перевернув свой стул, он поставил подбородок на спинку и раскрутил в пальцах нож - маленький, явно метательный, с обтекаемой формой и зазубренным кончиком, чтобы, врезаясь в плоть, оставаться там навсегда. Кажется, мой старший брат Маркус называл такие ножи «кунай». Я сглотнула неестественную сухость во рту, отдающую цветочной горечью, и многозначительно повела бровью:
        - И?
        - Что «и»?
        - Как называется то, что ты сейчас делаешь? «Пытка зеленой тоской»? Если так, то молодец, ты справился. Давай что-нибудь повеселее.
        - Ты хочешь повеселее? - переспросил Дарий. Его актерское мастерство было не таким совершенным, как мое, а потому ему не удалось выдать удивление за насмешку. - Что же… Можем пропустить аперитив и сразу перейти к основному блюду. Значит, ты родом из Вермонта, да? - И, дождавшись, когда я позволю себе немного приподнять брови, выражая согласие, Дарий спросил в лоб: - Ты из ковена Шамплейн?
        Это было ожидаемо, ведь я сама сказала о Вермонте лишь для того, чтобы поймать Дария на крючок. Несмотря на это, внутренняя дрожь так и норовила выдать меня с потрохами. Зубы почти стучали. Но я, как и прежде, невозмутимо солгала:
        - Нет. Ты что, не слышал? Этот ковен давно вымер.
        - Правда? А твоя подружка Зои-Мари сказала, что она именно оттуда… - Дарий сделал драматическую паузу, наблюдая за моей реакцией, и придвинулся еще ближе. Ножки стула оставили на отшлифованном полу две длинные бледные черточки. - Он бы не стал подсовывать ее нам просто так.
        - Кто «он»?
        - Верховный колдун Вуду, - ответил Дарий без запинки.
        - Вы сотрудничаете с ведьмами?
        - Да, иначе вас невозможно было бы выследить. Это жертва, которую приносили еще наши предки: один живой колдун против десятка истребленных. Простая математика.
        - Хм. - Я опустила глаза, обдумывая то, что, собственно, давно сама подозревала, и заметила с сомнением в голосе: - Не боишься сдавать свой источник?
        - А ты правда надеешься выйти отсюда живой? К тому же хочется ведь с кем-то языком почесать. Мой напарник сейчас в отъезде, а твоя подружка нынче и двух слов связать не может… Ты же новенькая, интересная. Ещё в трезвом уме.
        Дарий пригладил пятерней встрепанные смоляные волосы и улыбнулся так, будто мы ужинали в ресторане и он пытался обаять меня, чтобы продолжить свидание в более укромном месте. Если бы не цепи на руках и отсутствие сервированного стола, я бы даже поверила, что действительно ему нравлюсь.
        - Так вот, Шамплейн… Нам известно, что почивший ковен-то снова жив, цветет и благоухает, как майская роза. Ты знаешь, где найти его Верховную ведьму? - неожиданно спросил Дарий, и в черноте его глаз я увидела собственное лицо, белое как полотно. Выпитая маттиола совсем изжила румянец, а услышанное - все веселье. - Верховная Шамплейн… Кто она? Как ее зовут?
        Живот скрутило.
        - Понятия не имею, - выдавила я. - Но ох, бедняжка, мне уже ее жалко. Как же повезло, что я - не она!
        Дарий измученно застонал и, кажется, поверил мне. Решив, что не воспользоваться откровенностью Дария будет кощунством, я осторожно спросила:
        - А зачем вы ее ищете?
        - Видишь ли… Верховная Шамплейн припрятала у себя кое-что, что охотники выслеживают долгими тысячелетиями. Точнее, кое-кого.
        Заинтригованная, я едва сдержалась, чтобы не проявить неуместный напор, который мог бы перечеркнуть все мои старания. Вместо этого я поставила в голове галочку и подняла запястья, скованные железом. Ржавчина на нем царапала нежную кожу, заставляя меня гадать, уязвимы ли ведьмы для столбняка.
        - Видимо, у тебя совсем голова этим Шамплейн забита, раз ты забыл о соли.
        - Что? О соли? - переспросил Дарий, резко придвинувшись ближе и часто-часто заморгав.
        - Да, морской, которую вы, охотники, втираете во все подряд, чтобы нам было больнее. Разве цепь не должна быть смочена в соленой воде? - принялась допытывать его я. - Ты ведь должен знать, что соль - наша слабость. То есть, если мы заговорим ее и примем внутрь, она сделает нас сильнее на время, но вот обычная соль и ее прикосновение к телу… Ух, это очень неприятно!
        - Хм, я как-то упустил этот момент, - признался Дарий, постучав пальцем по подбородку. На нем была белая майка с неотстиранными пятнами чего-то темного, багряного… Рабочая одежда. Она оттеняла его бронзовый загар и розовые шрамы, испещряющие ключицы и руки с проступившими лозами вен. - Джеф часто говорил про соль, но мы давно не обновляли запасы, так что… Погоди-ка. - Оливковая ветвь, вытатуированная на шее, будто разрасталась, когда Дарий качал головой. - Ты сейчас даешь мне совет, как тебя пытать?!
        - Ну сам же ты явно не справляешься, - подметила я, осторожно обернувшись. За моей спиной оказалась двухъярусная тележка, похожая на чайную. На поверхности ее, однако, был разложен совсем не чай, а изощренные инструменты - не то садовые, не то маникюрные. - Слышала твой телефонный разговор с «другом» в машине. Он не верит в твои способности, да? Сколько тебе лет? Двадцать? Наверняка еще маловато опыта в пытках… А у меня его предостаточно.
        Удивительно, как ровно звучал мой голос - ни одной срывающейся нотки, ни одного намека на то, как быстро у меня билось сердце. Я не боялась боли, пыток или смерти - я боялась того, что последует за ними, если я так и не смогу отыскать Зои. Ведь стоило Дарию переступить порог подземного убежища со мной на плече, как что-то внутри оборвалось - и соединилось заново. Вернулось чувство связи, нить которой была протянута между мной и Зои, даже несмотря на разорванный ковенант и многокилометровое расстояние. Она определенно находилась где-то здесь.
        «ПОМОГИ МНЕ, ОДРИ. НАЙДИ МЕНЯ».
        Я попыталась заглянуть Дарию через плечо, привстав со стула и вглядываясь в темноту за решеткой, но он одним грубым толчком вернул меня на место.
        - А у тебя-то откуда опыту взяться, ведьма? Ты не старше меня, - сощурился он, и его рука, протянувшись мне за спину, принялась рыться на подносе. - Ах да, точно, вечно забываю: юный лик - старая душа. Черт разбери, сколько вам на самом деле лет. Сто, двести…
        - Двадцать один исполнилось в мае, - язвительно сообщила я. - Но опыт имеется, да.
        - Как и опыт во лжи, полагаю?
        Взгляд Дария потемнел, и я поняла, что мое актерское мастерство было вовсе не таким блестящим, как мне казалось. Но это уже неважно.
        - Да, - согласилась я, опустив голову. - Как и во лжи. Вот почему никогда нельзя забывать о соли. Rhyddid!
        Я закрыла глаза и потянула запястья в разные стороны. Цепи натянулись и загромыхали, настолько тяжелые, что у меня начинали ныть плечи. Я услышала, как захрустели звенья, но…
        Они так и не сломались.
        - Какого… - начала я, забыв, как дышать, и судорожно повторила заклятие разрыва. Звенья цепи лязгали, но не более того - магия будто не могла пробиться в металл, чтобы подчинить его себе и освободить меня. Чувствуя, как вместе с жаром в груди поднимается паника, я метнула непонимающий взгляд на Дария. Тот сидел, барабаня пальцами по спинке стула, и даже не пытался мне помешать. Просто знал, что ничего не выйдет.
        - Стены, - пояснил он, обведя подбородком свод камеры. Я запрокинула голову, вглядываясь в темный ребристый камень, безжизненный и пустой - во всех смыслах этого слова. Такой же пустой он делал каждую ведьму, угодившую в его плен. - Надо отдать должное древним охотникам: они не просто возвели по замку в каждом городе, где обитало больше всего ведьм… Они закалили все камни собою. Говорят, охотников хоронили прямо в фундаменте - это не позволяло магии просачиваться внутрь крепостей. - Дарий мечтательно вздохнул: - Раньше мы были неимоверно сильны! Магия не просто не действовала на нас - она вымирала там, где ступала наша нога. Мой учитель Джеф говорит, что эта способность слабела с каждым поколением охотников, но у нас есть шанс вернуть ее. Если будем очень стараться. И много убивать.
        Дарий улыбнулся, и что-то на подносе за моей спиной снова загрохотало. Я успела лишь плотно стиснуть челюсть, чтобы зубы не вылетели изо рта: одним ловким движением стащив с подноса чугунные щипцы, он вскочил, замахнулся и ударил меня ими по лицу. В ушах зазвенело. Не притупляй боль маттиола и воспоминания о Башне, я бы вновь отключилась, харкая кровью себе на колени.
        - Еще раз попробуешь колдовать… - прошипел Дарий мне на ухо, запрокинув мое лицо к своему за подбородок. Его большой палец не то случайно, не то намеренно оттянул мою нижнюю губу, разбитую и быстро опухающую. - Еще хоть одно заклятие вырвется из твоей грязной пасти… И этими щипцами я начну отрывать от тебя по кусочку, пока ты не забудешь их все до последнего! Шривпорт до утра будет слушать твои визги и думать, что кто-то режет поросенка. Ты поняла меня, Дарси? Или как там тебя зовут. Отвечай! Ну!
        - Поняла, - выдавила я хрипло, и вместе со словами наружу брызнула еще одна багряная струйка.
        - Замечательно.
        Я стиснула зубы, защищая их от второго удара щипцов. Несмотря на то что Дарий вкладывал в него неполную силу, он все равно раскроил мне щеку и чуть не оставил без глаза. Вполне удовлетворенный этим, Дарий швырнул щипцы на металлическую поверхность столика и пнул ногой мой стул с такой силой, что я опрокинулась вместе с ним на спину.
        Слезы брызнули из глаз. Однако мозг, воспаленный, как и мое лицо, уцепился лишь за одно слово - Шривпорт. Значит, вот где мы. Почти четыреста миль от Нового Орлеана… Черт!
        - О, а это у нас что такое?
        Дарий наклонился, подбирая что-то из-под ножек моего стула. Это «что-то» отлетело туда с характерным мелодичным звуком. Я чуть не сломала себе шею, пытаясь выгнуться и увидеть, что мои опасения напрасны. Но, увы, Дарий действительно крутил в пальцах бронзовое зеркальце Коула, вылетевшее из кармана моего пальто.
        - Любопытная побрякушка. Заколдованная? - спросил он, потряхивая его в руке. - Выглядит дорогой. Пожалуй, оставлю себе.
        Я не привыкла молчать тогда, когда мне было что сказать, поэтому сделать это сейчас стоило титанических усилий. Мысленно обещая себе, что Коул даже не узнает, в каких мерзких лапищах побывало его любимое зеркало, я глубоко вздохнула и позволила уроду его забрать.
        - Советую тебе поскорее вспомнить что-нибудь полезное про ковен Шамплейн, - бросил Дарий напоследок, открывая решетку. Не то от душного воздуха, не то от перевозбуждения его майка пошла пятнами пота: они разошлись на груди и на спине, а лоб блестел в свете потолочных светильников. Мой блестел точно так же, только от собственной крови, забрызгавшей все вокруг. - Мой наставник не такой терпеливый. Я обещал приберечь тебя для него. Уверен, вы хорошо проведете время.
        Я проводила Дария угрюмым взглядом исподлобья, морщась от головной боли и эха щелчков, раздающихся в замке при повороте ключа. Дарий запер меня и, несколько раз дернув решетку для надежности, ушел прочь, оставив меня наедине с холодом, тошнотой и цепями в лужице собственной крови.
        - Ублюдок, - прорычала я себе под нос и с третьей попытки извернулась так, чтобы переползти на колени и подняться, опираясь связанными руками о тележку.
        Дарий настолько не боялся меня, что оставил наедине с самыми изощренными приспособлениями времен Инквизиции. Более или менее придя в себя, я принялась рыться в них, убрав с лица волосы, прилипшие к щекам. «Вилка еретика», ручная пила, секатор… Выбрав последнее и попробовав раскусить ими цепь, я лишь потерпела неудачу: от крови, склеившей пальцы, и слабости щипцы выскальзывали. Понятно, почему Дарий не удосужился прибраться здесь, забрать инструменты с собой или хотя бы привязать меня к стулу. Что я способна сделать ему, лишенная не только физической силы, но и магии?
        Мрачно осмотрев полукруглый свод камеры, похожей на пещеру, я стукнула по решетке локтем в бессильной злобе.
        «РАЗВЕ ТЫ НЕ ПОМНИШЬ? СИЛА ДРЕВНЕЙ ОХОТЫ… ЕСЛИ МАГИЯ - ЗАРАЗА, ТО ОНИ ПЕНИЦИЛЛИН. ИЗЛЕЧИВАЛИ ОТ КОЛДОВСТВА ВСЕ, ЧЕГО КАСАЛИСЬ. НЕ ТОЛЬКО СЕБЯ».
        Внутренний голос был прав - мне следовало догадаться. Но кто знал, что антимагическая аура сохраняется веками, даже если охотники уже несколько поколений как утратили возможность ее источать? Я прекрасно помнила те зловещие кровавые видения, что показала мне Башня, заперев мое сознание в одной из темниц Средневековья. Первые охотники были не просто невосприимчивы к колдовству; эта невосприимчивость струилась из них, как свет, озаряя все предметы, что оказывались в радиусе их досягаемости. Вот почему мечи столетиями передавались от отцов к сыновьям и по сей день ценились выше, чем огнестрельное оружие, - впитав иммунитет предков, мечи закалились, как и те места, где веками обитал Орден.
        - Поэтому я и не слышала зова Зои, - прошептала я, скользя подушечками пальцев по шероховатому камню, пропитанному охотничьим духом, как бисквит сиропом. - Замок сдерживает магию… Но везде ли? Дарий сказал «темницы»… А что насчет коридоров? Других комнат?
        «ВЫБЕРИСЬ ОТСЮДА - И УЗНАЕШЬ ОТВЕТЫ НА ВСЕ СВОИ ВОПРОСЫ».
        - Да, только вот делать это придется по старинке, - буркнула я, подходя к решетке и примеряясь к толстым неприступным прутьям.
        Чтобы прогнуть или раздвинуть их, потребовалась бы недюжинная сила, а чтобы выломать - как минимум бульдозер. Железные, кованые, они тоже были закалены охотниками: дотрагиваясь до них, я чувствовала, как магия уходит сквозь пальцы и превращается в ничто. Неудивительно, что тело, еще вялое и неуклюжее, вблизи двери и вовсе переставало меня слушаться. Отодвинув стул в самый угол, я позволила себе немного посидеть в покое и подумать, присматриваясь к увесистому замку по ту сторону решетки. Ох, вот найти бы острый булыжник, да поувесистее…
        - Ладно, и так справлюсь. Что я, никогда в тюрьме не сидела, что ли? - попыталась приободриться я, судорожно хлопая связанными руками по волосам в поисках пары заколок, которые завелись там с тех пор, как челка, отросшая, стала лезть мне в глаза. - Вот ты где, крошка!
        Я с облегчением вытащила из спутанных прядей маленькую тощую шпильку, которая лишь с божьей помощью не слетела вместе с остальными, пока Дарий нес меня на плече и тряс, как соломенное пугало. Будучи скованной, с трясущимися пальцами, как после слишком веселой вечеринки, вскрыть замок по заученным урокам с «Ютуба» оказалось не так-то просто. И все-таки я принялась упрямо ковыряться в нем, щуря глаза, чтобы хоть что-то высмотреть в полумраке. Каждую секунду мне приходилось проглатывать приступы тошноты и вязкую слюну, кислую от подступающего желудочного сока. Безмерно хотелось вернуться в угол камеры и вырубиться хотя бы на пару часов, но время поджимало: Дарий мог вернуться в любой момент. Впрочем, кажется, пару раз я все-таки отключалась, но, приходя в себя на полу, снова поднималась и возвращалась к работе.
        Ворча и проклиная каждый кирпичик этого места, я провозилась с замком по меньшей мере несколько часов, прежде чем раздался долгожданный щелчок. Затем еще один и один… От восторга я почти запищала.
        Ну же, еще чуть-чуть!
        - Что ты делаешь?
        Я подпрыгнула на месте, и шпилька выскочила из вспотевших рук. Проследив взглядом за тем, как она, отскакивая от пола, летит прямо в ноги Дарию, я стиснула пальцами прутья решетки и побледнела. Он возник буквально ниоткуда, и неизвестно, сколько уже простоял там. Наверняка наблюдать за моими жалкими попытками из темноты коридора было уморительным зрелищем. Но в глазах Дария не читалось ни капли гнева. Такие же черные, как сердца всех охотников, когда-то живших здесь, они отражали лишь неподдельное любопытство.
        - Я чинила замок, - соврала я, с озабоченным видом постучав по нему кулаком. - Такой хилый! Того и гляди какая-нибудь ведьма из клетки выберется. Лучше же не доводить до такого, правда?
        - Правда, - кивнул Дарий серьезно, прислоняясь спиной к колонне.
        За ней кто-то зажег керосиновую лампу, подвешенную за канат на один из потолочных крючков. Должно быть, раньше на них подвешивали живых ведьм… Лампа освещала пятна пота на груди Дария, проступившие там еще во время нашего допроса. Почему они не высохли? Чем он занимался все то время, пока не мучил меня? Мучил кого-то другого?
        - Знаешь, я тут одного паренька встретил… - начал Дарий издалека. - Говорит, твой приятель. Пришлось принять его со всем радушием и поселить в лучшие покои Ордена.
        Мое лицо окаменело, в то время как ребра трещали под натиском бури. Я почувствовала, как замерло сердце, но, ничем себя не выдав, равнодушно ответила:
        - Не понимаю, о чем ты. У меня нет приятелей. Только сестры. В тот ковен, откуда я родом, мужчин не берут.
        - Конечно-конечно. - Дарий приблизился, а я попятилась, восстанавливая дистанцию между нами, хоть нас и разделяла металлическая решетка. - Уверен, ты его вспомнишь, когда увидишь. Такой высокий, смуглый, весь в черных крутых тату… С синими, как океан, волосами.
        Холод каменных стен перестал щипать кожу - он пробрался внутрь, просочился между костями и впитался в них. Ничего теплого во мне не осталось. Чтобы не задохнуться, пришлось дышать урывками. Вдох-выдох. По секундам.
        Только не паникуй, Одри.
        - Ох, а глаза у него как бирюза! - продолжил Дарий, упиваясь своим превосходством. - Такой красавчик, просто слов не найти! А как силен и храбр… Наверняка все женщины так и норовят запрыгнуть к нему в постель. Да что там женщины… Даже мужчины! Я бы тоже не отказался.
        - Э-э… Чего?
        Когда я уже хотела усомниться в трезвости своего рассудка, черты лица Дария вдруг куда-то поплыли. Под ними проступило черты совсем иные: резкие, тонкие, как пальцы в агатовых перстнях, в которых он крутил мою поднятую шпильку. Смоляные волосы посветлели, окрашиваясь в васильковый, а кожа покрылась загаром, высеченным солнцем пустынь. Весь метаморфоз занял не больше минуты - и вот передо мной стоит колдун с той самой бирюзой вместо глаз, насмешливым взглядом и обворожительной улыбкой, заставляющей металлическое колечко в губе вилять.
        - Твою мать, Диего! - воскликнула я, но он тут же прижал ко рту палец и зашипел, призывая меня умерить свой пыл. - Нашел время для розыгрышей! Какого черта ты здесь забыл?!
        - А разве не ты посылала Тюльпану за подмогой? - уточнил тот, прильнув к решетке лбом. - Они с Коулом тоже здесь. Мы разделились. Ужасно выглядишь, кстати. - Диего обвел указательным пальцем мое лицо, которое, должно быть, представляло собой кровавое месиво, и ноздри у него раздулись от гнева. - Тебя били? Вот же hijo de la chingada![4 - hijo de la chingada - испанское ругательство (дословно: «сукин сын»).] Ну ничего, вернемся домой, и я тебе такие энчиладас сварганю, что ты быстро об этом кошмаре забудешь! Весь смак в остром томатном соусе. А если добавить немного табаско…
        Предаваться фантазиям о мексиканском ужине, стоя в сердце охотничьей цитадели, мог только Диего. Кажется, Орден действительно ничуть не страшил его. Интересно, это потому, что он никогда не встречался с охотниками лично, или потому, что у него всегда был такой ветер в голове, что свист его слышался за милю?
        - Да-да, я поняла, ты умеешь готовить энчиладас. Вы с Коулом прямо как Чип и Дейл, - похвалила я. - Даже пиццу не привозят так быстро, как вы приехали меня спасать!
        - Быстро?! Ты в курсе, что мы искали тебя почти два дня, Одри?
        Я приоткрыла рот, но не нашлась что ответить. Под убойной дозой маттиолы, задушевными разговорами с Дарием и в тотальной изоляции время ощущалось совсем иначе. Башня была первым тому доказательством, а Орден - вторым. К тому же я несколько раз теряла сознание…
        Ох, какой же разнос мне устроит дома Коул!
        - Когда это ты научилась взламывать замки? - сощурился Диего, дразня меня, когда я просунула руку между прутьями решетки и попыталась выхватить у него шпильку. - Ты же вроде уличная воровка, а не домушница.
        - Однажды Коул бросил меня в полицейском участке Нового Орлеана, где меня посадили в камеру на ночь. Тогда я еще не знала отпирающих заклятий, поэтому пришлось проявить смекалку… С тех пор я пообещала себе, что больше никакая клетка не застанет меня врасплох, - рассказала я неохотно, смирившись с тем, что Диего не отдаст мне шпильку, пока я не удовлетворю его любопытство. - Мы так и будем трепаться? Или, может, наконец-то сделаешь то, зачем пришел, пока этот полоумный качок не вернулся?! Неизвестно, сколько еще в Ордене таких шныряет… Впрочем, пока я сидела здесь, никто мимо не проходил.
        - Да потому что «полоумный качок» здесь один-одинешенек, - обрадовал меня Диего, задумчиво играя шпилькой. Та ловко прыгала у него между пальцев, как монетка, с легким звоном задевая камни на перстнях. - Странно, правда? Похоже, дела у охотников совсем плохи. Этот Деймон…
        - Дарий, - поправила я.
        - … Дарий сейчас занят какой-то ведьмой. И нет, это не Зои, - поспешил утешить меня Диего, услышав непроизвольное «ох». - Hermanita[5 - Hermanita (исп.) - сестренка.], как же паршиво ты вскрываешь замки! - Он зацокал языком и прочирикал что-то на испанском, принявшись самостоятельно орудовать моей шпилькой внутри замка. - Дома богатых господ, первые бронированные двери… Жизнь в Чикаго действительно била ключом в тридцатые! Великая депрессия оставила без денег много людей, но мы - еще больше. В ту пору «фокусники» в кругах мафии были на вес золота. Так они называли колдунов, - пояснил Диего. - К счастью для нас обоих, эти «фокусы», как и лучшие воспоминания, не пропьешь.
        С этими словами он, не сводя с меня глаз, вслепую сделал несколько виртуозных движений пальцами и отступил от решетки с третьим раздавшимся щелчком.
        - К сведению, Коул на тебя очень зол, - сообщил Диего то, о чем я и так была прекрасно осведомлена. - Уверена, что не хочешь остаться за этой решеткой?
        Я закатила глаза и толкнула ее плечом, распахивая. Диего, весело улыбнувшись, пропустил меня, а затем шепнул над моими скованными запястьями то самое треклятое Rhyddid.
        - Хорошо, что в коридорах магия действует, - вслух подметила я, растирая посиневшие запястья, расцарапанные ржвачиной, и стараясь не качаться из стороны в сторону при ходьбе. - Нам нужно найти Зои. Кажется, я знаю, где она.
        - Откуда?
        - Я ее слышу.
        «ОДРИ!»
        Это действительно был ее голос. Шипящий, как эхо старого граммофона, и такой далекий, что казался миражом пьянящего сна. Я не переставала крутить головой, пока мы с Диего шли по длинным извилистым коридорам, шаг за шагом разведывая местность. Миновав несколько клеток, идентичных той, в которой меня держали, мы проскочили мимо склада: нагромождение железных контейнеров и стеллажи с оружием, из которого самым безобидным была секира размером с мою голову.
        - Настоящие катакомбы! - прошептал Диего, щупая выступы на стенах, напоминающие драконьи чешуйки. Они могли оказаться как обычными следами времени, так и хитроумными замками, отпирающими потайные ходы. - Страшно представить, сколько здесь этажей… А уж сколько охотников тут побывало! Видела комнаты?
        Я содрогнулась, кивая: помимо складов, мы действительно обнаружили множество пустых и безликих спален, больше напоминающих военные бараки. Прогнившие кровати, истлевшее постельное белье, разбитые изразцы и закопченные очаги. Несомненно, когда-то здесь бурлила жизнь… Когда-то очень-очень давно.
        - Есть еще один охотник, - вспомнила я тихо, когда мы проходили через квадратную арку, за которой угнездились тени. Вместе с ними нас там могло поджидать что угодно. - Дарий говорил с ним по телефону…
        В беспокойстве я опрометчиво поджала губы и поморщилась: глубокие трещины вновь закровоточили, не успев исцелиться, как уже исцелились мои щека и челюсть. Однако привкус железа во рту волновал меня куда меньше, чем перспектива блуждать по подземелью до утра в поисках друзей. Диего, однако, не расслышал меня. Стоило нам углубиться в Орден, как он занервничал и помрачнел, что-то выглядывая в углах и тенях подземных залов. Казалось, он молча следит за кем-то, дразнящим его своим присутствием: Диего без конца скрежетал зубами и что-то фырчал, разгоняя руками пыль (или не пыль?).
        - Ты в порядке? - обеспокоенно спросила я, тронув его за плечо.
        - Нет, - признался Диего, нервно теребя языком титановое колечко во рту. - Мне не по себе от этого места. Слишком много…
        - Мертвых?
        - Да. Замученных.
        В какой-то момент он застыл посреди коридора, и я воткнулась носом ему между лопаток. В следующую секунду крепкая рука уже зажала мне рот, и вкус крови во рту смешался со вкусом серебра: агатовый перстень стукнул меня по зубам. Стерпев, я позволила Диего отпихнуть меня в каменный проход и послушно затихла. Оба мы вслушивались в тишину, пока ее не нарушил низкий голос:
        - Не трать мое время, принцесса, - сказал Дарий в одной из камер, с которой нас разделяла всего лишь стена. - Ваша Королева… Я хочу знать больше. Расскажи мне о ней. Что за ритуал вы проводите в Заячью луну? Как приманиваете жертв?
        Неизвестная ведьма пропищала что-то нечленораздельное с грубым немецким акцентом. Облегченно отметив, что это действительно не Зои, я выжидающе уставилась на Диего. Он выглянул из-за угла, а затем жестом поманил меня за собой. Затаив дыхание, я юркнула в очередную развилку, и уже спустя минуту голос Дария остался позади.
        Какие-то части замка можно было принять за пещеры, а какие-то - за полноценный отель, вырезанный в камне. Журчащие трубы в стенах, сломанные умывальники, щербатые чайные кружки, сундуки и прочие мелкие признаки обитаемости. Несмотря на запустение и отсутствие надлежащего ремонта, кто-то здесь определенно жил время от времени.
        «ОДРИ…»
        - Зои!
        Охотники будто специально отвели для нее самую дальнюю камеру в конце этажа - обособленную от прочих, тесную и крошащуюся, как сахарное печенье. С потолка нам на головы сыпался мелкий камень, и он же хрустел под ногами, пока я неслась стремглав к запертой решетке, за которой, как собака на цепи, сидела полуголая девушка. В ней едва можно было узнать человека - скорее скелет, обтянутый оливковой кожей и покрытый язвами под лоскутами ткани, которая когда-то была ее любимым вишневым платьем. Волосы, все-такие же жесткие и непослушные, сбились в колтуны, не расчёсанные месяцами. Мне потребовалось все мое терпение, чтобы не мешать Диего возиться покореженной шпилькой в замке. Зои, сидящая в углу, даже не шевельнулась, когда тот открылся.
        - Зои! Зои… Мы здесь! Все хорошо!
        Она смотрела на меня в упор, но будто не видела. Желтые глаза казались тусклыми, цвета пересушенной лимонной кожуры, а красные белки выглядели болезненно. Я наклонилась ближе, встряхивая Зои за плечи и щипая, чтобы привести в чувства.
        - Эй, Зои! Милая… Ну же! Очнись!
        Дыхание ее не смогло бы всколыхнуть ни соломинку, ни свечное пламя. Живая, но недееспособная, Зои осталась сидеть без движения. От моих толчков ее голова безвольно запрокинулась вбок, будто шея лишилась всех позвонков и перестала держать.
        - Что это с ней? - Я сглотнула и сместила дрожащие пальцы с плеч Зои на ее артерию. - Она как будто мертва, Диего! Но пульс есть… Диего, посмотри же!
        Несколько минут он молча сидел за моей спиной на корточках, но затем придвинулся и что-то растер между пальцев. Я увидела ту самую золу, мимо холодного очага с которой мы проходили: видимо, он успел соскрести ее ногтем, чтобы добро не пропадало зря. Нарисовав на щеке Зои нечто отдаленно напоминающее египетский крест Анкх, Диего шумно вздохнул и покачал головой. Лицо Зои, осунувшееся, стало таким же острым, как те камни, что нас окружали. Она совсем заледенела: можно было заработать обморожение, всего лишь приложив ладонь к ее лбу.
        - Все очень плохо, - вынес свой вердикт Диего, осторожно вытерев щеку Зои большим пальцем. Зола будто впиталась в нее, слившись с кофейной кожей. - Она ушла.
        - Ушла? - переспросила я с ужасом. - Что это значит? Куда?!
        - Туда, где нет боли, - прошептал Диего. От антимагического эффекта тюремной камеры его волосы стали медленно терять лоск и синеву. - Душа Зои в Дуате.
        Я уставилась на него, мотая головой:
        - Но Дуат - это же…
        - Царство мертвых, - кивнул он, уже копошась все той же несчастной шпилькой в стальных цепях, которые пригвождали Зои к стене, удерживая ее руки над головой. - И царство вечного покоя. Иногда души уходят туда непроизвольно… Когда слишком глубоко засыпают, например. Вспомни свои самые яркие сны, такие натуральные, что после пробуждения еще час бродишь, как не в себе, и путаешь реальность с вымыслом. Случалось такое? Так вот, это Дома Дуата, которые ты посетил, сам того не заметив. С ведьмами такое происходит чаще. Если слишком больно и нет надежды, что эта боль однажды закончится, Дуат становится убежищем. Это место, где все играют с жизнью в прятки.
        Голова у меня стала тяжелой и заболела от услышанного. С трудом все переварив, я медленно кивнула, сплетая жженные ниточки мыслей в колосок.
        - Охотники пытают ведьм, - прошептала я, вспоминая измученных женщин и мужчин, запертых в тюрьмах Инквизиции. Голодные, забитые, в собственной крови и моче. Многие из них выглядели как тряпичные куклы. Пытки в конце концов делали их безразличными. Здесь и где-то далеко одновременно. - Хочешь сказать, Зои было настолько больно, что она ушла в себя? Впала в… магическую кому?
        - Что-то вроде того, да. Придется отправиться за ней.
        - В Дуат? - с запинкой уточнила я.
        - В Дуат, - подтвердил Диего. - Но не в Ордене охотников же ритуалы проводить! Нужно попасть домой как можно скорее. Чем дольше ее Хат - душа - пребывает в Дуате, тем меньше шансов, что мы вернем ее оттуда. По крайней мере, в своем уме. Если не хочешь получить второго Гидеона, нужно шевелиться.
        Диего снова щелкнул шпилькой, и та сломалась пополам. К счастью, на секунду раньше сломалась цепь: подвешенные руки Зои упали вниз, а затем и сама она завалилась на живот, абсолютно бессознательная. Диего поднял ее на руки без лишних слов, давая мне время справиться с оцепенением, и вышел из камеры, мурлыкая Зои какую-то колыбельную на испанском. Хотелось бы верить, что там, на той стороне, она действительно его слышит, уставившись невидящими янтарными глазами в низкий потолок хищного замка.
        С каждым нашим шагом воздух уплотнялся, будто туннель уходил еще глубже под землю. Скользя взглядом по выцветшим полотнам и инкрустированным мечам с белой эмалью, висящим на стенах, я старалась не отставать от Диего, следуя за ним по пятам. Он почти бежал по лабиринтам коридоров с Зои на руках.
        Но где же Коул?
        - Вынеси ее отсюда, - шепнула я Диего, обернувшемуся назад, когда моя поступь за его спиной стихла: я остановилась перед очередной развилкой, собираясь повернуть в другую сторону. - Я должна найти остальных.
        - Будь осторожна, - произнес он только, прежде чем скрыться в темноте, откуда веяло прохладой и спасением.
        Я кивнула ему вслед и растерла пальцами черную метку под рукавом пальто, прислушиваясь к ощущениям. Если мы с Коулом можем чувствовать друг друга, то, значит, сможем друг друга и найти?
        Мысленно взывая к нему и представляя, как мои пальцы привычно запутываются в темных кудрях, я шаг за шагом двинулась дальше. Тени, отбрасываемые потолочными лампами, играли на стенах и кривились, будто глумясь. Для обители прирожденных убийц здесь было неправдоподобно тихо. Ни посторонних звуков, ни хотя бы чувства, что Коул где-то поблизости. Неужели наша связь тоже не работала в Ордене?
        Я минула еще несколько коридоров, надеясь, что вдали от темниц шестеренки «ведьмовского компаса» наконец-то встанут на место. Тишина давила, как и тотальное одиночество: неизвестно, откуда ждать беды. Стараясь ступать строго вдоль стен и потише дышать, я прошла мимо комнаты, отдаленно напоминающей кухню с залежами круп, и подобралась к загадочной винтовой лестнице.
        - На помощь!
        Я едва не навернулась со ступенек от визга. К счастью, принадлежал он не Коулу и не Тюльпане. Голос казался смутно знакомым, но эхо мешало узнать его. Вспомнив о бедняжке, с которой Дарий развлекался, пока не развлекался со мной, я содрогнулась и все-таки отправилась на зов. Несчастная ведьма! Зная на собственной шкуре, какого это - жить в заточении, не ведая ни света, ни милосердия, - я не могла ей не помочь. Племя есть племя.
        - Помоги мне! Пожалуйста!
        Я закусила собственный кулак, чтобы не закричать, и шарахнулась в сторону, когда решетка рядом загрохотала. Даже не заметив в темноте еще одну камеру, я прищурилась, разглядывая круглое лицо с мелкими чертами, протиснувшееся между прутьями. С клубнем из обесцвеченных волос, отливающих зеленью, ведьма таращила на меня такие же зеленые глаза и часто дышала ртом. Она явно провела здесь по меньшей мере несколько недель: об этом говорило ее изодранное коричневое платье, когда-то бывшее красным, и дикий взгляд, как у волчонка. Ведьма не говорила, а мяукала, протягивая ко мне руку и тыча сломанным ногтем куда-то мне за спину:
        - Ключи возьми, дура!
        Я обернулась, спотыкаясь о раскинутые руки мужчины, распластанного на полу. Занявший собой половину коридора, он неестественно скрючился, повернув шею под странным углом. Но, судя по тяжело вздымающейся спине, все еще был жив. По хохолку из смоляных волос и вытатуированной оливе на жилистой шее я распознала Дария.
        - Это ты его вырубила? - спросила я, настолько потрясенная, что даже забыла испытать радость от увиденного.
        - Думаешь, если бы это была я, то я бы по-прежнему сидела в этой клетке?! - фыркнула ведьма и яростно забарабанила маленькими кулачками по чугунным прутьям. - Эта белобрысая стерва вырубила его, но даже не удосужилась меня выпустить! Dumme Schlampe!
        «Белобрысой стервой» вкупе с немецкими ругательствами могли обозвать лишь одну женщину в мире. Только она же могла ловко управляться с бюрократическими делами моего ковена и в одиночку отправить мускулистого охотника на ведьм считать овец. Действительно, нет на свете ничего, что было бы Тюльпане не по зубам! Я гордо ухмыльнулась и не без наслаждения пнула Дария под ребра, раз уж представилась возможность.
        Постойте-ка…
        - Виена? - вспомнила я имя ведьмы, что прислуживала Авроре на ритуале Идунн в парке Пелем-Бей прошлой весной. В памяти всплыли лишь презрительные насмешки в мой адрес и то, как она воздыхала по своей Верховной, готовая лобзать ей ноги и отлавливать в жертву мужчин, чья кровь помогла бы взрастить очередную молодильную яблоню. - Ты ведьма из ковена Шепота. Помощница Авроры Эдлер. Неудивительно, что Тюльпана не стала тебя выпускать, - хмыкнула я, уже раздумывая над тем, а стоит ли это делать мне. - Как ты попала сюда?
        - Рафаэль, - прорычала Виена, глядя на меня исподлобья. - Все мы здесь благодаря ему. Я прибыла в Новый Орлеан как голубь мира, от лица моей Верховной…
        - Где она, кстати? - Я не стала сглатывать яд и позволила ему просочиться в мой голос, криво улыбаясь. - Почему не примчалась на помощь своей верной слуге?
        - У госпожи и так много хлопот. Особенно после того, как твой прожорливый жемчуг вытянул из нее всю магию! - огрызнулась Виена, и костяшки ее пальцев, сжимающих прутья, побелели.
        Судя по зеленым глазам, горящим в темноте, как блуждающие огни в лесу Вермонта, она очень хотела, чтобы вместо прутьев оказалась моя шея. Однако мысль, что Аврора до сих пор не может оправиться после кражи моих Вестников, согрела нутро, как глоток какао. Я улыбнулась и наклонилась к телу Дария, хлопая по карманам его штанов.
        - Это не ключи, - заметила Виена, и вместо оскала на ее лице отразился предательский страх.
        - Да, не ключи, - сказала я, прижимая к сердцу потертое бронзовое зеркальце. - Это мой талисман. Я должна вернуть его хозяину, иначе он откусит мне голову.
        Проверив зеркальце и убедившись, что оно не повреждено, я спрятала его в карман. Дарий измученно застонал, переваливаясь на бок, и я поморщилась при виде разбухшего носа, утратившего свою прелестную симметрию. Тюльпана явно неплохо орудует деревянным ухватом - он, испачканный в крови, валялся под соседней решеткой.
        - Ты же не оставишь меня здесь, правда? - жалобно проскулила Виена, лицемерная до мозга костей и принявшаяся изображать невинность. - Когда Дарий очнется, он будет очень зол… И наверняка захочет узнать, куда отправились нарушители порядка. До Шамплейна путь неблизкий, но я прекрасно осведомлена, как найти к нему дорогу…
        Нет, все-таки невинность долго не продержалась. Природа всех ведьм Шепота слишком быстро отторгает чужеродное.
        - Ладно-ладно, я поняла, идем.
        Виена была готова расплакаться от счастья, когда я, чертыхнувшись, все-таки вытащила следом за зеркальцем ключи Дария из его кармана. Шмыгая и утираясь рваным рукавом, Виена выпорхнула из открывшейся камеры и едва не сбила меня с ног, бросившись вверх по лестнице. Не зная, что еще делать и где искать Коула, я бросилась следом.
        Она удивительно ловко ориентировалась в коридорах: распахивала только нужные двери и выбирала только правильные развилки. Их «правильность» чувствовалась в воздухе, становящемся все свежее с каждым нашим шагом. Полностью доверившись Виене, я молча крутила головой, ища следы присутствия Коула. Сердце тревожно сжималось, а взгляд все чаще падал на чернильную метку вокруг запястья, проверяя: по-прежнему ли она черная? Да, черная… Но тревогу это почему-то не умаляло.
        - Далеко собралась, шницель?
        Виена остановилась под мраморной аркой как вкопанная, и я тут же попятилась, радуясь тому, что успела отстать от нее на несколько метров. Быть может, повезет остаться незамеченной? Ведь там, в самом конце коридора, заканчивающегося раздвижными дверьми, кто-то стоял, раскачиваясь на пятках.
        Высокий мужчина, сокрытый мраком, расправил плечи и двинулся на нас. Что-то в его руке сверкнуло, и я услышала лязг стали, не предвещающий для ведьм ничего хорошего. Дарий все еще лежал где-то там, на глубине нескольких этажей, - но тот, кто преграждал нам путь, тоже был охотником. И куда более искусным: он порхал, а не двигался, напоминая реку, готовую обойти любое препятствие. Шаг вправо - и он тоже шагает вправо, шаг вперед - он отходит назад. Из-за спины Виены мне не удавалось рассмотреть его лица, но это было и не нужно: угроза, которую он источал, ощущалась физически. Дарий ни в какое сравнение не шел с тем, кто появился перед нами сейчас. Виена подтвердила это, всхлипнув и выставив перед собой фарфоровые руки, будто пытаясь загородиться от кошмара, ставшего явью.
        - Отойди! - крикнула она не то мне, не то охотнику, и руки ее запрокинулись выше, вытягиваясь над встрепанной головой. - Ёрмунганд, змей мира, великий Мидгардсорм! Пробудись от спячки и взмахни хвостом.
        Блеклый шепот, но сильный удар: он, невидимый, пришелся аккурат на середину арки. Я посмотрела вверх, и в лицо мне посыпались известка и щебень, крошащиеся под чарующим голосом Виены - таким же красивым, как магия, что она творила. И таким же разрушительным.
        - Древо девяти миров цветет - Ёрмунганд их все сотрет!
        Мелкая дрожь усилилась и обуяла стены, по крайней мере те, что были подвластны колдовству. Потолок тоже затрещал, обваливаясь. Казалось, еще секунда - и Орден провалится в адово пекло. Я ухватилась за барельеф стены и отползла назад, уже понимая, что намерена сделать Виена - она хочет похоронить охотника заживо. А заодно, возможно, и нас.
        - Песок времен и океана глубина. Да содрогнется Асгард, жизни асов унося!
        Мужчина, увернувшись от летящего сверху булыжника, потянулся к нам навстречу. Все случилось так быстро, что я даже не успела моргнуть.
        - Щелк! И нет заклятия, - усмехнулся охотник.
        Я не поняла, что именно произошло, но взмах его меча-фалькаты действительно напомнил щелчок. Быстрый, ловкий и смертоносный. Одно движение - и голова Виены покатилась по полу, забрызгав кровью мои кроссовки, а тело рухнуло наземь. Землетрясение умолкло так же быстро, как и ведьма, породившая его. Это позволило охотнику пройти под сыплющейся аркой и оказаться со мной лицом к лицу. Он тряхнул мечом, вытирая лезвие о штанину, и во рту у меня пересохло.
        Я попятилась, надеясь успеть юркнуть за соседнюю колонну, но было поздно. Медленно, как тигр, охотник приблизился, ничуть не боясь. Ведьма, магия которой безвредна для тебя, - всего лишь овца на убой.
        - Так-так… А ты у нас кто?
        Охотник вышел на свет. Ему было лет сорок, но форму он держал достойную. Кофейные кудри и глаза, как черные агаты в короне Гадеса. Когда он поворачивал голову к светильникам, расколотым и плюющимся искрами, в буйстве ореховых красок можно было разглядеть зелёные прожилки. Лето Вермонта и осень Северной Каролины… А уж очаровательные ямочки на небритых щеках я узнала и подавно.
        Боже… Этого просто не может быть!
        - Меня зовут Джефферсон, - сказал мужчина, и я, ударившись затылком о стену, горлом почувствовала острие его фалькаты. Дол Шивы и сверкающий дамаск, из которого был сделан тот же меч, что Коул отныне носил на своем поясе наравне с «Глоком». - Ты можешь звать меня Джеф… Пока ведёшь себя как примерная девочка и отвечаешь на мои вопросы. Вот первый из них: куда подевалась твоя подружка Зои-Мари?
        - Дежавю, - вырвалось у меня невольно сквозь удушливый страх. Я будто снова очутилась на кухне маленькой фермы Гидеона с десертным ножом у сонной артерии, когда мы только познакомились. - Вот уж действительно «яблоко от яблони»!
        Мужчина раздраженно дернул головой, и я почувствовала боль, спускающуюся вниз по шее: острие меча надавило, пуская первую кровь.
        - Хитрая, как любая женщина, и умная, как редкая ведьма. Гремучая смесь. - Тот, кто звал себя Джефферсоном, наклонился. Я почувствовала жар его дыхания и ненависть. Мужская рука дрожала, будто он сдерживался, чтобы не убить меня прямо сейчас. - Что ж, поздравляю, тебе удалось провести мальчишку. «Я ищу подругу», бла-бла… Какая ведьма будет так открыто заявлять о себе и распивать коктейли в охотничьем логове? Ты ведь точно знала, куда идешь. И также знала, что с тобой будет. Ты хотела, чтобы Дарий привез тебя сюда, - сыпал догадками Джеф, и я судорожно втянула в себя воздух, восхищенная им. - Это может значить лишь одно: ты пришла за желтоглазой колдуньей. И ты из Шамплейн. Так ведь? Чего молчишь?
        Все, что я смогла выжать под острием фалькаты, - это несуразное мычание. Мне нечего было противопоставить охотнику в открытом бою, а говорить правду - худшее, до чего может опуститься ведьма в безвыходном положении. Разве что…
        Я дернула рукой, распахивая пальто.
        Дзынь!
        Бронзовое зеркальце вылетело из кармана. И застучало по полу, прыгая к ногам охотника.
        Если я права… Боже, пусть я окажусь права! Судьба всегда жестока. Пусть она останется жестокой и в этот раз!
        Не убирая меча, целящегося в мою гортань, Джефферсон медленно наклонился и подобрал талисман Коула. Замочек щелкнул, и зеркальце открылось, отражая лицо Джефферсона: широкие скулы, квадратный подбородок, красивые теплые глаза с морщинками в уголках. Его губы сжались, сминая друг друга, но ни один мускул на лице не дрогнул. Лишь рука, держащая фалькату, опустилась, а вторая стиснула зеркальце в кулаке.
        - В последний раз я видел его двадцать лет назад, - прошептал Джефферсон, и зеркальце, захлопнувшись, перекатилось в мозолистых пальцах.
        - Да, - тихо выдавила я, с трудом подчиняя себе дрожащий голос. - Это…
        - Оно не твое. Воровка!
        То была и отдаленно не та реакция, на которую я рассчитывала. Рывок - и меч воткнулся в трещину между камнями, очертив мою ушную раковину и оставив ту в крови. Я покосилась на лезвие, от которого мое лицо отделяло всего несколько дюймов, а затем запищала, как котенок: Джефферсон подался вперед и схватил меня за горло, отрывая от земли.
        - Говори, - прорычал он, и я забарахталась над полом, расцарапывая его руку и пытаясь оторвать ее от себя. - Где взяла зеркало?! Что ты сделала с моим племянником, богомерзкая тварь?!
        И я бы с радостью ему ответила, если бы только могла, но Джефферсон даже не замечал, как близок к тому, чтобы сломать мне шею. Легкие закипели от нехватки воздуха, глаза налились кровью. Но Джефферсон и не думал меня отпускать: он все давил и давил, глядя в мое синеющее лицо. Щеки у него пылали, а верхняя губа поджалась, как у настоящего хищника, обнажая зубы.
        - Не могу… дышать… - прохрипела я, оставляя на тыльной стороне его ладони багровые полосы от ногтей.
        Мое сердце было готово выпрыгнуть из груди. Затем я услышала, как оно замедляется, и мир перед глазами начала топить тьма.
        Щелк!
        Такой же звук, как в тот миг, когда меч Джефферсона отделил голову Виены от тела. Рука его дернулась, швыряя меня на холодный камень, и пальцы разжались. Первый глоток кислорода после удушья обжег: я закашлялась и, растирая шею, отползла к колонне, оглушенная стрекотом скрещенных мечей. Это было невозможно: ни один смертный не мог двигаться так быстро, как двигался Джеф. В тот момент, когда я почти потеряла сознание от удушья, он успел выдернуть из стены фалькату и обернуться, чтобы встретить вражеский клинок, целящийся ему в спину.
        Щелк. Щелк.
        Звук повторился несколько раз, но Джефферсон мастерски отражал каждый выпад высокого юноши, бескомпромиссно напирающего на него. Лавируя между колоннами, чтобы не дать загнать себя в угол, Джефферсон… не сражался. Лишь уходил в глухую оборону. Оно и понятно: ведь атаковал его тот, кто был похож на него как две капли воды и следовал тому же зову крови, передающемуся по наследству.
        - Беги, Одри! - крикнул Коул, снова обрушивая на выставленный клинок Джефферсона серию режущих ударов.
        Метка его пылала оранжевым - жидкий огонь, отдающий ему мою магию, а мне дарящий шанс на выживание. Я подобралась, оперлась на локти, пытаясь встать, но мозг вконец опьянел от долгожданного воздуха: голова шла кругом. Я пыталась сосредоточить взгляд на Коуле, но все, что видела, - это вихрь мечей и растрепанные кудрявые волосы. Чьи именно?
        Джефферсон увернулся, рисуя фалькатой в воздухе дугу. Деревянная стружка ударила снопом вверх - пытаясь достать до Джефферсона, Коул случайно располовинил бочку.
        - Гидеон?! - донесся до меня голос охотника. Коул не слышал его, рассекая навахоном воздух снова и снова. - Да стой же… Черт!
        Коул сделал подсечку и, когда Джеф споткнулся, очертил его скулу той частью клинка, что шла волною, напоминая косу. Маленький лоскут кожи буквально сполз с щеки, и лицо Джефферсона залила кровь. Но Коулу было мало: он пнул его ногой в живот и, отбросив к дальней стене с бочками, ударил еще раз.
        Вся ярость, что пылала в груди Коула, пылала и в моей: я чувствовала его обиду за то, что покусились на самое дорогое в его жизни. Я чувствовала бурлящую несправедливость, что кто-то чинил расправы над теми, чьей виной было лишь рождение не похожими на других. Я чувствовала и усталость, что медленно росла в Коуле, напоминая: или мы уйдем сейчас, или не уйдем вообще.
        - Беги же, Одри! - Коул повернулся ко мне вполоборота, но руки его были заняты боем: одна ладонь огибала рукоять навахона, а другая - само лезвие, пуская кровь, но отчаянно удерживая вес Джефферсона, навалившегося сверху. Острие фалькаты почти чиркало Коула по горлу, пока он пригибался, согнув колени. Слишком сильный соперник… Слишком похожий. - Одри, не смотри на меня! Просто беги!
        - Давай! Ты его слышала!
        Тюльпана, взявшись из ниоткуда, подняла меня под руки. Все, что я видела, - это темные глаза Коула, провожающие нас с надеждой и облегчением. Лишь когда меня и Джефферсона вновь стал разделять целый коридор, лязг железа утих. Я оглянулась: Коул позволил себе проиграть, выпустив меч из рук. Но лишь для того, чтобы, упав, перекатиться на спину и, подобрав его, побежать за мной и Тюльпаной.
        - Скорее! Вперед! - скомандовал он.
        Коул несся следом, взмыленный и оставляющий за собой дорожку из капель крови, но по крайней мере живой. Лишь когда он нагнал нас и пропустил свои израненные пальцы меж моими, я наконец-то смогла поверить в то, что беда осталась позади.
        Стальные двери Ордена распахнулись под заклятием Тюльпаны, выбежавшей первой, а затем закрылись за нами на дюжину магических замков, которые все равно разобьет любой, в чьих венах гудит Охота. Пустой, но мстительный, как разоренный улей, Орден хранил молчание. Он отпустил нас.
        Но, как оказалось позже, то была всего лишь фора.
        IV. Туда, куда нельзя живым
        Вермонт встретил нас такой же стужей, какой и провожал. Снег припудрил верхушки деревьев и крышу из синей черепицы, а особняк, вновь всеми покинутый, смотрел на нас с немым укором темными окнами. Конечно, его обида продлилась недолго: как только Сэм влетел внутрь с Зои на руках, жизнь в доме вновь забурлила, как в котле с вербеной, который Тюльпана поставила на огонь. Мы все нуждались в омовении, но не физическом, а духовном. И в кожу, и в память прочно въелись грязь и боль.
        Когда запах трав растекся по дому, как марево, я наконец-то смогла вдохнуть полной грудью - впервые с той поры, как обнаружила себя в клетке Ордена. Даже после побега мне не удалось ни расслабиться, ни подремать. Злость Коула, сидящего за рулем, трещала, электризуя воздух, пока мы мчались прочь от заброшенной водонапорной станции на окраине Шривпорта, под которой, оказывается, прорастал целый замок. Я сидела сзади и ежилась у окна. Коул смотрел на меня редко и украдкой: вероятно, искал на лице ссадины и другие признаки увечий, нанесенных коллегами Ван Хельсинга. К счастью для нас обоих, все окончательно зажило еще в тот момент, когда мы всей гурьбой забились в машину. Убедившись, что я невредима, Коул вновь отвернулся и сосредоточился на дороге и том, как бы не отломать баранку руля, вцепившись в нее мертвой хваткой. Даже в моменты ссор мы были связаны: метка на запястье, утратив огненный окрас, все равно пульсировала. Я чувствовала, как гнев в груди Коула сменился горькой обидой и разочарованием.
        - Посмотри, нет ли кого на хвосте, - велел Коул Сэму, теснящемуся со мной и Диего на заднем сиденье. За те два дня он, кажется, окончательно вернулся в норму.
        - Никакой погони, - ответил Сэм, изогнувшись и вглядевшись в заднее стекло. Его пальцы, еще больше огрубевшие за эти месяцы, непрерывно гладили Зои по волосам. Она ловко уместилась у нас троих на коленях, и ее босые ступни лежали на моих ногах, укрытые пледом.
        - Коул… - попробовала заговорить с ним я, перегнувшись через рычаг передач, но он тут же прибавил на радио громкости, давая понять, что не готов.
        Как только мы въехали в центр Шривпорта и припарковались на стоянке в районе Каддо Хайтс, солнце село за горизонт. Парковка оказалась безлюдной и почти неосвещенной, что идеально подходило для ритуала перемещения. На долю Тюльпаны выпала телепортация Диего, Сэма и Зои вместе с джипом - из нас двоих она была единственной, чей дар психокинеза осилил бы такие габариты, в процессе не расщепив тела на атомы.
        Круг соли на асфальте. Треугольник, образованный сцепленными руками. Порыв ветра - быстрее, чем мой вздох, - и вот спустя мгновение мы с Коулом, на которого действовала лишь моя магия, остались на парковке совершенно одни. Вокруг мигали фонарные столбы и виднелись приземистые зданиями из бетона.
        - Возьми меня за руки, - попросила я. - И закрой глаза… А то сосуды полопаются.
        Коул смерил мои раскрытые ладони таким взглядом, будто я держала в них дюжину сороконожек, которых шкодливая ачери Гён любила подбрасывать нам в хижину забавы ради. Что-то внутри надломилось, но это было заслужено. Я в который раз обманула доверие Коула и вновь поступила так, как считала нужным, даже не поставив его в известность. Обойдись так со мной он, разве я бы вела себя иначе?
        Не произнося ни слова, Коул взял мои руки в свои, и я затаила дыхание, замлев от тепла его кожи. Тонкие пальцы, израненные клинком, были длиннее моих, а правая ладонь, наспех перевязанная каким-то старым лоскутом ткани из багажника, казалась болезненно горячей. Истинный защитник - даже сгорая от ярости, он не позволит этому огню меня обжечь. И никому другому обжечь не позволит тоже.
        - Ab uno loco ad alium, - прошептала я, нежно сплетя наши пальцы, что было вовсе необязательно для заклятия, но позволило мне незаметно исцелить его раны, даже если Коул этого не хотел.
        Под его ресницами пролегли густые тени, такие же чернильные, как облака над нашими головами, окрашенные сумерками. В них карие глаза казались черными, но искусанные губы горели ярко, словно бутоны красных роз. Коул наверняка жевал их все то время, что мчался в Новый Орлеан через несколько штатов, гадая, успеет ли найти меня раньше, чем метка на его руке превратится в истлевший шрам.
        Хитросплетение родинок и веснушек, по которым можно было составлять звездную карту, выглядывало из выреза его клетчатой рубашки. Коул послушно закрыл глаза, не догадываясь, что я соврала насчет сосудов: просто так было проще любоваться им, пока вихрь магии уносит нас прочь от проклятого города и возвращает домой.
        Когда мир вокруг устаканился и Шривпорт сменился на зябкий и снежный Вермонт, я покачнулась от слабости и расцепила наши руки, чуть не упав в сугроб. Коул ловко придержал меня под локоть. Лишь убедившись, что я твердо стою на ногах и не собираюсь терять сознание, он отпустил меня и поднялся в дом, так ни разу со мной и не заговорив.
        А теперь на плите кипела вербена. Я зачерпнула ее кружкой, умыла настоем лицо и встала под горячий душ в охапку с бутылкой шампуня. Увы, это не помогло: в зеркале я по-прежнему выглядела так же ужасно, как и чувствовала себя. Волосы категорически отказывались подчиняться расческе, напрашиваясь, чтобы я снова обрезала их. От пережитого я будто стала выглядеть старше, хотя, будучи ведьмой, еще долго не должна была стареть: двадцать один год ничто по сравнению с тремя веками, что мне предстояли. И все-таки я осунулась. Скулы прорезались, губы высохли, и серые металлические глаза казались непропорционально огромными на тонком лице. Их цвет напоминал мне о том, как много смертей было в моей жизни - у всех, кто погиб, были точно такие же глаза.
        Втиснувшись в водолазку, я забрала волосы гребнем. Жемчуг в нем сверкал, но не так ярко, как жемчуг на моей шее, безупречно белый и нанизанный на тонкую золотую нить. Я больше не прятала Вестники даров под свитером, а носила гордо, с высоко поднятой головой. Регалия моего ковена сохранилась, даже когда не сохранился сам ковен.
        - Да я даже имя свое забыл! Ты в курсе, что у меня магистерская степень Принстона по английской литературе? А теперь представь, что я сдавал бутылки, чтобы купить уцененный позавчерашний сэндвич на убогой заправке. И все из-за Рафаэля!
        Я поднялась на третий этаж и прильнула ухом к двери. Комната с бумажными фонариками, похожая на восточный шатер, была выкрашена в цвет крыла зимородка - Зои не участвовала в строительстве нового особняка, но ей бы точно понравился наш выбор. В окружении дымящихся кадильниц, кресел с парчовой драпировкой и бдительных друзей, Зои по-прежнему спала беспробудным сном. Но это не мешало Сэму кричать во все горло, меряя ее комнату размашистыми шагами, пока Диего сидел на голом полу с черной свечой в руках и медитировал. Точнее, пытался.
        - Я пришел к этому вуду-ублюдку, потребовал отвести меня к Зои, а потом он вдруг схватил какую-то тряпичную куклу с тумбы, вцепился мне в волосы, и оп, - в просвете замочной скважины я увидела, как Сэм остановился у зашторенного окна, - темнота! Ни ковена, ни воспоминаний, ни Зои. Я даже не знал, что прошло два месяца. А ведь когда уезжал, только октябрь заканчивался…
        - Спасибо за исповедь, конечно, - перебил его Диего, не выдержав. Лизнув указательный палец, он затушил закоптившийся фитиль. - Но ты не хочешь спуститься вниз и, скажем, помочь Тюльпане с приготовлениями к Йолю? Он, кстати говоря, уже послезавтра, как и день рождения Морган. Или можешь еще раз принять душ. Если вывести экстракт твоего запаха, то его можно так и подписать: «Два месяца бездомной жизни».
        - Слышь… - Сэм вперил руки в бока, и в хриплом прокуренном голосе зазвенела сталь. Его щетина, такая же морковно-рыжая, как и волосы, завивалась в настоящую бороду. Сэм поскреб ее пальцем и сузил зеленые глаза, выражая недовольство и желание вспомнить былую молодость. То есть накостылять кому-нибудь. - Не умничай мне тут, мучачо! Я помочь вообще-то пытаюсь, рассказываю, как дело было. Хотя тебе, наверное, и впрямь все равно. Одри сказала, это ты ей воду в уши лил, будто мы с Зои сбежали из ковена… Какого же, выходит, дерьмового мнения ты был о нас все это время?
        Диего осекся, и я, наверное, впервые увидела его румянец. На смуглой коже он казался малиновым, как ягодное варенье.
        - Ты хочешь, чтобы я сказал это вслух? Мне жаль. Облажался, признаю. То письмо выглядело очень правдоподобно. Даже проверку углем выдержало…
        - А вот проверку дружбой - нет, - фыркнул Сэм. - Мы с Зои все это время были в полной заднице, Диего! Ладно я, но она… Она такого не заслужила! Так что вытаскивай ее оттуда сейчас же.
        - А чем я, по-твоему, занимаюсь?! Ты только и делаешь, что отвлекаешь меня! Вот и иди…
        - Хватит отправлять меня в душ! Я уже там был. И какой, к черту, Йоль?! Я католик и понятия не имею, что это вообще такое. Мы, люди, празднуем Рождество!
        Диего втянул воздух сквозь сжатые зубы, и черная свеча в его руках снова вспыхнула против воли. Заметив, что он близок к тому, чтобы поджечь дом, Сэм капитулировал:
        - Хорошо-хорошо, понял! Я буду молчать, но с места все равно не сдвинусь, пока Зои не придет в себя. - Сэм вытянулся по струнке во все свои сто семьдесят пять сантиметров. - Ну, за работу!
        Я и без того знала, что Сэма и Диего нельзя назвать закадычными друзьями: кроме любви к «горячительным смесям», у них так и не нашлось ничего общего. Но я никогда не думала, что они умудрятся сцепиться друг с другом, пробыв наедине всего пару часов. Сэм уже закатал рукава твидового свитера, а Диего расправил плечи и распустил по спальне убийственную ауру с запахом ментоловых сигарет, когда я толкнула дверь, вторгаясь в комнату.
        - Как у нас дела? - Выдавив миловидную улыбку, которая должна была разрядить обстановку, я оглядела обоих мужчин.
        Сэм незаметно спустил рукава обратно и отошел к резному трюмо, затопленному дымом из кадильниц. Я же незаметно повела пальцами за спиной, и форточка у постели приоткрылась с едва слышным скрипом. Заметив это, Диего торжествующе ухмыльнулся, ведь оказался прав: хоть Сэм и был одет с иголочки, он по-прежнему благоухал, как армейские сапоги. Я подозревала, что дело было не в питании объедками и ночлежке под мостом, а в колдовстве Рафаэля: заклятия вуду всегда впивались в несчастных намертво. Однако зловоние, которое пройдет со временем само собой, - весьма скромная плата за избавление от сумасшествия.
        - Я подобрал нужный ключ, - радостно объявил Диего, отставляя свечу на прикроватную тумбу у лица Зои, спящей в ворохе одеял. Та выглядела такой умиротворенной, будто бы знала, что снова дома и здесь ее никто не обидит. - Осталось только освятить комнату, и можно приступать.
        Я кивнула, подходя ближе к постели, и Сэм тут же встал рядом. При встрече Коул чуть не задушил его в совсем не брутальных объятиях, и тот так растрогался, что обнял Коула в ответ, но теперь же вновь стал угрюмее тучи. Порядком похудевший и наверняка с гастритом от вечного фастфуда, Сэм даже обзавелся несколькими новыми шрамами: один перечеркивал верхнюю губу, а другой - правое веко. Он толком не успел освоиться в новом особняке - лишь присвистнул, мельком его осмотрев, а затем Зои вновь заняла все его внимание.
        - В Ордене ты сказал, что придется отправиться за Зои в Дуат, чтобы вернуть ее душу… - припомнила я, наблюдая, как Диего обходит ее кровать по кругу, что-то высыпая на пол из бумажного пакетика. Это «что-то» мерцало в воздухе, как пыльца, и, наклонившись, я растерла между пальцами костную муку. - Значит, ты подготовил ритуал, который перенесет нас туда?
        Диего насмешливо приподнял брови и сдвинул ковер в угол, чтобы начертить посреди комнаты мукой неизвестный мне знак, напоминающий жука-скарабея. Очевидно, это и был тот самый ключ, который Диего так долго выглядывал в своем подсознании, медитируя под треск свечи и болтовню Сэма.
        - Не нас, а тебя. Ты пойдешь туда одна. - И, когда рот у меня беззвучно приоткрылся, Диего пояснил: - Я не смогу ее найти, ведь Зои была ведьмой твоего ковена, а не моего. Вдобавок удерживать в Дуате нас двоих слишком энергозатратно…
        - Допустим, - согласилась я неохотно, стараясь заткнуть вопящий рассудок. «Верховная не должна бояться таких вещей, как какое-то путешествие в загробный мир», - повторила я себе несколько раз, помогая Диего расставлять черные свечи из вощины на комоде. - Но что именно представляет собой этот твой ритуал?
        - Если расскажу, начнешь бояться, а страх может нам помешать.
        - Ты в курсе, что после этих слов я уже начала бояться, да? - саркастично спросила я, но Диего только пожал плечами. - Ладно, будь по-твоему. Сколько времени я пробуду в Дуате? Сам знаешь, послезавтра Йоль… Я не рассчитывала проторчать в Луизианне несколько дней, так что готовиться к приезду Морган и торжеству придется в спешке. А если я еще и в Дуате умудрюсь затеряться…
        - Не волнуйся, там ты время не почувствуешь. - Диего улыбнулся как-то слишком задорно (ну конечно, не он же отправлялся в мир мертвых!). Роясь в своем мотоциклетном рюкзаке и звеня спрятанными на дне клинками, он кропотливо подбирал нужный. - Минута здесь - около пяти минут в Дуате. Только учти, - Диего наконец-то нашел нужный нож, зигзагообразный и извивающийся, будто змея, залитая сталью, - ты не некромант - ты Верховная. Это не одно и то же. Твой дар не врожденный… И у тебя нет опыта. Мне придется отправить тебя в Дуат… насильно. Я стану твоим проводником, но для этого ты должна полностью доверять мне.
        Доверять кому бы то ни было мне всегда удавалось с трудом, но раз без этого было не обойтись… Взгляд невольно упал на Зои. Как же сильно нужно страдать, чтобы смерть показалась тебе лучшим решением?
        - Хорошо, - ответила я. - Обещаю, что буду доверять.
        - Славно. Тогда иди и поспи.
        - Что?! - воскликнули мы с Сэмом одновременно.
        - Дуат высасывает жизненные силы. Войдешь туда с усталостью, а вернешься с болью. Только уже трехкратной. Если вернешься вообще… Сначала ты должна восстановиться.
        Иногда я забывала, насколько Диего старше меня. Ребячливый, болтливый и, казалось бы, не воспринимающий ничего всерьез, он просто притворялся. Сейчас, готовя важнейший в нашей жизни ритуал, он был как никогда серьезен. Не только я искупала свою вину - он тоже чувствовал себя виноватым за то, что так долго верил в собственную иллюзию. Теперь, стараясь ради Сэма и Зои изо всех сил, Диего суетился в комнате, но все равно сумел заметить то, что не сразу заметила даже я сама, - мое истощение.
        - Если так нужно… Шести часов сна хватит?
        - Вполне. И еще кое-что… Обработай старые раны, - деликатно попросил Диего. - Помнится, они тяжело заживали. Дуат может снова открыть их. Наложи мазь… На всякий случай.
        Я кивнула, несколько помрачнев от дурных воспоминаний, и посмотрела на Сэма.
        - Скоро Зои снова будет с нами, - заверила его я напоследок. Он раздраженно притопнул ногой, но ничего не сказал, отвернувшись к постели и ее неподвижной хозяйке.
        Я заснула поразительно быстро, даже не раздеваясь, хотя была уверена, что не смогу сомкнуть глаз от тревоги и возбуждения. Однако теплый плед убаюкивал, как и запах чабреца с жженой карамелью - запах Коула, что остался на его стороне постели. Только-только открыв глаза, я сразу приложила к ней ладонь: ледяная. Коул не приходил и не ложился со мной, а ведь за окном было уже светло, и небо превратилось в апельсиновую корку. Кажется, я умудрилась проспать больше, чем обещала, - почти целую ночь. Интересно, где в таком случае спал Коул? И спал ли вообще?
        Наспех запихнув в себя старую пачку крекеров из закромов спальни, я подорвалась к шкафу. Кажется, Диего просил обработать шрамы…
        - Что, снова болят?
        Сидя на кровати и пытаясь извернуться перед зеркалом так, чтобы точечно нанести бальзам себе на спину, я вздрогнула и обернулась, глядя на Коула. Он стоял в дверях и не спешил входить, наблюдая за мной какое-то время - не то сомневаясь в том, что хочет зайти, не то раздумывая, как лучше это сделать.
        - Нет, - покачала головой я. - Диего сказал, что лучше перестраховаться. Судя по всему, в Дуате со старыми травмами шутки плохи.
        - Вот оно как… Дуат… Давай тогда я помогу, а то сама не достанешь.
        Коул вдруг подошел, отнял у меня стеклянную банку с мазью из пустынных цветов, которую я достала из шкафчика, и забрался с ногами ко мне на постель.
        Где-то внизу отдаленно грохотали кастрюли. Тюльпана ненавидела брать на себя готовку, и Коул, очевидно, все это время помогал ей: от него за версту пахло имбирным печеньем и клюквенным соусом.
        - Ш-ш, - зашипел он мне на ухо, когда я вздрогнула от холода мази, остудившей рубцы.
        Немного разогрев в ладонях банку, он расстегнул мой бюстгальтер, зачерпнул мазь указательным пальцем и осторожно растер ее по окружности солнца, высеченного на моей плоти его собственным клинком в Самайн.
        - Когда-то Джулиан хотел сделать этот знак нашей парной татуировкой… Сейчас он был бы в восторге, - мрачно буркнула я, наблюдая за Коулом в отражении зеркала. Его руки порхали над моей спиной, работая так умело, как не работала даже я с травами и рунами. Он уже давно приноровился к этому ритуалу, который долгие недели мы повторяли ежедневно, настолько сильно болели шрамы, не давая мне спать по ночам. Так нанесение мази стало интимным полуночным моментом - после него даже секс казался излишним.
        Я прижала водолазку к груди и закрыла глаза. Тренировки с Рашель сделали руки Коула шершавыми, но каждое прикосновение было пронизано нежностью, а потому превращало меня в оголенный нерв. На его месте мне было бы мерзко притрагиваться к тому, чем теперь стала моя спина. Даже дар исцеления не смог залатать до конца изувеченную плоть, но зато смогла мазь Ворожеи, изготовленная по просьбе Морган. В конце концов она заживила все раны, окончательно убрала боль… Но не убрала уродство.
        - Ты красивая. Всегда красивая, - сказал Коул, будто прочитав мои мысли, и его пальцы осторожно обвели солнечный луч, тянущийся от середины позвоночника до левой лопатки. - Однажды время само сотрет их.
        - Нет, не сотрет. Мази, дар исцеления, Шёпот… Все бессильно, ты же знаешь. Повезло, что они вообще зажили. - Я грустно улыбнулась ему в отражение зеркала. - Это ведь ритуальные шрамы. Они помечают не тело - они помечают душу. Потому никогда и не исчезают.
        Пальцы Коула, еще скользкие и янтарные от цветочной мази, растерли мое острое плечо, хотя шрамы не заходили так далеко. Это была утешительная ласка, которую я не заслужила, но которую Коул все равно снисходительно подарил мне. Однако, вспомнив о том, что не должен, он осторожно убрал руку и поднялся с кровати.
        - Все, готово. Можешь идти к Диего.
        - Прости меня, - выпалила я, но Коул только тряхнул головой, снова избегая смотреть мне в глаза. - Я потеряла твое зеркальце.
        Коул замер на краю постели, не успев с нее слезть: лишь спустил одну ногу на пол. Наградив меня недоуменным взглядом, явно ожидающий услышать совсем не это, он вернулся обратно на подушки. Вздох облегчения, вырвавшийся из моей груди при виде его смягчившегося лица, чуть не распахнул окна настежь.
        - Ничего страшного, - ответил Коул спокойно. - Главное, что ты цела.
        Невысказанное слово «почти» повисло в воздухе. Взгляд его очертил линию моей челюсти и невольно задержался на уголке рта, где еще ночью виднелась глубокая трещина. Он будто сумел разглядеть ее сквозь пелену регенерации. А может, просто Диего рассказал, в каком состоянии нашел меня в темнице? В любом случае ненависть к Дарию, как и ко всему Ордену, из Коула было уже не вытравить.
        Оттого мне и было так сложно сказать это:
        - Тот охотник, с которым ты дрался… Это он забрал у меня зеркальце. Он не убил меня на месте лишь потому, что увидел его. Потому что… узнал.
        - К чему ты клонишь?
        - Охотник назвал тебя Гидеоном, - напомнила я, и Коул отвернулся, массируя пальцами нахмуренный лоб. - Он перепутал тебя с ним. Возможно, они знакомы. Или охотник знает, что Гидеон старше, и просто не ожидал, что ты тоже успел так вырасти. Коул, я думаю, этот охотник ваш…
        - Нет.
        Коул никогда не был глупцом. В отличие от меня, он всегда и все продумывал наперед и уж точно мог сложить два и два. Отчего-то я не сомневалась, что уже по пути из Ордена в Шривпорт, сжимая побелевшими пальцами руль, Коул переваривал эту мысль. Чтобы смириться с ней, ему потребуются недели… А может, и годы.
        Человек, пытающий женщин. Человек, с чьей подачи подобное содеяли и с твоей любовью. Я на собственном опыте знала, как это горько - делить свое семейное древо с монстром. Когда зверства творит один, они расходятся, как круги по воде, и омывают тебя, как бы далеко ты ни стоял.
        - У нас с Гидеоном не осталось живых родственников. Только мы двое, - отчеканил Коул бескомпромиссно. - Единственной, кто смог принять нас после гибели родителей, была наша бабушка. Она сказала, мы - это все, что осталось от рода Гастингсов. То, о чем ты говоришь, невозможно, Одри. Охотник мог знать моего брата, но он не часть семьи. Поверь мне.
        И что на это ответишь? Коулу точно виднее. По крайней мере, настаивать было бы слишком жестоко. Я смяла пальцами водолазку и, застегнув бюстгальтер, быстро надела ее обратно.
        - Есть кое-что поважнее моей родословной, - хмыкнул он, слезая с постели. Когда я уже с содроганием подумала, что он тянется к двери, чтобы уйти, Коул открыл прикроватную тумбу, вернул туда банку с мазью и вытащил книжку в потрепанном переплете из коричневой кожи. - Я нашел это в Ордене, пока искал тебя. Там была спальня… Весьма обжитая, с целым архивом всяких писем и чертежей. Вот, почитай.
        Он бросил дневник передо мной на постель, и я увидела отражение собственного лица в пасти золотого льва - металлической бляшки, под которой таким же золотым тиснением значились инициалы: «Д» и «Г».
        Изучив пальцами швы на обложке, я перетащила дневник к себе на колени и послушно прошерстила его. Желтый сухой пергамент. Мужской почерк с резким наклоном. Кто-то вел этот дневник годами, аккуратно и систематически. Иногда между буквами почти не оставалось свободного пространства - что ни день, то новая запись. Неудивительно, что в тканевый корешок затесался грубый клей: кто-то дошил в дневник лишние страницы, чтобы он не кончался.
        - Пятнадцатая страница, - подсказал Коул, беспокойно расхаживая по комнате взад-вперед. - Переверни. Там закладка.
        Мне уже доводилось держать в руках охотничьи дневники прежде - такой же дневник вел и Дэниэль Гастингс, отец Коула, только живописных описаний там не было в таком избытке. С трудом отведя глаза от целого абзаца, посвященного четвертованию ведьм Канзаса, я посмотрела на указанную страницу и вдруг забыла, как дышать.
        - У нас проблемы, Одри, - шепнул Коул, усаживаясь на подушки рядом.
        Тело охватил болезненный жар, такой сильный, что того и гляди со страниц дневника потекут чернила. То, что было написано в дневнике, тоже стоило бы немедленно предать огню.
        - Царица Девяти Начал, - начала я едва слышно. - Пустота и Цветок Жизни, что распускается только в пасмурные дни. Всегда женщина, но никогда мужчина. Первый лепесток был божественным - пресноводный Потоп, из которого родилась дочь океана Намму, что породила небо Ану и землю Ки, которые породили владыку Энлиля, людей и всех богов. Второй лепесток был сияющим - Звездопад, что породил ворожей, демонов имина-би, себитту, галла и удугу, а также четыре стороны света. Третий лепесток был железным - Затмение, что дало ворожеям восемь сокровищ Тиамат, а людям Копья и Мечи. Четвертый лепесток был невинным - Солнцестояние, что прогрело землю ворожей, но пролило кровь людей, дабы выпустить Черную Скверну. Пятый, шестой, седьмой, восьмой, девятый лепестки мне не видны. Они опадут, только если мы сбережем Цветок от изуверов в период его цветения, когда он уязвим больше всего. Если в момент опадания лепестков срезать Цветок, он сгинет, а вместе с ним и все привнесенное им, кроме Первых Начал. Ибо Другие Начала - реки Хаоса, а Хаос существует, пока могут опадать лепестки.
        Я закончила, и во рту у меня пересохло. Страница закончилась. На одной ее стороне - древний шумерский, буквы которого больше напоминали живопись, представляя собой геометрические фигуры. На другой - перевод, старательный и, без сомнений, максимально передающий суть пророчества.
        Нет, то было даже не пророчество… Напутствие? Чья-то летопись?
        Сглотнув ужас, я посмотрела на Коула.
        - Полагаю, Орден ищет Эхоидун, - озвучил он мои мысли. - Вот почему они похитили Зои. Вот почему так интересовались Шамплейн. Здесь написано, что если успеть убить новую реинкарнацию Эхоидун, то умрет вся магия на Земле…
        - Но это бред! - воскликнула я, захлопывая дневник и отбрасывая его под подушку, будто это он был виновником всех наших бед. - Коул, вспомни, что я говорила тебе раньше. Магия вечна! Она регенерирует, восполняет саму себя, как стихия. Эхоидун - это чистое воплощение магии, но не ее источник. Охотники заблуждаются… Ее смерть ничего не изменит!
        - Даже если ты и права, это их не остановит. - Коул вздохнул, растирая покрасневшие глаза. Долгое отсутствие сна явно сказывалось на нем. - Охотники, должно быть, поколениями верят в эту легенду… И если они узнают, где Эхоидун - где Морган, - они придут за ней.
        - Не узнают, - решительно отрезала я. - Никто в здравом уме не подумает, что царица ведьм кроется в теле пятнадцатилетнего подростка. И это уже не говоря о том, что Орден вряд ли найдет Шамплейн. Дарий и Джефферсон могут подозревать что угодно, но остальные охотники - если они вообще есть - наверняка по-прежнему считают нас вымершими.
        - То-то они удивятся, - хмыкнул безрадостно Коул, забирая дневник и пряча его обратно в тумбу, подальше с глаз. - В участке я постараюсь что-нибудь разузнать про тот бар «Железная дева». Хочу выяснить, кому он принадлежит и что за урод помогает охотникам отлавливать девушек. Явно ведь в курсе происходящего, небось охотники платят хорошо…
        - Лучше сосредоточься на похитителе детей, - попросила я. - Из-за него я и не хотела выдергивать тебя в эту поездку. Ты и так слишком часто отвлекаешься на меня…
        - Одри, не начинай. Мне казалось, я ясно дал понять, что не настроен обсуждать это сейчас.
        - Но мы должны обсудить! - воскликнула я и незаметно скрестила пальцы, заставляя замок в двери повернуться в тот самый миг, как Коул дернул на себя бронзовую ручку. Та заледенела, не поддаваясь, и Коул бросил на меня свирепеющий взгляд. - Пожалуйста. Лучше бы ты кричал на меня, ей-богу! Эта игра в молчанку сводит меня с ума.
        - Добро пожаловать в мой мир, - язвительно ответил Коул, сложив руки на груди. - Знаешь, как я чуть не сошел с ума, когда узнал, что ты в Ордене за сотни миль от меня?! Так что мне хорошо знакомо это чувство - сумасшествие. С тех пор как ты появилась в моей жизни, я с ним живу!
        - Я Верховная ведьма, - всплеснула руками я, стараясь не повышать голос, чтобы разговор по душам не обернулся дракой. - Принимать сомнительные решения, а потом расплачиваться за них - моя работа! Как мне надо было поступить? Снова выдернуть тебя из участка и твоей собственной жизни, только чтобы… Что? Знать, что если умру я, то за компанию умрешь и ты?
        - Да, Одри, - ответил Коул серьезно и шагнул к постели так резко, что я инстинктивно подалась назад и чуть не опрокинулась спиной на подушки. - Умрешь ты, умру и я. Раньше тебя или на день позже - мне не принципиально. Если до тебя до сих пор не дошло, то это, - он подвернул рукав свитера, обнажая чернильную метку - мой оживший кошмар и его величайшую гордость, - это значит, что ты и есть моя жизнь, черт побери! Сколько раз мне еще повторить это, чтобы я больше никогда не получал эсэмэски «Одри в заднице, SOS»?!
        - Спасибо, - все, что мне удалось выдавить из себя. - Если бы не ты, меня бы здесь не было. Давно бы вообще нигде не было. Я люблю тебя, Коул.
        - Я тоже люблю тебя, Одри, - ответил Коул вдруг, когда пауза неприлично затянулась, а я уже шепнула отпирающее заклятие, соглашаясь с его желанием уйти и не видеть меня больше никогда. - Но прекрати считать, будто ты лучше знаешь, что мне нужно. Перестань решать за нас обоих, или так начну делать я! Поверь, ты будешь не рада проснуться в наручниках, прикованная к батарее.
        - Ну, вообще-то я ничего не имею против наручников. В прошлый раз мне понравилось, - не удержалась я, криво улыбнувшись, и щеки Коула покраснели так густо, будто это не он делил со мной одну постель уже второй год и испробовал все, что только можно найти на сайтах для взрослых.
        Настойчивый стук в дверь вырвал меня из порочных мыслей, а нас обоих - из неразрешенного, но хотя бы сглаженного конфликта. Прокуренный голос Сэма звучал бодро и недовольно - он, как всегда, не церемонился:
        - Эй, Одри! Мы тебя уже заждались. Ты проснулась или как? Пошевеливай задом!
        Я встрепенулась и подорвалась с постели. Коул молча отошел в сторону, пропуская меня вперед.
        Тихая молитва Осирису. Костная мука, делающая нашу поступь совсем беззвучной и мягкой, как лапки у Штруделя. За то время, пока меня не было, символов на полу прибавилось: вокруг знака-скарабея красной кирпичной стружкой были выведены те же самые сигилы, что украшали тело Диего в виде черных татуировок. Несколько клинков торчало из швов между половицами, а свечей насчиталось больше десятка: с дюжину в ногах Зои на круглом комоде и столько же в изголовье постели. Они капали воском на черное дерево и на подушки, согревая воздух неестественно синим пламенем. Такого же цвета у Диего стали и волосы: они светились в полумраке зашторенных окон, как океанский планктон. В комнате было невообразимо холодно, будто Диего призывал не Дуат, а северный ветер: он колыхал простыни, кусал щеки, несмотря на закрытые окна. Я тут же натянула рукава кофты на замерзшие пальцы.
        - Вы должны уйти, - сказал Диего, указывая на Коула и Сэма, привалившихся к дверному косяку. Оба ощетинились, но быстро присмирели, когда Диего пояснил: - Смертный может умереть, а рядом с охотником магия слабеет.
        - Мы будем за дверью, - предупредил Коул. Вместо поцелуя его взгляд задержался на моих губах дольше положенного. Сэм же просто выругался перед уходом.
        - Сними кофту, - велел мне Диего вдруг, когда дверь закрылась. Я бы сочла это баловством, если бы заметила на его лице хоть тень улыбки. - Бюстгальтер можешь оставить.
        - Это явно будет самый странный ритуал в моей жизни, - вздохнула я, лениво стягивая водолазку. Мороз так сильно злился, что без нее я тут же покрылась мурашками.
        Забрав кофту, чтобы сложить ее на туалетном столике, Диего указал рукой на свободную сторону постели рядом с Зои, лежащей на боку. Матрас оказался не таким широким, каким выглядел на первый взгляд, и мое плечо прижалось к ее острым позвонкам. Костлявая Зои была такой же холодной, как и эта комната, и я невольно прижалась к ней боком, пытаясь согреть.
        Я уже иду за тобой, Мадам Саламандра.
        Пододвинув стул, Диего взгромоздился рядом, но жестом велел мне не шевелиться. Вытянув руки по швам, я краем глаза наблюдала за тем, как он рассекает кончик большого пальца о собственный вздох. Беззвучное заклинание пронзило кожу, и выступила рубиновая капля крови. В одной лишь тонкой футболке, сквозь которую просвечивали его тату, и босой Диего прижал окровавленный палец к моему лбу.
        - Бог Птах отверзает мои уста, и бог моего города ослабит пелены; пелены, которые на моих устах.
        Молитва из Книги Мертвых. Диего повел большим пальцем, рисуя что-то, что пронзило меня древним колдовством, как электричеством. Оно было в каждой капле его крови - вязкая, полуночная магия, эссенция мрака, что всегда сгущался перед рассветом. Я почувствовала странную перечную свежесть в горле, будто от проглоченной мятной жвачки, и закрыла глаза. Палец Диего вильнул в сторону, распуская на моем лбу око Уаджет - глаз Гора, что оберегает от сил зла и напастей. Такие знаки рисуют на мертвых.
        - А затем придет бог Тот, вооруженный словами могущества в великом изобилии, и развяжет перевязи, равно как и перевязи бога Сета, которые на моих устах.
        Что-то загрохотало. Я разомкнула веки и покосилась на Диего. Он водрузил на тумбу медный чан с водой, на поверхности которой плавали янтарные капли можжевелового масла и семена фенхеля. Затем Диего снял все кольца с пальцев, сложил их на серебряном подносе и погрузил руки в священный травяной настой.
        На простынь закапала магия.
        - Старайся смотреть мне в глаза и не вырываться, - велел Диего, кладя одну мокрую ладонь мне на грудь, а другую - на лоб поверх кровавого рисунка. - Будет больно, hermanita. Очень больно.
        Отступать было некуда. Бросив последний взгляд на безмятежную Зои, прощаясь с ней перед тем, как увидеться вновь, я кивнула. Все, что происходило дальше, длилось всего пару минут, но было настолько мучительно, что эти минуты показались мне вечностью.
        - Осирис откроет врата в Дуат, и пусть вода потечет.
        Вода действительно потекла по моим ребрам, когда Диего вдавил ладонь мне в грудь - аккурат в то место, где предательски быстро забилось сердце. Он будто норовил переломать мне кости, налегая всем весом. Терпеть приходилось изо всех сил. Казалось, еще чуть-чуть - и что-то внутри меня хрустнет. Стараясь держать себя в руках, я смотрела Диего в глаза, как он о том просил. Бирюзовая радужка, сияя, почти поглотила черный зрачок, а заодно поглотила и меня.
        - Осирис откроет врата в Дуат, и пусть кровь закипит.
        - Диего… - выдавила я, не замечая, как рефлекторно пытаюсь выскочить из-под его рук, давящих все сильнее и сильнее.
        Взгляд неожиданно поплыл, и все вокруг задернула смоляная дымка. Каждую мышцу сводило и рвало на части, но больше всего ныло в груди - сердце пылало, замедляясь против собственной воли. В меня будто вколачивали раскаленную кочергу, и я вдруг поняла, что происходит с моим телом.
        - Осирис откроет врата в Дуат, и пусть сердце замрет.
        Стук. Стук.
        - Диего! - воскликнула я, поддавшись панике, когда осознала, что именно он пытается сделать.
        «ЛЕЖИ НЕПОДВИЖНО, ОДРИ!» - услышала я в голове его голос, вытеснивший из нее Башню, хотя губы Диего шептали совсем иное:
        - Осирис откроет врата в Дуат, и пусть в них ее душа войдет!
        Стук. Стук.
        Тишина.
        По лбу растекся жидкий свинец, а в груди - металл. Сделав вздох, я уже не выдохнула. Пальцы Диего ослабли, отпустив меня, но грань была пройдена. Я откинула назад голову и почувствовала, как мое отяжелевшее тело проваливается в перину матраса.
        Любой ритуал должен быть доведен до конца. Даже тот, в котором нужно умереть всего на секунду, чтобы в следующую перенестись туда, куда нельзя живым.
        - Диего?
        Казалось, я перестала существовать. Наверное, такой и была настоящая смерть: сплошь холод, напоминающий о спальне Зои, но душащий, как плотный туман. Я не чувствовала ног, настолько свободная, что превратилась в ничто. Зато я отчетливо слышала голос Диего:
        «ДУАТ ПОХОЖ НА КАЛЕЙДОСКОП - КРУТИШЬ, ВЕРТИШЬ И КАЖДЫЙ РАЗ НАХОДИШЬ ЧТО-ТО НОВОЕ. ТЫСЯЧА ОТРАЖЕНИЙ, ОДНАКО ВСЕ ОНИ СМОТРЯТ ДРУГ НА ДРУГА. А ТЫ, ДАЖЕ СМОТРЯ В ОДНО, СМОТРИШЬ ВО ВСЕ СРАЗУ. ИМЕННО ПОЭТОМУ КАЖДАЯ ДУША ВИДИТ ДУАТ ПО-СВОЕМУ. НЕОБЫЧНО, ПРАВДА? В ДЕТСТВЕ Я МОГ ЧАСАМИ БРОДИТЬ ПО НЕМУ… НО МНЕ НИКОГДА НЕ УДАВАЛОСЬ ПОСТИЧЬ ЭТО МЕСТО ДО КОНЦА. И НИКОМУ НЕ УДАСТСЯ».
        Вот что имел в виду Диего, когда говорил об относительном течении времени - я будто провисела в Дуате бесплотным духом целое тысячелетие, прежде чем органы чувств наконец-то вернулись. Сначала осязание, затем зрение и обоняние…
        «ВСЕ, ТЫ ПРОШЛА. ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В ДУАТ!»
        Но все, что я увидела перед собой, наконец-то вернув себе физическую (или псевдофизическую) форму, - это обычная пустыня: дюны и холмы из коричневого песка, похожего на тростниковый сахар, на горизонте которых дрожал мираж большого города.
        «ЭТО ПЕРВЫЙ ДОМ - ОДИН ИЗ ДВЕНАДЦАТИ ДОМОВ ДУАТА. КРАСИВО, ПРАВДА?»
        - Очень, - соврала я с притворным восхищением. - Обожаю песок!
        «ЭЙ, НЕ КАПРИЗНИЧАЙ! ТЫ ВИДИШЬ ДУАТ ТАКИМ, ПОТОМУ ЧТО Я ТВОЙ ПРОВОДНИК, А МОЙ КУЛЬТ - ЭТО ОСИРИС. КСТАТИ, СЛУЧАЙНО ВСТРЕТИШЬ ЕГО - ПЕРЕДАЙ ОТ МЕНЯ ПЛАМЕННЫЙ ПРИВЕТ. КОГДА-ТО МЫ БЫЛИ ОЧЕНЬ… БЛИЗКИ. МОЙ САМЫЙ НЕОБЫЧНЫЙ ОПЫТ!»
        - Фу, Диего, - скривилась я, обернувшись: позади меня возвышались идентичные дюны, уходящие на много миль вдаль. Заблудиться в этом месте было проще, чем приготовить паприкаш: я сделала несколько шагов в сторону города-миража и вдруг заметила, что мои следы исчезают прямо на песке, не давая запомнить, откуда именно я пришла. - И это царство мертвых? Как странно… Стоп, а это еще что?
        «АХ, ЭТО… КОПИЯ МОЕГО БРАСЛЕТА, ДА. В НЕМ ТО ВРЕМЯ, ЧТО ОТВЕДЕНО ТЕБЕ В ДУАТЕ НА ПОИСКИ ЗОИ».
        Я, удивленная, подняла к глазам запястье и внимательно рассмотрела змеиный браслет, вьющийся вокруг руки. Там, в реальности, он по-прежнему был надет на Диего, но здесь принадлежал мне. Только теперь вместо песка в длинном стеклянном брюшке змеи плескалась свежая кровь: колба с ней, изогнутая, тянулась почти до раздвоенного языка. С гремучим хвостом, завивающимся под моим локтем, змейка казалась эфемерной - слишком легкой для украшения из черненого серебра. Пока я рассматривала ее, мне вдруг показалось, что кровь в колбе опустилась на несколько миллиметров ниже…
        «НЕТ, НЕ ПОКАЗАЛОСЬ. ПОСПЕШИ! ВРЕМЯ ЗДЕСЬ ТЕЧЕТ ИНАЧЕ, ПОМНИШЬ? ВДОБАВОК ДУАТ ИЗМЕНЧИВ, КАК НАСТРОЕНИЕ ТЮЛЬПАНЫ. ОН НИКОГДА НЕ ПОВТОРЯЕТ СВОЮ ФОРМУ ДВАЖДЫ. ВОТ ТРИ ПРАВИЛА, КОТОРЫЕ ТЕБЕ НУЖНО ЗАПОМНИТЬ, ЧТОБЫ ПРОЙТИ ЕГО: НЕ ОБОРАЧИВАТЬСЯ, НЕ СЛУШАТЬ И НЕ ОСТАНАВЛИВАТЬСЯ».
        - Если Дуат постоянно перестраивается, тогда как души людей находят друг друга? - спросила я, мельком оглядев свою водолазку: слава богу, в Дуате я была полностью одета, а не щеголяла по нему в бюстгальтере, в котором отправлялась!
        «ЭТО ПАРАДОКС ДУАТА. ПОКА МЫ ЖИВЫ, НАМ ЕГО НЕ ПОНЯТЬ. ПОЛАГАЮ, ВСЕ ДУШИ ВЕДЕТ ЦЕЛЬ… НАСТОЛЬКО СИЛЬНОЕ ЖЕЛАНИЕ УВИДЕТЬ КОГО-ТО, ЧТО ДАЖЕ ДУАТ НЕ МОЖЕТ ИМ ПРОТИВОСТОЯТЬ. ИМЕННО ТАК РАШЕЛЬ ВЫРВАЛАСЬ НА ПОВЕРХНОСТЬ И НАШЛА ТЕБЯ, ЧТОБЫ ГОВОРИТЬ С ТОБОЙ ЧЕРЕЗ КОСТЯНЫЕ РУНЫ. ДАЛЕКО НЕ ВСЕМ ЭТО ПОД СИЛУ. ДОЛЖНО БЫТЬ, ОНА ОЧЕНЬ ТЕБЯ ЛЮБИТ».
        - Да… очень, - улыбнулась я мечтательно, гоня прочь надежду, что мне посчастливится встретить ее здесь. Если этого не случится, а я позволю себе размечтаться, мое сердце разобьется в третий раз. - Ну и как именно я должна понять, куда мне идти?
        «ЧУВСТВУЙ…»
        - Что именно?.. Диего? Эй! Ты здесь, Диего?
        Я услышала бормотание на фоне, что-то о призраках и тенях, а затем - ничего. Да уж, «проводник» из него вышел на славу!
        Вглядевшись в мираж, я ускорила шаг и с удивлением обнаружила, что не чувствую жара палящего солнца. Хотя, впрочем, солнца здесь и не было вовсе: свет тек не то сверху, не то из-под моих ног, не имея источника. Удивительное и непостижимое явление для моего ума, пусть и ведьмовского. То, что я смогу понять и увидеть, лишь когда умру на самом деле.
        - Ладно… Не страшно. Я справлюсь. Не оборачиваться. Не отвлекаться. Не слушать, - повторила я себе под нос, уверенно двинувшись в глубь Первого Дома.
        На практике он представлял собою совсем не дом, а настоящий город. Разбитое зеркало, собранное заново по кусочкам, - вот на что это было похоже: так же криво, но ослепительно и красиво. Я не заметила, как вдруг оказалась в самом центре загробной жизни: буквально из ниоткуда выросло засилье маленьких домиков. Неестественно яркие, будто усыпанные драгоценностями, они были совершенно не похожи друг на друга. Европейский дворец из желтого мрамора, остроконечная башня мечети, деревянная хижина в петлях лиан, резиденции в стиле барокко и даже северное иглу, откуда доносился детский смех. Жилища, выстроенные цепочкой, образовывали тысячи извилистых улочек. Между ними копошилось множество силуэтов, как на рынке в воскресную ярмарку, - и все витиеватые, полупрозрачные, живые клубки зеленоватого тумана, галдящие на непонятных языках. Мертвые? Спящие? Такие же путники, как я?
        Подходя к душам или к их домам слишком близко, я неизбежно разочаровывалась: при встрече со мной все мгновенно обращалось в пыль. Таяло и растворялось в воздухе, оседая в ногах тем самым сияющим дымом, из которого здесь было сплетено абсолютно все, кроме песка. Даже местный запах не получалось узнать: горький городской смог, но со сладким послевкусием, как тропические фрукты, порядком забродившие на солнце.
        Несколько шумных душ играли в деревянные кости на поверхности перевернутой телеги. Я замедлила шаг, пытаясь разглядеть их черты, смазанные запретом. Обрывки пестрых платков, штаны-шаровары, живые цветы, вплетенные в волосы. И, конечно, глаза без зрачков, горящие, как звезды. Заметив мое приближение, души, издав испуганный возглас на арабском языке, мгновенно исчезли, как и все прочие.
        «ЗДЕСЬ ТЫ - ПРИЗРАК, А НЕ ОНИ. ХВАТИТ ПУГАТЬ БЕДНЯЖЕК! ПРОСТО ИДИ ВПЕРЕД».
        Так я и сделала, пускай голос этот больше не принадлежал Диего - он вновь был моим безумием. Любуясь краем глаза удивительным, но непонятным мне миром, я неохотно ускорилась. Колба в браслете уже опустела на пару сантиметров - кровь почти дошла до второго кольца змейки, обвивающего мою руку выше запястья.
        - Зои рядом, - сказала я вслух.
        Эта уверенность возникла у меня так же естественно и внезапно, как зажигаются фонари с заходом солнца. Внутренний зов, прежде ведущий меня по Ордену, наконец-то включился и теперь вел меня по Дуату. Улицы Первого Дома были разбросаны совершенно хаотичным образом, иногда противореча законам физики и архитектуры, но мир вокруг действительно менялся и подстраивался, ведя меня туда, куда нужно, даже если я сама не знала маршрут.
        - Эй, Одри!
        Меня прошиб холодный пот, и ноги заплелись. Вцепившись ногтями в браслет, я застыла посреди того, что напоминало городской мост. Красная вода под ним, как выдержанное гранатовое вино, и безупречно желтый кирпич, как то солнце, которого здесь не было.
        - Одри?.. Неужели это ты, сестричка?.. Я нашел ее, Дебора! Маркус! Все сюда!
        Тело покрылось гусиной кожей, когда я поняла, что мне не показалось - этот голос действительно принадлежал моему младшему брату. Самому маленькому, самому невинному и доброму из всех детей, каких я только знала. Меня отчетливо звал Ноа, тело которого Джулиан бросил в материнском кабинете, пробив его висок об угол стола. Ноа звучал так близко, будто стоял у меня за спиной.
        - Одри, ну же, посмотри на меня!
        Затаив дыхание, я медленно обернулась, но никого не увидела. Не увидела я и улицы со средневековыми хижинами, по которой шла всего минуту назад. Вместо этого позади меня тянулась голая пустыня - самое начало пути. Но и это было не самое худшее: когда я снова посмотрела прямо перед собой, то не обнаружила тех домиков, от которых веяло духом Зои. Они изменились тоже - совсем незнакомые прежде миражи, на этот раз современные небоскребы из стекла и бетона.
        Связь с Зои оборвалась, и мой внутренний зов опять замолчал.
        - Черт! - выплюнула я, пнув со всей злости землю и подняв в воздух облако коричневого песка. - Не оборачиваться! Первое правило Дуата. Ну что за бестолочь!
        Диего не обманул: царство мертвых было изменчиво, как погода, когда ведьма злилась. Он вел меня к цели, пока я думала о Зои, но стоило отвлечься - и, пользуясь моментом, Дуат отбросил меня назад, еще дальше и глубже. Точно ребенок, норовящий стащить конфету, когда отвернешься, - нельзя спускать с него глаз! А раз спустил - начинай заново.
        - Ладно. Время есть, - успокоила себя я, постучав пальцем по змейке: вязкие капли незастывающей крови прилипали к стенкам изогнутой колбы, медленно испаряясь. - Еще раз.
        Я снова двинулась вперед, на этот раз даже не пялясь на красочные дома, в которых мертвецы жили лучше, чем мы, живые. Души вокруг смеялись, болтали, поедали полупрозрачные рисовые лепешки и играли на бонго, но по-прежнему сливались с пейзажем и исчезали, стоило мне пройти мимо. Будто отголоски реального мира - вместе с собой они несли в Дуат свои воспоминания, наполняя его любимыми вещами. Если после смерти меня ждет мой любимый уголок, где не нужно будет платить за еду и бояться, то, может, стоило дать Ферн меня прикончить?
        - Хм, а я-то переживал, что мне придется ждать триста лет до нашей встречи. Пришла проведать меня, маленькая Верховная? Так и знал, что соскучишься!
        - Катись к Баалу, - прорычала я, низко опустив голову и глядя себе под ноги, чтобы не позволить голосу Джулиана вытеснить мысли о Зои.
        Он раздался над самым ухом: так близко, что висок обожгло мятным дыханием. Кажется, Джулиан даже щелкнул жвачкой, надув пузырь, и засмеялся, когда я вслепую отмахнулась от видения Дуата, сорвавшись на бег.
        Не оборачиваться. Не останавливаться. Не слушать!
        - Думаешь, ты правда убила меня?! Даже без магии я сильнее!
        Ферн. Я покрылась мурашками, но мотнула головой, не позволяя себе замедлиться или поверить, что она и впрямь здесь. Видения Дуата дышали мне в затылок, но в груди уже разливалось знакомое тепло: Зои снова близко. Зои здесь… Я почти нашла ее!
        - Как бы не так, сучка!
        Голос Ферн взвизгнул, а затем что-то ударило меня в спину. Я покатилась кубарем, кашляя и давясь песком. Хоть в Дуате у меня и не было плоти, но спина заболела так, будто я действительно приложилась лопатками об острый камень. Лишь когда облако пыли улеглось и я убедилась в том, что вокруг действительно нет никакой Ферн, от сердца у меня отлегло.
        Но…
        - Опять, - простонала я, приветствуя проклятую пустыню позади и совершенно новую улочку впереди, теперь уже марокканскую: запах карри, звон деревянных бусин и ритмичный гул каркабу. - Это нечестно! Ты слышишь меня, Дуат?! Толкаться против правил!
        Но все, что сделал Дуат, - это рассмеялся мне прямо в лицо, подняв еще одно облако песка, отчего на зубах захрустели песчинки. Он действительно был живым - будто бы даже соображал, как человек с крайне несносным и строптивым характером. Если бы Аврора превратилась в пустыню, она была бы точно такой же!
        - Ты не нравишься Дуату.
        Я вздрогнула, но на этот раз мне не пришлось оборачиваться, чтобы увидеть, кто со мной говорит. То не было отвлекающим маневром или ловушкой - рядом действительно стоял человек. Точнее, маленькая девочка лет пяти-шести, тонкая, как тростиночка, с большими серыми глазами-блюдцами и копной светлых волос, похожих на водопад липового меда. Голубой ободок прижимал их к затылку. В платье из белого шифона с воротником до самой шеи, девочка улыбалась так тепло и искренне, как может улыбаться только ребенок. От этой улыбки даже царство мертвых стало казаться гостеприимнее.
        - Такими темпами не успеешь, - сказала девочка, ткнув указательным пальцем в мой браслет. - Я проведу. Идем.
        Она протянула мне руку ладошкой кверху, но я не спешила протягивать свою, опасливо косясь на детское личико. Оно могло быть таким же обманом, как и все остальное здесь. Кто знает, чего еще ждать от Дуата?
        - Меня отправила к тебе мама, - сказала девочка, почти обиженная моим колебанием: ее нижняя губа поджалась и задергалась, как у кролика. - Я хорошая. В правилах твоего друга ведь нет «никому не доверять», верно?
        - Откуда ты знаешь о друге? - сощурилась я.
        - Ты громко бормочешь. И громко думаешь.
        Я криво улыбнулась:
        - Хм, что правда, то правда.
        Мои пальцы обогнули ее маленькую ручку, и девочка, просияв, тут же потащила меня стремглав по песчаным дюнам в сторону нового миража. Она не соврала: Дуат отстал от нас, перестал окликать, сыпать соль на старые раны и уводить с дороги. А каждый шаг девочки будто равнялся десяти моим, настолько быстро принялся меняться вокруг нас мир. Секунда - и пустыня осталась позади, а впереди материализовалась пещера из сыплющегося зеленого булыжника. Еще секунда - и вместо нее на нас смотрят зашторенные окна родового поместья, залитого дождем туманной Ирландии. Дома вокруг складывались, как бумажные, сменяя друг друга, и, пока мы с девочкой бежали, Дуат бежал нам навстречу.
        - Как ты это делаешь? - спросила я восхищенно, когда уже спустя несколько минут (часов?) зов в груди стал нарастать. Та же мелкая вибрация в замерзших конечностях и барабанная дрожь в голове: «Ближе! Ближе! Ближе!». - Ты…
        - …мертва? - закончила за меня девочка, ничуть не смутившись. Макушкой она едва доставала мне до пояса, зато ее глаза - серые, как штормовое небо, - сияли знанием взрослых. - Да. Зато здесь я нашла маму! Я так грустила, когда папа ушел в Асат, что заснула и спала очень-очень долго, пока мама меня не разбудила.
        - Асат? - переспросила я, запыхавшись, но девочка уже воскликнула:
        - Пришли!
        Еще никогда мне не удавалось так быстро достичь своей цели. Девочка была стремительна, как стрела, и на сердцевидном личике не отразилось ни капли удивления, когда перед нами вырос особняк. Буквально - я едва успела отскочить, как из земли восстало крыльцо из красного дерева. Весь дом был сделан из него: двухэтажный и крепкий, но обшарпанный и потертый временем. Причем матовый и четкий, вовсе не призрачный, как все, что встречалось мне в Дуате прежде. Этот дом будто ждал меня. Подоконники оккупировали заросли ириса, а красный плющ оплетал крышу и стрельчатые окна. Над дверью, выкрашенной в безупречно алый, раскачивалась деревянная вывеска.
        - «Магазин Лаво», - прочитала я.
        - Та, кого ты ищешь, внутри, - подтвердила девочка, и я ворвалась в дом очертя голову от счастья настолько, что даже забыла нормально поблагодарить ее, выкрикнув лишь сумбурное «Спасибо!».
        Внутри дом оказался совершенно обычным. Длинные тени, напоминая скрюченные старушечьи руки, расползались от лампы Тиффани с витражным узором перепелок. В коридоре было не протолкнуться от наставленных стеллажей со всякой всячиной, покрытой толстым слоем пыли. Это место напоминало антикварную лавку: напольные часы с медными кукушками, реторты, дорогущий ковер с дамасским орнаментом, кажущийся в окружении безвкусных цветастых обоев излишней роскошью; беззвучно крутящийся граммофон, в который забыли вставить пластинку; плотные шторы из жаккарда, стопки книг в рваных кожаных переплетах и запах мятного чая, подогревающегося на газовой конфорке.
        Я успела обойти всю гостиную, посреди которой стоял гадальный стол с выжженной доской Уиджи, когда вдруг скрипнула лестница.
        - Мамочка, пора обедать!
        Стараясь ступать бесшумно, я поднялась наверх следом за тенью и голосом, что не слышала с прошлой весны. Сердце предательски сжалось при виде Зои - прежней, здоровой и сияющей, какой она была лишь здесь, в собственном сне, даже не подозревая, что он и есть ее темница. В саржевом платье, с кашемировым платком в волосах, украшенным жемчугом, Зои несла в руках поднос и даже не заметила меня, застывшую в проходе спальни.
        Здесь царил душный полумрак. Он едва позволял разглядеть женщину, лежащую на кровати в алькове, вокруг которого развевался полупрозрачный светлый тюль. Сквозь него было видно, что эту женщину пригвоздили к подушкам старость и болезнь. С дряблой оливковой кожей, приобретшей нездоровую желтизну, и черными глазами, она едва дышала. Браслеты, впившиеся в отекшие запястья, были не просто драгоценными - они были реликвиями, подаренными ее богатыми обожателями с Гарден Дистрикт. Бриллианты, рубины, изумруды… Ими были инкрустированы даже зеркала напротив будуара и золотые фризы над занавесками. Этих драгоценностей ковену Вуду хватило бы на пятьдесят лет безбедной жизни, но Мари Лаво никогда не любила делиться.
        Я узнала ее в ту же секунду, как вошла. Она, умирающая, но на самом деле несуществующая, была сердцем иллюзии, что поглотила Зои живьем и теперь медленно переваривала.
        - Зои, - тихо позвала ее я, шагнув глубже в комнату. - Зои!
        Она не услышала. Только поставила поднос на тумбу возле материнской постели и села рядом с ней, причитая. Тогда я позвала еще раз, но…
        - Бесполезно, голубка. Ящерка застряла в коллапсе, пока не отбросит хвостик.
        Я завизжала, но Зои не услышала даже этого, слишком занятая тем, что раздвигала на подносе оловянные тарелки. Зато Барон Суббота, пышущий дымом кубинских сигар у меня над ухом, кажется, оглох.
        - Тише, голубка! - воскликнул барон, хватая сигару в зубы, чтобы освободить руки и выставить их перед собой в примирительном жесте. - У тебя совсем нервы ни к черту! Видно, мне надо почаще наведываться в гости с бутылочкой чего покрепче. Эй, почему ты так смотришь?.. Не знала, что Ле Гвинея - один из Домов Дуата?
        Сколько бы лет ни прошло, Барон Суббота - древний лоа вуду - никогда не менялся. Всегда смерть - всегда веселье; жнец с самым задорным нравом и специфическим чувством юмора, какого не сыскать ни в одной другой человеческой религии. Он не изменял своему любимому одеянию похоронных дел мастера, даже по Дуату щеголяя в черной рубашке, расстегнутой до груди, и таком же черном фраке с колье из мышиных черепов. Сквозь черную как уголь кожу кости просвечивали настолько, что их можно было пересчитать все до единой. Раздевая меня глазами, такими светло-голубыми, что я начинала невольно ностальгировать по вермонтской зиме, Барон отстранился, но лишь для того, чтобы подобрать с каминной полки початую бутылку перечного рома и осушить ее залпом. Судя по грязным стопкам в подножье кресла-качалки и забитой пепельнице на окне, он уже давно сидел здесь.
        - Рада тебя видеть, - призналась я, прочистив горло, когда немного успокоилась. - Хоть одно знакомое лицо!
        - Я тоже рад тебе, - ощерился Барон, в упор глядя на мою грудь.
        Я закатила глаза, рефлекторно поправляя водолазку, будто бы в ней действительно было декольте, и отошла к шкафу. Застонав от разочарования, когда бутылка рома в его руках опустела, Барон швырнул ее в пыхтящий камин и достал откуда-то из-за кресла новую. Треск стекла все равно остался для Зои незамеченным, как и мы: хлопоча вокруг постели Мари Лаво, она кормила ее с ложечки мясным соусом, что-то бормоча на креольском.
        - Для нее мы то же самое, что привидения, - пояснил Барон, проследив за моим взглядом. - Твой синеволосый любвеобильный мальчик ведь рассказывал, что Дуат - это не только царство мертвых? Это также царство сна. В Первом Доме сновидцы застревают чаще всего… Но за этим всегда следует пробуждение. Однако не в случае Зои, ведь она застряла здесь, потому что хотела остаться. Конечно, умереть по щелчку пальцев нельзя - что очень жаль, это сильно упростило бы мне работу, - но если она продолжит в том же духе… То останется без духа! - Барон хохотнул в своей излюбленной манере, на что я укоризненно щелкнула языком.
        - Как вытащить ее отсюда? - спросила я.
        - Это зовется коллапсом - сон, что повторяется раз за разом и становится твоим домом, - продолжил он, не ответив на мой вопрос. Вместо этого Барон обвел костяной рукой окружающую нас мебель, и глаза его недобро заблестели. - Только вот сны - это не всегда сказочные единороги и красотки в бикини. Иногда это кошмары. Готова увидеть кошмар Зои, голубка?
        Я не успела ответить, ведь кошмар и так уже был в самом разгаре.
        - Мама, мне нужно поговорить с тобой. О Верховенстве… Я… я поняла, что это не мое. Я хочу жить свободной жизнью, без тягот ковена, понимаешь? Рафаэль справится лучше. В последнее время он стал таким сильным… Пожалуй, даже сильнее меня. Из него получится хороший Верховный. Да, знаю, ты уже давно выбрала меня, но… Мама? Что такое? - Зои, залепетав у нас на глазах признание, едва не уронила поднос, когда Мари Лаво поперхнулась гумбо и зашлась надрывным кашлем, заляпав подушку слюной и соусом.
        - Дочка… наклонись, - выдавила Мари, тянясь к засуетившейся Зои дрожащей пергаментной рукой. - Наклонись, доченька… Прошу!
        - Я здесь, мама. - Я увидела слезы, вставшие у Зои и в горле, и в желтых глазах. Она послушно сложила столовые приборы в тарелке и опустилась на колени подле постели Мари, прижав ее морщинистую руку к своей гладкой румяной щеке. - Что такое, мама? Мне позвать Рафаэля?
        - Nanm mwen se pou ou!
        Старуха ожила. Прежде немощная, роняющая на себя кусочки пищи и смиренно доживающая свой ведьмовской век, что должен был вот-вот подойти к концу, Мари вдруг схватила Зои за волосы и кашемировый платок. Взгляд ее заблестел, утратив материнскую нежность, а губы раскрылись, как лепестки ядовитого олеандра, шепча заклинание настолько древнее и темное, что даже Аврора не решилась бы вписать его в свой гримуар. Зои ахнула, брыкаясь, но хватка Мари была удивительно сильна. Так же сильно было и то заклятие, что уже впилось в невинную душу и, не желая отпускать, растворило ее в другой.
        - Мама, остановись! Не надо! Я же люблю тебя!
        - Ban m' ko ou!
        Мари выкрикнула последние слова заклятия, а затем упала замертво на подушки. Жизнь покинула ее слабое изнеможденное тело, а черные глаза остекленели, уставившись в потолок. Зои застыла тоже, стоя над ней, будто парализованная. Но то был не шок - это было осознание того, что все получилось.
        Глядя сверху вниз на тело Мари, Зои медленно поднесла руки к лицу, удивленно разглядывая тонкие красивые пальцы со свежим маникюром и в тонких серебряных колечках. Это словно вывело ее из оцепенения. Она промчалась мимо меня, едва не задев, и подорвалась к зеркалу высотой в полный рост, завешенному льняной скатертью.
        Сорвав ее, Зои прильнула к зеркалу лбом.
        Только это была уже не Зои.
        - Мари Лаво готовила этот ритуал весь месяц, что был отведен ей на прощание с семьей, - прошептал Барон с усмешкой, и даже от дыма его сигар, заволокшего комнату, у меня не пекло в груди так, как пекло от страшного озарения. - Видишь те свечи, что догорают на спинке кровати? А вон те, что на полу? Они расставлены по контуру веве Кальфу - темнейшего из нас… Хранитель перекрестков, он всегда берет высочайшую плату. Даже я предпочитаю не иметь с ним дел. Зои, маленькая неиспорченная ящерка, конечно, не заметила никакого веве, когда вошла в комнату. Точно так же она не заметила и того, что целый месяц пила кровь Мари, пробуя ее кашу на вкус, когда та ворчала, что не хватает соли… То была ночь Волчьей луны - Мари дожидалась ее специально. Она так не хотела умирать… А Королева Вуду всегда получает то, что хочет.
        - Боже мой, - выдохнула я, наблюдая, как Зои (Мари?) щупает собственное лицо, не в силах налюбоваться своим новым отражением.
        Улыбка ни на секунду не сходила с ее прекрасных губ. Пальцы очертили изгиб маленького курносого носика, божественно симметричный овал лица, острые скулы и даже длинную лебединую шею. Зои накрутила на палец и спиральку волос, морщась, ведь у Мари волосы были длинные и прямые, будто вытянутые утюжком, а к такому безобразию она не привыкла. Пестрый платок с крупными бутонами жемчуга и вовсе ввел ее в ступор: Зои оттянула его пальцем, но, немного подумав, отпустила. Взгляд ее переместился ниже, скользнул по узким плечам к полной груди и невольно задержался там. Зои усмехнулась, огладив ее ладонями и точно так же «проверив» на прочность свои ягодицы. Явно оставшись довольной своим молодым и упругим телом, она склонила голову вбок и часто-часто заморгала, прогоняя желтизну глаз. Метаморфоз сполз с радужки, возвращая им природную черноту, но затем Зои вдруг передумала, и глаза пожелтели обратно. Словно неожиданно вспомнив о чем-то, она застыла.
