Сохранить .
Ребус-фактор Александр Николаевич Громов
        Галактическая империя #1Мир Тверди #1 Богата и благоприятна для жизни людей планета Твердь, однако земляне презирают
«грязных фермеров» - колонистов, а колонисты ненавидят землян, грабящих природные ресурсы их планеты. Кончиться это может только взрывом. Свободы! Свободы любой ценой! Как часто звучали эти слова в истории Земли! Теперь они звучат в Галактике. Война и победа… а что дальше? Стоила ли игра свеч? Никто не учится на чужих ошибках, и люди обречены вечно повторять их. Но, быть может, в том их счастье?
        Александр Громов
        Ребус-фактор
        Пролог
        Несуразное угловатое чудовище появилось внезапно, одолев одним прыжком десяток световых лет. Только что на дальних задворках скромной двойной системы не было ничего, если не считать метеоритов, кометных ядер и космической пыли, - но вот пылинки вспыхнули, мгновенно сгорая под натиском гиперполя, рисунок созвездий исказился, и из разгоревшегося бледно-лилового зарева медленно выплыл устрашающих размеров монстр.
        Для человека он был титаническим сооружением, но людей не было на его борту. А для двойной системы - желтого и кирпично-красного карликов - он был всего-навсего пылинкой, одним из множества многокилометровых тел на дальней периферии, не способных повлиять на параметры системы и решительно никому не интересных. Но если бы космические тела умели думать и если бы они думали именно так, то крупно ошиблись бы.
        Вскоре лиловое зарево погасло, и звезды вновь заняли свои законные места. Осталась лишь рябь кривизны пространства, быстро разбегающаяся и затухающая. Некоторое время ничего не происходило, лишь потрескивал изъеденный космической коррозией угловатый корпус корабля, но кто бы услыхал звуки в вакууме? Некому было слышать их и на борту, потому что приборы, диагностирующие состояние обшивки после гиперперехода, умеют лишь отмечать, но не слушать.
        Затем включились двигатели, и колоссальная глыба корабля пришла в движение. Корабль не торопился, но и не терял времени. Его не слишком заинтересовал кирпично-красный карлик, но все же траектория полета была выбрана так, чтобы пройти в ста тридцати миллионах километров от него. Сканируя местные искривления гравиполя, чувствительные датчики корабля обнаружили возле карлика три планеты - маленькие, холодные и практически безатмосферные, как показало дальнейшее сканирование во всех диапазонах электромагнитных волн. Корабль вильнул с грацией мастодонта и направился к желтой звезде.
        Возле нее он подзарядится для следующего гиперпрыжка. Но прежде исследует планеты желтой звезды и сбросит буй на ту из них, которая удовлетворит заданным критериям. Или даже два буя, если планет, годных для колонизации двуногими прямоходящими, окажется две в одной системе, что встречается чрезвычайно редко. Гораздо чаще ни одна из обнаруженных планет не вписывается в установленные двуногими хозяевами рамки.
        Гигантский корабль принадлежал к классу автоматических ботов-сеятелей. В его псевдоинтеллекте изначально была заложена борьба между стремлением к выполнению миссии в кратчайший срок и разумной осторожностью. Корабль дорожил своей целостностью и знал, какой объем его сверхпрочной обшивки уже изъеден космической коррозией. Внутренние области планетных систем, где только и можно обнаружить искомое, - настоящие ловушки для космической пыли, что работает в миллион раз эффективнее наждака, а способность к регенерации имеет свои пределы. Корабль не разгонялся - напротив, он снижал скорость. Его путь от кирпично-красного карлика до ближайших окрестностей желтой звезды продлился не одну неделю земного времени.
        Четыре внешние планеты - два небольших ледяных шара и два газовых гиганта - были оставлены без внимания. Близ орбиты ближайшей к желтой звезде газовой планеты корабль вышел из плоскости эклиптики, подозревая наличие пояса обломков древних планетоидов, так и не ставших планетой. Очень скоро подозрение подтвердилось: пылинок стало гораздо больше, и один раз в обшивку врезался мелкий осколок, не пробил ее и превратился в облачко газа. Приближаясь к желтой звезде, корабль все выше взмывал над эклиптикой.
        Из трех планет земного типа, обращающихся вблизи желтой звезды и окруженных атмосферами, наибольший интерес представляла вторая, - однако корабль, прежде чем изменить курс, потратил несколько часов на анализ поступившей информации о первой и третьей планетах. Основа всякого успешного дела - добросовестность. Корабль понимал это не хуже своих конструкторов, подаривших ему псевдоинтеллект и псевдоличность с темпераментом упорного в своих намерениях флегматика. Пусть время идет, пусть сложны и энергетически невыгодны маневры - важен итоговый успех миссии, а не эти частности. Найти в системе планету, наиболее подходящую для существования на ее поверхности вида Homo sapiens, и сбросить на нее буй, после чего уйти в новый гиперпрыжок - и так далее, вплоть до финальной точки заданного людьми маршрута.
        Корабль знал, что скорее всего он ее не достигнет. Теория вероятностей была против него. Он побывал уже возле двадцати двух звезд и сбросил девять буев. Вне Земли и еще нескольких планет Вселенная мало пригодна как для жизни людей, так и для работы громоздких гиперпространственных кораблей с псевдоинтеллектом. Существовала исчезающе малая вероятность того, что корабль сможет посетить еще более сотни звездных систем и вернуться. Почти наверняка он должен был рано или поздно погибнуть либо от столкновения с каким-нибудь космическим телом, либо от неточности гиперпространственной навигации, что может выбросить его прямо в звезду, либо просто-напросто от физического износа. Об этом знали люди, пославшие корабль; знал это и он сам. Корабль умел опасаться, даже бояться, но никогда не впадал в панику и не мог представить себе своего существования в отрыве от порученной ему миссии. Всякая жизнь кончается смертью - человек может бесполезно протестовать против этой аксиомы, но в конце концов примирится с нею. Корабль - не станет и протестовать.
        По мере приближения ко второй планете корабль узнавал о ней все больше. Спектроскопия выявила в атмосфере кислород… много кислорода! Кислородные миры - большая редкость во Вселенной. Корабль уже не отвлекался на исследование двух других планет. Он был почти убежден в том, что сбросит на планету буй. Только бы нашлась суша! Существовала теоретически очень малая, но ненулевая вероятность найти кислородную планету, сплошь покрытую водой. Буй не донная рыба и не моллюск - ему нужно больше даровой энергии, чем может предложить океанское дно.
        Вокруг планеты кружились две маленькие луны. Корабль не нашел в них ничего интересного, он лишь рассчитал, что в ближайшие миллионы лет сложная картина гравитационных полей в двойной системе не приведет к падению лун на планету. Еще раньше он исследовал желтую звезду и согласился с мнением земных астрономов: звезда уже далеко не молода, но будет продолжать ровно светить еще два или даже три миллиарда лет.
        Не торопясь, но и не теряя времени, корабль сближался с планетой. В расчетное время он отработал двигателями, немного погодя дал еще один тормозной импульс строго определенной силы и длительности - и вышел на довольно низкую меридиональную орбиту. Для установления физических условий на поверхности планеты десяти витков должно было хватить с лихвой.
        Реально хватило семи. На восьмом витке от неосвещенной стороны корабля отделилось малое тело и, выйдя из тени, засверкало искоркой. Поймав искорку лучом, корабль направил ее к выбранной точке на поверхности планеты. Материки, океаны, горы, облачные фронты и циклоны, пустыни, леса и озера проплывали внизу, не возбуждая в умеющем чувствовать корабле никаких эмоций. Это был не его мир. Возможно, он не станет и миром двуногих прямоходящих. А возможно, и станет. Они сами решат, а задача корабля - всего лишь ввести буй в атмосферу так, чтобы тот не сгорел. Дальше уж он сам.
        Покончив с этим делом, автоматический бот- сеятель поплыл дальше, удаляясь от планеты по гиперболе и приближаясь к звезде, чтобы, подпитавшись ее энергией, уйти в очередной гиперпространственный нырок. Ему еще предстояло выполнить много работы.
        Там, куда упал буй, вспыхнул было пожар, но быстро погас сам собой. Влажные джунгли - не то место, где огонь может набрать силу и опустошить полматерика. Вокруг места приземления осталось стоять несколько обгоревших стволов, и только. Быстро успокоились лесные обитатели. Хищники вновь погнались за добычей. Добыча удирала либо пряталась. Длинная коротколапая ящерица, похожая на змею, заструилась по стволу, подбираясь к крупному насекомому. Чешуйчатый зверек, похожий на древесный нарост, сидел неподвижно, дожидаясь, когда ящерица окажется на расстоянии вытянутой лапы, в данную минуту сложенной в четырех суставах и плотно прижатой к телу. От пожара в лесу образовалась новая полянка, ну и что? Для молодых ростков, для семян, что еще не проросли, новая полянка вроде манны небесной. Здесь солнечные лучи достигают почвы. Не пройдет и года, как джунгли затянут ранку на своем пестром теле. Кто растет быстрее, станет деревом, удел остальных - прозябать. Так было, так будет.
        У раскаленного шара, до половины ушедшего в мягкую красноватую почву, были, однако, другие планы. Некоторое время он потрескивал, освобождаясь от черной обгорелой корки. Остыв - начал видоизменяться.
        Он растянулся в блин и, сокращаясь, как плоский червь, выполз из выбитой им ямы. Вскоре блин стал толще - буй поглощал грунт и перерабатывал его, наращивая массу и возможности. Вырастив лучемет, он выжег джунгли вокруг себя на расстоянии ста шагов. Зеленые лесные гиганты, полные влаги, пылали не менее ярко, чем уже обгоревшие стволы. Вместе со змееподобной ящерицей в ее желудке сгорело пойманное ею насекомое. Вспыхнул и свалился с горящей ветки чешуйчатый зверек, лакомящийся ящерицей.
        Потом все стихло. Не получив подкрепления, угасло задушенное влагой пламя. На джунгли опускалась ночь, и покрасневший солнечный диск утонул в огромных клубах дыма, поднимающихся от выжженной пустоши. В полном безветрии дым лег на джунгли шляпкой гигантского, лишенного ножки гриба.
        Большинство лесных обитателей бежало прочь. Звери уходили от беды, как не раз делали это прежде во время гроз, когда небо бросало на землю огонь. Никто не насторожился всерьез, как умеет настораживаться мыслящее существо, потому что на планете не было мыслящих существ.
        Пока не было.
        Не мыслил и сам буй. Более примитивный квазиживой организм, нежели галактический бот-сеятель, буй жил инстинктами, а не разумом. Инстинкт подсказал ему расчистить площадку. Инстинкт подсказывал ему теперь переждать ночь. За ночь дым рассеется, и с первыми лучами солнца надо будет распластаться по мягкому пеплу на всю площадь расчищенного места и заряжаться солнечной энергией, накапливать ее изо дня в день, чтобы быть готовым… к чему? Сейчас он и сам не знал. Но твердо знал, что так надо, и действовал методично и безошибочно. Ему незачем было понимать, что его время наступит лишь тогда, когда бот-сеятель из гиперпространственного нырка пошлет сигнал, который будет принят в метрополии.
        День проходил за днем, и солнце в полдень жарило вовсю. Облачные дни и грозы не нравились бую, но они сменялись днями без единого облачка. Буй лежал на выжженной поляне, напоминая круглый ковер на арене колоссального цирка. Лишь самые безмозглые животные рисковали приближаться к нему, но даже они не смели притронуться к странной плоской твари. Это спасало им жизнь.
        Наконец пришел день, когда буй почувствовал, что он готов. Центр ковра начал вспучиваться горбом, и к центру поползли края. Ковер съеживался, словно шагреневая кожа, но не терял объема. Скоро он вновь стал шаром, но лишь на минуту. Какая-то сила заставила его сплющиться с боков, словно эритроцит или колесо без спиц, но с колесным диском, толстое колесо невиданного вездехода, способное повалить и искрошить в щепки любое дерево. Колесо, однако, никуда не покатилось и ничего не повалило. Прошла еще одна минута, и буй врос основанием в почву. Теперь он смахивал на надгробие без надписи, но размер надгробия напоминал по меньшей мере о слоне.
        Шли дни, а вид буя не менялся. Дожди размыли пепел, и на расчищенной поляне начали появляться намеки на будущие джунгли - зеленые былинки, проросшие из взявшихся неизвестно откуда семян. Буй не реагировал. Он просто ждал.
        И вожделенный миг настал. Буй ощутил сигнал извне и потянулся к нему всеми инстинктами, машинными и примитивными. Время пришло. Одна из плоскостей
«надгробия» никак не изменилась, зато на второй проявилось круглое пятно полутораметрового диаметра. По твердой, казалось бы, поверхности пятна пробежала рябь, и пятно стало бездонной дырой, освещенной изнутри бледным, похожим на коронный разряд, лиловым сиянием.
        Первым оттуда появился небольшой механизм на восьми паучьих лапах. Взяв пробы воздуха, почвы и выдернув один из ростков в качестве биологического образца, он побегал по поляне, вернулся к «надгробию» и канул в лиловое сияние. Теперь сторонний наблюдатель сказал бы, что перед ним не надгробие, а скорее арка, дальний конец гиперпространственного туннеля, или попросту - Врата.
        Некоторое время ничего не происходило.
        Но вскоре из сияния в дыре боком, по-крабьи, вылез человек в камуфляже, бронежилете, дыхательной маске и с короткоствольным импульсным лучеметом на ремне через шею. Посидел на корточках, вертя головой и стволом во все стороны, и осмелился привстать.
        Вновь тщательно огляделся и позвал:
        - Выходи, Марк.
        Тот, кого звали Марком, уже торчал головой наружу из Врат - ни дать ни взять маленькая птичка, выглядывающая из громадного дупла. Теперь он тоже вылез, огляделся и, не заметив ничего опасного, приосанился.
        - А ведь недурно, а? Воздух почти нормальный, и тяжесть совершенно земная…
        - Сто два процента земной, - отозвался первый.
        - Вот я и говорю: норма, почти комфорт…
        - Зато жарко. Впрочем, сейчас полдень да еще лето. Как-то тут зимними ночами будет?
        - Не замерзнут, Пит, - хмыкнул Марк. - Растительность-то тропическая. Значит, зимы теплые. Райское местечко. Через год здесь будет десять миллионов колонистов.
        Петр, которого Марк звал Питом, понимающе ухмыльнулся. Они уже год работали вместе и научились понимать друг друга с полуслова. Прежде они находили удовольствие в подколках: «Завидуешь небось колонистам, а?» - «Да ты что, сдурел?» - но эти шуточки давно надоели. Лучше как следует смотреть по сторонам, чем зубоскалить. Первопроходец дорожит своим местом и не хочет, чтобы его списали в инструкторы. Управлять толпой первопоселенцев, сбивать бестолковое двуногое стадо в хоть какое-то подобие осажденного - именно осажденного! - лагеря, строить временные жилища и колючие ограды, вести осторожную разведку, терять людей, получая взамен крупицы бесценного нового опыта, бороться с эпидемиями, хищниками и глупцами, наказывать нерадивых, приобретая врагов, и медленно, но верно раздвигать, раздвигать границы лагеря - до водоема, до гор, до рудных месторождений и так далее, пока не появится уверенность: этой планете уже не стряхнуть с себя людей. Не романтика, а рутина. Что увлекательного в такой работе? Но так уже было, так еще будет.
        Живи Марк и Петр в те времена, когда экспансия человечества в Галактику казалась далекой туманной перспективой, кто-нибудь из них, возможно, пошутил бы: «Люди нужны для того, чтобы правительства не знали, что с ними делать». В те годы Земля задыхалась от перенаселения, и никакие лунные и марсианские колонии не могли решить проблему. Но уже более полутора веков динамика роста населения Земли оставалась устойчиво отрицательной. Один, максимум два ребенка в семье. Часто - ни одного. К чему рожать детей, если старость и так обеспечена?
        История человечества полна парадоксов. Вот еще один: галактическая экспансия началась лишь тогда, когда население Земли и без того уменьшилось с девятнадцати до семи миллиардов человек. Быть может, кому-то в голову пришла тривиальная, но пугающая мысль: мало-помалу человечество может просто-напросто вымереть естественным порядком, так и не выйдя за пределы родной системы. Может, и так, но вряд ли. Скорее все-таки Объединенным правительством Земли руководили более прагматичные соображения. Поискать, нет ли в иных мирах чего ценного для Земли. Раздвинуть границы познания, что часто бывает полезно, хотя заранее не скажешь, как именно. А заодно сплавить с Земли балласт - ведь в семи миллиардах людей его почти так же много, как в девятнадцати. Балласта заведомо не бывает лишь в одном случае: когда человек на планете один-одинешенек.
        Петр и Марк удалялись от Врат медленно, готовые чуть что открыть пальбу и, если не поможет, стремглав кинуться назад, в мерцающее лиловое сияние. Джунгли стояли зеленой стеной, окружали со всех сторон, давили на сознание. Буй, превратившийся теперь во Врата, мог бы выжечь площадку и километрового радиуса, но он был послушен программе, а программисты знали свою работу. Джунгли на землеподобных планетах всегда опасны, но их ближайшая перспектива - стать источником стройматериалов для первого поселка на этой планете. Нет нужды заставлять колонистов таскать лес-кругляк издалека - им и без того будет чем заняться.
        В лесу было прохладно, темновато и очень тихо. Высоко над головой огромные деревья смыкали плотные кроны, и ни один прямой солнечный луч не мог пробиться к мягкой лесной подстилке. Остро и вкусно пахло прелью, невиданными цветами, чуждой, но похожей жизнью, но дыхательные маски не пропускали запахов. Если бы атмосфера была ядовита, сработали бы датчики хемоанализаторов, а безвредные воздушные примеси не интересовали первопроходцев. Куда важнее было следить за кронами - не свалится ли на голову какая-нибудь хищная нечисть? И если начнет валиться, успеть сбить ее еще в полете.
        - Вроде тихо, - проговорил тот, кого звали Петром.
        - Вроде тихо, - согласился кто-то рядом, причем тем же голосом.
        Моментально присев, Петр сделал быстрый оборот. Никого.
        - Ты слышал? - шепотом спросил он.
        - Угу.
        - Кто бы это мог быть?
        - На стволе справа от тебя.
        Безглазое и безногое существо, прилепившееся к коре, напоминало голого слизня длиною с предплечье взрослого мужчины. Петр брезгливо потыкал его стволом.
        - Мерзость какая…
        - Мерзость какая… - самокритично согласился слизень.
        - Тьфу. Вроде попугая.
        - Тьфу. Вроде попугая, - поддакнул слизень.
        - Попка дурак!
        - Попка дурак!
        Если бы враждебные силы планеты готовили расправу над двумя пришельцами из другого мира, они не могли бы выбрать лучшего момента для нападения. Но ничего не произошло. Лишь кто-то мелкий прошелестел крыльями высоко над головами - не то птица, не то крылатая ящерица, не то крупное насекомое. Часовая прогулка по лесу принесла первопроходцам приятное разочарование - никто не напал и не пытался напасть. Правда, кто-то возился высоко в ветвях, и один раз Марк с Петром не сошлись во мнениях касательно одной вдавлины в почве - след ли это крупного хищника? В целом же планета в этом месте казалась не опаснее африканских дождевых лесов или амазонской сельвы.
        - Курорт, - вынес вердикт Петр.
        - Вполне пристойный мир, - согласился Марк. - Можно запускать пробную партию.
        - Что? А, пожалуй. Так и доложим.
        Вернувшись к Вратам, они по очереди пролезли в сияние и исчезли, чтобы никогда больше не появиться на этой планете, уже числящейся под цифро-буквенным индексом в реестре Управления эмиграции, но еще не получившей собственного имени. Давать планетам имена - привилегия не первопроходцев, а первопоселенцев. Хотя бы потому, что им здесь жить, им воевать с планетой и гнуть ее под себя, им терять людей, дорого приобретая бесценный опыт. А еще потому, что они уже не земляне.
        Часть первая
        Школьник
        Глава 1
        Чего я не терплю, так это музыку и землеведение. Не будь этих предметов, ходить в школу не было бы для меня таким наказанием. Музыка хуже всего. Когда-то я без лишних слов лез в драку, если мне говорили, что у меня нет слуха и что мне толстопят оба уха оттоптал. То есть, конечно, я кидался на обидчика лишь в том случае, если им не была наша училка дама Фарбергам. И за буйство не раз имел
«неуд» по поведению. Потом драться мне надоело, и я по совету матери стал просто-напросто игнорировать подколки недругов. Ну нету у меня чего-то, и что теперь - повеситься? Нет уж, пусть от этого вешается кто другой, а я пас. В конце концов от меня отстали все, кроме этой дуры Фарбергам. Она отстать не может. Наш народ, видите ли, исстари отличался певучестью, поскольку наши предки, пересекая необозримые степи в центре Большого материка, пели в пути, чтобы чем-то себя занять, и на привалах тоже пели, отчего проникались чувством единения людей перед лицом враждебной природы. Допустим, так оно и было, но я-то разве предок? Я потомок первых колонистов, причем потомок далекий. В музыканты не набиваюсь, в певцы тоже и ничего не имею против того, что дама Фарбергам не ставит меня в хор, а если и делает это во время какой-нибудь инспекции, то помещает меня в заднем ряду и велит только разевать рот, но ни в коем случае не издавать ни звука. Я так и делаю, чего ж ей еще надо? Нет, при каждом удобном случае она норовит унизить меня только за то, что я могу драть глотку как угодно, но только не по ее идиотским
нотам.
        Землеведение хуже ровно вдвое, потому что учебных часов по этому предмету вдвое больше, чем по музыке. Над учителем, господином Мбути, мы издеваемся, всякий раз стараясь довести его до истерики, но он ничего - психует, однако директору на нас не жалуется. Он безвредный, чего не скажешь о его предмете. Ну на что нам, спрашивается, знать, какие материки есть на Земле и какие проливы, какой высоты горы и какого плодородия почвы?! Еще хуже земная история. Изволь помнить, в каком году по земному летосчислению какой-то там Сципион Американский побил не то какого-то Ганнибала, не то какого-то Гарибальди! А у нас на Тверди, между прочим, свое летосчисление, и земляне нам не указ. И история у нас своя, и география, и зоология с ботаникой. Наши предки сошли с космического корабля «Земля» на станции Твердь, и мы не жалеем об этом. Чем мы хуже их? Тем, что они презирают нас за отсталость и выдумывают обидные анекдоты? Мы тоже можем о них выдумать не хуже. На что нам знания о планете, которая, видите ли, прародина человечества и которую вряд ли кто из нас когда-нибудь увидит? В Галактике уже десятки планет, на
которых люди живут не хуже, чем у нас на Тверди, и еще сотни осваиваются. Неужели и там во всех школах зубрят высоту горы Эверест и причины Тридцатилетней войны? Очень может быть. Не вызубришь - провалишь тесты.
        Или, например, король Генрих Птицелов. Чем болтать о нем, лучше бы предъявили чучело хоть одной из пойманных им птиц. Нет чучела - предъявите хотя бы одно перо. Не можете? Значит, я должен принимать на веру всякое вранье? Ага, я прямо в восторге. Причмокиваю, закатываю глаза и мычу от удовольствия, зубря то, без чего любой твердианин обойдется так же легко, как без грыжи!
        А я так считаю: раз уж случилось такое несчастье, что Земля числится нашей прародиной, то и бери с нее только то, без чего нельзя прожить, а остальное и у нас не хуже. Твердь - планета разнообразная, а главное, она наша, а не чья-нибудь. На Земле считают, что это не так, но они ошибаются, и придет время - мы им укажем на их ошибку. Так говорит мама, а она у меня боец. Сколько раз ее вызывали в школу по поводу моей успеваемости или моих драк, а она директору в ответ: «Вы обучаете людей. Если хотите успеваемости и послушания - займитесь эхо-слизнями, я только что видела одного на ветке. Они все повторяют и никогда не дерутся».
        Если честно, то мои представления о Земле я черпал большей частью не из учебников, а из земной беллетристики в качестве бесплатного приложения к сюжету и интриге. Кое-что из написанного землянами мне нравилось, а из твердианской литературы - почти ничего. Ее и нет почти. И уж точно никто из наших не придумал героя вроде Фигаро. Вот этот парень - по мне, хоть и землянин. Кое-кто говорит, что это непатриотично, но плевать я на них хотел. А что до математики, то параллелограмм и логарифм означают у нас на Тверди то же самое, что на Земле. Или, скажем, правило буравчика и ковалентная связь. Некоторые доказывают, что у нас они должны быть особенные, твердианские. Когда я слушаю такие речи, то ничуть не жалею о том, что среди пород всяческого скота на Твердь не завезли ослов. Незачем. Они у нас и так есть. В большом количестве.
        Но тридцать пятого марта 282 года нашей первой твердианской эры (мне лень переводить эту дату на земное летосчисление) возмущены были все в нашем классе - ослы и не ослы. Сначала мы, правда, обрадовались, потому что наш директор господин Ли Чжань заявил, что последних трех уроков не будет, а потом хором взвыли: оказывается, нас снимают с занятий не для того, чтобы распустить по домам, а вручат нам флажки и погонят на площадь махать ими перед министром по делам внеземных колоний. Он у нас с инспекционной поездкой. Прибыл с Земли позавчера, и в новостях только об этом и звенят. Визит, мол, высокого гостя, большая, мол, честь для нас, ну и тому подобный сироп. Я просто плюнул на пол, а мама велела мне вытереть пол тряпкой и впредь плевать вне дома, а еще лучше заняться чем-нибудь более полезным. «Все вы мастера мелко гадить, - сказала она, - и возмущаться, когда это безопасно, а на настоящее дело вас не хватает».
        Я немного обиделся, а зря. Она была права.
        Ну так вот. Мошка Кац и Глист Сорокин, мои приятели, сразу сказали мне, что ни на какую площадь не пойдут, а просто смоются по-тихому. Еще не хватало флажками махать перед всякой заезжей шишкой с Земли, да притом небось улыбаться и кричать что-то приятное гостю! Если не лезть на глаза, то можно уйти так, что никто не хватится. У кого там будет время нас пересчитывать! А в случае чего потом все вместе будем стоять на своем: были, мол, на месте, и все тут. Главное при разбирательстве этого дела не дать слабину, иметь оскорбленный вид и врать с честными глазами. Тогда поверят.
        - Айда с нами, Ларс.
        Я чуть было не согласился, но быстро передумал. Отсутствие Глиста заметят обязательно. Он хоть и сутулый, а все равно дылда и возвышается над нами, как башня. Господин Ли Чжань росточка невеликого, зато наблюдательный и памятливый. Отсутствие башни он заметит обязательно, а там и до нас дело дойдет. Да и любопытно мне было: что это за высокий гость такой на нашу голову? Немного противно, но все равно любопытно.
        - В этот раз без меня, ребята, - сказал я.
        - Да ну, чего ты… Прорвемся.
        - Не, я пас.
        - Струсил, что ли?
        За такие слова от меня и друзья-приятели по зубам получали. Мошка сразу понял, что сказал ненужное, и забормотал:
        - Ну ладно, ладно… Шутка. Насчет нас гляди не проболтайся.
        - Могила.
        Короче, смылись они, а мы толпой человек в двести повалили на площадь. Она у нас большая и очень нарядная, по-старинному мощенная булыжником и с массой газонов, где вовсю произрастают цветочки, карликовые пальмы и всяческие кусты типа живых изгородей. Все это к визиту гостя аккуратно подстрижено, полито водой из шлангов, а на домах, что стоят вокруг площади, висят флаги и цветочные гирлянды. Приторно, но в целом красиво.
        Наш город - зимняя столица Тверди, потому что летом у нас жарковато, а зимой в самый раз. Большой город, второй по величине на Тверди, двадцать две тысячи душ только городского населения, да еще в пригородах трижды по столько. Я-то как раз из пригорода, живу с мамой на ферме и ничуть не переживаю из-за того, что горожанин я чисто условно. Да и многие у нас считают, что города - это для неженок либо неудачников. В городе теснота и мало интересного, а на ферме - простор и воля! Хотя, конечно, работать порой приходится так, что спина трещит.
        Ну, Врата, единственные на Тверди, установлены, понятное дело, не у нас, а в Новом Пекине, главной и летней нашей столице. Там миграционная служба и еще тьма всяких колониально-самоуправленческих учреждений. Новый Пекин гораздо больше нашего Степнянска. В учебнике твердеведения для начальных классов нарисована картинка: широкая улица и дома в шесть и семь этажей. Зачем такие? Но Глист там бывал и уверяет: все правда.
        До нас довели, когда флажки раздавали: господин министр приехал к нам, чтобы встретиться тут с премьер-губернатором Тверди, хотя тот выражал готовность прибыть в Новый Пекин и избавить гостя от путешествия. Но министр настоял. Наверное, новенький. Мама сказала как-то, что каждый новый министр колоний начинает с того, что осчастливливает визитами галактические владения Земли и знакомится с ними, на что у него уходит год, а то и два. Потом еще столько же времени он пытается осмыслить проблемы колоний, а там, глядишь, правительство уходит в отставку, назначается новый министр, и все идет по кругу.
        Мне это сильно не понравилось. Владения Земли, да? А много ли она, Земля, для нас сделала?
        Впрочем, ладно. Доконвоировали нас до площади, построили в четыре ряда за канатами на ее краю. Гляжу, учеников из других школ тоже вывели приветствовать министра, даже младшие классы. Еще здесь студенты политеха, рабочие с металлического завода и совсем немножко просто зевак. Стоим, ждем, переминаемся с ноги на ногу, теребим флажки в руках. Я в первом ряду, мне трибуну хорошо видно, хотя и сбоку. Время идет. Вдоль канатов прохаживаются полицейские в шлемах, но больше для проформы, потому что их всего ничего и толпу им нипочем не удержать. Да только не придется удерживать, и они это знают. Кому он здесь нужен, этот министр!
        Наконец опускается прямо на площадь правительственный летающий экипаж, чуть пальму не сбил, и два здоровых лба в униформе быстро-быстро катят к нему ковровую дорожку. Оркестр заиграл древний марш, а хор запел что-то там о пыльных тропинках далеких планет. Кто-то из наших даже прыснул: хороши пыльные тропинки!
        Ну, подбежал к правительственному экипажу холуй, дверцу открыл, и выходит господин министр. Помахал всем нам ручкой, улыбнулся в тридцать два зуба да и пошел по ковровой дорожке. Одет с иголочки, моложав, стрижка ежиком, шаг бодрый. Навстречу ему - наш премьер-губернатор. Встретились посередине ковровой ленты, пожали друг другу руки, а мы по команде проорали «ура» и затрясли флажками. Орали недружно, некоторые просто молчали, а кое-кто орал совсем не «ура» - но господин министр и господин премьер-губернатор предпочли этого не заметить. Немножко поспорили, кому идти первым, но премьер-губернатор настоял на своем и пошел по ковровой дорожке на шаг позади министра.
        Сначала один с трибуны речь сказал, потом другой. Что-то насчет перспектив дальнейшего развития передовых форпостов человеческой цивилизации и необходимости совместно работать не покладая рук на благо общей цели. Скука смертная. Я зевать начал. Потом гляжу - сопливка лет семи к трибуне побежала с огромным букетом в руках. Чистенькая, розовенькая и одета, как манекен на той витрине центрального универмага, где детский трикотаж. Ну, значит, дело к концу идет: примет министр букет, обслюнявит девчонку, потом оркестр еще чего-нибудь сыграет, а хор споет, подтверждая тезис дамы Фарбергам о том, что мы народ музыкальный и певучий, - и марш по домам. Авось не загонят опять в школу на последний урок. А флажок свой выброшу в урну - мне достался земной, а не твердианский. Наш я бы, пожалуй, сохранил, хотя он тоже на земной смахивает.
        Ну вот уже и оркестр приготовился играть. И тут - во дают! - ведут на площадь верхового толстопята. Говорят, будто эта зверюга ростом и весом почти со слона, но я слонов отродясь не видывал, так что не буду утверждать то, чего не знаю. Слон, если я не ошибаюсь, жует ветки и тем доволен, ну а толстопят жрет все, что находит. И всех, кого поймает. Это злобная, вечно голодная тварь, к счастью, не очень умная. Наши предки даже не пробовали приручать взрослых толстопятов - сразу поняли, что ничего не выйдет. Но оказалось, что можно приручить детенышей, и вот уже поколений пятнадцать толстопятов живут в неволе и используются в диких местах для расчистки джунглей. А самые смирные годятся даже на то, чтобы возить на себе людей.
        Тут я понял, в чем гвоздь программы, - премьер-губернатор решил прокатить гостя на толстопяте. Все гости с Земли любят колониальную экзотику, если только она не оскорбляет их органы чувств. Ну, гляжу: с этим вроде все в порядке. Шерсть толстопята вымыта так, что я не почуял никакой вони, хотя стоял с подветренной стороны и вовсю крутил носом, круп животного покрыт бархатной попоной, а на холке позади возницы громоздится открытая кабинка, вся убранная цветами. Вообще-то на толстопятах обычно ездят иначе, но далеко ли до правительственного квартала, где гостю приготовлена резиденция? В пять минут можно дойти. Ничего, доедут…
        Подумал я так - и ошибся.
        Сначала-то дело у них шло как по маслу: возница заставил животное лечь на брюхо, из кабинки выдвинулась и коснулась ковровой дорожки лесенка, улыбающийся министр залез в кабинку и ручкой оттуда помахал, за ним поднялся улыбающийся еще шире премьер-губернатор, лесенку убрали, толстопят взгромоздился на свои столбы, отчего его подошвы расплющились, как блины, - полезное приспособление для того, чтобы нести такую тушу по заболоченным джунглям… Поехали!
        Тут и оркестр врезал, а толстопят двинулся вразвалочку куда надо. Кабинка на нем плывет, как по воздуху, мягко так, - видать, в нее вделана специальная система против качки. Ну, а мы по команде напоследок затрясли флажками и заорали кто во что горазд, изображая народное ликование, а кое-кто и заулюлюкал…
        В этот момент все и случилось.
        Кто-то толкнул меня в левое плечо. Я обернулся, чтобы, в зависимости от обстоятельств, либо с разворота дать наглецу по роже, либо просто посоветовать не пихаться, - а там Джафар. И не с флажком, а с рогаткой. Знаю я эту рогатку, из нее человека убить можно запросто, если в висок. Джафар лупит из нее гайками под десятимиллиметровую резьбу и не промахивается ни в птицу, ни в крысу. Бац - и сразу наповал.
        Мне даже не пришло в голову пихнуть его в ответ, потому что я оторопел. Фигаро по этому поводу говорил, что каждый поступает, как может. А если не может, то, стало быть, никак не поступает. Рогатка у Джафара изготовлена, резинка оттянута до отказа, глаз прищурен - целится. Не просто так целится, а со злобой. Не успел я помешать, как резинка хлопнула и гайка ушла куда надо. А куда ей надо? Неужто в министра? И тут я начал видеть все сразу, как будто голова моя оснащена не двумя глазами, а по меньшей мере восемью. Во-первых, от нас с Джафаром шарахнулись. Во-вторых, я четко увидел, как господин Мбути что-то заметил, глядит в нашу сторону, глаза выпучил и собирается крикнуть. В-третьих, сам директор Ли Чжань тоже успел обратить внимание на суматоху. А в-четвертых…
        Это было хуже всего. Толстопят вдруг вскинулся на дыбы. Кабинка на нем накренилась и съехала на крестец. Господин премьер-губернатор вылетел из нее, растопырив руки и ноги, и шлепнулся на мостовую, а господин министр зацепился за что-то ногой и повис. Толстопят ревет и мечется, того и гляди помчит сдуру куда ни попадя и народ потопчет, в рядах за канатами бурление, полицейские растерялись и рты разинули, кто-то бежит к толстопяту, кто-то от него, а министр мотается туда-сюда, как тряпка, и сразу видно: мало найдется желающих поменяться с ним местами.
        - Псих! Ходу отсюда!
        Оказалось, что это я прокричал Джафару прямо в ухо. А в следующее мгновение ни с того ни с сего выяснилось, что я уже куда-то проталкиваюсь, куда-то бегу и тащу Джафара за руку. Я даже удивился. Мама не раз советовала мне сначала хорошенько подумать, а уж потом действовать, чтобы, значит, не пожалеть впоследствии.
        Но особенно удивляться мне было некогда. Выдрались мы из толпы одноклассников - и бегом к школе. Ноги мои, уносите меня! Ранец по спине колотит, как погонялка:
«Беги! Беги!» А мне-то чего бежать, спрашивается? Я, что ли, из рогатки пульнул? Однако бегу, а за мной Джафар топает и дышит, как лошадь. Никогда мы с ним близкими друзьями не были - так, приятели. И чего я улепетываю? Мне бы шарахнуться от Джафара, как шарахнулись все, и проблемы были бы только у него, а так - у нас обоих. Собственно, еще и сейчас не поздно вернуться, рассказать, как все было, а бегство объяснить растерянностью… Помурыжат и отстанут. С какой стати мне за других-то отдуваться?
        А стыд?
        Вот то-то и оно. Добежали мы до коновязи, что возле школы, отвязали своих лошадок, прыг в седло - и подальше, подальше отсюда! Как можно скорее. Моя Зараза с места в галоп не любит, взбрыкнула и посмотрела на меня укоризненно из-под челки, а я ее по ушам, по ушам! Да пятками в бока!
        Поскакали. Пыль за нами столбом. Улицы у нас в городе большей частью не мощеные, но это и хорошо, потому что у моей Заразы подковы стершиеся, давно пора ее перековать. На втором от школы перекрестке полицейский руками замахал, а что кричал - я не расслышал. Главное, наперерез не бросился и под копыта не сунулся, потому что полицию калечить - себе дороже. Через пять минут мы были уже за городом, а еще пять минут спустя свернули на проселок и перешли на рысь.
        Наш Мбути говорил, будто бы на Земле лошади используются только для спорта и верховых прогулок ради удовольствия. У нас на Тверди иначе, да и в большинстве колоний тоже. Любая колония начинается с сельского хозяйства, это аксиома. Переправлять провизию с Земли через гиперканал - дорогое удовольствие. Врата служат для переправки людей и самых необходимых им материалов и механизмов. Совсем не трудно собрать допотопный трактор, но где взять топливо для него, если нефтяные запасы еще не разведаны? А обрабатывать землю чем-то надо. И метрополия требует, чтобы новые колонии как можно скорее переходили на самообеспечение продовольствием. Словом, лучше животных поначалу ничего не придумать. Волы, лошади, ламы для горных районов, а для пустынь и верблюды. Еще лучше, если вдобавок к этому удается приручить и приспособить к работе - ну, или хоть на мясо - местных животных.
        Наши лошадки здешней, твердианской породы. Они невысоки, косматы и на вид не очень казисты, зато выносливы и в общем покладисты. Моя Зараза кусает только чужих, а рысить может хоть целый день от рассвета до заката. И рысь у нее не тряская.
        - Тебя случайно в младенчестве головой о порог не роняли? - спросил я, немного отдышавшись.
        Джафар не ответил, только взглянул на меня исподлобья.
        - В кого хоть стрелял? В министра?
        На сей раз он ответил:
        - Да не… В толстопята.
        - Ого! А куда ты ему попал?
        - Не видел.
        - Жаль. А куда ты сейчас? Домой?
        - Отвяжись, а? Не знаю!
        Я и сам уже сообразил, что сморозил глупость. Джафару никак нельзя было домой. Ферма, где он живет, находится совсем близко от города, и полиция будет там раньше нас. Вряд ли он сможет скрываться долго в одиночку.
        - Слушай… раз уж я все равно влип в эту историю… - начал я.
        - А я тебя и не просил, между прочим! - окрысился Джафар. - Скачи назад, объясняй, что ни в чем не виноват, проси прощения, клянись, что очень любишь Землю и всех ее министров…
        - Раз уж я влип в эту историю, - повторил я, не обращая внимание на его вспышку, - то я же и предложу идею: поехали ко мне.
        - Ага, - сказал он с презрением. - Твоя мама будет очень рада.
        - Ну, рада она, положим, не будет. Но я думаю, что кой-чего в дорогу она нам соберет и, может, пару полезных советов даст. Или ты думаешь прятаться один? Тогда так прямо и скажи.
        Вместо возражений он протянул мне руку:
        - Спасибо, Ларс… Не ожидал. Вот честно - не ожидал!
        Я пожал ему руку и ничего не ответил, но, конечно, был доволен. Всегда приятно, когда тебя считают парнем что надо и отличным товарищем. Хотя я предпочел бы, чтобы на месте Джафара оказался Глист Сорокин или Мошка Кац. С ними мне как-то привычнее.
        Мы свернули еще раз, выбрались на проселок, ведущий к нашей ферме, и вновь пустили лошадей в галоп. Петлять не было смысла, а вот добраться до фермы поскорее смысл был. Дорога была почти пустынна, лишь изредка попадались возы с мешками и корзинами, да иногда какой-нибудь фермер, ковыряющийся на огороде за живой изгородью, распрямлял спину, смотрел на нас из-под руки и качал головой неодобрительно: мол, уже не совсем молокососы, а все бы им скакать сломя голову. Лошадей запалят. Тише едешь - дальше будешь.
        Вот именно - дальше. В окружной тюрьме, а она не близко. А потом, глядишь, и в колонии для несовершеннолетних где-нибудь очень далеко в джунглях или пустыне. Трудотерапии ради.
        Потом я стал размышлять о том, как это Джафару удалось пронять толстопята обыкновенной гайкой. У этой зверюги практически нет уязвимых мест. Глаза совсем маленькие, ушные отверстия еще меньше, гениталии скрыты грубой и густой шерстью, пасть этот зверь разевать попусту не любит, а все остальное защищено толстенной кожей и той же шерстью. Да еще громадной попоной! Просто удивительно. Как видно, игра случая.
        Н-да… Игра-то игра, но пока в наши ворота.
        И почему я отказался сразу смыться за компанию с Мошкой и Глистом? Им-то сейчас хорошо, а об их отсутствии на площади никто теперь и не вспомнит…
        А с другой стороны, как классно мотало господина министра! Как тряпичную куклу. Туда-сюда! Вспомнить приятно. Да и наш премьер-губернатор очень недурно в брусчатку впечатался. Жаль, там не было глубокой грязной лужи, потому что всех, кто перед землянами стелется, - в грязь надо, в грязь! Мордой, задницей и всем прочим организмом. И повалять там хорошенько. Потому что земляне, хоть мы их ненавидим, все-таки не виноваты в том, что они земляне, а прихлебатель всегда виноват в том, что он прихлебатель. Вот так. Для тухлятины грязь - самое подходящее место.
        Мама была дома, но обед не варила, а рассовывала по мешкам какую-то снедь. Увидев нас, она покачала головой с неодобрительной усмешкой:
        - Явились, значит? А это кто с тобой, уж не Джафар ли?
        - Ага. Привет, мам.
        - Привет, террористы. Поздравляю, вы уже в розыске. Оба.
        Мы переглянулись.
        - Ты… уже знаешь? - с трудом выговорил я.
        - Не задавай глупых вопросов, Ларс. Вся Твердь уже знает. Ты ведь не вообразил, что вы сможете отсидеться здесь?
        - Нет, но…
        - Даже не думай. Через пять, от силы через десять минут здесь будет полиция. Лошадей не загнали?.. Вот и хорошо, свежих седлать некогда. Хватайте вот это, - она показала на мешки, уже связанные попарно, чтобы удобно было приторочить сзади к седлу, - и мотайте отсюда как можно скорее. Телефоны держите выключенными, а то по ним вас в два счета найдут. Отсюда сразу на восток и в буш, чем скорее, тем лучше. Поторопитесь, - может, с вертолета вас и не засекут. Пробирайтесь в Штернбург к дяде Варламу. Помнишь его? Вот и хорошо. Держитесь все время в буше и двигайтесь на северо-восток. Как перевалите горную гряду, окажетесь на Дикой территории, там вас сам черт не найдет. Но и вам задерживаться там незачем, плохие это места… С гряды увидите на севере Одинокую гору, а уже с этой горы в ясную погоду виден Штернбург, только сам город вам не нужен, а ферма дяди Варлама находится…
        Я покорно кивал, хотя и без подсказок нашел бы дорогу к ферме дяди Варлама. Не так уж это и далеко, от силы дней десять пути, учитывая даже кружной путь через буш, гряду и Дикую территорию. Но с мамой, когда она разойдется, лучше не спорить. Она сама решит, как лучше, и обязательно окажется права. Проверено неоднократно.
        - Возьми вот это.
        Отцовское ружье! Сколько раз я предвкушал, как возьму его в руки! Это вам не малокалиберная хлопушка, с которой только птиц с полей гонять. Это настоящее оружие! Старое, многократно испытанное, с облохматившимся ремнем и поцарапанным прикладом. Пять патронов в подствольной трубке. Не лучемет, конечно, зато тяжелой пулей можно остановить любого зверя, кроме толстопята, а уж пропитание в буше добыть вообще не проблема. А я-то мечтал, чтобы поскорее пролетели три года, потому что мама собиралась подарить мне ружье только к восемнадцатилетию!
        - Правда, ма? - не поверил я.
        - Поменьше болтай! Патроны на комоде.
        Ну конечно, она уже обо всем позаботилась! Джафар стоял и только глазами хлопал - ну и ну, мол. Вот так-то! Завидуешь? У нас в роду все такие, а род наш древний, от самых первых колонистов. Десять поколений твердиан - это тебе не хухры-мухры! Никаких соплей и слез, ни единого причитания. Конечно, мама услышала последние новости по радио. Когда она в поле, у нее всегда горошина в ухе. Услышала о нас - сделала выводы. Эмоции, если и будут, то после, когда мы этого уже точно не увидим. Один только раз я видел маму плачущей, вскоре после смерти отца, да и то в тот момент она была уверена, что я ее не вижу и не слышу. Давным-давно это было…
        - Ну, мы пошли, мам?
        Чем-то ей не понравились мои слова. Она махнула рукой.
        - Выметайтесь.
        Мы и вымелись. Свою мелкашку и коробку патронов к ней я отдал Джафару, а сам гордо повесил через плечо отцовское ружье. Навьючили мешки. Зараза поглядела на меня осуждающе: что же ты, хозяин, когда поить-то меня будешь? Ох, потерпи еще, моя милая. Ты ведь еще не устала? Мы оба знаем, что такое усталость, так вот это еще не она, а так, легкое утомление. Ну, вперед!..
        Разумеется, теперь мы не придерживались дорог, а смело топтали посевы везде, где их хозяева додумались засеять поля на кратчайшем пути от нашей фермы к границе буша. Потом придется как-то улаживать отношения с соседями, но это потом… Четырежды мы прыгали через живые изгороди, и Заразе это не очень нравилось. Наши лошадки выносливы, но не слишком резвы, а прыгать совсем не любят. Один раз я едва не вылетел из седла, а Джафар вылетел-таки, но полминуты спустя уже вновь скакал рядом со мной как ни в чем не бывало, только очень пыльный и злой. На границе владений старого Лина и ничьими землями за нами увязалась неизвестно чья собачонка и долго преследовала нас, исходя злобным лаем. Потом отстала.
        Граница буша была уже рядом, когда мы услышали вдали стрекотанье полицейского вертолета.
        Глава 2
        Что такое буш, надеюсь, объяснять не надо. Всякий твердианин, включая обитателей пояса влажных лесов, знает о буше хотя бы понаслышке. Я склонен согласиться с нашим школьным географом, уверяющим, что без людей на Тверди никакого буша не было бы, а расстилалась бы просто саванна, такая же, как на Земле в Африке. Ну, что там на Земле, я не знаю, ни о какой Африке и слышать не хочу, однако факт есть факт: там, где пасется тьма-тьмущая пожирателей зелени, не бывает сплошных зарослей. Когда первые пять-шесть поколений колонистов истребили колоссальные стада травоядных, объедавших не столько траву, сколько листья кустарников, саванна - там, где ее не распахали и не превратили в пастбища для домашнего скота, - перестала напоминать разбросанные там и сям островки кустарника и купы низкорослых корявых деревьев в море травы. Кусты разрослись и почти сомкнулись, оставив лишь тропинки для всякого мелкого зверья. Это лабиринт. Пешего он скроет с головой, а конному достаточно пригнуться, чтобы стать невидимым с воздуха и самому не видеть ничего, кроме ветвей, листьев и колючек. Нет, если сильно не повезет или
сам сглупишь, то увидеть тебя с воздуха в принципе могут, но высадиться и поймать - никогда. Будь их хоть сотня - я запутаю и сотню, а потом преспокойно уйду.
        Ориентироваться в буше без компаса может не всякий. Впрочем, конному проще, если он выпрямится, встав ногами на седло. Остаются три проблемы: воды, пищи и огня. По цвету и густоте растительности можно определить, где подпочвенные воды близки к поверхности, иногда в таких местах можно найти даже родник. С голоду тоже не умрешь, если имеешь терпение охотиться и знаешь, какие из животных пригодны в пищу. Наихудшая проблема - огонь. В смысле, требуется особая квалификация, чтобы развести костерок и не сгореть при этом вместе с сотней тысяч гектаров буша. Даже не обязательно в сухой сезон.
        Сухостоя в кустарнике всегда навалом, и он горит, как порох, а многие живые растения выделяют эфирные масла, отчего в буше всегда стоит одуряющий запах и очень душно. Полыхнуть может так, что на сто километров вокруг никому мало не покажется. А главное, если от степного пожара нередко можно ускакать, то от пожара в буше не ускачешь - кусты не позволят. В буше ходят и ездят только шагом; начнешь торопиться - только расцарапаешься в кровь, а во времени ничего не выиграешь.
        Джафар, конечно, знал все это не хуже меня, даром что он колонист всего-навсего в четвертом поколении, тогда как я - в одиннадцатом. Мой предок был в числе первой сотни колонистов, прошедших Вратами на Твердь, так что в некотором смысле я по сравнению с Джафаром аристократ. Напоминать ему об этом я, конечно, не стал, а вместо этого просто взял инициативу в свои руки. Эти места были мне знакомы. Когда-то мы с друзьями, играя в первопроходцев, забирались в буш на час-два пути, хотя теперь-то, конечно, все наши заветные места, тщательно расчищенные и оборудованные очагами и шалашами, давным-давно заросли буйной зеленью. У нее это здорово получается. Я видел пожар в буше и видел потом, с какой дивной скоростью буш восстанавливает себя. Двух лет не пройдет, как буш уже прежний.
        Дважды нам пришлось останавливаться и пригибаться - полицейский вертолет тарахтел где-то неподалеку и совсем низко. Полицейские осматривали буш чисто для проформы, потому что надо быть редкостным дурнем, чтобы надеяться что-то в нем высмотреть. Потом вертолет улетел, а мы выбрались на относительно широкую тропку и пустили лошадей по ней - впереди я, за мной Джафар. Лошади тяжело дышали. Их крупы потемнели от пота; вспотели и мы. Но солнце уже клонилось к закату, и я предвкушал вечернюю прохладу.
        Часа за два до ночной темноты я решил, что пора позаботиться о лошадях. Мы достали мачете и вырубили кусты в радиусе шагов пяти. Мелкие ветки изрубили помельче и завязали в пустынные пакеты - это нам на завтра питье. Когда солнышко пригреет как следует, будем пить выделившийся конденсат. Но чтобы напоить лошадей, пришлось выкопать здоровенную ямищу, да и то вода на дне оказалась мутной и солоноватой. Пока расседлывали лошадей, пока поили их и задавали корм, пока я из земли, грязи и нарубленных ветвей в качестве арматуры лепил некое подобие очага, солнце зашло, и сразу стало прохладнее. Пока еще не совсем стемнело, мы разделили провизию на скоропортящуюся и ту, что может еще полежать, и подвесили мешки повыше от ночных животных, что временами принимались шуршать в кустах. Никаких иных звуков не было слышно, вертолет не возвращался, и я запалил в очаге небольшой костерок, а Джафар нацедил в котелок воды и поставил на огонь. Кулеш сварим.
        Впервые я ночевал в буше лет в десять, правда, не один, а в компании более взрослых парней. Мама тогда отчитала меня, но не за самовольство, а за плохую подготовку, и высмеяла наше кое-какерство. А хорошо сидеть в буше у костерка и травить байки! О бушменах - это уж обязательно. Дескать, водятся в самых непролазных местах буша маленькие, ростом всего до колена, голые человечки и, если их ненароком побеспокоишь - пакостят. А пакостить они умеют и отличаются злопамятностью, так что если утром обнаружишь, что кто-то нагадил в твою кружку или украл уздечку, - лучше скорее выбирайся из буша и по меньшей мере месяц не кажи туда носа. Потом опять можешь приходить. Сказки, понятное дело.
        Но в этот раз о бушменах мы, конечно, не вспоминали.
        - Завтра к гряде пойдем? - спросил Джафар, устроившись у очага по попоне.
        - А куда же еще.
        - Значит, в Штернбург к твоему дяде Варламу?
        - Точно.
        - А по-моему, зря, - сказал Джафар. - Раз уж вертолет выслали нас разыскивать, так за всеми нашими родственниками уж точно наблюдение установят, неважно, где они живут. Хоть в Штернбурге, хоть в самом Новом Пекине. Явимся мы к твоему дяде, а там нас и возьмут.
        - Он мне не дядя и вообще не родственник, - объяснил я. - Дядя Варлам - это так, слова. Он бывший муж моей мамы, ее первый муж.
        Джафар вытаращил глаза, а я смутно припомнил, что его семья исповедует адаптивный махдизм. Кажется, в этой секте разводы не то чтобы совсем запрещены, но считаются делом постыдным.
        - И нечего таращиться, - сказал я спокойно. - Они разошлись полюбовно и остались друзьями. И отец мой к нему нормально относился, как я слышал. Варлам мне действительно как дядя. Но не родственник. Мама знала, к кому нас направить.
        Джафар только покивал, но я понял, что моя мама сильно потеряла в его мнении. Он правильно сделал, что воздержался от комментариев, - я бы на нем живого места не оставил.
        - Покажи-ка мне свою рогатку, - попросил я.
        Он показал. Я несколько раз натянул резинку - тугая, ничего не скажешь, - пожал плечами и вернул рогатку хозяину.
        - Странно все-таки… А стрелял чем - обыкновенной гайкой?
        - Чем же еще.
        - И почему, по-твоему, толстопят после твоего выстрела сбесился?
        - А я почем знаю?
        Кажется, он действительно не знал, а догадок строить не хотел. Зато у меня в сознании уже брезжила версия.
        - Пойдем логически, - сказал я. - Толстопят - зверь серьезный. Поэтому даже ручных толстопятов перед работой обязательно пичкают транквилизаторами. Получается очень послушный, хотя и несколько заторможенный толстопят. Верно?
        - Ха! Это все знают.
        - Не перебивай. Пусть мне отрежут руку, если для губернатора и министра не отобрали самого смирного толстопята. Да еще небось скормили ему полную лопату успокоительного. Что станет с таким зверем, если, к примеру, выстрелить в него из мелкашки?
        - Ну… - начал Джафар.
        - Не перебивай, говорю. Ничего особенного не будет. Пуля пробьет шерсть и кожу, но и только. Застрянет в жировом слое. У толстопята испортится настроение. Он может немного дернуться, но возница мигом заставит его слушаться. Нет? Не слышу!
        - Ты не велел перебивать, - хмуро бросил Джафар.
        - А ты не цепляйся к словам. Идем далее. Если я выстрелю толстопяту в бок из моего ружья пулей или картечью - тогда, конечно, другое дело. Убить не убью, если только не в глаз, но уж заставлю почувствовать! Тут и транквилизатор не поможет. Возница, думаю, не справится. Как раз получится примерно то, что мы видели, верно?
        - Было бы верно, если бы я стрелял из твоего ружья, - фыркнул Джафар.
        - Правильно. Ты стрелял из рогатки. Значит, толстопят сбесился не из-за твоей гайки. В него стрелял кто-то другой, кого мы не видели, и стрелял хорошей пулей, а не гайкой.
        - А звук выстрела?
        - Все орали. Оркестр играл. Мог быть глушитель. Мог вообще быть лучемет, а не ружье. Теперь понял? Ты здесь вообще ни при чем.
        Джафар задумчиво почесал спину.
        - Ну да, ни при чем… А полиция кого ищет?
        - Наверняка толстопята уже осмотрели, - сказал я, - и нашли рану, сделанную уж точно не гайкой. Если у полицейских есть мозги, то самый умный из них уже понял, что был еще один стрелок. Хотел бы я знать, в кого он стрелял - в животное или в тех, кто на нем сидел?
        Пока я мешал кулеш, Джафар соображал. До него всегда доходило чуть медленнее, чем надо, но уж если что застревало в голове, то оседало в ней навсегда.
        - Значит… мы можем вернуться? - спросил он наконец, и его брови полезли от восторга вверх, а рот растянулся до ушей.
        - С какой это радости?
        - Ну… ты же сказал, что был еще стрелок и что полиция догадалась…
        - Сказал. А знаешь, что из этого следует? То, что нас считают соучастниками покушения, отвлекавшими внимание полиции от настоящего убийцы. Сними-ка котелок с огня, пусть кулеш доходит… Нас будут искать и выслеживать, чтобы через нас выйти на второго стрелка. Поймают - мало не покажется. Кто поверит, что мы ничего не знаем?
        Джафар сразу осунулся. Я слышал краем уха, что с полицейскими методами дознания успел познакомиться его старший брат и стал вроде как психованный: боится темноты, дождя, шорохов, собак и незнакомых людей. Чуть что - забивается в угол и плачет, как маленький.
        - Нет, мама нам правильно посоветовала исчезнуть с глаз, - продолжал я. - Ничего, побродим… Посмотрим, что такое Дикие земли. А к дяде Варламу, может, еще и не придется ехать. Будем слушать радио. Если стрелка поймают раньше, чем нас, то мы можем спокойно идти сдаваться в любой полицейский участок. Расскажем честно, как было. Испугались, мол, оттого и подались в бега. Ну что нам сделают? Максимум - по шее надают, да и то лишь ради порядка…
        - Из школы выгонят, - предрек Джафар.
        - Ну, может, выгонят, а может, и нет…
        Я взял ложку и попробовал кулеш. Шедевра у меня не получилось, но есть было можно. Жестяные миски мы решили не пачкать - и ну черпать ложками прямо из котелка. Не заметили, как все слопали.
        - Давай-ка укладываться спать. Гаси огонь.
        - А дежурить разве не будем? - удивился Джафар.
        Нет, с ним с ума сойдешь. Экий неприспособленный.
        - Тут не должно быть опасного зверья. А если что, лошади почуют - разбудят.
        Лошади и вправду что-то чуяли, а больше вертели ушами и тревожно фыркали, прислушиваясь к шорохам в кустах. Я тоже их слышал, но не придавал им значения. Раз мелкие зверьки шуршат, значит, безопасны, а главное, не видят опасности для самих себя. Дикий кот не шуршит - он тащит свое гибкое трехметровое тело на низких лапах так аккуратно, что ни один лист не шелохнется. Да только нет на краю буша диких котов, уже лет пять нет. С тех пор как фермеры убили того кота, что задрал двух коров у старого Лина, других крупных хищников в наших краях никто не видел. В Диких землях - там да. Там наверняка придется спать по очереди, а уж если спать, то не слишком заворачиваться в попону, чтобы сразу вскочить, если что. А здесь опасны только чешуйчатые шакалы, да и то если соберутся большой стаей и обнаглеют, да еще ядовитые ящерицы, если их потревожить.
        Спалось и в самом деле нормально. Один раз я проснулся - все было в порядке. Дремали лошади, сопел во сне Джафар. Луна Большая обгоняла Луну Малую, а еще, конечно же, светил Карлик, будто далекий красный фонарь, так что мне была видна каждая веточка вокруг нас. Даже безлунные ночи на Тверди никогда не бывают совсем темными. В учебнике сказано, что лет через тысячу Карлик передвинется на небе так, что в это время года будет светить днем, когда и без того светло, а ночью светить не будет. Ну и пусть. Какое мне дело до того, что случится через тысячу лет!
        Утром мы наскоро позавтракали холодной грудинкой и продолжили путь. Весь день продирались сквозь буш, а место для ночлега выбрали на обширной горелой проплешине. Наверное, в минувший сезон гроз сюда ударила молния и, знамо дело, подожгла кусты, а потом ливень хлынул стеной и залил пожар, не дав ему распространиться. Лошадей привязали к корням, натаскали дров и развели нормальный костер. Здесь было можно. В ближайшей низинке нашелся родничок, так что устроились мы на славу. Попоны пованивали, ну да и мы были не лучше. Кто хочет стерильности и приятных запахов, тому в буше делать нечего.
        За весь день мы едва перекинулись парой фраз, и теперь нам хотелось поболтать, но я начал с того, что сунул в ухо горошину приемника. Телефон в этих краях уже не действовал, потому что ретрансляторы остались далеко, а количество спутников связи, как и любых других спутников, на Тверди всегда было равно нулю. Издержки гипертранспорта: Врата есть, а собственной космической программы нет и не скоро будет. Говорят, будто во всех колониях такой парадокс. Проще попасть на Землю - хотя для этого надо лет пять работать не покладая рук, ничего не есть и только копить деньги, - чем подняться на орбиту Тверди. Зато радиосвязь действует почти по всей планете. Правда, всего одна вещательная станция, но больше никому и не надо. Администрации - точно не надо.
        Джафар уже весь извелся, а я все слушал. Диктор рассказал о строительстве железной дороги, что свяжет Новый Пекин с западным побережьем, об угрозе засухи в южных сельскохозяйственных районах, и о новом прогрессивном методе осушения северных болот. О продолжающемся визите министра по делам колоний тоже было сказано, но о покушении на него - уже ни слова. О нас тоже. Затем пошла радиовикторина, а из нее извлечешь столько же полезной информации, сколько из атмосферных помех. Я убрал горошину в карман.
        - Знаешь, а в нас, похоже, не очень-то нуждаются…
        Джафар потребовал, чтобы я пересказал ему содержание блока новостей, что я и сделал почти слово в слово. Он долго морщил лоб, двигал ушами. Наконец просиял:
        - Вернемся? А?
        - Это еще зачем?
        - Ну, если нас не ищут…
        - Кто тебе сказал, что не ищут? Ищут, только по-тихому. Незачем устраивать всепланетную облаву - мы сами когда-нибудь где-нибудь объявимся. Полиция в курсе и просто ждет…
        - Уверен?
        - Я так думаю. Мне вот что интереснее всего: почему не объявлен общепланетный розыск настоящего стрелка?
        - Может, его уже поймали.
        - Скорее его ловят так же, как нас, - без шума. А директор радиостанции уже получил нагоняй за вчерашнее. Догадываешься почему?
        Джафар не догадывался.
        - Ты любишь Землю и землян? - спросил я.
        Вместо ответа Джафар смачно плюнул. Ну то-то же.
        - Я тоже этих гадов терпеть не могу. А назови мне хоть одного человека, который бы их любил. Ну, может, из начальства кое-кто, да и те держат фигу в кармане. И по всей Тверди так. И тем не менее Твердь считается благопристойной колонией с лояльным населением.
        - Благодаря полиции! - прорычал Джафар.
        - Подонки они, согласен, - охотно поддержал я. - Хотя и не все из них. Зато все они твердиане. На Тверди родились, с людьми общаются и тоже небось землян не обожают, хоть и лижут им задницы. Но я не о них. Я о настоящих твердианах. Вот если бы к тебе на ферму прихромал тот стрелок и попросил убежища - ты бы отказал?
        - Еще чего! Нет.
        - Ага! Многие не отказали бы. Зачем же правительству создавать стрелку рекламу? Чтобы население охотнее его прятало? Он бы в героях ходил. А так - пришел неизвестно кто, попросил укрыть его, а кто знает, сказал ли он правду? Наболтать что угодно можно. Кто-нибудь усомнится да и сообщит тишком в полицию.
        Джафар хотел возразить, но я перебил его:
        - Погоди, это не все. Это даже не главное. По-моему, важнее другое: никто не хочет признаваться, что на Тверди есть проблемы. Ни премьер- губернатор, ни земной этот министр, вообще никто. Дело не замнут, не надейся, но шуму не будет. Нам-то, конечно, с того не легче, так что едем к дяде Варламу.
        - А ты здорово соображаешь! - с плохо скрываемой завистью признал Джафар.
        - От мамы научился. А так я тупой. Давай спать.
        Еще два дня мы продирались через буш, прежде чем заметили вдали горную гряду. Она длинная, но невысокая, а главное, единственная в наших краях, отчего у нас ее называют просто грядой, не прибавляя никаких уточняющих названий. Хребтом ее назвать как-то неловко, хотя издали она похожа именно на хребет доисторического чудовища, сдохшего миллион лет назад и с тех пор медленно врастающего в землю. Горушки метров по двести-триста, скалы, утесы идут узкой полосой с востока на запад, а может, и наоборот, с запада на восток, нам это без разницы.
        Куда важнее было то, что до гряды нам предстояло продираться еще полдня, если не больше.
        - С сегодняшней ночи будем дежурить по очереди, - сказал я, когда мы устроились на ночлег. - Выбирай: первая половина ночи или вторая?
        - Ты выбирай, - возразил Джафар.
        Он смахивал на черта, а может, на шайтана (надо будет спросить, какая между ними разница) - черно-серое лицо, сверху пыль, под нею грязь, и сквозь эту корку струйки пота проложили русла. Родников нам больше не попадалось, добытого из листвы и веток конденсата только-только хватало напиться, накануне мы даже кашу не варили, наши лошади получали совсем по чуть-чуть воды и, понятно, страдали - тут уж не до личной гигиены. А еще я видел, что Джафар здорово устал. Пусть прямо сейчас поспит хотя бы часов пять. Не то заснет на посту.
        - Беру первое дежурство, - сказал я.
        Он, естественно, не возразил и сразу улегся. Я ему молчаливо позавидовал, потому что и сам порядком выдохся. Когда кругом духота и пыль, когда сколько ни выпей воды, она тут же вся выйдет пoтом, когда помыться негде и все тело свербит, и так продолжается который день подряд - тогда вымотаешься и без тяжелой работы. Устанешь терпеть.
        Чтобы не заснуть, я занялся делом. Для начала нарезал мелких зеленых веток и туго набил ими пустынные пакеты. Затем привязал поперек двух наиболее широких тропинок веревки с колокольчиками. В окрестностях гряды зверья уже больше - до Диких земель осталось всего ничего. Звякнет колокольчик - буду сначала стрелять, а потом спрашивать, кто там идет. И наконец, чтобы скоротать время, я начал копать яму, время от времени прерываясь, чтобы следить за костерком. Добыть воду я не слишком надеялся, не такое это было место, но ведь всякие бывают чудеса. А хорошо кустам! Их корни уходят вглубь черт знает на какую глубину и, уж конечно, находят там влагу. Попить бы… Помыться бы…
        Лошади всхрапывали, переступали с ноги на ногу, но не особенно тревожились. Я знал, что скорее всего поблизости нет опасных зверей. «Скорее всего» - потому что лошади все-таки земные животные, хотя и нашей, твердианской породы. У них не было миллионов лет эволюции на Тверди, чтобы выработать полезные инстинкты. Например, змеиных ящериц они совсем не боятся, а зря. Джафар из рогатки не бьет так метко, как плюет ядом змеиная ящерица. Сами по себе они не нападают ни на человека, ни на лошадь, но любят отдыхать где попало. Никакой местный зверь, кроме чешуйчатого древесника, и глаз-то не имеющего, никогда не подойдет близко к змеиной ящерице, ну а лошадь - может и наступить на нее.
        И человек может. Особенно если он от природы такой дурак, что слоняется ночью, а днем не глядит себе под ноги.
        В Новом Пекине стоит памятник тем, кто жизнями платил за бесценный опыт, за точное знание, чего можно и чего нельзя на Тверди. Жизнь у первопоселенцев была совсем не сахар. Сколько их перемерло от самых простых причин - это же волосы дыбом! Нам, потомкам, куда проще. Хотя и нам никто не обещал полной безопасности.
        Копал я, конечно, зря, но времени убил предостаточно. Зато бодрствовал. Тускло светил Карлик, кусты отбрасывали корявые тени. Если бы на небо набежала хоть легкая дымка, Карлик расплылся бы в багровое пятно со злым красным глазом посередине и не было бы видно ни одной звезды. Но небо оставалось чистым. Когда созвездие Пчелы выползло в зенит, а Карлик склонился к горизонту, я потянулся было растолкать Джафара - и передумал. Решил дать ему еще хотя бы час поспать. И дал, хотя глаза слипались немилосердно.
        Потом все-таки разбудил его и едва нашел в себе силы укрыться попоной и подтянуть под голову седло. Провалился, как в колодец, и не булькнул. До чего же это здорово, что у каждого из нас есть такой вот персональный колодец! Каждый носит его с собой.
        Проснулся я от страшной боли, крика и ржания - от всего сразу. Кричал Джафар, дико ржали обе лошади, и не только ржали, но и метались на привязи, а больно было мне. Да еще как! А на расчищенной нами полянке, казалось, шевелился сплошной бурый ковер. Костер погас, но заря уже осветлила небо, и в скудном ее свете я видел, как Джафар пляшет, стряхивая с себя червей, как черви ползут вверх по лошадиным ногам, как лошади бьются и брыкаются от дикой боли…
        Если в бурых червях есть что-то хорошее, то лишь одно: передвигаются они не так уж быстро. Нет, вру, есть у них и вторая положительная особенность: их легко стряхнуть с тела, если они еще не вцепились в кожу изогнутыми челюстями. Но уж если червяк вцепился, тогда остается только рвать его пополам. Сам червяк длиною в палец, а ног у него нет, лишь щетинки на брюхе. Ясно, что бегун из него никакой, да и альпинист неважный. А что плохо в червях, так это их манера нападать целой толпой и, конечно, яд. У одних видов он посильнее, у других послабее, но ядовиты все. От двадцати до пятидесяти укусов - и привет тебе горячий, если тут же не ввести сыворотку. Да еще помучишься, помирая. Нам еще в первом классе на уроках твердеведения показывали кадры: сначала человек катается по земле и вопит не своим голосом, потом только дергается, затем последний спазм - и финита.
        Меня бурые черви прежде не раз кусали, да и кого они не кусали? Но до сих пор не нападали такой сворой!
        Я тоже заорал не своим голосом, да и было с чего. Правда, сразу сообразил, что надо делать. Схватил попону, встряхнул ее, чтобы сбросить червей, - и давай лупить ею лошадиные ноги и крупы! Уходить надо было, и быстро, а на чем? Без лошадей пропадешь. Ох, как я прыгал, во-первых, не давая новым червям заползти мне на ноги, во-вторых, сбивая червей с лошадей, а в-третьих, уворачиваясь от самих животных, что бесились от боли! Джафар догадался - стал делать то же самое, хотя пострадал сильнее меня, я это ясно видел. Молодец, что не запаниковал и не сдурел, а то укусы бурых червей, мягко говоря, не способствуют ясности мысли.
        Справились. Отвязали лошадей и кое-как увели их с полянки, а как животные успокоились, мы вскочили им на спины и потрусили охлюпкой. Отъехали недалеко, шагов на триста, нашли там проплешину и стали ждать. Так и так надо было возвращаться за оружием, снаряжением и той пищей, что в жестянках. Доступную-то еду черви сгрызут дочиста, им это только дай.
        Взглянул я своей Заразе в глаза - и не выдержал, отвернулся. Потому что в глазах у животного одно: «Больно мне! За что вы меня так, люди?» А мерин Джафара и вовсе не глядит ни на меня, ни на него - уставился в землю и дышит тяжело так. Эх, искупать бы их, да накормить сочной травой, да напоить вволю! Ничего, потерпите еще, недолго терпеть осталось, гряда близко, а там мы воду точно найдем…
        - Как это ты червей проморгал? - спросил я Джафара. - Заснул, что ли?
        - Ага, заснул! - взбеленился он. - Ты бы поменьше ям копал! Они из ямы полезли.
        - Так в чем дело? Сунул бы в яму огонь - и все дела. Лучше уж честно скажи, что спал.
        - Кто спал? Я спал?! Не спал я ни одной минуты!
        - Значит, крестиком вышивал?
        - Молился я! Понял? Молился.
        Он врал, тут у меня сомнений не было, но я решил не настаивать. Со всяким бывает. Ну, задремал… Впредь будет дураку наука.
        Кстати, мне тоже будет наука: слабоват Джафар, нельзя на него полагаться, как на самого себя.
        Как говорил Фигаро, к свиньям такую клиентуру! Н-да… Ему легко было говорить, а мне-то что делать? Прогнать Джафара, что ли? Ну, нет. Вместе заварили кашу, вместе и будем расхлебывать. Да и в Дикие земли поодиночке лучше не соваться - совершенно незачем улучшать собой рацион тамошних плотоядных.
        Решив так, я исследовал свои ноги и обнаружил четыре укуса. Места вокруг них уже начали опухать. Было больно, и я знал, что будет еще больнее. Джафару пришлось хуже, чем мне, один червь умудрился тяпнуть его аж в шею, из-за чего шея справа раздулась и начала раздуваться щека. С другой стороны, если Джафар не врал насчет того, что черви полезли из ямы (а зачем ему в этом-то вопросе врать?), то, значит, это норные бурые черви, не самый ядовитый вид из их мерзкого семейства. Часа два-три придется потерпеть, а потом боль пойдет на убыль и начнут спадать опухоли. Можно считать, дешево отделались. Жаль еды, той, что не в банках, ну да ладно. Все равно ее оставалось немного. Охотиться будем. Наши ружья и патроны червям без надобности.
        Аптечка первой помощи осталась на месте ночевки, а искать ягоды желтого арбузника, что помогают при укусах, было бессмысленно - не сезон. Приходилось ждать, когда походная колонна червей вновь исчезнет в земляных норах и соизволит вернуть нам наше имущество. Не знаю, как Джафара, а меня сильнее боли мучило сознание беспомощности. При нас оставались только ножи в кожаных ножнах на поясах, а ножом, даже двумя ножами дикого кота не завалишь. Нож годен только против разной хищной мелочи, да и то, когда она не нападает голодной стаей. Ха! Говорят, будто в Новом Пекине власти приняли указ, чтобы школьники ходили в школу без ножей. Прямо как на Земле, ей-ей. Совсем спятили. Уж лучше нагишом ходить и задом отсвечивать, чем выйти из дому без ножа!
        Ждать, терпя жгучую боль, не самое приятное занятие. Не знаю, как бы я повел себя в одиночку - может, начал бы стонать, шипеть сквозь зубы, а то и кататься по земле, подвывая и причитая от жалости к себе, любимому. В компании приходилось держать марку - пусть Джафар проделывает все эти штуки, ему ведь сильнее досталось, а уж я, так и быть, никому не расскажу, как он терял лицо. Но Джафар держался как надо, лишь иногда отворачиваясь, чтобы сморгнуть слезу, ну а мне и подавно не следовало скулить. Ничего, продержимся, перетерпим!
        И мы перетерпели. Когда боль уже порядком ослабела, мы вернулись на место стоянки. Червей и след простыл, а с ними исчезла часть нашего имущества. От той провизии, что находилась вне консервных банок, осталось только воспоминание. Челюсти червей серьезно попортили кожаную упряжь, и если мы, помучившись как следует, все-таки сумели кое-как привести в порядок седла и седельные сумы, то стремена и подпруги пришлось заменить на веревочные. Лишь к полудню нам удалось продолжить путь.
        Однажды я поспорил с мамой и хорошо запомнил тот спор. Она спросила меня, только-только вернувшегося из одиночной вылазки в буш, грязного, с гноящейся раной на ноге, но довольного и даже с охотничьим трофеем в виде шкуры небольшого котенка:
        - По-твоему, это важно - проникнуть туда, куда еще никто не проникал?
        На этот счет у меня не было никаких сомнений.
        - И я так думаю, - мягко сказала мама. - Но остаться в живых, пожалуй, чуть-чуть важнее, ты не находишь?
        Только теперь я понял, как она была права.
        Глава 3
        На гряде мы сделали дневку. Она была нужна и нам, и лошадям. Впереди лежали Дикие земли, и соваться туда уставшими и потерявшими от усталости бдительность означало бы чересчур полагаться на удачу. Она этого не любит, а Дикие земли, напротив, любят опрометчивых и нахрапистых. Хищный зверь или хищное растение получит свой обед, что пойдет на пользу экосистеме в целом. Школьные уроки твердеведения, вечный круговорот живой и мертвой плоти. Чтобы кто-то жил, кому-то надо умереть - это мы хорошо усвоили. Вторгшийся в Дикие земли человек уже не царь природы, а всего-навсего рядовой представитель фауны. Никто не запретит ему охотиться, но и сам он вполне питателен.
        А Дикие земли могут играть с ним, до поры до времени прикидываясь безопасными. Нельзя им верить - этому у нас на Тверди учат всех, да не все умеют учиться.
        Несть числа тем, кто сгинул, расслабившись всего на секунду-другую. Никто толком не считал, сколько людей погибло за время освоения Тверди от собственных (читай: земных) представлений о дикой природе. И теперь еще гибнут, но большей частью дураки и новые поселенцы. Старожил почти всегда знает, как поступить, чтобы добиться своего и уцелеть.
        Вот и мы это знали. Я нашел уютную маленькую долинку с чистым ручьем, а в ней удобную скальную площадку, прижатую к утесу и несколько приподнятую над растительностью. С одной стороны мы были защищены утесом, потому что даже самой глупой твари не придет в голову самоубиться, бросившись на нас с этакой высоты, а с трех других сторон на десяток шагов было голо и пусто. Мы поработали ножами и довели «предполье» до пятнадцати шагов, заодно добыв топлива. Никакой зверь, включая дикого кота, не одолел бы такое расстояние одним прыжком, а кроме того, мы развесили на тропах сигнальные колокольчики и намеревались всю ночь жечь костры полукругом. И один из нас, понятное дело, должен был дежурить с ружьем в руках.
        Мы вволю напились и набрали впрок воды, вымыли лошадей и искупались сами, если только барахтанье в мелком ручье можно назвать купанием. Но что хуже нехватки воды? Только ее отсутствие. Минувшую ночевку не хотелось и вспоминать. Мы не дотянули засветло до гряды и не нашли ни родника, ни места, где имело бы смысл выкопать яму с надеждой добыть хоть немного подпочвенной влаги. Хорошо уже то, что в буше отыскалась еще одна большая выжженная проплешина, причем совсем недавняя. Мы перемазались в саже, зато на нас никто не напал. Только очень мучила жажда.
        Здесь-то было совсем иное дело. На границе Диких земель, зато чище. Опаснее, зато приятнее. Я вдруг понял, что не хотел бы отправиться на тот свет перемазанным вроде углежога и измученным, как шахтер. Нет уж, мне подавай честный поединок, когда я полностью готов к нему и противник тоже готов. Один на один, и уж если мне не повезет, то ничего не поделаешь. Сам виноват, сам ошибся и по сути сам себя убил, а не Твердь убила. Уж очень обидно умирать от жажды и изнеможения, будто ты зверь какой.
        Мы славно поработали и отдохнули не хуже. До заката я еще слазил на самую высокую вершину, какая нашлась поблизости, и взял азимут на Одинокую гору. Видел издали свинозайца, но стрелять не стал. Вечерний воздух был прозрачен, и, освещенная косыми лучами, гора четко выделялась в сплошном море зелени. Мы забрали к востоку сильнее, чем следовало, но я не видел в этом никакой беды. Разве что чуточку больше времени проведем в Диких землях. Плохо ли? Не каждый из наших с Джафаром одноклассников видел Дикие земли хотя бы издали. И Джафар их не видел. Правда, и я не бывал прежде в этих краях, но зато мои десять поколений предков-твердиан - это не его три поколения! Пусть просвещается. Происшествие с бурыми червями окончательно расставило все по местам. Я здесь старший, а Джафар только стажер.