        Барон Суббота вновь повернулся ко мне, раскурив новую сигару. Голос его, как голос рассказчика, сплелся с происходящим, будто бы я читала книгу, а не смотрела на все собственными глазами, остолбенев у шкафа:
        - Вот только Мари Лаво была слишком стара, чтобы продумать настолько сложное заклинание до мело - чей и не допустить осечки. Нет, кое-где дорогая мамбо просчиталась… Никогда не доверяй Кальфу и его заклятиям!
        У Зои вдруг подогнулись ноги, и она рухнула перед зеркалом там же, где и стояла. Руки, которыми она любовалась всего минуту назад, затряслись и забарабанили по полу в приступе исступленной ярости.
        - О нет, - выдавила она, захлебываясь в слезах, брызнувших из глаз на саржевую юбку. - Что я наделала?.. Господи!
        - Куда подевалась душа Зои? Ушла в никуда? Нет, это так не работает, - зацокал над моим ухом Барон Суббота, не переставая комментировать. - Мари и раньше притворялась собственными дочерями, но то было всегда лишь притворство - она никогда не становилась ими по-настоящему. До этого дня. Бедная мамбо не знала, что древнее заклятие, купленное ею у Кальфу, - это вовсе не переселение душ. Это слияние. Мысли Мари - чувства Зои. А Зои чувствовала столько всего!.. Уж точно побольше своей дражайшей матушки, не знающий ни любви, ни милосердия. Все это пробудилось в ней с невиданной силой, утопило, заставив ужаснуться своему поступку. Так и родилась мамбо Зои-Мари.
        - Моя малышка, - проскулила она, обняв зеркало и прижавшись к нему, как к той дочери, которой отныне была. - Что я сделала с тобой? Моя маленькая ящерка…
        Зои взвыла. Сотрясаясь в рыданиях, она молила духов вуду о прощении, а затем доползла до постели Мари и схватила ту за лодыжку, что-то шепча. Снова, снова и снова, пока голос ее не надорвался, охрипнув. Пока руки снова не ударились об пол в бессилии. Возврат не работал - вернуться в мертвое тело было уже невозможно. И обернуть ритуал вспять - тоже.
        - Мари нужно было молодое тело, чтобы править ковеном и дальше, - продолжил Барон, пока я не сводила глаз с ведьмы, что так и просидела перед зеркалом несколько иллюзорных часов, раскачиваясь взад-вперед. - Для этого она и объявила Зои следующей Верховной. Готовила ее для себя. Однако Зои хотела отказаться… В ковене Вуду она чахла, как цветок без полива. И когда случилось то, что случилось, ее желания стали желаниями Мари. Все смешалось. Она поняла, что сойдет с ума, если останется здесь. Если проживет с осознанием своего поступка еще хоть день… Забытье стало для нее спасением, а та жизнь, о которой всегда мечтала Зои, - искуплением.
        Я смотрела на то, как Зои судорожно собирает свои вещи. Как впопыхах бросает в чемодан только самое нужное. Колода Ленорман, склянки с травами, пара кофтанов (пестрых, какие любила Зои, а не Мари), пачка денег и золотые украшения. Проверив, что ничего не забыто, Зои вернулась к зеркалу и пнула его раму так сильно, что то опрокинулось, разлетевшись на сотню мелких осколков. Затем она подскочила к постели.
        - Ненавижу тебя!.. Себя! Ненавижу! Oblivisci! - прошипела Зои сквозь глухое рыдание, и ее ногти оставили незаживающие ссадины на шее мертвой Мари Лаво, от которой уже начинал растекаться смрад миазмов и гнили.
        Костяной череп вместо набалдашника трости Рафаэля. Он называл его регалией - подтверждением собственной власти. Он знал, что в нем таится сила, но не мог забрать ее, потому что не имел права. Это могла сделать лишь сама Зои, ведь сила принадлежала ей… Как и воспоминания, тоже отданные бренным костям. И то и другое она заберет, когда придет время. Когда она будет готова вспомнить свою ненависть и попытаться ужиться с ней заново. Когда будет готова вновь стать Верховной…
        Это Зои и сделала там, на берегу Шамплейн, чтобы помочь мне отразить нападение Ферн и защитить своих друзей.
        - Да, верно. Зои-Мари спрятала Верховенство в своем мертвом теле, - прошептал за моей спиной Барон, когда я подалась ближе к постели, чтобы разглядеть, как светятся руки Зои, сместившиеся на затылок Мари, как свечение это перетекает внутрь нее. - И часть памяти, что не позволила бы ей жить без мук совести, спрятала тоже. После этого она отдала череп на хранение Рафаэлю и соврала, что Мари выбрала его в качестве преемника. Рафаэль думал, что все это благодаря Sibstitisyon, что он стал сильнее и мать наконец-то разглядела его потенциал. Он не стал задавать вопросов, а Зои-Мари просто ушла. Начала жизнь с чистого листа, как мечтала Зои, и чего в молодости так не хватало самой Мари, по правде говоря… В результате у них обеих появилась Лавка Саламандры, а еще чуть позже новая семья - Шамплейн.
        - Но Зои не притворялась, так? - спросила я хрипло, не в силах сдвинуться с места и даже взглянуть на Барона Субботу, который вновь улыбался. Трагедия семейства Лаво была для него не чем иным, как спектаклем, развеивающим бессмертную скуку. - Когда была… со мной, в моем ковене. Зои осознавала, что является Мари Лаво, вселившейся в тело родной дочери, или нет?
        - Нет, - ответил Барон, и меня укололо предательское облегчение. - В глубине души - точнее, двух душ - она знала лишь то, что отделила от себя нечто важное и поместила куда-то, но не помнила, что именно. Это осталось на уровне инстинктов. Поэтому она так и стремилась везде таскать с собой череп Мари. Отсюда же ее страсть к земному наркотику… Ты же не веришь, что кокаин и впрямь помогает ей видеть будущее? Ха! Он помогал не вспоминать. Однако сейчас, не сомневайся, мамбо Зои-Мари все прекрасно помнит и осознает. Мысли Мари - чувства Зои. - Барон повторил это еще несколько раз, будто хотел, чтобы оно отпечаталось у меня на подкорке.
        - Значит, ее не в чем винить, - сказала я. Тем временем Зои, захлопнув чемодан в центре комнаты, уже направилась к двери, где мы стояли. - Это не Мари… Но и не прежняя Зои. Теперь это совсем другой человек, а какое она предпочитает имя - мне неважно.
        Зои смотрела прямо на меня и шла вперед, не замечая. Краем глаза я увидела, как раскиданные вещи залетали по комнате, сами собой возвращаясь на прежние места. Комната стремилась к исходному виду, в каком была до моего прихода. Коллапс замкнулся, а это означало лишь одно - вот-вот все начнется сначала. Зои должна была пойти на тысячный круг своего личного ада.
        - Зои! - воскликнула я, хватая ее за плечи, когда она уже хотела разобрать чемодан обратно и вернуться к старой роли, как шарнирная кукла, управляемая Дуатом за леску. - Это я, Одри! Посмотри на меня!
        - Ну вот, - буркнул Барон Суббота за моей спиной, разочарованно швыряя в огонь очередную бутылку и исчезая, как дым от его сигарет, висящий зыбками клочками под потолком. - Такое представление испортила! Я ведь сюда только и приходил за тем, чтобы на горяченькую Зои-Мари посмотреть…
        Не слушая его, я встряхнула Зои за плечи, отдергивая от чемодана и не позволяя вновь окунуться в это безумие. Барон Суббота хотел, чтобы я увидела правду о ней - и я увидела. Теперь было пора вытаскивать нас отсюда.
        - Зои! Ты спишь! Мы в Дуате. Посмотри на меня! Supreme venefica Audrey Defoe. Это ты помнишь?
        Она моргнула один раз. Затем второй. В ее взгляд начала медленно возвращаться осмысленность - и вот он уже скользит по моему лицу, изучая как нечто забытое, но встреченное с облегчением и нетерпением. Наконец-то.
        - Одри? - произнесла Зои совсем сипло, цепляясь за мои руки и сдавливая их так сильно, что мне пришлось улыбаться сквозь боль. - Одри…
        Я подалась вперед, но обхватила руками лишь сгусток зеленого тумана. Зои растаяла так быстро, что я даже не успела ничего понять. Пальцы прошли сквозь эмалевый пояс ее платья и сквозь звенящие браслеты. Последним исчезли глаза - солнечно-желтые с малахитовыми нитями, широко распахнутые в недоумении.
        И дом вдруг затрещал по швам.
        Мою панику обуздала лишь мысль, что, находясь в царстве мертвых, умереть все-таки нельзя. Обвалившаяся с треском крыша и расклеившиеся стены действительно не причинили мне вреда, рассеявшись так же, как рассеивались все призраки Дуата. Торшеры, напольные часы, разбитое зеркало в античной раме и даже труп Мари - все исчезло, а я обнаружила себя в абсолютной пустоте, заполненной коричневым песком. Лишь он и девочка в белом платье, радостно подпрыгивающая на месте, как пружинка.
        - Зои проснулась! - объявила она, хлопнув в ладоши. - Ты ее разбудила! Вокруг стало гораздо тише, правда? Жаль, что и тебе уже пора.
        Девочка указала пальцем на мое запястье: колба с кровью почти опустела - оставалась половина последнего деления в самом кончике змеиного хвоста. Сколько же я провела на том чердаке вместе с Зои?
        - В коллапсе время идет быстрее, - снисходительно пояснила девочка, заметив мою растерянность. - Тик-так! Тебя уже друзья заждались. Ой! Чуть не забыла передать… - И, затравленно оглянувшись, она приставила ко рту ладошку и прошептала так тихо, что я едва расслышала: - Бойся пауков.
        - Что? Каких пауков? Эй, постой! - Я взбрыкнула, бодаясь с тьмой, что уже принялась откусывать от меня по частям, чтобы выплюнуть на обратной стороне мироздания. Эта тьма ползла по мне, точно живая. Я чувствовала прикосновения невидимых пальцев, путающихся в волосах, скребущих лодыжки и хватающих меня за лицо. - Подожди… Девочка… Как тебя зовут?
        Она обернулась, двинувшись по направлению к сияющему городу, через который я бы, вероятно, так и не пробралась без ее помощи.
        - Фернаэль, - ответила она, поправляя небесно-голубой ободок и копну примятых медовых прядей. - Но мама зовет меня Ферни. О, а вон и она! Смотри! Мамочка, скорее сюда!
        Я с трудом повернула шею, избегая цепкой тьмы, и увидела женщину, несущуюся к нам со всех ног. С растрепанной гривой волос, похожих на ржаные колоски, эта женщина была прекрасна. Даже после смерти она предпочитала одежду землистых оттенков: светло-зеленый кардиган, бежевые брюки, непритязательные кожаные сандалии. Возраст, поцеловавший уголки ее глаз обворожительными морщинками, придавал своеобразный шарм. Что ни шаг, то воплощение грации: даже на бегу она держала осанку, смотря только вперед и никуда больше. Серые глаза слезились, а тонкие губы безостановочно шептали что-то, что отдаленно напоминало мое имя.
        - Мама?
        Меня и Викторию Дефо разделяли всего несколько жалких метров, и я почти ухватилась за кончики ее протянутых пальцев, когда тьма, взбешенная моей наглостью, сомкнулась и задушила меня окончательно.
        Несколько минут ничего не происходило. Дуат был счастлив извергнуть меня из себя в тот же миг, как закончилась кровь моего проводника в браслете. Пока течение жизни тащило меня обратно в реальность, у меня было все время мира, чтобы обдумать увиденное, а заодно выплакаться. Так близко к семье… И так далеко от нее.
        «НИЧЕГО СТРАШНОГО. ОДНАЖДЫ ТЫ УВИДИШЬ ИХ ВСЕХ».
        Хотелось бы верить, что голос в голове прав, но сколько лет пройдет до той поры? Почему Виктория не пришла раньше? А эта девочка… Она назвала ее «мамочка»?!
        Я вновь почувствовала свое тело так же внезапно, как потеряла его там, в Дуате. Сначала пальцы, покалывающие и неподатливые, точно после действия маттиолы. После замерзшие ступни, едва ворочающийся язык, напряженные плечи… Я так и лежала на постели, только голова моя покоилась у Коула на коленях. Он что-то бормотал, обсуждая с Диего предстоящий Йоль, но тут же смолк, когда я закрутила головой и едва не скатилась с него и постели.
        - Как ты себя чувствуешь? - поинтересовался Диего, щелкая пальцами у меня перед глазами, что лишь раздражало.
        - Нормально. - Мой голос напоминал наждачку, и я хорошенько откашлялась, прежде чем заговорить снова: - Ты ведь должен был видеть все, что видела я, да?
        - Что «все»?
        - Девочку. Маму. Зои, которая на самом деле…
        Я осеклась, заметив, что Диего понятия не имеет, о чем я говорю. Нервно играя кольцами на пальцах, он внимательно всматривался в мое лицо, а затем вдруг открыл мне рот и заглянул внутрь.
        - Да, ты в норме, - подтвердил он, когда я стряхнула с себя его руки, даже побоявшись спрашивать, о каких последствиях визита в Дуат он умолчал, проверяя состояние (или наличие?) моих зубов. - Нет, я ничего не видел, извини. Так случается, когда ты приходишься Дуату не по вкусу. Я должен был это предусмотреть… Повезло, что ты и без меня справилась.
        Я села, разминая спину, и Коул ласково убрал волосы с моего лица. В тех, мокрых и прилипших к щекам, затерялись гвоздичные лепестки, что плавали в медном чане с освященной водой. Простынь подо мной тоже была мокрой: не то от нее, не то от моего пота. Давая мне время отдышаться, Коул хранил молчание, пока ворох одеял рядом не заворочался.
        - Смотри, кто к нам пожаловал! - улыбнулся Коул, и я медленно повернула голову к Зои.
        Она все еще выглядела ужасно, будто боролась с изнурительной болезнью долгие месяцы, но тоже улыбалась - уголками губ, покрытыми язвами от сухости и бесчисленных ударов.
        И мои проблемы разом забылись.
        - Привет, - сказала Зои, пока Сэм, вжимаясь ей в шею, щебетал до жути слащавые нежности, которые мечтают услышать под звездным небом все девочки-подростки в сериалах. - Вы мне снились. И ты тоже, Одри. Только что. Я ведь… Погодите, а что это за комната? Она всегда была такой?
        - Это… вынужденная перепланировка, - проскулила я. - Дом пришлось снести, а потом… Ох… Зои…
        - Что такое?
        - Прости меня!
        - За перепланировку? - не поняла она, хрипло рассмеявшись. - Брось, мне нравится! Замечательный цвет!
        - Нет-нет… За все прости. - Я всхлипнула, потеснив Сэма и обняв Зои с другой стороны, так осторожно, едва дотрагиваясь, лишь бы не повредить ее и без того искромсанное тело. - Я должна была прийти за тобой раньше. Мне так жаль, что тебе пришлось пройти через все это!
        - Если честно, то я не помню, о чем «этом» ты говоришь таким страшным тоном, - прохрипела она, поднимая дрожащие пальцы, чтобы шутливо подергать меня за солидно отросшие волосы. - Но судя по тому, что ты почти превратилась в Рапунцель… Меня не было очень долго, да? А где я была, не напомнишь? И почему тело так болит? Ох, поесть бы… Хочу гаспачо. - Зои передвинулась и положила голову на руки Сэма. Нос ее дернулся, и она тут же перевела взгляд с меня на него, кривясь. - А чем это от тебя так странно пахнет, любовь моя?
        - Рафаэлем, - коротко ответил Сэм, и я была готова поклясться, что он вот-вот расплачется, когда Зои задержала дыхание и наклонила его к себе за поцелуем.
        Жестокая Королева Вуду и дочь, преданная матерью, в одном флаконе. Отрекшаяся Верховная ведьма. Казалось, мой ковен не может быть еще страннее, но вселенной снова удалось меня удивить.
        Понимая, что сейчас не время обсуждать это, я встала с постели, опираясь на руку Коула. Здесь мы теперь были лишние: Диего прибирался, подметая костную муку, выдергивая из пола клинки и опорожняя чан, а Сэм ворковал над Зои, рассказывая ей бесчисленное количество историй, что произошли с нами в ее отсутствие. Она смотрела на него устало, но зачарованно, не переставая гладить его лицо, шершавое от бесчисленных шрамов и зверски заросшее, но счастливое, как у ребенка.
        - Теперь я понимаю, почему Барон Суббота говорил, что я сильно удивлюсь, когда умру. Царство мертвых действительно поразительно! - поделилась я, когда Коул придержал передо мной дверь, ведущую в безлюдный коридор. - Кстати о Бароне: я и его там встретила! А еще… Коул, кажется, я видела свою маму. И девочку… Очень необычную девочку. Ее имя озадачило меня. Она сказала, что ее зовут…
        Поцелуй. Такой терпкий, пряный, как тыквенный латте с корицей, что продают в берлингтонской кофейне на углу мостовой. Руки у Коула были сухими и холодными, но губы - мягкими и теплыми. Его поцелуи всегда навевали мысли о сахарной вате и весеннем ветре, но в этот раз что-то переменилось: то отчаяние, которым он мучился все эти дни, излилось и обожгло меня. Прошло не больше часа здесь, в реальном мире, но Коул всегда созревал быстро. Он практически кусал меня, исследуя мой рот языком и вжимаясь в меня. В поясницу впился барельеф каменных стен, а влажная водолазка высохла за секунду на моей раскалившейся коже. Руки Коула, забравшиеся под нее, стиснули талию и поднялись выше, готовые содрать любую помеху из ткани, не заботясь о манерах и свидетелях.
        - Мы не умеем ссориться, - шепнула я со смешком, обхватив его лицо ладонями. Пальцы оцарапались о щетину, проступающую на подбородке.
        - Да, потому что я тряпка, - застонал Коул мне в губы, жмурясь, как от яркого света. - Я устал терять тебя. Не хватало еще, чтобы мы… Стой, Одри. Ты слышишь?
        Собачий лай. Коул напрягся всем телом, и лишь спустя несколько секунд я поняла, что смутил его вовсе не Бакс, облаивающий во дворе очередную белку. То был рев мотора, нарастающий с каждой секундой. Скрип прорезиненных колес, давящих тропы, неизвестные чужакам. Приближение угрозы. У Шамплейн не могло быть иных гостей, кроме врагов, но Нимуэ оставалась тиха - никакого горна, оповещающего о беде. И все-таки…
        - Жди там, - строго велел мне Коул, когда мы, спустившись вниз, увидели в витражных окнах фургон, припарковавшийся прямо перед особняком рядом с синим джипом.
        Я замерла на лестнице в нерешительности и, схватившись руками за перила, вытянулась, пытаясь высмотреть что-нибудь в мозаике окон. Раздался щелчок предохранителя: Коул вооружился полицейским «Глоком», что висел вместе с кобурой на вешалке. Навахон, вдетый за пояс, тоже был наготове. Лишь убедившись, что пистолет полностью заряжен, Коул толкнул массивные двери и вышел на улицу.
        - Кто вы? Как вы сюда попали? Это частная территория. Убирайтесь!
        Ответом ему стала тишина: кто-то заглушил мотор, а затем вылез из ржавого фургона, скрипящего от каждого движения.
        Старая рухлядь, каких полно на берлингтонской свалке. Очевидно, двое мужчин, высыпавшихся из него, были совсем нетребовательны к уюту. Ни у того, ни у другого не имелось при себе оружия, не считая кастета на руке юноши, который когда-то этой же рукой чуть не сломал мне челюсть.
        Не колеблясь ни секунды, Коул направил пистолет на Дария.
        - Спокойно, Кудряшка Сью![6 - Кудряшка Сью - главная героиня одноименного фильма 1991 года.] - воскликнул второй охотник, взрослый, с зелено-карими глазами и кудрявыми волосами, припорошенными сыплющимся снегом. Он отодвинул Дария себе за спину и поднял над головой раскрытые ладони, испещренные розовыми отметинами, что с годами запечатлела на них палисандровая рукоять. - Мы сюда не за дракой пришли.
        - А за чем? За кленовым сиропом? - фыркнул Коул. Пользуясь всеобщей сумятицей, я незаметно сошла с лестницы и придвинулась к двери.
        - Я хочу извиниться. В Шривпорте вышло недоразумение, - сказал взрослый охотник и шагнул на крыльцо, не страшась того, как предупреждающе Коул сместил палец на курок. - Сейчас тебе и твоим друзьям абсолютно нечего бояться, Коул.
        - Почему я должен тебе верить?
        - А кому еще верить, если не родной семье? - спросил охотник, и нацеленный пистолет дрогнул. - Меня зовут Джефферсон Гастингс. Дэниэль Гастингс, твой отец, приходился мне старшим братом. Что-то мне подсказывает, ты захочешь обсудить это до того, как меня застрелишь. Что насчет дружеского разговора за чашечкой чая? Слышал, чай ведьмы заваривают просто отменный!
        V. Мать всех ночей
        Зимнее солнцестояние. Каждый раз, когда рождался Король Дуба, весь лес гудел и не смолкал до следующего утра. Пока Великая Мать страдала в потугах, Ночь терпеливо сидела у ее ложа, слишком любопытная, чтобы упустить шанс первой узреть лик совершенного бога-младенца. Так ночь накануне Йоля становилась самой темной и длинной ночью в году. Но затем раздавался первый крик новорожденного владыки - и плач его разносился до того далеко, что будил само солнце. Ночь же сбегала, оглушенная. После этого она начинала появляться все реже, а солнце, обретя нового друга, - все чаще. Иногда оно задерживалось на небе так долго, что Ночь не приходила вовсе. Это было ужасно невежливо, но что поделать, если Король, проживший тысячу жизней, знает самые интересные сказки на свете? А солнце очень-очень любит сказки!
        Мы все были обязаны рождению Короля, но не ему самому. Ведь кто страдает в потугах, чтобы вернуть нам свет? Самая долгая ночь, предшествующая Йолю, недаром звалась Модранехт - «Мать всех ночей». То был праздник Великой Матери, а потому он был полон почестей, бутоньерок из омелы и заботы о главных женщинах рода.
        Как жаль, что единственная женщина, о которой я могла заботиться, была уже давно мертва.
        - Сложная неделя выдалась, - призналась я, поднося горящий черенок к фитилю алтарной свечи. Хватило одной искры, чтобы по комнате распустился благовонный дым с нотками вишневого пунша. - Весь дом стоит на ушах, и все из-за двух мужланов с мечами! Коул пообещал разобраться с ними, а я… А у меня других дел по горло. Это первый Йоль, который мы празднуем, - на прошлый мы ограничились ужином из индейки и рождественским киномарафоном. Коул ведь был… слепым, из-за этого ни у кого из нас не нашлось праздничного настроения. Зато в этом году все иначе! Завтра возвращается Морган с Исааком, у нее ведь день рождения, я говорила? Конечно, я отправила Ворожее письмо, попросила задержать Морган еще на неделю, но стоит ей узнать, почему мы не хотим ее возвращения, как она тут же начнет рваться в Шамплейн с удвоенной силой. Поэтому… мы готовимся к худшему. Охотники не должны узнать, кто перед ними. Я уже предупредила остальных, особенно Диего. Представь, какой конфуз выйдет, если он по привычке назовет Морган «маленькой царицей»! Зои, кстати, тоже уже пришла в себя. Она по-прежнему ничего не помнит, кроме того,
что Рафаэль заманил ее в ловушку, вырубил и сдал охотникам, но это даже к лучшему: зачем помнить своих мучителей и пытки? Зои похожа на обтянутый кожей скелет, но уже шутит и улыбается. Мы решили, ей не стоит выходить из комнаты, пока охотники здесь. Ну сама понимаешь… Пусть отдыхает. У нас есть мизерный шанс отметить этот Йоль как положено. Надеюсь, тебе нравится твой алтарь.
        Я говорила тихо, будто под дверью мог кто-то подслушивать, но громче было и не нужно. Наша общая кровь прекрасно доносила до нее мой голос - я была уверена в этом точно так же, как и в том, что ночь Модранехт была дана нам для выражения чувств, в обычные дни запертых под семью замками. Для выражения любви. И я собиралась отдать свою любовь Виктории Дефо всю без остатка.
        - Я всегда думала, что помню, как ты выглядишь, - прошептала я, хаотично раскладывая на красном покрывале мелкие камешки белого кварца. - Но, увидев тебя в Дуате, поняла, что это не так. Ты гораздо прекраснее, чем в моей голове. Я так скучаю, мамочка.
        Я плакала по Виктории лишь в первый год после ее смерти. На второй остались только глухие всхлипы, задушенные подушкой, а на третий - бескрайнее сожаление и чувство собственного несовершенства на фоне идеальной Виви. О том, что никакой идеальности в моей матери не было и в помине, я узнала слишком поздно, чтобы это для меня что-то изменило. Нет, моя мать все еще была лучшей. Да и разве для детей может быть как-то иначе?
        Возложив на алтарный столик несколько связок остролиста и ее старый серебряный гребень, когда-то инкрустированный жемчугом, что теперь согревал мою шею, я вытерла слезы. Белый, как буйволова кость, дым стелился по тисненому покрывалу. Запах гвоздики и сладких ягод, высыпанных вдоль блюдец с рисовым хлебом и сушеными яблоками для моей собственной Великой Матери.
        Это было кощунством - выдергивать ее из покоя, каким бы он ни был, особенно в этот сакральный день. Но я должна была узнать.
        - Revertimini ad me, Victoria Defoe.
        Я смотрела на гребень, не отрываясь, визуализируя черты, что можно было разглядеть в моем собственном лице, отражающемся в пожелтевшем зеркале трюмо. Эту кокетливую улыбку, что согревала самые ледяные сердца, и нежные изящные руки, пахнущие розовым маслом. Я была преисполнена скорби, как и учила Ворожея: она лилась из меня рекой, и каждый раз мне приходилось прикладывать неимоверные усилия, чтобы не захлебнуться в ней. Но для Виктории эта скорбь должна была стать маяком - путеводный светлячок в темноте Дуата. Я знала, что мама ни за что не упустит его, что последует за ним, когда я наберусь смелости, обрету шестой дар и призову ее бесплотный дух.
        Я так верила в это… Но почему же она не шла ко мне?
        - Revertimini ad me, Victoria Defoe, - повторила я, крепко сжав гребень в ладони, однако даже спустя десять минут ничего так и не произошло. Пламя свечей колыхнулось, а дым поднялся к потолку неестественным конусом, выдавая чужеродное присутствие, но то была не Виктория.
        - Очень красивый алтарь.
        Я вяло улыбнулась, глядя на туманную завесу, оформившуюся у меня за спиной. Зеркало, хоть и пыльное, хорошо отражало Рашель, сидящую позади меня. Поставив подбородок мне на плечо, она внимательно смотрела, как я возвращаю гребень на место и навожу порядок на алтаре.
        - Ей бы точно понравилось, - похвалила она, полупрозрачная и тусклая, как детское воспоминание. Ее медные волосы казались грязно-красными, словно полусгнившие осенние листья, а некогда голубые глаза были такими же белыми, как все остальное тело.
        Пускай Рашель и не была той, кого я так отчаянно звала в эту ночь, но при виде нее на сердце у меня потеплело не меньше.
        - Я и твой сделала, - сказала я, кивая вправо.
        - О. - Рашель удивленно выдохнула, наконец-то заметив кофейный столик рядом с алтарем Виктории. На его фоне он терялся, простенький и почти пустой, с минимумом вещей, что сохранились от моей первой атташе. Здесь была лишь ее катана, в руках с которой она сражалась в своей последней битве у вод Шамплейн, и красный шелковый шарфик. - Мой собственный алтарь?.. Но я ведь не… - Рашель осеклась, смущенная, и неуютно заерзала. - Спасибо, Одри.
        Мы переглянулись и замолчали.
        - Это первый раз, - решилась признаться я, нервно двигая кадильницу с места на место. От близости Рашель по телу бежал мятный холодок. - Когда я решилась призвать маму. Мне так не хотелось беспокоить ее, а она… она не пришла. Почему?
        Рашель замялась, не найдя, что ответить. Она выглядела встревоженной, но старалась изо всех сил не показывать этого.
        - Может быть, из-за того, что сегодня Модранехт? Эта ночь неспроста зовется темнейшей из ночей. Сегодня многие ставят алтари и взывают к духам предков… Виви могла попросту заблудиться.
        - Сомневаюсь, - сказала я. - Я видела ее утром… Там, в Дуате… Когда забирала Зои. Диего отправил меня туда с помощью…
        - Знаю, - перебила меня Рашель, избавив от необходимости объясняться. - Я ведь была там. С тобой.
        Иногда я забывала, что Рашель ни на минуту не оставляла меня одну с тех самых пор, как умерла. После того как распалась на части после битвы с Ферн, она так и не ушла в Дуат. Ее душа по-прежнему следовала за моей по пятам, выполняя клятву, данную матери, пускай она уже давно и не имела смысла. От осознания, что я отняла у Рашель ее посмертный покой, мне становилось не по себе. На что похожа такая ее жизнь? Жизнь в одиночестве и скитаниях, в бесконечном ожидании, когда же ее соизволят призвать костяные руны или некромант.
        - Я тоже скучаю по Виктории, - вдруг сказала Рашель, и я резко повернулась, почти столкнувшись с ней лбами.
        - Разве вы не видитесь? Хотя бы время от времени…
        - Нет, не видимся. Я всегда здесь, - сказала Рашель то, что я так боялась услышать, но тут же добавила, когда я понурилась, перебирая в пальцах стебли падуба: - Уверена, Виктории есть чем и без меня заняться после смерти. У нее было какое-то важное дело, когда я уходила… Правда, это было очень давно. Интересно, как много времени уже прошло… Порой кажется, что мир вокруг застывает. Быть мертвым очень сложно, когда ты стремишься оставаться в мире живых. К счастью, я не одна такая. Слышала же, как без конца хлопают двери в доме, будто бы от сквозняка? У вас тут полно призраков! Аура Диего помогает мне удерживаться в этом мире, но притягивает всех кого ни попадя. Бедный паренек! Некроманты ведь не могут закрыться от духов, как обычные ведьмы, и видят их так же хорошо, как живых… Именно поэтому и я стараюсь не высовываться слишком часто. Не хочу вам надоедать, - улыбнулась Рашель, и когда я уже открыла рот, чтобы отругать ее за эту глупость, она вдруг спросила: - Почему ты решилась призвать Викторию именно сейчас? Что такого ты увидела в Дуате, отчего так сильно встревожилась?
        Я снова переложила несколько камешков кварца, пытаясь занять беспокойные руки. Рашель терпеливо ждала моего ответа, хоть и бледнела с каждой секундой: я призывала не ее, а потому она не могла оставаться со мной так долго, как этого хотела.
        - С мамой кто-то был, - сказала я, и Рашель вопросительно нахмурилась. - Душа ребенка… Девочка… Она напомнила мне кое-кого, но это невозможно. У нее странное имя… Да и внешность тоже. Хочу узнать, кто это был.
        - Я могу попробовать найти Викторию, - предложила Рашель осторожно. - Дуат запутан и изменчив, как ты уже знаешь. Я не захожу туда, потому что боюсь уже не вернуться обратно, к тебе, но… Можно рискнуть. Если Виви по какой-то причине не может покинуть Дуат, я сама у нее все разузнаю и потом расскажу.
        - Спасибо, - кивнула я, чувствуя странное облегчение пополам с тревогой, которая лишь возросла от услышанного. Рашель бы не согласилась покинуть меня просто так: отстраненность Виктории и таинственная девочка взволновали ее не меньше, чем меня. - Буду ждать вестей.
        - Жди, но не теряй время даром. - Рашель дернула меня за рукав прозрачными пальцами и гневно сощурилась, косясь на дверь. - Будь осторожна с этими охотниками, поняла? Пусть один из них и Гастингс, но он ничуть не похож на Коула.
        С этим было сложно поспорить. Я проводила бесплотный дух взглядом, пока тот не рассеялся в воздухе, как отголосок сладкой дремы. Комната быстро опустела, и неестественно подвижные язычки свечного пламени улеглись, как и дым благовоний из кадильниц. Снова тишина, два алтаря и тоска по близким, которых не вернуть.
        - Шесть часов, - прошептала я, взглянув на настенные часы с бронзовой кукушкой, а затем на окно, за которым уже почти ничего не было видно. - Ночь пришла - ваша ночь, Виктория Дефо и Рашель Маршалл.
        Понимая, что тайны Дуата могут подождать, я неохотно встала с затекших коленей. Все свечи на алтаре должны были обязательно догореть до конца, как догорает человеческая жизнь, - не больше и не меньше. Отгородив их невидимым барьером, чтобы они случайно не спалили дом в мое отсутствие, я поправила вечернее платье из зеленого шифона и открыла дверь навстречу проблемам.
        Одна из них как раз стояла на моем пороге.
        - Что ты здесь забыл?
        Я не узнала свой голос - хлесткий, он разрезал воздух, как плеть, и если бы был физически осязаем, то непременно рассек бы Дарию лицо.
        - Тебе сюда нельзя. Это жилое крыло. Дальше гостевого зала я тебя не приглашала. А это… - Я осеклась и потеряла мысль, увидев, как Дарий сжимает в руке маковую булочку, щедро залитую глазурью, - любимое лакомство Зои, для которой Сэм на радостях испек целый противень. - Это не для тебя! Кто разрешал тебе рыться на кухне?!
        - Какая жадина, - пробурчал Дарий с набитым ртом и, запихнув за щеку всю булочку разом, отряхнул руки от крошек. Те посыпались аккурат на мой абиссинский ковер, и глаз у меня предательски задергался. - Вдобавок еще и ужасная хозяйка! Нельзя быть такой негостеприимной.
        - Зато ты очень гостеприимен, - процедила я, ткнув пальцем в свое лицо, ныне гладкое и ровное, как фарфор веджвудского сервиса, с ягодной помадой на губах. На тех не осталось ни одной трещинки, нанесенной тяжелыми чугунными щипцами, но Дарий все прекрасно понял.
        - Ничего же нет, - очень точно подметил он с фальшивой улыбкой. - Значит, ничего и не было!
        Ах, если бы все так просто забывали о прошлом, как Дарий забыл о своей жестокости! Я почти завидовала его бесстыдству. Стоящий на пороге женщины, которой он собственноручно расколошматил лицо, без разрешения поедающий ее булочки и шныряющий по ее фамильному особняку, как по гостинице. Это ли не показатель того, что у охотников на ведьм действительно нет сердца?
        - Пошел вон, - все, что сказала я.
        Где-то внизу заливисто лаял неугомонный Бакс. Он не замолкал вот уже на протяжении нескольких часов - с той самой минуты, как на землю моего ковена заявились два незваных гостя. При виде мертвого пса, его полусгнившей клацающей челюсти и белесых костей, торчащих из сшитой грудины, Джефф скривился и, выплюнув брезгливое «Ведьмы!», прошел мимо. Дарий же несколько раз перекрестился. В конце концов Сэму пришлось запереть Бакса в библиотеке, чтобы он не разорвал их обоих, но теперь я сомневалась: может, стоило запереть их там втроем?
        - А если я не уйду? - спросил Дарий, склонившись надо мной. Совладав с нервной дрожью, я упрямо протиснулась вперед и оказалась к Дарию вплотную. Это позволило мне закрыть за собой дверь и не дать его любопытному носу сунуться в спальню, куда он уже поглядывал через мое плечо. - Ты что, до сих пор не поняла, принцесса? Я буду делать что захочу - и с тобой, и с этим домом. Ведь твоя магия…
        - …просто пустышка против охотников, - закончила за него я. - Но вот кочерга, полагаю, действует на вас так же, как и на всех прочих людей.
        - Кочерга?..
        За спиной Дария что-то лязгнуло. Я заметила платиновый пучок, еще когда он только-только вынырнул из-за угла и был на подходе к вестибюлю второго этажа. Черное коктейльное платье Тюльпаны идеально подходило для казино в Лас-Вегасе, но никак не для захолустья в дебрях вермонтского леса. Если раньше она запиралась в комнате, игнорируя и нас, и ковенские праздники, то теперь пользовалась любой возможность пощеголять по особняку в дорогих нарядах. И когда все успело так круто измениться? Однако кое-что в этом мире оставалось незыблемым. Например, боевой дух Тюльпаны, что надоумил ее ходить в обнимку с кочергой после приезда охотников. Как оказалось, не зря.
        Раньше чем Дарий успел обернуться и заметить ее, тихо подкрадывающуюся сзади, Тюльпана замахнулась и ударила его по хребту. Дарий тут же отпрыгнул от меня с мученическим стоном и сгорбленной спиной.
        - Сколько еще раз мне надо приложить тебя, чтобы ты научился обращаться с дамами?!
        - Тише, тише, - пробормотал Дарий, закрываясь руками. - Я ничего не сделал! Мы просто разговаривали. Не бей меня больше! Прошу!
        Едва ли он боялся Тюльпану на самом деле, но почему-то охотно поддавался и изображал испуг. Поперек его вправленного носа еще тянулась глубокая ссадина, стянутая металлическими скобками, но глаза Дария блестели отнюдь не желанием отомстить. Неужели это?.. Фу!
        И в подтверждение моей страшной догадки он вдруг произнес, осклабившись:
        - Ух, какая ты… Львица, а не женщина! Где ты была столько лет, богиня?
        Кочерга Тюльпаны взметнулась вверх, но, поразмыслив над чем-то, она опустила ее и лишь фыркнула в ответ на неуместную попытку флирта.
        - Идем отсюда, Одри, - сказала она, хватая меня свободной рукой за край платья и волоча к раздвоенной лестнице. - А ты чтобы больше не смел есть булочки с маком, уяснил, охотник?! Еще раз увижу крошки на полу - тебе конец!
        Потирая ушибленную поясницу, Дарий разочарованно смотрел нам вслед. Я успела мимоходом щелкнуть пальцами, заставляя все замки в коридоре закрыться. Не хотелось, чтобы какой-нибудь охотник рылся в моем нижнем белье или нашел гримуар, предусмотрительно спрятанный в новенький тайник под половицами.
        - Охотники, везде охотники, куда ни плюнь! - рычала Тюльпана, несясь по лестнице. - Разрослись по Шамплейн, как сорная трава. Всех бы повыдирала, всех! - И, вспомнив о том, что я все еще здесь, она бросила на меня встревоженный взгляд. Гнев, превращающий ее глаза в сверкающие аметисты, затлел и погас. - Ты как? Он не обидел тебя?
        - Не успел, - улыбнулась я натянуто. - Ты надавала моему обидчику таких тумаков, что я просто обязана спросить после этого… Будешь моей девушкой? Уверена, Коул поймет. Даже одобрит!
        - Ха-ха, - гротескно засмеялась Тюльпана, закатывая глаза, но я увидела, как к косметическому румянцу на ее щеках добавился натуральный. - Извини, но мое сердце уже отдано водке и блинчикам. Почему, ты думаешь, у меня его нет?
        - Тюльпана, я серьезно…
        - Серьезно хочешь замутить со мной?
        - Нет, серьезно говорю, что благодарна тебе. Спасибо.
        - Не за что. Я ведь говорила, что рядом со мной тебе нечего бояться.
        Оглянувшись на второй этаж, откуда мы спустились, Тюльпана убедилась, что за нами никто не идет, и только тогда вернула кочергу на подставку у столового камина. Я же оглядела коридор, режущий особняк пополам от кухни до веранды и ведущий прямиком к гостиной. Оттуда доносилось лишь два голоса, слишком похожие, а оттого с трудом различимые между собой. Оставлять Коула наедине с Джефферсоном было опасной затеей, но он сам просил меня об этом. То были семейные дела. А кому, как не мне, знать, что с ними всегда нужно разбираться только самостоятельно?
        - Они там уже долго, - подметила я, когда Тюльпана проследила за моим взглядом и поняла, что я пытаюсь волшебным образом пробуравить им дырку в стене, чтобы увидеть происходящее в гостиной, не входя туда.
        - Это вообще-то осуществимо, - вдруг сказала Тюльпана, и я растерянно заморгала. - Дырка в стене. Я знаю одно заклятие…
        - Так ты все-таки читаешь мои мысли! Я всегда это подозревала!
        - Да, бывает, но редко. Чаще всего там «Коул, Коул, Коул» или скучные фантазии о модных шмотках, так что лишний раз я в твою голову не суюсь.
        - Нужно тоже научиться это делать, - протянула я задумчиво, пока Тюльпана ворочала догорающие поленья телекинезом, перебирая пальцами воздух. - Читать мысли. Зря я бросила развивать ментальность. А где все, кстати?
        В доме было тихо, как в склепе, что не поддавалось рациональному объяснению, ведь накануне Йоля в ковене априори не может царить спокойствие. С потолка, раскачиваясь на леске, свисали гирлянды, мигающие теплым желтым светом. В них вплетались хвойные ветви и маленькие шарики из валяной шерсти - дар Йольскому коту, что каждый праздник покушался на приготовленный ужин, а если тот оказывался невкусным, то и на маленьких детей. Я невольно вспомнила о Монтаге - таком же прожорливом пакостнике, - и в сердце засвербила печаль. Тюльпана неопределенно махнула рукой в сторону кухни, и я, прислушавшись, отвлеклась на отголоски испанской брани и жужжание миксера.
        - Диего печет торт, - сообщила Тюльпана, и я содрогнулась всем телом от ужаса. - Ох, не переживай, это для Морган! Если кто-то из нас и отравится, то только она.
        - Ты, как всегда, очень великодушна.
        - Ага, знаю, именно поэтому я взяла на себя все остальное, пока Диего играет в кондитера. На мне ужин, украшение дома и заговор йольского полена. По легендам, оно отпугивает зло от дома, так что я возлагаю на него большие надежды. Надеюсь, уже к утру это «зло» покинет наш особняк. Встречать с охотниками на ведьм праздник Колеса Года - апогей дурости! Как, впрочем, и доверять Сэму уборку. - Тюльпана скривилась, наматывая на палец лоскут паутины, трепыхающейся над каминной полкой. - Стоило предвидеть, что его «уборка» ограничится спальней Зои. Как приклеился к ней…
        - Ох, Зои!
        Я встрепенулась, вдруг осознав, что не заглядывала к ней с тех самых пор, как принесла завтрак и шелковую ленту с золотыми ножницами, чтобы возобновить наш ковенант. Пускай язвы ее уже перестали кровоточить и стянулись, а синяки разгладились, это все равно был не повод оставлять ее одну.
        - Не-а! Я сама проведаю Зои, - отрезала Тюльпана, остановив меня жестом, когда я уже навострилась в сторону лестницы. - Твое дело - разобраться с нашими дражайшими гостями. Вперед!
        Я вздохнула, смиряясь со своей участью. В конце концов, мне и впрямь пора было вмешаться: я не заходила к Коулу и Джефферсону с тех самых пор, как принесла фарфоровую пару с клюквенным сбитнем. Тогда Джеф даже не посмотрел на меня, вертя в пальцах бронзовое зеркальце с геометрическим узором на крышке. Какое-то время я подозревала, что это лишь отвлекающий маневр и он вот-вот сорвется с места, вытащит из рукава меч и начнется рубить моих друзей направо и налево. Коул, очевидно, подозревал то же самое, а потому ни на секунду не спускал пальцы с рукояти навахона. Но Джефферсон вел себя крайне непосредственно: тыкал пальцем в картины, таскал конфетки из общей вазы, а еще неустанно критиковал интерьер. С тех пор как я вышла, из гостиной то и дело доносились звуки борьбы. Даже сейчас. Но…
        - Пора, - объявила Тюльпана.
        Она неуклюже похлопала меня по спине - самый нежный жест из ее арсенала. Кажется, Тюльпана хотела сказать что-то еще, но откуда-то вдруг потянуло горечью жженого сахара и горелым тестом. Выругавшись, она быстро скрылась за створками двери кухни и, судя по грохоту, надавала Диего смачных подзатыльников, а затем устремилась наверх отсыпать еще порцию Сэму.
        Жалея, что мы не можем поменяться с ней местами, я собралась с духом и двинулась в гостиную.
        - А ты неплох. Очень… неплох… Я ведь перепутал тебя в Ордене с Гидеоном! Боюсь представить, как он вымахать успел, если ты в высоту уже фонарный столб. И в ширину тоже, правда… Мне казалось, тебе до сих пор тринадцать… Или около того. Совсем забыл, как несется время!
        Джефферсон говорил с запинками и придыханием, выжидая несколько секунд между словами, чтобы перевести дух после очередной драки с Коулом. Я была готова поклясться, что слышу, как колотится его сердце. Скрипнул сервант в конце зала: он привалился к нему, сплевывая кровь на мой любимый дамасский ковер, пока Коул воспитанно ее глотал. Тюльпана велела мне разобраться с этим, но я оцепенела перед дверями, все еще растерянная… и немного напуганная тем фактом, что мой ковен не может чувствовать себя в безопасности в собственном гнезде. Еще никогда охотники на ведьм не заходили так далеко в Шамплейн… Как же выпроводить их отсюда, не убивая? И не умирая самой.
        Быть может, сначала лучше узнать о них побольше? Ведь подсматривать я могла не только глазами, но и мыслями - достаточно было шепнуть старое «Ушки на макушке» и добавить «Чуйка как у кошки». Шаги и прикосновения, вздохи и шевеление ресниц, расположение мебели и жесты - дверь больше не была помехой, и я могла чувствовать абсолютно все, что за ней происходило. Даже лучше, чем дыра в стене!
        Черт, это становится пагубной привычкой - подслушивать чужие разговоры в собственном доме.
        - Моя хвала тому, кто тебя тренировал! - продолжил Джефферсон. - Уф, был бы здесь сейчас Дэниэль… Представляю ужас на его лице!
        - Ужас? - переспросил Коул, шмыгнув носом, заложенным от запекшейся крови. - От того, что его младший брат пытает невинных людей? Или от того, что он ни разу не объявлялся в жизни двух его единственных племянников?
        Его рука ненавязчиво ворочала навахон, почему-то лежащий на подоконнике. Этим жестом он будто говорил Джефферсону: «Только что я отделал тебя кулаками. Представь, что я смогу сделать мечом». Интересно, сколько конкретно раз они успели подраться, пока меня не было? Судя по гостиной, превращенной в помойку, как минимум дважды: рояль из красного дерева лежал на боку, а расколотые цветочные горшки усеивали пол. Диван был сдвинут в дальний угол, кресла опрокинуты, а в воздухе витал запах пота и железа.
        Джефферсон ухмыльнулся и вытащил из чудом уцелевшего барного глобуса последнюю бутылку «Чиваса». Если бы здесь был Исаак, он бы оторвал ему руки, но было поздно: зубами откупорив горлышко, Джеф отхлебнул виски прямо из горла. Мне стало почти физически больно от того, как алкоголь заливает свежие трещины на его губах. Однако сам Джефферсон даже не поморщился.
        - Твои слова лишний раз подтверждают, как мало ты знаешь о своей семье, - произнес он. - И о своем отце. Нет-нет… Дэниэль пришел бы в ужас от силы, которую сам отказался давать тебе, но которой ты обладаешь вопреки его стараниям. То сила охотника…
        - Атташе, - поправил его Коул, оставляя на подоконнике отметины от ногтей. - Я атташе, а не охотник.
        - Извини, совсем забыл. - Голос Джефферсона сочился издевкой. - Это же гораздо солиднее - быть у колдуньи на побегушках! Не то что продолжать благородное ремесло своих предков. Я все никак в толк не возьму: почему ты просто татушку в форме сердца на груди не набил, как все влюбленные олухи? На кой черт надо было связывать себя этими узами?! Они же страшнее брачных! Ты до этой своей ведьмы баб других не видел?
        - Если ты снова хочешь поговорить об Одри, - сказал Коул удивительно ровным голосом, который перебил лишь звон стали, с которым он придвинул к себе навахон, - то иди в фургон за своим мечом.
        Джефферсон капитулировал, протянув Коулу вместо меча открытую бутылку «Чиваса», но, проигнорированный, пожал плечами и сделал еще глоток.
        - Ладно, я понял. Бабы - больная тема. Не буду лезть в душу и раздавать советы, как выбирать женщин. Для этого у тебя есть старший брат. Где он, кстати? Я и его хотел бы видеть. Раз вся семья теперь в сборе…
        Лицо Коула предательски исказилось, и Джефферсон заметил это на миг раньше, чем тот вернул себе отрешенный вид. Гидеон и я - два человека, в разговорах о которых Коул не знал притворства. Его чувства к нам обоим были слишком сильны, чтобы их можно было контролировать.
        - Он болеет, - ответил Коул сухо. - Не стоит втягивать его в это.
        - Уж не по вине ли твоих подружек-ведьм Гидеон «заболел»? - сощурился Джефферсон, но вовремя сообразил, что не стоит бередить эту рану, если он хочет наладить с Коулом отношения. А он, как я видела, все-таки хотел… - Печально. Ладно, в другой раз на семейный пикник сгоняем.
        Коул хранил угрюмое молчание, не разделяя ни задора Джефферсона, ни его прыткого и легкого на подъем нрава. Кроме карих глаз, кудрявых волос да ямочек на щеках, между ними будто бы и впрямь не было ничего общего: один ледяной и острый, как бритвенное лезвие, а второй теплый и искрящийся от веселья, как горящие спички, которые легко станут оружием, если бросить их в стог сена.
        - Если ты всерьез намерен задержаться в Шамплейн, - вдруг начал Коул, и я по ту сторону двери поперхнулась воздухом, так прильнув к ней, что чуть не стукнулась лбом, - то тебе стоит перестать махать кулаками и начать отвечать на мои вопросы.
        - Не слишком ли ты много на себя берешь? - осведомился Джефф.
        - Я не собираюсь решать, останешься ли ты, - раздраженно пояснил Коул. - Спрашивать разрешение ты будешь у Одри. Я лишь решу, достоин ли ты вообще задавать ей этот вопрос.
        - О боже мой, каков рыцарь! Меня сейчас стошнит. - Из гостиной донесся звук, имитирующий рвотный спазм, но уже спустя мгновение Джефф сдался: - Ладно, хочешь устроить мне допрос в стиле детективных сериалов? Да-да, я уже в курсе, кто ты и чем занимаешься. Мне как раз было интересно посмотреть, чему учат в этой вашей полицейской академии. Валяй!
        - Почему ты отказался от нас с Гидеоном?
        Этот вопрос прозвучал как гром среди ясного неба. Он, невыраженный, стучал в висках Коула с той самой минуты, как он впервые допустил мысль, что еще кто-то из его родни может быть жив. Чтобы понять это, мне даже не нужен был дар телепатии: любой бы на месте Коула спросил о том же самом.
        Молча отставив на перекошенный столик бутылку, Джефферсон помолчал с минуту, подбирая слова, и лишь затем ответил:
        - Потому что я ужасный человек.
        - Да, это я уже понял. Другие причины есть?
        - Нет, ничего ты не понял. - Джефферсон покачал головой, глядя на него со странной болезненной нежностью. Так взрослые смотрят на детей, когда им впервые приходится объяснять, что такое смерть. - Я ужасен, Коул. А еще я терпеть не могу сопливых ребятишек и всю эту… ответственность. - Он грузно опустился в кресло, предварительно поставив его, перевернутое, на ножки. - Когда Дэниэль и Лисса погибли, тебе было четыре или около того, да? А Гидеону, значит, девять. Я бы просто не вывез. Да и бабушка Розетт забила бы меня клюкой, если бы я только посмел приблизиться к вам. До лет этак тридцати я вообще был оторви и выбрось! Хочешь шок-контент? Я и охотником-то нормальным не был до той поры.
        - Что это значит?
        Джефф устало вздохнул, но, обрадованный, что сумел заинтересовать Коула, усмехнулся и воодушевленно продолжил:
        - Думаешь, ты и твой отец - первые из Гастингсов, кто не хотел становиться охотником? В молодости мы с Дэниэлем были собственными противоположностями - он был лучшим из тех, кого ты теперь так презираешь, а я делал все, чтоб меня выгнали из Ордена. Перспектива стать рок-музыкантом и клеить девчонок привлекала меня больше, чем бесконечные разъезды по Штатам в поисках тех, кого даже в постель не затащишь, потому что в свинью превратят.
        Коул не выглядел потрясенным, но лицо его дрогнуло, выдавая сомнения, а пальцы стиснули ремень штанов, за неимением зеркальца. Он действительно так мало знал о своем настоящем прошлом… О том прошлом, что плелось веками, и первый узел на котором затянулся еще задолго до его рождения. Коул всю жизнь считал, что его отец - пример для подражания, принявший волевое решение покончить с кровожадными деяниями предков и начать историю их рода с чистого листа. Узнавать, что ты ошибался, всегда было тяжко - уж я-то знала вкус разочарования.
        - Когда мне исполнилось восемнадцать, Дэниэль уже успел убить столько ведьм, что никому в Ордене и не снилось. Да, он ненавидел нашу работу, но тем не менее выполнял ее добросовестно. Думаю, он никогда бы не решился уйти, если бы не Лисса. - Джефферсон сморщил нос. - Твоя мать всегда мечтала сбежать, а когда забеременела, то стала для Дэниэля центром мира, как это часто бывает. Они сразу объявили о своем намерении, но наш отец отказался их отпускать. Твой дед был… довольно сложным человеком. - И, будто подтверждая, какой неизгладимый отпечаток оставила на нем эта «сложность», Джефферсон снова отхлебнул виски прямо из горла. - Он не мог лишиться обоих сыновей, поэтому поставил ультиматум: уйти может лишь один из нас. Дэниэль умолял меня остаться вместо него… И я остался. Чего не сделаешь ради счастливого будущего своего брата? А затем все они умерли. И я остался единственным Гастингсом, преданным Ордену. Я мог бы уйти тоже, как Дэниэль, ведь держать меня на коротком поводке было больше некому, но… Зачем? Я не смог бы спать. Не смог есть. Ведь все, о чем я мог думать, - это об упущенном шансе. Будь
я предан Охоте сразу, с тех пятнадцати лет, когда меня послали на инициацию - мою первую ведьмину казнь, - то, быть может, я бы успел добраться до Виктории Дефо… И убить ее раньше, чем она погубила твоих родителей.
        Коул не дышал. И я не дышала тоже: дрожь свела пальцы, горло, и я вдруг поймала себя на мысли, что не знаю, куда себя деть. Зачем вообще продолжаю стоять здесь и слушать все это? Почему не войду? Но ноги будто приклеились к полу, а лоб - к дубовым дверям. Я лишь зажмурилась и постаралась не потерять концентрацию, чтобы заклинание видения не прервалось.
        - Сколько ведьм ты убил? - спросил Коул, будто не было той исповеди, которая заставила глаза Джефферсона покраснеть, а бутылку Чиваса - опустеть уже на треть. - Сколько погибло от твоих рук с тех пор, как ты занялся охотой всерьез?
        - Коул…
        - Отвечай.
        - Понятия не имею! - Джефф всплеснул руками и бутылкой, зажатой в них. Несколько темных янтарных капель окропили его мятую зеленую футболку, облегающую каменные мышцы. - Я со счета еще лет пять назад сбился. Где-то семьдесят-восемьдесят, наверное…
        Коул издал странный писк, как щенок, которому слишком туго затянули ошейник.
        - Ты же… Ты убил за свою жизнь больше, чем серийные убийцы Зодиак и Тед Банди, вместе взятые! - воскликнул он исступленно.
        - С одной оговоркой: они убивали людей, а я - ведьм, - гневно сузил глаза Джефферсон. Он считал это весомым аргументом. - Но, к сведению, даже среди ведьм я не трогаю тех, кто младше тринадцати. Твой дед не считал это за правило, а я считаю.
        - Щадишь детей, но убиваешь родителей у них на глазах? - переспросил Коул. - Какой в этом смысл?!
        - Я даю им право на жизнь, подобную человеческой; отречение от магии избавит их от моего возвращения, - сухо ответил Джефферсон, нянча в руке бутылку. - Жизнь без колдовства… Или же право на месть. Этого выбора более чем достаточно.
        - Угадай, что выберут они, - прошептал Коул, стиснув кулаки: те так и чесались приложиться к лицу Джеффа. Притаившись за дверью, я боролась с тем же самым желанием. - Однажды пощаженные ведьмы вырастут и придут за тобой. Все повторится сначала. Смертям не будет конца…
        - Хм, пожалуй. - Джефферсон согласился с Коулом так быстро, что он недоверчиво сощурился, но все быстро встало на свои места. - Может, именно этого я и добиваюсь? Взращиваю себе достойных соперников. В конце концов, постоянно побеждать тоже скучно.
        - Ты конченый урод.
        - А я о чем!
        Джефферсон явно остался доволен разговором и тем выводом, что сделал из него Коул. Откинувшись на спинку кресла, он лениво потянулся, прикрыв глаза. Под низко опущенными ресницами они казались ореховыми, как спелый фундук и зеленые фисташки, перемешанные в одной вазе. Коул тоже молчал. Расхаживал взад-вперед перед подоконником, как Штрудель, когда за окном пролетали первые ласточки. Вены у него на руках вздулись, так крепко он сжимал кулаки. Того и гляди наши метки вспыхнут оранжевым!
        - Гидеон, - хрипло продолжил Коул, не глядя на своего дядю. - Ты когда-нибудь встречался с ним раньше?
        Джефферсон покачал головой, стуча пальцами по подлокотнику кресла - это была такая же наследственная привычка, как и их проклятая Охота.
        - Нет, никогда. Думаю, он и сам не знает обо мне.
        - Отлично. Что мне нужно сделать, чтобы так оно и оставалось? Чтобы ты убрался из Шамплейн и больше не трогал мою семью?
        - Твою семью? - переспросил Джефферсон с манерной насмешкой, под которую попытался замаскировать уязвленное эго. - Ты имеешь в виду… Ах, так вот что это за колечко!
        Я увидела что-то странное и зажмурилась, пытаясь изо всех сил прочувствовать ту незнакомую мне вещь, которую Джефф крутил в левой руке над головой, дразня побагровевшего Коула. Что-то круглое, блестящее… поднявшее в Коуле волну замешательства напополам с ребяческим стыдом и гневом.
        Подлетев к Джефферсону с космической скоростью, Коул едва не споткнулся о смятый угол ковра и вырвал у него из рук заветную вещицу.
        - Кудряшка-растеряшка, - продолжил издеваться Джефф. - Первое правило охотников: не носи в карманах мелкие предметы. Начнется драка - сто процентов где-нибудь выпадут. Зеркальце свое, кстати, тоже забирай. Мне чужого добра не надо. Тем более оно принадлежало Лиссе…
        Он подбросил зеркальце в воздух, и Коул с легкостью поймал его, успев вернуться к подоконнику и возобновить трехметровую дистанцию между ними. Огладив исцарапанными пальцами такую же исцарапанную крышку, Коул хмыкнул и убрал зеркальце в задний карман брюк.
        - Как я понимаю, теперь ты точно не разрешишь мне и Дарию остаться в Шамплейн даже при условии, что мы будем жить в фургоне, - устало простонал Джефферсон. - Значит, придется остановиться в Берлингтоне. У меня там нарисовались кое-какие дела. Не знаю, на сколько они затянутся, но я буду рад, если ты как-нибудь составишь мне компанию.
        В горле встал ком, и я не поняла, у кого именно - у меня или у Коула. Он растер пальцами свою метку и расправил плечи, вытянувшись во весь рост. Джефф был ниже его, хоть и ненамного, и Коул будто стремился лишний раз это подчеркнуть, глядя на него сверху вниз.
        Мы с ним оба знали, о каких таких «делах» говорит Джефферсон. Эхоидун. Убийство царицы. Истребление магии и тех, кто состоял из нее на молекулярном уровне.
        - Если Одри разрешит вам с Дарием остаться, - в чем я, конечно, очень сомневаюсь, уповая на ее благоразумие, - как я могу быть уверен, что ты не причинишь ей и другим вреда?
        - Я что, похож на идиота? - Джефф закатил глаза, снова прогуливаясь по гостиной и разминая затекшие плечи. - Ты ведь связан с ней кровью, Коул. Без сомнений, если ты действительно пошел в Дэниэля, ты не только такой же глупый, как и он, но и такой же верный. Ты будешь защищать Шамплейн до последнего вздоха, а я бы очень не хотел биться насмерть с родным племянником. Что уж поделать, если ты так сильно запал на это сероглазое исчадие? Черт бы тебя побрал! - Джефферсон тяжело вздохнул и, скривившись, с отвращением оглядел светло-голубую тинктуру на потолке, превращающий его в ясное безоблачное небо. - Ты и Одри… Ваш союз… Это все меняет.
        - Что он может изменить для такого, как ты? - фыркнул Коул, вдруг выйдя из себя. - Будто бы тебе не плевать!
        - Можешь не верить, но нет, не плевать. Мы семья, хочешь ты того или нет, а членов семьи Гастингсы не обижают. Даже если ненавидят их.
        - И все же… Я понятия не имею, как вы вычислили нас, но если сюда заявится еще хоть один охотник…
        - Не заявится, - тут же выпалил Джефферсон. У него было жесткое лицо с упрямыми чертами лица, но когда его озаряла широкая улыбка, он становился похож на Коула: в десять раз обворожительнее и в два раза моложе. - Клянусь, Коул! Я никому не расскажу, что Шамплейн существует. Как минимум потому, что мне некому рассказывать: охотников осталось мало, все они разбросаны по свету. Дарий единственный, с кем я имел дело за последние пять лет. Больше никто твою ведьму не тронет, обещаю.
        Коул в ответ недоверчиво хмыкнул. Пускай ни он, ни Джефф не видели меня, но я все равно чувствовала себя третьей лишней. И как после такого войти в комнату?
        Но раньше чем я успела придумать способ, Джефферсон по-отечески взъерошил Коулу волосы, стащил у него из-за спины навахон и прошелся до дверей. Дубовые половицы скрипнули под его весом, и я испуганно замерла, слушая, как он любовно причмокивает над мечом.
        - Помню, как этот навахон достался Дэниэлю. Мы тогда были совсем…
        Что-то заглушило его слова, хотя Джефф стоял под самой дверью, и моя магия оборвалась. Я больше ничего не ощущала - ни его, ни комнаты. Что произошло?
        - Если магия - зараза, то они - пенициллин. Джефферсон убил столько ведьм, что рядом с ним магия умирает, как рядом с его предками.
        Я вздрогнула и обернулась на Зои. Она крутила золотые обручи на запястьях, глядя на запертую дверь гостиной. Глаза ее, снова желтые-желтые, как солнце, были подернуты пеленой прошлого, настоящего и будущего. Но эта пелена быстро развеялась, стоило мне подойти поближе.
        - Ой, - пискнула Зои. - Что-то я замечталась. Решила прогуляться по особняку и посмотреть, что здесь изменилось… Мне нравится ремонт! Но раз пять я точно заблудилась. Хм, это на меня не похоже…
        - Вот именно! - вспыхнула я. - Почему ты здесь?! Ты должна оставаться наверху и отдыхать. Мы же договорились!
        - Мне уже гораздо лучше. Хочу тоже готовиться к Йолю и приезду Морган! Например, научить Диего выбирать нормальные подарки. Ты в курсе, что он сделал для нее чучело бобра? Кто дарит девочке на шестнадцатилетие дохлую шапку?! Конечно, Морган будет рада и фантику, если его подарит именно Диего, но бобер… По-моему, это чересчур. - Зои постучала ноготком со свежим слоем светло-зеленого лака по подбородку и прищурилась, выглядя почти как прежде: в клетчатой рубашке Сэма, затянутой поясом, как платье, и в ворохе блестящих побрякушек. Разве что кости до сих пор из-под кожи выпирали то там, то здесь… - Возьму на себя подарки. Попрошу Сэма съездить со мной в Берлингтон. Там в одной лавке вчера… А, нет, позавчера на продажу такое красивое колечко выставили! С блестящими камешками! Морган точно будет в восторге.
        - Хорошая идея, но… ты еще слишком слаба, - покачала головой я.
        - Хочешь, докажу, что со мной все в порядке? Джефферсону сорок три года, и он задержится у нас минимум на неделю, хотим мы того или нет. А его напарник Дарий запал на Тюльпану. Он ее сейчас пытается в ванной зажать… А, нет, в библиотеке. - Зои задумчиво подняла глаза к потолку, будто видела сквозь него. - И только что он снова получил по морде. Слышишь?
        И в доказательство ее слов наверху что-то загромыхало, словно книги посыпались со шкафов.
        - Ладно, я тебе верю, - сдалась я, и Зои просияла, поправляя жемчужный платок, которым были подобраны ее волосы - точь-в-точь такой, какой она носила в ту роковую ночь, когда Мари присвоила себе и ее тело, и ее жизнь. - Радар работает, значит, ты в норме. Если поедешь в Берлингтон, пусть Сэм там приглядывает за тобой, хорошо? - Она часто-часто закивала, счастливая, но не спешила срываться с места, будто чего-то выжидая. Ах да, точно… Зои всегда знает, о чем я собираюсь ее попросить, даже до того, как я сама вспомню об этом. Отстегнув с шеи Вестники даров, я вложила их в раскрытую ладонь Зои, и жемчужины завибрировали, недовольные очередной разлукой. - Можешь зайти перед отъездом к Диего? Мне нужно, чтобы он…
        - Я в курсе, что тебе нужно, - кивнула Зои, решительно принимая жемчуг - так бережно и осторожно, будто брала новорожденное дитя. Сверкающие и чистые, воплощение первозданной магии, жемчужины были колыбелью всей истории Шамплейн. - Будет сделано в лучшем виде. А ты… разреши старшему охотнику остаться.
        - Что? - изумилась я. Может, Зои и не помнила тех зверств, что охотники творили с ней, но такое предложение все равно было излишне великодушным.
        - Джефферсон Гастингс - единственное, что осталось у Коула помимо Гидеона. Тем более… Держи друзей близко, а врагов еще ближе. Мои советы ведь еще никогда не разочаровывали тебя, правда?
        Она замолчала на несколько секунд раньше, чем в гостиной что-то зашумело - видимо, мебель, которую Коул принялся торопливо поднимать, вспомнив, какой нагоняй получит от Тюльпаны, если не приберет за собой бардак. В нашей жизни и так было слишком много хаоса - не хватало его еще и в доме!
        Затем послышались шаги и рокот голосов. Я подалась к двери, понимая, что опоздала, и в этот миг она открылась, едва не расквасив мне нос. Зои успела отдернуть меня в последний момент за рукав, и я мысленно благословила ее дар прорицания, спасший мое многострадальное лицо.
        - Одри? - растерялся Коул, явно не ожидавший увидеть меня здесь. Джефферсон, застывший позади него с ошалевшим видом, явно не ждал меня тоже. - Ты давно тут?
        - Нет, только что пришла, - соврала я и, решив, что лучшего момента для проявления гостеприимства уже не подвернется, натянуто улыбнулась: - Долго размышляла об охотниках, мечах, кишках, многовековом вражде и всяком таком… философском. Джефферсон… Знаю, наше знакомство не задалось, но… - «Ну же, Одри! Помнишь напутствие Зои? Скажи это!» - Может, погостишь немного в Шамплейн вместе с другом? Только ночевать будете в своем фургоне.
        Глаза Коула округлились. Я обернулась, ища поддержки, но Зои уже и след простыл. Джефф же только неловко кашлянул и сложил руки на груди. До того как он толкнул пяткой дверь и та скрыла от меня состояние гостиной, я разглядела осколки битой керамики и чайную пару из фарфорового сервиза, стоящую на полу. Не знаю, что меня удивило больше: то, что чашки уцелели, или то, что вкуснейший клюквенный сбитень в обеих остался нетронутым. Черт, а я ведь так корпела над ним!
        - Ты уверена в этом, Одри? - Пониженный, но взволнованный голос Коула вырвал меня из ступора. - То есть… Джефф как раз собирался спросить у тебя разрешения, так что очень удачно, что ты сама предложила! Но, по-моему, это несколько… поспешное решение. Мы ведь еще не…
        - Ага, я с радостью! - усмехнулся Джефферсон, и Коул бросил на него свирепый взгляд. - Г-хм, то есть я принимаю приглашение, Верховная Одри. И приношу искренние извинения за все, что случилось в Ордене. Заключение мира не обещаю, но буянить не буду точно. Никто не навредит ни тебе, ни твоим ведьмам. Спасибо за радушие.
        Несмотря на то что Джефф буквально протараторил это безэмоциональным и официальным тоном, я улыбнулась ему. А затем глубоко вздохнула, чтобы озвучить вторую свою идею, еще более убийственную, чем первая:
        - Только есть одно условие: если хочешь остаться, придется поучаствовать в приготовлениях к празднику. Завтра Йоль, и мне как раз нужна помощь на кухне. А вот Коул обещал помочь Сэму с рубкой йольского древа! Оно в оранжерее уже во-от такое вымахало! - И прежде чем Коул открыл рот и уточнил, когда это он успел такое пообещать и откуда у нас в оранжерее вообще взяться ели, я добавила: - Это не займет много времени. Мне просто нужно сварить рождественскую карамель…
        - Милая, ты что несешь? Какая еще карамель?! И почему нам с Джефферсоном просто не поменяться ролями? - удивился Коул, выпучив глаза, и я чуть не треснула его со злости. - Он поможет Сэму, а я тебе и…
        - Да, отличная идея с кухней, Одри! Я варю просто божественную карамель, - вдруг обрадовался Джефферсон, и у меня бы возникли к нему большие вопросы, не сверкни в его глазах та же самая сталь, какой он едва не вырезал из меня сонную артерию несколькими днями ранее. - А вот в рубке деревьев я, увы, не силен. В рубке голов - другое дело! Так что лучше уж мне заняться карамелью.
        Коул - настолько же проницательный, насколько и наивный - не сразу понял правила нашей с Джеффом игры. А когда понял, было уже поздно: Джефф, что-то насвистывая себе под нос, двинулся на кухню, фантастическим образом выучив расположение комнат в доме быстрее, чем выучила их я, живущая здесь уже несколько месяцев.
        Коул стиснул зубы, глядя на меня в упор, и я погладила его по руке, очертив пальцами метку, идентичную моей.
        Он знал, что и почему я делаю. Мы общались не при помощи мыслей и слов, но при помощи чувств, которые гнал по его крови каждый удар моего сердца. Поэтому, заходя на кухню, я твердо знала, что Коул не отправится искать Сэма и уж точно не выйдет за порог дома, пока я остаюсь наедине с Джефферсоном. Вместо этого он будет стоять у дверей и подслушивать так, как подслушивала я. Такой компромисс всяко лучше, чем новая ссора.
        - Так, для начала нужно найти тростниковый сахар, - промычала я, взобравшись на табуретку и роясь в верхних ящичках.
        Джефф остановился поодаль, рассматривая что-то на кухонной тумбе: не то цветочный узор плитки, не то крошки, что остались от шоколадного бисквита Диего, пропитывающегося кленовым сиропом в тазе под полотенцем. Все вокруг было заляпано тестом и заставлено формочками с крем-чизом. Облизанные поварешки валялись на скатерти, а из раковины на меня бесстыже смотрела целая гора немытой посуды. Зато пахло здесь просто божественно - сухим деревом и ягодно-шоколадным десертом, который уже к утру будет украшен дробленой карамелью и безе по любимому рецепту Морган.
        - Когда я была маленькой, мы всегда готовили на Йоль рождественскую карамель, - принялась рассказывать я, медленно мешая в железной кастрюльке плавящийся сахар. - Мама любила добавлять апельсиновую цедру и имбирь, иногда яблочное пюре… Правда, карамель никто не ел, кроме меня и моего брата Джулиана. Все считали, что традиционная сливочная помадка гораздо вкуснее, но мама продолжала готовить ее ради нас. Эту карамель мы с ним впервые попробовали на ярмарке в Берлингтоне… Тогда я влюбилась в Рождество смертных. Йоль очень похож на него. У этих праздников, между прочим, одни истоки…
        Я знала, что не стоит поворачиваться к охотнику на ведьм спиной и что уж точно не стоит доверять ему нож, но сегодня был день, когда я рушила правила. Успев лениво пролистать фамильную кулинарную книгу и поиграться со связками душистых трав над плитой, Джефферсон снял с магнитной доски мясницкий тесак и одним взмахом разрубил им спелый апельсин, выкатившийся из-под моей руки. Я вздрогнула, но не подала виду, что испугалась, до последнего надеясь, что Джефферсон оценит мое доверие, граничащее с бесстрашием. Сочтет жестом примирения… И если не станет доверять в ответ, то хотя бы не пырнет меня исподтишка. Но он сделал кое-что похуже.
        - Нет, не получится, - хмыкнул Джефф, когда я потянулась рукой к нарубленным цитрусовым долькам.
        - Что именно? Карамель?
        - Наша дружба, - произнес он, слизывая оранжевый сок с блестящего кончика ножа. - Я знаю, зачем ты позвала меня варить эту гадость и чего добиваешься… Но этому не бывать. Знаешь почему?
        - Хм, дай-ка подумать. - Я состроила гримасу: - Потому что я скрипачка? Нет, не то, секунду… Потому что я лютеранка?
        - Потому что ты не ценишь человеческую жизнь. Тебе этого не дано. Как любая ведьма ты противопоставляешь себя людям. Называешь нас этим унизительным «смертные», будто вы живете вечность, - сказал Джефферсон, глядя мне прямо в глаза, и нож покачнулся в сторону в такт его словам. - Однажды ты отнимешь еще одну часть моей семьи. Это лишь вопрос времени.
        - Боже! Почему вы все считаете, что Коул непременно умрет на службе атташе?! - воскликнула я устало, швыряя грязную лопатку под струю ледяной воды в раковине. - Да, раньше я тоже этого боялась, но он гораздо сильнее…
        - И гораздо влюбленнее. А у вас, Дефо, это наследственное - уничтожать тех, кто вас любит.
        Сахар в кастрюльке закипел, как и мой гнев. Я стиснула в пальцах деревянный черпак, мешая карамель как заведенная, хотя по рецепту нужно было давно оставить ее в покое.
        - Ты ничего не знаешь о моей семье.
        - Ты так считаешь? - Сбоку сверкнуло что-то: не то нож, не то улыбка Джеффа. - То есть это не твоя мать изменяла отцу вашего большого семейства со смертным мужчиной, от которого и зачала близняшек? И это не ей мой брат с женой принесли клятву верности, но не прослужили и года из-за распрей Виктории с той, кого прозвали Королевой Шепота? И это не твой же безумный близнец перебил всех ее шестерых детей из зависти или, как я слышал, от одержимой любви к тебе и к власти? Хм… А другая твоя сестра - та, о существовании которой ты не знала, - разве не превратила твоего отца в страшного ручного демона? Потом ты утопила их обоих. Или только брата? Не помню точно… Словом, прошлое у тебя хуже, чем моя кредитная история! Ну что, я знаю о тебе достаточно, как считаешь?
        И когда глаза у меня предательски распахнулись, Джефферсон отложил нож и позволил мне самой схватиться за него. Он смотрел мне в лицо и упивался тем, как я развернулась к нему всем корпусом, бросив карамель кипеть и гореть. С лезвия ножа капал апельсиновый сок, а я сжала его так крепко, что перепачкалась. Грудь тяжело вздымалась, но я не чувствовала собственного дыхания. Я вообще ничего не чувствовала.
        - Откуда мне все это известно? - продолжил Джефферсон, вытирая руки о кухонное полотенце. - Оттуда же, откуда я узнал и маршрут в Шамплейн. Может быть, твоя подружка Зои разболтала… А может, та ведьма из Шепота? Кто знает, кто знает. Главное же не это, правда? А то, что я бы с радостью продал и свой фургон, и свою душу, лишь бы вырезать вам всем сердца и сжечь их вместе с домом. Ведь то, что я пообещал Коулу не трогать тебя, не значит, что я не мечтаю это сделать. - Губы Джеффа двигались медленно, растягивая гласные, пропитывая меня гнусными словами, как пропитывался сиропом шоколадный бисквит в тазу. Окаменев, я сжимала нож так, будто и впрямь могла им воспользоваться. Джефферсон смотрел на него, зажатый в моих руках… Смотрел, а потому произнес, наклонившись, чтобы сравняться со мной в росте: - Каждую ночь, которую я проведу здесь, я буду видеть сны о том, как ты умираешь. Каждое утро я буду молить небеса, чтобы ты сдохла раньше, чем Коул. И каждую нашу встречу я буду представлять, как твоя голова лопается, точно этот апельсин. - И, сжав недорезанную половину фрукта в руке, Джефф заставил сок
брызнуть сквозь свои пальцы. - Не пытайся найти со мной общий язык. Не пытайся понравиться. Я ненавижу тебя и всех ворожей. Никто этого не изменит. Даже мой племянник.
        Воздух на кухне потяжелел. Пока Джефферсон говорил со мной, его взгляд кричал: «Давай, сделай это! Напади на меня! Ты же хочешь!» Но, напомнив себе, что убивать родственников своего парня неприлично (по крайней мере, если их осталось так мало, как у Коула), я вернула нож на разделочную доску.
        - Да, ты прав, мы явно не подружимся, - сказала я бесцветным голосом, выключая огонь и вытирая руки. - Кинь апельсиновую цедру в карамель, когда перестанет кипеть, и накрой крышкой.
        Створки раздвижной двери закрылись за мной с оглушительным стуком. Тело казалось ватным, а внутренняя поверхность рук нестерпимо зудела, напоминая о том, как близко я подошла к запретной черте. Неужели меня так сильно разозлили слова Джефферсона? Или меня разозлила та точка, которую он поставил в наших отношениях, не дав мне и шанса? Джефферсон был единственной семьей Коула, и, как любой девушке, мне хотелось снискать ее одобрение…
        А этой семье хотелось лишь моей смерти.
        - Ты куда? - спросил Коул, успев схватить меня за запястье, когда я проносилась мимо, застегивая на лету дубленку.
        - Забыла о самой важной части Модранехт, - соврала я. - Собрать еловые ветки. Из них нужно сделать йольский венок. Это часть ритуала.
        - Их нужно собирать именно ночью? - нахмурился Коул.
        - Да, именно ночью.
        Все это время он, как я и ожидала, караулил под дверьми кухни. Потому вряд ли бы поверил в то, что со мной все в порядке. Коул даже не стал спрашивать об этом, чтобы не услышать в ответ очередную ложь. Лишь его челюсть сжалась, а взгляд запылал, найдя в дверной щели Джефферсона, мешающего карамель с довольной ухмылкой. Мне не хотелось становиться причиной их скандала (опять), да и голова гудела, требуя свежего воздуха. Мягко вытянув свою руку из цепких пальцев Коула, я клюнула его в щеку, надеясь тем самым задобрить.
        - Я хозяйка этих лесов. В них мне нечего бояться. Пятнадцать минут, не больше.
        - Телефон с собой возьми, - вымученно попросил Коул, пихая мне в карман свой старый смартфон. - Так спокойнее.
        Я закатила глаза, показывая чернильную метку под съехавшим рукавом, которая работала лучше всякой мобильной связи, но спорить не стала.
        Ночь на дворе стояла что ни на есть темнейшая. Я нырнула в нее, шепнув «Мерцают светлячки» и озарив снежную тропу уютным зеленоватым свечением. Уже спустя несколько минут ходьбы мне действительно стало легче. Беспокойство, тоска и ярость ломались, как ломался и хрустел снег под моими ногами. Ради еловых ветвей мне пришлось обойти особняк и спуститься к берегу серого озера, покрывшегося хрупким стеклом льда.
        Вправо от него уходила протоптанная дорога, выложенная сугробами: она уходила в лес так глубоко, что по ней можно было дойти до Шарлотта. Там же, если зайти за кусты шиповника и всмотреться в просветы между гроздями красных ягод, можно было разглядеть угловатый гранит, служащий мне указателем. Он торчал из промерзлой земли: идеально прямоугольный, цвета шафрана с серебром, что оплетал его тонкой рыболовной сетью. На камне не было ни имени, ни даты, но магией был выбит трикветр - единственное, чего он был достоин. Хуже, чем церемониальное сжигание на воде, но лучше, чем ничего. Расположенное на отшибе и с маленькой трещинкой в уголке, похожей на ту, что однажды дал его рассудок.
        Надгробие моего брата-близнеца.
        - Здравствуй, Джулиан, - бросила я, барахтаясь по пояс в снегу, но упрямо пробираясь дальше к заветной еловой опушке. - Пока, Джулиан.
        Надгробие быстро скрылось за моей спиной, и надобность в заклятии светлячков отпала: блуждающие огоньки уже были здесь, облепив стаей священные деревья. Они подсвечивали их у корней, как всполохи пожара. Аромат застывшей смолы и еловых иголок окутал меня, отогревая изнутри. Очевидно, огонькам он тоже нравился: они стрекотали, собравшись в лесу на праздник духов, и любовались звездным небом, которое, согласно преданиям, в эту священную ночь принадлежало Дикой Охоте. Все встречали рождение Короля Дуба… Даже души утопленников и забытые боги.
        Я протиснулась между пнями и схватилась за сучок ближайшего дерева. Лишь подпрыгнув несколько раз, мне удалось отломать пару сухих веток. Из-за блуждающих огней лес светился и шипел, напоминая пузырьки игристого вина в бокале. Духи почти не замечали меня, танцуя под музыку зимы. Вспомнив опасения Коула, я невольно хихикнула в воротник дубленки: ну как здесь может быть страшно или опасно, когда столько магии просачивается из-под земли и кружит рядом, воплощая в реальность древние сказки?
        Одна ветка. Две ветки. Три… Интересно, этого хватит для венка?
        - Свиной чертополох!
        Я снова подпрыгнула, но уже от неожиданности. Трель телефона, донесшаяся из моего кармана, заставила огоньки возмущенно взвизгнуть. Они подняли своим криком пургу, и та ударила мне в лицо, заставляя закрыться одной рукой, пока вторая судорожно искала в кармане вопящий мобильник. На его горящем экране отображалось имя Коула. Кажется, я не заметила, как слишком увлеклась сбором веток и просрочила обещанные пятнадцать минут.
        - Эй, что такое?! Вы куда? Не бойтесь, это же просто телефон!
        Не успела я ответить на звонок, как все огоньки, что обжились на еловой опушке, разом угасли, будто ветер затушил свечное пламя. Лес погрузился во мрак, и я вместе с ним. Выронив еловые ветки, я выставила вибрирующий мобильник перед собой, пытаясь понять, что так напугало огни. Неужели я?
        Телефон помигал зернистым светом, скудно рассеивая мрак, и вдруг замолчал. В тот же миг, едва грянула тишина, за сугробом надломился куст можжевельника. Кто-то перешагнул его, бредя по-медвежьи неуклюже, но уверенно, будто четко зная, куда держит путь.
        Наутро там проступят багровые пятна, и ничего уже не будет так, как прежде.
        Скатившись со склона и перемолов собою все заросли брусники, мне в руки упала Ферн. Кровь, пузырящаяся на ее подбородке, залила мою дубленку, пока она повторяла снова и снова, прижавшись к моей груди:
        - Кости-кости, леденцы… Он идет… идет. Паутину он плетет… Кости-кости, леденцы.
        VI. Паучье царство
        Когда она вторглась в мою жизнь в первый раз, самый дорогой мне человек чуть не потерял все. Во второй раз брат этого человека продал ей свою душу. В третий мы обе чуть не погибли в иллюзорной пустыне. Четвертый раз вспоминать без содрогания и вовсе было невозможно - тогда она фактически отняла у меня Верховенство и чуть не отняла саму жизнь.
        Проверять, что она уготовила мне на пятый раз, я была категорически не настроена, но почему-то все равно тащила ее на себе, через сугробы и поваленные деревья. Тянула за руки, цеплялась за рваную куртку-лохмотья, хотя сама едва волочила ноги. Мы вместе проваливались под снег. Руки вконец заледенели, когда мне все-таки удалось затащить нас обеих на крыльцо и, чудом не свалившись, постучать в дверь.
        - Самый ужасный гостинец, какой Йольский кот только мог нам принести, - справедливо подметила Тюльпана, застыв на пороге. Несколько минут она отказывалась впускать нас, демонстративно облокотившись о дверную ручку. - Нет, Одри, нет! Скажи, что это шутка. Брось эту гадость там, где взяла! - Тюльпана скривилась, будто я предложила ей свою пережеванную жвачку. - Посмотри на нее! Это явно какая-то проказа. Вдруг она заразная?! Мы не можем впустить ее после всего, что она сделала!
        - Придется, - сказала я, пытаясь восстановить сбившееся дыхание. А уже в следующую секунду та, чье имя я отказывалась произносить даже в мыслях, соскользнула с моего плеча и упала ничком на Тюльпану. Кровь быстро залила и дорогое коктейльное платье, и наш новенький придверный коврик.
        Ферн. Эта кровь бежала из нее рекой: лилась из носа, изо рта, пенилась на шрамах, вновь воспаленных, усеивающих тело от щиколоток до подбородка. Оно представляло собой сплошь открытую зловонную рану. Кожа, некогда мраморная, стала красно-коричневой, покрытая запекшимися чешуйками и волдырями. Ферн походила на жертву пожара, разве что волосы оставались безупречно густыми, мягкие и светлые, как липовый мед. Одежда же была решетом, с прорезями от чьих-то когтей. Несмотря на то что Ферн пребывала в полуобморочном состоянии, глаза ее не закрывались ни на секунду: серая радужка мерцала, стеклянная, а зрачки то неестественно сужались, то расширялись.
        Спустя пять минут все, кто был в доме, сбежались на шум. Джефф, увидев заляпанный коридор, поспешил схватить Дария под мышку и ретироваться в свой ржавый фургон. Помогать нам они не собирались, но хотя бы и не мешались тоже. Дотащив Ферн до чайного зала (так мы иронично обозвали вторую гостиную, где Штруделя однажды стошнило съеденными листиками улуна), я от бессилия рухнула рядом с ней. Вскоре там собралось полно народу. Диего наперебой с Тюльпаной тут же принялся уговаривать меня прикончить Ферн, пока та не пришла в себя. Зои и Сэм, только вернувшиеся из торгового центра, выронили блестящие пакеты из рук. На лицах всех присутствующих застыло выражение ужаса - даже на лице Зои, которую всегда было сложно удивить. Но такое… такое могло застать врасплох и саму провидицу.
        Закопанная в ворохе одеял (жаль, не в земле, как я сердечно надеялась до этого дня), Ферн металась по дивану в лихорадке еще несколько часов. Она часто вздрагивала, стискивала в пальцах плед и исходила испариной. Иногда ее даже били судороги, а иногда Ферн затихала и замирала так, будто действительно умерла. Грязную одежду, которую мы с Зои отодрали от нее, можно было разве что сжечь, а абиссинский ковер под диваном выкинуть - к тому моменту, как нам удалось остановить ее кровотечение, он уже окрасился в беспросветно красный. Ран на теле Ферн и впрямь оказалось немерено. Метки Sibstitisyon, которые десятилетиями оставлял на ней родной отец, будто были нанесены только вчера - алые и гноящиеся, в форме неузнаваемых знаков и древних сигилов, которые мне было не прочесть. Прежде мне не доводилось видеть шрамы Ферн столь близко, и я бы отдала все, чтобы так оно и оставалось. «Это магия, полная боли», - сказал мне как-то Исаак. Страшнее этой боли и впрямь было сложно что-то придумать.
        «КРАСИВОЕ ЛИЦО, А ТЕЛО - КАК ДУША. ИЗРАНЕНА И УРОДЛИВА. НО ШРАМАМ БОЛЬШЕ СОТНИ ЛЕТ… ОНИ ВНОВЬ ОТКРЫЛИСЬ, ОТКЛИКНУВШИСЬ НА СКВЕРНУ, ЧТО ОНА ВПУСТИЛА В ЭТОТ МИР».
        - Кости-кости, - пробормотала Ферн в подушку, снова заворочавшись и закряхтев, стоило мне войти. - Леденцы… Выбегут детишки… Паук… Паук…
        Я вздохнула, падая в кресло-бержер, и вытянула ноги на пуф. Открытая форточка покачивалась, впуская вьюгу и отражая свет восходящего солнца. Ферн будто сгущала вокруг себя мрак, и над диваном плясали тени. Оттуда же растекался жар, как от печки: воздух в гостиной казался даже горячее, чем в бойлерной. Близилось утро, но Ферн по-прежнему отказывалась приходить в сознание. Зато дома наконец-то воцарилась тишина - все спали, набираясь сил перед праздником… Или новой битвой. В любом случае такой покой нынче дорогого стоил, и я не собиралась отнимать его у моего ковена, решив, что сама присмотрю за Ферн. В конце концов, где мне раньше только не приходилось спать: тюрьма, пыточная, заднее сиденье машины… По сравнению с этим в антикварном английском кресле было не так уж и плохо.
        - Кости-кости… - продолжало слышаться на фоне каждые пять минут, и вместо долгожданного сна ко мне пришли раздумья.
        «Ребекка Уивер, 10 лет. Реджина Голфид, 7 лет…»
        «Мы тебя чуем».
        «Бойся пауков!»
        - О чем думаешь?
        Я взглянула на Коула, даже не заметив, как он вошел. Со вмятинами от матраса на лице и в спальных клетчатых штанах, съехавших ему на косточки таза, он держался рукой за открытую дверь, еще покачиваясь спросонья. На носу виднелись следы от очков - Коул уснул в них, читая мне Жюля Мишле, чтобы сначала смогла уснуть я. Он всегда просыпался ровно через час после того, как я уходила: аккурат к тому моменту, когда остывала моя сторона постели. Сейчас на нем не было футболки, и бледно-желтый свет, задушенный шторами, обтачивал рельеф мышц. Я невольно усмехнулась, вспомнив, каким тощим и нескладным он выглядел еще год назад, пока его не взялись тренировать Рашель с Луной. Теперь на животе даже можно было пересчитать шесть кубиков пресса, а на ребрах - разглядеть бледные шрамы.
        - Так о чем ты думаешь? - повторил Коул. - Ферн просыпалась?
        - Нет, - ответила я, подобравшись в кресле. - Только талдычит одно и то же про леденцы. То самое стихотворение из улики, которую принес Сэм в ковен Завтра, помнишь? Я сожгла ее во время ритуала, когда…
        - Когда я нашел тебя в обмороке на полу, - угрюмо закончил Коул, подходя ближе. Несмотря на то что в зале было жарко, он все равно вытащил из шкафа шотландский плед и набросил его мне на ноги, заметив, что я сижу в одной ночной рубашке. - Знаешь, пока ты не рассказала мне о своем видении, я был уверен, что наш серийный убийца - обычный маньяк… Человек…
        - Не человек, - прошептала я. - Диббук. И его зовут Паук.
        Наши с Коулом глаза встретились. Цвет, похожий на орешниковое дерево, был таким теплым, что одним взглядом возвращал мне весну. Но впервые его не хватило, чтобы растопить тот ужас, который заморозил меня изнутри, когда я произнесла свою страшную теорию вслух:
        - Ферн появилась здесь неспроста… Посмотри на нее. Видишь раны? Это ритуальные метки, которые оставлял на ней Марк Сайфер. Они снова воспалились… Диего говорил, такое будет и с моими шрамами, если я войду в Дуат неподготовленной или если слишком долго пробуду в нем. Ферн играла с тьмой… И за ней явно кто-то гонится. А поблизости как раз бродит демонический детоубийца. Теперь сложи два и два. Кто из наших знакомых души не чает в дрессированных приспешниках?
        И так же синхронно наши взгляды устремились к спящей Ферн, снова бормочущей сквозь бред и жар какую-то бессвязную чепуху.
        - Исаака она легко держала под контролем, - вспомнил Коул, присаживаясь на подлокотник кресла так, чтобы прижаться ко мне плечом и обнять. - У нее был карманный свисток, помнишь?
        - Помню. Но в карманах Ферн мы с Зои его не нашли. Видимо, что-то пошло не так… Может быть, потому что Ферн все-таки лишилась магии… - произнесла я вслух то, что почувствовала еще при нашей встрече. Пустота. Бессилие. Совершенно безвредна… А оттого беспомощна. - Она пришла в Шамплейн за помощью, Коул, потому что ей больше некуда было пойти. Можешь представить себе такое?
        Я нервно хохотнула. Сколько же от Ферн проблем… Даже для нее самой.
        - Ты сказала, его зовут Паук, - нахмурился Коул, погрузившись в раздумья. - Как ты узнала?
        - Ферн. Она часто повторяет слово «паук». Что это, если не имя? И девочка, которую я встретила в Дуате… «Бойся пауков». Это были ее последние слова. - Я инстинктивно потянулась пальцами к шее, ища жемчужное ожерелье, но ничего не нашла: то до сих пор было у Диего. - А еще я, кажется, видела пауков в… Стой, подожди… О боже, точно! Это ведь Гидеон нарисовал паука!
        - Что? - Коул медленно моргнул одним глазом, все еще сонный. - Ты про рисунок в официальном деле, за который Миллер чуть меня не разжаловал? Да, Гидеон тот еще художник…
        - Нам надо съездить в лечебницу «Этан Аллен». Прямо сейчас, Коул!
        Я подорвалась с кресла так резко, что мой затылок нечаянно прилетел Коулу в челюсть. От удара он свалился на пол, утянув вместе с собой и кресло, и меня, запутавшуюся в одеяле. Но даже от такого грохота Ферн не проснулась. Благодаря этажам и десяткам развилок, отделяющим гостиную от спален, дом тоже остался тихим и неподвижным. Лишь многострадальную Тюльпану мне пришлось разбудить - кто-то должен был подменить меня на карауле у Ферн. А я и не знала, что она так виртуозно сочиняет на ходу проклятья, когда ругается!
        К тому моменту, как скрипнула входная дверь с ручкой в виде полумесяца, выпуская меня и Коула на улицу, на небе только-только проступил рассвет. Я устроилась на переднем сиденье авто и принялась листать папку с расследованием.
        - Паук… - вырвалось у меня невольно, когда я, пробежав глазами по уже знакомым описаниям зверств, отогнула обложку папки и обвела ногтем заштрихованное паучье брюхо. Пальцы снова почернели, пачкаясь в мягкой пастели.
        - Ты уверена, что это не совпадение? Гидеон много чего рисует, - пробормотал Коул, выруливая на автостраду Шелберна. Под его глазами пролегли сине-фиолетовые синяки, а в пальцах дымился термос с кофе, приготовленный наспех на кухне, пока я заплетала волосы. - Откуда мой брат может знать о диббуках?
        - Может, Ферн навещала его? Делилась с ним чем-то, думая, что он ничего не соображает… - Коул передернулся от одной лишь мысли об этом, и я поспешила сменить тему, перелистнув еще несколько страниц: - Представь себе мотылька в стеклянной колбе. Именно так я вижу Гидеона: его сознание - тот самый мотылек, которого смерть спрятала в сосуд, чтобы он не поранил крылья. Гиден находится в состоянии самозащиты и никак не может выйти из него. Вспомни себя с Аспергером, ты ведь был таким же, просто в меньшей степени. Мир казался тебе слишком громким… Но что, если мир Гидеона громче твоего в десять раз? Ему, должно быть, тяжко приходится. Он не глуп, Коул… Он всего лишь оглушен.
        Коул слушал меня внимательно, почти затаив дыхание, ведь мои слова звучали для него как утешение. Но нет, они не были им - говорила я абсолютно искренне. Человек, подкидывающий нам зацепки, когда мы даже не замечали их, не мог быть глупым априори.
        - Детектив Гастингс, - представился Коул на въезде в лечебницу «Этан Аллен», где перед нами открылись высокие металлические ворота, поросшие плющом. Спустя пять минут он представился еще раз, только уже на пункте досмотра. Для простых визитеров больница открывалась лишь с полудня, но Коулу было достаточно выпалить: - У меня поручение от мистера Манфреда. Это по делу о похитителе детей.
        Все в Берлингтоне и прилежащих городах были настолько потрясены происходящим, что сейчас мне даже не пришлось зачаровывать их. Пересекая центральное крыло, я по привычке заглядывала в окошки на дверях: подъем уже начался, и большинство пациентов собирались на завтрак. Лишь один человек уже управился и с чисткой зубов, и с яичницей, всегда вставая раньше других, с рассветом, как привык еще на ферме. Прилежный, воспитанный и никогда не изменяющий своему привычному распорядку. Скамейка под панорамным окном в главном зале была его храмом, а рисование - священным таинством.
        - Привет, Гидеон. - В этот раз я поздоровалась первой. Коул шел позади, ведь он все еще не понимал, что мы здесь делаем. Я и сама не до конца понимала это, но, придвинув стул, уверенно села напротив Гидеона. - Знаю, ты не ожидал увидеть нас до следующего воскресенья, да и подарков к Рождеству мы с собой не захватили, но… Есть разговор. Это важно.
        Если бы не решетки на окнах и суровые медбратья, снующие туда-сюда со шприцами на поясе, «Этан Аллен» вполне можно было принять за пансионат. Мягкая мебель, монотонная музыка, свободное перемещение по коридорам и вкусная еда: с кухни веяло жареным беконом и ромовым пирогом. Пристроить сюда Гидеона стоило Коулу бешеных денег, но внушение Тюльпаны все упростило. Ему было действительно хорошо здесь… Настолько хорошо, что за неделю он уже изрисовал второй альбом.
        И один из них был полностью посвящен паукам.
        - Гидеон… - выдохнул Коул за моим плечом, опуская папку с расследованием. Она была нам уже ни к чему.
        Я почувствовала, как воздух застревает комом в горле, и с трудом проглотила его. Не отрываясь от рисования, Гидеон вслепую перебрал пальцами мелки, разложенные на тумбе. Волосы его были всклочены, а старый зеленый свитер сползал с одного плеча, растянутый. Прямо сейчас из-под пальцев Гидеона выходил очередной птицеед. Пауки были везде: в левом углу ворсистый крестовик скатывал в кокон пару незадачливых мух; по бокам раскинулись лапы мохнатого южноамериканского тарантула, а вверху на тонкой белесой нитке свисал павлиний «паук-скакун» - маленький, с полосатым узором цвета индиго на брюшке. Ядовитый.
        Ни кошек. Ни лошадей. Ни волков или медведей. Только пауки, сколько страниц ни пролистай.
        - Почему ты рисуешь пауков, Гидеон? - спросила я тихо, перегнувшись к нему через стол. - Прошу, ответь…
        Глаза изумрудные, как та листва, которую загубил пришедший мороз. Они посмотрели на меня в упор, когда Гидеон, вдруг замерев с черным мелком в руках, поднял голову. Пастель запачкала его рукава: весь свитер пошел разноцветными кляксами, окрасив даже бледно-розовый шрам, браслетом охватывающий запястье. Выцветшая метка атташе. При виде нее Коул всегда отворачивался. Прямо как сейчас.
        Сквозь островки щетины на лице Гидеона можно было разглядеть очаровательные ямочки, что делали его и Коула похожими до безобразия. Он был таким красивым… Кудри отросли до мочек ушей, а лицо будто стало жестче, невыразительнее. Быть может, так сказывалось на нем отсутствие эмоций, ведь от того, насколько пустым был взгляд Гидеона, у меня тревожно сосало под ложечкой. Он смотрел вовсе не на меня - он просто смотрел. Сквозь все, что было вокруг. И, медленно моргнув, вновь навис над своим альбомом, принявшись выводить силуэт блестящего каракурта в ядерно-красных пятнах.
        - Это бесполезно, Одри, - быстро сдался Коул. - Гидеон сам не понимает, что рисует.
        - Не верю! - воскликнула я упрямо, подрываясь с места, но не собираясь уходить. Только не с пустыми руками! - Где его комната?
        Коул смиренно покачал головой и указал рукой в нужную сторону, но даже без его помощи я бы без труда нашла ее. Гидеон здесь был в каждой детали: в скрупулёзно сложенных свитерах, выглядывающих из приоткрытого шкафа; в гитаре из черного дерева, прислоненной к углу стола; в томиках Оскара Уайльда по соседству с коллекционными снежными шарами - и то и другое Коул перевез сюда с фермы. Но первым в глаза бросилось бесчисленное множество коробок с пастелью и использованные альбомы, для которых было впору покупать отдельный ящик: они занимали весь стол и подоконник. Как и дома, Гидеон скрупулёзно соблюдал в палате чистоту. Никуда не делась даже его любовь украшать голые стены: если на ферме он облеплял их семейными портретами, то в лечебнице - своими рисунками. Их было так много, что они не оставляли между собою просветов. Прикрепленные скотчем, альбомные листы заколыхались от сквозняка, когда мы вошли.
        - Похоже, ты, как всегда, оказался прав, - разочарованно признала я, когда, пошарив по шкафчикам и даже заглянув под матрас, так и не обнаружила ничего полезного. В коридоре возмущенно кашляла медсестра, но я согнула крючком указательный палец и заставила ее отправиться по своим делам, забыв о нашем существовании. - Здесь ничего нет. Ладно, идем.
        - Нет… Подожди-ка.
        Коул, все это время наблюдающий за моими поисками, вдруг ухватил меня под локоть и вернул в палату. Не говоря ни слова, он отодвинул в сторону лава-лампу на столе, чтобы открыть нашему обзору один из рисунков. Там, на акриловой бумаге, стройная лань поедала с куста землянику. А чуть выше нее, на отдельном листе, располагался такой же паук, какого Гидеона нарисовал внутри дела - мохнатый, с четырьмя парами маслянистых глаз и разинутой пастью. Я оглянулась, пересчитывая рисунки взглядом: в основном лошади, еноты и пресмыкающиеся… Но пауки тут тоже были. Правда, всего лишь шесть в разных частях комнаты, раскиданные по ней хаотичным образом.
        Или не таким уж хаотичным?
        Коул сжал губы так сильно, что те превратились в тонкую линию. Глаза сделали непроницаемыми, как и выражение его лица. Даже я, связанная с ним клятвой на крови, не смогла бы понять, о чем он думает в этот момент. Как всегда покрывался броней, когда размышлял… Когда копал вглубь, чтобы добраться до истины.
        Отодрав ногтем скотч, Коул приподнял рисунок с пауком и обнажил выбеленную стену с выцарапанными на ней буквами.
        - «В природе всем известный ткач - паук, затейник и ловкач», - прочитал он, а затем прошел до подоконника и проделал то же самое с рыжим loxosceles reclusa над батареей: - «Паутину сплел паук. В нее попался глупый жук»…
        Я последовала примеру Коула. Задержав взгляд на кругопряде, приклеенном аккурат над койкой, я осторожно сняла рисунок. Гидеон определенно был талантлив: выведенный твердой рукой, паук походил на живого. Идеальное сочетание нефритовых оттенков и реалистичные пропорции, будто бы иллюстрация из учебника по биологии. Казалось, тронь пальцем - и паук переползет тебе на ладонь. С трудом оторвав от него завороженный взгляд, я посмотрела на открывшийся участок стены.
        - Кости-кости, - прочитал Коул, встав рядом. - Леденцы.
        - Вот как Гидеон узнал, - поняла я. - Он живет в той же палате, где когда-то жил убийца. Неужели на свете бывают такие совпадения?
        - Это не совпадение, - прошептал Коул, бледный, как та самая стена перед нами. - Помнишь, я рассказывал, что Гидеон далеко не сразу адаптировался в лечебнице? Он несколько недель постоянно путал свою палату с чужой… Сидел там подолгу, не обращая ни на кого внимания, даже когда его пытались выгнать. Из-за этого у меня было много ссор с руководством лечебницы, но я смог договориться, чтобы Гидеона переселили в ту палату, которая так ему понравилась. Я думал, все дело в саде… - Коул бросил удрученный взгляд за окно: сквозь прутья на нем и лежащий на земле снег было видно, что летом на заднем дворе распускается с десяток клумб. - Гидеон успокоился, когда ему отдали именно эту комнату. Теперь понятно, почему его так тянуло сюда. Не знаю, откуда Гидеону известно все это, но он пытался помочь мне с расследованием. Даже повесил изображения пауков там, где улики… Помнится, он начал рисовать их в лечебнице самыми первыми, да, раньше других животных. А я был так взволнован, что вообще ничего вокруг не замечал. Идиот!
        Коул, снедаемый чувством вины с того самого дня, когда Гидеон перешел ради него на сторону Ферн, только что нашел еще один повод себя ненавидеть. Но вместо того чтобы рвать на себе волосы понапрасну, он, как всегда, предпочел действовать. И, дернув меня за рукав, вдруг потащил по длинным извилистым коридорам, ловко прошмыгивая прямо перед носом врачей.
        Я не стала спрашивать, куда мы идем, ведь все было понятно и без слов: Коул научил меня хорошему, а я его - плохому. Дождавшись за углом, когда над автоматической железной дверью замигает зеленая лампочка, выпуская охранника, Коул кивнул. Я тут же придержала эту дверь телекинезом, мысленно выставив ногу, и вместе мы проскользнули в корпус, запрещенный для обычных посетителей. В подвале, куда нам пришлось спуститься ради ответов, стояла такая сырость, что волосы Коула тут же затянулись в маленькие пружинки. Весь подвал был заставлен подписанными коробками и стеллажами с документацией: удивительно, как бумага не размокла и не развалилась. Где-то тут должны были быть и личные дела пациентов… Не зря ведь над лестницей висела полустертая табличка «Архив».
        - Нужно найти, кто жил в палате Гидеона до него, - пробормотал Коул, уже скинув пальто и принявшись перебирать картонные папки. Пыль мерцала в фосфорном свете, как сахарная пудра. - Хм, двадцать восьмая палата… Где же это может быть… Никакой сортировки по именам и датам, кошмар!
        - Может, я просто зачарую какого-нибудь доктора и заставлю его пробить нашего убийцу по базе пациентов, а?
        - Думаешь, в базе есть фильтр по номеру палаты? К тому же «Этан Аллен» не всегда была частной лечебницей - еще двадцать лет назад больница являлась государственной, а после двухтысячного года у нее сменилось аж три владельца, - промычал Коул, пустившись в рассказ. - Однако последний ремонт, насколько я помню, производился здесь лет шесть-семь назад… Судя по тому, что надписи в палате Гидеона не зашпаклевали, наш убийца попал сюда именно после ремонта. Однако не позже прошлого года: хозяин лечебницы снова поменялся, и цену нагло задрали аж в три раза. Если бы у убийцы были такие деньги, то они бы точно нашлись и чтобы следы за собой замести. Конечно, нельзя отметать такой вариант, что прошлые владельцы жлобились на достойный ремонт и просто перекрашивали стены да мебель меняли. Тогда надписи могли появиться и раньше…
        - Вау, - все, что сказала я, как всегда впечатленная детективным искусством Коула. - Ты такой горячий, когда говоришь такие умные вещи!
        - Одри, сосредоточься. Скорее всего, папка должна выглядеть старой. Повезло, что архивы обычно не вычищают. Вон я аж карту семидесятых нашел!
        - Семидесятых?! Да мы такими темпами здесь до конца недели проторчим! - воскликнула я, обводя широким жестом помещение размером с оранжерею Шамплейн. От одного лишь вида такого количества бумаги мне срочно хотелось купить новое платье, чтобы снять стресс. - Я не умею искать вещи, о которых не имею ни малейшего представления!
        - Ничего страшного, в кои-то веки обойдемся без магии. По старинке. - Коул пожал плечами, взвешивая в руке блок из двухсот рукописных страниц. Ему приходилось щуриться и держать их на расстоянии вытянутой руки, чтобы прочитать без своих очков.
        - Уф-ф, хорошо. Посторонись! Одри Дефо идет покорять архив.
        Коул ухмыльнулся, послушно пропуская меня. Закатав рукава и раздевшись, я протиснулась в дальний конец зала, мысленно поделив его с Коулом пополам.
        - Итак, первая папка. Нет, не она. Вторая папка. Тоже не она. Третья папка…
        В архиве действительно царил полный беспредел, и даже моя интуиция не помогала. Каждый раз, как мне казалось, что я чувствую у попавшейся на глаза папки «особенную энергетику», она оказывалась «особенно» пустой или «особенно» не о том. Никаких цифр «28» и диагнозов, хотя бы отдаленно заслуживающих внимания полиции. В «Этан Аллен» всегда лежали преимущественно «легкие» пациенты - безобидные, за которыми не значилось преступлений. Это порождало еще больше вопросов. Кем же был когда-то тот, кто теперь носит демоническую личину и имя Паука?
        Так прошло полтора часа. Я нервно поглядывала на наручные часы, не оставляя надежды, что мы вернемся домой раньше, чем все проснутся. Покидать ковен, когда на его территорию заселились неуязвимые охотники на ведьм, было крайне безответственно для Верховной. Я нервничала, а оттого теряла концентрацию. Глаза бегали так быстро, что вскоре пересохли и их начало колоть. Черт, как же тяжело работать!
        - Что ты здесь делаешь?.. Как ты сюда прошел?
        - Коул?
        Я обернулась, вглядываясь в дальний конец коридора, но увидела лишь длинную извилистую тень, играющую на ступеньках лестницы. А рядом еще одну…
        - Коул!
        Спустившись с нагромождения коробок, я отложила очередную бесполезную папку матери-одиночки с алкоголизмом и устремилась к нему. Несколько плафонов под потолком мигали. В подвале не было окон, а оттого не было и солнечного света. Даже слыша, как где-то на другом конце архива чихает Коул, я чувствовала себя неуютно. А натолкнувшись на спину мужчины, точно не являющегося Коулом, и вовсе взвизгнула от неожиданности.
        Гидеон обернулся, стоя между братом и мной, повалившей несколько коробок от испуга. Все в том же растянутом зеленом свитере и шортах, он смотрел куда-то вверх, зависнув перед покосившимся шкафом без одной ножки. Именно с его верхней полки Гидеон снял синюю папку в проплешинах плесени. Протерев рукавом обложку от пыли, можно было прочитать: «Дело № 377. Тимоти Флетчер».
        Гидеон вручил папку Коулу как трофей, а затем вдруг… Закатил глаза! Я ахнула и повернулась к Коулу, чтобы убедиться, что он тоже видел это, но папка уже завладела всем его вниманием. Гидеон же заторопился обратно к лестнице. Шагал он босиком, и руки его, как и щеки, были перепачканы в мелках.
        - Морган тебе что, третий глаз открыла?! - крикнула я ему вслед, но все, чего удостоилась, - это скрипа несмазанных петель и дверного хлопка. - Эй, Гидеон, спасибо!
        - «Пятое мая. Две тысячи первый год. Мистер Флетчер заселен в двадцать восьмую палату…» - забормотал Коул, судорожно изучающий папку с черно-белыми сканами документов.
        Его кофейные кудри даже посерели от пыли, как и нос, усеянный веснушками. Отряхнувшись, Коул щелкнул пальцами и, схватив нашу верхнюю одежду с коробок, шустро поволок меня к выходу.
        Идя по коридору и старательно делая вид, что мы законопослушные граждане, я увидела, как Гидеон в своей палате срывает рисунки пауков со стен. Комкая их и выбрасывая в урну, он клеил вместо них пестрых рыб-клоунов и солнечных синиц. Следом за уродливыми членистоногими в урну полетел весь альбом - тот самый, что был посвящен одним лишь паукам и над которым Гидеон корпел все утро. На каждой его странице плелись паучьи сети, а каждая нить была дорогой в паучье царство. Но больше ни в этом альбоме, ни в этих рисунках не было нужды.
        - Тимоти Флетчер, - произнесла я вслух, когда Коул, ведя машину, доверил мне чтение папки. - Ему тогда было около тридцати… Хм, значит, сейчас ему за пятьдесят. Он провел в больнице почти год. О мой бог…
        - Что там? - встрепенулся Коул, вцепившись пальцами в руль. - Одри?
        - Здесь так много научных терминов! Чувствую себя некомфортно.
        Он наградил меня укоризненным взглядом и наверняка щелкнул бы по лбу, если бы ему не нужно было следить за дорогой. Я лишь невинно пожала плечами и уперлась коленями в бардачок, скукожившись в кресле. Папка настолько пропиталась сыростью, что ее можно было отжать, как тряпку. Страницы, хрупкие и мятые, буквально расползались. Я осторожно переворачивала их, жадно рыская взглядом по строчкам, как по вешалкам в бутике: здесь определенно должно прятаться что-то ценное.
        - Я посещал психиатра с пяти до четырнадцати лет, пока Гидеон не продал семейный коттедж и не купил мне чистое дело, - вдруг сказал Коул, и я невольно бросила на него взгляд, преисполненный нежности и сожаления. Коул качнул головой, отмахиваясь. - Читай вслух. Возможно, я смогу разобраться.
        - «Пограничное расстройство личности, - начала я послушно, зашелестев папкой. - Предположительно последствие посттравматического синдрома. Подвергся сексуальному насилию со стороны отчима в одиннадцать лет. Психический инфантилизм, истероформное поведение. По тематическому апперцептивному тесту присутствуют сексуальные девиации. Ночной энурез эпизодического характера с семи лет. Доктор Унгар заметил форпост-симптомы шизофрении. Требуется повторная экспертиза».
        Пока я читала, Коул вел машину так медленно, что казалось, мы вот-вот замрем посреди шоссе. Когда он погружался в раздумья, весь прочий мир замедлялся тоже и переставал иметь значение.
        - Психически здоровые люди не стали бы потрошить детей, это и так было понятно, - промычал Коул. - Но любопытно, что из лечебницы он все-таки как-то вышел… И много лет сдерживал свои порывы, пока они, очевидно, не трансформировались во что-то пострашнее девиаций. Там есть какие-нибудь адреса?
        - Да, написано, Флетчер живет в Берлингтоне… Но, судя по навигатору, этот дом давно снесли, - сообщила я, уже щелкая пальцами по экрану смартфона. - Зато другой адрес вроде действующий… Прошлое место его работы… Ты не поверишь, - я зябко поежилась, - детский цирковой театр. Видимо, он был актером или аниматором… И как его только к детям подпустили?!
        - Отлично. - Коул сосредоточенно кивнул, петляя в плотном движении на городском перекрестке. - Завтра же этим займусь.
        Отвернувшись к окну и закрыв папку, я часто-часто заморгала, чтобы смахнуть из-под ресниц образ окровавленного мальчонки, разрываемого на части демонической тварью. Небо сегодня было таким же белым, как тот снег, на котором он лежал.
        Теплая рука с незаживающими порезами и шершавыми пальцами, натертыми о рукоять навахона, вслепую нашла мою, стиснувшуюся в кулак на коленках. Мне стало чуточку легче.
        - Тимоти Флетчер, - повторил по слогам Коул, сворачивая на лесную тропу, что пролегала меж деревьями, сокрытая от посторонних глаз. Чары Шамплейн расступились перед синим джипом, как перед нами расступился ореол еще одной тайны. - Я заставлю Миллера выпустить ориентировки на это имя. Если диббук хотя бы иногда превращается в человека, как когда-то превращался Исаак, у нас есть шанс его найти. Я сделаю все, что смогу, Одри.
        - И я тоже, - кивнула я серьезно, наблюдая, как Коул прячет историю болезни Тимоти Флетчера в бардачок машины. - Надо привести в чувство Ферн. Если новое амплуа Тимоти Флетчера - ее рук дело, я заставлю ее за все ответить! Но сначала, - я запахнула дубленку, готовясь выходить из машины, когда Коул остановил джип перед крыльцом особняка, - отпразднуем Йоль. Вечером должна прибыть Морган, если Ворожее не удалось убедить ее в безрассудности этой затеи. Надо успеть нарядить йольское дерево, закончить приготовления и…
        - По-моему, все уже и так готово.
        Коул заглушил мотор и ткнул пальцем на крыльцо. То обвили плети омелы, заменяющие банальные гирлянды и излучающие мягкое желтое мерцание. Зачарованные Диего, они должны были распуститься лишь тогда, когда на порог взойдет именинница… Но омела уже цвела! Бусинки белых ягод источали такой сладкий цветочный аромат, будто кто-то разлил вокруг дома мед. Я была уверена, что, если зайду внутрь, почувствую и запах горячих вафель с кленовым сиропом… А пройдя чуть дальше, увижу прекрасную картину, отрадную сердцу.
        Ведь омела никогда не подводит.
        - А это подарок от меня! - Голос Зои звучал нараспев откуда-то из гостиной. - Мы с Сэмом ездили вчера в ювелирный. Я как это колечко увидела, так сразу о тебе подумала!
        - Это что, настоящий бриллиант?.. Ох, Зои!
        - Ага. И только погляди, какой прозрачный! Знак высшего качества. Гораздо лучше, чем чучело бобра, правда?
        - Ох, не начинай! - вклинился Диего. - Я его на блошином рынке украл… То есть купил! Почти антиквариат. Могу воскресить, если хочешь…
        - Даже не вздумай, Диего! - Тюльпана, как всегда, не смогла промолчать. - Отныне в этом доме все дохлое должно оставаться дохлым. Ты меня понял?!
        - Прошу, не ссорьтесь! Я рада любым подаркам, честно. Поверить не могу, что вы так подготовились… А эти украшения… Просто сказка! Но где же Одри?
        - Уже здесь!
        Маленькая фигурка с драгоценным колечком на пальце и чучелом бобра, зажатым под мышкой, обернулась. Подарки чуть не посыпались у нее из рук, когда я, на ходу сбросив дубленку, ворвалась в центр гостиной и заключила ее в объятия.
        - Морган, - выдохнула я в копну отросших пшеничных волос, в которых красовались тонкие косички и голубые перья. - Не стоило тебе приезжать, цветочек!
        - Ведьма без своего ковена - не ведьма, - сказала Морган, и я улыбнулась, успев соскучиться по ее голосу - звонкому, еще немного детскому. - Тем более… мне уже шестнадцать. Что хочу, то и делаю!