        Ах, как хорошо было сидеть, прижавшись к скале, в ожидании, когда над угольями дойдет до кондиции большая ящерица, которой я отстрелил голову, спускаясь с горы! Накормленные и напоенные лошади вели себя спокойно, в кустах не звякало, а мы болтали на разные темы. Джафар шутливым тоном высказал мнение, что, мол, если бы власти знали, чего мы натерпелись за эти дни, нас бы просто выругали и простили. Мне стало ясно, что он под видом шутки пытается выдать желаемое за действительное, и я постарался разбить его надежды в прах, после чего мне было заявлено, что с юмором у меня туго. Ну и ладно, ну и пусть туго. Все равно мне не нравились его рассуждения. Я перевел разговор на диких зверей, а с них на домашнюю скотину и способы ее лечения. Вышел квалифицированный обмен мнениями, причем знания Джафара в данной области оказались обширнее моих.
        - Тебе хорошо, у тебя семья большая, есть кому ухаживать за скотиной, - признал я со вздохом. - А у нас только трактор с навесным оборудованием. Знал бы ты, сколько он жрет горючего! Если уж начистоту - едва сводим концы с концами.
        - Мы тоже.
        - Сравнил! Тебя подменят, если что. А нас с мамой только двое. Помнишь, осенью я две недели в школу не ходил? Убирал урожай, пока мама болела. Дама Фарбергам на меня потом взъелась - отлынивал, мол, от занятий. И Мбути тоже.
        Закономерным образом разговор перешел на школьных учителей с их дурацкими предметами, особенно землеведением, и продолжился насмешками над Землей и землянами. Теперь происшествие с земным министром представилось нам в юмористическом свете. Ка-ак его мотало на толстопяте! Туда-сюда! Словно куль с тряпьем. Небось не скоро забудет нашу планету!
        Ночь прошла спокойно, и наутро мы спустились с гряды. Отдохнувшие лошади - моя Зараза и Джафаров мерин Ифрит - бежали ходко и, пожалуй, даже весело. Еще бы! - к северу от гряды начинались настоящие леса, а не надоевший буш с его кустами и колючками. Раздолье!
        Опасное, правда, раздолье. На всякий случай я держал поперек седла ружье, заряженное патронами с самой крупной картечью, какая только нашлась. Всяк на Тверди знает: без острой нужды в Дикие земли лучше не соваться. Они и сейчас еще занимают больше половины Большого материка и девяносто процентов Северного континента. В этих краях могут водиться звери, еще не известные человеку. Здесь могут расти плотоядные растения и плотоядные грибы, причем неведомых видов. Здесь трудно найти место, куда хоть раз ступала нога человека.
        В последнее время ходили, правда, слухи о железной дороге, что скоро будет протянута из Штернбурга в Степнянск и пройдет примерно по этим местам. Ну, может, чуть западнее. А только «скоро» на Тверди понятие относительное. Лет через пять-десять, может, и протянут узкоколейку и пустят по ней паровоз… И то вряд ли так скоро. Для подобных работ нужны толпы рабочих, а кто будет платить им жалованье? У нас лишних людей нет, каждый твердианин при деле. К примеру, отец Джафара - разве он бросит свою ферму ради сомнительного приработка, к тому же временного? Ищи дурака. Он и ухом не поведет. Видно, придется властям вербовать для этой работы новых переселенцев, особенно тех, кого выслали к нам насильно, и обещать им клочок земли, подъемные и забвение прошлых грехов по окончании прокладки узкоколейки…
        Узкоколейка, да. И паровоз. Диаметр Врат - полтора метра, гиперканал жрет энергию непрерывно, причем в экспоненциальной зависимости от площади его сечения, так что неразъемную крупногабаритную технику к нам с Земли не переправишь. Разную мелочь и втридорога - пожалуйста, но все, что не проходит по габаритам сквозь Врата, земляне любезно предоставили изготовлять нам, твердианам. Паровоз - это еще немалое достижение для нас. Так же, как заводское оборудование. Найдена нефть, а нефтеперегонный заводик в нашем округе всего один, да и тот хилый. Не можем строить больших агрегатов ни для химического, ни для какого иного производства. Уголь и руду - и те добываем кирками. В нашей земле много чего есть, а берем пока по крохам. Вот и получается примитивнейшая из железных дорог с угольным или даже дровяным топливом вместо антиграва или хотя бы магнитной подвески. Впрочем, это еще что - первопоселенцы начинали вообще с одним тягловым скотом!
        В Диких землях и я ощущал себя пионером, прокладывающим новые пути. Не скажу, что я сильно боялся, - скорее наслаждался приключением, будто их и без того было мало. А чувство опасности действовало вроде острой приправы. Я внимательно осматривал все, что попадалось на глаза: деревья, траву, взрытую какими-то животными почву, попадающиеся изредка скальные выходы. Само собой, я надеялся, что мне повезет. Повезло же Майлзу Залесски, скромному служащему лесозаготовительной компании, который отправился в лес размечать участки и наткнулся не на что-нибудь, а на месторождение, и не какое-нибудь там золотое, а скандиевое! Он нашел уникальный минерал, нигде, кроме Тверди, доселе не известный! В нем скандия до десяти процентов. Кто разбирается, тот скажет, что такого просто не бывает. Ну, где-то, может, и не бывает, а у нас есть. А скандий, я вам доложу, такой металл, что для технических нужд лучше него природой еще ничего не придумано, вот только мало его, и рассеян он, богатых месторождений нет. Залесски открыл первое, ну а дальше повел себя по-умному, и теперь он, наверное, самый богатый человек на
Тверди. Почти весь скандиевый концентрат отсюда идет на Землю через Врата.
        Повезло Залесски? Повезло, никто не спорит. Но везет тем, кто умеет смотреть и видеть, а не просто глазеет по сторонам без цели и смысла.
        Да если бы только в одних минералах было дело! На Тверди то и дело открываются новые виды растений и животных, причем растения явно полезнее. Вот, скажем, хваталка зеленая - хищная тварь, что пластается в лесу по земле и норовит сцапать любое мелкое животное, что наступит сдуру на ее лист. Ногу может обнять, как сапог, и не избавишься от нее, пока не срежешь. А ведь каучуконос! Кое-где у нас хваталку уже выращивают на плантациях, прикармливая пищевыми отходами. И лекарственные растения есть, и всякие…
        Вначале местность напоминала саванну, но чем дальше на север, тем выше становились деревья и тем ближе друг к другу они росли. К полудню мы пробирались уже по настоящим джунглям и радовались густой тени. По стволам бегали ящерицы. Приклеившиеся к ветвям эхо-слизни тихонько повторяли стук копыт. То и дело мы пересекали звериные тропы. Попадались следы, вгоняющие в оторопь размерами и глубиной вдавлин от когтей. На малой полянке штук шесть некрупных хищников, заметив нас, прыснули во все стороны от растерзанной добычи - судя по запаху, это был мускусный вепрь. После этого я навязал своей Заразе на шею колокольчик, будто корове. Старый испытанный способ остаться в живых в диких местах - побольше шуметь. Кто шумит, идя по лесу, тот ничего и никого не боится, и звери это знают. А кто не боится? Тот, кто самый могучий. Бывает, конечно, что истинный хозяин леса, находясь в плохом настроении, не поверит этому, но сколько их, истинных хозяев? Один-два на сотню квадратных километров. И сколько на той же территории менее крупных, но не менее опасных для человека хищников? А? Вот то-то и оно.
        И все же мы встретились с хозяином леса.
        Нет, я тут был ни при чем. Я все делал как надо. Быть может, тот дикий кот был попросту глух или раздражен чем-то? Или чересчур голоден?
        Двумя гигантскими прыжками он вынесся справа и вторым прыжком обрушился на лошадь Джафара. Все произошло почти беззвучно. Краем глаза я заметил серую молнию, а когда по ушам полоснул крик, Джафар уже лежал на земле, придавленный лошадью, и шея лошади была повернута под неестественным углом. Только тогда кот зарычал, а я ведь даже не успел еще развернуть свою Заразу! И уж подавно я не успел бы перебросить ружье через холку и прицелиться, прежде чем кот прыгнул. Я даже не уверен, что успел бы выстрелить, напади на нас кот слева, а не справа. То есть выстрелить бы, пожалуй, успел, но попасть сумел бы только случайно.
        Джафар вопил. На его месте я прикинулся бы мертвым, если бы только умудрился сохранить хладнокровие. Жаль, что в подобных случаях наилучшее решение приходит в голову задним числом, а когда тебе грозит смерть скорая и лютая, мозги напрочь отказывают, мышцы тоже, и только бесполезный вопль рвется наружу из сжавшейся в ужасе плоти: «А-а-а-а-а…»
        Я выстрелил, стараясь не задеть Джафара, и попал коту в крестец. Мог бы вообще промахнуться - уж очень перестраховывался, - но дикий кот имеет одно ценное свойство: он длинный. Лапы короткие, а туловище почти змеиное, гибкое, как пожарная кишка, только толще. Кот заорал так, что моя Зараза прянула в сторону, оставил в покое Джафара, которому всерьез собирался отъесть голову, и прыгнул на меня. Прыжок у него получился не очень, и я, дослав патрон, угостил его еще одним зарядом картечи. Кот покатился с мерзким воем, и тут уж надо было не зевать. Третий заряд разнес ему башку, и стало бы совсем тихо, если бы Джафар перестал кричать. Кот еще подергался и затих. Я спешился и кинулся к Джафару.
        - Ты как? Я тебя не задел?
        Он прекратил вопить и начал стонать.
        - Разлегся! Вылезай давай! Сам сможешь?
        Он не мог. Скривился от боли, закусил губу и оставил попытки. Даже не отвернулся, чтобы скрыть выступившие слезы. Видно, ему было здорово больно.
        Если вы думаете, что освободить человека из-под мертвой лошади легко, то сами как-нибудь попробуйте. Ифрит - смирный старый мерин совсем не богатырских статей, но все же это настоящая лошадь, а не пони и весит соответственно. Я взял Джафара под мышки и начал было тянуть, но он завопил так, что в Штернбурге, наверное, было слышно.
        - Ты чего?
        - Нога…
        Я прекратил изображать собой буксир и пошел вырубать жердь для рычага. В конце концов сделал подходящую вагу и попытался приподнять лошадиный круп.
        - Ползи, чего ждешь? Ползи давай!
        Он попытался. Слезы полились градом - вот и весь результат. Да еще ужасный крик, когда я опустил вагу, сказав, что надо взяться за дело иначе. Крик напугал меня. Похоже, Джафар сломал ногу. Черт побери, в самом начале полосы Диких земель, что нам предстояло одолеть!
        Ладно… Справимся…
        Я размотал веревку, одним концом привязал ее к дереву, а другой сунул Джафару.
        - Хватайся. Когда я вновь приподниму лошадь, вытягивай себя.
        С четвертой попытки у нас получилось. К тому времени Джафар только что не терял сознание - лежал, мучился и не мог вообще ничего, разве что стонать. Я разрезал ему штанину. Так и есть - перелом бедренной кости со смещением. К счастью, закрытый.
        - Чепуха, - с напускной грубостью сказал я, окончив осмотр. - Сейчас шину наложим. Поедешь на Заразе. И пожалуйста, не падай в обморок, не усложняй мне жизнь…
        - Ты не бросишь меня? - Он всхлипнул.
        Мне захотелось дать ему по шее за такой вопрос.
        - А ты? Ты теперь конный, а я пеший. Не ускачешь от меня, нет?.. Молчи уж. Ружье вот возьми, прикроешь, если что…
        Я срезал подходящий сук и ножом довел его до кондиции. В аптечке, что собрала мама, нашлись бинты - попорченные червями, они все же годились. Джафар ужасно орал, когда я выпрямлял ему ногу и приматывал к ней шину, но так и должно было быть. Пусть орет. Пусть кроет меня последними словами. Раз ругается, значит, пока что не собирается помирать, а мне того и надо. Чтобы я завел в Дикие земли товарища, а вернулся один? Не бывать этому.
        Кое-как я взгромоздил Джафара на Заразу и переложил его барахлишко в свои седельные сумы. Вручил ему мелкашку - следи, мол, с высоты за обстановкой, верти башней, - а сам повесил на шею свое ружье и повел лошадь в поводу. Не успели мы отойти на двадцать шагов, как некий чешуйчатый зверек, некрупный, но с громадными острозубыми челюстями, возник неведомо откуда и одним движением морды вспорол мертвой лошади брюхо. Тотчас из-за поваленного обомшелого ствола выскочили еще две такие же твари. Падальщики. Наверное, они следовали за котом, надеясь на крохи с
«барского» стола, а теперь и кот будет обглодан ими до последней косточки. Похожих зверей у нас испокон веков называли шакалами, но эти были крупнее, зубастее и, кажется, не такие уж трусы. Во всяком случае, я порадовался тому, что у них появилось занятие и они не собирались нас преследовать. А до ночи мы далеко уйдем.
        Так и вышло. Зараза всхрапывала, колокольчик на ее шее исправно звякал, и никто не осмелился напасть на нас. Джафар крепился, но ему было нехорошо. Невооруженным глазом было видно, что у него начинается жар. На очередной стоянке я зарядил инъектор универсальным антибиотиком и ввел ему хорошую дозу.
        - Вот так-то. Теперь лежи. Не дрейфь, доедешь в полной сохранности и без гангрены…
        Насчет гангрены я, если честно, не был уверен, но старался говорить весело и бодро.
        Он не ответил, да я и не собирался втягивать его в разговор. Сделать ночевку в Диких землях хоть сколько-нибудь безопасной - непростая задача и для двоих, а я работал один. К тому же надо было оборудовать лагерь так, чтобы ночью поспать хотя бы два-три часа, иначе завтра я окажусь ни на что не годен. Словом, дел у меня хватало.
        - Надо выбираться отсюда, - вдруг сказал Джафар, когда я уже почти закончил громоздить вал из колючих ветвей.
        - Ха! А что мы, по-твоему, делаем?
        - Не надо идти в Штернбург, - заявил Джафар. - Надо идти на запад. Там кончаются Дикие земли. Там фермы.
        - Ты бредишь? - спросил я. - Отсюда что на запад, что на север - одинаково. Я знать не знаю, кто встретит нас на западе, а в Штернбурге живет дядя Варлам. Он поможет.
        - Провались ты со своим дядей! Пусть нас найдут! Я хочу, чтобы нас нашли!
        - Ты мне еще поори… Уже сломался, да? В полицию захотел?
        Да, он сломался, я это видел. Пожалуй, теперь мы действительно могли пойти и сдаться с надеждой на то, что к нам отнесутся по-человечески. Не все полицейские садисты. Мне-то, положим, достанется на орехи, зато Джафара свезут в госпиталь, а там, глядишь, вся эта история и вовсе позабудется…
        Да, ему надо на больничную койку, и как можно скорее, думал я. Но ведь что на запад, что на север - действительно примерно равный путь…
        - Я свой телефон включил, - сообщил Джафар, обиженно посопев.
        - Полезное дело, - ухмыльнулся я. - И давно?
        - Часов пять уже.
        - Ну и как оно?
        - Будто не знаешь. Никак. Связи нет.
        - Естественно. Здесь Дикие земли. Кому тут нужна связь? Разве что полицейские до сих пор летают над лесом на вертолете с пеленгатором… Очнись!
        - И ты свой телефон включи, - потребовал он.
        - Да пожалуйста! - Я включил и продемонстрировал. Телефоны у нас были одинаковые, стандартная колониальная модель с зарядом на месяц и маломощным радиомаячком. В условиях Тверди маячок - вещь крайне полезная. Будут хорошо искать - непременно в конце концов найдут если не живого человека, то уж по крайней мере его кости, чтобы со всем уважением положить их в гроб.
        Колючий вал ограждал нашу стоянку, а в единственном проходе пылал костер. Приняв дозу успокоительного, Джафар уснул на подстилке из мха. Я остался на страже. Кричали какие-то птицы, шуршал кто-то в кустах, и некто грузный и неповоротливый хрустел поодаль в валежнике. Может быть, даже лесной толстопят. Мне вспомнилось, как наш учитель твердеведения говорил, что, в общем-то, на нашей планете по сравнению с Землей и другими колониями довольно-таки бедная материковая фауна, чего не скажешь о морской. Как будто все сухопутные виды, оказавшиеся достаточно сообразительными, вновь вернулись в океан, оставив наземным экосистемам только то, без чего те не могли обойтись. Ну, мне так не показалось - особенно после нападения кота. Не казалось и сейчас.
        Я не осуждал Джафара. Как бы я сам поступил на его месте? Можно крепиться, можно даже хорохориться, но ведь пока сам не сломаешь ногу, ответа не получишь, вот что противно. Что есть критерий истины? Говорят, будто практика. Не спорю. При этом добавляют, что общественная, а по-моему, и личная тоже.
        К полуночи я начал клевать носом. Вставал, двигался, приседал и прыгал, подбрасывал сучьев в костер, и все равно начинал засыпать, чуть только вновь опускался на мох. Всю ночь мне прыгать, что ли?
        Я так и сделал. И напрасно, что обиднее всего. Никто не напал на нас, никто даже не заинтересовался нашим укрытием. На рассвете я растолкал Джафара и велел ему бодрствовать, а сам все-таки вздремнул немного. Когда пришла пора двигаться дальше, Зараза посмотрела на меня столь укоризненно, что я невольно отвернулся. Ей приходилось не слаще, чем нам. Вода в лесу была, струилась ручейками, застаивалась в болотистых низинах, но трава не росла, а древесные листья - плохой корм для лошади. Ничего, дотерпит… И кобыла дотерпит, и мы. До Одинокой горы доплетемся уже сегодня, а там и Штернбург недалеко… - Ты уверен, что нужно туда взобраться?
        Джафару очень хотелось, чтобы я ответил «нет». Но кто бы мне точно указал, с какой стороны от горы лежит Штернбург? Приблизительно к северу - это я знал. Но насколько приблизительно? Может, к северо-западу или к северо-востоку? Ошибка в направлении могла дорого нам обойтись. Фигаро говорил: «Я всегда следую моим собственным советам». Он правильно делал.
        - Не дрейфь. - Я устроил почти нормальный лагерь, нагромоздил вал из колючих ветвей и спрятал за ним кобылу и приятеля. - Я возьму твою мелкашку, а тебе оставлю мое ружье. Там картечь. Бей всякого, кто сунется, если у него больше двух ног. Да не спи! Я скоро.
        Подняться на вершину оказалось труднее, чем я думал. Для начала мне пришлось взять сильно к югу, чтобы как можно дальше обойти колонию волчьих жуков, а потом, взобравшись повыше, вновь тащиться к северу вдоль невысокой, но совершенно отвесной и гладкой скальной стены. Но и там, где не было скал, подъем был не сахар: крутизна склона то и дело заставляла меня карабкаться на четвереньках, а осыпи выводили из себя. Когда я достиг лысой вершины, солнце уже коснулось краем горизонта.
        Первым делом я нашел в лесном море Штернбург - точнее, не сам город, а дым из фабричной трубы, - и только потом утер с лица пот и кое-как отдышался. Ноги противно дрожали, сердце колотилось как сумасшедшее. Я вспомнил, что опрометчиво не захватил с собой фонарик, и выругал себя за слабые умственные способности. Спуск пройдет быстрее, чем подъем, но, если возвращаться тем же путем, с Джафаром я воссоединюсь уже в полной темноте. Волей-неволей я должен был найти спуск покороче и даже на нем не терять времени.
        Я заспешил вниз. Добравшись до скальной стены, взял чуть правее - так я огибал колонию волчьих жуков с другой стороны и по более короткому маршруту. Темнело быстрее, чем мне хотелось. События вообще происходят либо медленнее, либо быстрее, чем нам хочется. Либо не происходят вообще.
        Размышляя об этом, я наткнулся на целую просеку в зарослях, проделанную танком или, вернее, толстопятом. Зверюга явно мчалась куда глаза глядят, а откуда она взяла старт, гадать не приходилось: из колонии волчьих жуков. Глупые пять тонн мяса вперлись на чужую территорию, были покусаны и пустились наутек. Судя по еще не успевшему рассеяться тяжелому запаху зверя, это произошло совсем недавно. Понятное дело, мне не хотелось встречаться ни с озлобленным толстопятом, ни со стаей жуков, способных прокусить шкуру в два пальца толщиной. Я взял направление под прямым углом к просеке и продолжил спуск. Лишний крюк, но он должен был выйти совсем небольшим.
        Стало еще темнее, но и склон был уже не столь крут. Я почти бежал, пугая мелкую живность, перепрыгивая через упавшие обомшелые стволы. И испытал огромную радость, когда впереди за деревьями забрезжил слабый свет. Джафар, конечно, догадался развести костер!
        Лишь потом до меня дошло, что этого не могло быть даже теоретически. Я оставил приятеля у подножия, где склон был почти не заметен, а здесь крутизна Одинокой горы еще вполне ощущалась. Но глаза не врали - из-за деревьев действительно шел свет.
        - Эй, Джафар! - закричал я, хрустя валежником. И, приблизившись, оторопел.
        Такой свет не мог идти от костра. Бледно-зеленое сияние даже на вид казалось холодным, да таким оно и было на самом деле. Оно исходило от поставленного вертикально круга диаметром метра два или, может, чуть больше. Светящийся круг висел в воздухе, не касаясь земли, сквозь него можно было с трудом разглядеть ветви деревьев. И ни единого звука. Ни электрических шорохов, ни потрескиваний, какие, бывают от шаровой молнии, если только очевидцы не врут. Да и кто хоть раз видел шаровую молнию двухметрового диаметра?
        Нет, это была не молния. Сделав несколько шагов вбок, я понял, что передо мной не шар, а диск. И диск этот мог быть только одним из известных мне объектов.
        Вратами.
        Почти такими же, как в Новом Пекине. Только те Врата, насколько я знал, были вделаны в подобие арки, а не висели в воздухе без всякой опоры. А еще они были меньшего диаметра и светились не зеленым, а лиловым. Но все же сомнений не было: я видел перед собой именно Врата.
        Возможно, новые, пробитые с Земли неточно?
        Врата… Мечта любого твердианина. Мы рождаемся, живем и умираем на Тверди. Лишь единицы из нас достаточно богаты, чтобы оплатить экскурсию на Землю. Поэтому мы ненавидим землян. Мы - изгои, а за что, спрашивается? За то, что наши прапрапрадеды переселились или были изгнаны с Земли на Твердь? Но мы - это мы, а не наши прапрапрадеды!
        Ноги сами несли меня к Вратам. «Что же я делаю? - мелькнуло в моей голове. - Джафар… У него ведь останется совсем мало шансов, если я вдруг не вернусь… Сто против одного. Мне нельзя туда, я должен как можно скорее отыскать Джафара…»
        Но я уже не мог остановиться.
        Шагнул - и наткнулся на что-то упругое. Оно вытолкнуло меня. Повторил попытку - тот же результат. Как будто я пытался продавить собой резиновую мембрану.
        Я отшагнул и попытался взять препятствие с разбега. Меня отбросило, и я больно приложился ребрами о торчащий корень. Нет… Эти Врата не для меня. Они меня не пропустят…
        А кого они пропустят?
        Ладно, буду совсем честным: данная мысль посетила меня позднее. А в тот момент я был обескуражен и обижен до крайности. Как же так - меня не пропускают!
        Я заметил, что светящийся круг не стоит на месте. Он медленно перемещался, как бы плыл низко над лесной подстилкой. Я не придал этому значения - настроение не способствовало.
        Выругался. Набрал в рот побольше слюны и смачно плюнул. Все. Хватит. Я решительно зашагал прочь. Больше не ведусь на дешевые провокации. Детей маните пустыми конфетными фантиками, не меня!
        А в голове все равно стучало: «Сволочи! Ах, сволочи!»
        Закат догорел. Стало совсем темно, если не считать света Карлика, да и тот не очень-то усердствовал. К тому же сплошной полог ветвей и листьев над головой - это вам не шутка. Я даже не мог определить, висит ли в небе хоть одна из лун. И уж подавно не мог определить направление на лагерь.
        Делать нечего, пришлось стрелять в воздух. Выстрел у мелкашки хлесткий, но не очень громкий, однако я надеялся, что он разнесется по лесу хотя бы шагов на пятьсот. Звук моего выстрела произвел незапланированный эффект в виде треска сучьев позади меня. Судя по всему, какой-то зверь выслеживал меня и, струхнув, дал деру. Это ночь, успокаивал я себя. Это лес. Все так и должно быть, чего испугался? Но руки дрожали, а сердце выскакивало.
        Потом я услышал ответный выстрел и слабое ржание Заразы. Ага! - значит, я почти не отклонился от курса. Ай да я! Ну не молодец ли?
        Глава 4
        - Кретины, - ворчливо поносил нас дядя Варлам. - Эмбрионы. Несмышленыши. Диких земель им захотелось! Могли бы проделать весь путь краем буша, и никто бы вас не нашел. И лошадь была бы цела, и нога…
        Он ругал нас на чем свет стоит, но ругал совсем не обидно и даже занятно. Мне казалось, что поток эпитетов, который он выливал на наши головы, вот-вот закончится, но всякий раз я ошибался.
        - Охламоны, дармоеды, имбецилы, ротозеи, кое-какеры…
        Потом дядин фонтан все-таки иссяк, и он спросил меня:
        - Ну и что ты теперь собираешься делать?
        - Джафару нужно в больницу… - начал я.
        Дядя махнул волосатой рукой.
        - Ему нужна не больница, а просто толковый врач. Пока вы спали, я сходил поговорить кое с кем. Врач будет. Отменный костоправ. Твоему приятелю нужен фиксирующий аппарат, но его не будет, потому что в больнице хватятся. Будет гипс, так что нога твоего кореша некоторое время будет смахивать на ногу памятника. Способ дедовский, но вполне пригодный. Все равно вам нельзя никуда выходить.
        - А деньги? - спросил я. - Мама…
        - Уймись, - оборвал меня дядя. - Как-нибудь сочтемся. Не в деньгах дело, а в приятеле твоем. Что, если он без ноги останется? А если и вовсе помрет, а? Как ты его родным в глаза смотреть будешь, вот что мне интересно. Расскажи-ка.
        Я ужаснулся.
        - Так плохо, да?
        - Погано. Ты ему антибиотики хоть колол?
        - Дважды в день.
        - И то ладно, - сказал дядя Варлам, чуть-чуть смягчившись. - И все равно ты обормот.
        - Это еще почему? - возмутился я.
        - Потому что рано или поздно плохо кончишь. Тебя кто-нибудь просил пускаться в бега?
        - Но Джафар…
        - Это его дело, - отрезал дядя. - Если нашкодил один, то почему расплачиваться должны двое? Тебе это в голову не приходило?
        - Но я сам…
        - Потому и обормот. Один пустоголовый юнец стреляет из рогатки без всякого смысла, из чисто хулиганских побуждений, а второй помогает ему скрыться. Оба дураки.
        Сказать, что мне стало обидно от этих дядиных слов, значит ничего не сказать. Был бы я один - ушел бы немедленно, хлопнув дверью. Впоследствии я не раз спрашивал себя: не из-за этой ли обиды я ничего не сказал дяде Варламу о неизвестно чьих Вратах на склоне Одинокой горы?
        А дядя нацедил себе из бочонка еще стаканчик пива. Нацедил и мне.
        - Будешь? Ну нечего, нечего строить тут мне оскорбленную невинность! Пей.
        Я выпил. Пиво оказалось холодным, видать, только что из погреба, и с какой-то отдушинкой - не иначе дядя опять экспериментировал с травяными настоями. Наш, твердианский напиток. Господин Мбути, свихнувшийся на Земле и землянах, обмолвился как-то раз, что в метрополии не продают пиво детям, не достигшим девятнадцатилетнего возраста, - так весь класс от хохота под парты сполз, корчась и подвывая. Восемнадцатилетние у них - дети! Умора. Хотя чего еще ждать от уродов? Мне-то, конечно, доводилось пробовать и что покрепче, особенно когда не хотелось ударить в грязь лицом перед парнями, а только пиво - это пиво. Против него и мама никогда не возражала. А что от пива брюхо растет, так это чушь. Кто работает в поле, у того брюхо не вырастет. Да и не только в поле. Вон у дяди, например, нет и намека на пивной живот, хоть он и наполовину горожанин. У него не ферма, а одно название - и крошечная, и до окраинных домов Штернбурга от нее за пять минут дойдешь.
        - Ты дважды сделал глупость, - сказал мне дядя Варлам, смахнув тыльной стороной ладони пену с губ. - Во-первых, ввязался в эту нелепую историю… Молчи! Глупость, по-видимому, заразна. Джафар твой - конченый придурок, и вы с ним одного поля ягоды. А во-вторых, ты сам рассказал мне, как Джафар, когда его угораздило ногу сломать, уговаривал тебя пойти на запад, а не на север. Ты его не послушал.
        - Но я же был прав!
        - Да, ты был прав. Повернув на запад, вы ничего не выиграли бы во времени да еще угодили бы в лапы полиции. Но если Джафару отрежут ногу, то в глазах его семьи виновным в этом будешь ты и только ты. - На меня уставился дядин указательный палец. - Так и будет, даже не сомневайся. Одна ошибка волочит за собой целый хвост других. Твое счастье, что Джафар сломал только ногу, а не шею!
        Само собой, я полез спорить, но тут направленный на меня дядин палец поднялся кверху.
        - О! - сказал дядя. - Это врач. Ступай-ка на чердак, подожди там.
        Никакого звука, свидетельствующего о прибытии врача, я не услышал, но решил, что дяде виднее. Наверное, на такой случай у них имелась своя особая сигнализация, недоступная непосвященным. Понятно было, зачем дядя Варлам отсылает меня, - чтобы я не мог описать, какой он внешности, этот врач. Разумно, хотя обидно.
        Впрочем, обижался я недолго, как раз столько времени, сколько понадобилось, чтобы забраться по приставной лестнице на чердак. Расположившись наверху на кипах старых газет, я начал соображать.
        Нет, мама все-таки знала, к кому нас направить! С самого начала мне стало ясно, что дядя Варлам не собирался выдавать нас, а теперь еще оказалось, что у него есть какие-то тайные дела и связи! Кто этот врач? Я пошуршал пыльными газетами, но никаких щелей в полу не обнаружил. Ладно… Может, и вправду будет лучше, если я не узнаю лишнего. Конечно, я не сомневался в своей способности выдержать без стона любую «обработку» в полицейском участке, но и до меня дошло: кто ничего не знает, тот уж точно не выдаст. Но интересными вещами, оказывается, занимается дядя Варлам!
        На чердаке было жарко. Очень скоро я взмок и рискнул приотворить слуховое окно. Вечерело. За освещенными закатным солнцем кронами деревьев кой-где виднелись черепичные крыши - там начинался Штернбург. Валил черный дым из кирпичной трубы на заводской территории. В хлевах соседней фермы мычало и хрюкало, ветерок доносил оттуда запах навоза. По дороге с насаженными вдоль обочины деревьями-свечками лениво катилась повозка с двигателем в одну лошадиную силу. Двигатель мотал головой и хвостом, отгоняя насекомых. Скукота, как и ожидалось. Да и что интересного может произойти в Штернбурге, когда даже в нашем Степнянске оно происходит не каждый месяц?
        Я лег на пол, прижался ухом, но не смог расслышать, о чем говорили внизу врач и дядя Варлам. Так, невнятное бормотание типа «бур-бур-бур». По идее Джафар должен был вопить или хотя бы охать, когда врач ставил ему на место поломанные и смещенные кости, - но и этого не было слышно. Наверняка дядя Варлам кольнул Джафара чем-нибудь усыпляющим, прежде чем допустить к нему врача. А то странно получается: меня выгнали, чтобы я не смог опознать врача, а Джафару, выходит, можно? От нечего делать я стал рассматривать газеты.
        Все они были древними, самая свежая - десятилетней давности. Страницы пожелтели, а бумага норовила распасться в руках. Сначала я даже одобрил ее намерение, потому что все равно там не было ничего интересного: сообщения о новых стройках, об отвоеванных у джунглей и пустынь землях, о всенародном ликовании по поводу перевыборов нынешнего премьер-губернатора на новый срок, о мерах, предпринимаемых Администрацией против засух и наводнений, ну и прочая скука в том же роде. Потом на глаза мне попалась заметка, отчеркнутая карандашом. В ней сообщалось о единодушном воодушевлении, с которым колонисты Тверди встретили известие о пресечении силами правопорядка деятельности подрывной группы «Укоренение». Только это и больше ничего. Совсем маленькая заметочка.
        Пожав плечами и убедившись, что кроссворд на последней странице целиком разгадан, я перешел было к следующей ветхой газете - и вдруг замер. Постойте-постойте! Это что же получается - у нас на Тверди была «подрывная» группа? Не просто общее недовольство положением дел, а реальная организация?
        А то и получается, что была! Когда бишь эти сволочи «пресекли ее деятельность»? Пятнадцать лет назад. Давнее дело, никто уже и не помнит о нем. Мне, во всяком случае, никто не рассказывал о каких-то там подпольных группах недовольных. Это ж как должно было допечь людей, чтобы они объединились в какую-то группу!
        Некоторое время я размышлял об этом. Мы, твердиане, народ в общем-то покладистый, особенно взрослые. Бывало, бесишься от невозможности ничего изменить и встречаешь только словесное сочувствие. Ну да, мол, все у нас плохо, метрополия стрижет нас, как баранов, Администрация - сплошь шкуры и лизоблюды, премьер-губернатор - гнида и так далее. На слова-то все щедры, тем более что за слова у нас обычно не наказывают. А предложи любому недовольному место третьего заместителя регионального инспектора при Администрации - запляшет от радости и мигом сменит лексику. Вот такие мы, твердиане.
        Потом за окном стемнело, и читать на лишенном освещения чердаке стало невозможно. А еще через полчаса дядя постучал ручкой швабры в потолок в знак того, что я могу спуститься. Джафар спал сном младенца. Его нога и впрямь заставляла думать, что к нему приходил не врач, а скульптор. Дядя поманил меня в гостиную.
        - Жить будет, и нога при нем останется. Пива хочешь?
        Я ответил утвердительно, и он налил нам по стаканчику.
        - Отсидитесь у меня. Потом… подумаем.
        - Как бы маме дать знать, что со мной все в порядке? - спросил я. - Ну, или родителям Джафара…
        - Незачем, - отрезал дядя. - Они взрослые люди, потерпят еще несколько дней.
        - Думаешь, они под наблюдением?
        - Тут не думать надо, а просто принимать в расчет такую возможность. Твоя мама - кремень, она поймет. И уж точно не наделает глупостей.
        Я чуть было не спросил, откуда он это знает, да вовремя прикусил язык и мысленно обозвал себя придурком. Кому же знать маму, как не дяде Варламу. Первый муж все-таки. Мне очень хотелось спросить прямо, отчего же они все-таки развелись, но, пораскинув немного мозгами, я решил, что не моего ума это дело. Да и не стоит лезть в душу тому, кто, рискуя, дает тебе пищу и кров.
        Тогда я спросил о газетной заметке.
        - Нашел все-таки? - восхитился дядя. - Глазастый.
        - Совсем маленькая заметка, - сказал я, - и всего одна почему-то. В следующих номерах о группе «Укоренение» больше нет ни слова, я смотрел.
        - Плохо смотрел, - сказал дядя, - иначе не задавал бы таких вопросов. Всегда полезно заглянуть в выходные данные. Из-за этой маленькой заметки были уволены главный редактор и цензор. На страх тем, кто занял их места.
        - Почему были уволены? - спросил я, моргая.
        - Не понимаешь? Это очень просто: Твердь - лояльная колония, и никаких сепаратистов у нас не существует. Администрация на высоте. Она у нас всегда на высоте, исключая недавний случай с министром. - Дядя хихикнул.
        - Как это сепаратистов не существует? - запротестовал было я. - Да почти каждый…
        - Что каждый? Не любит Землю и землян? Ну и что с того, спрашивается? Сепаратизм есть, а сепаратистов нет, потому что нет организации. А организации нет потому, что никого из нас - я разумею твердиан - еще не припекло всерьез. Ругать Землю и Администрацию мы все мастера, а много ли толку?
        Он был прав, но такая правда задевала за живое. И я принялся спорить.
        - Ну, если все недовольны…
        - То и останутся недовольными, - перебил дядя. - Нужна структура, центр, организация. И правильный выбор момента. Согласись, кристаллик в ненасыщенном растворе не станет центром кристаллизации, а вульгарно растворится.
        - Но ведь была группа «Укоренение»?
        - Была, - согласился дядя, - и сплыла. Все население сочувствовало ей, но никто не поддержал делом. Ее время еще не пришло, но мы тогда по наивности этого не понимали. Ты думаешь, большая была группа и влиятельная? Ничего подобного - так, несколько человек… Администрация прихлопнула ее, почти не заметив. Ты, может быть, удивишься, но не последовало никаких серьезных репрессий. Троих отправили в ссылку на год, остальные предпочли раскаяться.
        - А ты, - понизив голос до шепота спросил я, - тоже входил в эту группу?
        - Ага, - беззаботно ответил дядя.
        - И отбывал ссылку? - спросил я, замирая от восторга.
        - Нет. - Он подмигнул мне. - Я раскаялся.
        Несмотря на многозначительное дядино подмигивание, я был шокирован. Уж кто-кто, а дядя Варлам?.. Раскаялся? Да еще, быть может, публично?! Чтобы привести в порядок чувства, я выхлебал стаканчик до дна. Не помогло.
        - Я раскаялся и был прощен, - продолжал дядя. - Года полтора я находился под наблюдением, потом его сняли. И вот уже тринадцать с лишним лет я лояльный государственный служащий, восьмой человек в муниципалитете Штернбурга и перспективный кадр. Учитывая мое прошлое, мэром мне, вероятно, не бывать, но стать первым замом очень даже могу. Недурная перспектива?
        Я отмолчался. Было горько. Если бы не Джафар - я бы хлопнул дверью и больше не возвращался в этот дом.
        Дядя только усмехнулся по-доброму.
        - Потом поймешь, а пока не наломай дров. Всякой задаче - свое решение. Допустим, тебе надо пересечь Дикую территорию - не краешком джунглей пройти, как ты с приятелем это сделал, а пересечь их из конца в конец? Ты один, и оружия у тебя нет. Пойдешь?
        - Еще чего! - фыркнул я. - Съедят.
        - И как же ты станешь действовать?
        - Либо найду оружие и двух-трех надежных ребят в команду, либо обойду Дикую территорию по периметру. Канительно, конечно, а что делать?
        - То-то же, - кивнул мне дядя. - Еще пива будешь?
        Сказать, что дядины слова мне не шибко понравились, значит ничего не сказать. Дядя Варлам - и вдруг такое! Не ошиблась ли мама, посылая нас с Джафаром к нему? Наверное, она помнила его еще прежним - настоящим твердианином, а не… лояльным служащим из числа вороватых подонков, прикормленных Администрацией. Неужели и я когда-нибудь стану таким же?
        А вот хрен вам! Не стану.
        С другой стороны - дядя все же дал нам убежище, позаботился о враче для Джафара и явно не собирался выдать нас полиции. И я пришел к выводу, что не нужно его злить. Наверное, он в основе прежний, размышлял я, просто скис от старости. Пиво вон тоже киснет, однако можно утолить жажду и таким, если нет ничего другого.
        У нас-то ничего другого как раз и не было.
        С утра дядя уходил пешком на службу и возвращался задолго до вечера, в самое пекло. Как видно, его служба не была особенно обременительной. Штернбург - небольшой городок, на Тверди таких, наверное, сотня. Не совсем захолустье, но и не место, где жизнь бьет ключом. В таких городишках жизнь вяло тащится как бы сама собой, а зачем - никому не понятно.
        Как говорил Фигаро, от скуки жиреют только глупцы. Уже на второй день я изнемогал от безделья, а на третий - вышел прополоть грядки на огороде. Вернувшись со службы, дядя на меня напустился:
        - Совсем мозгов лишился? А если кто увидит? Марш в дом!
        А что в доме интересного? Джафар целыми днями дрых - выздоравливал, а когда не спал, то крутил мне свой любимый ролик о том, как, дескать, он подвел свою семью и что же теперь будет. По-моему, его умственные способности, и прежде не блестящие, понесли тяжкий урон - в поломанной ноге у него мозги, что ли? Я слушал и чувствовал, что сам тупею - то ли от Джафара, то ли от безделья. И работой не отвлечешься; вымыть пол да состряпать ужин - вот и вся моя работа. Я прочитал все пыльные газеты на чердаке. Пробовал читать дядины книжки, но это была такая скукота, что хоть вой. Нормальной литературы дядя у себя не держал - сплошь шибко специальные труды по теории управления, социологии, политике, экономике и, как ни странно, по истории Земли. Уж последнее мне было нужно как толстопяту лишняя нога.
        И главное: чувствовать себя дармоедом (да и быть им на самом деле) - это не по мне. Я так и сказал.
        - Иди в дом, недармоед, - повторил приказ дядя.
        - Сам бы полол грядки, раз мне нельзя, - огрызнулся я. - Гляди, сорняк на сорняке…
        Короче, я скучал. Раз в день в глубоких сумерках мне разрешалось навестить Заразу на конюшне. Моя кобыла совсем пришла в себя, встречала меня радостным ржанием, и я тратил на нее не меньше часа - мыл, чесал гриву, задавал корм и болтал с нею ласково. Без этой отдушины я совсем затосковал бы, потому что вести разговоры с дядей мне больше не хотелось. На четвертый день он сам проявил инициативу.
        - Есть новости, Ларс. Дуй сюда да нацеди-ка пивка нам обоим.
        Я выполнил требуемое и приготовился внимать. Что еще за новости на мою голову?
        - Полиция нашла стрелка, - сказал дядя.
        - Да? - равнодушно спросил я. - И кто он?
        - Ты будто бы не рад.
        Я пожал плечами - чему, мол, тут радоваться? В кои-то веки на Тверди нашелся один отважный человек, не побоявшийся выставить в потешном виде нашего премьер-губернатора и земного министра, - и пожалуйста: вся полицейская сволочь поставлена на уши и ловит его. Твердиане ловят твердианина, а прикажи им убить его - убьют! Все-таки люди - большие сволочи. И дядя Варлам с ними.
        - Один сумасшедший, - сказал дядя. - Он считался тихим и был отдан семье на попечение, а оказалось, что в тихом омуте черти водятся. Взял на чердаке ружье и пальнул издали в толстопята, потому что цель большая, как в нее не пальнуть? Ну, теперь ружье конфисковано, попечители оштрафованы за невнимание, псих возвращен в лечебницу и все довольны. Чего и следовало ожидать. Ты пиво-то пей.
        Мне было не до пива. С одной стороны, я испытал облегчение. Если стрелок - сумасшедший, то ничего они ему не сделают, ну разве что законопатят туда, где ему самое место. Собственно, уже законопатили. Да и мы с Джафаром можем, наверное, вернуться к своим. С другой стороны, было обидно. Что ж это: такое дело кончилось пшиком?
        - Это был… настоящий стрелок? - спросил я.
        Дядя крякнул.
        - Никак не пойму: умный ты или дурачок? Суда по вопросам в твоей голове - умный. Судя по тому, что эти вопросы ты адресуешь лояльному служащему, - тупой. - Глаза его при этом смеялись. - Ладно, будем считать, что ты не лишен интуиции. Меня о таких вещах спрашивать можно, других - не советую. Отвечаю: тот малый не просто слабоумный, а еще и бельмастый на оба глаза. Он бы в толстопята с трех шагов не попал. Так уж получилось, что в распоряжении полиции не оказалось нормального зрячего сумасшедшего. Но это ничего не меняет.
        - Значит, настоящего стрелка не нашли? - прозрел я.
        - И не найдут, будем надеяться. Какое-то время его еще поищут, но уже более тонкими и менее пожарными методами. Потом перестанут. Дело-то закрыто, причем ко всеобщему удовлетворению. Администрация доказала свою распорядительность и отвела от народа Тверди подозрение в нелояльности. Псих - он и есть псих, с него взятки гладки. Любая комиссия светил психиатрии с Земли признает, что бедняга не в себе. Конечно, никакой комиссии не будет, но Администрация подстраховалась на всякий случай - сыскала настоящего сумасшедшего и объявила его стрелком, вместо того чтобы объявить сумасшедшим настоящего стрелка. Ко всему прочему его ведь не нашли. Пей пиво, пей.
        Он и сам долил себе из бочонка и погрузил нос в пену.
        - Значит, мы можем вернуться? - с замиранием сердца спросил я.
        Дядя отставил в сторону пустой стакан, вытер нос и рыгнул.
        - Можете, если хотите неприятностей. Вас считают замешанными и как следует потрясут. Попробуют выйти на настоящего стрелка. Живы, наверное, останетесь, но за здоровье не ручаюсь. У тебя есть запасные почки? Нет? Я почему-то так и думал.
        - Что же нам делать? Оставаться здесь мы не…
        - Не можете бесконечно? К сожалению, это так, кто-нибудь увидит тебя и донесет - просто из зависти ко мне. Я ведь чиновник, шишка на ровном месте, а значит, в точности на величину этой шишки выше фермера на социальной лестнице. Придется отправить тебя куда-нибудь подальше. Есть у меня один хороший знакомый на лесоразработках… Ты ведь работы не боишься?
        - А школа? - спросил я, потому что так надо было спросить. Если честно, то в гробу я видал нашу школу с ее директором.
        - Ты правда боишься отстать или просто придуриваешься? Есть ментопередатчик. Запишу тебе на подкорку все, что нужно, а ты будешь понемногу вспоминать. Когда все утихнет, вернешься и сдашь весь курс экстерном.
        - А документы?
        - Кому нужны документы на лесоразработках? - фыркнул дядя. - Ну ладно, держи. Может, пригодится.
        С этими словами на стол передо мной шлепнулась мятая бумажка. Развернув ее, я узнал, что Кособрюхов Ахилл П. успешно прослушал теоретический курс управления локомотивами с паровым двигателем, каковое достижение дает ему право после прохождения практики выполнять работу помощника машиниста. Неразборчивая подпись, печать. Дата - прошлогодняя. С некоторых пор к нам на Твердь тоже проникло это поветрие - писать документы о всякой чепухе, вместо того чтобы просто спросить человека, что он умеет.
        Я воззрился на дядю с немым вопросом.
        - Служба в муниципалитете имеет свои преимущества, - пояснил он. - Это из утерянных, найденных и невостребованных документов. Как видишь, ни твоего изображения, ни отпечатков, ни фото сетчатки, ни ДНК-кода данная бумажка не содержит. Значит, будешь Кособрюховым Ахиллом… э-э… Пелеевичем. - Дядя хихикнул. - В тех краях, куда я тебе советую на время отъехать, такого документа хватит с лихвой. Когда можно будет вернуться, я дам тебе знать. И за маму не беспокойся - я ее извещу.
        - А Джафар? - спросил я.
        - Вот навязался на мою голову увечный! - пробурчал дядя. - Не беспокойся, его тоже пристроим куда-нибудь, только не прямо сейчас, а когда доктор гипс снимет. А может, к тому времени его уже и пристраивать никуда не надо будет. Я тут погляжу, откуда и куда ветер подует. Очень может быть, что твой Джафар вернется домой раньше тебя. Ну как тебе предложение? Подумай. С ответом можешь подождать до завтра, а пока давай ужинать. Пива еще налей.
        - Откуда у тебя столько пива? Сам вроде не варишь…
        - А у меня родник в подполе, - хохотнул дядя. - Шучу. На самом деле я взятки беру пивом. Не веришь? Правильно делаешь, тоже шучу. Ну ладно, чего встал, давай тащи еду, голодный я…
        На кухне все было в полном порядке, оставалось только разогреть. Я раскочегарил огонь, поставил на плиту горшок с рагу и заглянул в малую спальню, где дрых Джафар.
        - Спишь? Просыпайся, ужинать будем.
        Никакого ответа. Я пошалил ладонью по стене, попросил высшие силы, чтобы чахоточная городская электростанция сегодня работала, и нащупал сенсор.
        Электричество было. Джафар лежал на постели, повернув набок голову - вернее, то, что осталось от головы.
        Желтое и красное месиво растеклось по подушке.
        С первого взгляда мне стало ясно, что Джафар мертв. Мертвее не бывает.
        Глава 5
        - Свет! Выключи свет!
        Через мгновение дядя сделал это сам, оттолкнув меня в сторону от дверного проема, где я торчал столбом, завороженный зрелищем, веря и не веря в случившееся. Много позднее я подумал, что у дяди сверхъестественное чутье, - я ведь не издал ни звука. По-моему. Впрочем, не стану утверждать наверняка. Когда на человека нападает столбняк, провалы в памяти, по-моему, естественны.
        Дядя немедленно метнулся назад и потушил свечу в гостиной. Стало темно, лишь свет Карлика да еще огоньки в окнах соседних ферм не позволяли назвать эту тьму кромешной. Дядя опустился на корточки и заставил меня сделать то же самое.
        - Выждем… Молчи.
        Я затаил дыхание. За окном едва слышно шуршали листья да временами принимались верещать ночные насекомые. Поверещат хором - утихнут секунд на пять, потом опять поверещат и снова утихнут. Больше никаких звуков. Глаза понемногу привыкали к темноте.
        - Стекло, - шепнул дядя.
        В импортном мембранном стекле, вставленном в оконную раму, зияло идеально круглое отверстие. Пожалуй, я мог бы просунуть в него кулак.
        Прошло еще несколько минут. Ничего не произошло.
        - Пошли, - сказал дядя.
        Из стенного шкафа он достал автоматическую винтовку, присоединил магазин и передернул затвор. С полки того же шкафа добыл два ноктовизора, один нахлобучил себе на голову, второй отдал мне.
        - Бери свое ружье и дуй на чердак. Увидишь поблизости кого-нибудь, кроме меня, - попытайся подстрелить. Лучше не насмерть. Справишься?
        Еще бы я не справился! Любимое развлечение сельских парней - подбросить вверх консервную банку и лупить по ней дробью, не давая ей упасть, пока или патроны не кончатся, или дробь не порвет банку в мелкие клочья. В этом деле я достиг определенных успехов; попадал в подброшенную банку и пулей. Единственное, что смущало, - я ни разу не стрелял ночью с ноктовизором. Они мало у кого есть, потому что из метрополии к нам доставляют лишь то, без чего мы, по мнению Администрации, совсем загнемся.
        Оказалось - ничего особенного. Очки как очки, только толстые, а видно сквозь них здорово. В первый момент я даже зажмурился, настолько ярко высветились кусты и хозяйственные постройки. Потом приноровился и принялся наблюдать.
        Никакого движения. Еле заметное покачивание ветвей на слабом ветерке - и больше ровным счетом ничего. Я отметил несколько мест, где сам бы спрятался, будь я убийцей, собирающимся продолжить свое дело, и уделил им особое внимание. Опять ничего. Либо убийца хорошо замаскировался и сидел на редкость тихо, либо его давно уже след простыл. Потом из-за угла дома показался силуэт, и я шевельнул стволом, но тотчас сообразил, что это дядя Варлам. Он обходил дом по периметру и, по-моему, зря подставлялся. Однако снова ничего не произошло. Минутой спустя внизу стукнула дверь.
        - Спускайся.
        В гостиной вновь горела свеча, но ставни уже были плотно закрыты. Дядя сел, прислонил винтовку к столу и жестом указал мне на второй табурет.
        - Теперь рассказывай.
        - Что рассказывать? - спросил я, угнездившись на табурете.
        - Не анекдоты, конечно. Приди в себя, Ларс. Рассказывай, кому это надо отправить тебя на тот свет?
        - Меня?
        - Или тебя, или Джафара. Убийца не мог точно знать, кто лежит на кровати, ты или твой приятель. Постарайся припомнить еще раз: вас здесь никто не видел?
        - Нет. Вроде нет. Мы же ночью до тебя добрались.
        - Это ничего не значит. Вряд ли вас здесь ждали, но лучше принимать в расчет любую возможность. Теперь отвечай на вопрос.
        Я крепко задумался. Пришлось не только напрячь память, но и подключить воображение. Попробуйте сделать это с холодной головой через пять минут после того, как наблюдали мозги и осколки черепа своего товарища, а я на вас посмотрю, если только вы не судмедэксперт. Дяде пришлось встряхнуть меня за плечо, прежде чем я начал худо-бедно соображать.
        Нет. Чем больше я думал, тем сильнее приходил к выводу: никто на Тверди не желал моей смерти. Знакомые парни с соседних ферм? Не со всеми из них у меня были наилучшие отношения, но побить в честном бою или, допустим, послать из-за кустов заряд мелкой дроби в задницу - это одно, а убийство - совсем другое. Школа и окружное начальство? Даже не смешно. Старый Лин, чьи посевы я, случалось, топтал? Пф! Полиция? Блюстители законности могут, конечно, убить любого, но обычно не ведут себя как наемные убийцы. А главное, кто мог знать, что мы прячемся у дяди Варлама? Что бы он ни говорил, я мог поклясться: нас никто не видел. Никто не мог знать, где мы прячемся.
        Кроме одного человека…
        Что с мамой? Били ее, мучили?
        - Ну? - нетерпеливо поощрил меня дядя.
        - Не знаю, - высипел я. - Нет, наверное, таких людей. А вот мама…
        - Что мама?
        - Боюсь я за нее, вот что! - почти крикнул я.
        - Не бойся, - сказал дядя. - Я хорошо ее знаю. Твоя мама - женщина редких способностей, она следователя из Нового Пекина два месяца водила за нос и обвела-таки, что ей ваша местная полиция? Ты удрал в буш, никого не спросясь, бросил на нее все хозяйство, она тебе всыплет ремня хорошего, когда ты вернешься, - вот и весь ее сказ. Она отлично умеет играть дурочку и стоять на своем. Нет, твоя мама не проболтается и не пострадает, это я тебе говорю. О себе лучше подумай. Кстати, семейство твоего Джафара не состоит ли с кем-нибудь в кровной вражде?
        - Нет. Точно нет. Я бы знал.
        - И он не имел возможности разболтать, куда вы направились с вашей фермы?
        - Никакой.
        - Ладно, запишем в загадки. - Дядя морщил лоб, двигал кожей черепа, и ежик черных с проседью волос ерзал туда-сюда. - А загадки такие мне сильно не нравятся, вот что я тебе скажу по секрету. Дерьмовые это загадки. Кто убил твоего приятеля? Чем убил? Кого он хотел убить на самом деле? Почему? Теперь уже точно придется тебе на какой-то срок стать Ахиллом Кособрюховым…
        - Плевать кем, - твердо сказал я. - Мне надо знать, кто убил.
        - Много ты узнаешь, если тебя тоже убьют? - парировал дядя. - Главное, не видно мотива… Поверь мне на слово, такие загадки - самые трудные, иногда они вообще не разгадываются. Я, конечно, наведу справки, где смогу, а ты уедешь. Сегодня ночью.
        - Прямо сейчас? - растерянно спросил я.
        - Ну зачем же сейчас? До рассвета еще далеко… Это не ужин ли там горит? Тащи горшок сюда, тебе перед дорогой подкрепиться надо.
        При мысли о еде меня едва не стошнило. Я притащил с кухни обернутый полотенцем горячий горшок, старательно глядя в другую сторону, борясь с желудком и стараясь не дышать, чтобы не чувствовать запаха рагу.
        - Пожалуй, я на двор выйду…
        - Только не на двор. - Дядя быстро сообразил, что со мной творится. - В уборную двигай, раз такое дело.
        Я поспешил по указанному адресу. Там мне не пришлось прибегать к помощи двух пальцев, меня и без них вывернуло наизнанку. А потом еще и еще раз.
        Если кто-нибудь пренебрежительно скажет вам, что мужчина-де не должен позволять нервам брать верх над желудком, - плюньте ему в лицо. Много он понимает. Да и не нервы во мне взыграли, а воображение. То, что я увидел на подушке в спальне, еще долго стояло у меня перед глазами.
        Когда я вернулся, утирая глаза, дядя с аппетитом поедал дымящееся рагу. Мне сразу захотелось обратно, но я справился, без разрешения нацедив себе пива и выпив полный стакан.
        - Вот и хорошо, - сказал дядя, - но больше не пей. Сейчас пожуем немного и будем собираться. Ты должен уехать не позже, чем за два часа до рассвета, а то у меня не останется времени похоронить твоего Джафара по-человечески. Заодно не мешало бы разобраться, из какого оружия стреляли - дырка в стекле очень уж аккуратная, края не оплавлены, а осколков я не видел. Кстати, будет лучше, если ты скажешь семье своего приятеля, что он погиб на Дикой территории. Где, говоришь, вы встретились с котом? Имей в виду, кот убил Джафара, а ты застрелил кота, после чего похоронил приятеля на той же поляне…
        - Там не было поляны.
        - Мне наплевать, что там было, - веско сказал дядя. - Ты похоронил его на месте, потому что не мог доставить тело родным, а кроме того, у мусульман принято хоронить покойных в день смерти, до заката. Обо всем этом ты расскажешь его семье. Не завидую тебе, но это надо сделать.
        Я тоже себе не очень-то завидовал.
        - А если его отец, или братья, или кто-нибудь еще попросят меня показать могилу?
        - А ты ее найдешь? - спросил дядя.
        - Думаю, что найду, - почти уверенно ответил я. - В смысле, найду то место, где кот напал.
        - С твоей памятью тебе в университете надо учиться, а не в террористов играть, - заявил дядя. - Поводи их по лесу и скажи, что не нашел. Трудно, что ли?
        Я молчаливо согласился с ним. Если дойдет до поисков могилы, придется так и сделать. Может быть, когда-нибудь потом я открою родным Джафара правду, но не сейчас. Во-первых, это горькая правда, а во-вторых, они точно дров наломают.
        - Не хочешь есть? - спросил дядя, отодвигая от себя тарелку. - Ну ладно, в дороге наверстаешь, я тебе соображу какой-нибудь шамовки. Теперь иди, собери свои вещи.
        Вещей у меня было немного, так что управился я быстро. Зато дядя подошел к делу основательно, снабдив меня провизией дней на десять пути - консервы, сухари, дорогие сублимированные продукты новопекинского производства, а к ним в придачу копченый свиной окорок.
        - Тут я кое-что для себя приготовил, если вдруг придется спешно уносить ноги, - объявил дядя, выволакивая из кладовки большой заплечный мешок, - да не все из этого тебе надо. Сейчас поглядим, что тебе пригодится…
        Он вытряхнул содержимое на пол. Я обомлел. Если бы мне предстояло скитаться неизвестно где неведомо сколько времени и если бы в моем распоряжении имелись солидные средства и годы на подготовку, то и тогда я не сумел бы подобрать снаряжение столь оптимальным образом. Чего тут только не было! И вместе с тем - никакого излишества.
        - Обыкновенный набор земного космодесантника, - улыбнулся дядя, заметив мою отвисшую челюсть. - Ну, правда, добавлено кое-что. Я ведь не космодесантник, я лояльный государственный служащий…
        Новая улыбка.
        С досадой на свою бестолковость я понял, что недооценил дядю Варлама. Служащий - да, но лояльный ли? «Каждый поступает, как может», - говорил Фигаро. Похоже, дядя кое-что мог и на службу к Администрации пошел неспроста.
        - Та группа «Укоренение», - понизив голос, спросил я, - она что, правда, не возродилась после разгрома?
        - Абсолютно, - подтвердил дядя. - И это правильно. Вообще не нужно никаких подпольных групп и тем более никаких названий. Я же тебе говорил, что наше время еще не пришло. Что лучше всего делать в такой ситуации? Медленно, но верно приближать это время с самой верноподданной физиономией или попусту скрежетать зубами от злости да палить в толстопятов из рогатки?
        - А если не из рогатки? Тот стрелок…
        - Удачно получилось, не спорю. Поставить земного министра и нашего премьер-губернатора в смешное положение - это удача. Но стрелял одиночка, кем бы он ни был, потому и успех этот случаен. Ни я, ни твоя мама, ни другие патриоты Тверди здесь во всяком случае ни при чем. А теперь прикуси-ка язык, мне надо подумать над тем, что из этого барахла тебе пригодится.
        Многие взрослые воображают, что жизнь подростка сплошь состоит из чудесных открытий и вообще замечательна. Доведется вам услышать такое мнение - не спорьте. Оставьте дурака в покое, он безнадежен. Я просто спрошу вас: какому подростку понравится, когда ему велят прикусить язык?
        Мне не понравилось. Но я ничуть не обиделся на дядю - он был в своем праве. Он приоткрыл мне кое-что и доказал, что ох, как непрост! А я-то, лопух, чуть было не начал презирать его за карьеризм и ревностное служение Администрации…
        Не такое уж оно и ревностное, если копнуть глубже. А что до карьеризма, то он, во-первых, усыпляет подозрения, а во-вторых, чем выше человек взобрался по социальной лестнице, тем больше может сделать полезного. И есть еще в-третьих: кто возглавит наш народ, когда (и если) Твердь станет независимой планетой? Родители Джафара, что ли? Или старый Лин?
        Тем временем дядя раскладывал вываленные на пол предметы на две кучки. Мне досталось множество полезных мелочей - от стимуляторов и таблеток для обеззараживания грязной воды до ноктовизора и маленького курсопрокладчика-навигатора, каким у нас пользуются туристы с Земли, чтобы не заблудиться в джунглях или горах и какой они не любят за неточность. Скажите, пожалуйста, - ошибка в тысячу-другую шагов их не устраивает! Нам хватает, а они смотрят на нас как на дикарей. А кто в том виноват? Кто до сих пор не обеспечил Твердь навигационными и прочими космическими спутниками? Сами-то мы доросли пока только до паровоза.
        Потом дядя спросил, сколько у меня патронов, слазил куда-то наверх и добавил мне еще - пулевых, с крупной дробью и с картечью. Дядино охотничье ружье было точно такой же марки, как мое, только модель поновее, а патроны те же.
        - Живо собирай все это.
        Я управился быстро, а потом взглянул на часы. Ночь - настоящая ночь, а не глубокий вечер - еще только начиналась. Не самое лучшее время пускаться в дальний путь. К тому же Штернбург совсем рядом, а горожане - странный народ, ложатся поздно и встают, конечно, тоже не с рассветом. По мне, пусть бы они дрыхли хоть до полудня, но ложиться спать ближе к полуночи - это перебор и извращение. Только мне (и дяде) не хватало, чтобы меня кто-нибудь увидел!
        - Пойду седлать? - спросил я на всякий случай.
        - Позже, - отрезал дядя, развеяв мои опасения. - Примерь-ка вот это.
        Он протягивал мне полоску из цветного пластика с небольшими нашлепками вроде плоских таблеток. Я знал, что это такое. Ментопередатчик с менторедуктором, самая простая модель, пригодная для полевых условий. У нас в школе болтали, будто бы в Новом Пекине один элитный лицей уже полностью перешел на ментообучение, но до нас это еще когда докатится, так что от гарпий вроде дамы Фарбергам нам еще долго не избавиться. А по-моему - никогда. Не могу себе представить, как можно ментообучать музыке и хоровому пению. Но что касается дисциплин, требующих большого объема знаний, - штука, говорят, полезная.
        Я обернул полоской голову и закрепил липучкой под подбородком. Дядя велел мне подождать и довольно скоро вернулся.
        - Вот, подобрал тебе кое-что. Школу это тебе не заменит, но хоть не будешь выглядеть олухом, когда вернешься. Ну и немного сверх программы для общего развития. Ложись на пол.
        - Зачем еще?
        - Хочешь упасть во время гипнопогружения? Падай.
        Тогда я лег. Дядя сделал что-то с охватывающей мою голову полоской и вышел, задув свечу.
        Карлик клонился к закату, когда я вышел за ворота дядиной фермы, ведя лошадь в поводу. После сеанса ментопедагогики моя голова тупо ныла, но я старался не обращать на это внимания, да и дядя сказал, что это обычное явление, скоро пройдет. Глаза быстро привыкли к полутьме. Шагов двести я отшагал пешком, после чего решил, что уже безопасно, и взобрался в седло. Зараза принялась было громко фыркать, но получила по ушам, замотала головой и заткнулась. Дорога была пустынна, чего и следовало ожидать. Какие у нас дороги? Проселки. Уже в часе езды от Нового Пекина или, допустим, от нашего Степнянска заканчивается отсыпка, а дальше идет либо тракторная колея, либо просто- напросто вытоптанная копытами и обильно унавоженная полоса препятствий. Ну а в городках вроде Штернбурга такие дороги начинаются от самой окраины, да и в самом городке улицы немногим лучше. В сухой сезон - пыль, в дождливый - грязь непролазная. Случайных встреч с людьми я не боялся, потому что только ненормальному придет в голову ездить ночью. Ночные звери - иное дело. Заряженное картечью ружье я держал поперек седла, вертел головой,
высматривая малейшее движение в придорожном пейзаже, и внимательно отслеживал поведение Заразы. Лошади умнее нас, они точно знают, что могут быть растерзаны и сожраны голодными хищниками, и протестуют против этого не так глупо, как мы, цари природы. Они просто осторожничают, а мы еще зачем-то негодуем, как будто от этого есть хоть какой-то прок.
        С рассветом я немного расслабился; рассвет - не время хищников. Плохо было то, что я начал зевать, меня клонило в сон, но я точно знал, что сегодня мне придется обойтись без сна. Заблудиться я не боялся - дядя подробно описал мне дорогу до того лесничества. Трюхай потихоньку по проселку, а на развилках вспомни приметы - и не ошибешься. Пустое дело.
        Провожая меня, дядя надавал советов, а под конец сказал:
        - Знаешь, над чем тебе не мешало бы поработать?
        - Ну? - не очень вежливо отозвался я. Предстояло назидание, а кому приятно их выслушивать? Не знаю таких ненормальных.
        - У тебя лицо краснеет, когда ты волнуешься или злишься. Надеюсь, это возрастное - чересчур горячая кровь.
        - Это плохо? - с вызовом спросил я.
        Дядя пожал плечами.
        - Да имей ты хоть зеленую кровь, мне-то что? Твои проблемы. Беда в том, что, когда у тебя красное лицо, ты тут же принимаешься нести чушь и действовать очертя голову. А голова должна быть не просто холодной, а ледяной, запомни это. Ледяной. Ты когда-нибудь видел лед?
        - Один раз. В школе нам показывали, там специальный холодильник.
        - Найди случай еще разок подержать его в руках. Научишься холодно мыслить - тогда из тебя, может быть, что-то получится. Теперь иди. Дорогу помнишь или еще раз повторить?
        - Помню.
        - Найдешь там Рамона Данте, он будет в курсе. Ну, марш!
        И никаких тебе пожеланий счастливого пути. Вот такой он, дядя Варлам. Пища есть, снаряжения целая уйма, лошадка отдохнула, сыта и здорова - чего еще надо? И мама такая же. Это здорово, не каждому так везет. В нашем классе половина - городские чистюли, родители с них пылинки сдувают. Когда-то я лупил таких смертным боем, а потом по совету мамы решил, что незачем связываться с убогими.
        Интересный все же человек мой дядя! Сказал мне, что Рамон Данте будет извещен, - а как? Неужели дядя не боится телефонной прослушки? Хотя, наверное, в том захолустье, куда он меня направил, мобильной связи нет и еще сто лет не будет. Туда небось и провод не проведен. Радиосвязь? Ну, не знаю. Можно допустить, что в лесничестве у неведомого мне Рамона Данте имеется радиостанция, но это значит, что у дяди Варлама есть незаконный передатчик. Хм… А собственно, почему это меня удивляет - особенно после того, что я узнал о дяде? Не спорю, есть необходимые законы - а есть и ненужные, с Земли к нам пришедшие и на землян рассчитанные. Вот пусть земляне перед ними и трепещут, а мы не станем. Еще есть постановления Администрации, нарушать которые твердианин, по-моему, просто обязан, если только он не тряпка. Так что все в норме.
        Потом я стал думать о судьбе несчастного Джафара, и вся моя сонливость исчезла разом. Жаль парня, хоть он и не был мне близким другом. Хоть и заморочки он имел, да и умом не блистал. Наверное, вырос бы в обыкновенного фермера, отделился бы от родителей, потому что он не старший сын, распахал бы свободную пустошь километрах в ста от Степнянска, женился и наплодил бы детей, воспитав их в традициях своего адаптивного махдизма… Скучное будущее, но все-таки будущее. А теперь у него и такого не будет. Несправедливо.
        Чем его убили - непонятно. А главное, неясно - зачем? Может, действительно перепутали его со мной? Но кому понадобилось устранить меня?
        Не загадка, а темный лес. Ночные джунгли.
        Наверное, с час я сладострастно представлял себе, что я сделаю с убийцей, когда доберусь до него. За это время солнце успело выкарабкаться из-за горизонта и сразу начало припекать. Дорога шла краем леса, слева - поля и пастбища, справа - зеленые джунгли стеной. Мой путь лежал на восток, солнце немилосердно светило прямо в глаза, но я рассчитывал воспользоваться тенью деревьев, когда оно взберется повыше и откочует на юг. Черта с два - прошел еще час, стало жарче, а раскаленный солнечный диск все так же упрямо маячил прямо перед глазами. Кромка леса загибалась к югу - здесь фермеры особенно усердно сводили джунгли, вогнав в Дикую территорию огромный тупой клин, - и дорога загибалась вместе с кромкой. Желтели поля. Кое-где над желтым морем взлетали и опускались крылья жаток - фермеры принялись за работу с утра пораньше, пока еще пекло не стало невыносимым. Один рачительный хозяин уже успел собрать урожай и теперь пахал быками свой участок, рассчитывая вырастить еще что-нибудь до начала сезона дождей. Стайка мелких копытных, попировав всю ночь в овсах какого-то ротозея, перебежала мне дорогу и
скрылась в зеленых зарослях, прежде чем я успел прицелиться. Навстречу мне пылил маленький трактор с огромным прицепом. Мирная картина, но скучная. И жарко.
        Я привстал в стременах и осмотрелся из-под руки. Не до конца пересохшее русло небольшой речки петляло по отвоеванному у джунглей клину, и было понятно, почему люди так упорно продвигают свои поля в глубь Дикой территории именно здесь, - наверняка воду разбирали на полив до последней капли. Если я так и буду все время трюхать по дороге, то поверну вместе с нею на северо-восток как раз после полудня, а значит, опять не смогу укрыться от солнца. Вот ведь подлость. Головная боль не унималась и даже, кажется, усилилась. Приложив ладонь к волосам, я чуть не отдернул руку. Этак недолго солнечный удар схватить. Я обвязал голову тряпкой, вылив на нее немного воды, и стал похож на разбойника из фильмов о земной старине. А кто виноват, что я не догадался попросить у дяди какую-нибудь старую шляпу? Он, что ли, виноват? У него и без шляпы забот хватало.
        И что самое обидное - в лес убегали тропинки. Конечно, их протоптали всего-навсего сборщики дров, никакой дороги через джунгли здесь не могло быть. Мне еще предстояли два, а то и три дня пути через Дикую территорию, но не сегодня и не завтра. Хм… а почему бы мне, собственно, не сделать это прямо сейчас? Пожалуй, даже удастся немного срезать путь - конечно, принимая в расчет только расстояние, а не время в пути. Снаряжение у меня отменное, оружие есть, боеприпасов полно…
        Кстати. Если сделать крюк к югу, то можно вновь оказаться в окрестностях Одинокой горы. Что там за Врата такие? На месте ли еще? В тот раз я не имел времени заняться ими как следует, но теперь-то меня никто не держит, никто мне не мешает…
        Трактор с гигантским пустым прицепом пропылил мимо меня. Водитель - пожилой чернокожий - приветствовал меня поднятием руки. Я ответил вяло. С каждой минутой мысль свернуть на Дикую территорию казалась мне все более заманчивой.
        Когда тряпка на моей голове высохла и как раз подвернулась уходящая в лес тропинка, я так и сделал.
        Глава 6
        Согласно известной у нас поговорке, чем глупее человек, тем лучше его понимает лошадь. Повинуясь наилегчайшему движению поводьев, Зараза с величайшей охотой сменила палящие солнечные лучи на тень и относительную прохладу леса, заодно поселив в моей голове сомнение: а не глуп ли я? В первую минуту я успокаивал себя: нет, не глуп, потому что в джунглях меня уж точно никто не опознает. Но вскоре я бросил эти потуги. Кому опознавать-то и на дороге? Кто знает меня в этих краях? Какое кому до меня дело? Лишенного особых примет человека не очень-то опознаешь по устному описанию, а если бы полиция разослала повсюду изображения наших с Джафаром физиономий, дядя сообщил бы мне об этом. Приходилось также признать, что и не палящий зной гонит меня на Дикую территорию - уж мы с Заразой как-нибудь перетерпели бы, не впервой. Врата - вот главное.
        Чьи они? Десять к одному - земные. Даже сто к одному, потому что чьи же еще? Инопланетян каких-нибудь? Таковых в Галактике пока не встречено. Хотя, конечно, не исключено, что я отстал от жизни или что такого рода данные земные власти строго секретят. Или, может быть, гиперканал пробили к нам колонисты вроде нас, но только с другой планеты, обращающейся вокруг совсем другой звезды? Тоже вряд ли. Кто передаст им эту технологию? А технология, судя по тому, что Врата не привязаны ни к какому материальному телу, самая что ни на есть наиновейшая. Метрополия расщедрилась? Не надо рассказывать сказок. Сами додумались и создали? Да кто им даст сравняться с землянами? Колония - она везде колония, хоть у нас на Тверди, хоть еще где. Служи сточным коллектором для избытка населения метрополии, добывай для нее дефицитное сырье, паши землю, мечтай о доступных землянам благах и не рыпайся.
        Значит, сто к одному за то, что новые Врата - затея метрополии. Тогда почему молчит Администрация? Ей полагалось бы трубить об этом ежедневно и помногу. Земля и Твердь, мол, едины. Совместными, мол, усилиями решаем грандиозные задачи. Два грузопотока вместо одного! Диаметр Врат! Пропускная способность! Возможность посетить прародину человечества! Туристические и деловые поездки! Импорт всякой земной всякости!
        А нет ничего этого. Может, в метрополии решили не вводить Администрацию в курс дела? Но почему?
        Кто-нибудь от большого ума сказал бы, что новый гиперканал наверняка чисто военный. А я спрошу: кому он нужен? Твердь - лояльная колония, особенно если смотреть на нее со стороны не очень пристально, и народные волнения у нас бывали только на почве голода, да и то среди новопоселенцев. Не все из них умеют работать, да не все и хотят. Бестолковый народ. Многие воображают, будто в райское место попали, где повсюду изобилие, только руку протяни. А в итоге пошумят-пошумят, пошвыряют камнями в полицию, поймут на личном опыте, что лучше так не делать, залечат телесные повреждения, да и возьмутся понемногу за работу. Кто поумнее, тот сразу с этого и начнет, а лет через десять уже будет смахивать на нормального твердианина. О социальном пакете у нас только в школе услышишь на уроках землеведения и поржешь, конечно, над очередной земной несуразностью. А у нас на Тверди так: хочешь жить - работай, иди на фабрику или паши землю, здесь ее предостаточно. Ну, слабые, глупые и фатально ленивые поумирают, как же без этого. Нам же проще без балласта. Но никогда не бывало, чтобы с Земли на Твердь посылали какие-то
воинские части для наведения порядка!
        Словом - та еще загадка, свербящая, как чирей. Протоптанная дорожка еще не исчезла, а я уже понял, что никогда не простил бы себе, упусти я возможность еще раз достичь Одинокой горы и разобраться, что там за Врата такие. Опасно? А где не опасно? Еще вчера я был уверен, что в дядином доме мы с Джафаром находимся в полной безопасности…
        Зараза фыркнула - видать, в ноздрю ей залетела мошка. Спустя секунду-другую сразу из трех мест раздалось точно такое же фырканье. Эхо- слизни. Самое время было вспомнить, что я уже в джунглях Дикой территории, и отложить на потом несвоевременные мысли. Тропинка совсем пропала, но меня это не особо беспокоило. И не зря: стоило мне продраться сквозь кусты, буйно разросшиеся в местах порубок, как пошел совсем иной лес. Толстые стволы без единого сучка возвышались над землей метров на тридцать, и только там, наверху, ветвились и смыкали кроны. Никакой дикий кот не полезет на такое дерево для внезапного прыжка сверху, а если среди них найдется ненормальный, то пусть себе разбивается в лепешку, я не против. Объезжай подальше деревья, особо густо заплетенные лианами, и держись поближе к голым стволам, вот и вся наука. Ну и поглядывай, конечно, чтобы не наехать на что-нибудь колючее или плюющее ядом. Можно, а когда точно известно, что поблизости нет котов, то даже полезно шуметь, чтобы знало зверье: идет тот, кто не боится. Сильный идет. Да только с котами этот номер не проходит - далеко не всякий кот
сразу поверит, что не он здесь самый-самый, а кто-то другой. Это мы с Джафаром уже проверили на себе, а дядя Варлам подтвердил, что так оно и есть. Выходит, «опытные охотники» из числа наших с мамой соседей-фермеров травили нам байки вместо правды. Или, может, у котов в буше и котов в Диких землях разные привычки?
        За весь день я сделал только одну остановку на полчаса, чтобы слегка подкрепиться и дать кобыле немного передохнуть. От моей мигрени не осталось и следа. Я был в глубине Дикой территории, а значит, вновь жил полной жизнью. Курсопрокладчик-навигатор показывал, что к ночи я скорее всего одолею половину расстояния до Одинокой горы.
        Так и вышло. На ночлег я расположился возле лесного ручья, выбрав, однако, местечко поодаль от звериных троп, ведущих к водопою. Привязал Заразу, задал ей корм, поел сам, активировал «сторожки», расстелил одеяло и уснул, не разводя костра. Усталость и прошлая бессонная ночь взяли свое - последний час в седле я откровенно клевал носом, да и место ночлега себе обустраивал с расторопностью сонной мухи. Может быть, это нехорошо и даже постыдно, но думать о Джафаре я не хотел и не мог. Лег - и сразу провалился в сон.
        Снилось странное - не то кошмары, не то просто какой-то абсурд, сразу и не разберешь. Для начала голова моя разбухла, надулась воздушным шариком и лопнула, как созревший нарыв, что принесло мне большое облегчение. Но то, что вывалилось из моей дырявой черепушки, ни в какую не хотело расставаться со мною. Это была полупрозрачная бесцветная масса вроде желе, однако летучая, как туман. Она окутала меня клейким саваном и прилипла намертво. Я пытался счистить ее с себя, но проще, наверное, было содрать с себя кожу.
        Мучился я целую вечность, а это довольно долгий срок. Когда вечность подошла к концу, я внезапно обнаружил, что желе понемногу впитывается мне в кожу, причем в ускоренном темпе. Через минуту я уже был как новенький, только внутри меня что-то растекалось и побулькивало. А потом оно начало вести себя.
        Ни к селу ни к городу я вдруг вспомнил правило Ленца, затем - закон сохранения момента вращения и почему-то сразу уравнение Шредингера. Во сне люди обычно не изумляются, а либо принимают все несуразности как должное, либо как-то сопротивляются им, но я точно помню, что изумился. Я вспомнил! Как можно вспомнить то, чего отродясь не знал? Никакого Шредингера в школьной программе вообще нет!
        Если бы тем и кончилось! Но процесс был подобен урагану - не остановить, пока сам не утихнет.
        Физика вплоть до кварковых реакций и основ теории гиперполя. Биология земная и твердианская, включая молекулярную. Математика вплоть до операционного исчисления и Булевой алгебры. Отдельно геометрия, начиная от теоремы Менелая и кончая Риманом и Лобачевским. Какого такого Менелая? Того самого, что ли, который работал епископом и считался чудотворцем? Или то Николай был?
        Но ужас только начинался, потому что дальше пошла история - земная история! Вопрос с Менелаем-геометром был сейчас же разрешен, и я больше не путал его ни с мифическим спартанским царем, ни с христианским святым, который совсем не Менелай. Имена, даты и деяния замелькали с пулеметной скоростью. Я понимал, что весь этот чудовищный ком не уляжется в несчастной моей голове, но твердо знал: придет время - и я вспомню. Александр Македонский, Ганнибал, Цезарь, Марк Аэций, Юстиниан, Карл Великий, Фома Аквинат, Крестовые походы, Чингисхан, Кортес, Тоётоми Хидэёси, Генрих Четвертый, Петр Великий… у-у, сколько их! Всевозможные религиозные доктрины, столкновения культур, экономика, Гоббс, Адамс, Маркс, наука и технология, социология, кризисы, мировые войны, опять борьба культур, перенаселение, преждевременное начало космической эры, снова мировые конфликты, открытие гиперполя, начало колонизации Галактики, история первых колоний… У-у-у!..
        Мне казалось, что этот кошмар никогда не кончится. Я был уверен, что еще чуть-чуть - и я не выдержу: либо начну кататься по земле и выть, либо просто помру. Но кошмар и не думал кончаться, а я, теряя последние силы, периодически и совсем неожиданно обнаруживал в себе способность потерпеть еще чуть-чуть… и еще чуть-чуть… и еще…
        Потом что-то оглушительно забабахало, отвратно завоняло, и я, проснувшись, не сразу понял, что сработали «сторожки». Зараза дико ржала и металась на привязи, а длинное тело дикого кота, казалось, замерло в воздухе, изогнувшись самым невероятным образом. И сейчас же время побежало в обычном темпе. Насмерть перепуганный «сторожками» кот завершил свой бестолковый скачок в воздух, отвратно вякнул и в три гигантских прыжка пропал из виду, прежде чем я успел взяться за ружье.
        Я ошалело осмотрелся. Светало. Древесные стволы перестали угадываться и стали просто видны. Никаких теней, конечно, - под сплошной полог крон просачивался только сильно рассеянный и тщательно профильтрованный свет.
        Больше не бабахало. Эхо-слизни, которых в джунглях пруд пруди, не повторяют чересчур громких звуков - наверное, их слегка контузит. Я встал, успокоил Заразу и только тут сообразил, что меня спасли исключительно «сторожки». Меня! Что это со мной? Почему я не проснулся сразу, как только кобыла начала беспокоиться?
        Менторедуктор!
        Если бы просто ментопередатчик - тогда бы еще ладно. Но тот объем знаний, который во что бы то ни стало решил запихнуть в меня дядя, потребовал бы десятков сеансов и по меньшей мере нескольких дней, а их у нас не было. Менторедуктор вбивает знания в мозги в спрессованном виде, они потом сами как-то разворачиваются и распрямляются. Отсюда и головная боль, и желание немедленно упасть и заснуть, и мои неотвязные ночные кошмары. Очень удобно для хищного зверья.
        - Сволочь! - сказал я неизвестно по чьему адресу, зато с большим чувством.
        Потом обратил внимание на себя и честно признал:
        - Придурок.
        Ну что мне стоило упереться рогом: не нужны, мол, мне никакие насильственные внедрения знаний в мою голову. Это моя голова! Не дам грузить в нее лишнее! Силой бы меня дядя заставлять не стал, а на уговоры я бы не поддался. Вот так и бывает: нужное решение находится тогда, когда уже поздно что-либо менять.
        С другой стороны, дядя не виноват. Он был убежден, что у меня хватит ума не свернуть в Дикие земли в первый же день, ну а я - свернул. Знал ведь - правда, чисто в теории, - как действует менторедуктор, но почему-то забыл. Корявый Билл - это наш сосед, горчайший пьяница - тоже уверяет, что ничуть не пьян, когда лыка не вяжет, и я убежден: не врет при этом. Просто честно заблуждается.
        Вот сожрал бы меня кот и не спросил бы, честно ли я заблуждаюсь или просто вкусный дурак!
        Однако я недолго предавался самоуничижению. Это занятие не по мне, да и обстановка не располагала. Сделал выводы - вот и ладно, и хватит ругать себя. А хорошо, что кот разбудил меня так рано! Это знак свыше. Если не тратить времени на костер и горячий чай, а пожевать что-нибудь прямо в седле и обойтись обеззараженной ручьевой водой, а потом точно так же сэкономить на времени обеда, то до Одинокой горы я, пожалуй, доберусь не затемно, а при еще ярком, хотя и вечернем солнце. Заразе такая прыть не понравится, но кобыла выдержит, она хорошо отдохнула и подкормилась на дядиной конюшне. Ну а я-то тем более выдержу. Главное, если я быстро найду Врата и разберусь, чьи они и зачем, то мне не придется коротать ночь поблизости от них. Мало ли что. В темноте человек слаб даже с тяжелым ружьем и ноктовизором, а я терпеть не могу быть слабым. И вообще, если бы я боялся принять бой, то разве отправился бы к Одинокой горе? И разве позволил бы себе влипнуть во всю эту историю, начиная от нашего бегства? Ясно, нет. Интересно, какие слова нашла бы для меня мама, будь я законопослушным паинькой?
        Не знаю, каких еще услуг хотели от нашего твердианского курсопрокладчика-навигатора изнеженные земляне. По мне, так отличный прибор. Он вывел меня точно на Одинокую гору, причем часа за два до заката. Я даже не слишком устал. Заразе приходилось хуже - ее укусил в шею волчий жук. На месте укуса вздулся волдырь с кулак величиной, и я себе представляю, какую боль довелось вытерпеть животному! Не был бы я наездником с трех лет - конец бы пришел и кобыле, и мне. Обязательно понесла бы, либо разбив меня о какое-нибудь дерево, либо сбросив наземь с одним ружьем, без пищи и снаряжения.
        Но жуки кусают, коты выслеживают и нападают, фермеры пашут, планеты вращаются, а Одинокая гора стоит на своем месте и тем вписывается в естественный порядок вещей. Для начала я все-таки выбрал подходящее местечко для ночлега, чтобы не заниматься этим делом впотьмах, если поиски Врат затянутся надолго. Затем нашел место, где видел Врата в прошлый раз, и начал искать по раскручивающейся спирали. Зараза еле плелась, но я не хотел ни оставлять мою кобылу на произвол судьбы, ни вести в поводу. Поводья я бросил, кобыла слушалась ног, и обе мои сжимавшие ружье руки были готовы немедленно реагировать на любую внезапную опасность - картечью.
        Очень долго мне ничего не попадалось, и я уже начал думать, что Врата давно исчезли. К тому же с каждым витком спирали я был вынужден все выше взбираться по склону горы, что совсем не нравилось моей измученной кобыле. Через час я понял, что ничего этак не найду. Может, бросить поиски и повернуть на восток к пресловутому лесничеству и неведомому Рамону Данте?
        Мама говорит, что я упрям, как толстопят в сезон миграции: если чего задумал, то не отступлюсь. Наверное, она права. Я не повернул на восток, а вновь нашел точку начала поисков и двинулся в том же направлении, в каком в прошлый раз дрейфовали Врата. Азимут, скорость, погрешность… Прикидочный расчет показал, что за истекшее время Врата, если только они продолжали перемещаться по прямой линии с прежней скоростью, должны были отъехать на пять-десять километров курсом примерно шестьдесят-семьдесят градусов. Такой разброс сулил мне довольно обширный сектор поиска, однако не настолько большой, чтобы исчез смысл попытаться.
        И я попытался. Имея компас, курсограф, часа полтора времени до заката и лошадь, которая еще не падает, чего ж не попытаться? Конечно, рассудок говорил о том, что уж если Врата не привязаны к одной точке вблизи поверхности Тверди, то они могут дрейфовать самым причудливым образом, и огибать неровности рельефа они вовсе не обязаны, могут, наверное, уйти под землю, да и кто сказал мне, что Врата до сих пор существуют? Там, откуда их пробили, могли посчитать задачу выполненной и ликвидировать гиперканал одним прикосновением к сенсору. И в то же время рассудок, конфликтуя сам с собой, диктовал другое: искать, пока в этом есть хоть крупица смысла. Майлс Залесски искал - и нашел. Вряд ли он целенаправленно искал выходы скандиевой руды - скорее просто имел привычку смотреть по сторонам и под ноги. Там, где он нашел руду, в те времена тоже лежала Дикая территория. Ну а я? Мне случайно попалось еще большее диво - чужие Врата! - и я отступлюсь? Ага, как же. Вот прямо сейчас и отступился, ждите! Успех - это использование случайностей. Кто боится или недостаточно подготовлен к их использованию, тот проиграл.
Тонкокожий струсит, толстокожий вообще не заметит шанса, ну а у меня кожа нужной толщины. Искать!
        Я искал до темноты. Пожалуй, я успел осмотреть - бегло, конечно, - весь поисковый сектор, который сам себе задал. Ничего. Если не считать мелкого зверька незнакомого вида, мгновенно вскарабкавшегося на дерево при моем приближении, следов более крупных тварей, одной плюющей ящерицы и нескольких эхо-слизней - ничего. Врата будто испарились. Наверное, гиперканал давно перестал существовать или перепрыгнул совсем в другое место. Твердь велика, а Врата ведь не месторождение скандиевой руды и не обязаны находиться на одном месте.
        Снова хотелось спать. Я понимал: вбитые в меня дядей файлы мало-помалу распаковываются по правилам, известным только моему мозгу, и спешат занять отведенные для них участки в сером веществе. Судя по ощущениям, меня опять ожидали ночные кошмары. Впрочем, кое-что новое я мог вытащить из памяти уже сейчас, причем именно то, чего мне хотелось. Например, я понял, что точно знаю: энергия, необходимая для поддержания гиперканала, пропорциональна четвертой степени его диаметра. Диаметр Врат в Новом Пекине - полтора метра. Те Врата, что я видел поблизости отсюда, превышали поперечником два метра. Делайте выводы! Врата в Новом Пекине рентабельны только потому, что через них на Землю потоком идет скандиевый концентрат. Не уверен, что метрополии было бы выгодно постоянно поддерживать двухметровый гиперканал. Это ведь в три с лишним раза дороже, а поток концентрата более или менее постоянен. Увеличить его можно, если увеличить добычу и переработку, а для этого нужно оборудование. Кое-что можно склепать и у нас на Тверди, но наиболее сложные механизмы должны быть поставлены из метрополии. Не для них ли и был
пробит новый гиперканал?
        Ага. Куда пробит - в джунгли? Это во-первых. Во-вторых, земляне не стали бы так действовать - они просто-напросто просунули бы сквозь старые Врата зародыш новых Врат, он ведь запросто может вытянуться в длинную колбасу и легко пройдет. В-третьих, почему молчит Администрация? Не рекламировать такое дело ей не выгодно, а она молчит.
        Значит, канал к нам пробили все-таки не земляне. Однозначный вывод.
        На какую-то секунду меня обрадовало то, как скоро и логично я пришел к данному умозаключению. Вряд ли я стал умнее после дядюшкиного «внедрения знаний», но пищи для ума явно прибавилось. За это можно было простить и липкие ночные кошмары.
        Да, но Врат-то я не нашел! Солнце зашло, в лесу быстро темнело. Возвращаться на облюбованное мною место ночлега не имело смысла, к тому же там все равно не было воды напоить кобылу. У меня еще оставалось литра три обеззараженной воды в подаренном дядей бурдюке, но она предназначалась для меня и про запас на всякий случай, а кобыла потерпит, ей не впервой.
        Признаться, джунгли - не моя стихия, это не досконально изученный мною буш и тем более не степь, однако кое-какой навык выбора места ночлега я уже приобрел. Дав Заразе немного ячменя и привязав кобылу так, чтобы она не могла достать зубами до гроздьев фиолетовых, ядовитых на вид ягод, свисавших с лианы, я разложил кольцом
«сторожки», расстелил на земле одеяло лег…
        И тотчас увидел Врата.
        Поставленный вертикально бледно-зеленый переливчатый диск дрейфовал медленно-медленно шагах в пятидесяти от меня. Ни в буше, ни в нормальном лесу я никогда не разглядел бы его за деревьями, но в джунглях, где лишенные ветвей стволы-колонны расставлены на порядочном расстоянии друг от друга, - иное дело. К тому же очень уж неярко светились эти Врата - пока солнце не село, их запросто можно было не заметить. Вполне вероятно, что я уже не раз проезжал мимо них и не видел. Но теперь, когда светил один лишь Карлик, да и тот прятался за сплошным пологом листвы, практически ничего не освещая, бледное свечение Врат выдавало их с головой.
        Я не сдвинулся с места, - наоборот, затаился. Только теперь до меня дошло главное: я же не представляю себе, что делать при обнаружении Врат! Прав был дядя Варлам, обозвав меня кое-какером! Я просто хотел найти Врата. Я их нашел. А дальше-то что? Неужели я рассчитывал одним махом выведать все тайны феномена - что, как и почему? Я вдруг понял, что как раз на это я подсознательно и рассчитывал. Можете смеяться сколько влезет, но так оно и было.
        Повторить попытку проникнуть во Врата? Глупая была попытка, безответственная, а главное, неудачная. Что-то подсказывало мне, что и на этот раз результат будет тем же самым - Врата попросту не впустят меня. Да и что там, на той стороне? Иная планета, вероятно. Не Земля и уж точно не Твердь. Хорошо, если воздух там пригоден для дыхания и не содержит смертельно опасных бацилл и вирусов. А если нет? Если эти Врата открываются в вакуум? Или в какую-нибудь камеру дезинфекции, где человек, не защищенный тяжелым скафандром, мгновенно отравится насмерть, да еще и обуглится в придачу? Нечего сказать, приятная перспектива! Я даже не знал, люди ли существа, пользующиеся этими Вратами. Может, негуманоиды? Знаю, знаю, человечество в своей галактической экспансии пока еще не встретилось с иными цивилизациями, это вам каждый скажет, но, во-первых, между официальной информацией и правдой существует порой огромная разница, а во-вторых, во Вселенной столько планет, что встреча двух цивилизаций - лишь вопрос времени, если только эти цивилизации не полностью погружены в себя.
        Зараза вела себя тихо, ну а я - еще тише. Не шуршал ни палой листвой, ни одеждой, не звякал сбруей, не лязгал оружием, но приготовил себе укрытие за толстенным корнем, поменял картечные патроны на пулевые, положил цевье ружья на седло и стал ждать. Ведь не зря же кто-то тратит чертову прорву энергии, поддерживая гиперканал! Врата существуют для того, чтобы ими пользоваться, а не для пустой иллюминации. Значит, ими пользуются. Остается выяснить - кто. И желательно понять, с какой целью.
        Зеленый диск плыл над землей очень медленно. В метрополии сказали бы - с черепашьей скоростью, а у нас для сравнения, наверное, подошла бы скорость эхо-слизня, да только они не ползают по земле. Я ждал. И час, и два ничего не происходило, только диск сначала был справа от меня, а теперь переместился влево. Гоня сон, я искусал себе все губы. Зараза один раз фыркнула во сне, но потом снова успокоилась. Ей-то можно было спать! В кронах деревьев шуршали какие-то зверьки, и я настораживался, ловя каждый шорох. Интересно, сколько времени человек может таиться и не одуреть от повышенного внимания к объекту наблюдения? В книжках о приключениях предков нынешних землян то и дело читаешь о неслышных и невидимых следопытах, умеющих не шевелиться сутками, если это нужно. Настоящие предки были у землян, да и у нас тоже, только мы еще не совсем растеряли их навыки.
        Ну а я-то - хуже, что ли? Не засну!
        На третьем часу бесплодного ожидания у меня сложилось впечатление, что все эти книжные индейцы, следопыты и ниндзя затаивались все-таки как-то иначе. Либо им позволялось вздремнуть, либо приходил сменщик. Меня-то менять было некому. Оставалось терпеть, терзать зубами искусанные губы и мысленно чертыхаться, когда в памяти ни к селу ни к городу всплывал очередной блок сведений, засунутых в меня дядей Варламом.
        Между прочим, я вдруг осознал, что мне точно известно: подобные форсированные методы обучения в семи процентах случаев приводят к различным формам шизоидности, а изредка и к настоящей шизофрении. Ну, удружил мне дядя! Шизофреник в джунглях на Дикой территории в самом скором времени перестанет быть шизофреником и станет просто ужином для первого крупного хищника. Ну, или завтраком.
        Время от времени я сдвигал на глаза ноктовизор. Вообще-то зеленый диск освещал немного лес вокруг себя, да и толика света Карлика все-таки пробивалась сложными путями сквозь листву, так что, когда мои глаза привыкли к темноте, я довольно уверенно различал деревья в радиусе нескольких десятков шагов, но хотелось-то большего! Вдруг я буду обнаружен раньше, чем сам обнаружу… кого? Разумных сороконожек? Нет, скорее всего, все-таки людей. Людей Икс - назовем их так. Согласно теории вероятностей (я вдруг осознал, что знаю ее), хозяева этих Врат, скорее всего, люди, а не сороконожки. Это наверняка интереснее и, возможно, опаснее. Во всяком случае, возможны варианты. С инопланетными сороконожками какой разговор? Поймать членистоногое в прицел и плавно, без рывка утопить спусковой крючок, вот и вся беседа. А не лезь без спросу в дом к гуманоидам!
        Страха я не испытывал. Как говорил Фигаро, трепетать - это последнее дело. Когда поддаешься страху перед злом, то уже начинаешь чувствовать зло страха. Витиевато, но верно. Прежде чем убить врага, убей свой страх, упрости себе задачу. Это для боязливых. А если страха нет и не было, то задача и так довольно проста.
        После ноктовизора я видел хуже, но через несколько минут чувствительность сетчатки восстанавливалась. В течение этих минут я здорово нервничал, что помогало мне бороть сон, но сильно выматывало. Вдруг Люди Икс появятся как раз тогда, когда я не буду стопроцентно готов к встрече?
        Наверное, я отроду везучий - они появились как раз тогда, когда на мне был ноктовизор. И я заметил их первым.
        Просто зеленые тени, скользящие меж зеленых стволов. Это были люди, во всяком случае, гуманоиды, но я поначалу принял их за помехи - уж очень быстро они двигались. И звук шагов был, честное слово, как от сороконожек, если представить себе сороконожку размером с человека. Не «топ- топ-топ», а «фр-р-р». Только что три фигуры появились в поле моего зрения, раздалось «фр-р-р» - и вот они уже стоят перед Вратами, настороженно оглядываясь. Я вжался, молчу и дышу через раз.
        Один из Людей Икс шагнул во врата. Тут-то мое везение и кончилось.
        Зараза всхрапнула.
        Две зеленые фигуры мгновенно отпрянули в разные стороны, и я увидел короткую, больно резанувшую по глазам вспышку. По мне стреляли!
        Нет, не по мне… Позади меня с шумом обрушилась Зараза. Обернувшись, я увидел в зеленом крупе валящейся набок лошади ярко-зеленое идеально круглое пятно. Дыру, а не пятно! Такую же дыру, как в стекле дядиной спальни! Так вот кто убил Джафара…
        Наверное, я остался незамеченным - иначе трудно объяснить, почему оба чужака на миг замерли, опустив оружие, а потом стремительно двинулись в мою сторону. Кажется, спринтерский бег заменял им осторожные шаги охотников, подстреливших в лесу неведомо что.
        Я выстрелил в правого, не особенно надеясь попасть, однако попал. Чужака швырнуло назад. Свинцовый гостинец из отцовского ружья не пришелся ему по вкусу, а мне показал, что не бесплотные тени мелькают в лесу, а существа из плоти и костей, только почему-то невероятно проворные. Выстрелив, я откатился - и очень правильно сделал, потому что седло, за которым я прятался, вздрогнуло. Наверное, в нем тоже образовалась аккуратная дыра. Оглушительно сработал один из «сторожков». Не соображая, что делаю, я привстал на колено и начал посылать в мельтешащую цель пулю за пулей.
        - За Джафара! За Джафара! Что, не нравится?
        Кажется, я еще что-то кричал. Кажется, изрыгал грязные ругательства. Не помню. Зато помню, что последнюю пулю я выпустил уже во Врата, мгновением раньше скрывшие моего противника. Он сбежал! Мой враг, обладающий куда лучшим оружием, чем я, и феноменальной скоростью реакции, трусливо покинул поле боя! Смылся, спасая свою шкуру! Я метнулся к Заразе - она была мертва. Мертвее не бывает. Тогда дрожащими от гнева и возбуждения пальцами я вновь набил до отказа подствольный магазин и кинулся к Вратам. Убью! Перестреляю, сколько смогу, этих проворных, а там будь что будет…
        Врата отбросили меня, словно упругая мембрана. Опять, как в тот раз.
        Я не поверил им - и снова они меня отбросили. Нельзя тебе, мол, сюда.
        Им, значит, к нам можно, а нам к ним нельзя?!
        После того как я несколько раз пнул Врата ногой, сопроводив пинки бессвязными и очень нелитературными выкриками, мне немного полегчало. Оглянулся. Отброшенный моим выстрелом гуманоид лежал на спине, разбросав руки, а посередине груди у него была дырка как раз под калибр отцовского ружья. Хороший выстрел. Косясь на Врата, я снял ноктовизор, подождал немного, чтобы глаза привыкли к темноте, и приблизился к покойнику.
        Передо мной лежал не просто мертвый гуманоид. Передо мной лежал человек.
        Молодой мужчина. Ростом примерно с меня, но старше, наверное, лет на десять. Какой-нибудь чувствительной натуре, наверное, покажется странным то, что я не ощутил ни угрызений совести, ни раскаяния, - но что мне до чувствительных натур? Разве это преступление - защищать свой дом? Я просто смотрел на убитого, мало-помалу успокаиваясь после горячки скоротечного боя, однако держал в поле зрения также и Врата, будучи готов немедленно открыть огонь, если из них кто-нибудь полезет.
        Труп как труп. Одежда, правда, была странновата, но и только. Пулевая дыра - тоже самая обыкновенная, доказывающая, что чужак - именно человек, а не кибер какой-нибудь. Не было оружия, и это меня озадачило. Ведь именно этот гад убил мою кобылу. Из чего он стрелял - из пальца? Вроде было при нем нечто короткоствольное…
        Потом я сообразил, что второй чужак успел, наверное, подхватить оружие убитого, прежде чем прыгнуть во Врата. Для него-то они открылись - наверное, были настроены на какой-нибудь индивидуальный код. Враг мельтешил так стремительно, что я не смог даже детально отследить его перемещения, не то что подстрелить.
        Кстати, ведь он мог разделаться со мною! Запросто мог бы, если бы не испугался. С его невероятной скоростью он был сильнее десятка таких, как я, но сбежал. Ха-ха. Трус. Так ему и надо, а уж его приятелю и подавно! Не лезь, куда не просят, а уж если лезешь, то хоть веди себя прилично! Твердь наша, поняли? А убить бешеное животное где угодно считается делом полезным - так говорил Фигаро.
        Впрочем, в следующую секунду я понял, что зря здесь торчу. Твердь, несомненно, наша, ныне, и присно, и во веки веков, а только одному мне ее не оборонить. Того и гляди из Врат появится кто-нибудь нетрусливый и притом лучше защищенный от моих пуль. Или сразу несколько. Или какой-нибудь боевой механизм. Или просто вылетит атомная граната. Остатки злобной радости от одержанной победы недолго сопротивлялись благоразумию - я метнулся прочь от Врат. То и дело оглядываясь на них, я торопливо набивал седельные сумы всем, что успел выложить из них. В стоячем ночном воздухе отвратно воняло этилмеркаптаном от сработавшего «сторожка». Скорее! Я отчаянно спешил. Наверное, забыл что-то - наплевать! И уж точно мне придется расстаться минимум с половиной моего груза, потому что я не лошадь, чтобы выбрести из джунглей с двумя тяжеленными сумами, переброшенными через плечо, да еще с увесистым ружьем в руках. Лошади у меня теперь нет, идти придется на своих двоих. Но чтобы выбрать, что из вещей оставить, а от чего избавиться, надо иметь этот выбор.
        В две минуты сборы были окончены. Навьючив на себя груз, я мысленно попрощался с Заразой, напоследок оглянулся на Врата - бледно-зеленый круг продолжал тихо дрейфовать над самой землей как ни в чем не бывало - и, надвинув на глаза ноктовизор, тяжелой рысцой побежал прочь.
        Часть вторая
        Студент
        Глава 1
        Я припарковал электроцикл перед конторой лесничества. Был полдень. Солнце ощутимо припекало, хотя какое пекло поздней осенью? Никакого сравнения с раскаленной летней сковородкой. В Новом Пекине, конечно, прохладнее, но он мне какой-то чужой, а здесь я почти дома.
        Неподалеку визжала лесопилка. Ровная струя дыма поднималась над трубой топки парового движка, где сгорали древесные отходы. Кучи свежих опилок издавали приятный запах. Бригада рабочих грузила доски на преогромный тракторный прицеп.
        Это было уже не то место, куда я с трудом добрался пять лет назад, оборванный и истощенный, но сохранивший отцовское ружье и липовую бумажку на имя Ахилла П. Кособрюхова. Лесничество переехало километров на пятнадцать, отвоевав у джунглей такое же расстояние. На Земле, как я слышал, лесничества существуют для охраны леса, ну а у нас - для его искоренения. Лесные почвы не особенно плодородны, но все же на месте сведенных джунглей остается земля, вполне пригодная для распашки. Или, скажем, для садоводства. Новым колонистам всегда нужна земля. А древесина нужна всем, потому что не везде есть пригодная для выделки кирпичей глина, а где она есть, там древесина все равно нужна на дрова для обжига, потому что возить каменный уголь - большая морока, особенно если в радиусе трехсот километров нет ни железных дорог, ни крупных рек. Особо ценная древесина редких пород доставляется отсюда в Новый Пекин, многократно увеличиваясь по пути в цене, и даже идет на экспорт через Врата.
        Я с удовольствием отметил, что на мой электроцикл посматривают не без завистливого любопытства. Действительно, редкий зверь в здешних краях. Не самая престижная модель, но и для Нового Пекина очень даже ничего, тем паче для провинции. Жаль только, что он требует мало-мальски приличных дорог и подзарядки через каждые пятьсот километров. В пути у меня были проблемы и с тем, и с другим.
        В наскоро сколоченной из горбыля конторе на мой вопрос, где находится господин Данте, смешливая девчонка-счетовод прыснула и сказала, что он с самого утра на делянке семь-шестнадцать и, по-видимому, застрял там надолго. Я подмигнул ей и вышел в самом лучезарном настроении. «Господин» Данте… Уж на кого Рамон смахивал меньше всего, так это на господина. Чумазый лесной житель в сопревшей рубахе - вот как выглядел директор лесничества, когда я, шатаясь от усталости, пешком выбрел в эти края пять лет назад. Так же он выглядел и три года назад, когда я навестил его во время первых же студенческих каникул. Сейчас я нарочно назвал его господином - хотел поглядеть, какая будет реакция, и она мне понравилась. Значит, ничего в мироздании не изменилось, и Рамон все такой же. Меня это устраивало.
        За конторой кончалось даже подобие дороги. Нечего было и думать проехать на моем электроцикле через эту полосу препятствий, пришлось ждать попутный трактор. Только через полтора часа я добрался до делянки семь-шестнадцать - и вот он, Рамон Данте, невысокий, крепенький, коричневый от солнца и вечно бранящий кого-то, не вынимая изо рта трубки с каким-то жутким зельем. С рабочими он запанибрата, но они его побаиваются, а уж уважают так, как клиенты Лукулла не уважали своего щедрого патрона. Только ошибаются те, кто думает, что Лукулл только и знал, что предаваться разорительному чревоугодию, - этот римский гурман и легионы водил, причем успешно. Вот и Рамон в том же духе. Ленивый от природы, сейчас он распоряжался так, что рабочие бегали, как заведенные, а их бригадир и того быстрее. Рамон был вне себя. Рядом с ним скорбно молчал вдребезги смятый трактор, убитый, как видно, деревом.
        - Ларс! - заорал мне Рамон так, будто мы только вчера с ним расстались. - Топай сюда, Ларс! Видал болванов? Дерево не могут уронить куда надо! Дармоеды!
        - Люди-то живы? - спросил я.
        - Один олух в лазарете с переломами и сотрясением, чудом его не раздавило, а остальные - вот они, герои. Лесопроходцы! Ишь, мельтешат. Мне их не жаль, мне трактора жаль - когда еще начальство раскошелится на новый? Что теперь с этого возьмешь? Гусеницы и катки разве что.
        - Металл, - хихикнул я.
        - Ага! - обиделся Рамон. - Кому он нужен? Так и останется здесь ржаветь. Знаешь, сколько отсюда до ближайшего мартена?
        Я знал. Разумеется, убитый механизм, прежде чем рассыплется в труху, будет ржаветь на этом месте еще много лет и послужит хорошо заметным ориентиром, когда вокруг раскинутся однообразно-унылые фермерские поля. За неимением гор, перелесков и речных обрывов глазу будет приятна и такая деталь ландшафта.
        - Уволюсь, - мрачно пообещал Рамон. - На соседней делянке три гигантских брюкводрева, а чем мне их валить? В смысле, корчевать? Не поверишь, мне ведь и взрывчатки второй месяц не шлют, на заявки не отвечают! Скажите, какая ценность - обыкновенный тол! Краду я его, что ли?
        - А то нет? - подначил я.
        Рамон только зыркнул на меня и предпочел не развивать тему. Подышал в сторону суетящихся подчиненных и, наверное, решил, что уже в достаточной степени накрутил им хвосты, ибо тотчас сменил гнев на милость.
        - Давненько не виделись, Ларс. Вот ты какой стал. Столичная штучка. Поехали ко мне, бутылку раздавим… Ахилл Кособрюхов.
        Мы посмеялись, вспомнив прошлое. Пять лет назад, выслушав мои сбивчивые объяснения и взглянув на «удостоверение личности», Рамон Данте фыркнул, как толстопят, в ноздрю которого залетел жук, заржал и заявил, что он уже в курсе и что мой дядя ни черта не знает о том, что творится на фронтире. Какие еще документы? Кому они нужны? Он сразу начал звать меня Ларсом, объяснив, что его работяги радио не слушают, газет не читают и полицию в гробу видали, так что никто меня не выдаст. Да и дело-то плевое, сказал он. Вот отдохнешь, откормишься, а потом я тебя доставлю на твою ферму в лучшем виде. И ничего не бойся. Вообще никогда ничего не бойся, вредное это занятие. А сыграть роль придется. Сквасишь плаксивую рожу, расскажешь, как потерял товарища на Дикой территории и один плутал по джунглям - тебя в полиции пожалеют, а не побьют. Да и времени сколько прошло, не интересен уже властям тот случай. И школьное начальство простит из жалости. А твою маму я извещу, не беспокойся…
        Рамон сдержал слово. Как он сказал, так и вышло. Тяжелее всего было объясняться с семьей Джафара, врать им о том, как он погиб. В полиции с меня взяли письменное объяснение (я не я и рогатка не моя), а господин Ли Чжан удостоил заблудшего долгой назидательной беседы на педсовете. Я вовсю изображал раскаяние, даже носом шмыгал и был полностью прощен. Дама Фарбергам, пылавшая сперва гневом, расчувствовалась до сморкания в платочек. В классе на меня поначалу смотрели с опаской, но втайне завидовали, а Мошка Кац и Глист Сорокин открыто гордились дружбой со столь отчаянным парнем.
        С тех пор как я понял, что патриоты Тверди не перевелись после разгрома группы
«Укоренение», а продолжают действовать более умно, готовясь к своему звездному часу и понемногу приближая его, моя жизнь стала втрое интереснее, а главное, продуктивнее. Человек, знаете ли, все на своем пути своротит, если видит цель, а кто ее видит и не чешется, о том я даже говорить не хочу. Зря Мошка и Глист зазывали меня то на охоту, то на вечерние посиделки - мне было не до того. Со знаниями, впихнутыми в мою голову дядей Варламом, и с тем объемом информации, что мне пришлось освоить самостоятельно, я стал бы первым учеником в классе, если бы дама Фарбергам не продолжала придираться насчет отсутствия у меня слуха и голоса. Но я перестал ей дерзить и получил в итоге пристойный балл, а по землеведению даже отличный, потому как сообразил, что надо знать о противнике как можно больше, если хочешь надеяться на победу. И единственным из выпуска я поступил в Новопекинский университет на бесплатное отделение - точнее, за наше обучение платила метрополия, но я решил, что если ей хочется тратить деньги себе во вред, то это ее дело. Пожалуй, я не выдержал бы приемных экзаменов, если бы еще раз не навестил
дядю Варлама. Заодно передал ему посылку и кое-что на словах. К тому времени я уже вовсю работал в подполье, хотя и знал только троих: маму, дядю Варлама и Рамона Данте. Иногда становилось чуть-чуть обидно оттого, что меня держат на низовой работе и мало во что посвящают, но правила конспирации - это, знаете ли, серьезно. Впрочем, я знал, что находится в посылке для дяди Варлама. Мама показала. За задержание такого груза любой полицейский был бы мигом произведен в сержанты и поощрен полностью оплаченным месячным отпуском на Земле.
        А теперь на Землю предстояло отправиться мне. Один семестр стажировки плюс экскурсионная программа. Опять-таки за счет метрополии. Никак не пойму: идиоты, что ли, занимают там места в министерстве колоний? Но если так, то тем лучше для нас.
        На пути с делянки мы с Рамоном не болтали, потому что ехали назад на подножках груженого трактора - каждый со своей стороны. Рамон забежал на пять минут в контору, я его дождался, и тогда он заявил, что находится в полном моем распоряжении.
        - Пиво или чего покрепче?
        - Покрепче, - сказал я, достав из багажника электроцикла две коробки. - Это тебе. Одну сохрани для какого-нибудь начальства, а вторую мы с тобой уговорим.
        - И первую, - возразил Рамон. - Начальство обойдется, да оно сюда и нос не сует. О-о, из каких краев такая редкость? Настоящий арманьяк?!
        - Ага. Двадцатилетний. Прямо из метрополии.
        - Подарок?
        - Ну, не сам же купил… Сын Майлза Залесски подарил, я ему помог с курсовым проектом.
        Рамон поморгал.
        - Ты дружен с сыном Майлза Залесски? - спросил он, сильно понизив голос.
        - Не дружен, но в приятелях… хм, насколько это возможно при разнице… ты понимаешь, о чем я? В общем-то он неплохой парень, без особых понтов, только туповат немного в точных науках. Гуманитарий. Хотя зачем ему физика или инжиниринг?
        - Ладно, - сказал Рамон, - пошли в дом.
        Домом ему служила такая же хибара из горбыля, как и здание конторы лесничества, только размером поменьше. Лежанка с соломенным тюфяком, два табурета да стол из неструганых досок на козлах - вот и вся обстановка единственной комнаты. Разборная чугунная печка с плитой - снаружи под навесом. Примерно таким же было жилище Рамона и два года назад, даром что контора лесничества сменила с тех пор дислокацию, передвинувшись в глубь Дикой территории вслед за фронтиром. Плевать Рамону было на комфорт. Если бы он, а не Майлз Залесски нашел скандиевую руду, то не слишком разбогател бы и уж точно ни за что не стал бы самым влиятельным человеком на Тверди. А все потому, что не захотел бы носить белую сорочку, строить дворец о сорока комнатах посреди ландшафтного парка и нанимать охрану да обслугу. Нельзя соответствовать одному стандарту, а жить по нормам другого. Не поймут и не примут.
        Пить двадцатилетний коньяк из помятых жестяных кружек мне еще не приходилось, но другой посуды у Рамона не имелось. Кой черт - так было даже интереснее!
        - Имеешь, что мне передать? - как бы между делом спросил Рамон, скручивая пробку с пузатой бутылки.
        - Один привет и один пакет.
        - К чертям привет. Где остальное?
        - В коробке пошарь.
        Пока он читал письмо, я завладел бутылкой и налил янтарной жидкости себе и ему. Красиво все же жили люди на Земле в старину, а кое-кто еще и сейчас пытается. Взять хоть эту бутылку, ведь настоящее стекло, урони ее на мостовую - разобьется, а каким золотом играет в ней жидкость! Нет, правда, красиво. И баснословно дорого. Не для нас, твердиан, за исключением единиц. Да и не для большинства землян, наверное.
        Дочитав, Рамон сунул письмо в карман. Я и не подумал спрашивать, что такое написал Рамону дядя Варлам; если сам Рамон не скажет, то и выпытывать бесполезно. Тем более мне не пришло в голову прочесть письмо по дороге в лесничество - я не то чтобы знал, но догадывался, что таких, как я, необстрелянных новичков подпольщики проверяют всякими хитрыми способами. Во всяком случае, я бы на месте руководителей подполья делал это регулярно, причем уделяя особое внимание тем, кто считается испытанным борцом и вне всяких подозрений.
        - Что ж так мало налил? - спросил Рамон, покрутив носом над кружкой.
        - Так ведь арманьяк, а не сивуха. Его смаковать надо.
        - А-а. Ну давай посмакуем за твою поездку. Везунчик ты, Ларс! М-м… И сколько такая бутылка стоит?
        - На Земле или у нас?
        - У нас.
        - Не скажу. С табуретки упадешь.
        Рамон выпил, поцокал языком, закатил глаза и вдруг хмыкнул.
        - С того места, где я, еще ниже упасть трудно. А вот ты, кажется, в гору лезешь. На Землю вон собрался… Надолго?
        - На полгода. Стажировка там, стажировка сям, ну и вообще… посмотреть. Для кругозора.
        - За что ж такие блага?
        - За успехи в учебе, - объявил я не без гордости. - Кое-кто считает, что у меня светлая голова, хотя на самом деле она просто крепкая. Использую мнеморедуктор - и до сих пор не шизик.
        - Ну, тогда у тебя еще все впереди, - с ухмылкой заявил Рамон. - А кем ты станешь-то, когда выучишься?
        - Инженером широкого профиля. От механики до электроники, от строительного дела до кварковой энергетики и гипертранспорта. Ну и так далее. Сейчас вникаю в химическое машиностроение.
        - Всего понемногу, значит?
        - Наоборот, всего помногу. На Земле инженеров пруд пруди, там у них узкая специализация, они могут себе это позволить, а у нас инженеров кот наплакал, приходится быть универсалами. Считается, что пороха мы не изобретем, но толково применить уже придуманное вполне можем. Еще нам дают экономику плюс кое-что по мелочи для общего развития.
        - А что студенты - не съезжают с катушек?
        - Некоторые не без этого. Хотя кто может съехать, у тех программы изначально попроще.
        - А ты, значит, в элиту попал, да?
        - Ну я же говорю - голова крепкая…
        - Испытать, что ли? - Рамон еще раз хмыкнул и поискал взглядом по углам. - Пошли на двор, там у меня дрын хороший лежит.
        - Э! Э! Я не о черепных костях говорил!
        Вскочил в показном ужасе. Мы посмеялись и выпили еще по граммульке. Вообще-то чувство юмора у Рамона примитивное, и было время, когда меня оно раздражало, но теперь я ему подыгрывал. Почему бы не доставить удовольствие хорошему человеку, если это тебе ничего не стоит? Природа, как и человек, редко упускает случай сделать что-нибудь неправильно, если имеется такая возможность. Вот и Рамон - надежнейший товарищ, отличный мужик, умница, а шутки у него пещерные.
        Кстати, о пещерах…
        - Слыхал, - спросил я, - на Северном материке университетская экспедиция нашла наскальные рисунки?
        - Слыхал, - отозвался Рамон. - И что?
        - Смешно, вот что. Даже странно, что не нашли скелет питекантропа.
        - Может, еще найдут…
        - Вот-вот! А датировка тех наскальных изображений определена в пятнадцать тысяч лет. Каково? - Я засмеялся.
        Рамон только пожал плечами - ну и что тут, мол, такого. Я не стал развивать тему, хотя про себя еще подхихикивал. Какие могут быть пятнадцать тысячелетий, если еще триста лет назад на Тверди не было ни одного человека? Не знаю, какой троглодит оставил в пещере росписи, но только не древний. Чудаки люди, честное слово. Если уж кого интересует настенная живопись, то проще обойти общественные уборные в Новом Пекине и переулки рабочих окраин - там этих рисунков… И надписей полно, причем каждая вторая касается интимной жизни премьер-губернатора. Вот поле для изучения!
        - Ты, значит, не веришь, что нашей цивилизации десятки тысяч лет? - спросил вдруг Рамон.
        Я хрюкнул в кулак.
        - Откуда десятки тысяч? Вообще-то дата переселения на Твердь первой партии колонистов известна с точностью до часа…
        - Если только это была первая партия, - спокойно заметил Рамон.
        Я помолчал несколько секунд. Мысль была интересная. Если я правильно запомнил, галактическая экспансия человечества началась за сто семнадцать земных лет до колонизации Тверди.
        - Если даже земляне начали бы колонизацию Галактики с Тверди, то все равно…
        - А если не земляне? - перебил Рамон. - Вспомни-ка Врата в джунглях, а я налью, пока ты будешь вспоминать.
        Мне не пришлось копаться в памяти, да и как можно забыть такое? Пять лет назад я честно поведал Рамону историю о Вратах у Одинокой горы. Не сразу, разумеется, а поняв сначала две вещи: во-первых, Рамон - человек стоящий, а во-вторых, я не Майлз Залесски, а чужие Врата не месторождение скандия, так что дивидендов мне с них не получить. Да еще останусь ли жив? Ведь дураку было понятно: чужаки каким-то образом засекли меня, когда я увидел Врата в первый раз, и, пытаясь убрать нежелательного свидетеля, выследили нас, только застрелили не меня, а Джафара. Глупая случайность. Это мои мозги должны были растечься по дядиной подушке. Чужаки ни в коем случае не стремились привлечь к себе наше внимание. Не знаю, что они делали на нашей планете, но, судя по их методам, ничего хорошего для нас.
        Зато радовало, что они не всесильны. Я узнал о существовании чужаков, убил одного из них, а сам остался жив - вот лучшее тому доказательство. Пусть они могущественны, пусть настроены враждебно к нам - наше положение не безнадежно. На практике доказано: чужаков можно убить. Чужаки могут быть нерасторопны, могут совершить глупость, могут попросту струсить, как струсил тот, что опрометью метнулся от меня во Врата. Правда, по-прежнему оставался нерешенным вопрос, кто они такие и откуда. Пять лет назад, как только я объявил Рамону, что полностью здоров, он, сбросив дела по лесничеству на помощника, лично доставил меня на хутор к маме, но не объездной дорогой. И не кратчайшим путем через Дикую территорию. Дав крюк, мы наведались к Одинокой горе, причем Рамон взял с собой двух вооруженных лесорубов - угрюмых типов самого бандитского вида. Может, у них и были в прошлом нелады с законом, поскольку стреляли они без промаха и эмоций.
        Врат не было. Отсыпаясь днем, мы потратили на прочесывание три ночи, обшарили, наверное, с полсотни квадратных километров джунглей, дважды поднимались на Одинокую гору - и все без толку. Врата просто исчезли. Рамон сухо интересовался, не страдаю ли я галлюцинациями. Я отыскал и показал ему место моего боя с чужаками. От моей бедной кобылы остались лишь немногие осколки дочиста обглоданных и разгрызенных костей - падальщики постарались на славу. Я нашел остатки сбруи, несколько гильз - и только. Ни Врат, ни трупа чужака. Но Рамон поверил мне.
        Два года спустя мы повторили ту же экскурсию. Опять пусто. Рамон сказал, что это ничего, главное было убедиться, что чужаки, кем бы они ни были, не такие уж ослы. Либо они оставили Твердь в покое, либо, что гораздо вероятнее, перенесли Врата в менее доступное место.
        От такого умозаключения мне стало неуютно. Чего нужно людям на чужой планете? Ну ясно - им нужна сама планета! Что еще может быть нужно людям? Мысль о том, что где-то по моей Тверди бродят чужаки, присматриваясь к ее нетронутым богатствам и соображая, как ловчее прибрать их к рукам, была невыносимой. А делать нечего - с этой мыслью мне отныне предстояло жить.
        - Ну? - спросил Рамон. - Ничего не приходит в голову?
        - По-твоему, эти чужаки посещали Твердь еще тысячелетия назад, - недоверчиво спросил я, - и уже тогда поймали на Земле каких-то троглодитов и переселили их сюда?
        - Или какая-то группа чужаков сама здесь одичала, а потом и вымерла, успев, однако, измалевать стенку пещеры, - подхватил Рамон. - Можно легко придумать еще с десяток версий, тут не в деталях дело.
        Он подмигнул мне, и я, кажется, сообразил, куда он клонит. Не то чтобы идея о глубокой древности твердианской цивилизации пришлась мне по душе, я такой фантастики не люблю, но в будущем в качестве пропагандистской догмы - почему бы и нет? Правда, в отдаленном будущем - так мне тогда казалось. И еще мне очень не хотелось лично заниматься внедрением в массовое сознание этой лабуды, хотя дело, несомненно, благое. Чем слабы мы, твердиане, да и вообще все колонисты? Не только технологиями. При всей неприязни к Земле и землянам у нас перед ними комплекс неполноценности. Они грабят наши богатства, а мы перед ними вроде бедных родственников. Ну не обидно ли?
        Правда, тезис о грабеже уже не казался мне столь бесспорным, как только я начал вникать в экономику вообще и экономику Тверди в частности. Но для дела это уже малосущественные детали. Политики не ищут истину, они ищут аргументы. Так мне сказал однажды дядя Варлам, и я запомнил. А кто мы в будущем, до которого надеемся дожить? Если не политики свободной планеты, то либо политзаключенные, либо трупы. Вариантов совсем немного.
        - Ты по-прежнему уверен, что те чужаки были людьми? - спросил Рамон.
        - Если человека можно научить двигаться в разы быстрее, то они люди, - убежденно ответил я. - В сотый раз тебе говорю. Все не веришь?
        - Да верю я, верю… - Рамон набил свою трубочку, поднес чадящую зажигалку и начал попыхивать, наполняя помещение ядовитым дымом. - Тут вот какое дело: можно ведь на всю эту историю с чужаками взглянуть иначе. Гляди, как интересно получается. Есть две силы - земляне и мы, причем Земля настолько сильнее нас, что недовольство твердиан вообще не принимается министерством колоний во внимание. И министерство можно понять. Толстопят может не смотреть вперед себя, ему это не надо, кто не спрятался, я не виноват… Но если появляется еще одна, третья сила, возможно, более могущественная, у нас уже возникает шанс, ты не находишь?
        - Этот твой шанс разнес Джафару голову, - хмуро сказал я. - В меня этот шанс тоже стрелял.
        - Кажется, ты тоже стрелял в ответ и даже убил одного, - мгновенно возразил Рамон. - Стало быть, счет равный - 1: 1. По всем моральным нормам и большинству придуманных людьми законов, начиная с кодекса Хаммурапи, мы получили достаточное удовлетворение. Запомни: любое соприкосновение двух культур начинается с пограничных инцидентов, и в них льется кровь, да-да. На то они и инциденты. Потом стороны приносят извинения, выплачивают, если нужно, компенсации, находят общие интересы и начинают сотрудничать. Было бы хорошо этак посотрудничать с теми чужаками… Вот за это давай и выпьем.
        Меня передернуло.
        - Не стану я за это пить…
        - Хорошо, забудем, - легко согласился Рамон. - Давай тогда выпьем за твою стажировку.
        - Уже пили за это.
        - Правда? Ну ладно, давай выпьем за свободу Тверди.
        - Это можно, - согласился я. - Жидкость, правда, для такого тоста неподходящая.
        - Почему? - возразил Рамон. - Очень даже подходящая. Ты что, в самом деле думаешь, что нам удастся добиться независимости без помощи Земли? Даже не мечтай. За нашу свободу и глупость метрополии! Пей!
        Я не заставил себя ждать. Голова уже почувствовала алкоголь, и жить стало легче, и казалось, что нет передо мною несокрушимых препятствий. Что захочу, то и смогу, а что смогу, то и сделаю. Было бы время, а решимость найдется.
        - Кстати, - сказал Рамон, - кем бы тебе хотелось работать по окончании университета?
        Я подивился тривиальности вопроса.
        - Инженером, конечно…
        - Я понимаю, что не дирижером духового оркестра! Над какими инженерными задачами тебе хотелось бы работать?
        - Ну… Тверди не мешало бы иметь свой гипертранспорт, только ничего из этого не выйдет. Пока мы колония, земляне этого не допустят. Кой черт не допустят - просто не дадут денег, вот и все. Без них мы это не потянем ни по средствам, ни по общему техническому уровню. Если Твердь станет независимой - не потянем тем более. Надо будет начинать с общего машиностроения, приборостроения и так далее, а потом, наработав кое-какой потенциал, переходить к традиционной космической технике, например. Как паллиатив. Я имею в виду ракетную технику. Вот этим бы я занялся с удовольствием.
        - Полагаешь, это нужное дело? - пыхнул клубом едкого дыма Рамон.
        - Лет через тридцать-сорок при достаточном финансировании мы смогли бы запустить первый спутник, - ответил я, немного покривив душой. - Лет через сто худо-бедно освоились бы с полетами в пределах нашей системы - вплоть до Карлика. Лет через сто пятьдесят-двести мы могли бы отправить корабль к соседней звезде.
        - Туннельный корабль?
        - Нет, обычный досветовой. Несколько десятилетий в одну сторону, столько же в другую… Смысл тут заключен преимущественно в отработке технической стороны дела. Если мы сможем построить такой корабль, то сможем и создать гипертранспорт - эти две задачи примерно равной сложности. Корабль нам пригодится, но главная польза от него в другом. Он станет по сути индикатором - мы готовы.
        - К чему? - хихикнул Рамон.
        Вопрос показался мне настолько идиотским, что я на миг растерялся. Хотя надо было бы насторожиться. Рамон не станет ни с того ни с сего косить под дурачка.
        - Ну… стать на ноги, что ли. Добиться реальной независимости от метрополии. Какая независимость без силы? А тогда Земля станет с нами считаться.
        - Через двести лет?
        Вздохнув, я развел руками.
        - Хотелось бы раньше… а как?
        - Через двести лет метрополия шагнет вперед, а мы по-прежнему будем плестись в хвосте, - сказал Рамон. - Земля уже сейчас имеет рентабельные туннельные звездолеты. Все эти боты-сеятели, стационарные гиперканалы - вчерашний день. А что будет завтра?
        - Ты это к чему? - насторожился я.
        - А вот к чему. - Рамон налил мне и себе уже не по чуть-чуть, а по-серьезному. - Ты пей, пей. Давай без тостов. Решать все эти вопросы нам придется потом, да и не нам, а нашим потомкам и притом в самом благоприятном случае… а обдумывать надо уже сейчас, причем не обязательно на трезвую голову. Трезвый узко смотрит. Хотя и трезвому ясно, что без третьей силы нам не обойтись. При всей несусветной глупости политики метрополии по отношению к нам мы все равно проиграем без третьей силы. Понимаешь, к чему я клоню?
        Я помедлил и кивнул.
        - Ты все-таки реши, кого ты сильнее ненавидишь - землян или этих твоих чужаков с их подпольными Вратами, - сказал Рамон. - Не знаю, как обернется дело дальше, но пока оно оборачивается следующим образом: нам очень нужны эти чужаки. С ними мы имеем реальный шанс завоевать независимость. Без них - в лучшем случае сможем завещать внукам продолжить начатое нами. Так и будем пахать землю, валить лес, добывать скандий и ненавидеть землян. Кстати, для чего используется скандий?
        - Ну… для многого. Например, технология живого металла без него практически невозможна…
        - А мы экспортируем только окисел. Земляне перерабатывают его в чистый скандий, используют в новейших разработках, а нам их, между прочим, не поставляют. Поставят, когда эти разработки станут для них чем-то вроде технологии лепки горшков, а сами земляне к тому времени продвинутся намного дальше. Наша Твердь была деревенским захолустьем, является им и останется навсегда. Добрый белый господин, так уж и быть, подарит нам бусы от своей щедрой души. Как тебе такая перспектива - нравится?
        - Нет, но…
        - Выпей, Ларс, - сказал Рамон. - Выпей и подумай хорошенько. Ничего сейчас не решай, просто обмозгуй беспристрастно и пойми, каков наш расклад. Не стану скрывать от тебя: мы ищем твоих чужаков. Возможно, они - альтернатива. Возможно, здесь наш единственный шанс. Все низовые звенья получили приказ опрашивать охотников, разведчиков, пастухов и так далее - словом, всех, кто хоть иногда бывает на Дикой территории. И у нас, на Большом материке, и на Северном, и на Южных островах даже…
        Ничего себе!
        - Почему ты мне раньше не сказал? - возмутился я.
        - А ты не спрашивал, - ухмыльнулся Рамон.
        - Ну… и нашли что-нибудь?
        - Нет. Пока нет.
        Я украдкой перевел дух и постарался не показать Рамону моей радости. Он бы не понял. Зато я его отлично понимал. Третья сила, возможные союзники и так далее… А если не союзники, то надо стравить их с землянами и посмотреть, что из этого получится, оставаясь в стороне и при случае ловя рыбку в мутной воде. Предельно простая стратегия, многократно доказавшая свою эффективность в земной истории. Рамон - полный сил жизнелюб, оттого и оптимист. Разве видел он, с какой скоростью перемещаются чужаки? Земляне так не умеют. Земляне не станут прокладывать двухметровый гиперканал там, где можно обойтись метровым, и назовут неприемлемой расточительностью его фактический простой в течение многих суток. Чужаки сильнее не только нас, но и землян. И это - третья сила?
        Самое интересное, что они все-таки люди. Но отнюдь не самое успокаивающее. Когда это люди отказывались подмять под себя тех, кто слабее?
        Глава 2
        Довольно любопытные ощущения возникают, когда путешествуешь по Галактике пешком. Чуть пригнулся, чтобы пролезть во Врата, шагнул раз, шагнул другой - и ты уже за сотни световых лет от Тверди, и сейчас же тебя довольно грубо хватают за руки и тащат, чтобы ты не стоял с обалделым видом, загораживая проход. Врата не должны простаивать ни одной лишней секунды. Не успел я оглянуться, как два типа в униформе втолкнули меня в узкий боковой коридор, потому что пути прямо не было - там в ожидании своей очереди замерла целая вереница самоходных платформ на гравиприводе, доверху груженных какими-то коробками.
        От толчка я налетел на стоящего впереди студента - им оказался Боб Залесски - и только было собрался развернуться, чтобы выразить возмущение таким приемом, как в спину мне впечатался следующий галактический путешественник. Здрасьте, приехали, станция Земля, на выход с вещами.
        Шумело в ушах, но нам заранее объяснили, что так и должно быть, а еще вскоре полагалось начаться легкой мигрени. Сам гиперпереход тут ни при чем - просто небольшая разница в давлении воздуха между Твердью и здешним шлюзом плюс иные магнитные поля. Для здорового организма чепуха, конечно. Разницы в силе тяжести я не ощущал совершенно - ну что такое разница в два процента? Для меня это означало
«похудение» на полтора килограмма. Не та разгрузка, после которой растут крылья и сразу хочется прыгать до потолка.
        Коридор был узок - прямоугольная кишка с холодными стенами. Как ни прохладно в зимнем Новом Пекине, а все-таки не так холодно. Я начал дрожать, а вскоре заметил, что Боб Залесски тоже дрожит и тем же самым занимается вся наша группа за исключением одного парня родом с Северного материка. Этот был привычен к холоду - у них там и снег зимой выпадает, особенно в горах. Но мы-то южане! Эти гады из метрополии разместили ведущие на Твердь Врата в умеренном поясе Северной Америки! Что, в Центральной Африке для них не нашлось места? Или в Аравии? Или хотя бы в Мексике?
        Одно слово - земляне. Какое им дело до комфорта грязных колонистов? Они и без того считают, что в отношении нас занимаются чистой благотворительностью, за что мы должны быть им благодарны по самое не балуйся. Знаю я землян, повидал. В Новом Пекине их немного, но есть. Большей частью это специалисты, работающие по краткосрочным контрактам за хорошие деньги. На их жалованье с нас налоги дерут, хотя каждый второй из этих спецов - типичный дармоед. Естественно, высокомерный и брезгливый, колонистов за людей не держащий. А вот студентов своих Земля на Твердь небось не направит. Правильно, чему учиться у этих провонявших навозом фермеров?
        - Приготовься, - шепнул я Бобу. - Сейчас за нас санитарная медицина возьмется. У кого вши, блохи, грибки, глисты - тех на спецобработку. У кого инфекция какая - тех в карантин на месяц.
        - Как?! - возмутился было Боб, но тотчас хохотнул, сообразив, что я шутки шучу. - А если просто грязь под ногтями - будут ампутировать ногти?
        - Вместе с пальцами. И уши будут купировать, если плохо мытые.
        Мы поржали. Сразу стало как-то уютнее, да и очередь понемногу двинулась. Через десять минут меня, голого, уже мыли под душем и заставляли окунаться с головой в бассейн с раствором какой-то химии, а потом опять пускали сверху воду. В бассейне я едва не запаниковал, потому что плавать не умел, да и где у нас в степи этому научишься? Я ведь не на морском берегу родился. В Новом Пекине имелся, правда, бассейн, на который у меня никогда не было денег, и полноводная в дождливый сезон речка, на купание в которой у меня никогда не было времени. Тут уж каждый сам выбирает, на что ему тратить свое время - на учебу как фундамент будущей карьеры или на сомнительное искусство месить ступнями и ладонями воду. До сих пор вопрос преодоления водных преград я решал просто: если нет ни моста, ни парома, ни лодки, ни хотя бы лошади, чтобы держаться за ее гриву, то и сиди на берегу. Ну, понятно, у Роберта Залесски возможности совсем другие - он-то плавать научился еще в папашиной усадьбе, да и в метрополии бывал уже дважды. Хорошо, что мы с ним приятели, - авось не так часто буду попадать впросак. А кроме того, только
при содействии Боба я мог выйти на нужных мне людей.
        Потом снова случилась заминка - мы ждали нашу одежду, проходящую санобработку, только уже не химией, а излучением, и багаж, подвергающийся досмотру и той же экзекуции. И опять нам было холодно. Двадцать два градуса Цельсия - это что, норма? В гробу я видал такую норму. Что за место эта самая Земля? Я еще не знал ее, но уже сильно недолюбливал, так сказать, на практике. В теории-то я ее с детства не терпел, а теперь подумал: если бы этот мир был не колыбелью человечества, а новооткрытой планетой, то следовало бы назвать ее не Землей, а Гусиной Кожей.
        Надо отдать землянам должное, замерзнуть насмерть мы все-таки не успели. Не прошло и часа, как нас выпустили - стучащих зубами, но живых, одетых, с багажом и некоторой суммой в земной валюте на личном счете каждого. Указали нам, куда топать, ну мы и потопали. Непрозрачная дверь по-холопски уехала в сторону - и вот она, Земля!
        Площадь. Господи, а народищу!.. Не то гнездо волчьих жуков, не то колония бурых червей, не то наш универ во время приема зачетов. Кишат, снуют, галдят. Встречать нас никого не прислали - много чести, дескать. Знайте, мол, свое место, фермеры, копатели, навозники. Зато к Бобу сейчас же подскочил некий лощеный хмырь и давай трясти ему руку. Ну понятно: персона грата. Деловые партнеры папочки озаботились послать специального холуя встретить драгоценного отпрыска Майлза Залесски. Не нас же. Кому конфетку, кому фантик.
        Но Боб - это Боб. Хмырь уже тащит его за руку, а он уперся. Спрашивает:
        - А мои друзья?
        Хмырь прикидывает количество друзей и начинает Бобу что-то втолковывать - горячо, но тихонько так, чтобы нам слышно не было. Только с Бобом такие штучки не проходят.
        - Я поеду со всеми. - И сумку свою у хмыря забрал.
        Хмырь в лице изменился, а мы стоим, наслаждаемся сценой. Земля куда опаснее Тверди, потому что народу на ней куда больше, а значит, и полиции больше, и всяких идиотских законов и правил, придуманных, по-моему, специально для того, чтобы честный человек никогда не считал себя в безопасности. Такой персоне, как Роберт Залесски, вестимо, нужна охрана, а как прикажете ее обеспечить, если парень нахватался в своей галактической глухомани всяких предрассудков? Потеет хмырь, однако не отступает от своего, жестикулирует и мягко так, ненавязчиво теснит Боба к аэромобилю.
        Но и Боб не лыком шит.
        - Мы поедем на поезде, - заявляет он категорично. - Что вы раскудахтались о безопасности? Не желаю слушать, это ваша проблема, а не моя. Делайте свою работу, но только так, чтобы не мешать нам. Где тут станция? Пошли, братва.
        Он такой. На Тверди смахивал на землянина, ну а на Земле - твердианин в квадрате. Знай наших!
        Хмырь только на секунду растерялся, а потом большую скорость развил. Метнулся к аэромобилю и догнал нас уже в сопровождении двух хмурых типов - охранников, как я понял. Ничего, крепкие ребята, и рефлексы у них, думаю, в порядке, и обучены как надо, а все равно гнильца городская в них чувствуется, да не просто городская, а еще и земная, стало быть, серьезная гниль. С волосатой плесенью. Стрелять они, видите ли, умеют и прикрывать собой - эка невидаль! Да любой наш охотник с фронтира сможет больше, чем они. Дикий кот на вас прыгал, ребята? Плюющая ящерица в глаз целилась? Уносили вы ноги от разъяренного толстопята? Можете прожить неделю без пищи и воды? Нет? Тогда не воображайте, будто что-то умеете.
        Настроение мое поднялось еще на градус. Если и солдаты метрополии такие же, то Твердь может добиться независимости. А они не такие же, они хуже. Пошлют против нас войска - отступим на Дикую территорию и там положим всех. Точнее, позволим природе самой расправиться с агрессором и лишь слегка поможем ей. Правда, у метрополии есть еще Специальный корпус, куда, как говорят, берут только тех, кто участвовал в боевых операциях не менее чем на трех планетах, и там, надо думать, вояки что надо. Ну, это мы еще посмотрим…
        Мне хотелось посмотреть, вот в чем штука. Я верил, что доживу до дня, когда увижу Специальный корпус в деле. И не верил, что мы не одолеем его хотя бы по методу той курочки, что, как известно, по зернышку клюет. А Твердь нам поможет.
        Поезд… ну что поезд? Летит себе по невидимому лучу метрах этак в двухстах над земной поверхностью, и жалко, что не выше, потому что внизу на скорости все так и мелькает, рассмотреть не успеваешь. Только и понятно, что вот это - поле, а это - лес, обширная синева с солнечными бликами - озеро, а вон та пестрая хрень - городок, наверное. Над Ниагарским водопадом промчались секунды за четыре, едва успев осознать, что это действительно водопад, а не дождевальная установка, генерирующая водяную пыль.
        Было три промежуточных остановки, я запомнил только одну - в Мемфисе. В наш полупустой вагон завалила компания каких-то молокососов всех цветов кожи и наглых до крайности. Может, они и постарше нас были, но вели себя так, что сразу было видно - молокососы. Ну кто же суется в воду, не зная броду?
        Эти сунулись - и сразу подсели к какой-то парочке. Можно сказать, обсели ее со всех сторон, как волчьи жуки мелкую зверушку, еще дергающуюся в ужасе, но уже обреченную. Мы проявили интерес только глазами - смотрим, что будет. То и вышло, что ожидалось: парню в нос дали, по затылку сверху добавили - он больше и не рыпнулся, - и ну девчонку лапать. Какой-то пассажир привстал было на сигнальную кнопку нажать - ему нож показали, и храбрец увял сразу. Только, наверное, недостаточно быстро увял, потому что один из этих молокососов, тот самый, что с ножом, в сторону того пассажира направился - поучить уму-разуму, значит. Идет по проходу вихлявой походочкой да ножом картинно поигрывает, а на остальных пасажиров - ноль внимания. Господи, думаю, вот же кретин! Кто ж в такой момент по сторонам не глядит?! Да и нож у него дрянь, таким ножом и овцу не сразу заколешь, даром что выглядит эффектно.
        Скосил я глаза на охранников Боба, скосил на хмыря - сидят все трое с каменными мордами, будто происходящее их не касается. И то верно, не над Бобом же идут глумиться! Пассажира сейчас инфаркт хватит, а девчонка визжит и вырывается, потом слышу - плюху ей залепили. Ну, это уже чересчур, по-моему.
        Кресло Боба напротив моего, прямо через проход. Спрашиваю его глазами: «Ведь чересчур?» - «Чересчур», - отвечает мне глазами Боб. И дальше мы сработали с ним на пару, да так слаженно, как будто специально это репетировали. Я того румяного молокососа в лодыжку толкнул ногой тихонько - он в своих ногах запутался. Правда, сам он не упал бы - Боб ему слегка помог. Боковым зрением вижу: кто-то из наших уже завязывает его в сложный узел и нож отбирает. Ну, думаю, дело пойдет. Перепрыгнул я через спинку кресла, Боб за мной, и пошла потеха. Прежде чем Бобовы охранники успели вмешаться, мы с ним без особых проблем снесли четверых. Меня в детстве учили: кто громко орет, тот драться не умеет, на испуг взять хочет. Мы и не орали, работали молча, а молокососы просто не успели развопиться, изобразив сбежавших из психушки буйных сумасшедших.
        Когда они чуток опомнились, их пятеро осталось на нас двоих - нормальное соотношение. Все равно им всем сразу против нас не развернуться меж кресел-то. Значит, каждому из нас - по противнику, потом еще по противнику, а пятый достанется тому, кто управится раньше. Нормально. Торопиться только надо - вдруг пятый сдуру девчонку ножом ткнет?
        Не ткнул. Тот студент, что с Северного материка, прыгнул ласточкой, перелетел через чьи-то головы и еще в полете приложил ублюдка по-нашему, по-твердиански. И только тогда охранники Боба начали действовать: пушки на придурков наставили и охранную бригаду поезда вызвали. Так что не пришлось нам с Бобом размяться по-настоящему. А удивление осталось: с чего бы эти земляне такие заторможенные?
        Дальше было скучно. Хмырь дал за Боба объяснение охранной бригаде, мы с северянином дали его сами, потерпевшие и свидетели подтвердили, что все так и было. Старший в бригаде только спросил, откуда у меня такой акцент, а я в ответ заявил, что это не у меня акцент, а у него. Тот только хмыкнул. Куда увели тех, кто еще стоял на ногах, и где складировали вырубленных нами - не знаю. Потерпевших тоже куда-то увели, оказалось - к психологу на снятие стресса. Вот умора! Получили всего-то по паре синяков, а туда же - стресс у них, видите ли. Нежные земные организмы. Куда им с нами тягаться!
        Потом справа горный хребет обозначился, движки изменили тон, поезд начал торможение об атмосферу, перешел с магистрального луча на посадочный - и вот он, Монтеррей. Тут уже язык, хоть он и с акцентом, до университета доведет.
        Вообще-то Земля - неплохая планета. Даже хорошая, только чересчур благоустроенная. И людей на ней слишком много - аж пять с половиной миллиардов. Лет семьсот назад было почти двадцать - во толкотня-то! А как людей, включая католиков и мусульман, удалось уговорить рожать поменьше, так понемногу народонаселение пошло на убыль. Еще и галактическая экспансия помогла делу - немного, а помогла. Ясное дело, кто на своей планете хорошо устроен, того эмигрировать не уговоришь, на фиг ему надо. В переселенцы записывались бедняки и неудачники, кому уж точно ничегошеньки не светило, - самый непригодный для колонизации человеческий материал. Да и тех бедолаг еще приходилось уговаривать, расписывая им радужные картины жизни на иных планетах, где пустующей земли - во! Где солнышко ласковое, где каждый сам себе хозяин и райские сады произрастают. Метрополии человеческий балласт не нужен, вот метрополия и выдавливала его из себя, как гной. И сейчас еще выдавливает, поскольку считается, что пяти с половиной миллиардов людей для Земли все равно много. Вот если бы осталось три-четыре миллиарда поголовья - тогда
другое дело!
        А что колонисты мрут, как мухи, и что назад им хода нет - кого, кроме них самих, волнует? Здесь считают, что это закономерная плата за опыт жизни на иных планетах. Считают-то правильно, но только отчасти. Если бы переселение велось толково, то не о чем было бы и говорить. Так ведь нет же этого! Правительство метрополии знает одно: гнать и гнать через те или иные Врата толпы тех, кому на Земле жизнь не в радость. Гнать и гнать! Прерывая поток только для того, чтобы принять из колонии то, чем она богата.
        Ну вы уже поняли, какое к нам поначалу было отношение? В студенческом кампусе на нас смотрели с опаской - не то как на прокаженных, не то как на опасных зверушек. Потом ничего - после нескольких пьянок и драк с вмешательством полиции наши отношения со студентами-землянами мало-помалу наладились. Когда кто-нибудь из них отзывался о внеземных колониях с этакой снисходительностью, я уже не зверел, а просто рассказывал о наскальных рисунках, якобы обнаруженных у нас на Северном материке, и старался при этом выглядеть очень серьезным. Мол, неизвестно еще, чья цивилизация древнее, и вы, земляне, не очень-то задавайтесь. Может, таинственные властители Галактики переселили вас на Землю неизвестно откуда, как и нас. Может, нас-то как раз переселили раньше. Кто-то сразу уходил, не желая связываться с идиотом, кто-то начинал ржать, эти были мне не интересны. Зато с теми немногими, кто понимал, что я с умным видом валяю дурака, можно было иметь дело.
        Есть только один надежный способ узнавать новое - меньше говорить, больше слушать. Я изучал метрополию. Одно дело - учебники по колониальной политике, и совсем другое - менталитет типичных землян. Порой я был готов поубивать их всех за этот самый менталитет, но школа дяди Варлама, мамы и Рамона Данте уже сказывалась: я научился не просто слушать с вежливой миной, но и довольно ловко вызывал собеседника на откровенность. Кстати, это вовсе не трудно. Почти все люди страдают от недостатка слушателей, а уж слушать я умел. Правда, приходилось заниматься этим в немногие свободные часы, потому что наша общетехническая подготовка, как оказалось, была на пещерном уровне - один преподаватель так и сказал. Я не обиделся и не удивился, а просто налег на мнемообучение и старался не пропускать лекций и практических занятий. Очень может быть, что в Новопекинском университете меня учили троглодиты от науки, да и чему тут удивляться? Кто может, тот и учит. Попробуйте-ка переманить хорошего профессора к нам на Твердь!
        Времени и так не было, а я еще помогал Бобу с точными науками и инжинирингом - не просто так, а в расчете на то, что он мне точно так же поможет с экономикой и менеджментом. Очень мешало то, что сутки на Земле коротковаты, - у нас на Тверди они немного длиннее, и все равно последние годы мне их никогда не хватало. Я не жалел о том. Мои корешки Мошка Кац и Глист Сорокин уже устроили свою жизнь, оба женились, один устроился младшим клерком в офисе мелкой компании, другой фермерствует и уже обзавелся наследником, потому что а чего тянуть? Мы встретились втроем незадолго до моей стажировки, и оба моих приятеля посмеивались надо мной, чтобы не выдать зависти. А я в ответ то кивал, то отшучивался, чтобы не выдать жалости к ним. Остановиться в развитии и быть как все? Извините, нет. Когда стану старым пеньком - тогда может быть, но сейчас это не для меня.
        На Тверди я даже ни с какой девушкой не встречался - хотите верьте, хотите нет. А что гормоны якобы сильнее разума, то это устаревшие сведения. Техника ментообучения может предложить специальные программы на этот счет. Они нужны всем, у кого проблемы с целеполаганием и кто возбуждается при виде обнаженной статуи. Пятиминутный сеанс - и ходи спокойно недели две. Евнухом не станешь, но при встрече с какой- нибудь желающей случки шалавой хотя бы задумаешься: а оно мне надо?
        Правда, ошалевший от науки Боб иногда все-таки вытаскивал меня в местное общество, в результате чего я нашел ряд достоинств в местных девчонках. Никаких обязательств - это во-первых и в-главных. Перепихнулись и разошлись, довольные друг другом. Была там одна… Я почти влюбился в нее и даже, переступив через себя, заговорил о серьезных отношениях. И что же? Был поднят на смех и осознал: кому я нужен, немытый дикарь с отсталой планеты? Если трахнуться, то это пожалуйста, любой земной девчонке интересно будет, а если в мужья себя предлагаешь - иди лечись от слабоумия. Ха-ха, муж нашелся! Сам же признался, что мечтаешь вернуться домой. Было это? Было. Да кто добровольно согласится поехать с тобой на эту твою Твердь, или как там ее… Нет таких дур. Свободен!
        Ну как после этого не налечь на учебу с удвоенным пылом?
        Так шли недели, текли месяцы. Мне почти нравилось. Монтеррейский технологический - хорошее место, а главное, удачно расположенное. Эта часть Земной конфедерации называлась когда-то Мексикой, и здесь было почти так же тепло, как у нас дома. Университет, прямо как аристократ, гордился своей историей и древностью происхождения. В давние времена он назывался Массачусетским технологическим, но когда террористы в один день взорвали на улицах нескольких десятков североамериканских городов сразу сотню «грязных» бомб, жить в окрестностях Бостона стало, мягко говоря, затруднительно. В конце концов от брака Монтеррейского университета и Массачусетского технологического института родился Монтеррейский технологический университет - тут вам полный набор от теологии до технологии, на выбор. Само собой, мы изучали не теологию…
        Зима привела меня в ужас. Вы не поверите - вершины Западного Сьерра-Мадре покрылись снегом и с каждый днем все глубже нахлобучивали на себя белые шапки. Даже просто взглянуть на них - и то бывало зябко. А в домиках кампуса не было отопления! Ну что за место! Что за порядки! Между мной и Бобом состоялся разговор:
        - Если прямо в комнате очаг из камней выложить - поймут ли нас?
        - Не поймут. Сходи термоэлемент купи, они гроши стоят.
        Так я и сделал. К счастью, криогенный кошмар скоро кончился, как и наша стажировка в Монтеррейском технологическом. Со степенями бакалавров мы отправились в университет Киншасы, дабы продолжить образование в области управления. Знаете, как путешествуют земляне на большие расстояния в пределах своей планеты? У нас на Тверди через пролив между Большим и Северным материками ходят пароходики, иногда еще самолеты летают, а на Земле давно нет никаких самолетов, кроме спортивных. Зато есть постоянно действующие трансконтинентальные и межконтинентальные гиперканалы чисто пассажирского назначения. Врата узенькие, как аварийные лазы в какой-нибудь шахте. Ложишься в прозрачную капсулу, как в гробик, и ждешь своей очереди. Поехал гробик, вплыл во Врата - и хлоп! - ты уже не в Северной Америке, а в Центральной Африке. Просто, как сопромат. А главное, тепло. Когда бог создавал Твердь, черновиком ему послужила Африка. Или наоборот.
        Там мы провели еще два месяца. Теперь Боб помогал мне - растолковывал то, что я вогнал в себя через менторедуктор и запомнил, но не понял. Он во всем этом ориентировался, как рыба в родимой речке, а я сплошь и рядом не мог понять, зачем нужно то или это. Техника в тысячу раз проще, там сразу понятно, для чего служит каждый элемент конструкции, - а в менеджменте? Почему так, а не иначе?
        - Потому что люди устроены так, а не иначе, - фыркал Боб, потешаясь над моими потугами найти логику там, где ее нет, и притом не вывихнуть себе мозги. Боб мог позволить себе веселье, для него вся эта заумь была лишь повторением пройденного.
        Как бы то ни было, все мы преуспели и здесь. Я сдал экзамены хуже всех, но все же стал бакалавром еще и этой муры. А потом нам дали две недели на отдых и предложили экскурсионную программу. За счет метрополии, как и было обещано. Когда в колониях народ начнет звереть, земляне скажут: «Ну как же, забота о вашем развитии наша первейшая задача», - и укажут на нас как на наглядный пример. Все так и будет, но потом.
        А пока были африканские водопады и саванны, джунгли Борнео, вершины Гималаев, Большой барьерный риф, музеи Америки и Европы, древние города Бирмы, китайские чудеса… В Антарктиду я не поехал, хватило с меня и Байкала, где я едва не умер, вдохнув зимнего воздуха, но и без ледяного континента было на что посмотреть. Чудеса техники - это уж само собой. Я восхищался и злился попеременно. Восхищался тем, что видел, и злился на то, что когда еще вся эта красота будет доступна нам - ого! Наши внуки до этого не доживут. А самая подлая подлость заключается в том, что Земля за это время уйдет далеко вперед. И не как Ахиллес черепаху будем мы догонять ее, а как черепаха Ахиллеса, потому что развитие обычно идет по экспоненте. Если наш уровень по сравнению с землянами пещерный, как было сказано, то каким же будет уровень наших внуков, с точки зрения жителей метрополии? Древесным? Веткохватательным, по-кронам-прыгательным? Они, поди, удивятся, что твердиане лишены шерсти и хвостов.
        Такова наша участь. Твердь худо-бедно развивается, и наши внуки, надо полагать, будут жить богаче нас, как мы - богаче своих дедов, но ведь существует закон минимакса: минимум наших потребностей всегда больше максимума наших возможностей. Мы бы стерпели это, если бы метрополия постоянно не дразнила нас изобилием и комфортом. Узнав, что можно не работать и легально кормиться за счет общества, я был ошарашен. Это как? Почему?!
        А масса облегчающих жизнь штучек? На Земле они стоили гроши, а у нас на Тверди лишь очень богатый человек мог мог приобрести себе кое-что из этого добра, хотя, казалось бы, колонии - отличный рынок, вези и сбивай цены. Метрополия наглядно демонстрировала мне то, что каждый твердианин и без того знает с детства: нас сознательно держат в черном теле.
        Я ненавидел землян. Всех и каждого. Хилые, анемичные, неприспособленные, ленивые - почему они наслаждаются высшими благами цивилизации, в то время как твердианам эти блага и во сне не снялся? Чем заслужили они свои привилегии? Дали себе труд родиться, только и всего, как говорил Фигаро. Неженки и трусы. И главное, при их изобилии у них существовали несчастные и убогие, которых Земля рада была сплавить в колонии. Вот чего я никак не мог понять!
        Когда путешествуешь, удобно встречаться с нужными тебе людьми в разных уголках планеты, не выглядя при этом чересчур подозрительным. Благодаря Бобу в мой рюкзак попало немало наличной валюты для этих людей.
        - Большинство из них подлецы, но ты им улыбайся, - внушал мне загодя дядя Варлам. - Даже подлецы, работающие на врага за деньги, ценят доброе отношение. Ни в коем случае не давай им понять, что презираешь их. Плати, благодари и улыбайся.
        Так я и делал, старательно контролируя свою идеомоторику. Но не все из наших агентов в метрополии были подлецами.