        Я ухмыльнулась, шутливо ущипнув Морган за нос. В желтом летнем комбинезоне, явно прибывшая из пустыни в Шамплейн совсем недавно, Морган выглядела взрослее. Она наконец-то вытянулась и стала не только фигуристее, но и выше, с меня ростом. Карие глаза казались больше золотистыми, нежели ореховыми, и у самых зрачков блестела изумрудная крошка. Веснушек было уже не сосчитать, а некогда молочная кожа превратилась в бронзовую, одного с Диего оттенка. В ушах раскачивались костяные серьги - точь-в-точь как у Ворожеи, если не те же самые. Лишь оловянный крестик, выглядывающий из-под ворота комбинезона, напоминал о том, что когда-то эта уверенная в себе ведьма с прямой осанкой была забитой девочкой, взращенной на страхе и ненависти к себе.
        Глядя на Морган, Диего глупо лыбился, развалившись на жаккардовом диване. На его голове раскачивались оленьи рога, приделанные к ободку. Я оглянулась и вдруг заметила, что в гостиной собрался весь мой ковен. Тюльпана ворочала кочергой йольские поленья в камине. Пропитанные бургундским вином, они без умолку шипели и трещали, будто бы говорили с нами или друг с другом. Кочерга в руках у Тюльпаны дрожала, но она всеми силами старалась сохранять безразличный вид, словно совсем не переживала из-за того, понравится ли Морган праздник в ее честь. Зои в это время томно вздыхала над грудой коробок в яркой фольге. Рождественские колокольчики, вплетенные в жесткие смоляные волосы, весело позвякивали, когда Зои со смехом отпрыгивала от Бакса, защищающего от нее подарки.
        Йольское дерево, возвышающееся посреди гостиной, тоже выглядело безупречно. Пушистая, царапающая верхушкой кольца спилов на потолке ель была такой большой, что всему ковену пришлось бы встать в круг, чтобы обхватить ее руками. На зеленых ветках плавились тонкие высокие свечи, а меж ними притаились засахаренные леденцы из яблочного пунша, резные фигурки животных из дерева и красные шелковые бантики. Все светилось, мигало и благоухало хвоей и зимой. Наконец-то в Шамплейн пришел дух праздника!
        - Погодите, а где Исаак? - опомнилась я, и в этот миг кто-то стиснул меня со спины так, что я пискнула.
        - Я здесь!
        Сильные руки Исаака, растолкавшего присутствующих, будто укутали меня в самое теплое на свете одеяло. Беды и печали вмиг забылись. Снова ребенок. Снова в семье.
        - Ох, папа!
        В вязаном кардигане поверх майки, он окреп и даже обзавелся мышцами за те месяцы, что провел вместе с Морган в Мохаве. Очков на его носу больше не было, и я удивилась, ведь прежде мне не доводилось видеть Исаака без них. С плавными и рыхлыми чертами лица, тонкими губами и добрыми карими глазами, он больше не напоминал школьного учителя, а скорее походил на какого-нибудь поджарого археолога, только-только прибывшего из очередной экспедиции с коричневым загаром и песком в сапогах. «Крепкое тело - крепкая воля. Хочет быть сильнее зла? Тогда сначала придется стать сильнее меня», - сказала Луна однажды, когда я, связавшись с Морган через отражение водной глади Шамплейн, потребовала объяснений, почему Исаак передвигается на костылях. Луна и впрямь плотно взялась за него. Волосы, прежде вьющиеся и жесткие, были подстрижены почти под ноль. Единственное, что осталось неизменным, - это его металлический протез вместо одной руки и проклятые часы на запястье с трещиной поперек циферблата. Я съежилась при виде них, ведь в своих недрах часы прятали нечто настолько же страшное, как и Паук… Еще один диббук. Дикий
зверь, не поддающийся контролю.
        - Уже поддающийся, - шепнула Морган мне на ухо, и я с удивлением вспомнила, что все это время ее обучала сама Шайя - мастерица телепатии. - Да, она даже помогла мне освоить все проявления метаморфоза, включая оборотничество. Знаешь, какая моя первая животная ипостась? Кролик! Никогда бы не догадалась, - саркастично протянула Морган, вновь прочитав мои мысли, а затем сделала это еще раз: - Нет, что ты! Мне еще так далеко до тебя… Ой! - Морган осеклась, и щеки ее стали вишневыми. - Извини. Читать мысли неприлично, да?
        Я снисходительно улыбнулась и потрепала Морган по волосам, поправив две передние косички с перьями, обрамляющие ее лицо.
        - Кстати, у меня тоже есть для тебя подарок. Он наверху, в твоей комнате, - сообщила я. - Бери Зои и идите смотреть. Я скоро присоединюсь к вам. Нам нужно кое-что обсудить…
        Я осторожно покосилась на Коула, обнявшего Морган лишь мимоходом и, как всегда, застенчиво, а затем сурово пожавшего Исааку руку (точнее, его металлический протез). Поймав мой взгляд, Коул кивнул и ненавязчиво прогулялся к окну, чтобы выглянуть и проверить фургон охотников… Которого там, однако, не было. Его лицо застыло в недоумении, но затем оттаяло: чем больше у Джефферсона и Дария дел в Берлингтоне, тем меньше они будут совать в Шамплейн нос, куда не просят. И тем меньше риск, что кто-то из них двоих признает в Морган царицу ведьм.
        В груди затеплилась надежда. Может, хотя бы этот Йоль мы наконец-то отпразднуем как следует?
        - Кстати, насчет «обсудить». - Исаак жестом остановил Морган, уже схватившую Зои за руку и приготовившуюся к марш-броску до третьего этажа, а затем прошелся до Коула и тоже посмотрел в окно. - Куда подевались охотники, о которых рассказывал Диего? Мы не успели их застать. Они больше не вернутся?
        - Это вряд ли. Там ведь дядька Коула! Семейные узы, все дела, - бестактно сообщил Сэм то, что Исаак, судя по всему, не успел узнать от остальных. Глаза его расширились, а Коул втянул голову в плечи, как всегда стыдясь того, в чем не было его вины. - Но все схвачено, без паники! Я отслеживаю их по GPS. Не заклятие поиска, конечно… Они сейчас в Берлингтоне на Черч-стрит, зависли у палатки хот-догов Мэттью.
        - Это те хот-доги, что со жгучим халапеньо, после которых огонь можно без Fehu разжигать? Тогда о них сегодня можно не беспокоиться, - хохотнул Диего, слезая с дивана и потряхивая своими оленьими рожками над лицом хихикающей Морган. - Ничего не испортит цветочку ее праздник. Верно же я говорю?
        Он заискивающе взглянул на нас с Коулом, и я поняла, что другого выхода, кроме как отложить разговоры о Тимоти Флетчере и Пауке до завтрашнего дня, у нас нет. Затем Диего наградил точно таким же взглядом Тюльпану, которая многозначительно поводила подбородком в сторону соседнего зала, где спала Ферн. Впервые прогнувшись под чужим нажимом, Тюльпана закатила глаза и неохотно смирилась: сегодня для Морган не должно существовать никаких проблем, кроме того, какое именно платье надеть к ужину.
        - Что-то еще стряслось, пока нас не было, да? - все-таки догадалась она, заметив всеобщее замешательство и переглядывания. - Про охотников на ведьм, ищущих Эхои… меня то есть, я уже знаю. Но если есть что-то еще, то лучше расскажите об этом сейчас. Это не первый и не последний мой день рождения, так что ничего страшного, если…
        - Нет, нет и нет! Мы готовились к этому дню чертову неделю! Все, что тебе надо знать, Морган, ты уже знаешь, - соврала Тюльпана, наступив открывшему рот Сэму на ногу. Отряхнув руки от сажи и вернув кочергу на подставку, она растолкала нас и принялась раздавать указания: - Диего, на тебе костер. - Он скривился, но промолчал. - Сэм, а ты, как всегда, отвечаешь за готовку. Позже я присоединюсь к тебе и помогу. Исаак, пока носишь эти часы, постарайся оставаться в поле видимости… Чисто на всякий случай. И поглядывай в окно: неизвестно, когда вернутся наши «гости». Коул, ты хороший мальчик, сам найдешь, чем себя занять. Главное, не подходи к кухне и не помогай Сэму! В прошлый раз из-за тебя сгорел даже салат. Одри, Морган и Зои - а вот вы сразу идете наводить марафет. Сплетничать и радоваться обязательно! И быть нарядными - тоже.
        Впервые я согласилась с планом Тюльпаны так легко. После всего, что случилось за последние дни, мне был жизненно необходим отдых. А еще литр бодрящего зелья. Или даже два.
        Перед тем как подняться следом за Морган и Зои наверх, я тайком прокралась через коридор к запертому чайному залу. Не передать словами то облегчение, что накатило на меня, когда я обнаружила Ферн по-прежнему ворочающейся в бреду на диване. Вокруг самой же двери вился едва заметный перламутровый морок, похожий на стену из сахарной ваты - колдовская печать: ни войти, ни выйти. Тюльпана, как всегда, все предусмотрела.
        С улицы, где Диего с Исааком готовили костер, доносился голос Коула, докладывающего боссу по телефону обо всех находках, связанных с убийцей. Морган тем временем пищала, восхищенная тем, сколько новых платьев появилось в ее гардеробе (благодаря моему безупречному вкусу и кредитке Коула). Сметя с тумбочек пыль, она расставила по ним сувениры из Мохаве - маленькие красные камешки, светящиеся в темноте, окаменелые останки ящерицы, подаренные Гён, и ловцы снов, что ее научила плести Шайя из мелких косточек и воробьиных перьев. Спальня долго пустовала без Морган, но быстро ожила: пробковая доска, прибитая над столом, тут же утонула в свежих фотографиях. Кадры песчаных дюн и бурых равнин, поросших юккой; местное кладбище с рядами идентичных надгробий без дат; дремлющая пума, вытянувшаяся на раскаленном камне и позволившая Морган почесать животик; празднование Мабона и высокий костер с вараном на вертеле, вокруг которых плясали смуглые девицы и длинноволосые охотники. Попутно рассказывая историю о каждом сделанном снимке, Морган примеряла подаренные мною платья, пока не остановила свой выбор на красном
ажурном с россыпью самоцветов. Затем она резко спросила про самочувствие Гидеона… Мне тут же пришлось сменить тему, чтобы не расстраивать ее, но новая тема оказалась не более удачной.
        - «Четвертый лепесток был невинным - Солнцестояние, что прогрело землю ворожей, но пролило кровь людей, дабы выпустить Черную Скверну», - прочитала Морган со скептичным прищуром, разложив на коленях дневник Джефферсона. - Четвертый лепесток - это я, что ли? А что еще за «черная скверна» и «кровь людей»?!
        - Тюльпана же велела нам веселиться, а не всякие глупости обсуждать! - Зои хватило ненадолго. Уже спустя пять минут она выхватила у Морган старый дневник. - Будущее невозможно видеть так далеко! Говорю тебе это как профессиональная ясновидящая. Предсказать деяния четырех поколений цариц… Пф, бред! Даже голову себе этим не забивай.
        Зои фыркнула, но нервное жевание губ выдавало ее с головой.
        - Охотники не знают, что Эхоидун - подросток, то бишь ты, - утешила Морган я, заметив, как она мнет в пальцах свой ажурный подол. - И не узнают. Мы об этом позаботимся. Просто держись от них подальше, ладно? Дядя Коула терпим, но вот Дарий…
        - Дарий, - повторила Зои эхом. Хлебные палочки, которые мы таскали из вазочек с закусками на тумбе, хрустнули и раскрошились у нее в кулаке.
        - Это он похитил тебя? - прошептала Морган, придвинувшись к ней на постели. - Когда Диего навещал нас в пустыне, то рассказал, что случилось с Орденом и Рафаэлем. Как тот вместе с охотниками подстроил тебе ловушку… Но как же ты в нее попалась?
        Зои резко помрачнела:
        - В религии Вуду есть один лоа по имени Кальфу, с которым Рафаэль часто проворачивает темные сделки, как, увы, и я когда-то…
        После этого мы еще два часа обсуждали вызволение Зои из темницы, мой «крестовый поход» в Дуат и все, что случилось после. Лишь потому, что сегодня был день рождения Морган, Зои терпеливо отвечала на все ее вопросы, натянуто улыбаясь. Обсуждать события тех дней, что стерла из ее памяти нечеловеческая боль, было непросто. К счастью, клубничный зефир - один из подарков для Морган - оказался на редкость вкусным и отлично разряжал обстановку. Вытянувшись посреди подушек на широкой постели между Зои и Морган, я, поедая очередную тянучку, на минутку прикрыла глаза…
        А когда открыла, за окном вдруг стало темно.
        - Зои?.. Морган!
        Я резко села и, сфокусировав взгляд, посмотрела на часы: всего восемь часов вечера. Может, я и не проспала Йоль, но точно проспала весь девичник! Вот что бывает, если не спать целыми сутками, то приглядывая за чокнутой сестрицей, то гоняясь за осатаневшим психом.
        Стерев с подбородка слюни и смахнув одеяло, заботливо подоткнутое кем-то, я слезла с постели Морган и прислушалась. Где-то на кухни гремела посуда и играл Фрэнк Синатра на виниловом проигрывателе. Очевидно, все уже спустились к ужину, включая и Морган с Зои, решивших не тревожить мой сон.
        Почти пять полноценных часов сна, подло вырванных мной из того времени, что я должна была уделить Морган, действительно пошли мне на пользу. В голове прояснилось, а тело стало легким, как перышко. Приняв контрастный душ, чтобы взбодриться наверняка, я вернулась в нашу с Коулом спальню, высушила волосы и впервые с пятнадцати лет заплела их в традиционную косу, пусть еще и не такую длинную, как положено. Красные и золотые ленты в палитре Йоля идеально сочетались с длинным платьем из мятного бархата с летящими рукавами.
        - Ты сегодня за Йольского кота, - улыбнулась я Штруделю, лениво мяукнувшему с подоконника. - Ох, вот бы здесь был настоящий… Где же ты, Монтаг?
        Я тоскливо вгляделась в темную даль за окном, где лишь угадывались очертания серого озера, лелеющего наш ковен в объятиях. Где-то там, далеко за ним, в деревянном ларце с рунами Кеназ и Иса томился мой верный шеду. Пообещав себе, что непременно вернусь за ним, как только разберусь с Ферн и Пауком, я вышла из спальни и спустилась вниз.
        - Старшая дочь Виктории Дефо. Вот она какая, значит.
        Я остановилась на лестнице, проклиная цокот своих туфель. Исаак стоял у запечатанного входа в чайный зал, привалившись к стене, - свежевыбритый и напомаженный, в синей рубашке из твила и с галстуком-платроном. Пускай печать и держала двери в неприкосновенности, но за спящей на диване Ферн можно было подсмотреть и в замочную скважину, что Исаак, впрочем, и делал. Когда я подошла, он выпрямился и пристыженно покачал головой:
        - Я никогда не видел ее так близко…
        - Разве? Она ведь притворялась твоей ученицей, чтобы управлять тобой при помощи часов. А когда ты был диббуком, вы сражались бок о бок…
        - Тогда я не осознавал, кто она такая. Сейчас все иначе. Знаешь, Ферн не очень-то похожа на Викторию…
        - Откуда ты узнал, что она здесь?
        - Тюльпана рассказала. Морган тоже следовало бы сообщить. Ты ведь понимаешь, что она давно не дитя? Морган - царица ведьм. В Мохаве она не раз доказала это…
        - Мы расскажем, - ответила я, теребя пальцами бархатный рукав. Понимать, какое решение верное, а какое нет, с каждым днем становилось все труднее. - Это Диего попросил повременить с этим. Ты ведь слышал, как Морган жила раньше… У нее никогда не было праздников. Родители даже торт ей не пекли, представляешь? Пусть порадуется хоть раз. А завтра… завтра мы обязательно испортим ей настроение, - горько ухмыльнулась я.
        Исаак пожал плечами и вернулся к слежке за дверью, почти что прильнув к расщелине лбом.
        - Исаак…
        - Да?
        - Все ведь в порядке?
        Он недоуменно обернулся, но, сообразив, что я имею в виду, тряхнул рукой с часами и улыбнулся:
        - В порядке. Это теперь слушается меня. Более или менее. Вы в безопасности, не бойся.
        - Ты… разговариваешь с ним?
        - Скорее чувствую его. - Исаак поднес к глазам собственную руку, и на миг мне показалось, что зрачки его сделались треугольными. Вот почему ему больше не нужны были очки. - Он не умеет разговаривать. Он выражается языком эмоций… Ярость, голод, ненависть. Не знаю, кем этот демон был при жизни, но таких злыдней свет точно еще не видывал!
        - Я бы с этим поспорила, - ухмыльнулась я мрачно, поставив галочку в голове напротив того, что настроение придется испортить не только Морган, но и всем остальным тоже. - Если что, зови. Пойду помогу Сэму с Тюльпаной на кухне.
        - Лучше помоги Коулу не вляпаться в очередные неприятности, - вдруг бросил Исаак, когда я уже была в другом конце коридора. - Он с Диего в библиотеке. Кажется, снова что-то замышляют.
        Мои глаза рефлекторно сузились:
        - Испортить мальчикам их баловство? О, это я люблю!
        Кажется, еще никогда я не бегала так ловко на каблуках. За витражными дверями библиотеки действительно плелся какой-то заговорок. Сквозь стекла виднелись два длинных силуэта, бурно спорящих между собою.
        - Просто сделай это. Нет ничего естественнее, когда двое любят друг друга… Ну кроме секса.
        - Ха-ха, как смешно. Ты хоть знаешь, как это сложно?!
        - Уж точно не сложнее, чем покалечить одержимого папашу своей девушки! Однако с этим же ты справился.
        Решив, что я и так слишком часто подслушиваю в собственном доме, я толкнула плечом двери и без церемоний ворвалась в библиотеку. Диего балансировал на завитом подлокотнике кресла, раскачиваясь взад-вперед. Бирюзовые волосы, причесанные к затылку и блестящие от укладочного геля, мерцали. Диего будто бы одевался под руководством Тюльпаны: черная рубашка с золотыми манжетами и такой же золотой двубортный жилет. При виде меня он тут же затушил сигарету в пепельнице, а Коул, прежде наворачивающий по ковру круги, остановился точно вкопанный. Его левая рука дернулась за спину. Что-то звякнуло, а затем застучало по каменному полу и случайно отскочило в камин.
        - Что это? - нахмурилась я, пытаясь обойти Коула и всмотреться в языки пламени. - Коул, кажется, в огонь что-то упало…
        - В огонь?! - переспросил Коул, и на его лбу заблестела испарина. Я буквально видела ту боль, с которой он заставил себя не смотреть в камин, а взять меня за руку и вывести из библиотеки. - Ерунда, тебе показалось! Идем, оставим Диего наедине с любовными романами. Он стесняется читать при посторонних.
        - Но, Коул…
        - Пошли!
        Я беспомощно оглянулась на закрывшиеся двери. Сквозь витражные стекла было видно, как длинная тень подскочила с кресла и бросилась к камину, стоило нам с Коулом уйти. Следом за этим из библиотеки донеслось шипение раскаленного металла и отборные испанские ругательства.
        - Если это очередной ритуал Диего… - пригрозила я.
        - Мы никого не воскрешали! Клянусь! - воскликнул Коул. - Верь мне, Одри: никаких поводов для беспокойства. Кстати, прекрасно выглядишь…
        Я тяжело вздохнула, цокнув языком. Что же, если Коулу так хочется утаить от меня пару секретов, то после всего, что утаивала от него я, это будет вполне справедливо.
        - Спасибо. Ты тоже красавчик.
        Коул опустил глаза вниз и бегло себя осмотрел. В накрахмаленной рубашке с красной бабочкой-канзаши, строгих брюках в вертикальную полоску, шелковом жилете и подтяжках он походил на элегантного джентльмена двадцатых годов. Образ идеально дополняла бронзовая цепочка, выглядывающая из специального часового кармашка: к ней Коул прицепил свое любимое зеркальце.
        Единственное, что выбивалось из общей картины, - кудри Коула, против которых был бессилен даже гель для укладки. В полумраке коридора его карие глаза в обрамлении длинных ресниц напоминали два горящих угля. Мне даже приходилось несколько раз останавливаться посреди коридора, чтобы наклонить Коула к себе за бабочку и поцеловать. Он был слишком хорош, чтобы я могла устоять!
        Когда мы наконец-то дошли до обеденного зала, то обнаружили, что все уже готово. Вдоль стола, от края до края, разросся йольский венок: сосновые шишки и алая брусника на «подушке» из зеленого плюща и падуба. Посередине стояли три белые спиральные свечи, горящие голубым пламенем, но не плавящиеся. Посуда из розентальского фарфора, что показывалась из серванта лишь по Великим праздникам, и красные сатиновые салфетки с золотой вышивкой в виде пуансетии. Семь плетеных стульев и еще один во главе - я с содроганием догадалась, что он предназначается для меня, Верховной. В фужерах из дартингтонского хрусталя уже плескалось пряное вино, а в воздухе висел плотный запах кардамона и гвоздики. Мой взгляд тут же прилип к центральному блюду - запеченному гусю в медово-апельсиновой глазури размером с арбуз, а затем жадно прошелся по булочкам с тмином, салатам и рисовому рулету. Мысль, что в холодильнике нас еще поджидает и шоколадный торт для Морган, окончательно добила меня. Желудок протяжно заурчал.
        - Da Yule, - поприветствовала меня и Коула Тюльпана - единственная, кто еще не сел за стол. Даже Диего каким-то образом удалось опередить нас и прийти раньше. - Вы, как всегда, последние. Уже начинать пора!
        - Да-да, не кипятись!
        Миновав рассерженную Тюльпану, я на полусогнутых прошла до конца стола. По правую руку от меня устроился раскрасневшийся Коул, а по левую - Морган, светящаяся от восторга.
        - Ну что, выспалась? - спросила Зои заговорщицким шепотом, перегнувшись ко мне через стол: ее место было как раз между Морган и Сэмом, только закончившим готовить и выносить блюда, а оттого развалившимся на стуле, не чувствуя ног от усталости.
        Я зыркнула на довольную Зои исподлобья, но благодарно кивнула. Затем, набрав в легкие побольше воздуха, я обвела взглядом каждого члена своего ковена и только тогда заметила, что все молчат и смотрят на меня. Это было одновременно и тяжким долгом, и сакральной честью - встать со стула, выпрямиться во весь рост и, взяв одну из белых свечей с центра стола, повести ею над головой.
        - Свет идет от старого Солнца, но старое Солнце умирает. Тепло покидает тела богов, как покидает нашу обитель, но в мире нет ничего, что длилось бы вечно. Даже смерть однажды кончается. Скоро Солнце вернется, а вместе с ним вернется и надежда. Но сначала… пусть придет тьма. Да будет так!
        - Да будет так! - вторили мне Коул, Морган, Зои, Диего, Тюльпана, Исаак и даже Сэм, внимая моим словам с такой сердечной преданностью, с какой внимает своей Верховной лишь ее истинный ковен.
        Я поднесла свечу к губам и выдохнула. Она потухла, а вместе с ней потухли и все огни в доме. Даже очаг. Даже люстры. Даже сами звезды над Шамплейн.
        Никто не шелохнулся. Казалось, воцарившаяся тьма проглотила и звуки: виниловая пластинка Синатры в холле застыла, как и стрелки всех часов. Мои же друзья затаили дыхание. Затаила его и я. Ровно двенадцать секунд царствует абсолютная ночь. Она несет в себе очищение. Смирение. Принятие. Ночь всегда неизбежна… Хочешь увидеть утро - переживи ее.
        Один, два, три…
        - Солнце за тьмой, солнце за зимой. Вернись к нам! Golau, - шепнула я йольскому духу, закончив отсчет, и огонь вернулся с удвоенной силой. Все вокруг вспыхнуло так ярко, что ослепило: Диего прикрыл глаза рукой, едва не опрокинув графин с клюквенным пуншем. Погруженный во тьму, особняк будто испустил последний дух, но затем воскрес и воссиял, как Король Дуба накануне каждого зимнего солнцестояния.
        Голубое пламя свечей покраснело и поднялось так высоко, что чуть не подпалило нагнувшемуся Сэму брови. Я вернула свою свечу в центр стола и села, берясь за приборы.
        - Счастливого Йоля, - улыбнулась я всем. - А тебя, Морган, с днем рождения!
        И обеденный зал наполнился голосами, звоном вилок и смехом.
        Закатав рукава, Диего беззастенчиво схватился за самую сочную гусиную ножку и вывалил на тарелку полмиски жареной кукурузы. Тюльпана брезгливо сморщила нос, глядя, как он пачкает рот в чесночном масле, а затем элегантно умяла несколько булочек с тмином. Пока Исаак четвертовал филе утки ножичком, под его стулом скулил Бакс, выпрашивая угощение. Пожертвованный кусочек мяса уже спустя пять минут вывалился из дыры в его брюхе на пол, и, позеленев, Исаак решил впредь не вестись на жалобные глаза - все равно без толку.
        Пока мы гоготали, сплетничали и хвалили его стряпню, Сэм дремал над своей тарелкой - абсолютно пустой, потому что, как любой повар, он успел наесться еще на этапе нарезки овощей. Морган тоже болтала не умолкая, и никто не осмеливался перебивать именинницу. К тому же столько драм и комедий, сколько приключилось с ней в Завтра, хватило бы на целый сериал!
        - Это было ужасно, - вставил свои пять центов Исаак, когда Морган закончила повесть о любвеобильной Гён, подкидывающей ему в постель змеиные шкурки с тех самых пор, как он из вежливости поделился с ней ирисками. - Я ведь не извращенец какой-нибудь! Она выглядит как ребенок…
        - Ага, с четырьмя рядами зубов, - припомнил Коул, зябко поежившись, и залпом осушил свой фужер с пряным вином. - Ох уж эти ачери…
        - Разве ачери - не индейские демоны засухи? Выходит, Гён еще несчастные племена Америки терроризировала. Это когда было?.. Лет пятьсот назад? Хм, считай, она совершеннолетняя, - оскалился Диего, и Исаак пнул его под столом так сильно, что подпрыгнула посуда. - Кстати, не забудьте оставить место для десерта! Я всю ночь торт украшал, а в Йоль полагается наесться до отвала. Таковы традиции!
        - Торт?! Какой торт? В меня уже не влезет, - проныл Исаак.
        - Ничего, сейчас растрясешь! Уже ведь почти полночь…
        - А что будет в полночь? - встрепенулся Сэм, отбиваясь от Зои, пытающейся подсунуть ему что-нибудь из еды, кроме вина. Его зеленый сюртук идеально подчеркивал глаза, похожие на два камня-змеевика, а морковно-рыжие волосы, взъерошенные, напоминали пожар. - В прошлый Йоль мы разогревали в духовке пиццу и закончили на том, что посмотрели «Гринча» и легли спать… Может, и в этом году так сделаем, а? Ну не дождусь я рассвета, чтобы подарки открыть, черт, Тюльпана!
        - Значит, останешься без них, - сухо отрезала она, пожав плечами и берясь за следующую булочку. - Согласно традициям, открывать их можно только после йольского кострища. Кстати, уже почти полночь, так что бегом на улицу! Потом доедим.
        Все неохотно зашевелились. Нахватавшись со стола всего, что красиво лежало, я с трудом поднялась со стула. Тепло одевшись и укутавшись в шали, мы вышли на задний двор, залитый желтым мерцанием омеловых гирлянд, и собрались вокруг пирамиды сложенных бревен.
        Я, Диего, Тюльпана и Зои переглянулись.
        - Fehu, - шепнули мы одновременно, и костер вспыхнул.
        С неба сыпал снег, мягкий, как опадание осенних листьев, но ничто не смогло бы потушить йольский огонь.
        - Я первый!
        - Эй, я тоже!
        Диего и Исаак протиснулись к костру вперед остальных, заранее приготовив свои желания. Те, написанные на клочке бумаги, были преданы резвому огню, борющемуся с колючим ветром. Стоя рядом, я смотрела, как тлеет бумага, сгорая за считаные секунды, и как сноп искр возносит желания далеко-далеко, чтобы донести их до ушей Солнечного Бога.
        - Загадывать желания?.. - переспросил Коул, когда я объяснила ему, что нужно делать для ритуала, придуманного еще моей прабабушкой на стыке ведьмовских и человеческих традиций. - Хм, у меня в машине где-то была ручка…
        Я придержала навострившегося к джипу Коула за локоть, покачав головой, и снисходительно улыбнулась:
        - Просто подумай о том, чего хочешь больше всего на свете… Подумай и сожми в кулак.
        Я мягко взяла его ладонь в свою - кожа у Коула была горячей даже в мороз, как те дрова, что трещали в пламени кострища. Согнув его пальцы, я поднесла руку Коула к своим губам и, не отрывая взгляда от внимательных карих глаз, ловящих каждое мое движение, поцеловала шершавые костяшки, прошептав:
        - Somnium.
        Когда Коул разжал пальцы, на его открытой ладони лежал маленький клочок пергамента со словами, которые он не дал мне прочесть, тут же сжав пальцы обратно.
        - Нельзя рассказывать, что загадал, - пожурил меня он. - Иначе не сбудется!
        Я хотела возразить, что это всего-навсего примета и магия так не работает, но промолчала, умиленная тем, с каким трепетом Коул прижал кулак с запиской к груди, прежде чем подойти к костру и предать ее огню.
        За ним ритуал повторили Зои и Сэм, стоя плечом к плечу. Их руки были переплетены замком, но, в отличие от Сэма, глядящего на Зои лишь с безусловной любовью, она смотрела на него с тревогой и виной. Я знала почему, ведь каждая тайна подобна ночи: и то и другое не вечно. Решив повременить с очередным признанием, Зои молча сожгла записку и чмокнула Сэма в щеку. Воодушевлённый, он закружил ее в танце на хрустящем снегу, и звонкий смех Зои, наконец-то окрепший после изнурительных месяцев заточения, почти заглушил музыку скрипки и колокольчиков. Музыка эта лилась из самого костра - Диего щелкнул пальцами, ухмыляясь, и она стала громче. Дождавшись, когда Морган сожжет свою записку - целый альбомный лист, исписанный вдоль и поперек, - он учтиво поклонился ей и протянул руку. Изобразив реверанс, Морган приняла ее, а уже спустя секунду едва не воткнулась лицом в сугроб, настолько быстро Диего повел ее. Блики огня плясали на лице Морган, и в них было не разобрать, что это - просто тени или влюбленность.
        - А тебе нечего загадать? - насмешливо спросила я Тюльпану, подтолкнув ее локтем в бок, на что она надменно фыркнула, отворачиваясь от костра.
        - Мне не нужно благословение богов, чтобы получить желаемое. Я и так беру то, что хочу.
        - Так и скажи, что хочешь бросить записку последней, когда никто смотреть не будет, - закатила глаза я, двинувшись к костру в обход Тюльпаны и якобы не заметив, как та прячет руку в карман.
        У меня всегда было лишь одно желание, и я никогда не боялась произнести его вслух.
        - Пусть мой ковен встречает так каждый Йоль, - прошептала я в сжатый кулак. - Пусть он всегда будет вместе.
        Огонь затрещал, внимая мне, когда я выбросила вперед руку и скормила ему свою заветную мечту.
        Пожалуйста, Солнечный Бог, если ты правда слышишь… освети моему ковену путь. Наша ночь была слишком долгой.
        - Поздравляю с Йолем, Верховная!
        Это, конечно, был не Солнечный Бог, но близко. Я покрылась мурашками, когда шеи под шарфом коснулись чьи-то холодные руки, а затем - восемь жемчужин, безукоризненно белых, как на подбор.
        - Какой прелестный подарок! - сказала я саркастично, когда Диего застегнул под моими волосами Вестники даров.
        - А то, я ведь сам сделал! Ладно, если серьезно, то мой настоящий подарок ждет тебя под йольским древом. А это… Я выполнил просьбу.
        - Ты о том, что я просила Зои передать тебе Вестники даров, чтобы ты отыскал для меня Викторию Дефо в Дуате? - уточнила я, понизив голос, но нас и так никто не слушал: все смеялись, пили вынесенное из дома горячее вино и делали снежных ангелов, кидая друг друга в сугробы. - Так ты нашел ее?
        - Нашел, - ответил Диего, поджав губы. - Правда, всего на двадцать секунд. Она пришла лишь для того, чтобы сказать…
        - Что? - перебила я, едва не схватив Диего за грудки от нетерпения. Сердце забилось быстрее. - Что Виктория сказала? Почему она не откликается на мой зов?
        - Потому что не хочет, - сказал он. - Не может оставить дочь, которая «и так была одна слишком долго»… Я не знаю, о ком именно она говорила. У тебя ведь было несколько сестер, верно?
        Я заторможенно кивнула и растерянно обернулась к костру. Сквозь искры, вьющиеся в воздухе, можно было разглядеть счастливые лица моих друзей… Когда-то такой же счастливой была моя родная семья. Дебора, Эмма, Хлоя… Интересно, кого из них имела в виду мама? Кому она может быть нужна больше, чем мне?
        - Зои сказала, ты и Рашель попросила помочь, - снова заговорил Диего, мягко тронув меня за плечо, пытаясь растормошить. - Рашель мертвая. Ей будет проще найти Викторию и поговорить с ней. Уверен, скоро все прояснится.
        - Спасибо, что помог, Диего. Я это очень ценю. Ступай к Морган, - отчеканила я, кивая на девочку, одиноко рисующую что-то на снегу под голым кленом длинной скрюченной веткой. - Она должна насладиться этим днем сполна, потому что завтра… Завтра все снова станет как прежде, если не хуже.
        Диего хмыкнул, порядком подрастеряв веселое настроение, как и я, но послушно вернулся к празднованию. Еще немного понаблюдав за стрекочущим огнем, будто бы он мог выжечь все мои дурные мысли и предчувствия, я оглянулась и нашла взглядом Коула.
        Мы оба были единственными, кто держался от праздника в стороне: даже Тюльпана, зарумянившись от пятого по счету бокала вина, выплясывала за руку с шокированным Исааком. Бакс носился вокруг них и, как всегда, лаял, помогая поддерживать ритм. Коул тем временем наблюдал за ними издалека. Переминаясь с ноги на ногу, он ютился прямо под навесом крыльца, прислонясь к перилам, и бронзовое зеркальце скакало из одной его руки в другую. Что же такого могло произойти, отчего он снял его с цепочки и вспомнил о былой привычке?
        - Ты обречен, - сказала я, подкравшись к нему сбоку из тени. Несмотря на то что Коул замечал все и везде, сейчас он вздрогнул, выдернутый из своих мыслей. - Посмотри наверх.
        Коул послушно запрокинул голову, и испуг на его лице быстро сменился на смущенную улыбку.
        - Омела?
        - Ты должен мне поцелуй.
        Улыбнувшись уголком губ, он повернулся ко мне и задел макушкой кустарник, свисающий с ободка крыши. Белые ягоды пульсировали теплым зернистым светом, а остроконечные зеленые листья образовывали гнезда под окнами второго этажа, настолько омела разрослась за сегодняшний день, подпитываемая магией ковена. Я сделала шаг навстречу Коулу и, оказавшись с ним нос к носу, привстала на носочки.
        - Подожди. - Он вдруг увернулся от поцелуя и, спрятав бронзовое зеркальце в карман, вытащил оттуда нечто иное. - Счастливого Йоля, Одри.
        Мне на палец село тонкое колечко из розового золота. Ребристое, оно было похоже на изящную можжевеловую веточку, в сердцевине которой - идеально гладкая жемчужина цвета предрассветного неба или клубники в сливках, какую продавали в стаканчиках на Уиллпрад-стрит. То был цвет доверия и нежности, с которой Коул очертил большим пальцем мою скулу, пока я неотрывно разглядывала подарок, до того прелестный, что заныло сердце.
        - А я купила тебе свитер, - буркнула я виновато, и хриплый смех Коула согрел меня изнутри.
        Еще несколько минут назад его руки были горячее огня, но теперь сделались ледяными и влажными, будто он лепил снеговика без перчаток. Они дрожали, обнимая, и дыхание его тоже стало прерывистым. Подрагивали даже ресницы, из-под которых Коул смотрел на меня, выжидая чего-то. Наверное, приступа храбрости, чтобы сказать:
        - Я знаю, как ведьмы любят жемчуг… То есть ты любишь. - Его речь путалась, как полтора года назад, когда мы только познакомились и не знали, сколько еще праздников встретим вместе. - Мне показалось, что кольцо составит с Вестниками неплохой комплект… Я хотел, чтобы ты помнила… Чтобы тебе понравилось…
        - Мне нравится, - выпалила я, улыбаясь. - Совсем как новое!
        - А?
        У Коула предательски дернулось правое веко, и я хихикнула, подставив руку под свечение омелы, чтобы жемчужина заиграла неестественно радужными бликами.
        - Видишь? Это шлейф от заклятия восстановления. Очевидно, Диего постарался после того, как ты случайно швырнул кольцо в камин. Зачем ты сделал это, кстати? Выкинул его…
        - Я запаниковал. Просто… Подарок - это не все. Еще я хотел спросить, как ты смотришь на то, чтобы… - Язык Коула категорически не слушался, но сдаваться он был не намерен. Впрочем, как и всегда. Набрав в легкие побольше воздуха, он сжал обе мои руки в своих. - Одри, хочешь ли ты…
        - Морган! Куда подевалась Морган?
        Я обернулась на Диего, рыскающего по кромке леса. Тьма, колышущаяся между деревьями, уже проглотила блуждающие огоньки и вполне могла проглотить беспечного подростка, налакавшегося вина из чужого стаканчика. Прошерстив взглядом весь свой ковен, я еще раз вгляделась в тени, а затем отошла от Коула и заглянула за угол дома.
        - Как давно приехал Джефферсон?
        Фургон снова стоял на месте. Ржавый, в пятнах ядерно-зеленой краски, он будто бы и не исчезал. Мы даже не услышали, как охотники вернулись, но гораздо страшнее были темные окна в пустой машине. Где они, если не в ней?
        Не раздумывая ни секунды, я ринулась в дом.
        Пока я поднималась по крыльцу, дыхание сбилось так, будто это была не лестница, а беговая дорожка. Влетев в холл, я проскочила в арку и тут же оказалась в гостиной, затем - в столовой, а после у дверей зала, где спала Ферн. К моему счастью, везде по-прежнему было тихо. Разве что…
        - Эй, мышонок! Я тебя раньше здесь не видел. Любишь шоколадный торт? Какое совпадение! Я тоже!
        Раньше я путалась в доме, подолгу плутала, но теперь же сориентировалась за несколько секунд, руководимая не памятью, но инстинктом. Быть рядом. Следить. Защищать. Таков долг Верховной. Такова обязанность друзей.
        Морган застыла посреди кухни с фарфоровым блюдом в руках, на котором лежало несколько кусков шоколадного торта, испеченного Диего. Она наверняка хотела вынести угощение для всех на улицу, даже решив не задувать свечи, лишь бы продолжить снежное веселье. Но Дарий перегородил ей дорогу, заняв собой весь проход. Широкий, мускулистый, он был в три раза больше Морган, и по сравнению с ним она и впрямь походила на испуганную мышку. Ворожея учила ее быть царицей… Но не учила быть женщиной. А женщинам, увы, часто приходится иметь дело с моральными уродами. Особенно если ты ведьма.
        - Можете взять кусочек, - пролепетала Морган, пытаясь вернуть себе былую уверенность со строгой осанкой, вскинуть вверх подбородок. Но все, что ей удалось, - это стиснуть пальцами кромку тарелки так, что те побелели. - Там очень большой торт…
        - Спасибо, но у вас ведь шабаш, верно? А я страсть как ненавижу ведьмины шабаши!
        - Это торт в честь моего дня рождения…
        - Ох, правда? И сколько тебе исполнилось? Восемнадцать уже есть?
        - Vertex!
        Я открыла рот, но это было не мое заклятие - оно принадлежало Диего, вбежавшему в дом следом. Взмах руки с агатовыми перстнями - и дверцы кухонных шкафчиков распахнулись. Угол одной из них прилетел Дарию в многострадальный нос, ломая незажившие кости. Он схватился за лицо, залитое кровью, но от следующего всплеска магии, поднявшего в воздух ножи и сковороды, увернулся. Морган упала вместе с тортом, отброшенная Дарием, что схлестнулся в битве с Диего прямо посреди кухни.
        - Ей шестнадцать! - вскричал он, и чернильные татуировки вспыхнули на его теле под распахнутой курткой. - А вот мне… мне сто двенадцать. Хочешь порезвиться?
        Сплюнув кровь на изразцы, Дарий усмехнулся, раззадоренный, будто только и ждал подходящего момента для драки. Магия не могла причинить ему вреда… А вот кулаки могли. В памяти все еще была свежа веселая история Диего о подпольных боях без правил, которыми любил развлечь своих гостей Стэнли Мур - прославленный чикагский мафиози тридцатых годов. Из этих боев Диего выходил победителем в восьми случаях из десяти. Он никогда не оборонялся… Потому что всегда нападал первым. Прямо как сейчас: в один прыжок перелетел через сваленную груду кухонной утвари и, пробив блок Дария, ударил апперкотом.
        Едва устояв на ногах, Дарий встрепенулся, схватил его за шею и перекинул через себя.
        - А ну, прекратите!
        Джефферсон влетел на кухню вместе с Коулом. Пока они разнимали двух задир, я успела оттащить бедную Морган, перепачканную в шоколадном торте, и велела примчавшейся Тюльпане увести ее наверх.
        Все вокруг утонуло в хаосе, брани и брызгах крови… Все, кроме голоса, пробравшего меня до костей, как проглоченный мятный леденец:
        - Одри.
        Вцепившись ногтями в новенькое золотое колечко, я сглотнула и медленно повернулась. Рашель стояла через коридор от кухни, прямо перед раздвоенной лестницей, и просвечивалась так сильно, что можно было развеять ее рукой, как облако пара. Лишь медные волосы искрились, напоминая йольский костер, а в голубых глазах можно было разглядеть нечеловеческий страх. Что же могло так напугать ту, которой больше нечего бояться в принципе?
        - Рашель, ты не вовремя… - пробормотала я, судорожно оглядываясь на кухню, где драка, судя по звукам, завелась по новой.
        - Виктория вместе с Ферн.
        - Что?
        Рашель схватила меня за плечи, но пальцы ее прошли и сквозь одежду, и сквозь саму плоть. Даже если бы она коснулась меня, это все равно бы не умалило того ужаса, что сковал меня от кончиков пальцев рук до пят, когда Рашель сказала:
        - Виктория не может прийти, потому что она нужна дочери… Той девочке, которую ты видела в Дуате. Виви зовет ее Ферни… От полного имени Фернаэль. Это имя Марк Сайфер дал их дочери при рождении.
        - Этого не может быть, - прошептала я, отшатываясь от Рашель. - Ферн здесь! В чайном зале… Она вся изранена, измучена, не приходит в себя, но… Она не мертва! Она тут!
        - Нет, - повторила Рашель упрямо, качая головой. - Та девочка, Фернаэль, говорит, что провела в Дуате больше ста двадцати лет. Ты понимаешь? Вот почему Виви не может оставить ее. Она умерла очень давно! Как Виви всегда и считала. Марк Сайфер не соврал - он действительно убил их дочь. Может быть, не сразу, как утверждал, но все-таки убил. А та, что сейчас находится в твоем доме… - Рашель посмотрела в ту сторону, где располагался проклятый зал. Там спала не-ведьма, что принесла в мою жизнь тысячу беспробудных ночей, наполненных слезами и болью. - Я не знаю, кто это, но это не твоя сестра. Это не Фернаэль Сайфер-Дефо.
        Рашель рассеялась раньше, чем успела сказать что-то еще. Я попыталась сосредоточиться, призвать ее вновь, но мысли разбегались, а колени подогнулись, ударившись о ступеньки лестницы. Лишь когда Коул поднял меня под руки и встряхнул, я вернулась в реальность. Но так и не смогла понять…
        - Одри? - позвал меня он, держа пальцами за подбородок и заставляя смотреть ему в глаза, заставляя снова чувствовать хоть что-то, помимо всепоглощающего отчаяния. - Одри, в чем дело?!
        Каждый день - паучьи сети. Куда ни глянь - паучье царство.
        Я не запомнила, как на ватных ногах добрела до чайного зала, не ответив ни на один из тысячи вопросов Коула, потому что не могла ответить на них даже самой себе. В конце коридора я столкнулась с Исааком, караулящим возле запечатанных дверей. С часами на запястье, где таился диббук, принимать даже косвенное участие в драках для него было чревато. Поэтому он, как всегда, делал то, что умел делать лучше всего, - просто был рядом.
        И, как оказалось, не зря.
        В расщелине двери я разглядела все тот же синий диван, обтянутый жаккардом… Но пустой. За стенкой раздавались глухие шаги, и что-то свалилось на пол, разбившись.
        - Ферн проснулась, - объявил Исаак вполголоса. На нем не было лица. Как, впрочем, и на нас всех.
        Как его никогда не было и у Ферн.
        VII. Похититель сокровищ
        «Я СТАЛА СОБСТВЕННЫМ ПРИВИДЕНИЕМ».
        Босые замерзшие ступни. Волосы больше не мед, а солома. Глаза тоже давно не сталь - всего лишь пасмурное небо. Ладони в кровавых лунках от ногтей. На нее нельзя смотреть без жалости… И без отвращения. Шрамы так зудят и ноют, что хочется счесать с себя кожу наждачкой - до мяса, до самых костей. От мази, что остужает и рассудок, и раны, веет горьким шалфеем.
        «КТО ЕЕ НАЛОЖИЛ? НЕУЖЕЛИ ОНА?»
        Эта мазь почти вытянула гной, и кожа начала срастаться: там, где еще вчера были язвы, сочащиеся сукровицей, остались лишь струпы. Неестественно быстрая регенерация. Пускай и не ведьма, но все еще не человек. Это пугает. И это вселяет надежду.
        «НЕТ, НЕ УМРУ».
        «ГДЕ ИХ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ, НОСИТ?!»
        Ходить все еще больно - в мышцах, связках, но гораздо больше - в груди. Морозный воздух, которого она наглоталась, всю ночь бредя через лес, будто сжег легкие дотла. Пять шагов - присесть. Еще пять шагов - упасть там, где стояла, потому что силы истончились, словно те нити из пряжи, что лишили магии. Дверь не поддается. Закована печатью. Никто и не думает приходить к ней, хотя прошло уже несколько часов с тех пор, как она очнулась. В желудке урчит.
        «ХОТЬ БЫ ВОДУ ПРИНЕСЛИ! НЕУЖЕЛИ МЕНЯ НИКТО НЕ СЛЫШИТ? МОЖЕТ, ЭТО ТАКАЯ ПЫТКА?»
        Ладони вслепую исследуют поверхности столов. Несмотря на то что солнце уже должно было взойти, в зале по-прежнему так темно, что можно закрыть глаза и не заметить разницы.
        «ГДЕ ВКЛЮЧАЕТСЯ СВЕТ?!»
        Виски сдавило, но уже не у Ферн, а у меня. Я схватилась за лоб и растерла его пальцами, надеясь, что в этот раз обойдется без кровотечения из носа: не хватало запачкать платье! Впрочем, это не самое худшее, с чем можно столкнуться, впервые пробуя читать чужие мысли. Все-таки стоило закончить обучение ментальности у Тюльпаны… Или хотя бы выспаться, а не ворочаться с боку на бок до шести утра, надеясь, что ответы придут ко мне сами в одном из снов.
        Сколько я уже прячусь здесь, в темном углу зала, подглядывая за Ферн из-за плотины морока и наскоками влезая к ней в голову? И как только Морган далась телепатия столь легко… Но уж если получилось у шестнадцатилетнего подростка, то получится и у Верховной ведьмы. В конце концов, еще никогда у меня не было такого сильного стимула, как тот, что дала мне Рашель прошлой ночью.
        Я отняла руку ото лба и, сморгнув головную боль, снова посмотрела на Ферн, блуждающую вокруг синего дивана.
        «Я СТАЛА НИКЕМ».
        Она прошла мимо меня, даже не заметив. Мы с ней наконец-то поменялись ролями: теперь это я подглядывала за ней из темноты, изучая.
        - Fehu, - шепнула Ферн и, склонившись над канделябром, щелкнула пальцами. А затем, когда ничего не произошло, щелкнула еще раз и еще. - Ну же! Fehu, твою мать, fehu!
        - Если бы «твою мать» усиливало заклятия, я бы уже давно об этом знала.
        Я могла поклясться, что Ферн действительно взвизгнула, отскакивая от меня на другой конец комнаты и падая где-то там вместе с несколькими стульями. Так вот, значит, каково это - остаться без магии? Бояться каждого шороха?
        - Доброе утро, - сказала я, смирившись со своим поражением в качестве телепата и решив действовать по старинке. Не дождавшись ответного приветствия, я закатила глаза и добавила не без усмешки: - Кстати, это делается вот так. Fehu!
        Свечи вспыхнули, да и не только в канделябре: зажглись восковые пирамидки с лепестками лаванды, украшающие каминную полку, и соевые пеньки на шкафах тоже. Тяжелые жаккардовые шторы на окнах отодвинулись и раскрылись, а воск зашипел, быстро закапав на пол из красного дерева. Выражение зависти на лице Ферн, высокомерно фыркнувшей и поведшей подбородком, вызвало у меня улыбку. Я годами буду лелеять это воспоминание - тот самый миг, когда Ферн поняла, что находится в Шамплейн не по праву рождения, а лишь с моего позволения. Миг, когда она осознала свою слабость и мою силу.
        - Но свет вообще-то можно включить и здесь, - сказала я, закончив хвастаться ведьмовским мастерством и стукнув пальцем по пластиковой кнопке над камином. Хрустальная люстра мигнула и осветила комнату так ярко, что Ферн закрылась руками. Когда же она опустила их, я едва сдержалась, чтобы не ахнуть: при искусствен - ном освещении она походила на ходячий труп. Синюшная, искромсанная, вся в бинтах, как мумия, и в запекшихся чешуйках… - Г-хм… Присядь. Нам есть что обсудить.
        - Ты знаешь, как давно я брожу здесь?! - возмутилась Ферн вместо того, чтобы радоваться, что я до сих пор не задушила ее подушкой. Вообще-то она отрубилась уже через десять минут после того, как Исаак объявил о ее пробуждении, и проснулась снова лишь час назад. Но об этом Ферн, видимо, решила тактично умолчать. - Посмотри на меня! Мне срочно нужна теплая ванна. Все такое липкое… - Ферн оттянула пальцами бинт на бедре и скривилась, заглянув под него. Мазь Ворожеи из пустынных цветов блестела на ее фарфоровой коже, скрывая уродливые шрамы. - И еще я жутко голодная! Раз ты здесь, то можешь принести мне…
        - Сядь!
        Я не позволила себе сорваться на крик, хоть меня и переполняли эмоции. Зато я сделала волнообразный жест правой рукой, который буквально подбросил Ферн в воздух и швырнул на диван. Ни сил, ни настроения препираться с ней у меня не было. И терпения, чтобы выносить ее царственные замашки, тоже.
        - Я тебя ненавижу, - сказала я то, что Ферн прекрасно знала и так. Она проглотила жалобный скулеж, больно ударившись о деревянную спинку. - Ты пыталась уничтожить меня, мое наследие и моих друзей и, надо сказать, почти преуспела в этом… Но тебе все равно хватило наглости заявиться сюда. Так будь мне благодарна! То, что я не оставила тебя подыхать в лесу, не значит, что ты имеешь право голоса. Если не хочешь сейчас же вернуться на улицу, то начинай рассказывать. Почему ты пришла в Шамплейн?
        Я и так знала ответ на этот вопрос, но хотела, чтобы Ферн произнесла это вслух.
        - Потому что мне больше некуда было идти. - Голос Ферн скрипел, как висельное древо на ветру, а серые глаза были такими тусклыми, что казались бесцветными. - У меня не осталось денег и припасов. Мне было плохо. А еще… Еще за мной гнались…
        - Паук, - сказали мы одновременно, и Ферн удивленно вскинула голову. Рот ее беззвучно приоткрылся, а губы задрожали, как у ребенка.
        - Ты знаешь? - удивилась она, подгибая голые коленки: шрамы загадочных форм, вырезанные во имя Sibstitisyon, испещряли даже их. - Ты уже встречалась с ним?
        - Еще нет, но очень жду этой встречи. Я надеялась, ты прольешь свет на некоторые… детали. В конце концов, никто не знает своего питомца лучше, чем его хозяин.
        Уголок губ Ферн, таких же израненных и шелушащихся, как все остальное тело, нервно дернулся вверх.
        «НЕ ТАКАЯ УЖ И ТУПАЯ», - поймала я очередной поплавок ее мыслей и едва сдержалась, чтобы не скукситься и не выдать себя.
        - Как именно это произошло? - спросила я. Ферн уже устроилась на диване поудобнее и забралась под флисовое одеяло, догадавшись, что наш разговор будет долгим. - Как ты потеряла контроль над диббуком?
        - Это случилось у Хардвика три недели назад…
        - У Хардвика?.. В шестидесяти милях от Шамплейн?
        - Да, у нас там были кое-какие… дела.
        - Какие же?
        - Перед тем как напасть на Шамплейн, мне нужно было найти ведьму. Узнать, можно ли как-то вернуть мне магию. Никакой ведьмы, увы, там не нашлось, - ответила Ферн без утайки. - Зато нашлось много детей… Паук и раньше сбегал по ночам, но всегда возвращался к утру. Мне было все равно, чем он занимается на своем демоническом досуге - главное, что защищает меня и исправно выполняет приказы. Но однажды он не откликнулся на мой зов. Пришлось пойти за ним самой и…
        - Что «и»?
        - Вот.
        Ферн вдруг отогнула ворот майки и вытащила оттуда бронзовую цепочку крупного плетения - слишком грубую и топорную для ювелирного украшения. А еще подозрительно знакомую… Когда мы на пару с Зои переодевали Ферн, я тоже обратила на нее внимание, но приняла за обычное безвкусное украшение. Однако теперь все встало на свои места.
        На одном из звеньев болталась маленькая петелька, к которой раньше прикреплялся зачарованный свисток контроля. Но сейчас его там не было.
        - Свисток раскололся, - сообщила Ферн, и я задержала вдох, чтобы не ахнуть. - Прямо у меня в пальцах, когда я нашла Флетчера за поеданием останков какого-то мальчишки на детской площадке. Я попыталась остановить его, подчинить себе, как делала это с Исааком, но диббук пришел в ярость и напал на меня. Этого стоило ожидать. Он был странным еще тогда, когда я только надела на него ошейник…
        - Ошейник? - переспросила я, сделав пометку в голове.
        - Да, пр?клятый. Уже через минуту после этого Паук обрел собственный голос. Даже сам выбрал себе это дурацкое имя! - Ферн истерично усмехнулась. - Но диббуки - существа примитивные. Они не способны выражать эмоции или мыслить в долгосрочной перспективе. Исаак был таким… Но Тимоти Флетчер другой. По какой-то неизвестной мне причине диббук не поглотил его - он с ним договорился. Это не одержимость… Это союз.
        - Хочешь знать, что это за «неизвестная причина» такая?! - раздраженно спросила я и, наклонившись к Ферн, сорвала с ее шеи бесполезную цепочку, а затем яростно швырнула ту в камин. - Зло, помноженное на другое зло, дает зло в квадрате! Флетчер - детоубийца. Маньяк! Ты хотела отомстить мне, а отомстила всему Вермонту! Ты хоть представляешь, на какие беды обрекла невинных людей?! Не могла, что ли, выбрать кого-то поспокойнее? Скажем, продавца мороженого, библиотекаря…
        Я нервно прошлась по кайме ковра, топча золотой орнамент. Вихрь моих мыслей раздувал огонь в камине: тот вырос так высоко, что обугливал изнутри дымоход. Ферн съежилась под флисовым одеялом, но больше от усталости, чем от страха: наш разговор вымотал ее, бездомную и скитающуюся неделями по городам Вермонта.
        - Я выбрала Тимоти Флетчера, потому что мне нужен был такой же безумец, как я сама. Тот, кто ненавидит так же сильно, как ненавижу я, - сказала она, глядя на меня с той самой ненавистью, которой скармливала любого, кто вставал на ее на пути, пока сама не стала ее добычей. - Мягкотелость Исаака сделала таким же мягкотелым и диббука. Я решила не повторять ошибок. Думала, что, отдав диббуку физическую оболочку психа, помешанного на убийствах, я тем самым дам ему подкормку. Диббук ведь питается человеческими пороками… Он сам не что иное, как порок во плоти! Душа до того озлобленная, что не нашла покоя после смерти и продолжила сеять страдания. Я… - Ферн осеклась, будто подумала о том же самом, о чем и я: в таком случае у нее, черт возьми, есть все шансы пополнить ряды диббуков! - В этом я и просчиталась: в Тимоти Флетчере нет ничего человеческого, а значит, нет ничего того, что провело бы между ним и диббуком грань. Я создала чудовище.
        - К счастью, я и мой ковен уже имели дело с чудовищами ранее. За что тоже спасибо тебе, - хмыкнула я, глядя на Ферн сверху вниз.
        Судя по заходившим туда-сюда желвакам, она собиралась огрызнуться, как делала это раньше, зная, что в мире нет никого, кому хватило бы сил заставить ее поплатиться за свою надменность. Но, вовремя вспомнив, что теперь фортуна не на ее стороне, она передумала и ограничилась сморщенным носом.
        - Теперь, когда я удовлетворила твое любопытство, мне можно поесть, пожалуйста? - спросила Ферн, и я озадаченно вскинула брови. - И принять ванну…
        - Шамплейн тебе не хостел. С чего ты взяла, что я позволю тебе остаться?
        - Потому что ты копия нашей матери, - усмехнулась Ферн, и это «нашей» так покоробило меня, что моя каменная выдержка дала трещину. - И потому что, если бы не ты, меня бы здесь не было, а значит, не было бы никакого диббука…
        - Хочешь сказать, происходящее - моя вина?!
        Огонь в камине, методично переплавляющий бронзовую цепочку, выстрелил снопом искр. Они почти подожгли кресло-качалку, пристроенную к книжному шкафу. Треск огня стал прерывистым, аритмичным, как и мое сердцебиение. Пальцы сжались в кулаки, и точно так же сжалась и шея Ферн. Она поперхнулась, впилась в нее собственными ногтями, словно на горло ей накинули петлю из джута.
        - Ты превратилась в пустышку без магии лишь потому, что не умеешь вовремя останавливаться, - отчеканила я, стоя над ней и стараясь запомнить каждую секунду того, как лицо Ферн наливается пунцовым цветом, а затем становится мертвенно-синим. - Ты осталась одна, Фернаэль, потому что сама убила всех хороших людей, которые могли вернуть тебе веру в лучшее. Ты оказалась бесправной, голодной и беспомощной, потому что такова участь всех чудовищ - быть побежденными. Ты даже не… - Я осеклась, вовремя прикусив язык. Нет, не время говорить об этом. Зато самое время отыграться. - О, знаешь, что я сейчас поняла? Как же иронично! У тебя нет дома. Нет друзей. Нет денег. Ты бежишь от того, кто должен был защищать тебя. Ничего не напоминает? Добро пожаловать в мою жизнь, какой она была до встречи с Коулом, стерва!
        Ферн скатилась с дивана и упала на пол. Лишь тогда я ослабила захват, и она снова смогла дышать, давясь сухим кашлем. Пальцы ее ног, лиловые после вчерашнего обморожения, зарылись в ковер из овечьей шерсти. Я невольно отметила, что это одна из немногих частей ее тела, не помеченная Sibstitisyon. Еще ладони, шея и лицо - чистым оставалось только эти участки.
        - Фернаэль, - прохрипела она, забираясь обратно на диван и растирая пальцами шею, на которой, вопреки разделяющим нас метрам, остались отпечатки моих пальцев. - Почему ты назвала меня Фернаэль?
        - А почему ты такая заноза в заднице и никак не исчезнешь из моей жизни? - ответила я вопросом на вопрос, поняв, что все-таки сболтнула лишнего.
        - Больше никогда не зови меня так.
        Ферн опустилась боком на подушки, подогнула под себя ноги и молча повернулась ко мне спиной.
        «В каком же Ферн, должно быть, отчаянии, - подумала я, - раз единственное место, где она может почувствовать себя в безопасности, - это в доме заклятого врага, способного убить ее одним щелчком пальцев».
        Пока я рассматривала ее издали, мне вдруг померещилось, что под подушкой Ферн гладит свое запястье - тонкий шрам, обхватывающий его кольцом. Он почти слился с остальными рубцами, но я твердо знала, что тот шрам был необычным… Он был клеймом скорби и могильным камнем. Выцветшая метка атташе.
        Будто возмутившись моей догадке, что Ферн скучает по Гидеону, моя собственная метка мигнула оранжевым. Я тоже ее погладила, мысленно успокаивая и себя, и Коула, что бдел за дверью зала и уже устал подслушивать. Я буквально чувствовала, как он зевает, но упрямо выполняет обещание не входить и не вмешиваться. Допрос Ферн был лишь моей прерогативой, и, к счастью, он подошел к концу.
        Почти.
        «Это не твоя сестра. Это не Фернаэль Сайфер-Дефо».
        Я вернулась к камину и, взяв кочергу, принялась ворошить поленья. Нужно было отвлечься… И отвлечь Ферн. Пришлось выждать несколько минут, прежде чем я ощутила это - податливость. Даже зная, что я одной своей волей могу переломить ее пополам, она начала проваливаться в сон. Лучшее время, чтобы проскользнуть через него в ее сознание… Лучшее время, чтобы узнать.
        «ЕСЛИ ХОЧЕШЬ ЧТО-ТО СПРОСИТЬ, ТО СПРОСИ ПРЯМО, А НЕ РОЙСЯ У МЕНЯ В ГОЛОВЕ!»
        Я вздрогнула от неожиданности и выронила кочергу. Тюльпана любила говорить, что «новички копаются в мыслях так, будто ловят половником соленые огурцы в бочке». Спотыкаются о границы чужого разума, как дети, которые учатся ходить. От насмешливого взгляда Ферн, приподнявшейся на локтях и в кои-то веки вновь ощутившей свое превосходство, мне захотелось провалиться сквозь землю. Пожалуй, все-таки нужно будет возобновить обучение.
        - Ладно. Как ты узнала, что являешься дочерью Виктории Дефо? - спросила я. - Марк Сайфер рассказал?
        Ферн перевернулась на спину и положила голову на подлокотник. Казалось, в комнате стало темнее… И душнее. Колени у меня все еще ныли: под колготками растеклись фиолетовые синяки, оставленные ступенями лестницы, на которую я рухнула от слов Рашель как подкошенная. На то, чтобы прийти в себя после ее новости, мне потребовалось несколько часов… Но чем больше потрясений в твоей жизни, тем быстрее ты с ними справляешься.
        - Какое отношение это имеет к Пауку? - резонно поинтересовалась Ферн. Говорить о прошлом она любила не сильнее моего - единственное, в чем мы действительно были похожи.
        - Просто ответь. Тогда получишь и свою еду, и горячую ванну.
        Ферн приободрилась, приняв сидячее положение.
        - Я нашла письма, - принялась рассказывать она, делая между словами такие долгие паузы, будто ей не хватало воздуха в легких, чтобы догововорить сразу. - В кабинете у отца. Обшарила все его закрома… Это было второе, что я сделала после того, как выбралась из своей башни. - И, когда мой рот открылся, чтобы спросить, а что же Ферн сделала первым, она горько ухмыльнулась. Я закрыла рот. Перебила весь свой ковен… Да, точно. - Виктория написала Сайферу с десяток писем. Чтобы он вернул дитя… Чтобы не смел прятать его… О том, что он конченая мразь и что она разберет гору Кливленд на мелкие камешки, когда доберется до них. Сайфер ответил ей лишь крохотной запиской, которую мне удалось восстановить, заговорив его перьевую ручку… «Она не была Верховной. Бесполезная. Я ее убил». После этого никаких писем больше не приходило. Их переписка началась летом того года, в который я родилась… А первое письмо датировалось вторым днем после моего рождения. Несложно было сложить два и два.
        «НО МАРК САЙФЕР НЕ ВРАЛ».
        Я облизнула пересохшие губы и подошла к дивану. Ферн напряглась, вскинув голову, и свет упал на ее лицо, почти зажившее и даже слегка румяное. В ней наконец-то снова можно было разглядеть черты Дефо: высокие тонкие скулы, узкий подбородок, мягкий овал лица, кошачий разрез серых глаз… Откуда же все это, если не от моего рода?
        - С какого возраста ты помнишь себя? - спросила я, и Ферн подозрительно сощурилась. - Твое первое воспоминание. Какое оно?
        - Зачем тебе это?
        - Отвечай.
        Ферн закатила глаза.
        - Не знаю… Мне был лет пять или шесть… Стены, витражи, игрушки… Лицо Марка, по традиции принесшего шоколадный торт… Что за вопросы такие?
        Взгляд ее заострился, как наконечник стрелы. Ферн не нужна была телепатия, чтобы видеть меня насквозь. За ее спиной все еще стояло полтора века прожитой жизни, пускай за все эти годы она и видела меньше, чем я за свои двадцать с лишним лет. К счастью, от позорного разоблачения меня спас Коул.
        - Одри!
        Он влетел в чайный зал, сжимая в пальцах сотовый телефон. Коул прекрасно помнил, что здесь его поджидает Ферн - о таком уж вряд ли забудешь, - но даже не посмотрел на нее. Женщина, из-за которой он ослеп и из-за которой умер (пусть и ненадолго) его старший брат, не вызвала в нем ни грамма эмоций по сравнению с новым сообщением на его смартфоне.
        - Школа-интернат для мальчиков «Арлингтон», - прочитала я с горящего экрана и вопросительно взглянула на Коула, но он жестом велел мне прокрутить вкладку браузера вниз. Так я и сделала, а затем… - Эта эмблема! Я помню ее!
        Заснеженная опушка леса. Скрюченные пальцы вонзаются в промерзшую землю, как в тело вонзаются обсидиановые когти существа, что жаждет вывернуть тебя наизнанку. Хруст ребер. Последние удары сердца. Посиневшие губы. «Мы тебя чуем, ведьма».
        - Ученик Арлингтона пропал несколько дней назад, - сообщил Коул, мягко забирая телефон из моих закоченевших рук. - Директор не хочет поднимать шумиху, поэтому Миллер поручил мне проверить, есть ли связь между его исчезновением и нашим похитителем детей. Этот мальчик уже сбегал раньше… А вчера в лесу нашли его порванный пиджак. Сэм отказался ехать, говорит, Зои не в себе из-за той стычки с Дарием. Так что… Поедешь со мной, родная?
        - Конечно! Сейчас же едем!
        Он улыбнулся уголком губ, ведь сколько бы ни ворчал про мой любопытный нос, сующийся в каждое его расследование, наше детективное партнерство ему нравилось.
        Ферн громко закашляла, привлекая к себе наше внимание, и я неохотно повернулась.
        - Я принесу тебе одежду, - сказала я, на что лицо Ферн, только-только вернувшее клубничный румянец, вновь побелело. - Поедешь с нами. Чей щенок сорвался с поводка, тому этот поводок и сшивать.
        - Ни за что!
        Я никогда не видела, чтобы Ферн боялась, но стоило догадаться: страхи есть у всех. Даже Аврора Эдлер, темная ведьма старше шестнадцати веков, заставшая самого короля франков Хлодвига I, была готова пасть на колени перед «маленькой Верховной», лишь бы не сгинуть от старости и подагры. Но Ферн боялась вовсе не смерти, нет… Она боялась того, что он успеет сделать с ней до этого.
        - Я не пойду! - повторила Ферн, забившись в угол дивана так, будто я собиралась тащить ее за руки и выталкивать на улицу. - У меня нет магии! Он же убьет меня!
        Мы с Коулом переглянулись. Все происходящее напоминало сон, не то приятный, не то кошмарный. Ферн, дрожащая под одеялом, прячущая мокрые глаза и растирающая медицинские повязки на бедрах. Казалось, от одного лишь упоминания Паука ее раны вновь заныли и начали сочиться.
        - Так и быть, трусишка, - вздохнула я, но мое глумление ничуть не задело Ферн. Она была готова пережить еще тысячу насмешек, лишь бы не встречаться с Пауком лицом к лицу. - Сиди здесь. Из комнаты ты не выйдешь, но я попрошу Тюльпану принести тебе еду. Правда, не могу обещать, что она будет не с мышьяком.
        Когда дверь за нами закрылась, дышать сделалось гораздо легче: Ферн осталась где-то там, позади, вместе со всем нашим… моим прошлым. Ах, если бы ее можно было запереть в той комнате навсегда!
        «ПОМНИ, МИЛАЯ ОДРИ: ДЬЯВОЛ В ДЕТАЛЯХ».
        Я обернулась, но так и не поняла - это сказала Ведьмина башня или Ферн? На кухне по-прежнему царил беспорядок - следы драки, которую Коулу и Джефферсону удалось пресечь лишь спустя четверть часа после того, как Тюльпана увела дрожащую Морган наверх и смогла объяснить ей, что она ни в чем не виновата, а перевернутый шоколадный торт легко испечь заново. Пол до сих пор устилали осколки керамики, столовые приборы и растоптанный шифоновый бисквит. На углу столешницы запеклась кровь. Она же накапала целую дорожку от кухонного проема до лестницы, где Диего, зажимая рукавом разбитый нос, чуть не подрался еще и с Сэмом, волочащим его за ухо в ванну. Прошлой ночью весь дом наслушался испанский брани на годы вперед.
        Заведённый, как электрическая катушка, Диего напоследок рыкнул мне прямо в лицо, что «все это из-за моего de puta madre гостеприимства, которое hacia vivir un infierno». Как бы ни переводилась эта фраза, на самом деле он так не считал, ведь кому, как не мафии, знать: чем ближе враг, тем лучше его видно. Однако горячий мексиканский нрав и выпитая кастрюля пряного вина требовали выхода. На всякий случай Джефферсону пришлось запереть Дария в фургоне, чтобы не допустить повторения, и заодно обработать его затылок, пробитый серебряным подносом. Снег во дворе точно останется алым до февраля, пока не растает.
        Укрыв пледом Исаака, дремлющего под дверью Ферн в передвинутом кресле-бержер, я тихо прошла вместе с Коулом до холла. Особняк не спал, но играл в молчанку: всем нужно было остыть. Даже Зои, окаменевшей при виде Дария, когда тот, проходя через арку и прижимая к затылку полотенце, подмигнул ей. От этой маленькой издевки зрачки ее сузились, а звон браслетов на задрожавших руках напомнил музыку ловцов ветра. Все это время Зои твердила, что ничего не помнит о своем пребывании в темнице, как не помнит и того, кто именно чинил над ней пытки…
        Но в тот момент я поняла, что Мари Лаво - превосходная лгунья.
        - Куда-то собрались, детишки?
        Джефферсон возник на пороге неожиданно, как дурное известие. Сквозняк трепал его волосы, короткие и вьющиеся от мокрого снега, как у барашка. Свитер крупной вязки с порванными краями и рукавами, подвернутыми до локтей, обнажал больше шрамов, чем было платьев в моем шкафу. Даже в такую погоду Джефферсон не надел ни пальто, ни шарфа - видимо, «крутые парни» не болеют воспалением легких. От этого я незаметно закатила глаза. Как они с Коулом могли быть такими похожими и разными одновременно?
        - По делам, - отчеканил Коул, отодвигая Джефферсона с прохода.
        - По тем самым, с которыми тебе звонил начальник? - догадался Джефф, и Коул гневно сощурился, видимо, даже не подозревая, что за ним следили. - Это правда? То, что ваш местный маньяк оказался диблом…
        - Диббуком, - поправила я рефлекторно, закатив глаза еще раз.
        - Да-да. - Джефферсон даже не посмотрел на меня. Казалось, в присутствии Коула он забывал моргать, без конца разглядывая его. Это было бы мило, не знай я, что Джефф тот еще болван. - Я никогда не встречал демонов, оборотней, призраков и всякое такое… Всегда занимался одними лишь ведьмами. Так что я очень заинтригован! И обязан посмотреть.
        - Посмотреть? - переспросил Коул. - Что это значит?
        - Хочу поехать с вами, - беззаботно пояснил Джефф, и, судя по тому, как он вышел следом за нами на крыльцо, разрешение ему не требовалось. - Проведу время с любимым племянничком! Это ведь лучше, чем оставлять меня наедине со всем твоим ковеном, правда, Одри? - Он наконец-то обратился ко мне, но лишь для того, чтобы надавить на болевые точки. - Дария я отвез в Берлингтон, он пробудет там до вечера. Малец слегка туговат на оба полушария мозга, как вы могли заметить… Так что моя сегодняшняя помощь - это извинения. Я не собирался портить малышке ее день рождения.
        Коул сложил руки на груди, тем самым выражая весь свой скепсис. Йоль не прекращал подбрасывать нам сюрпризы, но в этот раз я не хотела ничего решать. Настал черед Коула делать сложный выбор, поэтому я молча капитулировала на улицу и, спустившись с крыльца, услышала, как за моей спиной кто-то резко вздохнул.
        - Лучше он будет под нашим присмотром, чем под одной крышей с Морган и остальными, - оправдался Коул, запрыгнув за руль сразу после того, как Джефферсон, не снимая с лица свое любимое высокомерно-довольное выражение, прошел через весь холм к припаркованному у леса фургону.
        Я взглянула на Коула и ободряюще погладила его пальцы, лежащие поверх руля. Мое новенькое колечко из розового золота, оказавшись зажатым между ними, будто накалилось и согрело нас обоих. Коул странно посмотрел на кольцо, но не произнес ни слова, заводя машину. Если бы я не знала, куда мы едем, и не видела мельтешащий зеленый фургон позади, то, возможно, смогла бы задремать от качки и тепла. Но в голове, как и всегда, роилось слишком много мыслей.
        - Она не моя сестра.
        Я знала, что Коул только и ждет, когда я же заговорю об этом. С самого Йоля в его карих глазах плескалась тревога: перед тем как Тюльпане удалось уложить меня спать после встречи с Рашель, я коротко пересказала им обоим наш разговор. Не знаю, как много они успели понять, пока Тюльпане не осточертело слушать мою истерику и она не развеяла надо мной сонные чары. После того как я проснулась, никто не заговаривал со мной об этом вновь. Даже Коул. И за то, что он не лез мне в душу, когда там было пусто, я была благодарна ему едва ли не сильнее, чем за то, что он вообще есть в моей жизни. Но кто, как не Коул, заслуживал знать правду?
        - Ты говорила с Ферн об этом? - осторожно уточнил Коул, и я покачала головой:
        - Нет. То есть я попыталась выяснить что-нибудь, но… Ферн свято убеждена, что Виктория - ее мать. Она не поверит мне, если расскажу, ведь это все обесценивает. Только представь… Столько боли, столько лет и усилий ради того, что не имело смысла! Месть, которая предназначалась другому, но обрушилась на меня. Она прожила свою жизнь зря… А я зря потеряла всю семью, - прошептала я, и Коул спустил одну руку с руля, чтобы взять в нее мою. - Помнишь тот ритуал, основанный на родственной крови? Который я провела на берегу Шамплейн в Самайн под видом передачи Верховенства. Этот ритуал связал нас с Джулианом вместе… Он же должен был связать и Ферн, но не сработал. Я все гадала почему… Думала, что просчиталась где-то, что она слишком сильна для этого, но теперь мне все ясно. Ритуал не сработал, потому что мы с Ферн не родственники.
        - Но кто тогда Ферн, если не дочь Сайфера и Виктории?
        - Не знаю… Но выясню. Однажды. Сейчас у нас есть дела поважнее, - сказала я. - Когда мы будем в школе, сможешь провести меня туда, где нашли униформу ученика? Если это место из моих видений, я смогу отследить Паука…
        - Паук? Униформа? Так мы что, едем в какую-то закрытую школу, да? Ух ты! Прямо как «Секретных материалах». Хорошо, что я позавтракать не успела!
        Коул едва не съехал в кювет, когда в джипе, уже миновавшем зачарованный лес, вдруг образовалось мерцающее облако. Вязкое и молочное, оно затянуло собою задние сиденья, как туман, а затем выплюнуло худенькую девочку в водолазке и стеганой парке с меховым капюшоном, под которым примялись пшеничные волосы.
        - Морган! - Я подпрыгнула в кресле, и смятение уступило место неистребимому ужасу. - Какого черта ты здесь делаешь?!
        - Составляю вам компанию, - ответила Морган невозмутимо, просунув голову между сидений. - Втроем ведь веселее!
        - Вчетвером, - процедил Коул, с трудом вернув себе самообладание и вырулив обратно на дорогу. Бросив взгляд в зеркало заднего вида и заметив фургон, петляющий следом за нами, он судорожно вздохнул: - С нами едет Джефферсон. Мой дядя и охотник, который страстно мечтает расправиться с Эхоидун! Я взял его с собой ради того, чтобы не подвергать тебя и Шамплейн опасности, а ты просто взяла и… Пуф! - Коул изобразил одной рукой взрыв. Видимо, так, по его мнению, выглядело крушение нашего плана.
        Морган стянула с головы капюшон, и ореховые глаза, всегда кажущиеся мне теплыми и искристыми, как солнечный свет, обрели стальной оттенок.
        - Давайте я сама решу, где мне безопаснее, а? Я вам больше не верю! Вы сказали, что ничего не скрываете от меня, однако умолчали о Ферн, все это время спящей за стенкой. Как умолчали и о том, что убийца, о котором судачат по всем местным телеканалам, на самом деле одержим диббуком! Вы ведь по его следам отправились, да? Зои сказала…
        - Зои?! - переспросила я и даже отстегнула ремень безопасности, чтобы привстать с кресла и повернуться к Морган лицом. Она была обязана увидеть мои нахмуренные брови и стиснутые челюсти, чтобы осознать, как близко подтолкнула меня к нервному срыву. - Вы обе должны мирно спать в своих постелях! После вчерашнего…
        - Да, именно после вчерашнего, - перебила меня Морган глухим шепотом, и губы ее стянулись в тонкую линию. - Я целую ночь не могла заснуть. Все думала, что я за царица, если не могу дать отпор какому-то козлу…
        - Ты слишком строга к себе. Покажи мне ведьму, не испугавшуюся охотника, и я назову тебе год, в котором ее сожгли. В шестнадцать лет страх и оцепенение - не повод для личностного кризиса, - устало заметила я, падая обратно на сиденье.
        - Однако ты в шестнадцать была другой. Ни у кого язык бы не повернулся назвать тебя ребенком! Ты уже была независимой, храброй, отчаянной… Жила на полную катушку и…
        - Жила? Нет, я выживала! - напомнила я, сгорбившись. - Воровала, убегала, пряталась… И лгала. У меня не было никого, кто защитил бы меня, как тебя вчера защитил Диего. Именно поэтому тебе и не нужно быть «независимой» и «отчаянной», понимаешь? Потому что ты в ковене. Тебе не нужно быть, как я…
        - Но я хочу! - заявила Морган самоуверенно и даже стукнула кулаком по спинке моего кресла. - Потому что сейчас я - чертово тепличное растение! Недаром Диего зовет меня «цветочек». Ворожея ошиблась. Никакая я не Supreme supremme. Так, всего лишь… ромашка!
        Морган грустно шмякнулась лбом об оконное стекло и притихла, позволяя мне переварить ее слова и побороть улыбку. Ох уж этот юношеский максимализм и бунтарский дух… Наконец-то они показались!
        - Зои в курсе, что ты здесь? - спросил Коул с подозрительной морщинкой между бровями, выезжая на девятое шоссе Шелберна, чтобы развернуться в сторону Северо-Восточного королевства к Колчестеру.
        - Зои мне не нянька, - насупилась Морган, приоткрывая заднее окно, чтобы втянуть в себя запах хвои, особенно терпкий и пряный здесь, вблизи лесопилки, мимо которой мы проезжали. - Между прочим, она сама предложила мне поехать с вами…
        Я напряглась. И Коул тоже. Чтобы Зои добровольно отправила Морган туда, где когда-то бродил Паук и где поблизости будет ошиваться матерый охотник?.. «Провидице всегда виднее, как лучше поступить. На то она и провидица», - напомнила я себе, скрипнув зубами.
        - Так вы введете меня в курс дела? - вновь вылезла между креслами Морган. - Можно без всяких жутких кровавых подробностей. Так, в общих чертах…
        Предоставив короткий рассказ Коулу, я привалилась боком к дверце и закрыла глаза.
        - Только вам придется наложить на себя морок, - предупредил Коул, сворачивая на лесную тропу спустя еще час езды. Она выглядела почти необитаемой - узкая, грунтовая… Сложно было поверить, что где-то там, за колючей чащей, раскинулась целая школа-интернат. - Я не могу провести аж четверо человек. Это вызовет вопросы. Джефф сойдет за моего напарника, а вот вы… Просто следуйте за нами, пока не станет понятно, что и куда.
        Морган закивала головой, как болванчик, а я открыла глаза и перегнулась к лобовому стеклу на лязг чугунных ворот. Коул затормозил перед ними, медленно открывающимися от дистанционного управления, и впереди раскинулся поистине впечатляющий вид.
        Морган у меня над ухом ахнула.
        - Как здесь красиво! - восхитилась она.
        - Как здесь уныло, - скривилась я.
        Неудивительно, что Морган здесь понравилось, ведь школа «Арлингтон» напоминала католический монастырь: темно-синяя черепица, гротескные горгульи. Несколько зданий с контрфорсом из серого гранита, соединенные между собой коридорами, достигали четырех этажей в высоту. Маленькие башенки и острые шпили, похожие на драконьи гребни, царапали низко висящие облака. Там, где тянулось полукруглое мраморное крыльцо, окна были квадратными и зелеными, похожими на изумруды искусной огранки. Сквозь них угадывались очертания фресок, колонн и мельтешащих учеников в темно-синих пиджаках с нашивками и белыми воротничками. Если повернуть голову вправо, можно было разглядеть вдалеке часовню, поросшую сухим виноградом, и статуи плачущих ангелов. Слева же раскинулось футбольное поле с трибунами и даже конюшня, откуда доносилось ржание лошадей и веяло свежим овсом. Территорию школы обступали кленово-хвойные леса: захочешь зайти глубже в чащу - не протолкнешься между деревьями, настолько узко они были посажены. Снег здесь почти не лежал, будто бы на улице в «Арлингтоне» было теплее, чем во всем остальном Вермонте.
Грязно-коричневая земля в сочетании с бурыми камнями подчеркивала гнетущую атмосферу этого места.
        Коул припарковался под сенью голых деревьев недалеко от входа. Рядом встал зеленый фургон. Вывалившийся из него Джефферсон все-таки накинул плащ, но вовсе не для того, чтобы не замерзнуть, а чтобы спрятать фалькату - та мелькала в разъеме между пуговиц.
        - Детектив Гастингс, я полагаю?
        Тихое «Non tamen» - и вот мы с Морган невидимы для смертных. Перед Коулом остановился поджарый мужчина лет пятидесяти, с бакенбардами и посеребренной клюкой. Точно так же серебро припорошило его волосы. Судя по дорогому костюму с фалдами, шелковыми лацканами и роговыми пуговицами, этот мужчина мог позволить себе многое… Как, впрочем, и любой директор элитного интерната для богатеньких чад.
        Приветствие мужчины польстило моей смекалке:
        - Меня зовут Конрад Марч, я директор «Арлингтона». Ваш босс Манфред Миллер - мой давний товарищ. Он поручился за вас и предупредил, что вы заедете. Мы вас ждали. - И, судя по тому, как мужчина постукивал зачехленными в перчатки пальцами по рукояти клюки, ждали они Коула с большим нетерпением. Однако при виде Джефферсона, идущего вразвалку с дымящейся сигаретой в зубах, директор принял жеманный вид. - А это ваш напарник?.. Хм.
        - Какие-то проблемы? - коротко и ясно обозначил свою позицию Джефферсон, на что директор поморщился, наблюдая, как тот демонстративно топчет окурок ботинком.
        - Никаких. Главное, чтобы от вас была польза.
        - Больше всего пользы будет от ваших честных и быстрых ответов, - заговорил Коул. - Мальчик пропал ровно три дня назад, правильно я понял?
        Он быстро забывал обо всех прочих делах, когда речь заходила о расследовании. Коул словно забыл и о нас с Морган, ютящихся за капотом машины - на безопасном расстоянии от Джефферсона, чья аура была убийственна для любого колдовства, а значит, и для моих чар невидимости. Достав свой блокнот, Коул направился вместе с директором к школе.
        Я молча взяла Морган за руку, потянув следом. Пока директор кратко излагал недавние события, у нас появилось время прислушаться. В прямом и переносном смысле.
        - Ты чувствуешь это? - спросила Морган шепотом, хотя под слоем заклятия, гораздо более совершенного, чем зелье невидимости Anweledig, можно было разговаривать в полный голос.
        Я кивнула ей: спину и впрямь облюбовали мурашки. Судя по тому, как Морган втянула голову в плечи, мне не мерещилось - то были взгляды, устремленные на нас со всех сторон, будто мы находились в толпе. Но ни на улице, ни в темных витражных окнах уже никого не было - только пожилой дворник, соскребающий лопатой приставшую к тротуару грязь. Он не смотрел на нас, но смотрело что-то другое…
        «ВЫ В ПАУТИНЕ».
        Что это значит, голос?
        - Вы должны отыскать маленького сорванца как можно скорее! Когда мистер Голфильд узнает, что Кристиан снова сбежал… - запричитал директор, распахивая перед нами двери с фрамугой, которые могла бы придерживать гувернантка в чепчике.
        - Вы не сказали отцу мальчика о том, что его сын исчез?! - изумился Коул, застыв на пороге. Шок выбелил его лицо… Ведь, в отличие от директора, он знал, что мальчик уже не вернется. Не сказать отцу о пропаже - значит не сообщить ему о гибели родного сына.
        - Мистер Голфильд большой человек, - закряхтел директор. - У него своя верфь в Шамплейн, и он многое сделал для нашей школы. Негоже волновать его по таким пустякам… За Кристианом давно водится такая привычка - незаконно покидать территорию. Правда, раньше он исчезал максимум на день… Мистер Голфильд ведь потому и отправил сына учиться к нам, чтобы мы укротили его строптивый нрав. Ну и чтобы Кристиан получил лучшее образование, достойное Гарварда! Уроки этики, французского, верховая езда по субботам и вторникам… Наша школа была открыта еще при Джеймсе Мэдисоне! Правда, во времена Второй мировой школу переоборудовали под приют, но когда здесь случился пожар… - Директор прочистил горло: - В общем, после войны школу восстановили и открыли заново. Видите, какая архитектура? Еще мой прадед управлял этим местом…
        То, с каким упоением директор принялся нахвалить школу, будто пытаясь продать ее Коулу, раздражало. Но еще больше раздражало то, что он совсем не волновался о судьбе мальчике - он волновался о том, чтобы не остаться без спонсора.
        Кристиан Голфильд. Я повторила это имя шепотом, и оно осело кислотой на языке. Вот, значит, как звали последнюю жертву Паука… Мальчика, растерзанного в снегу, чьи последние минуты я созерцала в абсолютной беспомощности.
        Теперь же я могла созерцать и то место, что когда-то было Кристоферу вторым домом. Внутри школа выглядела даже больше, чем снаружи: прошмыгнув внутрь, мы сразу оказались в многоэтажном шестиугольном зале, похожем на Колизей. Пронизанный каменными коридорами, ведущими в другие секции, зал был заставлен резными скамьями. Лестницы из литьевого гранита переплетались между собой от первого этажа до четвертого, образуя ниши и балконы. С них на нас смотрели стайки любопытных учеников, но стоило директору шикнуть, как они тут же попрятались. Судя по звуку колокола, отбившего девять часов в одной из башен, занятия только-только начались.
        - Лучший друг Кристиана, Эдвард, может что-то знать, - произнес директор, пока мы изучали шестиугольный зал. - Он последний, кто видел Кристиана. Вся его одежда была изодрана о деревья и репейники… Но он отказывается рассказывать, что произошло. Почти не ест… Подозреваю, они могли повздорить, как это часто бывает у мальчишек, и Кристиан сбежал в пылу ссоры.
        Я едва не споткнулась на ровном месте. Изодранная одежда?.. Неужели Эдвард тоже был в лесу в ту ночь? Почему же я не видела его в своем видении?
        «ПОТОМУ ЧТО ТЫ БЫЛА ИМ».
        Это осознание пронзило спицей. Вот чьими глазами я смотрела на происходящее! Вот как Паук почуял меня. Я была не астральной проекцией - я была духом в чужом теле, почти как Рашель. Немудрено, что Коул нашел меня без сознания, ведь это значит, что я была…
        «ПОЧТИ МЕРТВА».
        Вот так ритуал!
        «КАКАЯ ВЕРХОВНАЯ - ТАКИЕ И ЗАКЛИНАНИЯ».
        - Возможно, вам удастся разговорить Эдварда. - Голос директора эхом звучал на фоне, слившись со звуком моего сердцебиения, стучащего в ушах. - Я снял его с занятий, так что он ожидает вас. Спальни учеников седьмого класса располагаются в южном крыле. Со стороны конюшни тоже есть вход.
        - Благодарю, но я хотел бы начать с опроса учителей, а потом осмотреть то место, где нашли пиджак Кристиана, - заявил Коул тоном, не терпящим возражений, и сделал пару пометок в блокноте, прежде чем спрятать его во внутренний карман пальто.
        - Да-да, конечно… - Директор смолк, но не сдвинулся с места. Его взгляд прилип к лицу Коула и сделался таким же жеманным, как при виде Джефферсона. Кажется, он только сейчас рассмотрел их обоих вблизи. - Знаете, когда Манфред рекомендовал вас, он не говорил, что вы будете таким… юным.
        - Да, я часто это слышу, но, уверяю, мой возраст никогда не бывает помехой. Вдобавок…
        - Нас тоже не предупредили, что вы такой жлоб, для которого деньги важнее безопасности учеников, - вставил Джефферсон, и Коул свирепо зыркнул на него. - Вы ведь в курсе, что по Вермонту бродит маньяк, на счету которого уже с десяток детей? Вашего ученика нет в школе вот уже как три дня, а вы беспокоитесь о том, как бы папочку его не расстроить!
        Лицо директора пошло сеточкой капилляров, взбухших от возмущения. В ответ на его посыпавшиеся оправдания Джефферсон, которому уже надоело играть роль молчаливого копа, вальяжно махнул Коулу рукой и двинулся в один из коридоров.
        - Давайте уже займемся делом. Болтовней пацана не найдешь.
        Коул глубоко вздохнул, и этот его вздох сквозил сожалением: если бы он мог отмотать время назад и оставить Джефферсона в Шамплейн, он бы наверняка так и сделал. Но в чем-то Джефф был прав: стоило поскорее приступить к поискам, пусть и на самом деле то были лишь поиски улик, а не самого мальчика. Его самого мы уже не найдем. А вот след Паука…
        Я чувствовала его душок здесь так же хорошо, как и запах смерти. Впрочем, это было одно и то же.
        «Я передумала, - постаралась передать я Коулу мысленно, растерев пальцами зажженную метку под рукавом. - Мне не нужно к месту, где нашли пиджак мальчика. Мне нужно к его другу, Эдварду».
        Я не знала, насколько буквально работает наша связь: в конце концов, это ведь не рация. Она соединяла наши чувства, но не мысли… По крайней мере так я считала, пока не услышала, как Коул вдруг ненавязчиво спросил у директора:
        - А где, говорите, ожидает допроса Эдвард?.. В южном крыле со стороны конюшни, да?
        Он пошел следом за Джеффом, мельком глянув на нас с Морган из-за плеча. Я кивнула, молча высказывая свою благодарность. Такое разделение по парам было справедливым: пока мужчины занимаются расследованием и охотой, женщины занимаются магией. Каждый на своем месте.
        - Со стороны конюшни… Кажется, я знаю, где это. - Морган встрепенулась: - Нам туда! Идем.
        Я не стала задавать лишних вопросов. Морган удивительным образом чувствовала себя в «Арлингтоне» как рыба в воде. Возможно, потому что она все детство провела в таких местах: приюты, хосписы, церкви… Школа недалеко ушла от них: отчужденная, с давящими стенами из каменных блоков и такая огромная, что, нечаянно заблудившись, здесь можно было плутать до следующего Йоля. Тем не менее Морган шла весьма уверенно, и для этого ей даже не нужен был компас, как Тюльпане. Через несколько метров мы оказались на развилке между статуями рыцарей в бронзовых латах. Все здесь дышало стариной, древней историей и… мраком. А еще холодом: я замерзла сильнее, чем мерзла на улице, но, взглянув на Морган, не заметила, чтобы она ежилась. Кажется, холодно было мне одной.
        «ПОТОМУ ЧТО ТЫ ПАРАДОКС - ВИДЕЛА ЕГО, НО ОСТАЛАСЬ В ЖИВЫХ».
        Хлоп-хлоп!
        Звук разнесся по одному из коридоров - быстрый, короткий хлопок, будто прерванные аплодисменты. Я запнулась на полушаге и вгляделась в развилку, ища источник шума, но Морган дернула меня за рукав и нетерпеливо потащила дальше.
        Проходя мимо кабинетов, мы не удержались и заглянули в один из них. Хоть снаружи школа и выглядела как средневековая крепость, внутри она оказалась вполне современной: учитель анатомии в белоснежной сорочке расхаживал перед проектором, а ученики сидели каждый за своей отдельной партой из темного лакированного дерева. Все они, сутулые и безрадостные, выглядели сонно. Неужели здесь так плохо и нудно учат?
        Хлоп-хлоп!
        - Ты слышала это? - спросила я, оборачиваясь, когда мы, преодолев чехарду коридоров, наконец-то очутились в крыле, отдаленно напоминающем жилое.
        Тот же самый звук… Морган последовала моему примеру и, притормозив, осмотрелась.
        - О чем ты? - нахмурилась она. - Я ничего не слышала. Но, знаешь, мне тоже не по себе. Помнишь, что сказал директор? Во время войны здесь сгорел приют… А на кладбище в Ривер-Хейтс я частенько встречала призраков. Вдруг здесь они тоже есть? Ведь чем место пожара не кладбище.
        - Может быть, - согласилась я, умолчав о сомнениях.
        В таких местах, поросших не только пылью и плющом, но и историей, пару призраков всегда можно было сыскать. Мама рассказывала, что раньше они обитали даже в Шамплейн… Но призраки никогда не показываются просто так. Для этого нужно потрясение за гранью приличий - что-то настолько же шумное и возмутительное, как Самайн Вуду на кладбище Метейри. Что-то… вопиющее.
        Неужели все дело в убийстве мальчика? Но это ведь случилось за территорией школы… В лесу, а не в этих стенах. У местных призраков не должно быть поводов для беспокойства.
        «Хлоп-хлоп», - раздалось снова, но в этот раз я проигнорировала звук.
        - Давай поскорее найдем мальчика, - сказала я, устремившись вперед.
        - А это разве не он?
        Я остановилась рядом с Морган, повернувшей за угол купален, и поняла, что она снова права.
        - Один. Два. Три… Нет-нет! Я не готов! Мне нужно еще немного времени, пожалуйста…
        Мы едва не прошли мимо него, слившегося с тенями приоткрытой спальни, где в ряд стояло шесть деревянных коек с балдахинами. Везде было прибрано: заправленные постели, дорогие сатиновые простыни, личные шкафчики с вещами… Почему-то закрытые на маленькие замочки. По углам были расставлены книжные шкафы и несколько письменных столов со стопками учебников. Мальчик же сиротливо слонялся перед окном. Взад-вперед, взад-вперед. Оно выходило прямиком на конюшню, и ржание лошадей было слышно так отчетливо, что заглушало прочие звуки. Кажется, обитателю комнаты это нравилось: каждый раз, когда какая-то лошадь громко заявляла о себе, он прикрывал глаза. Веснушчатое лицо, продолговатое, с мелкими чертами, расслаблялось. Мальчик был не старше одиннадцати, еще даже не оформившийся в подростка. Такая же безукоризненно белая рубашка и синий пиджак с нашивкой, как у всех остальных, но на брюках красовались затертые пятна, словно от частых падений. Выглядел паренек болезненно: весь его внешний вид выдавал непомерную усталость, неестественную для ребенка. Глубокие синяки под ресницами - такие бывают, если не спишь
сутками… Нет, неделями.
        - Что же делать… Как найти… У меня не получится… - бормотал мальчик, мечась вдоль подоконника.
        При виде нас, вынырнувших из-под морока, он притих и обхватил себя руками.
        - Привет, - улыбнулась Морган первой, когда стало понятно, что первым наш единственный свидетель не заговорит, предпочитая пялиться на нас и прижиматься спиной к окну. - Ты Эдвард? Директор сказал, мы можем поговорить с тобой… о твоем друге. Кристиане.
        Хватило одного упоминания этого имени, чтобы Эдвард ощетинился. Глаза его, голубые-голубые, как небо, превратились в две узкие щелки, но уже не от испуга, а от раздражения.
        - Вы не похожи на полицейских, - весомо заметил Эдвард, задержав взгляд на Морган, ровесники которой тоже учились в «Арлингтоне». - Если вы не они, то, пожалуйста, уйдите! Я уже рассказал директору все, что знаю.
        - О чем? - решила подыграть я. - О том, что Кристиана похитили?
        Мальчика передернуло, и его взгляд - такой взгляд, которого не должно быть у ребенка, - пронзил меня насквозь.
        - Кристиана не похищали. Он… сбежал. Сбежал, да.
        Все мы трое знали, что это ложь. Но какой ребенок осмелится сказать в лицо взрослому: «Моего лучшего друга утащила и сожрала паукообразная тварь»? Поняв, что так, с ходу, ничего не получится, я отодвинула назад Морган и подошла к Эдварду.
        - Нехорошо врать тем, кто может тебе помочь, - мягко пожурила я.
        - Вы уже приезжали в школу раньше, да? - вдруг спросил Эдвард, склонив голову набок, и я едва сдержалась, чтобы не ответить: «Нет, но я была в твоем теле». Раздумывая, стоит ли доверять мне из-за какого-то фантомного чувства родства, паренек тряхнул головой и глянул на свое запястье. На нем не было ничего, кроме закатанного манжета рубашки. - Может, вы и способны помочь, но явно не мне. Для меня уже слишком поздно. Я потерял дедушкины часы…
        - Уверена, он не будет сердиться.
        - Нет, дело не в этом…
        - А в чем тогда? Объясни.
        Эдвард моргнул несколько раз и замолчал. Я вздохнула. Так у нас ничего не получится… Слишком мало времени и еще меньше доверия. Будет гораздо проще, если я просто воспользуюсь заклинанием памяти и…
        Хлоп-хлоп!
        - Нет, нет… Я не готов! - вдруг завопил он, оттолкнув меня от себя так сильно, что от неожиданности я упала на Морган, и вместе мы покатились по полу. - Мы еще не начали! Я не досчитал до десяти! Это нечестно… Нечестно!
        Из его глаз брызнули слезы. И без того низенький и щуплый, он осел на пол возле батареи и, обняв коленки, стал совсем крошечным. Морган бросилась к нему с нарочито бархатным «Эдвард!», сыпля успокоительными словами, но тот ее не слышал. Он не слышал ничего, кроме хлопка, раздавшегося снова.
        Хлоп-хлоп!
        - Я больше не хочу играть в эту игру, мистер Флетчер!
        - Мистер Флетчер? - переспросила я, и десятки взглядов, прожигающих мне спину с той самой секунды, как мы вошли в здание школы, вдруг разом отвернулись, удовлетворенные. Я там, где нужно. - Тимоти Флетчер?
        Морган уставилась на меня, осознав то же самое.
        Хлоп-хлоп!
        - Эдвард, - позвала я вкрадчивым тоном, присаживаясь перед ним на корточки и упрямо тряся за плечи, чтобы привести в чувство. - Посмотри на меня! Паук… То есть мистер Флетчер сейчас здесь? Он в школе?.. Эдвард! Ты должен ответить!
        Мальчик посмотрел мне в глаза, рыдая, и слабо кивнул.
        - Похититель сокровищ, - всхлипнул он.
        - Что?..
        - Это детская игра, - прошептала Морган за моей спиной. Ее пальцы безостановочно теребили оловянный крестик под свитером, но напуганной она не выглядела. Лишь сосредоточенной. - В приюте, где я подрабатывала вместе с родителями, сироты обожали эту игру… Это похоже на прятки. Ты отдаешь «похитителю сокровищ» любую свою вещь, а потом закрываешь глаза и считаешь до десяти. Похититель прячется. У тебя есть семь попыток, чтобы сказать «Сокровища!», и тогда похититель хлопает в ладоши. Ты пытаешься найти его по звуку. Находишь - получаешь вещь обратно, не находишь - она остается у похитителя.
        Эдвард наконец-то взял себя в руки, взглянув на Морган со щемящей надеждой, и подтер рукавом рубашки мокрый красный нос.
        - Родители редко нас навещают, но часто присылают подарки. Так мы и начали играть… Один из старшеклассников научил. Это была наша любимая игра… Пока несколько недель назад мистер Флетчер не стал играть вместе с нами. - Эдвард говорил так тихо, что мне пришлось пододвинуться к нему вплотную, чтобы что-то расслышать. - Это мы виноваты. Мы нашли в лесу люк… Открыли его, чтобы посмотреть, что внутри, и… Выпустили что-то. Или, наоборот, впустили. Я не знаю, не знаю… Теперь тот, кто теряет свои вещи, всегда играет с мистером Флетчером.
        - Он заставляет вас играть?
        - Да. Таковы его правила. Поэтому все запирают шкафчики и следят, чтобы не оставить ничего из личных вещей в комнате перед уходом. Я говорил учителям… Директору… Они не верят! Никто никогда не верит детям! - воскликнул Кристиан с горечью и сожалением. - А три дня назад пришел черед Кристиана играть. Он случайно забыл в классе свой пенал и… Кристиан проиграл.
        Дети, которых некому защитить. Дети, которых диббук терроризировал все это время, пока мы гадали, где его искать. Дети, что не могли спать, есть и думать ни о чем, кроме как о выживании и безумной прихоти страшного существа, которое не спрашивает согласия. Он играет всегда и со всеми. Или играй тоже - или умри.
        «ПРЕЖДЕ ЧЕМ СЪЕСТЬ МУХУ, ПАУК ПЕЛЕНАЕТ ЕЕ В КОКОН ИЗ ПАУТИНЫ. А ЗДЕСЬ ТАК МНОГО МУХ…»
        - Теперь мой черед играть, - прохрипел Эдвард, сдавливая пальцами собственное запястье до белых полос. - У него мои часы. Но я не готов… Я не смогу… Я…
        Хлоп-хлоп!
        Мальчик снова заметался, как пичужка, попавшая под дождь. Я надавила Эдварду на плечи, удерживая на месте, и заставила посмотреть мне в глаза. От скатывающих - ся слез воротник его рубашки уже пошел мокрыми пятнами.
        - Ты не будешь играть, - твердо сказала я. - Я сыграю вместо тебя.
        - Одри… - выдохнула Морган за моей спиной.
        - Мистер Флетчер не играет просто так, - выдавил Эдвард сквозь икоту. - У него должна быть вещь…
        - Без проблем. Будет ему вещь.
        Я встала, расправила плечи и вышла в коридор. Везде было по-прежнему тихо и безлюдно, но не занятия послужили тому причиной: жизнь априори не могла кипеть там, где поселилась смерть. Паук был где-то рядом… Недаром волоски на руках шевелились. Он точно услышит меня, ведь зачем еще он хлопал все это время, если не для того, чтобы привлечь внимание?
        - Похититель сокровищ!
        Я сняла с пальца колечко и бросила его вперед. Оно застучало по каменным плитам, ускакивая от меня на середину коридора, пока не застряло там между половицами. Лишь Морган, наблюдавшая за мной из дверного проема, увидела легкое шевеление губ, которым я проводила кольцо. Оставив его там, как жертву, я вернулась в спальню и плотно закрыла за собой дверь.
        Эдвард, вжавшийся в батарею, находился уже на грани обморока. Он не пошевелился, даже когда за дверью что-то зашумело - клацающее, металлическое, как скрежет ножа, которым пытаются нашинковать камень. Спустя секунду я рывком распахнула дверь, но, как и ожидалось, в коридоре уже никого не было. Как не было и моего кольца на полу.
        - Молоко и роса, масло оливы и весенние ливни. Ничего не стало. Ничего не было. Ничего и не будет, - прошептала я над мальчиком, когда мои ладони легли ему на лоб. Он не сопротивлялся - не осталось сил. Рот его немо приоткрылся, пока я забирала весь пережитый им страх. Тот источал смрад гниющей листвы и бузинных ягод, которые Эдвард давил подошвами, пока бежал обратно к школе от тела своего лучшего друга. Теперь вместо страха к Эдварду пришли покой и дрема.
        Веки мальчика налились тяжестью под моим шепотом. Вместе с Морган мы перетащила его на постель. Уже спустя минуту колдовского сна к нему вернулся здоровый румянец, а еще спустя час он проснется счастливым и забывшим все, что ему довелось пережить.
        Хлоп-хлоп!
        - Беги за Коулом и приведи его, - велела я Морган.
        Выпустив из пальцев оловянный крестик, она затрясла головой так яростно, что та чуть не оторвалась.
        - Если Паук здесь, тебе не справиться с ним одной! Но я могу. Я ведь…
        - Иди за Коулом, - повторила я строго, жестом указав на дверь.
        - Как я тебя потом найду?! Школа ведь огромная!
        - Эдварда ты нашла, даже никогда его не видя. Значит, меня найдешь и подавно. Считай, это твой ковенский экзамен. Живо, Морган! Делай, что я говорю!
        Ноздри у нее раздулись от негодования, но таков был ковенант - даже будучи царицей ведьм, ты обязана слушаться, коль принесла его. Взбешенная, Морган топнула ногой и вылетела в коридор. Я услышала цокот ее сапожек, удаляющийся с космической скоростью - она не бежала, а летела.
        Дождавшись, когда шаги Морган стихнут, я тоже вышла в коридор, убрала волосы за уши и громко сказала:
        - Сокровища - раз!
        Хлоп-хлоп!
        Дюжина взглядов, смотрящих мне в спину. Это точно был не Паук - это были невидимые зрители, трепещущие в предвкушении развязки. Или им просто не терпелось избавиться от нового жильца моими руками?.. Как бы то ни было, я не хотела терять драгоценные минуты, а потому клюнула на приманку и бросилась через коридор.
        - Сокровища - два!
        Снова «хлоп-хлоп» из соседнего крыла, такое тихое, что я едва не заплутала между пустыми кабинетами. Спустя пять минут дыхание сбилось. Слушать нужно было внимательно… Но эхо наслаивалось, разносилось так далеко, что путало, превращая школу в лабиринт, где вместо кривых зеркал - кривые звуки.
        - Три!
        Казалось, хлопок прозвучал справа, но стоило мне повернуть туда, как я оказалась в тупике перед альковом с деревянными скамьями, на которых дремал тощий серый кот. Вернувшись обратно, я поняла, что все-таки заблудилась, и мне пришлось сказать:
        - Четыре!
        «Хлоп-хлоп» - донеслось из-за соседней колонны с лепниной в форме папоротниковых листьев. Я обогнула ее и ускорила шаг, пристально вглядываясь в сгущающиеся тени: освещение становилось все тусклее, а воздух - разряженнее, как после грозы.
        - Пять! - выкрикнула я, поняв, что ушла слишком далеко от последней точки и не знаю, куда двигаться дальше.
        Несколько секунд ничего не происходило. На миг я решила, что опять заблудилась и свернула не туда, а потому попросту не слышу следующего хлопка. Но все оказалось с точностью до наоборот.
        «Хлоп-хлоп» - раздалось почти над самым ухом, и я вздрогнула, закрутившись волчком.
        Все спальни, кабинеты и купальни остались позади: в гонке за хлопками мне пришлось спуститься на цокольный этаж и пройти через всю школу. Это было уже восточное крыло, и оно странно изгибалось внутри, словно птичьи крылья, раскрытые в полёте. Конюшни больше не было ни видно, ни слышно: вместо неё из окон открывался вид на внутреннюю сторону часовни. Судя по всему, я очутилась на противоположном конце школы… И уперлась в дверь.
        Хлопки доносились прямо из чулана.
        Там, за грудой швабр и железных ведер, на стене красовалась ясеневая панель с разводами пыли. В этих разводах можно было разглядеть отпечатки длинных ладоней и таких же длинных пальцев… Кто-то недавно трогал эту панель. И, переступив ведра, я дотронулась до нее тоже: постучала по ней костяшками.
        Глухой стук - с той стороны пустота. Задумчиво потерев панель, я нашла выпирающий угол и сняла ее без всякой магии. Тяжелая, она едва не придавила меня, рухнув рядом, и передо мной открылась глубокая дыра, напоминающая кроличью нору. Только вела она вовсе не в Страну чудес.
        - Шесть, - шепнула я, и из рябящей темноты раздался хлопок.
        «ТЫ ПОЧТИ ПОБЕДИЛА В ЕГО ИГРЕ. НО ПОБЕДИШЬ ЛИ ТЫ ЕГО САМОГО?»
        - Сейчас проверим, - ответила я и осторожно переступила зубчатую деревянную раму, забираясь в затхлый и узкий проход.
        Единственным источником света была маленькая лампочка, болтающаяся в чулане на прорезиненных проводах. Она раскачивалась, и тени плясали у меня под ногами, как лужи дегтя. Я шла по ним, видя лишь пыль, мерцающую в воздухе. За проходом меня встретила лестница: я нащупала ее носком сапога раньше, чем сделала бы шаг вперед и полетела вниз кувырком.
        - Мерцают светлячки.
        Тусклый зеленоватый свет, напоминающий сияние болотных огоньков, рассеял липкие тени. Как и сломанные перила, вогнавшие мне в руку несколько заноз, лестница была выточена из кедра. Все здесь дышало на ладан: от моего веса ступеньки прогибались. Гнилые, шершавые доски… Даже колдовской огонь, источаемый моими ладонями, не мог пробиться сквозь тьму: все, что мне удавалось осветить, - это несколько следующих ступенек. Медленно перебираясь с одной на другую, я спускалась все ниже и ниже, пока тьма вокруг не сомкнулась окончательно.
        Как же глубоко вниз уходит эта чертова лестница?
        Казалось, она ведет в самый ад. По крайней мере, именно на него было похоже то место, в котором я оказалась, наконец-то ступив на ровную поверхность. Заклинание осветило стены: рельефные, покрытые природной известкой. Это была пещера без какого-либо освещения и уюта: лишь деревянные ящики с печатями, свидетельствующими, что им больше пятидесяти лет. Вероятно, то было бомбоубежище, заколоченное за ненадобностью после Второй мировой. С той поры здесь явно никто не бывал: все утонуло в грязи, тушках мертвых крыс и плесени. С потолка свисали лоскуты паутины. Я пригнулась, проходя под ними, но все равно почувствовала, как что-то завозилось у меня в волосах. Судорожно стряхивая с себя насекомое, я пошатнулась.
        Хрусть!
        Хрусть, хрусть, хрусть. Снова и снова. Каждый мой шаг отдавался громыхающим эхо. Сглотнув, я медленно опустила руки, освещая заклятием то, на чем стояла.
        «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ В НАСТОЯЩЕЕ ПАУЧЬЕ ЦАРСТВО».
        Кости. Их было так много, что ноги провалились и утонули по щиколотки в останках, точно в песке. Верхняя челюсть, все еще сохранившая ряд мелких, явно молочных зубов; коленные чашечки в корке из запекшейся крови; целая ладонь со всеми пальчиками; раздробленные суставы, обглоданные ребра в ниточках мяса, снова зубы… И половина поблескивающей черепушки, отражающая свет.
        Все кости были маленькими, тоненькими и настолько хрупкими, что рассыпались от любого прикосновения, как сахарное печенье. Стоило мне наклониться, и они завибрировали, исторгая плач и зов о помощи. Кости хотели быть услышанными… Хотели быть найденными, чтобы рассказать свою историю. Чтобы вернуться домой.
        Пропавшие дети - все до последнего они были здесь, под подошвами моих ботинок.
        Я задержала дыхание, стараясь не вдыхать костную пыль, поднявшуюся душным облаком от очередного шага. Кости не просто плакали - они вопили. Голова кружилась и гудела: мне даже не нужно было дотрагиваться до них, чтобы испытать всю боль, которую они вобрали в себя перед тем, как их вынули из тел. Слишком много страданий… Слишком много детей. Больше, чем насчитывала полиция. Больше, чем я могла представить себе даже в самых страшных снах.
        Я покачнулась, и кости захрустели вновь. Стараясь ступать между ними, но все равно топчась на детских останках, я заставила себя идти вперед.
        Все это время… Прямо на виду у всех…
        «ОН ЛЮБИТ ДЕТЕЙ. ЛЮБИТ БЫТЬ СРЕДИ НИХ. ОН ЗДЕСЬ ЖИВЕТ. НЕ ПИТАЕТСЯ. ПОКА ЧТО…»
        Хрусть!
        На сей раз это была не я. Мышцы свело, пальцы сжались в кулаки. Я резко обернулась, готовая обороняться, но меня схватили вовсе не демонические когти, а Коул.
        - Успел, - прошептал он с облегчением, вцепившись мне в плечи так сильно, что наверняка останутся синяки. Челка упала ему на глаза, прилипнув ко влажному лбу: Коул бежал через всю школу, чтобы успеть. - Сокровище… Я так и думал!
        - Что? - не поняла я. - Сокровище?.. Тебя привела не Морган? Ты что, тоже в прятки играл?!
        - В прятки? Нет, это скорее были догонялки…
        - С кем?
        - С девочкой, - ответил он, наконец-то восстановив дыхание, но его руки никуда не делись с моих плеч, лишь надавили сильнее. - Она неживая… Да, явно неживая! Слишком уж прозрачная. Девочка сказала, что у него мое сокровище. Хм, не соврала.
        Неживая девочка… Значит, Морган была права - в этой школе полно призраков. Коул видел их и раньше - например, в Новом Орлеане, когда успел перезнакомиться со всеми мертвецами на Метейри в ожидании шабаша Вуду. По какой-то причине ему общение с призраками давалось даже легче, чем нам, ведьмам. Вот почему они преследовали нас от самого входа - просто пытались помочь.
        - Сокровище… - нахмурилась я, не сразу осознав, что речь обо мне. В иных обстоятельствах я бы наверняка хихикнула и зарумянилась, но сейчас мы стояли в куче детских останков посреди грязной дыры, и у нас явно имелись дела поважнее. - Посмотри, где мы, Коул. Паук был здесь все это время… Он живет в этой школе!
        - Да, - кивнул Коул слишком спокойно для детектива, которого все это время водили за нос. - Я уже понял.
        Он глянул вниз на кости, подсвеченные зеленоватыми всполохами огня, и скривил губы. Блеснул навахон, разложенный одним механическим движением, отточенным до совершенства.
        - Их слишком много… Сколько же на самом деле он убил детей?
        - Десятки, Коул. Десятки.
        Мы оба давно должны были привыкнуть к подобным зверствам, но каждый раз ужасал, как первый. Даже у Коула задрожали руки. Держа в одной из них меч, второй он нашел мою ладонь и исступленно сжал ее, всего на одну секунду… Прежде чем смириться и отпустить.
        Я двинулась первой, жестом веля Коулу держаться позади: атташе - козырь ведьмы, а козырь не стоит показывать раньше времени. Хруст ломающихся костей заглушал мысли, но уже спустя минуту, когда мы оказались в центре каменного подвала неправильной формы, ковер из костей вдруг перестал быть самой страшной вещью, которую я видела за свою жизнь.
        Потому что я увидела мебель.
        - Господи, - выдохнул Коул, рефлекторно попятившись. - Это же…
        - «Нет подарка от ребенка краше, чем новая посуда из его коленных чашек», - вспомнила я едва слышно, проглатывая тошноту.
        Стулья. Маленький низкий комод. Посуда. Столовые приборы, разложенные на бочке вместо стола. Все здесь было сделано из костей: из другой половины черепушки, которую я видела у входа, - супница, в которой плескалась кровавая и зловонная слизь; из тех косточек, что потоньше, - вилки, ложки и ножи. Стул же был смастерен из чьего-то таза, держащегося на разбитых обломках позвоночника вместо ножек. Все кости были заточены под нужную форму, связаны, отполированы… Несколько даже висели под потолком. Они позвякивали от шевеления воздуха, переливаясь мелодичным звоном, и раскачивались над еще одной кучей костей - крупной и высокой, доходящей мне почти до пояса. В ней виднелось углубление, делающее кучу похожей на гнездо.
        «ЭТО И ЕСТЬ ГНЕЗДО. ЕГО СПАЛЬНОЕ МЕСТО».
        Снова хруст - на этот раз из дальнего угла пещеры. Я махнула Коулу рукой, прогоняя в тень, а сама подошла к импровизированному столу. Стараясь не смотреть на костяные ложки, среди которых мог затесаться и разыскиваемый всеми Кристиан, я набрала в легкие побольше воздуха и выпалила:
        - Семь!
        Хлоп-хлоп!