        - Встречаются и ненормальные идеалисты, помогающие нам из абстрактных побуждений, - учил дядя. - С этими будь особенно осторожен. Их не купишь, им надо уметь нравиться. Идеалист ни в коем случае не должен усомниться в ценности своих идеалов. Попытайся произвести впечатление, ты это почти умеешь…
        Если я чего-то и не умел, то быстро учился и, кажется, не наломал дров. А Боб только раз спросил полушутливо, куда уходят денежки его папаши, и не стал выпытывать всю подноготную, когда я как-то отшутился. Роберт Залесски был не дурак, папаше Майлзу повезло с наследником. А нам повезло, что Майлз, эта акула капитализма, все-таки патриот Тверди. Накануне стажировки я аж челюсть уронил, когда дядя дал мне понять, что он на нашей стороне.
        Рамон при нашей последней встрече не стал допытываться, какие инструкции я получил от дяди Варлама, - и правильно сделал, потому что в ответ я бы заявил, честно округляя глаза, что никаких. Праздное любопытство до добра не доводит - это первое, что должен запомнить подпольщик. Меньше знаешь - крепче спишь. В случае провала не потянешь за собой всю цепочку, и при чужом провале цепочка запросто может оборваться, не дойдя до тебя. Всякому известно: если ты не покончил с собой при провале, то из тебя все равно вытянут ровно столько сведений, сколько содержится в твоей памяти. Геройское молчание под пытками ничего не даст, да и пыток в старом, примитивном понимании этого слова скорее всего не будет. Давно отработаны более рафинированные методы допросов, и контрметодов не существует, не считая смерти носителя информации.
        По-моему, я зря усердствовал в конспирации. За все то время, что мы околачивались в метрополии, я не заметил и тени интереса земных спецслужб к моей персоне. В общем-то ничего удивительного в этом не было, если хорошо подумать. Станет ли слон выслеживать муху? Логично, хотя чуть-чуть обидно: Земля не считает нас серьезным оппонентом!
        А кем считает, интересно? Своими, что ли? Ага, нашли своих. Они нас презирают, мы их ненавидим - какие они нам свои? Наша стажировка за счет метрополии доказала только то, что у землян с головой не все в порядке.
        Было у меня еще одно задание, и с ним я не справился, хотя очень старался. Нам все еще не было известно, кто такие чужаки, объявившиеся у нас на Тверди, и чего от них ждать. Может быть, это было известно в метрополии? Поиск в глобальной сети - это одно удовольствие, но он ничего мне не дал. Данные наглухо засекречены? Может быть. В метрополии ничего не знают о стремительных чужаках? Тоже возможно. Зато у меня чуть крыша не съехала от попыток анализа бесчисленного количества наблюдений всевозможных аномальных явлений. Плюнь в воздух - непременно твой плевок покажется кому-то аномальным. В незапамятные времена людям мерещились ангелы, черти и небесные драконы, впоследствии - летающие блюдца, а в нашу эпоху, как я понял, в моду вошли некие черные корабли, этакие бесформенные сгустки черт-те чего, вездесущие и неуязвимые. Якобы они наблюдались как на Земле, так и в некоторых колониях. Почему их назвали кораблями, я понял, когда прочитал о настоящем боевом столкновении, произошедшем на Марции - одной из первых галактических колоний землян. Боевая летающая платформа колониальных войск атаковала зависшую
в небе черную кляксу ракетным и лазерным оружием, после чего сама взорвалась и выпала на поверхность планеты дождем мелких оплавленных осколков, а клякса исчезла. Проще всего было предположить, что бравые вояки перепились или переели местных грибов и атаковали галлюцинацию, вот только боевые платформы сами по себе никогда не взрываются, нет у них такого обыкновения…
        Да, но я-то видел своими собственными глазами не черный корабль, а Врата, перестреливался не с кляксами, а с людьми и уж точно не выпадал на землю дождем обломков! Короче говоря, любопытно, но не то. О прочей выуженной мною из сети шелухе и говорить не хочется - не стоит того шелуха.
        Потом были пляжи острова Бали - райское местечко! С помощью Боба я почти овладел искусством плавания - во всяком случае, тонул не сразу. Если бы на пассивный отдых по программе не полагалось всего три дня, может, я и научился бы сносно плавать по горизонтали, а не норовил все время устремиться по вектору «поверхность - дно». А предпоследний день был особенный.
        - Вы отправитесь на Саладину, - объявил нам руководитель нашей стажировки. - Вряд ли вам понравится то, что вы там увидите.
        Он сделал паузу, произнеся эти слова, а мы переглянулись. На Земле нам, в общем-то, нравилось. Кое-кто из нас откровенно жалел о том, что скоро придется возвращаться на Твердь, и прикидывал, как бы остаться. Причастные к нашей стажировке земляне, казалось, тоже старались, чтобы у нас сложилось благоприятное впечатление. И вот на тебе - для нас приготовили какое-то невкусное блюдо. Что еще за Саладина такая и какого рожна нам на нее смотреть?
        - Саладина - одна из колоний на дальней Периферии, бедный и несчастный мир, - пояснил наш руководитель. - Он с трудом способен прокормить себя процентов на пятьдесят от потребности, а больше, кажется, ни на что не способен. Полтора столетия метрополия бьется, пытаясь улучшить жизнь колонистов, однако успехи… впрочем, вы сами увидите.
        И мы увидели! Жаль, что я не уклонился от этой экскурсии! Мы увидели освещенную мертвенным белым солнцем каменистую пустошь с чахлой растительностью и скопище грязных кривобоких лачуг, слепленных из чего попало. Мы обоняли запахи немытых тел и нечистот. Мы услышали плач чумазых золотушных детей и мольбы о подаянии. Мы буквально осязали безысходность и тупую покорность судьбе. И этот гибрид дикарского поселка и пересыльного лагеря считался здесь столицей! Наверное, многие колонисты Саладины завидовали его жителям - ведь те поселились близ главного места распределения гуманитарных благ, оттеснив более слабых. При нас из местных Врат выехал целый поезд на антиграве, груженный мешками и коробками, и его охрана, корча свирепые рожи, сразу же начала палить поверх голов пришедшей в дикое неистовство толпы - и очень правильно сделала. Поезд потащился куда-то на задворки, и вся толпа побежала за ним.
        - Саладина - загадка, - давал нам потом пояснения руководитель. - Потенциально богатый мир, но реализовать этот потенциал оказалось невозможно. Вы видели, во что превращаются здесь люди. У них нет цели, инициативы, любопытства, желания работать на свое же благо. Новички начинают деградировать на Саладине спустя год-два. Это психическая болезнь. Возможно, дело в неподходящем спектре тамошнего солнца, а может быть, в местной растительной пище - словом, в каких-то планетарных факторах, присущих только Саладине. Уже есть успешные опыты излечения колонистов на Земле, но как только они возвращаются на свою родину, очень быстро следует рецидив…
        Он еще поговорил немного о попытках добрых землян спасти положение на Саладине и распрощался с нами. А я подумал об излеченных в метрополии. Сами ли они возвращались в тот ад - или их силой водворяли туда, откуда взяли? Похоже, вопрос риторический. Земле не нужен лишний балласт, по ней и своего балласта бродит предостаточно. Метрополия еще побарахтается, еще сделает сколько-то попыток спасти колонию, ну а если не удастся, то что потом? Закроет Врата?
        Вот именно. Можно не сомневаться, метрополия так и поступит. Негласно признает поражение и предоставит колонистов их собственной судьбе. Без признания своей ответственности, без тени раскаяния.
        Что ж, спасибо за науку.
        Хотя я убежден, что наш руководитель имел в виду внедрить в нас совсем иные мысли: мол, Твердь - далеко не худший вариант, вам есть чему радоваться, ребята! Так помните же, что бывает со слабыми и инертными, и давайте работать ради общего блага, грядущего процветания, триумфальной поступи и так далее. Всякий должен был признать, что свое жалованье наш руководитель отработал честно.
        Но уж что у него получилось, то получилось.
        Глава 3
        Едва выйдя из Врат в Новом Пекине (шум в ушах, легкая мигрень, зато комфортная температура воздуха), я позвонил маме.
        - У меня все в порядке, ма! Вернулся.
        Она радостно охнула, но не более того. Уже через секунду проявила деловой подход. Иного я от нее и не ждал.
        - Сколько у тебя свободного времени?
        - А? Ну… дня три, наверное.
        - Приезжай.
        Вот и весь разговор. Порока женской болтовни ни о чем мама лишена напрочь, а уж ненужных слов по телефону избегает, как чумы. Поэтому понять ее совсем просто: раз говорит «приезжай» - значит, надо ехать, причем немедленно. Я только в общежитие заскочил - и сразу на вокзал.
        Не на аэродром же. Самолетами у нас возят либо толстосумов, либо особо ценные грузы, а я ни то, ни другое. Для Администрации я точно не шибко ценен, разве что для себя самого. Ну что ж, Администрация великодушно не возбраняет мне путешествовать самолетом - если я сам его куплю или построю.
        Ничего, ничего… Будут у нас на Тверди самолеты для всех желающих. И космические ракеты будут - спутники выводить. Поначалу связные, навигационные и метеорологические, а там посмотрим.
        Поезд от Нового Пекина до Новой Джакарты - двенадцать часов. За небольшую мзду кондуктор позволил мне провезти в тамбуре электроцикл, хотя вообще-то ему место в багажном вагоне, которого не было. От Новой Джакарты я рванул на электроцикле напрямик, минуя Штернбург. Мог бы доехать на поезде до Штернбурга и рвануть уже оттуда, но вышел бы крюк, да и раздражала меня скорость движения поезда. Временами мне хотелось выйти из дребезжащего вагончика и подтолкнуть его плечом, чтобы помочь чахлому паровозику. Это ж не езда, а средство для воспитания флегматиков. Несчастные холерики либо перевоспитаются, либо попросту вымрут от исступления.
        Как бы то ни было, менее чем через сутки я на последних ампер-минутах заряда аккумулятора въезжал в ворота нашей фермы.
        Да… давно я здесь не был. Дом облупился и выглядел жалко. Крыша давно нуждалась в починке. Ограда скотного двора покосилась, ее верхушка шла синусоидой. Там и сям вырос сорный кустарник. Н-да… Подонок я все-таки. Подумаешь, хотел учиться! Подумаешь, мама настаивала на этом! А ферма в запустение придет - тогда как? Уже теперь нужно полгода работать, не разгибая спины, чтобы привести хозяйство в божеский вид!
        Дом тоже слегка покосился, как после землетрясения, хотя его точно не было. Твердь вообще малосейсмическая планета. Когда сто миллионов лет назад Северному материку неизвестно зачем вздумалось отколоться от Большого - тогда трясло, наверное, будь здоров. Но теперь у нас тихо, только по периферии обоих континентов иногда потряхивает да еще в окрестностях Бездонного озера. Геологи говорят, что там рифт, который миллионов через двадцать лет порвет Большой материк надвое. Геологи и астрономы горазды пророчить - поди проверь их прогнозы!
        Судя по хрюканью и возне в свинарнике, мама кормила скотину. Я было направился прямиком туда, но тут она сама вышла из дома.
        - Ларс!
        - Мама!
        Мы обнялись. Она уткнулась мне в плечо, но уже через секунду стукнула меня кулачком по лбу - не нежничай, мол. Ну да, она у меня такая.
        - А в свинарнике-то кто? - спросил я.
        - Работник.
        - Ого! Работника держишь?
        - То поле, что за Сухим ручьем, отдала в аренду. Новые поселенцы, семья целая, народ глупый, хорошо, хоть старательный. Ничего, привыкают понемногу, учатся. Один из них у меня в работниках, я ему плачу половину того, что получаю от аренды.
        - Не много ли?
        - Так ведь и поле не ахти. Ничего, с тех пор как ты перебрался на казенные харчи, мне хватает. Много ли надо, чтобы жить?
        Я вспомнил землян - большинству из них такая жизнь показалась бы сущим кошмаром. Я вспомнил колонистов с Саладины - для них такая жизнь была бы раем. Все в мире относительно.
        - Я тебе денег привез, ма.
        - Откуда у тебя деньги?
        - В метрополии нам выдавали суточные.
        Мама усмехнулась.
        - Экономил?
        - Все равно некогда было тратить.
        - Что, все время учился?
        - Почти. Для чего меня туда послали - отдыхать, что ли?
        - Вымотался? Бледный стал, вижу…
        - Кто вымотался? Я вымотался? Просто в метрополии солнце дохлое - вот загар и сошел… Давай-ка я прямо сейчас крышей займусь. Жаль, времени у меня мало, но крышу перекрыть хватит…
        - Времени совсем нет, - очень серьезно сказала мама.
        Я отступил на шаг. Она не шутила.
        - Рассказывай, - потребовал я.
        - Ты не здесь должен быть. Тебе надо ехать к дяде Варламу, и срочно. Прямо сейчас. Я не хотела говорить тебе это по телефону.
        Мне очень не хотелось прямо сейчас ехать к дяде Варламу. Мне хотелось побыть дома.
        - Ну, до завтра-то дело, наверное, терпит?
        - Даже до вечера не терпит. Поешь, отдохни не больше часа - и гони.
        - За час электроцикл не зарядится. Часа два, не меньше…
        Только этот аргумент подействовал на маму. И то я видел: она чуть было не предложила мне взять лошадь. Спору нет, Зараза Младшая - хорошая кобыла, получше даже своей покойной мамаши, но никакой лошади не доставить меня в Штернбург меньше чем за трое суток, а на электроцикле я буду там к середине ночи, если только не сверну себе шею на рытвинах дороги. Ничего, справлюсь. Я вовсе не устал, только утомился слегка.
        - Пойду заколю поросенка, - сказала мама, глядя, как я разматываю электрический шнур.
        Я удержал ее.
        - Пусть живет. Найдется какая-нибудь каша? Не поверишь, соскучился по простой пище. А тебе привез земных деликатесов. Только сейчас ты их не открывай, потом съешь.
        Мама ахнула, когда я вывалил на стол содержимое сумки. Рыбка, икорка, грибочки, моллюски и много всякой всячины в консервах и сублиматах, а кое-что и условно живое, анабиозное. У нас это стоит бешеных денег и дальше Нового Пекина обычно не идет, а на Земле - пожалуйста. И не дорого. Наплевать, что половина этой вкуснятины искусственного происхождения, - на Тверди синтетической пищи вообще не делают, потому что какая же метрополия согласится развивать тонкие технологии в колониях? Я читал, что пробовали когда-то выпускать ценных рыб в наши реки, так они у нас все до единой передохли то ли от жары, то ли от паразитов, тем эксперимент и кончился.
        - Что там у дяди Варлама стряслось, не знаешь? - спросил я, утолив в первом приближении голод.
        - Не знаю, но ты нужен чем скорее, тем лучше…
        Вполне могло быть, что она и впрямь не знала. Мама - среднее звено в организации, даже не имеющей названия. Какое еще подполье? Его просто нет. Конечно, есть патриоты Тверди, не особенно любящие метрополию, но ведь они всегда были. И кто может помешать этим людям сообщаться между собой? Не выдуман еще такой закон, чтобы о каждом телодвижении или слове докладывать полиции. Неприязнь к метрополии тоже не наказуема. Господь с вами, группа «Укоренение» давно разогнана, ее активисты покаялись в своих заблуждениях и ведут жизнь добропорядочных колонистов, а больше никаких групп и нет, вот так-то. С кем должна бороться Администрация, кого отлавливать и изолировать? Инакомыслящих? Ни для кого не секрет, что инакомыслящих на Тверди процентов девяносто от общего числа народонаселения. Инакодействующих? Позвольте, а кто действует? Несколько дураков вроде того, что выстрелил в задницу толстопяту, на котором ехал министр? А больше никто. Лишь невидимые ниточки тянутся между самыми разными людьми, фермерами и служащими, лесорубами и студентами, рыбаками на побережье и даже полицейскими. Наверное, от мамы
тянутся ниточки к совсем уже низовым звеньям вроде меня, и минимум одна нить - выше. Может быть, эта нить тянется к дяде Варламу, а может быть, между ними горизонтальная связь. Собственно, не было ничего удивительного в том, что маму не посвятили в суть дела.
        Мы поболтали о соседях, о моих одноклассниках, о даме Фарбергам, недавно сломавшей ногу на ступеньках школы, о Глисте Сорокине, заглянувшем к маме в прошлом месяце, о видах на урожай, о строительстве узкоколейки и еще о сотне мелочей. Два часа пролетели мгновенно.
        Потом я оседлал электроцикл, и мама помахала с крыльца мне вслед. А я радовался, что дороги у нас не асфальтированы, как в Новом Пекине. От сытости слипались глаза, и если бы я гнал по асфальту, да еще на чем-нибудь четырехколесном, то наверняка уснул бы за рулем. Мне же приходилось со всем тщанием «обрабатывать» каждую кочку и рытвину, потому как много ли удовольствия вылететь из седла? Словом, я был очень занят.
        Километрах в ста от Степнянска я начал посматривать направо - толпы землекопов с лопатами и мотыгами громоздили там насыпь будущей узкоколейки. Насыпь была невысокой, а толпы - многочисленными. Мигранты, конечно. Новопоселенцы. Того, кто уже устроился на Тверди и стоит на ней обеими ногами, на такую работу не заманишь, тем более что платят на ней гроши, а эти хотя бы избегнут голодной смерти. Впрочем, там, куда насыпь еще не дотянулась, пыхтел и дымил паровой экскаватор, понемногу срезая какой-то холмик.
        Насыпь закрыла вид на буш. Потесненный полями и пастбищами, он все еще оставался бушем - тем самым бушем, по которому пробирались когда-то мы с Джафаром, мир его праху. Зато гряда, на которой мы ночевали, возвышалась над насыпью, как спина крокодила над мелкой речной волной. На Земле нам показывали крокодилов и в зоопарках, и так, на воле. В наших морях тоже водятся похожие звери, только без гребня.
        И вообще у нас не хуже, чем на Земле, думал я, объезжая титаническую рытвину. В потенциале, естественно. Года через два узкоколейка дотянется до Степнянска, и тогда сообщение с Новым Пекином станет самым банальным делом. Подумаешь, сутки езды! Потом насыпь расширят и перешьют дорогу на широкую колею, потом сделают дорогу двухпутной, потом пустят параллельно ровную, как линейка, трассу для поездов на магнитной подушке, потом полетят аэропоезда, направляемые по лучу, потом… Не знаю, что потом. Знаю только, что метрополия за это время уйдет далеко вперед, и мы снова тщетно будем пытаться догнать ее, почем зря надрывая пупы. И навсегда, наверное, останемся в глазах землян убогими провинциалами…
        Обидно? Еще бы не обидно. Но где выход? - Ты прошел стажировку на Земле, - утвердительно сказал дядя Варлам.
        Я не отреагировал. Если дяде хочется подчеркивать, что дважды два - четыре, а угол падения равен углу отражения, это, конечно, его дело, но кивать я не обязан.
        - Теперь тебе придется пройти еще одну стажировку, - заявил дядя.
        Вот тут я заморгал.
        - Какую еще стажировку? Где? И зачем?
        - Боишься, что это у тебя войдет в привычку? - съязвил дядя. - Не пугайся. Считай это заданием. И знаешь… я тебе завидую.
        Я налил себе еще пива из неизменного дядиного бочонка. Новость надлежало переварить, предварительно запив.
        - Считаешь, что метрополии с меня недостаточно?
        - Еще как недостаточно. Скажи-ка мне для начала: на Земле пиво лучше здешнего?
        Я не стал кривить душой.
        - Лучше.
        - И вообще многое там лучше, а?
        - Если не считать людей, то почти всё.
        - Так, - сказал дядя. - А может, ты хотел бы перебраться жить в метрополию?
        - Мне не предлагали, - ухмыльнулся я.
        - Ну а если бы предложили?
        - Беспредметный разговор, - сказал я. - Не предложили же. Кстати, я бы, наверное, отказался.
        - Почему? Ведь там лучше?
        - Потому что я твердианин.
        - И что?
        - А то, что этого достаточно, - потерял я терпение. - Свою родину любят не за то, что она, мол, объективно самая лучшая, а за то, что она своя. Нет?
        - Да, - согласился дядя. - Ты пиво-то пей. Может, оно и не лучшее, зато свое. А теперь скажи: чем ты намерен заниматься в жизни?
        - Благом Тверди, - буркнул я. Эти расспросы смахивали уже на экзамен.
        - А можно чуть конкретнее?
        - Ну… если не случится какой заварушки и если не получу особого задания, то пойду в инженеры. Майлз Залесски конструкторское бюро открывает, мне Боб говорил. Вообще-то я хотел бы специализироваться по ракетно-космической технике или, в крайнем случае, по установкам для гиперпереходов. Сам ведь знаешь, нет у нас ни того, ни другого. А быть должно. Конечно, не прямо завтра, а в перспективе.
        - Дельно, - похвалил дядя. - А какие у тебя виды на «прямо завтра»?
        - Доучусь и работать буду. - Я встрепенулся. - А что? Намечается что-то интересное?
        - Намечается, намечается, - проворчал дядя. - О том у нас с тобой и разговор идет. Я понять хочу, как высоко ты ценишь свое будущее инженера. Поначалу, допустим, Боб тебе протекцию составит, потом ты сам себя проявишь - верю, проявишь! - и, может быть, со временем, выбьешься в главные инженеры какого-нибудь предприятия Майлза Залесски. Или какой-нибудь другой акулы, не суть важно. Недурная перспектива для сына фермера?
        - Так себе. - На ухмылку дяди я ответил своей. Чего он тянет кота за хвост? Переходил бы сразу к делу. Похоже на то, что инженером мне не бывать, не так ли? А почему? Нет, я готов поступиться многим, даже очень многим, но пусть мне хоть намеком дадут понять, ради чего! Или я не заслужил такого доверия на низовой работе?
        - Что ты знаешь о Марции? - спросил дядя.
        - Одна из первых галактических колоний, - отбарабанил я. - Известна фактом боевого столкновения с неким объектом - если только это объект, - получившим условное наименование «черный корабль». Характеристики объекта определены лишь в самом первом прибли…
        - Плевать на объект, - оборвал меня дядя. - Что еще тебе известно о Марции?
        - М-м… боюсь, что ничего.
        - Иного я и не ждал. Слушай внимательно. Несколько десятилетий назад гиперсвязь с Марцией была потеряна. Поначалу считалось, что движение звезд в Галактике развело Землю и Марцию в такие области, между которыми принципиально невозможно проложить гиперпространственный туннель… тебе лучше знать, как называется это явление…
        - Гипербарьер. Но если пойти в обход через промежуточную точку…
        - Помолчи. Попытки метрополии восстановить гиперсообщение с Марцией через другие колонии не увенчались успехом. Был послан туннельный звездолет - и пропал. Любопытно получается?
        Дядя был прав, получалось нечто странное. Ординарные звездолеты могут нырять в естественные гиперканалы, внезапно возникающие «из ничего», исчезающие и самым прихотливым образом дрейфующие по Галактике. Она буквально пронизана гиперканалами. Существуют относительно стабильные каналы, использующиеся уже десятки лет, существуют и нестабильные, или, как их еще называют по аналогии с элементарными частицами, «виртуальные»; изредка используются и они. Безумно дорогие туннельные звездолеты сами способны генерировать перед собой виртуальные каналы и нырять в них. В этом они похожи на боты-сеятели, разве что управляются живыми мозгами, а не электронными. Да еще туннельные корабли на порядок надежнее ботов-сеятелей. Чтобы такой корабль исчез бесследно, должен произойти целый ряд маловероятных совпадений. И уж наверняка звездолет не мог разрушиться при неудачной попытке пробить канал сквозь гипербарьер. Космическая посудина просто-напросто осталась бы в обычном пространстве, даром потратив уйму энергии. Но разве это фатально?
        - Звездолет мог погибнуть от чего угодно, только не от гипербарьера, - уверенно заявил я.
        - Я не знаю, от чего он погиб, - сказал дядя. - Возможно, об этом догадываются в метрополии, а может, и нет. Важен факт: Марция уже давно не имеет с метрополией никакой связи, ее колонисты предоставлены сами себе. Что еще тебе известно о Марции?
        Я честно попытался припомнить. Увы, из устрашающего клубка всевозможной информации, забитого в мою голову ментообучением, не потянулось даже тоненькой ниточки.
        - Боюсь, что ничего.
        - Марция была освоена раньше Тверди, - сказал дядя, - и природные условия там лучше. Не рай, но как раз то, что надо для успешной работы. Кстати, климат умеренных широт схож с нашим, только более влажный. Леса, очень много лесов. Невысокие старые горы - кладезь полезных ископаемых. Полноводные реки. Речные суда как средство транспорта. Почти никаких природных катаклизмов. Удобный мир. Удобнее Тверди и даже метрополии. Казалось бы, живи и радуйся. Как, по-твоему, изменилась жизнь колонистов после утраты связи с Землей?
        Я поразмыслил несколько секунд.
        - Ну, одичать-то за такое время они не одичали, я думаю… Но вряд ли шагнули вперед. Насколько откатились назад в технической развитии - не могу сказать, тут надо знать исходный уровень.
        - Выше нашего.
        - Тогда… Ну, не знаю. Может, остались на том же уровне или деградировали немного. Хотя не исключено, что продвинулись вперед - тоже совсем чуть-чуть. Так?
        Не спеша с ответом, дядя погрузил в пиво усы. Он был чем-то доволен, а чем - я не мог понять. То ли я угадал, то ли осрамился.
        Оказалось второе.
        - Знаешь, кем были твои чужаки, с которыми ты воевал? Люди Икс - это колонисты Марции. Пока ты изучал метрополию, они вошли с нами в контакт.
        Сказать, что я оторопел, значит не сказать ничего. Я выпучил глаза и уставился на дядю Варлама.
        - Они… вошли в контакт?.. Сами?
        - Вот именно, что сами, - проворчал дядя. - По своей инициативе. Мы их искали, но они сами нашли нас, причем вышли не на Администрацию, а на подполье. Разобрались, значит, что у нас тут к чему. Тут недалеко в одном укромном месте открыты Врата. И ты отправишься на Марцию.
        - Если с портативным ядерным зарядом, то всегда пожалуйста, - злобно посулил я. - Но согласен и на пулемет.
        Дядя треснул кулаком по столу.
        - Молчи, Ларс! У нас серьезный разговор, а ты личные обиды никак забыть не можешь. Ну сам подумай: вот встретились представители разных культур, так что же, они сразу в объятия друг другу кинутся? Черта с два. Ставлю три к одному за то, что они первым делом постараются поубивать друг друга, причем обе стороны будут равно усердствовать в убийстве. Почему? Да ты историю-то метрополии вспомни! Нет чужаков - нет проблемы. Хороший индеец - мертвый индеец. Нормальные отношения налаживаются потом, после всех недоразумений, и для этого нужны три условия: неизбежность, взаимная выгода и время. Понял? То же самое произошло и у нас с марцианами. Очень уж разные культуры. Отсюда и попытки их разведчиков не оставить свидетелей, и твое геройство…
        - Ты еще скажи «неуместное геройство», - прошипел я.
        - Этого я как раз не скажу, - возразил дядя. - Не исключено, что как раз очень уместное. Ты показал им, что Твердь готова постоять за себя, что мы не какие-нибудь разнежившиеся земляне. Полагаю, они усвоили урок. А ты? Что стрелял в них и уложил одного - хвалю. Молодец. Правильно сделал. А теперь нам надо вести себя еще правильнее - сотрудничать с марцианами, раз уж они сами этого хотят.
        Я заскрипел зубами. Помнится, и Рамон говорил мне похожие слова. Третья, мол, сила. Опора, мол, в вероятном конфликте с метрополией. Сотрудничать с этими марципанами… то есть марцианами? Ага, как же. Сотрудничала мышка с кошкой…
        - Мы перед ними никто, - убежденно сказал я. - Они сильны. Мы слабы. Какие мы им сотрудники? Мы просто легкая добыча.
        - Потому что они умеют двигаться быстрее нас? - спросил дядя. - Смотри!
        Он встал из-за стола медленно - и вдруг исчез. Только воздух в комнате бурно всколыхнулся. Мгновение - и дядя снова возник передо мной, только весь какой-то зыбкий. Вновь исчез, но на сей раз я успел заметить, в какую сторону он метнулся. Однако я еще поворачивал голову, а он уже совершил полный круг по комнате и снова возник на том же месте. Сел, тяжело дыша, - уже с нормальной человеческой скоростью. Налил себе пива, выпил одним глотком полстакана, и только тогда спросил:
        - Ну как? Впечатляет?
        - Ты был на Марции, - сказал я.
        - Точно. - Кивнув, дядя смахнул с усов пену. - С ответным визитом.
        - Как ты это делаешь?
        - Так же, как все марциане. Но это еще ерунда по сравнению с тем, чего они вообще достигли. Брали тебя завидки на Земле?
        - Постоянно.
        - Это потому, что ты на Марции еще не был. Вот там - действительно есть на что посмотреть. Спросишь, как им это удалось? - Дядя самодовольно усмехнулся и врастяжку допил пиво. - Тебе ведь вбили в голову, что колонии принципиально должны отставать в развитии от метрополии, верно? Не слышу.
        - А разве не так?
        - На Марции не так. Слушай. Представь себе колонию, более развитую, чем Твердь. Освоено и заселено до четверти территории. Промышленность. Технологии. Кое-какой научный потенциал. Благодатный климат. Природные богатства. Само собой, метрополия стрижет колонию, подбрасывая ей взамен красные тряпки и стеклянные бусы - фигурально, конечно. Настроение народа примерно такое же, как у нас, - тихое озлобление при полном сознании абсолютного бессилия. Но - напоминаю - три четверти территории суши не освоены. Огромные площади, где вообще никогда не ступала нога человека. И вот колониальная администрация принимает решение послать научную экспедицию на один из крупных островов затерянного в океане архипелага. Ну, что экспедиция научная - это, конечно, одно название. Обыкновенная геологическая партия, а при ней ботаник с зоологом - так, на всякий случай. Чудес от них, понятно, не ждали, но выявить опасную флору-фауну было необходимо, а если эти ребята отыщут в джунглях что-нибудь ценное - еще лучше. И знаешь - они отыскали!.. Будешь еще пива?
        - Буду.
        Такую новость следовало запить. Интересно, что нашли эти марципаны на необитаемом острове? Небось червяка какого-нибудь, из которого выдавили эликсир скорости…
        Теперь уже я с азартом выхлебал полный стакан.
        - Ботаник нашел какое-то растение, - продолжал дядя, - а в его клубеньках он обнаружил некий неизвестный микроорганизм. Не бактерию и не амебу, а нечто, присущее только Марции, причем одному-единственному растительному эндемику. Ни у нас, ни на Земле нет такой формы жизни и, кажется, никогда не было. Знаешь, я не биолог, но даже мне хватило знаний понять, что это нечто совершенно особенное. Скорее всего, реликт очень-очень древних времен. Неосторожный биолог вскрывал клубеньки, не озаботившись защитой, на нем даже респиратора не было. Как ты думаешь, что случилось дальше?
        - Он замельтешил с такой скоростью, что у геологов глаза заболели, - хмыкнул я.
        - Примерно так, примерно так… Ты свой сарказм-то оставь, для других его прибереги… - Дядя посмотрел на меня очень внимательно, и я опустил глаза. - Вот так-то лучше… Речь идет не о праве на месть и не о наших с тобой симпатиях и антипатиях - речь идет о свободе для народа Тверди! Понимаешь? Рад, что хоть это ты понимаешь. Слушай дальше. Ничего особенного с тем биологом в ближайшие дни не произошло, если не считать легкого недомогания, на которое он не обращал внимания. Но через несколько дней он побежал, спасаясь от какой-то ядовитой гадины, и внезапно обнаружил, что несется по джунглям с совершенно невероятной скоростью. По его словам, труднее всего ему было не впечататься в дерево - мозг не успевал обрабатывать информацию. Потом его организм как-то сам собой вернулся к нормальному ритму, но еще в течение нескольких недель стоило биологу только захотеть двигаться проворнее - и он превращался в человека-ракету. Довольно скоро биолог научился ускоряться и вновь замедляться по собственной воле. Следствием жизни в ускоренном темпе была только повышенная усталость при возвращении в нормальный ритм.
Поначалу возникла гипотеза о странной болезни, но биолог не только не умер, но и совершенно выздоровел спустя примерно месяц. Из экспедиции он привез живые образцы того самого растения…
        - Симбионт? - прозрел я.
        - Точно. Микроорганизмы, содержащиеся внутри растения, особенно в клубеньках, были симбиотическими. Мне объясняли, что они дают растению, но, извини, я мало что понял. Да это и не имеет значения. Важно другое: по невероятному стечению обстоятельств эти микроорганизмы - марциане называют их «темпо» - могут жить и даже размножаться в человеке, причем действуют на него совершенно иначе, чем на растение! Научное чудо, иначе и на назовешь. Представь себе: два организма с совершенно разных планет могут взаимодействовать друг с другом к обоюдной выгоде! Фантастика в действии. Правда, в конце концов иммунная система человека все-таки подавляет непрошеного симбионта, так что в конце концов человеческий организм все-таки избавляется от него - себе во вред, надо сказать. А еще надо отдать должное тем власть имущим, в руки которых попала информация о «темпо». В метрополии ничего не узнали. Испытания на добровольцах - таких же, как мы, патриотах - показали, что побочных явлений нет. Если в дыхательные пути человека с должной периодичностью вводить «темпо», то все процессы в организме ускоряются в три-четыре
раза. Более того, можно добиться более тесного симбиоза, при котором человек уже теряет способность вновь вернуться к нормальной скорости. Ну? - Дядя усмехнулся. - Рассказывать дальше или сам сообразишь, как марциане добыли себе свободу?
        Лучше показаться чуть туповатым, чем на смех собеседнику попасть пальцем в небо. Я потребовал рассказывать.
        - Не хитри, Ларс, - погрозил мне пальцем дядя. - Сам рассказывай.
        - Ну… имея суперскоростных бойцов, одержать победу в военном конфликте с метрополией - не вопрос, - начал я. - Хотя нет. Я думаю, что они сначала научились размножать эти микроорганизмы и тайно от метрополии построили установки для их распыления в атмосфере. Так?
        - Продолжай.
        - Потом они, надо думать, затеяли какой-то грандиозный проект и получили под него с Земли все, что им было необходимо на первое время. Если метрополия чего-то им не дала, то с такими бойцами это можно было взять и силой - главное, чтобы оно пролезло во Врата. Дальше просто. Захват и отключение, а то и разрушение Врат, ну и полная автономность. Техническая база и подготовленные кадры у них, как я понимаю, были и превышали определенный порог, ниже которого неизбежен регресс, а время текло для них в разы быстрее, чем для нас или землян. Несколько десятилетий - и марциане опередили в техническом отношении землян. Не берусь утверждать, что во всех областях без исключения, но в ключевых - опередили. Так?
        - Примерно так, - кивнул дядя. - Молодец, соображаешь. Технический прогресс идет там с той же скоростью, с какой идут технологические процессы, человеческий фактор ему не помеха…
        - А спрос на продукцию? - напомнил я о другом факторе.
        Дядя посмотрел на меня как на идиота.
        - Когда кругом дефицит, спрос не проблема. Поначалу у них там был вполне тоталитарный режим и была общая цель: стать сильнее метрополии. А что ты скажешь о гипербарьере?
        - Они сами его поставили, чтобы им не мешали, и как бы закапсулировали на время свою цивилизацию. Правильно я понимаю?
        - Конечно. Тебе бы понравилось в темпе заканчивать проект и одновременно драться? Правда, поставить гипербарьер не так-то просто. На это даже метрополия пока не способна, так что должно было пройти время, очень тревожное для марциан время, когда они работали, как каторжные, и одновременно были готовы бить вторженцев чем попало и по чему попало. К счастью для марциан, Земля не приняла немедленных ответных мер, а потом было уже поздно.
        Я пожал плечами.
        - Пусть так. Я рад за марциан. Но что им у нас на Тверди-то понадобилось?
        Глава 4
        Признаюсь, дядино «а ты не думаешь, что помочь другим колониям сбросить иго Земли - само по себе благая цель?» не произвело на меня большого впечатления. Вопрос оплаты, как всегда. Какую выгоду поимеют марциане с того, что подсобят нам обрести свободу, после чего оставят нас в покое? Не просматривается этой выгоды. Значит, они не оставят нас в покое. Тогда второй вопрос: чего им нужно? Чем Твердь может расплатиться с ними? Пожалуй, единственное, что у нас есть, это уникальное месторождение скандия. Если дело только в этом, то пожалуйста, мы готовы поставлять на Марцию скандиевый концентрат лет этак сто по льготным ценам. Но если им нужно гораздо большее? Признаться, не понравились мне их методы ведения разведки. Совсем не понравились. Не так просто забыть кровавую кашу на подушке. Неужто дядя Варлам забыл о ней? И как копал могилу Джафару - тоже запамятовал?
        - Скандий не главное, - просвещал меня дядя. - Насколько мы можем делать выводы, Марцию интересует, ни много ни мало, гегемония в Галактике. Не прямо сейчас, конечно, а со временем. Это цель стратегическая, на века. Выиграет тот, у кого лучшая динамика развития и правильный вектор приложения усилий. У Земли уже сотни колоний. У Марции - ни одной…
        - Твердь станет первой? - съязвил я.
        - Не пори чепухи. Мне мыслится сообщество независимых планет, этакая Лига. В нее войдут как новые колонии, основанные марцианами, так и бывшие земные колонии, завоевавшие свободу при помощи марциан.
        - Лига, значит, - сказал я. - С Марцией во главе. Ее правительство - игрок в покер, мы - фишки. Прелестно!
        - По-твоему, лучше позволять метрополии грабить себя да еще кланяться всякому надутому идиоту с Земли?
        - Я этого не говорил…
        - Пей пиво, помогает, - ворчливо посоветовал дядя. - Есть еще третий путь: отвергнуть помощь марциан и действовать, рассчитывая только на свои силы. Ты, наверное, догадываешься, что они малы. Население недовольно, но запросто проживет с этим недовольством еще сто лет. Во многих эшелонах управления мы имеем своих людей или сочувствующих, ну и что с того? Выступить сейчас, опираясь только на эти силы, значит неизбежно проиграть. Метрополии достаточно закрыть Врата лет на пять-десять - и народ сметет любое революционное правительство. А уж если на Земле догадаются предварительно распылить над нашими полями какой-нибудь фаг и погубят посевы, то мы не продержимся и трех месяцев. Идеалы - идеалами, а желудки - желудками. И следующие хозяева Тверди при полном одобрении населения поползут в сторону метрополии на коленях, обильно посыпав головы пеплом и каменноугольным шлаком: «Простите нас, дяденьки, за глупость нашу…» Согласен?
        Мне оставалось только молча кивнуть.
        - То-то. Наше счастье, что именно в то время, когда мы живем, ситуация изменилась. При таких шансах уже можно идти ва-банк. Не нервничай, мы еще ни о чем не договорились с правительством Марции. Возможно, мы с благодарностью примем помощь, расплюемся с метрополией, расплатимся с марцианами и заживем свободными людьми. А может быть, мы сумеем надавить на землян угрозой перейти под покровительство Марции и добьемся значительной автономии, не говоря уже об увеличении поставок… Посмотрим! Взвесим и решим. Эти вопросы сейчас прорабатываются.
        Конечно, я не стал спрашивать, где и кем они прорабатываются, да и не получил бы ответа. Достаточно было и того, о чем я давно догадывался: дядя Варлам входит в число тех, кто принимает решения. Иначе он не владел бы такой информацией, не посетил бы Марцию и не научился бы мельтешить, как ее обитатели.
        - Они поделятся с нами своими микроорганизмами… «темпо», да?
        - И да, и нет, - ответил дядя.
        - В смысле?
        - «Темпо» могут размножаться только на Марции. Есть там какой-то фактор, в котором сами марциане еще до конца не разобрались. Но в человеке, покинувшем Марцию,
«темпо» продолжают жить еще от трех до пяти недель. Если концентрация этих тел в организме велика, человек против воли живет ускоренной жизнью. Если концентрация
«темпо» меньше критической, то человек способен лишь на кратковременное ускорение и расплачивается за него усталостью. Наконец, при концентрации меньше так называемого начального порога «темпо» проявляют себя только легким недомоганием, да и то не всегда. Больше ничем. - Дядя грустно улыбнулся. - Я уже больше двух недель как вернулся с Марции… ну и сам видишь. Еще немного, и стану таким, как все. А знаешь, каким я был там? М-м… Интереснейшие ощущения! Главное, поначалу связки не порвать, а потом научишься правильно двигаться - и наслаждайся! Хочешь испытать? Тогда кончай упрямиться.
        - Я выполню приказ, - сказал я.
        - Вот как? - Дяде почти удалось изобразить, будто он ничуть не расстроен. - Тогда слушай приказ: ты отправишься на Марцию немедленно и пробудешь там столько, сколько решат те, с кем ты будешь иметь дело. Твой электроцикл постоит у меня в конюшне до твоего возвращения, на Марции он тебе не понадобится…
        Отправиться немедленно? Даже так? Прямо сейчас?
        - А как же учеба? - довольно глупо спросил я.
        Дядя громко фыркнул. Как лошадь.
        - В университете? Какой тебе еще университет? Очухайся, Ларс! Ты и отправляешься учиться!
        Что означает «недалеко» и «в укромном месте», я понял, едва дядя подвел меня к колодцу во дворе. Проброшенный к нам гиперканал был узок, с полметра диаметром, зато не дрейфовал, как тот, прежний. Пожалуй, стоило поверить в то, что марциане за пять лет достигли изрядного прогресса в гипертехнике. Врата мирно висели в глубине сруба над поверхностью воды, ничем себя не выдавая. Дядя сказал, что даже ночью их не так-то легко заметить - во-первых, они повернуты кверху ребром, а во-вторых, их паразитное свечение сведено почти к нулю. Можно опустить в колодец жестяное ведро и, крутя ворот, вытянуть его полным воды, при этом оставшись в полном неведении насчет Врат.
        Дядя привязал к столбу вoрота веревку с узлами.
        - Полезай, Ларс. И помни: никакой грубости. Ты отправляешься учиться, так что будь благодарен своим наставникам. Поверь, мне не хотелось бы приказывать тебе, но твоя горячность может дорого нам обойтись, поэтому считай это приказом. Улыбайся там почаще и постарайся не держать в голове ненужных мыслей.
        - Они еще и мысли читают? - скривился я.
        - Не знаю! Все может быть. Давай, полезай.
        - Уже? - Я как-то еще не привык к этой мысли. - А личные вещи? Что там понадобится - полотенце, зубная щетка, альпеншток, репеллент от акул? Может, галстук?..
        - Там о тебе позаботятся, - оборвал меня дядя. - Чего ждешь?
        Я ухватился за веревку и перенес ногу через борт сруба.
        - Надолго это?
        - Как получится. Шевелись!
        Спуститься в зев колодца не труднее, чем с гладкой отвесной скалы. Даже проще, потому как сруб из старых бревен далеко не скала. Наверное, при необходимости я мог бы обойтись и без веревки - и не бултыхнулся бы в воду. Но веревка здорово помогала, а узлы на ней не давали ладоням скользить. Было очень прохладно, пахло сыростью и плесенью. Колодец был глубок, как всякий колодец на Тверди, если только он не выкопан в долине полноводной реки. Поди-ка докопайся в открытой степи до первого водоносного горизонта, и даже в нем вода годится только на полив огорода. Для личных нужд дядя Варлам качал воду из стометровой скважины…
        Врата я заметил, когда до черной воды осталось метра три.
        Едва заметный бледно-зеленый диск, почти не дающий света. Он висел в воздухе, будто зеркало на стене, как приколоченный. Только одна его сторона слабо светилась бледно-зеленым - с другой стороны диска как бы вообще не существовало. Раскачавшись на веревке и убедившись в этом, я дерзнул пронести сквозь него ногу, и нога осталась при мне. Она даже ничего не почувствовала.
        Зато с «правильной» стороны диска дядя озаботился прибить гвоздями к бревну деревянный обрубок в качестве ступеньки.
        Я посмотрел наверх. В маленьком квадрате голубого неба надо мной торчала дядина голова. Дядя молчал, да и я почувствовал в эту минуту неуместность каких-либо слов. Никакой особой торжественности этой минуты я не ощущал - просто глупо разговаривать из колодца. Глупее только кричать в трубопровод, надеясь, что на том конце разберут выкрикнутое.
        Я просунул ногу в зеленый круг и нащупал с той стороны некую твердую поверхность. Это меня обрадовало. Значит, не вывалюсь неожиданно неизвестно на что и притом с неизвестной высоты. Не знаю, кто как, а я почему-то никогда не мечтал разбиться в лепешку.
        - Смелее! - крикнул мне сверху дядя, и гулкое эхо страшно отозвалось: «Е-е!.. Е-е! . Е-е!..»
        Мысленно чертыхнувшись по его адресу, я полез во Врата головой вперед. Как говорил Фигаро, другой, половчее меня, так прямо в воздухе бы и остался. А будь половчее я, мне не пришлось бы лезть в эту дыру. Но приказ есть приказ. Подпольная работа на Тверди - дело, конечно, благое, да и способ пощекотать себе нервы неплохой, но иногда приходится и саночки возить.
        Вылез, оглянулся - все кругом серо. То есть вообще все. И без полутонов. Матовый свет просачивается отовсюду понемногу, так что я лишен тени, как привидение. Глупо как-то. Шагнул раз, шагнул другой - наткнулся на стену. Ага, значит, я в тамбуре. Стало быть, сейчас последует санобработка. Везде одни и те же порядки, разница только в деталях.
        Поскучать мне пришлось с минуту, не больше. Потом в стене передо мной сама собой прорезалась дверь. Понятно… Технология живого металла, в метрополии ее давным-давно используют, а у нас пока что нос не дорос. Марциане, значит, и эту технологию освоили… хотя чему удивляться? Обогнали же они землян в гипертехнике!
        Если я чему и удивился, то только тому, что никакой санобработки я не почувствовал, хотя не могло такого быть, чтобы она отсутствовала как класс. Наверное, к моим бациллам было применено что-то новенькое. Потому что если старенькое, то это стерилизация гамма-излучением, его действительно сразу не почувствуешь, только потом недолго ждать лейкемии.
        Не самая уютная мысль.
        Но дверь есть дверь, какой бы конструкции она ни была. В нашей Вселенной у всех дверей одно назначение. Я вышел. Осмотрелся. Эй, марципаны, где вы?
        Свежий морской воздух ударил в нос запахом водорослей. Да, действительно, справа от меня расстилалась густая синь, и мелкая волна лизала камни. Слева стояли горы - довольно высокие и, как ни странно, поросшие лесом до самых вершин, - да кое-где из зелени высовывались угловатые скалы. И ни одной человеческой души между горами и морем, только поля, рощицы да кое-где нагромождения валунов - не то ледниковые морены, не то последствия горных обвалов.
        В общем-то красиво… Но я был один среди этой красоты. Совершенно один.
        Довольно-таки бесформенное сооружение, выпустившее меня, уже успело зарастить дверь, и я, поборовшись немного с собой, решил не пытаться во что бы то ни стало открыть ее вновь. Наверняка за мною наблюдали, так что же - показать наблюдателям, что твердианин легко может потерять голову от животного страха? Обойдутся.
        Солнце здесь было краснее, чем на Тверди, и даже краснее, чем на Земле, да и размером побольше, зато ласковее. Было довольно тепло, но не жарко. Я разделся до пояса. Изнеженный белокожий землянин, может, обгорел бы до волдырей и при ласковом солнце за какой-нибудь час, но твердианин - никогда. Не такая у нас шкура.
        Ну ладно, рассупонился, отдыхаю… А дальше-то что? Встречать меня, кажется, никто не собирался. Если хозяева хотели, чтобы я успел оценить живописность пейзажа, то я уже сделал это. Вообще-то мне случалось бывать в местах с более живописными видами. Эка невидаль - океан! Соленой воды я, что ли, не видел? Пусть не на Тверди, а на Земле - но видел! И даже пытался плавать в ней. Мне что, намекают, чтобы и я тут окунулся? Дудки. Мало ли какие монстры водятся в местных морях. Пусть гоняются друг за другом, а я им не пищевой ресурс.
        Я выждал с полчасика. Ничего не произошло, только какие-то пичужки пролетели надо мной, чирикая в свое удовольствие. Наверное, не местные, а иммигранты с Земли. К нам на Твердь птиц с Земли почему-то не завозили, а местных пернатых у нас нет, и тоже непонятно почему. Есть летающие насекомые и летающие ящерицы, последних в просторечии иногда называют птицами, а настоящих птиц нет. Немного жаль.
        Еще через полчаса я был близок к белому калению. Если марциане ждали гостя с Тверди, то почему они не встретили меня или хотя бы не дали понять, куда мне идти? Значит, не очень-то и ждали? Пожалуйста, я не навязываюсь! Как пришел, так и уйду, спасибо за гостеприимство!
        Тамбур, из которого я вышел, никуда не делся - обыкновенный, скучного вида, серый купол. Выпустившая меня дверь давно заросла. Я обошел купол кругом, пощупал его поверхность там и сям. Никакого эффекта. Попробовал надавить. С тем же успехом я мог толкать паровоз, причем не вдоль рельсового пути, а поперек.
        - Эй, сооружение! Дверь открой.
        Сооружение молчало. Живой металл притворялся мертвым.
        Некоторое время я раздумывал: не пнуть ли купол ногой? Затем ответил на вопрос утвердительно и пнул.
        Купол не реагировал. Это был прочный и необидчивый купол. Наверное, он намекал, что и мне не мешало бы быть таким же прочным и необидчивым. Возможно, он был прав. Но внутри меня все клокотало.
        Позвали в гости называется!
        Следующий час я слонялся без дела, изучая кусочек планеты в радиусе полукилометра от купола и привыкая к новым ощущениям. Не очень-то они были и новыми - сила тяжести почти та же, что у нас или на Земле, воздух почти той же плотности, да и запах от моря шел нормальный, морской. А чему удивляться? Были бы тут аммиачные океаны, я бы почувствовал это в первое мгновение. Носом. А во второе мгновение замерз бы насмерть.
        Я прогулялся вдоль берега, дошел до впадающей в море речушки, повернул назад, поднялся на холм и погулял немного в местной рощице. Один раз я заметил нечто вроде тропинки и пошел было по ней, но она пропала на каменной осыпи и больше не возобновлялась - во всяком случае, я не нашел ее, сколько ни искал. А потом я увидел человека.
        Он шел - но, боже, с какой же скоростью! За ним не угнался бы никакой спринтер. Что такое ходьба? Это пешее перемещение, при котором хотя бы одна нога всегда соприкасается с поверхностью. Более чем банально. Так-то оно так, но при этом корпус человека был сильно наклонен вперед, а воздушные завихрения за ним так и мотали траву туда-сюда. Человек что-то нес. Поравнявшись с куполом, он чуть притормозил, поставил ношу на землю и удалился с той же скоростью. Зря я бежал за ним, крича и размахивая руками, - человек скрылся из виду, никак не отреагировав на мои крики и телодвижения. Чертыхаясь, я вернулся посмотреть, что он мне оставил.
        Так-так… Саморазогревающиеся мясные консервы. На Тверди их почти не производят за ненадобностью, но на Земле я такие видел. Несколько тонких кусочков хлеба в упаковке. Какие-то приправы в мелких тюбиках. Небольшая пластиковая колба с алой жидкостью. Сок, наверное, а может, морс. Пластмассовая вилка и такой же нож с мелкими зубчиками. Н-да. Довольно стандартный дорожный рацион. Интересно знать, на всех ли освоенных людьми планетах человеческая фантазия буксует в одних и тех же направлениях? Казалось бы, что сложного в том, чтобы выдумать какую-нибудь нестандартную дорожную еду или хотя бы сервировку? Ан нет, проще взять готовое. Почему так? Может, марциане рвут пуп, тщась обогнать землян в главнейшем, а на мелочи у них уже не хватает сил? Так ведь в главнейшем уже вроде обогнали…
        Ладно, чем бы ни накормили - главное, накормили. А могли бы сразу шлепнуть, как врага. Я же убил одного из этих марципанов. Может, они не опознали меня, как-никак пять лет прошло?.. Несколько минут я гадал, опознали или не опознали, ни к какому выводу не пришел и решил, что перекусить и впрямь не мешало бы. Выдернув из банки полоску, я дождался разогрева, вскрыл упаковку и отдал блюду должное. Похоже, мясо было синтетическим, но во всяком случае оно было съедобным. Вкус хлеба также показался мне посредственным, а напиток - пригодным разве что для человека, помирающего от жажды в пустыне. Одна радость, что на дармовщинку.
        Покончив с едой, я сложил мусор в пакет и стал думать. Меня кормят, от этого факта уже не отвертеться. Значит, меня заметили, обо мне знают. Тогда почему не идут на контакт?
        Ха-ха, а ведь понятно почему! Я для них слишком медленный. Черепаха. Улитка. Никаких нервов не хватит, чтобы общаться с таким… заторможенным, как я. Аборигены ждут. Пройдет какое-то время, в меня вселятся «темпо», витающие здесь повсюду и вдыхаемые мною, начнут сотрудничать с клетками, нервами и со всей прочей моей начинкой, перестроят организм чужака под местные кондиции - вот тогда-то и состоится контакт. Не раньше. Была охота занятым людям зря время терять!
        Интересное место… Мир в достаточной мере странный, но в то же время обыкновенный, пригодный для жизни обыкновенных людей, хоть и не для них созданный. Но люди в нем необыкновенные. Меня мороз продрал по коже, когда я представил себе ускоренную в несколько раз человеческую жизнь. Нет, в чем-то конечно, удобно: например, нечаянно смахиваешь со стола чашку и без проблем успеваешь подхватить ее задолго до соприкосновения с полом. Во время пожаров и стихийных бедствий вообще блеск - вовремя унес ноги и спас самое ценное. При определенном навыке можно научиться и от пуль уворачиваться - хорошо, что я тогда стрелял из укрытия и чужак не успел понять, откуда брызнула в него свинцовая смерть… Сколько сейчас лет моим тогдашним противникам? Я стал старше на пять лет, а они - лет на двадцать? При их работе - пенсионеры уже, наверное, если дожили.
        Вот что дико: в Галактике движутся звезды, планеты водят вокруг них хороводы, идет своим чередом человеческая история, а у этих - ускоренное кино. Нет, я не согласен так жить, и плевать мне на то, что субъективно жизнь марциан длится, наверное, столько же времени, сколько и моя. Дурная это субъективность и неполная. Видеть смену времен года не шестьдесят-восемьдесят раз на протяжении жизни, а пятнадцать-двадцать - нет, мне это не нравится. И без того человеческая жизнь не слишком длинна, чтобы ускорять ее. Вы мне полноценный фильм покажите, а не короткометражку!
        Солнце мало-помалу клонилось к закату и, кажется, намеревалось сесть в океан. Как положено, оно стало больше и краснее - этакое раскаленное ядро. Казалось, при касании раздастся оглушительный пшик и вода вокруг ядра закипит. Я по-прежнему был один на один с этим миром. Сидел, ходил, думал, ругался, швырял камешки в океан, дважды справил малую нужду и постепенно сатанел от перспективы ночевки под открытым небом. На Тверди - всегда пожалуйста! Я там родился и знаю, кого надо бояться, а кто безвреден, как эхо-слизень. Но здесь я чувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке. Может, хоть купол раскроется и впустит меня на ночь?
        Напрасные надежды. Я прикладывал к живому металлу палец и всю ладонь, подставлял радужку, чтобы быть опознанным, колотил и пинал купол - все без толку. Когда кирпично-красный диск наполовину утонул в океане, вновь появился гонец с провизией, и вновь я проморгал его появление. Я опять кричал и опять пытался гнаться за реактивным гуманоидом, да только это было все равно, что на воловьей упряжке догнать электроцикл. Оставалось покориться обстоятельствам, а именно - поужинать и лечь спать, где придется.
        На голой земле? Ну, нет. На траве? Тем более нет - мало ли какие змеи в ней ползают. Или насекомые. Если на Марции водится что-нибудь вроде наших волчьих жуков, то никаких змей не надо, они уже избыточны. Может, расположиться у воды на морском песочке?
        И всю ночь не смыкать глаз, следя за тем, чтобы из океана не вылезла на берег какая-нибудь хищная пакость? Благодарю покорно! И как тут насчет приливов? Мало приятного проснуться по уши в воде.
        Я быстро покончил с ужином и чуть ногти себе не сорвал, пытаясь вскарабкаться на купол. Пробовал взять его с разбега - все равно ничего не вышло. Представляю, как потешались те, кто следил за мною! Уж наверное, кто-нибудь следил хоть вполглаза, может быть, занимаясь одновременно десятком других дел. Они тут все очень занятые, но оставить гостя совсем без пригляда - это перебор.
        В конце концов я вышел из положения - выломал в роще здоровенную слегу, хорошенько разбежался и выполнил прыжок с шестом. Получилось сразу, вот только поспать как следует я все равно не смог - как солнце зашло, так стало, мягко говоря, прохладно. Укрыться было нечем. У меня зуб на зуб не попадал. Почему дядя не предупредил меня о том, что на Марции ночи не теплее, чем на Земле? Я бы хоть теплой одежды набрал.
        Фонарика тоже не было - иначе я рискнул бы еще раз сходить в рощу и наломать дров для костерка. Луна у этой планеты, похоже, отсутствовала в принципе. Темень - глаз коли. Звезды кучками высыпали на небо - яркие и незнакомые. Ни одного созвездия привычных очертаний. Где в Галактике находится Марция, в нашем ли спиральном рукаве или в другом? Я и этого не знал.
        Кто-то мелкий возился возле купола, наверное, местный грызун или что-нибудь вроде того, а я гадал, сумеет ли он доплюнуть до меня ядом, а если сумеет, то достаточно ли точно он целится в темноте, чтобы попасть мне в глаз? Кажется, зверек был совершенно безобидным, но мысли об опасности хотя бы бодрили меня, мешая мерзнуть. А еще я думал о том, какие они подлые, эти микроорганизмы по кличке «темпо». Могли бы внедряться в меня активнее, чего они тянут? Ясно же, что марциане не станут со мной общаться до тех пор, пока мои и их внутренние часы не пойдут с одинаковой скоростью. Ну и сколько мне предстоит ждать? До утра, уж так и быть, потерплю, а дальше?
        И я вытерпел до утра. Встретил рассвет как лучшего друга и проклинал горы, закрывшие от меня прямые солнечные лучи. Но все же стало заметно теплее. Шуршащая живность возле купола куда-то исчезла, и я спрыгнул. Ну, где мой завтрак? Опаздываете!
        - Эй, хозяева! - покричал я в пространство без всякого толку. Вздохнул. Выразился для облегчения души, как выражаются у нас на Тверди. Сходил к морю умыться, утерся рукавом. Еще раз огляделся. В окружающем меня ландшафте я по-прежнему был единственным человеческим существом. Становилось скучно.
        Тут-то я и заметил механизм.
        Он принадлежал к породе самодвижущихся и перемещался довольно шустро. Кажется, на антиграве, а не на воздушной подушке. За что я мог ручаться, так это за то, что он не поднимал пыль и трава вокруг него не ложилась. Размером с повозку, механизм наверняка и был повозкой. Ну наконец-то! Хозяева вспомнили о госте. Давно пора. Я помахал хозяевам рукой, хотя мог бы этого не делать - наверняка меня прекрасно видели.
        Механизм мчался прямо ко мне. Я думал, что метрах в пятидесяти от меня он начнет сбрасывать скорость, - и ошибся. В самый последний момент я успел отпрыгнуть в сторону, и уже тогда машина притормозила и, с великим проворством развернувшись почти на месте, вновь ринулась ко мне. Кажется, глупый механизм вознамерился искалечить меня, а то и убить. Если бы он боднул меня на скорости, то я бы отлетел мешком с переломанными костями. Шансов выжить у мешка было бы немного…
        Теперь я держался настороже, но и механизм гораздо чутче отслеживал мои броски вправо-влево. Крики и жесты не производили на него никакого впечатления, он просто хотел наехать на меня. Ни стекол, ни смотровых приборов я не заметил, да и по манере движения механизма у меня сложилось впечатление, что он запрограммированный. Ну что ж, устроим тренинг, разомнемся. Поиграем в салочки.
        Минут десять я успешно уворачивался, а потом мне это надоело, чего нельзя было сказать о механизме. Он с тупым упорством продолжал меня преследовать. А не взобраться ли опять на купол? Конечно, на антиграве он достанет меня и там, но какая у него программа? Если примитивная, то он, пожалуй, попросту не поймет, куда я делся…
        Программа этого сволочного автомата не была примитивной. Как только я наметил движение в сторону купола, механизм тотчас отрезал мне дорогу туда. Теоретически я мог бы обойтись без дрына и в два прыжка сигануть сначала на крышу механизма, а с нее на купол, - однако не решался. Уж больно проворно двигался мой противник. Мне ничего не оставалось делать, кроме как продолжать метаться.
        Ну и до каких пор? Как поступит со мною этот поганый агрегат, когда я окончательно выбьюсь из сил и лягу ничком? Раздавит? Подденет снизу, подбросит и поиграет мною, как противный земной зверь носорог играет с незадачливым обидчиком? Веселенькая перспектива…
        Я уже начинал задыхаться, когда механизму тоже надоела эта забава. Нет, он не перестал меня преследовать. Он просто-напросто выбросил из носовой части длинную узкую струю пламени, и она прошла в каком-то метре от меня, обдав жаром.
        Я отпрянул в ужасе. Огнемет! Шутки кончились. Вторая огненная струя едва не сожгла меня. Вот, значит, как поступают хозяева с теми, на кого имеют зуб! Могли бы просто застрелить, так ведь нет - надо покуражиться! Стыдно признаться, но я запаниковал.
        Частично. Вы спросите, что это такое - частичная паника? Не знаю. Побегайте от огнемета, тогда мы с вами это обсудим. Но как бы я ни паниковал, а на одно обстоятельство все же обратил внимание: движения механизма стали более вялыми. Быть может, не все потеряно? Попытаться убежать?
        Я так и сделал. Рванул к рощице со скоростью спринтера, укушенного шершнем или волчьим жуком, только ветер запел в ушах. Авось в рощице окончательно оторвусь - никакой механизм не способен валить деревья с той же скоростью, с какой он движется по ровному месту!.. Или может?!
        Оглянувшись на бегу назад, я понял, что он может поступить еще проще: догнать меня и сжечь. Кажется, я зря подумал, что у механизма кончился заряд. Скорее он перехитрил меня, симулировав вялость.
        Никогда еще я не бегал с такой скоростью. Казалось, сердце вот-вот выскочит из груди, проломив ребра, или попросту взорвется. Ужас преследуемого и нагоняемого хищником зверька гнал меня к рощице, не слушая разума. А разум говорил: «Хана тебе, Ларс. Ну что ты дергаешься? Перед кем выделываешься, пытаясь бороться до конца? Кто тебя видит? Да и не борьба это вовсе, а обыкновенное бегство! Остановись и обернись навстречу струе огня. Ничего особенно ценного ты за свои двадцать лет не совершил, ну так хоть умри мужчиной!»
        Механизм нагонял меня. Плюнув для пробы огнем, он едва не спалил мне спину. Ничего, через секунду он приблизится еще немного, и тогда…
        Я задохнулся - с такой скоростью ветер ворвался в мой распахнутый рот. Время остановилось. Морская волна, изогнувшись, нависла над песком и рушилась на него медленно-медленно, как при специальной киносъемке. Остановились качающиеся на ветерке кроны деревьев в рощице. Замерли листья. Механизм - тот сразу отстал. Ха-ха! Я победил! У меня получилось! Валяй, плюй в меня огнем - хрен доплюнешь! А я и убегать от тебя не стану. Знаешь ли ты, тупая железяка, что я теперь могу двигаться так быстро, что ты, может, и отследишь мои перемещения, но уж точно ничего не успеешь сделать? Я могу забежать сзади и отвесить тебе пинка. Могу заткнуть чем-нибудь твою огнеметную трубу, и ты не успеешь отреагировать. Ну что, все-таки хочешь плюнуть? Плюй!
        Он не стал плеваться. Он остановился. Звучный голос с заметным акцентом произнес на стандартном интерсанскрите:
        - Поздравляем с первым успехом. Просим занять место в транспортном средстве. Вы будете доставлены туда, где пройдете полный курс адаптации.
        И распахнулся люк.
        Глава 5
        Иные науки требуют усидчивости и терпения, а для усвоения других надо для начала как следует перепугаться. Оно доходчивее.
        На четвертый день я уже совсем освоился с жизнью на повышенных оборотах, а на пятый - уже не сумел бы по своей воле вернуться к привычному ритму жизни. Само собой, я имею в виду астрономические дни. Каждый такой день тянулся нескончаемо, и ночи были такими же тягостно долгими. Мне разрешили ложиться спать, когда я захочу, а я, в свою очередь, старался подражать местным. Они обычно устраивали двухчасовую «сиесту» в середине дня (субъективно это воспринималось как семь-восемь часов сна) и позволяли себе отдохнуть часа три (независимых) в середине ночи.
        Центр адаптации - вот как назывался комплекс низкорослых зданий, окруженных парком. Видел я убогие парки в Новом Пекине и Степнянске, видел и всевозможные парки на Земле, но таких не видел. Автодром, а не парк. Пешеходные дорожки широченные, с наклоном на поворотах, как на гоночной трассе, и по краям дорожек высажены кусты, пышные и довольно мягкие на ощупь, но упругие, а деревья растут на безопасном расстоянии, чтобы, значит, гуляющие не расшибали о них лбы, не вписавшись в поворот. Перестраховка, по-моему. В куст я один раз влетел, но только раз, и больше этого не повторялось. Отделался царапинами. Что до растяжения связок, то это общая беда всех адаптирующихся с каких угодно планет. Ну да медики Марции большие доки по части ортопедии и быстро ставят на ноги даже тех, кто не растянул, а порвал эти самые связки.
        Что было неприятно при ходьбе, а тем более беге, так это сопротивление воздуха. Природа, создавая человека, не продувала его в аэродинамической трубе. Вроде и быстро бежишь, а все равно нет полного удовольствия, потому что понимаешь: мог бы мчаться еще быстрее, да аэродинамика не велит. И дышать без респиратора трудновато - встречный поток воздуха так и норовит разорвать легкие.
        Само собой, к бегу я перешел лишь после того, как мне залечили связки. Вот, кстати, еще одна подлость: внедрившиеся в организм «темпо» начинают с того, что меняют субъективную скорость его жизни, а о прочности всей конструкции пекутся с опозданием. С другой стороны - хорошо, что пекутся вообще, иначе количество простых и сложных переломов просто зашкаливало бы.
        А еще представьте себе, каково мозгу обрабатывать втрое-вчетверо больше информации в единицу времени, чем раньше. И сами попробуйте сказать что-нибудь на повышенной скорости - язык не устанет ли до онемения? Эластичности голосовых связок хватит ли?
        Да если бы только проблемы с голосовым общением! Начнешь разбирать, сколько человеческих органов надо радикально улучшить для перехода на ускоренный ритм жизни, - ум за разум зайдет.
        Естественно, мне талдычили о скрытых резервах организма, приводя в примеры то древнюю бабушку, вынесшую неподъемный сундук из горящего дома, то пилота, выдержавшего тридцать «же», то какого-то колониста, удиравшего от хищника вроде нашего дикого кота и одним прыжком перемахнувшего через широченный овраг, причем хищник не рискнул прыгнуть следом… много было разных баек. Кое о чем я и раньше слыхал. Не думал только, что это правда, а оказалось - она и есть. Самая натуральная. Не имей человек скрытых резервов, ему и «темпо» не помогли бы. Какой смысл жить быстрее, чтобы надорваться?
        Ну что ж, я старался. Утопающий, говорят, хватается за соломинку, а уж за бревно и подавно схватится, даже если это бревно окажется туловищем крокодила. Для Тверди
«бревном» была Марция. Возможно, хвататься за это бревно было опасно, но позволить ему проплыть мимо - просто глупо.
        Ни один марцианин не напомнил мне о той истории со стрельбой в джунглях Тверди, ну и я, естественно, молчал о том инциденте, хотя червячок сомнения не просто шевелился во мне, а прямо-таки вертелся сверлом: опознали меня или нет? Пожалуй, следовало исходить из того, что опознали. Хозяева не были простаками, это точно. Быть может, они признали мое право мстить за Джафара? Не знаю, не знаю. Скорее все-таки пренебрегли малым ради большого.
        Скучать мне не давали - даже когда лечили связки. От Берта Расмунсена - так звали приставленного ко мне и еще нескольким пациентам марцианина - я узнал, что в Центре проходят адаптацию гости с десятков планет. Земных колоний, естественно. Ха-ха. Однажды метрополия обнаружит, что ей подложили большущую свинью. Свиноматку-рекордистку.
        И пусть. Кто в колониях посочувствует метрополии? Нет таких чудиков, а кто в том виноват? Не сама ли метрополия?
        Только на Марции я понял, насколько мало сведений о колониях поступает на Земле в открытый доступ, и вовсю наверстывал упущенное. Боже ж ты мой, что творилось в обжитых человеком мирах! На Дидоне смертность среди детей до пятилетнего возраста достигала восьмидесяти процентов, а возбудитель непонятной детской болезни до сих пор оставался неуловимым. На Новом Ганимеде колонисты тупели с каждым поколением, превращаясь в радостных идиотов. Жители Эмилии уже третье поколение прятались по подземным убежищам, питаясь одной синтетикой, поскольку их звезда вошла в цикл бешеной активности, спалив на поверхности планеты практически все живое. На Прокне, где неподходящий состав воздуха заставил метрополию подвергать колонистов
«добровольно-принудительной» биохимической натурализации, что-то пошло не так - в результате возникло целое дикарское племя, фенотипически отличающееся от хомо сапиенс, но, к счастью, умственно убогое, не то, пожалуй, на планете развернулась бы борьба разумных видов за выживание. С десяток колоний сотрясали гражданские войны, а уж бандами, терроризирующими мирное население, мог «похвастать» как минимум каждый второй населенный людьми мир. Да моя Твердь - просто рай!
        Может, зря наш земной куратор показал нам всего-навсего один неблагополучный мир - несчастную Саладину? Может, стоило показать все как есть?
        Нет, не стоило. В семи старейших колониях из первых десяти жизнь и впрямь казалась лучше налаженной, чем у нас на Тверди, но куда им было до метрополии! Вечно отстающие, вечно догоняющие без шанса догнать… Еще два мира смахивали уровнем развития на Твердь, в чем-то чуть выше, в чем-то чуть ниже нас. А последний, десятый?
        Он назывался Марцией.
        И этим все было сказано.
        Вот так и рушатся вдолбленные с детства стереотипы. Не мирная поступательная колонизация Галактики, а поле боя всех со всеми. Колонистов - с природой и бандитами, колоний - с метрополией, корпораций - с корпорациями, людей - с людьми, новоиспеченных государств - с такими же новоиспеченными государствами. Десятки, сотни противоборствующих сил. И среди них - одна сила, уже сейчас по меньшей мере сравнимая с силой метрополии и уверенно выходящая вперед.
        Марция.
        Дядя был прав, без обиняков приказав мне отправиться на Марцию. Он опять оказался прав, а я вел себя совершенно по-детски. Теперь было стыдно вспоминать об этом. Чего стоило лишь одно восхитительное чувство невероятной скорости, когда несешься, обгоняя любое местное существо и почти любой механизм, а упругий ветер наваливается тебе на лицо, как подушка! Хозяева не жадничали - делились и учили. Сейчас я с удовольствием съездил бы по роже всякого, кто обозвал бы их марципанами.
        Оказалось, что можно ускорять и некоторых животных, земных и неземных. Трудно, но можно. Оказалось, что и вне Марции можно какое-то время хранить «темпо» в специальных капсулах. Это вселяло надежду.
        - Наверное, каждый из вас спрашивает себя: для чего эти странные марциане пригласили нас к себе и возятся с нами? - вопросил Берт Расмунсен, собрав в уютном зале дюжины две таких, как я. - Не нужно признаний. Было бы странно не задать себе этот вопрос. Отвечу так: мы не свободны, пока в Галактике господствует тирания землян. Это лишь со стороны кажется, что Марция добыла себе свободу, отгородившись от метрополии. Вынужден вас разочаровать. Свободу не добывают, строя заборы. Свободу завоевывают в борьбе. Неужели кто-нибудь из вас думает, что корпорации метрополии откажутся от жирных кусков? Вложив средства в основание очередной колонии, они не утихомирятся, пока не высосут ее досуха! Это касается и вас, и нас. Земля не оставит попыток вернуть Марцию в сферу своего влияния, а проще говоря - покорить. У нас общая цель - вот зачем мы с вами нужны друг другу!
        Одобрительный шепот прокатился и стих, а я в это время подумал, что Берт упрощает. Не так уж мало дает Тверди метрополия, если не слушать разговоры в пивных, а разобраться с цифрами в руках. Нас доят, это да, но кровь не сосут. Норма прибыли вовсе не астрономическая.
        По-моему, из всех присутствующих я один подумал об этом. Куда бы я ни посмотрел, везде видел сжатые челюсти, ходящие ходуном желваки и упрямые подбородки. Все эти люди ненавидели Землю и землян, да и я тоже… А за что мы их ненавидим? Если разобраться, то только за то, что они живут много лучше нас, ничем не заслужив такой комфорт, да еще сплавляют к нам своих неудачников, а нам с ними возиться. Алчность капиталистических акул - это так, добавочный аргумент… Ладно, подумал я, послушаем, что еще скажет Берт.
        И он сказал! Если бы за умение говорить давали медали, то Берт рухнул бы под их тяжестью. С той минуты и навсегда я ощутил, насколько я жалок и бездарен там, где не надо ни стрелять, ни смазать кого-нибудь в ухо, ни выучить за одну ночь весь четырехсеместровый курс «Общей теории гиперполя», умудрившись не попасть после этого в палату для шизофреников. Куда мне до Берта! Не знаю, кто мог бы устоять против его аргументов, - ну разве что тот, кто связал бы его и сунул в рот кляп.
        - Что нужно нам для победы? Не слышу! Что? Правильно, единство. Есть такое надоевшее слово. Но я не стану утверждать, будто все мы должны в едином порыве… ну и так далее. Никто никому ничего не должен. Никто и не собирается никого принуждать. Скажу более: если народ той или иной колонии включится в общую борьбу, а потом пойдет на попятный, мы поймем. Мы не станем мстить. Не нам решать, как жить тому или иному народу. Скажу просто и цинично: мы можем позволить себе такое великодушие. Вы спросите: почему? Я отвечу: потому что предстоящая нам борьба будет вестись в таких условиях, что измена одной колонии общему делу - малый урон. Пусть трусливые и осмотрительные грызут потом локти, разве мы против? Мы просто забудем об их существовании и продолжим борьбу… борьбу до нашей полной и окончательной победы!
        Вообще-то Берт говорил все это раз в сто убедительнее, чем я могу передать его слова, но пусть говоруны говорят, а инженеры инженерят, так будет лучше всего. И чем меньше они будут путаться друг у друга под ногами, тем будет лучше. Кто я такой? Недоученный технарь широкого профиля и рядовой подпольщик. Что мне нужно? Быть убежденным в правоте дела, которым я занимаюсь.
        А кто говорит, что я не убежден? Сколько я себя помню, столько и убежден. Берт только и сделал, что дал понять: твердиане не одиноки и не будут вести эту войну один на один с метрополией. Он сказал вполне достаточно. О большем мы не могли и мечтать. - Потом они, конечно, устроили для гостей экскурсию по планете, - рассказывал я дяде Варламу за неизменным пивом. - Нас целая группа была, но с Тверди - я один. Ну что тебе о Марции сказать? Ты же видел. Планета как планета, вроде Земли, только менее освоенная на вид. То есть я хочу сказать, что промышленных центров хватает, но и дикой природы много. Оно и понятно: марциан всего-то полмиллиарда. Удивительно даже, как они успели нарастить свою численность. Небось размножаются, как кролики…
        - Слышу в твоих словах сарказм, - сказал дядя. - Это оружие слабых и неуверенных. По-моему, марциане убедили тебя кое в чем, а ты боишься в этом признаться. Они тебе уже не враги?
        Ему нравилось меня подкалывать. А мне полагалось, отшутившись, подколоть его, вот только сейчас я не был настроен на легкую болтовню.
        - Черт их знает, - сказал я. - Мне-то они, может, и не враги теперь, а как насчет Тверди?
        - Не знаешь?
        Я не знал, я только подозревал. Убийство Джафара все еще сидело во мне глубоко впившейся занозой. Убить человека, мальчишку, и притом не случайно, не в горячке боя, а обдуманно и хладнокровно разнести ему череп… И чего ради? Лишь для того, чтобы не оставить свидетелей факта посещения Тверди разведчиками с Марции? Лучше отсутствие малейшего намека на контакт, чем контакт преждевременный? Это что, у них инструкция такая?
        Ну да. Мол, ничего личного.
        - По-моему, они прагматики, - сказал я. - Идут к своей цели, собираясь использовать нас как союзников, а понадобится им расходный материал - они нас используют как расходный материал. Если колонии отвлекут на себя хоть десять процентов сил метрополии - и то хлеб. Что станет с теми колониями - вопрос для марциан второй и малоинтересный.
        Дядя покивал.
        - А какова их цель, по-твоему?
        Я подивился наивности вопроса.
        - Установление своей гегемонии в Галактике, что же еще…
        - И помешать марцианам в установлении гегемонии теоретически могут только земляне, так?
        Я чувствовал, что в словах дяди кроется подвох, но решил, что лучше выставить себя дебилом, чем олигофреном. И я ответил:
        - Чисто теоретически - да.
        Дядя не поспешил поставить мне на вид мою глупость, хотя в чем она заключалась - бог весть. Вместо этого он медленно и с явным удовольствием выцедил полстакана пива, крякнул от удовольствия, допил, смахнул с усов пену и потянулся за сушеными улитками. А я не поспешил уточнить у него, в чем я оказался не прав. Захочет - сам скажет, а не захочет - значит, решил дать мне додуматься самому. Экий наставник бестолкового юношества…
        Дядя и веревку не оставил для меня в своем колодце. Зачем веревка ускоренному? Он и так вылезет, отталкиваясь от стен, даже если стены будут не бревенчатыми, а бетонными, без швов и трещин. На Марции я забавлялся, взбегая по стене комнаты, проносясь по потолку и возвращаясь вниз по противоположной стене. Обыкновенная ловкость ног плюс как минимум утроенная скорость всех движений - и можно кое в чем уподобиться мухе.
        Выбрался-то я из колодца легко, зато потом прожил самые ужасные дни моей жизни. Гнездящиеся во мне «темпо», не получая пополнения из вдыхаемого мною воздуха, должны были мало-помалу передoхнуть в безнадежной борьбе с моей иммунной системой. То-то и оно, что мало-помалу! Чтобы я не попался никому на глаза, дядя запер меня в конюшне, и смирные дядины лошади пугались малейшего моего движения. Если бы они могли выдумать дьявола, то он наверняка бы представлялся им в виде невероятно стремительной двуногой бестии, от которой даже не ускачешь - враз догонит.
        Ужаснее всего была скука. Вместе с едой дядя приносил мне витамины, чтобы подхлестнуть мои лейкоциты, но сам уже не мог ускориться и потому не годился мне ни в собеседники, ни даже в собутыльники. Днем я старался как можно больше спать, а ночью дядя выпускал меня побегать, чтобы подбодрить иммунитет еще и таким способом. Надеюсь, никто меня не видел во время тех пробежек. Помню, какова была моя радость, когда, проснувшись однажды, я обнаружил, что старый дядин жеребец мотает головой именно как жеребец, а не как никчемный земной зверь ленивец. Я вновь замедлился! Правда, сейчас же вновь ускорился против воли, но уже ненадолго. Вскоре наступил истинно блаженный момент, когда я мог ускоряться и замедляться по желанию. Дядя сказал, что с каждым днем и даже часом ускорение будет стоить мне все больших усилий и скоро наступит момент, когда пыжься не пыжься, хоть надвое перервись - ничего уже не выйдет.