        Меня оглушило, настолько близко раздался последний хлопок, и с потолка у дальней стены что-то спустилось. Нечто большое, но легкое, как дым от костра, такое же гибкое и подвижное. Я тут же поняла, как Паук передвигался по школе незамеченным: наполовину человек - наполовину тьма. Он был совершенно беззвучен, но при виде меня довольно застрекотал, будто кузнечик. Перебирая жучьими конечностями, Паук замер в нескольких метрах от меня и выпрямился во весь свой двухметровый рост. Тьма всколыхнулась, приоткрылась, как панцирь, и хлынула вниз, превращаясь в ту самую рясу, что я запомнила из видений. Туловище диббука лишь отдаленно напоминало человеческое: плоский и впалый живот, гораздо меньше ребер. Слишком тонкий, с серой пергаментной кожей… И пятью головами на пяти шеях, переплетенных между собой. Ни у одной из голов не было лица - лишь по два отверстия вместо носа, улыбающиеся зубастые пасти и пульсирующие пучки вен там, где у людей находятся глаза.
        - Маленькая ведьма проиграла, проиграла! - промурлыкало существо злорадно, и я почувствовала запах соли и разложения от его дыхания.
        Голос едва подчинялся мне, но я сказала:
        - Разве? Хлопков было всего семь. На седьмой я тебя и нашла.
        - Проиграла, потому что решила играть, - объяснил Паук, подавшись ко мне, и я тут же сделала шаг назад. Но вместо того, чтобы напасть, он протянул руку с длинными обсидиановыми когтями и подразнил меня жемчужным колечком, крутящимся на одном из них. - Красивое. Мы любим красивые дополнения к косточкам!
        В другой его скрюченной руке я заметила часы с золотой гравировкой, явно принадлежащие Эдварду.
        - Ай-яй-яй! Воровать нехорошо, - зацокала языком я. - Ты ведь не думал, что спрятаться в месте, где полно детей, хорошая идея?
        - А разве нет? - Все пять голов испытующе наклонились вбок. - Где дети, там безопасно. Так все считают. А мы любим безопасность… И любим детишек. Не только есть их, но и играть с ними, смотреть, говорить… Где детишки, там всегда веселье! Там всегда Паук.
        Со мной говорила лишь та голова, что располагалась по центру: остальные только щерились и облизывались длинными раздвоенными языками, похожими на змеиные. Косясь на когти Паука, чтобы не упустить момент, когда они окажутся в опасной близости от моего лица, я постаралась осмотреть все его шеи. Ферн говорила о пр?клятом ошейнике… Но в кожистых складках и узлах никакого ошейника не было видно и в помине. Слишком темно, чтобы разглядеть.
        - Маленькая ведьма уже не ребенок, - проурчал Паук, и когти его застучали друг о друга, пока он играл ими в зеленоватом свете моего заклятья. То замигало, сбитое моей нервозностью, и мне пришлось сжать пальцы в кулак, чтобы свет не потух. - Мы едим только детей… Но всегда можно сделать исключение!
        - Боюсь, с сегодняшнего дня ты на диете, - сказала я, повысив голос, и вытащила из-под воротника кофты жемчужные бусы, впитывая кончиками пальцев их силу. Вестники всегда поддерживали меня - не только магически, но и морально. Возможно, лишь благодаря им я решилась крикнуть: - Я никакая тебе не маленькая ведьма! Я Одри Дефо, Верховная ведьма ковена Шамплейн, на территории которого ты посеял хаос. Может быть, тебя и создала ведьма, но, к твоему сведению, никто из нас не жалует диббуков. На востоке тебя ждет Шёпот, на юге - Вуду, а на западе - Завтра. Куда бы ты ни пошел, тебя остановят, но раз эта честь выпала мне… Так тому и быть.
        Паук снова застрекотал. Мне потребовалось время, чтобы понять: так звучит его смех.
        - Думаете, мы боимся вас, ведьмы? Что нам могут сделать ваши ковены, когда у нас есть свой? Мёртвый ковен… Ковен тысячи костей! Такой молчаливый, просто прелесть. И пахнет молоком, - проурчал Паук, погружая пергаментные руки в останки, слоями застилающие землю. Подобрав совсем мелкий черепок, точно кошачий, он раскрутил его на когтистом пальце за глазницу - должно быть, то был череп новорожденного. - Детские кости питают нас, как вас питает ваша магия… Только однажды она иссякнет, а детишки - нет. Детишек в мире так много! - Паук замурлыкал, переползая в гнездо из обглоданных тел. - И каждый день рождаются новые. Наш пир никогда не закончится!
        - Invenire, - не вытерпев, я шепнула то же заклятие, что сказала колечку напоследок, прежде чем принести его Пауку в жертву.
        Надетое на один из его когтей, колечко неистово раскалилось, обжигая существо до звериного вопля, и расплавило коготь до самого основания. На пальце остался полукруглый след - печать, что больше никогда не позволит Пауку укрыться от моего взора. Если, конечно, я не покончу с ним сегодня.
        «ПОКОНЧИ! ПОКОНЧИ!»
        Швырнув кольцо в груду костей, Паук заверещал всеми пятью головами:
        - Мерзкая дрянь! Мы тебя выпотрошим!
        - Попробуй! Hellish dolor, - выпалила я то, что однажды почти позволило победить мне одержимого Исаака; то, что должно было навлечь на диббука самую страшную агонию, какую только может испытывать кто бы то ни было. Но вместо этого…
        - Маленькая ведьма все-таки проиграла, - заурчал Паук, и я вдруг поняла, что моя магия больше не работает.
        Раздался глухой удар, и даже зеленое свечение в моих ладонях потухло. Пещера погрузилась во мрак, пока где-то рядом не упал фонарь.
        - Джефферсон, нет! - крикнул Коул из темноты.
        Я обернулась и действительно увидела его. Джефф стоял так близко… Слишком близко, почти касаясь меня плечом. Древняя сила охоты, обезвреживающая всякую магию, обезвредила и меня. Он сам не понимал, что, швырнув Коула в стену и заняв его место, тем самым подписал нам всем смертный приговор. Смертельное благородство.
        Паук прыгнул вперед. Он двигался стремительно и неумолимо, как стрела, но таким же был и Джефф. Возникший между мной и диббуком, он обнажил фалькату. Где-то рядом с фонарем, осветившим половину пещеры, валялось его сброшенное пальто, а из-под лестницы выглядывала Морган, держась за колющий от бега бок. Все произошло так быстро… Рубящий удар со свистом разрезал и воздух, и Паука - ровно на две половины от плеча до торса. Брызнула черная, дегтярная кровь, заливая мне обувь.
        - Вот как это делается, - ухмыльнулся Джефферсон, выдернув меч.
        Паук издал булькающий звук, покачнулся… Но устоял. Головы его, повернувшись к Джефферсону, оскалились, и кровь перестала литься. Плоть диббука быстро срослась обратно, словно рубаху заштопали - спустя секунду на нем уже и не было никакой раны.
        - Дерьмо, - шепнул Джефферсон, удивленно глядя на свою фалькату - закаленную поколениями охотников, но бессильную против того, что было соткано из чистейшей тьмы. - Как это возможно?.. Почему?
        - Кости-кости, - промурлыкал Паук, наклонившись к нему. - Добро пожаловать к нам в гости!
        Грудная клетка демона заскрежетала, раскрылась, как пасть, и вдруг вывернулась наизнанку. Следовало бы догадаться, что у существа с именем Паук не может быть одна пара рук… Несколько новых конечностей вынырнуло наружу - зазубренные ворсистые клешни, тонкие и острые, как метательные копья. Длиннее обычных рук раза в три, они раскрылись и попытались достать до меня, зажатой у стены. Все, что я смогла сделать, лишившись магии, - это закрыться ладонями.
        Волосы всколыхнул внезапный порыв ветра.
        - Отойди! - приказал Коул, дернув меня за шкирку и отбросив к подножию лестницы.
        Он отразил удар клешней, а затем прыгнул на одну из бочек, уходя от атаки очередной пары выросших рук (уже третьей). Ими Паук сметал все на своем пути: крушил собственноручно сделанную мебель, откалывал куски гранита от стен, ломал каменные арки, а сам скакал по костям. Пригнувшись, чтобы не попасть под раздачу, я принялась искать взглядом проклятый ошейник на демонических шеях. Это был единственный способ положить нашему кошмару конец - уничтожить проклятую вещь.
        Где же она? Где?!
        Темнота. Возня. Нескончаемый шум. Я наблюдала, как двое охотников пытаются обезвредить Паука с противоположных сторон. Метка моя светилась оранжевым: Коул отбивал выпад за выпадом, обходя Паука против часовой стрелки, пока Джефферсон сражался с ним лицом к лицу. Однако Паук легко маневрировал и перемещался с места на место, не прекращая хлестать когтями воздух и мечи.
        - Ах!
        Я испуганно взглянула на Коула, но это был не его крик. Рядом со мной пролетела и упала фальката. Джефферсон вдруг оказался прижат к своду арки, вздернутый клешней, и обсидиановые когти вонзились ему в горло. Кровь, алая, затопила его свитер за считаные секунды.
        - Джефферсон! - закричал Коул.
        Снова стрекот. Одна из пастей диббука раскрылась над лицом Джефферсона и лизнула его, пробуя на вкус. Мгновение - и зубы, тонкие, как зубцы вилки, разорвали ему щеку, словно тряпичную ткань. Но даже тогда Джефферсон не сдался: он продолжал бить диббука в грудь перочинным ножиком, вытащенным из-за пояса, пускай каждая рана и срасталась раньше, чем он успевал нанести еще одну. В сумме Джефф нанес Пауку ударов двадцать, не меньше, прежде чем понял: все бесполезно. К тому моменту лицо его уже стало белым от кровопотери. Лишь тогда страх, который Джефферсон отказывался признавать, вырвался из него с новым криком. Перочинный нож выпал из ослабевших пальцев, как и фальката.
        - Не трогай их! - раздался визг Морган.
        Охотничья суть истребляет любую магию… Кроме той, что существовала задолго до Охоты. Зная это на уровне инстинктов, Морган впорхнула прямо в гущу событий - то была уже не битва, а вакханалия насилия. Коул даже никак не мог подступиться к Джеффу: стоило ему отрубить одну конечность Паука, как на ее месте тут же вырастала новая. В полумраке было сложно разглядеть, насколько сильно Коул ранен, но из прорезей в его одежде капала кровь, а на щеке алели длинные полосы. И все-таки Коул стоял твердо, ни разу не позволив Пауку сбить себя с ног. Если преимуществом Джефферсона была физическая сила, то преимуществом Коула - ловкость.
        Он снова обрубил одну клешню, и та покатилась к ногам Морган, заслонившей собой окровавленного Джефферсона.
        - Назад!
        Вспышка - и фонарь стал не нужен. Пещеру затопило ярким светом - жидкое золото, что лилось сквозь кожу Морган, превратив ее в самое красивое северное сияние на свете. Пшеничные волосы развевались в воздухе, как будто для нее исчезла гравитация. Кажется, даже ступни не касались пола. Рука Морган, упершаяся Пауку в грудь, казалась тверже камня. Такой же твердой было и то колдовство - первобытное, дикое, - что заставило Паука отползти назад.
        Никакого телекинеза. Никаких заклятий. Только желание, которому подчинялось все сущее, хочет оно того или нет.
        - Ты не можешь! - прорычал Паук, сгорбившись под невидимым прессом. Лишние конечности втянулись обратно в тело. - Ты нам не царица!
        Морган осталась стоять на месте. Вытянув палец, она указала Пауку на угол пещеры, будто тот был нашкодившим ребенком, которого следовало наказать. Скрежеща когтями по каменному полу и склонив свои безликие головы, Паук действительно попятился к нему. Он повиновался Морган, хоть и продолжал шипеть:
        - Ты ничтожество! Ничтожество!
        - Это ты ничтожен, - ответила ему Морган спокойно, хотя коленки у неё предательски дрожали. Я видела это, а Паук, к счастью, нет. - Я вижу твое имя, диббук! Я вижу твою прогнившую душу и те грехи, из-за которых даже чистилище закрыло перед тобой двери. Я не просто царица - я Первая Верховная, создательница и повелительница того, из чего созданы ведьмы, а значит, и ты тоже. Подчиняйтесь мне, Тимоти Флетчер и Анхель Де’Траст! Подчиняйтесь!
        Существо снова застрекотало, пытаясь глумиться:
        - Повелительница?! Чем ты, сопливая девчонка, можешь повелевать?
        Ответом Пауку стала боль: в следующую секунду он уже свалился на пол, ломаясь пополам. Все пять его голов завопили и вывернулись под неестественным углом. Это стало лучшим доказательством слов Морган, произнесённых шепотом, но таким, что их нельзя было не услышать:
        - Я могу повелеть всем.
        Магия. Я снова почувствовала ее в кончиках пальцев, будто прикоснулась к оголенному проводу. Мне не нужно было смотреть на Джефферсона, чтобы понять: он при смерти, раз охотничий иммунитет его тлеет, как залитый водою фитиль. Но сейчас это было как никогда кстати.
        Испачканная в костяной пыли и преисполненная ярости, я повторила то, что должна была сказать еще давно:
        - Hellish dolor!
        Паука скрутило изнутри, и он зашелся таким ревом, что задрожали стены. Его нельзя было просто разрубить пополам и убить, но можно было пытать, как он пытал несчастных детей, разделывая их заживо. С упоением наблюдая, как диббук мечется по задней части пещеры, освещенный янтарным светом, я вдруг наконец-то заметила…
        - Коул, ошейник!
        Коул, наспех перевязывавший горло Джефферсона лоскутом своей кофты, встрепенулся. Наши метки вновь запылали оранжевым, и в тот же миг его взгляд нашел то, что нашел мой.
        На шее той головы, что всегда говорила за всех, показался обруч из черепашьего дерева. Прежде обтянутый складками тонкой пергаментной кожи, он слился с ней в темноте, но сияние Морган не оставило обручу шансов.
        Вот он, источник проклятия!
        - Руби центральную голову, Коул!
        Несколько быстрых шагов. Прыжок. Блеск навахона. Истощенный нашей магией, Паук успел ударить Коула наотмашь, заехав ему по боку, но этого оказалось мало. Стиснув зубы, Коул пригнулся под раскрывшимися когтями и очертил мечом дугу.
        Хрустнули кости, по которым покатилась безглазая голова. Следом звякнул деревянный обруч, разрубленный пополам так же, как и шея демона. Проклятая вещь, почерневшая от выстрелившей струи крови, затерялась где-то в костях, но диббук…
        - Почему он не освободился? - воскликнул Коул, но мне было нечего ему ответить.
        Мы оба отлично помнили тот день, когда впервые встретились с Ферн в горе Кливленд. Чтобы победить Исаака, чье тело оказалось в плену такого же диббука, Коулу пришлось избавить его от механических часов, лишив одной руки. Стоило тем упасть на землю, как демонический паразит сполз с Исаака кожурой и спрятался в свой крошечный заводной домик. Ведь диббуки не могли существовать вне досягаемости своего вместилища…
        Но этот, похоже, мог. Две половины ошейника лежали на полу вместе с одной из снесенных голов, однако человеком Тимоти Флетчер так и не стал.
        - Одри!
        Коул дернул меня на себя, и вместе мы повалились в груду костей, едва избежав столкновения с Пауком. Он бросился на стену, и вынырнувшая дюжина рук одним ударом проломила металлический люк, спрятанный в ней. Там, за люком, протянулся длинный туннель. Паук скрылся в нем быстрее, чем мы с Коулом успели подняться на ноги.
        Пещера наконец-то затихла… Но ненадолго.
        - Все будет хорошо, - шептала Морган над Джефферсоном, жадно хватающим ртом воздух. Он лежал навзничь и прижимал трясущуюся руку к шее. Увы, перевязка не помогла: крови набежало так много, что зеленая ткань свитера превратилась в красную. Щека его, порванная, открывала зубы и челюстной сустав. Джефф был таким бледным, что его веснушки напоминали капли золотой краски на белом мраморе. Я вдруг поймала себя на ужасной мысли, что точно так же будет выглядеть Коул, если однажды окажется на месте Джеффа. Если однажды тоже будет умирать.
        Ресницы Джеффа трепетали. Он потянулся к руке Коула, опустившегося рядом, но в следующий миг окаменел… Потому что Морган поцеловала его.
        Это был совершенно невинный, почти материнский поцелуй, лишенный пошлости и предосудительных умыслов. «Бог есть любовь», - невольно вспомнила я с замиранием сердца. То было благословение, милосердие и дыхание самой жизни, что скользнуло между окровавленными губами Джефферсона, наполняя и распирая его изнутри вместе с искристым светом Морган.
        Когда свет этот улегся, как и облако костяной пыли, Джефф уже сидел, привалившись спиной к стене, и щупал пальцами зажившую шею под грязной повязкой.
        Вытираясь от его крови, Морган довольно улыбнулась. Она будто не замечала, как Джефферсон смотрит на нее… В его глазах читались ужас, благодарность, облегчение.
        И осознание.
        Колечко из розового золота, затерявшееся среди останков, сияло, отныне связанное с Пауком, пока тот не умрет. Я откопала его и спрятала в карман, прежде чем повернуться к остальным и сказать:
        - Что же… Все пошло немного не так, как мы ожидали.
        VIII. Кошки-мышки
        Сели однажды в одну машину две ведьмы и два охотника…
        Нет, это вовсе не начало плохого анекдота и не логическая задачка - это то, как мы добирались домой из школы «Арлингтон». Несмотря на то что Морган хорошенько заштопала Джеффа, он все еще был не в себе и не мог садиться за руль. Даже не став возражать, когда Коул попросил директора подержать зеленый фургон у себя на стоянке, Джефф устроился на заднем сиденье джипа - тихий, как привидение, и такой же бледный. Рядом с ним бесстрашно уселась Морган, и, вопреки доводам рассудка, я не стала протестовать и меняться с ней местами. Что-то подсказывало мне, что отныне за безопасность Эхоидун можно не беспокоиться.
        Вот же хитрая Зои! Неужели она предусмотрела даже это? Фамильное благородство Гастингсов, портящее всем жизни с такой же частотой, как и спасающее их.
        Утративший веру в то, чему он следовал долгие годы, но ошеломленный тем, что случилось всего полчаса назад, Джефферсон молчал всю дорогу. Впрочем, мы все молчали. Каждый думал о своем: Джефф - о том, что же теперь делать со своей охотничьей миссией; Морган наверняка грезила о двойной порции вафель с кленовым сиропом, ведь сильное колдовство всегда истощало (как и вид детских костей). Коул же явно перебирал в голове варианты, как объяснить полиции, что именно делают залежи останков в недрах школы-интерната. А я… я просто смотрела на две половины расколотого ошейника, лежащие на моих коленях, и задавалась вопросом: почему все, что может пойти не так, обязательно идет не так?
        К сожалению, мы приехали в Шамплейн раньше, чем я успела найти ответ.
        - Ах ты мерзкая, глумливая, надменная сучка!
        Удивительно, но это сказала не я, пускай и думала о том же самом. Тюльпана взмахнула летящим рукавом платья, и в лицо Ферн устремилась цветочная ваза. Диего едва успел подпрыгнуть и перехватить ее в полете. Вместе с вазой он покатился по ковру, а затем проделал то же самое с пепельницей, книгой и бюстом Гюго, ловя вещи, парящие в воздухе по милости Тюльпаны. Та была решительно настроена пришибить Ферн, не дожидаясь ее объяснений.
        - Она должна была сразу сказать, где взяла этот чертов ошейник! - верещала Тюльпана, пока Ферн равнодушно доедала пятый по счету сэндвич, приготовленный сердобольным Исааком. - Морган сказала, что увидела, как звали диббука при жизни. Анхель Де’Траст, так? А мы уже знакомы с фамилией Де`Траст, ведь это…
        - Это фамилия бывшего Верховного ведьмака Санта-Муэрте, где я жил раньше, - напомнил Диего устало, водрузив бюст Гюго обратно на каминную полку. - Верховного звали Микаэлл Де’Траст. Он был мне как отец… Очевидно, Анхель происходит из его рода. Только странно, что я ничего не слышал о нем…
        - Вот именно! Все очень подозрительно. Почему ты сразу не поставила нас в известность? - продолжила наседать Тюльпана.
        - Откуда мне было знать, что диббуку хватит мозгов спрятаться в школе и что Одри наткнется на него? - парировала Ферн, облизав указательный палец со следами горчицы. Взгляд серых глаз, вернувших себе блеск за то время, что нас не было в Шамплейн, сцепился с моим. Он как будто говорил: «Ну что, понравилась встреча? Кто теперь из нас трусишка?» - Да и Одри ничего не спрашивала об ошейнике. Я не думала, что его происхождение столь важно. Пр?клятые шкатулки диббуков разбросаны по всему свету…
        - Однако не все шкатулки сторожит целый ковен ведьм! - взвилась Тюльпана, впиваясь черными ноготками в подлокотники кресла, чтобы не впиться ими в лицо Ферн. - Тебя не смутило такое повышенное внимание к одной озлобленной душе?!
        - Хм… Нет. - Ферн пожала плечами. Растянутые лямки майки то и дело сползали с них. Надо признать, выглядела Ферн уже гораздо лучше: не то благодаря новой порции мази, что серебром блестела на ее коже и источала приятный запах цветочной пыльцы, не то благодаря умятым сэндвичам. - У меня не было времени выяснять, кто сидит в ошейнике. Видишь ли, я даже не спрашивала разрешения его взять…
        - Ты украла диббука? Зачем? - сощурилась Зои. - Разве Хоакин, нынешний Верховный Санта-Муэрте, не был повязан с тобой клятвами? Ты ведь научила его Sibstitisyon в обмен на верность, из-за чего он и заявился к нам прошлой весной вместе с другими твоими подручными…
        - Да, было дело. - Ферн невольно пригладила рукой волосы к шее: на той красовалось несколько уродливых рубцов, ничем не отличающихся от остальных на ее теле. Вот только оставлены они были вовсе не Марком Сайфером, а теми самыми «подручными», которым Джулиан перед своей смертью помог выпутаться из обязательств. Хоакин был в их числе. - Но к тому моменту, как я приехала в Санта - Муэрте, - а было это, кстати, летом, пока Одри обучалась в ковене Завтра, - терпению Хоакина уже пришел конец. Колдуны не любят быть на побегушках… Пускай сначала и соглашаются на это добровольно. Гидеон предложил не торговаться и сразу украсть ошейник. Так я и сделала.
        На имени Гидеона по лицу Ферн словно прошла рябь, как если бы ветер потревожил зыбкий песок. Это длилось всего секунду, но ее хватило, чтобы я убедилась: человеческие эмоции Ферн все-таки не чужды. Впрочем, та рваная рана на животе, что убила Гидеона и потому чуть не убила ее саму, давно доказала это. Быть может, у Ферн даже была душа? Или, по крайней мере, совесть.
        - Ты украла неупокоенную душу колдуна, а не смертного человека! - охнула Тюльпана. - Возможно, это даже был Верховный…
        - Если Анхель Де’Траст действительно был Верховным ведьмаком, это многое объясняет. Например, то, что диббука не берет даже охотничье оружие. А теперь ему и шкатулка стала не нужна… Он окончательно слился с Тимоти Флетчером, - задумчиво протянула Зои, расчесывая пальцами холку Штруделя, дремлющего у нее на коленях. Он был ее эмоциональной поддержкой вместо Сэма, отлучившегося в участок, чтобы разобраться с подкинутыми Коулом проблемами и детскими «захоронениями».
        - Нам нужно понять, как его уничтожить, - не то спросил, не то констатировал факт Исаак. Он сидел прямо на ковре возле камина и уже зарылся в стопки пыльных фолиантов.
        Тюльпана застучала пальцами по фарфоровой чашке на тумбе, в которой, коричневый, плескался отнюдь не чай, а чистый бренди.
        - Я не уверена, что даже дар сотворения способен уничтожить… такое, - скривилась она. - Как написать заклятие против того, природу чего ты даже не понимаешь?
        «Диббук не поглотил Тимоти Флетчера - он с ним договорился. Это не одержимость… Это союз».
        Будто откликнувшись на мысли о Пауке, жемчужное колечко на моем пальце раскалилось. Пришлось стиснуть зубы, чтобы не подать вида: фамильное заклятие моей семьи Invenire, связывающее, действовало слишком буквально. Сними я с пальца кольцо, наверняка бы обнаружила на коже ожог. Такова была плата за то, чтобы чувствовать Паука и знать, где он находится. Все, что было нужно для этого, - просто посмотреть на кольцо.
        - Одри? - Я вздрогнула от звука собственного имени, сорвавшегося с губ Тюльпаны, и уставилась на нее. - Ты чувствуешь диббука? Где он сейчас?
        - Хм… Где-то возле Хайгейта, - ответила я, снова посмотрев на кольцо. - Далеко… Почти на границе.
        - Вот бы он сбежал из Вермонта, - вздохнул Исаак мечтательно.
        - Это все равно было и останется нашей проблемой. Коль завелся в Вермонте, то и уничтожен должен быть в Вермонте, - пресекла его фантазии Тюльпана и задумчиво протянула: - Итак, нам нужен эксперт по диббукам. А кто может знать о Пауке больше, чем те, кто его сторожил? Что думаешь об этом, Одри? Хватит уже в молчанку играть! Нам нужно твое экспертное мнение.
        Я снова вздрогнула и, перестав беспокойно крутить горячее, как утюг, колечко, подняла глаза. Диего прислонился к каминной полке, трогая кончиком языка нижнюю губу, опухшую и треснувшую после драки с Дарием. В растянутой футболке, с неизменно бирюзовыми и светящимися волосами, он выжидающе склонил голову набок. Точно так же сделала и его полумертвая сова, сидящая на люстре, - недаром говорят, что питомцы похожи на своих хозяев. Морган все это время стояла рядом и незаметно подлечивала ссадины на щеках и костяшках пальцев Диего в качестве извинений. Когда тот узнал, что Морган в одиночку справилась с демоном-убийцей, он сначала гордо ухмыльнулся («Моя девочка!»), а потом, когда понял, что его не было рядом, схватился за чашку Тюльпаны («Это что, не чай? Прекрасно!»).
        Как и я, Морган молчала почти все собрание. Чтобы не перебивать друг друга, мы предоставили вести рассказ Коулу: в силу профессии ему мастерски удавалось избегать щекотливых подробностей о костях и не путаться в последовательности событий. Тюльпана впервые слушала его так внимательно, заняв место возле окна. Зои присвоила соседний пуфик и, согревая ладони о чашку с кофе, широко зевала. Вместо привычных самоцветов и шелковых лент из ее волос выглядывал простенький пластмассовый крабик - сегодня она явно не планировала вылезать из постели.
        Когда обсуждение наконец-то подошло к концу, рука Коула мягко опустилась на мое плечо, выводя из ступора. Лишь тогда я вспомнила о том, что он стоит позади моего кресла. Облокачиваясь на его спинку, Коул дышал мне в затылок и иногда украдкой целовал в него. Даже невзирая на то, что мы недавно побывали в самом отвратительном месте на земле, от него по-прежнему пахло, как от уютной французской пекарни. Это поразительное свойство Коула всегда успокаивало меня - он знал об этом, поэтому держался поближе.
        Когда Коул снова клюнул меня в макушку, Ферн демонстративно закатила глаза. Зарывшись во флис и подушки, она узурпировала диван и запивала сэндвичи какао Морган, которое не заслужила. Наверное, у нее давно не выдавалось такого королевского обеда. Я все еще не понимала, что Ферн вообще делает здесь, в моем доме, и зачем, но голос в голове упрямо твердил:
        «ВЫСТРАДАННАЯ НАСЛЕДНИЦА И ЛУНЬ С ПОДРЕЗАННЫМИ КРЫЛЬЯМИ. ЖДИ. ОНА ТЕБЕ ПРИГОДИТСЯ».
        Ох, не убить бы ее только до этого…
        - Санта-Муэрте, - наконец-то сказала я, ерзая в кресле под тяжестью всеобщего внимания. - Раз диббук именно оттуда, значит, они должны знать, как с ним справиться. Вывод напрашивается сам… Выдвигаемся в Мексику?
        Диего поперхнулся.
        - Как бы я ни скучал по начос и чили, я категорически против этой затеи. Видишь ли, Санта-Муэрте - ковен некромантов. Название ведь и переводится как «Святая Смерть» с испанского, - принялся доходчиво объяснять он. - Санта-Муэрте - персонификация самой смерти. Ее последователи - народ с широкой душой, но, как говорится, без царя в голове. К тому же теперь ковен возглавляет сын Микаэлла… Хоакин. - Диего скривился на его имени, будто рот ему связала недозревшая хурма, и покосился на диван. - В свете его «дружбы» с Ферн и наших детских перипетий я бы очень не хотел попадаться ему на глаза.
        - А почему ты сам не исповедуешь культ Санта-Муэрте, если долгое время состоял в таком ковене? - вдруг спросил Исаак, отвлекшись от фолианта в пятнах от старости. - Насколько я помню, во всех своих ритуалах ты взвываешь к Осирису, египетскому царю мертвых…
        - Да потому что всепрощающая мать, готовая отпустить грехи даже серийным убийцам, если те положат ей на алтарь коробку шоколадных конфет, - это слишком хорошо, чтобы быть правдой, - ответил Диего с нажимом, и я поняла, что Исаак затронул больную тему. - Я попал в Санта-Муэрте, когда мне было около сорока, и к тому моменту уже нашел своего покровителя - Осириса. Я постигал некромантию с его точки зрения… Но Микаэлл убедил меня сменить культ. Я сделал это, но лишь из уважения к нему. А когда покинул ковен, то снова вернулся к Владыке Запада. Но на самом деле это все неважно… Богов существует ровно столько, сколько человек захочет себе придумать. Просто я считаю, что смерть вовсе не похожа на сказку. Смерть - это…
        - Расплата, - вдруг перебила его Ферн, ставя на кофейный столик пустую чашку из-под какао. - Суд Девяти Домов. Чудовище Аммат, пожирающее сердца грешников, отравленных пороком и слишком черных, чтобы перевесить перо истины богини Маат… Я тоже верю в это больше, чем в глупое всепрощение.
        - Э-э… Да… Спасибо за поддержку, - промычал Диего в ответ и повел плечом, возвращаясь к собственным мыслям. - Так вот мое мнение: лучше приберечь экскурсию в Санта-Муэрте на крайний случай. В конце концов, нам ведь просто нужно поговорить с кем-то, кто должен знать об Анхеле Де’Трасте, верно? Так для этого вовсе необязательно ехать в Мексику…
        У меня в голове зажглась невидимая лампочка.
        - Точно! Микаэлл мертв, - воскликнула я, даже не пытаясь скрыть радость в голосе, из-за чего Исаак укоризненно цокнул языком. - Значит, нам не нужно в Мексику… Нам нужно в Дуат! - Диего щелкнул пальцами, поощряя мою сообразительность, но тут же приуныл, когда услышал: - Диего, ты сможешь сделать это? Найти Микаэлла?
        - Ну… Как бы это сказать… Нет.
        - Нет?!
        - Я ведь рассказывал, что перед смертью Микаэлла мы с ним повздорили, да? Это была не просто ссора - это был скандал. Самый что ни на есть мексиканский. - На губах Диего заиграла горькая усмешка. - Я не хотел оставлять Мика на смертном одре, а он не хотел, чтобы я видел, как последние крупицы силы покидают el gran brujo[7 - El gran brujo - великий колдун (исп.).]… Я все-таки ушел, да, но перед этим наговорил ему много неприятного. Спустя время, когда Хоакин прислал мне весть о смерти Микаэлла, я попытался отыскать его в Дуате… Но безуспешно. Полагаю, он просто не хочет меня видеть. Вот уже пятьдесят лет как… Но ты, Одри, Верховная. Он не знает тебя и, возможно, заинтересуется…
        - То есть в Дуат придется идти мне? Тем же способом с костной мукой и остановкой сердца, да? - робко поинтересовалась я, незаметно скрестив за спиной пальцы, и, к моему облегчению, Диего ухмыльнулся:
        - Ты уже бывала в Дуате прежде, так что можно попробовать иной подход. Более… самостоятельный. Ты ведь как раз хотела продолжить свое обучение, верно?
        Я застонала. Мама говорила, что Верховная - это вечная студентка. «Остановка в развитии Верховной значит смерть для всего ковена». А мой ковен не должен был умирать в ближайшее время. Значит…
        - Один билет в Дуат, пожалуйста, - сказала я, вставая с кресла. - Готова идти прямо сейчас. Не хочу с этим тянуть. Что от меня требуется?
        Тюльпана открыла рот, собираясь возмутиться, но не успела: двери зала распахнулись под натиском тестостерона и апельсинового геля для душа.
        - Извините, я немного задержался!
        Джефферсон определенно умел произвести впечатление. С мечом-фалькатой за спиной и с мокрыми волосами, отмытыми от крови в ванной, он вальяжно прошел до дивана и развалился бок о бок с Ферн. Та ощерилась, когда он нечаянно тронул ее за плечи, раскинув руки по спинке. Равнодушный ко всеобщему замешательству, Джефферсон внимательно оглядел каждого. На Морган его взгляд задержался дольше положенного, а пальцы растерли небритую щеку, еще пару часов назад порванную в кровавые лоскуты. Диего, заметив это, напрягся, а Зои чему-то усмехнулась, задумчиво водя кончиком пальца по краю своей чашки с тыквенным латте.
        - Поднимите руку те, кто позвал Джефферсона на наше собрание, - сказал Диего, а затем театрально оглянулся, приставив ладонь ко лбу козырьком. - Что? Никто? Хм, странно, ведь он здесь.
        - Расслабься, мучачо, - ответил Джефф. Характером он напоминал мне ту самую фалькату: гладкий и сверкающий, он легко отражал летящие всполохи искр, но обжигал до волдырей, если эти искры слишком раскаляли его. - Я охотник на ведьм, но раз мы заключили перемирие, то я мог бы поохотиться на что-то… покрупнее. Тем более что у меня с этой тварью теперь личные счеты. Пока не расквитаюсь - из Шамплейн не уеду.
        - Личные счеты?.. - переспросил Исаак, перебравшись с ковра на подоконник, но продолжив судорожно перелистывать замшелые книги.
        Я услышала, как Морган сглотнула, осторожно выдвигаясь из-за напряженной спины Диего, чтобы сказать то, о чем мы, увлеченные Пауком, сказать забыли:
        - Паук сильно ранил Джефферсона. И я… я помогла…
        - О чем ты? - прошептал Диего.
        - Джефферсон знает, - вздохнула я и буквально увидела, что значит фраза «поседеть от страха»: волосы Диего за считаные секунды превратились из бирюзы в пепел.
        Зои ухмыльнулась уже во второй раз, и Тюльпана, дотянувшись, пнула ее локтем под ребра, прошипев что-то вроде: «Это смешно только провидицам, Лаво!»
        - Надо поговорить, - выпалил Коул, почуяв, что дело пахнет жареным. Буквально: огонь в камине слегка подпалил ковер, и по залу растекся запах горелого ворса. Диего смотрел на Джефферсона, не моргая, и, не будь тот охотником, тоже бы наверняка загорелся. Вывести его было лучшим решением, что Коул и сделал.
        - Собирай вещи, - сказал Диего Морган коротко и хрипло, когда двери за ними двумя закрылись. - Мы переезжаем в Канаду.
        - Ох, Диего, не драматизируй! - воскликнул Исаак.
        - Не драматизировать?! Этот человек чуть не придушил твою драгоценную дочурку в первую же встречу! Ты хоть понимаешь, как много теперь стоит на кону, когда он знает, кто Морган такая?!
        - Что? - переспросил Исаак не своим голосом, и шестеренки в его металлических пальцах заскрежетали, вращаясь с бешеной скоростью. - Что он сделал с Одри?..
        Лишь тогда Зои спохватилась и на одном дыхании рассказала нам о своем «лучшем исходе», который пришел к ней в видениях. Вместе с Тюльпаной, Исааком и самой Морган, верещащей о том, что пускай она и любит кленовый сироп, но ненавидит холод и хоккей, нам потребовалось полчаса, чтобы успокоить Диего. «Он Гастингс. А я видела всех Гастингсов: что были, что есть и что будут. Не они та угроза, которую стоит бояться», - сказала Зои.
        - Ну что, ты угомонился? Можем отправляться в Дуат? - спросила я осторожно у Диего, когда он перестал крутиться на месте волчком, а его волосы вернули себе синеву.
        Растерев переносицу и пробормотав несколько отборных испанских ругательств, которые я уже скоро выучу наизусть, Диего кивнул.
        - Встретимся в главной гостиной, - сказал он, открывая дверь и пропуская вперед Морган в сопровождении Зои и Исаака. - Я пока все подготовлю. От тебя требуется только переодеться. Приходи в нижнем белье.
        Я бы подумала, что Диего шутит, но после известия о Джефферсоне он вряд ли был способен на юмор. Выдвинувшись в коридор следом, я остановилась, когда за спиной раздалось:
        - А ты чего разлеглась?
        Тюльпана сложила руки на груди, нависнув над Ферн. Равнодушная ко всему, что происходит вокруг, в том числе к моему путешествию в Дуат, она лишь окинула Тюльпану оценивающим взглядом и продолжила лежать.
        - Я жду, когда Зои принесет мазь. Кажется, пора менять повязки…
        Флисовое одеяло укрывало ноги Ферн до самых бедер, ведь тело ее… Ох! Никакая целебная мазь не могла отшлифовать и исправить то, что оставил на Ферн ритуальный атам ее отца. Шрамы уже перестали гноиться и причинять боль, а отек и воспаление почти сошли. Оттого рубцы утончились и вновь обрели четкую форму: теперь я узнавала в некоторых стихийные элементали, трисили, трикветр и даже сигил, которым помечают младенцев. Возможно, именно поэтому Исаак расщедрился на домашнюю стряпню и практически не смотрел на Ферн, пока был с нами в зале. Любой взгляд на нее тут же преисполнялся жалостью. Именно поэтому Ферн и куталась в одеяло в нашем присутствии: жалость она ненавидела больше всего на свете.
        - Думаю, хватит тратить на тебя мазь. Все зажило, не прибедняйся, - заявила Тюльпана, и фиолетовые глаза, напоминающие лепестки новорожденной фиалки, приобрели подозрительно довольное выражение. - То, что Одри еще не решила, что с тобой делать, не значит, что ты не должна отрабатывать свои сэндвичи. Ты ведь несколько месяцев якшалась с Пауком, верно?.. Кто знает, сколько полезностей могло затесаться в твоей прелестной головке. Вдруг есть что-то, о чем ты сама уже забыла? Наше бессознательное ведь такая любопытная вещь… Считай, ящик Пандоры. - Тюльпана хитро сощурилась и, подойдя к дивану вплотную, пробежалась пальцами по макушке Ферн. Затем она несильно дернула ее за нерасчесанный белокурый клок и удовлетворенно улыбнулась, когда та зашипела. - А я страсть как люблю вскрывать старые ящики!
        Горло Ферн дернулось, когда она нервно сглотнула. Жаль, что я не могла остаться и понаблюдать, как Тюльпана опробует на ней одно из заклятий Шепота, Stickerei. То переводилось весьма невинно - «Вышивание», но позволяло проникать в чужое сознание и выворачивать его наизнанку. Надеясь, что после Тюльпана научит меня ему, я бросила напоследок:
        - Главное, чтобы она не кричала. По крайней мере, слишком громко.
        - Громко не будет, обещаю. В конце концов, какая ведьма не знает заглушающие чары?
        Увы, но закрывшиеся двери скрыли от меня самое интересное. «Думаешь, откуда такое название? Представь, что тебя сунули головой под швейную машинку», - ответила мне Тюльпана однажды, когда я спросила, как ощущается действие Stickerei. Видимо, Тюльпана не врала: прежде чем заглушающие чары подействовали, я услышала пронзительный визг.
        - С каких пор мы защищаем ведьм?! Ты забыл, какая у нас миссия? Если Эхоидун здесь нет, то поехали дальше. Что тебя держит? Этот сопливый кудряш? Посмотри на него! Он вцепился в эту ведьму, как алкаш в стодолларовую купюру. Даже если ты убьешь ее…
        Я отвлеклась на гомон мужских голосов. Ни один из них точно не принадлежал Коулу, но зато…
        - Закрой рот! - взорвался Джефф, и я замедлила шаг, проходя мимо створок кухни, чтобы дослушать его разговор с Дарием до конца. - Может, я и не Инквизитор, но не забывай, кто здесь главный. Все, что от тебя требуется, - выполнять приказы. Я сказал прыгать - ты прыгаешь. Я сказал бери копье, а не арбалет - ты берешь копье. Я сказал ждать меня здесь и слушаться ведьм - ты остаешься и слушаешься. Еще вопросы?
        Я никогда не слышала, чтобы Джефферсон разговаривал так. Даже мне захотелось съежиться. Так говорят не с друзьями и не с напарниками, нет, а с солдатами. Лишь в тот миг я поняла, что каждый раз, когда в поле видимости Джеффа показывался Коул, его голос смягчался и теплел. Вот что с ним делала семья, но вот каким он был на самом деле. От услышанного Дарий действительно присмирел. Их отношения с Джеффом зиждились не то на отеческом уважении, не то на страхе. Впрочем, наверное, по-другому с охотниками на ведьм было просто не совладать.
        Помолчав с минуту, пока Джефферсон за стенкой чем-то чавкал (похоже, нагло доедал утренний паприкаш), Дарий все-таки спросил:
        - Ты в лавку Ксандрия на Черч-стрит едешь, да? Так там уже давно нет охотничьего пункта…
        - Что-то да могло заваляться. И еще мне надо кое-кого навестить по пути…
        - Этот диббук что, правда так опасен?
        - Да, правда.
        - Дело лишь в нем? Точно? Просто… Ты вернулся из той школы сам не свой. Весь в крови… Чья она была, если никого из вас не ранили?
        - Одного мальчика, - ловко соврал Джефферсон, и я мысленно похвалила его за сообразительность. А еще за то самое фамильное благородство. Все-таки он ничего не сказал Дарию… - Я видел, что Паук делает с детьми. Что он такое… Поверь, даже Аврора Эдлер и Эхоидун могут подождать по сравнению с этим. Будь здесь, ты меня понял? Та белобрысая колдунья, Тюльпана…
        - Похоже, она как раз знает что-то об Авроре Эдлер, - вдруг сказал Дарий, понизив голос. - Я хочу это выяснить.
        - Выясняй, но осторожно. Будь с ней душкой. Еще одна выходка вроде той, что ты учинил с маленькой ведьмой, - и отправишься обратно в Канзас! Я вернусь к вечеру.
        Джефферсон вышел аккурат в ту секунду, когда я шагнула на первую ступеньку лестницы. Изобразив на лице удивление, будто бы только-только выскочила из чайного зала, я обернулась и напоролась на его едкую усмешку. Темно-карие, как выдержанный бурбон, глаза казались совсем черными в коридоре, где горел единственный напольный торшер.
        - А куда делся Коул? - спросила я.
        - Пошел наверх таскать ведра с водой. Синевласый колдун так распорядился, - язвительно ответил Джефферсон, сложив руки на груди. - А ты что здесь делаешь?
        - Да вот иду к себе…
        - Ну-ну. Удачи в Дюти, или как там…
        - В Дуате, - закатила глаза я, но Джефферсон, увы, уже не увидел этого, сдернув с вешалки пальто и выскочив за дверь.
        Услышав шаги Дария из кухни, я бросилась наверх. День выдался невероятно снежным, и за окном все затянуло белой вуалью. Из-за этого в особняке было темно, как вечером, несмотря на то что часовая стрелка только-только подбиралась к полудню. Где-то хлопали двери и лаял Бакс, снова гоняя Штруделя по особняку. Я слышала голос Зои, отчитывающий Диего, мол, если он затопит гостиную, Тюльпана придушит его. Судя по шуму из библиотеки, Морган в это время калибровала протез Исаака. Попутно она инструктировала его насчет того, что он не должен приближаться к Джефферсону, что бы он ни сделал мне, - любая искра злости может разжечь демоническое пламя, сидящее в его часах, а этому пламени легко обернуться пожаром и сжечь здесь все дотла.
        Я слушала их краем уха, пока не скрылась в конце второго этажа. Уже через пару минут я нашла нашу с Коулом спальню и безмолвно восторжествовала, когда попала в нужную дверь с первого раза.
        - Значит, я твое сокровище? - спросила я шутливо, когда, раздеваясь, снова застала Коула в дверях, наблюдающего за мной в тишине.
        Он ойкнул и густо покраснел, прежде чем набраться смелости подойти и обнять меня сзади. Его руки, опустившиеся мне на живот, были прохладными и мокрыми - уж не от воды ли, которую он натаскал Диего? Интересно, зачем?
        - Не дразнись, - сказал Коул, забирая у меня из рук снятые вещи и складывая их на кресло. - Там, в школе, я испугался, когда представил, что Паук может забрать тебя у меня. До этого дня я и не думал, что увижу что-то страшнее одержимого Исаака… Надеюсь, тебе удастся найти Микаэлла Де’Траста. Но…
        - «Но»?
        - Напомни, зачем нам нужна Ферн?
        - Не знаю. - Я осталась в одном нижнем белье, как велел Диего, и повернулась к зеркалу, чтобы заплести волосы. - По крайней мере, сейчас она не опасна. Почему-то голос настаивает, чтобы я держала Ферн поблизости.
        Коул неестественно дернулся, будто у него свело ногу, и посмотрел на меня через зеркало в упор.
        - Тот самый голос, что посоветовал тебе сделать Джулиана Верховным? Ну конечно… Мог бы и сам догадаться.
        Вытащив из шкафа мой шелковый халат, Коул накинул его мне на плечи, предварительно окинув взглядом мое ажурное белье и то, что оно открывало взору. Вместе мы вышли из спальни. Коул поцеловал меня и направился в библиотеку, чтобы принести «Арс Ноторию», которую Диего «заказал» у него вместе с водой. Даже боясь предположить, зачем ему сдался гримуар царя Соломона, я подробно описала Коулу, как выглядит эта древнейшая часть знаменитого «Лемегетона», а сама спустилась на первый этаж.
        - Садись, - велел мне Диего, когда я вошла в гостиную, но остолбенела на входе при виде устроенного потопа.
        Вода застилала весь пол от порожка до окон. На ее поверхности плясало мое отражение и отражение Диего, устроившегося прямо в ней там, где еще час назад лежал абиссинский ковер. Ведер Коул явно не пожалел: вода доходила мне до щиколоток. Холодная, она заставила меня покрыться мурашками. Шторы были плотно закрыты, камин не горел, но вдоль его полки и шкафчиков трещали черные свечи из вощины - единственный источник света. В воздухе пахло шафраном и травой-ворожеей: их пучки плавали под ножками кресла. Ступни быстро заледенели, а еще спустя три шага их начало щипать: вместе с травой здесь плавала и морская соль.
        - Зои права: Тюльпана тебя убьет.
        Улыбнувшись, Диего кивнул на пол, предлагая мне тоже усесться прямо в воду. На лице у него читалось блаженство, как у сытого кота: полуопущенные веки, томный взгляд из-под ресниц. Спортивные штаны промокли и липли к ногам, но он чувствовал себя вполне комфортно, приняв позу лотоса в кругу из блестящих камешков черного агата - точь-в-точь как в его перстнях, которых на нем сейчас, однако, не было. Как и пирсинга: колечко с шипом, новенькие сережки и штанги лежали на кофейном столике.
        - Ты украшения можешь оставить, - сказал он, заметив, как я с любопытством оглядываю его. - Просто снимай халат и садись в круг.
        Поежившись, я все-таки опустилась напротив Диего, оставив халат на незатопленном пуфике. Сидеть перед ведьмаком своего ковена в нижнем белье было как минимум… неуютно, но Диего даже не обратил на это внимания. Волосы его мерцали так ярко, что, отражаясь в воде, освещали собою почти всю гостиную.
        - Нам разве не нужно подождать Коула с «Арс Ноторией»? - спросила я, когда Диего придвинулся ко мне на мокром полу и вдруг взял за руку. Я почувствовала что-то мокрое, но то была уже не вода: из кончиков пальцев Диего вовсю бежала светло-бордовая кровь. Он соединил их с моими, и я разомлела от течения чистой магии, соединившей нас.
        - Я сказал Коулу принести «Арс Ноторию» из библиотеки, потому что на самом деле оставил ее на кухне, - сообщил Диего, когда я уже догадалась об этом сама. - В прошлый раз он сильно нервничал, когда я отправлял тебя в Дуат. Его энергия мешает… Даже на расстоянии. Пусть займет себя чем-нибудь, пока мы здесь.
        - Ты ведь обещал научить меня, - напомнила я, когда Диего закрыл глаза и зашептал что-то на арабском.
        - Научу, - ответил он, приоткрыв один глаз. - Но чтобы было быстрее, я стану твоим триггером. Закрой глаза и не вздумай открывать! Просто повторяй за мной… - Но, заметив, что я не спешу делать, как он говорит, подозрительно щурясь и ерзая в луже воды, Диего добавил: - Обещаю, я больше не буду останавливать тебе сердце…
        - О, чудесно!
        - В этот раз ты сама его остановишь.
        Моя улыбка растаяла, едва появившись. Усмехнувшись, Диего пальцами опустил мне веки, а затем прочистил горло.
        - Осирис откроет врата в Дуат, и пусть вода потечет, - сказал он, и я повторила эхом:
        - Осирис откроет врата в Дуат…
        Пальцы его, кровоточащие, все еще прижимались к моим, давили на них, будто пытаясь протолкнуть внутрь то, что вибрировало в воздухе, пуская круги по воде. Я вдруг перестала чувствовать холод и пощипывание на бедрах, разъедаемых морской солью, - вместо этого я почувствовала духоту и жар песка. Дуат был готов принять меня, и все, что мне требовалось для этого, - умереть на одну секунду.
        - Sit sanguis ferveo.
        - Sit sanguis ferveo…
        Слова на английском чередовались с латынью, а потом с арабским, который я не знала, а оттого произносила невнятно и неуклюже, но очень старалась подражать тону Диего, его тембру и акценту.
        - Nolite cor meum… - сказал он, и я едва не открыла глаза вопреки запрету.
        Я знала, как переводится эта фраза, но, сделав над собой усилие, послушно повторила:
        - Nolite cor meum.
        «Сердце, замри».
        На этот раз все случилось гораздо быстрее. Удар невидимой силы выбил из меня не только дыхание, но и пульс. Я вдруг поняла - это моя собственная магия, обернувшаяся вовнутрь. Ведь если обычные заклятия требовали выплеска колдовства, то некромантия требовала ее накопления. Переполненная до краев собственной силой, я погибла от нее.
        Наши с Диего пальцы разъединились. Затылок встретился с полом, и волосы намокли. Я почувствовала это за миг до того, как стала чувствовать абсолютное ничего. К счастью, уже не новое для меня. Всего лишь Дуат. Всего лишь царство мертвых.
        Только теперь, когда я наконец-то открыла глаза, передо мной раскинулась отнюдь не пустыня, хранящая память о египетских богах и величественных пирамидах…
        «ДА, ПОТОМУ ЧТО ТЕПЕРЬ ТЫ САМА СЕБЕ ПРОВОДНИК».
        Я стояла посреди девственного вермонтского леса. Босые ступни, еще ледяные, согрел бархатистый мох, а в воздухе запахло дождем, незабудками и ягодами дикой черники. Пока там, в реальном мире, правила суровая зима, здесь царствовало беспечное лето. В верхушках сосен и кленов щебетали синицы, а в высокой траве - кузнечики. Я покрутила головой: цветущую равнину облепляли клочки тумана, напоминающего облака, которых в Дуате не было. Вместо них, как и вместо неба, сверху мир накрывала однотонная пурпурно-апельсиновая плита, напоминающая вечный закат. Свет, как и прежде, лился отовсюду разом, мягкий и зернистый. Если бы не это, я бы решила, что очутилась дома. У корней деревьев колыхались призрачные огни, напоминающие болотные. Только эти были искусственными и рубиново-красными - цвета переспелой бузины. Параллельно им тянулись клумбы фиалок и мимоз, будто высаженные человеческой рукой. Они уходили дорожкой куда-то в чащу, и чем больше шагов вперед я делала, тем больше цветов вокруг распускалось.
        Надеясь, что это хороший знак и в этот раз мы с Дуатом поладим, я двинулась по цветочной тропинке глубже в лес.
        - Что это? - спросила я, поднеся к глазам ладонь: в ней откуда-то появилась маленькая резная статуэтка. - Она удерживает меня в Дуате, как тогда браслет с твоей кровью, да?
        «НЕ СОВСЕМ, - ответил голос Диего откуда-то извне, глухой, но неизменно насмешливый. - ТЕБЕ БОЛЬШЕ НЕ НУЖНА МОЯ КРОВЬ, ЧТОБЫ ОСТАВАТЬСЯ В ДУАТЕ. ОДНАКО УЧТИ: ЧЕМ ДОЛЬШЕ ТЫ ТАМ, ТЕМ ТЯЖЕЛЕЕ БУДУТ ПОСЛЕДСТВИЯ. Я САМ ВЕРНУ ТЕБЯ ДОМОЙ, КОГДА РЕШИШЬ, ЧТО ПОРА. А СТАТУЭТКА, КОТОРУЮ ТЫ ДЕРЖИШЬ, - ЭТО МОИ ЯРЧАЙШИЕ ВОСПОМИНАНИЯ О МИКАЭЛЛЕ. НАДЕЮСЬ, ОНА ПОМОЖЕТ ТЕБЕ ОТЫСКАТЬ ЕГО».
        Я стиснула статуэтку покрепче. Деревянная фигурка была размером всего лишь с шахматную ладью. Разглядев тонкие руки, скрещенные на груди, платье и даже лицо, я удивилась, как кому-то хватило терпения вырезать так много деталей. Разукрашенная цветными красками, это была фигурка женщины, замотанной в платки. Лазурно-голубая юбка, смоляная копна волос, увитых красными розами, и маска черепа - изящно нарисован - ные белоснежные кости на черном фоне. Это была фигурка Санта-Муэрте - Святой Смерти, и я прижала ее к груди.
        Интересно, что в ней за воспоминания?
        - Уж если мухлюешь, то делай это правильно, мальчик. А коль попался - прими наказание с достоинством. Но нет, сегодня тебя никто не накажет, ведь эти джентльмены тоже не чисты на руку. Я прав? Покажите-ка колоду… Меченая. Так и знал. Ligaveris!
        Я вздрогнула, обернувшись: там, под сенью кленов, замерцало облако, принимая человеческие очертания. Оно растаяло раньше, чем я успела разглядеть что-то помимо сюртука, золотисто-коричневой кожи и седых волос. Зато голос остался - низкий мелодичный баритон с экстравагантным акцентом. Он доносился то справа, то слева, пока я продолжала идти, чувствуя, как вибрирует маленькая кукла богини в руке:
        - Поднимайся, nino[8 - Nino - дитя (исп.).]. Ты говоришь по-испански? Ох, не стоило тебе связываться с бандой Сантино… Откуда ты, мальчик?
        Облако заклубилось опять: на этот раз за кустом растения, похожего на можжевельник, только с неестественно-синими колючками и такими же синими ягодами. В этот раз я успела увидеть больше: лицо у Микаэлла было упрямым, с острым носом и волевым подбородком. Одежда, элегантная классика, подчеркивала его строгость. Пусть и всего лишь бесплотный призрак, сотканный из памяти Диего, он держался гордо, почти высокомерно: прямая осанка, трость из черепашьего дерева с набалдашником в виде вороньего клюва, а на шее - католический крест.
        Чем чаще я смотрела на фигурку Муэрте на своей ладони, тем больше слышала и узнавала.
        - Тебе необязательно красть. Достаточно просто сказать: «Принесите мне добавки, пожалуйста».
        - «Кто видит, как других судьба гнетет, свою беду скорей перенесет. Один страдаешь - кажется тебе: погибло все, судьба с тобой в борьбе»…[9 - «Король Лир», Уильям Шекспир. Перевод Бориса Пастернака.] Запомнил? Теперь повтори. Не задавай глупых вопросов, Диего! «Короля Лира» должен знать каждый. Интеллект и принципы - вот что отличает настоящего гангстера от негодяя с ножичком в подворотне.
        - Хм… Что насчет Меса? Диего Меса. Тебе нравится эта фамилия? Ты всегда можешь взять Де’Траст… Не хочешь? Твое право.
        - А тебе тут, смотрю, и без меня весело.
        Последнее сказал уже не Микаэлл. Вместо него из сгустка тумана ко мне выплыл высокий юноша с обманчиво добрым лицом, даже после смерти не утративший свою привычку появляться неожиданно и эффектно.
        - Красивая вещь, - заметил Джулиан, разглядывая издалека фигурку в моих пальцах, побелевших от того, с какой силой я их стиснула. - Святая Смерть? Видел такие куколки в мексиканском ковене…
        Я снова вдохнула и снова не выдохнула. Как всегда, прекрасен… И отвратителен. Умерев, Джулиан был обречен остаться таким навсегда.
        Он застыл посреди цветочной тропинки в нескольких метрах от меня и сунул руки в карманы хлопковых штанов. И они, и его рубашка были цвета слоновой кости, а в русых волосах с холодным отливом затесалось несколько зеленых листьев. Тоже босиком, как и я, с острыми высокими скулами, как у меня, со штормовыми серыми глазами, как мои, и с такой же светлой кожей, напоминающей сливочную помадку. Я будто вновь смотрела в зеркало… Но вдруг поняла, что более не вижу в Джулиане зла. Вижу лишь смирение, с которым он позволил мне держаться на расстоянии, и нечто, смутно похожее на стыд, который заставил его отвести взгляд от моего вспыхнувшего лица.
        - Я никуда с тобой не пойду! - сказала я то, что сказал бы любой психически здоровый человек на моем месте после всего, что с нами было.
        В ответ на это Джулиан лишь пожал плечами.
        - Думаешь, куколка Муэрте правда приведет тебя к колдуну, которого ты ищешь? - спросил он. - Да, мама рассказала, зачем ты пришла, но… С куклой что-то не так. Ты, похоже, даже не заметила того, что бродишь по Царству уже почти час реального времени. Хорошо, что я нашел тебя раньше, чем ты дошла до Асата. Кукла определенно ведет тебя не туда, куда нужно, сестра.
        - А ты-то точно приведешь, куда нужно, - протянула я ядовито.
        - Я - нет, но мама - возможно. Она ведь знает все и обо всем, - улыбнулся он, и сердце у меня забилось быстрее.
        Увидеть Викторию снова, уже не мельком, как в прошлый раз, а лицом к лицу - разве не об этом я всегда мечтала? И Джулиан знал это. А потому мог ли он предлагать мне встречу с ней бескорыстно?
        - Я мертв, - хмыкнул Джулиан, заметив мой скептицизм. - Сама говорила, что нужно бояться не мертвых, а живых. Я не трону тебя, Одри… Я больше никого не трону. Идем же. Мама ждет.
        Он не стал протягивать мне руку. Только молча развернулся и, сойдя с цветочной тропы, двинулся куда-то в непроходимую чащу. Впрочем, на деле она оказалась не такой уж непроходимой: стоило нам приблизиться, как колючие ветви расступились, а земля сложилась в еще одну тропу. Интересно, каков же истинный вид Дуата, если Диего видит его пустыней, а я - обычным Вермонтом? И есть ли вообще этот «истинный» облик?
        - Тебя правда послала мама? - спросила я. - Странно… Почему же ты в прошлый раз не явился и не сопроводил меня, раз такой джентльмен?
        - Мне было… неловко, - сознался Джулиан, немного подумав. - И тогда мама не знала, что ты придешь. После визита Рашель было несложно догадаться, что ты тоже скоро появишься, так что мы подготовились.
        Ветки перебирали ему волосы, колышущиеся от несуществующего ветра, и я вдруг успокоилась, вспомнив: Джулиан больше не представляет опасности. Он мертв. И мертвым останется навсегда. Будто прочитав мои мысли, Джулиан невесело усмехнулся.
        - У меня не было выбора, - глухо произнесла я, чувствуя, что должна сказать это. - Я не хотела, чтобы все закончилось так.
        - Знаю, - ответил он спокойно. - Ты Верховная. Все твои решения априори верны.
        Я бросила на брата вопросительный взгляд. Неужто ему нужно было умереть, чтобы мозги встали на место?
        «НЕТ, ЕМУ НУЖНО БЫЛО УМЕРЕТЬ, ЧТОБЫ ОЧИСТИТЬСЯ».
        - Я все еще читаю твои мысли, хотя магия в Царстве мертвых не действует, - вдруг сказал Джулиан, повернувшись ко мне, и его пухлые губы тронула улыбка - не болезненная, как раньше, а мягкая, почти ребяческая. - Удивительно… Один из нас мертв, а другой жив, но мы по-прежнему близнецы. И связаны, как положено близнецам. Я знаю, что ты все еще боишься меня и что не поверишь, если я извинюсь. Так что давай будем идти молча. Осталось немного.
        Раньше подобное предложение от Джулиана заставило бы меня рассмеяться, но теперь… Сколько я его помнила, он всегда жил в каких-то своих больных фантазиях и свято верил, что колдовство и упрямство способны претворить эти фантазии в жизнь. Его существование напоминало лихорадку: болезнь, что появилась еще в утробе и крепла в нем с каждым днем. Горячка усиливалась. Смерть оказалась единственным лекарством. Сейчас рядом со мной шла лишь его душа - и никакой скверны.
        Жаль только, что прошлого это не изменит.
        Кленовый лес вдруг сменился рощей шефердии. Ветки с красной ягодой в мелкую белую точку, похожей на слишком крупную смородину, лезли мне в лицо. Я тут же узнала это место: когда-то давно, когда мы с Джулианом были еще маленькими, шефердией порос весь Шамплейн. К тому моменту, как я созрела для того, чтобы вернуться в родные земли, роща бесследно исчезла, вытесненная сорняками и елями. Однако вот она - здесь! Несложно было догадаться, что ждет меня за ней.
        Уже через минуту над рощей показался особняк из белого камня со шпилем и сверкающим полумесяцем на дверях. Особняк Шамплейн был таким, каким я запомнила его до разрушения: тот самый четырехэтажный дом с чердаком-кабинетом под крышей, садом-оранжереей, помпезными колоннами, позолотой и геральдикой на каждом шагу. Вдалеке колыхалось серо-голубое озеро. «Дуат - это калейдоскоп», - сказал Диего однажды. Мне же он напоминал полку со снежными шарами, где каждый из них - отдельный маленький мир, слепленный тем, кто в нем поселился. Вот как, оказывается, выглядит Царство мертвых для ведьм моего ковена… Кажется, в тот миг я окончательно перестала бояться смерти и даже обрадовалась, что рано или поздно она придет.
        - Одри?
        Я сорвалась на бег, и Джулиан остановился, пропуская меня. Моя жизнь, мои проблемы и та цель, с которой я спустилась в Дуат, вмиг утратили значение. Ведь в самом конце шефердиевой рощи стояла она.
        - Мама, - прошептала я слово, звук которого уже забыла. - Мама… Мама!
        Когда я обняла ее, то почувствовала себя так, будто все это время падала в глубокую темную бездну… И вот наконец-то ухватилась за выступ, оттолкнулась и взлетела ввысь. Ее объятия были убежищем. По миловидному лицу и вокруг прозрачно-серых глаз расходились морщинки, а волосы, как золотые колосья, стянутые в тугую косу, раскачивались на уровне талии. Я внимательно осмотрела маму, пытаясь запомнить ее заново, а затем уткнулась в нее носом и, кажется, заплакала. Лишь шесть макушек, показавшихся из окон особняка, привели меня в чувства. Белокурая, медная, русая, совсем маленькая и еще меньше… Сердце забилось где-то в горле.
        Маркус. Дебора. Чейз. Эмма. Хлоя. Ноа.
        - Почему они не идут ко мне? - спросила я, утирая сопливый нос рукавом.
        - Они боятся, - ответила Виктория мягко, обернувшись тоже, и прежде чем я успела спросить, чем именно вызван их страх, она посмотрела в сторону Джулиана.
        - Ох…
        Вот почему Джулиан держался поодаль. Кажется, он никогда не заходил в дом, остановившись еще на краю шефердиевой рощи. Даже после смерти ничего не забывалось.
        Лишь Виктория смотрела на Джулиана иначе - так, как смотрела на всех своих детей, независимо от их поступков. Внутри у меня заклокотал гнев: неужели она простила Джулиана после всего, что он сделал с нашей семьей?! Но то, как мама улыбнулась ему, приободряя и провожая взглядом до соседнего пня, где Джулиан молча уселся, ответило на все мои вопросы. Она его не прощала - она просто его любила.
        - Сосредоточься, милая, - отрезвила меня Виктория, и я вдруг вспомнила, зачем пришла. Уж точно не для того, чтобы бередить старые раны. - Царство мертвых не любит даже некромантов, а ты - Верховная. Тебя оно за некроманта не считает вовсе. Мне тоже тяжко давались такие визиты… Так ты ищешь какого-то колдуна, верно? Старого знакомого твоего друга Диего…
        - Да, - кивнула я, шмыгнув носом, и протянула маме фигурку Санта-Муэрте на раскрытой ладони. - Может быть, ты знакома с ним или видела его? Он тоже Верховный…
        Виктория задумчиво повертела фигурку в пальцах. На миг мне почудилось, что розы в цветочном венке Санта-Муэрте потемнели под изучающим взглядом штормовых глаз. Я снова услышала низкий голос, говорящий на испанском, и заметила мужчину с упрямым лицом, прошедшего мимо. Виктория не повернула головы, но, кажется, все равно каким-то образом разглядела его в этой резной фигурке, потому что уверенно сказала:
        - Никогда не встречала этого колдуна - ни при жизни, ни после нее. Извини, милая. Хотя, возможно… Ферни, подойди-ка!
        Мне казалось, что я морально готова к этой встрече, - встрече со своей настоящей, самой старшей сестрой, пусть и умершей больше ста лет назад. Однако я все равно потеряла дар речи, увидев ее так близко. Истинная Ферн, будучи ребенком с копной волнистых медовых волос, забранных голубым ободком, выпрыгнула из-за спины Виктории с детским «Бу!». Наглухо закрытое платье-водолазка из голубого штапеля было таким длинным, что гладило зеленую траву. Ферн хихикнула в ответ на мою вымученную улыбку и взяла из рук Виктории фигурку Святой Смерти. Пока она размышляла над чем-то, я смотрела… Смотрела и пыталась понять.
        - Ты должна была прийти и рассказать мне все сама, - прошептала я Виктории.
        - Знаю, но я не могла оставить ее… Ферни так долго была одна…
        - Если это Фернаэль, - сказала я глухо, посмотрев матери в глаза, - то с кем я сражалась целый год? Кто та женщина, что ненавидит тебя всем сердцем, а сейчас лежит на диване в моей гостиной и зовет себя Ферн Сайфер-Дефо?
        - Понятия не имею, - ответила Виктория, качая головой, и морщинок на ее лице разом прибавилось. - Но я видела ее… Она вылитая Ферни, только взрослая. Я даже чувствую в ней нечто… родное. Не знаю, как это возможно. Но есть кое-что, что наталкивает на определенные мысли… Посмотри, - Виктория перешла на низкий шепот и, наклонившись к белокурой девочке, пока та была занята куклой Муэрте, осторожно приспустила пальцем воротник с ее шеи.
        - Мама! - взвизгнула Ферни спустя секунду, оттолкнув от себя ее руку. - Я же просила не делать так!
        Она захныкала, и Виктория заворковала над ней. Но я успела увидеть: розовые шрамы-узоры, покрывающие каждый дюйм маленького щуплого тельца. Не зря Барон Суббота сказал однажды: «Столь древний ритуал затрагивает не только бренную плоть». Даже смерть не могла стереть эти шрамы с обличья души.
        - Марк тоже проводил над ней Sibstitisyon? - ужаснулась я, и Виктория кивнула, сложив руки кувшинкой под подбородком. Я уже и забыла, что это ее любимый «тревожный» жест: она всегда расхаживала так по своему кабинету, прижимая руки-кувшинки к шее. - Тогда почему бы нам не найти этого урода в Дуате и не задать ему трепку? Заодно и выясним…
        - Боюсь, слишком поздно. - Виктория вздохнула, и ее взгляд, затуманенный прошлым, очертил крышу особняка, в окнах которого мелькали силуэты и куда я старалась не смотреть, чтобы не потерять самоконтроль окончательно. - Марк давно в Асате, где ему и место.
        - Как и дядя, которого ты ищешь, - вдруг сказала Ферни, всучив фигурку Санта-Муэрте мне обратно.
        Я растерянно заморгала:
        - Асат?.. Что такое Асат? Не в первый раз уже о нем слышу.
        Виктория открыла рот, чтобы ответить, но передумала: взгляд ее устремился мне за спину, ища источник гула и треска веток. Я повернулась тоже и вдруг заметила, что света в лесу как-то поубавилось… Стало темнее, холоднее и страшнее. Джулиан медленно пятился от леса. Все вокруг затихло, а в километре от нас, прямо над лесом, повисло темное полотно. Лишь прищурившись, я поняла, что это не стая птиц и не резко нагрянувшая ночь - это безликая тьма. Затопив собою горизонт, как пролитые чернила, она расползалась все дальше… И стремительно подбиралась к роще шефердии с особняком.
        Рубиновые огоньки, дрожащие под кроной, погасли от шепота, пробравшего меня до костей:
        «КОСТИ-КОСТИ. Я ИДУ К ВЕДЬМАМ В ГОСТИ!»
        - Что ты привела с собой?! - воскликнула Виктория, хватая меня за локоть и разворачивая к себе. Лишь тогда я заметила, что жемчуг в моем кольце больше не розовый, а черный. Но, несмотря на это, я ничего не чувствовала: ни его жара, ни того, что Паук близко… Ведь в Дуате, как и сказал Джулиан, не работала магия. - Одри! Ты что, связала себя с той тварью?! Не только ты знаешь, где находится это существо, но и оно знает, где ты. Связь же двусторонняя! А ведьма в Царстве мертвых уязвима так же, как и обычный человек… После смерти ведь все равны. И существу это известно.
        - Но как он проник сюда? - выдавила я, пытаясь отделаться от липкого шепота, заполонившего все мои мысли. - Сюда же могут войти лишь мертвые…
        - А кто такой диббук, если не душа умершего человека? - напомнила Виктория, и я невольно вспомнился тот день, когда она умерла от рака на балконе особняка. Тогда в ее глазах отражалось похожее чувство - понимание неизбежного. - Тебе нельзя здесь оставаться. Пора домой… Срочно зови своего некроманта!
        - Но я еще не нашла Микаэлла! - воскликнула я исступленно, но быстро сдалась под строгим взглядом Виктории. - Ладно. Ты права. Я найду другой выход и… Я люблю тебя, мама. Диего, пора!
        Судорожно сжав тонкие пальцы Виктории в своих, я сглотнула, мысленно прощаясь, и крепко зажмурилась.
        Но ничего не произошло.
        - Диего?.. Ты слышишь меня? Давай же! Ну!
        Виктория оглянулась на лес, мысленно оценивая расстояние, оставшееся между нами и шепчущейся тьмой.
        - Слишком близко… Джулиан, уведи сестру как можно дальше! Бегите!
        Джулиан, уже стоящий за плечом Виктории, деловито кивнул, а затем схватил меня под руку и потащил прочь от темнеющего леса. Виктория же схватила под мышки Ферни и, прижав к груди, бросилась в дом. Я долго смотрела ей вслед, пока фигура в болотно-коричневой одежде не растаяла вдалеке. Тьма, проглотившая лес, уже была возле особняка, но отступила и потекла следом за мной и Джулианом, обойдя его. Хотя бы другие были в безопасности.
        «Думай, Одри!» - приказала я себе. Джулиан несся так быстро, что я едва поспевала за ним. Наши руки были сцеплены замком - впервые с самого детства.
        - Ты должна проснуться! - выкрикнул он. - Так что давай, тормоши своего мексиканца-метросексуала! Он там что, заснул?!
        Я заскрежетала зубами и мысленно завизжала: «Диего… Диего, ну же! Где тебя носит, твою мать?! Пожалуйста!»
        Мы уже давно пересекли холм и, кажется, почти миновали лес, спотыкаясь о выкорчеванные деревья, а возвращать меня домой по-прежнему никто не собирался. Впереди маячил мираж, смутно напоминающий город, что я видела в прошлый раз: засилье домиков, маленьких, как спичечные коробки, и пестрых, как крылышки мадагаскарской урании. Такие же чужеземные, причудливые… По петляющим улочкам иллюзорного города скитались призраки. Не зная, куда еще бежать, мы устремились к ним.
        - Мама очень испугалась, увидев диббука. Значит, он может навредить даже мертвым? - спросила я, жадно хватая ртом воздух. Легкие горели от бега, будто все было по-настоящему. - Но что он может сделать мне? Я ведь в Дуате всего лишь наполовину…
        - Всего лишь? - Джулиан нервно хохотнул. Щеки его горели, а на лбу блестела испарина, но останавливаться он даже и не думал. - Даже если Паук не сможет убить тебя собственноручно, встреча с ним все равно кончится плачевно. Диббуки - далеко не единственная опасность для мертвых в Дуате, потому что… О Боже…
        - Что это еще за хрень?
        - Это как раз то, чего и стоит опасаться куда больше всяких диббуков.
        Я споткнулась и застыла вместе с Джулианом, потому что впереди разверзлось нечто. Это была черная дыра, не иначе - будто само пространство лопнуло по швам, образовав трещину. Полукруглая, рваная по краям, неподвижно висящая в нескольких метрах над землей и тянущая к себе верхушки деревьев. Я осторожно шагнула вперед, пытаясь присмотреться.
        - Одри, назад! - велел мне Джулиан, но махровая чернота, распростирающаяся внутри червоточины, завораживала.
        Водоворот времени. Водоворот небытия. Ни жизни, ни смысла. Я вспомнила…
        - Асат, - прошептала я себе под нос. - Асат… Это же санскрит. В переводе значит… «Ничего»?
        Фигурка Санта-Муэрте, которую я так боялась потерять во время бега, сжимая в кулаке, завибрировала и вырвалась. Я ахнула, пытаясь поймать ее: статуэтка сама поплыла к червоточине и уже через несколько секунд достигла ее. А потом… А потом просто перестала существовать.
        - Не подходи близко, сказал же! - рыкнул Джулиан, хватая меня, как в былые времена: бескомпромиссно и властно, встряхивая за шкирку. Но впервые мне было это нужно, чтобы прийти в себя. - Некоторые считают Асат вратами перерождения, но я так не думаю. Это забвение. Туда затягивает души, о которых не помнят, которые не смогли смириться со своей смертью или которым просто не повезло. Тот диббук отрезал нам пути к отступлению. Он каким-то образом притягивает к себе Асат… Словно магнит для всего пустого. Асата не должно быть так близко к жилому городу! Проклятье!
        «ВЕДЬМЫ - МЕЛКИЕ ЛГУНИШКИ. СЫГРАЕМ СНОВА В КОШКИ-МЫШКИ?»
        - Туда! - закричал Джулиан, осмотревшись и вдруг заметив домик из красного кирпича, возникший на окраине леса. Я была готова поклясться, что еще минуту назад его там не было: Дуат, как всегда, менялся, стоило нам отвернуться. - Живо, Одри!
        Впервые за много лет я послушалась Джулиана и побежала за ним.
        Кирпичный домик был так близко… Но диббук оказался ближе. Когда Джулиан, бегущий впереди, дотронулся до дверной ручки, голос оглушил меня:
        - Мы поймали маленькую ведьму!
        Я вскрикнула, падая. Что-то потащило меня за лодыжки назад, прямо к Асату, и я вонзилась ногтями в землю, лишь бы удержаться. В ответ на это обсидиановые когти прошлись по моим ногам, будто нарочито пощекотали их, а затем проткнули левую ступню насквозь. Пусть мое тело и лежало в сохранности где-то в особняке Шамплейн, но боль достала мое сознание даже здесь. Я подавилась визгом, чувствуя, как хлещет несуществующая кровь.
        - Полынь, физалис, соль… Твой запах нас привел, - проурчал диббук, и я, продолжая отчаянно цепляться за голую землю, оглянулась на него.
        Лучше бы я этого не делала… Паук выглядел совсем не так, как тогда в «Арлингтоне». Да, у него все еще была колышущаяся тьма вместо ног, когтистые пергаментные руки и ребра, выпирающие наружу. Но теперь диббук был гораздо, гораздо больше. Пять безглазых голов с гладкими черепушками привычно скалились, но туловище, прежде длинное и плоское, окрепло и увеличилось в размерах. Нависнув надо мной, Паук закрыл собою все небо. Под его серой кожей что-то двигалось, натягивая ее, и я вдруг разглядела… лица. Так много лиц! Детских, беззвучно вопящих, отчаянно рвущихся из него, будто Паук проглатывал детей живьем и забывал переварить. От этого зрелища меня затошнило, и я сместила взгляд на ту голову, что торчала у Паука по центру: на ее шее красовался тонкий белесый шрам, идеально ровный. Такой мог оставить лишь охотничий навахон. Но тем не менее отрубленная Коулом голова снова была на месте. Целый и невредимый, Паук тащил меня за собой.
        - Уйди прочь от моей сестры!
        Краем глаза я увидела пепельно-русые волосы и хлопковую рубашку. Удерживая в руках нечто, напоминающее кочергу, Джулиан всадил это диббуку в грудь по самую рукоять, но тут же оказался отброшен назад к дому. Что-то затрещало, рассыпаясь, - кажется, тот самый дом из кирпича.
        Я приподнялась на локтях и посмотрела поверх держащего меня Паука: за ним зияла проклятая червоточина, так близко, что было видно, как в ней погибает сам свет. Паук хотел, чтобы в ней погибла и я, а потому подтаскивал меня к Асату. Изощренный способ избавиться от проблемы, если не можешь сделать это собственными руками.
        - Больше никаких ведьм, - проурчал Паук и дернул меня за ногу так сильно, что я буквально перелетела ему за спину и оказалась перед Асатом на коленях. А в следующую секунду перестала чувствовать под собой землю - Асат оторвал меня от нее.
        - Диего! Давай же! - зашипела я себе под нос, болтая ногами в воздухе и пытаясь очнуться от происходящего, как от кошмарного сна. Рядом не осталось ни деревьев, ни кустарников, за которые можно было бы ухватиться: меня затягивало прямиком в черную дыру. - Диего!!!
        Каждый раз, лишаясь магии, я ужасалась тому, как тяжело быть обычной. Бороться с демонической тварью, желающей утопить тебя в забвении, одними лишь кулаками. Царапаться, кусаться и вырываться. Жаль, что в любом случае все тщетно: пустота, которую привел Паук, уже лизала мне пятки, пока он сам стоял поодаль и урчал, наслаждаясь дивной картиной.
        - Держу!
        Джулиан повалил нас обоих на землю, вытянув меня назад за руку, и прижал к себе. Я увидела серые глаза, напоминающие беспокойный залив Шамплейн, и почувствовала мятное дыхание на своем лбу, когда Джулиан поцеловал меня. Его гладкий подбородок скользнул по моей щеке, и я была готова поклясться, что чувствую, как быстро бьется его мертвое сердце. Но Джулиан вовсе не обнимал меня, а удерживал, пока Асат затягивал его в себя так, как должен был затягивать меня.
        - Нужно быть осторожнее, маленькая Верховная. Ты же не хочешь расстроить маму?
        Последнее, что я увидела, - это то, как тьма обняла Джулиана со спины, а затем что-то ударило меня под дых и вытолкнуло из Дуата.
        - Одри! Спокойно!
        Возвращение из Царства мертвых действительно напоминало пробуждение от кошмара: вот ты в плену невообразимых чудовищ, но стакан воды в лицо - и ты снова дома. Моим стаканом воды стал Джефферсон - он был первым, кого я увидела сидящим на табурете вплотную ко мне. Судя по его самодовольной ухмылке и мозолистой руке, лежащей на моем затылке, именно он спас меня - точнее, его антимагическая аура, парализующая даже ту магию, что не позволяла мне вырваться из Дуата.
        - С возвращением, - ухмыльнулся Джефф, и Коул, стоящий рядом, помог мне сесть. Я ощутила влагу на лице - кажется, по нему бежали слезы.
        Может быть, Асат - это все-таки врата перерождения, а не забвения… Может быть…
        Ох, Джулиан…
        - Спокойно, - повторил Диего уже мягче, тоже устроившись вместе со всеми на полу и придерживая меня за плечо, чтобы я не вскочила. Но я и не собиралась никуда вставать: ноги так дрожали, что коленки стучали друг о друга. - Ты в Шамплейн. Все в порядке…
        Вокруг была все та же гостиная, прежде затопленная водой с настоем трав, а теперь же заботливо прибранная и укрытая десятком мокрых полотенец. Тюльпана переминалась с ноги на ногу у барного глобуса и жевала губы так остервенело, что я почти поверила, что она испугалась за меня. Здесь собрались почти все: не было лишь Зои и Сэма, но их голоса доносились откуда-то сверху. Морган тоже сидела на полу, только поодаль от остальных. Не моргая, она смотрела на мое жемчужное кольцо. Я тут же тоже перевела на него взгляд: если в Дуате жемчужина стала черной, то здесь она оставалась розовой.
        - Диего целый час не мог вытащить тебя из Дуата! Что там произошло? - нахмурился Исаак, протискиваясь между некромантом и Коулом, чтобы набросить одеяло на мои голые плечи.
        - Это! - воскликнула я, как только вернулся голос, и, стянув с пальца кольцо, швырнула его в дальний угол гостиной. Коул проследил за ним тоскливым взглядом, и мне пришлось пояснить: - Оказывается, не только я чувствую Паука, но и он чувствует меня. Тварь пришла за мной в Дуат и чуть не затащила в забвение! Джулиан… Он… - Я осеклась и тряхнула головой, вытирая предательски соленые щеки.
        - Там был Паук?! - переспросил Коул, и его ладони мягко обхватили мое лицо. Краем глаза я увидела в зеркале комода, что кожа у меня пепельно-синяя, как у покойницы: не то от холода (ведь я была в одном нижнем белье), не то от последствий Дуата.
        - Теперь понятно, почему ты не могла вернуться, - сказал Диего, постучав перстнем по подбородку. - Как неупокоенные души диббуки не подчиняются законам Дуата. Но этот диббук, видимо, может еще и управлять им… Любопытно. Похоже, пока Паук жив, тебе больше не стоит туда ходить.
        - Надо было подумать об этом раньше! - рассвирепел Коул, едва не схватив Диего за грудки. - Ты ведь некромант! Хоть бы предложил снять с нее это чертово кольцо, раз оно приманивает к Одри Паука…
        - Дело не в кольце, - сдержанно ответил Диего, скривившись от тона Коула. - Хоть сними его, хоть сожги - привязь останется. Заклятие Invenire есть в гримуаре каждого ковена. Я думал, Одри в курсе, что оно работает в обе стороны и связывает самих людей, а не только предметы… Черт, все-таки надо было тебе закончить обучение!
        Я почти не слушала их. Голова трещала, в ушах звенело, а спину нещадно саднило, будто я проехалась ею по острым камням. Во рту даже не было слюны, и, заметив, как я причмокиваю пересохшими губами, Морган подорвалась:
        - Я сделаю тебе чай! С майораном. Он точно поможет.
        Я не была уверена, что мне способно помочь хоть что-то: слова Диего о том, что чем дольше ты находишься в Дуате, тем серьезнее последствия, оказались невероятно правдивы. Глянув на часы, я удивилась: мы начали ритуал еще в полдень, а закончили лишь к пяти. В Дуате время тянулось, как жвачка, и все же уходило сквозь пальцы. Удивительно.
        - Мы уж подумали, придется искать новую Верховную! - фыркнула Тюльпана в своем репертуаре, наконец-то справившаяся с нервозностью. Топнув каблуком, она пригрозила Диего пальцем: - Больше никакой некромантии! Если бы охотника не оказалось рядом…
        - Да-да, не надо благодарностей, - хмыкнул Джефф в ответ, сложив руки на груди. - Вовремя я вернулся, ничего не скажешь.
        - Спасибо, - произнесла я растерянно, но мозг отказывался соображать. Обведя взглядом всех присутствующих, я вдруг опомнилась: - А кто сейчас сидит с Ферн?! Тюльпана, ты же не…
        - Она жива, - отмахнулась та не без досады в голосе. - Я попросила Дария присмотреть за ней. - Искусанные фиолетовые губы тронула недобрая улыбка. - Ей наверняка сейчас очень весело…
        - Мне не удалось найти Микаэлла, - сказала я тихо, чувствуя теплые руки Коула, придерживающие меня под ноющую поясницу. Лишь они не давали мне упасть обратно на пол. - И еще я потеряла твою фигурку, Диего.
        - Не беда! Это ведь была всего лишь проекция, - улыбнулся он и вытащил из кармана фигурку, идентичную той, что была со мной в Дуате. Лазурная юбка, смоляная шевелюра, розовый венок и череп вместо лица.
        - Фух, хорошо, а то ее затянуло в Асат. Точнее, как бы сказать, она улетела…
        - Подожди. Что? Улетела? Сама?.. - Лицо Диего резко осунулось, будто отражая пережитые годы войны и Великой депрессии. Загорелые руки обмякли, опустившись вдоль тела, а сам он тихо забормотал: - Ох, Микаэлл… Нет…
        - Что еще ты видела в Дуате, Одри? - спросила Тюльпана требовательно. Ей, как всегда, было не до сантиментов.
        - Кажется, с каждой новой жертвой Паук становится сильнее, - прошептала я. - В этот раз он был размером с фургон Джефферсона, без шуток! Чем больше эта тварь ест, тем опаснее становится. Нужно разобраться с ним как можно скорее…
        - Кому чай?
        Я обернулась, но вовсе не на голос Морган, а на дребезг фарфора, раздавшийся следом. Это разбились чашки из веджвудского сервиза, посыпавшиеся с серебряного подноса. Как и он сам, чашки покатились по полу, раскалываясь еще в полете от магии, выстрелившей во все стороны напоследок.
        Ужас обвился вокруг шеи петлей, и я поняла, что не могу двигаться. Никто не мог. Лишь Диего встал на ноги, но сделал всего шаг и замер тоже - прямо на середине комнаты с протянутыми руками. Потому что понял: слишком поздно.
        Его лицо исказилось, как исказилось и лицо Морган от боли.
        - Дарий, - выдохнул Джефферсон, медленно поднимаясь с табурета. - Что ты наделал?
        Морган издала влажный хлюпающий звук, глотая кровь, капающую изо рта. Маленькие побелевшие ладошки легли на лезвие меча, что торчало у неё из солнечного сплетения, пронзив насквозь. Стоя за ее спиной, Дарий крепко держался за эфес фалькаты, дожидаясь, пока тело Морган не сделается ватным. Лишь когда крови набралось так много, что она, пропитывая подол платья, побежала по ногам девочки, он выдернул меч и позволил Морган упасть.
        Она трепыхалась всего мгновение, пытаясь ползти по осколкам фарфора, а затем внезапно стихла, прижавшись щекой к деревянному полу. Карие глаза с зелеными прожилками остекленели, уставившись нам на ноги, прямо как у того глупого бобра, которого Диего подарил ей на день рождения.
        - Что не так, Джефф? - спросил Дарий, вытирая лезвие запачканного меча о штанину. - Мы ведь за этим и приехали - разобраться с Эхоидун. Раз у тебя кишка тонка, то я сделал всю работу за двоих. А теперь поехали домой. Разнесем по миру благую весть: с магией покончено!
        IX. Девочка с мертвым сердцем
        Смерть Морган была похожа на заход солнца.
        Красная кровь текла по желтому платью, как пламенные лучи заката по небу. Медленно, но неизбежно она расползалась все дальше, а затем потемнела и застыла, унеся с собой свет. С наступлением ночи мир вокруг всегда затихал - затих он и сейчас, когда пришла ночь для всех ведьм на Земле.
        Особняк Шамплейн онемел и затаил дыхание. Джефферсон не проронил ни слова, даже когда услышал щелчки часового механизма и, обернувшись на Исаака, стоящего возле серванта, увидел, как тьма медленно окутывает его с головы до пят. Первым, кто пришел в себя, был Коул. Взгляд его скользнул по бледной Тюльпане и парализованному Диего, а затем задержался на мне, такой же потерянной и напуганной. Диббук, вышедший из-под контроля и не имеющий поводка в лице царицы ведьм, был опасен для всех, кому не посчастливилось оказаться рядом. Будучи единственным, чей острый аналитический ум не притуплялся даже под воздействием шока, Коул возник между Джефферсоном и Исааком, схватив последнего за плечи:
        - Ничего не исправить! Ты сделаешь только хуже. Держи себя в руках!
        - Я держу себя в руках, - отозвался Исаак откуда-то из недр темного кокона: его рост уже увеличился до двух метров, а лицо затянуло белой маской со змеиными прорезями вместо глаз и черным мехом, ниспадающим по бокам. - Я не подчиняюсь - я подчиняю. Это нужно было сделать сразу.
        На миг Исаак посмотрел на меня, а затем пронесся мимо и ударился о табурет, вовремя вскинутый Джефферсоном вместо щита. Тот вряд ли был готов к встрече с очередным диббуком и, возможно, даже не знал, что в ковене живет еще один одержимый, но охотничьи инстинкты не подвели. Оба вывалились в коридор, снося все на своем пути, и Коул, чертыхнувшись, помчался следом. Спустя несколько минут раздался голос Сэма и звуки выстрелов, но я так и осталась сидеть на полу в мокром белье и одеяле, глядя на то, как медленно подбирается к моим ногам свежая кровь.
        Она заполнила щели в полу, пропитала полотенца и уже достигла носков Тюльпаны, стоящей у окна. Между тяжелыми портьерами просачивался вечерний свет: обтачивая ее фигуру, он делал Тюльпану похожей на статую плачущего ангела из серого гранита. Она прижимала ладони к щекам и беззвучно качала головой.
        «Как, оказывается, красиво смотрится красный цвет на бирюзовом», - нелепо подумала я, когда Диего запачкал в крови Морган даже свои волосы, наклонившись к ней слишком низко. К тому моменту она уже лежала у него на коленях. Сгорбившись над обмякшим тельцем, Диего обводил перепачканными пальцами ее приоткрытые губы и ресницы. А ещё он что-то безостановочно шептал… Несмотря на то что в гостиной стояла кладбищенская тишина, я расслышала, что именно, лишь когда нашла в себе силы встать:
        - Ave, Maria, gratia plena; Dominus tecum: benedicta tu in mulieribus, et benedictus fructus ventris tui, Iesus.
        Это было вовсе не заклинание - это была молитва, и впервые предназначалась она не Осирису. Я разобрала имя Девы Марии и заметила, что кровь заляпала даже оловянный крестик Морган, лежащий у нее над ключицей. Диего сжал его кончиками пальцев, продолжая молиться. Не своему богу, а ее. Разве он не должен услышать?.. Ведь агнец его бессердечно убит.
        - Sancta Maria, Mater Dei, ora pro nobis peccatoribus, nunc et in hora mortis nostrae, - прошептал Диего снова и припал ко лбу Морган своим, крепко зажмурившись. - Давай же, маленький цветочек…
        - Это все из-за меня.
        Я посмотрела на Тюльпану. Вид у той был затравленный и изможденный. Я не совладала с желанием обнять ее, но она ударила меня по рукам и отпрыгнула, словно обожглась. Плакала Тюльпана, как и проявляла свою любовь, тоже специфически: слезы текли рекой, размазав фиолетовую тушь, но ни голос, ни губы не дрожали. Лицо ее окаменело.
        - Это я оставила их вдвоем… Это я не подумала, не увидела… Mea culpa, mea maxima culpa…[10 - Mea culpa, mea maxima culpa - покаянная молитва Confiteor, переводится как «моя вина, моя величайшая вина».]
        Я понимала, о чем она говорит, но не могла найти слова утешения. Их у меня не было, как и ответов на те вопросы, что теперь стояли перед всеми ковенами мира. Магии свойственны перемены, но это были не просто перемены - это была катастрофа.
        Наконец-то придя в себя, Тюльпана вылетела из гостиной с одной-единственной целью. Я ничуть не удивилась, когда, перепрыгнув кровавую лужу и побежав следом, обнаружила ее возле дверей чайного зала.
        - Нет, - все, что сказала я, успев перехватить Тюльпану под локоть до того, как она повернула бронзовую ручку, отсекая путь назад. В омуте слез фиалковые глаза напоминали драгоценные камни. Гнев словно подсвечивал их - в зрачках танцевали маленькие язычки пламени. Откажись я уйти с дороги, они бы сожгли меня дотла… Но потухли, стоило Тюльпане услышать: - Я сама с ней разберусь.
        Пока во всем доме стоял запах крови, в чайной зале по-прежнему пахло горячим шоколадом и жареным беконом. Контраст жизни и смерти: дремлющая на диване Ферн, уютно устроившаяся на подушках, а за окном - крики и лязг обсидиановых когтей, встречаемых охотничьим мечом. Витражи дребезжали, а в камине тем временем убаюкивающе трещал очаг. Из зала было хорошо видно, как Исаак раз за разом нападает на Джефферсона и Дария, не давая им подступиться к фургону и сбежать. Коул и Сэм мельтешили где-то между ними, пытаясь разнять… Или помочь убить?
        - Зачем ты рассказала ему?
        Я не узнала собственный голос. Все еще в нижнем белье, замотанная в одеяло, я остановилась в дверях и встретилась с бесчувственными серыми глазами, открывшимися при звуке моих шагов. Реальность казалась вязкой и тягучей, как глина: я шла, словно во сне, и все будто происходило не со мной. Мое ледяное спокойствие явно было нездоровым, но лучше оно, чем потеря контроля. Осознание того, что я ничего не могу изменить, отзывалось тупой болью под рёбрами, а проведенное время в Дуате - болью в спине и мышцах. Я стиснула зубы, изо всех сил стараясь держаться на ногах ровно, и повторила громче:
        - Это ведь ты рассказала Дарию о Морган.
        Ферн села на диване, откинув за спину волнистые медовые волосы, и ухмыльнулась так безразлично, будто ее обвиняли всего-навсего в немытой посуде.
        - Разве? Хм, не знаю, - ответила она. - После того как Тюльпана вывернула мой разум наизнанку, из него столько интересных историй посыпалось… А Дарий пришел таким грустным! Вот я и решила поднять ему настроение, рассказав парочку. А уж что за истории это были, теперь и не вспомнить… Может быть, я рассказала ему свою любимую? О маленькой царице ведьм…
        Я подняла руку, и Ферн вжалась спиной в матрас, когда окна в зале раскрылись нараспашку. Зимняя стужа затушила в камине огонь и мигом покрыла ажурной корочкой льда кофейный столик с грязными чашками. Чары обморожения всегда действовали быстро, не нуждаясь в том, чтобы быть высказанными. Они мгновенно подморозили подоконник, а затем и лодыжки Ферн, заставив их посинеть. Та заверещала, подскакивая с дивана, и я вдруг…
        Я опустила руку вниз.
        Мы молча смотрели друг на друга целую минуту, пока я не поняла: мое спокойствие - это вовсе не эмоциональная опустошенность и бессилие. Это смирение.
        Выражение, застывшее в тот момент на лице Ферн, не имело ничего общего с раскаянием или стыдом. То был лишь слепой страх перед тем, кто гораздо сильнее. Желание… быть наказанной. Ведь как иначе объяснить разрушение, что она стремилась посеять, даже зная, что за этим последует? А наказывая Ферн, я не хотела быть наказанной вместе с ней. Но отвечать ненавистью на ненависть - это значит наказать саму себя.
        «Бог есть любовь».
        - Знаешь, я все еще не оставляю попыток понять… Как девочка с мертвым сердцем смогла кого-то любить? Как ты сумела полюбить Гидеона? Коулу даже начинало казаться, будто он тоже проникся к тебе теплыми чувствами… Как хорошо, что он не видит тебя сейчас и не знает, что ты, оказывается, способна пасть еще ниже, чем до этого, - сказала я и, выдержав паузу, добавила: - И как хорошо, что я сама смогу рассказать ему об этом, когда мы с Коулом навестим его в «Этан Аллен» в следующее воскресенье.
        - Что?
        Я догадывалась… По тому, как Ферн гладила свою метку, когда думала, что никто не смотрит; по тому, как дрожали ее веки, стоило ей услышать имя Гидеона; и даже по тому, как она задерживала дыхание в присутствии Коула, избегая смотреть ему в глаза вопреки своему бесстыжему нраву. По всему этому я уже давно догадалась, что она ничего не знала о Гидеоне - ни о том, что он в психиатрической лечебнице, ни о том, что он вообще жив.
        От услышанного с Ферн мигом сползло все притворство, точно кожура с томатов, ошпаренных кипятком. Она спустила ноги на ковер и выпрямилась. Еще секунду назад Ферн выглядела злорадной, обиженной жизнью стервой, какой и являлась; но вот она снова маленькая, нуждающаяся девочка, глядящая на меня широко распахнутыми глазами и мяукающая, как котенок:
        - Гидеон жив?.. Но он ведь… - Ферн опустила глаза на метку, превратившуюся в бледный шрам и могильный камень, так и не сумев договорить.
        Любовь - вот оно, лучшее лекарство. И лучшее наказание.
        Двери чайного зала со скрипом закрылись за моей спиной. Выйдя в коридор, я привалилась спиной к стене и с удивлением посмотрела на свои руки. Минуточку…
        Озадаченная, я робко повела пальцем по воздуху: следуя моей воле, вдоль коридора поехало кресло. Телекинез. Значит, не показалось. Магия все еще со мной. Но почему, если ее прародительницы и источника больше нет?
        - Тюльпана, Диего! - позвала я и, чувствуя, как внутри затеплилась надежда, ворвалась в гостиную.
        К моему разочарованию, там никого не оказалось. Как не оказалось и тела Морган, распластанного на полу. Меня встретили лишь лужи крови, превратившие черное дерево в красное, и дорожка из бордовых капель, ведущая к дверям во внутренний двор. Параллельно им по идеальной прямой шли кровавые отпечатки знакомых туфелек.
        - Пожалуйста, отпусти его!
        Этот крик отрезвил меня, как пощечина, ведь принадлежал он Коулу. Схватив пальто с вешалки и нечаянно опрокинув ее, я быстро завернулась в шерстяную ткань вместо сброшенного одеяла и вылетела на улицу босиком. Ступни утонули в снегу, и я увидела, что точно так же весь холм Шамплейн утонул в хаосе. Зеленый фургон гудел, заведенный, но так и не сдвинулся со своего парковочного места у кромки леса. За его рулем никого не было. Джефферсон лежал возле, практически под колесами, придавленный к земле пыхтящим Сэмом, а Коул стоял рядом с обнаженным навахоном в руках. Из его рта валили клубы пара, кудри растрепались, падая на лоб, но защищался он вовсе не от Исаака… Ведь Исаак стоял рядом - снова человек, причем такой же напуганный, как и все остальные. Тюльпана свешивалась с веранды через перила, удерживая Диего на месте за шиворот окровавленной футболки, чтобы не дать ему приблизиться к ней.
        К Морган, что стояла посреди холма и держала Дария в воздухе, даже не касаясь его.
        Желтое платье все еще было алым. На ее коже и шее запеклись кровяные чешуйки, а пшеничные волосы трепал холодный ветер и та магия, что искрилась вокруг золотистым шлейфом. Морган стояла к дому полубоком, но я видела ее лицо - удивительно расслабленное для той, что только что вернулась с того света. Она смотрела на Дария из-под опущенных ресниц и буквально упивалась тем, как бессильно он колотится в захвате ее незыблемой магии, кряхтя и ругаясь. У него под ногами валялась фальката: снег под лезвием побагровел, смыв с него священную кровь.
        - Bho linn gu linn, bho ghinealach gu ginealach… - заговорила Морган размеренно, и я узнала гэльский, который голос в моей голове учтиво перевел:
        «ИЗ ВЕКА В ВЕК, ИЗ ПОКОЛЕНИЯ В ПОКОЛЕНИЕ. СКОЛЬКО МОЖНО? Я НЕ ЛЕПЕСТОК - Я КОРНИ. МЕНЯ НЕЛЬЗЯ УБИТЬ, КАК НЕЛЬЗЯ УБИТЬ ВОЗДУХ. ЭТО ВСЕГДА БУДЕТ КОНЧАТЬСЯ ВОТ ТАК».
        Лицо Дария стремительно наливалось пунцовым: Морган перекрыла ему кислород. Сосуды начали лопаться, а глаза вылезать из глазниц, будто у надувной куклы. Диего, вырвавшись из хватки Тюльпаны, подбежал ближе, но тут же упал, не совладав с собственными конечностями. Морган даже не посмотрела на него, но я не сомневалась: она обездвиживала любого, кто пытался вмешаться.
        - Морган! - воскликнул Диего, и та радость, что озаряла его лицо, когда я только вышла из дома, померкла, превратившись в горькое отчаяние. - Морган, ты ведь знаешь себя. Ты не сможешь жить с этим, если убьешь его!
        Диего был прав… Вот только перед нами стояла уже не Морган. Если к жизни ее вернул тот Бог, к которому взвывал Диего, то он явно что-то напутал. Той Морган, которую мы знали и искали в этой девочке, стоящей посреди холма, все еще не было. А Эхоидун, живое воплощение магии, оставалась глуха к человеческим мольбам, как и любая другая стихия. Она даже не обернулась. Лишь выставила перед собой руки и сцепила пальцы замком. В ответ на это движение в груди у Дария что-то заскрежетало, а затем изо рта у него побежала алая змейка крови - прямо как у Морган тогда в гостиной, когда он пронзил ее насквозь. Но уже спустя мгновение обычная струйка превратилась в бурный поток: Дария начало рвать кровью, все сильнее и сильнее по мере того, как Морган скручивала свои пальцы, тем самым скручивая и его нутро.
        - Эхоидун! - закричала я что есть мочи и выпалила первое, что пришло на ум: - Морриган!
        На этот раз она откликнулась. Немудрено, ведь это было одно из ее ярчайших имен, что не могли стереть из памяти даже прошедшие века. Медленно, будто плывя против течения, Морган повернула ко мне голову. Карие глаза совсем не изменились - ни янтарного свечения, ни первобытного зла, каким ее считали охотники. Она не была одержима - она просто была самой собой.
        - Е direach, - выдавила я, судорожно вспоминая гэльский. - Ebdireach… An duine!.. Черт! Каждое твое воплощение, Морриган, учит тебя чему-то, так ведь? Я права? В прошлый раз ты была воительницей, да, но сейчас ты родилась нежным, хрупким созданием. Девочкой, которая любит животных и старый «Полароид». Этим поступком ты уничтожишь ее! Ты уничтожишь себя. - Я махнула рукой на Дария. - Он всего лишь человек, Морриган! Жестокий, глупый мальчишка…
        Морган моргнула несколько раз, а затем снова взглянула на Дария. Белый, как йольский снег, и лишившийся чувств, он трепыхался в воздухе. Носы его ботинок чиркали по земли.
        Поморщившись, Морган устало вздохнула и потянула руки в противоположные стороны:
        - Chan Eil, mo nighean. Witches an-comhnaidh a phaigheadh airson na mearachdan.
        С замиранием сердца я услышала в своей голове:
        «НЕТ, ДОЧЬ МОЯ. ВЕДЬМЫ ВСЕГДА ПЛАТИЛИ ЗА СВОИ ОШИБКИ. ПУСТЬ ЛЮДИ ПЛАТЯТ ТОЖЕ».
        Руки Морган раскинулись, словно для широких объятий, и Дария разорвало пополам. Из разошедшейся по швам грудины вывалился ворох кишок. Переломанные рёбра ударились об лед, а нижняя часть туловища провалилась в сугроб. От головы Дария и вовсе ничего не осталось - лишь серые ошметки, забрызгавшие желто-красное платье.
        Никто не издал ни звука. Но никто, кроме Джефферсона, и не смотрел на Морган с ужасом. Как и я, остальные чувствовали лишь вину за то, что допустили это, и замерли в ожидании того, что вот-вот последует… Ведь логичный финал был лишь один.
        - Что это? - спросила Морган, уставившись на искорёженный труп, части которого валялись у нее в ногах. - Что это?!
        Ее голос сорвался на пронзительный визг. Она всего лишь моргнула - и прошлое воплощение древней богини войны, взявшее верх, снова уснуло. Проснулось нынешнее - бескорыстное, всепрощающее… И абсолютно не готовое к подобному. Мимика Морган ожила, губы искривились, а глаза раскрылись так широко, что отразили зарево закатного неба и стали огненными.
        - Я не… - Морган вцепилась короткими ноготками в свое солнечное сплетение, щупая зажившую рану, вспоминая о лезвии, торчащем из него. Затем она оглянулась на нас и на Диего, уже вернувшего себе контроль над телом и подошедшего к ней. Конечно же, Морган тут же отскочила назад, не позволяя притронуться к себе.
        - Морган, тише. - Диего всегда умел разговаривать бархатным, ласковым тоном. Это действовало всегда и на всех, особенно на Морган, влюбленную в него вот уже целый год наивной, чистой любовью, какой может быть только любовь первая. Спускаясь с крыльца следом, я почти поверила, что у него получится и в этот раз… Но не получилось.
        Морган развернулась и побежала в заснеженный лес.
        - Морган!
        Диего сорвался за ней в ту же секунду и тоже скрылся в темнеющей чаще.
        - Почему я и на полдня не могу уехать из Шамплейн, чтобы никто при этом не помер или не разнес наш дом?! - вскричал Сэм исступленно, наконец-то отпустив Джефферсона. Тот все равно больше не отбивался и даже не пытался встать, глядя с земли на то, что осталось от его единственного компаньона. Оглянувшись на остальных, Сэм виновато шмыгнул носом, заметив, что всеобщее оцепенение никак не проходит.
        Я все еще стояла в снегу босиком, но не чувствовала холода. Все, что я чувствовала, - это злость.
        «ПРОПУСКАЯ КАТАФАЛК ВПЕРЕД, ПОДУМАЙ, НЕ ЗАВТРА ЛИ ТВОЙ ЧЕРЕД».
        В голове растеклась надрывная песня из сборника «Страшных историй» Элвин Шварц - горькая, как отвар из полыни, и вязкая, как кленовый сироп, который Морган так любила. Судя по тому, как Тюльпана встрепенулась и посмотрела на лес, это снова слышали только Верховные ведьмы - истинные или потенциальные. То было пение Эхоидун, что однажды позволило нам отыскать Морган и спасти ее от родительской тирании, незаживающих шрамов на запястьях и уверенности в том, что ее породил Дьявол. Она снова пела - снова молила о помощи, возможно, даже не догадываясь об этом.
        «В БЕЛУЮ ПРОСТЫНЬ ТЕБЯ ОБРЯДЯТ, ОТ УХА ДО УХА, С МАКУШКИ ДО ПЯТ».
        Мы с Тюльпаной переглянулись, а затем я медленно пересчитала всех, кто стоял на улице. Сэм уже вовсю отчитывал Исаака за безрассудное решение поддаться одержимости, а Коул тряс Джефферсона за плечи, пытаясь привести в чувство, пока тот молча пялился на останки Дария и окровавленный снег. Спустившись с крыльца и набрав горсть красного месива в ладони, Тюльпана прошептала над снегом какое-то заклятье, и тот, превратившись в воду на горячей коже, засиял рубиновым. Очевидно, она пыталась найти Морган, но, выругавшись, быстро бросила это занятие, когда поняла: если царица ведьм не хочет быть найденной, то и не будет.
        Да, на улицу выбежали все… Кроме одного человека. И пазл наконец-то сложился.
        - Что там произошло?
        Зои только спустилась вниз и стояла на лестнице, когда я возвратилась в дом. Непослушные спиральки волос удерживал разноцветный платок из шелка, какие она обожала носить в былые времена, когда была обычной гадалкой из новоорлеанской лавки. Глаза, ярко-желтые с продолговатыми зрачками, метались от окна к окну, пытаясь разобраться в происходящем, а ногти давили на перила так сильно, что оставляли зазубрены.
        В конце концов, ведьмы - прекрасные актрисы.
        - Ты сама знаешь, - ответила я холодно. - Морган убила Дария. Все как ты и хотела.
        - О чем ты, Одри? Я никогда…
        - Не прикидывайся. Ты самая сильная провидица из моего ковена, Зои, даже сильнее Тюльпаны, - вздохнула я устало, прикладывая руку ко лбу. - Ты смогла увидеть, как сделать Джефферсона нашим должником, чтобы он не тронул Морган… Но не смогла предсказать, что в тот же день она умрет? Ха! Ни за что в это не поверю. Нет-нет… Ты ведь сама учила меня. - Я сделала шаг вперед, а Зои - шаг назад, едва не споткнувшись о ступеньку. - Цепочка. Одно событие влечет за собой другое. Ты сделала так, чтобы Дарий остался с Ферн наедине, зная, что она расскажет ему об Эхоидун. Если бы Джефферсон умер в школе «Арлингтон», Дарий не стал бы подозревать его и копать, а я бы, возможно, вообще не отправилась в Дуат. Следовательно, Дарий не поговорил бы с Ферн и не узнал о Морган. Цепочка была бы прервана… Но ты сделала все, чтобы подвести нас к этому моменту. Чтобы Морган убила Дария и отомстила за тебя.
        Несколько секунд Зои не двигалась, до последнего изображая оскорбленную невинность, но затем… Ее лицо изменилось: уголки рта опустились вниз, глаза сузились и вдруг стали такими равнодушными, что на миг мне стало больно.
        - Ты не знаешь, что он делал со мной в той камере…
        - А откуда знаешь ты? Уверяла ведь, что не помнишь ничего!
        - Такие вещи навсегда забыть невозможно. Они приходят во снах, в видениях… Я просто не хотела, чтобы Сэм знал, иначе началась бы бойня. Дарий - чудовище, как и все охотники. Он это заслужил, - произнесла Зои глухо, и я кивнула:
        - Да, заслужил, но Морган - нет.
        - Она бы все равно ожила… Эхоидун невозможно убить, - прошептала Зои пересохшими губами. - Пророчество - выдумка наивных охотников, не теряющих надежды. Я видела. Морган должна была убить, чтобы понять свою природу…
        - Дело не в этом, Зои! - сорвалась на крик я, отчаянно всплеснув руками. - Умерла не Морган, а все хорошее, что в ней было. Ты не имела права!
        Зои опустила голову и облокотилась о перила, выточенные из кедра, словно ей было тяжело стоять под давлением собственной лжи.
        - Прости, - сказала она только, и я, фыркнув, распахнула шкаф в прихожей, выуживая оттуда настолько старую одежду, что было невозможно понять, женская она или мужская.
        - Пусть Морган решает, прощать ли тебя, - ответила я, сбрасывая на пол пальто, чтобы нормально одеться. - Это ведь, считай, ты ее убила. Теперь я действительно верю, что ты Мари Лаво.
        - Вот так новость! Ты не могла бы повторить это еще разок, Одри?
        Мы обе вздрогнули и обернулись на дверь, но Сэм все прекрасно расслышал и с первого раза. Кажется, он начинал привыкать к тому безумию, что творилось в мире ведьм. Его брови поползли вверх, а из груди вырвался сдавленный смешок, но в остальном он остался абсолютно спокоен. Разве что взгляд, которым он смерил Зои, можно было смело назвать разочарованным. Она тихо ахнула в ответ, прикрыв ладонью рот, но, когда придумала внятные объяснения, Сэм уже вернулся на улицу, вытащив из тумбы карту Шамплейн, за которой и приходил. Напрочь забыв обо мне и о том, чтобы надеть верхнюю одежду, Зои бросилась за ним.
        Я сочувственно цокнула языком и вернулась к шкафу. Что же… Зато ей будет чем заняться на досуге, вместо того чтобы строить козни.
        По прагматичному завету Тюльпаны, полюбившей ковыряться в оранжерее, в этом шкафу висело одно тряпье для садоводства - проношенные до дыр или бесхозные вещи. В любой другой день я бы сгорела со стыда, если бы кто-то заметил меня в таком виде, но сейчас мне было абсолютно плевать. Утонув в гигантских штанах из плотной джинсы, наверняка когда-то принадлежавших Сэму, я туго затянула их ремнем и втиснулась в поношенный шерстяной свитер. Два шарфа, шапка, меховая дубленка. Последними я натянула варежки и лишь после этого наложила на себя еще и согревающие чары. Неизвестно, сколько времени мне придется провести в зимнем лесу за поисками Морган - на одно лишь колдовство я больше не стану уповать.
        - Ты никуда не пойдешь, - заявил Коул, перехватив меня на пороге дома.
        Глаза его вновь были тигриными, как когда-то раньше. Взгляд прирученного зверя, который, однако, не растерял дикости и сохранил когти. Он вцепился в мою варежку - мягко, но бескомпромиссно. Я осторожно дернулась, проверяя цепкость его хватки: нет, просто так не отпустит. Выражение лица Коула, хмурое и сосредоточенное, только подтверждало это.
        - Сэм отправился по следам Диего и Морган прочесывать лес. От тебя там не будет никакого проку. Ты вообще смотрелась в зеркало? - спросил Коул, и когда я уже подумала обидеться и сказать, что это, между прочим, загородный кэжуал, он добавил: - Ты еле на ногах стоишь!
        Я старалась не замечать этого, считая свою физическую слабость после возвращения из Дуата лишь отговоркой, но Коул был прав: стоять мне было тяжко. Шрамы на спине неистово горели, почти как в тот день, когда Коул нанес мне их, стоя на берегу осеннего озера, - Диего ведь предупреждал, что не стоит долго торчать в Дуате и вдобавок соваться туда уставшей, если не хочешь, чтобы старые раны вскрылись. Я мельком глянула на себя в трюмо: осунувшееся лицо с белыми щеками, а глаза красные-красные! Коленки дрожали так сильно, что я пружинила и раскачивалась, всего лишь стоя на месте. Зрелище было действительно жалким.
        «СЛУШАЙСЯ СТРАЖА. ПРЕДОСТАВЬ ЗАБОТЫ КОРОЛЕВЕ».
        - Я уже послушалась тебя однажды, - прошептала я себе под нос, натягивая шапку поглубже. - Больше я тебе не верю!
        Коул недоуменно сощурился, но быстро понял, что я говорю не с ним. Приняв еще более озабоченный вид, он выпрямился во весь рост, загораживая дверной проем.
        - Тогда я пойду с тобой, - сказал он решительно. - Подожди здесь. Я оденусь и…
        - Джефферсон не в себе, - напомнила я, глянув в окно, где по-прежнему стоял зеленый фургон. Фары мигали, а в запотевших окнах мелькал мужской силуэт, разнося авто изнутри. - Ты должен быть здесь. Защищать мой ковен, как меня защищаешь. Лес Вермонта - мой дом. Если кто-то и может найти Морган, то только я. Обещаю, что буду ходить только по кромке леса! Посмотрю на следы, может, сумею придумать заклятие…
        Коул забурчал, чудом сдерживая копящееся раздражение. Я могла только догадываться, как он устал быть единственным столпом и арбитром всего этого безобразия.
        - Весь прошлый год что, мимо тебя прошел? - спросил он раздраженно. - Ковен - это семья, Одри! А в семье принято помогать друг другу. Сейчас нет ничего, что требовало бы твоего непосредственного участия. А что, если Паук объявится?!
        Встрепенувшись, я быстро прошла в гостиную и, стараясь не смотреть на застывающие лужи крови, выскребла ногтем жемчужное колечко из-под барного глобуса. Розовая жемчужина отражала свет, и, глядя на кольцо, я не чувствовала никакой опасности, о чем и сообщила Коулу, вернувшись в холл:
        - Паук сейчас под хребтом Аппалачи, это больше чем в семидесяти милях от Шарлотта. - И когда Коул уже открыл рот, чтобы выразить очередные сомнения, я закатала рукав дубленки и показала ему свою метку - мой лучший аргумент в любом споре. - А если мне будет угрожать опасность или потребуется помощь, ты сразу это почувствуешь.
        В глубине души Коул понимал меня. Всегда понимал - единственный человек, который тоже не мог сидеть на месте, если другим угрожает опасность. Ведь не поэтому ли он стал детективом полиции? Испустив тяжкий вздох, Коул пропустил меня, молча наблюдая, как я выбегаю на улицу, предварительно чмокнув его в щеку.
        - Только по кромке леса! - крикнул он мне вслед, хотя мы оба знали, что я зайду гораздо дальше.
        «ВСЕ БУДЕТ ТИХО ВО МРАКЕ МОГИЛЫ, НО В ДЕРЕВЕ СКОРО ПОЯВЯТСЯ ДЫРЫ».
        За ночь зима расщедрилась на снег: тот доходил мне до икр, мешая переставлять ноги. Вскоре фургон Джефферсона, откуда доносился подозрительный лязг металла, остался позади, как и особняк с голубой черепицей. Солнце уже заходило за горизонт, и лес словно горел в его лучах. Однако блудных огней нигде не было видно, и это настораживало: неужто их так испугали охотники? Или же смерть самого колдовства, пусть и мимолетная?
        Отыскав для начала тропу из мелких капелек крови, расцветающих на снегу, я пошла по ней, как по хлебным крошкам.
        «ВОТ ЧЕРВИ СНАРУЖИ, ВОТ ЧЕРВИ ВНУТРИ, ТАНЦУЮТ НА ЛБУ У ТЕБЯ ДО ЗАРИ».
        Казалось, песня становится тише. Хотя тропа из капель крови упрямо вела меня на юг, я почувствовала что-то неладное и повернула обратно. Но куда бы ни двигалась, песня продолжила затихать. В то же время нежный голос Морган в моей голове срывался, переходя в безутешное рыдание, и это подгоняло меня. Как я могу жалеть себя и отсиживаться, когда ведьме Шамплейн так плохо?!
        Однако тело упрямо протестовало против моего благородства. Бороться с сугробами и ветром становилось все труднее, как и концентрировать внимание. Я огляделась и, сощурившись, заметила вдалеке поломанные деревья: клены, ели, сосны, хаотично разбросанные. Нет, такое ураган точно не мог устроить… Как не мог он и пролить столько крови, сколько здесь было: я нагнулась и увидела, что снег под моими ногами красный, как злополучный пол в гостиной особняка. Сердце пропустило несколько ударов, пока я не вспомнила: нет, Морган исцелилась. Я сама видела это, а значит, эта кровь точно принадлежала не ей. Пройдя чуть дальше, я убедилась в этом.
        Под угловатой аркой из сломанного дуба лежала оленья туша, растерзанная и выпотрошенная: рога с головой валялись в одном месте, а копыта с грудиной - в другом. На меня смотрели обглоданные ребра и совсем свежие куски мяса, порванные на лоскуты. Эта участь постигла целое стадо: мертвых оленей здесь было не меньше дюжины - они распластались почти на каждом метре, утопая в зловонной слякоти.
        Я сглотнула тошноту, подкатившую к горлу, и попятилась, возвращаясь к своей тропе. Неужели это тоже сделала Морган?
        Мне вдруг стало жарко. Возможно, жар этот шел со спины: ритуальные шрамы опять пылали, как если бы по ним чиркнули спичкой. Я расстегнула воротник и отлепила шерстяной шарф от вспотевшей шеи, медленно оседая наземь. Мне так хотелось присесть… Но вместо этого я упала. Веки налились свинцом и сомкнулись против моей воли.
        «У ТЕБЯ СОЛОВЬИНЫЙ ГОЛОС, ДИТЯ. НЕ ПРИСТАЛО ПЕТЬ ИМ ТАКИЕ ГРУСТНЫЕ ПЕСНИ! ПОДНИМАЙСЯ. ТЫ ЧТО, ХОЧЕШЬ ПОДХВАТИТЬ КАКУЮ-НИБУДЬ ПРОСТУДУ СМЕРТНЫХ И УМЕРЕТЬ ЕЩЕ РАЗ?»
        Проиграв накатившей слабости, я постаралась сосредоточиться на неизвестном голосе. Он принадлежал уже не Морган - куда более бархатный, взрослый, с томной хрипотцой и знакомой манерностью. Следом за ним я услышала, как хрустит хворост под чьей-то поступью, и замычала, изо всех пытаясь очнуться. Прежде чем у меня получилось это, заложенный нос прошиб запах - мускус и соленое железо.
        Неведомая сила схватила меня за край куртки и дернула так сильно, что я, кажется, взлетела… А затем приземлилась на нечто настолько мягкое, что едва не отключилась вновь. Мех. Пушистый и согревающий. Я уткнулась в него носом и вдруг обнаружила, что лежу на животе, а подо мной перекатываются мышцы. Лежать было неудобно, но приятно, особенно когда что-то затарахтело у меня под ухом. Звук отдаленно напоминал урчание. К тому моменту, когда мои руки, вернувшие себе подвижность, нащупали кошачьи уши и здоровую морду с усами, я уже знала, кто несет меня на своей спине.
        - Монтаг, - прошептала я, улыбнувшись в смоляную шерсть, которую ласково пропустила сквозь пальцы. - Так это ты перебил все зверье в лесу и переломал деревья?
        - Нет. Это сделала маленькая царица, - мурлыкнул шеду в ответ, и я внутренне содрогнулась. - Мы были неподалеку, когда она собрала вокруг себя все местное зверье, а потом попыталась погладить одного из оленей, но… Хлоп! Что-то пошло не так. По целому стаду будто разом бульдозер проехался! Маленькая царица так сильно испугалась, заплакала… И снова куда-то побежала. Хорошо, что мы не успели подойти к ней слишком близко, бр-р!
        - Значит, ты цел, Монтаг?
        - Почти. Отравленное древко колдуна Вуду почти достало до сердца, поэтому мы так долго добирались до дома. Пришлось много охотиться по пути, чтобы исцелиться.
        Монтаг звучал беззаботно, почти весело. Окончательно придя в сознание, я приподнялась на локтях с лоснящейся шкуры и свесила вниз руку, чтобы ощупать проплешину на его боку - след от колотой раны.
        - Это Рафаэль с тобой сделал?
        Монтаг мяукнул, совсем как Штрудель, и перепрыгнул поваленное дерево, заставив меня подскочить и вцепиться ему в холку, чтобы не свалиться. Если раньше он был размером с пантеру, то теперь смог бы задавить даже мерина.
        - Прости, что оставила тебя в ковене Вуду, Монтаг! Это был отвратительный поступок!
        - Шеду переводится как «хранитель царей», - обиженно напомнил Монтаг. Его выпущенные когти оставляли на промерзлой земле длинные полосы. - Мы есть пазузу, ламмасу, алад, лама, химера, сфинкс… Как ни назови - мы защитники. И мы защитили.
        - Как же ты сбежал от Рафаэля?
        - Мы не сбегали. - Монтаг повернул ко мне голову, и кошачьи глаза сверкнули в зареве заката, как два рубина. - Мы его сожрали.
        Сказать, что меня обрадовало услышанное, - значит не сказать ничего. И в то же время я содрогнулась: как сообщить об этом Зои? Не станет ли она тосковать по Рафаэлю? Как-никак он родной сын той, что является половиной ее души. Если, конечно, Монтаг говорит буквально…
        - Когда Рафаэль выпустил нас из шкатулки, чтобы принести в жертву лоа Кальфу, мы напали на него. Ох, то была славная схватка! И очень вкусная. - Монтаг облизнулся, и я разглядела черточки шрамов, украшающих его переносицу. Левое ухо было надорвано, а мех на груди выглядел куцым, как рана на боку от древка.
        Нет, все-таки Монтаг говорил буквально.
        - Оказывается, магия Вуду на вкус действительно как пирог из чечевицы! - продолжил хвалиться он. - Мы наелись досыта, но потом нам захотелось еще… К тому моменту как раз подоспели новые ведьмы. Ковена Вуду стало на четверть меньше, но это же не беда, правда? Мы бы, кстати, и сейчас не отказались от пончиков. Сэм приготовит нам пончики, а?
        - Думаю, приготовит. Он очень скучал по вам. Даже накричал на меня, когда узнал, что я оставила вас у Рафаэля, - вспомнила я задумчиво, опускаясь Монтагу на шею и обвивая ту руками, чтобы было легче держаться. Хвост его вилял из стороны в сторону, пушистый и длинный, точь-в-точь как у мейн-куна, если бы не скорпионье жало на кончике. - И я тоже скучала.
        - Чуть не умерла без нас, да? - хрюкнул Монтаг и заурчал в два раза громче. Я прижалась ухом к его позвонкам и закрыла глаза.
        - Да. Дважды. Или трижды. Тут завелся один Паук…
        - Мы любим давить пауков. Забавные букашки! Не бойся, Верховная: твой Принц Дураков переловит их всех!
        Мимо плавно тек кленовый лес. Кажется, я снова успела задремать, зарывшись в мускусный мех, когда Монтаг наконец-то остановился. Мне даже не пришлось просыпаться и слезать: вместо этого кто-то самостоятельно снял меня с шеду и, подхватив под коленки и поясницу, понес в дом.
        - Нагулялась? - спросил Коул, когда я сонно открыла глаза и увидела его румяные щеки, покусанные морозом. В пальто, шарфе и перчатках, он явно искал меня.
        Я устало замычала и спрятала лицо у Коула на груди. Он пронес меня мимо зеленого фургона, из окон которого лился свет. Джефферсон, очевидно, все еще сидел там - либо скорбящий, либо разрабатывающий план отмщения. Коул, однако, не выглядел так, будто беспокоился на этот счет. Раз так, то мне, возможно, тоже не стоит беспокоиться об этом. По крайней мере сейчас.
        На кухне, как всегда, скворчало масло и что-то жарилось. Рождественская ель почему-то лежала на полу, но Исаак уже поднимал ее и развешивал надколотые украшения обратно. Завидев меня, он улыбнулся и запечатлел на моем лбу отеческий поцелуй. Выглядел Исаак после слияния с диббуком как после крепкого сна - с сияющими глазами, румяный и бодрый. Никаких судорог и неконтролируемой дрожи, как это было раньше. Хоть кто-то из нас подружился со своим внутренним демоном!
        Теплая ванна быстро привела меня в чувства. Вдыхая пар с ароматом лимонного мыла, я задумчиво напевала и морщилась, пока Коул втирал цветочную мазь Завтра в мои шрамы, «разбуженные» Дуатом. Ему пришлось соскрести ее со дна и стенок банки - благодаря Ферн мази у нас почти не осталось. К счастью, чтобы боль прошла, хватило всего пары мазков.
        - Ты уезжаешь? - спросил Коул приглушенно, быстро сбежав по лестнице с третьего этажа, чтобы успеть перехватить Джефферсона уже почти на крыльце. Тот был одет в кафтан с кожаной отделкой, напоминающий броню, и держал за спиной несколько рюкзаков. В них что-то позвякивало - наверняка оружие.
        - Нет, - ответил Джефф, и голос его звучал неестественно буднично, словно это не его напарник валялся разорванный на части у нас во дворе. - Я еду хоронить Дария. Может, он и был придурком, но точно не заслуживает остаться… вот так.
        - Значит, ты вернешься? - уточнил Коул с плохо скрываемым облегчением. Признаться, что он не хочет, чтобы Джефферсон уезжал, было выше его достоинства. Точно так же было выше достоинства Джефферсона ответить родному племяннику что-нибудь кроме:
        - Да. Нужно закончить начатое с Пауком. Я слов на ветер не бросаю. Для охотника смерть, чья бы она ни была, - это не повод менять свои планы.
        Джефферсон почти не смотрел на Коула. Лицо у него выглядело усталым, как у всех у нас, и щеки уже покрыла недельная щетина. Меч Джефф, как всегда, держал при себе: я заметила, как он инстинктивно накрыл ладонью его рукоять, проходя мимо Исаака, все еще приводящего в порядок ель.
        Лишь у дверей Джефферсон остановился и, обернувшись к Коулу, задумчиво произнес:
        - Девочка… Хорошо, что девочка ожила.
        Даже Коул удивился услышанному и вопросительно оглянулся на меня, стоящую на лестнице второго этажа, облокотившись на перила. С кончиков волос у меня еще капала вода, но я задумчиво смотрела Джефферсону вслед: почему он сказал то, что сказал? Все еще чувствует себя обязанным Морган? Или просто понимает, что, окажись легенда об Эхоидун и исчезновении магии правдой, нам ни за что не справиться с Пауком?
        - Вы нашли ее?! - воскликнула Тюльпана, выпорхнув с кухни на хлопок входной двери.
        На Шамплейн давно опустилась ночь. Джефферсон растворился в ней, а спустя минуту из нее вышел Сэм: щеки его горели от мороза, а рыжие волосы спутались, посеребренные снегом. Я перегнулась через перила еще ниже, пытаясь высмотреть за его спиной Диего с Морган, но нет, их не было.
        - Диего остался в лесу, - ответил Сэм, тяжело дыша. - Пытался какие-то там фокусы со следами провернуть, но без толку. Как в воду канула! И следы у Нортгрейт-роуд пропали. Она точно двигалась к восточному побережью! Сейчас фонарь возьму и тоже вернусь, а то у меня, видите ли, нет этих ваших зеленых фар в ладонях… О, а кто это здесь? Монтаг, дружище!
        Все это время с кухни доносились чавканье, звон посуды и вой. Монтаг, едва втиснувшийся в дверной проем, вовсю опустошал холодильник с йольскими закусками. Услышав голос Сэма, он высунулся в коридор и облизал ему все лицо от подбородка до лба. Вопреки моим ожиданиям, Сэм только засмеялся в ответ и подхватил всеобщие причитания о том, что Монтаг непомерно вырос и теперь вряд ли поместится на своем любимом коврике у камина.
        - Если Морган не найдется к рассвету… - прошептала Тюльпана и сжала пальцы в кулак. Ее вспыхнувший взгляд уперся в арку, за которой тянулся длинный коридор, ведущий к чайному залу.
        Ферн вновь была запечатана в нем, и, судя по дребезгу фарфора, очередное заточение ей не нравилось. Возможно, именно так и стоило поступить с ней изначально - снова запереть где-нибудь далеко-далеко в горах, подальше от цивилизации и невинных людей. Вернуть Ферн в ту треклятую башню, заставить вспомнить, каково это - быть одинокой, сломленной и напуганной, какой была сейчас Морган там, в лесу. Каково быть канарейкой в золотой клетке, которая…
        Я передернулась. Подождите-ка…
        Вернуться в башню?
        - Одри, ты куда?
        Коул успел перескочить несколько ступенек и мягко придержать меня за запястье, когда я уже бросилась на второй этаж.
        - Приведи к нам в комнату Ферн через десять минут, - сказала я.
        - Что? Зачем? - Коул фыркнул: - Так и знал, что ты идешь не спать, а очередные проблемы решать. Или создавать!
        Я вырвалась и помчалась наверх. Как и жажду, вдохновение невозможно было сдерживать - его можно было только утолить. А дар сотворения и вовсе жил собственной жизнью. Мне никогда не удавалось придумать заклинание, которое было нужно здесь и сейчас… Зато мне отлично удавалось возвращаться в прошлое и распутывать его.
        Скрипка, казалось, соскучилась по мне за эти дни не меньше, чем я по ней - прикосновение к инструменту отозвалось легким ударом электричеством. Верхняя дека из ели, нижняя - из клена. Льняная олифа, блестящий черный лак и искусная позолота вдоль грифа, изображающая небесные созвездия. Скрипка переливалась в бликах свечей, расставленных на комоде, которые зажглись от моего присутствия. Алтарь Виктории и Рашель по-прежнему смотрел на меня из угла, усыпанный камешками белого кварца и связками остролиста. Я села в меловой круг и повернулась к нему спиной.
        Поворот, щелчок и поворот.
        Дверь закрыта на замок.
        Под кроватью монстров не ищи,
        Они скребутся у нее внутри.
        Ее рождение - злейший рок.
        Принцесса пустоты и мертвых вод.
        Лунь без крыльев и гнезда,
        Навеки в башне заперта.
        Слова сами сорвались с языка. Кажется, я даже вздрогнула, обнаружив, что пою. Музыка уже текла из-под пальцев, тягучая, точно смола. Медленная, нарочито ленивая мелодия напоминала этюды Крейцера. Смычок, правда, слушался меня с трудом: слабость еще давала о себе знать, и я почти жалела, что не послушалась Коула и не легла в постель. В одно мгновение музыка казалась исцелением, звонкая, а в другое - трагедией, дребезжащая. Она была горечью. И победой. И поражением. Она была всем, что я пережила тогда в горе Кливленд полтора года назад, когда мой родной отец сбросил демоническую маску, а Коул потерял зрение. Когда обнажилась правда во всей своей беспощадности и уродстве.
        Солнце село, боль ушла,
        Но ненасытна пустота.
        День и ночь слились в одно,
        Так сердце умерло ее.
        Я закрыла глаза и повела смычком быстрее, воображая - нет, вспоминая, - как выглядела башня Ферн изнутри. Винтовая лестница, уходящая к одинокой дубовой двери. Внутри - не спальня, а спичечный коробок. Бумажные бабочки порхают под потолком на лесках. Стены из крупной каменной кладки, источающие холод и одиночество; платяной шкаф, вручную расписанный красками; музыкальный ночник в розовом абажуре, детская кроватка с изголовьем в форме сердечка и множество игрушек, от кукол до плюшевых зайцев с чайным сервизом… И никаких окон. Вместо них - картины и витражи, подсвеченные магией, имитирующей солнечный свет. Все утонуло в пыли, паутине и песке времен… Все утонуло в страдании.
        - Одри, я не понимаю, что ты опять… Ого!
        Я доиграла последнюю ноту как никогда вовремя. Повеяло сквозняком. Открыв глаза, я увидела ту самую башню из своих воспоминаний, а обернувшись, заметила Коула, застывшего в дверях. Изумленно озираясь вокруг, он потер глаза и хорошенько всмотрелся в бархатный ночник, прежде чем робко ткнуть в него пальцем. Тот покачнулся, вполне реальный.
        - Это не иллюзия? - удивился он, и я положила скрипку на подогнутые колени.
        - Нет. Это ковен Кливленда. Точнее, его маленький клочок. Ты привел ее?
        Коул поджал губы и кивнул, просовываясь обратно в коридор, чтобы втащить за собой в комнату Ферн. Та брыкалась и кусалась, словно Коул вел ее на плаху, а уж когда завидела собственную спальню…
        - Выпусти! - взвизгнула она, задыхаясь в приступе паники, когда Коул захлопнул дверь и загородил ее собой. Тогда Ферн практически повисла на нем, впиваясь ногтями ему в лицо, пока Коул не вывернул ей руки и не толкнул ко мне. - Чего вы хотите?! Запереть меня здесь?
        - Я уже думала об этом. Может быть, позже, - протянула я, задумчиво стуча пальцем по щеке. - Но сейчас я просто хочу понять. Тот ритуал связи, которым я убила Джулиана, но который не сработал на тебе… Ты никогда не задавалась вопросом, почему так произошло?
        Ферн уставилась на меня, прорычав:
        - Потому что я сильнее тебя! Была.
        - Это вряд ли. У меня есть более правдоподобная теория… В Дуате я повстречала девочку, как две капли похожую на тебя. Ее тоже зовут Фернаэль. Говоришь, ты помнишь себя только с пяти лет?.. Дай-ка сюда ладонь.
        Ферн, кажется, успокоилась: щеки ее, пунцовые, начали светлеть, а дыхание стало ровным. Однако руку протянуть она отказалась, попятившись от меня к детской кроватке. Ее босые ноги теперь не прятало ни одеяло, ни бинты: моему взору открывались все сигилы и ритуальные отметины, испещряющие фарфоровую кожу от самых лодыжек. Жуткое - нет, жалкое зрелище. Заняв оборонительную позицию, Ферн волком смотрела то на меня, то на Коула, пока вдруг не включился музыкальный ночник. Я заметила, как Коул убрал за спину руку, и догадалась, что это он дернул за шнурок.
        Ферн оцепенела и зачем-то задрала голову вверх. Блики затанцевали на стенах и ее меловом лице. Усмехнувшись собственным мыслям, Ферн вытянула вперед руку и вдруг попыталась поймать пальцами тени от бумажных бабочек, висящих под потолком. Должно быть, именно так она развлекала себя в детстве.
        - Дай ладонь, - попросила я еще раз, отложив скрипку и поднявшись на ноги. - Посмотрим на твои истинные первые воспоминания.
        Ферн не понимала… Или просто отказывалась понимать. Она растерянно посмотрела на меня, но руку все-таки протянула. По полу застучала горячая кровь, когда я чиркнула по ней пальцем, будто ножом, и разрезала кожу магией.
        - Поворот, щелчок и поворот, - пропела я тихо, и комната переменилась снова.
        - Одри… - позвал меня Коул едва слышно, и я, проследив за его взглядом, попятилась к двери вместе с Ферн, чтобы уступить место двум маленьким девочкам.
        Те всплыли прямо у нас под ногами посреди ковра, затертый узор на котором было уже не разглядеть. Девочки сидели друг напротив друга, разложив между собой игрушечный чайный сервиз, и беззаботно хихикали. В отличие от башни, портал в которую я открыла на самом деле, они были уже ненастоящими - всего лишь бесплотные воспоминания, призраки, выуженные не из головы, но из крови.
        - Папа тебя наказывает? - спросила девочка в желтом платье со смешными рюшами, почти как у Морган. Волосы ее, золотисто-русые, были забраны в две тугие косички, а круглые серо-зеленые глаза напоминали гальку на изумрудной траве. - А меня вот мама любит! Она готовит мне шоколадный торт каждые выходные. Ты любишь шоколад?
        Девочка, сидящая напротив, насупилась, сжимая в маленьких ладошках игрушечную чашку. Мне даже не пришлось вглядываться, чтобы узнать в ней Фернаэль - ту самую, погибшую еще в детстве, а теперь обитающую в Царстве мертвых вместе с нашей матерью. Серые глаза с кошачьим разрезом, голубой ободок, закрытое лазурное платье со слишком высоким воротником… Она морщилась, терла ручку выше локтя, которая казалась толще другой, явно перебинтованная.
        - Люблю. Папа тоже носит мне шоколад, - пробурчала Фернаэль, переставляя блюдца между плюшевыми игрушками, рассаженными вокруг.
        - После того как сделает больно? - поинтересовалась другая девочка, и Фернаэль вспыхнула:
        - Он не делает больно! Он лечит меня. Сегодня мы закончим. Папа сказал, что это будет в последний раз. Он обещал…
        Силуэты детей вдруг начали таять, когда взрослая Ферн, считавшая себя моей сестрой, забыла про кровоточащую руку и потянулась к ним.
        - Кто это? - спросила она изумленно, и я ухватила ее за плечо, оттаскивая назад. Кровь Ферн, пролитая, еще шипела на полу, заставляя башню меняться… Заставляя ее выплевывать прошлое по кусочкам.
        - Разве не узнаешь? - спросила я. - Это же ты.
        Ферн посмотрела на место, где сидела маленькая Фернаэль, чьи очертания почти исчезли, и я покачала головой:
        - Нет, глупая, не это.
        Прошло всего несколько секунд, прежде чем башня явила нам новое воспоминание. Коул шумно выдохнул за моей спиной, и я услышала, как Ферн хнычет сквозь руку, зажавшую рот.
        - Тише, милая, тише! Осталось совсем немного, - бормотал Марк Сайфер, Верховный ведьмак ковена Кливленда, сгорбившись над детской кроваткой.
        Под ним, беловолосым тощим мужчиной с жестким лицом, распласталась его любимая дочь. Крупный медальон-скарабей с пульсирующим красным камнем раскачивался у Фернаэль над головой. Она жадно хватала ртом воздух, глядя в потолок, и с каждой секундой глаза ее все больше напоминали кукольные, теряя осмысленность. Платья на Фернаэль не было - только белье, пропитанное темно-бордовой кровью. Маленькая, щуплая малышка пяти лет уже познала на себе всю жестокость этого мира, истерзанная собственным отцом. В руках у того дрожал тонкий скальпель, блестящий в крупицах морской соли. Им он нанес Фернаэль дюжину свежих шрамов: на ногах, на руках, животе, плечах, шее… Теперь она истекала кровью, парализованная болевым шоком.
        - Милая… Нет-нет-нет! Стой! Смотри на меня, Ферни. Смотри! Как же так… Не смей умирать! Еще немного… Что же делать?.. Люсьен! Приведи сюда Кассандру. И Лизу! Немедленно!
        Марк Сайфер выронил скальпель и что-то зашептал над стремительно белеющей Фернаэль, сжимая в окровавленных пальцах свой медальон. Тот замигал усерднее… А затем вдруг потух. Марк чертыхнулся, и в этот момент дверь открылась. Даже Коул вздрогнул, отшатываясь в сторону, хоть и знал, что это всего лишь отголоски минувших дней - миражи, не более того.
        Тот мираж, что выплыл вперед, оказался тучной женщиной средних лет с длинной косой каштановых волос. Она прижимала к себе девочку, ту самую, что играла с Фернаэль в чаепитие. Лиза. Так ее звали.
        Лиза взвизгнула, увидев, что стало с ее лучшей подружкой, и тут же ударилась в слезы. Женщина утешительно похлопала ее по спине, с трудом не выдавая собственный страх. Стоило Марку обернуться к ней, как она нервно сглотнула и теснее прижала к себе дочь. Любой бы испугался на ее месте - от Верховного ведьмака с бесчеловечными голубыми глазами, забрызганного кровью родной дочери, точно не стоило ждать добра.
        - Сколько твоей дочери лет, Кассандра? - спросил он требовательно, и женщина тут же проблеяла, выдрессированная за долгие годы, как и весь ковен Кливленда:
        - Пять, ваше Верховенство. Она ведь родилась на два дня позже Ферни…
        - Она точно от моего брата? Ты не солгала? Отвечай!
        - Как я могу! Лиза - единственное, что осталось от него…
        - То есть у нее нет никого, кроме тебя? Верно?
        Губы женщины предательски задрожали. Даже догадываясь, к чему все идет, она бы не смогла защитить ни себя, ни самое дорогое в своей жизни.
        - У Лизы есть только я…
        - Замечательно.
        Марк щелкнул пальцами, и точно так же щелкнула шея женщины, повернувшись до упора. Она рухнула на пол замертво, едва не повалившись на дочь, и девочка завизжала так пронзительно, что даже у меня заложило уши.
        - Иди сюда!
        Марк схватил надрывающуюся Лизу за шкирку и подтащил к постели Фернаэль, буквально швырнув ее на залитые кровью подушки. Ферни уже билась в судорогах: губы ее налились фиолетовым, серые глаза закатились, а кровь почти перестала течь из надрезов - вся она уже вышла, впитавшись в матрас. Лиза перепачкалась тоже, прижатая ко лбу полумертвой подруги жесткой хваткой Марка. Его шепот заставил их обеих замереть… И соединиться.
        - Sibstitisyon nan majik ak nanm!
        Лиза соскользнула с постели, а Фернаэль застыла раз и навсегда… Но прежде они обе засияли, как падающие звезды. Сияние это вспышкой ослепило Марка, а затем, собравшись в круглый искристый пучок, впорхнуло в Лизу. Я уже видела подобную вспышку прежде - точно такая же озарила все озеро Шамплейн, когда погиб Джулиан… Когда Верховенство, покинув умерщвлённое тело, обрело новый приют.
        - Все будет хорошо, моя девочка, - прошептал Марк Сайфер над Лизой, мягко поднимая ее, бессознательную, на руки.
        Тело родной дочери, истекшее кровью на детской кроватке, больше не интересовало его. Марку был нужен лишь новый сосуд, которым и стала Лиза. Волосы ее, золотисто-русые, начали светлеть… Открой она глаза, Марк бы несомненно увидел в них глаза Виктории Дефо, а еще несколько годами позже смог бы разглядеть даже черты ее лица. Верховенство, отобранное Sibstitisyon, было чем-то б?льшим, чем просто сила.
        Это был отпечаток души.
        - Вот проснешься и забудешь об этом досадном недоразумении, - улыбнулся Марк, перешагивая тело мертвой Кассандры, чтобы вынести Лизу из комнаты. - Моя маленькая Ферн. Раз по-другому не вышло… Что же, мы начнем все сначала.
        Башня затихла. Кровь, затопившая ее, растаяла вместе с призраками прошлого, вернув клубящуюся пыль и мусор, что поселились здесь после истребления целого ковена. Сердце у меня колотилось, но я могла лишь догадываться, что чувствует Ферн, стоящая рядом. Все это время она не двигалась, и даже Коул, подпирающий собой дверь, был сам не свой: шокированно качал головой, не веря в то, что это вообще возможно - быть таким чудовищем, как Марк Сайфер.
        - Тебя зовут Лиза, - произнесла я, взглянув на Ферн. - Ты всего лишь обладательница Верховенства, но не истинная Верховная. Марк пытался сам заполучить его… Но он мужчина. И он значительно старше. Может, Sibstitisyon и способен отнять магию, но даже ему не по зубам отнять Верховенство. Это не его выбирают - оно выбирает. Марк не подумал об этом. Он поторопился и случайно убил Фернаэль. А так как Верховенство отказалось признать его в качестве вместилища, оно бы умерло вместе с ней. Марк бы остался ни с чем. Найти достойную замену было единственным решением. К счастью, под рукой как раз оказалась ровесница-племянница… Одного пола. Одного возраста. Одной крови. Марк спас Верховенство с твоей помощью и решил впредь забирать его по кусочкам… Из года в год… Так безопаснее. Ты - его тайник. Вот и весь секрет, - договорила я с нервным смешком и перевела взгляд на Коула. - Расследование окончено.
        Он поджал губы и опустил глаза вниз, на Ферн, упавшую на пол. Она разбила колени, и кровь закапала вновь. Коул всегда отличался удивительной способностью видеть свет даже в самой беспросветной тьме… Но сейчас и его глаза были пусты. Мы просто стояли и ждали, пока Ферн, перестав трястись, вернет себе самообладание. Это случилось даже быстрее, чем я думала.
        Подорвавшись с пола, она схватила меня за горло и прокричала:
        - Я Фернаэль Сайфер-Дефо! Верховная ковена Кливленда и Верховная ковена Шамплейн. Я точно знаю, кто я, и ни одно заклятие этого не изменит!
        Затем она выпрямилась и рванулась к двери. В этот раз Коул не стал препятствовать и послушно отошел. Не оглядываясь, Ферн вылетела из башни обратно в особняк Шамплейн. Я же подняла скрипку и быстро провела смычком по струнам. Всего несколько нот - и вот мы с Коулом снова стоим посреди нашей спальни в окружении плавящихся свечей. За окном зима плакала мокрым снегом, и, прислонившись к груди Коула, я позволила себе заплакать тоже.
        Последняя из рода Дефо. Оказывается, одиночество выносить гораздо проще, когда ты знаешь, что на свете есть кто-то, в чьих жилах течет родная тебе кровь. Даже если этого «кого-то» ты и ненавидишь всем сердцем.
        - Семья не заканчивается на крови, - прошептал Коул над моим ухом, и его руки сомкнулись за моей спиной, удерживая на грани отчаяния. Я не видела, но чувствовала, что метки наши горят оранжевым, освещая добрую половину комнаты. - Иногда даже этой крови недостаточно… А иногда она не нужна вовсе.
        Коул ткнулся носом мне в щеку, и я смяла пальцами воротник его рубашки. Очень быстро он намок от моих слез. Коул обнимал меня так крепко, что мне даже не нужно было стоять: я могла подогнуть ноги и при этом все равно бы не упала. Коул держал меня. Всегда держал.
        - Одри!
        Тюльпана без церемоний ворвалась в спальню. С разводами фиолетовой туши в уголках глаз и все в том же ажурном платье, предназначенном для празднования Йоля, она выпалила:
        - Ферн… Ферн уходит!
        - Пускай, - ответила я, стыдливо утирая слезы. - Мне все равно.
        - Одри…
        - Да, Тюльпана?
        - Там, внизу… у нас гость. Тебе лучше спуститься.
        Я сразу должна была догадаться, в чем дело. Сосредоточенный, цепкий взгляд, погруженный внутрь себя; такие нахмуренные брови, что шрам, рассекающий правую, пролег глубже, став похожим на трещину. Как и в прошлый раз, Тюльпана отказывалась произносить ее имя, не говоря уже о том, чтобы встретить и поприветствовать самой. Она лишь дождалась, когда я приведу себя в порядок и спущусь вниз вместе с Коулом. Сэм и Зои уже стояли наготове. Я мимоходом заметила, что они все еще держатся поодаль друг от друга, но сейчас было кое-что гораздо важнее.
        На смену одной неприятности всегда приходит другая.
        - Аврора, - вздохнула я устало.
        - Добрый вечер, ковен Шамплейн, - произнесла Королева Шепота, сложив руки, облаченные в лиловые замшевые перчатки, на скрюченной рукояти своей трости.
        В двубортном пальто с золотыми пуговицами, манжетами и рыжей горжеткой, Аврора напоминала икону немого кино, как всегда, статная и прекрасная. В последний раз я видела ее старухой, задушенной моими Вестниками даров, но теперь Аврора снова дышала молодостью. Утонченное лицо с нежными чертами и хорошеньким носиком разрумянилось от мороза, а пухлые губы блестели от глянцевой помады. Волосы цвета незрелой вишни колыхались за ее спиной, как плащ, доставая до самой поясницы.
        - Ох, что это я! Негоже заявляться в Йоль с пустыми руками, - встрепенулась Аврора и сделала шаг в сторону.
        Диего, вошедший в дом, мягко вел Морган за плечи. В одном желтом платье, но уже чистом, словно на нем и не было никакой крови, Морган смотрела себе под ноги. Она даже не моргнула, когда Диего ласково стряхнул снег с ее всклоченной макушки. А я вдруг заметила, что на шее у Морган больше нет оловянного крестика… Как и нет каких-либо эмоций в потускневших глазах.
        - Пастух вернул заблудшего агнца в стадо, - ощерилась Аврора самодовольно. - За это пастуху полагается горячий суп и ночлег. Проводишь меня на кухню, Одри? Есть разговор.
        X. Santa-Muerte
        - А вы знали, что Мексика занимает четвертое место в мире по биологическому разнообразию? Пять видов климата и девять экосистем!
        Тихий океан тянулся параллельно извилистой дороге, как шелковая лента из атласа, которой моя младшая сестренка Эмма любила подвязывать волосы. Даже издалека было слышно шипение пены, когда двухметровые волны накатывали на берег. Кроме океана, взгляду и не за что было уцепиться: голые равнины да коричнево-белый песок. Редко где можно было заметить поросли грушевого кактуса или юкки. Этот скудный пейзаж, как и температура в тридцать пять градусов по Цельсию, навевал мне ностальгические мысли о пустыне Мохаве. Как и там, здесь даже в декабре было легко получить солнечный удар, если долго ходить без панамы. Кондиционера едва хватало, чтобы охладить салон арендованного внедорожника, и я незаметно приоткрыла окно. Сквозь щель потянулся душный воздух, несущий сладость тростникового сахара и остроту чили из фургонов-закусочных, припаркованных на дороге. Машин и туристов встречалось все меньше и меньше по мере того, как мы удалялись от Тихуаны и продвигались в глубь Нижней Калифорнии, пока и вовсе не съехали на бездорожье.
        - В Мексике обитает более пятидесяти видов колибри и несколько видов пеликанов, а шестьдесят процентов фауны составляют разнообразные кактусы…
        Исаак перелистнул страницу путеводителя, купленного на заправке, и Диего, сидящий впереди, ненавязчиво сделал радио громче. В тот же миг телефон на моих коленях завибрировал, высвечивая номер Тюльпаны. Закрыв окно, чтобы песчаная пыль не летела в глаза, я быстро прочитала:
        «ВСЕ ПОД КОНТРОЛЕМ. АВРОРА ЗАНИМАЕТСЯ С МОРГАН В ОРАНЖЕРЕЕ. Я СЛЕЖУ».
        От «Аврора» и «Морган» в одном предложении мне уже становилось дурно, а от мысли о том, чему она может ее научить, и вовсе пересыхало во рту. Я до сих пор не понимала, как это случилось: я с одной половиной ковена в Мексике, а Аврора с другой половиной ковена в Шамплейн. Доверить ей приглядывать за самой царицей ведьм было верхом безрассудства!.. И все-таки я согласилась на это. Как же так получилось?!
        Впрочем, я прекрасно помнила как.
        - Ты предлагаешь мне отправиться в Санта-Муэрте, а тебя оставить здесь, в сердце моих земель, обучать Морган? - со смехом переспросила я тогда на кухне особняка, когда Аврора, заявившись ко мне на порог, потребовала чашку горячего супа. Конечно, на самом деле ее интересовал далеко не суп: взобравшись на высокий стул за кухонной стойкой, она нянчила в руках бокал с мускатным вином и хитро улыбалась.
        - Предлагаю, - кивнула Аврора. - А чего здесь думать? Наша прославленная Konigin[11 - Konigin - царица (нем.).] впервые убила человека. И не как ты, посредством ритуала связи, а собственными руками… Это непросто пережить. К тому же Морган - четвертая реинкарнация, я верно поняла? В ее теле всего одна душа, но ведет она себя так, будто воительница Морриган - отдельная сущность, просыпающаяся, когда ей заблагорассудится. Это опасно! Морган должна принять себя: шумерская богиня, Эхоидун из ковенских легенд, кроткая девочка, ирландская воительница - все это она одна. Нет никаких четырех воплощений - есть только Морган. Но если она не смирится с этим… Дальше будет только хуже. А ты знаешь, как это бывает.
        Аврора стрельнула фиалковыми глазами на мои руки, внутреннюю сторону которых когда-то увивали чернильные вены, отравленные Шепотом. Они больше не напоминали о себе и не чесались, но я все равно рефлекторно одернула рукава, в глубине души жалея, что успела ввести Аврору в курс дела касательно пророчества о Девяти Началах.
        - Кому, как не Королеве Шепота, учить девочку дружить со своей тьмой? - продолжила Аврора свой монолог. - Смерть высвободила ее истинный потенциал. Теперь им нужно научиться управлять. Видела тех мертвых зверей в лесу? Морган вывернула их наизнанку случайно. - Я содрогнулась, вспомнив ужасное зрелище, а заодно вспомнила и то, что произошло буквально час назад: пытаясь зажечь камин, Морган зажгла абсолютно все свечи в доме. Явно прочитав мои мысли, Аврора кивнула: - Именно. Ее магия стала больше. Теперь, если она теряет концентрацию, эта магия выплескивается, как бурный поток. Я помогу Морган обуздать его, а ты в это время разузнаешь все о своем диббуке, за которым вы гоняетесь, как шавки за почтальоном. Не тащить же тебе малышку в Мексику, когда она в таком плачевном состоянии и так… нестабильна.
        - Какой тебе с этого прок? - сощурилась я, ставя чашку с душистым зеленым чаем в раковину и бросая невольный взгляд на задвинутые створки двери, за которыми что-то посыпалось. Наверное, книги с тумбочки, на которую Коул слишком сильно оперся, подслушивая. - Только не делай вид, что тебе не плевать на смертных и их детей. Давай честно: хочешь прибрать к рукам Эхоидун? Думаешь, она переметнется к Шепоту?
        Аврора растянула губы в жеманной улыбке и покачала головой. От этого локон вишневых волос, забранный за ухо, скатился ей на щеку. Звякнул бокал с вином, возвращенный на столешницу, и Аврора сказала то, что я ожидала услышать:
        - Мне плевать на детей. Пусть Паук отрывает им головы и руки, пусть матери смотрят на это и льют горькие слезы - до тех пор, пока это не дети и матери Шепота, я и пальцем не пошевелю. Только не ради смертных… Ты и твоя мамочка сами взвалили на себя ответственность за них. Мне же это неинтересно. Так что дело не в детишках, ты права, но и не в моих амбициях тоже. Я пришла и предлагаю свою помощь лишь потому, что Морган сама позвала меня.
        - Она звала всех Верховных! - раздраженно парировала я. - Я тоже слышала песнь Эхоидун. И Тюльпана…
        - Может, вы и слышали, но слушали ли вы ее? Морган страшно. Я вижу в ней себя. - И когда я нервно хохотнула, едва сдерживая остр?ту на тот счет, что едва ли Морган похожа на эгоистичную маниакальную стерву, Аврора продолжила: - Мне было двенадцать, когда работорговцы подарили меня королю франков Хлодвигу I. Я стала его наложницей. На тот момент у меня не было ни магии, ни каких-либо предпосылок к ней, но в первую же ночь, когда он насильно разделил со мной ложе, я остановила его сердце. Желала ли я ему смерти? Да. Но хотела ли я убить его? Нет. Я сбежала и даже пыталась покончить с собой, считая себя не только опороченной, но и проклятой… Примерно то же самое сейчас чувствует Морган. Тебе тоже доводилось чувствовать себя так, я знаю, - вдруг сказала Аврора, и я содрогнулась, радуясь, что успела убрать из рук чашку, иначе бы выронила ее. - Однако у тебя полно других забот, а мне как раз в последнее время очень скучно… Alle Gewasser flie?en ins Meer[12 - Alle Gewasser flie?en ins Meer - немецкая поговорка «Все воды текут в море».].
        Я заняла стул напротив и, подперев рукой подбородок, призадумалась. Аврора Эдлер - тысячелетняя ведьма с черным как смола прошлым и такой же черной душой. Само зло целовало ей руки, и теперь следы этих поцелуев прячут перчатки из лиловой замши. Кому, как не Авроре, известно о боли, скитаниях и ненависти? Ведьма, сгубившая половину жителей Страсбурга, отнявшая жизни у тысячи мужчин во имя собственного долголетия и предавшая родную дочь… Мы всегда стремились окружить Морган светом, будто она цветок, что способен проклюнуться лишь в лучах солнца. Но Морган - это сталь. Ей нужен не свет - ей нужен огонь.
        - Я вернусь быстро, учти, - произнесла я. - Тюльпана останется здесь вместе с вами. В мое отсутствие она хозяйка Шамплейн.
        Аврора скуксилась, как будто я предложила ей сходить в церковь и исповедаться. Что же, теперь дело оставалось за малым - снабдить ковен поручениями и собрать мини-группу для несанкционированного вторжения в Санта - Муэрте.
        Сэм открестился от этой затеи сразу же, как я сказала слово «Мексика». Все еще хмурый после ссоры (разрыва?) с Зои, он молча собрал сумки и заявил, что, пока мы будем «коптиться на солнышке», он планирует пожить в Берлингтоне и наконец-то заняться детективной работой. Зои увязалась в город вместе с ним под предлогом, что у нас кончаются фимиамы и свечи. На деле она, конечно, все еще не оставляла надежды примириться с Сэмом… И не хотела попадаться Морган на глаза. Пускай я и злилась на Зои, но в глубине души понимала ее. Потому мы даже обнялись напоследок, как раньше. Затем они забрались вместе с Сэмом в старенький серый «Форд» и уехали из Шамплейн, едва наступил вечер.
        Тюльпана восприняла новость проследить за Авророй и Морган как вызов. Вид последней, раскачивающейся в кресле-качалке у камина с давно остывшим какао в руках, в любом случае не оставил ей выбора. Переодевшись в теплый кашемировый свитер и спальные штаны, она сама выбросила свое желтое платье в мусорное ведро, пускай с него чудесным образом и исчезли все пятна крови. В ванной Морган пробыла не меньше трех часов, отмываясь не от грязи, но от самоуничижительного отвращения, что разносилось по дому глухими всхлипами. После этого Морган пришла в гостиную, забралась в кресло и просто сидела так, не двигаясь. Благо она хотя бы говорила с нами, пусть и односложно: «Да, пожалуйста», «Нет, не нужно», «Спасибо, все хорошо». Каре-зеленые глаза вбирали тепло пламени, трещащего в камине, но оставались холодными. Длинные пальцы в агатовых перстнях без конца растирали бледные маленькие ладошки, но впервые в жизни, даже сидя у Диего на коленях, щеки Морган не покрывались румянцем.
        Уговорить Диего оставить ее в покое и провести нас в Санта-Муэрте - а он единственный мог это сделать - было настоящим испытанием. Чтобы подольше побыть с Морган перед отъездом, он даже отказался собирать вещи, заявив, что ему хватит футболки и рваных джинсов, которые уже были на нем. Исааку тоже потребовалось на сборы всего минут десять - солидную часть его вещей всегда составляли географические карты и книги. Теперь, с прирученным диббуком на запястье, он мог оказаться крайне полезным. Нужно было только решить, что делать с Джефферсоном: охотившийся на Аврору Эдлер долгие годы, он вряд ли не предпринял бы попытки убить ее, вернувшись в Шамплейн и столкнувшись с Королевой Шепота нос к носу. Благо эта проблема решилась сама собой: через час Джефферсон сообщил Коулу по телефону, что у него нарисовалось кое-какое неотложное дело, по которому ему срочно нужно в Бостон, поэтому вернется он к концу недели. На всякий случай заповедовав Авроре не убивать дядю Коула, если тот нежданно-негаданно нагрянет, я взяла в руки костяной мел и принялась рисовать круг на полу посреди коридора. Для перемещения на
такие дальние дистанции, как расстояние от Вермонта до Мексики, требовался полноценный ритуал.
        - Ковен Санта-Муэрте живет в городе Камалу? - спросил Исаак, бегло разглядывая карту Диего. - Я думал, что в Мехико…
        - Не там и не там. - Диего натянуто улыбнулся, отряхивая от соляного мелка руки. - Ковен проживает в Лакандонских джунглях в штате Чьяпас, но телепортироваться напрямую туда нельзя - как и Шамплейн, ковен защищают чары. Быстрее всего мы попадем туда через Камалу - там есть особая дверь…
        Уже через полчаса мы стояли посреди кактусовых зарослей, однако не в Камалу, как планировали, а в пригороде Сан-Диего: как оказалось, ковен Санта-Муэрте запечатал не только джунгли, но и всю страну. Мне даже не хватало воображения представить, как им это удалось. Выброшенные на границе между США и Мексикой (благо не расщепленные на атомы от столкновения с барьером), мы еще два часа искали, где можно арендовать машину, чтобы добраться до Камалу по старинке.
        В глубине души я была даже рада этому: навигатор обещал, что дорога до Камалу займет по меньшей мере пять часов. Я наконец-то отоспалась, растянувшись на задних сиденьях комфортабельного внедорожника. Песчаные пейзажи все еще проносились мимо, когда я проснулась. Тогда, достав из рюкзака половинки пр?клятого ошейника, прихваченного из Шамплейн, я размялась и принялась изучать их, слушая вполуха.
        - Хм, а в учебниках по истории такого не пишут! - воскликнул Исаак и перелистнул очередную страницу путеводителя. - В мире принято считать, что национальный напиток Мексики - текила, но на самом деле это мескаль. Его производят из… Эй!
        Он не успел дочитать, поскольку Диего незаметно повел указательным пальцем и путеводитель, подхваченный ветром, самовольно выпорхнул в открывшееся окно.
        - Еще один интересный факт о Мексике: ее жители не любят зануд. - Диего улыбнулся так обворожительно, что даже у Исаака не нашлось сил разозлиться на него. - На, займи рот чем-нибудь полезным!
        Диего впихнул Исааку в руки последнюю энчиладу с курицей, оставшуюся на дне разоренного нами бумажного пакета. Купленные по пути после целого дня стресса и странствий, эти лепешки казались настоящей пищей богов: щедро сдобренные кукурузой, жареным луком и чили. Обертка от моей порции и трех порций Монтага, дремлющего в золотом браслете на запястье, уже давно валялась где-то под сиденьем. Там же валялся и пакетик от сахарных чуррос в корице. Вся еда в Мексике была острой, жирной и очень сытной, а оттого невероятно вкусной!
        Каждые пять минут я ловила на себе взгляд теплых карих глаз в зеркале заднего вида. Подсвеченные полуденным солнцем, они светились, медово-янтарные. Пускай я и не видела лицо Коула целиком, но чувствовала, что в такие моменты, ведя машину, он слегка улыбается. Возможно, оттого, что иногда я не справлялась с желанием показать ему язык.
        - Да-да, сворачивай вот здесь, на развилке. Почти приехали! - бодро объявил Диего, когда в окне все чаще стали мелькать приземистые домики - сплошь чумазые и обнищавшие. Если бы не люди, снующие в пыльных окнах, можно было бы решить, что они и вовсе заброшены.
        В конце концов Коул остановил машину в тени эпифитов. Все тут же зашуршали рюкзаками и высыпались из авто.
        От жары воздух делался густым и вязким: вдыхать его было почти физически больно, будто пытаешься проглотить сразу целый половник бульона. Я оглянулась: позади простиралась нагая деревня без какой-либо растительности, а впереди, всего в нескольких ярдах, уже начинался лес из тополей и пихты. От него веяло прохладой и амарантом. Такой была почти вся Мексика: где-то города действительно напоминали песчаный и вымерший Мохаве, а где-то - зеленые и цветущие джунгли Амазонии.
        Я поправила перекрученную юбку из шелка и отлепила обтягивающую чоли от живота: только вылезла из машины, а уже взмокла!
        - Дверь находится здесь? - осведомился Исаак, разминая затекшие мышцы, пока Коул доставал из багажника наши вещи. В бежевых бриджах, кроссовках и белоснежном поло, он бы легко сошел за туриста, если бы не раскачивающийся на поясе навахон. - Хм, похоже на постройки племени Кора, проживавшего в Наярите и уничтоженного конкистадорами. Но, насколько я помню, в Нижней Калифорнии народ naayarite никогда не жил…
        - Ты, как всегда, блещешь эрудицией, мой друг, - улыбнулся Диего, похлопав его по спине, и лишь тогда я перестала любоваться своим нарядом и заметила не просто лес, а то, что возвышалось над ним.
        - Это что, пирамиды майя? - удивился Коул, захлопнув багажник.
        Из-за деревьев выглядывала лишь острая верхушка башни, напоминающая шпиль. Диего, подмигнув нам обоим, тут же устремился к ней. Было сложно не заметить, как он возбужден: все пять часов, что мы ехали, он не сомкнул глаз и нервно тарабанил агатовыми перстнями по стеклу. Во время остановок в закусочных и на автозаправках Диего успевал перезнакомиться со всем персоналом, лишь бы поболтать на испанском. В татуировках, пирсинге и потрепанной одежде, он идеально вписывался в местный колорит. Это было возвращение в родную стихию - мир, который всегда оставался близок Диего по духу. Однако чем ближе мы подбирались к его телепортационной двери, тем тревожнее становился Диего. Ведь твой первый ковен - это то же самое, что первая семья. Ты никогда не забудешь его… И в глубине души всегда будешь хотеть вернуться.
        - Это построили не майя, - сознался Диего, когда мы, оставив джип и продравшись сквозь неприветливую кромку леса, поросшую лианами, оказались у подножья археологических достояний. - Это построил ковен Санта-Муэрте. Пирамида и есть дверь.
        Сняв с моих волос веточку щирицы, Коул подал мне руку и помог перебраться через каменный дол, наполненный застоявшейся дождевой водой: тот отделял джунгли от маленького клочка древней (или на самом деле не древней) цивилизации. Вблизи пирамида выглядела не так внушительно, как издалека, и представляла собой обычные руины. В ней не было ни окон, ни дверей - лишь одна-единственная арка красовалась на самой вершине, из-за чего пирамида напоминала часовню. Основание же окружали крошащиеся колонны и цветущие кипарисы, из которых доносился щебет джакамаров.
        - Хм, действительно не майя. Это ведь обычные сигилы, - поняла я, приглядевшись к знакам, вырезанным прямо на ступеньках, по которым мы поднимались. - Сигилы и латынь… «Святейшая Смерть есть наша спасительница и заступница».
        - Все племена майя строили пирамиды из смеси известняка с песком, а это обычный крашеный кирпич, - разочарованно вздохнул Исаак, ткнув подобранной веткой в свод пирамиды: с диббуком на запястье и после тренировок с Луной он взобрался на вершину пирамиды за считаные секунды. - Этому месту максимум пара сотен лет.
        - Ага, мы почти ровесники, - выдавил Диего сквозь одышку, когда догнал Исаака. Согнувшись пополам и пробормотав что-то о том, что пора бросать курить, он посмотрел вниз на нас с Коулом: путаясь в юбке, я едва преодолела половину ступенек, и Коул вежливо плелся позади. - Это единственная дверь, от которой у меня сохранился ключ. Именно через нее я и покинул ковен.
        - А ты уверен, что Санта-Муэрте не стоило предупредить о нашем визите? - серьезно спросил Коул, когда, не вытерпев, перекинул меня через плечо и быстро взлетел наверх к остальным. - Что, если они нападут? Заявляться в чужой дом, вышибив дверь с ноги, - не лучший способ подружиться.
        Диего только отмахнулся, уже рисуя что-то окровавленными пальцами, проколотыми заклятием, вдоль проема арки. Увидев, как светится его кровь, оставленная в нечитаемых рисунках на камне, я обрадовалась: значит, нам не придется блуждать внутри пирамиды - сам вход в нее и есть вход в Санта-Муэрте. В доказательство этого за порожком арки уже сгущалась тьма, не позволяя разглядеть что-то, кроме стен, опутанных плющом и лианами.
        - Готово! - объявил Диего вскоре, вытирая кровоточащие пальцы о штанину. - Только учтите: у Хоакина всегда был скверный характер, а власть всегда делает характер лишь хуже. Вдобавок восемьдесят процентов ковена - некроманты… Предоставьте разговор с ними мне. А теперь возьмитесь за руки.
        Коул послушно сжал мою ладонь в своей, а Исаак схватился за мой локоть. Свободная же рука Коула легла на эфес навахона, торчащего из ножен. Сколько бы Диего ни убеждал его, что никакой драки не будет, Коул готовился к худшему. Как и Исаак, рефлекторно поправивший проклятые часы и свой заскрежетавший протез. Нас было всего четверо, а ковен Санта-Муэрте насчитывал по меньшей мере сотню ведьм и ведьмаков… Но я почему-то совершенно не боялась. Только поправила съехавшую лямку рюкзака.
        «ПРАВИЛЬНО. НЕ ИХ БОЙСЯ - БОЙСЯ ПАУЧЬИХ СЕТЕЙ. ИЗ УЛЬЯ МОЖНО ВЫБРАТЬСЯ, А ИЗ ПАУТИНЫ - НЕТ».
        - Слава тебе, Сантисима Муэрте, - прошептал Диего, закрыв глаза. Синие волосы его потемнели, как и пирамида за аркой. Мне вдруг почудился гул барабанов: джунгли за нашими спинами тоже откликнулись на призыв. - Добрая и прекрасная, ты есть любовь, и доброта твоя бесконечна. Если я буду как бродяга в пустыне, укажи мне путь домой. Если нет мира вокруг, и нет воды, и нет пищи, помоги мне найти мой дом.
        А затем Диего развернулся, схватил стоящих по бокам Коула с Исааком за грудки и втащил нас всех внутрь пирамиды.
        Мы едва не покатились кубарем, споткнувшись друг о дружку, но быстро сориентировались и рассредоточились по комнате, в которой очутились. Это были уже не руины и даже не задний двор ковена - это была богато обставленная спальня. Огонь в камине источал живительную прохладу вместо тепла, а со стен на нас смотрели изысканные картины в стиле рококо и фамильные гобелены с символикой флер-де-лис - королевской геральдической лилии. Лепнина по углам, витражные окна, жаккардовые кресла и хрустальная люстра… Все казалось родным, слишком уютным для ковена, что поклонялся Святой Смерти и прятался в лоне дождевых лесов.
        - Мы что, в особняке Шамплейн? - озвучил мои мысли Исаак, осматриваясь.
        Диего уже стоял возле письменного стола, заваленного старыми вырезками из газет. Задумчиво покрутив между пальцев перьевую ручку, он ответил с напускным весельем:
        - Все в порядке, это только спальня Микаэлла такая. В свое время он исколесил всю Европу… Любил собирать антиквариат и всякие безделушки в позолоте. Даже манеры у него были как у коренного британца!
        Я бы нашла, что пошутить, но вместо этого засмотрелась на постель в алькове. Разобранная и скрытая за ширмой из черепашьего дерева, она была застелена небесно-голубым бельем… И завалена разномастными женскими платьями вперемешку с головными уборами, туфлями и украшениями. Диадемы, кольца, колье…
        - А кому эта комната теперь принадлежит, Диего?
        Проследив за моим взглядом и выбросив ручку, он приоткрыл рот, но закрыл его, осознав, что ответ «Хоакин» вряд ли совпадает с реальностью.
        - Одри!
        В тот же миг комнату накрыл оглушительный вой, источаемый самими стенами. Затем последовал удар - прыткая тень обрушилась на меня откуда-то с потолка, и я упала, покатившись к ширме вместе со своим рюкзаком.
        Тень оказалась не чем иным, как тощей блондинкой с татуировками роз на лице и изумрудными глазами. Она едва не порвала свою изящную шемизетку, когда, истошно визжа, вскочила на меня сверху. Следом послышался гвалт, топот ног и хлопок распахнувшейся двери: в комнату влетела целая свора разнообразных некромантов. Как и всегда, Коул оказался прав - не стоило рассчитывать на теплый прием, вторгаясь без спроса.
        Исаак за секунду сбросил сумки с вещами и оброс броней из колышущейся тьмы. Обсидиановые когти громко лязгнули, ударяясь о чьи-то чары. Разложив навахон, Коул бросился ко мне через комнату и схлестнулся с ведьмой в капюшоне, выскочившей ему наперерез с воплем «Hordos!». Все вокруг завертелось, утонуло в хаосе за считаные секунды… И за те же секунды вдруг улеглось, стоило в месиве из дерущихся тел пронестись бирюзовой макушке. Следом откуда-то раздалось:
        - Dejad de pelear![13 - DEJAD DE PELEAR! (исп.) - Перестаньте драться!]
        Кричал, однако, не Диего, а плотно сбитая девушка с волосами краснее раскаленной магмы, которую он за руку развернул к себе лицом. Она сжимала осколок мутного стекла с проклятием разложения, но тут же выронила его, ахнув, и бросилась разнимать остальных:
        - Basta![14 - Basta! (с исп.) - Хватит!] Это же Диего!
        Драка прекратилась, но рычащая ведьма все равно не слезла с меня. Она держала мои скрещенные запястья, а я, сама не знаю почему, даже не вырывалась. Лишь внимательно всматривалась в ее лицо, точнее, в узор из шипов, зеленых плетей и бледно-розовых бутонов на правой его половине. Стебли садовых роз у виска, шипы возле уголка глаза, раскрытые бутоны на щеке… На смуглой коже татуировка казалась почти прозрачной. Нежной, аккуратной… И смутно знакомой.
        - Эмиральда! - гаркнула на нее красноволосая ведьма. - Оставь ее!
        «Моя сестра, Эмиральда, должна была стать Верховной вместо меня… Пока не сошла с ума».
        Эмиральда. Сестра Луны, потерявшая рассудок в Ведьминой башне, освоившая магию Шепота и изгнанная из ковена Завтра. Ее я видела тогда на берегу Шамплейн, пришедшую вместе с черноволосым колдуном, Хоакином, сровнять мой ковен с землей по указке Ферн. Она же принесла ей клятву верности, которую затем забрала обратно при помощи Sibstitisyon. След этой клятвы я даже нашла взглядом, посмотрев чуть ниже локтя Эмиральды: безобразная неровная полоса, явно ритуальная. А ниже… ниже чернильные вены, как у меня, спускающиеся по рукам до самых пальцев и ногтей. Тьма, въевшаяся намертво.
        - Одри! - снова позвал меня Коул, уже отряхнувшийся и сложивший навахон, чтобы подбежать ко мне и помочь встать.
        От той улыбки, что озарила лицо Эмиральды при звуке моего имени, по спине побежали мурашки. Продолжая сидеть на моих бедрах, вдавливая их в пол, она по-птичьи склонила голову вбок и сощурилась. Клубнично-белокурые волосы, тонкие черты и почти костлявое телосложение превращали Эмиральду в красивую, но пугающую куклу. Между ней и Луной я не видела совершенно ничего общего, ни единого намека на родство, но это однозначно была она. Дикая… И неправильная.
        Эмиральда наклонилась к моему лицу и прошептала:
        - Ведьма-ведьма, пой со мной. Сегодня ты идешь домой!
        - Эмиральда! - вновь окликнула ее красноволосая ведьма, и Коул стащил с меня Эмиральду за шкирку, отбросив к комоду.
        Опрокинувшись на спину, Эмиральда приподнялась на локтях и улыбнулась мне. Это определенно было то самое безумие, но вместо страха я вдруг почувствовала… Близость?
        - Ты в порядке? - спросил Коул, подняв меня на ноги и бегло осмотрев на наличие травм. К счастью, их не было ни у меня, ни у Коула. Все случилось так быстро, что никто пострадать не успел.
        Эмиральда медленно поднялась. В длинной зеленой юбке с бахромой, совершенно босая, зато с золотыми браслетами на лодыжках, она почти не моргала. А заметив, как Коул загородил меня от нее, хихикнула и отошла к остальным.
        Исаак, уже вернув себе человеческое обличье, регулировал свой протез, зажатый в угол несколькими поджарыми ведьмаками. Пускай они и перестали нападать, но все еще окружали нас троих и нервно переглядывались. Должно быть, встречаться лицом к лицу с диббуком и охотником на ведьм, которого не берет никакая магия, им доводилось впервые.
        Комфортно себя чувствовал только Диего: громко хохоча, он уже вовсю обнимался с красноволосой ведьмой, пока не вспомнил о нас.
        - О! Совсем забыл. Познакомься, Адель, это мои друзья из ковена Шамплейн. Верховная Одри Дефо, ее атташе Коул Гастингс и ее демонический, но добродушный отец Исаак Грейс, - представил нас Диего, подведя свою ведьму поближе. Я кивнула и пробормотала что-то невнятное про радость встречи, пожав ей руку - жесткую, как у мужчины, и мозолистую. - А это Аделаида. Моя давняя подруга, бравый инженер и лучший тату-мастер, которого я встречал. Забьет вам всю спину так, что и не почувствуете! «Отец, сестра и я одной породы, и нам одна цена».
        - Ох, надо же, ты еще помнишь «Короля Лира»! Не зря Микаэлл столько над тобой бился. - Адель пихнула Диего локтем в бок, а затем с откровенным любопытством уставилась на нас троих.
        Фигуристая и крепкая, Адель совсем не выглядела враждебно, в отличие от остальных, зыркающих на нас исподлобья. Она действительно была до неприличия похожа на Диего! В одном только ухе Адель красовалось больше десяти сережек, а из носа торчала золотая штанга. Огненно-рубиновые волосы шли мелкими-мелкими волнами. Мускулистые руки, ноги под шортами и даже тыльные стороны ладоней - все в надписях на латыни, ацтекских письменах и знаках.
        - Хм, ковен Шамплейн, значит… - произнесла Адель, сложив руки на груди. Улыбка у нее была шкодливой, как у детей с несносным характером, а на щеках проступали такие же детские ямочки. - Вы что, французы?
        - Не совсем, - ответила я. - Шамплейн действительно родом из Франции. Какое-то время мы жили там, потом в Англии, а после переехали в США… Теперь живем в Вермонте.
        - Понятно, - хмыкнула Адель, едва дослушав. Она говорила с сильным испанским акцентом, но тем не менее грамотно. Остановив взгляд оливковых глаз на Коуле, она сощурилась и снова пихнула Диего под ребра: - Ну и кто из них тебя содержит, альфонс ты этакий? Небось этот милый мальчик, да? Опять за старое?!
        Коул посмотрел на него с немым укором, и Диего смущенно кашлянул в кулак:
        - Вообще-то я вступил в ковен Шамплейн, так что пользуюсь его ресурсами на законных основаниях…
        - Да ну?! Принес полноценный ковенант? - Адель выругалась на испанском и что-то крикнула в толпу ведьмаков, отозвавшихся веселым гоготом. - Один вопрос: а зачем вы ввалились к нам из Камалу? Мы подумали, на нас снова напал гватемальский ковен. Микаэлл же учил тебя этикету, Диего!
        Адель кивнула на платяной шкаф. Тот, расписанный вручную и покосившийся от старости, стоял напротив письменного стола. Его дверцы были слегка приоткрыты, и меня вдруг осенило: так вот откуда мы вышли! Портал, соединяющий пирамиду и Санта-Муэрте, прятался в шкафу, словно в сказках Клайва Льюиса[15 - Клайв Льюис - автор серии книг «Хроники Нарнии».].
        - По этикету Микаэлла нужно предупреждать ковен о визите за месяц до предполагаемой даты, - фыркнул Диего. - У нас не было столько времени!
        - Так ты пришел не потому, что соскучился? - Адель поняла это только сейчас и сразу поникла. - Что-то стряслось?
        - Да. У нас важный разговор к Хоакину.
        Все вдруг затихли. Исаак уже вовсю практиковал свои знания испанского с каким-то долговязым парнем, но принялся озираться, заметив то же самое: одно лишь имя Хоакина породило в комнате волнение. Напряжение затрещало в воздухе, будто близилась гроза.
        Адель ахнула, хлопнув себя по лбу, и глаза ее забегали по периметру комнаты, что-то выискивая. Точнее, кого-то.
        - Где Эмиральда?!
        За болтовней никто и не заметил, как Эмиральда выскользнула из комнаты. Уже спустя секунду после того, как мы обнаружили ее пропажу, в коридоре что-то загрохотало. То была трость с вороньим клювом вместо набалдашника, отстукивающая по полу каждый шаг. Дверь распахнулась, и ковен Санта-Муэрте прильнул к стенам, расступившись перед высоким колдуном с косой блестящих черных волос, лежащей на плече. Черты лица были резкими, словно их неаккуратно высекли из дерева ножом, а само лицо - длинным и узким, как у гончей. Большой прямой нос, тонкие губы и такие же черные глаза-маслины, как у Адель, прижавшейся к шкафу. За спиной Хоакина тянулся длинный плащ, наброшенный в спешке прямо на голый торс: похоже, мы выдернули его с сиесты. Странно, но ногти у него были синими, как у трупа.
        Эмиральда держалась позади, сохраняя дистанцию, но я заметила, как ее рука с черными венами вальяжно легла Хоакину на спину, когда он остановился. Не переставая улыбаться, она что-то прошептала ему на ухо, и хмурое лицо Хоакина вспыхнуло. Возможно, дело было не в словах Эмиральды, а в том, что ему навстречу шагнул Диего.
        - Ты, - прошипел Хоакин, и его синие пальцы стиснули отцовскую трость до скрипа. - Убирайся!
        - И тебе привет, - сказал Диего как ни в чем не бывало. Он был выдающимся мошенником: изображал безразличие и насмешку, когда внутри все рассыпалось на кусочки от боли, даже лучше моего. - А что это у тебя с руками? Трупная живица? Сегодня какой-то особенный день?
        - У нас намечается… церемония, - скупо ответил Хоакин, и в комнате будто перестали существовать другие люди, кроме них двоих. Каждое их слово содержало подтекст, нечитаемый для тех, кто не был причастен к этой многолетней войне. - Именно поэтому ты с друзьями должен сейчас же уйти. «Приюти ворона в детстве, и к старости он выклюет тебе глаза». У моего ковена нет времени на новых воронов…
        - Я не крал перстни! - крикнул Диего, резко подавшись вперед. - Микаэлл завещал их мне! Это… - Он глубоко вздохнул, возвращая себе самообладание, и звякнул кольцами на пальцах - теми самыми, с камнями агата, о которых, очевидно, и шла речь. - Это неважно. Усмири свою гордыню и выслушай, Хоакин. Я привел к тебе Верховную ковена Шамплейн - мою Верховную.
        И без того дугообразные брови Хоакина выгнулись. Лишь тогда он соизволил посмотреть на меня, выступившую следом за Диего в центр комнаты.
        - Одри Дефо, - процедил Хоакин, и я отвесила неглубокий поклон.
        - Хоакин Де’Траст. В прошлый раз ты вторгся в мои земли без приглашения… А теперь в твои земли вторглась я. Иронично, не правда ли?
        Он ухмыльнулся, тоже припоминая ту роковую ночь, когда Нимуэ и ее защита пали, а Ферн натравила на мой ковен своих подручных и сбежала вместе с Гидеоном. Тогда я видела Хоакина лишь мельком - в том иллюзорном зеркале, в котором Ферн показала мне происходящее на берегу и мое близящееся поражение. Хоакин и Эмиральда стояли там вместе - вместе они были и здесь. Оба согласились служить Ферн, и оба вырезали из нее свои клятвы, предав. Они больше не являлись моими врагами… По крайней мере, я очень хотела в это верить.
        - Спасибо, - сказал мне Хоакин внезапно, и даже притихнувшие колдуны вскинули головы от удивления. - Спасибо за то, что устранила Ферн. Наша с ней сделка была глупостью. Теперь, по прошествии стольких лет, я понимаю это. Я не имею ничего против тебя и твоего ковена, Одри Дефо…
        - Я и не мстить сюда пришла, - поспешила уточнить я, и уголок губ Хоакина дрогнул. Ну да, едва ли он боялся моей мести, окруженный дюжиной ведьмаков. - Я попросила Диего привести меня, потому что Шамплейн нужна помощь…
        - Боюсь, это невозможно, - перебил меня Хоакин. - Несмотря на то что, как я и сказал, мой ковен не желает зла твоему, мы не друзья и не союзники. Диего, возможно, рассказывал тебе о Микаэлле, моем отце. - Он нарочито подчеркнул голосом слово «моем», отчего Диего заскрежетал зубами у меня над ухом.
        - Рассказывал, да, но я не…
        - Так вот, Микаэлл передал мне ковен в полном беспорядке, - продолжил Хоакин. Безусловно, он упомянул о Микаэлле лишь для того, чтобы позлить Диего, и потому был намерен договорить, даже если я не демонстрировала никакого интереса. - Отец любил помогать людям, наплевав на то, что его ведьмам самим не хватает ресурсов. Со всеми делился знаниями и дружил, чуть ли не на мизинчиках! По этой причине, когда я вступил в Верховенство, у нас даже не было денег, чтобы прокормить младшие семьи Муэрте, а гватемальский ковен, который мы считали друзьями, решил присвоить себе штат Кампече. Поэтому отныне я веду свою политику, и она гласит, что нет ничего важнее моего ковена. Мы больше не контактируем с другими ведьмами, особенно с теми, кого привел этот Иуда. Поэтому, что бы у вас ни случилось, уверен, вы в состоянии разобраться с этим самостоятельно…
        - Помощь, которая нам нужна, - это всего лишь ответ на вопрос! - На этот раз пришел мой черед перебивать. - В Вермонте погибло с полсотни детей! И их убивает некто, кого раньше звали Анхелем Де’Трастом. Просто скажи: ты знаешь что-нибудь о нем?
        «Он определенно знает», - поняла я, ведь лицо Хоакина тут же посерело, а в глазах заплясало так хорошо знакомое мне чувство… Страх. Всего одна его вспышка, как молния, разрезавшая небо, - и снова ничего. Хоакин подавлял свои эмоции так же хорошо, как и совесть.
        - Хм… Нет, никогда не слышал этого имени, - солгал он и кивнул огненноволосой ведьме: - Аделаида, пожалуйста, выпроводи наших незваных гостей.
        Я незаметно огляделась: колдуны растерянно озирались друг на друга, но молчали. Похоже, никто из них действительно не понимал, о каком Анхеле идет речь. Зато все прекрасно понимал Хоакин.
        За нашими спинами скрипнули дверцы платяного шкафа. Вздохнув, Адель послушно открыла его. Я уже чувствовала за спиной жар Камалу, а потому принялась судорожно соображать, как бы задержаться в Санта-Муэрте подольше. Как же?!
        - Эми… - выдохнул Хоакин, когда Эмиральда вдруг приподнялась на носочки и, приставив ко рту ладошку, снова что-то зашептала ему на ухо. - Эми, я не… Ты же знаешь… Эми…
        Он устало повторил ее имя несколько раз подряд, не поворачивая головы, но Эмиральда все говорила и говорила. Изумрудные глаза смотрели на меня в упор, пока губы нашептывали Хоакину что-то, что заставляло его лицо меняться. Сначала - раздраженная гримаса, затем недоумение, а после - смирение.
        Пальцы Хоакина, сжимающие набалдашник трости, расслабились.
        - Постой, - велел он Адель, и та закрыла дверцы шкафа обратно. - Одри Дефо, ты и члены твоего ковена можете остаться до окончания церемонии. Сейчас у меня нет времени на светские беседы, однако после мы сможем обсудить твою… проблему. Адель за вами присмотрит. Прошу вас сдать все оружие ей. После этого можете свободного передвигаться по деревне. А ты, Диего… - Хоакин даже не взглянул на него, когда, уже развернувшись к двери, добавил: - Не смей попадаться мне на глаза.
        Он ушел, громко стуча тростью, и увел с собой под руку Эмиральду, светящуюся от восторга, понятного лишь ей одной. В этот момент в комнате никто не дышал - кажется, даже я сама. Медленно отстегнув с пояса навахон, Коул неохотно вверил его долговязому колдуну. Точно так же Исаак поступил с проклятыми часами: к тем колдун даже побрезговал прикасаться, велев положить их на деревянный поднос и отойти. После этого все ведьмы хлынули следом за Хоакином потоком, как гудящая река, едва протиснувшись всей толпой в узкие двери. Вскоре в комнате не осталось никого, кроме нас пятерых - меня, Исаака, Коула, Диего и Аделаиды.
        - Фух! - выдохнула Адель, смахивая со лба крупные градины пота. - Вы, мальчики, прямо как дети. Давно не видела Хоакина таким злым! Повезло, что Эми имеет на него столь колоссальное влияние. Раз с мордобоем решено повременить, то айда на экскурсию!
        Исаак оказался единственным, кто выразил воодушевление, радостно подпрыгнув. Диего же был слишком зол и измотан после разговора с Хоакином, поэтому лишь отмахнулся от Адель. Даже мне после десятиминутной беседы с Верховным требовалось время, чтобы морально оправиться, настолько убийственную ауру он излучал. Коул тем временем настороженно поглядывал в окна: после того как нас встретили, он точно не собирался расслабляться до самого отъезда.
        Адель вытолкала нас из комнаты, которой теперь, по ее словам, распоряжалась Эмиральда. Сам Хоакин наотрез отказался жить в бывших покоях родного отца (отчего Диего снова передернулся). За дверью спальни нас поджидал раздвоенный коридор, по которому гулял сквозняк. Обе развилки были усеяны резными дверями. Жаль, что особняк Верховного в план экскурсии Адель не входил: кивнув на левый коридор, обозначенный скульптурой Венеры Милосской, она сразу повела нас на выход.
        - Хоакин так хотел, чтобы мы поскорее убрались из ковена… - прошептал Коул мне на ухо, ступая рядом. - Не верю, что это из-за какой-то церемонии! Чем увесистее на шкафу замок, тем больше скелетов он прячет.
        Я была абсолютно согласна с этой поговоркой. Хоакин попытался выставить нас за дверь, даже не дослушав, словно опасался, что каждая минута нашего пребывания в стенах ковена увеличивает риск, что этот ковен провалится под землю.
        - Хоакина тоже можно понять, - вдруг встряла Адель. - Вот если бы на твою свадьбу заявились чужие ведьмы…
        Диего, плетущийся позади, споткнулся на ровном месте и налетел Исааку на спину.
        - Свадьбу?! - переспросил он так громко, что нас четверых оглушило эхо коридоров. - Хоакин женится?! Прошу, только не говори, что на Эмиральде! Она же… - Диего покрутил у виска пальцем.
        - О вкусах не спорят, - ответила Аделаида, даже не пытаясь скрыть усмешку. - Свадьба должна была состояться в канун Йоля, но Эмиральда плохо чувствовала себя эту неделю, так что церемонию перенесли. Повезло же вам…
        - Давно она здесь живет? - спросила я осторожно, догнав идущую впереди Адель. Мы все брели друг за дружкой в тенях ротанговых люстр, а коридор, к счастью, все не кончался, давая мне возможность разузнать побольше.
        - Хм, около года. Как из своей пустыни сбежала, так в Санта-Муэрте и поселилась. Пойти-то ей больше некуда было, вот Хоакин ее и принял. А там никто и не заметил, как она все чаще показываться рядом с ним стала, а потом и на коленках у него сидеть. Буэ!
        Адель передернулась, выражая отвращение не то к отношениям Хоакина и Эмиральды, не то к любви в целом. Кроме нас, в доме будто не было ни души. Я прислушалась, задержавшись у одной из дверей, но за той стояла тишина. Даже в Шамплейн, не насчитывающем и десяти ведьм, особняк гудел день и ночь. Здесь же, в сердце одного из крупнейших ковенов мира, было тихо, как в могиле.
        - В доме Верховного живет лишь его семья, - пояснила Адель, обернувшись и заметив, что я отстала. - Самое интересное снаружи!
        И она говорила правду. Стоило нам очутиться в вестибюле, а затем пройти через тяжелые двери из орешника и очутиться на улице, как меня ослепили краски и свет. Я зажмурилась и выставила руку козырьком, давая глазам привыкнуть, прежде чем оглядеться.
        Вот они, оказывается, какие - Лакандонские джунгли!
        Вокруг было так зелено, что казалось, мир утопает в хлорофилле. Между стеблями кипарисов, папоротником и ярко-розовой русселией не оставалось ни малейшего просвета. Некоторые деревья, названия которых я не знала, были тонкими, как мои руки, и изгибались самым причудливым образом. Они росли в несколько ярусов, точно сельвы, и явно подпитывались магией ковена: листва почти закрывала голубое небо. Из нее же доносился звук, напоминающий стрекот маракасов, а затем оттуда выпорхнули полупрозрачные ажурные крылья - цикады.
        Я оглянулась на дом. Он был похож на старый особняк Шамплейн не только изнутри, но и снаружи: белый камень, похожий на гранит, мраморные колонны, витражные окна на французский манер и маленькие балкончики с чугунными перилами.
        - Эх, было время, когда в этом особняке жили и старшие семьи, - мечтательно улыбнулась Адель, проследив за моим взглядом, пока остальные крутили головами.
        - Старшие семьи - те семьи, что произошли от рода Верховных, но не являются Верховному прямой родней. Племянницы, кузины, - ловко подхватил Диего, и Адель раздраженно наступила ему на ногу, ведь наверняка собиралась сама рассказать об этом.
        Исаак над моим ухом восторженно ахнул, заметив что-то вдалеке, и помчался вниз по ступенькам крыльца, уже делая на ходу пометки в своем туристическом блокноте.
        Мягко выскользнув из руки Коула, я последовала за ним. Особняк располагался на холме, а сам ландшафт города Санта-Муэрте напоминал фьорд, только вместо скал - джунгли. В низине, куда от крыльца тянулась широкая дорога из мелкой гальки, росли аккуратные милые домики. Их здесь было так много, что даже ковен Завтра казался крошечным. Если там поселение разбивалось на улицы, жилые и рабочие, то в Санта-Муэрте царил беспорядок: хижины были разбросаны тесно и хаотично, практически наседая друг на друга. Внешне они напоминали швейцарские шале: с покатой крыши свисали лианы кораллового антигонона, а деревянные окна увивал виноград. Повсюду бегали повизгивающие дети. За одним из домов что-то мерцало, и, судя по тому, что все мужчины гуськом тащили мебель именно туда, там и готовилась церемония. Я разобрала слово catedral в гомоне голосов и вспомнила, что именно так по-испански будет «собор».
        Кто-то вдруг окликнул Диего. Встрепенувшись, он сиганул с крыльца через перила и, лишь чудом не переломав себе ноги, подскочил к нескольким ребятишкам, гоняющим мяч. Они не могли знать его, ушедшего из ковена давным-давно, но все равно расплылись в улыбках и принялись дразниться, забираясь ему на спину.
        - Ох, ступайте осторожно! - крикнула нам в спины Адель. - Не наступите на… Как это будет на английском… Коровьи лепешки, точно! У нас очень много ферм и конюшен.
        - Вы живете за счет них? - поинтересовался Исаак, делая очередную пометку в блокноте, когда Адель повела нас в глубь поселения.
        - Нет, просто разводим. Для себя. Если ты имеешь в виду деньги, то зарабатываем мы их в Мехико…
        - Мехико? - переспросил Коул растерянно, замедлив шаг. Без навахона он явно чувствовал себя неуютно. Шел впереди и не давал себя обогнать, будто боялся, что кто-то притаился в зарослях бузины и обязательно нападет, как только он отвернется. - Если я правильно помню, от Лакандонских джунглей до Мехико больше тысячи миль… Ох, ну да, конечно, - Коул хлопнул себя по лбу, - двери! И много у вас таких?
        Адель взглянула на него с восхищением и кивнула:
        - Достаточно. Почти в каждый город Мексики да найдется свой портал. Микаэлл ведь раньше смертным помогал, никому в просьбе не отказывал, прямо как сама Сантимиса… Вот наш ковен до тысячи членов и вымахал!
        - Сколько?! - Исаак, поправляющий сандалии, едва не выронил блокнот. - Как вы здесь все помещаетесь?!
        - Никак, - ответила Адель насмешливо. Сухой ветер трепал ее огненные волосы, отчего казалось, что она горит, как спичка. - Большая часть ковена работает в крупных городах, смотрит за заправками и кафе, которые принадлежат семейству Де`Траст. Санта-Муэрте - единственный ковен во всей Мексике, а неприкаянных здесь раньше было в десять раз больше, чем в США. Отсюда и численность.
        Диего вдруг возник рядом, кружа на спине какого-то беззубого мальчишку в грязной бейсболке. Поставив того на землю, он обвел взглядом маленькие шале, мимо которых мы шли, невольно заглядывая в окна.
        - Подожди… Ты сказала «раньше»? Как много неприкаянных пополнили ряды Санта-Муэрте с тех пор, как умер Микаэлл?
        - Все. - Адель улыбнулась. - Хоакин обязал принести ковенант и строго следовать ему всех ведьм и колдунов, проживающих в Мексике. Ты либо в Санта-Муэрте, либо уезжаешь. Я уже и не припомню, когда видела неприкаянного в последний раз.
        - Ого… Видимо, Хоакин не такой уж дерьмовый Верховный, как я думал, - хмыкнул Диего с плохо скрываемым разочарованием и оглядел некогда родные места. - А с виду ничего не изменилось за тридцать лет.
        Бирюзовые глаза, вбирающие лучи палящего солнца, потемнели. Несмотря на то что Диего улыбался, ему было грустно - я чувствовала это не как его Верховная, а как его друг. Это бы вот-вот заметили и другие, если бы Диего не отвлекла шумная толпа колдунов, набросившихся на него с объятиями. С каждым он по-свойски здоровался, гогоча и раздавая пять, а с несколькими девушками даже поцеловался (кажется, взасос).
        - Одри, подойди сюда! Смотри, это Михель, лучший во всем ковене автомеханик. У него, кстати, не только заправочные шланги длинные… А вон там Николетт. Когда я еще был новичком, мы часто ссорились, пока не напились вместе мескаля и… Ну, ты понимаешь. А того патлатого парня видишь? Это Бертин, мы с ним… - Диего принялся сыпать бесконечным количеством имен и историй, повиснув у меня на плече. Я успевала лишь кивать всем подряд в знак приветствия, пока Диего не указал пальцем на белобрысого колдуна, слишком светлокожего для здешних мест. Волоча корзину с подгнившими фруктами, он прошел мимо, даже не обернувшись, когда Диего позвал его громким «Рико!». - Эх, видимо, Рико все еще злится на меня за то, что я трахался с ним и с его сестрой одновременно… Вот ханжа!
        - Боже, Диего, в этом ковене остался хоть кто-то, с кем ты не спал? Кроме Хоакина, конечно.
        Лицо Диего приняло такое сосредоточенное выражение, будто он высчитывал в голове математическую формулу, но даже спустя пять минут ответа так и не последовало.
        Мы пошли дальше, петляя между шале, каменными колодцами и стадами овец, пасущимися там, где им вздумается. Каждый, кого мы встречали, был занят работой, и я гадала, всегда ли в Санта-Муэрте быт наполнен таким количеством хлопот или же дело в подготовке к празднеству. Молодые девушки в белых платьях с цветочным орнаментом таскали связки бананов, подносы со свежим хлебом и стеклянные кувшины чего-то, что по резкому запаху, тянущемуся через все поселение, напоминало херес. Седовласый мужчина в традиционном пончо крутил на вертеле кукурузные початки - штук пятьдесят, не меньше! Мой золотой браслет незамедлительно откликнулся на аппетитный аромат, и я спрятала вибрирующую руку за спину, шикнув на гримов, чтобы набрались терпения.
        Почти из каждого домика доносились звуки лютни и звон бубенчиков, но вместо того чтобы раздражать, вся эта кутерьма погружала в медитативный транс. О том, что мы находимся в ковене некромантов, где детей с пеленок учат воскрешать мертвых, напоминало немногое. Но все-таки напоминало: вместо домашних кошек по улицам скитались ягуары и пумы. Точнее, мертвые ягуары и пумы, да. Они никого не трогали, молча следуя за своими хозяевами, но все равно ужасали. Просветы в ребрах, раздробленные грудные клетки, отсутствие хвостов и ушей, а у некоторых даже глаз. Адель объяснила, что никто не имеет права лишать свободы тех, кто был в ней рожден, поэтому некроманты и заводят только мертвых животных - тех, кто «родился» во второй раз уже благодаря им.
        - А это что? - спросила я, задержав взгляд на квадратной колонне, возвышающейся прямо посреди оживленной улицы.
        В ней было вырезано окошко, в котором гнездился женский скелет - Святая Смерть, статуэтку которой Диего хранил в своем кармане. Только эта была раз в пять больше, разодетая в натуральные платки, юбки и украшения из настоящего золота. Браслеты раскачивались на ее руках, сложенных кувшинкой. На них коптили черные свечи, а в ногах у Муэрте стояла открытая коробка шоколадных конфет, растаявших на солнце.
        - Часовенка, - ответил Диего с пренебрежением, проходя мимо. - Они здесь на каждом шагу. Служат мини-версией храмов для молитв и отгоняют призраков, иначе представь, сколько бы их сюда налетело, на такое-то скопище некромантов!
        Через двадцать минут мы дошли до края поселения, огражденного джунглями, как забором. Перед нами возникло очередное шале, только маленькое, дырявое и давно не знавшее ремонта. Именно его Адель щедро предоставила нам на целый день. Исаак ввалился внутрь с измученным стоном и тут же распластался перед само собой вспыхнувшим камином, источающим мятную прохладу. Майка пошла пятнами пота у него на спине, как и у Коула: тот, в отличие от Исаака, тут же бросился в душ.
        - Ты общалась с Микаэллом на Dia de los Muertos[16 - Dia de los Muertos (исп.) - День мертвых.], Адель?
        Я развалилась на плетеном стуле и, сбросив под него рюкзак, покосилась на раскрытую дверь. Диего стоял на крыльце, перегородив уходящей Адель путь, и его напряжение выдавало лишь серебряное колечко в губе, виляющее из стороны в сторону. Я была удивлена тем, как стойко он держался все то время, что мы находились в Санта - Муэрте. Даже не подрался с Хоакином и совсем не заговаривал о Микаэлле… До этого момента.
        - Хоакин уже давно взывает к нему в одиночестве, - ответила Аделаида, понизив голос. В отличие от Диего, все ее татуировки были яркими и цветными, как журнальные иллюстрации. Когда они стояли рядом, то казались почти карикатурными противоположностями друг друга. - Хоакин сказал, Микаэлл жаждет покоя после своей смерти… И не хочет никого видеть. Мы все так же ходим на кладбище и оставляем дары, но инвокации больше не проводим.
        - Ты никогда не задумывалась, с чего это Микаэллу отказываться от инвокаций? Почему он не хочет общаться с ковеном? Это ведь многовековая традиция - вызывать прошлого Верховного в Самайн, - произнес Диего с нажимом, и Адель непонимающе нахмурилась. Поняв, что сболтнул лишнего, Диего капитулировал: - Забудь. Это я так, размышляю… Пойду пройдусь, ладно? Хочу посмотреть на места давно ушедшей молодости.
        - Хоакин же велел тебе не попадаться ему на глаза!
        - Да, поэтому я буду гулять там, где он меня не увидит.
        - То есть там, где запрещено? - Адель приняла укоризненный вид, но не продержалась и минуты: - Одобряю! Главное, свадьбу не сорви. Хотя это было бы весело…
        Диего фыркнул и махнул мне рукой. Бросив напоследок что-то о том, что Аделаида присмотрит за нами, он сорвался с места. Даже при всем желании я не успела бы остановить его. Оставалось лишь надеяться, что в попытке добраться до истины он не утащит на дно своих археологических раскопок нас самих.
        - Исаак, ты слышал, что сказала Адель? - спросила я после того, как та, выдав нам инструкции, ушла следом за Диего. - Она хочет, чтобы ты помог ей выстругать какую-то там статую Сантимисы, а она взамен подкрутит твой протез, чтобы он больше не скрипел. Так что готовься: Адель зайдет за тобой через полчаса. А я пока пойду поброжу. Предупредишь Коула? - Наспех сменив шелковую юбку в пол на юбку покороче, которую было не так жалко заляпать в процессе моих исследований, я запихнула в глубокий карман смартфон и обломки пр?клятого ошейника. - Хочу осмотреться и, как всегда, сунуть нос в чужие дела.
        - Хорошо. Главное, смотри, чтобы его не оторвали, - пробубнил Исаак, прижимаясь щекой к холодному паркету. - А то носик у тебя хорошенький, прямо как у Виви…
        Исаак закрыл глаза, оставшись лежать на полу в позе морской звезды и набираясь сил перед тем, как за ним вернется Адель, чтобы припахать к работе. Может быть, Хоакин и хотел, чтобы мы покорно отсиделись до вечера в заброшенном шале, но, как и Диего, я не могла упустить возможность доставить ему неприятности. Да и, в конце концов, когда мне еще доведется посмотреть изнутри на ковен, поклоняющийся самой смерти?
        Вместо того чтобы следовать тому же маршруту, который проложила для нас Адель, я завернула за угол шале и решила пойти окольными путями, которыми ходили местные. Каждый из них был при деле, словно шестеренки отлаженного механизма. Все суетились, носили какие-то вещи: ящики с мескалем, бочки с засоленными овощами, стулья, связки душистых трав, вешалки с национальной одеждой… Конечно, такая суета была мне понятна: свадьба Верховного всегда великое событие для всего ковена. Во имя него здесь трудились даже дети: сбившись в маленькие стайки, они сидели прямо на земле, перемазанные краской, и что-то усердно рисовали.
        Стоило мне дойти до того самого вертела с жарящейся кукурузой, как браслет на моем запястье снова чуть не разорвало.
        - Ох, ладно, выходи! Только пообещай не воровать свадебные блюда. Это невежливо! - напутствовала я, юркнув в заросли акаций подальше от посторонних глаз и выпустив неугомонного шеду на волю. - Ты помнишь свое задание? Ты должен найти какие-либо упоминания об Эхоидун или Анхеле Де’Трасте…
        Я пригнулась за сапотовым деревом с крупными, чешуйчатыми плодами, похожими на личи, и строго посмотрела на Монтага. Тот расползся по выжженной на солнце траве маслянистой тенью, а спустя секунду собрался в трех прытких, красноглазых котов. Так он мог легко остаться незамеченным, слившись с местной «омертвлённой» живностью.
        - Да помним мы все, помним! Отыщем, что скажешь, - заявили три кота хором. - Будем молниеносны и точны, как проклятие на крови. Можешь рассчитывать на нас! К тому же… Погоди… Ты чувствуешь? Чем это так вкусно пахнет?! О, курочка!
        Я закатила глаза, ведь спустя секунду Монтага, нырнувшего в джунгли, уже и след простыл. Никакого уважения!
        Надеясь, что шеду не создаст нам еще больше проблем, чем у нас уже было, я воровато огляделась и вынырнула из джунглей обратно на людную тропу.
        - Han venido a ayudar!
        Не успела я спокойно пройти и метра, как из стайки рисующих детей выскочил тот самый беззубый мальчик, которого Диего катал на спине. Скрутив в кулаке край моей юбки, он решительно потащил меня к остальным. Детей здесь было не меньше дюжины: все толкались, дрались за какие-то кисточки и ведерки, но смеялись и, кажется, радовались тому, что тоже участвуют в подготовке. Перед ними, на подстилке из связанных листьев, лежало женское платье - белоснежное, с рюшами, многослойное. Я бы приняла его за свадебное, если бы не цветы, которые дети старательно рисовали на ткани. Интересно, для кого оно? Неужели для Эмиральды?
        Я склонилась над платьем, чтобы понаблюдать за их работой, но тут мальчик снова дернул меня за юбку.
        - Venga aqui! - улыбнулся он и впихнул мне в руки баночку со светло-желтой краской.
        Похожая на жидкий солнечный свет, она была явно магической - уж больно красивая! Каждая капля играла оттенками шафрана и перламутром. А еще от краски веяло чем-то приторным, как от восточных сладостей. Из бормотания мальчика, принявшегося водить пальцами по белой ткани и показывать, что рисовать, я поняла только «agua de coco». Кокосовая вода. Когда-то мама рассказывала, что она священна для мексиканского ковена. Так вот чем пахнет от краски!
        «ПРОЯВИ К СМЕРТИ УВАЖЕНИЕ, И ОНА ПРОЯВИТ ЕГО К ТЕБЕ».
        - Ты хочешь, чтобы я помогла? - догадалась я, и мальчик часто-часто закивал головой, утягивая меня в круг и распихивая других, чтобы они подвинулись.
        Я уже и не помнила, когда занималась настолько обыденными вещами - рисовала, смеялась, пыталась выучить несколько слов на испанском (судя по хитрой улыбке детей, неприличных). Я старалась повторять то, что мне показывали: окунала в краску палец за неимением свободной кисточки и осторожно выводила узоры по прошитому контуру - это были огромные подсолнухи на поясе платья. По линии декольте же шли голубые лилии, а по кайме подола - фиолетовые астры. Хоть мне и казалось, что рисую я паршиво и постоянно ляпаю не туда, краска, зачарованная, мгновенно высыхала и превращала платье в настоящее произведение искусства.
        Убедившись, что на нем не осталось ни дюйма чистой ткани, дети довольно загоготали и, подхватив наряд, дружной стайкой помчались куда-то вверх по склону. Я же, отряхнувшись от песка, двинулась к колодцу, чтобы умыться и напиться, но едва успела вытереть испачканные руки, как меня уже снова потянули за юбку.
        - La Nina Blanca! - воскликнула старушка с длинными седыми космами, морщинистая, как изюм, и с узкими щелками вместо глаз. Она наблюдала за мной и детьми все это время, покачиваясь взад-вперед на скамье в тени кипарисов, и, видимо, приняла меня за помощницу, ниспосланную свыше. - Это для нее! Для Муэрте. Для La Nina Blanca!
        Старушка подвела меня к своей скамье. Ту уже заняло несколько смуглых юных девиц - все с бусами из минералов на шее, в нарядных ярко-красных туниках с тесьмой и с живыми гвоздиками в волосах. Они удивленно уставились на меня, но старушку это ничуть не смутило. Толчком усадив меня на скамью, она всучила мне деревянную ступку и повторила:
        - La Nina Blanca! Масло!
        Я усмехнулась и, пожав плечами, взяла в руки пестик. И когда я стала такой сговорчивой?
        «Развитие - это жажда, - твердили Рашель и мама в один голос, когда обе еще были живы. - Хватайся за любое знание, как путник за флягу с водой после долгого странствия. Пробуй, смотри, изучай. Никогда не отворачивайся от нового, иначе отвернешься от возможности стать чем-то большим».
        Подсматривая за кропотливой работой мексиканских девушек, отодвинувшихся от меня на другой конец скамьи, я последовала их примеру и принялась разминать травы. Гибискус, миндаль, розмарин, апельсиновый сок и мятное масло. Подобное ведьмы готовили для ритуалов очищения и защиты: чтобы благословить новорожденных или новобрачных. Этим же маслом помечали дверные косяки, детские кроватки и алтари. Судя по тому, какое количество готового масла уже плескалось в двухлитровой бутылке из темного стекла, оно было рассчитано на весь ковен.
        «ВСЕ НОРМАЛЬНО, - сообщало новое смс от Тюльпаны, которое мне пришлось открыть масляными руками. Она исправно писала мне каждый час - строго по обговоренному расписанию, чтобы я знала, что Шамплейн еще не сожгли дотла. - У НИХ ПЕРЕРЫВ. МОРГАН ЕСТ ВАФЛИ, АВРОРА СПИТ. ЛЮБОПЫТНЫЙ ФАКТ: ЖЕРТВОПРИНОШЕНИЯ МУЖЧИН ДЛЯ ПРОДЛЕНИЯ МОЛОДОСТИ НЕ ИЗБАВЛЯЮТ ОТ СТАРЧЕСКОГО ХРАПА».
        Почти полчаса я прозанималась со ступкой, а затем, наевшись манго, которое в качестве благодарности всучила мне старушка, двинулась дальше по деревне. Так за несколько часов я успела и покормить овец, и выгравировать несколько медных табличек с ликом Смерти, и даже помочь Исааку с резьбой по дереву. Тот под надзором Адель мастерски управлялся с гигантским дубовым бревном и собственным протезом, превращенным ею в смертоносную пилу.
        - Попалась!
        В тот момент я сидела на ступеньках чужого крыльца, держа на коленях огромную корзину свежесрезанных цветов и сплетая их воедино. Незадолго до этого метка на моем запястье вспыхнула огненно-оранжевым, а спустя десять минут Коул нашел меня: вскочил на ступеньки, наклонился и клюнул в щеку.
        Запрокинув голову, я приветливо улыбнулась ему и ткнулась носом в изгиб его шеи. Коул явно только вышел из душа: над ключицей блестели капли воды, а кудри вились на висках. Несмотря на то что он пробыл на солнце совсем недолго, его щеки и нос уже безбожно разрумянились, почти клюквенные по цвету.
        - Чем ты здесь занимаешься?
        - Зарабатываю нам на безбедную старость, - ответила я и, отвлекшись от плетения венков, сунула руку в карман юбки, чтобы вынуть оттуда несколько песо.
        Коул вскинул брови и смерил монеты, лежащие на моей раскрытой ладони, до неприличия скептическим взглядом.
        - Одри! Ты что, украла их?
        - Почему сразу украла?! Говорю же, заработала!
        - Как?
        - Работой, - закатила глаза я, пряча монеты обратно в карман и кивая на венок из георгина, висящий на ручке корзины: - Помогаю готовить свадебную церемонию.
        - Ты?.. Помогаешь?..
        - Коул!
        Он цокнул языком и сел на горячие ступеньки рядом, озадачившись, когда я всучила цветочную корзину ему.
        - Присоединяйся. Какая-то сеньора сказала, что нужно сплести тридцать таких венков… А ты, помнится, показал в Завтра настоящий мастер-класс!
        Коул смущенно потер шею, пробубнив что-то о том, что венок Белтейна, который он плел в Завтра, предназначался мне, потому он и бился над ним так упорно. И все-таки Коул никогда не чурался работы: выбрав из корзины анемоны, цикламены и охапку тоненьких незабудок, он принялся за дело. Длинные пальцы изящно перебирали кремовые лепестки и острые листья; кажется, Коул даже язык высунул от старания. Я умилилась и, прижавшись к его плечу, тоже продолжила плести.
        - Черт, маргаритки закончились! Пойду спрошу, есть ли еще, - сказала я, поднимаясь со ступенек и удовлетворенно осматривая свой желто-белый венок, которому не хватало всего несколько стеблей. Пока я билась над ним, Коул сделал уже три таких и сложил их стопочкой рядом.
        - Зачем маргаритки? - спросил он, не поднимая головы. - Просто возьми пионы и…
        - Пионы?! Где ты видел, чтобы маргаритки сочетали с пионами? Это же так п?шло!
        Коул повел плечом, но спорить с ведьминским вкусом не стал. Отыскав возле нагруженной телеги пожилую сеньору, я с вопросительным видом ткнула пальцем в маргаритковый венок. В ответ на это женщина махнула рукой в сторону каменного колодца. За ним действительно оказалось несколько связок: уже кем-то заботливо срезанные и перевязанные джутовой нитью, маргаритки лежали в траве и ждали своего часа.
        «ЭТО ОНА СОБРАЛА ДЛЯ ТЕБЯ. В ДЕТСТВЕ СЕСТРА ТОЖЕ ПЛЕЛА ЕЙ ВЕНКИ ИЗ МАРГАРИТОК…»
        Я замерла с поднятыми цветами в руках, застигнутая врасплох голосом из собственной головы. В этот момент за колодцем и папоротниковыми листьями, обступающими его, что-то заскреблось.
        «ОНА НЕ ВЫХОДИТ ПО НОЧАМ ИЗ ДОМА И НЕ ОТКРЫВАЕТ ШТОРЫ, ТОЛЬКО ЧТОБЫ НЕ ВИДЕТЬ НА НЕБЕ ЛУНУ. СКУЧАЕТ…»
        Медленно выпрямившись, я осторожно приблизилась к зарослям и раздвинула их рукой.
        «ЕСЛИ БЫ ОНА ТОЛЬКО ЗНАЛА, ЧТО ЖДЕТ ЕЕ В БАШНЕ…»
        - Неправда! - раздалось у меня за спиной. - Я бы все равно туда пошла!
        Я вздрогнула, но не успела обернуться. Маргаритки посыпались у меня из рук вместе с порвавшимся венком. За папоротниками начинался некрутой, но глубокий овраг метров пять в высоту. Белые циннии выстилали его, как ковер, и хорошо смягчили падение, когда Эмиральда, очутившись сзади, столкнула меня вниз.
        XI. На дне
        Я не успела закричать… Зато успела шепнуть «Molliter!» и закрыть лицо руками, чтобы не проехаться им по камням.
        Как и мягкие циннии, заклятие спасло меня от переломов в момент приземления - воздух уплотнился и отпружинил. Разбив только колени, я покатилась по цветочным зарослям и тут же выставила ладони перед собой. Камни на дне оврага мне больше не угрожали… Чего нельзя было сказать о ножницах, отразивших солнечный свет. Кончики белокуро-клубничных волос защекотали мой лоб: Эмиральда скатилась следом с ленивой кошачьей грацией, запрыгнула сверху и занесла ножницы прямо над моими глазами.
        «ИЗУМРУД, ДАВШИЙ ТРЕЩИНУ, ВСЕ ЕЩЕ ИЗУМРУД. РАЗВЕ ТЫ НЕ ЛЮБИШЬ ДРАГОЦЕННЫЕ КАМНИ?»
        - Abire! - воскликнула я, и Эмиральду отбросило назад.
        Ей потребовалась всего секунда, чтобы снова подняться на ноги, и мне тоже. Мы застыли друг напротив друга. Эмиральда подняла ножницы, раскрыла их и невинно улыбнулась. Глаза ее действительно напоминали круглые камни изумруда. Рисунки роз, обрамляющие кукольное лицо, издалека казались живыми и бархатными. Стройная, как струна арфы, и смуглая, как кофе с молоком… Эмиральда была невероятно хороша собой и настолько же невероятно безумна.
        Сердце гулко стучало в груди, а по ногам бежала кровь. Следя за каждым движением швейных ножниц, я вытряхнула из волос траву и сложила вместе пальцы, готовясь обороняться. Но все, что сделала Эмиральда, - это щелкнула своими ножницами и расхохоталась:
        - Чик-чик! Они же такие красивые! Ты чего?
        - Это ты чего?! - воскликнула я разъяренно. - Из-за тебя я чуть не свернула себе шею! Хватит бросать меня на землю, как мяч! Луна с Ворожеей предупреждали, что после Ведьминой башни у тебя поехала крыша, но я не думала, что настолько…
        Эмиральда поджала малиновые губы и печально взглянула на ножницы, будто это они напомнили ей о преданной сестре, оставленной за тысячу миль отсюда, а не я.
        - Разве ты не должна сейчас наводить марафет и пить шампанское из горла, как все невесты? - решила сменить тему я, заподозрив, что обсуждать Луну было не лучшей идеей.
        Эмиральда напоминала переключатель: вот ей грустно, вот ей смешно, а вот она хочет тебя убить. Хихикнув, Эмиральда опустила ножницы и снова уставилась на них. Она просто… любовалась ими. Те и впрямь были прелестны: изящные, позолоченные, в форме журавля с крыльями-колечками и клювом-острием. Небольшие, они идеально помещались в ее ладонь, увитую с внешней стороны лозами чернильных вен…
        Я сглотнула, поднимаясь взглядом по рукам Эмиральды к ее локтям: тьма Шепота, которой ее обучила Ферн, переняв знания от Тюльпаны (или же сама Тюльпана?), отравила их почти до плеч, сокрытых под рукавами туники. Но Эмиральда не стеснялась этого и даже не пыталась спрятать вены под перчатками или бинтами, как делала раньше я или Аврора. Она лишь щелкала ножницами, открывая и закрывая их, и томно вздыхала.
        - Идеальны, чтобы подрезать нити на свадебном платье, - прошептала она. - Или нити чьей-нибудь жизни. Красивые вещи такие опасные! В точности как правда… Но что, на твой взгляд, режет больнее - она или ножницы, а?
        Я не понимала, о чем говорит Эмиральда, и это лишь подогревало мою тревогу. Кто вообще доверяет такой, как она, острые инструменты?!
        - Я украла их у местной швеи, - улыбнулась она, подняв глаза, и я покрылась мурашками, настолько пронзительным был этот взгляд, читающий меня, как открытую книгу. Кто сказал, что безумные ведьмы - слабые ведьмы? Недаром же Ферн заключила с ней союз.
        - Так зачем тебе ножницы?
        - А зачем твоему синевласому колдуну правда? - ответила она вопросом на вопрос, и я нахмурилась:
        - Ты говоришь о Диего? - Эмиральда кивнула. - Что за правда?
        - Та, что на дне могилы его названого отца. Ох, Хоакин, мой бедный Хоакин!.. Нужно приготовить целебную мазь.
        - Для этого тебе нужны ножницы? - сощурилась я, не оставляя попыток разобраться в происходящем. - Для какой-то мази?..
        - Нет-нет! Ножницы нужны, чтобы подрезать нити, сказала же. - Эмиральда раздраженно передернула плечами и посмотрела на меня так снисходительно, будто это я несла полную околесицу. - Если хочешь, я потом тебе их одолжу, тоже что-нибудь подрежешь. Или разрежешь. Они хорошо отделяют одно от другого. Ты ведь понимаешь, да? Иногда все, что нужно, - это взять заржавевшие ножницы и хорошенько наточить их. Запомни мой совет! Нас ведь, таких, кто слышит Глас, всего двое.
        - О чем ты? - нахмурилась я.
        Эмиральда вдруг сделала шаг вперед, а я - шаг назад. Это заставило ее рассыпаться в очаровательном звонком смехе, похожем на перезвон колокольчиков. Она явно находила мою опасливость забавной, а оттого смеялась целую минуту, прежде чем постучать указательным пальцем по своему виску.
        «ЭТА БАШНЯ НЕ ПРОСТО ЖИВАЯ - ОНА ГОЛОДНА, КАК СВОРА БЕШЕНЫХ ПСОВ, - произнесло нечто голосом Луны в моей голове. Это было далекое воспоминание о моем пребывании в пустыне Мохаве. - ИДИ ТУДА, НО ЗНАЙ…»
        - …что прежней тебе оттуда не вернуться, - договорила Эмиральда, и, несмотря на мексиканское пекло, я похолодела.
        Она просто читает мои мысли? Или голос говорит ей то же самое, что и мне? Мы слышим одно и то же? Я и Эмиральда…
        - Навсегда остались в той башне, - сказала она, перебирая в длинных, обугленных тьмой пальцах блестящие ножницы. - Когда Башня не говорит с тобой, то говорит со мной… Любит рассказывать о тебе. О рыжем коте, о паприкаше, о бесплодной любви Верховной и атташе, лишенной будущего…
        - Бесплодная любовь?.. Лишенная будущего?..
        - Еще Башня рассказала мне о маленькой царице и той правде, что оказалась острее ножниц. Я люблю слушать. Это успокаивает - знать, что ты не единственная, кто сошел с ума.
        - Что? Я не… Я вовсе не сошла с ума! В отличие от тебя! К твоему сведению, я выдержала испытание в Башне…
        - Разве? - Эмиральда склонила голову набок и снова приблизилась: - Думаешь, быть сумасшедшей - это плохо? Если бы не сумасшествие, ты бы не нашла способ победить Ферн и Джулиана. Ты бы не догадалась, кто такой Паук и где он прячется… Ты бы не пришла в Санта-Муэрте.
        «ОНА ПРАВА».
        - Но я. Не. Сумасшедшая! - повторила я по слогам. Сам факт того, что у нас с Эмиральдой есть что-то общее, скручивал нутро до тошноты. Как давно она следит за мной через этот «Глас»? Как много знает обо мне? Неужели для окружающих я выгляжу такой же чокнутой, как она? Только я ведь на самом деле… - Не сумасшедшая!
        Эмиральда вдруг отпрянула. Глаза ее лихорадочно забегали. Затем она ни с того ни с сего бросилась в глубь оврага, пока не добежала до кромки джунглей и не нырнула в них, оставив меня наедине с подступающей паникой.
        Глубоко вздохнув, чтобы успокоить мысли, я взглянула на собственные руки.
        - Я точно это знаю. Я не сумасшедшая…
        - Знаешь, чем чаще ты повторяешь это вслух, тем больше я начинаю сомневаться.
        Я ахнула, обернувшись так резко, что закружилась голова. Вот почему Эмиральда сбежала - за моей спиной стоял Коул, и пальцы его еще блестели от цветочной пыльцы. Он подхватил меня под руки, не дав упасть, и его лицо вытянулось при виде моей бледности и крови, струящейся по ногам.
        - Что здесь произошло? Кто тебя столкнул?!
        Коул присел передо мной на корточки, чтобы осмотреть разбитые колени, хотя мой седьмой дар без проблем исцелил бы такие ссадины. Однако, глядя сверху вниз на то, как он, сорвав папоротниковые листья, оборачивает их вокруг моих ран, я снова почувствовала себя ребенком. Руки Коула тоже были ободраны на локтях: очевидно, безопасный спуск в овраг не удался. Когда мы с Джулианом падали с карусели, брат точно так же первым делом всегда осматривал меня, даже если сам хлюпал носом, рассеченным о металлическую балку.
        Молча покачав головой, я наклонилась и быстро вытерла подолом юбки кровь. Мысли все еще разбегались, но от близости Коула и ощущения его рук паника быстро отступила.
        - Эмиральда, - призналась я с усталым вздохом. - Луна была права. У ее сестры не все дома. Я-то в порядке, а вот Диего…
        - Что с Диего?
        - Надо найти его. - Я неохотно отстранилась от Коула, когда он выпрямился и обнял меня. Лицо у него было недовольным и хмурым, будто Штрудель снова изодрал в клочья обивку его машины. - Эмиральда сказала, что он ищет какую-то правду и что Хоакину это не понравится. Я ничего не поняла, но мне не по себе. Боюсь, как бы Диего не натворил бед.
        - Адель сказала, что Хоакин поговорит с нами после окончания церемонии. Она начнется на закате, - напомнил Коул. - Меньше часа осталось…
        Я подняла глаза на небо и лишь тогда заметила, как его располосовал закат: солнце уходило за горизонт быстро и безжалостно, как и наше драгоценное время.
        - Значит, придется поспешить. Разделимся.
        Коулу никогда не нравилось оставлять меня одну, особенно в ковене чужих ведьм. Он скуксился, цепляясь своими пальцами за мои, но прекрасно понимал, что помощь может понадобиться не только мне - и Диего, и Исаак были одинаково уязвимы поодиночке.
        Вместе мы выбрались из оврага, а затем разошлись в противоположные стороны, договорившись встретиться у собора через двадцать минут.
        Эмиральда сказала, что Диего ищет правду «на дне могилы названого отца». Интересно, где в Санта-Муэрте находится кладбище?
        «ОСТАВЬ МЕРТВЕЦОВ В ПОКОЕ. СТУПАЙ ТУДА, ГДЕ ДВЕРИ ВЕДУТ В ОКЕАН. СТУПАЙ ДОМОЙ».
        - Что-то ты больно разговорчивым стал, дружок, - пробубнила я себе под нос, но, усмирив тревогу и гордость, послушалась. В конце концов, даже если это Глас моего сумасшествия, он еще ни разу не посоветовал мне дурного.
        «ИЗУМРУД С ТРЕЩИНОЙ ВСЕ ЕЩЕ ИЗУМРУД…»
        - Да, ты это уже говорил.
        Я взобралась на холм, где стоял особняк, и взглянула с мраморного крыльца на низину: ее усеяли макушки жителей Санта-Муэрте, бредущих в сторону разноцветных огней туда, где находился собор. Он уже сиял, расплываясь в сумерках и мешая мне разглядеть что-то, кроме далеких факелов и гирлянд. Где-то там же играл трубный оркестр - церемония была на подходе. Юркнув за колонну особняка, я мельком оглядела его: все окна темные и безжизненные, словно туда давно никто не заглядывал. Но входная дверь при этом оказалась открыта: мне показалось, замок сам щелкнул и отворился для меня от дуновения ветра. Списав это на воображение и везение, я прошмыгнула внутрь.
        Тяжелая, из темно-орехового дерева дверь закрылась за мной с неприлично громким хлопком. В прошлый раз у меня не было возможности осмотреться, поэтому я принялась наверстывать упущенное, изучая вестибюль. Панели на стенах, скамьи, стулья, комоды и даже люстра - все из кедра или тиса. Коричнево-зеленые оттенки и жесткий ковер из прутьев на полу добавляли интерьеру аскетичности. Стараясь передвигаться бесшумно и на всякий случай держа в уме заклятие невидимости, я двинулась по центральному коридору с резными дверями.
        И что же именно мне здесь искать? Может, попробовать заглянуть в одну из комнат?
        Я остановилась перед случайно выбранной дверью. Круглая бронзовая ручка охотно поддалась, но стоило мне отворить ее, как в лицо ударила соленая вода Тихого океана.
        «НЕ ТУДА».
        Я захлопнула дверь, и шторм, к которому вел еще один телепорт Санта-Муэрте, остался за ней. Мне потребовалась целая минута, чтобы, привалившись спиной к стене, восстановить дыхание и вспомнить слова Адель о том, что здесь столько же телепортов, сколько городов в Мексике. Как же узнать, какая дверь ведет в обычную спальню, а какая в бушующий океан?
        - Ладно, еще раз, - шепнула я и, подойдя к следующей двери, робко потянулась к ручке.
        «НЕ ТУДА».
        - Черт! - Я испуганно отдернула руку. - А куда тогда?
        «ВПЕРЕД».
        Закатив глаза, я неохотно послушалась. Снова.
        Удивительно, как ловко Адель ориентировалась в хитросплетении коридоров, ведь я успела заблудиться в них всего за пять минут. Вправо, влево, вправо… Я была уже близка к истерике, когда наконец-то увидела что-то знакомое - скульптуру Венеры Милосской, за которой должна была располагаться комната Микаэлла.
        «ЧИК-ЧИК, ЧИК-ЧИК», - вдруг раздалось в голове.
        А затем еще раз и еще.
        «ЧИК-ЧИК…»
        Да заткнись ты уже!
        «ЧИК-ЧИК…»
        Спустя две минуты я дошла до той самой спальни - единственной, что стояла сразу раскрытая нараспашку. Обои с флер-де-лис, заваленный стол, ворох платьев на кровати в алькове… Комната Микаэлла была пуста, но я все равно чувствовала чужое присутствие.
        Чик-чик!
        На этот раз звук был реальным и доносился из конца коридора. Вместо ожидаемого тупика там оказалась еще одна развилка - короткая, всего в два шага, и ведущая к маленькому закутку метр на метр. На его полу сгорбилась тень, и блестящий предмет в ее руках, отражающий свет, издавал тот самый звук.
        Чик-чик!
        - Опять ты, - раздраженно заметила я, шепнув заклятие светлячков, чтобы осветить закуток и разглядеть лицо Эмиральды в зеленоватых бархатных всполохах. - Что… Господи, что ты делаешь?!
        - Чик-чик, - ответила она, улыбаясь, и снова щелкнула ножницами, разрезая свои запястья до сухожилий.
        Кровь бежала по худым рукам - темная и вязкая, почти дегтярная, как ее пульсирующие вены, отравленные тьмой Шепота. Судя по закушенной губе и полуприкрытым глазам, Эмиральде нравилось это. Она то щелкала ножницами, просовывая запястья между лезвий, то с размаху полосовала себя ими, как бритвой - словом, пыталась отрезать себе руки и так и эдак.
        Оцепеневшая, я смотрела, как завораживающе мерцает ее кровь в моем магическом свете. Просачиваясь в швы каменной кладки, пропитывая подол ее полупрозрачной нижней юбки, натянутой на согнутые колени… Это было ужасно. И грустно, ведь что бы Эмиральда ни пыталась сделать с собой, у нее это не получалось: спустя две секунды все раны срастались. «Эмиральда должна была стать Верховной вместо меня», - вспомнила я слова Луны. Потенциальная Верховная… Дар исцеления. Он работал против ее воли - она регенерировала, и с каждым щелчком ножниц это подталкивало ее к бешенству. Вскоре блаженное выражение ушло с лица Эмиральды, губы скривились, а ножницы защелкали чаще. Я видела белые ниточки сухожилий, настолько глубоко она вонзала лезвия в себя, и пучки вен, выплевывающие фонтанчики крови.
        - Почему не выходит? - Эмиральда захныкала, как ребенок, и спутанные клубничные локоны упали ей на лицо, прилипнув к залитым слезами щекам. - Выходи, выходи!
        Она снова щелкнула ножницами, и кровь потекла с удвоенной силой, пачкая кончики ее волос. Я подалась вперед, не зная, что именно должна делать, но кто-то с силой оттолкнул меня, припечатав к стене.
        - Эмиральда!
        Хоакин даже не посмотрел в мою сторону. Его трость, брошенная, покатилась по коридору. Он просунулся в темный закуток и выбил из рук Эмиральды швейные ножницы, прежде чем обхватить ее за плечи и хорошенько встряхнуть.
        - Que estas haciendo?! Haces dano a la bebe! - воскликнул он. - Эми! Me oyes? Если о себе не думаешь, то о нем подумай!
        При нашей первой встрече мне показалось, что Хоакин не способен на человеческие эмоции. Жесткое лицо и такой же жесткий взгляд оказались обманчивы. Он действовал решительно, говорил вычурными фразами и никогда не колебался… Но сейчас Хоакин был напуган. Глаза, такие черные, что сливались с темнотой коридора, блестели, судорожно осматривая Эмиральду. Он растер ее зажившие запястья, соскребая с них застывшую кровь, и цокнул языком. Голос Хоакина - сухой, как осенние листья, крошащиеся под сапогом, - вдруг стал ласковым и мягким, стоило Эмиральде прижаться к его груди и скрутить в кулаке ворот рубашки под белым кителем.