        И не надо. До поры до времени.
        Дядя налил себе еще пива. Долил и мне.
        - У тебя водянка будет, - предрек я.
        - У меня даже пивного живота нет, - сказал он. - На, посмотри. Итак, на чем мы остановились?.. Ах, да! На землянах. Точнее, на том, чего на самом деле опасаются марциане. Других гипотез на этот счет у тебя нет? Гм. Вижу, что нет. Ладно, зайдем с другой стороны. Как тебе понравился Берт Расмунсен?
        - М-м… По-моему, он человек на своем месте.
        - А подробнее?
        Я не очень понимал, куда клонит дядя Варлам.
        - Подробнее? Ну, он открыт. Обаятелен. Говорить умеет здорово, народ заводить. Слушатели его обожали, многие от него прямо млели…
        - А ты?
        - Ну, в какой-то степени…
        - Ясно. Продолжай.
        - Раскован, - добавил я. - Доброжелателен. Целеустремлен. Видно, что если наметит себе цель, то уж нипочем от нее не отступится. Прост в общении, но очень далеко не дурак. Выглядит этаким надежным парнем…
        Дядя вздел кверху палец.
        - О! Главное ты сказал - «выглядит». А вот ты - лично ты - доверил бы ему свою жизнь?
        Вот в этом я совсем не был уверен. Зато наконец-то понял, куда клонит дядя.
        - Он больше похож на актера, - сказал я. - Правда, на очень хорошего, который верит тому, что играет…
        - Недурно. Дальше.
        - Что - дальше?
        - Разматывай клубок, - сказал мне дядя Варлам. - На Марции тебе показали, в общем-то, немногое. Мне тоже. Нам придется догадываться обо всем остальном, используя то немногое, что у нас есть. Начинай.
        - По-моему, ты этот клубок уже размотал, - заметил я.
        - То я, а то ты. Валяй. Может, я что-то упустил.
        Мне давно хотелось выйти на минуту, пиво просилось наружу, да и голова уже не была особенно ясной, но я выпил еще стакан, сжевал сушеную улитку и принял вызов.
        - Значит, так. Марциане заинтересованы в отделении колоний от Земли. Зачем? Свою свободу они уже завоевали, и если метрополия все же сумеет до них добраться - получит в морду. Стало быть, интерес марциан в другом. Опередить землян в галактической экспансии? Это уже серьезнее, но при их темпе жизни… вопрос времени, не более того. При существующем порядке вещей у марциан лет через сто-двести будет больше колоний, чем у землян, и этот разрыв будет все время увеличиваться. Однако марциане не очень-то скрывают, что намереваются помочь колониям отделиться от метрополии и тем самым перетянуть их на свою сторону. Вопрос: для чего? Ответ: марциане ждут для себя неприятностей в относительно близком будущем, вероятно, в течение нескольких ближайших лет. Верно?
        - Продолжай, - потребовал дядя.
        - Весь вопрос, собственно, в том, какого рода эти неприятности. Первое и самое очевидное: агрессия со стороны метрополии. Уж если марциане открыли «курсы» для таких, как мы, то можно не сомневаться: спецслужбы Земли имеют о происходящем некоторые сведения. Ситуация для метрополии тревожная. Уж если отпала одна колония да еще учит тому же других - пиши пропало. Если не принять срочных мер, конечно. Пока еще у метрополии есть шанс одержать верх, но чем дальше, тем он будет уменьшаться. Вероятно, лет через десять-пятнадцать у Земли не останется и тени шанса - наоборот, Марция начнет диктовать свои условия.
        - Как высоко ты оцениваешь этот шанс на сегодня?
        - Достаточно высоко. Если у землян есть хоть толика ума, они не будут пытаться вернуть контроль над Марцией. Они просто попытаются ее уничтожить. Как конкурента и рассадник свободомыслия. Для этого годятся все средства - от бактериологической войны до туннельных бомб. Правда, те же самые средства могут применить и марциане по отношению к Земле, так что тут палка о двух концах. Объективно ситуация подталкивает к войне обе стороны, но кто, когда и как начнет - не спрашивай, не отвечу. Может, марциане нанесут превентивный удар. Может, война по молчаливой договоренности примет характер локальных конфликтов - тогда вдвойне понятно, зачем Марции поддержка слаборазвитых, но зато многочисленных колоний. Но война начнется, в этом почти нет сомнений.
        - Так, - сказал дядя. - Дельно. Это было первое, а что у нас на второе?
        - Причины, связанные собственно с Марцией. Любые причины: геологические, астрофизические, биологические, цивилизационные. И так далее.
        - Поясни.
        - Все они сводятся к тому, что на Марции рано или поздно станет невозможно жить, - развил я мысль. - Может быть, их солнце нестабильно. Допускаю, что «темпо» не так уж безобидны, черт их знает, этих микробов. Может, через несколько поколений ускоренная жизнь приведет цивилизацию к полной деградации. Короче говоря, на роль возмутителей спокойствия годятся любые внутренние проблемы Марции. Исходя из этого, марциане уже сейчас присматривают себе подходящий мир, который они могли бы захватить без особых проблем под видом «братской помощи».
        - Любопытно, - хмыкнул дядя. - Ты сам-то как оцениваешь такую вероятность?
        - Как невысокую. А не принимать ее в расчет - тоже глупо. Хотя очень может быть, что оба фактора действуют совместно. Соперничество с Землей плюс внутренние проблемы самой Марции. Взрывоопасный коктейль. Правда, мы ровным счетом ничего не знаем о том, какие они, эти внутренние проблемы.
        - Вот именно, - кивнул дядя. - Но мыслишь ты, в общем, неплохо. Может, у тебя в запасе есть еще и «третье»?
        Я пожал плечами.
        - Как не быть? Есть, конечно. Только об этом мы уж совсем ничего не знаем и знать не можем. Теоретически не исключено, что существует еще один фактор: внешняя угроза, никак не связанная с метрополией. Но этот ребус нам пока не разгадать.
        - Ребус-фактор, - сказал дядя, чуть хихикнув. - Неплохое название, предлагаю пользоваться им… А насчет того, что мы ничего о нем не знаем, ты ошибаешься. Вспомни-ка.
        К этой минуте давление в моем мочевом пузыре стало невыносимым, и я сказал, что отлучусь на минуту и вспомню в процессе. Мне пришлось ускориться на несколько секунд, чтобы не случилось конфуза. На обратном пути я честно пытался вспомнить что-то такое, о чем я знал, но забыл, - и не преуспел.
        - Жертва менторедуктора, - фыркнул дядя, когда, вернувшись, я беспомощно развел руками. - Твой мозг, что, мешок для припасов? Воспользоваться им по прямому назначению не хочешь ли?
        Я хотел. Да что-то не очень получалось.
        - Черные корабли, - напомнил дядя.
        Тут настало время хлопнуть себя по лбу, что я и выполнил, - звучно, с естественной досадой на свою тупость. Ну конечно! Как я мог забыть?! Метрополия. Недавняя стажировка. Сведения о неких черных кляксах в небе, ведущих себя подобно кораблям. Их видели в десятках обитаемых миров, включая Землю и Марцию. Вот именно - Марцию! С Марции и началось… Ведь именно там еще во времена колониальной администрации военные попытались атаковать один из этих объектов. Что не прошло для тех военных безнаказанным. Стоп… А почему вообще я нашел эту информацию? Ее забыли вычистить из открытого доступа? Хотя… могли и сознательно оставить. Сведения о Марции как отколовшейся колонии вычистили, это точно, а в том старом сообщении не было ни слова об отколе, да и не могло быть по тем временам. А информация о черных кораблях не пряталась - напротив, крупицы истины щедро разбавлялись вымыслами и галлюцинациями. У старушки на минуту потемнело в глазах - она и сама себя убедит в том, что видела черный корабль. Плюс душевнобольные. Плюс мистификаторы. Классический и очень хороший способ спрятать истину.
        А не был ли мистификацией тот случай на Марции?
        Вряд ли. Кто, кого и зачем стал бы там мистифицировать? Конечно, военные могли погнаться за оптической иллюзией, однако летающие платформы сами по себе, как правило, не взрываются. В принципе можно предположить - только предположить, - что пресловутые черные корабли и впрямь корабли, а не оптические иллюзии и не галлюцинации. Вопрос ребром: чьи это корабли?
        - У нас мало данных, - сказал я. - Один- единственный случай много лет назад - это не повод…
        - Еще какой повод! - оборвал меня дядя. - Ты болван, Ларс, тебе об этом известно?
        - Всегда приятно узнать о себе новое…
        - Молчи и слушай. Когда я был на Марции, я сам - лично! - видел в небе черный корабль. Я даже спросил Берта, что это такое. Прикинулся, понимаешь ли, простачком. Знаешь, что ответил мне Берт? Мол, это утечка у туннельщиков. Какое-то побочное нежелательное явление при пробитии гиперканалов. Никакой опасности. Что ты как инженер на это скажешь?
        - Чушь, - уверенно заявил я.
        - То-то, что чушь. У меня нет твоих технических знаний, я обыкновенный чиновник, зато людей неплохо чувствую. Берт чуть-чуть переиграл - ответил очень уж быстро и уверенно, как будто у него был заранее готов ответ. Да так оно и было, хочешь - верь моему чутью, хочешь - не верь. Вывод: черные корабли появляются на Марции чаще, чем в других местах, и действуют марцианам на нервы своей… э-э… необъяснимостью. Ребус- фактор. Хочешь еще пива?
        Я помотал головой. Как хотите, а работать данным придатком тела вполпьяна я умею не очень. Хуже только, когда совсем пьян. В памяти всплыла древняя байка о земном племени скифов: эти чудики либо обсуждали проблему пьяными, а решение принимали трезвыми, либо, наоборот, вели прения в здравом уме и твердой памяти, а как дойдет дело до вынесения резолюции - они лыка не вяжут и вообще забыли, о чем шла речь. Потому, наверное, эти оригиналы и сгинули еще в древние времена другим в назидание. Теперь даже самый бездарный политик скажет, что ошибки в процедурных вопросах дорого стоят.
        - Но ведь нам придется принять помощь марциан? - спросил я.
        - Наверняка. Пусть даже их помощь выразится только в поставках «темпо». Вопрос, как всегда, в том, сколько за это придется заплатить и чем заплатить. Вот этого-то мы пока и не знаем.
        - Мы можем заплатить только скандием…
        Дядя вздохнул.
        - Если скандием - пожалуйста! Двадцать лет бесплатных поставок и еще сто лет льготных тарифов - на это мы пойдем. Затянем потуже пояса и скажем марцианам: грабьте нас, мы потерпим, только помогите вышвырнуть Администрацию вон! Но если вы хотите заменить собой землян - извините, от ворот поворот. А если вам попросту нужна наша планета - имейте в виду, мы возражаем. Станете настаивать - как бы вам не пожалеть. Кое у кого из нас некоторый опыт сопротивления уже есть. - Дядя подмигнул мне. - Мы скажем им: имейте в виду, ребята, для нас Твердь - это всё. Попробуйте отнять. Может, это и получится, но не раньше, чем последний твердианин падет с оружием в руках. А теперь подумайте: стоит ли игра свеч?
        Я все-таки налил себе еще дядиного пива. Как хотите, а трезветь, когда идут такие разговоры, - неправильно. Наверное, любой древний скиф подтвердил бы, что так оно и есть.
        - Нам придется маневрировать, - сказал я.
        - Конечно, - кивнул дядя. - А ты хотел тупо воевать? Нет уж, забудь. Ты и тебе подобные - наша надежда, будущая элита. И без тебя найдутся желающие лезть на лучеметы. Твое дело - работать головой.
        - Ага, головой… Как бы меня из университета не выгнали…
        - За две-то недели отсутствия? - засмеялся дядя.
        Ах, да… Я потер лоб, только сейчас сообразив, что субъективное время на Марции и нормальное течение времени на Тверди - вещи разные. Действительно, ничего страшного. Скажу, что навещал родных в провинции и там заболел. Пожурят, но проверять не станут.
        - Значит, мне возвращаться в Новый Пекин? - на всякий случай решил уточнить я.
        - Ну конечно! Возвращайся, учись, постарайся получить хорошую аттестацию, устройся работать в приличное место, где ты будешь иметь хоть какой-нибудь вес, - словом, делай карьеру. Это главное твое задание. Нравится? Нам нужно иметь как можно больше наших людей на важных постах. Они должны выказывать полную лояльность Администрации, спокойно работать, оставаясь вне подозрений, и начать действовать по сигналу. До того момента - просто ждать.
        - Долго ли? - спросил я.
        На сей раз дядя Варлам не ухмыльнулся и не скривился - просто улыбнулся по-доброму.
        - Ты сам сказал: события начнутся в ближайшие годы…
        Часть третья
        Повстанец
        Глава 1
        - Гляди, бабочка! - Вскочив с расстеленного на траве одеяла, Дженни чуть было не устремилась в погоню за «насекомым», да только ничего у нее не вышло. Я поймал ее за лодыжку и аккуратно уронил.
        - Ты что?!
        - Это не бабочка, - объяснил я. - На Тверди нет бабочек. Это миграционная форма волчьего жука. Я слышал, на Земле тоже бывают крылатые муравьи и термиты. Смысл тот же: основание новых гнезд на больших расстояниях от родительского. Отличие: волчьи жуки - не насекомые.
        Это она знала. Начнешь вскрывать любую твердианскую мелкую дрянь, одетую в хитин, - замучаешься считать принципиальные различия между земными насекомыми и нашими. Так что наши - уж точно не насекомые, хотя это словечко по отношению к ним употребляется сплошь и рядом. Ну и что? Называют же опору моста быком, хотя опора не мычит, не бодается и крыть телок ее нипочем не уговоришь.
        Дженни была экологом, явившимся к нам с Земли собирать материалы для работы, мы познакомились неделю назад. Если бы не Дженни, я бы опять не взял отпуск. Три года без отпуска - многовато для большинства людей, но я бы и четвертый год обошелся без отдыха, и пятый. Я делал карьеру, как советовал мне дядя Варлам, я придавал себе начальное ускорение, опережая многих, и уже был вторым человеком в небольшой, но более чем солидной конструкторской фирме «Залесски Инжиниринг», входящей в корпорацию известного Майлза. Небольшой эта фирма была бы по земным меркам, а на Тверди она отличалась от фирм- конкурентов, примерно как бык отличается от кролика. Без малого пятьдесят человек персонала, не считая опытного производства! Половина - без инженерного образования, но с хорошим серым веществом под черепной крышкой. Люблю таких, хотя хлопот с ними не оберешься. Что ни умник, то непременно личность настырная и своенравная. А что делать, если на планете нехватка образованных кадров? Ась?
        Карьеру? Мысль правильная, потому как обогнать десятки людей много проще, чем тысячи, да и вообще полезно стоять у истоков. Но как же бесила меня иногда нехватка всего: производственных мощностей, денег, доброй воли Администрации, мозгов, наконец! Иногда я бурчал, что лучше бы остался фермером. Все знали, что это вранье.
        Легко работать на износ, когда работа интересна. Да ведь это только так говорится - «на износ». Нет никакого износа, если занимаешься делом, которое нравится. Изнашиваются те, для кого работа вроде каторги. Филонят, опаздывают на службу, травят анекдоты на рабочем месте, ставят себя на грань увольнения и вроде совсем не напрягаются, а выматываются в итоге так, как и мне не снилось. И черт с ними, сами виноваты. Мне они не интересны, я не социолог, чтобы копаться в человеческом балласте. Выявил его - избавился. И все дела.
        Директором компании у нас Боб Залесски, а главным инженером - я. Точнее, я заместитель старого Накамуры, который уже ни во что не вникает, так что я главный инженер де-факто. Как говорил Фигаро, если начальник не делает нам зла, то это уже немалое благо. Для Боба его пост - лишь ступень к дальнейшему, все-таки он наследник Майлза, так что еще год, ну два - и папаша Майлз решит, что пора переводить сыночка на другой пост с повышением. Пусть порулит производством или торговой сетью, чтобы достичь кондиции, позволяющей со временем заменить папашу во главе его корпорации. Ну а я? Стану главным инженером де-юре, когда Накамуру окончательно одолеет старческий маразм, а потом что? Директорское место? На черта мне должность, предназначенная для людей типа Боба? Я люблю конструировать, мне нравится возня с оборудованием, я прихожу в восторг, когда удается наладить новый технологический процесс, - ну какой из меня администратор? Нет, я и это могу, если очень постараюсь, но что получу взамен? Окончательный и бесповоротный отказ от инженерной работы? Так это не благо, а наказание. Жалованье? Спасибо, нам с
мамой хватает и еще остается. Гордое сознание того, что я стою у руля целой компании? Кто пыжится, тот лопнет. Вот и получается, что единственный стимул для моей дальнейшей карьеры - дела подполья. И если мне предложат административный пост, я буду должен ухватиться за предложение руками и зубами. Чем больше патриотов Тверди придут во власть, тем меньше будет крови, когда наступит час.
        Кто путает понятия «хочется» и «надо», тот не революционер и вообще мужик сомнительный. Надо - значит надо. Но пока я был на своем месте как рыба в воде и совершенно не собирался ни в какой отпуск. Снял приличную квартиру в Новом Пекине, перетащил к себе маму, женитьбой себя не обременил и жил совсем не плохо.
        Неделю назад я принимал у Врат очередную партию антиграв-генераторов, поступивших из метрополии. Земля отменила какой-то запрет и наконец-то решила облагодетельствовать Твердь хоть сколько-нибудь продвинутой продукцией. Все это здорово напоминало раздачу дикарям-островитянам ножей и стеклянных бус, но кто посмеет утверждать, что дикари не радовались бусам и тем более ножам? Радовались и мы: на Тверди наконец-то будет настоящий транспорт! Пусть не очень современный, пусть даже устаревший по земным понятиям - мы и от такого подарка были в восторге. Для того, кто привык хлебать суп горстью, обыкновенная столовая ложка - чудо техники. Для нас же, привыкших к паровым или бензиновым движкам, таким чудом техники был антиграв-привод.
        Первые две партии мы уже приняли и даже смастерили парочку опытных образцов грузопассажирских экипажей на антиграве - с таким дизайном, что христиане любых течений крестились, в испуге отшатываясь от бесовской колымаги, а мусульмане поминали шайтана. Вдобавок некий неумный шутник из красильного цеха размалевал обе машины такой цветовой гаммой, что какого-нибудь особо брезгливого человека могло бы стошнить при одном взгляде на эти чудища. Но эти штуковины летали немногим хуже настоящих аэромобилей и даже слушались рулей! В разработке был улучшенный вариант, который мы намеревались довести до пуска в серию, а пока склады затоваривались антиграв-генераторами. И я лично следил за приемкой очередной партии.
        Тут-то Дженни и вышла из Врат. Одна. В походной одежонке, с рюкзаком за плечами и видом растерянно-любопытным. Подкупал уже один ее взгляд, лишенный и намека на стандартную высокомерную снисходительность землян по отношению к туземцам, способную взбесить даже самого кроткого аборигена. Это было интересно! Я завязал с ней разговор и уже через полчаса знал, что теперь-то уж точно возьму положенный двухнедельный отпуск. И возьму одну из опытных антиграв-колымаг. На обкатку. Пусть Боб только попробует отказать мне в этом! О том, что скажет мама, узнав, что ее сын увлекся земной девушкой, я старался не думать.

«Бабочка» пересекла поляну, полетела дальше по своим делам, и век бы ее не видеть, тварь кусачую. О наших волчьих жуках Дженни уже была наслышана и о бурых червях тоже. С ее точки зрения - ничего особенного, на других планетах, где существует местная жизнь, встречаются существа и похуже, а безжизненные планеты экологам не нужны. Дженни больше интересовали эхо-слизни и их роль в экосистеме. Какие только опыты она ни проделывала с этими в общем-то скучными тварями, да еще и меня заставляла в них участвовать! Наш климат ей не нравился - слишком жарко и слишком сухо. Я предложил было махнуть к морю, самому хотелось, твердианского океана я до сих пор в глаза не видел, - но Дженни интересовала устойчивость наших природных экосистем при столкновении с человеческой цивилизацией, а такие места лучше всего изучать в пределах двух- трех сотен километров от Нового Пекина.
        Я не биолог, но, по-моему, прежде чем изучать устойчивость экосистемы, не мешало бы как следует изучить саму экосистему. Но, должно быть, на Земле свое мнение на этот счет.
        - Если листоеды обгрызли дерево самур, - учил я Дженни, как маленькую, - значит, скоро здесь появятся волчьи жуки, и целой стаей. Дерево само вызывает их, чтобы спастись от пожирателей.
        В ответ Дженни несла какую-то лабуду насчет хеморецепции и коэволюции. Я не особенно прислушивался к ее словам, но тембр голоса мне нравился.
        Хотите - верьте, хотите - нет, я ползал с Дженни на карачках, раскапывая какую-нибудь кочку на предмет выяснения, какова в этой кочке почвенная фауна, кто кого жрет и как на это влияют насаженные человеком культурные растения! Не раз мне приходилось объясняться с фермерами, вышедшими с ружьями посмотреть, какой это гад портит их огороды.
        Ох, Дженни… Ладная крепенькая фигурка, хорошее лицо, приятный голосок, преданность науке… скажете, этого мало, чтобы влюбиться? Пожалуй, я соглашусь, но есть в некоторых женщинах нечто такое, что не вписывается ни в какую систему параметров. Нечто неуловимое. А почему, кстати, неуловимое? Наверное, просто потому, что ловить-то не хочется, а хочется любоваться. И подите вы все от меня как можно дальше со своими «объективными критериями»!
        Ну конечно, я не был объективен! Мне просто безумно нравилось быть с Дженни, хотя меня немного смущало ее легкое отношение к сексу. Не посети я Землю, не пройди некоторую закалку - отшатнулся бы после первого опыта и исчез из ее поля зрения. На Тверди шлюх не уважают, у нас, как и в большинстве колоний, порядки патриархальные, особенно в сельской местности. Первым делом я настоял на том, что сам буду общаться с фермерами, а Дженни пусть ведет себя скромненько и ни в коем случае не раскрывает рта.
        Нет, не из соображений приличий или безопасности. Миловидную женщину с Земли, старающуюся притом уважать местные обычаи, у нас не побьют ни за что, а если все-таки где-нибудь найдется такой желающий, то будет иметь дело со мной, потому как ушибленного головой в детстве не грех ушибить еще разок. Не в том проблема. Просто я знаю, как многие мои соотечественники общаются с редкими гостями из метрополии. Они жалуются на жизнь, и глаза у них становятся, как у побитой собаки, а собеседника при всем том они ненавидят. За что? Да за то, что ему выпало родиться в богатом мире, за нечаянное пренебрежение, что иной раз все-таки мелькнет в разговоре без всякого злого умысла, за акцент, наконец. И винить их я не могу.
        Мы с Дженни перелетали с места на место, считали живность в лесах и степях, спорили до хрипоты, а ночами любили друг друга под красным светом Карлика. Ей нравилось, что волосы у меня темные, а глаза голубые. Ей нравилась Твердь и две ее маленькие луны, нравился Карлик, нравилась фауна Тверди и, похоже, нравился я сам безотносительно к цвету моей радужки и шерсти. Мы не делали друг другу признаний - зачем они? Мы ведь разные. Она не останется на Тверди, а я не соглашусь переселиться на Землю. Да мне никто и не предложит. Короче говоря, встретились, развлекли друг друга по мере сил и разбежались, сохранив приятные воспоминания. Неизбежное - неизбежно. И кому какое дело, что такая перспектива мне не нравится?
        Мало ли, что мне не нравится…
        Моя колымага на антиграве работала без сбоев - даже удивительно! Когда выпадала свободная минутка, я мечтал о производстве у нас на Тверди антиграв-генераторов и многого другого. Что, метрополия не позволит? Да куда она денется! Давно ли она отказывала нам во всем, что превосходило сложностью трактор? И вот пожалуйста - антиграв. Причина понятна: в министерстве колоний сидят не только олухи. О Марции в сводках новостей с Земли по-прежнему ни полслова, зато политика метрополии меняется на глазах: и то, мол, дадим, и это, только попроси! Земля спохватилась и начала задабривать нас. Подкуп? Он и есть. Сработает? А вот тут большие сомнения. С какой стати нам радоваться предоставлению благ, которыми по идее должен пользоваться каждый человек? Современная медицина - это хорошо, но сколько твердиан безвременно померло, не дождавшись от метрополии новых лекарств и технологий? И пусть Администрация кричит на всю Вселенную, что Земля в нынешнем году опять вложила в Твердь больше средств, чем получила взамен, - ну и что? Саблезубый клык, что вырос у колонистов на метрополию, такими подачками не сточить.
Разве объявлено, что метрополия вернет нам все накопившиеся за столетия долги? Разве обещано, что она больше не будет присылать сюда толпы голодранцев, ни черта не умеющих и по преимуществу не желающих уметь?
        То-то и оно, что нет. Мы с мамой лишь понимающе переглянулись, услыхав по радио о нежданно посыпавшихся на Твердь благах. Мы не знали, сцепились ли уже Земля с Марцией в войне где-нибудь на дальней периферии или еще нет, но для того, чтобы понять суть происходящего, знать это было не обязательно. Земля пыталась купить нашу лояльность. Ну-ну. Во-первых, поздно там спохватились. Во-вторых, подкуп - оружие слабого. Сильный просто берет, что хочет, и бьет в морду каждого, кому это не нравится. До недавнего времени метрополия вела себя с нами как сильный со слабым…
        Выводы напрашивались сами. По-моему, их сделали не только мы с мамой, но и большинство населения Тверди. Я почти не вынимал из уха горошину приемника и старался не возить Дженни в глушь, лишенную мобильной связи. Исчезновение связи там, где она должна быть, явилось бы для меня сигналом: немедленно возвращайся! Само собой, еще более внятным сигналом для меня стал бы телефонный звонок от мамы, Рамона или дяди Варлама.
        Вопрос одного-двух часов, не более. Мой антиграв-катер несказанно уродлив, зато быстр. А отдых перед серьезной работой еще никому не мешал.
        Расслабленно валяясь на одеяле, я был готов к действию. Копаясь в почве, считая червей и личинок, ведя в джунглях учет эхо-слизней и ящериц, я был готов действовать точно, напористо и без колебаний. Лаская по ночам Дженни, я был готов начать действовать в любую минуту и лишь надеялся, что приказ не придет в эту самую минуту. Лишь в одном у меня не было сомнений: он придет.
        - Метрополия показала слабину - это же праздник минимум для половины твердиан! - говорил мне дядя Варлам, а я ловил на лету. - Кое- кто воодушевится, вообразив, что теперь мы можем ставить условия, - и ошибется. Землянам будет проще направить к нам войска для восстановления порядка, застращать население и сменить Администрацию. Кстати, именно по этой причине Администрация предпочтет не слишком мешать нам. Она уже сейчас закрывает глаза на многое. Но в любом случае начать восстание должен народ, а наше дело - возглавить его, когда придет время…
        Он еще употребил выражение «оседлать волну». Что ж, может, так и надо делать революцию. Всегда ведь откуда-то, как чертик из табакерки, выскакивают лидеры, причем в нужный момент и с такой группой поддержки, что не очень-то вякнешь против. А ведь формально никакой подпольной организации патриотов Тверди по сию пору не существовало. Лишь слегка изменился тон газетных статей и радиопередач, а полиция делала вид, что не замечает листовок, распространяемых неизвестно кем по городам, селам и фермам обоих наших материков…
        Ничего особо криминального в тех листовках, кстати, не было. Немного цифр и несколько вопросов без ответов, больше ничего. Ни подрывных лозунгов, ни призывов типа: «К оружию, граждане!». Даже в прежние времена распространителю таких листовок, конечно, отбили бы почки в полицейском участке и подержали бы месяц-другой в камере с рецидивистами, но по суду, пожалуй, оправдали бы.
        А попробуйте запретить разговоры фермеров в бесчисленных деревенских кабачках, болтовню кумушек на завалинках, говорливых сельских почтальонов, разносящих новости, сезонных рабочих, занимающихся тем же, и так далее. Пропаганда, особенно если она ненавязчива, хорошо ложится на подготовленную почву. Сторонников нашего дела мы имели повсюду, это была вода, которая точит камень, и большинство «водяных капелек» даже не догадывалось о том, что их действия кем-то направлены и включены в расчет. А взрывообразно распространившиеся анекдоты про Администрацию, метрополию и землян? А уличные песенки? «В наше время чего не следовало бы говорить, то поется», - справедливо утверждал тот же Фигаро. Эти песенки нимало не походили на то, чем нас мучила в школе дама Фарбергам, выдавая сложные оратории за творчество наших предков-первопоселенцев. Прямо скажу, хулиганские были песенки, а главное, их незамысловатые мотивчики застревали в голове сразу и навечно. Вся Твердь насвистывала их совершенно открыто. За что тащить в кутузку - за мотивчик?
        Кое-где полиция все-таки озверела, но таких мест было немного. Большей частью она притихла на всякий случай, гадая, как повернется дело. Но и действие ее, и бездействие одинаково провоцировали народ вести себя смелее. А что потом - еще смелее? Ну да. Положительная обратная связь - так это называется в радиотехнике. А в механике - разнос. Вплоть до разрушения всей конструкции.
        - Дженни! - крикнул я, устав лежать без дела, и мне тотчас ответили эхо-слизни:
«Дженни… Дженни… Дженни…» Имя моей женщины пошло в лес, постепенно затихая. Мне было жаль, что оно не может обежать весь материк, - эхо-слизень воспроизводит громкие звуки с некоторым ослаблением, второй в эстафете еще немного ослабляет их, и так далее до тех пор, пока сила звука не уйдет под порог реагирования. Будь иначе, какая жуткая какофония вечно наполняла бы лес!
        - Дурак! - хихикнула в ответ Дженни, несколько эхо-слизней согласились с ее мнением. Я расхохотался.
        - Не кричи, а то кота подманишь.
        - Дикого?
        - Ну не домашнего же…
        - Было бы интересно.
        - Ага… Ему тоже было бы интересно поохотиться на нас. Знаешь, как он охотится? Чаще всего жертва - особенно если это человек - вообще не видит кота до прыжка. Кот не рычит, не шипит и ступает тихо-тихо, чтобы никого не переполошить. А то ведь найдется какая-нибудь горластая зверушка, заверещит дурным голосом, эхо-слизни подхватят - и конец охоте.
        Дженни только фыркнула - испугать биолога зверьем не так-то легко. Хотя дикий кот запросто сожрет и неиспуганного. Так что по сторонам я все же посматривал, а то мало ли что. Но с лесом и степями мы вроде заканчивали, Дженни набрала уйму материалов, оставалось свозить ее на денек в буш, а потом - к морю, к морю! Будем предаваться любви на пляже, отдохнем денек-другой от флоры- фауны, а там, глядишь, махнем на Северный материк, если только Боб не вызовет меня раньше времени из отпуска. Хорошая это вещь - увлечение женщиной! С ним, глядишь, станешь знатоком своей собственной планеты.
        Тут-то и звякнул телефон. Как раз на этой моей мысли. «Ну вот, накаркал», - только и подумал я.
        Звонил Рамон. Голос его прерывался - мы были далековато от ретрансляторов.
        - Ларс? Ты где пропадаешь? Варлам до тебя дозвониться не может…
        - А что такое?..
        - Началось! Возвращайся мигом!
        - Что началось? Где? - заорал я, но больше в трубке ничего не было слышно, даже помех. Ладно. Нетрудно было догадаться, что, собственно, началось, оставались неизвестными лишь детали. На первых порах можно было обойтись и без них. Рамон сказал - возвращайся? К нему? К дяде Варламу? Нет, по-видимому, он имел в виду Новый Пекин. Тем лучше - присмотрю заодно за мамой.
        - Собирайся, - объявил я Дженни приказным тоном. Никогда прежде я с ней так не разговаривал, а сейчас сделал это нарочно. Меньше будет вопросов.
        Вопросы все же были.
        - Что случилось?
        - Еще не знаю. Но мне срочно надо быть в Новом Пекине. Собирайся, летим прямо сейчас.
        Она вздумала спорить: мол, ничего не случится, если я смотаюсь в столицу один и вернусь, скажем, завтра. «Сторожки» у нее есть, и оружие - портативный лучемет - тоже имеется, а ей давно хотелось провести ночь в лесу совсем одной, чтобы лучше почувствовать природу Тверди… ну и так далее. Мне пришлось рявкнуть, и только тогда до Дженни дошло, что дело, кажется, серьезное. Со всеми женщинами так, да и с большинством мужчин тоже. Правда, надо отдать ей должное: она не обиделась и сейчас же начала помогать мне собираться. Через три минуты мы уже летели.
        На небольшой скорости антиграв-катер управляется простым наклоном корпуса и движется только благодаря антиграв-генератору. Если выбираешь место для посадки или любуешься с высоты цветочками, иного и не надо. Для всех остальных случаев имеется маршевый двигатель - заурядный турбореактивный, на керосине. По меркам Земли, он стоит где-то в одном ряду с неолитическим каменным топором, а нам где прикажете брать более рафинированное топливо? У нас и керосина-то мало.
        Взмыв свечкой над кронами деревьев, я дал процентов семьдесят газа - хотелось дать все сто, но кому, как не мне, было знать, что это изделие «Залесски Инжиниринг» еще не прошло скоростных испытаний. И все же перегрузка была неплоха - меня здорово вжало в кресло.
        - Эта колымага не развалится? - поинтересовалась Дженни.
        - Сейчас посмотрим…
        До пятисот километров в час катер вел себя на удивление прилично, потом стал туговат в управлении, а на пятистах пятидесяти внезапно затрясся, как отбойный молоток. Чуток перетрухнув, я сбросил скорость до пятисот двадцати и решил, что лучше уж попаду в Новый Пекин десятью минутами позже, чем не попаду вообще. Секунд за десять такой тряски катер просто развалился бы на детали, уж я-то знаю. Дженни ничего - только взглянула на меня и никак не прокомментировала мои пилотажные навыки. Ничего, родная, я научусь. И хорошая техника у нас будет… когда-нибудь. Уже вторую партию машин мы оснастим цереброуправлением и автопилотом. Полаюсь с Бобом, но своего добьюсь.
        В тридцати метрах под нами так и мелькали возделанные поля, отдельные сохранившиеся рощицы, ирригационные пруды, пастбища, фермы, дороги… Я смотрел прямо перед собой, чтобы в глазах не мельтешило, потому и удивился, когда Дженни сказала на редкость спокойным голосом:
        - По нам стреляют.
        - Кто?..
        - Не знаю. По виду - фермер как фермер. Взял да и выпалил из ружья.
        - В нас? - не поверил я.
        - По-моему, мы одни в воздухе, - сухо произнесла Дженни. - Стаи что-то не видно.
        - Попал?
        - А я откуда знаю?
        Наверное, стрелок не попал в катер - я бы почувствовал. На всякий случай я обвел взглядом кабину. Нормально. О том же говорили и приборы, кроме злостно врущего альтиметра, показывающего отрицательную высоту, как будто я управлял не воздушным судном, а угольным комбайном. Ну ладно, а с какой стати фермеру вообще стрелять в нас? Кто из нас сошел с ума - он или я?
        Видимо, я. Сказал же мне Рамон: началось. Понимай: началось то, к чему мы так долго готовились. Разумеется, я понял это едва ли не раньше, чем Рамон произнес, но с чего началось то, что началось? Какие формы приняла борьба?
        Нет, Ларс, сказал я себе, не думай сейчас об этом… Долетишь - узнаешь. Сейчас ясно лишь то, что фермер стрелял в нас потому, что принял мой катер за полицейскую новинку или вообще за судно, управляемое поганцами из метрополии, которых настало время брать к ногтю. Пожалуй, будет лучше потерять еще минуту-другую, но менять курс так, чтобы под нами не было ни ферм, ни населенных пунктов. Оно, конечно, восставший народ в своем праве, а только я-то тут при чем?
        Кстати, и Дженни тоже…
        - Слушай меня, - сказал я. - Как только приземлимся, я выясню насчет Врат. Тебе не стоит у нас задерживаться.
        - Это еще почему? - вскинулась Дженни.
        Так я и думал, что она начнет спорить.
        - Потому что ты попала к нам в неудачное время, - терпеливо объяснил я. - Ты из метрополии. Знаешь, как у нас относятся к землянам?
        - По-моему, нормально относятся…
        О боже! И это ученый! Смотреть и в упор не видеть!..
        - Ну да. Так же нормально, как раб относится к господину… даже доброму. Покажет господин слабину - раб тут же вцепится ему в глотку. Поверь, именно это сейчас и происходит. Попадешься под горячую руку - разорвут.
        - За что?!
        Такое естественное восклицание… И такое бессмысленное.
        - За то, что ты с Земли, - еще терпеливее объяснил я. - Только за это, но сейчас и одного этого более чем достаточно. Настало время крушить, понимаешь? Это должно было когда-нибудь случиться. Случилось сейчас. Пойми, ни от тебя, ни от меня ничего уже не зависит. Процесс запущен…
        - Кем это, интересно, он запущен?!
        - Не знаю! - Сосчитав в уме до пяти, я подавил внезапно вспыхнувший приступ раздражения. Дженни упрямо не желала меня понимать. И что в этом удивительного? Она родилась и жила в стабильном мире, она не привыкла к другому. А я родился в мире, где каждый в глубине души проклинал такую стабильность и понимал, что она не навсегда. - Слушай, милая… Не подумай, что я хочу от тебя избавиться. Я просто хочу, чтобы ты осталась цела и невредима. Для этого есть только одно средство - Врата!
        Я старался говорить как можно убедительнее и отчасти добился своего: тон Дженни сменился с возмущенного на нерешительный.
        - Но я еще не закончила работу, - пробормотала она.
        О боже!
        - Пропади она пропадом, твоя работа! - закричал я. - Мне нужно, чтобы ты осталась жива! Бери то, что успела собрать, и беги! Уноси ноги! Тебе нельзя у нас оставаться! Если Врата еще действуют…
        - А если не действуют? - перебила она.
        Ну что это за манера - задавать мучительные вопросы?
        - Тогда будешь прятаться!
        Глава 2
        Ох, как я хотел, чтобы Врата еще действовали! И они действовали, только подобраться к ним не было никакой возможности. Когда я, нарушив все технические ограничения по маневру, облетел стороной жилые кварталы Нового Пекина, сел на площадку на огороженной и охраняемой территории «Залесски Инжиниринг» и разыскал Пита Боярского, мою правую руку, ситуация начала вырисовываться.
        Километрах в пятидесяти от Нового Пекина судебные чиновники при поддержке полицейского наряда описывали ферму одного злостного должника. Казалось бы, ничего особенного: печально, конечно, но дело-то обыденное, таких дел на Тверди происходит по десятку в день. Чаще всего разоряются недавние колонисты и их потомки в первом-втором поколении - не умеют еще толком хозяйствовать, а уже влезли в долги, чтобы купить ферму, и в дальнейшем их долг только растет. Потомкам первопоселенцев - негласной элите Тверди, ее соли земли - участь таких неудачников обыкновенно безразлична. Но тут был другой случай - судейские отбирали имущество именно у потомка первопоселенцев, который не был ни неумехой, ни лентяем, а был просто фатально невезуч. А еще он имел дюжину детишек и состоял в той или иной степени родства с доброй половиной окрестных жителей. И этих-то людей выгоняли на улицу.
        Самое интересное, что судейские сами были порядочно смущены таким служебным поручением. Если бы пристав делал свое дело, конфузясь и отворачиваясь, то, возможно, ему удалось бы не только сохранить жизнь, но и выполнить свой служебный долг на совесть. Однако пристав, на свою беду, был плохим психологом и совершил фатальную ошибку, решив, что грубость - хорошая маска, чтобы скрыть смущение.
        Его, конечно, не поняли. И уж совсем не стоило ему толкать мать семейства так, что она упала. После этого пристав прожил ровно столько, сколько понадобилось старшему сыну фермера для того, чтобы схватить ружье и выстрелить от бедра. Парень был тотчас застрелен полицейским, но уже через секунду этот полицейский отправился в дальний путь вслед за приставом, а две секунды спустя ружья соседей, хмуро наблюдавших за процедурой торжества законности, низвели число присутствующих законников до нуля, потому что трупы законников - уже не законники. Это просто трупы.
        Еще год - да что там, полгода назад никакой пальбы с человеческими жертвами не случилось бы. Прогоревшие фермеры были, есть и будут. В батраки нанимаются не одни новопоселенцы. Но времена изменились…
        Уже через час бунтарей было человек сорок - все с ружьями и злые до крайности. Конные, пешие и с обвешенным мешками с песком трактором, превращенным в подобие броневика. Откуда что взялось! Администрации припомнили всё - и полицейский произвол, и грабительские проценты по ссудам, и прорытие канала неподалеку, из-за чего понизились грунтовые воды и поля стали сохнуть, и, уж конечно, лизоблюдство перед метрополией. Пока начальник близлежащего полицейского участка срывающимся голосом запрашивал срочную помощь из столицы, фермеры попытались взять участок штурмом.
        Разумеется, их встретили огнем из автоматического оружия и лучеметов - встретили, остановили и почти отбросили, так что сражение, пожалуй, затянулось бы, не подберись несколько парней к зданию с тыльной стороны и не забросай его бутылками со всеми продуктами нефтеперегонки, какие только удалось слить из баков случившихся поблизости колымаг. Здание запылало. Подоспевшие к тому времени полицейские вертолеты из Нового Пекина окончательно превратили бой в кровавую суматоху.
        В этом пригородном поселке, носящем название Любомировка по имени какого-то давно забытого Любомира, произошло то, в честь чего впоследствии воздвигают монументы. Против вертолетов фермеры со своими прадедовскими ружьями были, разумеется, бессильны, и добрая половина их была преспокойно перестреляна с воздуха. Но многие спаслись и рассеялись по округе.
        Впоследствии так и не удалось выяснить, кто первым бросил клич: «Граждане, к оружию!», да и был ли этот первый? Если да, то он скорее всего погиб вместе с десятками других патриотов, отдавших жизни за свободу в первый день восстания. Много ли нужно огня для взрыва пороховой бочки? Одна спичка. А что до почти мгновенного распространения восстания на всю освоенную территорию Тверди, то ведь мобильная связь работала поначалу без перебоев.
        Клича оказалось достаточно. Во многих городках и поселках восставшими верховодили представители местной администрации, и то была хорошая новость для полицейских, догадавшихся сразу сложить оружие и выказать сочувствие идеям восставших. В других местах не обошлось без расправ над «приспешниками и наймитами метрополии», и чем ожесточеннее было их сопротивление, тем безжалостнее действовали бойцы народных дружин - формирований сборных, чтобы не сказать - сбродных, не имевших постоянного состава, кое-как руководимых теми, кого вытолкнул наверх момент, в достаточной мере неуправляемых и, разумеется, натворивших много больше разных дел, чем это требовалось для смены власти. Иначе и быть не могло. Что летит, когда рубят лес, ась?
        Многие подробности первых часов восстания я узнал, разумеется, гораздо позже, а пока мне было важно одно: прояснить общую обстановку. И я вцепился в Пита.
        - Не знаю! - уже через минуту кричал мне Пит, выпалив главное. - Ничего не знаю! Боба нет, тебя нет, за забором стреляют…
        В городе действительно постреливали, причем во многих местах разом. Иногда в каком-нибудь месте стрельба ненадолго стихала, потом возобновлялась с удвоенной силой.
        - Охрана на месте?
        - Да охрана-то на месте, а только если толпа на нас полезет…
        - А где Боб?
        - Не знаю! - Он был близок к истерике. - Кто это с тобой?
        - Кто надо! Что сейчас делается у Врат?
        - Не знаю!
        Толку от него не предвиделось никакого. Пит ни черта не знал и только дрожал, как овечий хвост. Неврастеник. Ну с какой радости толпа ринется громить нашу фирму? Она ведь принадлежит не землянам.
        Радио молчало. Я взял да и позвонил маме.
        - Жив? - Голос мамы выражал скорее облегчение, чем радость. Я бы очень удивился, начни она причитать и всхлипывать от счастья.
        - Да что со мной сделается! Ты-то в безопасности?
        - Не беспокойся. Сижу дома, боюсь простуды. - Мама хихикнула. - Держи связь с Рамоном, он скоро будет здесь. До тех пор постарайся не лезть под выстрелы, а то я тебя знаю…
        Я тоже себя знал. Выходит, за бетонным забором нашего предприятия будут происходить главные в истории Тверди события - события, которых население нашей колонии ждало без малого триста лет! - а я буду отсиживаться? Противно это. Да тут еще Дженни…
        Врата! Твердиане не какие-нибудь звери, но землян не любят давно и искренне. Когда толпу срывает с тормозов - а сейчас именно такой момент, - землянину лучше быть по ту сторону Врат.
        Я попытался вызвонить Боба. Безрезультатно. На второй попытке мой телефон попросту умолк - видно, кто-то из Администрации догадался приказать отрубить мобильную связь. Чего и следовало ожидать.
        - Оружие есть? - рявкнул я на трясущегося Пита.
        - Оружие?.. - Казалось, он не понял сразу. - Какое оружие? Нет у меня никакого оружия! У охраны разве…
        - Третий склад открыт?
        - Заперт. - Пит судорожно глотал слюну, выпучивал глаза и вид имел такой, будто его вот-вот должны были поволочь на виселицу. - Заперт склад и опечатан…
        - Кто приказал?
        - Не знаю!.. Какой еще склад? Зачем тебе склад?!
        - А ну, брысь с дороги…
        Я сам еще не до конца понимал, что собираюсь делать, но знал, что хранится у нас на третьем складе в ящиках с наклейкой «медицинская техника». Пит Боярский этого не должен был знать, он пытался «образумить» меня лишь для того, чтобы я составил ему компанию - уж очень тягостно ему было дрожать одному. Ага, как же… Жди!
        - Что мы ищем? - наконец решила спросить Дженни. Услыхав ее земной акцент, Пит схватился за голову. А я уже бежал к третьему складу, знаками показывая: за мной, за мной! Может быть, доступ к Вратам сейчас еще несложен, не знаю. Но, судя по стрельбе в городе и виденным мною с высоты толпам народа, рассчитывать на это довольно трудно. Нет, нам точно нужно содержимое хотя бы одного ящика с наклейкой
«медицинская техника»! Ага… В каком-то смысле она и впрямь медицинская. Примерно в том же смысле, в каком киянка - средство для анестезии. Летаргатор может безболезненно убить, а может только обездвижить на время, и тоже безболезненно. Сознание человека понемногу гаснет, мышцы деревенеют, и тело превращается в манекен. Компания «Залесски Инжиниринг» собиралась выпустить две модели антиграв-катеров - гражданскую и полицейскую. Последняя отличалась обводами, защитой днища и наличием турели для летаргатора, но не была еще готова. Департамент полиции уже заказал нам полсотни таких машин. Можно зависнуть над охваченной волнениями улицей, мазнуть стволом вдоль нее - а дальше только собирай парализованных смутьянов и складируй их по камерам. Удобно! Гораздо удобнее всяческих газов. Если не сдвигать переключатель дальше первого деления, то жертвы резонансного излучения, как правило, благополучно оживают после нескольких часов окаменелого бытия и не испытывают лишних проблем со здоровьем - ну, во всяком случае, до первого допроса.
        То, что мне надо. Вдобавок другого оружия все равно нет…
        - Что мы ищем? - настойчивее переспросила Дженни, пока я привязывал трос к электрокару, а Пит прыгал вокруг, не дерзая мне мешать, зато кудахтал, как курица.
        - Средство доставки тебя на Землю, - прорычал я.
        - На Землю? - Она сделала большие глаза, как будто услыхала это впервые. - Я не хочу на Землю!
        - А придется! - отрезал я. - Надеюсь, что временно…
        Я сам себе не верил.
        - А ну-ка отошли все назад!..
        С третьего рывка лопнула приваренная петля, и стальная дверь, рухнув на цементный пол, гулко загремела на все здание. Включив в помещении свет (ура, электричество еще подавалось!), я зашнырял между стеллажами. Минутное дело. Наше предприятие маленькое, и складские помещения тоже невелики. Ага, вот они, эти ящики… Как спрятать оружие и вообще что-нибудь ценное на планете, где кумовство в почете и практически все держится на личных связях? Правильно: свести число посвященных к двум-трем особям и не применять никаких специальных, внешне заметных мер охраны. Как следует рявкнув на Пита, я заставил его приблизиться и взяться за верхний ящик. Вдвоем мы стащили его вниз, поставили на пол, и я сбил крышку. Пит стонал, что его уволят, потому что он делает то, чего не должен делать. Я еще разок прикрикнул на него, отчего он замолчал минуты на три, а потом вновь начал ныть. Тогда я просто перестал обращать на него внимание.
        Да, внутри лежал летаргатор - компактная модель для легких воздушных судов, снабженная автономным источником питания. Источник я, правда, не проверял, но что может сломаться в изотопной батарее? Сам прибор не являлся шедевром технического дизайна, а его цилиндрический корпус вполне мог бы послужить паровозной трубой. Он был еще и тяжел вдобавок, а потому снабжен двумя ручками для переноски.
        Оставив документацию в ящике, я наорал на Пита и заставил его помогать мне тащить летаргатор к антиграв-катеру. Пит ныл. Дженни пыталась что-то сказать, но я отмахивался от нее. Некогда! Кончилась наша идиллия, милая моя девочка! Если бы ты захотела остаться на Тверди навсегда, я бы спрятал тебя поначалу, а потом твое происхождение уже не имело бы такого значения. Смирились бы с ним мои сограждане, и мама смирилась бы. Но ведь ты не захочешь остаться, не так ли? Тебя ждет Земля, комфортная жизнь между экспедициями, возможность заниматься любимой работой, посещать другие колонии и считать там букашек, карьера, а главное, нежелание ничего менять в твоей жизни… Возвращайся в свой мир, моя принцесса. Твой мир - там, а мой - здесь, и вместе им не сойтись. Так-то. Ты хочешь остаться? Нет, я не позволю. Ты всего лишь вообразила себе, что хочешь этого. Другой на моем месте был бы счастлив, ну а я нет. Как я могу быть счастлив, если каждый день буду видеть, что ты несчастлива?
        - Придется лететь с открытым фонарем, - буркнул я, перевалив летаргатор через борт. - Ну, что стоишь?
        Покачав головой, Дженни отступила на шаг.
        - Спрячь меня. Потом, когда все наладится…
        - Что наладится? - взбеленился я.
        - Нормальная жизнь, - убежденно сказала Дженни. - Когда вновь заработают Врата, в смысле, заработают в нормальном режиме… вот тогда…
        Господи… Она была еще глупее, чем я думал! Все земляне точно так же глупы, точнее сказать, они навсегда в плену своих земных представлений, они нипочем не поймут, что в мире бывает как-то иначе, пока сами не набьют себе шишек.
        Или пока не погибнут, как будто нарочно выбрав какую-нибудь редкостно нелепую смерть и ни черта не успев понять. Так тоже бывает.
        - В кабину! - свирепо рявкнул я. - Мне что, позвать охрану?
        Блеф. Но он подействовал. Дженни, конечно, надулась… ну и ладно! Потом сообразит - спасибо скажет. Может быть.
        - А мне что делать? - изнывал Пит. Тьфу. А еще твердианин.
        - Отдыхай, - посоветовал я ему и взмыл вертикально вверх.
        Больше всего меня заботили две вещи: отсутствие защиты днища у моего опытного образца и обстановка в городе, причем второе заботило сильнее. Что там опытный образец! Сказано давно и верно: если хочешь сделать что-нибудь хорошо, сделай это сам. Недаром я столько времени лично корпел над чертежами, недаром вынимал душу из технологов, норовящих сделать попроще и похуже, - машина получилась что надо, а что до ее уродливости, то не целоваться же мне с нею. Вдобавок я отлично знал все ее слабые места, и когда в аккурат между моих ступней внезапно образовалась пулевая пробоина, я только скрипнул зубами, поднялся выше, а потом резко спикировал, прибавил газу и пошел над самыми крышами.
        Город бурлил. Мелькали улицы, заполненные народом до отказа, и тут же сменялись улицами почти пустынными, зато оттуда слышались выстрелы, там перебегали фигурки, а на площади перед монументальным зданием Департамента полиции я заметил несколько распростертых на мостовой тел. В одном месте строили баррикаду. Помпезное здание Администрации торчало в стороне от кратчайшего маршрута к Вратам, я видел лишь его крышу с трепещущим на ветру флагом и поборол желание дать крюк и поглядеть с высоты, что там делается. Это потом, это успеется… Сейчас главное - Врата…
        Крыши так и мелькали - я гнал на максимально возможной при открытом фонаре скорости, и встречный поток воздуха просто душил меня. Наверное, рев реактивного двигателя пугал людей на улицах, но они не успевали даже задрать кверху головы, не то что прицелиться. Над рабочей окраиной кружил вертолет, не то захваченный восставшими, не то все еще остающийся в руках пытающейся кое-как отбиваться полиции. Пилот не обратил на меня внимания, и я тоже решил его не трогать. Несколько минут все равно ничего не решали. Я проклинал Новый Пекин за его несусветные размеры при скромном (по земным меркам) количестве народонаселения. Где ж это видано - застроить огромные площади земли двух-трехэтажными домами, да еще окруженными садочками, палисадничками, никчемными пустырями, а на окраине и вовсе огородами да пастбищами! Теряй теперь время на пролет надо всем этим безобразием, рискуй нарваться на случайную пулю!
        Квартал, где помещались Врата, исстари назывался Привратным кварталом, а то и просто Привратником. Квартал был большой и один из немногих, где приземистые здания стояли вплотную друг к дружке, а часть периметра, на которую зданий не хватило, была обнесена высоким бетонным забором с двумя сортами проволоки поверх него - колючей и сигнально-охранной. Внутри квартала чего только не было - и помещения для офицеров охраны Врат, и казармы для рядового состава той же охраны, и офисы фирм, торгующих с метрополией, и их склады, а самую большую площадь занимал накопительный лагерь для новопоселенцев - тысячи на две душ. Широченные охраняемые ворота выходили на Транзитный проспект - самую широкую столичную магистраль. С другой стороны через меньшие ворота в квартал заползал узкоколейный железнодорожный путь. Два века назад, когда выяснилось, что растущий во все стороны Новый Пекин норовит оставить Врата глубоко внутри себя, словно косточку внутри сливы, это было признано нежелательным. Три четверти грузопотока с Земли не имели к Новому Пекину вообще никакого отношения, а что до новопоселенцев, то столичные
власти стремились сплавить поскорее и подальше все это стадо, ибо кому и зачем нужны голодранцы в столице? Еще хуже было с экспортом. Платформам со скандиевым концентратом, денно и нощно громыхающим по узкоколейке, вообще-то не место в центре столицы. В конце концов Администрация запретила строительство к северу от Привратника и впоследствии запрещала его много раз. Вышло из этого то, что выходит всегда, то есть пшик. Город окутал Привратный квартал со всех сторон. Я просто не мог бы сделать крюк, безопасно облетев бурлящие подо мною кварталы.
        Впрочем, особого страха я не ощущал. Пока мы летели над городом, риск был не так уж велик, а потом бояться стало некогда - только успевай поворачиваться. Главные ворота были выбиты, и внутри Привратника кипел бой. Одиночные выстрелы, очереди, вспышки попаданий из лучеметов, беготня… Мне почудилось, что крики снизу перекрывают рев моего движка, хотя этого, конечно, не могло быть. Я уменьшил тягу и заложил вираж, высматривая подходящую для посадки площадку. Банг! - еще одна пуля продырявила днище.
        - Нас тут убьют! - закричала Дженни.
        Я отмолчался. Ничего, авось не убьют… С тем же успехом нас могли перебить в
«Залесски Инжиниринг». Пит, конечно, трус паршивый, но теоретически не так уж неправ. Кто может знать, куда плеснет волна народного гнева? Пока она неуправляемая (а она неуправляемая!), ее даже волной не назовешь; волна - это все-таки что-то упорядоченное, а тут - бурление, как в котле. А сидеть за забором, не попытавшись ничего предпринять, - тоже глупо.
        Второй круг над местом боя я делать не стал, а нырнул вниз и вбок, как будто стремился возможно скорее покинуть небо над Привратником, и, вновь презрев технические ограничения по маневру, лихо посадил катер на плоскую крышу, да так, что он порядочно проехал юзом, прежде чем клюнуть носом и остановиться. Прекрасная машина! И прекрасная позиция: теперь мы были защищены от выстрелов снизу. Не нужно было быть великим тактиком, чтобы понять, что там происходит. Вооруженная толпа, опьяненная первыми успехами, выбила ворота и ринулась на солдат охраны Врат. Те были землянами, скучавшими на Тверди по контракту, и, вероятно, не самыми глупыми из них, поскольку тотчас смекнули, что пощады землянам не будет и вести переговоры не с кем. На них надвигалась человеческая лавина, и они встретили ее всей мощью огня, на какую только были способны. У них просто не было иного выхода. Я видел вал трупов на асфальте; из-за вала атакующие продолжали вести огонь, охрана отстреливалась, и вал смрадно дымился. Из окон нескольких зданий вырывались языки пламени, доносились выстрелы и крики ярости - драка шла и там. Солдаты
не собирались задешево отдавать свои жизни, но без подкреплений им мало что светило, а к нападавшим то и дело подходили новые группы и целые отряды вооруженных и очень злых твердиан. Бей земных выродков, круши метрополию! Попили нашей кровушки? Теперь мы узнаем, какова на цвет ваша!
        Кончиться это могло двояко: либо отступлением оставшихся солдат во Врата и закрытием последних, либо подходом из метрополии подкрепления через те же Врата и затягиванием ненужной бойни еще на какое-то время. Оба варианта меня не устраивали. Я должен был вывести отсюда Дженни. И я должен был попытаться спасти этих дураков, моих соотечественников, не ведающих сейчас, что творят, лезущих на лучеметы в порыве священной ярости…
        Что ж, благодаря заботе метрополии о твердианских полицейских я был снабжен вполне подходящим инструментом и для того, и для другого.
        Я сам удивился, как легко выдернулся тяжелый летаргатор из кокпита. Наверное, адреналин просто кипел во мне, чуть наружу не лился. Понадобилось бы мне силой мышц приподнять катер - я, пожалуй, приподнял бы.
        - Сиди здесь и не высовывай носа, - непререкаемым тоном скомандовал я Дженни. - Потом делай точно, что я скажу. У нас будет совсем немного времени.
        - Не уходи! - Дженни попыталась вцепиться в мой рукав.
        - Куда ж я от тебя уйду? Рядом буду…
        С предохранителя - снять, экран-прицел - откинуть, задать десятиградусное раскрытие луча, регулятор - на первое деление. Я не хотел никого убивать, даже землян. Мне просто было нужно, чтобы в сражении наступил тайм-аут.
        Разве это так много?
        Еще мне подумалось, что выйдет совсем уж глупо, если я высунусь из укрытия и тут же схлопочу пулю в лоб. Я поморщился и выглянул из-за парапета. Отлично. Сражающимся было не до меня. Я поставил на парапет летаргатор. С кого начать?
        Начал с атакующих. Провел лучом туда-сюда, чуть-чуть приподнял луч, чтобы достать задних, затем прошелся лучом по окнам. Кажется, сработало. Огнестрельное оружие смолкло, только слышались как бы плевки - попадания из лучеметов. Солдаты не стреляли в меня, - наверное, подумали, что невесть откуда, как в сказке, явился нежданный союзник. Это они зря. Я развернул летаргатор и скользнул лучом по их укрытиям, стараясь не пропустить ни одного. Интересное и страшное это дело - работа летаргатора! Человек, который только что шевелился, хрипло дышал, потел, выцеливал кого-то, вдруг замирает, как статуя, хоть на постамент его тащи, а другой, бегущий со всех ног, попав под луч, внезапно ныряет вперед, падает и тоже каменеет в нелепейшей позе бегущего. Конечно, кое-кто обдерет себе физиономию об асфальт, но хоть живы будут. Незачем им истреблять друг друга. Неужели кто-то ощутит гордость от истребления землян? Только не я. Еще лет пять назад - ощутил бы, но с тех пор, наверное, повзрослел. Вышвырнуть их вон с нашей планеты - и достаточно.
        Вот странность - охрана защищалась лучеметами и не имела ни одного летаргатора. Что это - обычная косность, мол, летаргатор - полицейское оружие? Или укоренившееся в метрополии мнение, что твердиане покорны и не способны на серьезный бунт?
        Мысль мелькнула и ушла, у меня не было времени ее додумывать. Скорее! Пока из города в Привратник не ворвались новые мстители за народную обиду, пока из Врат не повалили новые солдаты, если не что-нибудь посерьезнее…
        Дженни!
        Она вылезала из кокпита. Зачем? Господи, ну зачем?! А на лице ее была видна растерянность, какая бывает, когда женщина не уверена в том, что поступает правильно, и какая может в одно мгновение обернуться упертой решимостью делать все по-своему.
        Я выругался вслух. Швырнул в кокпит летаргатор, швырнул туда же Дженни, прыгнул сам и взмыл. Дженни вскрикнула - вряд ли ей было удобно сидеть в грузовом отсеке. Ничего, потерпи полминуты, милая. Врата открыты - вот они. Никем не охраняемые. Было ли хоть раз такое в истории Тверди? Вряд ли… Ай да я!
        Невероятный подъем - и страх: а ну как кто-нибудь, свой или чужой, шмальнет из окна?.. Я заставил катер скользнуть вниз, выбрал на асфальте место, свободное от распростертых тел, и сел. Живо, живо, милая! Спеши! Я тащил ее за руку. Понадобилось бы применить силу, чтобы втолкнуть Дженни во Врата, в лиловое сияние, - применил бы без колебаний. Пусть сейчас она не понимает меня, может быть, ненавидит даже… Потом поймет.
        Мне оставалось сделать не более пяти шагов, когда лиловое сияние погасло. Вдруг. Ни с того ни с сего. Вот оно было - и вот его нет. Врата закрылись.
        В первые секунды я еще на что-то надеялся - щупал твердую коричневую поверхность, постукивал по ней и никак не хотел верить в то, что я опоздал всего на несколько секунд. Где справедливость в этом мире? Если бы на час, не было бы так обидно.
        Дженни глядела на меня в испуге, а я, кажется, на некоторое время потерял лицо. Точно помню, что я пинал Врата и сквернословил, хотя толку ни от первого, ни от второго не было ни малейшего, да и быть не могло. Возможно, я выделывал и что-нибудь похуже, но милосердная память отказалась фиксировать это. Знаю наверняка: если бы кто-нибудь подстрелил меня, пока я бесновался, это было бы обидно, но в общем справедливо.
        Потом послышался паровозный гудок, а за ним удар. Это отрезвило меня и заставило броситься к катеру. Приказав Дженни укрыться за его бортом, я схватился за летаргатор. По широкой рельсовой дуге к низкой платформе, пища тормозами и отдуваясь паром, подползал закопченный паровозик, тянущий с десяток набитых вооруженными людьми платформ. На себе он нес одну створку ворот. К штурмующим Врата твердианам наконец-то подошло подкрепление!
        Очень вовремя, главное…
        Я положил летаргатор на место и замахал рукой.
        - Ты?! - Первым, кто соскочил с поезда, был Рамон Данте.
        - Я!
        - Кой черт тебя сюда занес?
        - Решаю проблемы. - Я предпочел умолчать о том, что решал я преимущественно свои проблемы. - Слушай, отряди кого-нибудь тушить пожары… я там всех обездвижил, а огонь-то горит…
        - Понятно, - кивнул Рамон и, коротко распорядившись, расцвел улыбкой. - Летаргатор?
        - Он самый.
        - Богато живешь… А кто это с тобой?
        - И вот еще что, - заторопился я, отвлекая его внимание от Дженни. - Эти солдаты не мертвы. Скажи своим ребятам, чтобы не добивали их. Пусть разберут, кто живой, а кто мертвец, и складируют живых где-нибудь, да пусть охрану к ним приставят…
        - Лады, - понимающе ухмыльнулся Рамон. - Заложники? Думаешь, пригодятся? По-твоему, метрополия пойдет из-за них хоть на какие-нибудь уступки, а? Не будь наивным. У моих парней руки чешутся. Три часа гоним к столице, и хоть бы одна перестрелка!
        - Кто опоздал к драке, у того они всегда чешутся, - сказал я со злостью. - Перетерпят. Ты знаешь, как дело повернется?.. Вот и я не знаю. Не будь ослом, пленные могут пригодиться.
        - Ладно, сделаем, - сказал Рамон и принялся распоряжаться. Его распоряжения вызвали глухой ропот, но Рамон гаркнул на своих волонтеров, и те нехотя повиновались. В хаосе революции начинало проступать хоть какое-то подобие порядка. В первый же день! Просто удивительно. Наверное, местная аномалия…
        - А кто это с тобой? - вновь прищурился Рамон на Дженни. Та испуганно попятилась, но, хвала богам, промолчала. Акцент выдал бы ее сразу.
        - Кто надо! - отрезал я, делая Дженни знаки: живо в катер, сейчас взлетаем! - Ты что-то очень боевой… Неужели так-таки нигде не удалось подраться?
        Рамон огорченно махнул рукой.
        - Когда въезжали в город, постреляли чуть- чуть… А, чепуха! Разве это бой?
        - Главное еще впереди, - успокоил я его.
        - Это уж как водится, - согласился Рамон и вздохнул. - А все-таки жаль. Размяться хотелось…
        Я не был склонен развивать эту тему. Пусть боевики Рамона займутся уборкой мертвых и парализованных, пусть понюхают обугленную человеческую плоть. Это здорово отрезвляет.
        - А где дядя Варлам?
        Рамон подмигнул мне.
        - На Марции, где же еще…
        Глава 3
        К вечеру вновь заработало замолкшее в полдень радио. Знакомый с детства голос диктора с крайним воодушевлением возвестил на всю Твердь главную новость: победа одержана повсеместно. Приспешники и наймиты метрополии частью уничтожены, частью арестованы. Опознан труп премьер-губернатора. Во многих местах полиция перешла на сторону восставших. Комитет национального возрождения призывает всех искренних патриотов Тверди сплотиться для отражения возможной агрессии со стороны Земли. В ближайшее время будут открыты пункты записи добровольцев…
        - Ого, - удивился я, - уже и Комитет национального возрождения… Лихо.
        - А ты как думал? - сказала мама. - Знаешь, кто его председатель?
        - Откуда мне знать?
        - Ты его знаешь. Савелий Игнатюк, вице-мэр Нового Пекина.
        - Серьезно? - Я обжегся кофе.
        - Я что с тобой, шутки шучу, что ли? - рассердилась мама.
        Сегодня она была колючей. Может, из-за Дженни, а может, из-за своей работы, знать о которой мне до сегодняшнего дня не полагалось. Да и сейчас было некогда спросить. Мы пересеклись в нашей квартире всего на полчаса, да и то сущим чудом. Конечно, мама врала мне, что сидит дома, - не хотела, чтобы я из-за нее волновался. Крепчайший кофе вместо вечернего чая и покрасневшие глаза выдавали ее с головой - она явно не спала минимум одну ночь, а пожалуй, что и две. В мою душу моментально закралось сомнение в стихийном начале восстания. Но спрашивать об этом маму я не стал: на мне висела Дженни. Любовь зла, это да. Она еще и порядочный якорь.
        Мама бросила на Дженни лишь один неприязненно-насмешливый взгляд, разрешила мне поместить на время гостью в доме и больше не обращала на нее никакого внимания, как будто мы сидели за кофейком вдвоем, как в старые добрые времена. По-моему, ей просто некогда было увещевать меня словами, но взглядом она дала понять мне все, что думает о моей блажи. Ну конечно, с ее точки зрения, это была блажь, и ничем другим мое поведение быть не могло. Порядочный мальчик из хорошей семьи, прямой потомок первопоселенцев, увлекся девчонкой с Земли! Хорош, нечего сказать! Как будто своих девушек на Тверди мало! И как будто сейчас самое время заниматься личной жизнью! Как был оболтусом, так им и остался, а ведь подавал надежды…
        Черт знает что. И жаль было ее огорчать, и бросать Дженни никак не годилось - убьют ведь за один акцент. К счастью, мама это понимала.
        К еще большему моему счастью, ситуация начала понемногу доходить и до Дженни - во всяком случае, теперь она предпочитала молчать, сидеть по возможности неподвижно, не звякать ложечкой в чашке и вообще делать вид, что ее тут нет. Кажется, ей не слишком понравилась моя квартира, но я списал это на испуг и подавленность. Ладно, не маленькая, переживет, в конце концов! Пройдет время, а там мы поглядим, что можно сделать. Пока же можно лишь настоять, чтобы она открывала дверь только на условный стук, не включала свет, когда она дома одна, и не подходила к окнам. Перетерпит. Еда-вода есть, санузел в исправности, даже кондиционер имеется, чего еще надо?
        А я займусь каким-нибудь делом. Не найдется нового дела - займусь старым. Катера на антиграве Тверди нужны.
        - Игнатюк - компромиссная кандидатура, - пояснила мама. - Он наш, и давно наш, да только не он один. В Администрации наших было мало, зато в муниципалитетах - чуть ли не половина. Кто мог приказать полицейским сдаваться? Без этих людей мы получили бы бойню, а так переворот прошел, считай, бескровно…
        - Хм… - поперхнулся я. - Крови-то я насмотрелся…
        - В масштабах планеты - практически бескровно, - повторила мама. - А ты хотел, чтобы и палец никто не занозил? Иногда ты здорово удивляешь меня, Ларс… Ну так вот. Мы обязаны этим людям, это раз. Без них мы восстановим управление не скоро, это два, а нам любой ценой нужно сделать это в самые ближайшие дни. Это три. Естественно, каждый из этих людей рассчитывает на карьерное продвижение. Надо платить, Ларс! Не всем, конечно, но наиболее влиятельным - надо. Вот откуда берутся игнатюки. Крупных игроков он худо-бедно устраивает на данный момент, а мелким надо пообещать что-нибудь на будущее, а уж будущее что-нибудь да покажет… - Мама жестко усмехнулась. - Но пока мы имеем то, что имеем, и быть иначе просто не может. Согласен?
        - Вот навалятся на нас земляне со всей силой, тогда я погляжу, как запрыгает этот самый Комитет, - мрачно предрек я.
        - Тогда и кончится упомянутое «пока», - еще раз усмехнулась мама и вдруг потрепала меня по голове. Давненько я не видел от нее таких нежностей. - Ну, мне пора. Проводи меня, сын.
        Я проводил ее до улицы, дальше она не позволила. Город еще продолжал гудеть, как растревоженный, но уже мало-помалу успокаивающийся улей. Где-то еще стреляли - не то ликвидировали последнее гнездо недобитков, не то просто палили в воздух от избытка чувств. Некоторые уличные фонари, как ни странно, уцелели и горели исправно, разгоняя ночной мрак. Группа молодых людей, наверное, студентов, шла по проезжей части, занимая ее всю и горланя песню. Проехал трактор с прицепом, до отказа заполненным вооруженными дедовскими ружьями фермерами. Лица у фермеров были веселые, но чересчур возбужденные. По-моему, эти парни не настрелялись за сегодня и были не вполне довольны тем, что убивать более некого, а равно не над кем вершить суд, скорый и беспощадный.
        - Ты хоть вооружена? - с тревогой спросил я.
        - Лозунгами, - улыбнулась она. - Только лозунгами. Поверь, этого достаточно.
«Твердь победит», «слава героям», «хороший землянин - мертвый землянин», ну и так далее. Очень надежные лозунги.
        - Когда тебя ждать?
        - Боюсь, что не скоро. Лучше ты, как будет затишье, приезжай в Степнянск…
        - Почему в Степнянск?
        - Там кое-какие проблемы, а я все-таки местная, меня в наших краях многие знают. С часа на час жду приказа о переводе.
        Это похоже на маму - полчаса сидеть за кофейком и не сказать, что она уезжает! Мелочи, мол.
        - Будь осторожнее, - напутствовал я.
        - И ты тоже Ларс. Ну иди, иди, дальше я сама.
        - Ты мне так ничего и не скажешь? - спросил я.
        - О чем?
        - О Дженни.
        - О такой малости? - удивилась мама. - Просто спрячь ее первое время, больше ничего. Потом видно будет.
        Для нее это действительно была малость!
        Полный неясной тревоги, я поднялся в квартиру. Дженни по-прежнему сидела за столом, меланхолически и без всякой надобности помешивая остывший кофе. Тихонько звякала ложечка.
        - Ты был прав, - глуховато сказала она, не глядя на меня, - а я вела себя как дура. Прости.
        - Не за что тут прощать, - великодушно отозвался я. - Ты же из метрополии.
        - А что, в метрополии только дуры рождаются?
        - Нет, но… Понимаешь, я же бывал у вас. Видел землян. Они какие-то… не такие. М-м… не знаю, как сказать… Легкомысленные, что ли. И очень самодовольные: считают, что живут в лучшем из миров. Это бы еще ничего, но каждый, буквально каждый из них искренне полагает, что всех должен устраивать тот порядок, который устраивает их… Согласись, что это глупо.
        - Да, - почти безучастно отозвалась Дженни. - Наверное, ты прав, а вот я - ошиблась.
        - С кем не бывает…
        - Ты не понял. Я… я не думала, что такое возможно. Один щелчок - и рухнуло всё, что было создано. Еще утром был мир как мир, а теперь какие-то Древние века. Трудно поверить. И кровь, и трупы, и этот горелый запах… Мне не нужно было сюда приезжать.
        - Чепуха, - чуточку разозлившись, сказал я. - Тебе всего-навсего придется переждать какое-то время. Квартира в нашем полном распоряжении, а если что, то у меня найдутся кое-какие связи. Проживем!
        - Ты опять не понял. Я не хочу становиться твердианкой. Даже ради тебя.
        - Чего ж тут не понять? - Я развел руками. - Это-то как раз понятно… Я и не думал… На что тебе наша Твердь, к тому же накануне войны?
        - Какой войны? - Она подняла голову.
        - Обыкновенной. Твердь - ценная колония. Земля не смирится. Будет война, короткая или долгая - не знаю. Кстати, тебе было бы полезно вести себя более… по-твердиански. Во избежание. Потом, когда все кончится, ты спокойно вернешься на Землю.
        - Постараюсь говорить с акцентом, - сказала Дженни с довольно жалкой улыбкой. - Еще что-нибудь?
        Я кивнул.
        - Многое. Ты иначе двигаешься, у тебя не та мимика, не то выражение лица… Придется подзаняться. Кстати, ты не думала о том, чтобы выйти замуж?
        - За тебя? Ради моей безопасности? Фиктивно, насколько я понимаю?
        - Я был бы счастлив и по-настоящему, - искренне признался я. - Но мы сделаем так, как ты захочешь.
        - Хорошо, - тихо отозвалась Дженни, - я подумаю.
        Я подлил себе и ей горячего кофе. Мысли путались. Хочу ли я на самом деле, чтобы Дженни стала моей женой? Черт меня побери, а ведь хочу! Хоть и знаю, что у меня из-за этого могут быть проблемы. Ну и что? Человек на то и создан, чтобы решать проблемы, на которые он сам же и напросился, и в этом, если хотите, состоит его главная функция в природе. Сам создал проблему - сам и решу. Вопрос в Дженни: согласится ли она, ксеноэколог из метрополии, не просто съездить на недельку-другую в научную экспедицию в наше захолустье, а поселиться в нем навеки? А если даже согласится, не продумав все последствия, то не взвоет ли со временем от лютой тоски, осознав, чего лишилась?
        Я знал ответ: взвоет. И возненавидит меня за тот прекрасный земной мир, что я у нее отнял. У нас не было будущего.
        В кармане пискнул телефон. Отключенная было мобильная связь снова заработала.
        - Ларс? - Это был Боб Залесски.
        - Он самый.
        - Ты можешь прибыть прямо сейчас в здание Администрации… то есть бывшей Администрации?
        - Могу, - сказал я, немного подумав, но так и не поняв, кому именно и зачем я там понадобился. Вызови меня Боб в «Залесски Инжиниринг» для заслуженного мною разноса, я бы не удивился. - А что случилось?
        - Тебе предлагают пост главы комиссии по науке и технике при Комитете. Надеюсь, ты не откажешься?
        В горле у меня что-то булькнуло.
        - А почему я?
        - А почему не ты? - хохотнул Боб. - Хочешь сказать, что есть специалисты старше и достойнее тебя? Не пойдет. Не тот случай. Нам не нужны достойные, нам нужны толковые.
        - Ну, техника - еще ладно, - пробормотал я. - Но где я, а где наука? Я-то тут при чем?
        - Сейчас не наука для нас главное. Ты согласен?
        - М-м… Не знаю. Надо подумать.
        Нет, я давно подозревал, что Боб с нами, но полагал, что только мысленно. А оно вон как…
        - Так ты сможешь сейчас прибыть или нет? - очень настойчиво переспросил Боб.
        - Смогу! - заорал я, косясь на притихшую Дженни.
        - Тогда не теряй времени. Подумаешь по дороге.
        Только безнадежный идиот, тяжко контуженный приступом всеобщего счастья, не понимал: мы выиграли лишь первый раунд, а сколько их еще будет? Бывало ли так, чтобы метрополия, получив щелчок по носу, отказывалась наказать возомнившую о себе колонию? Была бы она никчемной - все равно наказание последовало бы неумолимо, во избежание соблазна для других поборников свободы. А уж колонию, испокон веку поставляющую дешевое сырье, и подавно ждали крупные неприятности. Курицу, несущую золотые яйца, обычно не режут, но кто же добровольно отпустит ее на волю?
        Пройдут годы, и всевозможные аналитики, обожающие поговорить о том, как бы пошла история, если бы люди были не людьми, а какими-то неведомыми идеальными созданиями, будут, как всегда, размышлять на тему: было ли неизбежным то, что случилось, и как можно было это предотвратить? Была ли исторически неизбежной наша революция? Понятия не имею, к каким они придут выводам. Мне наплевать. Одно скажу: нельзя же замести всех придерживающихся определенного образа мыслей! То есть можно, но довольно трудно, особенно если индивид не распространяет эти мысли направо и налево, а просто живет с ними, никому вроде бы не мешая. А то, что таких людей у нас девять из десяти, это, согласитесь, не их проблемы. Это проблемы тайной полиции, давно переставшей что-либо видеть заплывшими жиром глазками, и проблемы Администрации, почему-то уверенной, что у народа Тверди кишка тонка, и не имеющей инженерного образования - иначе бы эти недоумки знали, что каждый материал, в том числе человеческий, имеет свой предел прочности.
        И приняли бы меры. «Слом» материала не стал бы неожиданностью, и материалу не поздоровилось бы.
        Да, впоследствии можно было бы поговорить о допущенных прежней Администрацией злоупотреблениях, отдать кого-нибудь под суд, уволить нескольких ротозеев, провести реформы и поклясться, что теперь-то прежнее не повторится и колония заживет на славу. Но прежде - восстановить порядок, да так, чтобы у колонистов еще сто лет случались сердечные припадки от слов «свобода» и «независимость». Старая тактика, известная еще во времена средневековых крестьянских войн, но вполне действенная. Ничего нового Земля придумать не могла, да и с какой стати? Для борьбы с кем изобретать новые приемы - с этими провонявшими навозом фермерами? С тупоумными кротами-шахтерами? С гражданскими лицами?