        - Mi dulce tontita, - прошептал Хоакин ей на ухо, осторожно поднимая на руки. Его большой палец с таким же перстнем, как у Диего, принялся гладить и выводить успокаивающие круги на ее дрожащей спине. - Ven, mi amor… А ты что тут забыла?
        Я уже пятилась обратно в центр коридора, надеясь сбежать раньше, чем Хоакин вспомнит обо мне, но не успела. Лицо и голос, потеплевшие при виде разбитой Эмиральды с таким же разбитым рассудком, снова сделались острыми, как те самые швейные ножницы, которые он разломил ногой.
        - Тебе нельзя сюда! Я же велел следить, чтобы вы… - Хоакин осекся и взглянул на Эмиральду, притихнувшую на его плече. - Забудь о том, что видела здесь. Уходи.
        Все, что я смогла, - это кивнуть и дать деру. Хоакин за моей спиной что-то забормотал, занося Эмиральду в ее спальню, и двери закрылись: сначала двери комнаты, а затем и двери дома, когда я вылетела на улицу.
        - Ты нашла Диего?
        Я не запомнила, как добежала до собора, потрясенная настолько, что так и шла с колдовским огнем в ладонях. Коул уже ждал меня в толпе и тут же привлек к себе, едва завидев. Я молча покачала головой, и наше соприкосновение потушило заклятие светлячков, озаряющее землю. Несмотря на то что солнце уже село, вокруг и без того было светло: всю площадь обступали соломенные факелы, а на деревьях раскачивались ротанговые гирлянды и бумажные фонарики с индейским орнаментом.
        Среди жителей Санта-Муэрте мы с Коулом были единственными, кто не соизволил принарядиться. Я растерянно оглядела их: больше сотни человек толкались, обступив собор, который оказался обычной одноэтажной постройкой с отслаивающейся пурпурной штукатуркой и прогнувшейся крышей. Перед ней выстроилась деревянная платформа, утонувшая в живых цветах, как и вся площадь. Посмотрев вниз, я вдруг обнаружила, что даже наступила на парочку бутоньерок. Желтые розы, карамбола, тюльпаны, маки, подсолнухи… Они украшали и трехметровую статую Санта-Муэрте, вырезанную Исааком и возвышающуюся на платформе. Руки богини, протянутые, держали золотые монеты и украшения из драгоценных камней, а сама статуя была раскрашена под скелет. Изящная резьба по дереву действительно превращала ее голову в черепушку. Носила же Святая Смерть красный платок и знакомое белое платье с подсолнухами на поясе… То самое, что мы разрисовывали вместе с детьми.
        Ах так вот для кого оно!
        - Судя по всему, ты тоже не нашел Диего. А где Исаак? - спросила я, и Коул указал пальцем на моего отца, сидящего на деревянной скамье в окружении старушек и суетливо записывающего что-то в кожаный блокнот. Все как обычно. - Знаешь, мне кажется, нам стоит уйти отсюда… Вернуться в домик и подождать Адель там…
        - Ты разве не хочешь посмотреть на свадьбу? - удивился Коул. - Хоакин ведь не запрещал проходить.
        Я хмыкнула, скептически относясь к тому, с каким воодушевлением Коул переминался с ноги на ногу, что-то высматривая вдалеке. Мой же взгляд приковал к себе длинный-длинный деревянный стол, застеленный гранатовой скатертью. Он тянулся от самой платформы до первых жилых шале - и весь был заставлен яствами: необъятная миска с чили кон карне, поднос с любимыми начос Диего, такос, тамалес в кукурузном тесте, фахита и, конечно, множество маленьких соусниц с гуакамоле и сальсой. Многие жители облизывались, тоже косясь на стол, но терпеливо ждали.
        - Que viva la coven!
        Я дернулась от громкого голоса Хоакина: приставленные к горлу пальцы усилили его, чтобы заглушить гул толпы и детский смех. Он уже стоял на платформе - в том же накрахмаленном кителе и таких же белоснежных хлопковых штанах. Коса угольных волос лежала у него на плече, украшенная медными бусинами, а в руке он сжимал пальцы Эмиральды. Она держалась рядом и выглядела удивительно… адекватной для той, кто еще полчаса назад пытался отрезать себе руки. Больше никаких признаков сумасшествия, лихорадочно горящих щек и потекшей от слез туши; только улыбка на малиновых губах, корона из белых цветов флёрдоранжа и мантилья - длинная ажурная фата. Эмиральда чтила мексиканские традиции, потому и платье было соответствующим: девственно-белое с голубым подъюбником, из дорогого шелка, струящееся до самого пола. О своих индейских корнях Эмиральда, однако, тоже не забыла: в ушах у нее раскачивались костяные серьги, какие носили в ковене Завтра, а на запястьях звенели деревянные браслеты. Несмотря на всеобщее внимание, Эмиральда по-прежнему не стеснялась своих оскверненных рук. На фоне белоснежных тканей чернильные
вены выглядели вдвойне пугающе.
        - Que viva la coven! - повторил Хоакин, воздев их с Эмиральдой ладони к небу, и мне показалось, что факелы вокруг засветились ярче, напоминая флюорит.
        По воздуху растекся знакомый запах розмарина, мяты и розового масла. Коул что-то забормотал, пытаясь отбиться от подошедшей старушки, но та была сильнее любого атташе. Дернув Коула за воротник, она с ворчанием начертила ему на лбу крест маслом Санта-Муэрте. Кудри тут же залоснились и заблестели, испачканные, и Коул скривился, когда по его переносице стекла жирная капля с кусочком апельсиновой цедры. К сожалению, посмеяться я не успела, потому что меня постигла та же участь. Затем старушка пошла дальше, держа на груди подвязанную лоханку со священным составом, и принялась мазать им всех, кто встречался ей на пути.
        - Это я его готовила! - неуместно похвалилась я, и Коул скривился, судорожно вытирая лицо тыльной стороной ладони.
        На платформе в это время происходило какое-то оживленное движение. Все вокруг стихло, и казалось, даже ветер улегся. Когда я снова смогла выглянуть из толпы, то увидела, что Хоакин и Эмиральда стоят на коленях - спиной к людям и лицом к статуе Санта-Муэрте. Оба склоняли головы перед ней и перед мужчиной в католической сутане, перебирающим четки и напевающим молитву. Это было удивительно - то, как сплеталась христианская вера в Мексике с тем, что изначально была призвана истребить. Морган бы здесь понравилось…
        - Santisima Muerte! - громко произнес священник, и над платформой замерцали капли священного масла: он встряхнул пальцами, окропляя Хоакина с Эмиральдой. - Santisima Muerte! Ven te lo pedimos senora nuestra para venerarte y deja sentirte…
        Они действительно были красивой парой: выше Эмиральды на полголовы, Хоакин смотрел на нее с неприкрытым обожанием и почти осязаемой нежностью, когда они вместе поднялись на ноги. Священник связал их руки вместе золотой лентой, снятой с шеи статуи Муэрте, и они прильнули друг к другу лбами.
        В этот момент Коул тоже сцепил наши с ним пальцы замком.
        - В Шамплейн свадьба проходит так же? - спросил вдруг он, пока мы наблюдали, как Хоакин и Эмиральда по очереди пьют из увесистого кубка, поднесенного священником. Пить нужно было так, чтобы лента не расплелась, а связанные руки не расцепились.
        - Почти, - ответила я. - Только лента белая, а не золотая, и обручает молодоженов не священник, а прошлая Верховная или член семьи…
        - А что делать, если нет ни прошлой Верховной, ни члена семьи?
        - Замуж не выйдешь. Вот облом, да?
        Я шутливо улыбнулась, но Коул юмор не оценил и нахмурился так, будто я всерьез озадачила его. В этот момент Хоакин на платформе поцеловал Эмиральду в лоб, оставляя на ее коже след от красного вина, а она, запрокинув голову, оставила такой же след на его щеке. Лишь затем они соединили губы, и дух Эмиральды соединился с духом Хоакина. Их запах, их тепло, их души стали единым целым. Такой была свадьба ведьм… И она была прекрасной.
        Золотая лента развязалась сама и, подхваченная ветром, взлетела ввысь. Несколько девушек в толпе взвизгнули, подпрыгивая, чтобы поймать ее - лучший талисман для тех, кто мечтает о счастливом браке. Я заметила в толпе и Адель: она испуганно поднырнула под летящей лентой, боясь нечаянно задеть ее, будто та несла не замужество, а проказу.
        Эмиральда спустилась с платформы первой. Дети тут же прильнули к ней, цепляясь за длинный подол, пока женщины с поздравлениями осып?ли ее горстями риса. Хоакин в это время воздавал статуи Санта-Муэрте почести - возложил к ее ногам корзину с манго и бутылку анисовой водки. Даже собственная свадьба была не его праздником, а праздником богини смерти.
        Повсюду заиграли скрипки и гитары. Толпа расступилась, открывая для новобрачных узкий проход. За чужими спинами мне со своим ростом было не разглядеть их, но я отчетливо слышала смех Эмиральды: что бы ни терзало ее с утра и ни сводило с ума, сейчас она была счастлива. Почему-то это заставило меня улыбнуться.
        Стоило им уйти с площади, как часть людей бросилась к накрытому столу, едва не снеся нас с Коулом с ног. За минуту сметя подчистую поднос с карамельными яблоками, дети разбежались кто куда и стали играть в прятки. Взрослые же осушили по рюмке мескаля, читая тосты в честь новобрачных, а затем пустились в пляс: прямо вокруг платформы девушки в цветочных плащах и мужчины в пончо завели пасодобль.
        - Ты, случайно, не знаешь, где тут кладбище? Если Диего нет здесь, значит, он где-то там, - прошептала я Коулу, опомнившись, и тут за спиной раздалось:
        - Диего до сих пор не вернулся?!
        Я была уверена, что Адель ушла вместе с Хоакином и Эмиральдой, но нет, она стояла совсем рядом. Видимо, уже успела сбегать туда и обратно, пока мы с Коулом озирались, восхищались и соображали, что делать дальше.
        - Диего! - процедила Адель, и лицо ее покраснело, почти слившись с цветом волос и платьем: то было таким же ядрено-красным и с разрезом до бедра. - Maldita sea![17 - Maldita sea! (с исп.) - Проклятье!] Ладно… Спокойно… Уф. - Она сделала несколько вдохов и выдохов, успокаиваясь. - Нет времени. Хоакин просил привести вас сразу после того, как закончится церемония. Нужно идти сейчас.
        Она ринулась через толпу в сторону особняка, не оставляя нам с Коулом иного выбора, кроме как пойти следом. Исаак был слишком увлечен початком жареной кукурузы и задушевной болтовней с несколькими старушками - дергать его после всего, что он и так пережил из-за нас, казалось мне слишком жестоким.
        Напоследок я оглянулась на деревянную платформу. Мне вдруг померещилось, что Санта-Муэрте провожает нас с Коулом взглядом пустых черных глазниц. Рот ее, тоже выточенный из дерева, будто бы приоткрылся шире и изогнулся… От сухого ветра, треплющего белоснежное платье с цветочным узором, казалось, что грудная клетка статуи действительно вздымается, как у человека, а руки дрожат, с трудом удерживая вес монет и украшений, нанизанных на худые запястья.
        «НЕТ, НЕ ПОКАЗАЛОСЬ. УЖ БОЛЬНО ГОСПОЖЕ ПОНРАВИЛОСЬ ПЛАТЬЕ, КОТОРОЕ ТЫ ДЛЯ НЕЕ СДЕЛАЛА!»
        Я сглотнула и быстро отвернулась, побоявшись проверять, дразнится неведомый голос или же говорит всерьез.
        Уже через пять минут мы стояли на крыльце особняка Верховного. После захода солнца в Мексике заметно холодало, и Коул мягко растирал мои плечи, пока мы шли, бормоча что-то о том, что стоило надеть кофту с длинными рукавами. Однако риск заболеть был не так велик, как риск не узнать об Анхеле Де’Трасте ничего полезного и вернуться в Шамплейн ни с чем.
        - Я думал, свадьба везде как свадьба. То есть… Разве Верховный не должен праздновать вместе со своим ковеном? - поинтересовался Коул, когда Адель заперла за нами ореховые двери и повела по извилистому коридору дома.
        - Хоакин очень… замкнутый человек, - произнесла Адель осторожно. - Он предпочитает отмечать все праздники наедине с Эмиральдой. Так уже давно повелось. Свадьба - не исключение. Ковен - отдельно, Верховный - отдельно.
        На последних словах она не сдержала недовольства, сморщив нос. Раздвинув створки в конце коридора, до которых я не успела дойти в прошлый раз, Адель пропустила нас внутрь обеденного зала. Он был простым, но уютным: лимонные стены, люстра с вязаным абажуром, старенький граммофон в углу, крутящий пластинку с испанской классикой, и сервант с изысканным хрусталем. Стол, застеленный безукоризненно белой скатертью, был сервирован на четверых, и под каждым фарфоровым блюдом лежали домотканые салфетки. Блюда стояли те же самые, что и на общем столе на площади, но до свадебного пиршества застолье явно недотягивало. К тому же здесь не было молодоженов - только один Хоакин. Он уже сидел во главе стола и даже не удосужился встать при виде нас - лишь молча указал на два противоположных стула, приглашая меня и Коула сесть.
        Адель молча вышла, незаметно заламывая пальцы от невысказанного раздражения. Не обмолвившись словом ни с ней, ни с нами, Хоакин взялся за столовые приборы с затертой позолотой и принялся непринужденно накладывать себе еду. Переглянувшись, мы с Коулом последовали его примеру, но лишь из вежливости.
        - Невеста к нам не присоединится? - невзначай спросил Коул, бросив взгляд на четвертое место за столом, оставшееся пустым. Я тут же пожалела, что не успела рассказать ему об Эмиральде: Хоакин сжал в руках вилку так крепко, что, казалось, еще чуть-чуть - и она согнется. Новенькое обручальное кольцо из черного металла, огибающее его палец, звякнуло.
        - Да, Эмиральде… нездоровится. Ей ни к чему сейчас нервничать. Она присоединится ко мне позже. После того как вы уйдете, - ответил он со скрипом, и Коул бросил на меня вопросительный взгляд. - Кстати, до меня дошла молва, что вы помогли моему ковену в подготовке к церемонии. - Хоакин прожевал спелую виноградину и запил ее крепленым вином из бокала. Точно такое же плескалось и в моем: оно пахло сухофруктами и будущим похмельем. - Благодарю вас за проявленное уважение к нашим традициям, но я не припомню, чтобы просил вас об этом.
        - Что ты! Нам несложно. Со времен шабаша Вуду любим участвовать в том, в чем совсем не разбираемся, - отшутилась я, как будто не заметив колкого тона Хоакина. - Ты сказал, Эмиральда присоединится к тебе после того, как мы уйдем… Что же, может, тогда покончим со светской беседой и перейдем к сути?
        - Деловой подход, - похвалил Хоакин, откинувшись на спинку стула. Кажется, вино немного расслабило его. - Итак… Что именно вы хотите знать?
        Я мысленно отметила, что Хоакин не стал спрашивать, как и откуда мы узнали об Анхеле - значит, и без того в курсе. Поэтому, чтобы не тянуть резину и не испытывать на прочность его терпение, я спросила в лоб:
        - Анхель Де’Траст был прошлым Верховным?
        - Анхель Де’Траст был гнилым плодом на фамильном древе, - парировал Хоакин сквозь зубы, резко хватаясь за бокал с вином. - Ни одно его заклятие не было вписано в гримуар, ни один фолиант не запечатлел его имени. И ни одна ведьма или колдун не запомнили его лица. Мои предки хорошо позаботились о том, чтобы никто не узнал, какой тварью испорчен наш род. Анхель - позор ковена Санта - Муэрте, поэтому память о нем передается лишь от Верховного к Верховному. Оскверненный еще до рождения, он творил с невинными людьми невообразимые вещи: свежевал, обезглавливал, пытал… Участь ненасытного демона - закономерный итог после всех страданий, что он принес.
        «Осквернен еще до рождения». Я уже слышала это прежде…
        По телу растекся жар, такой же болезненный, как и те воспоминания, что пробудились от услышанного.
        Я перегнулась к Хоакину через стол, поставив локти на скатерть, и пристально посмотрела ему в глаза:
        - Анхель родился колдуном?
        Его молчание длилось всего секунду, но мне показалось целой вечностью.
        - Нет.
        Несколько минут после этого Хоакин вежливо ждал, когда я приду в себя, с грохотом ударив кулаком по столу. Он будто и впрямь сочувствовал мне, безмолвно качая головой, пока Коул жевал губы и ерзал на стуле, жалея, что нас рассадили по разным сторонам и он не может дотянуться до моей руки, чтобы поддержать.
        - Ты поняла верно, Одри, - продолжил Хоакин, когда понял, что я, залпом осушившая полбокала вина, готова слушать дальше. - Анхель был как Джулиан Дефо. Тоже рожден от смертного мужчины и тоже не имел права обладать магией. Однако моя прабабушка возомнила себя выше законов природы… В точности как твоя мать. Ненасытный, вечный голод Анхеля поставил наш ковен под угрозу вымирания. Но, в отличие от Джулиана, на тот момент Анхеля некому было остановить. Мне жаль твоего брата, - сказал Хоакин неожиданно, и взгляд его стал чуточку мягче. - Но его смерть была благом. Насколько я знаю, душа Джулиана спаслась. Все потому, что он сохранил в себе крупицу света, даже если эта крупица - неправильная любовь к родной сестре. Анхель же был безнадежен. Его любимой пыткой была пытка ядовитыми пауками, а публичная казнь женщин и детей - ежедневной забавой. Скверна Анхеля оказалась до того сильной, что в тот миг, когда восемь членов ковена окружили Анхеля и закололи атамами, скверна убила и их тоже. Это жертвоприношение тоже не вошло в историю и не сохранилось, но лишь благодаря ему мой ковен поныне жив. Только вот… В
момент смерти Анхель запечатал себя в чокер-амулет, что годами носил на шее как материнский подарок. Так зло осталось в прошлом, но сберегло себя на будущее. Микаэлл обещал своему отцу, что будет сторожить амулет, а я, в свою очередь, обещал это Микаэллу… Но мы все знаем, что Ферн плевать хотела на чьи-либо обещания.
        Хоакин мрачно усмехнулся и опустошил свой бокал, после чего потянулся к хрустальному графину, чтобы долить еще. Я тоже сделала глоток, надеясь, что смогу растворить в алкоголе мысли о Джулиане. Воспоминания о нем оседали на языке уксусной горечью.
        - Поскольку вы очень интересуетесь Анхелем и его происхождением, - протянул Хоакин, как только вино снова возымело эффект и позволило ему вновь вальяжно откинуться на спинку стула, - могу предположить, Ферн уже пустила его в ход. Даже без магии она сумела найти способ испортить вам жизнь…
        - Угадал, - вздохнула я. - И себе тоже.
        - Что ты имеешь в виду?
        Вместо слов я запустила руку в глубокий карман юбки и выложила на белую скатерть две половины разрубленного ошейника из черепашьего дерева.
        - Когда-то Ферн уже подселяла диббука в тело моего отца. Тогда мы сняли с него пр?клятую вещь, и диббук вернулся в нее, оставив отца в покое… В этот раз мы поступили так же - сломали обруч, однако ничего не произошло.
        Хоакин уставился на ошейник в упор, а затем медленно поднял на меня глаза:
        - Ты хочешь сказать, одержимость не прошла?
        - Да. Теперь это существо зовет себя Пауком.
        Я хорошо разбиралась в людях. По крайней мере, легко разоблачала притворство и желание показаться сильнее, чем есть на самом деле. Барабаня синими ногтями по сжатым губам, Хоакин сейчас делал именно это - прятал свой страх за задумчивостью.
        - Ты сказал, восьми членам ковена удалось убить Анхеля. Как нам остановить его теперь? - спросила я.
        С трудом оторвав взгляд от половинок обруча, Хоакин посмотрел на меня и открыл рот…
        А затем дверь в обеденный зал распахнулась.
        - Unda!
        Бокал Хоакина полетел на пол, а следом полетела и вся остальная посуда. Дребезжание стекла заглушило заклинание ворвавшегося Диего. В порванной грязной майке, он истекал кровью из свежих, зигзагообразных порезов. На поясе Диего висели атамы, в числе которых я узнала кирпан с рубином на рукояти: именно ими он наносил себе ритуальные сигилы, собственноручно… Какой бы ритуал ни потребовал этого сейчас, он явно высосал из Диего все силы: дар метаморфоза сошел с его бирюзовых волос, как дешевая краска, обнажая истинный вороновый цвет. Зато васильковые глаза горели ярко-ярко, как и щеки, будто Диего пробежал целый марафон. Они тоже были чем-то испачканы, кажется, землей… Наверняка могильной.
        - Unda! - повторил Диего, и мы с Коулом выскочили из-за стола за секунду до того, как тот поднялся на дыбы и обрушился на Хоакина. - Лживый кусок дерьма!
        - Диего! - заверещала Адель, мельтеша за его спиной, не в силах остановить.
        Сбросив с себя стол, Хоакин деловито поправил галстук. Смоляные волосы его растрепались, выбившись из косы, а вино превратило белый китель в вишневый. Тем не менее Хоакин легко вернул себе гордую осанку, такую прямую, будто проглотил шпагу, и посмотрел на разъяренного Диего исподлобья.
        Тот вынул что-то из-за пазухи и швырнул Хоакину в ноги. Это была деревянная куколка Санта-Муэрте, раскрашенная вручную, - та самая, проекцией которой он снарядил меня в Дуат и которую хранил годами с тех самых пор, как покинул мексиканский ковен. Только теперь куколка была изуродована: вся в засечках, обугленная, будто кто-то хорошенько подкоптил ее на огне.
        - Sibstitisyon, - произнес Диего, задыхаясь. - Я все гадал, зачем тебе было заключать с Ферн сделку, зачем учиться ему… Когда Адель сказала, что ты сократил численность неприкаянных, заставив половину уехать, я решил, что ты использовал Sibstitisyon именно на них. Но что-то не вязалось… По моим подсчетам, ты познакомился с Ферн еще до того, как я ушел из ковена, а ты бы не стал ждать так долго, чтобы пустить свои новые знания в ход. Все обрело смысл, когда Одри побывала в Дуате и не смогла отыскать там Микаэлла. Я не хотел в это верить… Ты - жестокий маленький ублюдок, столкнувший в детстве в колодец родную сестру, но даже ты не был способен на отцеубийство. Я приехал сюда, чтобы доказать себе это… Но, к сожалению, доказал обратное. Наш отец не заслуживал такой участи!
        - Это был мой отец, Диего, - все, что ответил ему Хоакин. - Не наш. Только мой.
        - Это не давало тебе права убивать его и затаскивать его душу в Асат!
        Адель, прежде пытающаяся вытолкать Диего обратно за дверь, застыла как вкопанная. Коул, обошедший стол и инстинктивно закрывший меня собой, тоже. Он не моргая смотрел на Хоакина, а я, в свою очередь, смотрела на Диего, ведь прежде мне не доводилось видеть, как он плачет.
        - Удивительно, - вздохнул Хоакин и бросил на побледневшую Адель усталый взгляд. - Я половине ковена велел не спускать глаз с одного-единственного колдуна, а он все равно всех вокруг пальца обвел…
        - Отвечай! - рыкнул Диего, и голос его сорвался: он был на грани.
        - Что ты хочешь услышать от меня, Диего? Микаэлл умирал! - воскликнул Хоакин. - Месяцем позже, месяцем раньше… Да и какая разница, что именно остановило его сердце - старость или Sibstitisyon? Он был великим колдуном, а наш ковен, вопреки тому, пребывал в позорном запустении. Именно на мои плечи легла обязанность возродить его! Я поступил так, как мне велел мой долг. Сила Микаэлла…
        - Сила?! Не ври, что ты сделал это ради силы! Ты просто ненавидел отца за то, что сам же не смог оправдать его ожиданий. За то, что он любил меня как родного сына, хотя все это время у него под рукой был настоящий сын - ты. Банальная детская ревность, превратившая тебя во взрослую мразь!
        - Хорошо, - сказал Хоакин вдруг, массируя переносицу агатовым перстнем, как обычно это делал Диего. - Ты прав. Все дело в ревности. Будь у него такая возможность, Микаэлл бы и Верховенство тебе свое отдал… Он был готов на все ради тебя. Такой же благодетель, такой же авантюрист и мечтатель, готовый ночами напролет слушать его истории о царице ведьм и отрывки из «Короля Лира»… Он так сильно любил тебя, что сам согласился на отцеубийство, лишь бы я тебя не тронул.
        И, наслаждаясь смятением Диего, Хоакин сбросил свой китель и закатал рукав рубашки до самого локтя. Под ним, на внутренней стороне, полосами тянулись два бледно-розовых шрама, нанесенных почти впритык. Я невольно поднесла к глазам свою правую ладонь, трижды отмеченную клятвами, и сравнила их. Да, у Хоакина были точно такие же шрамы - тоже клятвенные. Оба. Но если первый - это клятва в верности Ферн, то второй?..
        - Думаешь, Микаэлл просил тебя уйти из ковена, потому что не хотел, чтобы ты видел его смерть? - спросил Хоакин, пока Диего, парализованный услышанным, пялился на обнаженные шрамы. С каждым словом Хоакина его щеки становились все мокрее, а глаза - темнее. - Однажды, когда Микаэлл еще мог самостоятельно передвигаться по дому, он увидел, как я готовлю Sibstitisyon… Я готовил его для тебя, Диего. Микаэлл знал, что, как только он уйдет на тот свет, я осуществлю задуманное, поэтому предложил свою кандидатуру - свою силу. Точнее, то, что от нее осталось. Верховные всегда обладают поистине впечатляющей магией даже на смертном одре… Как следующий Верховный я должен был проявить благоразумие и выбрать выгоду, а не отмщение. Так я и поступил. К тому же как примерный сын я не мог не выполнить последнюю волю отца…
        Едва дослушав признание Хоакина, Диего выскочил вперед, замахнулся и приложил его по лицу кулаком с перстнями. Тот даже не думал защищаться: он позволил Диего колошматить себя и даже раскинул в сторону руки для удобства. Неужели клятва Хоакина не причинять Диего вред, данная Микаэллу, была посмертной? Или таким было его раскаяние?..
        Хруст за хрустом, брызги крови за брызгами. Коул оттащил меня подальше - разнимать их все равно было бессмысленно, а вот мы оба могли случайно угодить под раздачу.
        К тому моменту, как Хоакин наконец-то отбросил Диего к двери, тот уже успел разбить ему все лицо. Челюсть, нос, скулы и заплывшие глаза… Кровь пузырилась у Хоакина на подбородке, но он не замечал ее. Лишь она, пролившаяся на ковер и сметенную белую скатерть, могла воскресить в нем живые чувства: лицо Хоакина, превращенное в месиво, наконец-то ожило. Просочились эмоции - бурные, неподдельные… Черные, как его волосы, и злые, как его глаза.
        - Все правильно, - прошептал он с болезненным облегчением. - Я ждал этого дня. Мечтал узреть, как ты узнаешь правду… Оказывается, это не так приятно, как я себе представлял. Со смертью Микаэлла было так же. Все, что я испытал тогда вместо долгожданного удовлетворения, - это стыд и страх, что Микаэлл расскажет обо всем ковену на День мертвых, когда его призовут. Теперь я понимаю, что и от твоей смерти мне бы не стало лучше. Что такое? - Хоакин медленно повернулся к нам с Коулом, стоящим столбами, а затем посмотрел на съежившуюся в дверях Адель. - Ох, свидетели… Совсем о вас забыл! Вам понравилась моя история?
        Нездоровая усмешка, поползшая по разбитому лицу Хоакина, даже на меня нагнала тошноту. Диего покачнулся. Тени клубились у него в ногах, готовые наброситься и растерзать. Однако после неизвестного ритуала, позволившего ему узнать истинную причину исчезновения Микаэлла из Дуата, у Диего не осталось ни моральных, ни физических сил сражаться с Хоакином дальше. Разбитые пальцы сжимались в кулаки - и все. Он бормотал что-то вперемешку и на английском, и на испанском, но разобрать мне удалось лишь:
        - Теперь мой черед говорить тебе это, Хоакин: еще раз попадешься мне на глаза - клянусь Осирисом, я убью тебя. И неважно, чего мне это будет стоить.
        Диего развернулся и быстрым шагом вышел из зала - окровавленный, со встрепанными черными волосами и могильной землей, перепачкавшей его лицо. Никто не стал препятствовать, и в зале воцарилась тишина - звенящая, как те слова, которые теперь не забыть.
        - Como te atreves? - спросила Адель. Прежде бойкая и энергичная, теперь она обхватила себя руками и тряслась под аркой. - Хоакин… Как ты посмел уничтожить не только тело, но и душу своего отца?! Смерть священна! Ты же… Он ведь… Больше не существует… Это просто… Кощунство!
        Хоакин ничего не ответил. Лишь хмыкнул и махнул на нее рукой, приказывая выйти, - несмотря на все свои проступки, он все еще был и останется Верховным ведьмаком.
        Подняв кончиком пальца перевернутый стул, Хоакин тяжело уселся на него прямо посреди разгромленного зала и уставился в одну точку с отрешенным видом. Под ногами хрустело стекло, валялись ошметки еды… Семейные драмы всегда такие. Впервые это оказалась не моя драма и не моя семья, но почему-то мне все равно было мучительно находиться здесь.
        - Я знаю, что сейчас не лучший момент… - вдруг произнес Коул, осторожно приближаясь к стулу Хоакина. - Но мы так и не узнали… Очень нужно, чтобы ты сказал, как нам победить Анхеля.
        Хоакин молча поднял на него глаза. Вокруг правого растеклось лиловое кольцо синяка, а левый и вовсе не открывался от отека. Он поднял в воздух руку и свел указательный палец с большим на уровне шеи Коула, однако ничего не произошло. Поняв, что магия на нем не работает и отделаться от нас так просто не выйдет, Хоакин поднял с пола салфетку, промокнул ею лицо и сказал:
        - Никак.
        - Что «никак»? - уточнил Коул.
        - Вам никак не победить. Диббука невозможно уничтожить - его можно только пленить, но для этого у него не должно быть физической оболочки. Если же диббук нашел человека столь порочного, что смог образовать с ним единое целое, то отделить их друг от друга уже не получится. Даже если вы каким-то чудом найдете способ, то такому немногочисленному ковену, как Шамплейн, с ним все равно не справиться - чем больше диббук ест, тем он сильнее. Хм… До того как придумать тот ритуал с восемью ведьмами, ковен Санта-Муэрте долгие годы откупался от Анхеля, как от демона - платил ему жертвами и выполнял любую его прихоть. Приводил «избранных» для забав, чтобы тот утолил свою жажду крови… Думаю, вам придется поступить так же. Это ваш единственный шанс. Договоритесь с ним, кормите его и не трогайте. Или бегите.
        Это было совсем не то, что мы с Коулом ожидали услышать, но Хоакин не собирался подслащивать горькую пилюлю или пугать нас намеренно - просто констатировал факты. Поэтому все, что мы могли, - это заторможенно кивнуть и уйти, оставив его наедине с призраками прошлого.
        - Уверен, Хоакин врет, - сказал Коул, когда мы быстрым шагом пересекали коридор. - Или просто не знает. Главное, что мы выяснили, кем Анхель был раньше. Для начала это уже неплохо. Отыщем Диего и возвращаемся домой.
        Лакандонские джунгли недаром называли дождевыми лесами: несмотря на то что их сезон давно прошел, что-то (точнее, кое-кто) разбудило тучи раньше времени. Когда парадная дверь распахнулась, выпуская нас с Коулом на крыльцо, по черепичной крыше уже стучал яростный ливень. Несмотря на это, собор и площадь вдалеке еще светились: дождь почему-то обходил их. Должно быть, то был щит: если приглядеться, при столкновении с ним дождевые капли вспыхивали, как светлячки, и рассеивались зыбким туманом. От влаги здешняя почва быстро делалась вязкой и превращалась в болото, поэтому Адель стояла на ступеньках, чтобы не запачкать туфли. Прислонившись к перилам, она судорожно докуривала сигарету, и на крыльце пахло ментоловым табаком, который любил Диего.
        Заметив нас, Адель угрюмо отвернулась и махнула рукой влево.
        - Так вот, значит, где находится их кладбище.
        Немудрено, что днем эту тропу было не отыскать: она вся заросла высокой травой. Пришлось идти почти километр, уходя все дальше и дальше от поселения, спасаясь от дождя мерцающим барьером вместо зонта. Благо вскоре показались маленькие разноцветные надгробия, напоминающие уютные домики для духов. Все разные, как сами люди, - ни одной одинаковой могилы! Большинство с треугольной крышей и подвесными колокольчиками, огороженные бордюром или невысоким заборчиком. Розовые, голубые, красные, зеленые… Каждое надгробие было воплощением того, кому принадлежало. Потому, наверное, могила Микаэлла и выделялась столь сильно - из полосатого шлифованного гранита цвета сумерек, чистая и по-европейски лаконичная. Никакого навеса, колокольчиков или черепков - только плита с золотой гравировкой. Диего сидел перед ней на коленях и, обнимая надгробие обеими руками, утопал в грязи и собственной боли.
        Его сгорбленная спина беззвучно сотрясалась. За ней я увидела разбросанные ритуальные принадлежности: несколько атамов, свечные огарки, склянка с трупным ядом и петли джутовой веревки. Ему действительно пришлось осквернить могилу Микаэлла, чтобы добраться до правды, спрятанной на ее дне. Буквально - в земле виднелось небольшое углубление, похожее на нору. Оттуда тоже торчала рукоять ножа, перемотанная красными нитями.
        «Вот бы здесь была Морган», - подумала я уже не в первый раз.
        - Я поговорю с ним.
        Но раз ее не было, вызвался Коул. Он вышел из-под барьера, и к тому моменту, как добрался до Диего на краю кладбища, его рубашку уже можно было выжимать. Однако Коул все равно опустился рядом с ним на корточки и взял за плечи. Пускай Диего не повернулся, будто не заметил Коула, я все равно знала, что ему стало легче. Даже если он осознает это только завтра или еще позже. Ведь главное, когда больно, - это не оставаться одному.
        Я обняла себя руками, наблюдая за ними обоими издалека. Старое надгробие сыпалось под пальцами Диего, впивающимися в камень, и точно так же рассып?лось его сердце.
        «Они хорошо отделяют одно от другого. Ты ведь понимаешь, да? Иногда все, что нужно, - это взять заржавевшие ножницы и заново наточить их», - сказала мне Эмиральда. Sibstitisyon забирает часть магии ведьмы. Она, Хоакин и Рафаэль забрали у Ферн те ее части, что отвечают за исполнение договора…
        Я раскрыла ладонь, глядя на бледный розовый шрам.
        Если диббук слился с Тимоти Флетчером, то чем это отличается от клятвы, сливающейся с магией ведьмы, что принесла ее?
        - Я знаю! - воскликнула я, подскочив на месте. - Sibstitisyon! Если он может отнять магию или клятву, значит, может отнять и демона от человека. Разделить их!
        «УМНИЦА».
        - Но кто? - спросила я вслух. - Кто научит меня? Это же темная и сложная практика, которую знает далеко не…
        «ВЫСТРАДАННАЯ НАСЛЕДНИЦА И ЛУНЬ С ПОДРЕЗАННЫМИ КРЫЛЬЯМИ».
        Тело дрожало от холода и озарения, поэтому я не сразу заметила вибрацию в кармане юбки. Вытащив трясущейся рукой смартфон, я открыла новое сообщение от Тюльпаны и ухмыльнулась, лишний раз убедившись, что судьба существует. И у нее, коварной злодейки, очень своеобразное чувство юмора!
        «Ферн вернулась в Шамплейн», - гласило СМС.
        XII. Последний из рода
        Мое утро началось с ритуала.
        Песок из розового кварца. Курильница. Записка, выведенная кровью. Смола даммара, любезно пожертвованная Адель из личных запасов. Пламя, коптящее дно из меди и несущее просьбу вместе с моей волей далеко-далеко на северо-запад.
        «ТЫ ЗНАЕШЬ, ЧТО ДЕЛАТЬ. ВЕРНИ ИЗУМРУД В ОЖЕРЕЛЬЕ».
        Диего еще спал, устроившись на раскладушке. После бутылки мескаля, выпитой по возвращении в заброшенное шале, его было бесполезно будить до полудня. Пускай меня не радовала перспектива ночевать в Санта-Муэрте, но в этом нуждались мы все: Диего - чтобы излить душу Адель, сидя вместе с ней в слезах на ступеньках крыльца до поздней ночи; Исааку - чтобы закончить свой «исторический путеводитель» и переписать все мексиканские молитвы; Коулу - чтобы прочистить в туалете желудок после пяти рюмок того самого мескаля, который Диего уговорил его выпить за компанию; а мне - чтобы хорошенько все обмозговать, обсудить с Тюльпаной по телефону дальнейшие действия и понять, что впервые одним нам не справиться.
        - Rhoi ateb i mi, - прошептала я над открытой курильницей, втягивая в себя пряный древесный дым от благовоний. Всполохи огня тут же перекинулись на опущенный клочок пергамента, и я накрыла курильницу крышкой, давая записке сгореть здесь, чтобы появиться где-то там.
        Убедившись, что пламя догорело и послание передано, я замотала курильницу в шелковую ткань и спрятала ее в рюкзак к обломкам пр?клятого ошейника.
        В открытое окно сиганула длинная тень. Сначала я испугалась, что это дикая пантера, но затем на черной морде открылись рубиновые глаза. Монтаг грациозно приземлился передо мной на мягкие лапы и, выгнув дугой спину, вытошнил на пол целую гору книг.
        - Чем ты недовольна? - оскорбился он, завидев, как я брезгливо отодвигаю от себя слипшийся фолиант. - Мы их даже не жевали! Притащили тебе все, где есть упоминания Эхоидун, как ты и просила.
        - Спасибо, я очень признательна, - промычала я, подавив рвотный спазм и вернув фолиант в стопку книг с желчно-мясным душком.
        - «Спасибо» сыт не будешь. Как и книгами, - буркнул Монтаг, распластываясь под окном. Он занял собою почти все пространство от подоконника до кровати, на которой отлеживался и жалобно стонал Коул.
        К несчастью, некоторые книги все-таки переварились в желудке шеду: обложки из кожи варана с золотыми нитями разъело до пятен и местами поплывших чернил. Впрочем, они все равно все были на испанском. Уповая на то, чтобы Диего поскорее оправился от похмелья, я отложила две книги, где слово «Эхоидун» повторялось чаще всего, а остальные спрятала под кровать, будто бы их здесь никогда не было.
        Как только Коул проснулся и вынес за собой ведро, в обнимку с которым спал, мы наконец-то растолкали Диего и начали собираться. Прощание с ковеном Санта-Муэрте прошло удивительно быстро. Хоакин и Эмиральда, конечно, не явились, зато целая толпа старых друзей Диего сопроводила нас до волшебного платяного шкафа. В спальне Микаэлла, ныне прибранной, Диего старался лишний раз не смотреть по сторонам. Лишь крепко обнял Адель и, обменявшись с ней обещаниями пригласить ее однажды в Шамплейн, юркнул в червоточину. Он все еще пошатывался после вчерашнего, а раны, нанесенные атамом, до сих пор кровоточили, оставляя на футболке свежие красные пятна. Точно так же до сих пор кровоточило его сердце. Неизвестно, когда и то и другое заживет.
        Исаак, которому мне пришлось коротко пересказать случившееся по пути, смотрел на Диего с нескрываемым сочувствием. Подхватив под мышку наши рюкзаки, он спешно распрощался со всеми и юркнул следом за ним.
        - Решите набить себе парные татуировки - обращайтесь! Попугайчики-неразлучники идеально вам подойдут! - подмигнула Адель напоследок, схватив меня и Коула за шкирки так, будто не собиралась отпускать.
        После попойки она выглядела даже свежее, чем мы все, вместе взятые, но потекшая тушь так и застыла в уголках глаз вместе со слезами. Я могла лишь догадываться, как она теперь будет исполнять свои обязанности и служить Хоакину. Ведь, судя по беззаботным улыбкам собравшихся ведьм, тайна Хоакина так и осталась тайной… Возможно, это было к лучшему.
        Дальше нас ждала знакомая пирамида в джунглях, пустыня, раскаленный под солнцем джип и пятичасовая поездка до Сан-Диего. В этот раз мне было чем заняться в дороге: вытащив нотную тетрадь, я постаралась вспомнить.
        «Его скверна была настолько сильна, что в тот миг, когда восемь членов ковена окружили Анхеля и закололи атамами, скверна убила и их тоже».
        Черт! Нет-нет, не это!
        Я тряхнула головой и быстро заштриховала число «8», зачем-то выведенное в углу страницы. Вдохновение вечно приходит не вовремя, но такому я не позволю прийти никогда! Сейчас мне нужно другое заклятие. То, что сможет починить разбитое.
        «ИЗУМРУД С ТРЕЩИНОЙ ВСЕ ЕЩЕ ИЗУМРУД. НО ВОТ ЕСЛИ БЫ ЭТОЙ ТРЕЩИНЫ НЕ БЫЛО…»
        Через пару часов Диего наконец-то разговорился и даже потребовал у Коула остановиться на обочине, чтобы купить в закусочном фургоне любимых чуррос. К тому моменту, как мы возвратились в Шамплейн, все будто бы снова было как прежде. Но лишь «будто».
        - Браво, Одри! Ты даже отчаяннее меня. Это настолько умно, что даже глупо…
        - Перестань! Мы уже обсудили в машине все, что можно и нельзя. Даже Коул согласился. Другого варианта все равно нет!
        - Доверяя Ферн, ты сама копаешь себе могилу. Мне будет интересно на это посмотреть.
        Расхаживая по крыльцу взад-вперед, я остановилась и мрачно взглянула на Аврору, прислонившуюся к перилам. За эти дни, что нас не было, в Вермонте заметно потеплело. Теперь хватало старого пальто Коула поверх джемпера, чтобы не замерзнуть. Жемчужное колечко на пальце тоже было теплым, но не настолько, чтобы я начала переживать: Паук все еще находился где-то далеко отсюда. Как насекомое под лупой, он никуда не мог деться без моего ведома. Но у этого имелись и минусы: я невольно думала о Пауке даже тогда, когда сама этого не хотела, например, когда была с Коулом или пыталась разработать план, как сейчас.
        - Где она, кстати? Твоя Ферн, - проворковала Аврора злорадно, оглядывая очистившийся от снега холм с прищуром таким же лисьим, как манто на ее плечах. - Она ведь небось и вернулась сюда лишь потому, что проголодалась. Без денег и магии далеко не ускачешь…
        - Ферн уже сидит в машине, - сообщила я, сама не веря в то, что действительно приняла ее обратно и даже сумела договориться. Более-менее.
        - Позволь узнать, что она попросила взамен на то, что научит тебя Sibstitisyon? - поинтересовалась Аврора, щелкнув серебряной зажигалкой и покрутив в пальцах дымящийся мундштук. - Дай-ка угадаю… Свою магию, верно?
        Заметив глумливый взгляд Авроры, который был вполне обоснован, я раздраженно фыркнула:
        - Ой, да с кем я вообще разговариваю! И главное, зачем.
        - Не знаю, но я не против послушать. В конце концов, твоя жизнь чем-то похожа на пьесу «Бесполезная женщина» Оскара Уайльда. А я ее просто обожаю! - промурлыкала Аврора, стряхивая пепел прямо на крыльцо моего дома. Поправив манто, она вгляделась вдаль. Там колыхалось озеро Шамплейн, на берегу которого сидели два силуэта - один высокий, другой низкий. Это была единственная причина, по которой я терпела надменность Авроры и все еще не прогнала ее со своих земель.
        Когда мы только добрались до американской границы, Морган уже ждала нас у пункта аренды автомобилей с искренней улыбкой и объятиями. Пускай глаза ее, карие, с вкраплениями лесной зелени, не светились, как раньше, она все равно сыпала вопросами о Санта-Муэрте и заливисто смеялась над нашими рассказами. Словом, проявляла ту самую детскую любознательность, которой, как я боялась, убийство навсегда ее лишило. А после этого Морган легко перенесла нас в Шамплейн, отмахнувшись от полноценного ритуала с соляным кругом и свечами. Вспышка золотого свечения - и вот мы снова дома. Даже не вывернутые наизнанку, как те несчастные звери в лесу! Я могла лишь гадать, как Авроре удалось все это за два дня нашего отсутствия - вернуть Морган и к нормальной магии, и к нормальной жизни.
        Теперь они с Диего воссоединились и уже третий час не сходили с того самого места неподалеку от пирса, где однажды я свершила собственную казнь. Сейчас эта близость была нужна им обоим. Издалека было видно, как голова Морган лежит у Диего на плече, в то время как он молча растирает ее запястья. За наше отсутствие на тех прибавилось несколько тонких шрамов.
        - Морган без труда перенесла нас в Шамплейн сегодня. Значит, контроль вернулся к ней? - осмелилась спросить я.
        - Не до конца. Одну свечу она по-прежнему зажечь не в силах - все равно зажигает целый дом.
        - Хм… Тогда сколько дней ей еще потребуется, чтобы стать Эхоидун в полной мере? - спросила я прямо, повернувшись к Авроре лицом.
        Она смолила уже третью сигарету, пока мы стояли в тишине, думая каждая о своем.
        - А сама как думаешь? Душе Эхоидун несколько тысячелетий, а ее телу - всего шестнадцать лет… Это то же самое, что пытаться впихнуть всю библиотеку Ватикана в один книжный шкаф. Так что не рассчитывай, что Морган щелкнет пальцами, и Паук исчезнет.
        - Скажи… ты ведь не учишь Морган Шепоту, правда? - с надеждой спросила я, и Аврора ухмыльнулась. Аметистовые глаза лукаво блеснули:
        - Я учу ее жизни, милая. Только жизни.
        - Тогда продолжай. Как только Коул закончит подготавливать машину, мы снова уедем и, надеюсь, вернемся к следующим выходным. Тюльпана снова остается за главную.
        Я легла на перила спиной, повернувшись к дому. Из светло-синего камня, напоминающего лазурит в пасмурные дни, он казался мертвым и грустным, когда оставался пустым. Сейчас внутри возился лишь Исаак - снова за книгами и за плитой одновременно, заменяя Сэма, который тем временем готовил вместе с Зои мой вынужденный «переезд». За углом дома, под брезентом, растянутым между яблоневыми деревьями, уже пыхтел синий джип с открытым багажником, в который Коул загружал наши вещи. На задних сиденьях я видела белокурую макушку, обладательница которой нетерпеливо фыркала и высовывалась в запотевшее окно.
        - Кстати, я придумала, как ты можешь отблагодарить меня за помощь с Морган, - вдруг произнесла Аврора, выпустив в морозный воздух облако приторно-сладкого дыма. - Это касается Тюльпаны… Она… Г-хм. В общем, сделай так, чтобы мы с Тюльпаной помирились!
        От услышанного у меня язык прилип к нёбу. Вытаращив глаза на Аврору, я даже попросила ее повторить это, чтобы убедиться, что не ослышалась. Она, конечно, повторять не стала, но красноречиво кивнула в сторону леса, откуда Тюльпана как раз выходила с корзинкой наперевес. В той виднелись грибы и рогатый хворост. Молча поднявшись на крыльцо, Тюльпана прошествовала между нами и фыркнула, когда Аврора поинтересовалась, зачем ей это лесное добро.
        - Попрошу Исаака сварить тебе суп на ужин, - бросила она через плечо, прежде чем скрыться в доме.
        - И ты думаешь, у меня получится примирить вас? - уточнила я после этого, ошеломленная. - Да она же ненавидит тебя! И у нее есть на это веские причины. Ты убила ее возлюбленного, Аврора, и отобрала единственного сына почти в младенчестве. А потом заперла Тюльпану на чердаке и травила, как собаку…
        - Ой, да когда это было! - Аврора раздраженно всплеснула руками, и я поняла, что она безнадежна: может, Морган или случай с Вестниками даров и пробудил в Авроре материнский инстинкт, но явно не совесть.
        - Если ты ждешь, что Тюльпана простит тебя, потому что кто-то попросит ее об этом, - сказала я, - то это бесполезно. Прощения не нужно дожидаться - его нужно заслужить.
        Аврора стиснула перила пальцами в лиловых замшевых перчатках и посмотрела на меня таким умоляющим взглядом, что еще бы чуть-чуть - и я бы точно поверила в ее желание воссоединиться с давно отвергнутой дочерью.
        - Как? - спросила Аврора. - Как заслужить прощение Тюльпаны?
        - Понятия не имею. Попробуй для начала просто спросить…
        - Я спрашивала.
        - И?
        - Она сказала, что простит меня, только если я сдохну.
        Я нервно хохотнула и пожала плечами:
        - Ну зато честно.
        Аврора закатила глаза и отвернулась к лесу, раскачивающемуся от ветра и поющему с ним в унисон. Потерев подбородок, она замычала себе под нос что-то нечленораздельное. Сбоку мне показалось, что уголок ее губ дернулся верх, и мне это очень не понравилось. Но…
        - Ты слышишь? - встрепенулась я, обернувшись на дом. - Этот звон…
        Аврора только лениво махнула на меня рукой:
        - Ты о чем? Нет никакого звона.
        Однако звон все-таки был: чистый, мелодичный, как колокольчик или игра фэйри на крохотной лире, заманивающей путников в непроходимую чащу за нектаром с дурманом. Мое тело откликнулось еще до того, как откликнулся разум, и, бросив ворчащую Аврору в одиночестве, я побежала к машине за своим рюкзаком.
        - Долго мы еще будем тут торчать? - спросила Ферн, стоило мне распахнуть дверцу джипа.
        По словам Тюльпаны, она вернулась в Шамплейн в новенькой одежде и со стойким шлейфом дешевого сливочного ликера - должно быть, дошла до Берлингтона и украла там и то и другое. Отмывшись в нашей ванной, Ферн заявила, что у нее есть план, как победить Паука, и что она ждет не дождется моего возвращения из Мексики. Кто бы подумал, что этот план будет идентичен моему?.. «И все-таки мы с тобой похожи!» - усмехнулась она в ответ на это пугающее совпадение. Согласившись обучить меня Sibstitisyon (конечно, не бесплатно), Ферн не обмолвилась ни словом о том, где пропадала все это время и что думает по поводу нашего вскрывшегося не-родства. Лишь цокнула языком и молча забралась в машину, когда я заявила, что не собираюсь практиковать этот отвратительный ритуал на земле, где по его вине погибли все мои близкие.
        - Что ты ищешь? - спросила она, шелестя пакетиком с соленым арахисом и деловито листая мой гримуар, стащенный без спроса из рюкзака, который стоял у нее в ногах. Я не выцарапала ей глаза за это лишь потому, что мне было некогда.
        - Сиди здесь, - велела я сухо, подхватив рюкзак за лямку, а затем захлопнула дверцу машины и бросилась в дом.
        Тюльпана копошилась где-то на кухне, споря с Исааком о том, что ритуальным атамом не принято чистить лук. Прислушиваясь к их голосам и топоту собирающегося Коула на втором этаже, я тихонько закрылась в чайном зале и, бросив рюкзак на ковре, села рядом.
        Все это время мелодичный звон не стихал, а даже становился громче, будто бы злился на меня за то, что я так долго его игнорирую. Он рвался из курильницы, замотанной в шелковую ткань, и, сняв с нее крышку, я едва не оглохла. Вместе со звоном оттуда выпорхнула дымная птица - столб гари взметнулся к потолку, а затем раскрыл пернатые крылья и вытянул крючковатый клюв. Под ним вздымалось пламя: огонь в курильнице вспыхнул сам по себе и принялся лобызать медное дно, давая птице время оформиться в человеческой силуэт.
        Звон затих, и вместо него зазвучал голос:
        - Что тебе надо, погань?
        - Я тоже рада тебя видеть, Луна.
        Первыми в дыму проступили тонкие руки, держащие свернутую плеть. Жемчужные волосы с розовым отливом проявились следующими, и лишь затем я увидела смуглую кожу и серебряные глаза, напоминающие небесный диск, в честь которого звали вторую Верховную ведьму ковена Завтра.
        Луна нетерпеливо перебрала в пальцах хлыст, которым успела оставить сотню отметин на теле Коула и выдрессировать Исаака. Я глубоко вздохнула, набираясь сил перед этим непростым разговором, и решила попробовать обойти лишние сложности:
        - Вообще-то я писала Ворожее. Ты не могла бы ее позвать?
        - Ворожея занята.
        - Я подожду…
        - Она готовит похороны. Ждать придется долго.
        Я нахмурилась, но благо поняла все раньше, чем успела задать очевидный вопрос. Пускай я и помнила Шайю лишь по ее старческим шершавым рукам, ловцам снов из совиных перьев, немым диалогам и опасным советам, сердце в груди все равно потяжелело.
        - Соболезную, - сказала я, на что Луна, как всегда, фыркнула:
        - Так чего ты хотела? Говори скорее, у меня тоже дел по горло…
        - Что ты ответишь, если я скажу, что могу вернуть тебе сестру?
        Луна дрогнула, едва не выронив хлыст. Лицо ее, высокомерно сморщенное с той самой секунды, как она увидела меня в зеркальном столбе дыма, приобрело неоднозначное выражение.
        - Зачем мне это? - спросила Луна с напускным равнодушием, но я видела, как ходят ее желваки туда-сюда и вибрирует само видение из дыма. Если она сейчас же не возьмет свои эмоции под контроль, они перережут нашу связь, как телефонный кабель. Вспомнив о том, насколько зыбок этот ритуал общения через курильницы, Луна глубоко вздохнула и продолжила: - Эмиральда предала нас. Она вышла из деревни, сговорилась с твоей чертовой сестрой и наследницей Шепота, переняла их темные знания и не смогла попасть домой, потому что священный можжевельник отказался впускать ее, оскверненную. Ты понимаешь, что это значит для моего племени? Эмиральда такая же погань, как и ты. Она…
        - По-прежнему твоя сестра, - мягко напомнила я, вытянув ноги, чтобы те не затекли от сидения на полу. - И буквально вчера она вышла замуж…
        - Замуж?! - ахнула Луна. - За кого?
        - За Верховного ведьмака мексиканского ковена. Его зовут Хоакин. Они достаточно… своеобразная пара, но, кажется, любят друг друга. Я была на их свадьбе. Если тебе интересно, то все прошло очень… мило.
        Луна клацнула челюстью, наконец-то спустив с привязанного к поясу хлыста руки. Вместо этого она взялась за собственную курильницу.
        - Рада, что Эмиральда обрела семейное счастье. И ничуть не удивлена, что вы с ней нашли общий язык. Мне-то что с того?
        - Она скучает по тебе… А ты скучаешь по ней. Так скажи мне, если бы Эмиральда вернула себе рассудок… если бы сама пришла к тебе с извинениями… ты бы примирилась с ней? Чисто гипотетически.
        «КОЛЕБЛЕТСЯ. ПРИТВОРЯЕТСЯ».
        У Эмиральды с Луной действительно не было ничего общего. Как холодное и горячее. Или светлое и темное. Противоположности действительно притягиваются, даже внутри семьи.
        - Я тебя не понимаю, - призналась Луна. Если бы взгляд можно было чувствовать, то ее бы ощущался как раскаленная кочерга, прижимаемая между бровями - Что ты задумала?
        - Ты знаешь, кто такие диббуки? - начала я издалека, и, судя по тому, как искривились губы Луны, она сочла вопрос оскорбительным. - На территории моего ковена завелся такой. Когда-то этот демон тоже был Верховным… Представь себе его могущество и аппетиты. Диббук терроризирует мои земли вот уже несколько месяцев, сгубил десятки маленьких детей… У меня есть идея, как ослабить его, но победить одна я все равно не смогу. В моем ковене лишь пять ведьм. Нужно больше.
        - Ты хочешь, чтобы в обмен на возвращение Эмиральды ковен Завтра пришел тебе на помощь?
        - Ты крайне проницательна!
        - И крайне умна для того, чтобы соглашаться на такое, - хмыкнула Луна и щелкнула пальцами. Черный как уголь дым вдруг побелел, превращаясь в пар, а форточка, распахнутая поднявшейся вьюгой, хлопнула за моей спиной одновременно с тем, как она дала свой ответ: - Нет.
        «ЛОЖЬ».
        Я так и замерла на коленях с протянутыми руками, хватая пальцами клочки видения, растаявшего вместе с моими надеждами. Мне казалось, я хорошо выучила Луну за те месяцы, что провела в ковене Завтра… Эмиральда - ее единственная сестра. Неужели я переоценила прочность их уз? Неужели Луне, поборнице справедливости, совсем нет дела до того, что страдают невинные люди? Даже если эти люди мои.
        «ТЫ ОШИБЛАСЬ».
        - Да, - ответила я хмуро. - И без тебя вижу.
        «НЕТ, НЕ В ЭТОМ, А В ТОМ, ЧТО ЕЙ НЕТ ДЕЛА. ПУСКАЙ ЛУНУ И ЗОВУТ В ЧЕСТЬ НОЧНОГО СВЕТИЛА, НО САМОМ ДЕЛЕ ОНА СВЕТИЛО ДНЕВНОЕ - ОНА СОЛНЦЕ. ДАЖЕ УЙДЯ ЗА ГОРИЗОНТ, НЕИЗБЕЖНО ВЕРНЕТСЯ…»
        - Надеюсь, ты прав, - прошептала я, устало приглаживая волосы, наэлектризованные от морозной свежести магии и пропахшие древесно-пряным дымом. - Даже если не передумает, то не беда. Я ведь Одри Дефо - у меня всегда есть запасной план!
        С этими словами я зарылась пальцами в кварцевый песок на дне раскаленной курильницы и, стараясь не соприкасаться с бортиками, чтобы не обжечься, откопала маленькие пергаментные крошки. Закрыв глаза и повторив «Rhoi ateb i mi», я увидела, как эти самые крошки исчезают окончательно.
        Уж с ним-то должно сработать…
        После этого курильница вернулась обратно в рюкзак, а я - в коридор, где уже вовсю бушевала Тюльпана.
        - Никогда не думала, что скажу это, но твой план с разделением действительно может сработать. Однако мне совсем не нравится, что ты снова бросаешь Шамплейн и оставляешь меня с Авророй! - напала на меня она без всяких прелюдий. - Ты ведь можешь тренироваться здесь! Необязательно делать это в…
        - Sibstitisyon - ритуал, ради которого Джулиан принес в жертву всю нашу семью, - напомнила я в сотый раз. - Если честно, меня воротит от одной только мысли, что я буду практиковать его, так что я уж точно не собираюсь делать это здесь. К тому же… это идея Коула.
        - Ах, так вот оно что. - Тюльпана хлопнула себя по лбу и отошла, освободив дверной проем. Видимо, именно такой ответ она и ожидала услышать. - Конечно… Зачем еще Зои с Сэму понадобилось бы ехать в «Этан Аллен»! Неужели Коул верит, что встреча с Ферн как-то растормошит его? А если все станет только хуже?
        - Куда уж хуже?
        - Хм, и то верно.
        Я грустно улыбнулась и спустила рюкзак с плеча, вынимая оттуда две книги: одну - в добротной темно-зеленой обложке, а другую - в коричневом бархате, напоминающем причесанную медвежью шерсть, и с хекс-знаками вдоль корешка. Обе книги были еще немного влажными после того, как я оттерла их от слюны Монтага, и чуток попахивали.
        - Как будет время, изучите вместе с Диего. Тут должно найтись что-нибудь полезное об Эхоидун. Судя по всему, зеленая книга - истории Санта-Муэрте, а коричневая - дневник Микаэлла…
        - Ты ведь обещала Коулу больше не воровать, - подметила Тюльпана беззлобно, на что я красноречиво позвенела золотым браслетом:
        - Так воровала и не я.
        Тюльпана скривилась, когда понюхала книги и убедилась, что я говорю правду.
        Когда я вышла, Коул уже ждал меня возле машины. Из багажника выглядывали стопки одежды, пакеты с ингредиентами из моего списка, офисные папки и даже оружие - несколько катан Рашель и метательные ножи. Коул, скрупулёзный до мозга костей, явно решил предусмотреть все на свете - от скуки до войны.
        - Можем ехать! - объявил он. Его расстегнутая куртка пахла бензином, щеки разрумянились от мороза, а губы обветрились. Слишком возбужденный, чтобы сидеть на месте, он бегал с улицы в дом и обратно все это время и наверняка даже не заметил, что замерз.
        Находиться с Ферн в одной машине и не пытаться убить друг друга все еще казалось дикостью. Забравшись на пассажирское сиденье, я отвернулась к окну, решительно настроенная игнорировать ее присутствие до самого приезда. Однако привычка Ферн нарываться никуда не делась - она успела вывести меня из себя еще до того, как мы выехали из-под брезента, всего лишь спросив:
        - Чем это так воняет?
        Я обернулась с остроумным замечанием наготове, но вдруг почувствовала, что да - действительно воняет. Хлопнула дверца, и к Ферн заскочил полуживой-полумертвый Бакс. Его вспоротая и неаккуратно заштопанная грудина была перетянута бинтами, чтобы не загадить зловонной сукровицей кожаные сиденья, а на ошейнике болталось несколько елочек-освежителей. Радостно виляя хвостом, Бакс полез к визжащей Ферн на колени.
        - Фу, какая мерзость! - взбрыкнула она, отпихивая от себя пса, и Коул, сев за руль, пояснил виноватым шепотом мне на ухо:
        - Я решил, вдруг он тоже поможет… Как думаешь?
        - Хорошая идея, - соврала я, натянуто улыбнувшись, и незаметно приоткрыла окно.
        - Готовы продолжить обучение, моя царица? - донеслось с улицы.
        Аврора ненавидела угождать, но стоило Морган подняться с берега и дойти до дома, как она склонилась перед Морган в учтивом поклоне. Диего, держащий ее за руку, даже споткнулся от этого зрелища и уставился на Аврору точно так же, как уставилась на нее я из-за оконного стекла, к которому прильнула лбом.
        Жаль, что дальнейшее от меня скрыл лес: Коул снял машину с ручника и выехал на лесную тропу. Ковен Шамплейн снова остался позади.
        - Может, мне наконец-то скажут, куда именно мы едем? - спросила Ферн, просунувшись между сидений. Ее медовые волосы защекотали мне щеку, и я поморщилась, отодвигаясь.
        - Нет, не скажут.
        - Ну хватит! Мы в одной лодке, к тому же я буду твоим учителем, - раздраженно напомнила Ферн о том, от чего я и так была не в восторге. - Как будто я о многом прошу…
        - Вообще-то о многом! Взять хотя бы твое требование содержать тебя до тех пор, пока все не разрешится, уже не говоря об условии придумать, как вернуть тебе магию, - фыркнула я, повернув голову к Ферн так резко, что мы чуть не ударились с нею лбами.
        - Это сущий пустяк по сравнению с тем, что я могла бы попросить, если бы захотела!
        В машине резко потеплело, и вовсе не обогреватель был тому виной. Коул бросил на меня беспокойный взгляд и ласково погладил по коленке, обтянутой вязаными колготками. Он уже включил альбом Бритни Спирс на низкой громкости - это хорошо отвлекало его, но, жаль, не меня. Решив, что лучше заняться делом, а не драться, я отпихнула Ферн локтем, достала из рюкзака нотную тетрадь с шариковой ручкой и сосредоточилась.
        «ИЗУМРУД И ТРЕЩИНА…»
        Глаза, похожие на драгоценные камни. Безумная улыбка, растягивающаяся все шире с каждым последующим щелчком швейных ножниц. Кровь, в которой утопает подвенечное платье, и тьма, что отказывается вытекать вместе с ней. Осколок Башни, что нужно извлечь, как занозу.
        - Ты что, хочешь вылечить Эмиральду? - догадалась Ферн, снова перегнувшись через сиденье и подсмотрев, что судорожно выводят мои пальцы - почти вслепую, руководимые одним лишь инстинктом. Завладевшее мной вдохновение опьяняло, как мексиканский мескаль, и даже Ферн не смогла бы испортить мой настрой. - Одри, ее безумие - не болезнь. Теперь это часть ее личности. Исправить такое не каждой Верховной под силу. Будь все так просто, думаешь, Хоакин бы сам ничего не предпринял? Да и кто сказал, что прежней Эмиральда понравится тебе больше? Если ты уповаешь на благодарность Луны, то закатай губу: она не настолько жаждет возвращения сестры, чтобы тут же бросить тебе на подмогу ковен Завтра.
        - Я делаю ставку не на Луну, - ответила я уклончиво, продолжая писать.
        К тому моменту, как мы приехали, у меня на коленях лежало готовое заклинание. Точнее, песня. По звучанию она должна была напоминать колыбельную Чайковского - нежная, спокойная, немного драматичная. От нее Эмиральда действительно заснет, а вот когда проснется…
        - Баал!
        Я спрятала нотную тетрадь в рюкзак и глянула на Ферн через зеркало заднего вида. Все это время Коул вел машину молча, отстукивая пальцами ритм любимой «Oops!.. I Did It Again», но тут же выключил ее и тоже посмотрел в отражение. Серые глаза Ферн округлились, как блюдца, и оттого стали казаться непропорционально огромными на ее почти детском лице.
        - Ты должна была сказать! - процедила она, согнувшись к полу, чтобы не видеть хвойную зелень вермонтского леса, сменившего за окном серое озеро.
        - Нет, не должна была, - хмыкнула я, любуясь церквушкой из белого камня, мимо которой мы проезжали. Уже спустя десять минут показались окраины маленького поселения, и Коул остановился перед двухэтажным домиком из блоков цельного дерева. Старый серый «Форд» был припаркован возле крыльца, а незапертые двери давно опустевшей конюшни раскачивал безжалостный ветер.
        Ферма Гидеона.
        - Что такое? Разве тебе не доводилось бывать здесь раньше? - спросила я с издевкой, отстегивая ремень безопасности. - Коул обещал Гидеону забрать его на рождественских каникулах из лечебницы, но ему самому нужно работать, он ведь все еще детектив. А кто-то присмотреть за Гидеоном должен… Мы ведь справимся с ним сами, как считаешь? Заодно попрактикуемся! Двух зайцев одним выстрелом.
        - Я не хочу находиться здесь. Я не желаю видеть Гидеона! - рыкнула Ферн, и стиснутые кулаки ее побелели. Если бы магия все еще оставалась при ней, я бы, бесспорно, уже была мертва. - Всего лишь атташе…
        - Ну конечно. Поэтому ты, уйдя из Шамплейн, первым делом побежала в «Этан Аллен», да?
        Держать лицо Ферн умела, но вот справляться с такими сильными эмоциями, как те, которые вызывал в ней Гидеон, - нет. Они все еще были ей в новинку, а оттого отражались на ее лице, как на табло. Морган и то не была так очевидна и наивна в своей любовной привязанности.
        - В больнице ведут учет посетителей, - объяснила я с тяжким вздохом и открыла дверцу джипа, выбираясь на улицу следом за Коулом. - Записывают даже тех, кто испугался и сбежал, едва их пропустили через пункт досмотра.
        Снаружи пахло мокрым деревом, раскаленными углями и пряным вином, котелок с которым наверняка грелся на кухне, благоухая на всю округу. Из дымохода валил куцый дым - одного камина Гидеона в гостиной всегда хватало, чтобы хорошенько протопить весь дом. Коул не спешил подниматься: прислонившись спиной к капоту, он что-то увлеченно печатал на своем смартфоне, хмуря брови, и мне пришлось обнять его, чтобы вернуть в реальность.
        - Если встреча с Ферн не поможет, - сказала я серьезно, взяв Коула за руку так, чтобы соединились наши метки на запястьях, - то я помогу. Я же обещала, помнишь? Придумать заклятие, которое вернет… Гидеона. Я все еще помню об этом, просто…
        - Это может подождать, да, - кивнул Коул, пряча смартфон в карман и обнимая меня в ответ свободной рукой; в другой у него уже было несколько наших сумок. - Мне придется оставить вас сегодня.
        - Прямо сейчас?
        - Да, до завтра или послезавтра…
        Я напряглась, но вида не подала.
        - Зачем? Миллер взвалил много работы за прогулы? Давай я просто морок на него наложу, как обычно…
        - Нет-нет, это не по работе. Джефферсон звонил… Он ждет меня в Бостоне. Сказал, я должен кое-что увидеть.
        Под ложечкой тревожно засосало. «Джефф - родной дядя Коула. Он не станет ему вредить», - сказала я себе, а Коулу ответила:
        - Хм, не близко. Полдня пути… Я могу поехать с тобой.
        - Ты Верховная, помнишь? - Коул дразнился. Так и знала, что однажды он обернет мои аргументы против меня же! - А я атташе. У каждого из нас свои задачи. Вдобавок Джефферсон почему-то просил не брать тебя с собой.
        Я обиженно насупилась, на что Коул рассмеялся, и этот его пленительный смех с хрипотцой напоил меня спокойствием, как медом.
        - Сэм и Зои могут пожить с вами, если ты не хочешь оставаться с Ферн наедине, - добавил он, кивнув на джип, откуда Ферн по-прежнему отказывалась вылезать.
        - Ага. Будем спать друг на дружке. Брось! Мне хватит сил сладить с одной психичкой. Кстати о ней…
        Я обошла машину и многозначительно постучала костяшками пальцев по окну.
        Спустя несколько секунд авто наконец-то открылось. Вопреки моим ожиданиям, Ферн уже взяла себя в руки и, выудив с задних сидений свой единственный тканевый мешок, набитый не пойми чем, молча зацокала на каблуках к дому.
        В этот момент дверь как раз открылась. Полусонная Зои, закутанная в шерстяную шаль, выглянула первой, а за ней - Сэм, как всегда, чем-то недовольный и постукивающий поварешкой по плечу. Просьба Коула забрать Гидеона из лечебницы и последить за ним до тех пор, пока не приедем мы, буквально дала Зои второй шанс. Новость о смерти Рафаэля и то не расстроила ее так сильно, как ссора-расставание с Сэмом! Теперь я сгорала от любопытства: получилось ли у нее с ним помириться? Со стороны судить было сложно. Тем более что при виде Ферн, гордо вышагивающей в их сторону, Сэм и Зои отпрянули в разные стороны и заняли боевые стойки. Чертов инстинкт.
        - Вольно, ребята, мы больше не враги, - лучезарно улыбнулась Ферн, уже поднимаясь по ступенькам крыльца. Одна ее нога зависла в воздухе, а тело задеревенело, когда ей навстречу между Зои и Сэмом вдруг протиснулся Гидеон.
        Я невольно вспомнила свой первый визит на ферму, когда издалека чуть не приняла Коула и Гидеона за близнецов. Раньше отличия между ними было всего два - телосложение да цвет глаз, - но теперь к ним добавилось еще одно. Это было различие в самом взгляде. Как ни всматривайся в безупречно зеленые глаза Гидеона, ты там ничего не найдешь - они абсолютно пусты. Да, я боялась проиграть Пауку. Боялась не защитить детей Вермонта и подвергнуть свой ковен опасности… Но еще я боялась не суметь заполнить ту самую пустоту и не вернуть Коулу старшего брата.
        - Здравствуй, - выдавила Ферн, и я скрестила за спиной пальцы. - Ги… Гидеон, я…
        - Бакс, место!
        Пес выпрыгнул из плохо закрытой машины, перемахнул через Коула и кинулся к бывшему хозяину. Скуля и повизгивая, он буквально вскочил Гидеону в руки, едва не повалив того на крыльцо. Бакс до сих пор помнил его… Как должен был помнить и то, что именно Гидеон сделал им. Но такова собачья природа - безусловная любовь, которую люди не заслуживали.
        Гидеон выставил перед собой руки, защищаясь от слюнявой морды, и склонил голову вбок, оглядывая перевязанную бинтами грудину пса. Коул рядом со мной затаил дыхание, наблюдая. Но ничего выдающегося снова не произошло: Гидеон лишь отстранил от себя собаку и, рассеянно поведя ладонью меж его ушами, продолжил спускаться с крыльца.
        - Гидеон, - выдохнула Ферн едва слышно, когда он проходил мимо. - Гидеон…
        Беспомощно бормотать его имя - это все, что она могла после того, что сделала с ним.
        Гидеон и не заметил Ферн: чиркнул по ее плечу своим, одетый в дутую куртку, и заторопился в сторону конюшни. Бакс, заливисто лая, побежал за ним, виляя хвостом, как пропеллером. Походкой Гидеон напоминал дровосека: скованный, заторможенный. Каждое движение выглядело рубленым, будто кто-то дергал его за ниточки сверху. Вместе они смотрелись трагикомично: мертвый внешне Бакс и мертвый внутри Гидеон.
        Ферн втянула морозный воздух сквозь сжатые зубы, но не нашла в себе сил обернуться и посмотреть им вслед. Спустя минуту те уже скрылись в конюшне. Оттуда донесся лязг и грохот, напоминающий удары молотка. Коул, давно привыкший к неудачам, лишь покачал головой.
        - Раскраски Гидеону больше неинтересны, - сообщил Сэм, медленно выйдя из боевой стойки и старательно делая вид, что Ферн не существует, даже когда она оттолкнула его с прохода и молча влетела в дом, будто в свой собственный. - Он конструирует и чинит мебель с той самой минуты, как мы привезли его. Кроме этого, он больше ничего и не делает. Все торчит в своей конюшне… Правда, не знаю, насколько целесообразно было давать ему в руки молоток. Мало ли что взбредет Гидеону в голову, когда там теперь сплошь каша…
        Лицо Зои сердито вспыхнуло:
        - Не неси чепухи! Гидеон все еще Гидеон. Он безобиден! Кстати, ест он только шоколадные хлопья - к остальному даже не притрагивается. Мы с Сэмом заехали в супермаркет по пути, так что холодильник полон. На неделю должно хватить.
        - Спасибо вам за помощь. - Улыбка Коула вышла ужасно вялой. - Поезжайте домой, дальше мы сами.
        Зои и Сэм молча кивнули. Напоследок Зои обняла меня и прошептала, что обязательно заедет чуть позже на девичник с пакетом сладостей, чтобы я не сошла с ума от общества Ферн. Рассказывать о том, что произошло в Санта - Муэрте, и о нашем плане я даже не стала: этой хитрой ведьме с желтыми глазами всегда было известно куда больше моего!
        - Я справлюсь, - повторила я в тысячный раз, закатывая глаза, когда следом за Сэмом и Зои провожала Коула. Перед этим он проверил исправность всего дома, начиная с бойлерной, и целых сорок минут вел с Гидеоном монолог в конюшне. Выйдя оттуда таким же хмурым, как после визитов в лечебницу, Коул сбросил очередной звонок нетерпеливого Джефферсона и с тоской посмотрел на меня.
        - Береги себя, - сказали мы одновременно, когда заставили себя прервать поцелуй и разжать сцепленные руки.
        Синий джип очень быстро скрылся в конце проселочной дороги, и я вдруг поймала себя на мысли, что уже скучаю. Каждое расставание с Коулом было как отказ от воды и пищи - без него я чувствовала себя слабой и несчастной, даже если ничего плохого не происходило.
        «ВОСЬМИ ЧЛЕНАМ КОВЕНА УДАЛОСЬ УБИТЬ АНХЕЛЯ…»
        Я очнулась в тот момент, когда начала набирать на телефоне слова заклятия. Все внутри похолодело. Нет! Только не такой ценой! Вдохновение тоже можно обуздать. Можно же, правда?..
        Я удалила новую заметку и задержалась на веранде еще на полчаса, чтобы причесать мысли и посмотреть издалека за тем, как Гидеон, мечущийся в дверях конюшни, приделывает к стулу третью ножку. Все было почти как раньше… Только ферма молчала вместе с ним: ни ржания лошадей, ни шелеста ветра, ни гомона спорящих голосов. Гидеон не отвлекался от своего занятия ни на секунду, и, устав от вида его монотонной работы, я в конце концов возвратилась в дом.
        Наши вещи уже были разобраны, а котелок с пряным вином на кухне наполовину опустел. Ферн довольно облизывалась на диване: если Гидеон по праву занял свою собственную спальню, а я - спальню Коула, то ей снова выпадала гостиная. Жаловаться, впрочем, было не на что: стрекочущий в ногах камин, неограниченный доступ к холодильнику, махровое одеяло… Только я, нависшая над Ферн тучей, портила ей все удовольствие.
        - Уже готова начинать? - удивилась она, откладывая томик Достоевского из личной библиотеки Гидеона. - Хорошо. Неси атам.
        В ответ я продемонстрировала Ферн ритуальный нож с инкрустированной рукоятью, прихваченный из Шамплейн. Именно им я собиралась покончить с Пауком и к нему же решила привыкать с самого первого дня тренировок. В конце концов, в магии все как в театре: как отрепетируешь, так и выступишь.
        - Хм… А ты подготовилась, - впервые искренне похвалила меня Ферн. - Что же, садись.
        - Не сяду. Это ты вставай. Мы пойдем на улицу.
        - Что? На улицу?! В такой холод? Зачем?
        - Я не собираюсь учиться столь ужасному древнему ритуалу там, где мы будем спать, - отрезала я и кинула в руки Ферн ее меховую парку.
        - Боже, какая ты замороченная! Тут не буду, там не буду… Sibstitisyon - такой же ритуал, как и все прочие.
        - Нет, не такой же, - прошептала я и отвернулась, не желая мусолить это дальше. - Сколько дней потребуется, чтобы я освоила его?
        - Зависит только от тебя. У меня было двести лет, чтобы выучить Sibstitisyon на собственной шкуре. - Ферн мрачно ухмыльнулась, принявшись натягивать куртку. - А вот Хоакин выучил Sibstitisyon всего за пару дней… Правда, ему с детства было в радость кого-нибудь помучить.
        - Хоакин упоминал, что вы с ним познакомились, когда Микаэлл еще был жив, - решила полюбопытствовать я, глядя в окно, запотевшее от глинтвейна и жара камина, пока Ферн одевалась. - А это было тридцать лет назад. Получается, ты не сразу решила найти Викторию и отомстить ей? Что же ты делала до этого?
        - Путешествовала, - ответила Ферн. - Пыталась наверстать упущенное и просто… жить. Не вышло, как видишь.
        - Вижу, - сухо поддакнула я, отворачиваясь.
        - Так ты все еще злишься на меня? Это хорошо. Злость тебе сейчас пригодится!
        Вместе мы вышли на улицу, и я не удержалась от того, чтобы телекинезом не столкнуть Ферн с лестницы. Пока она отряхивалась, сквернословя, я двинулась в конюшню на ритмичные удары молотка.
        - Гидеон, тут такое дело… Не мог бы ты…
        Конюшня, пустая, идеально подходила для таких занятий, как практика темных заклятий. Каким-то образом, лишенный речи и всего, что делало его человеком, Гидеон все понимал с полуслова. Его куртка висела на спинке уже готового стула, пока молоток работал над какой-то осиновой балкой. Растерев мозолистые ладони, Гидеон обернулся и сразу посмотрел на ритуальный атам, рукоять которого торчала у меня из кармана. Изданный им грудной звук так сильно напоминал раздраженное хмыканье…
        Молча сорвав со стула куртку, он схватил ящик с инструментами и быстрым шагом направился в дом.
        Несмотря на то что в стойлах давно не было лошадей, здесь до сих пор стоял запах сена и овса. Убрав со стола балку и гвозди, я повела над ним ладонью, заставляя его поверхность порасти липкой плотной субстанцией, напоминающей замерзшую глину.
        - Что это? - спросила Ферн, вошедшая в конюшню лишь после того, как из нее ушел Гидеон.
        - Считай, аналог тетради. Мне же нужно учиться пользоваться атамом? Ты говорила, Sibstitisyon - особая последовательность знаков, которые нужно вырезать на теле…
        - Да, именно, на теле! Не на пластилине или что там у тебя. - Ферн закатила глаза и вдруг принялась рыскать по углам, посвистывая. - Где этот глупый вонючий пес?
        - Бакс? Зачем он тебе?
        - Нужно тело, Одри, повторяю. Как ты планируешь выучить Sibstitisyon без практики? На песочке с грязью, серьезно? Это ведь не просто заклинание - это ритуал! И основан он на том, чтобы причинять боль живому существу. Ну для тренировок сгодится и полуживое…
        - Ты хочешь, чтобы я резала Бакса?!
        Вместо ответа Ферн снова засвистела и, заглянув за створки последнего стойла, радостно воскликнула:
        - Ах вот где ты, гнойный дружочек-пирожочек!
        Она вывела Бакса ко мне за ошейник. Виляющий хвостом, с капающими слюнями и с торчащими во все стороны косточками, он выглядел невероятно счастливым. Все, что для этого требовалось, - провести несколько часов рядом с хозяином и обглодать лошадиную соль-лизунец, откопанную в стоге сена. Золотые колоски украшали пятнистую шерсть, а сам Бакс послушно сел передо мной, даже не представляя, что его ждет.
        Моя рука вдруг перестала держать атам так же крепко, как раньше.
        - Классический ритуал Sibstitisyon проходит в восемь этапов - свой сигил на каждый из даров, - начала объяснять Ферн, принявшись наматывать вокруг меня и Бакса круги, что нервировало лишь сильнее. - Первыми рисуются стихийные элементали, все четыре - вода, воздух, огонь и земля. - Я ахнула, вспомнив Харпер Стоун, первую жертву ритуального убийцы, и те знаки, что сумела распознать, когда Коул привел меня на место преступления. Так вот как это происходит… Забор магии - забор всех восьми даров по очереди. - Затем рисуются знаки метаморфоза, психокинеза, ментальности и так далее по градации. Эти знаки представляют собой сочетание нашей гоетии и викки с гаитянской традицией, так что не все из них знакомы тебе. Когда доберемся до них, я покажу, как они выглядят. Дар сотворения - отдельная тема… Он основывается на сигиле защиты - том самом, которым помечают новорожденных, чтобы глупые фэйри их не украли. Это почти такой же символ рождения - рождения чистой магии без физической оболочки. Марк Сайфер, чтобы забирать мою магию по частям, дробил эти этапы, проводя по одному в год, никогда не завершая ритуал
даром сотворения… Точно так же Хокаин, Эмиральда и Джулиан вернули свои клятвы назад. Демон, конечно, не является магией, но в случае Тимоти Флетчера, полагаю, придется соблюсти полную и классическую последовательность. Проведем весь ритуал от начала и до конца.
        К тому моменту, как Ферн закончила говорить, во рту у меня стало сухо, как в пустыне, а руки тряслись, словно я отжалась от пола раз двести. Я старалась запомнить каждое слово, но сердце подпрыгивало так высоко, что выбивало все услышанное из головы. На столе уже растаяла глиняная масса, как растаяла и моя наивность. Неужели я правда думала обучиться столь сложному ритуалу так просто? Ведь все в Sibstitisyon сводилось к одному - к наличию жертвы. Потому что…
        - Ритуал перестает работать, если жертва не чувствует боль, - сказала Ферн, обойдя меня так, чтобы я смотрела ей в лицо и видела шрамы, выглядывающие из-под ворота ее водолазки. - Когда я привыкла к ней, отец начал посыпать свой атам морской солью и раскалять его над огнем. Ты можешь учиться резать символы на доске или пластилине, да, но сумеешь ли ты потом вырезать их на живом существе? Рисовать нужно будет точно и быстро.
        - Но диббук же… - попыталась неубедительно возразить я.
        - Поверь, это ты сейчас думаешь, что «живое» и диббук не одно и то же. Но когда придет момент, ты испугаешься. Я знаю это не понаслышке, ведь семьдесят ведьм Кливленда были убиты моими собственными руками. Твое колебание может стоить жизни не только тебе, но и твоим друзьям.
        Я понимала, что Ферн права, ведь «как отрепетируешь, так и выступишь». Но мне никогда не доводилось вредить кому-либо физически - даже родного брата я убила посредством связи. А Бакс был невинным, доверчивым созданием… Он смотрел на меня слезящимися глазами с бельмом, высунув язык. Он не мог воспротивиться, не мог дать сдачи…
        - Да эта псина же бессмертна, - вздохнула Ферн, присев на корточки и взяв Бакса за ошейник. - Умрет и воскреснет еще разок, делов-то! Давай. Начнем по порядку - с элементалей. Их ты точно уже знаешь.
        Закрыв глаза, я наклонилась… и разжала пальцы, выпуская атам.
        - Это было предсказуемо, - усмехнулась Ферн, когда нож вошел в подстилку из разбросанного сена, как в масло, и застрял в ней вертикально.
        Бакс испуганно вздрогнул и, вырвавшись у нее из рук, сиганул в двери конюшни. «Молодец, - подумала я. - Убегай, мальчик».
        - Не буду я резать несчастную собаку! - закричала я. - Ему и так уже досталось! Обойдемся глиной…
        - Нет, не обойдемся! - процедила Ферн. - Ты будешь учиться наносить знаки наживую, потому что от твоей победы над Пауком зависит моя жизнь! И это не обсуждается.
        Я напряглась, инстинктивно качнувшись к дверям конюшни, чтобы не дать Ферн помчаться за Баксом и вернуть его. Но вместо этого она поставила на землю смастеренный Гидеоном стул и расстегнула свою куртку так резко, что едва не сорвала молнию.
        - Что ты делаешь? - спросила я, когда следом за курткой полетели свитер и майка.
        Раздевшись до черного кружевного бюстгальтера, Ферн взобралась на стул лицом к деревянной спинке и, подобрав с плеч распущенные волосы, поставила на нее подбородок. Передо мной оказалась ее голая спина. Острые позвонки выпирали сквозь кожу, а талия была такой узкой, что ее можно было обхватить одной рукой. Ферн сама по себе была наглядным пособием по Sibstitisyon: я узнала те самые стихийные элементали, вырезанные над ее поясницей. Выше шел общепринятый знак ментальности, а еще чуть выше знак, отдаленно напоминающий символ некромантии из моего гримуара, - три звезды, наложенные друг на друга. Между ними пролегали и другие знаки, странные, незнакомые. Это были целые письмена боли, повторяющиеся и заполонившие каждый участок тела.
        - Уверена, меня тебе не будет жалко, - горько усмехнулась Ферн, не поворачивая головы. - Так что не тяни и приступай.
        - Ты… хочешь, чтобы я практиковала Sibstitisyon на тебе?
        - Да. - Я не видела, но будто бы услышала, как Ферн закатывает глаза. - Если для тебя это важно, то я все равно не чувствую боли, сказала же. Отец давно убил все мои нервные окончания. Дерзай, я даже подремать успею.
        Она демонстративно зевнула. Кажется, Ферн не чувствовала не только боли, но и холода. А возможно, это я согрела весь воздух в сарае, источая от волнения магический жар. Казалось бы, вот она, мечта - истязай виновницу всех твоих бед, сколько душе угодно, ведь она просит об этом…
        Но вместо воодушевления я испытывала лишь дурноту.
        - Ну ты и тряпка. - Ферн наклонилась со стула и выдернула из сена ритуальный атам, а затем развернулась на стуле и вложила его мне в руку. - Sibstitisyon - ритуал боли. Так научись ее причинять!
        Я заторможенно кивнула и приблизилась, шаг за шагом. Придерживая волосы, собранные у груди, Ферн с готовностью выгнула спину, дожидаясь, когда я, совладав с дрожью в руках, подведу острие к ее лопаткам.
        - Где? - спросила я хрипло, судорожно ища взглядом подходящее место.
        - Где угодно. Место нанесения знака в ритуале неважно, - ответила Ферн. - Суть ведь не в том, чтобы сделать все идеально, а в том, чтобы причинить страдания. Режь так, чтобы гребаный диббук визжал, как свинья!
        Сглотнув, я кивнула еще раз и опустила нож. Глубокий вздох…
        Оказывается, резать человеческую плоть - то же самое, что вырезать рожицы на хэллоуинской тыкве: сначала тоже надо хорошенько надавить, но стоит порвать кожу - и дальше лишь упругая мякоть. Лезвие буквально провалилось в мясо, как в то самое сено, а вести его было так же легко, как перьевую ручку. Все усложняла лишь кровь: она заливала спину Ферн ручьем, мешая видеть. Такая горячая… И такая вездесущая, черт! Кровь быстро забилась мне под ногти, заставив пожалеть, что я не позаботилась о перчатках. Спустя несколько минут нож уже не дрожал. Я твердо держала рукоять всеми пятью пальцами, полностью отключив сострадание и брезгливость - только результат имел значение. Только Sibstitisyon.
        Треугольник… Линия, делящая его на две половины у верхнего угла… Фигура выходила кривой и неаккуратной, но вполне читаемой. Так выглядел элементаль воздуха.
        - Хорошо, - промычала Ферн оценивающе, поведя лопатками, пытаясь прочувствовать мои движения. - Теперь земля.
        Она действительно не ощущала боли. Или же хорошо делала вид, что не ощущает. Иногда я все-таки замечала, как резко и обрывисто Ферн вздыхает, но затем все ее подергивания прекращались. Она замирала на стуле, положив голову на спинку, и, кажется, действительно дремала, пока я, перепачканная в ее крови, продвигала нож от шеи к позвоночнику.
        - Хм, мне не понравилось, как ты нарисовала огонь. Слишком медленно! Один символ должен занимать у тебя не больше сорока секунд. Еще раз.
        Это напоминало урок каллиграфии. Вверх и вниз, вправо и влево… Аккуратно. Неспешно. Не слишком глубоко, но и не слишком поверхностно. К моменту встречи с Пауком мои движения должны быть быстрыми и отточенными, но пока они выходили только лихорадочными и неуклюжими.
        Когда Ферн решила, что на сегодня хватит, солнце уже зашло, а верхняя часть ее спины была исписана вдоль и поперек. Исписана мной. Моими руками.
        О боже…
        - Понравилось? - спросила она, вытеревшись от запекшейся крови собственной майкой, когда я, не выдержав мук совести, прошептала над ее спиной «Adennill» и залечила все раны практически без новых шрамов. - Завтра продолжим.
        - Завтра?..
        - Ты же не думала, что за один раз все усвоила? Я каждую минуту тебя поправляла. И это я еще старалась не ерзать! А Паук уж точно не станет упрощать тебе задачу и лежать неподвижно, пока ты не закончишь.
        Я навсегда запомнила холод ножа, лежащего в моей ладони, красное сено и голую женскую спину с острыми лопатками, которую обезобразила во имя высшего блага. Удивительно, но при этом я абсолютно не запомнила, как помогла Ферн одеться, вернулась в дом и очутилась в горячей ванной. Перед этим меня, кажется, вырвало раза два, а еще я успела поплакать. В общем, обычный вечер.
        Из ванной я слышала стук молотка, раздающийся за стенкой. Гидеон оказался примерным подопечным: когда часы пробили девять, он сам насыпал себе шоколадные хлопья, залил их молоком, поужинал и, помыв миску, поднялся наверх. Пока он не ушел, Ферн пряталась в конюшне, якобы готовя место к повторению завтрашнего урока.
        Решив, что сегодня мое отсутствие простительно, я отказалась от идеи выходить из комнаты до утра и лишь тряхнула золотым браслетом, когда тот завибрировал. Удивительно, но даже Монтагу была не чужда эмпатия: он почти не беспокоил меня весь день, не просил еды, а увидев мое заплаканное лицо, с готовностью принял на себя задачу присмотреть за остальными жильцами дома.
        Как хорошо, что Коула здесь нет.
        Господи, как жаль, что его нет!
        Замотавшись в мужской халат, что еще хранил родной запах - чабрец, жженая карамель, апельсиновый гель для душа, - я свернулась калачиком на постели и постаралась уснуть. Что-то теплое и меховое пристроилось рядом спустя пару часов беспокойной дремы. Монтаг занял большую часть кровати, прогнув матрас до пола, и обвился вокруг меня, как гигантское урчащее покрывало.
        - Спасибо, - прошептала я, зарывшись носом в угольный мех, на что Монтаг лишь обнял меня хвостом, спрятав ядовитое жало внутрь, чтобы я не напоролась на него во сне.
        К сожалению, уйти надолго в забытье мне не дали.
        - Верховная, кто-то тебя зовет…
        Это снова был звон. Уши Монтага ходили туда-сюда на макушке, пытаясь поймать источник докучливого звука. Я знала, откуда он доносится. Неохотно выбравшись из плена пушистого хвоста и подушек, я оставила большую кошку с полуприкрытыми рубиновыми глазами сопеть на кровати, а сама заперлась в ванной вместе с рюкзаком.
        Я уже и забыла, что, закрывая курильницу после разговора с Луной, отправила то же самое послание в еще один ковен - в тот самый, где мне подарили эту удивительно удобную реликвию, позволяющую связаться с кем бы то ни было в любой точке земного шара.
        Стоило мне вытащить курильницу, как медная крышка буквально взлетела и чуть не выбила мне глаз. Сидя на махровом коврике, я поспешила отодвинуться и вжалась спиной в унитаз, закрывшись рукой от всполохов пламени и облака дыма, птицей выпорхнувшего наружу.
        На этот раз дым оформился в силуэт мужчины - высокого, статного, с ониксовыми глазами и ястребиными чертами лица. Я не думала, что Хоакин вообще внемлет мне после того, что мы устроили в Санта-Муэрте, но сейчас передо мной действительно был он. Руки лежали на вороньей трости, пока сам Хоакин нависал над камином в спальне Микаэлла, что позвал его моим голосом из огня. С удивлением скользнув взглядом по унитазу за моей спиной, он вежливо решил оставить это без комментариев и лишь цокнул языком.
        - Здесь написано «Я могу помочь», - сказал Хоакин, показывая мне обугленную записку - копию той, что я отправила Луне. - Что это значит?
        - То и значит. Только по приезде домой поняла, что мы без приглашения вторглись на твою свадьбу, а свадебный подарок не принесли…
        Хоакин недоверчиво сощурился. Дым, соткавший его тело, был матовым и развевался за спиной шлейфом из обрывистых клочков. В этих клочках отражалось убранство комнаты: геральдика на стенах, платяной шкаф и постель в алькове, на которой кто-то беспокойно ерзал под простыней… Догадываясь, кто именно, я вынула из рюкзака нотную тетрадь.
        - Ты умеешь играть на скрипке? - спросила я, вырвав из нее страницу с заклятием и медленно свернув листок трубочкой.
        Хоакин сложил руки на груди:
        - Разумеется! Каждый Верховный должен это уметь.
        - Тогда ты сможешь сыграть это Эмиральде.
        Его и без того длинное лицо вытянулось еще больше, когда я бросила свернутый листок в пламя. Догорев, он очутился у Хоакина в руках, и тот без промедления прочитал его. Черные глаза заблестели, а между бровями пролегла глубокая морщинка, напоминающая трещину в маске. Я поспешно добавила, понимая его опасения:
        - Заклятие безвредно для ребенка.
        Хоакин сжал нотный лист в кулаке.
        - Откуда? - спросил он, и я пожала плечами.
        - Спросила по дороге в Вермонт у Диего, как переводится «dano a la bebe». Это значит «причиняешь вред ребенку», да? Ты сказал это Эмиральде, когда она… - И я молча подняла запястья, проводя по ним двумя пальцами, на что Хоакин поморщился и отвернулся, отказываясь вспоминать об этом.
        - Спасибо, - все, что сказал он, свернув листок и спрятав его во внутренний карман черного пиджака с пуговицами из буйловой кости. - До встречи, Одри Дефо.
        На большее я сейчас и не рассчитывала. Склонив голову в знак почтения, я проводила дымное видение взглядом, пока то окончательно не растаяло в воздухе. Огонь в курильнице потух, и, когда она остыла, я снова убрала ее в сумку.
        «СНОВА ДВА ЗАЙЦА ОДНИМ ВЫСТРЕЛОМ - ДВА ПОТЕНЦИАЛЬНЫХ СОЮЗА ОДНИМ ЗАКЛЯТИЕМ. НЕДУРНО ДЛЯ МАЛЕНЬКОЙ ВЕРХОВНОЙ».
        - Увы, я больше не маленькая.
        Я привалилась спиной к унитазу и устало прикрыла глаза. Кровь Ферн - обжигающая и вязкая, как закипевший кленовый сироп, - все еще ощущалась на руках, и сна больше не было ни в одном глазу. Думая, как бы отвлечься, я принялась скрести ногтями тыльные стороны ладоней, поглядывая в круглое окошко над ванной. По рельефному стеклу хлестали ветки близко посаженных деревьев: на улице было темным-темно, а в доме пугающе тихо. Кажется, пока я говорила с Хоакином, в коридоре хлопнула дверь. Я обещала Коулу не спускать с Гидеона глаз, но не могла найти в себе силы даже на то, чтобы встать с махрового коврика.
        Вместо этого пальцы порхали вокруг метки атташе на запястье, очерчивая ее снова и снова. Прикосновение к ней утешало так же, как яблочный пирог с лимонным чаем. Закрыв глаза, я сосредоточилась на Коуле, вспоминая тепло его рук и дыхания, шоколадно-ореховые глаза, очаровательные ямочки на щеках и застенчивую улыбку с маленькой щербинкой. Зои ведь учила меня перенаправлять поток… Видеть то, что я хочу увидеть. «Чувствуй дар прорицания, как мышцы в собственном теле», - говорила она. Наша связь с Коулом тоже была такой мышцей, и я попыталась напрячь ее, подчинить себе.
        Где он сейчас? Что делает? Все ли с ним хорошо? Слишком большое расстояние не позволяло дотянуться до него ни физически, ни ментально, но что, если…
        «ТЫ ВЕРХОВНАЯ ВЕДЬМА. ТЫ НЕ СЛЕДУЕШЬ - ТЫ ВЕДЕШЬ».
        - И звезды будут там, где ты будешь, - прошептала я, проводя по метке ногтем. - А я буду одной из этих звезд для тебя. Что ты увидишь, то и я увижу. Что ты почувствуешь, то и я почувствую. Что ты помыслишь, то и я помыслю. Неразрывно. Связано. Вечно.
        Несколько минут ничего не происходило. В трубах шумела вода, а за окном завывал ветер - кажется, зачиналась пурга. Я представила, как она подхватывает меня, унося туда, куда мне нужно, и как моя метка начинает пульсировать оранжевым светом все ярче по мере того, как я приближаюсь к заветной цели.
        Бостон. Мой атташе. Коул Гастингс.
        Сквозь веки я увидела оранжевое свечение - метка действительно зажглась.
        - Зачем ты привел меня сюда?
        Я все еще держала глаза закрытыми, однако видела Коула, находящегося в сотнях миль от Вермонта, так же отчетливо, как себя в зеркале. Вокруг него тоже было темно, но значительно теплее. Заповедник Уайлдленс. Жухлая трава, березы, изгибы холмов, нянчащие в своей колыбели роскошный дом в три этажа, облицованный темно-серым камнем. С квадратной крышей и высокими маленькими башенками, он напоминал средневековый замок, такой же угрюмый и строгий, как Нотр-Дам. Перед крыльцом было припарковано два автомобиля - темно-синий джип и зеленый фургон с проплешинами коррозии. По ступенькам дома бодро взбирался рослый мужчина, неприлично похожий на Коула, словно еще один его брат.
        - Не ломайся! Чувствуй себя как дома. - Джефферсон улыбнулся во весь рот, уже ковыряясь ключами в замке. - Это ведь он и есть, Коул, - твой дом.
        Дверь отворилась с натужным скрипом. Коул вошел следом за Джефферсоном, мельком оглянувшись на фургон: в том еще горел свет. Кажется, Джефф даже заглушить мотор забыл. После похорон Дария он и впрямь стал каким-то странным: весь день колесил по бостонским пабам, таская за собой Коула, как лучшую подружку, а потом пьяным забрался за руль и заманил его в какую-то глушь. Интересное, однако, у некоторых людей понимание скорби.
        Подавив желание послать все к черту и рвануть домой, Коул закрыл за собой входную дверь.
        - Оп-ля!
        Зажегся свет, и Джефф, стоящий посреди гигантского зала, торжественно раскинул руки. Ящики спиртного занимали все углы, а вдоль стен выстраивались ряды деревянных коробок с маркировками. Разобранная мебель, детские игрушки, порванные книги… Оружие. В отличие от всех остальных вещей, попрятанных и забытых, оно красовалось на открытых стеллажах. Те загромоздили половину комнаты, отдаленно напоминающей бывшую столовую, судя по натюрмортам на стенах. Мебель тоже присутствовала, пусть и скудная: перевернутые стулья, каркасы, стремянки. В доме царил такой хаос, что у Коула задергалось правое веко: выбитые витражные окна, обертки от крекеров, строительный мусор… Джефферсону явно было не до ремонта: в одном только коридоре, завешанном дырявыми шторами, Коул дважды споткнулся о банки с краской и аммиаком. Если бы не все это, дом вполне мог выглядеть уютно: с дорогими деревянными панелями, как в Санта-Муэрте, винтажными люстрами и полом с изразцами. Пару сотен лет назад он вполне мог служить родовым гнездом чете каких-нибудь аристократов.
        - Что ты имел в виду? - спросил Коул, остановившись перед Джефферсоном, когда тот развалился в старом потрепанном кресле. С тех пор как у него на глазах погиб Дарий, он без конца пил, поэтому Коул ничуть не удивился, снова увидев у него в руке откупоренную бутылку темного пива. - Ты сказал, это мой дом…
        - Да, сказал, и я уже все тебе объяснил, - вздохнул Джефферсон, вытянув ноги на пододвинутый ящик.
        - В том баре было слишком шумно. Я мало что слышал за музыкой, - признался Коул, отряхивая свою куртку от оседающей пыли.
        - За музыкой или за флиртом? - подразнил его Джефферсон, подмигнув. - Те дамочки были готовы за тебя драться. Я ведь говорил, что ты красавчик! Весь в дядюшку.
        - Думаю, дело не в красоте, а в том, что ты обожаешь угощать всех текилой направо и налево. Но я оценил твои попытки разнообразить мою личную жизнь, спасибо, - сухо отозвался Коул тем самым бесцветным голосом, которым говорил в былые времена, когда мир был враждебен к нему и отказывался принимать таким, какой он есть. Прямо как Джефферсон сейчас. - Так зачем мы здесь? Ответь уже.
        - Во-первых, я хочу забрать кое-какую вещицу, которая может пригодиться нам в следующей стычке с той паучьей тварью. А во-вторых, разве тебе не интересно узнать историю своей семьи? В этом доме, Коул, выросли поколения Гастингсов. Это наше фамильное поместье. Оно даже больше Шамплейн! - Он сделал глоток пива и скривился: то явно прокисло, пока его не было. - Мы с твоим отцом тоже выросли здесь.
        - Хм, Гидеон не упоминал, что наш отец родом из Уайлдленса. Или что у нас здесь есть еще один дом…
        - Извини, кудряшка, но официально его у вас и нет - он записан на меня. - Джефферсон весело дернул Коула за прядку кофейных волос, приподнявшись с кресла, чтобы швырнуть бутылку в гору мусора и взяться за другую, посвежее. - Твоему отцу и так перепало от Ордена за его заслуги, так что твой дед завещал поместье мне. А я… А я завещаю его тебе.
        - Не думаю, что это хорошая идея. Такие вещи передают своим детям, а не племянникам.
        Вместо ответа Джефферсон хмыкнул. Коул сощурился, почуяв нездоровое напряжение в воздухе, но прежде чем успел что-то спросить, Джефф уже поднялся и, забыв про пиво, двинулся к задней двери.
        - Идем. Покажу тебе еще кое-что.
        За дверью оказалась лестница, ведущая в подвал. Коулу не хотелось спускаться: воздух тяжелел с каждой ступенькой, как и его ноги. Там, внизу, его поджидало что-то дурное, он точно знал это…
        Но нет, похоже, его чутье впервые ошиблось: подвал выглядел вполне обычно. Холодный, правда, даже по меркам вермонтской зимы, целиком из камня и заставленный винными бочками. После встречи с Пауком Коула в дрожь бросало от таких мест! Он запрокинул голову к мигнувшим лампочкам на голых проводах, заметив приколоченные фотографии своих предков на стенах, и пропустил Джефферсона вперед; тот уже вовсю сыпал историями из детства. Разглядывая бочки, сложенные за железными ограждениями из прутьев, Коул слушал вполуха рассказ о том, как однажды во время игры в прятки Дэниэл запер в одной из таких бочек Джеффа, поставив на крышку дедушкину печатную машинку. А затем Коул увидел…
        - Что это?
        Нет, все-таки его чуйка никогда не подводит.
        Коул остановился у одной из решеток. Она, перепаянная, походила на недоремонтированную дверь, за которой складировались инструменты. Но слишком уж увесистый замок и слишком толстые прутья. Это был вовсе не отсек для хлама и не ограждение - это была тюремная камера.
        - Здесь вино и всякая брага хранится, да, - отмахнулся от него Джефф. - Я не за этим тебя привел. Видел наверху стенды с оружием? Самое ценное припрятано внизу! Твой навахон - зубочистка по сравнению с клеймором. За ним я сюда и приехал. - Джефферсон отодвинул другую решетку, открывая обзору стеллаж, до потолка увешанный молотами, секирами и мечами. Самой большой из них висел по центру - шотландский двуручный меч с простым эфесом и широким метровым лезвием, вдоль которого вилась терновая ветвь с пятью золотыми крестами. В темноте казалось, что они светятся. - Этот клеймор принадлежал нашему предку Ксандрию, жившему в шестнадцатом веке. Когда-то он был инквизитором в Норт-Берике… Можешь себе представить, что повидал его меч! Чудо, но он до сих пор острый как бритва. Твой дед поговаривал, будто клеймор обладает такой невероятной силой, что ведьмам даже смотреть на него больно. Вот я и подумал, может, клеймор как-то поможет против Паука? Конечно, с ним надо уметь обращаться, но ради такого я…
        - Здесь пытали ведьм, Джефферсон?
        Все это время Коул даже не смотрел на меч и совершенно не слушал дядю. Вместо этого он слушал их голоса - женские, надрывные, молящие о свободе… Он вспомнил Одри - вспомнил меня, заточенную в Башне из красно-серого камня. Вспомнил истории невинных женщин, осужденных за собственную природу, - точно так же и Коул был осужден обществом за то, что отличался от других. У него всегда было гораздо больше общего с ведьмами, нежели с охотниками. Вот почему Коул влюбился в одну из них - вовсе не из-за ее внешности или особого к нему отношения, а из-за того, что они оба оказались жертвами реального мира. «Магия - не зло, - подумал Коул. - Настоящим злом всегда были и будут люди».
        И поместье в Уайлдленсе доказало ему это.
        Джефферсон тяжко вздохнул и, поставив клеймор у стеллажа, вернулся на несколько шагов, чтобы заглянуть в камеру, напротив которой завис Коул. В той громоздились такие же бочки, как и повсюду, но Коул смотрел мимо них - на крепления в боковой стене. Крюк, цепь, кандалы…
        - Как же ты мне надоел со своими ведьмами, - закатил глаза Джефферсон. - Да, их здесь пытали. И казнили тоже. Это давно было. Сейчас поместье - всего лишь мой личный склад и убежище, не более того. Конечно, в будущем все может измениться, но… Да шучу я! Не делай такое лицо. Мы же охотники, черт побери!
        - Так ты хочешь передать мне по наследству плаху? - прошептал Коул, метнув на Джефферсона взгляд, который тот не смог прочитать. Он знал собственного племянника слишком плохо, а потому не понял, что так выглядит его ярость.
        - Нет, Коул, я хочу передать тебе историю, которую и пытаюсь сейчас рассказать…
        - Это не история - это позор.
        Коул развернулся на пятках и двинулся обратно к лестнице. Он был готов к тому, что Джефферсон остановит его, и тот действительно остановил, но не так, как ожидалось.
        - У меня не может быть детей, - вдруг произнес Джефф. Идея, к которой он подводил Коула все это время, разрезала воздух, как молния. Коул даже замер на месте. - По разным причинам. Некоторые из них не зависят от меня… Ты понимаешь, что это значит? Ты последний из рода Гастингсов.
        - Неправда. - Коул медленно повернулся. Холод, сковавший его, шел не от каменных стен подвала, а изнутри. - Есть еще Гидеон…
        - Я видел Гидеона. - Джефф безрадостно улыбнулся и пояснил в ответ на удивленный взгляд Коула: - Помнишь, я отлучался из Шамплейн по делам? Так вот, я заезжал в «Этан Аллен». Да, навел справки и выяснил, что Гидеона держат там. Судя по тому, что я видел, он вряд ли когда-нибудь сможет завести детей. Разве что нарисует их.
        - Так тебя волнует продолжение нашего рода? Тогда можешь не переживать, - сказал Коул спокойно. - Однажды дети у меня будут.
        Челюсть Джефферсона сжалась.
        - Дети-ведьмы?
        Коул стойко выдержал его взгляд.
        - Да, - кивнул он без колебаний. - Дети-ведьмы.
        - Именно так роду Гастингсов придет конец, идиот! - воскликнул Джефферсон, опуская глаза в пол под тяжестью того бремени, что намеревался переложить на плечи Коулу. - Это ведь не просто фамилия. Это ремесло! Реликвия, что мы несем в своей крови и передаем от сына к сыну, от дочери к дочери. Наши предки ведут охоту с первой реинкарнации Эхоидун. Может быть, наша миссия по истреблению магии больше не имеет смысла и ты действительно прав насчет того, что не все ведьмы заслуживают кары, но… Всегда найдутся те, без кого мир точно станет чище. Взять хотя бы Аврору Эдлер. Наша охота не должна закончиться, Коул! Ты не обязан становиться охотником, раз уже избрал путь атташе, но твои дети должны иметь эту возможность. А если они будут ведьмами… Или если просто родятся в окружении ведьм… - Джефферсон поморщился: - Твой прадед, дед, отец… Мы все…
        - Убийцы, - откликнулся Коул эхом, и его пальцы сжались в кулак так крепко, что даже я в Вермонте это почувствовала: у меня тоже свело руку. - Я не собираюсь продолжать охоту никоим образом - ни сам, ни через своих потомков. Довольно разговоров об этом! Я сделал свой выбор еще полтора года назад. Вижу, ты его сделал тоже. Я надеялся, что, оставив тебя в Шамплейн, смогу объяснить… Надеялся, ты поймешь, когда сам поживешь рядом со мной и Одри… Неужели все это время ты думал лишь о том, как подложить под меня другую женщину?!
        - Поверь, Одри скоро задумается о том же самом, если уже не думает. - Джефферсон бесстрашно приблизился к Коулу. - Она же Верховная! От вашего союза может не только твой род прерваться, но и ее собственный.
        - О чем ты?
        - Ты ведь в курсе, что магия наследуется по гендерному признаку? А Одри вроде как свой ковен возрождать нужно, верно? Теперь представь, что природа сыграет злую шутку и у вас будут рождаться только мальчики. Они не будут ведьмами. Что тогда? Создадите армию атташе? Вряд ли это вписывается в планы твоей Верховной.
        Коул оторопел. Благодаря истории с Джулианом он знал об этом, но никогда не задумывался всерьез. Наследование магии специфично: у матери-ведьмы и отца-человека может быть только дочь-ведьма, а сын - только человек. И наоборот. Однако Одри никогда не обсуждала с ним сей… нюанс. Да и зачем? Было слишком рано и слишком некогда. Но теперь…
        - Я… Не знаю… Я никогда не думал, что Одри может не захотеть такой семьи… Что я могу обречь ее и Шамплейн…
        Заметив, что он задел нужные струны (нет, даже порвал их), Джефферсон обнял Коула за плечи:
        - Знаю, ты еще очень молод и вряд ли видишь смысл заглядывать так далеко, но лучше рано, чем поздно. Вам с Одри не по пути, слышишь? Ваши отношения прелестны, но бесперспективны. Ей нужен ведьмак, а тебе - обычная девушка. Любая может стать твоей! С такой-то мордашкой, - произнес он, похлопав его по окаменевшей спине. - Идем наверх, выпьем пива. Ты что-то совсем на взводе.
        Пиво, однако, не помогло. Роящиеся мысли не позволили Коулу опьянеть ни на йоту. Он слушал философские речи Джефферсона и всем своим видом изображал интерес. Тот упорно продолжал промывать племяннику мозги и, как ему казалось, отлично справлялся со своей задачей. Протертое кресло было неудобным, от пыли першило в горле, и Коулу чертовски хотелось сесть в джип и вернуться в Берлингтон. Он ведь уже выслушал целый ворох детских историй о своем отце, перезнакомился с дюжиной баров в Бостоне и даже на фамильный особняк посмотрел изнутри. Почему же он до сих пор здесь?..
        Впрочем, Коул знал ответ на этот вопрос.
        - Так мы выедем на рассвете? Хм… Далеко отсюда до заправки? - спросил он, задумчиво поддев носком ботинка коробку с хламом. - У меня бензин на нуле.
        - Боюсь, до ближайшего города миль десять. Но в сарае за домом есть канистры. - Джефферсон гордо усмехнулся и, сделав радио погромче, откупорил новую бутылку пива. - Я регулярно заезжаю сюда и обновляю запасы. Пользуйся на здоровье! Только давай займемся делами утром.
        Коул выдавил благодарную улыбку, а через пятнадцать минут, в разгар новой беседы, отлучился в туалет. К счастью, в доме ни его, ни водопровода не было, поэтому пришлось идти на улицу.
        Морозный воздух. Такие яркие звезды над головой, что можно разглядывать ковш Большой Медведицы. Запах бензина.
        - Что ты, твою мать, творишь?!
        Джефферсон отпрыгнул от струи топлива, метящего на его протертое кресло и ящик с пивом. Расплескивая бензин сразу из двух канистр, Коул не пропустил ни один угол: тщательно полил пирамиду из картона, захудалую мебель, забаррикадированную хламом лестницу и даже стенд с оружием, которым так хвастал Джефф.
        - Остановись!
        Он набросился на Коула, пытаясь вырвать канистру у него из рук, но Коул замахнулся ею, точно мечом, и очередная струя бензина ударила Джеффу прямо в лицо. Тот закашлялся, отпрыгивая, насквозь мокрый в горючем, и молча покачал головой.
        - Не будь дураком, - вздохнул Джефф, когда Коул отшвырнул пустую канистру и вынул из внутреннего кармана зажигалку, стащенную из незапертого фургона Джеффа по пути в сарай. - Ты ведешь себя как подросток в пубертате! Что и кому ты хочешь доказать? Это дом твоего отца! Твой собственный дом, Коул!
        Он ничего не ответил. Коул уже давно знал, где его дом на самом деле - там, в Вермонте, ждет, когда же он вернется из этого дурацкого путешествия. Его дом любит чай с мятой, жемчужные шляпки и демонических котов. Этот дом там же, где пенится серо-голубое озеро, похожее на море, и где души утопленников сторожат кленовые леса. Коул всегда будет возвращаться туда. Коул всегда будет знать, что правильно, а что нет.
        Он никогда не бросает своих обещаний на ветер, даже если однажды бросят его самого.
        - Последний из рода Гастингс, значит? - прошептал Коул и щелкнул зажигалкой на расстоянии вытянутой руки. Пламя затанцевало в расширенных зрачках, а затем принялось танцевать на паркете: зажигалка упала. Дом загорелся раньше, чем Коул договорил: - Тогда пусть здесь все сгорит дотла!
        Жаккардовые шторы вспыхнули в мгновение ока, а следом - коробки и мебель. Даже если бы он не полил все бензином, дом, облицованный внутри деревом, был обречен. Сейчас же ему и вовсе хватило всего пары минут, чтобы превратиться в огненный смерч. Коул не без наслаждения наблюдал, как Джефферсон мечется между столбами пламени, ругаясь, пытаясь укротить высокое пламя ударами своей куртки.
        Затем Коул вышел из дома и, забравшись в свою машину, достал сотовый телефон.
        Жужжание, донесшееся из спальни, вернуло меня в реальность. Метка атташе моргнула оранжевым светом несколько раз и потухла. Я медленно сфокусировала взгляд на ванной комнате из нежно-розовой керамики, возвращаясь в родное тело. Руки и ноги были еще ватными, голова болела, а спина затекла - в трансе я провела по меньшей мере полтора часа. Мне пришлось умыться, чтобы прийти в чувство и переварить увиденное. Когда же я вернулась в комнату и отыскала под тушей Монтага свой телефон, то прочитала СМС:
        «СКОРО БУДУ ДОМА».
        В ту ночь мне так и не удалось заснуть. Я сидела на краю кровати и думала о Коуле: в ответ на мое сообщение «Все в порядке?», набранное вспотевшими пальцами, он ответил лишь «Да». Судорожно звонить ему и разбираться, какого черта он устроил поджог, не позвав меня, казалось неуместным. Я ведь не только видела, что он делает, но и думала то, что думает он! Это было нечто большее, чем вторжение в личное пространство, - это было его уничтожение. Поэтому, заставив себя спрятать телефон под подушку, я легла на постель и наказала себя тем, что пялилась до рассвета в потолок, снедаемая виной.
        Так вот, значит, что имела в виду Эмиральда, когда назвала нашу с Коулом любовь «бесплодной» и сказала, что у нее нет будущего… Об этом же со мной пыталась поговорить Тюльпана в Лас-Вегасе и Рашель в ковене Завтра. Я прекрасно помнила, как еще в шестнадцать лет клялась и себе, и маме однажды возродить ковен Шамплейн. По этой причине я никогда не забегала вперед в своих отношениях с Коулом… И поэтому же мне было так тяжело пропускать шутки Тюльпаны о «потомстве» мимо ушей.
        Неужели из-за чертовой природы мне правда не дано исполнить свое обещание в полной мере? Или не дано любить того, кого я хочу любить?
        Утром Гидеон позавтракал своими любимыми хлопьями и снова принялся за работу. В доме пахло мазутом и сухими травами, с которыми я заваривала чай. Бакс скакал у нас в ногах и везде сопровождал Гидеона. Проводив их обоих взглядом до второго этажа, куда Гидеон относил доски, я сделала еще глоток лимонного чая, который был моим единственным завтраком, и подошла к окну на кухне.
        Ферн тем временем ждала меня на крыльце, раскачиваясь в починенном Гидеоном кресле-качалке. На ней не было куртки, только майка - зачем остальное, если, дойдя до конюшни, она снова разденется? Кажется, ей даже нравился мороз: закрыв глаза, Ферн охотно подставлялась ветру, явно забыв о том, что лишена колдовства и вылечить пневмонию одним щелчком пальцев уже не получится.
        В этот момент Гидеон как раз спускал с чердака доски. Скрепив их джутовой веревкой, он закинул всю связку себе на плечо и вышел на улицу. Я незаметно выглянула в окно, чтобы проследить за ним и его встречей с Ферн, которая, открыв глаза от скрипа половиц, уже повернула голову к двери.
        Ее кресло-качалка остановилось.
        Голые плечи с рубцами покрылись гусиной кожей, но вовсе не от холода, нет. Впервые Гидеон и Ферн смотрели друг на друга, пусть и недолго, всего несколько секунд - ровно столько у меня заняло вернуть на стол остывшую чашку. После этого Гидеон сбросил доски на крыльцо, развернулся и возвратился в дом. Ферн испустила разочарованный вздох, утыкаясь носом в ладони, пока Гидеон копошился в гостиной рядом с камином, что-то ища. Прежде чем я сообразила подойти к нему и помочь, он уже выскочил обратно на улицу.
        Расправив на ветру плед из мериносовой шерсти, Гидеон молча укрыл им озябшую Ферн.
        - Спасибо, - прочитала я по ее губам.
        Гидеон поднял связку досок с крыльца и направился куда-то в обход дома вместе с Баксом, таскающим в зубах недогрызенную соль-лизунец.
        Кажется, я только что видела… прогресс?
        На конюшню Ферн отправилась вместе с пледом, не желая расставаться с тем, что дало нам обеим надежду. Серые глаза были мокрыми, но я снисходительно притворилась слепой. Несмотря на растроганное настроение, голос у Ферн даже не дрогнул, когда она разделась, повесила плед на дверцу конюшни и, повернувшись ко мне обнаженной спиной, сказала:
        - В этот раз начнем с сотворения. Помнишь, как он выглядит? Я показывала…
        Пальцы стиснули рукоять атама, и я снова пережила вчерашний день. Новые шрамы, ее шипение сквозь зубы (нет, все-таки она чувствовала боль…), ритуальные сигилы и кровь, пропитывающая закатанные рукава. Мы пробыли в конюшне до самого вечера, и все девять часов я резала, резала, резала…
        В конце концов на худой спине Ферн не осталось живого места. Мне то и дело приходилось повторять исцеляющие заклятия, чтобы, как только кожа срастется, рассечь ее заново. Заметив, что Ферн перестала командовать и высмеивать мою трусость, заваливаясь со стула на бок, я поняла, что пора заканчивать.
        Единственная мысль, которая поддерживала меня, - это скорое возвращение Коула. Я нетерпеливо поглядывала на часы, но, даже когда стрелка минула полночь, синий джип так и не появился на горизонте. На СМС, как и на звонки, Коул не отвечал. Соблазн снова воспользоваться меткой атташе был велик, но сил совсем не осталось на магию: приняв душ, я покормила Монтага и забралась под одеяло.
        Когда рядом легло что-то большое и тяжелое, я ожидала почувствовать пушистый хвост, обвивающийся вокруг талии, но вместо этого почувствовала мужскую руку.
        - Привет, - шепнул Коул мне в волосы, целуя в макушку, и то облегчение, что я испытала, мгновенно проснувшись от звука его голоса, едва не заставило меня расплакаться.
        Перевернувшись на другой бок, я притянула Коула к себе, ища в темноте обветрившиеся губы. Его одежда еще пахла бензином и гарью, но кожа источала благословенный аромат апельсинового геля. Видимо, он успел помыться в одном из придорожных мотелей.
        - Как прошли твои выходные? - спросил Коул, подложив одну руку мне под голову, и я честно ответила:
        - Отвратительно.
        - Мои тоже. Чем занималась?
        - Резала человека. А ты?
        - Я сжег дом.
        - Круто. Ужинать будешь? В холодильнике есть пирог с уткой…
        - Нет. - Он покачал головой, удержав меня на постели, когда я попыталась встать. - Просто обними меня.
        Так я и сделала - заключила Коула в самые крепкие на свете объятия, в какие каждый раз заключал меня он, даже если я опрометчиво считала, что не нуждаюсь в них. Его кудри струились сквозь мои пальцы, когда я принялась перебирать их, прижав Коула к груди и гладя по слишком твердой, мелко дрожащей спине.
        - Я была там, - наконец-то покаялась я, набравшись смелости. - Когда ты поджигал поместье… Я что-то сделала с нашими метками и…
        - Знаю, - ответил Коул устало, уткнувшись в меня носом. Ресницы у него были такими длинными, что щекотали мне шею. - Моя метка горела все это время.
        Вот черт.
        - Ах, так ты поэтому отрицал, что флиртовал с девушками в каком-то там баре? - сощурилась я.
        Коул рассмеялся, запрокинув голову, но стоило нашим взглядам встретиться, как он тут же посерьезнел. Мы оба понимали, что нам нужно обсудить - разговор о наследовании магии, о семье и о нашем будущем, - но никто из нас не был к этому готов.
        Поэтому Коул просто поцеловал меня.
        Я вцепилась пальцами в его свитер, стягивая тот через голову. Точно так же Коул вцепился в мою рубашку, которая когда-то принадлежала ему и повидала немало рабочих дней в офисе. Он расстегивал ее так порывисто и быстро, что порвал несколько пуговиц.
        - Где Джефферсон? - спросила я хрипло, пока Коул расправлялся с собственными штанами.
        - Спит в фургоне.
        На всякий случай я шепнула «Silentium», заглушающее все те звуки, что могли случайно донестись из нашей комнаты этой ночью, и, сбросив на пол белье, взобралась на Коула сверху.
        Наши метки снова зажглись, напоминая скорый восход солнца, и все чувства обострились в несколько раз. Пальцы переплелись, как и тела. Шрамы, украшающие плоский живот и ребра, шептали о бесконечной преданности - один их вид приносил мне столько же боли, сколько и гордости. Коул держал меня за бедра так крепко, что я не сомневалась - наутро там проступят синяки. Его кадык нервно дергался от каждого моего движения и покачивания, но быть ведомым он сегодня не хотел. Собрав в кучу наши подушки, Коул сел и облокотился о них так, чтобы самому управлять процессом.
        - Мне плевать… Не отдам, - сказал Коул сам себе шепотом, наматывая мои волосы на кулак. Я послушалась, выгибаясь, чтобы он добрался зубами до моей шеи и оставил там еще одну свою метку. - Скоро все закончится, и тогда мы…
        Дыхание подвело его, не позволив договорить. Мне редко доводилось слышать, как Коул стонет, но в последнее время он частенько нарушал собственные правила. К тому же мы не знали, что ждет нас впереди, хоть и не сомневались, что встретим это вместе. Потому эта ночь была особенной… Ведь, возможно, она такая послед - няя.
        Звук сердцебиения Коула был моей любимой колыбельной. Переместившись к нему на грудь, уже спящему, я укуталась в одеяло и постаралась тоже уснуть под эти мерные удары.
        «ВОСЬМИ ЧЛЕНАМ КОВЕНА УДАЛОСЬ УБИТЬ АНХЕЛЯ…»
        Сон получился крепким и беспокойным одновременно. Я увидела темные фигуры без четких контуров, образующие круг, и невольно пересчитала их - семь. Я же была восьмой. Рукоять инкрустированного атама обжигала ладонь - тот самый нож, к которому я старалась привыкнуть последние два дня.
        Из ниоткуда прозвучала команда, и его лезвие вошло в чужую плоть, направленное моей рукой. Плоть эта была серой, пергаментной, увитой синими прожилками и с множеством лиц, вопящих изнутри… Они прорвались наружу, и чернота затопила мой сон, как море. Однако я тонула в ней не одна: из тела демонического существа торчало еще семь ножей.
        - Одри!
        Все, кто держал их, захлебнулись.
        - Одри, проснись!
        Больше никаких атамов, черноты и тел - только детская комната Коула и страницы, вырванные из нотной тетради и разбросанные вокруг в беспорядке. Я сидела на полу перед кроватью, зарывшись в них. Пальцы, лихорадочно порхающие над одним из листов, свело судорогой, и лишь тогда я выронила шариковую ручку.
        - Одри… Раньше ты не лунатила.
        Надо мной возвышался Коул. С голым торсом и в пижамных штанах, он опустился рядом и встревоженно оглядел то, что лежало у меня на коленях поверх задравшейся рубашки. Пергамент был исписан нотами с верхней строчки и до последней - фа, си, бемоль, пиццикато… Коул нахмурился, не догадываясь, что случится, если я сыграю эту мелодию. Зато прекрасно догадывалась я, ведь именно она крутилась у меня в голове с той самой минуты, как мы покинули Санта-Муэрте. Эта мелодия умоляла меня быть написанной, но я не вняла ее просьбам… Поэтому она написала себя сама.
        Черт бы побрал этот дар созидания!
        - Дерьмо, - вздохнула я, швырнув листок на пол.
        - В чем дело? - спросил Коул, подбирая его, чтобы внимательно прочитать. - Ты написала заклятие?
        - Да. Это заклятие, способное убить даже бессмертного диббука…
        Коул вскинул брови и улыбнулся:
        - Так это же здорово! Что не так?
        Я сглотнула, подтягивая к груди колени и думая, как сказать об этом. Ведь…
        - Чтобы убить диббука, мы все должны умереть.
        XIII. Дом из костей
        Мы пробыли на ферме Гидеона всего две недели, до середины января, но, вернувшись в особняк Шамплейн, я уже не была прежней. Наши с Ферн уроки длились часами и повторялись изо дня в день, из-за чего железистый запах крови мерещился мне даже во сне. Впервые я была рада тому, что Коул сутками пропадает в участке и мы встречаемся лишь по вечерам, когда оба ложимся в постель. Дела о пропажах детей сыпались на него, как снегопад, что гулял по Вермонту каждую ночь. Слишком долго отлынивая от работы ради меня и ковена, Коул теперь беспощадно наверстывал упущенное. Мы оба работали на износ, готовясь нанести последний удар, а по ночам утешались в объятиях друг друга. Так неслись дни…
        Пока однажды мне на смартфон не пришло долгожданное СМС.
        - Сделала, что смогла, - сообщила Тюльпана, бросив сто раз перечеркнутый и переписанный нотный лист мне на колени. - Это же надо иметь такой дар сотворения - чертова скрипка! Никогда не была сильна в музыке. Скажите спасибо, что хоть так.
        - Спасибо, - буркнула я, передав листок дальше по кругу: сначала Диего, задумчиво кормящему Баби тыквенными семечками, а затем Морган и Ферн, поглядывающим друг на друга волком с разных концов чайного зала в особняке Шамплейн. - Что сотворилось, то сотворилось. Сама говорила, что этот процесс непредсказуем…
        - Я ведь не знала, что ты решишь всех нас убить!
        Я насупилась и бросила взгляд на письменный стол, инстинктивно ища поддержки, но Коула за ним не оказалось: он снова поехал отвозить какие-то документы в участок.
        - То есть у тебя получилось? - спросил Сэм, расположившись на диване и выхватив нотный листок, когда тот проплывал мимо. Размазанные чернила, испачкавшие и руки Тюльпаны, и ее шифоновое платье, говорили красноречивее всяких слов, но Сэм все равно уточнил: - Ты переписала заклятие так, чтобы нам не пришлось подыхать вместе с диббуком, если придется убить его? Пожалуйста, скажи, что да!
        - Нет, - ответила Тюльпана. - Я не могу изменить всю конструкцию. Это ведь не мое заклятие, а Одри. Я могу лишь внести правки…
        - И что это за правки? - с надеждой спросила Морган, листок до которой так и не дошел. Она грелась возле камина вместе со Штруделем, устроившись на подушках. Огонь практически лизал ей руки, но не обжигал.
        - Абсолютно всем умирать не придется! - торжественно объявила Тюльпана, невероятно гордая собой. - Этот ритуал напоминает иудейский миньян. В нем по-прежнему должно участвовать восемь ведьм, но теперь нанести удар диббуку они должны друг за другом. А вот тот, кто ударит последним…
        - Умрет, - догадался Диего, выхватив лист у ничего не понимающего Сэма из рук и бегло пробежав по нему взглядом. - Это все равно не ритуал. Это жертвоприношение!
        В ответ Тюльпана лишь пожала плечами, и я окончательно почувствовала себя ничтожеством. Как бы я ни пыталась вызвать новый приступ лунатизма, тайком глотая таблетки, которые прописывали Гидеону, новое заклинание ко мне не шло. Старое не менялось тоже. Этот нотный лист смотрел на меня с немым укором все то время, что я таскалась с ним по ферме, пока не попросила Коула наведаться в Шамплейн и показать его Тюльпане. Я надеялась, что уж ей, мудрой ведьме с богатым опытом и наследнице Авроры, хватит сил изменить предначертанное. Но нет, единственное, чего мы добились, - это превращение массового самоубийства в единичное самоубийство.
        Что же я наделала?..
        «ТЫ ПРОСТО СЛЕДОВАЛА СВОЕЙ ПРИРОДЕ».
        - Но нам ведь необязательно убивать диббука! - напомнил Исаак, появившись в зале с подносом свежеиспеченных рогаликов как никогда вовремя. Очевидно, он стоял в дверях достаточно долго, чтобы обзавестись собственным мнением на сей счет. - Разве наш основной план заключается не в том, чтобы извлечь Анхеля из тела Тимоти Флетчера? То есть разделить их. А для этого нужен лишь Sibstitisyon. Флетчера за решетку, а диббука в шкатулку и обратно в Мексику. Идеально!
        - Нам все равно не хватит ведьм, если мы решим провести жертвоприношение, - сказала Тюльпана, когда нотный листок вернулся к ней в руки. Усевшись в кресло-бержер, она бережно разгладила смятые уголки. - Нужно восемь участников, а Одри участвовать не может - ее роль в том, чтобы исполнять мелодию…
        - Хорошо устроилась, - усмехнулся Сэм колко, и если бы Зои сейчас не находилась в трансе, устроившись на персидском ковре возле книжного шкафа, то наверняка отвесила бы ему подзатыльник. Коул бы сделал то же самое, если бы был здесь. А еще он бы наверняка широко и неуместно улыбнулся, не в силах нарадоваться, что я не смогу пожертвовать собой, как стремилась сделать это обычно.
        «Чертово сотворение!» - подумала я уже в тысячный раз.
        - Смертные участвовать не могут тоже, - продолжила Тюльпана. - Значит, остаемся я, Диего, Морган, Зои и… г-хм, Ферн. Да, она лишена магии, но ее природа все еще нечеловеческая. Итого нас пятеро. Не хватает трех человек.
        В этот момент все посмотрели на Аврору. Ее вполне устраивала роль зрителя: заняв узкую скамью в алькове зала, она не сводила с нас искрящихся фиалковых глаз, но лицо ее выглядело бесстрастным. Последнее вызывало у меня недоумение. Аврора ведь привыкла выискивать сплетни и выгоду даже в разговоре о погоде! Неужели ее совсем не забавляет тот факт, что кому-то из нас при худшем раскладе придется пожертвовать собой? За тот час, что мы мусолили наш план в чайном зале, она не отпустила ни одного язвительного комментария. Вместо этого Аврора перебирала в пальцах две половинки расколотого ошейника из черепашьего дерева - останки бывшей шкатулки диббука, ныне непригодной и бесполезной.
        Морган даже пришлось негромко кашлянуть, чтобы Аврора поняла: на нее смотрят не потому, что любуются ее винтажным платьем от Поля Пуаре, а потому, что ждут реакции. Точнее, инициативы…
        - Ха! - фыркнула она, и все стало ясно как белый день. - Еще чего. Имейте совесть! Шепот уже отстоял Шамплейн в прошлой битве. В эту меня не втягивайте. Исаак, лучше принеси еще кофе, будь душкой.
        Напоминать Авроре, что однажды Паук доберется и до границ Нью-Йорка и ее собственного ковена, если не остановить его прямо сейчас, крепнущего с каждым днем, было бессмысленно. Тюльпана только закатила глаза и мельком глянула на Ферн, укутанную в одеяло. Должно быть, она, как и я, все еще удивлялась, что Ферн так легко согласилась участвовать в поимке диббука. Возможно, она просто натачивала очередной нож, который скоро воткнет мне в спину… Но тем не менее лишней ее помощь сейчас не будет.
        - Думаю, еще три ведьмы найдутся… - осторожно начала я, пересчитывая Вестники даров на шее. Раз, два, три… Это всегда успокаивало. - Я отправила весточку в ковен Завтра и Санта-Муэрте. Не уверена, что мы можем рассчитывать на них всерьез, но…
        - Именно поэтому оставим твой «шедевр» только на самый экстренный случай, - вынесла вердикт Тюльпана, подходя ко мне и отдавая злополучный нотный листок. Я взялась за него одними ноготками, стараясь не морщиться. - Очень-очень запасной план, если с Sibstitisyon не получится. Если… вообще ничего не получится, да.
        Я кивнула и, сложив листок пополам, спрятала его в футляр скрипки, которую отныне везде таскала за собой.
        - Sibstitisyon сработает, - вдруг подала голос Ферн, крутя на пальце локон медовых волос. Вид у нее был необычайно довольный для ее обычного убийственного настроения. - Одри наносит все восемь сигилов за семь-восемь минут. Атам держит уверенно. Последовательность тоже выучила. Она справится. Осталось лишь подготовить шкатулку.
        - Зои?
        Я встала с дивана, обходя баррикады из стульев и кресел, которых едва хватило, чтобы уместить в чайном зале почти весь мой ковен. Утренние собрания всегда проходили сумбурно: Тюльпана подняла и позвала нас всех спозаранку. Сама она не спала уже третью ночь кряду, держась на одном бодрящем зелье, а потому была при параде - в черном стеганом комбинезоне и даже со смоки-айс. Аврора тоже выглядела так, будто пришла на собрание лишь для того, чтобы покрасоваться, как всегда, приголубив на плечах меховую горжетку, хоть дом хорошо отапливался.
        Остальные выглядели куда более прозаично, включая меня саму: Морган зевала на стуле в пижамных шортах и майке с выцветшим кроликом, а Диего же и вовсе сидел с голым торсом, демонстрируя угольные татуировки, тянущиеся до самого низа рельефного живота. Ферн же укуталась в одеяло так, что видно было лишь ее лицо. Коул привез нас троих с фермы несколько часов назад, но она все еще не пришла в себя.
        Зои сидела на полу, приняв любимую позу лотоса, и не двигалась с пяти утра. Никто не осмеливался трогать ее, ведь кто знает, какую беду навлечет на себя тот, кто прервет древний креольский ритуал освящения.
        Куклы гри-гри, набитые кожей и птичьими косточками. Серебряные иглы. Воск, заливающий паркет между разбросанными подушками. Деревянная резная шкатулка, похожая на вместилище украшений - ларец с выжженными рунами Кеназ и Иса, как тот, в котором Рафаэль запер Монтага. Распахнутая, она лежала у Зои в ногах на горстке вулканической соли рядом с дымящимся пучком полыни. Глаза Зои смотрели сквозь витиеватый дым, но не видели - чистая желтая радужка без зрачков. Но стоило мне приблизиться, бесшумно ступая по подушкам, как зрачки наконец-то появились.
        - Почти, - сказала она, выставив передо мной указательный палец и щелкнув языком, чтобы я не приближалась. - Удержать взаперти озлобленную душу непросто, а душу Верховного и того тяжелее… Еще десять минут. Чтоб наверняка.
        Я кивнула, возвращаясь на свое место, и в этот момент Морган приподнялась, потянувшись за книгой в толстой зеленой обложке, что лежала перед Зои раскрытая. Ее, написанную на испанском и украденную из Санта-Муэрте, Диего переводил всю прошлую неделю. Благодаря этому мы и узнали о том, что любое новое вместилище для диббука в первую очередь нужно освятить. А еще…
        - Помнишь, что мы читали о бессмертии Эхоидун? - Морган посмотрела на Диего горящими глазами, держа книгу, и я увидела, как очертились мышцы его спины в ожидании дурных идей. - Я уже умирала, так? И вернулась. Значит, все написанное здесь все-таки правда, и…
        - Ни. За. Что, - отчеканил Диего по слогам, даже не дослушав, и Тюльпана в кресле-бержере настороженно переспросила:
        - Ты хочешь завершить ритуал последней и убить диббука?
        - Только если до этого дойдет, - уточнила Морган с невинной улыбкой, на что Диего дернул ее за край майки, чтобы она оставила чертову книгу и помалкивала, как послушный ребенок, которым была когда-то прежде.
        - А это выход! - одобрила Аврора внезапно, поправляя замшевые перчатки. Ошейник из черепашьего дерева куда-то делся, хотя я была готова поклясться, что он лежал у нее на коленях всего минуту назад.
        Приподняв подбородок, Морган с вызовом оглядела присутствующих и остановила взгляд на мне, ожидая последнего слова, которое всегда остается за Верховной ведьмой. Каре-зеленая радужка мерцала, будто вобрала в себя весь свет, что был в душной зале. Диего лишь тяжко вздохнул и отвернулся к окну, признавая безвыходность ситуации. И ее возможности.
        - Хорошо, - согласилась я. - Но до этого не дойдет. Я клянусь.
        - Итак, осталось только волшебную коробку доосвящать, и все, да? - встрепенулся Сэм, потирая ладони в предвкушении. - Из-за этого диббука у нас с Коулом работы как дерьма по весне! Жду не дождусь возможности расквитаться. Когда выдвигаемся?
        - Когда придумаем, как выманить Паука, - сказала я, задумчиво обходя Зои по кругу, пока она поджигала над черной свечой связку из вербены и остролиста. Жемчужное колечко пульсировало болезненным теплом, и я потерла его большим пальцем, качая головой. - Я легко отыщу Паука, но стоит мне приблизиться - и он это почувствует. Так и будем играть в кошки-мышки по всему Вермонту. Нужно как-то обхитрить его…
        Сэм откинулся на спинку дивана и взъерошил пальцами волосы, такие же рыжие, как языки пламени в камине, с которыми мечтательно играла Морган. Мы все погрузились в раздумья, пока за окном не захрустел гравий. Невольно радуясь неожиданной передышке, я рассыпалась в извинениях и выскочила из чайного зала.
        - Собрание Тюльпаны все еще идет? - первым делом поинтересовался Коул, прикрыв за собой парадную дверь, раскачивающуюся от зимнего ветра, когда я вышла к нему навстречу и зябко поежилась. - Черт, уже десять утра… Много я пропустил? Извини, не думал, что придется снова задержаться в офисе. Еще пятеро детей этой ночью пропали… Прямо из своих постелей…
        - Пятеро?! - переспросила я, выдернув папки у Коула из рук и наспех их пролистав. Незнакомые имена вспыхивали у меня перед глазами красным цветом: Чак Миллироуз, Люсьен Абигайл, Фенни Уотстокер… Коул щелкнул языком и забрал папки обратно, качая головой. - Подожди… У нас ведь, возможно, есть шанс спасти их!
        - О чем ты?
        - Все готово, Коул.
        Он постарался скрыть удивление, ведь, как и я, уже начинал думать, что этот день никогда не настанет.
        - Сегодня? - спросил Коул.
        - Сегодня, - кивнула я.
        - Ну наконец-то ведьмочки созрели!
        Голос Джефферсона, хриплый от сигарет и бессонных ночей, звучал неприлично весело. Потоптавшись в грязных сапогах на моем любимом придверном коврике, он демонстративно сбросил с плеча гремящий мешок с оружием, что выглядело красноречивее всяких слов.
        Коул молча закатил глаза и повернулся к нему спиной.
        С тех пор как их фамильная история сгорела синим пламенем, его отношения с Джефферсоном стали прохладнее, чем январь в Вермонте. Пока мы все соседствовали на ферме, они с Коулом порой тренировались за конюшней, но это больше напоминало сражение, нежели спарринг: оба возвращались домой в синяках и кровоподтеках, с разбитыми носами и рычанием сквозь зубы. Было тяжело не чувствовать себя виноватой: Джефферсон никогда не называл меня по имени («Эй, ведьма, иди сюда!») и смотрел так, будто у него в карманах уже были заготовлены спички. В такие моменты Монтаг рвался из золотого браслета с рыком: «Пусти нас! Сейчас мы надерем этому мужлану зад!», но мне и без того с лихвой хватало конфликтов.
        - Пойду отдам Сэму документы, - пробормотал Коул и резво скрылся в чайном зале, лишь бы не находиться с Джефферсоном в одном коридоре.
        Все это напряжение между ними начинало мне порядком надоедать.
        - Эй-эй, тебе туда нельзя! - воскликнула я, загородив Джефферсону проход, когда он деловито навострился вслед за Коулом. - Зои проводит обряд освящения, а ты, как всегда, сломаешь магию и все испортишь. Ты ведь помнишь, что должен делать? На тебе защита Морган - только она может выносить эту твою «ауру». Когда будем разбираться с Пауком, не смей соваться в эпицентр, иначе мой ковен потеряет силу…
        - И весь передохнет. - Джефферсон произнес это с такой улыбкой, что мне сделалось не по себе, но это было напускное. Судя по тому, что он ни на минуту не расставался со своим оружием, коротко постригся и все эти дни носил кожаный доспех, похожий на доспех Рашель, Джефф был настроен вполне серьезно. - Да-да, я помню. Я буду присматривать за Морган, как и обещал. Проблем от меня не будет. Черт, впервые говорю это ведьме…
        - Спасибо, - сказала я неожиданно даже для самой себя. - За то, что помогаешь. Я знаю, ты делаешь это только ради Коула, но все равно поступаешь благородно и…
        - Ради Коула? - Джефферсон вскинул голову, пытаясь изобразить насмешку, но меня было не провести. Не после того, как я наблюдала за ними обоими вот уже несколько недель и поражалась мужскому упрямству. - Хм… Ну ладно, ты права. Что уж поделать, если мой младший племянник уродился таким благодетелем? Не хочу, чтобы его пустили на пушечное мясо, как твоя мать пустила Лиссу и Дэниэля. Он ведь даже не понимает…
        - Ты опять за свое?! В этом твоя проблема! - взорвалась я. - Коул давно не мальчик, Джефферсон, и ты его совсем не знаешь! Ты хоть в курсе, сколько всего он пережил за свои двадцать пять лет? Да его еще в три года чуть озерная дева Нимуэ не утопила! - Глаза Джефферсона распахнулись шире, и это открыло во мне второе дыхание: - Коул всегда и все прекрасно понимает. Я не встречала человека более дотошного и верного своим решениям, чем он. Да, ваши мировоззрения различаются, и Коул сжег фамильное поместье… Но я тоже свой дом до основания разрушала, и что? Все мы не без греха!
        - Ох, поместье… - протянул Джефферсон, вытаскивая из ножен фалькату. Я невольно сглотнула, но все, что сделал Джефф, - это протер перчаткой ее лезвие, демонстративно начищая то до блеска. - Вот как раз таки поместье меня впечатлило! Честно говоря, после того как Коул сжег дом, я зауважал его еще больше.
        - Что? - растерялась я.
        - Если бы ты только знала его деда… Все Гастингсы такие, - продолжил Джефферсон. - Мы верны принципам. И тем людям, которых выбираем, тоже. Или не-людям. В глубине души я надеялся, что эта черта обошла Коула стороной, но… Он похож на Дэниэля как две капли воды! Поэтому я так себя и веду, понимаешь?.. Коул - глупый, несносный мальчишка… - Я поморщилась, снова начиная закипать, и Джефферсон поспешно добавил, заметив это: - И несгибаемый мужчина. Я правда уважаю Коула и потому постараюсь уважать его выбор, даже если этот выбор - ты. Но он всегда будет моим племянником, моим подопечным, более слабым, нуждающимся и уязвимым, даже если это не так. Так что учти: если с ним что-то случится…
        - Если с Коулом что-то случится, я сама убью себя, клянусь. Тебе даже напрягаться не придется.
        - Славно. Вот и поговорили. - Джефферсон завязал свой оружейный мешок и снова перекинул его через плечо. Фальката, вернувшись в ножны, раскачивалась над полом и почти чиркнула меня по ногам, когда он проходил мимо. - Пойду в фургон. Позовешь, когда решите выдвигаться.
        - Не думаю, что это будет скоро, - поделилась я, сползая вниз по дверному косяку от усталости. - Мы до сих пор не придумали, как выманить Паука.
        - Неудивительно. Маленькая царица до чертиков его напугала! После той трепки в «Арлингтоне» я бы и сам держался от нее подальше, - усмехнулся Джефферсон, остановившись на пороге и придержав открытую дверь рукой. Из-за него сквозняк вновь принялся разводить бардак в коридоре, загоняя внутрь посеревшие кленовые листья. - Даже не знаю… Попробуй поговорить с ним, с этим Пауком.
        - Ты предлагаешь мне позвонить ему по сотовому? - огрызнулась я.
        - Кольцо тебе на что?
        - Это вообще-то не так работает…
        - Хм, разве? Какая-то скучная у вас магия!
        Я ощетинилась, готовая язвительно поведать, что настоящая скука - это быть хилым смертным и умереть от какой-нибудь подагры в шестьдесят, но осеклась. Слова, брошенные случайно, бывают искрами, что разжигают костер, - так и во мне от слов Джефферсона разожглась идея. Повезло, что он уже хлопнул дверью и ушел на улицу, иначе я бы расцеловала его от радости!
        - Диего!
        Я влетела в чайный зал и едва не сбила с ног Морган, несущую грязные чашки из-под какао на кухню. Сэм и Ферн, кажется, дрались, замерев напротив друг друга со вскинутыми кулаками. Аврора тем временем зевала, тоскливо поглядывая в окно, а Коул снова зарылся в бумаги за письменным столом, напялив на нос очки. Тюльпана же молча наблюдала за Зои, которая по-прежнему не двигалась, глядя на окуренную травами шкатулку янтарными глазами без зрачков. Вместо дыхания из ее приоткрытых губ вился молочный дым. Боясь помешать ей, я осторожно обошла гору подушек и распихала Ферн и Сэма по своим местам. Мне было жутко интересно, что успело произойти между ними, но не было времени это выяснять.
        - Диего! Посмотри.
        Я протянула ему, занявшему место Морган возле камина, свой раскрытый на сто двенадцатой странице гримуар. Рядом с чернильным рисунком цепей, тянущихся через весь разворот, было выведено изящным маминым почерком «Invenire».
        - Ты сказал, в каждом гримуаре есть такое заклятие. Я действительно нашла его, - протараторила я, пока Диего рассеянно вычесывал пальцами перья Баби, пялящегося на меня пустой глазницей. - Здесь сказано, это заклятие использовалось ведьмами для выслеживания предателей ковена…
        - Да, в Санта-Муэрте оно использовалось для того же, только называлось иначе, - кивнул Диего.
        Я сдвинула ноготь чуть левее, указывая на самый нижний абзац с лаконичным подзаголовком «Последствия».
        - И для допросов использовалось тоже. Если усилить Invenire, то обе стороны смогут не только чувствовать, но и слышать друг друга. А еще, как побочный эффект, они легко смогут понять, что другой лжет…
        - Ты хочешь поговорить с Пауком при помощи Invenire? - тут же подхватил Диего. - Даже зная, что при такой сильной связи не сможешь солгать ему?!
        - Так в этом весь смысл! - воскликнула я, и Коул, наблюдающий за мной со стула, недовольно приподнялся. Я же указала пальцем на дверь - туда, где гремела посуда и откуда тек запах тающего шоколада, который готовила Морган на пару с Исааком. - Я хочу это использовать. Джефф подал мне умную мысль: Паук боится не меня, а Морган. Я ведь рассказывала, что она сделала с ним? Он не покажется, пока она будет рядом, не имея возможности противостоять ей. Но что, если бы Морган умерла? Если бы мы, ослабленные этим, решились на план Хоакина - предложили бы Пауку перемирие на его условиях, как это сделали ведьмы во времена Анхеля…
        Брови Диего взметнулись вверх, как и у большинства присутствующих. Лишь одна Ферн как всегда усмехнулась.
        - Ты хочешь обмануть Паука, сказав, что Морган умерла и что поэтому нам придется капитулировать? - поняла Тюльпана и, вопреки моим ожиданиям услышать, какая это никчемная и сырая идея, просияла: - Паук почувствует ложь… Но ведь Одри не соврет - Морган действительно умирала!
        - Именно, - кивнула я. - Паук был так уверен в своем могуществе, пока в «Арлингтоне» не появилась Морган, что без труда поверит в него снова. Пусть думает, что он сильнее, что он победил… Главное, заставить его сидеть на месте, пока мы не придем. Возможно, придется пообещать, что я приду одна, но это к лучшему: Коул сказал, пятеро детей пропали без вести. Если они еще живы, их можно будет вытащить. А Морган ведь у нас мастер телепортации, так? Когда прибудем на место, я просто дам знать, куда и когда…
        - Раз уж мы заговорили о Морган, - вдруг подала голос Аврора. Прежде безучастно пялившаяся в окно, она стрельнула глазами на дверь, за которой слышался звонкий девчачий смех, и с подозрительной собранностью отчеканила: - Учтите, она все еще не владеет собой в должной мере. Избыток силы - это опасность, а не преимущество. Чтобы убить Паука, нужно слишком много силы - Морган может потерять контроль, и тогда со всеми, кто окажется поблизости в этот момент, произойдет то, что произошло с теми несчастными животными в лесу. Еще ей нужно постоянно сосредотачиваться на чем-то одном. Если внимание Морган слишком рассеется…
        - Да-да, я поняла, опять произойдет то же, что и тогда в лесу. К счастью, Паук один, - сказала я. - Морган сможет сосредоточиться на том, чтобы просто держать его под контролем, не более. Все будет в порядке.
        - Мое дело предупредить. - Аврора пожала плечами и снова отвернулась, утратив интерес к разговору.
        - Это все равно паршивый план, - в своем репертуаре прокомментировал Коул. - Почему нам просто не использовать Джефферсона, чтобы подобраться к Пауку? Ведь когда он рядом, ваша связь не работает…
        - Да, и магия тоже, - напомнила я. - Слишком рискованно.
        - А лезть в пасть Пауку не рискованно?!
        - Ты хочешь спасти детей или нет?
        - Откуда ты знаешь, что они еще живы?
        - Паук любит играть с добычей, а после похищения прошло меньше суток. Шанс есть, и я не хочу потерять его, устроив бойню. Как не раз доказывала моя жизнь, быть хитрой лучше, чем сильной, - прошептала я и серьезно посмотрела на Диего.
        Тот явно пребывал в замешательстве и не знал, что ему делать, поэтому я подсказала: шагнула вперед и протянула палец с надетым кольцом. Он колебался всего секунду, и волосы его напоминали волны Тихого океана, накатывающие на берег: сапфировая синева собралась у корней, расходясь лазурными прожилками по локонам, а к кончикам волосы практически выцветали до белого.
        Вздохнув, Диего послушно взял мою руку в свою и, царапая перстнями ладонь, погладил подушечкой пальца розовую жемчужину в кольце.
        - Fieri fortior, - зашептал он, прикрыв глаза. - Esse illustrius…
        - А если ляпнешь случайно что-то не то и проговоришься? - нахмурился Сэм, подтянувшись с дивана к нам, чтобы посмотреть на таинство магии поближе. Ритуалы всегда завораживали его, отражаясь проблесками изумления и восхищения в болотных глазах.
        - Одри? Проговорится? - насмешливо переспросил Коул, и это была его лучшая похвала. - Да она даже Дьявола заболтает!
        Я бы поблагодарила его за это, но мне пришлось стиснуть зубы: металл кольца раскалился, оставляя ожог. Благо длилось это пару секунд - всего лишь вспышка, и то, что должно было произойти, произошло.
        «ПАУТИНА ОКРЕПЛА».
        - Все, - сообщил Диего, отпуская мою руку. - Теперь Паук услышит тебя. Нужно только позвать.
        Я уже и так знала это. Точнее, чувствовала - эту мерзость, эту гниль, кислый запах которой повис вокруг меня ореолом.
        - Ждите здесь, - сказала я, остановив жестом и Коула, подорвавшегося следом, и Тюльпану, цокнувшую каблуками в знак недовольства.
        Я точно знала, что делаю. Я точно знала, что покончу с этим.
        Стук. Стук. Стук.
        - Снова ремонтируешь что-то, Гидеон? - спросила я с напускным весельем в голосе, бодро взбираясь мимо него по лестнице.
        Он сидел в коридоре, сгорбившись над ножками покосившейся тумбы, и упорно работал молотком, даже не обратив на меня внимания. Мы не могли оставить его на ферме одного без присмотра, поэтому приняли решение временно перевезти в Шамплейн и поселить в одной из гостевых комнат. Несмотря на то что Гидеон на все реагировал одинаково (то есть никак), я кожей чувствовала, что переезд пришелся ему не по вкусу. Благо в таком огромном особняке всегда было чем заняться: стоит починить одно, как ломается другое.
        Радуясь, что хоть кто-то из нас занимается любимым делом, я оставила Гидеона наедине с молотком и поднялась наверх.
        Мне не хотелось осквернять нашу с Коулом спальню, но это было самое подходящее место - тихое, в конце этажа, и освещенное еще накануне Йоля белладонной и морской солью. Круг, вырезанный на деревянном паркете, обещал мне защиту - и пускай сейчас физически мне ничего не угрожало, было бы глупо пренебрегать правилами осторожности. Я задернула шторы, чтобы спальня погрузилась во мрак, передвинула зеркало и заняла место напротив него - в центре круга. Теперь я прекрасно видела свое отражение - расплетенные волосы, мятая мужская рубашка, джинсы в заплатках, которые я откопала на ферме, и серые глаза, полные решимости. Но вот-вот вместо меня появится кое-кто другой…
        Привычное «Fehu» зажгло свечные пеньки с закопченными фитилями, и огонь раскрасил тенями стены. Я же, не сводя с зеркала глаз, повторила, крепко сжав правый кулак - так, чтобы розовая жемчужина впилась в кожу:
        - Анхель Де’Траст. Тимоти Флетчер. Анхель Де’Траст… Тимоти Флетчер… Анхель Де’Траст… Я знаю, что ты здесь.
        - Откуда ты можешь это знать, маленькая ведьма?
        Ответ пришел быстро. По ту сторону стекла что-то заскреблось, и мороз пробрал меня до костей. За окном стоял день, но в зеркале скопилась ночь: она, матовая и безукоризненно черная, прожевала мое отражение и выплюнула вместо него безобразное, уродливое существо. Серая кожа с сеточкой трещин, похожая на старческую, туго обтягивала все пять безглазых голов Паука. Рты, казалось, стали шире, а зубы, выглядывающие из них, острее - каждый размером с гвоздь. Тело тоже увеличилось: темнота за зеркалом не позволяла мне рассмотреть его целиком, но было достаточно и маленьких лиц, выпирающих из грудины. Будто проглоченные венецианские маски - все туловище демона было сплетено из съеденных детей. Они двигались внутри, беззвучно кричали, пытались вырваться… Сколько же он убил за это время?! Насколько сильнее стал?
        Шеи, переплетенные, извивались, а с высунутых языков тянулись ниточки слюны. Одна голова выгнулась вперед и принюхалась, проходясь плоскими носовыми отверстиями по поверхности зеркала, разделяющего нас.
        - Почему ты говоришь с нами? - протянуло существо пустым голосом. - Как?
        Я молча подняла руку, демонстрируя ему кольцо, и Паук тоже поднял свою когтистую лапу, повторяя за мной. На тыльной стороне его непропорционально длинной треугольной ладони шелушились чешуйки чего-то красного. Запекшаяся кровь?.. Основания обсидиановых когтей, растущих из длинных костлявых пальцев, тоже были перепачканы. Паук поиграл четырьмя лезвиями, и я удовлетворенно отметила, что пятое у него так и не выросло обратно, отрезанное вместе с пальцем тем кольцом, что связало нас.
        - Любопытно, - протянул Паук, и пускай у него не было глаз, но я знала, что он изучает меня. От этого чувства хотелось спрятаться под кроватью. - Чего ты хочешь? Посмотреть, как мы едим сладких детишек? Совсем свеженькие… Ням-ням!
        Челюсть у меня свело от злости, но в груди затеплилась надежда. «Свеженькие»?.. Значит, новых жертв он все же не убил?
        Я открыла рот, и голос в голове учтиво напомнил:
        «ПОЛУПРАВДА - ЭТО НЕ ЛОЖЬ, НО И НЕ ПРАВДА ТОЖЕ. ОСТОРОЖНО».
        - Если захочешь, чтобы я смотрела, то придется смотреть, - сказала я. - Ведь царица ведьм умерла.
        Казалось, даже зеркало задребезжало, грозя расколоться, когда Паук прильнул к нему с той стороны, будто надеясь прорваться в комнату. Я невольно отползла назад, но на всякий случай осталась в круге.
        - Мы чувствуем… - прошипел Паук и снова поднял свой палец-обрубок. - Почему мы чувствуем, что ты говоришь правду?
        - Я сделала так специально. Все из-за связи. Чтобы поговорить с тобой, ее пришлось усилить, - призналась я прямо. - Теперь я не могу тебе соврать.
        - М-м… Значит, царица и впрямь мертва. Твой ковен намерен сдаться?
        Я опустила подбородок вниз.
        «МОЛЧАНИЕ НЕ ЛОЖЬ, НО ТОЖЕ ОТВЕТ».
        - Я встречалась с твоим потомком, Хоакином Де’Трастом, - произнесла я медленно, взвешивая каждое слово. - Он Верховный ковена Санта-Муэрте. Мне сказали, что единственный выход - заключить с тобой сделку… Кормить тебя в обмен на покой.
        - Д-да! - Паук замурлыкал от счастья почти как Штрудель. Пальцы-лезвия вцепились в раму зеркала. Он так налегал на стекло, что оно запотело от его зловонного дыхания. - Мы уже заключали подобную сделку раньше… В моей прошлой жизни…
        - Я слабее тебя, - сказала я, чтобы добить Паука окончательно. - Без Морган нам не победить.
        - Это тоже правда. Бедняжка! Такая грустная… Приходи в гости, маленькая ведьма! - проурчали головы, облизнувшись длинными языками. - Мы поиграем с тобой, и ты сразу развеселишься! Только приходи одна…
        - Я буду не одна, но никто из тех, с кем я приду, не сможет убить тебя.
        - Тоже правда… Хорошо… Главное, возьми сестренку, - оскалился Паук. - Возьми Фернаэль! Ты же приведешь Фернаэль?
        Я напряглась:
        - Зачем она тебе?
        - Личные счеты. Хотим… откусить, как она каждый день откусывала от нас по кусочку, унижая и приказывая. Приведи Фернаэль! - Паук провел языком по стеклу, оставляя на нем скользкие зеленые разводы, и ночь за его спиной вдруг всколыхнулась, приоткрывая вуаль. - И, быть может, сегодня мы не станем пировать.
        - Помогите!
        Это был не мой голос. И не голос Паука. Он раздавался не в особняке, а там, за зеркалом. Голос был детским, надрывным, а затем закричал еще один:
        - Кто-нибудь! На помощь!
        Их было несколько - три или больше. Я оцепенела, впилась пальцами в швы между половицами, цепляя занозы, но не позволила себе дать слабину.
        - Так и быть, - процедила я, и Паук довольно заурчал. - Но не трогай детей до нашего приезда! Тогда будет тебе Фернаэль.
        - Договорились. Мы ждем!
        - Жди, - прошептала я, когда зеркало потухло, кольцо перестало вибрировать и жечь, а тьма за толщей стекла рассеялась и снова открыла мне мое собственное отражение. - Скоро мы встретимся.
        Меня все еще потряхивало, когда я объявила ковену о первой победе и принялась одеваться. Фермерский наряд уступил место обтягивающей водолазке и эластичным штанам с кроссовками - в одежде должно было быть достаточно удобно, чтобы карабкаться, драться и резать демона на части. По той же причине я затянула волосы в тугую косу. Вплетенные в нее ленты из золотого шелка были необязательны, но придавали мне уверенности - мама всегда вплетала их, когда отправлялась улаживать дела ковена вдали от дома. Застегнув на поясе запасные ножны Коула, я продела в них атам и накинула сверху длинный вязаный кардиган, чтобы оружие не было видно. Золотой браслет вибрировал на запястье, и если прислушаться, можно было уловить подбадривающее кошачье мурлыкание, доносящееся из него.
        Приготовления остальных заняли куда больше времени, чем я рассчитывала. Пока Коул дремал после бессонной ночи, Монтаг уплетал на кухне позавчерашний ужин, а Сэм рисовал карту боевых действий. Когда я вошла в чайный зал, все толкались перед схематичной картой с маленькими фишками из настольной игры. Каждому была отведена своя роль, как в американском футболе: Коул, Сэм и Джефферсон - защитники, Исаак и Морган - нападающие, Тюльпана и Диего - сдерживание, а Зои - та цепь, что должна связывать всех воедино и превратить в один отлаженный механизм.
        Когда я вошла, она только-только закончила ритуал освящения. Забрав у нее шкатулку, я ощупала пальцами прорези в крышке - те были забиты металлическими пластинами изнутри и образовывали печать Соломона. С помощью этой печати великий еврейский царь пленил семьдесят двух демонов Гоетии в медном кувшине. Эта шкатулка наверняка была способна и не на такое, пусть и занимала всего половину моей ладони. Благодаря этому она отлично вместилась в бархатный мешочек, привязанный к моим ножнам.
        - Ферн, - окликнула я, найдя ее в опустевшей кухне. Кружка с мятным чаем дрожала в бледных руках, и, не знай я Ферн, решила бы, что ей страшно. - Ты поедешь со мной и Коулом.
        Ее лицо осталось бесстрастным, но руки предательски дрогнули, стиснув чашку покрепче.
        - Зачем?
        - Поможешь отвлечь Паука, - сказала я всю ту же полуправду, решив умолчать о подробностях уговора. - Это ведь ты его создала. Не думай, что сможешь отсидеться в стороне.
        - Ты это серьезно? Он ведь мечтает оторвать мне башку!
        - Как и девяносто процентов твоих знакомых. Ничего нового. Но если тебе будет так спокойнее… - Я повела по воздуху ладонью, будто рисовала изгиб волны, и лицо Ферн тут же сделалось острее. Волосы под ее любимым голубым ободком отросли и побелели, будто выжженные супрой, а глаза замерцали, как аметисты. Даже шрам поперек левого века удалось повторить!
        - Что ты со мной сделала?!
        Ферн посмотрела на отражение в половнике, а затем растерянно поднесла к лицу руки. Те остались нетронуты метаморфозом - все такие же безобразные, со сточенными под корень ногтями и в шрамах до запястий. Однако Ферн все равно скривилась и стала совсем неотличима от оригинала.
        - Это что, еще одно наказание?! - прошипела она голосом Тюльпаны.
        - Нет, это страховка. Теперь к тебе точно никто подойти не осмелится! Можешь еще одолжить у Джефферсона нож - как-никак идти к Пауку совсем безоружной и впрямь глупо.
        - Если ты собираешься подставить меня…
        - В отличие от тебя, я всегда держу свои обещания, Ферн. Для этого мне даже не нужна клятва на крови. Ты выживешь и получишь свою магию назад, но сначала тебе придется хорошенько поработать. Мы победим Паука вместе… Или не победим вообще.
        Нарочито швырнув чашку в раковину с такой силой, что та раскололась, Ферн фыркнула и вышла из кухни, даже не дослушав мою бравую тираду. Я последовала за ней и наткнулась на Зои, замотанную в шерстяную шаль. После нескольких часов колдовства выглядела она неважно: волосы-пружинки и кожа словно бы истончились, а желтые глаза стали просто светло-карими. Сэм стоял рядом, придерживая ее за плечи и уговаривая немного отдохнуть, но, увидев меня, тут же приосанился и демонстративно перезарядил «Глок», вытащенный из наплечной кобуры.
        - Я тоже еду, - сообщил он, и я лишь посмотрела на Зои, молча спрашивая ее одобрения.
        Та кивнула и устало махнула рукой. Все прошлые недели я доставала ее СМС с вопросами о будущем, но на все получала один ответ: «Будет так, как должно быть». Иметь в ковене провидицу, но не иметь ее видений было как минимум странно. Мама, впрочем, предупреждала об этом - как и в чужие традиции, в будущее лучше не лезть. Провидцы и сами напоминают пауков: они плетут паутину так, чтобы ты, сам того не ведая, добрался до ее сердцевины. А Зои уже не раз доказывала мне, что плетельщица из нее отменная!.. Пускай иногда она и плела свою судьбу из нитей чужой, не спрашивая разрешения. Каждое маленькое решение, будь оно справедливым или нет, вело нас туда, куда нужно. Я должна была доверять ей, несмотря ни на что… Потому что если ей не доверять, то кому тогда?
        - Будьте начеку, - сказала я напоследок Зои, Исааку, Тюльпане и Диего, вышедшим проводить меня. Гидеон выглядывал со второго этажа, прижимая к плечу любимый молоток, и очень подозрительно смотрел на нас с Коулом из-за спин остальных, будто тоже запоминал инструкции. - Держите телефоны и все, что может вам понадобиться, под рукой. У вас есть два часа.
        Именно столько было ехать до Нориджа - города на границе с Нью-Гэмпширом в северной части хребта Аппалачи. Паук недаром выбрал такое местечко: пересеки бурную реку Коннектикут - и окажешься в другом штате, за пределами моего ковена и своих охотничьих угодий, а значит, в новой местности, где можно чинить беспредел еще несколько месяцев, пока о нем не прознают ковены-соседи (если таковые найдутся). Эти два часа дороги были бесценным подарком: разделив пассажирские сиденья с Ферн, я открыла гримуар и принялась лихорадочно освежать в памяти все существующие заклятия. В рюкзаке лежала курильница, позвякивающая на ухабах, и нотный листок, переписанный Тюльпаной. За него я взялась сразу после того, как перечитала главу Шепота. Мне хватило двух минут, чтобы выучить мелодию, но я повторяла ноты снова и снова, зазубривала, приложив к плечу невидимую скрипку и повторяя пассы.
        Я не должна была подвести свой ковен. Я не должна была подвести свою маму, доверившую его мне.
        - Ух, как кулаки чешутся! - Закончив подключать GPS, чтобы нас можно было отследить, Сэм заерзал в переднем кресле. - Зададим трепку этой мрази!
        - Эй, сбавь обороты! Мы взяли тебя с собой не для того, чтобы ты сегодня помер героем, - осек его Коул, сворачивая на магистраль. - Твоя задача - вывести похищенных детей, помнишь? Зои сказала…
        - Зои мне не мамочка, да и ты тоже не похож на Гвендолин Дрейк, так что заткнись!
        Ферн издала раздраженный стон, и я могла ее понять: Сэм и Коул не переставали спорить с той самой минуты, как мы покинули Шамплейн. Я же погрузилась в чтение. Погода за окном стояла удивительно ясная: солнце окрашивало страницы гримуара в жемчужно-желтый, подсвечивая древние сигилы и рисунки, многие из которых я рисовала еще в детстве, помогая маме «облагораживать» фамильную реликвию. Как же давно это было…
        Всю дорогу Коул поглядывал на Ферн в зеркало заднего вида, явно недоумевая, зачем она здесь. Чувствуя некоторую вину за это и то, что не успела рассказать ему, я отвернулась, стараясь не замечать, как Ферн притоптывает ногами в беспокойстве. Даже с лицом Тюльпаны она была ничуть не похожа на нее: по привычке поправляла несуществующий ободок и слишком часто кусала губы - Тюльпана никогда не позволяла себе нервничать столь открыто. Обе ее руки лежали на лезвии армейского ножа, подпрыгивающего на коленях от тряски. Видимо, она все же одолжила его у Джеффа (или украла).
        - Одри, - позвал меня Коул, и я вздрогнула, поняв, что так и зависла с гримуаром в руках, не прочитав больше ни строчки. - Куда дальше?
        Оказывается, мы уже проехали билборд с надписью «Норидж» и теперь стояли на городском перекресте: напротив - почтовое отделение, справа - винный магазин, а слева - книжный, в окнах которого мельтешили студенты из близлежащего колледжа Дартмута. Позади же нас росла белокаменная церквушка имени Барнабаса. Норидж был в два раза меньше, чем Берлингтон, а потому тише и безопаснее - неудивительно, что Паук выбрал пристанищем именно его: сюда было удобно стаскивать детей со всего Вермонта.
        Где же ты прячешься, тварь?
        Я просунулась между кресел, вглядываясь в пешеходов. Мое жемчужное колечко тут же нагрелось, посылая импульс до самой макушки, и я сказала прежде, чем осознала:
        - Вперед. Мимо почты. Километра два или три… Не могу сказать точнее, пока мы не окажемся рядом. Просто поезжай, я укажу, где остановиться.
        Коул кивнул и поехал дальше, как только загорелся зеленый свет. Ферн рядом с моим плечом напряглась, внимательно следя за дорогой вместе со мной. Мы ехали медленно: она и Сэм озирались, пытаясь не упустить признаки демонической активности, а я же нервно крутила кольцо все три километра, пока импульс не повторился.
        - Налево. Еще миля… Еще чуть-чуть… Вот здесь!
        - Заброшенный парк аттракционов? - уточнил Сэм и посмотрел на меня дикими глазами: - Ты издеваешься?! Кто-то однажды сказал, что клише фильмов ужасов не властны над ведьмами!
        Я передразнила его и, стоило Коулу остановить машину, выскочила на улицу. Вокруг было так безлюдно, как только могло быть среди заржавевших и сломанных каруселей, - идеальное пристанище для монстра-гурмана. Парк и город разделяли горы и кленовые леса, а дорога, соединяющая их, была скудна на автомобильное движение - местные явно предпочитали пользоваться новеньким шоссе, по которому мы сюда и приехали. Казалось, в воздухе все еще можно уловить аромат сладкой воздушной кукурузы и лакричных конфет… Но все это перебивала тяжесть подвальной сырости, меди и смерти.
        В отличие от парка аттракционов в пригороде Нью-Йорка или в Лас-Вегасе, где нам доводилось бывать раньше, здесь было очень скудно: всего-то одна французская карусель с лошадками, башня «свободного падения», вагонетки, пара пустых фургонов и один гигантский красно-белый шатер с остроконечным куполом. Выбравшись из машины следом, Ферн смотрела на него не моргая, а в следующую секунду тот вдруг вспыхнул ярким огнем: зажглась тысяча гирлянд, окутывающих купол до самой верхушки.
        Паук не соврал…
        - Он действительно ждет нас, - сказала я и вздохнула, успокаивая сердце, подпрыгнувшее к горлу. - Так давайте поспешим. Опаздывать на вечеринку неприлично.
        Вчетвером мы миновали французскую карусель, скрипящую от поднявшегося ветра. Пластмассовые пони с отслоившейся краской провожали нас выцветшими глазами, а мусор хрустел под ногами - полиэтиленовые пакеты, окурки, битое стекло и пустые шприцы. Никаких ограждений и никаких живых людей - все серое, темное и грязное. Скрюченные ветви деревьев царапали крыши вагонеток и киосков, а шатер все мигал и мигал, приглашая нас внутрь… Пришлось обойти его, чтобы найти вход, расположенный со стороны леса, - полукруглую арку, залитую неоном. Вместо таблички над ней раскачивалась маска клоуна с красным носом и ртом, изогнутым в улыбке.
        Стоило нам войти, как раздался механический щелчок, а следом - шипящая, искаженная эхом музыка, какую часто крутили в рекламе шестидесятых годов. Веселый мотив, напоминающий джаз, и приятный баритон, неестественно растягивающий слова из-за заеданий пластинки: «Дэйзи, Дэйзи, где ты, милая Дэйзи?»
        Музыка включилась только что - значит, Паук был где-то рядом. Шаг за шагом мы прошли к сцене, больше похожей на арену, и притихли под сводом полосатого купола. Кругом стояли деревянные скамейки, на которых громоздился забытый всеми цирковой инвентарь: кольца, затупленные шпаги, велосипедные конусы. А со стен на нас смотрели плакаты дрессированных животных и гримированных акробатов, выбеленные временем. Единственным источником света служили гирлянды, намотанные на железные балки и опоры: сам по себе тент совсем не пропускал солнечный свет. В воздухе мерцала пыль и стоял кислый запах гниения - тот шел от стола, стоящего посреди сцены.
        Металлический и блестящий, с пятью пластиковыми стульями, он был торжественно накрыт к нашему приходу. Только если на праздниках подавали индейку с тортом, то здесь нас ждало нечто иное - человеческие останки. Конечно, тоже сервированные по всем правилам этикета: внутри раскуроченной грудной клетки, как на подносе, лежали мотки кишок и чья-то печень, а на самом краю - пирамида из языков, нанизанных на шпажки. Отдельное место занимали вырванные сердца, сложенные на блюдцах из раздробленных черепных коробок. И все сердечки, как одно, размером с маленький детский кулачок… Таких «блюд» было по меньшей мере четыре - и возле каждого лежали приборы из обглоданных и сточенных костей.
        Я услышала, как Сэм за моей спиной подавил рвотный спазм: даже матерый полицейский оказался не готов к такому зрелищу. Из нас четверых не поморщилась только Ферн - она-то за свою жизнь повидала и не такое.
        Карие глаза Коула стали совсем черными, когда несколько гирлянд над нашими головами потухли: остались лишь те, что висели над «праздничным» столом, создавая пятно зернистого света.
        - Надо найти, где он держит детей, - прошептал Коул мне на ухо, судорожно озираясь, но в опустившейся темноте почти ничего нельзя было разглядеть.
        Понимая, чего Паук добивается, я шагнула в ореол света и взошла на сцену. Коул последовал за мной, держась рядом, а Сэм и Ферн остались между зрительскими рядами проверяя темные закрома. А музыка все продолжала играть… Пока я снова не услышала механический щелчок, и приятный баритон не запел слова наоборот.
        Кто-то вручную прокручивал пластинку.
        Сглотнув сухость во рту, я медленно повернулась - там, за амфитеатром, стоял барахлящий проигрыватель. Паук осторожно крутил рычажок пальцами-лезвиями, и четыре его головы смотрели на нас в упор, а одна - на пластинку, чтобы не пропустить момент, когда перемотка дойдет до начала.
        - Маленькая ведьма, ее атташе, грязный пес и отродье Шепота, - проверещала какая-то из голов. - Добро пожаловать в гости. Присаживайтесь!
        - Вот дерьмо, - сказал Сэм.
        - Вот дерьмо, - сказала Ферн.
        Паук изменился. Больше не было плоского щуплого тельца и тонких пергаментных рук - он стал просто огромен! Размером с фуру или даже ту рыбацкую лачугу, где когда-то жили мы с Рашель. Туловище казалось непропорциональным, будто слепленное из кусков разных людей. Точнее, их лиц - те толкались внутри Паука, образовывая бесформенную подвижную массу. Руки Паука тоже стали крупнее - теперь их было сразу шесть: две обычные, напоминающие человеческие, и четыре ворсистые клешни. Тьма все еще укрывала его, выстилала землю под его шагами, заменяя ноги, благодаря чему даже с таким размером Пауку не составило труда очутиться на потолке. Когти, цепляющиеся за тент, оставляли за собой пробоины. Мы задрали головы, следя за тем, как он обползает по верху свои владения, будто показывает их нам, прежде чем спикировать вниз и устроиться во главе металлического стола, едва не перевернув его.
        Сэм отпрыгнул, рефлекторно вскидывая «Глок», и я невольно дернулась тоже.
        - Садитесь, друзья, - прошипел Паук, устроившись поудобнее. - Или мы будем пировать без вас, но тогда начнем с десерта!
        «ВОЗЬМИ СЕБЯ В РУКИ, ВЕРХОВНАЯ. ЭТО ВСЕГО ЛИШЬ ДИББУК».
        - Это всего лишь диббук, - повторила я себе под нос и, поведя плечом, медленно опустилась на пластиковый стул.
        - Да ты издеваешься… - пробормотал Сэм уже второй раз за день, но, стиснув челюсти, сел тоже - рядом с Коулом и Ферн, устроившимися по бокам от меня.
        Все мы старались не придвигаться к столу слишком близко: внутренности явно были не первой свежести, а потому источали убийственный запашок, легко цепляющийся за нос и одежду. Я старалась смотреть мимо костяных блюд - только на Паука за дальним концом стола, занявшего собою половину арены. Его головы склонились к тарелкам и быстро вылизали их дочиста: рты пожирали, рвали на части и потрошили все, что только можно было выпотрошить. Челюсти Паука перемалывали кости, как печенье.
        Сэм, наблюдающий за этим, наклонился под стол и все-таки опорожнил желудок. Коул тоже позеленел, но сдержался, как и Ферн, достаточно неплохо вжившаяся в роль Тюльпаны.
        - Почему ты до сих пор не ушел? - решила поинтересоваться я, положив ногу на ногу. Слишком проголодавшийся к нашему приходу, Паук явно не спешил заговаривать первым. - Я имею в виду, почему ты остался в Вермонте и охотишься именно здесь? Ты ведь давно мог сбежать…
        Ритуальный атам царапнул бедро под кардиганом, но я старалась вести себя естественно и максимум косилась на Коула, вслепую печатающего сообщение Морган в кармане. Не произнося ни слова, я зажгла наши метки оранжевым и тем самым притормозила его. Связь атташе лучше любых слов.
        Если Морган явится до того, как мы найдем детей…
        - Хороший вопрос, - промурлыкал Паук, раскрутив одно из детских сердечек на своем обсидианом когте перед тем, как положить его на язык. - Нам здесь нравится. Здесь слабый ковен. Там, в других краях, ковены сильны… А в Вермонте лишь маленькая ведьма. Проще… Безопаснее… И много детишек можно поймать!
        - Тогда почему ты согласился на встречу? Мог бы просто убить нас…
        Паук застрекотал, как кузнечик - я уже успела выучить, что так звучит его смех. Ферн же пнула меня под столом, ведь я сама подкидывала Пауку дрянные идеи. Но мне хотелось знать.
        - Неприкаянные… Другие ковены… - Паук наколол на коготь еще одно сердечко из миски и проглотил его, не жуя. - Анхель Де’Траст был Верховным. Анхель Де’траст забыл себя, но кое-что еще помнит: другие ковены любят занимать территорию. Где свободно, там и новые ведьмы. Нет-нет, мы не идиоты! Нам здесь не нужен ковен Шепота. Сильные… Властные. Маленькая ведьма лучше. Она делает свою работу, а мы просто едим. Все довольны. Все живут.
        - Но в Дуате ты пытался убить меня…
        - Царица угроза. Не маленькая ведьма. Есть маленькая ведьма - Царица становится сильнее… Больше нет. Больше никаких угроз. Хорошо, маленькая ведьма? Ты же за этим пришла, да? Перемирие. Кормление… И мы уже наелись. - Паук резко отодвинулся от стола, уперев в него когтистые лапы, и зарычал: - Но все еще хотим особенное блюдо! Где оно? Маленькая ведьма обещала!
        Коул непонимающе повернулся ко мне, но я боялась смотреть на него, поэтому смотрела лишь на Паука, когда говорила:
        - Твое особенное блюдо здесь.
        - М-м… Ты не врешь. - Паук поднял к сплетенным головам свой прижжённый палец с отсутствующим когтем и облизнулся. - Мы чувствуем твою правду… И ее запах. Запах боли. Но почему же не видим?
        Ферн метнула на меня испуганный взгляд. Она догадалась обо всем даже раньше, чем я шепнула «Retrorsum», заставляя облик Тюльпаны слезть с нее кожурой. Стоило этому случиться, как все пять голов, забыв о прочих угощениях, синхронно повернулись к Ферн, представшей перед ними во всей красе.
        - Вот она, - сказала я. - Твоя Фернаэль.
        Ферн подорвалась со стула и, опрокинув его, бросилась бежать. Не собираясь давать ей фору, Паук встал на дыбы и, издав душераздирающий вой, сиганул через весь стол следом. Однако я остановила их обоих: одной рукой поймала Ферн в невидимую сеть, заставив запутаться в собственных ногах и завалиться между зрительскими рядами, а другой выставила барьер, отгораживающий ее от Паука. Тот ударился о невидимую стену и, отброшенный назад к столу, вновь зашелся криком.
        - Спокойно! - воскликнула я, держа руки вытянутыми, чтобы не позволить чарам соскользнуть. - Мы ведь договаривались. Я привезла тебе Фернаэль, а ты должен вернуть детей!
        Паук заскребся об уплотненный воздух, облизываясь от вновь пробужденного голода, наседая на мои чары и силясь добраться до Ферн. Та лежала навзничь, парализованная, и стоило мне скрестить пальцы, как скрестились ее руки и ноги.
        - Сучка! - завопила Ферн, найдя силы повернуть голову, чтобы посмотреть мне в лицо. Медовые волосы упали ей на лоб, голубой ободок скатился, а серые глаза, как отражение моих, слезились и пылали. - Я тебе не прикорм, поняла меня?! Не смей!.. Пожалуйста…
        Коул и Сэм вскочили следом, но не сдвинулись с места. Оба смотрели на меня, приоткрыв рты, и мне стоило величайших усилий проигнорировать это. Задыхаясь от необходимости концентрироваться сразу на двух заклятиях, я медленно обошла стол и очутилась к Пауку лицом к лицу по другую сторону барьера.
        - Дети, - повторила я как можно мягче. - Где они? Скажи нам, и я отпущу Ферн. Ты же знаешь, я не вру.
        Казалось, при виде Ферн те зачатки разума, что еще оставались у Паука от Тимоти Флетчера, окончательно атрофировались. Он мог лишь исходить слюнями, мысленно обгладывая ее кости, и рычать, преисполненный затаенной ненавистью. Должно быть, Ферн действительно допекла его своими приказами, раз он так быстро сдался: отпрянул от невидимой стены, переполз к одной из металлических конструкций под куполом и послушно дернул за рычаг.
        - Забирай детей. Отдай Фернаэль!
        Я запрокинула голову: там, под куполом, было закреплено несколько подъемников с канатными дорожками. Лишь когда рычажок сдвинулся и эти подъемники поехали вниз, я увидела, что это не что иное, как переоборудованные клетки. Из них не доносилось ни звука, но стоило клеткам повиснуть над землей, как я разглядела между прутьями чьи-то всклоченные черные волосы и несколько пар заплаканных глаз.
        - Господи, - выдохнул Сэм, пряча «Глок» в кобуру, чтобы открыть клетки и освободить до смерти перепуганных малышей.
        Моя метка под рукавом незаметно мигнула оранжевым: пора. Коул сунул руку в карман пальто и одним нажатием отправил сообщение, прежде чем кинуться на помощь Сэму: тот никак не мог сладить с замком. Паук не обращал на них никакого внимания, лишь метался вдоль барьера, перебегая с места на место в нетерпении, дожидаясь, когда он будет снят. Я знала, что не могу удерживать его вечно, но мне нужно было убедиться…
        Наконец-то замок на клетках лязгнул, не выдержав напора детективов, и покатился по земле. На свет тут же показалась детская макушка, а затем еще одна и еще. Все как один в мокрых штанишках, расцарапанные и в запекшейся крови. Никто не говорил, даже не плакал: они только дрожали и цеплялись за руки Сэма и Коула, пока те вытаскивали их друг за другом. Одному было на вид лет семь, другому десять, третьему точно не больше пяти… А последний, лет восьми, и вовсе не мог ходить. Только всхлипывал, тихо зовя маму, но успокоился, как только Сэм поднял его и прижал к себе.
        - Все хорошо, - попытался успокоить он мальчика, растирая сгорбленную спинку. - Сейчас я выведу вас отсюда. Эй, Коул, там еще один, кажется…
        Коул послушно заглянул в соседнюю клетку, но тут же отшатнулся от нее, инстинктивно схватившись за свой навахон. Из клетки что-то выпало и загрохотало… То была куча костей с ошметками свисающего мяса - тоже ребенок, но без рук, без ног и, кажется, даже без головы.
        - Простите, не удержались, - застрекотал Паук насмешливо, пожимая тем, что отдаленно напоминало его плечи. - Вы ехали слишком долго. Но четверо детишек ведь у вас, верно?.. Так отдай Фернаэль! Нам надоело ждать!
        - Мне тоже надоело, - прошептала я и быстро окинула взглядом арену, ища хотя бы намек на золотое свечение Морган. Сэм уже подталкивал детей к выходу, заставляя их бежать по цепочке на улицу, а сам замыкал ее, держа на руках мальчика, бьющегося в истерике. Коул прикрывал их, обнажив навахон, и, когда дети уже миновали зрительские скамьи, я отпустила барьер.
        И Ферн отпустила тоже.
        - Беги! - крикнула я ей, а следом закричала еще громче: - Anweledig!
        Рты Паука раскрылись так широко, что порвали щеки, а языки вывалились наружу. Он прыгнул, но рассек пальцами лишь пустоту вместо лежащей на земле Ферн. Чары невидимости сделали свое дело, а поднятый Пауком ворох песка с арены скрыл следы ее побега.
        - Ты обещала нам! - завопил Паук, развернувшись ко мне и выпрямившись, а оттого почти задев головами потолок шатра. - Ты заключила сделку!
        - Боюсь, ты что-то перепутал, - сказала я, шагнув к нему навстречу. - Верховная ведьма не заключает сделок с диббуками!
        - Ах… Вот, значит, как. - Его голос, напоминающий жужжание насекомого, исказился. Я затаила дыхание, уловив в нем знакомый акцент, хриплый мужской голос, похожий на тот, что пел из проигрывателя. Этот голос был человеческим в той же мере, что и бесчеловечным - он принадлежал Анхелю. - Ты пожалеешь, маленькая ведьма!
        С этими словами Паук перевернул одной клешней стол и, перелетев через меня, бросился к выходу. Но не для того, чтобы сбежать, нет. Коул взмахнул навахоном, пытаясь перехватить его, однако тварь, какой бы гигантской она ни была, оставалась удивительно проворной. Паук даже не заметил, что лезвие рассекло его брюхо - то быстро срослось, а сам Паук прорвался вперед и очутился за спиной Сэма.
        - Кости-кости, леденцы!
        Детский визг. Брызги крови. Трое ребятишек успели выскочить из шатра в тот момент, когда Сэм развернулся и вскинул «Глок» свободной рукой, защищая их. Но Паук точно знал, куда метит: метровые костлявые руки вцепились в плачущего мальчонку, что висел на шее Сэма, и притянули его к себе. Сэм принялся палить в безобразное многоликое чудище из пистолета, но удержать мальчика не сумел. Паук пронзил ребенка лезвиями, а затем две его центральные головы раскрыли рты широко-широко. Лезвия вновь дернулись, разрезая тельце пополам, и мальчик скрылся в обоих ртах сразу. По кусочкам.
        Сэм так и застыл с протянутыми руками. По его лицу бежали кровь и слезы.
        - Ням-ням, - проурчал Паук, потирая клешнями брюхо, на котором прибавилось еще одно кричащее лицо.
        Тело сделалось ватным, но я действовала по инерции: вскинула руку с криком «Hordos!» и выкрутила мышцы твари в агонии. Но как прежде он уже не визжал. Даже не извивался. Только выл, стоя на месте, пока в конце концов не пересилил мое заклятие и не перестал его ощущать. Паук не просто питался детьми - он насыщался ими.
        Одной мне с ним действительно было не справиться… Но, к счастью, одна я уже и не была.
        - Tenebrae in Duat! - закричал Диего откуда-то извне, и тент купола порвался.
        Тюльпана вошла через проделанную дыру самой первой. В одной ее руке дымился пучок полыни, а в другой коптилась черная свеча, капая воском на окровавленный песок. Золотое свечение выстилало ей путь к арене, но вовсе не она была его источником, а Морган, что шествовала позади. Это свечение согревало воздух и колыхало весь шатер. Диего вошел последним, и песок под нами стал еще краснее от той крови, что бежала по его рукам, собственноручно изрезанных атамом.
        Ни Джефферсона, ни Зои с Исааком видно не было, но, чтобы застать Паука врасплох, было достаточно и их троих. Сэм наконец-то очнулся и бросился на улицу за остальными детьми, чтобы спрятать их в машине. Морган же запрыгнула на верхнюю скамью, сбросив с нее цирковое барахло, и окинула взглядом сцену. Стоило ему пересечься с оскалом Паука, как ее янтарный свет померк… И вспыхнул иссиня-рубиновым, как последние всполохи заката.
        - Ты!
        Паук закрутился, как юла, снося длинными клешнями все на своем пути, а затем резко застыл напротив Морган. Несмотря на свои внушительные размеры, он глядел на нее снизу вверх: та стояла на самом краю амфитеатра и смотрела так, что даже мне хотелось упасть на колени. Тем временем Коул уже оказался возле меня, вытягивая навахон, готовый пресечь любую атаку. Тюльпана двинулась в противоположную сторону, а Диего замер у проигрывателя, разломанного Пауком в приступе ярости. Так демон оказался окружен со всех сторон - буквально в центре невидимого круга. Ферн тоже замыкала его, хоть и пряталась за скамьей с армейским ножом в руках: чары невидимости уже рассеялись.
        - Ц-ца-р-рица, - произнес Паук, выдавливая из себя букву за буквой вместе с потоком зловонной черной жижи, фонтан которой выстрелил в сторону Морган, но не долетел - слишком высоко. Зато те скамьи, куда жижа все-таки попала, принялись с шипением таять от кислоты. - Ты умерла! Ведьма не могла соврать мне…
        - Одри и не врала, - отозвалась Морган холодным, металлическим голосом. Руки ее свободно висели вдоль тела, но это не мешало магии клубиться между ее пальцами, треща, как электричество. - Я умирала, точнее говоря, меня убили. Не самый приятный опыт, зато хороший урок. Ну и кто теперь сопливая девчонка, а?
        Все лица, из которых было склеено туловище Паука, смотрели на нее вместе с безглазыми головами. Это было поистине ужасающее зрелище - тварь из самой преисподней, ворсистая, сплетенная из тьмы, с выпирающими изнутри костями и серой кожей в складках. Паук бросился к Морган, карабкаясь по скамьям вверх и поднимая за собой гору щепок, но все, что ей нужно было сделать, чтобы остановить его, - это захотеть остановить.
        Паука отбросило назад, перевернуло на бок посреди арены, как неповоротливого жука, а затем Диего вскинул руку и стиснул изрезанную ладонь, заставляя кровь закапать сильнее.
        - Tenebrae in Duat! - повторил он, поднимая в воздух красное москитное облако вместе с песком.
        Будто живое, оно налетело на Паука и пригвоздило того к земле, а осев, растеклось вокруг чернильными кляксами. Они оформились, вытянулись, как ростки, и обрели форму осьминожьих щупалец. То был Амат - чудище Дуата. Набросившись на Паука, щупальца скрутили все шесть его рук и длинные шеи. Тюльпана довершила пленение, читая одно из древних заклинаний Шепота, что я видела в главе Авроры - «Колыбельная Барбаса». Оно погружало сон, полный кошмаров, но на Паука, сочащегося силой, действовало лишь обездвиживающе.
        «ЗАКОНЧИ ЭТО! ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС!»
        - Здесь и сейчас, - вторила я, вынимая из-за пояса ритуальный атам. - Держите его!
        Несмотря на то что туловище и руки диббука были зафиксированы, он все равно сопротивлялся, отрастив еще несколько клешней, на которые сил Амата и Тюльпаны уже не хватило. Клешни молотили по земле, пытаясь сбить нас с ног, но Коул ловко парировал клинком каждый его выпад, не давая дотянуться ни до кого. Эта битва была бессмыслена - Паук непрерывно регенерировал, но как сдерживание вполне годилась.
        Сбросив пальто, я вскочила на скамейку и, оттолкнувшись, запрыгнула Пауку на спину. На ощупь серая кожа оказалась липкой и холодной. Мои ладони продавливали выпирающие детские лица, и я зажмурилась, чтобы не видеть, как карабкаюсь вверх прямо по ним и топчу детские души. Позвоночник Паука походил на горный массив: костяные гребни и позвонки торчали, как отвесные скалы, давая мне опору. Приходилось быстро-быстро перебирать руками, чтобы остаться незамеченной и не соприкоснуться с таинственной тьмой, циркулирующей под Пауком точно волны.
        - Давай, Морган! - услышала я крик Диего, когда Паук, озверев, вдруг начал подниматься на ноги.
        Нет, все-таки он заметил.
        Во рту растекся медный привкус: кажется, я прикусила себе язык, когда Паук подпрыгнул, пытаясь сбросить меня, как бык на родео. Я вонзила ритуальный атам ему в спину, нечаянно соскользнув с гребня. Лоскуты из тьмы встрепенулись, поползли вверх, собираясь в панцирь, но затем зашипели и стекли обратно вниз. Что-то мешало Пауку рассыпаться на тени и сбежать, как он делал это прежде, и это «что-то» несло за собой шлейф кленового сиропа, праведного гнева и дикой магии, что звалась Хаосом.
        Морган вскинула ладони, и Паук снова рухнул наземь, истошно вереща.
        «ПРИСТУПАЙ!»
        Я выдернула атам из плоти, но почему-то та не срослась, как обычно. Тогда я воткнула нож еще раз, уже повыше, и подтянулась вверх, чтобы занять устойчивое положение. Сверху Паук казался даже больше: одна лишь его спина была размером с крыло самолета! Усевшись ровно между костяными гребнями, я сконцентрировалась. Рукоять атама горела в ладони, раскаленная магией, и, глубоко вздохнув, я чиркнула лезвием первую линию на пергаментно-тонкой коже.
        - Ты не сможешь убить нас! - крикнул Паук, когда я уже почти вырезала на нем элементаль воздуха - знак первой стихии первого дара.
        - Я и не собираюсь убивать тебя - я просто хочу сделать тебе больно, - ответила я и, разделяя треугольник чертой, сказала: - Poen!
        Лезвие ножа раскалилось. Вся боль, которую перенесла Ферн на ферме, впиталась в металл за это время. Вся соль, которой мы удобряли клинок по утрам, как делал ее отец, Маркус, чтобы усилить заклятие, снова покрыла его наростом. «Sibstitisyon - ритуал боли, - сказала мне Ферн. - Так заставь его вопить!»
        На миг Паук застыл, будто потрясенный тем, что вообще способен испытывать такое - мучения, соизмеримые разве что с теми, которые он причинял невинным детям. Я закончила сигил воздуха и снова вонзила в Паука нож, даже не думая останавливаться. Лишь тогда он закричал - закричал тем самым человеческим голосом, в котором я вновь узнала Анхеля Де’Траста:
        - Прекрати! Остановись!
        Победно улыбнувшись, я продолжила вколачивать лезвие в уродливую податливую плоть. Та совсем не была похожа на тело Ферн, нежное и упругое, - кожа Паука прорезалась легко, как настоящая бумага, для этого хватило бы и обычной швейной иглы. Кровь лилась вязкая и черная, как чернила, слишком долго простоявшие на морозе, и мешала видеть, куда вести нож. Но я давно отточила все движения до автоматизма.
        Еще три треугольника, и дар стихий полностью завершен. А затем…
        Метаморфоз, как индейский тотем, сплетенный из множества шумерских глифов. Психокинез, как семиконечная звезда, наложенная на три звезды поменьше. Ментальность, что напоминала Уробороса, символизирующего бесконечное течение мысли.
        Ферн была права: без ее обучения у меня бы ничего не вышло. Ведь даже с подготовкой я едва успела начать сигил пятого дара - прорицания, когда все снова пошло наперекосяк.
        - Четвертый лепесток! - позвал Паук. Он выгнулся, извернулся, но уже не для того, чтобы сбросить меня, а чтобы расплести пять своих шей и обернуться к девочке, возвышающейся над ним со скамьи. - Ты не сможешь спасти всех, Морриган! После меня будут другие. Хочешь знать, что за Черная Скверна в твоем пророчестве? Ты не защитишь ни смертных, ни своих детей. В конце концов, как можно защитить их от самой себя?
        Морган даже не моргнула в ответ - ее магия продолжила прижимать Паука к земле. Поняв это, диббук совсем отчаялся и вгрызся в те теневые щупальца Дуата, что цепями держали несколько его рук. Диего попятился, и ужас выбелил его лицо, когда Паук вдруг промычал с одним из щупалец во рту, удивленный не меньше нашего:
        - Это… это так вкусно!
        Щупальце с треском порвалось и скрылось в его прожорливой пасти. Тогда Паук принялся за следующее: пять голов одновременно вгрызлись в чернильные путы, и те принялись рваться, как нити.
        - Магия, - промурлыкал Паук, сыто улыбаясь. - Вкусная и питательная! Даже лучше детей! Маги-ия!
        Я похолодела. Паук просто… пожирал наши заклятия?
        Но это было не самым страшным. Куда страшнее оказались последствия: от проглоченных теней Дуата диббук вдруг забурлил, словно кипящий суп. Детские лица, из которых было сплетено его тело, начали выпирать так сильно, что натянули кожу, словно пытаясь вылезти наружу.
        А затем эта кожа порвалась.
        - Что за хрень?! - услышала я чей-то крик.
        Недаром Паук выбрал себе такое имя: как из паука семейства Lycosidae, из него внезапно посыпались жилистые твари размером с крупного мастифа и с теми самыми детскими лицами, натянутыми на костяные черепа, как маски. Вместо ног и рук - четыре пары ворсистых лап, а вместо рта - щелкающие хелицеры. Паук становился меньше по мере того, как исторгал из себя тварей, что рассыпались по арене и атаковали моих друзей. Вскоре все утонуло в звуках борьбы, звоне стали и выстрелах.
        - Назад!
        Сэм, спрятавший детей и вернувшийся в шатер, принялся отстреливать тварей из «Глока» на пару с Коулом, размахивающим навахоном. Метка горела оранжевым, как никогда прежде, будто могла прожечь руку до мяса. Тюльпана и Диего встали спина к спине, из последних сил сосредотачиваясь на Пауке, чтобы не дать ему подняться.
        Где-то сбоку полыхнул огонь. Что-то проворное и маленькое проскочило между ногами дерущегося Коула и принялось наматывать круги по сцене. Чем быстрее это существо бежало, тем больше колец огня образовывалось вокруг. Пламя сдерживало демонических жуков, не давая им расползтись, сбивая в кучу. Я сощурилась, пытаясь разглядеть существо, несущее за собой огонь. Серебряное, как навахон Коула, и с двумя цитринами на месте, где угадывались глаза.
        Это была саламандра. Зои?
        Выстрелы вдруг затихли, и я невольно обернулась, чтобы проверить, в чем дело. Сэм, прежде вышибающий тварям мозги со снайперской точностью, опустил пистолет. У него точно оставались патроны - он сжимал их в другой руке, - но почему-то Сэм остановился и замер как вкопанный. Глаза, которыми он смотрел на ползущего к нему жука, принадлежали уже не мужчине, а мальчишке - именно им Сэм становился, когда вспоминал свою мать Гвендолин.
        А напротив него стояла именно она.
        Детское лицо твари подернулось рябью и вдруг превратилось в женское - со светло-зелеными глазами, напоминающими болотные огоньки, и неестественно доброй улыбкой.
        - Ты что, не узнаешь меня, Сэмюэл? - произнесла тварь нараспев, перепрыгнув полосу огня и очутившись к Сэму вплотную. - Я приготовлю тебе на завтрак твои любимые бутерброды с жареным сыром!
        Сэм не мог пошевелиться, но, к счастью, это заметила не я одна. Морган, все еще возвышающаяся на скамье, испуганно ахнула, и ее золотое свечение озарило шатер так ярко, что почти ослепило меня. «Морган должна сосредотачиваться, - вспомнила я слова Авроры. - Если ее внимание рассеется…» Морган и сама прекрасно знала об этом. Глянув на остальных и убедившись, что никого другого, кто может помочь, рядом нет, Морган сделала выбор и позволила золотому свечению и дикой магии улечься. Вместо нее она призвала магию обычную, из моего гримуара. И, спрыгнув со скамьи, выкрикнула мое любимое:
        - Hellish dolor enigma!
        Окончание она, однако, придумала на ходу, но заклятие все равно сработало точно: тварь, чья челюсть уже щелкала у Сэма перед носом, резко вывернулась мясом наружу и разлетелась на кровавые ошметки.
        - Одри! - воскликнул Коул и одним движением отсек голову еще одному жуку. Весь заляпанный зловонной смоляной жижей, он увернулся от клешней Паука и прокричал снизу так, чтобы я услышала: - Прыгай! Их слишком много!
        Но я должна была закончить начатое. Должна…
        Однако едва успела вспомнить, как выглядит сигил прорицания, когда Паук окончательно выпутался из чар и выпрямился во весь рост. Я покатилась назад, не успев уцепиться за костяной гребень. Клешня Паука поймала меня за руку в полете и крепко сжала.
        Ритуальный атам упал.
        - Мы передумали, - проурчал Паук, извернувшись так, чтобы видеть меня, висящую над ареной, как над пропастью. - Мы не выпотрошим тебя. Мы дождемся, когда у тебя появятся собственные дети, и сожрем их, как и учеников «Арлингтона»! Как и всех детей Вермонта! Ребятишки с магией наверняка еще вкуснее… А сейчас отдай-ка нам наше сокровище, раз не отдала Фернаэль. В игре мы все-таки победили.
        Я не поняла, что именно произошло, и даже ничего не почувствовала. Паук сместил клешню так, чтобы сдавить ею мой палец, а затем резко дернул меня с себя и швырнул в тент с такой силой, что я едва не проделала в нем дыру.
        Голос Коула, звенящий в ушах. Звуки выстрелов и довольный стрекот. Когда я нашла силы поднять голову, то первым делом увидела пустую арену и раскуроченную арку, ведущую на улицу, - через нее явно вырвалось что-то очень, очень большое. Мельком осмотрев шатер и убедившись, что все живы, я лишь затем осмотрела и себя. Взгляд рассредоточивался, и мне пришлось поднести руку к самым глазам, чтобы увидеть - окровавленная, сломанная, она висела, как макаронина, а вместо безымянного пальца торчала бляшка кости. Все, что от него, оторванного, осталось, - это одна фаланга.
        - Одри!
        Болевой шок сделал свое дело. Я молча села, протянув изувеченную руку Коулу. Оторвав от своей рубашки лоскут, он принялся перевязывать обрубок кости, чтобы остановить кровотечение, уже пропитавшее и мою, и его одежду. Все это будто происходило не со мной: покачиваясь, я отрешенно наблюдала, как мой ковен добивает оставшихся тварей. Зои, вернувшись в человеческий облик, движением руки сбила огонь, уже вовсю коптящий тент. Исаак и Джефферсон, только-только добравшиеся до шатра, растерянно озирались по сторонам. Голова кружилась, боль начинала просачиваться в сознание, но все это можно было стерпеть. Стерпеть я не могла только свое поражение.
        - Где Паук? - озадачился Исаак.
        - Мы что, все пропустили?! - воскликнул Джефф и харкнул от злости, воткнув в землю тот самый клеймор Ксандрия, от тяжести которого у него на руках вздувались вены.
        - Поверьте, это к лучшему, - пробормотал Диего, пытаясь отдышаться. Сквозь его дырячую футболку просвечивал плоский живот с танцующими татуировками, а разбитый где-то в сражении нос булькал и хрипел. - Эти жуки, меняющие лица… Что это было?! Паук сожрал щупальца Амат! Он способен пожирать магию Дуата?!
        - Анхель - Верховный… Не обычный диббук, - напомнила Тюльпана, тяжело оседая на окровавленный песок. Белые волосы прилипли к ее щекам, горящим от усталости, а рядом валялась догоревшая свеча с бесполезной полынью. - Где нам теперь его искать? Зои?
        Тюльпана повернулась к ней, уже вовсю обрабатывающей ссадины Сэма, который сидел на одной из уцелевших скамеек и, держась за голову, лихорадочно повторял что-то о мальчике, которого не смог спасти.
        «Мы дождемся, когда у тебя появятся собственные дети».
        - Чего молчишь?! - взъелась Тюльпана, поднимаясь на ноги, когда ответа Зои так и не последовало. Гнев всегда придавал ей сил. - Разве ты не должна была предвидеть все это?!
        - Аура Паука похожа на ауру охотников. Она искажает. Чем больше он ест, тем хуже я его вижу, - парировала Зои спокойно. - По той же причине нас и разбросало по всему Нориджу при телепортации…
        - Так вот почему вы разделились и пришли так поздно, - догадался Коул, обернувшись вполоборота, пока перевязывал мне руку.
        Джефферсон коротко кивнул, все еще красный от злости.
        - Я оказался на какой-то свалке вместе с этим чудиком! - буркнул он, кивнув на Исаака.
        - Зато сберегли силы. Это ведь еще не конец, - сказала Зои и, наклеив последний пластырь Сэму на щеку, посмотрела на меня: - Верно я говорю, Одри?
        Все повернулись ко мне, и это наконец-то привело меня в чувство, как и руки отца, севшего на песок рядом с Коулом.
        - Ох, черт, выглядит паршиво… Зато теперь отсутствие конечностей - наша фамильная черта, - попытался пошутить Исаак, подставив свой металлический протез к моей сломанной руке без одного пальца. Лоскут рубашки Коула уже пропитался свежей кровью - та никак не хотела останавливаться. - Ты пыталась, милая. Ритуал Sibstitisyon…
        - Еще можно закончить!
        Я подняла глаза на Ферн, вышедшую из своего укрытия. На ней единственной не было ни крови, ни даже пыли. Я и не видела, чтобы она участвовала в сражении. Армейский нож в ее руке остался не запятнан, в то время как повсюду валялись внутренние органы, потроха неизвестных тварей и детские кости. Переступив через них, Ферн подошла ко мне вплотную.
        - Сколько даров осталось? - спросила она, и я ответила:
        - Четыре. Прорицание, некромантия, исцеление, сотворение…
        - Так вперед!
        - Кольца нет, - процедил Коул, глядя на Ферн исподлобья. Одна его ладонь растирала мои плечи, успокаивая не то меня, не то себя. - И пальца, между прочим, тоже!
        - Связь закреплена на Одри, а не на кольце или ее пальце? - раздраженно напомнила Ферн. - По тому же принципу работала клятва Джулиана не приближаться к ней. Он отрубил себе руку, на которую она была нанесена. На какое-то время это подействовало… Но клятва вернулась. И наказание за ее нарушение тоже. Так и с этим Invenire. Возможно, сейчас Одри не чувствует Паука, но почувствует совсем скоро. Нужно подождать час или чуть больше…
        «Мы сожрем их, как и учеников “Арлингтона”!»
        - Боюсь, у нас нет столько времени.
        Я медленно встала, опираясь на плечо Коула. Колени подгибались, и он придержал меня за талию, заметив это. Тряхнув золотым браслетом на запястье, я распустила по земле три чернильные тени, а спустя секунду те собрались в массивного черного кота со светящимися рубиновыми глазами.
        - Что ты делаешь, Одри? - прошептал Коул, когда я неуклюже взобралась Монтагу на загривок, любезно подсаженная его хвостом с сочащимся ядом скорпионьим жалом. - Ты же не собираешься…
        - Ферн права. Я больше не чувствую Паука, но это и не нужно. Я и так знаю, куда он отправился. И я его убью.
        Подняв с земли мой ритуальный атам в чешуйках запекшейся черной крови, Ферн подошла и вложила мне его в ножны в качестве своего одобрения. Я же закрыла глаза и, собравшись с духом, шепнула: «Adennill». Раздался хруст костей - я согнулась и едва сдержала вскрик, когда они вправились на место и срослись. Отрубленный палец это, к сожалению, не вернуло, но по крайней мере кровь остановилась.
        Посмотрев сверху вниз на Коула, пораженного моей прытью, я подмигнула ему:
        - Ты со мной?
        - Одри… Кажется, когда Паук скинул тебя, ты слишком сильно ударилась головой…
        - Возможно, но я все равно поеду за ним, Коул. Я хозяйка этих земель, так кто еще защитит их, если не я? Когда Паук доберется до «Арлингтона»…
        Коул побледнел:
        - Так он отправился в школу?!
        Я кивнула - и этого хватило, чтобы Коул, чертыхнувшись, уцепился за шерсть Монтага и взобрался следом. Шеду протяжно мяукнул, явно недовольный тем, что я решила использовать его в качестве ездового животного.
        Отстегнув с шеи Вестники даров, я перебросила их в руки обескураженной Морган.
        - Помнишь, как мы действовали в «Арлингтоне»? Как ты нашла меня? - спросила я, и Морган угукнула. - Сделай это снова. Используй Вестники. Они - твоя нить ко мне. А ты, Зои… - Я нашла ее взглядом в толпе, разодетую в красно-оранжевые юбки и платки под цвет глаз и того огня, что она могла высечь, как истинная саламандра из древних легенд. - В машине Коула мой рюкзак. Там же курильница. Возьми ее и…
        - Я знаю, что надо делать, Одри. Не волнуйся. Я обо всем позабочусь.
        Морган и Зои синхронно кивнули мне. Одна играла пальцами с моими Вестниками, уже надев их на шею, чтобы не потерять, а вторая втихаря играла с самим будущим. Я же похлопала Монтага по боку, вспоминая свой единственный урок верховой езды, преподанный Коулом на ферме Гидеона, и направила его к выходу из шатра.
        - Держись крепче. Слышала, шеду быстрее машины, - сказала я, немного повеселев - не то от пережитой боли и всплеска адреналина, не то от того, как крепко Коул сжался вокруг моей талии.
        - Гораздо быстрее, - мяукнул Монтаг горделиво и, в один прыжок перескочив всю арену, очутился на улице, доказывая это.
        Прежде чем мы втроем помчались в сторону школы «Арлингтон», я обернулась и увидела, как Исаак, выругавшись, хватается за свои проклятые часы. Раздался лязг завертевшихся шестеренок. Морган возникла перед его носом, тараторя что-то о командой работе и том, что Одри точно знает, что делает.
        Да, я действительно знала - я собиралась убить грязного демона любой ценой!
        XIV. Ритуал
        Полосы заката на персиковом небе напоминали царапины от кошачьих когтей. Монтаг оставлял на земле точно такие же борозды. Он не бежал, а летел через лес Нориджа, преодолевая километр за километром. Вермонт как самый зеленый штат США иногда становился просто непроходимым: кленовые деревья толкались с елями, и меня успело порядком укачать, пока Монтаг лавировал между ними. Солнце уже садилось, и в лесу сгущались сумерки, но шеду легко ориентировался в темноте, играючи преодолевая поваленные деревья и ямы. Рубиновые глаза горели ярче факелов, а звериный инстинкт упрямо вел его вперед. Кажется, погоня за демоном-убийцей даже доставляла Монтагу извращенное удовольствие: как и я, он чувствовал себя хищником на охоте.
        - Паучок-паучок… Оторву тебе все восемь ног, - мурлыкал Монтаг веселую песенку, водя носом по воздуху. - Я его чую!
        Он ускорился, и меня резко качнуло вбок. Пригнувшись к холке, чтобы голые ветви деревьев не выкололи мне глаза, я оглянулась через плечо на Коула.
        - Что именно ты планируешь делать? - громко спросил он, перекрикивая свист ветра в ушах. Его руки стискивали мою талию, а на поясе подпрыгивал сложенный навахон, когда подпрыгивал Монтаг. На лезвии еще красовались ошметки серой плоти и тошнотворная гниль.
        - Перехватим Паука раньше, чем он доберется до «Арлингтона», - ответила я, сосредоточив взгляд на ночи, собирающейся вокруг, надеясь вот-вот высмотреть в ней пять уродливых голов или костяные гребни спины, сплетенной из детских лиц. Даже выплюнув из себя с дюжину «детенышей», Паук оставался достаточно большим, чтобы его нельзя было не заметить.
        Коул прижался грудью к моей спине, делясь теплом, - в спешке мы даже забыли прихватить верхнюю одежду.
        - А дальше что?
        - А дальше мы задержим его, пока Морган не приведет остальных. Они снова схватят гребаного демона, и я закончу этот чертов ритуал!
        Коул над моим ухом задумчиво хмыкнул:
        - Сойдет. По крайней мере, тот твой план с Ферн на Самайн был гораздо хуже.
        Я криво улыбнулась, жалея, что не могу поцеловать Коула или стукнуть его по темечку, при этом не свалившись на полном ходу. Сместив одну руку с талии мне на запястье, Коул аккуратно поправил лоскут окровавленной ткани, обвязанный вокруг ладони, и я поморщилась. Дар исцеления смягчил боль, но не убрал до конца, поэтому при малейшем движении она посылала электрические разряды через все тело. Радуясь тому, что игра на скрипке сделала из меня амбидекстра, я поправила на поясе ритуальный атам и прислушалась к хрусту веток под кошачьими лапами. Пока спустя пять минут к этому звуку не присоединился еще один…
        - Одри, смотри!
        Впереди нас скользила бесформенная тень. Это был уже не просто хруст веток, а хруст целых стволов - Паук буквально косил лес, и клены ломались, как зубочистки, падая друг за другом. Монтаг едва успевал отскакивать и уворачиваться. Когда мы подобрались достаточно близко, я сумела разглядеть четыре сигила на спине диббука. К моему великому облегчению, они все еще кровоточили и не заживали: последствия Sibstitisyon оказались демону не по зубам.
        Паук, кажется, не замечал нас, севших ему на хвост. Он мчался напролом в сторону «Арлингтона», как я и предполагала - настолько одержимый голодом, что был готов сокрушить целые города, встреться они ему на пути. Больше никакой осторожности. И никаких забав. Паук точно знал, кто его цель - невинные дети, которые уже наверняка готовились к отходу ко сну, даже не подозревая о том, что грядет к ним. Он двигался так быстро…
        Но Монтаг был быстрее.
        Издав низкое утробное рычание, Монтаг оттолкнулся от земли и буквально перескочил последние сто метров, разделявших нас с Пауком. Теперь мы бежали бок о бок, и угольная шерсть Монтага на боках почти щекотала кокон из тьмы, что нес Паука вперед, растекаясь по земле все дальше и дальше, как река. Лишь тогда пять безглазых голов повернулись к нам, и Коул немедленно вскинул навахон одной рукой.
        Чирк!
        Разложенный в движении, навахон отрезал одну из голов, и та покатилась по земле. Паук зашелся ревом, подняв в небо стаи птиц, дремлющих на верхушках деревьев, но не остановился. Вместо этого он резко подался вправо и столкнулся с Монтагом.
        - Коул! - вскрикнула я, цепляясь пальцами за холку шеду, чтобы удержаться.
        Монтаг вильнул в сторону, пытаясь уйти из-под удара, и Коул сорвался. Его рука, скрутившая в кулак край моего свитера, разжалась, а сам он улетел в колючие заросли, ударившись о дерево спиной.
        Монтаг ловко проскочил под вынырнувшими клешнями верещащего Паука и, затормозив, перегородил ему путь, предупреждающе скалясь. По моим подсчетам, мы остановились в самом сердце леса под Честером - маленьким городком на полпути к «Арлингтону». Деревья выстраивались вокруг забором, но Паук за считаные секунды расчистил местность, пока метался вправо и влево в агонии, пытаясь отрастить новую голову. Черная кровь хлестала фонтаном, заливая грязно-коричневый снег, а клены продолжали скрипеть и падать. Уже спустя пару минут непроходимая чаща превратилась в опушку - вокруг лежали раскуроченные деревья, и лишь чудом Коула не придавило одним из них. С бешено колотящимся сердцем я смотрела на то, как он выползает из снега и, отряхиваясь, судорожно ищет выпавший навахон: тот затерялся где-то в сухих гниющих листьях.
        Вскинув руку, чтобы в случае чего защитить Коула, я сосредоточилась на Пауке. Он наконец-то успокоился, вновь начав регенерировать, и замер напротив меня с тяжело вздымающейся грудной клеткой и четырьмя парами рук. Те из них, на которых виднелись человеческие пальцы и обсидиановые когти, уже тянулись ко мне, пока Паук медленно подползал, окутав своей тьмой весь участок леса.
        - Маленькая ведьма, - прошипел он, и я вдруг заметила свое жемчужное колечко, вращающееся на одном из его когтей, поддразнивая. - Шустрая. Как ты нашла нас без него?
        - Люди предсказуемы. Даже ты, Анхель Де’Траст.
        Паук склонил головы вбок. Лица на них пошли складками и морщинами, рты изогнулись, а змеиные языки заскользили между зубов, облизываясь. Вдруг в его другой руке что-то сверкнуло…
        Мой ритуальный атам! Черт!
        Шарить руками по собственному поясу, ища его в ножнах, было бессмысленно: наверняка он выскочил, когда Коул упал, потянув меня за пояс. Все, что мне оставалось, - это беспомощно взирать на то, как Паук плавит атам в своих ладонях, извергнув на него кислотную рвоту.
        - Я все равно не отпущу тебя, - произнесла я. - Все закончится здесь и сейчас.
        - М-м… Это тоже правда, - промурлыкал Паук в ответ, подняв коготь, на основании которого сидело мое жемчужное кольцо. - Кости-кости. Леденцы. Попробуйте убить меня, глупцы!
        Паук оказался рядом быстрее, чем я успела моргнуть. Монтаг был моим шеду - пускай и непутевым, но ему не нужны были слова, чтобы чувствовать меня и защищать так, как не мог защитить ни один человек. Поднявшись на задние лапы, он сбросил меня в невысокий сугроб, а сам вцепился в Паука всеми зубами и когтями. Хвост с ядовитым скорпионьим жалом метнулся вперед, тараня диббука снова и снова, но тот словно ничего не чувствовал. Четыре его головы (пятая только начинала прорастать и округляться) тоже принялись вгрызаться во взъерошенную черную шкуру.
        Монтаг рычал, но в какой-то момент рык этот оборвался, и вместо него я услышала протяжное мяуканье, преисполненное боли.
        - Нет! Не трогай его! - воскликнула я.
        Кусочки, оторванные от Монтага, напоминали живые тени: они извивались, но затем исчезали у диббука во рту. Паук пожирал его точно так же, как чудище Дуата, и оттого начинал бурлить изнутри, снова набирая силу.
        - Вку-усно! - простонал Паук, обездвижив Монтага в четырех клешнях до хруста его ребер и вывалившегося из пасти языка.
        Я почувствовала, что задыхаюсь, но заставила себя вспоминать заклятие Шепота:
        - Реки иссохнут… Мрамор и гранит вместо крови…
        - Одри! - закричал Коул с другой стороны опушки, не дав мне закончить. Уже придя в себя, он пытался безопасно обойти Монтага и Паука, старающихся перегрызть друг другу шеи. - Назад! Осторожно!
        Я услышала вой, похожий на волчий, и лес затрещал, будто складывался пополам. Те деревья, что надломил Паук, окончательно сломались под натиском Исаака, влетевшего на опушку черным облаком. Коул чудом проскочил под ним и, повалив меня наземь, закрыл собой от летящих щепок.
        Значит, мне все-таки не показалось - тогда в шатре Исаак действительно призвал часы и бросился за нами с Коулом в погоню. Очевидно, он передвигался почти так же быстро, как мы, раз успел прийти на помощь раньше остальных. Тьма укутывала его плащом, нарядив в белую шаманскую маску с черным мехом и змеиной кожей, которой были затянуты прорези для глаз. Это было поистине удивительное зрелище - сражение двух диббуков, когда Исаак, оттолкнув Монтага, занял его место.
        Паук внезапно попятился, а множество ртов сложились в форму серпов, выражая недоумение. На его фоне Исаак выглядел почти жалко - в три раза меньше и с более человеческим силуэтом, словно простой человек, покрытый мороком. Но зато он был шустрым, приспособившись к образу демона за то время, что учился держать его в узде. Поднырнув под цепкими костлявыми руками и парой клешней, Исаак полоснул Паука по груди, заставляя черную, как деготь, кровь затопить подстилку из хвороста.
        Тем временем где-то в снегу мяукало искромсанное существо.
        - Монтаг! - опомнилась я, отодвигая Коула, чтобы доползти до промятого сугроба.
        Паук оторвал от Монтага так много, что тот съежился до размеров щуплого дворового кота. С проплешинами и слипшейся шерстью, он утыкался окровавленной мордой в снег и почти не двигался. Я села рядом и осторожно подтянула его к себе.
        - Он же восстановится? - спросил Коул дрогнувшим голосом, прижавшись к нам обоим.
        Я не смогла выдавить ни слова - только покачала головой.
        - Прости, - прохрипел Монтаг, ластясь к моим рукам. Кровь быстро пропитала пальцы, стоило мне погладить его по тощему боку. Удивительно, какой теплой и красной она была… Точно обычная, человеческая. - Все-таки из нас вышел плохой защитник.
        - Вовсе нет, - всхлипнула я. Горячий нос Монтага утешительно терся о мою раскрытую ладонь. - Ты прекрасный защитник! Жрешь, правда, много… Но я все равно люблю тебя!
        Он замурчал, как маленький моторчик, но звук этот был влажным и догорающим, как свеча… Нутро мое сжалось, однако я давно разучилась испытывать печаль. Любая потеря все еще разбивала мне сердце, но больше не вызывала слез - у Верховной ведьмы потери могли вызывать лишь ярость.
        Мои пальцы сжались в кулаки.
        - Одри… Исаак… Что это с ним?
        Я посмотрела на Коула: превозмогая боль в спине, тот поднялся на ноги и, вновь разложив меч, закрыл меня и Монтага собой. Лишь проследив за его испуганным взглядом, я поняла, в чем дело - Исаак проигрывал Пауку, но вовсе не физически.
        О нет…
        - Да-а, - промурлыкал Паук, вытянув свои головы к выбеленной шаманской маске. - Ты же хочешь этого - утолить голод. Мы все хотим… Так давай получим желаемое вместе!
        Вот почему Паук не нападал на моего отца все это время - с той самой секунды, как Исаак появился здесь, в лесу, защищая свою дочь и ее атташе, Паук лишь пятился и оборонялся. Он выжидал, когда же Исаак замедлится, когда станет полосовать его так редко и неохотно, что в конце концов замрет на месте… Теперь же Паук стоял к Исааку вплотную, так близко, что тот с легкостью мог бы вырвать ему сердце. Но Исаак больше не пытался драться. Он не хотел.
        «Аура Паука искажает все, до чего добирается», - сказала Зои, и в этом не было ничего удивительного. Запах детской крови… Рядом с тем, кто источает его, не устоит ни одна проклятая душа.
        Коул стиснул зубы и принял боевую стойку. Воротник его джемпера, порванный, разошелся почти до груди, обнажая острые ключицы с созвездиями родинок. В волосах запутались сухие листья и древесная кора, а щеки алели от усталости и царапин. Несмотря на все это и пережитое падение, Коул не собирался сдаваться. Через горящую метку моя магия перетекала в него, а вместе с ней текла и моя любовь, моя вера. Раньше нам действительно было достаточно быть рядом, чтобы победить любого врага… Но достаточно ли этого теперь?
        Звон дамасской стали и обсидиана. Два диббука, объединившись, синхронно напали на прирожденного охотника на ведьм. Не прошло и минуты, как лицо Коула затопила кровь.
        Я обещала Джефферсону, что с ним ничего не случится… Я обещала себе!
        «ПРИШЛО ВРЕМЯ САМОЙ СТАТЬ ЗАЩИТНИКОМ».
        Взгляд упал на золотой браслет, пока дрожащие пальцы нервно расчесывали шерсть Монтага между ушами. Демоны, что вселяются в человеческие тела… Демоны, что питаются ими…
        - Монтаг, - тихо позвала я, наклонившись к нему, почти бездыханному. Рубиновые глаза с трудом приоткрылись, фокусируя взгляд на моем лице. - Ты когда-нибудь сливался с ведьмой?
        Оказывается, Сэм не приукрашивал, когда говорил, что одержимость шеду похожа на худшее в мире похмелье: тебя колотит, знобит и тщетно пытается вытошнить. То, как Монтаг просачивался внутрь через рот и нос, вызывало кровавый кашель, а то, как он обживался внутри, подчиняя себе мои конечности, провоцировало судороги. Руки и ноги будто тянули за лески в разные стороны, и я чувствовала себя куклой, которую набивали чем-то колючим и… демоническим. Оно росло внутри, защищенное моей плотью, питающееся ею и моей энергией, а потому получившее шанс на спасение. Я же в обмен получила силу.
        С губ закапала моя собственная кровь. Она же застила мне глаза, залив все красным цветом. Сквозь него я видела каждую травинку, каждую каплю снега на своей обуви; чувствовала аромат хвои, запах стали, любимый мужской парфюм и вонь диббука; слышала то, как колотится у Коула сердце, гоня по венам адреналин, заставляя уворачиваться и сражаться, как в последний раз. Это было похоже на мое перевоплощение в норку - рефлексы оголялись, как нервы, а зубы заострялись. Буквально.
        Я встала с земли, и ноги больше не дрожали. В груди змеился жар - живой, трепещущий, он менял мою кожу и мои черты.
        - Только… только не все органы сразу! И не целиком, - процедила я сквозь резкий приступ боли, заставивший меня согнуться пополам. Мои внутренности будто взбивали миксером! Впрочем, почти так и было: Монтаг принялся пожирать их, дабы поскорее восстановиться, но послушно замедлил темп после предупреждения, чтобы ненароком меня не убить. Дар исцеления должен был успевать залечивать раны до того, как они станут смертельными. - Да, вот так… Хорошо. Тебе уже лучше, Монтаг?
        «ГОРАЗДО! У ТЕБЯ ТАКАЯ ВКУСНАЯ ПЕЧЕНЬ… НЕ ТО ЧТО У ЭТОГО РЫЖЕГО АЛКОГОЛИКА!»
        - Отлично. Значит, теперь мы…
        «РАЗДАВИМ ЖУКА, ВЕРХОВНАЯ!»
        Я улыбнулась, глядя на свои пальцы. Зачем нужен ритуальный атам, когда есть кошачьи когти?
        В моем теле было слишком много магии, чтобы демоническая сущность смогла трансформировать его, как трансформировала Сэма. Зато оно окрепло, стало гибче и проворнее. Я тронула кончиком языка свои новые клыки и, сузив глаза-рубины, бросилась вперед.
        Оказывается, наличие когтей существенно упрощает жизнь: вонзив их Пауку в спину, я легко оттолкнулась и взлетела вверх, запрыгивая между гребней. Прежде атакующий Коула на пару с Исааком, он отвлекся. Его разъяренный рев стал усладой для моих ушей, как и проклятья с угрозами вырвать мне желудок, если я сейчас же не слезу. Когти резали куда легче атама - то же самое, что писать пальцами, только вместо красок под ними лилась черная кровь. Когти, серповидные, были острее титана и вдобавок сочились скорпионьим ядом. То, что нужно, чтобы причинить истинную боль!
        Прорицание. Око всеведения, созерцающее и таящее в себе столько же тайн, сколько было разгадано с его помощью. Всего несколько штрихов, и я закончила пятый сигил.
        Осталось три.
        - Шлюха Сатаны! - вскричал Паук, завертевшись волчком. - Я вырву тебе позвоночник!
        - Ты только обещаешь, - усмехнулась я и ойкнула, поразившись своему голосу - не человеческая речь, а мяуканье! Неудивительно, что Коул так ошарашенно косился на меня снизу, пускай у него и не было времени разглядывать меня особенно тщательно. Я отвлекла Паука на себя, но Исаак все нападал и нападал без устали. Коулу, залитому кровью, чьи раны я чувствовала через метку атташе как свои собственные, танцевал между деревьями с навахоном наперевес, отчаянно парируя каждый удар.
        Я хотела ему помочь, но сейчас моя лучшая помощь - это довести дело до конца.
        - Не отвлекайся, Одри! - выкрикнул Коул вдобавок, уводя Исаака на другой конец опушки, чтобы разделить его с Пауком. - Я справлюсь. Добей эту тварь!
        Меня не нужно было просить дважды.
        Сигил некромантии напоминал череп, проеденный двумя змеями, - круг с распускающимися внутри узорами. Он лучше всего олицетворял быстротечность человеческой жизни, искусство смерти и умение балансировать на границе между тем и другим. Я уже закончила шестой дар, даже не замечая попытки Паука сбросить меня, кидаясь на деревья, когда из леса вдруг раздалось:
        - О, золотая империя! Чуме отвори свои двери. Обещаю, она излечит - не тело, но душу, которую власть и богатства калечат.
        То было пение сразу двух голосов - монотонное, как молитва, на древнем германском языке, который я понимала лишь благодаря тому, что давно выучила эту песнь наизусть. Она была написана на пятнадцатой странице главы Шепота.
        - Богов здесь нет и не растет зерно. Империя из золота сгинула давно!
        Я обернулась, не в силах поверить: это пришла Тюльпана, но не одна - плечом к плечу с ней шествовала Аврора. Голоса их, слитые в унисон, иссушали, как жажда в пустыне, и покрывали каменным обездвиживающим налетом, как хворью. Самое красивое проклятье, что мне доводилось слышать. Я не знала, почему Аврора поменяла свое мнение и пришла нам на помощь, но мысленно призналась ей в любви, когда она стукнула своей тростью-зонтом о землю и подкосила Паука, заставив упасть и наконец-то дать мне передышку от его кувырков.
        Диего шел следом, как всегда, что-то бормоча на латыни. В это время черные знаки жили на его теле собственной жизнью, меняя формы. С той же стороны светили фары его мотоцикла (неужели он ехал через весь Вермонт на нем?!). Морган, впрочем, озаряла лес гораздо ярче: она будто несла вместе с собою рассвет, и при одном лишь взгляде на нее Пауку стало больно - он заскулил и пригнулся к земле, но не для прыжка, а в вымученном поклоне.
        - Исаак, приди в себя! - донесся крик Коула откуда-то из-за деревьев.
        Морган вздрогнула и, обернувшись на Исаака, продолжавшего упрямо бросаться на Коула, кинулась к ним.
        Зои тоже была здесь: она держалась в тенях надломленных кленов рядом с Сэмом. Желтые глаза затянуло бельмом, а губы беззвучно двигались, предсказывая и координируя, как она делала это раньше, когда самой нашей большой проблемой была парочка родственников-психопатов. Сэм страховал ее, стреляя из «Глока». Несколько метких пуль прошли через головы Паука навылет, отвлекая и не давая сосредоточиться.
        - Вы… Пожалеете… - выдавил он, пытаясь подняться.
        - Tenebrae in Duat!
        Голос Диего прорвался сквозь рокот боя и треск деревьев. Тени ожили под его ногами, отделились от кленов и заскользили к Пауку ожившими змеями.
        - Нет! - воскликнула я испуганно, едва не потеряв равновесие на спине диббука. - Нельзя! Вы что, забыли?! Он же…
        «ПИТАЕТСЯ МАГИЕЙ ДУАТА, - произнес голос Зои в моей голове. - ДА, ВСЕ ВЕРНО. ОН ДОЛЖЕН ЕСТЬ, ЧТОБЫ ДЕЛИТЬСЯ, А КОГДА ОН ДЕЛИТСЯ, ТО СТАНОВИТСЯ СЛАБЕЕ».
        Я успокоилась, пускай и не понимала до конца, что именно они задумали. Песня Авроры с Тюльпаной сделала Паука медлительным и неповоротливым, а Дуат, призванный Диего, вновь обездвижил его, как тогда в цирке. Как и ожидалось, Паук принялся рвать оплетающие его тени зубами и пожирать их, чтобы вырваться. В этот раз результат никого не застал врасплох: снова бурление под кожей, снова вытягивающиеся лица детей, прорывающиеся наружу и обретающие форму демонических насекомых. Снова бой. Правда, в этот раз насекомых было еще больше… Но зато Паук стал значительно меньше.
        Меня вдруг озарило.
        Силу Пауку давали человеческие жертвы - дети, но лишь поглощенная магия Дуата позволяла ему преобразовать эту силу в прислужников. Значит, даже тонна съеденной магии ничего не даст ему, если он выплюнет из себя все детские души без остатка. Следовательно, наша цель…
        «ИЗВЕСТИ И ОПУСТОШИТЬ».
        - Продолжайте! - крикнула Зои.
        Диего повторил заклятие громче, призывая все больше и больше теней взамен новых. Кровь бежала у него из носа, огибая рот и капая на подбородок, а волосы стремительно белели - вся магия уходила в Дуат и не возвращалась. Но, как и остальные, Диего не был намерен останавливаться.
        - Muerte te esta matando! - прозвучало откуда-то издалека на испанском, и только тогда я заметила, что на поясе юбки Зои висит слабо дымящаяся бронзовая курильница.