        Да что они умеют-то?
        Вот именно. Что мы умели?
        В короткий срок количество волонтеров, записавшихся в отряды самообороны, достигло десяти миллионов. Набралось бы и больше, но принимали только тех, кто приходил со своим оружием. Остро не хватало командного состава, да и тот, что имелся, был мало на что годен. Армии не существовало. Твердь не имела своих сипаев. Полиция? Да. Немало полицейских перешло на нашу сторону, а только и они не очень-то годились в командный состав. Их просто не тому учили.
        Современного оружия не было почти вовсе. Охотничьих ружей - миллионы, да много ли с ними навоюешь? Кое-как, сильно упростив технологию, удалось наладить производство довольно корявых автоматов и патронов к ним. Сто - сто пятьдесят стволов в сутки, и тут хоть смейся, хоть плачь, а больше не получалось. Нетрудно перевести заводы на круглосуточное производство вооружений, но где взять столько квалифицированных рабочих и техников? Игнатюк дважды вывел меня из себя требованием немедленно развернуть массовое производство лучеметов, летаргаторов и ядерных боеголовок к тактическим ракетам. Для него было откровением узнать, что у нас и ракет-то никаких нет, не говоря уже о прочем.
        День шел за днем - в суете, в нервотрепке, в нескончаемых спорах о том, что мы упустили и чего не учли. Перед Вратами денно и нощно дежурили волонтеры с лучшим оружием, какое нам удалось собрать, а еще под ними был прикопан фугас порядочной массы - так, на всякий случай. Но Врата оставались закрытыми.
        И останутся - я был в том уверен. На месте землян я бы не показывал всей Вселенной свою дурь, атакуя бунтарскую планету через дыру в полтора метра диаметром. Это похуже Фермопил. Нет, гостей нам следовало ждать не у Врат. Посовещавшись и подискутировав вволю в течение примерно суток, члены Комитета пришли к почти единодушному выводу: метрополия направит к Тверди туннельные корабли и проведет десантную операцию. Просто удивительно, сколько времени нужно некоторым, чтобы прийти к элементарному умозаключению! Наверное, скорость принятия решений и их качество зависят от числа принимающих решения людей в обратной пропорции.
        Единственное, чего мы не знали, - это когда метрополия нанесет удар. Через несколько дней? Недель? Месяцев? Британская империя отомстила суданским дервишам спустя шестнадцать лет - и от их движения, от несусветных толп вооруженных фанатиков, от идеологии и прочего только и осталось, что нынешний адаптивный махдизм. Бывали в истории и более длительные ожидания.
        Времени в сутках мне не хватало. Если бы не Дженни, я бы приходил домой ночевать через две ночи на третью. Мама не появлялась, но позвонила из Степнянска: все нормально, не волнуйся. Рамон был произведен в полковники и занимался муштрой волонтеров. От дяди Варлама не было ни слуху, ни духу.
        Вместе с ним исчез с Тверди и Майлз Залесски - я узнал это от Боба. Как продвигались их переговоры с марцианами, никто не знал, но цель этих переговоров была мне прекрасно известна: «темпо». Без этих микроорганизмов можно было сразу поднимать лапки и сдаваться - с ними у нас появлялся шанс. Разумеется, мы не собирались предлагать землянам выяснить, кто сильнее, в масштабном сражении. Партизанская война - довольно невкусное блюдо даже для самого сильного противника.
        Но как ни прячься, как ни бегай по джунглям и бушу, а без «темпо» нас мало-помалу додавят. Месяцы пройдут или годы - неизвестно, но итог предрешен. О возможном числе жертв мне не хотелось и думать.
        К счастью, думать о ненужном было особенно некогда. Как говорил Фигаро, если занять людей их собственным делом, то в чужие дела они уже не сунут носа. Вот я и не совал.
        Какая там наука! Это словечко в названии моей официальной должности выглядело примерно как титул короля обеих Сицилий. Где те короли сыскали вторую Сицилию, хотел бы я знать? Я занимался только техникой, причем техникой военной. Точнее, людьми, налаживающими ее производство, потому что самому посидеть над чертежами было уже невозможно. Вся Твердь криком кричала: «Оружия! Дайте современного оружия!»
        Мы выполнили старый заказ Департамента полиции - выпустили полсотни антиграв-катеров с летаргаторами в турелях. Изделие получилось не доведенным до ума, список необходимых доработок разросся на восемьдесят три пункта, однако в нашей ситуации, по-моему глубокому убеждению, лучше было иметь проблемную технику, чем не иметь никакой.
        Чем хороша должность главы комиссии по науке и технике, так это тем, что не надо толкать речи на митингах, а свои устные доклады на заседаниях Комитета я делал в такой форме, что от нее стошнило бы любого профессионального политика. Проще говоря, я стремился к предельной лаконичности и ради нее же не избегал крепких выражений. Давно известно, что иной раз сказанное к месту соленое словцо заменяет целую страницу убористого текста, а главное, с грубияном не всякий решится спорить, опасаясь за имидж. У меня просто не было времени на споры и всяческие диспуты, я и без того был завален работой по горло. И все же каждые два-три дня я был вынужден отчитываться перед Комитетом и выслушивать упреки от Игнатюка и прочих, кто в моем деле ни уха, ни рыла.
        Иной раз я разражался про себя непристойными тирадами, вспоминая, что никакое доброе дело не остается безнаказанным. Ведь если бы я когда-то не помогал Бобу Залесски с курсовыми проектами, то не стал бы главой комиссии по науке и технике. Откуда что берется! Сам Боб занимал в Комитете чисто номинальный пост, но должность - это одно, а влияние - совсем другое. Он выдвинул меня, он же уломал меня дать согласие, и никто не посмел вякнуть, что я-де еще молокосос. Хотя… прав был Боб. Ну что бы я увидел, будучи простым инженером? О чем знал бы? Когда видишь картину целиком, лучше понимаешь, чего бояться и на что надеяться.
        И уж точно я жалел бы впоследствии о том, что упустил шанс прикоснуться к чему-то большему, чем прежняя моя обыденность. Робким человеком помыкает любой проходимец, говорил Фигаро, а я с детства робким не был. А чем неробкий отличается от робкого? Тем, что может прыгнуть с завязанными глазами с вышки в бассейн, не зная, налита ли туда вода.
        Ну, я и прыгнул.
        На своем - теперь он был мой - простреленном в двух местах антиграв-катере я мотался по всем городам и городишкам, где имелся хоть какой-нибудь заводишко, пригодный для перепрофилирования под оборонные нужды. Ругался, требовал, пугал владельцев неизбежной национализацией, если те не научатся бодро отвечать: «Есть!» и щелкать каблуками. Был в Степнянске, а маму за недосугом не повидал. Дважды летал на Северный материк и наконец-то увидел наш океан, правда, с изрядной высоты. Ничего… отобьемся - съезжу в отпуск на морское побережье.
        А дни шли, иначе говоря, неумолимо уменьшался наш запас времени. Таял. Съеживался. Ах, если бы у нас были средства дальнего обнаружения! Мы заранее знали бы о нападении и имели бы минимум сутки, чтобы встретить землян во всеоружии. Нельзя ведь неделями держать десять миллионов волонтеров в готовности номер один. Они ведь просто фермеры с ружьями и рабочие с ружьями же. Свобода пьянит, но не кормит. И фермеры, и рабочие должны все-таки заниматься своим природным делом, а военными учениями - лишь по вечерам. Без этого Тверди угрожал голод, причем не в столь уж отдаленной перспективе. На месте землян я бы просто послал пару кораблей повисеть у нас на орбите, держа нас в напряжении, но не нападая. Через полгода они взяли бы нас голыми руками, просто пообещав накормить голодных. Идеи - идеями, а желудки - желудками. Какому фермеру понравится, если его дети начнут пухнуть с голоду? Нет таких фермеров. Природа горазда на выдумки, а таких чокнутых не придумала.
        Одно радовало: Дженни, кажется, начинала понемногу оживать. Она уже поругивала меня за то, что я прихожу домой только ночевать, что прихожу уставший, как ездовая собака, что не сдержал слово позаниматься с ней твердианскими обычаями и поработать над произношением и что в постели от меня теперь не очень-то много толку. Я старался отшучиваться, а не отругиваться. Женщин нельзя злить, уж лучше дразнить дикого зверя. Фигаро этого не говорил, но мог бы сказать.
        Со дня восстания минул месяц, за ним кое-как протелепался и укатился в прошлое второй, пошел третий… Начался сезон дождей. Сначала, как обычно, нещадно лило три дня, ливневая канализация Нового Пекина опять не справилась, и вода затопила половину города. Вместо улиц шумели мутные реки, несли мусор и всякую всячину. Над половиной Большого материка разверзлись хляби небесные. Сухие русла наполнились до отказа, реки вышли из берегов и затопили низины. Как всегда, были погибшие и разорившиеся, были мольбы о помощи, которую мы не могли оказать. Как будто достаточно взять власть, чтобы прямо сегодня после завтрака осчастливить народ! Потом стало полегче. Солнце каждое утро вставало в мареве, торопливо осушало лужи, воздух тянул в себя влагу, как насос, а к середине дня над столицей нависали черные грохочущие тучи, падали на землю ветвящиеся огненные рукава, рушилась стена дождя, и вновь бежали по улицам бурные реки. Рухнуло несколько домов с подмытыми фундаментами, и новый муниципалитет не знал, куда деваться от жалоб и требований оказать помощь. Вот и делай людям добро! К старой Администрации небось
никто не стал бы обращаться с требованиями! Куда только девалось исстари присущее твердианам умение полагаться лишь на себя да на помощь ближайших соседей?
        Хорошо уже то, что эти проблемы были не по моей части. Я радовался, видя, что работаю не напрасно, и одновременно ужасался чудовищной громаде еще не начатых дел. Могли ли мы отбиться от нападения? Может быть, да, а может быть, и нет. Это зависело от того, с какими силами навалится на нас метрополия и какие конечные цели будет преследовать. Казалось бы, землян должно было устроить восстановление статус-кво с предварительным наведением порядка и наказанием виновных, - однако полной уверенности не было. И я откровенно обрадовался, узнав, что, против всех ожиданий, наши чахлые, слепленные кое-как средства наблюдения сумели обнаружить на подходе к Тверди два гигантских корабля.
        - Не понимаю, чему вы улыбаетесь! - взвился, как ужаленный, Савелий Игнатюк, заметив, как я расплылся в улыбке, узнав новость о кораблях на одном из заседаний Комитета.
        - Очень просто. Два больших корабля для нас лучше одного маленького.
        - Объяснитесь!
        - Пожалуйста. Большие корабли означают десант. Стало быть, нас собираются всего-навсего поучить уму-разуму, а не уничтожить. Это радует. Мне нравится быть живым. А кто кого поучит - посмотрим…
        Глава 4
        Разумеется, Игнатюк «поставил меня на место», вернее, решил, что поставил. А я, в свою очередь, решил не лишать его этого удовольствия. Много ли ему осталось удовольствий? Когда начнется война, кому будут нужны игнатюки и прочие осколки старой Администрации, внезапно воспылавшие любовью к независимости и сохранившие пока кое-какие посты? Начнется время совсем других людей.
        Так я думал тогда. Никому ведь не запрещено быть наивным, верно?
        С заседания я поспешил домой. Дженни, конечно, не ждала меня так рано, но готовилась встретить моим любимым блюдом. Вонища в квартире стояла еще та - затыкай нос, беги вон.
        - Я хотела приготовить тебе куггу…
        - Ее не всякая твердианка сумеет правильно приготовить, - успокоил я Дженни, распахивая настежь окно. Поток очищенного ливнем воздуха ворвался в кухню, мало-помалу вытесняя миазмы. - Кугга - блюдо деликатное, неточностей в рецептуре не терпит… Так-так… Орехи плоской лианы пережаривала или так клала?
        - Пережаривала.
        - Значит, недостаточно. Цвет должен быть темно-коричневым, и пасту из них надо делать, пока они еще горячие. Ладно, не переживай. У меня хорошие новости: на подходе два корабля метрополии.
        Несколько секунд Дженни без всякой цели переставляла кастрюльки на плите. Потом спросила, не оборачиваясь:
        - И что это значит?
        - Второй акт пьесы, вот что это значит, - сказал я. - У тебя есть шанс вернуться домой - если не убьют, конечно. Но я постараюсь, чтобы не убили.
        Когда говоришь с женщиной, не стоит произносить такое заурядным тоном, а надо без лишних слов, одной только интонацией дать понять: разорву всякого, кто косо посмотрит, спасу и сохраню, не сомневайся! Так я и сделал.
        - Врата откроют? - спросила Дженни.
        - О Вратах придется забыть. Ну, давай сюда куггу, я голоден.
        - Она вонючая.
        - У меня в желудке нет органов обоняния… Да погоди ты накладывать! Иди сюда. Слушай и запоминай. Я сейчас поем, уйду и приду неизвестно когда. Сиди, как прежде, и не высовывайся. Чтобы даже соседи не поняли, что в квартире кто-то есть. Ясно? Возможно, мы не увидимся несколько дней, но я приду за тобой обязательно. С тобой ничего плохого не случится, я тебе обещаю. Веришь?
        Она кивнула.
        - А ночевать не придешь?
        - Вряд ли. Да и любовник сейчас из меня… не очень.
        - Дурак, - сказала Дженни. - Разве только в этом дело?
        Кугга была вполне пристойная - если заткнуть нос. Поев, я чмокнул Дженни в щеку и унесся на всех парах. Время было на вес скандия. Я уже не мог начать ничего нового и должен был лишь следить, чтобы не застопорилось начатое. И если нашелся бы такой остолоп, который сказал бы, что это нетрудно, я для экономии времени даже не расхохотался бы ему в лицо. К дьяволу анацефалов! Нужно было успеть изготовить как можно больше катеров, используя по максимуму запас антиграв-генераторов. Пусть они будут слабо вооружены и никак не бронированы - лучше иметь такой воздушный флот, чем никакого! Всю готовую продукцию надлежало спрятать в джунглях, по возможности рассредоточив. Захваченные во время восстания полицейские вертолеты - тоже. Исправные самолеты - использовать для экстренной эвакуации наиболее ценных людей и грузов, а потом бросить. В войне от них не будет толку. Морским судам - спрятаться в пустынных бухтах. Спрятать заводы было немыслимо, и рабочие должны были оставаться у станков и конвейеров до последней возможности, а по сигналу тревоги - смываться. Ценное, но не используемое оборудование было уже
вывезено и спрятано. Взрывать покинутые предприятия мы не собирались - землянам уж точно не было нужды использовать их. Земляне скорее сами разрушили бы наши заводы в рамках «наказания» для нас.
        Штаб обороны переехал в Штернбург. Я догадывался, зачем это было сделано. Но от дяди Варлама по-прежнему не было ни слуху, ни духу. Как и от Майлза Залесски. Боб только хлопал меня по плечу - не трусь, мол!
        Я не трусил. Я злился. Понимал, что есть на свете что-то, чего мне знать не положено, и на логическом уровне даже не возражал против этого, а только все равно злился. Паршиво находиться в подвешенном состоянии, не зная, какие карты в прикупе. Это интересно и щекочет нервы лишь тогда, когда рискуешь всего-навсего деньгами.
        Корабли метрополии, выскочившие из индуцированного гиперканала в ста миллионах километров от Тверди, приближались к нам неумолимо, но без спешки. Задолго до того как они вышли на околотвердианскую орбиту, мы поняли: это не крейсеры, способные без особых проблем стереть с лица планеты всю высшую жизнь, и уж тем более не линкоры, одним залпом срывающие с планеты атмосферу. К нам приближались два десантных корабля - огромнейшие самоходные баржи. Впрочем, и они были неплохо вооружены, по меркам метрополии. По нашим же меркам, мы перед ними были чем-то вроде поля, а они - сенокосилками. Начнут работать - рано или поздно закончат, а мы… Ну какой ущерб могут нанести травинки исправной и хорошо отлаженной сенокосилке?
        Выйдя на низкую орбиту вокруг Тверди, корабли оставались на ней трое суток. Они не маневрировали, не посылали никаких сообщений. Безоблачной ночью любой твердианин мог видеть их и оценить размеры этих громадин. Обыкновенный спутник выглядит как бегущая по небу светящаяся точка - я видел их в ночном небе Земли. Но эти монстры имели размеры и форму. Они давили. Они действовали на нервы. Вне всякого сомнения, по мысли земного командующего, бездействие кораблей должно было оказать на бунтовщиков психологическое давление.
        Затем один из кораблей нанес удар по Луне Малой. Просто так, для демонстрации мощи. Было отчетливо видно, как меньшая из двух наших лун оделась плотным коконом пыли. А два корабля еще целые сутки продолжали безмолвно плыть над нашими головами.
        Затем последовал ультиматум, короткий и категорический. Здравомыслящим колонистам Тверди предлагалось арестовать кучку преступников, узурпировавших власть в колонии, выдать их для доставки в метрополию ради справедливого суда и, сложив оружие, спокойно вернуться к мирному труду. В случае, если через трое суток на той же длине волны не поступит сообщения о принятии условий ультиматума, говорилось далее, космические вооруженные силы Земли выполнят свою задачу, и ответственность за все неизбежные при восстановлении порядка жертвы и страдания народа ляжет на так называемый Комитет национального возрождения.
        Трое суток на размышление - это было многовато. Но трое суток на размышление при ползущей по небу смерти - это очень много. Корабли-громадины давили на психику. Оставалось только радоваться, что сезон дождей еще не кончился и хотя бы часть материка укутана облаками…
        Никто не собирался отвечать на ультиматум. Города эвакуировались, население размещалось во временных лагерях. Еще работали заводы, еще пыхтели грузовички и трактора с прицепами, развозя по военным базам оружие. На перегруженных железных дорогах происходили аварии. Штаб принял решение реквизировать принадлежащий фермерам транспорт. По тропинкам в джунглях тянулись караваны вьючных лошадей и громоздких толстопятов. Дикое зверье бежало прочь, вообразив, наверное, что все двуногие этой планеты вознамерились переселиться из степей под полог влажных лесов. В горах спешно дооборудовались пещерные базы.
        За эти трое суток мне удалось поспать два часа с минутами. Бывают такие дни, как говорил Фигаро. Мне удавалось сохранять голову ясной при помощи периодического окунания ее в холодную воду - водопровод, к счастью, все еще исправно действовал. Часов за пять до истечения срока ультиматума ко мне в контору заявился Боб собственной персоной.
        - Сворачивай лавочку. Перебазируй своих на базу «Дикий кот». Знаешь, где это?
        Я знал.
        - А чего это у тебя волосы мокрые?
        - Вспотели, - буркнул я. - Значит, смываемся прямо сейчас?
        - Точно, - подтвердил Боб. - И не тяни - может, земляне не станут дожидаться ими же назначенного срока. Кстати, на их месте я бы так и сделал.
        Боб угадал. Оставалось еще три часа, когда от кораблей отделились две стаи катеров и, рассыпавшись веером, устремились в атмосферу. Тут бы и сбивать их одного за другим! Гасящий скорость в облаке плазмы катер практически беспомощен. Но чем сбивать их, чем?!
        Дикари с копьями против мушкетов и лат. Читайте земную историю, все идет по кругу. Я начинал догадываться, почему человечество из века в век повторяет одни и те же ошибки. Будь иначе, оно добралось бы до более опасных ошибок, и те наверняка погубили бы его. В общем и целом, если брать человечество как вид, то в повторении ошибок, наверное, нет ничего дурного. Наоборот, в них спасение вида! А жертвы… ну что жертвы? Даже если вымрет половина человечества, Вселенная не понесет потери в химических элементах. Ей нет никакого дела до нашего муравьиного копошения на окраине большой, но все-таки весьма заурядной галактики. В ней миллиарды подобных галактик. Ну на что Вселенной сдался разум, да еще такой, каков человеческий? Вот и выходит, что все наши чувства, мысли, поступки и метания суть проявления тривиальнейшего инстинкта выживания вида. Не так разве?
        Да, так, думал я, разгоняя катер над крышами Нового Пекина. Ну так что же? Если человек тем разумнее, чем меньше в нем животного, то надо, выходит, поступать вопреки инстинкту? Покориться землянам, униженно вымаливать прощение, а потом еще столетия жить в нищете, получая от метрополии главным образом плохо скрываемое презрение? Чушь какая-то. Нет уж… К чему ты предназначен, то и делай. А если тебе в голову лезут дурацкие мысли, то повторяй вслед за Фигаро: ни одно живое существо не может идти наперекор своему инстинкту. И заметь, что о разумности существа Фигаро ничего не говорил…
        Дженни сидела рядом со мной, а на задних сиденьях помещался невеликий наш багаж. Свистел ветер в пулевых прострелах - я так и не удосужился заткнуть их. На некоторых режимах аппарат начинал мелко дрожать, я прибавлял газу, и дрожь исчезала. В небе веером расходились полосы огня и дыма - с неба на Твердь спускались катера землян.
        Впервые за много дней я ощущал себя легко. Все, что я мог сделать на своем посту, было сделано. Ну, почти все. И я не бежал, а планово эвакуировался. То же делали мои подчиненные, мои консультанты и аналитики, вспомогательный персонал, сотни инженеров и тысячи рабочих с остановленных заводов. Всех удалось оповестить, никто не был забыт в суматохе. В дикой спешке вывозилось кое-что из оборудования, с аэродромов натужно взлетали перегруженные самолеты, добровольцы сопровождали ползущие вон из городов караваны с грузами, прочие эвакуировались своим ходом, но каждый знал координаты сборных пунктов. Со временем вся Твердь узнает имя Шмуля Цукермана - ассистента с кафедры математики Новопекинского университета, разработавшего по моему заданию оптимальную схему эвакуации. Пусть я всего-навсего инженер, однако и я, погрязший в своих железяках, худо-бедно знаю, чего можно ждать от науки, если собрать толковых ребят! Нет, я не зря поработал!
        По пустым улицам ветер гонял легкий мусор. Ближе к окраинам по одному и группами стали попадаться припозднившиеся беженцы - очень спешащие, втягивающие головы в плечи от рева маршевого двигателя моего катера. Даже бродячие собаки исчезли куда-то. Зато в окне верхнего этажа облупленного, чуть покосившегося трехэтажного дома, какие строили «прогрессивным методом» лет пятьдесят назад, я заметил человеческую фигуру.
        - Ты куда? - всполошилась Дженни.
        - Я сейчас… - Включать реверс было глупо, и я заложил вираж. Описал полный круг, затормозил и завис перед окном.
        У раскрытого окна седенькая старушка гладила кошку, щурящуюся на солнце. Обеим не было дела до суеты на улицах, сменившейся вдруг мертвой тишиной.
        - Добрый день, бабушка, - сказал я. - Вы не слышали приказа об эвакуации?
        - Приказа? - В выцветших глазах неожиданно мелькнула насмешка. - Нет, приказа не слышала. Призыв был, это да. Что верно, то верно: призыв был. Можно даже сказать, что настоятельный совет был. А приказа не было.
        - Мы должны ее взять, - шепнула мне Дженни. Я лишь плечом дернул: сам знаю, не мешай!
        - Зря вы так, - как можно мягче сказал я. - Через несколько часов здесь будут десантники из метрополии, те еще головорезы. Возможно, они будут здесь уже через полчаса. Вам надо уехать. Мы возьмем вас, у нас есть место… правда, Дженни? Мы сейчас разгребем барахло там, сзади, и возьмем вас…
        - Никуда я отсюда не поеду, - покачала головой старушка. - Вы, молодые, летите, спасайтесь, деритесь, коли сможете… А мне уж поздно. Толку от меня никакого, а где умирать - не все ли равно? Уж лучше дома. Сорок пять лет здесь живу, а я уж не молодая в столицу переехала… Шестерых премьер-губернаторов пережила, куда уж больше-то? Нет, нет, не поеду, и не упрашивайте. Мои вот тоже не хотели меня одну оставлять, да я им сказала: пошли вон, дурачье! Ну как есть болваны: дети у них мал-мала меньше, мои правнуки, значит, а туда же: не уйдем без тебя! Ничего, ушли. И вы летите отсюда, пока не поздно, а я уж как-нибудь сама…
        - Вас могут убить, - попытался образумить я упрямую старуху.
        - И вас, - мгновенно ответила она. - Кто может знать, как повернется дело? С ума все вдруг посходили: земляне то, земляне сё… Сколько себя помню, земляне всегда у нас крайние, а чуть что случись - у кого просить-то помощи? У них, у землян. А разве они убивали нас когда-нибудь?
        - Теперь будут, - хмуро посулил я. Не хватало мне еще упрекать слегка подвинувшуюся умом бабку за контрреволюционные речи!
        - А если и будут, то для меня невелика беда. - отрезала старуха. - Стой, Кшися! Кис-кис-кис…
        Само собой, последние слова относились не ко мне, а к кошке, спрыгнувшей с подоконника внутрь комнаты. Старуха, кряхтя, встала со стула и засеменила за кошкой, небрежно махнув нам на прощание - катитесь, мол. Н-да… Не силой же мне затаскивать бабку в катер! Сроду не воевал со старухами.
        - Поехали, - пробурчал я. - Только время зря потеряли.
        Дженни промолчала.
        Я поднялся над крышами и дал полный газ, а за городом, наоборот, спустился пониже. В небе ветер медленно размывал дымные полосы, и больше не было видно огненных стрел - значит, катера землян уже погасили скорость и где-то рыщут. Очень мне это не нравилось. Не исключено, что они видят меня на радарах, несмотря на мой бреющий полет, а я их нет. Этой летающей колымаге еще очень далеко до приличного воздушного судна. И летаргатора у меня больше нет, хотя от боевых катеров летаргатором все равно не отобьешься, это оружие против незащищенной живой силы… Одна надежда на то, что успеем дотянуть до Дикой территории и нырнем в джунгли, ищи нас там…
        - Что это? - ахнула Дженни.
        Я на миг оглянулся. Посреди Нового Пекина беззвучно встал бурый гриб на клубящейся коричневой ноге. Несведущим могло показаться, что там рванул маленький ядерный заряд, ну да у страха глаза велики. Обыкновенный тротил, да и то в количестве не больше тонны.
        - То, что должно быть, - ответил я. - Взорвали Врата. Держись, сейчас тряхнет.
        Тряхнуло так себе, несильно.
        Наверное, командующий десантной операцией и не рассчитывал захватить Врата целехонькими - для этого надо было быть уж очень легкомысленным оптимистом. Первые дни главный вопрос для нас заключался лишь в том, планировала ли метрополия немедленно установить где-нибудь на поверхности Тверди новые Врата и обеспечить десантной армии непрерывный поток подкреплений - или же наш противник считал, что нескольких тысяч десантников, доставленных сюда на двух громадных кораблях, более чем достаточно, чтобы выпустить кишки мятежникам?
        Казалось, что второе вероятнее. С чего бы землянам высоко ценить бойцовские качества каких-то немытых колонистов? Откуда в захудалой колонии возьмутся талантливые стратеги и тактики? Какое чудо подарит Тверди обученных солдат? Можно призвать на военную службу хоть пятьдесят миллионов фермеров, вооружив их допотопным оружием, но они как были фермерами, так и останутся ими. Чем их больше, тем проще обнаруживать их и бить. Устроить одно-два показательных побоища, чтобы уцелевшие слегка задумались, после чего предъявить нам еще один ультиматум - так, по-видимому, рассуждал земной командующий. Во всяком случае, мы очень на это надеялись.
        За два часа до истечения назначенного землянами срока их передовые отряды уже высадились во всех крупных городах, обнаружив в них едва процент от прежней численности населения. В сельских районах им повезло больше, и уже к вечеру командование десантников знало координаты большинства сборных пунктов и нескольких тайных баз. Еще до темноты по этим точкам были нанесены удары с орбиты.
        Вы видели, как двадцать-тридцать квадратных километров джунглей в один миг превращаются в раскаленную пыль? Я - видел. Погибли многие тысячи людей, хотя их все же было намного меньше, чем рассчитывали земляне. Наши сборные пункты не были пересыльными лагерями, беженцы в них не задерживались. Их, зачастую едва волочащих ноги от усталости, безжалостно гнали дальше, не останавливаясь в случае чего перед угрозами и насилием. И те, кто, проклиная все на свете, потащился дальше, выжили. Еще раз низкий поклон Шмулю Цукерману! Кажется, невелика заслуга предвидеть элементарное, но вы попробуйте сохранить голову холодной в хаосе и бестолковщине первых недель после революции! Шмуль составил графики и наметил маршруты, а люди Рамона Данте выполняли его план. Многие из них пропали безвестно, став просто частью Тверди, зато выживших беженцев уже не надо было агитировать. Земляне нанесли нам болезненный, но далеко не смертельный удар и не испугали нас, а лишь озлобили до крайности. В этом состояла их первая ошибка.
        Вторая последовала уже на следующий день - на джунгли посыпались мелкие десанты.
        Те из них, которые были выброшены вблизи наших объектов, оказавшихся почему-либо неудобными для уничтожения с воздуха, первоначально имели успех. Понеся потери, волонтеры отступили в джунгли, позволив десантникам преследовать себя по пятам. А знаете ли вы, что такое наши джунгли под конец сезона дождей? Вряд ли вы это знаете. Если стоячая гнилая вода достигает подмышек - это еще неплохо. А пятиметровую глубину не хотите ли? С чертовой прорвой плавающих в воде микроскопических тварей, вызывающих мучительный зуд у тех, кто не знает, чем надо намазаться, чтобы отпугнуть их? Даже в возвышенных местах лесная почва чавкала, неприятно пружинила и норовила схватить ногу и не выпустить. Либо водоем, либо болото - выбирай! Сухие участки по водоразделам превратились в лабиринты, и по ним-то предпочитали передвигаться наученные горьким опытом десантники. Передвигались - и несли потери от огня засевших в густых кронах волонтеров. Те почти не рисковали: попробуй-ка определи на слух, откуда был сделан выстрел, если эхо-слизни сейчас же повторяют его, разнося эхо выстрела по лесу на большое расстояние! Наверное,
десантникам поначалу казалось, что их окружил целый отряд. В ответ они палили куда попало, тщась побороть страх остервенением, и мало в том преуспевали. Требовали подкреплений, вызывали катера для ударов с воздуха по таким-то и сяким-то квадратам, но те катера большей частью бомбили пустой лес. К концу дня авиация начала вывозить из зеленого кошмара озлобленных, грязных, непрерывно чешущихся и смертельно уставших людей. Группам, получившим приказ во что бы то ни стало продолжать выполнение боевой задачи, повезло гораздо меньше.
        В удобных для засад местах Штаб успел подготовить несколько десятков ложных объектов, и никто не позавидовал бы выброшенным туда десантникам. Мало кто из них остался в живых. Но эти умерли быстро, без долгих мучений, какие в изобилии предоставили им джунгли с нашей помощью.
        Из прочих кое-кто дожил до утра и был эвакуирован. Немногие. Пожалуй, мы сравняли счет. Не по количеству убитых - их у нас было раз в десять-двадцать больше, чем у землян, - но по чувствительности потерь. Мы были готовы платить такую цену. Теперь, когда все началось по-настоящему, как минимум девяносто пять из ста твердиан поддерживали нас безоговорочно, готовые кричать: «Твердь свободна! Слышите вы? Свободна! Вы можете убить нас, но вам не убить нашей свободы!»
        Нет, я не спорю с тезисом о том, что лучеметы, бомбы и десанты могут быть очень действенным средством привития нам «хороших манер». Вся тонкость в том, что они могут быть ими, а могут и не быть, в зависимости от обстоятельств.
        Надо отдать должное командованию противника - больше оно не посылало своих солдат на убой. Тактика была изменена, а распространившийся было миф о поголовном кретинизме землян очень скоро рассеялся как дым. Уже начиная с третьего дня боевых действий в воздухе появились многочисленные беспилотные разведчики. Недисциплинированные волонтеры из чего только не стреляли по ним, но не сбили ни одного и лишь выдавали беспорядочной пальбой те места, которые разведчиков, собственно, и интересовали. Потом в небе появлялась боевая летающая платформа с установленными на ней мощными летаргаторами и разом накрывала изрядную площадь. Те, кого цепляло вскользь, каменели на несколько часов или суток, задетые лучом более серьезно - навсегда. Должен сообщить, что нет ничего хорошего в том, чтобы оцепенеть даже на час в джунглях Тверди, - ведь летаргатор эффективен только против существ с развитой нервной системой. Он точно так же обездвижит диких котов и падальщиков, но только не волчьих жуков и не бурых червей. По мне, уж лучше получить полную дозу резонансного излучения и отключиться навсегда.
        Мы потеряли несколько катеров в бесплодных попытках сбить хоть одну летающую платформу. Наши маломощные летаргаторы, маломощные же лучеметы и даже попытка одного отчаянного пилота таранить платформу - все было впустую. С точки зрения землян, эти самоубийственные атаки напоминали, наверное, попытки сумасшедших куропаток заклевать ястреба. Что ж, и мы порой совершали глупые поступки. Мы ведь тоже были только людьми.
        Хуже всего обстояло дело со связью. Земляне использовали мощные глушилки. Бывало, мы в течение целых дней не знали не только о том, что делается на Северном материке, но и в каких-нибудь сотнях километров от перебазировавшегося в глубину Дикой территории Штаба обороны. База «Дикий кот» стала подслеповатой и тугоухой. Что могли мы использовать, кроме радиосвязи? Очень немногое. К счастью, в партизанских войнах абсолютная координация действий всех формирований бывает нужна сравнительно редко.
        А мы вели именно ту войну, к которой только и могли кое-как подготовиться, - войну партизанскую. Наши базы, пока еще оставшиеся необнаруженными, тщательнейше маскировались. Армия волонтеров разбилась на отряды по пятьдясят-сто человек в каждом и растворилась в джунглях. Даже у землян не хватило бы сил накрыть летаргаторами всю Дикую территорию. Они бы и за год не управились. Большой материк Тверди не зря был назван Большим, а велика ли освоенная людьми площадь? Она кажется большой, только если не смотреть на глобус. Джунгли. Горы. Буш. Тьма бухточек, скал и пещер на морском побережье, где так легко укрыться. Полным-полно мест, куда можно отскочить, нанеся внезапный стремительный удар. Наконец, мы имели мощную поддержку со стороны тех, кто не покинул свои дома.
        В первую очередь это были фермеры. Очень многие записались в волонтеры, но многие и остались. Они по-прежнему обрабатывали свои поля и пасли скотину, как будто на планете не произошло ничего экстраординарного. Подумаешь, мол, большое дело! Какие-то группировки там, наверху, сцепились из-за власти, но при чем тут фермеры? Им-то от этой драчки какая радость? Фермеров всегда стригли, как овец, стригут и будут стричь, а кто именно - не все ли равно? Что нужно фермеру? Чтобы власть держала на уровне цены на продовольствие и давала кредиты, да еще чтобы фабрики производили нужные фермеру товары. Больше ничего, поняли? Эти ребята из Комитета совсем охренели: то им дай, это дай, при них заводы только автоматы и выпускали, а на что фермеру в хозяйстве автомат? Птиц с полей гонять? Так ведь нет на Тверди настоящих птиц-разорителей… Поэтому чем скорее установится хоть какой-нибудь порядок, тем лучше. И сделайте милость, господин хороший, отойдите чуть в сторону, не мешайте чинить трактор…
        Таких фермеров земляне не трогали. Напротив, пытались расположить их к себе, создавали какие-то органы самоуправления, во главе которых в девяти случаях из десяти оказывались наши люди, и воображали, что имеют прочный тыл. Еще до вторжения землян в Штабе шли споры: оправдает ли себя такая тактика? Я высказался за нее, а Боб всячески меня поддержал. Мы были в метрополии, мы видели ее жителей. Ни одному из них и в голову не могло прийти, что практически все колонисты из старых лояльных колоний при одной мысли о Земле и землянах скрежещут зубами от злости. Наивные люди рая! Жить так, как они живут, и искренне не понимать, за что их ненавидят те, кто такую жизнь только в снах и видит! Поразительно, но факт.
        Впрочем, земной генералитет мог иметь совсем иные установки - так, чисто теоретически. Однако мы с Бобом пренебрегли теорией и оказались в общем-то правы - метрополия всем весом наступила на эти грабли.
        Если можно убить десантника тихо, без особого риска и не вызвав особых подозрений, то почему не сделать это? И фермеры это делали. Внезапно вспыхивали и сгорали дотла дома с ночующими в них солдатами. После устроенного на деревенской площади привала десантник надевал ранец, и в плечо ему впивалась отравленная колючка. Кто мог прикрепить ее к лямке? Ведь никто из местных не подходил к амуниции, лишь деревенские дети играли неподалеку…
        В тех редких случаях, когда отыскивался виновник, десантники обычно не церемонились. Нам доносили о приказах командующего ни в коем случае не озлоблять население, но что такое подобный приказ для капрала, потерявшего уже третьего солдата из своего отделения, причем не в бою, а просто так? Был солдат - и нет солдата. Застрелен неизвестно кем, отравлен водой из колодца, по глупой случайности попал под жатку, помер в бане от угара, утоп в выгребной яме, потому что доски в сортире оказались кем-то подпилены, пропал без вести…
        Десантники срывали злобу на фермерах. Были расстрелянные, повешенные, заживо сожженные. Уничтожались целые семьи. Командующий отстранял офицеров, заменяя их другими, но и другие в скором времени приходили к выводу: не бывает мирного твердианина, всех их надо брать к ногтю! В ответ фермеры убивали солдат и уходили с семьями в джунгли и горы.
        Не все, далеко не все. Кто бы поставлял нам информацию о намерениях противника, если бы не жители «добропорядочных» сел?
        Еще осталось много новопоселенцев - как минимум десятки тысяч. Эти были готовы сотрудничать с кем угодно, лишь бы им дали работу и обеспечили безопасность. Никто из нас особенно не винил этих людей, почти насильственно переселенных на нашу планету и еще не ставших твердианами, но и безопасности им никто из нас не обещал…
        Не думаю, что метрополию очень уж сильно заботила судьба мирного населения. Скандиевый концентрат - ради этих двух волшебных слов можно было выжечь джунгли, прочесать горные ущелья и мало-помалу истребить сопротивляющихся, сколько бы их ни было. Не беда, что рудники и обогатительные комбинаты останутся без работников, - всегда можно навербовать новых. Не беда, что Твердь лишится продовольственной автономности, - со временем все наладится, а поначалу можно подбрасывать харчи и с Земли. И все-таки на Земле, по всей видимости, рассматривали такой итог как самый крайний. Прошли многие недели, прежде чем там махнули рукой и развязали руки командующему. Вскоре того начали именовать главнокомандующим, а еще немного погодя - военным губернатором Тверди.
        За эти недели случилось многое. Дважды земляне прекращали все операции и давали нам шанс «одуматься», распространяя по радио угрозы и обещания амнистии всем
«раскаявшимся». Поскольку ни первые, ни вторые не возымели никакого действия, наступать на эти грабли в третий раз земной главнокомандующий, он же военный губернатор, не пожелал и, как мы узнали в самом скором времени, запросил подкреплений войсками и техникой. Новые Врата земляне установили на месте старых Врат, засыпав воронку и починив подъездные пути. И очень скоро Врата начали действовать…
        Впоследствии мы узнали, что главнокомандующий не получил и четверти того, что просил, зато получил хорошую выволочку. Метрополия серьезно недооценивала нас. Разумеется, это обстоятельство играло нам на руку, но… мы все равно проигрывали войну. Проигрывали очень медленно, но совершенно неотвратимо. Партизанская война могла растянуться на долгие годы, твердиане всегда отличались повышенным упрямством, однако рано или поздно наступил бы такой момент, когда единое сопротивление рассыпалось бы на десятки локальных зон, не связанных друг с другом, после чего земляне медленно, отнюдь не торопясь, покончили бы с каждой зоной в отдельности. Остались бы отдельные локальные очаги тлеющей войны, а вы знаете, что бывает с отдельными угольками, отскочившими от костра? Правильно, они гаснут.
        Не помню, кто из древних сказал, что дерево Свободы должно время от времени орошаться кровью патриотов. Этот землянин был прав. Он только не добавил, что от чересчур обильного полива дерево может и зачахнуть.

«Темпо»! Либо мы получаем их в достаточном количестве, либо дело наше дрянь, и нам остается только скрываться в джунглях весь остаток жизни, длинный или короткий - как получится. Кусать - и отскакивать, кусать в ином месте - и снова отскакивать. Вырываться из тисков облав - и вновь кусать… Не имей Твердь месторождений уникального металла, мы бы, пожалуй, переупрямили метрополию, рано или поздно
«уговорив» ее оставить нас в покое. Скандий менял весь расклад.
        О «темпо» знали единицы. Знал Штаб, но не знал, например, Савелий Игнатюк, оставшийся не у дел после реорганизации верховной власти на военный манер. Многие члены Комитета вошли в расширенный Штаб, вошел в него и я, причем в прежней должности, а Игнатюк не вошел. Вконец разобиженный, он поначалу брызгал слюной, потом притих и занялся сочинением проектов замирения с метрополией на приемлемых условиях. Ему не мешали - пусть марает бумагу, - но приставили к нему охрану из ребят Рамона Данте. Для пущей безопасности. Не будучи дураком, Игнатюк смекнул, какие инструкции получила охрана на случай нежелательных его, Игнатюка, поползновений, и стал вести себя тише воды, ниже травы.
        А с Марции по-прежнему не было никаких известий…
        Глава 5
        - Я знаю, почему меня до сих пор не убили, - вполголоса, чтобы никто не услышал, сказала мне однажды Дженни.
        - И не убьют, - сердито бросил я.
        - Может быть. Спасибо тебе, но я знаю… кое-что. И я не так уж недогадлива. Сейчас ты мог бы вывести меня из этих кошмарных джунглей и отпустить на все четыре стороны, а там я уж как-нибудь добралась бы до землян… Хотя вру, ты не мог бы. Тебя мгновенно обвинили бы в пособничестве врагу. Ну как же - дал уйти пленнице, открыл неприятелю местонахождение лагеря… хотя найти это место я бы ни за что не смогла. Только вы, твердиане, можете здесь ориентироваться… Погоди, я еще не все сказала. Я вижу, как на меня смотрят. Взгляд там, подслушанное словцо тут - и готова картина: меня держат как заложницу, а веревкой не привязывают, наверное, только под твое честное слово. Верно?
        Я молча кивнул. Это было верно. Дженни и впрямь ловила на себе не самые доброжелательные взгляды. Да и как могло быть иначе? Я давно уже жалел, что вывез ее из Нового Пекина. Оккупация города земным десантом прошла, конечно, не без жертв среди населения, но ведь так всегда бывает. Вопрос лишь в количестве жертв, и надо отдать землянам должное: те немногие горожане, что вопреки всему остались в столице, большей частью уцелели. Об этом мы имели точные данные (хотя распространяли совсем иные сведения). Конечно, оставь я Дженни в городе, она рисковала, но тот риск не шел ни в какое сравнение с этим. Здесь ее мог убить любой горячий парень, узнавший о том, что его семья погибла, уничтоженная за связь с партизанами. Ее спасал мой авторитет да еще выполняемый ею приказ - не совет, а именно приказ! - поменьше торчать у всех на виду. И еще статус заложницы, конечно. Я обиняками давал понять людям, какая она важная шишка и как ее надо беречь. Многие по темноте своей верили. Я прямым текстом говорил, что Дженни сама изъявила желание быть среди нас. Этому верили меньше, и сразу начинались смехотворные
подозрения в шпионаже. А случая обменять Дженни на кого-нибудь из наших или устроить ей «побег» - так, чтобы и она не погибла по пути, и я не был ни в чем заподозрен, - всё не было и не было…
        - Ты рискуешь, - сказала Дженни. - Рискуешь из-за меня.
        И вновь мне было нечего возразить. Врать, будто ничем особенным я не рискую? Дженни не дурочка, она бы раскусила меня в момент.
        Мало-помалу из наших отношений улетучивалось что-то большое, главное. Ночи бурной любви в шалаше на травяной подстилке стали редкими. Разговоры - тоже. Наверное, каждый знает, что это такое - коррозия любви, но не каждый может принять решение - попытаться еще раз начать сначала или разбежаться? Наверное, иногда лучше не принимать никакого решения, а просто выждать.
        Дожди прекратились совсем. Начинался сухой сезон, но лишь степи высохли в три дня. В джунглях еще стояла вода - где по колено, где по шею, а где только вплавь - и не спешила уходить. Жарило солнце, от гнилой воды поднимались удушливые испарения. Раненые умирали от нагноений. Мертвые стволы оделись скользкой плесенью. Гнила и расползалась вечно мокрая одежда. Тучи мелких летающих насекомых заполонили лес, проклятые букашки лезли в глаза, забивались в нос. Летающие ящерицы жирели, объедаясь насекомой мелочью. Людям она отравляла жизнь. Начал ощущаться дефицит боеприпасов. Не хватало пищи, медикаментов. В джунглях несложно прокормиться одному - не деликатесами, но жив будешь. Отряд в полсотни человек уже не прокормится дарами леса, или же ему придется все время кочевать. Кое-какую провизию мы тайком получали от сочувствующих нам фермеров, да только не хватало нам той провизии. Сокращалось и число фермеров, согласных кормить партизан. Мы пускали в ход угрозы, и это уже не добавляло нам популярности, а скоро нам пришлось бы перейти к расправам над «пособниками оккупантов» и записывать в их число всех,
кто не поддерживает нас провизией, может быть, уже отдав последнее. Всякий чувствовал: это время приближается неотвратимо. Девять фермеров из десяти рано или поздно задумались бы: не лучше ли худой порядок, предложенный землянами, чем наш откровенный грабеж?
        Трудно сказать, на кого работало время, - на нас или на землян. Но ощущение, что земляне мало-помалу отыгрывают у нас очко за очком, давило на нервы. Даже Боб сделался раздражителен. Многие часами сидели на какой-нибудь кочке, привалившись к осклизлому стволу, и, уйдя глубоко в себя, реагировали на приказы, только если как следует гаркнуть над ухом. Рамон шепнул мне однажды: «Когда люди начинают задумываться, добра не жди». А то я сам этого не понимал!
        Территория, кое-как контролируемая Штабом, сократилась до одной десятой площади Большого материка. Никто не сомневался, что партизанская война продолжается везде, где предусмотрительная природа создала условия для нее, но что конкретно там делается - этого мы почти не знали. Иногда удавалось кое-что выяснить через агентуру, приносил пользу допрос пленных, изредка какому-нибудь отчаянному пилоту везло совершить ночной полет из одного лагеря в другой и уцелеть при этом, мы пытались наладить связь при помощи гелиографов, однако о какой-либо координации действий в масштабах всей Тверди речь больше не шла. С Северного материка уже третью неделю не поступало никаких известий.
        По сути Штаб обороны перестал им быть, а превратился просто в штаб одного из партизанский отрядов, довольно большого и в целом удачливого, но много ли в том радости? Генерал Фынь, наш стратег и командир, доверял локальные операции Рамону Данте, тот брал своих парней и уходил иногда на неделю, потому что какой же хищник охотится близ своей норы? Нежданно появляясь из леса, как ночные призраки, бойцы наносили точечный укол и мгновенно отступали в джунгли. За ними гонялись, их выслеживали с воздуха, и самые тяжелые потери отряд, как правило, нес при отходе. Затем потрепанный, уменьшившийся в численности отряд все-таки возвращался, запутав следы. Рамон всегда возвращался - шумный, хохочущий, хвастающийся, как лихо он уделал такой-то мелкий гарнизон или сякую-то комендатуру. Рамону везло. Земляне назначили награду за его голову. Они поняли, с кем имеют дело.
        Так и шло время. Тянулось медленно, засасывало в рутину, в мелкую возню, в безнадежность. Тянулось до того дня, когда дозорные оповестили: очень далеко, примерно в одном дневном переходе к юго-востоку от нас, в джунгли упал вертолет.
        Это было странно. Земляне использовали антиграв-катера, оснащенные куда лучше наших, и боевые платформы. У древнего вертолета просто не было преимуществ перед ними, а значит, земляне не стали бы его использовать. Разве что кто-нибудь решил покататься любопытства ради, но в таком случае вряд ли он проложил бы маршрут над джунглями. Значит - наши?..
        С ума они, что ли, посходили - летать на вертолете среди бела дня? Или… дело было настолько важным, что сумасшедший риск не был принят в расчет?
        К месту падения была немедленно направлена группа. Она вернулась на другой день с носилками, кое-как сделанными из жердей и шкуры дикого кота вместо брезента.
        На носилках лежал мертвец.
        Пилот был еще жив, когда его нашли. Машина рухнула на деревья, а пилота, по-видимому, выбросило из кабины, поэтому он не сгорел. Очнувшись, он полз - с переломанными ногами, с отбитыми внутренностями. Перепутав направление, он заполз довольно далеко, и высланной нами группе понадобилось бы немало времени на поиски, если бы раньше на след пилота не напали хищники. Он отстреливался. Выстрелы были услышаны.
        Пилот умер, но успел сообщить главное. В их лагерь явился оборванный человек, назвавшийся Варламом Гергаем. Человек этот сообщил, что в ущелье близ Трех Сестер находится груз чрезвычайной ценности, предназначенный для Штаба. По словам этого человека, земляне охотно предоставили бы твердианам весь Северный материк и еще многое в придачу, чтобы заполучить и уничтожить данный груз. Но! - груз должен быть переправлен в распоряжение Штаба. Если не использовать его организованно и централизованно, толку от него будет немного. Если промедлить более десяти дней, толку от груза не будет совсем.
        У меня, да и у всех, кто был в теме, углы рта полезли к ушам. Варлам Гергай, дядя Варлам! «Темпо»! Чем иным мог быть таинственный груз чрезвычайной ценности? Боб улыбался с совершенно счастливым видом. Рамон, допущенный на совещание Штаба, гыгыкал и скалился. Маленький, желтый и лысый генерал Фынь важно кивал, а руки его так и тянулись теребить редкую бороденку - наверняка наш стратег уже разрабатывал основу плана глобальной операции с применением «темпо». А потом в атмосфере улыбок и довольных междометий прозвучал обидно приземленный вопрос:
        - Ну и как мы доставим груз сюда?
        Должен сознаться, этот вопрос вырвался у меня. Я знал, где находятся Три Сестры - там, где вытянувшийся к Новому Пекину язык джунглей, теснимый полями, упирается корнем в горы. Без малого тысяча километров от нас. Там четыре горные цепи. Первая - низкая, поросшая лесом, вторая - уже настоящие горы, но без вечных снегов, а за ними лежит третья цепь. Три почти одинаковые вершины близ ее северной окраины издавна называются Тремя Сестрами. Они не самые высокие в хребте, но, когда воздух прозрачен, хорошо видны с освоенных людьми равнин. Не более двухсот километров от ближайших опорных пунктов землян. И тысяча километров от нас.
        В штабном шалаше сразу стало тихо. Было слышно, как с потолка упало насекомое.
        - Твои предложения? - в упор спросил меня полковник Максимов, бывший начальник водопроводно-канализационной службы Нового Пекина и старый подпольщик, в критические для нас дни выказавший больше хладнокровия, чем военного таланта, но выбирать нам было не из чего. До вторжения землян никто из нас не мог похвастаться славным или хотя бы бесславным боевым прошлым. Злые языки говорили, что генерал Фынь получил свой чин исключительно из-за того, что некогда прочитал трактат Лао Цзы о военном искусстве. Максимов же имел неприятную привычку сразу спрашивать, какие есть предложения, как будто человеческие мозги сродни счетной машине и могут мгновенно найти оптимальное решение. Для меня пока была ясна только его основа.
        - Надо лететь, - сказал я, - и чем скорее, тем лучше. «Темпо» - товар скоропортящийся.
        - Лететь? - Максимов сделал то немногое, что умел делать замечательно, - картинно поднял левую бровь. - На чем? У нас осталось два катера, один из них чисто посыльный, без вооружения и брони.
        - Собьют, - авторитетно подтвердил Рамон. - Что днем, что ночью - один хрен, собьют.
        - Вертолет же почти долетел, - попытался вступиться за меня Боб.
        - Почти! - фыркнул Максимов.
        - Но если ночью и низко…
        - Будем молиться о чуде? - насмешливо отбрил его Рамон. - Каким богам? Всем подряд? Сделаете из шкуры кота бубен, постучим в него, пошаманим… Шкура есть - вон она, на носилках…
        Боб заткнулся. Максимов же, пожевав для чего-то губами, предложил идею: лететь днем, но под защитой древесных крон. Конечно, земляне и в этом случае могут обнаружить катер, но вероятность долететь уже ненулевая…
        - Нулевая, - огорчил его я. - Лететь под кронами, прижимаясь к самой земле, - недурно придумано! Придется держать скорость, от силы вдвое превышающую скорость пешехода, чтобы не вмазаться в дерево. Расход топлива я уже прикинул в уме. При таком режиме полета катер просто-напросто не поднимет столько топлива, сколько нужно ему, чтобы долететь до Трех Сестер. Дозаправиться негде. Это первое. Время в пути - не менее семи-восьми суток, а с поправкой на всякие неожиданности, пожалуй, и все десять. Это второе. А ведь еще обратный путь - это третье. Я уже не говорю о том, что в горах маскироваться труднее - с орбиты засекут обязательно…
        - У тебя есть предложение? - немедленно атаковал меня Максимов.
        - Есть, но оно дурацкое…
        - Излагай!
        - Прорваться по-наглому, - сказал я. - У нас два катера - вооруженный и невооруженный. Летят оба. Днем. Не прижимаясь к джунглям. В случае атаки со стороны землян вооруженный катер принимает бой и отвлекает противника на себя. Невооруженный продолжает полет.
        - Глупо! - фыркнул Максимов.
        - Возможно. Расчет, собственно, строится на том, что земляне в течение какого-то времени будут озадачены. Возможно, это поможет выиграть время.
        Я обвел глазами штабных, ища поддержки. Я не увидел ее. Рамон качал головой, Боб попросту прятал глаза. Генерал Фынь чуть заметно шевелил правым ухом - значит, не счел мое предложение стоящим внимания. Ну и ладно. Я что, настаиваю? Предложите что-нибудь получше.
        - Земляне собьют оба катера меньше чем за минуту после начала атаки, - добил меня Рамон. - Допустим, они начнут с того катера, что дерется, и только потом займутся невооруженным. Это возможно. Допустим, что невооруженный катер успеет спикировать и скрыться в джунглях, причем останется неповрежденным. Какое-то время он может двигаться над самой землей черепашьим ходом, уворачиваясь от деревьев, а потом решится на второй прыжок… и так далее. Кстати, при этом можно вообще обойтись без первого катера, к чему нам его терять задарма? Хм… всем понятно, почему этот план не сработает?
        Понятно было всем, а мне в первую очередь. Зависнув над джунглями, боевая платформа землян может разом выжечь квадратный километр буйной зелени, это запросто. Допустим, катер успеет уйти из этой зоны. Допустим, он повторит этот трюк раз-другой и каким-то чудом уцелеет. Кончится это тем, что заинтригованные такой настырностью земляне нанесут по жалкому туземному суденышку удар с орбиты, и этот удар уничтожит джунгли в радиусе как минимум десяти километров. Разумеется, вместе с нашим катером. Путь до Трех Сестер неблизкий, и наивно рассчитывать на то, что он будет начат и окончен за то недолгое время, когда над нашими головами не будет земных кораблей.
        Генерал Фынь внезапно ожил - потянулся к чашечке напитка, заменявшего нам чай. Он отхлебнул раз, отхлебнул другой, почмокал губами, выражая то ли удовольствие, то ли неодобрение - у него не поймешь, поставил чашечку на сколоченный из жердей и всякой неподобающей древесной ерунды стол, придержал ее пальцами, чтобы не упала набок, и только после всех этих манипуляций молвил:
        - Мы должны захватить летающую платформу. Разработку плана операции и ее осуществление поручаю Рамону Данте.
        Сказать, что мы опешили, значит ничего не сказать.
        Сначала я ругал марциан и даже вновь называл их марципанами. Понятно было, что не стоило пробивать гиперканал опять в тот достопамятный колодец на ферме дяди Варлама. Нужно было создать Врата где-нибудь в джунглях и притом поближе к Штабу. Потом я сообразил очевидное: дядя Варлам не мог знать нынешнее местоположение Штаба. В какой мере он мог следить с Марции за развитием событий на Тверди - тоже большой вопрос. Не исключено, что вообще ни в какой. А если так, то получается, что он выбрал не самый плохой вариант: узкие, заросшие непролазной колючкой горные ущелья - более надежное укрытие для груза, нежели джунгли. К тому же по окончании сезона дождей вода скатывается с гор очень быстро, а в джунглях она стоит подолгу. Наверное, дядя Варлам учел и это. Хорош он был бы по шею в тухлой воде да еще с грузом!
        Немного поразмыслив, я вновь обругал марциан. Ну что им стоило открыть Врата где-нибудь на Одинокой горе? И джунгли вокруг, и воды никакой. И почему марциане не снабдили дядю Варлама хоть каким-нибудь транспортным средством? Во Врата оно не лезло? Ну да, конечно, пробить гиперканал большого диаметра накладно даже для марциан! Поганцы! Свободная Твердь им нужна не меньше, чем землянам Твердь-колония, а они жмотничают! Когда гиперканал двухметрового диаметра был нужен только им - они запросто пробивали его и держали подолгу…
        От всех этих эмоций, разумеется, не было никакого проку, и я стал вспоминать все, что знал о боевых летающих платформах. Грузоподъемность… Скорость горизонтального полета в атмосфере… Скороподъемность… Вооружение… Защита активная и защита пассивная… Технология живого металла… Псевдоинтеллект… Цереброуправление…
        Н-да… Если группе Рамона и удастся добыть летающую платформу, то еще далеко не факт, что мы с нею поладим. А кому придется ладить? Кто у нас по сию пору отвечает за науку и технику?
        То-то и оно, что за них отвечает некий бездельник по имени Ларс. А что я могу? Много ли я могу?
        Только одно: попытаться.
        А шанс-то есть?
        Вообще-то он был, но насколько он был велик - этого я не знал. Иногда мне казалось, что задача сложна, но вполне решаема. Потом я припоминал ту или иную неприятную подробность начинал склоняться к мысли, что мой безумный план проскочить к Трем Сестрам по нахалке на обыкновенном катере был не так уж плох. Лагерь жил своей жизнью: кто-то чистил оружие, несколько бойцов, собравшись в круг, лениво травили байки, кричал в отданном под лазарет большом шалаше раненый, которому в данный момент ампутировали ногу, и от котлов над экономными кострами под специальными навесами тянуло не шибко вкусным запахом какого-то варева. Возле места, именуемого кухней, дрыхли в тенечке две отощавшие собаки. Никто не мешал мне. Пугливо озираясь по сторонам, подошла было Дженни, но я отмахнулся от нее - иди, мол, в шалаш, не маячь… Я сидел под деревом, размышляя, и чем дольше думал, тем яснее становилось мне: без содействия землян в этом деле нам не обойтись. Поэтому, когда Рамон присел рядышком со мной, завонял вечной своей трубкой и вкратце изложил мне план, я кивнул, чтобы не обидеть его, и тут же внес коррективу:
        - Мы должны захватить пилота. Живым.
        Рамон помолчал. Его трубка извергала ядовитый вулканический дым.
        - Что, так плохо? - спросил он чуть погодя. - Сам не справишься?
        - Может, справлюсь, а может, и нет. Я не бог.
        - Ты инженер, - напомнил мне Рамон.
        - Спасибо за ценную информацию…
        Рамон хрюкнул и снова замолчал, попыхивая трубкой. Залетевший в ядовитое облако волчий жук закружился, как сумасшедший, истошно зажужжал и пулей дал деру.
        - Понимаешь, я никогда не летал на машинах с цереброуправлением, - добавил я. - Я не оправдываюсь, я просто хочу, чтобы ты понял. Тут нужна специальная подготовка. Все посторонние мысли - долой. Полная концентрация. Ты так умеешь? Возможно, тут пригодятся мои упражнения с менторедуктором, а возможно, и нет. Не знаю. Да еще примет ли меня псевдоинтеллект как нового пилота?
        - Я-то понимаю, - задумчиво ответил Рамон. - А генерал Фынь?
        - А ты иди объясни ему, - огрызнулся я.
        - Может, и он это понимает, - сказал Рамон. - Да хоть бы и не понимал, какая разница! Скажи-ка, попытаться захватить платформу с пилотом - это лучший наш шанс или не лучший? А?
        - Лучший, - через силу признал я.
        - То-то. Тогда о чем мы тут с тобой болтаем? - Рамон встал, избавив меня наконец от клубов токсичного дыма. - Мои ребята почти готовы. Собирайся, через полчаса выступаем…
        Из двух возможных тактик - напасть среди ночи на одну из небольших баз землян, разбросанных по всей Тверди, или ловить платформу на «живца» - Рамон избрал вторую. Я не особенно удивился, узнав, что роль «живца» уготована мне и моему катеру. Спросил только, не боится ли он потерять единственного технического специалиста, в ответ на что Рамон заявил мне, что я не единственный. Кто из его головорезов справился бы с управлением летающей платформой, я не знал. Может, тот парень, что вел второй катер. А может, Рамон имел в виду пленного землянина.
        Ага… Сначала его еще надо было пленить! Подготовленного земного десантника!
        Я знал свою роль и должен был отыграть ее как можно лучше. Разумеется, я был готов приложить к этому все силы и все невеликие лицедейские способности, которыми, впрочем, никогда и не обладал, но предчувствия были поганые. А впрочем, что из ряда вон выходящего могло со мной случиться? Погибну? Эка невидаль - смерть за свободу! Даже почетно. Погибли уже десятки, если не сотни тысяч твердиан, - чем я лучше их? Чуточку успокаивала мысль о том, что я успел позаботиться о Дженни. Боб обещал, что никто ее не тронет, а я пообещал Бобу, что душу из него выну, если с головы Дженни упадет хоть один волосок. О маме я беспокоился сильнее. Один раз я получил от нее весточку: жива, почти здорова, верховодит лагерем беженцев глубоко в джунглях. Настораживало меня это «почти». Да и времени с той единственной весточки прошло уже порядочно.
        Оба катера двигались к краю леса под прикрытием сплошного зеленого шатра в полутора-двух метрах над землей. Точнее, где над землей, а где и над водой. Первый катер вел я. Антиграв-генератор гудел от натуги - катер был перегружен. Шесть человек, не считая меня. Плюс оружие. Плюс дополнительное горючее в канистрах. Второй катер был полицейской машиной, нес броню и мог поднять всего пятерых, включая пилота. Плюс тот же груз.
        Шесть часов полета - если можно так назвать слалом меж древесных стволов - вымотали меня физически и морально. Я просто-напросто обрадовался, когда начало темнеть, и уже высматривал место посуше для ночлега. Но Рамон отрицательно качнул головой и указал вперед.
        - Давай, парень, давай. Жми, твое превосходительство. Совсем немного осталось.
        Спорить я не стал. Рамон всегда знал, что говорит. И действительно, не успело стемнеть окончательно, как мой катер едва не выскочил из джунглей на расчищенное место. Здесь кончалась Дикая территория, отсюда начинались поля и пастбища. Впереди в сгущающейся темноте угадывались развалины каких-то построек. Наверное, раньше там была ферма. Кто ее сжег - земляне или сам хозяин, прежде чем уйти в лес? Вряд ли я когда-нибудь узнаю это, да и ни к чему мне знать. Сколько их по всей Тверди, таких вот бывших ферм!
        - Садись здесь, - сказал Рамон.
        - На открытом месте? С ума сошел?
        - Это ты с ума сошел, если думаешь, что я рехнулся. «Здесь» - это в лесу. Тут и заночуем. А утром…
        Он не договорил за ненадобностью. Я и без него знал, что будет утром. Бодрости это знание мне не добавляло. Я подозревал, что уснуть мне не удастся. Черт побери, оказывается, я все-таки боялся! Не рассудком, нет. Подлый организм, это скопище мышц, жил, нервов и всяческой требухи, протестовал, во что бы то ни стало требуя от разума продления своего существования. Вот сволочь.
        Завтра я мог лишиться жизни гораздо вернее, чем во время скитаний с Джафаром, вернее, чем во время отчаянной перестрелки с разведчиками марциан, и уж подавно вернее, чем в день переворота. И что? Разве я не шел на риск сознательно? Разве не готовил себя к такому повороту событий?
        Готовить-то готовил. И знал, что завтра сработаю как надо, не раскисну и не сбегу. А спать все равно не мог.
        Девять бойцов Рамона с темнотой ушли в поля - я знал куда. Нам не были нужны руины сгоревшей фермы - нам нужна была другая ферма, целехонькая, уединенная, а главное, находящаяся на порядочном расстоянии от джунглей. Хозяин и хозяйка фермы были нашими людьми. Их, как и многих других, держали на консервации, они ни в коем случае не должны были вызывать подозрений в сочувствии к партизанам. После операции им оставался один путь - в лес. Если смогут.
        В импровизированном лагере (два катера и груда колючих веток в качестве изгороди и никакого костра) мы заночевали втроем - я, Рамон и пилот второго катера. То был толстощекий флегматичный малый, и у меня не было сомнений в том, что любые передряги не лишат его ни аппетита, ни сна. Так оно и оказалось. Сжевав холодную лепешку, парень тотчас улегся и захрапел. Мне бы так.
        - Не спится? - негромко спросил Рамон, устраивающийся рядом на своем одеяле. У некоторых людей прямо-таки страсть - подчеркивать очевидное, особенно когда никто их об этом не просит.
        - Не спится.
        - У меня снотворное есть. Хочешь?
        - Нет.
        - Значит, так и будешь ворочаться всю ночь?
        - Я что, тебе мешаю?
        - Мне-то что? Вертись, пожалуйста. Ты себе мешаешь.
        - С собой я и сам как-нибудь разберусь.
        - А, - сказал Рамон. - Ну-ну.
        Больше он не возвращался к этой теме, зато начал разглагольствовать о том, что нам делать с новопоселенцами, когда мы выгоним землян. С одной стороны, значительная их часть молчаливо поддержала интервенцию и в той или иной степени сотрудничает с оккупантами, даром что от метрополии они видели мало хорошего. С другой стороны, они ведь не настоящие твердиане, что с них возьмешь? Самых злостных, говорил Рамон, мы, понятное дело, будем судить и накажем, но ведь нельзя стричь всех под одну гребенку. К тому же некоторая часть новопоселенцев все-таки ушла в леса и воюет не хуже других. Этих надо бы как-нибудь поощрить - выделить им землю под хозяйство и подъемные. В дальнейшем они могли бы считаться полноправными гражданами и принимать участие в голосовании. Что до остальных, то тут вопрос сложный. Лично он, Рамон, склоняется к мысли, что полными правами гражданства помимо участников освободительной войны должны быть наделены только те, кто родился на Тверди. А как я считаю?
        Я считал, что он много болтает, и отвечал односложно. Тогда он сменил тему: стал рассуждать о том, какие участки джунглей должны быть вырублены и распаханы, чтобы поощрить землей тех новопоселенцев, кто пошел с нами, и как рациональнее валить лес, и куда лучше вывозить древесину… Мало-помалу меня увлекла инженерная сторона этого круга задач, я стал спорить, дважды уличил Рамона в дремучем невежестве, начал было прикидывать трассу новой дороги от Нью-Жмеринки до Штернбурга и вдруг обнаружил, что смертельно устал и хочу спать.
        Взял да и заснул.
        Глава 6
        В просторном чреве летающей платформы было все, что душе угодно, а если потребовалось бы то, чего в нормальной конфигурации она лишена, то платформа вырастила бы недостающее оборудование за несколько минут. Для меня она вырастила маленький, но вполне уютный медотсек. Жаль, что она не могла вырастить также и медперсонал.
        Я был жив, это не вызывало сомнений. Но я не мог шевельнуть даже глазными яблоками и глядел в одну точку, как глупый манекен. Изображения были расплывчатыми. Некоторое время я паниковал, не в силах понять, есть ли у меня дыхание и сердцебиение. Я не ощущал их, подобно тому как здоровый человек не ощущает работу, например, селезенки. Потом до меня дошло, что я не подключен ни к какому медицинскому прибору и, следовательно, каким-то образом дышу, да и сердце, наверное, кое-как стучит. Это меня слегка успокоило.
        Почему я здесь и в таком виде, долго гадать не пришлось. Я вспомнил. По мне скользнул луч летаргатора с этой же самой платформы, и скользнул очень быстро, иначе бы я не пришел в сознание без помощи земной медицины. Чуть позже я вспомнил все.
        План Рамона был авантюрным в крайней степени, и тем не менее генерал Фынь одобрил его. В ситуации, когда приходится выбирать между плохим и никуда не годным, надо однозначно выбирать плохое. С первыми лучами солнца началась активная фаза операции.
        Я взмыл над лесом на невооруженном катере и выжал из маршевого двигателя максимальные обороты. За мной с интервалом в десять секунд взлетел катер со щекастым пилотом и Рамоном на борту.
        Вне всякого сомнения, мы тотчас были засечены землянами. Я выждал с полминуты и вышел в эфир.
        Да, нас глушили во всех диапазонах радиоволн, но у меня оставалась надежда: вблизи услышат. Я включил сигнал бедствия, а на связной частоте орал во всю глотку, моля о спасении. Второй катер открыл по мне огонь. Пунктиры трассирующих пуль и молнии лучемета проносились совсем рядом, то справа, то слева. Я имитировал маневры уклонения, надеясь, что земляне с орбиты отследят их и поверят мне, а сам боялся, как бы не сунуться случайно под пулевую очередь или молнию. И одновременно я орал во все горло, взывая к землянам о помощи.
        Я назвал себя. Выкрикнул, путаясь в словах, что я член Штаба, что меня хотят убить за то, что я понял бессмысленность дальнейшей борьбы и предложил начать переговоры с метрополией. Я молил о спасении.
        Минуты две ничего не происходило. Затем шум в наушниках внезапно стих, как отрезанный, и голос с земным выговором приказал мне:
        - Назовите себя.
        - Ларс Шмидт! - заорал я. - Прошу помощи! Меня преследуют!
        Какими-то сведениями обо мне земляне явно располагали. На сей раз пауза продлилась не более двадцати секунд.
        - Продержитесь еще немного, - сказал другой голос. - Помощь будет.
        Я возликовал. Итак, мне поверили - хотя, конечно, принципа «доверяй, но проверяй» никто не отменял. Но мне поверили настолько, что, по-видимому, не собирались уничтожить ударом с орбиты. А попытаться уничтожить один катер Рамона, не задев мой, было слишком рискованно.
        К землянам в руки шел не кто-нибудь, а один из организаторов сопротивления, пусть второстепенный, но все же входящий в руководящую верхушку, и шел добровольно! Не знаю, какого ранга начальству было доложено об этом немедленно, но ясно, что начальство это могло самостоятельно принимать решения такого уровня. Не может быть, чтобы у этого начальства не возникло подозрения о западне. У меня бы оно точно возникло, а считать землян глупее меня, несмотря на очевидные примеры, все-таки не стоило. С другой стороны, не слишком ли жирная приманка положена в ловушку?
        - Держитесь, - ободрили меня. - К вам уже направлена помощь.
        Мы знали, откуда идет эта помощь. С ближайшей базы, откуда же еще. Оставалась примерно минута. Вопрос был только в том, одну ли боевую платформу выслали земляне. Я честно продолжал уклоняться от попаданий, а сам убеждал себя в том, во что хотелось верить: ну, конечно же, одну! Зачем две? Одна платформа легко справится с десятком наших катеров, не то что с одним. И еще я прикидывал, успею ли долететь до нужной мне фермы, и надеялся, что не перепутаю ее ни с какой другой. Радиомаяком по понятным причинам мы воспользоваться не могли…
        Когда вдали показались строения фермы, я перестал уклоняться и сразу вырвался вперед. Мой катер был легче и быстроходнее. Коротко взвизгнув, чиркнула пуля по борту, рядом пронеслись трассеры, и я был вынужден снова начать танцы воздухе. Чертов Рамон! Стреляет он классно, что есть, то есть, а только зачем же продолжать играть роль, когда занавес уже закрывается? Я во что бы то ни стало должен был сесть возле строений, а Рамон мешал мне. Может быть, он видел то, чего пока не видел я, - приближающуюся боевую платформу, - и рассчитал время по секундам? В оперативных-то делах мне с ним не тягаться…
        Странное дело: я сначала увидел, обернувшись, как катер Рамона перестал меня преследовать и, заложив отчаянный вираж, пустился наутек, и только потом заметил боевую платформу. Вопреки всякой аэродинамике она поглощала пространство с невиданной скоростью. Я резко пошел вниз, врубил реверс и сел так грубо, как это только было возможно, чтобы остаться живым. Снес изгородь, пропахал огородные грядки. В глазах потемнело, ремни больно впились в кожу, но предаваться мыслям о самочувствии было некогда. Пока все шло по плану, и мне совсем не хотелось напортачить. Я должен был сыграть так, чтобы мне поверили. К счастью, особенно сложной игры не требовалось. Я откинул купол, выскочил, топча какую-то ботву, и что было сил замахал руками: ко мне, сюда, скорее, вот он я! В тот момент я спасал Рамона, удиравшего от платформы на форсаже. Платформа выплюнула в его направлении две молнии, но было ли попадание - этого я не успел понять. Помню еще, как платформа снижалась. Затем я почувствовал полное одеревенение и успел удивиться новым ощущениям: рассудок и сознание при полном отсутствии тела!
        Потом погасло и сознание.
        Что любопытно: ожив, я сразу понял, где нахожусь, и первой моей мыслью было: все в порядке, операция развивается по плану. Немного погодя в душу закралось подозрение: а кто, собственно, везет меня? И куда? С чего я взял, что отборным головорезам Рамона, прошедшим огонь и воду, удалось захватить платформу, да еще с пилотом? Ничуть не менее вероятно другое: мои соратники перебиты, а я взят в плен. Естественно, обездвиженным, чтобы не рыпался. Земляне с этого и начали на всякий случай, еще не зная наверняка, что я - всего лишь приманка.
        В результате я пропустил самое интересное. А еще интереснее было, с кем я лечу и кого скоро увижу: Рамона и ребят - или земного десантника в тяжелом шлеме и мимикрирующих доспехах?
        Я попытался шевельнуться - раз, другой, а затем, поднатужившись, и третий. Бесполезно. Деревянное тело. Мысли, правда, не совсем деревянные, рассудок вроде в порядке, но такое ли уж это благо в сложившейся ситуации? Как говорил Фигаро, если вас лишают необходимого, станете ли вы благодарить за роскошь?
        Я попытался перевести взгляд с потолка моих временных апартаментов на стену. С тем же успехом я мог бы пытаться двигать гири мышцами, ответственными за поднятие век. Не та у механизма мощность. Нулевая. Разладился механизм.
        По-видимому, мне оставалось только покориться неизбежному, а это занятие всегда было сильно не по мне. И этот речевой оборот тоже. В старых книгах иной раз пишут еще хуже: «покориться Неизбежному». Кто такой этот Неизбежный, чтобы ему покоряться? Чушь, словесная чехарда и рудименты рабства в сознании.
        Потом до меня дошло элементарное: раз я в сознании, значит, рано или поздно оживу. Возможно, уже через полчаса-час. Вспомнилось, что летаргатор был разработан и изначально применялся для анестезии. Дело только в дозе резонансного излучения. Ура! Мыслю - значит, существую. В данном случае это значит еще больше: буду существовать полноценно. Оживут нейроны, станут послушными мышцы… Скверно только, если выяснится, что меня подобрали земляне, а не наши. Без летающей платформы нам очень трудно будет вовремя получить «темпо»…
        На переборку упало смазанное подобие тени - кто-то зашел ко мне в отсек, оставаясь для меня невидимым. Мягкие шаги, слабый шорох одежды… Их мог произвести кто угодно, по этим признакам я был бессилен опознать вошедшего. Зато когда в мой нос ударил знакомый табачный перегар, я возликовал: наша взяла!
        - Очухался? - послышался грубый голос, и надо мной нависло коричневое лицо Рамона. - Моргнуть хоть можешь?
        Я не мог. Рамон недовольно покряхтел. Быть может, он решил, что я симулянт? Ну, если так, то очухаюсь - поговорим!
        - Ладно, слушать хоть можешь? - спросил Рамон. Я мог, но не знал, как сообщить ему об этом. - Короче, мы летим к Трем Сестрам. Оба катера у нас на борту. До первого хребта нам еще минут десять-двенадцать. Там мы бросаем платформу, все равно земляне скоро поймут, что к чему, и грохнут ее, и пересаживаемся на катера. Пойдем ущельями. Если не угробимся, то уже через час ты увидишь своего дядю Варлама…
        Он ушел, а я остался в том же дурацком положении, в каком очнулся. Мне хотелось расспросить Рамона о многом. О том, кто ведет платформу, например. О потерях. И как вообще прошла первая фаза операции «Темпо»? Результат мне известен, а каковы подробности?
        Пришлось, однако, ждать. Десять минут - вечность, если нечем заняться. Не дрожать же от страха, думая: грохнут нас земляне на подлете к горам или не успеют сообразить, что происходит, и принять решение? Да и дрожать меня летаргатор отучил; для дрожи нужно, чтобы хоть какие-нибудь мышцы работали. Чтобы убить время, я начал было перемножать в уме трехзначные числа и от волнения сажал ошибку за ошибкой, затем спел про себя пару якобы народных песенок из репертуара дамы Фарбергам и, конечно, взбеленился. Правда, это ничуть не помогло моему телу стать менее деревянным.
        Посадку я ощутил как слабый толчок - стало быть, все-таки оживал помалу. Когда меня перегружали в катер, я услышал чью-то реплику: «Гляди, у него веко дергается», - и не сразу понял, что речь шла обо мне. По-моему, ничего у меня не дергалось, но я предпочел поверить на слово. Легко верить тому, что радует. Ладно… Подождем. Будем оживать помалу. А что еще мне остается?
        В катер, кроме меня и пилота, сел только один человек. Второй катер я не видел и с полминуты не мог понять: как же все бойцы Рамона поместятся в нем?
        Потом сообразил: поместятся. Их стало меньше. Земляне, даже попав в западню, не отдали платформу без боя, а где бой, там и потери. Что ж, на войне как на войне.
        Прогромыхала короткая очередь - наверное, кто-то из ребят Рамона ликвидировал не нужного более пилота. Наверное, наши потомки, если они у нас будут, когда-нибудь скажут, что это было жестоко и не оправдывалось необходимостью. Пусть говорят. Что они понимают в войнах, потомки?
        А ведь мы и воюем как раз за то, чтобы им не пришлось детально разбираться в этом предмете…
        Если бог существует, то он был на нашей стороне: мы долетели благополучно. А если существует не один бог, а множество, во что верит часть нашего народа, то среди этих богов несомненно были болельщики, сочувствующие и подыгрывающие нам. Мне было легко так думать, я, видите ли, с детства не религиозен. Это у меня от мамы. Не сомневаясь в существовании бога, она тем не менее не принадлежала ни к одной конфессии, бранила священнослужителей невеждами и жуликами, часто повторяла, что творцу Вселенной нет никакого дела до такой мелочи, как человечество, и, кажется, не верила в загробную жизнь. Я пошел дальше и до последнего времени вообще не размышлял на эти темы. Инженеру - если он хороший и востребованный инженер - не до абстрактных размышлений, его голова занята совсем другими вопросами. По-моему, если бы бог хотел, чтобы я верил в него, он создал бы особый отдел моего мозга, ответственный за данную задачу. Поскольку он этого не сделал, я молчаливо предполагал, что его либо вообще нет, либо он полностью удовлетворен биологической конструкцией по имени Ларс Шмидт. Ну и прекрасно, меня эта конструкция
тоже в основном устраивает.
        Мне понадобилось попасть под летаргатор, чтобы задуматься: а что такое бог вообще? Быть может, бог - это везение? В смысле, везение - не проявление его деятельности, а он сам?
        Любой теолог забрызгал бы меня слюной, обвиняя в гнусной ереси, ну да я не собирался оповещать весь мир о моих гипотезах. У меня имелось более насущное занятие - приходить в себя. Я видел дядю Варлама - ускоренного, зыбкого, как привидение. Он подсел ко мне и пытался поговорить, но издавал какое-то чириканье. Вот ведь пакость: один ускоренный, другой неподвижный, и некому усреднить нас.
        - Ладно, - сказал дядя Варлам, не добившись от меня толку, - или мне лишь показалось, что он прочирикал «ладно»? Меня сейчас же погрузили на носилки и понесли по очень неровной местности. Я слышал шум ручья, а боковым зрением временами видел скалы. Кажется, путь шел по дну ущелья. Куда? Я хотел спросить и не мог. Оказалось - в пещеру. В ней было сыро и очень прохладно, но я обрадовался уже тому, что могу ощущать холод. Как ни странно, в первом же расширении подземного туннеля кто-то поставил армейскую палатку. Для чего? Чтобы с потолка не капало за шиворот?
        Меня втащили в палатку и оставили в ней. Я был не один, рядом находились еще трое или четверо человек - правда, уставившись в потолок палатки, я мог сосчитать их только по сопению или храпу. Все они спали. Тоже, что ли, жертвы летаргатора?
        Потом меня осенило. Наглухо застегнутая палатка предназначалась для тех немногих, в кого первым делом следовало внедрить «темпо». Наверное, это были пилоты. Если так, то и мое место было здесь. Я тоже пилот и к тому же вхожу в Штаб.
        Мучительно потянулось резиновое время. Спустя несколько часов я уже мог шевелить кончиками пальцев и ворочать глазными яблоками. Тут бы мне полагалось начать делать гимнастику для тех мышц, что уже повинуются мне, и тем ускорить мое возвращение в строй, но летаргатор уж такая штука, что остаточное действие его излучения проходит само в срок, определяемый полученной дозой и особенностями организма, гимнастика тут не поможет. Тогда я стал думать о второй фазе операции.
        Потом через тамбур пролез Рамон, принес еды и воды и уже не ушел. В палатке сразу стало тесно и шумно. Пробудились спящие. Трое из них оказались пилотами антиграв-катеров, а один - пилотом вертолета. Что-то негромко зашипело, и Рамон объявил мне, что была вскрыта очередная капсула с «темпо» и что концентрация этих микроорганизмов в палатке много больше, чем в атмосфере Марции, так что можно надеяться на быстрый переход к ускоренному образу жизни.
        - Думаю, сутки или даже еще меньше, - гудел Рамон. - Потерпим, а? Ты думаешь, тебе плохо пришлось? Это мне плохо приходится. Курить охота, сил нет, а нельзя… Или, может, все-таки можно, а? Одну только трубочку?..
        Он шутил. И без его трубки воздух в палатке оставлял желать много лучшего. Было душно, воняло от прикрытого обрезком доски ведра, исполнявшего функцию отхожего места. Если бы Рамон закурил свою жуткую отраву, осталось бы только гадать, кто передохнет быстрее - «темпо» или мы?
        Ожил я на следующий день, если верить часам, а к середине того же дня у одного из парней получилось ускориться. Он едва не прорвал головой стенку палатки - и сейчас же замедлился, немного испуганный и очень довольный. Кое-как ворочая деревянным пока еще языком, я растолковывал ему и прочим, как надо вести себя в ускоренном режиме, чтобы не сломать себе шею. Лектор из меня посредственный, но если нет другого… К концу лекции мой язык перестал напоминать старую подметку и начал шевелиться почти как надо. Не могу сказать, что это меня опечалило.
        Когда, выдохшись, переставала шипеть очередная капсула с «темпо», мы доставали из ящика следующую и свинчивали крышечку. К вечеру все четверо пилотов, попавших в палатку раньше меня, могли ускоряться по своему желанию, но еще не перешли к непрерывной ускоренности. Это случилось с ними ночью, утром к ускорившимся присоединился я, а Рамона нам пришлось еще подождать. Пусть. Мы просто сидели на наших лежанках, вышучивая друг друга, и дышали инопланетными микроорганизмами, не боясь перестараться. И каждый вдох приближал нас к победе.
        Во всяком случае, нам хотелось в это верить. - У нас под рукой пять катеров и один вертолет, - проговорил дядя Варлам, водя карандашом над картой. - Пилоты есть, все под «темпо». Топливо есть. Задачи каждому пилоту я буду ставить индивидуально…
        Естественно, пилоты здорово рисковали. Они, и я в том числе, были ускорены, но ведь наши машины какими были, такими и остались. Старье, рухлядь. Антиграв-катера, выпущенные «Залесски Инжиниринг», морально устарели еще лет сто назад. Мы даже не могли позволить себе применить в их конструкции такой великолепный металл, как скандий, - он не производился на Тверди. Весь скандиевый концентрат шел на Землю, а сплавы, далеко не лучшие и, уж конечно, не скандиевые, поставляла нам метрополия. Да и не в скандии дело! Дело в том, что против настырной мухи всегда найдутся мухобойки и инсектициды. В противостоянии с метрополией мы, конечно, были мухой.
        Брошенную нами платформу земляне уничтожили через четверть часа после того, как мы покинули ее. Вероятно, противник заподозрил еще одну ловушку и предпочел не рисковать. О повторении попытки добыть еще одну платформу речи не было - каждый понимал, что противник теперь настороже, на приманку не купится, да и вообще два раза подряд чудес не бывает. Для доставки «темпо» в отряды, чьи базы находились не далее четырехсот-пятисот километров от нас, годились пешие гонцы. Все, как один, сухопарые, жилистые ребята, ускоренные, подобно нам, пилотам, они должны были бежать трусцой с навьюченными рюкзаками, стараясь выдерживать среднюю скорость километров двадцать пять - тридцать в час. В джунглях это немало даже с учетом ускоренности, особенно после сезона дождей. Для развоза «темпо» на большие расстояния мы располагали только катерами и вертолетом. Причем на вертолет я бы вообще не ставил - ну какие у него шансы?
        Пилоты могли оказаться в плену. Каждый из нас заранее знал, что соглашается не на легкую прогулку, и каждый получил приказ уничтожить груз и себя, оказавшись в безвыходной ситуации, да только кто же дает абсолютные гарантии на войне? Вполне естественно, что каждому пилоту полагалось знать только свою задачу.
        - Долго тебя не было, - сказал я дяде, когда дошла очередь до меня. - Как там на Марции?
        - На Марции замечательно. У нас хреново, - ответил он и так взглянул на меня, что я прикусил язык. - Теперь слушай задачу…
        Я не особенно удивился, узнав, что мне предстоит доставить груз на базу под Степнянском и оставаться там вплоть до момента «ноль». Как-никак хорошо знакомые места. Отдельная удача, что мама где-то там.
        Вот только Дженни…
        Впрочем, Боб обещал о ней позаботиться. Бобу я верил.
        - Будешь двигаться прыжками, - сказал дядя Варлам. - Прыгнул, выжал из катера все, на что он способен, затем вновь нырнул в джунгли. Понял? Будешь все время лететь меж стволов - не хватит топлива. Опоздаешь нырнуть под кроны и замести следы - сожгут.
        Хотелось ответить, что не дурак, мол, понимаю, но я лишь кивнул.
        - Мы подгадали время, когда над головами не будет земных кораблей-маток. Все шесть машин стартуют одновременно через восемь… нет, уже через семь минут. Иди, готовь катер. И знай: второй посылки с Марции не будет.
        - Почему я был убежден в этом с самого начала? - ухмыльнулся я.
        Дядя посмотрел на меня тяжелым взглядом.
        - Постарайся долететь, - сказал он.
        Семь минут для ускоренного - бездна времени. Я подготовил машину куда раньше этого срока. Сидел, поплевывал за борт, удивляясь медленности полета плевка, ждал команды.
        Стартовали мы в том же порядке, в каком получали задание. Я - последним. Прошел меж стен ущелья до его конца, нырнул в другое ущелье, затем в третье, порядочно удалился от базы и лишь тогда набрал высоту и выжал из катера полную скорость.
        Вторая фаза операции «Очищение» началась.
        Спустя сорок девять минут после ее начала земляне нанесли термоядерный удар по району Трех Сестер, изменив рельеф этой части горного массива и, в частности, совершенно уничтожив одно неприметное горное ущелье с малозаметной пещерой.
        Часть четвертая
        Победитель
        Глава 1
        Единственное средство добиться того, чтобы хоть начало операции пошло точно по плану, заключается в сокращении круга посвященных. Но и это средство не всегда действует. Впоследствии мы так и не узнали, кто выдал землянам координаты нашей важнейшей горной базы, хотя очень старались узнать. Никто из пилотов не был взят в плен, это мы выяснили точно. Предатель среди нас существовал, в том практически не было сомнений, он не был задействован в доставке «темпо», и он точно не был рядовым бойцом - но кем он был? Загадка. Если он погиб вместе с базой, то туда ему и дорога. Однако мы все еще опережали противника, пусть ненамного. Муха вылетела из-под мухобойки в последнее мгновение. Промедли мы еще чуть - и о свободе Тверди нам пришлось бы только мечтать. Впрочем, радиоактивный пар мечтать не умеет, так что наши мечты мы молчаливо завещали бы выжившим твердианам, и их детям, родившимся, как и мы, под гнетом метрополии, и внукам их, и правнукам…
        Ползучее время теперь понеслось вскачь. Я тоже несся вскачь - делал прыжок на пятьдесят-сто километров, затем нырял в зеленое море джунгей и, уворачиваясь от стволов лесных великанов, спешил удрать подальше от места нырка, по которому земляне вполне могли бы ударить с орбиты. Затем пробивал лиственный полог над головой и прыгал снова.
        Охота прыгать заразительна, говорил Фигаро. Я соглашался с ним, хотя медлительность катера порядком раздражала. Довольно чувствительный в управлении, он все же не был рассчитан на ускоренного пилота и казался просто сундуком. Больше всего меня интересовало, к каким выводам придет командование неприятеля - ведь ему, несомненно, уже доложили о странных катерах-попрыгунчиках. Знали ли земляне, что мы везем? Совсем не уверен. Скорее нет, чем да. Но квалифицировать наши странные прыжки как транспортную операцию и пресечь ее они, по-моему, были просто обязаны.
        После третьего прыжка позади меня жахнуло. Раскаленная взрывная волна догнала меня, как стоячего, и швырнула катер вперед. Двигатель, к счастью, не заглох, и я посчитал это чудом, впрочем, весьма уместным. Мимо меня неслись пылающие ветки, лесной мусор бешено клубился огненной тучей. Плотный рой каких-то насекомых был мгновенно растрепан и вспыхнул фейерверком. С пушечным треском ломались деревья. Один лесной гигант едва не раздавил мой катер - и непременно раздавил бы, не будь я ускоренным. В последнее мгновение мне удалось избежать удара. Катер, может, и сундук, зато я-то сундуком не был!
        Понятное дело, во влажном лесу пожар быстро угас, а я целых двадцать минут по своим часам, то есть более часа субъективного времени, уходил подальше от катаклизма. Затем вновь прыгнул - и точно так же нырнул в зелень, не дожидаясь реакции противника. Только на сей раз я круто повернул влево и смывался под защитой крон перпендикулярно моему генеральному направлению. Угадал: не прошло и трех минут, как в джунглях разверзлись два вулкана - один точно позади меня, второй позади-справа, то есть как раз там, где я находился бы, если бы не менял направления полета. И вновь мне пришлось уворачиваться от падающих деревьев. Покрутившись сколько положено в огненной буре, я приземлился на сухом ровном участке и дал себе слово, что не тронусь с места по меньшей мере час. Пусть лучше груз будет доставлен с небольшим опозданием, чем не доставлен вовсе. Не высунусь. Засечь сверху радаром неподвижный объект на фоне хаоса отражений от дымящегося лесного массива довольно трудно, так что от меня требуется мечта бездельника - сидеть и ничего не делать. Можно даже вздремнуть.
        Терпение! Это игра в кошки-мышки. Побеждает в ней тот, у кого крепче выдержка. Пусть противник уверится в том, что уничтожил меня. Я охотно прощу ему это заблуждение.
        Так я думал, а внутри у меня все кипело. Погибла горная база, и вместе с ней погиб дядя Варлам. Но этот успех землян будет последним! Клянусь.
        Когда перестало чадить, я вылез из катера. Кто под «темпо», тому хочется бегать, а не сидеть. Я даже пожалел, что обладаю квалификацией пилота, - в противном случае я сейчас отмахивал бы километр за километром, имея на плечах рюкзак, набитый капсулами с «темпо», и не страшась ни зверя, ни человека. Честное состязание с самим собой на выносливость. Не так ведь часто удается посостязаться честно.
        На краю выжженного участка дикий кот рвал какую-то дохлятину. Я и не подумал хвататься за оружие. Приближаясь неспешной трусцой, я заметил медленный ужас в глазах зверя: с его-то точки зрения, я несся прямо на него с невиданной скоростью. Очень медленно кот оторвался от добычи и еще медленнее прянул в сторону. Куда ему! Он даже не успел присесть на задние лапы для прыжка. В прыжке я пнул его носком ступни прямо в нос, а приземлившись, хорошенько дернул за хвост. Кот замедленно повернулся и с вальяжной неторопливостью махнул лапой. Не будь я под «темпо», он одним движением выпустил бы мне кишки.
        Я вновь двинулся к нему. Кот заревел низким басом, показав пилообразные зубищи. Казалось, он вот-вот кинется на меня - и вдруг он крутнулся на месте и пустился наутек со всей доступной ему невеликой прытью. Я мог бы легко догнать его и сломать шею… но остался на месте. Это был бы нечестный бой.
        Кстати, а что если нашпиговать «темпо» животных - лошадей, например? Я помнил, что у марциан это получалось, а в коробках с капсулами лежали какие-то инструкции. Поделились ли марциане с нами этим секретом? Хорошо бы да. Получится довольно быстрая фельдъегерская связь. Да и некоторые другие виды животных было бы недурно приспособить к делу…
        Эту мысль следовало обдумать в спокойной обстановке, когда всяческие хищники не провоцируют меня своей медлительностью напасть на них и показать, кто в джунглях истинный хозяин. Я вернулся в катер. С момента моего приземления прошло восемь минут, осталось еще пятьдесят две. Бездна времени для размышлений.
        Через тридцать минут я поднял катер невысоко над лесной подстилкой и, не особенно торопясь, полетел прочь от выжженных пустошей, а еще через двадцать две минуты - повторил прыжок.
        И снова были палатки. Большие и маленькие, аккуратные фабричные и наскоро сшитые из разнородных кусков материи, а подчас даже из шкур. Каждая имела специальный тамбур, чтобы «темпо» особенно не разбегались, и в каждой сидели наиболее опытные бойцы, старательно дыша микробным аэрозолем. Пропитываясь, так сказать. Все это чем дальше, тем больше напоминало мне рутинную технологическую операцию. Темпирование. А что, название не хуже других. Копирайт мой.
        В гигантской, специально выстроенной и редкостно безобразной на вид палатке-конюшне под наблюдением опытных конюхов темпировалось с десяток лошадей. Это, с позволения сказать, строение располагалось на отшибе, подальше от других палаток, поскольку никто не мог знать, как поведут себя лошади, даже самые смирные, подвергнувшись темпированию. Человека от паники может спасти понимание того, что с ним происходит, ну а как насчет лошади? В диком испуге она прорвет палатку и натворит в лагере дел, прежде чем свернет себе шею. Не я один - все в лагере чувствовали, что с темпированными лошадьми предстоит немало возни, а результат не гарантирован. Но попробовать стоило. Пока, судя по доносящимся из палатки звукам, лошади только жевали сено, топтались на месте, скучая, да временами всхрапывали.
        Лагерь был небольшим, но в часе верховой езды от него находился соседний лагерь, а дальше еще и еще. Километрах в ста от Степнянска на границе буша и джунглей начинался обширный партизанский район. В сухой сезон земляне, конечно, подпалили бы буш. Они и в сезон дождей пробовали выжечь его, хотя это примерно то же самое, что поджечь спичкой море. Сейчас буш вовсю цвел и был наполнен одуряющими запахами. Весна вступала в свои права, короткая весна Тверди. Еще две-три недели - и яростное солнце вытянет из плотных зарослей достаточно воды, чтобы буш смог выгореть без особых хлопот со стороны землян. Пусть они ждут. Не возбраняется.
        Зато мы совсем не собирались ждать. День «икс» приближался. Связи с дальними узлами сопротивления не было. Мы знали день и час, но не знали, добрались ли до заданных целей остальные катера. Вертолет - тот почти наверняка нет. Глупо было и посылать его.
        Хотя почему глупо? Что глупого в том, чтобы хоть чуточку увеличить наши шансы? Если обладатель мешка с золотом брезгует медяками, он рискует рано или поздно потерять все свое золото. Нет, никакая жертва не была напрасной!
        - В конце концов, мы заварим кашу хотя бы в двух-трех местах, - говорил мне Рамон еще на горной базе, - а там поглядим, чья возьмет. Если мы захватим Врата да еще оставим землян без их техники - победа уже за нами…
        Возможно, он был прав. Точно этого не мог знать никто. Темпированные бойцы против военной машины метрополии, биологические объекты против современной боевой техники - чья возьмет? Этого никто еще не пробовал, мы были первыми. А марциане, наверное, с большим любопытством приглядывались к нам: как-то у нас получится?
        Интересно и поучительно наблюдать за схваткой, оставаясь в стороне.
        Рамон должен был доставить груз «темпо» в район, контролируемый Штабом. Я не знал, удалось ли это ему. Можно было бы слетать туда на катере, но я, во-первых, был нужен здесь как представитель Штаба и консультант по «темпо», а во-вторых, командир отряда наотрез отказал мне в керосине. Он получил приказ, знал день и час
«икс», был готов действовать в соответствии с общим планом, а остальное его не интересовало. Даже если бы он каким-нибудь образом узнал, что, кроме его отряда, никто из наших не получил «темпо», его бы это не остановило. Он был твердианином в большей степени, чем я. Может, не зря на Земле нас называют твердолобиками и рассказывают про нас идиотские анекдоты?
        Очень возможно, что не зря. А только гибкие да упругие не могут противостоять метрополии. Она мало-помалу скатает их в такой комок, что они забудут, как распрямляться. Любой материал сохраняет упругость лишь до определенного предела, это я вам как инженер говорю.
        Я снабдил «темпо» не один лагерь, а целый партизанский район. В отдаленные отряды я сам отвозил капсулы, в ближние их доставляли гонцы. В самом дальнем, затерянном среди болот лагере я встретил маму.
        В пронизанном каналами и кавернами чреве гигантского болотного брюкводрева обычно стоит вода, но если не полениться выкачать ее, то пустоты можно использовать под жилье. Сыровато и нездорово, зато сравнительно безопасно - обнаружить лагерь с воздуха очень непросто. Гигантский брюкводрев любит расти у болот, и здесь они насчитывались десятками, эти твердые живые купола, по мере роста сминающие почву вокруг себя в кольцевые складки, а их ботва издали смахивала на обычные деревья. Кто-то сообщил маме о моем приходе, и мне не пришлось нырять в сырые, кое-как освещенные лабиринты. Мама сама вышла ко мне на свет.
        Она сильно осунулась, морщины на лице и руках стали резче, а кожа напоминала пергамент. Мы общались записками, потому что понимали от силы одно слово из трех, а еще потому, что я, по ее мнению, несносно верещал писклявым козлетоном, а ее голос, в свою очередь, звучал для меня, как тяжелый бас из недр глубокой бочки. В этот лагерь не поступило ни одной капсулы с «темпо». Для кого? Это был лагерь беженцев. Здесь, в самом сердце джунглей, скрывались те, кто не мог сражаться и не желал оставаться под властью землян, - старики, дети, больные. Мама командовала ими и десятком бойцов охраны. Бойцы они были те еще. Когда я, оставив катер в соседнем лагере ради экономии горючки и совершив пробежку трусцой, внезапно появился перед часовым, этот ротозей даже не сделал попытки вскинуть автомат - просто стоял и смотрел на диво дивное, сверхскоростного человека, мчавшегося так, что ветер за ним гнул кусты к земле. Не верил, должно быть, собственным глазам. Во избежание недоразумений мне пришлось ненадолго «выключить» дурня, чтобы он от большого ума не завопил благим матом, - не люблю, когда на крик сбегается
толпа и начинает бестолково палить.

«Ты выглядишь усталой, ма, - лакируя правду, писал я на клочке бумаги, и грифель карандаша не поспевал чертить линии букв, а бумага рвалась. - У вас голодно? Прости, я не принес еды».
        Да уж… А мог бы. При виде стариков с выпирающими ребрами и иссохших старух, а особенно детей со вздувшимися животами я почувствовал себя последним подонком. Лагерь был большим, как все лагеря беженцев, смерть уже собирала здесь жатву, и все равно он оставался большим, продовольствие в него текло тонкой, часто прерывающейся струйкой, люди собирали все, чем могли прокормить их джунгли, ели водянистые ягоды, ловили ящериц, собирали какие-то корешки… Охота? Ну какие они охотники! Да и не прокормишь охотой такую прорву народа!

«Не ерунди! - писала мама в ответ. - Мы продержимся сколько нужно. Ты-то в порядке?»
        Я кивал, показывая, что я-то как раз в полном порядке. Потом, усовестившись, сбегал в лес, одолжив автомат у «выключенного» часового, и спустя час вернулся с двумя подстреленными свинозайцами. Один был крупным, таких здоровенных свинозайцев я отродясь не видывал в наших лесах. Я порядком устал тащить обе туши, зато обеспечил похлебкой хотя бы детей и больных. «Ничего, ма, - написал я на рваном бумажном клочке. - Держись, недолго терпеть осталось».
        Мама и сама это понимала, да и кто бы не понял, владея информацией о «темпо». Раз эти «бациллы» получены и работают в условиях Тверди, значит, дело пойдет.
        Она улыбалась, и глаза ее блестели диким торжеством. «Скоро мы покажем, на что способны твердиане! Очень скоро», - можно было прочитать в них. И никакой особенной гордости за сына. А что, все в порядке. Сын при деле. При правильном деле. Но ведь так и должно быть!
        Вот такая у меня мама.
        Дженни была совсем иной. Теперь я отчетливо понимал: ничего у меня с нею не получится. И не могло получиться. Политики могут сколько угодно договариваться о
«культурном обмене», но твердиане и земляне никогда не поймут друг друга. Мы разные. Я жил на Земле, но до сих пор не мог постичь, что у землян в головах. Я имею в виду - у рядовых землян. Твердиане - другое дело. Они свои. Мы романтики и одновременно очень практичный народ. Я любил Дженни, но лучшее, что я мог для нее сделать, это отправить ее назад, в метрополию, не подвергнув при этом значительному риску. Оставшись со мной на Тверди, она не была бы счастлива, а что обычно делает несчастливая женщина? Правильно, отравляет жизнь мужу.
        Ну зачем мне это надо?
        Мама сама прогнала меня прочь - мол, раз ускорился, так и не мелькай тут попусту, иди дело делай. Ну, я и пошел.
        До часа «икс» оставалось менее трех суток. Все это время мне предстояло носиться по району из одного отряда в другой, проверяя, как идет темпирование, и обучая темпированных двигаться, не ломая себе конечностей. У меня не было дурацких огнеметных механизмов, как на Марции, и для ускорения процесса мне приходилось пользоваться доморощенными средствами, вроде ложной тревоги. Все равно, конечно, были и вывихнутые лодыжки, и порванные связки, один увалень никак не мог ускориться и сделал это, лишь когда я очень старательно и с большим чувством отхлестал его по щекам, ну и все в таком роде. Но люди хоть знали заранее, что их ожидает, могли себе это представить, чего не скажешь о животных. Один дурной жеребец, испугавшись ускоренной жизни, прорвал стенку палатки, прорвал специальную сетку (уж как мы ее плели - все руки в волдырях!), вырвался на волю и сразу сломал себе ногу, споткнувшись о корень. К счастью, остальных лошадей конюхи сумели успокоить. Не знаю, как им это удалось. Я бы не смог.
        Всего у нас набиралось около двухсот темпированных бойцов из разных отрядов, в том числе девятнадцать кавалеристов. Сила. Накануне дня «икс» мы стянули силы в кулак для марш-броска к Степнянску. Сто километров пути - много ли это? Темпированный боец легко пройдет это расстояние за независимые сутки и не слишком устанет, потому что у него найдется время и на привалы для отдыха, и даже на толику сна. Без всяких механических средств передвижения он сможет вступить в бой прямо с марша.
        Конечно, субъективного времени для бойца пройдет гораздо больше. Ему нужно есть, пить, оправляться. Каждый боец нес порядочный запас воды и пищи. Чтобы напечь столько лепешек и наготовить вдоволь копченого мяса, пришлось заранее оборудовать импровизированные кухни подальше от лагерей. Как ни изощрялись заготовители топлива, выбирая самое сухое, дающее минимум дыма дерево, как ни старались повара использовать по максимуму утренние часы, когда над лесом висит туман, а все же по двум источникам непонятного дыма, пробившегося сквозь лесной полог, земляне нанесли удар с воздуха, и две кухни перестали существовать. Агентура, однако, доносила, что земляне не проявляют какой-либо заметной постороннему наблюдателю встревоженности. Возможно, их командование подозревало, что мы что-то готовим, но не знало, что именно.
        А возможно, и знало. Вредно считать противника глупее себя. Быть может, вне зависимости от того, знало командование противника о «темпо» или нет, оно предпочло позволить нам сделать первый ход. Ведь куда проще уничтожить
«мятежников» на открытой местности или даже в городе, чем гоняться за ними по джунглям и горам и выковыривать их из тайных убежищ!
        Разведданные не говорили об этом ничего, да и не могли сказать. Мы не располагали агентурой, настолько близкой к командованию противника, по крайней мере в Степнянске. В Новом Пекине это могло быть и не так, и я от души надеялся, что там это не так! И я, и все мы могли только надеяться, что не лезем в ловушку, - ведь если земляне приготовили нам встречу, приготовили ее основательно, как они это умеют, то вряд ли кто-нибудь из нас имел шанс на спасение. Даже несмотря на
«темпо». Но какой смысл спасаться? Отсрочить свою гибель, чтобы и дальше гнить в джунглях, голодать и прятаться, дожидаясь, когда земляне дожмут, додавят, добьют нас?
        Как говорил Фигаро, люди вольны выбирать только между глупостью и безумством. Вне всякого сомнения, наша операция граничила с безумством, если только не переходила эту границу.
        Зато она не была глупостью. Глупостью, и к тому же непростительной, был бы только отказ от проведения операции. Кто использует единственный шанс, тот игрок. Кто не использует - дурак. Очень просто и понятно. - Все в сборе, - негромко сообщил мне Антонио Пальмиери. Маленький, смуглый, горбоносый, с очень живыми и очень умными глазами, он выделялся среди командиров других отрядов дьявольским умом, потрясающей интуицией и железной волей прирожденного вождя, а был до революции всего лишь сельским почтальоном. Веди мы нормальную войну, он носил бы уже полковничий чин, метя в генералы. Удивительных людей выталкивают наверх государственные перевороты! Когда вернулись земляне, Пальмиери оказался в своей стихии. Никто лучше него не мог выбрать время и место для внезапного нападения, чтобы и укусить противника побольнее, и отскочить без потерь. Для оккупантов он был поистине бельмом на глазу. За его голову были назначены какие-то деньги. Ни один отряд земляне не гоняли столь упорно, как отряд Антонио Пальмиери, - а он будто чуял, откуда исходит опасность. Бывало, что после изматывающего марша он осматривал
пригодное для бивака место, водя туда-сюда горбатым носом, будто оценивал обстановку специальным сверхчувствительным прибором, и приказывал измученным людям двигаться дальше. Иногда не происходило ничего, а иногда на только что покинутое отрядом место рушился с неба подарочек, не совместимый с жизнью, выжигая добрый квадратный километр джунглей. В большинстве отрядов считали достаточным уничтожать выявленных предателей, сплошь и рядом не наказывая смертью нарушителей дисциплины, включая спящих на посту, а Пальмиери расстреливал и за менее тяжкие случаи разгильдяйства. Злые языки говорили, что земляне уничтожили меньше бойцов его отряда, чем он сам. Очень может быть. Зато на тысячу километров вокруг не было более боеспособного отряда, а его бойцы за своего командира кому угодно перегрызли бы глотку.
        Кто же, как не Пальмиери, должен был руководить операцией? Никто не возразил, когда я волею Штаба назначил его, а не себя и не кого-нибудь другого. Треть темпированных бойцов была из его отряда, а остальные, глядя на них, подтягивались и, в общем-то, начинали походить на настоящих солдат, а не на расхристанных лесных робингудов. Сам я участвовал в операции лишь в качестве представителя Штаба и консультанта по «темпо». Естественно, это не освобождало меня от необходимости лично сражаться, да я и не собирался отсиживаться за чужими спинами.
        - Командуй, - сказал я Антонио, взглядом давая понять: мое, мол, дело теперь маленькое.
        Подгонка снаряжения, постановка задачи - все это заняло очень мало времени. Пальмиери прямо спросил, не трусит ли кто. Никто не сознался.
        И начался стокилометровый марш. Бегом - шагом, бегом - шагом и снова бегом… Километре на двадцать пятом я подумал, что зря мало занимался в детстве физкультурой, а в университете - спортом. Если быть точным, то спортом я там вообще не занимался и даже болеть за наших не ходил. Дурной я, что ли? Делать мне больше нечего? Я был слишком занят главным, чтобы отвлекаться на второстепенное. Смутно помню обзорную экскурсию по университету на первом курсе - большей частью скучища, разве что на биофаке оказалась хорошая коллекция разных удивительных гадов, затонувших в формалине. Больше я никуда не совался, кроме нашего корпуса, а стадион видел только издали. Может, зря? Может, у меня примитивные представления о том, что главное, а что и плевка не стоит?
        Но как раз тогда, когда я подумал, что километров пять еще выдержу, а дальше начну терять лицо, капрал отделения, к которому я примкнул, объявил привал. Мы отдыхали целых двадцать минут независимого времени, то есть больше часа по внутренним часам. Кое-кто воспользовался столь долгим привалом, чтобы перекусить, некоторые вздремнули. Мне не хотелось ни того, ни другого, но отдохнул я замечательно, и следующий переход дался мне не чересчур тяжело. Бег, быстрый шаг, снова бег… Восемь человек, я девятый. Темпированный отряд разделился поотделенно. Солнце село, но прежде чем наступила ночь, мы уже были в приграничье, где сплошной полог зелени рвется над головой и джунгли мало-помалу превращаются в буш. Здесь мы устроили второй привал, куда более долгий, чем первый. На сей раз я и поел, и поспал - крепко, без снов.
        Когда капрал тронул меня за плечо, Карлик висел в небе уже высоко. Луна Малая клонилась к закату, Луны Большой не было видно. Ночь перевалила за середину. Начиналась самая опасная фаза операции. Буш не джунгли, ночью в нем прохладнее, и нет густейшего полога листьев над головой, гасящего свет ночных светил, зато столь уместно маскирующего тепловое излучение человеческого тела. Засечь нас с орбиты или патрульного катера теперь ничего не стоило, и спасти нас могла либо беспечность землян, либо наша ускоренность. Что подумал бы оператор, увидев на экране несколько точек, мчащихся сквозь заросли со скоростью в тридцать-сорок километров в час? За кого он принял бы эти точки - за диверсионную партизанскую группу или за стайку животных? Обеспокоил бы он начальство тревожным докладом среди ночи?
        Три к одному за то, что нет. И даже десять к одному, если он хотя бы понаслышке знал, что такое наш буш.
        К тому же выдвигаться для диверсии во второй половине ночи совсем не характерно для партизан. Ведь диверсионная группа не успеет скрыться в джунглях до рассвета!
        Откуда было знать оператору, если он нас видел, что на этот раз мы не собираемся по обыкновению ударить и отскочить? Мы собирались ударить так, чтобы отскакивать было незачем. Один удар - но сокрушительный. Может, кто-то и надеялся, что у нас будет еще одна попытка, но только не бойцы штурмовых групп. Второй раз земляне найдут, чем нас встретить, даже если мы сумеем получить еще одну посылку с Марции и засунем в каждого бойца по килограмму «темпо».
        Знали ли земляне о наших темпированных бойцах? Вопрос без ответа. Я извелся, пытаясь заставить себя думать о чем-нибудь другом, да только все без толку. Если они знали, то наверняка не позволили бы нам даже приблизиться к Степнянску и другим городам и опорным пунктам захватчиков. Я знал, что в это самое время десятки отрядов выдвигаются из джунглей и спускаются с гор, чтобы начать одновременно по всей Тверди. И на Большом материке, и на Северном. В идеале всюду, где находилось хоть одно подразделение земных десантников, оно должно было быть атаковано и уничтожено. И все это - без утвержденного Штабом единого плана, практически без связи… Только дата и время. Подробности - на усмотрение местных командиров.
        Кошмар.
        Правда, твердиане - люди обстоятельные, этого у нас не отнять. И с самодисциплиной у нас все в порядке, когда есть общая цель. Надежда на успех у меня все-таки была - пусть смутная, пусть зыбкая, но лучше уж такая, чем никакой.
        - Не страшно? - шепнул я одному из бойцов.
        Тот лишь пожал плечами в ответ и пробормотал, что все в воле Аллаха. Почудилось что-то знакомое. Ба, да я знал его! Старший брат несчастного Джафара, не тот, который тронулся умом после обработки в полиции, а другой. Помнится, у Джафара было несколько братьев, и все на «д». Как этого-то зовут: Джамаль, Джавдет?..
        - Дауд, - напомнил он, когда я не постеснялся прямо спросить его. - Я тебя помню. Ты был с Джафаром, когда он погиб.
        - Да.
        - Ты убил его?
        Спрошено было бесстрастно - и с таким же бесстрастием я был бы зарезан, уверься Дауд в том, что именно я был причиной смерти Джафара. Пусть бы его потом расстреляли, пусть даже вся операция оказалась бы под угрозой срыва - плевать. У махдистов, даже адаптивных, своя логика.
        - Нет. Не я.
        - Ты не смог его защитить?
        - Да.
        - Как он умер?
        - Я ведь уже рассказывал. Дикий кот. Я убил кота, но было поздно.
        - Ложь.
        Я вздрогнул.
        - С чего ты взял?
        - Просто чувствую, - сказал Дауд. - Я верю, что ты не убивал Джафара, но и кот его не убивал. Мой брат умер иначе. Я хочу знать: как? Я много лет хочу это знать.
        Вот еще эмпат на мою голову! Главное, очень вовремя! С его чутьем ему бы в контрразведке работать, а не в атаки ходить. Цены бы ему не было.
        - Он погиб по недоразумению, - сказал я. - Никто не виноват.
        - Это случилось при тебе?
        - Да.
        - Ты знаешь, где его могила?
        - Да. Потом покажу.
        - Как он умер?
        - Был застрелен в голову. Никаких мучений.
        - Кто его убил?
        - Это трудно объяснить, - помявшись, сказал я. - Нужно время.
        - У нас есть время. Кто его убил?
        - У тебя, может, и есть время, а у меня его нет, - огрызнулся я. - Мне думать надо и наблюдать, раз я наблюдатель… Потом, солдат, всё потом, после операции…
        Не знаю, почему я назвал его солдатом. Он им и был, а я представлял здесь Штаб, но есть вопросы, не решаемые при помощи субординации. Дауд все же замолчал, а я спросил себя: вправе ли я рассказать ему о разведчиках марциан, старавшихся не оставлять живых свидетелей их присутствия на Тверди? Ведь марциане теперь наши друзья. Эгоистичные, конечно, но ведь выбора у нас нет…
        Там посмотрим, решил я. Еще не факт, что мы оба останемся живы, а если хоть один из нас погибнет, то вопрос снимется сам собой.
        Иногда и война имеет свои преимущества.
        Сейчас же капрал приказал продолжить марш- бросок, так что времени на тяжелые разговоры все-таки не было. Девять человек бежали гуськом друг за другом по извилистым звериным тропинкам в буше. Луна Малая ушла, и только темно-красный Карлик освещал фантастическую картину нашего бега. А ведь мы не особо спешили! Кому охота изодраться о колючки в кровь или, того хуже, напороться брюхом на острый сук? Нет, капрал вел подразделение с разумной скоростью, задавая правильный темп. Я замыкал. В зарослях шуршало и попискивало - какие-то звери разбегались от нас в панике. Даже голый и безоружный, но темпированный человек был бы здесь венцом пищевой пирамиды и смертным ужасом для других хищников.
        На этот раз я устал не так сильно. Полтора субъективных часа небыстрого бега - с чего тут вымотаться до предела физических сил? Не тот повод. Однако на границе буша капрал вновь объявил двадцатиминутный привал. Далеко впереди, за кое-как распаханными и засеянными полями почти у самого горизонта тянулась ниточка железнодорожной насыпи единственной на Тверди узкоколейки с пассажирским сообщением: Новый Пекин - Новая Джакарта - Штернбург - Степнянск. Она так и осталась единственной. Километрах в сорока пяти левее лежал Степнянск. Огней города не было видно.
        Зато не прошло и десяти минут субъективного времени, как далеко справа возник медленно движущийся огонек. Я понял, что это такое, лишь когда за ярким огоньком потянулась цепочка тусклых. Пассажирский поезд! Будь расстояние до насыпи поменьше, мы услышали бы пыхтенье паровозика. Вот это номер! - вся Твердь охвачена партизанской войной, а по единственной дороге как ни в чем не бывало ходят поезда! Умом я понимал, что вояки из метрополии узкоколейкой не пользуются, потому-то партизаны ее и не трогали, и что гражданскому населению, не ушедшему в леса, иногда приходится совершать поездки, - и все же поезд меня поразил. Ну просто нежданный привет из прежней, совсем иной жизни!
        И очень вовремя, кстати.
        Мы с капралом переглянулись и поняли друг друга без слов.
        Глава 2
        Поезд есть поезд. Он не вызывает опасений. При наблюдении сверху он нисколько не похож на группу целенаправленно движущихся точек, смахивающих на стайку животных, но могущих оказаться и партизанами. Он просто поезд, архаичный и незатейливый ползущий червяк. Железнодорожный путь проложен на порядочном расстоянии от кишащих партизанами джунглей. Охранять от партизан железную дорогу не так уж трудно, да и не нужна она партизанам. Мне доводилось читать, что в древних, земных еще войнах партизаны любили портить рельсовые пути и пускать под откос эшелоны, но это, конечно, только потому, что их противники не пользовались более совершенными средствами транспорта. Не наш случай.
        Ох, как мы бежали, веером рассыпавшись по пашне! Вязли ноги. Как ни медленно полз состав, какое-то время мне казалось, что мы не успеем перехватить его. Казалось напрасно - успели. «Случай, приветствую тебя!» - был готов я воскликнуть вслед за Фигаро, однако не воскликнул, потому что был занят: пыхтел, карабкаясь по насыпи.
        Дальше пошло проще. Для нас не представляло трудности бежать рядом с поездом и даже обогнать его при необходимости, а уж вскочить на подножку - и вовсе пара пустяков. С паровозной бригадой проблем не возникло, то есть машинист, помощник и кочегар были, конечно, ошарашены по полной программе, но не сопротивлялись и быстро поняли, что от них требуется. Требовалось в сущности немногое: продолжать движение до Степнянска, не останавливаясь на полустанках. Затем мы занялись вагонами, всеми шестью, от первого до последнего, и быстро справились. Был женский визг, была бестолковая паника, немедленно нами пресеченная, были даже неуклюжие попытки сопротивления. Кондукторы, сориентировавшись раньше других, первыми догадались поднять руки. Мы обошлись без стрельбы и выкинули в окна всего двоих-троих медлительных смутьянов, никак не больше. Словом - пустяки. Оставили по одному бойцу на вагон, чтобы приглядывал за порядком, и достаточно.
        Колеса исправно стучали на стыках.
        - Что думаешь делать, капрал? - спросил я.
        - Высадить пассажиров. - Ответ был не очень уверенным.
        - Зачем? - удивился я. - Они едут в Степнянск, вот пусть и едут. Довезем их почти до города, а там отцепим паровоз и двинем на нем. Ни к чему совать гражданских в пекло.
        Капрал подумал и кивнул. В самом деле, пассажиры ничем нам не угрожали. Если бы среди них нашлись сочувствующие землянам, то они ничего не смогли бы сделать, поскольку сотовая связь не действовала со дня интервенции. Просто идет поезд. Возможно, даже по расписанию. И привезет нас примерно туда, куда мы должны были добираться на своих двоих.
        - Всем стоять! - вдруг заорал кто-то, вспрыгнув из черноты на подножку паровоза. Нормальный фальцет, а не замедленный бас как будто из глубин бочки… Схватившись было за оружие, мы с капралом дружно захохотали. Не одни мы оказались такими умными - попутным транспортом решило воспользоваться еще одно отделение темпированных бойцов Антонио Пальмиери.
        - Где ваши билеты? Предъявите!
        - За посадку на ходу - штраф.
        - Ты лучемет-то опусти. Не надо нас поджаривать.
        Вскочивший - молодой незнакомый парень с мокрым от пота лицом - наконец разобрался, что к чему, и прыснул.
        - К вам можно?
        - Валяйте все сюда, место найдется…
        Один раз в день, строго в полдень, радиоглушилки землян смолкали на десять минут. Десять минут в сутки земляне отдавали некоему Питеру Мамабе для прочтения очередного воззвания к народу Тверди. Этот Мамабе, прежде никому на Тверди не известный (подумаешь, мелкая сошка в Администрации, третий заместитель какой-то сошки покрупнее!), выдвинулся при землянах в председатели Гражданского комитета общественного примирения и явно метил в премьер-губернаторы. Естественно, военное командование давало ему еще меньше реальной власти, чем эфирного времени, но дело свое ренегат знал туго и служил метрополии не за страх, а за совесть, если имел таковую. Он ни разу не повторил дословно свои прошлые выступления, а всякий раз находил новые слова, если уж не мог найти нового содержания. Сложившим оружие и притом не запятнанным кровавыми делами сепаратистам обещалась амнистия, остальных недоумков (его слова) ждало скорое уничтожение или примерное наказание в случае поимки. После чего плавным потоком лились словеса о земных корнях нашего народа, единстве человечества, о грядущем взаимовыгодном сотрудничестве и прочие
сопли. Тон выступлений, правда, варьировался. Иногда Мамабе уговаривал, иногда грозил, иногда выражал трогательную жалость к «заблудшим душам», а бывало, и насмехался. То ли этот пакостник не был обделен способностями народного (точнее, инородного) трибуна, то ли тексты ему писал кто-то поумнее. Повесить Мамабе, посадить его на кол, утопить в выгребной яме или хоть просто разорвать нам хотелось куда сильнее, чем некогда хотелось посчитаться с прежним премьер-губернатором, ныне покойным. Прежний всего лишь не давал нам свободы - нынешний пытался отнять ее, кровью завоеванную. Уж, поверьте, разница колоссальна. Нельзя ведь по-настоящему ценить то, чего не имеешь.
        Заметно было, что Мамабе всякий раз говорит в прямом эфире, видимо специально приезжая ради этого в радиоцентр. Впрочем, чему удивляться? Времени у него, надо полагать, было предостаточно. Болтать по радио да подписывать, не читая, подготовленные оккупационными властями документы - невелик труд. Ходили слухи, что бoльшую часть времени председатель Гражданского комитета проводит в пьянстве, обжорстве и распутстве. Никто, правда, своими глазами этого не видел, но тем нагляднее живучесть этих слухов показывает отношение народа к Мамабе. Ведь мелкая сошка, червячок, а какая известность! Какие вызывает эмоции!
        По мне, он был непроходимо глуп, хотя, наверное, полагал себя отменно хитрым. Неважное сочетание для политика. Хочу надеяться, что земляне искренне презирали его.
        В этот день, одиннадцатого марта 293 года твердианской эры, Мамабе впервые за несколько месяцев не вышел в эфир.
        День еще даже не начался, только восток начал слегка розоветь, когда наступил час
«икс». Притормозив перед Степнянском и отцепив состав, мы заставили паровозную бригаду двигаться точно с нужной нам скоростью и прибыли на исходную как раз вовремя, минута в минуту. Ребята из отделения, подсевшего к нам позднее, соскочили чуть раньше нас и веером брызнули куда-то. У них были свои задачи и своя исходная позиция. Никакого условного сигнала к началу атаки - только время. Соскакивая с подножки, наш капрал умудрился разбить часы и проклял невезение, добавив к нецензурным выражениям на интерсанскрите несколько звучных слов на языке своих предков - русском, кажется.
        - Спокойно, капрал… Поспеваем вовремя. Командуй.
        Где-то далеко, на другом конце города, простучала автоматная очередь. За ней еще одна и еще… И впрямь вовремя.
        - Отделение… пошли!
        Ветер упруго ударил в лицо, завыл в ушах. Окраина второго по величине города Тверди - это маленькие домики в окружении садов, палисадников и даже огородов. Солдат противника здесь быть не могло, их не расквартировывали по частным домам, а невооруженные коллаборационисты нас сейчас не интересовали. Полиция - иное дело. Многие полицейские, переметнувшиеся на нашу сторону в дни восстания, с приходом землян так же легко переметнулись обратно. Понятно, как их «любило» население. Полицейских отстреливали из-за угла, они отвечали в десятикратном размере. Подозрительные и просто не нравящиеся могли получить пулю средь бела дня от любого стража порядка, но чаще исчезали в полицейских участках, и больше их никто никогда не видел. В полиции служило несколько наших осведомителей - мы не готовили их и не внедряли, они сами предложили нам услуги, пытаясь сохранить себе жизнь на тот случай, если мы все-таки победим. Удивительно, как это некоторые стараются всюду подложить соломки! Спасать этих гнид никто, однако, не собирался - это усложнило бы операцию, да и не стоили того гниды. Любой человек в форме и с
оружием был для нас только целью, подлежащей уничтожению. Просто и понятно каждому.
        Мы взяли в оборот сразу несколько кварталов. Всего одно отделение - а какие возможности! Одна улица - один боец. Большего не требовалось. Выскочив прямо на полицейский патруль, я сжег всех троих лучеметом раньше, чем они поняли, что происходит. Соединившись возле полицейского участка, мы управились с ним за полминуты независимого времени. Начавшаяся в городе пальба вызвала там переполох, однако он нисколько не помог дежурному офицеру и его подчиненным. Одному из наших оцарапало пулей кожу, а в полицейском участке осталось восемь трупов. Наивные гниды! Мы расстреливали их, как ростовые мишени в тире. Они думали властвовать над безоружными, прикрывшись земными десантниками от вооруженных, а столкнулись с невероятно стремительными и не склонными к сантиментам призраками… Да, наверное, они сочли бы нас призраками, оставь мы им время на умозаключения.
        Со всех сторон штурмовые группы продвигались к центру города. Это был не бой - это была зачистка, стремительная и без потерь с нашей стороны. И это была чепуха - главное ждало нас впереди.
        Стадион.
        Единственный городской стадион, открытый, довольно большой, пригодный для каких угодно состязаний, с деревянными трибунами, скрывавшими под собой раздевалки, душевые и всякого рода вспомогательные помещения, был превращен землянами в базу. На поле могло сесть до десятка боевых платформ или втрое больше катеров, периферия, обозначенная для наглядности проволокой и предупреждающими надписями, охранялась автоматической системой, включавшей лучеметы при нарушении периметра, а помещения под трибунами были переоборудованы в казармы, благо немного найдется помещений, которые в случае нужды было бы сложно превратить в казармы. Рискуя порвать связки, я мчался к стадиону со скоростью земного зверя гепарда, да и не я один. Никто не искал свое отделение и не имел времени заниматься этой ерундой. Сейчас скорость решала все. Вне всяких сомнений, земляне уже переполошились, с каждой секундой их оборона наливалась стальными мускулами, десантники привычно хватали оружие и рассыпались по боевым постам, а если бы взлетела хоть одна боевая платформа…
        Весь смысл операции заключался в том, чтобы захватить или уничтожить технику землян, ни в коем случае не дав ей подняться в воздух. Одна-единственная платформа, поднявшись, могла контролировать ситуацию в Степнянске и вокруг него. Если бы мы уничтожили всю живую силу неприятеля на земле, но дали взлететь хотя бы одной платформе, дело можно было бы считать наполовину проигранным.
        Упал и долго катился по инерции бегущий впереди меня боец - наверное, нарвался на случайную пулю. Я не мог позволить себе остановиться посмотреть, что с ним. Дома, заборы, палисадники, переулки так мелькали, а мне казалось, что я ползу, а не бегу. Скорее! Скорее! Вот главная городская площадь, где мы когда-то встречали министра по делам внеземных колоний и где он упал с взбесившегося толстопята, а направо в двух кварталах - школа, где я учился… Теперь уже близко, уже совсем близко, надо только наддать еще немного, плюнуть на нехватку воздуха и деревенеющие ноги, добежать, успеть…
        Вот и стадион. Я помнил, с какой стороны расположены главные ворота, - как раз с моей. Это радовало. Я не был уверен, что перепрыгну с разбега через колючку и невидимые лучи, включающие другие лучи, от которых плоть обугливается в один миг, не успев даже заскворчать. Главные ворота - это вход и въезд на базу. Там только часовые, шлагбаум и будка. Сейчас в воротах, конечно, больше десантников, чем обычно, может, с десяток, но они только люди и не более того, хорошо подготовленные, но все-таки обычные люди, не темпированные, медленные в движении и оценке ситуации…
        Всего лишь люди. Это мы были молниями.
        Приближаясь к воротам, я сменил прямолинейное движение на зигзаг. Тянущиеся ко мне огненные линии лучеметов вспыхивали так же быстро, как в нормальном времени, зато с прицеливанием у десантников были проблемы. Со ста шагов я швырнул гранату и долгих три секунды независимого времени петлял, уворачиваясь от огненных линий. Граната разорвалась над головами тех, кто засел в воротах. Вперед! Сзади уже набегали наши. Кто уцелел в воротах, уже не имел шансов. Одного, вяло шевелящегося, я подстрелил на бегу, другого пнул ногой в голову, а на остальных не обратил внимания - ими, если они уцелели при взрыве гранаты, займутся те, кто приотстал. Короткий коридор под трибунами - и вот оно, поле.
        Не десять боевых платформ, как я думал. Всего шесть, и все на земле, ни одной в воздухе. Удача!
        К платформам уже бежали земляне, медленно- медленно. У одной поднималась аппарель. Я швырнул туда гранату и занялся медлительными бегунами. Кроме медлительности и численности, им нечего было мне противопоставить, а я, помня о том, как сумел подстрелить марцианина, не стоял на месте. Еще секунда - и к моему лучемету присоединился чей-то автомат, затем еще один лучемет, и еще… В самое короткое время медлительные превратились в неподвижных. Зачистка трибун и внутренних помещений - вот и все, что нам осталось доделать. И тут я заметил, что аппарель самой дальней от меня платформы поднимается.
        Наверное, в ней сидел лишь один пилот. Но и с одним пилотом боевая платформа может натворить много чего, если позволить ей взлететь…
        Я рванулся к платформе что было сил. Некогда было звать кого-либо на подмогу. Вокруг меня еще кипел бой гепардов с ленивцами, а я мчался вперед, не обращая внимание на пальбу. Сейчас или никогда! Скорее! Лентяй, инженеришка, городской житель, ты что, разучился бегать?
        Ни с того ни с сего мышцы стали ватными. Знакомые симптомы. Я пробежал еще несколько шагов, прежде чем совсем перестал чувствовать свое тело. Тогда упал. Падая, я успел еще увидеть, как на противоположном конце поля появилась наша кавалерия, ворвавшаяся в другие ворота стадиона, и как первый всадник, прыгнув с лошади на скаку, исчез внутри взлетающей платформы. Потом она ушла из поля зрения.
        А еще через полминуты независимого времени сверху посыпались пылающие обломки. Много- много. - Ларс! Ларс! Ты слышишь меня?!
        Мне хотелось сказать капралу, что не надо так орать, но язык пока еще не повиновался мне. Да и остальные мышцы были как отсиженные. Кивнуть я, однако, смог.
        Я находился на площади. Стадион сгорел. Деревянные трибуны вспыхнули порохом, как только их окатило раскаленными обломками боевой платформы. Кто был тот отчаянный кавалерист, что погиб, но не дал противнику посчитаться с нами за уничтоженный гарнизон, я не знал, как не знал и того, по какой причине платформу разнесло на куски. Как инженер, я мог предложить несколько вариантов, не слишком, впрочем, вероятных. Ясно было лишь то, что нам здорово повезло.
        Зато я четко осознавал, что случилось со мной. Опять летаргатор, но на сей раз, видимо, ручной, не столь мощный. Кто-то из последних уцелевших десантников мотал раструбом туда-сюда, стараясь зацепить по возможности всех наших, кто прорвался на поле к платформам. Мельтешащий луч лишь скользнул по мне, да и я бежал довольно быстро. Итог - малая доза, выведшая меня из строя, по-видимому, ненадолго. Я даже сознания не терял и помнил, как меня выносили со стадиона.
        Все равно хреново. Второй раз за какую-то неделю попасть под летаргатор - это перебор!
        - Мы победили, Ларс! - кричал капрал, как ненормальный. - Наша взяла! Ни один землянин не ушел! Полная победа!
        Это он сказал, чтобы я не принял беспорядочную пальбу по всему городу за продолжающийся бой. А мне было достаточно увидеть нескольких вооруженных партизан, замедленно бегущих куда-то, чтобы понять: основные наши силы уже здесь. Подошли и не были уничтожены на подходе. Значит, землянам каюк, и незачем так громко кричать мне, что дважды два - четыре. Сам знаю.
        Горело несколько домов, какие-то люди пытались тушить их. Этим людям уже помогали темпированные. Наверное, пожары возникли, когда на стадионе начали рваться боеприпасы. Сами-то боевые платформы не взрываются фейерверками от простого пожара, нет у них такого вредного свойства.
        Ворочая неподъемным языком, я попытался выяснить, удалось ли спасти хоть одну боевую платформу. С третьей попытки капрал разобрал мой слабо модулированный мык.
        - Куда там! - Он замахал руками. - Все сгорело. Одну платформу парни пытались спасти, она даже поднялась немного, да опять грохнулась…
        Аппетит приходит во время еды. Мне уже мало было просто одержать победу - мне хотелось захватить технику интервентов! Ну, цереброуправление там, подумаешь… Разобрался бы. Жаль только, что нельзя сразу детемпироваться. Мне было в общем понятно, почему у партизан ничего не вышло с платформой - мало того, что нужна особая подготовка, машина ведь может и не понять желаний пилота, поступающих втрое-вчетверо быстрее, чем она привыкла воспринимать их!
        Легко, когда все уже кончилось, спрашивать вслед за Фигаро: «Почему случилось именно это, а не что-нибудь другое?» Да просто потому, что случилось это, а не другое! И поздно жалеть, когда оно уже случилось. Просто прими как есть.
        Довольно скоро я пришел в себя достаточно, чтобы взгромоздиться на ноги и не падать при осторожной ходьбе. Капрал, которому, как видно, было поручено оберегать меня, спросил, может ли он теперь считать себя свободным. Я спросил его о потерях, но он не знал. Тогда я отпустил его, и он тотчас умчался куда-то.
        Неуверенно, как разладившийся механизм, двинулся и я. Куда? Я сам не знал. Горожане, которых вдруг стало как-то много, медленно шарахались от меня. На их месте я бы тоже шарахнулся от человека со столь необычным стилем ходьбы. Народ стекался на площадь, там, наверное, вот-вот должен был начаться стихийный митинг. Все еще стояло раннее утро, солнце только что вылезло из-за горизонта и осветило крыши. Мне вдруг захотелось дойти до моей школы, от площади до нее было всего-то два квартала. Зачем я шел туда? Я и сам не знал.
        А почему бы мне не прогуляться немного и не побыть наедине с собой, раз уж в данный момент толку от меня все равно никакого?
        Вот оно, старое школьное здание. За минувшие годы оно не стало новее. Вселенский рост энтропии. Ну, здравствуй, старая рухлядь, здравствуй, отрава моего детства. Помню твои щербатые ступеньки, помню и коновязь. Мне приходилось вставать затемно, чтобы дотрюхать сюда на моей кобылке и не опоздать к первому уроку. Бывало и опаздывал. Совсем плохо, если первым уроком шло землеведение или музыка. Господин Мбути и дама Фарбергам меня и так-то не любили, а уж стоило мне опоздать на их урок - сразу начиналась словесная экзекуция к радости всего класса. Я был настолько глуп, что огрызался. Странно, что меня не выгнали из школы: у нас ведь нет этого бзика метрополии насчет обязательного образования для каждого олуха. Скажу больше: если бы не мама, я бы сам бросил школу. Примеры имелись в избытке. Половина фермерских детей не шла далее трех классов - и ничего, работать на земле это им не мешало.
        Зайти, что ли, внутрь? Нет, незачем. В прошлом тоже надо копаться с каким-то толком, а не просто так. Да и пусто там сейчас, пусто, пыльно и гулко. По идее при оккупантах школа должна была работать, они стремились создать видимость нормальной гражданской жизни, да много ли осталось учеников и учителей? А сегодня уж точно никто не придет в школу, все помчатся на площадь радоваться и бесноваться, не понимая даже такой простой вещи, что победа над землянами в масштабах одного города - это еще не победа, а лишь эпизод, и что противнику не составит большого труда стереть с лица Тверди и не такой город, как Степнянск…
        Басовито скрипнула и медленно начала открываться входная дверь - кто-то выходил наружу. Ба! Дама Фарбергам собственной персоной!
        Она стала совсем старушкой, наша школьная гарпия. Я даже ощутил укол жалости, особенно когда переступил с ноги на ногу - в ускоренном темпе это должно было выглядеть как странный взбрык - и напугал мою бывшую учительницу.
        Она отпрянула, если только может отпрянуть земной зверь ленивец, а я решил не шевелиться, чтобы не напугать ее до смерти. Медленно отпрянув и еще медленнее собравшись с духом, дама Фарбергам медленно открыла рот и медленно-медленно проревела низким басом:
        - Ч-и-т-о-о-о в-а-а-а-м у-у-г-о-о-о-д-ы-н-о-о-о?..
        Сколько я помнил, у нее было контральто, голос и без того низковатый, но то, что получилось сейчас, привело меня в дрожь. И тут она меня узнала - тоже медленно.
        - Л-ы-а-а-а-р-ы-с?..
        А потом я увидел, как маска испуга превращается в маску умиления и радости. Каждая фаза этого процесса тянулась нескончаемо долго. Дама Фарбергам умилялась, узнав меня! Старая грымза, смолоду наделенная редкой стервозностью, узнала ученика, бесконечно третируемого ею, конечно же, для его пользы, и была рада! Быть может, она вообразила, что ее песенный патриотизм сделал из меня солдата-освободителя? Чего доброго, эта недосушенная мумия еще решит отблагодарить меня «народной» песней в собственном исполнении! Я этого не вынесу.
        Молча повернувшись, я зашагал прочь.
        Четырнадцать погибших темпированных бойцов из двухсот да еще десятка два раненых - мы оплатили победу не слишком дорогой ценой, особенно если учесть, с кем имели дело. Пальмиери мог по праву гордиться операцией.
        Среди погибших был и Дауд, брат Джафара. Пуля - наверняка случайная - пробила ему голову от виска до виска. Странное совпадение: две одинаковые смерти, обе связанные с марцианами, но обе по-разному. Дауду так и не довелось узнать от меня, как много лет назад погиб его брат. Поймав пулю, он избавил меня от необходимости объясняться. Я внезапно понял, что непроизвольно радуюсь этому! Черт возьми, а не трус ли я?
        Не трус, ответил бы мне покойный дядя Варлам. Просто не надо было говорить правду. Что хорошего в том, что посторонний человек узнал бы, как вели себя марциане на Тверди? Я не настолько силен в догматике адаптивного махдизма, чтобы предположить, как повел бы себя ревностный приверженец этого вероучения, узнай он о том, что наши сегодняшние союзники и покровители хладнокровно убрали его брата. Меньше озлобленных фанатиков - меньше проблем.
        К полудню ожила радиосвязь, но лишь ближе к вечеру стало понятно: мы одержали победу в масштабах всей Тверди. Не везде дело пошло так же гладко, как у нас. В Новом Пекине наши потери были гораздо серьезнее. Нескольким боевым платформам удалось подняться с базы под Нью-Жмеринкой, только что захваченной партизанами. С базой наши промедлили, и в результате город фактически перестал существовать - боевые платформы, машины вообще-то универсальные, особенно хороши для ударов по наземным объектам.
        Кое-где, напротив, дело пошло лучше. На Северном материке уцелела только та техника землян, которая к моменту начала операции находилась в воздухе. На Восточном побережье произошло и вовсе невиданное: партизаны полностью уничтожили гарнизон небольшой базы, захватив в целости три платформы и с полдесятка катеров! Одну платформу неопытные пилоты гробанули при взлете, однако с управлением остальными справились, не говоря уже о катерах. В воздушном бою с одной-единственной боевой платформой землян вся эскадрилья была уничтожена, что и неудивительно, но и землянин рухнул на скалы. В четырнадцать ноль-ноль по радио был передан приказ Штаба: брать десантников в плен, и как можно больше. Это означало, что земляне продолжают наносить удары с воздуха и нам нужны заложники.
        Однако Врата, установленные землянами в Новом Пекине, были разрушены, и это, пожалуй, было сейчас главнейшим. Прежде чем взорвать Врата, подразделение темпированных бойцов проникло сквозь них на Землю, навело там столько шороху, сколько успело за пять минут, и отступило без потерь. Фантастически удачная операция имела полный успех главным образом из-за ее фантастической наглости. Какие бы рапорты ни слал главнокомандующий на Землю, отныне там должны были понять: он растяпа, а мы умеем кусаться. И будем кусать! У нас еще есть зубы.
        Весь день, растянувшийся для меня на три дня субъективного времени, Степнянск бурлил. На площади один оратор сменял другого, ошалевшее от нежданного счастья население ликовало и бесновалось, из джунглей уже тянулись длинные вереницы беженцев, и никто не желал понять, что дело еще не кончено. Толпа качала темпированных бойцов, и те медленно взлетали и медленно опускались. Одна темпированная лошадь, взбесившись, носилась по городу и искалечила нескольких человек, прежде чем сама не свернула себе шею, врезавшись в фонарный столб. Появились пьяные, да и трезвые были немногим лучше. Пальмиери лишь махнул рукой в ответ на мое требование навести в городе хотя бы подобие порядка и быть готовыми к новому бою:
        - Мы-то готовы, людей собрать недолго. А эти штатские… ну как их призовешь к порядку?
        И предложил заняться этим мне как представителю Штаба!
        Черта с два! Мы взяли верх, но восстановлением управления должна была заняться гражданская администрация. Вопрос: где ее взять?
        На темпированной лошади я домчался до лагеря, взял катер, привез в Степнянск маму и даже послушал, как она говорит с импровизированной трибуны, наскоро собранной из каких-то ящиков. Вернее, я не столько слушал медленный мамин бас, сколько следил за реакцией толпы. Хорошая была реакция, даже восторженная. Временно подчинив Пальмиери маме (ох, и скривил же он физиономию!), я вылетел в Штаб.
        Глава 3
        - Эге-гей!.. Кто-нибудь!..
        Мне ответили только эхо-слизни. Лагерь был пуст. Его покинули недавно, не более полусуток назад. Нескольких палаток недоставало, другие были оставлены как есть. Стояли шалаши и навесы, но люди и имущество исчезли. По всему было видно, что уход состоялся в спешке, хотя и без особой суеты. Ну, тем лучше. Значит, Штаб перебазировался в другое место, чего и следовало ожидать. А темпированные головорезы Рамона снялись отсюда еще раньше. Им предстояла серьезная работа - Новый Пекин и базы землян в нем и вокруг него.
        Как-то там Дженни?
        Мне следовало самому приглядывать за ней. Боб, правда, обещал, но кто в наше время застрахован от случайностей? Взлетев и взяв курс на Новый Пекин, я повертел в голове эти мысли и пришел к выводу, что самое главное уже позади. Темпированные бойцы нахватают пленных. Уже, наверное, нахватали. Земляне получат их, когда согласятся на наши условия. Они согласятся уже потому, что до смешного берегут жизнь своих сограждан, даже солдат, как будто это невесть какая ценность. Еще они согласятся потому, что после нашей диверсии на Земле их командующий почти наверняка будет заменен другим, более благоразумным. Сражения и мелкие драки еще очень даже возможны, но итог более-менее ясен: в обмен на пленных земляне подпишут с нами соглашение. И вместе с пленными на Землю отбудет Дженни. Ведь не согласится же она остаться здесь навечно…
        Или согласится?
        Может, я дурак и чего-то не понимаю в ней? Все это время она находилась в подавленном состоянии и - чего уж там! - в прямой опасности как чужинка и родня интервентам, но, может, она ждала, что я сам начну разговор о нашем будущем? Возможно, оно все-таки существует? Беда в том, что все это время мне вечно было некогда.
        Теперь будет иначе. «Чем труднее добиться успеха, тем решительнее надо приниматься за дело», - так говорил Фигаро. Вот я и примусь за дело - то есть не сразу, а как только получу способность замедляться хотя бы на время. Не так уж и плохо то, что
«темпо» живут и размножаются только на Марции, а у нас дохнут!
        Мучительно долго тянулись подо мною джунгли, потом пошли фермерские поля, дороги, отдельные строения. Вопреки всякой логике мне казалось, что бегом я добрался бы быстрее. Проблема техники для темпированного пилота заключается в том, что ее, технику, никоим образом не темпируешь - какой она была, такой и останется, а была она, разумеется, предназначена для нормальных людей с нормальной скоростью жизни. Тупость управления и медленность реакции аппарата на мои движения кого угодно могли вывести из себя. Я вертел головой - в принципе совсем не исключалась встреча в воздухе с какой-нибудь недобитой посудиной землян. На поверхности я без особого труда приблизился бы к землянину, даже не дав ему толком понять, кто его атакует, и свернул бы ему шею, зато в воздухе он имел бы преимущество надо мной. Ну не обидно ли? Стоило темпироваться, чтобы сгореть в этой летающей консервной банке!
        Воздух, однако, был чист. Первую боевую платформу я увидел на земле - вернее, увидел то, что осталось от нее и от дома, на который она упала. Руины еще дымились. Две воронки в радиусе километра от сбитой платформы указывали места падения наших катеров, третью воронку я заметил километрах в трех. Наши пилоты подловили землян и навязали им ближний бой. В ближнем бою и простой катер на антиграве кое на что способен. Но земляне недешево отдали свои жизни.
        - Суки! - с чувством сказал я в их адрес и добавил еще пару теплых слов. Уцелей кто-нибудь из землян при падении - я специально приземлился бы добить гада, хотя, если вдуматься, он только и делал, что пытался спасти свою жизнь.
        Вот и спасал бы ее на Земле! Чего к нам-то сунулся?
        Вдали поднимались к небу еще дымы. Поля не горели только потому, что зеленые всходы не горят. Горели фермы. Догорала какая-то деревня, и никто не пытался поливать водой крайний, уже вовсю дымящийся дом. На моих глазах он в один миг вспыхнул факелом и совершенно скрылся в водовороте огня. Мне показалось, что я вижу недвижно распростертое на земле тело, но я не был уверен. В любом случае спасать здесь было уже некого.
        Насколько же медленно летел катер для темпированного! Вдобавок он требовал горючего. В каком-то поселке, брошенном по неизвестной причине, но, как ни странно, нетронутом, я приземлился на центральной улице и без зазрения совести ограбил керосиновую лавку, до пробки залив бак, питающий маршевый двигатель. Наша революция по сути еще продолжалась, а какая же революция без экспроприаций?
        Чем дальше, тем больше встречалось пожарищ. Я уже боялся увидеть столицу выжженной дотла - и облегченно перевел дух, когда на фоне вечерней зари город нарисовался на горизонте резко, рельефно, зримо. Столбы дыма поднимались и там, но с первого взгляда мне стало ясно, что город пострадал не очень сильно. Навстречу мне поднялись два катера, один зашел сбоку и выстелил передо мной трассер. Связаться с ними по радио мне не удалось, поэтому я просто сел на хвост одному из них - сблизиться иначе не получилось бы - и помахал руками. Осознав, что имеют дело с темпированным, а значит, своим, катера отвалили в сторону.
        А я окончательно понял, что город - наш.
        Новый Пекин далеко не Степнянск - и по размеру, и по народонаселению, и по прилегающим ландшафтам. Для его захвата мало одной усиленной роты темпированных бойцов - это раз. К нему гораздо труднее подобраться незаметно - это два. Разработанная генералом Фынем и утвержденная Штабом отвлекающая операция привела к громадным потерям, но цель - ввести противника в заблуждение - была достигнута.
        Подробности я узнал очень скоро. Отряды партизан начали выдвигаться к столице с началом ночи. Выдвижение происходило по-разному, но преимущественно скрытно. Отдельные группы рядились под беженцев, решившихся вернуться в город и зажить под пятой оккупантов, другие маскировались под хлебные обозы, третьи еще бог весть под что. Почти все эти люди были обречены и если не знали наверняка, то догадывались об этом. Этот этап операции проходил без участия темпированных бойцов и техники.
        Земляне должны были клюнуть на приманку. И они клюнули, когда к Новому Пекину начали стягиваться выдвигаться основные силы. Следовательно, речь шла не о массовых диверсиях, а не более и не менее как о попытке захвата столицы! Не знаю, устоял ли бы я на месте земного главнокомандующего перед искушением разнести главные силы мятежников в пух и прах одним ударом. Пытаюсь поставить себя на его место - и не могу. Знаю только, что земляне по-прежнему недооценивали нас. Быть может, они даже воображали, будто мы не знаем о том, как легко обнаружить нас ночью в открытом поле? Или они считали, что мы пошли на заведомо обреченную на провал операцию от безысходности и из чистого фанатизма?
        Теперь это уже трудно установить. Есть только факт: поначалу земляне не предпринимали никаких действий, хотя компьютеры их орбитальных инфракрасных локаторов, наверное, одурели от дикого количества целей. Земляне не предпринимали никаких действий до тех пор, пока не уверились: все силы партизан, задействованные в операции, вышли на открытое место и уже никоим образом не успеют скрыться в джунглях, как они проделывали это много раз.
        И тогда земляне нанесли удар.
        Одновременный. Страшный. Со всего, что летает, по всему, что шевелится на земле, пытаясь драться или бежать.
        Погибли тысячи и тысячи. Погибли, едва успев занять исходные позиции для атаки той или иной базы землян, а то и не успев даже этого. Генерал Фынь разработал операцию-чудовище. Одно скажу в его защиту: вряд ли кому-нибудь на его месте удалось бы выдумать какой-нибудь финт, позволивший свести наши потери с чудовищных хотя бы к просто большим. Тактику диктует обстановка. Это как коридор: иди прямо, если нечем пробить стены. До появления «темпо» у нас не было и коридора - была каменная ловушка.
        Впрочем, хватит метафор. Для того, кто сталкивается с реальностью, все проще и грубее. Вооруженный легким оружием боец бессилен против боевой платформы или даже катера. История войн - еще тех, земных, старых - пестрит рассказами о том, как вооруженный черт-те чем боец благодаря хладнокровию, помноженному на невероятное везение, умудрялся сбивать воздушного противника. Говорят, такие чудеса случаются еще и теперь.
        У нас не случилось. Выжили только те, кто успел спрятаться - в канаву, в колодец, в дренажную трубу. Уже на рассвете, вчерне выполнив задачу, машины землян вернулись на базы для дозаправки.
        Только тогда в ход пошли наши основные силы. Не раньше. До той минуты они держались рассредоточенно, не приближаясь к важным объектам вплотную и не вызывая у пилотов противника особого желания немедленно уничтожать эти второстепенные, по их мнению, группировки мятежников.
        Мало кому из землян удалось вновь поднять свои машины в воздух. Фактор внезапности был использован нами на все сто. Даже если землян инструктировали насчет появления у нас сверхскоростных бойцов, это не помогло им. Одно дело - знать, так сказать, теоретически, и совсем другое - оказаться в поле зрения темпированного противника. В первое мгновение просто шалеешь, не веря глазам, а второго мгновения, скорее всего, уже не будет.
        В одном отряде умудрились темпировать и использовать против землян нескольких толстопятов. Представьте сами, что может натворить шеститонная зверюга, мчащаяся со скоростью автомобиля и притом управляемая толковым наездником. Представили? Не верю. Даже я не представлял себе этого зрелища, пока не увидел в Новом Пекине темпированного толстопята, идущего шагом. Подумал о реакции землян, увидевших эту зверюгу бегущей на них во весь мах, - и не позавидовал им.
        Кроме того, в нескольких партизанских отрядах подготовили темпированных собак, и пользы они принесли ничуть не меньше, чем толстопяты. Ни один из этих славных псов не был убит - стремительные серые тени набрасывались молниями и рвали противника безнаказанно.
        Еще шла пальба на авиабазах, когда первые отряды партизан ворвались в город. За элитными темпированными отрядами вроде группы Рамона Данте спешили подтянуться сбереженные резервы. Наступление велось в целом концентрически, если не считать прорыва темпированной группы к Вратам. Но даже после диверсии на Земле и уничтожения Врат земные десантники продолжали упорно обороняться, иногда останавливая даже темпированных бойцов, цепляясь за каждый дом, уходя из окружений по канализационным коллекторам и всякого рода подземным норам. Не стану врать, обвиняя землян в трусости, - даже когда у них иссякла надежда на поддержку с воздуха, они и тогда дрались отчаянно.
        А что им, собственно, оставалось делать после того, что они натворили у нас? Трусливый десантник - это оксюморон, но и трус делается храбрецом, если только таким способом может надеяться выжить.
        Поддержку с воздуха они все же получили: от кораблей-маток отделилось несколько катеров и платформ - все, что осталось. В воздушных схватках над столицей мы понесли колоссальные потери, но потрепали и неприятеля, а главное - отогнали его. Как раз в этот момент поступил приказ: брать пленных.
        И земляне начали сдаваться. Сперва поодиночке, потом целыми подразделениями. Это случилось не сразу и не везде, но все же случилось. Преданные, как им казалось, своим командованием, утратившие возможность отступления через Врата, уцелевшие десантники складывали оружие и выходили с поднятыми руками. Их конвоировали по городу, спасая от самосуда, а они боязливо жались друг к другу, совсем не похожие на вчерашних хозяев Тверди. Или, может, будет лучше сказать - насильников Тверди?.
        Когда я посадил катер - как обычно, на территории «Залесски Инжиниринг», - боевые действия в столице в основном уже кончились. Еще сопротивлялись разрозненные группы не то очень храбрых, не то очень упрямых десантников, ни в какую не желавших сдаваться, там и сям слышалась пальба, но город был наш.
        Опять. Во второй и, как все надеялись, в последний раз.
        Какое-то время я бестолково метался. Никто не знал, где Штаб, и меньше всего - Пит Боярский, оказавшийся, к моему удивлению, на территории компании. У меня сложилось впечатление, что он не выходил за ворота все эти месяцы. Как обычно, он был суетлив, бестолков, опасался всего на свете и ровно ничего не знал. Вдобавок сильно перепугался меня, темпированного. Тьфу! Наверное, на меня нашло временное помрачение рассудка - я не сразу сообразил поискать Штаб в здании бывшей Администрации. А когда сообразил, то сразу нашел. При входе уже стояли часовые из темпированных. Начальник караула не знал меня в лицо и потому осмотрел предельно внимательно, чуть ли не обнюхал, велел сдать оружие и только после всех этих процедур согласился доложить.
        Весь Штаб был темпирован. И неспроста: руководить уничтожением разрозненных групп противника, причем делать это уже в масштабе всей планеты, пресекать самосуды и мародерство, налаживать связь, наводить порядок, восстанавливать ту структуру управления, что мы имели перед вторжением из метрополии, да еще вести при этом переговоры с командующим землян - тут и темпированный Штаб при всем желании не сделает работу идеально. Но работа шла. Не хватало Савелия Игнатюка, о чем я нисколько не пожалел. Зато генерал Фынь был здесь - сидел болванчиком и ни во что не встревал. Он уже сделал свое дело и, по-видимому, смотрел на свое присутствие здесь как на скучную, но необходимую по протоколу обязанность. Боб махнул мне рукой, приглашая присоединиться к совещанию, и почему-то отвернулся.
        Мне хотелось услышать новости, разузнать о Дженни, что-нибудь съесть, выпить глоток-другой крепкого и поспать часика три независимого времени - именно в такой последовательности. Еще шла война, и Штаб был Штабом. Потом, если все пойдет гладко, он вновь преобразуется в Комитет или Совет, наверное, опять временный, начнутся игры в политику, а я опять вернусь к своим чертежам. Скорее бы! Не люблю играть в чужие игры на чужом поле. - Жива она, жива! - верещал Боб, косясь на мой занесенный кулак. - В госпитале она! Не дури, Ларс! Ты мне голову проломишь, а себе пальцы поломаешь. Ну чего ради? Ну успокойся же! Честное слово, я сделал все, что мог!..
        Я не верил ему. Мы топтались в коридоре и сопели, как два школьника, затеявшие выяснение отношений на перемене. Некий темпированный тип, по виду - из охраны, сунулся было к нам, и я рявкнул, чтобы он убирался. Он так и сделал, а я схватил Боба за горло и принялся душить. Физически мы были примерно равны по силе, но мне помогало бешенство. К тому же Боб не намеревался меня убивать, он просто защищался.
        Да, картинка… Соратники, без пяти минут победители уже душат друг друга. Для пауков в банке и то рановато.
        Боб дергался. Когда он закатил глаза и вывалил язык, я наконец одумался и отпустил его. Даже помешал съехать по стене на пол. Боб сделал судорожный вдох, замахал на меня руками и принялся хрипеть и давиться.
        - Рассказывай! - потребовал я, когда его лицо из багрового стало просто красным.
        Он сплюнул на пол и знаками дал понять, что еще не может говорить.
        - Рассказывай! - потребовал я, выждав, сколько хватило терпения.
        - Я не виноват, - с натугой проскрипел Боб. - Это случилось два дня назад, еще в лагере…
        - Подробности после! - Боб был выше меня ростом, но сейчас я нависал над ним. - Я хочу знать одно: кто?
        - Женщины…
        - Давай подробности!
        - Понимаешь, была у нас проведена одна мелкая операция, не очень удачная, словом, потери были немаленькие… Мужья, сыновья, ну и все такое… - Боб держался за шею, вертел головой. - Ну, плач в лагере, вой… А тут твоя Дженни как раз нос из палатки высунула… хотя говорил я ей… Кто-то из женщин крикнул, что она чужая, она из метрополии… ну и бросились на нее бабы. Ополоумели от горя, ну и сам понимаешь…
        - А ты что же?