        В черной рубашке с косой смоляных волос, украшенных медными бусинами, Хоакин перелетел ворох поваленных деревьев и, подняв трость с вороньим набалдашником, очертил в воздухе круг. В тот же момент Коул, бодающийся с дюжиной ползучих тварей вместо Исаака, которого Морган уже заточила в прозрачную клетку, наконец-то смог присесть на землю и передохнуть: твари начали тлеть и загораться друг за другом, обращаясь в пепел.
        - Спасибо, - выдавил Коул, держась за ноющий бок.
        Хоакин фыркнул, отворачиваясь, но Эмиральда укоризненно цокнула языком. Белокурые волосы с клубничным отливом лежали у нее за спиной, распущенные. В легком хлопковом платье не по погоде и костяных украшениях, она неестественно выделялась среди зимы Вермонта - живое воплощение мексиканского лета. Внимательно оглядев поляну, Эмиральда ахнула, увидев Паука и то, что он представлял собой. Глаза-изумруды по-прежнему блестели, но в них больше не было безумия.
        - Помоги им, - сказала она Хоакину, отпуская его руку. - Я прикрою Луну.
        Луну?..
        Росчерк хлыста разрезал воздух и едва не задел меня, обрушившись на Паука откуда-то сверху. Я закрылась одной рукой и оттого покатилась назад, но успела вовремя вонзить когти в основание гребня и удержаться. В ночной темноте, что уже залила весь лес, как чернила, можно было разглядеть лишь сияние жемчужных волос и раскачивающиеся ветви. Я отлично помнила Луну - гибкую, воинственную, предпочитающую лазать по деревьям, как пантера, и охотиться вместо того, чтобы колдовать. Сейчас это было как никогда кстати: тело Паука быстро закровоточило тут и там. Покатились отсеченные хлыстом руки и даже пара голов.
        Со щелкающими челюстями и перекошенными лицами мертвых детей, извергнутые им демоны-жуки начали бросаться на всех подряд. Их обличья тоже менялись, как тогда в цирке, - стоило твари очутиться с тобой лицом к лицу, и она заглядывала в темноту твоей души, примеряя на себя все твои сокровенные страхи. Я заметила на одной из тварей лицо белокурого мальчика с голубыми глазами, а затем увидела, как ахнула и попятилась Тюльпана, едва не прервав песнь Авроры. Та вовремя дернула ее за локоть, приводя в чувство, и разрубила тварь своим зонтом - ее певучий голос при этом даже не дрогнул.
        Где-то там же мелькнуло лицо мальчика, которого Сэм не смог спасти в цирке, и даже лица моих сестер и братьев…
        «СОСРЕДОТОЧЬСЯ, ОДРИ!»
        В последнее время в моей голове жило слишком много чужих голосов, но этот голос, кому бы он ни принадлежал, был прав. Выпустив когти, я заставила себя не обращать внимание на происходящее вокруг и взялась за седьмой дар.
        Геометрические фигуры образовывали раскрытый цветок орхидеи. Шипы расходились по стволу, как солнечные лучи, а из острых ромбов складывались листья. Таким был сигил исцеления, и я закончила его.
        - О да! Вот это я понимаю, вечеринка! - услышала я задорный клич Джефферсона, наслаждающегося схваткой. - Ого… А толк от этой штуковины все же есть!
        Джефф крепко держал клеймор двумя руками и, вскинув его, загородился широким лезвием от подступающих тварей. Пять золотых звезд, нанизанных на терновую ветвь, зажглись, и свет их, янтарный, был таким же, как свет, источаемый Морган. Несмотря на то что меч выглядел древним, он и впрямь оказался острее бритвы - резал демонов, как масло… А еще отпугивал их. При виде клеймора твари пятились, приседали, и даже клешни Паука не могли дотянуться до клинка, безвольно обвисая вдоль тела при приближении клеймора. Какой бы силой меч ни обладал против ведьм, но против диббука и его порождений он явно действовал тоже.
        Крайне довольный этим, Джефферсон выставил клеймор так, что твари отразились в лезвии, как в зеркале, и, тем самым прижав их к земле, разрубил пополам.
        Однако жуки множились гораздо быстрее, чем он, Коул, Хоакин или Эмиральда с Луной успевали избавляться от них. Вскоре земля стала черной, затопленная демонической кровью. Как и обещал, Джефф держался от колдующих ведьм подальше и наворачивал круги вокруг Морган, по-прежнему удерживающей Исаака в клетке и пытающейся вернуть ему контроль. А еще он следил за Коулом… И, заметив, что тот не справляется, слишком измотанный, Джефферсон всадил клеймор в одну из тварей, а затем выдернул из-за пояса фалькату, с которой никогда не расставался. Замахнувшись, Джефф буквально швырнул ее через всю опушку, и та снесла демонических жуков, подбирающихся к Коулу, но все, чего Джефферсон удостоился в ответ, - это закаченных глаз.
        Сигил сотворения был самым сложным в нанесении, ведь брал от всех предыдущих даров понемногу: треугольные формы от стихий, пропорции от метаморфоза, вплетение рун футарка от психокинеза и ментальности, черты ока от прорицания, витиеватый орнамент от некромантии, цветочные символы от исцеления… И, конечно, сигил для защиты новорожденных по центру. Последний дар был самым объемным, точно полноценная картина, сложным и изящным в хитросплетении мелких деталей, а потому он требовал особой внимательности. Отвлекаться было нельзя, но…
        Сбоку что-то настойчиво мельтешило. Пять, а то и шесть тварей окружили тонкую фигуру в порванной одежде… Окружили Ферн.
        Я даже не заметила, что она здесь, - она потерялась в месиве дерущихся тел. Держа в руках меховой бурдюк, Ферн что-то расплескивала вокруг себя, кружась на одном месте, - нечто бурое и тягучее, как смола. Стоило каплям попасть на ползучих тварей, как они тут же замедлялись, начинали раскачиваться и пробивали лапами собственные грудные клетки, мгновенно кончая с собой. Я догадывалась, что в бурдюке Ферн плещется нэкрос - «нектар мертвецов» из трупного яда и белладонны, которым в Средние века ведьмы смазывали седла и фляги крестоносцев, чтобы отправить их на тот свет без лишнего шума. Должно быть, Тюльпана приготовила его перед выходом из дома - некрос был ее любимым рецептом после блинчиков.
        А теперь он служил Ферн единственной защитой от демонов. Тюльпане, Диего и Авроре, заставляющим Паука лежать подо мной смирно, было не до нее, как и остальным, зачищающим лес. Ферн оказалась предоставлена сама себе… А оттого - беспомощна и уязвима. Ведь содержимое курдюка все-таки закончилось.
        Я прервала сигил сотворения, убрав коготь, и ахнула:
        - Коул!
        Зажженная, метка передавала не только мои чувства, но и мысли. «Помоги ей, Коул!» Разрубив очередную тварь на две части, он бросился к Ферн, замызганный черно-бурой слизью… Но не успел.
        Вместо его меча на тварь, что уже повалила Ферн наземь и взобралась на нее сверху, опустилось острие копья, увитого виноградными лозами. Оно пронзило тварь со спины, а потом вспороло ей брюхо, когда Гидеон вытащил копье рассекающим взмахом. Затем он проделал то же самое и с другими жуками, весь взмыленный и взъерошенный, в одном зеленом свитере без куртки и с еловыми иголками, застрявшими в волосах. Его лицо, как всегда, ничего не выражало, но в глазах плескалось пламя - такое же изумрудное, как лето.
        Оглянувшись и убедившись, что тварей вокруг не осталось, Гидеон молча поставил шокированную Ферн на ноги и толкнул к дереву, безмолвно веля спрятаться. Затем он снова оглянулся и, заметив Коула, принялся прорубаться к нему. Они встали спиной к спине, прижались друг к другу, и я увидела, как Коул с облегчением улыбнулся. Наконец-то он дрался не против брата, а вместе с ним. Как и положено семье.
        Ритуал Sibstitisyon словно искажал само время: по моим ощущениям, оно застыло, но бой вокруг шел, и события с космической скоростью сменяли друг друга.
        - Исаак! Да что же это! - причитала Морган, прыгая вокруг прозрачной клетки, в которой Исаак скребся и выл, впервые не подчиняясь ее контролю.
        Близость к Пауку словно сводила его с ума, утаскивала обратно за край, едва он возвращался к своей человечности. Морган металась между ним и своими друзьями, отбивающимися от мелких порождений Паука, не зная, куда податься. От этого она стала похожа на раскаленную звезду: свет собрался у нее под кожей, окрасив ту в золото, и даже Аврора, занятая песней, занервничала, озираясь. Морган оказалась на грани.
        - Довольно! - воскликнула она, не стерпев, и голос ее разнесся по лесу так же далеко, как и золотое сияние. Я едва не свалилась с Паука, ослепленная, а сам он забился в конвульсиях, как и все остальные. Раздался звон стали - кажется, Коул, Джефферсон и Гидеон даже выронили оружие. Морган напоминала вспышку… Нет, это был взрыв! - Любовь… Только любовь… Спокойно, Морган… - Она бормотала себе под нос одни и те же слова, как мантру, и Исаак в клетке наконец-то присмирел, склонив голову вбок. - Все получится. Главное, помнить… Я есть любовь.
        Уже спустя минуту в клетке сидел не диббук, а обычный мужчина, прижимающий к груди металлический протез и выташнивающий желудочный сок от неудачного приступа одержимости. Закончив с Исааком, Морган повернулась лицом к битве и сосредоточилась, чтобы покончить с ней. Но не так, как тогда в Шамплейн, когда казнила Дария, - в этот раз она оставалась собой. Вот чему учила ее Аврора: действительно не Шепоту и не презрению к людям - она учила ее любви. А любить Морган всегда умела лучше, чем кто-либо из нас.
        Хоакин, пронзающий одну из тварей своей заостренной тростью, вскинул голову, изумленный. Все демонические насекомые, что были на поляне, обернулись к Морган и, забыв про других врагов, ринулись к ней, как светлячки на свет. Но, как и предупреждала Аврора, их было слишком много для той, чей контроль над дикой магией зависел от концентрации внимания. Потому я стиснула зубы, готовясь к худшему…
        - Мне жаль… - произнесла Морган, не двигаясь, пока между ней и целой сворой демонов не осталась жалкая пара метров. - Мне безумно жаль!
        Морган шагнула к ним навстречу, и несколько существ надели на себя лица Дария, воплощая ее кошмары. Тогда она закрыла глаза, но все равно сделала еще шаг - и все твари, которых породил Паук, растаяли, как дурные сны, даже не успев дотронуться до нее. Никаких заклятий и новых вспышек - только Морган, простившая саму себя. Это ее прощение и было великим девятым даром.
        Когда глаза Морган вновь открылись, поляна опустела, а на теле Паука не осталось ни одного детского лица - он стал такого же вида и размера, каким я впервые увидела его в заснеженном лесу «Арлингтона». Только лежал неподвижно, словно смирился с поражением, и пять его голов бессильно скалились.
        - Это… интересно, - протянул Хоакин, вытирая трость о жухлую траву.
        Издалека он, как и все остальные, разглядывал Морган, изнуренно опустившуюся на землю. Диего фыркнул, плюхнувшись рядом с ней. Это все, на что он был способен в таком состоянии - магии в нем осталось столько же, сколько бирюзовой краски на кончиках вороных волос.
        - Одри? - позвал меня Коул. Со вспоротой щекой и кровавым пятном на боку, он опирался о плечо Гидеона, но все еще держал навахон разложенным.
        Ах да, точно…
        Сигил сотворения как сосредоточение всей магии, которым являлась каждая Верховная ведьма. Я провела последнюю черту кошачьим когтем на указательном пальце и завершила ритуал.
        - Что бы ты ни делала, у тебя не получится. - Средняя голова Паука повернулась ко мне. Тени Дуата облепили его, и даже пение Тюльпаны с Авророй замолкло - оно стало ни к чему. Паук, распластанный на земле и поросший многослойными чарами, был побежден, но продолжал твердить: - Не получится…
        Я молча распахнула кардиган и, просунув когтистые пальцы в бархатный мешочек на ножнах, достала резную шкатулку. Все взгляды устремились к ней - даже Ферн рискнула подойти ближе, кусая губы от нетерпения. Она судорожно вздохнула, когда открылся замочек шкатулки. Я же, наоборот, затаила дыхание и, прошептав: «Sibstitisyon!», прижала раскрытую шкатулку к сигилу сотворения на спине диббука.
        Но ничего не произошло.
        - Глупая маленькая ведьма, - прошипел Паук, и стрекот, что был его смехом, оглушил меня. - Мы ведь предупреждали! Неужели ты не знала, что тюрьмой для диббука может стать лишь та вещь, что была дорога ему при жизни?
        Пальцы разжались, роняя шкатулку на землю. Я даже не пыталась удержать ее, как не пыталась удержаться и сама: позволила когтям втянуться обратно в пальцы, а себе - упасть, скатившись с гребня в траву, мокрую от чужой крови и снега. Коул подхватил меня, очутившись рядом, и оттащил от Паука подальше, усадив на выворочененное дерево. Монтаг принялся выходить из меня черными сгустками, как мокрота. В конце концов я выкашляла его, вновь целого и невредимого, юркнувшего в мой золотой браслет, а затем оглядела свой ковен.
        На опушке воцарилась тишина, удивительная для поля боя. Вокруг валялись оторванные конечности и раздавленные туши демонических жуков. Тем временем Морган уже залечивала раны Исаака, рассыпающегося в бессвязных извинениях, а все остальные молча переглядывались, обступив Паука полукругом. Единственным звуком оставался его стрекочущий смех.
        - Глупая маленькая ведьма! - повторял он снова и снова.
        - Неужели все было зря? - прошептала я, уставившись на собственные ладони, перепачканные и разодранные.
        - Не зря. Вставай!
        Эмиральда возникла рядом словно из ниоткуда и нагло подвинула Коула. Несмотря на то что рассудок вернулся к ней, руки ее оставались черны - тьма прочно впиталась и в кожу, и в душу, обуглив пальцы. Но я все равно приняла их, протянутые, а Эмиральда помогла мне подняться, прежде чем прошептать:
        - Ты пишешь такие удивительные мелодии! Грех было бы не сыграть Анхелю одну из них. Да и разве ты позвала нас не для того, чтобы мы послушали?
        Я даже не удивилась, откуда она все знает. Коул, придерживающий меня под локоть, испустил тяжелый вздох. Я посмотрела сначала на него, но, увидев в тигриных глазах непоколебимую уверенность (уверенность во мне), наполнилась ею тоже. Наши израненные руки переплелись вместе, как и судьбы. Затем я взглянула на Зои: пускай глаза ее были белы, я знала, что она тоже смотрит. Это стало понятно по ее успокаивающей улыбке и легкому кивку. Там, в цирке, она сказала, что аура Паука слишком сильна и искажает ее видения будущего… Кажется, Зои снова соврала мне, но в этот раз хотя бы во благо. Как же она любит дергать за ниточки, чтобы течение будущего привело нас туда, куда нужно!
        «ВСЕ ВОДЫ ТЕКУТ В МОРЕ».
        - Нас восемь, - сказала я, оглянувшись на Хоакина и Луну, свесившуюся с ветки в раздражающем любопытстве. - Зои, расскажи им, что нужно делать.
        - Уже, - довольно сказала она.
        Паук лежал почти неподвижно, изможденный вьющимися вокруг тенями и песней Авроры, что покрыла его каменной чешуей. Пять голов могли только извиваться и сыпать обещаниями освежевать нас вместе со всеми детьми мира. Закатив глаза, я подошла к своему ковену, собравшемуся под ветвями клена, и медленно очертила пальцем круг в воздухе.
        Мы со скрипкой всегда были связаны - я поняла это еще там, в проклятой башне на окраине Завтра, когда она сама нашла меня в минуту нужды. Мне было достаточно представить ее, чтобы она сама легла мне в руки. Одно из лучших творений Страдивари - подарок Барона Субботы. Из черной ольхи, с золотыми звездами на грифе, скрипка была продолжением меня.
        Я повернулась лицом к Пауку и, перехватив смычок, прислонила инструмент к плечу.
        - Диего, - сказала я. - Ферн. Зои. Хоакин. Эмиральда. Луна. Тюльпана. Морган. Таков порядок. Запомнили?
        Эмиральда, наблюдающая за мной из-за плеча заслоняющего ее Хоакина, кивнула. Оглянувшись на остальных и убедившись, что все всё поняли, я набрала в легкие побольше воздуха и начала играть.
        - Что это за музыка? - прошипел Паук, почуяв неладное.
        Но он не мог знать… Не мог же, правда? И все-таки начал елозить, снова пытаясь выбраться из пут, отчего Авроре, стоящий поодаль ото всех, пришлось вновь завести свою песнь. Та походила на кошачье мурлыканье, до того тихая, что сливалась с моими нотами. Удивительно, как красиво ее голос накладывался на мелодию скрипки… В конце концов, и я, и Аврора несли разрушение.
        - Интересно, - произнес Хоакин вновь, задумчиво потирая подбородок кожаной перчаткой, когда Диего вынул из-за пояса ритуальный кирпан с опалом в рукояти и двинулся на Паука.
        При виде него диббук забарабанил по земле вновь растущими руками, но Коул на пару с Джефферсоном продолжил отсекать их точными выпадами. Мой смычок же непрерывно порхал по струнам вслед за пальцами, рождая музыку, ни на что не похожую. Ноты то звенели, то срывались. От этой мелодии в воздухе распускался сладкий запах гниения, как от испорченных карамельных яблок на Самайн, и поднимался порывистый ветер. Мелодия должна была длиться до тех пор, пока не будет воткнут последний клинок. Никаких пауз. Никаких передышек. Только от начала и до конца.
        Волосы Диего стали черными как ночь, и глаза в темноте леса казались точно такими же.
        - Vete al infierno! - выругался он, занося кирпан.
        Изогнутое лезвие воткнулось Пауку в грудь. Тот заревел и дернулся, но кирпан не выскочил, застряв внутри и пустив танцевать черную кровь по серой коже. Диего чудом успел увернуться от обсидиановых когтей, прежде чем те располосовали бы ему лицо.
        Следующей вышла Ферн. Даже измазанная в грязи и вынужденная прятаться за спинами своих врагов, она сохраняла аристократическую осанку и высокомерное спокойствие. В ее руке лежал тот самый армейский нож, при виде которого Джефферсон растерянно зашарил по карманам. Этот же нож идеально смотрелся в боку Паука, куда Ферн всадила его, не жалея силы. Кажется, она даже улыбалась при этом, пока Гидеон не оттащил ее обратно.
        Сэм вложил в ладонь Зои один из атамов, переданных Диего, и тоже подвел ее к Пауку. Погруженная в транс, Зои двигалась заторможенно, но с задачей справилась. Атам врос в плоть Паука так же, как предыдущие ножи, и вот уже три клинка торчали из него.
        Хоакин и Эмиральда все сделали быстро, друг за другом. Он держал ее за запястье и не сводил глаз с твари, в которую не забыл плюнуть, прошипев что-то об унижении для предков и уроке для потомков. У них в руках красовались парные квилоны - кинжалы со строгим прямым лезвием и латинскими глифами. Спустя минуту те тоже выглядывали у Паука из живота, а Эмиральда с волнением смотрела на Луну, чья очередь была следующей.
        Она решила не спускаться с деревьев - лишь намотала свой хлыст на рукоять маленького киридаши и метнула его так, что тот вонзился Пауку аккурат между ребрами. От этого диббук издал булькающий звук и обмяк… А затем вдруг хитро ощерился, вскинул головы и, перехватив недостаточно проворный хлыст, дернул его на себя.
        Луне повезло, что она надела кожаный доспех с металлическими пластинами, в котором любила щеголять, еще когда я жила в Завтра. Именно он защитил ее от падения с пяти метров, когда она с криком потеряла равновесие и покатилась по камням. Эмиральда тут же кинулась к ней, но Хоакин схватил ее за талию и жестко вернул на место. Тогда вперед бросилась Морган. Она в два шага перескочила поваленные деревья и, очутившись под когтями Паука, собирающегося пронзить Луну насквозь, рефлекторно вскинула свободную руку.
        Но Паук схватился за ту, в которой Морган сжимала приготовленный кинжал, и буквально насадился на его острие.
        Снова стрекот - снова смех. Я повела смычком слишком резко и едва не порвала струны.
        - Мы знаем, что вы задумали, - прошипел Паук, пока Морган пятилась, глядя на торчащий седьмой клинок, вросший в омерзительную плоть демона. - Ритуал измененный… Но знакомый! Хотите убить нас? Тогда кому-то из вас придется умереть вместе с нами! Нас придется добить тому, кто не умеет воскресать!
        Все вокруг затихло уже во второй раз. Луна, подобрав хлыст и прильнув к плечу Эмиральды, ошарашенно, но благодарно смотрела на Морган, которую поспешно уводил подальше от Паука Диего. Она шумно и прерывисто дышала, обхватив голову руками, и золотой свет снова собирался у нее под кожей: еще чуть-чуть - и Морган бы загорелась, как новорожденная звезда, точно потеряв над собой контроль.
        - Кто остался? - спросил Исаак едва слышно, первым придя в себя и бегло осматривая всех присутствующих. - Кто еще не воткнул клинок?
        Та, что должна была стать предпоследней, но по злому року поменялась с Морган местами. Она, как всегда, стояла дальше всех остальных и не демонстрировала ни страха, ни сожаления.
        - Получается, мне нужно нанести последний удар и умереть вместе с чертовым диббуком? - озвучила наши мысли Тюльпана, приподняв правую бровь, и равнодушно пожала плечами, отстегивая от пояса свой атам. - Расступитесь.
        - Тюльпана! - ахнула я, оборачиваясь, но Коул остановил меня и покачал головой. Его глаза блестели, как и мои, но, крепко сжав мое плечо, он прошептал:
        - Продолжай играть, Одри. Прошу тебя…
        Смычок и пальцы дрожали, но Тюльпана, как и Коул, осекла меня одним хлестким строгим взглядом. Я сглотнула сухость во рту и собранно кивнула, не позволяя себе впасть в отчаяние.
        Все это время Аврора даже не напоминала о себе, поддерживая, но остерегаясь прямого участия. В конце концов, ее вообще не должно было быть здесь. Аврора - зритель, купивший место в партере, а не актер. Но и любовь к своему дитя - не сорняк, который можно так просто выдрать с корнем. Как бы Аврора ни пыталась доказать и себе, и всему миру обратное, она все еще была матерью.
        - Ты не сделаешь этого! - воскликнула она, перегородив Тюльпане путь. - Не смей жертвовать собой ради этих никчемных болванов! Вся их возня с демонами - не наши проблемы. Кто виноват в том, что царица родилась этой пустоголовой, криворукой девчонкой?! Ты не обязана расплачиваться за чужие ошибки!
        От услышанного Морган очнулась и закричала сквозь слезы, душащие нас всех:
        - И не надо! Мы придумаем что-то другое! Я могу попробовать…
        Тюльпана отмахнулась от нее, не сводя с Авроры глаз, и сказала:
        - Этого Паук и добивается - хочет, чтобы у нас не осталось выбора, чтобы мы отпустили его… А пока мы будем придумывать что-то другое, он сожрет половину Вермонта! Нет, так не пойдет. Все мы знаем, чем это должно закончиться. Слушай меня, Морган: я не виню тебя. Я прожила достаточно и не боюсь смерти. Тем более что эта смерть спасет сотни невинных жизней… И мою семью.
        - Твоя единственная семья - это я! - Аврора схватила Тюльпану за руку, пытаясь выбить из нее атам, но Тюльпана держала крепко. - Я и только я!
        - Ха! И как давно ты поняла это? - Тюльпана толкнула Аврору в грудь, и та качнулась назад, едва удержав равновесие на шпильках. - После того как оказалась на грани смерти из-за Вестников даров? Или после того, как Морган поделилась с тобой своей церковной мудростью? Очнись, Аврора! Мы никогда не были семьей. Ты - женщина, подарившая мне жизнь, но ты не мать. Настоящие матери не лишают своих детей счастья, а Киллиан и Генри были моим счастьем! Так что слишком поздно играть со мной в дочки-матери. Аврора, просто уйди с дороги. Уверена, ты быстро обо всем забудешь - как только прошвырнешься по Таймс-сквер и прикупишь себе новое платье.
        Тюльпана расставила пальцы веером, демонстрируя Авроре готовность обороняться, если та попробует ей помешать, на что Аврора прижала свой зонт к груди. Ветер взъерошил ее вишневые волосы и манто из лисьего меха. Когда они с Тюльпаной пели, их голоса сливались в унисон, звуча как один. Одинаково гордый стан, одинаковые глаза, напоминающие фиалковые лепестки, и одинаковые замашки с претензией на аристократичность… А еще одинаковая непредсказуемость.
        - Упрямая, несговорчивая девчонка, - пробормотала Аврора устало. - Возможно, ты права, и мы действительно не созданы для того, чтобы быть семьей. Иначе как объяснить тот факт, что ты знаешь меня настолько плохо? Я всегда получаю то, что хочу. Любой ценой. А сейчас я хочу, чтобы ты осталась жива! И еще, чтобы ты меня…
        Последние слова Авроры заглушила моя музыка, заигравшая уже по третьему кругу, как заевшая пластинка. Затем она развернулась на шпильках и, опередив Тюльпану, побежала к Пауку, раскрыв на ходу зонт с острыми металлическими спицами.
        Одна из них выгнулась и заменила Авроре ритуальный атам, воткнувшись Пауку в шею между головами. Из маленького отверстия ударила струйка черной крови, но вскоре она превратилась в реку, в которой утонуло все живое, превращая мой давний сон в кошмарную явь.
        - Мама!
        Тюльпана закричала так громко, что у меня заложило уши, но еще громче закричал Паук. Коул воткнул в землю меч и схватил меня, заставляя уронить скрипку, чтобы я спряталась в его объятиях от взрыва. Солнце давно село, но даже ночь казалась светлой и ясной по сравнению с той первобытной тьмой, из которой был соткан Паук. Эта же тьма выстрелила во все стороны брызгами, шипя и плюясь, и захлестнула лес. Я держала глаза открытыми, но все равно ничего не видела - только чувствовала руки Коула, стискивающие меня до боли в ребрах, и прислушивалась к своему ковену. Диего звал Морган, веля ей крепко держаться за него, а Сэм окликал Зои, до которой не успел дотянуться - она упала где-то за деревьями вместе с Исааком. Тюльпана же по-прежнему кричала… Имя Авроры снова и снова срывалось с ее губ, но та сгинула в черноте самой первой. И, в отличие от нас, безвозвратно.
        Спустя несколько минут темнота рассеялась - осталась только выжженная трава, растаявший по всей площади снег и небольшая воронка, словно поблизости действительно взорвалась бомба. В центре этой воронки что-то скреблось - нечто тощее, голое и покрытое багряной слизью. Лишь приблизившись, я смотрела узнать в этом «нечто» мужчину лет сорока с длинными, слипшимися волосами, острым крючковым носом и желтушным лицом.
        - Это… Тимоти Флетчер? - растерянно произнес Коул.
        Сэм, уже отряхнувший напуганную Зои и поставивший ее на ноги, осторожно подступился к воронке, выставив перед собой «Глок». Незнакомый мне мужчина дергался, как выброшенная на берег рыба, и таращил глаза так сильно, что они, казалось, вот-вот выскочат из глазниц.
        - Не понимаю… - прохрипел он скрипучим, полым голосом. - Я… Кто вы? Что я здесь делаю?..
        - Как удобно быть психом. Раз - и амнезия! - усмехнулся Джефферсон, бросая надоевший клеймор на землю и вытирая запачканное лезвие фалькаты о штанину. Ему тоже досталось: висок был разбит, но лицо сияло, даже залитое кровью. Пройдя к воронке мимо остальных, Джефф мимоходом похлопал Морган по плечу: та прижималась к боку Диего, вся бледная и осунувшаяся не то от истощения, не то от шока.
        - Ему должно быть сейчас очень плохо, - хмыкнул Исаак без доли сожаления, нависая над дрожащим Флетчером с выступа. Уж он-то, вновь побежденный собственным ручным диббуком, прекрасно знал, о чем говорит.
        - Переживет. В участке этому говнюку придется куда хуже!
        Сэм спрыгнул в воронку и одним быстрым движением застегнул за спиной Флетчера наручники, как всегда пристегнутые к поясу. Нечто темное и длинное, напоминающее дождевых червей, еще извивалось у Флетчера в ногах. Маленькие лоскуты тьмы истлевали, превращаясь в ничто, и я не могла отвести от них глаз. Мерзкое существо, прозвавшее себя Пауком, непременно войдет в историю моего ковена. Я никогда не забуду его предсмертный крик, сотрясший землю, и кошмарные деяния, которые пропитали эту землю невинной кровью. Нашу победу я не забуду тоже.
        Как не забуду и жертву, принесенную во имя нее.
        Тюльпана опустилась подле кратера на колени. Перед ней лежали перчатки из лиловой замши - единственное, что осталось от легендарной Авроры Эдлер, как от могущественного диббука остался всего-навсего несчастный сумасшедший.
        - Тюльпана…
        Я села рядом с ней и, не колеблясь, обняла за плечи. Тюльпана терпеть не могла прикосновения, особенно те, что сквозили непрошеной жалостью. Но впервые она не оттолкнула меня и даже не отругала за эту вольность; кажется, наоборот, прижалась теснее, подтягивая к коленям смятые перчатки.
        - Аврора считала, что помогать другим - проявление слабости, - выдавила Тюльпана, растирая в пальцах мягкую замшу. Глаза ее были сухими и стеклянными, но голос дрожал и гремел, как первые звуки шторма. - Она даже идти с нами не хотела, передумала в самый последний момент… Я все гадала почему…
        - Потому что здесь была ты, ее дочь, - прошептала я, пытаясь подобрать правильные слова, которых у меня не было. - Пути матери порой так же неисповедимы, как и Господни, но любовь их обоих безусловна, даже если незрима. Я не так уж хорошо знала Аврору, но… Она всегда умела удивлять.
        - Удивлять, да… И добиваться своего. Напоследок Аврора сказала, что ищет моего прощения, - прошептала Тюльпана, поднося замшевые перчатки к лицу, будто хотела уткнуться в них носом. На замше еще держался парфюм Авроры - розы, гранатовое вино и жасмин. - Однажды я сама сказала ей, что единственный способ заслужить мое прощение - это умереть. Боже мой… Она ведь и правда сделала это! Ради прощения?! Ради меня! Как же ковен Шепота?.. Как же наша вражда? Аврора всю жизнь преследовала меня, как стая чумных птиц. Она была моей тенью и моим проклятием… Именно поэтому она всегда была рядом.
        - Тюльпана… - снова попыталась я, но та лишь покачала головой и вскочила с земли с перчатками в руках.
        - Мне нужно это обдумать. Я буду ждать вас дома.
        Она ринулась в лес и растворилась в нем, прежде чем я успела придумать, как еще могу ее утешить. Возможно, это даже к лучшему, ведь кому, как не мне, знать - даже время не лечит. А слова не лечат тем более.
        Я перебрала пальцами жухлую траву, вглядываясь в черноту, разъевшую ее до основания. Здесь стояла Аврора - здесь же она умерла. Мама рассказывала о ней с самого моего детства… Предостерегала. Пугала ею и заставляла восхищаться одновременно. Хведрунг, Королева Шепота, Страсбургская Лисица и еще дюжина имен, которыми Аврора успела обзавестись за шестнадцать веков, - я знала их все наизусть. Знала ее походы против Инквизиции, ее преступления, подвиги и даже ее ритуалы. Она столько раз предавала мой ковен… И столько же раз его выручала. Возможно, без нее все бы закончилось для меня еще в Кливленде. Сложно было найти столь неоднозначную фигуру, как Аврора Эдлер, и столь же неоспоримо великую ведьму. Я никогда не понимала, как мне следует относиться к ней, но одно знала точно - без нее мир станет гораздо скучнее.
        - Спасибо тебе, Аврора, - прошептала я, ласково погладив выжженную землю. - По какой бы причине ты ни сделала это на самом деле… Спасибо.
        Все начали разбредаться кто куда. Не переставая сыпать отборными ругательствами, Сэм потащил голого и воющего Флетчера через лес (очевидно, в сторону машины, на которой они добрались сюда от цирка). Зои привычным хвостиком увязалась за ним - вероятно, чтобы избежать моих расспросов и новых ссор из-за ее привычки умалчивать обо всем, что вообще-то нам всем стоило бы знать. Джефферсон забинтовывал руки, искусанные тварями, а Исаак исследовал опушку, наконец-то оклемавшись. Опираясь на копье, Гидеон держался за спиной Ферн, пока та выбирала из своих волос ошметки грязи и сломанные ветки. Смотрел он на нее абсолютно безразлично, но тем не менее все-таки смотрел - внимательно и почти не моргая. Коул наблюдал за ними обоими издалека, да так увлеченно, что даже не замечал, как я, пользуясь моментом, залечиваю его раны. Над каждой из них, будь то синяк или порез, я шептала: «Adenill», а затем оставляла бережный поцелуй, чтобы укрепить чары. Сломанная скула, разбитые губы и брови, лиловые синяки вдоль позвоночника… В конце концов Коул сдался: сгорбился под моими прикосновениями, опустив голову мне на
плечо, и замурлыкал на ухо какие-то сладкие пустяки, обещая, что на выходных мы непременно сходим на полноценное свидание. Кофейные кудри щекотали мне щеку, пока мои пальцы ласково щекотали его сломанные ребра, залечивая. Увы, несмотря на все мои старания, завтра на теле Коула все равно проступят свежие шрамы, но каждый из них я буду любить так же сильно, как его самого.
        - Ты не упоминал, что повстречал царицу ведьм… - произнес Хоакин приглушенно, когда осторожно подкрался к Диего и Морган, которую тот держал за плечи и тщетно пытался убедить, что никто не виноват в случившимся с Авророй, кроме Паука.
        - А с какой стати я должен сообщать об этом тебе? - фыркнул Диего, не оборачиваясь, на что Хоакин только пожал плечами и вдруг склонился перед Морган в поклоне:
        - Это все равно большая честь. Мой отец свято верил, что однажды кому-то из его потомков доведется повстречать царицу. Ваше появление - поворотный момент в истории ведьм…
        - Да-да, потомки, история, поворотные моменты, - перебил его Диего, закатывая глаза, и по-хозяйски загородил собой всхлипывающую Морган, отодвинув ее подальше от Хоакина. - Вали уже в свою Мексику, пока я все-таки не надрал тебе зад!
        Проходя мимо меня, Хоакин тоже остановился. Сначала я подумала, что он просто ждет, пока Луна и Эмиральда распрощаются под сенью кленов, наконец-то уладив свои разногласия, но затем вдруг обнаружила, что Хоакин внимательно рассматривает воронку, оставшуюся от Паука. Наклонившись и сняв ногтем слой грязи с рыхлого дна, Хоакин задумчиво растер ее между пальцами и произнес:
        - Странно.
        - Что странно? - спросила я, подойдя ближе, пока Коул разбирался с травмами Джефферсона и несанкционированным появлением Гидеона.
        - Твое заклятие… Оно великолепно. - И прежде чем я успела смутиться от такой искренней похвалы, Хоакин продолжил: - Ты придумала его на основе моей истории о восьми жертвах, принесенных ради свержения Анхеля, я прав? Твой дар сотворения кроется в музыке… Ты изменила заклятие, но, как и сказал Паук, не изменила суть. Это заклятие тотального уничтожения - и души, и ее сосуда…
        - К чему ты ведешь? - напряглась я.
        - К тому, что Тимоти Флетчер и есть сосуд. Он не должен был выжить, однако твой друг сейчас везет его в полицейский участок. Так почему жертвенный ритуал не убил его?
        В отличие от меня, Хоакин не собирался слишком долго размышлять над этим. Он выпрямился и, отряхнув руки, пожал плечами:
        - Видимо, даже в магии случаются осечки. Не бери в голову. Лучше постарайся сделать так, чтобы у нас больше не было поводов встречаться, Одри Дефо.
        Он вернулся к Луне и Эмиральде, обняв последнюю за талию. Та улыбнулась мне и даже помахала рукой, прежде чем скрыться в червоточине, что открылась прямо в корнях клена, - из нее веяло ароматом чили и жаром раскаленного песка. Проводив сестру, Луна повернулась ко мне, хромая на одну ногу, и щелкнула хлыстом, открывая рядом точно такой же портал.
        - Как и сказал Верховный кретин, это в первый и последний раз. Больше не зови на помощь. Все равно не приду, - хмыкнула Луна, и это было единственное, что она сказала мне за всю нашу встречу. Впрочем, ничего удивительного.
        - Ну-ну, тише. Есть вещи, которые не дано знать никому, даже царицам и провидицам. Ты ведь еще ребенок, - хлопотал тем временем вокруг Морган Исаак, пока та сидела в прострации на поваленном дереве. Когда наши глаза встретились, Морган тут же отвернулась, будто не хотела, чтобы я подходила к ней. Пшеничные волосы спрятали от меня выражение ее лица, блестящего от слез, но я все равно увидела, что щеки у нее неестественно красные.
        - Ну что, возвращаемся домой? - спросил Коул, очутившись рядом и выдернув меня из мыслей. Весь в крови и черной запекшейся жиже, но живой и более-менее здоровый, он улыбался так тепло, что я не сдержалась и улыбнулась ему в ответ:
        - Да. Возвращаемся домой.
        Но прежде я заметила, как что-то поблескивает в жухлой траве рядом с кратером. Жемчужное колечко, подобранное следом за скрипкой, оказалось целым. Оно больше не жглось и не вибрировало, но выглядело все так же прекрасно.
        Коул внимательно смотрел, как я надеваю его на палец, а затем взял меня за руку, и вместе мы вернулись в Шамплейн.
        XV. Да здравствует семья
        Несмотря на то что мы все едва волокли ноги, по возвращении в Шамплейн никто не спешил ложиться спать. Дом вдруг наполнился жизнью: повсюду звенели тарелки, пел граммофон и слышались споры да смех. Смеялись, конечно, не все: ни Тюльпаны, ни Морган даже не было видно. Зато Джефферсон опустошил весь барный глобус на пару с Исааком (кажется, после второй стопки они нашли общий язык), а Сэм и Зои что-то бурно обсуждали на кухне, стряпая несколько мясных блюд на скорую руку. Диего играл с Баксом и Баби в оранжерее, в то время как Гидеон и Ферн уединились на веранде. Оттуда не доносилось ни звука: они просто сидели плечом к плечу на садовых качелях и даже не пытались разговаривать. Коулу, однако, это все равно не нравилось, потому он расхаживал взад-вперед перед витражными окнами, как сторожевой пес. Волосы его топорщились, еще влажные после ванны, где мы оттирали друг друга больше часа и где снесли полку с шампунями, слишком увлекшись. Губы ныли, опухшие от поцелуев, и это была моя самая приятная травма за сегодняшний день.
        Решив не отрывать Коула от слежки за братом, я помогла Сэму и Зои накрыть на стол. Впервые за много лет он был сервирован на целых одиннадцать человек - одновременно и поминки, и торжество. Каждому было что праздновать и каждому было о чем скорбеть. На солнечно-желтой скатерти лежали блюда со свежими фруктами, тарталетками и острым чоризо, а в кубках плескалось клубничное вино, оставшееся из запасов на Остару. Все снова улыбались и строили планы на будущее, не страшась, что его перечеркнут обсидиановыми когтями. Жизнь наконец-то возвращалась в привычное русло… Но мои мысли возвращались к кое-чему другому.
        «Тимоти Флетчер и есть сосуд. Он не должен был выжить».
        - Сэм ведь отвез Тимоти в участок? - спросила я Коула, обняв его со спины, когда он снова завис напротив окна в прихожей, пялясь на Ферн и Гидеона. Те выглядели наедине совсем невинно, соприкасаясь только плечами, но от одного этого зрелища Коул уже беспокойно заламывал руки.
        - Да, отвез. Ох, сколько же отчетов нам с Сэмом заполнять завтра!.. Тоже до сих пор не веришь, что все закончилось?
        Он вслепую развернул меня и прижал лбом к своей груди. Я растаяла, позволяя ему перебирать мои распущенные волосы - даже на его пальцах виднелись свежие шрамы. Несколько нашлось и на лице Коула - например, вдоль скулы, прямо поперек очаровательной ямочки. Залюбовавшись им, наконец-то домашним и умиротворенным, я нехотя отстранилась.
        - Тебе не кажется все это подозрительным?
        - Ну мне просто стыдно просить тебя снова накладывать на Миллера морок, - забормотал Коул, абсолютно не поняв, к чему я веду. - Да и улики как-то подвязать все равно нужно…
        - Я не об этом! А о том, что Флетчер не должен был выжить. Согласно жертвенному ритуалу, он…
        - Одри. - Коул вздохнул и, наконец-то оторвавшись от надзора за старшим братом, опустил ко мне голову. Его взгляд был теплым и обволакивающим, как шерстяное одеяло, из которого не хотелось выбираться. - Я всего лишь атташе. Я совсем не разбираюсь в магии, но… Думаю, ты зря переживаешь. В конце концов, что ни делается, все к лучшему. Благодаря тому что Флетчер выжил, родители бедных детей получат свое правосудие. Гораздо больше меня волнуют Морган и Тюльпана… Первая отказалась спускаться на ужин и попросила ее не беспокоить, а ко второй я даже стучаться боюсь.
        Я вздохнула, уже представляя себе это безудержное веселье, но послушно кивнула, ластясь к шершавой руке Коула щекой.
        - Я с этим разберусь. Заодно поищу обломки от ошейника Анхеля. Ты их, случайно, не видел? Они куда-то запропастились. Если бы мы только сразу знали, что в качестве шкатулки для диббука может сгодиться лишь его личная вещь…
        На веранде кто-то закопошился, и Коул вновь утратил к беседе интерес, устремив взор в окно. Там Гидеон уже поднялся с качелей и, сложив руки на груди, встал напротив, у перил, с таким видом, что стало ясно: ему просто надоело чувствовать себя бактерией под микроскопом. Смутившись, Коул помялся еще несколько секунд, но затем набрал в легкие побольше воздуха и наконец-то решился выйти на веранду. Витражи, как и многие красивые вещи, искажают реальность, но, кажется, Гидеон улыбнулся в тот момент, когда открылась дверь.
        Что же, пусть каждый снова занимается своим делом.
        - Тюльпана, можно мне…
        Едва я успела постучать в дверь, как та распахнулась и чуть не пробила мне лоб. Внутри спальни было темно и царил полный кавардак: зашторенные окна, сорванные с петель дверцы шкафа, прожженный балдахин и обломки сломанной мебели. Сама Тюльпана, однако, выглядела безукоризненно: переоделась в чистое платье, натянула каблуки и заколола волосы нефритовой фибулой. Черные стрелки и тени идеально сочетались с фиолетовой помадой и фарфоровой кожей, мерцающей от пудры, как жемчуг.
        - Тюльпана, я…
        Не дав мне договорить, она шагнула вперед и потрясла у меня перед лицом загадочным белым свертком:
        - Ты свой палец вернуть не хочешь?
        - А?
        - Палец, говорю, будем пришивать?
        Тюльпана размотала салфетку, демонстрируя мне плашку кости и короткий ноготь в знакомом розовом лаке… Ах да, это же был мой ноготь! И мой палец.
        - Фу, Тюльпана! - отпрыгнула я. - Какая мерзость!
        - Что значит «мерзость»?! Это же твой пальчик родненький! - воскликнула она, активно жестикулируя им в воздухе. - Бросила его в цирке прямо в грязи! Скажи спасибо, что я вспомнила и подобрала. Нет, конечно, ты можешь и четырехпалой ходить, мне-то какая разница…
        Я тяжко вздохнула, стягивая с руки бинт, заботливо наложенный Коулом по приезде. Затем Тюльпана нетерпеливо взяла меня за запястье и без всяких церемоний прижала оторванный синюшный палец прямо к культе.
        - Знаешь, я никогда не слышала, чтобы дар исцеления позволял пришивать отрубленные конечности… Может, не стоит? Он как-то попахивает странно… Вдруг у меня начнется сепсис?
        - Не знаю. Посмотрим.
        Я хотела возмутиться, но было поздно: Тюльпана произнесла «Adenill» и заставила мою кость и нервные окончания срастись.
        - Ай!
        И, судя по всему, неправильно.
        - Ну как? - спросила Тюльпана, озадаченно оглядывая результат своего труда. - Пошевелить можешь?
        Я поджала губы, пытаясь согнуть черно-синий палец, но не вышло. На стыке образовался жирный неаккуратный рубец, будто мне пришили палец ржавой сапожной иглой. Зато, кажется, я начинала чувствовать подушечку и легкое покалывание…
        - Уверена, скоро заработает, - отмахнулась Тюльпана и как ни в чем не бывало двинулась к лестнице, захлопнув за собой дверь в разгромленную спальню элегантным ударом каблука.
        - Эй, постой!
        Тюльпану всегда было сложно понять, но еще сложнее ее было поддержать. Однако я все равно собиралась попробовать. Ведь недаром она вернулась в Шамплейн раньше всех остальных: ей не нужны были свидетели, когда она рвала и метала, выплескивая свою боль на несчастную мебель, прежде чем спрятать эту боль под роскошным платьем и макияжем. В этом была вся Тюльпана - как бамбук, она гнулась, но не ломалась. С каждым днем я восхищалась ею все сильнее… И любила ее все больше, а потому, догнав, спросила:
        - Ты вернешься в ковен Шепота?
        Тюльпана резко остановилась. Ее ладонь легла на перила, выточенные из цельного кедра, и крепко сжала их.
        - Зачем? - спросила она, отчего я вконец растерялась.
        - Ну… Аврора была Верховной. - Язык начал предательски заплетаться под свинцовым взглядом аметистовых глаз. - А ты ее единственная наследница и тоже владеешь восемью дарами. Ты законная Верховная ведьма Шепота, Тюльпана, а без тебя ковен…
        - Распадется и низвергнется в хаос, как ковен Вуду, который Зои, кстати, тоже бросила, - протянула Тюльпана удивительно веселым тоном, нагнувшись ко мне: в своих любимых лаковых сапожках с шипами она была ростом почти с Коула. - Я решила взять с нее пример и не возвращаться в Шепот.
        - Но ты же сильнее меня! - воскликнула я, и, судя по тому, как белоснежные брови Тюльпаны взметнулись вверх, она была удивлена слышать такое от меня. Но я всегда умела признавать свою слабость и чужую силу - именно это и помогало мне выживать все эти годы. - У тебя огромный потенциал! Это ведь ты спасла мой ковен от Ферн, лишив ее магии. Именно ты была готова пожертвовать собой, чтобы завершить сегодняшний ритуал. Ты свергала Аврору, переживала десятки предательств, но все равно сохранила человечность. Ты могла бы стать великой Верховной, Тюльпана, даже могущественнее Авроры…
        - Да, могла бы, - согласилась она, ковыряя ногтем спилы на отполированном дереве лестницы. - Но это слишком скучно. Однажды я обещала Авроре, что превзойду ее, - и я ее превзошла. Мне не нужно, чтобы ковен или мир об этом знали - главное, что знаю я. К тому же у меня нет никакого желания снова связываться с безумными ведьмами Шепота… Этот ковен - косяк пираний. Они приносят в жертву мужчин, рвут друг другу глотки за то, чтобы стать фрейлиной Верховной, и убивают собственных сыновей, потому что не приемлют мужскую магию. Можешь не верить, но мне такое не по нраву. Из-за этого я, кстати, всегда жутко завидовала тебе…
        - Мне?! - поперхнулась я. - Чему тут можно завидовать?
        - Пускай ты и лишилась семьи слишком рано, но ты хотя бы знаешь, что это такое. Поэтому у тебя и получилось сделать семью из нас. Здесь, - Тюльпана снова погладила перила и с нежностью оглядела высокий свод потолка с витражными окнами, выложенными узорами орхидей, - даже я чувствую себя нужной. Старая провидица-наркоманка, неотёсанный алкоголик, школьный учитель, распутный мексиканский некромант, по уши влюбленный кудрявый мальчик с меткой атташе и эта маленькая царица-недоучка, которая боится попадаться мне на глаза, потому что думает, будто я прокляну ее и никогда не прощу… Не уверена, что вы все справитесь без меня.
        Тюльпана ухмыльнулась и взяла меня за руку. Кожа у нее была холодной, но сердце - теплым. Решив, что решить загадку с исчезновением ошейника Анхеля и чудесным спасением Флетчера можно и потом, я спустилась вместе с ней вниз и увидела, что все уже собрались за накрытым столом. Даже Ферн была здесь, устроившись на самом краю и молча ковыряясь вилкой в майонезном салате. Рядом с ней жевал брускетту с утиным паштетом Гидеон. Возможно, поэтому никто не осмеливался сказать Ферн, что ее не приглашали, а может, потому, что она действительно заслужила свое место за общим столом. Сэм на пару с Исааком уже разливал всем вино, а Диего рассказывал очередную байку столетней давности, больше похожую на сводку криминальных новостей. Монтаг был единственным, кто внимательно слушал его: еще ослабленный, он не решался принимать облик крупнее домашней кошки, поэтому сидел на подоконнике и с хрюканьем вылизывал миску с паприкашем, перемазавшись в сметане. Я ласково потрепала его по холке, получив в ответ нежное урчание, и подвинулась, пропуская Тюльпану к столу. Стоило ей сесть, как столовая погрузилась в неловкую
тишину.
        - Ой, сделайте лица попроще! Как будто Штрудель помер, а не Аврора, - пробормотала Тюльпана, и Диего, нервно усмехнувшись, пододвинул к ней кубок с вином, который она тут же залпом осушила.
        За столом не хватало только троих: Морган, которую Диего попросил пока не трогать, и Джефферсона с Коулом. Последних я, впрочем, быстро нашла по мигнувшим за окном фарам фургона, осветившим половину Шамплейн.
        Ох, неужели…
        - Останься хотя бы на ужин! Думаю, это первый случай в истории, когда охотник дрался не против, а вместе с ведьмами. Такое стоит отметить!
        - Не думаю, что впишусь в вашу компашку. Да и чего ждать? Утром все равно планировал выдвигаться.
        - Даже не попрощаешься с остальными? Мне казалось, вы с Морган и Исааком неплохо поладили…
        - Не люблю сантименты. Потому и хочу уехать под шумок.
        - Джефферсон…
        - Коул?
        Я прильнула к косяку парадной двери, выглядывая в приоткрытую щель, чтобы увидеть их двоих, мнущихся на крыльце в сумбурном прощании. За спиной Джеффа уже болтался холщовый мешок, набитый оружием, что выдавало всю серьезность его намерений убраться из Вермонта как можно быстрее. Небритый подбородок рассекало несколько новых шрамов, а костяшки пальцев были чернее, чем небо над нашими головами. Он смотрел на Коула с отеческой нежностью, а тот смотрел на него с… обидой? Я могла это понять: Джефферсон - далекий и близкий одновременно. Тот, кому нет места в жизни Коула, но тот, кто нужен ему, даже если он отказывается это признавать. Общая кровь у слишком разных людей ничего не решает… Но так или иначе связывает.
        - Я еще приеду, - пообещал Джефферсон, первым заключив Коула в крепкие объятия, когда понял, что тот так и не решится сделать это сам. - Если позовешь, конечно. Хотя, думаю, Гидеон и то быстрее заговорит, чем…
        - Я позову, - выпалил Коул, не дослушав, и вжался Джеффу в плечо. - Обязательно.
        - Отлично. Главное, под чары ведьм не слишком подставляйся. Эй, слышишь, Верховная? Береги моего племянника!
        Я вздрогнула, понимая, что обращаются ко мне, и открыла дверь до конца, смущенно выходя на крыльцо. Коул отстранился от Джеффа и беззлобно пожурил меня, цокая языком, но затем обнял, пряча от холода и ветра.
        - Передай маленькой царице, что Орден ее больше не побеспокоит, - бросил Джефферсон напоследок, уже забравшись за руль фургона. - И вообще… Думаю, пора охотникам найти новую «великую миссию».
        - Какую? - громко спросил Коул, подавшись к фургону всем корпусом, но заставив себя стоять на месте. Щеки его раскраснелись от мороза, а желваки ходили туда-сюда. - Что ты планируешь делать дальше?
        - То, что умею лучше всего, - убивать, конечно! - ответил Джефферсон с заразительным смехом, высунувшись в окно. - Но не ведьм, не волнуйся! Как мы недавно выяснили, в этом мире живет полно и других мерзких тварей… А у меня как раз кризис среднего возраста. Думаю, пора сменить специализацию!
        Коул улыбнулся ему вслед, глотая выхлопной дым и снег, поднятый задними колесами стартовавшего фургона. Вскоре автомобиль скрылся в лесу Шамплейн, и в память о Джефферсоне осталась лишь недоеденная банка злополучной рождественской карамели, которая стояла сейчас на праздничном столе. Символично, что именно с ней Коул предпочел съесть блинчики на десерт, когда мы вернулись в столовую. Несмотря на то что у него щемило сердце (я чувствовала это, даже когда наши метки не светились), он активно принимал участие во всех разговорах, не спуская свободной руки с моей голой коленки под столом.
        - Предлагаю выпить. За то, что мы надрали этому гребаному демону зад! - весело воскликнул Диего, подняв свой бокал и расплескав клубничное вино на идеально белую скатерть.
        - И за Аврору Эдлер, Королеву Шепота и одну из сильнейших ведьм, которых знал мир, - произнес вдруг Коул, и с лица Диего, как и всех остальных, исчезла улыбка. - Какой бы ужасной она ни была, мы все обязаны ей тем, что сидим здесь все вместе.
        - За Аврору Эдлер, - согласился Исаак, и Тюльпана взяла свой бокал дрожащей рукой, делая вид, что вытирает рукой смазанную помаду, а не потекший нос.
        - Aeternum vale, - прошептала она, и семь бокалов соединились с мелодичным трезвучием.
        «ПРОСТИ НАВЕКИ. - перевел голос в моей голове с латыни. - НО НАВЕКИ ЛИ?..»
        Что ты имеешь в виду?
        «ANNOSA VULPES HAUD CAPITUR LAQUEO».
        Старая лиса не попадает в капкан.
        Я запила вином кусок свежеиспеченного хлеба, вставший в горле, и вернула бокал на место, поняв, что на этом мой ужин с друзьями окончен. Нет, мне не будет покоя, пока я не разберусь в происходящем. А глас Башни красноречиво намекал, что разобраться стоит.
        - Прошу меня извинить, - откашлялась я, вставая из-за стола, и Коул растерянно уставился на меня с набитым блинчиками ртом. - Пойду все-таки позову Морган. В такой важный вечер ковен должен быть вместе.
        Диего украдкой глянул на меня, но тут же уткнулся в свою тарелку. Я же чмокнула Коула в уголок губ, сладкий и липкий от карамели, и поднялась на второй этаж. Но прежде чем отправиться в девчачью спальню, увешанную полароидными фотографиями, я решила заглянуть в библиотеку. Книги, привезенные из Санта-Муэрте, символично стояли между Легеметоном и Библией: одна в обложке из вараньей кожи, а другая - из бархата. Обе книги содержали тайные знания Микаэлла и его предков об Эхоидун, демонологии и диббуках в том числе. Но…
        Как же так вышло, что ни в одной из них, досконально изученных Морган и Диего, не оказалось информации о том, что пленить диббука в обычную вещь невозможно? Почему все, что мы нашли об этом в столь древних трактатах, - это жалкий ритуал очищения, который все равно не помог?
        Ответом мне стали неровные швы в обеих книгах, режущие книгу изнутри буквально пополам. Я опустилась на пол библиотеки и прошлась по ним пальцами, едва не порезавшись о торчащие нити пергамента. Такие остаются от неаккуратно вырванных страниц. Кто-то вырывал их в такой спешке, что даже не удосужился подрезать края и замести следы… Или просто не знал, как это правильно делается.
        Вещь, которая была дорога диббуку при жизни. Исчезнувший ошейник. Тимоти Флетчер, выживший после жертвенного ритуала. Аврора, которая хотела добиться внимания и прощения Тюльпаны любой ценой…
        - Ну конечно! - простонала я, зло швырнув испорченные книги в сторону. - У тебя вообще совесть есть, а?!
        - Нет. Или это был риторический вопрос?
        Я поднялась с абиссинского ковра и обернулась. Аврора сидела в моем любимом кресле из ротанга возле пробковой доски Коула с рабочими заметками и вальяжно потягивала сигарету через мундштук, хотя я сотню раз предупреждала ее, что курить в доме запрещено.
        На ней было то самое фиолетовое платье с подкладкой и рукавами-фонариками из шифона, сквозь которые просвечивали многочисленные метки атташе. В этом платье она явилась на поле битвы… И в нем она умерла. Точнее, должна была умереть. Единственное, что изменилось с нашей встречи в лесу, - это перчатки: на руках Авроры были новые, взамен тех, что она оставила Тюльпане в качестве доказательства. Из красного атласа, эти перчатки гораздо лучше подчеркивали ее огненные волосы и безнравственность.
        - Sibstitisyon сработал, - сказала я, сложив руки на груди. - Только не в тот момент, когда я поднесла к Пауку шкатулку, а когда к нему подошла ты с украденным ошейником. И заканчивать жертвоприношение не пришлось.
        Вместо ответа Аврора выудила из внутреннего кармашка платья обруч из черепашьего дерева и постучала им по подлокотнику кресла. Тот был абсолютно целым, идеально сплавленным в том месте, где раскололся на две части от удара навахона. Стык на моем отрубленном пальце и то был заметнее.
        - Заклятие восстановления, - догадалась я, уловив жемчужное мерцание, клубящееся вокруг ошейника, стоило только приглядеться. - А если бы осталась брешь?! Диббук мог снова вырваться на свободу…
        - Но ведь не вырвался, - парировала Аврора со своей фирменной ухмылкой на ягодных губах. - Я достаточно искусна, чтобы не оставить ни трещинки даже в хрустальной вазе, упавшей с небоскреба. Хочешь - сама проверь!
        Она снова раскрутила ошейник на пальцах, собираясь подбросить его мне в руки, но я протестующе замахала головой:
        - Нет-нет! Я даже ногтем к этой мерзости не притронусь! Лучше объясни мне, как можно быть такой бессердечной?!
        - А как можно быть такой доверчивой? Ты правда думала, что я пожертвую своей жизнью ради кого-то из вас? - Аврора положила руку на сердце и надула щеки, чтобы не расхохотаться. - Уж не ради того я выживала тысячу лет, чтобы закончить жизнь самоубийством. Это было бы очень глупо с моей стороны.
        - Ты в курсе, что внизу пьют в твою честь?! - Лицо горело от ярости, словно к нему приложили раскаленный утюг. - Тюльпана с ума там сходит!
        - Правда? - Аврора подобралась в кресле, и, судя по тому, как заблестели ее глаза, я сказала именно то, что она хотела услышать. - Дочурка так сильно скучает по мне?
        - Хм, вообще-то нет, не очень, я погорячилась. Когда у нее сломалась блинница, она убивалась гораздо сильнее, - решила добавить ложку дегтя я, и Аврора фыркнула. - Но это все равно жестоко! Я, к сведению, тоже… расстроилась. Совсем немножко. Не то чтобы ты мне нравилась, но это было… грустно. Я даже поверила, что в тебе еще осталось что-то хорошее! Неужели это все ради того, чтобы заслужить прощение Тюльпаны?
        - Ну да, поверить в это сложнее, чем в то, что я умерла ради нее. - Как всегда язвительная, Аврора продолжила играть с ошейником, перебирая его в пальцах так, словно это был венок или чокер, а не проклятое вместилище кровожадного чудовища, пожирающего детскую плоть. - Смерть освежает, как мятный лимонад в знойное лето. Она заставляет нас ценить… Переосмысливать. Меняться. Быть может, если Тюльпана поживет пару десятков лет с осознанием, что меня больше нет, то остынет, начнет тосковать, и тогда…
        - Пару десятков лет?! - переспросила я, чуть не упав. - Это столько ты предлагаешь мне врать Тюльпане, будто я не знаю, что ты жива? - В ответ Аврора посмотрела на меня так, что мне стало не по себе. В полумраке ее глаза светились, как у Штруделя, подглядывающего за нами из-за шторы со своей подстилки. От этого я нервно хохотнула: - Извини, но нет. Я боюсь Тюльпану гораздо больше, чем тебя.
        - А если выбирать между Тюльпаной и войной с ковеном Шепота - что для тебя страшнее?
        Она затушила сигарету, спрятала мундштук и поднялась с кресла, но не сделала ни шагу - лишь скрестила руки на животе, глядя на меня свысока на своих каблуках, которыми успела втоптать сегодня в грязь и непобедимого диббука, и мои чувства.
        - Ты угрожаешь мне? - на всякий случай уточнила я.
        - Да.
        - И ты правда нападешь на мой ковен, если я расскажу Тюльпане правду?
        - Да.
        Мы обе знали, что Аврора не шутит, хоть и говорит с полуулыбкой. Однако после Джулиана, Ферн и диббука не было ничего, что напугало бы меня настолько, чтобы я стала врать своим друзьям. Перспектива нажить себе нового врага меня, конечно, тоже не радовала, но…
        - А как же Шепот? - решила сменить тему я, понимая, что к компромиссу мы не придем. - Чтобы Тюльпана поверила в твою смерть, ты должна совсем-совсем залечь на дно… Неужели ты бросила свой ковен на произвол судьбы?
        - Почему на произвол? Тюльпана - преемница…
        - Она сказала, что не хочет возвращаться.
        - Что ж… Не беда. - Нос Авроры сморщился, но она не выглядела застигнутой врасплох. - Не хочет возвращаться сейчас - захочет позже. Мой ковен становится взбалмошным, если Верховная отсутствует слишком долго, но я ведь говорила, что мастерски управляюсь с даром сотворения, не так ли? - Она усмехнулась, поправляя новенькие перчатки, скрывающие чернильные вены. - Шепот несомненно дождется Тюльпану.
        Внутри у меня похолодело.
        - Что ты сделала с ними?
        - Мама наверняка читала тебе «Спящую красавицу» Шарля Перро…
        Мой рот безмолвно приоткрылся. Аврора снова говорила серьезно - улыбка на ее лице не значила ровным счетом ничего. Если она действительно погрузила более семидесяти ведьм в сон, это заслуживало восхищения в той же мере, что и осуждения. Надо же иметь такую силу!.. И такую наглость, чтобы столь своевольно распоряжаться жизнью других людей.
        - Подожди… Получается, ты больше не Верховная? - уточнила я. То, что Аврора Эдлер добровольно откажется от абсолютной власти, даже в мыслях звучало смешно.
        Аврора задумчиво причмокнула губами, будто распробовала собственный ответ на вкус.
        - Получается, что не Верховная. Будем считать это отпуском. Мы с Тюльпаной долго воевали за Верховенство, как ты помнишь… Вот я и решила: вдруг она еще больше подобреет, если я временно одолжу ковен ей? Сейчас у меня все равно есть дела поинтереснее… Мне шестнадцать веков, и пятнадцать из них я посвятила Шепоту. Как и время, мир бежал мимо меня… А недавно выяснилось, что на свете так много того, о чем я еще не знаю! Теперь я не успокоюсь, пока не получу ответы на все свои вопросы.
        Что-то подсказывало мне, что эти «вопросы» связаны с Эхоидун и ее происхождением, но спрашивать и проверять, так ли это, я не стала - Аврора все равно бы не сказала правду. После дней, проведенных в обществе Морган, она действительно выглядела воодушевленной и задумчивой… Иногда Аврора погружалась в себя настолько глубоко, что даже не замечала, как Диего зовет ее бабушкой. Это желание отправиться на героические поиски истины и вовсе выглядело противоестественным, но такова была Аврора - буря, что разражается в один момент, а уже в следующий затихает.
        - Только не вздумай таскать ошейник с диббуком в косметичке! Верни его в Санта-Муэрте, - потребовала я, опасливо косясь на обруч. - Семейство Де’Траст сторожило диббука поколениями. Пусть так оно и останется.
        - Ох, ты думаешь, что все закончилось, не так ли? - весело спросила Аврора, и я остановилась на полушаге, уже подойдя к двери и взявшись за круглую бронзовую ручку.
        - О чем ты?
        - Твой маленький милый праздник там, внизу. - Аврора ощерилась, пряча ошейник в карман платья под лисьим манто и поглаживая огненно-рыжий мех, почти сливающийся с ее волосами. - Это так прелестно, что вы отмечаете даже столь незначительные события!
        - Незначительные?..
        - Война для Верховной, моя дорогая, - это рутина. Вермонт - небольшой штат, но порядок всегда и везде зиждется на авторитете. Так просто, как при правлении твоей прославленной матери, уже не будет. Это ты еще не в курсе, что в Нью-Йорке творится! Только в прошлом веке я победила демона Ронове, вуивра из Гудзона и нойнтотера, который перезаражал и затопил гноем половину Буффало…
        - Нойт… Что? - проблеяла я, испуганно захлопав глазами.
        Аврора глумливо щелкнула языком.
        - Паук - не последняя катастрофа Шамплейн, Одри. И уж точно не самая большая! То, что ждет тебя впереди, будет гораздо страшнее. Таков уж наш удел. Быть Верховной значит не знать покоя. Поэтому мы, ведьмы, так любим красивые безделушки и шелк - хоть какое-то утешение в нескончаемом кровопролитии!
        Я почувствовала, как заныло в подреберье, и проглотила кислую слюну вместе с осознанием того, что Аврора права: все худшее впереди.
        Но и лучшее тоже.
        - Если это еще одна завуалированная угроза, то нет, я все равно не стану лгать Тюльпане, - отрезала я и, распахнув дверь, вылетела из комнаты раньше, чем Аврора успела сказать что-то еще и окончательно испортить мне вечер.
        В голове была полная каша, но стоило мне сделать несколько шагов в сторону лестницы, как на сердце опустилось удивительное спокойствие. Аврора была жива и здорова, мой жертвенный ритуал на самом деле не завершился, а Sibstitisyon, наоборот, сработал без малейшего нарекания… Все случилось так, как должно было случиться, - именно этому своим молчанием всегда учила меня Зои.
        Аврора, как оказалось, тоже была тем еще учителем.
        - С кем поведешься, от того и наберешься, а?
        Я привалилась плечом к дверному косяку, наблюдая за тем, как Морган, сидя на полу своей комнаты в ворохе одеял, играет в PlayStation, подаренную Сэмом в честь Йоля. На экране телевизора мелькали уродливые демоны, которых под эпичную музыку рубил мечом красивый беловолосый парень (как будто в жизни нам было этого мало!). Сама Морган выглядела так, как выглядят все беззаботные подростки, наконец-то дождавшиеся каникул: в пижамных штанах, с чупа-чупсом во рту и абсолютным блаженством на лице. От звука моего голоса она, однако, выронила джойстик и чуть не проглотила чупа-чупс, поперхнувшись.
        - По твоей вине Аврора пожертвовала собой, а Тюльпана лишилась матери, пусть и никудышной, - начала я, затачивая свои слова, как лезвия, но по-прежнему не видя в глазах Морган какого-либо намека на слезы - только взгляд, стыдливо бегающий туда-сюда по комнате. - А ты сидишь здесь и просто… рубишься в приставку? Ох, вот это самобичевание, бедняжка!
        - Одри, я…
        - Цыц! А я-то все гадала, почему Диего не ломится к тебе с горой вафель в кленовом сиропе, а просит, чтобы мы тебя не трогали. Он ведь знает, не так ли?
        Морган отодвинула джойстик и посмотрела на меня абсолютно невинными оленьими глазами. Может, сейчас она и выглядела как обычная девочка-подросток, но там, в лесу, она была царицей. Морган щелкала пальцами - и на Землю опускалась ночь. Морган топала ногой - и жизнь у нее в руках расщеплялась на атомы. Теперь я не сомневалась в том, что она вполне могла прикончить Паука сама, несмотря на все предостережения Авроры касательно потери контроля: просто та уговорила Морган подыграть ей. Иначе она уж точно не допустила бы такой ошибки, за которую пришлось расплачиваться жизнью кому-то другому.
        И как я сразу не поняла?
        - Аврора очень просила… - забормотала Морган. - Она так помогла мне, когда я боялась даже собственного отражения, что я… не смогла ей отказать.
        - А перед Тюльпаной тебе не стыдно? Испортила книги Санта-Муэрте, вырвав страницы про связь диббука с памятной вещью. Разыграла весь этот спектакль в лесу, подыграла самой коварной злодейке всех времен…
        - Прости, - мяукнула Морган, прижав подбородок к подогнутым коленям. - Поэтому я и не пошла на ужин! Не знаю, как смотреть Тюльпане в глаза.
        - Да, я тоже не знаю, поэтому мы будем страдать вместе. Марш вниз!
        Сложно было изображать злобу, когда в душе царила весна. Но вот беспокойство мне изображать не пришлось - я действительно испытала его, когда Морган вдруг произнесла, спешно вылезая из пижамы и переодеваясь в более подходящую для ужина одежду:
        - Одри, я давно хотела спросить… Я ведь всегда буду ведьмой Шамплейн, да? Что бы ни случилось?
        Это была совсем не праздничная тема для разговора, но и сегодняшняя ночь напоминала праздник все меньше и меньше. Нервно покрутив в пальцах брошку, которую собиралась приколоть Морган на белоснежный ажурный воротник, я осторожно спросила:
        - Почему ты спрашиваешь? Я вовсе не собираюсь выгонять тебя из Шамплейн за сговор с Авророй…
        - Нет-нет, я не об этом…
        - Тогда о чем? Морган, что бы ты там себе ни надумала, но Шамплейн - твой дом, а ты - часть моей семьи. Никто никогда не отвернется от тебя, даже если ты сама отвернешься от нас.
        - Я не отвернусь! Никогда! - воскликнула Морган в запале. - Просто… Возможно, мне придется уйти однажды.
        - Куда?
        - Не знаю. - Морган облизала пересохшие губы. - Каждый раз это новые места. Они являются мне во снах, как и люди. Точнее, ведьмы. Самые разные… Зовут меня, просят о помощи, а затем исчезают. Я не хотела рассказывать, пока мы не разберемся с Пауком, чтобы не добавлять вам хлопот. Сны начались после того, как я убила Дария.
        Что же… Как и говорила Аврора, все самые крупные проблемы лишь впереди.
        - Цветы опадают тогда, когда приходит их время, - ответила я мягко, пригладив беспорядок на голове Морган расческой, поднятой с туалетного столика. Непослушные локоны напоминали пшеничные колоски. У меня ушло почти десять минут на то, чтобы подхватить их и скрепить нефритовыми заколками. - Мы обязательно разберемся и с твоими снами, и с предназначением Эхоидун, и с границами твоей силы. Аврора ушла, но твое обучение только начинается, так что этим ведьмам из твоих снов придется немного подождать. Ничего страшного, справлялись же как-то три тысячи лет до этого. Сейчас ты прежде всего должна думать о себе, цветочек.
        Морган хихикнула, но, кажется, успокоилась. Ее действительно ждала удивительная жизнь, и я собиралась сделать все, чтобы эта жизнь не была похожа на мою. Чтобы Морган всегда нашлось где спать и что есть, чтобы она никогда не душила слезы подушкой и чтобы не боялась просить о помощи. В конце концов, быть Верховной означает не только бороться и топить врагов в их собственной крови. Быть Верховной - это значит заботиться о других.
        - Давай расскажем Тюльпане правду через… парочку недель, - дернув меня за рукав, попросила Морган перед самым выходом из комнаты. - Умоляю! Я поклялась Авроре!
        - На крови?! - ужаснулась я.
        Морган покачала головой:
        - Нет, на мизинчиках, но это тоже серьезно!
        - Ладно, - сдалась я, закатив глаза. - Но расскажешь ей все сама!
        Морган часто-часто закивала головой. Из столовой тем временем вовсю доносился звон посуды и смех. Спустившись, я подтолкнула Морган к арке, а сама сказала, что присоединюсь позже, и тихонько закрылась в чайном зале. Мой ковен заслуживал семейного ужина за клубничным вином и шутками. Я тоже заслуживала… Но раз взялась решать насущные проблемы, то надо решить их все до последней.
        - Ведьма-ведьма, пой со мной… Сегодня ты… Черт, как там было у Тюльпаны? Хм, может, если изменить ритмику…
        Я не заметила, как начала бормотать себе под нос, разложив на кофейном столике нотную тетрадь с нелинованным блокнотом, где еще в ковене Завтра училась рифмовать слова, пытаясь обуздать строптивый дар сотворения. Как и тогда, сейчас у меня выходила полная чепуха - набор слов, лишенный смысла, а порой и художественной красоты. Сосредотачиваясь под треск зажженного камина, я зашторила окна, чтобы спрятаться от рассвета, и погасила все лампы. Нужно было остаться в полной темноте, ведь по какой-то неведомой причине в моей жизни все самое прекрасное всегда рождалось из мрака. Поэтому, раскачиваясь в такт мокрому снегу, барабанящему по окнам, я щекотала перьевой ручкой свой нос и тихонько размышляла.
        - Почему ты здесь?
        Я ожидала, что первым меня найдет Коул, но нет - это была Тюльпана.
        - Сэм налил Коулу два бокала вина, так что он уже в отрубе наверху, - пояснила она, как всегда прочитав мои мысли, и сложила руки на груди, остановившись в дверях. - Так что ты делаешь?
        - Хочу закрыть гештальт.
        - Ты пытаешься придумать, как вернуть Ферн ее магию?
        Я кивнула, кожей чувствуя немой упрек Тюльпаны.
        - Я обещала… Ферн ведь сдержала свое слово. Даже вышла против Паука с одним ножиком! Знаю, это риск, но чем я лучше Ферн, если обману ее? К тому же я не думаю, что она все еще представляет для нас угрозу. Все, кому она хотела отомстить на самом деле, уже давно мертвы.
        Тюльпана испустила тяжелый вздох - так вздыхают матери, когда их непоседливое чадо все-таки сделало сальто с высокой горки и разбило нос. Обойдя меня по кругу и отодвинув кофейный столик, Тюльпана сковырнула ногтем дощечку в полу и выудила из-под нее маленькую плетеную куколку.
        - Вот. - Она буквально кинула в меня куклой. - Скажи Ферн, чтобы сожгла ее, и сила вернется.
        - Ты это серьезно?!
        Я смахнула локтем все тетради со своими никчемными закорючками и вцепилась пальцами в куклу из обрывков пряжи. Она выглядела просто ужасно: с круглой топорщащейся головой, разметанными руками, больше похожая на бесформенный клубок нитей. Пряжа была жесткой на ощупь и желтой, как солома, и я вспомнила, что точно такой же была и та пряжа, которую мы растягивали с ведьмами Шепота вокруг Ферн, заманив ее в центр колдовской паутины. Мы тянули нить за нитью, передавали пряжу друг другу и вязали на ней заговоренные узелки. Мы резали магию Ферн по кускам, забирали крупица за крупицей, пока не опорожнили ее окончательно…
        - Да, но мы не успели затянуть последний узел, - сказала Тюльпана, садясь рядом со мной на диван. - Поэтому кокон, в который мы заточили магию Ферн, еще можно расплести. А чтобы этого не произошло случайно, мне пришлось спрятать остатки пряжи, сделав из них куклу. Сейчас эта кукла - единственное, что стоит между Ферн и ее мечтой снова стать ведьмой.
        - Почему ты не рассказывала?
        - Привычка. - Тюльпана виновато потупилась, поставив локоть на спинку дивана и играя с фибулой в волосах. - Твоя излишняя доброта все еще пугает меня. Но теперь кукла твоя. Делай с ней что посчитаешь нужным, Верховная.
        Тюльпана мимолетно погладила меня по руке и, собрав с пола разбросанные тетради, вышла из чайного зала, оставляя меня наедине с необходимостью принять важнейшее в жизни решение.
        Впрочем, я приняла его уже давным-давно, а если бы передумала, то постыдилась бы носить фамилию Дефо.
        - Теперь мы в расчете.
        Ферн что-то выронила из рук, застигнутая врасплох, - да уж, без магии она действительно стала той еще трусишкой! Весь дом давно погрузился в тишину, и даже Гидеон, не отлипающий от нее весь вечер, уже спал в гостиной в обнимку с Баксом. Лишь Ферн копошилась в коридоре на первом этаже, зачем-то исследуя шкаф со старым тряпьем. Однако она быстро забыла о своем занятии, когда я вручила ей маленькую куколку из пряжи.
        - Что это? - Ферн скептично приподняла бровь. Держала она куколку на расстоянии вытянутой руки - видимо, боялась, что я подложу ей порчу.
        - Твоя магия, - ответила я, поправляя лямку ночной рубашки, в которую уже успела переодеться: мне хотелось поскорее разобраться с долгами и тоже лечь спать. - Сожги куклу, и все станет как раньше.
        - Как раньше?..
        Ферн молчала почти минуту, а взгляд ее, недоверчивый, прыгал с куклы на мое сонное лицо и обратно. Дернув за бархатный шнурок, она зажгла угловой торшер и поднесла куклу к лампе, чтобы хорошенько ее рассмотреть. Свет упал на шрамы Ферн, змеящиеся по ее открытым плечам, и на потрепанный рюкзак, спрятанный под вешалкой.
        - Хм, надо же, - прошептала Ферн. - Ты и правда сдержала обещание.
        - Да, я ведь не ты. До сих пор этого не поняла?
        - Поняла. Поэтому и пришла в Шамплейн накануне Йоля.
        Ферн шмыгнула носом и стиснула куклу в кулаке. Затем она покачала головой и обошла меня, направившись к лестнице.
        - Ты что, не планируешь ее сжигать? - нахмурилась я и ткнула пальцем в открытые настежь двери чайного зала. - Я там специально камин оставила…
        - Спасибо, но мне некуда больше спешить. - Ферн остановилась на ступеньках и улыбнулась уголком губ. - Сожгу позже… Как-нибудь потом. Сейчас я просто хочу поспать.
        - Хм, ладно. Ты… - Я замялась, пытаясь придумать, что сказать напоследок. Этот момент лучше всего подходил для прощания: только мы вдвоем, друг напротив друга, как в самом начале. Лунный свет, преломленный витражными окнами, расписал лицо Ферн павлиньими красками, но взгляд ее оставался бесцветным. Я не надеялась услышать от нее извинения, но и враждовать больше не видела смысла, поэтому… - Мне жаль, что все так получилось.
        - Мне тоже жаль… Очень…
        - Уже придумала, чем займешься дальше?
        - Не переживай. Я определенно начну с того, что исчезну из твоей жизни. - Ферн отвернулась, задумчиво наблюдая за тем, как снег оседает на витраже окон и тут же тает от тепла, что источал дом, вновь полный умиротворения и жизни. - Клянусь тебе, Одри, ты больше никогда меня не увидишь.
        - М-м… - я замычала, смакуя эту мысль. - Звучит просто чудесно!
        Ферн усмехнулась и, даже пожелав мне спокойной ночи, поднялась наверх. Мы разошлись по комнатам. Я забралась под руку сопящему Коулу и сладко заснула в его объятиях, наконец-то не страшась завтрашнего дня. А утром, когда все проснулись, в память о Ферн остался лишь голубой ободок, забытый на кухонном столе. Вместе с ней пропал походный рюкзак Исаака, с которым тот путешествовал в Санта-Муэрте, вчерашние салаты, пара моих любимых платьев и тысяча долларов из заначки Сэма под матрасом (из-за чего он так ругался на недавно выученной латыни, что чуть не призвал Баала). Я не винила Ферн - в конце концов, теперь мы поменялись местами. Но ей всяко было лучше, чем мне когда-то: она была свободна, и ей не от кого было бежать, кроме самой себя.
        Так дни потянулись своим чередом - обычные колдовские будни, которых полно в жизни каждой ведьмы. Коул снова начал пропадать в полицейском участке, разгребая тот хаос, что создал Тимоти Флетчер не только в жизни простых вермонтских семей, но и в документах с уликами. Зои аккуратно «подметала» их, как хлебные крошки, накладывая морок на то, о чем знать человеческим стражам порядка было необязательно. Морган и Диего каждый день тренировались в оранжерее, а Исаак вечно пропадал на лекциях, вновь устроившись профессором в университет Вермонта. Он окончательно расстался с проклятыми часами, вернув их в мою шкатулку на хранение, а вместе с тем расстался и с призраками прошлого. В последний раз, когда я заходила отнести ему ланч, он мило беседовал с очаровательным деканом мисс Филлипс и очень усердно краснел.
        Помимо того что Тюльпана при помощи маятника и доски Уиджи отыскала новый очаг фэйри в лесу Вермонта и пару оборотней, снова поднявших переполох в Саут-Хиро, весь январь прошел спокойно. Этот месяц был наполнен ароматом свежеиспеченного яблочного пирога, мятного чая и полыни, что тлела в вазонах по углам дома, источая защиту. Каждую ночь я заново зажигала ее, а затем садилась за письменный стол и продолжала биться над тем, чтобы сдержать еще одно обещание. Последнее… И самое важное.
        - Стой, подожди, Гидеон!
        Тот как раз выносил из особняка ящики с рассадой томатов и болгарского перца, которые Коул закупил на берлингтонском рынке для восстановления фермы и привез Тюльпане для ускоренного взращивания. В последнее время Коул только и делал, что осыпал Гидеона подарками и собственным вниманием. Они проводили вместе минимум три дня в неделю: один день Коул помогал Гидеону по дому, второй - закупал ему продукты и ухаживал за парочкой новоприобретенных лошадей, а на третий вывозил брата в город или к нам в гости, чтобы разнообразить его нелюдимый досуг. С «эмоциональностью» Гидеона было сложно сказать, рад он такому сближению с Коулом или нет, но зато точно была рада я, ведь их семья наконец-то соответствовала значению этого слова.
        Дождавшись, когда Гидеон поставит ящики с рассадой в багажник, я перехватила в зубы только-только дописанное заклятие и помчалась к нему. Удивительно, но то была не нотная мелодия и даже не песня, а всего несколько строк, до того пронзительных и сильных, что я чувствовала - они сработают даже лучше моей скрипки. По крайней мере, должны сработать, ведь другого исхода я себе не прощу.
        - Ветер, вестник и огонь… - прошептала я раньше, чем Гидеон обернулся, и накрыла ладонью его кудрявый затылок. - Крик души и боль времен. Плени тот рок, что изменил судьбу, как пленил он то, что было дорого ему…
        Гидеон вдруг перехватил мою руку и сбросил ее с себя, прервав заклятие на полуслове. Вокруг зеленых глаз разошлись грубые морщинки, когда он сказал:
        - Не надо.
        Мне будто дали оплеуху.
        - Ты… разговариваешь! - воскликнула я. - Как давно?!
        - То, что я не разговариваю с вами, не значит, что я не могу разговаривать вообще.
        Гидеон захлопнул багажник с рассадой и молча забрался в джип, чтобы дождаться Коула. В голове у меня кипело, как в котелке. Все это время Гидеон был здоров? Или выздоровел, потому что время пришло? Он не мог разговаривать, потому что не был готов или просто… не хотел?!
        Впрочем, это было не единственное, что меня интересовало. Не меньшее любопытство вызывал шестигранный фиолетовый сталактит, болтающийся на серебряной цепочке на шее Гидеона, который я заметила, когда он наклонялся к багажнику. Кристалл, лежащий в ямочке у него под ключицей, пульсировал мягким зернистым светом в такт его сердцебиению, прикрытый воротником рубашки. Такой же кристалл однажды провел меня через несколько штатов в Лас-Вегас, где ждала Ферн, и такой же кристалл когда-то использовала Тюльпана для связи с ней. Мне бы стоило забеспокоиться… Но почему-то я испытала лишь облегчение и подмигнула Гидеону в боковое зеркало, зная, что он увидит.
        - Представляешь, Гидеон нас всех провел!
        Я ворвалась в дом, красная от обиды и гнева, но замолчала, увидев Зои. За ее спиной стоял чемодан на колесиках, а сама она застегивала плащ возле зеркала, пропустив несколько пуговиц, когда заметила меня. Из-под кашемировых рукавов выглядывали золотые браслеты, а волосы были забраны под пестрый красный платок, расписанный батиком. В прошлый раз я видела ее в таком полном обмундировании, когда она уезжала в Новый Орлеан…
        - Куда это ты?
        - Ты и сама знаешь, - ответила Зои. Она была права.
        Вчерашний сон уже все мне рассказал. Окна поезда, уносящегося вдаль, и отражающие лучи закатного солнца. Свет обтачивал два силуэта, держащиеся за руки. Этот самый платок выглядывал из-за мужского плеча, а желтые глаза с узкими зрачками медленно возвращали себе истинный карий свет по мере того, как поезд приближался к черте родного города.
        Я надеялась, что сон был просто сном, но…
        - Твой дар прорицания крепнет, - улыбнулась Зои, подходя ко мне вместе с чемоданом. - Это хорошо.
        - Ты не вернешься, - не то спросила, не то констатировала факт я, и та горечь утраты, которую я испытывала в видении, снова обрушилась на меня, только уже по-настоящему. - Ты ведь знаешь, что Морган давно простила тебя! И Сэм тоже. Тебе необязательно уезжать! Мой ковен - это череда ошибок, поэтому мы так сильны. Да я сама состою из них на восемьдесят процентов! То, что ты отомстила Дарию, не повод все бросать…
        - Что ты, я уезжаю вовсе не из-за чувства вины! К тому же мы с Сэмом и впрямь давно помирились. Он едет со мной, Коул разве не сказал? - Зои нахмурилась, и я вдруг вспомнила ее с Сэмом ругань, доносящуюся из-за библиотечной двери накануне. Я решила, что вопли Сэма в духе «Я не наступлю на те же грабли дважды!» относятся к обману Мари Лаво, но… - Сэм боится отпускать меня в Новый Орлеан одну, - пояснила Зои, и пазл сложился. - Уж если кого-то из нас снова решат украсть, то в этот раз мы хотя бы будем сидеть в одной камере… Шучу-шучу! Не смотри так! Пора исправлять ошибки, Одри. По крайней мере те, которые еще можно исправить.
        Вместе с тем как я подслушала ссору Зои и Сэма, недавно я подслушала и то, как она ворчит, перебирая кипу писем в кресле возле камина. Костяные голубки приносили их в Шамплейн один за другим, и все как одно твердили о хаосе, захлестнувшим Новый Орлеан после смерти Рафаэля. Оставшись без Верховного, ковен Вуду погряз в междоусобицах, а война внутри ковена - это гражданская война во всем городе. Для спокойной жизни обычных людей не может быть ничего хуже, чем ведьмы, делящие власть.
        - Они ведь предали тебя, - напомнила я, абсолютно растерянная и не желающая мириться с новой разлукой. - Продали охотникам, как скот на убой…
        - И все-таки они мои дети, - вздохнула Зои устало - так сказывался многовековой опыт, что она несла в одной половине своей души. - Рафаэль мертв, и я обязана проследить, чтобы Новый Орлеан оказался в надежных руках. В конце концов, это ведь ты научила меня не убегать от своих проблем, а встречать их с высоко поднятой головой.
        - Тогда придется разорвать наш ковенант, - пробормотала я в смятении, понурив голову.
        - А кто сказал, что я собираюсь перестать быть ведьмой Шамплейн? - спросила Зои, озорно улыбнувшись.
        - Думаешь, можно быть Верховной, но состоять при этом в другом ковене?
        - Не знаю. Почему бы нам не проверить?
        Я наконец-то узнала в Зои ту безбашенную девочку, что в одиночку управлялась с грозными мафиози, содержала гадальный салон в центре Бурбон-стрит и прятала кокаин в черепушке собственной матери. Она отпустила ручку чемодана и подошла ближе, зашелестев чем-то в кармане своего плаща.
        - Я знаю, ты не празднуешь Имболк, ведь в этот день погибла вся твоя семья, но… У меня есть для тебя подарок!
        Я бросила невольный взгляд на календарь, прибитый над шкафом, - действительно первое февраля; день, когда Джулиан положил конец моей привычной жизни и начало нескончаемым кошмарам. Удивительно, но я больше не чувствовала вкуса желчи во рту и безмерную тоску, когда думала об этом. Прошлое осталось в прошлом, а в настоящем меня ждали новые битвы и сюрпризы.
        Забрав из рук Зои сложенный пополам пергамент, я развернула его и быстро пробежалась по строчкам глазами.
        - Что это?
        - И это ты тоже знаешь.
        - Нет… Так нельзя… Сожги это немедленно!
        В груди похолодело. Я попыталась всучить Зои листок обратно, но она протестующе затрясла головой и схватила меня за плечи.
        - Это вовсе не искажение магии! Не то же самое, что написала Виктория Дефо для Джулиана, нет, - зашептала Зои. Звон ее золотых браслетов отозвался в моей голове эхом, как и ее голос. - Это заклятие одного полюса. Ты просто не сможешь забеременеть мальчиком - только девочкой. Никакого насилия над природой!
        - А что это тогда, если не насилие?!
        - Ты что, биологию не проходила? - Зои закатила глаза и вздохнула, принявшись объяснять на пальцах: - Сперматозоиды несут две хромосомы - XX и XY. Так вот, если сперматозоид окажется XY, он просто не пройдет куда следует, а вот если будет XX, то…
        - Все! - Я вырвалась, сгорая от жара, что лизнул щеки. - Я поняла, можешь не объяснять!
        Зои улыбнулась, невероятно гордая собой, пока я снова и снова перечитывала заклинание. Тот разговор, что мы с Коулом откладывали на потом, не решаясь посмотреть будущему в глаза, довлел надо мной все это время. С тех самых пор, как Коул сжег родовое поместье. С тех пор, как Тюльпана рассказала мне о своем сыне Генри в парке аттракционов Лас-Вегаса. С тех пор, как я познакомилась с Коулом Гастингсом и поняла, что ведьма влюбилась в человека.
        Но все проблемы вдруг разрешились в один момент. Только что.
        - Ты не будешь смотреть на то, как твои сыновья умирают раньше тебя, - прошептала Зои, нежно взяв мои руки в свои. Пальцы, как и листок в них, дрожали. - Ты не будешь гадать, прервешь ли свой ведьмовской род, если не понесешь девочку. Никаких рисков. Никакой неопределенности. Вы с Коулом без труда возродите род ведьм Дефо, когда для этого придет время. Вместе. А коль захочешь однажды и для рода Гастингсов наследника родить… Что ж, плюс в заклятии всегда можно сменить на минус!
        - Как ты это сделала? - спросила я благоговейным шепотом. - Я думала, дар сотворения не предназначен для таких вещей. Как ты…
        - Я Мари Лаво, - произнесла она впервые вслух. - Я уже давно не та, что прежде, и былого величия мне не вернуть… Но еще я и Зои Саламандра - моя собственная наследница, чье величие лишь впереди. Может, я и забыла, как владеть восемью дарами, кроме стихий, прорицания и метаморфоза, но твое упорство вдохновляет. Пришлось тоже не спать ночами и осваивать созидание заново, но… Ты заслуживаешь того, чтобы быть счастливой, Одри Дефо.
        Зои погладила меня по щекам, и я не сразу поняла, что она утирает мои слезы. Затем она ойкнула от того, как сильно я стиснула ее в объятиях, и засмеялась, насильно разворачивая меня к парадной двери.
        - Кстати, Коул просил передать, что ждет тебя на пирсе, - сообщила она заговорщическим шепотом. - Поспеши!
        Метка на моем запястье была незыблемой и прекрасной, поэтому я и так знала это. Но тем не менее гадала, что он забыл там в такую погоду? Как-никак в Шамплейн в феврале все еще не покупаешься. Зато пирс идеально подходил для уединения со своими мыслями… Или для честного разговора тет-а-тет.
        Впрочем, теперь я была к нему готова.
        Укутавшись в старое шерстяное пальто Коула, затертое до дыр, я выскочила на улицу. Морган и Диего все еще практиковались в оранжерее - я видела всполохи янтарного свечения, от которого дребезжали стекла, а грушевые деревья начинали плодоносить раньше срока. Видела я и другой силуэт - с оформленными изгибами и белоснежной копной волос, бродящий по третьему этажу и явно готовящий какую-нибудь зубодробительную порчу для родной матушки. Когда Морган рассказала Тюльпане, что та жива, ее счастье длилось всего минуту… А затем Тюльпана схватила Лемегетон, открыла страницу с призывом герцога Валефора и села разрабатывать план мести. Ничего не меняется в семье Эдлер.
        Лес вокруг Шамплейн дремал, подсвеченный ласковым солнцем и блуждающими огоньками, за которыми гонялся Монтаг забавы ради. Вернув себе былую стать и размеры мустанга, он подмигивал мне из-за деревьев рубиновыми глазами, проносясь мимо в поисках дичи. На его боках прибавилось шрамов, а одно ухо и вовсе отсутствовало… Но зато с таким защитником я уж точно могла спать спокойно.
        Земля, еще мерзлая, хрустела под ногами. Я спустилась с холма и ненадолго задержалась возле стесанного надгробия из шафранового гранита. Могила брата, очищенная от грязи и слякоти, сверкала, как оникс. Я мимолетно прошлась пальцами по трикветру, выбитому в камне, и по имени Джулиан Роберт Дефо прошлась тоже - оно появилось рядом совсем недавно. Но заслуженно.
        На берегу мне пришлось выставить ладонь козырьком, чтобы не ослепнуть: в свете полуденного солнца все озеро переливалось, как ожерелье из жемчуга на моей шее. Песок буквально светился, а оттаявшая вода напоминала серебро. Коул стоял на самом краю пирса, починенного Гидеоном за время его пребывания в Шамплейн. Крепкий, из цельного бруса пирс легко выдержал бы любой вес, но висел над водой так низко, что та почти лизала Коулу носки сапог. На нем не было куртки - только свитер. Лопатки и мышцы ходили туда-сюда под тканью, даже когда он стоял неподвижно, а руки лежали в карманах. Сам же Коул смотрел на безмятежное озеро и даже не обернулся, когда услышал скрип мокрого дерева под моими шагами.
        Я молча встала рядом - так близко, что почувствовала запах чабреца и жженого сахара, который всегда держался на его коже. Сейчас был лучший момент, чтобы поднять животрепещущую тему, и, сжав в кармане пергамент Зои, я принялась подбирать слова.
        «Помнишь ту ночь, когда ты вернулся вместе с Джефферсоном? Когда я подсматривала за вами…» Или, может быть, лучше сказать: «Ты же знаешь, что магия наследуется по гендерному признаку?» А может, просто вытащить листок да и…
        - Выходи за меня.
        Я повернула голову и посмотрела на Коула, подставляющего лицо озерным брызгам, поднятым ветром. Капли блестели на веснушчатой коже, как алмазная крошка, - драгоценности, рассыпанные вокруг мягких губ и на переносице вместе с родинками и веснушками. Коул был прекрасен в этот миг, как тот океан, мимо которого мы проезжали в Мексике. Я не могла налюбоваться им из окна, а сейчас я не могла налюбоваться Коулом. Оба они были дикими, непредсказуемыми, неугомонными. Океан был невероятным - и Коул Гастинг был невероятным тоже.
        Глядя на него, я всегда слышала музыку скрипки. Когда мы только познакомились, струны были порваны, и музыка лилась рваная, болезненная. Но чем больше струн я сшивала, тем ровнее она становилась. Теперь мелодия Коула стала бархатной, медовой, по-прежнему импульсивной, как он сам, но гармоничной. Под эту мелодию мне хотелось петь. Особенно звонкой она становилась, когда Коул улыбался. Он улыбался и сейчас, выжидающе глядя на меня из-под опущенных темных ресниц, наверняка замечая то клокочущее смущение, которое окрасило мое лицо в красный и которое заставило меня сказать:
        - Ты с ума сошёл.
        - Выходи за меня, Одри, - повторил Коул упрямо.
        - Это… слишком неожиданно.
        - Да ну? Я же пытаюсь сделать тебе предложение с самого Йоля!
        Я ойкнула, но мысли в голове разбегались, как аквариумные рыбки. Все, о чем я могла думать, - это о том, как жарко мне в десятиградусную погоду и как близко подошел Коул, когда подхватил меня под локоть, не дав оступиться с пирса от нагрянувшего головокружения.
        - С тех пор я не решался попробовать снова, - признался он, и румянец цвел на его щеках, как и на моих. Несмотря на это, говорил Коул уверенно, даже не запинаясь, как раньше. - А после того, как мы расправились с Пауком, все думал, как выбрать подходящий момент… Столько работы из-за Флетчера свалилось… Хотел пригласить тебя в воскресенье в тот ресторанчик на Роуд-сквер, где мы прошлой весной перед океанариумом были, помнишь?
        - Это там, где я объелась блинчиков с клубникой и маскарпоне? - проблеяла я пискляво.
        - Да, - вздохнул Коул. - Там.
        - Так почему не пригласил?
        - Зои сказала не медлить. Она напомнила мне, что идеальных моментов не бывает… Зато бывают идеальные воспоминания. Я люблю тебя, Одри. Я дал клятву, что буду служить тебе до конца жизни. Клятва бракосочетания не идет ни в какое сравнение с этим, но… Я хочу дать и ее. Если хочешь и ты, конечно.
        - Пять детей, - выпалила я внезапно, и Коул, держащий меня под поясницу так, что я бы в любом случае не смогла вырваться, растерянно заморгал. - Это как минимум, а в идеале штук десять. Столько мне как Верховной нужно будет родить, чтобы восстановить ковен. Это ответственность. И как бы… Это будет тяжко, знаешь. Шамплейн превратится в детский сад.
        - Я люблю детей, - возразил Коул так невозмутимо, будто мы всего-навсего планировали, где провести уик-энд. - Если тебя смущает иное… То, что у нас могут родиться сыновья и они будут лишены магии… Мы ведь придумаем что-нибудь, правда? Я не хочу верить, что Джефферсон был прав! Не хочу признавать, что мы не можем быть вместе так долго, как этого хотим, и что у нас нет будущего только из-за чертовой природы! Пожалуйста… - Его умоляющий шепот порезал мне и губы, и сердце, когда Коул наклонился так низко, что почти опустился передо мной на колени. - Скажи, что ничего не боишься, как не боюсь я. Пусть хоть пятнадцать детей или тридцать! Я на все готов!
        Я спрятала пальцы под пояс платья и забралась ими в кармашек со сложенным листком. В тот миг я поняла, что, не будь Зои, этот разговор на пирсе обернулся бы еще одной трагедией в моей жизни.
        - Я ничего не боюсь, - сказала я то, что Коул так жаждал услышать, и обхватила ладонями его засиявшее лицо. - Есть один способ, который позволит нам заводить только девочек. На такое ты тоже согласен?
        - То есть у нас будет как минимум пять дочерей? - уточнил Коул с полушутливой улыбкой и шагнул вперед. Но между нами и так не оставалось расстояния, поэтому он буквально вжал меня в себя, и мы вместе накренились к краю пирса. - Пять маленьких прелестных ведьм, вокруг которых вечно распускаются цветы и иногда воспламеняется мебель? Тогда тем более выходи за меня!
        Я прыснула со смеху и вдруг поняла, что мне больше нечего было сказать Коулу, кроме одной-единственной вещи.
        - Ты помнишь, какой сегодня день? - спросила я, и Коул сощурился, мысленно перебирая даты, пока не нашел нужную. Лицо его вытянулось, а ладонь так сильно хлопнула по лбу, что тот налился бордовым.
        - О боже… Вот я идиот! Сегодня ведь Имболк. В этот день ты лишилась родных, а я…
        - Нет, Коул. - Я нежно улыбнулась ему. - Сегодня день, когда ты сделал мне предложение, а я сказала «да».
        Он раздвинул пальцы, прижатые к глазам, чтобы нерешительно взглянуть на меня сквозь просветы в них. Прежде я думала, что уже видела Коула счастливым - например, когда он урывал яблочный пирог по скидке или гладил Штруделя, но нет - его истинное счастье выглядело совершенно иначе. Щеки горели, но куда ярче горели глаза - теплые, как какао, и красивые, как сами звезды. Обветренные губы безмолвно приоткрылись, ресницы задрожали, а под скулами пролегли очаровательные ямочки. Затем Коул крепко взял меня обеими руками, наклонился, рассматривая мое лицо так, будто увидел его впервые. Отчасти так оно и было - мы впервые смотрели друг на друга, будучи абсолютно свободными от всех оков и препятствий. Так выглядело обладание. Привязанность. Долгожданный узел на тех нитях судьбы, что связали нас еще до нашего рождения.
        - А где, кстати, мое помолвочное кольцо? - ехидно поинтересовалась я, увернувшись от поцелуя Коула, чтобы немного его подразнить.
        Коул усмехнулся и кивнул куда-то вниз:
        - На твоем пальце. Вот уже три месяца.
        - О…
        Это все, что я успела сказать, озадаченно поднеся к глазам собственную руку с пришитым черно-синим пальцем и безупречным розовым жемчугом на нем. А уже в следующий миг Коул все-таки поцеловал меня, да так крепко, что я забыла, как дышать. Колени у нас обоих подкосились, и мы неуклюже завалились на бок, падая с пирса прямиком в озеро.
        Вода оказалась ледяной, но в моей жизни не было дня теплее этого.
        Эпилог
        Я любила это место всем сердцем. Здесь сады цвели что летом, что зимой, а на кухне всегда шкворчало масло и пеклось сдобное тесто с ароматом индонезийской корицы. Здесь камины источали благовонный дым от травы-ворожеи, а каждый, кто его вдыхал, чувствовал себя самым защищенным на свете. Здесь души утопленников сторожили леса, пока прекрасная озерная дева сторожила берег. Здесь хлопали дверьми незваные призраки и ластились к ногам мертвые звери. Здесь царил хаос от нескончаемых споров, и здесь же царил покой от звонкого смеха. Так всегда бывает там, где живет целое семейство ведьм, и таким был мой дом.
        А еще здесь всегда что-то ломалось, громыхало или кричало. И сегодняшний день не стал исключением.
        - Хочешь сказать, ты изменила климат на целом острове? - уточнила Тюльпана изумленно, даже не обернувшись к окну на подозрительный гул, доносящийся с улицы. Похоже, в отличие от меня, она давно привыкла к этому.
        - Не климат, - поправила Морган, накручивая на палец локон волос. Выжженные на солнце, те до сих пор вились после путешествия в тропики, украшенные бусинами из оникса и гевеи. - Я лишь снова напитала землю, чтобы она начала плодоносить. Было бы обидно, если бы такой уникальный самобытный ковен вымер от засухи и голода…
        - Морган спасла почти сотню ведьм! - горделиво добавил Диего, отхлебывая чай из термокружки.
        Морган хмыкнула и задумчиво уставилась на свои руки. Те так сильно загорели в их вечных разъездах, что ее кожа стала почти такой же бронзовой, как у Диего.
        - С природой в последнее время что-то неладное происходит… Все больше ведьм кричат о беде, - пробормотала она, пытаясь не выдавать накопившуюся усталость. - Дальше мы поедем на восток, но сначала передохнем в Шамплейн. Наконец-то проявлю фотографии! Мы ведь с Диего видели ягуарунди и даже кормили с руки пака. Они такие забавные, правда?
        Несмотря на то что на библиотечном диване сидела уже давно не девочка-подросток, а взрослая и сформировавшаяся ведьма, Морган все еще срывалась на писк, когда речь заходила о животных. Именно их изображения украшали ее тело: сова-неясыть на бедре под шортами, кролик с оленьими рогами на ребрах и стайка мелких златокрылых птиц, огибающих руку по локоть. Диего отрицал свою причастность к татуировкам Морган, как до сих пор отрицал и их отношения, которые заметил бы даже слепой.
        Увлекшись рассказом об их недавних приключениях, Морган опрометчиво положила свою ладошку Диего на колено. Тот сразу же подскочил с места, едва не расплескав чай на ковер.
        - Пойду проведаю остальных! Я привез кое-какие книги для Исаака, а для Марты захватил любопытный глазной протез, который может видеть в темноте…
        Тюльпана усмехнулась, положив руку на ногу, и достала свою излюбленную перьевую ручку, пишущую кровью.
        - Отдыхайте. А мы с Одри займемся делами… Эй, Одри?
        Я уже не слушала их. Поднявшись с пуфика, я даже отложила недочитанное письмо с золотой сургучной печатью в форме Дьявольского Языка, в котором Зои и Сэм просили о помощи. Зверские ритуальные убийства, потрясшие Новый Орлеан, никак не заканчивались даже стараниями Вуду. Уж слишком они напоминали убийства в Берлингтоне пятнадцатилетней давности… К счастью, в таких вопросах опыта у нас с Коулом было хоть отбавляй, но сначала требовалось разобраться с тем, что происходило на нашем заднем дворе прямо сейчас.
        - Ох, опять… - застонала Тюльпана за моей спиной.
        Чудесный теплый август близился к концу, а потому на улице зелень сменялась благородной позолотой. В воздухе пахло сладкими переспелыми яблоками и озером, колышущимся вдали, похожим на ленту из дорогого атласа. Мне было достаточно раздвинуть жаккардовые шторы и открыть настежь окно, чтобы подозрительный гул прекратился и вместо него раздалось напуганное оханье.
        Я навсегда запомнила северное сияние над особняком Шамплейн в ту ночь, когда она родилась, и тот миг, когда услышала в своей голове ее имя из далекого прошлого. Другого имени у нее и быть не могло.
        - Чарли! - громко позвала я, оперевшись локтями на оконную раму и высунувшись наружу. - Немедленно прекратите мучить несчастного кота и положите на место мой гримуар!
        - Мы пытаемся превратить Штруделя в прекрасного принца, мама! - задорно ответила Вивьен, прижимая к груди рыжего кота с поседевшими кисточками на ушах и усталой мордой. В это время Чарли задумчиво листала Книгу заклинаний, устроившись на траве поверх одеяла и разминая свободной рукой измельченный розовый кварц на дне каменной ступки.
        - Шарлотта![18 - Шарлотта - на английском имя звучит как Charlotte, поэтому сокращенная версия имени Charlie (Чарли).] - позвала я строже, и, оторвав глаза от страниц, Чарли посмотрела на меня с невинной улыбкой, проложившей на ее щеках знакомые ямочки. В кудрявых волосах цвета крепкого кофе, которые было невозможно расчесать по утрам, затесались желтые листочки от бесконечного баловства. - Умоляю! Мы же проходили на прошлой неделе, что магия так не работает!
        Проигнорировав мои слова, Чарли выставила перед собой ступку, и нечто странное, мерцающее и рубиновое заклубилось вокруг хвоста Штруделя, поднимаясь все выше и выше…
        - Ох, кому-то сейчас влетит!
        Я пронеслась мимо возмущенной Тюльпаны и выскочила в коридор, едва не зацепившись косой за дверную ручку. Пригладив ее, я пулей спустилась вниз, но, проносясь мимо открытой детской, замедлила шаг. Это было слишком милое зрелище, чтобы пропустить его. Несмотря на то что повторялось оно уже с шестым ребенком, у меня все равно каждый раз щемило сердце.
        - Не ругайся на нее, - попросил Коул почти шепотом: маленький Гидеон ерзал от колик у него на руках, и из-за врожденного иммунитета к магии ни одни чары не помогали. - Она просто хочет твоего внимания. Я, кстати, тоже.
        Я тяжело вздохнула и вошла в комнату. Подняв на меня глаза, пошедшие в уголках лапками морщинок, Коул осторожно вернул Гидеона в колыбель. Его костяшки пальцев были стесаны от очередных тренировок, а расстегнутая до ключиц белая рубашка все еще пахла металлом и кровью. Он даже не успел снять наплечную кобуру и значок лейтенанта после работы.
        - Может быть, если бы мы не назвали его в честь твоего брата, он бы не был таким капризным? - по привычке подразнила я, укрывая Гидеона кашемировым одеяльцем с несколькими защитными сигилами, но Коул перехватил меня за талию и развернул к себе.
        Его поцелуи ничуть не остыли, как не утратили и руки той силы, с которой он всегда вжимал меня в себя. Пока Коул расцеловывал мое лицо и шею, его ресницы щекотали мне скулы, а карие глаза ни на секунду не закрывались, будто он все еще помнил те времена, когда они ничего не видели, даже будучи распахнутыми. Я зарылась пальцами в его кудри, стараясь не замечать, как время начинает серебрить их у корней. Каждый новый след, оставленный на Коуле прожитыми годами, разбивал меня на кусочки.
        «ПОЛОВИНА ТВОИХ ДЕТЕЙ БУДЕТ СМОТРЕТЬ НА ТЕБЯ ЕГО ГЛАЗАМИ ДАЖЕ ПОСЛЕ ТОГО, КАК ОН УЙДЕТ. ЭТО НЕВЫНОСИМАЯ БОЛЬ, НО ОН СПОКОЕН: ТЫ ПОЗАБОТИШЬСЯ О ВАШЕМ РОДЕ, ПОКА ОН БУДЕТ ДОЖИДАТЬСЯ ВАС НА ТОЙ СТОРОНЕ».
        Глас Башни явно не умел утешать, но, выдавив улыбку, я подняла лицо Коула за подбородок и снова поцеловала в губы. Щеки, пахнущие терпким лосьоном, царапались, как и подушечки мозолистых пальцев. Только на них одних было больше шрамов, чем на его лице веснушек. А уж то, что скрывала белоснежная рубашка…
        - Мне надо спасать Штруделя, - прошептала я, неохотно отстраняясь. Коул тут же протрезвел: не то от новости, что Чарли с Виви снова взяли в заложники его любимого кота, не то от того, что Гидеон-младший вновь захныкал в кроватке.
        - Когда-нибудь они все вырастут, - услышала я бормотание Коула, когда ступила за порог комнаты. - Держись, Коул. Держись…
        Я усмехнулась и быстро спустилась вниз. К счастью, ухо Чарли оказалось в моих пальцах раньше, чем Штруделя бы затянуло в Дуат, как на прошлой неделе. Рубиновое свечение рассыпалось в зыбкий туман и улеглось, а сам кот вырвался, цапнув Вивьен за руку, и немедля сиганул под крыльцо.
        - Ай-ай! - запричитала Чарли, вырываясь. - Да не кипятись ты! Это всего лишь суматошный морок, видишь? - Она перебрала пальцами, с которых посыпались рубиновые частицы. Те отражали свет, выдавая причудливые картинки, похожие на голографические. Старинная забава, которой моя бабушка развлекала детей, когда еще не было телевизоров. - Я не идиотка, мама! Просто Виви так просила… Она ведь до сих пор верит в шутку дяди Джеффа, будто Штрудель - заколдованный принц. Вот я и решила подыграть ей!
        - Как вообще можно верить человеку, который зовет вас не по именам, а «Маленькое-зло-номер-один, Маленькое-зло-номер-два» и так далее?! - разозлилась я, но, глядя на покрасневшие глаза Вивьен, облизывающую поцарапанную руку, сдалась: - Ладно. Ступай в дом к Тюльпане, Вивьен, и заодно отнеси ей мой гримуар. А ты, Чарли… Идем-ка со мной!
        Она надулась и покраснела, как рябина в мороз, но послушалась, выбирая из волос желтые листочки.
        - Мама! Мама! Смотри, что у меня есть!
        Мы не успели пройти и несколько метров, как одна напасть сменилась другой - все как обычно. Я обернулась и выпустила плечо Чарли из своих пальцев, чтобы сесть на корточки и подхватить Амели на руки раньше, чем она споткнется и упадет, запутавшись в платье.
        - Где ты это взяла?! - ахнула я, снимая с ее головы шляпу из красного фетра. Куцая и мокрая, она пахла рыбой и водорослями, но была оплетена белоснежным жемчугом. Правда, не везде: половина жемчужного ряда отвалилась, оставив в память о себе лишь торчащие нитки, но это не помешало мне узнать ее - мою родную шляпку! Ту самую, что я принесла в дар владычице озера Нимуэ в обмен на жизнь Коула, чтобы…
        - Тетя из воды сказала, что это подарок, - улыбнулась Амели во все свои двадцать молочных зубов. - Взамен она хотела, чтобы я поплавала с ней…
        Кровь отхлынула от лица. Я почувствовала тяжесть в ногах и покалывание на кончиках пальцев от одной лишь мысли, что Нимуэ осмелилась попытаться забрать мою четырехлетнюю дочь! Впрочем, ничего удивительного: Амели была похожа на Коула чуть ли не больше, чем сам Коул. Но только внешне.
        Судорожно ощупав ее абсолютно сухой комбинезон, я облегченно вздохнула:
        - Ты не плавала…
        - Нет, не плавала. Я сказала, что обязательно поплаваю, но сначала хочу примерить шляпку… А потом взяла ее и убежала! Шляпка же такая красивая, но тетя страшная… Что с тобой, мамочка? Я поступила плохо?
        - Нет. Ой, то есть да! Воровать… это… плохо, - выдавила я, вспоминая ненавистный уговор с Коулом и стиснув зубы. - Но то, что ты сделала сегодня, правильно. Никогда не плавай с чужими тетями в озере! Ты вообще не должна была ходить туда! Где близняшки?! Они обещали смотреть за тобой!
        - Габи и Райли там. - Амели ткнула пальчиком в оранжерею, купол которой выглядывал из-за крыши с синей черепицей, и обиженно насупилась: - Они сказали, что я не доросла до их игр.
        - Скажи им, что завтра они отправятся на ферму к дяде Гидеону, если не возьмут тебя играть. И будут убираться у него в конюшне!
        Амели просияла так, как сияла лишь накануне Йоля, обнимая медвежонка со сладостями. Проводив ее взглядом и убедившись, что та благополучно добралась до оранжереи, я удрученно помассировала пальцами ноющие виски.
        - Так о чем ты хотела поговорить? - подала голос Чарли, переминаясь с ноги на ногу за моей спиной. - Наверняка снова что-то об ответственности и моем ужасном поведении, да?
        Я улыбнулась, качая головой. Взгляд Чарли был устремлен на озеро, что подарило ее глазам свой цвет, а характеру - свою стихийную природу. Хотя нет, характер ее больше напоминал океан… Тот самый, о котором я думала, когда Коул делал мне предложение, стоя на пирсе. Ах, если бы я знала, что мысли настолько материальны, то старалась бы почаще думать о мягком маршмеллоу!
        - Ты наш первенец, - сказала я, погладив отвернувшуюся Чарли по румяной щеке, покрытой родинками и веснушками. - И ты будущая Верховная. Это не значит, что ты не можешь веселиться, но тебе всегда придется быть умнее и хитрее остальных. Когда я была в твоем возрасте, моя мама уже умерла…
        - К чему ты это? - насторожилась Чарли и вдруг побледнела: - Ты что, тоже…
        Я бы, возможно, рассмеялась, если бы вдруг не узнала в ней себя.
        - Нет-нет, я абсолютно здорова! И еще очень-очень долго буду с вами. Я вообще вела не к этому…
        Я глубоко вздохнула, пытаясь упорядочить мысли, и взяла недоумевающую Чарли за руку, чтобы подвести поближе к озеру. Оно подарило мне жизнь и мою судьбу, потому априори не могло быть места лучше для таких бесед. Когда я разулась и ступила на влажный песок, Чарли уже бегала по щиколотки в воде, подвернув джинсы до колен. Она обожала собирать обточенные стеклышки со дна, как это когда-то делал мой брат, но, увидев, как внимательно я наблюдаю за ней, тут же потеряла к ним интерес. Разноцветные камешки высыпались обратно на песок, и я наконец-то поняла, что на самом деле хотела рассказать Чарли вместо очередных нравоучений.
        - Однажды твоя бабушка сказала мне, что я никогда не останусь одна, потому что за моей спиной стоят десятки женщин нашего рода - Верховные, что были прежде, - прошептала я. - Когда-нибудь они будут стоять и за твоей спиной. Если станет одиноко или страшно, просто обернись и вспомни об этом. Ведь нет ничего сильнее семьи, Шарлотта. Обещай, что не забудешь об этом, ладно?
        - Хорошо. Я… я обещаю, мама.
        Мокрая и худая ручка Чарли протиснулась в мою, и я нежно сжала ее, улыбнувшись. Вместе мы смотрели на бирюзово-серую гладь и разговаривали обо всем на свете, пока не стемнело, а потом вернулись в особняк, где веками было суждено процветать ковену озера Шамплейн.
        notes
        Notes
        1
        Madre (исп.) - мать (Здесь и далее прим. автора).
        2
        Кавалетти - небольшие препятствия для обучения лошадей прыжкам.
        3
        «Сад Прозерпины». Перевод М. Донского.
        4
        hijo de la chingada - испанское ругательство (дословно: «сукин сын»).
        5
        Hermanita (исп.) - сестренка.
        6
        Кудряшка Сью - главная героиня одноименного фильма 1991 года.
        7
        El gran brujo - великий колдун (исп.).
        8
        Nino - дитя (исп.).
        9
        «Король Лир», Уильям Шекспир. Перевод Бориса Пастернака.
        10
        Mea culpa, mea maxima culpa - покаянная молитва Confiteor, переводится как «моя вина, моя величайшая вина».
        11
        Konigin - царица (нем.).
        12
        Alle Gewasser flie?en ins Meer - немецкая поговорка «Все воды текут в море».
        13
        DEJAD DE PELEAR! (исп.) - Перестаньте драться!
        14
        Basta! (с исп.) - Хватит!
        15
        Клайв Льюис - автор серии книг «Хроники Нарнии».
        16
        Dia de los Muertos (исп.) - День мертвых.
        17
        Maldita sea! (с исп.) - Проклятье!
        18
        Шарлотта - на английском имя звучит как Charlotte, поэтому сокращенная версия имени Charlie (Чарли).