        - А что я? Я как раз темпирование проходил. Как услышал, как понял, в чем дело, - палатку разрезал и на выручку… Да где там… Знаешь, каковы женщины в исступлении? Я до того случая не знал…
        - А бойцы?
        - Растерялись. Ну, то есть кто растерялся, а кто не счел нужным вмешаться. Ты меня извини, Ларс, но держать женщину из метрополии в лагере было плохой идеей… Потом-то кое-кто мне помог, раскидали мы этих фурий, пострелять в воздух пришлось…
        - Где она?!
        - Здесь, в центральном госпитале. Я сам проследил, чтобы ее доставили и чтобы врачи сразу же занялись ею… - Боб говорил все увереннее. - Знаешь, чего мне это стоило? Тут еще полдня назад такое творилось… Все, что надо, я сделал, не сомневайся…
        - Кроме одного, - сказал я.
        - Не мог же я ее к себе привязать! - возмутился Боб. - Что ты от меня хочешь? Для спасения твоей Дженни я сделал все, что было в моих силах! Эти бабы меня самого едва не разорвали!..
        - Ты мне обещал, - напомнил я.
        - Не всякое обещание можно выполнить. Пойми, старик, бывают обстоятельства…
        - Ты мне обещал, - повторил я.
        - Тьфу! Сколько раз тебе говорить: никто на моем месте не сделал бы большего! Мне что, не надо было темпироваться? В такое время?! Может, мне следовало веревкой к себе привязать твою женщину? Очнись, Ларс! Знаешь, сколько погибло наших? Ничего ты не знаешь! Чудо, что она вообще осталась жива!
        Он уже овладел собой, сын большого босса, вынужденный оправдываться перед парнем из низов. Неявно и скорее всего бессознательно он уже давал понять разницу между нами - манерой держаться, манерой говорить, нюансами мимики. Он был готов снисходительно простить мне мои дурные манеры. Кончились времена бедствий и равенства всех перед лицом возможной смерти - теперь все возвращалось на круги своя.
        И я отступил на шаг. Я перестал нависать над Бобом и дышать ему в лицо. Черт побери, ведь он действительно сделал все, что мог. Его ли вина, что он мог только это?
        Боб не был трусом. Он мог бы защитить Дженни, если бы это не стало для него помехой. Иначе - не мог. Он просто всегда знал, что важнее для него в данный момент.
        Я сам был виноват ничуть не меньше его. Не знал я разве, что Боб Залесски - сын Майлза Залесски, естественный его наследник и представитель в Штабе? Мог ли Боб отвлекаться на второстепенное?..
        Папаша Майлз его бы не понял.
        Казалось, Штаб великолепно обошелся бы и без Ларса Шмидта - на практике же на меня разом свалилась куча дел. В эту ночь я не нашел времени ни сгонять в госпиталь к Дженни, ни вздремнуть полчасика. Я не спал уже более пяти субъективных суток, глотал таблетки для бодрости, запивал их крепчайшим кофе и чувствовал, что тупею. Сердце временами принималось колотиться, как отбойный молоток. Был бы я стар и изношен - помер бы, наверное.
        Сгорел бы, так сказать, на посту.
        Переговоры с командованием землян велись по радио с одной из захваченных нами платформ, оставленной безопасности ради вне городской черты, а связь между Штабом и платформой шла по лазерному лучу, брошенному с радиовышки. Техническую часть обеспечивал Пит Боярский с полудюжиной техников из «Залесски Инжиниринг» и мною в роли свирепого цербера-погонялы. Переговоры шли всю ночь.
        Я понимал земного главнокомандующего: кому приятно сесть в лужу с таким плеском? Он, успокаивающий метрополию рапортами о планомерном подавлении дотлевающих очагов бунта, еще лелеял надежду выдать случившееся за крупную, но поправимую неудачу. Первым делом нам предложили сдаться, пообещав снисхождение. В ответ мы послали ультиматум, предоставив главнокомандующему самому разбираться в тонкостях различия между неудачей и катастрофой. Мы знали, что два корабля-громадины на орбите - это, в сущности, все, что у него осталось. Эти корабли могли наносить сокрушительные удары по поверхности, они могли почти уничтожить нас как народ, но это было не то, чего хотела метрополия. На что ей выжженная планета? Мелких же судов, пригодных для решения тактических задач, у противника осталось до крайности мало, и бой над столицей уже показал: мы можем справиться с ними. Сами останемся без катеров и нескольких захваченных платформ, но справимся.
        С уходом земного корабля за горизонт связь прервалась. Землянам ничего не стоило организовать ретрансляцию сигнала, но они этого не сделали. Как правило, тайм-аут - полезная вещь. Вот только какое решение примет противник? Продолжит переговоры или молча ударит?
        Только в столице мы взяли более трехсот пленных, в том числе девять офицеров. Единственный наш козырь, единственный предмет для торговли. Сообщения с мест часто были крайне бестолковы, но можно было понять: всего по Тверди мы округленно имели семьсот пленных землян - ничтожный процент высадившейся на планету силы. Остальные были уничтожены, и в ультиматуме мы недвусмысленно дали понять, что в случае продолжения агрессии семь сотен душ легко вспорхнут на небеса вслед за ними. Не самый сильный козырь, но другого у нас все равно не было.
        Пятьдесят пять минут независимого времени - три часа субъективного - мы использовали по полной программе. Еще не было порядка в столице, не было его и на местах, связь с некоторыми отдаленными районами, особенно на Северном материке, вообще отсутствовала. С некоторыми районами связь была, но добиться точных данных оттуда все равно не удавалось: кретины на том конце не желали слушать и подробно, захлебываясь словами, отвечали на любые вопросы, кроме заданных. Черт знает, какая каша варится и булькает в некоторых головах! Я понимал, что пройдет какое-то время, и каша в головах перестанет бежать через край, суетливая бестолковщина рассосется сама собой, - но сейчас мы не располагали таким количеством времени. Его практически вообще не было.
        Повсюду на планете люди праздновали победу, которой еще не добились. Плясали, орали, напивались до умопомрачения. С энтузиазмом убивали коллаборационистов, громили их жилища. Совсем плохо пришлось полицейским, принявшим после революции нашу власть и опять переметнувшимся к землянам. Этих разыскивали очень усердно и терзали особенно долго - в общем-то поделом. Как запретишь людям отыгрываться на тех, у кого руки по локоть в крови? То и дело с мест сообщали о поимке или уничтожении очередного Питера Мамабе, опознанного по цвету эпителия и толстой роже, хотя нам было доподлинно известно, что Мамабе, пытавшийся сбежать и пойманный повстанцами в пригороде Нового Пекина, уже который час висит на суку ближайшего к месту поимки дерева… Словом, творился сущий бедлам, кошмар любого управленца.
        Наши успехи пока что были более чем скромны, и мои тоже. Одно только привело меня в восторг: внезапно ожила связь с одним из восточных округов. Говорил темпированный человек, что уже было хорошо. Его голос, изуродованный помехами, показался мне странно знакомым.
        - Дядя Варлам?..
        - Я! Кто это говорит? Ларс, это ты, что ли? Привет!
        - Ты жив?!
        - Да что со мной сделается? - Он хохотнул. - Надо было только придерживаться плана и не зевать, вот и все. Я так и делал. Ладно, потом расскажу, а ты держи хвост пистолетом. У нас тут дела идут, в общем, приемлемо, так что я сейчас вылетаю…
        Гора не гора, а большой камень все же упал с моих плеч. Во-первых, дядя Варлам был жив. Во-вторых, он не я - в вопросах принятия точных и быстрых решений в чрезвычайных ситуациях тягаться с ним мог разве что Боб, да и тот не имел такого практического опыта. Теперь дело пойдет, подумал я - и сейчас же провалился в сон, как будто кто-то, подкравшись сзади, нажал неведомую мне кнопку. - Эй, Ларс, очнись! Конец света проспишь.
        Я открыл глаза и замотал головой. Взглянул на часы, убедился, что прошло всего двадцать минут независимого времени, и очень удивился: секунды бежали с непривычной прытью. Склонившийся надо мной Боб дергался и пищал что-то комичной скороговоркой. Я встряхнулся, и Боб сразу замедлился. Ага, вот оно что! Начались спонтанные возвраты к нормальной скорости жизненных процессов. Количество «темпо» во мне понемногу убывало, а новым порциям микроорганизмов появиться было неоткуда. С одной стороны, неприятно. С другой - я знал, что очень скоро смогу по своему желанию переключаться с обычного течения времени на ускоренное и это продлится несколько дней, а то и недель. Весьма полезно.
        - Я уж думал, ты умер, - сообщил Боб. - Как сидел, так и заснул. Если бы не подхватили - так бы и брякнулся со стула.
        - Повтори, что ты сказал, - потребовал я.
        - Поспать ты, говорю, здоров…
        - Нет! Другое!
        - А! В общем, земляне отвергли наш ультиматум, но тем не менее согласны на перемирие и готовы начать диалог, - сказал Боб. - На дальнейшие переговоры по радио мы не согласились. Сейчас вырабатываются взаимоприемлемые условия для встречи высоких договаривающихся сторон. Время работает на нас, но и тянуть особо не будем.
        - Связь работает?
        - Нормально работает, можешь не дергаться. Ты нужен для другого. Есть ли у нас хоть одна исправная платформа?
        - Найдется.
        - С управлением справишься?
        - Если сумею замедлиться - наверное, да. Но только в атмосфере, выше я не летал.
        - Выше не надо. Мы назначим точку рандеву в чистом поле. Можно долететь на катере, но на платформе будет солиднее, ты не находишь?
        - Нахожу.
        - Ты точно справишься? - с подозрением переспросил Боб.
        - Других пилотов все равно сейчас не найти. Когда летим?
        - Часа через четыре ориентировочно. Как только прилетит Варлам Гергай… Кстати, он тебе правда дядя?
        - Нет.
        Дополнительных подробностей Боб не дождался и отвалил куда-то. За следующий час я трижды выпадал из ускоренного времени в нормальное и так же спонтанно возвращался обратно. Потом в сопровождении навязанного мне телохранителя съездил к Питу и техникам, похвалил их и велел держать хвосты пистолетами. Остаток времени я посвятил платформе.
        Она стояла передо мной - земное чудо, живое и неживое одновременно. Чудо, которому мы не дали подняться в воздух, противопоставив ему другое инопланетное чудо. На ее боках медленно зарастали вмятины - платформа залечивала повреждения. Чья-то кровь, обильно разбрызганная по борту, затвердевала коркой и отваливалась. Платформа чистила себя. Зачем-то - кто бы мне сказал, зачем? - ей хотелось выглядеть красивой. Эстетичная смерть с небес…
        Нечего было и думать подчинить себе платформу, пока я жил в ускоренном темпе. Пришлось дождаться спонтанного выпадения в нормальный человеческий ритм и уже тогда приступить. Я старался быть предельно спокойным. Малейший нервный всплеск - и меня вышвыривало в ускоренную жизнь. Платформа не понимала моих ускоренных втрое желаний. Могла и взбрыкнуть с непредсказуемыми последствиями.
        В конце концов я отчаялся и принял единственно верное решение: вновь вздремнул немного. Когда меня разбудили, оказалось, что я уже могу жить в нормальном ритме столько, сколько пожелаю. Конечно, мне приходилось контролировать себя, но недолгие сеансы аутотренинга - дело самое простое. Я временно забыл обо всем, даже о Дженни. Я был каменно спокоен.
        Оказалось, что управлять платформой, в общем, несложно. Не думай о постороннем, сосредоточься на полете, знай, какой мавневр платформа выполнить может, а какой ей не под силу, - вот и вся наука. Для боя я еще не годился, но привести платформу куда надо мог. Вот и ладно.
        Когда время движется с нормальной скоростью, оно летит куда быстрее. Едва я успел освоиться, как появился дядя Варлам. Затормозил возле меня, как гоночный автомобиль, с усилием замедлился, хлопнул меня по плечу, засмеялся и зачирикал:
        - Так ты думал, что я погиб в той пещере? Ха-ха! Мы ее эвакуировали сразу, как взлетели катера. Уйти успели не все, но я, как видишь, жив… Ну ладно, чего зря теряем время? Полезай.
        - А делегация? - спросил я.
        - Какая тебе еще нужна делегация? Хватит и меня одного. Я буду разговаривать, а ты знай сиди в платформе и не высовывайся понапрасну…
        Не вводи во искушение - так это называется. Ни друга не вводи, ни врага. Один переговорщик совершенно достаточен, зачем больше? Для солидности? Или для того, чтобы земляне впали в соблазн разом обезглавить нас?
        Но я был удивлен: переговоры, от которых зависит судьба всей Тверди, поручены дяде Варламу! Скромный муниципальный служащий уверенно занимал место в истории Тверди.
        Я был рад этому.
        Вспомнил о Дженни - и велел себе успокоиться.
        Глава 4
        - Как же это так получилось…
        Сидя на табурете у больничной койки, я повторял эти жалкие слова, пока не понял их ненужность. Мы с Дженни просто смотрели друг на друга, только я смотрел на нее двумя глазами, а она на меня - одним. Неподвижный, он блестел в окошечке, оставленном в слоях бинтов, как бойница. Казалось, что второй глаз, правый, прячется под бинтами, но его просто не было. Бинты скрывали не глаз, а яму.
        Около рта была вторая бойница, Дженни могла говорить. Она просто не хотела.
        - За тобой хорошо ухаживают? - спросил я.
        Ответа не было.
        - Я прослежу, чтобы все было в порядке. Будут лучшие врачи, лучшие сестры, сиделки… У нас нет аппаратуры для регенерации поврежденных органов, но на Земле есть. Ты скоро отправишься туда. Скоро-скоро, честное слово. Быть может, уже через несколько дней. Вот-вот здесь появится представитель метрополии с полномочиями - тогда подпишем окончательный договор. Отправим на Землю пленных и тебя, конечно. Там тебя починят в лучшем виде…
        Дженни молчала. Я рассказывал ей о переговорах с земным главнокомандующим. Честное слово, был момент, когда мне стало жаль старого служаку в генеральском мундире. Он начисто провалил свою миссию, и в метрополии его не ждало ничего хорошего. Сначала он угрожал, в ответ на что дядя Варлам резонно заявил, что уничтожить нас земляне еще могут, но покорить - уже вряд ли. И добавил, что если земляне дадут нам малейший повод, мы будем убивать каждые пять минут по одному пленному. Я не стал говорить Дженни о том, что дядя Варлам еще уточнил: мы не станем расстреливать их, а просто отдадим женщинам, потерявшим по их милости мужей, детей, братьев. Землянин побагровел и заявил, что это дикость и варварство. Дядя Варлам подтвердил, что мы и есть варвары и в качестве таковых не любим подолгу терпеть. Принимает метрополия наши условия или не принимает?
        Главнокомандующий сказал, что подписание каких бы то ни было договоров от имени Земли не в его компетенции, но временное перемирие он заключить может. На том и порешили. Корабли-громадины остались на орбите, пленные - у нас. Насколько мне было известно, их содержали в общем прилично под небольшой охраной. Мы не боялись ни побега пленных, ни попытки отбить их. Земляне уже познакомились с нашими темпированными бойцами и не выражали желания иметь с ними дело в дальнейшем.
        Потянулись просто дни.
        Фигурально выражаясь, они были заняты попытками разгрести руины и найти что-нибудь стoящее, дабы немедленно включить его в работу. Я собрал в столице все уцелевшие катера и пропустил их через ремонт в «Залесски Инжиниринг». На местах отчаянно нуждались в этих катерах, как и в вертолетах, уцелевших в количестве нескольких штук. Мы были нищими. В каменный век нас не забомбили, но отбросили назад надолго, это было видно невооруженным глазом.
        Эйфория победы шла на убыль. В том, что мы победили, ни у кого не было сомнений. Штаб, вновь преобразованный в Комитет, довел до сведения всего населения: почти одновременно с нами борьбу с метрополией начало население еще нескольких планет. Упоминались Дидона, Скрижаль, Новый Тибет и какая-то неведомая Хлябь. В сухом остатке этих поразительных сведений блеснула золотая крупинка догадки: землянам-то, похоже, не до нас. Не так уж много у Земли туннельных кораблей такого класса, как те, что без толку кружат над нами, и разве могут земляне пробивать индуцированные каналы с точностью, доступной пока только марцианам? Военно-космические силы метрополии распылены, а сухопутные силы не могут попасть с Земли прямо на поверхность Тверди!
        Войне почти наверняка конец - это понимали многие, а после распространения сообщения Комитета, наверное, все. Я услыхал сообщение одновременно с народом и кинулся к дяде Варламу за разъяснениями. Он соблаговолил потратить на меня целых пять минут:
        - Да, я знал. Еще на Марции знал. Восстали не только мы. Тебе интересно, почему я сразу же не выложил все тебе? А ты спрашивал?
        Я озадаченно почесал подбородок. Потом у меня зачесалось в затылке.
        Наверное, дядя Варлам и сейчас не договаривал. Победа далась нам тяжело, но все же легче, чем можно было ожидать. По всей вероятности, на нас работали какие-то силы в самой метрополии. Не зря же задолго до начала событий с Тверди на Землю шли деньги для каких-то людей. Кое-какие суммы передавал я сам.
        - Кажется, я тебя недооценивал все это время, - пробормотал я.
        - Ты еще сомневаешься? И перестань чесаться, будь добр! Если у тебя чесотка - обратись к врачу.
        Я перестал скрести в затылке.
        - Ты бы мне ничего не сказал, если бы я и спросил…
        - Верно, - кивнул дядя Варлам. - Только заметь: не из недоверия лично к тебе. Просто из общих понятий о предосторожности, это во-первых. А во-вторых, на твою долю выпала опасная работенка. Как я мог быть уверен, что ты не будешь делать ее спустя рукава, если узнаешь, что наше положение не так плохо, как кажется?
        - Логично, - сказал я. - Ты не подумай, я не болван какой-нибудь, уж такие-то вещи я понимаю. Меня еще только одно интересует…
        - Ну?
        - Если правда то, что восстание против метрополии началось на нескольких планетах одновременно…
        - Почти одновременно! - Дядя Варлам поднял кверху палец.
        - Ну ладно, пусть будет почти… Это ведь особой роли не играет, правда? Надо ли понимать это так, что тот случай, с которого все началось… ну, когда судейские описывали ферму неоплатного должника… он не был случайностью, тот случай?
        Дядя Варлам вздохнул:
        - Когда же ты все-таки подрастешь, Ларс…
        - Ты мне ответь, - настаивал я.
        - Искусство управления событиями сводится к управлению людьми, - сказал он. - Причем неважно, понимают ли эти люди, что кто-то ими управляет, или нет. Если они выполняют свой служебный долг, ошибаясь в том, кто на самом деле управляет ими, - это только их проблема. Еще вопросы есть?
        - Да. Чем все это кончится?
        Тут он прыснул:
        - Для кого? Для тебя? Для меня?
        - Для Тверди.
        - Видимо, на первых порах формально будем числиться протекторатом Земли. Не нравится? Успокойся, без нашего ведома и согласия ни один землянин не ступит на Твердь. Протекторат, доминион, опекаемая территория - это все пустые слова. Свободу мало завоевать, она покупается и продается. Покупатели - мы. У метрополии отобрали конфетку - пусть в утешение оближет фантик. Мы согласимся формально принять протекторат. В то же время мы готовимся вступить в Лигу Свободных Миров - это новая ассоциация бывших колоний, она вот-вот будет создана…
        - Под патронажем Марции? - спросил я.
        - Ступай отсюда, - сказал мне дядя.
        Об этом разговоре я не рассказывал ни Дженни, ни кому-либо другому. К чему ей было знать, что восстание на Тверди, якобы стихийное, на самом деле было неплохо подготовлено? Я злился на себя: почему я не знал об этом? Я должен был знать! Дженни смогла бы заблаговременно покинуть Твердь через Врата. Вероятнее всего, мы с нею никогда больше не встретились бы. Пусть. Зато ее не изувечили бы в слепом гневе те, кто искал, на ком отыграться…
        И что я мог теперь? Возненавидеть дядю Варлама? А за что? За то, что он не трепал языком направо и налево, спасая дело всей своей - и моей! - жизни? Тут и младенец скажет: он правильно делал. По сути мне оставалось одно: навещать Дженни, когда мне удавалось вырваться из круговорота забот, и бормотать ей никому не нужные слова сочувствия.
        - Ты поправишься, - говорил я ей. - На Земле тебя починят. Будет новый глаз, и на теле не останется ни шрамика. Жаль, что я не смогу быть рядом с тобой на Земле. А может быть, ты еще вернешься? То есть не сразу, - спохватывался я, - а потом, когда все забудется…
        Что забудется, что? Как ее рвали визжащие фурии, тянулись грязными ногтями к глазам, били, плевали в лицо, пытались сорвать скальп? Вряд ли это можно забыть.
        Дженни молчала. Лишь в третий мой приход она шевельнула губами:
        - Уходи.
        А когда я начал болтать что-то утешительное, добавила твердо:
        - Ненавижу тебя. Ненавижу твою планету. Уходи и не приходи больше.
        Я все же пришел еще раз. При этом с Дженни случилась такая истерика, что я быстренько ретировался, а лечащий врач очень вежливо, но твердо посоветовал мне внять просьбе больной и не показываться ей на глаза, коль скоро она не желает меня видеть. Вместо того чтобы сразу убраться восвояси, я взбеленился, наговорил разных слов и здорово напугал врача, непроизвольно ускорившись во время своей тирады. Заставив себя замедлиться, я извинился и выскочил вон.
        Спонтанные ускорения при сильном раздражении донимали не только меня. А попробуйте-ка не раздражаться при хронической усталости, когда вторую неделю спишь от силы два-три часа в сутки! Невидимые «темпо» невидимо дохли во мне, но все еще были способны дать шенкелей моему организму.
        Потом это кончилось. Начались просто будни. Я все еще числился председателем комиссии по науке и технике, хотя с техникой на Тверди было неважно, а с наукой - вообще практически никак. Подобрав себе заместителя из числа университетских профессоров, я надеялся избавиться хотя бы от этой ноши, а вышло наоборот: заместитель почему-то решил, что главная его функция заключается в ежедневном требовании денег на фундаментальную науку. Именно сейчас, ага! Если бы от науки ожидалась немедленная отдача - тогда да, мы бы вывернули карманы, а так… Впрочем, в пострадавшем во время боев университете велись ремонтные работы и вот-вот должны были начаться занятия.
        Главным же было не это. И даже не мои поездки на заводы и фабрики, частью пострадавшие во время боев и оккупации, частью уцелевшие, но все равно пока простаивающие. В конце концов, они принадлежали частным фирмам, а я не советник по экономике, чтобы предлагать те или иные варианты восстановления нормального обращения денег и товаров. С этим вполне справлялся Боб. Для меня и нескольких собранных мною умных голов главным было другое: просчитывать варианты действий землян и предлагать варианты противодействия. Повторная интервенция считалась маловероятной, но теоретически все же возможной. Расслабившегося раньше времени бойца ждут неприятные сюрпризы, иногда несовместимые с жизнью. Наверное, привлечение этих умов к работе было лучшим, что я сделал на своем посту.
        Все это перестало быть нужным, когда был подписан договор между метрополией и Твердью. Как и предсказывал дядя Варлам, нам пришлось согласиться на статус протектората. Переговоры затянулись, Земля требовала от нас продолжать поставки скандиевого концентрата в прежнем объеме, а мы упирали на то, что наличие постоянно действующего гиперканала между Землей и Твердью ставит под угрозу нашу безопасность. Миновал целый месяц, прежде чем стороны пришли к соглашению. Земляне уступили в главном: гиперканала пока не будет, не будет и поставок скандия. Пока. На пять лет. На Тверди не будет представителей метрополии (мы не гарантировали их безопасности), а на Земле не будет представителей Тверди. Через пять лет состоятся повторные переговоры с целью определить окончательный статус нашей планеты.
        Все это была словесная шелуха, не более. Они делали вид, что снисходят к нам, а мы вежливо улыбались, понимая бессилие наших партнеров по переговорам. Любое государство с течением времени дряхлеет, как дряхлеет к старости человек, но старик все-таки был когда-то молодым. В этом отличие. Мне кажется, что метрополия, путем компромиссов составленная несколько столетий назад из многих уже старых государств, опутавшая себя тысячами законов и правил, была дряхлой прямо с рождения. Зато мы были молодыми, нахальными варварами - без истории и предрассудков, зато с любовью к свободе.
        Фактически Земля смирилась с нашей независимостью. Мы вернули ей пленных, и с ними на орбитальную посудину отправилась Дженни. Я проследил, чтобы не было никаких случайностей. Я даже попробовал еще раз - последний - поговорить с Дженни…
        Вышло еще хуже, чем в прошлый раз.
        Без подробностей, ладно? Личные переживания отдельно взятого человека - кому они интересны? Дженни улетела на Землю. Я остался. Мы победили, и для всех нас именно это было главным.
        Даже для меня.
        Работы стало меньше, зато возни - куда больше. Бывшее здание Администрации наполнилось таким количеством всевозможных служащих, что я терялся, пока не обнаружил, что большинство относится ко мне как к важной персоне. Не самой, конечно, важной, так, серединка наполовинку, второй эшелон, но ведь все познается в сравнении. Для этих людей я был молодым и перспективным. Ну как не раскланяться с таким лишний раз? Как говорил Фигаро, раболепная посредственность - вот кто всего добивается. Хотя он же говорил и другое: «Люди, которые ничего ни из чего не желают сделать, ничего не достигают и ничего не стоят».
        Ну так и делали бы, когда было дело!
        Савелий Игнатюк однажды подсел ко мне в буфете и завел разговор о моих планах на будущее. Я насторожился, как охотничья собака, учуявшая запах хищника, и угадал: Игнатюк довольно откровенно прощупывал меня: не перейду ли я в его лагерь? Сама мысль об этом вызывала у меня тошноту. Кто такой Игнатюк? Компромиссная фигура, как деликатно сказала мама. Заурядный чинодрал с амбициями. Честный ровно настолько, чтобы не быть повешенным, как припечатал бы его мой любимый Фигаро. Патриот Тверди? Ну… до некоторой степени. И степень эта находилась в очевидной для всех зависимости от того, какой пост будет ему предложен.
        До интервенции он стоял во главе Комитета. Потом его отодвинули в тень. Правильно сделали. Драться с землянами под руководством Игнатюка? Благодарю покорно. Игнатюк здорово разобиделся. Теперь он снова лез вверх, имел когорту сторонников и нуждался в ее пополнении.
        Я ускорился было, чтобы напугать его, как напугал госпитального врача, да только не на того напал - Игнатюк и бровью не повел. Пришлось отказаться от предложения - категорически и, боюсь, не очень вежливо. Осведомившись, не пожалею ли я впоследствии, и сообщив, что предложение пока остается в силе, Игнатюк отбыл.
        Серьезного значения этому случаю я не придал, хотя он был еще одним подтверждением очевидного: внешние проблемы отступили на второй план, остались внутренние. И справиться с ними было, пожалуй, потруднее, чем с интервенцией. Во всяком случае, на это требовалось куда больше времени.
        - Ты что, совсем никогда не отдыхаешь? - спросил меня однажды Боб.
        - Я даже и не работаю.
        - В смысле?
        - Теперь от меня мало что зависит, - попытался объяснить я. - Я благопристойный бюрократ, подписываю бумаги. Знаешь, папочка такая - «на подпись». Бумаг много, а сдвигается ли с их помощью хоть что-нибудь - не видно. Остается привыкнуть, отращивать живот, побольше спать и поменьше думать.
        Боб взглянул на мой живот и хохотнул.
        - Остряк. Ты собираешься отращивать эту отрицательную величину?
        Отчасти он был прав. Жизнь под «темпо» требует бездну энергии, а у меня просто не было времени поглощать пищу в потребных количествах. Я исхудал, как гельминт в кишках постящегося. Правда, приступы самопроизвольного ускорения прекратились, но до нормальной кондиции мне было еще далеко.
        - Устрой себе выходной, - посоветовал Боб, - а еще лучше возьми краткосрочный отпуск. Неужто не заслужил?
        Боб улыбался мне вполне добродушно, по-приятельски, - видимо, решил предать забвению мою попытку задушить его. Возможно, он был прав. Пусть какая-то струна лопнула во мне, но ведь жизнь-то продолжается!
        - Какие уж тут выходные, - тем не менее пробормотал я.
        - Обыкновенные. Хочешь провести денек на нашей вилле? Я приглашаю. Давай прямо завтра, а? Не получится? Ну, тогда послезавтра. Гарантирую хороший отдых. Ты не знаком с моим отцом? Познакомлю. А если уж тебе неймется работать, можно на пути туда осмотреть наш обогатительный комбинат…
        Я позволил себя уломать. У Боба был свой катер, и мы воспользовались им. Летели долго. Я молчал, а Боб заливался вовсю, рассказывая, что делается в его комиссии по промышленности и торговле. Я это, в общем-то, и так знал - интересы моей комиссии и его во многом совпадали. Боб, однако, был настроен более радужно.
        И он имел для этого основания. Шахты работали вовсю, обогатительный комбинат задымил все небо. Отдельно дымила электростанция, работающая на комбинат. На охраняемой территории я увидел новые Врата. В них как раз въезжал целый автопоезд, нагруженный скандиевым концентратом.
        - На Марцию? - понимающе кивнул я.
        - Ну а куда же еще? - засмеялся Боб. - Что еще смотреть будем?
        Я осмотрел все, что хотел, и мы отправились на пресловутую виллу. Сказать, что она поразила меня, значит не сказать ничего. Я и на Земле не видел ничего похожего. Уголок был чудесный: горы, море, зелень. Бриз с моря сдувал духоту. Тонкая, изысканно выгнутая струя водопада выскакивала из зелени на верху прибрежного обрыва и с шумом падала в голубую бухту. Огороженное кирпичной, под старину, стеной поместье занимало громадную площадь, и чего на ней только не было!..
        - Растения и животные почти всех природных зон Тверди, - похвастался Боб.
        Да, на эти вольеры стоило посмотреть! А искусственное озеро!.. А потрясающей красоты ландшафтный парк!.. Что до виллы, то ей скорее подошло бы именоваться дворцом.
        - И ничего не было разрушено? - удивился я.
        Боб посмотрел на меня недоуменно, и я прикусил язык, осознав свою наивность.
        - Конечно, ничего, - сказал Боб.
        Ну разумеется. В метрополии хорошо знали, кто такой Майлз Залесски. Можно без счета избивать поселян, сжигать их дома и посевы, война есть война, но покуситься на имущество сильных мира сего - безобразие. С кем же выстраивать отношения по окончании войны? Нет, не надо портить им настроение…
        Не пострадал и обогатительный комбинат. Это мы могли позволить себе без стеснения конфисковывать предприятия коллаборационистов, потому что играли с метрополией ва-банк. У нас была Марция, а у Земли - только Земля. Соответственно, земляне играли иначе. И неважно, что во время интервенции Майлза Залесски не было на Тверди, а его сын партизанил. Кто же в здравом уме мелко мстит, разрушая фундамент возможного будущего? Если земной главнокомандующий сам не был способен додуматься до этого сам, то из метрополии пришла подсказка.
        Не будь Боб моим давним приятелем, не посети мы с ним Землю, я, наверное, впал бы в истерику при виде роскоши поместья Залесски. Я-то знал, каково живется фермерам и горожанам, а один раз побывал в лагере для новопоселенцев. Любить их мне было, в общем-то, не с чего, очень многие из них охотно сотрудничали с землянами, но то, что я увидел за проволокой… бр-р… По возвращении мало кто верил мне, что охрана расстреливает обитателей лагеря, уличенных в таком вопиющем «нарушении внутреннего распорядка», как людоедство, да только «нарушителей» не становится меньше. Кто верил, те пожимали плечами и говорили в ответ какие-то банальности. Всех этих согнанных в лагеря людей, подкормив немного, можно было бы использовать на работах по восстановлению разрушенного войной хозяйства, а уж их дети точно не были ни в чем виновны. Кто и почему забыл о них и кто за это ответит?
        Я знал, что никто. Может, у нас не хватало рабочей силы, зато было много времени. Разрушенное постепенно восстановят и так, а об этих несчастных - забудут. Уже забыли. Может, потому что Твердь нужна коренным твердианам, а не каким-то пришлым? Может, из мести за коллаборационизм? Нет. То есть да, но не в такой степени. Настоящая причина еще проще: никому неохота возиться.
        На пороге дома нас встретил вышколенный дворецкий. Какой-то тип в отдалении брил газон. Садовник деловито щелкал ножницами, временами отступая на шаг от куста и осматривая творение критическим взглядом художника. Остальных слуг не было видно, что и правильно: на кой черт хозяину любоваться на них, если они в данный момент не нужны?
        Майлза Залесски мы нашли на задней веранде. Розовый бодрый старик сидел в шезлонге возле бассейна и приветствовал нас дружелюбным кивком. Второй кивок предназначался бармену, живо соорудившему для нас с Бобом два коктейля.
        - Это Ларс, папа, - почтительно сказал Боб, садясь в свой шезлонг и предлагая мне жестом последовать его примеру. - Я говорил тебе о нем.
        - Помню, - ответствовал Майлз. - Хорош, да?
        - Да, - кивнул Боб.
        - Горяч только?
        - Немного.
        - Ну, с возрастом это обычно проходит, - добродушно сказал Майлз. - Будь как дома, Ларс. Искупаться хочешь? Без церемоний.
        - Э-э… может быть, позже?
        Признаюсь, я был немного ошарашен, услыхав, как отец с сыном ведут разговор обо мне в моем присутствии. Обычно мы на Тверди обходимся без особых церемоний, но это уж было слишком. Или, может, папаша Майлз начал потихоньку выживать из ума?
        - Я слышал, ты помогал учиться моему парню, - сказал Майлз, обращаясь на сей раз ко мне.
        - Немного. Он мне тоже помогал.
        - Приятно слышать.
        И потекла неспешная беседа под коктейль, ни к чему не обязывающая беседа о пустяках. Была подана легкая закуска. Потом папаша Майлз сказал, что становится жарко, и предложил окунуться. Мы скинули одежду, поплескались в бассейне и вернулись в шезлонги. Какое-то время Майлза интересовала моя роль в нашей победе, и я сказал, что роль была довольно-таки скромная и что дядя Варлам сделал гораздо больше. Майлз зачем-то повторил вопрос Боба о том, дядя ли мне Варлам Гергай, и покивал, когда я объяснил, кто мы с ним такие друг другу.
        Смотрины - вот на что это было похоже. Старик Майлз изучал меня, и я это понял. Не знаю, догадался ли он, что я это понял, но следующий вопрос прозвучал более интригующе:
        - Чем бы ты хотел заниматься, Ларс? Боб говорил, что ты хорошо справлялся в
«Инжиниринг».
        - Пожалуй, я хотел бы заниматься тем же самым, - ответил я.

«Дурак! Дурак!» - пискнул кто-то в моей голове. Вот так люди и упускают шансы, которые второй раз в жизни, может, и не представятся. Инженер, даже главный, для Майлза Залесски - очень малая величина. Вероятно, он хотел услышать о моих политических амбициях - да только я сказал то, что сказал. И мог бы повторить. Политика мне поперек горла.
        - Молодой, - сказал Майлз, не обращаясь ни к кому.
        Еще какое-то время мы болтали ни о чем, а потом Боб заявил, что нам пора. На обратном пути я гадал, что все это значило, и не пришел ни к какому выводу. Наверное, Майлз просто присматривался ко мне, и здесь имело значение все: моя роль в борьбе с метрополией, моя нынешняя работа, мои отношения с дядей Варламом, моя молодость, наконец.
        - А ты понравился отцу, - сказал Боб и посмотрел на меня, ожидая реакции.
        Я промолчал. Боб улыбнулся и легонько кивнул.
        - Кстати, а чем бы ты на самом деле хотел заняться в ближайшие годы? - спросил он.
        Некоторые никак не могут поверить, что собеседник не хитрит.
        - Ты же слышал, - ответил я. - Что такое наша Твердь? Отсталая сырьевая планета. Не будь у нас скандия, мы жили бы в полной нищете. У нас же ничего нет. Допотопная техника добычи и первичной переработки ископаемых. Транспорт почти на нуле. Связь - тем более. Понимаешь, мне бы хотелось дожить до того времени, когда мы сами - сами! - выведем на орбиту наш первый искусственный спутник, а если повезет, то и до гипертранспорта.
        - Спутник не проблема, - отмахнулся Боб. - Марциане помогут - будут у нас спутники связи. Будут, возможно, и космические корабли… ну, если они понадобятся.
        - А гипертранспорт?
        - С этим несколько сложнее…
        - Марциане не допустят?
        Боб взглянул на меня укоризненно, как бы желая сказать: ну зачем сотрясать воздух ненужными словами? Все и так предельно ясно, будь же дипломатичен, черт побери! Да, не допустят. Марции, как и Земле, нужно от нас только сырье. Это заданные рамки. Хочешь думать - думай, это не возбраняется, но только в указанных пределах.
        И будь счастлив, что к твоей персоне проявил интерес сам Майлз Залесски. О его предусмотрительности, чутье и умении ждать ходят легенды. Так что жди, надейся, догадывайся о чужих планах на твой счет и стремись соответствовать. Майлз ничего не делает просто так. - Я думала, ты в Новом Пекине, - сказала мама. - Хоть бы предупредил, что приедешь. Мог бы меня не застать.
        Она не помолодела за то время, что мы не виделись, но выглядела гораздо бодрее. Плохо запудренные круги под глазами - это нормально для временного губернатора округа в трудное время, но куда важнее прежняя порывистость движений и блеск глаз. Мама была в своей тарелке. Хотел бы я сказать о себе то же самое!
        Мама занимала хорошую квартиру рядом со зданием мэрии. Судя по порядку в доме и отменно приготовленному ужину, она держала прислугу. Приходящую. Сейчас в квартире не было посторонних.
        - Вот… вырвался. Денька два побуду здесь, а там посмотрим.
        - Значит, не по делу приехал?
        - Нет. Просто так.
        - Устал? - спросила мама.
        Да что они, сговорились задавать мне один и тот же вопрос?
        - Не знаю, - ответил я. - Может быть. Надоело все. Отдохну чуток, поезжу по окрестностям, школьных друзей навещу, если живы…
        - Дурень, - осудила мама. - Дурень и лентяй. Тебе в столице надо быть и времени не терять. Хочешь, чтобы все посты без тебя разобрали? Да их уже разобрали, наверное! Выборы - выборами, к тому же их дата еще не назначена, а места - местами. Мест всегда меньше, чем людей в команде. Упустишь сейчас - потом не предложат.
        Я покачал головой.
        - Мне власть не нужна. Я ведь инженер.
        - А твоему отцу власть нужна, - отрезала мама. - И мне нужна. Самого главного ты все-таки не понимаешь. Знаешь, что такое власть? Это единственный верный способ изменить хоть что-нибудь в этом мире. Это настоящее дело для всякого, кто человек, а не так, двуногое прямоходящее… Ты что, не хочешь ничего менять на Тверди?
        - Как не хотеть… Погоди-ка… Какому отцу?
        - Дядя Варлам - твой отец. Твой настоящий отец.
        Наверное, я имел очень глупый вид.
        - То есть как?.. Разве Ганс Шмидт не мой отец?
        - Твой отчим, - сказала мама. - Выходя за него замуж, я была уже беременна тобой. Ганс Шмидт знал, что ты не его ребенок, но любил тебя, а если так, то какая разница, кто тебе биологический отец? Ты скажешь, надо было давно сказать тебе всю правду? А зачем? Для чего тебе было знать, что где-то в Штернбурге живет твой настоящий отец? Чтобы возненавидеть его или меня за то, что мы с ним разошлись?
        Я чувствовал себя так, как будто в ускоренном состоянии впечатался головой в дерево. Тупой удар - и мысли после него в голове тупые-тупые. Первая догадка: мама меня разыгрывает. И вторая: нет, не разыгрывает…
        - А почему вы с ним разошлись? - спросил я. - Это как-то связано с группой
«Укоренение»? Так было нужно?
        - Разошлись, потому что оба так захотели, - объявила мама. - Что смотришь? Это бывает. Впрочем, мы остались друзьями и, конечно, соратниками. Ты что смотришь? Ешь давай, еда отменная. Худющий. Все еще ускоряешься иногда?
        - Спонтанно - уже нет, прошло это. А сам - могу, если накручу себя как следует. Только устаю от этого очень.
        - Ну вот и наворачивай. Восстанавливай кондицию.
        Я подцепил на вилку кусок маринованной рыбы.
        - Дядя Варлам… то есть отец… он знает, что я его сын?
        - Знает.
        - И молчал?
        - Я его об этом просила, - сказала мама. - Одну причину для этого ты уже знаешь, а насчет второй мы тогда могли только надеяться. Твой отец - наиболее вероятный кандидат в президенты Тверди. Есть еще Савелий Игнатюк, и есть два кандидата с Северного материка… хорошо, что их двое, это лучше, чем один, а вообще Северный материк еще доставит нам хлопот… Ну так слушай: не нужно, чтобы кто-нибудь, кроме нас троих, знал о том, что ты сын Варлама Гергая. Прежде всего это не нужно для тебя самого. Когда-нибудь твоему отцу придется закончить политическую карьеру, и тогда выдвинешься ты… Молчи, дай сказать! Сейчас ты еще не готов к этому, ты даже не ставишь перед собой такой цели. Но поставишь. Со временем ты увидишь, что жизнь твоя пуста, - и поставишь. Поймешь, что не хочешь больше плясать под чужую дудку, оставаясь в неведении насчет подлинных мотивов играющего, - и обругаешь себя за то, что так долго валял дурака, вместо того чтобы стремиться к главному. Это случится, поверь. И если сейчас ты не наделаешь ошибок, то когда-нибудь станешь вождем нации, и никто не скажет, что тебя протолкнули наверх
по-родственному! А сейчас тебе надо держаться в команде твоего отца, занять какой-нибудь важный, но не слишком публичный пост, вкалывать и слыть при этом осторожным внутренним оппозиционером, понял? Человеком с собственной позицией, не замазанном ни в каких грязных делах. За таким пойдут. На такого поставят.
        Я вдруг вспомнил, как и Боб, и Майлз допытывались, не родственник ли я «дяде» Варламу. Иными словами: можно ли будет впоследствии использовать меня в игре против него. У нас на Тверди сильны родственные связи, племянник на эту роль не подошел бы, а уж тем более родной сын.
        - Ты что-то говорила о власти, - вяло сказал я. - Какая власть? Настоящая власть здесь только у одного человека, его зовут Майлз Залесски.
        - Я говорю о другом уровне власти, - парировала мама. - О достижимом уровне, иначе говоря, о власти президентской.
        - То есть холуйской?
        - Не напрашивайся на оплеуху, Ларс. Президентской. Но раз уж ты заговорил о холуйстве, то я тебе так скажу. Влиятельные люди нанимают правительства для обслуживания своих интересов, и ни для кого это не секрет. Чаще всего так оно и выходит, но бывают варианты… - Мама мечтательно улыбнулась. - Ну, сам догадайся, какие могут быть варианты, не маленький.
        - Президент не сможет подмять под себя Майлза, - заявил я. - Марциане не дадут. Майлз - это скандий.
        - Пока - да.
        - А что будет потом?
        - А потом будет потом, - отрезала мама. - Что-нибудь да будет.
        Глава 5
        Голова шла кругом.
        Переночевав у мамы (когда я проснулся, ее уже не было), я решил, что мои мозги быстрее встанут на место, если я завершу намеченную программу. Очень скоро выяснилось, что выполнить я ее могу только наполовину: Мошка Кац был нашим агентом в Степнянске и, разоблаченный землянами, исчез бесследно. Просто был приглашен в комендатуру и уже не вышел оттуда. Никто не знал, где он зарыт. Зато Глист Сорокин по-прежнему ковырялся на своей ферме в окружении маленькой беременной жены и пятерых малолетних огольцов. Старший уже помогал отцу в поле.
        Он почернел и ссутулился, мой школьный кореш, хотя на его долю выпало не больше испытаний, чем на долю большинства фермеров. Как многие, он ушел с семьей в леса, партизанил, похоронил младшую девочку, умершую от неизвестной болезни, штурмовал пригород Степнянска и уцелел в бою, а потом вернулся на ферму. Когда я нашел его, он возился с трактором, точнее сказать, с ублюдочным гибридом, собранным из тракторных частей и всякой железной рухляди и, вероятно, способным тронуться с места при особо благоприятном расположении звезд.
        В первый момент Глист сграбастал меня в объятия, не удосужившись даже как следует вытереть масло с рук. Я был рад этому и не позволил ему смутиться минутой позже. А пятью минутами позже мы уже копались вдвоем в дребезжащих недрах трактора, то увлеченно помогая друг другу, то принимаясь яростно спорить. Часа через три наши усилия увенчались успехом: ржавое чудовище завелось с первой попытки и, управляемое сияющим Глистом, сделало круг по двору фермы.
        - Ты гений, Ларс! - кричал с водительского места Глист, перекрикивая громыхание железа. - Недаром ты вверх пошел! Я еще тогда догадывался, что ты у нас ого-го!
        - Еще неизвестно, кто из нас куда пошел, - пробормотал я.
        Меня угощали кислым пивом и пресными лепешками. Хозяева были радушны, но, перехватив устремленный на лепешку взгляд трехлетнего сынишки Глиста, я решил ограничиться одним пивом.
        - Ничего, заживем еще! - бодрился Глист. - Сейчас, понятно, всем хреново, не только нам. Скотины нет, техники, считай, тоже нет, и запасов нет, а урожая еще жди-пожди… Окружная власть то ли поможет, то ли нет. Но ведь это же ненадолго, а? Метрополию мы победили, теперь все у нас пойдет по-другому. Наше - только нам, твердианам. Год или два как-нибудь перетерпим, а там и легче станет, верно ведь?
        - Надеюсь, - сказал я, пряча глаза от стыда.
        Потом Глист и его жена наперебой заговорили о новейших открытиях в области нашего происхождения. Наскальные рисунки на Северном материке - раз. Теперь уже не в одном месте, а минимум в шести. Небольшие, но вполне определенные генетические отличия твердиан от жителей метрополии - два. Различия в культуре, которые не могли так быстро проявиться, - три. Найденный где-то на восточном побережье обломок кости, вероятно, являющийся частью скелета нашего далекого предка, - четыре! Да мы древняя самобытная цивилизация, ничего общего не имеющая с землянами!
        - Откуда известно? - горячился Глист в ответ на мой скепсис. - Ну, Ларс, ты даешь… По радио же говорят!
        Я хотел было напомнить Глисту о том, что наших предков мы знаем поименно, начиная от первопоселенцев, но решил заткнуться, даже не начав. Было бы жестоко рушить его иллюзии жестким сапогом здравого смысла. Нищие нашли осколок бутылочного стекла и любуются бликами солнца в нем… Неужели обязательно надо отнять у них этот осколок? Что же тогда останется у бедолаг?
        Я смотался в город, накупил всякой съестной всячины и кое-что из запчастей к трактору Глиста (цены регулировались, но на черном рынке было все, что душе угодно), сложил пакеты на крыльце Глиста и дал деру прежде, чем открылась дверь. Конечно, это было нечестно по отношению к тысячам других фермеров, живущих ничуть не лучше Глиста, но не мог же я помочь им всем! А если друг не придет на помощь другу, то куда, спрошу я, катится наш мир?
        Все равно на душе было погано.
        Вернувшись в Новый Пекин, я затребовал свежую статистику. Очень приблизительная, она все равно привела меня в ужас. Посчитать, что ждет нас в перспективе, ничего не стоило, и я это сделал, исходя из самых оптимистических предпосылок. Потом долго сидел, тупо глядя перед собой.
        Это был крах - иного слова я не мог подобрать. Получалось, что довоенного уровня жизни мы достигнем лет через двадцать - двадцать пять, и это еще в лучшем случае. Я знал, сколько всего, вопреки убеждению народа и нашей пропаганде, давала нам метрополия. Даст ли Марция? Или просто заплатит за скандий по той же цене, что раньше платила Земля? И кому заплатит - Майлзу Залесски?
        Метрополия, конечно, тоже платила именно ему, а не кому-то другому, но она же нещадно драла с него налоги и оставляла их на нужды Тверди. Что будет теперь?
        Моя секретарша испуганно заглянула ко мне в кабинет, когда я неожиданно для самого себя разразился хриплым смехом. Нервный припадок - иначе я не мог назвать причину моего внезапного веселья. Истина поразила меня, как поражают ребенка сведения о том, что детей, оказываются, рожают, а не находят в буше. Я замахал на секретаршу руками, и она исчезла. А я принялся веселиться дальше, но уже тихо.
        Не знал я разве, что так всегда и бывает? Так ведь и было в истории человечества, земной и звездной, а уж историю я худо-бедно знал. Так почему же я решил, что со мною, с моим народом будет как-то иначе? Нет ответа. Очень хотел в это верить - вот и весь ответ, смешной и несерьезный.
        Когда это мне пришла в голову мысль о том, что человечество обречено бесконечно повторять одни и те же ошибки? Помнится, тогда я подумал, что это, как ни странно, хорошо, потому что иначе мы доберемся до более серьезных ошибок, которые уж точно нас погубят… Нет, твердиане совершили совсем не новую ошибку, их ошибка была стара, как мир. И я совершил ее вместе с ними. Мало ли, что мы ненавидели землян! Могли бы и дальше ненавидеть и жили бы в общем неплохо. Нет, нам понадобилось возмутиться, показать, что мы тоже люди! Показали… Умылись кровью, голодали и голодаем, зато набили землянам морду! Ура, радость-то какая! А скажи тому же Глисту Сорокину, что все жертвы «на алтарь победы» были принесены исключительно ради того, чтобы один богатый человек стал еще богаче, - не полезет ли Глист в драку в ответ на такие слова?
        А ведь полезет. Потому что я негодяй, замахнувшийся на святое.
        Да и кому понравится, если его назовут, пусть и неявно, тупорылым идиотом, единицей управляемого стада? За такое обижаются насмерть и лезут бить морду, потому что надо же что-то делать! Не соглашаться же.
        Прошло еще несколько дней. На улицах перестали попадаться ускоренные люди, мчащиеся с риском искалечить себя или прохожих, да и сам я уже не мог ускориться, даже если бы имел страстное желание сделать это. Может быть, жизнь и не входила в привычную колею, но в какую-то колею она все же постепенно входила. Погромщиков и бандитов теперь не линчевали прямо на улицах, а тащили в участок. Открылись магазины, церкви, ремонтные мастерские, парикмахерские - словом, то, что обычно причисляют к благам цивилизации. По центральным улицам Нового Пекина стал ходить общественный транспорт, если можно так назвать несколько тракторов с прицепами, кое-как приспособленными для перевозки людей. На окраинных площадях все продавали всё. Новых дензнаков мы пока не выпустили, и в ходу была валюта метрополии. Ниже котировались отпечатанные наспех «обязательства» различных достоинств, в каждом округе свои и со своим собственным курсом, меняющимся иногда по три-четыре раза в день. Население предпочитало «метрополики» или простую мену.
        Немного найдется видов животных, сравнимых с человеком по умению выкарабкиваться из передряг. Животному помогает инстинкт жизни, а человек в дополнение к нему наделен упрямой и часто безосновательной верой в Светлое Завтра. Наверное, это тоже инстинкт, не знаю.
        Был назначен срок президентских выборов. На улицах случались потасовки между рьяными сторонниками тех или иных кандидатов, а когда вмешивалась полиция - били и полицию. По преимуществу люди сходились на том, что наибольшие шансы имеет Варлам Гергай. Рамон Данте, счастливо уцелевший в кровавой круговерти последних дней войны, возглавил его службу безопасности. Несколько его бойцов повсюду сопровождали «дядю» Варлама.
        С каждым днем я все острее ощущал свою ненужность. Наполненные рабочей суетой дни казались мне пустыми, и каждый следующий казался пустее предыдущего. Черт знает что. Жил в лесу, участвовал в планировании операций, сам дрался, рисковал не меньше любого бойца - чувствовал себя при деле и жил полной жизнью. А сейчас?
        И сейчас было дело - помогать моей родине выкарабкиваться из трясины на бережок - топкий, неуютный, а все-таки бережок. Дело нужное. И я занялся бы им со всей радостью, если бы не один вопрос: а стоило ли нам залезать в эту трясину?
        Заноза в пятке, а не вопрос. Он измучил меня. В конце концов я пошел к «дяде» Варламу, общения с которым избегал в последние дни. Само собой, я выбрал для визита поздний вечер, почти ночь, когда в огромном здании бывшей Администрации почти не остается служащих, нет совещаний и уж подавно нет посетителей. Нормальный чиновник в кризисный период использует это время суток, чтобы поработать с толком, и обычно никого не принимает, но я надеялся, что для меня будет сделано исключение.
        Будущий президент Тверди занимал половину крыла здания на третьем этаже. Его секретариат, аналитическая группа и предвыборный штаб меня не интересовали, и я двинулся прямо к кабинету.
        Какой-то шум… Резкое дуновение воздуха…
        Охранник перед дверью в приемную лежал ничком.
        В первую секунду я бросился к нему, а во вторую, нащупав пульс в шейной артерии, понял: жив. Парня просто отключили хорошим ударом по голове. Одного из головорезов Рамона Данте, храброго и умелого бойца, не пристрелили из-за угла, не угостили летаргатором, а просто отключили, как мальчишку, не дав ему поднять тревогу! Не видел бы своими глазами - не поверил бы.
        Третья секунда ушла у меня на то, чтобы сообразить, что я не вооружен, и заозираться по сторонам.
        Никого…
        В четвертую секунду я ворвался в приемную. Верх безрассудства. Почему мы иногда прем на рожон, вместо того чтобы вульгарно завопить, сзывая народ на помощь? Боимся обвинений в трусости? Глупо же.
        Мне повезло. В приемной не было врагов - лишь еще один охранник вяло шевелился в углу, держась за голову и слабо мыча, да еще в приемной имел место дежурный секретарь. Этот был бледен и мелко дрожал отпавшей челюстью.
        Увидев меня, он слабо пискнул горлом и мгновенно покрылся крупными каплями пота. Затем осознал и обрадовался, но восстановить так скоро дар речи оказался не способен.
        - Ва… ва… о…
        - Что? - шепотом закричал на него я. - Что такое? Там? - Указав на дверь кабинета, я не стал дожидаться кивка.
        Ворвался - и остолбенел.
        Кандидат в президенты Тверди Варлам Гергай как ни в чем не бывало сидел за письменным столом, склонившись над какими-то бумагами. Горела настольная лампа, освещая по сути одну столешницу. Полумрак кабинета казался почти космической чернотой после ярко освещенной приемной.
        - Чего врываешься без стука? - поднял на меня взгляд «дядя» Варлам.
        - Случилось что-нибудь? - задал я глупый вопрос.
        - С чего ты взял? - проворчал он. - Что могло случиться? Кстати, раз уж ты здесь, дверь за собой прикрой.
        Мои глаза довольно быстро привыкают к темноте. Возвращаясь от двери к столу, я заметил опрокинутое кресло и несколько разлетевшихся по ковру бумажных листков. Листки я собрал и положил на стол, а в кресло сел.
        - Значит, все в порядке? - спросил я.
        - В полном.
        - Был посетитель?
        Варлам понял, что таиться далее нет смысла.
        - Был…
        - С Марции?
        Он помедлил, поморщился и пробурчал:
        - А ты догадливый…
        - Неофициальное лицо?
        - Официальные ведут себя иначе… Ладно! - Варлам с усилием встал и, кренясь на правый бок, подошел к бару. - Раз уж ты такой проницательный… Помнишь, как мы с тобой болтали под пивко? Пива здесь нет, а крепкое есть. Хочешь?
        - Нет.
        - А я выпью. - Он плеснул себе в бокал. - Ты точно не хочешь? Настойка на травах с Северного материка - лучшее средство для снятия стрессов. Проверено. Ну, будь здоров! Да, сходи, пожалуйста, глянь, как там мои люди, и внуши им, чтоб не суетились. Хотя нет, сам схожу внушу, тебя не послушают…
        По-прежнему кренясь и, похоже, специальным усилием воли заставляя себя не охать, он пересек кабинет и скрылся в приемной. Оттуда послышались приглушенные голоса, и вскоре Варлам вернулся.
        - Вставай. Расселся. Пошли отсюда.
        - Куда? - спросил я.
        - Куда-нибудь. Выпьем. Сегодня надо выпить.
        - А почему не здесь?
        - Потому что. - Он обвел выразительным взглядом углы и потолок, а я подумал, что охрана наверняка уже не раз проверяла кабинет на отсутствие «жучков». И все равно он не верил.
        Я бы тоже не поверил. «Жучок» размером с песчинку не ахти какое техническое чудо, бывают еще ползающие и летающие «жучки» с элементами интеллекта, а наши детекторы - дрянь.
        Секретарь в приемной изо всех сил изображал, что ничего, ровным счетом ничего не случилось. Охранник сидел на табурете и приходил в себя. Второй охранник - в коридоре - исчез куда-то. По-моему обоим был гарантирован тяжелый приступ неврастении. Опытному, закаленному бойцу непросто представить себе, что кто-то может справиться с ним шутя, а уж пережить это стократ труднее. И не очень-то важно, что оба охранника великолепно знали: против темпированного противника у них практически нет шансов. Это все равно. Привыкший побеждать может и сломаться, сам оказавшись битым.
        - Ко мне пойдем? - спросил я уже на площади.
        - Нет, - помотал головой «дядя».
        - А куда?
        - Плакаты с моей предвыборной физиономией еще не расклеены, - сказал он. - Отсутствие телевидения и плачевное состояние газетного дела дают нам неоценимую возможность посидеть в кабаке и не быть узнанными. Пошли.
        - А дойдешь?
        - Уж как-нибудь. Меня ведь не хотели искалечить.
        Может, и не хотели, но, кажется, подошли к этому достаточно близко. Два квартала он прошел, а потом мне пришлось приобнять его за талию. В приличное заведение такую парочку - уже набравшуюся, конечно же! - могли и не пустить, и я выбрал бедный с виду кабачок. Внутри оказалось темновато, грязновато и малолюдно.
        - Через час закрываемся, - не слишком любезно сообщила мне немолодая официантка в грязном переднике.
        - Ничего, успеем. Кувшин пива нам, пожалуйста. И что-нибудь пожевать.
        - Сейчас редко берут пожевать, - раздумчиво сообщила официантка. - Бедность… Горячего предложить не могу, а соленые сухарики есть. Будете?
        - Будем.
        Кружки нуждались в мытье, доски стола не мешало бы хорошенько выскоблить, зато пиво оказалось свежим и холодным. Что еще надо тем, кто еще недавно прятался по лесам? Какой-то особенной чистоты? Если не подох от заразы в джунглях, то в городе уж точно не подохнешь.
        - Ты хотел поговорить? - почти утвердительно сказал Варлам, не глядя на меня. Он глядел на шапку пены в своей кружке.
        - Ну, собственно… да.
        - О чем?
        - О том, что будет дальше. Не с нами. С Твердью.
        - Более интересной темы нет?
        Не дождавшись от меня ответа, он поднял кружку и простонародно сдул пену на пол. Сделал глоток, причмокнул.
        - Совсем как в старые времена, а? Сидим вдвоем, пьем пиво, рассуждаем о проблемах планетарного масштаба…
        - Что было, то прошло, - отрезал я.
        - Да, прошло. - Варлам поставил кружку на стол. Наверное, ему было больно держать ее. - Теперь другое… Что будет, спрашиваешь? Победим на выборах, наобещаем народу сладкую жизнь в обозримом будущем, проигравшему выборы Игнатюку дадим пост в правительстве…
        - Нужен козел отпущения?
        - Ты делаешь успехи. Но главное - начнем понемногу, исподволь поднимать экономику. Чтобы не встревожились те, кто встревожиться не должен. Если тебя интересует твое место в этом процессе, то…
        - Не интересует, - отрезал я.
        - Правда? Зря. Но я надеюсь, что ты еще передумаешь, только смотри не думай очень долго…
        - Меня интересует одно: за что мы воевали?
        - Странный вопрос. - Удивленно поднятая бровь. - За свободу, конечно. За независимость Тверди.
        - Отлично, - сказал я. - И где она, эта независимость? Где наша свобода? Народ разорен, население голодает, на Северном материке крепнет сепаратизм, там уже поговаривают об отделении от нас, что делать с новопоселенцами - непонятно, целые отрасли промышленности отсутствуют вообще, и мы еще очень долго будем выползать из этой ямы. Ради чего? Нет, я понял бы, если бы мы обрели реальную свободу! Ходили бы нищие, но гордые. Но что мы получили в действительности? Марцию вместо Земли? Молодого энергичного господина вместо старого и ленивого?..
        Варлам поднял кружку, и я уже решил, что сейчас она полетит мне в голову. Но он всего лишь сделал несколько мелких глотков.
        - Пей пиво, пей… - сказал он, хрустя сухариком. - Пей и продолжай. Я слушаю.
        Я тоже присосался к кружке. Пил и не чувствовал влаги во рту.
        - Многие погибли. Может быть, пять процентов населения, а может, и десять, кто их считал… За что они погибли? За голодную жизнь для своих родных и сказочку о древнейших корнях твердианской цивилизации?
        - Люди хотят сказок. Что дальше?
        - Они еще и хлеба хотят. Они перспективы хотят, им надежда нужна. Им хочется верить в Прекрасное Завтра. Мы дадим им это?
        - Надежду? Дадим. - Варлам уверенно кивнул. - Но я хотел услышать от тебя другое. Ты мне поможешь?
        - В чем? Укрепить на Тверди власть марциан? Зачем? Тут помощь не нужна. Марциане и без того дорвались до нашего скандия, а если кто вякнет - сильно пожалеет о том. Кажется, тебе уже показали сегодня, как это бывает…
        Варлам, и без того напряженный, каменел на глазах. Кажется, он начисто забыл о боли в побитом теле.
        - И это ты говоришь мне?
        - Тебе… отец.
        Он молчал, наверное, целую минуту.
        - Вот оно что, - проронил он наконец. - Ты знаешь.
        - Знаю, - сказал я.
        - Давно?
        - Нет.
        - Понятно… Надеюсь, мама рассказала тебе, почему я был для тебя только дядей?
        - Ради меня.
        - Ради нас обоих. Так было надо. Так надо и сейчас. Надеюсь, ты не успел никому разболтать?
        - Нет.
        - Приятно, что мой сын вырос не дураком. Майлз Залесски уже вовсю присматривается к тебе, думает, на кого сделать ставку, если я стану не очень послушен ему в роли президента. По-твоему, я не знаю, куда и с кем ты летал недавно? Возможно, Майлз когда-нибудь захочет поставить на тебя. Постарайся, чтобы так и вышло, а я подыграю. Очень может быть, что это случится раньше, чем мы оба думаем…
        Ни о чем подобном я и не думал. Наверное, мы с Варламом (черт побери, я даже мысленно не мог назвать его отцом!) мыслили по-разному.
        - И тогда мы спутаем его карты. Кому из нас со временем быть президентом - вопрос второй. Твое от тебя не уйдет, даю тебе слово, Ларс… Но мы ведь спутаем ему карты, верно?
        - Я ухожу, - объявил я.
        - Куда это?
        - Туда, где я нужен. Я ведь просто инженер. А ты - ты оставайся политиком. Сколько угодно. Побеждай на выборах, президентствуй… Я не могу. Мне, извини, противно.
        - Желаешь плыть по течению? - Варлам чуть заметно усмехнулся. - Ну что ж, плыви со всеми. Ты говоришь: народ? Народ - это река. Она бывает бурной, бывает спокойной, но все равно это только масса движущейся воды. Кто более достоин уважения: тот, кто плывет вместе с рекой, или тот, кто строит на реке плотины, каналы и шлюзы?
        - Смотря как строить…
        - Выпей-ка пива, Ларс, сынок, - ласково сказал Варлам. - Выпей и послушай меня, старого циника. Да, Твердь сейчас в заднице. Ты считаешь, что во всем виноват я и мне подобные. Ты готов казнить себя за то, что стоял на нашей стороне. Понимаю. Но пойми и ты: то, что случилось на нашей планете, должно было случиться рано или поздно, с нами или без нас. Так почему без нас? Река выбрала новое русло. Мы должны помочь ей течь, только и всего. Не мы, так другие. Но с какой стати другие, а не мы?
        Я и впрямь присосался к кружке, пытаясь собраться с мыслями. Черт, спорщик из меня, как из полена карданный вал… С одной стороны, Варлам был прав: уйти сейчас - бежать от ответственности. А с другой стороны…
        - Майлз Залесски при тебе договаривался с марцианами? - спросил я.
        - О главном - при мне, - признал Варлам. - Ты хочешь сказать, что условия договора ужасны? Правильно. Но Майлз Залесски согласился на них.
        - И ты на них согласился, - сказал я. - От имени всех нас ты согласился на кабалу. Что изменилось? Выйди на улицу, поговори с людьми. Они стали богаче жить? Нет. Они стали свободными? Пока еще им кажется, что да, но это со временем пройдет. Мы всего лишь поменяли хозяев. А ты? Был в середине списка, а теперь стал первым из рабов? И получил в итоге свободу раба быть битым и нищим. Ради этого стоило драться с метрополией?
        - Замолчи. Ты не понимаешь…
        - Конечно, где уж мне понять! Мы ненавидели землян - теперь будем ненавидеть марциан, и даже еще сильнее. А Земля, между прочим, вкладывала в нас не меньше, чем получала взамен!..
        - Только в последние годы. Скажу тебе для сведения, но не для распространения: она вкладывала в нас не просто больше, а гораздо больше, чем получала. Метрополия хотела укрепить свое положение, но она… - Варлам усмехнулся, - выбрала для этого неподходящее средство. Землянам надо было закрутить гайки и держать нас в черном теле, тогда бы мы еще долго не рыпнулись…
        - Теперь Марция исправит ошибку Земли, не так ли? - съязвил я.
        - Марция… Марция… - Варлам помедлил. - Спору нет, мы завязли… одной ногой…
        - Обеими!
        - Не ори. Полагаю, мы завязли временно. Добыли Тверди свободу и сейчас же променяли ее на новую зависимость, ты это хочешь сказать? Впрочем, ты уже сказал… Верно, променяли. Хотя есть разница: политическую зависимость мы променяли на экономическую. Все-таки кое-что. Теперь мы вступим в Лигу Свободных Миров и окончательно обезопасим себя от посягательств со стороны Земли, а потом уже постараемся сделать так, чтобы ослабить зависимость от Марции. Население нас поддержит…
        - На первых порах!
        Официантка, лениво вытирающая лужицы пива на столах в дальнем конце зала, обернулась к нам: не собираются ли эти двое затеять драку? Варлам послал ей воздушный поцелуй. Официантка фыркнула, как лошадь, и утратила к нам интерес.
        - Перестань шуметь, не то нас выведут. Народ Тверди будет поддерживать нас и десять лет, и двадцать, надо только уметь разговаривать с ним. Это мы умеем, а чего еще не можем, тому быстро научимся. Но главное - в другом. За это время, за несколько лет, мы должны переломить ситуацию в игре. Ты спросишь: как?..
        - Ну и спрошу… Игра-то уже кончена.
        - Игра не кончена, - сказал Варлам. - Даже на Марции понимают, что она еще не кончена, как бы им этого ни хотелось. Гляди расклад. В противодействии метрополии мы оперлись на третью силу - Марцию. Метрополия временно смирилась с потерей Тверди, у нее хватает проблем с другими колониями, сейчас она не игрок. Остаемся мы и Марция. Виноват, остается Марция и бывшие земные колонии, из которых Марция хочет слепить Лигу Свободных Миров. Слепит, не сомневайся. Под своим полным контролем, разумеется… Погоди, я знаю, что ты хочешь сказать. Козыри не у нас и не у таких, как мы. У нас даже нет связи друг с другом, поэтому, стоит какому-нибудь члену Лиги рыпнуться - он будет иметь дело с Марцией один на один. С понятными последствиями. То есть другие планеты Лиги - не игроки в нашей игре. Нам в одиночку тоже ничего не светит - у нас нет технологии выращивания «темпо». Пока нет…
        - А будет? - спросил я. - Погоди, погоди, «темпо» ведь размножаются только в специфических условиях Марции…
        - И это говорит инженер! Условия можно создать где угодно. Раньше я сомневался в этом - теперь знаю точно.
        - Откуда?
        Варлам невесело усмехнулся и поморщился от боли.
        - Ты уже понял…
        - Сегодняшнее… связано с «темпо»? - Я перешел на шепот.
        - Учти, я тебе этого не говорил, - сказал Варлам. - Но как отец сыну скажу: сегодня меня немного поучили не совать нос в чужие секреты. Аккуратно так поучили, без следов на лице. Если окажусь непонятливым, в следующий раз меня, надо полагать, поучат летально. А того человека - ты его не знаешь, - которого я оставил на Марции разузнать об этих микробах все, что только можно, я теперь, наверное, никогда не увижу. Мир его праху. В области шпионажа мы пока еще сущие дети. Но мы научимся. Мне придется изо всех сил изображать, что я понятливый ученик. Сейчас мы должны вести себя тихо, улыбаться, исподволь собирать информацию и ждать своего часа. Мы не знаем, к чему приведут эксперименты марциан с поголовным темпированием и каковы могут быть отдаленные последствия. Возможно, сами марциане этого еще не знают… Ты пей пиво, пей…
        Я пил и радовался: все-таки нашлась зацепка, благодаря ей я мог меньше презирать моего биологического отца. Разумеется, он и сейчас был политиком и в разговоре со мной манипулировал правдой, но побои - это побои. Покорного раба не станут «учить» ногами по ребрам. Варлам все еще работал на пользу Тверди, пусть даже своеобразно понимая, в чем она состоит, эта польза.
        А когда он поймет, что все напрасно, распростится с последними остатками иллюзий и начнет драться за власть только потому, что она власть? Рано ли, поздно ли, но это случится. Скорее рано…
        - Значит, ты все-таки хочешь уйти? - спросил он, разлив по кружкам остатки пива. - В инженеры? Подумай, не спеши. Я не стану давить на тебя, тем более что это бесполезно. Понимаю: тебе сейчас хочется забиться в самую глубокую нору, чтобы не видеть того, что стало с нашей Твердью. Делать свое дело и не смотреть по сторонам. Это вариант, не спорю. Может, не идеальный, однако все же вариант. Кхм. Пей пиво, пей… И слушай. У меня есть для тебя вариант получше. Что бы ты сказал, если бы я предложил тебе покинуть на время Твердь?
        Этого я никак не ожидал.
        - Кажется, покинуть Твердь можно только в одном направлении, - пробормотал я.
        - Верно. Мы открываем на Марции дипломатическую миссию. Ты вполне годишься на роль советника нашего посланника. Хочешь?
        - Если я должен выведать все о «темпо»… - начал я, воодушевляясь.
        - Нет! - немедленно прервал меня Варлам. - Ты мне живой нужен. Обещай мне, что и близко не подойдешь к этим секретам. Ими займутся другие… Твоя задача иная: собирать сведения об объектах, известных под названием черных кораблей. Мы должны понять, что они такое. Будет совсем хорошо, если в этом понимании мы опередим марциан.
        - Черт… - Я потер лоб. - Я совсем забыл о черных кораблях…
        - Ребус-фактор, - напомнил мне Варлам. - Что, правда забыл? Это плохо. Придется вспомнить… конечно, если ты согласишься. Само собой, о черных кораблях ничего толком не известно, но лично я подозреваю, что главная наша надежда - как раз они. Точнее, породившая их цивилизация. Это элементарно, Ларс, сынок. В борьбе с метрополией мы вынуждены были опереться на третью силу - Марцию. Теперь мы должны найти четвертую силу, чтобы потягаться уже с Марцией. Условия сделки - детали далекого будущего. Сейчас нам надо, во-первых, убедиться в наличии четвертой силы, а во-вторых, вступить с нею в контакт. Задача не из простых и не из решаемых быстро. Вот именно эту работу я и хочу тебе предложить… С ответом не тороплю, подумай.
        Я и сам не был готов дать немедленный ответ. Быть заранее готовым к такому предложению - на это не хватило моей фантазии.
        - Ты должен понять одну вещь, - сказал мне Варлам. - Я не вправе рассчитывать на твои сыновние чувства. Я только знаю, что из тебя получился человек, а не дрянь. Решай сам. Это твоя жизнь. Я за тебя решать не стану.
        Мы долго молчали. В пустом полутемном пивном зале с липкими столешницами слышались только шаркающие шаги неуклюжей официантки. Она то и дело поглядывала на нас и наконец сварливо осведомилась, долго ли мы еще собираемся тут торчать.
        Мы расплатились и вышли. В ночном городском небе тускло светились звезды. Им мешал свет уличных фонарей, Луны Малой и Карлика, ползущего с востока к югу по восходящей дуге. Вселенная жила своей жизнью, Твердь - своей, а мне предстояло выбрать свой путь.
        И, кажется, я его уже выбрал.
        Эпилог
        Несуразное угловатое чудовище появилось внезапно, завершив очередной гиперпрыжок. Только что на дальних задворках очередной звездной системы не было ничего, если не считать метеоритов, кометных ядер и космической пыли, - но вот пылинки вспыхнули, мгновенно сгорая под натиском гиперполя, рисунок созвездий исказился, и из разгоревшегося бледно-лилового зарева медленно выплыл устрашающих размеров монстр.
        Автоматический бот-сеятель был уже очень стар. Корабли его класса обычно жили пятьдесят, сто, полтораста лет - этот давно разменял третью сотню. Его обшивка истончилась, ресурсы дублирования систем и саморемонта подошли к концу. Корабль знал, что по теории вероятностей погибнет скорее от физического износа, чем от внешних факторов. Дальний космос сыграл с ним злую шутку. Корабль не превратился в облако осколков при случайном столкновении с ядром кометы, не попал в плотный метеоритный рой, не испарился, проложив гиперканал прямо к поверхности звезды. Ему предстояло умирать медленно, может быть, в течение еще целого столетия.
        Мозг бота-сеятеля осознавал свое вероятное будущее, но это не заботило его. Пока не окончена работа, все ресурсы должны тратиться на ее выполнение. С аксиомами не спорят. Корабль имел цель, пока в его чреве еще оставалось несколько буев, которые он мог сбросить на теоретически пригодные для колонизации планеты. Достижение цели есть радость. Корабль не думал о том, что ждет его, когда будет отстрелен последний буй.
        Вскоре лиловое зарево погасло, и звезды вновь заняли свои законные места. Осталась лишь рябь кривизны пространства, быстро разбегающаяся и затухающая. Некоторое время ничего не происходило. Затем включились двигатели, и глыба корабля пришла в движение. Корабль не торопился, но и не терял времени. Сканируя местные искривления гравиполя, чувствительные датчики корабля обнаружили возле карлика семью планет - три газовых гиганта и четыре твердых шарика.
        Третий из них с трудом вписывался в заданные параметры.
        Выйдя на орбиту планеты, корабль сбросил буй.
        Там, куда он упал, вспыхнул было пожар, но быстро погас сам собой. Заснеженная тундростепь - не то место, где огонь может набрать силу и опустошить полматерика. Сгорело лишь несколько карликовых, пригнутых ветрами к земле деревцев, да вокруг раскаленного шара образовалась большая проталина. Шарахнулся и ускакал прыжками небольшой зверек с белой шерстью. И только.
        Остыв и сбросив обгоревшую корку, шар начал видоизменяться. Он растянулся в блин и, сокращаясь, как плоский червь, выполз из выбитой им ямы. Вскоре блин стал толще - буй поглощал оттаявший грунт и перерабатывал его, наращивая массу и возможности. Вырастив лучемет, он освободил от снега и растительности площадку радиусом в сто шагов.
        Распластался ковром - и замер, впитывая энергию маленького холодного солнца. Тянулись холодные дни, их сменяли морозные ночи. Иногда шел снег. Чтобы растопить его, буй тратил энергию. Это не нравилось ему, потому что отдаляло то, в чем заключался смысл его существования.
        Очень нескоро пришел день, когда буй почувствовал, что он готов. Центр ковра начал вспучиваться горбом, и к центру поползли края. Ковер съеживался, словно шагреневая кожа, но не терял объема. Скоро он вновь стал шаром, но лишь на минуту. Какая-то сила заставила его сплющиться с боков, словно эритроцит или колесо без спиц. Прошла минута, и буй врос основанием в почву. Теперь он смахивал на надгробие без надписи, но размер надгробия напоминал по меньшей мере о слоне.
        И вновь долгое время ничего не происходило. А потом настал вожделенный миг. Буй ощутил сигнал извне и потянулся к нему всеми инстинктами, машинными и примитивными. Время пришло. Одна из плоскостей «надгробия» никак не изменилась, зато на второй проявилось круглое пятно полутораметрового диаметра. По твердой, казалось бы, поверхности пятна пробежала рябь, и пятно стало бездонной дырой, освещенной изнутри бледным, похожим на коронный разряд, лиловым сиянием.
        Первым оттуда выплыл небольшой, смахивающий на блюдце механизм. Взяв пробы воздуха, почвы, выдернув сухую травинку в качестве биологического образца, он проплыл над тундрой туда-сюда, вернулся к «надгробию» и канул в лиловое сияние.
        Некоторое время ничего не происходило.
        Но вскоре из Врат боком, по-крабьи, вылез человек в утепленном белом комбинезоне, бронежилете, дыхательной маске и с короткоствольным импульсным лучеметом на ремне через шею. Посидел на корточках, вертя головой и стволом во все стороны, и осмелился привстать.
        Вновь тщательно огляделся и позвал напарника:
        - Эй, где ты там? Выходи давай.
        Появившийся из Врат второй землянин первым делом зябко поежился.
        - Бр-р… Не курорт.
        - Орбита планеты очень эксцентрична, - пояснил первый. - Зато ось вращения почти не наклонена. Когда планета в перигелии, на планете везде лето.
        - Жаль, что не сейчас, - буркнул второй.
        - Зато хищной фауны не видно.
        - Ну, какие тут хищники, кроме мерзлых?
        - Всякое бывает. Ты по сторонам-то гляди…
        Один чуть впереди, другой чуть сзади - они отошли сотни на две шагов, сделали круг и вернулись к Вратам.
        - Так и доложим: запускать пробную партию пока нельзя, - сказал первый, обирая сосульки с дыхательной маски. - Надо дождаться хотя бы весны.
        - А по-моему, дохлый номер, - возразил второй. - Померзнут переселенцы.
        - Это не нам решать, - парировал первый. - Если они не ленивы и если лето здесь теплое - ничего не померзнут. Выживут, расплодятся и лет через двести еще права качать начнут. А там, глядишь, и о независимости задумаются.
        - На что она им?
        Первый пожал плечами и от этого движения зябко поежился.
        - А я знаю? Просто почему-то всегда так бывает. Ну ладно, пошли в тепло, нечего тут околевать…
        Оба скрылись во Вратах, и лиловое сияние погасло.
        Погрузившись в дрему, автоматический буй, превратившийся во Врата, ждал. Даже на Земле никто не знал, дождется ли он когда-нибудь выполнения своей главной миссии, но он терпеливо ждал, только в ней видя смысл своего существования.
        Как, впрочем, и люди.
2009-2010 гг.

 
Книги из этой электронной библиотеки, лучше всего читать через программы-читалки: ICE Book Reader, Book Reader, BookZ Reader. Для андроида Alreader, CoolReader. Библиотека построена на некоммерческой основе (без рекламы), благодаря энтузиазму библиотекаря. В случае технических проблем обращаться к